Текст книги "Царское прошлое чеченцев. Власть и общество"

Глава IV
Результаты деятельности кавказской администрации к началу xx века

Кавказское чиновничество

Благонадёжная администрация – это та опора, с помощью которой должно было строиться здание российской административной системы, особенно в русле задач, стоявших перед правительством применительно к Кавказу и вообще к окраинам империи, а именно – приобщение их к общероссийской государственности и гражданственности. Улучшение контингента чиновников – величина константная во всём спектре деятельности Кавказской администрации⁵¹⁰. Военно-административная власть ощущала недостаток в опытных и благонадёжных чиновниках, которые вполне осознали бы важность своего призвания. Кроме того, возрастала потребность в людях, владеющих местными языками и являющихся соединительным звеном между администрацией и населением. Важно было также создать надёжное чиновничество из высших слоёв коренных жителей.

Проблема коррумпированности властных структур на Кавказе

Русская администрация отличалась «широтой своего размаха». Беспорядок, вымогательство, расхищение казначейства стали почти обыденными явлениями. Злоупотребления властью, взяточничество, незаконное присвоение чужого имущества, вплоть до «грабежей на большой дороге» (этим занимался ещё при Ермолове чеченский пристав Чернов), – всё это было связано с действиями высшей администрации. И верхушка в этом отношении нисколько не уступала низам. Автор «Военных заметок о кавказских горцах», написанных около 1840 года; человек, которого никоим образом нельзя обвинить в сочувствии горцам, отметил хищническое «хозяйничанье» царских администраторов. «Кавказская служба, – писал он, – как дойная корова: кто пришёл, подоил и ушёл, и клока сена ей не бросил и оттого бедная корова чахнет»⁵¹¹. Со временем контингент бюрократии не становился лучше, и главнокомандующий А.П. Ермолов забил тревогу, поставив перед правительством вопрос о составе кавказских чиновников, «…кои почти все без познаний, а многие даже оказались не только не способными к исправлению дел или к переписке набело бумаг, но ещё и с дурным и развратным поведением»⁵¹². Относительно лихоимства командовавшего Сунженской линией генерала Пулло мы знаем, что он перешёл в этом отношении все пределы возможного даже в условиях николаевской России, даже на окраине этой России. Французский консул в Тифлисе де Кастильон, прямо называет в качестве одного из поводов к Чеченскому восстанию 1840 г. вымогательство генерала Пулло; сбор трофеев, захваченных в экспедициях по Чечне. Но до весны 1840 г. он твёрдо держался на своём месте начальника левого фланга, и только события 1840 г. привели к удалению его с должности под благовидным предлогом.

Большинство фактов обогащения высшей администрации на Кавказе во время войны, да и после её завершения остаются, разумеется, неизвестными. Но кое-что просочилось даже в историческую литературу. Дело майора Корганова немного приоткрыло завесу, под которой тщательно скрывали гомерические размеры наместнической наживы и её методы. И здесь весь обычный арсенал способов обогащения, пускаемый в ход администрацией, в соединении с расхищением родовых земель и обогащением чеченской администрации, привели в результате к широкому крестьянскому восстанию. Даже чеченцы-приставы нередко грабили вверенное им население с большим усердием, но грабёж этот был лишь небольшой долей того общего грабежа, который проводился царизмом в завоёванных областях. Те из влиятельных чеченских семей, которые сумели присоединиться к пиру завоевателей, получали лишь жалкие крохи с их стола. Ограбление новых подданных царизмом шло в это время колоссальными темпами. У новых граждан империи под предлогом взимания податей и штрафов отбиралось лучшее оружие и другие, совершенно безвредные, но ценные вещи повседневного обихода⁵¹³. Б. Чичерин констатировал следующее: «Допустив беззаконие в свои учреждения, государство привыкло к нему. Чувство права, чувство законности, и без того не слишком сродные русскому человеку, стали совершенно ему чужды. О справедливости в общественных отношениях и установлениях нет и речи. Произвол никого не удивляет и считается, чуть ли не нормальным явлением в обществе. На самые безобразные установления мы смотрим равнодушными взорами, и каждый хлопочет только о том, чтобы как-нибудь обойти тягостный для него закон»⁵¹⁴.

Качество управления и его эффективность фундаментальным образом зависят не столько от институциональных особенностей политического устройства, сколько от «философии государственности» в данном обществе, от его идеологии развития. Под этой идеологией следует понимать определенное системное видение политической и управленческой элитой перспектив и целей развития страны, а также провозглашение и обоснование этих целей и способов их достижения на уровне официального политического дискурса. Инерция привычек и традиционного сознания снова и снова воспроизводит на новых ветках истории сходные модели управления, одинаковый тип государственных служащих, привычки и психологию государственной бюрократии⁵¹⁵.

Важнейшей характеристикой новой власти после завершения Кавказской войны являлась неуклонная бюрократизация. Поскольку военно – народная система охватывала практически все стороны жизни общества, только разрастание этой военно – бюрократической системы давало возможность контролировать экономику, политику, идеологию, силовые функции и т. д. Комбинация худших качеств бюрократии: ее паразитический характер, практическая бесполезность и пренебрежение не только законностью, но и мнением людей, – рождали глухое недовольство и озлобление в народной среде, подрывали доверие к политике властей.

Чрезвычайно высокая коррумпированность власти, из которой в основном и проистекало стремление бюрократии исключить себя из тесных рамок общегражданского правосудия – одна из характерных особенностей истории государственности в России. Отсутствие механизмов политической демократии неизбежно компенсировалось всевластием чиновничества. Всевластие бюрократии порождало коррупцию, неэффективность управления и т. д. Под самое понятие бюрократии мы подводим различные понятия. Для одних бюрократизм сводится только к канцелярщине, переписке, бумажной волоките. Но это лишь одна сторона бюрократизма, которую можно победить путем внутренней организации работы аппарата. Самая опасная сторона бюрократизма заключается в стремлении чиновников рассматривать себя в качестве главного объекта, вокруг которого и благодаря которому происходят исторические процессы. Отсюда вытекает и формальное отношение к делу, бездумность, ограниченность и т. д. Таким образом, в структуре взаимоотношений власть – народ ведущее место занимали сложные, неоднозначные отношения жителей с местной властью, с которой люди находились в постоянном контакте и взаимодействии. В недовольстве населения действиями администрации заключалась большая потенциальная опасность для установившегося режима, который был заинтересован в том, чтобы градус негативных и протестных настроений в отношении местной бюрократии не переходил за критические отметки⁵¹⁶.

М.Ю. Лермонтов делил русских на Кавказе на настоящих (офицеры) и не настоящих (гражданские чины). Лермонтов был строгим, взыскательным человеком, а потому его интересовали мотивы, приводящие человека на Кавказ. Чин – вот что привлекало русского статского на окраину империи. Чтобы получить чин VIII класса коллежского асессора, дававшего право на потомственное дворянство, необходимо было иметь университетское образование или специально сдать экзамены за университетский курс. Заветный чин, минуя образовательный ценз, можно было получить лишь в отдаленных краях: на Кавказе, в Сибири… Этих чиновников так потом и называли: «кавказский асессор», или «сибирский асессор». После получения чина карьеристы старались вернуться в Центральную Россию⁵¹⁷. Начальник Терской области, князь Д.И. Святополк-Мирский докладывал руководству, что он сталкивается с серьёзными затруднениями при выборе начальствующих лиц. Но правительство так и не сумело выработать каких-либо иных механизмов для привлечения к службе в гражданских ведомствах на окраинах, кроме как предоставления льгот. Произвол, незнание законов и особенностей, вверенных в управление областей, взяточничество были особенно характерными для администрации отдалённых окраин⁵¹⁸.

Материальное положение офицеров и гражданских чиновников, служивших на Кавказе, было выше, чем в Туркестанском округе. На Северном Кавказе, в силу региональной специфики, именно служба, особенно военная в рассматриваемый период открывала дорогу к дворянству. Состав высшего сословия Северного Кавказа отличался от других губерний тем, что значительная его часть (57,7 %) была записана во вторую часть дворянской родословной книги, куда относилось дворянство военное. Лучшие земли были дарованы представителям аристократии, крупным российским чиновникам, местной знати. Так, только за 18671870 гг. земли получило более чем 200-ти представителей российской администрации. В их числе Н.И. Евдокимов (10 666 дес.), А.П. Карцов (7 637 дес.), М.Т. Лорис-Меликов (2 700 дес.) и др. Земельная собственность генералов и офицеров автоматически превращалась в помещичье владение. Офицеры и генералы также сохраняли право и на пользование общинными владениями. Однако следует признать, что родовитые дворяне не оставались жить на Северном Кавказе и очень редко посещали свои имения⁵¹⁹.

Образовательный уровень офицерства в основном соответствовал тому, который был характерен для высшего сословия российского общества того времени. Специальное военное образование приобреталось большинством офицеров непосредственно на службе. Элитарное военное образование высшего уровня получали только дворяне. Согласно результатам переписи, на Северном Кавказе было всего 26 человек, которые окончили высшие военные учебные заведения. Больше всего дворян, имевших высшее военное образование, проживало в Терской области (15 человек). Как свидетельствует перепись, в Терской области числилось 703 человека, окончивших средние военные учебные заведения, из них 632 дворянина (90 %), что составляло 5,6 % от всей численности этой категории военных⁵²⁰.

Из дневника Н.Н. Муравьёва-Карского мы почерпнули информацию о чиновничьем произволе, царившем на занятых территориях. «Дух и направления, водворившиеся во всех частях управления на Кавказе, – описывал он, – всё для вида, ни в чём прочности и основания. Везде первенствовали личные виды, хождение к начальству и совершенное пренебрежение их к обязанностям и труду, от которого совсем отвыкли, о котором думать перестали и за который никто не помышлял приниматься»⁵²¹. Служба на Кавказе являлась неприятным искусом, скучным прогоном на пути бюрократической карьеры. «Чем короче перегон, тем лучше. Останавливаться на интересах Кавказа нет ни времени, ни охоты» – рассуждали некоторые царские чиновники⁵²².

За десятилетнее управление Кавказом, при беспрерывных военных действиях с горцами, сопряженных с неимоверными трудностями, Алексею Петровичу Ермолову приходилось постоянно бороться с различными злоупотреблениями, оплошностями и нерадивостью, как военного, так и гражданского ведомства. В таких случаях главнокомандующий не церемонился с подчиненными. С нерадивыми он расправлялся «совсем уж по патриархальному». А.П. Ермолов приглашал провинившихся в кабинет, где «беседовал» с ним с «глазу на глаз». На манер петровской дубинки он пускал в ход нагайку, которая гуляла по спине и плечам приглашенного. Когда же генерал находил достаточным внушение, то, отпуская своего гостя, при раскрытой двери кабинета завершал беседу самыми ласковыми словами, так что все видели, как дружески расстался главнокомандующий с выходящим от него. Того, кто изведал ермоловскую нагайку, Алексей Петрович называл своим крестником, и эта кличка оставалась за ним навсегда. Некоторые из них впоследствии дослужились до генеральских чинов и, когда они приезжали к Ермолову в Москву, тот неизменно встречал их словами: «А, мой крестник пожаловал!»⁵²³.

Некоторые кавказские чины испытывали психологический дискомфорт. Так, например, князь П.Д. Цицианов пытался выйти из заколдованного круга желания стать «нравственным учителем азиатов» (осуждая свойства их натуры, принципы политики) и…необходимости имитирования «позорных обычаев» («сознавая неизбежность на Востоке азиатских методов борьбы»). Общее представление русского человека, воспитанного в традициях западно – европейской культуры о Кавказе, его отношение к данным землям как к полю для собственной деятельности; наконец, рассуждения о необходимости их для России – составные части огромной важности темы: антитезы и линии взаимодействия Запада и Востока⁵²⁴.

Бюрократизация региона

Самодовлеющее положение российского чиновничества, система чинопроизводства усиливали влияние бюрократии. Многочисленные служебные ранги и огромное число награждений (орденов), сопровождавших всякое повышение в чине, превращали службу в погоню за чинами, повышениями, наградами, прибавками к содержанию. Как писалось в одном из документов: «Чиномания и крестомания составляют общую хроническую болезнь всех служащих». Кавказ был той окраиной Российской империи, где служба оговаривалась специальными льготами. За приезд сюда давался чин коллежского асессора, равный майору по табелю о рангах. Прослужившему 5 лет в военно-народном управлении прибавлялась четверть оклада, за 10 лет – половина, 15 лет – 3/4 оклада. Если чиновник прослужил 20 лет – его оклад удваивался. При расчёте пенсий служивших в условиях военно-народного управления, 5 лет шли за 7 ⁵²⁵. 22 июня 1870 года Александр II предоставил наместнику на Кавказе право ежегодно ходатайствовать о денежных наградах чинам Главного управления наместника и административных учреждений Кавказского и Закавказского края, а также чинам канцелярии судебных учреждений – всего на сумму 14 тыс. рублей⁵²⁶. Подчиняясь только царю, наместник мог, пользуясь собственным влиянием, обеспечить карьеру и верность любого офицера армии; в то же время он был в состоянии добиться того, чтобы мнения его советников на местах перевесили мнение столичных властей. Результатом этого стал тот факт, что все чины, служившие на Кавказе, делали карьеру целиком в пределах этого региона и составляли нечто вроде корпорации со своими собственными интересами и традициями, совершенно отличную от прочей Российской армии⁵²⁷.

С назначением на должность гражданской службы канцелярский служитель или чиновник получал содержание (зарплату), которое состояло из жалованья, столовых денег, квартирных денег или казённой квартиры. Через государственную службу чиновник мог получить потомственное дворянство⁵²⁸. В 90-х годах XIX века начальник Терской области получал 7000 рублей в год; начальник округа 2000 рублей; аульный старшина от 120 до 240 рублей⁵²⁹. В трёх горских словесных судах: Грозненском, Веденском и Шатоевском работали по 1 кадию, каждый из которых в год получал по 200 рублей жалованья⁵³⁰.

В рядах кавказского чиновничества первых призывов, по воспоминаниям современников, находились главным образом неудачники и мелкие карьеристы, соблазнившиеся преимуществами службы в крае. «Людьми зелёного цвета» назовёт чиновников В.А. Соллогуб. «Есть на свете особый класс людей, – пишет Саллогуб, – маленькие, пронырливые; они служили когда-то в отдалённых губерниях. Как они служили, и что они делали в отдалённых губерниях, – неизвестно; известно только, что они начали службу с десятью рублями и кончили с полумилли-оном»⁵³¹. Н. Семёнов, долго живший среди чеченцев, делится с читателями своими размышлениями на данную тему. «Интересно, – пишет он, – что русских они ещё делят на настоящих и не настоящих. Настоящий русский, – в этом чеченцы сильно убеждены – человек в высшей степени добрый, снисходительный, прямодушный и справедливый; настоящий русский никогда не обижает, а напротив, всем покровительствует. Он всегда богат и живёт роскошно, не жалеет копейки; за заслуги платит щедро и зла никогда не помнит. Но царь ими дорожит и не отпускает их от себя». Н.Семёнов замечает, что чеченцы очень часто обсуждали предполагаемые реформы, различные общественные вопросы, начальство и вообще очень живо интересовались политикой⁵³².

В первое время после покорения Кавказа русская администрация для проведения тех или других реформ прибегала к содействию самих горцев, собирая представителей кавказских народов на большие народные собрания. Затем в основу управления был положен бюрократический централизм, со своим неизменным спутником – бюрократическим произволом⁵³³. Горцы, видя возле себя русское население, пользующееся большей самостоятельностью в своих внутренних делах, невольно начинали чувствовать себя в бесправном положении. Вместе с тем и русское население начинало свысока относиться к горцам, как к людям, которым не доверяют власти⁵³⁴.

Союз царских властей с бывшими противниками из имамата Шамиля

В первые годы после завершения Кавказской войны власть в некоторых районах была предоставлена бывшим шамилёвским наибам и кадиям, которые, перейдя из наибов в поручики и майоры, со службы имаму на службу царю в рамках военно-народного управления, сохранили свои прежние, властные полномочия. Последствием такой политики, кроме чисто военных целей – приобретение союзников в лице бывшей шамилёвской знати для борьбы с имамом; стало относительно беспрепятственное утверждение российской администрации в Чечне и Дагестане, в условиях роста терпимости к русским властям⁵³⁵. В 1860 году Глиноецкий, путешествовавший по Дагестану, отметил следующую стадию этой политики: «…почти все лучшие шамилёвские мюриды находятся в настоящее время в милиции, окружающей генерал-майора Лазарева». С первого же момента вступления своего в горную Чечню царизм почувствовал возможность использования руководства имамата в будущем и позаботился о его спасении. Царизм уничтожал власть имама, но он не желал действительного истребления горской верхушки, великолепно сознавая, что с ней сговориться можно и что её необходимо будет ещё использовать для утверждения своего владычества в горах. Вот почему русское командование вдруг стало проявлять исключительную любовь к своим врагам, немедленно начав поиски полезных компромиссов, предоставляя защиту недавним неприятелям⁵³⁶. Многие наибы Шамиля, управлявшие в Чечне, запятнали свою репутацию в глазах народа, казня по приказу имама людей. Родственники убитых обязаны были отомстить им за содеянное. Они начинали преследовать кровников, которые искали убежище у русской власти. В годы правления Шамиля имам привлек на службу в Чечню много выходцев из Дагестана, которые также успели вызвать недовольство местных жителей. В 1858 году Н.И. Евдокимов в одном из своих рапортов сообщал руководству: «Начавшееся в Шатое восстание быстро разлилось до приделов Грузии. Жители устремились с ожесточением на всех и на всё, что олицетворяло в их глазах мюридизм. Во всех обществах, которые могли рассчитывать на поддержку с нашей стороны, народ стал резать без разбора начальников, поставленных от Шамиля, кадиев и мулл, присланных из Тавлии (Дагестан), составляющих большинство мусульманской иерархии у горных чеченцев, и вообще людей тавлинского происхождения, находящихся в их стране»⁵³⁷.

Царизм закрепил свой союз с верхушкой имамата, официально признав в одном весьма любопытном приказе необходимость её использования: «…Мстить наибам и мазунам за какое-нибудь смертоубийство, совершённое ими по приказанию Шамиля, есть большое преступление перед русским правительством. Поэтому строго воспрещается всему покорившемуся горскому народу, члены которого пострадали через наибов и мазунов от жестокости Шамиля, посягать на жизнь наибов и мазунов или делать им какой-либо вред, и кто поступит против этого, тот, как важный преступник, со всем его семейством будет наказан ссылкой в Сибирь навсегда». Этот приказ, опубликованный 15 мая 1859 года, как нельзя лучше показывает направление политики царизма. И если правительство, которое перед этим почти два десятка лет «кричало» о притеснении наибов, взяло этих же самых наибов под своё покровительство, то это доказывает лишь существование его союза с верхушкой имамата. Из двух слоёв, составлявших население имамата, – аульской верхушки и аульской крестьянской массы – царизм наиболее опасным врагом считал не первую, а вторую и, разумеется, имел для этого вполне достаточные основания⁵³⁸.

Практика привлечения отошедших от Шамиля видных деятелей мюридизма активно проводилась наместником Барятинским на последнем этапе военного противостояния с горцами. Однако этот военачальник не считал возможным принимать на службу в военно-административный аппарат значительное количество горцев. В одном из своих писем князь А.И. Барятинский писал: «Передать ли управление совершенно в руки туземцев – вопрос: ибо этим мы можем удалиться от введения в будущем русских порядков, долженствующих служить к слиянию этого народа с Россией»⁵³⁹. В 1862 году князь Барятинский докладывал императору: «В Чечне господствует безопасность, и абреки преследуются жителями, и они быстро восстанавливают своё благосостояние»⁵⁴⁰.

Общей системой управления Кавказом князя Воронцова было проводить во все управления, по возможности, местных уроженцев. А.П. Карцов, занимавший на Кавказе высокие посты, даже в середине 90-х годов XIX века констатировал, что «…среди горцев мы всё ещё стоим военным лагерем». Тем не менее, он не считал возможным широкое привлечение горцев в административные органы из-за того, что «вышло бы нечто вроде автономии, а русская власть была бы в стороне»⁵⁴¹. Не смотря на это, А.П. Карцов очень высоко отзывался о чеченцах. «Нельзя не сказать, – писал он, – и о крупных их достоинствах, которые не мешало бы позаимствовать нашей славянской распущенности. Обоюдная помощь и единение – необыкновенные. Трезвость повсеместная, высокая нравственность и бережливость»⁵⁴².

Руководство Терской областью осуществляли разные чиновники, зачастую с диаметрально противоположными взглядами на проводимую в крае политику. В связи с этим и той практически неограниченной властью начальника области над горцами, роль личности в истории безусловно была велика, в связи с чем возникает потребность более пристального изучения руководящего состава кавказского региона. 17 октября 1860 года было Высочайше утверждено временное соединение Кубанской и Терской областей под управлением графа Н.И. Евдокимова⁵⁴³. Во время Кавказской войны, в 1831 году, он был тяжело ранен – пуля попала под правый глаз и рана не заживала, за что горцы прозвали его «трёхглазым»⁵⁴⁴. Генерал-адъютант Евдокимов, предпочитавший в отношении горцев жёсткие, силовые меры воздействия, в вопросе о возможности привлечения горцев на административную службу проявлял гибкость и прагматизм. Он утверждал: «Мне нужно только убедиться, что у черкеса хорошая голова на плечах, и тогда в управлении над туземцами я дам всегда ему предпочтение перед русскими – это потому, что в жизни туземцев есть неуловимые оттенки в их обычаях для русского ума… Русскому чиновнику, хотя и умному, нужно много прожить между туземцами, чтобы изучить все точности народных обычаев, а до того он сделает много ошибок, чего избегнет умный черкес»⁵⁴⁵.