Текст книги "Исторические кладбища Санкт-Петербурга"

Для памятников второй половины XIX—начала XX вв. характерно использование скульптурных портретов, как правило, бюстов или барельефных медальонов. Портрет в мемориальной скульптуре XVIII в. не играл самостоятельной роли. Он вписывался в пластическую композицию с определенным аллегорическим смыслом и должен был, наряду с эпитафией, уточнять адрес, посылку монументальной сентенции. Полнофигурный бронзовый портрет Е. И. Гагариной работы И. П. Мартоса остался на многие десятилетия единственным исключением.

В 1820– 1840-е гг. барельефные портреты встречаются лишь на памятниках академической школы, как дань традиции, уже потерявшей актуальность. Новые формы надгробий, выдержанные в христианско-православном духе (киоты, каплички, кресты) по своему характеру принципиально обезличены. Правда, иногда портрет помещается на постаменте креста, как, например, прелестный бронзовый медальон Ольги Урусовой (Лазаревское кладбище, 1852 г.), но в данном случае это могло символизировать ангельскую чистоту ребенка. Во второй половине XIX в. портрет становится смысловым центром памятника. Это напоминание о человеке, утверждающее неповторимость его физического и духовного облика.

На Смоленском кладбище существовало надгробие актрисы В. Н. Асенковой (ум. 1841): гранитная сень на шести изящных колонках с пирамидальным завершением. Под ней находился бронзовый бюст актрисы, изваянный И. П. Витали, на постаменте с эпитафией:

 
Все было в ней: душа, талант и красота.
И скрылось все от нас, как светлая мечта.
 

Масштабные соотношения были таковы, что сень воспринималась лишь как укрытие для скульптурного портрета. Памятник, перенесенный в 1930-е гг. в Некрополь мастеров искусств, был разрушен в 1943 г. прямым попаданием авиабомбы. На существующем памятнике сохранен старый постамент, а бюст вырублен в мраморе по гипсовому оригиналу Витали, находящемуся в Центральном театральном музее[193]193
  Акты от 9.04.1943 г., от 15.07.1955 г. // Архив ГМГС.


[Закрыть].

Надгробие А. А. Иванова на Новодевичьем кладбище

Первоначальный бюст надгробия Асенковой был отлит в бронзе с модели, не предназначавшейся специально для надгробия. Подобное неоднократно можно отметить и в дальнейшем. Характерная для второй половины XIX в. размытость грани между монументальной скульптурой и станковым портретом в надгробии не кажется заметной. Портрет как бы автономен по отношению к памятнику, хотя, в сущности, архитектурная форма надгробий обусловлена именно наличием скульптурного изображения.

Некоторые скульптурные портреты на памятниках в Некрополе мастеров искусств помещены вне первоначального архитектурного фона, что не мешает самостоятельной оценке их пластических достоинств. Например, мраморный бюст И. П. Витали (скульптор А. Е. Фолетти, 1849 г.) находился на Выборгском католическом кладбище под ажурной чугунной сенью в готическом стиле. Портрет выполнен еще при жизни скульптора, как прижизненным является и бюст композитора А. Г. Рубинштейна (скульптор Б. Реймер, 1889 г.), помещавшийся на Никольском кладбище внутри каменной усыпальницы, сооруженной в виде часовни с шатровым завершением.

Некоторые портреты, снятые в 1920-е гг. с надгробных памятников, хранятся теперь в музеях. В Русском – бюсты Н. И. Уткина (скульптор Г. Н. Дурнов, 1848 г.), А. Т. Маркова (скульптор В. П. Крейтан, 1883 г.), Н. С. Пименова (скульптор И. И. Подозеров, 1867 г.) с памятников на Смоленском кладбище; бюст П. В. Басина (скульптор И. И. Подозеров, 1867 г.) с Новодевичьего кладбища. В Музее городской скульптуры – бюсты А. С. Суворина (скульптор Л. А. Бернштам, 1891 г.), Г. И. Бутакова (скульптор М. А. Чижов, 1880 г.) с Никольского кладбища и т. п.

В 1850-е гг. появилась форма надгробия, предназначенного специально для портретного бюста: портал в виде сени с задней глухой стенкой. Таково надгробие В. А. Каратыгина, находившееся на Смоленском кладбище (перенесено в Некрополь мастеров искусств). Под сенью помещен бронзовый бюст работы А. И. Теребенева. По характеру обработки архитектурных деталей этот памятник близок к надгробию Асенковой, и, возможно, оба они выполнены в мастерской Н. А. Анисимова, клеймо которого стоит на каратыгинском памятнике.

Во многих скульптурных портретах задача мастера ограничивалась передачей внешнего сходства. Однако встречаются и портреты, убедительные своим проникновением в духовный мир человека. На памятниках петербургского некрополя сохранились бюсты, блестяще выполненные скульпторами В. А. Беклемишевым, К. К. Годебским, П. П. Забелло, Н. А. Лаверецким и др.

С 1880-х гг. появляются памятники-постаменты, решенные в виде скалы, увенчанной бронзовым бюстом (наиболее полно сохранилось надгробие В. В. Самойлова с Новодевичьего кладбища). Утрата скульптурного портрета на памятнике подобной формы (надгробия А. Н. Майкова, Э. Ф. Направника на Новодевичьем; К. Я. Крыжицкого на Смоленском и др.) ведет к потере не только смысла, но и композиционной целостности монумента.

Часовня-склеп А. Г. Рубинштейна на Никольском кладбище

Надгробие Н. И. Уткина на Смоленском православном кладбище

В конце XIX—начале XX вв. можно отметить ряд памятников, в которых достигнут определенный синтез архитектурных и скульптурных форм. На Новодевичьем кладбище сохранился памятник Е. Г. Измайловой (скульптор Л. В. Позен, 1892 г.). Стройная гранитная колонна увенчана бронзовым бюстом молодой женщины, решенным с редкой для того времени простотой и деликатностью пластической разработки. Среди неравноценных по мастерству работ в области мемориальной пластики Л. В. Шервуда выделяется надгробие Г. И. Успенского на Литераторских мостках (1904 г.). Напряженный психологизм скульптурного портрета с тревожным жестом правой руки усилен точным соотношением фигуры писателя и гранитной скамьи-постамента. Бронзовая полнофигурная скульптура В. Ф. Комиссаржевской на фоне пирамидальной стелы (скульптор М. Л. Диллон, 1915 г.) воспринимается как лирический символ прощания великой актрисы с публикой.

Характерными для второй половины XIX—начала XX вв. были скульптурные памятники с фигурами ангелов из мрамора и бронзы, стоящих или сидящих у надгробного камня. В настоящее время таких образцов сохранилось немного; среди них типичными являются надгробия Д. С. Мордвинова на Новодевичьем кладбище и памятник П. И. Чайковскому в Некрополе мастеров искусств, выполненные в конце 1890-х гг. Изготовлявшиеся в бронзолитейных и гальванопластических мастерских, подобные скульптуры довольно шаблонны и являются своего рода типовыми надгробиями, не связанными с какими-либо индивидуальными особенностями заказа. Памятники такой формы больше были распространены на иноверческих кладбищах, как и массивные полнофигурные скульптуры Христа. До нашего времени сохранились два таких памятника. На Волковском лютеранском (семейное место баронов Остен-Дризен, 1900-е гг.) и на Новодевичьем кладбище (надгробие А. А. Вершининой, скульптор П. И. Кюфферле, 1915 г.).

Надгробие Н. С. Пименова на Смоленском православном кладбище

Надгробие Г. И. Успенского на Волковском православном кладбище, (Литераторские мостки)

Поиск национально-самобытной формы надгробного памятника с 1870-1880-х гг. шел в русле «русского стиля». Видные архитекторы этого направления И. П. Ропет и И. С. Богомолов создали определенную схему национального надгробия, представляющего собой подобие стелы с килевидным кокошником, в декорировке которой использованы мотивы древнерусских орнаментов (памятники М. П. Мусоргскому, 1884 г.; А. П. Бородину, 1889 г.; Л. И. Шестаковой, 1907 г.). Прямых прототипов в истории русского надгробия допетровского времени такая форма не имеет. Нельзя назвать ее в целом удачной: портреты на этих памятниках (скульптор И. Я. Гинцбург) диссонируют с плоскостной орнаментацией и натуралистически решенными «повествовательными» деталями (фортепианная клавиатура на памятнике Мусоргскому, «гудок и гусли» у Бородина). В кованое узорочье оград в «русском стиле» вплетались элементы, разъясняющие содержание памятника (химические формулы на несохранившейся ограде А. П. Бородина, медальоны с перечислением родов искусств в ограде памятника В. В. Стасову по эскизу Ропета и др.). Малоизвестным образцом надгробия начала XX в. в «русском стиле» является семейное место Далматовых на Волковском кладбище (некрополь Литераторские мостки): мраморная стела, испещренная узорчатой резьбой, помещена на газоне, окруженном кованой оградой с майоликовыми вставками.

Надгробие Д. С. Мордвинова на Новодевичьем кладбище

Надгобие П. И. Чайковского на Тихвинском кладбище (Некрополь мастеров искусств)

Органичным для русского некрополя в начале XX в. оказалось претворение традиционной формы креста. На Новодевичьем кладбище сохраняется целый ряд памятников в стиле модерн, представляющих собой различные модификации креста (надгробия А. М. Повалишина, 1904 г.; Г. М. Романова, В. В. Александровой – оба 1912 г.; и др.). Из этого же некрополя происходит надгробный памятник Н. А. Римскому-Корсакову, выполненный по эскизу Н. К. Рериха (скульптор И. И. Андреолетти, 1912 г.). Крест с расширяющимися секировидными лопастями напоминает монументальные новгородские и псковские надгробия XIII–XV вв. Рельефный Деисус на памятнике имеет прямую аналогию с так называемым Боровичским крестом, находящимся в Русском музее[194]194
  Ермонская В.В. [и др.]. Указ. соч. С. 125.


[Закрыть].

Многовековая традиция не прерывалась в петербургском некрополе до начала нашего столетия. До недавнего времени в старообрядческой части Волковского кладбища сохранялись огромные восьмиконечные деревянные кресты с сакральными рельефами и надписями, по существу, ничем не отличавшиеся от памятников XVII–XVIII вв. Древняя форма «голубца» – резного деревянного столбика с двухскатным покрытием и укрепленным на нем медным крестом с распятием – с неожиданной остротой была воскрешена уже в 1920-е гг. (надгробие Б. М. Кустодиева, по эскизу художника В. В. Воинова).

Сооружение на кладбище усыпальниц-часовен связано, очевидно, как с необходимостью ограждения семейного места, так и с древнерусской традицией ставить часовню за упокой души. В петербургском некрополе эта форма архитектурного надгробия может быть отмечена с 1860-х гг. Одним из ранних примеров является часовня над местом погребения графа М. Н. Муравьева-Виленского на Лазаревском кладбище, сооруженная по проекту А. И. Резанова в 1868 г.[195]195
  Китнер И., Шретер В. Памяти Александра Ивановича Резанова // Зодчий. 1888. № 5/6. С. 34.


[Закрыть] Восьмигранная, с шатровым верхом и луковичной маковкой, эта постройка стилизует мотивы древнерусского зодчества, что не связано, однако, с прямым цитированием декоративных элементов. Часовня облицована светлосерым бременским песчаником, входившим в моду в Петербурге с середины XIX в.

Семейное место Остен-Дризенов на Волковском лютеранском кладбище

Надгробие Н. А. Римского-Корсакова на Новодевичьем кладбище

Семейные склепы сооружались в основном на дорогих кладбищах. Довольно много их сохранилось на Новодевичьем и Никольском, почти нет на Смоленском и Волковском. Для иноверческих кладбищ (лютеранских, еврейского) архитектурные склепы весьма характерны. Интернациональный стиль эклектики отдавал предпочтение в надгробных сооружениях мотивам романской и готической архитектуры.

На православных кладбищах преобладало влечение к выработке национальных форм. В эпоху модерна с его идеей органичной архитектуры удалось уйти от мелочного воспроизведения характерных деталей, но уловить тот дух свободы и естественности, который пронизывает древнерусское зодчество. В архитектуре кладбищенских часовен успешно была стилизована живописная затейливость московских храмов, плавность линий маленьких церквушек древнего Пскова, Новгорода, изысканная хрупкость декора владимиро-суздальской школы. Как удачные примеры освоения национальных традиций можно привести белокаменную часовню-склеп на Новодевичьем кладбище (Г. С. Кольцов; ум. 1895), миниатюрный храмик у края пруда на Никольском кладбище – надгробие А. Д. Вяльцевой (архитектор Л. А. Ильин, 1915 г.). С образами византийской архитектуры ассоциируется часовня Ратьковых-Рожновых на Лазаревском кладбище (1910-е гг.), в которой оригинально сочетается золотая смальта мозаичного купола и полированный красный гранит стен. Этот материал, любимый архитекторами модерна, использован и в надгробии палестиноведа В. Н. Хитрово (архитектор А. А. Парланд, 1915 г.): гранитная стенка с мозаичным образом Нерукотворного Спаса (художник Н. А. Кошелев) выделяется своим острым силуэтом в пейзаже Никольского кладбища[196]196
  Сообщения Императорского православного палестинского общества. Спб., 1915. Т. 26. С. 204.


[Закрыть].

Часовня-склеп М. Н. Муравьева на Лазаревском кладбище

Признанный образец художественного синтеза в мемориальной архитектуре начала XX в. – надгробие А. И. Куинджи на Смоленском кладбище (перенесено в Некрополь мастеров искусств). Символика памятника многозначна. Гранитный портал с резьбой «звериного стиля» древних викингов обрамил мозаичное панно с изображением мифического Древа жизни, на ветвях которого свивает гнездо змея. Бронзовый бюст художника – отливка с прижизненного портрета (скульптор В. А. Беклемишев) – вносит элемент статичности в насыщенный образный строй этого памятника. Надгробие сооружено в 1915 г. по проекту А. В. Щусева (в будущем – создателя ленинского Мавзолея), мозаика набрана в мастерской В. А. Фролова по эскизу Н. К. Рериха.

Стилизация форм русского классицизма архитекторами-неоклассиками 1910-х гг. оказалась вполне органичной в области художественного надгробия: именно в начале XIX в. мемориальная пластика переживала пору расцвета. На Тихвинском кладбище (Некрополь мастеров искусств) по проекту Н. Е. Лансере, при участии Александра Н. Бенуа в 1913 г. был сооружен памятник С. С. Боткину. Сын великого медика, сам врач по профессии, Боткин известен как крупный коллекционер, близкий к кругу художников «Мира искусства». Пилон с гранитной урной, в ограде из прямых прутьев, с чугунными венками и опущенными факелами, воспроизводит, как кажется на первый взгляд, наиболее типичную структуру надгробия эпохи классицизма. Однако подчеркнуто укрупненный масштаб, выверенная лаконичность силуэта выдают почерк художника начала XX в.

Значителен рельеф надгробия неизвестного на Смоленском лютеранском кладбище, выполненный скульптором В. В. Кузнецовым. Памятник представляет собой стенку из блоков серого гранита, фланкированную дорическими колоннами. В полуциркульной нише в верхней части стены – глубокий мраморный рельеф скорчившегося юноши, закрывшего лицо рукой. В петербургском некрополе начала XX в. нет, пожалуй, более емкого, пластически совершенного символа скорби. Принадлежность памятника, как и имя архитектора, неизвестны. Вероятней всего, памятник был сооружен по проекту архитектора И. А. Фомина: он очень напоминает проект зодчего для Перми, опубликованный в 1907 г. в Ежегоднике Общества архитекторов-художников[197]197
  Ежегодник Общества архитекторов-художников. Вып. 2. Спб., 1907. С. 156.


[Закрыть].

Волковское старообрядческое кладбище

Из дореволюционных работ И. А. Фомина на Никольском кладбище сохранилось надгробие авиатора Л. М. Мациевича (1912) в виде колонны, на постаменте которой помещен барельефный портрет. Пытаясь в условиях нового времени создать искусственный стиль «революционной классики», Фомин в 1923 г. разработал проект надгробия певца И. В. Тартакова в Некрополе мастеров искусств. Эта грузная пирамида сооружена из красного песчаника, полученного при разборке цоколя ограды Зимнего дворца[198]198
  ЦГАЛИ СПб. Ф. 6047. Оп. 6. Д. 49.


[Закрыть]. При всей утрированности масштаба и искажении пропорций в объеме памятника угадывается классический прототип: постамент обелиска В. Бренны «Румянцева победам».

В первые послереволюционные годы И. А. Фомин разрабатывал проект типового надгробного памятника. По его словам, «крест – знак вычеркивания из жизни, эмблема смерти; новый памятник вызывает идею жизни, несмотря на смерть – пламя – красное пламя революции»[199]199
  Вечерняя красная газ. 1927. 20 сент.


[Закрыть]. Расширяющиеся кверху ступени надгробия увенчаны стилизованным пламенем. На лицевой стороне должны были помещаться «эмблемы производства или профессии». Дальнейшего развития этот поиск формы «советского надгробия» не получил.

В. В. Антонов
АРХИТЕКТУРА КЛАДБИЩЕНСКИХ ЦЕРКВЕЙ

«Кладбищенской» архитектуры как таковой, собственно говоря, не существует – есть кладбищенские церкви с некоторыми особенностями функционального свойства. Наиболее часто встречаются две такие особенности: наглухо отделенные боковые приделы, чтобы можно было отпевать, не мешая богослужению, и склепы в подвале для семейных и отдельных захоронений. Эти особенности, однако, были присущи не каждой церкви на кладбище, которая была, прежде всего, домом молитвы, местом, где приносится бескровная жертва. К тому же многие кладбищенские церкви были приходскими, т. е. являлись центрами духовной жизни небольшой части города.

По этой причине в первый период истории Петербурга не храм строился на кладбище, а кладбище устраивалось около приходского храма или монастыря. Так было с Александро-Невским монастырем, Троице-Сергиевой пустынью, с Сампсониевским и Андреевским соборами, с Вознесенской и Благовещенской церквами. Так было и позднее, в XIX в. с Новодевичьим монастырем и Киновией, некоторыми храмами на окраинах Петербурга и в пригородах. Естественно, что поначалу перед зодчими не стояло цели проектировать для кладбищ какие-то особенные храмы, и потому в наружном их виде не было ничего «кладбищенского». Православию, в котором отпевание – часть литургии, вообще чужда идея «погребальной» архитектуры.

Вплоть до 1780-х гг. на кладбищах Петербурга в основном стояли деревянные храмы, поэтому памятники эпохи барокко на них до наших дней не сохранились. Архитектурная история кладбищенских церквей, по сути дела, начинается с классицизма, и позже в ней хорошо прослеживается смена всех стилей, происходившая в русском зодчестве на протяжении века с лишним. Кладбища находились в ведении церкви, поэтому храмы на них возводили в основном не за счет города или казны, а на средства прихода или частных лиц, которые нередко заказывали проекты видным зодчим своего времени.

Так, проект первой каменной церкви Воскресения Словущего на Волковском кладбище, основанном в середине XVIII в., был поручен известному мастеру классицизма И. Е. Старову, автору Троицкого собора в Александро-Невском монастыре. Здание было выстроено в 1782–1785 гг. на месте сгоревшего деревянного храма. Его композиция типична для зрелого и позднего классицизма: к основному купольному объему примыкает трапезная и колокольня со шпилем над входом. Эта композиция восходит еще к русскому зодчеству средневековья. Фасады, отмеченные треугольными фронтонами, украшены очень скупо – только дорический карниз и кронштейны под окнами. Таких однотипных храмов строилось в России великое множество вплоть до 1840-х гг.

Ближайший по времени пример – церковь Смоленской Божией Матери на Смоленском кладбище. Кладбище на Васильевском острове возникло в 1730-е гг., но первая деревянная церковь на нем появилась лишь в 1760 г. Она простояла треть века и была заменена каменной, возведенной по проекту архитектора А. А. Иванова, выпускника Академии художеств, прошедшего стажировку в Италии. Построенное в 1786–1790 гг. здание повторяет схему старовского произведения, только в портале архитектором применен ордер. Когда-то церковь выглядела стройнее благодаря двухъярусной колокольне, но в позднейшие времена боковые пристройки раздвинули ее вширь[200]200
  Смоленское православное кладбище. Спб., 1906; ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 1. Д. 13259.


[Закрыть].

Церковь Воскресения Словущего на Волковском кладбище

Внутри Смоленский храм не очень просторен, и воздух ощутим только в подкупольном пространстве главного придела, где раньше стоял иконостас, вырезанный охтинскими резчиками во главе с Яковом Дунаевым. Образа в этом иконостасе принадлежали кисти академиков И. А. Акимова и Г. И. Козлова, живших на Васильевском острове. Однако первоначальное убранство было утрачено при временном закрытии храма в 1940-х гг.

В архитектурной истории этого кладбища встречаются еще три крупных имени – это зодчие Ю. Фельтен, Л. Руска и А. Д. Захаров. Первому принадлежит небольшая церковь Воскресения Христова на армянском отделении кладбища, возведенная в 1790-е гг. над могилой сына известного богача и мецената И. Л. Лазарева. Однокупольное с тосканского ордера портиком здание – образец «мавзолея», очень популярного у зодчих того времени. Руска в 1807–1809 гг. выстроил кладбищенские ворота, часовню и богадельню, тем самым создав на кладбище небольшой классицистический ансамбль. Захаров в те же годы пристроил к Смоленской церкви оформленный портиком северный придел, который придал ей более законченный вид.

Никольская церковь на Большеохтинском кладбище

Сходно с названными храмами выглядела ныне снесенная Георгиевская церковь на Большеохтинском кладбище, выстроенная по проекту А. Бетанкура тоже на месте сгоревшей деревянной.

Она была сооружена в 1819-1823 гг., т. е. почти на тридцать лет позже Смоленской, однако архитектурная схема и приемы остались теми же, только наружная декорация стала побогаче: пилястры на барабане, окна с архивольтами и более пышный портал (часть этих украшений, впрочем, могла появиться при более поздних переделках).

Благовещенская церковь на Волковском единоверческом кладбище

Несколько более ранним временем, 1812–1814 гг., датируется небольшая, ныне действующая Никольская церковь на том же кладбище, возведенная на средства купца Г. Г. Никонова по чертежам неизвестного зодчего. Она является упрощенным вариантом рассмотренных храмов. Это центрально-купольное здание без трапезной и колокольни, со всех сторон оформленное треугольными фронтонами (левый придел добавлен после последней войны). Долгое время здание использовалось главным образом для отпеваний и было как бы филиалом более обширной и богатой Георгиевской церкви.

Сретенская церковь на Волковском единоверческом кладбище

Не сохранила своего первоначального ампирного вида и Благовещенская церковь на Волковском единоверческом кладбище. Ее первый проект сочинил знаменитый Тома де Томон в 1809 г., но проект показался заказчикам чересчур дорогим, и потому для реализации был принят более скромный, составленный молодым В. И. Беретти. Строительство длилось пять лет, в 18131818 гг., но после его окончания не прошло и двадцати лет, как архитектору А. И. Мельникову было предложено сделать фасады «понаряднее»[201]201
  Простосердов А. И. Волковское единоверческое кладбище. Пг., 1916; Шуйский В. К. Тома де Томон. Л., 1981. С. 120–121.


[Закрыть]. К ампирной композиции были в 1835–1836 гг. добавлены более «современные» аксессуары: массивный портал, главки, новые наличники. Украшенный большим куполом и легкой двухъярусной колокольней храм вмещал много икон XVII–XVIII вв., древних антиминсов и более новых художественных произведений.

Старинных предметов было много также в стоявшей по соседству небольшой деревянной Сретенской церкви, освященной в 1801 г. после переделки из часовни и использовавшейся в основном для панихид. Надо заметить, что большинство старообрядческих и единоверческих церквей на кладбищах изначально были своеобразными музеями древнерусского искусства.

Спасская церковь на Волковском православном кладбище

Вплоть до николаевского царствования для кладбищенских храмов были характерны довольно скромные размеры и небогатое архитектурное убранство, поскольку средства шли главным образом на городские соборы и приходские храмы. Когда, например, В. И. Беретти в 1812 г. предложил возвести на Волковском кладбище пятикупольный храм-ротонду в подражание римскому Пантеону, его проект отвергли как чересчур дорогой.

Прошло четверть века, и в 1837–1842 гг. этот храм Спаса Нерукотворного все-таки выстроили, но проект Беретти значительно переделал, упростил и удешевил другой итальянец, работавший в Петербурге, – Ф. Руска[202]202
  Вишняков Н. П. Историко-статистическое описание Волковского православного кладбища. Спб., 1885.


[Закрыть]. Несмотря на упрощение, массивное трехпридельное здание, завершенное большим куполом в центре и четырьмя малыми по краям, выглядело очень импозантно, часто из-за своих размеров именуясь «собором». Сейчас это трудно представить, глядя на изувеченную постройку, которую внутри некогда украшали красивый иконостас с образами кисти И. А. Денисова, золоченые киоты и изящный орнамент.

Переделывая первоначальный проект Беретти, Руска следовал уже складывающимся в русской архитектуре принципам русско-византийского стиля. Это хорошо заметно в объемно-пространственном решении Спасского храма и его внешнем оформлении. Доминирует пятиглавие со шлемовидным куполом, барабаны прорезаны высокими полуциркульными окнами, портал решен в виде килевидной арки без всякого намека на ордер.

Чувствуется зависимость от храмов К. А. Тона – главного представителя русско-византийского стиля, и умелое им подражание. В эти годы русско-византийский стиль стал не просто господствующим, но почти официальным. Уменьшенным повторением Спасской церкви явилась однопридельная Всесвятская церковь Волковского кладбища, выстроенная тем же Руска в 1850–1852 гг. на деньги местного церковного старосты.

К. А. Тон построил на столичных кладбищах всего один храм. Он стоял на уничтоженном после Великой Отечественной войны Митрофаниевском кладбище и был посвящен новопрославленному святому – Митрофану Воронежскому. Вначале здание предполагалось возвести по образцу Митрофаниевского собора в Воронеже, но смета на его постройку оказалась очень высокой, и потому был выбран ранее утвержденный проект Тона, по которому уже строился военный собор в Свеаборге, морской крепости под Гельсингфорсом (Хельсинки)[203]203
  Ветвеницкий Н. А. Описание Митрофаньевского… кладбища. Спб., 1890; ЦГИА, Ф. 797. Оп. 4. Д. 16222.


[Закрыть].

Церковь св. Митрофания на Митрофановском кладбище

Пятикупольный храм был заложен в 1839 г. и завершен восемь лет спустя. Убран он был очень богато: иконы в серебряных окладах написали известные академические живописцы П. М. Шамшин, К. Дузи, А. В. Нотбек и др. Большой пятиярусный иконостас и роспись сводов были исполнены по эскизам академика Ф. Г. Солнцева, знатока древнерусской живописи. Убранство и масштабы делали Митрофаниевский храм, наряду со Спасским, самой значительной кладбищенской постройкой в старом Петербурге. Внешний вид церкви, завершенной уже в середине XX в., отличается от более ранних сооружений русско-византийского стиля разнообразием архитектурного оформления и орнаментики, что отражало сдвиг в сторону большей декоративности, наметившийся в русской архитектуре.

Русско-византийский декор петербургские зодчие охотно использовали применительно к вышеописанной схеме ампирного храма с трапезной. Так случилось, например, при строительстве однопрестольной церкви великомученика Димитрия Солунского на Большеохтинском единоверческом кладбище, автором которой был архитектор К. И. Брандт[204]204
  ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 32. Д. 68.


[Закрыть]. Церковь сооружалась в 1846–1853 гг. и внутри была украшена старинными образами и подражаниями им, выполненными известным мастером «византийского извода» В. М. Пешехоновым. Вместо одного купола, как в ампирных храмах, в центральной части высилось пятиглавие, одноярусная колокольня получила шатер, фасад прорезали «романские» окна, украсили закомары, филенки и лопатки.

Развиваясь в сторону большей «археологической» точности и чистоты, русско-византийский стиль во второй половине XX в. разделился на два направления: византийское, или византийско-романское, взявшее за образец средневековые храмы Малой Азии и Закавказья, и русское, которое опиралось главным образом на московское зодчество XVII в. Оба эти направления неплохо представлены на петербургских погостах.

Церковь Спаса Нерукотворного на Шуваловском кладбище

К первому – византийскому – направлению относится действующая церковь Спаса Нерукотворного на Шуваловском кладбище – творение гражданского инженера К. А. Кузьмина (а не И. А. Монигетти, как иногда утверждают). Трехпридельный храм был сооружен на средства дачников и крестьян в 1876–1880 гг.[205]205
  ИСС. Т. 8. Спб., 1884. С. 159–162.


[Закрыть] Он стоит на высоком стилобате, на холме у Суздальского озера, и его голубой купол на высоком барабане виден издалека. Другую вертикаль создает одноярусная восьмигранная колокольня над входом. Характерны для храма три массивные абсиды, сложного профиля выносной карниз и «перспективные» порталы. Снаружи Спасская церковь производит меньшее впечатление, чем внутри, так как архитектор плохо учел ее местоположение – она тяжеловесна и неудачна в пропорциях. Зато внутри ее украшает красивый резной иконостас с иконами на золотом фоне – типичное произведение церковного искусства царствования Александра II.

Церковь св. Александра Невского на Шуваловском кладбище

Чуть южнее Спасского храма находится самая, пожалуй, скромная кладбищенская церковь в городе. Она посвящена святому Александру Невскому и перестроена тем же К. А. Кузьминым в 1885–1886 гг. из старой деревянной церкви, возведенной в конце XVIII в. по проекту Л. Руска на месте Спасского храма. Церковка имеет вид восьмигранника, увенчанного небольшой главкой; она больше напоминает кладбищенскую  часовню и долгие годы, действительно, выполняла ее функции.

Троице-Сергиева пустынь

В русско-византийском стиле были почти одновременно выстроены две надгробные церкви на монастырских кладбищах: однопрестольная святого Григория Богослова в Троице-Сергиевой пустыни (сохранилась в переделанном виде) и Божией Матери всех скорбящих Радости в Новодевичьем монастыре (снесена в 1929 г.). Первая строилась в 1855–1857 гг. придворным зодчим А. И. Штакеншнейдером над могилой графа Г. Г. Кушелева, вторая в те же годы – Э. И. Жибером над могилой павшего в бою с турками полковника А. Н. Карамзина, сына известного историка[206]206
  РГИА. Ф. 797. Оп. 24. Д. 27; Яковлев П. П. Исторический очерк первоклассной Троицко-Сергиевской приморской пустыни. Спб., 1884; Снессорева С. Санктпетербургский Воскресенский… монастырь. Спб., 1887; ЛМХ. Вып. 1. С. 29–44, 49–59.


[Закрыть].

Несмотря на небольшие размеры, храмы обошлись заказчикам соответственно в шестьдесят и пятьдесят тысяч рублей серебром, прежде всего из-за богатой отделки. Одноглавая церковь в пустыни была снизу отделана гранитом, стены декорированы керамическими полуколоннами, портал – серым мрамором. Охтинские мастера вырезали по рисунку зодчего двухъярусный иконостас, образа в котором имели золотой фон. Посредине храма находился спуск в усыпальницу, облицованную белым мрамором. В Скорбященской церкви вся утварь была изготовлена из золоченого серебра.

Еще тридцать лет назад в пустыни, в ее юго-восточном углу, можно было увидеть еще одну интересную надгробную церковь – Покровскую, которую архитектор Р. И. Кузьмин возвел в 1844–1863 гг., подражая флорентийскому баптистерию – знаменитому произведению итальянского Возрождения. Такова была воля заказчика – князя М. В. Кочубея. Облицованное серым шотландским камнем, здание внутри было расписано орнаментом, а образа в стильном двухъярусном иконостасе написал известный В. М. Пешехонов. Интересный образец стилизации, которой часто увлекались зодчие-эклектики, погиб уже в послевоенные годы.

Церковь Григория Богослова Троице-Сергиевой пустыни

В таких «поминальных» храмах литургии служились нечасто. Будучи семейными усыпальницами, они содержались потомками в них погребенных. Отсюда – камерный и приватный характер и соответствующее архитектурное оформление, которое несет отпечаток индивидуального вкуса и стилистической цельности. Это как бы особая «партикулярная» разновидность кладбищенских храмов, которая со второй половины XIX в. стала появляться все чаще.