10

Мастер

Скованные ужасом люди зашевелились, лишь когда Ринальди и его стражи исчезли за тяжелой, окованной бронзой дверью. Палата Справедливости стремительно пустела. Судьи, свидетели, зрители разбегались, стараясь не глядеть друг на друга и не замечая хлещущего как из ведра ливня. Диамни был ничем не лучше остальных. Ему следовало отыскать Эрнани, но художник опрометью бросился прочь. Он понимал, что поступает трусливо и бесчестно, но был слишком подавлен и напуган, чтобы стать для кого-то поддержкой.

Лабиринты! Бесконечные подземелья, начинающиеся под городом и уводящие в глубь земли. Там, в бесчисленных переходах и галереях, все еще длится эпоха Абвениев. Говорят, подземелья связаны с четырьмя одинокими башнями, в которые входа с земли нет. Говорят, глубоко внизу, в окруженных негасимым холодным пламенем пещерах спят неотличимым от смерти сном изначальные твари и, охраняя их покой, бродит по бесконечным переходам сестра смерти. Говорят, в самом сердце Лабиринта расположен храм Абвениев, откуда можно к ним воззвать даже теперь. Говорят, уходя, боги остановили время в лежащих под Гальтарами катакомбах, и спустившийся туда станет бессмертным, но никогда не доберется до выхода. Говорят, там до сих пор плачет смертная возлюбленная Унда, и встреча с ней означает безумие. Люди многое говорят, сходясь в одном: внизу, под городом, творятся странные и страшные дела.

Очень долго входы в подземелья стояли открытыми, и неудивительно: люди в здравом уме туда не совались, однако, чем дальше уходили времена богов, тем смелей и нахальнее становились смертные. Искатели сокровищ, преступники, несчастные влюбленные стали спускаться в пещеры, и больше их никто не видел. Потом кто-то заметил, что всякий раз, когда в Лабиринте исчезал человек, где-то объявлялось чудовище. То ли подземелья, забирая одних, отдавали верхнему миру других, то ли оказавшиеся внизу безумцы меняли свое естество, становясь подобием изначальных тварей.

Шестьсот лет назад Тайра́ни Ракан с огромным трудом выследил и уничтожил вырвавшегося из подземелий полузмея-убийцу. Победив ненасытную тварь, Тайрани создал Капканы Судьбы – магические замки, подвластные только тому, кто их запер, и превращавшие в живую статую любого, коснувшегося запертых дверей хоть бы и через полу плаща.

Анакс собственноручно закрыл все входы и выходы в Лабиринт. С тех пор в подземелья по доброй воле не входил никто, но дважды «Дорогой в один конец» уходили эпиархи, обвиненные в государственной измене и не признавшие своей вины. Теперь настал черед Ринальди. Страшная судьба, но негодяй ее заслужил. Погибнет только преступник, а старик Борраска и принявшие его сторону судьи уцелеют. Решая судьбу брата-насильника, Эридани поступил справедливо и мудро, но как же ему сейчас тяжело. Конечно, сознание собственной правоты и чистой совести поддерживает, и все равно Диамни ни за что на свете не хотел бы оказаться на месте анакса.

Как всегда, когда на душе у молодого художника было особенно скверно, он решил навестить Лэнтиро. Нужно показать мастеру наброски, посоветоваться о картине, посмотреть, как продвинулись вперед «Уходящие», и, в конце концов, он сегодня не в состоянии сидеть в своих комнатах! И тем паче не в состоянии видеть Эрнани. Да, это трусость, но художник не воин и не жрец-утешитель, он не обязан быть смелым и милосердным. Диамни торопливо собрал скопившиеся за последние дни рисунки, накинул плащ и покинул Цитадель.

Гальтарцы уже знали и о приговоре, и о проклятии. Город казался настороженным, как одичавшая кошка, немногочисленные прохожие торопились по своим делам, стараясь держаться поближе к стенам домов. Люди были напуганы, и неудивительно – Лабиринт таил в себе угрозу, и тревожить его было небезопасно. Пусть дважды обошлось, но раз на раз не приходится.

Мастер тоже все знал, постаралась домоправительница, которая выбалтывала новости чуть ли не до того, как они случались.

– Ты мне не нравишься, – великий художник внимательно посмотрел на своего лучшего ученика, – хотя сегодня мне не нравится никто, и меньше всего я сам. Боюсь, нам опять придется пить. На сей раз для храбрости.

– Я готов, – через силу улыбнулся Диамни и торопливо добавил: – Я принес наброски… Их много, я не успел отобрать.

– Хотелось побыстрее удрать из Цитадели? – Сольега, как всегда, попал в точку и, опять-таки как всегда, этого не заметил. – Давай! Чем больше рисунков, тем больше толка. Ты рисуешь лучше, чем выбираешь.

Диамни молча протянул наброски учителю и тихонько сел рядом. Сердце художника отчаянно колотилось. Так было всегда, когда Лэнтиро смотрел его работы. Каков будет приговор? Коро надеялся на лучшее и отчаянно боялся худшего.

Если Лэнтиро скажет «нет», картины не будет, хотя бы все остальные художники этого мира сказали «да».

Молодой человек с волнением наблюдал за лицом мастера, а тот внимательно и неторопливо изучал набросок за наброском. Смотрел, возвращался назад, снова смотрел, принимался выискивать в общей пачке какой-то из эскизов. У Диамни отлегло от сердца: если Сольега что-то отвергал, он делал это сразу, и он никогда еще не рассматривал работы своего ученика так долго. Значит, «Демон» будет!

Наконец Лэнтиро отложил наброски.

– Достойно. – Какое странное у него лицо! – Весьма достойно.

– Благодарю, мастер.

– Это я должен тебя благодарить. Ты не просто смотрел, ты чувствовал сердцем. Так Ринальди Ракана осудили?

– Да.

– Диамни, – что-то в голосе учителя заставило ученика напрячься, – ты ручаешься за точность изображенного? Ты провел эти дни в суде, а не в кабаке? Ты рисовал то, что видели твои глаза, или то, что слышали твои уши?

– Клянусь Вечностью, – Диамни уже ничего не понимал, – я сидел очень близко, свет падал на обвиняемого. У него замечательное лицо! Именно таким должен быть Враг – прекрасным и вместе с тем страшным, лживым и жестоким. Я спешил, чтобы успеть… Счастье, что Ринальди сохранял одно и то же положение – у меня никогда не было такого натурщика!

– Мой мальчик, – старый художник накрыл руку Диамни своей, – я не сомневаюсь ни в твоей честности, ни в твоем мастерстве, но прежде, чем сказать тебе то, что я скажу, мне надо убедиться, что на тебя никто не влиял. Я имею в виду никто из тех, кто был на стороне Ринальди.

– Но на его стороне никого не было и не могло быть.

– Ты ошибаешься, мальчик. На его стороне был ты.

Мастер не может ошибаться, но… Ушедшие в Закат, что же такое сказал Лэнтиро? Как он, Диамни Коро, может быть на стороне насильника?! Или учитель считает, что изображенное лицо слишком совершенно? Но Ринальди и впрямь нечеловечески красив.

– Мастер, я… я все передал точно, у Ринальди на самом деле абсолютно правильные черты, я ему не льстил…

– Верю, но я говорю не о внешней красоте, хотя этот человек и наделен ею в полной мере. Он невиновен, Диамни. Для меня это столь же очевидно, как и то, что он красив. Твой разум был в плену, но твои глаза и твоя рука тебя не подвели. Вглядись еще раз в лицо, которое ты изобразил. Внимательно вглядись! Выброси из головы все, кроме того, что видишь. Я даю тебе пять минут, – мастер перевернул песочные часы, – а потом мы поговорим.

Диамни кивнул. Он знал, что от него требовалось. Сольега давно научил его смотреть, отринув лишние мысли, и молодой человек впился взглядом в разбросанные на столе рисунки. Совершенное лицо, обрамленное светлыми, чуть волнистыми волосами… Анфас, профиль, пол-оборота, три четверти. Дерзкая ухмылка, упрямый подбородок, чуть впалые щеки, четкая линия скул, широко расставленные глаза, глаза… удивленного ребенка! Он не верит тому, что с ним случилось, даже не «не верит» – не понимает, как здесь оказался и что происходит.

Почему ему никто не верит? Почему ему не верят те, кто знает его с рождения…

– Время вышло, Диамни. – Великий Сольега пристально смотрел на своего ученика. Если мастер Коро когда-нибудь осмелится изобразить аллегорию Совести, это будет пожилой усталый человек со взглядом учителя. – Что скажешь?

– Он не виноват. Он ничего не понимает и боится, хоть и не подает виду.

– Да, бедняга умрет с гордо поднятой головой, наговорив своим судьям гадостей, умрет невиновным. Жаль. У него золотое сердце, у этого эпиарха. Диамни, его нельзя бросать, это безбожно!

– Мастер, но что мы можем?! Завтра его запрут в катакомбах, оттуда не выберешься.

– Ринальди здоров и силен, если будет знать, куда идти, – выйдет. Или погибнет, но это лучше, чем медленно умирать, зная, что тебя все прокляли и бросили. Ты должен с ним переговорить наедине. Попроси Эрнани. Скажи… скажи, что должен закончить картину.