Книга: На мохнатой спине - Вячеслав Рыбаков

"Пусть кричат уродина, А она нам нравится, Хоть и не красавица..."

И о Кобе. Хитром, всемогущем и всезнающем диктаторе, который мерзнет в старой шинели, ест варенье, присланное из Грузии, и поет надтреснутым голосом революционные песни своей молодости...

Я не знаю, что еще можно сказать в короткой, поверхностной рецензии... Эмоциональном, школярском отзыве. Я чувствую, что не мне дискутировать с автором, которого я считаю своим учителем, человеком, глобально повлиявшим на мое мировоззрение и становление меня как личности...

Кроме одного. Браво, Мастер! Спасибо за еще одну прекрасную, сложную, ни на что не похожую книгу. Спасибо, учитель...

Бывают же такие сложные книги, такие пограничные, когда сюжет выдается за исторический и только знатоки могут четко различить, что в романе правда, а что - вымысел. А ведь так бывает, что книга содержит полный вымысел или, так скажем, оригинальные мысли автора, особую трактовку известных событий, или просто ссылку на произошедшие события, а все околособытие преподаются нам в своей обертке.

Вот и попробуй разберись тут, что правда тут, а что - ложь! Книга хорошая, написано добротно, читабельно, есть ряд глав, которые очень сильные, и с которыми соглашаешься. Но теперь остается только вопрос, принимать ли те мысли, которые нам доносит автор, между строк разъясняя нам философию свершившегося тогда, в прошлом веке, Пакт Молотова-Риббентропа. Смешение публицистическо-газетного стиля с художественно-бытовым смотрится необычно и мне напомнило недавно прочитанный "Спин" Роберта Уилсона: есть глобальные исторические моменты - а тут, локально, проходит бытовая семейная драма, любовная линия, социальный выбор, основанный на труде и совести.

И я бы по достоинству оценил роман, но для меня обернулся сюжет потусторонним зеркалом, этаким психологическим постмодерном с альтернативным взглядом на историю. Очень разноплановое произведение

Я всегда буду благодарна Вячеславу Рыбакову за объяснение двух вещей: мужчина полигамен в сути; и женщина, которая любит того же мужчину, что и ты - не враг тебе, если есть кто, на чье понимание и поддержку можешь рассчитывать в трудной ситуации, так это она. В реальности "Дерни за веревочку", столь похожей и столь неуловимо отличной от нашей, именно так воспринимает жена любовницу мужа и так относится подруга героя к его жене и дочери. Какой-то иной, прежде неизвестный мне и не имевший права на существование в понятийной парадигме, которую знала до книги, тип восприятия. Не отношений, понимаете, всякого рода саркастические: "Высокие. Высокие отношения" и намеки на большую пластичность скандинавской морали, не сюда.

Мужчина любил двух женщин, каждую по-своему и они платили ему взаимностью. каждая по-своему, и никто не хотел заполучить другого в пожизненную собственность, и оттого любви в мире прибывало, а с ней тепла и света. Читала и мучительно, по крохе, по капельке впускала в себя понимание: "принимай других такими, какие они есть. а не такими, какими хотела бы видеть их ты", "человек не вещь", "никто никому ничего не должен". А к финалу, когда выяснилось, что весь их мир - суть искусственно созданный изолят с чуть откорректированными в сторону разумной человечности условиями, часть этого знания уже вошла в меня, интегрировалась, заняла свое место в уме и сердце и много в дальнейшей жизни помогла.

Потому "На мохнатой спине" для меня откат с тех давних позиций, на которые автор с таким трудом возвел многие годы назад. Стареющий мужик влюбляется в девушку сына, которая отвечает ему взаимностью - вовсе не странно, учитывая, что герой умен и облечен властью (несмотря на старательной мантрой проговариваемое: мы живем скромно, не выпячиваем своего особого положения, такие вещи считываются подсознанием), оба маются совестью, глаз не смея поднять друг на друга и не в силах противостоять притяжению. Чуткая жена героя все понимает и страдает, нечуткий сын ничего не замечает и, следовательно. не страдает, а все вместе отдает такой тоской мексиканского сериала, что выть хочется.

Мне возразят, что книга совсем не об этом, а вовсе даже о событиях, предшествовавших подписанию пакта Молотова-Риббентропа, и о сложившейся тогда ситуации, в которой невозможно было действовать иначе: молодая советская страна в кольце врагов; Гитлер лает с экранов телевизоров (альтернативная история, не забыли) о расовом преврсходстве и мировом господстве; добрый мудрый Коба при содействии мудрого доброго Лаврентия отчаянно пытается выровнять ситуацию, но не тут-то было - вмешивается очередное "потому что в кузнице не было гвоздя". Оставлю нежность к ревущему зверю на совести автора, каждый вправе исповедовать те взгляды, которые считает правильными. Не стану уточнять и того, насколько правдивы "факты для Надежды", подборкой которых завершается каждая глава, не так давно мне пришлось прочесть книгу Виктора Илюхина, лишь первая часть которой была посвящена обличению преступлений действующей власти, вторая же практически полностью состоит из протоколов заседаний различных комиссий, расследовавших расстрел польских офицеров в Катыни. Многие умные, авторитетные, проделавшие серьезную и, в буквальном смысле, грязную работу, люди доказывали, что это преступление совершено не НКВД, но Гестапо, да так и не сумели поставить окончательной точки в том давнем страшном деле. Что уж говорить о сотне собранных с миру по нитке, якобы фактов, самая попытка подтвердить или опровергнуть любой из которых взяла бы больше времени, чем все, каким я еще располагаю на этом свете и потребовала бы не моих полномочий. Потому правдивость этого блока тоже оставлю на совести автора, тем более, что ни один из фактов, даже будучи документально подтвержденным, не подтверждает необходимости избранного героями способа действий.

Замечу лишь. что по Пакту Молотов-Риббентроп нашей реальности, речь шла не о Польше, а о Чехии, из автобиографии Милоша Формана, семья которого жила там, хорошо помню, что Судеты отходили Германии. Общий вывод, при всем уважении к Вячеславу Михайловичу, книга плоха, как с литературной. так и с фактологической точек зрения. Что до Кобы с Лаврентием, распевающих "Возьмемся за руки, друзья" на стылом ветру туруханской ссылки - в ад, все в ад...

И вот этой своей книгой Рыбаков нимало не умалил, но всячески приумножил и укрепил это моё мнение и отношение к себе и к своим книгам.

С жанром — кроме того, что это социальная фантастика, мы вряд ли сможем больше и точнее сказать. Потому что в книге есть признаки многих оттеночных направлений. Тут вам и альтернативная история, тут вам и политический детектив и психологический триллер, тут вам и связочки между описываемыми миром и эпохой (вполне реальными и только лишь слегка изменёнными автором) и нашей современностью, и тут же любовно-романтические драмы и трагедии.

И все эти субжанры потроганы автором, проработаны с той или иной степенью глубины и выложены читателю на пробу.

Размышления Рыбакова о мотивациях сильных мира сего и в особенности персон уровня Сталина и первых лиц советского государства, а также анализ мотивов поступков и решений зарубежных лидеров предвоенной эпохи (речь идёт о 1938-39 гг.) довольно глубоки и незаурядны. И можно с его мыслями вслух соглашаться или спорить, но вот несколько месяцев назад при обсуждении одной из прочитанных книг в клубе КЧюЧ наш местный благочинный о. Игорь высказался о надчеловеческой сущности власти и правителей, заставив если не поспорить с собой, то как минимум задуматься о проблеме и феномене власти. Вот и Рыбаков — заставляет задуматься об истинной мотивации и сути власти на высшем государственном и мировом уровнях.

А то, что из того времени и той политической и социальной ситуации Рыбаков протягивает ниточки сюда, к нам, в наши события и ситуации, тоже совсем не случайно. Ибо вряд ли автор делает это просто для усиления фантастичности романа. Но скорее для того, чтобы дать понять читателю, что всё, о чём пишет и рассуждает автор и чем руководствуются его герои, живо и действует и сейчас, тут, у нас, в нашей стране и совсем рядом. И для этого Рыбаков притаскивает в свой роман телевидение, и даже в последних страницах словечко "Сеть" мелькает. И песни герои книги поют (причём, поют ещё в каторжные царские времена на пороге двадцатого столетия) из Булата Окуджавы и других шестидесятников — Рыбакову показалось важным дать точные ценностные приметы революционеров, дать нам их характеризующие признаки, связать их воедино — марксистов-революционеров и наших шестидесятников.

От всего этого образы многих упоминаемых Рыбаковым реальных государственных и политических вождей и их приближённых не так однозначны и не так явственны, какими они стали казаться нам в последнюю четверть века.

А вообще этот роман заставляет размышлять о многом, причём не о том даже, что и как было в реальности тогда, в последние годы перед войной, а именно о нашем времени и о наших реалиях. Полезная книга. И интересная.

Действие романа разворачивается в нечасто посещаемых писателями предгрозовых годах перед началом Второй Мировой войны. Скрупулезно и обстоятельно Рыбаков предоставляет читателям объемную подборку реальных исторических событий, из которых четко следует, что страны Западной Европы нисколько не были заинтересованы в борьбе с Гитлером, напротив, поощряли его агрессию и подталкивали к движению на восток, чтобы чужими руками избавиться от слишком инакового и опасно набирающего силу СССРа. Масштабное панно от кварталов Мюнхена и Мадрида до степей Халхин-Гола и улиц Нанкина демонстрирует, как мир постепенно сползал в кровавую мясорубку, все чаще истекая кровью в локальных конфликтах и гражданских войнах, расчленяясь пактами и договорами. Однако историческая линия хотя и крайне важна для автора, но служит более фоном, чем главной задачей.

Главный герой хотя и не имеет высокой должности, но вхож к наркомам и руководителям ведомств, консультирует Кобу. Сталин у Рыбакова получился не демоническим деспотом и не гениальным отцом народов, а скорее прагматичным и хладнокровным управленцем, который упрямо движется к цели, добиваясь максимальной эффективности без оглядки на жалость или совесть. Без оглядки, потому что любое принятое решение приведет к гибели тысяч людей, вопрос лишь в том, будет ли это оправданно. Вот и перебирает кремлевский властитель варианты, ища тот, что позволит достигнуть цель — вырастить и воспитать новое поколение, которое будет трудиться и творить не из страха, но вдохновения.

Несмотря на благожелательное отношение к советской власти, Рыбаков отнюдь не идеализирует ее методы и средства достижения необходимого результата. По ночам у подъездов останавливаются черные воронки, а герой отвечает жене, что за ними придут иначе. Даже его сына косвенно затронет маховик тотального контроля и коллективной ответственности. Сплошь и рядом пишутся доносы на коллег и соперников, составляются в НКВД расстрельные списки. И вот уже глава спецслужб, Лаврентий, то ли признается, то ли оправдывается, что хотя большинство доносов — хлам, но государство уже не может не реагировать, поскольку слишком часто и много требует бдительности от граждан. И в итоге обе стороны оказываются заложниками ситуации, поддерживая круговорот дерьма и смерти.

Однако следует понимать, что воспевается в романе скорее даже не коммунизм или советская идеология, а любовь к обычному повседневному труду, восторг упрямого созидания вопреки препятствиям, радость от воспитания и взросления своих детей. И все это — труд, созидание, воспитание — не ради чинов или богатства, славы или власти, но согласно совести и убеждениям. Именно это в поступках и разговорах защищает, проповедует, утверждает главный герой романа, а вместе с ним и Рыбаков. Именно это более претендует на основную мысль произведения, чем обвинительные исторические подборки или злободневные политические аналогии. Честный и упорный труд, как высшее мерило и заслуга.

Но если вернуться к политической стороне, то при внимательном рассмотрении становится заметно, что осуждает автор лицемерие и двуличность, хоть государственную, когда правительство рассуждает о свободах и процветании, одновременно разжигая конфликты, хоть личную, когда публицист или ученый выспренне славословит демократию и гласность, а затем кропотливо пишет доносы на соперников, предает близких, подставляет и лжет. Более того, в ответ на упреки возлагает всю ответственность на режим. Как не вспомнить здесь слова Шварца: "Всех учили, но зачем же ты оказался первым учеником, скотина этакая?" Рыбаков жестко обличает и горько высмеивает эту общественную гниль, которая особенно комфортно чувствует себя в тепле кабинетов и культурных салонов. Гниль, которая ненавидит страну и готова рукоплескать любому врагу, лишь бы сокрушить ненавистный ей порядок — "ура, микадо!"

Что касается формы, то перед нами посмертная исповедь, колеблющаяся от мирных ремарок и отстраненного анализа до лиричных зарисовок и пронзительных терзаний. Играя с читателем, Рыбаков чередует откровенные анахронизмы с элементами постмодерна, реальные бытовые мелочи и крылатые фразы, до боли усиливая аллюзии между прошлым и настоящим. Любовной линией роман отчасти перекликается с "Гравилетом "Цесаревич"", но резко отличается финалом, куда более трагическим и острым.

Итог: злободневный историко-политический роман с элементами психологической драмы.

Вячеслав Рыбаков талантливо предъявляет прежде всего невероятно живых персонажей. Нет, разумеется, без архивных документов здесь не обошлось, но они лежат в отдельном шкафу, как и положено важным бумагам. А главными действующими лицами в этом мире остаются люди. Которые напряженно размышляют, часто и даже фатально ошибаются, привыкают жить в страхе, ненавидят до смерти, но отчаянно стремятся, искренне надеются и пытаются безнадежно любить.

Это преддверие военных лет откорректировано несвойственными, неаутентичными эпохе деталями и выдуманными персонами. В общем-то, даже несколько демонстративно откорректировано, но при этом выглядят они там органично. Ключевые фигуры – будто бы те же, что и в минувшей реальности, канва мировых событий тоже не подвергалась серьезным изменениям, атмосфера прошлых лет выписана очень аккуратно.

Нарочитый энтузиазм социализма, как и положено, встречается с предопределенностью узаконенных репрессий, а декларативное благородство большевистских принципов – с жестокостью методов достижения высоких целей. Благими намерениями вымощено все пространство до самого горизонта. Призрак неотвратимо надвигающегося зла уже на пороге, и предчувствие неизбежных потерь звенит натянутой струной.

Жуткое прошлое, оставшееся за пределами нашего личного жизненного цикла. И что нам в нем?

Ну, разве что размышления о базовых категориях. Об этических ориентирах. О духовных скрепах. О непреходящих идеалах, непременно проверенных временем. Вечные разговоры о вечных ценностях.

И вот я должна признать, что тут мы с автором расходимся. Вячеславу Михайловичу – налево, мне – направо. Люди вообще по-разному воспринимают ситуации, исторические уроки, современные события и, разумеется, книги. Например, трудно не заметить, что автору жмет в коленках капитализм. И утопический социализм в вакууме он готов приветствовать гораздо более. За присущую тому условно предполагаемую бескорыстность. Извините, не разделяю. И вообще предпочитаю оставаться в рамках реальности, потому что теоретизирование – это любимый путь демагогов, которые слишком часто в пределах собственных допущений намеренно или ненамеренно пренебрегают логикой. Но, в любом случае, спасибо, что в тексте не зашкаливала назидательность и возможность делать свои собственные выводы все-таки осталась.

В мире, созданном автором, об общечеловеческом благе и морально-нравственном климате печется не одержимый маниакальной жаждой власти «вождь народов» товарищ Сталин, а его более человечная версия. Этакий Сталин-лайт, идеалист Коба, железной рукой направляющий по дороге государственных интересов поступь всего населения. Тиран и мечтатель, твердо намеренный «исправить» человеческую природу и любой ценой привить возвышенные принципы. Крах его ожиданий – всего лишь вопрос времени. Не хочет эта масса шагать «в едином порыве», потому что она неоднородна, непредсказуема, одержима иными страстями и смеет мнение иметь.

К слову, на противоположном полюсе мира те же самые трудности испытывает рейхсканцлер, рассчитывающий сплотить великую германскую нацию под знаменами высшего гуманизма, истинного духа и расовой идеи. Недвусмысленный намек на эти трудности являет нам в своем лице граф фон Шуленбург.

И наконец, главный герой, высокопоставленный чиновник Наркоминдела, тоже оказывается подвержен страстям. Причем именно в том возрасте, когда, казалось бы, суровый внутренний стержень и завышенная планка требований образуют жесткую рамку, не позволяющую впускать в голову даже мысли о романтических увлечениях и непредвиденных эмоциях. Я даже не буду углубляться в рассуждения – было ли в его чувстве первичным животное начало или некие психологические факторы более высокого порядка. Потому что сам герой достаточно отчетливо заявляет о возникновении именно сексуального интереса и далее рассуждает на тему привязанности к предмету своей увлеченности в очень однозначной манере. Да, дети, это не любовь. Принятое им решение проявить «души прекрасные порывы» и развязать узел возникших противоречий не отменяет трагедии, а напротив, ускоряет ее.

Самое примечательное, что тот неудобный фактор, который путает карты, не вписывается в планы и мешает приблизиться к нравственному совершенству, является неотъемлемой частью человеческой природы. Это потребность в информации, возникающая на уровне психики, стремление к разнообразию (и генетическому, чего уж там), банальное любопытство, попытки выхода за установленные границы, необходимость подвергать сомнению догмы и совершать ошибки. Попытки подавить и преодолеть природу могут быть успешны, но эта победа очень условна и кратковременна. И приоритет духовного начала над животным, конечно, иногда выглядит привлекательно, но только если забыть, что именно заложенные природой инстинкты обеспечивают выживание человека как вида.

Конечно, выбирая между низменными инстинктами и благородными намерениями, большинство из тех, кто считает себя интеллектуалами, радостно выберет нравственное величие. Но, знаете, вот тут есть маленький нюанс. Иногда инстинкты честнее и надежнее. А нравственное величие не всегда так возвышенно, как это кажется на первый взгляд. Оно является предметом тщательного осмысления и более тонких настроек – а с осмыслением у людей во все времена были большие проблемы. Но даже в области этики и морали лучше думать больше и чаще, чем меньше и реже. Потому что готовых решений и универсальных норм не существует и никогда не существовало, а жизнь сложнее навязанных правил и требует индивидуального подхода. Что делать с теми, кто без правил не умеет? Не заставлять, а мотивировать. Не принуждать, а учить. И, конечно, объяснять «не что думать, а как думать».

А что касается тех, кто хочет как лучше и знает как лучше... Посылайте их вместе с благими намерениями, упрощенными представлениями о счастье и заскорузлым патернализмом! Ибо они всё решили за вас. Между тем время думать самостоятельно уже давно настало.