После взятия Сагунта Ганнибал удалился в Новый Карфаген. Здесь он разделил добычу между воинами и ожидал возвращения своего посланца из кельтских земель.
С восторгом рассказывал посланец о достоинствах страны италийских кельтов, о невероятном ее изобилии. По его словам, медимн ячменя стоил там всего два обола, а медимн пшеницы – четыре обола. На полях, не знающих недостатка влаги и тепла, гречиха и просо давали невиданные урожаи. В дубовых лесах паслись огромные стада свиней, а на сочных горных лугах бродило бесчисленное множество коз, овец и лошадей. Холмистые и низменные местности были густо населены кельтскими племенами – бойями, инсубрами. Это рослые и красивые люди. Сердца их переполнены ненавистью к Риму, и они готовы оказать помощь людьми и припасами.
Посланец привел с собой проводника, инсубра Дукариона, в прошлом римского раба. Он был почти ровесником Ганнибала, голубоглазый, со светлыми зачесанными назад волосами и усами, свисавшими до подбородка.
– Как ты стал рабом? – спросил Ганнибал варвара.
Инсубр нахмурился:
– Когда римляне разгромили наше войско у Адды, они ворвались в нашу деревню. Мать и сестра сгорели заживо. Нас, юношей, привязали к деревьям и били прутьями. А Гай Фламиний смеялся…
– Сам Фламиний?! – воскликнул Ганнибал.
Он слышал, что этот человек был первым правителем захваченной у Карфагена Сицилии.
– Да, это он возглавлял римский легион, занявший наше селение.
– Расскажи, каков он, Фламиний?
Инсубр пожал плечами, удивившись, почему могущественного полководца заинтересовал римлянин, бывший теперь частным лицом.
– Он выше тебя ростом и старше, бреет бороду, как все римляне, ходит быстро, глаза у него серые, смеется, широко открывая рот.
– Боюсь, что по твоему описанию я не узнаю Гая Фламиния, даже если встречусь с ним лицом к лицу. У большинства римлян серые глаза, и мало ли кто смеется с широко открытым ртом. А ты не знаешь, знатного ли он рода?
– Я слышал, что власть ему принесла не слава предков, а любовь римской толпы. Он разделил наши земли между плебеями. Дорога к морю по их настоянию названа его именем. А потом он построил в Риме новый цирк, также получивший его имя…
Ганнибал молча кивал головой. Галерея римлян, созданная в его воображении, пополнилась новым портретом. Гай Фламиний – быстрый, горячий, с острым умом. Баловень судьбы. Успех вскружил ему голову.
– Прости, что прервал твой рассказ, – молвил Ганнибал, отвлекшись от своих мыслей. – Что стало с тобой потом?
– В цепях нас привезли в Рим. С тех пор я не видел больше никого из моих друзей. Римляне боятся держать вместе людей одного племени, и нас купили разные господа. Я попал на мельницу. К жернову вместе со мной приковали сирийца, фракийца, скифа и эллина. Хозяин был уверен, что мы не поймем друг друга. Слово «свобода» произносится по-разному, но одинаково дорого сердцу каждого. Во время римского праздника сатурналий, этих мучительных и коротких дней ложной свободы, я бежал. Римляне послали за мною в погоню собак, обученных охоте на людей. Но я обманул псов и их хозяина, незаметно проникнув на корабль с зерном, не зная, куда он плывет, пробрался в трюм и лежал тихо как мышь. Теперь меня уже мучил не голод, а жажда. На четвертые сутки плавания я готов был выдать себя за глоток воды.
Но жажда свободы оказалась сильнее. Не знаю, сколько еще прошло дней. Сквозь забытье я услышал, как заскрежетала якорная цепь и плеснул якорь. Выгружали зерно. Это было спасение. От рабов-грузчиков я узнал, что нахожусь в Массалии. Они же принесли мне воды. Из Массалии я направился к Альпам и вскоре был среди своих. Я поведал им, как со мной обращались римляне, показал рубцы на спине. Сердца моих родичей зажглись гневом. Они обещали, что будут мстить римлянам. Когда к нам прибыли твои послы, родичи сказали мне: «Иди с этими чужеземцами и приведи в наши земли их войско. Нам надоело платить римлянам дань и выносить их высокомерие».
Ганнибал слушал, чуть смежив веки. Он видел в этом кельте первого подданного великой державы, столицей которой станет Рим. Нет, он не вернется в Карфаген, где его будут стеснять на каждом шагу. Он будет повелителем всех этих обиженных и недовольных Римом людей.
Распустив воинов-иберов по домам, чтобы по весне они снова собрались в Новом Карфагене, Ганнибал отправился в Гадир, в прославленный храм, принести обет господину Мелькарту. В Гадире же Ганнибал должен был встретиться с Магоном.
Огромные волны подкатывались к скале, составлявшей подножие храма Мелькарта, и с грохотом разбивались. Снова и снова катились валы, как разъяренные упорством врага обезумевшие воины, брошенные на приступ невидимым полководцем. Его непреклонная воля обрекала их на смерть и забвение, превращала в водяную пыль, но на их место становились все новые и новые бойцы с изогнутыми щитами и острыми копьями. Снова и снова катились волны. Это прекрасное, неповторимое зрелище рождало необычные, странные мысли.
«Война! Всюду война! – шептал Ганнибал. Он ощутил привкус соли, словно прижался к лицу матери и ее слезы высохли у него на губах. – Океан воюет с берегом, берег – с ветром, племя идет на племя… А кто я в этой войне? Всесильный полководец или игрушка в руках могущественных сил? Властен ли я над войной, которая началась до моего рождения и будет после меня? Пусть мне захочется бросить войско и бежать в степи к Масиниссе, жить в мапалии и охотиться на диких коз. Прекратится ли война, виновником которой считают меня? Распустят ли римляне легионы, потопят ли флот? Откажутся ли советники от иберийских рудников, приносящих им баснословные доходы? Нет! Тысячу раз нет! На мое место станет другой – мой брат Гасдрубал или Ганнон. И все равно будет война. Снова и снова будут катиться волны. И, если я бессилен перед потоком событий так же, как эта волна не может остановиться или повернуть вспять, значит, есть нечто, что сталкивает волны с камнями и племена с племенами. И это нечто мы называем Мелькартом, воздвигаем ему храмы и алтари и окропляем их кровью жертвенных животных и младенцев».
Ганнибал выхватил из ножен кинжал и бросил в море.
Уже почти тысячу лет на этой скале приносили морю жертвы: финикийские и карфагенские купцы кидали в волны слитки серебра и монеты, янтарь, перстни с драгоценными камнями. Они просили у Мелькарта доброго ветра и богатой добычи. А этот человек на скале бросил в океан оружие и просил взамен ярость.
Ганнибал шагал к дому старейшины, где остановился Магон. Он узнал от него о заседании Большого Совета, принимавшего второе римское посольство. Когда его глава Квинт Фабий сказал: «В складках этой тоги я приношу вам, карфагеняне, войну или мир. Выбирайте!» – никто из советников не заколебался. «Выбирай сам!» – раздался единодушный крик, и римлянин выбрал войну.
Магон рассказал также о новом отряде боевых слонов, который подготовлен в «Маленькой Индии» и сейчас находится на пути в Иберию вместе с Рихадом.
– А как Гайя? – спросил Ганнибал. – Выполнит ли он мою просьбу?
– Гайя обещал прислать тебе полторы тысячи всадников. Но сына Масиниссу пока прислать он не может, так как тот исчез.
– Исчез? – удивился Ганнибал.
– Да, он скрылся после того, как отец наотрез отказался помочь ему жениться на Софонибе. Но я думаю, что Гайя хитрит. Нумидиец спросил, зачем тебе Масинисса, если ты взял Сагунт.
– Как сказать, – ответил Ганнибал тихо. – Может быть, Гайя понял то, о чем не догадываешься ты. Сагунт только начало. Из Сагунта дорога ведет в Рим.
– В Рим! – воскликнул Магон. – Но ты забыл о дальности пути, о непроходимых горах, о множестве диких племен, с которыми нам придется встретиться!
– Нет, не забыл. Меня и моих воинов не испугают длительные переходы. Племена за Пиренеями не более дики, чем те, с какими мне приходилось иметь дело в Иберии. А вожди их любят серебро не меньше, чем наши советники.
– Это так, – согласился Магон, – но там нет провизии для огромного войска.
– Что ж! – сказал Ганнибал. – Тем быстрее мы пройдем эти земли. А если станет невмоготу, будем жевать кожу сапог, кончится она – придется есть человечину.