   В. А. Никитюк
   Политическое развитие и проблемы регионального соперничества Ирана и Ирака
   (вторая половина ХХ в.)

   © В. А. Никитюк, 2010
   © МПГУ, 2010
   © Оформление. Издательство "Прометей", 2010

   Рецензенты:
   Кирабаев Н. С. – доктор философских наук, профессор (Российский университет Дружбы народов)
   Киселёв К. А. – доктор исторических наук, доцент (Московский педагогический государственный университет)
//-- * * * --//

Введение

   Монография посвящается сложным и противоречивым взаимоотношениям между Ираном и Ираком, неразрывно связанным также с политическими и экономическими интересами и проблемами безопасности соседних государств – региона Персидского залива (или часто просто Залива) [1 - В данной работе, как и во многих современных отечественных исследованиях, употребляются оба названия.].
   Научная значимость и новизна исследования, по мнению автора, состоит: во-первых, в том, что данная тема никогда не являлась объектом специальных научных работ, рассматривались лишь отдельные ее аспекты, особенно ирано-иракская война и кувейтский кризис, а, во-вторых, в том, что автору удалось привлечь новые источники из рассекреченных документов и появившейся недавно мемуарной литературы, в частности тех, что связаны с процессами и событиями конца XX века.
   В работе были использованы разные по характеру источники, которые можно условно систематизировать следующим образом: во-первых, по языковому принципу – русскоязычные и на иностранных языках; во-вторых, что важнее, по типовым признакам, вне зависимости от языковой принадлежности.
   Особую нишу занимают источники, раскрывающие характер социально-политического и хозяйственного развития Ирана и Ирака. По данным проблемам есть мемуары, путевые заметки и дневники европейцев и американцев, проживавших в Иране или Ираке в разные годы второй половины XX в. Среди них были врачи, инженеры-нефтяники, политические резиденты или просто путешественники. Так, например, в мемуарах англичанина Саймона Эйзенштадта «Модернизация: протесты и перемены» [24] есть много интересных данных о демографии как Ирана, так и Ирака, в которых автор побывал в конце 1960-х гг., есть сведения о занятиях и образе жизни горожан, крестьян и даже кочевого населения. В дневниках советника американского посольства в Тегеране Фреда Холидэя «Диктатура и развитие» [25] больше всего внимания уделяется политическим структурам Ирана и Ирака, которые автор периодически посещал в 1970-е гг., много рассказывается о политических и религиозных деятелях обеих стран, которых автор знал лично [28]. Есть еще несколько источников подобного характера, как правило, на английском языке, изданных в Великобритании и США.
   Важным видом источников являются работы, непосредственно принадлежащие видным политическим деятелям: это автобиографии, речи, идеологические труды, памфлеты. К ним относятся различные виды источников, принадлежащие непосредственно Саддаму Хусейну: «Социальные и международные мероприятия» [27], «Пролитие света на сговор сирийского ре-жима с иранским» [8], «Речь президента Саддама Хусейна на Третьей мусульманской конференции в верхах» [7], и другие. К такому же виду источников относятся и труды аятоллы Хомейни: «Завещание» [15], «Принципы политики, философии, социологии и религии» [31], Статья «Почему именно исламское государство?» [32].
   Знание автором монографии языка дари позволило ему ознакомиться также с источниками на языке фарси. В частности, это две книги видного иранского политического деятеля Абольхасана Банисадра «Исламская республика» [18] и «Союз объединения» [17]. В обеих книгах автор высказывает свою точку зрения об иранской политике, о монархии и республике, об ирано-иракских отношениях. В книгах приводятся многие документы, политические биографии и статистика. Само собой разумеется, что при использовании мемуаров и заметок путешественников, равно как и отчетов политических агентов и работ указанных выше политических деятелей, критически учитывались присущие этим источникам тенденциозность и предвзятость.
   Характер источников, посвященных «историческим» претензиям на территорию Кувейта со стороны Ирака и Ирана, иной. Об истоках государственности в Кувейте и притязаниях как минимум трех сторон (Королевства Саудовская Аравия (КСА), Ирака и Ирана) на его территорию свидетельствуют разнообразные документы (донесения агентств, данные правительственных чиновников, тексты договоров), включенные в 24-й том «Бомбейского сборника английской колониальной политики» [21 а]. Эта часть английских колониальных правительственных архивов, так называемые «Синие книги», стала публиковаться с конца 1960-х гг. 24-й том посвящен региону Залива, и важность имеющихся в нем документальных материалов трудно переоценить. Американский репортер Георг Лоример предпринял некоторое расследование, изложенное в книге «Газетчик у берегов Персидского залива» [33]. И эта проблема, как и события ирано-иракской войны, также в основном освещена тремя видами источников: политическими заявлениями государственных деятелей [см. 18, 36, 19 и др.]; сборниками политических документов, таких как изданные в Каире на английском языке «Ирано-иракский конфликт. Документы» [35], или «Преступление иракской оккупации Кувейта. Документы» [37], или посвященные самым разным аспектам и политическим событиям «Арабские политические документы», изданные в Бейруте [21], а также целый ряд других [7, 2, 28]; и, наконец, новым типом мемуарной литературы, написанной по горячим следам крупными военачальниками. Наиболее ярким примером таких источников является книга саудовского принца Халеда ибн Султана, бывшего сокомандующего объединенными войсками во время военной операции «Буря в пустыне», под названием «Воин пустыни. Личный взгляд на войну в Заливе командующего Объединенными вооруженными силами» [14], или книга американского генерала Джона Рекорда «Достойная победа», посвященная этой же войне [128]. Тема обеих войн (ирано-иракской и «Бури в пустыне») затронуты в записках Саддама Хусейна «Арабы, социализм и возрождение. Философские размышления и афоризмы» [16].
   Отдельным видом источников, дающих представление практически обо всех сторонах общественной жизни этих двух стран, являются справочники по Ирану [12] и по Ираку [11], изданные в нашей стране.
   Огромный спектр всевозможных сведений мы находим в прессе как арабской [147–151], продублированной на английском языке (иранская пресса не дублировалась), так и западной англоязычной [152–164]. К источникам также относятся опубликованные в прессе правительственные и партийные документы, сводки военных сражений, экономические отчеты, интервью и многое другое.
   Отечественных источников совсем немного. К ним можно отнести газету «Правда» [144], где, например, публиковались правительственные заявления, демонстрирующие отношение СССР, а позже РФ к тем или иным событиям в зоне Персидского залива. Известным востоковедом А. М. Васильевым были собраны материалы российской прессы в книге «Иранская агрессия против Кувейта: в зеркале российской прессы» [2].
   К сожалению, вряд ли представляется возможным дать подробную историографию по всем проблемам, обозначенным в данном исследовании, поскольку таковая просто еще не сложилась. Не существует школ, которые придерживались бы своей точки зрения, своего видения тех или иных реалий и отстаивали бы свои взгляды в полемике с другими школами. Поэтому представляется целесообразным выразить благодарность отечественным и зарубежным авторам, представленным в общем списке источников и литературы [55, 56, 65, 66, 79, 80, 81, 82, 91, 92, 103, 75, 99, 94].
   В отечественном востоковедении период социально-политического развития Ирана и Ирака в середине века и до конца 1970-х гг. – Исламская (шиитская) революция в Иране и приход к власти Саддама Хусейна в Ираке – рассмотрен у ряда авторов в контексте отдельных интересующих их тем. Известный иранист М. С. Иванов исследовал становление и развитие революционных процессов в Иране на протяжении длительного периода, начиная от революции 1905–1911 гг. в монографии «Иранская революция 1905–1911 гг.» [66], до конца 1970-х гг., т. е. предреволюционного периода в книге «Иран в 60-х – 70-х гг. XX века» [65]. Другой известный специалист по Ирану Л. С. Агаев также занимался исследованием революционных процессов, но при этом в таких работах как «Иран в прошлом и настоящем. Пути и формы революционного процесса» [40] и «Иран: рождение республики» [41] уделил немало внимания развитию экономики, социальной структуры и политической идеологии, т. е. тем процессам, которые, собственно, обеспечивали революционное движение. Огромное внимание характеру монархического устройства и взаимоотношениям различных классов и групп иранского общества уделяет в своих работах А. З. Арабаджян [45–48].
   К сожалению, Ираку в российском востоковедении уделялось намного меньше внимания (по крайней мере, до кувейтского кризиса начала 1990-х гг. и последующих событий). Например, отдельные тенденции социально-экономической жизни Ирака в 1946–1978 гг. рассматриваются отечественным исследователем Г. Д. Алибейли в монографии, посвященной Ирану – «Иран и сопредельные страны Востока» [43]. Разумеется, есть немало работ, посвященных непосредственно Ираку. В монографии известного российского востоковеда Г. И. Мирского «Ирак в смутное время 1930–1941 гг.» [92] анализировались процессы в подмандатном Ираке, заложившие основы многих социально-политических реалий последующих десятилетий. Этой же проблематике посвящено исследование Ш. Х. Мгои «Проблема национальной автономии курдского народа в Иракской Республике (1958–1970 гг.)» [85].
   Огромную помощь автору оказали исследования последних лет российских арабистов, специализирующихся по странам Залива, в первую очередь, – по аравийским монархиям. Исследования основных истоков будущих тяжелых потрясений присутствуют в работе А. М. Васильева «Персидский залив в эпицентре бури» [56]. Последующее развитие и нарастание конфликтной ситуации рассмотрены в монографиях В. А. Исаева [70], Е. С. Мелкумян [87, 88], А. М. Родригеса [100, 101] и ряде других работ.
   Труды иностранных специалистов по данным проблемам переведены у нас в стране в незначительной части. В основном приходится использовать книги англоязычных авторов или переводы на английский арабских и иранских специалистов – историков, политологов. Однако так же как и в отношении трудов российских историков, литература на английском языке в этой области не может претендовать на сколько-нибудь разработанную систему, охватывающую комплекс проблем или даже какую-либо отдельно взятую проблему целиком.
   Остановимся на работах полностью или частично биографического жанра. В работе иранца Х. Ансари «Имам Хомейни. Политическая борьба от рождения до кончины», переизданной в России в издательстве «Наука» [46], описывается деятельность религиозного и общественного лидера вплоть до его изгнания из страны в начале 1970-х гг. Естественно, в этой работе присутствуют откровенно хвалебные оценки. В исследовании такого же жанра американца Р. Апдайка «Саддам Хусейн. Политическая биография» [47], наоборот, фигура иракского диктатора окрашена исключительно черно-коричневыми тонами, в чем проявились национальные пристрастия и политические взгляды автора. Так что в обоих случаях источники могут быть полезны фактологически, но требуют крайне критического подхода, так же как и другие работы этого жанра [90].
   В последние два десятилетия, когда пламя, охватившее регион Залива, грозило перекинуться далеко за его пределы, в отечественной и зарубежной научной литературе стало появляться значительно больше исследований. Одним из наиболее фундаментальных исследований является обширная монография бывшего израильтянина, давно уже проживающего в США, М. Абира «Саудовская Аравия. Власть. Общество. Кризис в Заливе», изданная в Нью-Йорке в 1994 г. [108]. В ней дан структурный анализ многих процессов и явлений, с особой силой проявившихся в конце 1980-х и в 1990-е гг., сделана попытка свести воедино истоки многих конфликтов, терзающих регион. Однако исследование много теряет в объективности из-за ярко выраженных произраильских и проамериканских пристрастий автора. Впрочем, столь же пристрастна посвященная западной глобализации и постреволюционному Ирану книга известного иракского историка и политолога аль-Маусави «Низменная революция», изданная в Багдаде в 1997 г. [110]. В таком же ключе написана книга кувейтского профессора и высокопоставленного чиновника МИД Я. Гунейма «Ответ алчным захватчикам», переизданная в Москве в 2001 г. [59], только, естественно, она пронизана противоположным пафосом.
   При неизбежных издержках более объективны научные работы таких иностранных авторов, как француза Р. Гоца «Иран в XX веке. Политическая история» [102], японца Макия «Жестокость и молчание: Тирания войны» [123], а также более поздние коллективные монографии и сборники статей [напр., 111, 132, 137, 142]. Все эти научные работы посвящены анализу событий и процессов 1990-х гг.
   В целом можно констатировать следующее: работы иностранных авторов, особенно представителей вовлеченных в конфликт стран, очень богаты фактическим материалом, но в то же время им присуща разной направленности предвзятая ориентация, а иногда и ярко выраженная одиозность.

Глава I. Иран и Ирак в 1950–1979 гг.: основные направления общественного развития

§ 1. Предыстория вопроса: Иран, Ирак и Ближневосточный регион в первой половине XX в.

   История взаимоотношений Ирана и Ирака уходит в глубокую древность. Этот процесс явно прослеживается сквозь призму столетий, несмотря на то, что Иран уже в VI в. до н. э. превратился в могущественную империю, а Ирак представлял собой особую историко-географическую область и входил в состав разных государств (Иран, Арабский халифат, Османская империя), а также управлялся фактически самостоятельными династиями (Аршакидов, Лахмидов, Буидов, Тимуридов). Эти взаимоотношения зачастую приобретали враждебный, антагонистический, даже трагический характер политических и религиозных конфронтаций, пограничных и широкомасштабных войн, заговоров и предательств, но существовали в этой долгой истории периоды мира, культурного и торгового обмена, совместной антиколониальной борьбы. Наиболее остро все эти тенденции проявились во второй половине XX в. В то же время многие реалии взаимоотношений закладывались в предшествующие периоды, особенно в первой половине XX в. Эти реалии и общественные тенденции оказали существенное влияние на политическое развитие и историю взаимоотношений рассматриваемых стран, что и определило необходимость их выборочного ретроспективного анализа.
   В первые годы XX в. Ближний и Средний Восток стали объектом острой борьбы между Англией, Россией и Германией за источники сырья и рынки сбыта. Англия получила в Иране ряд важных концессий – на телеграфное сообщение, добычу и переработку нефти, строительство дорог, судоходство по реке Карун, учреждение Шахиншахского банка и т. П. Российские промышленники владели концессиями на строительство дорог, прокладку телеграфных линий, осуществление рыбных промыслов на Каспии, учреждение Учетно-ссудного банка. Начало официальных отношений между Германией и Ираном было положено еще в 1873 г. подписанием договора о дружбе, торговле и мореплавании. 5 марта 1902 г. в Стамбуле было подписано германо-турецкое соглашение о прокладке железной дороги Берлин-Багдад протяженностью 3,5 тыс. км. Концессию на ее строительство стоимостью 500 млн. франков получил «Дойче банк». Другими словами, страна оказалась в экономической зависимости от европейских государств, а ее задолженность только Англии и России к 1914 г. достигла 7 млн. фунтов стерлингов [71, с. 94–95].
   Засилье иностранного капитала вызвало резкое обострение внутриполитической обстановки в Иране и явилось одной из причин, приведших к началу иранской революции 1905–1911 гг. В издаваемых за рубежом периодических изданиях иранские либералы и демократы открыто призывали к реорганизации государственного аппарата страны, демократизации общественно-политической жизни, проведению экономических и культурных реформ. Звучали призывы к созданию конституционной монархии и ограничению прерогатив шахской власти. В стране поя-вилась первая социал-демократическая организация «Эджтимайун-е аммийун», были созданы местные советы (энджумены).
   Остановимся на роли шиитских духовных лиц в событиях 1905–1911 гг., тем более что через 70 лет история частично повторится в Исламской революции 1978–1979 гг.
   Поводом для активного вовлечения в политическую жизнь имамов всех уровней стали тогда беспорядки, охватившие тегеранские духовные учебные заведения (медресе). В 1903 г. вспыхнула драка между учащимися (таллабами) медресе Мухаммадийе, где попечителем был аятолла [2 - Вместе с рахбарами узкий слой руководителей всего шиитского богословия страны.] Сейид Абдаллах Бехбехани и медресе Садр, администрация которого претендовала на богатые вакфы (земельную собственность) своих коллег. В эти события не совсем умело вмешались шах Музаффар эд-Дин и глава медресе Айн эд-Доуле, что привело к открытому конфликту между властями и шиитскими лидерами. Появились сообщения, что 12 самых авторитетных богословов (муджтахидов) Эн-Неджефа выступили с фетвой (воззвание), в которой шах объявлялся «неспособным к управлению государством», а первый министр обвинялся в том, что, «присвоив себе всю полноту власти над шахом, ведет шаха и страну к погибели». Далее говорилось, что «уплата податей шаху – вероотступнику и слабоумному, как и его первому министру – насильнику – строго воспрещается и рассматривается как неповиновение Высшей коллегии муджтахидов Неджефа» [63, с. 72–73].
   Первые революционные выступления произошли в Кермане, являвшемся центром религиозной секты шейхитов [3 - Основателем суфийского братства шейхитов (араб. – аш-шаихийа) был выходец из Бахрейна шейх Ахмад ибн Зайн ад-дин аль-Ахсаи (1752/53–1826/27). Являясь шиитами, шейхиты по-своему трактовали положения шиитской доктрины и преданий – ахбаров, обожествляли имама ар-Риду, отрицали воскрешение человеческого тела после его смерти и т. П. Проповеди аль-Ахсаи имели большую популярность, он даже был удостоен почестей на приеме у Фатх-Али-Шаха Каджара. Однако вскоре между шейхом и остальными муджтахидами произошел разрыв (1824), и шейхиты остались в качестве одной из еретических шиитских сект.]. Власти постоянно провоцировали столкновения между шейхитами и шиитами-имамитами. В 1905 г. религиозные споры между ними переросли в беспорядки: воинственно настроенные имамиты разграбили мечеть шейхитов и заняли их вакфные владения. Местные власти приняли решение наказать виновных в волнениях. В результате несколько муджтахидов было избито, а другие зачинщики беспорядков подверглись репрессиям. В ответ на действия властей живший в Тегеране аятолла Табатабаи выступил с фетвой, фактически содержавшей призыв к джихаду против правящей династии: он сравнил правящего шаха из династии Каджаров с омейядским халифом Иязидом I, виновным в гибели великого имама аль-Хусейна [63, с. 75–77].
   В августе 1905 г. начались первые массовые беспорядки в Тегеране. Двести крупных торговцев столичного базара потребовали от шаха изгнания бельгийского чиновника Науса, с 1904 г. занимавшего посты министра почты и телеграфа, главного казначея, главы таможни, руководителя паспортного стола и др. Музаффар эд-Дин-шах согласился снять Науса с должностей, но вскоре «забыл» о своем обещании. В декабре 1905 г. волнения среди торговцев усилились, и Айн эд-Доуле приказал арестовать недовольных и наказать их двумястами палочных ударов по пяткам. Среди подвергшихся экзекуции оказался 79-летний старец, финансировавший деятельность тегеранского базара и построивший на свои средства три мечети. Известие об этой расправе облетело всю страну, и в защиту торговцев выступили видные шиитские улемы. Они сели в бест (форма протеста) при мечети Шах Абд аль-Азим (декабрь 1905 – январь 1906) и потребовали отставки «жестокого и властолюбивого» садразама и созыва Адалятхане («Всенародного Собрания справедливости») [63, с. 78–80]. В знак солидарности к бесту муджтахидов присоединились муллы и таллабы, купцы и ремесленники, другие горожане. В одном из воззваний протестующих говорилось: «Знайте, мусульмане, что весь мир следит за вашей борьбой и ждет спасения нации от несправедливого гнета, всеобщего невежества и бесправия! И если наш святой имам Али под покровительством величайшего Пророка дал ему (народу) силу и уничтожил идолопоклонников, вы также способны противостоять идолу, имя которому деспотизм и бесправие…» [63, с.84–85]. Характерно, что столь резкие слова не вылились в призывы к погромам иноверцев. Даже довольно резко критикующая действия иранского духовенства Н. А. Кузнецова признает, что «обычно в острые моменты массового накала антииноверческих страстей муджтахиды издавали фетву, напоминая мусульманам, что притеснение и уничтожение приверженцев других религий является делом запрещенным. Так было, например, в годы иранской революции (1905–1911 гг. – В. Н.), когда в Кермане начались преследования зороастрийцев и иудеев. [77, с. 252].
   Кульминацией стали события в Тегеране летом 1906 г., когда была учинена расправа над участниками антиправительственной демонстрации, в результате которой 22 человека было убито и около 100 ранено. В ответ на действия властей все участники беста в Шах Абд аль-Азим двинулись в Кум, традиционно обладавший правом неприкосновенности. Тегеран обезлюдел и остался без имамов, базар и лавки закрылись. Активисты бестов категорически отказались возвратиться в Тегеран до тех пор, пока не будут выполнены их требования. Дело дошло до того, что в качестве беста для тегеранцев английское посольство предоставило свой сад, где, несмотря на протесты шаха, укрылось около 1400 человек. Есть сведения, что в поддержку конституционного движения в Иране выступали зороастрийцы, суфийские шейхи, представители других неортодоксальных шиитских течений [63, с. 87–90]. 5 августа 1906 г. Музаффар эд-Дин-шах был вынужден подписать фирман (указ) о созыве меджлиса (парламента). Меджлис первого созыва принял Конституцию страны (30 декабря 1906 г.), юридически оформившую переход Ирана к новой форме правления – конституционной монархии.
   В составе меджлиса оказалось 40 % депутатов, имевших духовные звания хаджи и сейид, т. е. принадлежащих к высоким группам богословов. Влиятельнейшие в Иране богословы аятоллы Табатабаи и Бехбехани решили не участвовать в выборах в парламент, но через своих единомышленников-депутатов влияли на принимаемые там решения. Шиитские духовные лица активно включились в подготовку текста первой иранской конституции. Именно при обсуждении Основного закона (Кануна) проявились противоречия между двумя основными движущими силами революции – либеральной буржуазией и муджтахидами. Большинство духовных лиц считало, что Канун должен базироваться на законах, вытекающих из шариата, другие вообще были против принятия Конституции, считая, что «нашим Кануном является Коран». Аятолла Бехбехани советовал депутатам при обсуждении Основного закона не упоминать европейские конституции, что было бы «оскорбительно для иранцев, которые хотели, чтобы законы государства базировались на Коране» [63, с. 91–97].
   После принятия Конституции некоторые улемы выступили против Статьи VIII, в которой говорилось, что все население страны, включая национальные и религиозные меньшинства, равноправно перед законом. Однако текст документа в этой части не был изменен и остался в прежней редакции. Недовольство духовных лидеров вызывали положения Статьи XIX, предусматривавшие светское обучение и контроль государства над всеми учебными заведениями, кроме медресе. Под нажимом улемов появилось Дополнение к Основному закону, утвержденное меджлисом 7 октября 1907 г. В новой редакции Конституции объявлялось, что «официальной государственной религией Ирана является ислам шиитского толка» и что «законы, разрабатываемые в меджлисе, никогда и ни в коем случае не должны находиться в противоречии с законами ислама и предписаниями Пророка». Положения Основного закона, предоставлявшие широкие полномочия шиитским духовным авторитетам, фактически не исполнялись, оставаясь лишь на бумаге вплоть до Исламской революции 1978–1979 гг.
   Принося меджлису присягу, каждый из восходящих на трон иранских монархов должен был произнести следующие слова: «Призывая в свидетели, Всемогущего и Великого Аллаха, клянусь священным словом Аллаха (т. е. Кораном. – В. Н.) и всем, что есть священного перед Аллахом, что я буду… прилагать все усилия и старания к распространению учения… о двенадцати имамах, буду во всех своих действиях и поступках представлять Преславного Аллаха как присутствующего и наблюдающего за мной» [27, с. 32].
   8 января 1907 г. умер Музаффар эд-Дин-шах, и на престол взошел его сын Мухаммед-Али (1907–1909 гг.). Через год при активном участии иранской казачьей дивизии [4 - Первая иранская казачья сотня появилась на рубеже XIX и XX вв. Она получила такое название потому, что была обмундирована по образцу русских казаков. Русские офицеры, участвовавшие в формировании отрядов «иранских казаков», отмечали: «…само собой разумеется, что сотня эта недисциплинированна; обмундирование плохое, и ружья содержатся небрежно» [28, с. 281–282]. Несмотря на такую нелестную характеристику, «иранские казаки» были гвардейским подразделением национальной армии.] ему удалось подавить антиправительственные выступления в центральных районах страны и разогнать меджлис. Революционное движение перекинулось в Азербайджан, где в Тебризе вспыхнуло восстание (1908–1909), руководимое Саттар-ханом ибн аль-Хасаном. Восставшие в течение многих месяцев вели упорную вооруженную борьбу против шахских войск.
   В июле 1909 г. оппозиционно настроенные отряды выходцев из Гиляна и некоторые из бахтиярских племен совершили поход на Тегеран и вынудили Мухаммед-Али-шаха бежать за границу. Новым шахом Ирана был объявлен сын свергнутого монарха, Ахмед (1909–1925 гг.). Ввиду малолетства властителя был избран регент – Азад аль-Мулк Каджар. Новые власти восстановили действие Конституции и созвали второй меджлис (ноябрь 1909 г.), просуществовавший два года. В декабре 1911 г. меджлис вновь был распущен, энджумены разогнаны, а революция подавлена.
   Иранская революции 1905–1911 гг. по-разному оценивается отечественными востоковедами. Ее характеризовали как антифеодальную, антиимпериалистическую и буржуазно-демократическую [66, с. 513; 12, с. 142]; имевшую буржуазный характер [63, с. 9]; антиимпериалистическую, буржуазную и национально-освободительную [49, с. 136–144]; раннюю буржуазную и национально-освободительную революцию эпохи империализма [72, с. 50]; антифеодальную и антиимпериалистическую буржуазную [74, с. 419]; просто буржуазную [72, с. 121] и т. д. В западных исследованиях события 1905–1911 гг. в Иране чаще называют «конституционным движением». Мы останемся в стороне от этой дискуссии, отметим лишь, что первая иранская революция привела в итоге к установлению конституционной монархии и способствовала появлению некоторых, пока еще ограниченных свобод. Характерен в связи с этим состав меджлиса первого созыва. В частности, 50 его депутатов от Тегерана составили: 4 представителя династии Каджаров, 7 крупных феодалов, 18 купцов, 13 квалифицированных ремесленников, 3 землевладельца, 4 улема и 1 зороастриец как представитель религиозных меньшинств [63, с. 91].
   Соперничество европейских держав за сферы влияния на Ближнем и Среднем Востоке привело к заключению конвенции между Великобританией и Российской империей о разделе сфер влияния в Иране, Афганистане и Тибете. После длительных и трудных переговоров она была подписана в Санкт-Петербурге 18 августа 1907 г. министром иностранных дел России А. П. Извольским и послом Великобритании в России Николсоном. Согласно этому документу, правительства России и Англии, «взаимно обязавшись уважать целостность и независимость» Ирана, поделили его на три зоны: северная часть признавалась сферой влияния России, юго-восточная – Великобритании, а центральная зона объявлялась нейтральной и открытой для конкуренции европейских держав. Первая линия раздела проходила через Касре-Ширин, Исфахан, Йезд, Хакк и заканчивалась на русско-афганской границе, вторая – через Газик, Бирдженд, Керман и далее вплоть до Бендер-Аббаса [84, с. 201–202]. Англо-российское соглашение фактически лишало Иран суверенитета, но ослабленные и напуганные революцией власти страны 18 февраля 1912 г. признали действенной Конвенцию 1907 г.
   22 октября 1910 г. в Потсдаме состоялась встреча двух императоров, Николая II и Вильгельма II, которая должна была урегулировать порядок взаимных действий России и Германии в Иране. Ее итогом стало подписание Потсдамского соглашения, подтверждавшего «специальные интересы» России в Иране. В нем, идя навстречу Германии, царское правительство официально отказывалось противодействовать строительству железной дороги Берлин – Багдад.
   Таким был общий фон, на котором на Ближнем и Среднем Востоке развернулись баталии Первой мировой войны. 7 ноября 1914 г., через два дня после того, как Великобритания объявила войну Османской империи, английские и индийские военные корабли появились в устье Шатт-эль-Араб и 22 ноября оккупировали Басру. Турецкий султан Мохаммед V Рашад (1909–1918 гг.) обратился к мусульманскому миру с призывом объявить джихад против стран Антанты. Правитель и духовный глава Мекки Шариф аль-Хусейн поддержал эту инициативу, но заявил, что лично отказывается выступать с публичными призывами к джихаду, так как этот шаг неизбежно приведет к столкновению с англичанами в Хиджазе. Одновременно с этим втайне от турок он предпринял усилия, чтобы заручиться поддержкой других арабских лидеров [119, с. 83].
   Здесь следует напомнить, что находившиеся под властью Османской империи арабы, в том числе и иракцы, не видели в турках противников, от которых надо избавляться любой ценой. И лишь только тогда, когда османские султаны в рамках танзимата (реформ) стали перестраивать государственную и общественную жизнь страны на западный манер, они стали терять пиетет в глазах более консервативной части остального мусульманского мира. В реформах младотурков улемы увидели угрозу самобытности своих стран, а для нового поколения арабских националистов «турецкое правление, которое так мало беспокоило их отцов, теперь превратилось в “турецкое иго”» [84, с. 208].
   Вскоре второй сын Шарифа аль-Хусейна, Фейсал, отбыл с тай-ной миссией из Мекки в Стамбул. По пути он встретился в Дамаске с лидерами арабских националистических организаций «аль-Ахд» и «аль-Фатат» и согласовал с ними условия, которые были бы приемлемы для сотрудничества с Антантой против Турции. Главным требованием было признание Великобританией независимости арабских государств в пределах заранее оговоренных границ. Арабская сторона предлагала очертить следующую линию раздела Османской империи: Мерсин-Адана-Биреджик-Урфа-Мардин (города на юго-востоке современной Турции) и далее до границы с Ираном – западное побережье Персидского залива – побережье Индийского океана – восточные побережья Красного (за исключением Адена) и Средиземного морей – Мерсин. В 1915 г. в арабские условия был добавлен пункт, требовавший от Великобритании признать любого арабского халифа, которого сами арабы сочтут достойным избрания [61, с. 274; 84, с. 214–215]. В ответ на эти предложения о разграничении территорий верховный английский комиссар Египта Генри Макмагон ответил (24 октября 1915 г.), что он уполномочен английским правительством заверить Шарифа аль-Хусейна в поддержке арабской независимости в ответ на участие арабов в войне с Турцией. Однако линия границы, предложенная арабской стороной, по мнению англичан, должна быть уточнена: «Районы Мерсина, Александретты (современный Искендерун. – В. Н.) и области Сирии, лежащие к западу от районов Дамаска, Хомса, Хамы и Алеппо (т. е. западная часть современной Сирии и современный Ливан. – В. Н.), нельзя назвать чисто арабскими; ввиду этого их следует исключить из предлагаемого разграничения» [55, с. 274; 84, с. 216]. В письме также указывалось, что округи Багдада и Басры должны подвергнуться «специальной административной реорганизации для охраны наших взаимных экономических интересов» [84, с. 216].
   Переписка Шарифа аль-Хусейна и Г. Макмагона продолжалась всю вторую половину 1915 г. Параллельно с этим в Европе разрабатывался другой договор. Его положения тайно рассматривались представителями Великобритании, Франции и России. Позже он получил известность как «Соглашение Сайкс-Пико». Его текст был обнародован после Октябрьской революции в России. Английский дипломат П. Сайкс и его французский коллега Ф. Пико ничего не знали о тайных переговорах Шарифа аль-Хусейна и Макмагона и поэтому при подготовке текста соглашения о разделе Османской империи включили в него такое экстравагантное положение, как «захват Аравии и Леванта» (современный Ливан) без участия самих арабов [84, с. 217].
   После появления в печати Советской России текста соглашения Сайкс-Пико турки сделали все, чтобы положения этого документа стали известны Шарифу аль-Хусейну. Получив договор, Шариф аль-Хусейн связался с англичанами и запросил их мнение о подлинности текста. В ответ он получил «чистосердечные заверения» в том, что этот документ является фальшивкой. Шариф аль-Хусейн поверил (или сделал вид, что поверил) англичанам и не прекратил военные действия против Османской империи [55, с. 276].
   В этой обстановке английские войска под руководством генерала Э. Алленби при поддержке арабских армий во главе с тремя сыновьями Шарифа аль-Хусейна – Али, Фейсалом и Абдаллахом – начали военную кампанию против турок в Сирии. 10 марта 1917 г. в Багдаде состоялся исторический военный совет, по окончании которого османский наместник Халил-паша телеграфировал в Стамбул: «Ввиду непрекращающихся в течение трех месяцев атак противника, имеющего превосходящие силы и большой запас боеприпасов, считаю, что восемнадцатый корпус фактически пребывает в бездействии, а его боевой дух, от командиров до рядовых, настолько надломлен, что, если мы завтра примем бой с противником, Багдад будет потерян, а вся армия вместе с артиллерией взята в плен. Сознавая необходимость временного прекращения боевых действий, поднятия боевого духа и подкрепления материальной базы армии, я стою перед печальной необходимостью, не вступая в контакт с противником, оставить Багдад» [84, с. 211–212].
   К лету 1917 г. турки были оттеснены с Синайского полуострова, потеряли Акабу и Аравийский полуостров (за исключением Медины). В декабре пал Иерусалим, а в середине марта 1918 г. турки оставили и Медину, 3 октября 1918 г. войска Алленби и Фейсала соединились в Дамаске. Вскоре после сражения под Халебом османы подписали Мудросское перемирие. В итоге турки и арабы были разделены условной географической линией, более или менее точно отделяющей народы, говорящие на турецком и арабском языках, а Ирак вышел из состава побежденной Османской империи. Любопытно отметить, что турецкими войсками в сражении под Халебом командовал 37-летний генерал Мустафа Кемаль-паша – именно тот, кого через несколько лет будут восторженно величать Ататюрком («Отцом турок»).
   В январе 1919 г., после завершения Первой мировой войны, Фейсал во главе делегации Хиджаза прибыл на мирную конференцию в Париж. Перед этим была опубликована англо-французская декларация, подтверждавшая намерение союзников организовать выборы национальных правительств в арабских странах на основе «свободного изъявления воли и выбора коренным населением» [84, с. 218]. В западных арабских провинциях была создана так называемая Оккупационная администрация территории противника (ОАТП). На юге этой территории находилась Палестина, на востоке – Сирия и Трансиордания, на западе – Ливан, Александретта и Киликия. Ирак подпал под управление единой администрации во главе с английским комиссаром по гражданским делам. Аравия разделилась на несколько суверенных государств: Хиджаз во главе с королем Хусейном ибн Али аль-Хашими, Неджд под властью султана Абдель Азиза аль Сауда и Йемен с губернатором (королем) Яхьи бен Мухаммадом Хамид-ад-Дином. Было принято решение выдать одной из держав-союзниц временный мандат на управление каждым из этих государств.
   Вернувшись в Дамаск, Фейсал попал на сессию Всеобщего сирийского конгресса, выступившего с резкой критикой решений Парижской конференции, и оказался меж двух огней. В сентябре 1919 г. он предложил компромиссное решение: признать права французов на временную оккупацию Ливана, но одновременно создать в восточной части ОАТП арабское государство с центром в Дамаске. В итоге Сирия была стихийно провозглашена независимым арабским государством, а Фейсал стал ее королем.
   Англия и Франция отказались признать законность этого решения и в апреле 1920 г. на конференции в Сан-Ремо окончательно распределили временный мандат на «опеку» арабских государств. Сирия и Ливан оказались под юрисдикцией Франции, а Палестина и Ирак – Великобритании. В конце июля 1920 г. французы силой изгнали правительство Фейсала из Дамаска.
   Известия о решениях конференции в Сан-Ремо были с негодованием встречены в Ираке. Вспыхнули волнения с требованиями независимого самоуправления и аннулирования принципа подмандатности вообще. Комиссар по гражданским делам в Багдаде Арнольд Т. Вильсон внес предложение провести выборы Всеобщего собрания, но эта полумера уже не могла остановить антианглийские выступления. Летом 1920 г. массовые беспорядки переросли в вооруженное восстание, охватившее весь юг Ирака. В течение четырех месяцев (июль – октябрь) длилась кровопролитная борьба иракцев за суверенитет своей страны. В боях англичане потеряли более 400 человек, а число погибших арабов составляло около 4 тыс. [84, с. 218–220].
   После подавления антианглийских выступлений новый комиссар по гражданским делам Перси Кокс подготовил предложение о создании Государственного совета Ирака, подконтрольного верховному комиссару. Возглавить Госсовет в качестве президента согласился престарелый богослов Саид Абд ар-Рахман аль-Гайлани аль-Багдади. Первым министром обороны Ирака стал Джафар-паша аль-Аскари, а министром внутренних дел – Сейид Талаб-паша. Изъявил свое желание войти в состав правительства и Нури Саид (Нури-паша ас-Саид).
   Нури Саид родился в 1888 г., образование получил в Стамбульском военном училище. Служил в 6-м турецком корпусе, окончил штабной колледж, участвовал в Балканской войне в качестве офицера штаба, а затем, примкнув к арабским националистам, бежал в Египет. Он состоял начальником штаба у Фейсала сна-чала в Хиджазской, а потом в Северной армии (1916–1918). В 1921 г. вернулся в Ирак и был назначен начальником Генерального штаба. В начале 1920-х гг. Нури Саид вместе с Джафаром аль-Аскари и Абд аль-Мухсином ас-Саадуном возглавлял «Партию прогресса» («Хизб ат-такаддум»), находившуюся у власти до 1930 г., когда она самораспустилась после самоубийства ас-Саадуна. Нури Саид шесть раз занимал пост военного министра в разных правительствах Ирака, а в 1930 г. в первый раз стал премьер-министром [92, с. 62].
   Встал вопрос о выборе кандидата на пост главы государства. Чаша весов склонилась в пользу одного из сыновей Шарифа аль-Хусейна, и 23 августа 1921 г. королем Ирака стал Фейсал I (1921–1933).
   В 1922 г. эмир Неджда Ибн Сауд отказался от сюзеренных прав по отношению к находившимся на этих землях арабским племенам, которые ранее были ему подвластны. В связи с этим в Хорремшахре (Мухаммаре) было заключено соглашение, а в 1925 г. последовала демаркация границ и нормализация отношений между двумя странами. Договор о дружбе был подписан 7 апреля 1931 г., а через пять лет (2 апреля 1936 г.) стороны заключили договор Арабского братства. В 1934 г. Ирак установил дипломатические отношения с Египтом, в 1936 г. подписал до-говоры с Трансиорданией и Йеменом, а с Палестиной установил таможенный союз. В 1937 г. было заключено торговое соглашение с Сирией.
   20 апреля 1929 г. иракская делегация во главе с начальником канцелярии короля Фейсала I Рустамом Хайдаром направилась в Тегеран с целью заключения соглашения о признании Ирака Ираном и разрешения спорных вопросов, препятствовавших нормализации отношений между двумя странами. Делегация везла дружеское личное послание Реза-шаху от короля Фейсала I. 25 апреля было объявлено о признании Ирака Ира-ном, и Рустам Хайдар вернулся в Багдад с ответным посланием шаха королю, содержавшим общие фразы по поводу дружбы и пожелания Ираку прогресса и процветания. Одним из результатов визита явилось соглашение об установлении дипломатических отношений между двумя странами, и в июле 1929 г. в Багдад прибыл первый полномочный посол Ирана Инаятолла-хан Самиро [43, с. 100].
   В 1930 г. Великобритания и Ирак подписали договор о союзе, который фактически легализовал подчиненное положение иракской стороны. При этом, как отмечал известный российский востоковед Г. И. Мирский, англичане «не стремились превратить Ирак в колонию классического типа; времена были уже не те…» [92, с. 4]. Статья IV англо-иракского договора обязывала Ирак в случае войны или ее угрозы предоставлять Англии посильные льготы, «включая пользование железными дорогами, реками, портами, аэродромами и средствами связи» [21, с. 9]. А Статья V содержала положение, что «король Ирака обязуется предоставить… участки для воздушных баз, по выбору Его британского величества, – в Басре или поблизости от нее и к западу от Евфрата» [21, с. 15]. Великобритания получала также право «содержать на иракской территории воинские силы в указанных выше областях» при условии, что «присутствие этих сил ни в каком случае не составит оккупации и никаким образом не будет наносить ущерба суверенным правам Ирака» [89, с. 254].
   В 1930 г. Нури Саид создал «Партию договора» («Хизб аль-ахд»), призванную содействовать реализации положений данного англо-иракского договора. Однако, как и ранее, в Ираке было много влиятельных сил, выступавших за полный суверенитет страны. Они представляли практически весь политический спектр, начиная от молодых эфенди [5 - Эфенди (афанди) – выходцы, как правило, из богатых семейств, студенты или дипломированные специалисты, получившие образование за границей. Они были недовольны засилием в иракском госаппарате англичан и старых турецких чиновников. Слово «эфенди» служит также обращением к образованному, уважаемому человеку.] и кончая муджтахидами.
   В 1931 г. после слияния «Народной партии» («Хизб аш-шааб») и «Национальной партии» («Хизб аль-ватани») на свет появилась «Партия национального братства» («Хизб аль-ихва аль-ватани»), выступившая за суверенитет Ирака и резко критиковавшая проанглийский курс Нури Саида. Наиболее значительным из ее лидеров был Рашид Али аль-Гайлани.
   В 1932 г. действие английского мандата в Ираке завершилось, и страна обрела полный суверенитет. 3 октября 1932 г. состоялась церемония принятия Ирака в Лигу Наций. Тем самым была открыта новая страница в истории – история независимого Ирака, а его взаимоотношения с остальным арабским миром и старым восточным соседом Ираном стали теперь строиться на межгосударственном уровне.
   В отличие от Османской Турции, вступившей в Первую мировую войну на стороне Германии и Австро-Венгрии, и арабов, поддерживавших страны Антанты, Иран заявил о своем нейтрали-тете. В шахском фирмане от 2 ноября 1914 г. говорилось: «Наше государство объявило нейтралитет и по-прежнему сохраняет свои дружественные отношения с воюющими державами» [71, с. 108]. Державы «оси» стремились втянуть Иран в войну против Антанты на своей стороне и призывали население страны к джихаду против «неверных». Среди мусульман распространялись слухи о принятии ислама Вильгельмом II и о его родстве с Пророком, об арийском (древнеиранском) происхождении немцев и т. П. Эти усилия германской пропаганды оказались небесплодными: многие улемы выступили на стороне Германии и ее союзников. В одной из фетв муджтахидов Эн-Неджефа говорилось буквально следующее: «… Никогда не было слышно, чтобы Германия со дня своего образования когда-либо покушалась на мусульманскую страну… Мусульмане должны, согласно Корану, дружить с германцами… Мы должны отказаться или от нашей религии, или же от нейтралитета, вполне бесполезного для ислама… Если же, в самом деле, мы поможем Турции и нападем на врагов веры, мы добьемся того, что удовлетворим желание бога, укрепим нашу самостоятельность, избавимся от власти иноверцев, распространим пределы нашего государства…» [84, с. 295–296]. Несмотря на нейтралитет Ирана, воюющие страны превратили его территорию в один из участков восточного фронта. Боевые действия враждующих сторон в Иране во время Первой мировой войны завершились, как известно, поражением для Германии и Османской империи.
   Февральская революция и отречение Николая II круто изменили политику России в отношении Ирана. В ответ на телеграмму министра иностранных дел Временного правительства П. Н. Милюкова в Тегеран, извещавшую о свержении монархии, иранское правительство заявило о признании новых российских властей и выразило уверенность в том, что «с падением царского режима трения между Россией и Персией будут устранены» [67, с. 125]. После победы Октябрьской революции советское правительство призвало к прекращению мировой войны и выводу иностранных армий с чужих территорий. В ноте от 27 января 1918 г. на имя поверенного в делах Ирана советское правительство сообщало, что приняло решение аннулировать в одностороннем порядке действие англо-российского соглашения 1907 г. и выразило решимость строить отношения с Ираном на равноправной основе. В результате в период с января по март 1918 г. все русские войска покинули Иран [71, с. 126].
   После завершения Первой мировой войны борьба между странами Запада за влияние на Иран усилилась. Правительства США и Франции всячески стремились ослабить здесь английские позиции. Страна вступила в период частых смен правительств, поддерживавших ту или иную сторону, и поло-су патриотических выступлений, направленных против иностранного засилья, за обретение Ираном полного суверенитета. 9 августа 1919 г. в Тегеране было подписано англо-иранское соглашение, практически приведшее к установлению британского протектората в Иране. Этот документ, хотя и содержал стандартные положения о дружбе и взаимопомощи, на деле предусматривал контроль с английской стороны над всеми учреждениями Ирана и, что самое главное, – над финансами и вооруженными силами. Заключение договора 1919 г. вызвало резкий отпор со стороны демократических и религиозных кругов страны, привело к вспышке массовых антианглийских и антиправительственных выступлений в Тегеране, Азербайджане и Гиляне. На этой волне произошло объединение разрозненных марксистских и социал-демократических кружков, и была образована Коммунистическая партия Ирана (1920). Размах оппозиционных выступлений привел к тому, что в начале 1921 г. меджлис отказался ратифицировать соглашение 1919 г.
   20 мая 1920 г. были установлены дипломатические отношения между Ираном и РСФСР, а 26 февраля 1921 г. советское и иранское правительства заключили договор о дружбе и добрососедских отношениях. Ленинское правительство официально аннулировало все договоры и соглашения царских властей с Ираном и с третьими странами, положения которых ущемляли суверенитет Ирана. Оно передало иранской стороне все денежные средства и имущество русских учреждений в Иране, включая капиталы Учетно-ссудного банка, а также закрыло все концессии, полученные царским правительством и частными лицами. Была изменена Статья VIII Туркманчайского договора 1828 г., лишавшая Иран права иметь свой собственный флот на Каспийском море, и стороны договорились использовать воды Каспия на паритетной основе [142, с. 42].
   В преддверии подписания советско-иранского договора в Иране произошел правительственный переворот (21 февраля 1921 г.). Его организаторами выступили Сейид Зия эд-Дин, придерживавшийся проанглийской ориентации, и командир Казвинского отряда иранской казачьей бригады Реза-хан. 22 февраля Ахмад-шах поручил Зия эд-Дину формирование нового правительства, и Реза-хан занял в нем пост военного министра. Вскоре вся реальная власть в столице сосредоточилась в руках Реза-хана, и он добился смещения Зия эд-Дина (25 мая 1921 г.). Военный министр в глазах правящей верхушки страны и богословов предстал как раз тем новым лидером, который был способен вывести Иран из затянувшегося политического и экономического кризиса. Выходец из семьи мелкого землевладельца в провинции Мазандаран, он получил военное образование и был близок к националистически настроенным кругам иранской интеллигенции. После Первой мировой войны Реза-хан даже выступал за установление в Иране республиканской формы правления [58, с. 112].
   В октябре 1923 г. Ахмад-шах назначил Реза-хана премьер-министром. В состав нового правительства вошел Мухаммед Мосаддык ас-Салтане, ставший потом более известным как доктор Мосаддык. Он был юристом, выходцем из богатой и знатной семьи, владевшей сотнями деревень, и получил европейское образование.
   Возглавив кабинет министров, Реза-хан в борьбе за единоличную власть отстранил всех возможных конкурентов и вынудил Ахмад-шаха покинуть страну. 31 марта 1924 г. он опубликовал обращение, в котором обещал обеспечить процветание ислама, а также призвал народ «оставить мысль о республике и вместо того приложить все свои старания и заботы к устранению препятствий на пути реформ и прогресса государства и оказать поддержку в деле осуществления священной цели укрепления веры, независимости государства и национальной власти» [72, с. 327]. В феврале 1925 г. постановлением меджлиса Реза-хан был назначен верховным главнокомандующим вооруженными силами Ирана, а 31 октября того же года парламент страны вынес решение о низложении династии Каджаров и о передаче правления страной Реза-хану. В ноябре 1925 г. были проведены выборы в Учредительное собрание Ирана, которое на заседании 12 декабря объявило Реза-хана наследственным монархом под именем Реза-шах Пехлеви. Против этого решения выступило всего несколько человек, и в их числе доктор Мосаддык. Во время дискуссии в парламенте он заявил, что рост могущества Реза-хана неизбежно приведет к диктатуре. «Разве во время конституционной революции (революции 1905–1911 гг. – В. Н.) народ проливал кровь ради диктатуры?.. Я согласен с тем, что Реза-хан послужил нашей стране. Однако изменения конституции ей совсем не на пользу» [102, с. 131].
   Столь быстрое вхождение во власть родоначальника новой династии правителей Ирана, прошедшего путь от простого солдата до монарха, дал повод некоторым аналитикам сравнивать этот взлет с возвышением Наполеона [29, с. 16].
   Обретение политического суверенитета и вхождение во власть новых династий поставили вопрос о путях дальнейшего внутри-политического и социально-экономического развития Ирана и Ирака. Было ясно, что, какими бы ни были первые политические шаги династий Пехлеви и Хашимитов, они не могли быть пред-приняты в условиях изоляции от внешнего мира. Открытие в эти же годы богатых нефтяных месторождений предопределило ускоренное интегрирование Ирана и Ирака в мировую экономику и политику, а приход к власти в Германии национал-социалистов во главе с Гитлером и последовавший за этим раскол западного мира на два лагеря поставил перед новыми властями проблему выбора направления внешнеполитического вектора.
   В целях превращения Ирана в развитое государство Реза-шах и его единомышленники из числа лиц ближайшего окружения задумали осуществить ряд значительных экономических и социальных реформ. Шах был сторонником усиления роли государства в промышленности и сельскохозяйственном производстве. В стране развернулось широкое строительство заводов и фабрик, были созданы государственные и частные монополии по производству сахара и чая (1925), опиума (1928), табака (1929) и других товаров потребительского спроса. Был осуществлен проект строительства Трансиранской железной дороги, связавшей Каспийское море с побережьем Персидского залива. Начиная с 1925 г. от 2 до 3 млн. долларов вкладывалось в сооружение шоссейных и грунтовых дорог. В Тегеране появились широкие мощеные улицы и множество общественных зданий, город был электрифицирован. В 1928 г. было резко ограничено господство иностранных фирм, а в 1930 г. правительственным постановлением был введен контроль над иностранной валютой. Наряду с Английским шахиншахским банком начал свою деятельность Национальный банк Ирана (Банке Мелли) [102, с. 146].
   Большая часть экономических проектов Реза-шаха оказалась амбициозной, и преобразования в промышленной сфере так и не смогли вывести Иран на путь современного индустриального развития. Противники экономической политики, проводимой шахом, характеризовали ее как «стремление к индустриализации, выходящей далеко за рамки экономической целесообразности», которая проводилась «не ради роста производительности и благосостояния, но как символ престижа и высокого статуса» [102, с. 151].
   Между 1927 и 1934 гг. были приняты законы и постановления о всеобщем, обязательном и бесплатном начальном, а также платном среднем и высшем образовании. Были открыты институты, педагогические и ремесленно-технические училища. В 1934 г. начал работу Тегеранский государственный университет, имевший шесть факультетов: права, филологии, технический, физико-математический, медицинский и богословский.
   В 1926 г. был подготовлен проект светского уголовного кодекса, а в 1928 г. – проект гражданского кодекса. До этого все судопроизводство было построено исключительно на шариате и Коране. Оно не обеспечивало неприкосновенности личности и имущества, считало тяжким грехом получение процента (риба), не признавало векселя, что являлось тормозом в развитии иранской экономики. В 1932 г. был принят закон о регистрации документов и собственности только в светских судах, в ущерб шариатским. Начиная с 1936 г. судьи должны были иметь дипломы юристов, полученные в Тегеранском университете или в иностранных учебных заведениях. В юрисдикции шариатских судов остались лишь вопросы семейного права (брак, развод, опекунство) и вопросы морали (адюльтер, проституция, изнасилование).
   В 1927 г. начала создаваться государственная медицинская служба. Было принято решение об обязательности прививок против оспы. Практикующие врачи должны были иметь медицинские дипломы.
   С 1928 г. осуществлялась реформа одежды государственных служащих: вместо традиционных колахов появились осовремененные «колах-е пехлеви», а также шляпы и фуражки для военных. Право ношения традиционной одежды сохранялось лишь для имамов всех уровней. По турецкому образцу были изъяты из употребления феодальные титулы.
   Закон о воинской повинности 1929 г. открыл дорогу в армию представителям всех слоев населения. В Иране появилась регулярная армия, в состав которой вошли разрозненные военные формирования, включая казаков, жандармерию и полицию. Солдаты и командный состав были экипированы в единую форму и получили единый устав. Было отменено присвоение офицерских званий по наследственному принципу. Специально для Мухаммеда, своего сына и наследника, Реза-шах открыл начальную военную школу, где тот обучался вместе с детьми высших офицеров и приближенных ко двору. Закон о воинской повинности не освобождал от несения службы даже служителей культа. Однако, идя навстречу просьбе аятолл, Реза-шах вскоре отменил это решение.
   В 1935 г. Реза-шах издал фирман об обязательном снятии женщинами чадры. Женщины стали допускаться в вузы и на работу в государственные учреждения в качестве секретарей, машинисток и т. П. [63, с. 132–137].
   В основе многих преобразований Реза-шаха лежала идеология иранского национализма. Был взят курс на прославление величия Ирана, его самобытности, которые не смогли уничтожить ни арабские завоевания, приведшие к появлению здесь ислама, ни последовавшие за этим набеги соседних народов. В 1935 г. было принято решение о замене в официальной переписке названия «Персия» на «Иран». В моду вошло изучение истории страны, ее литературных, архитектурных и археологических памятников, древнеиранских языков и диалектов, по которым были изданы энциклопедии и словари. Правительство приняло законы об охране и реставрации памятников культуры доисламского периода и мусульманского средневековья. В 1933 г. был открыт археологический музей (Иран-е бастан), а в 1936 г. – этнографический. В 1934 г. был сооружен мавзолей над гробницей великого Фирдоуси, открылась Академия языка и литературы Ирана, секция лингвистов, которая поставила своей задачей избавление персидского языка от иностранных слов. Эта реформа была начата в 1935 г. Из словарей изымались и заменялись на староперсидские слова арабского, турецкого и европейского происхождения. Был осуществлен перевод календаря на солнечное летоисчисление, введены традиционные иранские названия месяцев года, переименованы многие города и мелкие населенные пункты [63, с. 38–39].
   Впервые после арабских завоеваний стало поощряться исповедание зороастризма – религии Заратуштры, были прекращены гонения и преследования персов-зороастрийцев, живших в Иране обособленной общиной численностью около 10 тыс. человек. Им было разрешено открывать свои школы, отмечать зороастрийские праздники, а в Тегеранском университете был введен курс преподавания «Авесты» и изучения пехлевийских текстов (1934) [39, с. 69–70]. Повсеместно поощрялась ассимиляция национальных меньшинств и сдерживалось развитие языков малых народов. Губернатор Азербайджана Абдолла Мустофи недоумевал: «Я всегда напоминаю азербайджанцам: “Вы – истинные дети Дария и Камбиза; почему же вы говорите на языке… Чингиза?”» [102, с. 145].
   Реформы Реза-шаха вызвали резкое неприятие со стороны многих шиитских духовных лидеров, которые требовали возврата к «золотому веку ислама времени пророка Мухаммеда» [63, с. 141]. Их возмущало даже введение такого, казалось бы, не столь революционного новшества, как переход от ношения тюрбанов к головным уборам с козырьком, так как они не позволяли полноценно совершать суджуд – касание лбом земли во время молитвы. С гневной отповедью преобразованиям шаха выступил самый авторитетный в те годы аятолла Хасан Модаррес. А молодой кумский улем Рухолла Хомейни [6 - Будущий вождь исламской революции в Иране Рухолла аль-Мусави аль-Хомейни, по официальным данным, родился 20 джумада 1320 г.х. (24 сентября 1902 г.) в городке Хомейн в центре Ирана. Его отцом был сейид Мустафа аль-Мусави, религиозный наставник жителей Хомейна, а матерью – Бану Хаджар, внучка аятоллы Хонсари. Когда мальчику исполнилось пять лет, его отец, протестовавший против засилия правительственных чиновников, был убит. Первые уроки грамоты Рухолла получил от своего старшего брата Муртазы, известного как аятолла Пассандиде («Одобряемый»). В 1920 г. Рухолла поступает в начальную медресе, а в 1922 г. переезжает для завершения учебы в г. Кум. Получив богословское образование, Хомейни начинает преподавательскую деятельность. Многие годы он обучал таллабов исламской догматике, фикху, этике и мистике в Куме и Эн-Неджефе. В 1929 г. Хомейни женился на дочери аятоллы Сакафи Техрани. От этого брака в семье родилось два сына и три дочери. Старший сын, Мустафа, в 1977 г. был убит шахской охранкой. Младший – Ахмед – впоследствии исполнял обязанности личного секретаря своего отца.] вопрошал в одном из своих стихотворений: «Где найти убежище от тирании шаха Резы, / Кому поплакаться на дьявольские козни, / Пока дыхание еще не прервалось, / А плакать сил уж не осталось?» [46, с. 40].
   Однако Реза-шаху удалось расколоть единый фронт улемов: их умеренное крыло довольствовалось некоторыми уступками (прекращение призыва в армию священнослужителей, разрешение носить тюрбаны и т. п.), а наиболее последовательных противников арестовывали, ссылали и даже лишали жизни. Аятолла Модаррес был взят под надзор полиции, потом сослан в Хорасан, а в 1937 г. попросту задушен во время молитвы. Даже публичный скандал в Куме, когда Реза-шах прилюдно ударил хлыстом одного из моджахедов за сделанное им замечание шахине, явившейся в святилище Фатимы без чадры, не привел к открытому взрыву недовольства [60, с. 71].
   В годы правления Реза-шаха Иран несколько напоминал Турецкую Республику, созданную Ататюрком на развалинах Османской империи. Отличия в проводимых там и здесь преобразованиях состояли в том, что иранский монарх не предпринял никаких попыток изменить устаревшие аграрные отношения и смог лишь заложить основы для последующего капиталистического развития страны [25, с. 23–24]. К тому же он не «секуляризировал Иран, либо потому, что стремился сохранить значение шиитской мусульманской веры, которая придавала Ирану специфический мусульманский характер, либо потому, что сознавал, что рискует вызвать противодействие могущественных мулл» [27, с. 56].
   Также, как и турецкие власти, взявшие после смерти Ататюрка (1938) курс на сближение с фашистской Германией, Реза-шах симпатизировал нацистам. Он установил с ними тесные экономические и политические связи. Дружественными государствами также признавались Италия и Япония. Фашистские пропагандисты из ведомства Геббельса делали все от них зависящее, чтобы усилить чувство восхищения, которое Реза-шах испытывал по отношению к идеологии и практике нацистов. Вновь, как и в годы Первой мировой войны, были взяты на щит лозунги об арийском родстве персов и немцев, а использование фашистами зороастрийского символа – свастики – объявлялось свидетельством общих интересов Ирана и Германии. Газета «Иран-е бастан» («Древний Иран») вскоре после прихода Гитлера к власти писала: «Главная цель германской нации состоит в том, чтобы вернуть ее былую славу, возрождая национальную гордость, возбуждая ненависть к иностранцам и предотвращая хищения и измену со стороны евреев и иностранцев. В точности таковы и наши цели» [102, с. 143].
   Конечно, Реза-шах вряд ли не осознавал, насколько его прогерманская политика противоречит интересам государств, сложившихся чуть позже в антигитлеровскую коалицию, но, вероятно, не мог предвидеть, что эта недальновидность будет стоить ему трона, а в начале 1940-х гг. страна подвергнется двойной оккупации со стороны английских и советских войск. 16 сентября 1941 г., когда Вторая мировая война была в разгаре, а мир раскололся на два враждебных лагеря, Реза-шах подписал текст отречения от престола в пользу своего старшего сына Мухаммеда, который взошел на трон под именем Мухаммед Реза-шах Пехлеви (1941–1979). Сам свергнутый монарх покинул страну и в 1944 г. умер в Йоханнесбурге (ЮАР).
   На фоне оживления социально-экономической жизни в Иране соседний Ирак пребывал в состоянии спячки. Отстранившийся от дел и мирской суеты король Фейсал I тихо скончался в столице Швейцарии Берне 8 сентября 1933 г. На престоле его сменил сын и наследник Гази (1933–1939). Новый король Ирака никак не проявил себя на государственном поприще. Следуя английской политической традиции, он правил, но не управлял, перепоручив все дела в ведение правительства. Главными объектами его интересов стали светская жизнь и автомобили. Вот почему неожиданностью стало сообщение о насильственном низвержении исполнительной власти. В ночь с 28 на 29 октября 1936 г. группа националистически настроенных иракских военных во главе с Бакром Сидки совершила переворот и сформировала Силы Национальной Обороны. Король Гази, видимо, сочувствовавший заговорщикам, назначил премьер-министром Хикмата Сулеймана. Новые иракские власти симпатизировали нацистам и объявили о прекращении проанглийской ориентации во внешней политике. Правительство пошло на сближение с фашистской Германией и Италией, а также предприняло шаги к улучшению отношений «с неарабскими соседями», что немедленно нашло отклик в Турции и Иране. В апреле 1937 г. [7 - В эти дни в городке Тикрит в бедной мазанке армейского офицера Хей-раллаха Тульфаха родился племянник, нареченный Саддамом (т. е. «Противостоящий», «Поражающий»). Согласно более поздним официальным данным, это событие произошло 28 апреля 1937 г. Отец мальчика, Хусейн аль-Маджид, умер до рождения сына. Мать Саддама, Саба, не могла содержать сироту и оставила его на воспитание в семье своего брата Хейраллаха. Через несколько лет она вторично вышла замуж за Хасана Ибрахима – брата покойного мужа. В 1947 г. в возрасте 10 лет Саддам пошел в начальную школу, после окончания которой покинул родной Тикрит вместе с семьей Хейраллаха и перебрался в Багдад. Здесь он продолжил обучение в средней школе. В разгар Суэцкого кризиса Саддам Хусейн, забросив учебу, окунулся в политическую жизнь. Через год он вступил в партию арабских националистов – «Баас». Следуя наставлениям дяди, Саддам подал заявление в престижную багдадскую Военную академию, но не сдал вступительных экзаменов. В конце 1958 г. Саддам Хусейн оказался замешанным в убийстве правительственного чиновника в Тикрите, за что был арестован и посажен в тюрьму. Отсутствие прямых улик в этом преступлении позволило ему через полгода выйти на свободу [44, с. 23–39].] между Ираком и Турцией был возобновлен договор «о добром соседстве», заключенный в 1926 г. Кемаль Ататюрк заявил, что Турция не имеет к Ираку никаких территориальных претензий [92, с. 125].
   28 июня 1937 г. иракское правительство направило в Тегеран официальную делегацию во главе с министром иностранных дел. Она была уполномочена заключить новый пограничный договор между двумя странами. 4 июля 1937 г. состоялась торжественная церемония подписания этого документа. Реза-шах и король Гази обменялись личными посланиями, в которых охарактеризовали достигнутые договоренности как начало нового этапа в развитии дружеских связей между двумя странами. Договор был ратифицирован иракским парламентом уже при новом премьер-министре Джамале аль-Мадфаи. (Бакр Сидки был убит в аэропорте Мосула 8 августа 1937 г., когда собирался лететь на военные маневры в Турцию, а Хикмат Сулейман 17 августа подал в отставку.) Соглашение вступило в силу после обмена ратификационными грамотами и было зарегистрировано в Совете Лиги Наций 29 августа 1938 г. [29, с. 41–42].
   8 июля 1937 г. Иран, Ирак, Турция и Афганистан заключили между собой Саадабадский пакт, прозванный «ближневосточной Антантой». Стороны обязались «воздерживаться от вмешательства во внутренние дела друг друга, уважать неприкосновенность границ, не прибегать к силе во взаимоотношениях, не допускать создания на своих территориях организаций и отрядов, стремящихся свергнуть существующие режимы в других государствах, подписавших данный договор» [92, с. 125–126]. За этим последовала череда ирано-иракских соглашений: 18 июля был подписан договор о дружбе, 24 июля – конвенция о мирном разрешении взаимных споров, в 1938 г. – решение о создании комиссии по установке пограничных знаков, в декабре 1939 г. – договор о пограничных комиссарах. Саадабадский пакт вскоре распался: слишком разными оказались внешнеполитические интересы и пристрастия его участников. Столь же недолговременными оказались усилия Ирана и Ирака в деле нормализации пограничных отношений.
   Прогерманские симпатии молодого и неуравновешенного иракского короля сильно беспокоили англичан, о чем писал в своих мемуарах бывший в то время послом в Ираке Морис Петерсон: «Стало очевидным, что короля Гази необходимо было взять под контроль, либо низложить, и я прямо намекнул на это при своем прощальном визите Абдуле Иллаху (двоюродный брат короля. – В. Н.)» [92, с. 145]. Трагический случай развязал этот тугой узел. Утром 4 апреля 1939 г. в Багдаде было опубликовано официальное сообщение, где говорилось, что накануне ночью спортивный автомобиль, которым управлял король Гази, на большой скорости врезался в столб. От полученных ранений монарх скончался, не приходя в сознание. Поскольку наследнику – сыну Гази, Фейсалу, – было всего четыре года, было объявлено о регентстве Абдулы Иллаха. 6 апреля 1939 г. он принес присягу и стал во главе государства [92, с. 45].
   Когда началась Вторая мировая война, Ирак объявил о своей верности союзному договору с Великобританией и 5 сентября 1939 г. разорвал дипломатические отношения с фашистской Германией [92, с. 145–146].
   После Второй мировой войны Иран и Ирак представляли собой слаборазвитые в экономическом отношении государства. Наличие богатых природных ресурсов и значительные доходы, получаемые от продажи нефти (более половины национальных доходов) в обеих странах, не стали и во второй половине 1940-х гг. факторами, способствующими их экономическому процветанию. Определяющим звеном, как и прежде, оставался уровень развития сельскохозяйственного производства, в котором было занято подавляющее большинство трудоспособного населения. Господствовавшая в послевоенные годы в этих странах полуфеодальная и феодальная система землепользования была не только главным препятствием на пути укрепления сельскохозяйственного производства, но и становилась серьезной преградой на пути к интенсификации экономического развития в целом.

§ 2. Иран и Ирак в 1950-е гг. Республиканское правление в Ираке (1958–1979 гг.)

   Структурные изменения в экономической и социально-политической жизни Ирана и Ирака стали формироваться с начала второй половины XX в., но развивались постепенно, особенно в аграрной сфере.
   Преобладающей формой землепользования в Иране и Ираке оставалась издольная аренда. Бремя арендной платы (до 72 % полученного урожая в Ираке и до 80 % в Иране) было слишком тяжелым для крестьянских семей и не позволяло им делать накопления. В Ираке в 1956 г. годовой доход, приходившийся в среднем на сельского жителя, не превышал 10 динаров (28 дол-ларов по тогдашнему курсу), хотя в целом по стране национальный доход на душу населения составлял в текущих ценах около 55 динаров. В Иране к 1960 г. национальный доход на душу населения составлял 120 долларов, что было почти в 20 раз меньше, чем в США. Однако среди крестьян он к этому периоду не превышал 25 долларов в год [62, с. 13; 65, с. 18].
   Отсталость и экономический застой иракской и иранской деревни вынуждали правящие режимы содействовать постепенному переводу сельского хозяйства на рельсы более прогрессивного «помещичьего капитализма». Буржуазные отношения с начала 1950-х гг. стали проникать в деревню, вытесняя издольную систему хозяйствования и обостряя социальные противоречия. В 1951 г. в Ираке был принят закон, стимулировавший капиталистические формы землепользования и дававший значительные привилегии сельской буржуазии. Декретом от 1954 г. доля от выращенного урожая, получаемая крестьянами, увеличивалась до 50 %. В Иране в течение 11 лет (1951–1961) осуществлялась кампания по продаже шахских и государственных земель. По официальным данным, к весне 1961 г. было продано 155,3 тыс. га шахской земли 30 794 крестьянам и около 20 тыс. га государственных земель [65, с. 27]. Наряду с этим меджлис весной 1960 г. принял законопроект, ограничивавший размер собственности на землю. Максимум земельных владений составлял 800 га богарной и 400 га орошаемой земли. Однако все эти государственные акты монархических режимов Ирана и Ирака предусматривали такие исключения, допускали такие трактовки некоторых своих положений, которые позволяли традиционной деревенской знати не только сохранять за собой принадлежавшие им земли, но и укреплять свое привилегированное социальное положение.
   Ускорить разложение прежней аграрной системы могло совершенствование материально-технической базы, сопутствующее проникновению капиталистического уклада в сельское хозяйство. Но в условиях сохранения господства полуфеодальных методов землепользования применение технических средств лишь усиливало эксплуатацию крестьян. Это приводило к обнищанию, пауперизации значительной части сельских тружеников. Низкий жизненный уровень, безработица, насильственный сгон с земель вынуждали крестьян уходить в города и пополнять собой люмпен-пролетариат.
   Состояние острейшего кризиса в сельском хозяйстве Ирана и Ирака привело к небывалому накалу экономических и социальных противоречий. Они были столь непримиримы, что стало ясно: только достаточно радикальная аграрная реформа будет способна вывести деревню из кризиса и смягчить возникшие антагонизмы.
   Слабость Ирана и Ирака после Второй мировой войны особенно ярко проявляла себя в промышленной сфере. Правящее руководство обеих стран главное внимание обращало на добычу и переработку нефти, почти полностью игнорируя развитие других отраслей. Все началось, как известно, в первые годы XX в., когда суда морских держав стали переводиться на жидкое топливо. Именно тогда обладание ближневосточными нефтяными месторождениями стало одной из главных внешнеполитических целей западных стран (в первую очередь, Англии). В 1901 г. английский финансист У. Н. Д’Арси добился у Музаффар эд-Дин-шаха концессии на поиск и добычу нефти по всему Ирану, за исключением пяти северных провинций. Он обязался выплатить Ирану 20 тыс. фунтов стерлингов, а затем отчислять 16 % от годовой прибыли. Первых результатов пришлось ждать долго. Лишь через семь лет безрезультатных поисков, в мае 1908 г., в местечке Месджеде-Сулейман забил первый фонтан нефти. В 1909 г. при участии Д’Арси, теперь уже главы созданной «Бритиш петролеум», была образована Англо-персидская нефтяная компания (АПНК). Через два года АПНК проложила первый нефтепровод протяженностью 214 км от Месджеде-Сулеймана до Абадана, и в 1912 г. построила в конечном пункте нефтеочистительный завод. С этого года ведется отсчет начала промышленной добычи, переработки и экспорта нефти в Иране. Накануне Первой мировой войны по настоянию лорда Адмиралтейства У. Черчилля английское правительство выкупило 51 % акций АПНК. Так было положено начало Англо-иранской нефтяной компании (АИНК) [65, с. 221].
   После Первой мировой войны АИНК вышла на мировые нефтяные рынки, где безраздельно господствовали так называемые «семь сестер» – «Стандарт ойл оф Нью-Джерси» (в 1973 г. переименована в «Экссон»), «Стандарт ойл оф Калифорния» («Сокал»), «Галф ойл», «Тексако», «Мобил ойл», «Ройял Датч-Шелл труп» и «Бритиш петролеум».
   К 1928 г., когда забила нефть на месторождении Баба-Гургур в Северной Месопотамии, в число нефтедобывающих стран вошел и Ирак. На свет появилась «Ирак Петролеум Компани» (ИПК), акции которой были поделены между АИНК (23,75 %), «Ройял Датч-Шелл» (23,75 %), «Компани франсез де петроль» (23,75 %), «Стандарт ойл оф Нью-Джерси» и «Мобил ойл» (23,75 % на обе компании), а оставшиеся 5 % получил нефтяной магнат Галуст Гюльбенкян [56, с. 10].
   Иностранные нефтяные монополии стали в итоге полными хозяевами в Иране и Ираке. Так, в Иране в 1940-е гг. концессионная территория АИНК составляла 159 тыс. кв. км, на ней эксплуатировалось свыше 300 скважин. Компании принадлежали нефтеперегонные заводы, 2 700 километров трубопроводов, свыше 300 крупных танкеров. У АИНК были свои аэродромы, радиостанции, собственная полиция, порты, железнодорожный и воздушный транспорт и т. д. [56, с. 110]. Аналогичная картина наблюдалась и в Ираке.
   Добыча и продажа нефти и нефтепродуктов обеспечивали основные валютные поступления Ирана и Ирака. Долевые отчисления от реализации нефти составляли в 1950-е гг. в среднем около две трети государственных доходов этих стран. При этом размеры отчислений от экспорта нефти не превышали четверти прибыли, получаемой иностранными компаниями: ИПК и Международным нефтяным консорциумом (МНК) в Ираке и АИНК в Иране.
   В Ираке в 1950-е гг. быстрыми темпами набирал силу государственный капитализм. В роли главного предпринимателя выступало государство, обладавшее значительными материальными и финансовыми средствами, накопленными за счет продажи нефти. Однако государственно-капиталистический уклад в экономике страны смог стать главенствующим только в инфраструктуре и на ряде нефтеперерабатывающих и строительных предприятий. В других важнейших сферах и отраслях господствовал иностранный капитал. Особенно заметным (помимо нефтедобычи) было его преобладание в банковском деле, страховании и внешней торговле. Западным монополиям принадлежало 203 компании, 30 страховых обществ и 8 банков, а доля государственного сектора в национальном доходе так и не поднялась выше 20 % [58, с. 15–17].
   В Иране весной 1951 г. меджлис принял закон о национализации всей нефтяной промышленности, находившейся в руках АИНК. Для управления этой сферой была образована Иранская национальная нефтяная компания (ИННК). Статья IV ее Устава предоставляла ИННК право осуществлять все операции, связанные с нефтью: разведку, добычу, переработку и реализацию как на внутреннем, так и на внешнем рынках. Однако до середины 50-х гг. закон о национализации нефти оставался, по сути дела, формальным юридическим актом, а в 1956 г. он был еще более ослаблен принятым законом о привлечении иностранного капитала, освободившим иностранцев, вкладывавших свои средства в экономику страны, от уплаты налогов в течение первых пяти лет. Под давлением национальной буржуазии шахское правительство пошло на заключение соглашения с МНК и АИНК и 31 июля 1957 г. приняло новый закон о нефти, предусматривавший значительное увеличение доли ИННК при дележе доходов от реализации нефти и нефтепродуктов. Тем не менее, к концу 50-х гг. эти отчисления в иранскую компанию не превышали 50 % чистой прибыли от продажи нефти. В 1960 г. капитал АИНК, вложенный в транспортировку и реализацию иранской нефти, равнялся 250 млн. долларов, в то время как чистая ежегодная прибыль этого консорциума составила 300 млн. долларов [29, с. 39].
   Для Ирана и Ирака было характерно преобладание мелких предприятий и мастерских с незначительным количеством рабочих, слабая механизация технологических процессов, застой в большинстве отраслей промышленного производства. Достаточно сказать, что в Ираке из 22 460 промышленных предприятий 21 733 представляли собой мелкие кустарные производства с числом занятых до 10 человек, а доля производств с числом занятых более 100 человек составляла лишь 0,3 % [11, с. 125, 135]. Такая же ситуация сложилась и в Иране.
   Уровень жизни населения Ирана и Ирака характеризовался довольно низкими показателями. В Ираке, по оценке ООН, до 1958 г. постоянно недоедало почти 80 % жителей страны, а зарплата рабочего средней квалификации составляла около 20 динаров в месяц. В Иране, по данным местной печати, доход 82 % семей был ниже официального прожиточного минимума, составлявшего в 1960 г. 2 500 риалов [11, с. 126; 12, с. 135–136]. Около 10 % самодеятельного населения обеих стран вообще было безработным. Рабочий день продолжался 10–12 часов в сутки. Широко применялся детский труд: согласно переписи населения в Иране 1956/57 г., более 10 % трудоспособного населения страны составляли дети и подростки до 14-летнего возраста, получавшие за свой труд, как правило, около одной третьей от заработка взрослых рабочих [12, с. 132, 136].
   В 1959 г. иранское правительство приняло новый закон о труде. Он устанавливал 8-часовой рабочий день, ежегодный оплачиваемый 12-дневный отпуск, 10-недельный отпуск по беременности, равную оплату труда мужчин и женщин. Наряду с этим закон не предоставлял права на забастовку, а профсоюзы не получали прав вмешиваться в политические дела. Предпринимателям предоставлялась возможность увеличивать рабочую неделю до 60 часов. К тому же многие положения этого закона не исполнялись [106, с. 126].
   Положение, сложившееся в Иране и Ираке в промышленной сфере, противоречило интересам сравнительно слабой национальной буржуазии, а засилье иностранных корпораций вызывало растущий протест всех прогрессивных и демократических сил этих стран. Борьба против господства иностранных нефтяных монополий за подлинную экономическую и политическую независимость в конце 50-х гг. послужила одной из главных причин победы июльской революции 1958 г. в Ираке и известного успеха социально-экономических реформ в Иране в начале 1960-х гг.
   После Второй мировой войны на политической арене Ирана и Ирака стали появляться организации, представлявшие интересы различных слоев населения.
   На левом фланге политического спектра в обеих странах находились партии, декларировавшие защиту интересов трудящихся с классовых позиций, а также леворадикальные по методам действий мусульманские организации. В Ираке наиболее сплоченной была созданная еще в 1934 г. Иракская коммунистическая партия (ИКП). Ее влияние стало заметным после I съезда партии, принявшего программу ИКП (апрель 1945 г.), основным лозунгом которой стал девиз «Свободная Родина – счастливый народ!». Многие из требований коммунистов поддерживали члены Демократической партии Курдистана (ДПК), боровшейся за создание суверенного Курдского государства. В Иране эту нишу политического спектра занимала партия «Туде» («Народная»), созданная в 1941 г. бывшими членами Иранской компартии и демократами-антифашистами. Ее главой был избран Сулейман Мирза Искандари. Светские левые партии действовали в подполье и от лица рабочего класса выступали за объединение всех демократических сил своих стран в борьбе против монархий и капиталистического пути развития, за проведение социалистических преобразований и полную внешнеполитическую независимость.
   Леворадикальные мусульманские организации в 1940 – 1950-е гг. активно проявляли себя только в Иране. Наиболее влиятельными были две – «Федаян-е ислам» («Смертники ислама») во главе с Сейидом Наввабом Сефеви и «Моджахедин-е ислам» («Борцы за ислам»), которую создал и возглавлял аятолла Абу-л-Касем Кашани. Основу их политических платформ в те годы составляло возрождение исламской государственности с вытекающим из этого негативным отношением как к капиталистической, так и к социалистической (в большей степени светской) моделям общественно-политического развития.
   Партии центристского толка были представлены различными буржуазно-демократическими организациями. Их члены были выходцами из той части мелкой и средней национальной буржуазии, которая была заинтересована в проведении антифеодальных преобразований и выступала с антизападной риторикой за самостоятельное экономическое и политическое развитие. В Иране на такой платформе стояла партия «Иран», объединявшая также некоторую часть прогрессивно настроенных депутатов меджлиса, а в Ираке – Национально-демократическая партия (НДП) и партия «Истикляль» («Независимость»). Их политические устремления концентрировались в основном на требовании ликвидации иностранного экономического и политического господства внутри своих стран, проведении некоторых реформ и демократизации общественной жизни по западным образцам. Другую часть партий центра представляли немногочисленные мелкобуржуазные и социал-реформистские партии, также призывавшие к демократизации и либерализации общественной жизни, ликвидации иностранного господства и ограничению монархической власти. Это – Партия народа и Партия национального союза (ПНС) в Ираке, и Партия трудящихся иранского народа и Партия трудящихся в Иране.
   На правом фланге находились партии крупной иранской и иракской буржуазии, объективно заинтересованной в расширении экономических связей с иностранным капиталом и укреплении позиций правящих режимов. В Ираке таких позиций придерживалась Партия либералов, а в Иране – созданная во время Второй мировой войны Партия Ватан (Родина), преобразованная позже в партию Национальная воля [126, с. 171].
   Особое место среди политических организаций Ирака заняла левоцентристская Партия арабского социалистического возрождения (ПАСВ). Первоначально эта партия называлась Хизб аль-Баас (Партия Возрождения), или просто Баас. Она была создана в 1947 г. в Сирии группой арабских интеллигентов во главе с Мишелем Афляком, Салах ад-Дином Битаром и Заки Арсузи. В том же году в Дамаске прошел ее первый учредительный съезд. 5 марта 1954 г. Баас объединилась с сирийской Арабской социалистической партией, которую возглавлял Акрам Хаурани. И с этого времени партия стала называться Хизб аль-баас аль-араби аль-иштираки (ПАСВ), В том же году региональная организация Баас появилась в Ираке [126, с. 186].
   Начало активной политической деятельности баасистов выявило серьезные расхождения между членами партии по идеологическим и организационным вопросам, переросшие в середине 1950-х гг. в острую фракционную борьбу между представителями различных группировок. Эта конфронтация охватила все региональные организации «Баас» (наиболее влиятельными они были в Сирии, Ираке, Ливане и Иордании) и проходила с переменным успехом.
   В Ираке характер требований, выдвинутых в руководящих документах регионального центра партии «Баас», соответствовал устремлениям прогрессивно настроенных кругов интеллигенции, служащих, студентов, представителей свободных профессий и т. д. А призывы к борьбе против империализма, за демократические свободы, требования национализации природных богатств, крупной промышленности и транспорта, участия трудящихся в управлении государством и т. П. позволили баасистам привлечь на свою сторону значительную часть населения. Характеризуя положение в стране в конце 1950-х гг., английские востоковеды Эдит и Эрнст Пенроузы отмечали: «Среди политически сознательных классов, от крайне правых до крайне левых, трудно было найти лиц, которые в той или иной степени не находились бы в оппозиции режиму, за исключением тех, кто был с ним связан» [126, с. 199].
   В 1955 г. Ирак и Иран стали членами Багдадского пакта. Наряду с этим Великобритания и Ирак подписали соглашение, которое предусматривало оказание помощи со стороны бывшей метрополии в случае внешней агрессии против Ирака. Для Ирана создание Багдадского пакта положило начало втягиванию страны в сферу внешнеполитических интересов США на Ближнем и Среднем Востоке.
   В обстановке усиливавшейся борьбы за национальный суверенитет против политики правящих кругов появилась необходимость в укреплении единства всех оппозиционно настроенных политических сил в рамках организации типа национального фронта, которая пропагандировала бы и отстаивала национальные интересы. В Ираке идея создания так называемой «единой демократической партии» выдвигалась еще в 1940-е гг. демократическим флангом буржуазной оппозиции (ПНС и Партией народа). Однако принципы, которые должны были лечь в основу такого объединения, в частности идея «классового мира во имя высших национальных интересов», показались иракским коммунистам теоретически несостоятельными и практически вредными. Руководители ИКП Юсеф Салман Юсеф (Фахед) и Хусейн Мухаммед аш-Шабиби сформулировали свою концепцию национально-патриотического фронта, которая предусматривала организационную и идейно-политическую самостоятельность его участников. Наконец, в марте 1954 г. на компромиссных условиях был основан Единый национальный фронт Ирака, трансформировавшийся в феврале 1957 г. во Фронт национального единства (ФНЕ). В его состав вошли: Партия «Баас, ИКП, НДП, Партия Истикляль, группа оппозиционно настроенных военных «Свободные офицеры» и некоторые другие демократические организации. Программа ФНЕ, обнародованная 9 мая 1957 г. его руководящим органом – Высшим национальным комитетом, – предусматривала уничтожение монархии и выход страны из Багдадского пакта, обеспечение демократических преобразований, свободные парламентские выборы, аннулирование кабальных договоров и соглашений с Великобританией, вывод с территории страны всех иностранных войск, избавление Ирака от господства монопольных концессий империалистических государств, поощрение развития национальной промышленности, борьбу с безработицей, некоторые аграрные преобразования и т. д. Активная деятельность ФНЕ способствовала успеху июльской революции 1958 г. Летом того же года Фронт распался: некоторые его участники пришли к власти, другие вновь оказались в оппозиции правящему руководству страны [126, с. 201].
   В октябре 1949 г. около 20 оппозиционно настроенных иранских общественных деятелей (адвокатов, журналистов, шиитских лидеров) сели в «бест» в шахском дворце и объявили голодовку. Причиной беста стал протест против фальсификации выборов в меджлис. Возглавлял сидящих в «бесте» доктор Мосаддык, отошедший от активной политической деятельности после прихода к власти Реза-шаха. Оппозиционеры добились аннулирования результатов выборов и составили ядро Национального фронта Ирана (НФИ). Он не был задуман как коалиция каких-либо партий, хотя в зависимости от ситуации пользовался поддержкой тех или иных оппозиционных сил. На повторных выборах в феврале 1950 г. НФИ провел в меджлис восемь своих представителей, которые стали использовать трибуну нижней палаты парламента для пропаганды идей либерально-демократических преобразований и требований ограничения монархической власти. Призывы лидеров НФИ к борьбе за экономический суверенитет страны привели к взрыву народных выступлений с требованием прекратить деятельность бесцеремонно хозяйничавшей в Иране АИНК. 7 марта 1951 г. активный сторонник такого решения – премьер-министр страны генерал Али Размара – был убит у входа в мечеть активистом «Федаян-е ислам». Через четыре дня главой правительства был назначен бывший посол Ирана в США Хусейн Ала. Под давлением антизападных выступлений 15 марта 1951 г. меджлис принял закон о национализации АИНК. Опираясь на массовое демократическое движение, 70-летний доктор Мосаддык 29 апреля 1951 г. стал премьер-министром. Однако буржуазно-демократические преобразования, начатые правительством Мосаддыка, вызвали резкое недовольство консервативных кругов страны, принявших решение о низложении премьера. Возглавить переворот должен был 56-летний генерал Фазлолла Захеди, снятый с поста министра внутренних дел Ирана в июле 1951 г. Предстоящая операция получила название «Аякс».
   13 августа 1953 г. шах подписал секретный указ о смещении Мосаддыка и назначении главой правительства генерала Захеди. В ночь с 15 на 16 августа несколько офицеров шахской гвардии во главе с полковником Нематоллой Насири предприняли попытку арестовать премьера, но сами были схвачены и обезоружены охраной Мосаддыка. Узнав о провале заговора, шах в тот же день бежал из своего дворца на побережье Каспийского моря, а оттуда на небольшом самолете направился в Багдад [56, с. 108].
   Известия о попытке свержения законного правительства всколыхнули всю страну, в Тегеране бушевали антимонархические демонстрации. Однако, опасаясь размаха демократических выступлений, доктор Мосаддык не поддержал оппозиционное движение. Был отдан приказ освободить заговорщиков и произвести аресты среди демонстрантов. Этим воспользовались прошахски настроенные силы: к столице были подтянуты верные трону войска, и 19 августа 1953 г. антимонархические выступления были подавлены, а сам Мосаддык был арестован. В декабре 1953 г. военный трибунал приговорил бывшего премьера к трем годам тюремного заключения. После освобождения и вплоть до своей смерти в 1967 г. он жил под надзором полиции в деревне близ Тегерана [56, с. 111–112].
   После переворота в стране была создана тайная полиция, так называемая Организация безопасности и информации – САВАК. В 1953–1957 гг. были разгромлены штаб-квартиры и запрещена деятельность всех оппозиционных сил, включая партию «Туде» и буржуазно-демократические организации. Временно прекратил свое существование и Национальный фронт.
   В середине 1950-х гг. образовавшийся политический вакуум заполнили промонархические организации национальной буржуазии – Националистическая партия («Меллйун») во главе с тогдашним премьер-министром Манучехром Эгбалем и Народная партия («Мардом»), которую возглавил близкий к шаху А. Алам. Другими словами, была предпринята попытка установить в стране двухпартийную систему, наподобие существующей в некоторых странах Запада.
   В период политической кампании по выборам в меджлис 20-го созыва (конец 50 – начало 60-х гг.) власти сняли запрет на деятельность почти всех политических организаций, кроме Партии Туде и некоторых левоэкстремистских организаций. Возобновивший свою деятельность Национальный фронт Ирана выступил в качестве антиправительственной коалиции. В опубликованных в мае 1961 г. программных документах НФИ призвал к выходу страны из блока СЕНТО и проведению политики неприсоединения, к установлению «законной власти» путем всеобщих свободных выборов и обеспечению общих свобод.
   Находившаяся на полулегальном положении Партия Туде в открытом письме от 9 февраля 1961 г. призвала к сотрудничеству и единству все прогрессивные силы страны: «Победы и поражения, через которые мы прошли в прошлом, должны стать для нас уроком, и мы должны руководствоваться прошлым опытом в грядущей борьбе. Если бы в свое время существовал единый фронт, если бы партия «Туде» и Национальный фронт совместно выступали против наших общих врагов, иранская реакция во главе с шахом и поддерживающими ее империалистами не смогла бы одержать победу и потопить в крови наше национальное движение. И теперь, если мы создадим единый фронт всех патриотических и свободолюбивых сил с участием представителей различных слоев народа, то тем самым будет гарантирован успех в деле спасения нашей родины от предательской политики нынешнего режима» [124, с. 42].
   Опасаясь роста влияния НФИ, шах Мохаммед Реза Пехлеви и его окружение начали тайные переговоры с умеренной частью оппозиции и возобновили репрессии против левых сил. В результате к середине 1960-х гг. Национальный фронт фактически прекратил свою активную деятельность.
   Таким образом, экономическое положение и социально-политическая ситуация в Ираке и Иране к концу 1950-х гг. были таковы, что свержение монархических режимов и переход власти в руки патриотически настроенных национально-демократических сил казались лишь вопросом времени. Стремление правящих кругов этих стран исправить положение частичными реформами и полумерами наряду с прямыми репрессиями против оппозиции уже не приводили к желаемым результатам. В этих условиях 24-летний иракский король Фейсал II как менее опытный политик выпустил ситуацию из-под контроля и не смог предотвратить государственного переворота, положившего конец недолгому правлению династии Хашимитов.
   В ночь с 13 на 14 июля 1958 г. в королевском дворце Рихаб проводился банкет по поводу отъезда в Стамбул на совещание стран участниц Багдадского пакта всей правящей верхушки Ирака – короля Фейсала II, премьер-министра Нури Саида и Абдула Иллаха. В те же самые часы офицерский состав 19-й и 20-й бригад 3-й дивизии иракской армии во главе с членами организации «Свободные офицеры», полковниками Абд аль-Керимом Касемом и Абд ас-Салямом Мухаммедом Арефом, принял решение воспользоваться обстановкой, чтобы силой оружия свергнуть монархический режим. Об этом решении было проинформировано руководство ФНЕ, которое пообещало оказать поддержку антимонархически настроенным армейским частям [85, с. 43; 113, с. 221]. В три часа ночи войска заняли центральный телеграф и радиоцентр Багдада. Еще через два часа после недолгой перестрелки с королевской охраной восставшие захватили дворец. Фейсал II и Абдул Иллах были убиты, а Нури Саиду удалось скрыться. Последнего монарха иракской династии Хашимитов похоронили, а тело Абдула Иллаха разгневанная толпа повесила на фасаде здания министерства обороны.
   Утром 14 июля иракские радиослушатели неожиданно для себя услышали голос диктора из Багдада: «Говорит Иракская Республика! Сегодня день победы и славы. Враги Аллаха и народа убиты и выброшены на улицу… Будем едины в борьбе за свержение империалистов и их агентов!» Высыпавшие на улицы Багдада возбужденные толпы людей сожгли здание английского посольства и организовали расправу над пособниками монархического режима. Через несколько дней в одном из домов Багдада был схвачен пытавшийся бежать в Иран Нури Саид. Он был расстрелян своим собственным адъютантом Вафси Тахером, долгое время тайно входившим в состав организации «Свободные офицеры» [85, с. 44].
   Созданное правительство и вооруженные силы страны возглавил Абд аль-Керим Касем, а Абд ас-Салям Ареф стал его заместителем и министром внутренних дел. В состав первого республиканского правительства вошли представители только трех политических партий, входивших в ФНЕ: НДП, «Баас» и «Истикляль». Одним из первых декретов республиканского правительства был образован Высший государственный совет, в состав которого вошли: генерал Наджиб Рубаи, лидер партии «Истикляль» Мухаммед Махди Кубба и губернатор Эрбиля курд Халед Нахшбанди.
   Июльская революция 1958 г. имела буржуазно-демократический характер, хотя и была осуществлена в форме бланкистского военного переворота, руководители которого в своей деятельности не опирались на поддержку населения. Тем не менее, свержение монархического режима было с одобрением встречено большей частью иракского общества, включая представителей национальных меньшинств. 26 июля революционное правительство приняло Временную конституцию страны, которая гарантировала равноправие всех иракских граждан и демократические свободы слова, печати, собраний. Из отдельных звеньев госаппарата были удалены наиболее одиозные промонархически настроенные чиновники. Были освобождены все политические заключенные, восстановлены в правах политические эмигранты, в том числе коммунисты. Свободу деятельности получили политические партии и массовые общественные организации.
   В области внешней политики правительство Касема провозгласило верность принципам мирного сосуществования, восстановило дипломатические отношения с СССР и другими социалистическими странами, официально признало Объединенную Арабскую Республику в составе Египта и Сирии, а также отказалось от участия в работе комиссий Багдадского пакта и закрыло его штаб-квартиру в Багдаде.
   Важные преобразования были осуществлены в экономической сфере. 30 сентября 1958 г. был обнародован закон № 30 об аграрной реформе. Он был призван существенно ограничить феодальные отношения, увеличить сельскохозяйственное производство и повысить жизненный уровень мелких крестьян, феллахов. По закону землевладелец мог сохранить за собой не более 1 тыс. донумов (250 га) орошаемой земли или 2 тыс. донумов (500 га) богарной. Аграрная реформа предусматривала перераспределение конфискованных земельных излишков среди феллахов и предоставление каждой семье от 7,5 до 15 га орошаемой земли или от 15 до 30 га богарной [11, с. 59]. Закон об аграрной реформе предусматривал создание сельскохозяйственных кооперативов, в которые могли вступить не только лица, получившие землю по распределению, но и имевшие ее до реформы [126, с. 172].
   Аграрная реформа 1958 г. оказалась несовершенной. По большей части она оказалась копией преобразований, проведенных до этого в Египте президентом Гамалем Абдель Насером. Не учитывалась специфика иракского сельского хозяйства, максимальные размеры землевладения (слишком завышенные) были механически перенесены в отличные от египетских условия, не учитывалось отсутствие в Ираке соответствующей технической базы и т. П. [126, с. 174]. Всей суммарной площади отчуждаемых земельных участков, даже в случае полного осуществления реформы, хватило бы лишь 30 % безземельных крестьян. В первые четыре года осуществления реформ было изъято менее половины земель, на которые распространялось действие аграрного закона. Но самое трудноосуществимое состояло в том, что получившие землю феллахи должны были в течение 20 лет расплатиться за нее в размере той суммы компенсации, которую получал от государства бывший владелец за изъятие у него излишков, плюс 3 % годовых, плюс 20 % от общей цены участка на «погашение расходов по осуществлению закона» [85, с. 66]. Таким образом, вся тяжесть проведения аграрных преобразований легла на плечи крестьян, тем более что «в вопросе выплаты компенсации закон максимально соблюдал интересы земельных собственников и торгово-ростовщического капитала» [44, с. 139]. Кооперацией было охвачено немногим более 3 тыс. крестьянских хозяйств (создано всего 17 кооперативов) [126, с. 175].
   Строительство независимой национальной экономики было невозможно без разрешения нефтяной проблемы. Однако в первые послереволюционные годы страна не располагала средствами и кадровыми возможностями, необходимыми для самостоятельной разработки нефтяных месторождений, что откладывало вопрос о национализации нефтяной индустрии на неопределенный срок. В период правления Касема и Арефа ни одна из политических партий не выдвигала требований немедленной национализации нефтяной промышленности, признавая их несвоевременными. И все же 11 декабря 1961 г. был опубликован закон № 80, лишавший иностранные нефтяные монополии прав на территории, на которых они не вели добычу нефти, и их деятельность ограничивалась пределами эксплуатируемых ими площадей (0,5 % прежней концессионной территории).
   Республиканское правительство снизило цены на основные продовольственные товары, установило 8-часовой рабочий день, повысило официальный минимум заработной платы на промышленных предприятиях на 40 %, а для сельскохозяйственных рабочих на 10 %. Была изменена налоговая система: косвенный налог сменялся прямым, был введен подоходный налог, который стал рассматриваться как одно из важнейших средств, способных сгладить социальное неравенство.
   Встал вопрос о путях дальнейшего развития Иракской Республики. Левые силы, исходя из принципа: «есть у революции начало, нет у революции конца», требовали последовательного углубления революционно-демократических преобразований. Умеренное крыло полагало, что революция 14 июля является финалом долгой кровопролитной борьбы иракского народа. Ряд его представителей выступал за скорейшее вхождение страны в состав Объединенной Арабской Республики. В республиканском руководстве произошел раскол, и образовалось две группировки. Сторонникам продолжения революционных преобразований покровительствовал президент Касем, а их оппонентам – его заместитель Ареф. Касема поддерживали ИКП, ДПК, НДП, часть национальной буржуазии и офицеров. На стороне Арефа выступали баасисты, члены партии «Истикляль» во главе с Рашидом Али аль-Гайлани и «юнионисты» (сторонники присоединения Ирака к ОАР). Противоборство было недолгим: 30 сентября 1958 г. решением правительства Ареф был смещен со всех занимаемых им постов и назначен послом в ФРГ. Однако уже 3 ноября он самовольно вернулся в Багдад, что было воспринято Касемом как преддверие готовящегося против него заговора. Правительство приняло предупредительные меры, и оппозиционеры были арестованы. 27 декабря 1958 г. начался судебный процесс, в ходе которого Ареф и лидер «Истикляль» аль-Гайлани были обвинены «в измене целям июльской революции» и приговорены к смертной казни. Одновременно было объявлено о решении Касема помиловать обвиняемых с заменой смертной казни тюремным заключением [85, с. 77–79]. Воодушевление лидеров левых организаций, усиливших на первых порах свой политический вес, вскоре сменилось разочарованием: стремившийся к режиму личной власти Касем начал негласную кампанию преследования коммунистов и демократов. Весной 1959 г. лидеры НДП и ДПК выдвинули требование создать правительство Народного фронта с участием коммунистов, но глава правительства отклонил это предложение.
   Особенно резкий крен вправо правительство Касема взяло после событий в г. Киркуке летом 1959 г., когда во время празднования первой годовщины революции были спровоцированы вооруженные столкновения между арабами и населявшими Ирак курдами и туркменами, что привело к человеческим жертвам. В стране было введено чрезвычайное положение, после чего власти взяли курс на зыбкую центристскую политику лавирования между левыми и правыми: когда усиливалась угроза захвата власти правыми, Касем делал ставку на левые силы, и наоборот. Анализируя эту сторону деятельности главы иракского государства, профессор Г. И. Мирский отмечал: «Касем, вероятно, инстинктивно чувствовал свою ограниченность и несоответствие своей личности роли руководителя государства (хотя это вполне уживалось с желанием быть таковым). Ощущая комплекс неполноценности, он стремился держаться подальше от таких людей и организаций, которые могли обнаружить свое превосходство над ним. Он решил препятствовать возвышению таких людей и политических сил, лавировать между различными группами. Тем самым он добровольно отстранился от устойчивой массовой базы, от определенной программы действий, от генерального стратегического курса. Касем сам создал предпосылки для будущего краха своей диктатуры» [91, с. 213].
   7 октября 1959 г. была предпринята первая попытка ликвидации Касема. Группа молодых активистов партии «Баас, в число которых входил и боевик Саддам Хусейн, устроила засаду и обстреляла машину президента страны. Диктатор был ранен и буквально с больничной койки отдал приказ запретить деятельность «Баас». В суматохе завязавшейся перестрелки с личной охраной Касема Садам Хусейн был ранен своим же товарищем по оружию и вскоре бежал в Сирию, где был представлен Мишелю Афляку. После трехмесячного пребывания в Дамаске Саддам отбыл в Египет, где находился до февраля 1963 г.
   Позднее, когда Саддам Хусейн стал президентом, его роль в неудавшемся покушении на Касема была романтизирована приближенными имиджмейкерами и стала легендой. Был создан образ юного героя-идеалиста, который ждал ненавистного диктатора с пистолетом в руке и был готов принести себя в жертву ради общенародного дела. Когда скрывавшемуся от преследования раненому революционеру отказали в медицинской помощи, он бесстрашно извлек ножом пулю из тела и умчался на своем скакуне через пустыню, хитроумно минуя бесчисленные военные патрули и засады, расставленные на его пути. Отважный воин оторвался от погони, бросившись в холодные воды Тигра и держа нож в стиснутых зубах.
   В действительности поведение Саддама во время покушения не было столь эффектным. Он должен был играть второстепенную роль, обеспечивая прикрытие боевиков. Но, забыв об инструкциях, будущий верховный главнокомандующий самовольно первым открыл огонь, поставив на грань провала всю операцию. Воспользовавшись замешательством нападавших, телохранители Касема сумели предотвратить убийство президента страны [47, с. 42–43].
   Во второй половине 1950-х гг. Касем сделал ставку на верные себе военные круги и полицейские силы. Он провоцировал столкновения оппозиционных режиму политических лидеров, разжигал противоречия между политическими партиями и организациями, между арабами и национальными меньшинства-ми страны, между суннитами и шиитами. Другими словами, он противопоставил себя практически всем. «Совершенно очевидно, – писал в связи с этим известный отечественный востоковед Н. А. Симония, – что такая, лишенная значительного и достаточно широкого социального содержания диктатура не может быть стабильной и продолжительной» [103, с. 32].
   В 1961 г. произошло организационное объединение оппозиционных правительству Касема сил: был образован Социалистический блок, в который вошли партии «Баас», «Истикляль» и Движение арабских националистов (ДАН). Блок возглавил Али Салех ас-Саади, тогдашний лидер иракского регионального руководства «Баас». Целью заговора было свержение главы государства, а главным орудием в совершении государственного переворота должны были стать армейские подразделения, находившиеся под командованием недовольной части офицеров. Главным союзником заговорщиков стал Абд ас-Салям Ареф, выпущенный на свободу по указанию Касема в 1962 г.
   Ранним утром 8 февраля 1963 г. жители Багдада были разбужены орудийной канонадой: настали последние часы диктаторского правления Абд аль-Керима Касема. Восставшие войска штурмом захватили правительственные учреждения Багдада и здание министерства обороны, где постоянно жил опасавшийся заговоров Касем. После короткой, но ожесточенной схватки между нападавшими и силами безопасности «единственный вождь» был арестован и по приговору нового органа государственной власти – Национального совета революционного командования (НСРК) – расстрелян. На следующий день, 9 февраля, были произведены назначения на высшие государственные посты. Президентом страны стал Абд ас-Салям Ареф, присвоивший себе звание маршала, а премьер-министром – член регионального руководства партии «Баас» и руководитель ее умеренного крыла Ахмад Хасан аль-Бакр. Пост министра обороны получил полковник Салих Махди Аммаш. Однако фактически всю полноту власти сосредоточили в своих руках правые баасисты во главе с Али Салехом ас-Саади, занявшим посты заместителя премьер-министра и министра внутренних дел.
   Саддам Хусейн не имел отношения к событиям, сопровождавшим приход к власти правых баасистов. Вернувшись в Багдад после трехлетней эмиграции (февраль 1963 г.), он оказался на задворках новой баасистской администрации. Честолюбивому молодому человеку был предложен неприметный пост члена руководства «Баас» от лица крестьян. Вскоре Саддам укрепил свое положение в партии, начав с того, что вступил во фракцию, руководимую Ахмадом Хасаном аль-Бакром.
   Три года, проведенных Саддамом Хусейном в Египте, нельзя назвать безмятежными. После распада Объединенной Арабской Республики (сентябрь 1961 г.) Гамаль Абдель Насер с подозрением относился ко всему, что отдавало баасизмом. Саддам попал под негласный надзор египетских служб безопасности и даже однажды на короткий срок был брошен в тюрьму.
   Находясь в Египте, Саддам Хусейн в возрасте 24 лет завершил свое среднее образование (1961) и обручился со своей двоюродной сестрой (дочерью Хейрал-лаха Тульфаха) Саджидой, с которой в детстве вместе воспитывался в доме дяди. Свадьба состоялась весной 1963 г., вскоре после возвращения жениха в Ирак. Через год у молодой четы появился первенец – сын Удей. В 1966 г. в семье родился второй сын, Кусай, а затем еще три дочери – Рахд (1968), Рана (1970) и Хала (1975) [132, с. 53].
   Прикрываясь лозунгами о «единстве, свободе и социализме», новое руководство заявило, что «революция 14 рамадана (8 февраля) была предпринята с целью возвращения к принципам иракской революции 1958 г., нарушенным прежним режимом» [45, с. 31]. Монополизировав власть, правые баасисты развязали в стране кровавый террор, возведя физическое уничтожение неугодных режиму политических деятелей в ранг государственной политики. Уже в первые дни было убито 5 тыс. человек, а более 10 тыс. попало в тюрьмы [45, с. 31]. 7 марта 1963 г. в результате жестоких пыток погиб первый секретарь ЦК ИКП Хусейн ар-Ради (Салям Адиль). Власти задним числом сфабриковали приговор военного трибунала о смертной казни лидера коммунистов и двух его видных соратников – Мухаммеда Хусейна (Абу-л-Ис) и Хасана Увейни [132, с. 61].
   11 марта было казнено еще 25 коммунистов, а в июле были казнены член политбюро и секретарь ЦК ИКП Джамал Хайдари и член политбюро Мухаммед Салех аль-Абаджи. Юридическим оправданием всех этих расправ послужила действовавшая еще в годы хашимитской монархии Статья Уголовного кодекса, предусматривавшая суровое наказание за членство в коммунистической партии.
   Деятельность нового руководства была направлена на свертывание демократических преобразований внутри страны, а на международной арене – на значительное расширение военно-политических контактов с западными странами и блоком СЕН-ТО. Этот курс привел к возобновлению деятельности 272 иностранных фирм, закрытых после революции 1958 г. Правительство гарантировало неприкосновенность собственности иностранных нефтяных компаний, потребовав в уплату за это увеличения отчислений от продажи иракской нефти [132, с. 71].
   В борьбе за укрепление своих позиций правые баасисты стремились отстранить от власти бывших союзников, в первую очередь, военных. Предпочтение отдавалось командирам отрядов Национальной гвардии, а не армейским офицерам, что вызывало сильное недовольство в вооруженных силах. Осенью 1963 г. ситуация в стране сильно обострилась из-за вырвавшихся наружу противоречий внутри самой партии Баас. В сентябре в ней образовалось две группировки: одну возглавил министр иностранных дел Талиб Шабиб, другую – ас-Саади. В октябре разногласия в партийном руководстве переросли в открытые вооруженные столкновения, и 12 ноября на чрезвычайном заседании регионального руководства было принято решение исключить обоих из исполнительного комитета и выслать за пределы страны. Региональное руководство партии Баас возглавил Ахмад Хасан аль-Бакр. В его свите оказался и Саддам Хусейн, ставший близким доверенным лицом и правой рукой аль-Бакра [45, с. 89].
   Пока баасисты улаживали свои разногласия, военные перехватили инициативу и 18 ноября 1963 г. совершили государственный переворот. Новый состав НСРК был сформирован исключительно из высших офицеров: полноправным президентом и главнокомандующим вооруженными силами Ирака стал Абд ас-Салям Ареф, а премьер-министром – генерал Тахер Йахйа, занимавший до этого пост начальника генерального штаба. Анализируя причины успеха переворота, Г. И. Мирский отмечал, что «баасисты совершили распространенную ошибку – не позаботились об очищении верхушки армии от людей, вросших в традиционную структуру и противящихся всяким радикальным переменам, всякому экстремизму, левому и правому. Генералы видели в баасистах прежде всего политических авантюристов, оттирающих их от власти, на которую они претендовали» [91, с. 220].
   Переворот 18 ноября носил «верхушечный» характер. Первыми своими распоряжениями военные отстранили от власти лидеров и членов соперничавших группировок баасистов, распустили отряды Национальной гвардии, бесчинства которой вызывали всеобщее возмущение, а также запретили деятельность всех политических партий. 26 ноября новое правительство обнародовало свою внутри– и внешнеполитическую программу. Она предусматривала построение в Ираке «арабского социализма», содержала положения о свободе, равенстве и безопасности всех граждан, о принятии новой конституции и избрании Государственного совета, об осуществлении аграрных преобразований и создании национальной нефтяной компании, об укреплении контактов с другими арабскими странами, о нормализации отношений с Советским Союзом и другими социалистическими странами и т. д. [85, с. 207].
   4 мая 1964 г. была обнародована новая временная конституция государства. Она провозгласила Иракскую Республику «демократическим социалистическим государством, основы демократии и социализма которого почерпнуты из арабского наследия и духа ислама» [21, с. 147]. Конституция предоставила Арефу неограниченные возможности в качестве главы НСРК. В состав этого органа вошли: премьер-министр, начальник генерального штаба и его заместители, командиры дивизий, главнокомандующий ВВС, военный генерал-губернатор и другие военные чины в звании не ниже полковника. Армия превратилась в привилегированную прослойку, целиком контролирующую жизнь страны и не подверженную влиянию идей каких-либо политических организаций. Статья 82 Временной конституции гласила: «Ни один военнослужащий не может состоять в партии или политической фракции. Распространение каким бы то ни было образом политических и партийных идей среди военнослужащих строго запрещено» [21, с. 153].
   Подобное положение не могло, конечно, устроить «Баас». В 1964 г. Саддам Хусейн, возглавивший военную организацию партии, разработал план государственного переворота, который имел два основных варианта. По первому – военно-политическое руководство страны во главе с Абд ас-Салямом Арефом должно было быть уничтожено боевиками «Баас» во время заседания правительства. По другому – предполагалось сбить самолет, на котором Ареф должен был вылететь в Каир для участия во встрече глав Лиги арабских государств (ЛАГ). Попасть в президентский дворец заговорщикам не удалось, так как гвардейский офицер, который должен был обеспечить им проникновение в апартаменты главы государства, был неожиданно сменен. Провалился и замысел сбить самолет: один из летчиков оказался тайным осведомителем спецслужб Ирака. Президент Ареф в ответ объявил о немедленном запрещении деятельности «Баас» и аресте ее руководства. Ахмад Хасан аль-Бакр и Саддам Хусейн были схвачены и заключены в тюрьму (октябрь 1964 г.). Через два года Саддаму Хусейну и еще двум баасистам удалось бежать из-под стражи во время препровождения их в здание суда [47, с. 54–57].
   В первой половине 1965 г. в правительственных кругах Ирака усилилось влияние «юнионистов», и 6 сентября кабинет генерала Тахера Йахйи был вынужден уйти в отставку. Абд ас-Салям Ареф поручил формирование нового правительства командующему ВВС генералу Арефу Абд ар-Раззаку, известному своими пронасеровскими симпатиями. Буквально через 10 дней после того, как новое правительство было сформировано, Абд ар-Раззак предпринял попытку совершить государственный переворот, воспользовавшись тем, что Ареф вылетел в Касабланку для участия в работе очередной конференции глав ЛАГ. Заговор провалился, и 21 сентября 1965 г. впервые после победы революции 1958 г. пост премьер-министра занял гражданский человек. Это был опытный политик прозападной ориентации Абд ар-Рахман аль-Баззаз [85, с. 239].
   13 апреля 1966 г. президент страны и председатель НСРК Абд ас-Салям Ареф при загадочных обстоятельствах погиб в авиационной катастрофе. На высших государственных постах его сменил младший брат Абд ар-Рахман Ареф. Новый глава страны не пользовался достаточным авторитетом в высших эшелонах власти, и его неожиданное возвышение обострило и без того напряженные отношения между двумя элитами – военной и гражданской. К концу правления Касема и при братьях Арефах военные занимали в правительстве треть министерских постов, а их удельный вес среди всей политической элиты по сравнению с 1948–1958 гг. увеличился с 13 до 53 % [124, с. 296].
   Когда у развивающегося государства еще нет сложившегося мощного бюрократического аппарата и влиятельной прослойки интеллигенции, военные могут стать единственной достаточно организованной, стабильной и активной политической силой. Но при этом добившиеся власти военные подвержены резким политическим колебаниям. «Если «национальная революционность» патриотически-мыслящих офицеров в развивающихся странах может считаться безусловной, то их «социальная революционность» условна и выборочна» [93, с. 108]. В таких условиях направленность социально-экономических и политических преобразований в государстве больше зависит от масштаба и личных черт военного диктатора, его способности вести хитроумные политические интриги, чем от его происхождения и стремления защищать интересы тех или иных групп населения. Отсутствие четких программных установок, недостаточно широкая социальная база так и не позволили Арефу-младшему и его военному окружению стать центром сплочения патриотических сил в деле достижения экономического процветания, подлинной национальной независимости и благосостояния населения.
   Во внутриполитической жизни Ирака к началу 1968 г. сложилась напряженная обстановка, когда политикой военного ре-жима оказались недовольны практически все слои населения. Крупные землевладельцы противились проведению аграрной реформы, лишавшей их значительной части земельных владений. Мелкие крестьяне-собственники страдали от грабительской платы за арендованную землю. Около 400 тыс. крестьянских семей вообще не имело права на получение земли и существовало за счет временных заработков. Массовая бедность и безработица вынуждали крестьян покидать деревню и пополнять собой ряды люмпен-пролетариата (в период с 1957 по 1965 гг. в города ежегодно мигрировало свыше 42 тыс. человек) [62, с. 41]. Национальная буржуазия критиковала правительство за недостаточное стимулирование частного предпринимательства и непропорционально большие, с ее точки зрения, капиталовложения в государственный сектор. Принятие в 1964 г. так называемых «социалистических декретов», направленных на национализацию многих промышленных предприятий, были восприняты не как экономическая необходимость, а как стремление правящих кругов ухудшить материальное благополучие и ослабить политические позиции частных собственников. Половинчатым оказался и утвержденный в феврале 1964 г. закон № 11 о создании Иракской национальной нефтяной компании (ИННК). С одной стороны, он предоставлял ИННК исключительное право на поиск, добычу и экспорт нефти, а с другой – оставлял возможность иностранным нефтяным компаниям пользоваться богатыми участками с разведанными запасами нефти и действующими нефтедобывающими вышками.
   Отстраненная от власти гражданская часть элиты окончательно перешла в оппозицию по отношению к военному режиму после того, как под предлогом войны с Израилем Ареф-младший продлил на год срок действия «переходного периода», который должен был завершиться 2 мая 1967 г. образованием гражданского правительства. Одновременно с этим президент отсрочил еще на два года выборы в парламент и ввел в действие новую постоянно действующую конституцию, окончательно лишив оппозицию иллюзий относительно намерений руководства по демократизиции внутриполитических процессов [62, с. 83].
   Весной 1968 г. активизировала свою деятельность нелегальная организация молодых офицеров Арабское революционное движение (АРД), ставившая своей целью насильственное свержение военного режима Арефа-младшего. Руководители этой организации – полковник Абд ар-Раззак ан-Найеф и командующий президентской гвардией генерал Ибрахим Абд ар-Рахман Дауд – вошли в контакт с руководством партии «Баас» и оппозиционно настроенными офицерами во главе с генералом Абд аль-Азизом Окайли. На рассвете 17 июля 1968 г. члены АРД совместно с группой сторонников партии «Баас» из числа военнослужащих, а также при помощи сил военной разведки и республиканской гвардии совершили государственный переворот. Президент Ареф был схвачен и выслан в Лондон. Созданный после переворота Совет революционного командования (СРК) назначил Ахмада Хасана аль-Бакра президентом Иракской Республики, полковник ан-Найеф стал премьер-министром, а Дауд получил портфель министра обороны. Двоевластие армейских офицеров и баасистов продолжалось лишь две недели: 30 июля ан-Найеф, Дауд и некоторые другие руководители АРД в результате «верхушечного» переворота были отстранены от власти, и аль-Бакр стал одновременно президентом, премьер-министром и главно-командующим вооруженными силами страны. Новое правительство было целиком составлено из членов партии «Баас».
   В этот период в официальных сообщениях впервые стало появляться имя Саддама Хусейна. Он старался оставаться в тени аль-Бакра, и долгие 10 последующих лет незаметно готовил плацдарм для захвата власти. Даже в подробном труде армянского востоковеда Ш. Х. Мгояна (Мгои), изданном в 1977 г., Сад-дам Хусейн упоминается единожды, да и то в связи с одним весьма незначительным официальным заявлением, сделанным им в 1970 г. [85, с. 287]. Имеются сведения, что Саддаму Хусейну так и не удалось получить высшее образование. В Египте он бросил учебу еще на первом курсе отделения права Каирского университета. Позже, в 1972 г., будучи уже вторым лицом в государстве, он в сопровождении телохранителей и с пистолетом за поясом явился в ректорат, чтобы получить диплом. В 1976 г. таким же образом он обрел ученую степень магистра права [47, с. 46].
   Успех партии «Баас» в осуществлении «бескровной революции» 1968 г. объяснялся тем, что, несмотря на вынужденную работу в подполье, она сумела сохранить свою организацию, не лишилась влияния (в первую очередь, в армии, ставшей главным орудием переворота), не растеряла опыта работы в массовых организациях, а главное – имела достаточно четко сформулированную политическую платформу. Руководство «Баас» критически пересмотрело свой опыт управления страной в 1963 г. и на чрезвычайном съезде партии в сентябре 1966 г. перестроило всю свою работу, отмежевавшись от крайне правых элементов в своем составе.
   В обнародованной программе действий руководство партии «Баас» обязалось «не подчиняться мировым нефтяным монополиям и укреплять Иракскую национальную нефтяную компанию, сделать более радикальной и более эффективной аграрную реформу, усилить борьбу против империализма, сионизма и реакции». Новое правительство изъявило готовность создать в стране «атмосферу, необходимую для возвращения к демократической системе и парламентской жизни», а аль-Бакр заявил, что новый режим будет одновременно «демократическим, революционным, унитарным и прогрессивным» [85, с. 279–280]. Признание иракским руководством неприемлемости капиталистического пути развития диктовало необходимость смены политики в экономической сфере. 21 мая 1970 г. был принят закон № 117 об аграрной реформе, который должен был обеспечить ликвидацию отсталых производственных отношений в сельском хозяйстве страны. Предпринимались меры, направленные на ограничение иностранного влияния в ключевых отраслях экономики, особенно нефтяной промышленности, внешней и внутренней торговле. Была поставлена задача укрепления национальной экономики на основе сбалансированного развития промышленности и сельского хозяйства, расширения доли госсектора, усиления госконтроля в сфере торговли и активизации экспорта товаров национального производства. Был взят курс на «достижение полного освобождения нефтяных богатств от империалистического господства, подчинение их национальному суверенитету, постановку их на службу интересам повышения благосостояния народа и превращение в важное орудие борьбы против империализма и сионизма» [95, с. 17]. В 1968–1971 гг. Ирак заключил с Советским Союзом и рядом социалистических стран несколько договоров об оказании экономической помощи, а также технического содействия ИННК в разработке и подготовке к эксплуатации нескольких нефтяных месторождений. В ответ «Ирак Петролеум Компани» и другие нефтяные монополии оказали экономическое давление на Ирак, резко сократив добычу нефти и отчисления в иракскую казну. Совет революционного командования в середине 1972 г. принял решение о национализации всего имущества и оборудования консорциума, в результате чего под контролем правительства оказалось около 65 % нефтедобывающей промышленности и 99,75 % нефтеносных территорий [62, с. 76]. Проводя последовательную национализацию собственности иностранных монополий, Ирак к концу 1976 г. стал полновластным хозяином всех своих нефтяных богатств.
   В целях вывода страны из трудного экономического положения и облегчения положения трудящихся были сняты некоторые ограничения на импорт продуктов и товаров массового спроса, снижена цена на бензин, часть населения освобождалась от так называемого «оборонного налога», введенного после начала арабо-израильской Шестидневной войны 1967 г., была освобождена большая группа политических заключенных (около тысячи человек) и т. п.
   В новой временной конституции, принятой 21 сентября 1968 г., Иракская Республика провозглашалась народно-демократическим государством, приступившим к построению социализма. Этот документ гарантировал равенство всех граждан перед законом, соблюдение их политических прав и свобод (кроме свободы создания партий), неприкосновенность частной собственности и т. П. Все это позволило баасистскому руководству позднее называть революцию 17 июля 1968 г. освободительной, демократической и социалистической, направленной на достижение арабского единства [1, с. 12].
   Новая государственная власть в Ираке не являлась диктатурой какого-то одного класса. Оказавшиеся во главе страны баасисты выражали интересы широких социальных слоев, прежде всего рабочих и крестьян, интеллигенции и студенчества, мелкой городской и патриотически настроенной средней буржуазии [99, с. 114]. Их политика не носила характера «окончательного классового политического выбора», а являлась промежуточной, переходной [54, с. 337]. Вот почему еще целый год после событий 17 июля руководство «Баас» стояло перед дилеммой: стоит ли продолжать монополизировать власть в руках своей партии, либо следует пойти на сближение с коммунистами и курдскими демократами? Окончательное решение было принято летом 1969 г., когда усилились выступления правой оппозиции (главным образом, военных), вылившиеся в итоге в неудавшуюся попытку государственного переворота в январе 1970 г. Президент аль-Бакр решил опереться на демократическую часть политического спектра и пошел на реализацию целого комплекса мер, позволивших правящему руководству говорить о переходе страны на арабский путь к социализму. Основными критериями, позволяющими судить о степени готовности власти к решительным действиям на пути социалистического строительства, являлись принимаемые решения по национальному вопросу и отношение к деятельности коммунистической партии в собственной стране.
   После свержения монархии в Ираке приход к власти всех без исключения политических сил сопровождался официальным признанием равноправного положения всех этнических групп, населяющих страну. Исторически наиболее сложной национальной проблемой оставался курдский вопрос. Еще первая временная республиканская конституция от 26 июля 1958 г. гласила: «Арабы и курды рассматриваются как партнеры, и их национальные права в рамках единого Ирака гарантируются конституцией» [4, с. 20]. Учитывая тот факт, что курдский вопрос являлся одним из основных дестабилизирующих факторов, каждый новый ре-жим шел на переговоры с Демократической партией Курдистана (ДПК), которые заканчивались подписанием совместного доку-мента, в той или иной степени обеспечивавшего лояльность со стороны курдских демократов за счет каких-то временных уступок их требованиям. В дальнейшем центральное правительство на словах и на деле отказывалось от принятых обязательств и вновь начинало военные действия на севере страны, вынуждая руководителей курдского движения возобновлять вооруженную борьбу за свои суверенные права. История Ирака последних десятилетий в итоге оказалась окрашенной в кровавые цвета перманентной гражданской войны, затихающей во время очередной смены власти и в периоды мирных арабо-курдских переговоров.
   Эта «сюжетная линия» впервые прослеживается в период правления Абд аль-Керима Касема. Первое республиканское руководство не только не выполнило своего обещания предоставить курдам внутреннее самоуправление, «но и встало на путь насильственного подавления их борьбы за национальную автономию» [85, с. 8–9]. Баасисты выдвинули тогда идею «национального единства Ирака», исключавшую выдвижение каких-либо сепаратистских требований со стороны ДПК. Для оправдания действий по нейтрализации деятельности ДПК и ИКП Касем объявил свою власть внепартийной и внеклассовой и высказался за «временное прекращение в стране партийной деятельности», мотивируя это заботой о стабилизации внутриполитической обстановки [85, с. 97]. Результатом стал отход от принципов равноправного партнерства арабов и курдов и переход к политике непризнания курдов в качестве самостоятельного этнического образования. Ирак все чаще стал называться «республикой арабов», а курды – «северными арабами». За этим последовало официальное заявление о том, что «курды являются одним из национальных меньшинств, входящих в арабскую нацию» [85, с. 114]. Аналогичной политики иракское руководство придерживалось и в годы правления братьев Арефов.
   Придя к власти, правительство аль-Бакра сразу же выразило готовность разрешить курдский вопрос мирным путем. В тексте временной конституции 1968 г. говорилось о намерении признать национальные права курдов (но не содержалось конкретных предложений по реализации этих планов) [85, с. 8–11]. Переговоры между правительственной делегацией и лидерами ДПК начались только в середине 1969 г., а 11 марта 1970 г. президент аль-Бакр объявил о достижении соглашения о мирном демократическом решении курдской проблемы.
   Важным шагом на пути упрочения национального единства явилась Хартия национальных действий, проект которой был подготовлен и вынесен на всенародное обсуждение партией «Баас» 15 ноября 1971 г. Этот документ подтвердил намерение правительства осуществить широкий комплекс мероприятий во всех областях внутриполитической жизни, включая и курдскую проблему, с тем, чтобы подготовить условия для завершения в Ираке переходного периода установления демократического парламентского строя и принятия постоянной конституции. Реализация этих задач, указывалось в проекте, возможна лишь при мобилизации всех прогрессивных сил страны, поэтому партия «Баас» заявила о своей готовности создать самую широкую коалицию национальных и патриотических сил. Подписанная в пятилетнюю годовщину революции (17 июля 1973 г.) президентом аль-Бакром и первым секретарем ЦК ИКП Азизом Мухаммедом, Хартия содержала основные принципы, легшие в основу Патриотического национально-прогрессивного фронта Ирака (ПНПФ), с деятельностью которого «Баас» связывала надежда на создание «свободного, независимого и социалистического Ирака, верного панарабским идеалам» [26, с. 94].
   Руководство ИКП тогда положительно оценивало деятельность партии «Баас» в качестве революционной демократической силы, ведущей борьбу за достижение всестороннего национального возрождения. Оно рассматривало союз с баасистами в качестве ключевого звена своей внутренней политики, рассчитывая на эволюцию национально-демократических преобразований в социалистическое строительство. Руководители «Баас» и ИКП призывали курдских демократов войти в состав ПНПФ, однако ДПК отклонила предложение о сотрудничестве под тем предлогом, что правительство не выполнило всех пунктов мартовского (1970) соглашения по курдскому вопросу. Переговоры с представителями ДПК о союзе в рамках ПНПФ окончательно зашли в тупик в марте 1974 г., когда был принят закон об осуществлении автономии курдского народа, не предусматривавший включение в состав Иракского Курдистана нефтеносных районов Киркука, Ханекина и Шангала (Синджара). Недовольство ДПК вызвало также неравноправное положение участников ПНПФ, закрепленное в структуре руководящих и исполнительных органов Фронта: из 16 членов его Высшего комитета 8 мест отводилось баасистам, 3 – представителям ИКП, 2 – независимым националистам и 3 – членам ДПК. В состав Секретариата входило 4 члена партии «Баас», 2 коммуниста, и 2 места предназначалось для ДПК [13, с. 37–38].
   Со временем стремление партии «Баас» к союзу с левыми силами переросло в политику навязывания левым партиям своего видения проблемы единства, в намерение возродить концепцию «руководящей партии». «Иракский метод» построения социализма, по мнению баасистов, должен базироваться на общеарабских ценностях и специфических особенностях страны, при этом его главной отличительной чертой объявлялась руководящая роль партии «Баас». Как показало дальнейшее развитие событий, «Баас» не была заинтересована в равноправном союзе левых сил: укрепление ПНПФ было необходимо ей для того, чтобы преодолеть некоторые внутри– и внешнеполитические трудности, возникшие в 1970-е гг.
   Свои отношения с великими державами партия «Баас» пыталась строить на основе концепции так называемых «центров поляризации», главные из которых – Соединенные Штаты и Советский Союз – пытаются втянуть остальной мир в орбиту своих геополитических интересов. Баасистское руководство стремилось, во-первых, избежать безоговорочного блокирования с той или иной стороной, а во-вторых, противодействовать расширению сфер влияния великих держав в странах «третьего мира». Отсюда – обострение отношений с Соединенными Штатами, вызванное поддержкой последними экспансионистских устремлений Израиля (дипломатические отношения между Багдадом и Тель-Авивом были прерваны сразу после начала Шестидневной войны 1967 г.), и антисоветская позиция Ирака в отношении эфиопо-сомалийского конфликта, а затем и ввода советских войск в Афганистан (1979 г.). Лидеры «Баас» считали необходимым создание нового «центра поляризации» в дополнение к двум существующим и рассматривали собственную борьбу за арабское единство в качестве необходимой гарантии превращения региона в мощный противовес великим державам [26, с. 116].
   Четвертая арабо-израильская война (октябрь 1973 г.) и последовавшие за этим сепаратные египетско-израильские переговоры привели к расколу арабского мира, что значительно отдалило достижение главной внешнеполитической цели баасистского руководства на региональном уровне – создание панарабского государства. Несмотря на наличие в те годы известных возможностей политического урегулирования ближневосточного конфликта, правительство страны больше склонялось к военной альтернативе. «Подготовка к войне наряду с использованием некоторых политических акций» была объявлена Багдадом «узловым моментом политики конфронтации с сионистским врагом». Тогда как мирное разрешение проблемы, по мнению баасистского руководства, могло быть использовано империализмом с целью ослабления арабского единства и подрыва основы для совместных действий [26, с. 105–106]. В качестве «политического оружия» арабских стран в войне против Израиля иракское руководство призывало использовать нефть, которая в 1970-е гг. стала «решающим элементом глобальной политики». Хотя основные предложения Ирака – национализация нефтяных и прочих компаний, принадлежащих государствам, не отказавшимся, несмотря на призывы арабских стран, от экономической и военной помощи Израилю; образование единого военного руководства стран антиизраильской коалиции и т. п. – не получили одобрения среди правительств нефтедобывающих стран региона, борьба против Израиля как главного препятствия на пути создания общеарабского государства по-прежнему оставалась стержнем региональной внешнеполитической стратегии иракского руководства.
   Достижение этой цели, однако, пришлось отложить до лучших времен, так как баасистам вновь пришлось столкнуться с курдской проблемой. В 1974 г., по прошествии четырехлетнего «переходного периода» иракские курды возобновили вооруженную борьбу, не удовлетворившись предоставленной им урезанной автономией. США и Израиль пошли на все, чтобы «как следует проучить Ирак» и сделать курдское движение орудием дестабилизации баасистского режима [39, с. 44–46].
   В этих условиях с целью ослабления сил курдских повстанцев иракское правительство предложило шаху Ирана Мохаммеду Реза Пехлеви восстановить дипломатические отношения и начать мирные переговоры. Более подробно об этом мы будем говорить ниже, а здесь пока отметим, что результатом двусторонних контактов стало подписание 6 марта 1975 г. соглашения в г. Алжире, по которому Ирак согласился провести границу на всем протяжении Шатт-эль-Араб по тальвегу (линии, соединяющей точки наибольших глубин) и прекратить поддержку оппозиционных исламо-марксистских групп в Иране в обмен на отказ шаха от оказания помощи иракским курдам. Заручившись поддержкой Тегерана, руководство партии «Баас» стало осуществлять политику арабизации Курдистана путем насильственного выселения иракских курдов в южные районы страны и размещения на их месте арабов. Эти меры в итоге привели к временному затуханию курдского освободительного движения и распаду ДПК из-за противоречий среди ее руководства.
   Использовав политическое сотрудничество с коммунистами для достижения военной победы над курдскими повстанцами, баасисты в середине 1970-х гг. начали наступление на позиции ИКП, открыто отстраняя ее членов от государственного управления. Была развернута широкая пропагандистская кампания, призванная убедить население в «народности» партии «Баас», а официальная печать стала причислять «всех честных трудолюбивых граждан» к «беспартийным баасистам». Иными словами, налицо было стремление превратить «Баас» в партию, объединяющую все население страны и построенную на национальной и патриотической основе.
   Во второй половине 1970-х гг. нападки на ИКП и другие левые организации приобрели в правительственной печати систематический характер, а светлое будущее Иракской Республики стало связываться исключительно с ростом авторитета партии «Баас». Специфическая расстановка сил в ПНПФ и его организационные принципы не позволяли компартии отстаивать свое мнение по многим принципиальным вопросам, более того, вынуждали ИКП поддерживать те решения Фронта, с которыми она была несогласна. В частности, коммунисты в составе так называемых «красных бригад» участвовали в боевых действиях в Иракском Курдистане на стороне правительственных войск. Все более явные преследования коммунистов в Ираке и неприкрытые антисоветские заявления со стороны иракских руководителей поставили в двусмысленное положение ИКП как партнера «Баас» по ПНПФ. Иракская компартия с самого начала рассматривала сотрудничество с «Баас» как «стратегический союз революционных сил народа» [3, с. 92], однако это сотрудничество могло быть успешным, только если имело бы двусторонний характер. Поэтому, когда интересы растущей национальной и мелкой буржуазии стали оказывать все большее влияние на идеологию «Баас» и начались преследования коммунистов, перед ИКП встала сложная проблема выхода из состава Фронта. Дальнейшее развитие ситуации в стране показало, что иракские коммунисты совершили две тактические ошибки. В первые годы после создания ПНПФ, когда деятельность баасистов носила в целом революционно-демократический характер, коммунисты подчеркнуто ставили классовые интересы своей партии выше общенациональных интересов. Когда же стало очевидным преобладание консервативных тенденций в политике руководства «Баас», неоправданно долго продолжали с ней сотрудничать. Так или иначе, но в апреле 1979 г. ИКП официально заявила о своем выходе из состава Фронта, что фактически означало его распад. Впрочем, «Баас» в нем уже нисколько не нуждалась: вся власть в стране находилась в ее руках [3, с. 104].
   Выход ИКП из состава ПНПФ предопределил начало неприкрытых репрессий против ее членов и политических союзников. К середине 1980 г. число арестованных, пропавших без вести, замученных и казненных достигло 15 тыс. человек. По обвинению в нарушении закона о печати было запрещено издание центрального органа ИКП газеты «Тарик аш-шааб» («Путь народа»). Коммунисты обвинялись в стремлении изолировать Ирак от «арабской борьбы», попытках разорвать исторические корни и связи с «арабской нацией», желании испортить отношения между арабами и курдами, а также в осуществлении подпольной деятельности.
   В качестве обоснования перемены внутриполитического курса была выдвинута концепция, превозносившая роль национальной буржуазии и ограничивавшая сферы деятельности государственного сектора, который якобы вел к появлению «нового эксплуататорского класса» – коррумпированной административной бюрократии. Единственной движущей силой «национальной социалистической революции» была объявлена партия «Баас», способная защитить власть народа и интересы трудящихся масс.
   Изменение в идеологии и политике «Баас» во многом было вызвано и сменой главных действующих лиц в ее руководстве. В июле 1979 г. Ахмад Хасан аль-Бакр был тихо отстранен от власти, и главенствующее положение в руководстве страной занял Саддам Хусейн. Он стал одновременно президентом страны, Генеральным секретарем регионального руководства ПАСВ, председателем СРК и премьер-министром. На пути к установлению личной диктатуры Саддам Хусейн отстранил или уничтожил многих видных деятелей «Баас», в том числе Хардана ат-Тикрити и Иззата Мустафу. Кульминацией фракционной борьбы, приведшей к окончательной победе нового главы государства, стала казнь 21 руководящего деятеля партии, включая бывшего члена СРК и заместителя премьер-министра Аднана Хусейна. Все они были обвинены в «бакризме».

§ 3. Иран в 1960-е – 1970-е гг.: от Белой революции до Исламской

   Взяв в свои руки инициативу в осуществлении преобразований, Мохаммед Реза Пехлеви в начале 1960-х гг. предстал в роли просвещенного монарха-реформатора. Изменить положение в стране, считал он, может только один человек – всесильный глава государства, общенациональный надклассовый арбитр, хорошо осведомленный о чаяниях народа. В своей книге «Белая революция» монарх писал, что шах в Иране «связан и объединен со своим народом неразрывными узами, подобных которым не найти во всем мире», что он «руководит духом, мыслями и сердцем народа», и это позволяет ему «осуществлять широкие и коренные реформы, возможные в других странах лишь в условиях ликвидации свободы путем революционного принуждения» [65, с. 167]. Именно вера в миссию шаха как «отца иранской нации», заботящегося о нуждах своих соотечественников, дала возможность официальным пропагандистским кругам представить весь комплекс реформ, за осуществление которых взялся иранский монарх, как «революцию шаха и народа».
   В июне 1962 г. правительство близкого к шаху А. Алама (лидера партии «Мардом»), сменившего на посту премьер-министра Али Амини, разработало шесть первых законопроектов о реформах. Они предусматривали: 1) проведение аграрной реформы; 2) национализацию лесов; 3) распродажу государственных предприятий частным компаниям и частным лицам; 4) изменение закона о выборах в меджлис; 5) участие рабочих в прибыли пред-приятия; 6) борьбу с неграмотностью в деревне.
   26 января 1963 г. эти законопроекты были одобрены на референдуме, и в феврале того же года, выступая на экономической конференции в Тегеране, шах объявил о начале «бескровной белой революции». Позже было разработано еще около полутора десятков законопроектов, призванных реформировать почти все социально-экономические, политические и культурные сферы жизни иранского государства. В частности, планировались такие мероприятия, как национализация водных источников, административная реформа, расширение собственности в промышленности, борьба со спекуляцией и коррупцией, всеобщее социальное страхование, расширение системы бесплатного обучения, регистрация размеров имущества граждан и т. д.
   Центральное место в Белой революции заняла аграрная реформа. Был принят соответствующий закон и дополнения к нему, которые устанавливали максимум земельной собственности в размере 500 га пахотной земли, при условии, что она будет обрабатываться «на капиталистической основе», т. е. с применением машин и наемного труда. Мелкие и средние землевладельцы были обязаны по своему выбору либо сдать землю в аренду крестьянам, либо продать ее в рассрочку на 10 лет, либо разделить землю с крестьянами пропорционально размерам доли, получаемой в среднем при разделе урожая. Вакфные земли должны были быть сданы в аренду крестьянам сроком на 99 лет. В январе 1969 г. был утвержден законопроект о продаже земель крестьянам-арендаторам, работавшим на ней, и к началу 1975 г. около 2,2 млн. сельских семей приобрели землю в рассрочку [65, с. 156.
   У иранского правительства появилась возможность провести ряд мероприятий, направленных на интенсификацию сельско-хозяйственного производства. Этому во многом способствовало создание кооперативов: с 1963 по 1973 гг. в 30 тыс. деревнях было образовано 8400 кооперативных хозяйств. Процесс модернизации иранской деревни осуществлялся с помощью так называемого «корпуса тоуридж («корпуса внедрения»), впервые сформированного в январе 1966 г. Этот аналог советских «25-тысячников» периода коллективизации 1920–1930-х гг. набирался из числа военнообязанных иранцев, имевших необходимое специальное образование. Правительством поощрялось также создание сельскохозяйственных акционерных обществ и агропромышленных комплексов с привлечением иностранных капиталовложений [65, с. 174].
   Аграрная реформа Белой революции преследовала цель ликвидировать феодальные и полуфеодальные отношения в иранской деревне, перевести сельское хозяйство на путь капиталистического развития, ослабить экономическое господство и политическое влияние крупных земельных собственников. Государство не только ускоряло превращение помещиков в капиталистических предпринимателей, но и обеспечивало по возможности менее болезненный характер этого процесса [42, с. 83]. В то же время реформа практически не улучшила положение мелких крестьян-арендаторов, вынужденных в течение 12–15 лет выплачивать крупные суммы арендной платы, и ничего не дала батракам и сельскохозяйственным рабочим: они не получили права покупать землю. Положение посредника между трудовым крестьянством и государством по-прежнему занимали мелкие земельные собственники, не обрабатывающие землю, лавочники, торговцы, ростовщики и т. П. [106, с. 147–172].
   Реформы Белой революции в значительной мере затронули промышленную сферу общественного производства, начавшись с национализации всех нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов, находившихся в руках МНК. Индустриализация осуществлялась на основе пятилетних планов экономического развития Ирана. В них предусматривалось создание новых крупных, использующих передовую технологию предприятий путем концентрации капитала в первую очередь в государственном секторе. В результате принятых мер Иран сумел многократно увеличить потенциал обрабатывающей промышленности и традиционных отраслей экономики. С 1962/63 по 1972/73 гг. выпуск промышленной продукции в стоимостном выражении увеличился более чем в четыре раза – с 58,1 до 241 млрд. риалов [65, с. 222]. Иран стал обладателем относительно развитых отраслей промышленности: черной металлургии, машиностроения, нефтехимии, электроэнергетики, горнодобывающей и обрабатывающей; значительно возросли внутренний и внешний товарооборот, была расширена и усилена инфраструктура городов и т. д. Удельный вес промышленности в валовом внутреннем продукте увеличился с 27,7 % в 1959/60 гг. до 48,4 % в 1975/76 гг. [51, с. 6].
   Основные принципы экономической политики Ирана в рамках Белой революции базировались на том, что Центральный банк страны и важнейшие промышленные отрасли – нефтедобыча, нефтехимическое и военное производство, металлургия – должны были находиться в руках государства. В марте 1970 г. была провозглашена «новая экономическая политика», призванная претворить эти планы в жизнь. В соответствие с новым курсом запрещалось создание новых государственных предприятий во второстепенных отраслях промышленного производства и предусматривалась постепенная передача акций смешанных предприятий частному сектору, к тому же и до ее провозглашения 4 272 крупных предприятия из 4 416 уже находилось в руках частных собственников [98, с. 102].
   Реформы шаха в сфере экономики должны были соответствовать модернизации развивающегося общества с целью перевода его на современные индустриальные рельсы по западным образцам. Модернизация подобного рода, по мнению профессора Иерусалимского университета С. Н. Эйзенштадта, характеризуется «созданием и дальнейшим совершенствованием индустриальной системы, основанной на высоком уровне технологии, растущей специализации экономических статусов и сфер экономической активности (производство, потребление, распределение), ростом масштабов и усложнением деятельности основных рынков (товарного, труда, денежного)» [24, с. 3]. Осуществление столь широких преобразований невозможно без наличия достаточно мощного экономического потенциала, и в Иране он определялся, как и в прежние годы, количеством добываемой нефти. Ее общий объем с 1963 по 1977 гг. увеличился без малого в четыре раза, с 72,6 до 276 млн. т., что вывело Иран на четвертое место в мире по добыче этого сырья (после СССР, США и Саудовской Аравии) [65, с. 86; 106, с. 59]. Энергетический кризис начала 1970-х гг. привел к повышению цен на жидкое топливо и значительно увеличил поток «нефтедолларов» в иранскую казну. Так, если в 1973 г. доходы от продажи нефти составляли 5,1 млрд. долларов, то к 1977 г. они возросли до 23 млрд. долларов [106, с. 59].
   В 1973 г. МНК и ИННК подписали соглашение о передаче Ирану всех нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов, находившихся в руках иностранных компаний – членов консорциума. В 1974 г. вступил в силу новый закон о нефти, в целом расширивший и закрепивший завоевания Ирана в этой области, а ИННК превратилась в одну из крупнейших нефтяных компаний мира (в середине 70-х гг. в ней было занято 56 тыс. рабочих и служащих) [106, с. 78]. По данным Центрального банка Ирана, валовой внутренний продукт (ВВП) страны вырос в текущих ценах с 3,8 млрд. долларов в 1959/60 г. до 57,5 млрд. долларов в 1976/77 г. В расчете на душу населения валовой национальный продукт (ВНП) вырос со 159 долларов в 1962/63 г. до 2,2 тыс. долларов в 1977/78 г. [51, с. 6; 65, с. 66; 115, c. 18]. Премьер-министр Ирана Амир Аббас Ховейда, на плечи которого легла главная тяжесть по осуществлению реформ, с гордостью говорил в начале 1970-х гг.: «У нашей нации есть свой собственный гений. Когда Иран станет полностью индустриальным, то мы сможем сказать, что мы – первая древняя нация в мире, готовая вступить в XXI век» [58, с. 212].
   Процесс индустриализации не мыслился без привлечения иностранного капитала. Он не только участвовал в создании новых современных отраслей промышленного производства, которые сами иранцы не были в состоянии освоить, но и привносил новую технологию, упростил связи с внешним рынком, осуществлял поставки необходимого оборудования и товаров промежуточного пользования [98, с. 103]. В 1974 г. в стране имелось (помимо торговых) около 1 000 иностранных компаний и их филиалов, в том числе: 300 американских, 170 английских, 110 западногерманских, 89 швейцарских, 80 австрийских, 66 французских, 60 японских, 58 шведских, 24 индийских, 20 итальянских, 13 югославских. В 1973 г. в Иране было 10 банков, в которых присутствовал иностранный капитал [65, с. 97–98].
   Реформы Белой революции вызвали появление новых черт в общественной жизни Ирана. Одной из наиболее заметных и важных было изменение правового положения женщин, ранее имевших ограниченные возможности участвовать в экономической и политической жизни иранского общества. Шахский указ о предоставлении женщинам избирательных прав наравне с мужчинами, утвержденный меджлисом в 1963 г., дал им возможность голосовать и баллотироваться в период электоральных кампаний. Принятием летом 1967 г. «Закона о защите семьи» и последующими добавлениями к нему было частично улучшено правовое положение женщин в семье. Реализовать намеченные в рамках Белой революции преобразования в полной мере так и не удалось. Особенно заметно это было в социально-политической и духовной сферах. Являясь, в сущности, современной модификацией антифеодальной «революции сверху» [42, с. 81], шахские реформы имели своим результатом «развитие отношений и ориентации, ведущих к стабильности, но не к стабильным изменениям, к порядку, но не к упорядоченному развитию, к мобильности, но не к демократии, к спокойствию, но не к законности» [143, с. 340]. Они положили начало периоду «репрессивной стабильности» [26].
   Сама возможность проведения реформ Белой революции была предопределена целым рядом политических факторов. И первый из них состоял в исторической преемственности монархической формы правления. Поскольку Иран за всю свою историю никогда не подвергался закабалению европейскими державами де юре, то здесь не вставал вопрос о переходе власти от колониальной администрации к национальному руководству. Складывавшаяся веками тенденция к обожествлению шахской власти способствовала выработке у правивших династий, говоря научным языком, «экстремального авторитаризма и элитизма», который уживался с «классово-недифференцированным авторитарным сознанием большей части народных масс» [95, с. 847]. В пери-од правления Мохаммеда Реза Пехлеви, отмечал американский исследователь Марвин Зонис, «гражданская и военная бюрократия неуклонно расширяла свой повсеместный контроль над деятельностью населения, а шах в еще большей степени укреплял свою власть над бюрократией. Таким образом, и относительно, и абсолютно этот монарх являлся более могущественным, нежели его отец или любой другой иранский правитель» [143, с. 18]. Шах шел на усиление центральной власти, так как только сильное правительство, обладающее значительной военной силой, могло успешно отстаивать государственные интересы, оберегать их от посягательств улемов и крупных землевладельцев, не опираясь при этом на поддержку простого населения [119]. «Он стравливал бюрократов и военных, не допуская возникновения устойчивых коалиций или же естественных властных структур. Шах самостоятельно принимал все важнейшие решения – о должностных назначениях, военных поставках, плавных вливаниях государственных средств в экономику» [134, с. 270].
   26 октября 1967 г. династический характер правления в Иране был оформлен законодательно: наследным шах-заде (принцем) был провозглашен старший сын правящей четы, семилетний Реза. Во время состоявшейся коронации Мохаммеда Реза Пехлеви и шахини Фарах Диба супруга монарха получила право на регентство и управление страной в случае смерти мужа до достижения наследником 20-летнего возраста (в 1980 г.). Таким образом, система государственной власти отошла от конституционно-монархической формы правления и стала являть собой авторитарное господство династии Пехлеви. «Белая революция, – писал очевидец событий голландец Роберт Грехем, – означала конец парламентской демократии и начало абсолютной монархии» [27, с. 71]. Шах все больше опирался на узкую группу последователей, заинтересованных в осуществлении модернизации. Привилегированное положение в обществе, основная масса которого оставалась приверженной традиционному образу жизни, заняла элита новейшего образца, ориентирующаяся на западные материальные и духовные ценности: приближенные двора, высокопоставленные правительственные чиновники, крупные промышленники и коммерсанты, армейские чины и офицеры службы безопасности, высший обеспеченный слой интеллигенции. Если раньше от 60 до 90 % всего меджлиса составляли крупные землевладельцы, то среди избранных в сентябре 1963 г. депутатов примерно 70 % были представителями национальной буржуазии [131, с. 297].
   Процесс централизации государственной власти повлек за собой структурные перемены, охватившие государственные и социально-политические институты. Правящие круги стремились объединить усилия всех слоев общества в рамках общенациональной политической организации, деятельность которой регламентировалась бы сверху. Они хотели контролировать «низы» посредством единственной инстанции. Шах считал, что «распространение различных групп и партий, некоторые из которых неизбежно связаны с иностранными интересами, наносит ущерб стране» [28, с. 451]. Первый шаг к созданию однопартийной системы был предпринят в конце 1963 г., когда на свет появилась партия «Иран-е новин» («Новый Иран»), призванная сменить партии «Мардом» и «Меллийун». В нее вошли депутаты меджлиса, некоторые министры, государственные чиновники и т. д. В области внутренней политики программа новой партии провозглашала борьбу за экономическое развитие страны, свободу слова и печати, социальный прогресс и демократическое правление, повышение жизненного уровня населения и т. П. Генеральным секретарем партии был избран Хасан Али Мансур, назначенный в марте 1964 г. премьер-министром. После убийства Мансура членом организации «Федайан-е ислам» (январь 1965 г.) [8 - Это не было первым крупным политическим убийством, совершенным членами «Федайан-е ислам». В 1946 г. ими был убит известный общественный деятель Ахмед Кесрави, а 2 марта 1951 г. федай Халиль Тахмасеби убил премьер-министра страны генерала Хаджи Али Размару.] лидером «Иран-е новин» стал Манучехр Халали, а с января 1975 г. – глава правительства Амир Аббас Ховейда. О политическом весе «Иран-е новин» говорил тот факт, что в меджлисе 23 созыва (1971 г.) она имела 229 мест из 268, а в сенате – 27 из 30 [48, с. 33].
   Роль главной легальной оппозиционной силы вплоть до середины 1970-х гг. играла партия «Мардом». Но не прекращали своей деятельности Национальный фронт, примыкавшее к нему объединение «Иран», а также Движение за свободу Ирана, созданное в 1963 г. аятоллой Махмудом Талегани и бывшим профессором Тегеранского университета Мехди Базарганом. Продолжало существовать движение паниранистов, часть из которых в середине 1970-х гг. образовала группу «Иранийан» («Иранцы»). В середине 1960-х гг. произошло организационное оформление студенческого движения, результатом которого стало появление таких оппозиционных группировок, как «марксистско-ленинская» организация «Чарикхай-е федаи-йе халг-е Иран» («Жертвующие собой ради иранского народа») и исламо-марксистская организация «Моджахедин-е халг-е Иран» («Борцы за святое дело иранского народа»). В известном смысле эти организации стали наследницами религиозно-политической группировки «Федайан-е ислам», разгромленной властями после неудавшейся попытки покушения на шаха в 1966 г. Находясь в глубоком подполье, по-прежнему действо-вала партия «Туде».
   В марте 1975 г. шах объявил о роспуске всех политических партий и о создании единой Партии возрождения иранской нации («Хезб-е растахиз-е меллят-е Иран» или просто «Растахиз»), призванной обеспечить «гармоничное развитие народа» и его мобилизацию в деле модернизации и строительства нации [28, с. 453]. Генеральным секретарем партии «Растахиз» был избран премьер-министр Амир Аббас Ховейда.
   Основными программными принципами новой партии были провозглашены «верность конституции, верность монархии и революции 6 бахмана 1341 г. (26 января 1963 г. – В. Н.). «Те, кто не разделяет эти принципы, – заявил шах, – не являются иранца-ми, эти люди – изменники, они стоят вне закона, и их деятельность будет преследоваться по закону. Их место в тюрьме или за пределами Ирана» [65, с. 219].
   1 мая 1975 г. на 100-тысячном митинге, посвященном официальному признанию партии «Растахиз», Амир Аббас Ховейда выступил с верноподданническим докладом. Представители провинций «от имени всей нации» преподнесли шаху в знак благодарности специально изготовленную золотую пластину, на которой были высечены следующие слова: «Ваше Величество, Ваши идеи открыли дорогу к победе; Ваше руководство является надежной охраной этой вечной нации; идеалом партии «Растахиз» является величие Отечества» [48, с. 38].
   В середине 1975 г. в рамках «Растахиз» было создано два политических крыла: «прогрессивных либералов» во главе с Джамшидом Амузгаром и «конструктивных либералов», которых возглавил Хушанг Ансари. С этого времени в меджлис мог быть избран только член партии «Растахиз», и ее количественный состав начал увеличиваться с неимоверной быстротой. По официальным данным, число членов партии составило: в феврале 1976 г. – 222,7 тыс., в конце октября того же года – 5,19 млн., а в июле 1977 г. – 6 млн. человек, С ноября 1976 г. партию возглавил Джамшид Амузгар, который с небольшим перерывом (с августа 1977 по январь 1978 г. во главе «Растахиз» стоял Мохаммед Бахери) пребывал на этом посту вплоть до разгара исламской революции.
   Силой, призванной служить орудием подавления оппозиции и обеспечить притязания Ирана на роль ведущего государства в регионе, должна была стать армия. «Военные превратились в наиболее эффективную бюрократическую организацию Ирана», полностью освобожденную от политических влияний и находящуюся в непосредственном ведении шаха, отмечал М. Зонис. «Их лояльность шаху и беспрецедентное положение как институционной власти по отношению к другим организациям в рамках политической системы представляет собой характерную особенность власти династии Пехлеви» [143, с. 116–117].
   С первых дней своего пребывания на троне Мохаммед Реза Пехлеви первостепенное значение придавал вопросам обороны и материального обеспечения нужд иранских вооруженных сил. Все эти годы правительство не оплачивало счета подрядчиков, если они не были связаны с военными проектами. Стремясь превратить Иран в сверхдержаву регионального масштаба, шах в обмен на нефть покупал огромное количество разнообразных видов вооружения из арсеналов США, причем некоторые его образцы были более совершенны, чем те, что находились на вооружении самой американской армии. Закупки американского оружия наиболее резко возросли с 1972 г., когда президент США Ричард Никсон негласно санкционировал продажу Ирану практически любого оружия, исключая ядерное. Общая стоимость закупок Ираном оружия и боевой техники в США только за период 1971–1977 гг. составила 11,8 млрд. долларов [115, с. 7]. В эти годы Иран закупил или разместил заказы на такое количество самолетов, ракет, танков, вертолетов и другого вооружения, которого было достаточно для создания армии, вдвое превосходящей английскую. В 1970-е гг. военный бюджет страны вырос более чем в 10 раз: с 880 млн. долларов в 1970 до 9,4 млрд. долларов в 1977 г. В 1975 г. расходы на военные нужды составили более 230 долларов на каждого жителя страны, что превышало среднегодовой доход сельских жителей почти в 2,5 раза. Расходы на военные нужды в середине 70-х гг. «съедали» почти третью часть всего ВНП [63, с. 70]. В 1977 г. численность вооруженных сил Ирана и сил безопасности превысила 400 тыс. человек (220 тыс. – сухопутные войска, 100 тыс. – ВВС, 30 тыс. – ВМС, 75 тыс. – жандармерия, 40 тыс. – полиция, 10 тыс. – шахская охранка САВАК) [115, с. 18–19].
   У Ирана, более половины населения которого оставалось неграмотным, не было, конечно, достаточного числа профессиональных кадров для обслуживания возросшего количества вооружений и боевой техники. Для ликвидации этого дефицита широко привлекались американские военные советники и специалисты. К середине 70-х гг. численность американского технического персонала с учетом членов семей достигла 25 тыс. человек. Оказываемая помощь оплачивалась весьма щедро: ежемесячный заработок высококвалифицированного иностранного специалиста достигал 25 тыс. долларов [125, с. 30].
   Решимость добиться расширения стратегической роли Ирана и обеспечить себе военную гегемонию в регионе толкала шаха на проведение особой внешнеполитической программы, способной обеспечить «независимую национальную политику». После многолетней напряженности, отчасти объяснявшейся связями Ирана и Пакистана в рамках СЕНТО, были сделаны попытки добиться улучшения отношений с Индией. Во время личных визитов в страны Юго-Восточной Азии шах призывал к ликвидации военного влияния великих держав и к созданию системы безопасности, ответственность за поддержание которой легла бы на страны бассейна Индийского океана. Этим планам отвечало строительство Ираном крупной базы ВМС в Бендер-Аббасе на побережье Ормузского пролива и приобретение им права на пользование (начиная с 1972 г.) военно-морской базой на острове Маврикий. Другими словами, Иран стал проводить более активную региональную политику, которая подкреплялась честолюбивыми устремлениями самого шаха и базировалась на весомом военном превосходстве над соседями.
   В свете успехов в индустриальном развитии и в некоторых других преобразованиях, достигнутых в ходе Белой революции, в Иране, так же как и при Реза-шахе, реанимировалось представление об исключительности истории, культуры и путях развития страны. В марте 1976 г. правительством было принято решение о переходе к новой системе летоисчисления. За исходную дату был взят 558 г. до н. э. – год коронации Кира II Великого. В соответствии с этим с 21 марта 1976 г. в стране начался не 1355 г. хиджры, а 2535 г. новой эры. Был выдвинут тезис о «непрерывности иранской традиции» (эстемрар), ставший составной частью официальной культурной политики. В правительственных документах появилось понятие «единая иранская нация», обозначавшее не только самих этнических персов, но и представителей нацменьшинств, которые изображались как «истинные иранцы», «дети иранской земли», а потом уже как азербайджанцы, арабы, курды, армяне и т. д. [104, с. 92]. В 1977 г. из 268 мест в меджлисе лишь 5 предназначалось для национально-религиозных меньшинств: два для армян и по одному для зороастрийцев, евреев и ассирийцев [115, с. 189]. В стране стали отмечаться «недели», посвященные той или иной провинции. Так, в июле 1974 г. была проведена «курдская неделя», а в начале 1975 г. – «неделя Белуджистана». О курдах во время «недели» писали не иначе, как о неотъемлемой части иранской нации, «ирано-курдах» или «горных иранцах», культура которых «составляет конструктивный элемент истории Ирана» [104, с. 111].
   В ходе осуществления реформ Белой революции традиционная социально-политическая структура иранского общества сильно трансформировалась. На вершине пирамиды в вертикальном срезе находился шах и его двор, ниже следовали военные и представители крупной национальной городской и сельской буржуазии, далее шли «новые средние слои» (средняя и мелкая буржуазия, земельные собственники, чиновники, интеллигенция и т. п.), их подпирали «базари» – торговцы (традиционные средние слои) и, наконец, основу пирамиды составляла широкая масса малоимущих трудящихся города и деревни, пауперов и разоренных крестьян. Вся эта структура была сверху донизу пронизана представителями шиитской «духовной иерархии», от влиятельнейших аятолл до скромных мулл и имамов сельских мечетей. И так же, как 100 и 50 лет назад, во времена реформ Таги-хана и Реза-шаха, все население Ирана разделилось на последовательных сторонников и ярых противников модернизации. Везде и всегда апологетами реформ были те, кому преобразования позволяли обрести власть и/или материальное благополучие, а оппонентами – люди, не получавшие ничего или потерявшие все, что имели до этого. Особенность ситуации в Иране состояла в том, что в итоге на авансцену политической борьбы выдвинулись религиозные лидеры, которые не рвались во властные структуры, думали не об обогащении, а ратовали за духовное оздоровление сограждан-мусульман в соответствии с канонами ислама.
   В своем стремлении перевести экономику и социально-политическую жизнь страны на рельсы капиталистического развития, Мохаммед Реза Пехлеви и его сторонники усиленно насаждали западный образ жизни. В Иране широко были распахнуты двери для проникновения всех атрибутов западной цивилизации: не только научных и технических открытий и культурных достижений, но и «грязных» политических технологий, подпольного и бандитского бизнеса, культа чистогана, свободы нравов и «сексуальной революции» и т. П. Подобные явления, чуждые не только основным принципам ислама, но и вековым традициям иранского народа, вызывали недовольство и протест у большинства населения страны. Угрожающе быстрое и неподконтрольное изменение условий жизни, наступление «чужого», «импортированного», навязываемого извне и разлагающего «свое», вызывало отторжение не только среди персов, но и среди населения национальных окраин, видевших в вестернизации посягательство на свою этнонациональную самобытность, попытки внедрить инородные элементы в устоявшиеся традиционные условия жизни и быта. Одним из наиболее видных разработчиков исламской концепции антизападничества был Джелал Али Ахмад. Его повесть так и называлось – «Гарбзадеги» («Западничество») [65, с. 78–82, 523–524].
   Как это бывало уже не раз, служители мусульманского культа выдвинули беспроигрышный во все времена призыв к социальной справедливости, и он нашел отклик в сердцах обездоленных слоев иранского общества. Ислам всегда располагал возможностями для ответа на господствующие настроения мусульман, а постулат «аль-адл асас аль-хукм» («справедливость – это источник правления» – с араб.) не был стерт из народного сознания и не нуждался в том, чтобы внедрять его заново. Мечети, обладавшие правом беста, были, чуть ли не единственным местом, где открыто звучали призывы к свержению монархии, созданию исламского государства, ликвидации иностранного засилия и т. д. По сравнению со светской политической оппозицией [9 - Под представителями светской политической оппозиции в Иране следует, конечно, понимать не атеистов. Все они, практически без исключения, были мусульманами (шиитами или суннитами), однако не занимались религиозной деятельностью профессионально.] шиитские лидеры обладали большей свободой действий, поскольку власти не могли открыто подвергать их репрессиям, как своих политических противников, а шах Ирана официально считался духовным главой всех шиитов страны, хотя на практике мало кем таковым признавался. Шиитские лидеры считали династию Пехлеви незаконной, и еще в 1941 г. имам Хомейни писал: «Первой обязанностью мусульманина является восстание против тирании» [31, с. 130]. Муджтахидов всегда раздражало стремление представителей правящего дома изображать себя преемниками ахеменидских царей, что принижало роль ислама в истории страны. Но особенно резко шиитские лидеры выступили против реформ Белой революции. «Я еще раз советую Вам подчиниться Аллаху, следовать Конституции, остерегаться нарушать Коран, слушать суждения улемов всей страны и выдающихся мусульманских деятелей, – говорил имам Хомейни, обращаясь к шаху. – Не старайтесь беспричинно подвергать страну опасности. В противном случае Вы пожнете бурю, улемы не будут воздерживаться от высказываний своего мнения в адрес Вашей персоны» [31, с. 55]. 2 апреля 1963 г. в своем заявлении, адресованном шаху, с характерным названием «Любовь к шаху – это потворство грабежу народа» имам писал: «Я готов к тому, что мое сердце будет пронзено штыками Ваших агентов, но я никогда не подчинюсь Вашим несправедливым требованиям и не склонюсь перед Вашей жестокостью» [31, с. 63].
   С 3 по 5 июня 1963 г. из Кума передавались проповеди имама Хомейни, направленные против правительственных реформ и лично против Мохаммеда Реза Пехлеви. В них в завуалированной форме он сравнил шахский режим с правлением ненавистного всем шиитам халифа Йазида I. Имам Хомейни называл шаха «эксплуататором» и «шайтаном», а его окружение – кораническим словом «тагути» («слуги дьявола»). В его проповедях звучал призыв выступить в защиту веры. Обращаясь к шаху, Хомейни предупреждал: «Господин, я предостерегаю Вас!.. О Ваше Величество, господин шах! Я советую остановиться, Вас дурачат! Мне не хотелось бы видеть радость людей при Вашем бегстве, когда в один прекрасный день они выгонят Вас» [46, с. 74]. В Тегеране, Куме, Исфахане, Тебризе и других городах вспыхнули волнения. За свои бескомпромиссные оппозиционные выступления мятежный имам был арестован. Одновременно с ним были арестованы аятолла Талегани, аятолла Мохаммед Казем Шариатмадари, член руководства Национального фронта Мехди Базарган и многие другие представители оппозиции.
   Говорят, что шах Мохаммед Реза обещал имаму Хомейни свободу при условии, что тот покинет Кум и переберется в Мешхед. В ответ на предложение о сделке аятолла заявил: «Учение ислама старше шахской власти, и мне не по пути с шахом». Во время личной встречи шах стал угрожать Хомейни: «Не доводи меня до того, чтобы я надел сапог своего отца». И в ответ тотчас услышал: «Сапог твоего отца тебе велик на несколько размеров» [56, с. 132].
   После двухмесячного заключения аятолла Хомейни был освобожден и вновь включился в антиправительственную деятельность. В день рождения шаха (1964 г.) на собрании улемов в Куме он выступил против незаконного вмешательства США во внутренние дела Ирана и произнес ставшие широко известными слова: «Америка хуже Англии, Англия хуже Советского Союза, а Советы хуже обеих!» [46, с. 88]. При этом, как отмечает биограф имама Хомейни иранский политолог Хамид Ансари, аятолла «никогда не испытывал личной вражды к шаху, Саддаму, Картеру и Рейгану, с кем лично находился в конфронтации. Для Хомейни они были заблудшими душами, которые выворачивали наизнанку законы Всевышнего» [46, с. 65].
   Вскоре решением властей имам Хомейни был насильственно выдворен из страны. Вначале он перебрался в Турцию, а через некоторое время поселился в иракском Эн-Неджефе, где продолжил активную антишахскую кампанию. С целью хоть как-то нейтрализовать деятельность шиитской оппозиции Мохаммед Реза Пехлеви в октябре 1971 г. подписал фирман (закон) о создании в стране «Корпуса веры» («Сепах-е эд-дин»), призванного защищать принципы Белой революции с позиций ислама. В книге «Белая революция» шах писал: «Как древнее учение Зороастра, так и великие каноны ислама, идеи и наставления философов, мыслителей, ученых, поэтов Ирана… учили нас тому, что для жизни каждого истинного общества необходима любовь, дружба и истинное понимание друг друга». «Коран не ограничивает иранцев на пути их социально-экономического развития и арийского возрождения» [60, с. 116].
   В любом ином государстве правитель, подобный Мохаммеду Реза Пехлеви, вошел бы в историю как великий реформатор, который смог вывести страну на путь современного развития и превратить ее в могучую державу. В любом ином государстве, но не в Иране второй половины XX века. Даже если бы шах отошел в иной мир до начала Исламской революции, ему не удалось бы стяжать лавры Хосрова Ануширвана или шаха Аббаса I – так глубока была пропасть между «верхами» и «низами» иранского общества, выразителями чаяний которых выступили шиитские духовные лидеры. Они не могли смириться с тем, что, выступая в качестве «духовного руководителя и учителя своего народа», шах в вопросах «политической и духовной мобилизации масс… уже не терпел конкуренции Господа» [31, с. 201].
   К концу 1970-х гг. социально-политический кризис в Иране обострился до такой степени, что его уже не могли остановить ни слабые попытки либерализации, предпринятые шахом в русле кампании Дж. Картера «за права человека» и допускавшие ограниченную свободу слова и приемлемую оппозицию правительству, ни правительственные перестановки. За период 1977–1978 гг. правительство формировалось четыре раза: после смещения Амира Аббаса Ховейды кабинет последовательно возглавляли Джамшид Амузгар, Джафар Шариф-Имами, Ролям Реза Азхари и Шапур Бахтияр. В стране сложилась революционная ситуация.
   Искрой, за которой последовал взрыв, послужила опубликованная 7 января 1978 г. официальным органом – газетой «Эттелаат» («Известия») – Статья о Хомейни, которую шиитские религиозные лидеры сочли клеветнической. В ответ 9 января в Куме была организована демонстрация 4 тыс. студентов-таллабов с требованием упразднения монархии и замены ее на исламскую республику. Демонстрация завершилась кровопролитием: правительственные войска рассеяли манифестантов, убив при этом десятки и ранив сотни человек. После расстрела демонстрации через каждые 40 дней (в соответствии с мусульманским обычаем отмечать конец траура по умершим) антишахские выступления охватывали одни города за другими.
   Опасаясь размаха оппозиционного движения, правящие круги пошли на некоторые уступки в надежде сохранить контроль над положением в стране. В ответ на повсеместную критику семейства Пехлеви по поводу его огромного богатства и коррумпированности шах в январе 1978 г. издал указ о передаче значительной части своих средств в специально созданный «Фонд Пехлеви». Его активы, в виде капиталовложений в более чем 200 фирмах, банках, гостиницах, казино, промышленных и сельскохозяйственных предприятиях, торговых и строительных компаниях, оценивались в размере 22 млрд. долларов [41, с. 65]. Летом того же года прекратились обвинения в адрес шиитских лидеров по поводу их обскурантизма и сговора с «подрывными марксистскими элементами». Обстановка в стране еще более накалилась 19 августа в связи с трагедией в Абадане. Здесь во время кино-сеанса кем-то был подожжен кинотеатр «Рекс», и в огне заживо сгорело около 400 человек. Власти обвинили в организации поджога оппозицию, а религиозные деятели, со своей стороны, утверждали, что это специально подстроенная провокация, дающая повод для массовых репрессий.
   В октябре 1978 г. по просьбе шахского правительства Саддам Хусейн выдворил аятоллу Хомейни из Ирака. В Тегеране надеялись, что высылка имама из Эн-Неджефа прервет налаженные связи Хомейни с Ираном, но просчитались. Покинув Ирак, Хомейни обосновался в парижском пригороде Нофль-ле-Шато, где собрал вокруг себя группу мало кому тогда известных религиозных и светских политических деятелей. Именно они – Абольхасан Банисадр, Ибрахим Йазди, Садек Готбзаде, Ахмед Хомейни и др. – образовали своего рода «мозговой трест», который продуктивно использовал западные СМИ в деле пропаганды идей их лидера. Когда Хомейни находился в Эн-Неджефе, он был широко известен лишь в Иране, а теперь о нем заговорил весь мир. Инициатива перешла к руководимым Хомейни шиитским радикалам, которые выдвинули простой и ясный лозунг: «Смерть шаху!» [69, с. 104–105].
   Шаху в очередной раз пришлось объяснять свое отношение к исламу. В интервью американскому журналу «Тайм» он заявил: «Я лично считаю, что ислам не противоречит прогрессу. В нормальной атмосфере общество нуждается в религии, так как она способствует его стабильности и силе» [19, с. 17]. В своей книге «К великой цивилизации» Мохаммед Реза Пехлеви писал: «Нашему народу выпало великое счастье находиться под знаменем самых прогрессивных, самых высоких принципов веры, то есть священных принципов ислама». Наряду с этим он признал незаконным религиозный характер политических лозунгов, выдвигаемых оппозиционными шиитскими лидерами: «Очевидно, что подлинный смысл ислама не имеет ничего общего со злоупотреблением его принципами в корыстных, демагогических или реакционных целях, и все такого рода домогательства… в корне противоположны подлинному духу и смыслу ислама» [49, с. 66].
   27 августа 1978 г. шах отправил в отставку правительство Джамшида Амузгара и назначил новым премьер-министром Джафара Шариф-Имами. Новый кабинет выступил с программой, предусматривавшей возобновление партийной деятельности, отмену цензуры печати, введение свободы слова, митингов и собраний, закрытие казино и других увеселительных заведений, возврат к мусульманскому летоисчислению. Уже на следующий день после этого открыто заявил о возобновлении своей легальной деятельности Народный фронт, а вслед за ним и другие политические организации. 2 октября под давлением антишахских выступлений была распущена проправительственная партия «Растахиз», и власти задним числом узаконили деятельность политических организаций, действующих «в рамках конституции». Вновь стали выходить закрытые ранее газеты и журналы. В них впервые появились портреты и фотографии аятоллы Хомейни, а также тексты его обращений и заявлений. Из тюрем были выпущены большие группы политических заключенных, а освобожденный ранее (в июне) от должности начальник САВАК генерал Нематолла Насири был отдан под суд. Правительство объявило о сокращении планов закупки оружия, повысило на 25–50 % зарплату и удвоило выплаты натурой рабочим и служащим государственного сектора, предоставило льготы низкооплачиваемым категориям населения и т. д.
   Начатая политика либерализации, призванная погасить вспышки недовольства шахским режимом, сочеталась с подавлением народных выступлений силой оружия. В течение 1978 г. военное положение вводилось в 15 городах страны, а осенью этого года правительство заявило о своей готовности «предотвратить со всей строгостью все не разрешенные властями сборища на улицах», что привело к новым сотням жертв [134, с. 89].
   Осенью 1978 г. в стране сложился широкий фронт антишахских сил. Он включал в себя шиитскую оппозицию, рабочих-нефтяников, «базари», часть либеральной буржуазии, интеллигенцию, студентов и учащихся. Начатая в октябре забастовка на предприятиях Иранской национальной нефтяной компании привела в декабре к практически полному прекращению добычи нефти и парализовала всю экономику страны. Принимавшиеся властями «пожарные» меры, направленные на стабилизацию обстановки и подавление массовых выступлений, уже не могли предотвратить падение обреченного монархического режима.
   В качестве первоочередных задач на этом этапе аятолла Хомейни и его сподвижники выдвинули борьбу против монархии, освобождение всех политзаключенных, упразднение САВАК, сокращение военного бюджета, направление доходов от нефти на нужды экономического развития. Большое внимание было уделено вопросам укрепления сельского хозяйства и развития промышленности на национальной основе. В своих трудах и выступлениях мятежный шиитский лидер и его окружение разработали концепцию превращения монархического Ирана в исламскую республику. При этом главной целью было объявлено создание «государства справедливости, государства в интересах обездоленных… к которому стремились Сулейман ибн Дауд (царь Соломон. – В. Н.), Пророк Ислама и им подобные» [15, с. 16].
   В будущей исламской республике должны были обеспечиваться равные права для всех религий, кроме бехаитской, всех групп населения и политических партий, кроме «Туде» и марксистских группировок, чье участие в правительстве исключалось.
   Создание нового государства, теоретическое обоснование форм его функционирования и практическая реализация подобного «проекта» – проблема чрезвычайно сложная. Однако не надо думать, что идея возрождения исламской цивилизации представляла для имама Хомейни неразрешимую задачу. Основу его мировоззрения и политических взглядов составляла непоколебимая вера в совершенство Корана и догм ислама, в святость и незыблемость освященных ими правопорядка и социальных и нравственных принципов. «Ислам, – писал Хомейни, – содержит предписания по всем вопросам, касающимся человека и общества. Эти предписания исходят от Всемогущего и переданы людям его Пророком и Вестником. Можно только дивиться величию его заповедей, которые охватывают все стороны человеческого бытия, начиная с момента зачатия и вплоть до погребения человека!.. Не существует вопросов, по которым ислам не вынес бы своего суждения» [31, с. 21]. Планировавшийся исламский образ правления не мог иметь ничего общего ни с капитализмом, «чьи бесчисленные несправедливости делают обездоленными народные массы, находящиеся под его гнетом», ни с социализмом и марксизмом-ленинизмом, которые выступают «против частной собственности, за обобществление». «Ислам не приемлет… обобществление женщин, гомосексуализм, диктатуру и подавляющую деспотию. Ислам проявляет умеренность в подходе к собственности, уважает ее только в том случае, если она появляется по праву. Тогда и экономика будет здоровой, и будет осуществляться социальная справедливость, без чего невозможно ни одно здоровое общество» [15, с. 50].
   По мнению Хомейни и его единомышленников, экономический строй исламской республики должен базироваться на основе государственного, кооперативного и частного секторов. При этом частная собственность должна быть ограничена в соответствии с исламскими принципами, не позволяющими сосредоточивать капиталы и средства производства в руках отдельных лиц или семей. В исламском государстве, обеспечивающем равенство людей перед Аллахом, состоятельные граждане, воспитанные в духе исламских норм поведения, не будут злоупотреблять своим капиталом, знанием и политической властью, поскольку должны руководствоваться «добрыми чувствами». Исламская «теология труда», объявлявшая труд священной обязанностью мусульман, не рассматривала его в качестве основного регулятора справедливого распределения общественного продукта. Концепцией «исламской тоухидной экономики» [10 - Тоухид (араб. – ат-таухид, ат-тавхид) – единобожие, монотеизм. Выражение «тоухидная экономика» получило известность после выхода в свет книги Абольхасана Банисадра с таким названием [17].] равно признавались, не вступая в противоречие друг с другом, распределение как «по труду», так и «по предпочтению». Суть этого механизма была заложена в известной формуле: «производство по способностям – потребление по благочестию». Материальное неравенство граждан сохранялось, но должно было сглаживаться путем расширения «исламской налоговой системы», а именно – закята (налог в пользу духовенства) [18; 17; 31; 109].
   Коль скоро в исламском государстве господствуют положения Корана, фикха и шариата, то управлять страной и следить за их соблюдением должны лишь те, кто «профессионально» занимается их трактованием, а именно – духовные лица. Все они, от мулл до аятолл, обязаны, следуя примеру Пророка, активно участвовать в политической жизни исламского государства. Руководящая роль служителей ислама может осуществляться и напрямую, и через такие государственные институты, как парламент и правительство. Эти органы власти должны формироваться из числа «правоверных» мусульман. Что же касается иноверцев, то они, как говорил Хомейни, «будут иметь своих представителей в парламенте в качестве группы религиозных меньшинств… Любой человек, избранный в парламент, будет представлять народ, независимо от того, религиозный ли это деятель, духовное или светское лицо». Права религиозных меньшинств «будут уважаться и защищаться. Ислам предусматривает гуманное отношение к ним… При исламском правительстве они будут пользоваться всей свободой, всей религиозной свободой, какую только пожелают» [41, с. 49].
   Большинство шиитских лидеров расценило программные установки аятоллы Хомейни и его сподвижников как чересчур радикальные. Для многих из них, в частности, аятоллы Шариатмадари, была неприемлема сама идея республиканской формы правления. В своих заявлениях он ограничивался требованием реформирования всей системы государственной власти и общественно-политической жизни в духе Конституции 1906 г. «Пророк учит нас, – говорил в одном из интервью Шариатмадари, – что главный долг – это борьба за социальную справедливость и за справедливое распределение богатства… Мы готовы открыть двери нашего общества перед всем новым, ибо исламское руководство не является синонимом теократического государства» [171].
   Светское крыло политической оппозиции также находило тогда возможным сохранение монархии при условии, что ее власть будет сильно ограничена влиятельным парламентом. Некоторые его представители даже призывали осудить «экстремистские действия», якобы провоцировавшие власть на репрессии и замедляющие темпы либерализации. С высказываниями подобного рода выступали: глава Национального фронта и руководитель «Общества социалистов национального движения» Карим Санджаби, член Исполкома НФИ и лидер партии «Иран» Шапур Бахтияр, глава Движения за свободу Ирана Мехди Базарган и др. Находившиеся на левом фланге оппозиционных сил радикальные организации федайев и моджахедов, а также активисты партии «Туде» тоже выступали с антишахскими лозунгами, но их политические акции того периода оказались растворенными в массовом потоке народного движения.
   Аятолла Хомейни резко осудил умеренную оппозицию, а его воззвания, распространявшиеся по стране в виде листовок и магнитофонных записей, сорвали начавшиеся закулисные контакты правительства с ее представителями. Призывы Хомейни нашли широкую поддержку у участников антимонархических выступлений, что вынудило либералов занять более жесткую позицию в отношении монархии, близкую к взглядам «парижского изгнанника». Координировать действия шиитской оппозиции в стране был призван Исламский Революционный Совет (ИРС), сформированный из числа истинных «хомейнистов». В его состав вошли аятолла Мохаммед Бехешти, аятолла Махмуд Талегани, аятолла Садек Хальхали, аятолла Али Хосейни Хаменеи, ходжат-аль-ислам Али Акбар Хашеми-Рафсанджани и др. Позднее все они составили руководящее ядро Партии Исламской Республики (ПИР, или Исламской республиканской партии). В начале ноября 1978 г. лидеры двух основных антиправительственных сил, Национального фронта и шиитской оппозиции, впервые предприняли шаги для выработки общей платформы [134, с. 97].
   5 ноября в Париже было опубликовано совместное заявление Карима Санджаби и аятоллы Хомейни, в котором среди прочего констатировалось главное – пока династия Пехлеви находится у власти, нет никакой возможности для вывода страны из внутри-политического кризиса.
   Прозвучавший из Парижа «последний звонок» вызвал сильное беспокойство во властных структурах Ирана. Единственной силой, способной хоть как-то противостоять оппозиции, могла стать лишь армия.
   6 ноября шах отправил в отставку правительство Шариф-Имами и сформировал «правительство генералов» во главе с Голямом Реза Азхари, который, не откладывая дела в долгий ящик, приступил к подавлению оппозиционных выступлений. 24 декабря в Тегеране армейскими частями была расстреляна многотысячная манифестация. Эта кровавая расправа еще больше накалила обстановку в стране, и на рубеже 1978 и 1979 гг. стало ясно, что военное правительство генерала Азхари не в состоянии стабилизировать положение. В этих условиях 29 декабря шах принял решение сформировать гражданское правительство национального примирения во главе с Шапуром Бахтияром. Этот тактический маневр был воспринят оппозицией как отчаянная попытка удержать престол даже ценой отказа от значительной доли власти. И действительно, новый глава кабинета сразу же пообещал превратить Иран в «подлинно социал-демократическое государство», отменить законы военного времени, легализовать все политические партии, упразднить САВАК, освободить политзаключенных, прекратить продажу нефти Израилю и ЮАР, отказаться от выполнения Ираном роли «жандарма» Персидского залива [86, с. 9]. Однако и в Иране, и за рубежом уже мало кто верил, что миссия Бахтияра увенчается успехом, тем более, что Национальный фронт исключил его из своих рядов за коллаборационизм. Премьер-министр, стремясь «выпустить пар из котла», упорно добивался отъезда шаха за границу, однако не настаивал ни на его отречении от престола, ни на проведении референдума по вопросу о монархии. «Монарх в наших глазах, – заявлял Бахтияр за несколько дней до своего назначения на пост главы правительства, – может быть только символом единства Ирана, но не больше… Наша задача не в том, чтобы изменить государственную форму по существу, а в том, чтобы создать демократические условия… Мы сотрудничаем с религиозными лидерами, но не относимся к числу тех, кто следует за ними» [113, с. 94]. 16 января 1979 г., после того, как меджлис утвердил состав нового правительства, Мохаммед Реза Пехлеви «на время» покинул страну.
   «Я еду в отпуск, потому что чувствую себя усталым», – заявил шах в тегеранском аэропорту Мехрабад перед тем, как покинуть страну [113, с. 112]. Вместе с закутанной в меха шахиней Фарах Диба он направился к личному серебристо-голубому «Боингу-707», придерживая в кармане пиджака коробочку с иранской землей. В самолете Мохаммед Реза Пехлеви сел за штурвал, поднял лайнер в воздух и, сделав прощальный круг над Тегераном, взял курс на Египет.
   Первые две недели своего изгнания шахская чета провела в Асуане, где Анвар Садат оказал своему другу блестящий прием. Однако вскоре новые иранские власти потребовали выдачи последнего монарха династии Пехлеви, и перед шахом встал вопрос: где можно обрести надежное пристанище? К тому же в печать просочились сообщения о том, что шах неизлечимо болен раком. Одновременно с этим стало известно, что Чрезвычайный исламский революционный трибунал заочно вынес ему и его семье смертный приговор. Покинув Египет, шах и его свита перебрались в Марокко, затем на Багамские острова, потом в Мексику и, наконец, в США, где шах был помещен в клинику. В те дни в интервью английской «Форин Репортс» аятолла Хомейни заявил: «Я хочу, чтобы шах был доставлен в Иран и держал ответ за пятьдесят лет преступлений против народа, включая государственную измену и ограбление государственной казны… Я не хочу, чтобы его убили за границей. Я хочу, чтобы он был доставлен сюда, и во имя этого молюсь о его здоровье» [157, 08. 02. 1979].
   Иранским властям не удалось добиться выдачи беглого шаха. В декабре 1979 г. он отбыл из США в Панаму, а оттуда снова в Египет, где тихо скончался в больнице в июле 1980 г. [41, с. 286–290]. Уже 30 октября того же года в Каире 20-летний сын покойного монарха объявил себя новым шахом Ирана под именем Реза II.
   Отъезд шаха открыл новый этап иранской революции, когда власть формально оказалась в руках одного из представителей умеренного течения светской оппозиции. Но поскольку в сложившихся условиях само это течение по-прежнему продолжало бороться с правительством, Шапур Бахтияр в глазах своих бывших соратников предстал в обличье шахского ставленника. Налицо было противоборство двух политических линий: «программы Хомейни», предусматривавшей продолжение революции «снизу» вплоть до создания исламской республики с ее религиозно-эгалитарным идеалом, и «программы Бахтияра», направленной, по сути, на осуществление буржуазно-демократической революции «сверху», в рамках которой деятельность шиитских лидеров ограничивалась бы лишь религиозно-духовной сферой. Сложилось примечательное двоевластие, знакомое всем нам по событиям 1917 г. в России. Неудивительно, что бессильный глава правительства был прозван «иранским Керенским», неспособным сдержать переход реальной власти в руки «революционных исламских комитетов» со штаб-квартирами в мечетях и медресе. В этих условиях для полного и окончательного низвержения правительства Бахтияра необходим был лишь небольшой, но решительный толчок. Им стало прибытие в Тегеран утром 1 февраля 1979 г. аятоллы Хомейни.
   Аятолла Хомейни прилетел на родину на борту специально зафрахтованного самолета «Боинг-747» авиакомпании «Эр-Франс» в сопровождении пятидесяти приближенных и полутора сотен журналистов. В аэропорту тегеранской столицы и на улицах города его встречала толпа приверженцев, пожалуй, самая массовая за всю историю человечества – 4 млн. человек. В течение 15 лет иранские шииты не имели возможности воочию видеть одного из самых главных своих религиозных лидеров.
   А вот и он – непримиримый противник монархии, аятолла бедняков, влачащих жалкое существование в городских бидонвилях и деревенских лачугах. Величественный, с красивым вытянутым лицом, обрамленным окладистой бородой и высоким тюрбаном, умным пронизывающим взглядом из-под нависших бровей, с обликом, полным глубокой веры в божественное предначертание возложенной на него миссии, он явно отличался от тех религиозных деятелей, которые вечно были готовы заискивать перед власть имущими. Именно такой человек способен вернуть свой народ в лоно ислама и излечить его от разлагающего влияния атеизма и секуляризации [41, с. 26–27].
   Неудивительно, что именно в день возвращения на родину аятолла Хомейни был впервые назван в иранской прессе «имамом». Тем самым он был выдвинут на первое место среди всех аятолл, так как в сознании иранцев, в большинстве своем исповедующих шиизм, слово «имам» ассоциировалось с именами и догматикой прямых потомков халифа Али.
   По прибытии на родину Хомейни произнес программную речь на массовом митинге на кладбище Бехеште Захра [47, с. 123–136], и уже 5 февраля по его указанию было сформировано Временное революционное правительство во главе с Мехди Базарганом. Решающие события развернулись в ночь с 9 на 10 февраля на учебной базе ВВС Душан-Тепе в Тегеране. В тот вечер персонал смотрел фильм о возвращении в Иран имама Хомейни. В ходе просмотра вспыхнула драка между сторонниками и противниками аятоллы. Командование базы запросило помощь, и вскоре на базу прибыло 10 грузовиков с подразделениями шахской гвардии, а также несколько танков. Гвардейцы попытались прекратить сражение и применили слезоточивый газ. Но тут случилось непредвиденное: чувство корпоративной солидарности у летчиков взяло верх, они объединились для отпора гвардейцам. Стрельба и взрывы на базе привлекли внимание жителей близлежащих кварталов, и тегеранцы вышли на улицы [69, с. 133]. В городе вспыхнуло восстание, в ходе которого вся реальная власть сосредоточилась в руках Исламского Революционного Совета, возглавившего деятельность исламских комитетов, ополченцев и исламских боевиков, полиции и трибуналов. Свержение правительства Шапура Бахтияра произошло на удивление мирно. Весь механизм перехода власти свелся к тому, что Мехди Базарган прибыл в пустую канцелярию бывшего премьер-министра (во время восстания Бахтияр скрылся) и приступил к формированию новых органов власти. Позднее он признался: «Нас захлестнула волна событий, и мы внезапно оказались у власти, не успев даже опомниться. Мы были к этому совершенно не подготовлены» [69, с. 136].
   Окончательное свержение шахского режима требовало законодательного оформления, которое юридически закрепило бы победу революционных сил. 22 февраля было официально объявлено о проведении общенационального референдума о будущем политическом устройстве страны. Хомейни считал, что вопрос, выносимый на референдум, должен звучать так: «Хотите ли Вы вместо монархии исламскую республику?» Мехди Базарган полагал, что речь должна идти о создании «демократической исламской» (или «исламской демократической») республики. Левые считали, что постановка вопроса в формулировке Хомейни лишает народ какой-либо альтернативы. Аятолла Шариатмодари предлагал сформулировать открытый вопрос для референдума: «Какой государственный строй Вы хотели бы для Ирана?» Свой расчет «хомейнисты» строили на безоговорочном доверии населения к лидеру исламской революции, и они не прогадали: победила формулировка, предложенная Хомейни. Референдум был объявлен добровольным. В нем могли принять участие лица не моложе 16 лет, включая военнослужащих, представителей национальных меньшинств и других религиозных конфессий. Однако «свобода волеизъявления народа» строго контролировалась: каждый голо-сующий должен был указать на опускаемом бюллетене свое имя и фамилию, номер паспорта и место жительства [41, с. 75–76].
   Подавляющим большинством голосов – 97 % от принявших участие в референдуме – победа исламской революции была признана легитимной, и 1 апреля 1979 г. на политической карте мира официально появилось новое государство – Исламская Республика Иран. «Сегодняшний день я объявляю первым днем правления Аллаха» – сказал удовлетворенный Хомейни [32, с. 122].
   Победившая в конечном счете концепция исламского государства, разработанная Хомейни и его единомышленниками, не была по-настоящему традиционной, хотя опиралась на идеи фундаментализма и морально-этические догматы Корана. Новым словом в ней была идея прямого участия шиитских лидеров в управлении государством. Сам Хомейни не занял никаких официальных постов, но был признан всеми в качестве рахбара («руководителя») Исламской Республики. Победа выдвинутой Хомейни концепции развития страны была достигнута не потому, что большинство людей отдало ей больше предпочтения, чем либеральным воззрениям других религиозных или светских авторитетов, а потому, что сам Хомейни как харизматический лидер был самым бескомпромиссным оппонентом Мохаммеда Реза Пехлеви, наиболее последовательным противником иностранного вмешательства и западного культурного влияния [120, с. 311].
   Полемика, развернувшаяся вокруг референдума и по поводу будущего социально-политического устройства Ирана, в очередной раз обозначила разлад между союзниками по антишахской коалиции. Интересы шиитского и светского крыла победителей не были идентичны – они неизбежно должны были привести к противоборству. Не было единства и внутри самих этих течений. «Фронт ислама» включал в себя консерваторов во главе с аятоллой Мохаммедом Бехешти, реформистский центр, возглавлявшийся аятоллой Шариатмодари, вторым по значимости шиитским авторитетом, а также радикальное крыло последователей аятоллы Махмуда Талегани. Шариатмадари занимал сдержанную позицию в отношении преобразований, имевших религиозный характер, а председатель ИРС Махмуд Талегани выступал за расширение фронта демократических сил, публично заявив о необходимости предоставления коммунистам права свободно заниматься политической деятельностью. Светское политическое течение, в свою очередь, было представлено «западниками» на крайнем правом фланге, либерально-демократической буржуазией – в центре, а также левыми демократическими организациями. Коммунисты считали конфронтацию всех этих сил «противоестественной», а столкновение между ними – чреватым роковыми последствиями [172].
   В конце февраля на политической арене возник Национально-демократический фронт (НДФ), во главе которого встал внук доктора Мосаддыка адвокат Матин-Дафтари. В состав НДФ вошли довольно разнородные силы: вооруженные организации моджахедов и федайев, некоторые партии либеральной буржуазии, часть интеллигенции. Все это предопределило аморфность его политических целей. Представители НДФ были едины в стремлении оказывать всемерную поддержку буржуазно-демократическим инициативам правительства Мехди Базарагана [75, с. 11]. Однако по мере развития революционного процесса все большее число иранцев высказывалось в поддержку политической платформы исламских радикалов, так как считало, что именно идеи Хомейни способны расчистить дорогу на пути к восстановлению национального самоуважения и противодействию вестернизации.
   После смерти аятоллы Талегани (сентябрь 1979 г.) председателем ИРС стал более жесткий аятолла Мохаммед Бехешти. Он быстро сосредоточил в своих руках все рычаги государственного управления и не только контролировал действия Временного революционного правительства Мехди Базаргана, но и при молчаливой поддержке аятоллы Хомейни часто отменял распоряжения кабинета. Налицо было стремление исламизировать всю структуру власти и социально-политическую и общественную жизнь в стране, отодвинув на вторые роли светских лидеров. Это вызывало недовольство буржуазных демократов и представителей левых организаций, в частности моджахедов. В апреле с поста министра иностранных дел ушел в отставку глава Народного фронта Карим Санджаби. Продолжало сохраняться зыбкое двоевластие: с одной стороны – ИРС и «комитеты Хомейни», с другой – правительство Мехди Базарагана. И те, и другие опирались на собственные вооруженные силы. В стране возникли десятки политических партий, только в одном Тегеране выходило 160 газет, отражавших политические устремления различных социальных сил.
   Неясной оставалась политика властей в национальном вопросе. Представители национальных меньшинств страны, выступавшие, как и прежде, за автономию в рамках единого иранского государства, были обеспокоены нерешительностью центра в определении их дальнейшей судьбы и задержкой опубликования проекта новой конституции. Взаимное недоверие между правительством и национальными окраинами усугублялось тем, что власти подозревали нацменьшинства в симпатиях к «местной контрреволюции», агентам ЦРУ и израильской разведке «Моссад» [76, с. 13]. Представители народов, исповедующих суннизм (западные азербайджанцы, курды, туркмены и др.), в свою очередь, страшились за свою судьбу и жизнь в шиитском государстве.
   Внутриполитическая обстановка в стране накалилась в начале августа 1979 г., когда состоялись выборы в Национальный консультативный совет, призванный разработать и утвердить проект конституции Исламской Республики. В его состав вошли преимущественно шиитские лидеры, так как руководство НФ и НДФ отказалось, а левые силы были отстранены от участия в формировании этого органа. Когда выяснилось, что конституция будет иметь исключительно теократический характер, оппозиция провела ряд массовых выступлений протеста. В качестве ответной меры аятолла Хомейни санкционировал запрет на проведение не разрешенных властями собраний, митингов и демонстраций. Одновременно были закрыты те газеты и журналы, публикации которых «противоречили интересам исламского государства». Арестованным оказался и тираж центрального органа ЦК партии Туде газеты «Мардом», хотя коммунисты, в основной своей массе, сохраняли верность «курсу Хомейни».
   В начале ноября 1979 г. Хомейни удалось сплотить подавляющее большинство иранского народа на основе нового взрыва антиамериканских выступлений, сопровождавших захват сотрудников посольства США в Тегеране, обвиненных в шпионаже (4 ноября). Эта акция, по заявлению МИД Ирана, явилась «реакцией на игнорирование американской администрацией требований иранского народа» [43, 06.11.1979], в частности выдачи Мохаммеда Реза Пехлеви и возвращения Ирану награбленных им богатств и средств, находившихся в авуарах американских банков [144, 05.11.1979]. Ирано-американское противостояние, грозившее вылиться в неприкрытую военную интервенцию США в Исламскую Республику, продолжалось до середины 1980 г. Уже через несколько дней после захвата американского посольства Дж. Картер привел в состояние боевой готовности состав «корпуса быстрого развертывания» и объявил о прекращении закупок иранской нефти. 14 ноября 1979 г. конгресс США вынес решение о прекращении помощи Ирану в экономической и военной сферах. В течение нескольких последующих месяцев Соединенные Штаты направили в Персидский залив к берегам Ирана целую морскую армаду, включая авианосцы «Мидуэй», «Китти Хок», «Нимиц», «Констеллейшн», «Форрестол» и еще около 30 военных кораблей, на борту которых находилось свыше 25 тыс. военно-служащих [144, 02–07.12.1979]. 8 апреля 1980 г. президент США объявил о разрыве дипломатических отношений с Тегераном и призвал к военно-морской блокаде иранских портов и всего Персидского залива. 24 апреля он отдал распоряжение о начале секретной операции «Блю лайт» («Голубой свет»), в ходе которой планировалось силами спецподразделения «Дельта» высвободить американских заложников. Эта затея, как известно, окончилась полным провалом, дав возможность Тегерану представить дело так, будто военная провокация Соединенных Штатов была предпринята не столько в целях освобождения дипломатов, сколько для того, чтобы дать сигнал к государственному перевороту и уничтожению Исламской Республики.
   Захват американских заложников вызвал отставку правительства Мехди Базаргана. Новым премьер-министром был назначен Абул Хасан Банисадр, один из главных идеологов концепции «исламского государства». Внутриполитический кризис завершился утверждением на референдуме в начале декабря новой конституции Ирана, законодательно подтвердившей исламский характер государства и проводимых в нем преобразований и сосредоточившей в руках аятоллы Хомейни и его безоговорочных последователей всю полноту политической власти в стране. 5 января 1980 г. имам назначил Банисадра президентом Исламской Республики [102, с. 103].
   Приведем несколько выдержек из Конституции, имеющих непосредственное отношение к «правам народа». В Статье 19 продекларировано равное право «населения Ирана, к какой бы народности и племени оно ни принадлежало. Цвет кожи, расовая принадлежность, язык и другие подобные отличия не могут служить поводом для получения привилегий». Статья 20 признает права мусульман только «на основе соблюдения положений ислама». Согласно Статьи 13, в стране гарантируется свободное исполнение религиозных обрядов, осуществляемых «в рамках закона», и соблюдение обычаев зороастрийцами, иудеями и христианами. Статья 14 обязывает мусульман относиться к представителям других конфессий доброжелательно, уважать их человеческие права, однако она «действительна в отношении прав тех людей, которые не выступают против ислама и не плетут заговоры против Исламской Республики». Единственным религиозным направлением, последователи которого не были упомянуты в Конституции (и права которых, следовательно, не были защищены), оставался бехаизм [78, с. 18–19].
   Внутриполитическое развитие Ирана, начиная с лета 1980 г., проходило на фоне обострения кризиса в отношениях с соседним Ираком, вызвавшего вспышку локальных инцидентов на ирано-иракской границе. Волна антиамериканских и антииракских выступлений, охватившая Иран, привела к подъему националистических настроений и значительно укрепила позиции приверженцев курса аятоллы Хомейни. Этим фактором в значительной степени объясняется постепенное смещение или уход с важных государственных постов таких деятелей светского политического течения, как Карим Санджаби, Садек Готбзаде, Мехди Базарган, и выдвижение на занимаемые ими посты шиитских лидеров – Мохаммеда Бехешти, Мохаммеда Джавада Бахонара, Али Хосейна Хаменеи.
   «Исламизация» руководства республики и первые неудачи в войне с Ираком привели к внутриполитическому кризису лета 1981 г. 22 июня с поста президента страны был смещен Абул Хасан Банисадр. На эту должность был назначен Мохаммед Али Раджаи. 29 июля Банисадру удалось тайно бежать во Францию и вместе с лидером моджахедов Масудом Раджави организовать в Париже штаб-квартиру «Национального совета сопротивления», координировавшего деятельность всех радикальных организаций, оппозиционных шиитским властям.
   Бегство бывшего президента было организовано Масудом Раджави. Банисадра загримировали, одели в женское платье и привезли в машине «скорой помощи» в тегеранский аэропорт Мехрабад, где беглецов ждал самолет. Командиром лайнера был известный летчик, бывший личный пилот свергнутого шаха. В воздухе самолет окружили истребители ВВС Ирана. Но когда военные узнали, что за штурвалом находится национальный герой, они не стали препятствовать тому, чтобы беглецы смогли покинуть воздушное пространство страны [69, с. 236–237].
   Через шесть дней после смещения Банисадра была взорвана штаб-квартира Партии Исламской Республики. Бомба была заложена в корзину для мусора, которая стояла около трибуны. Адская машина сработала в тот момент, когда глава партии и председатель Верховного суда аятолла Бехешти выступал с докладом перед членами парламентской фракции ПИР и ее сторонниками. Из-под обломков были извлечены изувеченные тела 70 человек. Погиб сам Бехешти, а также 4 министра, 9 заместителей министров, 28 депутатов меджлиса, руководители ряда учреждений, религиозные деятели. 30 августа в результате очередного взрыва, устроенного противниками исламских властей в здании канцелярии премьер-министра, где, по иронии судьбы, проходило заседание Совета национальной безопасности, погибли президент страны Мохаммед Али Раджаи и назначенный 8 августа на должность премьер-министра Мохаммед Джавад Бахонар. Оба взрыва были объявлены делом рук «американского империализма и его внутренних агентов» [40, с. 128, 140]. По стране прокатилась волна репрессий против светской оппозиции и левых радикалов. Только в течение трех месяцев, прошедших после смещения Банисадра, было казнено около 1,5 тыс. человек, большую часть которых составляли моджахеды, а также их сторонники и покровители в государственном аппарате [40, с. 248]. В сентябре – октябре 1981 г. на посты президента и премьер-министра были назначены новые религиозные деятели – ходжат оль-ислам Али Хосейни Хаменеи и аятолла Мохаммед Реза Махдави-Кяни.
   Все эти драматические события происходили на фоне уже начавшейся войны с Ираком, которая постепенно отодвинула на второй план разногласия среди лидеров ведущих политических движений. Все народы Ирана сплотились вокруг аятоллы Хомейни, чтобы дать достойный отпор вторгшимся в страну иракским армиям.

Глава II. История и направления ирано-иракского соперничества в регионе

§ 1. Региональное соперничество и международные конфликты

   Исламская Республика унаследовала у монархического Ирана претензии на региональное лидерство. В своих отношениях с соседним Ираком новое шиитское руководство не отошло от той политики, которую проводил Мохаммед Реза Пехлеви, более того, привнесло в нее новый, первостепенный по важности аспект: концепцию «экспорта» исламской революции во все мусульманские страны, в особенности населенные большими шиитскими общинами. Со своей стороны, Ирак продолжал выступать в региональных делах с позиции силы, и его надежды на ослабление Ирана после падения монархии оказались тщетными.
   Следует выделить основные причины, ввергнувшие оба государства в кровопролитную войну 1980–1988 гг. Они, как мы уже отмечали, носили комплексный характер и были вызваны экономической борьбой, социально-политическим противостоянием, национально-религиозными разногласиями и пограничными спорами. Определенные межгосударственные проблемы зародились в исторически отдаленный период, другие же являлись продуктом нашего времени.
   Одна из причин непосредственно связана с региональным соперничеством обеих стран. После заключения Ираном и Ираком пограничного договора 1937 г. взаимоотношения между двумя государствами складывались по-разному. Очередное их ухудшение было вызвано победой антимонархической революции 14 июля 1958 г. в Ираке. Однако уже начиная с марта 1960 г. резкие взаимные нападки пошли на убыль, что было связано с «поправением» политики правительства Абд аль-Керима Касема. В июне в Тегеране состоялись переговоры между послом Ирака и министром иностранных дел Ирана, в ходе которых рассматривались вопросы нормализации отношений двух стран. В сентябре с коротким визитом Иран посетил министр информации Ирака, а в конце ноября – министр иностранных дел Ирака Хашима Джавада. В качестве дружественного акта иракское правительство приняло решение отменить запрет на предоставление въездных виз иранским гражданам, что было доброжелательно воспринято в Иране, так как облегчало посещение городов Атабата шиитским паломникам. Однако летом 1961 г. отношения между двумя странами вновь резко обострились в связи с кувейтской проблемой. Правительство Касема отказалось признать независимость Кувейта, ставшего 19 июня суверенным государством, и объявило его частью своей территории. Иран признал самостоятельность нового государства и 13 января 1962 г. торжественно встретил прибытие его чрезвычайного и полномочного посла. В тот же день посол Ирака в знак протеста покинул Тегеран. После этого демарша возобновились инциденты в пограничных районах и развернулась новая «война» в эфире [102, с. 126].
   Переворот 8 февраля 1963 г., приведший к свержению Абд аль-Керима Касема, был встречен в Иране с воодушевлением. Уже на следующий день газета «Эттелаат» с надеждой писала, что «народ и правительство Ирака будут проводить в будущем национальную политику. Религиозные и дружественные отношения и глубокие исторические корни между Ираном и Ираком существовали всегда» [43, с. 113]. 11 февраля правительство Ирана признало новые иракские власти. Правые баасисты прекратили антииранскую риторику, а администрация порта Басры получила указание не препятствовать прохождению иранских нефтеналивных танкеров по Шатт-эль-Араб. Одновременно с этим стороны решили урегулировать проблемы, связанные с разведкой и добычей нефти на спорных пограничных территориях и в зоне шельфа Персидского залива. В конце июля 1963 г. в Тегеране состоялись переговоры, в которых участвовали министр нефтяной промышленности Ирака и иранский министр финансов. Были рассмотрены вопросы совместной эксплуатации иракского нефтяного района Хана-кин и примыкающих к нему с иранской стороны нефтеносных участков Нафт-Шах и Нафт-Хане, а также проблемы континентального шельфа. 5 августа было подписано временное соглашение, в котором стороны договорились создать две технические комиссии по рассмотрению спорных вопросов [43, с. 112–114].
   Смягчение напряженности в ирано-иракских отношениях побудило арабские страны использовать правобаасистское правительство для оказания давления на Иран с целью добиться смены произраильской политики Тегерана. 2 августа 1964 г. Постоянный комитет арабских экспертов по нефти ЛАГ обсудил вопрос о поставках нефти из Ирана в Израиль и принял решение добиваться от иранских властей прекращения этих поставок. Иракская сторона при встречах с иранскими представителями неоднократно поднимала палестинскую проблему и стремилась склонить Тегеран к вхождению в состав «антисионистского фронта». Однако шахское правительство не было склонно улучшать отношения с Багдадом в ущерб своим связям с Израилем.
   После гибели Абд ас-Саляма Арефа (13 апреля 1966 г.) новый президент Ирака Абд ар-Рахман Ареф провозгласил курс на сближение с Ираном и Турцией. В середине декабря Багдад посетил министр иностранных дел Ирана Аббас Арам. Переговоры с иракской стороной прошли в обстановке взаимопонимания в результате была создана совместная комиссия, призванная рассмотреть ряд проблем: 1) использования Шатт-эль-Араб и мелких приграничных рек; 2) расширения прав граждан, проживающих в пограничных районах; 3) перспектив сотрудничества в области торговли, транзита, культуры и туризма; 4) предоставления льгот лицам, совершающим паломничество в святые места обеих стран. Все эти вопросы обсуждались во время переговоров при официальном визите в Тегеран президента Арефа – младшего (март 1967 г.). Несмотря на то, что визит не завершился подписанием постоянных соглашений по спорным вопросам, он был признан успешным. В опубликованном коммюнике отмечалось, что «оба руководителя выразили твердую решимость укреплять сотрудничество между обеими странами и подчеркнули важность мира и стабильности в этом районе. Оба лидера выразили свое глубокое убеждение в том, что тесные ирано-иракские отношения укрепят региональный мир и безопасность, а также обеспечат интересы своих стран» [43, с. 119].
   Ослабление напряженности в межгосударственных отношениях способствовало развитию экономического сотрудничества между двумя странами. В конце апреля 1967 г. было заключено торговое соглашение, в соответствии с которым Иран должен был поставлять в Ирак продукцию сельского хозяйства, автобусы, холодильники, обувь и другие товары массового спроса. Был разрешен вопрос по транзитным перевозкам: Иран получил возможность использовать иракскую территорию для перевозки своих грузов в Кувейт, а Ирак – переправлять свои товары в СССР. В июне того же года во время визита в Тегеран премьер-министра Ирака Тахира Йахйи ат-Тикрити было подписано культурное соглашение, предусматривавшее обмен учителями и студентами, туристами, развитие научно-технических связей. В обеих столицах предполагалось открыть культурные центры другой стороны. В октябре 1967 г. Иран принял участие в промышленной выставке в Багдаде, и иранский павильон был признан лучшим и награжден дипломом первой степени [43, с. 120].
   После победы революции 17 июля, приведшей к власти левое крыло партии «Баас», иракское правительство устами своего посла в Тегеране заявило, что события в Ираке являются чисто внутренним делом этой страны, и не окажут никакого влияния на ирано-иракские отношения. И действительно, в октябре 1968 г. в Тегеран прибыла иракская делегация, стороны рассмотрели широких круг торгово-экономических вопросов. Иран посетили группы иракских студентов и женская делегация. Теплый прием был оказан иранским артистам, выступившим с концертами в городах Ирака. Успешно прошел фестиваль иранских фильмов в Ираке, состоялся обмен спортивными делегациями. 14 декабря 1968 г. начался официальный визит в Иран заместителя премьер-министра и министра обороны Ирака Хардана ат-Тикрити. Стороны достигли договоренности о создании двусторонней комиссии для рассмотрения спорных вопросов. После завершения переговоров, на которых были затронуты практически все проблемы межгосударственных отношений, Хардан ат-Тикрити заявил, что «главная цель визита – создать здоровую атмосферу для будущего сотрудничества – достигнута; заложена прочная основа для решения проблем, существующих между двумя странами» [43, с. 121]. Однако ближайшие события показали, что он либо ошибся в своих оценках, либо выдавал желаемое за действительное.
   27 января 1969 г. иранская делегация в составе 20 человек вылетела в Ирак для ведения переговоров. Разногласия проявились в первый же день заседания. Иранская сторона утверждала, что договор 1937 г. был заключен на неравноправных условиях, не соответствует международным правовым нормам и понятиям справедливости, является «документом колониальной эпохи». Другими словами, иранская делегация настаивала на аннулировании договора 1937 г. и заключении нового соглашения. В ответ было заявлено, что по договору 1937 г. часть иракской территории «без всякого основания» была передана Ирану, и Ирак, стремясь к упрочению добрососедских отношений, не требует воз-вращения этих земель. Переговоры зашли в тупик [43, с. 122].
   19 апреля 1969 г. Иран решился на действия, кардинально изменившие положение на ирано-иракской границе: было объявлено об односторонней денонсации договора 1937 г. Выступая на чрезвычайном заседании меджлиса, заместитель министра иностранных дел страны Амир Хосров Афшар обвинил иракскую сторону в экспансионизме и нарушении ранее принятых соглашений. «Ввиду вышеизложенного, – заявил он, – правительство считает договор 1937 г. недействительным, аннулированным и ничего не стоящим» [109, с. 89–90].
   В средствах массовой информации обеих стран была развернута широкая пропагандистская кампания. Шахское правительство обвинялось в оказании помощи Израилю и стремлении заставить Ирак отозвать войска, размещенные в Сирии и Иордании. С подобным заявлением выступил, в частности, президент аль-Бакр [43, с. 122–123]. Со своей стороны, 29 апреля Тегеран сделал достоянием гласности план по предотвращению «иракской угрозы», согласно которому левый берег Шатт-эль-Араб был заминирован на протяжении 60 км [99, с. 41].
   Обострение ирано-иракских отношений ослабило позиции участников антиизраильского фронта, и некоторые из них (Саудовская Аравия, Иордания, Кувейт) выступили с предложением разрешить конфликт мирным путем и предложили свои посреднические услуги. Угроза прямого вооруженного столкновения между Ираном и Ираком была снята, но конфронтация продолжалась. В августе иракское правительство в одностороннем порядке аннулировало соглашения по торговле и транзиту, тем самым лишив Иран возможности продвигать товары на свой перспективный рынок [43, с. 124].
   Попытка неизвестных лиц организовать государственный переворот в Ираке 20 января 1970 г. вызвала новую волну антииранских выступлений. Тегеран был прямо обвинен в пособничестве заговорщикам. В своем официальном заявлении правительство Ирака утверждало, что Соединенные Штаты и Великобритания через «иранское правительство предоставили в распоряжение заговорщиков 3 тыс. автоматов и 650 тыс. патронов» [43, с. 125]. В итоге дипломатические отношения между двумя странами были прерваны, и одновременно с этим иракская сторона приняла решение о закрытии консульств Ирана в Кербеле, Эн-Неджефе и Басре.
   21 января 1970 г. правительство Ирака направило посольству Ирана в Багдаде ноту протеста следующего содержания: «С сожалением сообщаем, что, по сведениям соответствующих иракских организаций, иранский посол Эззатоллах Амоли, военный атташе полковник Алам, пресс-атташе Голь Шарифи, помощник военного атташе майор Али Садекян и третий секретарь иранского посольства Дауд Тахер занимались деятельностью, не соответствующей их дипломатическим функциям и вмешивались во внутренние дела Иракской Республики. Таким образом, это поставило под угрозу безопасность государства. МИД Иракской Республики, выражая резкий протест против указанной деятельности, несовместимой с принципами дипломатии и международными договорами и соглашениями, рассматривает данных лиц как персон нон-грата и требует, чтобы они покинули страну в течение 24 часов».
   В ответной ноте Иран выражал свое сожаление в связи с этими «неожиданными мерами правительства Иракской Республики» и полностью отрицал все обвинения, предъявленные сотрудникам посольства. Послу Ирака в Тегеране Мохаммеду Хосейну аль-Йасину и его подчиненным было дано 24 часа на то, чтобы они покинули страну [43, с. 125].
   В начале 1970-х гг. напряженность в ирано-иракских отношениях продолжала нагнетаться. Полностью прекратились экономические, торговые и культурные связи. В конце марта 1970 г., выступая на пресс-конференции в Багдаде, президент Ирака аль-Бакр обвинил Иран во вмешательстве во внутренние дела своей страны, а в интервью ливийской газете «Ас-Саура» заявил, что Иран стремится произвольно использовать Шатт-эль-Араб [43, с. 126]. Ситуация стала взрывоопасной, когда Ирак предоставил политическое убежище генералу Тимуру Бахтияру, бывшему главе САВАК, заочно приговоренному в Иране к смертной казни за участие в заговоре против Мохаммеда Реза Пехлеви.
   Генерал Тимур Бахтияр был уволен с поста главы САВАК из-за разногласий с шахом в конце 1960-х гг. Он эмигрировал сначала в Италию, потом перебрался в Ливан. Официальный Бейрут отказал в требовании иранского правительства о выдаче опального генерала, что привело к разрыву ирано-ливанских отношений. После этого ему было разрешено выехать в Ирак. В июле 1970 г. три иранца захватили самолет иранской авиакомпании и заставили пилотов совершить посадку в аэропорту Багдада. Позже выяснилось, что они были агентами секретной службы и совершили угон самолета специально, чтобы втереться в доверие к Тимуру Бахтияру. Им это удалось. 9 августа 1970 г. эти агенты отправились с Бахтияром на охоту близ ирано-иракской границы, и во время этой охоты он был убит [99, с. 134–135].
   С начала 1971 г. Багдад прилагал все возможные усилия, чтобы не допустить расширения влияния Ирана в зоне Персидского залива. Политика шаха в этом регионе характеризовалась в Ираке как захватническая и колониальная. В июле иракская миссия в составе восьми министров посетила 13 арабских стран с целью добиться создания единого антииранского фронта. Тегеран игнорировал иракский вызов и 30 ноября оккупировал острова Абу-Муса, Большой и Малый Томб в Ормузском проливе. Последовал очередной разрыв дипломатических отношений, а обстановка на ирано-иракской границе накалилась до такой степени, что в столкновениях дело порой доходило до применения танков и артиллерии. В этих условиях иракское руководство приняло решение о высылке из страны в трехдневный срок 40 тыс. иранцев, доведя общее число депортированных до 60 тыс. человек. 15 января 1972 г. в интервью иностранным журналистам Мохаммед Реза Пехлеви следующим образом прокомментировал создавшееся положение: «Иран – это страна, которая думает, прежде чем предпринять какие-либо шаги, и мы дорожим своим престижем. Но мы имеем дело с руководителями, которые не похожи на нас или же не думают так же, как мы. Мы никогда не предприняли бы таких действий, как спешное выселение 60 тыс. человек… Наша страна не намерена из-за этих провокаций менять свои взгляды и методы. И все же им следует быть поосторожней, так как нельзя переходить определенные границы, прибегая к провокационным действиям. Те, против кого направлены такие действия, могут, в конце концов, потерять терпение» [121].
   Начавшаяся 6 октября 1973 г. четвертая арабо-израильская война вызвала необходимость нормализации отношений между всеми мусульманскими странами Ближнего и Среднего Востока. В обстановке противоборства с Израилем иранские власти не могли занимать открытые антиарабские позиции и дали понять, что в этой войне арабские страны могут рассчитывать на нейтралитет Ирана. В Ираке это было воспринято как добрый знак, дающий возможность передислоцировать воинские подразделения, сосредоточенные на ирано-иракской границе, на арабо-израильский фронт. Тегеран и Багдад стали изыскивать пути к сближению. Уже 7 октября СРК Ирака принял решение о восстановлении дипломатических отношений с восточным соседом, а через неделю дипломатические миссии государств возобновили свою деятельность. В целом, отношения между Ираном и Ира-ком в середине 1970-х гг. можно охарактеризовать как стабильно напряженные. Периодически вспыхивали стычки на границе, и этот вопрос дважды рассматривался в Совете Безопасности ООН (февраль, май 1974 г.), появились новые разногласия по курдской проблеме, и Ирак стал обвинять Иран в поддержке сепаратистских движений на своей территории. Однако национальные и геополитические интересы каждой из сторон подталкивали руководство обеих стран к ведению мирных переговоров.
   Обострение внутриполитической ситуации в Ираке, вызванное широкомасштабной войной в Курдистане, вынудило Багдад предпринять дипломатические усилия с целью нормализации отношений с Ираном и сесть за стол переговоров. Соответствующая просьба о посредничестве была направлена в Алжир, Египет, Иорданию и Саудовскую Аравию – страны, заинтересованные в активном участии Ирака в арабо-израильской войне. В первых числах марта 1975 г. Мохаммед Реза Пехлеви и Саддам Хусейн (тогда еще заместитель председателя СРК) прибыли в столицу Алжира для участия в работе очередной сессии стран – членов ОПЕК на высшем уровне. При посредничестве президента Алжира Хуари Бумедьена 4 и 5 марта состоялись встречи глав двух делегаций. В ходе состоявшихся переговоров стороны изъявили желание разрешить спорные проблемы, существовавшие между странами. 6 марта Мохаммед Реза Пехлеви и Саддам Хусейн подписали соглашение, ставшее известным как Алжирская декларация. Было принято компромиссное решение: Иран обязался прекратить поддержку курдов, боровшихся за свою автономию и выступавших против центрального правительства в Багдаде, а Ирак, со своей стороны, согласился признать равными права Ирана на использование Шатт-эль-Араб и на проведение речной границы по тальвегу. Это подтвердил в своем выступлении на пресс-конференции в Тунисе Саддам Хусейн, заявивший тогда: «Ирак будет делиться с Ираном водами Шатт-эль-Араб, а Иран, в свою очередь, согласился прекратить оказывать помощь иракским курдам» [43, с. 131]. Стороны решили провести окончательную демаркацию сухопутной границы на основе Константинопольского протокола 1913 г. и протоколов Комиссии по делимитации границ 1914 г. Наряду с этим была достигнута негласная договоренность о том, что иракские власти примут эффективные меры против жившего тогда в Ираке аятоллы Хомейни, который вел активную антишахскую деятельность. В итоге имам был демонстративно выслан из страны.
   26 марта Багдад с официальным визитом посетил премьер-министр Ирана Амир Аббас Ховейда. В ходе состоявшихся переговоров стороны заявили о своем стремлении к урегулированию всех спорных вопросов двусторонних отношений. В развитие этой договоренности в конце апреля того же года состоялся официальный визит в Тегеран заместителя председателя СРК Ирака Саддама Хусейна. По прибытии в аэропорт «Мехрабад» иранской столицы он, в частности, заявил: «В настоящее время взаимоотношения двух стран во всех областях развиваются успешно». Саддам вручил шаху личное послание президента Ирака аль-Бакра. После окончания переговоров в совместном коммюнике стороны «выразили удовлетворение по поводу двусторонних серьезных мер, предпринятых в направлении осуществления решений алжирского соглашения и урегулирования значительных противоречий, существовавших между двумя странами, а также относительно расширения региональных, традиционных и добрососедских отношений между Ираном и Ираком» [43, с. 133].
   13 июня 1975 г. в Багдаде был подписан Договор о границах и добрососедских отношениях между Ираном и Ираком, к которому прилагалось три протокола, призванных обеспечить безопасность сухопутных и водных границ. В мае – июне следующего года эти документы были ратифицированы парламентом Ирана и СРК Ирака, что было воспринято как «начало новой эры сотрудничества» между двумя странами [43, с. 135]. Была создана совместная комиссия, которая занялась вопросами делимитации сухопутных и речных границ, восстановлением пограничных столбов и установкой новых пограничных знаков по всей длине границы между двумя государствами. Как показало развитие событий, обе стороны не торопились с реализацией некоторых пунктов 1975 г.: Ирак затягивал разработку концепции о совместном использовании Шатт-эль-Араб, а Иран не спешил с передачей иракской стороне оговоренных участков вдоль общей границы. И все же до конца 1975 г. было подписано несколько двусторонних документов, призванных обеспечить безопасность на сопредельных территориях. В них регламентировались проблемы судоходства по Шатт-эль-Араб, использования пограничных рек и пастбищ, прав и полномочий пограничных комиссаров и т. П. Ирано-иракская граница, закрепленная Алжирским соглашением, объявлялась неприкосновенной, постоянной и окончательной. Стороны заявили, что положения договора, прилагаемых к нему протоколов и карт не должны ни под каким предлогом подлежать изменению или нарушению. Было констатировано, что соглашение о линии границы рассматривается как один из шагов на пути к всеобщему урегулированию ирано-иракских отношений. Посетив в начале 1977 г. Иран, министр иностранных дел Ирака Саадун Хаммади заявил: «Теперь речь идет не о прошлом, все проблемы наших отношений уже разрешены и ликвидированы, мы теперь думаем о путях дальнейшего развития наших отношений» [43, с. 138]. Была возобновлена работа иранских генеральных консульств в Кербеле и Басре, а иранские паломники вновь получили возможность посещать святые шиитские места в Ираке. В 1977 г. стороны подписали ряд совместных документов. Торговое соглашение предусматривало расширение товарооборота на 40 млн. риалов. Иран начал поставлять Ираку автобусы и микроавтобусы, пожарные машины и подъемные краны, холодильники и вентиляторы, ткани и хлопок, газовые трубы, стекло, медикаменты и т. д. Ирак экспортировал в Иран зерно, химические удобрения, изделия из пластмасс, полиграфическую продукцию. Был подписан договор об экономическом сотрудничестве сроком на 10 лет. Он предусматривал проведение совместных работ по выведению продуктивных пород скота, выращиванию зерновых культур, хлопка, фруктов, разведению рыб и т. П. Соглашение о транзитном сообщении способствовало раз-витию транспортных связей, воздушных и наземных перевозок. Было решено осуществить в дальнейшем стыковку железнодорожных линий на границе двух стран в районе Ханакина. Соглашение о культурном сотрудничестве предоставляло возможность обеим странам осуществлять обмен делегациями деятелей литературы и искусства, образования и просвещения [43, с. 137].
   Укрепление двусторонних связей проходило на фоне столкновения внешнеполитических курсов обеих стран. Особенно остро Иран и Ирак соперничали за лидерство в зоне Персидского залива. Входивший в блок СЕНТО шахский Иран был связан договорными обязательствами с Соединенными Штатами и опирался на их военную и политическую поддержку. Тегеран выступал активным поборником создания военно-политического пакта государств Персидского залива, призванного обеспечить коллективную безопасность в регионе с целью отражения «красной опасности». При этом он отводил себе ведущую роль в решении всех региональных проблем. В этом ему твердо и последовательно противостоял Ирак, также заинтересованный в сохранении мира и стабильности на Ближнем и Среднем Востоке, но выступавший за то, чтобы этот регион не был ареной соперничества «великих держав». Внешняя политика Ирака строилась тогда на принципах Движения неприсоединения, и лучшим путем для достижения этой цели Багдад считал развитие двустороннего сотрудничества. Противоречия сохранялись и в подходах к ближневосточному урегулированию. Обе страны выступали за освобождение Израилем захваченных им в 1967 г. арабских земель и за предоставление арабскому палестинскому народу права на самоопределение. Однако Ирак входил в состав непримиримого антиизраильского фронта, в то время как Иран продолжал сохранять с Израилем широкие военно-политические и экономические связи.
   После прихода к власти (июль 1979 г.) Саддам Хусейн поставил перед собой задачу превратить Ирак в ведущее государство на Ближнем и Среднем Востоке, поднять его престиж в арабском мире, а самому же стать лидером мусульманских стран региона. Достижение этих целей облегчалось, с точки зрения нового главы государства, отстранением Египта от общеарабской борьбы против империализма и сионизма, вызванным сепаратными договоренностями президента Египта Анвара Садоата и премьер-министра Израиля Менахема Бегина в Кэмп-Девиде (март 1979 г.). Используя благоприятную ситуацию, сложившуюся в связи с охватившим западный мир энергетическим кризисом, иракское руководство взяло курс на создание мощной производственной базы на основе новейших научно-технических и технологических достижений. Официальные лица и средства массовой информации прикладывали огромные усилия, чтобы убедить общественное мнение внутри страны и за ее пределами в способности Ирака к 1985 г. стать наиболее развитым и мощным государством региона. В этих целях на реализацию программ развития престижных передовых отраслей в 1981 г. планировалось истратить около 23 млрд. дол. Правительство Саддама Хусейна стало широко рекламировать своевременное и быстрое выполнение международных экономических обязательств, хотя до этого сохраняло втайне контракты, заключенные с компаниями западных стран. Только с фирмами Франции, ФРГ, Великобритании и Италии в начале 1980-х гг. были подписаны контракты на сумму свыше 2,7 млрд. дол. [30, с. 63].
   Победа исламской революции резко изменила характер взаимоотношений между Ираном и Ираком. Весь комплекс давних противоречий, свойственных ирано-иракским отношениям, был поглощен новой глобальной внешнеполитической доктриной, разработанной шиитским руководством. Став во главе Исламской Республики, аятолла Хомейни в основу внешней политики по отношению, в первую очередь, к мусульманским странам положил концепцию «экспорта исламской революции». И, естественно, главным объектом этой политики стал Ирак. Хомейни не забыл, что иракское руководство фактически выдворило его из страны в октябре 1978 г. Когда 5 апреля 1979 г. он получил поздравительную телеграмму по случаю образования ИРИ от президента аль-Бакра, то дал на нее ответ, явно выходивший за рамки дипломатического этикета. Отношения между Ираном и Ираком покатились по наклонной плоскости [157, с. 74.]
   Приведем комментарий сложившейся ситуации, изложенный Саддамом Хусейном на выступлении в Национальном Совете 11 апреля 1982 г.: «В то время товарищ Ахмед Хасан аль-Бакр был в Саудовской Аравии, совершая малый хадж. Я послал телеграмму от его имени отсюда, из Ирака, в которой мы поздравили их с созданием республики и в которой мы выразили надежду, что отношения между нами будут развиваться на службу обоим народам. Он ответил телеграммой, которую нельзя направить даже людям самого маленького положения по любому поводу, и закончил ее так: «И приветствия тому, кто последует по правильному пути». И как будто этой телеграммой (даже если бы он не ответил, было бы лучше) имел в виду оскорбить режим. И все-таки мы сделали вид, что не читали телеграммы и не слышали о ней…» [8, с. 31–32].
   7 октября 1979 г. Иран потребовал закрытия в трехмесячный срок иракского консульства в Хорремшехре. Когда ультимативные сроки прошли, а работа миссии еще продолжалась, начался погром. 11 января 1980 г. на консульство было совершено нападение: дипломатическая почта и документы были изъяты, иракский флаг сорван, портреты Саддама Хусейна растоптаны, дипломаты избиты и изгнаны [157, с. 87].
   В Багдаде ожидали, что новые иранские власти полностью отвергнут региональную политику шахского режима. Этим надеждам не суждено было сбыться. В Тегеране не собирались осуждать внешнюю политику свергнутого шаха. Было заявлено, что все аннексированные при монархическом режиме земли впредь останутся под иранской юрисдикцией. Все громче раздавались заявления, что большая часть территории Ирака, а также некоторые страны Залива, в частности Бахрейн и Кувейт, исконно являются иранскими. Одновременно Иран официально переименовал Персидский залив в Исламский залив.
   Реакция Ирака на призывы к «экспорту исламской революции» последовала незамедлительно и была резко негативной. Мало того, что эта идея в корне противоречила главной внешне-политической цели баасистского руководства – созданию единого арабского государства на национальной, а не религиозной основе – она вообще угрожала независимому существованию Ирака с его преобладающим шиитским населением. Саддам Хусейн крайне раздраженно воспринял экстравагантную идею Хомейни перенести шиитские святыни из Эн-Неджефа и Кербелы в иранский Кум. Ирак возобновил поддержку иранских курдов и арабов Хузистана. В своих заявлениях руководящие деятели обеих стран, отбросив восточную иносказательность, стали обвинять друг друга во всех смертных грехах.
   Начиная с весны 1979 г. обстановка на ирано-иракской границе обострилась до такой степени, что взаимные провокации и вооруженные стычки стали обычным явлением. Мелкие пограничные отряды и посты сменялись на регулярные воинские подразделения. Дело доходило до применения тактических ракет класса «земля-земля».
   Еще одним из центральных пунктов в конфронтации Ирака и Исламской Республики Иран являлся различный подход к ответам на два извечных и непростых вопроса: какой характер должна иметь государственная власть, светский или теократический и что должно быть первоосновой для единения людей вне зависимости от их гражданства, социального или материального положения, пола или возраста – кровное родство и национальная принадлежность или же духовные узы?
   В Ираке в 1930-е гг. сложилось полусветское государство, в котором мусульманские служители культа играли второстепенные роли. Светский характер государства еще более усилился с приходом к власти партии «Баас», чья программа содержала пункты, не совместимые с концепцией теократической власти, созданной на основе ислама. В программе партии отсутствовало упоминание об исламе и провозглашалось отделение религии от государства, что входило в прямое противоречие с исламской доктриной, выступавшей за приоритетное положение религии во всех сферах жизни общества.
   В отличие от Ирака, в Иране шииты традиционно выступали в качестве самостоятельной политической силы. Они пользовались экономической независимостью, были более организованны, чем мусульманские общины в других странах. После победы революции стало очевидно, что Исламская Республика Иран не сможет найти общий язык с арабскими националистическими режимами. Любое правительство, явно или скрыто отделявшее ислам от власти, автоматически становилось врагом исламской революции. В первую очередь это относилось к Ираку, о чем аятолла Хомейни знал не понаслышке, так как провел там в эмиграции почти 15 лет. Постоянная дискриминация и репрессии со стороны баасистов по отношению к шиитам убедили имама в том, что Ирак является одним из главных врагов не только Ирана, но и ислама [61, с. 28].
   Столкновение иракской и иранской моделей государственного и общественно-политического устройства проявлялось в том, что Ирак считал себя передовым отрядом движения панарабизма, выступавшим за единство и независимость арабской нации на основе отделения ислама от государства. Со своей стороны, Иран апеллировал ко всему мусульманскому миру и претендовал на роль главного покровителя сил, выступавших за политическое объединение всех мусульманских народов.
   Основные цели партии «Баас» были слиты в триедином лозунге: «Единство, свобода, социализм». «Единство» подразумевало общность интересов и целей всей «арабской нации», задачу единения всех арабов независимо от того, в каких странах они проживают. «Свобода» – освобождение от всех форм зависимости, прежде всего империалистического угнетения. «Социализм» – уничтожение эксплуатации человека человеком. Исходя из концепции «единства» баасисты считали, что борьба арабского народа в каждом регионе одна и та же. Эта борьба должна быть едина по форме, иметь единые цели и единый практический план. Другими словами, борьба за единство предполагала «единство борьбы» [172].
   Главным элементом баасистской идеологии был и остается арабский национализм. «Арабы, – говорится в Конституции ПАСВ, – единая нация, имеющая собственное право существовать в едином государстве и быть свободной, чтобы реализовать все свои возможности» [6, с. 5]. Программные документы «Баас» ставили национальные чувства выше религиозных, в них не было ни единого упоминания об исламе как определяющем факторе жизни народов арабских стран. «Национальные узы – это единственные узы, которые могут существовать в арабском государстве. Они… нейтрализуют все религиозные, общинные, племенные, расовые или региональные отличия» [6, с. 13]. (Заметим, что отцы – основатели «Баас» – Мишель Афляк и Заки Арсузи – были христианами.) В Манифесте Национального комитета сирийских панарабистов от 2 апреля 1936 г. говорилось: «Арабская нация – это население, проживающее на арабской территории, объединенное общностью языка, склада ума, исторических воспоминаний, нравов и обычаев, интересов и надежд. Злейшие враги нашей страны суть колониализм, нищета, невежество, социальный консерватизм и религиозный фанатизм» [92, с. 120]. После падения Османской империи конечной целью арабских националистов было объявлено «создание независимого Арабского государства в составе… стран Аравийского полуострова, Ирака, Палестины и Сирии». При этом отмечалось, что столицей его должна быть не Мекка, а Дамаск, «чтобы Арабское государство не имело религиозного мусульманского характера» [92, с. 120]. Проводником этих идей в Ираке стала созданная в 1930-е гг. панарабская организация «Нади аль-Мусанна» («Клуб Мусанны»), названная так в честь Мусанны ибн аль-Хариса.
   Аятолла Хомейни и до победы исламской революции в Иране говорил о необходимости создания теократического государства не только в Иране, но и вообще в мусульманском мире, об объединении мусульманских стран под «единым исламским руководством» с тем, чтобы покончить с засилием сионизма и империализма. После победы исламской революции его заявления стали более конкретными: «Мы должны усердно стараться экспортировать нашу революцию во весь мир. Никто не должен в этом сомневаться, так как ислам не рассматривает исламские страны обособленно, а является сторонником и защитником всех угнетенных народов мира. С другой стороны, сверхдержавы и другие силы пытаются уничтожить нас. Если мы окажемся замкнутыми в себе, то определенно столкнемся с поражением» [130, с. 6].
   Руководители исламской революции заявляли, что ее «экспорт» в соответствии с принципами ислама будет осуществляться «мирными средствами», а не «мечом», что все действия Ирана являются «самозащитой» от внешнего врага. Однако понятие «самозащита» трактовалось весьма широко: не только как защита отечества, но и как защита ислама. Профессор международных отношений университета Вирджиния (США) Р. К. Рамазани перечислил «мирные средства», использовавшиеся при «экспорте исламской революции» иранским руководством: а) «исламская этика»; б) шиитская проповедь по пятницам; в) привлечение на свою сторону и воздействие на иностранных улемов; г) паломничество иранцев в Мекку; д) принятие в Иране руководителей революционных организаций стран Персидского залива и координация действий в «борьбе против империализма во всем мире». В этих целях предпринимались конкретные практические шаги. В мае 1983 г. Иран организовал и провел в Тегеране международный конгресс, в работе которого участвовало более 500 религиозных деятелей из различных стран. Воззрения аятоллы Хомейни пропагандировали до 150 тыс. иранцев, ежегодно совершавших паломничество в священные города Хиджаза. По приглашению иранского руководства страну посещали руководители таких дружественных организаций, как «Исламское революционное движение Ирака», «Верховная ассамблея исламской революции в Ираке», «Исламское революционное движение Аравийского полуострова», «Исламское освободительное движение Бахрейна» и др. [130, с. 8].
   На практике «мирный экспорт исламской революции» сочетался с экспансионистскими призывами. Тегеран неоднократно прибегал к угрозе применения силы в отношении соседних арабских государств. В 1979 г. видный религиозный деятель аятолла Рухани призывал к «аннексии» Бахрейна в случае, если правители династии аль-Халифа не перейдут к исламской форме правления, подобной той, что существовала в Иране. Абольхасан Банисадр, будучи еще министром финансов и экономики Ирана, в одном из интервью заявил, что «арабские страны, такие как Абу-Даби, Катар, Оман, Дубай, Кувейт и Саудовская Аравия, в глазах Ирана представляют собой государства, не являющиеся независимыми». Министр добавил, что Иран «не собирается покидать ни островов Томб, ни острова Абу-Муса» [136, с. 30]. В ходе поездки в страны Залива в мае 1980 г. министр иностранных дел Ирана Садек Готбзаде пытался склонить руководство этих стран к поддержке целей исламской революции в ущерб принципам арабского национального единства. В этих условиях арабские страны Персидского залива осознали необходимость объединить усилия для обеспечения своей безопасности перед лицом новой угрозы. «Исламская революция в Иране привела к тому, что идеологические противоречия между «реакционными» и «прогрессивными» арабскими государствами отошли на задний план, возникли предпосылки для тесного регионального сотрудничества» [109, с. 55].
   В отличие от Ирана, который делал упор на основополагающие принципы ислама, Ирак акцентировал внимание на «арабском характере» ислама и на роли в возвышении шиизма, которую сыграл «праведный» халиф Али. Во многом эта концепция базировалась на идеях создателей партии «Баас». Мишель Афляк заявлял: «Сила ислама в современную эпоху возродилась и нашла проявление в новой форме – арабском национализме» [29, с. 87]. Еще в 1948 г. он выступил за «нейтралитет, обусловленный философией национализма, которая отвергает как капиталистическую систему и западную демократию, так и коммунистическую систему» [29, с. 88]. Позже, после суэцкого кризиса 1956 г., его взгляды эволюционировали влево, и он стал заявлять, что интересы арабской нации и Советского Союза «совпадают» и что СССР «стремится защитить арабские государства от западного империализма и не допустить, чтобы они использовались как театр военных действий или как экономический резерв с целью усилить влияние и гегемонию империализма» [29, с. 89].
   Партия «Баас» видела в исламе лишь «предшественницу социалистических идей» и боролась за возрождение арабского мира. «Основная сила, объединяющая людей в единую общность, – говорил Саддам Хусейн, – это нация. Только в нации люди чувствуют свою силу. Нация также создает основы для духовного развития людей, так как способствует выработке идеологии, наиболее полно соответствующей их потребностям» [83, с. 180]. Другими словами, по мнению иракского президента, нация – первична, а религиозная принадлежность – вторична. Ошибочность подобных заявлений для аятоллы Хомейни была очевидна: еще Пророк более близкими себе людьми считал всех мусульман, а не родственников – язычников. Потому ответ имама в заочном споре с Саддамом Хусейном был краток: «…Нет арабов и неарабов, турок и персов, есть только ислам и единство на основе ислама» [83, с. 94]. Существует ли сила, способная привести народ к свободе, а государство к процветанию? Существует, отвечают оба лидера. «Партия (читай: «Баас». – В. Н.), – утверждал Саддам Хусейн, – это сильное оружие, с помощью которого народ может добиться правления тех людей… которые в максимальной степени обеспечивают его интересы, заботятся о национальных интересах». «Только ислам, а не какая-то партия, – возражал в заочном споре Хомейни, – является подлинной основой, на которой можно создать справедливое общественное устройство» [83, с. 113, 115].
   Революционный процесс в Иране вынудил арабский мир предпринять меры для защиты от экспансии революционного ислама, угрожавшей стабильности соседних стран. Ирак как единственная из арабских стран, граничащих с Ираном, должен был стать первым объектом «экспорта» исламской революции. Призывы к распространению иранского опыта были восприняты в Багдаде как стремление дестабилизировать Ирак и добиться низложения баасистского руководства. Борьба с Ираном рассматривалась здесь как акт национальной обороны в целях охраны территории от иностранного вмешательства. Иракские пропагандисты характеризовали «иранский режим» как смесь «анархизма, коммунизма, нацизма и фашизма», не имеющую какого бы то ни было отношения к исламу [110, с. 75].
   Ирак видел в своем конфликте с Ираном олицетворение борьбы с персидским национализмом, а не проявление религиозной войны, в которой сунниты воюют против шиитов. Как светская партия «Баас» рассматривала ислам в качестве духовного и культурного источника арабского национализма. Этот подход, по мнению шиитского руководства, есть не что иное, как ересь. Хомейни считал, что религия не может быть отделена от государства, и призывал к исламскому единству, достижение которого возможно при сокрушении империализма. Хомейни утверждал, что национализм противен исламу. Он верил в «исламский интернационализм». Потому большинство арабских стран согласилось с лидерством Багдада, возложив на Саддама Хусейна миссию «защитника арабского мира» от наступления персов – шиитов.
   В этих условиях идеология «Баас», ранее расценивавшаяся многими консервативными режимами, например в Саудовской Аравии, как дестабилизирующий фактор, стала чуть ли не единственным оплотом борьбы против «гегемонистских претензий Тегерана». Обеспокоенные негативной реакцией правительств арабских стран на призывы к «экспорту исламской революции» иранские власти вынуждены были еще раз подтвердить, что имеют в виду лишь «экспорт идей», который будет осуществляться не с помощью насильственного навязывания, а силой убеждения.
   Недовольство иракских властей вызывал не только сам тезис о том, что исламская революция неизбежно должна выйти за пределы национальных границ Ирана и победить в других мусульманских странах, где есть крупные шиитские общины, но и взятый иранским руководством курс на активизацию пропаганды среди иракских шиитов, прямо призывавшихся к свержению баасистского правительства. А эти призывы не повисали в воздухе: в Ираке, где большинство населения (по разным подсчетам, от 55 до 60 %) исповедует ислам шиитского толка, государственная власть со времен Аббасидов и по сей день находится в руках суннитов. Перед революцией 1958 г. из восьмидесяти штабных офицеров вооруженных сил страны лишь трое были шиитами, в то время как среди рядовых солдат доля шиитов достигала 90 %. Удельный вес суннитов в руководстве партии «Баас» всегда колебался в районе 85 % [110, с. 82]. Так же как и в Средние века, шииты при монархическом режиме и в годы республиканского правления оставались наиболее бесправной и обездоленной частью иракского общества. Характерно, что Иракская коммунистическая партия все годы своего существования опиралась главным образом на шиитов, а сами коммунисты в подавляющем большинстве были выходцами из шиитской среды.
   С 1979 г. в Ираке начали создаваться подпольные шиитские организации, ставившие своей целью подготовку государственного переворота. К наиболее значительным из них следует отнести Партию исламского призыва («Хизб ад-даава аль-исламийа»), лидером которой был Мухаммед Бакр Садр, и «Движение за освобождение мусульман». Обе организации призывали к джихаду против правящей партии «Баас» и установлению в стране теократической системы правления, основанной на принципах Корана.
   Позднее Саддам Хусейн так комментировал эту ситуацию: «Хомейни послал ему (Мухаммеду Бакру Садру. – В. Н.) телеграмму через наши официальные линии связи, через аппараты иракского министерства связи, открытую телеграмму и откровенную, в которой писал ему: «Мы слышали, что ты хочешь покинуть Ирак. Ты не должен покидать Ирака, а руководить революцией против режима». Смотрите, до какой степени дошло презрение к этой стране! Как будто мы маленькое презренное приложение к стране персов, и он (Хомейни. – В. Н.) распределяет, кто должен быть в ней и кто не должен быть. Мы сделали вид, что не читали эту телеграмму и не слышали этого разговора» [8, с. 31].
   Однако влияние шиитской оппозиции в Ираке было незначительным. В стране была развернута широкая кампания по улучшению материального положения иракских шиитов, что позволило Саддаму Хусейну добиться их лояльности в обстановке, когда грядущая война с Ираном становилась все очевидней. Не последнюю роль сыграли и заявления Хомейни о необходимости переноса центров шиизма из Атабата в Кум, что значительно облегчало контрпропаганду баасистов против иранских властей. В результате, когда в Иране была создана организация «Исламская революция Ирака» и даже выдвинут кандидат на смену Саддаму Хусейну – шиитский аятолла из Ирака Саид Мухаммед аль-Хаким, – это не вызвало поддержки со стороны иракских шиитов.
   Усилившаяся после исламской революции в Иране тяга многих мусульман к самоидентификации исключительно в рамках ислама расценивалась иракским руководством как угроза, которая могла бы поставить под вопрос успех баасистов в деле национальной консолидации общества. Настороженное отношение к исламской революции разделяла и подавляющая часть иракского населения, в особенности суннитское и христианское меньшинство, опасавшееся быть захлестнутым «шиитской волной». Иракские крестьяне, в большинстве своем шииты, далеко не так религиозны, как иранцы, и к тому же в силу своего происхождения (из коренных арабов пустыни) предпочитали использовать в качестве основы для самовыражения арабизм, а не шиитский ислам. Тем не менее, Саддам Хусейн решил подстраховаться. Весной 1979 г. шииты, к своему великому удивлению, услышали из уст президента Ирака слова, прославляющие первого шиитского имама – халифа Али. Одетый в традиционное шиитское облачение аббайа, Саддам, позируя перед телекамерами, посетил шиитские поселения, где раздавал жителям деньги и телевизоры. Более того, в ходе широко разрекламированной поездки главы государства в Эн-Неджеф (октябрь 1979 г.) изумленной публике был предъявлен рисунок генеалогического древа, возводящего родословную президента к самому Пророку. «Мы имеем право заявить, при этом, не фальсифицируя историю, что мы внуки имама аль-Хусейна», – вдохновенно произнес он [47, с. 264–265].
   2 апреля 1980 г. Ирак направил два письма протеста против «провокационных действий» Тегерана Генеральному секретарю ООН Курту Вальдхайму и главе очередной VI Конференции неприсоединившихся стран Фиделю Кастро. В ответ МИД Ирана сделал заявление, что Ирак захватил территории, принадлежащие Ирану, а аятолла Хомейни 8 апреля высказался в том духе, что если Ирак будет продолжать требовать освобождения островов Томб и Абу-Муса, Иран будет продолжать предъявлять территориальные претензии Ираку. 18 апреля на одной из своих встреч Хомейни заявил: «Иракское правительство недействительно, оно даже не имеет парламента; оно является военной кликой, захватившей власть и действующей как ей заблагорассудится… Саддам Хусейн хвастается своим арабизмом… Необходимо, чтобы все мусульманские народы знали действительное значение этого понятия. Сказать «мы являемся арабами» эквивалентно заявлению «мы не являемся мусульманами. В настоящий момент своей истории арабы противостоят исламу. Они хотят возродить эпоху Омейядов и джахилийи, когда сила и власть были на стороне арабов». На следующий день в печати было опубликовано воззвание духовного лидера Ирана, где, в частности, говорилось: «Иракский народ не должен попасть в руки своих агрессивных правителей. Его долг, как и долг его армии, – свергнуть «Баас», являющуюся неисламской партией» [136, с. 32], В интервью немецкому журналу «Шпигель» от 1 июня 1981 г. (уже после начала боевых действий) Саддам Хусейн отверг обвинения аятоллы Хомейни в нерелигиозности иракской политической системы, назвав это «не его делом», тем более что в стране большинство населения исповедует ислам. «Мы правим не от имени религии, – заявил президент Ирака, – поскольку полагаем, что это отвечает интересам народа и арабской нации. Мы погрязнем в хаосе и анархии, если народы этого мира позволят восторжествовать над собой муллам и религиям. Мы думаем, что правление на основе религии создает больше проблем, чем разрешает» [117, с. 136].
   О характере пропагандистских публикаций в Ираке в годы ирано-иракской войны можно судить по книге с характерным названием «Кадисия Саддама. Против хомейнистского гнета, фашизма, империализма и сионизма». Ее авторы поставили перед собой задачу раскрыть «характер и сущность битвы, которую ведет Ирак под руководством борца за арабское дело Саддама Хусейна» против «нового татаро-монгольского нашествия, несущего арабам средневековую отсталость, иностранное порабощение, гнет и ограбление и прикрывающегося лозунгом «распространения исламской революции»» [68, с. 99]. В изданной в 1982 г. руководством партии «Баас» брошюре «Арабская революция» указывалось на невозможность осуществления арабского единства, пока существуют «империалисты из Персии, проводящие агрессивную, дискриминационную политику по отношению к арабам» [68, с. 110].
   Отповедь аятоллы Хомейни подобным сентенциям была проста: «Чем больше неистовствуют средства массовой информации сатанинских держав Запада и Востока, тем больше наша божественная сила, и Великий Аллах воздаст всем должное в этом и других мирах» [79, с. 161].
   Огромное значение в сложных ирано-иракских отношениях и противоречиях имеет курдская проблема. Исторически сложилось так, что в рамках государственных границ Ирана и Ирака проживают народы, относящиеся к различным этническим группам. Иран, кроме персов, населяют народы иранской языковой группы: курды, гилянцы, луры, мазендаранцы, белуджи, бахтиары и др.; тюркской труппы: азербайджанцы, туркмены, кашкайцы, афшары и др.; семитской группы: арабы, ассирийцы и др. В Ираке, помимо арабов, составляющих большинство населения, живут курды, туркмены, персы, ассирийцы и некоторые другие народы. Многие этносы: курды, азербайджанцы, туркмены, белуджи, армяне, арабы и некоторые другие – разделены граница-ми двух или нескольких государств.
   Народы, населяющие Иран и Ирак, находятся на различных уровнях социально-экономического и этнического развития. Помимо арабов и персов, которые еще до Первой мировой войны сложились как нации, наиболее сильно процесс национального формирования затронул иранских азербайджанцев и курдов обеих стран, поскольку они живут относительно компактной группой, сохраняют родной язык, обладают развитым национальным самосознанием, имеют свои культурные традиции, обычаи и литературу.
   В Ираке ситуацию, сложившуюся в экономике «национальных окраин», можно проиллюстрировать на примере курдских районов, занимающих территории провинций (лив) Киркук, Сулеймания, Эрбиль, Мосул и Дияла. Иракский Курдистан – один из богатейших нефтеносных районов страны, а киркукское месторождение принадлежит к числу наиболее продуктивных в мире. Его разведанные запасы (свыше 2 млрд. т) составляют более половины всех залежей Ирака. Однако в экономической сфере этого региона преобладали сельскохозяйственные отрасли и мелко кустарные производства, поскольку отчисления, получаемые от продажи нефти, все без исключения правительства и монархического, и республиканского Ирака направляли на промышленное развитие центральных и южных районов страны. По урожаю основных сельскохозяйственных культур Иракский Курдистан в 1960-е гг. занимал исключительно важное положение: производство ячменя колебалось от 40 до 60 %, пшеницы – до 70 %, а табака – до 85 % от выращенных по стране [49, с. 12–23]. Для этого региона был характерен низкий уровень агротехнического производства, слабая машинная база, здесь господствовали полуфеодальные формы землепользования, а курды придержи-вались полукочевого образа жизни. Проникновение элементов капиталистического уклада в экономику постепенно приводило к разложению родо-племенных отношений, тем не менее жизнь местного населения сохраняла многие архаичные черты.
   В Иране национальная ситуация была впервые юридически отражена в Конституции 1906 г. В ней за персами было закреплено положение господствующей нации, а политические права национальных меньшинств ограничивались. Провинции страны, населенные другими народами, не получали никаких особых автономных прав. Национальная специфика не учитывалась при формировании административного аппарата, а делопроизводство в национальных районах велось на фарси. Правом избирать своих депутатов в меджлис, помимо персов, могли пользоваться только немусульманские меньшинства: зороастрийцы, армяне-христиане, иудеи (начиная с 1960 г. еще и ассирийцы). Однако в высшей палате парламента – сенате – места для неперсов вообще не были предусмотрены [64, с. 119–120]. В период правления Реза-шаха идеологической платформой внутренней и внешней политики стал национализм. Во внешнеполитическом плане концепция «единой иранской нации» играла относительно прогрессивную роль, так как имела преимущественно антиколониальную направленность, была связана с мировым национально-освободительным, общедемократическим движением. По мере укрепления государственного суверенитета эта ипостась национализма постепенно отходила на второй план, уступая место нарождавшемуся «национализму без либерализма» с ярко выраженной ассимиляторской направленностью [142, c. 124]. Его составной частью, помимо культа монархии, стало усиленное пропагандирование «этнонациональной однородности» иранцев, их национальной и культурной исключительности. «Со времен Реза-шаха, – отмечал отечественный иранист В. В. Трубецкой, – лозунг «Бог, шах, родина» прочно вошел в арсенал официального национализма» [104, с. 89].
   Во время первой всеобщей переписи населения в Иране был произведен учет населения, говорящего на так называемых «местных языках». Статистические данные показали, что численность этнических групп в стране приближается к восьмидесяти [12, с. 34]. Районы, населенные национальными меньшинствами, резко отставали в социально-экономическом отношении. Непропорциональное распределение при планировании и строительстве промышленных объектов привело к их сосредоточению в центральных районах. Так, по официальным данным, только на долю остана Тегеран приходилось около трети всех предприятий обрабатывающей промышленности и почти половина всех капиталовложений в индустрию [94, с. 117, 138–139].
   Сложность внутринациональной ситуации в Иране и Ираке усугублялась тем, что не все патриотически настроенные круги признавали необходимость разрешения национальной проблемы в пользу малых народов. Многие представители национальной буржуазии и демократических течений, активно и последовательно выступавшие против монархий, господства внешних сил, феодальных и родоплеменных отношений, не признавали за ними права на национальную автономию в рамках единого государства, с пониманием относились к ассимиляторской политике центральных властей. В одном из своих выступлений председатель иранского сената Сейид Хасан Таги-заде охарактеризовал сложившуюся ситуацию следующим образом: «Иногда крайние националисты категорически отрицают существование в Иране различных народов, этнических элементов и языков, полагая, что путем резкой и упрямой политики можно поглотить эти элементы. Они не понимают, что только справедливость, терпимость, братское и более внимательное отношение к их нуждам и свобода, а не насилие, насмешки и жестокость могут усилить ассимиляторскую деятельность центрального правительства» [94, с. 121].
   Одной из болевых точек в ирано-иракских отношениях был курдский вопрос. Правящие власти обеих стран придерживались следующей тактики: в период улучшения ирано-иракских отношений они выступали единым фронтом против курдского национально-освободительного движения. Но, когда отношения между двумя государствами обострялись, каждое из них стремилось использовать курдскую проблему в целях ослабления позиций соперника [43, с. 114].
   В течение долгих лет правящие режимы в Иране и Ираке не признавали прав курдского народа на самоопределение, и курдское освободительное движение стало причиной непрекращающейся головной боли политического руководства обеих стран. В 1922 г. восставшие курды Ирака во главе с шейхом Махмудом Барзанджи объявили о создании курдского государства с центром в г. Сулеймания. Англичанам удалось уничтожить это государство. В 1931–1932 гг. иракские курды под руководством Ахмеда аль-Барзани вновь подняли восстание и потребовали предоставления им суверенитета и законного признания их прав. И на этот раз выступление курдов было потоплено в крови. В 1943 и летом 1945 г. иракские курды, во главе которых встал шейх Мустафа аль-Барзани, вновь взялись за оружие, но потерпели поражение. В 1945 г. в Иранском Курдистане курдам в первый раз удалось добиться победы и создать небольшое самостоятельное государство – Мехабадскую республику. Однако уже в конце 1946 г. под натиском правительственных войск республика пала.
   Созданная в Ираке в 1946 г. Демократическая партия Курдистана (ДПК) поставила перед собой в качестве главной стратегической задачи достижение национальной автономии с перспективой образования независимого Курдского государства. Во главе партии встал Мустафа аль-Барзани. Руководство ДПК в ходе борьбы за признание прав своего народа пришло к выводу о невозможности достижения этой цели без свержения монархического режима Фейсала II и придавало большое значение сов местной арабо-курдской борьбе. В те годы Мустафа аль-Барзани в своем обращении к иракскому народу заявлял: «Я не воюю с иракским народом, к которому сам принадлежу. Я воюю и буду воевать с империализмом и его агентами. Я требую от народа – арабов, курдов – объединить борьбу против общего врага нашего народа – империализма» [74, с. 14].
   Впервые равноправие курдского народа было признано в Ираке после победы июльской революции 1958 г. Статья III Времен ной конституции страны от 1958 г. провозгласила «партнерство арабов и курдов в рамках единого Ирака», что явилось важным шагом на пути к признанию этнической самостоятельности курдского народа. Правительству Касема, как уже отмечалось, так и не удалось разрешить курдскую проблему, однако его заявления о возможности «партнерства» с курдским освободительным движением вызвали резко негативную реакцию в Тегеране. САВАК установила тогда контакты с Мустафой аль-Барзани, приведшие к договоренности о поставках из Ирана иракским курдам оружия, противовоздушных зенитных установок, а также средств связи. В борьбе против режима Касема курдские повстанцы получали по мощь от иранских военных инструкторов. Оправдывая содействие курдскому национально-освободительному движению, иранская печать писала буквально следующее: «Курды являются иранца-ми, которые многие годы изъявляли желание вернуться в свою собственную страну – Иран… Более одной трети населения Ирака составляют либо представители иранской нации, либо те, кто по происхождению являются ими. Имеется значительное число курдов, которые живут на территориях, принадлежащих Ирану и насильственно занятых иракским правительством… Никто не будет отрицать, что курды являются иранцами и арийцами в рапсовом отношении» [109, с. 71]. Итог известен: Касем отказался от политики «партнерства» и развернул широкомасштабные боевые операции против курдов, продолжавшиеся вплоть до переворота 8 февраля 1963 г.
   В целях укрепления своих позиций правые баасисты уже 9 февраля объявили о прекращении военных действий в Иракском Курдистане, более того, два курда были включены в состав правительства. Однако уже летом боевые операции на севере страны возобновились, и только за первый месяц войны было уничтожено около 200 курдских деревень, погибло более 2 тыс. человек [43, с. 141]. Политика иракских властей нашла тогда положительный отклик со стороны государств – членов СЕНТО. Заручившись поддержкой Ирана и Турции, Багдад объявил Курдистан зоной боевых действий. После переворота 18 ноября 1963 г. новое правительство Ирака подписало с курдами соглашение о прекращении огня, но курдская проблема так и не была разрешена. Прекращение боевых действий в Иракском Курдистане противоречило интересам иранского руководства, и оно возобновило поставки вооружения и оборудования в мятежные районы. 3 января 1965 г. Багдад обвинил Иран в помощи курдским повстанцам, стремящимся, по мнению властей, создать «второй Израиль на севере Ирака» [99, с. 38].
   Военные действия в Иракском Курдистане, вновь развернувшиеся зимой 1965–1966 гг., привели к резкому обострению ирано-иракских отношений. Иранское правительство выступило с протестом в связи с тем, что в ходе курдской операции иракские самолеты и сухопутные части нарушали границу Ирана и даже подвергали бомбардировке некоторые пограничные иранские деревни. Беспокойство в Тегеране вызвало применение властями Ирака отравляющих газов, от которых пострадали иранские населенные пункты. Багдад не только не опроверг эти сообщения, но и развернул широкую антииранскую кампанию, в ходе которой в адрес шахского правительства посыпались обвинения в поддержке курдских повстанцев.
   В связи с обострением ирано-иракских отношений состоялся обмен письмами между премьер-министрами Амиром Аббасом Ховейдой и Абд ар-Рахманом аль-Баззазом. Иракская сторона добивалась «закрытия ирано-иракской границы», что лишило бы курдов контактов с внешним миром. Она предлагала осуществить взаимный отвод войск, прекратить обоюдную враждебную пропаганду в средствах массовой информации и создать смешанную комиссию по расследованию пограничных инцидентов. Одновременно с этим в январе 1966 г. министерство иностранных дел Ирака распространило книгу «Факты, касающиеся ирако-иранской границы», в которой Иран обвинялся в нарушении границ с Ираком [85, с. 244–245].
   Пришедшие к власти в результате «революции 17 июля» левые баасисты заявили о готовности урегулировать курдскую проблему мирным путем. 10 марта 1970 г. между правительством и руководителями курдского освободительного движения было подписано соглашение, включавшее пункт о признании права курдов на национальную автономию в рамках Ирака. Однако реализация положений этого документа была отложена в связи с новым обострением обстановки на Ближнем Востоке и началом арабо-израильской войны 1973 г.
   В целях раскола арабских стран, ведущих войну против Израиля, и ослабления военного потенциала Ирака, наиболее непримиримого участника антиизраильской коалиции, Тель-Авив и Вашингтон пошли на сближение с той частью руководства ДПК, которая выступала против правительства аль-Бакра и была готова к новой вооруженной борьбе против центральной власти. Это крыло лидеров курдского освободительного движения выступало за включение в состав автономии «исконно курдских территорией»: Киркука, Ханакина и Шангала (Синджара). Левые баасисты не были готовы к столь радикальному решению вопроса и не могли согласиться на включение богатых нефтью районов в состав Курдистана. Потому в принятом 11 марта 1974 г. законе об автономии Иракского Курдистана территория последнего была ограничена лишь районами, прилегающими к г. Эрбилю. Такое решение, естественно, вызвало недовольство со стороны большинства представителей курдского демократического движения, закон об автономии был ими отвергнут, и вооруженные столкновения возобновились. Стремясь воплотить в жизнь идею создания независимого курдского государства, лидер иракских курдов Мустафа аль-Барзани решил тогда опереться на США и Израиль. В интервью газете «Вашингтон пост» он заявил: «Мы готовы сделать что-либо, способствующее интересам североамериканской политики в этом районе мира, если Соединенные Штаты защитят нас от волков. Если бы эта поддержка оказалась значительной, мы могли бы установить контроль над нефтяными месторождениями в Киркуке и предоставить их в концессию определенным компаниям» [43, с. 144].
   Дестабилизация внутриполитической обстановки в Ираке сыграла на руку Тегерану, всегда стремившемуся ослабить потенциал своего давнего соперника. Шахское правительство возобновило поставки иракским курдам оружия и снаряжения, продовольствия и медикаментов, предоставило в их распоряжение военные базы на своей территории. В качестве ответного шага лидер ДПК Мустафа аль-Барзани обязался не поддерживать иранских курдов в их борьбе против режима Мохаммеда Реза Пехлеви. Когда иракские регулярные части стали теснить курдских повстанцев, Иран открыл свои границы для свободного перехода беженцев на свою территорию. В марте 1974 г. сюда перешло примерно 73 тыс. иракских курдов, а к концу года их число достигло 135 тыс. В районах, прилегающих к границам Ирака, были созданы специальные лагеря для беженцев, где формировались военные ополчения, которые после соответствующей подготовки направлялись в Ирак для участия в боях против правительственных войск [43, с. 145–146].
   Угроза развязывания новой широкомасштабной войны в Иракском Курдистане явилась одной из причин, склонившей Багдад к поиску путей нормализации отношений с шахским режимом. После подписания Алжирского соглашения 1975 г. иракские курды лишились внешней поддержки и оказались не в состоянии успешно противостоять правительственным войскам. Военные успехи позволили иракскому правительству приступить к реализации политики «арабизации» курдских провинций. Местное население подверглось депортации в центральные и южные районы страны. К началу 1979 г. число насильственно изгнанных из родных мест достигло 700 тыс. человек. Было опустошено 1 222 курдских населенных пункта в провинциях Дияла, Сулеймания, Эрбиль, Киркук, Дахок и Мосул. Вдоль границы с Ираном был создан так называемый «арабский пояс» шириной 25 км, куда переселялись арабы. Вслед за этим последовало решение иранского правительства закрыть свою границу для пере хода курдов и репатриировать в Ирак тех, кто находился в лагерях для беженцев. Всего было насильственно переселено свыше 40 тыс. человек [43, с. 147].
   Придя к власти, Саддам Хусейн приостановил начатое в мае – июне 1979 г. очередное наступление правительственных войск на севере страны. В июле он посетил курдские провинции, где заверил руководителей ДПК в своей поддержке идеи автономии, обещал вернуть курдских переселенцев на родные земли и провести выборы в местный законодательный совет. Другими словами, были предприняты шаги, дабы обеспечить нейтралитет курдов в условиях растущей конфронтации с Ираном. В конце лета обещанные выборы были проведены, а в состав СРК вошли некоторые представители курдского движения, сотрудничавшие с баасистами.
   Начавшаяся ирано-иракская война отодвинула решение курдской проблемы на неопределенный срок. Охваченные волной патриотизма, иракские и иранские курды прекратили вооруженное сопротивление и выступления с требованием автономии.

§ 2. Пограничные споры и конфронтации. Проблема Шатт-эль-Араб

   Шатт-эль-Араб – широкая судоходная река, образованная от слияния двух главных рек Месопотамии, Тигра и Евфрата. Обещая ее длина составляет приблизительно 204 км, а ширина – около 550 м. На ряде участков ширина реки превышает 1 км. Все эти параметры приблизительны и часто меняются, так как оценочная масса ила, выносимого рекой ежегодно, превышает 35 млн. т. Шатт-эль-Араб несет свои воды от города эль-Курна до острова Фао в Персидском заливе, и примерно половина этого пути в нижнем течении реки является границей между Ираном и Ираком [11 - В начале н. э. реки Шатг-эль-Араб не существовало: Тигр и Евфрат впадали в Персидский залив раздельно, и лишь в середине I тысячелетия они слились в единое русло, с течением времени постоянно увеличивавшее свою протяженность.] [109 с. 186].
   К началу 1980-х гг. вся водная гладь Шатт-эль-Араб находилась под юрисдикцией Ирака, за исключением 14 км, где граница проходила по тальвегу: семикилометровая полоса, которая была уступлена Османской империей Ирану по Константинопольскому протоколу 1913 г. в районе порта Хорремшехр (Мухаммара), и семикилометровый участок в районе г. Абадан, перешедший под иранский суверенитет Согласно пограничному договору 1937 г. Шатт-эль-Араб является единственным водным путем, позволяющим Ираку иметь выход в воды Персидского залива и дающим возможность его судам достичь порта Басра. Вот почему любые посягательства на бассейн реки со стороны Ирана в Багдаде всегда рассматривались как попытки подорвать экономическую мощь страны и ослабить ее внешнеторговые связи.
   Ирак, ссылаясь на исторические данные и документы, пытался представить дело так, что левый (восточный) берег реки со всеми его населенными пунктами издревле принадлежал арабам, а потом османской Турции. В своем споре с Ираном о местоположении границы Ирак подчеркнуто выступал в качестве правопреемника Османской империи.
   Разногласия между Ираном и Ираком по пограничным вопросам впервые проявили себя перед Второй мировой войной. 22 апреля 1932 г. король Фейсал I и премьер-министр Ирака Нури Саид прибыли с официальным визитом в Тегеран. 2 мая было опубликовано совместное коммюнике, в котором говорилось о желании сторон вступить в официальные переговоры по урегулированию спорных вопросов. Предусматривалось рассмотреть и подписать несколько соглашений: об экстрадиции лиц, нарушивших законы, об урегулировании положения приграничного населения, о признании правомочности приговоров судов, вынесенных другой стороной, и т. П. Но не был решен главный тогда вопрос о местоположении границы между двумя странами, которое устраивало бы обе стороны [99, с. 12; 109, с. 44]. Когда Нури Саид получил аудиенцию у Реза-шаха и разговор зашел о спорных пограничных вопросах, шах признал правомочность Эрзерумского договора 1847 г., на положения которого ссылалась иракская сторона, выражая свою точку зрения. Однако при этом иранский монарх выразил надежду, что Ирак уступит около трех километров прибрежной полосы в районе Шатт-эль-Араб, чтобы дать возможность иранским судам вставать там на якорь. Одновременно Тегеран выступил с предложением провести новую границу не по левому берегу реки, а по тальвегу. В целом, иранское руководство выступало против положений договоров и протоколов, подписанных ранее Ираном и Османской империей, считая, что эти документы не отражали воли обеих сторон и были составлены под диктовку Великобритании и России. Иракский премьер-министр ответил, что он готов довести точку зрения иранской стороны до сведения иракского правительства, так как не уполномочен решать подобные вопросы. После того как кабинет министров Ирака изучил доклад Нури Саида о визите в Тегеран, было принято решение отклонить пожелания шаха на том основании, что конституция страны не содержит положений, предполагающих возможность каких-либо уступок иракской территории кому бы то ни было. В то же время Ирак предложил иранской стороне взять требуемую им трехкилометровую береговую полосу в аренду. Но это предложение осталось без ответа [99, с. 12; 109, с. 44].
   Сложившаяся ситуация обострила ирано-иракские отношения. Она достигла кульминации в 1934 г., когда Иран перекрыл реки, питавшие водой приграничные населенные пункты Ирака. Тегеран заявил, что не признает иракского суверенитета над Шатт-эль-Араб, вслед за этим два шлюпа и четыре канонерки иранских вооруженных сил вошли в реку из Персидского залива и демонстративно поднялись вверх по течению до Хорремшехра. В ответ на это 29 ноября 1934 г. Ирак обратился в Совет Лиги Наций с просьбой рассмотреть вопрос об ирано-иракской границе из-за ее многочисленных нарушений Ираном. Спор о место-положении границы оказался вынесенным на обсуждение этой самой влиятельной тогда международной организации. 2 января 1935 г. министерство иностранных дел Ирака направило генеральному секретарю Лиги Наций ряд документов, отражавших иракское видение пограничной проблемы. В ответном меморандуме от 8 января иранская сторона заявила, что все международные соглашения, подписанные до того времени, не имеют обязательной силы.
   14 января 1935 г. Совет Лиги Наций на третьем заседании своей 84-й сессии заслушал министра иностранных дел Ирака Нури Саида и представителя Ирана Мирзу Саида Бахер-хана Казими. В своем выступлении Нури Саид заявил, что прокладка границы по левому берегу Шатт-эль-Араб являлась долго-временной договоренностью. «Это обычно, – сказал он, – когда судоходная река становится границей между государствами, и эта граница проходит по тальвегу, но это никоим образом не является универсальным правилом. Граница может быть проложена и иногда прокладывается по береговой линии, и в этих случаях соглашение является неопровержимо обоснованным». При этом он добавил, что иракская сторона никогда не чинила препятствий при использовании русла реки судами других стран. В ответ на это иранский представитель подтвердил, что Эрзерумский договор 1847 г. действительно был под-писан и ратифицирован Ираном и османской Турцией, однако он, по мнению иранской стороны, потерял законную силу, так как Мухаммед Али-хан аш-Ширази нарушил полученные инструкции, согласившись с положениями Объяснительной записки, приложенной к договору, в то время как был уполномочен лишь ратифицировать текст этого документа. К тому же, констатировала иранская сторона, притязания Ирака на все русло Шатт-эль-Араб лишены какой-либо договорной основы, так как они находятся в абсолютном противоречии с общепризнанным международным правом, согласно которому наилучшими линиями разграничения пограничных рек считаются либо тальвег, либо срединная линия [109, с. 47–52]. Прения в Совете Лиги Наций завершились безрезультатно. На заседании 15 января народный комиссар иностранных дел СССР М. М. Литвинов и министры иностранных дел Великобритании и Турции заявили о нейтралитете своих государств в ирано-иракском споре, и основной докладчик по этому вопросу (представитель Италии) предложил отложить обсуждение до следующей сессии.
   Переговоры между Ираном и Ираком были перенесены из Женевы в Тегеран. В августе 1935 г. туда прибыла иракская правительственная делегация во главе с министром иностранных дел, которая была принята Реза-шахом. В ходе переговоров шах вновь выразил готовность признать положения Эрзерумского до-говора 1847 г. при условии, что Ирак уступит трехкилометровую береговую линию Шатт-эль-Араб, и вновь услышал предложение о передаче этого участка в аренду на определенный срок. Обсуждение спорных вопросов продолжалось два года и было ускорено после военного переворота в Ираке 1936 г. Реза-шах заявил, что он «ничего не хочет от Ирака, кроме линии тальвега по реке Шатт-эль-Араб, и то лишь перед Абаданом» [43, с. 102]. 28 ноября 1936 г. на переговорах с иранской делегацией, посетившей Багдад, новое иракское правительство согласилось провести границу по тальвегу в четырех милях от города Абадан. В качестве ответного жеста Тегеран признал легитимными протокол 1913 г. и протоколы комиссии по демаркации границ 1914 г.
   Местоположение ирано-иракской границы в русле Шатт-эль-Араб было закреплено межгосударственным договором 1937 г. В Статье 1 стороны взяли на себя обязательство соблюдения Константинопольского протокола 1913 г. и протоколы заседаний смешанной комиссии по демаркации ирано-турецкой границы 1914 г. В Статье 2 линия границы по Шатт-эль-Араб была определена по левому берегу реки, за исключением семикилометрового участка у города Абадан, где она пролегла по тальвегу. В соответствии со Статьей 3 договора, стороны обязались создать совместную комиссию, которая приступила бы к установке пограничных знаков вдоль всей линии межгосударственной границы. В своей работе комиссия должна была опираться на материалы протоколов демаркационной комиссии 1914 г. Согласно Статье 4, воды Шатт-эль-Араб объявлялись свободными для плавания торговых судов всех стран и военных кораблей Ирана и Ирака. В Статье 5 стороны обязались «заключить конвенцию относительно содержания и улучшения водного пути, драгировки, лоцманской службы, подлежащих взиманию сборов, санитарных мер, мер по предупреждению контрабанды…» [99, с. 155–156]. Под нажимом английских дипломатов в Протокол, приложенный к Договору, было внесено положение, дававшее возможность Великобритании (с разрешения Ирана и Ирака) использовать воды реки для захода своих военных кораблей, направляющихся в военную базу в Басре.
   Созданная в 1938 г. совместная комиссия успела установить только 68 пограничных столбов. Ее работа была приостановлена в связи с возникшими разногласиями по поводу порядка навигации по Шатт-эль-Араб. Иранская строка заявила, что поскольку эта река является пограничной, то на нее должен распространяться суверенитет обеих стран и навигация должна регулироваться смешанной ирано-иракской комиссией. На это предложение Ирак ответил отказом и отозвал своих представителей из комиссии, осуществлявшей установку пограничных знаков [43, с. 103]. Начавшаяся Вторая мировая война отложила рассмотрение каких-либо межгосударственных проблем на неопределенный срок.
   В 1947 г. Иран и Ирак согласились на создание консультативной комиссии, которая должна была продолжить работу по демаркации границы при посредничестве нейтральной стороны. В качестве таковой была избрана Швеция. Однако ход этих работ постоянно срывался в связи с вновь появляющимися обстоятельствами. В июне 1948 г. Иран потребовал от иракского правительства ежегодного предоставления данных о доходах и расходах на Шатт-эль-Араб. Тегеран объяснял свою позицию тем, что Ирак получал значительные денежные средства при сборе пошлин с танкеров, идущих из Абадана. 5 апреля 1949 г. Иран предложил создать новую смешанную комиссию по контролю над Шатт-эль-Араб. Помимо прочего, она должна была взимать пошлину с проходивших по реке судов и направлять полученные средства на покрытие расходов различных навигационных служб и заработную плату речникам. Но переговоры по этому вопросу результатов не принесли [99, с. 28].
   В июне 1949 г. по приглашению иранского правительства состоялся визит в Тегеран официальной иракской делегации во главе с Абдул Иллахом. Иран надеялся, что ему удастся убедить иракскую сторону в необходимости принятия взаимоприемлемого соглашения по пограничной проблеме. Еще до прибытия иракской делегации министр иностранных дел Ирана Али Асгер Хекмет заявил: «Относительно реки Шатт-эль-Араб мы связаны основным соглашением с Ираком, которое определяет права и обязанности каждой стороны. Что касается вопроса об административном управлении этой рекой, подготовлен новый проект договора, который вручен иракскому правительству, и мы надеемся, что представленный проект договора в ближайшем будущем будет подписан» [43, с. 104]. В ходе состоявшихся переговоров были рассмотрены все вопросы двусторонних отношений, некоторые из которых удалось с успехом разрешить (расширение торговых и культурных связей, повышение статуса посланников до ранга послов и т. п.), но главная проблема – взаимные территориальные претензии – так и не была снята с повестки дня.
   В начале 1950 г. Иран в очередной раз потребовал, чтобы в соответствии со Статьей 5 договора 1937 г. была создана совместная комиссия для учреждения ирано-иракской администрации по управлению Шатт-эль-Араб. Иракская сторона согласилась с этим предложением, однако выдвинутые ею предварительные условия, что эта комиссия должна быть исключительно консультативным, а не административным органом и что каждая сторона должна сохранить суверенитет над частями Шатт-эль-Араб, относящимися к ее территории, завели переговоры в тупик [43, с. 104; 87, с. 28]. Требование Ирана разделить поровну сборы, взимаемые за прохождение судов по Шатт-эль-Араб, вновь было оставлено Ираком без внимания.
   После падения правительства доктора Мосаддыка (1953) Ирак занял жесткую позицию в пограничном споре и потребовал от Ирана выплаты почти 2 млн. иракских динаров в виде пошлины за проход иранских судов по Шатт-эль-Араб, обвинив попутно иранских капитанов в нарушении правил навигации по реке [43, с. 104–105; 87, с. 28]. Острота противоречий между двумя странами не была снята даже после того, как оба государства вошли в состав Багдадского пакта. Между племенами пограничных районов то и дело возникали конфликты по поводу распределения водных ресурсов пограничных рек и дележа пастбищ для скота. В 1957 г. вопрос об урегулировании ирано-иракских противоречий рассматривался на специальном заседании Совета министров стран – членов Багдадского пакта. Премьер-министры обеих стран, Нури Саид и Манучехр Эгбаль, согласились сформировать объединенную техническую комиссию по делимитации с включением в ее состав представителя нейтральной стороны – Швеции.
   В октябре 1957 г. король Фейсал II прибыл с официальным визитом в Тегеран. В ходе состоявшихся переговоров, помимо прочих вопросов, было рассмотрено и положение на ирано-иракской границе, включая проблемы демаркации и осуществления судоходства по Шатт-эль-Араб. Была создана очередная техническая комиссия, в состав которой по обоюдному согласию был включен представитель Швеции в качестве третейского судьи. Правительство Швеции через свое посольство в Иране уведомило стороны о готовности приступить к своим обязанностям не ранее 1 ноября 1958 г. Но началу переговоров помешали события в Ираке, вызванные революцией 1958 г.
   Весть о свержении монархии в Ираке вызвала серьезную озабоченность в Иране. В Тегеране состоялось чрезвычайное заседание правительства, на котором были приняты меры по укреплению границы с Ираком. Были приведены в состояние боевой готовности вооруженные силы страны. Иран возобновил свои претензии в отношении судоходства по Шатт-эль-Араб.
   10 сентября шахское правительство заявило, что суда Ирана будут впредь бесконтрольно пользоваться водами реки. Месяцем позже в ноте иракскому правительству МИД Ирана выдвинул требование создать специальную комиссию по урегулированию ирано-иракских пограничных споров. В своем ответе иракская сторона высказала пожелание перенести сроки создания этого органа на следующий год, мотивируя отсрочку сложным внутриполитическим положением в стране и «неподготовленностью общественного мнения» [43, с. 107; 99, с. 30]. Обстановка вновь обострилась. Правительство Ирака приняло решение о закрытии всех иранских консульских учреждений в стране, за исключением консульства в Кербеле.
   Весной 1959 г. возник спор о статусе порта Хосровабад на острове Хизр. Он был построен в 1957 г. Англо-иранской нефтяной компанией (АИНК) в иракских территориальных водах, и в начале 1959 г. «Иран-Панамерикен Ойл Компани» (ИПОК) получила разрешение шахского правительства использовать якорную стоянку этого порта для причаливания своих судов. 7 мая Иран уведомил Ирак о том, что Хосровабад административно будет подчиняться Хорремшехру. В ответ Ирак не признал Хосровабад иранским портом и не разрешил танкерам ИПОК подходить к нему по Шатт-эль-Араб. В ноте МИД Ирака от 9 июня говорилось, что воды Шатт-эль-Араб в районе Хосровабада являются территориальными водами Ирака и требование Ирана юридически не обосновано [43, с. 111–112]. Вскоре суда АИНК стали подходить к Хосровабаду под охраной иранских военных катеров, отказываясь подчиняться иракским портовым властям и оформлять у них необходимые документы. На своей пресс-конференции 28 ноября 1959 г. Мохаммед Реза Пехлеви заявил: «Ирак в отношении Ирана проводит империалистическую политику… он должен пересмотреть свою политику по поводу навигации на Шатт-эль-Араб… Естественно, река, которая протекает между двумя странами, не может быть использована только одной стороной» [43, с. 108]. Шах обвинил Ирак в том, что тот не соблюдает положений договора 1937 г. 10 декабря, выступая в меджлисе, министр иностранных дел Ирана Аббас Арам творчески развил заявление шаха. «Линия тальвега, – сказал он, – принята как разделяющая реку напротив Абадана. Согласно международному праву, ее следует рассматривать как таковую по всей длине Шатт-эль-Араб» [5, с. 59]. Правительство Ирана, заявил министр, «оставляет за собой все права на Шатт-эль-Араб и преисполнено решимости отстаивать их. Иранское правительство полагает, что при определении пограничной линии по Шатт-эль-Араб любой другой принцип, кроме линии тальвега, противоречит его интересам и международным правовым нормам» [43, с. 108].
   Позиция Ирака в этом споре базировалась на том, что по до-говору 1937 г. принадлежащими Ирану признавались лишь порты Абадан и Хорремшехр, следовательно, порт Хосровабад был построен в нарушение этого положения. Абд аль-Керим Касем отверг притязания Ирана. «Договор 1937 г., – отметил он, – был навязан Ираку под давлением, и правительство Ирака подарило своему соседу пять километров по течению Шатт-эль-Араб. Это был дар, а не полученное право. Пять километров перед Абаданом были переданы в дар исключительно с целью использования их нефтяными компаниями без уплаты налогов Ираку… Иран не имел юридического права на эти земли, но Ирак надеялся таким образом решить пограничную проблему, которая до сих пор не решена. Если эти проблемы не будут решены в будущем, то мы больше не будем считать себя связанными обязательством безвозмездного дара этих пяти километров и вновь присоединим их к своей территории» [99, с. 33].
   Шахское правительство предприняло шаги для укрепления своей границы с Ираком в военном отношении. Газета «Нью-Йорк таймс» тогда писала: «Иран превратил сектор границы неподалеку от ключевого нефтяного центра (Абадана. – В. Н.) в военную крепость… Источники добавляют, что на стратегических участках вдоль реки было вырыто несколько рядов траншей. Двенадцать иранских канонерок патрулируют реку. Военные приведены в состояние 24–часовой боеготовности» [161]. «Иран выдвинул в этот район один артиллерийский батальон, один противовоздушный батальон, две роты пехоты и одну танковую роту» [161]. В одном из пограничных пунктов вспыхнула перестрелка, приведшая к человеческим жертвам. В качестве ответной меры Ирак выслал из страны около 100 иранцев.
   В начале 1960 г. иранские власти стали использовать своих лоцманов на подходах к порту Абадан, что до этого выполняла иракская сторона. В ответ Ирак запретил своим лоцманам проводить суда в этом районе. Капитаны судов и портовые агенты, втянутые в конфликт, отказались от услуг иранских лоцманов и заявили о прекращении навигации до тех пор, пока обе стороны не достигнут приемлемого соглашения. В результате этого вывоз иранской нефти был на некоторое время сорван, и страна понесла убытки, оценивавшиеся в 30 млн. дол. [33, с. 35–36]. Здесь в события вмешались нефтяные монополии и правительства западных стран, опасавшиеся, что дальнейшее углубление конфликта может привести к прекращению поставок нефти через Абадан, и до открытого столкновения между Ираном и Ираком в начале 1960-х гг. дело не дошло.
   После переворота 8 февраля 1963 г. в Ираке ирано-иракское противостояние ослабло, и со страниц СМИ по обе стороны границы исчезли резкие критические выпады против соседей. Багдад дал указание администрации своего порта в Басре не чинить препятствий иранским нефтеналивным танкерам, проходящим по Шатт-эль-Араб. После смены власти в Ираке в результате событий 18 ноября 1963 г. ирано-иракский пограничный спор вновь выдвинулся на передний план. На переговорах министров иностранных дел обеих стран в Тегеране 24 февраля 1964 г. проблема Шатт-эль-Араб так и не была разрешена. К середине лета напряженность возросла настолько, что оба правительства отозвали своих послов.
   Вслед за срывом январских переговоров 1969 г. по поводу правомочности положений договора 1937 г. произошло резкое обострение обстановки в районе Шатт-эль-Араб. Уже 6 марта иракский военный патруль расстрелял группу из нескольких иранских рыбаков, ловивших рыбу в иракских водах, и один человек был убит. 23 марта иракские пограничники задержали иранских рыбаков в районе Хосровабада. Тегеран выступил с жестким заявлением в адрес Ирака, содержавшим требование запретить, пограничным властям чинить препятствия мирным рыбакам при пользовании водами Шатт-эль-Араб. Ирак был обвинен в постоянном стремлении к нарушению обязательств, которые были возложены на него договором 1937 г, Шатт-эль-Араб как пограничная река, по мнению иранских представителей, должна находиться под совместным ирано-иракским суверенитетом, а линия границы должна пролечь по тальвегу. В ответ на это 15 апреля послу Ирана в Багдаде было заявлено, что Ирак рассматривает Шатт-эль-Араб как часть своей территории и требует, чтобы иранские суда, идущие по реке, спускали свои флаги и не имели на борту моряков ВМС. «В противном случае, – говорилось в ноте, – правительство Ирака будет выдворять с этих судов военнослужащих ВМС Ирана и в будущем не будет разрешать входить в Шатт-эль-Араб судам, направляющимся в иранские порты» [43, с. 122–123].
   19 апреля 1969 г., выступая в меджлисе по поводу денонсации договора 1937 г., заместитель министра иностранных дел Ирана Амир Хосров Афшар подчеркнул, что Иран впредь будет признавать границу на Шатт-эль-Араб «по срединной линии или линии самых глубоких вод». После этого он сделал следующее заявление: «Ирак незаконно и односторонне осуществлял управление на Шатт-эль-Араб в течение 30 лет и все это время сам получал доходы от этой общей реки». Дипломат подчеркнул, что «любые агрессивные действия, направленные против суверенитета и прав Ирана в районе Шатт-эль-Араб, любые препятствия проходу кораблей к иранским портам назначения, любые меры, направленные против кораблей под иранским флагом, и применение силы в отношении вооруженных сил Ирана встретят решительное сопротивление и противодействие со стороны Ирана» [109, с. 89–90]. В ответной иракской ноте протеста говорилось, что Ирак «считает меры, принятые Ираном, односторонними и не имеющими ничего общего с принципами международного права. Ирак считает договор 1937 г. действующим и обязательным для обеих сторон» [5, с. 79–85; 109, с. 89–90]. Иран проигнорировал это заявление, более того, принял решение официально переименовать Шатт-эль-Араб в Арванд Руд, древнеиранское название реки.
   13 мая 1969 г. вопрос об ирано-иракском конфликте из-за Шатт-эль-Араб был вынесен на рассмотрение Совета Безопасности, а в сентябре того же года – Генеральной Ассамблеи ООН. Однако конфликтующие стороны не изменили своих прежних позиций, и проблема не была решена. В мае 1972 г. правительство Ирака начало вести переговоры с Турцией и Сирией о разделе вод Евфрата и строительстве на этой реке плотины, что привело бы к уменьшению стока воды и обмелению Шатт-эль-Араб. Со своей стороны, Иран объявил о планах строительства большой плотины на притоке Шатт-эль-Араб – реке Карун, что вызвало бы аналогичные последствия. К счастью, эти проекты, ведущие к экологической катастрофе, не были реализованы.
   Приход к власти Саддама Хусейна и победа исламской революции в Иране ухудшили ирано-иракские отношения до такой степени, что президент Ирака 17 сентября 1980 г. в своем выступлении на внеочередной сессии парламента заявил, что Шатт-эль-Араб была и остается «иракской и арабской рекой» и объявил об односторонней денонсации Алжирского соглашения [109, с. 185]. Под этим решением подразумевалось следующее: 1) река Шатт-эль-Араб вновь обретала статус иракской национальной водной артерии; 2) все суда, следующие по реке, обязывались вывешивать иракский флаг и подчиняться приказам иракских властей; 3) порядок навигации по Шатт-эль-Араб определялся исключительно иракской стороной, и все суда должны руководствоваться ее правилами, действовавшими до Алжирского соглашения, и т. д. [136, с. 112].
   Еще один узел конфронтаций между Ираном, Ираком и другими государствами Персидского Залива связан с проблемой континентального шельфа. Персидский залив – одна из самых оживленных международных транспортных магистралей. Ежегодно его воды бороздят десятки тысяч судов различных стран. В конце 1960 – начале 1970-х гг. порты Залива принимали до 10 тыс. нефтяных танкеров в год. Бассейн Залива чрезвычайно богат нефтью, почти четыре пятых его скважин фонтанирует, и, по подсчетам, суточный дебет на одну скважину составляет в среднем свыше 1 тыс. тонн. Государственные сухопутные и водные границы прибрежных стран Залива, определявшиеся в разные годы при непосредственном участии английских советников, резидентов или агентов, на некоторых своих участках до сих пор являются предметом разногласий [107, с. 14, 19].
   Одним из главных аргументов иракской стороны в его споре с Ираном относительно использования вод Залива являются ссылки на ущемленное положение Ирака. Действительно, протяженность его береговой линии составляет всего несколько десятков километров, и страна имеет только два порта, Фао и Умм-Каср, которые позволяют осуществлять вывоз нефти и вести морскую торговлю. Общая же береговая линия Ирана в Заливе превышает 2 тыс. км. Здесь много глубоководных современных портов: Бендер-Махшехр, Бендер-Хомейни, Харк, Бушир, Бендер-Аббас и др.
   Перед Ираном и Ираком проблема континентального шельфа впервые остро встала в 1949 г., когда Саудовская Аравия, а также арабские княжества Залива объявили о своих правах на эксплуатацию природных ресурсов морского дна и прибрежных недр. 19 июня 1955 г. иранским парламентом был единодушно одобрен закон о континентальном шельфе. Статья II этого документа распространила юрисдикцию Ирана на подводные районы, природные ресурсы их морского дна и его недр, вплоть до окончания границ континентального шельфа иранского побережья, включая принадлежащие Ирану острова в Персидском и Оманском заливах. Аналогичный документ 23 ноября 1957 г. был принят правительством королевского Ирака. В его преамбуле указывалось, что «все природные ресурсы, существующие на морском дне и в его недрах, представляют собой собственность Ирака и что исключительно только Ирак осуществляет юрисдикцию в отношении сохранения этих ресурсов и их эксплуатации». После победы антимонархической революции был принят новый закон «Об определении границ территориальных вод Иракской Республики» за № 71, утвержденный 25 ноября 1958 г. Государственным советом [107, с. 41–42]. Исходя из общепризнанных положений английского морского права, ширина территориальных вод обоих государств поначалу определялась равной трем морским милям. Позднее эта зона была расширена до 6 миль.
   24 августа 1957 г. Иран предоставил итальянской государственной компании «Аджип минерария» концессии на разработку и добычу нефти в континентальном шельфе Персидского и Оманского заливов, находящемся за пределами его 6–мильных территориальных вод. Для разработки нефтяных участков было создано совместное общество «Сосьете ирано-итальен де петроль» (СИРИП) с объявленным капиталом 2 млрд. риалов [107, с. 192]. В апреле 1958 г. аналогичное соглашение] было подписано с «Пан-Америкен Интернэшнл Ойл Компани», получившей право на работы в шельфе северной части Персидского залива. Передача Ираном в концессию нефтеносных районов вызвала негативную реакцию стран Залива, в первую очередь Ирака. Королевское правительство выступило с резким осуждением односторонних действий Ирана, считая, что часть этой концессионной зоны принадлежит Ираку и должна находиться под его юрисдикцией и суверенитетом. Речь шла об акватории общей площадью 40 тыс. кв. км. После расширения сначала Ираком (ноябрь 1958 г.), а затем Ираном (апрель 1959 г.) границ своих территориальных вод до 12 морских миль их линии в некоторых местах стали соприкасаться и перекрещиваться, что вело к возникновению новых разногласий в вопросах использования вод Залива. На спорной акватории Ирак начал проводить сейсмическую разведку, что, по мнению Ирана, являлось прямым вторжением в иранские территориальные воды и на прилегающий к ним шельф.
   Проблема шельфа вновь вышла на передний план в 1963 г., когда Иран объявил этот спорный участок нейтральной «свободной нефтяной зоной», а ИННК высказала намерение сдать его в концессию иностранным компаниям. 1 мая правительство Ирака заявило протест и известило о своих притязаниях на часть шельфа, объявленную нейтральной. Тегеран был предупрежден о том, что Ирак не допустит деятельности концессионеров в своих территориальных водах. В итоге было решено провести двусторонние переговоры на уровне министров иностранных дел. Эти встречи начались в июле и завершились 5 августа 1963 г. подписанием временного ирано-иракского соглашения по вопросам нефти и континентального шельфа. Стороны договорились о сов местной эксплуатации нефтяных месторождений в этом морском районе, если таковые будут там обнаружены. Эти договоренности были подтверждены на состоявшихся в ноябре того же года в Багдаде переговорах между делегациями обеих стран. Несмотря на последовавшее обострение ирано-иракских разногласий, приведшее к разрыву дипломатических отношений (1 декабря 1971 г.), обе стороны в своей практической деятельности вплоть до 1978 г. продолжали в основном руководствоваться договоренностями, достигнутыми 5 августа 1963 г. [107, с. 212–215]. После прихода к власти Саддама Хусейна и победы исламской революции в Иране разногласия по вопросу о разграничении прибрежных вод Залива вновь обострились, а с началом войны зона шельфа была объявлена театром военных действий. Здесь особо следует отметить, что борьба между Ираном и Ираком за влияние в регионе неизбежно сталкивалась с интересами арабских государств Персидского Залива. В целом комплексе давних и возникавших «по случаю» проблем самой острой и, как выясняется, опасной является так называемая «кувейтская проблема», связанная с давними претензиями Ирана и Ирака на территорию Эмирата. Регулярно проявлялась в межгосударственных отношениях, эта проблема заявит о себе 1990-м г. Связанные с нею события, ставшие переломными не только для региона, но и для всей геополитической ситуации, будут рассмотрены ниже.

§ 3. Проблема спорной провинции Хузистан (Арабистан)

   Территория современной иранской провинции (остана) Хузистан является давним предметом спора между Ираном и Ираком, где она в печати и научных трудах именуется как «Арабистан» («Земля арабов») [12 - Не вмешиваясь в этот спор, будем называть эту территорию так, как она обозначена на географических картах – «Хузистан».]. Эти земли расположены к востоку от нижнего течения Тигра и Шатт-эль-Араб, а значительную часть местного населения составляют потомки арабов, заселивших эти места задолго до появления ислама.
   Главным предметом спора были и остаются город Хорремшахр (Мухаммара), его окрестности, а также междуречье Шатт-эль-Араб и Бехемшира, образующее два больших острова – Абадан и Махалла. Провинция неоднократно меняла хозяев: входила в состав Арабского халифата, и в состав Османской империи (вместе с Ираком), и в состав Ирана. В начале века Хузистан объявил себя самостоятельной арабской страной во главе с лидером народного движения шейхом Хазаалем. Недолгая независимость была ликвидирована с 1919 по 1925 гг. Резаханом, уже нацелившимся на шахский трон, Хузистан был объявлен десятой провинцией Ирана, во главе которой был поставлен военный губернатор, а все арабские политические институты ликвидированы. Ирак с момента своего образования в качестве суверенной монархии также стал претендовать на территорию спорного края и немедленно предпринял ряд жестких мер, направленных против Ирана и проживающих в Ираке иранцев (25 марта 1924 г.) [154, с. 41] Спор, насчитывающий столетия, вновь обострился во второй половине ХХ века.
   Еще 7 февраля 1946 г. шейхи арабских племен направили меморандум в Совет Лиги арабских государств с просьбой включить вопрос о положении в Хузистане в повестку дня. Однако это предложение было отвергнуто из-за позиции представителя Египта, не пожелавшего осложнять отношения между двумя правящими династиями: Мохаммед Реза Пехлеви был тогда женат на Фавзийе, сестре египетского короля Фарука. В 1956 г. в ходе подъема юнионистских и националистических настроений в арабском мире, особенно в Египте и Сирии, в Хузистане воз-никла первая политическая организация – Фронт освобождения Арабистана. Она организовала массовые выступления в поддержку Египта против англо-франко-израильской агрессии 1956 г. В 1958 г. начал действовать Народный освободительный фронт аль-Ахваза, а через год оппозиционные политические организации провели Национальный конгресс Арабистана, целью которого провозглашалась борьба против иранского господства.
   После победы в Ираке революции 14 июля 1958 г. все оппозиционные иранским властям политические организации Хузистана начали получать материальную помощь и пропагандистскую поддержку со стороны республиканских властей. В декабре 1964 г. положение дел в Хузистане было рассмотрено на заседании иранского меджлиса, и его депутаты обрушили резкую критику на некоторых юридических экспертов, заявлявших, что Хузистан является частью «арабской территории». В январе 1965 г. по Абадану и Хорремшехру прокатилась волна демонстраций арабского населения Ирана, выступившего против политики дискриминации по отношению к «лицам арабской национальности». Во время этих выступлений выдвигались лозунги о создании «независимого Арабистана». Со своей стороны, правительство Амира Аббаса Ховейды, дабы указать на истинную иранскую принадлежность земель Хузистана, переименовало порт Бендер-Мэшур в Бендер-Махшехр, а остров Шейх-Сальбух – в остров Мина [43, с. 117].
   В первые годы «белой революции» правительство Ирана провело ряд жестких последовательных мер по наведению порядка в мятежной провинции. В 1964 г. власти подавили выступления Фронта освобождения Арабистана, а в 1969 г. распустили созданную годом ранее и так и не сумевшую развернуть свою деятельность организацию «Арабское революционное движение за освобождение Арабистана» [151, с. 95–98].
   Подъем антимонархических выступлений и начало исламской революции в Иране были с энтузиазмом встречены арабским населением Хузистана. Оно активно включилось в борьбу против режима Мохаммеда Реза Пехлеви, рассчитывая в случае победы добиться, по меньшей мере, полнокровной автономии. «Холодный душ» не заставил себя долго ждать. Когда в апреле 1979 г. представитель Хузистана шейх Мохаммед аль-Хакани попросил об аудиенции у аятоллы Хомейни, чтобы лично передать на его рассмотрение предложения по урегулированию ситуации в провинции, духовный лидер Ирана отказался встретиться с ним. Чуть позже этот документ был вручен имаму во время его встречи с Ханзалой Хаза'алем, причем Хомейни отказался вести переговоры на арабском языке, которым владел в совершенстве, поручив выступить в качестве переводчика Абольхасану Банисадру.
   В чем состояли требования арабского населения Хузистана?
   Признание арабской самобытности (identity) в Иране и включение этого положения в конституцию страны [13 - Новая «исламская» конституция Ирана не содержала признаний прав национальных меньшинств на автономию.].
   Создание в Арабистане регионального Совета.
   Создание арабских судов, в чью юрисдикцию входило бы раз-решение всех тяжб между гражданами – арабами.
   Признание арабского языка вторым после фарси официальным языком Арабистана.
   Введение преподавания арабского языка в начальных школах.
   Открытие арабского университета, отвечающего нуждам арабского населения.
   Создание для арабского населения достаточного числа рабочих мест.
   Признание свободы информации и печати на арабском языке.
   Направление части прибыли, получаемой от реализации нефти Арабистана, на развитие этого региона.
   Предоставление возможности жителям – арабам без дискриминации поступать на службу в местные подразделения вооруженных сил и полиции.
   Пересмотр законов относительно распределения земли [136, с. 99–100].
   Объективно говоря, эти требования нельзя назвать непомерными, однако они были отклонены лидером исламской революции. Вскоре центральные власти провели операцию по разоружению хузистанских арабов, в Хорремшехре и других населенных пунктах были проведены аресты. Во время столкновений с правительственными войсками погибло около 500, и было ранено 320 человек [136, с. 100].
   В начале июля 1979 г. население Хорремшахра обратилось к генеральному секретарю ООН Курту Вальдхайму с просьбой оказать влияние на правительство Ирана в целях прекращения практики незаконных арестов и освобождения политических заключенных – арабов. Но центральные власти отказались вести переговоры с хузистанскими арабами до тех пор, пока они не сложат оружие. Шейх аль-Хакани занял сдержанную позицию и призвал правительство удовлетворить требования местного населения, в противном случае, предостерегал он, горячие головы из арабских оппозиционных организаций смогут организовать забастовку на Абаданском нефтеочистительном заводе и умножить террористические акты на нефтепромыслах Хузистана. Одновременно он выступил с требованием прекратить антиарабские действия «стражей» исламской революции и исламских комитетов. В Хорремшахре, Ахвазе и Абадане состоялись массовые демонстрации арабского населения под лозунгами: «Мы не сепаратисты и не диверсанты!», «Наш дом и родина – Иран!», «Мы арабы, курды поддерживают нас!», «Сплотимся вокруг шейха аль-Хакани!» и др. Участники митингов требовали освобождения всех политических заключенных и предания открытому суду виновников погромов. Они отказывались признать проект новой иранской конституции, не содержавший положения о признании прав национальных меньшинств на автономию. 13 июля мирная демонстрация арабов в Абадане была расстреляна «стражами» исламской революции. Через два дня они сами вышли на улицы со своими лозунгами: «Смерть арабам!», «Партия – только партия Аллаха!» Когда «стражи» собрались в соборной мечети города, арабские боевики забросали их гранатами. В качестве ответ ной меры «стражи» совершили налет на дом аль-Хакани, убили двух его учеников, а самого шейха и членов его семьи увезли в неизвестном направлении. Вспыхнувшие было акции протеста вскоре сошли на нет, так как было получено известие о том, что шейх жив и здоров и находится в Куме [41, с. 205–206].
   В преддверии ирано-иракской войны арабское население Хузистана стало рассматриваться в Тегеране как «пятая колонна» противника. Иран оказал давление на соседние арабские государства, чтобы исключить возможную с их стороны помощь населению Хузистана. Аятолла Садек Хальхали, президент Исламского революционного совета, нанес визит в Бахрейн, где обвинил Ирак и некоторые страны Залива в том, что они направляют оружие в Хузистан.
   В апреле 1980 г., через год после победы исламской революции в Иране, арабское население Хузистана возобновило открытую вооруженную борьбу против центральной власти. В авангарде сопротивления стояли боевики таких «революционных» организаций, как «Черная среда», «Движение моджахедов арабского мусульманского народа», «Народное движение Арабистана» и «Политическая организация арабского народа Арабистана». Были продолжены боевые операции в государственных организациях и на нефтяных комплексах, основную часть неквалифицированной рабочей силы которых составляли выходцы из Хузистана. 30 апреля хузистанские «революционеры» осуществили шумный захват иранского посольства в Лондоне и взяли в заложники дипломатический корпус. Они выступили с требованиями признания властями Ирана автономии Арабистана и освобождения нескольких сот политических заключенных. Находившийся в то время в поездке по странам бассейна Персидского залива тогдашний министр иностранных дел Ирана Садек Готбзаде в телефонном разговоре с террористами заявил, что правительство отказывается выполнить их требования, а виновные в преступлениях заключенные будут казнены несмотря ни на что. Новые иранские власти, сказал он, признают многонациональный характер страны, но никогда не согласятся с требованиями автономии, от какого бы нацменьшинства они ни исходили [136, с. 101]. Свою точку зрения на события изложил и Саддам Хусейн. В выступлении по случаю 12-ой годовщины «революции 14 июля» он заявил: «Мы приветствуем народ Арабистана, который дает горы жертв на пути к свободе и равноправию, борется против расистской клики, которая лишает его самых простых прав жизни и надежд» [101, с. 49]. Таким образом, данная проблема в ряду других станет одной из причин будущей разрушительной войны.

Глава III. Ирано-иракская война, «кувейтский кризис» и его последствия

§ 1. Ирано-иракская война: «пожар в регионе»

   1 апреля 1980 г. тысячи студентов из всех арабских стран и многих азиатских государств собрались в университете аль-Мустанс ирийа в Багдаде. Они ожидали появления Тарика Азиза, заместителя премьер-министра Ирака и члена СРК, который был приглашен для открытия международной экономической конференции, организованной Национальным союзом иракских студентов (НСИС) и Комитетом азиатских студентов. Когда под аплодисменты собравшихся появился Тарик Азиз, какой-то молодой человек бросил бомбу в его сторону. Заметив опасность, глава НСИС бросился к Тарику Азизу с криком: «Смотрите, это бомба!» В тот же миг, когда заместитель премьера упал на пол, раздался взрыв, и взрывная волна прошла мимо него. Было убито и ранено несколько десятков молодых людей. После того как машины «скорой помощи» увезли убитых и раненых, Тарик Азиз провел запланированную встречу с организаторами конференции, но из-за легкой контузии не смог произнести речь и был госпитализирован. Вскоре была обнаружена и обезврежена и другая бомба [114, с. 23].
   Расследование инцидента со взрывом в аль-Мустанс ирийе показало, что студент, бросивший бомбу, был иранцем и принадлежал к Партии исламского призыва. 5 апреля во время похорон жертв этой террористической акции в Багдаде была взорвана еще одна бомба. Она была брошена в толпу участников процессии из окна одной из иранских школ, которая была открыта в соответствии с ирано-иракским соглашением о культурном сотрудничестве. И вновь жертвами взрыва стали невинные люди [114, с. 29].
   После этих кровавых событий война между Ираном и Ираком стала практически неизбежной. Саддам Хусейн отдал приказ подвергнуть бомбардировке иранский приграничный город Касре-Ширин, приют тысячи иракских шиитов, бежавших от преследований властей. Более того, 8 апреля он распорядился казнить главу иракских шиитов аятоллу Мухаммеда Бакра Садра вместе с его сестрой. Эта новость привела Хомейни в ярость, и Иран начал готовить и отправлять в Ирак для проведения диверсий отряды иракских шиитов и курдов. В свою очередь, Сад-дам дал указание организовать на территории Ирака лагерь для подготовки повстанческой армии из числа иранцев, выступивших против политического курса тегеранских властей. 23 апреля министр иностранных дел Ирана Садек Готбзаде в своем выступлении по радио сказал, что долгом иранского народа является оказание помощи народу Ирака, являющемуся объектом репрессивных мер «преступного режима». Он добавил, что удовлетворится лишь свержением режима Саддама Хусейна, что иранская армия способна оккупировать Ирак, а население этой страны будет встречать ее с распростертыми объятиями [136, с. 32].
   В апреле 1980 г. в ходе своего визита по странам Ближнего Востока Садек Готбзаде вдруг неожиданно заявил в Дамаске, что Саддам Хусейн убит во время якобы имевшего место военного переворота и иранское правительство готово оказать поддержку иракской оппозиции. Когда эти сведения не подтвердились, он на пресс-конференции под Бейрутом отметил: «Мы поддерживаем народ Ирака, чтобы он смог освободиться от своего незаконного режима». Отвечая на вопрос относительно возможности войны с Ираком, министр сказал: «Все может случиться» [136, с. 33].
   Известия о покушениях и убийстве Саддама Хусейна имели под собой реальные основания. Многие иракцы в разное время и в различных местах оказывались свидетелями гибели своего президента. Однако каждый раз он чудесным образом воскресал из мертвых, появляясь на экранах телевизоров или на официальных мероприятиях.
   Подноготная этих метаморфоз раскрылась в декабре 1997 г. после бегства в США Микаеля Рамадана. В течение 18 лет он был одним из «двойников» Саддама Хусейна. В своей книге «Тень Саддама», впервые вышедшей на Западе и переведенной на русский язык [90, с. 97], он подробно описал атмосферу, царившую в окружении главы иракского государства, а также перечислил все известные ему случаи убийств и покушений на «двойников» Саддама Хусейна. Приведем лишь несколько примеров. В 1983 г. в г. Амара в результате перестрелки с нападавшими был убит «двойник» Махди Махмуд. В 1986 г. на самого президента и его «двойников» покушались трижды, был убит один из «двойников» – Надар Рафи. Микаелю Рамадану удалось избежать этой участи, однако в 1983 г. в обличье Саддама Хусейна он был пленен курдскими повстанцами, в 1984 г. его травили подсыпанным в еду ядом, а в 1990 г. в Эль-Кувейте взорвали бомбу, когда он проезжал мимо в автомобиле [90, с. 201].
   Согласно официальному меморандуму министерства иностранных дел Ирака, за период с 23 февраля 1979 по 26 июля 1980 г. иранские военно-морские, военно-воздушные и сухопутные силы совершили 244 «акта агрессии» против Ирака. В их числе – обстрелы иракских пограничных постов, пленения иракских пограничников, захваты самолетов и судов в районе Шаттэль-Араб и т. П. Только за период с 23 февраля по 26 мая 1980 г. иранские ВВС 54 раза нарушали государственную границу Ирака. Баасистское руководство направило 240 официальных нот протеста в адрес иранского посольства в Багдаде [136, с. 106–107; 154, с. 182]. В июле 1980 г. на большой пресс-конференции для иностранных журналистов Саддам Хусейн следующим образом охарактеризовал отношения с Ираном: «Ирак публично заявлял новым иранским правителям, что он желает установления с Ира-ном отношений сотрудничества и добрососедства, основанных на взаимном уважении и невмешательстве во внутренние дела друг друга, но наши добрые намерения натолкнулись на ненависть надменных расистских лидеров в Тегеране… Мы не хотим войны, но если он (Хомейни. – В. Н.) обозлит нас, мы знаем, как реагировать и не будем сидеть сложа руки…» [155, 22.07.1980].
   Развернутые военные действия на ирано-иракской границе начались 4 сентября 1980 г. В этот день, по иракским данным, тяжелая артиллерия калибра 175-мм, самолеты и военные корабли Ирана совершили обстрелы приграничных иракских населенных пунктов Ханакин, Зурбатийа, Мандали, Нафт-Хане и др., что привело к многочисленным жертвам. Жестокой бомбардировке и нападению подвергся район Зейн аль-Каус. Иракские пограничники и части регулярных войск открыли ответный огонь. Сообщалось о двух сбитых иранских бомбардировщиках «Фантом» [136, с. 108]. Военные действия продолжались 5 и 6 сентября. Иракские войска обстреляли иранские населенные пункты Касре-Ширин и Мехран, а иранская авиация атаковала пограничные пункты аль-Хусейн, Кутейба, Хоук и Газали, вновь подвергся нападению Ханакин. 8 сентября временному поверенному в делах Ирана в Багдаде был вручен меморандум, в котором утверждалось, что Ирак в интересах самозащиты вынужден предотвратить оккупацию района Зейн аль-Каус. В документе выражалась надежда, что иранская сторона сочтет возможность освободить территории Ирака, захваченные Ираном ранее. Эта нота осталась безответной.
   9 сентября иракская армия двинулась к границе и вынудила иранцев отступить из района Зейн аль-Каус. В ответ Иран начал обстрел районов Дияла и Васит. 10 сентября иракские войска сбили иранский военный вертолет с командным составом на борту, вывели из строя два «Фантома» и несколько танков противника. Постепенно к 16 сентября Ирак, как сообщали местные источники, «освободил 125 кв. миль территорий, принадлежавших Ираку по Алжирскому соглашению» [136, с. 109]. Иран закрыл воздушное пространство своей страны и запретил навигацию по Шаттэль-Араб и в Ормузском проливе. Вечером 17 сентября на экстренном заседании Национального Совета Ирака президент Саддам Хусейн объявил о решении иракского руководства аннулировать Алжирское соглашение. «Так как правители Ирана, – сказал он в своем выступлении, – уже нарушили это соглашение… своим открытым и умышленным вмешательством во внутренние дела Ирака и поддержкой, как это делал раньше и шах, и снабжением главарей бунта, которых также поддерживает и Америка, и сионисты, а также тем, что они отказались возвратить иракские земли, которые мы вынуждены были возвратить силой, то я объявляю перед вами, что мы считаем соглашение от 6 марта 1975 г. аннулированным (и Совет Революционного Командования принял решение по этому вопросу). Итак, нужно вернуть Шаттэль-Араб юридически к тому положению, каким оно было до 6 марта 1975 г., и эта река вернется к тому, какой она была на протяжении истории – иракской и арабской по названию…» [5, с. 25]. Через несколько дней министр иностранных дел Ирака Са'адун Хаммади мотивировал аннуляцию алжирских договоренностей тем, что иранской стороной были нарушены две Статьи Алжирского соглашения: относительно безопасности и взаимного доверия, а также территориальной целостности. «Алжирское соглашение, – сказал он, – включает утверждение, обусловливающее, что если какая-то Статья нарушена, то весь документ считается недействительным» [136, с. 113]. Умышленно или нет, но Са'адун Хаммади был не совсем точен: в документе говорилось, что «любое нарушение одного из составных элементов (договоренностей) противоречит духу Алжирского соглашения» [136, с. 238; 132, с. 172].
   17 сентября усилились иранские бомбардировки иракской части Шаттэль-Араб. Сильные бои развернулись в г. Хорремшахр (Мухаммара) и на территории аэропорта Абадана. Штаб иранских вооруженных сил опубликовал сообщение, в котором весь район Шаттэль-Араб объявлялся зоной боевых действий. У Хосровабада было выведено из строя пять иранских военных кораблей. Багдад объявил, что эти суда были атакованы иракцами, так как они до этого перехватили и обстреляли английское судно «Ориент стар» на его пути в порт Басру. Навигация по Шаттэль-Араб была практически прервана, а сама река превратилась в поле битвы. Иранские патрульные суда захватили кувейтское судно, шедшее в Басру под иракским флагом. Чуть позже из Хорремшехра был обстрелян корабль, приписанный к Сингапуру, на корме которого развевался иракский флаг. 21 сентября Иран дал распоряжение всем торговым судам, находящимся на Шаттэль-Араб, покинуть этот район.
   Все свои действия в пограничных районах обе конфликтующие стороны объявляли «ответными мерами», принятыми «в целях обороны» и для защиты «национального суверенитета и территориальной целостности». Военные акции противной стороны характеризовались как «акты агрессии», предпринятые вразрез с достигнутыми договоренностями. Так или иначе, было ясно, что и Иран, и Ирак были не прочь «поиграть мускулами» в надежде на скорое поражение противника. Оставалось лишь ждать, кто из них первым, в прямом смысле слова, перейдет черту: пересечет границу солдатским сапогом и вторгнется на чужую территорию. Нервы не выдержали у иракского руководства, и 22 сентября 1980 г. начались массированные «контратакующие» действия по ту сторону границы.
   В чем состоял стратегический военный план Саддама Хусейна? Он намеревался развернуть наступление на юге ирано-иракской границы, овладеть Шаттэль-Араб в ее нижнем течении, а также захватить оба крупнейших города Хузистана – Ахваз и Дизфуль. Одновременно с этим иракский президент планировал дать отпор предполагаемому вторжению противника в богатые нефтью северные районы Ирака и предотвратить наступление иранских войск в направлении Багдада. В соответствии с этими замыслами в ночь на 22 сентября иракские военно-воздушные силы совершили налеты на 10 сухопутных и авиационных баз на иранской территории, что привело к сильным разрушениям аэродромов Бахтарана (до исламской революции – Керманшах), Сенен-деджа и Ахваза, а также военных баз в Хамадане, Тегеране, Исфахане, Дизфуле, Ширазе и Тебризе. После ударов авиации иракская армия перешла границу и вторглась на землю Ирана. На северном участке центрального фронта она проникла примерно на 15 км в глубь иранской территории, захватила Касре-Ширин и создала угрозу Бахтарану. На южном участке центрального фронта был захвачен город Мехран и перерезана дорога, соединяющая Дизфуль с северными районами Ирана. На южном фронте иракские войска вторглись в Хузистан и захватили более 10 тыс. кв. км иранской территории. Дальнейшей целью был Ах-ваз. Самолеты Ирака вывели из строя часть очистных сооружений в Абадане, а войска подошли к Хорремшехру (Мухаммара). В ответ иранская авиация нанесла удар по Басре, Васиту, Багдаду и Ниневие, а также осуществила бомбардировку с воздуха шести иракских аэропортов. Было выведено из строя несколько нефтехимических заводов [136, с. 89].
   23 сентября в своем интервью журналистам в Иракском культурном центре в Париже Тарик Азиз выдвинул следующие условия прекращения боевых действий со стороны Ирака: 1) признание Ираном суверенитета и прав Ирака на его национальную территорию; 2) установление Ираном добрососедских отношений с Ираком и арабской нацией; 3) прекращение Ираном вмешательств во внутренние дела соседних стран, а также всех актов агрессии. Если говорить более конкретно, то иракская сторона требовала признания прав Ирака на пограничную зону и акваторию Шаттэль-Араб, а также ухода Ирана с островов Абу-Муса и Большого и Малого Томба. Тарик Азиз заявил, что Ирак не желает затягивать конфликт, но это «не означает, что мы слабы, наша позиция крепка» [136, с. 117, 120]. 24 сентября министр иностранных дел Ирака Са'адун Хаммади направил письма в адрес председателя Совета Безопасности и Генерального секретаря ООН, в которых содержались объяснения позиции Ирака в его конфликте с Ираном. В них, в частности, отмечалось: «Ирак считает, что пока Алжирское соглашение от 6 марта 1975 г. не признается иранской стороной, оно аннулируется, исходя из Статьи 4 этого соглашения. Ирак принял это решение, использовав все возможные мирные средства в течение последних трех лет, пытаясь убедить Иран придерживаться условий этого договора. Ирак твердо заявляет, что он не претендует на иранскую территорию и что он не желает объявления войны Ирану и расширения зоны боевых действий. Но Иран проявляет собственную инициативу, направленную на разжигание конфликта, вынуждая Ирак к отмщению путем атаки объектов, расположенных в глубине иранской территории. Наша цель состоит в защите интересов Ирака, района Залива и международного сообщества» [136, с. 121]. Свою оценку причин войны и побудительных действий иракской стороны дал и Саддам Хусейн. «Все это случилось до 22 сентября 1980 г., которое некоторые считают началом войны между Ираком и Ираном, в то время как война была начата… 4 сентября 1980 г.». «Мы сражались, отвечая на агрессию» [7, с. 27]. В своем выступлении 28 сентября 1980 г., опубликованном под заголовком «Ирак призывает к миру», он заявил: «Для защиты чести и суверенитета Ирака, его жизненных интересов надо было принять необходимые меры, чтобы сдержать агрессоров, утопающих в неграмотности, безрассудстве и черной ненависти, и поэтому нужно было обнажить иракский меч, чтобы преподать им новый исторический урок [10, с. 4].
   Не сумев скоро взять Дизфуль, Ахваз и Хорремшахр, иракские части применили тактику, ранее приносившую успех в боях с курдами: они окружили эти города и подвергли их интенсивному обстрелу артиллерией и минометами. Однако ожидаемого результата достичь не удалось, так как крупные иранские города имели достаточно большие запасы боеприпасов, продовольствия и питьевой воды, что позволяло им эффективно противостоять наступлению противника. В конце сентября иранцы, подтянув резервы, приостановили наступательный порыв иракских войск. Вторжение Ирака привело к небывалому росту патриотических настроений у народов Ирана: даже арабы Хузистана, вопреки ожиданиям Саддама Хусейна, не стали «пятой колонной» и вместе с иранцами поднялись на защиту родных городов.
   В первый месяц войны боевые действия характеризовались интенсивными авианалетами на нефтяные комплексы и сооружения в бассейне Шаттэль-Араб. Военные сводки иракского командования сообщали о бомбардировках противником очистных сооружений в Нафт-Шаабийа и нефтяного терминала в Басре, налетах на Киркук, Эрбиль, Мосул и Эль-Кут. Иракская сторона в ответ подвергла обстрелу и налетам Тебриз, Ахваз и остров Харк [30, с. 84].
   Сразу же после начала боев на ирано-иракской границе было предпринято несколько безуспешных попыток примирить враждующие стороны. Так, резолюцию о прекращении огня принял Совет Безопасности ООН. Была осуществлена «миссия доброй воли» двух тогдашних руководителей Организации Исламской Конференции – президента ОИК Зия уль-Хака и ее генерального секретаря Хабиба Шатти. По поручению председателя Движения неприсоединения Фиделя Кастро Багдад и Тегеран посетил министр иностранных дел Кубы Исидоро Мальмиерка. На встрече премьер-министр Ирана Мохаммед Али Раджаи заявил: «Моя страна готова приветствовать любого, но мы никогда не согласимся принять миссию доброй воли. Более того, мы никогда не заявим, что Иран готов к переговорам» [136, с. 126]. В общем, такая позиция вполне объяснима: согласиться на переговоры в условиях, когда часть твоей территории оккупирована противником, значит обречь себя на их невыгодный исход. Переговоры были тогда на руку Ираку, так как он предлагал их с позиции силы. Нельзя сказать, что Иран вообще отвергал возможность переговорного процесса, но он выставлял такие предварительные условия, на которые, что было заведомо ясно, Ирак не согласился бы ни в каком случае. Эти условия, в частности, были озвучены послом Ирана в Москве Мохаммедом Мокри: 1) свержение режима Саддама Хусейна и замена его «подлинными представителями иракского народа»; 2) оккупация Ираном иракского города Басра в качестве компенсации за ущерб, нанесенный Ирану вой-ной; 3) организация плебисцита в Иракском Курдистане по вопросу об автономии этого района или присоединении его к Ирану [136, с. 130].
   27 сентября иракское командование опубликовало адресованное народу и армии коммюнике № 40, в котором говорилось: «Ваша славная армия достигла Ахваза!!! В настоящее время она вместе с вашими братьями из племен бану ка'аб, бану тарф, кинана, бану лям, тамим, малек, савари, саламат аль-мухайсин, сахр и маусавийа (арабские племена, населяющие Хузистан. – В. Н,)… Все они находятся под защитой вашей армии, которая прославляет землю Арабистана и сама прославляется этой землей, ее историей, ее мучениками. Таким образом, наша славная армия достигла своей стратегической цели, как об этом говорили ее лидеры. Ее заботой теперь становится укрепление этой победы» [цит. по: 136, с. 132]. Оставив в тылу у себя осажденный Ахваз, иракская армия двинулась в направлении Абадана. Однако здесь она встретила ожесточенное сопротивление плохо вооруженных частей «революционной гвардии» и добровольцев, которые, имея лишь стрелковое оружие и «коктейли Молотова», ценой собственной жизни, бросаясь под танки, остановили врага. В результате план иракского президента завершить войну ко дню ид аль-адха (праздник жертвоприношения), который выпал в 1980 г. на 20 октября, был сорван.
   10 ноября иракская армия форсировала р. Карун и к середине месяца захватила Хорремшехр. В речи, адресованной иракским солдатам, Саддам Хусейн, в частности, сказал: «Вы, мои братья, которые борются и вырывают землю Мухаммары из рук неприятеля, вы оплачиваете каждой каплей своей крови победу над врагом. Своей борьбой вы вписываете новые страницы в историю, укрепляете прошлое, настоящее и будущее своей нации. Вы воюете за пробуждение арабов» [136, с. 140]. Слова о пролитой крови не были произнесены «для красного словца»: город был взят с большими потерями – 1,5 тыс. убитых, около 4 тыс. раненых. К тому же положение в иракских войсках осложнялось тем, что воевавшие в их составе шииты часто дезертировали, оголяя целые участки, а иногда в массовом порядке сдавались противнику.
   Несмотря на все сложности, Ирак в первый месяц войны одолел около половины 735-километровой общей границы с Ира-ном, вклинившись на территорию противника, на глубину от 10 км на севере до 40 км на юге. Саддам уже праздновал победу, а иракская печать превозносила его как одного из величайших арабских полководцев, появившихся на свет за период после падения Багдада в 1258 г. В Ираке возобладало мнение, что в военном отношении главное дело сделано и можно говорить о начале мирных переговоров. Теперь сам Саддам выставил условия, при которых его страна была готова к прекращению огня: сохранение за Ираком всех захваченных земель и возможность свободного плавания в Ормузском проливе. К тому же вторжение иракских войск на территорию Хузистана (Арабистана) вновь поставило на повестку дня вопрос о принадлежности и статусе этой иранской провинции. Иракская точка зрения была высказана Саддамом Хусейном 27 ноября 1980 г. в Аммане во время очередной встречи в верхах лидеров арабских стран: «Вопрос о решении собственной судьбы должен решаться народом Арабистана» [136 с. 151].
   Воспользовавшись зимней передышкой, вызванной сезоном дождей, когда военные действия на суше практически невозможны из-за разлива рек и озер, Иран смог восстановить боевые порядки и увеличить численность своих вооруженных сил до 400 тыс. человек [142, с. 49]. В январе 1981 г. иранские войска начали наступление на участке Дизфуль-Сусенгерд. Иракцы ответили контрударом, и на обширной равнине Хузистана развернулось танковое сражение. В этой «иранской Прохоровке» советские танки с иракскими экипажами в очередной раз показали свое превосходство над вражескими боевыми машинами (на этот раз американского и английского производства). Потеряв 50 своих танков, иракцы уничтожили 40 и захватили 100 танков противника [21, с. 46–47, 51].
   В конце февраля – начале марта 1981 г. Тегеран и Багдад посетила представительная делегация ряда мусульманских стран. Исламская миссия доброй воли, в состав которой входили президент Гвинейской Республики Ахмед Секу Туре, президент Пакистана Зия уль-Хак, президент Бангладеш Зия ур-Рахман, президент Гамбии Д. К. Джавара, председатель Исполкома Организации освобождения Палестины Ясер Арафат, генеральный секретарь ОИК Хабиб Шатти и др., прибыла с целью примирить враждующие стороны. В ходе состоявшихся переговоров с аятоллой Хомейни, Банисадром и Саддамом Хусейном добиться существенных результатов так и не удалось. Причины отказа начать мирные переговоры становятся ясными из заявления президента Ирака, сделанного во время встречи с лидерами мусульманских государств: «Любое решение, которое не будет учитывать причины войны, включая полный суверенитет Ирака над Шаттэль-Араб и его побережьем, не может быть справедливым и логичным. Вывод войск (с иранской территории. – В. Н.) до того, как Иран признает эти права, а также обеспечит законные гарантии Ираку, не может быть осуществлен» [138, с. 18].
   В своей речи перед солдатами иракской армии 14 марта 1981 г. Саддам Хусейн отметил, что Ирак готов оказать любую моральную и материальную помощь иранским народам в Курдистане, Белуджистане и Азербайджане, а также всем честным гражданам в их стремлении установить добрососедские отношения с Ираком. «Иранские правители разобщены, в то время как мы в Ираке укрепляем наше единство; они стоят на краю гибели, в то время как мы крепки в наших позициях. Иранские народы живут в отчаянии, бедности и унижении, в то время как наш народ живет в процветании и стабильности… Мы не желаем видеть Иран расчлененным. Мы хотим, чтобы Иран был нашим добрым соседом, способным на разрешение всех своих проблем и на сохранение целостности, но пока эти наши желания неосуществимы, и страна, испытывающая враждебность к арабской нации и к Ираку, должна распасться. Это и есть наша стратегия…» [138, с. 21].
   Своего первого успеха в войне с Ираком Иран смог добиться лишь в мае 1981 г., когда его бомбардировщики безнаказанно пересекли с востока на запад всю территорию противника и подвергли авианалету иракские базы вблизи сирийской границы. Это вызвало новый подъем патриотических настроений в стране и укрепило авторитет сторонников внешнеполитического курса имама Хомейни. В июле – августе иранская армия нанесла несколько мелких, но очень чувствительных контрударов в районе Абадана и к сентябрю сняла осаду города. Иракцы при этом потеряли около 5 тыс. убитыми и ранеными [29, с. 42].
   С 19 по 25 сентября 1981 г. в Иране проводилась «Неделя войны», приуроченная к первой годовщине начала боевых действий. В течение семи дней проходили траурные намазы (молитвы) по погибшим, парады войск и «стражей исламской революции», а главное – осуществлялась массовая мобилизация «кандидатов в мученики». Сторонники мирного разрешения ирано-иракского конфликта причислялись к «сознательным или бессознательным участникам инспирированного американцами заговора с целью лишить Иран неминуемой победы, ради достижения которой погибли тысячи мучеников» [41, с. 291].
   После первого наступательного порыва иракские войска на протяжении последующих нескольких месяцев так и не смогли продвинуться в глубь Ирана ни на одном из фронтов. Воспользовавшись этим, мобилизованная иранская армия и отряды «стражей» в конце сентября 1981 г. перешли в очередное контрнаступление. На южном участке им удалось отбросить пехоту противника на другой берег реки Карун в районе Хорремшахра (получившего обиходное название Хуниншахр, т. е. «Город крови»), в результате чего иранская артиллерия получила возможность обстреливать Басру. 30 ноября в северной части Хузистана «воины Аллаха» прорвали окружение Сусенгерда и после ожесточенных боев освободили Бостан.
   На этом этапе войны произошло политическое событие обще-регионального значения. Нефтедобывающие Аравийские монархии (Саудовская Аравия, Бахрейн, Катар, Кувейт, ОАЭ и Оман) объединились в рамках Совета сотрудничества арабских государств Залива ССАГЗ (под Заливом подразумевался Персидский, он же Арабский для арабов). Это объединение было крайне негативно воспринято как Ираном, так и Ираком, посчитавшими, что монархии использовали благоприятную ситуацию войны, для того, чтобы создать новый центр силы, как в Персидском заливе, так и в арабском мире. Роль ССАГЗ особенно возрастет в начале 1990-х гг.
   Каждая победа доставалась дорогой ценой. Набранные в школах и детских домах мальчишки 10–14 лет и глубокие старики проявляли мужество: выступая в качестве «живой человеческой волны», они своими телами разминировали оставленные иракца-ми минные поля. Все добровольцы – басидж перед отправкой на фронт получали единовременные пособия, для них устраивались богатые застолья. По местному телевидению прошла передача об иранской матери, потерявшей на фронте двух сыновей, которая, провожая на войну третьего, последнего, говорила, что не желает для него иной судьбы, кроме мученичества [40, с. 292, 296].
   Потери в войсках с обеих сторон были весьма серьезными. К марту 1982 г., по истечении полутора лет войны, Иран потерял до 90 тыс. человек, а Ирак – около 35 тыс. Тем не менее, Тегеран, как и прежде, отказывался от мирных переговоров и даже временного прекращения огня, чтобы убрать погибших с поля боя. Саддам Хусейн следующим образом прокомментировал создавшееся положение: «Кровавый, сомнительный и отсталый режим в Иране, утопающий в крови иранских народов, угнетающий и унижающий нации, не обращающий внимания на интересы своего народа, убивающий женщин и детей и разрушающий его экономику, этот режим не может мобилизовать энергию своего народа для сражения, чтобы он смог осуществить превосходство над нами. Он может лишь подбрасывать временами новые партии невежд и жалких людей, заставленных воевать. И иракские пушки и винтовки косят их сотнями и тысячами» [8, с. 18–19].
   В середине марта аятолла Хомейни заявил, что у Саддама Хусейна нет другого пути, как покончить самоубийством, и выдвинул следующие условия прекращения боевых действий: безоговорочный вывод иракских войск с иранской территории, определение компетентным судом агрессора и возмещение Ирану ущерба, нанесенного войной. Позже к ним было добавлено еще одно условие: возвращение в Ирак 100 тыс. беженцев. Поскольку Ирак не был в состоянии оплатить военные репарации, иранское правительство предложило сделать это тем арабским странам, которые оказывали ему военную помощь [40, с. 292–293].
   В конце марта 1982 г. после нескольких этапов операции «Фатх», осуществленной западнее городов Дизфуль и Шуш, иранские войска продвинулись вперед на 50 км и освободили 2 тыс. кв. км своей территории. В ходе этого контрнаступления, по сведениям Тегерана, было убито около 10 тыс. иракцев, 15 тыс. ранено, 15,5 тыс. взято в плен. 30 апреля была начата новая наступательная операция «Бейт аль-Мокаддас» («Священный дом»), позволившая Ирану форсировать Карун и овладеть Хорремшахром. Была освобождена территория площадью 5 480 кв. км, и иранские войска с большими потерями вышли на государственную границу своей страны на протяжении 170 км [40, с. 293]. 4 июня, выступая на пятничной молитве, на территории Тегеранского университета, президент страны Хамейни определил сумму требуемых Ираном репараций в размере 150 млрд. дол. (Позже эта сумма была снижена до 135 млрд. дол., затем повышена до 163 млрд. дол., что, впрочем, не имело никакого значения, так как платить ее никто не собирался.) Президент подтвердил официальное требование иранской стороны: смещение Саддама Хусейна, предание его суду и избрание нового «легитимного» президента [40, с. 294].
   10 июня 1982 г. СРК Ирака выступил с заявлением о готовности немедленно прекратить огонь и все боевые действия, а также в двухнедельный срок вывести все свои войска с территории Ирана. В ответ на это Хомейни ненавязчиво напомнил, что вывод войск является лишь одним из требований, выдвинутых в качестве условий прекращения войны, поэтому Иран будет продолжать военные действия. Перед войсками и ополченцами были поставлены задачи довести войну до победного конца, «освободить иракский народ» и выйти через иракскую территорию на ливанский фронт, чтобы противостоять начавшейся тогда новой «израильской агрессии». «Путь на Иерусалим лежит через Багдад». Вечером 13 июля 80-тысячная иранская армия перешла границу с Ираком на южном участке фронта и развернула наступление на Басру. Проведение этой операции, получившей кодовое название «Благословенный Рамазан», официальный Тегеран объяснял необходимостью «обеспечить защиту исламских земель, предотвратить дальнейшую агрессию со стороны Ирака и других союзников США, обезопасить от иракского огня города исламской родины, а также откликнуться на просьбы миллионов иракских мусульман, которые в результате жестокой политики иракского режима стали, узниками в своей собственной стране» [40, с. 294–295]. Однако на своей земле иракцы сражались куда более самоотверженно, чем на чужой территории, и иранские войска вынуждены были прекратить бессмысленные атаки. В результате операции «Рамазан», в ходе которой, по иракским данным, было убито более 27 тыс. солдат противника, иранские войска смогли удержать под своим контролем лишь небольшой участок иракской территории глубиной 5 км. Басра так и осталась непокоренной. Эта относительная неудача была воспринята в Иране спокойно: «Басра не является нашей родиной, – сказал Хомейни, – наша родина – ислам. Мы следуем принципам ислама, а ислам не позволяет нам оккупировать исламскую страну» [40, с. 297]. Недоумение в Тегеране вызвал другой факт: иракские шииты не поддержали наступления иранских войск. Видимо, их обуревали те же чувства, что и арабов Хузистана во время иракского вторжения: лучше жить спокойно в своем доме среди суннитов, чем рисковать жизнью ради призрачной свободы, добытой руками пришлых единоверцев.
   После иракского вторжения 22 сентября 1980 г. военные операции Ирана против Ирака «в защиту ислама» носили по большей части оборонительный характер и преследовали цель изгнать со своей земли войска противника. Но после того как 13 июля 1982 г. иранские вооруженные силы перешли в контрнаступление, пересекли границу и перенесли боевые действия на территорию Ирака, военные усилия Ирана уже не могли рассматриваться исключительно как дело защиты собственного суверенитета. Более того, бескомпромиссное требование смещения президента Саддама Хусейна в качестве предварительного условия для начала переговоров по мирному урегулированию показало, что иранское руководство было готово «экспортировать» свою революцию в Ирак любыми способами [130, с. 6].
   Вслед за операцией «Рамазан» иранские войска в течение года осуществили несколько наступательных кампаний, но смогли добиться лишь ряда незначительных успехов тактического характера, не приведших к заметному изменению военного паритета. После неудачной попытки захватить Басру Иран предпринял наступление на центральном фронте. Теперь его целью был Багдад. Однако две волны атак иранцев захлебнулись из-за отчаянного сопротивления противника, а также недостатка боевой техники и боеприпасов. В начале ноября 1982 г. четыре армейских дивизии иранской армии при поддержке «стражей» и добровольцев – басидж, прорвав несколько линий обороны иракских войск, напали на нефтеносный район Нафт-Шах и захватили около 40 вышек. Иракцы бросили в бой недавно полученные из Советского Союза танки Т-72, но заметного успеха не достигли. Саддаму пришлось снимать воинские подразделения с других участков фронта и переправлять их в эту зону. Ценой больших усилий положение было выправлено [128, с. 67].
   После относительно спокойной зимы 1982–1983 гг. активные боевые действия возобновились. В марте иракские ВВС нанесли несколько массированных ракетных ударов по нефтяным плат-формам в окрестностях Бендер-Хомейни. Обстрелам подверглись также иранские торговые и военные суда, находившиеся в Заливе. В ответ Иран предпринял попытку перерезать сообщение между Багдадом и Басрой, но она потерпела фиаско. После этой неудачи иранское командование сосредоточило свое внимание на северном участке границы. 22 июля иранские войска при поддержке отрядов иракских курдов и шиитов вторглись в Иракский Курдистан и захватили приграничный поселок Хадж Умран. Им удалось перерезать пути, по которым Ирак снабжал оружием и продовольствием иранских курдов. В захваченном городе было открыто отделение Высшего собрания исламской революции, штаб-квартира которого находилась в Тегеране. В октябре Иран развил свой успех, захватив около 400 кв. км вражеской территории в районе Панджвина. Тогда Саддам Хусейн отдал приказ нанести ракетный удар по иранским городам на южном участке границы. Эти действия вынудили иранское командование приостановить наступление в Курдистане. К концу третьего года войны общее число погибших с обеих сторон, по разным оценкам, колебалось от 175 до 500 тыс., раненых – до 600 тыс. человек [40, с. 299].
   В начале 1984 г. эскалация военных действий была заметна на южном участке фронта и в водах Персидского залива. В феврале иранские войска развернули очередное наступление с целью перерезать сообщение между Багдадом и Басрой. В конце месяца они заняли несколько островков Маджнун в болотистой местности, недалеко от иракского города Эль-Курна. Серия взаимных атак здесь переросла в целое сражение, островки по нескольку раз переходили из рук в руки. К началу марта на этом небольшом участке фронта скопилось до полумиллиона человек (300 тыс. иранцев и 200 тыс. иракцев). Битва за безлюдные пустынные островки была столь ожесточенной, что получила название «Безумная битва» [14 - Здесь было обыграно название островов, совпадающее со словом «маджнун», которое в переводе с арабского означает «одержимый», «безумный». Меджнуном, как известно, называли потерявшего голову от любви героя популярного на Востоке сказания «Лейли и Меджнун».]. Подобная характеристика сражения оказалась тем более оправданной потому, что Саддам Хусейн отдал приказ о применении отравляющих газов (скорее всего, иприта). По заявлению иранской стороны, Ирак использовал химическое оружие в более чем 130 пунктах, что привело к гибели или равнению, по меньшей мере 3,5 тыс. человек, включая гражданское население [38, с. 181].
   Иприт производился в больших количествах в Эль-Фаллудже, в 80 км к западу от Багдада. Табун, зарин и другие газы нервно-паралитического действия вырабатывались в Самарре. Ирак активно занимался разработкой и производством ядерного (Тувайт, 18 км к юго-востоку от Багдада), биологического и химического оружия (местечко Салман Пак около Тувайта). В Самарре полным ходом шли работы по производству бинарного оружия.
   Ирак не подписал Женевскую конвенцию 1978 г., запрещавшую производство химического оружия, и во время войны с Ираном Саддам не мучился угрызениями совести, применяя отравляющие вещества на полях сражений. Еще будучи вице-президентом, он заключил контракт на 12 млн. дол. с крупнейшей в Египте фабрикой по производству пестицидов и преобразовал ее в завод по производству химического оружия. Ядерные технологии предоставлялись Ираку Францией.
   Если раньше только Ирак совершал налеты на иранские танкеры, покидавшие главный нефтяной терминал на острове Харк, то теперь и Иран стал нападать на суда, находившиеся в Заливе. 13 мая 1984 г. иранские истребители-бомбардировщики обстреляли ракетами два кувейтских танкера, перевозивших иракскую нефть, а 16 мая налету с их стороны подвергся саудовский танкер. Эти налеты положили начало «войне против танкеров». К середине 1986 г. число пострадавших в Заливе судов различных стран достигло двухсот. Опасность ситуации заключалась в том, что война между Ираном и Ираком переросла рамки двустороннего конфликта. Соединенные Штаты и их союзники по НАТО, придерживавшиеся до этого позиции «активного нейтралитета», не могли оставаться в стороне, когда возникла угроза судоходству по Персидскому заливу. Сюда были подтянуты корабли ВМС США, включая авианосец «Мидуэй», имевшие на борту около 2 тыс. морских пехотинцев. США стали вести наблюдение за всеми воздушными целями в регионе с помощью системы АВАКС, которой были оборудованы самолеты, базировавшиеся на аэродромах в Саудовской Аравии. Американские военные корабли начали эскортировать танкеры, поставлявшие из Бахрейна топливо для их эскадры. 5 июня военные самолеты Саудовской Аравии с помощью АВАКС сбили над своими территориальными водами в Заливе два иранских истребителя-бомбардировщика [41, с. 301–302].
   Счет в «войне против танкеров» оказался не в пользу Ирана: он повредил 25 танкеров с иракской нефтью, в то время как его противник – 65. Однако постоянные бомбежки острова Харк не привели иракцев к успеху: Иран по-прежнему мог пропускать через тамошний терминал до 1,5 млн. баррелей нефти в день. И все же, чтобы не рисковать, власти перенесли основную тяжесть по погрузке нефти на другие терминалы, менее доступные для налетов иракских самолетов [114, с. 145–146].
   12 июня 1984 г. при посредничестве ООН Иран и Ирак достигли соглашения о временной приостановке нападений на гражданские объекты. Однако в марте следующего года, не достигнув весомых успехов на полях сражений, обе стороны, нарушив договоренности, возобновили массированные обстрелы гражданских целей. Эта фаза ирано-иракской войны получила название «войны против городов». Налетам авиации и ударам ракет класса «земля-земля» подверглись не только прифронтовые и пограничные населенные пункты, но и густонаселенные города в глубине территорий, включая столицы обеих стран. Только в городах Ирана, по иранским официальным данным, в первые две недели обстрелов (с 5 по 19 марта 1985 г.) погибло около 2 тыс. мирных жителей и около 4 тыс. получили ранения. Спасаясь от обстрелов и бомбардировок, жители покидали свои дома и родные места и переселялись в палатки за пределами населенных пунктов. В целом, «война против городов» нанесла гораздо больший ущерб Ирану, чем Ираку. «Иракские самолеты летают на высоте около 30 тыс. футов; иранские средства ПВО могут поражать объекты менее, чем на половину этой высоты, и от огня иранских зенитных орудий больше потерь несут жители на городских улицах, чем самолеты противника… Целые городские кварталы пустеют каждую ночь, в особенности, когда багдадское радио в своей передаче на персидском языке рано вечером предупреждает, что такие-то районы подвергнутся нападению» [23, 96]. ВВС Ирака имели явное превосходство: 580 боеспособных самолетов современного типа против 95 у Ирана [29, с. 52]. Иракская авиация совершала в те дни до 800 самолетовылетов в сутки, и объектами ее нападения впервые стали сталепрокатный завод в Ахвазе и строившаяся атомная электростанция в Бушире. Однако одним из главных объектов атак был нефтяной терминал на острове Харк, впервые подвергшийся нападению 30 мая. Иракские самолеты при налетах каждый раз сбрасывали на остров до 8 тонн авиабомб, что препятствовало проведению восстановительных работ и организации пожаротушения [29, с. 74].
   Политические и военные круги различных стран с самого начала войны выражали удивление по поводу того, что иракцы не решались на бомбардировки Харка, вывоз нефти через который обеспечивал примерно 95 % доходов Ирана в иностранной валюте и 80 % общих доходов правительства [39, с. 46]. При этом выдвигались, по крайней мере, три аргумента: во-первых, боязнь мощи сил ПВО острова, во-вторых, неуверенность иракских летчиков в собственных силах и, в-третьих, позиция стран Залива, финансировавших военные усилия Ирака и якобы наложивших вето на проведение сокрушительных ударов по терминалу из-за опасения ответных ударов иранской авиации по своим нефтяным объектам. В печать попали слова Саддама Хусейна: «Друзья Ирака просили его не наносить ударов по Харку с тем, чтобы использовать угрозу таких атак в качестве козырной карты на будущих мирных переговорах» [116, с. 11]. Однако вскоре стало известно, что Саудовская Аравия оплатила поставленные Ираку французские самолеты «Сюпер-Этандар» с ракетами «Экзосет», предназначенные явно для ударов по Харку, и разговоры о вето прекратились сами собой.
   Чтобы противопоставить превосходству Ирака в воздухе что-то адекватное, иранское командование разработало очередное «решающее генеральное наступление», начавшееся в марте 1985 г. и при этом изменившее характер ведения боевых действий. На центральном и северном участках фронта, где преобладала равнинная или холмистая местность и Ирак имел превосходство в авиации и танках, иранцы вместо прямолинейной тактики массированных атак с использованием «человеческих волн» добровольцев – «басидж» применили метод партизанской войны. На юге, в болотистой местности, иранцы перешли к методу инфильтрации, когда мелкие группы «стражей» и «басидж» просачивались через болота, «отгрызая» по мелким частям кусочки территории, занятой противником. «Генеральное наступление» иранской армии не достигло поставленных целей и привело к большим потерям в живой силе. «Это побоище было жуткой демонстрацией неспособности плохо оснащенных иранских войск противопоставить что-либо превосходству Ирака в воздухе» – сообщает американский военный репортер [168, 29.03.1985 г.]. Менее оснащенными в техническом отношении были и сухопутные войска Ирана. Весной 1985 г., по американским данным, Ирак имел 5 тыс. танков против 1 тыс. Ирана и 3,5 тыс. орудий против 1,1 тыс. [168, 09.08.1985 г.].
   К осени 1985 г., за пять лет войны, потери в живой силе обеих сторон исчислялись уже сотнями тысяч. По оценке «Нью-Йорк таймс», Ирак потерял за этот период убитыми около 300 тыс., а Иран – от 420 до 580 тыс. человек [163, 02.09. 1985 г.]. Лондонская «Таймс» приводила еще более ужасающие цифры: Ирак – 500 тыс., Иран – до 1 млн. убитых [167, 11.09.1985 г.]. Даже если эти оценки были завышены, война на истощение достигла, казалось, критической стадии. Расходы на военные цели за пятилетие 1981–1985 гг. составили в Иране 85,4 млрд. дол, а в Ираке 50 млрд. дол. [53, с. 17]. В начале октября иранские власти обнародовали данные о том, что в стране за пять лет войны было разрушено 118 834 дома в 51 городе и в 3 091 населенном пункте. За это время правительство израсходовало 3 млрд. дол. на восстановительные работы, а общий материальный ущерб, нанесенный стране войной, был оценен в 200 млрд. дол. [41, с. 307].
   В сентябре 1985 г. иранские войска вновь предприняли наступление в районе островов Маджнун. На этот раз оно было более удачным, и до конца года армия продвинулась в глубь Ирака, создав угрозу полной изоляции Басры. Однако вскоре под контратакующими ударами иракских войск ей пришлось остановиться и занять оборону. Воспользовавшись благоприятной обстановкой на фронтах, Иран активизировал вербовочную деятельность. Были открыты десятки новых сборных пунктов для отправки на фронт добровольцев, которым предлагались немалые денежные пособия. Государственным предприятиям было разрешено освобождать от работы в целях мобилизации сначала 10 %, потом 20 % своего штатного персонала. К зиме 1985 г. на полях сражений было сосредоточено до полумиллиона человек.
   9 февраля 1986 г. в нижнем течении Шаттэль-Араб иранские войска начали новое наступление, имевшее кодовое название «Валь-Фаджр – 8». Два дня спустя, переправившись под покровом темноты по понтонным мостам и на паромах через реку, иранцы захватили порт Фао и создали обширный плацдарм площадью около 100 кв. км. Эта победа, как и ранее, была достигнута ценой больших людских потерь. За месяц боев в районе Фао, по иракским данным, противник потерял более 50 тыс. человек убитыми. Уже 18 февраля иракское командование сообщило об уничтожении большей части иранских войск, форсировавших Шаттэль-Араб, и окружении оставшихся частей [41, с. 305–306].
   18 февраля Совет Безопасности ООН приступил к обсуждению вопроса о новой эскалации военных действий на ирано-иракском фронте. Иран отказался участвовать в работе форума, обвинив ООН в неспособности погасить пожар войны и заявив о решимости «покарать агрессора» своими собственными силами. 24 февраля Совет Безопасности единогласно принял резолюцию, призывавшую Ирак и Иран прекратить огонь и все боевые действия на суше, на море и в воздухе, незамедлительно отвести свои войска за признанные международным правом границы и приступить к мирному обсуждению спорных вопросов. Иранская сторона выразила протест и в день принятия резолюции начала новое наступление на северном участке фронта, не приведшее, однако, к каким-либо существенным результатам.
   К осени 1986 г. положение на фронтах несколько стабилизировалось, и военные действия на суше приняли позиционный характер. Однако вновь активизировалась «война против городов», дополнявшаяся нападением на морские и речные суда. По данным иракского информационного агентства ИНА, за первые десять месяцев 1986 г. артиллерия противника выпустила только по Басре 5025 снарядов, от разрывов которых в городе погибло 104 мирных жителя, было ранено 434 человека, полностью разрушено 180 жилых домов, повреждено – 400. Бомбардировке подверглись школы, больницы, мечети. Со своей стороны, иракское командование главное внимание уделило авианалетам на экономические объекты в глубине иранской территории и нефтяные цели на южном участке фронта. Наибольшим разрушениям подвергся терминал на острове Харк, в результате чего экспорт иранской нефти сократился более, чем в семь раз [41, с. 307].
   8 октября 1986 г. Совет Безопасности ООН вновь принял резолюцию, призывающую Ирак и Иран прекратить боевые действия. Ответом было заявление аятоллы Хомейни, сделанное во время приема группы «стражей» и военнослужащих: «Война против Ирака будет продолжаться независимо от того, буду я жив или нет, ибо это – религиозный долг» [41, с. 308]. Уже в середине декабря Иран предпринял новое наступление на южном участке фронта и форсировал Шаттэль-Араб в районе города Абу-л-Ха-сиб (между Басрой и Хорремшахром). Однако здесь наступавшие столкнулись с массированной обороной противника и попали под плотный артиллерийский обстрел. Потеряв убитыми и ранеными до 8 тыс. человек, иранцы вынуждены были отступить. После этой кровопролитной «разведки боем» 6 января 1987 г. иранские войска начали новое, более крупное наступление на этом участке фронта, целью которого являлся захват Басры, Иранское руководство планировало в случае успеха заселить ее проживавшими в Иране иракцами, что было бы первым шагом на пути к провозглашению Исламской Республики Ирак. Саддам Хусейн, понимая, что с потерей этого важного города его правлению будет нанесен сокрушительный удар, принял все меры для защиты Басры. На подступах к городу была создана глубокоэшелонированная оборона, возведены фортификационные сооружения. Тем не менее, неся большие потери, иранские войска к 26 февраля все же смогли продвинуться в глубь иракской территории, но были остановлены уже в 10–12 км от городской черты. Чтобы как-то противодействовать этому натиску, Саддам Хусейн приказал подвергнуть бомбардировке Тегеран, Исфахан и Кум. В результате этих авианалетов погибло 1800 и было ранено 6200 человек. В ответ иранские ВВС нанесли удары по Багдаду и Басре. Гибель мирных жителей вызвала резко негативную реакцию у мирового сообщества, и Хомейни отдал приказ отменить штурм Басры, намеченный на конец февраля. В марте Иран нанес удары по позициям противника в Иракском Курдистане, вслед за которыми при поддержке курдов начал наступление на Сулейманию. Однако иракские части остановили продвижение противника, заставив его окопаться на ближайших подступах к городу [29, с. 43].
   Если на сухопутных участках ирано-иракского фронта инициатива тогда принадлежала иранской стороне, то в воздухе и на море господствовали иракские военно-воздушные и военно-морские силы. Ирак продолжил бомбардировку танкеров, терминалов и нефтяных вышек в Персидском заливе. Ответные удары иранской авиации по кувейтским танкерам, перевозящим иракскую нефть, а также ракетные обстрелы сухопутных целей в Кувейте вызвали резкую реакцию в США. 21 сентября 1987 г. американские ВМС обстреляли иранский транспорт в районе Бахрейна, создав реальную угрозу своего вступления в войну на стороне Ирака. В итоге Ирану пришлось ограничиться ударами с воздуха по танкерам, к тому же он не мог продолжать наступления на суше из-за падения цен на иранскую нефть, вызванного экономическим бойкотом со стороны Франции и США.
   В конце 1987 г. с целью выяснения позиций сторон по вопросу о прекращении войны Багдад и Тегеран посетил Генеральный секретарь ООН Перес де Куэльяр. Ирак согласился завершить боевые действия при условии вывода иранских войск с его территории и назначения международной комиссии по расследованию причин конфликта. Иранская сторона была готова прекратить войну, в случае если Ирак будет признан агрессором. По итогам визита Генсека Совет Безопасности ООН подготовил резолюцию, в соответствии с которой специальные представители ООН должны были провести консультации с обеими враждующими сторонами и определить дату «дня «Д»», с наступлением которого должно было наступить перемирие и окончательное прекращение боевых действий. Одновременно с этим созданная международная комиссия должна была расследовать причины возникновения ирано-иракского конфликта. Багдад настаивал на том, чтобы после «дня «Д»» захваченные иракские земли были освобождены.
   В миротворческий процесс свою лепту внесли и лидеры арабских стран, среди которых наибольшую активность проявил президент Сирии Хафез Асад. В мае 1987 г. все информационные агентства распространили сенсационное сообщение о состоявшейся месяцем ранее в Дамаске при посредничестве короля Иордании Хусейна бен Талала тайной встрече сирийского лидера с Саддамом Хусейном, где обсуждались вопросы двусторонних отношений и условия прекращения ирано-иракской войны. Сирия не отказалась от поддержки Ирана в его конфликте с Ираком, поэтому в августе 1987 г. на конференции Лиги арабских государств ее участники не поддержали инициативы Асада по примирению сторон, не содержавшей осуждения Ирана за его вторжение на иракскую территорию. Однако усилия Дамаска, направленные на мирное разрешение ирано-иракского конфликта, не пропали даром: в январе 1988 г. Иран, Ирак, Саудовская Аравия и Кувейт объявили о шестимесячном моратории на атаки на морские суда, гражданские и стратегические объекты, принадлежащие всем четырем странам. Это соглашение дало возможность предотвратить планировавшееся на февраль того же года новое крупномасштабное наступление иранских войск [29 с. 61].
   В конце мая 1988 г. Иран и Ирак обязались не переходить границу и не вторгаться на территорию противника в случае освобождения им захваченных земель. Обе стороны стремились следовать этому обязательству и явно демонстрировали желание мирно урегулировать конфликт: иранцы не перешли границу после освобождения иракской армией их территории в районе Шаламха, а после ухода иранцев с захваченных ими земель в районе островов Маджнун иракские части, перейдя границу в результате выдвижения, сразу же вернулись на свою территорию. К середине лета, следуя этой тактике, Ирак «освободил» большинство своих территорий, захваченных Ираном, включая горный район Панджвин на севере страны и земли в районе Муснана [99, с. 86].
   14 июля 1988 г. в Тегеране состоялось совещание высших религиозных, политических и военных деятелей, на котором было принято решение согласиться с мирным планом ООН в соответствии с резолюцией № 598 и принять меры, направленные на завершение военных действий. 17 июля аятолла Хомейни направил в Совет Безопасности письмо, в котором официально извещал о принятии мирного плана. В тот же день Саддам Хусейн подтвердил свой план прекращения конфликта. Он включал: перемирие и вывод иранских войск, обмен пленными, подписание мирного договора, пакта о ненападении и соглашения о невмешательстве во внутренние дела друг друга, а также поддержание обеими сторонами безопасности в регионе.
   Перед иранским руководством возникла непростая задача объяснить собственному народу столь резкий поворот в политике по отношению к Ираку: от призывов к войне «до победного конца» к принятию плана ООН по мирному урегулированию конфликта. В заявлении начальника Генерального штаба вооруженных сил страны говорилось, что Иран отбил все попытки задушить «справедливый режим» Исламской Республики, проявив при этом всю свою мощь, и поэтому уже не нуждается в продолжение боевых действий. Этот тезис был подкреплен заявлением аятоллы Хомейни, что решение о прекращении войны было правильным и что это сражение во имя ислама против мирового империализма не было последним.
   В преддверии официальной встречи представителей Ирана и Ирака, на которой должны были обсуждаться вопросы мирного соглашения, произошло непредвиденное: 22 июля 1988 г. иракские войска перешли в наступление по всему фронту. На южном направлении под угрозой захвата вновь оказался Ахваз, а на центральном участке иракские войска при поддержке так называемой «Национальной освободительной армии Ирана» заняли города Исламабаде-Герб и Керенд. Ценой значительных усилий Ирану удалось отразить атаки противника и отбросить его к границе. Иракские власти объясняли причины своих действий желанием захватить еще больше иранских пленных, которых можно было впоследствии обменять на иракцев. Однако сделать это было уже нереально: число иракских пленных, по разным оценкам, превышало «обменный фонд» Багдада в 5–6 раз и колебалось от 50 до 70 тыс. человек [99, с. 101–102].
   Наконец, 8 августа 1988 г. Совет Безопасности ООН объявил, что «день «Д»» наступит в 3 часа ночи 20 августа 1988 г. Следующий день августа был объявлен Саддамом Хусейном «Днем великой победы», и в стране начались празднества, в ходе которых президент Ирака именовался не иначе как «спаситель нации». В Иране отношение к предстоящему завершению войны было более сдержанным: с одной стороны, враг не был побежден, а с другой – молодая Исламская Республика смогла с честью отстоять свои идеалы.
   Ирано-иракская война 1980–1988 гг. не выявила победителя. Но завершилась эта кровавая партия не вничью, а патом. Ни одна из проблем, отравлявших отношения двух государств, так и не была разрешена, обе конфликтующие стороны не смогли добиться поставленных целей.
   Дав войне с Ираном название «Кадисия Саддама», иракский президент связал исход этой войны со своим именем, рискнул поставить на карту свой авторитет, поэтому он прилагал все усилия для того, чтобы «новая Кадисия» завершилась бы так же, как и почти полтора тысячелетия назад. Приняв решение о начале боевых действий, Саддам Хусейн совершил, по крайней мере, две ошибки, обусловившие впоследствии длительный характер конфликта. Во-первых, он полагал, что, ослабленная чистками, иранская армия будет не в состоянии эффективно противостоять иракскому вторжению и Ирак сможет в короткий срок нанести унизительное поражение Ирану. Поражение, которое, как он надеялся, повлечет за собой свержение Хомейни, повысит престиж самого Саддама в глазах всех арабов и выдвинет его в безоговорочные лидеры арабского мира. Во-вторых, президент Ирака очень рассчитывал на то, что арабское население Хузистана выступит против центральной власти. События опровергли эти расчеты. Арабы Хузистана не восстали против Хомейни, напротив, иностранное вмешательство разожгло революционный пыл масс, и все иранские народы объединились вокруг шиитских лидеров перед лицом внешней угрозы. С другой стороны, беспочвенными оказались надежды Ирана на помощь со стороны иракских шиитов, которые, по расчетам тегеранских стратегов, должны были выступить в качестве его основного союзника в борьбе против «неверного предательского режима «Баас» [14, с. 128].
   Перед войной Исламская Республика Иран практически находилась в изоляции на международной арене и среди арабских стран. С началом ирано-иракской войны ситуация изменилась, обнажив противоречия в арабском мире. Ни одна из арабских стран не откликнулась на призыв Иордании оказать помощь Ираку. Более того, некоторые из них вообще выступили на стороне Ирана. «Долг арабов заключается в том, – заявил ливийский лидер Муаммар Каддафи, – чтобы плечом к плечу бороться вместе с мусульманами Ирана» [29, с. 158]. Антииракская позиция Сирии доходила порой до того, что телевидение Дамаска называло Саддама Хусейна «сумасшедшим фашистом», ведущим войну в интересах США. Помимо застарелого конфликта между двумя «центрами баасизма», этот подход объяснялся еще и тем, что Сирия, по существу, была оставлена одна на поле конфронтации с Израилем и чем дольше продолжалась ирано-иракская война, тем больше внимание арабского мира отвлекалось в сторону Залива. Эту позицию Сирии разделял ее союзник – Ливия. 7 апреля 1981 г. Каддафи заявил: «Иракская армия сознательно уничтожается в ненужной борьбе: она воюет за Америку и за израильтян» [29, с. 101]. «Прохладным» можно было назвать отношение к иракскому руководству и проводимой им политике со стороны Алжира. Во многом это было следствием того, что Ирак в свое время поддержал Марокко в вопросе о статусе Западной Сахары. До полного разрыва между Ираком и Алжиром дело тогда не дошло, в то время как с Сирией и Ливией Ирак разорван дипломатические отношения еще 11 октября 1980 г. В итоге Иран, по некоторым подсчетам, получал больше оружия из стран арабского мира, в первую очередь из Ливии и Алжира, чем Ирак [29, с. 105].
   Идеологические установки партии «Баас» всегда претворялись в жизнь без компромиссов, но война с Ираном внесла значительные изменения в эту «идеологическую чистоту». С появлением политических, экономических и социальных проблем, порожденных войной, «иракская революция приняла более компромиссный характер» [29, с. 129]. После закрытия Сирией с апреля 1982 г. нефтепровода Киркук – Средиземное море уменьшился экспорт иракской нефти. Ее уровень упал с 3,2 млн. баррелей в день за первые девять месяцев 1980 г. до 700–800 тыс. баррелей в начале 1984 г. Это стало серьезным ударом по экономике Ирака, где «нефтедоллары» в довоенное время составляли примерно 60 % ВНП.
   Из богатой финансовыми ресурсами страны Ирак превратился в страну – должника, зависящую от внешней помощи. Уже в 1983 г. война обходилась Ираку в 1 млрд. дол. в месяц. По подсчетам, Саудовская Аравия и эмираты Персидского залива за первые четыре года войны оказали Ираку финансовую помощь в размере 40 млрд. дол. [29, с. 130].
   В годы войны Ирак оказался в зависимости от политической и финансовой помощи именно тех стран, которые еще совсем недавно причислялись им к стану «реакционных». Так, в 1970 г. официальный печатный орган «Баас» «Ас-Саура» называл Иорданию «марионеточным государством», а Саудовскую Аравию – «базой американского империализма». Однако к 1983 г. Ирак оказался тесно связанным со всеми «консервативными» арабскими государствами. Были налажены отношения с Египтом, несмотря на участие последнего в кэмп-дэвидских соглашениях. 26 ноября 1984 г. были восстановлены дипломатические отношения с США [21, с. 87].
   Попытки Ирана «экспортировать» опыт исламской революции сильно раздражали большинство арабов. Несмотря на то, что многие из них приветствовали бы победу Ирана в войне с Ираком, они вовсе не хотели жить в стране с государственным правлением иранского образца. Парадоксально, но исламская революция в Иране, впервые за последние несколько сотен лет всколыхнувшая политическое и социальное самосознание всех мусульман, привела к усилению противостояния арабов и иранских народов, суннитов и шиитов. Было, по крайней мере, три основные причины, вызывавшие опасения среди лидеров арабских стран относительно возможности восстания своих подданных – шиитов в поддержку «экспорта исламской революции»: 1) несмотря на потрясения, вызванные революцией и войной, Иран оставался одним из наиболее могущественных государств в регионе; 2) в Иране проживала самая многочисленная шиитская община в мире; 3) почти 200 тыс. иранцев населяло соседние арабские страны.
   В своей политике в отношении ирано-иракской войны страны, входящие в состав приобретающего все больший авторитет ССАГЗ, придерживались линии «умиротворения и примирения». Даже после захвата Ираном островов Маджнун в феврале 1984 г. и начала «танкерной войны» в апреле 1984 г. члены ССАГЗ пытались склонить враждующие стороны к мирному урегулированию. В своих многочисленных заявлениях по поводу войны члены Совета выступали, как правило, с крайне сдержанными оценками действий Ирана, и даже после перенесения войны в июле 1982 г. на иракскую территорию они не осудили Иран как агрессора.
   По мере все большего затягивания ирано-иракского военного противостояния, державшего в напряжении весь Ближний и Средний Восток, позиции стран региона стали более решительными. Во время конференции Лиги арабских государств 20 мая 1984 г. впервые в истории этой организации было нарушено публичное единодушие арабов, и ЛАГ отвергла протесты Сирии и Ливии, выступивших против осуждения Ирана. С аналогичными действиями выступили и члены ССАГЗ, поддержавшие резолюцию Совета Безопасности ООН от 1 июня 1984 г., в которой подверглись резкой критике воздушные налеты на танкеры. Все это не могло не учитываться в Багдаде и в Тегеране, и, когда решение о прекращении войны было достигнуто, оно с облегчением было воспринято в первую очередь в столицах арабских государств.

§ 2. Кувейт в ирано-иракских противоречиях и новая региональная война («Буря в пустыне»)

   Вслед за обретением Ираком независимости и принятием его в 1932 г. в Лигу Наций Ирак официально подтвердил свое юридическое признание границ с Кувейтом в меморандуме, направленном премьер-министром Нури ас-Саидом 21 июля того же года верховному комиссару Великобритании [111, с. 201].
   Имея в виду статус Кувейта как английского протектората, шейх Ахмед аль-Джабер подтвердил свое согласие на такие границы косвенным путем в своем послании английскому агенту в Кувейте, датированном 10 августа 1932 г., в котором эти границы определялись следующим образом: «От пересечения Вади эль-Уджа с Эль-Батином и далее к северу от него до точки, расположенной к югу от Сафвана, который должен отойти Ираку. Потом линия границы тянется к востоку, проходит южнее колодцев Сафван, Джебель-Санам и Умм-Каср до места слияния Хор аз-Зубайры и Хор Абдаллы, где острова Варба, Бубиян, Маскан, Ауха, Карн и Умм эль-Марадим должны оставаться в пределах Кувейта» [112, с. 78].
   Полагалось, что после делимитации границ сторон перейдут к следующему шагу – их демаркации. Этого так и не произошло, и, быть может, здесь кроется одна из важнейших причин возникших осложнений. То, что демаркация так и не была произведена, вызвано причинами политического характера со стороны Ирака, но не историческими, хотя к истории прибегали, чтобы оправдать эти политические соображения.
   Несмотря на стабильность границ между Ираком и Кувейтом на географической карте, Ирак создавал для Кувейта множество проблем в связи с этими границами. С 1930-х гг. и после получения Ираком независимости иракские политики зашли так далеко, что требовали объединения или федерации с Кувейтом или его аннексии. Первый из таких призывов содержался в программах некоторых политических партий, в частности, в программе «Партии политического единения», руководимой Ясином аль-Хашми в 1933 г. Однако рядовые члены этой партии хотели достигнуть всеобъемлющего арабского единства. Такая точка зрения не допускала притязаний на аннексию. Ее сторонники считали, что единство может быть достигнуто только в результате общенародных усилий и согласия.
   Еще большее значение имело горячее стремление к союзу с Кувейтом, проявленное королем Гази (1932–1939). В этом вопросе на него влиял глава иракского кабинета Рашид Али аль-Гайлани. Все это привело к созданию в королевском дворце Зухур в Багдаде радиостанции для распространения идей короля по проблемам арабского мира, в особенности в отношении Кувейта [111, с. 79].
   Парадоксально, что, ведя такую активную пропаганду во имя, как утверждалось в передачах из дворца Зухур, освобождения Кувейта от английского контроля, сам Ирак в то время не был полностью свободен от него: на территории Ирака существовали английские военные базы, кроме того, он был привязан к Лондону договорными отношениями.
   Вероятнее всего, мотивы иракских притязаний на Кувейт после его возникновения в качестве самостоятельного государства определялись следующими обстоятельствами:
   1) желанием захватить собственность кувейтцев в Басре и оазисе Фао. Это следует из шагов, предпринятых иракским правительством. Начало процессу было положено обложением этой собственности налогом, потому что ее (по мнению иракских властей) не касались обещания Англии шейху Кувейта, сделанные во время войны и предусматривавшие гарантии сохранения этой собственности и освобождения ее от налогов. Вторая мера иракского правительства состояла в том, что оно отказывалось признать право шейхов Кувейта на их земли в Басре и Фао под тем предлогом, что они не зарегистрированы в кадастровых книгах. Иракские суды поддерживали иски жителей Ирака на эти земли. Воспользовавшись кризисом, вызванным призывами аннексировать Кувейт, иракские власти пошли еще дальше и отобрали на общественные нужды у шейха и его семьи большую часть их собственности;
   2) открытием в 1938 г. месторождения нефти в Бургане одного из самых крупных месторождений в Кувейте. Оно разожгло аппетиты иракского правительства и его желание нажиться на нефти, которой собирался пользоваться Кувейт;
   3) стремление Ирака получить более широкий выход к Заливу, в особенности в связи с тем, что уступки, сделанные Ирану в 1937 г. по соглашению о Шатт-аль-Араб, настолько ограничили выход Ирака к морю, что он стал страдать своего рода «морским удушьем». Потому Ирак требовал от Кувейта отказаться от его северных территорий до 29°35’ северной широты. Это означало отказаться от почти трети своей территории;
   4) несмотря на попытки создать между Кувейтом и Ираком таможенный союз и подчинить эмират своим экономическим порядкам, Ираку не удалось ни то, ни другое в силу различия существующих в каждом из них экономических систем. Ирак полагал, что аннексия Кувейта поможет положить конец контра-банде, которая наносила вред его экономике. Кроме того, племена, жившие в среднем течении Евфрата и восстававшие против иракских властей, будто бы получали контрабандное оружие из Кувейта. Это объяснялось тем, что граница между Кувейтом и Ираком была лишена естественных преград или специальных сооружений, потому контрабандная торговля действительно расширялась;
   5) иракское правительство срывало снабжение Кувейта пресной водой из Шатт-аль-Араба. Кувейтские суда, доставлявшие эту воду, обыскивались под тем предлогом, что они замешаны в контрабанде. В результате вода доставлялась в Кувейт с задержками. По сообщению агента Великобритании в Кувейте полковника Диксона, «… последние предложения Ирака имели целью соблазнить кувейтцев преимуществами получения воды из Шатт-аль-Араба по трубопроводу диаметром 23 дюйма. Это, мол, обратит засушливые земли рядом с кувейтской столицей в цветущие сады. Кувейтцы понимали, что если этот трубопровод будет когда-нибудь построен, обрабатывать плодородные земли будут иракские крестьяне. В их распоряжении окажется большая часть кувейтских земель, и в дальнейшем они будут обращаться к своему правительству с просьбами о защите при любом споре, даже спровоцированном» [70, с. 39];
   6) влияние нацистской Германии на политическую ориентацию Ирака было очевидно и заметно даже в той фразеологии, которую использовал Ирак в своих притязаниях на аннексию Кувейта, являвшегося «иракскими Судетами». Это побудило английское правительство обвинить посланника Германии в Багдаде Тробба в том, что он является главной силой, стоящей за иракской пропагандой против Кувейта [70, с. 88–91].
   Во время второй мировой войны регион переживал бурные события, но именно это внесло некоторое затишье в отношениях между Кувейтом и Ираком.
   Война дала Англии возможность усилить свой контроль над регионом. Чуть более чем через два года после начала войны английские войска полностью контролировали Ирак и, таким образом, сумели подавить движение, возглавлявшееся Рашидом Али Аль-Гайлани. Такое положение сохранялось во время войны, но изменилось после ее окончания, главным образом в связи с важными переменами в регионе в послевоенный период. Самой заметной из таких перемен стал рост нефтедобычи в Кувейте, экспорт нефти и приток в эмират значительных финансовых поступлений [100, с. 201].
   Неприятности снова возникли в 1950-х гг., в частности после подписания Багдадского пакта. Премьер-министр Нури ас-Саид решил, что настало время возобновить политику постепенного давления на Кувейт. Он, очевидно, надеялся, что настойчивое предложение Кувейту присоединиться к Багдадскому пакту не вызовет в новых условиях противодействия Англии. Кроме того, он полагал, что таким образом будет сделан первый шаг на пути к осуществлению притязаний Ирака к Кувейту. Но иракский лидер не принял в расчет той волны протеста, которая поднялась в арабских странах после вступления Ирака в Багдадский пакт, не говоря уже о вовлечении в него еще одной арабской страны [70, с. 102].
   После свержения монархии в Ираке 14 июля 1958 г. правивший в стране Революционный совет в течение первых трех лет своего существования не поднимал вопроса о Кувейте. Напротив, министр иностранных дел Ирака в декабре 1958 г. призвал к установлению отношений с Кувейтом на новой основе дружбы и равенства. Во имя осуществления этих прекрасных планов в Кувейте было открыто иракское торговое консульство, ставшее связующим звеном между двумя странами. Кроме того, Ирак поддерживал просьбы Кувейта о вступлении в арабские и международные организации ради обретения им международного статуса даже до того, как эмират стал независимым [19, с. 103].
   Тем не менее, добрососедские отношения длились не долго. Отношения изменились в противоположную сторону после обмена меморандумами между шейхом Кувейта и политическим резидентом Великобритании в зоне Залива 19 июня 1961 г. Эти меморандумы рассматривались как новое соглашение, отменяющее договор от 23 января 1899 г. на том основании, что «он был несовместим с суверенитетом и независимостью Кувейта» [112, с. 112]. В отношениях между Англией и Кувейтом наступала новая фаза.
   Когда это соглашение между двумя правительствами было обнародовано, многие арабские государства сразу же поддержали его. Но Ирак отнесся к этому иначе. Глава иракского правительства Абдель Керим Касем направил шейху Кувейта поздравительную телеграмму, сформулированную таким образом, что в ней ничего не говорилось о независимости Кувейта. В телеграмме вновь замаячил призрак «иракских исторических притязаний» к Кувейту. В ней приветствовалось аннулирование договора 1899 г. на том основании, что он был незаконным и заключен без согласия Османского государства, частью которого являлся Кувейт. Далее говорилось, что подписавшей кувейтской стороной был шейх Мубарак ибн ас-Сабах, каиммакам Кувейта, подведомственный британскому вилайету. В телеграмме шейха Кувейта призывали опасаться неоколониализма.
   Вскоре ситуация прояснилась. 25 июня 1961 г. Абдель Керим Касем провел пресс-конференцию, на которой открыто заявил, что Кувейт должен стать провинцией подведомственной Басре. Упомянув, что между двумя странами отсутствуют границы, он далее сказал, что Республика Ирак решила защищать иракцев, живущих в Кувейте» и что готовится президентский указ, назначающий шейха Кувейта каиммакамом провинции Кувейт, под-ведомственной провинции Басра. Апеллируя к истории, Касем заявил, что располагает документами, доказывающими принадлежность Кувейта Басре [111, с. 146]. Примечательно, что в своем заявлении о том, что Ирак будет настаивать на своих правах на каждый дюйм территории, захваченной колониальной державой, Касем имел в виду и другие территории за пределами Кувейта, такие как Эль-Хаса и Катар.
   Способ, которым Ирак вызвал этот кризис, показывает, что, хотя он и пытался прикрыть свои притязания фразами о борьбе с империализмом, на самом деле он выдвигал аргумент, что Кувейт был частью Басрийского вилайета. Ирак, таким образом, будучи наследником Османской империи, а точнее, османского Ирака, имел право аннексировать области, якобы бывшие его собственностью в прошлом.
   В качестве аргумента на этот раз Ирак попытался использовать слово «Кувейт», которое объявили иракским. Многие города и селения в Ираке до сих пор носят это название, например, Кут эль-Эмара, Кут аз-Зейн и другие. Кроме того, говорилось, что кувейтцы неотличимы от жителей аз-Зубайры в Басре из-за своих семейных связей и смешанных браков. Если жители Кувейта и аз-Зубайры где-то встречаются, их якобы невозможно отличить друг от друга [111, с. 158].
   В общем, на этот раз в ход шли аргументы недоказательные, искусственные, взятые наобум. К тому же Касем несомненно просчитался, пытаясь использовать связи между людьми для оправдания аннексии и экспансии. Такие связи могут способствовать объединению народов только при условии свободного выражения ими своей воли. Неслучайно Абдель Керим Касем отказался от мысли о проведении в Кувейте плебисцита [111, с. 612].
   Притязания со ссылками на историю сопровождались и другими претензиями. В частности, Касем отвергал кувейтско-английское соглашение от 19 июня 1961 г. и заявлял, что это не более чем новое колониальное соглашение и что он, Касем, стремится освободить Кувейт от тех, кто эксплуатирует его нефтяные богатства. Кроме того, он не упускал возможности критиковать шейхов за то, что они строили промышленные установки для получения питьевой воды, хотя получение воды из Шатт-аль-Араба (т. е. с участием Ирака) более выгодно и менее дорого [128, с. 205].
   Экспансионистская политика Касема вызвала отрицательную реакцию в Кувейте, где начались массовые демонстрации против иракских притязаний. Арабские страны, переживавшие в этот период очередной подъем национального самосознания, поддержали Кувейт, особенно ОАР, осудив политику Ирака в специальном заявлении от 23 июня 1961 г.
   Тем не менее, кризис усиливался. МИД Ирака сделал заявление, что Республика Ирак не признает независимость Кувейта. В нем подчеркивалось, что «исторически» Кувейт являлся частью Ирака. Соглашение от 19 июня 1961 г. рассматривалось в этом заявлении как «позорный империалистический заговор» [59, с. 617].
   После этого случая Кувейт закрыл свою границу с Ираком и провел срочные консультации с Англией. В результате в соответствии с соглашением 1961 г. в Кувейте высадились английские войска, для которых, впрочем, иракская угроза оказалась лишь дополнительным и удобным поводом для присутствия в эмирате. Одновременно для помощи Кувейту прибыли войска Саудовской Аравии [87, с. 622].
   Следующим шагом Кувейта стало обращение к международным организациям. Их роль на протяжении кризиса была вели-ка. Обе стороны обратились с жалобами в Совет Безопасности ООН. Кувейт обвинял Ирак в угрозе его независимости, а Ирак обвинял Великобританию в намерении напасть на него. Существовавший в то время в Совете Безопасности баланс сил не дал ему возможности принять решение. Это привело к передаче им вопроса на рассмотрение Лиги арабских государств (ЛАГ) [21, с. 206].
   Таким образом, рассмотрение вопроса было передано на региональный уровень. 20 июля 1961 г. Совет ЛАГ принял ряд резолюций, которые среди прочего предусматривали следующее:
   1) правительство Кувейта примет меры для более быстрого ухода английских войск со своей территории; правительство Ирака воздержится от использования силы для присоединения Кувейта.
   2) Кувейт приглашается стать членом ЛАГ. Ему будет оказано содействие для вступления в ООН [21, с. 212].
   Принятие Кувейта в ЛАГ и его присоединение к договору о совместной обороне привели к созданию арабских сил безопасности в составе Судана, Саудовской Аравии, Йемена, Иордании и ОАР, которые должны были заменить арабские войска.
   Ирак ответил на это выходом из ЛАГ и включением кувейтской территории в иракскую на изданной им же географической карте. Иракские власти специальным решением объявили кувейтские визы недействительными для въезда в Ирак. Более иракский МИД заявил, что Ирак разорвет отношения с любым государством, признающим независимость Кувейта или вступившим с ним в дипломатические отношения. Вследствие этого все дипломатические миссии Ирака были отозваны из арабских и других стран, где имелись кувейтские дипломатические представительства. Список бойкотируемых стран все увеличивался, пока Ирак не оказался в серьезной изоляции на арабском и вообще международном уровне. Единственно, чего Ираку (при поддержке Советского Союза) удалось добиться в этот период, – это решения ООН отложить прием Кувейта в число ее членов [21, с. 207].
   Кризис закончился только с падением Абделя Керим Касема 8 февраля 1963 г., но уже через несколько месяцев после начала он стал ослабевать. Единственно, что сохранилось в последующий период, – это попытки иракского режима спасти политическое лицо путем различных заявлений, которые со временем постепенно становились менее агрессивными.
   Во время кризиса (19 июня 1961 г. – 8 февраля 1963 г.) оба правительства – и иракское, и кувейтское – публиковали находившиеся в их распоряжении документы, подтверждавшие точку зрения каждого из них. Несколько бюллетеней, озаглавленных «Правда о Кувейте», были опубликованы министерством иностранных дел Ирака. Кувейтское правительство выпустило книгу «Правда о кризисе в отношениях между Кувейтом и Ираком». В ней был приведен ряд документов и официальных заявлений, обнародованных самим правительством Ирака, содержавших признание независимости Кувейта.
   Так или иначе, этот кризис закончился с падением Касема. Новый режим поспешил опубликовать ряд заявлений умиротворяющего характера, касавшихся будущего иракско-кувейтских отношений. Кувейтское министерство иностранных дел, со своей стороны, благоприятно оценило новый иракский режим [21, с. 208].
   Через несколько недель, 7 мая 1963 г., Кувейт снова обратился в ООН с просьбой о приеме. На этот раз ничто не помешало положительному решению. Так Кувейт стал 111-м государством – членом этой международной организации.
   Можно сказать, что после кризиса в отношениях с Ираком международное положение Кувейта стало более прочным, чем когда бы то ни было. Кувейт стал членом региональной организации – Лиги арабских государств, куда входил также и Ирак. Ирак должен был либо признать членство Кувейта, либо выйти из Лиги, хотя он был одним из ее основателей. Кувейт после кризиса также стал членом ООН, устав которого запрещает государствам – его членам нападать друг на друга.
   Вскоре после свержения режима Касема в Багдаде на самом высоком уровне начались переговоры между премьер-министра-ми обеих стран. Их итогом стало подписание документа, подчеркивающего срочную необходимость «открыть новую страницу в отношениях между двумя арабскими странами в соответствии с родством и узами, их связывающими». Было достигнуто согласие по следующим статьям:
   1) Иракская Республика признает независимость государства Кувейт и его полный суверенитет в пределах, определенных в июне 1932 г. в переписке между премьер-министром Ирака и эмиром Кувейта;
   2) оба правительства будут стремиться укреплять братские связи между своими странами;
   3) оба правительства будут стремиться к сотрудничеству между своими странами в области культуры, торговли и экономики;
   4) с этой целью будут немедленно установлены дипломатические отношения между обеими странами на уровне посольств [123, с. 314].
   Возможно, что опыт неожиданных перемен в действиях Ирака научил Кувейт осторожности. Потому Кувейт ознакомил с этим соглашением ООН и Лигу арабских государств, что вызвало возражения иракской стороны [123, с. 315].
   Ряд экономических соглашений 1963–1964 гг. как будто бы также свидетельствовал об урегулировании взаимоотношений и признании Кувейта Ираком в качестве независимого государства. Однако не мешает отметить, что, несмотря на это, Кувейт проявлял осторожность в отношении Ирака. Примером является реакция Кувейта на постоянные попытки Ирака навязать ему снабжение водой из Шатт-аль-Араба. Кувейт не согласился на это, чтобы не попасть в зависимость от Ирака в этих жизненно важных для него поставках и не оказаться в любой момент жертвой очередных политических амбиций Ирака [123, с. 329].
   После 1963 г. вновь встал вопрос о границах между двумя государствами. С 1964 по 1967 г. велись переговоры о практической демаркации границ между ними. Однако ход переговоров показал, что Ирак вовсе не стремился достигнуть реальных результатов, используя в качестве необходимой технической документации ненадежную съемку местности.
   Ирак не только препятствовал процессу демаркации ранее определенных обеими сторонами границ, но и постоянно нарушал их. К подобным нарушениям относилось и вторжение иракских войск на остров Бубиян в 1966 г., ставшее реакцией на переговоры между Кувейтом и Ираном о разделе континентального шельфа без Ирака, и нападение иракских солдат на группу бедуинов в апреле 1967 г. в приграничном районе Аль-Абдали. Иракскими войсками была занята территория нефтепромысла Румейлы – района, богатого пресной водой и нефтью [123, с. 346].
   Характерно, что каждое очередное обострение вопроса о границах совпадало с постоянным требованием Ираком все новых займов от Кувейта. Это подтверждается тем, что последнего вторжения Ирака в 1967 г., когда Кувейт предоставил ему большой заем для финансирования строительства электротехнического гидроузла в Самарии. Ирак изменил свое поведение. Было подписано совместное коммюнике о переговорах, проведенных технической комиссией, которой было поручено урегулировать вопрос о границах. В нем говорилось, что стороны согласились произвести подробное изучение и съемку района кувейтско-иракской границы [123, с. 378].
   Иракское правительство, по-видимому, не собиралось отказываться от использования вопроса о границах в качестве приманки каждый раз, когда нуждалось в заеме. Это снова стало очевидным, когда в конце 1972 г. Кувейт отказался предоставить Ираку заем. Сразу после этого в марте 1973 г., последовало новое иракское вторжение: были атакованы два пограничных поста в северо-восточной части Кувейта в Эс-Самте. Это очередной конфликт совпал с планами Ирака построить с помощью Советского Союза военно-морскую базу. При этом возникла необходимость построить порт на берегу Залива, что и вызвало упомянутый инцидент. Иракская сторона выдвинула объяснение, что доступ к иракскому порту Умм-Каср потребует транзита через кувейтскую территорию в Эс-Самте. Ирак будто бы всего лишь проводил под-готовку к обороне Умм-Касра, который должен стать общим пор том для Кувейта и Ирака. Поэтому, утверждал Ирак, кувейтцам нет нужды поднимать такой шум вокруг этого дела [123, с. 381].
   Кувейтское правительство отвергло предложение Ирака об отводе обеими сторонами своих войск на 10 км в глубь от спор ной границы. Кувейт обратился в ЛАГ с просьбой обеспечить немедленный отвод иракских войск за линии границы, туда, где в 1961 г. был размещен военный контингент ЛАГа [123, с. 401].
   В результате посредничества ЛАГа иракское правительство изъявило готовность направить в Кувейт делегацию для урегулирования вопроса о границах. Ирак также обещал уйти из оккупированного им района Эс-Самты и выполнил это обещание после того, как получил от Кувейта заем [127, с. 408].
   В 1973 г. иракское правительство выразило свою готовность произвести демаркацию границ в обмен на острова Бубиян и Варба, «закрывающие» территориальные воды Ирака. Предложение было отвергнуто Кувейтом. В 1975 г. Ирак возобновил свои притязания, потребовав на этот раз предоставить ему в аренду на 99 лет половину острова Бубиян и уступить остров Варба. Однако Кувейт отказался выполнить это требование и настоял на пол-ном суверенитете над обоими островами [127, с. 87].
   В связи с взрывоопасной обстановкой в зоне Залива после окончания ирано-иракской войны, длившейся 8 лет (1980–1988), вопрос о границах между Кувейтом и Ираком отошел на второй план. Во время войны Кувейт оказывал всяческую (особенно финансовую) поддержку Ираку.
   Важно отметить, что в течение длительного периода между 1963 г. и началом ирано-иракской войны, притязания Ирака сводились лишь к вопросу о границах. Ирак не предъявлял ни исторических, ни каких-либо других прав на Кувейт. Имея это в виду, даже если не говорить о помощи Ираку в ходе восьмилетней войны, казалось невероятным, что отношения между этими странами примут такой трагический оборот и Кувейт будет оккупирован Ираком.
   В первых числах августа 1990 г. вечная и обманчиво безмятежная тишина аравийской пустыни была нарушена ревом моторов иракских танков, вторгшихся в соседний Кувейт. Через полгода с небольшим эти же танки и другая боевая техника проделали обратный путь, но уже в расстроенном порядке, скорее напоминавшем бегство под ударами международных сил, осуществлявших по мандату ООН операцию под метким кодовым названием «Буря в пустыне». Эта буря, вызванная дерзкой и неожиданной акцией режима Саддама Хусейна, гулким эхом отозвалась в глобальной мировой политике. Через два года, в январе, Багдад вновь содрогнулся от взрывов американских ракет. Обстрел повторился в июне… Такая зловещая и учащающаяся периодичность уже тогда наталкивала на мысль о том, что «Буря в пустыне» была прелюдией, прологом к новому этапу в развитии ситуации в зоне Персидского залива и в ближневосточном регионе в целом.
   Захват Ираком всего за один день 2 августа 1990 г. – небольшого и, по сути, беззащитного Кувейта произвел в мире впечатление разорвавшейся бомбы. Непонимание, возмущение, тревога – так можно было охарактеризовать реакцию мирового сообщества на этот беспрецедентный по своей агрессивности акт, подрывавший сами основы складывавшегося веками международного правопорядка, грозивший задушить те ростки нового в практике общения государств и народов, которые стали пробиваться сквозь наслоения прошлого в результате ослабления «холодной войны».
   Кувейтский кризис, судя по всему, стал провозвестником нового периода в истории современности, периода переориентации силовых линий международного напряжения с оси Запад-Восток на ось Север-Юг. При этом мировому сообществу нельзя, очевидно, исключать возможность новых конфликтных, экспансионистских всплесков в зоне развивающегося мира [136, с. 27].
   Кувейтский кризис – первый столь серьезный и опасный в постконфронтационную эпоху – стал нелегким испытанием на прочность новой структуры международных отношений, складывавшейся в результате перемен в Советском Союзе. Он наглядно показал, что развитие человеческой цивилизации, осознание каждым членом мирового сообщества своей роли и места достигли такой глубины и широты, при которых можно не только ставить, но и коллективными усилиями успешно решать одну из краеугольных и сложнейших задач мировой политики и международного права – задачу исключения силы из практики межгосударственного общения, разрешения всех спорных проблем (а их еще остается так много!) мирными политическими средствами.
   Агрессия Ирака против Кувейта дала мощный импульс миротворческой деятельности ООН, избавившейся от тягостного бремени идеологического противостояния сверхдержав. Эта деятельность затем получила дальнейшее развитие в Югославии, Сомали, ряде бывших советских республик, раздираемых внутренними конфликтами. Одновременно опыт прошедших лет, как представляется, показал нарастающую опасность превращения ООН из органа, стоящего на страже независимости и территориальной целостности государств – членов организации (как это и было после аннексии Кувейта), в инструмент легитимизации интересов «сильных мира сего», санкционирования силовых акций в защиту этих интересов. А это значит – потеря универсального миротворческого характера ООН. Еще боле укрепляет в этом мнении и пассивная реакция Совета Безопасности на июньские ракетные удары по Ираку, произведенные уже безо всякого согласия ООН под зыбким предлогом «законной обороны» от только еще предполагаемых террористических замыслов Багдада.
   Кризис в Заливе выявил новые черты, получившие затем дальнейшее развитие в тактике США, хотя их действия до кризиса и после него вписывались и вписываются в общую иерархию стратегических целей в отношении Ирака и зоны Залива в целом. Со времени окончания второй мировой войны Соединенные Штаты стремятся обеспечить беспрепятственную «перекачку» нефти из этого района в свою страну и индустриальные центры Запада, не допустить установления там контроля какого-либо «недружественного» США режима. Этими ориентирами объяснялась, в частности, извечная борьба американцев с «советской угрозой» Заливу, их лавирование между Ираном и Ираком в период ирано-иракской войны 1980–1989 гг., заметный крен в сторону Багдада после его военных неудач 1986 г. [45, с. 91–92].
   Захват Ираком Кувейта предоставил Вашингтону золотой шанс для того, чтобы обеспечить свои интересы в регионе и облачить их в безупречные международно-правовые одежды. Этим объясняется, в частности, как стремительное и активное вовлечение США в кувейтский кризис, так и жесткая позиция при поисках его политического решения.
   Под лозунгом восстановления независимости Кувейта США получали возможность нанести сокрушительный удар по режиму Саддама Хусейна, подорвать военный потенциал Ирака, обеспечить надежные гарантии сохранения позиций Запада в стратегической зоне Залива.
   За этими региональными целями просматриваются стратегические глобальные планы. Думается, что в условиях стремительного ослабления советского влияния на мировой арене руководство США, приняв решение о военной акции против Ирака, мыслило ее как первый, во многом пробный шаг на пути создания собственного варианта «нового мирового порядка», который, по едкой характеристике журнала «Ньюсуик», «вовсе не «новый» порядок, а все та же система, которую президент и люди его поколения столь ностальгически вспоминают с послевоенного периода. Это мир, в котором Соединенные Штаты лидируют, а союзники следуют за ними» [164, 1999, № 27].
   Думается, что в линии поведения Вашингтона в разгар кувейтского кризиса, как в капле воды, отразилось борение мнений в недрах администрации Буша вокруг внешнеполитического курса не только в отдельно взятом регионе, но и в глобальном масштабе. Этим, в частности, можно истолковать явное желание американцев выйти за рамки мандата ООН, добиваться не только освобождения Кувейта, но и падения Ирака. Показательна в этой связи эволюция официально провозглашавшихся Белым Домом целей: сначала – защита Саудовской Аравии от возможного иракского нашествия, позднее к этой цели добавилось освобождение Кувейта, а перед самой войной – уже уничтожение военной машины Ирака, за которым просматривалось (об этом открыто заявлял сам Дж. Буш дважды) свержение Саддама Хусейна [159, 2001, № 7].
   Именно под влиянием этой шедшей по нарастающей силовой линии США не откликнулись на предложение СССР о запуске механизма Военно-штабного комитета ООН, о постановке под эгиду «голубых касок» многонациональных сил в зоне Залива, форсировали начало широкомасштабных операций на суше, хотя к тому времени при посредничестве Советского Союза было получено согласие иракского руководства удовлетворить требования мирового сообщества. Именно для того, чтобы нанести как можно больший ущерб Ираку, американцы вопреки общепринятым законам и обычаям ведения войны осуществляли ковровые бомбардировки (а отнюдь не «хирургические удары», о которых широко вещали представители Пентагона и средства массовой информации США), применяли напалм и кассетные бомбы, уничтожали отступающих иракцев уже после объявления перемирия. По данным французского журнала «Дефенс Насьональ», за сорок с небольшим дней кризиса на Ирак было сброшено бомб и других взрывных устройств больше, чем на Германию за всю вторую мировую войну. В результате страна, потеряв более 100 тыс. убитыми (по некоторым подсчетам – до 300 тыс., потери же США, в том числе от огня собственных войск, – 120 человек), лишилась производственной и жизненно важной бытовой инфраструктуры и снабжения, потому оказалась, по оценкам экспертов ООН, отброшенной в доиндустриальную эпоху [156, 1993, № 8].
   С другой стороны, США все же удержались от соблазна добить Ирак, о чем проговорился главнокомандующий силами коалиции американский генерал Н. Шварцкопф [14, с. 206]. Бывший советник Б. Клинтона по ближневосточным делам М. Индик считает, что «выживание Саддама Хусейна стало неприятным сюрпризом для Вашингтона» [159, 1999, № 16]. Однако, думается, в данном случае трезвый политический расчет взял верх над военно-стратегическими соображениями. К тому же в вашингтонских коридорах власти, вероятно, еще не забыли о печальном опыте вмешательства в Ливане, принесшего США не лавры победителей, а многочисленные гробы джи-ай.
   США воздержались и от вмешательства в военные операции Багдада против курдских и шиитских повстанцев, ограничившись оказанием гуманитарной помощи и созданием охранных зон на севере Ирака. По мнению многих видных представителей иракской оппозиции, в политике США на последнем этапе войны произошел еще один поворот: после активизации курдов на севере и шиитов на юге администрация Буша перешла от всемерного давления на Саддама Хусейна к оказанию поддержки, хотя и весьма ограниченной, видимо, предпочитая в то время иметь в Багдаде слабого, готового на уступки диктатора, а не повстанцев, трудно поддающихся контролю [128, с. 93].
   В аравийских песках была продемонстрирована лидирующая роль Америки в современном мире, опробована новая тактика нанесения ударов по суверенным государствам под своей эгидой и флагом ООН. Новая администрация, судя по заявлениям ее представителей во главе с президентом Б. Клинтоном, стремилась сосредоточиться на решении внутренних проблем Америки. Однако соблазн продолжения прежнего экспансионистского курса, подкрепления лидерства Соединенных Штатов новыми впечатляющими кампаниями и акциями чрезвычайно возрос: главный и давний противник США покинул мировой ринг и путь к «pax americana» можно пройти беспрепятственно. В этом контексте, очевидно, нужно рассматривать последующие нанесенные уже с большей уверенностью и без всяких международных мандатов «оборонительные удары» американских ракет по Ираку.
   Поражение Багдада, понятное с самого начала для всякого объективного и здравомыслящего наблюдателя, на долгие годы вывело из строя и глубоко скомпрометировало в глазах всего мира одного из главных политических противников США, не только занимавшего относительно жесткие антиамериканские и антиизраильские позиции со времен 1967 г., но и оказывавшего широкую и щедрую поддержку враждебным Вашингтону силам. В этом свете можно прийти к выводу о том, что последующая инициированная Вашингтоном серия нажимных акций и прямых ударов по Ираку была нацелена не столько на дальнейшее ослабление режима Саддама Хусейна, которому и без того пришлось долго залечивать раны, нанесенные «Бурей в пустыне», сколько на отработку новых внешнеполитических моделей и стереотипов, соответствующих постконфронтационной эпохе и новой роли США в мире.
   Резкое снижение политического и экономического потенциала Ирака, а с ним и поддержавшей его Организации Освобождения Палестины (ООП) существенно изменило политическую палитру региона, привело к преобладанию в ней более умеренных, традиционалистских красок и оттенков, что также можно отнести в актив США и их союзников. Отнюдь не случайны поэтому энергичные попытки США после кувейтской кампании на волне усиления умеренных тенденций в арабском мире, шока, вызванного выходкой Ирака, и, что не менее важно, дальнейшего падения влияния в регионе Советского Союза вдохнуть новую жизнь в прежние в целом схемы ближневосточного урегулирования [128, с. 93].

§ 3. «Кувейтский кризис» и его последствия для Ирана, Ирака и других стран Персидского залива

   Аннексия Ираком Кувейта добавила остроты в глубинные межарабские разногласия, вызвала еще большее размежевание среди арабских стран на этот раз по признаку поддержки или осуждения Ирака. Дело дошло до беспрецедентного приглашения иностранных государств, прежде всего США, к решению внутриарабской проблемы и последующему обеспечению безопасности в зоне Залива.
   Усиление взаимного недоверия и трений среди арабских стран дало некоторым американским аналитикам основания для вывода о закате панарабизма и даже арабского мира как политической сущности, о превращении Ближнего Востока в своего рода «мини» Латинскую Америку, в группу самостоятельных государств, связанных общим языком, культурой, религией, историей и даже судьбой, но не политическими узами [128, с. 26]. Думается, однако, что при всей кажущейся обоснованности этого вывода делать его было бы не совсем корректно. Несмотря на отмеченные центробежные силы, подпитываемые вызывающим поведением Багдада, в арабском мире сохраняются и силы центростремительные, регенерируемые нерешенностью многих задач независимого, суверенного развития. И чем чаще и болезненнее будут наноситься пусть даже санкционированные мировым сообществом удары по отдельным частям этого мира, тем активнее будут проявлять себя эти силы. Нельзя также сбрасывать со счетов те интеграционные процессы, которые успешно развиваются сегодня на региональном и глобальном уровнях. Арабский мир, несмотря на его известную обособленность, наверняка, испытывает на себе влияние этих закономерных и плодотворных процессов. В этой связи можно ожидать, что центростремительные тенденции в развитии арабских стран будут проявляться двояко: как реакция на воздействие извне и как ответ на требования времени, на проблемы, требующие решения коллективными усилиями.
   В более узком плане поражение Ирака, даже не столько военное, сколько морально-политическое, и, хуже того, экономическое, тяжкое бремя контрибуций (до 300 млрд. долларов), надолго нарушило сложившийся после ирано-иракской войны региональный, геополитический и геостратегический балансы, отодвинуло страну на второй план политической и экономической жизни региона Персидского залива – одного из главных центров тяготения всей ближневосточной стратегии США [133, с. 46].
   Показательно в этой связи стремление Вашингтона заложить в посткризисную систему безопасности сохранение на неопределенный срок в зоне Залива американского военного присутствия как путем ставшей уже привычной дислокации военных кораблей, так и через расширение сети опорных пунктов и баз на территории прибрежных государств. Осуществление планов превращения Персидского залива в залив американский облегчалось признаниями руководителей большинства арабских стран неспособности обеспечить своими силами посткризисную безопасность. В результате заключенных уже после «Бури в пустыне» двусторонних соглашений впервые со времен второй мировой войны «жизненно важная для безопасности США» зона Персидского залива оказалась под прямым контролем Пентагона. Как считает председатель Комитета начальников штабов вооруженных сил США генерал К. Пауэлл, «американское военное присутствие является решающим фактором сохранения стабильности» в этом районе, при которой Кувейт имеет стопроцентные гарантии своей безопасности [163, 08.03.2002].
   Военный разгром Ирака в 1991 г. решил лишь одну, пусть даже краеугольную, жизненно важную для всего мира проблему – не позволил агрессору воспользоваться плодами своих противоправных действий. Остальные же наболевшие проблемы региона, такие как достижение справедливого и долгосрочного ближневосточного урегулирования, ускорение экономического и социального развития, демократизация общественной жизни и многие другие, приобретают все большую остроту, которую не способна притупить ни одна армия мира.
   Размышляя над антииракским курсом Белого дома, американские аналитики с нарастающей тревогой отмечают такие его негативные для Америки результаты, как нарастание этнических и религиозных противоречий в регионе, распространение антиамериканских настроений в арабских массах, усиление дестабилизирующей роли Ирана. В этом свете продолжение политики «жесткой руки» в отношении Ирака, Ливии и других «нелояльных» режимов, по их мнению, может привести к растрате заработанного США в ходе войны в Заливе капитала [160, 1995, № 7].
   «Версальский мир», полученный Багдадом, не мог быть и не стал долговечным, учитывая его разорительный и во многом унизительный характер для Ирака. Вспомним в этой связи хотя бы тот факт, что одним из решающих побудительных мотивов Багдада к захвату Кувейта было стремление за его счет несколько облегчить тяжкий груз экономических проблем и внешних долгов, оставшихся после бесплодной войны с Ираном.
   Кувейтский кризис высветил давно назревшую потребность неуклонного снижения взрывоопасности ближневосточного региона в целом, плотного подключения его к благотворным магистральным процессам, развивающимся в современных международных отношениях в сторону снижения военной опасности и укрепления взаимного доверия. А этого можно добиться, прежде всего, через ограничение там гонки вооружений, которая после «Бури в пустыне» поднялась на новый виток.
   Сбить ее накал можно было бы путем сбалансированного сокращения поставок оружия извне, особенно ракет и ракетной технологии. Пока же Ближний Восток стал ареной еще более острой конкурентной борьбы поставщиков оружия, о чем свидетельствовала ярмарка вооружений 1994 г. в Абу-Даби. США, к примеру, уже после окончания «Бури в пустыне» заключили кон-тракты на поставку оружия на общую сумму, превышающую 30 млрд. долларов [128, с. 123].
   Очевидно, что проблемы урегулирования в зоне Залива нельзя рассматривать в отрыве от главного источника войн и перманентной нестабильности в регионе – неурегулированности арабо-израильского конфликта. Показательно, что Саддам Хусейн в период кризиса и после него пытался оправдать свои захватнические аппетиты ссылками на сохраняющиеся арабо-израильские антагонизмы [146, № 11, 1991]. В этой связи мировому сообществу необходимо коллективными усилиями форсировать поиски решения этой сложной проблемы, лихорадящей народы Ближнего Востока вот уже почти полвека, что возможно лишь при условии обеспечения баланса интересов всех участников конфликта, включая, естественно, палестинцев и Израиль. Попытки же решить ее обходными путями или прямыми силовыми методами не только не достигают цели, но и дают, как показывает вся современная история Ближнего Востока, обратные результаты.
   Как уже упоминалось, период оккупации и военные действия союзников против Ирака, получившие название «Буря в пустыне», имели тяжелые последствия для хрупкого арабского единства, Кувейта и для самого Ирака.
   Если рассматривать арабский аспект кризиса в целом, то следует отметить, что он во многих отношениях негативно сказался на арабских странах в целом. Наиболее губительным было его воздействие, с одной стороны, на арабскую солидарность и прочность системы арабских связей, с другой – на жизненно важное для арабов дело – палестинский вопрос. После встречи на высшем уровне в Омане в 1987 г. «арабская нация» прониклась надеждой, что началась новая эра арабской солидарности, но иракская агрессия вскоре разрушила ее и, что еще важнее, привела к разобщению арабских стран. Речь шла не просто о расколе между правительствами, но, по ряду сложных причин, и о нарушении единства в среде арабских масс в регионе в целом или в пределах отдельных стран и даже в политических движениях в каждой стране. По этой причине трудно говорить об этом расколе, поскольку сам характер связанных с ним вопросов бросает тень сомнения на межарабские отношения. По существу, опасность вторжения и аннексии одной арабской страны грозила и другим арабским странам [169, 02.10.1987].
   Арабский мир оказался, таким образом, расколотым на два лагеря: антииракский лагерь, состоявший из 60 % стран, и проиракский лагерь, объединявший остальные 40 %. В первую группу входили шесть государств: ССАГЗ, Египет, Сирия, Марокко, Ливан, Сомали и Джибути, во вторую – Алжир, Йемен, Иордания, Палестина, Судан, Мавритания, Ливия и Тунис. Однако ни в од-ном из этих лагерей не было полного единства. Так, например, страны ССАГЗ, входившие в первую группу и непосредственно оказавшиеся в зоне кризиса, заняли более решительную позицию в осуждении Ирака, чем другие государства. Марокко, несмотря на свое категоричное осуждение вторжения, стремилось занять позицию, позволяющую при благоприятных условиях решить проблемы мирным путем. Позиция Египта характеризовалась стремлением действовать точно в духе международного права, а также требованием немедленного и безоговорочного ухода Ирака из Кувейта и восстановлением законного правительства. Тем не менее, Египет допускал использование любой возможности для посредничества и мирного урегулирования. Что касается другого лагеря, то входившие в него страны хотя в целом признавали опасность иностранного вторжения, по-разному относились к возможности просить такое вторжение. Ливия решительно осуждала иракское вторжение, но в то же время полностью не отрицала возможности иностранного вмешательства [21, с. 21, 26–28].
   Что касается палестинского вопроса, кризис, несомненно, отодвинул его на второй план в списке арабских и международных приоритетов. Кроме того, кризис вызвал риск сокращения материальной поддержки арабскими странами восстания (интифады) либо непосредственно, либо путем прекращения взносов в поддержку борьбы палестинцев. Это явилось результатом фактического и потенциального ущерба, нанесенного одобрением действий Ирака палестинским общественным мнением и позицией ООП. Государства Залива считали, что ООП практически одобряет иракское вторжение. Все эти обстоятельства, безусловно, отрицательно сказывались на курсе на мирное урегулирование, объявленном ООП в 1988 г. и рассчитанном на возможное изменение некоторых аспектов отношения Запада и Соединенных Штатов к палестинской проблеме. Если Израиль нередко высказывал подозрение, что такой курс не более чем временный или тактический ход ООП, то со временем это подозрение приобрело вполне убедительные основания в связи с палестинской поддержкой Ирака [127, с. 103].
   Несмотря на все сказанное, не может быть сомнений в том, что кризис вскрыл глубокие корни палестинской проблемы и ее опасный характер, а также воздействие на отношение арабской нации к силам, поддерживающим Израиль. Разочарование и чувство горечи, охватившие палестинцев на оккупированных Израилем территориях и за их пределами, а также глубоко сочувствующих им арабских националистических сил, были вызваны невозможностью добиться урегулирования палестинского вопроса, высокомерным поведением Израиля и нерешительностью Соединенных Штатов в оказании эффективного воздействия на Израиль. Все эти факторы обусловили создание психологической и эмоциональной атмосферы, побуждавшей многих в арабских странах поддерживать любые действия, казавшиеся направленными против США и западного мира в целом. Это обстоятельство широко использовалось иракским режимом, заявлявшим о взаимосвязи между уходом Ирака из Кувейта и палестинским вопросом в надежде убедить, что именно Саддам Хусейн освободит Палестину и что путь к ее освобождению лежит через оккупацию Кувейта. Таким образом, один из главных уроков, которые должны были получить все стороны, заинтересованные в стабильности и мире в регионе, состоит в том, что, пока не будет урегулирован палестинский вопрос и процесс поисков его всестороннего и справедливого решения останется по-прежнему вялым, в регионе будет сохраняться напряженная обстановка.
   Что же касается Ирана, единственного неарабского государства в зоне Залива, вторжение Ирака в Кувейт, прежде всего, оказалось благоприятным именно для него и в отношениях с самим Ираком, и с государствами зоны Залива, и на международном уровне. Если говорить об отношениях с Ираком, Иран выиграл в связи с отказом Ирака от всех его притязаний. Ирак одним махом пожертвовал всем, что приобрел за годы тяжелой войны с Ираном. Хотя Иран отреагировал положительно на такую инициативу, это, однако, не означало, что он официально одобрил вторжение в Кувейт. Напротив, Иран неоднократно повторял, что поддерживает требование международного сообщества об уходе Ирака из Кувейта. Что касается отношений Ирана с аравийскими монархиями, не вызывает удивления, что все эти страны были заинтересованы в улучшении своих отношений с ним, о чем говорилось, в частности, в резолюциях, принятых правителями в ходе встречи в верхах в Дохе в декабре 1990 г. Эта встреча приветствовала улучшение и развитие отношений с Ираном, подчеркнуло значение «решительных и реальных действий для разрешения серьезных разногласий между Ираном и государствами – членами Совета, чтобы страны региона могли сосредоточиться на осуществлении своих высоких целей и использовать свои ресурсы для всестороннего экономического развития» [158, 28.12.1990]. В целом арабские страны также готовы были приветствовать участие Ирана в мерах коллективной безопасности в районе Залива.
   Разумеется, наиболее тяжелые последствия кризис и война имели для самого Ирака. Из-за международного экономического эмбарго Ирак понес большие экономические потери. В результате широкомасштабных военных действий, проведенных для освобождения Кувейта, Ирак оказался на пороге тяжелой экономической катастрофы. Когда иракский режим встал на авантюрный путь вторжения в Кувейт, приведший к широкомасштабной войне, он заживо похоронил иракский экономический и неэкономический потенциал. Достаточно упомянуть разрушение иракской обрабатывающей промышленности, которая, несмотря на слабую техническую базу, в 1988 г. произвела 15,6 % арабской промышленной продукции. То же самое можно сказать об уничтожении иракской военной мощи: в конце 80-х гг. на вооружении иракской армии имелось в 1,4 раза больше танков, 5,2 раза больше артиллерийских орудий, чем у Израиля, 85 % количества израильских истребителей, бомбардировщиков, самолетов – перехватчиков и 76 % военно-морских судов. К этому можно добавить разрушение иракской военно-промышленной базы, производящей и поставляющей оружие массового уничтожения. Вместо того, чтобы использовать свои вооружения для оказания давления на Израиль с целью осуществления своих претензий на лидерство в арабском мире, Ирак убивал ими арабов и фактически совершил самоубийство [148, 12.09.1991].
   Согласно резолюциям Совета Безопасности, Ирак обязан компенсировать ущерб, причиненный Кувейту и другим государствам, непосредственно пострадавшим от его вторжения в Кувейт. Выполнение этих обязательств потребует десятков миллиардов долларов в дополнение к необходимости погасить задолженность Ирака арабским государствам Залива, составляющую 40 млрд. долларов, поскольку Ирак потерял всякое национальное и моральное право на списание этих долгов и особенно потому, что создал угрозу национальной безопасности арабов, попытался уничтожить само Государство Кувейт.
   Ирак не получил и, разумеется, не получит никаких выгод от попавшей в его руки нефти Кувейта. Кроме того, оказанное им давление не привело к повышению цен на нефть. Потери Ирака в результате эмбарго на экспорт его нефти в конце 1990 г. оцениваются (в ценах до вторжения) более чем в 8 млрд. долларов. К этому следует добавить стоимость утраченных вооружений, разрушенных промышленных предприятий и потерь в экономической мощи в результате войны, которые могут превысить сотни миллиардов долларов [150, 12.09.1991].
   Таким образом, иракский режим собрал от вторжения в Кувейт жатву экономических потерь, выходящих далеко за рамки ожидавшихся им выгод от войны, которой можно было избежать. Иракские доходы от нефти в течение ближайших лет пойдут на уплату долгов и на восстановление разрушенного. К этому необходимо добавить политические последствия: вспыхнувшую в стране гражданскую войну, почти полную изоляцию режима и продолжающееся все 1990-е гг. эмбарго.
   О жестких последствиях агрессии для Кувейта уже не раз говорилось на предшествующих страницах. Но кувейтское общество и власти, опираясь на огромные ресурсы эмирата и союзническую помощь соседних монархий, в основном уже к концу 1990-х гг. сумели преодолеть трудности и залечить нанесенные стране раны. Это еще 27 сентября 1991 г. пообещал эмир Кувейта в своей речи в ООН, где заявил, что «… его страна навсегда останется безопасным убежищем и зеленым цветущим оазисом для всех добрых и честных людей – кувейтцев и живущих в стране собратьев других национальностей во имя процветания и достижения общего блага в соответствии со священными седьмого стиха суры «Мухаммед»: «О, вы, которые уверовали, если вы поможете Аллаху, поможет он вам и укрепит ваши стопы». Истинно слово Аллаха!» [154, 28.09.1991].
   Как ни странно, наиболее многообразные и далеко идущие последствия из всех стран ССАГЗ война имела не для Кувейта, тем более не для других эмиратов, а для Саудовской Аравии.
   Аннексия Кувейта Ираком стала потрясением для королевства и оказала огромное влияние на его внутреннюю жизнь. По свидетельству принца Халеда ибн Султана, командовавшего вместе с генералом Шварцкопфом объединенными вооруженными силами, король Фахд, узнав в 2 часа ночи об иракском вторжении в соседний эмират, просто отказался в это поверить. Он безуспешно пытался дозвониться до Саддама Хусейна, однако ему удалось переговорить с ним лишь после десяти утра. Иракский президент подтвердил факт военной агрессии и сообщил, что направляет к Фахду с разъяснениями Иззата Ибрагима, заместителя председателя Совета революционного командования Ирака [14, с. 20]. Сообщение о начале войны было тем более неожиданным для Эр-Рияда, если учесть, что за день до этого представители Саддама начали в Джидде переговоры с Кувейтцами и сам С. Хусейн заверял короля Фахда, президента Мубарака, короля Хусейна и США, что у него нет намерения нападать на Кувейт. В первые два дня вторжения в Кувейт страх фактически парализовал саудовское руководство; саудовское министерство информации даже не передало вовремя эту новость. Хотя Саудовская Аравия была главой ССАГЗ и страной, подписавшей соглашение об организации совместной обороны, она вначале даже не осудила захват Кувейта. Тем не менее, по свидетельству Халеда ибн Султана «король осознал, что оккупация Кувейта, по сути, чуть ли не равносильна оккупации Эр-Рияда, а поглощение Кувейта рано или поздно обернется огромной угрозой безопасности и суверенитету Саудовской Аравии» [14, с. 22].
   В саудовском руководстве не было единства во мнении о целесообразности обращения к США за помощью. Известно, что консерваторы во главе с принцем Абдаллой выступали за урегулирование кризиса силами арабов, питая отвращение к самой идее присутствия войск «неверных» на территории королевства. Националисты, например принц Талаль, возражали против борьбы с «братским» Ираком. Братья Судейри Наиф и Сальман заявили, что они убеждены в неизбежности обращения за помощью к американцам и принятия решительных мер против Ирака. Некоторые, в их числе Султан ибн Абдальазиз, хранили молчание [108, с. 174].
   Нерешительности короля Фахда был положен конец 5 августа после переговоров с министром обороны США Диком Чейни. После демонстрации последним спутниковых фотографий, на которых были запечатлены сконцентрированные вдоль границ Саудовской Аравии крупные формирования иракских войск, монарх убедился в отсутствии иных способов ликвидации нависшей над королевством угрозы. 7 августа он принял решение обратиться за помощью к США. Вашингтон немедленно отправил дополнительные воздушные и морские силы в Саудовскую Аравию и Залив [160, № 1, 1991].
   Необходимо отметить, что в этом кризисе совместное руководство ССАГЗ продемонстрировало (также, впрочем, как и ЛАГ) свою неэффективность, неспособность своевременно оценить масштабы разворачиваемых событий и размер угрозы общей безопасности и, соответственно, адекватно реагировать на изменения ситуации. Осознавая потенциальную опасность агрессивной политики Багдада, аравийские правители, возможно, просто психологически не могли допустить мысли о реальной возможности войны. Кроме Кувейта, лишь Саудовская Аравия прилагала активные дипломатические усилия по предотвращению конфликта. Фактически, реализуя агрессивные планы в отношении одного из членов ССАГЗ, Ирак не видел перед собой препятствия даже в виде консолидированной позиции всей организации, не говоря уже о совместных военных действиях. Состоявшееся 7 августа в Саудовской Аравии заседание министров иностранных дел стран ССАГЗ смогло лишь придать легитимность решению пригласить иностранные войска для своей защиты [111, с. 260–261].
   Сотрудничество СССР с США (против недавнего партнера – Ирака) имело для саудовцев свою цену, несмотря на коренные изменения в мире. Саудовское правительство вынуждено было внести такие коррективы в свою традиционную политику, которые казались невероятными раньше: министр иностранных дел Сауд ибн аль-Фейсал вылетел в Москву. В результате была достигнута договоренность о восстановлении отношений между двумя странами и выделении Советскому Союзу крупного кредита. В ходе встречи обе страны осудили агрессивную политику Багдада [57, с. 349]. Это окончательно сделало возможным переброску крупных частей американской армии на территорию королевства.
   Однако присутствие в Саудовской Аравии такого большого количества американского военного и технического персонала (включая женщин) создало серьезные проблемы в ваххабитском государстве. Хотя иностранные войска были предупреждены о необходимости не допускать оскорбления местных нравов, все же предполагалось, что их стиль жизни, поведение и даже само присутствие в стране во всяком случае не оставит саудовцев равнодушными. Действительно, напряженность внутри саудовского общества значительно усилилась. С воодушевлением восприняв временное ослабление жесткого контроля улемов, появление относительной свободы слова и доступ к новым источникам информации, либеральная интеллигенция в Восточной провинции Эр-Рияде и особенно в Джидде начала игнорировать некоторые суровые ваххабитские запреты и ограничения со стороны властей. Они открыто обсуждали политические вопросы и обрели некое подобие свободы прессы и доступ к международным СМИ посредством тысяч спутниковых антенн, которые были широко распространены в этот период в крупных городах.
   Средний класс пребывал в растерянности из-за двойного стандарта, практикуемого режимом, так как, с одной стороны, он позволял улемам и полиции нравов жестко контролировать повседневную жизнь в стране, с другой – смотрел сквозь пальцы на коррупцию внутри королевской семьи. Средние слои населения раздражала система комиссионных и другие способы, позволяющие обогащаться аристократии, в то время как простых граждан в предыдущие несколько лет призывали туже затянуть пояса. Элита среднего класса вновь стала требовать проведения реформ и расширения политических прав [163, 13.03.1991].
   Неспособность Саудовской Аравии обеспечить оборону самостоятельно вызывала все больше вопросов как у консерваторов, так и у либералов. Почему, несмотря на израсходованные за последние 20 лет на оборонные нужды 200 млрд. долларов, регулярная армия насчитывала лишь 58000 человек и оказалась полностью бессильной перед агрессором? Улемы испытывали сильное беспокойство по поводу американского военного присутствия и наметившегося расширения политических прав представителей новых элит. Ряд экстремистских «неофундаменталистов» фукаха (факих – теолог), представлявшие собой новое направление среди ортодоксов в конце 1980-х гг., открыто осуждали политику правительства и США, призывая к урегулированию кризиса на арабо-мусульманской платформе, запрещению «неверным» защищать святую землю ислама и использовать саудовскую территорию для борьбы с мусульманским Ираком [166, № 8, 1996].
   Либеральной и традиционной интеллигенцией ставились вопросы о логике проводимой до того «робкой» саудовской внешней политики и поддержки, оказанной Ираку в его войне против Ирана, а также о «политике риала», направленной на приобретение благосклонности и влияния в арабо-мусульманском мире. Саудовский национализм (ватанийя) теперь стал вытеснять довольно размытые идеологические установки панарабизма в среде новой элиты, которая все более скептически относилась к «братским» отношениям с другими арабскими странами. Очень быстро жертвами этих настроений стали палестинцы, иорданцы и йеменцы (о чем говорилось выше) [163, 12.12.1990].
   На Ближнем Востоке активная антисаудовская пропаганда Ирака была направлена на два вида аудитории: арабских националистов, чья любовь к Саддаму была завоевана уже тем, что он бросил вызов Западу и увязал разрешение кувейтского кризиса с ближневосточным урегулированием, и исламских консерваторов, для которых присутствие «неверных» в Аравии являлось проклятием.
   Эр-Рияд мог немногое сделать для борьбы с панарабской пропагандой Ирака, однако С. Хусейн, будучи лидером светской партии «Баас», никогда не был рьяным приверженцем ислама, ввиду чего его голословным заявлениям Фахд противопоставлял усиление влияния полиции нравов и фетву улемов, придававшую легитимность приглашению западных военных для защиты королевства.
   После иракского вторжения в Кувейт внешняя политика Саудовской Аравии под руководством Сауда аль-Фейсала не только стала более напористой, но и оставила панарабские идеи, прекратила попытки угождать всем основным членам арабского лагеря. Эр-Рияд жестко осудил ООП, Иорданию, Йемен и в некоторой степени Судан, Алжир, Ливию за их поддержку Ирака. Эта политика была ясно отражена в речи Сауда аль-Фейсала в ООН в начале октября [169, № 23, 1997].
   Одновременно Эр-Рияд стал более восприимчив к попыткам Тегерана улучшить отношения между двумя странами несмотря на то, что последний объявил о своем нейтралитете в кувейтском кризисе и резко осуждал американское вмешательство. Более того, хотя Иран и осудил оккупацию Кувейта, он больше склонялся на сторону Багдада после того, как тот в спешной попытке обезопасить свои фланги принял все требования Тегерана о заключении мирного договора между двумя сторонами. В то же время Эр-Рияду и Вашингтону было дано понять, что Иран намеревается оставаться на нейтральных позициях в этом конфликте. Находясь под влиянием прагматизма президента Рафсанджани, иранская внешняя политика также испытывала воздействие борьбы за власть в Тегеране и крайне антиамериканских настроений оппозиции. В этот критический момент саудовский режим стремился как можно больше удалить Тегеран от Багдада.
   В то же время американские телекомпании, показывая выступления танцующих женщин перед американскими солдата-ми в Дахране, сильно осложнили задачу Фахду. Эти представления записывались иракцами и передавались Багдадом по телевидению, а видеокопии получили широкое распространение в королевстве. То же происходило с копиями кассет, содержавших проповеди нескольких десятков неофундаменталистов – факихов, использовавших американское присутствие в Саудовской Аравии для обвинения режима в том, что он приглашает «неверных» в сердце исламского мира. Несмотря на вышесказанное, основная часть улемов больше опасалась иракской угрозы, которая ставила под вопрос само выживание ваххабитского государства, поэтому они полностью поддержали политику режима Саудидов [152, 10.10.1990].
   Вскоре после того, как Фахд попросил американцев о помощи, что стало отклонением от традиционной саудовской политики «присутствия за горизонтом», он пришел к убеждению, что истэблишмент улемов должен легитимизировать этот акт. Впоследствии главный алим страны шейх Абд аль-Азиз бен Баз издал фетву, по которой, «хотя американцы с традиционной религиозной точки зрения приравниваются к неверующим, так как не являются мусульманами, они заслуживают поддержки ввиду их присутствия здесь в целях защиты ислама» [169, № 23, 1991].
   Чтобы развеять опасения верующих, король Фахд пригласил в Мекку 350 исламских авторитетов, которые должны были обсудить «теологическую законность обращения к немусульманским войскам для защиты королевства» и удостовериться, что в Мекке и Медине нет ни американцев, ни каких-либо других «неверных» [169, № 24, 1991].
   К сентябрю непрекращающиеся репортажи об иракских зверствах и грабежах в Кувейте продемонстрировали саудовцам, чего им удалось избежать благодаря решению режима пригласить для защиты страны американские войска. К тому же руководство страны подчеркивало, что, когда необходимость в американцах отпадет, они немедленно покинут королевство.
   По мере того как непосредственная угроза Саудовской Аравии снижалась, для Фахда все более тревожной проблемой становилось американское присутствие. Улемы-экстремисты, сторонники которых находились среди полиции нравов, заявили, что вестернизированная либеральная интеллигенция вступила в тайный сговор с американцами, чтобы уничтожить консервативные религиозные элементы в саудовском обществе. В Неджде даже утверждали, что Национальная гвардия была послана на границу, чтобы быть уничтоженной иракцами. В итоге пока численность американских сил в Саудовской Аравии продолжала увеличиваться, часть полуобразованных саудовцев из низших слоев общества начинала верить заявлениям о том, что американская армия здесь надолго.
   На первый план выдвинулась угроза «саудовскому образу жизни», так как консерваторы были озабочены растущими требованиями реформ, которые высказывали молодые принцы и интеллигенция. Улемы и большая часть представителей племен стали беспокоиться, когда король Фахд под давлением интеллигенции, требовавшей ввести всеобщую воинскую повинность, заявил о своем намерении отменить племенную квотированную систему рекрутирования в войска, а также о том, что при определенных обстоятельствах он готов рассмотреть возможность использования женского труда в сфере обслуживания и медицины, полностью сохраняя при этом исламские социальные ценности и поведение. В начале ноября он вновь объявил о своем намерении реформировать управление в провинциях, судебную систему и создать назначаемую национальную консультативную ассамблею. В этом же месяце достигли своей кульминации ложные проблески либерализма, когда на улицах Эр-Рияда состоялась демонстрация 47 женщин, работающих в основном в сфере образования. Вопреки обычаю, запрещающему женщинам водить автомашины, они проехали колонной по центру Эр-Рияда. Эта, казалось бы, безобидная поездка переполнила чашу терпения консерваторов и улемов, а король Фахд был вынужден примкнуть к ним, нуждаясь в их поддержке. Хотя о запрете на вождение автомобиля женщиной в шариате ничего не сказано, участницы демонстрации были немедленно уволены с работы, лишились своих паспортов, а также подверглись преследованиям со стороны фанатиков Неджда [150, № 2, 1991].
   Общественный протест был настолько сильным, что вскоре режим отказался от планировавшейся реформы судебной системы, которую улемы осудили как «светскую». Ведомые наследным принцем Абдаллой консерваторы внутри королевской семьи также недовольны реформистской тенденцией, наметившейся в монархии. Абдалла, поддерживая растущую критику со стороны улемов, тоже сомневался в целесообразности приглашения армии «неверных» для защиты королевства. Было заявлено, что только принцу Абдалле удалось отмежеваться от присутствия американских войск в Саудовской Аравии. Финальная стадия конфронтации с Ираком быстро приближалась, и Фахд уступил давлению консервативного большинства, опять отменив обещанные реформы [162, 24.10.1990].
   В общем, несмотря на получившие широкое распространение дискуссии о целесообразности приглашения американцев и западноевропейцев для защиты королевства, на территории которого находятся главные святыни ислама, и о политике режима в целом, большинство саудовцев и основная часть традиционной и новой элит поддерживали готовившееся проведение военной операции против иракцев, так как имели все основания опасаться за свое собственное благополучие. А первый же обстрел территории королевства иракскими СКАДами заставил замолчать даже наиболее экстремистки настроенных улемов и привел к сплоченности населения вокруг королевского режима, убедив короля Фахда в правильности выбранного им курса.
   Выйдя из войны победителями, Фахд и его братья из группировки Судейри тем не менее не могли в полной мере насладиться лаврами героев. Военная победа над Ираком не стала поводом для ликования в королевстве. Скоротечность военной операции, в результате которой арабо-мусульманская армия Ирака была разгромлена иноверцами, воскресила воспоминания о шестидневной войне с Израилем. При желании можно было найти до-статочное количество параллелей, но не в пользу мусульман. В кругах саудовских националистов стали высказываться мысли о том, что их страна была лишь использована США, и выигравшей стороной в этом конфликте можно считать только сионистов и американцев [149, 05.05.1991].
   Вряд ли многие саудовцы, наблюдая торжества, устраиваемые американцами, могли полностью разделить их чувства. Примешивавшееся при этом унижение впоследствии привело к появлению религиозно-националистической реакции против американцев.
   После освобождения Кувейта саудовский режим вновь стал акцентировать внимание на исламских корнях своей легитимности. Так, 5 марта 1991 г. король Фахд выступил с речью, в которой подчеркивались уникальность положения Саудовской Аравии как страны, на территории которой находятся святыни Мекки и Медины, и вытекающие из этого обязанности ее населения, и в первую очередь обязанность обеспечивать безопасность этих святынь. Из слов Фахда прямо вытекало, что королевство не заинтересовано в продвижении по пути, хоть в чем-то не соответствующем мусульманским традициям [169, № 18, 1991].
   Основная часть американских сил и иностранные журналисты покинули святую землю через четыре месяца после окончания конфликта. И королевство стало постепенно возвращаться к своим старым традициям, о которых на время забыло. За несколько дней были публично обезглавлены 16 контрабандистов и уголовных преступников. Начиная с августа 1990 г. король по настоятельной просьбе Белого дома приостановил казнь. Тогда невыгодно было шокировать международную общественность. Но теперь уже нужно было доказать, что присутствие почти 500 тыс. «неверных» солдат ни в чем не изменило политические и социальные нравы страны [169, № 18, 1991].
   Война в Заливе внесла раскол в традиционное саудовское общество, крайне обострив противоречия между «консерваторами» и «либералами». Она также стимулировала дискуссию о роли королевской семьи, религиозных структурах, правах женщин, демократических свободах и необходимости реформ. Причем если до войны на фоне экономического спада подобные требования еще не были столь четко сформулированы и не озвучивались широко, то теперь они широко тиражируются среди разных слоев саудовского общества и доносятся до короля в форме петиций.
   Таким образом, перед саудовским руководством, как, впрочем, и перед правительствами других аравийских монархий, возникли новые внутриполитические проблемы. Их наличие осложняло решение экономических и социальных проблем, сложившихся в предшествующий период.
   Иракская агрессия придала проблеме безопасности арабских монархий новые измерения и подтвердила, что главным источником военной опасности после окончания ирако-иранской войны стал Багдад, оттеснив Иран на второй план. Это не означало, однако, что экспансионистские круги ИРИ не воспользуются иракским вторжением для того, чтобы предпринять агрессивные действия, например, против Бахрейна или другого арабского государства. Молниеносная оккупация кувейтского эмирата продемонстрировала неспособность монархий Залива, за исключением, возможно, саудовского королевства, к эффективной самообороне.
   Аннексия Ираком независимого кувейтского государства ока-зала шокирующее воздействие на арабское сообщество, в современной истории которого не было подобного рода прецедентов (воссоединение Северного и Южного Йемена воспринималось, хотя и с оговорками, как исторически обусловленное событие). Созванное экстренное совещание министров иностранных дел государств – членов ЛАГ в Каире осудило захват Кувейта и потребовало немедленного вывода войск. При этом министры высказались против «любого иностранного вмешательства» [148, 23.02.1991]. Фактически это означало, что арабское сообщество намеревалось урегулировать проблему оккупации собственными силами. Однако никаких практических решений на этот счет не было принято. Более того, стало очевидно, что отнюдь не все арабские государства энергично осуждают иракскую агрессию. За упомянутые выше решения голосовали только 14 министров из 21 члена ЛАГ. По различным соображениям при голосовании воздержались Иордания, Мавритания, Судан, Йемен и ООП. Ливанский представитель уклонился от участия в заседании [156, № 23, 1990].
   Неспособность арабского сообщества занять единую позицию по вопросу иракской агрессии наглядно проявилась в ходе вне-очередного заседания в верхах, созванного 10 августа в Каире по инициативе президента АРЕ Хосни Мубарака. Сам созыв этого форума оказался на грани срыва, когда Багдад потребовал аннулировать место Кувейта, аннексированного Ираком, а также объявить целью его проведения консолидацию арабских рядов против США. Несмотря на противодействие багдадского режима и сочувствующих ему государств, саммит сумел выйти на ряд конструктивных решений. Была осуждена иракская агрессия, заявлено о непризнании аннексии, выдвинуто требование о немедленном выводе оккупационных войск и возвращении их на исходные рубежи по состоянию на 1 августа. Участники встречи в верхах подтвердили суверенитет, независимость и территориальную целостность Кувейта в качестве государства – члена ЛАГ и ООН, необходимость восстановления его законной власти, существовавшей до иракского вторжения. Арабский саммит осудил угрозы Ирака в адрес стран Залива, сосредоточение его войск на границе с Саудовской Аравией, подтвердил солидарность с другими арабскими странами региона, поддержал меры, которые саудовское королевство предпринимало для обеспечения закон ной обороны в соответствии со статьей 2 Договора о совместной арабской обороне и экономическом сотрудничестве ЛАГ, а также статьей 51 Устава ООН. Более того, общеарабское совещание не ограничилось политическими декларациями, а приняло решение пойти навстречу просьбе КСА и других государств ССАГЗ: направить арабские военные контингенты для оказания поддержки их вооруженным силам в отражении «любой иностранной агрессии» – такая формулировка оказалась приемлемой для участников саммита, хотя на практике подразумевалось, прежде всего, иракское вторжение [14, с. 94–95].
   Эти решения были приняты 12 голосами из 20 участвовавших в совещании государств членов ЛАГ. На стороне Ирака оказались Ливия, ООП и Йемен. Резервировать свое мнение предпочли Иордания, Мавритания и Судан. Воздержался при голосовании Алжир, а Тунис вообще предпочел не участвовать в этой встрече. На экстренное совещание министров иностранных дел ЛАГ (Каир, 30–31 августа) прибыли представители только 13 арабских государств, что подтверждало углублявшуюся разобщенность в арабском сообществе. Наиболее последовательную позицию против иракской агрессии и в поддержку государств – членов ССАГЗ заняли Египет и Сирия, которые, претендуя на лидирующие позиции в арабском мире, видимо, более чем другие страны осознавали историческую ответственность за его сплоченность, необходимую и для того, чтобы обеспечить приемлемые условия арабо-израильского урегулирования. Оба государства подтвердили свои политические декларации направлением ограниченных воинских контингентов в состав многонациональных сил [14, с. 102].
   Таким образом, стало ясно, что собственными силами государства ССАГЗ были не в состоянии не только восстановить «status quo», но и предотвратить дальнейшую экспансию Ирака, перемещавшего после Кувейта военно-политическое давление на Саудовскую Аравию. Ослабленный восьмилетней войной Иран не мог рассматриваться в качестве реального партнера. К тому же сами арабские монархии продолжали испытывать к нему глубокое недоверие. Эффективная помощь не могла прийти от арабских партнеров, которые даже в политическом плане были не в состоянии выйти на достаточный уровень взаимопонимания. Объективно оставался только «внешний ярус» поясной модели, представленный промышленно развитыми странами, как единственный фактор, способный переломить ситуацию. И этот фактор сработал эффективно [108, с. 87].
   Военное сокрушение Ирака и консервация его ослабленного военно-технического и экономического состояния придали новые параметры проблеме безопасности в Заливе. Возникла ситуация, когда два главных субрегиональных полюса, угрожавших миру и продуцировавших турбулентные процессы, были подавлены: в одном случае, с помощью иракской военной машины, сумев-шей вывести из строя Иран, в другом – путем прямого участия, прежде всего США, в вооруженном подавлении Ирака. Такой расклад объективно выдвигал на более влиятельные позиции в субрегионе саудовское королевство в качестве флагмана ССАГЗ. Его военные позиции подкреплялись возможностью постоянно повышать уровень военно-технического оснащения своих вооруженных сил, свободно приобретать современное оружие, чего не могли сделать ни Ирак в связи с установленной системой санкций, ни Иран, проходивший по американскому «черному списку» как страна, поддерживавшая международный терроризм. Однако Саудовская Аравия была обречена иметь малочисленную армию, без чего невозможно обеспечить лидирующее положение на субрегиональном уровне [100, с. 261].
   В результате в посткризисный период возникла схема «равнозначного треугольника», где возможности ослабленного Ирана, разбитого Ирака и оснащенной современным оружием Саудовской Аравии представлялись условно равными, тем более в плане краткосрочного конфликта. Имея преимущества в авиации, королевство могло бы добиться успеха на его начальной стадии, особенно с Ираном, которому требовалось форсирование Залива для перевода конфликта в фазу сухопутных военных действий. Ираку выйти на вторую фазу было бы проще ввиду наличия общих границ.
   Новый военный баланс, разумеется, устраивал Саудовскую Аравию, а также в значительной мере Кувейт, учитывая их тесную военно-политическую спайку. Отвечал он и интересам Бахрейна, фактически не имеющего альтернативы в пределах субрегиона для обеспечения внешней безопасности. Вместе с тем такой баланс, но уже по другим соображениям, укладывался в рамки национально-государственных интересов Катара, Омана и ОАЭ, поскольку увеличивал возможности для их маневрирования в пределах «треугольника» [100, с. 288].
   Руководители «шестерки» отдавали себе отчет в том, что без преодоления территориальных разногласий между собой крайне затруднительно практически продвигать вперед идею коллективной безопасности. Понимали это и в Эр-Рияде, от которого многое зависело в этом вопросе. Однако урегулирование пограничных проблем, наиболее остро затрагивающих национально-государственные интересы, обычно требует компромиссного под-хода, чего явно не хватало катарско-бахрейнскому спору из-за островов Аль-Хавар, искусственной насыпи Фашт Ад-Дибаль и отмели Китат Джарадах, а соответственно, и делимитации морской границы между двумя государствами. В 1995 г. Международный суд принял эту проблему к рассмотрению, несмотря на то что Манама стремилась избежать международного арбитража, замыкая третейское решение на саудовское королевство. Бах-рейнская сторона, как и Катар, была вынуждена представить письменные документы в обоснование своих территориальных претензий. Параллельно Бахрейн попытался выдвинуть встречное притязание на часть Катарского полуострова в районе Зуб-ара и стал демонстративно обустраивать зону отдыха на островах Аль-Хавар [166, с. 338].
   Следующим по остроте в первой половине 1990-х гг. оставался саудовско-катарский спор из-за района Аль-Хофуз. В сентябре 1992 г. он еще более осложнился после того, как Доха обвинила саудовскую сторону в вооруженном нападении на катарский пограничный пост и убийстве двух пограничников. В знак протеста Катар отказался участвовать в совещаниях министров по линии ССАГЗ в Абу-Даби и Эль-Кувейте. В декабре того же года при посредничестве президента АРЕ Хосни Мубарака было заключено соглашение о намерении урегулировать этот спор до конца 1993 г. Однако оно не было реализовано, поскольку каждая из сторон продолжала считать Аль-Хофуз своей территорией. В 1994 г. имели место новые вооруженные инциденты, и Катар бойкотировал совещание министров внутренних дел Совета сотрудничества в Эр-Рияде. Однако в конечном счете новый эмир Хамад Ибн Халифа, столкнувшись с усиливавшимся саудовским прессингом, в том числе с намерением КСА оказать поддержку свергнутому катарскому правителю Халифе Ибн Хамаду вернуться на трон, вынужден был уступить и согласиться на «status quo» на саудовско-катарской границе. В июне 1999 г. стороны сдали на хранение в генсекретариат ЛАГ подписанные карты границ [151, 10.06.1999].
   В 1992 г. в Эр-Рияде были окончательно утверждены пограничные карты между КСА и Оманом, составленные на основе соглашения о демаркации, подписанного двумя годами раньше. В 1995 г. эти документы были переданы в генсекретариат ЛАГ [148, 23.11.1995].
   В июле 1995 г. было объявлено о прогрессе в вопросе делимитации саудовски-кувейтской морской границы в связи со спором из-за нескольких мелких островов, имеющих важное значение для Эль-Кувейта. Однако до середины 1999 г. соглашение не было подписано [166, № 12, 1995].
   Саудовско-эмиратская граница была в целом согласована. Абу-Даби, тем не менее, не снял претензии на небольшой участок в районе Шейба, где заканчивается южная часть эксплуатируемого саудовцами нефтяного месторождения.
   Урегулирование значительной части пограничных разногласий в рамках «шестерки» повышало уровень взаимного доверия и позволяло планировать новые меры по сближению позиций в сфере коллективной обороны.
   Интересы Саудовской Аравии, Кувейта и Бахрейна, при учете также интересов Катара, ОАЭ и Омана, были весьма близки к стратегической линии США в посткризисный период. В Вашингтоне рассматривали иракский и иранский режимы в качестве идейно-политических противников, факторов противодействия американской гегемонии в Персидском заливе, провозглашенном «зоной особых интересов» США. Руководствуясь этими соображениями, Дж. Буш – старший стал проводить политику постоянного прессинга в отношении Ирака и Ирана, препятствуя восстановлению их военного и экономического потенциала и полновесному возвращению в состав мирового сообщества [128, с. 241].
   Одновременно американский президент высказался за «новый концептуальный подход» к проблеме безопасности в Заливе с участием США. «Концепция Буша» включала три самостоятельные и одновременно взаимодополняющие составляющие. «Первый уровень» предполагал всемерное развитие обороноспособности стран «аравийской шестерки» при тесном военно-техническом взаимодействии с США, что сулило американскому ВПК многомиллиардные заказы. «Второй» предусматривал реализацию монархиями Залива имеющихся договоренностей о создании коллективной системы безопасности, в том числе на основе создания совместных структур. Формирование такой системы создавало для Вашингтона возможность влиять на военное строительство заливного альянса и ориентировать страны ССАГЗ на крупные субрегиональные проекты, которые могли бы быть реализованы только при участии западных союзников, а значит, прежде всего, США. И, наконец, «третий уровень» системы безопасности сводился к прямой военной помощи Вашингтона, дополняющей, но не заменяющей два предшествовавших уровня. Выдвигая такую концепцию, США стремились переложить основные затраты по созданию системы безопасности на страны ССАГЗ, жестко привязав их при этом к американскому ВПК. По сути, речь шла о финансировании арабскими монархиями политики Вашингтона в районе Залива. В более широком плане «концепция Буша» была нацелена на реализацию планов геополитического доминирования США и их западных союзников на Ближнем и Среднем Востоке, а также в бассейне Индийского океана, непрерывного поступления нефтяных потоков из Залива для удовлетворения топливно-энергетических потребностей стран рыночной экономики, изоляции политических режимов, которые, по представлениям Вашингтона, являлись антидемократическими и выступали с позиций, противоречивших американским. Подспудно в США рассчитывали также на то, что расширение американского присутствия окажет идейно-политическое воздействие и на монархические режимы, подтолкнув их на трансформацию, которая бы в большей мере соответствовала этапу модернизации и приближалась к стандартам демократий, сложившихся на Западе [127, с. 83–85].
   Учитывая близость субрегиональных интересов, правители стран «аравийской шестерки» в целом позитивно реагировали на американскую инициативу. Первые два уровня предложенной модели полностью корреспондировали с их видением системы безопасности. Вопрос о расширении числа партнеров за счет подключения Ирана и Ирака не являлся на тот момент актуальным: напротив, система была сориентирована на противодействие именно этим государствам. Такая ограниченность изначально предполагала уязвимость этой модели, но она была в значительной мере компенсирована «третьим уровнем». При всех издержках заключительного компонента он нужен был монархиям как «страховой полис», поскольку создавал условия для решения задач первых двух уровней.
   «Кувейтский кризис» утвердил страны Совета сотрудничества во мнении о необходимости продолжения курса на создание боеспособных вооруженных сил как с точки зрения их оснащения современными оружием и техническими средствами, так и квалифицированным личным составом, который бы владел этой техникой и был способен в достаточной мере использовать ее возможности для решения главных задач. В такой постановке вопроса не было новизны. Речь шла о продолжении процесса в военно-технической сфере, который принял масштабный характер в период ирако-иранской войны. Расходы на оборону в странах ССАГЗ стабильно держались на высоком уровне. Так, в 1993 г. их совокупные траты в этих целях составили 24, 071 млрд. долларов, в 1994 – 21, 725 млрд. долларов, а в 1995 – 20, 159 млрд. долларов. В 1995 г. самый внушительный военный бюджет был у КСА – 13, 200 млрд. долларов, за которым следовал Кувейт с 2, 910 млрд. долларов. В 1997 г. военные расходы Саудовской Аравии увеличились до 18, 4 млрд. долларов, Кувейта – до 4 млрд. долларов, ОАЭ потратили на военные нужды 3, 7 млрд. долларов, Оман – 1, 8 млрд. долларов, Катар – 1, 346 млрд. долларов. Затраты Бахрейна не превышали 250 млн. долларов. [141, с. 26, 31–33].
   Чтобы осознать внушительность этих сумм, сравним их с военными бюджетами влиятельных соседних субрегиональных и региональных государств. Так, в 1997 г. затраты Ирана на оборону, увеличившись по сравнению с 1995 г. почти вдвое и вышли на уровень 5, 8 млрд. долларов, т. е. были в 3, 2 раза меньше саудовских, при численности армии в 4, 1 раза больше, чем у королевства.
   Израиль, с учетом неурегулированности его отношений с арабскими государствами, имел военный бюджет порядка 7 млрд. долларов, т. е. меньше, чем консолидированные расходы на оборону Кувейта и ОАЭ.
   Наконец, затраты на военные цели ведущей страны арабского мира – Египта (2, 8 млрд. долларов) были ниже, чем у Кувейта и ОАЭ или чем совокупные расходы Омана и Катара [159, 08.12.1995].
   Свидетельством высоких затрат государств ССАГЗ на оборонные цели могут служить расчеты удельного веса военного бюджета в их ВВП. У Саудовской Аравии этот показатель составлял в 1997 г. 12, 6 %, Кувейта – 12, 5 %, Катара – 12, 2 %, Омана – 11, 1 %, ОАЭ – 8, 5 %. Для сравнения: в Иране – 8, 2 %, Израиле – 7, 2 %, Сирии – 4, 9 %, Египте – 4, 3 % [159, 06.11.1998].
   Ведущим экспортером вооружений в страны ССАГЗ являются США, которые, плотно внедрившись на этот рынок в 1980-е гг., стали настойчиво добиваться военных заказов в первой половине 1990-х гг. в качестве «платы» за освобождение Кувейта. Такая линия, начатая при президенте Дж. Буше, была в полной мере продолжена администрацией Билла Клинтона. В послевоенный период Саудовская Аравия заключила с США контракты на поставку специмущества на 30 млрд. долларов [163, 25.08.1998]. Американское вооружение широко представлено во всех видах и родах вооруженных сил королевства. Следующим поставщиком стала Великобритания, которая дополнительно к программе «Ямама-1» (1986 г.) взяла в 1993 г. обязательства по программе «Ямама-2» на общую сумму около 9 млрд. долларов, включавшую поставку самолетов «Торнадо» и минных тральщиков, а также строительство авиабазы. Позиции Франции на саудовском рынке вооружений пока незначительны, но ситуация может существенно измениться, если ей удастся продвинуть крупную сделку по танкам «Леклерк» [136, с. 41–46].
   Опираясь на военно-техническое сотрудничество, страны «шестерки» сумели к концу 1990-х гг. значительно повысить боеготовность своих вооруженных сил, оснастить их современным оружием, хотя администрация США была вынуждена при заключении сделок учитывать позицию конгресса, тщательно отслеживающего, чтобы в эти страны не экспортировалось вооружение, которое может представлять угрозу для Израиля.
   Военно-политический кризис в Заливе позволил США, Великобритании и Франции выйти на новые договоренности со странами «шестерки» по созданию международно-правовой базы, обеспечивавшей их военное присутствие в этом субрегионе и позволявшей развертывать вооруженные силы для постижения общих задач в случае возникновения военной угрозы или акта прямой агрессии. В мае 1991 г. государства ССАГЗ одобрили предложение Вашингтона относительно увеличения военного присутствия натовских стран в Заливе. 19 сентября 1991 г. Кувейт подписал с США Соглашение об оборонном сотрудничестве сроком на 10 лет. Оно предусматривало дислокацию американской военной техники на его территории, оказание военно-технического содействия, проведение совместных маневров. Хотя кувейтское руководство акцентировало внимание на том, что до-говор носит характер «равноправного партнерства», на практике этот документ по существу означал свободный допуск вооруженных сил США на территорию этого государства [154, 09.02.1992].
   В июне 1992 г. Катар последовал примеру Кувейта и Бахрейна, заключив оборонное соглашение с США, согласно которому американская сторона получила доступ к катарской военной инфраструктуре. Этот документ также предусматривал военно-техническое сотрудничество, включая консультационную помощь и проведение совместных маневров. В марте 1995 г. было оформлено новое катарско-американское соглашение, предусматривающее складирование американской бронетанковой техники для обеспечения быстрого развертывания сил США [166, 1993].
   Настойчиво проникающая в Залив Франция вышла в январе 1995 г. на оборонное соглашение с ОАЭ, где французский ВПК сумел занять обширную нишу в военно-технической сфере. Данное соглашение предусматривало проведение незамедлительных «консультаций» в случае возникновения угрозы Эмиратам, а также наращивание военного сотрудничества между двумя странами. Эмиратский журнал «Галф Бизнес» утверждал, что этот документ гарантирует оперативное развертывание Францией военного контингента до 75 тыс. чел., если ОАЭ подвергнется нападению [156, № 3, 1995].
   Избранный президентом США Дж. Бушем курс на изоляцию Ирака и Ирана от мирового сообщества получил развитие и практическое воплощение под названием «двойного сдерживания» в период восьмилетнего правления Клинтона. Характер американской политики в Заливе, в частности в отношении этих двух государств, излагается в ежегодном документе, представляемом президентом конгрессу США: в нем определяются цели, задачи и направления деятельности вашингтонской администрации в сфере внешней и военной политики на ближайший год. Так, в документе, датированном маем 1997 г., в этой связи говорится, что США будут концентрировать усилия на защите безопасности своих партнеров и сдерживании угроз государствам региона, особенно со стороны Ирака и Ирана. Вашингтон сохранит здесь военное присутствие, представленное компонентами всех трех видов вооруженных сил, и будет демонстрировать способность перебрасывать дополнительные силы при возникновении кризисной обстановки. Пока политика Багдада не изменится, подчеркивается в этом документе, целью Вашингтона будет оставаться сдерживание действий С. Хусейна против соседних государств и собственного народа, обеспечение свободного до-ступа к нефти Залива и защита более общих интересов США на Ближнем Востоке. Курс в отношении Ирана направлен на изменение политики его правительства в стремлений стать обладателем оружия массового уничтожения, поддержки международного терроризма и группировок, препятствующих развитию ближневосточного мирного процесса, попыток ведения подрыв-ной деятельности против дружественных США правительств в регионе и развития наступательных ресурсов ИРИ, представлявших угрозу странам ССАГЗ. С учетом вышеизложенного, задачей США является сдерживание Тегерана и ограничение его возможностей угрожать американским интересам. Вашингтон будет также стремиться сотрудничать со своими ближайшими союзниками для усиления давления на Ирак с целью заставить его изменить свой курс.
   Этот документ красноречиво иллюстрирует, какое крутое изменение претерпела американская доктрина на ближневосточном направлении со времен президента Р. Никсона, когда геополитическая обстановка в мире вынуждала Вашингтон отступать на оборонительные рубежи и по возможности избегать военно-политических рисков. Распад Советского Союза и «социалистического содружества», ослабление политических сил, противостоявших США в странах, относившихся к «третьему миру», а также последовавшие кризисные процессы в России, резко подорвавшие ее потенциал, судя по всему, были восприняты американской администрацией как демонтаж другого полюса и возможность перехода мира к однополюсной модели. «Творческой лабораторией» Вашингтона в продвижении именно такого пони-мания международных отношений стал, прежде всего, Залив, а затем Балканы [141, с. 62–63].
   Несмотря на то, что «аравийская шестерка» была едина в осуждении иракского вторжения в Кувейт и в полном составе вошла в антииракскую коалицию, после восстановления кувейтского государства монолитность ее линии на иракском направлении стала поддаваться эрозии. Начало этому процессу, который благодаря американо-саудовско-кувейтским усилиям не перерос рамки «внутрисемейной неурядицы», положил Катар, восстановивший в 1993 г. контакты с Багдадом. Такая демонстрация была нужна Дохе для того, чтобы подчеркнуть свою неудовлетворенность откровенной саудовской поддержкой Бахрейна в его споре с Дохой из-за островов Аль-Хавар, а также предпринятыми КСА практическими шагами по установлению своего контроля над пограничным районом Аль-Хофуз, который катарская сторона считала, по меньшей мере, спорной территорией [148, 23.10.1993].
   Во избежание прямой конфронтации с Саудовской Аравией Доха перешла к более закамуфлированной поддержке идеи пересмотра режима санкций против Ирака. Вместе с тем, во время эскалации военно-политической напряженности вокруг Ирака в феврале 1998 г. катарская сторона демонстративно направила гуманитарную помощь для иракского народа. Одновременно с этим в Багдад отправился Хамад Ибн Джасим для передачи Саддаму Хусейну послания эмира, после чего, правда, катарский монарх выезжал в Эр-Рияд, чтобы подтвердить приверженность Катара принципиальной линии ССАГЗ в отношении Багдада. Тем не менее, когда в следующем месяце в Дохе состоялось совещание министров иностранных дел ОИК, эмир Хамад Ибн Халифа счел необходимым пойти на отдельную встречу с Мухаммедом ас-Сахафом [148, 23.10.1993].
   От жесткого антииракского курса пытается отмежеваться и султанат Оман, придерживающийся мнения, что такая поли тика не может продолжаться бесконечно и возвращение Ирака в арабское сообщество отвечает общеарабским интересам. Хотя линия Маската в вопросе об отмене санкций была довольно сбивчивой, в отличие от Эль-Кувейта и Эр-Рияда оманская сторона, похоже, была готова вести диалог с саддамовским режимом. В марте 1995 г. Оман так же, как и Катар, воздержался от встречи, которую проводил госсекретарь США Уильям Кристофер с министрами иностранных дел ССАГЗ с целью убедить их занять твердую позицию против усиливавшегося в мировом сообществе мнения о целесообразности смягчения санкций. В марте 1998 г. султан Кабус, принимая иракского министра юстиции Шабиба Аль-Малки, сфокусировал беседу на необходимости осознания багдадским режимом того факта, что без тесного сотрудничества с СБ ООН невозможно рассчитывать на упразднение санкций [147, 18.03.1998].
   Если к концу десятилетия позиция Катара и Омана по иракской теме стала звучать глуше, то ОАЭ, напротив, выдвинулись в рамках ССАГЗ на острие политической линии на корректировку отношений с Ираком. Акцент был сделан на гуманитарном аспекте этой проблемы, поскольку продолжавшиеся жесткие санкции вели к губительным последствиям для иракского народа, а не его режима. В октябре 1995 г. президент Заид Ибн Аль Нахаян заявил, что «настало время для примирения» с Ираком, и выступил за смягчение санкций. С января 1997 г. ОАЭ начали оказывать гуманитарную помощь иракскому народу. Когда в конце 1997 г. стал разрастаться новый кризис в связи с отказом багдадского режима сотрудничать со спецкомиссией ООН по разоружению Ирака, Эмираты попытались консолидировать партнеров по Совету сотрудничества на позиции ограниченной поддержки Багдада. Абу-Даби отказал в просьбе США разместить эскадрилью ударной авиации на эмиратской территории для проведения готовившейся масштабной военной операции против Ирака и настаивал на дипломатическом урегулировании возникшей проблемы [148, 07.06.1998].
   Размывание антииракской позиции внутри ССАГЗ приблизилось к «критической черте», когда саудовское руководство было вынуждено считаться с мнением своих партнеров, а также с настроениями внутри самого королевства. В Эр-Рияде были также озабочены нараставшими разногласиями в Совете Безопасности среди его постоянных членов, поскольку Россия и Китай стали решительно возражать против силовой американо-британской политики и добиваться пересмотра режима санкций. Такой под-ход частично поддерживался Францией.
   С учетом формировавшейся новой политической конъюнктуры руководство КСА предпочло акцентировать гуманитарные проблемы иракского народа и даже предложило помощь медикаментами и продовольствием, которая была отвергнута Багдадом, усматривавшим в королевстве «главного виновника» сохранения бойкота на уровне ССАГЗ и ЛАГ. В 1998 г. саудовское правительство пошло на послабление в сфере коммерческих связей, разрешив местным компаниям осуществлять торговые операции в рамках гуманитарной товарной номенклатуры, а также участвовать в торгово-промышленных выставках в Ираке [153, 03.11.1998].
   Проявляя твердость в вопросе безусловного выполнения Багдадом всех соответствующих резолюций СБ ООН и пытаясь отсрочить полновесное возвращение Ирака на нефтяной рынок, Эр-Рияд, тем не менее, не стал напрямую поддерживать планы Вашингтона сделать ставку на раздробленную иракскую оппозицию за рубежом как на силу, способную изменить характер багдадского режима. Новая американская тактическая «задумка» получила в политических кругах название «два плюс», т. е. линия на двойное сдерживание плюс оказание поддержки иракской оппозиции как возможного инструмента для свержения Саддама Хусейна. Когда в декабре 1998 г. США приступили к подготовке операции «Лис в пустыне», руководство КСА подтвердило ранее заявленную позицию о том, что оно не допустит использования территории королевства для военных действий против Ирака [151, 31.12.1998].
   Весьма неоднозначными были отношения «аравийской шестерки» с Тегераном на фоне ирано-иракского замирения и «кувейтского кризиса». Президент ИРИ Хашеми Рафсанджани стремился использовать трения внутри монархического альянса для увеличения политических зазоров между ними и одновременно воспользоваться возможностями этих стран для выправления отношений с арабским миром в целом. В то же время отдельные государства – члены ССАГЗ также пытались сыграть на иранском факторе для обеспечения своих национальных интересов, особенно в отношениях с саудовским королевством.
   При этом Иран делал ставку на достижение взаимопонимания, прежде всего с Эр-Риядом, лидером «аравийской шестерки», полагая, что остальные монархии вынуждены будут подстроиться к саудовско-иранскому тандему. Среди иранских инициатив последовало также предложение королевству заключить оборонное соглашение, в котором был бы зафиксирован принцип взаимного ненападения [153, 22.04.1998].
   В декабре 1997 г. наследный принц Абдалла участвовал в саммите ОИК в Тегеране, что свидетельствовало о решимости КСА поддержать новое руководство ИРИ во главе с Хатами (поскольку король Фахд во второй половине 1990-х гг. по состоянию здоровья не выезжал за рубеж, потому уровень наследного принца признавался высшим). Иранская сторона опасалась, что отказ Эр-Рияда участвовать в этом форуме или же направление делегации на невысоком уровне могли привести к бойкоту этого форума со стороны многих исламских государств и девальвировать его значимость. Состоявшиеся в Тегеране встречи Абдаллы с руководителями ИРИ послужили поворотным моментом в отношениях двух государств на современном этапе.
   Такой поворот событий не устроил Пентагон – в марте 1999 г. тот же Коэн в качестве пролога к коллективной системе ПРО предложил поставить аппаратуру для считывания информации с американских спутников и отслеживания запуска ракет на территориях Ирака и Ирана [156, 09.03.1999]. Проводя линию на удержание зоны Залива в состоянии военно-политической напряженности, США удалось создать здесь мощный военный плацдарм, возможности которого выходили за узкие рамки этого района и могли быть использованы для решения стратегических задач в смежных регионах. Согласно экспертным оценкам, подтверждаемым арабской печатью, к концу 1990-х гг. в зоне Залива был дислоцирован на постоянной основе воинский контингент порядка 10, 5 тыс. чел., в том числе около 6 тыс. чел. в КСА, 1600 тыс. чел. – в Кувейте, 1 тыс. чел. – в ОАЭ и по 600 чел. – в Катаре, Омане и на Бахрейне. При этом следует иметь в виду, что в странах ССАГЗ работало одновременно более 67 тыс. гражданских специалистов США, значительная часть которых была занята обслуживанием военных объектов. Больше всего их было в Саудовском королевстве: около 50–55 тыс. чел. (в Кувейте – 6 тыс. чел., в Омане и ОАЭ – по 4, 5 тыс. чел.). Численность личного состава значительно возрастала во время вспышек напряженности. В такие периоды на кораблях ВМС США в Персидском заливе находилось до 20 тыс. военнослужащих (как это было при проведении операции «Лис в пустыне») [151, 18.12.1998].
   Укрепление геополитических позиций США, в том числе и по отношению к своим атлантическим союзникам, на фоне продолжавшегося системного кризиса в РФ привело на пороге нового тысячелетия к разрушению биполярного мира. Изменение баланса сил в мире Вашингтон попытался трансформировать в новую стратегическую концепцию НАТО на юбилейном саммите государств – членов этого блока в апреле 1999 г. Ее принятие означало качественное изменение международных отношений и дальнейший слом глобальной системы безопасности, сложившейся по итогам Второй мировой войны. Смысл новой доктрины заключался в том, что НАТО официально отошло от оборонительной стратегии, присвоив себе право на ведение военных операций за пределами зоны ответственности в любой части мира и против любого неугодного Вашингтону государства, ре-жима, народа. Для осуществления карательных действий, в том числе широкомасштабных, Атлантический альянс, по его мнению, отныне не нуждался в санкциях Совета Безопасности ООН [163, 26.04.1999].
   Этот геополитический глубинный сдвиг был с озабоченностью воспринят не только потерпевшим поражение Ираком и находящимся под политическим и экономическим прессом Ираном, но даже странами ССАГЗ, руководители которых не скрывали, что такой разворот может привести к угнетению их национально-государственных интересов. В складывающейся ситуации американской администрации стало проще навязывать свою волю арабским государствам Залива по военно-политическим вопросам. И наоборот: нефтедобывающим монархиям станет сложнее нащупывать оптимальные параметры нефтяной политики, регулировать свою внутреннюю жизнь в соответствии с собственными представлениями, учитывая всю совокупность национальной культуры, а не американские шаблоны.
   Итак, проблема внешней безопасности оставалась на острие политики Ирана, Ирака и арабских монархий Залива в течение 1990-х гг. Основная опасность для них по-прежнему исходила из «второго яруса» государств, представленного Ираком и Ираном. Несмотря на то, что ослабленный войной предыдущего десятилетия Тегеран отошел в качестве потенциального противника на второй план. Ирак, аннексировав Кувейт, упустил шанс для предметного диалога со странами ССАГЗ о создании коллектив ной системы безопасности. Возникший острый военно-политический кризис в Заливе проходил на фоне размыва биполярной модели международных отношений, что позволило США выдвинуться в качестве супердержавы в мировом сообществе.
   Агрессивность во внешней политике США, в частности в зоне Залива, беспокоила арабские монархии. Однако, не имея эффективной поддержки со стороны арабских партнеров по «третьему ярусу» в условиях сдвига баланса на макроуровне в пользу США, группа заливных государств вынуждена была искать безопасности под «американской крышей».
   Выдвинутая Вашингтоном триединая концепция безопасности стран ССАГЗ – повышение боеготовности их национальных вооруженных сил, создание системы коллективной безопасности в рамках этого альянса, а также плотная вовлеченность США в обеспечение субрегиональной безопасности путем разворачивания широкого военно-технического содействия вплоть до оказания прямой военной помощи – вполне устраивала «аравийскую шестерку», хотя к «третьему» направлению практически все ре-жимы относятся с резервом, принимая в расчет ответную реакцию, как национальных политических кругов, так и арабского и исламского мира. До тех пор пока Ирак и Иран сохраняли потенциал опасности, монархии Залива в целом позитивно воспринимали курс США на «двойное сдерживание» этих стран и оказывали содействие его реализации.
   Хотя векторы политики Вашингтона и стран Совета сотрудничества в вопросе субрегиональной безопасности, особенно на иракском и иранском направлениях, были в 1990-х гг. весьма близкими, они не всегда и не в полной мере совпадали. Наблюдалась асимметричность и в подходах партнеров внутри этого заливного альянса.
   Эта модель, продвигаемая Вашингтоном, не гарантировала мира и стабильности в регионе и не предполагала абсолютной безопасности монархий. Ее главным пороком являлась явная ориентированность против соседних влиятельных государств – Ирака и Ирана. Если страны ССАГЗ рассматривали формируемую систему как оборонительную, то США, как показала практика 1990-х гг., пытались использовать ее инфраструктуру для осуществления наступательных операций. Потому создаваемая монархиями конструкция безопасности при участии США и их атлантических союзников воспринималась в Тегеране и Багдаде как плацдарм для карательных действий против этих двух стран, что не могло не усугублять их дух конфронтационности. Правящая элита в странах Совета сотрудничества, в принципе, осознавала недостаточность конструируемой модели безопасности, сохраняющуюся уязвимость своих государств, имеющих общие сухопутные и морские границы с Ираком и Ираном.
   Важным шагом, повышающим уровень взаимного доверия, в тот момент могло стать принципиальное соглашение между всеми государствами субрегиона о прекращении гонки вооружений, снижении потолков военного противостояния. В принципе, на том этапе возник условно «равнозначный треугольник» Багдад – Тегеран – Эр-Рияд, где перевес Ирака и Ирана в сухопутных войсках компенсировался на случай непродолжительного конфликта перевесом Саудовской Аравии в техническом оснащении, прежде всего ВВС. К тому же необходимо иметь в виду, что «аравийская шестерка» продолжала наращивать свой военный потенциал и вела линию на создание боеспособного совместного воинского контингента, что объективно усиливало позиции «саудовского угла».
   Повышению взаимного доверия способствовали бы интеграционные процессы в рамках региона в соответствии с национально-государственными интересами находящихся здесь государств. Разнохарактерная сущность режимов стран Совета сотрудничества, Ирака и Ирана естественно ограничивала реальное партнерство. Тем не менее, плоскости соприкосновения, несомненно, существовали, что, например, позволяло этим государствам выходить на общие знаменатели в ОПЕК. Более того, им удавалось находить «общий язык» и по достаточно широкому спектру политических вопросов в рамках Организации «Исламская конференция». Потому никогда нельзя исключать потенциальную возможность формирования в перспективе организации, которая бы имела функциональное сходство с ОБСЕ.
   Однако перспектива создания универсальной системы в Персидском заливе зависела, разумеется, не только от государств этого региона. Принимая во внимание меняющуюся ситуацию в мире, Вашингтон стремился утвердить свою доминанту на глобальном уровне, что ясно проявилось в принятой в 1999 г. новой стратегической концепции НАТО. США не согласились на переход проблемы безопасности в руки государств региона. В начале XXI в. ситуация чрезвычайно ухудшилась после оккупации Ирака США. Ситуация вновь стала патовой и абсолютно бесперспективной для всех вовлеченных в конфликт сторон и для региона в целом. Эти события со всей очевидностью доказали, что идея создания универсальной системы безопасности сможет реально заработать только тогда, когда более ясно прорисуются полюса многополярной модели, особенно российского полюса, что позволило бы сбалансировать устойчивость субрегиональной конструкции безопасности, в том числе стран Персидского залива.

Заключение

   История взаимоотношений и соперничества Ирана и Ирака насчитывает столетия. Однако именно во второй половине XX в. они приобрели особую остроту, временами даже трагическое содержание и стали оказывать не только непосредственное влияние на судьбу региона Персидского Залива, но и на всю геополитику. Многие из тенденций и катаклизмов второй половины XX в. уходили корнями в предшествующий период первой половины XX в., особенно межвоенный период. Одной из важнейших причин стало возникновение государственности в Ираке, превратившегося в наследственную монархию во главе с династией Хашимитов и предъявившего новые территориальные претензии (по «историческому» праву); второй – стало обнаружение на территории обеих стран крупных запасов нефти, тут же ставших спорными. Вторая мировая война вызвала определенные политические потрясения (отречение иранского шаха Реза Пехлеви под давлением союзников, например), но даже послевоенный период не внес серьезных изменений в экономику и социальную сферу. Структурные сдвиги, в первую очередь связанные с развитием нефтедобывающей промышленности, обозначались лишь в 1950-х гг..
   Первая антимонархическая революция произошла в Ираке 14 июля 1958 г. и положила начало республиканскому по форме правлению в стране, а реально правлению военных режимов. Оказавшись во главе страны, лидеры партии Арабского социалистического возрождения, включая высших военных, сначала выражали интересы широких народных слоев. Последующие изменения в идеологии и политики партии во многом были вызваны сменой главных действующих лиц в ее руководстве. В июле 1979 г. во главе партии и страны встал Саддам Хусейн.
   Не менее значительные преобразования в экономике и всех сферах общественной жизни, начиная со второй половины XX в., происходили в Иране. Там главным инициатором реформ выступил сам монарх, объявивший, что изменить положение в стране может только один человек – всесильный глава государства, общенациональный надклассовый арбитр, он сам – шах Мохаммед Реза-Пехлеви. Весь последующий комплекс реформ официальной пропагандой был представлен как «революция шаха и народа», а также как «Белая революция». Со временем реформы и крупные вложения в промышленность и аграрную сферу позволили преодолеть социально-экономическую отсталость, однако они имели целый ряд негативных черт. Хотя по темпам роста экономики Иран занимал в 1970-е гг. второе место в Азии после Японии, его развитие не было органичным и равномерным. Одни отрасли развивались ускоренно, а в других наблюдался застой.
   В политической жизни страны проявлялась дальнейшая тенденция усиления личной власти шаха. В 1975 г. многопартийная система была ликвидирована и заменена одной созданной шахом партией («Растахиз»). Тем не менее, шах недооценил возможности шиитского духовенства, ущемленного реформами, – фактически единственной оппозиции, находящейся к середине 1970-х гг. на легальном положении. Итогом стала «исламская революция» во главе с аятоллой Хомейни. Революция была связана с провалом реформ, проводя которые шах, его окружение и американские советники нимало не считались ни с народом, ни с его традициями и обычаями. Но именно народу пришлось расплачиваться и за реформы шаха, и за будущие издержки революции. Это внутри-политическое развитие происходило на фоне обострения давних противоречий и взаимных претензий с соседним Ираком.
   Исламская республика унаследовала у монархического Ирана претензии на региональное лидерство, но и Ирак также продолжал выступать в региональных вопросах с позиций силы. Все это привело к кровопролитной войне оставившей глубокий след на судьбе региона. Однако война не сумела снять и даже смягчить давних противоречий, наиболее острыми из которых были следующие: неприятие светским государством теократического, а теократическим – светского; огромное значение в сложных ирано-иракских отношениях имела курдская проблема; в регионе всегда стоял вопрос о водных ресурсах и о правах на эксплуатацию континентального шельфа, на всей территории которого любые иракские власти предъявляли свои права. В целом комплексе давних и возникавших «по случаю» проблем самой острой и, как выяснится, опасной являлась так называемая «кувейтская» проблема, связанная с давними претензиями Ирана и Ирака на территорию богатого нефтью эмирата.
   Предшествовавшая «кувейтскому кризису» разрушительная ирано-иракская война 1980–1988 гг. не выявила победителя, но большими потрясениями для обеих стран. Ни одна из проблем, отравлявших отношения двух государств, так и не была разрешена, а обе конфликтующие стороны не смогли добиться поставленных целей. Но никто из самых смелых политологов, журналистов и прочих специалистов не мог предположить, что всего через два года регион будет ввергнут в еще один кризис и новую войну с еще более тяжелыми геополитическими последствиями. Речь идет о так называемом «Кувейтском кризисе» 1990–1991 гг.
   Период оккупации и военные действия союзников против Ирака, получившие название «Буря в пустыне», имели тяжелые последствия и для Кувейта, и для Ирака, и для Ирана, а также для хрупкого арабского единства и всего мира.
   Этот кризис стал нелегким испытанием на прочность новой структуры международных отношений, сложившейся в результате перемен в Советском Союзе. Первые же посткризисные годы показали опасность превращения ООН из органа, стоявшего на страже независимости и территориальной целостности государств, в инструмент легитимизации интересов «сильных мира сего», санкционирования силовых акций в защиту этих интересов. А это означало потерю универсального миротворческого характера ООН. Об этом, в частности, свидетельствовала пассивная реакция Совета Безопасности на многочисленные ракетные удары по Ираку, произведенные уже безо всякого согласия ООН под зыбким предлогом «законной обороны» от только лишь предполагаемых террористических замыслов Багдада.
   «Кризис в Заливе» выявил новые черты, получившие потом дальнейшее развитие в тактике США. Захват Ираком Кувейта предоставил Вашингтону золотой шанс для того, чтобы обеспечить свои интересы в регионе.
   Под лозунгом восстановления независимости Кувейта США получили возможность нанести сокрушительный удар по режиму Саддама Хусейна, подорвать военный потенциал Ирака, обеспечить надежные гарантии сохранения позиций Запада в стратегической зоне Залива.
   Аннексия Ираком Кувейта добавила остроты также в глубинные межарабские разногласия, вызвала еще большее размежевание среди арабских стран на этот раз по признаку поддержки и осуждения Ирака.
   Кризис оказался благоприятным для Ирана, единственного неарабского государства в зоне Залива. Иран уже выиграл в связи с отказом Ирака накануне вторжения в Кувейт от всех притязаний, в том числе и территориальных, к Ирану. Ирак одним махом пожертвовал всем приобретенным за годы тяжелой войны с Ираном. Хотя, с другой стороны, иранское руководство в полной мере отдавало себе отчет в том, что после разгрома Ирака многократно увеличилась угроза суверенитету Ирана, проводившему последовательный антиамериканский курс. Помимо Ирака во всем Ближневосточном регионе, естественно, в выигрыше оказался лишь Израиль, решивший многие свои проблемы «чужими руками».
   Очевидными были жесткие последствия агрессии для Кувейта, но кувейтское общество и власти, опираясь на огромные ресурсы эмирата и союзническую помощь соседних монархий, в основном уже к середине 1990-х гг. сумели преодолеть трудности и залечить нанесенные стране раны.
   Разумеется, самые разрушительные последствия кризис и война имели для самого Ирака, причем негативный запас этих последствий был не исчерпан в 1990-е гг., не исчерпан он и по сей день.
   Кувейтский кризис придал новые измерения проблеме региональной безопасности. Военное сокрушение Ирака и консервация его ослабленного военно-технического и экономического состояния придали новые параметры проблеме безопасности в Заливе. Возникла ситуация, когда два главных субрегиональных полюса, угрожавших миру, были подавлены: в одном случае с помощью иракской военной машины, сумевшей вывести из строя Иран, в другом – вооруженным подавлением Ирака. Такой расклад объективно выдвигал на более влиятельные позиции в субрегионе саудовское королевство в качестве флагмана ССАГЗ.
   В первой половине 1990-х гг. Кувейт, Бахрейн и Катар подписали оборонное соглашение с США, а ОАЭ с Францией, согласно которому под западный контроль была поставлена вся военная инфраструктура этих эмиратов. Лишь султанат Оман пытается отмежеваться от жесткого антииракского курса, придерживаясь мнения, что возвращение Ирака в арабское сообщество отвечает общеарабским интересам. В конце 1990-х гг. был подписан новый пакет соглашений (декабрь 1998 г. в Абу-Даби и март 1999 г. в Эр-Рияде) о создании коллективной системы противоракетной обороны стран ССАГЗ под контролем США.
   Для того чтобы осуществлять политику «двойного сдерживания» против Ирака и Ирана и плотнее удерживать в орбите своего влияния монархии Залива, Вашингтон был заинтересован поддерживать перманентную напряженность в этом субрегионе, более того – время от времени прибегать к ее искусственному взвинчиванию. С помощью такой тактики Вашингтон пытался оправдать расширение своего военного присутствия.
   Ситуация, сложившаяся в мире к концу 1990-х гг., позволяла Вашингтону утверждать свою доминанту на глобальном уровне. Это ясно проявилось в принятой в 1999 г. новой концепции НАТО. В этих условиях США не допускали участия в решении проблемы безопасности региона народов, его населяющих.
   Система безопасности не сложилась к концу XX века, не улучшилась ситуация и позже, к началу XXI века. Впрочем, мировой общественности становится очевидным, что универсальная модель безопасности может реально заработать лишь тогда, когда проявятся полюса многополярной модели, особенно российского полюса, что может позволить сбалансировать устойчивость не только региональной, но и геополитической конструкции безопасности.

Список использованных источников

   Источники на русском языке.
   1. Арабская нация едина, ее миссия бессмертна. Партия Арабского Социального Возрождения. Иракский регион: Политический отчет VII регионального съезда. – Хельсинки, 1975 (перевод на русский).
   2. Васильев А. М. Иракская агрессия против Кувейта: В зеркале Российской Прессы. – М.: XXI век – Согласие, 2000.
   3. Иракская коммунистическая партия. Национальный съезд, Багдад, 1976 г. – М.: Политиздад, 1977.
   4. Иракская республика. Материалы и документы 1958–1959 гг. / Сост. А. Бендик. – М., 1959.
   5. «Зеленая книга» МИД Ирана (б.м., б.г.).
   6. Конституция партии арабского социалистического возрождения. – Дамаск: «Махбуат алв – коумийя», 1976 (на русском языке).
   7. Речь президента Саддама Хусейна на третьей мусульманской конференции в верхах. – Багдад, 1981 (на русском языке).
   8. Саддам Хусейн. Пролитие света на сговор сирийского режима с иранским. Полный текст речи господина президента Саддама Хусейна в национальном Совете 11 апреля 1982 г… – Багдад: «Дар аль – Маамун», 1982 (на русском языке).
   9. Саддам Хусейн. Ирак отстаивает свой суверенитет. Речь господина / Саддама Хусейна на заседании Национального Совета 17 декабря 1980 г. – Багдад: «Дар – аль – Маамун», 1982 (на русском языке).
   10. Саддам Хусейн. Ирак призывает к миру. Речь президента Саддама Хусейна 28 сентября 1980 г. о прекращении огня и разрешения конфликта с Ираном мирным путем. – Багдад: «Дар – аль – Маамун», 1981 (на русском языке).
   11. Современный Ирак. Справочник / под ред. Н. В. Малюковского. – М.: Наука, 1966.
   12. Современный Иран. Справочник / под ред. С. М. Алиева. – М.: Наука, 1975.
   13. Устав и принципы действий Патриотического и национально-прогрессивного факта в Ираке. Партия национальных действий. – Хельсинки, 1976 (перевод на русский).
   14. Халед ибн Султан (ас-Сауд). Воин пустыни. Личный взгляд на войну в Заливе командующего Объединенными вооруженными силами. – М.: «Дар аль-Кэмам», 1996.
   15. Хомейни. Завещание «Таухид»; ((б.м., б.г.).
   16. Хусейн Саддам. Арабы, социализм и возрождение. Философские размышления, афоризмы. – М.: Палея, 1998

   Источники на иностранном языке.
   17. Банисадр Абольхасан. Джомхурие ислами. – Техран, 1979 (на фарси). (Исламская революция. Тегеран).
   18. Банисадр Абольхасан. Эттесаде-тоухиди. – Техран, 1979 (на фарси). (Союз объединения. Тегеран).
   19. An interview with the shah / «Time». – 1978. – Vol. 112. – № 12. – Р. 17.
   20. Arab Political Documents. An annual collection exclusively bossed on the Arabic sources. – Beirut: Univ. of Beirut, 1964.
   21. Arab Political Document. – Beirut: The Beirut University, 1996.
   22. Bombay Government Solution from the Records of Bombay Government. – Vol. XXIV. – L.: 1977.
   23. Dilip H. Desert Shield to Desert Storm. The Second Gulf War. – N. Y.: Rutledge, 1999.
   24. Eisenstadt S. N. Modernization: protest and change. – L.: Englewood Cliffs, 1978.
   25. Halliday F. Iran. Dictatorship and development. – Harmondsworth: Penguin books, 1979.
   26. Hussein Saddam. On social and foreign affairs in Iraq. – L.: Croom Helm, 1979.
   27. Graham R. Iran. The illusion of power. – L.: Croom Helm, 1978.
   28. Iran under the Pehlevis. Documents. / Ed. by Yeneowski. – Stanford: Stonf. Univ., 1978.
   29. Iran – Iraq. War – policy – society. Documents. – Mexico, 1982.
   30. Iraqi budget: confidence high despite war // Middle East, 1981. – № 77. – Р.63.
   31. Khomeini R. Principles politiques, philosphiques, sociaux et religieux p.: Ed. Libres. – Hallier, 1979.
   32. Khomeini R. Why an Islamic state // «Impact international». – Vol. 9. 26 Jan, 1979. – № 2. – Р. 6–7.
   33. Lorimer G. G. Gazetteer of the Persian Gulf. – L.: B.J.Press., 1927, 7 volumes.
   34. Selection from Iraq – Iran dispute. – Baghdad: Extrenal information Dipartment Ministery of Culture and Information, 1983.
   35. The Iraq – Iran Conflict. Documents. – Cairo: Penguin Book, 1989.
   36. The Message of the Minister of Foreign affairs of the State of Kuwait to the secretary General of the Arab League. – Al-Kuwait: CRSK, 18.07.1990.
   37. The Crime Iraq’s Invasion of Kuwait. Documents. – Cairo: Information Center, 1991.
   38. World armament and disarmament: Stockholm intorn. peace research inst. year book. – L.: Taylor and Cramer, 1985.
   39. Grimaldi F. Kurds in Iraq: New modos vivendi. – L.: Croom Helm, 1988.

   Литература на русском языке
   40. Агаев С. Л. Иран в прошлом и настоящем (Пути и формы революционного процесса). – М.: Наука, 1981.
   41. Агаев С. Л. Иран: рождение республики. – М: Политиздад, 1987.
   42. Агаев С. Л. «Революция сверху»: генезис на пути развития // Вопросы философии. – 1976. – № 11, – C. 74–85.
   43. Алибейли Г. Д. Иран и сопредельные страны Востока (1946–1978). – М.: Наука, 1989.
   44. Алитовский С. Н. Аграрный вопрос в современном Ираке. – М.: Наука, 1966.
   45. Алькалла А. А. Сверхдержавы и Ирак (эволюция политики США и СССР в отношении Ирака в 1958–1991 гг.). – / М.: ИВ РАН, 1994.
   46. Ансари Х. Имам Хомейни. Политическая борьба от рождения до кончины. (пер. с франц.). – М.: Наука, 1975.
   47. Апдайк Р. Дж. Садам Хусейн. Политическая биография. Серия: «След в истории». – Ростов-на-Дону: «Феникс», 1999.
   48. Арабаджан А. З. Монархия и ее политические партии // Иранская революция 1978–1979 гг. Причины и уроки. – М: Наука, 1989. – C. 31–42.
   49. Арабаджан А. З. Монархия Мохаммеда Реза Пехлави в его собственном изображении. Ее взаимоотношения с различными классами и сословиями иранского общества в канун революции // Иранская революция 1978–1979 гг. Причины и уроки. – М.: Наука, 1989. – С. 62–76.
   50. Арабаджан А. З. О речи имама Хомейни на кладбище Бехеште Захара в феврале 1979 г. / Иран. Ислам и власть. – М.: ИВ РАН, 2001. – С 123–136.
   51. Арабаджан А. З. Рост монархического потенциала Ирана в 60-е – 70-е гг. // Иран: проблемы экономического и социального развития в 60-е – 70-е гг. – М.: Наука, 1980. – С. 3–58.
   52. Аширян Ш. Ч. Национально-демократическое движение в Иракском Курдистане (1961–1968). – М.: Наука, 1975.
   53. Багдасаров С. Б. Масштабы и структуры военных расходов стран Ближнего и Среднего Востока // Военная экономика стран Востока. Научный сборник. Т. 6. – М.: Наука, 1986. – С. 16–21.
   54. Брутевиц К. Н. Современные национально-освободительные революции. (Некоторые вопросы теории). – М.: Политиздат, 1974.
   55. Васильев А. М. История Саудовской Аравии (1745 г. – конец XX в.). – Изд. 2-е расш. и доп. – М.: «Классика плюс», 1999.
   56. Васильев А. М. Персидский залив в эпицентре бури. – М.: Политиздад, 1981.
   57. Васильев А. М. Россия на Ближнем и Среднем Востоке: от мессианства к прагматизму. – М., Наука, 1993.
   58. Вафа А. Х., Михайлов М. А. Национализм и проблемы научно-технического прогресса // Современный национализм и общественное развитие страны Зарубежного Востока. / под ред. А. Б. Бельского. – М.: Наука. 1978. – С. 195–212.
   59 Гунайм Я. Ю. Кувейт. Ответ алчным захватчикам. – М.: М-ОКО, 2001.
   60. Дорошенко Е. А. Шиитское духовенство в двух революциях: 1905–1911 гг. и 1978–1979 гг. – М.: Наука, 1998.
   61. Дорошенко Е. А. Шиитское духовенство в современном Иране. – М.: Наука, 1975.
   62. Зеваров Ф. Социально-экономические преобразования в Иракской Республике (1958–1976 гг.). – М.: Наука, 1979.
   63. Иванов М. С. Антинародный характер правления династии Пехлави в Иране // Вопросы истории. – 1980. – № 11. – С. 58–74.
   64. Иванов М. С. Иран // Национальные процессы в странах Ближнего и Среднего Востока. – М.: Наука, 1970. – С. 86–124.
   65. Иванов М. С. Иран в 60 – 70-х гг. XX века. – М.: Наука, 1977.
   66. Иванов М. С. Иранская революция 1905–1911 гг. – М.: Наука. 1957.
   67. Иванова М. Н. Иран во время первой мировой войны. // Иран. История и культура в средние века и новое время. – М.: Наука, 1980.
   68. Ирано-иракская война. Реферативный сборник. – М.: ИН ИОН АН СССР. 1986.
   69. Иранская революция 1978–1979 гг. Причины и уроки. – М.: Наука, 1989.
   70. Исаев В. А. Кувейт: контуры экономических перемен. – М.: ИВ РАН, 2003.
   71. Исламизм и экстремизм на Ближнем Востоке. – М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2007.
   72. История Ирана. – М.: Изд. МГУ, 1977.
   73. История Курдистана. – М.: Центр курдских исследований, 1999.
   74. Кайкоус К. Н. Барзанские восстания 1900–1945 гг. Автореферат дис. канд. ист. наук – Л., 1968.
   75. Крутихин М. Перед референдумом // Новое время. – 1979. – № 13. – С. 10–11.
   76. Крутихин М. Трудные перемены // Новое время. – 1979. – № 19. – С. 12–13.
   77. Кузнецова Н. А. Иран в первой половине XIX века. – М.: Наука, 1983.
   78. Кузнецова Н. А., Крячко В. И. Нарушение прав человека в Исламской Республике Иран. – М.: ИНИОН АН СССР, 1987.
   79. Ланда Р. Г. Политический ислам: предварительные итоги. – М.: Институт Ближнего Востока, 2005.
   80. Ланда Р. Г. Социология Востока. – М.: Институт Ближнего Востока, 2007.
   81. Левин З. И. Общественная мысль на Востоке. Постколониальный, колониальный периоды. – М.: «Восточная литература», 1999.
   82. Левин З. И. Развитие общественной мысли на Востоке. Постколониальный, колониальный периоды. – М.: Наука, 1993.
   83. Лики Востока. – СПб: Издательский дом «Нева», 2000.
   84. Ллойд С. Реки – близнецы (пер. с англ.). – М.: Наука, 1972.
   85. Мгои Ш. Х. Проблема национальной автономии курдского народа в Иракской Республике (1958–1970 гг.). – Ереван: Изд. АН Арм. ССР, 1977.
   86. Мезенцев П. Народные движения и маневры реакции // Новое время. – 1979. – № 3.
   87. Мелкумян Е. С. Кувейт в 60-е – 80-е гг. Социально-экономические процессы и внешняя политика. – М.: Наука, 1989.
   88. Мелкумян Е. С. Регион Залива: конфликты, компромиссы, сотрудничество. – М.: Институт Востоковедения РАН, 2008.
   89. Ментешишвили А. М. Ирак в годы английского мандата. – М.: Наука, 1969.
   90. Микаса Рамадан. Тень Саддама Хусейна. – М.: Коллекция «Совершенно секретно», 2000.
   91. Мирский Г. И. «Третий мир»: общество, власть, армия. – М.: Наука, 1976.
   92. Мирский Г. И. Ирак в смутное время 1930–1941 гг. – М.: Изд. восточной литературы, 1961.
   93. Мирский Г. И. Роль армии в социальном развитии стран Азии и Африки // Вопросы философии. – 1979. – № 3. – С. 97–108.
   94. Национальные процессы в странах Ближнего с Среднего Востока / под ред. М. С. Иванова. – М.: Наука, 1970.
   95. Нечкин Г. Н. Социально-экономические и политические преобразования в Ираке // Народы Азии и Африки. – М.:1973. – № 1. – С.12–33
   96. Ниязматов Ш. А. Ирано-иракский конфликт. Исторический очерк. – М.: Наука, 1989.
   97. Новая история Ирана. Хрестоматия. /под ред. М. С. Иванова, В. Н. Зайцева. – М.: Наука, 1988.
   98. Позельский С. М. Частный иностранный капитал и новые отрасли промышленности Ирана // Иран: проблемы экономического и социального развития в 60-е – 70-е гг. – М.: Наука, 1980. – С. 99–113.
   99. Развивающиеся страны: закономерности, тенденции, перспективы. / под ред. Р. М. Авахова. – М.: Мысль, 1974.
   100. Родригес А. М. Аравийские монархии в XX веке: экономика, политика и социальная структура. – Нью-Йорк – Онтарио: Меллен-Пресс, 2000.
   101. Родригес А. М. Кувейт, Ирак и мировое сообщество в конце XX в.: ретроспективы и последствия «кризиса в Заливе» 1990–1991 гг. – М.: «МГУС», 2005.
   102. Реза Гоц М. Иран в XX веке. Политическая история. / Пер. с франц. – М.: Наука, 1994.
   103. Симония Н. А. Страны Востока: пути развития. – М.: Наука, 1975.
   104. Трубецкой В. В. К вопросу о влиянии буржуазной реформы 60-х – первой половины 70-х гг. на национальные процессы в Ираке // Национальные проблемы современного Востока. – М., 1977. – С. 81–114.
   105. Хоанг М. Чингизхан. Серия «След в истории». – Ростов-на-Дону: «Феникс», 1997.
   106. Шариков У. З. Эволюция нефтяной политики и иранского государства в 50-х – 70-х гг. // Иран: проблемы экономического и социального развития в 60-е – 70-е гг. – М.: Наука, 1980. – С. 59–81.
   107. Шестопалов В. Я. Персидский залив: проблемы континентального шельфа. – М.: Наука, 1982.

   Литература на иностранных языках.
   108. Abir M. Saudi Arabia. Government, Society and the Gulf Crisis. – L., N.Y., 1994.
   109. Al – Izzi Kh. The Shatt al Arab dispute. – L.: Third World center for research and publishing. Ltd, 1981.
   110. Al – Mausawi M. The Miserable revolution. – Baghdad: Dar al Maamun, 1997.
   111. Arabia. The Gulf and the West. – L.: B.J., 1998.
   112. Dickson H. R. P. The Arab of the Desert. – L.: Faber and Faber, 1942.
   113. Dilitarregierung abterent // Spiegel. – 1978. – № 52. – Р. 94–95.
   114. Hiro D. The longest war. – L.: Paladin Craftons Book, 2004.
   115. Iran a country study // Ed. by Nyrop R. F. – Wash.: You. Print. off., 1978.
   116. Jansen I. Out warld confidence, inner doubles // Middle East international. – 1985. – № 258.
   117. Jawohl, wir sind eindiuting die Sieger // Spiegel. – 1981. – № 23.
   118. Journal of Asian and African Studies. – Leiden, 1971. – Vol. 6. – № 3–4.
   119. Keddie L. R. The iranian power structure and social change, 1880–1969. – L.: Oxford univ., 1971.
   120. Keddie N. R. Iranian revolution in comparative perspective. – Berkley: Univ. of Jalf, 1983.
   121. Keihan International. Tegeran. – 1972. (22.10).
   122. Kuwait: Facts and Figures. Ministry of Information. – Al-Kuwait: State Press, 1987–1993.
   123. Makiya K. N. Cruelty and Silence: War Tiranny, Uprising and Arab World. – N. Y., L.: WW Norton, 1993.
   124. Marr Ph. A. Iraq’s leadership dilemma. A study in leadership trends, 1949–1968 // “The MEJ”. – Wash, 1970. – Vol. 24. – № 3. – Р. 283–301.
   125. Of arms and the shah // Newsweek. –1976. Aun. 23. – Р. 29–30.
   126. Penrose E. Iraq: International relation and national development. – L., Westview Press, 1978.
   127. Piscvatory J. Gulf Crisis. – Chicago: Academy of art and Science, 1995.
   128. Record. J. Hollow Victory. A Contarary View on the Gulf. – Wash.: Brassey’s Inc., 1997.
   129. Romazani R. K. Iran: burying the hatchet / Foreing policy. – N. Y., 1985. – № 60.
   130. Romazani R. K. Iran’s Islamic revolution and the Persian Yulf // Current Histori. – Philadelphia, 1985. – № 498. – Р. 5–8, 40–41.
   131. Savary R. M. The principle of homeostasis considered in relation to political evenst in Iran in 1960’s // International journal of Middle East studies. – 1972. – Vol. 3. – Р. 282–302.
   132. Selections from Iraq – Iran dispute. – L.: Pall Mall Press, 1993.
   133. Sewarti V. The Middle East after the Gulf. – L.: Wilton Press Papers, 1992.
   134. Stocpol Th. Rentier state and shia’s islam in the ironian revolution. – Amsterdam: Koddie, 1982.
   135. The Crime Iraq’s Invasion of Kuwait: Events and Documents from Day 1 to Liberation. – Cairo: Kuwait Information Center, 1991.
   136. The Gulf beyond. – L.: Virago Press, 1998.
   137. The Iran – Iraq conflict // Ed. by Lenczowski. – Stanford: Helm, 1989.
   138. The Iraq – Iran conflict. – L: Pen. Book, 1996.
   139. The Iraqi Aggression on Kuwait. The Truth and the tragedy. – Al-Kuwait: Center for Research and Studies on Kuwait, 1994.
   140. The Iraqi Aggression on Kuwait. The Truth and the Tragedy. – N. Y.-Kuwait: Gov. Pr., 1996.
   141. The military Balance 1998 / 1999. – L.: International Institute for Strategic Studies, 1999.
   142. Yottam F. W. Nationalism in Iran. – Pittsburg, 1964.
   143. Zonis M. The political elite in Iran. – Prinst.: Prinst. Univ. press. 1971.
   144. «Правда». – М. (1979–1999).
   145. «Al-Hayat». – Mascat. (1992–1999).
   146. «Al-Iraq». – Baghdad. (1985–1998).
   147. «Al-Jumhuriya». – Baghdad. (1998–2002).
   148. «Arab News». – Cairo. (1988–2001).
   149. «Arab Oil and Gas Directory». – P. (1990–1997).
   150. «Arabia and the Gulf». – L. (1991–1993).
   151. «Ar-Riyadh». – Ar-Riyadh. (1989–1998).
   152. «Ash-Shaab». – Baghdad. (1982–1990).
   153. «Ash-Shark al-Ausat». – Cairo. (1988–1998).
   154. «As-Siyasa». – Al-Kuwait. (1990–1996).
   155. «Baghdad observer». (1981–1982).
   156. «Defence National». – P. (1994–2002).
   157. «Foreign Reports». – L. (1974–2003).
   158. «International Affairs». – L. (1976–2004).
   159. «MEED». – Wash. (1971–1995).
   160. «Middle East journal». – Wash. (1972–2007).
   161. «New York Times». – N. Y. (30.12.1959).
   162. «New York Times». – N. Y. (24.04.1992).
   163. «New York Times». – N. Y. (1978–2005).
   164. «News Week». – N. Y. (1980–1998).
   165. «New York». – N. Y. (1985–1990).
   166. «The Middle East and North Africa». – L. (1968–2001).
   167. «Times». – L. (1985–1999).
   168. «U.S. News and World Report». – N. Y. (1984–1986).
   169. «Umm al-Kura». – Mecca. (1988–1997).
   170. Financial Times. – L. (1980–1999).
   171. L’ Unika. – P. (11.11.1978).
   172. L’ Unika. – P. (1978.).
   173. Le Monde. – P. (21.06.1980).

В. А. Никитюк Политическое развитие и проблемы регионального соперничества Ирана и Ирака (вторая половина ХХ в.)