Текст книги "«Гильдебрандская редкая»"

Йен Флеминг
«Гильдебрандская редкая»

Размах крыльев электрического ската достигал почти семи футов, а от тупорылого носа до кончика смертоносного хвоста было, пожалуй, и все десять. Скат был темно-серый с тем фиолетовым отблеском, который в подводном мире зачастую означает опасность. Когда, плавно поднявшись с песчаного дна, он поплыл, то стал похож на огромное колышущееся черное полотенце.

Джеймс Бонд поплыл за этой черной тенью, вытянув руки вдоль туловища, едва шевеля ластами и ожидая удобного момента для выстрела. Он редко убивал подводных жителей: только если больше не было ничего, чем можно было бы подкрепиться. Но были и исключения – мурены и все другие виды морской фауны, представляющие опасность для человека. Вот и сейчас Бонд намеревался убить ската потому, что он выглядел как настоящее средоточие зла.

Было десять часов апрельского утра. Водную гладь лагуны Бель-Анс, расположенной у южной оконечности самого большого из Сейшельских островов – Маэ, – не нарушал даже ветерок. Уже несколько месяцев назад здесь прошел муссон с северо-запада, а следующий, с юго-востока, придет не раньше мая. При очень высокой влажности температура воздуха держалась у отметки 30^о, а температура стоячей воды в лагуне приближалась к температуре человеческого тела. Казалось, жара разморила даже рыбу. Какое-то экзотическое создание, похожее на попугая, лишь лениво обернулось в сторону проплывавшего мимо Бонда, а затем продолжило неторопливое поглощение водорослей, нависших над коралловым кустом. Стайка жирных серых бычков деловито, но вежливо разделилась, пропуская Бонда, и поплыла дальше по своим рыбьим делам. Шесть маленьких крабов, обычно пугливых, как птицы, не двинулись с места, заметив Бонда.

Бонд плыл медленно, даже лениво, не упуская, однако, ската из поля зрения. Скоро скат устанет или просто успокоится, видя, что Бонд – большая рыба – не намерен нападать. Тогда он опустится на дно, изменит окраску с черной до почти прозрачной серой и, тихонько шевеля крыльями, зароется в песок…

Бонд и скат приближались к основанию рифа. Под ними все чаще стали попадаться кусты кораллов и поросли зеленой подводной травы. Как будто въезжаешь из сельской местности в город. Тут и там мелькали перламутровые рыбки, обитавшие в расщелинах рифа, блестели и переливались всеми цветами радуги гигантские актинии. Колонии каракатиц чернильными пятнами усеяли риф, из трещин которого высовывались усатые желто-голубые лангусты, похожие на маленьких дракончиков. На дне, среди зарослей, яркими всполохами выделялись каури, леопардовые каури, размером больше мяча для игры в гольф. А один раз Бонд даже заметил щупальца морской звезды. Но все это было для него уже привычным, и он размеренно плыл вдоль основания рифа, представлявшего для него сейчас интерес только с точки зрения укрытия, с помощью которого он мог незаметно следовать за скатом, который рано или поздно должен был развернуться и лечь на дно. Тактика оказалась верной: вскоре черная тень ската направилась по обратному маршруту, рассекая прозрачную голубую воду. И вот футах в десяти от поверхности скат остановился. Уже, наверное, в сотый раз. Бонд тоже замер, едва шевеля ластами. Очень осторожно он сдвинул маску, чтобы вылить просочившуюся в нее воду. Когда же он вновь посмотрел вниз, ската и след простыл.

В руках у Бонда был «чемпионский» гарпун, заряженный трезубцем с кончиками острыми, как иглы: отнюдь не дальнобойное оружие, но самое подходящее для такой охоты. Бонд снял гарпун с предохранителя и медленно, беззвучно двинулся вперед под самой поверхностью воды. Он напряженно вглядывался в воды лагуны, пытаясь уловить движение каких-либо крупных обитателей: при схватке со скатом ему совсем ни к чему присутствие акулы или барракуды. Ведь трепыхание поверженной добычи и ее кровь привлекут этих хищников моментально. Но вокруг него водное пространство, а под ним песчаное дно были совершенно пустынны. Тем не менее на дне, похожем на уходящий вверх амфитеатр, Бонд наконец заметил очертания крыльев. Он осторожно подплыл ближе и остановился прямо над распластавшимся в песке скатом. Песок шевелился. Его струйки через равные промежутки времени поднимались вверх и медленно опускались именно там, где располагались брызгальца ската. Вот сюда и надо стрелять. Полдюйма влево. Бонд прикинул, не достанет ли его скат своим хвостом, прицелился и нажал на спуск.

Тучи песка взмыли ввысь в том месте, где лежал скат, и несколько секунд, очень опасных секунд, Бонд не видел ничего, кроме песка. Но вот гарпунная струна натянулась, и показался скат, пытающийся освободиться от гарпуна. Хвост ската, как бич, рассекал воду вокруг, но не мог достать до струны. У основания хвоста Бонд разглядел вздыбившиеся ядовитые иглы. Именно такими иглами, если верить древним, был убит Одиссей, и именно они, по словам Плиния, могли расколоть любое дерево. В Индийском океане все ядовитые особи гораздо опаснее, чем где бы то ни было, и даже одна царапина от соприкосновения с этой иглой была для человека смертельной. Поэтому Бонд держался на приличном расстоянии от беснующегося ската, не давая, однако, струне ослабнуть. Он плыл теперь сбоку, чтобы не дать скату перерубить струну хвостом, что было вполне ему по силам. Из таких вот хвостов в давние времена работорговцы в районе Индийского океана изготовляли свои кнуты. Сегодня на Сейшельских островах иметь такой кнут запрещено законом, но в местных семьях эти кнуты передаются по наследству и предназначаются для неверных жен. И если здесь говорят, что та или иная женщина «отведала ската», это означает, что по крайней мере неделю на людях она не покажется…

Тем временем взмахи хвоста становились все реже и реже, и Бонд теперь плыл впереди ската, таща его за собой к берегу. На отмели скат обмяк. Бонд без труда вытянул его из воды, но держался поодаль. И правильно делал, так как внезапно, среагировав на какое-то движение Бонда, гигантский скат последним усилием взмыл в воздух, хлестая хвостом и, видимо, надеясь застать своего врага врасплох. Бонд отпрыгнул еще дальше, и скат тяжело упал на спину. Жаркое солнце осветило его белоснежное брюхо и отвратительный, судорожно открывавшийся и закрывавшийся серповидный рот.

Бонд стоял, смотрел на поверженного ската и раздумывал о том, что делать дальше.

Со стороны пальм появился невысокого роста толстяк, белый, в рубашке и брюках цвета хаки. Он направился к Бонду, переступая через оставшиеся на берегу после прилива пучки водорослей и ракушки, и, приблизившись, смеясь, крикнул:

– Эй! «Старик и море»! Кто же из вас кого поймал?

Бонд обернулся.

– Так я и знал. Единственный на всем острове человек, который не носит мачете. Фиделе, будь добр, позови кого-нибудь из своих людей. Это чудо-юдо никак не сдохнет, а в нем застрял мой гарпун.

Фиделе Барби, самый молодой представитель огромного семейства Барби, владевшего почти всем, что имелось на Сейшельских островах, подошел еще ближе и принялся разглядывать ската.

– Отличный экземплярчик. Хорошо еще, что ты ему попал куда надо, а то он потащил бы тебя на риф, и тебе пришлось бы бросить гарпунное ружье. Они очень живучи. Впрочем, тебе пора возвращаться в Викторию. Что-то там произошло. Приятное. А я потом пошлю своего человека за твоим ружьем. Тебе хвост-то нужен?

Бонд улыбнулся.

– У меня ведь нет жены. А вот как насчет того, чтобы отведать сегодня вечерком жареного ската?

– Пожалуй, сегодня не получится, друг мой. Ну, пошли. Где твоя одежда?

Когда они уже ехали по прибрежной дороге, Фиделе спросил:

– Ты когда-нибудь слышал об американце по имени Милтон Крэст? Это тот, кто владеет сетью отелей «Крэст» и конторой, которая называется «Крэст Фаундейшн». Что я знаю наверняка, так это то, что у него есть лучшая на все побережье Индийского океана яхта. Чертовски хороша! Она вчера стала здесь на якорь. «Вэйвкрэст» называется, водоизмещение – почти двести тонн. Длина – тридцать футов. Внутри есть все: от красавицы жены до огромного транзисторного приемника с проигрывателем на подвесках, чтобы иголка не прыгала во время качки. Все завешано коврами дюймовой толщины, и везде – кондиционеры. Только у него на этой стороне Африканского континента можно найти сухие сигареты, а шампанское, которое подают после завтрака, не хуже того, что я пил в Париже.

Фиделе Барби задорно рассмеялся:

– В общем, дружище, это шикарный корабль, и кого волнует, что его владелец – мерзавец, каких поискать. Клеймо негде ставить, ей-богу.

– Действительно, кого это волнует? Но при чем здесь мы с тобой?

– А вот при чем, друг мой. Дело в том, что нам предстоит провести на этой яхте несколько дней с самим мистером Крэстом и его женой, очаровательной госпожой Крэст. Я согласился сплавать с ними на остров Шагрин, я тебе о нем уже рассказывал. Это довольно далеко, и мое семейство никогда не знало, что с этим островом делать. Разве что собирать там яйца олуши. Берег там всего на три фута выше уровня моря. Лет пять уже я там не был. Но этот Крэст мечтает туда отправиться, так как собирает образцы морской живности – это как-то связано с его конторой, – а есть какая-то рыбка, которая водится только у этого острова. По крайней мере, Крэст утверждает, что единственный в мире образец ему привезли именно с острова Шагрин.

– Забавно. Но я-то как вписываюсь во все это?

– Просто я знал, что до отъезда у тебя есть еще неделя, и сказал, что ты – местный подводный ас и сможешь поймать эту рыбку лучше и быстрее, чем кто-либо другой. К тому же я добавил, что и сам без тебя не поеду. Крэст дал согласие, вот и все. Я знал, что ты где-то здесь околачиваешься, и ехал вдоль берега, пока один из рыбаков не сказал мне, что тут неподалеку один сумасшедший человек с белой кожей пытается покончить жизнь самоубийством. Тогда я сразу понял, где тебя искать.

Бонд рассмеялся:

– Удивительно, как эти островитяне боятся моря. Пора бы им уже привыкнуть, а ведь здесь многие даже плавать не умеют!

– Римская католическая церковь не любит, когда люди разоблачаются из своих одежд. Ерунда, конечно, но факт. Что же касается боязни… Ты ведь здесь всего месяц, и тебе просто не попадались голодные акулы и барракуды. А рыба-скорпион? Ты когда-нибудь видел человека, наступившего на нее? Он весь корчится от боли. А иногда боль такая, что глаза в прямом смысле лезут на лоб. Мало кто выживает после этого.

Бонда это не смутило.

– Значит, им надо надевать обувь или обматывать ноги тряпками, если приходится идти к рифу. В Тихом океане это все тоже водится, да еще и раковины-убийцы. Это просто глупо. Здесь все стонут: «Мы такие бедные!» А у них под носом море, напичканное богатствами. А под камнями, на дне, пятьдесят разновидностей каури. Только за счет их продажи можно жить и не тужить.

Фиделе Барби захохотал:

– Бонда – в губернаторы! На следующем собрании я обязательно изложу эту идею избирателям. Ты отлично подойдешь на эту должность. Человек будущего! Блестящие идеи! Какая энергия! Какой наив! Каури! Замечательно. Впервые за послевоенное время удастся сбалансировать бюджет. «Стриги купоны, несмотря на морские препоны!» Это будет нашим лозунгом, а тебя произведут в сэры.

– Во всяком случае, на этом можно заработать больше, чем на ванили, которая приносит одни убытки.

Так они пикировались, пока пальмы не расступились и не открыли дорогу к обшарпанной столице острова Маэ.

Прошел уже почти целый месяц с того момента, как М. вызвал к себе Бонда и объявил, что отправляет его на Сейшелы.

– У Адмиралтейства возникли проблемы с новой базой флота на Мальдивах. Забастовка, саботаж и все такое прочее. Военным надоело зализывать раны, и они собираются перебраться на Сейшелы. Разница всего в тысячу миль, зато спокойнее. Но они хотели бы гарантировать себя от новых неприятностей. И хотя министерство по делам колоний божится, что там совершенно безопасно, я все-таки согласился направить туда одного из наших сотрудников посмотреть на все свежим взглядом. Когда несколько лет назад там находился Макариос, неожиданные моменты порой возникали. То какие-то японские рыбаки начинали кружить вокруг, то из Англии появлялись некие темные личности со связями во Франции. Так что поезжай и как следует присмотрись.

М. отвернулся к окну и, внимательно наблюдая за мартовской слякотью, добавил:

– Смотри еще, не заработай солнечный удар…

Доклад, подготовленный Бондом с указанием единственной местной опасности – туземных представительниц прекрасного пола, – лежал в его столе уже неделю, и ему теперь оставалось лишь ждать прибытия корабля «Кампала», который доставит его в Момбасу. Бонду уже осточертели и песчаные пляжи, и тенистые пальмы, и жалостливые стоны крачки, и бесконечные разговоры о копре. Очень хотелось перемен.

Последнюю неделю Бонд жил у Барби, и вот, быстренько сложив чемоданы, они вдвоем направились к Длинному пирсу и оставили машину у будки таможенников. В полумиле от берега стояла на якоре сверкающая на солнце белоснежная яхта. Пирога с подвесным мотором быстро пересекла залив, проскользнула через проход в рифе и доставила Бонда и Барби к яхте. Вблизи «Вэйвкрэст» не производила впечатления красавицы: ее внешность несколько портили широкая палуба и громоздкая надстройка. Однако Бонд сразу понял, что это – настоящий корабль, предназначенный для дальних плаваний, а не для круизов вдоль побережья Флориды.

Казалось, на яхте никого нет, но стоило им подойти к борту, как тут же появились два бравых матроса в белых майках и шортах. Они стали у трапа с баграми в руках, готовые оттолкнуть обшарпанную пирогу, чтобы она не дай бог не повредила сияющий белизной борт яхты. Бонд и Барби поднялись на борт, матросы куда-то унесли багаж, а их самих провели в салон, где после жары воздух казался замораживающим.

В салоне никого не было. Впрочем, вряд ли это помещение можно было назвать салоном или каютой. Это была скорее комната, обставленная богато и со вкусом, ничем не напоминавшая присутствующим о том, что они находились на борту корабля. Окна, наполовину скрытые за венецианскими жалюзи, были нормального размера, как и глубокие мягкие кресла, стоявшие вокруг приземистого стола в центре комнаты. На полу лежал мягкий толстый ковер бледно-голубого цвета. Стены задрапированы панелями из какого-то серебристого дерева. Потолок был просто белым. В комнате стоял еще письменный стол с обычными принадлежностями для письма и с телефоном. Рядом с большим граммофоном висела полка, сплошь уставленная бутылками, а над полкой картина, похоже, кисти Ренуара, причем замечательная: портрет темноволосой девушки в блузке в черно-белую полоску. Большая ваза с белыми и голубыми гиацинтами и аккуратная стопка журналов на столе в центре комнаты создавали впечатление роскошной гостиной городской квартиры.

– Ну, что я говорил, Джеймс?

Бонд покачал головой в восхищении.

– Так, конечно, можно покорять моря, делая вид, что их просто не существует.

Он сделал глубокий вдох.

– Как же здорово дышится свежим воздухом! Я уже почти забыл, каков он.

– «Свежий» – это тот воздух, что на улице, приятель. А здесь воздух консервированный.

Милтон Крэст, бесшумно вошедший в комнату, стоял у них за спиной. Он производил впечатление сильного, жесткого, хорошо тренированного атлета. Потертые джинсы, военного покроя рубашка и широкий кожаный ремень говорили о том, что сила и жестокость – его фетиш. Ему было немногим более пятидесяти. Взгляд голубых, глубоко посаженных глаз на задубевшем от морских ветров лице был лениво-презрительным. Уголки губ были опущены, что обычно свидетельствует либо о добродушии, либо о надменности. В данном случае – явно о последнем. Слова, сказанные им, не содержали в себе ничего обидного, кроме разве что пренебрежительного «приятель», но фраза эта была брошена так же брезгливо, как обычно бросают мелкую монету жалким попрошайкам. Но, пожалуй, самое странное впечатление произвел на Бонда голос Крэста: мягкий, красивый, но цедящий слова сквозь зубы. Это был голос, которым говорил покойный Хамфри Богарт. Бонд оглядел Крэста с головы до ног, с венчика черных с проседью волос, якоря с орлом, вытатуированных на правом предплечье, до босых крепких ступней, расставленных широко, по-матросски, на мягком ковре. «Этому человеку нравится походить на героев Хемингуэя, и мы с ним явно не сойдемся характерами», – подумалось Бонду.

Крэст подошел к ним и протянул руку.

– Это вы – Бонд? Рад видеть вас у себя на борту, сэр.

Бонд ожидал, что рукопожатие будет очень сильным, и заранее напряг мускулы, чтобы парировать его.

– Ныряете с аквалангом или без?

– Без. И не глубоко. Это всего лишь хобби.

– А кроме этого чем изволите заниматься?

– Состою на государственной службе.

Крэст хохотнул:

– Государственность и услужливость. Из вас, англичан, недаром получаются лучшие в мире дворецкие и лакеи. Значит, государственный служащий, говорите? Похоже, мы с вами поладим. Государственные служащие – это как раз те, кого бы мне хотелось видеть в своем окружении.

Щелчок открывшейся верхней панели оказался как нельзя кстати. Он дал Бонду возможность сдержаться. И вообще он на какое-то время забыл про Крэста, так как по ступеням в комнату спустилась загорелая обнаженная девушка. Хотя, конечно, она не была совершенно обнаженной, но, видимо, бикини телесного цвета и предназначался для того, чтобы казалось, что на ней ничего нет.

– Лу, сокровище мое. Где это ты пряталась? Давненько что-то тебя не было видно. Познакомься. Мистер Барби и мистер Бонд. Это те ребята, что пойдут с нами.

Крэст сделал жест в сторону девушки.

– Ребята, это – миссис Крэст. Миссис Крэст-пятая. И если вдруг у кого-то возникнут какие-то нездоровые идеи, скажу прямо: она очень любит мистера Крэста. Не так ли, сокровище мое?

– Не валяй дурака, Милт, ты же знаешь, что люблю, – улыбнулась миссис Крэст. – Здравствуйте, мистер Барби. Здравствуйте, мистер Бонд. Рада познакомиться. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

– Погоди-ка, погоди-ка, сокровище. Надеюсь, что на своем корабле всеми делами заправляю я, да?

Женщина покраснела:

– Ну что ты, Милт, конечно же.

– То-то. Просто, чтобы всем было ясно, кто хозяин этой доброй яхты «Вэйвкрэст».

Он одарил всех широкой улыбкой.

– Пойдем дальше. Как ваше имя, мистер Барби? А-а, Фиделе. Ничего себе имечко. Это значит «Верный до конца».

Мистер Крэст усмехнулся.

– Так вот, Фидо, как насчет того, чтобы подняться вместе со мной на мостик и отправить эту посудину в море, а? Ты сначала выведешь ее в открытое море, положишь курс, ну а потом передашь штурвал Фрицу. Я – капитан. Он – помощник. Еще двое работают мотористами, а заодно и на камбузе. Все трое – немцы. Только они и остались настоящими моряками во всей Европе. Теперь ты, Бонд. Как, говоришь, тебя зовут? Джеймс, да? Ну ладно, Джим, ты тут попрактикуйся пока с миссис Крэст в обсуждении государственности и услужливости. Кстати, называй ее Лиз. Поможешь ей прибрать комнату и подготовить все для выпивки перед обедом. Она когда-то тоже была англичанкой, так что можете потрепаться про Пикадилли там и все такое прочее. Годится? Двигай, Фидо!

Он по-мальчишески ловко взлетел по ступеням и звонко крикнул:

– Пора уматывать отсюда к чертовой матери!

Когда они вышли, Бонд глубоко вздохнул, а миссис Крэст извиняющимся тоном произнесла:

– Пожалуйста, не обращайте внимания на его шутки. Просто у него своеобразное чувство юмора. Он к тому же своенравный и любит подкалывать других. Это, конечно, не всегда приятно, но, поверьте, все это делается только ради шутки.

Бонд ободряюще улыбнулся. Сколько же раз ей уже приходилось говорить это самым разным людям, пытаясь успокоить тех, на ком мистер Крэст оттачивал свое «чувство юмора»?

– Думаю, что надо бы вашего супруга немного остепенить. Он что, и в Америке так себя ведет?

В ее ответе не было горечи:

– Только со мной. Американцы ему нравятся. А это начинается только за границей. Видите ли, его отец – немец, вернее, пруссак. Вот от него он и унаследовал эту глупую идею, что все остальные европейцы погрязли в декадентстве и ни на что не годятся. Спорить с ним по этому поводу бесполезно. Его не переубедить.

Так вот в чем дело! Старый добрый гунн. Либо лижет тебе ноги, либо вцепляется в горло мертвой хваткой. «Чувство юмора», как же! Сколько же пришлось вытерпеть этой женщине, этой красивой девушке, которую Крэст фактически превратил в свою рабыню, английскую рабыню? Бонд спросил:

– Сколько лет вы замужем?

– Два года. Я тогда работала дежурным администратором в одной из принадлежавших ему гостиниц. Знаете, «Группа Крэст»? Произошло просто чудо, как в сказке. Я до сих пор не могу как следует в это поверить. Как будто все это мне снится. Вот это, например, – она обвела рукой комнату, – и он прекрасно ко мне относится. Дарит много подарков. Вы знаете, в Америке – он очень большой человек. И, честно говоря, мне очень нравится, когда, куда бы мы с ним ни пошли, тебя встречают с королевскими почестями.

– Действительно приятно. И ему тоже это нравится, верно?

– О да. – Смех ее был не очень искренним. – У него много качеств восточного деспота. Он сразу же раздражается, если его плохо обслуживают. Он любит говорить, что тот, кто сумел вскарабкаться на самую верхушку дерева, имеет право на самый вкусный фрукт, растущий там.

Тут миссис Крэст спохватилась, что наговорила лишнего, и быстро добавила:

– Но что же это я такое говорю? Можно подумать, что мы с вами знаем друг друга много лет.

Она застенчиво улыбнулась.

– Наверное, это из-за того, что вы англичанин. Мне, пожалуй, надо пойти одеться. Я ведь загорала на палубе.

Снизу, из-под пола, послышалось глухое урчание.

– Ну вот. Поехали. Может, вы пойдете на кормовую палубу, посмотрите, как мы будем выходить в море, а я только переоденусь и приду туда к вам. Я так давно ничего не слыхала про Лондон. Сюда, пожалуйста.

Она прошла мимо Бонда и открыла дверь.

– Кстати, на вашем месте я бы выпросила эту комнату. Здесь есть где устроиться на ночь, но в каютах, несмотря на кондиционер, душновато. Они маленькие.

Бонд поблагодарил ее, вышел и закрыл за собой дверь. Кормовая палуба оказалась довольно большой, с дощатым настилом и полукруглым пенопластовым диваном на самой корме. Кое-где стояли плетеные кресла, а в углу была стойка бара. Бонд подумал, что мистер Крэст, видимо, не дурак выпить. Показалось ему или действительно миссис Крэст его боялась? В ее поведении сквозили какая-то угодливость, какое-то раболепие. Наверное, она заплатила за свою «сказку» дорогую цену. Зеленый берег Маэ медленно исчезал из виду. По расчетам Бонда, яхта сейчас делала около десяти узлов. Скоро они пройдут Северный мыс и выйдут в открытое море. Бонд слушал ровный гул двигателей и думал об очаровательной миссис Крэст. Элизабет Крэст.

Она представлялась ему манекенщицей, а может, и была таковой до того, как начала работать дежурным администратором гостиницы – весьма респектабельный пост для женщины, но было в ней что-то от высшего полусвета, и двигалась она с той непринужденностью, которая вырабатывается у манекенщиц и фотомоделей, которым часто приходится появляться на людях обнаженными или полуобнаженными. Но от нее не веяло холодом. Она была полна жизни, а лицо ее было дружелюбным, внушающим доверие. Наверное, ей было не больше тридцати, и ее привлекательность, именно привлекательность, а не красота, еще не была зрелой. Главное ее богатство составляли пепельные, до плеч волосы, но она ничем не выдала своего тщеславия по этому поводу: не поправляла волосы, не накручивала пряди на палец и вообще, как показалось Бонду, не кокетничала. В присутствии мужа она не сводила с него своих ясных синих глаз, стояла покорно, почти не двигаясь. Она не пользовалась ни губной помадой, ни лаком для ногтей, да и брови у нее не были подведены. Может быть, это мистер Крэст приказал ей быть именно такой, отвечающей немецким идеалам естественной красоты? Вполне вероятно. Бонд непроизвольно пожал плечами. Странная все-таки пара: подражатель Хемингуэя средних лет с голосом Богарта и симпатичная, безыскусная девушка. К тому же напряженность между ними была очевидна. Она нашла свое выражение и в том, как девушка вся сжалась, когда муж отругал ее за то, что она предложила гостям выпить, и в том, как Крэст выпячивал свое мужское превосходство. Бонду даже пришла в голову мысль, что Крэст – импотент и что его грубость и хамство были не чем иным, как средствами защиты, компенсацией комплекса неполноценности. Так или иначе, но провести четыре-пять дней бок о бок с таким человеком будет нелегко. Бонд понаблюдал, как слева по борту проплывал красивый остров Силуэт, и дал себе слово не терять выдержки. Как говорят американцы? «Не обращать значения». Вот он и будет не обращать значения в течение пяти дней и не даст Крэсту испортить это, в общем-то, приятное путешествие.

– Ну что, приятель? Расслабляешься?

Крэст стоял на верхней палубе и смотрел на Бонда.

– Что ты там делал с женщиной, с которой я живу? Наверняка ведь ушел, чтобы она одна там вертелась как белка в колесе. А собственно, почему бы и нет? Они для этого как раз и нужны, правда? Не хочешь пока корабль осмотреть? Фидо там чудеса творит за штурвалом, и у меня есть несколько свободных минут.

Не ожидая ответа, Крэст ловко спрыгнул на кормовую палубу.

– Миссис Крэст пошла переодеваться. А я бы действительно с удовольствием осмотрел яхту.

Крэст смерил Бонда суровым и презрительным взглядом.

– Ну что ж. Тогда сначала – факты. Построена корпорацией «Бронсон шипбилдинг». Мне, кстати, принадлежит в ней девяносто процентов акций, поэтому я получил то, что хотел. Проект делали у Розенблатта: это лучшая проектировочная фирма морских судов. Сто двадцать футов в ширину, двадцать три – в длину. Два дизельных мотора «Сьюпириор» по пятьсот лошадиных сил каждый. Максимальная скорость – четырнадцать узлов. При крейсерской скорости в восемь узлов может пройти две с половиной тысячи миль. Везде стоят кондиционеры. Корпорация «Кэрриер» поставила две специальные пятитонные установки. Запасов еды и питья хватит на месяц. Единственное, чем надо запасаться, так это пресной водой для ванны и душа. Все пока понятно? Теперь пошли наверх. Осмотришь каюты экипажа, а потом пойдем обратно. И еще одно, Джим. – Крэст топнул ногой по палубе. – Это – пол, понятно? Он – внизу. А рубка – голова – наверху. И если я хочу, чтобы кто-то перестал делать то, чем он занимается в данный момент, я кричу не «отставить!», а просто «погоди». Ты меня понял, Джим?

Бонд вежливо кивнул:

– У меня нет возражений. Она, эта яхта, ваша собственность.

– Это мой корабль, – поправил его Крэст. – Вот еще одна чепуха: отождествлять предмет из стали и дерева с женским полом. Ну да ладно, пошли. Голову нигде пригибать не надо. Высота всех дверей – семь футов.

По узкому проходу вдоль борта Бонд отправился за Крэстом на экскурсию и в течение получаса выражал неподдельное восхищение этой самой лучшей и самой шикарно обставленной и оборудованной яхтой из всех, что ему приходилось видеть. Даже в деталях здесь все было сделано для удобства. В каютах экипажа ванная и душ были нормальных размеров, а сверкающий никелем камбуз, или кухня, как называл его мистер Крэст, по размеру не уступал каюте самого владельца яхты. Кстати, дверь в эту каюту Крэст открыл, даже не постучав. Лиз Крэст сидела за туалетным столиком.

– Что же это такое, сокровище мое, – произнес Крэст своим вкрадчивым голосом. – Я-то думал, что ты нам вовсю готовишь поднос с напитками, а ты, оказывается, здесь столько времени тратишь на прихорашивание! Носик пудришь для Джима, а?

– Извини, Милт. Я случайно задержалась. «Молнию» на платье заело.

Девушка торопливо вскочила, собрала свою косметику и, нервно улыбаясь, выскользнула из каюты.

– Березовые панели из Вермонта, лампы и люстры от Корнинга, ковры – из Мексики. Вот та акварель – настоящий Доусон, кстати говоря.

Крэст продолжал перечислять свои богатства, а Бонд тем временем увидел нечто, висевшее за прикроватной тумбочкой с той стороны огромного двуспального ложа, где, без сомнения, изволил почивать сам мистер Крэст. Это «нечто» было не чем иным, как узким длинным хлыстом с кожаной рукояткой. Сделан был этот хлыст из хвоста ската…

Бонд как бы невзначай подошел к тумбочке, взял хлыст в руки и провел пальцами по его шероховатой поверхности. Даже такое прикосновение было болезненным. Бонд спросил:

– Где вы это взяли? Я сегодня утром как раз охотился за родичем этого ската.

– В Бахрейне. Арабы учат им своих жен, – усмехнулся Крэст. – С Лиз до сих пор хватало и одного удара, но результат – замечательный. Мы назвали эту вещицу «Исправителем».

Бонд повесил хлыст на место и, мрачно посмотрев на Крэста, сказал:

– Вот как? На Сейшелах, где креолы не отличаются мягкостью нравов, считается незаконным не то что использовать, а даже иметь такой хлыст.

Крэст направился к двери и на ходу беззаботно бросил:

– Приятель! Как ни странно, но этот корабль – территория Соединенных Штатов. А сейчас лучше пойдем и чего-нибудь выпьем.

До обеда Крэст принял три двойных водки со льдом, а за обедом – пива. Глаза его несколько потемнели и заблестели, но голос остался мягким и спокойным, когда, монополизировав право говорить за столом, Крэст принялся объяснять цель путешествия.

– Видите ли, друзья мои, дело вот в чем. У нас в Штатах есть система для счастливчиков, у которых денег куры не клюют, но отдавать их в казну Дядюшки Сэма все-таки не хочется. Тогда вы создаете какую-нибудь благотворительную организацию или фонд – ну, как у меня, «Фонд Крэста» – и творите благо для всех подряд: детей, больных всяких, разных там ученых. Вы просто швыряете деньги направо и налево и не платите с этих денег никаких налогов. Я, значит, вложил десять миллионов долларов в «Фонд Крэста», а так как мне нравятся корабли и морские путешествия, я строю этот корабль за два миллиона из тех десяти, говорю чудакам из Смитсоновского института – есть у нас такой институт, занимающийся природой, – что на этом корабле я буду плавать по свету и собирать для них всякие там образцы. Я, значит, превращаюсь в руководителя научной экспедиции, ясно? И вот три месяца в году я отдыхаю как мне нравится, не платя за это ни единого цента! Вот как надо!

Мистер Крэст победоносно обозрел свою аудиторию, видимо, ожидая аплодисментов.

Фиделе Барби с сомнением покачал головой:

– Это все, конечно, прекрасно, мистер Крэст. Но вот насчет редких видов образцов… Легко ли их найти? Ведь Смитсоновскому институту нужны, например, гигантский панда, редкие виды раковин. Сможете ли вы добыть то, что не удалось добыть самому институту?