Текст книги "Истинно русский Емельян"

Влас Михайлович Дорошевич
Истинно русский Емельян

* * *

Заметное место среди фельетонистов буржуазной прессы конца XIX – начала XX в. занимал Влас Михайлович Дорошевич (1864—1922), который сотрудничал в юмористических журналах «Будильник» и «Развлечение», в виднейших буржуазных газетах – «Биржевые ведомости», «Россия», «Русское слово» и др.

Особенностью стиля Дорошевича является так называемая «короткая строка» – манера писать короткими, рублеными предложениями, каждое из которых начиналось с красной строки, причем почти единственным знаком препинания была точка. Эта манера изрекать афоризмы могла быть оправдана в том случае, если бы за каждым из них стояла мысль, но именно мысли и не хватало фельетонам Дорошевича и многочисленным его подражателям.

Плоские либеральные суждения, выпады против отдельных бюрократов, пусть порой и занимавших высокие посты, вплоть до министерских, – дальше этого «короли» буржуазного фельетона идти не могли да и не хотели. Но в своих пределах они действовали лихо и не без огонька.

«На днях в Уфу прибыл минский мещанин Тополев, который, явившись ко мне, заявил, что он командирован в Уфу „Советом Союза русского народа“[1]1
  «Союз русского народа» – реакционная черносотенная организация.


[Закрыть]). Мною было предложено полицеймейстеру оказать всякое содействие г. Тополеву… Но он содействие полиции отклонил на том лишь основании, что уфимский полицеймейстер – католик. Будучи направлен к полицеймейстеру, Тополев ушел от него и напился пьяным до бесчувствия, так что с улицы был взят в полицейский участок для вытрезвления. Протрезвившись, он снова напился и был взят в участок…

Ввиду всего происшедшего, я вынужден был по телеграфу запросить Совет Союза, действительно ли Тополев командирован Союзом. Глубоко сочувствую „Союзу русского народа“ и так далее».

(Из донесений г. уфимского губернатора г. Пуришкевичу)[2]2
  В. М. Пуришкевич – основатель и руководитель «Союза русского народа».


[Закрыть])

К сожалению, название губернии не разобрано. Но настоящий дневник, принадлежащий перу одного из губернаторов, получен нами из самых достоверных рук: от одного экспроприатора. Так что никаких сомнений в подлинности!

2-го января

День прошел благополучно.

И я жив, и злоумышленники все живы.

Ни одного покушения, ни одной казни.

(Название не разобрано) губерния должна быть признана исключительной по благополучию.

3-го января

В город прибыл мещанин Емельян Березкин.

Член «Союза русского народа».

Узнал об этом совершенно случайно.

Слава богу, он сделал скандал.

Вечером в трактире купца Власова один посетитель напился водки, наелся семги, а когда с него потребовали деньги, – начал бить посуду, зеркала, посетителей и кричать:

– Что? Измена? Да вы знаете – кто я?

– Да я член «Союза русского народа»! Из Петербурга прислали! Да я Дубровину![3]3
  Дубровин – черносотенец, один из главарей «Союза русского народа».


[Закрыть]) Да я Пуришкевичу! Подай мне сейчас телеграфную бланку! Бейте телеграмму на казенный счет!

Да по морде всем, да по морде!

Полиция донесла полицеймейстеру:

– Что делать? Полицеймейстер мне. Черт знает что такое!

Губернатор, словно муж: узнает все последним.

Этакое лицо в городе! А я не знаю.

Хорошо, что он в первый же день скандал сделал.

Каналью-трактирщика приказал оштрафовать на 500 рублей.

Мещанина Емельяна Березкина перевести в лучшую гостиницу в городе. Поместил в номере, где останавливался в прошлом году проездом персидский принц.

Спит.

4-го января

Сегодня утром был у мещанина Емельяна Березкина с визитом.

Долг службы.

Был в полной парадной форме и при всех орденах.

Принял благосклонно. Жаловался на головную боль.

Наружность значительная.

Волосы такие рыжие и во все стороны. Лицо тоже красное. В бороде остатки пищи. Справа двух зубов не хватает.

Говорит:

– Потерял в борьбе со внутренними врагами.

Положил зубы на алтарь, так сказать.

Пригласил его обедать. Но с дороги он несколько запылился.

Предложил:

Не угодно ли, по русскому обычаю, сначала посетить баню?

Согласился.

– Давненько, – говорит, – собираюсь.

Курьер, который его мыл, – нарочно ему курьера послал, хорошо, подлец, парит! Пусть видит, до чего губернатор – русский человек, каких курьеров при себе держит! – курьер говорит, что мещанин Березкин какие-то знаки в бане на теле показывал.

– А после бани, в предбаннике, – говорит, – изволили одним духом две бутылки водки выпить и двух холодных жареных гусей съесть. Сразу видать, что истинно русский человек!

5-го января

Сегодня сам убедился.

Несмотря на сочельник, начались торжества в честь мещанина Березкина.

Сделал для него смотр пожарным командам.

Проезжали по частям. Сначала шагом, потом во весь карьер. В заключение проходили церемониальным маршем, как после пожара.

Брандмейстер на фланге. Фланг впереди. Вестовой замыкающим.

Мещанин потребовал водки и тут же на площади пил за здоровье команды из пожарной каски.

Положительно в нем есть что-то богатырское!

И вдруг полицеймейстер, возвратись, мне говорит:

– А все-таки, не мешайло б из него удостоферений на лишность потребовайт.

Только посмотрел на него.

– У вас, Карл Карлович, в городе бомбы, как вареники, в каждом доме делают. Вы бы за этим лучше следили.

Он тебе покажет «удостоферений на лишность»!

6-го января

Так и случилось.

Сегодня мещанин Березкин поставил мне на вид, что у меня полицеймейстер лютеранского вероисповедания.

Действительно, не доглядел.

Ежели, – говорит, – об этом Дубровин узнает, он, брат, лютеранства не потерпит.

Предложил полицеймейстеру изменить веру.

Послал даже за соборным протоиереем.

Вообразите, в амбицию вломился:

– Всякий каждый фон-дер-Шнель-Клопс был, – говорит, – лютеран и умирал лютеран. Я, – говорит, – Лютер на всякий мещанин не меняй.

Скажите, как за Лютера держится!

Приказал полицеймейстера отставить.

Без прошения.

7-го января

Торжества в честь мещанина Березкина продолжаются.

Сегодня вечером был в театре.

Давали «Марию Стюарт».

В последнем акте Емельян приказал:

– Не сметь казнить Марию Стюарт. Пущай живет.

Поднялся в ложе и кричал:

– Она королева! Я люблю королев!

Потом приказал, чтобы Мария Стюарт на радостях русскую плясала.

– Я, – говорит, – тебе жизнь пощадил. Веселись. Мария Стюарт плясала вприсядку.

Дежурные полицейские кричали – ура!

Хотел послать почему-то телеграмму королеве Вильгельмине. Но я кое-как отговорил.

8-го января

Емельян – трудный человек. Во-первых, говорит мне «ты».

– «Вы», – говорит, – слово немецкое. А тебе, – говорит, – по-русскому буду! Ты.

Оно, действительно, больше по-русски. Но все-таки я губернатор. И губернатор – слово нерусское. Просил его, чтобы хоть звал меня:

– Ты, воевода.

Слава богу, согласился.

Сам обращаюсь к нему:

– Уж ты гой еси!

Все-таки не так фамильярно.

Сегодня у меня был в честь Емельяна большой обед, а вечером бал.

Были тосты.

Емельян, как он говорит:

– Себя не выдал!

Особенно, когда какой-то оратор в пылу красноречия упомянул:

– Заложим жен и детей…

– Верно! Сию минуту! Воевода! Бери жену в охапку, понесем ее к жиду! Заложим, а деньги пропьем!

Жена была в обмороке.

Но Емельян кричал:

– Ничего, что в обмороке! Тащить способнее!

И стащил со стола скатерть, чтобы завязать жену в узел и нести.

Уложил Емельяна в нашей спальне, чтобы отдохнул.

На балу тоже вышел инцидент.

Все шло как следует.

Как вдруг в середине котильона Емельян воодушевился, прибежал из буфета на середину зала и скомандовал:

– Ноги вверх…

– Это, – говорит, – революционеры кричат «руки вверх», а по-нашему – «ноги».

Произошло смятение.

Старался объяснить истинно русской шуткой.

Однако барышень увезли с бала в обмороке.

Досадно. Но сами виноваты. Зачем барышень на бал возить!

9-го января

Емельян – подозрительный человек.

Сегодня, встретивши на площади соборного псаломщика, заподозрил его в принадлежности к магометанству.

Заставил его тут же всенародно читать молитвы и, стоя в снегу, бить поклоны.

Потом отпустил. Было много народу.

10-го января

Это уж бог знает, что такое!

Положим, он член «Союза русских людей». Но все-таки.

Емельян сегодня отправился в часть, приказал поднять шары, звонить в звонок, и с пожарными, сам на трубе, поскакал в женскую гимназию.

Командовал:

– Качай!

Приказывал качать проходящим.

Подставлял к окнам лестницы, кричал:

– Ломай переплеты! Двери! Потолки!

И поливал выбегающих гимназисток водой.

Многие обледенели.

Чтобы выйти из неловкого положения, должен был телеграфировать в Петербург:

«В женской гимназии вспыхнули волнения, грозившие государству. Удалось погасить, не прибегая к помощи воинских частей».

Ах, Емельян!

11-го января

Сегодня Емельян меня осматривал.

На предмет принадлежности к иудейству.

– Ты, – говорит, – мне подозрителен, кто тебя знает!

Велел раздеваться.

Разделся.

Емельян похвалил мое сложение.

– Ничего еврейского в тебе не нашел. Можешь одеваться.

Потом хотел осматривать также мою жену.

– А может, ты на жидовке женат? Почем я знаю.

Умолил его, доказывая, что… предмет щекотливый… Вообще, признаков не бывает.

Согласился.

Только взял ее за волосы. Дернул несколько раз.

– Не ходит ли в парике? – говорит.

Дочь – ничего.

Дочь у меня все это время в погребице сидела. Печку ей там железную поставил, чтобы не замерзла. Девушка молодая. Из института. Требований патриотического момента не понимает.

Может нагрубить.

12-го января

Сегодня мне пришла ужасная мысль.

Я вставал, она была еще в постели. И вдруг она мне:

– А вдруг, – говорит, – твой Емельян самозванец. Весь город свидетельствует, а может быть, он в жизнь свою не видел ни Дубровина, ни Пуришкевича! Знаки на теле! А может быть, его секли. Арестант беглый!

Я кинулся и накрыл ей голову подушкой.

Себя не помнил от ужаса.

Тогда пустил, когда хрипеть начала.

– Ты, – говорю, – с ума сошла! Такие слова говорить! Прислуга может услышать! До него дойдет!

Полузадушенная, а свое твердит.

Вот женщина.

Уши затыкал.

Пилит:

– А ты пошли! Пошли!

Допилила.

Послал.

С ужасом жду ответа. Вдруг Дубровин:

«Не усматривая в вас достаточной веры, предлагаю немедленно оставить должность и сдать ее Емельяну».

Ночь, а не сплю.

Жду.

13-го января

Батюшки!

Что ж это?

Свидетельствовал… Полицеймейстер… Мария Стюарт в присядку пляшет… Емельян… Гимназистки… Самозв…

Тут чьей-то рукой было приписано:

«У Аммоса Ивановича отнялся язык, правая рука и правая нога, правый глаз стал стеклянным, а левый светится безумием».

К дневнику подшиты два документа:

1) Телеграмма:

«Губернатору такому-то. Никакого Емельяна Березкина Союзом не командировалось. Проверке списков членов такой фамилии не оказалось. Пуришкевич».

2) Форменная бумага:

«Первый департамент Сената. Ввиду того что постановление об исключении статского советника Карла Карловича фон-дер-Шнель-Клопс со службы без прошения состоялось с соблюдением всех требуемых законом форм, – постановили: прошение об его обратном зачислении на должность полицеймейстера оставить без последствий».

В составлении комментариев принимал участие Л. Н. Арутюнов.

Печатается по книге: В. М. Дорошевич, Пирог с околоточным. М.-Л. 1926.