Становление и развитие социально-политической концепции ливийского лидера Муаммара Каддафи, как и основанная на ней практика «народовластия», – показательный пример регионального проявления теоретической эволюции и практической реализации «левых взглядов». Ливия была одной из немногих арабских стран, где в течение постколониального времени политическая элита осуществляла глубокие и длительные преобразования под «левыми» лозунгами. Тем не менее, включение воззрений Муаммара Каддафи в спектр политической мысли, определяемый как «левые взгляды», предполагает обращение к контексту, в котором рассматриваются теоретические построения ливийского лидера. В свою очередь, этот контекст не может быть осмыслен без определения рамок самого понятия «левые взгляды».
Содержание этого понятия, объединяющего широкий спектр течений политической мысли, и в момент своего возникновения не имело фиксированного содержания, а в дальнейшем неоднократно трансформировалось и пересматривалось. Диалектика развития «левых взглядов» всегда исключала косность понятий, исконно не представавших как неизменная данность для большинства теоретиков, а рассматривавшихся ими как продукты исторического развития. Если даже воззрения отдельных «левых» философов значительно модифицировались в течение их жизни, то идентичные изменения выступали в качестве закономерных для развития целого пласта политической мысли, что лишний раз подчеркивало его динамизм в контексте менявшейся социально-политической обстановки, требовавшей переоценки многих, начинавших казаться изжившими себя ценностей.
Полиморфные вариации «левых» моделей политического развития воплотились и в их региональных проявлениях (включая, в частности, Россию и арабские страны) [1]. Так, на Арабском Востоке соответствующие ценностные ориентации и принципы получили свое выражение в специфических моделях модернизации, значительно отличавшихся от теоретических разработок европейских и русских философов. Вызревая в принципиально иных социально-политических условиях, «левые взгляды» в арабском мире оформлялись как одно из течений антиколониального движения. В дальнейшем же эти воззрения конституировались, в первую очередь, не в теоретических и философских трудах, а в партийных программах и идеологических доктринах, послуживших главным средством массовой мобилизации. Это означало, в первую очередь, что «левые взгляды» предстали в виде идеологического оправдания процессов нациестроительства, становившихся в XX в. первостепенно важными для легитимации действий различных политических элит в регионе арабского мира.
Национальный контекст всегда содействовал реинтерпретации и модификации базисных теоретических установок и центральных понятий «левой мысли». Несомненно, для большинства европейских «левых» теоретиков корневыми элементами, консолидировавшими их концепции в единый идейный спектр, были антилиберализм и ориентация на пролетариат. В России же, где в силу исторических обстоятельств «левая мысль» оформлялась как часть спектра взглядов, противостоявших идеологии абсолютизма, аналогами этих базисных для европейских теоретиков величин стали антиконсерватизм и утверждение особой роли института общины. В свою очередь, на Арабском Востоке оформление этого направления политической мысли оказалось нюансировано рядом объективных факторов, которые сделали антиколониализм и национализм стержневыми элементами «левой мысли» и основанной на ней практики политического действия. Однако даже в рамках арабского геополитического пространства происходило дальнейшее варьирование этих ключевых понятий. Так, в Ливии такими базисными установками стали антиимпериализм и (на этапе становления концепции М. Каддафи) антисоветизм, а также ориентация на ценности родоплеменного общества.
Более значительных оговорок требуют сами понятия «левая мысль» и «левые взгляды». Эти понятия в силу многих причин (например, нетождественности словосочетания «левые взгляды» значительно девальвированному термину «социалистическая мысль» или более узкому семантически определению «радикальные взгляды») кажутся более удобными, в том числе и для анализа социально-политических воззрений ливийского лидера. Но оба они, несмотря на их очевидную схожесть, не во всех случаях синонимичны. Если «левая мысль» – это, в первую очередь, теоретикофилософская традиция, то понятие «левые взгляды» имеет более широкий смысл, в ряде случаев имеет идеологическую нагрузку и означает всю совокупность соответствующих ценностных ориентаций. Вместе с тем, принимая во внимание тот факт, что это течение мысли оформлялось не как философское направление, а скорее – как совокупность идеологических доктрин, направленных на преобразование действительности (то есть мыслительный акт в этом случае оказывался актом политическим), едва ли возможно однозначно определить семантическую грань между терминами «левая мысль» и «левые взгляды». Поэтому в дальнейшем эти понятия будут до известной степени взаимозаменяемы применительно к соответствующему комплексу идейных установок.
Тем не менее, что же дает основания для включения концепции «ливийского народовластия» в контекст «левых взглядов»?
Большинство ключевых вопросов «левой мысли» на самых разных исторических этапах оставались приоритетными для всех направлений этого спектра взглядов. Общность подходов, тематических ракурсов и категориальных построений, а также очевидная схожесть тенденций оформления и развития «левых взглядов» позволяет рассматривать этот спектр мысли как единую политикофилософскую традицию, обособленную от «правых» и «центристских» течений, даже несмотря на то, что сама целостность «левой мысли» проблематична в силу своей исторической изменчивости и географической относительности. Национальная контекстуализация не разрушила тот исходный «идеологический архетип», в соответствии с которым действовали, в частности, арабские «левые» теоретики и практики (а также их коллеги из ареала других «неевропейских» стран). Переход к практической реализации теории в каждом из региональных вариантов «левой мысли» неизменно начинал корректировать теорию, и это означало, что тенденции идеологической трансформации «левых взглядов» вновь совпадали, вне зависимости от региона, где осуществлялась эта практика.
Тем не менее, правомерность сопоставления концепции «ливийского народовластия» с политико-философскими доктринами ряда «левых» идеологов и допустимость включения «третьей мировой теории» в соответствующую политическую традицию не могут быть оправданы без определения терминологических рамок понятия «левые взгляды». Это необходимо и потому, что существует множество дефиниций этого понятия, а само оно, несмотря на частое его использование в научных и публицистических работах, расплывчато, аморфно и вряд ли может иметь однозначное определение.
Если «левые ценности» и зародились в Европе, то их дальнейшее распространение привело к тому, что в каждой из европейских стран в силу местной специфики они стали претерпевать серьезные изменения. Сегодня же правомерно выделять собственно европейскую (а внутри нее французскую, английскую, немецкую, испанскую и пр.), а также русскую, американскую, китайскую, арабскую и другие многочисленные ветви «левой мысли». Возникла необходимость осмысления тех или иных национальных предпосылок модификации и модернизации «левых ценностей». Это привело не только к тому, что степень пространственно-временной универсальности отдельных категорий и терминов «левой мысли» понижалась по мере ее популяризации, но и к модификации даже ее ключевых понятий.
Большинство теоретиков, относимых к «левым», сами по-разному понимали и трактовали этот термин. Так, например, некоторые из них исповедовали интернационализм, другие же (в частности, в арабских странах), выдвигая задачи деколонизации, апеллировали к националистическим лозунгам. Одни «левые» идеологи и практики отождествляли государственный и общественный типы собственности, другие – жестко разделяли эти два понятия. Дальнейшее многообразие толкований этого термина усугублялось и тем, что многие политические силы, опиравшиеся на «левую» систему ценностей, стали в разных формах приобщаться к осуществлению властных функций, тогда как значительная часть сторонников лагеря «левых» политиков в принципе отрицала возможность «вхождения» во власть.
Противоречия, проявившиеся уже на начальном этапе формирования «левой» ценностной системы, были закономерны, поскольку этот спектр политической мысли был ориентирован, прежде всего, на преобразование, предполагая большую вариативность, чем ставка на традицию и стабильность, потому и многообразие в лагере сторонников «левых взглядов» всегда было больше, а противостояние отдельных течений – гораздо острее, чем среди представителей других идейных ориентаций. Противоречия в среде «левых» объяснялись также и политическими амбициями разнородных партий и организаций, каждая из которых претендовала на «истинное» понимание этой системы ценностей. Это усугублялось еще и тем, что многие «левые» установки, переносившиеся в сферу практики, претерпевали колоссальные, а порой и необратимые изменения, которые уже не совпадали с теорией. То, что лозунги той или иной политической партии основывались на «левых ценностях», далеко не во всех случаях предвосхищало последующую «левую» практику.
Кроме того, «левые взгляды» развивались в тесном контакте с интеллектуальными системами, придерживавшимися иных политических установок, и зачастую как «правые», так и «левые» политические движения апеллировали к одним и тем же философским авторитетам (например, Г. Гегелю, Ф. Достоевскому, Ф. Ницше, М. Хайдеггеру). При этом каждое из трех направлений политической мысли («левые», правые» и «центристы») в своей критике двух остальных неизменно стремилось свести идеологическую сцену к дуальности, провозглашая, что две другие политические модели в основе своей схожи. Все это не могло не сказаться на деформации «левой мысли», в которую со временем, случайно и/или намеренно, стали просачиваться «правые» и «центристские» ценности, создавая модели симбиоза и углубляя терминологические проблемы. Так, например, в политической науке известен феномен «левого уклона», согласно которому тенденция смещения к крайним позициям приводит к тому, что в обстоятельствах особого социального напряжения формируется «левое» движение, более радикальное, чем официальный фланг «левых сил». В свою очередь, многие «левые» теоретики, критикуя своих оппонентов внутри «левого» же движения, под «правым уклоном» тех или иных идеологов и практиков порой понимали не сходство с консервативными формами правления, а сближение с «центристскими» установками.
Наконец, во второй половине XX в. употребление понятия «левые взгляды» стало носить произвольный характер, что, в конечном счете, привело к терминологическому хаосу в политической идентификации и существенным осложнениям в определении границ между «левой» и «правой» мыслью. Одни и те же течения на протяжении десятилетий именовались то «левыми», то «правыми». Крах советской модели социализма, подъем неолиберальной идеологии и движение системы международных политических отношений в сторону унилатерализма не только делегитимировали «левые ценности», но и содействовали углублению терминологических трудностей, подорвав научный интерес к «левой мысли». Впрочем, это отнюдь не преуменьшает историческую значимость этого развивавшегося в течение двух столетий политико-философского направления, несомненно, сохранившего свой теоретический потенциал.
Иными словами, вокруг «левой мысли» возникло множество предубеждений и мифов. Научный анализ «левых взглядов» оказался существенно осложнен необходимостью абстрагирования как от бытового употребления этого термина, в большинстве случаев несущего эмоциональную нагрузку, так и от идеологических и апологетических тенденций, в связи с тем, что язык идеологии помимо того, что он далеко не всегда точен с описательной точки зрения, как правило, состоит из амбивалентных понятий, не лишенных оценочных коннотаций. В сложившихся обстоятельствах стало правомерно говорить если не о неудачности употребления терминов «правые» и «левые взгляды» в современных условиях и утрате ими своей классификационной ценности, то, по крайней мере, о необходимости их пересмотра перед лицом сложности и новизны терминологических проблем, в которых привычные понятия утратили статус абсолютных, а прежние разграничения перестали быть универсальными, превратившись лишь в один из способов систематики в политической науке.
Однако, несмотря на аморфность самого термина, объединившего весьма неоднородные течения политической мысли (анархизм, бланкизм, большевизм, социал-демократию, троцкизм и др.), попытка плюралистического синтеза имела под собой вполне определенную основу, явившуюся фундаментом сопоставления и до сих пор отличающую «левую политическую мысль» от иных течений. Отсутствие однозначного определения для столь семантически широкого понятия, как «левые взгляды» вовсе не означает того, что этот спектр политической мысли вообще не имеет идеологических рамок. Доказательством тому может послужить хотя бы тот факт, что существуют политические течения (например, монархисты или нацисты), которые (даже в случае их апелляции к социалистическим ценностям) никоим образом не соотносимы с «левыми».
Как представляется, именно полиморфность понятия «левые взгляды» должна служить стимулом для научного исследования соответствующего идейного направления. В универсуме, где противопоставленные части (в данном случае «правые» и «левые») взаимозависимы, в том смысле, что одна существует, только если существует вторая, для их научного анализа представляется возможным подход, основанный не на противопоставлении антагонистических элементов, а на поиске критериев, позволяющих идентифицировать своеобразие каждого из них. Приведенная ниже схема, не являясь исчерпывающей для определения широкого комплекса философских, социологических, экономических и политических теорий, может указать на основные отличия «левого» политического направления от «правых» и «центристских» установок. Кроме того, эта схема поможет избежать возможных понятийно-терминологических неясностей в настоящем исследовании.
Вариативность содержания «левых взглядов» не исключает того, что они могут быть классифицированы как единая традиция, включающая в себя:
– идею социального равенства. Дифференциация в обществе в отдельные периоды времени приобретала различные очертания. Это послужило причиной поиска альтернативных форм общественных отношений, при которых неравноправие и социальная ущемленность были бы сведены до минимума;
– идею общественного контроля над экономической и политической жизнью, дающего возможность реализовать юридическое, политическое и социальное равноправие индивидов;
– критику существующих форм политического правления, в первую очередь – государства, зачастую отрицание позитивной роли этого института. Самоуправление и автономию как альтернативу политической гетерономии.
– ориентацию на революцию. В условиях жесткого сопротивления правящего меньшинства, сделавшего государственное насилие легитимным, большинство «левых» рассматривали революционные действия как единственный выход из сложившейся ситуации. В то же время значительная часть «левых» предпочитала нереволюционные формы воздействия на правящие институты;
– негативное отношение к капиталу и частной собственности, в первую очередь – на средства производства. Перераспределение материальных благ зачастую – необходимое условие реализации «левых» политических концепций. Политическая стабильность в «левой» системе координат возможна благодаря социальному равновесию, равному доступу индивидов к общественным благам;
– ориентацию на индивидуальную и коллективную свободу, понимаемую как право личности на выбор любых форм поведения, не составляющих угрозы социальному равноправию;
– перенесение социального равенства и на межнациональные отношения, недопустимость принципа избранности и элитарности одних наций по отношению к другим. Неприятие расизма и колониализма неизменно оставалось отличительной чертой философии «левых»;
– критику наемного труда как главного препятствия на пути к социальному равенству. Вместе с тем, в борьбе за улучшение условий существования наемной рабочей силы значительная часть «левых» стала признавать позитивную роль государственных институтов. В связи с этим зачастую стали отождествляться такие понятия, как обобществление и национализация, общественная и государственная собственность. В XX столетии это обусловило бурный рост влияния государства и стало одним из основных противоречий внутри «левого» лагеря, сохранившимся и после краха СССР и серьезной дискредитации патерналистско-бюрократической системы управления.
Конечно, эта схема не претендует на перечисление всех «левых ценностей» и не выступает в качестве универсального средства определения принадлежности тех или иных теоретических построений к «левым». Типологическое упорядочение многообразия «левых взглядов» в некоей искусственно однородной плоскости абстрактно конструируемых понятий едва ли правомерно. Однако включенные в схему критерии являются необходимым, хотя и не исчерпывающим, условием для определения «левого» спектра взглядов. Некоторые из пунктов этой схемы нельзя рассматривать в отдельности от общего контекста, например, революционность и радикальная оппозиционность зачастую были (и остаются) присущи и «правым» партиям, а интернационализм не был отличительной чертой многих «левых» течений. Поэтому одного критерия явно недостаточно для определения принадлежности к «левой» политической традиции – именно их взаимоотнесенность и взаимообосновывающая значимость становятся единым кругом проблем. Тем не менее, включенные в схему параметры выступают в качестве системообразующих, а сама она представляет собой своеобразный отправной пункт для анализа «левой мысли» и позволит осуществить верификацию теоретических положений концепции «ливийского народовластия» в спектре «левых взглядов».
Несмотря на то, что политические доктрины «левых» Европы и России, заметно отличаются своей философской культурой от джамахирийской идеологической продукции, этот анализ представляется правомерным при учете как ливийского контекста (создавая свою концепцию М. Каддафи, несомненно, принимал во внимание особенности политической культуры и эрудиции местного населения), так и общего состояния «левой мысли» во второй половине XX в., когда большинство теорий стремительно эволюционировали к набору пропагандистских лозунгов, а соответствующий комплекс ценностных ориентаций уже начинал подвергаться эрозии.
Вместе с тем, с точки зрения региональных проявлений соответствующего пласта политической мысли, возникает необходимость определения и сугубо ливийских терминов. Это касается, в частности, таких понятий, как концепция «ливийского народовластия», «третья мировая теория», джамахирийская идеология, социально-политическая концепция М. Каддафи, теория «прямой демократии». Разумеется, они не идентичны семантически, но в дальнейшем будут, тем не менее, использоваться как синонимические. Во-первых, это мотивировано тем, что они выступали как взаимозаменяемые не только в отечественной и зарубежной историографии по Ливии, но и в официальных пропагандистских изданиях Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирии (СНЛАД). Во-вторых (что более важно), по отношению к концепции М. Каддафи понятия теория и идеология представляется правомерным рассматривать как семантически тождественные, в связи с тем, что термин «ливийское народовластие» был теоретически оформлен и впервые введен в употребление правящей элитой Ливии.
Появление «левых взглядов» в Ливии, имевшее своими причинами сложный комплекс проблем социального, политического и идеологического характера, и дальнейшая адаптация социалистических лозунгов к конкретным мероприятиям по политической модернизации все еще остаются недостаточно изученными как в отечественном, так и в зарубежном востоковедении. Рассмотрение официальной идеологии СНЛАД в контексте «левой традиции» долгое время оставалось вне поля зрения исследователей. В современной арабистической литературе, посвященной как страноведению, так и общетеоретической тематике, вопросы эволюции политических взглядов М. Каддафи нередко изучались в отрыве от «мирового» контекста. Попытка проследить процесс теоретического развития воззрений ливийского лидера в их историческом контексте на фоне идейной эволюции «левых» интеллектуалов Европы и России потребовала обращения к широкому кругу источников и научной литературы.
Источники, использованные в работе, подразделяются на две категории в соответствии с двумя основными направлениями исследования: труды европейских, русских, арабских «левых» теоретиков (а также политические документы, связанные с деятельностью «левых»), с одной стороны, и ливийские идеологические издания – с другой.
Исследование первого круга проблем потребовало обращения к работам как классиков «левой мысли», так и к сочинениям второй половины XX в., а также – к опубликованным материалам ряда партий и организаций. Однако необходимо отметить, что обширный теоретический материал, составивший первую категорию источников, представляет собой сложный ансамбль работ и документов, который, при всей своей грандиозности, фрагментарен, мало систематизирован, с трудом складывается в общую картину и в значительной степени незнаком читателю.
Некоторая часть источников содержится в опубликованных антологиях текстов и сборниках документов и материалов – «Анархисты. Документы и материалы. 1883–1935»; «Антология современного анархизма и левого радикализма»; «Документы коммунистических и рабочих партий стран Ближнего Востока и Северной Африки»; «Революционный радикализм в России: век девятнадцатый» и пр.[2]. В то же время основной пласт источников, представляющих первую категорию, составили сочинения европейских и русских «левых» теоретиков: М.А. Бакунина, К. Каутского, П.А. Кропоткина, В.И. Ленина, Г. Лукача, К. Маркса, П.Ж. Прудона, Ж.П. Сартра, Л.Д. Троцкого и др. Среди арабской «левой традиции» представляется необходимым выделить работы М. Афляка и Г.А. Насера.
Заключения и выводы, содержащиеся в этих сочинениях, оказали несомненное содействие в разработке методологической базы и понятийно-категориального аппарата, а также в постановке проблемы в общетеоретическом плане. Кроме того, работы «левых» идеологов во многом способствовали воссозданию истории философского и практического становления соответствующего спектра взглядов, а также определению основных векторов эволюции этих идей в XIX–XX вв.
Источники, составившие вторую категорию (идеологические издания СНЛАД), можно разделить на четыре группы.
В первую и главную из них входят теоретические и художественные произведения М. Каддафи, а также его речи и интервью.
Тщательное изучение этих работ позволило осмыслить предпосылки появления «левых взглядов» в Ливии и выявить основные тенденции их трансформации в процессе оформления и упрочнения джамахирийской политической системы.
Наибольшую важность для анализа концепции «ливийского народовластия» представляет главный теоретический труд ливийского лидера – «Зеленая книга», без подробного критического разбора которого главные задачи предлагаемого исследования не могут быть решены. По существу, эту работу можно определить как идеологический шедевр: в трех частях небольшого по объему произведения, фактически, содержатся все основные установки и лозунги «ливийского народовластия», имевшие первостепенное значение для оформления джамахирийской политической системы и создавшие почву для организации масштабной кампании по мифологизации массового сознания. «Зеленую книгу» представляется правомерным рассматривать как пропагандистский труд, большинство положений которого подверглось многократной реинтерпретации с целью легитимации тех или иных политических шагов руководства СНЛАД.
Однако «Зеленая книга» не стала единственным идеологическим трудом ливийского лидера, представившим ценность для этого исследования. Анализ других произведений М. Каддафи: «Альтернатива капитализму и коммунизму. Решение проблем человечества», «История революции», «В поисках мира», «Я оппозиционер мирового масштаба», «Да здравствует государство обездоленных!», «Исратын. Белая книга» – позволяет проследить эволюцию его воззрений в менявшемся мировом политическом контексте, включая и инициированные им в конце 80-гг. XX в. и углубившиеся в начале XXI в. процессы либерализации в Ливии. Наиболее ярким примером этой идейной эволюции является последняя теоретическая работа ливийского лидера – «Исратын. Белая книга», в которой М. Каддафи предлагает умеренные методы урегулирования арабо-израильского противостояния.
Еще одним важным источником, представляющим исключительную ценность для исследования идеологии Ливийской Джамахирии, стал изданный в 1993 г. сборник художественных рассказов и эссе М. Каддафи «Деревня, деревня, земля, земля и самоубийство космонавта». Разумеется, при рассмотрении этих произведений главной целью стал не их литературоведческий анализ, а выявление облеченной в художественную форму идеологической «составляющей».
Значимое место в этой группе источников занимают сборники речей и интервью ливийского лидера, во многих из которых достаточно подробно изложены как теоретические воззрения М. Каддафи, так и конкретные программы по политической модернизации Ливии в соответствии с принципами «третьей мировой теории».
Вторая группа ливийских источников включает многочисленные комментарии к «Зеленой книге» и другим работам М. Каддафи, а также апологетические издания СНЛАД, программные и пропагандистские документы, наряду с трудами ливийского лидера составившие базу для оформления джамахирийской идеологической системы.
Среди программных документов, представляющих особый интерес для этой работы, следует выделить «Коммюнике № 1», «Манифест об учреждении народной власти» и «Великую зеленую декларацию прав человека в эпоху масс». Каждый из этих документов ознаменовал собой определенный этап в эволюции идеологического курса Ливии: соответственно республиканский, джамахирийский и либерализационный периоды.
Из всего массива пропагандистских публикаций СНЛАД на первое место следует поставить изданные в начале 70-х гг. XX в. ливийским министерством информации и культуры брошюры «Третья мировая теория: священная концепция ислама и народная революция в Ливии», «Принципы третьей мировой теории» и «Основные положения третьей теории, представленные председателем Совета революционного командования полковником Муаммаром Каддафи». Эти брошюры до появления «Зеленой книги» оставались главными идеологическими документами страны.
Большую важность для исследования представили и более поздние издания, такие как трехтомник комментариев к «Зеленой книге» и «Джамахирийский словарь терминов к третьей мировой теории», явившиеся важным идеологическим дополнением к работам М. Каддафи. Основной целью этих изданий стало придание концепции «ливийского народовластия» вида законченной, иерархически стройной доктрины. Эти работы носят сугубо апологетический характер, рассчитаны в первую очередь на потребление внутри страны и рассматриваются в исследовании как элемент ливийского идеологического механизма.
Вопрос о базе источников отнюдь не исчерпывается лишь теми среди них, которые были перечислены выше. В эту же группу источников представляется правомерным включить материалы, издаваемые в Триполи Всемирным центром изучения и исследования «Зеленой книги». Нередко преподносимые в качестве исследований эти работы, по существу, представляют собой прямое продолжение комментариев к «третьей мировой теории» и являются неотъемлемой частью джамахирийской пропагандистской индустрии. Оценка в них тех или иных событий и явлений общественно-политической жизни дается исключительно с позиций официальных властей и далеко не всегда беспристрастна, но вместе с тем, игнорирование этого пласта источников не позволит получить полного и объективного представления об идеологических механизмах «ливийского народовластия». В связи с тем, что исследований не апологетического характера, в которых политическая ангажированность и тенденциозность не главенствуют над отстраненным концептуальным осмыслением «третьей мировой теории», внутри страны не издается, то все работы, посвященные джамахирийской идеологии, опубликованные в Ливии, автоматически оказались зачислены в категорию источников данного исследования.
Вместе с тем, игнорируя присутствующую в этих работах порцию официальной апологетики, можно обнаружить идеологические тенденции, представляющие чрезвычайный интерес для предлагаемого исследования. В этой связи среди трудов, публикуемых Всемирным центром изучения и исследования «Зеленой книги», необходимо особо отметить три работы. Это сборник статей «Теория и действительность», представляющий собой материалы конференции «Марксизм и Зеленая книга», состоявшейся в Париже в 1984 г.; монография У. Ат-Тахира «Каддафи и Французская революция 1789–1969»; а также брошюра М.Л. Фархата «Социализм. Исследование экономической системы». Эти работы, несмотря на заявленные в заглавиях темы, практически не отличает стремление к серьезному сравнительному анализу, а воззрения М. Каддафи в них излагаются как бы «параллельно» с взглядами других теоретиков. В большей степени их целью является представление «третьей мировой теории» как самобытной социальнополитической доктрины, занимающей значимое место в мировой философской традиции, стремление поставить имя М. Каддафи рядом с именами Г. Бабефа, В.И. Ленина, Р. Люксембург, К. Маркса, П.Ж. Прудона. Разумеется, в большинстве случаев значение «третьей мировой теории» в мировой политико-философской традиции крайне гиперболизировано, однако это «самовключение» в мировую «левую мысль» представляет исключительный интерес для настоящего исследования.
Исследование проводилось и на основе анализа содержания газет и журналов, в разные годы издававшихся в Ливии и составивших третью группу источников. Кроме того, исследование затронуло и такие сегменты информационного пространства Ливии, как сеть Интернет и пресс-релизы народного бюро (посольства) СНЛАД в Москве. Среди ливийских официальных сайтов наибольший интерес представили http://www.algathafi.org, http://www.greenbookstudies.com и http://www.qadhafi.org, на которых опубликованы многочисленные статьи и выступления М. Каддафи.
Анализ социально-политической концепции М. Каддафи в контексте «левой традиции», разумеется, потребовал обращения и к самому обширному и разноплановому кругу научной литературы.
Изучение идеологии «ливийского народовластия» вряд ли оказалось бы продуктивным без предварительного ознакомления с фундаментальными исследованиями, посвященными глобальным политологическим и социологическим вопросам. В этой связи в общетеоретическом плане для написания ряда разделов весьма полезными оказались выводы таких социологов, как М. Вебер, Э. Гелнер, А.А. Зиновьев, К. Манхейм, работы которых оказали ощутимое влияние на осмысление магистральных тенденций мифологизации общественного сознания в XX в.
Необходимость решения ключевых задач предлагаемого исследования потребовала проанализировать широкий круг работ, в которых изучались вопросы генезиса, становления и развития европейской и русской «левой мысли». Историография, посвященная этим проблемам обширна и многогранна. В то же время информация о «левых взглядах» зачастую подвержена существенным искажениям. Изобилие расходящихся точек зрения, а также многочисленные попытки реализации теорий на практике не давали «левым» идеологам возможности сконцентрироваться на всеобъемлющем исследовании спектра «левых взглядов». Отдельные попытки предпринимались П.А. Кропоткиным, Г. Лукачем, К. Марксом, Г.В. Плехановым, но они не были в полной мере реализованы и, что более важно, далеко не всегда были лишены апологетических обертонов. Это в полной мере отразилось и на историографии данного вопроса: в настоящее время существует множество узконаправленных работ по отдельным течениям «левой мысли», но фактически отсутствуют попытки анализа этого политического спектра в совокупности.
Среди относительно удачных опытов систематизации «левой мысли» в рамках научного исследования можно отметить такие коллективные монографии и сборники статей как «Левые в Европе XX века. Люди и идеи»; «Левый поворот и левые партии в странах Центральной и Восточной Европы»; «От абсолюта свободы к романтике равенства (из истории политической философии)», во многом содействовавшие оформлению понятийного аппарата этого исследования. Вместе с тем, и эти работы нельзя назвать полномасштабными исследованиями «левой мысли», поскольку в них анализируются конкретные пространственно-временные срезы процесса эволюции соответствующего спектра взглядов, не рассматривающегося во всем его историческом и идеологическом своеобразии.
Ощущение того, что научное исследование «левой мысли» как целостного спектра воззрений находится еще в начальной стадии, во многом определило и характер предлагаемой работы. В этой связи, анализ основных тенденций развития «левой мысли» проводился преимущественно с опорой на источники, а также узко специализированные исследования, в которых общие направления эволюции этого спектра взглядов рассматривались лишь фрагментарно.
Важной предпосылкой раскрытия избранной темы стал теоретический анализ специфики общественной трансформации в арабских странах, изучение региональных идеологических моделей и схем социально-политического устройства. В рамках этой работы оказалось необходимым обращение к трудам отечественных востоковедов, в которых рассматриваются общие проблемы социальнополитического развития региона в постколониальную эпоху. Для формирования понятийного аппарата и исследования подходов к изучению тенденций развития арабской общественно-политической мысли определенный интерес представили работы, в которых затронуты многие вопросы, смежные с тематикой данного исследования. Особое место в вырабатывании методологического подхода к исследованию принадлежит фундаментальным трудам советских и российских востоковедов Н.А. Иванова, Л.Н. Котлова, Р.Г. Ланды, З.И. Левина, Н.А. Симонии. Содержащиеся в их работах обобщающие положения, суждения концептуального характера и конкретные оценки послужили важными ориентирами при изучении социально-политических, культурных и идеологических реалий Ливии.
Период новейшей истории Ливии был достаточно глубоко изучен в отечественной и зарубежной литературе. Работами, представляющими важность для осмысления политической истории Ливии в XX в., являются исследования отечественных востоковедов Ф.А. Асадуллина, В.Л. Лаврентьева, Г.В. Мироновой, Н.И. Прошина, Г.И. Смирновой, С.А. Товмасяна. Из обобщающих трудов по истории Ливии, касающихся рассматриваемого периода, выделяются монографии А.З. Егорина «История Ливии. XX век», «Ливийская революция» и «Современная Ливия». В этих фундаментальных трудах, отличающихся объемным видением эпохи и имеющих солидную источниковую базу, подробно анализируются социально-экономические и политические изменения в Ливии после революции 1969 г.
Большой интерес представили и работы западных востоковедов – Дж. Бирмана, Д. Бланди и А. Лайсетта, Р. Ферст, Л. Харрис, Э.Э. Эванса-Причарда, посвященные анализу как джамахирийских преобразований, так и изучению более ранних этапов ливийской политической истории. Западная литература о Ливии, будучи наиболее многочисленной и значительной, в то же время очень разнообразна по политической направленности и реальному вкладу в изучение страны.
В процессе критического изучения отечественной и западной историографии обращает на себя внимание теоретический плюрализм в научных изысканиях, обусловивший широкую палитру авторских позиций и мировоззренческих оценок. Однако вопросы идеологии в этих работах зачастую затронуты лишь фрагментарно, а основной акцент делается на политической, экономической и культурной модернизации Ливии в XX в.
Тем не менее, среди трудов отечественных арабистов первостепенную важность для этой работы представили те из них, проблематика которых оказалась тесно связана с заявленной темой. Анализ джамахирийской идеологии стал объектом исследования диссертаций на соискание ученой степени кандидата исторических наук А.В. Германовича «Влияние научного социализма и традиционного мировоззрения на эволюцию социалистических концепций революционной демократии в арабских странах (на примере насеровского Египта, Ливии и Южного Йемена)» и А.Б. Подцероба «Третья мировая теория» М. Каддафи и попытки ее претворения в жизнь». Кроме того, необходимо выделить монографию «Третья всемирная теория М. Каддафи и практика политического и социально-экономического развития Ливии», написанную В.В. Вавиловым и В.Ю. Кукушкиным, а также работу А.Н. Козырина «Джамахирийская политическая концепция и государственный механизм Ливии». Многие факты, замечания и выводы, приведенные в этих исследованиях, способствовали осмыслению логики внутриполитических шагов ливийской элиты и были учтены при анализе концепции М. Каддафи. Вместе с тем, эти работы преимущественно посвящены не динамике развития идеологического курса М. Каддафи, а джамахирийской практике, опиравшейся на лозунги «Зеленой книги», тогда как анализ идеологии ведется в них в рамках советской научной традиции. Разумеется, подобный подход исключил попытки рассмотреть джамахирийскую идеологию в контексте «левой традиции». В этой связи представляется правомерным рассматривать эти исследования скорее как один из этапов отечественного осмысления ливийской проблематики.
Социально-политическая концепция М. Каддафи выступала в качестве объекта внимания и в более широких исследованиях, таких как «В поисках альтернативы. Арабские концепции путей развития» А.В. Малашенко, «Восток: идеи и идеологи» Л.Р. Полонской и А.Х. Вафы, «Мусульманские концепции в философии и политике (XIX–XX вв.)» М.Т. Степанянц. «Третья мировая теория» рассматривается в этих исследованиях в рамках арабской традиции, а истоки идеологии «народовластия» авторы видят в исламе, а также в племенной организации ливийского общества. Многие выводы, приведенные в этих работах, были учтены при написании настоящего исследования, но, вместе с тем, анализ концепции «ливийского народовластия» исключительно в контексте арабоисламской традиции не представляется правомерным, так как способствует складыванию стереотипа о М. Каддафи как о теоретике «исламского социализма».
Из литературы, изданной на Западе, для написания этого исследования наибольший интерес представляют такие работы, как «Ислам и третья мировая теория: религиозные воззрения Муаммара Каддафи» М.М. Айюба, «Ливийская революция: теория и практика» М. Звед-Кузинса, «Власть и концепция ливийской революции» Р. амбора, «Каддафи: теория и практика» М. Аль-Хаваза. В этих работах достойное освещение получили как многие аспекты «третьей мировой теории», так и политические процессы, происходившие в Ливии после революции 1969 г. Вместе с тем, эти исследования характеризует нарративный подход, абсолютизация конкретности и повествовательности, отсутствие стремления к генерализации, концептуальным обобщениям и компаративизму. Концепция М. Каддафи не рассматривается в спектре «левой» политикофилософской традиции, а анализируется исключительно в контексте арабо-исламской культуры. Кроме того, большинство этих работ были написаны в эпоху противостояния двух глобальных идеологических блоков, что отразилось на многих выводах и заключениях, не свободных от политической конъюнктуры. С учетом этой тенденции многие работы, опубликованные на Западе, требуют внимательного критического прочтения. Вместе с тем, они содержат значительное количество фактов и информации, оказавшейся полезной для этого исследования.
Особого внимания заслуживают статьи западного исследователя арабского происхождения С.Г. Хаджара, которые отличает стремление сопоставить «третью мировую теорию» с иными политическими концепциями, а именно: доктринами К. Маркса и Ж.Ж. Руссо. С.Г. Хаджар приходит к выводу, что многие положения «третьей мировой теории» не оригинальны, а являются реинтерпретацией более ранних политических учений. Эти заключения представляют несомненный интерес для настоящего исследования, но, вместе с тем, необходимо отметить, что работы С.Г. Хаджара также отличает узкоспециализированная тематика, сопоставление лишь отдельных положений «Зеленой книги» с тезисами европейских философов, отсутствие комплексного подхода к проблеме становления джамахирийской идеологии.
К настоящему времени изучение идеологических и политических процессов в Ливии второй половины XX в. достигло в российской и мировой ориенталистике довольно высокого уровня. Фактический материал и аналитические выводы, содержащиеся в вышеперечисленных работах отечественных и зарубежных исследователей, значительно расширяют представления о тенденциях общественно-политического развития Ливии после 1969 г. и особенностях влияния идеологии «ливийского народовластия» на модернизационные процессы. В силу этого изучение и систематизация данных научной литературы оказали большую помощь для осмысления идейной эволюции воззрений М. Каддафи.
Вместе с тем, концентрация внимания большинства ученых, работающих на ливийском материале, на социально-экономических преобразованиях в СНЛАД и акцент на практической стороне мо-дернизационных программ вызвали необходимость углубленного изучения трансформации идеологических установок «ливийского народовластия» в процессе становления и укрепления джамахирийской политической системы. Такие два аспекта, как концепция М. Каддафи и «левая традиция», практически не рассматривались в тесной взаимосвязи. Но между тем, лозунг приверженности «левым» ценностям десятки лет оставался важнейшим составным элементом официальной идеологии СНЛАД и активно использовался ливийским руководством в процессе созидания многоярусной и дифференцированной в функциональном отношении системы политических институтов Джамахирии. Радикальные перемены в идеологическом курсе, фактически предопределившие отказ от «левых» лозунгов, произошли лишь в 2003 г., ставшем верхним хронологическим пределом для истории оформления «левого спектра» в кад-дафиевской Джамахирии. Поэтому многоаспектное исследование официальной идеологии СНЛАД, в фундамент которой были заложены положения «третьей мировой теории» М. Каддафи, изучение реальных механизмов джамахирийской политической системы, а также выявление основных тенденций исторической трансформации спектра «левых взглядов» могут создать условия для всестороннего понимания особенностей эволюции идеологических доктрин и позволяют уяснить ряд фундаментальных закономерностей политического развития в XX в.