Текст книги "Турнир самоубийц"

Ян Леншин
Турнир самоубийц

ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой упоминаются лотоматоны

Ульрик стоял на эшафоте, пытаясь медитировать. В кошмарах ему часто виделось, как недолгая карьера в фирме «Брайан и Компания» заканчивается казнью. Снилось, правда, иначе, больше на старинный манер: городская площадь, ликующая толпа, палач интересуется последним желанием… Ульрику рот заткнули кляпом, виселицу сколотили на ромашковом поле, а роль зрителей играл безголовый костюм. Он то и дело вытаскивал из кармана часы на цепочке, нетерпеливо щелкая крышкой.

Лицо палача хоть и закрывала маска, но она ничуть не была похожа на красный колпак из ночных кошмаров. Перед Ульриком маячило белое лицо с застывшей улыбкой и глазами-щелками. Кожаный фартук был надет поверх серого делового костюма.

На краю поля, у самого леса, темнели надгробия.

Слышался надрывный писк.

Отвратительное место. А городишко, что виднелся вдали, судя по рассказам чудом выживших туристов, – еще хуже. Ульрик не ошибся, когда прибыл сюда утром.

Человек-маска выбил из-под ног деревянную лесенку на три ступени, шею пронзила боль. Писк стал нестерпимо громким. Ульрик болтался в петле, словно мертвец. Это он умел отлично.

В небе показалась яркая точка. Она стремительно росла, приближаясь к земле. Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами.

Это правда.

* * *

Очередь тянулась вверх по улице и обрывалась у разноцветного шатра, украшенного лентами и воздушными шариками. Сегодня с их двора тест проходят еще трое: близняшки Барбол и сын мясника Эрик, вот он плачет, утирая слезы кулаком. У Эрика и близнецов невероятно особенный день. Только они этого, кажется, совсем не понимают.

Сестрички Вим и Вик Барбол стояли рука об руку. У каждой по воздушному шарику: у Вик красный, у Вим – синий. Или наоборот: у Вим красный, а у Вик – синий. Эрик плачет – ему не купили шарик, а когда он попытался отобрать игрушку, то получил от Вик вместо шарика в лоб. Или от Вим?

Никто пока не знает, кем ему суждено быть, но только не Ульрик. Его профессия – бухгалтер. Как у папы. Ульрик взглянул на правую ладонь: буквы языка Древних выведены старательно, хоть и кривовато. Ну сколько еще ждать!

Первым из их компании к лотоматону отправился Эрик. Когда он появился минут пять спустя, то больше не плакал, а лишь хлюпал носом и как завороженный разглядывал ладонь.

– Ну, что у вас? – нетерпеливо спросила Ульрикова мама. Эриков папа растерянно поморгал, щурясь на блеклое солнце, потом ответил:

– «СПОРТСМЕН». А я так рассчитывал на юриста. Впрочем…

К лотоматону пошли Вим и Вик, по-прежнему держась за руки. Следом семенили Барболы старшие, Глория и Льюис. Когда они вернулись, Вим плакала: лотоматон подарил Вик две печати «ЖУРНАЛИСТ» и «ВРАЧ», а у нее всего одна – «УЧИТЕЛЬ». Или это плачет Вик?

…В разноцветных секторах для понятливости закреплены фотографии хирургов, клерков, спортсменов, поваров, артистов, механиков, электриков, водителей, ученых…

…Он потянул рычаг, на секунду закрыл глаза…

…На правой ладони Ульрика проступили золотые буквы, они складывались в название профессии…

Это было что-то незнакомое, не похожее на «БУХГАЛТЕР». Совсем не похожее!

Переводчица поправила очки и зашуршала страницами словарей, поглядывая на Ульрикову ладошку. Скоро она нашла нужное слово, уперла в него ярко-красный ноготь и нахмурилась.

– «НЕУДАЧНИК», – после паузы сказала она.

Неудачник.

Неудачник?

Неудачник?!

…Вечер. Проклятая печать горит так, что с улицы, наверное, видно. Во двор теперь лучше не выходить вовсе. Ульрик потихоньку стащил отцовскую опасную бритву и закрылся у себя в комнате. Прижал лезвие к ладони. Выдох. Движение бритвой. Судорожный вдох. Руку будто сунули в кипяток. На пол закапало красное.

… – Тебя не было на выпускном.

Светловолосая девушка догнала его на улице и теперь шла рядом.

– Привет, Вим, – поздоровался Ульрик.

– Я Вик.

– У Вик глаза светлее и маленький шрам над ключицей.

– Только ты замечаешь, что мы разные.

– Не только.

– Все не можешь смириться? – Вим коснулась исполосованной шрамами ладони, и Ульрик отдернул руку.

Близняшка Барбол, что получила прохладным майским утром на пухлую ладошку печать «УЧИТЕЛЬ». Это все же была Вим.

Ее сестра еще не решила, кем больше хочет стать – врачом или журналистом, и пока совмещала одно с другим: писала некрологи в местную газету.

– Послушай, – быстро сказала Вим, – думаю, все не так плохо, ведь говорят же…

– Я поступил.

– Что?

– Меня взяли. Сегодня узнал результаты экзаменов и…

– Не может быть! – Вим бросилась Ульрику на шею и заключила в объятия. – Как я за тебя рада!..

…Ульрик часто встречал старика у булочной на Оловянной – тот клянчил мелочь у покупателей. Дети кидали в него камни и со смехом убегали, когда старик начинал кричать. Хозяин булочной не раз и не два вызывал полисмена, но старик всегда возвращался. Видели его и у других магазинов, грязного, обросшего, с безумным взглядом. Ульрику было жаль старика. Проходя мимо, он иногда опускал в протянутую ладонь монету, чтобы услышать вслед неразборчивое бормотание, которое больше походило на проклятие, чем на благодарность.

Никто не знал ни имени старика, ни почему тот оказался на улице. А потом он вдруг исчез, так же внезапно, как появился. Теперь, когда Ульрик проходил мимо булочной и глядел на свое отражение в витрине, он вспоминал старика и гадал: какая печать была у него?

… – Должно же быть хоть что-то?

Он стоял у стеклянной перегородки. За ней – дама средних лет с крупной бородавкой на щеке, словно жаба в террариуме, не мигая смотрела на Ульрика поверх очков. Ногти с ядовито-зеленым маникюром барабанили по столешнице. Позади Ульрика маялись от духоты восемь или десять человек. Многие сняли шляпы и обмахивались ими, как веерами. Какой-то работяга минут пять назад вытащил было папиросу, но в очереди на него так зашикали, что возмутитель спокойствия тотчас примирительно поднял руки и убрал портсигар обратно в карман. Потом картинно вздохнул и зачем-то весело подмигнул Ульрику.

– Извините, ничем не могу помочь, – женщина в шерстяной вязаной кофте как будто не замечала жары.

Ульрику было тесно в прилипших к коже перчатках, тугой воротник рубашки немилосердно сдавил шею. Казалось, голова вот-вот взорвется.

– Тогда отправьте меня на курсы профподготовки.

– Я предлагала вам устроиться в фирму «Брайан и Компания». Могу дать их адрес.

– Это исключено! – вспыхнул Ульрик.

– В таком случае, мне нечего вам предложить.

– Я окончил два курса медицинского и вполне мог бы…

– Следующий.

– Послушайте…

Мимо протиснулся мужчина в красной жилетке и оттер Ульрика от окошка. Мелькнула мысль, что денег хватит только на билет домой. Если удастся убедить кондуктора, что ему еще нет четырнадцати.

Позади кто-то спросил:

– Эй, паренек, ищешь, чем бы заняться?

Его окликнул тот самый любитель подмигивать незнакомцам. В клетчатой кепке песочного цвета и коричневом пиджаке с заплатками на локтях, он напомнил Ульрику одного ярмарочного зазывалу. В углу тонкогубого рта торчала так и незажженная папироса.

– Старику Голладжеру всегда нужны временные работники на фабрике. Платит он мало, зато нос не воротит.

– Как его найти?

Дама за стеклом чуть подалась вперед, будто пытаясь подслушать, о чем они говорят. Странно, и какое ей дело?..

– …Сдашь экзамен и считай, что ты принят.

– Экзамен? – переспросил Ульрик.

Голладжер указал на мешок, что лежал посреди кабинета.

– Подними-ка его, сынок.

…Когда Ульрик вошел, старик возился с сейфом в углу. Вот он с грохотом захлопнул железную дверцу с кодовым замком и обернулся. Темные, будто два холодных уголька, глаза смотрели ясно и пытливо, в них читались ум и проницательность. Голладжер походил на уродливого птенца, напялившего дорогой костюм, а когда он говорил, казалось, кто-то с силой тер друг о друга два спичечных коробка.

Помещение, в котором очутился Ульрик, было скорее кладовкой, чем кабинетом. Вдоль стен громоздились ящики, свертки, стол был завален обрывками шпагата, кнопками, скрепками, какими-то документами в жирных пятнах. Вкусно пахло кофе.

Первым делом Голладжер поинтересовался, кто дал Ульрику адрес, и лишь затем приступил к «собеседованию».

– Помню такого, – проскрипел старик, услышав имя. – Я уволил его на прошлой неделе. Первостатейный вор! Да-с. Украл у меня ящик сардин. В наше время никому нельзя доверять, кругом одни воры и мошенники!

Поцокав языком, Голладжер исподлобья уставился на Ульрика.

– Я никогда не брал чужого, сэр, – сказал тот, чтобы заглушить бурчание в животе – от запаха кофе разыгрался нешуточный аппетит.

Старик еще раз глянул на Ульрика, сморщил нос, обнажив мелкие зубы, и указал на мешок:

– Сдашь экзамен и считай, что ты принят.

Ульрик взвалил мешок на плечо.

– Платить буду сто пятьдесят… нет, сто лэков в неделю, – Голладжер ткнул Ульрика тростью в бок. – Можешь забирать деньги каждую пятницу или приходи раз в месяц, как хочешь. Надумаешь что-нибудь стащить – пеняй на себя!

– Спасибо, сэр.

– Многие жалуются, что мои смены на два часа длиннее, чем у других, но это вздор – молодым полезно размять кости.

– Да, сэр.

– В твоем возрасте я работал по шестнадцать часов в день, а получал в два раза меньше.

– Как скажете, сэр.

– Нынешнее поколение никуда не годится – одни сопляки и нытики.

Голладжер пожевал губами и заковылял обратно к столу.

– Отправляйся к начальнику смены, он скажет, что делать, – бросил старик, не оборачиваясь. – И не забудь положить мешок на место.

…В дверь постучали. Открыв, Ульрик увидел на пороге высокую светловолосую девушку с улыбкой до ушей. Вим.

В городе третью неделю стояла невыносимая жара. В комнате под самой крышей ветхого трехэтажного дома, единственного прибежища Ульрика, было душно, как в бане. Солнце зло светило в окна. Мир снаружи застыл в дрожащем мареве. Высоченные клены стояли, будто стеклянные – ни один порыв ветра не касался их иссушенной, пыльной листвы. Духота сводила Ульрика с ума. Зато зимой в комнатке был лютый холод, а в дождь Ульрик ставил на пол всю посуду, какая была в доме, – с крыши текло, как из решета.

– Почему ты не написал, что переехал? Я едва тебя нашла!

– Рад встрече, Вим.

Ульрик заставил себя улыбнуться. Он прикрыл дверь, чтобы девушка не увидела старый матрас на полу, что служил ему постелью, и колченогий стол – единственную мебель. У стен расположились стопки книг, а с потолка свисал, будто чудаковатая люстра, боксерский мешок.

– Как ты? Тысячу лет тебя не видела! Ты здорово загорел, тебе идет.

– В последнее время я много бываю на свежем воздухе.

Вим коротко подстриглась, следуя моде. На ней было черное платье, на шее нитка крупного жемчуга, но в остальном казалась совершенно прежней – веселой, беззаботной, с шальным блеском в глазах.

– Экзамены меня чуть не прикончили! А ты все сдал?

– С экзаменами проблем не было, – честно ответил Ульрик. Нет экзаменов – нет проблем.

– Я так по тебе соскучилась! Сегодня вечер встречи выпускников, ты придешь?

– Разумеется, – Ульрик почувствовал, что краснеет.

– Приходи, обязательно приходи! Не то я страшно рассержусь! А как…

…Ветер швырнул в лицо пригоршню пыли. Ульрик поморгал, удобнее перехватил ящик и направился к пасти склада, что темнела впереди. Громадина фабрики расположилась на отшибе. Сложенная из красного кирпича, с трубами, что дымили дни напролет, с тусклым солнцем в слепых окошках, с гудками и шумом, который не смолкал до поздней ночи, когда цеха один за другим погружались во тьму и только высоко вверху, в кабинете Голладжера, продолжал гореть свет, она чутко прислушивалась к каждому вздоху, к каждому удару сердца, всякого, кто имел несчастье переступить порог и оказаться в ее серых унылых недрах. Древняя и незыблемая, она напоминала храм. Под крышей фабрики гнездилась стая ворон, иногда было слышно их сварливое карканье.

Холод обжигал. Ветер свободно врывался через поднятую железную дверь, наметал на бетонный пол сухие листья. Ульрик поставил ящик и с трудом выпрямился. Из тени вынырнула трость, следом появились носы старомодных туфель, показался воротничок рубашки, высокий лоб с залысинами, острый подбородок, и вот черные, как давно остывшие угли, глаза жадно впились в Ульрика.

– Доброе утро, мистер Голла…

– Ты уволен.

Где-то на улице залаяла собака. Лай перешел в скулеж, и все смолкло.

– За расчетом можешь не приходить – я спишу его в счет долга.

– Долга?

– Ты украл у меня, – старик помедлил, – банку краски. Так что можешь убираться.

– Вздор.

– Все вы так говорите. Ни у кого еще не хватило духу признаться. Да-с.

Голладжер отвернулся.

– Это из-за печати? Вы узнали, что я неудачник?

– Вовсе нет.

По голосу было ясно, что старик врет.

– Согласно закону вам запрещено отказывать в приеме на работу по признаку расы, пола, национальности, языка…

– Убирайся, или я вызову полицию, – беззлобно бросил Голладжер.

– Вызывайте, и я с удовольствием расскажу им, кто на самом деле учинил пожар на складе в прошлом месяце. Сколько вы получили по страховке?

Трость перестала стучать по бетону. Голладжер замер, надежно укрытый тьмой. Терпеливый паук, который почуял, как дернулась нить, и ждущий нового рывка – что попало в сети: добыча или ветер бросил сухой листок?

Ульрик молчал.

– Чего ты хочешь? – спросил старик.

– Работать здесь дальше.

– Неужели? – проскрипел Голладжер. – А почему на каторгу не попросишься?

– Мое дело.

– Я дам рекомендацию. С ней тебя возьмут куда угодно.

– Мне нравится здесь.

Голладжер пробормотал что-то о «первостатейных жуликах», и стук трости возобновился, отлетая от стен гулким эхом.

…Старик лежал в пятне света, издали похожий на груду тряпья. Ульрик тотчас узнал его – тот самый, что околачивался возле булочной. Голова запрокинута, рот оскален, глаза широко открыты и слепо таращатся в черное беззвездное небо. Левая рука свесилась с тротуара, будто с края кровати, грязные пальцы утонули в луже.

– Вы меня слышите? Вам плохо?

Ульрик склонился над стариком и, не обращая внимания на вонь, попытался привести в чувство. Старик моргнул. Не успел Ульрик удивиться, как пальцы вынырнули из лужи, в них сверкнула опасная бритва.

– Я прекрасно тебя слышу, сынок, а ты меня?

– Э-э-э, – только и ответил Ульрик, почувствовав, как лезвие уперлось в горло.

– Отлично. Раз мы так хорошо ладим, может, отдашь бумажник? Думай об этом, как о пожертвовании всем нищим сразу.

Ульрик деревянными пальцами полез в карман.

– Вот и славно, вот и славно, – бормотал старик. – Всегда приятно иметь дело с благоразумным джентльменом.

Прежде чем Ульрик понял, что произошло, старик пожал ему руку, будто скрепляя сделку. Ульрик от омерзения дернулся – ладонь у старика оказалась чистой, без печати, – и бритва оставила на шее глубокий порез.

…Он следил за ней около часа. Медно-рыжие волосы, жилетка в черно-красную клетку, в руке саквояж. Шнурки изумрудно-зеленых кед развязаны и волочатся по земле.

Ульрик приметил девушку в кафе под открытым небом. Незнакомка сидела за столиком и читала книгу. Проходящий мимо официант споткнулся и опрокинул на рыжую горячий кофе. Девушка весело взглянула на смущенного официанта – тот попытался салфетками оттереть кофе с жилетки – и как ни в чем не бывало перевернула страницу.

Не прошло и минуты, как жирная чайка уселась на стол, схватила кекс, к которому было потянулась девушка, и тотчас исчезла за крышами. Незнакомка пожала плечами и сделала глоток кофе, не прерывая чтения, видимо, полагала, что неуклюжие официанты и чайки-воровки еще не конец света.

В тягуче-густых солнечных лучах мелькнула жужжащая точка. Оса, ведомая ей одной понятной логикой, покружила над одиноким господином, одетым в плащ и шляпу – слишком тепло для столь ясного денька, – заложила вираж над черничным пирогом на витрине… и уселась на голову незнакомки в жилетке. Не прошло и секунды, как рыжеволосая, рассеянно поправив прическу, вскрикнула – насекомое ужалило ее в ладонь. Девушка отложила книгу, открыла саквояж, немного порылась в его недрах, вытащила бланк и, морщась от боли, начала заполнять.

Девушка расплатилась и покинула кафе. На пересечении Оловянной и Хромовой неосторожный водитель обрызгал ее с ног до головы мутной водой из лужи. Рыжеволосая этого как будто не заметила и не удостоила хама-водителя – к слову, предупредительно сбавившего скорость перед Ульриком – и взглядом. А чуть дальше по улице девушка сама стала причиной небольшого происшествия.

Проходя мимо маляра, она нечаянно задела стремянку, и несчастный с воплем рухнул вниз. Ведро опрокинулось, по тротуару потекла краска. Потирая ушибленный бок, рабочий стал кричать на девушку, на что та щелкнула пальцами и примирительно подняла ладонь. Маляр нахмурился, извинился и захромал поднимать лестницу.

Она прошла не больше квартала, когда окно на втором этаже многоквартирного дома распахнулось и некто выплеснул остатки чая – видимо, посчитав, что рыжеволосая недостаточно промокла. В довершение она наступила на развязанный шнурок, растянулась на тротуаре и сильно разбила колено. Однако и тут не расстроилась, а вновь вытащила из саквояжа бланк и принялась старательно заполнять.

Ульрик растерянно поинтересовался, не нужна ли помощь, но девушка лишь отмахнулась, не думая подниматься на ноги.

– Ты не мог бы поставить вот здесь подпись? – вдруг попросила она. – Как свидетель?

– Собираешься подать на кого-то в суд?

– Это для отчета.

– Отчета?

– Ну да, в фирму, где я работаю – «Брайан и Компания».

Ульрик сделал вид, будто удивлен.

– Ты никогда не слышал о нас?

– Нет, – щеки Ульрика заалели.

– Ой, я совсем забыла представиться – Ют Бильдерлинг.

И щелкнула пальцами. Впервые Ульрик увидел печать «НЕУДАЧНИК» у кого-то еще.

– Ты неудачница?!

– Мы предпочитаем называть себя брайанами – это не так обидно.

– Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть.

Чтобы загладить вину, Ульрик снял перчатку и щелкнул пальцами в свой черед. Перчатки он взял за правило носить не снимая с тех самых пор, как пожал руку декану. С того дня преподаватели словно с цепи сорвались. Не успел Ульрик и глазом моргнуть, как оказался в списках на отчисление.

– Не может быть! – удивилась Ют. – Ты не похож ни на кого из наших, вот это да!

Из недр саквояжа проворно выбрался хомяк и попытался удрать. Ульрик машинально поймал зверька.

– Ой, – воскликнула Ют. – Давай его сюда! Какой же ты непослушный, Грэхем!

– А почему вы, то есть мы, называемся «брайанами»? – спросил Ульрик, помогая Ют подняться.

– Брайаном звали одного из первых, кто получил печать «НЕУДАЧНИК». Парню так сильно не везло, что его имя стало нарицательным. Поверить не могу, что ты никогда о нас не слышал! Вот, держи.

Ют вручила Ульрику визитку.

– «Некоммерческое учреждение «Брайан и Ко», ул. Печная, д. 7», – прочел он. – А что нужно…

…Он услышал детский плач: дальше по улице, у магазина игрушек, безутешно рыдала девчушка лет восьми.

– Я по-потерялась! – всхлипнул ребенок, когда Ульрик спросил, в чем дело.

– Где ты живешь?

– Кро… Кро…

– Кролик? – недоумевал Ульрик. – Крокодил? Рядом с зоопарком?

– Кровельщиков т-тридцать, до… дом восемь, д-дробь бэ…

– Пошли, я тебя отведу, – Ульрик протянул руку. Девочка доверчиво вложила свою ладонь в его… и тут же разжала пальцы.

– Фу, с неудачником не хочу.

Ульрик только сейчас заметил, что после разговора с Ют забыл надеть перчатку. У мелкой вредины, между прочим, оказалась печать «СУДЬЯ». Даже не «ЮРИСТ». «СУДЬЯ»! Откуда проклятой машине это знать?

– Да? И что ты будешь делать?

Девочка зарыдала сильнее.

– Прекрасно, с этого и следовало начинать. Думаю…

…сидевшая за столом блондинка вздрогнула, натянуто улыбнулась и пригласила:

– Присаживайтесь. Я Белинда Пет, директор фирмы «Брайан и Компания». Чем могу быть полезна?

– Хочу устроиться на работу, – Ульрик щелкнул пальцами. На голове у него была каска – охранник дал.

Белинда чуть отодвинулась.

– Впервые у нас? Заполните «Форму 777» и считайте, что приняты.

«Форма 777» предлагала ответить на три вопроса:

1. Имя и фамилия.

2. Год рождения.

3. Адрес.

Выданный Белиндой карандаш, весьма странный: похожий на мелок и, ко всему прочему, красный, на удивление отлично писал.

– Не торопитесь, у нас куча свободного времени. И бланков, – Белинда хлопнула по толстой пачке бумаги, что лежала на столе. – Если хотите, могу дать карандаш другого цвета, у меня есть желтые, зеленые, синие… Какие-то вопросы?

– Я закончил.

Белинда хмуро взглянула на Ульрика поверх очков. Взяла бланк, быстро пробежала глазами.

– Хм. Одну секунду.

Она заправила в каретку печатной машинки чистый лист, и стальное «клац», «клац», «клац», похожее на звуки выстрелов, заполнило комнату.

– Знаете, вам бы не помешало зажечь свет, – учтиво посоветовал Ульрик.

– В этом здании нет электричества, – не поднимая головы, ответила Белинда. – Здесь вы не найдете ни одной розетки.

– Можно принести керосиновую лампу.

– Только пожара нам и не хватало.

– А зачем нужна каска?

Белинда прекратила печатать и мрачно уставилась на Ульрика. Тот приветливо улыбнулся. Еще больше нахмурясь, Белинда вернулась к своему клацанью.

– Вы находитесь в одном из самых загадочных зданий Готтлиба, – неохотно начала она. – Количество несчастных случаев, что произошли в его стенах, не поддается подсчету. Ежегодно, по необъяснимым причинам, – Белинда ткнула указательным пальцем куда-то вверх, продолжая печатать одной рукой, – в крышу попадает несколько сот молний. По этим же причинам в здании запрещено находиться двадцати и более сотрудникам фирмы.

– По каким причинам?

Белинда вновь подняла голову и не мигая уставилась на Ульрика.

– Необъяснимым, – наконец сочла нужным пояснить она. – Распишитесь.

– Двадцати? А сколько нас всего?

– Сложно сказать, количество брайанов постоянно меняется. Вот здесь, пожалуйста. Спасибо.

– Так в чем суть работы?

– С вами никогда не случалось ничего… странного?

Случалось. Тринадцать лет назад. Когда он впервые прошел тест. Потом Ульрик еще не единожды наведывался к лотоматонам, но эффект был тот же.

– Всякий раз, как с вами что-нибудь приключится, составьте отчет. Желательны доказательства, но обычно с ними не бывает проблем: в каждой больнице Готтлиба есть наши представители.

…Ульрик около двух часов бесцельно бродил по улицам. Ничего. Посидел в кафе – ни ос, ни чаек, ни небрежных официантов. Даже закурить никто не попросил.

Впрочем, неудивительно – Ульрик и не помнил, когда ему последний раз всерьез грубили. Всему виной немалый рост и внушительный разворот плеч. Беседуя с Ульриком, самые отъявленные хамы с удивлением обнаруживали в себе бездны вежливости и такта.

Проклятье.

Взгляд Ульрика упал на витрину свадебного салона. Там стояла пара манекенов во фраках. А если…

…Люди оборачивались. Некоторые даже провожали пристальными взглядами. Ульрик шел, помахивая тросточкой. Взятый напрокат фрак сидел мешком, лаковые туфли немилосердно жали, а цилиндр то и дело норовил свалиться.

Ульрик купил сливочный рожок, отправился в парк и занял свободные качели. Малыши тут же принялись тыкать в него пальцами, а мамы с колясками поднялись с лавочек и пересели подальше.

Минут через десять объявился полисмен. Ульрик дружелюбно помахал ему. Полисмен на секунду остановился. Ульрик беззаботно лизал мороженое. Когда человек в форме оказался совсем рядом, Ульрик резво выпрыгнул из качелей и бросился наутек.

Какая-то женщина пронзительно закричала, а полицейский принялся свистеть. Ульрик бежал, стараясь не слишком усердствовать. Неудобный цилиндр тут же слетел, ну да невелика потеря. Что-то толкнуло его в спину, и в следующую секунду Ульрик очутился на траве, полицейский рухнул сверху.

Ульрик извернулся и щелкнул пальцами перед носом у блюстителя порядка. Тот уставился на печать, отдуваясь после быстрого бега. Потом рассыпался в извинениях.

Ульрик достал из кармана смятый бланк.

– Не подпишете здесь?..

…Он зашел в припортовый бар, положил цилиндр на стойку и попросил стакан молока.

Пять минут спустя Ульрика вынесли на руках и бросили в ближайший мусорный бак. Следом полетели цилиндр и сломанная трость. Ульрик с трудом поднялся на ноги. Закашлялся и выплюнул половинку зуба. Мир в глазах двоился, троился и норовил куда-то сбежать. Пора менять тактику.

…Ульрик шагал по приемному покою. Кивнул ждущим своей очереди пациентам, приподнял цилиндр перед медсестрой, что катила старушку в кресле на колесиках, улыбнулся карапузу с забинтованной ладошкой. Щелкая каблуками блестящих туфель, Ульрик повернул за угол. Вытащил из кармана два куска проволоки и сунул в розетку, держась за изолированные концы. Искры, треск, сонм удивленных возгласов в коридоре. Свет погас.

Ульрик прилег на холодный кафель, выставил в коридор ногу и подергал ступней – для пущего эффекта.

… – Это какая-то ошибка, – Ульрик рассматривал выданный Белиндой чек.

– Никакой ошибки, – директор некоммерческого учреждения даже не подняла головы: вновь что-то печатала. – Удар током не нанес большого вреда. Вам, как это ни парадоксально, повезло. Хотите получить больше – обратитесь в профсоюз.

Больше? Ульрик еще раз взглянул на сумму. Он только что получил двухнедельное жалованье отца за то, что тот с детства учил не делать.

Новая работа начинала ему нравиться.

* * *

Воспоминания, одно ярче другого, в мгновение ока пронеслись перед мысленным взором Ульрика, пока он задыхался в петле. Время словно остановилось.

И пошло опять.

* * *

Безголовый костюм в очередной раз щелкнул крышкой карманных часов. Из капель дождя, снега, блеклого света и холодного ветра посреди поля соткалась башня, увенчанная часами без стрелок. Тускло поблескивало на солнце крылечко с ажурными перилами, темнели неприветливые окна, отливала медью табличка с номером дома – Ульрик не успел разглядеть каким именно. За край циферблата уцепилась когтями химера с загнутым орлиным клювом и крыльями летучей мыши. В клюве химера сжимала фонарь. Каменные ступени, устланные ковровой дорожкой, вели к гостеприимно распахнутой двери.

Костюм одним прыжком перемахнул через ступеньки и скрылся внутри. Палач последовал его примеру.

Писк оборвался.

Вспышка.

Очнулся Ульрик в сугробе. Звенело в ушах, голова раскалывалась. Неизвестная чудовищная сила разрушила виселицу и далеко отбросила Ульрика от места казни. Порванная веревка болталась на шее жутким галстуком.

Фантастическое везение. Спастись удалось лишь чудом.

Интересно, сколько ему заплатят?

И что произошло?

Он избавился от стянувших запястья веревок, вытащил изо рта кляп и занялся поиском вещей. В луже мутной воды лежал цилиндр, под доской нашелся саквояж. Ульрик кое-как отчистил фрак от грязи. Открыл саквояж, выудил со дна ритмично попискивающий неприятностиметр и уже собирался убрать устройство в футляр, когда услышал за спиной вежливое покашливание. Предчувствуя, что пожалеет об этом, Ульрик обернулся. На месте виселицы стоял телетранслятор. По серебристой поверхности экрана пробегали широкие полосы помех. Из телетранслятора на Ульрика неодобрительно взирала директор некоммерческого учреждения «Брайан и Компания» Белинда Пет.

– Вам очень идет веревка, подчеркивает цвет глаз, – сказала она.

Неприятностиметр запищал громко и часто, выражая согласие.

– Взялись за старое? – строго спросила Белинда.

– А что я сделал не так?

– Думаете, это весело?

Ульрик постарался скрыть непослушную улыбку.

– Я выношу вам сто двадцать шестое официальное предупреждение.

Из-под земли, будто экзотический гриб, вырос красный почтовый ящик и плюнул в Ульрика конвертом.

– Не забудьте написать объяснительную.

– На каких основаниях мне выносят предупреждение? – прорычал Ульрик, отпихивая конверт носком ботинка. – Потому, что я выжил?!

– Давайте я вам кое-что покажу.

Картинка на экране сменилась, Белинда исчезла, уступив место «Доске почета». На многочисленных фотографиях красовались «работники месяца». Глядя на снимки, чувства зависти Ульрик не испытывал совершенно.

– Посмотрите, – Белинда вновь появилась в кадре и указала на фотографию. Там было изображено нечто похожее на фруктовый салат. – Ваш коллега – назовем его для простоты Брайан № 1 – решил отметить двадцатый день рождения прыжком с парашютом. Парашют он, разумеется, забыл в самолете. Брайан № 2 сел в машину к незнакомцу. Брайан № 3 на просьбу закурить прочитал нотацию о вреде табака. Брайан № 4 пытался починить розетку. Брайан № 5 на спор переходил дорогу с завязанными глазами. Брайан № 6 решил погулять в лесу. Брайан № 7 поскользнулся в ванной. Брайан № 8 так смеялся, что подавился языком. А вы оказались в эпицентре взрыва метеорита, да еще болтаясь на виселице, и при этом ничуть не пострадали. Вам не кажется это подозрительным?

Так вот что это было. Метеорит.

– Я порезался сегодня утром, когда брился, – заметил Ульрик для справедливости.

– Прекратите паясничать!

Ульрик пристыженно замолчал.

Белинда сделала неопределенный жест рукой, обводя всех тех, кому посчастливилось с размахом и помпой дать дуба в этом месяце.

– Вы уже четыре года в должности. И хотя успели натворить столько, что на сотню брайанов хватит, до сих пор живы. Как такое возможно?

– Я…

– …Вы – мошенник!

– В чем мошенничество, если не секрет? По-вашему, я заплатил, чтобы меня повесили?

– Вы заплатили, чтобы вас оставили в живых!

Ульрик от возмущения потерял дар речи.

– Не знаю, как вы узнали о падении метеорита, но уж, поверьте, докопаюсь до правды!

– Если я такой умный, почему у меня столь паршивая работа?

– Это не в моей компетенции, – Белинда поджала губы. Кажется, он здорово ее разозлил. – Для оценки ваших последних… достижений сформирована особая комиссия. Я собираюсь доказать, что произошедшие с вами несчастные случаи были сфабрикованы.

– Что мне сделать? Надеть носки разных цветов или потянуть неделю-другую с уплатой налогов?

– Случись подобное с любым другим брайаном – отлично. Не мне указывать, но, судя по отчетам, в вашем характере деяния куда более… глобальные, – язвительно закончила Белинда. – В случае, если комиссия сочтет вас жуликом и уличит в обмане, вы получите окончательный расчет…

– Ха! Нашли, чем испугать!

– …А печать с вашей ладони незамедлительно удалят.

Ульрику сделалось нехорошо. Это неприятное чувство не было страхом. К страху он привык. Страх давно стал неотъемлемой частью работы – не позволял рисковать понапрасну. Нет, то был обычный, даже заурядный, ужас перед чем-то гораздо худшим, нежели старая добрая смерть.

– Не посмеете! Это незаконно!

– Вот и посмотрим. Успехов, – Белинда одарила Ульрика на прощание дежурной улыбкой.

Телетранслятор исчез. Ульрик остался один. Если не считать снегопад. И неприятностиметр, что время от времени издавал тихий писк.