2

Эпиарх

Несмотря на ночное время, сквозь распахнутые окна доносились то размеренные шаги совершающих обход воинов, то стук открываемой двери и быстрый топот очередного посыльного – Эридани часто работал ночами, а теперь ему будет особенно трудно засыпать. Жрецы твердят, что чистая совесть помогает превозмочь любую боль, их бы на место осудившего собственного брата анакса! Или хотя бы на место эпиарха-наследника…

Эрнани было жутко в собственной спальне, всегда казавшейся надежным убежищем. Новоявленного наследника охраняла многочисленная стража, но что она могла? Страх гнездился не в пустых комнатах Ринальди и не в отражавших друг друга зеркалах, страх был в нем самом, это младший из братьев Раканов осознавал совершенно отчетливо. Эпиарх с грехом пополам добрался до стола и зажег светильник. Налитое в украшенный золотыми фигурками сосуд масло весело вспыхнуло, трепещущий огонек осветил разбросанные книги, незаконченные рисунки, яшмовую чернильницу… Черный, отливающий синевой глаз казался дырой в вечную тьму. Ту самую.

За дверью глуховато звякнуло, и еще раз… Ах да, меняется стража. Значит, уже четыре утра. Эрнани повернул светильник и пододвинул к себе старые рисунки. Последним не исполнилось и недели, но они были старыми, ведь на них лежал отблеск прошлой жизни, завершившейся сухим щелчком Капкана Судьбы.

Вглядываясь в собственные тертые-перетертые художества и легкие, стремительные наброски мастера, юноша в который раз позавидовал Диамни. Если б и он мог думать лишь о живописи! Хотя эпиарх-наследник не имеет права даже на это – у Эридани остался только один брат, значит, урокам конец. Преемник анакса, пусть и временный, должен знать, что творится в Золотых Землях, а его с рождения держат в кукольном доме. Теперь придется учиться слишком многому, и времени на живопись не останется. Может, оно и к лучшему – после того как Диамни, ломая от возбуждения грифели, зарисовывал казнь, Эрнани расхотел видеть его рядом с собой, но мастер, по крайней мере, не притворялся, а вот остальные…

Юноша потер разнывшийся от духоты висок и, чтобы себя занять хоть чем-то, изобразил две фигуры – отца и мать, а под ними еще четыре, две из которых аккуратно крест-накрест перечеркнул, скомкал рисунок и с силой швырнул на пол. Больше всего эпиарху-наследнику хотелось вернуться назад и остановить время. Чтобы проклятое утро у Рассветной башни никогда не наступило. Чтобы не было темных лохматых кипарисов, пролетевшей сквозь арку белой острокрылой ласточки, ощущения непонятной тревоги, выбежавшей из-за угла Беатрисы… Эрнани взял еще один лист и набросал женскую фигуру – лохматую, с тонкими ногами и руками и уродливо выпирающим животом; такую непохожую на мраморные изваяния, которые он с помощью Диамни пытался рисовать. Нагота статуй была целомудренна и прекрасна. Беатриса с ее испятнанными синяками руками и кроваво-красными пятнами сосков на даже не белой, а синеватой, словно снятое молоко, коже вызывала жалость и… отвращение. Это было уродливо, гадко и незабываемо.

Второй рисунок юноша сжег – не хотелось, чтобы видели вышедшую из-под его грифеля жуть. Когда от злополучного наброска остался лишь пепел, Эрнани вспомнил, что создавать, а потом уничтожать изображения кого бы то ни было почитается преступным, поскольку наносит вред изображенной особе. Сжигая портрет Беатрисы, он об этом не думал, все вышло само собой, но как было бы хорошо, если б старый Лорио не привозил в Гальтары юную тихонькую жену.

Снова звон, скрип двери, знакомые тяжелые шаги.

– Я увидел у тебя свет.

– Не спится.

– Мне тоже. – Анакс зажег еще два светильника и присел прямо на край стола. – Вторая ночь еще хуже первой. Тяжело… Тяжелей, чем тогда.

Брат не уточнил, что имеет в виду, но Эрнани понял – он говорит об Анэсти. Когда тот погиб, им всем было больно, но смерть была просто смертью, хоть и нелепой и неожиданной. Анакс по праву слыл отменным наездником, тягаться с ним мог разве что Ринальди, и все-таки брат не справился со взбесившейся лошадью и вместе с ней на глазах многочисленной свиты рухнул с обрыва. В пору зимних дождей вода в озере Быка стоит высоко… Сам Эрнани никогда не покидал Цитадель, но Лаисса Марикьяре всегда умела рассказывать. Юноше казалось, он сам видит сомкнувшуюся над упавшим голодную воду и бросившегося вслед за Анэсти Рино. Думали, что погибли оба, но Ринальди умудрился выплыть и вытащить тело анакса.

– Ринальди всегда кидался на помощь, – они с Эридани опять вспомнили одно и то же! – Не представляю, что на него накатило. Наверняка между ним и Беатрисой было что-то, чего мы не знаем.

– Я думаю об этом, – признался Эрнани, – все время думаю. Наверное, началось с Чезаре, то есть с Горусской арки… Они же с Рино спасли Лорио, а тот согласился… согласился остаться на арке без них. Ринальди могло прийти в голову… отплатить. Ты же знаешь, женщины ему не отказывали…

– До Беатрисы. Может, ты и прав, теперь ничего не поймешь и не исправишь. Страшно признавать такое, но я был бы спокойнее, если бы знал, что Рино мертв. – Эридани вскочил, пересек комнату, повернулся и встал, прислонившись к стене. – У него для бегства была целая ночь, а он остался! Ты веришь в то, что говорят про Лабиринт?

– Про тварей?

– Нет, про заключенную там смерть, с которой можно договориться.

– О таком я не слышал, но ведь… Рино не первый.

– Не сравнивай тех двоих с Ринальди! Я весь вечер копался в хрониках – осужденные были жалкими людишками, не способными ни на настоящую ненависть, ни на упорную борьбу. Я боюсь, Эрно, очень боюсь… Моим долгом было спасти старика Борраску и остальных судей. Ринальди, дорвись он до меча, прикончил бы, не задумываясь, их всех. Казнить эпиарха, как простолюдина, нельзя, и потом… что бы Рино ни натворил, обречь его на публичные истязания я не мог.

– Ты мог его изгнать.

– Нет, и ты знаешь почему. Лорио бы нам такого не простил, а без его меча мне пришлось бы…

– Что?

– Неважно. Не могу выбросить из головы один разговор… Рино был пьян, но… Он подбивал меня прогуляться по катакомбам. Я на него рыкнул, этим и кончилось, так мне, по крайней мере, показалось.

– Ты думаешь, он все это… сделал, чтобы… чтобы попасть… туда?

– Нет, конечно, но, когда так совпало… Злость, упрямство, страсть к риску. Ты припомнил мне эту злосчастную арку. Да, тогда Рино с Чезаре сотворили невозможное. Вопреки здравому смыслу, опыту, логике, а удача распаляет и развращает. Лорио считал, что этих двоих из армии лучше убрать, и я с ним согласился. Озарения хороши для стихотворцев, а не для стратегов и анаксов, потому-то я и медлил с обучением Рино. Доверять ему Силу мне казалось преждевременным и опасным, и в этом, к несчастью, я не ошибся.

– В этом?

– Хотел спросить, «если не в этом, тогда в чем»? – Анакс попробовал усмехнуться. – Отправляя Рино вниз, я выбирал меньшее из зол, а теперь не могу отделаться от мысли, что выбрал большее.

А что тогда было меньшим? Добить осужденного? Вообще не доводить до суда? Но Рино на побег не пошел. Анакс думал, как сохранить меч Лорио и честь Раканов, и додумался. Иначе было нельзя, только эпиарху-наследнику никогда не забыть хищного блеска Капкана Судьбы, мертвенного огня, охватившего решетку, жутких, холодных слов. «Мы, Эридани Ракан, властитель Кэртианы, наследник Абвениев и исполнитель их воли, говорим: мой брат и наследник Ринальди покинул нас, судьба его отныне не в нашей власти. С сего мгновенья нашим наследником становится наш брат Эрнани…» Он не хочет быть наследником, и он не сможет быть анаксом, хотя у Эридани еще будут сыновья, много сыновей!

– Мой анакс! – На ворвавшемся в спальню воине не было лица. – Ты здесь! Какое счастье…

– Что случилось, Хаи́ни?

Хаини! Хаини Айронэа из Дома Скал, всегда такой спокойный и выдержанный. Неужели это он? С трясущимися губами и остекленевшим безумным взглядом?

– Изначальные твари! Вырвались наружу через храм Анэма… Они плачут и пожирают людей!

– Спокойно, Хаини! – Анакс быстро глянул на брата, и в его взгляде читалось: «Вот оно!» – Спокойно! Разыщи стратега Борраску, где бы он ни был, и собери высших эориев. Все четыре Дома. Я сейчас буду.

Хаини кивнул и с выражением очнувшегося от кошмара человека бросился прочь.

– Эрнани, – сильная рука сгребла плечо эпиарха, – то, чего я опасался, случилось, и исправлять это мне, да другой и не сумеет… Гальтары я оставляю на тебя. Пусть ты мало знаешь и многого не понимаешь, ты – Ракан и мой наследник. Твое дело, несмотря ни на что, сохранять спокойствие и выглядеть уверенным, остальное сделают Лорио и Богопомнящий. Я его никогда не любил, но он – сильный человек и предан анаксии больше, чем Ушедшим.

– А ты?

– Спущусь в Лабиринт и закрою тварям ход наружу.

– Но это… это же опасно!

– Опасно все. Изначальные твари, они… – Эридани оборвал себя на полуслове и порывисто обнял брата. – Не бойся, Эрно! Сила Абвениев уже загоняла их вниз, загонит снова. И помни – ничего не бойся! Держи себя в руках, слушайся Борраску и Абвениарха, но не спрашивай их совета при посторонних. Для всех Гальтарами правишь ты, и никто иной, а я скоро вернусь.