Текст книги "Трубка Мегрэ"

Жорж Сименон
Трубка Мегрэ

Georges Simenon

LA PIPE DE MAIGRET

Copyright © 1930, Georges Simenon Limited

GEORGES SIMENON ®

MAIGRET ® Georges Simenon Limited

All rights reserved

Перевод с французского М. Таймановой

Серия «Иностранная литература. Классика детектива»

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство Иностранка ®

© М. Тайманова, составление, перевод, 2017

* * *

Глава 1
Дом, где оживают вещи

Половина восьмого. Кабинет начальника полиции. Мегрэ машинально вытащил из жилетного кармана часы и вздохнул облегченно и устало одновременно – так вздыхают грузные мужчины на исходе жаркого июльского дня. Потом собрал свои папки со стола красного дерева. Обитая дверь закрылась за ним, и он пересек приемную. Пустые красные кресла. Старый посыльный сидит в своей стеклянной клетке. Безлюдный, нескончаемый коридор сыскной полиции выглядит пасмурным даже в лучах солнца.

Привычные каждодневные действия. Он вернулся к себе в кабинет, в котором стоял неистребимый запах табака, хотя окно, выходившее на набережную Орфевр, было распахнуто настежь. Сложил папки в углу кабинета, выбил еще теплую трубку о край подоконника, сел в свое кресло, а рука машинально потянулась за другой трубкой, туда, где та обычно лежала – на столе справа.

Но трубки на месте не было. Всего у него три трубки, одна, пенковая, лежала возле пепельницы, но лучшая, которой он чаще всего пользовался и всегда носил с собой, – массивная, чуть изогнутая вересковая трубка, подаренная ему женой на день рождения десять лет назад, – он называл ее «моя любимая старая трубка» – куда-то делась.

Он с удивлением начал шарить по карманам. Поискал на камине из черного мрамора. По правде сказать, он не волновался. Ничего особенного, бывало, что ему не сразу удавалось найти одну из своих трубок. Обошел кабинет два или три раза, открыл стенной шкаф со встроенной старомодной эмалированной раковиной для мытья рук.

Искал он, как и все мужчины, довольно бестолково, ведь после полудня он вообще не открывал этот шкаф, а когда после шести ему позвонил судья Комелио, он держал во рту именно эту трубку.

Он спросил у посыльного:

– Скажите, Эмиль, кто-нибудь заходил в мой кабинет, пока я был у шефа?

– Никто, господин комиссар.

Он снова обшарил карманы пиджака и брюк. Таких грузных людей, как он, злит, когда приходится вот так, бессмысленно ходить кругами, ему от этого становилось только жарко.

Он заглянул в кабинет инспекторов – там никого не было. Ему уже случалось забывать у них свои трубки. Было странно и приятно видеть помещение сыскной полиции на набережной Орфевр таким пустынным, как во время отпусков. Трубки не видно. Постучал к начальнику. Тот только что вышел. Он заглянул к нему, зная наперед, что трубки там нет, ведь когда около половины седьмого он заходил к нему обсудить дела и свою предстоящую поездку в деревню, он курил другую трубку.

Без двадцати восемь. Он обещал быть дома, на бульваре Ришар-Ленуар, к восьми: к ним приглашены сестра жены с мужем. Что же он обещал захватить по дороге? Кажется, фрукты. Да, точно. Жена просила купить персики.

Но по дороге в этот душный вечер он продолжал думать о трубке. Помимо воли эта пропажа слегка беспокоила его, так нас иногда тревожат какие-то ничего не значащие, но необъяснимые мелочи.

Он купил персиков, пришел домой, поцеловал свояченицу, которая еще больше растолстела. Налил всем аперитив. Именно в эту минуту он должен был бы держать во рту свою любимую трубку.

– Много работы?

– Да нет, затишье.

Случаются такие спокойные периоды. Двое его коллег были в отпуске. Третий позвонил утром и сообщил, что берет два дня выходных: на него свалились родственники из провинции.

– Похоже, ты чем-то озабочен, Мегрэ, – заметила жена за ужином.

У него не хватило духу признаться, что его беспокоит исчезновение трубки. Действительно, не будет же он делать из этого трагедию. Хотя, в общем-то, так оно и было.

В два часа, да, в два с минутами он сидел у себя в кабинете. К нему зашел Люка обсудить недавнее ограбление, потом посудачили об очередном прибавлении в семействе инспектора Жанвье.

После этого, сняв пиджак и ослабив галстук, Мегрэ, не торопясь, написал рапорт по поводу одного самоубийства, которое сперва посчитали убийством. Тогда он курил свою большую трубку.

Затем привели Жежена, мелкого сутенера с Монмартра, он пырнул ножом одну из своих проституток, которая, по его словам, «немного его задела». Но Жежен к столу не подходил и вдобавок был в наручниках.

Разлили ликер. Женщины обсуждали кулинарные рецепты. Свояк рассеянно слушал, покуривая сигару, а из раскрытого окна доносился шум с бульвара Ришар-Ленуар.

После полудня Мегрэ вообще не выходил из кабинета, даже не выпил кружку в пивной «Дофин».

Постой-ка, ведь была какая-то женщина… Как же ее звали? Руа или Леруа. Она явилась сама, ее никто не вызывал. Зашел Эмиль и доложил:

– К вам женщина с сыном.

– В чем там дело?

– Не хочет говорить. Настаивает, чтобы их отвели к главному начальнику.

– Впусти ее.

Совершенно случайно у него выдалась свободная минута, иначе бы он ее вообще не принял. Разговор был такой малозначащий, что сейчас он с трудом вспоминал подробности…

Родственники ушли. Приводя в порядок комнату, жена заметила:

– Ты какой-то молчаливый сегодня. Что-то случилось?

Да нет, как раз напротив. Все было в порядке, кроме трубки. Смеркалось. Сняв пиджак, Мегрэ облокотился о подоконник, тысячи парижан, покуривая трубку или сигарету, в это же время стояли у своих окон – дышали свежим воздухом.

Эта особа – пожалуй, все-таки мадам Леруа – сидела прямо напротив комиссара со слегка напряженным видом, словно изо всех сил стараясь держаться с достоинством. Лет сорока пяти, из тех женщин, что, старея, будто высыхают. Мегрэ же предпочитал таких, кто с годами становится пышнее.

– Я пришла к вам, господин начальник…

– Начальника сейчас нет. Я комиссар Мегрэ.

Интересно, вдруг всплыла такая деталь. Женщина не стала возражать. Она ведь, наверное, не читала газет и никогда о нем не слышала. Скорее, была оскорблена тем, что ее не принял лично начальник сыскной полиции; она махнула рукой, словно бы говоря: «Все равно, делать нечего…»

Паренек, на которого Мегрэ тогда еще не обратил внимания, как раз отреагировал, подскочил на месте и с интересом стал внимательно рассматривать комиссара.

– Ты не ложишься, Мегрэ? – спросила мадам Мегрэ, она уже сняла покрывало с кровати и начала раздеваться.

– Я скоро.

Теперь нужно вспомнить, что именно сказала ему та женщина. Она ведь трещала без умолку! Тараторила, не давая себя прервать! Обычно так ведут себя люди, которые высоко ценят каждое свое слово и боятся, что их не воспримут всерьез. Впрочем, это особенно свойственно женщинам, и прежде всего женщинам под пятьдесят.

– Мы с сыном живем…

Хотя, по сути, возможно, она была права, потому что Мегрэ слушал ее краем уха.

Понятно, она вдова. Сказала, что овдовела несколько лет назад, пять или десять, он забыл. Довольно давно, поскольку сокрушалась, что ей было трудно одной воспитывать сына.

– Я все для него делала, господин комиссар.

Ну разве можно внимательно прислушиваться к словам, которые твердят все женщины этого возраста при аналогичных обстоятельствах, причем одинаково гордо и со смиренным выражением лица? Какой-то еще эпизод был связан с ее вдовством. Что же именно? Ах да… Она сказала:

– Мой муж был кадровым офицером.

Но сын поправил ее:

– Унтер-офицером, мама. Интендантской службы в Венсене.

– Нет уж, прости… Раз я говорю офицером, значит знаю, что говорю. Если бы он не умер, если бы он не убил себя, работая как каторжный на начальство, которое и мизинца его не стоило и сваливало на него свои обязанности, он сейчас уже стал бы офицером. Поэтому…

Мегрэ не забывал о трубке. Напротив, он это вспомнил именно в связи с ней. Скажем, он уверен, что слово «Венсен» так или иначе связано с трубкой: ведь он курил ее в тот момент, когда прозвучало это слово. Впрочем, позже речь о Венсене уже не заходила.

– Простите, а где вы живете?

Сейчас он не мог вспомнить названия набережной, но знал – где-то сразу за набережной Берси, в Шарантоне. Покопавшись в памяти, он представил себе широкую набережную со складами и баржами под разгрузкой.

– У нас двухэтажный домик между кафе и доходным домом.

Парень сидел в углу и держал на коленях соломенную шляпу, у него и в самом деле была соломенная шляпа.

– Мой сын не хотел, чтобы я к вам шла, господин начальник. Простите, господин комиссар… Но я ему сказала: «Если ты ни в чем не виноват, тогда не вижу смысла, почему бы…»

Какого цвета было у нее платье? Кажется, в черных и лиловых тонах. Такие платья носят немолодые женщины, претендующие на элегантность. Шляпа замысловатого фасона, вероятно не раз переделанная. Темные нитяные перчатки. Ей нравилось слушать собственный голос, и начинала она фразы так: «Представьте себе, что…» или же «Не секрет, что…».

Перед ее приходом Мегрэ надел пиджак и теперь парился в нем и чувствовал, что его разморило. Вот ведь каторга! Он жалел, что сразу же не отослал ее в кабинет инспекторов.

– Возвращаясь домой, я не раз замечала, что там кто-то побывал в мое отсутствие.

– Вы живете вдвоем с сыном?

– Да. И сперва я даже подумала, что это он. Но он в это время бывает на работе.

Мегрэ взглянул на парня, которому, казалось, было не по себе. Тоже весьма распространенный тип. Наверное, лет семнадцати, худой, высоченный. Лицо в прыщах, рыжеватые волосы, веснушки возле носа.

Замкнутый? Возможно. Мамаша чуть позже сама заявила об этом, есть люди, которые обожают говорить гадости про своих близких. Во всяком случае застенчивый. И скрытный. Он сидел, уставившись в ковер или какой-то другой предмет в кабинете, но, как только ему казалось, что на него не смотрят, тут же бросал быстрый взгляд на Мегрэ.

Парень был явно недоволен тем, что оказался в полиции. Он, в отличие от матери, не считал это необходимым. Быть может, он даже немного стыдился ее манерности и трескотни.

– Чем занимается ваш сын?

– Он ученик парикмахера.

Молодой человек заметил с досадой:

– У моего дядюшки парикмахерская в Ниоре, и вот мама вбила себе в голову…

– Разве стыдно быть парикмахером? Я хочу сказать, господин комиссар, что он не может уйти в рабочее время из салона на площади Республики. Я сама это проверяла.

– Простите. Вы подозревали, что ваш сын приходит домой, когда вас нет, и следили за ним?

– Да, господин комиссар. Я никого конкретно не подозреваю, но знаю, что мужчины способны на все.

– И что же, по-вашему, мог делать ваш сын, когда вас не было дома?

– Не знаю.

Потом после паузы:

– Может быть, приводил женщин? Три месяца назад я нашла у него в кармане письмо от какой-то девчонки. Если бы его отец…

– А почему вы уверены, что кто-то заходил в ваш дом?

– Ну, это сразу чувствуется, господин комиссар. Стоит мне открыть дверь, и я могу сказать…

Что ж, не слишком научно, но в целом вполне объяснимо по-человечески. Мегрэ сам замечал подобное.

– Ну а еще?

– Еще всякие мелочи. Например, дверца зеркального шкафа, которую я никогда не запираю, оказалась как-то запертой на один оборот.

– У вас в шкафу спрятано что-то ценное?

– Там наша одежда, белье, какие-то семейные сувениры, но ничего не пропало, если вы это имеете в виду. И в подвале тоже – один ящик оказался передвинут.

– А что в нем было?

– Пустые стеклянные банки.

– Значит, у вас вообще ничего не пропало?

– Нет как будто.

– С какого времени вам кажется, что к вам в дом кто-то наведывается?

– Мне не кажется, я в этом уверена. Уже месяца три.

– И сколько раз, по-вашему, к вам приходили?

– В общей сложности раз десять… После первого раза долго, где-то около трех недель, никто не заглядывал. Или я просто не замечала. Потом два раза подряд. Затем снова никого недели три или даже больше. Но в последние дни приходят постоянно. Позавчера, когда была гроза, на полу остались следы и подтеки воды.

– Вы не обратили внимания, следы мужские или женские?

– Скорее мужские, правда я не уверена.

Она рассказала еще многое другое. Говорила без умолку, причем даже вопросов задавать не понадобилось! Например, в прошлый понедельник она специально повела сына в кино, потому что по понедельникам парикмахерская закрыта. Поэтому он находился под ее контролем, с полудня они были вместе и вернулись вдвоем.

– И тем не менее в дом приходили.

– Однако ваш сын не хотел, чтобы вы обращались в полицию?

– Вот именно, господин комиссар. Как раз этого я и не могу понять. Он ведь тоже видел следы, не хуже меня.

– Вы видели следы, молодой человек?

Тот с упрямым видом предпочел не отвечать. Означало ли это, что мать все выдумала или просто слегка помешалась?

– Вы знаете, каким образом неизвестный или неизвестные проникают в ваш дом?

– Думаю, через дверь. Я никогда не оставляю окон открытыми. Во двор им не попасть – стена слишком высокая, для этого придется пройти через дворы соседних домов.

– А на замке следов не осталось?

– Ни царапинки. Я даже пользовалась увеличительным стеклом покойного мужа.

– У кого-то еще есть ключ от вашего дома?

– Ни у кого. Могла бы иметь моя дочь, – (парень заерзал на стуле), – но она живет в Орлеане с мужем и двумя детьми.

– У вас хорошие отношения?

– Я всегда говорила, что ей не следовало выходить замуж за это ничтожество. А в остальном, поскольку мы редко видимся…

– Вы часто уходите из дому? Вы сказали, что вы вдова. Вероятно, военная пенсия, которую вы получаете, невелика…

Она приняла гордый и одновременно скромный вид.

– Я работаю. Сначала, то есть сразу же после смерти мужа, у меня в доме жили квартиранты. Двое. Но мужчины ужасные неряхи. Видели бы вы, в каком виде они оставили свои комнаты!

В тот момент Мегрэ казалось, что он ее не слушает, но теперь тем не менее он отчетливо вспоминал не только ее слова, но даже интонацию, с какой они были произнесены.

– Уже год я работаю компаньонкой у мадам Лальман. Очень достойная дама, мать врача. Она живет одна недалеко от шарантонского шлюза, как раз напротив, и каждый день во второй половине я… Мы с ней скорее подружки, понимаете?

По правде говоря, Мегрэ не придал никакого значения этой истории. Возможно, у нее маниакальные идеи. Его это не интересовало. Во всяком случае, подобные визиты отнимают не меньше получаса. И как раз в этот момент вошел начальник, вернее, заглянул в кабинет, как он это часто делал. Взглянул на посетителей, сразу определил по одному их виду, что дело пустяковое.

– Можно вас на минутку, Мегрэ?

Они ненадолго вышли в соседний кабинет, чтобы тут же, стоя, обсудить ордер на арест, только что полученный по телеграфу из Дижона.

– Торранс займется этим делом, – сказал Мегрэ.

В это время во рту он держал трубку, но не любимую, а другую.

Любимую он, вероятнее всего, положил на стол в тот момент или незадолго до того, как ему позвонил судья Комелио. Но тогда он еще об этом не думал.

Он вернулся в кабинет и встал у окна, заложил руки за спину.

– В общем, у вас ничего не украли, мадам?

– Полагаю, что нет.

– То есть вы не намерены заявлять о краже?

– Этого я никак не могу сделать, поскольку…

– Вам просто кажется, что в последние месяцы и особенно в последние дни кто-то постоянно проникает к вам в дом. Верно?

– Один раз даже ночью.

– Вы кого-то видели?

– Я слышала.

– Что же вы слышали?

– На кухне упала и разбилась чашка. Я сразу же спустилась вниз.

– Вы были вооружены?

– Нет. Я не боюсь.

– Там никого не было?

– Уже никого. А осколки чашки валялись на полу.

– Кошки у вас нет?

– Ни кошки, ни собаки. От животных слишком много грязи.

– А чужая кошка не могла к вам забрести?

Парень на стуле, казалось, страдал все больше и больше.

– Мама, ты злоупотребляешь терпением комиссара Мегрэ!

– Итак, мадам, вы не знаете, кто мог проникнуть к вам и не имеете ни малейшего представления о том, что могли бы искать в вашем доме?

– Ни малейшего. Мы всегда были честными людьми и…

– Если хотите послушать мой совет – смените замок. Посмотрим, повторятся ли еще таинственные визиты.

– А полиция не вмешается?

Но он уже подталкивал их к двери. Начальник ждал его в своем кабинете.

– На всякий случай я пришлю к вам завтра одного из моих сотрудников. Можно, конечно, установить круглосуточное наблюдение за домом. Но, право, я не представляю…

– Когда он придет?

– Вы говорили, что по утрам бываете дома.

– Да. Разве что хожу за покупками.

– Десять часов удобно? Значит, завтра в десять. До свидания, мадам. До свидания, молодой человек.

Мегрэ нажал кнопку звонка. Вошел Люка.

– Это ты?.. Завтра к десяти утра пойдешь по этому адресу. Разберешься, в чем там дело.

Впрочем, уверенности в этом у него не было. Полицейская префектура, как и редакции газет, обладают особым свойством притягивать к себе сумасшедших и маньяков.

И только сейчас, стоя у раскрытого окна и ощущая ночную сырость, Мегрэ проворчал:

– Проклятый мальчишка!

Без сомнения, это он стащил трубку со стола.

– Ты не ложишься?

Он лег. Он был раздражен и подавлен. Кровать сразу же показалась жаркой и влажной. Он еще поворчал перед сном. А утром проснулся, не чувствуя бодрости, – так бывает, когда засыпаешь, думая о чем-то неприятном. Это нельзя было назвать предчувствием, он просто понимал – и жена тоже понимала, но боялась сказать, – что день начинался неудачно. К тому же небо было затянуто тучами и парило.

До сыскной полиции он добрался пешком по набережным и дважды машинально принимался искать в кармане любимую трубку. Тяжело дыша, он поднялся по пыльной лестнице. Эмиль встретил его словами:

– К вам тут пришли, господин комиссар.

Заглянув через стеклянную стену в приемную, он увидел госпожу Леруа, сидевшую на краешке стула, обитого зеленым бархатом, словно готовую в любое мгновение вскочить на ноги. Заметив его, она ринулась к нему с чрезвычайно возбужденным, встревоженным и возмущенным видом, охваченная целой гаммой чувств. Вцепившись в лацканы его пиджака, она воскликнула:

– Что я вам говорила? Они снова приходили этой ночью. Мой сын исчез. Теперь-то вы мне верите? Да, я сразу же поняла, что вы принимаете меня за сумасшедшую. Не такая уж я дура. Вот смотрите…

Судорожно порывшись в сумке, она вытащила носовой платок с голубой каймой и торжествующе помахала им:

– Вот… Разве это не улика? У меня в доме нет платков с голубой каймой. А этот я нашла в кухне у ножки стола. И это еще не все!

Мегрэ мрачно оглядел длинный коридор, где царило утреннее оживление. На них стали уже оглядываться.

– Пройдемте со мной, мадам, – вздохнул он.

Вот так сюрприз! Он чувствовал, что случится что-то неприятное. Толкнул дверь своего кабинета, повесил шляпу на обычное место.

– Садитесь. Слушаю вас. Вы говорите, что ваш сын?..

– Я говорю, что ночью мой сын исчез, и теперь одному богу известно, где он и что с ним.

Глава 2
Домашние туфли Жозефа

Трудно понять, что именно она думала об исчезновении сына. Только что в полиции она причитала, заливаясь слезами, которые хлынули из ее глаз внезапно, как летний ливень:

– Послушайте, я уверена, что его убили. А вы за все это время даже ничего не предприняли. Считаете, я не знаю, о чем вы думали? Вы приняли меня за сумасшедшую! Не возражайте! И теперь он, наверное, убит! А я осталась одна, совсем одна, без всякой поддержки.

В такси, ехавшем в тени деревьев по набережной Берси, похожей на деревенскую улицу, лицо ее прояснилось и взгляд снова стал цепким. Она сказала:

– Он совершенно безвольный, господин комиссар. Ни за что не сможет сказать «нет» женщинам. Точь-в-точь как его отец, я так из-за него настрадалась.

Мегрэ сидел рядом с ней на заднем сиденье, Люка – возле шофера. Интересно, что уже за пределами Парижа на территории Шарантона набережная по-прежнему называлась набережной Берси. Но деревья кончились. На противоположном берегу Сены виднелись заводские трубы, а на этом склады, домишки, сооруженные еще в то время, когда здесь была почти деревня, теперь оказались зажатыми между доходными домами. На углу улицы – кафе-ресторан с ярко-желтыми буквами на пронзительно-красном, несколько железных столиков и два чахлых лавровых деревца в кадках.

Мадам Руа, нет, Леруа, пришла в возбуждение и постучала по стеклу:

– Это здесь. Не обращайте внимания на беспорядок в доме. И так понятно, что сегодня я не убирала.

Она поискала ключ в сумке. Темно-коричневая дверь, дымчато-серые стены. Мегрэ тем временем успел убедиться, что на замке нет следов взлома.

– Входите, прошу вас. Вы, наверное, захотите осмотреть все комнаты. А вот осколки чашки, на том же самом месте, где я их нашла в тот день.

Она не преувеличивала, когда говорила, что у нее чисто. Ни пылинки. Везде порядок. Но боже, как это все уныло! Даже не уныло – мрачно. Слишком узкий коридор, стены снизу выкрашены в коричневый цвет, сверху – в темно-желтый. Коричневые двери. Обои, наклеенные по меньшей мере лет двадцать назад и такие затертые, что давно потеряли цвет.

Хозяйка тараторила без умолку:

– Меня особенно удивляет, что я ничего не слышала, хотя сплю очень чутко. А в эту ночь спала как убитая…

Он взглянул на нее.

– Вы полагаете, что вам подсыпали снотворного, чтобы вы крепко спали?

– Нет, этого не может быть! Он бы не посмел! Да и зачем? И вообще, для чего бы это ему понадобилось?

Неужели она снова распалится? То, казалось, она обвиняла сына, то представляла его как жертву, тогда как грузный и медлительный Мегрэ словно воплощал саму неподвижность, даже когда ходил по маленькому дому. Как губка, он впитывал в себя все происходящее вокруг.

Женщина же следовала за ним как тень, с подозрением следила за каждым его жестом и взглядом, стараясь догадаться, о чем он думает.

Люка также наблюдал за реакцией начальника, сбитый с толку этим расследованием, которое представлялось ему не просто смешным, а даже нелепым.

– Столовая направо, в другом конце коридора. Но когда мы бываем одни, то есть почти всегда, – едим на кухне.

Она бы крайне удивилась и даже возмутилась, если бы узнала, что Мегрэ машинально ищет здесь не что иное, как свою трубку. Он стал подниматься по лестнице, еще более узкой, чем коридор, с шаткими перилами и скрипучими ступеньками. Она пошла за ним, давая пояснения по дороге, – без этого она просто жить не могла!

– Жозеф занимал комнату слева… Боже мой! Я ведь сказала – занимал, словно он уже…

– Вы ничего здесь не трогали?

– Нет, ничего, клянусь вам. Постель, как видите, разостлана, но ручаюсь, он не ложился… Мой сын сильно ворочается во сне. Утром всегда простыни сбиты, одеяло часто валяется на полу. Иногда он громко разговаривает и даже кричит во сне.

Комиссар приоткрыл дверцу шкафа, стоящего напротив кровати.

– Все его вещи на месте?

– В том-то и дело, что нет. Если бы все было на месте, то костюм и рубашка валялись бы на стуле, он очень неаккуратный.

Можно предположить, что, услышав ночью шум, молодой человек спустился в кухню и там на него напал таинственный посетитель или посетители?

– Вчера вечером вы заходили к нему, когда он лег?

– Перед сном я всегда целую его. И вчера пришла, как обычно. Он уже разделся. Его вещи висели на стуле. Ну а ключ…

У нее мелькнула какая-то мысль, и она снова начала объяснять:

– Я всегда поднимаюсь вечером последней и сама закрываю входную дверь на ключ. А ключ держу у себя в комнате под подушкой, чтобы…

– Ваш муж часто не ночевал дома?

Она ответила с горечью и достоинством:

– Всего один раз после трех лет брака.

– И с тех пор у вас вошло в привычку прятать ключ под подушку?

Она не ответила, и Мегрэ стало ясно, что муж был под таким же строгим надзором, как и сын.

– Значит, сегодня утром ключ был на месте?

– Да, господин комиссар. Я сразу об этом как-то не подумала, но потом вспомнила. Выходит, он не собирался уходить из дому, ведь так?

– Минутку. Ваш сын лег спать. Затем встал и оделся.

– Смотрите, на полу его галстук! Он не надел галстук!

– А туфли?

Она живо обернулась и посмотрела в угол комнаты, где стояла пара довольно поношенной обуви.

– И их не надел. Ушел в домашних туфлях.

Мегрэ по-прежнему искал и не находил трубку. Впрочем, теперь он уже и сам точно не понимал, что именно ищет. Он наудачу обыскивал мрачную и убогую комнату, в которой жил этот парень. В шкафу висел синий костюм, «выходной», который ему разрешено было надевать только по воскресеньям, стояла пара лакированных туфель. Несколько рубашек, почти все ношеные, с заштопанными воротничками и манжетами. Начатая пачка сигарет.

– Кстати, ваш сын не курил трубку?

– Что вы, в его-то возрасте! Я бы ему не позволила! Правда, недели две назад он принес домой маленькую трубку, такие на рынках продают, дешевка. Я вырвала ее у него изо рта и бросила в печку. Его отец и в сорок пять лет трубку не курил.

Мегрэ вздохнул и вошел в комнату госпожи Леруа, которая повторяла:

– Простите меня, я не успела убрать кровать.

Просто тошнило от этой пошлости.

– Наверху – мансарды, мы спали там первые месяцы после смерти мужа, когда я сдала комнаты. Раз он ушел босиком и без галстука, что вам кажется?

И Мегрэ раздраженно ответил:

– Я ничего не знаю, мадам!

Вот уже два часа Люка тщательно обшаривал весь дом от пола до потолка, заглядывал во все уголки, а за ним следовала мадам Леруа, которая изредка произносила:

– Смотрите: вот этот ящик однажды был открыт. Даже стопку белья на верхней полке переворошили.

На улице жарило солнце, его плотные лучи, казалось, растекались, как мед, но в доме царил полумрак, вечная тусклость. Мегрэ истекал потом, уже не пытаясь передвигаться взад-вперед по дому вслед за своими спутниками.

Уезжая с набережной Орфевр, он поручил одному из инспекторов позвонить в Орлеан, чтобы узнать, не приезжала ли недавно в Париж замужняя дочь мадам Леруа. Это вряд ли могло навести на след.

А вдруг Жозеф тайком от матери сделал себе еще один ключ? Но в таком случае, если он собирался сбежать этой ночью, почему же не надел галстук и тем более туфли?

Мегрэ теперь точно знал, как выглядят его пресловутые домашние туфли. Экономная мадам Леруа сшила их сама из старых лоскутков тканей, а подметки вырезала из войлока.

Здесь царила полнейшая бедность, особенно беспросветная и невыносимая, поскольку ее старались скрыть.

Может быть, бывшие жильцы? Мадам Леруа рассказала о них. Первым по объявлению, вывешенному в окне, явился старый холостяк, служащий фирмы «Сустель» – продажа вина оптом. Он заметил домик, прогуливаясь по набережной Берси.

– Приличный и хорошо воспитанный человек, господин комиссар, хотя можно ли назвать воспитанным человека, который выбивает свою трубку где попало. К тому же у него была привычка просыпаться ночью и спускаться на кухню, подогреть травяной чай. Как-то ночью я встала и столкнулась с ним на лестнице – он был в ночной рубахе и кальсонах. И все-таки это был образованный человек.

Во второй комнате сначала жил каменщик или подрядчик, как она его именовала, сын наверняка бы ее поправил. Каменщик ухаживал за ней и непременно хотел жениться.

– Он постоянно говорил мне о своих сбережениях, о своем доме в Монлюсоне, куда хотел увезти меня, когда мы поженимся. Заметьте, я ни в чем не могла упрекнуть его. Когда он приходил домой, я всегда говорила ему: «Помойте руки, месье Жермен». И он шел мыть руки под краном. Он зацементировал мне двор в воскресенье, и мне пришлось настаивать, чтобы он взял деньги за материал.

Потом каменщик все же съехал, наверное, потерял надежду. Его место занял некий месье Блюстейн.

– Иностранец. Очень хорошо говорил по-французски, хотя и с легким акцентом. Он служил коммивояжером и ночевал всего раз или два в неделю.

– У ваших жильцов был свой ключ?

– Нет, господин комиссар. В то время я всегда бывала дома. Когда мне нужно было отлучиться, то ключ прятала в трещине в стене, за водосточной трубой, и жильцы знали, где он лежит. Как-то месье Блюстейн не вернулся и больше не появлялся. В его комнате я обнаружила только сломанную расческу, старую зажигалку и рваное белье.

– Он вас не предупредил?

– Нет. И все же он тоже был хорошо воспитанный человек.

На швейной машине, которая стояла в углу столовой, лежало несколько книг. Мегрэ небрежно перелистал их. Дешевые издания, в основном приключенческие романы. На полях то и дело попадались монограммы – то карандашом, то чернилами: «Ж» и «М». Причем «М» почти всегда намного больше и изящнее, чем «Ж».

– Вы знаете кого-нибудь, чье имя начиналось бы с буквы «М», мадам Леруа? – крикнул он в пролет лестницы.

– «М»? Нет, что-то не припоминаю. Погодите, невестку моего мужа звали Марсель, но она умерла во время родов в Иссудене.

Был уже полдень, когда Люка и Мегрэ вышли на улицу.

– Что-нибудь выпьем, патрон?

Они вошли в маленькое бистро на углу улицы. Оба были мрачными, особенно зол был Люка.

– Ну и заведение, – вздохнул он. – Кстати, я нашел вот эту бумажку. Отгадайте где? В пачке сигарет этого парня. Должно быть, он до смерти боится мамашу.

Это была любовная записка.

Мой дорогой Жозеф,

ты так расстроил меня вчера, когда сказал, что я тебя презираю и никогда не соглашусь выйти замуж за такого человека, как ты. Ты прекрасно знаешь, что я не такая, я люблю тебя так же, как ты меня. Я верю, что ты чего-то добьешься в жизни. Но прошу тебя, не жди меня больше так близко от магазина. Тебя заметили, и мадам Роза, старая карга, уже что-то подозревает. Теперь жди меня только у метро, но завтра не приходи, потому что за мной зайдет мама и мы пойдем к зубному врачу. А главное, прошу тебя, ничего больше не выдумывай. Горячо целую тебя и люблю.

Матильда

– Так вот оно что! – воскликнул Мегрэ, пряча записку в свой бумажник.

– Что именно?

«Ж» и «М». Такова жизнь! Начинается вот так возвышенно, а закончится в маленьком домике, от которого веет затхлостью и покорностью судьбе.

– Как только подумаю, что этот мерзавец стащил у меня трубку…

– Вы действительно считаете, что у вас ее украли?

Видно было, что Люка не верит ему, как не верит и всем байкам мамаши Леруа. Ему уже вся эта история порядком осточертела, и он не понимал, почему начальник так странно себя ведет и на полном серьезе строит самые несусветные догадки.

– Если бы он не свистнул мою трубку… – начал Мегрэ.

– Допустим. Но что это доказывает?

– Тебе не понять. Я был бы спокойнее… Гарсон, сколько с нас?

Они ждали автобуса, стоя бок о бок и глядя на почти безлюдную набережную, где на время обеденного перерыва застыли подъемные краны, обратив свои руки к небу, и, казалось, заснули баржи.

В автобусе Люка спросил:

– Вы не домой?

– Хочу пройтись по набережной.

И внезапно, не выпуская трубки изо рта, Мегрэ рассмеялся:

– Бедняга!.. Думаю про этого унтера, который, может, всего-то раз в жизни изменил жене, но за это всю оставшуюся жизнь каждый вечер был заперт в собственном доме!