Книга: Игра - Юрий Бондарев

Стране было не до проблем природопользования и сохранения окружающей среды. Вопросы, затрагиваемые в романе, казались абстрактными, далекими от жизни. Да и сам роман безнадежно отстал от жизни: не было уже ни Госплана, ни всесильных советских министерств, готовились к смерти различные НИИ и научные лаборатории. Решался более важный вопрос о власти. Какая тут экология? А между тем, «Искушение» - завершение целого направления отечественной прозы, посвященной экологической тематике, начало которому было задано романом Леонида Леонова «Русский лес».

Сюжет «Искушения» не отличается сложностью и замысловатостью. В Сибири планируется строительство очередной крупной ГЭС. Очевидно, что это строительство не только не решит всех экономических проблем, но и нанесет непоправимый вред природе. Для официального начала строительства необходимо соответствующее заключение научного института. Вокруг этого и начинают разворачиваться основные события романа.

Конец и начало – слова однокоренные. Книга Бондарева, как и «Русский лес», посвящена теме науки. В науке - спасение природы и причина всех бед. Борьба за экологию в современном обществе – это, прежде всего, борьба за независимость и чистоту науки. Похвально стремление гражданских активистов отстоять березку и рябинку, куст ракиты над рекой. Но вопрос охраны природы шире и глубже отдельных инициатив. Теория «малых дел» малопригодна для решения экологических вопросов в целом. Экологическая проблематика – в первую очередь проблематика антропологическая, социальная.

Наука представляет собой рациональное, разумное отношения к действительности. Она спасает, но она же способна погубить. Противостояние Вихрова и Грацианского в «Русском лесе» имеет поэтому первостепенное значение. От того, кто одержит верх, зависит будущее «русского леса», природы, общества и человека, существующих в неразрывном единстве. Но если в книге Леонова Вихров все-таки побеждает, то «Искушение» Бондарева рисует нам совершенно иную картину.

Наука в «Искушении» стала уделом приспособленцев, духовных продолжателей дела Грацианского. «Какая, к дьяволу, сейчас наука! Это расчетливый мафиозный заговор против природы. А мы - наемные убийцы» - говорит один из героев романа Тарутин.

Две важнейших составляющих этоса науки, стремление к истине и нацеленность на достижение всеобщего блага, полностью дискредитированы. Наука из созидательной силы превратилась в разрушительную, стала инструментом уничтожения человека и среды его обитания. Поэтому нет ничего удивительного в том, что думающий, совестливый ученый Тарутин, не утративший чувства ответственности, превращается в своего рода луддита, встающего на пути прогресса и науки. «Без всей вашей лживой науки земля была бы чище! Изнасиловали и надругались над собственной матерью!» - повторяет он.

Кризис науки, о котором говорит Бондарев в своем романе, – символическое обозначение того паралича мыслительной деятельности, который поразил советское общество в 70-80-е годы, недуга, продолжающего разрастаться во все больших масштабах и сейчас.

Ученые превратились в «титулованный мусор», они «слишком обременены постами и должностями, чтобы позволить себе думать». Но, главное, они стали дворней, обслугой. «Наука пошла в услужение монополиям и предала народ». «Технократы властвуют, мы чешем языками». «Министерские монополии, с которыми мы имеем дело, командуют в нашей стране миллиардами… Эти всесильные монополии пустят Россию по миру с протянутой рукой!»

Экологическая проблематика в романе Бондарева является показателем общего социального нездоровья, она - отражение безобразия, царящего в общественной жизни. Узколобость и прагматизм, жизнь мелкими эгоистическими узкогрупповыми интересами определяет нездоровое отношение к природе. Ведомственное чванство и плоский прагматизм позволяют тому же Тарутину делать глобальные обобщения: «У нас есть мафия. Не такая, конечно, как в Америке. Но есть… Это самая могущественная мафия в мире. Американская «коза ностра» - невинное дитё… Только вместо автоматов у нашей мафии – бульдозеры, землечерпалки, подъемные краны, миллионы для обмана и подкупов... Цель мафии: вранье правительству, то есть - под знаменами обещаний блага устроить гибель земель, лесов, рек. И всеобщий голод в стране, а потом превратить ее в кучу дерьма, где зарыта жемчужина для чужих».

В целях обоснования разрушения человеческой среды обитания в ход идут высокие аргументы, изощренная риторика, даже Писание здесь звучит в таком антихристовом, перевернутом прочтении. «Кому нужна в XX веке бескрылая истина, если она не облегчает жизнь? Истина в хлебах, в хлебах. А не в камнях. Не красота и красотишка спасет мир, а хлеб», - разглагольствует в романе академик Козин.

Однако риторика «хлеба сейчас» для простых людей на деле оказывается обманом. Главный герой книги Дроздов, приезжая на проблемную стройку ГЭС в Чилиме, видит всю глубину обмана, совершаемого политической элитой, технократами и учеными, вступившими в сговор. Отмечает глубокую пропасть между условиями жизни тех и других: грязные стройки, неустроенный быт, возведение мертвого моря на месте прекрасной тайги - для простых людей, и чистые светлые кабинеты, пикники за городом, массажные с девушками – для элиты. «Что же мы дали им? Нищенское существование бродяг. Я тоже участник этой лжи и заговора против народа. На моих глазах происходило разрушение основ жизни, земли, воды, богатства». Это верно и по отношению к стране в целом: «Мы строим десятки ГЭС и оросительных систем, а страна по-прежнему беднеет, деградирует, находится на уровне какой-нибудь африканской Верхней Вольты».

Своеобразие романа Бондарева в том, что он описывает экологическую катастрофу не с позиции пострадавших и затопляемых, а с точки зрения тех, кто ее творит. Притом, что основная вина в происходящем лежит на так называемой элите, автор не снимает ответственности с самого народа, превратившегося в пассивное, не рассуждающее стадо. Характерна в этом отношении сцена в чилимской столовой, где собеседник заезжих московских ученых, рядовой строитель, рассуждает: «…Пролетарием хочу. Так хорошо будет. Все казенное. Не твоя забота. Живи тихо, спокойно, хлеб жуй».

Идеология безответственности, беззаботности, тихой жизни начинает порождать чудовищ. Намеренно организуемая нищета подстегивает самые низменные инстинкты, порождает идеологию «живи одним днем»: завтра кто его знает, что будет, лишь бы сегодня брюхо набить. Идет процесс оскотинивания человека, и этот обобранный, низведенный до убогого состояния индивид, становится далее аргументом в споре: «Люди хотят хлеба. Не накормишь человечество - распнут».

Происходит разрушение не только природной экосистемы, начинается разложение всего общества. «В тайге появилось что-то новое» - отмечает для себя Дроздов, замечая между простыми парнями, строителями, и среди местного начальства совершенно новые, мутировавшие человеческие типы. «Новые карьеристы на местах в заговоре с московскими монополиями, и страну распинают они вместе».

Куда бежать, где искать чистого воздуха и свежей воды честному человеку? В тайге – невежественный, обманутый пролетариат, уничтожающий собственную среду обитания, в столице – чиновники, превращающие природу в предмет элитного потребления, в «медвежьи домики» с массажными. Здесь «враждебный Чилим», там «отчужденная Москва». Но и тут, и там – утраченное чувство реальности, почвы под ногами.

И все же разруха начинается в головах.

Пренебрежение к жизни, к народу, к своей задаче и миссии является отличительной чертой элиты. Замкнутый круг больных и слабых – так характеризует их главный герой романа в финале. Но круг этот силен и непобедим.

«Кто способен остановить цивилизацию, пусть даже уродливую?» - вопрошает в конце романа очередной начальник Битвин.

Как мы теперь знаем, никто. Наша реальная жизнь все в большей степени строится по принципу «чтобы сорвать яблоко, руби все дерево».

И вот теперь самое время спросить: почему же так получилось, что роман Бондарева закрыл экологическую тематику? Почему экологический роман в современной литературе невозможен?

Существуют, прежде всего, причины чисто литературного характера. Наша литература как огня боится социальной проблематики. Остросоциальный роман, а мы видим, по классическим образцам отечественной прозы, что произведение, посвященное вопросам взаимоотношения человека и природы, всегда таково, не возьмут ни в одной редакции. Писать о засильи монополий, да кто ж на это осмелится? Кто-то побоится укусить руку дающего, а кто-то просто поосторожничает: ну зачем нам скандал, мы – хранители культуры.

Но дело не только в этом.

Эти годы не прошли для нас даром. Мы еще способны говорить о спасении отдельных лужаек и водоемов, но это не экологическое мышление. Экология предполагает системное рассмотрение действительности. Можно ли сейчас, после десятилетий планомерного уничтожения всякой здравой мысли в науке, образовании, управлении, говорить о системности мышления, способности воспринимать явления в их взаимосвязи?

По одному только роману Юрия Бондарева можно видеть, насколько это системное, цельное мировоззрение некогда было свойственно отечественной литературе. Отношение к природе, как отношение человека к самому себе – об этом писал он, об этом говорили Айтматов, Астафьев и Распутин. Уродливость отношения к природе, как отражение извращенных социальных отношений. Расширение экологической тематики, прагматической, естественнонаучной, до метафизической проблематики места человека в мире. Такой высокий полет мысли просто невозможен в текущих условиях. Кто из нынешних молодых писателей мог бы потянуть такую тематику? Никто. Мышление их плоско, мозаично. Зрение слабо. А жизненный, человеческий опыт ничтожен.

Писателю нужен профессиональный, научный подход к анализу проблемы. Помощь ученых, которые бы подсказали, разъяснили, помогли составить общую картину происходящего.

Герои романа Бондарева прекрасно понимали, какого рода преступление они совершают. Сейчас, судя по всему, это понимание выветрилось: настолько сильна деквалификация научных кадров, деградация их профессионального уровня. Совесть нынешних ученых чиста уже потому, они просто не видят возникающих проблем. Голос же тех немногих, кто осознает масштаб совершающейся катастрофы, не слышен. Многие боятся, молчат, и получают за молчание, за соглашательство очередные степени и звания, а кто-то просто жалованье. Голос здравого смысла и совести вновь забивает риторика большой политики, наркотик больших достижений, дурман слов о благе страны, ложь статистических выкладок. И страна, как и предсказывал Бондарев, продолжает превращаться в помойку.

У нынешних литераторов нет сил и на нравственную проблематику. Слова «нравственность», «совесть», «ответственность», да что там, даже «здравый смысл» выглядят непонятной архаикой, приветом из темной непросвещенной и непрагматичной эпохи. Мысль о следующих поколениях даже не приходит в голову. И это в какой-то мере естественно: у эгоиста не может быть наследников.

Проблемы экологии могут волновать только здоровое общество и здоровую литературу. Социум, потерявший себя, здравое восприятие действительности, о них даже не задумывается. Литератор парит в облаках, теперь ему не нужны пейзажи для вдохновения и отдохновения. А если ненадлежащие мысли о том, что у нас не все в порядке, появляются, они вытесняются на задворки сознания.

Можно было бы говорить о том, что роман Бондарева «Искушение» и сейчас не теряет актуальности. В какой-то степени это справедливо. Но здесь повод не для радости, а для печали. Такие книги должны вымываться из истории и памяти в область повествования о темных временах и диких нравах. Актуальность «Искушения» не столько заслуга Бондарева, сколько свидетельство плачевного состояния нашего общества. За почти три десятка лет ничего не изменилось. Замени некоторые названия, подправь второстепенные детали – и «Искушение» будет выглядеть как острое полемическое высказывание на темы современности.

И все же считать «Искушение» точным изображением нынешней действительности, пророчеством, не совсем верно. Мы живем в совершенно другую эпоху. Бондарев предостерегал, он фиксировал начальные стадии деградации. Теперь процесс зашел слишком далеко. Для нас лживая наука, безудержный произвол монополий и право ничего не решать, - стали нормой жизни, чем-то естественным. И это опять не удивляет. Страна мечтателей стала страной предателей, искушение – нормой, основой существования. Бондарев жил во времена, когда литература была еще способна пробить брешь в недалеком и наивном общественном сознании. Мы живем в эпоху, когда художественное слово потеряло всякую социальную значимость. Атрофия мозга, чувств и совести достигли предела.

Появись, вдруг, сейчас роман на экологическую тему в современной российской литературе, он будет выглядеть нелепо на фоне безудержного торжества той самой битвинской уродливой цивилизации. Но, с другой стороны, разве кто-то позволит ему прогреметь, если бы он даже и был написан? Такой роман шел бы вразрез со сложившимися за эти годы социальными отношениями, с существующей системой общественных ценностей. Он был бы непонятен нынешнему рядовому россиянину уже одной постановкой вопроса.