Душа одна…

 

Душа одна – и не тоскует,

никто ладоней не целует,

не душит смех, не жжет слеза,

светлы, как день, мои глаза,

 

 

мой снег блестит, мороз крепчает,

и сердце радостно дичает,

и ветер юности моей

опять со мной на много дней.

 

Осень 1948

Вслед циклу «Поединок»

Вере Алексеевне Пычко



1

 

Вот и все… Так просто и нестрашно,

только меркнет милый белый свет.

День мой грустный, радостный, вчерашний,

знать, тебе возврата больше нет.

 

 

Сердце старше – жизнь зато короче…

Стоит быть однажды молодым,

чтобы вечно помнить две-три ночи

да жестокий папиросный дым!

 

2

 

Табачный дым, табачный чад…

О как виски мои стучат!

И лучше сразу умереть,

чем знать про все, что будет впредь.

 

 

И жизнь без завтрашнего дня

так странно радует меня.

Над неоконченной строкой

суровый отдых и покой.

 

1948

Из любви и беды

(1956–1964 гг.)

Движение

 

Как просто – жить. Как это грустно,

что просто жить, что все пройдет,

что все пройдет и ляжет грузной,

напрасной памятью – про тот,

про этот день… Воды в природе

приход, уход, круговорот,

по новым руслам – и по моде,

на землю – и наоборот.

Волнам плескаться об утесы,

дождям и ветрам, всем семи, –

о совмещенные удобства

любви, базара и семьи,

корысти, страсти и коварства,

точащих землю, как кроты,

Отечества – и Государства,

Косметики – и Красоты…

Все нерушимо, все едино,

неотделимо от лица,

все бережет свои седины,

стоит на месте до конца:

так мелко, словно бы на блюдце,

так глубоко – не видно дна,

а волны бьются, волны бьются…

 

 

Но пробивается одна!

 

Отрывки из поэмы

«Отцы и дети»

 

И вечный бой!

Покой нам только снится.

Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль.

 

А. А. Блок


Первый отрывок

 

Ты, с закрытою раною,

без пути, без свободы,

моя молодость странная,

мои «лучшие» годы.

 

 

Наша юность задавлена

то войной, то тюрьмою,

наша радость затравлена,

нас пустили с сумою.

 

 

И глядели овечками

и «сынами Отчизны»,

схоронясь за словечками,

что на «ство» и на «измы».

 

 

И все были невинными

и событьям покорны,

не мозгами, так спинами

шевелили проворно.

 

 

Мы ровесники вычурным,

сумасшедшим событьям,

ничего нам не вычеркнуть,

ничего не забыть нам.

 

 

И с рыданьями, с хохотом,

и в лохмотьях кровавых

полетит над эпохами

наша нищая слава.

 

 

И за горькою шуткою,

за наружным спокойством,

беспримерное, жуткое

и глухое геройство.

 

Второй отрывок

 

И снова древний скифский конь

летит! И снова нет покоя,

и всадник светлою рукою

нам посылает свой огонь.

 

 

По обнажившимся ветвям

и по наклоненным колосьям,

в дожди насвистывая, осень

идет, все теплое мертвя.

 

 

И радость вянет и мельчает,

и над родимой нищетой

до боли хочется молчанья

и ласки тихой и простой…

Боль и безумье в сердце смятом,

вражда людей и смерть трудов,

печальный пепел городов,

и в гибель превращенный атом,

и разоренный мой очаг,

отец мой с профилем библейским

и мать моя с печальным блеском

в прическе темной и очах.

 

 

Зовет, зовет нас вдаль огонь,

мой жребий избран и испытан.

«Куда ж ты скачешь, гордый конь,

и где опустишь ты копыта?..»

 

1956

«Из любви и беды, постепенно…»

 

из любви и беды, не спеша,

из беды, как Венера из пены,

из беды вырастает душа.

 

 

Сад-земля, весь округлый и душный…

Раскаленное солнце печет…

Из беды поднимаются души,

клейкий яд по стеблям их течет.

 

 

Говорят, что и мед убивает,

если дал тебе меду дурак…

Пейте ж яд сей, хоть горько бывает,

когда мудрые яд свой дарят.

 

«Зимний полдень, вечер летний…»

 

Зимний полдень, вечер летний

и весенний птичий гам –

каждый день, как день последний,

подношу к своим губам,

 

 

потому что нет надежды,

нету власти у меня

тленные сберечь одежды

убегающего дня.

 

 

Потому что чую снова,

как, скрывая свой испуг,

словно птица, бьется слово,

вырывается из рук,

 

 

чтоб в окно – и за террасу,

в поле, в море, в города,

ускользнуть – и затеряться,

затаиться навсегда.

 

 

И лишь мир морочить, тонко

и пронзительно звеня

в млечном голосе ребенка,

пережившего меня.

 

Радость

 

Я иду по траве, и роса мои ноги омыла.

Я плыву по воде и качаюсь на тихой волне,

я гляжу и дышу. И какая-то светлая сила,

и какая-то светлая радость сияет во мне.

 

 

Ну, пророчь мне кукушка! Трещите,

                              лягушечьи трели!

Гасни, гасни, мой месяц, ты, белый

                                  надкушенный плод!

И дыханье окутывай, жуткая, влажная прелесть,

этот запах земли, этот дух от дремучих болот.

 

 

Человеческий мир и природы таинственный

                                                  почерк, –

все открыто и внятно, все знаю и вновь узнаю,

и поет моя радость, душа ненаписанных строчек,

о непрожитых днях недопетую песню свою.

 

 

Силой равная солнцу, что верной землею гордится,

в блеске мысли и веры и в чистом сиянье мечты,

будь прославлена Радость, одна, из которой родится

светлый гений открытий и лирики строгой цветы!