«…И явилось на небе великое знамение – жена,
облеченная в солнце; под ногами ее луна,
и на голове ее венец из двенадцати звезд…»[1]
(Откровение, глава 12)
«…И творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю пред людьми…»
Темный ночной лес зловеще шумел кронами елей и сосен, раскачивая их над головой крадущейся тени. Тень испуганно жалась к земле, подолгу замирала у кустов, озираясь и прислушиваясь, а потом, не выпрямляя спины, спешила дальше. Под ногами хрустели сухие ветки и хвоя, и в пустом лесу они звучали особенно громко и пронзительно. Тень перескочила через ручей, поскользнулась на мокром валуне и упала на влажную землю, пахнущую плесенью. Постанывая, тень ухватилась руками за пучки сочной травы и немного подтянулась, царапая кожу на ладонях, потом жалобно захныкала и попыталась подняться. Резкая боль в лодыжке заставила ее охнуть и снова упасть…
Где-то рядом, всего в нескольких шагах от тени, зашумел кустарник. Тень припала к земле, кусая губы, но сквозь черноту безлунной ночи ничего не возможно было разглядеть. Всколыхнулись листья и все опять стихло. Прямо над головой вдруг ухнула сова, и от страха тень едва слышно вскрикнула, запоздало закрывая рот грязной ладонью…
Чьи-то цепкие пальцы схватили тень за вывихнутую лодыжку. Тень закричала, забилась, пиная ногами темноту, но вот уже ее подхватили, обернули во что-то мягкое и упругое, запеленали, как младенца, и стремительно понесли сквозь лес, во тьму.
Тень извивалась, кричала, рыдала, однако движение не прекращалось, только пеленка затянулась крепче, так что стало трудно дышать. Через несколько минут силы тени оказались на исходе, и она обреченно обмякла, время от времени издавая что-то вроде протяжного жалобного стона.
За мохнатыми лапами елей показался красный огонек и распластался в воздухе запах древесного дыма. Тень заскулила.
Раздвинув колючие ветки, носильщики безжалостно швырнули запеленатую тень на землю. При свете костра она увидела группу людей, одетых в черные блестящие плащи, в ткани которых отражались языки пламени. У каждого в руке пылал смоляной факел. Лица людей скрывали глубокие капюшоны, опускающиеся почти до подбородков, и на груди каждого блестел круглый стальной медальон с загадочной символикой. От этой символики тени стало еще страшнее.
Кто-то дернул за пеленку и освободил пленницу. Это была не тень. Молоденькая девушка лет восемнадцати-девятнадцати сжалась возле костра, держась за больную ногу, и круглыми от ужаса глазами обвела всех присутствующих. Они медленно окружили ее, встав плотным кольцом – человек двадцать. Они молчали, только трещали полусырые поленья в огромном костре.
Один из людей нагнулся к ней поближе, и неожиданно под черным капюшоном пленница разглядела красновато-оранжевые огоньки невероятных глаз, смотревших пристально и жестоко. В глазах горели огни ада.
Человек выпрямился и сделал какой-то знак рукой. Тотчас же несколько человек в полнейшем молчании опять подняли девушку с земли и со всей аккуратностью уложили на каменный алтарь перед деревянной статуей какого-то божества, ужасного и мерзкого, с пухлыми губами вурдалака и взглядом голодной рыси. Металлические кандалы щелкнули и сковали конечности пленницы. Она заплакала и попыталась произнести хоть слово, но рот ей сразу же залепили клейкой лентой, и ей осталось только извиваться на алтаре.
Деревянный бог был весь залит кровью. От него дурно пахло, и от этого запаха перед глазами девушки поползли черные пятна.
Люди в плащах несколькими рядами – по пять человек в каждом, – приблизились к алтарю. Их медальоны в точности повторяли рисунок на лбу божества, и люди сняли их, положив на алтарь рядом с жертвой.
Потом один вынул из складок плаща зигзагообразный нож, остро отточенный, с костяной рукояткой и круглым брелоком на ней. Не произнося ни слова, человек медленно вспорол вену на руке девушки, потом надрезал плечо и бедро… Хлынула ярко-красная горячая кровь и жертва завыла, зажмурив глаза.
Они ждали, пока она ослабнет.
Потом, разомкнув кандалы, они посадили пленницу лицом к статуе. Она уже с трудом осознавала происходящее… Покачиваясь, она старалась не упасть.
Кривой нож блеснул в воздухе и коснулся горла жертвы…
Что-то коротко свистнуло, и нож будто бы сам по себе вырвался из руки палача и упал за алтарь. Палач согнулся и ухватился за запястье – между пальцев побежала кровь.
– Нарушение правил поклонения карается законом, то есть мной, – сказал женский голос. – Отпустите ее.
Жертва с трудом повернула голову и сквозь туман забытья увидела выходящую из темноты фигурку – невысокую, широкоплечую и мускулистую. Коротко подстриженные волосы, осветленные «перышками», сурово сжатые широкие челюсти, маленький рот, и топорик в одной руке. Сзади, за спиной, болталось нечто молочно-белое, бесформенное, похожее на призрак.
Пришелица подняла бумеранг.
– Отпустите! – вполголоса повторила она. Широкие брови сдвинулись.
– Это лес, посвященный Афалу, – ответил раненый палач, скрипя зубами. – Твоя власть здесь не распространяется!
– Моя власть? – переспросил пришелица, не повышая голоса. – Вы нарушили правила поимки жертвы!
Не дожидаясь приказа своего главы, несколько человек бросились снимать девушку с алтаря.
– По правилам жертвоприношений вы обязаны заманить жертву видениями и миражами, – продолжала пришелица, искоса поглядывая на девушку, которая пыталась сама устоять на ногах. – Вы должны одурманить разум и внушить жертве мысль о полном счастье. Вы же решили не тратиться на подобные мелочи и просто похитили человека. Потом позволили ей сбежать, гоняли по лесу в состоянии дикого страха и, в конце концов, полностью деморализованную и обессиленную изрезали ножом. Это второе нарушение – разрешается пользоваться только кинжалом с двойным лезвием, пропитанного опием.
– Арико… – начал было один из людей, откидывая капюшон с лица.
– Молчи, пес, – цыкнула незнакомка, и он отпрянул. – Мерзкие ничтожества! Поклоняясь Афалу таким образом, вы оскверняете его религию, его имя и его законы. Я позабочусь, чтобы он узнал об этом как можно скорее.
– Арико! – палач вдруг склонил колени перед ней. – Мы клянемся больше никогда не нарушать правил Афалу!
– Если бы это было в первый раз, я бы поверила, – ответила незнакомка. – Но вы рискнули повториться... Я, силой Афалу и его повелителя, накладываю на ваш орден печать изгнания. Больше никто из вас не посмеет ступить на землю этого леса. И каждый из вас переживет то же самое, что пережила ваша жертва. Те из вас, кто после перенесенного останется в здравом уме и твердой памяти, смогут вернуться к нормальной жизни. Остальные останутся во мраке сумасшествия.
– Арико! – вскрикнул палач.
– Паршивый пес, меня зовут Арикона, – прошипела она и что-то бросила в костер. Взметнулись зеленые искры, повалил густой дым и скрыл от глаз поляну и алтарь. Легко взвалив девушку на плечо, Арикона растворилась в темноте, а следом за ней, как туманный след, потянулось молочно-белое облако.
Засвистело в ушах. Девушка попыталась поднять голову, но все, что удалось ей разглядеть – это молочный след в темноте, да брякающий кинжал в ножнах на боку той, которая ее несла. Дышать было трудно, плечо Ариконы передавило девушке живот и стесняло дыхание. Она попыталась немного пошевелиться, и тут же получила чувствительный толчок в бок – означало это, должно быть, «не вертись, а то сброшу».
Она покорно замерла и больше уже не шевелилась.
Шли они не по лесу – если бы это было так, то под ногами обязательно бы хрустели ветки. А так – только ветер свистел в ушах и ничего не стегало, не задевало, не щекотало почти раздетую девушку, только стала она чувствовать, что замерзает. Мелкая дрожь нет-нет, да и пробивала ее, так что зубы отбивали дробь.
В темноте почудился ей свет. И точно – за Ариконой молочный след поблек и почти совсем исчез, несколько мерцающих искорок еще робко сияли внизу, а потом свет заглушил и их.
– Доброй ночи, Марта, – сказала кому-то Арикона. И опустила девушку на что-то мягкое и теплое.
Девушка через силу приоткрыла веки. Она находилась в небольшой комнатке, сложенной из толстых бревен (они странно кружились вокруг нее), с низкого потолка спускались бурые пучки трав и кореньев, со стен взирали магические символы, и приятно пахло пряностями. С боку повеяло жаром и сразу стало тепло.
– Арико, – приветствовал ее низкий грудной голос, принадлежащий полной женщине в сером платье и белым переднике поверх него. – Кто эта бедная девочка?
– Поклонники Афалу нарушили правила, – ответила Арикона. – Как обычно. Все же мне придется пожаловаться ему. У меня полно других забот, кроме как красть с алтаря его жертв.
– Делай, как знаешь.
– Есть хочется. Не найдется тарелки каши?
– У меня есть отличное овощное рагу. Садись к столу. Потерянная, тебе как обычно?
Девушка решила было, что обращаются к ней и тихонько застонала. Тотчас на воспаленный лоб лег пропитанный душистым отваром компресс, и стены дома вокруг перестали кружиться. Громко заскрипел отодвигаемый стул.
– Как ее зовут? – сочувственно спросила женщина. – Бедняжке совсем плохо.
– Малена, – ответил еще один голос – он был очень пугающий, звучащий словно бы из погреба, гулкий и раскатывающий слабое эхо. – Передай-ка мне лучину.
– Ты опять за свое, Потерянная Душа? После того, как ты пропитаешься ладаном, на тебя смотреть жалко. И не жалуйся потом, что у тебя туман перед глазами. Сочувствовать не стану.
– И не надо, – беспечно отвечал гулкий голос. – Но если я не питаюсь, как же мне получать удовольствие от существования? Ладан – мое питание, его сладкий дым наполняет меня приятными воспоминаниями…
– Твоя память пуста, дружище…
– И, тем не менее, я что-то все равно помню.
Застучала ложка. Девушка ощутила горячий винный запах и губ ее коснулась теплая кружка.
– Выпей, девочка, – сказала женщина, и девушка с трудом сделала небольшой глоток. Подогретое вино с корицей, лимоном, ванилью и еще черт знает какими колдовскими добавками, полилось в горло, и почти сразу исчезла боль в порезах, слабость в теле и забытье. Она открыла глаза и обвела взглядом комнату.
Ее спасительница сидела за столом и уплетала за обе щеки еду, не заботясь о манерах. Над Маленой склонялось доброе морщинистое старушечье лицо, играющее бликами солнечных зайчиков, а руки заботливо поддерживали голову Малены и дымящуюся кружку. Девушка чуть скосила глаза в бок и обомлела, поперхнувшись вином: во главе длинного деревянного стола сидел тот самый сгусток молочного тумана, что следовал неотступно за Ариконой, пока она несла на себе жертву Афалу. И этот туман, в котором угадывалась сейчас форма человеческого силуэта, блаженно склонился над блюдечком, позволяя ароматному дымку из него вливаться в себя. Малена закашлялась и замотала головой, отказываясь от питья. Однако Марта успокоила ее, поняв причину беспокойства:
– Это не призрак, не волнуйся. Это Потерянная Душа. Ничего страшного в ней нет.
Арикона подняла голову от тарелки. У нее были небольшие зеленовато – рыжие глаза и темные брови, немного скрывающие пристальный изучающий взгляд. Малене очень не хотелось долго противостоять этому взгляду, и она снова припала губами к кружке. Еще несколько глотков и страх пропал окончательно. Приятное блаженство охватило уставшее тело, ласково покалывало в ладошках и подошвах, словно их щекотали перышком. Арикона со стуком отставила тарелку в сторону и вытерла губы рукой.
– Через два-три дня я поставлю ее на ноги, – сказала Марта, разглядывая порезы на руках Малены.
– Спасибо, старушка. Ты опять здорово мне помогла, – ответила Арикона, медленно вынимая кинжал из ножен и внимательно разглядывая потолок над печкой. Малена не успела проследить ее взгляд, а Арикона внезапно метнула нож с такой силой, что он почти по рукоять ушел в дерево, накрепко пришпилив ползущую мерзкую тварь зеленого цвета, нечто среднее между змеей и хамелеоном. Тварь завизжала, задергалась, грызя острыми клыками кинжал, шипящая слюна брызнула на пол и подожгла сухие доски. Марта торопливо загасила искры ногой. Арикона, не спеша, поднялась, забралась на печь и, сжав губы, дернула кинжал. Тварь вскрикнула, обрушилась сверху, еще минуту извивалась на полу и издохла, издавая страшную вонь.
Арикона спрыгнула с печи, толчком открыла дверь и брезгливо, носком сапога, выбросила тварь наружу.
– Разведчики Везельвула, – отметила она и повернулась к Марте. – Тебе нужно зашептать свой дом заново. Пока она здесь, – она мотнула головой в сторону изумленной Малены, – тебе покою от них не будет.
– Сегодня же зашепчу, – пообещала Марта.
Арикона вытерла кинжал о грязную тряпку, осмотрела его со всех сторон и со звоном вернула в ножны. Потом потянулась и сладко зевнула. Кожаный корсет, который обтягивал ее торс, скрипнул по швам. Малена с удивлением отметила, что на странной ее спасительнице одеты также самые обыкновенные джинсы – староватые, правда, вытертые на коленях и икрах, но исключительно гармонировавшие с кожаным корсетом.
– Спать хочется, – заявила Арикона капризно. – Хочу спать!
– Оставайся на ночь, – улыбнулась Марта. – Я постелю тебе на печи.
– Жарко, – капризно ответила Арикона. – Лягу на улице.
– Славно! – радостно подхватила Потерянная душа. – А пока слетаю на кладбище. Сегодня там будет весело.
Не теряя времени, человеческий силуэт вытянулся в струночку и вылетел через печную трубу.
– Налакалась ладану, и – на вечеринку. Завтра будет целый день плакаться, какая она несчастная, – сказала Арикона.
Малена погружалась в долгожданный сон. Некоторое время она сражалась с ним, стараясь разглядеть, услышать и запомнить как можно больше из всего того странного и загадочного, что окружало ее, но горячее вино завладело ее разумом, сладко напевая колыбельные песенки, и Малена уснула крепко и без сновидений.
Арикона и Марта устроились на крылечке избушки. Маленькими глоточками потягивая крепкое вино, они поболтали о том и о сем, попытались угадать, какая будет погода утром, обсудили последние сплетни, принесенные сороками из города, а только потом пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.
Арикона закуталась в одеяло, удобно устроившись в гамаке, покачалась немного и уставилась немигающим взором в звездное небо. Луны не было, так что все звезды горели ярко и горячо. Лицо Ариконы разгладилось, исчезла глубокая складка между бровями, придававшая ему выражение недовольства, крепко сомкнутые губы расслабились. Покачиваясь в гамаке, она искала знакомые созвездия и улыбалась, узнавая их.
В бок давили ножны кинжала. Она отцепила ремень, свернула его и положила под голову. Стояла тишина, тихо стрекотал одинокий сверчок в высокой траве и потрескивали скалы, к которым прилепилась избушка. После забот предыдущей ночи и целого дня было так приятно нежиться в гамаке, что Арикона и не заметила, как уснула.