Книга: Желтые глаза - Жак Шессе

Дальше...

Так что же наш ребенок-демон? Чем же он так пленит и манит? Да ничем! Он вообще оказался второстепенным персонажем, который дико сверкает глазами, всех сторонится и от силы произносит пару фраз за весь роман. Но - ах, какой же он потрясающий! Ах, эти глубокие глаза и мускулистое подтянутое тело (у ребенка, чья жизнь прошла в детдоме, ага) Тринадцатилетний молчаливый мальчик вдруг становится эпицентром водоворота страстей, который затягивает и сводит с ума всех взрослых вокруг. Взрослый мужчина-писатель, так мечтающий стать заботливым отцом, становится одержим паранойей и втихую сверлит дыры в стене, дабы мальчик имел возможность наблюдать и завидовать его сексу с женой. Да и Луи сам оказывается не промах! Герой-любовник, который в легкую соблазняет благочестивую жену священника, прилежную многодетную мать! (это тринадцатилетний-то мальчик) А следующей его жертвой становится сама Анна, которая ну ничего не может поделать со своим взбесившимся либидо и гуляет топлес перед Луи, сажает его себе на колени, не стесняясь мужа (тринадцатилетнего мальчика, помним, да?) Атмосфера в доме накаляется, и Анна, не выдержав ревности Александра и зова плоти, забирает ребенка и уходит... к любовнику. Который, между прочим, тоже весьма-таки в восторге от Луи. Ну а главный герой остается страдать, предаваться воспоминаниям о проститутках и нюхать грязное белье жены. Что и составляет оставшиеся две трети романа. Такая вот драма.

Как страшно жить в этом мире. Что ни взрослый - то педофил, эксгибиционист, фетишист и гомосексуалист в одном лице.

Жёлто-рыжее, тягучее, местами лиричное, отчасти глумливое, безнадёжное. Замкнутость на себе, наслаждение своим внутренним адом. Самокопание--самозакапытвание. Осень. Мёд; медовые сладости. Бешеные лисицы. Тошнотворно-банальные выверты души, -- болезнь, которая, липнет к коже. Притягивается. Кто кого развратил? И правда ли существуют такие создания, чей вид и стать, -- всё в них, -- ломает, выворачивает: не медовое уже, а лужи с грязью, такой в общем-то тихой (скандалов никто не устраивает), но крепко приставучей грязью. А потом, для тех, кто в ней купается, ещё и особенно приятной. Здесь всё -- в глазах одного. Всё это -- двойственность, отражения. Знаки. Взять хотя бы цветовую гамму этого текста. Та же неоднозначность, окутывание. На поверхности: жёлтый, -- это и цвет богатства, и брака. В то же время, -- цвет супружеской измены, болезни, шизофрении. Что-то назойливо-раздражающее, крикливое. Василий Кандинский в своей книге "О духовном искусстве" о жёлтом цвете писал так: "<...> жёлтое, если наблюдать его непосредственно (в какой-нибудь геометрической форме) беспокоит человека, колет его, возбуждает и обнажает скрытую в краске силу, которая, в конце концов, действует нагло и навязчиво на душу. <...> Жёлтое есть типично земная краска. Жёлтое нельзя особенно углубить. <...> Сравненное с состоянием человеческой души, его можно было бы употребить как красочное выражение безумия, но не меланхолии, ипохондрии, а как припадка яркого безумия, слепого бешенства. <...> Это подобно безумной расточительности последних летних сил в яркой осенней листве, от которой отнято успокаивающее синее, ушедшее в небо. Рождаются краски безумной мощи, совершенно лишённые дара углублённости." Возвращаясь к маете персонажей, -- казалось бы, можно выбрать; выбраться из личной пустоты, -- осеннее прекрасное золото, весёлая рыжая лисья шуба, солнечный свет. Впрочем, красивая лисичка с изъяном, -- страшно-больная. Заразная. Но не стоит всё валить на бедных животных, узкие бёдра юношей, высшие или какие-либо ещё силы и прочие терзающие душу рассказчика, этого недо_писателя, иголки. Пожалуй, это тот случай, когда стоит только подтолкнуть, -- всё-таки не столько Луи, сколько Александр, -- и, вот уже все оказываются втянуты на орбиту человека, шагнувшего в свою "осеннюю пору" со своими жёлто-грязненькими мыслями, со своими дурными изъянами. И так они вращаются на этой орбите липких связей, вязнут, становятся такими же липкими. Мухи на мёд. А финал после такого распада, вполне закономерный, -- пустота.

Голубой небесный свет отражался на снегу, и воздух принимал мое тело.

Я никогда не презирал Анну. Она казалась мне более сильной, более самостоятельной, чем я сам, и ее смелость, рождавшаяся в хрупком теле, беспрестанно удивляла меня. Глядя на нее, я вспоминал травянистые холмы, зеркала озер, над которыми нависают ели, родники, бегущие в земле. А ее тело – это волны, пробегающие по траве… Я приблизился к ней и два раза по-своему заботливо ударил ее. Из ее левой ноздри потекла кровь и капнула в приоткрытый рот. Она не заметила. Она продолжала улыбаться, и ее неподвижность, струйка крови, делали ее похожей на покорное, безвольное животное. Дурное, но изящное животное со шкурой жертвы.

Электрическая лиса, блестящая лиса, стальные мускулы, впечатление слабости, патетический и агрессивный комок, бархатные лапы, лживые повадки, элементы геральдики, лисы, боящиеся грома, как та, которую я видел во время грозы на холме, бегущую в блеске молний, подстреленная лиса, которой пуля вошла в горло, извивающаяся на земле в конвульсиях, лиса из потустороннего мира, краснеющая на утренней дороге, чья кровь смешивалась с дождевой водой. Лиса приговорена к одиночеству, заведомо осуждена, должна быть убита.

ах да, третье!возможно, у меня нет вкуса и я мало что смыслю, но по-моему, "Желтые глаза" гораздо ближе к чистому искусству и красоте, чем многие другие нравственно верные произведения.

P.S.айяйяй!кажется, я проспойлила все самые смачные моменты!каюсь...возможно, стоит почитать не ради них?:)

Книга представляет из себя рассказ главного героя о себе, вот его воспоминания, а вот его жена, а вот мальчик, которого они с ней усыновили. В аннотации была заявлено, что "Желтые глаза" - это еще одна "Лолита", и, де, там также подробно выписан образ ребенка-демона, развращающего взрослого. Собственно, поэтому мне не удалось избежать от неизбежных ассоциаций с книгой Набокова, хотя, мне кажется, общего в этих двух произведениях не так уж и много.

В прочем, на первый взгляд очень даже много: вечно графоманствующий писатель-маргинал усыновляет ребенка, ребенка уже развращенного, он видит эту его развращенность и, конечно же, хочет ей потакать. Но Луи (этот самый ребенок и обладатель прекрасных желтых глаз) в книге почти не встречается. Он как тень пробегает на жизненном пути рассказчика, усугубляя трагедию в его душе. Трагедию непричастности.

Наш рассказчик, сын пастора, все детство провел в церкви под присмотром своих благочестивых родителей. И, повзрослев, он желает все делать наперекор им. Как мне показалось, причиной этого поведения является то, что он сам не мог достичь того же духовно-нравственного просветления, что и они (он не ощущает себя частью их семьи, не так ли? не поэтому ли столько раз он делает упор на то, что отец и мать похоронены вместе). Писатель глумится над образом родичей и высмеивает их... Ближе к финалу книги он знакомится с мальчиком, который вечно находится под присмотром родителей (и в противовес ему показан Луи, наделенный абсолютной свободой), и прекрасно понимает его, даже ассоциирует этого ребенка с собой. Рассказчик, вообще, любит это делать, стоит хотя бы вспомнить ту замечательную сцену в баре, когда он увидел неказистого альбиноса, которого с издевкой выкинули из злачного заведения. Вот оно, убожество, которому нет места среди пьянчужек и путан.

Эта тема непричастности, обособленности красной нитью проходит сквозь всю книгу. В начале мы видим Луи, которого сравнивают с больной бешенством лисой; он дикий зверь, готовый кинуться в бегство. Сирота, не понаслышке знакомый с приютскими экзекуциями, будучи усыновленным рассказчиком, Луи не избавляется от дурных манер, нет, все становится только хуже. Скандальный роман с женой пастора, изгнание из школы. Луи явно претендует на то, чтобы быть отрицательным персонажем. Нравится ли это рассказчику? Трудно сказать. Но, случается, пожалуй, самое ужасное, что могло: они с женой Анной пускают все на самотек. Их физически возбуждает то, что Луи катится по наклонной. Они возбужденно обсуждают, как он имел секс со своей учительницей, отчим нарочно подкладывает мальчику порно-журналы... Наблюдать за тем, как потакают развращению ребенка, мне, как читателю, было очень тяжело. Пожалуй, это самая главная причина того, почему эта книга сложна лично для меня к восприятию.

Итак, что вызывает пагубную страсть в писателе к своему пасынку? Я думаю, виной всему асоциальность ребенка. Потому как, ну слишком уж писатель помешан на своем внутреннем мире, самокопании в себе. Все-то ему надо объяснить и проанализировать. Позже, когда Луи и Анна вступают в интимную связь, наш рассказчик, имея, по сути, возможность также вкусить запретный плод, который грезится ему столь сладким, намеренно уходит от этого. Потому что ему нравится страдать в одиночку, вот правда. Какая-то длинная ода его комплексу неполноценности.

Кстати, в конце как-то неловко всплывает то, что он еще и испытывает необычайную тягу к похоронам и смерти. В целом я книгой наслаждалась (и ужасалась), но этот момент вызвал недоверие. Словно бы Жаку Шессе захотелось замесить побольше грязного белья в одном корыте. Собственно, это почти все, что оставил своим рассказом после себя Александр (да, так звали этого похотливого писателя): много-много мыслей о тех чувствах, когда ощущаешь себя лишним.

Луи и Анна (жена Александра) вызвали смутные ощущения, мне нравятся их образы, но оба они настолько непосредственны и подвержены своим желаниям, что даже жутко делается. И, если Луи, по сути, за это простить можно, то Анне в ее-то годы надо бы вести себя более сдержанно. Если в начале она кажется вполне адекватной женщиной, которая просто так же, как и многие, очарована подростковой сексуальностью пасынка, то в конце она более всего напоминает нимфоманку с наклонностями диктатора. И вот, собственно, вопрос в том: Луи был просто катализатором, который просто ускорил некоторые процессы и вскрыл всю эту грязь, творящуюся в семье писателя, или же он так же развращал взрослых, как и они его?

Концовка не порадовала, она показалась слишком грубой, в конце столь откровенной исповеди.

Моя оценка: 9 из 10.