Текст книги "Война 2017. Мы не рабы!"

Вячеслав Миронов
Война 2017. Мы не рабы!

Посвящается моим родителям Николаю Владимировичу и Фаине Алексеевне, а также памяти друга Миненко И.Н.

Название книги абсурдно, равно как и ее содержание. Все события и имена вымышлены.

Автор

1

В комнате за столом сидел старик. Сложно было сказать, сколько же ему лет. То ли пятьдесят, а то ли и все семьдесят.

Кожа на лице была задублена морозами и ветрами, прорезана немногими, но глубокими морщинами.

Волосы были подстрижены на армейский манер – ежиком. И волосы были с проседью. Только проседь эта была не белого, а скорее стального цвета. Гордая посадка головы, разворот плеч и привычка держать спину прямо выдавали в нем бывшего военного. Старик посасывал почти потухшую трубку и читал газету, рядом лежали очки, но он их не надевал.

Одет он был в просторный спортивный костюм, скорее не для занятий спортом, а как домашняя одежда.

Он отложил газету, улыбнулся чему-то и разжег трубку. Выпустил несколько ароматных, пахнущих черносливом и вишней клубов дыма в потолок.

Отворилась дверь, и вошел юноша. Старик отложил трубку, поднялся и протянул руки навстречу подростку лет шестнадцати.

– Здравствуй, дедушка!

– Здорово, наследник! – Дед легко встал, подошел к внуку, и они обнялись, похлопывая друг друга по плечам.

Внук был под стать деду. Высокий, жилистый, взгляд также был открытый.

– А где мама, папа? Ты почему один? Со светлым праздником Победы тебя – 9 Мая. Вчера был.

– И тебя, дед, с Днем Победы! А, родители! А! – Внук неопределенно махнул рукой в сторону двери. – Они там дядю Лешу встретили!

Потом подросток внимательно посмотрел на деда и сказал:

– Дядя Леша и папа говорят, что ты герой. Расскажи, как воевал. – Потом посмотрел в пол, вскинул голову, посмотрел в глаза деду и серьезно спросил: – А ты людей убивал на войне?

– Нет. – Дед улыбнулся. – Я не герой. Я просто офицер, – потом помолчал. – Людей – не убивал. Убивал врагов. А они для меня не люди, а оккупанты. Как… – Дед щелкнул пальцами, пока подыскивал приемлемое словосочетание. – Гиены, шакалы вонючие, жабы. Не люди они для меня.

– Расскажи!

– Ну, давай, расскажу. Если станет неинтересно, то мне скажи, я замолчу. Договорились?

– Хорошо!

– Чай будешь?

– А конфеты есть? Ну, если, конечно, пива нет. – Внук внимательно рассматривал деда, пытаясь увидеть в нем героя, но как-то не находил.

– Пива! – передразнил дед внука. – Не посмотрю, что родителей перерос, возьму ремень и вдоль хребта пройдусь! С пива будешь писать криво!

– Дед, я пошутил! – Внук покрылся красными пятнами, поняв, что шутка не удалась.

– Ешь конфеты. Сиди и слушай! – Дед налил внуку чаю, сам же вернулся к своей трубке. Стараясь не дымить в сторону внука, начал свой рассказ:

– Это было давно. Очень давно, особенно в твоем понимании, около двадцати лет назад, тебя тогда даже в проекте не было.

Я тогда служил начальником штаба ракетной дивизии стратегического назначения.

Армию тогдашний министр обороны успешно развалил. Талант у этого гражданина был отменный. Всех, кто более-менее воевал, за исключением «карманного» конфликта в Грузии, он разогнал.

Войска сокращал по-черному. Дивизии резал до бригад.

Знаешь, внук, чем отличается дивизия от бригады?

– Не-а, дед, не знаю, – честно сознался внук.

– И чему вас там в школе учат современной?! Дивизия может решать стратегические задачи, а бригада – тактические. Улавливаешь разницу? Чтобы решить стратегическую задачу, нужно минимум две бригады. Там два командира, между ними нет боевого слаживания. Один другого будет всегда пытаться загнобить. Онанизмическое времечко было. Блядское время. Слава богу, минуло оно! – Старик перекрестился на образа, что стояли неприметно в красном углу комнаты.

– В России творилось невероятное, казалось, что она прекратила свое существование.

Во-первых, нефть подорожала в мире. Мировой кризис. Все производство вроде как остановилось, а машины ездить должны. Цена дошла до астрономического значения – до 350 долларов за баррель. Во-вторых, это получилось из-за того, что, оказалось, нефть на Ближнем Востоке закончилась. Знали, что она кончится, но не так быстро. Думали, что еще лет на сто хватит. А вот так получилось. Осталась нефть в России, Норвегии да Венесуэле. Да в Арктике, на хребте Ломоносова. Там из-за этого хребта такой сыр-бор разгорелся… Ну, Венесуэлу быстро США прибрали к рукам, Норвегия давно под Штаты «легла». Из-за Арктики шум разгорелся нешуточный. Все, кто имел северные территории, заявили, что это их нефть.

Да и в России не все спокойно было. Сначала цены на бензин стали выше мировых. Потом запретили машины с правым рулем, и тогда от Дальнего Востока до Урала поднялся народ. Громил всю власть, поджигал все правительственные учреждения. А некоторых чиновников толпа даже убила. Работы не было. Все стояло. Никто никому не платил.

И перекрыла толпа поставки газа и нефти из Сибири в Европу. И стали требовать создать Сибирскую республику и отделиться от России. А так как нет нефти, газа, то и бюджета нет. Нечем платить пенсии, зарплаты военным, учителям. Тогда поднялись уже пенсионеры. Они тоже громили все и вся. Поначалу бросили милиционеров разгонять демонстрации стариков и старух, но они отказались, им тоже около года деньги не платили. Короче, полная вакханалия. Коллапс, смерть. Много чего еще было, всего-то и не упомнишь, но можешь поднять архивные газеты того времени, сам все прочтешь.

Продукты стали стоить так, что нормальное питание стало невозможно. Промышленность почти остановилась. Натуральный обмен был.

И вот тогда в ООН США подняли вопрос об оказании помощи России, чтобы не произошло гуманитарной катастрофы, а на самом деле им нефть русская нужна была.

Для этого ввели войска Коалиции в Россию. И правители России согласились. Потому что без иностранной помощи быстро бы им свернули шею. А так они остались у власти еще на несколько лет в обмен на лояльность к оккупантам.

В первую очередь были взяты под охрану ядерные объекты. Естественно, нефтяные скважины, газовые месторождения, трубопроводы, электростанции, связь, транспортные артерии.

Все, что касалось энергетики и вооруженных сил, то это захватили американцы и англичане. Все остальные получили менее значимые, но очень лакомые куски от тела России.

Литва, Латвия, Эстония под видом миротворцев быстро оккупировали Калининградскую, Ленинградскую, Псковскую области. Японцы – Курилы, Сахалин, Камчатку и Владивосток с Находкой.

Китайцы – двухсоткилометровую зону от своей границы. А дальше – вечная мерзлота. Турция – Краснодарский край.

Ну, а весь Кавказ, с помощью американцев, взорвался. Там строился Халифат. От Афганистана, Пакистана до Поволжья – все это должно было стать одной исламской республикой. Но там много было противоречий, много течений, и они воевали между собой. Уничтожили всех несогласных с их верой.

А так как у нас в дивизии ракеты были оснащены ядерными боеголовками, то и нашу часть тоже взяли под контроль. Для этого приехала делегация из Министерства обороны, и нам было строго указано не дергаться и выполнять указания американцев.

Командир дивизии застрелился на глазах у американцев и тех, кто приехал из Министерства обороны.

Заместитель командира дивизии открыл огонь из табельного пистолета, убил американского полковника. Его расстреляли американцы. На месте. В порядке самообороны и чтобы другим неповадно было в американских полковников стрелять.

Ну, следующим по штатному расписанию был я. Я отказался подписать бумаги. Это бы означало, что даже доступ на территорию части осуществлялся бы по разрешению американцев. Я не говорю уже про то, что обязан был передать ракеты, те боеголовки, что временно хранились на ракетно-технической базе, американцам. Много чего еще я должен был подписать. Это равнозначно было капитуляции. Но я же офицер! Командир, а не кусок гудрона!

На меня орали и те, кто приехал из министерства, и американцы, потрясая какими-то бумагами, мол, межправительственное соглашение. Плевать я хотел на все эти соглашения. Подтереться только ими в нужнике.

Грозили мне судом, увольнением. Я вызвал караул, потом всех офицеров и поставил задачу взять под охрану не только все объекты, но и подступы к ним.

Чуть не поубивали друг друга. Наши бойцы заняли быстро заранее подготовленные позиции, американцы чуть позже подошли…

У каждого свой приказ.

Наши начали стрелять, америкосы – в ответ. Благо, что никого не зацепили. Американцы отступили. И оборудовали позиции недалеко. Американцы боятся открытого боестолкновения. Предпочитают воевать дистанционно, с помощью авиации, артиллерии.

По засекреченной связи, у военных она называется ЗАС, из штаба армии, из Москвы, мне грозили всеми карами, вплоть до расстрела. Мол, я накаляю обстановку в мире. Что мне весь мир? Я присягу не всему миру давал, а России! Я – командир в своей дивизии и весь мир держу под прицелом ядерной кнопки.

Созвонился с другими дивизиями, там была такая же ситуация. Не пустили военные американцев к ядерному щиту Родины.

В Йошкар-Олинской дивизии убили трех американцев, а командира полка из Москвы, что прибыл, для того чтобы принять дивизию под свое командование, взяли под арест. Офицерам из Министерства обороны набили морду и сорвали с них полковничьи погоны, посчитав, что они недостойны носить звание русского офицера. М-да, были дела.

Старик выпустил струю дыма в потолок, предаваясь воспоминаниям.

– Но американцам удалось взять под контроль главный штаб РВСН. И без команды на старт было бы сложно запустить ракеты. Они и так были нацелены на цель «0-0-0» – на Северный полюс.

Но все равно были у нас и иные маршруты запуска ракет – это американские города, их военные базы. А также были коды запуска для «акции возмездия», допустим, что в результате ядерного удара погиб Генеральный штаб и не поступает команда на запуск, тогда самостоятельно, автономно от других, командир принимает решение и вводит коды для запуска ракет, мстит за свою Родину.

Или еще того хуже, погибли и те, кто должен был запустить ракеты, тогда вылетают ракеты и летят через всю страну и передают коды на запуск самим ракетам, и те уже стартуют, летят к целям, чтобы отомстить. Для нас, русских, ракеты – это оружие возмездия, оружие обороны, а не нападения.

Мне поступил приказ, что я должен американцам передать коды запуска ракет и маршруты. Вот это уже было совсем плохо. Ракеты тогда становились просто «изделиями», а не грозным оружием.

Я спрятал коды и маршруты. Сидел в своем кабинете. Постелил на стол газету, достал бутылку водки, ломоть черного хлеба, открыл банку армейской тушенки, почистил головку чеснока и положил рядом с собой заряженный табельный пистолет.

Для себя решил, что выпью для храбрости и пущу пулю в висок. Потому что мне тогда казалось, что кончилась Великая Россия, нет больше страны, нет больше будущего, если свои же командиры отдают приказ на капитуляцию. А я как офицер не имею права сдавать своих подчиненных, но и приказ тоже вроде как исполнить не могу. Мое самоубийство должно было стать уже десятым в части. Почти каждый день кто-то стрелялся. Не только офицеры или прапорщики, но и солдаты. Не могли понять, как это так все повернулось, что мы сдаемся, что нас сдают в плен наши командиры. Так не должно быть! Должен быть бой, а не сдача в плен! Пусть последний, кровавый, но не капитуляция! Не плен! А бой!

Я налил полный стакан водки с «горкой», это когда водка линзой, бугром становится над стаканом. Так наливают, когда обмывают звание офицерское. Кидают звездочку в стакан и водку льют, не должен офицер пролить ни капли. Не должен. Точно так же, как не должен сдаваться в плен без боя. Если он офицер, конечно, а не перхоть подшкурная.

Так же и я налил себе полный, до краев стакан и медленно, вытягивая губы трубочкой, потянулся к нему, поднося ко рту. Выпил. Ни капли не пролил. Есть опыт, недаром же до полковника дослужился!

Ножом выковырял большой кусок тушенки с застывшим желе. Положил на горбушку хлеба, закусил, съел пару зубков чеснока. Вытер руки о газету. Взял пистолет в руки. Вытащил обойму, еще раз посмотрел, как тускло отсвечивают смазанные маслом патроны, какой же тупой конец у пули! Был бы поострее, например, как у автомата, так, наверное, не так больно входила бы!

Обойму до щелчка вогнал в рукоять пистолета, передернул затвор, приставил пистолет к виску. Зажмурился. «Вот и я, Господи!» – только успел я подумать, как в дверь постучали. Это было так неожиданно! Я вздрогнул. Пот побежал по всему телу. Положил пистолет на стол и прикрыл газетой скудную закуску и пистолет. Бутылку и стакан опустил на пол.

Продирая сухое горло, я просипел:

– Входите.

Вошел часовой. Возле дверей офицеров штаба я выставил часовых так, на всякий случай.

– Товарищ полковник! К вам майор американской армии.

– Зови. – Я махнул рукой.

Принесла же нелегкая оккупанта не вовремя! По-человечьи уже и застрелиться не дают! Суки!

Вошел американский майор. Он был метис. Фамилия у него была Данилофф. Кто-то из русских давно сбежал в Штаты, там поменял фамилию. Довольно сносно Майк Данилофф говорил по-русски. Начальник особого отдела полковник Миненко сказал, что сей фрукт из РУМО – разведывательного управления министерства обороны. Мне какая хрен разница, откуда он, хоть из ЦРУ, все они для меня враги – офицеры оккупационной армии.

За его спиной маячил американский пехотинец, в бронежилете, в каске. И охота им такую тяжесть таскать на себе!

Майор лихо вскинул руку к козырьку.

– Майор Данилофф.

– Чего надо? – Буду я перед всякой сволочью в струнку вытягиваться.

– Я присяду? – Он, не дожидаясь ответа, видя мое дурное расположение духа, сам отодвинул стул, снял кепи и уселся.

Я достал из портсигара сигарету и закурил. Майор помахал брезгливо рукой перед лицом.

– Вам должны были приказать, – начал он, – что вы должны мне передать коды запуска и маршруты ракет. Я прибыл за ними.

– А шкурку тебе на воротник не надо, майор?

– Не понял. Какую шкурку? Вы что-то продаете?

– Шкурку от члена на воротник не надо? Я, майор, Родиной не торгую.

– Что вы себе позволяете?! – Он начинал злиться. – Я боевой офицер американской армии! И здесь я нахожусь согласно международному соглашению, по согласованию с вашим правительством!

– Срать я хотел на твое соглашение, вместе с двумя правительствами. И на тебя, майор, я тоже срать хотел. Понял? – Я начинал закипать.

Мысль о самоубийстве сменилась другой, что если я грохну этого майора, то меня все равно убьют. А так – я не попаду в ад, потому что не стану самоубийцей. Да плевать, в ад или в рай. Я не особо-то верующий. А то, что убью одну ненавистную рожу, – это уже будет хорошо! Мне лично хорошо будет. Хоть перед смертью, но хорошо!

– Коды! – Он протянул руку.

– На! – Я схватил пистолет и выстрелил ему в лицо.

Казалось, что все это происходило медленно. Я, хотя все это чушь, как пуля из ствола медленно вылетела, вращаясь вокруг своей оси, ме-е-е-ед-ле-е-е-нно вошла ему точно между глаз, там, где нос стыкуется с черепом. И вышла из затылка. Что-то еще вышло у майора из затылка. Что-то непонятное. Там было и красное, черное, белое. Непонятно. Пуля пробила филенчатую дверь, и за ней раздался грохот падающего тела.

Я толком не понял, что произошло, как меня пронзила мысль: «Своего часового убил! Сынок! Боец! Я не хотел!!!»

На ватных ногах я пошел к двери, перешагнул через тело майора. Навстречу открылась дверь.

– Товарищ полковник! Вы что? – Юный боец-часовой живой-здоровый смотрел на меня, потом перевел взгляд на еще дымящийся пистолет.

– Живой, слава тебе, господи! – Я перекрестился пистолетом.

Было видно, как в коридоре лежит тело американского пехотинца, в шее у него было видно входное отверстие.

«Прямо в шейные позвонки! Как так получилось?» – вяло подумал я. Мы оба стояли и смотрели на тело бойца американской армии.

В коридоре послышались шаги.

2

Я был готов к бою, поднял пистолет на уровне глаз, часовой также сдернул с плеча автомат, снял с предохранителя, передернул затвор.

Из-за угла показался начальник особого, тьфу, отдела военной контрразведки полковник Миненко Иван Николаевич.

Он увидел нацеленное на него оружие. Поднял кисти рук, показывая, что не вооружен.

– Тихо, тихо, – посмотрел на убитого американца. – Кто его приложил?

– Я, – сказал я, опуская оружие.

– Ну и чего стоите? Затаскивай его в кабинет! А ты, боец, – быстро за шваброй и в туалет! Кровь смыть! Автомат оставь! И запомни! Ты ничего не видел. Пошел отлить. Нарушение Устава караульной службы еще не есть смертная казнь!

Втроем мы, кряхтя, затащили обмякшее тело в мой кабинет, опустили на пол.

– Опаньки! – Миненко аж присвистнул от удивления, увидев тело Данилоффа на полу. – Ни фига себе. Прямо Ледовое побоище. И этого ты тоже? – Он с видом знатока рассматривал входное отверстие на лице у покойного майора.

Повернул голову покойного майора. Покачал головой с видом знатока.

– Я, – уныло кивнул. – Одной пулей обоих. Когда тело за дверью грохнулось, думал, что своего убил.

– Понятно. – Миненко подошел к моему столу, приподнял газету. – А что пьешь один?

– Да я это… Хотел застрелиться, так вот, помешал. – Я кивнул на убитого майора.

– Стреляться-то не передумал? А то можешь не тратить свои патроны, думаю. Америкосы тебя сами расстреляют. Сэкономишь или Штатам, или Родине патрон. Нет. Не патрон. Два.

– Второй для контрольного выстрела?

– Соображаешь, полковник!

Нужно сказать, что никогда не было понятно, когда Миненко говорит серьезно, а когда шутит. Он всегда улыбался открытой, в тридцать два зуба – голливудской улыбкой. Вот и сейчас было совершенно непонятно, всерьез он или в шутку.

Был он высок, около 185 сантиметров, любитель волейбола. Гибкий, хлесткий, как плетка. Его удар никакой блок не может спасти. Всегда он пробивал. Волосы у него были несколько длиннее, чем принято у военных. Светлые. Слегка вьющиеся. Знаю точно, что многие женщины в дивизии по нему вздыхали. По их меркам – красавец.

Но пользовался он своей красотой или нет – не знаю. Знаю лишь, что он и его подчиненные знали о многих вещах в дивизии и многим кровь попортили, но его все знали, боялись и поэтому уважали.

– Ну что, Николай Владимирович, будешь сражаться или сдаваться пойдешь? Или стреляться? У тебя три пути. Богатый ты мужик, доложу я тебе! У многих один путь. У тебя целых три – выбирай! – он смотрел пытливо, при этом улыбался.

Я молчал. Думал.

Миненко тем временем нагнулся над телом майора и начал деловито шарить у него по карманам. Вытащил из кобуры здоровенный армейский «кольт», положил его на стол, затем вытащил документы, бегло их глянул. Вынул портмоне, вытащил оттуда доллары и наши рубли, все это переложил в карман своей куртки, а все документы выложил на стол.

Мне стало противно.

– Ты ему еще в рот загляни!

– Золотые коронки? Нет, вряд ли. Это только мы носим. Они фарфор на фиксах таскают. Да у тебя все равно нет пассатижей, чтобы выдрать.

И опять было непонятно, всерьез или в шутку он говорит. Что за человек такой!

Миненко деловито снял у трупа часы, потом засунул их в карман своих брюк.

– Штык-ножом коронки выломаешь, – хмуро парировал я.

– Так думай, думай, полковник. – Миненко перешел к трупу солдата. – Принимай решение. Три пути. Три судьбы.

– Тебе-то что? Побежишь выслуживаться перед новыми хозяевами?

– Да нет, Николай Владимирович! Сегодня они от тебя требуют отдать коды запуска, а завтра от меня потребуют, чтобы я отдал им всю свою агентуру да те оперативные разработки, где я работал против них. Вот я и думаю, одному в бега податься или с тобой? Думай, полковник, думай. Времени у тебя осталось… – Миненко, хотя у него собственные часы на руке были, повернул руку мертвого пехотинца, посмотрел на его часы, потом стал снимать и их. – Не больше пятнадцати минут.

Я закурил.

– Ты коды-то и маршруты спрятал?

– Ну.

– Надежно?

– Хрен кто догадается.

– На территории части?

– А тебя это волнует? С какой целью интересуешься?

– Вот и правильно. Им ничего не стоит перевернуть все и вся в части и нарыть эти коды. А за забором – сложно. Молодец, полковник, соображаешь. Только прежде чем сказать, имей в виду, что при переходе на нелегальное положение необходимо иметь: деньги, документы, квартиру. Это на первое время. На работу ты не устроишься, поэтому придется либо воровать, либо клянчить милостыню. Можно, конечно, поторговаться и продать коды и маршруты.

– Ты пойдешь со мной? – Я хмуро смотрел на пистолет американского офицера. Из такого полбашки снесет, а не дырочка маленькая между глаз. Зато наверняка.

– Пойду. – Миненко рассматривал какие-то предметы, что вытащил из карманов пехотинца.

– Ну, тогда пойдем. – Я принял решение. – Эй, часовой!

– Я, товарищ полковник! – На пороге стоял солдат со шваброй, за спиной висел автомат.

– Значит, так, сынок, передай, что я отменил здесь пост. Спросят – расскажи, что видел. Не спросят – молчи. Ты понял?

– Так точно. Вопрос разрешите, товарищ полковник.

– Спрашивай.

– А вы куда? Под трибунал?

– Не под трибунал. А тебе это зачем?

– Если воевать – меня возьмите. – В глазах этого молодого парня светилась смесь отчаяния и тревоги.

– Я и сам не знаю куда, – махнул я рукой. А действительно, куда? – Иди.

– Есть. – Солдат приложил руку, четко развернулся и вышел, прикрыв дверь.

– Постой, солдат! – Миненко остановил часового.

Часовой остановился.

– Передай начальнику караула, чтобы наши люди первыми в кабинет этот не входили. Фашистам надо – пусть первыми лезут. Понял?

– Так точно, товарищ полковник.

– Вот и хорошо. Ступай, солдат, – не по-военному отпустил он часового. – Тебя как зовут-то?

– Рядовой Сопелев.

– А имя?

– Иван Николаевич.

– Значит, тезка. – Миненко внимательно посмотрел на солдата, словно что-то просчитывал в уме. – Иди, рядовой Сопелев Иван Николаевич, иди.

– Есть! – Солдат вышел.

Миненко повернулся ко мне.

– Жалко солдата, могут порвать на части.

– Может, с собой взять?

– С собой, а куда?

– Слышь, Иван Николаевич, а действительно, куда?

– Куда угодно, только не домой и не к знакомым. В принципе, есть несколько мест. Можно и по бабам малознакомым. Ты давай собирайся, я пока машину свою подгоню служебную да тоже соберусь. Сбор через десять минут у выхода штаба. Понял?

– Все понял, давай.

– Дурить – стреляться не будешь?

– Нет, мы еще повоюем. Прорвемся!

– И это правильно!

Миненко забрал все документы и вещи, что взял у мертвых американцев. Подхватил винтовку, пистолет, боеприпасы. На выходе обернулся.

– У тебя гранаты есть?

– Гранаты? – не понял я.

– Ну да. Обычные ручные гранаты. Можно РГД, Но лучше Ф-1.

– Есть. Как оккупация началась, комдив приказал выдать, у меня вон, пол-ящика, наверное. Так, на всякий случай. Вот и случай пришел.

– Заминируй вход, растяжку поставь. Сумеешь?

– Угу. – Я мотнул головой.

Миненко вышел.

Я налил полстакана водки, выпил, залез в сейф. Так, а что же брать-то?

В сейфе были секретные документы – приказы, инструкции. Но они вряд ли теперь содержали секреты, коль враг уже в Генеральном штабе Министерства обороны.

Так, фляжка со спиртом, бушлат, фонарь, карта в полевой сумке, компас, все сигареты, что были в кабинете. Ну, я готов.

Нет, не готов. Позвонил домой.

– Алло, – сказала жена.

– Фая, ты это… Не волнуйся. Я в командировку уеду. Не теряй меня. Я вас очень люблю. И по возможности уезжай из квартиры.

– Коля, что случилось? – Голос встревожен. – Куда уезжать? Зачем?

– Потом расскажу, сейчас мне некогда. А уехать вам с сыном надо так, чтобы никто не нашел, и никому не говори. Люблю. Целую. – Я резко положил трубку телефона.

Пора!

Подошел к двери, оглядел кабинет. Думал ли я, что мне придется вот так бежать из своей части, из своей дивизии. Я так хотел стать командиром дивизии! Эх! Я махнул рукой.

Взял гранаты Ф-1, вкрутил запалы, подошел к мертвым. Противно. Но я вас, ребята, сюда не звал, сидели бы у себя дома.

Аккуратно вытащил чеку, не отпуская рычага, положил сначала под одно тело, а затем и под второе по гранате, затем разогнул усики у запала, опустил ее в граненый стакан, из которого пил водку, к кольцу привязал шнур. Стакан установил на крышу шкафа, а шнур аккуратно – к ручке двери. Дернешь ручку – дверь-то и откроется, стакан на пол – вдребезги, рычаг запала – в сторону, граната рванет.

На место предполагаемого падения уложил еще несколько гранат, они должны детонировать. Ну, тела они будут осматривать, глядишь, может, кого и еще зацепит. Мой кабинет – моя крепость.

Вышел, быстро спустился по лестнице. На выходе двое часовых отдали мне честь, я тоже. Вот и крыльцо, недалеко трутся америкосы, посматривая на штаб.

Ну что же, Миненко был прав, они минут через пять пойдут искать своих товарищей.

Зазвонил мой мобильный телефон.

– Ты где? – голос Миненко.

– На крыльце штаба.

– Спокойно, не суетясь, зайди за угол.

Я сделал, как он сказал.

Из-за угла выехал «уазик» особистов, за рулем сидел солдат, на месте старшего – Миненко. Весь спокойный, улыбающийся. Прямо реклама спортзала. Я сел на заднее сиденье.

– Ложись на сиденье и закройся одеялом. – Голос Миненко был сух, хотя он по-прежнему улыбался. Только было видно, что пятнами пошло лицо, по скуластому, обтянутому кожей лицу покатились крупные градины пота. Он закурил.

Я улегся и укрылся солдатским одеялом. Что-то лежало рядом.

Машину покачивало на поворотах.

– Значит, так, командир, – голос особиста был глух, – вытаскивай свою пушку тихо, медленно и по моей команде. Если придется, стреляй сквозь правую дверь машины, ну а ты, – это уже обращаясь к водителю, – сиди тихо, я положу автомат на колени и буду стрелять в левую дверь. Не дергайся, а то яйца отстрелю. Всем все понятно?

– Так точно, – прошелестел невидимый для меня солдат.

– Принято к исполнению. – Я вытащил пистолет, снял с предохранителя и взвел тихо курок.

– Подъезжаем к КПП, – предупредил Иван, и было слышно, как он снял автомат с предохранителя и передернул затвор. – Не дергайся. Только по моей команде.

Машина остановилась.

– Господин полковник! Разрешите узнать, куда вы следуете? – Голос с акцентом. Пиндосы.

– А вы знаете, что это за машина? – вопросом на вопрос ответил Миненко. – Проверьте списки.

– Сейчас, – зашелестели бумаги. – Машина военной контрразведки.

– Правильно. И досмотру она не подлежит. Правильно? Вот мое служебное удостоверение.

– Так точно, машина не подлежит досмотру. Пропустить!

Машина продолжила ход. Теперь еще блокпост, но там наши, ничего страшного.

Спустя минут десять.

– Проскочили, вылазь, пока не задохнулся.

Я аккуратно, придерживая курок, нажимая на спуск, вернул его в небоевое положение, поставил пистолет на предохранитель.

– Куда сейчас?

– Увидим, – неопределенно ответил Иван Николаевич. – Мобильный телефон у тебя с собой?

– Да.

– Отключи. Вытащи аккумулятор. И не вставляй его, как бы тебе ни хотелось сделать звонок. Они засекут тебя в пять секунд и направят ракетный удар или просто группу пехотинцев. Ты понял?

– Понял. – Вытащил батарею из телефона, положил все в разные карманы.

Проехав метров пятьсот, Миненко обратился к водителю:

– Стой, выходи, дальше я сам поведу машину.

– А я?

– Иди пешком на первую точку. Понял? Оттуда отзвонишься сотрудникам – тебя подберут.

– Так точно. – Боец замялся.

– Чего еще?

– Так далеко же.

– Ничего. Не в первый раз. Вперед! – Миненко вышел из машины, сел на водительское место, захлопнул дверь, и мы поехали.

– Так куда мы?

– Сейчас приедем, оставим машину и с километр прогуляемся. Там день-два отсидимся, заодно определимся, что нам с тобой делать.

Последняя фраза могла бы звучать несколько двусмысленно, зловеще. Контекст ее был таков, что, мол, какие-то неизвестные «мы» будут определять, что со мной делать. С другой стороны, вроде как Иван вместе со мной будет решать, как быть дальше.