X

 

Алмазный бред морщин твоих и впадин

Томит и жжет. Неумолимо жестк

Рисунок скал, гранитов черный лоск,

Строенье арок, стрелок, перекладин,

 

 

Вязь рудных жил, как ленты пестрых гадин,

Наплывы лавы бурые, как воск,

И даль равнин, как обнаженный мозг..

Трехдневный полдень твой кошмарно-страден.

 

 

Пузырчатые оспины огня

Сверкают в нимбах яростного дня,

А по ночам над кратером Гиппарха.

 

 

Бдит «Volva» – неподвижная звезда.

И отливает пепельно-неярко

Твоих морей блестящая слюда.

 

XI

 

Твоих морей блестящая слюда

Хранит следы борьбы и исступлений,

Застывших мук, безумных дерзновений.

Двойные знаки пламени и льда.

 

 

Здесь рухнул смерч вселенских «Нет» и «Да»,

От Моря Бурь до Озера Видений,

От призрачных полярных взгромождений,

Не видевших заката никогда,

 

 

До темных цирков Маге Тепевгагиш —

Ты вся порыв, застывший в гневе яром.

И страшный шрам на кряже Лунных Альп

 

 

Оставила небесная секира.

Ты, как Земля, с которой сорван скальп —

Лик Ужаса в бесстрастности эфира!

 

XII

 

Лик ужаса в бесстрастности эфира —

Вне времени, вне памяти, вне мер!

Ты кладбище немыслимых Химер,

Ты иверень разбитого потира.

 

 

Зане из сонма ангельского клира

На Бога Сил, Творца бездушных сфер,

Восстал в веках Денница-Люцифер,

Мятежный князь Зенита и Надира.

 

 

Из статуй плоти огненное «Я»

В нас высек он; дал крылья мысли пленной,

Ваяя смертью глыбы бытия,

 

 

Но в бездну бездн был свергнут навсегда.

И остов недосозданной вселенной —

Ты вопль тоски, застывший глыбой льда!

 

XIII

 

Ты вопль тоски, застывший глыбой льда!

Сплетенье гнева, гордости и боли,

Бескрылый взмах одной безмерной воли,

Средь судорог погасшая звезда.

 

 

На духов воль надетая узда,

Грааль Борьбы с причастьем горькой соли,

Голгофой душ пробудешь ты, доколе

Земных времен не канет череда.

 

 

Умершие, познайте слово Ада:

«Я разлагаю с медленностью яда

Тела в земле, а души на луне».

 

 

Вокруг Земли чертя круги вампира,

И токи жизни пьющая во сне —

Ты жадный труп отвергнутого мира!

 

XIV

 

Ты жадный труп отвергнутого мира,

К живой Земле прикованный судьбой.

Мы, связанные бунтом и борьбой,

С вином приемлем соль и с пеплом миро.

 

 

Но в день Суда единая порфира

Оденет нас – владычицу с рабой

И пленных солнц рассыпется прибой

У бледных ног Иошуа Бен-Пандира.

 

 

Но тесно нам венчальное кольцо:

К нам обратив тоски своей лицо,

Ты смотришь прочь неведомым нам ликом.

 

 

И пред тобой, – пред Тайной глубины,

Склоняюсь я в молчании великом,

Жемчужина небесной тишины!

 

XV

 

Жемчужина небесной тишины,

Лампада снов, владычица зачатий,

Кристалл любви, алтарь ночных заклятий,

Царица вод, любовница волны,

 

 

С какой тоской из влажной глубины

К тебе растут сквозь мглу моих распятий,

К Диане бледной, к яростной Гекате

Змеиные, непрожитые сны.

 

 

И сладостен и жутко безотраден

Алмазный бред морщин твоих и впадин,

Твоих морей блестящая слюда —

 

 

Лик ужаса в бесстрастности эфира,

Ты вопль тоски, застывший глыбой льда,

Ты жадный труп отвергнутого мира!

 

Коктебель, 15 июня—1 июля 1913

Странник

 

Как некий юноша, в скитаньях без возврата,

Иду из края в край и от костра к костру,

Я в каждой девушке предчувствую сестру

И между юношей ищу напрасно брата.

 

 

Щемящей радостью душа моя объята.

Я верю в жизнь, и в сон, и в правду, и в игру.

Я знаю, что приду к отцовскому шатру,

Где ждут меня мои и где я жил когда-то.

 

 

Бездомный, долгий путь указан мне судьбой;

Пускай другим он чужд – я не зову с собой:

Я странник и поэт, мечтатель и прохожий...

 

 

Любимое – со мной. Минувшего не жаль.

А ты, – что за плечом, со мною тайно схожий,

Несбыточной мечтой больнее жги и жаль!

 

1913

Петербург

Посвящается Бальмонту



 

Над призрачным и вещим Петербургом

Склоняет ночь кран мертвенных хламид.

В челне их два. И старший говорит:

«Люблю сей град, открытый зимним пургам

На топях вод, закованный в гранит.

Он создан был безумным Демиургом.

Вон конь его и змей между копыт!

Конь змею – «сгинь!», а змей в ответ: «Resurgam!»[3]

Судьба империи в двойной борьбе:

Здесь бунт – там строй; здесь бред – там клич судьбе.

Но во сто лет в стране цветут Рифейской

Ликеев мирт и строгий лавр палестр... »

И глядя вверх на шпиль Адмиралтейский,

Сказал другой: «Вы правы, граф де Местр».

 

1915

* * *
 

Неслись года, как клочья белой пены...

Ты жил во мне, меняя облик свой;

И, уносимый встречною волной,

Я шел опять в твои замкнуться стены.

 

 

Но никогда сквозь жизни перемены

Такой пронзенной не любил тоской

Я каждый камень вещей мостовой

И каждый дом на набережной Сены.

 

 

И никогда в дни юности моей

Не чувствовал сильнее и больней

Твой древний яд отстоянной печали —

 

 

На дне дворов, над крышами мансард,

Где юный Дант и отрок Бонапарт

Своей мечты миры в себе качали.

 

19 апреля 1915 Париж