Ожидание

«Совсем измучась и отчаясь…»

 

Совсем измучась и отчаясь,

на медленном огне в аду,

я жду. Я даже не ручаюсь,

что я живу. Я только жду.

 

 

И это – не тоска, не скука,

не смерть… Те были бы добрей!

Довольно скрипа или стука –

я мчусь. Я тут. Я у дверей!

 

 

Ну, как мне быть? Куда мне деться?

Где взять мне слез, чтоб было всласть?

Ох, эта память! Это, власть

свою почуявшее, сердце!

 

«Ну что мне зелень, что мне лето…»

 

Ну что мне зелень, что мне лето,

и солнца блеск, и жизни гул!

Я только жажду, как Джульетта,

хоть капли яда с милых губ.

 

 

Ах, нынче яд не тот, что прежде,

нам жить средь нашей нищеты,

тебе – пока жива надежда,

а мне – покуда дышишь ты.

 

 

Но если б ты не знал, что рядом

моя любовь, моя печаль,

мне самый воздух стал бы ядом,

я б задыхалась по ночам!

 

«Любимый мой! Я не тоскую…»

 

Любимый мой! Я не тоскую,

все так же мил мне белый свет,

не ты ль мне дал любовь такую,

что для нее печали нет?

 

 

В тоске, в разлуке будем рады,

что можем вспомнить и любить.

И наше счастье, нашу правду

не обмануть и не убить!

 

Зима

(Вслед циклу «Ожидание»)

 

Итак, зима… И снова поздний снег,

нежданный гость и утренние вести,

и тот же смех, счастливый зимний смех

звенит по вечерам у нас в подъезде.

 

 

Белым-бело… А в мерзлое стекло

глядят все те, кто плохо спит ночами,

и все гадают… Сколько утекло

воды за прошлогодними ручьями!

 

 

А за окном сияют фонари!

При их свеченьи и при их дрожаньи

почти до самой утренней зари

глядят в глаза друг другу горожане…

 

 

И так горды! Так счастливы судьбой!

А вдруг с зимою кончится горячка?

Я не хочу тревожить вас собой,

но я не так давно была гордячка…

 

 

И вот прошло, поблекло, отцвело,

сгорело, под огнем внезапным горбясь,

белым-бело… И в мерзлое стекло

гляжу на снег… И это мне за гордость!

 

 

И это мне мученье и упрек,

его не снять ни страсти, ни участью…

Лишь тот гордись, кто вовремя умрет,

во время прошлых дней. Во время счастья.

 

Поединок

(Дневник 1947–1948 гг.)

Оттепель

 

Капли, капли плещут громко

по капелям и с трудом

пробиваются под кромку,

утром названную льдом.

Мокрый ветер бьет по лужам.

С крыши льет и с окон льет.

Этот лед уже не нужен,

тает, тает, тает лед.

Рано утром в сырость выйду,

пусть кто хочет, тот и спит,

а мне слезы не в обиду,

и румянец мне не в стыд…

Сердце, сердце отлетает

в свой мучительный полет.

 

 

…Это лед сегодня тает,

это – сломан первый лед!

 

Февраль

Ночлег

 

Да, я приснюсь тебе. Приду.

Не знаешь ты, как ночью снится?

В слепом мучительном бреду

меня замкнут твои ресницы.

 

 

Как тих мой мир! Как тих мой дом!

Как тихо сердце!.. Солнце встанет,

тогда раскроешь ты с трудом

глаза. И вот – меня не станет.

 

 

Ах, здравствуй, солнце! Из-под век

гляжу на столбик знойной пыли…

Я жить пришла. Я человек.

Я девушка… Меня любили…

 

Лыжи

 

Я грешна! Я сегодня грешна!

Я одна, и опасность смертельна.

Я под вечер покину в смятенье

нашу комнату. Мне не до сна.

 

 

Этот ветер… О чем он? О чем?

Этот снег, этот блеск, эти лыжни.

…Из попутчиков кто-нибудь ближний,

дай к тебе прикоснуться плечом

 

 

и скажи, как мне быть? На беду

я на лыжах сюда прибежала.

Приняла это нежное жало,

и не знаю – куда я иду.

 

Кровь

 

…Какая кровь стучит в моих ушах,

мутит глаза, и мечется, и мучит:

чуть ветерок, один неверный шаг –

и нет тебя на свете. Так-то лучше.

Ты женщина – так ты не будь скотом

и не теряй сознания от дрожи.

Нет, я не о спасенье! Я о том,

как жизнь свою продать мне подороже.

Ладонь в кулак, и ты уйдешь сейчас,

и губы в кровь, чтоб здесь не разреветься:

«Да, я домой. Да, нынче поздний час».

И – вниз, отговорившись от приветствий.

 

Кто?

 

Теперь оно сошла с ума:

стучит – и лезет на рожон.

…Кто здесь прощался? Я сама?..

Здесь кто-то был, совсем чужой,

у ног… у губ… и на груди!

Чего он хочет или ждет?

А если скажешь: «Уходи», –

так он, пожалуй, не уйдет…

 

Никому нет дела…

 

И в самом деле, солнце светит,

и жизнь идет за шагом шаг.

Смеются маленькие дети,

на службу взрослые спешат.

Они живут, герои хроник!

Им хорошо. Им все равно.

Они целуют и хоронят,

в саду гуляют, пьют вино.

Ты не кричи. Ты им наскучишь.

Не будет дела им вовек,

что есть на свете и замучен

такой любимый человек.

 

Опоминаясь…

 

…Что в моей жизни было,

как посмотрю назад!

Милый мой! Милый! Милый!

Где же твои глаза?

Мало нам в жизни шумной

радостей и защит.

Мучит твой лоб разумный

тонкая сеть морщин.

Как мне прикончить сроки,

бросить их все в огонь.

И окунуть бы щеки

в любящую ладонь.