Книга: 99 имен Серебряного века - Юрий Безелянский

Книжку «99 имен Серебряного века» мама откуда-то притащила: как всегда кто-то кому-то подарил, отдал, передал, забыл, – и вот она у меня на столе со словами «посмотри, может, интересная». Про кхм-кхм некоего Юрия Безелянского я слышать ничего не слышала и знать не знала. Поэтому открывала я его опус с замутненным разумом, но вполне чистым сознанием. И если после предисловия это было «знаешь, мам, странная какая-то книжка...», то на тридцатой странице (из шестисот) это уже превратилось в «нет, я должна дочитать, чтобы иметь право ругать!!» Но, оказалось, это тот редкий случай, когда даже такая позиция не помогает, и в итоге какие-то тексты я всё-таки не читала; в основном я пропускала главы про корифеев, потому что сил моих не было читать про Гумилева, Бунина или Цветаеву что-то такого рода:

Идея театрализации жизни — в первую очередь собственной — захватывает Маяковского. Весь напоказ. Вывернутый наизнанку. И все под соусом эпатажа.

А когда я полезла-таки в интернет узнать, кто же автор сего загадочного издания, я узнала, что Юрий Безелянский родился в 1932 году, что он «известный российский публицист, писатель, культуролог и журналист», «автор более 27 книг и более полутора тысяч публикаций в российских и зарубежных газетах и журналах» (от названий книг – «Кинозвезды. Плата за успех», «Ангел над бездной», «Все о женщинах» и пр. – мне поплохело). Лауреат премии Союза журналистов РФ 2002 года в номинации «Профессиональное мастерство»! Ведет исторические рубрики на радио и является автором жанра так называемых календарей, под которыми, как я поняла, подразумеваются книжные издания с кратким обзором событий какого-то периода по годам. А, еще! на телевидении представляет авторскую программу «Академия любви»! В общем, не то смешно, не то грустно. Я всё думала, что, может, я книжку просто не ту взяла, раз он, как говорит интернет, так известен и востребован, ну просто не повезло мне. Но нет. Нашла я один «календарь», пробежала глазами два абзаца, поспешно закрыла. Потом наткнулась на интервью с Юрием Николаевичем, озаглавленное «Я стараюсь поддержать вкус к изящной литературе», меня обуял панический страх, но я всё-таки решила ознакомиться – всё закончилось еще быстрее, на первом абзаце.

В общем, я не люблю таких персонажей. Животно не люблю, со страстью. Весь дальнейший отчет о прочитанном – ужасно нудная и ОЧЕНЬ длинная имхописанина, которая нужна в первую очередь мне, чтобы тщательно проныться и вынуть из головы этот мусор.

Читать дальше

***

Книга заявлена как набор очерков о героях Серебряного века. И все мы прекрасно – хотя бы интуитивно – представляем себе, о ком должно быть написано; сам Безелянский, отмечая, что «такого научного термина, как “Серебряный век”, не существует» (спорно), говорит в предисловии:

«Время тысячи вер» — как определил его Николай Гумилев. В обществе появилось стремление забыть суровую реальность и обратиться к мечте. Отсюда интерес к философии Ницше, драмам Ибсена, парадоксам Оскара Уайльда. <...> И тут возникает тема сравнения Золотого и Серебряного веков. Золотой век — это, конечно, Пушкин, «первая любовь России». Еще — Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Некрасов, Тютчев, Толстой, Достоевский и другие наши вершинные классики.

Но как-то внезапно этот самый Толстой, Лев Николаевич, оказывается у автора в списке 99 имен Серебряного века. Толстой, с его наиреалистичнейшим реализмом на свете! Кроме Л.Н., тут и Чехов, и Горький, и Эренбург, и Гиляровский – о, самые мечтающие, наполненные до краев стремлением забыть суровую реальность! Это то, что бросается в глаза сразу, но казусов там еще достаточно. И при этом автор постоянно жалуется, что де вот про этого деятеля написать не могу, мест-то всего 99, и все уже заняты.

Краткость – сестра таланта. Писать короткие тексты надо уметь, сильно уметь! Это особый талант, которого, как правило, нет, и тогда работать нужно очень долго и очень упорно. И, кроме того, – небольшая форма никогда не терпит амёбности. Она должна быть построена, выверена, сложена, отточена; текст должен быть в эту форму затянут, или она должна текст обнимать, обволакивать. У Безелянского каждый текст листа на 2-3 (книжных). И в целом построение этих ммм... сообщений – очень странное, потому что неоднородное. Оно везде путаное и нелогичное: где-то перечень биографических фактов, где-то неполучившаяся поэма, где-то немного скоростной биографии и чуть-чуть дешевой слезопускательной трагедии, и т.д. Я же не говорю о том, что должна быть таблица, в которую вкладываются данные по персоналии, и всё это разворачивается в текст, но должно же быть хоть что-то. Ну что-то. Общая мысль в целом сборнике, какая-то конкретная идея в каждом отдельном тексте, ну потому что... вот пока писала, поняла. Третьим «хоть чем-то» я хотела написать: ну или текст должен быть красивым. Но осеклась, задумалась и во внутреннем диалоге вообще дошла до того, что: я, по сути, критикую эту книгу по своим собственным критериям, я ругаю ее просто потому, что она мне не нравится. Значит, она не соответствует каким-то моим принципам, каким? Мне таки удалось ухватить их за хвост. Я считаю, что кесарю кесарево, Бгу Богово. Если ты филолог, журналист, критик, сочувствующий, искусствовед, кто угодно, но не художник, в твоих текстах прежде всего должна быть научная, или недонаучная, или научно-популярная – идея; особенно приятно, когда текст еще и красивый, но таковым он может и не являться. Если ты поэт, твой текст в первую очередь будет – красивым; а кроме этого, в нем будут мысли и суждения. (Не будем говорить о философской стороне вопроса и о том, может ли текст быть красивым, но безыдейным и наоборот.) Безелянский, создавая такие тексты, претендует на то, на что не имеет права по статусу (потому что, если грубо, то в целом всё это отсебятина, претендующая, судя по стилю, на эстетическую ценность).

«99 имен» позиционируется как книга для широкого круга читателей о серьезном историко-культурном контексте, то есть как популяризация некоего научного знания. Но всё ожидаемое здесь принимает какую-то инверсивную форму. С одной стороны, казалось бы, должна быть популярность. Но при этом количество цитат в тексте давило даже на мою крепкую психику; это сложно читать, потому что зачастую приводимые слова почти не несут фактологического материала, это описания, лирические отступления, эмоциональные пассажи, и три страницы разных таких отрывков – пфф. Сложно перескакивать с авторского стиля на язык начала двадцатого века, тем более что Безелянский очень любит цитировать не кого-то там, а, например, Белого. Кроме этого, он строит образ достаточно специфически образованного потенциального читателя: закавычивает совершенно понятные всем метафоры и пишет «т.н. “философский пароход”», любит пассажи «напомним молодому поколению», но тут же разбрасывает направо и налево без каких-либо комментариев несметное количество неизвестных имен персонажей третьего и четвертого плана. С другой стороны, в таком издании предполагается научность. На первый взгляд, ее тут прёт из всех щелей – такое обилие цитат и ссылок на мемуарную и иную литературу по теме. Но нахватанные то там, то сям цитаты сшиты совершенно аляповатыми нитками; во многих местах текст просто превращается в набор чужих слов, а Безелянский куда-то спешно линяет. Никаких идей, мыслей, выводов, общих положений, вообще ничего такого, – что вы, как можно! И даже голые Кроме того, при таком количестве использованной литературы отписываться «краткой библиографией» – это плевать ну в самое сердце! Даже не использовать теперь эту «монографию» как библиографический справочник (был бы с паршивой овцы хоть шерсти клок, да и тот она где-то уже потеряла). Так что не рыба это и не мясо, больше похоже на какие-то водоросли.

Относительно манеры изложения: да это же просто какой-то ужас. Да, вполне может быть, что я просто-напросто университетский сноб, – но мне до глубины души претит подобное отношение к предмету. Я не могу читать, как таким языком, такими словами говорят про вечных спутников; я не буду даже приводить цитаты, потому что вся книга – одна большая цитата, а мне и не хочется даже лишний раз в этом рыться. Это такая дешевая ФАМИЛЬЯРНОСТЬ, вот что это, а я терпеть такого не могу, ну просто до дрожи. Меня сложно упрекнуть в излишней дистанции между мной и литературой, в излишнем культе Великого Автора, но уважение всегда на первом месте. Всегда. Абсолютно. И, опять же, всему своё время и своё место: одно дело, когда мы с однокурсниками за стаканом любя хихикаем над патетикой символистов или откровенно высмеиваем, например, тургеневский гонор, – назавтра, и напослезавтра, и на следующий день мы, серьёзные, идём и пишем свои курсовые и дипломы. Совсем другое дело, когда... всё остальное. Нельзя так писать, говорить, думать! Неуважение это очень страшно, по-моему. И если такая манера строилась под эгидой «быть ближе к читателю», то зачем такой читатель вообще; это подмена понятий, простота слога перевоплощается в хамоватость. О, кстати, искала что-то в тексте и наткнулась на совершенно замечательную латентную самокритику:

Не утруждал себя Амфитеатров и утонченной стилистикой, поиском новых языковых звучаний <...>

А еще, кроме фамильярности, это какой-то дешевый мелодраматический пафос. Хотя он и говорит в предисловии к изданию «ХХ век. Календарь российской истории», что «кто-то любит пафос, лично я предпочитаю иронию и легкую грусть», это именно оно, дешевое греческое страдание.

<...> большая часть эмигрировала <...> Уехали доживать свой «серебряный век». Тосковать по родине. Вспоминать. Болеть душой.

И, кстати, очень любит Ю.Н. поговорить о судьбе Родины, вот, например:

Но будем надеяться, что корабль с названием «Россия» все же не утонул и будет дальше бороздить моря и океаны. Порукой тому то, что в наши дни наконец-то произошло соединение (слияние) двух некогда разных литератур — советской и эмигрантской. Теперь они слились в единый поток. И это вселяет оптимизм.

Вот что еще раздражает, помимо фамильярности (хотя, может быть, это включается в нее): отсутствие каких-либо маркеров авторской субъективности. Ни разу! ни одного! «возможно», «нам/мне кажется», «с нашей точки зрения», «вероятно», «по всей видимости», «можно предположить» – список бесконечен, но у Безелянского ничего. Для меня это, в первую, человеческую, очередь, отсутствие скромности, причем даже просто скромности формальной, этикетной, общепринятой. Но есть и откровенно спорные высказывания, которые он преподносит как кристально чистую истину. Вкупе с фамильярной манерой письма это строит уродливый образ всезнающего повествователя, который еще и был явно лично знаком со всеми своими героями. Ой, к слову о скромности:

Книга, которую вы держите в руках, поможет вам разобраться во всех сложностях и перипетиях Серебряного века. Это — своеобразный путеводитель по жизни и творчеству самых громких и звонких его представителей: литераторы, философы, издатели. <...> О каждом из них рассказывает краткий очерк-эссе. Это живой рассказ о человеке; не только о том, где он родился, какое образование получил и какие книги написал, но и о том, как выглядел по воспоминаниям современников, какие поступки совершил, кем и чем увлекался. О ком-то больше, о ком-то чуть меньше. Но это уж как написалось...

И вот из серии «мелочь, а неприятно»: случайные просмотренные недочеты в издании/тексте. Если книга хорошая (правда, я никогда не встречала действительно хорошую книгу с подобными огрехами – они вообще бывают?), то на такие вещи, наверное, закрываешь глаза, может быть, это придает даже какой-то шарм изданию. Но когда в целом недоволен книгой, от таких мелочей, за которыми не доглядели, – меня вот прямо колотит. Я говорю, например, о путаницах с кавычками и другими знаками препинания, и даже о неединообразно написанных заголовках

ДОН-АМИНАДО Аминад Петрович (Аминодав Пейсахович) ШПОЛЯНСКИЙ

ВОЛЫНСКИЙ Аким Львович, настоящие имя и фамилия ФЛЕКСЕР Хаим Лейбович

Анна АХМАТОВА Анна Андреевна ГОРЕНКО, в замужестве ГУМИЛЕВА

***

Вообще, в такие моменты хочется кричать: вы так стонете по умному, культурно образованному обществу, ну так относитесь к людям соответствующе! с уважением и осторожностью, ненавязчиво, книга за книгой прививайте чувство языка и интерес к прекрасному! А не пишите шаляй-валяй тома квази научно-популярной литературы.

Повторяю, может быть, я сноб, и у меня слишком много этикетных загонов, но, во-первых, я этого не отрицаю. Во-вторых, я всегда читаю текст до конца, чтобы иметь право говорить о нем гадости, и это как раз точный пример такого рода.

Безелянский заставил меня вспомнить уйму пословиц и поговорок, которые я вообще очень редко использую в речи, но тут они полились рекой. Что-то я тут употребила, что-то осталось в моем сознании и в черновиках, но я указываю на это, потому что мне это кажется в определенном отношении интересным и важным. Меня тянет говорить об этой книге очень простым, очень человеческим языком. И если бы надо было описать ее в двух словах, то я бы сказала: всё ТЯП-ЛЯП. Это именно оно.