Электронная библиотека » Жорж Сименон » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 22:18


Автор книги: Жорж Сименон


Жанр: Классические детективы, Детективы


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Жорж Сименон
«Мегрэ в суде присяжных»

Глава первая

Сколько раз он здесь бывал? Двести? Триста? А может быть, и больше? У него не было ни охоты подсчитывать это, ни припоминать каждое дело, даже из наиболее нашумевших, вошедших в историю юриспруденции. Ведь это была самая неприятная сторона его профессии.

Но разве большинство расследований, которые он вел, не заканчивались, как и на этот раз, судом присяжных или исправительным судом? Он предпочитал об этом не знать или, во всяком случае, оставаться в стороне от этого последнего ритуала, к которому никогда не мог привыкнуть.

В его кабинете на набережной Орфевр борьба, которая обычно заканчивалась только на заре, происходила между двумя мужчинами, так сказать, между противниками равной силы.

Но стоило пройти несколько коридоров, подняться или спуститься по нескольким лестницам, и вы попадали в другую обстановку, в другой мир, где слова теряли свое привычное значение, приобретали другой смысл. Абстрактный, торжественный и в то же время абсурдный мир, подчиненный строгой иерархии.

Вместе с другими свидетелями он только что вышел из зала суда, где стены обшиты панелями темного дерева, а электрические лампы тускло светили в полумраке дождливого дня.

Судебный исполнитель – Мегрэ мог поклясться, что уже долгие годы знает его вот таким же стариком – проводил их в комнату поменьше, как школьный учитель ведет учеников, и указал на прибитые к стене скамейки.

Большинство свидетелей послушно расселись и, повинуясь указаниям председателя, соблюдали молчание, не решаясь даже взглянуть друг на друга.

Они смотрели прямо перед собой, напряженные, замкнутые, сохраняя свою тайну для близкой уже решительной минуты, когда придется давать показания по одному, в большом, внушающем робость зале.

Это немного напоминало ризницу. В детстве, когда каждое утро он ходил прислуживать священнику, Мегрэ испытывал тот же трепет в ожидании, пока ему придется идти следом за кюре к алтарю, освещенному мерцающими восковыми свечами. Он различал шаги невидимых ему прихожан, направляющихся на свои места, слышал, как холит взад и вперед церковный служка…

Так и теперь он мог следить за обычной церемонией, происходившей по другую сторону двери. Он различал голос председателя Бернери, самого мелочного, самого придирчивого из судебных чиновников, но в то же время, быть может, и самого совестливого, самого страстного поборника справедливости. Худой, болезненный, с лихорадочно блестящими глазами, страдающий приступами сухого кашля, он был похож на святого, сошедшего с какого-нибудь витража.

Потом раздался голос Айвара, занимавшего место, отведенное для прокурора.

Наконец раздались шаги судебного исполнителя. Приоткрыв дверь, он произнес:

– Господин полицейский комиссар Сегрэ.

Сегрэ, так и не садившийся, бросил взгляд на Мегрэ и прошел в зал суда в пальто, с серой шляпой в руках. Другие свидетели посмотрели ему вслед, понимая, что и до них скоро дойдет очередь, и тревожно думая о том, как они станут давать показания.

Сквозь окна, расположенные так высоко, что приходилось открывать и закрывать их с помощью веревки, неясно виднелось бесцветное небо, а при электрическом свете резче выделялись лица с бесстрастными взглядами.

В комнате было жарко, но никто не решался снять пальто. Установились неписанные правила, которых придерживался каждый чиновник, находившийся по другую сторону двери, и даже то, что Мегрэ работал в соседнем ведомстве, в помещении того же мрачного Дворца правосудия, не имело никакого значения. Как и все остальные, он был в пальто и держал в руке шляпу.

Стоял октябрь. Только два дня назад Мегрэ вернулся из отпуска. Улицы Парижа были затоплены дождем, которому, казалось, не будет конца. Комиссар переступил порог своей квартиры на бульваре Ришар-Ленуар, а потом и служебного кабинета со смешанным чувством, в котором было столько же радости, сколько и грусти.

Скоро, когда председатель задаст ему вопрос о его возрасте, он ответит: «Пятьдесят три года». А это значит, что, согласно закону, через два года ему придется выйти в отставку.

Он раньше об этом не раз подумывал, зачастую даже, чтобы доставить себе удовольствие. Но теперь, после возвращения из отпуска, эта будущая свобода перестала быть чем-то далеким и неопределенным, а превратилась в логическое завершение: неизбежное, неотвратимое, совсем близкое.

За три недели, проведенное в Луаре, будущее приняло еще более реальные очертания потому, что супруги Мегрэ купили наконец дом, где собирались поселиться на старости лет.

Это произошло почти вопреки их собственному желанию. Как и в прежние годы, они остановились в городке Мэн-сюр-Луар, в отеле, к которому давно привыкли. Хозяева, супруги Фейе, относились к ним как к родным.

Объявления на стенах домов возвещали о продаже с торгов дома на окраине. Супруги Мегрэ пошли его посмотреть. Это оказалось очень старое здание с садом, окруженным серыми стенами, напоминавшее дом священника.

Их соблазнили коридоры, вымощенные голубыми плитками, кухня, сложенная из толстых бревен, на три ступеньки ниже уровня земли, с водяным насосом в углу. В гостиной пахло, как в приемной монастыря, а сквозь мелкие квадраты на окнах таинственно проникали пучки солнечных лучей.

Во время аукциона супруги Мегрэ, стоя в глубине зала, много раз вопрошающе поглядывали друг на друга и были удивлены, когда комиссар внезапно поднял руку, а стоящие впереди крестьяне обернулись в его сторону… Два!.. Три!.. Продано!..

Впервые за всю жизнь они стали собственниками и уже на следующий день вызвали водопроводчика и плотника.

За несколько дней до отъезда они даже стали обходить местных антикваров и среди других вещей купили деревянный сундук с гербами Франциска I, который поставили в коридоре первого этажа, у дверей гостиной, где возвышался большой камин.

Вернувшись на работу, Мегрэ не сказал о покупке дома ни Жанвье, ни Люка. Он стеснялся признаться, что уже заботится о будущем, словно это было изменой по отношению к уголовной полиции.

Еще накануне ему показалось, что рабочий кабинет за время его отсутствия заметно изменился, а в это утро, находясь в комнате свидетелей и прислушиваясь к отголоскам из зала суда, он и совсем почувствовал себя здесь посторонним.

Через два года он займется рыбной ловлей, а зимой, в послеполуденные часы будет ходить в полюбившееся ему кафе, чтобы поиграть в белот[1]1
  Вид карточной игры.


[Закрыть]
с несколькими завсегдатаями.

Председатель Бернери задавал четкие вопросы, на которые комиссар полиции IX округа отвечал не менее четко.

Сидевшие возле Мегрэ свидетели, мужчины и женщины, уже побывали в его кабинете, а некоторые даже провели там несколько часов. Быть может, смущенные торжественной обстановкой, они, казалось, его не узнавали?

Правда, ему больше не придется их допрашивать. Теперь они будут давать показания уже не обычному человеку, простому, как они, а столкнутся с судебной машиной и, возможно, в растерянности даже не смогут понять заданных им вопросов.

Дверь снова приоткрылась. На этот раз наступила очередь Мегрэ. Как и его коллега из IX округа, комиссар, ни на кого не глядя, со шляпой в руках, прошел прямо к полукруглому, отведенному для свидетелей барьеру.

– Ваша фамилия, имя, возраст, служебное положение…

– Жюль Мегрэ… Пятьдесят три года… Дивизионный комиссар парижской уголовной полиции.

– Вы не являетесь родственником обвиняемому?.. Не находитесь у него на службе?.. Поднимите правую руку!.. Клянитесь говорить правду, только правду…

– Клянусь…

Справа от себя он видел присяжных, лица которых отчетливо выступали из полумрака, а слева, за черными мантиями адвокатов, обвиняемого, который сидел между двумя полицейскими в форме, опустив подбородок на скрещенные руки, и в упор глядел на комиссара.

Долгие часы они провели вдвоем, с глазу на глаз, в его жарко натопленном кабинете на набережной Орфевр, иногда прерывая допрос, чтобы подкрепиться бутербродами и выпить кружку пива, болтая при этом, словно два приятеля.

– Послушайте, Меран…

Быть может, Мегрэ иногда переходил даже на «ты».

Здесь же между ними возвышался непроходимый барьер, и взгляд Гастона Мерана был таким же безучастным, как и взгляд комиссара.

Председатель Бернери тоже был знаком с Мегрэ и не только потому, что им не раз доводилось поболтать в коридоре. Ведь это был уже тридцатый допрос, которому один из них подвергал другого.

Но они и вида не подали, что знают друг друга. Каждый играл свою роль, словно оба они – служители одной и той же церемонии, такой же торжественной, как церковная служба.

– Это вы, господин дивизионный комиссар, вели следствие по делу, которым сейчас занят суд?

– Да, господин председатель.

– Повернитесь к господам присяжным и расскажите им все, что вы знаете.

– Двадцать восьмого февраля этого года около часу пополудни, когда я находился в своем кабинете на набережной Орфевр, мне позвонил комиссар полиции IX округа и сообщил, что на улице Манюэль, в двух шагах от улицы Мартир, только что обнаружено преступление и он туда срочно выезжает. Через несколько минут раздался звонок из прокуратуры и мне тоже предложили отправиться на место происшествия, а также послать туда специалистов из отдела опознания личности и криминалистической лаборатории.

За спиной Мегрэ послышались покашливание и шаги. Слушалось первое в этом сезоне судебное дело, и все места были заняты. Некоторым, по-видимому, даже не хватало стульев, и они стояли в глубине зала у большой двери, охраняемой полицейскими.

Председатель Бернери принадлежал к меньшинству судейских чиновников, которые, тщательно выполняя требования уголовно-процессуального кодекса, не удовлетворяются тем, что заслушивают на суде присяжных краткое изложение материалов расследования, а пытаются восстановить все в мельчайших подробностях.

– Когда вы явились на место преступления, застали ли вы там представителей прокуратуры?

– Нет. Они приехали несколько минут спустя. Меня встретили комиссар Сегрэ со своим секретарем и два инспектора квартальной полиции. Никто из них ни к чему в квартире не прикасался.

– Расскажите, что вы там обнаружили.

– Улица Манюэль, где произошли злодейские убийства, очень тихая, на ней живут состоятельные люди. Она выходит к нижней части улицы Мартир. Лом номер двадцать семь «б» находится примерно на середине улицы. Швейцарская в доме расположена не внизу, а на антресолях. Вместе с инспектором мы поднялись на третий этаж. Одна из двух выходивших на плот щадку дверей, правая, была приотворена, а на медной дощечке значилось только одно имя: мадам Фаверж.

Мегрэ знал, что для председателя Бернери любая деталь имела огромное значение, и нельзя ничего упустить, если не хочешь, чтобы тебя сухо призвали к порядку.

– В передней, освещенной, плафоном из матового стекла, я никакого беспорядка не заметил.

– Позвольте мне задать вам вопрос. Имелись ли на дверях следы взлома?

– Нет. Позднее дверь осмотрели специалисты. Замок оказался вывинченным. Установлено, что при этом не пользовались ни одним из инструментов, обычно употребляемых при взломе.

– Благодарю вас, продолжайте!

– Квартира состоит из четырех комнат и прихожей. Прямо из прихожей попадаешь в гостиную, на застекленной двери которой висят кремовые гардины. В этой гостиной, которая с помощью другой застекленной двери сообщается со столовой, я и увидел оба трупа.

– В каком точно месте они находились?

– Женщина, которую, как я узнал позднее, звали Леонтиной Фаверж, лежала на ковре головой к окну. Горло было перерезано каким-то предметом, которого в комнате не нашли, а на ковре образовалась лужа крови диаметром более пятидесяти сантиметров. Что же касается ребенка…

– Речь идет о четырехлетней Сесили Перрен, которая жила у Леонтины Фаверж, не так ли?

– Ла, господин председатель. Тело девочки лежало скрюченное на диване в стиле Людовика Пятнадцатого. Как установил врач, практикующий в этом квартале, а вслед за ним и доктор Поль, ребенку сначала сдавили горло рукой, а затем его окончательно задушили подушками.

При этих словах в зале раздались возмущенные возгласы, но стоило председателю поднять руку и пробежать глазами по рядам сидящих, как снова установилась тишина.

– После приезда представителя прокуратуры вы со своими сотрудниками оставались в квартире до самого вечера?

– Да, господин председатель.

– Расскажите же нам, что вам удалось установить. Мегрэ колебался лишь несколько секунд:

– Прежде всего, меня поразила меблировка и убранство квартиры. По документам Леонтина Фаверж значилась личностью без определенных занятий. Жила она на небольшую ренту и занималась воспитанием Сесили Перрен, мать которой, развлекавшая клиентов в кабаре, не имела времени заниматься дочерью.

Мать девочки, Жюльетту Перрен, сидевшую в первом ряду в качестве истицы, Мегрэ заметил сразу, войдя в зал. На ней было меховое манто, а волосы выкрашены в ярко-рыжий цвет.

– Теперь скажите о том, что же поразило вас в квартире потерпевшей.

– Необычная изысканность обстановки, тот особый стиль, сразу напоминающий некоторые квартиры, существовавшие до закона о проституции. В гостиной, например, было слишком много мягкой мебели, слишком много ковров, тяжелых штор, подушек, а стены увешаны гравюрами с изображением любовных сцен. Абажуры, обтянутые шелковой материей нежных тонов, висели в гостиной и в обеих спальнях, где было чересчур много зеркал. Позднее я узнал, что Леонтина Фаверж действительно в свое время использовала квартиру в качестве дома свиданий. Этому не помешало и опубликование новых законов о запрещении проституции, и она окончательно прекратила свою деятельность только после того, как ее домом стала специально заниматься бригада нравов и ей пришлось несколько раз уплатить штраф.

– Удалось вам установить ее материальное положение?

– По словам консьержки, соседей и всех, кто ее знал, у Леонтины Фаверж, по-видимому, имелись сбережения, так как расточительна она никогда не была. Урожденная Меран, сестра матери обвиняемого, она приехала в Париж восемнадцатилетней девушкой и некоторое время служила продавщицей в большом магазине. Двадцати лет она вышла замуж за некоего Фавержа, торгового агента, который спустя три года после женитьбы погиб в автомобильной катастрофе. Супруги жили тогда в Аньере[2]2
  Предместье Парижа.


[Закрыть]
. После смерти мужа молодая женщина в течение нескольких лет часто бывала в пивных на улице Руаяль и на ее имя обнаружена карточка в архиве бригады нравов.

– Пытались вы что-нибудь разузнать о ее прежних знакомых? Может быть, кто-нибудь из них вспомнил о ней и решил ее ограбить?

– В своем кругу она слыла замкнутой, что среди женщин подобного рода бывает редко. Деньги она откладывала, и это помогло ей в дальнейшем обосноваться на улице Манюэль.

– Ей было шестьдесят два года, когда ее убили?

– Да. Она растолстела, но насколько можно сулить, осталась моложавой и довольно кокетливой. Судя по показаниям свидетелей, она очень привязалась к девочке, которую взяла к себе не столько от того, что ее прельстил этот скромный дополнительный доход, сколько из боязни одиночества.

– Был у нее счет в банке или в сберегательной кассе?

– Нет. Кредитным учреждениям и нотариусам она не доверяла, а хранила все свои сбережения у себя.

– Деньги найти удалось?

– Очень мало. Несколько мелких кредиток в сумочке и немного мелочи в ящике кухонного стола.

– Не обнаружили ли вы в квартире какого-нибудь тайника?

– Кажется, обнаружили. Когда Леонтина Фаверж болела, а это случалось за последние годы два или три раза, консьержка занималась ее хозяйством и следила за девочкой. На комоде в гостиной стояла китайская ваза с искусственными цветами. Однажды, чтобы отряхнуть с цветов пыль, консьержка вытащила их из вазы и увидела на дне холщовый мешочек, в котором, как ей показалось, лежали золотые монеты. Судя по весу и объему, она полагает, что их было там больше тысячи. Мы произвели опыт у меня в кабинете: положили в такой мешочек тысячу золотых. Мне кажется, предположение консьержки подтвердилось. Я поручил своим инспекторам допросить служащих различных банков. В филиале Лионского кредита припомнили женщину, по описаниям похожую на Леонтину Фаверж, которая несколько раз покупала там акции на предъявителя. Один из кассиров, некий Дюра, узнал ее по фотографии.

– Выходит, что эти акции, так же как и золотые монеты, лежали в квартире у потерпевшей. Вы ничего не нашли?

– Нет, господин председатель. Мы искали отпечатки пальцев на китайской вазе, на ящиках комода, на других предметах.

– И безрезультатно?

– Да. Нашли только отпечатки пальцев пострадавших, а в кухне – следы ног рассыльного из магазина. Мы установили время его прихода. Он принес заказ утром двадцать седьмого февраля, а преступление, по словам доктора Поля, который произвел вскрытие обоих трупов, совершилось двадцать седьмого февраля, между пятью и восемью часами вечера.

– Вы допросили всех жильцов дома?

– Да, господин председатель. Они подтвердили слова консьержки: у Леонтины Фаверж не бывало других мужчин, кроме ее двух племянников.

– Вы имеете в виду обвиняемого Гастона Мерана и его брата Альфреда?

– По словам консьержки, Гастон Меран навещал тетушку довольно регулярно, один-два раза в месяц. В последний раз он приходил примерно недели три назад. Что же касается его брата Альфреда, то он появлялся на улице Манюэль весьма редко, потому что тетка была о нем дурного мнения. Соланж Лорис, портниха, соседка пострадавшей, живущая с ней на одной площадке, показала на допросе, что двадцать седьмого февраля в половине шестого к ней приходила на примерку одна из заказчиц. Эту особу зовут госпожа Эрни, живет она на улице Сен-Жорж. Так вот, госпожа Эрни и сообщила ей, что в ту минуту, когда она поднималась по лестнице, из квартиры пострадавшей вышел мужчина, но, увидев ее, растерялся и, вместо того чтобы спуститься вниз, как собирался вначале, стал подниматься на четвертый этаж. Лица его она рассмотреть не смогла из-за тусклого освещений, но она сказала, что одет он был в светло-синий костюм, а поверх – коричневый плащ с поясом.

– Теперь расскажите нам, как вы впервые встретились с обвиняемым.

– Пока я и мои помощники двадцать восьмого февраля днем производили осмотр квартиры и начали допрашивать жильцов, в вечерних газетах уже появились сообщения о преступлении с некоторыми подробностями.

– Позвольте! Расскажите нам, как было обнаружено преступление.

– Двадцать восьмого февраля, около полудня, консьержка с удивлением подумала, что еще не видела в тот день ни Леонтины Фаверж, ни девочки, которую обычно утром водили в детский сад, находившийся в том же квартале. Она решила позвонить в квартиру. Никто не отозвался. Через некоторое время она поднялась еще раз – снова молчание. Наконец она позвонила в полицию. Что же касается Гастона Мерана, то о нем она знала только то, что он занимается окантовкой и живет где-то около кладбища Пер-Лашез. Но разыскивать его мне не пришлось… На следующее утро…

– То есть первого марта…

– Да. На следующее утро он сам появился в комиссариате девятого округа и заявил, что доводится племянником убитой Леонтины Фаверж. Оттуда его и прислали ко мне.

Председатель Бернери был не из той породы судей, которые во время судебного заседания что-нибудь пишут или приводят в порядок папки с делами. В отличие от других, он никогда не дремал во время суда, и взгляд его без конца переходил от свидетеля к обвиняемому, а иногда ненадолго задерживался на лицах присяжных.

– Расскажите нам, насколько возможно точнее, о вашем первом разговоре с Гастоном Мераном.

– На нем был серый костюм и поношенный бежевый плащ. Он, казалось, робел у меня в кабинете, и я подумал, что в комиссариат его уговорила пойти жена.

– Она вошла вместе с ним?

– Нет, осталась в зале ожидания. Один из инспекторов сказал мне об этом, и я попросил ее тоже войти в кабинет. Меран заявил, что узнал из газеты об убийстве Леонтины Фаверж, и так как он и его брат, как ему кажется, являются единственными родственниками погибшей, то он счел своим долгом явиться в полицию. Я спросил, в каких отношениях он был с этой дамой. И Меран заявил, что в самых хороших. Он отвечал на все мои вопросы и еще добавил, что последний раз был на улице Манюэль двадцать третьего февраля. Адреса брата он дать не смог, так как, по его словам, давно прекратил с ним всякие отношения.

– Итак, первого марта обвиняемый категорически утверждал, что двадцать седьмого февраля, иначе говоря, в день, когда совершилось преступление, он на улицу Манюэль не приходил.

– Да, господин председатель. В ответ на мой вопрос, что он делал в этот день, Меран ответил, что работал в своей мастерской на улице Рокет до половины седьмого вечера. Я побывал в его мастерской и в магазине. Впрочем, это даже не магазин, а скорее просто небольшая лавчонка с узкой витриной, заваленной рамками и гравюрами. На застекленных дверях висит табличка со словами: «В случае отсутствия хозяина пройдите в глубь двора». Миновав узкий темный двор, я попал в мастерскую, где Меран изготовляет свои рамки.

– Там есть консьержка?

– Нет. В доме только три этажа, а вход на лестницу – со двора. Это ветхое здание, вклинившееся меж двумя доходными домиками.

Один из помощников судьи, недавно приехавший из провинции, которого Мегрэ видел впервые, глядел прямо перед собой на публику с таким видом, как будто ничего не понимал. Другой, седой, розовощекий, одобрительно покачивая головой, принимал все, что говорил Мегрэ, а иногда, неизвестно отчего, удовлетворенно улыбался. Что касается присяжных, то они сидели неподвижно, словно святые из цветного гипса, стоящие вокруг яслей с младенцем Христом.

Для адвоката обвиняемого, Пьера Аюше, еще молодого человека, это было первое в жизни серьезное дело. Нервный, готовый в любую минуту вскочить с места, он время от времени наклонялся к своему досье, в котором делал пометки.

Можно сказать, что только один Гастон Меран безучастно относился ко всему, что происходило вокруг, точнее, присутствовал на церемонии с таким видом, будто к нему она не имела никакого отношения.

Это был мужчина тридцати восьми лет, довольно высокий, широкоплечий, с рыжеватыми вьющимися волосами, розовой кожей и голубыми глазами.

Все выступавшие свидетели говорили о нем как о человеке тихом, спокойном, малообщительном, делившем свое время между мастерской на улице Рокет и квартирой на бульваре Шаронн, из окон которой виднелись могилы на кладбище Пер-Лашез.

Это был типичный мастеровой-одиночка, и вызывало удивление только то, почему он выбрал себе такую жену.

Жинетта Меран была женщина миниатюрная, очень хорошо сложенная. Ее взгляд, фигура, мило надутые губки сразу наводили на мысль о любовных утехах.

Будучи на десять лет моложе мужа, она казалась еще моложавее, особенно благодаря своей детской привычке с наивным видом опускать ресницы.

– Как ответил вам обвиняемый на вопрос о том, где он находился двадцать седьмого февраля от семнадцати до двадцати часов?

– Он сказал, что в половине седьмого вышел из мастерской, погасил свет в магазине и, как обычно, отправился домой пешком. Жены он дома не застал, в пять часов она пошла в кино. Жинетта Меран часто ходит туда в это время. Речь идет о кинотеатре предместья Сен-Антуан. Она вернулась около восьми, а муж тем временем приготовил обед и накрыл на стол.

– И часто так бывало?

– По-видимому, да.

– Видела консьержка дома на бульваре Шаронн, в котором часу Меран возвратился домой?

– Она не может этого вспомнить. В доме десятка два квартир, а в эти часы жильцы без конца ходят взад и вперед.

– Спрашивали вы обвиняемого о китайской вазе, о золотых монетах и акциях на предъявителя?

– Не в тот день, а на другой, второго марта, когда вызвал его к себе в кабинет. Я сам незадолго до этого услышал о деньгах от консьержки с улицы Манюэль.

– Обвиняемый был в курсе дела?

– Сначала колебался, но потом подтвердил, что знал.

– Выходит, тетка посвящала его в свои дела?

– Это вышло случайно. Тут я вынужден пояснить. Пять лет назад Гастон Меран, кажется, по настоянию жены, решил распроститься со своим делом и откупить кафе-ресторан на улице Шмен-Вер.

– Почему вы говорите «по настоянию жены»?

– Да потому, что восемь лет назад, когда Меран с ней познакомился, она служила официанткой в ресторане, в предместье Сен-Антуан. Он был завсегдатаем этого ресторана. После женитьбы муж, по ее словам, потребовал, чтобы она бросила работу. Меран это подтвердил. И все-таки Жинетта Меран мечтала стать хозяйкой ресторана и, когда представился случай, начала уговаривать мужа…

– Дела у них пошли плохо?

– Да. В первые же месяцы Мерану пришлось обратиться к тетушке с просьбой одолжить ему денег.

– И она это сделала?

– Да. И делала неоднократно. По словам племянника, на дне китайской вазы хранился не только мешочек с золотыми монетами, но и потрепанный бумажник, в котором лежали банкноты. Из этого бумажника она и доставала деньги для племянника. Она шутя называла вазу китайским сейфом.

– Вам удалось найти брата обвиняемого, Альфреда Мерана?

– Не сразу. По данным, имеющимся в полиции, я знал только, что он ведет не слишком честную жизнь и дважды был осужден за сводничество.

– Кто-нибудь из свидетелей подтвердил, что видел обвиняемого в его мастерской после пяти часов в день, когда было совершено преступление?

– Нет, в это время его никто не видел.

– Говорил ли он, что на нем был синий костюм и коричневый дождевик?

– Нет. Его рабочий серый костюм и бежевый плащ.

– Если я правильно понял, вы не располагали никакими уликами против него?

– Совершенно верно.

– Могли бы вы нам рассказать, как происходил процесс расследования?

– Прежде всего нас заинтересовало прошлое пострадавшей Леонтины Фаверж и люди, с которыми она прежде общалась. Кроме того, мы выяснили, с кем водит знакомства мать ребенка, Жюльетта Перрен, которая, зная о содержимом китайской вазы, могла рассказать об этом кому-нибудь из своих друзей.

– Это расследование ни к чему не привело?

– Нет. Мы также допросили всех, живущих на этой улице, всех, кто мог видеть, как прошел убийца.

– И тоже безрезультатно?

– Безрезультатно.

– Так что утром шестого марта расследование все еще оставалось на мертвой точке?

– Совершенно верно.

– Что же произошло утром шестого марта?

– В десять часов утра, когда я сидел в кабинете, мне позвонили.

– Кто звонил?

– Не знаю. Человек не пожелал назваться, и я сделал знак находившемуся рядом со мной инспектору Жанвье, чтобы тот попытался выяснить, откуда звонили.

– Удалось?

– Нет. Разговор был слишком коротким. Я только услышал щелчок, характерный для телефонов-автоматов.

– Голос был мужской или женский?

– Мужской. Могу побиться об заклад, что говоривший прикрыл рот платком, чтобы голос звучал поглуше.

– Что он вам сказал?

– Буквально следующее: «Если хотите найти убийцу с улицы Манюэль, скажите Мерзну, чтобы он показал вам свой синий костюм. На нем вы найдете пятна крови».

– Что вы предприняли?

– Сразу пошел к судебному следователю за ордером на обыск, и в десять минут двенадцатого мы с инспектором Жанвье уже звонили в квартиру Мерана на бульваре Шаронн. Дверь открыла мадам Меран в халате и домашних туфлях. Она сказала, что муж у себя в мастерской, а я спросил, есть ли у ее мужа синий костюм. «Конечно, – ответила она. – Муж надевает его по воскресеньям». Я попросил показать мне его. Квартира оказалась очень удобной, кокетливо обставленной, довольно светлой, но была еще не убрана. «Зачем вам понадобился этот костюм?» – спросила мадам Меран. «Просто небольшая проверка». Я пошел за ней в спальню, и она вынула из шкафа костюм. Тогда я предъявил ордер на обыск. Костюм положили в специальный мешок, который я захватил с собой, а инспектор Жанвье выписал соответствующие документы. Через полчаса костюм был уже в руках специалистов криминалистической лаборатории. Днем мне сообщили, что на правом рукаве и на отворотах действительно обнаружены пятна крови, но что придется подождать до завтра, чтобы установить, человеческая ли она. Однако, начиная с двенадцати часов, за Гастоном Мераном и его женой уже велось тайное наблюдение. Ка следующее утро, седьмого марта, двое из моих помощников, инспектора Жанвье и Лапуэнт, запасшись ордером на арест, отправились в мастерскую на улицу Рокет и задержали Гастона Мерана. Он, казалось, был крайне удивлен и сказал без всякого возмущения: «Это какое-то недоразумение». Я ждал его в своем кабинете. Его жена находилась в соседнем кабинете и нервничала сильнее, чем он.

– Могли бы вы, не глядя в протокол, хоть приблизительно передать нам содержание вашей беседы с обвиняемым в этот день?

– Господин председатель, думаю, что смогу. Я сидел за своим столом, а ему не предложил сесть. Рядом с ним стоял инспектор Жанвье, а инспектор Лапуэнт сел и приготовился стенографировать допрос. Я подписывал бумаги. Это заняло у меня несколько минут. Наконец я поднял голову и сказал ему с укором: «Это нехорошо с вашей стороны, Меран. Почему вы мне солгали?» Уши у него покраснели, губы дрогнули. «До сих пор, – продолжал я, – мне и в голову не приходило, что вы можете оказаться виноватым, я ни в чем вас даже не подозревал. Но что же мне остается думать теперь, когда я знаю, что вы были на улице Манюэль двадцать седьмого февраля? Зачем вы туда ходили? И почему скрыли это от меня?»

Председатель суда наклонился, чтобы не пропустить ни слова из того, что сейчас скажет Мегрэ.

– Что же он вам ответил?

– Он пробормотал, опустив голову: «Я невиновен. Когда я пришел, они обе уже были мертвые».


Страницы книги >> 1 2 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации