Текст книги "Пираты Карибского моря. Проклятие капитана"

Де ла Крус оценил проницательность незнакомца и тут же понял, что невольно оказался ему обязан: опытный глаз сразу определил в нем капитана, что при данных обстоятельствах было недопустимо: Педро следовало сохранять инкогнито, И де ла Крус громко произнес

– Хватит! Я вас понял. Диего, – обратился Красный Корсар к Доброй Душе, – поговори со шкипером! – и, когда боцман подошел ближе, шепнул: – Может пригодиться! Найдешь нас у антиквара.

Только на следующий день к вечеру стало ясно, что Ганта в Кайоне нет, однако некая дама ожидала его прибытия со дня на день.

Через второго боцмана Педро наказал двум матросам поселиться поблизости от жилища дамы сердца английского пирата и вести неустанное наблюдение за ее домом.

– Альбинос видит ночью, как днем, сеньор, – говорил боцман-пират де ла Крусу, усомнившемуся в достоверности принесенных им сведений. – Я вам обещал, и я вам помогу. Благодарите вашего хирурга. Я ненавижу испанцев! Но клянусь Патриком, ирландцы умеют держать свое слово!

– К тому же, помимо ноги, которая осталась при тебе, я обещал еще и хорошее вознаграждение! Что же касается честности, в ней я не сомневался ни на йоту! Действуй! И пусть тебе поможет Патрик.

Де ла Крус и Добрая Душа шли по улице с невольничьего рынка, где Педро вновь расспрашивал о девушке с серо-синими глазами. Они направлялись к гостинице, когда услышали крики и ругань. Четыре крупных молодца силой волокли с собой по дороге и били какого-то человека, видимо ремесленника. Де ла Крус вступился за несчастного. Оказалось, что ростовщик-голландец со своими слугами тащил на невольничий рынок сапожника-испанца, не отдавшего в срок 25 английских шиллингов, что в переводе на испанские деньги равнялось всего 50 серебряным реалам. По неписаному закону, на Тортуге в этом случае кредитор имел право продать должника в рабство сроком от шести до восьми месяцев.

– Прошу прощения, но это мой сапожник. Он обязан завтра вручить мне пару новых ботфортов. Пока он их не сошьет, я никуда его не отпущу. Что же касается его долга, прошу вас, – и де ла Крус извлек из бокового кармана один за другим пять дукатов. – Получите! Мне все равно пришлось бы ему заплатить.

Ростовщик немедленно принес свои извинения сапожнику, даже пригладил на том растрепавшиеся волосы и, прикрикнув на слуг, с довольной улыбкой отправился восвояси.

Сапожник упросил де ла Круса и Добрую Душу непременно зайти к нему в дом. Там башмачник снял мерки и обещал принести в гостиницу, где они остановились, две пары отличных ботфортов.

Добрая Душа встретился со своим помощником. Тот уже неделю наблюдал за дамой, нетерпеливо ожидавшей своего возлюбленного. Люди с «Каталины» неоднократно видели, как она гневно гнала прочь домогавшихся ее ухажеров.

Для встречи оба боцмана выбрали таверну поскромнее. Когда они входили, было слышно жужжание летавших повсюду мух. Но не успели слуги подать кувшин вина, кружки и легкую закуску, как в таверну ввалилась компания пиратов явно с корабля, только что пришедшего в порт. Бойкие молодые ребята расселись за соседним столом вокруг исполосованного шрамами пожилого моряка. Тот принялся что-то рассказывать, и, видимо, что-то интересное, так как стол то и дело оглашался хохотом. Похоже, ветеран был их вожаком.

Гогот мешал Доброй Душе разговаривать, и он то и дело раздраженно поглядывал на пиратов.

Пожилой задержал взгляд на лице Доброй Души. Боцман решил уйти и хотел было уже рассчитаться, о6ратился к помощнику, но не успел…

Старый пират в упор глядел на Диего пристальным, пронизывающим взглядом. Боцман, повинуясь силе этого взгляда, встал и медленно, словно шел к виселице, у которой хлопотал палач, направился к шумному столу. Он не подумал даже отдать последнее распоряжение второму боцману, не успел осознать, какой опасностью может обернуться подобный шаг для задуманного де ла Крусом дела. Старому пирату стоило произнести одно лишь слово, и никакие мускулы, никакая изворотливость и доблесть не смогли бы устоять против этой массы головорезов.

Второму боцману осталось бы тогда бежать из таверны прочь, причем как можно скорее, чтобы поведать о случившемся Красному Корсару, а тому пришлось бы искать нового боцмана.

Добрая Душа шел и вспоминал слова своего отца, говорившего ему в детстве: «Заглядывает тебе смерть в глаза – иди ей навстречу! Она труслива, испугается и уйдет. Дрогнешь ты, и старуха не пощадит!» Слова закрепились в памяти Диего его дальнейшим пиратским опытом, и Добрая Душа в самых опасных ситуациях всегда действовал только так, как наказал отец.

Пираты уже немало выпили. Вожак плечом спихнул соседа, ловко подхватил падающий стул и подставил его Доброй Душе. Боцман сел, его тело напряглось, превратилось в комок мышц и нервов, левая рука крепче прижала к боку пистолет.

Старый пират обвел взглядом свою компанию, и было не ясно, то ли он не заметил ничего такого, что могло бы ему не понравиться, то ли давал понять, что знай, где находишься, неторопливо подвинул гостю пустую кружку, наполнил ее тростниковой водкой – ромом.

– Что, мы разве прежде встречались? – спросил Диего.

Восемь лет назад Диего Решето, сводя счеты с теми, кто издевался над его привязанностью к памяти Петронилы де Гусман, нанес две смертельные ножевые раны этому человеку, после которых, по мнению боцмана, он уже не должен был жить на этом свете. Но он сидел рядом с Диего как ни в чем не бывало и мог сейчас потребовать возмездия.

Старый пират протянул кружку, чокнулся, сделал большой глоток и, медленно растягивая слова, произнес:

– Похоже, мне показалось…

Однако от внимания Диего не ускользнула усмешка, тронувшая губы пирата.

– Ну, тогда за удачу! Эта кружка за мной. А я никогда не остаюсь в долгу! – испытывая истинное наслаждение, Диего Добрая Душа осушил кружку до дна и встал. Черт его дернул произнести последнюю фразу.

Боцман понял это по глазам своего помощника, в которых, как в зеркале, отразилась гримаса, мгновенно исказившая лицо сотоварища по бывшему ремеслу. «Не то делаю, индюк!» – сказал себе боцман и снова сел. В голове теснились вопросы: «Почему не признал? Почему не расплатился? Лучшего случая не представится! Пока не узнаю, уходить нельзя!»

– А ты что, уже не помнишь зла, не сводишь счеты? – такого прежде Решето себе не позволял, языком его играл сам черт, и он вел боцмана с голыми руками на сабельное острие. «Старею! Ром», – пронеслось в зашумевшей голове.

– Ну, если настаиваешь… – старый пират снова обвел взглядом свою компанию, усмехнулся, подлил водки. – Если считаешь, что годы тебе не помеха, я скажу. Время берет свое. Стар я стал! Разрази меня гром, если я не простил тебя, Мадемуазель Петрона. Тогда… вот были времена! В тот раз ты был прав. А теперь я стал мудрее. Давно ты здесь не бывал. Заполоскалось сердце парусом! Я знал, не выдержишь! Вернешься!

Пират засмеялся, поднял кружку, чокнулся с Доброй Душой и спросил:

– С кем сейчас ходишь?

– Пришел букан продать. Здесь все так изменилось!

– Жадность и богатство – начало всех бед! У Гнилого причала стоит француз, он скупает буканы. Иди к нему. Слушай, а Лоренсильо не забыл?

– Где он сейчас?

– Где нам всем быть? На дне морском. И Петронила там! Ну ладно, ты иди – твой друг заждался, – старый пират протянул руку, и Добрая Душа вновь заметил ухмылку в уголках обветренных, потрескавшихся губ. – Не забывай – богат тот, кому хватает малого!

Добрая Душа отошел, неожиданно сильно хлопнул по плечу своего помощника и произнес:

– Нет, точно не в кабаке на Тортуге суждено мне оставить этот мир!

Второй боцман не понял смысла этих слов, а Добрая Душа поспешил расплатиться и направился к выходу. Однако покидал он таверну не с легкой душой, а с необъяснимой тяжестью и тревогой.

Люди де ла Круса расположились в разных местах неподалеку от лавки антиквара. Лишь два матроса продолжали наблюдать за домом приятельницы Ганта. Боцман-альбинос сообщил, что Чарлз Гант на Тортуге. Но многие видели, как пришедший в порт корабль Ганта стал на рейд ближе к вечеру, а уже следующим утром неожиданно снялся с якоря и ушел. По утверждению ирландского боцмана, сам капитан пиратов с частью экипажа остался в Кайоне. Это подтвердил Доброй Душе и шкипер-незнакомец, которому боцман предоставил нужную сумму для погашения долга в таверне «Маас».

Бартоло неотступно находился при «Вакхе». К картине уже приценивались покупатели. Проявила интерес к ней и дама, ожидавшая Ганта.

Тетю меж тем частенько покидал лавку. Когда же возвращался, то, как и было положено владельцу дорогой картины, капризничал и ломался, утверждая, что семейную реликвию отдаст в руки не всякому, приобретающему ее с целью удачно вложить капитал, а лишь любителю, знатоку живописи.

Под видом очередного претендента на покупку «Вакха» впервые вошел к антиквару и де ла Крус. Он остановился у другого прекрасного полотна работы Клода Лорена [72]72
  Лорена, Клод (1600-1682), один из наиболее выдающихся пейзажистов Франции того времени.


[Закрыть], полюбовался берегами Роны и тут же через окно увидел, как Добрая Душа подает условный знак. Боцман не ошибся. В лавку вошли три человека в шляпах, при шпагах, всем своим видом утверждая, что они не горожане и не плантаторы. Де ла Крус незаметно подмигнул Тетю, вышел и снял шляпу. Это означало, что Добрая Душа немедленно должен доставить на противоположную сторону улицы боцмана-альбиноса. Кроме него, никто из людей де ла Круса в лицо Чарльза Ганта не знал. Задачей альбиноса было указать среди пиратов капитана.

Де ла Крус изменил первоначальное намерение – сразиться с Гантом в море. Сейчас альбинос подаст сигнал, и схватка начнется. Добрая Душа, второй боцман и пара самых сильных матросов схватят Ганта, обезоружат, заткнут рот, свяжут и бросят в шарабан, дежуривший за углом. Антонио Идальго с дюжиной бомбардиров «Каталины» отразят атаки спутников Ганта, если те окажут сопротивление. Тетю и Бартоло тем временем спокойно снимут холст с рамы, расплатятся с антикваром и уйдут к причалам, где в трех разных местах стоят лодки с люгера.

Как только появился ирландец, Добрая Душа вызвал из соседней таверны незнакомца-шкипера и отправил его к де ла Крусу. Тот стоял в десяти метрах от входа в лавку и завел с подошедшим шкипером разговор.

– Вы много плавали, – непринужденно сказал де ла Крус, – а скажите, вы были лично знакомы с капитаном Гантом? Он разграбил Тринидад!

– И совсем недавно еще два поселения на Пуэрто-Рико! – гневно отозвался шкипер. – Да кто ж его не знает! Сами англичане не хотят иметь дела с этим животным! Он – вор!

Ирландец повернулся спиной к лавке, но с места не сдвинулся. Это означало, что он видит людей Ганта. Однако самого капитана среди них нет. Тогда бы боцман-альбинос пошел прочь.

Де ла Крус спросил:

– От антиквара вышли трое, кто из них Гант?

– Пусть я умру нищим, но его среди них нет! – воскликнул шкипер. – Гант ростом не выше саженца. Он всегда втягивает голову в плечи. Глаза его бегают, как тараканы, учуяв опасность.

Оживленно обсуждая выставленную в лавке дорогую картину, трое в шляпах прошли мимо, не обратив ни малейшего внимания на де ла Круса. Он достал монету из кармана и подбросил ее на руке. Пятеро бомбардиров тут же последовали за любителями Веласкеса.

К вечеру стало известно, что все трое направились в дом приятельницы Ганта.

Итак, люди Ганта, явно офицеры его команды, побывали в лавке антиквара. Они убедились, что «Вакх» продается, однако не стали даже прицениваться. Выводило так, что Гант прошел в дом своей возлюбленной, а матросы не увидели его из окна своей комнаты, откуда вход просматривался прекрасно.

Возникало сразу множество вопросов, на которые невозможно было пока ответить. Следовало ждать.

Ночь, однако, не принесла никаких новостей.

Наиболее вероятным теперь было то, что на следующий день Гант собственной персоной явится к антиквару. Не снимая наблюдения за домом подруги пирата, которая сама уже двое суток не появлялась на улице, де ла Крус со своими людьми весь день провел поблизости от антикварной лавки. Офицеры Ганта с утра ушли каждый по своим делам. Никто другой больше картиной не интересовался.

Тетю, Бартоло и Антонио Идальго отправились в гостиницу, а де ла Крус с Доброй Душой и матросами навестили комнату, что находилась в доме напротив места жительства дамы Ганта.

Трое в шляпах и при шпагах, любовавшиеся вчера «Вакхом», возвратились в разное время, Гант так и не появился. Ближе к полуночи де ла Крус оставил вместо себя дежурить Добрую Душу, в мельчайших подробностях выучившего описание внешности Ганта, и зашагал в гостиницу.

Тетю уже был в постели. Бартоло с пистолетом в руке сидел у стола, полотно Веласкеса лежало рядом. Пожелав им спокойной ночи, Педро вышел в коридор. Он услышал, как Бартоло запер дверь на засов. Лишь после этого капитан пошел к себе. Его комната находилась в конце коридора. Но не успел де ла Крус сделать и пяти шагов, как ближайшая дверь распахнулась и на него напали три вооруженных незнакомца с криком: «Бей! Хватай его! Бей!»

Педро успел выхватить шпагу и дагу.

На шум выглянул Бартоло и тут же поспешил на помощь хозяину.

Одного из нападавших де ла Крус ранил, и тот скрылся за дверью, другой выпрыгнул в окно коридора, выходившее во двор гостиницы, третий, выронив саблю из раненой руки, попятился, ухитрился проскользнуть мимо Бартоло к лестнице и кубарем слетел вниз.

– Бартоло, к себе! – коротко скомандовал де ла Крyc я помчался за убегавшим вниз по лестнице.

Однако никого из нападавших он не поймал и, когда вернулся в номер Тетю, застал там картину, от которой болезненно сжалось сердце.

Связанный, на постели сидел Тетю, рядом валялись кляп и мешок. Холста Веласкеса не было. Бартоло рычал, рвал на себе волосы и плакал.

– Они от нас не уйдут! – сквозь зубы произнес де ла Крус. – Гант рядом. Вперед! Вы собирайтесь – и к лодкам! Я не дам ему уйти! – с этими словами Педро вложил в ножны шпагу. – Я скоро вернусь, – и направился в свою комнату.

Бартоло развязал Тетю, пока тот одевался, негр собирал свои пожитки и продолжал проливать горючие слезы. Возвратился де ла Крус.

– Не успел головы поднять, как на веревках влетели двое в открытое окно. Связали, кляп в рот, мешок на голову, – виновато говорил Тетю, приходя в себя и испытывая глубокую неловкость перед Педро. – С Гантом шутки плохи!

– Будет что рассказать Девото и Медико, да и моим, детям, – усмехнулся с горечью в голосе Педро. – Ну! Вперед!

Через пару часов все, за исключением Доброй Души и двух матросов, были на люгере.

Атака на дом дамы сердца английского пирата не принесла желаемого результата. Поднятая с постели хозяйка оказалась в доме одна, если не считать слуги и горничной. Ни Ганта, ни трех его офицеров де ла Крус и его люди там не обнаружили. Жильцы дома молчали, словно немые.

Боцман с двумя матросами, посланный капитаном рассчитаться с ирландцем и незнакомцем-шкипером, вернулся злее разъяренного ягуара. Он сыпал вокруг, что с ним редко бывало, бранными словами, зубы Доброй Души скрипели.

– Намотайте мои внутренности на якорный барабан, если я не должен сдать свою дудку! Обоим один и тот же нож перерезал горло! Шкиперу – в таверне, ирландцу – в собственной койке. Вот деньги, – и Добрая Душа бросил на стол два мешочка.

Де ла Крус тоже скрипнул зубами.

– Шкипер, выводите люгер из залива! – глухим голосом приказал Красный Корсар. – Идем к «Каталине»! Вперед!

Глава 16
ДЕФО

Теперь на холме, находившемся в кабельтове от берега и неподалеку от мыса Буэнависта, рядом с тремя добротными хижинами среди густых деревьев был отстроен навес под стойла для трех жеребцов. Коней чистой арабской крови Боб Железная Рука захватил на испанском торговце, доставлявшем их с Аравийского полуострова в Новую Испанию. Чистокровные производители предназначались для конюшен вице-короля, желавшего улучшить породу местной, происходившей от мустангов, верховой лошади, столь необходимой и полезной в делах чарро – мексиканских скотоводов.

С лошадьми Боб привез набор сбруй, уздечек, ковровых чепраков и превосходной работы как мужские, так и женские седла. Хотя Боб и слыл за человека железной хватки, душою он был добр, и все жители уединенного по воле судьбы лагеря были одарены богатыми подарками.

Увидев, как за последний год Каталина расцвела, чувство Боба запылало с новой силой, и он пожелал тут же свернуть лагерь и увезти с собой Каталину. Однако та, наученная доньей Кончитой, сумела своим отношением несколько остудить вожделение пирата, а добрая шотландка правдами и неправдами убедила Боба повременить еще до следующего декабря.

– Поймите, Боб, яблоко еще не созрело. Разумный землепашец не спешит бросать зерна в холодную, не согретую временем ниву. Она еще дитя. Вы ее только оттолкнете и… проиграете. Терпение, мистер Боб. Со мной этот бутон распустится в прелестный цветок, и тогда… он сам будет нуждаться в том шмеле, который снимет с него нектар.

– Шмель давно мог снять нектар, как вы говорите донья Кончита. Но, пожалуй, вы правы… Мне нужен сам цветок, – бывалый американский пират подкрутил усы, но тут же с грустью опустил глаза.

– Мне положительно нравятся мужчины, которые охвачены любовью, но могут здраво рассуждать! Браво, мистер Боб! Еще год! Он из девушки сделает женщину, способную многое воспринять по-иному, ответить на горячее чувство, а главное, по своей воле стать матерью вашего дитя, Боб! – шотландка говорила с такой неподдельной искренностью, что он вскочил с качалки и с чувством благодарности поцеловал руку доньи Кончиты.

Капитан тем легче согласился с доводами разумной женщины, потому что ему вместе с двумя другими пиратскими кораблями вскоре предстояло совершить опасный поход к берегам испанской провинции Коста-Рика. А там с боем овладеть крепостью Сан-Бернардо, что находилась в устье реки Рио-Матина, и затем с суши ударить и захватить богатый порт Лимон.

Каталина, которая к этому времени уже метко стреляла из пистолета, умела превосходно метать ножи, владела хлыстом и палкой как оружием и успешно обучалась приемам защиты и нападения саблей, быстро, с помощью мужчин и особенно искусной наездницы, какой оказались донья Кончита, обучилась верховой езде и подружилась с лошадьми. Она любила ухаживать за ними вместе с Негро. И трехгодовалый буланый жеребец, на котором она ездила, так привязался к Каталине, что, стоило ей на прогулке покинуть седло, он шел за ней по пятам, то и дело тыча мордой в спину.

В один из последних дней уходившего года, ближе к вечеру, Каталина сидела на любимом уступе, с которого было так хорошо смотреть на море и наблюдать за прелестью причудливых закатов, столь будоражащих ее воображение. Девушка пребывала в мечтах рядом с Педро. Всего минуту назад она впервые в жизни отчетливо ощутила, что у нее есть сердце. Внезапно ей пришло на ум, что Педро, в то время как ее одурманили своей игрой небесные краски, обнимает другую. Сердце застучало так, что готово было выпрыгнуть из груди. Ей стало трудно дышать, и закружилась голова.

Вулкан, так звали серебристо-палевого дога, спокойно лежал рядом с хозяйкой, положив мудрую лобастую голову на огромные лапы. Позади треснул сучок, и Каталина, которая по настоянию доньи Кончиты никогда не отходила от дома без миниатюрного дамского пистолета за поясом, мгновенно, быстрее, чем Вулкан, знавший причину шороха и потому совсем не спешивший, была на ногах, а рука ее легла на рукоятку оружия.

– Умница! – послышался мягкий, ставший за эти два года родным голос доньи Кончиты. – Через полчаса поспеет ужин. Я пришла помечтать вместе с тобою.

Каталина нежно обняла за плечи наставницу, ставшую ей заместо старшей сестры, и обе они уселись на теплые камни уступа.

– Уверена, мечтаешь видеть себя дочерью Атланта, красавицей Калипсо [73]73
  В эпической поэме Гомера нимфа острова Огигия, в гостях у которой Одиссей пробыл семь лет.


[Закрыть].

– Нет донья Кончита, я – Пенелопа! – и лицо девушки залила краска под стать цвету спелого кофейного плода.

– Милая моя, нет большего счастья в жизни, чем уверенность, что ты любима.

– Счастье и в том, что ты сама любишь! Любовью держится моя жизнь! Моя любовь к Педро сильнее страха смерти! Демон, нечистый дух послал сейчас мне видение, что Педро минуту назад ласкал другую женщину. Не верю! Я жду его! И он меня ищет! Ищет и найдет!

Чтобы отвлечь Каталину от распаляющей душу темы, донья Кончита раскрыла книжку в дешевом переплете. То был томик, привезенный недавно Бобом, стихотворного сочинения Даниэля Дефо «Чистокровный англичанин».

– Таким смелым, как Дефо, и был мой возлюбленный.

– Еще смелее и того и другого мой Педро! – лицо Каталины вновь сделалось пунцовым.

Донья Кончита, словно бы и не слышала этого крика своей воспитанницы, спокойно продолжала излагать свою мысль:

– Дефо станет великим писателем, запомнится на века, будет гордостью Англии. То, что сегодня приносит ей безусловный вред, Дефо дерзко высмеивает. Сатира его зла, но справедлива. Видишь ли, девочка, настоящий писатель – это прежде всего оппозиционер, поскольку в противном случае он лишен тех соков, которые только и могут питать растение, называемое вдохновением. Для восхваления существуют придворные поэты. И чем сильнее, активнее, чище соки, тем более могучие вырастают кусты. Бурьян же, как известно, растет на любой земле и питается любыми соками, даже помоями… Я восхищена его «Чистокровным англичанином».

– Вы полагаете, я смогу прочесть его без вашей помощи?

Обе они говорили по-английски.

– Пока еще нет. Но ты, Каталина, делаешь успехи. Послушай, Дефо откровенно и отважно тешится над английской аристократией, ее родовой спесью, противопоставляет ей человеческое достоинство и ум. Он станет очень популярен, но и наживет себе массу врагов. Именно так обязаны жить настоящие мужчины!

– Вчера Негро рассказал мне, как когда-то он был свидетелем нечеловеческих издевательств именитых поселенцев Новой Англии, и не только над чернокожими, но и над белыми рабами, привезенными туда в кандалах.

– Не сомневаюсь, что он поведал правду.

– Негро не жаловался, донья Кончита, но я вижу по его глазам, как он стал бояться мистера Деревянная Нога. Тот, как только они остаются вдвоем, издевается над Негро.

– Да, вот о чем я не сказала капитану Бобу и очень сожалею. Мистер Деревянная Нога тайно где-то гонит арак.

– Что это?

– Крепкий спиртной напиток из кокосового молока. Так называют его малайцы.

Вулкан залаял. Среди кустов замелькали фигуры Негро и второго верного стража их лесного пансиона – голубого с темно-графитным оттенком дога, по природе своей – собаки, не ведающей страха. Их появление означало, что пора идти ужинать.

– Но, донья Кончита, ведь вы меня не выдадите капитану Бобу? – девушка пытливо заглянула в лицо наставницы.

– Тебе, Каталина, я друг, но и мистеру Бобу я обязана многим… Хотя бы тем, что он свел меня с тобой, – заявила донья Кончита, не ответив на вопрос девушки прямо.

Меж тем обе женщины поднялись и, взявшись за руки, направились к столу, где их ждала приготовленная мужчинами еда.

Де ла Крус безуспешно обыскивал северное побережье Эспаньолы, обошел острова Пуэрто-Рико, Гваделупа, Доминика. На обратном пути он обследовал все южные заливы Эспаньолы и еле успел к последнему дню года подойти к самому западному из островков группы Морант. Там, без особых осложнений, молодой английский виконт был обменен на младшего брата Переса, который оказался основательным и толковым знатоком своего дела. Он особенно понравился де ла Крусу и его друзьям тем, что, внимательно осмотрев «Каталину», сразу заявил:

– Англичане усиливают мощь своих кораблей тяжелыми, дальнобойными орудиями, чем утяжеляют их, лишая подвижности. От них выгодно отличаются французские суда. Быстрый маневр при необходимой сноровке и верном глазе бомбардиров – большее преимущество, чем чванливость английских адмиралов чугунолитейным мастерством.

Туэрто и Добрая Душа были верны себе и холодно встретили Адальберто. Капитан «Каталины» заметил это и строго наказал старшему бомбардиру и боцману не вынуждать его изменить о них свое мнение.

Курсируя среди Большого и Малого Антильских архипелагов, где в портах и прибрежных поселениях давно ничего не слышали о Ганте, де ла Крус с попутными оказиями дважды посылал людей на Тортугу – и безуспешно. Бывалому моряку скрыться в Карибском море в ту пору не составляло особого труда.

Еще перед Новым годом имело место событие, вызвавшее ропот некоторой части экипажа «Каталины». На пути к Ямайке поблизости от Коровьего острова, на юго-западе от Эспаньолы, «Каталина» встретила голландского работорговца. Он перевозил на бригантине в порт Чарлстон сенегальцев в трюмах, набитых живыми и мертвыми телами. Работорговца, капитана и команду бригантины де ла Крус высадил на берег необитаемого острова Ваш и привел судно с несчастными в порт Кабо-Гаитиано. Там он продал бригантину, а оставшихся в живых сенегальцев передал на попечение человеку, у которого два месяца назад шкипер Чистюля арендовал люгер. Де ла Крус оставил судовладельцу необходимую сумму для того, чтобы тот должным образом оформил нужные бумаги и сделал рабов свободными гражданами. Стоимость бригантины, за вычетом королевской части, была поделена между командой «Каталины», однако среди ряда ее членов выказывалось недовольство поступком Красного Корсара, не за понюх табаку отпустившего африканцев, представлявших собой как товар большую ценность.

Когда де ла Крус приказал боцману свистать всех наверх, «Каталина» шла под парусами курсом бакштаг строго на север, к Багамским островам, где, предполагалось, мог находиться Гант. Размышляя о причине неожиданного приказа, команда собралась на палубе между бизань-мачтой и капитанским мостиком. Де ла Крус спустился по трапу вместе с Бартоло и без обиняков заявил:

– Пусть выйдут вперед те, кто выступал против того, что я отпустил на волю захваченных нами негров-рабов! Я передал их владельцу люгера безвозмездно. Он сделает их свободными людьми, такими, как мы с вами! Шагайте вперед!

Отделилось от команды всего человек десять, но кое-кто еще мялся на месте.

– Ну-ну, смелее! Или вы утратили веру в своего капитана?

К группе вышедших вперед моряков присоединилось еще четыре матроса.

– Отсохни мои ноги! Щенки паршивой суки, на берег захотели? – буквально взревел Добрая Душа. – Еще до берега я выдавлю из вас все соки! – Боцман, не забывайте, мы ходим не под флагом «Веселого Роджера» [74]74
  Черный пиратский стяг с белым черепом и скрещенными под ним костями.


[Закрыть], – спокойно произнес де ла Крус. – Прошу вас, чтоб больше никто не слышал подобных слов. Ведь согласитесь, Добрая Душа, каждый по праву члена команды «Каталины» должен был получить свою долю. Она, насколько я понимаю, как подсчитал всеми нами уважаемый сеньор Фиксатор, – теперь так команда звала нотариуса, – равнялась стоимости половины раба, то есть пятидесяти песо. Вас тут я вижу пятнадцать человек. Плотник – две доли, мастер по вантам – две. Остальные по доле. Бартоло, – де ла Крус обратился к Черной Скале, тот уже держал в руках мешочки с деньгами. – Разложи на палубе пятнадцать положенных горок

Остальная часть команды раздраженно зароптала. Красный Корсар поднял руку, попросил тишины. Когда же Бартоло исполнил приказание капитана, первыми шагнули к деньгам мастер по вантам и плотник. Остальные не двинулись с места. Оба торопливо сгребли монеты и, не проронив ни слова, не сговариваясь, разом направились к Бартоло. Тот вмиг понял, что происходит, и раскрыл мешочек. Тут и остальные сорвались с места, каждый к своей кучке, и палуба «Каталины» огласилась восторженным воплем.

Де ла Крус снова поднял руку и, когда восстановилась тишина, громко произнес:

– Где наш Коко? Добрая Душа, распорядись, чтобы по случаю Нового года Коко не жадничал.

Вновь палуба откликнулась радостными криками и здравицами в адрес капитана, а Тетю, стоявший вместе с Девото, Медико и Фиксатором, еле слышно произнес себе под нос:

– Слава Всевышнему, что он свел меня с ним!

– Что вы сказали, Тетю? – спросил Девото.

– Исчадие рая, наш капитан! И пусть господа словесники на меня не сердятся. Могли бы мы с тобой, Андрес, придумать что-либо подобное?

– Я его верный друг! Люблю его как старшего брата, хотя он и моложе меня! Бог милостив, но…

– Не продолжай! Я знаю, что ты скажешь, – он милостив, но скуп, – Тетю перекрестился.

Когда де ла Крус поднялся на капитанский мостик, Девото первым крепко пожал ему руку, а Медико сказал:

– Мои микстуры к утру сменили цвет. Ты, Педро, поставил неправильный диагноз. Там, куда мы идем, Ганта нет. Я чувствую!

– Возможно, ты и прав, Хуан. Гант совсем недавно килевал корабль, но как раз поэтому он может быть снова у этих берегов. А впрочем…

– Вы гадаете, как дурнушки на кофейной гуще, – заметил Антонио Идальго. – Да разве ж можно узнать, где находится пес, оказавшийся в лесу без хозяина?

– Можно! Его нужно искать у лисьих нор или ждать у ворот дома, – заметил Девото. – Дома Ганта нет. Выходит… А Багамы – это не норы.

– Ты прав, милый Андрес. Однако не будем скоропалительно менять уже принятое решение, а затем… Затем пойдем и к норам.

– Это куда? – поинтересовался Фиксатор.

– К богатым испанским берегам материка! – ответил Педро и жестом пригласил всех пройти к нему в каюту.

Два месяца «Каталина» рыскала меж многочисленных островов и островков от Гранд-Терка до Уэст-Энда, вступала в сражение с пиратами, пустила ко дну бриг под черным флагом, сама с трудом ушла, наткнувшись на два английских фрегата, но пополнила кассу и сбережения членов команды, захватив на обратном пути и доставив в Сантьяго-де-Куба две английские шхуны, доверху груженные синим сандалом и бакаутом [75]75
  Гваяковое, «железное» дерево.


[Закрыть]. Однако на след Ганта выйти не удалось он словно растворился.

На совете друзьями было решено искать пирата у берегов материка. «Каталина» шла к устью реки Ориноко, вновь проверяя порты Виргинских, Наветренных и Подветренных островов, с тем чтобы потом идти по берегу до Веракруса.

Педро еще за завтраком – ломтики ананаса, оладьи с медом, черный кофе – заметил необычное настроение Тетю. Он сверх меры шутил, читал острые, двусмысленные стишки, был чрезмерно возбужден. Потом Тетю пошел по кораблю, заглядывал в каждый уголок, балагурил с матросами, насколько позволяло ему его собственное достоинство, отчитывал виновных, когда обнаруживал мусор, непорядок, расспрашивал о снах, предсказывал по ним будущее.

Добрая Душа тоже ощутил странность в настроении самого старшего члена экипажа «Каталины» и, отдавая необходимые распоряжения работавшим матросам, неотступно следовал за Тетю.

Ближе к обеду друг Ла Саля и учитель Сен-Симона Ровруа удивил появившегося на палубе Девото. Услышав отданную боцманом команду матросам, Тетю неожиданно сам полез по вантам на фок-рей, чтобы затянуть ослабевший шкот фор-марселя.

– Мосье Поль Эли, мне приятно быть свидетелем того, как вы ванты корабля принимаете за Елисейские Поля.