«Кругом шумят сады…»

 

Кругом шумят сады,

морской прибой высок,

мы вышли из воды,

мы бросились в песок.

На коже солнца боль,

блаженна и груба,

и волн пахучих соль

осталась на губах.

В прозрачной синеве

сияют и гремят

их музыка и свет,

тепло и аромат.

Их пеньем юг согрет,

у них свои права,

они тепло и свет,

им не нужны слова.

 

 

А нам слова нужны:

мы не назвать должны

любовию – любовь.

Нам нужно много слов.

 

«Большая дорога. Сияющий снег…»

 

Большая дорога. Сияющий снег.

Далеко-далеко идет человек.

 

 

Я счастье свое тебе брошу под ноги.

Я молча уйду с твоей чистой дороги.

В печали застыну, как в белом снегу.

Но разве я этим тебе помогу?

 

«Желтеют листья, всходит озимь…»

 

Желтеют листья, всходит озимь

и год спускается во тьму,

но я запомню эту осень,

сестру терпенью моему.

Так беспощадны и так кратки,

с печатью знанья и конца,

горят трагические краски

ее отважного лица,

так страстно продолжает повесть,

конец которой всем знаком,

удар дождей ее и посвист

багрово-золотых знамен.

 

«Все та же комната: те же стены, и те же окна…»

 

Все та же комната: те же стены, и те же окна,

                        все та же, все та же комната.

Все те же стены, и те же окна, и тот же

                                    несчастный дождь.

 

 

Все та же боль, как детский плач, как зимний

дождь, как утро без счастья, боль знакомая, –

и это правда. Лишь это – правда, а все

                                       остальное ложь.

 

 

Сейчас я встану! Сейчас очнусь, отгоню!

Сейчас, сейчас это кончится!

Заговорю, засмеюсь, работать стану, поеду, поем,

и нехотя, медленно, постепенно снова жить

                                          мне захочется:

телу – тепла и ласк, и лепета, хлеба –

зубам, мысли – мозгам, а поэту – о, поэту – поэм!

Зачем я живу, еще буду жить? Зачем моя боль?

Зачем моя радость и мужество?

 

 

Зачем держусь, и опять держусь, и делаю

                                    жизнь по складам,

зачем любить мне, еще любить и опять любить,

                            и опять смеяться и мучиться,

раз это ложь, все это – ложь? А правда

                                         осталась там,

все в той же комнате…

 

«Никогда, никогда, никогда…»

 

Никогда, никогда, никогда

не отнимешь поля от хлебов.

Никогда, никогда, никогда

не разрознишь деревья с листвой.

Никогда, никогда, никогда

волк не станет кормиться травой.

Никогда, никогда, никогда

не насытишь словами любовь!

 

 

Если б море утратило дно,

если б в кровь обратилось вино,

если б мы с тобой стали одно,

пусть единственный раз, все равно,

без борьбы, без тоски, без стыда!

Никогда! Никогда! Никогда!

 

«Ты ушел далеко и надолго…»

 

Ты ушел далеко и надолго,

и не взял с собой, и нельзя с тобой.

Но без ведома и без надобы

тихо следую твоим следом я.

 

 

Ты почуешь дуновение странное,

но не видь, не знай, что – прохладой в зной –

на твой жаркий день опустилась тень

от большого и жестокого странствия.

 

«Прощальные каракули…»

 

Прощальные каракули…

Плыви, плыви, кораблик!

Там облачка обманные,

там звезды колесом…

Плыви, кораблик маленький,

за синий горизонт!

Прощайте, лето быстрое

и тихая зима,

и ты, моя забывчивая,

веселая земля!

Прощайте, реки гладкие

и пенные моря!

Лети, моя Галактика,

к потерянным мирам!

Лети, лети, скитайся,

тай

на заре

из глаз.

Пускай со мной сквитаются

там,

на Земле,

у нас…

 

 

Но знаю, рано, поздно ли,

                              объятием

                                    отчаянным,

земля моя со звездами,

опять к тебе

причалю я.

Уже на борт карабкаюсь…

Лети, лети, кораблик.

 

«На улице покой ненастья…»

 

На улице покой ненастья,

печаль дождя – и это значит,

что без страданья и без счастья

мой Новый год сегодня начат.

Не то, чтоб нежность или ревность:

забыта мной былая глупость,

боль стала тише, радость реже,

раздумья глуше…

Стыд – все глубже!

Нет, не любимый, не любовник –

вся суть моя, как дух без тела,

томилась долго, билась больно,

оторвалась и улетела.

А я путей твоих не вижу,

а я забот твоих не знаю.

Я не умею стать поближе.

Я только женщина земная.

 

«Не хотелось мне день начинать…»

 

Не хотелось мне день начинать

с его стуком, движеньем, едою.

Не хотелось мне день начинять

суматохою и ерундою.

Но, конечно, настал и гроши

мне подал, и засохшую булку

все за то, что не смею грешить,

не хочу отступиться от буден.

И на волю не вырвется бунт,

присмиревший, подернутый тиной,

и не скажет, мгновению: «Будь

песней, выдумкой, книгой, картиной!»

 

«Ах, сила бродит, сила бродит…»

 

Ах, сила бродит, сила бродит,

не расточить, не подарить,

а годы вроде, время вроде

совсем другое говорит.

Несу по жизни руки, ноги

и тело глупое несу.

На верной и прямой дороге

я заблуждаюсь, как в лесу.

И безрассудно жжет, не грея,

то нетерпение и блеск,

когда впотьмах уронишь гребень –

и мигом вырастает лес.

Когда меж делом, между речью,

заслышав басенку одну,

из рукава достанешь речку,

нырнешь с разбега – и ко дну!