   Смерти вопреки
   Сборник фантастических рассказов
   Вера Петрук

   © Вера Петрук, 2015
   © Надежда Шупарская, дизайн обложки, 2015
   © Александра Петрук, иллюстрации, 2015

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Сын дракона
Фэнтези

   – Лок вернулся!
   Радостный крик Чега подхватили другие дети, и Лок понял, что его заметили – как всегда. Тяжело вздохнув, он вошел в комнату. В их доме она была одна. Староста Елового Леса долго думал, прежде чем разрешил им поселиться в старой развалюхе на краю деревни, но его опасения были понятны. Северян не любили.
   Лок починил крышу, перестелил полы и подлатал стены, превратив дом в надежное место, где можно было переждать зиму. На большее он не рассчитывал. Лок уже давно не строил планов и не думал о будущем. В последнее время его интересовал только один вопрос – где достать еду.
   Пройдя к широкому дощатому столу, Лок выложил полголовки сыра, булку и несколько долек чеснока. Все, что удалось добыть за день. Братья и сестры внимательно следили за ним голодными взглядами, но терпеливо ждали, когда он разведет очаг и поставит котел с водой на огонь.
   Лок заторопился. Ему нужно было приготовить ужин и успеть на ночное дежурство к фермеру Салли. Кто-то повадился таскать тыквы с огорода, и старик согласился заплатить десять монет, если Лок поймает вора. На десять монет можно было купить две курицы. Дети росли быстро и ели много. Он не отказывался ни от какой работы, но в Еловом Лесу ее было не так уж много. Хорошо платили тем, кто умел писать и считать, однако северянам такую работу не доверяли. Лок в совершенстве владел всеми четырьмя языками мира и знал пиктографическое письмо, но ему приходилось пахать на деревенском поле, сторожить склады и выполнять ту работу, которую селяне считали грязной. Впрочем, он не жаловался. Если бы их не пустили в деревню, все могло быть гораздо хуже.
   Стук в дверь отвлек от мрачных мыслей. Он никого не ждал, но догадывался, кто навестил его в поздний час. Крикнув, чтобы дети спрятались, Лок открыл Могамигаве дверь. Дочь старосты уделяла ему слишком много внимания. Это было опасно. Неравнодушие первой красавицы села могло стоить ему убежища на зиму.
   – Привет, Лок, – бросила она, обдавая его запахом мороза и хвои. Лок сглотнул и вежливо поклонился.
   – Почему ты не пришел сегодня на танцы? – Мога не стала ждать приглашения и протиснулась в дверь, словно нечаянно задев его грудью. Как дочь старосты, она могла позволить себе многое. Как чужак, он должен был быть осторожным.
   – Работал, – Лок редко говорил правду, но на этот раз лгать не пришлось. – Зря ты гуляешь одна так поздно. На прошлой неделе в деревне видели волка.
   Могамигава молча показала самострел. Лок не понаслышке знал, что дочь старосты стреляла отлично, но его больше интересовало то, что она держала в другой руке. Плотная холщовая котомка с ароматным куском сала притягивала взгляд, словно первая звезда на небосклоне. Как раз то, что он искал сегодня на рынке. У Гора, Лем и Прио выпадали ногти. Сало им было необходимо.
   – Лгун, – заявила Мога, складывая на груди руки. – Сегодня праздник Елового Духа, и шахты не работали. Всех копателей отпустили с обеда. Ты мог бы успеть, если бы захотел.
   – У меня есть и другая работа, – буркнул он, не зная, почему оправдывался. Ему нужно было сало.
   – Зачем тебе вторая работа? – Мога поправила прядь волос и покосилась на Прио, который осмелился слезть с лавки. Мальчик тоже учуял сало и теперь смешно раздувал ноздри, пытаясь уловить как можно больше оттенков в манящем аромате. Лок хорошо понимал брата, но все равно пообещал себе его отлупить. Правило номер шесть запрещало детям показываться гостям без разрешения. Это было небезопасно.
   – Папа рассказывал, что старик Вильски платит тебе десять штолен в неделю, – не унималась девица. – Это почти половина заработка писаря. Вам должно хватать на жизнь.
   «Интересно, что еще Коста обо мне говорил?», – подумал Лок, но вслух сказал:
   – У меня большая семья, – протянул он, с надеждой всматриваясь в свет фонаря, который мелькнул вдали. Хорошо, если Могамигаву ищут. Плохо, если ее найдут у его двери.
   – Странно, – прищурилась она, задумчиво постукивая каблуком сапога. – Ты живешь у нас почти год, а жены у тебя до сих пор нет. Неправильно мужчине воспитывать столько детей одному. Даже если они его братья и сестры.
   Это была хорошая мысль. Если бы у него была женщина, она могла бы готовить еду, пока он зарабатывал деньги или охотился. С другой стороны, ее бы тоже пришлось кормить. Впрочем, Мога прекрасно знала, что ни одна девушка Елового Леса не согласилась бы выйти замуж за чужака с Севера.
   – В нашем роду запрещено жениться до тридцати, – Лок сглотнул слюну. В теплой комнате сало оттаяло и запахло так сильно, что дети шумно завозились на лавках. Еще немного, и они нарушат все правила. Могамигаве же придется спасаться бегством.
   – Мне двадцать семь, – зачем-то пояснил он, ломая голову над тем, как прогнать непрошеную гостью.
   К счастью, Мога тоже увидела свет и, наконец, засобиралась. Старый Коста был скор на расправу, и красавице грозила порка.
   – Трус, – фыркнула Могамигава, и, сунув ему в руки сало, сердито затопала прочь.
   Лок облегченно вздохнул. Она всегда приносила ему подарки, но когда-нибудь ее щедрость и внимание будут замечены, и тогда им несдобровать. Однако прогнать девушку он тоже не мог. Могамигава была обидчива и могла из мести нажаловаться отцу. Старосте хватило бы даже самого ничтожного повода, чтобы выставить их из Елового Леса. А этого нельзя было допускать.
   Лок приложил много усилий, чтобы убедить селян во лжи, придуманной Мультан. Жители долин не любили северян за то, что те не верили в святость Великих Гор и пасли на их склонах коз. Горы издревле населяли загадочные создания с крыльями, застилающими горизонт, и огнем, вырывающимся из пасти. Жители долин называли их драконами и наделяли тварей волшебными силами, горцы же считали их обычными ящерами гигантских размеров. Иногда северяне платили за свою смелость жизнями. Так случилось с семьей Лока, которая в поисках лучшего пастбища забралась слишком высоко в горы. Драконы сожгли все племя, но ему с детьми удалось спастись. Им оставалось бежать на юг и надеяться на милость соседей из долины. Впрочем, он был старательным работником и мог пригодиться селянам. Ведь приближалась зима, которая, по слухам, должна была стать самой суровой за последнюю тысячу лет.
   Лок действительно хорошо работал, в первый же день вычистив три коровника старосты. Его трудолюбие впечатлило Косту, и старик разрешил ему остаться с условием, что Лок сам будет заботиться о малолетних братьях и сестрах. Жители Елового Леса кормить их не собирались. Лок согласился. С тех пор его жизнь превратилась в работу, поиски работы, выполнение работы, мысли о работе. Ее пока хватало, но он уже начинал уставать. А ведь это было только начало.
   – Лок, – потеребила его за рукав Золо.
   – Да, звездочка? – Лок присел перед малышкой и ласково потрепал ее по голове. Изумительные глаза сестры снова сияли слишком ярко. «Найди завтра время и поищи Лунную траву», – велел он себе. Иначе добрая женщина с соседней фермы, которая иногда приносила детям поесть, что-нибудь заподозрит. Впрочем, Сильва была слеповата, и это успокаивало.
   – Хочу есть, – пожаловалась Золо. – У меня чешется спина. А Гор съел мой носок.
   Это было плохо, очень плохо. Второго носка у него не было. Лок копил детям на теплую одежду три летних месяца и надеялся, что ее хватит не на один год. В последнее время он ошибался слишком часто. Пять мешков крупы съели за несколько недель, молодого вепря, которого ему посчастливилось поймать в начале осени, растянули на двадцать дней, но сейчас от него осталось лишь одно копыто. Лок берег его на новый год. «И это только начало», – подумал он, повернувшись к детям, которые не сводили с него голодных глаз.
   – Сегодня будет суп, – сурово объявил Лок, приготовившись к нытью и жалобным стонам, но сегодня дети молчали. Они тоже учились, и это радовало. Голод лишь первое из испытаний, которое им предстоит пережить.
   Суп из капусты и куриной головы съели быстро. Сало он дал только троим, заставив остальных тяжело вздыхать. Продуктов на рынке становилось все меньше, зверя в лесах – тоже. О том, что будет зимой, думать не хотелось. Лето выдалось засушливым и неурожайным, овощи продавали втридорога, а мясо было такой редкостью, что за ним выстраивались длинные очереди. Лок охотился по ночам, но грядущая зима напугала всех. Звери чувствовали – приближалась Буря. Мультан говорила, что такой Бури в мире еще не случалось. Он ей верил. И скучал. Ему остро не хватало ее тепла, мудрости и ласковых взглядов.
   Он ненавидел Еловый Лес и его жителей, но покинуть деревню сейчас означало расстаться со всем, что было ему дорого. Мультан велела ждать весны и встречать Бурю здесь, в этом захолустье. Порой ему казалось, что минула вечность, с тех пор как он спустился с Северных Гор, но, оглядываясь назад, понимал, что не прошло и года. Мультан верила в него, и он не имел права ее разочаровать. Он переждет Бурю в Еловом Лесу, а потом отправится на юг – искать новую веру.
   Запретив себе думать о прошлом, Лок снова заторопился. До дежурства на ферме оставалось еще несколько часов, и он собирался потратить их на вязание силков. Возможно, ему удастся поймать ту белку, следы которой заметил вчера Прио.
   Сунув в зубы веточку зимнего дерева, он занялся ловушкой. У коры был горький вкус, но он заглушал пожар голода, который горел у него в животе. Лок не помнил, когда ел в последний раз. Впрочем, это было неважно. Он умел терпеть, а вот дети – нет, поэтому Лок приносил им обед, который выдавали шахтерам на рудниках. После нового года хозяин обещал прекратить эту благотворительность, а это означало, что еды станет еще меньше.
   Лок почти закончил, когда в дверь постучали. Было два часа ночи. Неужели Могамигава? Различив голоса мужчин, он нахмурился.
   – Локус, ты там? – голос старосты Елового Леса не обещал ничего хорошего. Сердце Лока гулко стукнуло и замерло в испуге. С Костой пришли воевода Токач, хозяин шахты Вильски, мясник Стер, фермер Салли и другие селяне, имена которых он не помнил. Все – крепкие мужики, вооруженные граблями, топорами и лопатами. Факелы хищно выбрасывали снопы искр, а люди с шумом втягивали морозный воздух, стараясь отдышаться от быстрого шага. Их страх чувствовался так же хорошо, как и неуправляемая злость, которая искажала их лица. Не ожидая от ночных гостей ничего хорошего, Лок вежливо поклонился.
   – Простите, милостивые господа, – произнес он, не поднимая на старосту глаза. – Прошу прощения, что не поторопился и заставил ждать. Простите, я тут…
   – Заткнись, – рявкнул воевода Токач, вваливаясь в дом. – Могамигаву украли. Дракон утащил ее прямо со двора. Та самая тварь, о которой рассказывали дровосеки из Западного Леса. До нас добралась, сукина дочь! А все потому что беженцев приютили! Говорил я тебе, Коста, нельзя погорельцев брать. Драконы за такими до конца идут.
   От изумления Лок открыл рот, да так и замер, не найдя что сказать. Дракон? В Еловом Лесу?
   – Вот что, – Коста, был человеком решительным и без лишних слов схватил Лока за рубаху, опрокинув его на стол. – Ты виноват в том, что эта тварь у нас объявилась, или нет, мне плевать. Этот гад забрал мою дочь! В этих землях только один хозяин – я. Ты ведь с Северных Гор пришел, верно? Значит, те места знаешь. Покажешь дорогу. Дракон еще пожалеет, что к нам сунулся. И молись, чтобы моя дочь оказалась жива.
   Вопросов было много, но Лок выбрал самый, на его взгляд, безопасный.
   – Добрые господа уверены, что это дракон? – выдавил он. – Может, девушка заблудилась? Драконов, вроде как, не бывает. Давно уже не бывает.
   – Это твое «не бывает» вытащило мою дочь из окна на глазах у всех слуг! А я сам лично держал ее за пятку, пока тварь поднималась в воздух. Только это у меня в руках и осталось!
   Староста в сердцах кинул на землю сапожок, отороченный лисьим мехом, но тут же заботливо подобрал. Ошибок быть не могло. Обувь еще хранила запах Могамигавы.
   – Эээ, – растерянно протянул Лок. Странно, почему он не слышал шелеста крыльев? И не почувствовал запаха серы? И вообще ничего не почувствовал?
   – Из меня выйдет плохой помощник, я совсем тех мест не помню. Дракон, если это был он, мог куда угодно полететь. Северные Горы большие. Их и за месяц не обойдешь.
   – Трус! – завопил Коста, снова хватая его за рубаху. Лок поспешно закивал, скосив глаза на лавки, где спали дети. Они, конечно, проснулись, но им хватало ума не вмешиваться.
   – Мы обшарим все горы до последнего камня! – тем временем кричал староста. – Все ты знаешь! Вы, северяне, с этими гадами в сговоре. Что-то не поделили, вот они твою семейку и сожгли! А сейчас мы только теряем время на болтовню. Решено! Ты ведешь нас к дракону или прямо сейчас выметаешься из Елового Леса. Кстати, если с Могамигавой что-то случится, ты здесь больше не живешь. Понял? Пошли, Токач, захватим сыновей Аргора. Пара крепких кулаков не помешает. Как твои люди?
   – Дюжина лучших бойцов готова выступить по вашему слову, – отчеканил воевода. – И еще с десяток мужиков наберем. Мы эту тварь на ее собственном огне поджарим.
   – Тогда вперед! – заорал Коста, врезаясь в селян, словно горячий нож в подтаявший кусок масла.
   Лока подхватили с обеих сторон и выволокли во двор. Когда-то он думал, что у него был выбор. Он ошибался. В последнее время слишком часто.

   * * *

   Зима пришла рано. И хотя снег еще не успел накрыть белой простыней застывшее тело земли, мороз пробирал до костей. Уныло шагая впереди разъяренной толпы, Лок не раз пожалел, что забыл рукавицы. Он сшил их из старой овчины, найденной в заброшенном доме. Лок усмехнулся. За последний год он научился делать много вещей, о которых и не подозревал раньше.
   Лока толкнули в спину, и он заторопился. Они шли всю ночь, пробираясь по чаще, и людей начинал одолевать страх. В этих местах по-другому быть не могло. Лок скосил глаза на черные силуэты елей, которые внимательно следили за непрошеными гостями. Иногда мохнатые ветви тяжело опускались ему на шапку, словно предупреждая о том, что их пребывание в лесу затянулось. Стояла почти мертвая тишина. Селяне уже не подбадривали друг друга шутками и боевыми криками, а шли угрюмо, вперив в спину Лока хмурые взгляды. Даже волк, вой которого они слышали всю дорогу, утих, присоединившись к настороженному молчанию леса.
   Наконец, страх добрался и до Лока. Если с ним что—то случится, дети будут одни. И хотя он был осторожным, мысль засела в голове, словно жало, не вытащенное после укуса. Вряд ли соседи проявят милосердие к прожорливым северянам. Зима обещала быть голодной, а в такие времена сострадание и доброта исчезали. Случиться же с ними могло многое – и в лесу, и там, куда он вел разгневанных жителей Елового Леса. Лок не знал, зачем дракону понадобилась Могамигава, но подозревал, что девушку собирались съесть. Первая красавица села весила, как хороший теленок. Возможно, дракон делал запасы. Впрочем, о еде лучше было не вспоминать, потому что у Лока сразу заурчало в животе. Он сгрыз целый пучок веток зимнего дерева, но замерзшее тело требовало чего-нибудь питательного.
   С первыми лучами солнца на пологих террасах южного склона показались руины некогда самого красивого города мира. Лок обернулся к Косте, борода и шапка которого обильно покрылись изморозью, сделав его похожим на мифического духа снега.
   – В этих развалинах много уцелевших башен, – сказал он. – Драконам они нравятся. Если в городе и есть логово, то оно должно быть там.
   Лок махнул в сторону высокой мраморной башни, которая возвышалась над руинами, словно корона на голове монарха.
   – Веди! – решительно заявил Коста.
   Покинув лес, люди оживились. Иней на белых камнях городских улиц сверкал и искрился, внушая надежду. Селяне вереницей устремились по узкой дороге, которая, петляя, поднималась к башне. В городе было тихо, но эта тишина разительно отличалась от мертвого молчания Елового Леса. Если закрыть глаза, можно было представить, что город никто не разрушал. Он лишь замолчал на секунду, собираясь с силами. Пройдет миг, и воздух наполнится гамом толпы, стуком колес, свистом птиц, криками торговцев… Раньше Лок часто так делал, но о тех временах лучше было не вспоминать.
   Люди стали переговариваться, вспоминая разные истории о заброшенном городе, которые рассказывали им деды. Их было много. Одни считали, что в нем жили грешники, сосланные богами на край света, другие вспомнили о кровожадных драконах, которые когда-то польстились красотой города, убив мужчин и оставив для утех женщин. Коста кричал громче всех. По его словам, в городе жили колдуны, мечтавшие завоевать мир с помощью драконов. Не поделив чего-то, они поссорились и увязли в войне, которая разрушила город. Селяне пытались перекричать друг друга, доказывая свою правду, а Лок молча шел впереди, чувствуя, как прошлое накрывает его теплой волной воспоминаний.
   Он тоже знал истории, но они отличались от тех, что рассказывали люди за его спиной. В его сказках на городских балконах цвели пурпурные розы, а драконы нежились на вершинах стройных башен, сверкая в лучах заката серебристой чешуей и золотыми гребнями. Они никого не убивали и не пытались покорить мир. Лишь наслаждались временем, которое когда-то принадлежало только им.
   Вблизи башня была еще прекрасней, чем с окраины города. Время не пощадило ее, но она осталась такой же величественной и неприступной, как и в годы его молодости.
   Дракон напал сразу. Он не стал ждать, когда люди достанут веревки и установят самострелы. Лок тоже не стал бы. Самострелы могли пробить стену, а Токач слыл самым метким стрелком Елового Леса. Говорили, что он попадал в шишку на вершине горного кедра. У Лока не было причин в этом сомневаться. Воевода был крепким парнем. И его бойцы тоже. Любой из них мог выйти с голыми руками на медведя, разбуженного во время спячки.
   Впрочем, против дракона у людей не было шансов – даже у самых метких и сильных. Лок не стал мешкать и торопливо заполз в канаву. Тугая струя пламени с ревом пронеслась над головой, разбившись искрами о каменную мостовую. Дракон промазал, но его победа была вопросом времени. Локу повезло. В канаве оказалась яма, оставшаяся от сточной трубы. Он с трудом втиснулся в нее, надеясь, что камни послужат хоть какой-то защитой. Наверху бушевал огонь из драконьей пасти, а у него не было времени на лечение ожогов. На смерть же у него не было права.
   Слушая, как кричат селяне, Лок испытал угрызения совести. Такое с ним редко случалось. «Они хотели дракона, они получили дракона», – успокаивал он себя, но получалось плохо. В щелочку между камней было видно, как быстро и аккуратно убивают жителей Елового Леса. Он бы даже сказал – красиво.
   Санко всегда отличался терпением и любовью к прекрасному. Его иссиня-черная шкура восхитительно сияла в лучах солнца, а когда светило касалась золотого гребня, Локу приходилось закрывать глаза. В такие моменты мир превращался в золото.
   Санко не стал оставлять тела среди развалин, а заботливо перетаскал их в башню, очевидно, присоединив к остальным припасам на зиму. Раньше за ним не замечалось такой запасливости.
   Изящно опустившись на мостовую, дракон наклонил огромную голову к канаве. Лока обдало едким запахом дыма, пепла и смерти.
   – Вот уж не ждал тебя, братец, – пыхнул искрами Санко. – Да еще и с таким подарком. Теперь мяса на месяц хватит!
   Лок поморщился и вылез из убежища. Лучше бы Санко молчал. Когда он рассуждал о мясе, то напоминал ящеров, обитавших в Южной Долине. Люди назвали их динозаврами. Внешне они походили на драконов, но на самом деле были лишь мешками для сбора еды. Все их существование сводилось к тому, чтобы добыть еду, сожрать ее и отправится на поиски новой пищи.
   – Здравствуй, Солнечный Ангел, – приветствовал Лок брата, отталкивая драконью голову, которая норовила ласково потереться о его спину. – Хорошее логово ты себе устроил. Давно проснулся?
   – Я и не засыпал!
   От удивления Лок не нашелся что ответить. Он настолько свыкся с мыслью, что все драконы Северных Гор заснули, что теперь испытал почти шок. Золотые глаза Санко довольно заблестели – ему всегда нравилось удивлять.
   – Мой бедный, маленький брат, – пропыхтел Солнечный Ангел, обвивая вокруг него чешуйчатый хвост. – Признайся, тебе ведь и в голову не пришло, что кто-то мог ослушаться Великую Мать и поступить… по—своему.
   Лок попятился и, наткнувшись на хвост Санко, растерянно сел на него. Он был теплым и приятным на ощупь. Родным. Островом жизни посреди замерзшей пустыни.
   – Ты бросил их?
   – Я сбежал! – гордо заявил Санко. – Пора развеять иллюзии, Льдистое Око. Я докажу, что Мультан ошиблась. Когда наступит весна, я буду жить, а она сдохнет.
   – Не смей так говорить о ней! – Лок не ожидал, что любовь к Мультан была настолько сильна в нем. От гнева он схватил дракона за нижнюю губу и с силой потянул, как это делал в детстве. Санко легко оттолкнул его, но тут же заботливо придержал, чтобы Лок не расшиб голову о камни.
   – Ты стал таким… человечным, – вздохнул он. – Да, не те сейчас времена. Прости, я должен был найти тебя и все рассказать, но боялся, что ты не поймешь.
   – Рассказать о чем? – спросил Лок, не уверенный, что хотел слышать правду Санко.
   – О предательстве, – золотые глаза дракона вспыхнули от гнева. – После того как Великая Мать отправила тебя к людям, всех драконов из первой кладки убили. Мне удалось сбежать.
   – Ложь!
   – Зачем мне лгать?
   – Зачем ей убивать? – вспыхнул Лок, не в силах справиться с гневом. – Когда кончится Стихитрум, мы и так умрем. Все драконы заснули, чтобы не тратить те крохи, которые остались.
   – Не все, – поправил его Солнечный Ангел. – Ты не спишь. И дети из второй кладки тоже. Но они не в счет. У них нет шансов. Как не было у этих кусков мяса, которые станут моим обедом. Как не будет их у тебя, если ты продолжишь слушать выжившую из ума драконицу.
   – Мультан не сошла с ума! Она дала нам жизнь – тебе и мне, и она вправе ее забрать.
   – Моя жизнь принадлежит только мне! – разозлился Санко. – Если не веришь, навести Ледяную Падь. Мультан до сих пор там. Обрушила на себя вершину, чтобы я до нее не добрался. На закате лучи попадают в одну из трещин, и видно, как она лежит там, на ледяных осколках. Еще не мертвая, но уже и не живая. А вокруг – тела твоих братьев и сестер. Она откусила им головы, чтобы они не тратили Стихитрум. Чтобы его хватило для второй кладки, рабом которой ты стал. Но подумай! Вдруг она ошиблась? Вдруг Стихитрум не закончится этой зимой?
   Солнечный Ангел говорил много и страстно, а Лок печально глядел на мраморную башню, за которой начинало садиться солнце. Яркие лучи слепили глаза, истончая силуэт башни и угрожая превратить ее в еще одну иллюзию прошлого. Лок знал, что брат говорил правду. Санко не лгал никогда. Но сейчас его правда ничего не меняла. Потому что в Еловом Лесу Лока ждали одиннадцать детей, которые хотели есть.
   – Великая Мать вела нас столько столетий, и мы процветали, – осторожно произнес он, словно опасаясь, что от его слов поднимется ветер, который обрушит хрупкую мраморную башню. – Не ее вина, что Стихитрум Дневного Света кончается. Об этом говорили давно, но даже самые древние легенды когда-то могут стать настоящим. Этой зимой, после того как выпадет снег, последний Стихитрум уйдет из мира. Уже не важно, что Мультан видела в своих снах. Драконы не могут без него жить – в отличие от людей. Разве ты не чувствуешь, что воздух стал, как расплавленное стекло? Что за каждый глоток приходится бороться? Если Мультан и убила остальных, то сделала это из любви. А ты не только неблагодарный сын, но еще и жестокий брат.
   – Чем вторая кладка лучше меня? – вспылил Санко. – Почему ей дали право на жизнь, а мне нет?
   – Потому что это закон. Старость уступает дорогу молодости. И они твои братья.
   – Мультан убила моих родных братьев, – с тоской в голосе произнес Солнечный Ангел. – Мы были первыми. Мы должны были править миром. Я не стар. Посмотри, у меня сильные крылья и крепкий хвост. Чешуя блестит, а гребень полон красок. У меня все впереди. Я намерен выжить – со Стихитрумом или без него. Люди помогут мне. Они могут дышать воздухом без Стихитрума – отлично. Я буду есть их мясо и обрету такие же способности. Это магия, Льдистое Око. Магия жизни.
   – Ты пошел не той дорогой.
   – Возможно, – согласился Санко. – Пойдешь со мной?
   Лок выбрался из объятий его хвоста и молча направился к башне. Он думал, что привык к потерям, но предательство брата давалось нелегко.
   – Куда ты? – с любопытством спросил Солнечный Ангел, нависая над его головой сверкающим синим облаком.
   – Хочу посмотреть, что ты сделал с девицей, которую украл из деревни сегодня ночью, – честно признался Лок. – Без нее меня не пустят обратно.
   – Вот и отлично, – обрадовался дракон. – Я собирался съесть ее завтра, но теперь у меня полно еды. Хорошо, что не успел откусить ей голову. Живое мясо хранится дольше. Хочешь, съедим ее вместе? Я ограбил конюшню и все думал, куда девать овес. Если девицу как следует кормить, к весне она разжиреет еще больше. Попируем.
   Лок вздохнул и покачал головой. Санко был неисправим. Пламя его желаний вспыхивало слишком легко. Ему стоило разрешить Мультан убить себя. Лок знал, что первая кладка пошла на смерть добровольно. Они уважали закон жизни. Старое уходит, молодое остается.
   Когда лапы Санко осторожно взяли его за плечи и подняли в воздух, у Лока перехватило дыхание. Это было жестоко. Ему нельзя было в небо. Став человеком, он смирился со всем кроме одного. Бездонная синева манила всегда, поэтому Лок никогда не смотрел наверх. Он смотрел вниз, на землю.
   К счастью, Солнечный Ангел мучил его недолго. Поставив брата на край мраморной башни, он сложил крылья, чтобы не загораживать вид, который открывался сверху.
   – Помнишь? – прошептал он и положил голову рядом. Как и много лет назад, когда они проводили вечера вместе, любуюсь закатом на развалинах прекрасного города. А еще с ними была Арэти – легкокрылая красавица с белой шкурой, за любовь которой Санко не стал сражаться. Теперь Локу казалось, что это происходило с кем-то другим, а он лишь подсмотрел чужой сон, забрав его себе в воспоминания.
   Лок не хотел открывать глаза, потому что знал, что увидит. Он увидит пепел своей жизни, покрывающий руины надежд и мечтаний.
   – Брось их, – продолжал искушать Санко. – Стихитрума еще много, нам хватит его надолго. Хочешь, я помогу убить вторую кладку? Они уже не смогут превратиться обратно. А вот ты сможешь. Я чувствую, как в тебе дышит дракон. Как он рвется наружу и умоляет тебя снять оковы, наложенные Мультан. Ему тяжело в этом теле. Оно не приспособлено для таких, как мы.
   – Да, мне тяжело, – признался Лок, еще плотнее смыкая веки. – Очень плохо. Каждый новый день в этом теле дается с мукой. Но в нем я смогу пережить зиму. И еще много, много лет. Я не брошу их, Санко. Прости, но тебе придется умирать одному.
   – Знаю, что не бросишь, – Солнечный Ангел слегка подул ему в лицо. Локу пришлось вцепиться в его чешую, чтобы не упасть с крыши от поднявшегося ветра. – Ты всегда был сильным, Льдистое Око. За это мы тебя и любили. Ты мог бы стать Великим Отцом. Если бы осмелился убить Мультан. Открой глаза.
   – Нет!
   – Почему ты не ушел из Елового Леса? – не унимался Санко. – Представляю, как это больно. Знать, что места, где ты был счастлив, так близко, и не иметь возможности в них вернуться. Не отвечай. Я знаю. Ты ждешь, когда Мультан закончит спать и умрет. Иногда я улавливаю ее сны – необъятный поток знаний драконьего народа, который она передает своим детям. Тебе никогда не бывало обидно? Все – только для молодой кладки. Те знания, которые дарит им Мультан, тебе не достанутся. Ты мог бы стать первым, а не последним. Эти, из второй кладки, никогда не станут настоящими людьми, но и вернуться в драконье обличье тоже не смогут. Для них слишком мало Стихитрума. А вот для тебя его хватит. Открой глаза.
   Санко ошибался. Даже если Локу и хватит Стихитрума для жизни, ему никогда снова не превратиться в дракона. Это так по-человечески – лить слезы.
   – Вспомни себя. Вернись. Мы вместе переживем Бурю. Давай, брат. Ты сможешь.
   Льдистое Око вздохнул и заставил себя взглянуть на мир. Солнце почти село, но его последние лучи еще пробивались из-за туч, вившихся над горизонтом. Белокаменный город окрасился всеми цветами радуги, пробуждая желания, на которые он не имел права.
   Лок проследил взглядом до синих гор, молчаливо темнеющих в той стороне, где уже наступил вечер. Там, среди неприступных распадков и бездонных ущелий возвышался Дворец Ледяной Пади. Там спала Мультан, его мать и королева драконов Северных Гор. Ослабленная голодом и нехваткой Стихитрума, она цеплялась за жизнь, чтобы успеть передать знания рода младшим детям.
   Что бы ни говорил Санко, но вторая кладка была лучше первой. Лок влюбился в молодых драконов, едва увидев их первый танец в небе. Вечный Ветер, Голубой Кристалл, Западный Свет, Глубокое Небо, Принц Океана, Золотая Звезда, Черная Гора, Ледяная Молния, Солнечный Мост, Гордость Океана, Жемчужный Лес – они были прекрасны. На то, что Локу требовалось много дней, у них уходили секунды. Их пламя было горячее, тела сильнее, а разум острее. Они были достойны того, чтобы продолжить драконий род.
   Считалось, что Стихитрум Дневного Света вечен. Когда тысячу лет назад впервые заметили его истончение, среди драконов началась паника. Но шли века, а Стихитрум все не кончался. Тогда появились первые предсказания о конце драконьего мира, однако на смену старым поколениям приходили новые, и в мрачное будущее верили все меньше.
   Когда на большом слете драконов Мультан объявила о том, что этой зимой Стихитрум закончится, ей никто не поверил. Никто, кроме драконов Северных Гор, ее рода.
   Вернувшись домой, Великая Мать не стала медлить. Старые должны были заснуть, а молодые отправиться в человеческий мир, чтобы переждать тяжелые времена среди тех, кто умел выживать – людей. Слова Мультан о том, что именно люди станут править новым миром, были подняты на смех, но прожив среди двуногих больше года, Лок перестал сомневаться в мудрости Великой Матери.
   Решение было принято, и одиннадцать молодых драконов стали людьми. Изменив облик, они взяли новые имена: Вет, Гонк, Зас, Глун, Прио, Золо, Чег, Лем, Сом, Жел и Гор. Они были короткими и смешными, но в них дышало будущее. Мультан верила, что Стихитрум, который будет полностью уничтожен Бурей этой зимой, когда-нибудь появится снова, и тогда вторая кладка выполнит миссию, ради которой погибли драконы. В образе людей молодые братья и сестры Лока могли жить тысячелетиями. После того как Стихитрум вернется, и его накопится достаточно, чтобы произвести обратное превращение, драконий род будет спасен. Таков был замысел Мультан. Такова была новая религия Лока.
   Если вторая кладка должна была спасти мир, то миссия Лока была проще.
   – Ты станешь для них всем, что они потеряли, превратившись в людей, – сказала ему Мультан на прощание. – Ты мой первый сын, в тебе, как ни в ком другом, живет моя любовь к драконьему роду. Сохрани ее для них. Дети будут расти медленно, и первые сто лет им понадобиться твоя помощь. Позаботься о них. Пусть наша смерть не будет напрасной.
   Лок делал все, чтобы оправдать доверие Мультан. Однако, как же быстро он позабыл прежнюю жизнь, о которой так некстати напомнил Санко. Ведь его действительно любили и считали Великим Отцом, который со временем займет место Мультан. Многие в это верили – кроме него самого.
   Город плавно погружался во мрак. Пустые развалины постепенно заполнялись сумрачными тенями, которые хаотично метались по улицам, словно пытаясь отыскать дома, навеки потерянные в прошлом. Наверное, где-то там бродила и его собственная душа, которая не смогла примириться с новым телом.
   Лок сопротивлялся недолго. Внезапный порыв чувств обрушился, словно лавина. Она сорвала его с края крыши и бросила в темнеющую синеву. Какое-то время он падал, сжавшись в тугой комок, но ветер сам расправил его крылья и, легко подхватив, понес над землей – к горизонту, где еще сверкало золото умирающего солнца. Удивление сменилось страхом, а страх – непониманием, но, в конце концов, победил восторг. Вытянувшись в стрелу, Льдистое Око взмыл в звездное небо, сверкнув в последних лучах светила серебряной чешуей. Она досталась ему от Мультан, как и темные полоски на впалых боках. Вынужденное голодание сказалось на его облике, но он еще был силен. Открыв пасть, Льдистое Око с жадностью ловил Стихитрум, чувствуя себя путником, который вышел из жаркой пустыни к прохладному озеру.
   Санко со счастливым воплем сорвался следом, и вот они закружили вместе, паря над развалинами древнего города. Они были словно молнии, которые сорвались с небес, но не смогли исчезнуть, завороженные красотой мира.
   Лок оглянулся на Солнечного Ангела и выпустил в его сторону слабую струю пламени. Санко, не задумываясь, ответил тем же и грациозно перевернулся на спину, показав брюхо звездам. Он был не против вспомнить былые годы. В молодости они часто соревновались, стараясь как можно дольше продержаться в воздухе животом к небу. Летать таким образом было сложно, но Льдистое Око всегда выходил победителем. Повзрослевший Санко собирался доказать обратное. В его победе сомневаться не приходилось, ведь Лок не летал больше года, а крепкое тело брата искрилось силой и энергией.
   Облетев Санко, Лок стал снижаться. Солнечный Ангел уже был готов издать клич победителя, когда серебряный дракон резко изменил направление полета. Его крылья были слабы, но когти не утратили остроты и ловкости. Они вошли в брюхо Санко с гулким треском, распоров его от хвоста до горла. Солнечный Ангел не успел издать ни звука. Лок перекусил ему шею и, оторвав голову, выбросил в темноту опустившейся на город ночи.
   Туша последнего дракона Северных Гор грузно рухнула в пустоту вместе с парой башен, ставших его могилой. «Когда-нибудь от города не останется даже руин, – подумалось Локу. – Все зарастет лесом, и никто не вспомнит о драконах Северных Гор, как мы не знаем о тех, кто жил в этом месте до нас».
   Чувствуя, как Стихитрум наполняет тело жизнью и силой, Льдистое Око медленно полетел к Мраморной Башне. Если Мультан была права, и этой зимой случится Буря, которая уничтожит Стихитрум, он больше никогда не ощутит этих мгновений. А второй кладке придется ждать тысячелетия, пока в мир не вернется то, что давало им жизнь. Что касалось его самого, то Лок не был уверен, что протянет больше ста лет. Впрочем, этого времени было достаточно, чтобы молодые драконы научились заботиться о себе сами.
   Вытащив визжащую Могамигаву из подземелья, Льдистое Око взмыл в небо, направляясь к деревне. Девица была тяжелой, но Лок запретил себе думать о том, что в его когтях – кусок мяса, который можно съесть и потушить пожар голода, бушующий в брюхе. Мога была человеком, а он – драконом, правителем мира, пусть и умирающим. Драконы не ели людей. Они были высшими созданиями, почти богами.
   Лок опустил Могамигаву на крышу ее родного дома и, сделав круг над деревней, умчался на юг под громкое улюлюканье Ледяной Молнии. Узнав старшего брата, она раскинула руки в стороны и бросилась следом по дороге.
   – Ничего, Лем, мы еще полетаем вместе, – пообещал ей Лок. – Когда-нибудь Стихитрум вернется, и ты станешь прекрасной драконицей. Как твоя мать – Великая Мультан.
   Превращение было болезненным. Он упал со скалы в холодные воды горной реки, вывихнул руку и едва не захлебнулся. Лок надеялся, что этого будет достаточно, чтобы люди поверили в его рассказ о страшном драконе—людоеде, от которого его спасло только чудо. После смерти старосты, власть в деревне должна была перейти к Могамигаве. Скорее всего, она позволит остаться им до весны. А потом, когда Мультан закончит видеть сны и умрет, они уйдут на юг, искать свое место под солнцем и ждать, когда возродится Стихитрум.
   Лок закрыл глаза, позволяя реке нести себя. Ледяная вода и бурные пороги были не страшны сыну дракона. Через час его прибьет к протоке, где селянки стирали белье и набирали воду. А пока он не будет думать ни о чем. Ни о братьях и сестрах, которые останутся голодными до завтрашнего утра, ни о Мультан, которая умирала в горах, отдавая свою мудрость молодым драконам, ни о Санко, которого он убил вместе с правом на собственную жизнь и свободу. Локу не достанутся знания рода, он не станет Великим Отцом и, наверное, никогда уже не сможет вновь превратиться в серебрянокрылого повелителя неба. Но у него было то, что делало его сильным и наполняло каждый день смыслом.
   С ним была любовь.

Загадки темного леса
Фэнтези

   – Ты – Рой, перевозчик? – раздался рядом молодой, взволнованный голос.
   Я оторвал взгляд от кружки, в которой осталась лишь пена от пива, и увидел двоих, стоящих у моего столика. У парня в руках был пухлый мешочек из кожи, который приятно ласкал взор. Из-за плеча юноши выглядывала девушка. Красивая. В этом году мне везло на деньги и неприятности.
   – Нам нужен проводник, – произнес парень. – Прямо сейчас.
   Сейчас – это почти полночь и вьюга за окном. Похоже, эти двое серьезно спешили. Я подозревал, что мои коллеги по ремеслу, пребывая в более трезвом состоянии, им уже отказали.
   – Мы заплатим сто золотых, если вы отведете нас в Северный город, – сказал клиент.
   Я скосил глаза в мутное окошко. Мое отражение хмуро почесало небритый подбородок. Ну, и где здесь подвох? Северный был сравнительно недалеко, а при такой плате даже погода не помеха. Я громко рыгнул и уставился на девушку. Она смотрела на меня с плохо скрываемым отвращением, но страх в ее глазах вызвал не я. Беглецы – с них только картину писать.
   – Мы должны успеть на корабль, – добавил юнец, видя, что я задумался. – Он отходит утром. Если не станете задавать вопросов, мы дадим еще пятьдесят монет. Нам не нужны встречи со стражей и ночными патрулями.
   Я осторожно перевел дыхание.
   – Вы хотите идти через Малоросье? Ночью?
   – Нам нужно успеть на корабль, – упрямо повторил парень.
   Симпатичные они ребята. Сто пятьдесят золотых? Столько денег и за месяц трудно заработать. Особенно с моим-то везением.
   – Пятьсот монет за всю работу, – назвал я свою цену.
   Клиенты переглянулись.
   – Проход через Малоросье стоит пятьдесят золотых! – возмутилась девушка. – А мы даем на сто монет больше!
   – Нет денег – нет проводника, – нагло ответил я, чувствуя, что рыбка проглотила наживку.
   – Постойте, – вмешался парень. – Двести золотых.
   – Двести пятьдесят, и вы меня купили.
   – Двести двадцать, – решительно отрезал мальчишка.
   Я поторговался бы с ними и дальше, но заметил, что в нашу сторону стали бросать любопытные взгляды, которые были мне не нужны. Пришлось соглашаться и быстро покидать зал. По дороге в конюшню я узнал имена своих подопечных – Фотис и Орабела. Могли выдумать что-нибудь и попроще.
   Было морозно, вьюга стихала. Мне показалось, что на небе стали видны звезды, но, приглядевшись, понял, что это мерцает снег, сдуваемый с крыш. Над головой тоскливо завыла зима. Даже ночью лес выделялся на горизонте темной полосой – она была чернее неба, чернее разрытой земли, чернее самого глубокого омута. Я позволил буланому самому выбирать дорогу, в такую погоду он ориентировался лучше меня.
   Не знаю, сколько правды в тех баснях, но еще дед мой рассказывал, что сотни веков назад на месте Малоросья стоял другой лес – красивый и светлый. И водились в нем всякие чудеса: волшебные грибы-невидимки, птицы с человеческими лицами, болотницы и даже говорящие звери. Но однажды случился пожар. Людские суеверия были тому причиной или что другое – правду похоронило время. Лес погиб, а на его месте образовалась пустошь. Но минуло каких-то сто лет, и из черной, как уголь, земли, показались первые ростки – величиной со взрослую березу. А когда дубы выросли, небо отодвинулось от них в страхе, что они проткнут его своими ветвями. Лес прозвали Малоросьем – в память о великой пустоши. С тех пор много воды утекло, но люди никогда больше добра от леса не видели.
   Досчитав до ста, я позволил себе расслабиться. Если в первые секунды в лесу ничего не происходило, можно было надеяться, что Малоросье тебя пропустит.
   Внезапно раздавшийся треск веток едва не заставил меня закричать. Клиенты же возопили в оба голоса так громко, что можно было разбудить весь лес. Сердце тихо ушло в пятки. По моим подсчетам стоял первый час после полуночи. Не самое удачное время для приключений. Я схватил поводья лошадей Фотиса и Орабелы и сделал это вовремя, так как по глазам понял, что еще момент, и мне пришлось бы ловить их по всему Малоросью.
   В душе я надеялся, что нас напугала упавшая от старости сухая ветка. Такое в лесах случается часто. Но в Малоросье это было дурным знаком. Я отдал Фотису нервно подрагивающий фонарь и пошел вперед. Не стоило раздражать лес еще и светом.
   После знакомства с тюрьмами Имбиря я неплохо видел в темноте и сумел разглядеть на тропинке какую-то тень, вокруг которой валялись обломанные сучки и ветки. Я снял с плеча лук и нащупал стрелу.
   Фигура на земле зашевелилась. В тусклых отблесках фотисова фонаря мелькнул рваный плащ, большая сумка с торчащими из нее пучками сухой травы, и синий шарф, обмотавший своего владельца так крепко, что тот, поднявшись с земли, сразу принялся его стаскивать. Открыв рот, я в изумлении наблюдал за мальчишкой, гадая, как он здесь оказался. На вид ему было лет пятнадцать. Светлые волосы цвета полуденного солнца и бледное лицо с большими глазами делали его похожим на эльфа, хотя этих тварей в Малоросье никто еще никогда не видел.
   Он, конечно, заговорил первый. Стоять под прицелом – неприятное ощущение даже для эльфов. Я не понял ни слова из того, что он сказал, но решил, что парня лучше прикончить. Не люблю, когда меня заставляли нервничать. Вдруг из беспорядочной череды слов я различил «не стреляйте» и «уважаемый господин проводник». Я поймал на кончик стрелы его светлую голову. Проводником, а тем более уважаемым, меня мог назвать только уроженец человеческого мира, не раз бывавший в Королевстве, и умеющий различать наши защитные знаки. Значит, не Малоросье, облегченно вздохнул я. С людьми, неожиданно встречающимися на пути в глухой чаще, у меня был короткий разговор.
   В следующий миг мальчишка бросился на меня, а стрела, издевательски свистнув, вонзилась в ствол гигантского тиса. Недовольство леса ощутилось всей кожей, но я еще не успел понять, что моей карьере проводника пришел конец – сцепившись, мы покатились во мрак.
   Никогда бы не подумал, что за Малиновой тропкой начинался такой откос. Я сумел не выпустить парня и лишь надеялся, что когда мы достигнем подножья, он сломает шею раньше меня. Поросший кустарником и колючкой склон неожиданно оборвался. Некоторое время я падал в темноте. Хрустнула ледяная корка и зимнее болото, чавкнув, нежно приняло меня в свои объятия.
   Очнулся я уже на берегу.
   Хватая воздух ртом и плохо соображая, что происходит, я с удивлением уставился на мальчишку, который суетился рядом, хлопая меня по плечам, как будто это могло вернуть потерянное в зимнем болоте тепло. Наконец, до него дошло, что так людей, искупавшихся в ледяной воде, не спасают. И тут он меня удивил. Отставив одну руку в сторону, парень принялся внимательно изучать свои пальцы, а через секунду его ладонь полыхнула огнем, да таким, что пламя перекинулось на молодой куст шиповника, озарив удивленные стволы древних гигантов. Огонь лизал его пальцы, но, похоже, не причинял мальчишке вреда.
   Пока он гасил куст своим плащом, я пытался вернуть себя к жизни и все обдумать. Пошарив по внутренним карманам куртки и обнаружив, что фляга с гномьей водкой не пострадала, я сделал пару крупных глотков, чувствуя, как тело постепенно наполняется теплом. Если Малоросье не утопило меня в болоте, возможно, я еще получу шанс все исправить.

   На поляне снова появился мальчишка. С охапкой веток под мышкой. Странно, что лес еще не выколол ему глаза за такое обращение. Соорудив подобие костра, он неловко поджег дрова и, присев рядом, заботливо заглянул мне в лицо. От этого взгляда я почувствовал себя больным. Парень заставил меня быть благодарным, а это ощущение я не переваривал с детства. Я скосил глаза на его руку, которая еще продолжала слабо гореть. Он старательно держал ее на расстоянии от лица. Заметив мой взгляд, мальчишка смутился.
   – Это фокус, – поспешно объяснил он. – Фосфорные шарики. Я всегда с собой ношу пару штук. Я… фокусник.
   Я сплюнул и с трудом поднялся. Фосфорные шарики. Как же. Колдун проклятый, и принесло же тебя на мою голову.
   – Там, наверху, мы не очень удачно познакомились, – сказал он. – Я не хотел на вас нападать.
   – Мы в Малоросье, – ответил я, с трудом сдерживая колотившую меня дрожь. Если он слышал о проклятом лесе, то избавит меня от своих глупых вопросов.
   Тусклый свет выхватывал из темноты кромку замерзшей болотной воды. Сзади нас круто вздымался влажный склон, поросший дикой розой, которой никогда не суждено было зацвести. Растения в Малоросье жили по своим, особым правилам.
   Мне показалось, что сверху, откуда мы свалились, раздались какие-то звуки. Парень тоже стал оглядываться.
   – Меня зовут Альтер, – представился мальчишка. – Я путешествовал… на специальном летательном аппарате. Мой шар застрял в кроне, а я свалился. Наверное, здорово напугал вас.
   Его слова были так же лживы, как и глаза.
   – Рой, – сказал я, стараясь не сильно лязгать зубами от холода. Мои враги имели право знать имя человека, который их убьет. Наконец, я обнаружил черную полосу взрыхленной земли между колючих зарослей кустарника и направился к ней. Альтер молча последовал за мной.
   Когда мы оказались наверху, я не очень удивился, обнаружив, что все лошади исчезли, словно их копыта никогда и не касались земли Малоросья. Фотиса и Орабеллы тоже не было видно. Из вещей ничего не тронули, а вот все съестные припасы забрали с собой, отчего напрашивались определенные выводы.
   – Рой, – окликнул меня Альтер, – тут следы.
   Шустрый парень. Следы я тоже заметил. А еще в воздухе витал слабый, но характерный запах, который ни с чем не спутаешь.
   – Это похоже на троллей. Кто же думал…
   – Кто же думал, – передразнил я его, – ясно, чьих рук это дело. И самое время уносить ноги. Ладно, если хочешь, пойдем вместе. Я иду в Кипцы, там до Северного недалеко.
   Если мальчишка сейчас отправится со мной, у меня, возможно, удастся получить за него деньги в Кипцах, выдав за колдуна. Я заметил, что цвет глаз у него постоянно менялся: первый признак того, что человек общался с потусторонними силами. А если его обыскать, то, наверное, можно было найти не только безобидные фосфорные шарики. За колдунов в Кипцах платили хорошо. Может, удастся получить хотя бы часть того, что обещали Фотис с Орабелой. Жаль только девушку, она мне понравилась.
   – Нельзя уйти просто так, – возразил Альтер. – Люди могут быть еще живы. Тролли любят свежее мясо, а насытились они лошадьми. Наверное, людей забрали с собой. Мы можем успеть…
   – На собственные похороны? – его глупость начинала меня раздражать. – Ты когда-нибудь видел тролля? Он в три-четыре раза выше нас, воняет, как сельский сортир, и может свалить один из этих дубков играючи. Или ты считаешь, что сможешь остановить его своей магией? Вряд ли фосфорные шарики тут помогут.
   – Ты глубоко ошибаешься, если полагаешь, что магия состоит исключительно из умения зажигать фосфорные шарики, – прошептал уязвленный юнец. – Ты проводник. Этих людей ты должен был не только провести через Малоросье, но и защитить их.
   Глупый, самонадеянный мальчишка. Хочет, чтобы я еще и за него выручку потерял.
   – Троллей не убьешь человеческим оружием, – терпеливо объяснил я ему, зажигая факел. – Только солнечным светом. А в Малоросье его нет, здесь тьма и днем, и ночью. Может, тебе известны другие способы, как их одолеть? Чем скорее мы двинемся в путь, тем быстрее выйдем отсюда. Может, нам повезет, и мы еще наткнемся на твоих троллей. Вот тогда наступит самое время для геройства.
   Не знаю, сколько мы еще спорили бы, как вдруг рядом закричала девушка. Орабелла. На мальчишку крик подействовал волшебным образом. Я даже не успел схватить его за ворот куртки – так быстро он исчез в кустах.
   Некоторое время я колебался, гадая, стоит ли мне идти за ним, но любопытство и желание отбить хотя бы часть добычи оказались сильнее.
   Осторожно раздвинув колючие ветки малины, я опустился на землю и пополз в ту сторону, откуда слышались голоса. Ползти пришлось долго – Малоросье цеплялось за одежду, не пуская меня в свои недра.
   Признаться, я удивился, когда увидел Фотиса и Орабеллу живыми. Они были привязаны к стволу немолодого дуба. Своим соседям он уступал разве толщиной, крона же, как и у других деревьев, скрывалась в кромешной тьме наверху.
   У подножья великана на некотором расстоянии друг от друга сидели, тихо переговариваясь, тролль и Альтер – словно закадычные друзья, встретившиеся в городском парке поболтать о жизни.
   Тролль был старый. И сытый. Останки наших лошадей выглядывали из огромного окровавленного мешка, стоящего рядом с Фотисом.
   Тусклый огонек слабо мерцал на руке у молодого колдуна.
   Тролль сидел прямо на земле, раскинув ноги в стороны и склонив набок косматую голову. Он слушал. Вонь от него стояла невыносимая.
   Они переговаривались почти шепотом, но в тишине леса каждое слово раздавалось невероятно громко.
   – Живет без тела, говорит без языка, никто его не видит, а всякий слышит, – сипло прохрипел тролль, выковыривая из зуба останки моего жеребца.
   – Так… без тела, значит, никто не видит, но слышит… – наморщил лоб Альтер. – Эхо. Верно?
   Тролль недовольно кивнул и, бросив вожделенный взгляд на привязанную к дереву добычу, неохотно прислушался к загадке мальчишки.
   – Что в стену не воткнешь? – лукаво улыбнулся молодой колдун.
   – Яйцо, – с ходу ответил старый тролль, и улыбка исчезла с лица парня, будто сухой лист с осенней ветки.
   Загадки сыпались из обоих, как из рога изобилия, земля теплее не становилась, а время тянулось медленно, словно густая патока. Они играли в старинную игру человека и тролля – в загадки. И сомнений в том, кто будет победителем, у меня не было. Тролль прожил много веков и знал не одну тысячу разных загадок. В Малоросье тянуть время до рассвета бесполезно, лучам солнца не пробиться сквозь густое переплетение дубовых крон.
   А тем временем, на поляне уже не шептали – Альтер с троллем кричали так, словно хотели заполнить все многовековое молчание Малоросья разом.
   – Брат с братом через дорожку живут, один другого не видят?
   – Эээ… Глаза. А это что – около прорубки стоят белые голубки?
   – Прорубка… голубки… еще белые… Зубы!
   – Верно, – разочаровано протянул Альтер. – Твоя очередь.
   – Стоят вилы, на вилах бочка, на бочке кивало, на кивале зевало, на зевале мигало, на мигале остров, на острове козы ходят!
   Ну, тролль, постарался. Некоторое время я ломал голову над ответом. Парень тоже призадумался.
   Впрочем, молчание было недолгим и, к моему разочарованию, мальчишка ответил.
   – Загадки твои, тролль, видны насквозь, как дно лесного ручья осенним днем. Разве в твоих словах человек человека не разглядит? А как тебе такая загадка. Только давай условимся – не отгадаешь, отпустишь девушку, а разгадаешь, так и быть, отдам тебе мою левую руку. Согласен?
   Задумался тролль. Сильно велик был соблазн быстрее с мальчишкой разобраться. Я бы не согласился, – здесь чувствовался подвох, – но тролль, похоже, решил рискнуть.
   – Ладно, идет, – буркнул он, покрепче перехватив гигантский топор, – загадывай свою загадку.
   – Раз мы о людях начали говорить, – произнес Альтер, прислонившись к старому дубу, – ответь мне тогда, без чего человеку жить нельзя?
   Задумался я, почесал лоб и тролль. Мог ли парень загадать еду и воду? Или воздух? Нет, это слишком просто. Я попытался представить, без чего мне было бы трудно жить. Без чего я бы не смог жить вообще? Определенно – без денег. Но Альтер явно загадал что-то другое…
   Вдруг тролль громко стукнул себя кулаком по груди и торжественно произнес.
   – Без имени человеку жить нельзя. Моя правда.
   Наконец, в Малоросье наступила привычная тишина.
   – Верно, – прошептал мальчишка. – Имя. Человек умирает, имя остается.
   – Давай свою руку! – прорычал тролль, направляясь к едва виднеющейся фигуре у дерева. Я воздал хвалу сразу всем богам, каких знал, и устроился удобнее. Ждать оставалось недолго.
   Парень довольно спокойно отнесся к предстоящей потере конечности и покорно распростер ее на шершавом стволе дерева. На какой-то миг мне показалось, что он смотрел прямо на меня, но это, конечно, была игра воображения. В лесу было слишком темно.
   Тролль не стал терять времени даром. Видя такую покорность жертвы, он без особых усилий поднял над головой огромный топор и со всего маху опустил его на руку мальчишки. Вернее, на то место, где она должна была быть. Раздался грохот, и все померкло во тьме. Малоросье затрещало, заворочалось, эхом раздались чьи-то крики, утонувшие в страшном нечеловеческом вое. А потом меня придавило чем-то тяжелым и влажным, и я успел поседеть не на один волос, прежде чем понял, что это всего лишь упавший с дерева сук. За суком последовала целая лавина мелких веток и другого древесного сора, ну а после… Открыв глаза, я с удивлением уставился на свет, пробивающийся сквозь поредевшую крону. Случилось то, чего в Малоросье никогда не бывало.
   Трухлявый ствол старого дерева не выдержал удара гигантского топора, и дуб аккуратно развалился на две почти ровные половинки. Подозреваю, что здесь не обошлось без колдовского вмешательства Альтера, который целый и невредимый, бросился отвязывать Фотиса с Орабеллой, пока полуокаменевший тролль боролся со своей судьбой. Крона дерева при падении задела еще несколько дубов, в результате чего в небе получилась солидная брешь, сквозь которую хлынули удивленные лучи утреннего солнца. Они не смогли полностью заковать тролля в каменные оковы, а лишь покрыли его тело многочисленными окаменелостями: каменными стали одна нога и большая часть туловища, вся левая рука, оба глаза и нос. Жуткое было зрелище, но еще страшнее было слышать крики тролля, извергавшиеся из еще живой глотки, но уже каменного нутра. Попытавшись сдвинуться с места, он упал под тяжестью собственного веса, чтобы уже никогда не подняться.
   Когда я, наконец, выбрался из-под заваливших меня веток, Альтера с моими спутниками на поляне уже не было. Я подошел к лежащему троллю и пнул его кончиком сапога. Он слабо пошевелил еще живой рукой. Разрубленный дуб странно напоминал человеческое тело, и я подумал, что Малоросье никогда не простит людям и троллям этого убийства.
   Но времена меняются. Солнечные блики необычно мерцали на никогда не видевших солнца стволах и… ничего не происходило. Даже тишина казалось иной. Не мертвой, а спокойной и умиротворенной. Я посмотрел вслед удаляющимся людям и подумал, что отчаиваться, пожалуй, еще рано. В конце концов, может, Малоросье нас и выпустит. Я же, пожалуй, обваляюсь хорошенько в грязи и расскажу этим героям, как долго я их искал.
   И закинув плащ на плечо, я шагнул в темноту.

   * * *

   «Мое путешествие в Малоросье можно было считать успешным, если бы не несчастный случай, произошедший с проводником Роем. Он упал в овраг, в результате чего сломал обе ноги и ребро. Ему сильно повезло, что мы нашли его. Хоть Рой и дитя своего времени, мне было жаль проводника. Бедняга все время твердил, что Малоросье никого не выпустит и убьет нас всех. Фотис и Орабелла тоже постоянно озирались по сторонам, но их можно было понять – встреча с троллем запомнится им надолго.
   Малоросье, действительно, странное место. Окруженное человеческими страхами и суевериями оно превратилось в обитель порока и зла, требующую кровавых жертв и человеческих страданий. А необычный рост деревьев питает и поддерживает людские предрассудки. Любой лес – загадка. Увидев Малоросье впервые, я был поражен его удивительной красотой, спокойствием и величием. Он был похож на прекрасного лебедя, в котором все упорно продолжали видеть гадкого утенка. Уверен, что случайное появление тролля только усилит местное суеверие и неприязнь к лесу. Но такова человеческая природа – мы отвергаем прекрасное и тянемся к пороку. Смею предположить, что при такой силе недоверия и страха, Малоросью в ближайшее время грозит повторный поджог. О случившемся я вспоминал долго. Малоросье заколдовало меня своим миром, в который я непременно вернусь…».

   Приключения Кормака Черного. Часть 1.
   Нечистая сила
   Фэнтези, мистика, юмор

   1.

   Зимой в Северном дули злые ветра, а летом стояла удушливая жара, но я любил этот город. Тихое, провинциальное поселение с красивым парком, библиотекой, тремя школами и больницей – рай для человека, мечтающего о спокойной жизни. Не знаю, как другие, но я собирался встретить в Северном долгожданную старость.
   Перемены нравились не всем, но мне было грех жаловаться. И хотя с появлением университета в городе открылось много разных лавочек, рюмочных, питейных и закусочных, дела у нашей таверны пошли хорошо. В отличие от конкурентов мы работали до утра, а гремящая на ветру вывеска с надписью «У нечистой силы» успешно завлекала любопытных студентов и праздных гуляк. В общем-то, наше заведение было рассчитано исключительно на ночных посетителей. Днем нечистая сила, как известно, отдыхала.
   Недорогая еда, большие порции, свое пиво, которое повариха Мари варила по особому рецепту, и немного изюминки – вот и весь секрет успеха. Правда, изюминка была непростая – наша таверна была единственным местом в городе, где обыватель мог выпить с оборотнем, поглазеть на живого мертвеца и поделиться кровью с вампиром.
   Хозяина таверны звали Барбом. Он «работал» оборотнем – носил жилет мехом наружу и, вообще, здорово смахивал на медведя. Я никогда раньше не видел у человека таких мощных рук и столько жира, который, впрочем, не мешал Барбу передвигаться по таверне с ловкостью акробата. Еще он косолапил, любил чесать спину о перила, держал под рукой банку с медом, а в полную луну отсиживался у себя в комнате. Выпуклый лоб, косматые бакенбарды, большие щеки и маленький скошенный подбородок завершали портрет оборотня. Барб делал вид, что до смерти боялся серебряных украшений. Заметив их у посетителей, он принимался громко стенать, растапливая девичьи сердца, – дамы охотно покупали шоколадное пиво, чтобы успокоить обидчивого хозяина. Обходилось не без казусов. Некоторые любопытные студенты из медиков подсовывали ему в руку серебряные бляшки вместо монет, и Барб с криком убегал на кухню. Народ хохотал, артисту рукоплескали, а вечером мы лечили ему ладони. Однажды какой-то охотник, перепив пива, попытался порезать хозяина серебряным ножом, но на такие случаи у нас был Ове, тролль-вышибала.
   Гигантский рост Ове позволил бы ему сыграть не только тролля, но и небольшого великана. Он обходился почти без грима. Зеленую морду в бородавках с огромными ушами и отвислым носом принимали за маску, а так как Ове почти всегда молчал, никто не видел его острые зубы и склизлый язык с нарывами. Больше всего народ пугался запаха. К слову сказать, мылся Ове каждый день, но природа брала свое. Тролль всегда стоял в проеме двери, чтобы сквозняк выносил вонь из зала. У нас никогда не было паутины на потолке, потому что ее сметала голова нашего вышибалы. Кулаками он почти не пользовался – хватало угрожающего оскала. Впрочем, несмотря на отталкивающий вид, у Ове в городе было много поклонников. Особенно его обожали дети. Для них Мари изобрела специальный десерт – «Лесное угощение тролля». Его готовили по пятницам, которую мы называли «детским днем». До вечера в зале было не протолкнуться от любопытных ребятишек, которые приходили со всего Северного поглазеть на настоящую нечистую силу.
   Ближе к ночи из подвала появлялся вампир. И хотя Спир спал наверху, мы решили, что для создания образа ему лучше будет выбираться из сумрачного погреба. Его появления ждали всегда. Спирос у нас был самый популярный. Галантные манеры, такт, обворожительная улыбка, бархатный голос, приятная физиономия и сладкие речи – ну разве могли провинциалы устоять перед этим светским львом, который по воле обстоятельств оказался вдали от шумной столицы. В отличие от Ове Спирос использовал много косметики – красил глаза и правил цвет лица. От постоянного недоедания его кожа часто покрывалась пятнами и шелушилась. Свою худобу вампир скрывал пышным воротником и камзолом специального кроя. Волосы давно заменил парик. Если бы поклонницы вампира видели его истинное обличье, боюсь, Спирос умер бы от голода.
   Впрочем, никто из нас не мог похвастаться красотой, разве что Джунг, но он был не в счет. Самым страшным в таверне считался бедняга Лео, который днем и ночью сидел в клетке. Лео был главным украшением «Нечистой силы». Смотреть на него приезжали даже из других городов. Но и проблем с ним было немало. Один дотошный профессор никак не мог поверить в то, что можно так искусно изобразить гниющую плоть, не прибегая к натуральным материалам с кладбища. Он даже грозился обратиться к церковникам, но Мари вовремя догадалась напоить его зельем, заново влюбив в престарелую жену. С тех пор профессор у нас не показывался, а на Лео стали надевать балахон, чтобы его гниющее тело привлекало меньше внимания.
   Вонял мертвец еще хуже, чем тролль. Мы спасались мешочками с ароматными травами и курильницами, которыми завешивали клетку. В лучшие времена Лео не смогли бы удержать никакие решетки, однако из-за плохого питания он с трудом передвигал ноги. Рядом с клеткой всегда находился кто-то из нас, потому что за зомби нужно было следить – как-то одна девочка захотела скормить ему конфету и едва не лишилась руки. После этого случая мы посадили Лео на морфий. Мне было жаль его, но с наркотиками он был спокойней.
   Если тролль, вампир и хозяин-оборотень работали в общем зале, оправдывая название заведения, то другие служащие таверны обитали исключительно в кухне и погребе.
   Ведьма Мари была слишком стара, чтобы развлекать публику или бегать между столами – с этим успешно справлялись мы с Джунгом. Она с трудом переносила путешествия, и клялась, что не покинет Северный, пока ее не заберет смерть. Я надеялся, что ждать ей осталось недолго. Мы все надеялись.
   Несмотря на дряхлый возраст, готовила Мари хорошо. Старая карга догадалась заменить несколько опасных ингридиентов из старых зелий на съедобные, и теперь супы из «Нечистой силы» славились на весь город. Иногда у нас даже обедал бывший начальник стражи. Правда, в прошлом месяце он погиб под копытами взбесившегося мерина, о чем мы все жалели. Налаживать знакомство с новыми властями всегда было трудно.
   Если Мари еще сохранила человеческий облик и изредка выбиралась из кухни помочь мне справиться с наплывом клиентов, то слизень Исса и шестирукий Ар рассчитывать на понимание людей не могли. По ночам Исса спал в старой чугунной ванне, а когда под утро посетители расходились, мыл полы и посуду. Ар и вовсе не выходил из кухни, помогая Мари готовить и вытирать столовые приборы после Иссы. После того как он отказался от человечины, ему было трудно логически мыслить и разговаривать. Поселившись за печкой, он чистил ведра картошки, крошил салаты, перебирал крупу и драил горшки, начищая их до блеска с таким усердием, словно соскребал грязь со своего прошлого.
   Мы все здесь были на него похожи. Чистили, мыли, скребли свои души, постоянно вскрывая новые слоя грязи. Терпение было нашим щитом, а вера – силой.
   Из всех обитателей таверны я был самым неинтересным – жиденькие светлые волосы, бегающие глаза, замусоленная челка, прыщавые щеки и сутулые плечи книжного червя. Тряпка для протирания столов, небрежно заткнутая за пояс, застиранный фартук и огрызок карандаша для заказов – таким я был последние сорок лет после того, как мы отказались от бродяжничества и открыли таверну в Северном. На грязного слугу-подростка редко обращали внимания, что и было нужно. Долгая жизнь научила меня осторожности. Друзья и враги остались в далеком прошлом, а память запорошило пеплом былого.
   Еще у нас был Джунг. Его подкинули к черному ходу таверны лет пятнадцать назад. Малыш лежал в коробке для мусора и отбивался от крысы. Я не хотел возиться с человеческими детьми и собирался сдать найденыша в детский дом, но за Джунга вступился Спирос.
   – А вдруг это действует Заклинание? Ты ведь сам говорил, что оно не тебе подвластно. Может, нас испытывают?
   В общем, Джунга оставили, а со временем я к нему даже привязался. Он рос забавным человеком – любознательным, отзывчивым, с хитрецой. Таким похожим на нас и в то же время таким другим. Мы все завидовали Джунгу – кто открыто, кто тайком, но свои истинные лица ему не открывали. Для него все служащие таверны оставались цирковой труппой, которая устала от бродячей жизни и осела в городе. Джунг был хорошим парнем, и в будущем мы собирались отправить его учиться.
   – Мак, ты здесь? – стоило мне вспомнить о Джунге, как он сразу появился. Взъерошенный и раскрасневшийся от быстрого бега, так похожий на мою любимую птицу – ворона. Можно было подумать, что за ним гнались все демоны Преисподней.
   – Чего тебе? – ворчу я, заканчивая протирать хрусталь. После того как Ар побил нам два сервиза, приходилось заниматься этим самому. Лишних денег у нас не водилось.
   – Там… в зале… – парень никак не мог отдышаться. – Новый начальник городской стражи, вот! К Барбу пристал. Ты выйдешь?
   Я и без него знал, кто к нам пожаловал, но хотел закончить работу. Два бокала сиротливо вздохнули пыльными боками. Покряхтев для солидности, я поплелся в зал. Джунг вприпрыжку бросился следом.
   Уже на пороге я услышал гостя:
   – Кто у вас тут главный?
   Голос уверенный, сытый. Наша порода. Выскользнув из кухни, я принялся драить тряпкой ближайший стол. При виде меня Барб сразу повеселел:
   – Ну я, допустим. Чем могу служить, добрые господа?
   – Странное у вас здесь место, – лениво протянул страж порядка, оглядывая таверну. На груди у него гордо блестела латунная табличка – Джордан. Он, конечно, пришел не один. Двух я видел раньше с бывшим начальником стражи, остальные четверо – новенькие.
   Тем временем Барб достал из-под стойки гостевую книгу и сертификат королевского министерства питания. При мысли о том, сколько пришлось потратить сил, чтобы его достать, у меня начинали ныть зубы. Однако результат того стоил. Таким, как Джордан, обычно хватало взгляда на государственную ксиву, чтобы оставить нас в покое.
   – Хм… кхм, – пробурчал он, для вида полистав гостевую книгу. – Посмотрим, что у вас здесь.
   Он был не из тех, кто сдавался. Понял это и Барб.
   – Прошу вас, добрый господин, окажите честь – отведайте нашего особого пива. За счет заведения, разумеется. А это наша благодарность за вашу работу.
   Пухлая рука Барба мягко подтолкнула к Джордану тугой мешочек. Неприятности с властями нам были не нужны.
   Человек накрыл взятку ладонью и, хмыкнув, присел за стойку. Мешочек исчез в его кармане, словно луна за набежавшими тучами. Остальные стражи устроились в зале. Угощение Барба на них не распространялось, и я отправился принимать заказы.
   Ночь выдалась холодной, и почти все столики были заняты. Особенно много было студентов – наверное, выдали стипендию. Впрочем, в нашем заведении наливали и в долг.
   Как всегда были популярны мертвец и вампир. У клетки Лео застряли двое молодых медиков, глазеющих на его полусгнивший череп. Ему еще не давали морфия, и он вел себя беспокойно. Зачем-то вывернул назад ногу и теперь пытался откусить себе пятку через плечо. Уже вторую неделю Лео бастовал, отказываясь есть свинину. Живому мертвецу нужна была живая плоть, но я верил, что капризы Лео скоро пройдут. Он справится. Раньше Лео был сильным.
   За столиком Спира громко вздохнула девица. Вампир смотрел на нее искушающим взглядом, в котором легко угадывался голод. Спирос не ел уже месяц, и я всерьез опасался, что он сорвется. Однако были времена, когда ему приходилось голодать до полугода, обходясь нашей, нечистой кровью, которую мы ему сливали, чтобы он не протянул ноги. Впрочем, сегодняшний вечер обещал ему ужин.
   Девушка пришла в таверну со своим парнем, но тот заигрался в покер с Ове и давно не обращал на нее внимания. Зато прелестницу не упустил Спир – перед его льстивыми речами не могло устоять ни одно девичье сердце. За долгие годы полуголодной жизни Спирос стал настоящим мастером слова. Никакого гипноза, никаких клыков и горящих желтых глаз. Заклинание Абрамелина было строго с каждым из нас, но Спиросу приходилось труднее всех. Жертва должна была поделиться с ним кровью добровольно. Вот он и рассказывал байки целыми ночами, пока какая-нибудь девица из сострадания не соглашалась провести ритуал «кровного братания». Иногда мне казалось, что Спир все-таки помрет от голода, потому что тех крошечных мензурок крови, которыми делились храбрые дамы, было явно недостаточно для такого древнего вампира, как он, но Спирос держался. Он тоже знал – осталось немного.
   Я ободряюще подмигнул ему и выглянул в окно. На улице, как обычно, выл ветер, гоняя тучи сора и запоздалых прохожих. Некоторые из них направлялись к нам. Ночь обещала быть тяжелой. С темного покрывала небосклона сорвалась пара звезд и покатилась ко мне. Я поспешно задернул занавеску. Нет, Никта, ты не видишь меня. На тебя смотрел простой слуга из таверны, который никак не может быть твоим сыном.
   Закрываю глаза и задаю себе те же вопросы, что и последние восемьдесят лет.
   «Тверд ли ты в своем решении, Кормак?»
   «Готов ли к забвению?»
   «Сможешь ли стать тем, кем никогда не был?»
   Да! Да! Да! Крик в голове не утихает еще долго. Знаю, что Ове, Барб, Спир, Мари, Ар и Исса ответили бы также. Лео, правда, никто не спрашивал, но, думаю, у меня было право сделать за него выбор. Ведь это я превратил его в гниющий кусок мяса.
   – Мак, я не успеваю! – кричит Джунг, и в его голосе слышится паника. Ворон давно стал нашим общим любимцем. Наверное, я хотел бы иметь такого сына, как он, но мечтать об этом было еще рано.
   Открываю глаза, оглядываюсь – зал и в самом деле, переполнен. Бросаю в окно последний взгляд и мчусь Джунгу на помощь. Когда занимаешься чем-то очень долгое время, кажется, что смысл жизни где-то рядом.

   2.

   На следующий день Спирос выглядел лучше. Я еще днем заглянул к нему в гроб, чтобы убедиться, что на рассвете он заснул сытым. Рваный шрам на шее вампира налился кровью. Когда-то Спир едва не остался без головы, спас случай. Он был старым вампиром и немало пережил на своем веку. Я знал, что под пышным жабо его рубашки скрывались ожоги от чеснока, а запястья друга порваны ловушками охотников. Самый большой шрам у Спира был на спине – след от осинового кола. Вампиру тогда повезло – кол держала девушка и не смогла воткнуть его слишком глубоко. Через год он пошевелился, а еще через два поднялся из гроба, чтобы найти ее и уничтожить вместе со всей семьей.
   Впрочем, похожие отметины имелись у каждого из нас. У Барба было тридцать пять ранений серебряными пулями, из них два – почти смертельных. Его тоже чуть-чуть «не добили». Один колдун отрезал у него хвост, и теперь Барб не мог нормально сидеть. У Ове левая нога была по колено из камня – подарок от охотника за троллями, который нашел днем его берлогу и попытался вытащить под лучи солнца. Лео был ходячей энциклопедией ранений – его ломали, жгли, резали и взрывали, пока я не нашел его на заброшенном кладбище полвека назад. Старую Мари растягивали на дыбе, жгли каленым железом и топили зимой в проруби, слизня Иссу высушивали под солнцем в пустыне, а Ару отрубили три конечности и теперь он был шестируким. У меня тоже остались кое-какие отметины, но я предпочитал о них не вспоминать. Ведь это было много тысяч лет назад, и, возможно, даже не со мной. Пусть все утонет в Великой Лете.
   При дневном свете таверна выглядела иначе. Клетка с Лео была закрыта тряпкой от ярких солнечных лучей, которые его раздражали; Ове, Спирос и обитатели кухни спали. Вымытый Иссой деревянной пол блистал чистотой, надраенные мной столешницы тоже. Перевернутые верх ножками стулья были похожи на молодой лес, который вот-вот прыснет зеленой листвой из набухших почек. Пахло свежезаваренным чаем и выпечкой. Половик идеально расправлен, занавески аккуратно подвязаны, окна широко распахнуты – в них проникает бодрящий воздух ясного весеннего дня. Никогда бы не подумал, что меня будут умилять мир и порядок. Я надеялся, что это говорила во мне просыпающаяся старость. А значит, заклинание Абрамелина работало.
   Редкие посетители жмурились на солнце, лениво жуя обед и глазея в окна. Под потолком нарезала круги очнувшаяся от зимней спячки муха, которая еще не решила, куда податься – в клетку к Лео или в приоткрытую дверь на кухне.
   Мы с Барбом сидели за стойкой и читали газеты. Городские новости не блистали разнообразием, но для меня они были интереснее всех древних фолиантов мира. Король отправился в поездку по южным территориям. Посадили за взятки городского советника по финансам. Совет ветеранов Северного отметил юбилей. Кто-то надругался над памятником основателям города, помочившись в вазу, которая держала одна из статуй. Последнюю страницу занимали прогноз погоды, анекдоты и рассказы читателей. Трогательная история о бедной девушке, которая вышла замуж за богатого купца, выдавила из нас с Барбом слезу.
   Святая простота, как порой нам тебя не хватает. Я долго учился замечать жизнь вокруг себя и сейчас мог гордиться кое-какими успехами. Другое дело – начало века, когда заклинание Абрамелина только набирало силу. Тогда меня убивало бездействие. Казалось, что если я не замышлял конца света или очередную интригу против своих старших братьев, жизнь не имела смысла. Но страшнее всего было время. Следуя заповедям Великой Книги, мы беспечно о нем забыли, а оно вывернуло нас наизнанку, оставив Лете наполнять пустые оболочки.
   Пока мы с Барбом гадали, пойдет ли последний в этом году снег, Джунг успел смастерить мухобойку. Муха почуяла приближение беды, но сделала неправильный выбор – нырнула под накидку на клетке. Щелкнули челюсти, Джунг разочарованно отложил мухобойку, а я поморщился. Лео постоянно портил мне Заклинание подобными выходками. В воскресенье придется везти бедолагу на ярмарку, потешить публику, чтобы он хоть как-то мог отработать смерть твари. У него и так был самый длинный срок из всех нас.
   Вдруг мир мигнул. Мне могло и показаться, так как все осталось прежним: Барб даже не оторвал лохматую голову от картинки с первой красоткой города, Джунг разглядывал потолок в поисках новой мухи, студенты за ближайшим столиком доедали похлебку, продолжая обсуждать вредного декана. Я отложил газету в сторону и вышел из-за стойки. Нехорошее чувство, зародившееся, как всегда, в горле, не спеша разливалось по телу. В кончиках пальцев щипало, на глаза навернулись слезы. Страшная сила, от которой я отказался восемьдесят лет назад, напоминала о себе, вызывая радость, тоску, печаль, но больше всего – ярость. Прошлое волочилось за мной, как кусок дерьма, прилипший к хвосту коровы.
   Колокольчики на двери приветливо звякнули, и на пороге возникла дама в белом. Казалось, будто невидимые духи соткали ее из воздуха и солнечного света. Ничего не скажешь – эффектное появление. Джунг аж рот открыл. Да и было с чего зазеваться. Дама была не молода, но знойно прекрасна: гладкая кожа, тонкие брови, острые как нож скулы, полные, словно вишни, губы. Ее обычно желтые глаза сейчас сверкали черными агатами. Строгий бордовый плащ, широкие брюки, корсет и ремень с большой серебряной пряжкой в виде двух молодых месяцев, касающихся боками. Белые волосы посетительницы подхватил ветер, подняв над головой пушистым ореолом. Она поспешно закрыла дверь и принялась вытирать ноги о половик. Конечно, ее не могли не заметить. Даже студенты перестали жевать и уставились на блондинку. Джунг и вовсе забыл про все на свете, ринувшись к ней с другого конца зала. Очевидно, подумал, что я тоже захочу обслужить прекрасную даму и решил меня опередить. Я бы за ней поухаживал… Метлой по голове, да чтобы дорогу до моей таверны навсегда забыла. Весенний ветер мог бы принести что-нибудь получше.
   Фыркнув, я схватил тряпку и принялся полировать стойку, повернувшись к гостье спиной. Пусть Барб с Джунгом разбираются – мне блондинки не нравились.
   Между тем женщина благосклонно приняла ухаживания Ворона, позволив усадить себя за лучший столик в уютной нише в углу. Обычно там сидел Спирос, но сейчас вампир спал и возмутиться, что заняли его место, не мог. Никогда бы не подумал, что Джунг умел так вежливо разговаривать. Он перечислил даме все, что было в меню, видимо, собираясь разбудить Мари, чтобы она приготовила клиентке кулинарный шедевр, но женщина подняла руку, затянутую в черную лакированную перчатку, в мгновение прервав словесный поток Ворона.
   – Вина со специями будет достаточно. Любого, милый мальчик.
   За «милого мальчика» Джунг был готов принести ей всю нашу коллекцию редких вин для праздников – по глазам видел. Он бросился в погреб с такой поспешностью, что я забеспокоился, как бы он не свернул себе шею. Лестница все еще была мокрая.
   Тем временем дама принялась разглядывать наше заведение. Выражение лица у нее не менялось. Брезгливо-терпеливая мина говорила о том, что посетить таверну ее заставила не иначе как острая необходимость. Проклятье! О, Великая Никта, зачем ты принесла к нам это отребье?
   – У вас тут что – балаган? – вопрос никому не предназначался, но я уже чувствовал ее взгляд на своей спине. Опустившись на пол, я принялся яростно стирать брызги крови с пола вокруг клетки Лео – он снова умудрился все запачкать. Давай, Барб, твой выход. Я с ней разговаривать не собираюсь.
   – Мы, вообще-то, еще закрыты, – проворчал хозяин, который всегда читал мои мысли. Правильно, эту даму нужно гнать в шею и чем скорее, тем лучше.
   – Вот как? – мне не нужно было оборачиваться, чтобы видеть ее изящно поднятую бровь. – Прогоните в такую погоду?
   – На углу есть кабак, можете выпить вина там.
   Молодец Барб, давай, выстави ее за дверь.
   – А они? – дама кивнула на студентов, которые продолжали жевать, делая вид, что происходящее их не касалось, но, на самом деле, внимательно прислушиваясь.
   – Постоянные клиенты, им можно, – нагрубил Барб, выходя из-за стойки. Он был похож на большого медведя, который собрался защищать берлогу с детенышами от голодного дракона.
   Осторожно, дружище, эта дама с головой не дружит!
   – Да я у вас надолго не задержусь, – усмехнулась блондинка и закинула ногу за ногу. – Только вина выпью и уйду.
   – Угощаю прелестную незнакомку, – влез в разговор один из студентов. Барб нахмурился. Он не любил сложные ситуации, но тут из кухни выбежал взлохмаченный Джунг и окончательно все испортил.
   – Для вас – все самое лучшее! За счет заведения, угощайтесь!
   Барб задохнулся от возмущения, но Ворон ловко влез между ним и столиком и принялся обслуживать даму. Студенту его вмешательство не понравилось. Спеша перехватить инициативу, он вежливо поинтересовался, из каких краев принесло в Северный прекрасную фею. Я бы сказал из каких, вот только мой ответ никому бы не понравился.
   Но дама – сама любезность. Пригласив студента за столик, она не забыла и Джунга, предложив ему выпить с ними. Стерва! У меня от злости стало двоиться в глазах и зашевелились волосы на затылке. Наверное, если бы я был покрыт шерстью, как раньше, она давно бы стояла дыбом.
   Когда за столик к блондинке пересели другие студенты, Барб понял, что у него нет шансов и спрятался за стойку. Я знал, о чем он думал – не привела ли гостья с собой друзей, которые могли поджидать за дверью, и стоило ли разбудить Ове. Или на всякий случай позвать стражу? Я перехватил его взгляд и покачал головой. Нет, сейчас уже поздно. Она внутри, и любое неосторожное действие с нашей стороны могло ее спровоцировать. Пусть уж лучше сидит. Узнаем, кто терпеливее.
   Между тем дама представилась писательницей, которая странствует по городам Королевства и собирает занимательные истории для книги. Разумеется, все стали сразу вспоминать, кто что знает, но рассказы северян не отличались оригинальностью и быстро иссякли. И тогда Джунг, мечтавший завладеть вниманием дамы, попросил ее не отказать в любезности и самой рассказать какую-нибудь захватывающую историю. Я уже предвидел, как блондинка ловко посылает Ворона на край света, но вопреки моим ожиданиям, дама томно пригубила бокал и задумчиво протянула:
   – Ах, дорогие мои северяне, какую же историю вам поведать? Веселую или грустную, о любви или предательстве? А может, страшную – ту, от которой стынет кровь, и стучат зубы?
   Писательнице захлопали, мне же захотелось заткнуть ее накрашенный рот тряпкой. Прямо так – в пыли, волосах и кровавых ошметках Лео.
   – Таких историй я знаю много, но есть среди них особенные. Вот одна про оборотня. Жил когда-то охотник, и звали его Барбатос Медвежья Смерть, потому что в Королевстве не было медведя, который не боялся бы Барбатоса. Он добывал их желчь и шкуры и продавал по всему миру. Богатый был человек, сам король у него покупал. Барбатоса не раз предупреждали, но он заходил в леса все дальше и убивал все больше. Не жалейте медведей. Это плохие звери. Если вы не убьете их, они уничтожат вас. Третьего не дано. Но однажды Барбатос зашел туда, куда ни разу не ступала нога человека. Позже рассказывали, что он встретил там красную медведицу, с которой возлег, как с женщиной, нарушив закон. Кто-то говорил, что Барбатоса наказали, другие считали, что охотник сам поплатился за беспечность. Правда в том, что из того леса он вернулся уже не человеком. Первым делом охотник задушил свою семью – жену, стариков, трех детей и соседскую девочку, которая у них гостила. И стал он Барбатосом Мертвая Хватка. Его ловили долго и безуспешно, потому что ему помогала прекрасная медведица. Потом ее все-таки нашли и застрелили, но Барбатос ушел, оставив за собой кровавый след из задушенных и растерзанных тел. Особенно он любил детей. Если в деревне пропадали малолетки, никто не сомневался – страшный Барбатос дошел до них. Так продолжалось не одно столетие. Некоторым охотникам на оборотней порой везло, и Барбатоса ловили, но он всегда ускользал, а потом в соседней деревне находили растерзанное тело какой-нибудь девочки. Спустя пятьсот лет его так и не нашли. Кто знает, может он дошел уже до Северного и сейчас прячется где-нибудь среди нас…
   Дама окинула горожан довольным взглядом и изящно пригубила бокал. Джунг, не дыша, смотрел ей в рот, студенты замерли в немом восхищении. Мы с Барбом переглянулись лишь раз. Лицо хозяина таверны стало пепельным, но тело было расслаблено, словно он принимал теплую ванну с душистым маслом. Я даже позавидовал его выдержке.
   – История оборотня занимательна, но куда жутче легенда о вампире Спиросе Иоланге, – тем временем продолжила дама. – Говорят, он тоже когда-то был человеком, но, отдав свое сердце магии, выбрал путь темной луны и сладкой крови и стал первым вампиром Королевства. Он не нападал на людей, а заставлял их приходить к нему добровольно. Целые города становились его донорами. В таких поселениях жизнь продолжалась, но была недолгой. Особенно короток был век у девиц, чьей кровью Спирос умывался, чтобы жить при солнечном свете. Питался он исключительно кровью рыжих – просто потому, что она ему нравилась. Избранных Иоланга превращал в рабов-вампиров, которые разбредались по соседним землям, расширяя его владения. Но и дети Спироса жили недолго. Сотворенных им вампиров он скоро уничтожал, опасаясь восстания. Король не раз посылал войска в вампирьи города, но отряды храбрых воинов бесследно исчезали. Так продолжалось до тех пор, пока власть людская не заключила сделку с властью нечеловеческой, заплатив за услугу душами подданных. Может, это и неправда, но рассказывают, что однажды на города Иоланги спустились полчища демонов, которые пожгли их бесовым огнем, а самих вампиров пожрали. Правда, Спироса Иоланги среди них не нашли. О нем не слышно уже лет пятьсот, и знаете, что я думаю? Хитрый вампир бежал и до сих пор жив.
   Я с шумом поднялся, поняв, что терпением Барбатоса не обладаю. Но дама меня проигнорировала.
   – Перед благодарными слушателями хочется говорить и говорить, – продолжала она. – Что же вам рассказать еще? Может, о тролле Овехайруза Каменном, который держал в страхе весь Южный Лес, или о ведьме Черной Маре, которая варила в котлах детей и питалась сердцами влюбленных? Или о знаменитом некроманте и великом маге Калео Хауке, которого превратили в живого мертвеца, после того как он поднял руку на своего покровителя? А может, о чудищах – страшном Истасе Мокром, грозе всех путников, заплутавших в лесных топях, или людоеде Арохе Девятируком? Нет, мои дорогие, лучше я вам расскажу о Кормаке, который человеком никогда не был. Это моя самая страшная история. И самая любимая.
   Я и не знал, что умел так быстро передвигаться – только что я был у клетки Лео, и вот уже возвышаюсь над дамой, которая не удостоила меня даже взглядом. Тщедушный подросток и королева. Раньше все было по-другому. Король и замухрышка поменялись местами.
   – Так вот, Кормак был…
   Договорить она не успела, потому что я вытянул вперед руку и простер ладонь над ее головой. Все было бы хорошо, если бы пальцы так предательски не дрожали.
   – У тебя в волосах светлячки, Морриган, – прошептал я ей.
   Старый, как мир, трюк сработал.
   Дама подскочила со стула так быстро, словно в ее обтянутую кожаными штанами задницу воткнулись иглы. Дальше последовал истошный вопль – запустив пальцы в волосы, блондинка принялась вытряхивать из них несуществующих насекомых, не обращая внимания на разлитое вино и недоуменные взгляды посетителей.
   Обман мог быть замечен, но мне помог Барб, который ловко подскочил к столику, оттеснив Джунга в сторону. Взяв даму под руки, мы поволокли ее наружу, на ходу объясняя клиентам, что у женщины приступ, и ей срочно нужен свежий воздух. И только затащив блондинку за угол таверны, где нас никто не мог видеть, я вздохнул с облегчением. К счастью, Морриган пришла одна, и, слава Абрамелину, она по-прежнему боялась бабочек. Наложенное мной проклятие продолжало действовать, несмотря на то что его автор не колдовал уже почти век.
   Опустив даму на землю у стены таверны, мы с Барбом переглянулись. Никто из нас не знал, что делать дальше. Обычно появление гостей из прошлого грозило нам переездом из насиженного места, но Северный покидать не хотелось.
   Отослав Барба постоять на страже в переулке, я склонился над приходящей в себя женщиной.
   «Ну что, сука? По мне соскучилась?», – хотел приветствовать я ее, но заклинание Абрамелина запрещало неприлично выражаться. Поэтому я сказал:
   – Здравствуй, сестрица! Надеюсь, тебя не обидела моя невинная шутка?
   Дама, наконец, успокоилась и окинула меня осмысленным взглядом. В нем горела злоба – сущность, которая всегда наполняла Морриган.
   Она подскочила и нависла надо мной, словно птица над наивно выползшим на свет червяком. Но клюнуть побоялась. Даже после пяти столетий дурная репутация Кормака оберегала его.
   – Гниль болотная, мерзкий выкидыш, отрыжка небес, трупный червь, муха помойная!
   В рот Морриган залетела ее же прядь, и она закашлялась, схватившись за живот. На землю полилось выпитое вино, а в следующую секунду на меня уставились два черных глаза из-под взлохмаченной паутины волос.
   – О, Кормак! – прошипела она, и я невольно сделал шаг назад, упершись лопатками в стенку соседнего здания. Переулок был узкий. Тон ее голоса мне не понравился.
   – Всемогущий Повелитель, почему ты оставил нас?! – возопила Морриган так громко, что я забеспокоился, как бы нас не услышал дневной патруль. Я не знал, как объяснить Джордану, почему передо мной ползала на коленях дама в блевотине.
   – Почему ничего не сказал? Почему исчез не предупредив? Почему предал?
   Вопросы сыпались из нее непрерывно, и я понял, что пора было что-то сделать. Заклинание Абрамелина по-прежнему требовало от меня быть вежливым.
   – Встань, Морриган. Ты похожа не чумную крысу, и мне хочется тебя раздавить.
   Плохо, Кормак, ой плохо.
   – Ладно, Морри, – предпринял я вторую попытку, не смотря ей в глаза. – Не хочу тебя расстраивать, но зря ты приперлась. Я ушел, потому что такова моя воля. И моя воля не сказать тебе больше ни слова. Передавай ребятам привет. А если ты еще раз заявишься на мою территорию без спроса, я сделаю из тебя чучело и повешу тебя на стенку за барной стойкой.
   – Так это правда? Ты нашел заклинание Абрамелина?
   – Нет, мы просто здесь с ребятами развлекаемся.
   Тут Морриган прорвало.
   – Великая Никта, Кормак! Как ты мог поверить старому идиоту? Четвертое заклинание Абрамелина – чушь, так же как и первые три. Да и зачем тебе это? Тебе, Кормаку?! Ладно, вампир с оборотнем, они от старости умом тронулись. Ведьма, твари болотные, мертвяк – слабаки, не ровня тебе. Ты всегда побеждал! Разве не тебе подчинялись полчища демонов по обеим сторонам света? Разве не ты толкал людишек на кровопролитные войны? Разве не ты был самым страшным порождением тьмы, повелителем магов и колдунов всего Королевства? Зачем тебе, темному властелину, быть человеком? Смерти захотел? Но у тебя было полно могущественных врагов, умереть от руки которых куда почетнее, чем сдохнуть от жалкой человеческой болезни дома в постели. Почему презрел свою мать, Никту? Она наградила бы тебя любой смертью – нет искуснее мастериц в этом деле, чем ее сестра и твоя тетка Геката. Или от всемогущества жизнь показалась тебе пресной, как талая вода? Тогда стоило лишь намекнуть, и твои братья устроили бы тебе такую веселую жизнь с интригами и заговорами, что времени скучать у тебя бы не было. А может, ты влюбился? Захотел семью, а не гарем красивых тел со всего мира? Я была готова родить тебе кучу настоящих детей, которые пошли бы по твоим стопам и славили тебя вечно. Я не понимаю, Кормак, не понимаю…
   Морриган уткнулась носом в мои ботинки, обхватив меня руками за щиколотки. Пальцы у нее были цепкие и холодные.
   – Уразуметь волю высших тебе не дано, сестрица, – ответил я пафосно, стараясь освободиться из ее объятий. У входа в переулок послышались голоса Джунга и Барба. Не хватало, чтобы мальчишка застал меня с этой тварью.
   – Ну все, проваливай, Морриган, – остатки терпения докипели, и я поднял ее за плечи, прислонив к стене таверны. Получилось не очень вежливо – от удара у нее клацнули зубы.
   – Не порти мне заклинание, – прошипел я. – Раз добралась до меня, вот тебе ответ. Я, Кормак, отрекся от своего рода и силы, потому что такова моя воля. Точка.
   – Может, тебя заставили? Скажи, тебе угрожают? – в голосе Морриган звучала такая надежда, что я едва не проникся к ней жалостью.
   – Похоже, без причины ты не уйдешь.
   – Нет, не уйду.
   – Хорошо. Я струсил.
   Демоница открыла рот, но выражение моего лица заставило ее замолчать.
   – Да, Морриган, страх – это почти человеческое чувство. Признайся, тебе когда-нибудь было страшно так, что кишки закручивались в тугой узел, и ни одно место в мире не казалось надежным убежищем? Когда хотелось кричать, чтобы убедится, что ты еще не проглотил собственный язык от ужаса? Когда все потеряло смысл, а ты остро осознал свою конечность… Ты понимаешь меня, Морриган? Я говорю не об угрозе для жизни, не о боли и не о страхе перед потерей силы. Я преклоняюсь перед ужасом, который обнажает суть того, кто его в себя допустил…
   – Какую ерунду ты несешь, Кормак! – взвилась Морриган. – Что могло напугать тебя так, чтобы ты захотел стать нижней частью нашей питательной пирамиды? Превратиться в тело, полное изъянов, смуты ума и болезней?
   – Глупенькая, – глумливо усмехнулся я. – Но ведь светлячки, которые занимают отнюдь не верхнюю ступень, как ты ее называешь, «жизненной пирамиды», отчего-то пугают Кровавую и Ужасную? Значит, и на Кормака Черного нашелся свой мотылек.
   – Ушел от ответа.
   – Прощай. И впредь лучше балуйся вином в соседнем кабаке. Но я бы посоветовал тебе убраться из города. Знаешь, новый начальник стражи как раз ищет свежее мясо, на которое можно повесить парочку нераскрытых преступлений. Таинственная дама без роду и племени – как раз тот случай. Если что, на мою поддержку не рассчитывай. Я тебя не знаю.
   – Тебе никогда не стать человеком, Кормак! Никому из нас еще не удавалось прожить в мире людей по их законам так долго. Мы рождены летать, а не ползать. Сам Абрамелин не довел свое заклинание до конца. После трех неудачных попыток, он бежал, чтобы скрыть позор. Четвертое заклинание – вымысел. Одумайся, Кормак! У тебя еще есть время вернуться. Что для тебя, тысячелетнего, восемьдесят лет жизни? Пылинка на перчатке времени. Смахнем ее и не вспомним. Ну? Ты со мной?
   – А может, ты со мной, Морриган?
   От удара когтистым хвостом из стены над моей головой вылетел кусок кирпича и с грохотом приземлился в дорожную пыль, взметнув серое облако.
   Женщина-демон окинула меня презрительным взглядом и, взмахнув тяжелыми кожистыми крыльями, взвилась в светлое небо Северного.
   – Я с тобой не прощаюсь, Кормак, – бросила она вслед.
   Когда я вернулся в таверну, настроение у меня было препоганое.

   3.

   Морриган в Северный принесли злые ветры – нам пора была уходить.
   Мы поняли это, когда однажды вечером в кухню ворвался разъяренный Джунг.
   – Все вранье! – закричал он. – Вы обманщики! Спирос – вампир, и он спит днем не потому, что хочет быть похожим на кровососа, а потому, что не может по-другому! Барб – оборотень, Ове – тролль, Мари – ведьма! Никакие вы не актеры! И Ар с Иссой не жертвы безумного хирурга, а настоящие чудовища! А ты, Мак, ты, ты…
   Джунг попятился. Одно дело находиться рядом с актерами, изображающими нечистую силу, а другое – понимать, что на тебя эта самая нечисть смотрит по-настоящему.
   После появления Морриган в таверне прошла неделя.
   Переглянувшись с Барбом, я улыбнулся мальчишке и жестом предложил ему сесть. Зажмурившись, Джунг мужественно помотал головой и замер, готовый в любую секунду дать стрекоча.
   – Прости нас, малыш, – мягко сказал Спирос, с любовью глядя на Ворона. – Да, мы тебе врали. Но мы никого не убиваем, не насилуем и не грабим. Я тебе объясню…
   – Я без вас все знаю! – перебил его Джунг. Похоже, знакомый голос вампира вернул ему уверенность. – Морриган рассказала. Но мне все равно. Я тоже хочу! Тоже хочу быть вампиром!
   Я был готов услышать от него все что угодно, но от такого заявления растерялся. В растерянности замолчал и Спир.
   – Вы говорили, что мы семья, а сами обманывали. Это вы – семья, а я нет, я изгой! Хочу быть таким, как Барб, как Ове…
   – Как он? – фыркнул Иоланга, насмешливо кивнув в сторону слизня.
   Шутка оказалась неуместной, потому что Исса обиженно отвернулся, а Джунг взорвался от возмущения:
   – Ты смеешься надо мной, потому что я человек, да, Спир? Легче всего смеяться над теми, кто слаб и смертен! Так, пусть я стану сильным! Я готов! Мне не нужны ваши сказки о бремени вечной жизни. Плевать! Хочу быть могучим и…
   – Успокойся, – вмешался я. – Ты слишком легко всем веришь. Сначала поверил бродяжке, теперь нам. Понимаю, в твоем возрасте, Джунг, чудес хочется особенно сильно. Да, мы нечистая сила. И что это меняет в твоей жизни? Если не разболтаешь Джордану, то абсолютно ничего. Все подростки хотят стать сильными, это нормально. Не хочется читать тебе мораль, но те люди, которые получают могущество быстро и сразу, обычно потом платят – дорого, кровью… Часто своей. Представь. Ты увидел у друга красивые сапоги и захотел такие же, а денег нет. Одолжишь их у скряги, не думая, чем будешь отдавать долг. А когда придет время расплаты, ты продашь не только свои новые сапоги, которые через неделю набьют тебе оскомину, потому что белый цвет быстро пачкается, а красивая бахрома цепляется за стремена, но и всю одежду с домом. Кому охота сидеть в долговой яме из-за сапог. А ведь сидят! С нечистой силой все примерно так же.
   – Ты издеваешься? – Джунг вытаращил глаза, став похожим на птицу. Ему бы вороном родиться, а не человеком.
   – Нет, – серьезно ответил я. – Раз Морриган тебе все рассказала, то мне добавить нечего. Все правда. Мы хотим стать людьми и верим в заклинание Абрамелина.
   – Я знаю про заклинание, это ваше дело. А я хочу быть вампиром. И это мой выбор.
   Упрямства мальчишке было не занимать.
   – Послушай, Джунг, как я могу сделать тебя тем, кем сам не хочу быть? – спросил Спир, но мальчишка будто ждал этого вопроса.
   – Из любви, – ехидно ответил он. – Дай мне почувствовать разницу. Вам, бессмертным, хорошо говорить. Вы уже все знаете, а я только начинаю жить. Мне нужен шанс. И я сам буду решать – плохо это или хорошо. А раз вы не желаете делиться со мной могуществом, значит, вам жаль. Спорим, вы сейчас думаете: «Вот, негодяй, готовое хочет получить!» Да, хочу! Потому что считаю вас своей семьей, а близкие должны помогать друг другу.
   – Ворон, быть человеком совсем неплохо, – начал я третью попытку, но меня снова прервали.
   – Плохо, когда отказываешься от своей сущности! – зло крикнул он. – Человек слаб и ничтожен. Песчинка. Жалкая козявка. Ищет опору в вечной добродетели, а на самом деле – все прах да пыль.
   Не твои слова, Ворон, ой не твои. Когда же Морриган успела тебя так обработать?
   – И мы с этим не спорим, Джунг, – ответил я. – Человек слаб и чувствителен. И это прекрасно. Просто понять сложно.
   – Человек как луна, – неожиданно вставил Барб. – Таинственная, непостижимая.
   – Он бездна, – прокаркал Ове.
   – Силен и слаб, ничтожен и велик, – задумчиво протянула Мари.
   – Он самый страшный из богов, – подытожил Иоланга.
   Но Ворон уже никого не слышал.
   – Ненавижу вас! – крикнул он и, хлопнув дверью, выбежал из кухни.
   Я вздохнул и поднял тряпку. В зале меня ждали клиенты, но выходить к людям не хотелось. Как-то очень давно, лет пятьдесят назад, мы здорово поспорили о том, что такое «человек». Дело закончилось дракой, которая едва не испортила заклинание. С тех пор мы решили никогда больше этот вопрос не обсуждать. Вот пройдем испытание Абрамелина, станем людьми, тогда и определимся.
   Джунг задел свежую рану, и нечистая сила погрузилась в раздумье. Никто из нас не питал иллюзий о людской добродетели. Да и смогли бы мы после всего нашего злодейства и каких-то сто лет воздержания стать праведниками в смертной жизни? Лично я знал, что как только стану человеком, непременно сотворю что-нибудь гадкое. Например, отлуплю Ворона. Отсутствие телесных наказаний сказывалось на его воспитании не лучшим образом.
   Джунг не появлялся несколько дней. Покоя за это время у нас не было. Иоланга считал, что мальчишку нужно непременно вернуть, другие же, а прежде всего я, верили, что у каждого свой выбор, и Ворона надо оставить в покое. Через неделю кислый вид Спироса надоел мне настолько, что я заставил себя надеть парадный плащ, шляпу, сапоги, взять трость и отправиться к Морриган. Я не сомневался, что Джунг все это время жил у нее.
   Моя бывшая подданная поселилась в заброшенном складе на краю города. Где же еще могла обитать нечисть, не обремененная муками совести? Я добирался добрых три часа, потому что весенние дожди разбили дорогу, а извозчики в ту сторону не заглядывали. Стоит ли говорить, что когда я пришел к складу, от моего парадного вида и благодушного настроения не осталось и следа.
   Заколоченные окна, прогнившая крыша, заросшие плющом стены. Где-то я это уже видел – в старом театре новых декораций не появилось. Двор порос сорняком. Бурые макушки волновались на ветру, словно морские воды. Когда налетал очередной порыв, волны расступались, обнажая разбитую грязную дорожку, которая вела к покосившейся двери склада. Не нужно было быть ясновидцем или магом, чтобы понять, отпечатки чьих ног виднелись в набухшей слякоти. Следы, Джунг, надо заметать, иначе твои новые друзья проживут здесь недолго.
   Последний луч заходящего солнца уцепился за дохлый карниз, но, не удержавшись, сорвался, исчезнув в наступающих сумраках. Я хмыкнул. Приходить к нечистой силе в гости после заката было не очень умно, но меня задержала дорога, а возвращаться в таверну без Ворона не хотелось.
   Покрытая грязью тропинка мне не понравилась, и я побрел по пояс в полыни, на ходу думая о том, чем заманить Джунга домой. Утром мне было лень что-нибудь изобретать – я тогда решил, что буду импровизировать. Но по мере того как меня плотнее обволакивало запахами, когда-то казавшимися мне родными – гнилью, смертью и тлением, идея вернуться за дробовиком с серебряными пулями и связкой чеснока становилась все более привлекательной. К счастью, позорно убежать мне не дали.
   Ржавые створки ворот со скрипом захлопнулись за моей спиной, а покосившая дверь склада гостеприимно распахнулась. Интересно, стали бы они так охотно приглашать меня в гости лет двести назад? Море полыни тревожно заколыхалось, и я поспешил скорее забраться на перевернутую бочку. Стоять по пояс в траве и не видеть, что творится у тебя под ногами, было не очень приятно. Окна склада поморгали щербатыми рамами и сердито захлопали ставнями. Неожиданно сильный порыв ветра едва не сдул меня с бочки. Неужели они думали, что я поведусь на их наивные трюки?
   – Эй, Джунг, ты там? – крикнул я, прекрасно зная, что Ворон внутри. Он, конечно, меня слышал, но прятался за спинами своих новых знакомых.
   От стены дома оторвалась гнилая доска и едва не угодила мне в голову. Не очень вежливо. Я начинал злиться.
   – Хватит валять дурака, парень, пойдем домой. Если, черт возьми, это твой дворец, а ты могучий маг, то тогда я охотник за привидениям. Давай, спускайся, надо поговорить!
   На этот раз от дома оторвалось сразу три доски, одна из которых ловко сбила меня в полынь. Бурое море вскипело, но я поспешно забрался на бочку, не обращая внимания на боль в боку. Гвоздь в доске порвал плащ и оцарапал кожу. Ветер подхватил запах моей крови и поспешно унес в окно, которое распахнулось специально, чтобы его впустить.
   – Я не таким тебя представляла.
   Маленькая вампирша стояла в четырех шагах от меня. Ловко. Я даже не заметил, как она появилась. Высокая трава скрывала ее по горло, метелки полыни ласково гладили худые плечики и острый подбородок. Черные глаза зверя жадно пожирали кожу на моей шее под раскрытым воротником плаща. Я поправил платок и повернулся к ней спиной. Если не дура, то кидаться сзади не станет.
   – Джунг, будь мужчиной! Ты же не хочешь, чтобы меня сожрали твои приятели?
   А если она все-таки дура?
   Я повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, что тварь уже рядом. Она робко гладила пальчиками мою бочку.
   – Кормак Черный меня боится? – улыбнулась она, демонстрируя красивые крупные клыки. Молодец, девочка, только не умно. Нога дернулась, но я заставил себя остаться на месте. А так хотелось выбить все это белоснежное великолепие.
   Тем временем из дома стали не спеша выползать другие дети моей великой матери. Я посмотрел на часы. Через полчаса стемнеет, а я даже не захватил спичек.
   – Значит, Морриган нет дома, а ты без нее боишься нос высунуть, Джунг? – заключил я, краем глаза следя за девчонкой, которая продолжала крутиться у бочки. – Или может, тебя там уже съели, а?
   – Решил поиграть в папочку, Кормак? – зашипел кто-то в траве.
   – Джунг, давай быстрее!
   – Быстрее! – передразнили меня сверху. Пузатая туша со свиным рылом зависла надо мной, роняя обильную слюну на воротник моего плаща. – Где же твоя воля, Кормак? Прикажи, и мальчишка приползет на брюхе!
   – А я думала у тебя во лбу рог, – разочарованно протянула молодая ведьма, появившаяся за спиной чернявой вампирши. – Променял его на прыщавую рожицу? Эй, посмотрите, да он забавен. Давайте разденем его и посмотрим, есть ли у Великого Кормака хвост и крылья.
   – Тише, Сспия, а то он иссспепелит тебя вссглядом, – зашипело что-то внизу бочки и тут же зашлось хохотом.
   – Или протрет тебя через временное сито! – засмеялась туша сверху.
   – Скормит своим псам, а потом соберет их дерьмо и слепит нас из него заново!
   – Пришьет к ступням и отправиться гулять босиком по солнцу!
   Пока они издевались, перечисляя мои «могущества», я весь взмок, потому что Морриган на складе не оказалось, а собравшаяся во дворе нечисть была относительно молодой и знала меня только по байкам старшего поколения, в которые они не верили. По глазам видел. Летавшее надо мной чудо мысленно переварило меня уже раз шесть.
   Выручил Джунг, которого все-таки заставило выглянуть любопытство. До чего же хорошее человеческое качество.
   – Мак, возвращайся домой, я с тобой не пойду, – грустно протянул он, глядя на меня из щербатого окна. – А ну, отойдите от него! Эй, я кому сказал?
   Нечисть неохотно повиновалась. Я чувствовал, что Морриган еще не трогала Ворона. Наверное, решила оставить для меня.
   – Нравится ими командовать? – ехидно спросил я Джунга.
   – Отвали, Мак. Я все сказал. Не хочу всю жизнь гнуть спину у тебя в таверне, понял?
   – Да, понял, понял. А ты не боишься, что твоя госпожа тебя обманет? Ты что сказок не читал?
   – Время детских игр кончилось, Мак, – у Ворона было такое серьезное выражение лица, что я с трудом удержался от смеха. – Можешь разливать суп по тарелкам до самой старости, а я хочу, чтоб вокруг меня кипела жизнь, бурлила кровь, было горячо, жарко, опасно!
   – Ты хочешь приключений на свою задницу, – заключил я, оглядываясь на ворота и гадая, успею ли я увести Джунга до прихода Морриган. Встречаться с ней не хотелось.
   – Если ты пойдешь со мной, Ворон, я расскажу, почему захотел стать человеком.
   Даже нечисть во дворе затихла, потому что никому еще Кормак Черный не рассказывал о том, что заставило его открыть книгу Великого Абрамелина.
   Но мальчишка прожил со мной под одной крышей пятнадцать лет и не дал себя провести.
   – Можешь начинать прямо сейчас, – нагло заявил он. – А я подумаю.
   Из Джунга вышел бы отличный бес. Теперь до меня дошло, что Морриган хотела с ним сделать. Если бы рядом был Спирос, он бы тоже догадался и непременно устроил бы драку, продлив нам заклинание лет на десять. Но я по-прежнему считал, что главное преимущество человека – это свобода выбора. А так как Ворон был человеком, то эту возможность я у него забирать не собирался.
   – Хорошо, – сказал я. – Тогда слушай.
   Он немного растерялся, но потом махнул рукой. Мол, давай, валяй свой рассказ. Джунг, конечно, мне не поверил. Нечисть забулькала, закудахтала и закричала, выражая одобрение. Эх, молодежь. Вам бы все сказки подавай…
   Я провел пятерней по волосам и, набрав полную грудь воздуха, заорал так, что едва не оглох от собственного голоса.
   Вампиры, оборотни и прочие ночные жители порскнули кто куда, решив, что Великий Кормак снова всех обманул. Но я поднял руки и улыбнулся – ласково. Все равно получился оскал, но они хотя бы остановились.
   – Вот так я кричал, когда пятьсот лет назад меня убил мой старший брат Гаргус.
   Во дворе поднялся гвалт, но я рубанул воздух рукой, вмиг очутившись в тишине. Не люблю, когда меня перебивают.
   – И пока наша Великая Мать рвала на Гаргусе шкуру и уговаривала свою Великую сестру Гекату найти меня, я успел провалиться в Ад, – продолжил я, купаясь во всеобщем внимании. – Другого названия для того места у меня не было. Только Ад. Прошло уже много веков, но я до сих пор не могу описать, что там видел. Помню только страх. Я, Кормак Черный, любимец Судьбы и моей Великой Матери, тот, кто вырывал души младенцев и скармливал их своим слугам, кто сжег единственный экземпляр Книги Мира и Счастья, не прочитав из нее ни страницы, тот, кто пил из черепов богов и вытирал ноги о волосы ангелов, я рыдал, как раскаявшийся грешник, когда тетка, наконец, вытащила меня. Слезы лились из моих глаз еще месяц, и ничто не могло меня утешить. Я отрубил Гаргусу обе ноги и посадил его на кол у себя в спальне, чтобы каждый миг наслаждаться мучениями брата, но рыдал при этом, словно мать, потерявшая ребенка. Я заставил самую красивую женщину Королевства разбить себе голову ночной вазой и продолжал обливаться слезами. Я спустился на землю и, превратившись в чудовище, сжег несколько деревень вместе с жителями. Из моей пасти вырывались гигантские языки пламени, но пепелище затопили потоки слез, образовав на его месте гигантское озеро. Тогда я заперся в своем замке и принялся читать. Читать про Ад – то, что писали о нем люди, и то, что знали о нем мы, демоны. Слезы, наконец, высохли, уступив место смеху. Я не мог сдержать душивший меня хохот, потому что наши, бесовы, заблуждения ничем от ваших, человеческих, не отличались. В конце концов, я отправился в гости к деду. Он радушно принял меня и показал свой мир, названный им Адом. Но когда меня начало корчить от смеха при виде его чертей, которые жарили каких-то неудачников на огромном вертеле, дед надавал мне по шее и выставил за ворота. После того припадка я икал еще месяц, а потом лег и задумался. Мои раздумья закончились болезнью, от которой я потерял сто килограмм веса, все зубы, рог во лбу и пять ядовитых шипов на груди. Хвост тоже отвалился. И тогда меня навестила матушка. Я не стал от нее таиться и спросил прямо – что будет, когда я, бессмертный, умру? Она долго ругалась, но потом сказала: «Ты всегда был самым умненьким, Кормак. Знаешь, что бывает с самыми умненькими? С ними случаются крупные неприятности. Когда они начинают думать о своем бессмертии, оно испаряется, как утренний туман с первыми лучами солнца, и их убивают – какой-нибудь младший демон или честолюбивый маг. И умненький отправляется в Ад. Так вот, Кормак. Если ты будешь думать о том, что видел, Ад настигнет тебя и заберет твою жизнь, и уже никто – ни я, ни моя сестра, ни наш всемогущий дед, и даже ни еще более всемогущий дедов брат, который живет на Солнце, не смогут вытащить тебя оттуда. Это будет твой конец, сынок. Ты можешь представить себе вечность в том мире, где побывал? Правильно, никто не может. Мы могущественны и велики здесь, но жалки и беспомощны там». Так говорила мне мать. И тогда я спросил ее: «А тебя, о Великая Матушка, тоже ждет Ад?». Она рассердилась, но ответила: «Да, Кормак. И меня, и твоего деда. И всех твоих братьев. И всех, кто вам служит». «А как же люди?», – не унимался я. – «Ведь дед уже построил для них Ад». «Твой дед создал его для тех, кто сам об этом просил. Они там гости. У людей другой путь». «То есть в наш ад, Ад Бессмертных, они не попадут?» – наивно спросил я. «Нет. Никто не знает, что ждет людей после смерти. Это Великая человеческая тайна, которая нас не интересует. Даже у деда они через какое-то время умирают, и потом исчезают бесследно», – сурово сказала матушка и, укутав меня потеплее, удалилась на небо.
   С тех пор мою голову не покидали мысли о смерти. О смерти нашей и смерти человеческой. Я побывал во всех библиотеках мира, но нигде не нашел ответ на мучивший меня вопрос: «Конечен ли человек так же, как мы, могучая и великая нечистая сила?». Этот вопрос жег меня, словно каленое железо, и не давал покоя. Я не мог ни спать, ни есть, ни дышать… Мне казалось, что я перенес какую-то сложную операцию, но нерадивый лекарь забыл в моем животе свои инструменты, которые теперь рвали и выкручивали мне внутренности, желая выбраться наружу. И когда боль, а вместе с ней страх стали совсем невыносимы, я, наконец, понял, что мне нужно делать. Бессмертные твари, которые своим временным могуществом так поразили твое воображение, Джунг, на самом деле, беспомощны и нелепы. И конец их столь жуток, что я до сих пор обливаюсь потом при мысли о том, что меня ждет, если заклинание Абрамелина не подействует. Но человек, слабый и презренный червь здесь, на земле, оказывается бессмертным и свободным там, после смерти. Его не ждет яма, разве что он сам не выроет ее для себя. Тогда я решил стать человеком, чтобы понять Великую человеческую тайну. И сегодня, через восемьдесят лет после того как я открыл книгу Абрамелина, моя жажда ничуть не иссякла. Ну так как, Ворон? Ты все еще хочешь быть нечистой силой?
   К тому времени, когда я закончил рассказ, склад и поле с полынью окутали тьма и холод. Я не видел глаза Джунга, но отчетливо ощущал на себе взгляды его новых друзей и тех, кто рассматривал меня с неба, прячась за звездами.
   – Хочу! – Джунг крикнул так громко и неожиданно, что я едва не свалился с бочки. – Слышишь? Тебе не запугать меня своими байками. Я вообще не верю, что ты демон! Может, ты сын сказочника, а Мак?
   Я вздохнул и начал сползать со своего пьедестала. Его упрямство было врожденным, а у меня не было ни сил, ни желания тащить за собой бодающегося осла. Мне стало обидно. Может, я и не был искусным оратором, но Ворон мог хотя бы притвориться вежливым. Ведь не про любовные похождения ему тут рассказывали.
   – Ну и черт с тобой, – пробурчал я, пытаясь в потемках отыскать ворота и не наткнуться на какую-нибудь тварь в полыни.
   – Лжец! – не унимался Джунг. – За обман надо платить, Мак! Если ты такой крутой, что тебе стоит расправиться с оборотнем. Взять его! Пусть он докажет, что не только болтать умеет!
   Поганый язык был у Ворона.
   Молодую нечисть долго уговаривать не пришлось. Я уже почти пересек поле, когда услышал, как в мою сторону робко двинулась та самая ведьма, которая хотела посмотреть, есть ли у меня хвост. А через мгновение двор старого склада взбурлил и ринулся на того, кто посмел потревожить его своими воспоминаниями.
   Так быстро я еще никогда не бегал.
   Очутившись на освещенной фонарями дороге, я еще долго не мог поверить, что меня не разорвали на куски. За ворота нечисть выходить не стала – побоялась луны, которая неожиданно выглянула из-за туч и щедро облила меня мертвым светом. Матушка до сих пор не смирилась с моим уходом и продолжала беречь даже после того, как я отрекся от нее.

   4.

   С тех пор как я побывал у Морриган, прошло четыре дня. Спирос со мной не разговаривал, считая, что я принес Джунга в жертву своему прошлому. Я знал, что вампир пару раз ходил на склад сам, но всегда быстро возвращался. Что ему мешало – страх, гордость или собственное прошлое, я не знал, но за ним присматривал. Так, на всякий случай. После того как десять лет назад таверну покинули ведьма Несса и все лепреконы, нас осталось немного. Терять еще и Спира мне не хотелось.
   Но пока я следил за Иолангой, случилось то, чего вампир опасался. Однажды вечером к нам пришел новый начальник стражи Джордан и спросил, кто был опекуном Джунга. Пока Барб показывал документы, Спир пробуравил во мне две огненные дырочки. Опекунство Ворона мы оформили на Барбатоса, потому что он меньше других вызывал подозрений – я был слишком мал, а Иоланга жил только по ночам и не мог явиться в органы опеки, чтобы поставить свою закорючку на документах.
   Мы нашли Джунга в городской клинике для умалишенных. Когда-то в этом здании находилась церковь, но в прошлом десятилетии Королевская Епархия отстроила в Северном грандиозный собор, который свободно умещал всех прихожан. А в бывшей церкви устроили сумасшедший дом. Иногда поступки людей поражали меня своей загадочностью. Я усматривал в них отблески Великой человеческой тайны, которую так стремился постичь. ак ккв городской клинике для умалишенных. чам и не мог явиться в органы опеке расписаться в документах.
   В дурдом мы попали только к вечеру. Весь день Джордан таскал нас по свидетелям, допрашивал с пристрастием и заставлял писать показания. Мы честно старались ему помогать, но в покое нас оставили только после того, как Ове притащил в участок короб с месячной выручкой. Джордан взятку принял, пообещав не спускать глаз с нашего заведения. Мы согласно кивали и клялись, что будем оказывать следствию всяческое содействие. Хотя какое там следствие… Пять обглоданных трупов за одну ночь – это не шутки! Ворона поймали, когда он доедал директора городской школы для мальчиков. Так как Джунг был несовершеннолетним, а его преступление – слишком тяжким, то до суда парня поместили в сумасшедший дом.
   Едва взглянув на мальчишку, который носился по камере, пытаясь разбить голову о мягкие стены, я понял, что одними заклинаниями ему не помочь. Понял это и Спирос, который сразу сделался таким бледным, худым и несчастным, что мне захотелось предложить ему побегать по комнате вместе с Джунгом. Заклинание Абрамелина как-то особенно действовало на Иолангу – человеческие страдания не оставляли его равнодушным. Он даже протянул сквозь прутья руку, пытаясь погладить задумавшегося Ворона. Это было необдуманно, потому что Джунг едва не отгрыз ему пальцы.
   А потом пришел Барб, и они принялись причитать над Вороном, словно няньки, утопившие в пруду младенца. Стоявшие в стороне санитары даже прослезились. В конце концов, я оттолкнул вампира от решетки и приник лицом к маленькому проему. Джунг тут же ринулся к двери, собираясь выцарапать мне глаза, но, встретившись со мной взглядом, упал на спину и забился в припадке ярости. Мой брат Гаргус, которого Морриган вселила в тело мальчишки, все еще меня боялся – это было хорошо. Плохо было то, что в Джунге теперь жил не только мой брат, но и дядюшка Агаф-Намуил, который отличался непомерным обжорством. Я всегда подозревал, что они с Морриган были любовниками и не раз предупреждал Агафа держаться от моих слуг подальше. Но, похоже, он не послушал совета, раз попался в плен к такой слабой магичке, как Морриган.
   Наглядевшись на беснования Ворона, я опустился на единственный в коридоре стул и принялся размышлять. Барб со Спиросом пристали к санитарам с расспросами о содержании больного, решив, что я уже согласился помочь Джунгу и сейчас продумываю план спасения. Наивные. На самом деле, я думал о том, как бы уехать из города, не привлекая внимания властей. Лучше всего это было делать без промедления – то есть сегодня ночью. К утру о людоедстве Джунга будет знать весь город, и тогда неприятностей нам не избежать. Несмотря на холодный климат, кровь у северян была горячая. Но куда бежать? За Северным начиналась тайга. У меня было много знакомых в лесах Королевства, но всех их похоронило прошлое – заклинание Абрамелина разделяло нас бездонной пропастью. Оставались острова. На островах жили сектанты, беженцы, колонисты-фермеры и дикари. Что ж, дикари – тоже люди. Подадимся туда.
   Когда вопли Джунга превратились в хрипы, а Спир с Барбом стали кидать на меня вопросительные взгляды, я принял решение.
   – До утра нужно уехать, – сказал я, зная, что со мной спорить не будут. Они и не спорили. За восемьдесят лет мое чутье еще ни разу не подводило.
   – Эх, зря аренду до конца года проплатили, – вздохнул Барб. Я молча кивнул – в следующий раз будем платить помесячно. Если доживем.
   – Собирайтесь без меня, – буркнул я, зная, что от меня ждали именно такого ответа.
   – Мак, но ты ведь вернешься? – в глазах оборотня светилась почти щенячья благодарность. Плохо же он меня знал. Заклинание Абрамелина обошлось мне слишком дорого, чтобы портить его из-за глупого мальчишки.
   – Встретимся у причала на рассвете, – мрачно ответил я. —Ничего лишнего с собой не брать. Гроб Спира, клетка Лео, цистерна Иссы – это основное. Ароху с ведьмой спрячьте в сундуки. Барб, продай все, что сможешь. Я постараюсь найти свободную баржу. Для начала поедем на острова, а там посмотрим.
   – Хорошо, сделаем, – голос у Спира был проникновенно-трогательный, а взгляд влажный и будто искренний. Я не любил, когда на меня так смотрели.
   – Мы всегда были вместе, Кормак. Это ведь ты открыл книгу обратного заклинания и тебе вести нас до конца. У каждого из нас свои причины, но мы должны быть вместе. Мне кажется, это важно… очень важно.
   – Ты показал нам дорогу, Мак, – продолжил Барб, потому что голос у вампира дрогнул. – И мы знаем, что случится с тем, кто, встав однажды на путь, свернет с него. Не отказывайся от нашей помощи, искушение может быть велико. Обратно ты уже не вернешься.
   Они уже видели, как прыщавый слуга из таверны оборачивается Кормаком Черным и идет войной на Морриган, уничтожая город вместе с ними. Такие речи умиляли меня до слез. Мне так и хотелось сказать: «Да, ребята, как здорово, что мы будем вместе. Давайте пойдем и надерем Морриган задницу», но вместо этого я крепко обнял их по очереди и молча затолкал в повозку. Если бы в Северном появился кто-нибудь из бывших друзей Иоланги или Барбатоса, я бы и пальцем не двинул. Но Морриган была занозой из моего прошлого, и вытащить ее самому было вопросом чести.
   Вампир с оборотнем укатили, а я пошел готовиться к встрече с бывшей подданной. Луна печально светила мне вслед, искушая вспомнить то, что было похоронено под великой книгой Абрамелина. Морриган колдовала плохо, но иногда на нее находили проблески озарения. Как в случае с Джунгом, например. Хитрая бестия знала, что мне не составит труда изгнать из мальчишки бесов. За такое мелкое колдовство я заплатил бы парой-тройкой лет, с которыми можно было бы смириться.
   Коварная Морриган открыла демонам широкую дорогу в тело Ворона, применив возвратное заклинание – изгнанная нечисть была обречена на постоянное возвращение в жертву. Подобное заклятие могла снять только смерть мага, что я и собирался устроить. Морриган заслужила того, чтобы с ней разобрались по-человечески. А люди редко когда бывают добродетельны. Чаще всего они злы, мелочны и чертовски мстительны.
   Если демоница и наблюдала за моими приготовлениями, то делала это незаметно – по крайней мере, мешать мне не стали. Было далеко за полночь, когда я подкатил к заброшенному складу на груженой телеге. Найти в спящем городе коровью мочу было самой трудной задачей, но меня выручил знакомый дубильщик, которому я не дал заснуть, пока он не продал мне бочку из своих запасов. Продал, конечно, в три дорога, но торговаться было некогда. Мешок соли, ружье, коробку с патронами и спички я нашел в подвале нашей таверны, а клинок одолжил у Иоланги. Большая часть ночи ушла на сбор подарка для Морриган. Пришлось забраться в хранилище ткацкой фабрики, но я надеялся, что Абрамелин простит мне этот проступок. Это был пустяк по сравнению с тем, что я собирался сделать.
   На пустоши выл ветер, гоняя волны по полынному морю и стуча прогнившими досками по корпусу склада. А может, то стучали мои зубы, потому что ночь выдалась промозглой. Распахнув ржавые створки ворот, я ощутил себя почти победителем. Морри забыла одну простую вещь – то, что Кормак отказался от своей силы, не означало, что он из охотника превратился в жертву.
   Метелки полыни тревожно шептались в темноте, скрывая притаившуюся нечисть. Вражеская армия уже заняла позиции. Луна спряталась за набежавшими тучами, и я почувствовал себя увереннее. Пора было выступать и мне.
   Подойдя к телеге, я выбил пробку из бочки с мочей и подставил голову под зловонную струю. Если бы не мое человеческое обличье, с меня слезла бы не только кожа, но и мясо с костей. Для нечисти такое обливание было подобно купанию в кислоте. Вампиры, оборотни, гномы и прочие порождения тьмы по-разному реагировали на мочу крупнорогатых, но ненависть к ней у них была общей. Особенно не любили ее демоны. Я искусал губы до крови, пока мой плащ впитывал в себя мерзкую влагу. Холод, сковавший члены, был ничем по сравнению с жутким зудом, который появился в тех местах, куда попала моча. Зато теперь на мне были самые лучшие доспехи в мире. Заметив в бурьяне вытянувшиеся рожи, я усмехнулся. То ли еще будет.
   Следующим ингридиентом лекарства против Морриган была соль. Вспоров мешок, я засунул руки в плотную белую смесь и обсыпал себя с ног до головы. Пора была начинать.
   Морриган не вытерпела первой и попыталась прихлопнуть меня воротами склада. Но я был начеку и опрыскал надвигающуюся решетку мочой из садового насоса. От подобного обращения железяка замерла в шоке, я же не стал терять время и, забравшись на телегу, принялся поливать животным нектаром вылезающих из полыни тварей. Ночь приобрела характерный запах мочи, которая образовала вокруг меня маленькое озеро. Нос давно потерял способность что-либо различать, зато я согрелся, так как приходилось не зевать и постоянно наполнять насос из бочки.
   Как я и рассчитывал, воины Морриган были молоды и безрассудны. Одинокая мишень на телеге манила их легкостью добычи, но моча – сначала зловоние, а потом обжигающая жидкость из насоса – стала непреодолимой преградой. Чеснок, серебряные пули и прочие средства борьбы с нашим племенем были хороши, но редко когда маги вспоминали об этом универсальном лекарстве от всех нечистых болезней. В лужах перед телегой собралась приличная куча из покалеченных тел, которые услаждали мой слух стонами боли и отчаяния. Несколько тварей пытались подкрасться сзади, но доспехи из пропитанной мочой и солью одежды защищали хорошо. Я зарубил их мечом и вылил остатки мерзкой жидкости на дергающиеся тела. Пора было спускаться на землю.
   К тому времени желающих познакомиться со мной поубавилось. Нечисть отступала в дом, собираясь прятаться за подолом породившей их матушки. Хлюпая мокрыми сапогами, я ступил на дорожку. Она, конечно, была заколдованной, и, обернувшись змеей, попыталась цапнуть меня за шею. Я успокоил ее горстью соли, придавив каблуком сапога. Дальше в дело пошел огонь. Высохший за зиму бурелом взялся хорошо, залив ночной небосклон ярким маревом. В траве заметались тени – с ними разобрался мой дробовик. Морриган пыталась наслать дождь, но запах мочи, витавший над территорией склада, мешал колдовать, и морось скоро прекратилась. Поле горело жарко и дымно, а я шел по догорающей траве и посыпал пепелище солью. Выживших добивал клинком Иоланги или угощал пулей.
   С Морриган мы встретились уже внутри склада. Пламя лизало стенки здания, но я успел проскочить в подвал. Вонь мочи, которая ворвалась вместе со мной в логово, успешно разогнала запахи тления и смерти, окутывавшие сырые стены. Конечно, меня ждала засада, но я уже успел хорошо размяться и вспомнить былые навыки. Несколько удачных финтов, выпад, удар, еще удар и три оборотня свалились у моих ног, нарезанные, словно шпинат. Оставив их огню, я ринулся в атаку на чернявую вампиршу, которая притаилась за сваленными в углу гробами. Заряд соли, выпущенный из дробовика, снес ей лицо, а я уже расправлялся с толпой мертвяков, которые высыпали из бокового хода. Они были менее всех восприимчивы к соли и моче – пришлось долго кромсать их клинком. Я изрядно вымотался, пока дорубил последнюю извивающуюся плоть. Похоже, что огонь добрался до первого этажа, так как подвал стал наполняться клубами дыма. Пора было уносить ноги, но я все еще не видел Морриган.
   Последним тузом в ее рукаве стала мерзкая зубастая тварь, которая прыгнула на меня, когда я выбирался из подвального окна. Я сорвался, и мы покатились по обломкам гробов и кускам порубленных монстров. Видимо, Морриган долго старалась над своим детищем – зверюга получилась на редкость агрессивной и живучей. Я отрубил ей три головы, но оставшиеся две даже не почувствовали потери. Спас пропитанный мочой плащ, который не дал ей сразу порвать меня на части.
   Боролись мы долго. Придавленный массивной тушей, я прозевал атаку, и одна из голов отгрызла мне ухо. Взвыв от боли, я бросил ей в морду остаток соли, но тварь быстро проморгалась и, не обращая внимания на то, что с нее клочьями слезала шкура, снова напала. Когда у нее стали отрастать отрубленные головы, я понял, что мои дела плохи. Запустив в тварь крышку гроба, я рванул к проему окна, потому что от дыма начинало двоиться в глазах.
   Наружу я выбрался без правого сапога, оставив его в зубах монстра. Трава на поле уже почти догорела – ветер гонял пепел, поднимая в воздух черные смерчи. Огонь полыхал на верхних этажах склада, и я поспешил отбежать подальше, чтобы меня не задело падающими досками. Тварь застряла в окне подвала, но сумела протащить сквозь проем большую часть тела. Я решил не тратить на нее время и отправиться на поиски Морриган, которую все еще чувствовал где-то на складе. Но вдруг из-за туч показалась луна, и все вокруг залило ровным светом. Словно кувшин молока опрокинули с неба, выбелив пожарище и почти догоревший склад. Озарение и стыд от того, что меня так легко провели, обрушились на мою почти человеческую голову с чудовищной силой.
   Я повернулся к твари и посмотрел в желтые глаза Морриган. Значит, ты захотела съесть папочку, крошка? Морри могла быть довольна – ей едва не удалось обмануть Великого Кормака. Но шкура ящера все равно не спасла бы ее от мести демона, который захотел стать человеком. Упиваясь собственной смелостью, я подбежал к почти выбравшейся из подвала твари и, увернувшись от ядовитого плевка, швырнул ей в морду пакет с молью, которую насобирал на складе ткацкой фабрики. Бабочки, Морриган, везде одинаковые. А проклятья с тебя никто не снимал.
   Чудище взвыло и забило хвостом, который все еще оставался в подвале вместе с двумя когтистыми лапами. Слишком жирный зад застрял в окне, не давая ей ни проскользнуть назад, ни выбраться вперед. Морриган попыталась обернуться человеком, но лучше бы она это не делала. Там, где бабочки еще не сели на кожу, превращение получилось, но те места, которые уже были облеплены насекомыми, остались прежними. Получеловек-полумонстр забился в конвульсиях, но моль не позволила жертве подняться. Сейчас для нее не было ничего вкуснее кожи демоницы.
   – Ты все равно проиграл, – прошипела Морриган, протягивая ко мне руку. Я небрежно отбросил ее носком сапога и пошел прочь.
   Желтые глаза смотрели мне вслед, до тех пор пока мотыльки не погасили белыми крыльями жаркие огни моего прошлого.
   Не знаю, насколько по-человечески мне удалось справиться с нечистью, но чувствовал я себя героем. Даже ни разу не оглянулся. Мне повезло, что северяне были ленивым народом, и никто не поехал ночью смотреть, что так ярко полыхало на окраине. Никого не интересовали заброшенные постройки – от города их отделяла река, а за тушение ничейного хозяйства платы не полагалось. Лень и равнодушие были еще одними человеческими качествами, которые мне нравились.
   Очистив лицо и руки талым снегом, я выкинул вонючий плащ, закутавшись в теплый тулуп, который предусмотрительно кинул в телегу. Ближе к рассвету весенние ночи были особенно зябкими. Несмотря на то что меня тошнило от зловония мочи, а зубы выбивали барабанную дробь, я был почти счастлив. Ощущать слабость и холод было так по-человечески.
   Но у стен сумасшедшего дома моя радость уменьшилась до размера горошины, а потом и вовсе исчезла. Еще не видя Джунга, я понял, что Морриган оставила мне прощальный подарок. И преподнесла хороший урок всем нам – нечистой силе, которая захотела быть человеком, и человеку, который хотел стать нечистью. Прокравшись мимо сторожа к окнам палат, где держали психов, я тихонько посвистел. Хлопанье крыльев стало ответом на все вопросы. Да, малыш, стать нечистой силой нетрудно, гораздо труднее остаться человеком. Или в него превратиться.
   Джунг хрипло приветствовал меня и, протиснув черную тушку сквозь прутья, неуклюже взмыл в небо. Я был готов поспорить, что радости полета он не чувствовал. Покружив над дурдомом, Ворон неловко приземлился мне на плечо, вцепившись в тулуп острыми когтями. Я покачал головой, но сказать было нечего. Такое заклятие, какое наложила Морриган, редко проходило бесследно. Джунгу еще повезло, что он не стал камнем – и такое бывало. Погладив птицу по черным перьям, я пошел в порт. Барб всегда был расторопным малым, и, наверное, уже нашел капитана, который согласился бы отвезти нас на острова без лишних вопросов.
   От былой радости не осталось и следа. После того что я сделал, пять лет, которые полагались мне до Превращения, выросли до пятидесяти. Ликование и восторг победы ушли, уступив место печали и осознанию собственной ничтожности. Может, это тоже было человеческое? Ты перебил столько нечисти, Кормак! Представь, сколько зла они натворили бы в городе? Но от одной мысли о том, как я провел ночь, на душе становилось еще гаже. Возможно, Морриган была права, и я – проигравший? Может, настоящий человек поступил бы иначе? И за восемьдесят лет своей почти человеческой жизни, я так и не понял того, о чем учил Арбамелин? Эх, старик, чего-то ты не сказал в своей книге…
   Ворон глухо каркнул у меня над ухом и пустил слезу. Я его понимал – ему терпеть было еще дольше. Но ничего, года летят быстро. Может, лет через сто человеческое обличье к нему и вернется. Я ободряюще улыбнулся птице и зашагал быстрее. Светало.

   Приключения Кормака Черного. Часть 2.
   Доброе дело
   Фэнтези, мистика, юмор, новогодний детектив

   1.

   Тусклое зимнее солнце приветливо улыбалось, покатые борта «Новой Легенды» радостно искрились инеем, схваченные морозом волны ласково гладили причал, а я смотрел, как грузят гроб нашего вампира, и мрачнел с каждой секундой.
   Там, в Северном, ничто не предвещало грозы, но здесь, на палубе самого большого парохода в мире, идея отправиться жить в столицу уже не казалась такой великолепной. Если бы она не принадлежала лично мне, я бы повернул назад в тот момент, когда понял, что не только мы бежали в большой мир, чтобы спрятаться от любопытных глаз. В Северный «Новая Легенда» прибыла забитой до предела – оставались дорогие каюты в первом классе, несколько мест во втором и не одного дешевого в третьем. Из-за теплого течения лед в заливе еще не встал, но это был последний рейс и наш единственный шанс. Зима пришла быстро и неожиданно. Первые заморозки появились еще в конце августа, реки промерзли до дна, а шапка ледника на Мохнатой Горе теперь была видна со всех улиц города.
   Таверну «У нечистой силы», которая служила нам убежищем почти сорок лет, продать не удалось, и мы ее сожгли. Частично, из жадности, чтобы никому не досталось, но, главным образом, чтобы некуда было возвращаться. Барб так прикипел к своему прилавку, что ему было достаточно встретить любого черного кота на дороге, чтобы повернуть обратно. Спир, Мара, Ове и другие тоже не горели желанием сниматься с насиженного места, но общая цель жгла наши черные сердца и не давала покоя.
   «Если хочешь сделать гадость и остаться незамеченным, пусть это случится на виду у всех», – говорил мой мудрый дедуля. Гадости мы делать не собирались, но большой муравейник, каким был Кондур, столица мира, вполне подходил для нашей затеи. Среди миллионного населения никто не заметит восемь новых переселенцев, пусть не совсем чистых и не совсем похожих на людей. «Девять», – мысленно поправился я и почесал Джунга за ухом. Ворон, сидящий на моем плече, неуклюже склонил голову и мерзко каркнул. Малыш Джунг присоединился к нам прошлым летом и должен был мотать срок даже больший, чем у бывшего некроманта, а сейчас зомби – Калео Хаука. По количеству жертв преступления Джунга намного уступали тому же Барбатосу, но из-за сравнительной «свежести» заклинание старика Абрамелина обрекло его на сто лет безгрешной жизни. Пожалуй, длиннее срок был только у меня.
   Идея поселиться в Кондуре засверкала новыми гранями, когда удалось наладить переписку с хозяином столичной пиццерии и не где-нибудь, а в центральном квартале города. И хотя владелец просил за кафешку неприлично большую сумму, мы с ребятами решили рискнуть. Последний год выдался прибыльным, и деньжата у нас водились. Пицца – это звучало модно, а Мара, чудо-повар и бывшая ведьма-отравительница, обещала сразить Кондур новым рецептом и всю последнюю неделю собирала в горах какие-то травки. Барб, узнав, что в забегаловке имелся двухъярусный подвал, загорелся устроить в нем танцевальный клуб. Несмотря на приличный вес, он обожал сальсу. Спиру мысль о ночном клубе тоже понравилась. Вечно голодный вампир, конечно, думал о еде – ему заклинание Абрамелина давалось тяжелее всех нас. Жертву должны были сами делиться с ним кровью, а в Северном его льстивые речи уже ни на кого не действовали. Тролль Ове, наш вышибала и телохранитель, сначала был против, так как ночной клуб в центральном квартале обещал неприятности, а заклинание запрещало ему делать то, что он любил больше всего на свете – калечить людей и нелюдей, но я пообещал ему нанять помощника, который делал бы за него грязную работенку, и тролль сдался. В Северном хватало одного мерзкого вида Ове, чтобы даже самый пьяный посетитель покинул заведение добровольно. Вряд ли на такое понимание стоило рассчитывать в столице мира. Слизня Иссу, людоеда Ара и зомби Лео о переезде спрашивать не стали. Исса обитал исключительно в подвале, и ему было все равно, где драить посуду, шестирукий Ар давно утратил способность разговаривать и трезво мыслить, а зомби Лео был единственным из нас, кого склонили к заклинанию Абрамелина насильно – обычно ему не нравилась ни одна из моих затей.
   Итак, оставалось доплыть. По правде, я хотел отложить переезд до весны, но Никта, моя любящая матушка, которая никогда не забывала о сыне-предателе, как всегда, нашептала мне то, что простым смертным, знать не полагалось. Мой младший брат наконец-то отыскал Ледяной Жезл и собирался устроить местный апокалипсис. Весны не будет и лета, вероятно, тоже – по крайней мере, на этом континенте. А так как зимой обычно посетителей было мало, мы решили, что тянуть не имеет смысла.
   Бродячая цирковая труппа нагрянула в Северный как раз в тот момент, когда я усиленно соображал, под каким соусом подать капитану габаритные ящики с клеткой зомби, цистерной слизня и гробом вампира. Циркачи тоже хотели в Кондур, но в отличие от нас не имели денег даже на место в грузовом отсеке. Мы пригласили их на чашечку грога по фирменному рецепту Мары и очень скоро ударили по рукам. За шанс покорить сердца столичных жителей циркачи согласились не задавать вопросов и выдать наш груз за ящики с цирковыми турникетами. Когда директор цирка робко предложил нам примерить маски бродячих артистов, а точнее, клоунов, мои, конечно, стали кричать, но я быстро их успокоил, объяснив, что, во-первых, представлений в пути мы давать не собираемся, во-вторых, для сопроводительного персонала нас слишком много, а в-третьих, рожи у нас подходящие – никто ничего не заподозрит. Клоуны так клоуны. Моя гордость была убита восемьдесят лет назад, когда заклинание Абрамелина заставило меня проползти на коленях по городу, где я убил больше всего людей. Пришлось здорово поломать голову, прежде чем память подсказала подходящее место. Обычно жертвы являлись ко мне сами, либо их привозили слуги в родовой замок. После моего отречения замок перешел к братцам, и ползать под их окнами смысла не было. Просидев пару ночей над дневниками и записями, я вспомнил-таки один городишко, где на заре юности свел в могилу триста невинных дев. За то время пока я созревал для заклинания, городишко успело превратиться в крупный мегаполис, и мне понадобилась неделя, чтобы проползти его на коленях с юга на север, как того требовал старик Абрамелин. Не знаю, в каких местах ползали Спир, Барб и другие, но свое я запомнил надолго. А после того как заклинание заставило нас пять лет выгребать сортиры, носить маску клоуна было сплошное удовольствие. Поэтому я велел своим заткнуться и улыбаться пошире. Впрочем, это не касалось Ове, чей клыкастый оскал мог разоблачить наш клоунский маскарад. Тролль должен был изображать вечно печального Арлекина, мазать зеленую кожу белилами и громко страдать по поводу внезапно вскочивших прыщей на роже.
   Посадка прошла успешно. Огромный пароход с двумя палубами, роскошными каютами для первого класса и вместительными номерами для второго и третьего, рестораном, библиотекой, тренажерным залом, зимним садом и крытым плавательным бассейном мог поразить воображение любого провинциала. Огорчала необходимость делить каюту с шестью циркачами, но я надеялся, что неделя плавания пролетит быстро. К тому же мы попадали на празднование нового года, за который, к нашему великому неудовольствию, пришлось доплачивать отдельно. Циркачи собирались подзаработать и клялись, что в каюте лишний раз не покажутся. К их чести, они не стал интересоваться, какие родственные узы объединяли урода с зеленой кожей, старую каргу, толстяка со звериными повадками, тощего щеголя с толстым слоем грима и неказистого подростка с наглыми глазами, который повсюду совал нос и вел себя так, словно был властелином мира. От манеры командовать меня не излечили даже сто лет заклинания, но я честно надеялся исправиться за предстоящие пятьдесят пять лет.
   Оставив вампира, оборотня, тролля и ведьму раскладывать вещи, я взял Джунга и отправился следить за погрузкой. Цистерну со слизнем, ящик с клеткой зомби и короб с бедолагой Аром, который отказался приматывать лишние руки бинтами к телу и предпочел неделю изоляции в трюме, погрузили благополучно. Оставался гроб вампира, и я уже предвкушал спокойный вечер за чашечкой кофе и красочными журналами Ове, которые тролль называл смешным словом «комиксы».
   Настроение резко испортилось, когда на причал с грохотом влетели экипажи опаздывающих пассажиров. Дверцы еще не раскрылись, а я уже знал, что вместо прогулок по роскошным палубам нам придется отсиживаться в душной каюте с циркачами. Мы покидали Северный, чтобы избежать встреч с прошлым, но оно преследовало нас с упорством голодного волка. «Новая легенда» внезапно показалась маленькой и тесной.
   Изобретательности нашего брата следовало позавидовать. Вампиры прикинулись музыкальной труппой и везли гробы в ящиках для инструментов, оборотни косили под лесорубов и работников лесного хозяйства, а тролли прятали мерзкие рожи под капюшонами монашеских ряс. Одни ведьмы, не скрываясь, тащили котлы и мешки с травами. Впрочем, они сбросили маски юных красавиц, что было разумно: человеческим старушенциям прощалось много, а вот смазливые девицы с такой поклажей наверняка вызвали бы подозрение.
   Немолодая дриада изображала купчиху, которая решила вывести в свет дочурку. Дама с противным землистым цветом лица охала и придерживалась за локоток тощего, бледного создания в пышных юбках. Я разгадал обман не сразу, а когда понял, едва не лопнул от смеха. Стоны и кряхтения дриады должны были заглушить скрип колес, прикрученных к бочке с водой, в которой сидела подруга. Русалка нервно одергивала юбки, а дама толкала ее в бок свободной рукой, незаметно передвигая всю конструкцию. Я пожалел, что на палубу корабля был брошен мостик с перилами, а не веревочный трап. То бы еще зрелище получилось.
   Когда на причале показалась группа магов, настроение снова испортилось. Эти чистоплюи, конечно, заранее приобрели билеты первого класса – к ним сразу бросились стюарты. Четыре черных мага были не лучшей компанией для тех, кто встал на путь Абрамелина, но назад дороги не было. Теперь я только порадовался, что нам достались каюты второго класса на нижней палубе. С каждым из магов у нас имелись кое-какие делишки в прошлом, но пока моя новая внешность успешно скрывала меня даже от дедули. К тому же чернокнижники вроде этих редко смотрят на то, что путается под ногами. Я был готов поспорить, что они всю неделю проторчат в своих люксах, корпя над фолиантами – по себе знал, что, когда выходишь в большой свет, времени на чтение никогда не остается.
   Последним шел некромант. На нем был потрепанный сюртук, который нисколько не защищал от пронзительного морского ветра, и видавшие виды сапоги со стертыми носами, но некроманту было плевать. В его объемистой сумке, которую он заботливо прижимал к тощей груди, наверняка хранился гримуар, который мог обеспечить ему неплохую жизнь в новом мире, однако я знал, что роскошь и богатство таких людей не интересуют. Некромант толкал впереди себя инвалидное кресло с маленьким человечком, утопающим в роскошной шубе. Огромная меховая шапка и пушистый шарф полностью закрывали лицо, а ноги были заботливо укутаны пледом. Еще одна трогательная картина – бедный родственник сопровождает богатого, но больного дядюшку в столицу. Я хмыкнул. Некромант, вероятно, настолько принюхался к зловонию, что уже и не замечал его. Между тем даже на палубе было слышно, как смердел зомбяк, которого маг привязал к инвалидному креслу, предварительно накачав транквилизатором. Не иначе, то был ценный подопытный экземпляр, раз хозяин не вернул его обратно в землю.
   Впрочем, среди опоздавших были и нормальные люди. Один пожилой господин в черном плаще, котелке и с тростью пристально следил за погрузкой одиннадцати коробов, по форме напоминающих гробы. Если бы от него так сильно не разило человечиной, я бы принял почтенного мужа за главного вампира округа, который в открытую перевозил все свои спальные места в другой мир.
   Отвлекшись на типа с тростью, я пропустил момент, когда одна из веревок, на которых держался ящик с гробом Спира, вдруг лопнула, и груз угрожающе накренился. Короб уже успели поднять на борт судна и должны были опустить в открытый люк багажного отсека, до которого оставалась пара метров. Я замер, в тихом ужасе представляя, как тяжелый гроб пробивает доски ящика, изящно вылетает оттуда и врезается в бестолковых пассажиров, которые вместо того, чтобы броситься в стороны, принялись давать дурацкие советы грузчикам. Мозг лихорадочно соображал, за что Абрамелин даст больший срок – за использование магии, чтобы остановить падающий гроб, или за смерть десятка людишек, если я не вмешаюсь.
   Пока я производил подсчеты, ситуация разрешилась сама собой. Из толпы выскочил какой-то хилый парень и, ловко вскарабкавшись на поручни, придержал раскачивающийся на ветру ящик. Со стороны казалось, что он только направил груз навстречу крану, но я хорошо разглядел, как он уперся в дно ящика и немного поднял его над головой, чтобы докеры смогли зацепить крепления короба лебедкой. Все бы ничего, если бы я не знал, что ящик весил больше тонны.
   Герой поспешил затеряться в толпе, но мы с Джунгом проследили за ним до каюты. Как говорил дедуля: «Не полагайся на то, что враг не придет». Позиции должны быть укреплены заранее, а врага нужно знать в лицо. Впрочем, подозрительный тип имел на удивление заурядную внешность, и это настораживало хотя бы потому, что я сам выбрал себе такую же. Парню на вид было не больше тридцати. Русые, собранные в короткий хвост волосы, тусклый, уставший от жизни взгляд трудяги, жилистые руки в мозолях, латаный сюртук, потертые штаны – обычный портрет переселенца, который еще надеялся на лучшую жизнь, но в душе точно знал, что чудес не бывает. Единственное, что в нем выделялось – пронзительный взгляд ярко синих глаз. От него пахло человеком, но так явно, словно кто-то вылил на себя флакон редких духов, стараясь скрыть запах пота. Я не узнал в нем никого из наших, но был уверен, что парень что-то скрывал.
   Четверо детишек, которые поджидали «героя» в каюте, меня озадачили. Обычно «нечисть» не обременяла себя потомством до такой степени. Этот же кудахтал над выводком, как заботливая курица. Сунул каждому по конфете, а потом достал гребень и принялся чесать лохматые головы деток, словно важнее на свете ничего не было. Женщины поблизости не наблюдалось – то ли отправилась добывать еду, то ли отсутствовала по природе. Потоптавшись у каюты еще какое-то время, я выяснил, что парня звали Локом, но имя не вызвало никаких воспоминаний. Впрочем, на пароходе хватало странных компаний, и я удалился в номер, решив, на всякий случай, держаться от кают третьего класса подальше.
   Может, зря мы считали шестирукого Ара идиотом? Уж лучше неделю просидеть в ящике в грузовом отсеке, зато быть спокойным, что к твоим ста годам прилежного поведения не добавится еще двести. Встреча с ведьмой Морриган прошлым летом, которая стоила лично мне пятьдесят новых лет, преподала хороший урок: «братьев по крови» следовало избегать.

   Не считая неприятности с гробом Спира, все шло по плану. «Новая легенда» уверенно выдавала девять узлов, приближая нас к заветной цели и смертному будущему. Нечисть сидела по каютам, и меня это устраивало. Настроение немного портил новый год, который люди собирались отмечать этой ночью, но мы уже привыкли. Заклинание Абрамелина запрещало любые праздники до окончания срока – оставалось не дать себя втянуть в веселье, за которое можно было получить пару лишних годков. Впрочем, с утра небо заволокло низкими тучами, из которых изредка сыпался мелкий, колючий снег. Так как в каюте весь день репетировали циркачи, собирающиеся подзаработать на праздничном вечере, мы спрятались от них на прогулочной палубе, облюбовав скамейку в укромном углу за входом в машинное отделение. Пронзительный ветер загнал людей в каюты и кубрики, и нам никто не мешал. Барбатос, Спирос и Мара заняли лавку, Ове уселся на палубу, привалившись спиной к ногам оборотня, я же облокотился о поручни, подняв лицо к небу. Снег сыпал колючей крупой, оставляя на коже тысячи крошечных укусов, которые обещали то, что было недоступно бессмертным – путь короткую, но зато настоящую жизнь, полную вкуса. У каждого из нас были свои причины расстаться с «нечистым» прошлым. Мы мало говорили о том, что было, но с нетерпением ждали того, что будет.
   Несмотря на то что еще стоял полдень, по всему пароходу вдруг зажглись праздничные фонари, и лица моих «нечистых» товарищей осветились разноцветными огнями. Глядя, как тролль прилип сопливым носом к фонарю на стене, я не сдержал улыбки. Наверное, Ове разглядывал фей – мои попытки объяснить ему природу электричества так и остались безуспешными. Ведьма Мара раззявила беззубый рот, переводя настороженный взгляд с одного мигающего огня на другой. Барб пытался наступить на бегающие по палубе блики, а вампир делал вид, что фонари его не интересуют, но сам, то и дело, косился на блестящие огоньки. Мне они тоже нравились. Снег усиливался, и мерцание разноцветных искр в тусклом дневном свете могло заворожить даже самое черное сердце.
   Фонари не радовали только Джунга, которого ветер постоянно сдувал с моего плеча. Устав бороться со стихией, ворон забрался мне под пальто, но он зря надеялся отыскать там тепло и защиту. В моей нечистой груди было холоднее, чем в космосе.
   Вдруг Ове хрюкнул и толкнул Барба. Оборотень огрызнулся, но потом все же наклонился к светильнику, который пристально разглядывал тролль. Не сдержали любопытства и остальные. Под затейливый кованый узор забилась муха, неизвестно какими ветрами занесенная на борт «Новой легенды». Тварь трепетала замершими крыльями и явно собиралась помирать. Я нахмурился – любая смерть, свидетелем которой мы становились, могла качнуть хрупкий баланс весов Абрамелина не в нашу пользу. Но уходить не хотелось – циркачи наверняка еще репетировали.
   Между тем на прогулочной палубе стали появляться подвыпившие ряженые пассажиры, за которыми пристально следили стюарты. Мимо нас пробежал какой-то матрос с коробкой свеч и, окинув Ове подозрительным взглядом, скрылся в машинном отделении. Такие праздники, как Новый Год, обычно сводили людей с ума, и я всегда с нетерпением ждал наступления будней.
   – Доброе дело, – вдруг произнес Барбатос и накрыл муху волосатой пятерней.
   Я хмыкнул. Ну да, как же. Мне не нужно было читать его мысли, чтобы понять, о чем он думал. Доброе дело было козырем старика Абрамелина. За стоящее доброе дело можно было не только уменьшить срок, но и, вообще, избавиться от него. В свое время мы переделали кучу ненужных дел, пытаясь определить то самое настоящее добро. Увы, спасение мухи от зимней стужи вряд ли помогло бы оборотню скосить срок, но минус два или три дня он мог заработать.
   – У тебя нет коробочки? – пристал Барб к ведьме, но та скривила губы и злобно помотала головой. Я знал, что у нее в карманах всегда хранилась куча ненужного барахла, но Мара была жадной и завистливой по природе и помогать оборотню не собиралась. Барба выручил Спир, который с унылым видом подал ему надушенный платок.
   – Заверни, – бесцветным голосом прошелестел вампир. – Может, выживет.
   Спирос не ел уже пять дней и его голодный взгляд раздражал меня сильнее вечных препирательств оборотня с ведьмой. Я не любил делиться с ним кровью, но если его новогодняя охота окажется неудачной, другого выхода не останется. Мертвецки бледный вид Спира с трудом скрывала даже косметика, а провокаций нам хватало.
   Стянув перчатку, которая все равно была мне не нужна, я протянул ее Барбу, чтобы он положил в нее сверток с мухой. Выручая всех нас, оборотень рисковал. Если муха помрет, Абрамелин добавит к его сроку не меньше недели.
   – Что это у вас там?
   От скрипучего голоса, внезапно раздавшегося у меня над ухом, я едва не взлетел на поручни – даже страшно было представить, сколько лет можно было бы получить за такую оплошность. Развернувшись на каблуках, я окинул уничтожающим взглядом высокого человека – такого худого, тощего и узкого, что, казалось, его вынесло из мира теней и случайно забросило ветром на новогоднюю палубу парохода. На голове пассажира красовалась зеленая шапка, расшитая бисером. Его строгий деловой костюм и подбитое дорогим мехом пальто никак не вязались с нелепым головным убором. Маленькие хитрые глазки и тонкие губы с прилипшей улыбкой искушали затеять с ним драку, но я, конечно, сдержался. От пассажира невыносимо несло абсентом, табаком и шоколадом. Невыносимо потому, что мне все это было запрещено, хотя порой и хотелось так, что я готов был биться башкой об стену. В крови незнакомца имелось достаточно дурманящих веществ, чтобы заставить его не заметить зеленомордого Ове, сидящего на палубе без маски, но удивиться перчатке, с торчащим из нее белым платком.
   Мой суровый взгляд, конечно, проигнорировали. Человек обращался к Барбу, который из нашей компании выглядел самым солидным. Я чувствовал, что в этот морозный день душа оборотня не лежала к общению с людьми, но ситуацию выручил Спир, который увидел в пассажире ужин.
   – С новым годом! – елейно произнес он, старательно изображая радость в голосе. – Какая чудесная погода, не правда ли? Позвольте представиться, Спирфум Иолангус, писатель и путешественник. Это мои друзья. А вы будете…
   – Деприяг! – бросил незнакомец, все еще таращась на карман Барба, куда тот засунул перчатку. Королевский абсент, который подавали на пароходе пассажирам первого класса, в больших количествах мог вызвать бредовые видения. Кто знает, что сейчас мерещилось этому типу.
   Барбатос правильно истолковал мой взгляд и, с кряхтением поднявшись, прогудел:
   – Простите, господин, нам пора. Морозно, как бы ангину не подхватить.
   Деприяг глянул на него мутным взглядом, его лицо внезапно посерело, и я понял, что сейчас случится непоправимое. Абсент просился наружу. Не желая быть испачканным, я сделал шаг назад и толкнул Барба, который двинулся одновременно со мной – только вперед. Точка столкновения пришлась на карман оборотня, где покоилась муха в перчатке. Я вцепился в Деприяга, но было поздно. Казалось, весь мир услышал треск лопнувшего хитинового тельца. Стрелки на гигантских часах Абрамелина дрогнули и быстро завертелись вперед – на пять дней для тролля, который не сумел завершить доброе дело, и месяц для меня – убийцы мухи.
   – Дьявол! – взвыл Барбатос, и я поморщился: для полного счастья только дедули здесь не хватало. И так последний день года обещал стать самым поганым.
   – Ни в коем случае! – оживился виновник происшествия, ловко усаживаясь на место Барба. – Дьявола не существует.
   Мы согласно закивали. Пьяного пассажира стоило спровадить как можно скорее, а споры быстрому расставанию не способствовали. Пожалуй, только вампир был рад собеседнику и, наверное, мечтал, чтобы мы убрались в каюту – есть при свидетелях он не любил.
   – Дьявол – это прошлый век, – уверенно заявил Деприяг. – Современные люди верят в астрал, карму, чакры, тонкие вибрации, энергетические вихри и космическое сознание. Вы слышали о Великой Четверке Хранителей Вселенной?
   И не дожидаясь ответа Спира, который единственный из нас обращал на него внимание, пассажир продолжил:
   – Они существуют в пятом мире тысячелепесткового лотоса и являются единственной надеждой человечества на просветление.
   – Да вы что? – изумился вампир, пожирая глазами шею Деприяга. – А как же наука?
   – Ученые треплются, даже не догадываясь об истинном положении вещей. Особенно забавно, когда они начинают болтать о событиях, при которых я присутствовал лично.
   – Лично? – не выдержал я.
   – Я говорю о путешествиях по астралу, – гордо ответил Деприяг, на этот раз решив меня заметить. – Вот, где можно найти ответы на все вопросы. Например, почему этот фонарь сейчас светит красным, а через секунду загорится зеленым. Я не говорю уже о более серьезных вещах.
   Я поспешил отвернуться, чтобы не оскорбить человека издевательским смешком и не заработать минус в карму. Но тролль, похоже, повелся. Натянув шапку по самые брови и закутав зеленую рожу шарфом до носа, он придвинулся ближе и уставился на Деприяга, как на волшебника.
   Так как тролль и вампир смотрели на пассажира с нескрываемым интересом – каждый по своим причинам – того понесло:
   – Скажу вам по секрету, – доверительно произнес он, – что моим учителем является знамеитый профессор Вассарго, основатель Общества Космических Святых. Вы, конечно, о нем слышали, но прошу вас, сохраняйте спокойствие. То, что я скажу вам дальше, не предназначено для посторонних ушей. Вассарго, которого называют Предвечным, сейчас здесь, на этом корабле, разумеется, инкогнито. У нас был выездной практический семинар.
   – Да неужели? – изумился Спир, облизывая губы. – Поверить не могу, что сам Предвечный с нами! Какая честь! А вы, значит, член этого… эээ… Общества Вселенских Святых?
   – Тсс, – Деприяг приложил палец к губам. – Потише, у нас ведь и недруги имеются. Организация Святого Солнца Абсолюта также здесь и тоже полным составом. Они ни в коем случае не должны знать о Вассарго. В прошлом месяце «абсолюты» напали на Предвечного, когда он путешествовал по третьему астральному полю и повредили ему сердечную чакру – с тех пор он не может улыбаться, но постепенно восстанавливается.
   Я уже икал от смеха, но все еще умудрялся сохранять приличие, так как стоял спиной, и Деприяг моих корчей не видел.
   – А что они не поделили? – как всегда прямо спросил тролль, но ученик Вассарго только обрадовался вопросу.
   – Это давний конфликт из-за органа чаробуфера, – охотно пояснил он. – В древности все люди обладали потрясающими способностями. Могли летать, читать мысли друг друга, перемещаться в пространстве со скоростью мысли, ну и так далее. Все это было возможно благодаря органу чаробуфера, который находился здесь. – Вассарго бесцеремонно ткнул вампира в лоб между бровей, испачкав палец в пудре. – Но архифизикохимик Суриндер изъял у человека этот чудесный орган и спрятал… а вот тут начинается конфликт. Мастер Вассарго считает, что орган чаробуфера был спрятан в Синем Ветре астрала. Он хочет найти чаробуфер и вернуть его человечеству, поэтому профессор так много проводит время в астральных путешествиях, подвергая себя риску. Он такой жертвенный! Ну а Святое Солнце Абсолюта убеждено, что орган чаробуфера спрятан на Луне. Кстати, там тоже живут люди, но отличаются от нас внешностью. Они больше похожи на ворон, только не каркают, а мелодично чирикают.
   Джунг беспокойно заворочался у меня за пазухой, и я понял, что пора было закрывать балаган. Но Спир был решительно настроен поужинать, и моих знаков не замечал.
   – А этот чудесный орган… откуда он вообще взялся? – поинтересовался он.
   – Орган чаробуфера открыл профессор Вассарго, – гордо сообщил Деприяг. – Но мерзавцы из Святого Солнца уже какой год пытаются обвинить его в плагиате, приписывая авторство себе. Впрочем, это неважно. Главное, чтобы к людям вернулось то, что было у них предначально. И Вассарго единственный, кто может нам помочь. Я обязан ему всем. Он открыл мне третий глаз и дал тайное имя – Индиговый Рубин. Теперь я тоже помогаю людям. Например, могу почистить ауру.
   Схватив растерявшегося вампира за руку, Деприяг прижал ее к своей груди. Спир дернулся, но я велел ему оставаться на месте. Мне вдруг стало интересно, как Индиговый Рубин будет чистить ауру нашего кровопийцы.
   – У вас сущность в виде слоника, – закатил глаза к небу ученик Вассарго. – По ней ползают энергетические муравьи, которые засоряют ваши чакры. Но я сейчас вам все почистю и…
   – Не стоит, не стоит! – вампир поспешно вскочил с лавки и прилип к поручням рядом со мной. – Возможно, в другой раз. Не хотелось бы вас утруждать.
   На этот раз красноречие подвело вампира, и Деприяг возмущенно поднялся, намереваясь закончить «чистку» собеседника. Я нутром почуял конфликт и понял, что пора вмешаться.
   – А как же добро и зло? – спросил я первое, что пришло в голову, вклиниваясь между Деприягом и Спиром. – Что профессор Вассарго говорит о вечном?
   – Добро и зло? Да проще простого. Когда человек поступает по совести, он совершает хорошие дела, а когда чувствует терзания души, значит, он сотворил что-то злое.
   Мне захотелось врезать ему по уху, потому что с совестью-то как раз у всех нас были проблемы, но Деприяг картинно взмахнул рукой и произнес:
   – Друзья, сейчас я научу вас, как творить добрые дела.
   Мара, Ове, Барб и Спир дружно выпрямились, словно моя матушка Никта разом потянула наверх ниточки их нечистых душ. Теперь более внимательных слушателей Деприягу было не найти.
   – Представьте человека в беде, – проникновенно сказал он, понизив голос. – Например, кто-то болен. Или разорился. А может, несчастен в браке или умирает с голоду. А теперь вообразите, как вы ему помогаете: находите для него лекарство, отправляете в лучшую клинику мира за собственный счет, дарите деньги, еду или любовь. Думая так, вы посылаете тонкие вибрации своего астрального тела всем людям, попавшим в подобные ситуации. Чем чаще вы будете так думать, тем крепче станут струны энергетической связи между вами и несчастными. Ситуация этих людей постепенно улучшится, а в один прекрасный момент все их беды исчезнут. И все – благодаря вам. Вот так творятся добрые дела.
   Я хотел было спросить, не Вассарго ли случайно научил его столь гениальному методу успокоения собственного эго, но тут мое внимание привлек знакомый голос с нижней палубы:
   – Я оставил их в каюте всего на полчаса, чтобы сходить за ужином, – взволнованно говорил мужчина. – Они никогда не выходили гулять одни, всегда дожидались меня. Пожалуйста, господин полицейский, обыщите корабль еще раз.
   – Не кричите, гражданин, – пробубнил другой голос, в котором отчетливо слышались нотки раздражения. – Мы уже осмотрели палубы и даже грузовые отсеки. Между прочим, два раза. Говорю вам, дети, наверное, упали за борт. Вон, волна какая, и скорость приличная. Вы правила читали? На обратной стороне билета написано, что родители сами несут ответственность за безопасность детей. Смотреть надо было лучше. Или вы читать не умеете?
   – Да что вы такое говорите! – вскричал Лок. Свесившись с поручней, я сразу узнал того подозрительного героя, который поймал гроб Спира. У Лока был вид бешеной собаки – еще немного, и он разорвет полицейского на части. Растрепанные волосы, словно знамя революции, развеваются по ветру, тело напряжено, словно стянутая пружина, на скулах гуляют желваки, в глазах стоят слезы – то ли от ветра, то ли от горя, губы растянуты в страшную гримасу оскала, пальцы то сжимаются в кулак-молот, то безвольно повисают, словно вырванные с корнем стебли. Я, как всегда, позавидовал человеческим эмоциям. Мне бы уметь так переживать.
   – Они не могли упасть, – упрямо повторил Лок. – Пусть пароход осмотрят еще раз. Что-то случилось, их похитили!
   – Да кому нужны ваши дети? – устало повторил полицейский. – Успокойтесь, мы бандитов не перевозим. Здесь все приличные, законопослушные, добрые граждане. Действительно, что это мы сразу о плохом? Никто не тонул. Уверен, ваши детки забежали кому-нибудь в гости и сейчас конфеты трескают.
   – Они никого не знают, а с незнакомцами не общаются!
   – Кому вы сказки рассказываете? У меня самого четыре рта. Какая-нибудь сердобольная дама из первого класса увидела ваших прелестных ангелочков, и решила угостить их сладостями. К сожалению, мы не можем обыскивать каюты первого класса. Потерпите до ночи. Вот увидите, когда начнутся ночные гуляния, они сами объявятся.
   – Я требую, чтобы вы продолжали поиски! – лицо Лока побелело до такой степени, что могло соперничать с мертвяцкой физиономией Спира.
   – Конечно, конечно, – скривился полицейский. – Но паниковать еще рано. Подождем до утра и тогда забьем тревогу по-настоящему.
   Его можно было понять. Кому охота придумывать себе работу накануне праздника, и так обещавшего массу проблем? К тому же пропали-то дети из третьего класса, а не из первого или второго. По одному виду Лока можно было понять, что денег у него в карманах никогда не водилось, а билет ему подарили. Вряд ли полиция станет серьезно искать его детей. «Упали за борт по недосмотру родителю» – стандартная фраза для стандартного протокола.
   Между тем у молодого папаши, действительно, были проблемы. Я бы удивился, если бы узнал, что до Кондура доплыли все пассажиры в целости и сохранности. На корабль погрузилось столько нечисти, что люди должны были начать исчезать еще в порту. А дети, оставленные без присмотра, – лакомый кусочек для нашего брата. Они могли понадобиться, безусловно, всем: от вампиров до некроманта. Мысли цинично плавали вокруг моей пустой головы, пока я не спохватился, что вообще-то случай грустный, и лицу полагается придать соответствующее выражение. Моя гримаса напугала Деприяга, увлеченно рассказывающего о космическом сознании. Ученик Вассарго опасливо отошел ближе к вампиру, который из всей нашей компании имел наиболее располагающий вид.
   Похоже, Лок тоже понимал безвыходность своего положения, потому что, когда полицейские ушли, он в отчаянии поднял лицо к небу, словно собирался послать в адрес богов и демонов все проклятия мира. А с неба на него смотрел я. Лок открыл рот и выпучил пронзительно синие глаза, продемонстрировав ту самую реакцию, когда узнают Черного Кормака.
   Отпрянув от поручней, я поймал встревоженный взгляд Барба и быстро прошептал:
   – Уходим. Немедленно.
   Вопросов никто задавать не стал. Таким тоном я говорил редко и всегда по делу. Оставив растерянного Деприяга на скамье, мы поспешили в каюту, но смыться по-тихому не удалось: у трапа нас поджидал Лок.
   – Кормак! – воскликнул незнакомец. – Ты!
   – Мы твоих детей не трогали, – быстро сказал я, злясь на то, что до сих пор не определил природу «папаши». Человеком он быть не мог хотя бы потому, что все люди, которые знали меня настоящего, давно умерли: сами либо с чьей-либо помощью.
   – Я тебя не боюсь! – перешел в нападение Лок. – Верни их, или я расскажу капитану, кто ты.
   Глупее угрозы я не слышал, но привлекать внимание к себе не хотелось. Парень размахивал руками и кричал так, что на нас стали оборачиваться гуляющие. Ветер стих, и палуба постепенно наполнялась пассажирами. Матросы притащили откуда-то живую ель и теперь пытались закрепить ее у мачты, при этом напевая что-то глупое про одиннадцать огней, которые должны прилететь с неба в новогоднюю ночь. Почему одиннадцать, а не двенадцать?
   – Во-первых, не кричи, – осадил я Лока, который раздражал сильнее матросов. – Во-вторых, если узнал меня, то должен знать, чем мы здесь занимаемся.
   – Группа Кормака! – фыркнул парень и сплюнул, словно ему в рот залетел мусор. – Слышали, знаем. Да только, кто вам поверит. Только прикидываетесь невинными, а сами мерзкие пакости творите.
   – Ничего мы не прикидываемся, – возмутилась Мара, подходя к Локу слева. С другой стороны его обступили вампир, тролль и оборотень. Все старались придать рожам исключительно честное и невинное выражение. Эх, нам еще репетировать и репетировать. Я бы на месте Лока тоже бы не поверил.
   – Повторять не стану, – произнес я, пристально разглядывая «папашу» снизу вверх. – Если сказал «не трогали», значит, «не трогали». Между прочим, тут и без нас любителей хватает. Смотреть надо было лучше. А ты сам кто такой?
   – Феи мы, – не моргнув глазом, ответил Лок. Так нагло мне в лицо давно не врали. Еще бы эльфом назвался.
   Мара фыркнула, Спир презрительно улыбнулся, Ове сплюнул тугой комок соплей, которые подхватил ветер и развесил лохматыми водорослями на поручнях. Я даже пожалел, что забыл свой носовой платок в каюте – бедолагу так сильно мучил насморк.
   Барбатос вмешался, как всегда, не вовремя.
   – Мак, – прошептал он мне на ухо. – Доброе дело. То самое. Настоящее.
   – Тебе мухи не хватило, идиот? – сердито огрызнулся я и тут же извинился. – Прости меня, Барбатос, за то, что я назвал тебя «идиотом», да наградит меня Абрамелин тремя заслуженными неделями за оскорбление. Но если ты не научишься думать, прежде чем говорить, я больше не стану выручать твою жирную задницу. Детишки ничем от мухи не отличаются. Как думаешь, сколько у них шансов дотянуть до нового года при таком составе пассажиров? А если мы влезем в это дело, то их смерти Абрамелин повесит на нас. И прости, что назвал тебя жирным.
   Лок обладал хорошим слухом и не пропустил ни слова.
   – Все верно! – воскликнул он. – Если это не вы украли их, то докажите. Ты ведь Кормак Черный? Так узнай, где мои дети. Что тебе стоит?
   – Ему нельзя колдовать, любезная фея, – протянул вампир, обнюхивая шею Лока. – «Заклинание Абрамелина» тебе о чем-нибудь говорит? Ах, как сладко от тебя пахнет. Не хочешь улучшить свою карму? Давай слетаем вместе в астрал? Я могу почистить ауру, а заодно избавить от лишней крови. Ты слышал, что кровопускание помогает при стрессах? Оно тебе сейчас необходимо.
   – Отстань от него, Спир, – буркнул оборотень, вежливо отодвигая голодного вампира от Лока. – Когда твои дети пропали?
   – Сегодня утром. Понимаете… – Лок замялся. – Нас немного больше, чем указано мест в билете, поэтому я приносил им еду в каюту. Полиции я, конечно, сказал, что пропало два ребенка, но, на самом деле, их четверо. Когда я уходил, они всегда запирались изнутри и никому не открывали. Я еще до полиции весь пароход обегал – нигде нет. Ну а про то, что они за борт упали, вообще бред. Они уже взрослые у меня.
   – Ты не фея, – фыркнул я. – Ты коза, вернее, козел. А деток у тебя, случайно, не семь? Сказочка есть такая. Как раз под твой случай подходит. Знаешь, сколько волков плывет в большой мир на этом чудесном корыте? И у каждого своя маска. Подумай и ответь честно: сколько шансов, что твоих детей не съели оборотни, не сварили в котле ведьмы и не загрызли вампиры? Я, между прочим, самое очевидное перечислил.
   – Мак, здесь написано, что за спасение детей сто лет дают, – Барб сунул мне под нос замусоленную книжку с выписками из заклинания. – Мне шестьдесят восемь осталось. Не знаю, как ты, но я участвую. Ты не представляешь, как хочется вмазать по твоей наглой роже. Надоело быть вежливым.
   – Тогда я тоже хочу! – завистливая Мара не могла остаться в стороне и позволить Барбу одному наслаждаться победой.
   – И мне надо, – прогнусавил тролль, которого никак не оставлял насморк. Сопли желтой лавиной стекали на шарф, и он уже не пытался их утирать.
   – Я тоже помогу тебе, фея, – произнес Спир, виновато скосив на меня голодные глаза. – Только с условием, что мы избавим тебя от лишней крови.
   – Предатели, – прошипел я и, отвернувшись, уставился в серое тревожное море. Снег обсыпал волны мелкой крупой, которая тут же таяла, превращаясь в соленые слезы. А если дети Лока уже мертвы? В отличие от Барба заклинание Абрамелина жило в моей голове, и нужное правило вспомнилось легко: «за смерть ребенка получишь тысячу лет жизни жалкого червя». Я сглотнул. А ведь у Лока их было четверо, значит, в случае провала нас ожидало наказание в четыре тысячи лет. С другой стороны, если нам удастся их спасти, то в Кондур мы прибудем уже свободными. От этой мысли забегали мурашки по коже, а во рту появился привкус яблок и шоколада. А ведь шансы-то были. Никто так хорошо не знал нечистую силу, как Кормак Черный. Вся нежить обожала красивые ритуалы. Если детей не сожрали прямо в каюте, то, значит, забрали не для того, чтобы просто покушать. Скорее всего, кто-то решил поколдовать на водных просторах Мертвого Океана. А новый год подходил для этого случая идеально. В таком случае у нас еще оставалось десять часов до полуночи – наверняка похититель все организует точно по времени.
   Появление Деприяга, направляющегося в нашу сторону, убедило меня, что ответ на просьбу Лока мог быть только один. Я хотел стать человеком – хотел до пронзительной боли в сердце и яростного скрежета крепко стиснутых зубов. Хотел стать глупым, сентиментальным, верящим в астрал, в бога и карму человеком, который умеет чувствовать дыхание мира и любить. Хотел быть смертным, чтобы ощутить настоящий вкус того, что делает короткую человеческую жизнь бесценной. Ради этого стоило рискнуть.
   – Ладно, – кивнул я, увлекая за собой всю компанию вниз по трапу. – Мы поможем тебе, Лок, но играть будем на моих условиях.

   3.

   К нашему неудовольствию, новогодние празднования начались рано. Когда мы проталкивались к каюте Лока, на встречу попадались пьяные ряженые пассажиры, в каждом из которых мне виделся Деприяг. Когда я освобожусь от заклинания, то непременно найду этого типа и накостыляю ему так, что он надолго останется в астрале. Желание кого-нибудь покалечить стало почти непреодолимым.
   По дороге Лок рассказал о соседях в других каютах. Обычные люди, трудяги, бедняки, которые с трудом сводили концы с концами и едва наскребли на билет. Когда я заметил, что все феи, которых я знал, ни за что не стали бы путешествовать третьим классом, Лок буркнул о тяжелых временах и в сотый раз принялся описывать, как выглядели его дети.
   Барб отнесся к делу с привычной для себя энергией и скрупулезно записывал в книжечку каждое слово лже-феи: в каком часу Лок ушел за завтраком, сколько времени отсутствовал, что подозрительного заметил, сорился ли с соседями… «Папаша» отвечал старательно и многословно, но только лил воду, словно ее вокруг и так было мало.
   Осмотр каюты ухудшил мое и без того скверное настроение. В номере пахло без исключения всеми: вампирами, оборотнями и другой нечистью. Объяснения Лока о том, что они переехали в каюту два дня назад из другого номера, дела не облегчило. Окрашенные белой краской панели, дырявый линолеум, железная двухъярусная кровать, прибитый к стене умывальник, обшарпанный стул, пара матрасов на полу, кипа сумок и тюков – личные вещи Лока. Ничего интересного.
   Под пристальным взглядом «феи» я обошел всю каюту, задержавшись у нижней кровати, где спал Лок. Недостающая часть мозаики вдруг нашлась сама по себе и, заняв положенное место, явила моему взору удивительную картину. Она захватывала воображение, лишала спокойствия и толкала на преступления.
   Попросив всех выйти в коридор и дождавшись, когда за Спиром закроется дверь, я повалил Лока на кровать и принялся бороться с собственными пальцами, которые хотели его задушить.
   – Что, драконья шкура, думал провести Мака, да?
   В каюте просто смердело драконами – поразительно, как я мог не заметить этой вони раньше. Стоило признать, что человеческая маска Лока выглядела безупречно.
   «Папаша» ответил агрессивно. Еще бы, ведь он помнил нашу стычку на Зеленой Горе. Тогда мне пришла в голову блажь покататься на огнедышащей твари. В мои сети попался красивый дракон с блестящей черной шкурой и пронзительно синими глазами, но наспех построенная ловушка не выдержала драконьей мощи. Льдистое Око – так звали дракона – откусил мне хвост, я же от злости порвал ему крылья, заставив позорно бежать с поля боя. Полета, увы, не получилось.
   Лок, конечно, все помнил, а так как его маскарад раскрылся, то не счел необходимым сдерживаться. Пользуясь тем, что я был связан заклинанием, он швырнул меня на пол и принялся от души пинать. Прежде чем на истошные вопли прибежали остальные, дракон успел вдоволь прогуляться сапогами по моим ребрам.
   Впрочем, его гнев прошел быстро, и когда в каюту ворвались мои нечистые товарищи, мы уже сидели рядом на кровати, испепеляя друг друга злобными взглядами.
   – Ничего личного, Мак, – прошипел Лок. – Это тебе за крылья.
   – Проехали, – сказал я. – Когда заклинание закончится, тебе конец.
   – Что происходит? – оборотень непонимающе уставился на мою куртку с отпечатками сапог.
   – Все в порядке, – икнул я и, встав, упер руки в боки. – Придется внести коррективы в твои записи, Барб. Вместо «феи» впиши дракона, все остальное не меняется.
   – Не меняется? – переспросил Лок с глупейшим выражением лица. Он, конечно, уже жалел о своем выпаде и, наверное, собирался ползать передо мной на коленях, умоляя найти его детей. По крайней мере, я на это надеялся. Однако дракон оказался стеснительным и при посторонних ползать на коленях не стал. Я решил обязательно напомнить ему об этом – как-нибудь в другой раз.
   – Помогите мне, – прошептал Лок так растерянно, что даже злющая Мара часто-часто заморгала глазами. – Если бы это было лично для меня, я бы близко к вам не подошел. Но это касается всего драконьего рода. Эти дети – последнее, что у нас осталось.
   Мы были в курсе драконьей проблемы. Стихитрум, вещество, которое позволяло драконам жить, исчезло из воздуха еще полвека назад. Драконы нашли весьма оригинальный выход – превратили последнюю молодую кладку в людей, а себя поубивали, чтобы не тратить остатки Стихитрума. Теперь вся их надежда была на драконят в человеческом обличье. Они должны были пережить катастрофу и возродить драконий род, когда Стихитрум снова появится в мире в достаточном количестве. Льдистое Око, последний взрослый дракон, должен был оберегать молодых драконов, пока они не научатся сами заботиться о себе. Задачка не из легких: драконьи дети росли долго, тысячелетиями.
   Мои нечистые друзья уставились на Лока, как на чудо из чудес. Еще бы – последний дракон, да еще с такой историей. В отличие от меня драконов они уважали. Барб раздул ноздри и выкатил вперед живот, готовый разорвать на части похитителей драконят, Спир расправил плечи и зачем-то взялся за эфес шпаги, которую повсюду таскал с собой под видом трости, тролль забыл о насморке и, выпятив нижнюю губу, забулькал от переживания. Мара принялась теребить пальцы, щелкая суставами. Она всегда так делала, когда нервничала.
   Даже Джунг выглянул из-за пазухи оборотня. Драконов он в жизни не видел и теперь пытался понять, что в облике Локе указывало на ту огнедышащую тварь, которую рисуют в книжках. Почему-то он смотрел ему в рот, словно ожидая, что оттуда вот-вот вырвется огненная струя.
   «Глаза, идиот, смотри на глаза, – подумал я. – У людей таких глаз не бывает».
   Я, пожалуй, мог бы посочувствовать горю Лока, если бы сам не был источником всех драконьих проблем. Некоторые строят свои отношения с миром на правде, другие – на лжи. И эти последние не менее, прочны.
   О том, что это мы со старшем братцем сожгли Стихитрум, нечаянно выпустив на волю Большого Огненного Беса, я не рассказывал никому. Демона, конечно, загнали обратно, но тех нескольких минут, что он пробыл в нашем мире, хватило, чтобы изменить климат на нескольких континентах. А заодно уничтожить Стихитрум, который неожиданно оказался восприимчив к дыханию твари. Ну и досталось же мне тогда от матушки! Братец, как всегда, выкрутился, и Великая Никта выплеснула весь гнев на меня, отправив в ад к дедушке, где я триста лет проработал чертом, поджаривая грешников на сковородках. С тех пор я ненавидел драконов и жареное мясо.
   – Мы тебе поможем! – уверенно заявил Барб, а все остальные дружно закивали.
   Лок натянул на физиономию трогательную улыбку и скосил на меня глаза. Повернули головы и остальные. Для важности я порисовался еще пару минут и деловито произнес:
   – Начнем с правды. Сколько драконьих деток ты перевозил?
   – Одиннадцать, – буркнул Лок, и я почувствовал, как у меня вытянулось лицо. Вот это чудеса маскировки. Куда там дриаде с русалкой в бочке… Интересно, куда он их запихал? В тюки?
   – Ладно, – я облизал губы, решив, что маскировка драконят вряд ли прольет свет на их исчезновение. – А что вам понадобилось в новом свете?
   Лок настороженно оглянулся, словно нас могли подслушать, и тихо произнес:
   – Говорят, Стихитрум возрождается. Я собирался подзаработать денег в Кондуре, а потом отправиться в горы, чтобы узнать, так ли это на самом деле. А тут такое…
   Лок беспомощно развел руками, и его яркие синие глаза стали еще ярче.
   Если бы я был Кормаком Черным, то, несомненно, обрадовался, услышав о том, что в мир возвращается такой полезный эфир, как Стихитрум. Мне его в свое время очень не хватало – то одно заклинание приходилось бросать, то другое. Сейчас же я звался просто Маком, и Стихитрум был для меня не больше, чем сказкой о молочных реках с кисельными берегами.
   – Найдем мы твоих «детей», – сказал я самым уверенным и наглым тоном, на который был способен – больше для того, чтобы поверить в обещание самому.

   4.

   Как я и подозревал, план никому не понравился, но спорить со мной не стали. Во-первых, я жертвовал своим сроком, и все это понимали. Во-вторых, другой возможности обыскать две тысячи пассажиров за десять часов, не было.
   Когда мы ввалилась в нашу каюту, чудом миновав пьяного Деприяга, который приставал к гуляющим, циркачи, к счастью, уже ушли развлекать пассажиров первого класса. Это было нам на руку. Перетряхнув цирковые шмотки, я с удовольствием разложил на полу те, которые подходили под мою затею.
   – Правила необходимо нарушать, иначе они не будут доставлять никакого удовольствия, – заявил я и протянул вампиру костюм снежинки. – Извини, Спир, но, не считая меня, ты самый худой, а новогодняя клоунада без снежной девы будет подозрительной. Мара не в счет – таких старых и потрепанных снежинок не бывает, здесь даже твоя косметика не поможет.
   – И кем же мне быть? – ведьма злобно выставила вперед обросший щетиной подбородок.
   – Зайкой, – сказал я и поспешно протянул ей пушистый комбинезон.
   На этом дискуссия закончилась. Все понимали, что времени нет, и одевались быстро. Барбу достался костюм белки – исключительно потому, что это был единственный наряд, который на него налез. Белка получилась настолько страшная, что я велел оборотню держаться позади. Тролль нарядился елкой. Не знаю, чем его поразил этот костюм, но едва увидев зеленую бахрому, Ове вцепился в нее, не желал даже думать о том, чтобы стать оленем, в которого я хотел его нарядить.
   Когда подошла очередь Лока, я с удовольствием вручил ему костюм дракона. Портной постарался на славу, хотя и обладал странным чувством юмора. У дракона имелось большое отвисшее брюхо и две отрубленные головы, которые полагалось носить в сумке на боку. Лок вскипел – его драконье самолюбие не могло согласиться с накладным пузом, но я нагло заявил, что другие костюмы под мой замысел не подходят, и если он хочет искать драконят с нами, ему придется смириться.
   – А ты, Мак, наверное, гномиком будешь? – елейным голосом произнес вампир, который не мог простить мне «девчачьего» наряда.
   Я молча натянул на себя костюм клоуна и, сунув ноги в огромные красные башмаки с пушистыми помпонами, вышел на улицу.
   Когда мы появились на палубе, там уже вовсю отмечали новый год. Мы начали с нижней, где веселились пассажиры третьего и второго классов, и плавно влились в гуляющую толпу, смешавшись с ряжеными, которых было больше, чем лиц без масок. Громко взрывались хлопушки, весело сверкали фонарики, дурманяще пахло конфетами и мандаринами. Снег уже не сыпал колючей крупой, а падал красивыми, мягкими хлопьями, выбеливая изъяны мира. Люди плясали, водили хороводы, поздравляли друг друга и просто бездумно кричали от нахлынувших эмоций. Мне бы уметь так радоваться какой-то смене года.
   Над ухом взвизгнуло, и я подпрыгнул от неожиданности. А разобравшись, едва не набросился с руганью на Спира, который с невозмутимым видом еще раз крутанул ручку шарманку. Я не имел ни малейшего понятия, откуда он ее взял, но на разборки времени не было – нас заметили дети. Их появление входило в мой план, единственное, что я не продумал так это то, что их окажется слишком много. Они облепили нас, словно мелкие паразиты, и бурным потоком поволокли к елке. Мы проплясали вокруг дурацкого дерева пять кругов и смогли вырваться лишь тогда, когда на палубе появился стюарт с огромным мешком подарков.
   Кривляясь под шарманку Спира и старательно подражая другим ряженым, мы двинулись в обход по палубе. Вскоре я заметил первых подозреваемых и плавно повел нашу клоунскую компанию к полубаку, где укрылись вампиры. План был прост до безобразия. Ребята отвлекают любопытных, а я приближаюсь к «жертвам» и ищу в их мыслях драконьих деток. За чтение мыслей себе подобных старик Абрамелин прибавлял месяц, но если наше доброе дело закончится успешно, эти месяца растворятся в ста годах, что полагались мне в качестве награды. Это был не лучший план в моей жизни, но другого способа, как отыскать драконят среди двух тысяч пассажиров за столь короткое время, я не придумал.
   Для того чтобы незаметно залезть в голову к нечисти, приходилось подбираться к ней поближе – и это была самая опасная часть плана. Не все мои бывшие братья были такие, как Морриган, которая нагрянула к нам в прошлом году, чтобы вернуть меня обратно. Большинство считало нас предателями, и о моей отрубленной, оторванной или отгрызенной голове мечтали многие.
   Первыми стали вампиры. Спирос разумно остался у елки, чтобы случайно не выдать нас запахом, а остальные прикрывали на случай, если проникновение в вампирские головы окажется неудачным. Я все-таки давно не практиковался. Кровососы отмечали новый год на широкую ногу. Спрятавшись за надпалубными пристройками, они накачивали алкоголем девушек в костюмах горничных, настоящих или ряженых, я не разобрал, да это и не имело значения. От Спира я знал, что кровь пьяных действует на вампиров, словно крепкая настойка. Не знаю, откуда пошел обычай встречать новый год пьяным, но нечисть, похоже, ничем от людей не отличалась.
   Чувствуя, как костюм клоуна липнет к взмокшей спине, и неуклюже шлепая огромными башмаками, я приблизился к поручням, положил голову на руки и сделал вид, что набираюсь сил перед новым заходом в толпу детворы. Кровососы меня, конечно, заметили, но увидели лишь то, что я хотел им показать. Неудачник в костюме клоуна был им неинтересен.
   Постояв минут двадцать и заработав носовое кровотечение от усилий, я понял, что вампиры детей дракона не трогали. Я был немного разочарован, хотя понимал, что глупо было бы надеяться на удачу с первого раза – она разлюбила меня в тот момент, когда я открыл книгу Абрамелина. У кровососов, конечно, имелось злобное дело, но драконята к нему отношение не имели. Вампиры плыли в Кондур, чтобы найти там какого-то Избранного. Выпив его кровь, они хотели получить способность появляться на солнце. Зная, какими активными были нынешние вампиры, я не завидовал жителям столицы. Если кровососы найдут своего избранного, то население Кондура точно поубавиться. Впрочем, меня это не касалось, и мы отправились к следующей группе нечисти, которая расположилась неподалеку.
   Ведьмы веселились на славу, лихо отплясывая вокруг дымовой трубы. Я собирался поторчать у них за спинами, но меня неожиданно схватили под руки и толкнули в центр хоровода. От страха я едва не бросился наутек, но вовремя заметил, что ведьмы игрались – хватали, кого попало, и начинали дико кружиться, заливаясь бесовским смехом. Неизвестно каким образом рядом со мной оказался Деприяг, и я порадовался, что на мне была нелепая маска клоуна. На путешествия в астрал и чистку кармы времени не было. Ведьмы щипались, толкались и передразнивали наши судорожные попытки вырваться, не позволяя сделать в сторону ни шага. Я видел, как за их спинами маячили встревоженные фигуры «моей» нечисти, но успел махнуть им, чтобы не вмешивались. Когда я все-таки сумел вырваться из ведьминского круга, прошло не меньше получаса. Лок схватил меня за ворот, едва не оторвав красный клоунский бант, и принялся обвинять, что я трачу время на глупые танцы, когда его род мог оборваться в любой момент. Я настолько выбился из сил после плясок с ведьмами, что повис в его руках, словно тряпка, пока не вмешался Барб. Увы, мои старания снова оказались напрасны. Ведьмы к похищению драконов Лока тоже не имели отношения. Они плыли в Кондур, чтобы навести порчу на мэра города и детьми не интересовались.
   Приближаясь к оборотням, которые резались в карты у входа в камбуз, я был готов ко всему, но разведка прошла на удивление спокойно. Если вначале я истекал потом в дурацком комбинезоне и с бантом и накладным брюхом, то сейчас меня трясло от холода. Не иначе как надышался чем-то от ведьм – ясно дело, что веселили они себя собственными зельями. К счастью, трясущийся клоун внимания оборотней не привлек. Сделав пару кругов от одного борта к другому, я выяснил, что Западный Клан Волков, как они себя называли, ехал в Кондур, чтобы надрать задницы столичным оборотням, которые в прошлом году загрызли кого-то из «волков». Я знал, на что были похожи подобные разборки. В такое время лучше было сидеть дома и на улице не показываться. Кровная месть оборотней обычно протекала с большими жертвами, которыми становились все, кто оказывался поблизости.
   Не вся нечистая сила отмечала новый год на свежем воздухе, поэтому забрав у стюартов несколько подносов с шампанским и заработав себе пару недель срока, мы пробежались по коридорам под видом обслуживающего персонала в костюмах. У дверей с «нечистыми» задерживались под разными предлогами, но ничего интересного не выяснили. Правда, русалка снова повеселила. Они с дриадой праздновали с самого утра, и мне даже не пришлось читать их мысли. Девы леса и воды нализались ведьминских настоек и орали так, что их планы сгноить Кондур в диких зарослях и болотных топях слышались по всему коридору.
   Когда мы выбрались обратно на палубу, до нового года оставалось три часа, с нас градом катил пот, а детей Лока мы так и не нашли. Я начинал медленно закипать. В каютах оказалась на удивление много нечистых, каждый из которых мог быть похитителем, и вместо нескольких месяцев, как я рассчитывал вначале, Абрамелин отвесил мне пару лет. А ведь еще оставалась верхняя палуба с самыми главными подозреваемыми – магами.
   И хотя Лок рвался вперед, пришлось сделать технический перерыв. Не мог же я признаться своим, что от магии у меня течет носом кровь и скоро красным будет не только клоунский бант, но и манишка. Таких казусов с Кормаком никогда не случалось. Решив, что это действует заклинание старика Абрамелина, я сделал вид, что меня укачало, и быстро отошел к поручням, повернувшись ко всем спиной. Лок возмутился, но тут его с моими нечистыми братьями накрыла толпа ребятишек, и я понял, что у меня появилась пара минут, чтобы привести себя в порядок.
   Стащив с головы маску, я достал из кармана платок и запихал его в ноздри. Реакция организма на такую простую магию, как чтение мыслей, удивляла и настораживала. А вдруг я уже начал меняться, и завтра меня убьет упавшая с верхней палубы сосулька? Придумать ответ я не успел, так как к поручням вдруг подбежал Лок и, перегнувшись, испачкал борт содержимым желудка. Из всей нашей компании он был самым популярным – вероятно, детишки закружили его до тошноты. Я с любопытством перегнулся следом: никогда не видел дракона, которого укачало. Серые волны окатили меня солеными брызгами, а Бог Мертвого Моря, плывущий рядом с пароходом на льдине, приветливо помахал рукой. Он, конечно, меня узнал – в прошлом мы неплохо ладили. Я поздравил его с новым годом и спросил, не падали ли случайно в воду маленькие драконы. Он ничего такого не видел, но обещал дать знать, если вдруг их забрали нимфы. На том и расстались.

   5.

   Несмотря на трескучий мороз, на верхней палубе было не менее людно, однако дикие хороводы сменились вальсом и приличными танцами-обнимашками. Стюарты сбивались с ног, разливая шампанское, музыканты из оркестра не щадили собственные легкие и мой тонкий слух, певцы и артисты развлекали капризную толпу изысканными театральными пьесками и опереттами. Маски тоже были иными. Вместо добрых зверят, снежинок и гномиков, которые изобиловали на нижней палубе, на нас таращились уродливые гоблины, прекрасные ведьмы и свирепые оборотни. Порой у людей было странное чувство юмора. Мы не очень вписались в их компанию, и к нам сразу направилась полиция. Я был готов, и смело указал на циркачей, которые выступали в главном танцевальном салоне. Окна зала выходили на прогулочную палубу, и нам было видно, как они крутили сальто под потолком салона.
   – Клоуны, – уверенно представился я. – Сейчас будет антракт, и если мы не явимся вовремя, начальник нарежет из моей спины ремни. Пропустите, а?
   Спирос крутанул ручку шарманки, ведьма повиляла пушистым хвостом, Барб похлопал себя по пузу, а Джунг, сидевший внутри его накладного брюха, издал противное карканье. Получилось далеко не смешно, но полицейский не выдержал и пропустил.
   Я понятия не имел, где искать магов, но удача, наконец, нам улыбнулась. Все пятеро, включая некроманта, стояли у елки с бокалами шампанского в руках, и, как идиоты, пялились на мерцающие в ночи гирлянды. Магов было трудно не заметить, потому что они были единственными взрослыми, которые торчали у наряженного дерева в окружении ребятни. Только в отличие от деток, которые не могли устоять на одном месте, эти застыли, как вкопанные, пожирая глазами наряженную красавицу.
   Елка для первого класса значительно отличалась от растрепанного дерева в аляповатых бусах, установленного на нижней палубе. Для богатеньких, как всегда, постарались, только на мой вкус – чересчур. О святая простота, как нам порой тебя не хватает. Ветки зеленой красавицы окрасили золотом, а вместо игрушек и шаров повесили свернутые пачки денежных купюр, часы дорогих марок и драгоценности. Сразу было понятно, что команда «Новой легенды» желала своим пассажирам исключительно богатства. Мне ужасно захотелось проверить, какие украшения были фальшивыми, а какие – настоящими, но я вовремя заметил полицейских, притоптывающих ногами неподалеку. На верхней палубе было холоднее, чем на нижней, и стражи порядка изрядно наморозили носы и щеки – остальное было спрятано под огромными меховыми шапками со служебными бирками: «полиция». Теперь стало ясно, отчего они не горели желанием искать детей Лока: ведь нужно было охранять денежную ель.
   Мы проложили курс к танцевальному залу таким образом, чтобы пройти как можно ближе к магам, которые любовались отнюдь не драгоценными бирюльками. Проследив за их взглядами, я увидел, что в молочно-серых тучах, густо застилающих ночное небо, образовалось окно, и в этот просвет заглядывало несколько робких звезд – маленьких, но таких ярких, что их можно было принять за огни фейерверка. Елочные ветви загадочно шевелились на ветру, и казалось, что звезды качаются вместе с ними. Падающий снег наполнял мир мягкостью и добротой, превращая всех нас в героев сказки, в которой, как я надеялся, мне наконец-то досталась не роль злодея. Я незаметно послал матушкиным звездам воздушный поцелуй и притерся спиной к старшему магу. Каулюс Леворукий сердито оглянулся, но увидев всего лишь дурацкого клоуна, раздраженно фыркнул и вернулся к созерцанию неба. Если бы не его очевидная занятость, меня бы наверняка прокляли. Толкать других магов было опасно для жизни, поэтому я воспользовался старым, как мир, трюком – рассыпал мелочь из карманов по палубе и, опустившись на колени, принялся ползать у чернокнижников под ногами. Как я и рассчитывал, меня не заметили.
   – Ну что? – взволнованно спросил Лок, когда мы спрятались на лестнице, ведущей к шлюпочной палубе. Гуляющий народ заметно оживился, так как капитан объявил о том, что скоро начнется новогодний фейерверк. Теперь из кают вылезли абсолютно все, и на палубе было не протолкнуться – никогда не понимал человеческой страсти к зрелищам. А до чего же хотелось.
   – Пусто, – буркнул я и покосился через борт на Бога Мертвого Моря, который помогал взбираться на льдину толстой водяной нимфе – вероятно, любимой жене. Морская нечисть тоже была не против поглазеть на живые огни в небе. Что они понимали…
   Чернокнижники меня разочаровали, так как я искренне на них надеялся. У них оказался собственный заговор, который к детям дракона не имел отношения. Колдуны собирались отомстить администрации Кондура за преследования магов в прошлом столетии и планировали превратить всех жителей столицы в зомби. Я вспомнил нашего некроманта – беднягу Лео, который сидел в грузовом отсеке, и погрустнел. Ему еще пять дней томиться в тесной клетке. В подвале пиццерии я планировал устроить для него загон просторнее. Надо бы не забыть поздравить его с новым годом, когда мы закончим с драконьим делом. Признаться, оно мне уже порядком наскучило, и если бы не горящие глаза моих нечистых друзей, я бы от Лока отвязался. Тоже мне хранитель… Пусть сам разбирается с потомками рода, коли такой растяпа.
   – А если мы кого пропустили? – взволнованно спросила Мара, пытаясь разглядеть мои глаза сквозь щелочки в клоунской маске.
   – Может, и пропустили, – вздохнул я, уже готовый смириться с парой новых лет, которые получил от Абрамелина за чтение мыслей. В этом был весь я: гениальный вначале, скучающий в середине и ненавидящий всех в конце любого дела. Звезды в небесном оконце уже не качались – они мелко дрожали от смеха. «Если вы не перестанете смеяться над своим глупым сыном, то заработаете себе икоту», – мысленно обратился я к Никте, но матушка продолжала демонически хохотать, и от ее вздохов и всхлипов снег взвивался вокруг нас затейливыми вихрями.
   – А если это люди? – вдруг спросил Лок, который от беспомощности царапал стальные поручни, оставляя на них глубокие царапины. Я даже не хотел знать, что стало с его ногтями – хватало кровавых полос на перилах.
   – Людей тоже надо проверить!
   Я не выдержал и вскипел:
   – Даже если бы я был настолько добр, что согласился прибавить себе с десяток лет, мы бы все равно не успели. До нового года осталась пара часов, а тут две тысячи пассажиров! За чтение человеческих мыслей дают не один месяц, а три года за каждого. Сечешь, драконья башка? И вообще, оглянись, тут везде порядочные люди. Деловые, ответственные, занятые. О драконах они слышат исключительно в детстве и перестают в вас верить быстрее, чем в фей. Да и среди детей вы сейчас не очень-то популярны. Слыхал о роботах? Конечно же, нет, откуда парню из провинции знать о сказках нового мира. Будешь хорошим мальчиком, я дам тебе почитать одну книжку, комиксом называется, так там такие роботы – закачаешься!
   Лок в гневе схватил меня за манишку, но прежде, чем успел вмешаться стоящий рядом Барб, мы услышали громкий, хорошо поставленный голос неподалеку.
   – Да, дитя мое, и жить мы будем дольше, как только орган чаробуфера вернется к людям!
   Где-то я это уже слышал.
   Осторожно выглянул из-за угла, я увидел Деприяга, который раскрыв рот, пожирал взглядом высокого пожилого мужчину в котелке и с тростью. Он стоял в окружении захмелевших пассажиров и увлеченно декламировал:
   – Обратите взор внутрь себя, мои возлюбленные братья и сестры! В новом году, после того как я найду орган чаробуфера в астральном поле, ваша сущность превратится в особую космическую субстанцию и, слившись с ней, пронзит ваше естество и поселится в каждой клеточке, нет, в каждом атоме вашего тела.
   – Расскажите нам о вашей новой книге, профессор Вассарго! – попросила девушка в изящной шубке из редкого красного соболя. – Это сенсация!
   Вассарго был не из тех людей, которых надо просить рассказывать о себе и собственных достижениях – он этим жил.
   – Моя книга о Космосе, – важно произнес он, ласково поглаживая набалдашник трости и глядя на девушку хорошо знакомым мне взглядом – искушающим и обещающим открыть загадки вселенной после одной небольшой услуги с ее стороны.
   – Космос – это цилиндр, который по форме напоминает бочку, – продолжил Вассарго, не сводя глаз с Собольей Шубки. – Секрет этого цилиндра – в характере материалов, покрывающих его внутреннюю поверхность. Эти материалы изолированы друг от друга посредством особого эфира, благодаря чему могут воздействовать на космическую газовую субстанцию. В основании цилиндра имеется крышечка, которая может открываться и закрываться. Эта крышка приводит в действие рычаг, который, в свою очередь, заставляет двигаться зубчатые колеса по бокам космического эфира. Вот очевидный ответ на вопрос ученых о том, как происходит движение мира в пространстве.
   – Вы гениальны! – воскликнула Соболья Шубка, и вся группа раскрасневшихся на морозе людей, будущих носителей органа чаробуфера, принялась нахваливать учителя. Я им даже позавидовал. Быть глупым и доверчивым – так по-человечески. А ведь это тоже своего рода счастье: жить, не замечая, что тебе врут.
   – Читайте мою книгу трижды, – никак не мог заткнуться Вассарго. – Сначала, как обычную литературу, потом вслух, как если бы вы читали для другого человека, и лишь на третий раз постарайтесь вникнуть в ее глубинную суть. Тогда сбудется моя мечта, и вы извлечете из моего труда ту особую пользу, на которую я надеюсь всем своим существом.
   Да, этот певец мог научить не только в астрал ходить. Если бы мы встретились на пару сотен лет раньше, непременно, забрал бы его себе – уж больно складно сочинял. И тут я вспомнил, где видел этого типа: на причале, когда грузили гроб Спира. Вассарго тоже был там: следил за личным багажом с какими-то ящиками. Я напряг память, подсчитывая в уме количество коробок, и тут меня прошиб пот. Все складывалось! Учитель Деприяга по кличке Предвечный погрузил на борт «Новой легенды» одиннадцать ящиков – ровно столько, сколько было детей Лока. И хранил их не в багажном отделении, а у себя в каюте. Я еще удивился, когда их не стали спускать в грузовой люк. Мысли заскакали, словно блохи на бродячем коте, которого бросили в воду. Похищение готовилось заранее, и этот знаток Космоса мог быть не таким пустоголовым, каким казался. Он знал, что похищал драконов! Но зачем? Может, надеялся найти с их помощью свой дурацкий орган чаробуфера?
   – Я знаю, где твои дети, Льдистое Око! – восторженно прошептал я и хлопнул дракона по крепкому человеческому плечу. Хотелось прыгать и скакать от радости – настроение у меня менялось каждую секунду. Странно, такого раньше не случалось. Может, заклинание действовало?

   6.

   План родился быстрее, чем улыбка Никты достигла крошечного парохода, качающегося на волнах бескрайнего моря. И вот мы с Локом уже ползем вдоль борта парохода, цепляясь за леера и надеясь, что ветер не сбросит нас к нимфам, которые, воспользовавшись тем, что их хозяин, Бог Мертвого Моря, смотрел на фейерверк с другого борта судна, только и ждали, чтобы нас сцапать.
   Мои нечистые друзья должны были отвлекать внимание всех любопытных, кому бы приспичило подойти к поручням с этой стороны и полюбоваться серыми волнами. А так как поблизости торчали только ученики Вассарго с профессором, нечисть побросала клоунские костюмы и уверенно двинулась к ним. Спир, конечно, подкатил к Деприягу, которым он собирался поужинать, Барб, как самый представительный, – к Предвечному (на льстивые речи он был мастер), ну а тролль, как всегда, сглупил, потому что направился к Собольей Шубке. Я уже давно понял, что ему охота женщину, но с такими запросами Ове еще долго придется радовать себя самого в одиночестве. Его тянуло исключительно на красоток, а так как заклинание запрещало насилие, он ходил «голодным» уже много лет. Впрочем, это были его проблемы – у нас с Локом имелись заботы посерьезнее.
   В каюты первого класса можно было попасть с палубы, где вовсю шло гуляние, но там повсюду сновали полицейские, а на наших рожах было проштамповано, что мы с первым классом не имеем ничего общего. Второй вариант – миновать надстройку с капитанским мостиком и попасть в каюту Вассарго с носовой части. Но для этого надо было проползти пару десятков метров по внешнему борту парохода, так как надстройка занимала всю палубу и проходов не оставляла.
   Так как мы с Локом людьми не рождались, то даже думать не стали. Перемахнули через поручни и, держась за нижние леера, осторожно поползли, прижимаясь животами к стальному борту и опираясь ногами на какой-то выступ, который вился по всему боку корабля. На первый взгляд, очень удобно – даже особых физических усилий прилагать не потребовалось. О том, что стоило хотя бы немного подумать, я понял через пару метров. Вот тебе и разница между человеком и такими как мы – еще не людьми, но уже и не всесильными хозяевами мира. Выступ, по которому мы удачно прошагали пару метров, вдруг перестал быть стальным, превратившись в ледяной.
   Я оглянулся и увидел, что сзади тоже подступил лед. Тут нас окатила волна, и причина неожиданного обледенения прояснилась сама по себе. Мы с Локом уставились друг на друга и, прокричав что-то нецензурное, дружно застучали зубами. Мокрые перчатки сразу прилипли к поручням, а ветер, которого и в помине не было на верхних палубах, с удовольствием принялся примораживать нас к стальному борту. Услышав хихиканье, я глянул вниз и злобно уставился на расшалившихся нимф. Стоило догадаться, чьи это были проделки. Пользуясь тем, что их хозяин и мой добрый друг, Бог Мертвого Моря, дрейфовал на льдине с другой стороны судна, собираясь любоваться салютом, эти проклятые дочери моря решили пошалить. Я крикнул, чтобы они убирались к дедушке, но нимфы были наглыми от природы и к тому же знали, что Кормак Черный трясется над своим заклинанием, как курица-наседка.
   – Будем ползти по леерам, – просипел я Локу, моргая заиндевелыми ресницами. Мою дубленую куртку было трудно намочить, но вода попала в ботинки, устроив ледяную ванну для ног. Холод пробирал до костей, однако дракону было еще хуже. Он полз первым и принял удар волны на себя – его дохлый сюртук промок насквозь, шапка улетела в новогоднюю ночь, а длинные волосы превратились в сосульки, звеневшие на ветру.
   Не знаю, что за колдовство использовал Лок, когда превращался в человека, но держался он молодцом. Судорожно кивнув и с треском оторвав заледеневшую рукавицу от поручня, Лок сделал первый шаг и исчез в огромной волне, которая в этот момент врезалась в борт судна.
   – Ах вы поганое отродье! – завопил я нимфам, понимая, что следующая волна смоет в море уже меня. – Щас спущусь – получите у меня дерьмо!
   В лицо мягко сыпанули снегом, который пришлось глотать, чтобы не задохнуться. Я уже мысленно похоронил Лока и даже принялся высчитывать, сколько лет приплюсует мне Абрамелин за косвенное участие в гибели дракона – ведь это же я потащил его на поручни, когда снизу раздался хриплый рев, отдаленно похожий на голос разъяренного человека.
   – Мак! Вытащи меня отсюда!
   Я скосил глаза вниз и увидел Лока. Живой и невредимый дракон в человеческой шкуре висел на борту, цепляясь то ли за обшивку, то ли за воздух.
   – Быстрее! – крикнул он, но я терпеть не мог, когда мной командовали. Нимфы искренне веселились, но пока волнами не швырялись. Наверное, им тоже было интересно, кто из нас упадет первым: Мак, который висел на поручнях, смешно елозя заледенелыми башмаками по стальному корпусу судна, или Лок, висящий чуть ниже и держащийся непонятно за что.
   – Барбааатос, – проблеял я, пытаясь привлечь внимание оборотня, чей голос доносился сверху. – Спир, Мара!
   Бесполезно – волны били в борт с таким остервенением, что я сам себя едва слышал.
   – Лок, покричи ты. Вы драконы горластые.
   – Ты идиот или как? – отозвался Льдистое Око. – Кто нас услышит сквозь такой шум? Где твоя чертова магия?
   Он был прав. Если мы упадем, нимфы не станут с нами возиться – сожрут и даже не поперхнутся: ни сыном Никты, ни последним взрослым драконом. Но, дедушка нас забери, эта магия потянет уже не на пару месяцев, а на десять лет! В этом плавании я и так заработал столько времени прилежного поведения, что хотелось добровольно утопиться.
   – Твоя очередь! – закричал я ему. – Превратись в дракона и спаси нас всех. Я знаю, Стихитрума тебе хватит, не отпирайся. А пассажиры так надрались, что если тебя и заметят, то решат, что ты часть новогоднего салюта.
   – Ах ты, мерзавец! – Лок так возмутился, что потерял равновесие и проехал по обшивке вниз, чудом зацепившись где-то внизу. Теперь волны доставали до его ног без участия нимф. Впрочем, паршивки уже вертелись рядом, выпрыгивая из воды и пытаясь схватить Лока за пятку.
   – Я должен беречь Стихитрум для детей! – донес ветер его пронзительный вопль. – Помоги мне, Мак. Пожалуйста! Или будь ты проклят! Будь проклят!
   Я разозлился не на шутку. Проклятие при заклинании Абрамелина – дело серьезное. Тут попахивало столетиями, и скотина Лок это знал.
   Я собирался еще немного помучить его за вредность, но одна из нимф продемонстрировала чудеса акробатики и допрыгнула до драконьего сапога. Лок с диким ревом покатился вниз, а я понял, что у меня не осталось шансов.
   Когда мы сухие и относительно невредимые ворвались в каюту Вассарго, я украдкой смахивал слезы, оплакивая приобретенные десять лет, и ненавидел дракона всей своей нечистой душой. Впрочем, он испытывал ко мне то же самое. Когда я вытащил нас на палубу, то рассказал ему, что именно собираюсь потребовать с него за услуги. Разумеется, дракон взбесился, но до нового года оставались считанные часы, и выбирать ему не приходилось.
   В каюту попали легко. После стольких серьезных проступков обычный взлом казался песчинкой в пустыне. Я пропустил Лока вперед, надеясь, что он соберет на свою голову все ловушки, которые мог установить похититель драконят. Но Лок беспрепятственно проник в каюту и завертел лохматой башкой, озираясь по сторонам. После морского купания, обморожения и экстренной волшебной сушки его шевелюра удивительным образом напоминала гребень дракона.
   Я тоже немного постоял, любуясь роскошью, с которой пришлось расстаться из-за старика Абрамелина. Теперь было ясно, за что люди платили такие деньжищи. Гостиная, две спальни, гардеробная, ванная, туалет, личная прогулочная палуба и горшки с растениями. Последние поразили меня даже больше электрического камина, обшитых дорогим деревом стен и шелкового белья на просторных кроватях. А еще были картины в золоченых рамах, хрустальные люстры, мягкие ковры и другие предметы роскоши, без которых плавание первым классом было бы не полноценным.
   Теперь было, почему Вассарго не требовалось место в багажном отделении. Он спокойно разместил все одиннадцать ящиков в своем обширном номере, сложив их в гардеробной.
   Не обнаружив следов охраны или скрытых ловушек, мы бросились к коробам и яростно их раскурочили, обрушив на деревянную обшивку всю нашу злость. Я – за несправедливо прибавленные к сроку годы, Лок – за обещание, которое ему придется выполнять, если мы найдем его деток.
   Не знаю, что я собирался найти в ящиках на самом деле, но от увиденного столбик ртути на шкале моей злости достиг предела.
   Я открыл рот, чтобы огласить каюту самыми страшными ругательствами, которые знал от дедушки, но Лок заботливо прижал шершавую ладонь к моим губам.
   – Тсс, – прошептал он. – Не надо, Мак. Эмоции делу не помогут. Нам просто нужен другой план. Соберись, у нас всего час остался. Если ты прав, и мерзавцы планируют свое черное дело в полночь, нам потребуются холодные сердца и ясный ум.
   Ишь, как заговорил! А вот я с удовольствием разнес бы всю эту каюту по клочкам. И начал бы с ящиков, доверху набитых кокаином, гашишем, марихуаной и другими прелестными дурманами, обещающими легкий выход в астрал и стопроцентное вдохновение при написании шедевров о Космосе.
   Усевшись на роскошную кровать, я положил голову на колени, свесив руки к полу. В этой позе мне всегда думалось легче, но сейчас правило почему-то не работало. Хотелось растянуться на атласном шелке и спать, спать, спать… Но для начала пообщаться с Собольей Шубкой. Интересно, вышло ли что-нибудь у Ове? Зря я так с ним. В следующий раз нужно будет ему помочь, а то бедолага совсем озвереет.
   – Ты думаешь, Мак?
   – Думаю, думаю! – сердито отозвался я и попытался вернуться к драконьим детям.
   Но тут снаружи что-то ухнуло, стукнуло и засвиристело так, словно мы оказались в осадном городе под обстрелом катапульт. Однажды меня занесло в такое городишко, чудом ноги унес.
   – Салют начался, – вздохнул Лок, и я бросил на него сердитый взгляд – много умничал. Нет, правда, нужно помочь Ове с этой Собольей Шубкой. Если уговорить его не снимать маску, почистить ему хорошенько зубы… Хм, а с зеленой шкурой что делать? Она у него весьма противная на ощупь. Да и сопли постоянно текут.
   – Странно, – протянул Лок. – Почему-то только одиннадцать выстрелов. Обычно ведь двенадцать стреляют? Или это они специально под новый год? Если не ошибаюсь, это ведь одиннадцатый год будет, верно?
   Я аж подпрыгнул.
   – Что ты сказал?
   – Одиннадцать раз только стреляли, – растерянно повторил Лок, не в силах догнать своих крохотным драконьим мозгом ход мощных кормаковских мыслей.
   – Год, год какой?
   – Одиннадцатый!
   – Верно! – взревел я. – Одиннадцатый – это год козла! А у тебя одиннадцать детей! Понимаешь?
   Дракон честно помотал головой – нет, мол, ничего не понятно.
   – Сколько времени до полуночи?
   – Сорок минут осталось.
   Лок был тупым драконом, а я еще более тупым недочеловеком. Если бы я соображал чуть лучше, то можно было обойтись без купания в ледяной ванне и десяти лишних лет в придачу.
   – Должны успеть! – крикнул я, выталкивая Лока из каюты.
   Искать обходные пути времени не было, и мы бросились напрямую через служебный коридор. По пути пришлось совершить преступление: напасть на пьяных стюартов и забрать у них одежду. К счастью, на этот раз грязную работенку сделал Лок. Выбежав на палубу, мы идеально вписались в толпу раздерганной, сбивающейся с ног прислуги и подозрений не вызвали.
   К тому времени, когда я отыскал наших нечистых друзей, пассажиры первого класса ничем не отличались от второго и третьего, разве что женщины вели себя чуть приличнее. Грань этого «приличия» держалась на едва уловимой границе между откровенным развратом и легким флиртом. Кавалеры ничем не уступали дамам, пускали пьяные пузыри и пачкали палубу блевотиной. При этом все танцевали – или пытались танцевать, прыгали, как дедулины черти, и кричали бессмысленные слова радости. Может, стюарты разливали по бокалам не шампанское?
   – Счастья тебе, малыш! – какая-то дама в роскошном колье и черном лисьем полушубке потрепала меня по волосам и подбросила в воздух горсть звезд. Звезды упали на палубу золотыми монетами, которые принялась собирать детвора. К женщине присоединились еще несколько богачек, и вот уже с неба сыпался бело-золотой снег, загадочно мерцающий в бликах праздничных фонарей.
   Одна такая золотая «снежинка» больно стукнула меня по лбу, и я сердито засеменил к своим. Черная зависть окутала мое сердце – вот бы мне уметь так чувствовать жизнь! На корабле целая армия нечистой силы, которая плетет коварные замыслы, чтобы завоевать мир людей, но я уже знал, кто проиграет в этой войне. Человек силен не телом, не знаниями, не техническими достижениями и даже не верой. Он силен духом – неугомонным, не знающим границ, всепобеждающим духом свободы, полет которого не сравнится с полетом на черных крыльях. Непременно, во что бы то ни стало я должен был закончить заклинание Абрамелина, чтобы попробовать то, что казалось слаще власти, богатства и могущества, которые достались мне от рождения и успели надоесть задолго до того, как я понял их истинное значение.

   7.

   Мои дожидались нам там, где я их оставил. Спир одарил меня осоловелым от сытости взглядом и поуютнее устроился на плече Деприяга, который, вероятно, уже путешествовал по любимому астралу, так как глаза у него были еще глупее, чем когда мы познакомились. Рядом с ними стояла пустая бутылка шампанского. Понятно, что от вампира сейчас толку не будет. Накачал Деприяга и наклюкался через него сам. Ведьма Мара сидела в окружении детворы и тонким фальцетом пела какие-то заклинания на мотив популярных новогодних песенок. Смысл никто не понимал, но всем нравилось. Барб и Вассарго яростно спорили о Космосе – причем от профессора заметно тянуло абсентом. Оборотень, конечно, не пил, но уверенно притворялся пьяным. Ему это всегда нравилось больше, чем сам алкоголь, за который Абрамелин давал от двух до восьми месяцев – в зависимости от степени опьянения. Овехайруза и Собольей Шубки нигде не было.
   Недолго думая, я грохнул о палубу поднос с шампанским, который прихватил для маскировки, и громко завопил:
   – Счастья вам, люди!
   От меня шарахнулись в стороны, зато я быстро привлек внимание нечистых друзей. Не став ждать, когда они соберутся, я бросился к лестнице, ведущей на нижнюю палубу. Теперь нам нужно было только вниз – туда, где билось сердце «Новой легенды».
   Когда нас с Локом догнали Барб, Мара, пьяный вампир и не понять откуда взявшийся тролль, я принялся торопливо объяснять:
   – Нужно найти тех матросов, что вешали фонари на елку. Помните, они еще пели такую глупую песню об одиннадцати огнях с неба? Не помните? Ну и дедушка с вами! Везде цифра одиннадцать! Одиннадцатый год козла, одиннадцать детей, я уверен, что широты, которые мы проплываем, тоже имеют в составе число одиннадцать.
   – Ни черта не понятно, – пропыхтел Барбатос, пытаясь поспеть за мной. – Причем здесь матросы?
   Мы уже пробежали нижнюю палубу, утопающую в веселящейся толпе и направлялись к тому месту, где впервые повстречали Деприяга – ко входу в машинное отделение.
   – А вот дедушку ты сейчас очень вовремя вспомнил. Это ведь мое заклинание! Я сам его придумал, когда мне нужно было подольстить дедуле, чтобы он дал мне… Ааа – теперь это уже не важно. Важно то, что если к нашей веселой компании нечистых прибавится дедушка, можно забыть о Кондуре и пиццерии. Старик давно меня ищет, а со мной и вас заберет.
   Мои молча пыхтели рядом, и я понял, что придеться разжевывать. Только у Лока лицо вдруг стало бледным-бледным. Ну, на то он и был драконом, чтобы быстро соображать.
   – «Одиннадцать» – так называется заклинание, которое я придумал для сатанистов, – нетерпеливо пояснил я на бегу. – Когда их течение только-только появилось из какой-то секты фанатиков дедули, я решил их поддержать, а заодно ублажить престарелого родственника. К тому же тогда они мне показались забавными, эти поклонники дьявола. Красивая атрибутика, черные свечи, пентаграммы и все такое – идеальный материал для того чтобы вылепить преданных идиотов. Я, в общем-то, всерьез не рассчитывал дьявола призывать – сочинил красивые стихи, напустил дыма, издал книжку скромными тиражами, тут же сам запретил ее во всех странах, оттого ее расхватали, как горячие пирожки. Людям нужен эпатаж, модный тренд, сенсация. А если поверят, то глубоко и надолго. Я уже и не помню толком, чего там нафантазировал, но все было связано с цифрой одиннадцать. Конечно, дедуля в человеческом мире мне совсем был не нужен, поэтому я составил заклинание так, чтобы в него поверил хитрый родственник, но при этом оно было совершенно не рабочим. Только теперь понимаю, каким же идиотом я был. Если люди захотят, они все достанут. Тогда, тысячу лет назад, одиннадцатый год козла представлялся мне невероятно каким фантастическим будущем, но вот, дождались же! Там, конечно, куча других трудно выполнимых условий, но кто знает, вдруг наши сатанисты хорошо потрудились. По крайней мере, одиннадцать жертв у них уже есть.
   – Жертв?! – взвыл Лок.
   – А как ты хотел? Дедуля без крови сюда не полезет. Однако у нас появилось время. Одиннадцать часов по старому времени – это два часа ночи по-нынешнему. Надеюсь, что похитители твоих деток об этом знают, иначе драконят уже зарезали.
   Кулак Лока стукнул воздух там, где была моя голова, но я быстро нырнул в открытый люк, который вел в нутро корабля.
   – Я все-таки думаю, что они грамотные ребята, – попытался успокоить его я, хотя сам нуждался в успокоении. Мысль о том, что на «Новой легенде» появится еще один пассажир, вызывала у меня дрожь в коленках. Когда дедуля узнал, что я начал заклинание Абрамелина, то пообещал меня съесть, медленно разжевывая по кусочкам.
   – Зачем же мы прибежали сюда? – вклинилась Мара в мои черные мысли. – Может, лучше было по кубрикам пройтись?
   – Нам нужно очень горячее помещение с цифрой одиннадцать, – уверенно заявил я. – Может, одиннадцатая котельная или одиннадцатый насос, или отсек какой? Главное, чтобы горячо было в воздухе, огонь трещал повсюду, искры взмывали до небес, ну и все остальное в дедушкином стиле.
   – А почему «Одиннадцать»? – спросил Ове, который иногда умел задавать правильные вопросы. – Не «Двенадцать», не «Вызов дьявола в темную ночь» или там «Черная радость» какая-нибудь…
   Увидев кочегаров, которые шли прямо на нас, я быстро присел за перегородкой, дав знак своим спрятаться, и прошептал:
   – А у меня тогда страшная депрессия была. Я одиннадцать раз пытался себя убить, да так и не смог. Поэтому «Одиннадцать».
   Мои странно на меня покосились, видимо, не улавливая связи, но кочегары уже прошли, и мы помчались дальше. Впрочем, пробежали недолго. Я остановился первым, предусмотрительно шагнув в сторону, чтобы не быть сбитым тушей Барба. Все обрадовались передышке и завертели головами по сторонам. А посмотреть было на что.
   Мы, нечисть, все-таки любим подобные места. Нутро «Новой легенды» разительно отличалось от ее внешнего облика и напоминало старуху, чьи годы красоты и молодости остались в прошлом. Она еще пытается обмануть себя, надевая парики и накладывая килограммы макияжа на потрескавшееся от времени лицо, но болезни и дряхлость выдавали ее гнилым зловонием смерти, перебить который не в силах ни одно волшебное средство мира моды.
   Грязные, металлические стены коридора – в солевых разводьях и ржавых потеках, напоминающих кровь, не были покрыты ничем – ни краской, ни обшивкой. Внутренние отсеки машинного отделения не нуждались в косметике. Красавица была у себя дома и гостей не ждала – к чему краситься и наряжаться? Глядя на трещины между отсеками, в которые можно было просунуть руку, на зияющие чернотой дыры в полу, на капающую с потолка маслянистую воду, на хлам, сваленный грудами вдоль стен, я удивился, что пароход еще плыл и не развалился от первого выстрела новогоднего салюта. Теперь понятно, почему пассажиром сюда было нельзя. Судовладельцы руководствовались отнюдь не соображениями безопасности. Они совершенно правильно опасались, что на таком корыте вообще никто не поплывет.
   В одном я не ошибся: место идеально подходило для вызова дьявола. Промашка была в том, что помещения пронумерованы не были. Вдоль всего коридора виднелись многочисленные ответвления, уводящие в темноту, запертые и открытые двери, лестницы, выступы, отсеки… Но где именно находились котельная, турбинное отделение, генератор, угольные бункеры, паровая и прочие отсеки с «адской» атмосферой, вероятно, знали только избранные.
   Шум, который мы сразу не заметили, навалился со всех сторон, добавив необходимый штрих к портрету «плавучего ада»: за стенами коридора что-то ухало, стукало, клокотало и скрежетало, навевая мысли о гигантском сердце зла, которое толкало гнилую кровь по нашим нечистым венам.
   – Нужно разделиться, – решил я, стараясь не вдыхать вонь кокса и тяжелых маслянистых испарений, поднимающихся с пола. – У нас, конечно, есть время, но вдруг эти сатанисты неграмотны? Мы ведь не знаем, какой книгой они пользуются, к тому же ее много раз переписывали. Вдруг они решат, что одиннадцать – это полночь или первый час нового года? Если будем искать вместе, до утра этот вертеп не обойдем.
   – Плохая идея, – буркнул Барб. Все были с ним согласны, потому что в прошлом обожали издеваться над такими вот «разделившимися», но теперь роскошь выбора была нам недоступна.
   Мара с еще пьяным Спиром отправились в одну сторону коридора, Барбатос – в другую, Ове нырнул в лабиринт отсеков, который начинался за первой незапертой дверью, я же полез по лестнице вниз – куда-то в задницу «Новой легенды».
   А дальше случилось то, о чем меня предупреждала матушка, когда я рассказал ей, что хочу начать заклинание Абрамелина. «Какой ты у меня еще глупенький, – сказала она тогда. – Человеческие чувства завораживают, а реальность их жизней не сравнится ни с одним магическим чудом. Но их могут нечаянно стукнуть по голове, и тогда все закончится очень быстро».
   Меня стукнули нарочно – это я понял, когда очнулся со связанными руками и ногами на куче угля. Капли то ли пота, то ли крови стекали по левому виску, тело затекло от неудобного положения, а в ушах плескался прибой. Первым, что я увидел, была лопата, которой меня огрели. Подняв взгляд выше, я уставился на пару гигантских ручищ и подумал, что среди предков этого человеческого великана, наверное, затесались тролли. Скосив глаза в сторону невыносимого жара, который ощущался по правую руку, я едва не ослеп от невыносимо яркого света. Жерло топки было ничем не прикрыто, и от яркого пламени, бушующего в паре метров от моей головы, заслезились глаза. Странно, но когда я посещал дедулин ад, со мной ничего подобного не случалось. После того как я посмотрел на огонь, все остальное помещение заполнилось белыми бликами, и как я ни старался, разглядеть что-либо кроме кучи угля, великана и лопаты не получалось. Однако я был уверен, что в кочегарке помимо нас с потомком тролля были еще другие люди.
   – Зачем ты приволок сюда этого клоуна? – послышался хриплый голос с южным акцентом. – Мог бы найти двенадцатого из бедняков, как и предыдущих. Зачем связываться с циркачами? В третьем классе полно нелегалов, их бы даже искать не стали. А циркачи могут о своем спросить.
   – Так он сам к нам залез, я его на лестнице у паровой поймал, – пробасил Великан. – Вечно ты все усложняешь.
   – Эй, заткнитесь там, – пробубнил кто-то в углу. – Я тут рисовать пытаюсь, а вы меня сбиваете.
   – Не груби, – вмешался четвертый голос. – Мы должны быть вежливы друг с другом, иначе ничего не выйдет.
   Да сколько же их там? Я поморгал и прищурился, пытаясь прогнать белые блики перед глазами. Наконец, мне удалось различить фигуры то ли шестерых, то ли восьмерых мужчин, которые ползали по грязному полу в окружении оплывших свеч, беспорядочно расставленных повсюду. Одна такая свеча стояла как раз под моим носом – я ее сразу не заметил из-за полыхавшего жерла топки. Определить размеры помещения не удалось. С одной стороны из темноты выступала гигантская печь, плюющаяся огненными искрами, с другой – наползала черная куча угля, на которой валялся я и… драконовы дети! Одиннадцать детишек смирно лежали чуть повыше того места, где находился я, и пожирали меня любопытными взглядами. Из-за полумрака в их драконьих глазах плясали темные блики, и я поежился. Хорошо, что в помещении были другие люди. Я с драконьим родом никогда не дружил, и перспектива оказаться наедине с молодыми драконами меня пугала. По глазам видел – они прекрасно знали всю мою подноготную.
   Тут кочегары снова заспорили, и я вспомнил, зачем все это новогоднее приключение затевалось. Оставалось придумать, как бы из него выпутаться без дедулиного явления. И тут я понял, почему с момента пробуждения у меня чесалась левая пятка. Пятки вообще обычно чесались не к добру, а тут еще левая!
   Вместе со мной получалось двенадцать, а не одиннадцать жертв, а сатанисты были на сатанистов совсем непохожи. Да – в помещении было жарко, как в адском пекле, да – на полу истекали воском одиннадцать свечей, да – наступал одиннадцатый год козла, но на этом сходством с заклинанием по вызову дьявола моего сочинения заканчивались. Кочегаров было восемь – уже нарушение числового порядка, их тела не были покрыты ритуальными татуировками, нигде не было заметно перевернутых крестов, пентаграмм и других атрибутов сатанинского культа. А знаки они чертили и вовсе странные. И к чему эта проклятая вежливость? Кочегары – пока я решил называть их так, хотя бы потому, что время от времени то один, то другой подбрасывал уголь в топку – не были с детства приучены к нормальной человеческой речи, которая и мне-то давалась с трудом, поэтому постоянно делали паузы в тех местах, где должны были проскользнуть крепкие словечки.
   Я снова скосил глаза и начал вглядываться в знаки на полу, которые старательно зарисовывал Южанин из замусоленного блокнота. Так, спокойно, начнем с книженции. Напряги мозги, Кормак, сделай хоть одно дело без нарушений! Что это там блестит на корешке? Какой-то символ… А если подключить воображение, то он похож на руку, держащую факел. Знавал я одного мага, который любил штамповать таким значком все личные вещи. Каулюс Леворукий сейчас стоял на верхней палубе и, как идиот, пялился на звезды. На то его и прозвали Леворуким, что какое-то неграмотное отребье сумело украсть у него черный гримуар. Переведя взгляд на знаки, которые рисовал кочегар, я помрачнел. Что-то они мне напоминали, что-то очень знакомое… В одном круге я разглядел пентаграмму и знак дедули, но символы другого круга меня озадачили. Ерунда какая-то получалась. Пользуясь тем, что великан, который нас охранял, отошел подбросить угля в топку, я сполз немного вниз по куче и уткнулся носом в три круга, вписанных в треугольник. Любой уважающий себя некромант умер бы на месте, если бы увидел, как неровно и с какими ошибками начертили этот, с первого взгляда, неказистый знак. Но увидев его, я почувствовал, как все тело начинает покрываться крупными пупырышками страха. Объяснение могло быть только одним: кочегары были неучами и не догадывались, что напутали два могущественных, но абсолютно разных заклинания.
   Когда рисующий кочегар, послюнив палец, перевернул страницу древнего фолианта и начал читать, я понял, что дела мои плохи.
   – Аль буль канят… дык, – прокаркал горе-художник, за что получил по шее от человека с южным акцентом.
   – Ты что делаешь? – отчитал тот его. – Твое дело рисовать, а творить заклинание будет Ворон, не зря же он его учил. К тому же он три года в школу ходил и даже писать умеет. А ты давай, заканчивай поскорее. Полночь уже скоро.
   Я заскрежетал зубами от ярости и едва не вывихнул себе челюсть.
   «Альхаразм Бульдавореп Канятсион Тнаркдыкчис» – то были первые слова из заклинания, которое когда-то придумал один мой заклятый враг. Колдунишку я отыскал и сгноил в подвалах замка, но к тому времени заклинание уже разлетелось по миру.
   – Потерпи, мой друг, – продолжал Южанин, ласково поглаживая художника по голове. – Когда мы вызовем Черного Кормака, то заживем, как и не снилось. Он даст нам богатство, власть, красивых женщин, совершенные тела, вечную молодость и могущество. Нужно ничего не испортить, а главное – быть вежливыми. Мы ведь помним, что Кормак Черный не терпит грубости, да, ребята?
   Кочегары важно закивали, а я мысленно завопил так, что оглушил самого себя.
   Где, на каких задворках мира, в каких черных книгах, эти придурки вычитали, что я люблю вежливость? С чего они, вообще, взяли, что я раздаю несметные сокровища и дарю людям вечную жизнь? Почему меня всегда путали с джином из бутылки? Колдун тот хоть и был умником, но одну ошибочку допустил, а проверить, как работает заклинание на практике, не успел – сцапал я его. Однако пара чернокнижников все-таки решила меня вызвать, за что и поплатилась. Я разметал их кишки по всем известным мирам и долго потом не мог успокоиться от гнева. Но то были маги! А это кто? Кочегары какие-то, людишки поганые, которым захотелось всего и сразу! Поймав себя на кощунственной мысли, я осекся и закусил губу. Вот и приехали. Заклинание Абрамелина строго-настрого запрещало ругать человеческий род даже в мыслях – коли захотел называться человеком, начни с уважения. Я прямо таки физически ощутил, как к моему выросшему срок добавляются года: один, третий, пятый…
   – Не плачь, – прошептал драконенок, лежащий по соседству. – Лок найдет нас. Он всегда находил.
   Эх, знала бы молодая поросль, о чем я плакал. Эти неучи, кочегары-недомаги, даже не выяснили, кого именно собирались просить о богатстве и молодости. На полу вперемешку были начертаны мои и дедулины знаки. При всей своей богатой фантазии я не мог вообразить, что из этого получится, но за собственную человеческую шкурку, с таким трудом полученную от Абрамелина, стало страшно. Не хватало еще с дедулей встретиться в каком-нибудь… астрале. Такое даже самые могущественные чернокнижники себе не позволяли.
   – Да, при Кормаке хорошо заживем! – донеслись до меня слова одного из кочегаров.
   Никто никогда не жил хорошо при Кормаке. Я даже вспоминать не хотел те бедные королевства, которые однажды подчинил себе скуки ради. И почему вы, люди, всегда надеетесь, что вам поможет волшебная палочка, золотая рыбка или чудо божие? Зачем разочаровываете того, кто хочет стать таким, как вы? Что вам мешает хорошо жить прямо сейчас? Чего не хватает для счастья? Нет денег – покопайся в себе, наверняка тебе не нужно столько, сколько ты просишь. Ты старый? Так радуйся тому, что не умер в молодости. Хочешь вечной жизни? А у тебя есть лекарство от скуки? Такой, от которой начинаешь рвать себе вены, зная, что все без толку, потому что ты бессмертен. Хочешь красивой любви? А ты научился давать, прежде чем брать? Нужна власть? Наведи для начала порядок в собственной голове.
   Мои руки и ноги были крепко связаны – я был беспомощен, как младенец после пеленания. Кажется, я начинал понимать, о чем мне пыталась сказать матушка. Но, если я сейчас вмешаюсь, как Кормак Черный, плюс много-много лет мне гарантированно. Надо потянуть время, решил я. Мои нечистые друзья ведь где-то рядом. Вдруг нам повезет?
   – Давай зарежем сначала вот этого, противного, – раздался голос над ухом и меня потащили к кругу, выложенному угольными камешками у топки. Я и не заметил, как художник закончил рисовать знаки, и вся братия кочегаров решила приступить к главному.
   «Эй, люди, вы чего-то совсем неправильное творите!» – хотел закричать я, но мне в рот сунули грязный ком маслянистой тряпки. Хорошо, что я не успел поужинать.
   Что же делать?
   Я перехватил взгляд одного из драконят. Его глаза улыбались.
   Дверь распахнулась в тот момент, когда Южанин приставил острый кривой нож к моей шее, а кочегар по кличке Ворон приготовился читать заклинание по вызову Черного Кормака. Будь проклято мое прошлое!
   Они пришли все. Не знаю, что там случилось за то время, пока я валялся на угольной куче, но мои нечистые друзья почему-то забыли о заклинании Абрамелина и явились в своих истинных обличьях. Я уже и забыл, какой страшной была старость ведьмы Мары, какими длинными были клыки у Барба, и какой мерзкой была рожа Спироса без грима. Хотя, наверное, хватило бы одного Овехайруза, который сбросил одежду и ввалился в кочегарку во всей своей тролльей красе – зеленый, осклизлый, огромный, прямо как тот мутировавший тип из его комиксов. Но нет же, словно им это было мало, мои любимые нечистые братья и сестры притащили с собой бывшего некроманта Лео, а ныне зомби и мертвеца, которого держал на цепи шестирукий великан Ар, а из-за плеча последнего выглядывали щупальца слизня Иссы. Лок смотрелся на фоне всей этой компании совсем мирно и по-домашнему. На нем лица не была: глаза по монете, рот открыт, волосья растрепаны.
   Не знаю, что со мной случилось, но глядя на моих рычащих и ревущих товарищей, меня вдруг охватило такое сильное и непонятно чувство, что мое сердце подпрыгнуло и застучало быстро-быстро, будто по-человечески. Никогда я не видел своих друзей такими красивыми.
   В общем, с кочегарами больше проблем не было. Они умерли от страха на месте, когда посмотрели на Черного Кормака, который умилился настолько, что на время потерял свой человеческий облик.
   Трупы побросали в воду – на радость нимфам. Пусть и у них будет праздник. Загадочное появление моих нечистых товарищей без привычных масок объяснилось просто. Потеряв меня в трюмах «Новой легенды», Спир пожертвовал годом и обратился к старой доброй магии, чтобы связаться со мной мысленно. У него ничего не вышло, так как я был к тому времени без сознания, однако он почувствовал мое тело в одной из кочегарок. Нечисть всегда предполагает худшее, поэтому все дружно решили, что дьявол уже здесь и приступил к разборкам, начав с меня. Понимая, что бежать с парохода некуда, друзья собрались драться, а заодно отомстить за Кормака. Меня, конечно, уже похоронили. Вот они и ворвались в кочегарку всем составом, собираясь увидеть дедулю, застрявшего посреди пентаграммы. А там я – живой, невредимый и глупо улыбающийся от незнакомого счастья.
   Драконята даже успели попасть на новогоднюю елку. Хоть они и были потомками великого драконьего рода, но все-таки оставались детьми. А новый год – это их праздник.
   Ведьма Мара, оборотень Барбатос, вампир Спирос, тролль Овехайрус, шестирукое чудовище Ар и слизень Истас собрались на скамейке у машинного отделения на нижней палубе, где и встретили новый год под громкий треск хлопушек и салютов. Вскоре к ним присоединились Деприяг, который хотел еще немного полетать в астрале вместе со Спиром, и Соболья Шубка, которая искала Ове – сердцу не прикажешь. К тому времени люди были настолько пьяны, что никого не удивляли лишние руки Ара и совсем не человеческий вид слизня.
   Ну а мне достался главный приз. Я думал, что придется напоминать Локу о его обещании, однако дракон посмотрел на меня лукавым взглядом, и вот я уже летел на самом прекрасном создании в мире, держась за гибкую шею. Его иссиня-черная шкура загадочно блистала во мраке ночи, отражая свет звезд и молодого месяца. Я с треском провалил мое первое настоящее доброе дело, заработав от Абрамелина столько лет прилежной жизни, что и страшно представить, но отчего-то в моей нечистой душе пели сверчки и порхали бабочки.
   А с неба на меня глядела матушка – заботливо так, с любовью. Никта улыбалась: они никогда не забывала своего сына, Черного Кормака, который хотел стать человеком.

Сказка о великане
Фэнтези

   Великан Угерит медленно брел по лесу, придавливая к земле гибкие стволы молодняка и с треском ломая сухостой. Погода портилась, и он постоянно задевал головой хмурые облака. Незнакомое озеро, попавшееся на пути, оказалось неожиданно глубоким, и великан провалился в него по колено, промочив ноги.
   Мягкие осенние холмы, еще зеленые луга и лесные чащобы с золотыми макушками осин уныло сменяли друг друга, питая тоску великана. Иногда на пути попадались цепи скалистых гряд. В этих местах всегда было холодно, и великан старался пройти их быстрее. Угерит вспомнил последний переход через горы и злобно плюнул на вершину молодого кедра. Тогда ему не повезло. Не заметив прозрачной линзы, сползшей с вершины ледника, он растянулся во весь рост, ушибив лоб о заснеженный утес.
   Угерит давно потерял счет дням. Сначала он помнил месяцы, но весна сменила зиму, наступило лето, а за ней осень, потом все окрасилось белым, обледенело, и вдруг стало неожиданно таять. Бурые, грязные от талого снега холмы позеленели от первых ростков, и вот снова пришли холодные северные ветра, а осень поспешно накрыла землю желтыми коврами. Он даже испугался, что пропустил лето, но вспомнил, как нежился на теплых пляжах, и тревога исчезла, унесенная вместе с бурой листвой зимними вьюгами.
   Порой ему казалось, что прошла вечность, с тех пор как он был изгнан из Мордекии.
   Мордекия – далекая и прекрасная страна великанов. Только там, среди себе подобных, он мог найти покой и надежду.
   Мордекия оказалась волшебной сказкой. Она переливалась всеми цветами радуги, благоухала ароматами прекрасных цветов и звучала так сладко, что великан долго не мог поверить своему счастью. Тогда он еще не знал, что бывают сказки с плохим концом.
   Но ворота Мордекии для него не открылись – ведь Угерит не был настоящим великаном. А тем временем в городе гремел праздник: беззаботно лилась музыка, сладкие голоса выводили причудливые мелодии, в воздухе витали ароматы жареного мяса и спелых фруктов. Он с трудом запретил себе приплясывать под знакомую песню, которую так любил, когда был человеком. Проклятие Панагиота жгло его сердце.
   Не попав в Мордекию, Угерит преисполнился злобой на весь мир. В нем скопился целый океан ядовитой желчи. Одиночество его не пугало, к нему великан привык, когда еще был человеком. Невозможность обрести навсегда потерянную часть жизни страшила больше. Он разрушил несколько прибрежных деревень, растоптал главные ворота Северного города и поджег пограничные леса Королевства. Ничто не принесло облегчения истерзанному сердцу великана.
   Тогда Угерит покинул края, где обитали люди, и отправился на поиски Панагиота, проклятого колдуна, спалившего ему жизнь подобно тому, как сжигают сухую траву осенью.
   Великан хорошо запомнил его – белое лицо альбиноса, черные как сажа волосы, узкая чуть раздвоенная на конце бородка. Злые глаза глядят сурово и тревожно. Смешная шапка, облегающая второй кожей панагиотову голову, высокий воротник плаща и тонкие сухие пальцы – облик сумасшедшего гения, играющего в бога. Конечно, старикан молодился. В свою тысячу лет он выглядел сорокалетним, хорошо следившим за собой мужчиной.
   Когда они впервые встретились в таверне «Нечистая сила», великан еще был человеком. Вся его жизнь принадлежала танцу. Он не знал страха, и потому легко одолел пьяного Панагиота в шуточной пляске. Гордый колдун не признал поражения и проклял победителя. Так родился великан Угерит. Он мог топтать города и сворачивать горы, но танец был больше ему не подвластен. Каждый раз, когда великан начинал плясать, земля расступалась, и он проваливался в бездну.
   Угерит нашел Панагиота на краю земли. Он никогда бы не поверил, если ему вдруг сказали, что мир плоский, как лепешка, а океаны и моря стекают одним большим водопадом в вечность. Другое дело – увидеть все своими глазами. На одном из островков посреди реки, несшей голубые воды в никуда, сидел Панагиот, который, похоже, и не думал убегать при виде разъяренного великана. Угерит, не задумываясь, проглотил его и около года был счастлив, пока случайно не набрел на Панагиота в песках Великой Пустыни Лесли. Колдун был жив и здоров. Ничто не изменилось в нем, кроме цвета шапки. Вместо ярко синей, Панагиот теперь носил багряно-алую. Великан оторвал ему голову и зашвырнул ее далеко в небо – на неизвестные звезды, а тело завалил самым большим песчаным барханом, какой только сумел нагрести. Теперь он не был уверен в том, что ему удалось расправиться с колдуном. Через полгода Великан решил снова поискать его и даже не удивился, когда столкнулся с Панагиотом на звездной дороге над Бетельгиссой. Угерит скинул врага на землю с гигантской высоты, но еще через несколько месяцев они встретились в лесах Королевства.
   В течение долгих лет Великан бессмысленно убивал Панагиота, пока тот вдруг не исчез. То ли ушел в другие миры, то ли ему все надоело, и он спрятался.
   С исчезновением Панагиота Угерит потерял последнюю связь с прошлым.
   И остался жить настоящим. Позже он научился получать маленькие удовольствия от своего великаньего существования, но невозможность повернуть время вспять медленно отравляла его душу, приближая неизбежный конец.
   В красивые ночи, – когда стояла полная луна, а купол неба был черным, как бархат, – он пускался в сумасшедший пляс, безжалостно топча леса и выплескивая из берегов озера. Земля сразу отзывалась – вздрагивала, пузырилась, вставала бугром и, наконец, заключала его в жаркие объятия, оставляя наедине с бушующей лавой. Потом Великан лечил ожоги на ступнях, и клялся, что танцевать больше никогда не станет. Слово свое он держал недолго, до первой понравившейся ему ночи.
   Угерит подошел к границам Королевства – бескрайним лугам, уходящим далеко за горизонт. С этой страной были связаны самые трогательные его воспоминания: о детстве, проведенном в белокаменном замке, о первом сильном чувстве к лесной дриаде, о долгих летних вечерах с Танцем. Великан собирался скоротать в королевских полях осень и залечь в спячку в Гномьих Пещерах. Гномы его не трогали, боялись.
   Он остановился на пригорке и вздохнул наступающую осень полной грудью. Отсюда открывался прекрасный вид на умирающие поля. Облака ушли, забрав с собой его тоску и плохое настроение.
   Великан уже собирался вздремнуть на теплой траве, как вдруг заметил, что прямо посреди огромного луга стоят люди. «Все позанимали», – раздраженно подумал он. – «Куда ни брось взгляд, везде эти недоростки. Скоро из-за них некуда будет ногу поставить». А много ли прошло лет, когда он вот так же наслаждался последним теплом, болтая с друзьями на солнышке? Наверное, слишком много… Да и настоящих друзей у него никогда не было. От нахлынувших воспоминаний, великан совсем расстроился. И чтобы не портить себе день, источник печального настроения он решил съесть.
   Тем временем великана заметили. Трудно не увидеть гору, загораживающую солнце. Люди заметались по лугу, еще не осознав, что бежать некуда, – дорогу в лес преграждал великан.
   Угерит немного подумал и решил прежде поймать того, кто убежал дальше всех. Им оказался светловолосый мальчишка в ученической куртке. Великан шагнул на луг и присел на пятки перед испуганным человеком. Тот замер, но когда Угерит протянул руку, намереваясь схватить его, повел себя совершенно неожиданно. Почтительно поклонившись, он принялся подпрыгивать и притопывать, поднимая руки и покачивая в такт движениям головой. Человечек танцевал – не очень умело, постоянно импровизируя, но так легко и искренне, что великан невольно залюбовался немудреным танцем. В нем светилась любовь – к небу, которое больше не загораживала голова великана, к лугам, желтеющим под синевой неба, к друзьям, успевшим пробежать между ног увлеченного людоеда и скрыться в лесу.
   Угерит так и не понял, почему вдруг передумал убивать маленького плясуна. Может, солнце было слишком теплым и нежным, а ветер ласковым и заботливым, а возможно великану вспомнилось свое детство, проведенное вот в такой беспечной луговой колыбели. А может, полевые феи пели так прекрасно, что злоба, которой было наполнено большое сердце великана, исчезла без остатка, уступив место легкой и приятной грусти. Так великан и простоял до самого заката, наблюдая, как танцующий человек допрыгал до защитной кромки леса и скрылся за деревьями.
   А потом Угерит плясал так, что содрогнулись теплые луга, с визгом улетели на солнце полевые феи, а звезды скрылись за молодым месяцем, чтобы веселящийся великан случайно не сбил их на ночную землю.

Стена
Социальная фантастика, антиутопия

   Вся жизнь Галии Медузы протекала в четырех стенах стылой комнаты на последнем этаже Миллионки, многоквартирного дома по улице Борцов за справедливость, строение первое, блок первый и подъезд тоже первый – вечно окрашенный и с полумертвым светлячком, которого никто не хотел кормить кроме Бабы Сивы, доживающей свой век в конуре под лестницей. Баба Сива гордо называла себя таинственным словом «консьерж», который, наверное, вычитала из своих дряхлых и таких же, как она, никому не нужных, бумажных книжек.
   Из окна Медузы был виден одинокий фонарь, давно не справляюшийся с главной задачей своей жизни. Света было мало и едва хватало, чтобы осветить покосившееся крыльцо Миллионки, под которым тоже кто-то жил.
   Цифра «один» с раннего детства окружала Галию ореолом мистического единения, и глубоко в душе девушка считала себя вождем, тем самым, который рождался раз в столетие и сейчас снова пришел в этот мир, чтобы сделать его лучше. Свои мечтания Медуза доверяла единственному цветку, который отдала ей на память мать, когда уехала с отчимом в другой город, блинчикам, которые она пекла каждую среду, и прилетающей к соседу вороне. Птица вечно гадила на уловитель погоды, и сколоченный из грубых досок балкончик Галии вечно поливал дождь. Дневники она не писала, так как боялась, что кто-нибудь прочтет их и посмеется над ее мыслями.
   Чужого мнения Медуза остерегалась. При спорах она лишь загадочно улыбалась и согласно кивала, усмехаясь про себя над глупостью собеседника. Свои мысли девушка держала при себе. Она считала их труднодоступными для общей человеческой массы, толпы, которая вызывала у нее презрение вместе с жалостью.
   Мысли же Галии были самые обыкновенные, девичьи, так как в свои тридцать лет она все еще ждала принца на белом коне. И хотя кони давно вымерли, и даже бабка Сива вряд ли вспомнила бы, как эти животные передвигались – на брюхе, лапах или крыльях, мать Медузы любила вспоминать загадочного гостя, который, как она надеялась, когда-нибудь посетит ее дочь и останется у нее навсегда.
   Сначала Галию подобные разговоры раздражали. Будучи натурой увлекающейся, Медуза с головой погрузилась в мир сказок прошлого века, погребенного под лавиной пепла и искореженного метала, оставшегося от последнего космического лифта. Ее зачаровывали слова «биржа», «саундтрек», «кредитка» и «небоскреб», которыми были испещрены плитки для чтения, но больше всего ей нравилось загадочное звучание слова «инвестиции», которое будто звало сорваться с места и отправиться совершать подвиги по миру.
   На самом деле, Медуза была домоседка. Сколько родители не предлагали ей посмотреть Великий провал или Новый полюс, Галия всегда отказывалась, предпочитая скамью в трамвайном парке креслу дирижабля фирмы «Новые полеты».
   Время текло, Медуза из девочки превратилась в девушку, стала носить тугие ленты на лодыжках и изредка красить кончики ушей чернилами из морских ракушек. Ощущение вечно испачканных мочек ей не нравилось, но она терпела, считая, что сине-лиловые пятна выгодно оттеняют ее смуглую кожу. Увитые вживленными листьями деревьев подружки советовали ей вправить передние зубы, но каждый раз глядя на подсвеченную алыми отблесками вывеску дантиста, жившего на углу Миллионки, Галия торопливо проходила мимо, с трудом сдерживаясь, чтобы не зажать руками нос и уши.
   В первый раз она пришла к Стене в двадцать лет. Она уже жила в Миллионке, правда, Фонарь светил тогда ярче и был окрашен в желтую полоску. Возмущенная замужеством лучшей подруги и настырными письмами родственников, ждущих продолжения рода, Медуза решила взглянуть на легендарный источник любви, установленный в Городе со дня его основания.
   Стена была возведена на берегу ныне высохшей реки, в русло которой по праздникам пускали сточные воды. Горожане с удовольствием любовались радужным ручьем, валяясь на травяных ковриках.
   Издалека Стена походила на огромные соты, перевернутые на бок, из которых вот-вот выльется мед. Но мед любви был скуп и едок. Медуза долго изучала выдавленные в ячейках отпечатки чьих-то лиц и ладоней, пытаясь понять, мог ли ее принц оставить свой след в мягкой глине. Чтобы увидеть верх Стены, ей пришлось сильно задрать голову, но даже тогда она не поняла, было ли темное пятно в небе краем гигантского забора или лишь очередной ячейкой, затерявшейся в облаках. Чтобы рассмотреть совсем старые маски, нужно было взбираться по многочисленным лестницам, которые обвивали Стену, словно волосы мокрое тело. Каждый новый отметившийся – будь то мужчина или женщина – появлялся сначала в первом ряду, у самой земли, а потом постепенно поднимался верх, по мере того, как прибавлялись новички. Каждая ячейка была снабжена самостирающейся плиткой, на которой можно было царапать послания, приветствия, назначать свидания, ну и, конечно, признаваться в любви.
   Парадокс древнего сооружения заключался в том, что, бродя вдоль Стены или взбираясь по ветвистым лестницам, встретить другого искателя было невозможно в принципе. Всегда были лишь одна Стена и один человек.
   Место пользовалось бешеной популярностью горожан, которые с удовольствием оставляли в Стене отпечатки своих лиц – молодых и старых, толстых и тонких, усатых и гладких. Как утверждали подружки Галии, большая часть Города познакомилась именно здесь, и никак иначе.
   Сердито оглянувшись по сторонам, Медуза опустилась на четвереньки и брезгливо прислонилась лицом к свободной ячейке в нижнем ряду. Испугавшись, что выражение лица получилось неподобающе грозным, она поспешно все стерла и приложилась снова – на этот раз, не забыв улыбнуться. Вышло странно и пугающе. Подумав, Галия проковыряла пальцем ямочки на щеках, но результат был похож на дырки от сыра. Плюнув, Медуза решила оставить все, как есть, и, накарябав палкой слова объявления – «ищу друга» – отправилась смотреть ячейки парней.
   Время у Стены пролетело незаметно, и когда Галия села в пузатый трамвай, от которого, как всегда, отвалилась какая-то часть, тут же перемолотая гусеницами-колесами, в голове не осталось ничего, кроме прикосновения холодной глины к лицу и миллион пустых глазниц, пялящихся на нее из склепов.
   Жизнь пошла своим чередом. Миллионка постепенно пустела, так как где-то в мире началась война, и люди бросали города, отправляясь в лесные колонии. Но пока в Городе было тихо, и Галия даже ни разу не видела «клеточников» – полицейских машин, которые забирали мужчин на войну. Фонарь под окном снова перекрасили, зато выбили лампочку.
   Несмотря на скверный характер Медузы, на работе ее хвалили и даже обещали премию. Вот уже шестой год Галия трудилась на Продуктовой фабрике, крутя рукоятку гигантского миксера, которого она никогда не видела. Девушка сидела одна в крошечном кабинете под главным цехом и старательно крутила рычаг в столе, когда поступал очередной запрос. Мясо, овощи, трава или очередное изобретение спятивших химиков – ей было все равно. Гигантские ножи, снятые со станка разрушенного обувного завода, кромсали в клочья любую материю. Медузе не сообщали, что именно она мелет, и ей казалось, что в этом содержится какой-то смысл, которого она пока еще не поняла, но обязательно поймет, когда придет время.
   Приходя домой, она с головой погружалась в новое увлечение, которым заболела пару лет назад. Медуза обматывала шариковые ручки шерстяными нитками. Ручки еще в изобилии валялись по помойкам, но ниток в городе почти не осталось, и на их поиски уходила немалая часть времени и денег. Галия даже приобрела сейф, в который прятала любовно запеленатые предметы. Узоров у нее не получалось, но они были не важны – ворожил сам процесс. Обмотанных сокровищ накопилось двадцать семь штук, и Медуза решила, что они станут последним испытанием для принца, если таковой найдется. Ее избранник должен был прийти в восторг от такой гениальной идеи, как обматывание ручек цветными нитками.
   Но избранник не торопился о себе заявлять. На третью неделю Галия стала переписываться с парой увлеченных религией незнакомцев, но встретившись с одним, окончательно скисла, а через пару месяцев, после того как принц так и не появился, утратила веру в чудодейственную Стену и благополучно про нее забыла.
   В следующий раз она пришла на берег реки в день своего двадцатипятилетия. За плечами остались четверть века, прожитая в той же квартире на Миллионке, неудачный роман с кондитером, оставивший легкую трещину в самолюбии Медузы, и свадьбы трех подружек, на которые она была приглашена свидетельницей. Ручек было уже двести семь штук. В сейф они не помещались, поэтому часть их – самые лучшие образцы – были гордо воткнуты в косяк входной двери. Галия поняла, что остро нуждается в критике, но, так как с ее этажа съехали почти всех жильцы, она до сих пор не получила ни одного комментария о своем творчестве.
   Фонарь под окном согнули, и теперь Баба Сива сушила на нем белье. Уже три месяца над Городом стояли тучи, не рождая ни капли влаги и не пропуская солнце.
   За пять лет Стена нисколько не изменилась. Разве что стала выше. Задрав голову, Медуза задумалась, пробовал ли кто-нибудь залезть на ее вершину. А что если тот, которого она ищет как раз там и есть? Ага, и за то время, пока она его ищет, он уже, наверное, успел не только умереть, но и разложиться.
   Обругав себя за подобные мысли, Галия старательно приложилась к мягкой ячейке. Вот тебе мой второй подарок, подумала она, поглаживая Стену. Может, стоило помолиться? Или дар какой-нибудь поднести? Достав из кармана заранее приготовленную ручку, обмотанную красной шерстью, Медуза аккуратно вывела заветные слова – «ищу друга». Но потом передумала и вместо «друга» написала «мужа».
   Раскрасневшись от собственной смелости, Галия отправилась изучать ячейки желающих познакомиться. В ассортименте предложения тоже ничего не изменилось. Те же вдавленные щеки, подбородки и пальцы, а рядом – пустые слова. Выбрав пару-тройку ячеек, храбрая Медуза решила подстраховаться и вежливо поздоровалась – на тот случай, если ей вдруг никто не напишет.
   По дороге домой ее едва не сбил сумасшедший трамвай, который уже давно не ездил по рельсам, а колесил, где вздумается, давя бездомных кошек и случайных прохожих. Но Галия даже не испугалась – все мысли ее были заняты тем, как наладить личную жизнь. Если у нее появится жених, то сразу возникнет куча вопросов, которые нужно будет решать. Приглашать ли на свадьбу брата, который жил в другом Городе, где шла война, будет ли их семья жить в Миллионке или снимет отдельный вагончик поближе к центру, и в какую школу будут ходить их дети, если все общество городских математиков посадили за взяточничество.
   Первым откликнулся водитель мусорного дробителя, той самой гигантской машины-завода, которая каждое утро объезжала Город, пережевывая мусор у многочисленных миллионок и элитных вагончиков. Галия сразу нашла определенное сходство со своей работой, а встретившись с человеком, который выполнял столь почетную должность, пришла в полный восторг. Он оказался, хоть и страшненьким, зато храбрым и обаятельным. Все рассказывал о том, как трудно пришлось Городу после Обвала, когда все улицы были завалены мусором, а первую дробилку еще не построили – приходилось прокапывать настоящие каналы, чтобы возобновить движение. Еще он любил разбирать старые ящики, которые называл «телевизорами», на мелкие детали, а потом собирать в огромные светящиеся шары и украшать ими окна. Медузу заворожило и это занятие – ведь в нем виднелось явное сходство с ее любимым делом.
   Но второго свидания не последовало. Галия протоптала тропинку от своей ячейки к его, но мусорщик больше не откликался. Погоревав, она решилась было на поход к дантисту, но подойдя к огромному зубу-вывеске возле двери мучителя, так и не смогла перебороть страх и переступить порог пыточной.
   Вернувшись домой, Медуза села на погнутый фонарь и, не обращая внимания на возмущенное кряхтение Бабы Сивы, дала торжественную клятву к Стене больше не ходить.
   С трудом успокоившись, Галия погрузилась в обычную рутину. На Продуктовой фабрике сменился директор, который невзлюбил ее с первого взгляда и едва не понизил до мойщицы фруктов. О повышении зарплаты можно было больше не мечтать. Впрочем, на жизнь и хобби Медузе денег пока хватало. Коллекция ручек достигла тысячи штук и не пополнялась уже несколько месяцев, но Галия отказывалась верить, что их запас в Городе полностью истощился.
   Трамвай теперь ездил еще и по стенам зданий, отчего несколько миллионок в городе рухнуло, а власти объявили награду тому, кто поймает взбесившийся механизм. Но желающих лишиться пары пальцев или даже конечностей не находилось. В последнее время машина обзавелась боковыми лезвиями и активно оборонялась.
   Трамвай Медузу не волновал. После пяти лет спокойной жизни у нее появились соседи. Больше всего ее доставал соседский мальчишка, Брагиль, который украл все ее ручки из дверного косяка и громко ругался с матерью по ночам, мешая спать не только Галии, но и соседям снизу. А когда Брагиль нашел старый преемник, который оказался еще работающим, спать стало невозможно.
   Однажды не вытерпев, Медуза уговорила себя подняться с кровати и принялась ломиться в дверь ненавистных соседей с явным намерением совершить убийство. Но увидев замученную шестью детьми мать Брагиля, которая с трудом передвигалась на костылях, так как на нее недавно напал трамвай, Галия внезапно прониклась жалостью и не смогла выдавить из себя ни слова.
   Вскоре Брагиль сталь общей бедой Миллионки. Он умудрился достать не только Медузу, которая с тех пор спала исключительно под подушкой, но даже жителей первого этажа, которым мальчишка с завидным постоянством разукрашивал стены причудливыми надписями. А вот Баба Сива, как ни странно, с Брагилем подружилась и часто распивала с ним пиво под крыльцом.
   В конце концов, жильцы перестали замечать хулиганство Брагиля, решив, что стоящая пятый год облачность и постоянная война с другими городами куда интереснее, чем проделки невоспитанного подростка.
   А фонарь сломался, не дожив до своего столетия.
   В тот день, когда мать Брагиля, с которой Медуза подружилась, дала ей подержать своего очередного новорожденного, Галия вспомнила, что ей уже тридцать. Вдали грохотал трамвай, соревнуясь с раскатами грома, у крыльца Баба Сива варила очередную дозу «домашнего пивка» из подвальных грибов, во дворе Брагиль гонял мяч, целясь по немногим стеклам в окнах первого этажа, и Медуза вдруг ясно осознала, что жизнь утекает сквозь пальцы, и если она сейчас же не схватит мерзавку за хвост, ей придется бежать за ней следом без всякой надежды на милосердие.
   Она и не заметила, как ноги сами принесли ее к Стене, которая была такой же крепкой и прочной, как и десять лет назад, когда Галия пришла к ней в первый раз. Сизые тучи клубились вокруг ее могучего тела, до блеска начищая пузатые бока. Высокие лестницы исчезали в черных клубах небес, и Медузе стало интересно, найдутся ли такие смельчаки, которые станут искать свою вторую половину, рискуя быть сдутыми на землю свирепыми ветрами.
   Подойдя к громаде, она без труда нашла свободную ячейку, но прикладывать лицо к мокрой от начавшегося дождя поверхности почему-то не хотелось.
   – Я ненавижу тебя, бездушная дура! – вдруг закричала она. – Ты воплощение глупости и лени! Те боги, что построили тебя, повеселились на славу, но больше никакого веселья. Все, хватит! Горе тебе, Стена, потому что я тебя проклинаю! Чтобы ты рухнула!
   Но Стена, разумеется, продолжала стоять.
   И тогда Галия Медуза полезла наверх. Она карабкалась долго и упорно, пока не нашла сначала свою первую маску, а потом и вторую. Приникнув к шатающейся под ударами ветра лестнице и стараясь не смотреть на пропасть внизу, Галия тщательно стерла отпечатки своих лиц, едва не сорвавшись от внезапно нахлынувшего облегчения. Ей даже показалось, что по дороге вниз у нее выросли крылья.
   – Чтобы ты рухнула! – повторила она, показывая Стене неприличную фигуру из пальцев.
   Огромный кусок засохшей глины плавно отвалился от пористого бока громады, и на миг зависнув в воздухе, приземлился прямо на Галию, больно стукнув ее по голове. Отделавшись огромной шишкой, Медуза со всех ног бросилась в Город, опасаясь, как бы Стена не скинула на нее кусок покрупнее.
   Как никогда раньше, она чувствовала злость и одиночество. По дороге домой Галия умудрилась пнуть ржавый бок заснувшего в переулке трамвая и вовремя скрыться, пока машина не отомстила.
   Домой она пришла поздно. В Миллионке не горело ни одного окна, за исключением ее этажа, где теплилась свечка в комнате семьи Брагиля.
   Уж вот я на ком отыграюсь, злобно подумала Галия, потирая руки и шишку.
   Громкий топот мальчишеских ног по лестнице известил весь дом о том, что Брагиль собрался гулять по ночным улицам в поисках нескучной жизни.
   Ловко поймав его за ухо, которое она от души закрутила, и, увернувшись от удара кулака, Медуза припечатал бездельника к стенке.
   – Помогите! – закричал удивленный Брагиль, но Галию было не остановить.
   – Ах ты, мерзавец! – начала она, волоча мальчишку за собой по лестнице. Из некоторых дверей появились любопытные головы, но Медуза была совсем не против зрителей.
   – Ты бездельник и кровосос, и за это я оторву у тебя уши! Тебе уже четырнадцать лет, а ты до сих пор проедаешь пенсию матери и крадешь у нее деньги! Девчонок ему подавай! Пива! Развлечений! Да ты ничтожество, Брагиль! Хуже трамвая! Если бы не твоя мать, которая тебя жалеет, ты бы давно сдох на войне, потому что клеточникам наплевать, сколько тебе лет. Легкой жизни не будет, Брагиль, хоть продай всех своих младших братьев и сестер! Не удивлюсь, если тебе такая мысль приходила в голову! Думаешь, ты избранный? Думаешь, тебе не придется зарабатывать на жизнь потом и кровь, а все вокруг тебя неудачники? Твоя голова пуста, как брюхо трамвая, с той разницей, что в последнее хоть иногда что-то попадает. Иди и проси прощения у матери за свое бессмысленное существование! И еще! Вот тебе за мою тишину! Вот тебе за мой дом! Вот тебе за фонарь!
   Медуза от души отхлестала обалдевшего Брагиля по щекам и, заливаясь слезами, убежала к себе, не обращая внимания на попытки Бабы Сивы схватить ее за руку.
   В ту же ночь Галия Медуза покинула Миллионку, купив на все сбережения билет в лесную колонию, возле которой и поселилась в крошечном домике на берегу небольшой реки. В ней текла настоящая вода, а стена живого леса, окружавшая ее новое жилище, совсем не походила на Стену былых надежд и мертвых желаний.
   В Город Медуза никогда не вернулась.

   * * *

   Через двадцать лет, когда Галия Медуза, будучи в почтенном возрасте и с благородной сединой на висках, пропалывала незабудки в цветнике своего дома, к ней пришел мальчик, ставший мужчиной, потрепанный войной и жизнью.
   Брагиль молча вошел во двор и, кивнув Медузе, опустил на крыльцо потертый рюкзак. С трудом разогнув натруженную спину, она вытерла пот перепачканной в земле рукой и кивнула ему в ответ.
   Они прожили вместе еще пять лет, пока Галия не умерла от какой-то болезни. Но у них было целых пять лет настоящего счастья.

   Трамвай
   Продолжение рассказа «Стена»
   Городская фантастика, киберпанк

   Жизнь Мая началась в мусорном контейнере Миллионки – грязного, пыльного барака, ощетинившегося антеннами, уловителями погоды и задубевшим на ветру бельем. То был остров цивилизации посреди океана хаоса, воцарившегося после Обвала.
   Май возвращался из базарного квартала, где еще сохранились старые постройки с вкусной плесенью в полузатопленных подвалах. К полудню у него разболелся живот, а так как до трамвайного депо, где он ночевал последние шестнадцать лет, было еще далеко, то Май решил передохнуть в первом безопасном месте, которое попалось на пути. Им оказался мусорный контейнер, который понравился ему относительной чистотой и сломанным измельчителем. Во время облав клеточники обходили помойки стороной, не нарушая негласных правил игры, установленные со дня основания Города. К тому же вряд ли кому из жителей вздумалось бы выбрасывать мусор в сломанный бак.
   Как же он был наивен. Едва Май устроился, как теплая жидкость с характерным запахом гнили облила его с ног до головы. Следом полетели предметы потверже – тугие комки мокрого картона, тряпки и пластик. Через секунду на него плавно опустилась луковая шелуха и пучок длинных волос, а еще через мгновение кто-то смачно выплюнул жевательную резинку, которая, к счастью, пролетела мимо и повисла розовым желе на зубце измельчителя.
   Не вытерпев, Май уцепился за край бака и сердито выглянул наружу, собираясь если не прогнать, то хотя бы напугать чистюлю. Вид у него был подходящий – грязный и злой.
   Стоявшая рядом девушка уже собиралась уходить, но увидев его, вскрикнула и выронила пустое мусорное ведро, которое с гулким стуком упало на тротуар. «Галия» – было вышито на нагрудном кармане ее куртки. Забыв, что хотел поругаться, Май уставился на девицу, изумленно ее разглядывая. Шлепанцы с меховой опушкой, халатик с синими парусами, зимняя куртка и зонтик выглядели так беззащитно и по-домашнему, что он испытал настоящее умиление.
   Впрочем, оно быстро прошло, уступив место обычной злости на мир. Девушка пинком подняла с земли ведро, и окинула Мая таким презрительным взглядом, что он предпочел бы быть заново облитым помоями. Дура городская, подумал Май и смачно плюнул ей вслед. Она, конечно, не обернулась.
   Вечером Май сидел на крыше трамвайного депо, пил пиво с друзьями и думал о жизни. Если знать правила, а главное – пути их обхода, жить в его мире было легко и приятно. Город кормил, давал место для ночлега, учил и развлекал. Иногда он уставал от него, но, в целом, Май был доволен жизнью.
   Тучи приобрели цвет мокрого тротуара, в городе зажглись фонари, негромко басил Герон. Друг рассказывал последние новости. Горд из Синего квартала повесился утром, и у них больше не будет дешевого курева; Люсьена, который жил с ними в депо, поймали клеточники, и теперь, возможно, придется искать новое место; Ману, в очередной раз, сделал себе операцию, вырезав сухожилия на ногах. Май рассеяно кивал, прислушиваясь к мерному жужжанию трамваев, которых осталось совсем немного. Построенные еще до Обвала, они не обладали иммунитетом современной техники и постепенно мутировали, превращаясь в бесполезные груды стали.
   Май не любил трамваи из-за цвета своих волос. Его друг считал, что Май тоже мутант, потому что волосы у него были разноцветные, желто-синие, прямо как бока трамваев, которые местами сохраняли прежний окрас. По словам более старшего и опытного Герона, Мая нашли на Левом берегу провала после нападения соседнего города, сам же он ничего об этом не помнил, потому что был тогда слишком мал. Май и сейчас не знал, сколько ему лет, но считал себя вполне взрослым – у него росла щетина, которую он, в отличие от Герона, тщательно брил. Друг же мечтал отрастить бороду, как у Ману, и выращивать в ней питательных насекомых.
   Незаметно его мысли вернулись к девушке, которую он встретил утром. Она была такая… Другая. Май швырнул бутылку в запоздалый трамвай, который не успел к закрытию депо, и отправился на чердак, в уютный гамак под верхними балками крыши. Галия – так, наверное, звали девушку. И, конечно, у нее были родители, бабушка и дедушка, может быть, племянники и кузены, а также собака, с которой она гуляла утром и вечером. Надо выяснить все это, подумал он, и неожиданная мысль не показалась странной. Почему бы и нет? На вопросы следует находить ответы. Еще Галия должна быть доброй и любить животных – все домашние девушки такие. И, наверное, у нее был жених. Как же без него? Галия жила на светлой стороне мире, правильной. Неожиданно Май разозлился на себя. С чего это он взял, что ее образ жизни лучше, чем его? Она простой обыватель, который не видит дальше своей квартиры, у него же – весь мир, свобода и безграничный простор.
   Май перевернулся на живот и, просунув нос в клеточку гамака, принялся разглядывать полумрак внизу. Где-то там, в темноте, его друзья и бездомные, которые смогли заплатить Герону за место, устраивались на ночлег. Герон был самый главный в Справедливом районе – так называли квартал от Левого берега Провала до Стены, изобретения безумного психопата. Герон считал Мая братом, и их дружба была чистой и искренней.
   Может быть, у Галии и были друзья, но точно не такие, как у него. Что умела она, девчонка из Миллионки? Играть на пианино? Читать умные книжки? Май умел главное – выживать. Он знал, где найти еду, как спастись от облавы, почему в городе временами не бывает воды и как забраться на крышу театра, чтобы поглазеть на приезжих танцовщиц. У него были улицы, дома, бесконечные пространства тротуаров и площадей, закаты и рассветы на шпиле часовой башни, целый порт со старыми обветшалыми причалами, где они с друзьями часто ловили рыбу или грабили рыбаков – в зависимости от того, кому везло больше. Даже трамваи были его, они просто об этом не знали.
   И все-таки ее взгляд не выходил у него из головы. Было в нем что-то такое, что пускало мурашки по коже спины и заставляло чаще биться сердце. То, чего не было у них с Героном. Может быть, цель? Впрочем, у Герона она была – друг мечтал захватить соседний квартал и стать королем двух районов. Что касалось его самого, то ему цель была не нужна. Маю нравилась делать то, что первым взбредет в голову. У него была настоящая жизнь без плана и системы.
   Повертевшись, он, наконец, нашел удобную позу и начал засыпать. Комары появились в этом году рано, и уже затянули свою унылую песню, кружа над теплыми телами бродяг. Натянув на голову засаленное одеяло, Май подтянул ноги к животу, стараясь спрятаться от длинных жал насекомых, как вдруг его осенило. Не цель светилась во взгляде Галии. В нем была мечта. Все люди мечтают, даже простые обыватели. А вот о чем она мечтала, стоило непременно выяснить. И вопреки своим правилам ничего не планировать, Май решил, что с завтрашнего дня именно этим и займется.

   * * *

   С тех пор он стал второй тенью Галии. Получилось это случайно. Сначала Май приходил к мусорным бакам, где они впервые встретились, и ждал ее появления, наблюдая за ней в щелку между контейнерами. Она высыпала мусор всегда в один и тот же бачок, не обращая внимания, сломан он или работает. Позже он стал провожать ее до дома.
   Она была прехорошенькая, эта Галия. Особенно ему нравилось, когда она улыбалась – у нее были такие милые зубки, что ему всегда хотелось подсунуть ей яблоко, чтобы посмотреть, как она откусывает ими сочный кусок белой мякоти. Ходила она необычно, будто шагала по неровно начертанной линии. Галия налетала на пешеходов, сердито смотрела на них, и люди сконфуженно уходили, словно это они ее потеснили, а не она их. О, он помнил этот взгляд. Раздобыв осколок зеркала, Май долго пытался повторить его, но лишь напугал Герона, который решил, что его друг отравился водой, и ему нужно показаться Ману.
   Жила Галия на последнем этаже Миллионки. Когда он пачкал волосы грязью и стоял так под стенами гигантского сооружения, пытаясь разглядеть ее окно, никто не обращал на него внимания, но однажды пошел дождь, который смыл грязь, обнажив сине-желтую шевелюру. Во двор тут же выскочила старушка в кожаном фартуке и принялась громко звать клеточников. Позже, он узнал, что ее звали Баба Сива, и она занималась примерно той же работой, что и Клар в банде Герона, который собирал слухи и следил за настроениями жильцов чердака Депо. Недовольных тут же сбрасывали вниз, к трамваям. На кого работала Баба Сива, Май так и не узнал, но подозревал в связях с клеточниками и черными фермерами из лесных колоний. Ни первые, ни вторые в число его друзей не входили, но со старушкой он все-таки подружился, найдя с ней общий язык с помощью старого аппарата по производству мороженого. Устройство долгое время пылилось в углу Депо, занесенное туда в лихие времена, пока не нашло новое призвание в качестве самогонного аппарата в квартире старушки.
   Чем чаще Май приходил во двор Миллионки, тем труднее ему было возвращаться по вечерам к трамвайщикам в Депо. Он много узнал о Галии, но девушка оставалась тайной, которая манила и не давала ему вернуться к прежнему, размеренному образу жизни городского бродяги. У нее была работа на Продуктовой фабрике, своя маленькая квартирка, за которую она исправно платила домоправителю каждый месяц, и цветок с красно-зелеными листьями, который он разглядел в бинокль, одолженный у Бабы Сивы. Еще у Галии был синий зонт, пластиковая сумка с декоративным яблоком вместо замка и часы на цепочке, которые она носила на шее. Это были только ее вещи, и никто не мог их взять, продать или уничтожить.
   В Депо все было общим и распределялось Героном по правилам Справедливого района, то есть, по его личным симпатиям. Они регулярно менялись, и вещи часто переходили к новым хозяевам, тоже «временным». Раньше Май никогда не испытывал желания владеть чем-то навсегда. Пользуясь положением лучшего друга Герона, он мог забрать любую понравившуюся вещь, но, как правило, она быстро надоедала ему, и он менял ее на другую. Вещи же Галии были частью ее мира, они дополняли ее, словно одежда или волосы. И Май решил, что владеть чем-то своим – это прекрасно. С тех пор он больше никому не позволял спать в своем гамаке, даже если и не приходил на ночь в Депо.
   Питалась Галия в подземном кафе, но каждую среду по вечерам пекла блины, словно выполняя таинственный ритуал, чей смысл понятен был только ей. Блины у нее вечно подгорали, но Маю было приятно, если вдруг удавалось уловить запах подгорелого теста из окна на последнем этаже. Он умел жарить крыс и ядовитых рыб из городской канализации, знал, как варить сахар из многоножек, которые водились на Левом берегу Провала, и как очищать воду из Речки с помощью земли и красной плесени. Но Май понятия не имел, как готовят блины. Герон охотно объяснил ему, что никакого секрета здесь нет, нужно только знать, как правильно смешивать муку с водой, а потом по частям запекать жидкое тесто на плоских посудинах. Он даже пообещал показать ему, как это делается, но в назначенный день показа Май в Депо не пришел, так как Галия отправилась гулять в Солнечный парк, и он потратил много часов, чтобы попасть на охраняемую территорию. Герон, конечно, обиделся, и они даже подрались, но потом быстро помирились, потому что один из трамваев взорвался, и им пришлось вместе вытаскивать спавших внизу бездомных из-под обломков.
   Через полгода Май забрался в квартиру Галии, не справившись с одолевшим его любопытством. Дождавшись, когда девушка уйдет на работу, он привычно вскрыл замок и с бьющимся от волнения сердцем переступил порог квартиры Необычного человека. Дом Галии оправдал все его ожидания. Особенно его порадовал гамак. В комнате была кровать, но отчего-то Май был уверен, что спала Галия именно в гамаке. Стол и четыре стула смотрелись волшебно уютно на круглом коврике ярко зеленого цвета. Он посидел на каждом из них, стараясь запомнить все ощущения, которые дарили прикосновения к гладкой поверхности пластика. Три картины на белой стене изображали фрукты, городскую речку и руку с букетом. Остановившись рядом с последней картиной, Май долго разглядывал ее, пытаясь вспомнить название растений. В конце концов, он решил, что это розы. Именно такие они ему и представлялись – синие, с вытянутыми вверх острыми лепестками и хищной, ярко-желтой сердцевиной. Он долго и тщательно искал дневник Галии – Герон рассказывал, что все домашние девочки записывают свои мысли в разлинованные тетради, – но ничего подобного не обнаружил.
   Самое интересное он нашел в сейфе. Огромный металлический шкаф умилил его, и Май долго любовался им, прежде чем вскрыть примитивный замок. Внутри лежали обыкновенные шариковые ручки, похожие на те, которыми все жильцы Депо расписывались в журнале ночного регистратора, отмечая свое присутствие. Только зачем-то корпуса ручек были обмотаны разноцветными нитками. Май потратил немало времени, чтобы тщательно разглядеть их, но так и не смог понять, для какой цели служили нитки. Многие ручки даже не писали, а в некоторых вообще отсутствовал стержень. И уже собираясь уходить из Пещеры сокровищ, он вдруг догадался – цели не было. Это была мечта, намотанная на шариковую ручку.
   Больше в квартиру Галии Май не проникал, но сохранил в памяти каждую мелочь. Вернувшись в тот вечер в Депо, он срезал шариковую ручку, которая была примотана проволокой к столику с журналом, и заменил ее на огрызок карандаша. На следующий день он подкинул ручку по дороге, которой девушка возвращалась домой, и – о, чудо! – Галия ручку нашла и забрала с собой.
   Май был счастлив.

   * * *

   Жизнь шла своим чередом. Город воевал с Правым берегом, центральные кварталы после очередной бомбежки скрылись под землей, став частью обширной канализации, а последний оставшийся в живых трамвай потерял остатки искусственного интеллекта и немало досаждал горожанам, нападая на запоздалых путников.
   А Май устроился на работу. И хотя на ее поиски у него ушли месяцы, он был доволен. Грузить металлолом в порту и чистить трюмы полумертвых судов было нелегко, но теперь он работал – также как Галия. Платили ему немного, однако получки хватало на то, чтобы снимать койку в Ячейке, общежитии для портовых рабочих, и покупать ручки и скромные подарки для Галии. Он подбрасывал их ей по дороге домой или на работу и всегда радовался, когда Галия замечала и подбирала маленькие безделушки. Еще Май достал настоящую краску для волос и теперь щеголял черной шевелюрой, которая почти не отличалась по цвету от угольной пыли в судовых трюмах. Он гордился тем, что у него появились свои вещи. На первую получку Май купил сумку, похожую на ту, что носила Галия, и тщательно спрятал ее в прикроватной тумбочке. Через год он сумел накопить на часы, которые присоединились к сумке. Койки в Ячейки были многоярусными и отделялись друг от друга решетками, которые запирались на замок. Опытный Май сменил замок на запорное устройство своего изобретения, и теперь был уверен, что хозяин Ячейки не сунет нос в его вещи.
   Теперь он всегда был с Галией – свободное от работы время посвящалось только ей, Необычному человеку. Май стал ее тенью, не желая менять что-либо в своей жизни. Мир устраивал его таким, каким стал, – с Галией в центре вселенной. Герон первый заметил странное поведение друга и насильно отвел его к Ману, который выдал ему порцию травяного сбора своего приготовления. Травку курили всем Депо до тех пор, пока Герон не убил одноглазого Крона, приняв его за клеточника.
   С тех пор Май завязал с наркотиками, а через месяц ушел из Депо. Герону это, конечно, не понравилось. Мая поймали и избили всем составом трамвайщиков, но, отлежавшись у Ману, он все равно убежал, спрятавшись на пару недель у Бабы Сивы, которая отравилась домашним пивом и не реагировала на раздражители внешнего мира, вроде бездомного бродяги, который поселился у нее на кухне. Мая прогнал мальчишка по имени Брагиль, который жил в Миллионке и решил заглянуть к старушке в гости узнать, не поспела ли порция нового грибного напитка. Спорить с его ножом Май не стал, обрадовавшись, что Брагиль не вызвал клеточников.
   Какое-то время Маю приходилось тяжело. Герон требовал, чтобы он вернулся обратно и обещал убить Галию. Май пригрозил ему рассказать трамвайщикам и врагам с Правого берега о мутации Герона, которую тот скрывал, после чего бывший друг оставил его в покое. Репутация в Городе была превыше всего.
   Галия стала смыслом и целью жизни Мая. Он часто представлял свои разговоры с ней – как они обсуждают погоду, радуются тем, что у него появилась работа, ругают правобережников и досадуют на трамвай, который постепенно разрушал Город, ловко скрываясь от клеточников и добровольцев, мечтающих получить обещанное властями вознаграждение. Галия оказалась куда свободней, чем он со всеми его улицами, крышами и просторами ночного неба над головой. И еще она была одинокой. Как Май.
   Галия любила гулять. Причем в такие места, от которых его обычно предостерегал мудрый Герон. Девушка ходила к Стене нечасто, но сам факт ее участия в колдовстве безумного архитектора сильно огорчал Мая. Он, конечно, знал, зачем горожане ходят в это место – чтобы найти спутника жизни или развлечение на пару ночей. Но то, что однажды показал ему Герон, когда они бродили по старым подземным кварталам Города, раз и навсегда отвратило его от мысли когда-либо навещать Стену.
   Массивное устройство прятало свою безобразную личину глубоко в земле. Хозяин Стены жил в тесной комнате, зарытой возле теплотрассы, и был связан с демоническим механизмом множеством проводов, которые беспорядочно торчали из его тела. Хозяин никогда не вставал с кресла и медленно поедал сырое мясо, в котором иногда угадывались чьи-то пальцы, хвосты и волосы. Отходы его жизнедеятельности уходили в толстую трубу, которая скрывалась где-то в недрах Стены. Хозяин был пухлым, рыхлым и мертвецким бледным. Его слуги рыскали, словно крысы, по всему городу, похищая младенцев, больных, стариков и бездомных животных – об этом Маю тоже рассказал Герон, который сам однажды едва не попался к ним в сети, когда заболел гнилой лихорадкой. И хотя в тот день они с Героном съели много плесени из базарного подвала, Май был уверен, что видел настоящего демона Города, а не галлюцинации.
   Май много раз хотел остановить Галию и рассказать про ужасного толстяка, который сидит под Стеной и поедает младенцев, но каждый раз замирал, парализованный от страха, что ему придется заговорить с ней – Необычной.
   Однажды он превзошел себя. Холодная весна кончилась, и на улицах города расцвели одуванчики, которые вместе с тополями пережили Обвал, перейдя из старого мира в новый. Май собрал целую охапку пушистых, ярко-оранжевых цветов и понес их Галии с твердым намерением поздравить ее с началом лета. Решение пришло неожиданно, и даже не испугало его своей смелостью. Май спокойно дошел до Миллионки и замер под Фонарем, ожидая, когда Галия вернется с работы. Его волосы были тщательно вымыты и выкрашены в черный цвет, брюки и куртка почищены, а щеки гладко выбриты.
   Долго ждать не пришлось. Когда показалась Галия, Май принял самое приятное выражение лица, которое до этого долго репетировал перед зеркалом, и несколько раз глубоко вздохнул – чтобы успокоиться. Но чем ближе подходила девушка, тем чаще начинало биться его сердце. Голова опустилась сама собой, а в ногах появилась непривычная дрожь. Взгляд прилип к тротуару, и ему пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы заставить себя поднять глаза. Но то, что он увидел, повергло его в шок, равный которому он не испытывал даже тогда, когда его случайно закрыли в трюме огромного танкера, шедшего под погрузку кислотой. В тот раз Мая спасла бдительность бригадира, но сейчас все было куда страшнее.
   Потушив фары и включив все глушители, которые остались в его большом, ржавом теле, за Галией крался трамвай. Похоже, он следовал за ней уже давно и собирался вот-вот напасть, так как выпустил над головой девушки два заточенных провода, намереваясь насадить ее на них, словно бабочку. О таких повадках трамвая горожане уже знали, и многие носили шлемы, но Галия была беспечно-наивной со своими косами и легкой шляпкой из высушенной травы с Левого берега Провала.
   Времени на раздумья не было, и Май со всех ног бросился в их сторону, бешено размахивая букетом и оглашая квартал дикими криками. Галия среагировала правильно, тут же кинувшись наутек в ближайший переулок. Трамвая она так и не увидела, зато машина заметила Мая и долго гонялась за ним по улицам Города, пока он не скрылся в спасительной Ячейке.
   Неудача первого свидания – а ту встречу Май впоследствии так и называл – сильно расстроила его, но пробудила в нем решительность. Теперь Май просто сгорал от нетерпения заговорить с Галией. Сказать ей хоть слово, пусть даже первый бред, который придет в голову.
   В одно воскресное утро, когда девушка возвращалась от Стены, как всегда слегка грустная, но полная презрения к миру, Май смело сделал шаг вперед, заставив себя отклеиться от фонаря, и четко произнес:
   – Здравствуйте, Галия! Я ваш новый сосед с первого этажа. Как насчет того, чтобы вместе погулять сегодня на…
   Порыв ветра унес тщательно подобранные слова к серым тучам, и Галия прошла мимо, обдав его сладким ароматом духов и горьким запахом одиночества. Его не заметили. Май поднял руку и негромко окрикнул Галию, поражаясь своему мужеству, но девушка была погружена в свои мысли и даже не обернулась.
   Май простоял под фонарем до вечера, размышляя над смыслом жизни и думая о том, не покрасить ли ему волосы в красный цвет. Может быть, так он станет заметнее?
   Ночью к нему в Ячейку пришел Герон, который уже стал королем двух кварталов и строил планы по разгрому правобережников, сильно досаждавших ему в последние годы. Они не встречались больше трех лет и были искренне рады видеть друг друга. Трамвайщики больше не жили в Депо, которое стало опасным из-за буйного трамвая, считавшего его своей территорией, а обитали в старой церкви, оставшейся после третьего возрождения. Герон звал Мая обратно и обещал подарить самоход. Черный цвет волос друга ему не понравился, и Герон разразился длинным монологом о том, как важно быть самим собой в хаотичном мире постобвальной цивилизации. Уходя, он вдруг поинтересовался, как дела у Галии и, не получив ответа, дал Маю совет, который с тех пор запал ему в душу.
   – Если она не замечает тебя, – сказал Герон, словно прочитав его мысли, – то тебе следует произвести на нее впечатление. Причем такое, о котором она уже никогда не забудет. Соверши ради нее что-нибудь необычное. Например, почему бы тебе не убить трамвай? В древних сказках все рыцари, которые добивались сердца дамы, убивали дракона. А ты убьешь трамвай. Даже если она окажется бессердечной сучкой, твоя совесть будет спокойна и чиста, а девица сможет ходить на работу, не подвергаясь ежедневной опасности потерять симпатичную ножку.
   Когда Герон ушел, сунув ему на прощание мятый листок с адресом старой церкви, Май задумался. Он не знал, кто такие драконы и рыцари, но в словах Герона чувствовал правоту. Необычное ради Необычной. Это был его единственный шанс стать кем-то в ее жизни.
   И Май твердо решил – трамваю на этом свете не жить.

   К убийству машины он отнесся серьезно. Май еще никого не убивал и долго думал, не совершить ли ему каких-нибудь ритуалов, чтобы подготовиться к столь важному поступку. Но, перебрав все известные обряды, он решил остановиться на купании в Речке, которое совершали добровольцы, вступая в ряды клеточников. Речка славилась своими кислотными потоками, но в низине у Левого берега Провала вполне годилась для плавания.
   Он пришел к Речке в полночь и долго наблюдал за зеленым свечением в глубине потоков, прежде чем погрузил пятку в холодную воду. Ничего не произошло, и Май поспешно нырнул с головой, радуясь собственной смелости. В течение следующих двух недель с него медленно слезала кожа, и ему пришлось отлеживаться в Ячейке, потому что каждый шаг отдавал мучительной болью в новом теле. Зато исчезли былые шрамы и мелкие морщинки, и теперь Май выглядел значительно помолодевшим. Правда, краска с волос вся смылась, и ему пришлось окрашивать их заново.
   Когда он почувствовал себя готовым, то перешел к следующему этапу. Выследить трамвай оказалось несложно. Он любил ночевать на цветочной клумбе в старом парке и особо не прятался.
   Однако за долгие годы борьбы с Городом машина сильно поумнела и обзавелась полезными устройствами – корпусом из непробиваемой стали, дюжиной излучателей, лезвиями, которые выстреливали на расстоянии, кислотными капсулами и даже ракетной установкой. Что Маю не нравилось больше всего, так это ее цвет. Видимо, трамвай вспомнил годы молодости и окрасил бока в яркие желто-синие цвета, которые тщательно прикрывал пластинами из небьющегося стекла во время вылазок – чтобы не поцарапать.
   Идея, как справиться с мутантом, пришла Маю в голову, когда он наблюдал в бинокль за Галией. Девушка кормила с рук ворону на балконе и, как всегда, хмурилась. Трамваю надо устроить ловушку, подумал он, и тут же вспомнил про Грустную улицу базарного квартала, которую подмыли сточные воды, из-за чего ходить по ней было небезопасно. Если загнать трамвай на шаткую поверхность, он провалится в шахты старой затопленной канализации. Никто еще не видел, чтобы трамвай умел плавать.
   На осуществление задуманного ушло немало времени. Прежде всего, он несколько раз искупался в подземных водах, убедившись, что тротуары и мостовые Грустной улицы действительно очень хрупки и могут провалиться под тяжестью не только трамвая, но и более-менее крупного человека, например, как Ману, который стал настолько толстым, что давно передвигался на самоходе.
   Май также украл несколько баков из порта и, наполнив их речной кислотой, расставил на первых этажах заброшенных зданий Грустной улицы. Когда трамвай провалится в воду, он выльет на него сверху кислоту – для надежности.
   Наконец, все было готово, и Май отправился выполнять свой зловещий план.
   Долго искать трамвай не пришлось. Он сам выпрыгнул на него из-за угла, и радостно громыхая колесами-гусеницами, погнался за ним по дороге. Боясь сглазить удачу, Май пустился наутек, стараясь сильно не отрываться от преследователя. К счастью, трамвай не стрелял. То ли у него кончился заряд, то ли он решил разделаться с добычей излюбленным способом – с помощью ножей. Покружив для убедительности по главным улицам города, Май плавно свернул в заветный квартал, стараясь бежать по линии, которую заранее прочертил в безопасных местах тротуара. Трамвай с азартом преследовал его и не обращал внимания на треск бетонного покрытия.
   Все случилось быстро. Когда под ногами поползла трещина, Май нырнул в окно ближайшего дома, и, выскользнув в коридор, спрятался под лестницей. Услышав грохот ломающегося тротуара, он поволок к выходу одну из бочек – добивать жертву. Но когда его взгляд случайно упал за окно, Май замер в центре комнаты, не веря своим глазам.
   В разломе тротуара на блюдце темно-зеленой воды плавно покачивался трамвай, опираясь на надувные подушки и целясь в него из переднего излучателя. Выстрел грянул незамедлительно. Успев отпрыгнуть обратно в коридор, Май, не помня себя от страха, вылетел на лестничную площадку и бросился на крышу, потому что трамвай уже лез в комнату, ломая стену.
   День для Мая закончился неудачно. Трамвай настиг его почти у самой Ячейки и, выпустив вдогонку пару лезвий, отсек ему три пальца на правой руке. Грохоча желто-синими боками, машина скрылась в наступающих сумерках, а Май уполз зализывать раны и продумывать дальнейший план действий.
   Насчет руки он не расстроился. Ману обожал разные механизмы и по старой дружбе охотно пришил ему три искусственных пальца, встроив в них полезные устройства – нож, отмычку и клещи-кусачки.
   А Галию, тем временем, пригласили на свидание. Стена сделала свое злое дело – девушку нашел мусорщик Изод, который, в общем-то, был неплохим человеком, потому что никогда не чинил те мусорные баки, в которых трамвайщики и другие бродяги прятались от клеточников.
   Май всю ночь ходил вокруг Миллионки, размышляя, как ему относиться к изменениям в жизни Необычной. Но когда утром увидел Галию с непривычной радостной улыбкой на лице, то не удержался, чтобы тоже не улыбнуться ей вслед. Впервые она не хмурилась и не бросала презрительные взгляды, а пройдя мимо Бабы Сивы, не огрызнулась на привычное старушечье брюзжание.
   Май уселся на фонарь и запел песню. Слов он не понимал, потому что не знал языка, но эту песню они часто пели с Героном по вечерам на крыше Депо. Не в силах объяснить свое хорошее настроение, Май допел песню до конца, не обращая внимания на крики разбуженных жителей, и побежал в порт на работу.
   Он, конечно, пошел на свидание вместе с ними. Тихонько прятался за деревьями старого парка и счастливо вздыхал, когда Изод брал ее за руку. Мусорщик был смелым – он даже обнял ее на прощание и нежно поцеловал в щеку. Май никогда не смог бы коснуться Необычной. Или все-таки смог? Он раньше не думал над тем, что случится, если дотронуться до Галии. Наверное, Город уйдет под землю, а Река затопит оба берега.
   Все испортил трамвай. Он появился, как всегда, неожиданно, но Май, к счастью, заметил его первым. Галия и Изод уже попрощались, и каждый уходил в свою сторону. Трамвай замешкался – очевидно, машина предположила, что пара пойдет вместе, и ей не придется делать выбор. Май сориентировался быстро и бросился к трамваю, стараясь не попадаться на глаза Галии. Теперь он понял, что должен был делать – оберегать девушку и ее счастье. В этом заключались смысл и значимость его жизни.
   Трамвай охотно принял игру, узнав Мая по желто-синей шевелюре, которую после купания в Реке не брала никакая краска.
   Очередная ловушка для машины была уже почти готова, и он надеялся, что сбоев не будет. Военного склада, пустующего на окраине Города, они достигли почти без приключений. Трамвай неспешно ехал за ним и из пушек не стрелял, видимо, намереваясь отрезать человеку оставшиеся пальцы. Забежав в огромное помещение, Май быстро вскарабкался по лестнице на второй ярус и схватился за веревки, ожидая появления врага.
   Трамвай не заставил себя долго ждать и ворвался на склад, словно демон из ада. Как только громоздкое металлическое тело заскрежетало по полу здания, Май повис на веревках и опрокинул резервуар с кислотой, предусмотрительно натасканной из речки. Гигантский бак послушно перевернулся, обрушив на машину поток буро-зеленой жидкости. На этот раз Май не стал проверять, что стало с трамваем, и быстро покинул склад через люк в крыше – ядовитые пары речной воды щипали глаза и вызывали удушающий кашель.
   Но трамвай выжил. На следующий день Май снова увидел его в парке и от души позлорадствовал над облезлыми боками машины. А вот мусорщику не повезло. Его искромсанное тело нашли в конце недели на одном из причалов порта, и никто не сомневался, что это сделал трамвай.
   Галия о смерти Изода не знала, и Май долго мучился, гадая, стоит ли рассказать ей правду. В конце концов, он решил, что смерть мусорщика не самый достойный предлог, чтобы заговорить с Необычной.
   И все началось по-старому. Галия уходила на работу, ругаясь с Бабой Сивой по дороге, и возвращалась с тем же презрительным и гордым взглядом, которым привычно окидывала серый и пыльный мир Города.
   Май безуспешно пытался убить трамвай, заманивая машину в новые смертельные ловушки. Однажды Ману собрал бомбу, и Май сразу купил ее, в тот же день опробовав на трамвае. Машине выбило лобовое стекло и оторвало боковое зеркальце, в остальном же она осталась целой и невредимой, как всегда.
   Позже у Галии появилось еще несколько друзей, которых любезно подкидывала ей Стена. Девушка оживлялась, и Май тоже. Он давно оставил попытки заговорить с ней, смирившись с ролью невидимого телохранителя – Галии и ее новых знакомых, которые приходили и уходили, не оставляя в жизни девушки или Мая какого-либо следа. Трамвай уже узнавал его, сразу пускаясь за ним в погоню. Когда Галия встречалась с новым ухажером, Май гонял машину в другой части города и радовался, что хоть как-то участвует в жизни Необычной.

   Но однажды трамвай исчез. Май с утра проводил Галию на работу, и не нашел врага на привычном месте в парке. Досадливо спрятав новый излучатель, купленный у Ману, Май облазил все постройки и даже заглянул в старую оранжерею, но трамвая нигде не оказалось.
   В тот день у него не было работы, и он отправился бродить по улицам Города в поисках нового места для очередной ловушки, а заодно и самого Трамвая. Как-то необычно было, что никто не выскакивал из-за угла, не стрелял с крыш и не устраивал засады возле Ячейки. Зато в Городе было много клеточников, и Маю пришлось отказаться от гуляния по центральным улицам. С работой у него появились документы, но его хорошо помнили по цвету волос, а лишние неприятности ему были не нужны.
   Он свернул на окраины и стал прогуливаться по краю пропасти над Обвалом, представляя Галию на работе. Строгая и изящная, вечно женственная и такая манящая. А ведь за те долгие годы, что он ее знал, ничего не изменилось. Май по-прежнему был бродягой, пусть и с паспортом, а она – по ту сторону мира, далекая и прекрасная, как Солнце. Почему он не может взлететь к ней? Что за путы связали его по рукам и ногам? Или его клеткой стала вечная трусость? Он боялся свободы, как заключенный, который всю жизнь с малых лет провел в тюрьме, и внезапно понял, что решеток больше нет, а перед ним тысяча дорог… Ему захотелось убить себя, прыгнуть вниз и покончить с этой жизнью, полной сомнений и страхов.
   Он встал на самый краешек, не обращая внимания на мелкое крошево камней, сыплющихся из-под ног в темноту, но вдруг подумал о том, сколько людей уже прыгнуло туда, в неизвестность. Если его не станет, кто защитит Галию от трамвая? Кто встретит ее утром у фонаря и проводит домой после работы? У него не было права покидать этот мир, потому что он, Май, принадлежал ей.
   Горожане давно превратили этот край Обвала в огромную мусорную кучу, ленясь сбрасывать отходы в бездну, и оставляя их просто рядом с обрывом. И тем не менее это место казалось родным и близким. Здесь почти не было людей, за исключением случайных горожан, которые уже попрощались с жизнью и никого не замечали на своем печальном пути к обрыву.
   Май уже собирался уходить, как вдруг услышал слабое жужжание за одной из пестрых груд мусора. Решив, что шум издает какой-нибудь полезный механизм, который можно приспособить в его скудном хозяйстве или пустить на сооружение новой ловушки, Май с любопытством обошел небольшой мусорный холм и едва не пустился наутек от неожиданного зрелища.
   Трамвай лежал на земле, прислонившись желто-синим боком к куче металлолома, и истекал маслом. Его провода больше не топорщились в разные стороны, повиснув печальными сосульками вдоль корпуса. При виде Мая колеса-гусеницы слабо завертелись, но тут же остановились, а откуда-то из днища полилась синяя жидкость, пахнущая мазутом. По всем признакам, трамвай был болен. Радость от вида беспомощного врага вдруг сменилась сомнением. Убивать трамвай сейчас было нечестно. Да и что сказала бы Галия, если узнала бы, что Май победил не боевую машину-мутанта, а несчастного больного, который и встать-то не мог.
   На небе собиралась гроза. Тучи обложили Город плотными слоями, собираясь пролить на него моря и океаны холодной влаги. От дождя трамваю не станет лучше, вдруг подумалось Маю. А если машина и вовсе умрет здесь, то, что тогда делать ему, будущему рыцарю и победителю дракона? Повинуясь внезапному порыву, он отыскал среди мусора несколько больших кусков пластика и накрыл ими трамвай, аккуратно запихав под импровизированный зонт торчащие провода. Машина никак не отреагировала, но Май на благодарность не напрашивался.
   Вечером разыгралась гроза, сильнее которой он еще не видел. Небо разрывалось от грохота и молний, посылая вниз тугие струи ледяной воды, которые смывали мир, делая его безликим и равнодушным.
   Май привычно отправился встречать Галию с работы, прячась от дождя под листом картона. Девушки долго не было, и он уже начал волноваться, как вдруг заметил ее фигуру, бредущую в темноте разыгравшейся бури. Май узнал бы ее из многотысячной толпы. Даже если Галия превратилась бы в песчинку на морском берегу, он и там отыскал бы ее, пропустив через сито все побережье. Но Галия шла не от Продуктовой фабрики. «Зачем она ходила к Стене?», – растерянно подумал он. – «Ведь сегодня понедельник, а знакомиться она ходит по выходным». И все же Галия брела именно оттуда – сначала медленно, а потом все ускоряя шаг, пока не пустилась бегом, шлепая по лужам и пряча лицо в ладонях.
   На Галию это совсем не было похоже. Сердце Мая гулко стукнуло и упало в пятки. Что-то случилось. Не помня себя, он бросился ей навстречу, перебирая в уме всех, кто мог ее обидеть. Трамвай тут явно был ни при чём, ведь он сам видел, что машина еле двигалась. Герон давно бросил свои угрозы, а последняя встреча с ним убедила Мая в том, что их дружеские отношения сохранились – значит, трамвайщики тоже не могли обидеть девушку.
   – Галия! – крикнул он, резко останавливаясь в полушаге от нее. Май не сумел заставить себя тронуть ее за плечо. От близости к Необычной у него вдруг перехватило дыхание, ноги перестали слушаться, и он едва не споткнулся, замерев перед невидимой преградой – все, дальше нельзя.
   – Галия, что с тобой? – прошептал он, беспомощно глядя, как она пробегает мимо. Девушка не заметила его. Впрочем, как всегда.
   Возле Миллионки она уже успокоилась и в дом вошла ровным шагом, гордо выставив вперед подбородок. Но выражение ее глаз Май запомнил навсегда. В них больше не жила мечта, не отражался свет, не мерцали звезды… Что сделала Стена с Галией? Может быть, она испугалась Хозяина? Но в ее взгляде не была страха – только тоска и грусть по тому, что ей так и не удалось найти. Новая мысль застала Мая врасплох. А вдруг смыслом его жизни было помочь ей? Не спасать от трамвая, а отыскать мечту Галии и тем самым обрести спокойствие своего сердца. И хотя Май знал, зачем она ходила к Стене, он был уверен в том, что ее счастья там не было.
   Запутавшись в собственных мыслях и желаниях, Май не пошел ночевать в Ячейку, отправившись бродить по ночному городу. Буря прошла, оставив после себя мокрые тротуары и разбитые окна. Улицы были тихими и пустынными, фонари молча кивали закоптелыми головами, тоненько жужжали комары, а в воздухе чувствовалось лето – пахло морем и одуванчиками.
   Май и сам не понял, как вдруг очутился у Обвала. Трамвай лежал там, где он его оставил, жалобно мигая фарами и вздрагивая, когда с листов пластика скатывались крупные капли и гулко разбивались о крышу. Май сел рядом и, обхватив руками колени, прислонил голову к сине-желтому боку – трамвай даже не шевельнулся. Впервые в жизни Май почувствовал себя старым и уставшим. Может быть, он тоже был болен?
   Трамвай потушил фары, и они заснули.

   Утром Трамвай проснулся первым и разбудил Мая, громыхая колесами по мусорным кучам. Машина выглядела бодрой и здоровой. Ее сине-желтые бока блестели от утренней росы, а новенькое лобовое стекло было тщательно вымыто и протерто – видимо, кепкой Мая. Он нашел ее рядом, мокрую и в разводьях грязи, но почему-то не рассердился. Рядом копошился трамвай, поедая какие-то железки, и Май лениво подумал, что ему надо бы воспользоваться моментом и выдернуть из машины блок питания, ведь раньше еще никому не удавалось подбираться к ней так близко. Словно прочитав его мысли, трамвай помигал левым поворотником и, включив прожектор на полную мощность, направил луч света на человека. Май поспешно закрыл голову руками, потому что давно слышал о том, что у трамвая есть световое оружие, выжигающее глаза, но… ничего не случилось. Через мгновение, машина потушила фары и вернулась к прежнему занятию. Мая она больше не замечала.
   Сбитый с толку событиями вчерашнего дня и неожиданной ночевкой под боком у трамвая, Май поспешил к Миллионке. Уже было довольно светло, и он боялся опоздать к уходу Галии на работу.
   Баба Сива привычно сидела на крыльце и жгла старые газеты. Май успокоился и, кивнув ей, устроился на своем обычном месте – за мусорным баком. Утренняя перепалка с Галией была обязательным ритуалом старушки, после которого она шла спать. А так как Баба Сива была непривычно спокойна, то Май сделал вывод, что Галия еще не выходила из дома.
   Время шло, а девушка не появлялась. Легкое беспокойство, которое охватило его, когда Баба Сива встала и скрылась в каморке под лестницей, выросло в огромную, пульсирующую тревогу, которая подняла его на ноги и втолкнула в пузатое здание Миллионки. Взлетев наверх, он остановился как вкопанный перед заветной дверью Пещеры сокровищ, которая была… распахнута настежь. Все проблески надежды, что Галия взяла выходной и ушла в гости к соседке, были убиты табличкой на ручке двери. «Сдается комната» – просто гласила она.
   Вытаращив глаза, Май долго изучал ее, прежде чем осмелился заглянуть внутрь. В комнате не осталось и следа Необычной. Даже мебель исчезла, аккуратно перенесенная бережливым Хозяином Миллионки на склад – для следующих постояльцев.
   Он медленно обошел всю комнату, внимательно осматривая углы, стены, пол и единственное окно. Галия исчезла, словно никогда и не жила здесь. Все его попытки найти хоть волос Необычной не увенчались успехом – внутри царила идеальная чистота. Май растерянно замер посреди бывшей Пещеры сокровищ, и вдруг понял, что за ним наблюдают. В проеме двери мельтешило лицо мальчишки из соседнего номера – Брагиля.
   Как ни странно, мальчишка не стал звать домоправителя или клеточников, как он обычно делал при виде Мая. Просто стоял и хмуро его разглядывал.
   – Нет ее здесь, – буркнул, наконец, Брагиль, поняв, что Май уходить не собирается. – Съехала сегодня ночью.
   – Куда?
   – Никто не знает. Собрала вещи и все. Даже ни с кем не попрощалась. Да и кому нужны ее прощания.
   Из Миллионки Май вышел на ватных ногах и вдруг вспомнил, что опоздал на работу. С опозданиями у них было строго – на его место ожидала очередь с десяток человек. Значит, у меня теперь нет работы, равнодушно подумал он, и, заняв привычное место, откуда наблюдал за балкончиком Галии, стал смотреть в небо.
   В тот день на Город напали правобережники. Сначала спалили элитные кварталы с вагончиками клеточников, а потом прошлись жидким огнем по миллионкам.
   Май бежал вместе со всеми и думал, как хорошо, что Галия уехала из Города. Он умрет, веря, что она в безопасности. Куда бы Галия не отправилась, она всегда останется для него Необычной.
   Когда Май понял, что бежать дальше некуда, потому что впереди горел мост, а сзади наступала армия правобережников, его догнал Герон. Друг спасался с трамвайщиками, которые теперь звались церковниками, на большом плоском самоходе. Машина готовилась к прыжку через Речку и с дребезжанием выпускала крылья, уже собираясь отрываться от земли.
   – Давай руку! – крикнул Герон, свешиваясь со ступеньки, чтобы дотянуться до Мая. Самоход дал опасный крен, но Герон что-то крикнул пилоту, и машина неуклюже присела на огромных ногах-шарнирах, качаясь под тяжестью набившихся в нее людей.
   Май посмотрел на Герона, потом на правобережников и полыхающий мост и… попятился назад.
   – Что ты делаешь?! Ты же сгоришь там, дружище! Скорее давай руку, я тебя вытащу! Май, куда ты? Остановись, идиот!
   Но Май уже убегал от самохода, на который поспешно лезли спасающиеся от правобережников горожане. Герон безжалостно расстрелял их и, послав в адрес Мая проклятие, исчез из его жизни.
   А Май прыгнул в Речку. Из всех бед, что ожидали его на этом берегу, он решил, что кислотные воды будут самым приятным способом умереть – огонь он не переносил, а в милосердие правобережников не верил.
   Ему повезло. Май попал не в самый ядовитый участок реки и какое-то время барахтался, пытаясь справиться с жжением в теле и доплыть до обломка Стены, маячившего на горизонте. Он даже разглядел на нем чьи-то лица, и подумал, какой силы должен был быть взрыв, чтобы перенести тяжелый кусок Стены с одного края города на другой. Но до обломка Май не доплыл.
   Ноги обожгло внезапным подводным течением, и он быстро пошел ко дну, поняв, что смерть от болевого шока и утопления ему не грозит – из глубины реки на него надвигалось темное тело хищника, уже выпустившего тонкие лезвия зубов.
   Хищником оказался трамвай, который ловко схватил его рукой-манипулятором и, закинув в железное брюхо, взмыл в небо. Май и не знал, что машина научилась летать.
   Внутри трамвая было тепло и уютно. Человек с удивлением разглядывал аккуратные ряды сидений, обитых мягким бархатом, ковер на полу и шелковые занавески на закрытых стальными щитками окнах. Май с наслаждением вытянулся на полу вдоль прохода и подумал о Галии. Он всегда думал о ней, когда был счастлив.
   Трамвай уносил его из города, который медленно проваливался в подземное царство. Когда-нибудь люди еще вернутся сюда, но это уже будет другой мир и другое время.

   Ожоги Мая зажили на удивление быстро, и уже через несколько недель он смог ходить. Все это время Трамвай заботливо кормил его, стреляя дичь и собирая дикоросы в лесах. О прежних отношениях они не вспоминали, решив, что пока им лучше держаться вместе.
   Мир за пределами Обвала оказался красив и необъятен. Рассматривая из окон трамвая проплывающие внизу лесные массивы, снежные горные цепи, гигантские водопады и зеркальные озера, Май думал о Необычной. Где бродит она сейчас, что делает, о чем мечтает? Еще не осознав, что новая цель уже расцветала над горизонтом его жизни ярким огненным шаром, Май вдруг почувствовал, что страхи и сомнения больше не преследовали его. И он понял – ему нужно отыскать Галию, во что бы то ни стало. Найти, посмотреть в ее загадочные глаза, улыбнуться и взять за руку.
   Трамвай не возражал против поисков Галии. После Города он стал тихим и часто хандрил, когда думал, что его никто не видел. Но Май знал истинную причину печали своего нового друга – трамвай старел…
   Вместе они побывали во многих местах нового мира, заезжая в редкие города, колеся по колониям и дальним поселениям. Но однажды утром машина не смогла завестись, и Май понял, что их путешествие подошло к концу. Он оставался рядом до тех пор, пока не погасла последняя фара трамвая.
   Май похоронил друга со всем почетом и уважением, на какие только был способен – насыпал холм над могилой, посадил на его верхушке березу и спел песню, которой его когда-то научил Герон.
   Ему было уже за восемьдесят, когда однажды он забрел в лесную колонию недалеко от тех мест, где когда-то находился Город. Стоял жаркий летний день, а по дороге ему не встретилось ни одного ручья. Изнывая от жажды, Май постучал в первый попавшийся дом, надеясь, что на него не спустят собак, как это случилось в последней деревне, куда он заходил.
   Дверь открыли почти сразу. Загорелый широкоплечий мужчина в рабочих перчатках дружелюбно улыбнулся ему и, не дожидаясь просьбы Мая, крикнул:
   – Дорогая, к нам гости! Угости почтенного старца морсом. В такую жару можно хоть целое озеро выпить, верно говорю?
   Май кивнул и вдруг задрожал всем телом, потому что узнал мужчину, который вежливо кивнул ему и поспешил к самопилке и груде бревен у дровницы – подготовка к зиме шла полным ходом. Брагиль почти не изменился, разве что его лицо теперь пересекал глубокий шрам, а в черной шевелюре появились благородные седые проблески.
   Почему-то Май не удивился, когда на крыльцо вышла Галия с запотелым кувшином морса. Она тоже осталась прежней, потому что старость не могла изменить Необычную.
   Да, это была она, его Галия. Май осторожно заглянул ей в глаза, боясь увидеть ту пустоту, которая была в них, когда они виделись последний раз, и не смог сдержать улыбки. Взгляд Необычной больше не был тоскливым и холодным. В нем жила Любовь.
   – Держите, дедушка, – сказала Галия, конечно же, не узнав его. Да и сам Май не признал бы в согбенном хромом старике бродягу-мутанта из Города с копной желто-синих волос. Его лысина давно блестела на солнце, как отполированное дно медного таза.
   Первые слова Необычной, сказанные ему за всю жизнь, произвели на Мая глубокое впечатление. Протянув дрожащие руки, он едва не выронил кувшин, но Галия ловко подхватила его и помогла напиться, участливо погладив его по плечу, когда Май поперхнулся и зашелся в сильном приступе кашля.
   Не веря в то, что мечта его жизни всегда была так рядом, он выпрямился и смело посмотрел ей в глаза. Галия еще раз улыбнулась и предложила ему ночлег. Это было пределом его желаний. Май поспешно вернул ей кувшин и, выдавив слова благодарности, заковылял прочь – он очень боялся умереть там, на крыльце ее дома.
   С трудом взобравшись на холм, откуда был виден дом Галии и Брагиля, Май устроился на теплой траве и с наслаждением вытянул ноги. Им больше не придется топтать эту землю. Ведь он нашел свое счастье и был готов уступить место другим – тем, кто все еще искал свою Любовь.

Желание Вероники
Мистика, юмор

   Я никогда не верила в дьявола. Разве можно серьезно относиться к мифическому персонажу? Вопросы добра и зла меня не интересовали, поскольку были вполне очевидны. Зло – это война, насилие, смерть, предательство, темнота. Добро – любовь, радость, свет, дети, сладости. И так до бесконечности. Все просто.
   И если в университете на уроках философии мы еще ломали над существованием бога и дьявола, то выход на работу поставила перед нами более важные вопросы: как пережить аудит в отделе, куда поехать отдыхать в выходные, дадут ли премию, что подарить подруге на день рождения, когда откроется бассейн, где достать удобные туфли для танцев, получится ли отпуск осенью, и стоит ли брать кредит на машину в банке или одолжить денег у папы.
   В общем, он появился передо мной в тот момент, когда моя голова была забита мыслями, отнюдь не трансцендентного характера.
   Стоял душный полдень будничного дня, и в офисе царила умиротворенная обеденная атмосфера. Коллеги разбежались по местам общепита, я же, достав пластиковый контейнер с картофельным пюре и салатом, собралась насладиться домашней едой и временным спокойствием.
   Он появился из воздуха в центре офиса на фоне желтых стен, обвешанных корпоративными календарями. Высокий, красивый брюнет с аккуратно подстриженной бородкой и длинными волосами, элегантно спадающими на плечи. У него была бледная кожа, умный взгляд обаятельных темных глаз и начищенные ботинки на высоком каблуке. Я тогда, конечно, не знала, что это дьявол. От неожиданности и легкого испуга (сильно напугаться в разгар обеденной жары просто невозможно) я обляпала платье соком, но незнакомец не растерялся и изящным жестом извлек из кармана пиджака черный надушенный платок, который и подал мне с легким поклоном.
   Некоторое время я оторопело смотрела на место, где он появился, а в голове метался целый вихрь мыслей. Этого не может быть потому, что со мной никогда ничего необычного не происходило! Люди не появляются просто так из воздуха. А вдруг это путешественник во времени… или в пространстве? А, может, это военные ставят опыты с порталами, и вот, первый такой испытуемый очутился не где-нибудь в мире, а конкретно в моем городе? А вдруг его послали специально за мной? Может быть, в будущем я совершу что-то ужасное, и он должен меня убить? Или я агент засекреченной организации, который потерял память, и мне на выручку послали моего напарника? Идеи, навеянные голливудскими боевиками и фантастическими книгами, рождались с бешеной скоростью, не успевая приобрести законченные формы.
   Не дожидаясь, когда я приду в себя, он придвинул к моему столу кресло босса и удобно в нем устроился.
   – Здравствуй, Вероника, – просто сказал он. Голос у него был приятный, бархатистый, как будто специально созданный для дружеской беседы.
   Сердце у меня подпрыгнуло и быстро-быстро заколотилось. Значит, ко мне, радостно подумала я, но тут незнакомец все испортил.
   – Дьявол, – скромно представился он, и посмотрел на меня так, что сомнений быть уже не могло. Передо мной сидел самый настоящий рогатый черт, принявший облик мужчины.
   – Эээ… – выдавила я, вытаращив на элегантного бородача глаза и чувствуя некоторое разочарование. Дьявол – это было куда менее романтично, чем пришелец из будущего или мутант из военной лаборатории. Я не была христианкой, а к атеистам, как известно, дьяволы не приходят.
   – Ну, так как? – спросил незнакомец и повернулся ко мне в профиль, словно давая себя разглядеть. Рога, подумала я. Он должен придерживаться христианской атрибутики, так как мы живем в христианско-ориентированном мире. Поэтому у него должны быть рога. Как будто в ответ на мой мысленный вопрос, мужчина изящно взъерошил черные волосы, показав небольшие блестящие рожки.
   Я осталась сидеть с открытым ртом.
   – Отлично, – улыбнулся дьявол. – Будем считать, что знакомство состоялось, поэтому перейдем ко второму этапу.
   – Этапу чего? – промямлила я, жалея, что у меня в кабинете не предусмотрена кнопка экстренного вызова охраны.
   – Переговоров, разумеется, – нетерпеливо произнес черт, и, протянув руку, достал из воздуха пухлый том с множеством закладок. Правильно, не в кармане же он его будет таскать, подсказал внутренний голос, а тем временем дьявол аккуратно перелистывал страницы, ища, очевидно, букву, с которой начиналась моя фамилия.
   – Душу не продаю, – быстро сказала я. Это вопрос я решила давно – еще когда была девчонкой, и мы устраивали с друзьями разные игры, в том числе, и с явлением потусторонних сил, жаждущих человеческих душ.
   – Извини, дорогая, но я по другому вопросу, – фамильярно ответил дьявол, но, спохватившись, добавил. – Сейчас столько желающих продать душу, что я, честно говоря, не успеваю. Если настроена серьезно, то я тебе оставлю визитку, позвонишь мне в две тысячи шестнадцатом.
   Я скосила глаза на часы, но стрелки остановились, как и положено в присутствии нечистой силы. По крайне мере, Голливуд хоть в чем-то не врет.
   – А что будет в две тысячи шестнадцатом?
   – У меня мало времени, – отрезал дьявол, дав понять, что он здесь не для того, чтобы предсказывать будущее. – Я прихожу к каждому. Рано или поздно, в той или другой жизни, но стараюсь не пропускать никого. Итак, загадывай желание.
   – Что?
   – Начинается… – нетерпеливо протянул черт. – Желание, милая, я пришел исполнить твое желание. Пожалуйста, попытайся понять это сразу без затягивания на две-три недели.
   – С чего бы это дьявол станет выполнять мое желание? – подозрительно спросила я. – А в качестве платы ты потребуешь мою душу?
   – Да не нужна мне твоя душа, – устало повторил мужчина. Достав из кармана часы, он посмотрел на время и досадливо покачав головой. Похоже, что у нечистой силы все работало.
   – Совсем не успеваю, – пожаловался дьявол. – Вот что. Я тебя уговаривать не буду. Не хочешь загадывать желание – твое дело. Никаких условий нет. Считай, что право на желание принадлежит тебе с рождения. Я к тебе просто немного опоздал, обычно прихожу в детстве.
   – То есть, я могу попросить все, что хочу? Все, что взбредет мне в голову, вплоть до … – тут я осеклась, потому что желаний оказалось очень много.
   – Есть небольшие ограничения, – охотно отозвался дьявол, обрадовавшись вопросу. – Я не работаю со временем, то есть, не могу перенести тебя, к примеру, в эпоху царя Гильгамеша, не дарю сверхъестественных способностей и не занимаюсь вопросами оккультного характера, то есть, не раскрываю тайны вселенной, имен власти, происхождение жизни на земле и тому подобное. Вопросы «Кем я была в прошлой жизни?» или «Есть ли Бог, НЛО и снежный человек?» относятся к этой же категории. В остальном – желай все, что угодно.
   И он посмотрел на меня так хитро, что я поняла: желание будет исполнено.
   – Ну, если все так просто… – задумалась я. – А как это будет выглядеть? Мне нужно будет назвать какую-то формулу или выполнить особый ритуал?
   – Ты слишком много читаешь книжек, дорогая, – улыбнулся черт, продемонстрировав обаятельные ямочки на щеках. – Просто скажи: хочу. Только это должно быть искренним желанием твоего сердца. Оно должно идти вот отсюда.
   Тут дьявол наклонился и нагло ткнул пальцем в район моей ключицы. По его лукавым глазам я поняла, что он очень старается быть вежливым.
   – И не затягивай с этим. У тебя семь дней. Как только что-нибудь придумаешь, просто скажи – желаю. И весь мир у твоих ног…
   Дьявол исчез так же внезапно, как и появился. Вот только кресло босса по-прежнему стояло возле моего стола, а в руке у меня был зажат черный платок с изящной анаграммой в виде буквы «Д» в углу.

   * * *

   До конца рабочего дня я просидела, как на иголках. Стоит ли говорить, что все дела были заброшены, а в голове у меня царил полный хаос. Вопросы разделились на две категории. Был ли это розыгрыш, и кто тогда за ним стоит? Может, это мающиеся от безделья коллеги? Но если это не розыгрыш, и дьявол настоящий, то, что загадывать? Желаний оказалось столько, что шла кругом голова. В связи со вторым вопросом, всплывала одна небольшая, но важная проблема. Незнакомец недвусмысленно представился дьяволом. Только последний дурак не знает, что черт – мастер лжи и обмана.
   Утром следующего дня я проснулась в панике. А если это правда? Если это единственный шанс на чудо, который дается человеку в жизни? Дьявол, или кто он там на самом деле, сказал, что это «право от рождения», и что приходит он обычно в детстве. А какие желания могут загадывать дети? Правильно – глупые или слишком сложные, но в последнем случае мир спасает правило номер три, то есть запрет на желания трансцендентного характера. Значит ли это, что мне крупно повезло, раз черт опоздал прийти, когда я была ребенком?
   К обеду я, наконец, определилась. Даже если это и розыгрыш, я приму в нем участие. По крайней мере, будет весело.
   Решив не расстраиваться в случае неудачи, я принялась за дело. А дело предстояло сложное. Чего бы такого пожелать, чтобы дьявол не смог обратить мое желание против меня же самой?
   Опрос коллег результата не дал. Одни умничали о том, что все наши желания мы исполняем сами, а другие не отличались оригинальностью. Программист, вайшнав со стажем, захотел вообще не иметь материальных желаний, чтобы освободиться от кармы. И хотя в карму я не верила, его слова показались мне честными.
   Подруга пожелала быть с мужчиной, о котором она думает, и я начала размышлять о возможном спутнике жизни. Загадать себе идеального мужа? Чтобы он был красив, умен, богат, добр и нежен, немного ревнив, с хорошими родственниками, руководил собственной фирмой, был талантлив, увлекался фантастикой, танцами и кун-фу, но главное, чтобы во мне души не чаял. Но вспомнив старую поговорку о том, что притягиваются противоположности, я поняла, что здесь можно обжечься. Если заказывать мужа по всем правилам, то, получается, он должен любить то, что я ненавижу. Нет, так дело не пойдет. Пусть он будет богачом и первым красавцем, но если он слушает рэп, о каком браке может идти речь? Тут я поняла, что запуталась. Зачем мне замуж? А что если загадать целую армию богатых любовников по всем миру? Они будут меня холить и лелеять, дарить виллы и яхты, приглашать к себе, выполнять любые мои капризы и желания. Нет, все не то! С личной жизнью я как-нибудь сама разберусь, без нечистой силы. Если загадывать единственное в жизни желание, нужно что-то серьезное.
   Деньги – вот, что мне нужно. Их всегда не хватает. Но как обойти все подводные камни? Я не финансист и не знаю, какие проблемы могут возникнуть, если на тебя завтра свалится с неба миллиард евро, к примеру. Можно, конечно, поставить разные хитрые условия. Допустим, хочу, чтобы каждый день в ящике своего стола я находила по сто купюр в той валюте, в какой пожелаю? Хм, так долго копить придется… Надо, чтобы деньги сразу оказались на счету в банке. Но и тут пролететь можно. Дьявол, несомненно, хитрее меня в денежном вопросе – так наградит, что будешь потом дни в тюрьме считать. А что если загадать волшебную шкатулочку, которая каждый день давала бы мне столько банкнот, сколько попрошу? Я прокрутила в голове разные сюжеты от кражи вещицы до семейных скандалов за право ее обладания. В тот день ничего лучшего в голову не пришло, и я решила оставить идею, как запасной вариант на тот случай, если до воскресенья ничего умнее не придумаю.
   Ночью мне приснился межзвездный конкурс красоты, в котором я принимала участие, как «Мисс Земля». Разумеется, я победила всех инопланетянок. Проснувшись, я позвонила на работу и сказала, что заболела. Похоже, никто не расстроился. Обложившись глянцевыми журналами, я принялась составлять портрет первой красавицы мира. Увы, ничего хорошего из этого не вышло. Любая красота субъективна и пользуется популярностью только в свою эпоху. Даже если закрыть глаза на спрос времени, то кого бы из меня сделал дьявол, если бы я захотела превратиться в стройную, ослепительно красивую брюнетку с большими серыми глазами и прекрасной кожей? При этом надо не забыть белые зубы, длинные ноги и здоровые внутренности. Или сразу обозначить – красота и здоровье. Но нельзя забывать и про старость. Тогда нужно становиться красивой, здоровой и вечно юной. А как же богатство и незаурядный ум? А еще – талант и чувство юмора? И бесконечная доброта? И сверхъестественные способности?
   Я поняла, что увлеклась, и остановилась. Получалось не одно, а десять желаний. Хитрить надо осторожно. Может, пожелать волшебную палочку? Интересно, относится ли она к трансцендентному? Хочу стать молодой, красивой, здоровой, богатой, умной, талантливой брюнеткой с длинными зубами, белыми ногами, чувством юмора, сверхъестественными способностями и волшебной палочкой? Я ничего не перепутала? Ой, стойте, я еще не загадываю!
   Испугавшись, я бросилась к зеркалу и с облегчением уставилась на тусклые рыжие волосы и нос в веснушках. Впредь буду осторожней.
   И чем бы ты, красивая, стала заниматься в жизни? Ответ напрашивался не очень приятный.
   Совершив набег на холодильник и раздобыв коробку с мороженым, я заперлась в комнате и принялась размышлять дальше. Итак, что мне действительно нужно больше всего?
   Славы. Я всегда любила быть в центре внимания и просто таяла от лести и похвалы. Тогда нужно становиться артисткой. Талантливой, яркой, оригинальной звездой мирового кинематографа. Тогда желание должно звучать приблизительно так. Хочу быть самой популярной артисткой Голливуда и жить соответственно в Лос-Анджелесе. Но что я знаю о жизни артисток в Америке? Нет, нужно загадывать какой-то определенный талант. Например, красивый сильный голос, обязательно редкий, и к нему безупречный слух. А может, стать знаменитой танцовщицей? Или писательницей? А еще лучше – мастером кун-фу? Почему тогда не фокусником?
   На следующий день я пришла на работу злая и не выспавшаяся. Хотелось слишком многого, и я никак не могла расставить приоритеты. Прибежал начальник и стал грузить всякими проблемами, от которых я была далека. Почему бы не стать начальницей? Например, генеральным директором крупного издательского дома или нефтяной компании? Побегав между рядами и наведя порядок, босс успокоился и сел за свое рабочее место играть в пасьянс. Все с облегчением вздохнули и занялись привычными делами. Нет, мне нельзя быть начальником – ведь достану всех так, что меня закажут собственные коллеги. Такой нервной личности, как мне, нужен домашний покой и семейный уют. Может, мне стать многодетной матерью большой дружной семьи, живущей в собственном доме на берегу моря? От появившейся перед глазами картинки бросило в дрожь.
   Нет, не хочу покоя. Мне нужна бурная, полная приключений жизнь авантюриста и романтика. Хочу путешествовать! Искать сокровища! Как Лара Крофт! Но как это загадать так, чтобы не оказаться где-нибудь на Канченджанге без средств существования?
   До конца дня я обдумывала разные варианты желаний про кругосветные путешествия, но везде находился какой-нибудь подвох. Измученная страхом упустить единственный шанс в жизни, я пришла домой и сразу уснула. Проснулась посреди ночи от мысли, что хочу быть самой умной. Если я буду умной, то уж точно придумаю, что делать дальше со своими мозгами. Хорошее желание, но какое-то неконкретное. К тому же умников никто не любит.
   Утром я уже не хотела становиться гением. До срока оставалось всего три дня, а в голове было пусто. Желания как-то странно кончились. Еще двое суток я не находила себе места, перебирая самые дикие варианты. Мне вдруг хотелось то научиться летать, то стать вампиршей, то – принцессой, которую спасает принц, но, таким образом, мысли снова возвращались к поиску мужа и получался замкнутый круг. К концу недели, коллеги косились на меня, уже не скрываясь.
   Суббота пришла незаметно. Озадаченные моим поведением родственники уехали на дачу, предоставив меня самой себе. Я лежала на диване и не могла определиться. Никогда бы не подумала, что самое трудное в жизни – это сделать выбор! Черт сказал, что у меня семь дней, значит, срок заканчивается в полночь с воскресенья на понедельник. Зачем тянуть до завтра? Пожелаю денежную шкатулку и забуду об этом! Ага, чтобы потом всю оставшуюся жизнь мучиться, почему я сделала такой глупый выбор?
   Спала я на удивление хорошо. Мне снились далекие галактики, неизвестные туманности, египетские пирамиды, мифические герои и гигантские статуи с острова Пасхи. Проснулась я злой – и зачем он только сказал, что нельзя спрашивать про тайны вселенной? Может быть, я никогда и не вспомнила бы о них, если бы он не предупредил. А теперь мне казалось, что я хочу именно этого и ничего больше.
   Утром последнего дня я жевала овсянку и лениво перебирала оставшиеся варианты. Чем плоха удача? Почему бы не загадать стопроцентное везение? Можно смело играть на бирже, делать ставки, участвовать в разных авантюрах, не боясь сокрушительного провала. Хотя, наверное, на это желание распространяется второй запрет – абсолютное везение невозможно, а значит сверхъестественно. В следующие полчаса мне хотелось стать президентом, космонавтом, олимпийским чемпионом, нейрохирургом и ученым-полярником.
   Я начала тихо сходить с ума, когда раздался телефонный звонок. Подруга звала на пляж. Подумав, что морской бриз проветрит мою голову и, возможно, навеет свежие мысли, я быстро собралась и вышла из дома.
   Как всегда, не успела перейти дорогу. Светофор уставился на меня красным глазом, а гаишник предупреждающе дунул в свисток, не подозревая, что одним своим желанием, я могу сделать так, что он глубоко пожалеет, что вышел в этот день на работу. Пришлось терпеливо дожидаться зеленого света.
   И тут мое внимание привлекла старушка. Она была маленькая и сморщенная, с большим платком, обмотанным вокруг шеи, в старом пальто и поношенных калошах на босую ногу. Пожилая женщина сидела поодаль от пешеходной полосы на бетонном бордюре и, казалось, тихо дремала. Приглядевшись, я поняла, что она не спит, а печально смотрит на придорожную траву – такую же пыльную и грязную, как и она сама. Было видно, что ей стыдно просить милостыню. Рука на коленях лежала как-то робко, ладонь лишь слегка была повернута наружу, пальцы же постоянно сжимались, как будто ее терзали сильнейшая боль и обида. Приходил ли к ней дьявол в детстве, и что она загадала, раз вынуждена сейчас просить помощи у прохожих на улице? Старушка подняла глаза и посмотрела прямо на меня. Взгляд у нее был светлый и чистый, несмотря на то, что изрезанные морщинами щеки покрывала корка засохшей грязи. И тогда я поняла – она выдержала испытание и пошла по своей дороге, трудной, извилистой, со страшным обрывом с одной стороны и неприступной скалой с другой. Я быстрым шагом подошла к ней и, достав из кармана все деньги, которые там были, аккуратно вложила в сморщенную от старости ладонь.
   – Желаю вам счастья! – от всего сердца сказала я, чувствуя, как груз неподъемной тяжести сваливается с плеч.

Переводчик
Социальная фантастика

   Мятый клочок бумаги пах смертью. Раньше листок был безупречно гладким и белым, но побывав в руках Харти, состарился и покрылся морщинами. Харти мял его уже полчаса, чувствуя как, как в горле набухает ком. Страх, как всегда, застиг врасплох.
   Бюро было кратким и вежливым.
   «Вы не прошли тест. Попробуйте сдать экзамен еще раз».
   Еще раз – это через год, который, возможно, для него, Харти никогда не наступит. Из-за каждого слова выглядывала хитрая рожица Смерти. Она строила гримасы и тыкала в Харти сухим пальцем. Уколы были болезненными и рождали в голове неприятные образы.
   Вот, он возвращается домой. Старый барак в трущобах колонии Селендак вряд ли можно было назвать домом, но хозяйка считала его «квартирником с удобствами». Марианна Мегрэ была терпеливой женщиной, но дала понять, что ее терпение закончится сегодня вечером. Долг за четыре месяца давил на Харти, словно крышка гроба.
   Пару ночей можно было провести в зале ожидания морского вокзала, но там его быстро найдут люди Ногри, а к встрече с ними он готов не был. К тому же на колонию надвигалась зима. Если не купить сапог, можно отморозить еще пару пальцев. Холода обещали исключительные. «Мептозин» – услужливо подсказала память. У него заканчивался последний тюбик. Головные боли становились сильнее, с трудом подчиняясь даже наркотику. А еще деньги нужны были Волчонку, который делился с ним консервами. Одним словом, провал экзамена был приговором.
   – А здесь не опечатка? – вопрос был риторическим, но Харти решил рискнуть – терять было нечего.
   – Вы Харти Пангорман? – сердито сверкнула очками служащая.
   Пангоро. Когда-то его звали Харти Пангоро, что на первом боргосском диалекте означало «Обитающий в Тени», но кому до этого сейчас было дело?
   – Да, – кивнул он и оперся о стол с бумагами, потому что в голове внезапно зашумело. Захотелось достать «Мептозин» и привычным жестом смазать виски.
   – Держите, – решительно протянула бумагу девица. – Ошибки нет. Вы не набрали баллов. Приходите в следующем году.
   Следующий год был роскошью. У него не было даже следующего дня.
   Секретарь погрузилась в тайны бумажной жизни, и больше не обращала на него внимания. Открывались и закрывались толстые картонные папки, шумно перекладывались с места на место пачки бумаг, хрустела клавиатура. Запотевшая синяя бутылка, недавно извлеченная из холодильника, ярко выделялась среди бумажного царства. Харти облизнул потрескавшиеся губы. Вряд ли в офисе можно было найти документ, более ценный, чем напиток на столе секретаря. Харти не мог его себе позволить и в лучшие годы, а сейчас, наверное, не смог расплатиться бы даже за право понюхать пробку.
   Живень – минерал, который боргосы добывали в вулканах Селендака, был сердцем колонии. Он заставлял течь по ее венам деньги, ресурсы и возможности. О Земле, далекой Империи Селендака, куда раз в месяц отправляли транспортер с живнем, ходило много слухов. Старики рассказывали, что люди там живут в гигантских ульях, умеют летать и читать мысли друг друга. Им подвластны пространство и время, законы вселенной и мироздания. Они – бессмертные боги, живущие среди грешных. Рассказывали и другое. На Земле нет ни солнца, ни воздуха. Вся ее поверхность покрыта коркой льда, а люди живут у ядра, в подземных лабиринтах, где еще осталось тепло. Они давно утратили человеческое обличье и превратились в червей, пожирающих друг друга. Правда была где-то посередине, но одно Харти знал точно: люди с Земли очень любили живень.
   Если когда-то Селендак и был самой крупной колонией Земли с собственными университетами, космическими верфями и заводами, то с открытием живня планета превратилась в сырьевой придаток, не избежав участи соседок – золотоносных Кавкании и Леа Сорок Четыре.
   Живень вывозили гигантскими партиями, которые могли быть еще больше, если бы не боргосы. Слабые, жалкие, ничтожные аборигены Селендака, напоминающие вареные куски мяса, жили в лавовых стоках у подножья вулканов, кочуя с места на место в поисках тепла, которого со временем становилось все меньше. Селендак остывал, вулканы тухли, боргосы вымирали. Акции по защите аборигенов заканчивались гуманитарной помощью и открытием новых резерваций. Они напоминали лекарство, которое давали человеку, потерявшему ногу. Чтобы остановить гангрену, нужно было резать, но прекратить добычу живня, которая уничтожала вулканы, боги с Земли не могли.
   Все попытки колонистов наладить добычу драгоценного минерала с помощью робототехники были обречены на провал. Вулканы Селендака плавили все, что попадало в их жерла. Все, кроме рыхлых тел боргосов, которые сгорали и обрастали новой плотью быстрее, чем адский жар успевал их уничтожить. Боргосов пытались изучать, но за пределами Селендака они не выживали.
   Была еще одна трудность, с которой были вынуждены мириться колонисты. Боргосы были исключительно глупы и не могли запомнить ни одного человеческого слова. Поэтому людям пришлось учить боргосский язык самим. Со временем Бюро переводов Селендака превратилось из второсортной компании в крупную организацию, входящую в Управление колонии, а должность переводчика стала одной из самых престижных и высокооплачиваемых работ. Переводчики имели право на бесплатное жилье, пользовались льготами при покупке продуктов питания и могли ездить в собственном транспорте – роскошь, недоступная рядовому жителю Селендака.
   На выходе из Бюро Харти столкнулся с Пергамоном. Испортить этот день еще сильнее могло только одно – встреча с бывшим другом, переводчиком первого класса, который и рассказал ему о вакантном месте в Бюро. Пергамон не изменился: гладко выбритые щеки, высокий белоснежный воротничок, модный аромат снежной розы, лакированные сапоги. Каждая деталь в его облике кричала о высоком положении, которое занимал Пергамон в колониальном обществе. Его жена Вивара недавно защитила диссертацию по истории Бюро переводчиков Селендака и получила место в дипломатической миссии. Харти завидовал им обоим черной завистью и постарался избежать встречи, но незаметно перейти на другую лестницу не получилось.
   – Дружище, ты? – отрывисто хохотнул Пергамон. – Выглядишь так, словно помирать собрался. Откуда такой цвет кожи? При нашей работе нужно выглядеть безупречно, а ты, прости меня, похож на помет боргоса.
   «Ты, конечно, прав, Перги, – подумал Харти. – Видишь самую суть, только не всегда ее понимаешь. А суть в том, что семидесятилетний старик, который последний месяц питался только консервированным хлебом, не может выглядеть иначе, чем помет боргоса».
   – Работы было много, – соврал он. – Пару недель отдыха, и я зацвету, как роза.
   – Я за тебя рад, Харти, честное слово, рад, – в голосе Пергамона прозвучали неподдельные нотки радости, в которые Харти, пожалуй, поверил, если бы не знал Перги столько лет.
   – Молодец, что бросил заниматься этой ерундой с диалектами и взялся за серьезный язык. Когда Бюро сделает тебя начальником отдела, вспомни о старом друге. С тебя бутылка.
   Пергамон был уверен, что Харти взяли. Иначе и быть не могло, ведь он лично рекомендовал его. Ему еще предстоит узнать о том, что его репутации нанесен подлый удар.
   Харти махнул бодро удаляющемуся Пергамону и вышел из здания. Мелкий осенний дождь неприветливо окатил его холодными брызгами. Фонарь раскачивался из стороны в сторону, избегая смотреть ему в глаза. Час назад он пообещал ему, что все будет хорошо. «Лжец», – обозвал его Харти и решительно направился к самому яркому источнику света на улице.
   Кондитерская блистала огнями, словно преисподняя. По сути, она ей и была. Любовь к сладкому жила в Харти всю жизнь и сильно страдала от долгих периодов безденежья. В последнее время они были хроническими, и он обходил магазины со сладостями стороной, но сегодня был особенный повод. Возможно, последний.
   – Чего тебе, старик? – буркнул человек за прилавком. От него пахло раем – ванилью, взбитыми сливками и клубникой.
   – Пирожное, – проскрипел Харти, едва не закашлявшись от залетевшего в рот аромата выпечки. Возникла мысль умереть прямо здесь – назло продавцу, который не сводил с него подозрительных глаз, и на радость себе. Расстаться с миром среди полок с тортами и шербетами было заманчиво.
   – Сколько у тебя? – выдавил продавец, решив, что в такую погоду шанса дождаться других покупателей все равно нет.
   Но кондитер ошибся. Едва Харти извлек из кармана желтый кружок металла, последний, когда дверь скрипнула снова. Продавец напрягся, готовясь встречать поздних покупателей ласково-притворной улыбкой, но ее быстро сменило брезгливое выражение. Оно было искренним и неподдельным. Пожалуй, даже Харти встречали приветливее. Вместе с осенним дождем и ветром в кондитерскую занесло самых неподходящих клиентов этого места. От боргосов привычно пахло горелой плотью и сажей. Кутаясь в широкие плащи, они робко топтались на пороге, окидывая мрачными взглядами царство ванили и сахара.
   Харти вздохнул и отвернулся. Он знал, что произойдет дальше. Боргосы не просто любили сахар – они ему поклонялись. Узнав о слабости аборигенов к сладкому, колонисты ей воспользовались. За свой труд боргосы получали «сахарное» вознаграждение в виде мешков сахара-сырца, который специально для них привозили с Восьмой Колонии Берта. Денег у них, как правило, не водилось, и продавцу сладостей это было известно.
   Он уже потянулся к кнопке вызова силовиков, когда один из боргосов нерешительно запустил руку в карман и выудил пару золотых дисков. На черной закоптелой ладошке боргоса монеты выделялись особенно четко. Золото было краденое. Это было так же ясно, как и то, что в душе кондитера шла ожесточенная борьба с самим собой: прогнать нарушителей колониальных устоев (боргосов в магазинах обычно не обслуживали), или за пару минут сделать дневную выручку.
   Победила жадность. Продавец решительно втянул воздух и быстро кивнул на прилавок. Мол, выбирайте и скорее выметайтесь.
   Боргосы не заставили себя ждать и дружно ткнули пальцем в белое облако из взбитых сливок в шоколадной корзинке. Харти был уверен, что они выбрали его из-за размеров. Вкус не имел значения. Кондитер брезгливо сгреб монеты с ладони боргоса, предварительно обернув руку полотенцем, чтобы не испачкаться. На эти деньги можно было купить всю витрину, но боргосам об этом не сказали.
   Бросив прощальный взгляд на пирожное, продавец повернулся к Харти, но аборигены уходить не спешили.
   Переминаясь с ноги на ногу и роняя на пол хлопья сажи, они сопели, словно отопительные котлы, вставляя между вздохами короткие возгласы. Харти было понятно, что они просили коробку, чтобы защитить лакомство от дождя, но для кондитера их слова были звуками, лишенными смысла. Харти в первый раз видел, чтобы боргосы покупали сладости в центре города. Впрочем, особые поводы были у всех. Ему, например, вместо того чтобы тратить последние деньги на лакомство, разумнее было купить койку в дешевой ночлежке. Страсть оказалась сильнее. Вот и боргосы. На ворованное золото можно было надолго запастись сахаром. Но они выбрали лакомство. И то не для себя, потому что иначе, как обычно, съели бы его у прилавка.
   Проникнувшись внезапным сочувствием к боргосам и видя, что продавец начинает терять терпение, Харти решил вмешаться.
   Кондитер недоверчиво уставился на него, но, когда Харти повторил, что аборигенам нужна всего лишь коробка, сразу успокоился. Наверное, он боялся, что они требовали сдачу.
   Выходя из кондитерской, боргос, несущий пирожное, обернулся и показал Харти три пальца – знак благодарности.
   – Не за что, – буркнул Харти и едва не прикусил язык от досады. Проклятый диалект, который лишил его места в Бюро переводчиков, прочно засел в голове и не хотел забываться.
   Мало кто из колонистов помнил о войне с боргосами. Первая и последняя попытка местного населения заявить о правах закончилась прибытием военного флота землян. С тех пор минуло полвека – для кого-то целая жизнь. Дети колонистов изучали войну с боргосами в школе, но успешно забывали ее, выходя во взрослую жизнь. И совсем никто не помнил десятилетнего мальчика, попавшего в плен к боргосам в начале войны. Харти вернулся к людям много лет спустя, когда была разгромлена последняя деревня повстанцев. Тогда он и познакомился с Пергамоном, военным переводчиком, который участвовал в освободительной миссии. Проникнувшись симпатией к полуборгосу – получеловеку, в которого превратился Харти, Пергамон взял его под опеку, помогая с деньгами и ругая за диалект, который после истребления мятежных боргосов считался вымершим.
   – Пойми, не говорят так боргосы, – уверял его Пергамон, кривясь на шипящее произношение Харти. – Учи нормальный язык, тогда и экзамены сдашь, и теплое местечко до старости получишь.
   «Правильный» боргосский Харти учил долго, но то ли ранение в голову лишило его способности запоминать сложные грамматические структуры «официального» языка, то ли он слишком долго прожил среди боргосов, так или иначе, говорил и думал Харти по-прежнему – на диалекте. Во время освободительной операции, которой земляне обозвали массовое уничтожение боргосов много лет назад, он лишился правой руки, поэтому найти постоянную работу у него не получилось. В колонии Селендак инвалиды не приживались. Выручали торговцы нелегальным живнем, которым было все равно, каким языком пользовался Харти – главное, чтобы боргосы понимали. Боргосы понимали Харти отлично, но в последнее время специалисты из Бюро вытесняли мелких переводчиков и с черного рынка тоже.
   Купив заветное пирожное, Харти вышел из кондитерской с пустыми карманами и чувством счастья в душе. Он не помнил, когда именно полюбил сладости – когда жил у боргосов или еще до войны, в детстве. Изысканные ароматы сладких чудес хранили непознанную тайну, которой он поклонялся. Горький нектар шоколада, нежно-трепетный вкус взбитых сливок, заманчивая мягкость свежего бисквита… Ему стоило только подумать о земных радостях, как рот наполнялся слюной, а тело – приятной истомой.
   Ветер усиливался, дождь тоже. На колонию опускалась ночь. Понимая, что выбора нет, Харти свернул к вокзалу, прислушиваясь, как хлюпает влага в левом ботинке. Он давно подозревал, что башмак прохудился. Впрочем, в его комнате где-то валялась пара военных носков, подарок Пергамона. Если носить ботинки вместе с ними, можно было обмануть осень. Оставалось придумать, как обмануть госпожу Мегрэ, чтобы она впустила его в неоплаченную квартиру.
   Решив подумать об этом утром и надеясь, что банда Ногри обитает в другой части города, Харти потянул массивную ручку вокзальной двери.
   Створка послушно поддалась, пропуская его в обширный зал ожидания. Харти переступил порог и понял, что сегодня был не его день. Лежащие на полу люди с перепуганными лицами, связанный патруль силовиков, едкий запах возбужденных боргосов с лазерами в перепачканных сажей лапах…
   Первый заряд бластера сбрил прядь волос на макушке. Она всегда упрямо завивалась вверх, как бы сильно он ее ни зачесывал. Второй заряд должен был взорвать ему голову, но мазнул в сторону, оставив черную полосу на табло с расписанием рейсов. Один из заложников вскрикнул, какая-то женщина запричитала, Харти же не успел даже подумать о том, что настал его последний миг.
   Но смерть не пришла и на этот раз. Вместо нее к нему направился боргос, который отбил бластер товарища. Это был тот самый боргос из кондитерской. Из кармана перепачканного сажей фартука небрежно торчала смятая коробка из-под пирожного. Боргос, целившийся в Харти, ворчал о том, что им не нужен еще один заложник, но его оттеснили в сторону. Боргосы были очень заняты – настраивали «говорильню». Другого слова, обозначавшего современные устройства связи в языке боргосов, не было. Несмотря на то что колонисты не поощряли техническое образование аборигенов, боргос, который сейчас ковырялся в шестиструнном громковещателе, выглядел уверенным и довольным. На его мордочке еще виднелись следы крема.
   Перехватив взгляд Харти, боргос, спасший ему жизнь, ухмыльнулся:
   – У парня день рождения. Хороший подарок в хороший день. Пойдем, переводить будешь.
   Харти тяжело вздохнул и, стараясь не наступить на чью-нибудь руку или ногу, поплелся за боргосом. Он не знал, что было лучше – встретиться с людьми Ногри или попасть в заварушку с боргосами.
   Морской вокзал был самым крупным транспортным узлом Селендака, откуда круглосуточно отправлялись красивые сверкающие лайнеры ко всем островам колонии. Боргосы хорошо все просчитали: ни в одном месте Селендака не скапливалось одновременно столько народу. На балконе Харти заметил склоненные спины в зеленых камзолах. Банкиры, презрительно подумал он. Их присутствие сильно меняло дело. Значит, к требованиям боргосов как минимум прислушаются. И как максимум их выполнят.
   Впрочем, самому Харти было наплевать как на заложников, так и на боргосов. Он давно перестал играть в такие игры. Жаль, что поспать этой ночью не получится. Боргосов было много и настроены они были серьезно. Однако его равнодушие исчезло, когда из «говорильни» раздался голос Пергамона.
   – Друзья, зачем нам воевать? – бодро вещал он на чистом официальном боргосском. – Ведь у вас есть профсоюз, там работают хорошие специалисты, попробуйте обратиться к ним. Я уверен, все разногласия сразу исчезнут. Так было год назад, когда пятая резервация попросила заменить им заработную плату с продуктов на деньги, так может быть и сейчас. Мы не хотим, чтобы у вас были неприятности! Вы даже не представляете, что произойдет, когда проснется Земля. Да у них флот в часе полета от Селендака! Вы ведь не хотите, чтобы ваши резервации разлетелись на куски?
   – Заткнись, – оборвал его боргос-радист и кивнул Харти, подзывая его к динамику микрофона. – Скажи ему, что мы будем разговаривать только с Клиником.
   Харти едва не хрюкнул от смеха в динамик. Боргосы, видимо, объелись сахара и потеряли разум. Клиник, верховный правитель Селендака, должен был сейчас видеть десятый сон. У него не было ни одной причины разговаривать с бунтовщиками, ведь их дела, в том числе, и забастовки, решал силовой департамент. Впрочем, таких штучек боргосы давно не выкидывали, а взятые в заложники банкиры должны были стать весомым поводом изменить традиции.
   – Привет, Пергамон, – прохрипел Харти и поспешно добавил, – Я тут… заложник. У них все, похоже, серьезно. Хотят говорить только с Клиником.
   Пергамону понадобилась секунда, чтобы сориентироваться.
   – Привет, Харти, жаль, конечно, но ты потерпи, мы тебя вытащим.
   Харти показалось, что они вернулись в прошлое. Так Пергамон говорил ему, когда он валялся под обрушенными балками, которые когда-то были его домом. Тогда Харти просил, чтобы его оставили умирать вместе с телами боргосов – его братьев и сестер, спаленных войсками освободительной миссии. Его не послушали. Пергамон просто не понял того, что шипел ему не то человек, не то боргос, зажимая пальцами рану чуть ниже плеча. Никто не спрашивал Харти, как он потерял руку. Освободителям казалось очевидным, что он стал жертвой агрессии боргосов. Харти же казалась очевидной их глупость. Он был среди тех повстанцев, которые встретили танки освободителей, чтобы дать возможность женщинам и детям спрятаться в пещерах под вулканами. Позже он запрещал себе думать об этом. И жалеть тоже.
   Харти стоило догадаться, что дети когда-то вырастут. Маленькие повстанцы, глядящие из-под юбок матерей на то, как убивают их отцов, вернулись. Вот только их месть лично для Харти ничего не меняла. Он чувствовал себя мертвецом, опоздавшим на поезд смерти. Поэтому, когда один из боргосов нетерпеливо ткнул его бластером, Харти равнодушно прошелестел в динамик:
   – Спасибо, Перги, но эти ребята будут говорить только с Первым. Тут, кстати, банкиры. Шесть человек. И еще где-то двадцать женщин. Дети тоже есть.
   – Мы знаем, Харти, – процедил Пергамон. Из участливого его голос превратился в холодно-вежливый.
   – Прошу тебя не вмешивайся. Скажи им, что ты их не понимаешь.
   На этот раз сдержать смех было труднее. Интересно, как Бюро отреагировало бы на диалект повстанцев, которому они так долго отказывали в существовании. Впрочем, сами боргосы тоже были уверены, что их никто не понимает, потому что они смело обсуждали план восстания, не боясь, что Харти поймет их. Для переводчика из Бюро их слова, возможно, и звучали бы тарабарщиной, но для Харти они были музыкой. И она наполняла его сердце ностальгией. Правда, мелодия была грустной, так как то, что задумали боргосы, было слишком смело даже для тех, кто каждый день опускался в жерло вулкана, чтобы добыть частичку живня.
   – Пусть приведут Клиника, или мы начнем убивать заложников, – прорычал боргос из кондитерской. И чтобы продемонстрировать серьезность намерений, пустил в потолок заряд из бластера. Поднявшиеся крики были хорошо слышны в динамике. Пергамон исчез, оставив вместо себя треск радиопомех, которые для боргосов мало отличались от человеческой речи. Наверное, кто-то из заложников действительно был ценным, потому что скоро из динамиков послышался хорошо знакомый голос. Но если в «живых газетах» правитель Селендака звучал ласково-строго – как отец родины, то сейчас он был сонным и недовольным, как человек, который не понимал, зачем его разбудили, вытащили из кровати и посадили перед монитором. Харти даже стало его жаль. Совсем чуть-чуть.
   Увидев, что их требование выполнено, боргосы оживились и стали диктовать условия. «Ничто не изменилось», – горько подумал Харти. Боргосы снова подняли восстание с деревянными мечами в руках. И хотя на этот раз его бывшие соплеменники смазали клинки ядом, они не замечали, что отрава действует и на них.
   – Ну, где там переводчик? Заснул, что ли? – недовольный голос Клиника из динамика пробудил Харти от воспоминаний, а легкий тычок бластером в спину заставил действовать.
   – Боргосы хотят сахара, – произнес Харти, тщательно выговаривая слова. – Тонну, лучше две. Машины должны подъехать к городским воротам. Как только их перегрузят, людей отпустят.
   Клиник замолчал, замерли и боргосы. На миг Харти почувствовал страх. Тот самый, липкий и удушливый, который в последнее время стал слишком частым гостем в его жизни. Но вот в динамиках послышался облегченный выдох Клиника, а боргосы уверенно закивали головами: «Мол, да, именно это нам и нужно». Обмана не заметили ни те ни другие.
   Харти многое не нравилось в его жизни, но больше всего он не любил делать выбор. Как назло, выбирать приходилось часто.
   И хотя сердце требовало крови, а в голове гремели гимны мести за потерянную руку и сломанную жизнь, оказавшись между боргосами и людьми, Харти предпочел остаться на перепутье.
   Истинное требование боргосов было простым – две тонны редкого минерала лунита. Харти не переврал ничего кроме названия, которое, по чистой случайности, звучало в переводе на язык колонистов почти как «сахар». Другим удачным совпадением был внешний вид лунита. Сырец редкого минерала отдаленно напоминал рассыпчатый, слегка подмокший сахар. Боргосы, известные любовью к сладостям и требующие сахар, не могли вызвать подозрений у колонистов. Власти Селендака постараются скорее выполнить условие, а потом не спеша займутся отловом повстанцев. Что касается боргосов, ожидающих грузовики с лунитом у ворот города, то в спешке они вряд ли заменят подмену и заберут сахар.
   Другое дело – боргосы, требующие лунит. Во-первых, такого количества минерала вряд ли бы насобирали даже за неделю. Пришлось бы делать запрос на Землю, а значит, официально подписываться под истреблением боргосов, чего колонисты совсем не хотели. Во-вторых, всем стало бы интересно, что боргосы собираются делать с таким количеством недешевого минерала. Не продавать же его на рынке? Вряд ли бы кто-то из колонистов связал лунит с живнем, который добывали боргосы в вулканах. Харти и сам бы никогда не догадался, если бы не болтливость аборигенов. Задумка молодых повстанцев, которую они так беспечно обсуждали в присутствии Харти, была похожа на запах ванильного мороженого. Она бередила сознание обещанием радости, но не могла насытить.
   В пещерах, где росли повстанцев, лунита было немного, но его хватило, чтобы получить оружие, с помощью которого боргосы хотели изменить мир. Случайно смешав лунит с живнем, они получили неожиданный результат. Внешне оставаясь таким же, напиток приводил к обратным последствиям – вместо резкого омоложения вызывал мгновенную смерть от старости. Добавив лунит во все партии живня, которые отправляли на Землю, боргосы собирались отомстить за убитых предков и построить новое будущее.
   Возможно, у них бы что-то и получилось, однако старый Харти даже на свежем снегу видел пятна сажи. Если боргосам и удалось бы уничтожить землян, то колонисты, напуганные смертью земных богов, уничтожили бы боргосов, расплавив их в огне лазерных пушек, установленных на орбитальных станциях.
   Харти не хотел менять мир. Но он верил в богов, которые не верили в него.

Три дня Ромио Липьера
Фантастика, приключения

   «Уважаемый господин редактор!
   Высылаю вторую редакцию рассказа «Три дня Ромио Липьера». Я счастлив, что вы согласились меня напечатать. Согласно вашим пожеланиям я сократил текст, добавил технических деталей, диалогов и лирики. Мои платежные реквизиты остались прежними, но на всякий случай дублирую информацию в приложении. Искренне ваш, Ромио Липьер.

   * * *

   Эта необычная история началась на жарком Имбире, планете третьего Визкарийского круга, где воздух пропитан перцем и прогрет двумя солнцами до такой степени, что сравнение с соплами стартующего корабля, под которыми ты случайно оказался, было бы жалким подобием того, что чувствовал чужестранец, впервые попавший в эту дыру империи.
   Проклиная вездесущий песок, который забивался не только во все складки комбинезона, но также в рот, глаза, уши и нос, я кое-как уладил дела с черепами для коллекционера-любителя с Титана и собирался заняться ремонтом своего «Пранаса», когда меня нашел Мунтазир. Мы встретились на невольничьем рынке, где я пытался скрыться от «хвоста», замеченного еще в космопорте. Людьми моей профессии интересуются многие, поэтому, не став гадать о причинах столь пристального внимания, я намеревался раствориться в местных трущобах, начинающихся за рядами с наложницами. Все трущобы одинаковы, и бедные кварталы Имбиря ничем не отличались от тех лабиринтов, в которых я вырос.
   – Ну что, Липьер, встретил свою Джульетту? – приветствовал меня Мунти традиционным вопросом.
   Я послал его к дьяволу и сделал вид, что рассматриваю красоток. За Мунти был крупный должок, но я по глазам видел, что денег у него по-прежнему нет. Причина, по которой я вообще с ним разговаривал, была банальной. Когда-то мы считались друзьями. Но те времена ушли, а сейчас между нами висел этот имбирский песок, такой же колючий, как и наши взгляды.
   Дело Мунтазира напоминало последний прыжок спортсмена за секунду до того, как тот неудачно врежется в воду и сломает шею. На имперской станции пятого, последнего, Визкарийского Круга исчезла какая-то деталь из межгалактического приемника. Причем штуковина настолько редкая, что на ее изготовление требуется не меньше месяца. А найти «батарейку», как назвал ее Мунти, нужно за три дня, потому что к концу недели станция должна принять важное сообщение из «Заполярья» – мест, находящихся за пределами Визкарийского Круга.
   – Все информаторы уже вторые сутки не спят, один ты не в курсе, – возбужденно говорил Мунти. – Император лично курирует вопрос. На ногах все агенты Муравейника, а картели наемников и бригады свободных информаторов вообще ничем, кроме императорской батарейки не занимаются. Сегодня, наверное, уже и космофлот подключили. Нужно объединяться. У тебя есть корабль, а у меня – кое-какие зацепки. Неужели, правда, ничего не слышал? Где ты был вчера вечером? Про эту батарейку по всем нашим каналам трещали.
   Вчера вечером Крейг Лукман подстерег меня в местном баре и, обездвижив парализатором, до полуночи бил мое несчастное тело в туалете за то, что я первым нашел похищенные черепа с Титана. Все оставшееся время я провалялся в кровати у знакомой проститутки, которая лечила лаской мою душевную травму. Телесные повреждения успешно заживил медблок, имплантированный в мизинец, но я все равно решил выбить Крейгу все зубы при следующей встрече.
   – Не интересует, – заявил я, уворачиваясь от назойливого продавца наложниц. – Слишком много игроков на поле.
   – Ты просто не знаешь цены вопроса, – вздохнул Мунти. – Ладно, подвези меня до Бенджера, а я заплачу десять процентов.
   Я собирался сказать, что думаю о его процентах, когда Мунтазира убили. Он даже не успел допить дешевый кофе, который цедил из пластикового контейнера. Я так и не узнал, кому предназначался отравленный дротик: ему или мне. На рынках Имбиря каждый час кого-нибудь убивают, поэтому никто не обратил внимания на еще один труп. Я оттащил тело Мунти к пустующим лавкам и выполнил последний долг перед товарищем. Кодекс Гильдии информаторов, в которой мы оба состояли, разрешал забрать все вещи убитого тому, кто находился с ним в момент смерти. Это было самой легкой частью обязательств. Я с удовольствием обшарил его карманы-трансформеры и стал владельцем электробинокля, нового медблока, капсулы с боеприпасами, изоляционных перчаток, иглодротикового ружья, шокового лезвия, кодировщика речи и совсем новенького виброножа. С его помощью я извлек правый глаз Мунтазира и, раздавив хрусталик, выудил из слизи кристалл памяти. У всех нас были подобные штуки, разница состояла в том, чтобы спрятать их подальше от потрошителей, которые за ними специально охотились.
   Вторым долгом перед убитым было довести его последнее дело до конца. По сравнению с этим даже горький песок Имбиря, который скрипел на зубах и оседал в желудке, казался сахарной пудрой.
   По крайней мере, ясно было одно: с Имбиря следовало улетать как можно скорее. Механик мастерской, где чинили мой «Пранас», меня не обрадовал.
   – Тормозная система барахлит, – охотно сообщил он. – Надо диффузор менять. И закрылки тоже. Для вашего кораблика на всем Имбире запчастей не найти, модель очень старая. Но вы не волнуйтесь. Сегодня закажем все с Бенджера, дня через три будет готово. Если, конечно, таможня не задержит. Подождете?
   Так и получилось, что я вылетел с Имбиря по худшему сценарию, который только мог представить. Мой «Пранас» ревел и грохотал, словно центрифуга имбирской прачечной, куда я накануне имел неосторожность отдать на чистку костюм. Одежду вернули без карманов, оторвавшихся в процессе стирки, но это была меньшая из неприятностей, которые меня ожидали.
   Однако в тот момент, когда «Пранас» вспарывал носом индиговое небо Имбиря, мне было хорошо. Звездолет был моей крепостью, я вкладывал в него душу, и он платил мне тем же. Корабль принадлежал к самой первой серии «пиратов», выпущенной в универсальной модификации и позже запрещенной правительством из-за наличия специализированных ионных пушек. Пушки пришлось снять, но главная ценность «Пранаса» заключалась в уникальной системе связи, позволяющей вызывать корабль даже с орбитальных станций. Немало средств и стараний было вложено в обустройство тайных отсеков и модернизацию бортовой аппаратуры. Клиновидный корпус звездолета хоть и был похож на холст многоразового использования, зато изобиловал почти всеми разрешенными орудийными установками.
   У таможенного портала я понял, что покинуть Имбирь быстро вряд ли получится. Пробку создала большая грузовая баржа с императорской символикой на борту. Она поджидала колонну, застрявшую где-то в нижних потоках. Всем остальным ничего не оставалось делать, как ждать, когда пройдет колонна государственного транспорта.
   Чтобы убить время, я достал кристалл памяти Мунтазира и принялся просматривать, что успел найти мой погибший товарищ по злополучной батарейке. А нашел он до смешного мало – кадровый состав станции, где находился приемник. Я пробежался взглядом по умным лицам и остановился на докторе Альберте Адорском, который возглавлял техническую лабораторию. С экрана на меня смотрел уставший от жизни неудачник. Вероятно, в молодости Альберт верил в идеалы Большой Науки, но неприятности в личной жизни его растоптали. Много лет назад доктора бросила жена, оставив на воспитание годовалую дочь. У дочурки были явные проблемы с дисциплиной, потому что досье пестрело отметками об участии Седны Адорской в запрещенных акциях и митингах – серьезное пятно на репутации отца и, вероятно, главное препятствие его продвижению по службе. У Альберта имелись причины, чтобы похитить вещицу. Месть миру за разрушенную жизнь: чем не мотив? Хорошо было бы найти Седну. Девочка выросла на станции и могла пролить свет на многое, что происходило там в последние дни до кражи.
   От мрачных мыслей меня отвлек маленький обшарпанный «странник», который вдруг вылетел из линии гражданских звездолетов, и, задев парусные антенны «Пранаса», резко набрал высоту. На левом крыле корабля был изображен зеленый трилистник в белом круге. А потом визоры показали катера имбирской полиции, которые стремительно приближались к таможне, и «странник» перестал меня интересовать. Мои отношения с полицией были еще сложнее, чем с Крейгом Лукманом. Я лихорадочно продумывал планы бегства, когда катера промчались мимо, взяв на прицел «странника».
   Прошло еще четыре часа, прежде чем я покинул орбиту Имбиря и направил «Пранас» к станции портала, который должен был перебросить меня на Бенджер. Там я надеялся найти дочку Адорского. Однако мне предстояла непредвиденная задержка и… неожиданная удача.
   До стыковки с порталом оставалось около часа, когда по «Пранасу» разнесся сигнал тревоги. Я ворвался в рубку управления, чтобы увидеть, как пульт сходит с ума, а мониторы отображают нелепицу. Автопилот передавал о столкновении, однако меня штурмовали не раз, и что такое «столкновение» в космосе, я знал не понаслышке. Между тем компьютер «Пранаса» на полном серьезе предложил мне эвакуироваться. Я даже не успел ничего сделать, когда почувствовал, что отключились стабилизаторы. Мелкая вибрация по корпусу была сама по себе плохим знаком, но вой сирен и визг пожарной системы звучали похоронным гимном. Меня смыло на пол пенной струей, впечатав в угол между пилотским креслом и блоком терморегулирования. Угодив в мешанину металлических трубок с теплоносителем, я понял, что у меня плавится куртка, а ситуация выходит из-под контроля.
   Когда я перестал кричать, то не поверил своим ушам. Компьютер «Пранаса» докладывал, что в багажном отделении застрял гражданский корабль класса «странник». Чтобы убедить меня в том, что «Пранас» не подлежит восстановлению, программа перечислила отсеки, получившие повреждения: модуль с твердотопливным двигателем, системы сближения и стыковки, автоматического и ручного управления, жизнеобеспечения, ручной ориентации, командно-логического управления, электропитания и приземления. Выдержав паузу, компьютер добавил к списку бытовой отсек и тормозную двигательную установку. Проклиная все корабельные верфи, а в первую очередь создателей «Пранаса», я с трудом выбрался из-под груды кабелей и тросов, но меня тут же швырнуло лицом в открытую приборную панель, где моя голова крепко застряла между щитками катапультирования пилота. В лицо пахнуло жаром от вспыхнувшей проводки, и я понял, что еще мгновение, и меня уже не будут интересовать ни корабль, ни причина аварии.
   – До старта спасательного модуля осталась минута, – спокойным голосом сообщил компьютер. – Прошу всех покинуть борт гражданского звездолета «Пранас» класса «пират» серии восемь-ноль-один-альфа. Отчет пошел. Пятьдесят девять, пятьдесят восемь…
   – Помогите! – закричал я, понимая, что меня никто не слышит, кроме настроенного на самоуничтожение компьютера.
   И тут неожиданно откуда-то сверху раздался голос:
   – Эй, есть там кто живой?
   Вот так я и познакомился с Седной Адорской.
   Как она вытаскивала меня из приборной доски, и как мы боролись, помнил я плохо. Очнулся уже на земле, в сырой липкой грязи, глядя в серое, низкое небо. Наверное, будет гроза, подумал я, глядя на тяжелые тучи, застилавшие горизонт от края до края. Где-то уже погромыхивало. Дул холодный ветер и падали редкие капли дождя.
   Девушка сидела рядом и держалась руками за неестественно вывернутую лодыжку. Тощая, как бездомная псина, с коротко стриженными соломенными волосами, похожими на парик, в мешковатом комбинезоне, она тихонько всхлипывала, разглядывая свою ногу. Мы сидели на разбитой дороге, а вокруг нас колосилось поле золотистой ржи, подсвеченной лучами, неожиданно пробившегося сквозь тучи солнца.
   – Портал был новой модели, – сказала девица, всхлипывая. – Экспериментальный. На двух человек не рассчитан, но не могла же я тебя там оставить.
   «Маленькая сучка, я вырву тебе ноги и вставлю их в уши», – подумал я, но вслух произнес:
   – Что с «Пранасом»?
   Голова, словно скорлупка пережаренного ореха, пыталась расколоться на части, но это было нормальным симптомом после подобных телепортаций. Их еще называли «карманными» – по аналогу с карманными телепортами, которые были запрещены, но пользовались бешеной популярностью на черных рынках Империи.
   – С кораблем? – уточнила она, шмыгая красным, похожим на карликовый помидор носом. – Взорвался, наверное. Я где-то ошиблась, когда рассчитывала координаты, и меня перенесло в твой багажный отсек. Прости, ничего личного. Не волнуйся, я оплачу страховку, нам бы только отсюда выбраться. У тебя что-нибудь работает? Медблок, компульт, навигатор? У меня все вышло из строя. Наверное, из-за телепорта.
   Я переваривал ее слова медленно, словно удав, проглотивший слишком большой кусок. Во-первых, «Пранаса» больше нет – к этой мысли я привыкну нескоро. Ее адский «странник» каким-то образом телепортировался внутрь моего корабля и разорвал «Пранас» на части. Во-вторых, возможно, я сумею компенсировать часть расходов. В-третьих… Похоже, нас выкинуло куда-то на границу Визкарийского Круга, потому что у меня тоже не работал ни один гаджет. Имплантант с медицинским роботом, климатизатор, переносной электрощит, ионный бластер, спасательный кабель, многочастотный приемник, каталог измерений, универсальный переводчик и другие полезные устройства, которыми были напичканы не только мои карманы, но и разные части моего тела не подавали признаков жизни. Ощущая себя сломанным роботом, я уставился на ее куртку с эмблемой трилистника в белом круге. Теперь я вспомнил, что за символ украшал крыло «странника». «Дети Пегаса», организация, основанная радикальным направлением «зеленых», в последнее время с трудом удерживалась в рамках законности. Ее сторонники давно перешли от идейной борьбы к практике, промышляя хулиганством и мелким разбоем. Ох, не зря я ненавидел «зеленых».
   – Зачем за тобой гналась полиция? – неожиданно для себя спросил я девчонку. Более уместно было бы спросить, как она собирается оплачивать мой погибший звездолет, но мне вдруг стало любопытно.
   Девушка отвела глаза. Они у нее были такие черные, что радужка сливалась со зрачком, образуя тьму, в которой при неосторожности можно было бы утонуть. «Дитя зла – вот, как тебя надо называть», – подумал я, осматривая ее ногу. В ранах я разбирался, но, к счастью, перелома не было. Несмотря на ничтожный вес девицы, у меня не было никакого желания тащить ее на себе.
   Между тем, она упрямо сжала губы и пробормотала под нос:
   – Я не раскаиваюсь в том, что сделала.
   – И что же ты сделала? – мягко спросил я, надеясь, что девица никого не убила. Ни одна страховая компания не станет связываться с уголовниками. Дело передадут в полицию, и плакали мои денежки.
   – Я украла из лаборатории отца важный прибор, – наконец, призналась Седна. – Без этого устройства станция не сможет поймать сообщение из галактики… Неважно, из какой галактики. «Дети Пегаса» очень много вложили в эту операцию, и я не могу подвести их в такой ответственный момент. Ты поможешь? «Дети Пегаса» – не бедная организация. Мы возместим тебе стоимость корабля и еще доплатим. Я со своей ногой точно никуда сама не доберусь.
   – А куда тебе надо? – спросил я, забыв, что умею дышать. – Похоже, нас вынесло за Визкарийский Круг. Люди здесь, наверное, живут, но наличие космопорта не гарантированно.
   – На Григсу, – сказала девица. – Я спрятала прибор там и должна скорее передать его друзьям. Мы не уголовники. После того как сигнал пройдет, мы вернем прибор на станцию. Ну как? Поможешь мне?
   – Ромио Липьер, – представился я и протянул ей руку. – Можешь на меня рассчитывать.
   – Седна Адорская, – серьезно ответила девчонка.

   * * *

   Удача продолжала улыбаться, но я особо не радовался, потому что знал, как быстро ее милая улыбка превращается в хищный оскал. Шанс, что мы встретим людей, а тем более, найдем космопорт или портал, был настолько мизерным, что я с трудом поверил, когда из-за поворота медленно вывернула груженая цистернами баржа на воздушной подушке. Летающие вокруг пчелы, осы и шмели, а также густой, тягучий запах меда намекали на вкусное содержимое контейнеров. Вспомнив, что даже не завтракал, я облизнулся. Лысый мужичонка, сидящий в кабине пилота, нашему вопросу не удивился и сразу указал на холм, синеющий за ржаным полем.
   – Пока рудники работали, и кабина работала, а как золото кончилось, так все про нее и забыли. К нам никто уже лет пятьдесят не приезжал. Но вы сходите, гляньте, вдруг повезет, и она рабочая.
   – А вы сами разве ей не пользуетесь? – спросила Седна.
   – Религия запрещает, – загадочно буркнул мужчина, и баржа поплыла дальше, благоухая запахами меда и уходящего лета.
   Половину пути до телепорта Седна ковыляла сама, опираясь на ветку, которую я отломал у придорожного куста. Но ближе к холму нога у нее распухла, и пришлось тащить девицу на спине. Меня грела мысль, что я несу не тощую активистку «Детей Пегаса», а мой будущий звездолет, «Пранас-2», который я куплю в обмен на деньги Седны и императорский приз за батарейку. «Уверенность в победе – залог удачи», – любил говорить Мунтазир, который, вероятно, изменил своему правилу, раз погиб так не вовремя. У меня было чем заняться и без его дела.
   Кабина портала едва виднелась из-под густого мха и лиан, покрывавших ее причудливым шалашом. Мужчина не соврал – машину явно строили не меньше века назад. С трудом открыв дверь, я заглянул внутрь, едва не угодив лицом в брюхо толстого паука, болтавшегося на грязной паутине. Закончив выселять насекомых, я, наконец, добрался до пульта и уставился на темные, занесенные пылью экраны. Жизни в них было не больше, чем в моих гаджетах, замолчавших после неудачной телепортации.
   – Он рабочий, – уверенно заявила Седна, появляясь за моим плечом. – Мы в школе такие модели проходили. Их для разведчиков-колонистов строили, сломать почти невозможно. Ты разве не слышал о солнечных порталах? Сейчас сумерки, к тому же тучи, поэтому он и неактивен. Надо ждать утра. Надеюсь, будет хорошая погода.
   – Раз ты такая умная, то первой в него завтра и полезешь, – буркнул я, но сразу понял, что, если хочу вернуть деньги, испытателем придется стать мне.
   На ночь устроились тут же, рядом с кабиной. Я постелил на жухлую траву куртку, улегся сверху и, достав питательный батончик, который случайно обнаружил в карманах, принялся сосредоточенно жевать. Спать я не собирался. Во-первых, мне не нравились звуки, доносившиеся из леса у подножья холма, во-вторых, я не доверял Седне.
   Девушка завистливо покосилась на шоколадку, легла прямо на траву и стала смотреть в небо. Похоже, она тоже решила бодрствовать.
   – Красота какая! – протянула Седна, разглядывая быстро бегущие тучи. Темнота наступала стремительно, окрашивая небеса в мрачные, торжественные тона.
   – Почему ты не спросил, зачем я его украла? – снова заговорила она.
   – Не любопытный, – буркнул я. – А ты, наверное, уроки в школе прогуливаешь?
   – Я уже окончила школу, Ромио Липьер, – задумчиво сказала Седна. – И колледж, и университет, и аспирантуру. Готовилась к защите диссертации, когда меня исключили. О митинге зеленых флагов слышал?
   Еще бы я о нем не слышал, ведь я так выгодно продал имена организаторов Муравейнику. Но Седны Адорской среди них, кажется, не было. Впрочем, паршивка могла использовать псевдоним.
   – Раз так, то сейчас самое время, спросить, зачем ты украла прибор?
   – Что ты знаешь о галактике Сомнамбул? – вопросом на вопрос ответила девушка.
   – Ну, в общих чертах, – уклончиво сказал я, сгорая от любопытства.
   – Мой отец занимался изучением этой системы всю жизнь. Он всегда мечтал повторить легендарную экспедицию Триазона. Отец считал, что галактика Сомнамбул уже могла быть заселена, когда в далеком прошлом земляне начали космическую революцию. В общем, если бы дали деньги на экспедицию, можно было бы собрать бесценный исторический материал.
   – Что-то ты недоговариваешь, – сказал я, удивившись тому, как оживилось ее лицо, когда она говорила про галактику Сомнамбул.
   – Когда мы получили первые два сообщения, ученый мир словно с ума сошел. Отец перестал появляться дома, все грезил о новой научно-технической революции…
   – А что было в посланиях? – мягко спросил я.
   – Сигнальные данные. На дешифровку ушли почти сутки. Сообщения я, конечно, не видела, знаю лишь то, что пересказал отец. В одном послании сообщалось, что первая цивилизация мира прекратила свое существование. И все. Второе говорило о том, что знания эманоидов – так рабочая группа станции окрестила цивилизацию – не должны раствориться в вечности. И было указано точное время, когда должно дойти третье, самое важное сообщение. С теми самыми знаниями, которые помогут человечеству перейти на следующую ступень развития.
   – А ты в это не веришь, так? Думаешь, раз они погибли, значит, и нас ничему хорошему не научат? – догадался я.
   Седна лишь покачала головой.
   – Ты это сам сказал. Мы должны идти своей дорогой.
   – Значит, ты считаешь, что у тебя достаточно мудрости и жизненного опыта, чтобы принять решение и лишить нас знаний, как их… эманоидов? Вот вы, «Дети Пегаса», сражаетесь, например, за чистый воздух на планетах. А, может, эманоиды уже давно решили эту проблему? Разве тебе не интересно, какого уровня социального развития может достичь древнейшая из цивилизаций? Или ты просто исполнитель, который слепо верит в своего вождя? Кстати, кто возглавляет «Детей Пегаса»? Я имею в виду не того лысого парня, который шагает впереди на митингах, а злобного гения, который создал вашу организацию.
   Седна усмехнулась, но на провокацию не поддалась.
   – Я расскажу тебе одну притчу, – сказала он. – Мне ее поведал тот самый «злобный гений». Человечество порой напоминает путника, который без разбору собирал все по пути, а потом нес это на плечах, сгибаясь под тяжестью ноши. Когда же он достиг цели, оказалось, что дорогу преграждает высокая стена. Ее нельзя обойти или сломать – только перелезть, да и то, бросив ношу. У путника не было иного выбора, поэтому он оставил у стены все, что с таким трудом тащил на себе. Так есть ли смысл собирать то, что не является необходимым, зная, что потом придется не только нести на себе этот груз, но и бросить его в конце пути?
   Больше мы не разговаривали. Каждый лежал, думал о своем и слушал ночных цикад, которые стрекотали так громко, что порой мне казалось, я не слышал из-за них собственные мысли.
   А утром ярко светило солнце, бодро пели птицы и деловито гудел заработавший портал. Он оказался исправным: нас не разметало по космосу, и на Григсу перенесло со всеми частями тела, собранными в том же порядке. На этот раз «прыжок» не затронул имплантированные гаджеты, и навигатор тут же сообщил наши координаты. Закрытый национальный заповедник Григсы был не лучшим местом для телепортации – полиция чутко реагировала на подобные нарушения. Над кронами тополей и кленов потрескивало и мигало силовое защитное поле, накрывавшее парк куполом. Пробраться за такую ограду, равно как и выбраться из-за нее, было нелегкой задачей. Но, когда я увидел радостную Седну, настроение улучшилось и у меня. У девчонки оказалась на удивление заразительная улыбка.
   – Это чудо! – воскликнула она. – Как раз то самое место! Нам везет слишком часто, Ромио Липьер. Может, тебе надо присоединиться к «Детям Пегаса»? Я спрятала батарейку в старой часовне недалеко отсюда. Подожди меня у этих кустов.
   Я хмыкнул, но не стал возражать. Если через десять минут игры в покер ты не увидел простака, то значит это ты, любил говорить отчим. В парке было холодно, а с деревьев медленно опадала листва. Собрав небольшую кучу из желто-бурой, пахнущей тленом, массы, я уселся на лиственную подушку и принялся наблюдать за датчиком слежения, который установил на девчонку.
   Приборчик некоторое время пищал, не желая работать, но потом все же высветил карту местности, обозначив на ней красную точку. Она медленно двигалась по окружности. У меня нервно задергался правый глаз. Когда я находил на себе шпионский «жучок», то поступал так же: цеплял датчик на муху, а потом привязывал насекомое к ветке.
   – Дьявол! – выругался я, жалея, что не воспользовался химией. Такие препараты вживлялись в кожу безболезненным уколом, и могли быть удалены только хирургическим путем. Надеясь, что девчонка не смогла далеко уйти, я осторожно высунулся из кустов.
   Седна, действительно, была недалеко. Она стояла в паре метров от меня и целилась из парализатора. Через мгновение я лежал на земле, чувствуя, как тело охватывает онемение, а место на щеке, куда попал заряд, наливается синяком.
   – Маленькая тощая сучка, – просипел я. – Не хочешь за разбитый корабль платить?
   Седна негромко рассмеялась.
   – У тебя на лице написано, что ты информатор. Но мне было жаль бросать тебя в той дыре. Тем более что я уничтожила твой корабль. Я всегда плачу по долгам, Ромио Липьер.
   – И что ты собираешься делать? – поинтересовался я.
   – Наверное, все-таки уничтожу прибор. Ты не первый и не последний, а до приема сигнала еще пять часов. Вдруг еще кто объявится. Никуда не уходи. Я вернусь через десять минут, и мы вместе отправимся к страховому агенту. Верь мне.
   Ага, как же, подумал я, глядя вслед хромающей фигуре Седны, которая очень скоро исчезла в лесном полумраке. Кроны деревьев так густо сплетались между собой, что образовывали почти непроницаемый купол. Где-то там скрывались старая часовня и проклятая батарейка, из-за которой погиб мой корабль.
   Я никогда не понимал таких людей, как Седна. Зачем она этим занимается? Чего хочет добиться? Славы, морального удовлетворения, место в рае за спасение человечества? И все же она мне нравилась, чем-то неуловимо напоминая того, молодого Ромио Липьера, место которого со временем занял алчный и жадный приключенец, думающий лишь о собственной выгоде. Седна был тем самым сумасшедшим искателем истины, которым я не стал. Две капли дождя могут упасть на одну вершину, а скатиться в разные океаны.
   Я задумчиво пялился на темные ветки деревьев, пока мир не загородило улыбающееся лицо Крэйга Лукмана.
   – Вот уж не думал, что девчонка окажется настолько шустрой и проведет самого Ромио Липьера, – медленно проговорил он, растягивая слова в своей излюбленной манере. – И давно ты тут отдыхаешь?
   Крэйг Лукман уже не выглядел таким холеным, как при встрече на Имбире. Гонка по измерениям сняла с него лоск, оставив хищную улыбку и цепкий взгляд ищейки. В руках он держал датчик слежения, по экрану которого медленно ползла красная точка. Жаль, что Седна нашла мой «жучок», а не его.
   – Иди своей дорогой, Крейг, – хмыкнул я. – Тебе кажется надо батарейку искать. У меня, как видишь, ее нет.
   Агент Муравейника, конечно, мне не поверил и, опустившись рядом, принялся тщательно меня обыскивать.
   – Мы давно следим за девчонкой, – неожиданно разоткровенничался он, распихивая по карманам понравившиеся гаджеты. – «Зеленые братья», «Солнечный ветер», а теперь вот «Дети Пегаса». Она умеет водить за нос, эта Седна. Когда «Зеленые братья» устроили беспорядки на дне рождения Императора, мы долго бегали по всей галактике за лысым роботом, которого она подсунула вместо себя. Таким место только в колонии. Знаешь, как девчонка украл аккумулятор? Накачала отца экспериментальным наркотиком, и внушила, чтобы тот выкрутил эту чертову батарейку. Похоже, ты недостаточно информирован, Ромио Липьер. Непозволительно для твоей профессии.
   – А если девчонка права? Если в сообщении, действительно, опасные данные?
   – Я не узнаю тебя, Липьер. Общение с фанатиками заразительно. А если там рецепты лекарств от неизлечимых болезней? Или величайшая мудрость, которая поможет людям навсегда покончить с войнами? Ты об этом подумал?
   Но по лицу Крейга было видно, что глобальные проблемы современности, на самом деле, ему не интересны. Впрочем, как и мне. Однако меня почему-то волновала судьба Седны.
   – Что с девчонкой? – спросил я, хотя был уверен, что собирался задать совсем другой вопрос.
   – Ищем, – довольно сказал Крейг. – Сейчас мы точно знаем, кто истинный вдохновитель «Детей Пегаса». Оскорбление императора, организация мятежей, создание нелегальных организаций… И каждый раз ей удивительным образом удавалось ускользнуть от вас, информаторов. Я смог поставить на нее датчик как раз за день до кражи той батарейки. Все бы кончилось гораздо раньше, если бы не дурацкое происшествие с твоим «Пранасом». Девчонка получит лет тридцать в трудовых колониях. Впрочем, у нее будет еще полжизни, чтобы начать все сначала.
   – Рад за нее, – процедил я сквозь зубы. – А как насчет Мунтазира? Ты убил его?
   – Лично я – нет, – помотал головой Крейг. – Однако знаю, кто это сделал. Мунти украл схемы нового реактора исследовательского центра «Кетер», за что и поплатился. С «Кетером» даже я не связываюсь.
   Крейг хотел добавить что-то еще, но его отвлек сигнал компульта.
   – Взяли девчонку? – уголки губ Лукмана расползлись в стороны, словно края свежей раны. – Отлично. Доставьте ее на корабль. Без меня допрос не начинайте, скоро буду.
   И уже обращаясь ко мне, добавил:
   – Я пришлю за тобой грузчиков. Продам твое тело на Имбире, а может, выкину в космос – решу по настроению.
   К тому времени как листья перестали шуршать под ногами Крейга, я уже твердо знал, что должен сделать. Во-первых, я активировал вживленный в мизинец медблок – заряд парализатора ослаб, и мне удалось вколоть антидот. Во-вторых, установил ловушку для тех, кто придет за моим телом. Убивать я никого не собирался, но задержать людей Лукмана было разумно. В-третьих, нашел часовню, где Седна спрятала батарейку. Я не сомневался, что Крейг накачает девчонку ксилиновой водой и очень скоро в мельчайших подробностях узнает, где именно спрятана батарейка. Но у меня все еще была фора по времени.
   Листья на полу часовни и паутина, окутавшая старое здание серым облаком, были нетронутыми. Я активировал фонарик, встроенный в ладонь, и внимательно осмотрел старые ребра свода, треснувшие стены и щербатые окна. Место еще дышало старыми зловещими культами друидов, которые в древности населяли леса Григсы. Нет, внезапно понял я, батарейки здесь нет. Все должно быть очень просто. Так просто, чтобы об этом никто не догадался. Так же, как поступил бы я сам.
   И тут мой взгляд упал на потрескавшуюся цветочную кадку, стоявшую у входа в часовню. Кадка была до краев заполнена землей, из которой торчали стебли завядшего цветка. У основания засохшего черенка земля была плотной. Кто-то совсем недавно заботливо поливал растение. Задумчиво поковыряв пальцем в кадке, я медленно потянул стебель на себя. Цветок на удивление легко вышел из горшка вместе со спрессованным комом земли, который плотно обхватывал все еще живые корни. На дне кадки лежал небольшой сверток, в содержимом которого я не сомневался.
   Мне пришлось взломать несколько замков, чтобы открыть внутреннюю коробку, в которой лежал крошечный прозрачный цилиндр не больше мизинца. В нем плескалась безобидная голубая жидкость. Устройство явно не стоило тридцати лет, которые Седне придется провести в трудовых колониях.
   Я держал прибор, который мог изменить многое в моей жизни. Например, можно было связаться с Муравейником и поправить свое финансовое положение. Или позвонить Крейгу и приказать отпустить девчонку, да еще потребовать назад свои вещи. Или выйти на связь с императорской службой безопасности и стать очень, очень богатым. Посмаковав внезапно свалившееся на меня могущество, я вздохнул, сел на старую ступеньку часовни и достал из подошвы сапога свой самый любимый гаджет. Миниатюрный раскладной пресс, измельчающий в пыль все, что попадало в его голодное брюхо. Через секунду аккумулятора не стало. Аккуратно высыпав остатки прибора на дно кадки, я вернул на место растение и, набрав в ладонь воды из лужи, полил чахлый стебель.
   Я сделал самую большую ошибку в жизни, но еще никогда не чувствовал себя так хорошо. Скорее всего, на какое-то время мне придется залечь на дно в какой-нибудь дыре на границе Визкарийского Круга. Возможно, где-то недалеко, на горных рудниках Козодоя или в Соляных Карьерах Сарконии, будет считать года Седна. Возможно, исключительно из принципа я организую девчонке побег.
   В том, что любопытные визкарийцы в скором времени отправят экспедицию в галактику Сомнамбул, я не сомневался. Как не сомневался и в том, что сделаю все возможное, чтобы в нее попасть».

   * * *

   Я поставил точку и взглянул на Седну, которая все время, пока я писал, пыталась мне мешать, дразня ароматом свежего кофе и шурша схемами нового корабля, который мы строили уже полгода.
   – Не понимаю, зачем ты этим занимаешься, – сказала она, ероша мне волосы. – Если твой рассказ и примут, то вряд ли гонорар сможет оплатить топливо. Галактика Сомнамбул, знаешь ли, это не Визкарийский Круг.
   – Тогда напишу еще один, – улыбнулся я. Седна лукавила. Кому как не ей, потратившей полжизни на борьбу с системой, понимать, что некоторые вещи делают не ради денег.

Урок фехтования
Социальная фантастика

   Клинт надеялся, что его не узнают. Деревня Очагово лежала на краю света: за ней начиналась глухая стена вековой тайги, простиравшейся до южного полюса. Война задушила освоение территорий, а редкие поселения, которым обещали будущее крупных мегаполисов, так и остались деревнями. Но даже на краю света имелись телевидение, интернет и радиовещание. Его физиономию, много раз мелькавшую в новостях военных каналов, было трудно не узнать. О чем он думал, когда стучался в крайнюю избу, прося воды? Да наверное, о том, что речки еще не очистились, а у него осталась последняя фляга. До края света не хватит.
   Его встретил мужчина, имени которого Клинт не запомнил. Выбежавшее следом потомство помогло окрестить его Отцом, а женщину, которая пригласила отужинать и переночевать, Матерью.
   – Вы же герой войны, – пробасил Отец. – Не откажите в любезности, пусть детки мои на живую легенду посмотрят. Нам здесь, в глуши, таких людей не увидеть. Вы же знаменитость! А у нас свининка на ужин. Господь надоумил порося молодого забить. Тот ногу сломал, зараза такая, пришлось под нож пустить.
   «Сыто живут», – подумал Клинт, старательно прогоняя из памяти лицо раненого друга, которого застрелил командир, чтобы тот не висел обузой на отступающем отряде.
   Он согласился. Знаменитость и живая легенда уже третью неделю спала на земле, в листьях и хвое, а теплее не становилось. Поздний октябрь, одним словом.
   – Помолимся Господу! – произнес Отец, смакуя каждую букву и купаясь в лучах внимания большого семейства.
   Его плоское, лоснящееся лицо с угольными глазками и неровно остриженной бородой обратилось к Матери. Женщина средних лет, когда-то красивая, а сейчас выцветшая после многочисленных родов, кивнула и улыбнулась.
   «Все еще искренне», – с удивлением подумал Клинт, но на улыбку не ответил. После восьми лет на фронте его душа закаменела, обросла коростой и потеряла чувствительность.
   Стол ломился от яств, а Клинт старательно разглядывал пальцы, мечтая, чтобы Мать скорее закончила перечислять блага, которыми наделил их Господь. Но она заливалась соловьем, нанизывая обращение к богу, словно бусины на бесконечную нить. Клинт не верил в бога, но война научила его многому. В том числе, и религиозной терпимости. Когда принимаешь пищу и кров у плененного врага на захваченной территории, то малое, что может позволить себе солдат, чтобы остаться человеком – это уважать богов, в которых верит гостеприимный хозяин.
   В животе неприлично заурчало. Подросток, сидевший рядом, старательно шевелил губами, повторяя слова Матери, но его руки, ноги, все тело – засмеялись. Клинт грозно нахмурил брови и скосил глаза к переносице, а мальчишка едва не прыснул, вовремя закусив губу. Парень, что сидел с другой стороны, сурово толкнул брата, и за столом вновь воцарилась благообразная атмосфера.
   Клинт принялся считать детей. Двадцать три человека – маленькая армия с призывниками всех возрастов. Четыре младенца на руках старших сестер, школьники – основной костяк, и шесть подростков, вполне годных к службе. Если бы не Красивый Договор, хлебать им пустой суп под стрекочущий клёкот М-60 где-нибудь на границе у Властигорода. Повезло, прикрыл их Господь. «И это хорошо», – поправил себя Клинт, ударом приклада отправляя в небытие ту часть сознания, которая продолжала воевать.
   Наконец, дали команду есть.
   – Все сами выращиваем, – с гордостью произнес Отец, подавая Клинту миску с яркими, крупно нарезанными овощами. – А хлеб мои дети пекут. Своими руками.
   Клинт скосил глаза на пухлые пальчики девчонки, которая сидела слева, ковыряя вавку на коленке, и ничего не сказал. Солдаты едят молча и быстро. Никогда не знаешь, когда получится набить брюхо в следующий раз. Кухня отстанет, припасы захватят, в атаку отправят. А еще ты можешь просто-напросто сдохнуть. У них в отряде было плохой приметой отправляться на тот свет с пустым животом.
   – Хороший суп, – похвалил Клинт хозяйку, чувствуя на себя жадные взгляды семейства. Они смотрели на него, как на колодец, из которого должен вот-вот забить чудотворный фонтан. С салютом и разноцветными струями.
   «Историй ждут, – мрачно подумал он. – Хотят вживую услышать то, что журналисты про меня болтают».
   – У вас большая семья, – сказал он, обращаясь на этот раз к Отцу. Похоже, Мать могла только улыбаться. Это была нормальная, человеческая реакция, но он предпочел бы, чтобы она стянула свои бледные губы обратно и смотрела в тарелку, а не шарила глазами по его телу в поисках следов тех чудовищных ранений, о которых любили смаковать в военных передачах.
   Отец не подвел. Мужчина заметно оживился, а Клинт выдохнул с облегчением. Пусть папаша треплется, главное, чтобы его собственный рот был занят только едой.
   – Господь подарил нам тринадцать детишек, еще десять мы из приюта взяли, – с гордостью произнес он, а Клинт посмотрел на Мать с почтением. Теперь к ее улыбке у него не было претензий. Сколько же ей было, когда она родила первенца? Пятнадцать? «Юно было столько же, – охотно подсказал тот Клинт, от которого еще пахло порохом и человеческой кровью. – Твой старший сын был бы теперь того же возраста, что и этот кучерявый». Клинт бросил взгляд на парня, которого рассмешил во время молитвы, и снова перевел внимание на жаркое.
   – Мы воспитываем воинов, а не дармоедов, – тем временем разглагольствовал Отец. – Только правильное военно-патриотическое воспитание спасет их от погибели. И духовно-нравственное развитие, конечно. Крепкая многодетная семья – это будущее наших детей и нашей Родины. А правильно привитые духовные ценности станут залогом счастливой жизни подрастающего поколения.
   «Ты сам-то понимаешь, что говоришь?», – подумал Клинт, но, как всегда, промолчал. Он перестал высказывать мысли вслух после того, как старшина отрубил голову незнакомому солдату, стоящему рядом с Клинтом в строю за то, что кто-то усомнился в правильности командирского приказа.
   Мать кивала, смотрела на мужа бездумным взглядом и… улыбалась. Приятной такой улыбкой, сладенькой.
   – Если мы не будем заботиться о детях, то совершим преступление будущего, – продолжал Отец. – И продолжим разрушать Родину. Только нация, которая воспитывает своих детей по Божьим заповедям, смоет бремя позора и поднимется по ступеням веры к счастью и процветанию. Мы поднимем нашу страну с колен!
   Клинт периодически «отключал» голос Отца, но тот не давал ему насладиться великолепной домашней пищей, бесцеремонно вклиниваясь в мысли.
   – Красивый Договор – это бессмыслица какая-то, – не унимался Отец. – Нам даже ничего толком не объяснили. Вчера воевали, а сегодня, значит, уже мир заключаем. Да таких невыгодных условий страна уже лет пятьсот не знала. Это все Лига Белых постаралась. И кто вообще за них голосует? Вам, наверное, побольше нашего известно. Бывали там, в Красивом?
   Клинт отвел глаза и потянулся к графину с водой, чтобы потянуть время. Мол, горло нужно промочить.
   О Красивом он не знал ничего. А то, что знал, всеми способами пытался забыть, но каждую ночь воспоминания возвращались удушливым кошмаром. В голове мелькнули пыльные выжженные пустоши города. От поселения и заповедной местности осталось лишь название – исключительно административное, пустое и безликое. Природные гроты уничтожены, долина с гейзерами покрылась оспинами взрывов, тысячелетняя архитектура раскрошена до основания, а что до людей, которые там жили… Да, он бывал в Красивом. Вытаскивал трупы из-под обломков и грузил в фургоны, которые шли в один конец – до братской могилы.
   Клинт промычал что-то неопределенное и перешел к проверенной тактике:
   – Наверное, ваши дети не только хлеб печь умеют. С таким воспитанием, как у вас…
   Отец его перебил, едва не лопаясь от гордости:
   – Все, все они умеют. Помощники такие, что ни нарадуемся. Старшие крупную скотину пасут, доят, на пасеке помогают. Свинарник и овцы на девочках у нас, младшие тоже к хозяйству приставлены, еду готовят, посуду, полы моют. Ну и военная подготовка, куда же без нее. Не сосунков, солдат растим. Я ведь, знаете ли, офицером запаса два года в штабе служил, пока судьба на границу не закинула. Они у нас и по мишеням стреляют, и гранаты метают, и даже строевым маршем ходят. Винтовку могут с завязанными глазами собрать-разобрать. И голове тоже внимание уделяем. Знаете, как они в шахматы играют? Любому в два хода могут мат поставить. Молодцы! Но не все.
   Взгляд Отца вцепился в мальчишку, который сидел рядом с Клинтом – того, смешливого.
   – Ну, Рокли, стыдно тебе перед героем войны признаться, что ты винтовку держать не хочешь? Мы его последним из приюта взяли, – пояснил он, обращаясь к Клинту. – Сразу видно, на ком Господь отдохнул. Но мы стараемся, делаем все, что в человеческих силах. Слово Божье с трудом в его пустую голову вбили, осталось из него мужика сделать. Стыдно тебе, парень, да? Пожинай плоды, заслужил!
   – Я рисовать хочу! – вдруг выпалил Рокли. – А они мои рисунки жгут и карандаши забрали.
   Он в сердцах бросил ложку на стол. Жирные капли разлетелись по сторонам, а на белой скатерти расплылось масляное пятно. Получилось громко, эффектно, зрелищно.
   «А вот и бунт, – подумал Клинт. – В армии зачинщикам отрубают головы».
   – Ничего мы такого не делаем, – смущенно произнесла Мать, словно в ответ на его мысли. – Просто он день и ночь рисует, от работы отлынивает, братьев обижает. И вообще, беда с ним. Никого не слушает, родителей не уважает.
   – Тихо! – прикрикнул Отец, поднимаясь из-за стола. Клинт знал, что сейчас будет и затолкал в рот полную ложку мясной похлебки. Его дело – жевать.
   Рокли достался такой подзатыльник, что лязг его зубов, стукнувших друг о друга, наверное, был слышан не улице.
   – Без ужина и завтрака, – вынес приговор глава семейства. – В следующий раз думать будешь, как меня перебивать.
   – А иначе нельзя, – развел руками Отец, обращаясь к Клинту, которому вдруг захотелось выплюнуть мясо обратно в тарелку. Он с трудом проглотил кусок и посмотрел на папашу ровным, немигающим взглядом. Лично Клинт свою трапезу уже закончил.
   Отец взгляд выдержал, а потом произнес:
   – У меня к вам просьба.
   Клинт напрягся.
   – Да?
   – Не откажите в любезности, – оскал у папаши был прямо волчьим. – Дайте моим детям урок рукопашной или фехтования. Мы наслышаны о ваших подвигах. А то, что вы с мечом вытворяете, лично меня всегда поражало. Не думал даже, что человек на такое способен. У нас в деревне таких мастеров, увы, нет, а для детей это примером на всю жизнь останется. И мы с матерью поглядим с удовольствием, соседей позовем, здесь офицеров много. Всем будет интересно.
   Клинт оглядел собравшихся. У старших мальчишек глаза горели от нетерпения, младшие затеяли какую-то возню, девчонки откровенно скучали. Рокли сидел, опустив подбородок на грудь, и разглядывал собственные колени. Ему запретили есть, но из-за стола не отпустили.
   – Хорошо, – кивнул Клинт. – Давайте завтра в полдень.
   На том и договорились. Обманывать этих людей стыдно не было. Больше всего на свете Клинту хотелось покинуть этот доморощенный инкубатор пушечного мяса. Ему хватит на сон три часа, и еще до рассвета Очагово останется позади.

   Клинту постелили в сарае. Это настолько соответствовало его планам, что он едва не обнял Мать, которая пыталась извиняться за то, что в доме нет места для Героя. Запах сена напоминал о несбывшихся мечтах. Когда-то давно они с Юно вот так же забирались в сарай, чтобы «посчитать звезды сквозь крышу». Юно убил ее собственный отец, когда увидел обнаженную дочь, прыгающую на млеющем от блаженства Клинте. Пуля предназначалась ему, но Юно любила быть первой. И на тот свет она его тоже опередила, закрыв собой.
   Клинта разбудили крики. Рука мгновенно легла на эфес меча, но вскоре пальцы расслабились. Опасность была далеко и грозила не ему.
   У забора в предрассветном сумраке стояли шестеро. Их силуэты выделялись на фоне индигового неба гротескными фигурами из кукольного театра. Клинт понял, что проспал на час дольше запланированного. Сытная домашняя пища крепко придавила его к земле. Он все еще успевал. Наскоро собравшись, Клинт вылез из окна, решив не открывать скрипучую дверь сарая.
   И понял, что задержится.
   – Я не буду ее резать, – раздался в утренней глуши голос Рокли. – Она не виновата, что таким дуракам, как вы, попалась.
   – А я говорю: режь! – шипел другой мальчишка. – Какой же ты мужик, раз курицу прирезать не можешь. Крови боишься, да? Ничего, мы тебя быстро к ней приучим. Бери нож, я сказал!
   – Отвали! – крикнул Рокли и попытался вырваться из рук державших его парней.
   – И что только Криста в нем нашла? – фыркнул один из мальчишек. – Если думаешь, что первая девчонка деревни с тобой гулять будет, можешь заткнуть свои думалки поглубже в глотку. Сначала докажи, что ты мужик. Или ты хочешь, чтобы мы спросили ее? Так сказать, помогли понять ошибку.
   – Не смейте ее трогать! – отчаянно рванулся Рокли.
   Клин мог перемахнуть через забор и растворится в темноте, но вдруг решил, что выйдет через ворота. Те самые, у которых стояли мальчишки.
   – Привет, – бросил он им. – Как пройти до Кристального, не подскажете?
   Они растерялись. Рокли вырвался, но убегать не стал – уставился на Клинта. Все на него смотрели.
   – Уходите? – растерянно спросил мальчишка с мясницким ножом в руках – Так быстро? А как же урок?
   – Планы изменились, урок уже был, – хмыкнул Клинт, видя, как на их лицах разливаются волны растерянности. Оказывается, пока они выясняли отношения с Рокли, мастер дал урок. А почему их не позвали? И почему ночью?
   – Но для вас могу повторить, – добродушно усмехнулся он. – Добровольцы есть? Кто крови не боится?
   По группе мальчишек прокатилось оживление.
   – Я! – сразу вызвался парень с ножом. – Я шесть котов в курятнике застрелил. Возьмите меня!
   – Нет, лучше меня, – вызвался мальчишка с лицом, усыпанным веснушками. – Я всегда помогаю отцу скот резать. Для меня кровь – что вода.
   – Я старший и скоро в армию пойду, – заявил третий. – Настоящим воином стану, не то, что этот, – он кивнул на Рокли. – И еще лучше всех в шахматы играю, со стратегией у меня полный порядок.
   Они заспорили, перечисляя свои достоинства, словно сочинение, зазубренное наизусть специально для таких вот случаев. Про курицу все забыли. Пеструшка – и откуда силы взялись, – взмахнула на забор и ретировалась в траву. Клинт подумал, что ему стоило поучиться у курицы.
   – А что за урок? – спросил Рокли.
   На него зашикали, но Клинт поднял руку, и воцарилась тишина.
   – Фехтования, – ответил он, вытаскивая меч из заплечного мешка. Его рукоять, закутанная в тряпицу, давно привлекала внимание мальчишек, Клинт это еще на ужине заметил.
   – Ваш знаменитый Факел! – восхищенно протянул парень с веснушками. – А правда, что он пули ловить умеет?
   – Правда, – кивнул Клинт. – Поверхность любую рубит и сквозь металл, словно нож сквозь головку сыра, проходит. Эй, ты, – он кивнул Рокли. – Подойди.
   Мальчишка робко приблизился, а среди других раздался недовольный шепот. Но с героем войны никто спорить не стал.
   – Урок будет короткий, – сказал Клинт, вкладывая в трясущиеся руки мальчишки эфес меча и становясь позади него. – Прежде всего, запомните. В отличие от шахмат ваше поражение на поле боя будет стоить вам жизни.
   Он осторожно положил свои ладони поверх пальцев Рокли и, убедившись, что парень его слушается, сделал первый взмах.
   – Держи меч крепко. Это оружие честнее пули. Оно спасет твою жизнь и отнимет ровно столько жизней, сколько ты сможешь. Не размахивайся. Помни, что взмах для удара открывает корпус и делает его уязвимым. Выбирай укол. Укол требует меньше сил, его легче нанести и труднее отразить.
   Напряжение исчезло, Рокли перестал сопротивляться и позволил Клинту вести свое тело в причудливом танце смерти. Его губы сжались в тонкую упрямую нить, лицо напряглось, но глаза… глаза смеялись от ликования.
   – Подвижным должен быть не ты, а оружие, – шептал Клинт и ловким движением послал кончик меча к горлу мальчишки с ножом. Тот замер, его кадык задергался от страха, но меч в руке Рокли, ведомой Клинтом, заплясал дальше, принуждая каждого сделать шаг назад.
   – Прыгай, ныряй, уклоняйся! – Клинт повысил голос. – Твое тело не кусок дерева. Следи за дыханием врага, за его взглядом. Помни, что в момент вдоха противник всегда уязвим. Обманывай. Хочешь ударить рукой – ударь ногой, хочешь ударить справа – ударь слева.
   Он закончил также внезапно, как и начал. Отобрал у Рокли меч, вложил оружие в ножны, спрятал в мешок. Выпрямился. Небо за полем начинало сереть. Он не понимал, зачем устроил это представление, но знал, что еще не сказал главного.
   Притянув голову обалдевшего Рокли к своей, Клинт прошептал так, чтобы слышно было только ему:
   – Ты можешь не уметь отрубать голову курице. И это хорошо. Потому что ее голова по сути ничем не отличается от человеческой. Запомни вот что. Есть дороги, по которым не ходят. Есть армии, на которые не нападают. И есть приказы, которые не выполняют. Слушай только себя, Рокли. Куда бы не занесла тебя судьба. Тебе не нужно становиться солдатом, но ты должен уметь защитить себя и свою любовь. Потому что она – только твоя, и миру нет никакого гребаного дела до вас двоих.
   Клинт подхватил мешок и последовал за курицей, перемахнув через забор.
   Светало. Где-то вдали затарахтел грузовик с сонными доярками. Надо было спешить. Дезертиров ищут быстро, а он не собирался закончить дни на плахе. Годы в армии кое-чему его научили. Прежде всего – ценить жизнь, в том числе, и собственную.

Смерти вопреки
Фантастика, боевик, приключения

   – Пламя, это Искра, вы меня слышите? Пламя, ответьте!
   Треск эфира, музыка ветра, молчание космоса. Со мной говорила вечность, которая дышала в спину и ерошила волосы. Она ждала меня: терпеливо, внимательно, равнодушно.
   Я разогнул окоченевшие пальцы и подул в покрывшийся инеем динамик шлема. Боевой костюм, который наемники в шутку называли Кожей, еще работал, но заряд батареи неизменно угасал. В ледяной пещере было темно и холодно, почти как дома. При мысли о доме в животе проснулась и тяжело заворочалась покрытая шипами змея. Она плевалась ядом и грызла кишки, но боль прошла быстро – верный признак начинающейся гипотермии. Я замерзал.
   Кожа была рассчитана на самые невероятные нагрузки, выдерживала заряд дезинтегратора, защищала от переломов, ожогов и кислоты, но подлость судьбы заключалась в том, что в первые минуты боя арсы уничтожили глайдер, откуда шла подпитка костюмов, и к концу дня Кожа боевиков растеряла основную часть волшебных функций. К счастью для них самих, солдаты этого не заметили: ледяные твари поглотили сопротивляющихся людей, словно лавина отчаянных скалолазов. А те единицы, которым не повезло умереть сразу, в полной мере прочувствовали, как это бывает, когда тебе отрывают конечности, а тело поливают огнем и сжигают кислотой. Я оказался самым «счастливым», потому что пережил всех. Сейчас было ясно, что ненадолго.
   Падение с пятиметровой высоты вывело из строя медблок и функцию обогрева. Первое я обнаружил, когда понял, что сломал ногу, второе – спустя пять минут, проведенных в темноте на ледяном полу. В рабочем состоянии тонкая ткань Кожи была безупречна, легка и удобна. Она не сковывала движения и выдерживала самые низкие температуры. Но теперь казалось, что я лежал на льду абсолютно голым. Над головой раздавались те же звуки, что и час назад. Когти и зубы арсов точили лед с упорством охотника, преследующего раненую дичь. Мне было хорошо известно, к чему приводило такое стремление: загнанного зверя ловили. Их победа будет означать мое поражение. Арсам терять было нечего, они не отступят, а вот мне хотелось жить – хотелось до безумия, до острой, пульсирующей боли в сердце, до помутнения в глазах, которым уже не на что было смотреть.
   Сколько еще выдержит потолок, я не знал. Минуту назад на меня посыпалась ледяная крошка. Если арсы смогут прогрызть потолок собственного логова, то сдохнуть от их клыков будет тем более обидно. Слабое племя, жидкая кровь, сучьи выродки. Даже дом себе построить, как следует, не смогли. Злость оживила и заставила вернуться к динамику.
   – Искра вызывает Пламя, как слышно?
   Колония Альбеда была долгожданным десертом на столе Совета Федерации. Богатые ценным паунием недра планеты очень скоро покрылись дырами и пустотами, а новые рудники и карьеры открывались быстрее, чем счастливые владельцы успевали консервировать старые. Экономика забилась, будто рыба, вдруг попавшая в пруд, нагретый солнцем и богатый планктоном. Грузовые компании соревновались в строительстве кораблей-гигантов, способных за один рейс перевести еще больше ценного сырья, а космические верфи едва не лопались от свалившихся заказов на балкеры. Пауний расползался по Федерации, словно новая кровь, влитая в тело умирающего.
   Впрочем, члены Совета Федерации были старыми и циничными хищниками, которые не верили в сказки с хорошим концом. Когда с Альбедой оборвалась связь, к планете немедленно отправили весь третий флот, дежуривший на границе с Империей Григоса. Портал Альбеды с трудом изрыгнул из себя тридцать боевых крейсеров, четыре лайнера, дюжину штурмовиков-дронов и около десятка разведывательных глайдеров. Несмотря на то что соседи были повязаны долгосрочными торговыми соглашениями, агрессивная колониальная политика императора не давала покоя Федерации. Захват в один миг, излюбленная тактика Григоса, идеально объясняла потерю связи. Вариант бунта местного населения, отягощенного трудовой повинностью, которую все жители Альбеды отрабатывали на рудниках, допускался, но рассматривался как второстепенный. Восстания считались вопросом легким и необременительным. Обычно бунт подавляли силами Второго Специализированного Флота, а население наказывали «по методу Капнера». То есть, вырезали наполовину, а брешь в рабочей силе заполняли с помощью роботов. Метод дорогой, зато поучительный.
   Совет Федерации ошибся. Император Григос был не при чем, и местное население тоже. Когда наш разведывательный глайдер напоролся на стаю арсов, гадать, откуда они взялись, было некогда – мы старались выжить. Теперь, когда я слушал треск ледяного потолка, стонущего под лавиной арсов, и хрипел в молчащую рацию, меня волновал другой вопрос: а действительно ли Совет ничего не знал?
   Арсы были паразитами, от которых страдала вся человеческая ойкумена, включая Империю Григоса и Пиратские Астероиды. Ученые вели дебаты о разумности их вида, санитарно-карантинные службы ловили вездесущих личинок, мы же, военные, служили дополнительный год на ледяном Кроносе, чей климат идеально соответствовал среде обитания арсов. Там нас учили воевать с тварями, если нашествие повторится. Из того, что случилось на Альбеде, напрашивался один вывод – плохо нас обучали. Последнее глобальное заражение арсами случилось полвека назад, и мое поколение его не застало. Зато я много слышал от своего деда, освобождавшего Скит и Альзир, и этого было достаточно, чтобы мечтать о какой угодно агрессии, пусть даже со стороны Григоса, но только не арсов.
   Достаточно было одной личинки, чтобы через месяц любая иная жизнь на зараженной планете прекратила существование. Арсы вымораживали воду, воздух, почву, уничтожали атмосферу, меняли геомагнитное поле и начинали выбрасывать споры в космос, которым достаточно было прилепиться к борту любого корабля, чтобы поставить под угрозу жизнь на других планетах. Для борьбы с арсами существовал протокол, который объединял Федерацию, Империю Григоса и Содружество Свободных Людей, предписывая сторонам оказывать любую помощь объединенному флоту.
   С Альбедой все было сложнее, чем на Ските или Марпуте. Специфика атмосферы планеты и карьерное оборудование порождали сильные бортовые помехи для спутниковой связи, которая на Альбеде всегда работала с перебоями. После часа икс двенадцать орбитальных спутников дружно показывали сплошную облачность, в которую планета закуталась, словно больной в одеяло. Телепорты и другие каналы связи вышли из строя.
   Первыми тревогу забили гиганты-балкеры, ожидавшие погрузку на орбите: исчезли катера-погрузчики, которые согласно графику отправлялись за сырьем на Альбеду каждые пять часов. Потом не вернулись глайдеры Орбитальной службы безопасности. И хотя приказ о передислокации Третьего Флота был подписан в рекордные для Федерации сроки – за стандартные космические сутки, когда боевые корабли прошли телепорт и достигли Альбеды, прошло достаточно времени, чтобы арсы превратили планету в хорошо укрепленное логово.
   Третий Флот прибывал в неизвестность.
   – Это Искра, – снова прохрипел я в динамик. – Кто-нибудь меня слышит?
   И какого дьявола я попался тогда на глаза капитану? Хотя начинать себя жалеть стоило с другого: зачем я полез к этому новичку Гастриду? Ну и пусть бы он получил еще одну вахту за то, что перепутал клапаны давления и едва не поджарил все мясо в морозильной камере. Экипажу пришлось бы перейти на вегетарианское питание, зато я бы сейчас дежурил на орбите, чистил Кожу, болтал с ребятами и гадал, что случилось с глайдером-разведчиком. Хотя, скорее всего, сейчас уже никто ни о чем не гадает. Мы исчезли в ледяном арсовом тумане, а секретарь, рыжая Ника, оформляет наши похоронки.
   Капитан Боловин застал нас в тот момент, когда мы с Гастридом пытались вручную настроить панель управления морозильника. Я никогда не узнаю, какая вселенская несправедливость занесла Боловина в кухонный отсек, но он увидел то, что в его глазах считалось нарушением устава – порчу материального имущества боевого корабля. И кому какое дело, что портили мы всего лишь дверцу холодильника, так как пришлось разрезать его обшивку, чтобы добраться до технической начинки.
   Нарушение устава на крейсере капитана Боловина каралось участием в первой боевой операции вне зависимости от твоего ранга и послужного списка. Одним словом, ты становился старым добрым пушечным мясом. Новичок Гастрид даже обрадовался, почему-то решив, что высадка в неизвестность куда лучше дежурства по кухне.
   Последний раз я видел его час назад, когда вползал в кабину телепорта, еще не веря, что мясорубка по имени Альбеда почему-то меня не задела. Плечи и голова Гастрида торчали из пасти арса, пока тварь пыталась повалить основание телепорта. Наверное, по этой причине я и не попал на глайдер. Чудо, что я вообще куда-то попал. Чаще всего сломанный телепорт выбрасывает тебя в космос в виде незримых частиц, но, видимо, судьба решила, что подарить мне легкую смерть, после того как я оставил дома Мару и записался в Третий наемный флот Федерации, было бы нечестно.
   Меня не расщепило, не растворило и не выбросило в бесконечность. Вместо всех легких смертей я оказался в этой пещере и сейчас грыз динамик в бессильной злобе что-либо изменить.
   – Пламя, это Искра! Я живой, слышите меня?
   А может, личинка арса залетела не с погрузочным катером? На Альбеду точили зубы многие, например, та же Империя Григоса. Месть в их стиле: не досталась нам, пусть не достанется никому. Если кто и мог протащить адский зародыш сквозь карантинную службу Федерации, так это шпионы Григоса.
   Впрочем, какая сейчас разница, откуда на Альбеде появились арсы. Значение имело лишь то, что ледяные твари стали реальностью. Что мои товарищи погибли. Что я никогда не вернусь к Маре.
   Мара. Женщины на флоте были твердыми и холодными, а секс для них был такой же рутиной, как утренняя разминка в спортзале. Плотские игры на крейсере капитана Боловина являлись запретным развлечением – как карты, не более того. Встретив Мару, я понял, что с женщинами можно не только совокупляться. Мы говорили, гуляли, дурачились, и это доставляло нам не меньше радости, чем близость тел. А у нее было роскошное тело – мягкое и теплое. Родное.
   Я закрыл глаза и вспомнил ее волосы, пахнущие медом и травами. Где она сейчас? Что делает? Ждет ли еще меня или подарила любовь другому? Вряд ли ждет. Я уехал внезапно ночью, солгав, что меня срочно вызывают на службу. На самом деле, я струсил. Мне было страшно от мысли, что я увижу ее глаза, полные отчаяния и беспомощности. Дежурный медосмотр стал приветом от дьявола. Статистка показывала, что только один процент офицеров, отслуживших на Кроносе больше года, становился жертвой вируса Бингрэ. Я проработал в ледяном аду пять лет. Расплата была нечестной.
   Сильная и добрая Мара осталась бы со мной до последнего вздоха. Но я не хотел, чтобы наша любовь закончилась на больничной койке, запутавшись в датчиках давления, проводах внутривенного питания и катетере. Решив, что боль брошенной Мары будет меньше страданий той Мары, которой придется меня хоронить, я сделал выбор и перевелся на крейсер Боловина, как раз накануне трагедии с Альбедой. Признаться, я вообще не хотел умирать. Если это и случится, то пусть произойдет там, где я был никем, еще одним офицером, разжалованным в младшие чины за нарушение устава. Подделать документы было нетрудно – последний подарок моего доброго друга Раскина, компьютерного виртуоза и главного программиста администрации Первого Флота. Капитан превратился в младшего лейтенанта, а приговор медосмотра – в справку об отменном здоровье. Новое имя, неизвестная жизнь и быстрая смерть – вот, что ждало меня в будущем, но я оказался к нему не готов. Чем ближе подходил срок назначенный врачами, тем сильнее хотелось жить, и чем дальше я находился от Мары, тем невыносимее становилась тоска по дому, по любимой женщине и спокойной старости, которую я никогда не увижу.
   – Это Пламя, прием. Мы вас слышим.
   Какое-то время я тупо смотрел на динамик шлема, не понимая, почему он решил со мной заговорить. Надежда, что сигнал пробьется сквозь сложную атмосферу Альбеды с ее облачностью и помехами от фонившего карьерного оборудования, была такой слабой, что я никогда всерьез не верил в то, что меня услышат.
   – Десятый сектор, код четыре ноля восемь, – прохрипел я в динамик, стуча зубами. – Личный номер пятьсот три дробь десять, диктую координаты…
   – Ты из разведчиков? – перебил диспетчер. – С первого глайдера?
   У него был молодой, приятный, хорошо поставленный голос. Я все понял по его тону, но почему-то спросил.
   – Эвакуации не будет, верно?
   – Все корабли выведены с орбиты, – сказал диспетчер. – Мужайся, вы погибли не зря.
   Ничего странного в его ответе не было. Мы работали по контракту, где человеческая жизнь была разменной монетой в игре богов. Все по-честному. Странным было другое: зачем он вообще принял мой сигнал?
   – Кто-нибудь еще выжил? – спросил я, чтобы заполнить молчание. Никто из нас не хотел отключаться первым.
   – Был один, – ответил диспетчер, помолчав. – Добрался до сбитого глайдера, но полчаса назад замолчал. Ты последний. Капитан сказал, что вас всех наградят за доблесть. Посмертно.
   Я усмехнулся. У меня было двенадцать медалей за доблесть, тринадцатая посмертная окажется весьма символичной.
   – Ты ранен? – спросил диспетчер, будто это имело значение. Теперь я узнал Ксила Ганина, который вечно жевал табачную резинку, отчего речь у него была смешной и невнятной. Сейчас резинки не было, приятно слушать. Подумав, я вспомнил, что, в общем-то, он был хорошим парнем, поэтому солгал:
   – Нет, но здесь чертовски холодно.
   – Потерпи, – Ксил упрямо не хотел отключаться. – Детонаторы уже заложили. До взрыва пятнадцать минут.
   Понятно, чего он ждал. Решил проводить меня в последний путь. Мне захотелось рассказать ему, что добрые врачи уже предсказали мою смерть – она должна была прийти через месяц. Подумаешь, на тридцать дней раньше. Месяц слишком короткий срок, чтобы что-то менять.
   Тут меня охватил неожиданный интерес, странный для человека, готовившегося предстать перед создателем.
   – Детонаторы уже на планете? Так, высадка удалась?
   – Да! – диспетчер оживился. – Арсы ведут себя очень странно. Где-то сорок минут назад почти вся популяция скопилась у Северных Гор. И они продолжают туда ползти. Мы сумели незаметно посадить два глайдера и выгрузить взрывчатку и баки с реагентами. Все как предписывал старик Гановер.
   Повезло, подумал я, чувствуя, как сокращаются мышцы на здоровой ноге. От переохлаждения начинались судороги. Что ж, по крайней мере, я умру не от холода. Генерал Гановер прославил себя во время освобождения Альзира, разработав стратегию борьбы с арсами, по которой до сих пор обучали в военных академиях.
   Вся сложность с арсами заключалась в их «неубиваемости». Шкуру тварей было невозможно пробить ни одним видом лазерного, плазменного или ионного оружия. Знаменитая Кожа боевиков Федерации была сделана именно по ее подобию. Во время тяжелых боев на Альзире отступающий отряд Гановера растопил ледяную долину, чтобы преградить путь арсам, которые не умели плавать. Препятствие было временным, так как твари решали ее с помощью массовых жертв. Они просто забивали собой водяной бассейн до тех пор, пока не образовывали мост из трупов сородичей, по которому переползали другие особи. Видя, как стремительно растет «мертвый мост», Гановер приказал растапливать весь лед в окрестностях. А когда его отряд подобрал глайдер, в воду добавили химические реагенты – последние разработки лабораторий Федерации. Арсы умерли не сразу, а через несколько дней, но это был прорыв. Правда, на других планетах метод Гановера не всегда удавался, так как обычно арсы бдительно охраняли ледяной покров, загораживая его шкурами от плазменных струй, словно ковер от сыпавшейся сверху грязи. При таком уровне заражения, как на Альбеде, метод Гановера вряд ли бы сработал, если бы не странное поведение арсов. При внешней угрозе они всегда растекались по поверхности, создавая непробиваемый щит из шкур. Когда я заползал в телепорт, арсы покрывали землю до горизонта.
   – Капитан Боловин думает, что у тварей неприятности с маткой, вот они и волнуются, – сообщил диспетчер. – Кстати, я вычислил, где ты находишься. Плохи твои дела. Даже если бы не приказ начальства, мы все равно бы тебя не вытащили. Похоже, ты в эпицентре. Арсы движутся в твою сторону со всей Альбеды, мы никогда не видели, чтобы они передвигались с такой скоростью. Кстати, как ты очутился в Северных Горах? Ведь первый глайдер был сбит на равнине.
   Я скривился от острой боли в сломанной ноге, которая вдруг решила о себе напомнить. Шум сверху стих, и это настораживало. Арсы уже не рыли когтями, а елозили брюхами по ледяному куполу, оставляя после себя темные следы. Решили растопить лед своим кислотным дерьмом, догадался я. Метод был вполне оправдан, потому что на меня вдруг упала холодная капля. Заболтавшись с Ксилом, я не заметил звуков смерти, а между тем капель гремела по всей пещере. Я едва не рассмеялся. Мне, оказывается, предлагали выбор: вирус Бингрэ, гипотермию, детонаторы Боловина или клыки арсов.
   А между тем, охлаждение организма начинало доставлять неприятности. Датчик костюма показывал, что температура тела опустилась до двадцати четырех градусов. Это порог, после которого начинались тяжелые расстройства и смерть – долгая, мучительная, медленная. Как правило, от удушья. На Кроносе нам подробно рассказывали, как умирают от переохлаждения: замедляется дыхание и ритм сердечных сокращений, снижается кровяное давление, сгущается кровь, начинаются слабость, сонливость, помрачнение сознания, возникает посинение кожи, внезапное мочеиспускание и судороги. Затем наступает кислородное голодание, которое вызывает паралич нервных центров и остановку дыхания. Если верить учителям, то я давно должен был обмочить штаны, ведь судороги уже были. Почему-то вспомнились слова инструктора о том, что при замерзании человек может длительное время оставаться в состоянии анабиоза с последующим выздоровлением. В медицине это называлось «мнимой смертью». Впрочем, это был не мой случай.
   Диспетчер все еще оставался на линии. Я даже вздрогнул, когда в пещере раздался его голос.
   – Не хотел говорить, но тебе пришло личное сообщение. Где-то час назад. Прочитать?
   – Нет.
   – Даже не хочешь знать от кого?
   Я слушал арсов. Их тела скрипели по льду почти ритмично. Странная мелодия холода, тьмы и страха. Я много думал о смерти раньше, но почему-то никогда не предполагал, что это будет так страшно. Когда ты один, когда не нужно показывать пример сотни другим смертникам, идущим за тобой в бой, признать собственную трусость даже приятно. Когда еще мы бываем настолько честными с самими собой?
   – Я все же его прочел, – не выдержал моего молчания Ксил. – Это какая-то Мара. Твоя девушка или, может, жена? Пишет, что все знает. Изменил, ей, наверное? Не волнуйся, дальше написано, что она тебя любит. Просит, чтоб ты ее нашел. Я, конечно, зря это прочитал, но, с другой стороны, ты теперь знаешь, что тебя простили. Так ведь умирать легче, правда?
   Если я чудом выживу и выберусь отсюда, то у Ксила возникнут серьезные проблемы со здоровьем. Уж я постараюсь на славу. Вопреки законам охлаждения организма я вдруг почувствовал, как кровь горячо прилила к лицу, а в ушах загремели барабаны. Меня бросило в жар.
   Диспетчер все болтал.
   – Хочешь, я свяжусь с ней и сообщу о твоей смерти? Обычно похоронки такие холодные. Я как-то прочитал одну, едва сам следом не повесился. А так, расскажу, что ты погиб героем, утешу.
   От одной мысли, что Ксил будет рассказывать Маре о моей героической смерти, мне стало плохо. Внезапно я почувствовал, что еще могу двигать руки. Ноги не шевелились, даже здоровая, но это было неважно. Перемена случилась так неожиданно, что я решил не копаться в глубинных причинах собственного поведения – пусть все идет само по себе.
   – Сколько минут до взрыва?
   – Парень, – начал Ксил, – мне жаль, но вряд ли тебе это поможет.
   – Время!
   – Три минуты. У тебя есть друзья? Я могу их позвать, попрощаетесь.
   Я его уже не слушал. Я собирался выжить – собирался дать Маре шанс похоронить меня лично. И почему гениальные мысли всегда приходят в последний момент?
   Тело убитого мной арса белело в темноте плотным молочным коконом. Теперь понятно, почему эта тварь показалась мне странной. И почему арсы злились так сильно, что даже наплевали на оборону захваченного мира. Их вела жажда мести.
   Когда телепорт выбросил меня в пещеру, первые минуты я был занят тем, что кричал, катаясь от боли по скользкому от крови льду. Медблок сообщил об открытом переломе голени в двух местах и отключился. В комплект Кожи входило две капсулы с адреналиновым возбудителем, их применяли по-разному, но чаще всего – для поднятия, так называемого боевого духа. Вколол ампулу и любой противник кажется мухой. Иногда и в буквальном смысле.
   Едва я успел наложить жгут, как из темноты напал арс. Лазерную винтовку телепорт выкинул где-то в другом месте, но у меня еще оставались наручные ножи-лезвия, которые выскакивали из рукавов Кожи, словно острые плавники. Арс был необычным: каким-то маленьким, мягким и неуклюжим. Я удивился, когда почувствовал, как мои ножи легко вошли в его подбрюшье, обычно защищенное костяными доспехами.
   Тварь сдохла быстро, но успела отомстить, вогнав мне в бок жало и пробив ткань костюма, словно Кожа была какой-то салфеткой, а не последним изобретением военно-технической мысли лабораторий Федерации. Свалившись рядом с тушей, я мог только гадать, что за органы у меня повреждены, попал ли в меня яд, и откуда у этой твари жало. У обычных арсов-солдат его не было. Вколов себе вторую ампулу адреналина, я прополз пещеру по кругу и, убедившись, что это замкнутый колодец с ледяной крышей, принялся терзать рацию в надежде, что мне повезет.
   Теперь я знал, почему тварь показалась странной. Так вот какая она была – легендарная матка арсов. Редко кому из солдат доводилась видеть ее воочию. После того как самка откладывала первую миллионную кладку, то строила себе ледяное логово в виде замкнутого кокона, где спасалась от прожорливого потомства. В этом логове она отдыхала до следующей кладки. Во время последнего нашествия арсов поиски таких ледяных коконов являлись первостепенной военной задачей, но обнаружить их удавалось редко.
   Я подполз к туше и внимательно оглядел вспоротое брюхо твари. Кишки, густая слизь и ошметки плоти уже замерзали, образуя рядом с выпотрошенной маткой подобие могильного холма. Я перевалился через него и уткнулся в смердящее чрево, с трудом подавив рвотный рефлекс. Несмотря на то что брюхо было незащищенным, спину и бока самки покрывали те же костяные пластины, как и у арсов-солдат. Еще не зная, к чему приведет моя затея, я сжал зубы и полез в скользкое, остывающее нутро. Эта самка дала жизнь миллионам арсов, сегодня она должна была подарить жизнь мне. Костюм боевика Федерации содержал тысячи разных приспособлений, нужность которых порой ставилась под сомнение самими солдатами и нередко высмеивалась прессой. Однако сейчас я понял, что военные инженеры все рассчитали верно. Открыв на рукаве Кожи комплект с иглами, я извлек ту, у которой имелась самая толстая нить, и принялся на ощупь зашивать матку изнутри. Замерзшие пальцы не гнулись, оттаявшая от моего дыхания слизь капала на лицо, легкие отказывались принимать затхлый, вонючий воздух, сломанная нога, втиснутая в узкое чрево самки, горела огнем, но я считал секунды и думал о Маре. Я вдруг поверил, что у нас с ней появилось будущее.

   * * *

   Тела арсов плавали в океане, словно переваренный рис в мутном бульоне. В ближайшие несколько лет Альбеде предстоял долгий и медленный процесс осушения. Теперь планета буквально кишела робототехникой. Пройдет еще месяц, прежде чем на Альбеду допустят рабочих из специальных бригад очистки последствий арсового заражения. Гигантские водяные смерчи вздымались над новым океаном и тянулись причудливыми линиями к кораблям-гидроколлекторам. По дну ползали дренажные машины-сушители, роющие каналы и устраивающие водоприемники. Воздушное пространство Альбеды заполонили военные глайдеры и корабли-разведчики, выискивающие живых арсов – таких ликвидировали с помощью химических реагентов, которые закачивали в раздувшиеся от воды туши. Работы велись круглосуточно, и правительство оптимистично докладывало об открытии рудников уже в следующем квартале.
   Впрочем, население Федерации куда с большим энтузиазмом читало желтую прессу, а не официальные отчеты. В частности, ходило много слухов о человеке, которого роботы-спасатели извлекли из тела матки арса в первый день зачистки Альбеды. Впрочем, желтая пресса на то и желтая, что подбирала всякие слухи, даже самые неправдоподобные, а потом выдавала их за истину. Важно то, что людям такие новости нравились. Хотя в той истории репортеры явно приврали. В ней рассказывалось, что мужчина, пролежавший в матке арса в состоянии анабиоза почти неделю, не только выжил, несмотря на тяжелые ранения, но еще и вылечился от болезни Бингрэ, которая считалась неизлечимой, а после женился на любимой девушке. Действительно, кто в такое поверит?

Смерти вопреки Сборник фантастических рассказов Вера Петрук

Сын дракона Фэнтези

Загадки темного леса Фэнтези

Приключения Кормака Черного. Часть 1. Нечистая сила Фэнтези, мистика, юмор

Приключения Кормака Черного. Часть 2. Доброе дело Фэнтези, мистика, юмор, новогодний детектив

Сказка о великане Фэнтези

Стена Социальная фантастика, антиутопия

Трамвай Продолжение рассказа «Стена» Городская фантастика, киберпанк

Желание Вероники Мистика, юмор

Переводчик Социальная фантастика

Три дня Ромио Липьера Фантастика, приключения

Урок фехтования Социальная фантастика

Смерти вопреки Фантастика, боевик, приключения

Смерти вопреки
Сборник фантастических рассказов
Вера Петрук