Текст книги "Инквизитор и нимфа"

Глава 3
Песок Колизея

Марк смотрел в узкое окно конференц-зала, и ему было скучно. Скука и тоска – самые серые краски из всей палитры. Он надеялся хотя бы за окном увидеть зеленый цвет, но деревья росли с другой стороны. Отсюда открывались лишь сумрачная набережная, река и низкое небо, затянутое облаками.

В одной из аудиторий Замка развернули трехмерный экран. Доктор Олаф Митчинсон, старший научный сотрудник группы Салливана, делал презентацию. Марку досталась роль заинтересованной публики. Еще полвека назад члены комиссии по распределению грантов отправили бы в зал свои голограммы, однако традиции отмирают. Доклад транслировался прямо на коммы Ученого совета с обратной голосовой связью, и зал пустовал.

Митчинсона, впрочем, отсутствие публики не смущало. Кривоногий и коренастый, как гном из скандинавских сказок, биофизик энергично разворачивал один слайд за другим. Первая часть презентации, посвященная выявлению ответственных за телепатию генов, еще хоть как-то интересовала Салливана, и то лишь потому, что он сам собирал пробы крови на Вайолет и провел начальную работу по сканированию ДНК и поиску генов-кандидатов. Лишь потом, когда стало ясно, что Салливан наконец-то нащупал нужные участки генома, к работе подключились еще два десятка человек. В том числе и его бывший университетский приятель Олаф Митчинсон. Салливан вытащил биофизика и его жену из терранского гетто Аль-Сахид – практически лагеря для политзаключенных. Он помог оформить визу Марине Митчинсон, которая вообще землянкой не была и могла рассчитывать в лучшем случае на экстрадицию обратно на Шельф. За это или за что другое, но Олаф с головой нырнул в работу, быстренько докопался до таргет-генов и занялся их трансплантацией подопытным. Конечно же не добровольцам. Конечно же солдатам из срочников.

Картинка сменялась картинкой. Аденовирусная система доставки кодирующей ДНК. Встройка новых последовательностей в геном. Пациенты до и после подсадки генов. Контрольная группа, не проявляющая никаких способностей к телепатии, и экспериментальная группа, такую способность получившая. Активность лобных и теменных зон коры больших полушарий во время телепатических сеансов у подопытных. Вспышки пирамидальных нейронов в области гиппокампа. Замеры по эмпатии. Замеры по ридингу. Статистика. Критерий Пирсона-Фишера. Погрешности распределения… Марк устало прикрыл глаза. Азарт вчерашней ночи угас, и сейчас будущему руководителю сверхсекретного института больше всего хотелось отправиться в ближайший сортир и сблевать.

Наконец бубнеж затих, и Марк с трудом разлепил тяжелые веки. Надо было отвечать на вопросы. Впрочем, Митчинсон неплохо справлялся и с этим. Низенький и косматый, он агрессивно скалился и возражал невидимым оппонентам со всей яростью прозелита, бичующего маловерных. Салливан вновь прикорнул на скамье, вяло прислушиваясь к перепалке. Голоса сливались в одно монотонное гудение.

– Насколько я понимаю, ДНК встраивается специфически в клетки коры больших полушарий, гипоталамуса и гиппокампа, и этого достаточно для проявления телепатических способностей?

– Абсолютно верно.

– Очевидно, что при этом гены не наследуются. Вы намерены провести опыты по подсадке вашего генного кластера в половые клетки?

– Да, такие опыты ведутся. Должен заметить, что наша система доставки позволяет трансплантировать ДНК в любой специализированный тип клеток.

– Как относится обнаруженный вами механизм к наследованию телепатии у землян?

– Никак не относится. Что касается наследования психических способностей у землян – а это не является темой сегодняшнего обсуждения, – нам известно лишь то, что один из маркеров расположен на Х-хромосоме. Речь идет, видимо, о сцепленном с полом наследовании рецессивного признака, поскольку у мужчин проявление способностей к телепатии встречается во много раз чаще, чем у женщин. Тут возможна параллель с гемофилией или дальтонизмом…

– Вы сравниваете способность к телепатии с генетической болезнью?

– Я привожу наиболее близкую аналогию. Если это как-то задевает ваши чувства, прошу прощения.

– Вы утверждаете, что одним из медиаторов телепатической активности мозга является дофамин?

– Предварительные эксперименты показали…

И так далее, в том же духе. Салливан насторожился, лишь когда опознал тонкий металлический тенорок председателя комиссии. Викторианец подобрался и сел на скамье, уставившись в направлении невидимого динамика.

– Все это великолепно, – заявил председатель таким тоном, что сразу стало ясно: великолепного тут мало. – Полученные вашей группой данные впечатляют. Однако мое внимание привлекла одна деталь. В отчете вы старательно опустили все, что касается оперирования. Следует ли это понимать так, что результат отрицательный?

Митчинсон тряхнул кудлатой башкой и совсем уж было собрался ринуться в атаку, но Салливан сделал ему знак помолчать и встал. Время собирать камни.

– Спасибо за вопрос, доктор Корбник, – ласково проговорил, почти пропел Марк. – Да, в популяции утан способность к оперированию близка к нулевой. Однако следует учесть, что перед вами лишь результаты первых опытов. Мы успешно трансплантировали отвечающие за телепатию гены в общую популяцию. Следующая стадия эксперимента, как вы могли бы заметить, если бы ознакомились внимательней с моей заявкой на получение гранта, как раз и состоит в исследовании механизмов, связанных с телепатией. На основе этой серии опытов мы надеемся выявить сигнальные пути, отвечающие за активацию operculum frontoparietalis…

На «оперкулуме» Алан Корбник, специализировавшийся на регенерации земноводных, сломался.

– Я в курсе ваших планов, – сухо прозвучало из динамика. – Мне только хотелось бы знать, как вы оцениваете вероятность успеха и сколько времени вам потребуется.

– Вы хотели спросить, сколько еще миллионов юно я намерен вбухать в свою авантюру? – Всякая сладость из голоса Марка исчезла.

Председатель откашлялся и раздраженно ответил:

– Да, если вам угодно так это сформулировать.

– Разрешите и мне задать вопрос. Какой у вас R-индекс, доктор?

– Восемьдесят семь, но при чем здесь…

– В случае мобилизации военнообязанными считаются все психики ордена с R-индексом выше восьмидесяти. Так что вы предпочитаете – совершать подвиги на поле боя или дать мне возможность завершить работу, чтобы за вас воевали профессионалы с трансплантированными генами?

В наступившей тишине раздался громкий стук – это биофизик уронил свою любимую лазерную указку.

Ответа так и не последовало. Члены комиссии молча, один за другим, отключались от канала трансляции, и лишь доктор Корбник кратко поблагодарил Марка за отличную презентацию.

Олаф убрал комм и искательно уставился на Марка:

– Пива, шеф? Или у тебя принято отмечать удачный шантаж бутылочкой французского коньяку?

Марк покачал головой и уселся на деревянную скамью. Сейчас, когда проектор погас, маленький зал вновь погрузился в свое нарочитое средневековье. Высокая полированная кафедра, тяжелые капители колонн, стрельчатые окна. Не самая удобная площадка для научных презентаций – зато вполне подходит для второй части представления.

– Мы еще не закончили.

– В смысле? Вроде все разбежались подсчитывать свой R-индекс.

– В смысле, у меня запланирована еще одна встреча.

– У тебя? А у меня нет, значит? Опять ваши вшивые орденские тайны, Салл? Надоело, ей-богу.

Прищурившись, Салливан глядел на своего ведущего биофизика. Олаф был на три курса старше и в пять раз талантливее Марка в том, что касалось науки. Въедливый гном тащил на себе лабораторию, пока его шеф разрывался между сбором материалов в гуманитарной миссии на Вайолет и выколачиванием денег из Совета. Митчинсон знал о проекте все, что знал Салливан. Точнее, почти все.

– Нет, – сказал наконец Марк. – Никаких тайн. Можешь остаться. Только тогда, братец мой Митч, из-под зеленого грифа ты перейдешь в красный.

Красный гриф – максимальная степень секретности для процедур ордена. Митчинсон яростно почесал шевелюру и выдал:

– Красный гриф, белый гриф, ушастый гриф… Только пугать меня не надо, ладно? Ты скажи одно: надо тебе, чтобы я остался, или не надо?

– Надо, – честно ответил Марк.

– Так чего ломаешься, как красна девка?

– Тебя жалко. У тебя ж язык длиннее ракетного выхлопа. Вот и думаю: память тебе придется стирать или так, без особых затей придушить?

Марк сказал это без улыбки. Митчинсон неуверенно хмыкнул:

– Лучше придуши. Маришка меня прибьет, если я опять про годовщину свадьбы забуду. – Не получив ответа и вглядевшись в лицо шефа, он нахмурился. – Да ты, никак, серьезно? Что у вас тут за дела?

Марк встал со скамьи, хлопнул биофизика по плечу и громко сказал:

– Нет, несерьезно. Шучу я, братец. Шучу.

– Да ну тебя с твоими дурацкими шутками.

– Ладно. Не кипятись. Руку давай.

– Что?

– Дай, говорю, руку. Левую. Биофизик моргнул и сунул Марку под нос здоровенную, поросшую шерстью лапищу. Марк защелкнул на его запястье тонкий черный браслет, здорово смахивающий на браслет комма. Некоторые сейчас так и носили – один комм на левой, один на правой, а порой и не по одному. Результат смахивал на украшения индийских танцовщиц.

– Это что?

– Подарок.

– Какой, к черту, подарок? – обозлился Митчинсон. – У тебя что, от общения с лягушковедом мозги окончательно сплавились?

Не отвечая, викторианец легонько пихнул его, и – странное дело – кряжистый биофизик так и плюхнулся на скамью. Наклонившись к нему, Салливан тихо проговорил:

– Ты хотел остаться? Оставайся. Сиди и не отсвечивай. А насчет подарка… Есть у меня предчувствие, что он тебе сегодня понадобится. – Еще раз сжав запястье Олафа, он обернулся к скрытым в стенах камерам и объявил: – У меня все готово. Доктор Митчинсон поможет мне с презентацией.

Но помочь доктор Митчинсон не мог, потому что к науке вторая презентация не имела ни малейшего отношения.

Сорок лет назад Бейрут был разрушен в очередной стычке израильского спецназа с Ливанской освободительной армией. Город решили не восстанавливать. Столицу автономии перенесли в Захле, расположенный ближе к сирийской границе, а Бейрут заняли миротворческие силы СОН. В основном развалины использовали для антитеррористических учений и симуляций боевых действий в условиях города.

Марк был там. Он помнил сухой, пахнущий нефтью ветер с залива, ветер, в котором не осталось ни капли влаги. Беспощадное солнце – в тени температура доходила до сорока пяти градусов по Цельсию – стояло в зените белым шариком. Горизонт затянули желтые пылевые облака. Мертвые растрепанные пальмы набережной, мусорная накипь в волнах. Беспорядочная паутина улиц, где времянки облепили древние панельные здания. Обгоревшие стены, раздетые до поликарбонатного скелета машины, арматура, гарь, гарь…

В эксперименте участвовали две роты десантников в «попрыгунчиках», вооруженные учебными винтовками Казимирова. Задачей был захват небольшого укрепрайона, роты действовали автономно. Снаряжение практически боевое, лишь попадания условные: поражение целей рассчитывал компьютер и посылал сигнал на экзоскелеты бойцов. Убит – полное обездвиживание. Ранен – частичная иммобилизация. На сетчатку солдат проецировалась развернутая картина сражения. В небе шныряли виртуальные бомберы, с тылов жарила артиллерия, то и дело неподалеку вспухали облака иллюзорных разрывов. Зато земля содрогалась вполне реально: экзоскелеты реагировали на сгенерированные компьютером данные о силе взрывной волны и швыряли бойцов мордой в пыль. Сильнее всего Марк сочувствовал засевшим на крышах снайперам. Тех солнышко пропекало основательно, до самых костей. Климатизаторы сервоброни не особенно выручали, а огонь противника, реального и виртуального, прижимал к раскаленному керопласту и мешал часто менять позиции.

Салливану быстро надоело следить за суетой военных. Он отправился на прогулку и, конечно, тут же заблудился. Комм Марк благоразумно забыл на КП – совершенно не хотелось, чтобы армейские орлы обнаружили гражданского коллегу и затащили обратно в душный бункер. Но и навигатор он сейчас вызвать не мог. Так уж получается – хочешь, чтобы тебя потеряли, для начала потеряйся сам.

Один ряд раскуроченных зданий был неотличим от другого. Когда-то нижние этажи занимали продуктовые магазинчики и кафешки. Сейчас разноцветные вывески покрыла копоть, и палитра города свелась к трем краскам: желтой, белой и черной. Черные пятна гари. Желтая пыль. Белое раскаленное солнце. Марк закатал рукава рубашки, расстегнул воротник, но и это не помогло. От жары звенело в ушах. Спину щекотали струйки пота. Тогда викторианец стянул рубашку и накинул на голову. Стало чуть легче.

Марку казалось, что он движется к заливу, но минута проходила за минутой, а лабиринт сожженных домов не изменялся. В конце переулков не мелькала вода. Завидев просвет, Марк поспешил туда и выбрался на разрушенный рынок. В груде мусора рылась кошка. Ее пытались отогнать две тощие вороны. Марк остановился в тени обгоревшего павильона и залюбовался. Жизнь упряма, упрямей ее, пожалуй, лишь смерть. Сзади зашуршало. Марк знал, что ему нечего здесь бояться, что в обломках, скорее всего, роется еще одна кошка или крыса, и все же мускулы невольно напружинились. Оле оказался сообразительнее. Прежде чем хозяин успел оглянуться, тень уже взяла нарушителя спокойствия за горло.

Марк медленно развернулся. У стены замерла девочка или девушка в хиджабе. Из-под черной ткани испуганно блестели глаза. К груди она прижимала разбитый ящик – может быть, собирала дрова. Миротворцы натыкались иногда на группки упрямых местных, даже спустя сорок лет не желавших покинуть развалины. Чем эти люди жили, кроме подачек военных, оставалось непонятным.

Марк шагнул к девочке. Та попыталась вырваться, но «узы», наброшенные теперешним, новым Салливаном, и не такую удержали бы. Марк улыбнулся – нет, это Оле раздвинул его губы в улыбке, это Оле двумя неслышными шагами пересек разделяющее их пространство. Это Оле протянул руку и взялся за край хиджаба… Стоял полдень, время, когда тени уходят, но тень Марка никуда уходить не собиралась. Девочка еще сильнее вжалась в разогретый на солнце пластик. Под пальцами Марка сминалась грубая ткань накидки. И тогда викторианец сделал единственное, что оставалось. Он открылся.

В лицо ударил такой сумасшедший страх, что Оле заскулил и попятился, а Марк одним рывком сорвал «узы» с несостоявшейся добычи. Оскалившись, он прохрипел: «Беги». Девочка вряд ли понимала английский, но отлично поняла выражение, с которым было произнесено слово. Скользнув вдоль стенки, она прыснула в переулок – только босые пятки засверкали. А Марк остался, словно врос в горячий, потрескавшийся асфальт. Он дал ей время скрыться, все время во вселенной и еще каплю.

Когда солнце перевалило наконец за полуденную черту, Марк тронулся с места. По белому, стоящему над западным горизонтом крыш сиянию он уже догадался, что море находится там. За следующим рядом домов обнаружился командный пункт миротворцев Союза. У них тоже проходили учения, где-то на северной окраине города, и Марк шкурой чувствовал идущие оттуда вспышки электромагнитных импульсов. Он переспросил у обалдевшего часового дорогу к набережной. В ту же минуту, когда викторианец скрылся за углом, солдат забыл об их встрече.

Позже, стоя над мусорной пленкой залива и сжимая в карманах все еще сведенные судорогой кулаки, Марк сильно понадеялся, что девочка тоже забыла. Растрепанные пальмы успокаивающе шептали под ветром, но Марк не верил ни их шепоту, ни своей надежде.

Побелевший экран равнодушно подводил итоги учений. В контрольной, первой роте уложили полсостава, еще четверть отделались ранениями разной степени тяжести. Во второй роте десять легкораненных. Первая выполнила задание за шесть часов, вторая управилась за полтора. Марк уже видел эти результаты, но даже сейчас статистика впечатляла. У обеих групп в распоряжении были предварительно полученные разведданные, дроны и тепловизоры. И те, и другие пытались подключиться к коммуникациям противника. Идентичные участки, командующие с одного курса военной академии. Идеально равные условия. За исключением одного: солдатам первой группы имплантировали контрольную ДНК. Солдаты второй несли гены, кодирующие способность к ридингу.

«Доля секунды, – думал Марк. – Враг выцеливает тебя и нажимает на спуск – сколько это длится? Чуть больше, чем вдох и выдох. Вполне достаточно, чтобы прочесть и уйти из зоны поражения. Доля секунды, единственная значимая разница между жизнью и смертью…» Иногда эта мысль пугала его. Иногда завораживала. По тому, пугает или завораживает мысль, можно было отличить, кто хозяйничает у него в голове: Марк или Оле.

Сегодня мысль попахивала азартом. Сдержав смешок, викторианец потянулся и легонько дотронулся до сознания Олафа Митчинсона. Олаф Митчинсон серьезно подумывал о том, чтобы вскочить со скамьи и удрать. Марк, будучи Марком, неслышно сказал бы: «И не вздумай». Марк, будучи Оле, находил ситуацию крайне забавной. Он знал, что представление еще далеко не закончилось.

На сей раз бестелесного голоса из динамика не состоялось. Состоялось явление гостей, тоже, впрочем, не без театральной помпы. В дальней, темноватой части аудитории разлился свет, и в свету прорезались три фигуры. Главы крупнейших авиакосмических корпораций: американской «Локхид Мартин», северокитайской CASC и европейской «Арианспейс». Производители девяноста процентов выпускаемого в Земной конфедерации оружия. Марк знал их имена, но про себя немедленно окрестил новоприбывших «черными никами». Фигуры плотно облегал непроницаемый колпак маскировки, словно какой-то шутник решил закрасить голографические изображения гостей черной краской. Олаф, не привычный к подобным явлениям, чуть не рухнул со скамьи.

– Приветствую лорда ситхов и вас, его темные подручные! – воскликнул Марк.

Ему становилось все веселее – надежный признак приближения Оле.

– Салливан, перестаньте юродствовать, – угрюмо сказал самый высокий из черных ников, он же лорд ситхов. – И попросите вашего сотрудника покинуть помещение.

– Доктор Митчинсон остается.

– Я остаюсь? – пробормотал несчастный Олаф.

Биофизик был завзятым пацифистом, не раз участвовал в антивоенных демонстрациях – от кутузки его спасало лишь влияние Марка – и совсем не радовался происходящему.

Шеф его вопрос проигнорировал.

– Хорошо, – миролюбиво согласился черный ник номер раз. – Пусть останется. Салливан, ваши данные впечатляют…

Марк мысленно заржал, и даже Олаф неуверенно ухмыльнулся. Очень уж вступление лорда ситхов напоминало похоронные речи профессора Корбника.

– Данные впечатляют, но сумма, которую вы запросили, впечатляет еще больше. Мне слабо верится, что генная трансплантация – или как вы там это называете – обойдется в три миллиарда юно.

Митчинсон отвалил челюсть. В заявке Ученому совету Марк указал скромные двадцать миллионов. Три миллиарда юно равнялись годовому бюджету небольшой, но небедной страны.

– В то же время, – продолжал черный ник, – генерал намекнул, что вы готовы продемонстрировать… нечто особенное. Нечто из ряда вон выходящее. Нечто, отчего у меня и коллег немедленно появится желание изъять из оборота солидную часть наших капиталов…

– Ну зачем же скромничать? Не такую уж и солидную, – улыбнулся Марк.

– Салливан, я хорошо знаком с вашим чувством юмора и в дальнейших его образчиках не нуждаюсь. Поэтому придержите язык и покажите нам то, что намеревались показать. И я очень сильно надеюсь, что генерал не преувеличивает и не выдает желаемое за действительное.

Марк задумчиво посмотрел туда, где у черного ника должны были быть глаза. Если, конечно, лицо под маской оставалось человеческим. Иногда, общаясь с этими господами, он ловил себя на мысли, что говорит с очень умными машинами. А вот сейчас и проверим. Мечтают ли андроиды о белом кролике из шляпы?

Биофизик тяжело ворочался на своей скамье, переводя взгляд от Марка к странной троице. Олаф не понимал, что происходит, и ему не нравилось то, что происходит, и он хотел очутиться подальше отсюда… но оранжевым бенгальским огоньком в ученом разгоралось любопытство. Та удочка, на которую ловятся самые жирные окуньки университетского разлива. Марк – то, что в нем оставалось от Марка, – сильно надеялся, что к концу демонстрации огонек разгорится вовсю.

Викторианец шагнул к центру аудитории, поближе к деревянной кафедре. Сначала ничего не происходило. Ничего, внешне заметного, – только Олаф удивленно уставился на собственные руки. Густые волосы, покрывавшие его предплечья и запястья, медленно встали дыбом. Между волосками побежали едва видимые искорки. Треснуло. Пахнуло паленым.

– Ой! Салливан, какого черта…

Воздух в аудитории трещал. Искры и ленточки разрядов пробегали от стены к стене. Маски черных ников заколебались, искаженные помехами. Когда щелканье разрядов сделалось почти непрерывным, Марк поднял руки. Между его ладонями заклубился желто-белый шарик молнии. Молния висела, тихо шипя, наливаясь все большей белизной. Плазма внутри нее разогревалась.

Марк сосредоточился на электрическом сгустке, но краем сознания продолжал читать. Это было важно. Страх. Страх, удивление… «Он это контролирует. Если не фокус… нет, не стал бы он фокусничать… Мать моя женщина, чертов Салливан контролирует шаровую молнию. Хрена контролирует, он ее сделал… Несколько тысяч кельвинов… Какой же там заряд? Вашу мать, как?!»

Марк улыбнулся и резко подкинул шарик. Но перед тем как вспыхнуло и громыхнуло, он еще успел активировать защитный браслет на руке Митчинсона.

Огнеупорная краска выдержала, хотя и несколько обуглилась. Оконные панели вынесло напрочь. Свежий ветерок гонял по аудитории облачка пепла. Кафедра превратилась в головешки. Резко пахло горелым деревом и пластиком. Черных ников смело взрывом, и кажется, во всем здании отрубилось электричество.

Марк стоял в центре разгрома и смотрел на Митчинсона. Это выглядело забавно. Скамья сгорела, кроме той ее части, которая попала в сферу защитного поля. Начисто срезанные черные края и нетронутая сердцевинка. Скамейка даже ухитрялась стоять, словно и ее поразил столбняк.

Биофизик пожевал губами, ощупал себя и неуверенно позвал:

– Марк… – Он с первой встречи окрестил Салливана Саллом. Похоже, беднягу здорово тряхнуло, если вдруг вспомнил настоящее имя шефа.

– Что это было? Ты и вправду взорвал тут только что шаровую молнию? Или это твои психические викторианские штучки?

Салливан покачал головой:

– Викторианские штучки, увы, не передаются по сети.

– А может, этих черных тоже не было? Может, я сейчас вообще дома на диване сижу? Может, презентация у нас завтра?

– Ты сидишь на остатках скамьи. И я бы настоятельно посоветовал тебе встать, потому что сейчас она опрокинется.

Митчинсон резво вскочил. Скамейка тут же грохнулась на пол, подняв новое облако пепла. Биофизик яростно вцепился в собственные патлы, дернул, взвыл и дико уставился на Марка:

– Это то, о чем я думаю? Это электрокинез? Ты гребаный электрокинетик?!

Марк кивнул.

– Но как?.. Нет, подожди, не говори. Ты для этого меня оставил? Салливан, эти три миллиарда, о которых черный человек трепался, – это правда? Это наш грант?

– Да.

– Но он не для генетических исследований?

– Нет.

– Чертов ирландец! – Олаф хлопнул себя по ляжке и расхохотался. Забыв, что скамейки уже нет, попытался усесться и шлепнулся на пол. Падение ничуть его не утихомирило. Он продолжал заливаться хохотом. – Салл! – просипел он между спазмами. – Бешеная ирландская лисица! Ты надул Ученый совет! Мы не будем исследовать дурацких Говорящих-с-Собственной-Жопой аборигенов. Мы будем исследовать тебя! – Митчинсон обвиняюще ткнул пальцем в Марка и снова заржал.

Марк присел на корточки, так что его голова оказалась вровень с кудлатой башкой биофизика.

– Нет, почему же. Мы будем исследовать и говорящих с тем, о чем ты упомянул. Нужно же нам официальное прикрытие. Только этим будешь заниматься не ты.

– А кто?

– Я уже нашел человека.

– Кого?

– Ее зовут Лаура Медичи. Доктор биологии, защитила у Лавье диссертацию по нейронным сетям. Очень смышленая барышня. А теперь, может, ты встанешь? Или предпочитаешь еще поваляться в золе?

Митчинсон хмыкнул, но без слова принял протянутую руку. Марк легко вздернул биофизика на ноги. Тот только пробормотал: «Ого!»

Когда Олаф утвердился на ногах, Марк стряхнул с ладони золу и поинтересовался:

– Так что ты там говорил насчет пива?

Уже на выходе Митчинсон придержал шефа за рукав. За ними осталась разрушенная аудитория. Веселые искорки в гномьих глазах куда-то подевались.

– Слушай, ты заранее знал, что этим кончится? Я ведь не генетик, я еще, помню, тогда удивился – с чего это он меня зовет в чисто генетический проект? Подумал даже, что ты по доброте душевной пользуешься работой как предлогом, чтобы меня вытащить… – Митчинсон оборвал фразу. Возможно, ему не хотелось озвучивать мысль, что веру в добросердечие викторианца он сегодня утратил. – Так, короче, ты знал?

– Я учитывал такую возможность.

– Хорошо. А ты хоть представляешь, что мы в тебе будем искать?

– Мы будем искать во мне то, чего в человеке никак не должно быть, – сказал Марк.

Ирландский паб они нашли на перекрестке Санта-Мария-дель-Анима и Паскуино, в двух шагах от пьяцца Навона. Здесь было накурено до такой степени, что зеленые футбольные штандарты на стенах и латунные таблички с именами игроков и датами терялись в дымных облаках. Кажется, ирландцы за границей – единственное племя, до сей поры потребляющее никотин в виде белых смертоносных палочек. Марк к сигаретному дыму привык еще в детстве, а вот Митчинсон яростно протирал слезящиеся глаза и покашливал.

Биофизик был необычно тих. На экране в глубине зала крутили футбольный матч, болельщики то и дело ахали. Митчинсон и сам любил посмотреть на хорошую игру, но сейчас на экран даже не покосился. Он вообще не двигался – только, когда принесли заказанное «Гиннесс», отстегнул браслет и по столу придвинул к Марку.

Тот, отхлебнув пива, предположил:

– Ты хочешь меня о чем-то спросить. Биофизик поднял на Марка маленькие умные глаза и буркнул:

– Ага. Хочу.

– Так спрашивай.

– А в башке у меня покопаться слабо? – В голосе Митчинсона мелькнула тень обычной язвительности. Впрочем, бледноватая вышла тень.

– Не слабо. Но зачем?

– Хорошо. Я спрошу. Когда ты там резвился с молнией… ты меня читал?

Марк кивнул.

– Понятно. А вот если бы я сдрейфил окончательно? Если бы ты своим фокусом меня не купил, чудотворец хренов… ты бы браслет включил?

Салливан подумал и честно ответил:

– Наверное, нет.

– Хорошо, – повторил Митчинсон. – Секретный гриф. Сопутствующий ущерб и все такое. Принимаю. А вот твоя смышленая барышня… по-твоему, она не догадается, чем мы на самом деле занимаемся?

Марк снова поразмыслил, прихлебывая горькое пиво. Болельщики ревом приветствовали очередной гол. Дождавшись, когда вопли стихнут, Марк сказал:

– Нет. Не думаю.

– А если все-таки догадается?

На это викторианец не ответил, но про себя решил, что больше Саллом его не назовут и на пиво не пригласят. Он ошибался. Как ни странно, даже теперешний Марк Салливан еще не утратил способности ошибаться.