   Игорь Харичев
   Мы и Россия
   Размышления о нас и нашей стране

Дары Данайцев

   Игорь Харичев продолжает социально-психологическую экспертизу нашей реальности. Я продолжаю эту экспертизу комментировать. Параметры те же. Хотя интонация меняется.
   Интонация предыдущей книги самим заглавием намекала на игру: «Будущее в подарок». Будущее вызывало авгурову улыбку, а уж подарок точно зашкаливал к Лаокоону, боявшемуся данайцев с их коварными дарами. Однако содержание книги было сугубо серьёзно: демократическая перестройка России, с технологическими уточнениями: что делать с районами, жители которых перестраиваться не захотят. Какая уж там игра…
   Новая книга Игоря Харичева, напротив, озаглавлена сугубо серьёзно: «Мы и Россия» – с подзаголовком, отваживающим читателя от всякой игры: «Размышления о нас и нашей стране».
   Настроившись на соответствующий лад, я раскрываю первую повесть – «Виват, Россия!» и с первых строк натыкаюсь… на незабвенного майора Пронина, анекдотический образ которого вселён автором во внука, тоже Пронина и тоже майора.
   Вот уж действительно персонаж, народом обласканный до анекдота. Причём вполне непредсказуемо. Кто знал и кто запомнил бы литератора Льва Сергеевича Шаповалова, если бы под укороченной для детектива фамилией «Лев Овалов» он не пустил бы в свет своего героя, который был вполне предсказуемым персонажем для брошюрки 1941 года, напечатанной в серии «Библиотека красноармейца», а шагнул же в народное сознание – то ли как герой всамделишный, то ли как герой шуточный.
   И ладно бы Харичев просто использовал легендарное имя, так ещё и обыграл, усугубив шуточность: когда успешному майору-внуку генерал прочит чин полковника, – тот отвечает: не надо, тогда-де придётся растить ещё и правнука – но тоже непременно майора…
   Это уже сквозной приём книги «Мы и Россия»: отыгрыш общеизвестного персонажа.
   Мало вам Пронина? – принимайте Чапая. «Где должен быть командир? – Впереди, на лихой машине!»
   Заметный прогресс со времён братьев Васильевых: картофелину заменяет бутерброд с икрой, командир красуется не на лихом коне, а на лихой машине…
   Легендарный герой, перевоплотившийся из комдива в майора и перескочивший на лихой машине из 1919 года в 1941-й, сопровождает нынешнего читателя в наш 2013-й, погружая нас в мифологически-анекдотическое пространство.
   Тост майора: «За нашу победу!» – не пробуждает ли в нашем читателе кинозрителя послевоенных лет с незабываемым «Подвигом разведчика» в заднем уме?
   А ответ майора Пронина О-очень большому начальнику: «Я просто больше, чем я есть… Потому что это Россия. Здесь всё больше, чем оно есть», – не пробуждает ли читателя стихов, помнящего, как великую строку Евтушенко переколпачивали опять же в тост: стакан в России больше, чем стакан? Опять дух пародии витает над размышлением.
   Властитель умов телезрителей, призывающий их: «Пусть говорят!» и переименованный в Андрея Махалова, – разве не подкрепляет эту пародийность?
   Но вот в этом пародийном пространстве вы напарываетесь на формулу, вышибающую вас из этого весёлого настроя.
   В центре сюжета оказывается академик, который долгие годы искал и наконец нашёл… формулу спасения России.
   Тут, оторвав взор от любимой широкой страны и устремившись душой в любимую же вертикаль (от барина, который всегда во всём виноват до царя, который всё решит, а если не решит, то тоже будет во всём виноват), – этого академика герой Харичева должен немедленно доставить к Президенту вместе с формулой спасения России… Президент ждёт…
   Подождите, дайте дух перевести… Чего ждёт? Формулу. И что тогда? Формула спасёт страну!? Да что же это за страна такая, которая ждёт спасения от формулы!
   – Страна Россия, – отвечает майор Пронин. И готовится доставить академика куда следует… То есть на самый верх.
   Тут ему пытаются помешать враги (сбоку, впрочем, не понять, с какого) – враги, не желающие спасения России. Сюжет!
   Я переспрашиваю: а что, стране только и требуется – найти формулу? Не брезжит ли пародийность в самой постановке такой задачи? Вы вслушайтесь: формула спасения России… Это что: шутка, анекдот, розыгрыш?
   Так нет же: реальность.
   Разве не упираются в этот сакраментальный вопрос со всех сторон нынешние идеологи, ищущие спасительную идею, которая разом высветлит мозги миллионам сограждан? «Общечеловеческая идея», «Русская идея»… Вот бы слово найти!
   А может, это вообще тысячелетняя грёза россиян: зацепиться бы за какое-нибудь слово, чтобы остановить разброд и шатания! Зацепились же пращуры за «самодержавие», подпирали формулу «православием» да «народностью»! Пока не шатнулась история в очередную крайность. И опять нашлась формула: «коммунизм». С детализацией в стадиях: «от каждого по… каждому по…». И не формулами ли спасали советские вожди дело, доводя их до лозунгов? «Электрификация». «Индустриализация», «Коллективизация». Если не «всего мира», то «по всему фронту». И с неизменным «коммунизмом» на все времена.
   Но вот коммунизм отменился. И по всему фронту – чесотка переименований. Всё та же мания. Города, переименованные Советской властью, – обратно в досоветские. Неистребимая вера в магию слова, которое переменит реальность. Ступор на спасении через формулу.
   Это уже не весёлое пародирование в стиле «командир на лихой машине». Игорь Харичев упирается в проблему, действительно осаживающую нас в реальность. Ищем петушиное слово… волшебную идею… формулу спасения.
   Но и это ещё не финал нынешнего нашего самопознания. Дело в том, что враги, похищающие академика с его формулой, – никакие не враги, а… те же самые надёжные наши спецслужбы, только разных подразделений.
   Знают ли они друг о друге? Вряд ли. Но хоть кто-нибудь в их руководстве знает об этой дублированной технике похищений? А бог его знает. Может, и президент не знает, а те и эти особые отделы докладывают ему. Прибалтийский след… Лондонский след… А он решает: тянуть ли нефтепровод через Прибалтику или в обход…
   Но дело-то даже не в этом. Не в том, какой «след». Дело в том, что с самого верха тайные службы параллельно и одновременно шуруют в России с разных направлений.
   И это не разваливает страну?
   А может, это как раз и спасает её? Вопрос настолько выпадает из обычной логики, что кажется абсурдным. Но ведь именно спасительные формулы искали правители, стремившиеся удержать страну от распада, в котором участвовали. Колчак верил в свою формулу, Ленин – в свою. Насчёт Ленина у Харичева сказано, что его идеи – полная чепуха. То есть, вряд ли Ильич видел реальность за своими химерами. Я думаю, что именно это он и видел: накренившуюся реальность. А хватался за «пролетариат», за «коммунизм» и прочие бродячие призраки того времени, потому что не за что было больше ухватиться. Чтобы перевернуть Россию туда, куда она уже накренилась.
   Но это всё – в ситуации Гражданской войны и вообще военного времени. А в ситуации мирной «передышки»? Партия вроде бы одна, но фракции раздирают её смертельно. Гулаг эти фракции стережёт и дробит, но и фракции караулят друг дружку, и каждая имеет формулу спасения. А в целом создаётся облик страны, которая без конца спасается, громя по очереди приверженцев этих формул и ссылаясь на волю народа, народ же мечтает о единстве, а проваливается в междоусобия.
   «Монолитная Россия» неотразимым пугалом маячит у Харичева в сегодняшней экспертизе тысячелетнего чресполосья.
   Президент, понимающий, что мы живём в «новом информационно-коммуникационном мире», выслушивает советников и советчиков.
   Один поясняет:
   – Народ – носитель суверенитета и источник власти. Власть всегда от народа. Поэтому, когда народ ругает власть, он ругает самого себя. Таким образом, не надо бояться народной ругани.
   Другой напирает:
   – Они сладострастно описывают якобы мерзостную природу русского человека, мечтающего лишь о том, чтобы напакостить соседу, и способного хорошо работать только из-под палки в тисках тоталитарного режима. Это возмутительно!
   Участники этого диспута думают об одном и том же: найти спасение от распада страны, то есть научиться терпеть народную ругань, не доводя дело до тисков и до палки, но на всякий случай укреплять и стены, чтобы они, гнилые, не разваливались, когда ткнёшь.
   В эпоху рынка и гласности стена называется: банкет.
   Игорь Харичев посвящает этой теме самую большую свою повесть, а поскольку тени и дары данайцев продолжают маячить в его экспертизах, то подзаголовок к «Банкету» звучит так: «Пособие для начинающего патриция». То есть для нынешнего прохиндея, который хочет в этот патрицианский заповедник любой ценой проникнуть.
   Для этого надо знать правила проникновения или, лучше сказать, условия пребывания участников банкета – как постоянно пребывающих, так и на время прибывающих.
   Что же они там делают?
   Во-первых, едят. Бесконечно. И пьют, понятное дело. Во-вторых, у них всегда праздничное настроение. У всех, обязательно! В-третьих, они убеждены, что недоступны, то есть, что общаются только с равными себе. Никаких чужих ни в один зал этого многозального банкета охрана не пропустит.
   Прокомментировать?
   То, что они без конца жуют и булькают – с тостами и без, но с непременным смакованием сверхмодных винных марок и неслыханных заморских рецептов, на мой вкус, несколько перегружает у Харичева повествовательную ткань: во всяком случае, я как читатель с трудом перевариваю такое количество съестного в чужих животах. Однако отдаю должное экзистенциальным истокам подобного чревоугодия: сколько же надо было голодать народу, кладя зубья на полку при каждом природном и социальном бедствии (каковыми полна российская история), – чтобы без конца заедать эту историческую жуть! Праздник обжирания как гиперкопенсация голодухи.
   «Праздник жизни, который нескончаем». «Жизнь, кажущаяся ярким праздником». Праздник – как мечтаемый образ жизни… Чьей жизни, я спрашиваю, – этих вот избранных? А что, в народе, в огромной глубинной массе его – не живёт разве неизбывная жажда праздника, которым прерывается тягучая лямка повседневности? И разве не становится в русской жизни любой праздник – освобождением от этой проклятой лямки – уходом в гульбу без края?
   Так что завсегдатаи банкета зря думают, будто они на Руси – что-то особое. Хотя и общаются – только с избранными и только как избранные. Сквозь лёгкий налёт пародийности харичевского описания (габитус) чувствуются тысячелетние хроническое болезни русской души (диагноз), которые, может, и не болезни уже, а склад органики (спасительный рецепт).
   Они ведь, банкетчики, не только едят и пьют. Они работают.
   Как?
   «Каждый беспрерывно что-то пишет, согласовывает, прорабатывает, решает».
   Что решает, с кем решает? С какими-то ловкими поставщиками, не обеспечившими доставку каких-то дефицитных приборов… Но доставщики не сами же делают эти приборы! Всё делается руками (и умами) тысяч работников, за которыми стоят миллионы работяг, добывающих для этого металл и энергетику, а их надо ещё и кормить, и не в банкетных залах, а в рабочих столовках и на полевых станах, среди земли, то ли вспаханной, то ли брошенной по нашим «праздничным» временам.
   Между лямкой повседневности и гульбой от этой повседневности – гигантская тысячелетняя реальность. Между бунтом и диктатурой, диктуемой силами этого же бунта. Между Гулагом и Реабилитансом.
   И это – нормальная жизнь? Спасительная формула?
   Да, спасительная. В страшные эпохи войн и нашествий. С запада, с востока, с юга. Или от надрыва сил при собственном продвижении. На запад, на юг, на восток. Куда пустят. А в паузах этой героики – праздник чаемого безделья, безумие от того, что не за что гибнуть, не во что верить, нечем занять ум и душу. И судорожное нагромождение стен и запретов, замков и заборов. Потому что иначе – «полный бардак». От пустоты на месте спасительных формул.
   Вот такая плата за безопасность на гигантском пространстве, где нет естественных границ, а опасность на каждом шагу диктует повседневный образ жизни (и смерти), где сила – в руках бандитов и правоохранительных органов, договаривающихся между собой, а огромная «серая» масса людей думает, что она и впрямь серая, то есть делает вид, что она так думает, а мыслями она – или на банкете, или…
   Или так:
   «Изощренное испытание – жизнь в России, потому что страна вроде бы цивилизованная, а всё время находится что-то, что отравляет существование, подталкивает к подлости. Очень трудно оставаться человеком в таких условиях, но в этом смысл испытания – тебе подлянку, а ты держись, не поддавайся. Короче, Россия – особая территория. Настолько особая, что её состояние впрямую влияет на состояние всей Вселенной».
   А как же наша особость в этом вселенском всесмешении? Голос крови?
   «Национальность по крови может не совпадать с той национальностью, которая определяется самоощущением человека. Если человек думает по-русски, если ему близка русская культура, если, наконец, он считает себя русским, он русский, несмотря на то, что в нем течет другая кровь. Неважно какая, армянская, еврейская или польская».
   Абсолютно согласен с этой самохарактеристикой! Остаётся вопрос о том, что делать.
   «Россия – из антивещества… Следует дать свершиться (свершаться? – Л. А.) тому, что неизбежно… Пусть всё идет, как идёт».
   Прохиндей идёт – на банкет. Потому что в массе народа живёт мечта: если не сломать все стены, то хотя бы проникнуть за стены. И, значит, перед нами не прохиндей, а человек, проникшийся общим чувством нашей эпохи. Ощущением чаемой народной правды, то бишь немедленной справедливости.
   Правдами и неправдами он проникает-таки в запретные залы; в конце концов его засекают, изобличают, выставляют вон и даже собираются наказать.
   «– Наказать его надо. За наглость. Примерно наказать. Но потом вернуть. Человек он полезный. Наш человек».
   Божественная музыка слышится ему (и мне) в этом дополнении к приговору. Значит, не только в массе «серых» прохиндеев, «подталкиваемых к подлости», живёт мечта попасть на банкет избранных, но и сама элита, вкушающая банкетную праздничность, должна пополнять свои ряды теми из прохиндеев, которые выкажут соответствующие способности.
   А они выкажут! Так что стена между властью и народом – если не гнилая, то прозрачная. Иначе всё давно бы взорвалось.
   Оно и взрывается, когда вонь от гнили доходит до небес.
   А в мирные промежутки, подобные тому, какой мы имеем сейчас? Проблемы исчезают?
   Нет, не исчезают. Вот их далеко не полный перечень, по Харичеву:
   «Следователь может открыть дело, а может закрыть, оперативники могут подбросить наркотики, оружие, а могут не заметить их. Прокурор может выдвинуть обвинения, а может не выдвинуть. Судья может осудить, а может и оправдать; судебный исполнитель, если захочет, заставит выполнить решение суда, а то возьмёт и посмотрит на всё сквозь пальцы».
   Виновники – чиновники. Крапивное семя. Начальники.
   «У каждого начальника свой заскок. Один большой теннис обожает, другой – японскую борьбу, третий – пчёл или хоккей. Один девочек любит, другой – мальчиков».
   Сплошные взятки и откаты… Ну что с этим делать?
   Следователей, прокуроров и судей, безобразничающих на своих постах, снимать, судить и сажать. Чиновников, нарушающих неписанные законы, прижимать и возвращать в разумные рамки. Девочек и мальчиков от их похоти – спасать. А также пчёл, хоккеистов, теннисистов и японских борцов.
   Ну, и что же, «коррупция» исчезнет?
   Никогда!
   Обуздывать, ставить пределы подлостям, давать по рогам зарвавшимся – да!
   Искоренить? Нет. Не удастся. Потому что это образ жизни. И коренится он в народе, привыкшем сводить концы в бесконечности, где всё без конца смешивается, разграничивается и вновь смешивается. Могут покалечить, засадить или, по крайней мере, устроить неприятности по службе, а если не хочешь неприятностей, знай правила жизни.
   Правила известны. Неписанные:
   «Не нарушай, не ругай власть, не воруй слишком много, делись с теми, от кого зависишь».
   Зациклились, понимаешь, на «коррупции». Да она – просто очередной псевдоним того, что было всегда.
   «Бакшиш, мзда, подмазка, хабар, барашек в бумажке…»
   Я бы и «нос» добавил к этому списку: то, что несёшь, чтобы дать, а при неудаче остаёшься с носом.
   Ключевое слово: подарок.
   Подарок из будущего. Подарок на будущее. Будущее как подарок.
   Что же это в нас? Предельная иррациональность, лечащаяся беспредельной рациональностью. Вселенная, лучащаяся в беспросвете. Антивещество в роли вещества. Все отзывчивость и безответность. Любовь ко всему миру и презрение к самим себе. Русский дух. Проклятые вопросы.
   Чёрное и белое не различить, пока дело не обернётся красным и белым? Но красное против белого – это уж последняя ясность. А чёрное с белым – вопрос повседневный, стоящий перед каждым. Когда у верёвки два конца… и надо выбрать, какой конец твой.
   Пора откомментировать финальный аккорд книги Харичева, последний пункт его экспертизы.
   «Я повесился. В ванной. На веревке, которую мать использовала, чтобы сушить белье. Обманул все-таки этого капитана. Я освободился».
   Про «этого капитана» – чуть ниже. Для начала оценим конец – конец героя. Монолог самоубийцы. От первого лица. Как бы с того света. Монолог прохиндея, который на этом свете умел проходить в закрытые двери, иногда несовместимые.
   Однако совместил – роль платного осведомителя, которого «этот капитан» внедрил в оппозиционную противозаконную группу, и роль активного участника этой противозаконной группы, как приказал «этот капитан».
   Надо крутиться между теми, кому ты пишешь доносы, и теми, на кого пишешь.
   А если по мере того, как делаешь оба эти дела, ты понемногу проникаешься идеями тех вождей, к которым подставлен?
   Идеи – в духе проклятых вопросов. Надо устраивать шествия, митинги и демонстрации, требуя своего права на эти шествия, митинги и демонстрации. Масляное масло? Антивещество в роли вещества? Кому должен сочувствовать герой Харичева, подвешенный на верёвке о двух концах? И тем, и другим – вполне в духе отечественной традиции, где тайные организации и секретные службы шуруют параллельно, то есть с двух концов разом?
   А в чью пользу и во имя чего шуровал Евно Азеф? Штатный чин Департамента полиции и одновременно – руководитель боевой организации эсэров – он когда был искренен: когда выдавал боевиков властям, спасая тем самым от гибели важных начальников, или когда организовывал теракты, обрекая этих самых начальников на гибель? (Между прочим, обрёк и попа Гапона, который тоже не поймёшь кто: то ли провокатор, увлёкший рабочих на кровавое шествие, то ли радетель за рабочих, надеявшийся им помочь).
   В отличие от Гапона, Азеф сумел отвертеться если не от смертного приговора, то от его исполнения – удрал. Умер в 1918 году от болезни почек, своей смертью, в германском госпитале.
   В России ему не дали бы умереть своей смертью: угробили бы или родные эсэры, или родные полицаи – в зависимости от того, какой конец верёвки оказался бы реальнее, то есть ближе. И уж точно прав Харичев: само наличие такой верёвки о двух концах – роковой выбор человека, решившегося на активное участие в нашей истории.
   Интересно, а Дмитрий Богров был когда искренен: когда работал тайным агентом на полицию (и стрелял в Столыпина при явном её попустительстве) или когда входил в организацию эсэровских боевиков-максималистов, то ли провоцируя их на смертельные подвиги, то ли отдаваясь этому смертельному делу всей душой? Полиция его не выгораживала – казнила незамедлительно (через десять дней после покушения). Голову петле Богров подставил спокойно и с достоинством (потому что ненависть к Столыпину и ко всей правящей камарилье была истинным символом его революционной веры?).
   Где же там вера, а где имитация? Где подвиг, а где провокация? В какой синодик вписывать человека, когда будущее, за которое он отдаёт жизнь, наконец, наступает? И что это за светлое будущее, которое требует тёмных жертвоприношений?
   А уж от чего не удрать и не отвертеться: будущее – не подарочек.
   Я имею ввиду великое будущее. Если распадёмся, переродимся, исчезнем как великий народ, проклятые вопросы снимутся сами собой. Если же и дальше суждена нам судьба великой страны, то великое будущее всегда тяжко, горько. И тогда надо быть готовыми ко всему. Кроме одного варианта (сейчас я напомню заголовок предыдущее книги Игоря Харичева), что будущее будет преподнесено нам в подарок.
   Притопает в образе ещё одного коня, подаренного грекам-троянцам греками-данайцами?
   Про такого коня и написал Вергилий в «Энеиде», вложив в руки Лаокоона копьё, а в уста – фразу, которая вошла в золотой фонд всечеловеческой мудрости:
   – Quidquid id est, timeo Danaos et dona ferentes!
   Что переводится так: что бы это ни было, боюсь данайцев, даже и дары приносящих.
   Закончу тем, что сказал по этому поводу замечательный филолог, мой университетский учитель Николай Иванович Либан:
   – Лучше бояться, чем испугаться.

Лев Аннинский

Виват, Россия, или Пронин, внук Пронина
Фарс-мажорный детектив

   Поздний вечер лениво стирал последние краски с небосклона. Столица большой, бестолковой страны готовилась ко сну. Развешанные всюду окна гасли одно за другим, исчезая в зыбкой темноте.
   Красавец дом, стоящий в тихом уголке Москвы, жил вечерними заботами. Одни его обитатели, как это заведено у порядочных людей, смотрели телевизор, другие получали удовольствие от ужина, иные занимались любовью, выпивали, ругались. Жизнь шла своим чередом.
   Квартира на двенадцатом этаже представляла исключение. Здесь кипела напряженная работа мысли. Академик Иван Морев последний раз проверял расчеты. Это была финишная прямая. Ничтожная часть длинного пути, который одолел пытливый ум. Азарт владел немолодым академиком. Еще немного. Еще. Последние усилия.
   Множество книг окружало рабочий стол академика. Они стояли длинными рядами в шкафах, лежали на стульях, на столе. Царство мыслей, зафиксированных на бумажном носителе посредством печатания слов – способ, придуманный неким Гутенбергом ещё Бог знает когда.
   Время продолжало свой неуклонный ход. Приближалась ночь в полном соответствии с законами природы. Одно за другим исчезали в темноте окна. Именно в эту пору произошло важное для России событие: академик Морев завершил свою многолетнюю работу, финишная прямая подошла к концу.
   – Есть! – кричит он в неистовом восторге. – Нашёл!
   Да, он нашёл то, что искал долгие годы, к чему ежедневно стремился, чего так страстно желал каждую минуту. Он нашел Формулу спасения России. Какое счастье! Академик, немолодой благообразный человек, готов был воспарить как птица.
   – Маша! – летит он по сонной квартире. – Маша!
   Дочь появляется на пороге: молодая, красивая, стройная как фотомодель. Крик отца напугал её.
   – Папа, что случилось?
   – Маша, я сделал это. Слышишь? Я сделал. Труд моей жизни. Это поможет нашей стране. Теперь ты можешь по праву гордиться своим отцом. Формула спасения России найдена. Жаль, что мама не дожила до этого светлого дня…
   Взгляд академика туманится, но лишь на секунду. Схватив трубку, он звонит в Кремль.
   – Академик Морев беспокоит. Мне нужно срочно переговорить с Президентом. По весьма важному вопросу.
   – Президент давно уехал и в настоящее время отдыхает, – сообщила трубка.
   Это была неприятная неожиданность. Как можно отдыхать в столь важную для Родины, для Истории минуту?! Только что он мог поделать?
   – Пожалуйста, передайте Президенту, что формула найдена. Утром я лично привезу её в Кремль. И прошу прислать за мной машину. – Он вернул трубку на место и взглянул на дочь. – У нас есть, что выпить? Давай отметим.
   Академик любил хороший коньяк, и таковой нашёлся в баре. Армянский, марочный, в красивой фигурной бутылке из темного стекла. Коричневатая жидкость наполнила рюмку. Себе Маша налила сухого вина.
   – За твой успех, папа! – Она смотрит на отца с любовью и восхищением.
   – Это успех всей России.
   Коньяк обволакивает язык и нёбо, ласкает их. Академик смакует благородную жидкость. Какой прекрасной кажется ему жизнь.

   В то же самое время совсем в другом доме, в другой квартире, в большой полутемной комнате совещались очень серьезные люди.
   – Он получил формулу, – говорит самый старший и самый главный из них, мужчина средних лет с небольшой аккуратной бородой. Его пронзительные глаза смотрят недобро. – Настала пора действовать!
   – План номер один? – спрашивает один из присутствующих.
   – Да. Приступаем к осуществлению. Связь как условлено. Смотрите, не подкачайте.
   – Что вы, не подкачаем. Не сомневайтесь.

   Утро громоздится над столицей. Солнце радуется возможности светить. Дневная жизнь набирает обороты.
   По улице мчится большая красивая машина. Мощный мотор с легкостью крутит колеса. Повернув на тихую улочку, автомобиль останавливается возле добротного жилого дома. Двое крепких мужчин в чёрных костюмах ступают на асфальт, направляются к парадной двери.
   – К академику Мореву, – сообщает один из них дежурному, показывая кремлевское удостоверение.
   Дежурный кивает. Серьёзные мужчины входят в здание. Лифт услужливо раскрывает двери и вновь замыкает внутреннее пространство, перемещает парочку на двенадцатый этаж.
   По квартире академика Морева разносится мелодичная трель. Дверь открывается, на пороге Маша.
   – Здравствуйте, – произносит один из мужчин. – Мы к академику Мореву. Нам приказано сопровождать его в Кремль.
   Маша смотрит на него с удивлением.
   – Папа… уехал ещё минут сорок назад. За ним уже присылали машину из Кремля.
   – Этого не может быть!
   – Но это было!
   Мужчина сумрачно достаёт мобильный телефон, звонит Очень Большому Начальнику.
   – Вы посылали за академиком Моревым кого-нибудь кроме нас?.. Нет? Странно. Академик отсутствует. Его дочь уверяет, что за ним уже приезжали из Кремля… Может быть, он у Президента? Нет?.. Возвращаюсь.
   – Вы можете мне что-нибудь объяснить? – Маша крайне встревожена.
   – Не сейчас, – пасмурно произносит мужчина и направляется к лифту. Его спутник молча следует за ним.

   В большом кабинете в Кремле идет крайне важный разговор: Очень Большой Начальник пытается разобраться в случившемся.
   – Что, в конце концов, произошло?
   – Его кто-то увёз, – докладывает тот самый мужчина, который беседовал с дочерью академика Морева. – Сказали, что из Кремля. Но если вы не посылали кого-то другого, и никто не посылал, если он не поехал своим ходом и не был у Президента, где же он?
   Воцарилась полная недоумения пауза. Все понимают – стряслось что-то нехорошее. Очень Большой Начальник ожесточенно чешет свою бородку. На повисшую тишину ложится его бархатный голос:
   – Академика похитили. Кто-то пытается помешать спасению России. – Пытливым взглядом он пробегает по насупленным лицам соратников. – Президенту я сообщил, что формула, наконец, готова. Он ждёт академика. Что будем делать?
   – Надо приступить к розыску Морева, – звучит предложение одного из присутствующих, самого решительного.
   – Разумеется. Но разве не понятно, что быстро мы его не найдём. Если вообще найдём. А Президент ждёт Морева сейчас. А ещё больше он ждёт формулу, выведенную академиком.
   – Надо предложить Президенту что-нибудь другое, – вежливо предлагает один из соратников.
   – Что?! – Очень Большой Начальник начинает злиться.
   – Скажем… русскую идею.
   – Русскую идею? Глупость. Её искали много лет, и ни какого результата. В чем она, эта идея?
   – В том, что у России свой, особый путь… Другие страны брать в качестве примера нам не следует. Своим умом должны жить. Нам Запад не указ, и Восток – тоже.
   Очень Большой Начальник вновь лениво чешет свою бор од к у.
   – Положим, на Запад и Восток мы всегда плевали.
   – Не скажите, – азартно возражает подчиненный. – Деньги мы всегда на Западе хранили.
   – Не надо путать, – мрачно останавливает его Очень Большой Начальник. – Это личные средства. В государственных делах Запад нам не указ. Хотя мы делаем вид, что иногда слушаем их.
   – Русская идея – то, что может объединить еврея и украинца на просторах России, – звучит альтернативное мнение бойкого молодого заместителя очень большого начальника.
   – А по-моему, неплохо бы выступить с глобальным лозунгом. Например: «Нынешнее поколение будет жить в гражданском обществе», – говорит короткостриженый человек в очках, одетый подчеркнуто неформально. – Дело в том, что лозунг даёт ориентир. Скажем, раньше мы шли к коммунизму. Даже когда спали, сидели за столом или, простите, на унитазе. Теперь пойдём к другой цели. Главное – двигаться, потому что жизнь – движение.
   – Глобальный лозунг – чепуха, – добродушно заявляет ещё один присутствующий, сверкая лысиной. – Россию спасёт поворот рек. Перебрасывая воду сибирских рек в пустыни Средней Азии, мы будем зарабатывать миллиарды долларов. И контролировать зону стратегических интересов. Между прочим, вода – не нефть. Никакой ОПЕК нам не помешает.
   Вдруг раздается телефонный звонок. Звук исходит от особого аппарата, на котором вместо номеронабирателя красуется двуглавый орел – российский герб. По прямому звонит Президент. В свете последних событий этот звонок не предвещает ничего хорошего. Лица присутствующих каменеют. Очень Большой Начальник, сжав узкие губы, поднимает трубку.
   – Да… Да… Нет… Сейчас подойду.

   Главный кабинет страны поражает изяществом отделки. Тёмные тона мебели и дорогой древесины успокаивают.
   Президент за основным пультом управления страной – просторным рабочим столом. Его проникающий взгляд устремлён на Очень Большого Начальника.
   – Сколько я могу ждать? Где академик Морев?
   Очень Большой Начальник опускает глаза.
   – Академика Морева… украли, а вместе с ним и формулу.
   Наступает затяжная пауза. Один пытался осмыслить то, что услышал, другой – то, что сказал.
   – То есть… как? – с трудом выговаривает Президент. – Что значит, украли? А соответствующие службы, министерства? Они куда смотрели? – Праведный гнев сменяет удивление. – Немедленно найти! Предпринять всё необходимое! Иначе… – Президент потряс пальцем. – Иначе все ответите. Я вам, наконец, покажу. Вы меня узнаете.
   Очень Большой Начальник рассеянно кивает головой.
   – Меры уже приняты… Но я пойду прослежу. Я прослежу.
   Он тихо покидает главный кабинет, оставляя его хозяина в одиночестве.
   Президент вне себя. Академик исчез, с ним пропала формула спасения России, значит, больше нет надежды на то, что расцвет бывшей державы осуществится в ближайшее время. С этим трудно было смириться.
   Президент яростно схватил телефонную трубку, дождался соединения и требовательно проговорил.
   – Я хотел бы знать, какие меры по поиску академика Морева предприняты?

   В это время совсем в другом кабинете крайне озабоченный Директор Службы государственной безопасности давал задание своему подчиненному майору Пронину, бравому крепышу. Пронзительный звонок спецтелефона заставил Директора вздрогнуть и плотно прижать трубку к уху.
   – Лично контролирую это дело. – Голос Директора внезапно обрел приятную мягкость, глаза устремились куда-то вверх. – Непосредственно расследованием займется наш лучший специалист майор Пронин… Нет-нет, что вы. Мы чтим ветеранов, но не до такой степени. Это его внук… Да, буду постоянно докладывать… Хорошо. – Бережно вернув трубку на место, Директор переводит тревожный взгляд на подчиненного. – Видите, сам интересуется. Это очень серьезно. Не подведите.
   – Не подведу, – бойко отвечает майор.
   Покинув начальственный кабинет, майор Пронин на ходу размышляет, как поступить, с чего начать расследование. Он – мужчина в расцвете сил, красив, прямо-таки налит силой, проницателен. Штатский костюм, темно-серый, с отливом, так идёт ему.
   Прежде всего, он решает появиться на месте преступления – в квартире академика Морева.
   Автомобиль майора – старая добрая «Волга» – проворно одолел положенное расстояние, вторгся на тихую улочку и замер возле дома, в котором жил академик. Следом затормозил микроавтобус, набитый криминалистами.
   – Куда? – строго спрашивает дежурный в холле.
   – К академику Мореву.
   – Нельзя.
   – Почему? – холодно любопытствует майор.
   – Ходют всякие, а потом академики пропадают.
   – Вот-вот. – Соглашается с ним майор. – По этому поводу я приехал. И вы мне всё расскажете.
   Он достает удостоверение, подтверждающее, что он не какой-нибудь всякий, а самый настоящий майор Пронин.
   – Приступайте, – приказывает майор к своим подчиненным.
   Криминалисты как тараканы расползаются по парадному холлу и повсюду начинают снимать отпечатки.
   – Что вы видели? – спрашивает майор дежурного.
   – Ничего особенного. Приехали двое. Сказали, что из Кремля. Сунули под нос удостоверения, как вы, поднялись, а минут через десять спустились вместе с Моревым. Через полчаса ещё двое приехали. Тоже сказали, что из Кремля и тоже с удостоверением. Поднялись, а минут через десять спустились.
   – Вместе с Моревым?
   – Да он же с первыми уехал, – рассудительно возражает охранник. – С теми, которые раньше были.
   Майор кивает в знак согласия. Трудно уехать дважды, не вернувшись. Удовлетворённый полученной информацией, он поднимается на двенадцатый этаж и звонит в квартиру академика. Дверь открывает его дочь Маша.
   – Майор Пронин, – представляется майор. – Занимаюсь поисками академика Морева.
   – Я – его дочь. Проходите.
   Майор сражен красотой молодой девушки, но он при исполнении. И потому, собравшись с мыслями, он отдает распоряжение криминалистам и приступает к допросу.
   – Почему вы решили, что те, кто увезли вашего отца, приезжали из Кремля?
   – Потому что он сказал: «Маша, за мной приехали из Кремля».
   – А как они выглядели?
   – Нормально. В черных костюмах. Как и те, которые приехали позже.
   – И вы не заметили ничего странного?
   – Нет.
   – Какие-нибудь особые приметы.
   – Один из них был высокий. Прямо-таки громадный. А другой – постарше.
   – Это важно. А что ваш отец взял с собой?
   – Свой портфель.
   – И больше ничего?
   – Ничего.
   Маша охотно отвечает на вопросы. Ей приятно общение с бравым и обходительным майором.
   – А что насчет формулы спасения России? – продолжает майор.
   – Отец получил её. Он говорил. Но больше ничего не могу сказать. Я в этом не разбираюсь.
   – Такой знаменитый отец! Я думал, вы пошли по его стопам и помогаете ему в работе.
   – Нет. Я учусь на дизайнера.
   – Хм… тоже неплохо, – как-то неуверенно говорит майор.
   Тут один из криминалистов, ползающих по полу, зовет майора. Извинившись перед Машей, он присоединяется к своему коллеге. На карачках он с помощью лупы изучает ковер в прихожей и находит… кусочек янтаря.
   – Ваш? – обращается он к Маше.
   – Нет.
   – Всё ясно. Прибалтийский след, – глубокомысленно изрекает майор, прячет кусочек янтаря в нагрудный карман и встает с пола.
   Эта находка воодушевляет его, он готов двигаться дальше по пути расследования дерзкого преступления.
   – Сфотографируйте всё, что только можно, – говорит он подчиненным, – а я поехал. Мне надо подумать.
   – Прошу вас, найдите моего отца, – умоляет его Маша.
   – Я сделаю это, – твердо говорит майор. – Весьма рад был познакомиться. Хотя жаль, что при таких обстоятельствах.
   Почтительно кивнув, он покидает пределы квартиры, где утром свершилось ужасное преступление. Дочь академика провожает его грустным взглядом.

   Ночь укрывает большой город тёмной накидкой. Потухли окна. Сон раскидывает свои сети, захватывая миллионы людей. Лишь одно окно в большом здании в центре столицы ярко светится. Там, за этим окном майор Пронин пребывает в размышлениях, вышагивая с хмурым лицом по кабинету взад и вперёд, взад и вперёд, словно странный маятник.
   «След есть, но куда он ведет? Куда?» – задает самому себе трудный вопрос майор. Внезапно он подходит к столу, хватает телефонную трубку.
   – Что там с отпечатками? Срочно принесите результаты.
   В ожидании результатов, майор еще быстрее шагает по кабинету. Но вот ему приносят несколько листков. Майор стремительно прочитывает новую информацию, обращает недоуменный взгляд к подчиненному:
   – Что, никаких чужих отпечатков?
   – Никаких.
   – Опытные преступники. Или что-то другое? Надо подумать… Идите.
   Движение в очередной раз увлекает майора Пронина, оставшегося в одиночестве.
   – Куда ведёт след? – вновь и вновь бормочет себе под нос майор.
   За дверьми появляется непрошеный гость – дежурный по управлению. Он мается от безделья, и ему хочется кому-нибудь помешать работать. Помощник майора останавливает непрошеного гостя:
   – Нельзя. Майор думает.
   – А если мы с вами ему поможем думать?
   – Хм… давайте попробуем! – неожиданно соглашается помощник майора. – Заходите. – Он толкает дверь. – Товарищ майор, мы к вам.
   Их появление в кабинете не смущает майора. Мыслительная работа продолжается.
   – Товарищ майор, как должен вести себя командир? – спрашивает непрошеный гость.
   Майор отнюдь не застигнут врасплох.
   – Хороший вопрос. Как бы вам попроще объяснить… – Майор достает из пакета скромные холостяцкие бутерброды, расставляет их. – Допустим, этот, с черной икрой – командир. Остальные, с колбасой, с сыром – подчиненные. Скажем, командир ведет расследование. Где он должен быть в этом случае? Впереди! – Майор ставит бутерброд с икрой перед другими бутербродами. – Враг предпринял вылазку с целью помешать расследованию, начал атаку с применением всех подручных средств. Где командир? Позади, командует отражением атаки. – Майор решительным движением перемещает бутерброд с икрой назад. – Наскоки врага отбиты. Расследование успешно подходит к концу. Близится арест. Где командир? Опять впереди. – Рука быстро переносит бутерброд с икрой. – Враг пытается уйти. Погоня. Где командир? Опять впереди, на лихой машине! Вот где командир! – с воодушевлением заканчивает майор.
   Непрошенный гость и помощник майора слушают, раскрыв рот.

   Утро наступает для того, чтобы можно было побриться, почистить зубы, отправиться на работу. Оно – отправная точка, начальный момент, ежедневный старт.
   Майору на этот раз не пришлось, проснувшись, ехать на работу. Но, будучи культурным человеком, он побрился и почистил зубы, так как все необходимое имелось у него в кабинете – он не в первый раз проводил здесь ночь. Майор выглядел бодрым, словно после крепкого сна в уютной постели, и готов был действовать.
   По телевизору, стоявшему в кабинете, шло убогое действо под названием – «Очень доброе утро». Сначала вертлявые девушки болтали про всякую чепуху, потом показали невысокого мужичка с непомерной бородой и непорочными глазами. Он шел по аллее в окружении пяти мальчиков, которые несли шахматные доски.
   – Мы – шахматная семья, – говорил мужичок. – Все чемпионы, даже самый маленький. Каждый в своей весовой категории. Мы идем в телестудию, чтобы рассказать вам, как мы этого добились. До встречи.
   – Не дай Бог, – пробормотал майор Пронин и направился к двери. – Еду на квартиру академика Морева, – сообщил он своему помощнику. – Надо ещё раз допросить его дочь.
   Верная, надежная «Волга» послушно завелась, понеслась по улицам большого города среди множества других машин, каждая из которых мчалась по своей надобности.
   На одной из центральных улиц майор углядел огромный транспарант с надписью: «Страна живет благодаря нам», а снизу прилепилось: «Партия «Монолитная Россия»».
   «Все верно, – подумал майор. – Люди заняты созидательным делом, а мы… мы вроде ассенизаторов общества. Должны мочить в сортирах… У каждого своя судьба».
   Вот и знакомый дом на тихой улице. «Волга» останавливается недалеко от парадной. Майор покидает лихую машину. У двери он сталкивается с двумя людьми, которые тащат дергающийся мешок. Он вежливо пропускает их, смотрит, как они направляются к машине, заходит внутрь, кивает дежурному. Поднявшись на двенадцатый этаж, он видит распахнутую дверь в квартиру. Звонит. Никто не появляется. Решительным шагом майор заходит в квартиру, заглядывает в комнаты, кухню – Маши нигде нет.
   «Украли!» – Майор бросается к лифту.
   – Что?! Что они сказали? – кричит он дежурному.
   – Кто?
   – Те, которые тащили мешок. Две минуты назад.
   – Что им надо задать несколько вопросов дочери академика и показали кремлевские удостоверения.
   Майор летит к своему автомобилю. Мотор ревет, и «Волга» срывается вслед за иномаркой, в которой увезли Машу.
   Майор всегда предпочитал отечественную технику. «Она ничем не хуже, – говаривал он. – Разве что без кондиционера. Но я не настолько избалован, чтобы летом сидеть в холоде, а зимой – в тепле». Верная хозяину «Волга» и на этот раз не подкачала. Через минуту майор увидел ту самую иномарку, которую он должен перехватить.
   Головокружительная, чарующая погоня увлекает майора. Ловко лавируя между машинами, бравый майор приближается к похитителям. Их разделяет метров двадцать. Но тут навстречу «Волге» вопреки всем Правилам дорожного движения устремляется большущий джип, созданный для бездорожья, а не для асфальтовых просторов. Машины едва не сталкиваются.
   – Государственная безопасность, – кричит майор, высунувшись в окно и демонстрируя удостоверение.
   – Государственная Дума, – слышит он в ответ и видит соответствующее удостоверение.
   – Я при исполнении.
   – Я типа того же.
   Майор в растерянности.
   – Вы нарушаете Правила дорожного движения, – находит он весомый довод.
   – Я?! Не по сезону шелестишь. Не-ет. Ты нарушаешь. Дорогу должен уступить тот, у кого машина дешевле.
   Майору ясно – спорить бесполезно.
   – Жаль, что я спешу. А то бы я с тобой разобрался.
   – Жаль, что ты спешишь. А то бы я посмотрел, как ты будешь качать права. Не думаю, что бабок у тебя больше, чем у меня.
   Подав назад, майор объезжает злополучный джип, и продолжает погоню за иномаркой, успевшей порядком оторваться. Погоня вновь захватывает его. Как умело ведёт машину майор, как искусно обходит препятствия! Несколько минут, и он почти настигает автомобиль, в котором находятся злоумышленники. И тут поток транспортных средств замирает перед светофором, предательски зажегшим красный свет. Протиснуться меж тесно стоящих машин невозможно. Майор нервно вглядывается вперед.
   «Слишком много машин, – в раздражении думает майор. – Неплохо бы убирать их с улиц на время погони».
   – Подайте инвалиду первой мировой войны, – раздается рядом гнусавый голос. Инвалид на коляске, небритый, с бурым, испитым лицом смотрит на майора тусклым взглядом, словно ему всё равно, подадут или нет. Ему лет тридцать, не больше.
   Майор опускает руку в карман, выуживая монетку, подает инвалиду рубль, интересуется:
   – Участник брусиловского прорыва?
   – Да. – Инвалид бодро кивает. – Истинно так. Ну и дали мы тогда немцам. Добренького здоровья.
   Не успевает инвалид укатить дальше, подбегают смуглокожие дети, начинают хором клянчить:
   – Дай денег! Денег дай!
   Слушать это нет сил. Вздохнув, майор лезет ещё за одной монеткой. Следом появляется древняя старуха. В прищуренных глазах строгость – попробуй, не подай. Но светофор внезапно меняет расклад, включив зеленый. Поток машин оживает, набирает силу. Майор вновь получает возможность продолжить преследование. С невероятными усилиями он догоняет злоумышленников, пытается обогнать. Но в это мгновение злокозненная машина резко берет вправо и останавливается около небольшого особняка. Проехав немного вперед, майор притирает «Волгу» к бордюру. Орлиным взглядом следит он за теми, кто угрожает безопасности России.
   Майору хорошо видно, как двое мужчин вытаскивают из багажника странный мешок, тот самый, который они выносили из дома академика Морева, и заносят его в особняк. Покинув машину, майор Пронин крадется за ними.
   Он входит в парадный подъезд, перед ним пустой коридор – никого, только мрачный охранник сбоку за стойкой.
   – Государственная безопасность, – сообщает майор, демонстрируя удостоверение. – Где те двое мужчин с огромным мешком, которые вошли минуту назад?
   Охранник смотрит на него с фальшивым удивлением:
   – Какие мужчины? Я никого не видел.
   Майору Пронину ясно – охранник заодно с преступниками.
   – Мне придется осмотреть здание.
   – Пожалуйста.
   Майор начинает заглядывать в комнаты – столы, стулья, и никого…

   Тем временем самый высокий кабинет страны продолжает действовать. Президент, озабоченный будущим страны, поднимает трубку спецтелефона и требует Директора Службы государственной безопасности.
   – Что с академиком Моревым? – нетерпеливо спрашивает Президент. – Я жду результата расследования… Хорошо. Докладывайте регулярно. – Президент поворачивается к окну и суровым взглядом смотрит на кремлевскую стену. Велика Россия, а все держится на нем. Палец нажимает кнопку. – Почту. И чаю.

   Майор открывает дверь в очередную комнату. И в это мгновение в кармане пиджака начинает звонить мобильный телефон.
   – Слушаю, – расходится по коридору его бодрый голос. – Да, товарищ Директор, кое-что нашел. Судя по всему, прибалтийский след. В настоящее время преследую преступников… Буду докладывать.
   Занятый разговором, майор не видит, что за распахнутой дверью притаились те самые злоумышленники, за которыми он гонится. Как только майор заканчивает разговор, негодяи бьют его дубинкой по голове. Майор теряет сознание, оседает на пол.
   В этот момент вдали от сомнительного особняка происходит очень важный разговор.
   – Прибалтийский след? Я подозревал. – Президент рассержен. – Сначала Калининград, теперь это. Наш ответ будет адекватным. Нефть пойдет в обход Прибалтики… Докладывайте постоянно.
   – Слушаюсь, – бойко отвечает Директор Службы государственной безопасности.
   – Так что вы говорили? – обращается Президент к человеку в очках и с короткой стрижкой, одетому подчеркнуто неформально.
   – Народ – носитель суверенитета и источник власти, – поясняет визитер. – Так что власть всегда от народа. Поэтому, когда народ ругает власть, он ругает самого себя. Таким образом, не надо бояться народной ругани.
   – Понимаю. – Президент задумчиво кивает.

   Очнувшись, майор видит, что находится в глухой комнате. Лампочка без абажура тускло светит под потолком. Мебели – никакой. Рядом на полу вся в слезах сидит Маша.
   – Всё в порядке, – морщась и потирая ушибленный затылок, произносит майор. – Я вас нашел.
   – А как мы отсюда выйдем?
   – Придумаю. И не в таких переплетах приходилось бывать.
   Поднявшись, он долго осматривает стены, потом сообщает:
   – Потайного хода нет.
   Майор пытается выбить дверь – та не поддается.
   – У вас не найдется немного взрывчатки?
   Маша отрицательно качает головой.
   – Жаль… Надо подумать. Подумать…
   Майор с умным видом вышагивает взад-вперед. Внезапно останавливается – озарение на его лице:
   – Телефон! – Майор хлопает себя по карману. Телефон отсутствует. – Изъяли, сволочи. – Мужественный взгляд устремляется на Машу. – У вас нет с собой мобильного?
   Маша отрицательно качает хорошенькой головкой.
   – Я даже не успела одеться, как следует. Схватили и утащили. Что они со мной сделают? Убьют?
   – Не посмеют… пока я рядом.
   – А где мой отец?
   – На данный момент не знаю. Но я его найду.
   Майор возобновляет движение по комнате. Внезапно раздается звук поворачиваемого в замке ключа, и дверь открывается. На пороге один из похитителей Маши, широкоплечий, высокий – настоящий громила. Усмехаясь, он произносит с явным прибалтийским акцентом:
   – Какой гость! Рад видеть вас, майор Пронин. Академика Морева ищите?
   – В этом я вам никогда не признаюсь, – гордо заявляет майор.
   – Вам его не найти.
   – Это мы посмотрим!..
   Громила глядит на него насмешливо:
   – Кстати, почему вас не повышают в звании? Вы ещё при Хрущеве получили майора.
   – Это был мой дед.
   – Яблочко недалеко падает от яблони. Так говорят у вас в России? – громила мерзко смеётся.
   – Ещё в России говорят: сколько веревочке не виться, всё равно будет конец. Даже если веревочка тянется в Прибалтику.
   – Не умничайте. Это вам конец. Так что если у вас нет сына, уже никогда не будет.
   – Это юмор? – удивленно спрашивает майор.
   – Да. Английский. – Громила смеётся еще громче.
   Машу и майора связывают, выносят, бросают по очереди в просторный багажник огромного автомобиля. Таким образом, майор оказывается лежащим на Маше.
   – Как вам не стыдно! – возмущается она. – Что вы себе позволяете? Если бы руки были свободны, я дала бы вам пощечину.
   – Мадам… – в смущении пытается объяснить он. – Мадемаузель. Вы замужем?
   – Нет. Я не замужем. А вы женаты?
   – Нет.
   – Вы делаете мне предложение?
   – Пока не думал об этом… – растерянно бормочет майор. – Нахал! – фыркает Маша и умолкает.

   Ночь. Майора и Машу привозят на берег Москва-реки, прямо напротив Кремля. Подсвеченные прожекторами, спокойно стоят кремлевские храмы и дворцы. Им нет никакого дела до той суеты, которая творится вокруг.
   Майора вытаскивают из багажника, привязывают к ногам гирю.
   – Вам это не поможет. Ваши происки не в состоянии помешать возрождению России.
   – Ты подумай о себе, а не о России, – советует громила.
   – Родина прежде всего!
   – Ну-ну.
   Тяжелая гиря привязана. Майора сбрасывают в реку, а Машу увозят.

   Спокойная гладь реки. Блики от уличных фонарей на поверхности. Всплывает подводная лодка. Открывается люк, из которого на палубу выбираются двое мужчин.
   – Это бомба? – спрашивает один.
   – Не-ет. Опять какую-то рухлядь сбросили, – отвечает другой.
   Первый замечает человека на палубе.
   – Смотри!.. Это Президент? Мы его спасли?
   – Какой Президент? – раздраженно произносит второй, склонившись над телом. – Это наш. Майор Пронин. Что он здесь делает? Зачем таскает гирю? Эй, майор! Майор!
   Пронин открывает глаза.
   – Где она? Эти люди её увезли?
   – Да здесь ваша гиря, – успокаивает второй. – Здесь.
   Майор в раздражении отталкивает гирю и чуть не слетает с палубы – металлическое изделие тянет его в воду. Пронина едва успевают удержать.
   – Уберите вы эту идиотскую гирю! – возмущается майор.
   Подводники возятся с веревкой. Наконец гиря отцеплена. Майор хочет столкнуть ее, но второй подводник не дает.
   – Оставьте. Я зарядку делать буду.
   Недовольно хмыкнув, майор требует:
   – Дайте мне спецкомплект номер пять.
   Подводники с трудом вытаскивают из люка большую коробку, помогают Пронину перебраться на набережную. Майор достает из коробки и раскладывает на асфальте детали, ловко соединяет их, раз – и мотодельтаплан готов.
   – Благодарю за содействие, – деловито произносит майор. – Мне пора.
   Двигатель ревет. Майор взлетает ввысь и парит над ночной Москвой. Как прекрасен ночной город с высоты птичьего полета. Как тепло, уютно светятся окна домов, как загадочна графика едва освещенных ртутными лампами улиц. Но майору некогда любоваться красотами – он высматривает врагов отечества.
   Заглядевшись по сторонам, майор натыкается на высотное здание, влетает в окно и попадает прямо в постель к томной красавице внушительных габаритов. Испуг на её холеном лице быстро вытесняет довольное выражение. Она тут же обнимает майора.
   – Какой ты быстрый. Влетел, и сразу начал. Ты всегда заходишь через окно? Это прекрасно.
   Майор пытается вырваться из горячих объятий. Не получается.
   – Может быть, разденешься? – говорит красавица.
   Майор безуспешно борется с ней.
   Тут открывается дверь, и в спальню входит тот самый громила. Увидев майора, он дико вращает глазами.
   – Вы?! Да как вы посмели?
   Майор перестает сопротивляться, приникает к страстной красавице, которая теперь пытается отодвинуться от него.
   – Это мой ответ на ваши происки.
   – Я не виновата, – причитает красавица. – Он сам влетел в окно.
   – Ах, так? А это мои новые происки.
   Громила хватает майора, который пытается сопротивляться, тащит в направлении окна.
   – У вас такой юмор?
   – Да. Английский.
   Пока громила тащит майора к окну, тот успевает заметить брошюру на столике – путеводитель по Лондону. Громила бросает майора в разбитое окно и тут же начинает душить жену.
   Увы, но земное притяжение никто не отменял. Майор падает. Мелькают окна. И вдруг – о, чудо! – он зацепляется ремнем за выступ, висит. Он видит в окне, как две обнаженные девушки ласкают друг друга. Одна из них замечает висящего вниз головой майора, с недовольным лицом подходит, задергивает шторы.
   «Путеводитель по Лондону, – размышляет майор, – английский юмор. Всё это неспроста. Прибалтийский след явно ведет в Лондон. Кто за всем этим стоит? Британские коллеги? НАТО? Или бывший соотечественник? Кто из них больше заинтересован в том, чтобы дела в России не налаживались? Скорее всего, тот, который отсиживается в Лондоне». Ему хотелось бы доказать, что здесь без него не обойтись.
   Утро. Майор продолжает висеть на выступе. А в это время горожане умываются, чистят зубы. Как культурный человек майор с удовольствием присоединился бы к ним, а ещё не отказался бы позавтракать. Но… работа прежде всего.
   Окно рядом по-прежнему задернуто шторой, а в соседнем настежь открытом окне майору виден телевизор. В самом разгаре передача «Очень доброе утро». Болтают вертлявые девушки, потом показывают мужичка с непомерной бородой, окруженного мальчиками, которые несут музыкальные инструменты.
   – Мы – музыкальная семья, – говорит мужичок. – Все виртуозы, даже самый маленький. Играем на разных инструментах. Мы идём в студию, чтобы рассказать вам, как мы этого добились. До встречи.
   – Не дай Бог, – бормочет майор и переводит взгляд вниз.
   Ему виден большой транспарант с надписью: «Вы живете благодаря нам», ниже идет текст: «Партия «Монолитная Россия»».
   «Есть ли у партии мозг? – думает майор. – Или только одни члены?.. Всё равно это почетно – быть членом. И ответственно».
   Тут он замечает громилу и его жену – парочка подходит к знакомой иномарке, садится в неё, и машина уезжает со двора. Майор запоминает номерной знак. «Ага, три семёрки. Был такой портвейн. Его любили дед и отец».
   Отдергивается штора. Там, за стеклом, вчерашние девушки. Они в халатиках. Одна из них раскрывает окно и видит майора.
   – Вы ещё здесь? Вам так хочется посмотреть, что мы делаем с моей подружкой? Какой вы настойчивый.
   – Помогите мне залезть к вам, – тихим голосом просит майор.
   – Секс втроем?.. Мы к этому ещё не готовы. Тем более, с мужчиной.
   – Я сразу уйду. Только помогите залезть к вам. Я не могу больше висеть здесь. Очень много дел.
   Вдвоём девушки подтягивают его к окну, и майор с их помощью взбирается на подоконник.
   – Спасибо. Где выход?
   – Как, вы больше не хотите с нами остаться?
   – Хочу. Но не могу. – Майор окидывает взглядом комнату. – А у вас здесь мило… Увы, работа прежде всего.
   Бравый майор покидает расстроенных девушек. Лифт опускает его на первый этаж. Около дома, средь зелени кустарника перед майором появляется парень в спортивном костюме с барсеткой в руках.
   – Мужик, мобильный нужен? По дешёвке.
   – Нужен.
   Парень сует руку в карман. И что же?! Майор видит свой мобильный телефон. Вот и трещинка на стекле. Она появилась с месяц назад, когда он, майор Пронин сражался с террористом. Когда кончились патроны, ему пришлось отбиваться телефоном.
   – Откуда он у тебя?
   – Какая разница. Будешь брать?
   – Буду. – Майор ловко хватает паренька за шкирку. – Откуда он у тебя? Говори.
   – Стащил, – хныкающим голосом тянет тот.
   – У кого?
   – У мужика. Большой такой мужик. Толстый.
   Всё ясно. Никакого чуда. Простое стечение обстоятельств.
   – Свободен. – Майор отпускает воришку.
   – А деньги?
   – Пошёл прочь, пока я тебя не арестовал. Скажи спасибо, что я занят.
   Возвращение блудного телефона было как нельзя кстати. «Бог есть», – подумал майор, набирая номер начальства.
   – Товарищ Директор, докладывает Пронин. Прибалтийский след явно ведёт в Лондон.
   – Думаете? – раздается из трубки голос Директора.
   – Уверен. Факты – неумолимая сила. Похоже, это происки того, кто прячется там, в столице Англии.
   Пауза. Потом звучит:
   – Хорошо. Продолжайте. Держите меня в курсе.
   Вслед за тем Пронин связывается с помощником.
   – Пусть разыщут машину с номерным знаком три семерки, – отдает он приказание. – Срочно. Я жду… Что? Направляется в аэропорт? Еду туда. Нет, помощь не нужна.
   Майор вновь за рулём машины. Он мчится в аэропорт. А тем временем в самом главном кабинете страны Президент в присутствии Очень Большого Начальника беседует с Директором Службы государственной безопасности, срочно вызванным в Кремль.
   Директор Службы государственной безопасности докладывает, что, судя по всему, прибалтийский след ведёт в Лондон, после чего замолкает. Президент недовольно смотрит перед собой, услышанное не нравится ему. Наконец, он произносит:
   – Значит, прибалтийский след ведёт в Лондон. Чего и следовало ожидать. Бывшему олигарху неймётся. Надо принять меры. Делайте всё, что необходимо… Вы свободны. По ходу расследования докладывайте постоянно.
   – Слушаюсь, – преданно глядя на него, отвечает Директор Службы государственной безопасности и поднимается.
   Оставшись вдвоём с худощавым бородатым посетителем, Президент обращает на него тревожный взгляд:
   – Какие шаги предпримем?
   – Сделаем достоянием гласности некоторые факты, – абсолютно спокойно отвечает собеседник. – Подбросим газетчикам. И надо решать с «Главнефтью».
   – А какие с ней проблемы?
   – Вот и я говорю – никаких.

   Аэропорт. Шумят самолеты. Снуют автомобили. Суетятся пассажиры и провожающие. Волнуются встречающие…
   Майор Пронин из укромного места наблюдает за грузовым терминалом. Громила, его люди, жена крутятся около одного контейнера, подозрительно поглядывают по сторонам.
   Через некоторое время контейнер грузят в самолёт. Майор Пронин осторожными шагами направляется к самолету. И вдруг на его пути вырастает пограничник.
   – Я за тобой давно слежу, – с довольным видом произносит защитник границ. – Улететь собрался?
   – Возможно.
   – Плати. Сейчас время свободы. Всё можно. Только за бабки. – Пограничник назидательно поднимает палец.
   Майор достает кожаный бумажник, протягивает защитнику границзеленую купюру.
   – Сотня? Мало.
   – Больше нет.
   – Хрен с тобой. Будем считать, что сегодня большие скидки. – Пограничник поворачивается и уходит.
   Майор подкрадывается к самолету. Багажный люк открыт, никого поблизости. Майор ловко забирается внутрь. В огороженном алюминиевыми стенками пространстве стоит контейнер, и штабелями лежат коробки из-под ксерокса.
   Майор Пронин заглядывает в контейнер и натыкается на две испуганные пары глаз – это связанные, с заклеенными ртами академик Морев и Маша. Секунда, и Маша узнает майора, на её лице – под скотчем – тихая улыбка. Ему приятна такая реакция.
   Открыв контейнер, майор пытается развязать Машу. Ловкими пальцами он борется с веревочным узлом, но не успевает – появляется один из сообщников громилы. Майор бесстрашно вступает с ним в схватку. Несколько удачных приемов, и он одолевает злоумышленника. Майор с гордостью поворачивается к Маше и не видит, что сзади подбирается к нему громила. Маша мычит и пытается глазами предупредить майора.
   – Я его отключил, – успокаивает он Машу и тут же получает по голове, теряет сознание.
   Майор лежит на полу. Громила, стоящий рядом, усмехается:
   – На этот раз я с тобой справлюсь. Теперь тебе ничего не поможет.
   Люк закрывается, двигатели начинают свою громкую песню. Пилоты в кабине получают разрешение на взлет.
   Разогнавшись, самолет покидает землю, упрямо набирает высоту. Майор приходит в себя. Он связан, как и академик, и его дочь. Но рот не заклеен. Майор смотрит на академика, потом на Машу.
   – Я что-нибудь придумаю, – обещает майор.
   Именно в это мгновение раздается мелодия – зазвонил мобильный.
   – С кем-то хотят поговорить по телефону, – сообщает майор, и тут же спохватывается. – Это мне звонят.
   Телефон в кармане продолжает вдохновенно исполнять музыкальное произведение, написанное давным-давно Бахом. Но достать телефон нет никакой возможности. Майор печально вздыхает.
   В контейнер заглядывает жена громилы.
   – Это вы, проказник? Вы здесь? Пользоваться мобильным телефоном во время полета нельзя.
   Она вытаскивает у майора из кармана пиджака телефон, отключает его.
   – Я хочу сделать с вами то, что не успел прошлой ночью, – говорит ей майор. – Развяжите меня.
   На Машином лице возмущение. Томная красавица подходит к нему, обнимает, целует, шепчет:
   – Ты вошел в мою жизнь через окно. Возьми же меня в полете.
   Маша отворачивается. Она в гневе.
   – Муж хочет сбросить тебя с самолета, – говорит красавица.
   – Пусть. Лишь бы перед смертью обнять тебя. Развяжи мне руки.
   Она развязывает ему руки и тут же хватает его в объятия, майор пытается вырваться – не тут-то было. Маша, глянув на них, опять протестующе отворачивается. И в эту секунду возникает громила. Он вне себя, рычит как взбешенный гиппопотам. Красавица в ужасе. Майор бросается на него.
   Майор Пронин храбро сражается с громилой, который гораздо сильнее. Увы, но исход поединка предрешён. И тут громила задевает за штабель, ему на голову падает тяжелая коробка из-под ксерокса, лопается. Во все стороны летят пачки российских денег. Взгляд громилы туманится.
   – Что это? – в удивлении спрашивает громила.
   – Рубль упал, – язвительно произносит майор.
   – Надо же, какие тяжелые последствия… – громила теряет сознание и безвольно опускается на пол.
   Майор связывает громилу, затем освобождает Машу, которая тут же дает ему пощечину, потом академика.
   – Мой друг, спасибо вам. Вы сейчас не меня спасли – Россию. – Академик глядит на него благодарными глазами, энергично жмёт руку.
   Томная красавица бросается академику на шею:
   – Я так рада, что вы свободны. Я так переживала за вас.
   Академик в растерянности, не знает, как поступить.
   – В кабину, – решительно произносит майор.
   Вся компания направляется туда.
   В кабине два летчика. Они с удивлением смотрят на вошедших.
   – Куда летим? – небрежно осведомляется майор.
   – В Лондон.
   – Планы изменились. Поворачивайте назад, – требует майор.
   – Где главный? – спрашивает один из летчиков. – Мы подчиняемся только ему.
   – Главный арестован и за всё ответит. Хотя, думаю, что он у вас не самый главный. Есть главнее.
   Один из летчиков выхватывает пистолет, стреляет в майора, пуля отлетает рикошетом, убивает второго летчика. Первый, увидев это, пускает себе пулю в висок. Майор оттаскивает их. Самолет летит сам по себе.
   – Вы умеете управлять самолетом? – спрашивает академик.
   – Я всё умею. – Майор уверенно садится в пилотское кресло, смотрит вниз. – Где тут педаль тормоза?
   – Справа, как положено, – буднично говорит академик. – А слева – сцепление. Пожалуйста, не тормозите слишком резко. Давайте, я с вами.
   Академик занимает соседнее кресло.
   – А я буду стюардессой. – Томная красавица явно заигрывает с академиком. – Подать виски с содовой?
   – Я – патриот, – живо отвечает академик. – Водку, только водку. Особенно, когда нет хорошего армянского коньяка.
   Маша обиженно молчит.
   Общими усилиями майор Пронин и академик Морев пытаются приручить летательный аппарат. Напор молодости соединяется с научным опытом. Самолет описывает невероятные фигуры в небе, то взмывая ввысь, то устремляясь к земле подобно пикирующему бомбардировщику. И тогда на лицах всей честной компании застывает ужас.
   Борьба с самолетом продолжается довольно долго. Наконец совместными стараниями они сажают крылатую машину на пустыре на окраине небольшого городка. По очереди компания выбирается из самолета. Навстречу им бегут местные жители. Лица у всех сосредоточенные.
   Майор окидывает взглядом окрестности и видит вдалеке несколько шикарных особняков, за которыми стоят запущенные домишки. Сбежавшиеся местные жители начинают деловито растаскивать самолёт на части.
   Маша смотрит на майора с осуждением.
   – Все мужчины таковы, – говорит она. – Сначала со мной заигрывали, потом с другой. В окно к ней залетели…
   – Я не нарочно. Честное слово.
   – Вы хоть переживали, что меня от вас увезли, тогда, ночью, у реки?
   – Переживал. Но долг выше чувств. Я – солдат.
   – А почему вы не женаты? Развелись?
   Майор немного смущен.
   – Я никогда не был женат.
   – Почему?
   – Знаете ли, много работы. И потом, не встречалась та, ради которой я готов был пожертвовать свободой.
   Маше нравятся эти слова.
   – Давайте отпразднуем наше освобождение, – предлагает она.
   – В ресторан. Все в ресторан, – восклицает томная красавица, вцепившись в академика.
   – Вообще-то, мне надо в Кремль, – мямлит он. – Меня ждёт президент. Но я чертовски голоден. Пошли.

   Они бредут по запущенному городку в поисках ресторана. Жалкие обветшавшие домишки, грязные улочки, лужи. Совсем непохоже, что на дворе начало двадцать первого века. Единственный признак цивилизации – большой яркий транспарант с надписью: «Вы живете благодаря нам», понизу которого расположились три слова: «Партия «Монолитная Россия»».
   Местный мужичок, стоящий около транспаранта, с любопытством наблюдает за перемещением странной кампании:
   – Ресторан у вас есть? – спрашивает мужичка майор.
   – Есть, – добродушно отвечает мужичок. – А как же. У нас как у людей, всё есть. Ресторан аккурат подле дороги. Слышите, стреляют? Там.
   – А что у вас так всё запущено? – академик Морев обводит рукой округу, на лице неподдельное удивление.
   – Ясное дело. Денег ни на что нет. Потому и запущено.
   – А коттеджи на окраине?
   – Так там наше местное начальство живёт. Ясное дело.
   – А-а. – Морев понимающе кивает.

   Около ресторана вовсю идет бандитская разборка. Летят пули. В стороне скучают милиционеры. Майор Пронин решительно отталкивает одного бандита, оказавшегося рядом, чтобы тот не мешал передвижению. Четверка заходит в ресторан и замирает от удивления: столь помпезной начинки совсем невзрачного снаружи здания никто не ожидал.
   – Да-а… – значительно произносит майор. – Ведь могут же, если захотят. Вам нравится? – обращается он к Маше.
   – Дурной вкус.
   Реакция у майора отменная:
   – Вот я и говорю: могут, но не хотят.
   В зале – никого. Четверка занимает столик. Официант, небрежно глядя на них, приносит меню в потертых обложках.
   – Не отравите? – весело спрашивает майор.
   – Еще никого не отравили. – На сухонькой физиономии официанта появляется хитрая ухмылка.
   – А где клиенты?
   – На улице. Отношения выясняют. Слышите? – Звуки ожесточенной стрельбы по-прежнему долетают с улицы.
   – Не сошлись в оценке вашей кухни?
   Официант оставляет реплику майора без внимания.
   – Что будете заказывать?
   Зафиксировав на бумаге пожелания клиентов, официант удаляется.
   Майор и Маша поглядывают друг на друга. Им приятно сидеть рядом. Романтические флюиды соединяют их.
   – Жаль, что здесь нет фаршированной рыбы. – Академик мечтательно смотрит вдаль. – Я бы съел. Какую фаршированную рыбу делала моя мама! Фантастика. Пальчики проглотишь. – Он поворачивается к дочери. – Маша, ты помнишь, какую вкусную рыбу делала бабушка? – Маша кивает. – Мой отец очень любил. Бывало, говорил: «Сара, сделай фаршированную рыбу».
   Тишина повисает в ресторанном зале. Только выстрелы за окном, и никаких более звуков.
   Тем временем в самолете, растаскиваемом жителями на части, приходит в себя сообщник громилы, которого первым выключил майор. Покрутив головой, очумело повращав глазами, он с трудом поднимается, освобождает громилу. Местные жители, занятые важным делом, не обращают на них никакого внимания.
   Выбравшись из самолета, громила и его сообщник осматривают местность.
   – Непохоже на Англию, – заключает громила. – Эй, мужик, куда мы попали?
   Местный житель не обращает на него никакого внимания. С тихой, сосредоточенной физиономией он проходит мимо, обняв как ребенка увесистую коробку. До громилы доходит, что именно местные жители пытаются унести. Он бросается на мужика.
   – Отдай!
   Мужик молча борется с громилой. Потерпев поражение, мужик безропотно поворачивается, вновь идет к самолету.

   Громила и сообщник бредут по грязной улице. Сообщник с трудом тащит коробку. Вот они подошли к неправдоподобно красочному на фоне окружающей действительности транспаранту, который сообщает: «Вы живете благодаря нам». Сидящий рядом мужичок с любопытством наблюдает за дружной парочкой.
   – Здесь трое неместных не проходили? – спрашивает громила.
   – Нет, – добродушно отвечает мужичок. – Вот если бы вы про четверых спросили, я бы ответил. А трое – нет, не проходили.
   – Четверых?.. А-а, ну да. Здесь четверо неместных не проходили?
   – Проходили.
   – И куда они пошли?
   – Аккурат в ресторан.
   – И где этот ресторан?
   – Аккурат подле дороги. Слышите, стреляют? Там.
   Получив исчерпывающую информацию, злоумышленники продолжают свой нелегкий путь и вскоре появляются около ресторана. Здесь всё также идёт увлекательная разборка. Верзила решительно отталкивает одного бандита, оказавшегося рядом, чтобы тот не мешал передвижению.
   Приблизившись к ресторану, верзила заглядывает в окно.
   – Там, – сообщает он. – И эта – тоже… Я ей покажу. – Злоба распирает его. – Ох, я ей покажу.
   Сообщник направляется к входу, но его настигает окрик:
   – Стой!
   – Почему?
   – Сдурел? Увидят. Зайдём с другой стороны.
   Обходной манёвр оказывается успешным. Проникнув в помещение с черного хода, громила оглушает официанта подносом и приказывает сотоварищу надеть его форму. Несколько минут – и сообщник предстаёт в новом обличии. Громила тем временем насыпает в бутылку водки белый порошок. Покончив с этим делом, вручает сообщнику поднос, на котором еда и водка. Сообщник идёт к четвёрке.
   – Где-то я вас видел, – говорит ему проницательный майор.
   – Мы с вами летели в одном самолете. Но я раньше вышел. Пейте скорее, а то цены растут, придётся больше платить.
   Майор понимающе кивает, наливает другим, себе, лжеофицианту.
   – Выпейте с нами. Я угощаю.
   Сообщник громилы не в силах отказаться, берёт рюмку.
   – За спасение России! – говорит академик, и все выпивают.
   – И хозяин пусть с нами выпьет. Позовите его, – приказывает лжеофицианту майор.
   Лжеофициант нечеткими шагами возвращается к громиле, покачиваясь, сообщает ему, что его зовут, и тут же падает. С мрачной физиономией громила направляется в зал. Томная красавица, увидев мужа, пугается, потом нервно восклицает:
   – Дорогой, как я рада тебя видеть!
   – С тобой я позже разберусь, – цедит сквозь зубы громила.
   – Давай выпьем, – предлагает майор и наливает громиле полный фужер. – Боишься?
   Громила, пренебрежительно глядя на него, берёт фужер.
   – За победу! – решительно говорит он.
   – За нашу победу! – с ударением на слове «нашу», произносит майор.
   Залпом выпивают. Несколько секунд, и громила оседает на пол. Вслед за тем засыпают Маша, академик, томная красавица, которую академик держит за руку. Только майор не спит. Он выходит на улицу и вдыхает полной грудью свежий воздух. Прекрасный денёк заполняет окружающее пространство. Тишина. Разборка закончилась. Всюду валяются представители преступных группировок.
   Большой джип стоит неподалеку от ресторана. Посмотрев на него, майор возвращается, хватает громилу, с трудом тащит его на улицу, к джипу, распахивает заднюю дверь, засовывает внутрь грузное тело. Глаза громилы раскрываются, оторопело глядя на майора, он произносит:
   – А ты почему не спишь?
   – Повышенное чувство долга, – с достоинством отвечает майор.
   Слабо кивнув, громила опять засыпает.
   Майор перетаскивает и кладёт рядом с громилой сообщника, потом любвеобильную даму. Аккуратно переносит и устраивает на заднем сиденье Машу, на переднее сиденье усаживает академика Морева. Он сладко посапывает, склонив голову набок; любимый портфель на коленях.
   Покончив с трудной работой, майор Пронин достает из кармана телефон. Электромагнитные волны тянутся в Москву.

   На столе Директора Службы государственной безопасности издал трель один из аппаратов. Директор поднимает трубку и слышит:
   – Это майор Пронин. Разрешите доложить. Всё в порядке. Академик Морев со мной. Злоумышленники схвачены. Везу академика в Кремль.
   – Спасибо, майор, – говорит Директор. – Я верил в вас. Где вы находитесь?
   – В каком-то захолустье.
   – Выслать за вами транспорт?
   – В этом нет необходимости. Я раздобыл машину. К сожалению, не «Волга», но тоже ездит.
   – Счастливо добраться до Москвы.
   Директор немедленно телефонирует в Кремль. Когда на том конце трубки раздается знакомый голос, он радостно тараторит:
   – Господин Президент, разрешите доложить. Академик Морев найден. Майор Пронин везёт его в Кремль.
   – Спасибо за добрую новость. И за хорошую службу, – отвечает трубка.
   Президент, опустив одну трубку, тут же поднимает другую. Он спешит отдать распоряжения Очень Большому Начальнику. После соединения, Президент говорит победным голосом:
   – Академик Морев найден. Майор Пронин везёт его в Кремль. Необходимо подготовиться. Надо срочно решать, как использовать формулу.
   – Хорошо, – доносится из трубки голос Очень Большого Начальника. – Будет сделано.

   Тем временем майор Пронин подходит к гаишнику, скучающему неподалеку в милицейской машине.
   – Служба государственной безопасности. Со мной важный человек. Его ждут в Кремле. Обеспечьте нам беспрепятственный проезд в Кремль.
   Гаишник пренебрежительно смотрит на майора.
   – С чего это я должен этим заниматься? Мало ли важных людей… У меня нет времени. У меня дела.
   Он отворачивает голову, будто и не стоит никто рядом. Секунду подумав, майор наклоняется к нему, доверительно произносит:
   – Ладно, колюсь. Это пахан коптевско-солнцевских.
   – Они объединились?! – пугается милиционер.
   – Да. Его кличка – академик. Суров как слон.
   – Так бы сразу и сказал. Сделаем. Сопроводим. – Гаишник включает маячки на крыше.
   Они несутся к Москве. Милицейский автомобиль двигается впереди, прокладывая дорогу. Синие огни весело перемигиваются. Временами пронзительно звучит сирена, напоминая о важности проезжающего.
   Майор мужественно борется со сном. Включает кондиционер. Приятная прохлада наполняет салон.
   – Вот, сволочи, – ласково ругает майор иностранных автопроизводителей. – А что, на этом драндулете можно ездить. Идет не хуже «Волги». Надо же.
   Вот и столица. Пара машин мчится к центру, выполняя ответственное задание. Неутомимо работают мигалки. Напоминает о себе время от времени звонкая сирена. Их сторонятся. Им уступают дорогу.
   Кремль надвигается кирпичной стеной, высокой башней с аркой для проезда. Милицейская машина тормозит метров за пятьдесят, а джип подъезжает к самым воротам.
   – Государственная безопасность, – сообщает Пронин. – К Президенту. Академик Морев со мной.
   – Знаем, – отвечает охранник. – Вас тут ожидают.
   Двое приближаются к автомобилю. Один из них подходит к водительской двери.
   – Майор Пронин? У нас четкое предписание. Пересядьте на заднее сиденье. Я доставлю вас, куда приказано.
   Пожав плечами, майор покидает водительское сиденье, занимает место подле Маши, которую приходится подвинуть. Милая головка устраивается на его плече, и майор расплывается в улыбке. Второй сопровождающий садится рядом. Джип трогается, и в это время сосед майора ловко выхватывает из рукава тряпку, пропитанную эфиром, прикладывает к лицу Пронина. Майор теряет сознание.

   Президент нервно барабанит пальцами по столу. Академика всё ещё не доставили в Кремль.
   – Мне надо позвонить, – прерывает он своего собеседника и тянется к телефону. – Простите. – Через несколько секунд в трубке звучит голос Директора Службы государственной безопасности:
   – Слушаю!
   – Где академик Морев?
   – Майор Пронин давно должен был привезти его к вам.
   – Я не видел ни того, ни другого. Что стряслось?
   – Не знаю… Постараюсь разобраться.
   – Немедленно разберитесь и доложите. – Президент аккуратно кладет трубку и обращается к визави. – Продолжайте.
   Его умудренный опытом собеседник послушно кивает.
   – Так вот, они сладострастно описывают якобы мерзостную природу русского человека, мечтающего лишь о том, чтобы напакостить соседу, и способного хорошо работать только из-под палки в тисках тоталитарного режима. Это возмутительно. Почему только русские?
   – Вы хотите сказать, что русские не такие?
   – Я хочу сказать, что весь российский народ такой…
   В это время директор настойчиво звонит Пронину. Мобильный майора не отвечает.
   «Что бы это значило? – в беспокойстве думает Директор. – Опять чьи-то происки? Не дают нормально работать. Когда же это кончится?..»
   Утро не принесло изменений. Измученный директор вновь и вновь пытается дозвониться до майора Пронина, но тщетно. В очередной раз бесполезно звучат гудки.
   «Чьи-то происки, – затравленно думает Директор. – Это никогда не кончится. Что за страна?..»
   Темная комната. Плотные шторы не пропускают веселый утренний свет. Находящиеся в комнате едва различают друг друга.
   – Академик, вы здесь? – осторожно звучит голос майора Пронина.
   – Здесь.
   – А вы, Маша?
   – Я здесь, – раздается милый голосок.
   – Зачем они держат нас в этом помещении? – любопытствует академик.
   – Чтобы не пустить к президенту.
   Дверь внезапно открывается, впуская людей. Один из них тяжелым шагом приближается к затворникам.
   – Ну что, майор, наша взяла? – раздается голос громилы.
   – Это мы ещё посмотрим, – гордо отвечает майор Пронин.
   – А что тут смотреть? Прикончим тебя, и всё.
   – Вы не имеете права, – страстно возмущается академик Морев. – Оставьте его в покое. Слышите?
   – И с вами разберемся, не переживайте.
   Громила включает телевизор, где в самом разгаре идет передача «Очень доброе утро». На экране возникает мужичок с непомерной бородой, окруженный мальчиками, которые несут всевозможный спортивный инвентарь.
   – Мы – спортивная семья, – говорит мужичок. – Все мастера, даже самый маленький. Занимаемся самыми разными видами спорта. Мы идём в студию, чтобы рассказать вам, как мы этого добились. До встречи.
   – Не дай Бог, – пугается майор. – Только не это!
   Громила, видя его реакцию, прибавляет звук. Вертлявые девушки принимаются безудержно болтать. А в студии уже занимает места шумная семейка. Мужичонку с огромной бородой дают крупным планом.
   – Спорт – это хорошо. Секс – тоже. Как совместить одно с другим? Рецепт прост – делать детей и заниматься с ними спортом. Берите пример с моей семьи…
   Майор, не в силах более терпеть, бросается на громилу. Он борется как истинный боец, воин, спартанец, но силы не равны. Удар, и Пронин теряет сознание. Мозг перестает контролировать мышцы. Академик вне себя.
   – Ах вы, мерзавец! – Он бесстрашно кидается в атаку.
   Несколько секунд, и он тоже побежден.
   – Вы ударили по интеллекту России… – падая, произносит академик, и тоже теряет сознание.
   Громила усмехается – противник с лёгкостью повержен. Повернувшись к человеку, сидящему в углу, он не видит, что Маша стремительно хватает табурет и подбегает к нему. Табурет опускается на голову громилы. Раздается сочный звук. Удивленно охнув, громила оседает на пол.
   – Майор, очнитесь! – Маша шлёпает Пронина по щекам. – Очнитесь!
   Майор открыл сначала правый глаз, потом левый:
   – Где я?
   – Скорее. Подымайтесь, пока этот подлец не пришёл в себя. Там ещё кто-то есть. В углу. Скорее.
   Майор вскакивает, находит выключатель, и в свете вспыхнувшей лампы видит в углу… Очень Большого Начальника.
   – Так вот кто за всем этим стоит… – ошарашенно произносит майор. – Хотели пустить меня по ложному следу.
   – Признаюсь, я недооценил вашу прыткость. Равно как и вашу сообразительность. – Очень Большой Начальник поглаживает бородку и смотрит на майора пронзительными глазами. – Я дам вам денег. Много денег. А вы забудете обо всём, что было.
   – Нет. Родина дороже, – ни секунды не колеблясь, говорит майор.
   Очень Большой Начальник не желает сдаваться.
   – Послушайте, Пронин, я могу обеспечить вам хорошее будущее. Вы достойны большего, чем имеете сейчас.
   – Достоин большего? А может, я просто больше, чем я есть?
   – Что вы имеете в виду? – осторожно осведомляется Очень Большой Начальник.
   – Не только поэт, но и сотрудник спецслужб в России больше чем сотрудник спецслужб. Даже простой сантехник больше чем сантехник. Потому что это Россия. Здесь всё больше, чем оно есть.
   Очень большой начальник озадачен. Майор смотрит на него с осуждением:
   – Зачем вы организовали похищение академика Морева?
   – Формула… Нам выгодно, чтобы всё осталось так, как сейчас. – тихим голосом произносит Очень Большой Начальник.
   – Кому это, вам?
   Пауза.
   – Нам… – нетвердо отвечает он и понуро смотрит под ноги.
   – А народ? Вы подумали о народе России?
   Очень Большой Начальник отворачивает голову. Ему нечего ответить.
   Майор полон решимости. Он немедленно звонит своему начальству.
   – Товарищ Директор, докладывает Пронин. Прибалтийский след, который вел в Лондон, явно тянется в Москву. Более того, в Кремль. В этом оказался замешан Очень Большой Начальник.
   – Что?!
   – Да-да, Очень Большой Начальник.
   – Думаете?
   – Уверен. Факты – неумолимая сила. Меня и академика похитили по его указке. Но теперь всё в порядке.
   – Что вы собираетесь предпринять?
   – Везу академика Морева в Кремль. И на этот раз есть уверенность, что я довезу академика до Кремля.
   – Вам нужна помощь?
   – Нет.
   – Действуйте.

   В самом главном кабинете страны президент слушает по телефону отчет Директора Службы государственной безопасности:
   – Господин президент. Экстренная информация. По последним сведениям, полученным от майора Пронина, прибалтийский след, который вел в Лондон… В общем, этот след…
   – Говорите. Лучше правда, пусть горькая.
   – Он тянется в Москву. И даже в Кремль.
   Глубокомысленная пауза.
   – Значит, прибалтийский след ведёт в Кремль, – раздается, наконец, голос Президента. – Я подозревал, я это подозревал… Где академик Морев?
   – Майор Пронин везёт его к вам.
   – Хорошо…

   Боровицкая башня подставляет свою арку. Машина, за рулем которой майор, заезжает внутрь. Миновав кремлевские дворцы, храмы, автомобиль вырывается на просторы Ивановской площади, пролетает мимо царь-колокола и царь-пушки и тормозит возле старинного здания, приютившего кабинет президента. Майор Пронин вытаскивает академика, заносит внутрь. Академик сладко улыбается во сне и прижимает к себе любимый портфель. Караульный отдает им честь.
   Длинный сводчатый коридор уходит вперед. Кажется, что ему не будет конца. Гулко разносится звук шагов.
   Вот и нужная дверь. Майор заносит академика в самый главный кабинет, кладёт на диван. Подходит Президент.
   – Разрешите доложить… – начинает майор, но Президент останавливает его с отеческой теплотой:
   – Всё знаю. Трудно вам пришлось, но вы молодец. Россия спасена… – Президент вешает майору Пронину орден. – Это заслуженная награда. Поздравляю, товарищ полковник.
   – Майор.
   – Полковник, – твёрдо говорит Президент.
   До Пронина доходит, что произошло.
   – Да здравствует Россия!
   – Да здравствует, – соглашается Президент.
   Пронин выходит из кабинета, его встречают довольные начальники, на их лицах елейные улыбки. Но он видит только Маш у.
   – Ну как? – Её глаза полны любовью.
   – Наградил. И полковника дал. Я, конечно, рад, но теперь нарушена семейная традиция. Дед был майором. Отец. Должен быть майор Пронин… Придется растить нового майора Пронина.
   – Готова тебе в этом помочь, – ласково произносит она. – Ты делаешь мне предложение?
   – Делаю.
   Их губы сливаются в страстном поцелуе.

Банкет
Пособие для начинающего патриция

Глава первая, которая всё объясняет

   Я бы так сформулировал самое главное определение моего повествования: банкет – праздник жизни, который нескончаем, но который далеко не для всех. Есть участвующие, и есть пребывающие. Остальным проход на банкет закрыт.
   Что даёт право на участие в банкете? Должностное положение или богатство. Те, кого приводят с собой участвующие, получают статус пребывающих. Они находятся на банкете по возможности, а не по праву. Но какая разница? Лучше пребывать на банкете, чем находиться за его пределами. В любом случае, это особая гордость – участвовать в банкете или пребывать на нём. Сказано же: «Званых много, но избранных мало». Это о банкете. Том, который всегда был неотъемлемой частью нашего существования.
   Всё регулируется Правилами банкета, мудрыми и гуманными. Эти Правила вырабатывались столетиями. Наша вина, если Правила не на нашей стороне. Ибо каждый – кузнец своего несчастья. Если только для человека несчастье – оказаться за пределами банкета.

Глава вторая, которая кое-что добавляет к предыдущей главе

   Я увидел его. Он шёл навстречу лёгким, стремительным шагом. Так ходят лишь уверенные в себе, успешные люди. Как он был хорош, элегантен: подтянутый, в дорогом, прекрасно сидящем костюме, в ярком галстуке, с уложенными волосами. Я тотчас узнал его. Это был М., мой университетский приятель. Пять славных лет связывало нас. Дивных, неповторимых лет. Бурные попойки, любовные похождения. А в промежутках – лекции, экзамены. Горячие споры. После окончания нашего прославленного заведения мы потеряли друг друга из виду. Я слышал, что он почти сразу попал в престижную фирму и сделал неплохую карьеру. Ничего удивительного, разве можно ожидать иного от человека, у которого отец – весьма влиятельный чиновник? Теперь мы существовали в разных плоскостях. Мои успехи были гораздо скромнее – я был менеджером в фирме средней руки, офисным планктоном, как теперь принято говорить. К тому же наша компания переживала не лучшие времена. Сколько не вкалывай – все равно не дождешься достойной зарплаты. Но других предложений у меня, признаться, не было. Не скрою, пару раз приходила мысль о том, чтобы попросить помощи у М., но я не знал, как его разыскать. Да и временем для поисков не располагал. Сами знаете, как затягивает обычная суета, которой наполнена жизнь.
   И вот я встретил М. здесь, на солидной конференции в Конгресс-центре. Я попал сюда по чистой случайности. На самом деле приглашение пришло заместителю исполнительного директора, но он собирался в командировку, и было решено, что на конференцию отправлюсь я. Впрочем, и это решение появилось не сразу. Поначалу заместитель исполнительного директора обратился к старшему менеджеру, но тому надо было завершить квартальный отчёт. Оставалось поискать претендентов среди менеджеров, и зам впервые обратил внимание на мою скромную персону.
   М. узнал меня, и его красивое суровое лицо озарила лучистая улыбка.
   – Привет, дружище! – Он протянул мне обе руки. – Рад тебя видеть. Какими судьбами здесь? Чем занимаешься?
   Я был приятно удивлен такой реакцией. Старый приятель не забыл меня, не погнушался пожать мне руку!
   – Работаю. Менеджером на одном предприятии. Кстати, давно хотел тебя разыскать. Всё не получалось.
   – Не получалось? – М. удивленно вскинул брови. – Скажи лучше, не хотел разыскать старого приятеля, – он похлопал меня по плечу и захохотал.
   Я был не настолько глуп, чтоб сразу вываливать на него свои проблемы или обременять просьбами. Так любого оттолкнёшь. Я надеялся на длительное общение, обстоятельный разговор, на воспоминания, которые греют душу. В конце концов, я хотел выпить с моим давним приятелем.
   – Дружище, а давай посидим где-нибудь, пропустим по стаканчику, – предложил я.
   М. принял мое предложение крайне благожелательно.
   – Выпьем! – воскликнул он. – Грех нам с тобой не выпить. Но только мы пойдём не в ресторан. – М. вдруг склонился к моему уху и заговорщицки прошептал: – Есть куда более достойное место.
   Заинтригованный, я тоже перешел на шепот:
   – Какое?
   – Следуй за мной.
   Изящно повернувшись на каблуке, он распрямился и, словно острая ладья, рассекающая волны, двинулся к одному из выходов, размахивая широко расставленными руками как веслами. Конечно, я старался не отставать, пытаясь, к своему стыду, копировать его бесподобную походку. Так мы «плыли» некоторое время, выдерживая определенное направление. И вдруг я понял, куда лежит наш путь. Там находилась недоступная для меня зона ви-ай-пи.
   Как притягательно, маняще звучало это короткое сочное слово «ВИП». Ключ к иной жизни, благородной, обеспеченной. Пропуск в рай. Не какой-нибудь загробный, а тот, что здесь и сейчас, на Земле. Но не для всех. В этот день рай находился в одном из крыльев большого здания, где проходила конференция, и путь туда преграждали охранники. Только Very Important Persons могли беспрепятственно проникать за высокую дверь.
   Я остановился. Так прекращается жизнь. Или полет мысли.
   – Ты чего? – осведомился М, увидев мое помрачневшее лицо.
   – Меня туда не пустят. Специальный пропуск нужен. Или бейдж, как у тебя, с надписью «VIP».
   М. пригладил волосы и подтянул галстук.
   – Хочешь, я поговорю с охраной?
   – Нет. Без пропуска не получится, – произнес я упавшим голосом. – Сердцем чую.
   На секунду задумавшись, М. предложил мне следующий план.
   – Значит так. Я зайду, возьму на короткое время у какого-нибудь знакомого пропуск или бейдж и дам его тебе. А ты жди здесь, вон, за углом, и никуда не уходи.
   Что ж, я был согласен на все.
   Моё ожидание было мучительным, М. долго не появлялся, и когда я уже решил, что мой старый приятель попросту забыл про меня, он вынырнул из-за поворота.
   – Извини, что так долго. Не хотели, сволочи, давать, но я был настырен, – сказал М. и с довольной физиономией протянул мне бейдж.
   – Но тут фамилия – Икоркин! Вдруг потребуют документы, – всполошился я.
   – Тише, тише. Шагай мимо охранников с наглым видом, и всё будет нормально.
   – Как думаешь, мне лучше идти первым или вторым?
   М. глянул на меня снисходительно. Ему подобные волнения были непонятны. Он и впрямь стал птицей высокого полета.
   – Пойдёшь вторым. Главное – не теряться. И больше наглости во взгляде.
   Он уверенно пошел вперед, я – за ним, на ходу цепляя к лацкану бейдж. Его следовало успеть приладить до появления в поле зрения охраны. И вот решающий момент – мы предстали перед охранниками во всём блеске. Два преуспевающих человека! Конечно, мой костюм, купленный в обычном магазине, вряд ли мог соперничать с костюмом М., явно сшитым на заказ из заграничной ткани. Но этот недостаток я компенсировал циничным выражением лица, что-то вроде: имел я вас всех, притом в извращённой форме. Однако когда я разглядел надменные морды охранников – мощных ребят в строгих цивильных двоечках, моя спесь слегка поубавилась. Они хитро посмотрели на нас с М., вернее, как мне показалось, сквозь нас. Конечно же, я взял себя в руки, прекрасно понимая, что такова специфика их работы – не оскорбить слишком пристальным взглядом тех, кому нельзя показать, будто их в чём-то заподозрили, но и не дать надежды тем, кто не имел права её получить. Я мобилизовал свою волю. Наглое выражение удержалось на моём лице. Лишь сердце колотушкой стучало в груди. И вот – награда за терпение. Сработало. Свершилось то, о чём я и мечтать не смел. Заветная дверь в заповедное место открылась и поглотила нас.
   Мы оказались в большом, ярко освещенном и аристократично убранном зале. Стены были завешены тяжелыми тёмно-красными портьерами; вытянутые приземистые столы, окружённые кожаными диванами с высокими спинками, делили пространство на уютные зоны. Негромкая приятная музыка сглаживала шум, который порождали переплетающиеся друг с другом женские и мужские голоса. Люди, сидящие на диванах, мирно беседовали или оживленно спорили, поглощали еду или пролистывали меню. Я растерялся – тут и сесть негде.
   М. уверенно направился к одному из столов, где расположилась шумная кампания, я засеменил за ним. Появление М. встретили одобрительными возгласами. Ясное дело, его здесь уважали.
   – Подвиньтесь. Это мой университетский приятель. Дайте сесть человеку, – весело затарахтел М. – Давайте выпьем. Что тут у нас? – Он взял ближайшую к себе бутылку. – М-мм, французское вино. «Медок». Такое тебя устроит?
   Разумеется, я согласился. Мне было известно, что французские вина самые лучшие, и название «Медок» я уже где-то слышал.
   – За встречу! – поднял бокал М., и над столом раздался приятный хрустальный перезвон. Выпив до дна, М. выдержал паузу и расплылся в блаженной улыбке. – Неплохо. Для первого раза. Очень даже неплохо.
   Я не слишком разбирался в винах, но сейчас нельзя было молчать:
   – Отменное вино.
   – Ещё? – спросил М.
   – Несомненно!
   Дождавшись, когда бокалы вновь наполнятся, я сказал тост, надеясь пробудить в М. ностальгические чувства: – За нашу Alma mater! За университет!
   Мои слова, кажется, возымели действие. М. тепло посмотрел на меня, и мы выпили.
   – С удовольствием вспоминаю нашу учебу. Хорошее было время. Сейчас у меня совсем другая жизнь. Нет, всё нормально. Грех жаловаться. Но часто я не успеваю подумать, что происходит. Хотя, по большому счёту, и не нуждаюсь в этом. Делаю своё дело, и всё. Не то, что в былые годы. Тогда все было по-другому… – тут М. прервался, глянув на мою пустую тарелку. – Ты чего не закусываешь?
   – А чем? – я указал на грязные тарелки на столе.
   – Действительно, – М. добродушно усмехнулся. – Пожалуй, нам стоит кое-куда сходить.
   М. поднялся, я, заинтригованный, последовал за ним. Действительность превзошла самые смелые предположения. Вдоль стены тянулся накрытый белой скатертью стол, ломившийся под тяжестью разнообразной снеди. Мясо, нарезанное тонкими ломтиками: карбонат, корейка, грудинка, ветчина, буженина, отварной язык, копчёные и полукопченые колбасы, сыры, красная и белая рыба. Подле каждого блюда стояла плетеная корзинка с хлебом, накрытая ажурной салфеткой. Рядами выстроились пиалы с различными сортами маслин и оливков, маринованный перец и соленые грибки лоснились в розетках, в низких плошках высились горами салаты и паштеты, подрагивали пирамиды холодцов. Между ними стопками возвышались чистые тарелки, лежали вилки и ножи. Изящные вазы трещали под тяжестью экзотических фруктов. Рядом стояли ровными рядами вина разных сортов, бутылки были уже откупорены и слегка прикрыты пробками; легкое движение, и выход для благородной жидкости открыт. По соседству с вином сгруппировались бутылки с коньяком и виски. Подле бутылок ожидали вино чистые бокалы – узкие и высокие, толстые и приземистые. Всё было разумно распределено. С пониманием. Разве что отсутствие водки удивляло.
   Как зачарованный, смотрел я на гастрономическое изобилие. Трудно было решить, с чего начать. Хотелось попробовать всё и сразу.
   – Хватит закуски? – иронично полюбопытствовал М.
   – Вполне, – томно произнес я в ответ, протягивая руку за тарелкой.
   Я положил себе разного мяса, рыбы, оливков, грибов, салатов. Тем временем М. знакомился с бутылками, сосредоточенно разглядывая этикетки.
   – Во! Чилийское вино, – раздался его удивлённый голос. – Ты как на это смотришь?
   – Я? Хорошо.
   – Оно терпкое. Но вкус благородный. Попробуем?
   – Да.
   Прихватив образец чилийской продукции, М. направился к сырам.
   – Любишь такой, с плесенью? – он ткнул вилкой.
   – Нет, – соврал я. Как можно любить или не любить то, чего не пробовал? Но в этом я не хотел сознаться. А плесень пугала меня.
   – Ты не прав. – На его тарелку опустился большой кусок странного сыра, испещренного голубыми трещинками, и более ничего.
   Так, с бутылкой и снедью мы отправились в обратный путь, мимо столов, за которыми весело проводили время люди, находящиеся здесь по праву. Этим они отличались от меня. Признаться, чувство вины на мгновение пробудилось во мне – я проник сюда обманом, и погасло, как только я взглянул на свою полную тарелку.
   Тарелки были полны и у моих соседей по столу, а грязные приборы исчезли. Официанты, безмолвными тенями скользившие меж столами и пальмами, зорко следили, чтобы нигде не скапливалась грязная посуда, незаметно забирали ее и улетучивались. «Вышколенные ребята», – подумал я, уселся на диване и приступил к трапезе. Ну что сказать? Карбонат услаждал – нежный, сочный, вкуснющий. На очереди был аппетитный отварной язык, но М. помешал мне насладиться его вкусом, процедив сквозь зубы:
   – А пить за тебя кто будет?
   Чилийское вино и впрямь оказалось несносно терпким. Но я не скривился, соображая, что критика станет проявлением дурного вкуса. Мне пришлось опустошить бокал, потом другой. После каждого бокала я тщательно закусывал. Получалось терпимо.
   Слегка утолив голод, я начал присматриваться к людям, сидевшим рядом. Это были молодые ребята, наши с М. ровесники. Довольные холеные лица, красивые галстуки, пиджаки с иголочки…
   – Кто они? – тихо полюбопытствовал я, повернувшись к М.
   – Знакомые. Работают в банках, в крупных фирмах. Некоторые – в государственных учреждениях. Попробуй сыр. – М. пододвинул ко мне свою тарелку.
   Я рискнул, отломив кусочек, положил в рот. Ничего страшного. Даже приятно. Вкус пикантный, тонкий. Следующий кусочек уже доставил мне определенное удовольствие.
   – Ну, распробовал? – М. смотрел на меня с братской любовью.
   – Да, – торжественно произнес я. – Ты был прав. Сыр с плесенью – вещь, достойная уважения.
   Тут перед нами возник импозантный мужчина средних лет в костюме-тройке, с тонко подобранным галстуком – неярким, но запоминающимся. Особенно на фоне розовой рубашки. Но более всего привлекли мое внимание его глаза – слегка на выкате, умные, пронзительные.
   – Рад был вам помочь.
   – Отдай ему бейдж, – тихо проговорил М., – это его.
   Я снял с себя пластмассовый прямоугольник, протянул моему спасителю.
   – Больше не забывайте свой пропуск, – с легкой назидательностью сказал он. – Всего доброго.
   Когда он исчез, я вопросительно посмотрел на М.
   – С чего он решил, что у меня есть пропуск?
   – Я ему так сказал.
   Оставшись без бейджа, я испытал некое волнение. Что ждало меня теперь на этом пространстве? Склонившись к М., я спросил:
   – А меня не выгонят?
   – Нет, – махнул рукой мой приятель. – Если ты здесь, уже не выгонят. Никто не знает, как ты здесь появился. Может быть, тебя провёл тот, кто имеет право приходить с гостем. Фактически ты – пребывающий на банкете. Значит, имеешь определенные права.
   Это обнадежило. Настолько, что я пошёл за новой порцией закуски и взял ту же еду, что и в прошлый раз. Посмотрев на мою тарелку, М. удивился:
   – Отчего ты не захотел взять горячее?
   – Как не захотел? – И я указал пальцем туда, где располагался стол с запасами еды. – Там нет горячего.
   – Там – нет. Подзови официанта, сделай заказ, и он принесёт горячее.
   – Какое?
   – То, что попросишь.
   Почти не сомневаясь, что М. меня разыгрывает, я все же подозвал официанта.
   – Слушаю, – учтиво произнес он и, раскрыв блокнот, приготовился записывать.
   – Что у вас на горячее?
   – Телятина с грибами, свиная отбивная, шашлык из баранины, жаркое по-домашнему, жареная осетрина, – отчеканил юноша в бордовой форме. – На гарнир картофель фри и цветная капуста.
   Я заказал свиную отбивную с картофелем фри, и через каких-нибудь пять минут уже тестировал местную горячую кухню. Свинина была удивительно хороша и просто таяла во рту – не требовалось никаких усилий, чтобы жевать её. А вкус! Я прямо-таки растворялся в наслаждении.
   – Попробуем испанского, – раздался довольный голос М., только что вернувшегося из очередного похода за едой, и новая жидкость наполнила мой бокал.
   Вино было прекрасным дополнением к свинине. Жизнь казалась ярким праздником. И так хотелось, чтобы он длился вечно.
   – А почему нет водки? – без ложной скромности поинтересовался я.
   – Есть. Надо попросить, и её принесут. Хочешь?
   – Нет… пока не хочу. Но почему вино стоит там, на столе, а водку надо просить, чтобы принесли?
   – Потому что вино следует пить при комнатной температуре, а водку – охлаждённой. Водка находится в холодильнике. Запомни, вино бывает разным, а водка – плохой или хорошей. Здесь подают только хорошую.
   Разумность этой части банкетного устройства радовала.
   – А коньяк и виски?
   – Коньяк не охлаждают, а виски пьют с содовой и со льдом. Хотя можно только со льдом.
   Жизнь продолжала преподносить приятные сюрпризы, а сидевшие рядом люди казались дружелюбными и отзывчивыми. Но один вопрос все же крутился у меня в голове, и я решил, что сейчас вполне подходящий момент, чтобы поспрашивать М.
   – А почему ты не попросил наших соседей по столу дать мне бейдж или пропуск? Разве это невозможно?
   М. глянул на меня снисходительно. Опять я чего-то не понимал.
   – Не всё так просто, – сказал он строго и, приблизив губы к моему уху, добавил шепотом: – Честно говоря, моим знакомым вообще лучше не знать, как ты стал пребывающим на банкете.
   Я чувствовал, что М. не договаривает, однако предпочел не лезть с новыми вопросами. То, что я мог знать, я и так знал, а то, что мне не положено знать, оставалось для меня недоступным. Что ж, пусть так.
   Разговор соседей слева, протекавший до той поры мимо моего сознания, вдруг заинтересовал меня. Речь шла о том, как быстрее добиться высокого положения.
   – Глупо делать ставку на хорошую работу, – лениво говорил сидевший рядом со мной человек с короткой стрижкой и приплюснутым носом. – Большего добивается не тот, кто хорошо работает, а тот, кто мил начальству. Делай всё, чтобы начальник любил тебя. И уж точно нет начальников, которые потерпят рядом с собой более умного подчиненного. Поэтому опасно показывать свой ум.
   – Сейчас не добьёшься высокого положения без богатых родителей, – утомленно заметил его сосед, обладатель скуластого лица.
   – Не скажите, – с вялым оживлением возразил брюнет с близко посаженными чёрными глазами. – Если только отсиживать зад в кресле, многого не получишь, возможности открываются тогда, когда эту пятую точку начинаешь подставлять, кому следует.
   Мня страшно заинтересовал этот разговор, и я нахально влез в беседу:
   – Вы имеете в виду мерзких педиков? Они что, и во власть лезут?
   За столом воцарилась тишина. Я понял, что ляпнул лишнего и лихорадочно соображал, как выкрутиться. На помощь, как всегда, пришел М.
   – Не все шутки удаются, – весело произнес он и погрозил мне пальцем. – Вернее, не все они так же хороши, как здешний жульен. Возьмём, друзья?
   – Пожалуй, – согласился короткостриженый и недоверчиво покосился на меня.
   Тем не менее, опасность миновала, а разум мой прояснился – теперь я знал, как действовать. Подняв руку, я подозвал официанта и с показной небрежностью произнес:
   – Жульен. Для всех.
   Покорно кивнув, официант удалился.
   – А мы сходим с моим другом, выберем вина, – сообщил М.
   Я был не против совершить небольшое путешествие. Парочкой мы отправились к заветному столу. Взяв одну из бутылок и повертев ее в руках, М. принялся за мое воспитание:
   – Ты что, рехнулся? В правительстве и в парламенте уйма голубых. Ты наживёшь опасных врагов, если будешь оскорблять их, обзывать мерзкими педиками. Будь осторожен… – он ткнул в меня горлышком бутылки и сменил тон: – думаю, французское вино поможет наладить нам мосты доверия. «Шабли Гран крю Ле Прёз» пятилетней выдержки, – прочитал он этикетку. – Берём!
   Признаться, меня расстроили его слова. Я понял, что совершил серьезную ошибку. Опростоволосился. Дал маху. Как теперь быть? Не подавать виду. Будто и не говорил глупостей.
   Мы вернулись с М. за стол, я набросился на жульен, запивал его французским вином, слушал разговоры и помалкивал.
   – Американские машины более комфортные, – говорил М., попивая вино. – Немецкие – надёжные, но ездить на них не так удобно.
   – А я люблю немецкие, – сообщил мой сосед слева. – Сейчас у меня третья машина, и все были немецкие. Сначала был «Фольксваген», потом – «Мерседес», а теперь – «БМВ».
   – Да, немецкие машины – неплохие, – согласился М., потягивая вино. – Только я предпочитаю американские. Они комфортнее. Сейчас у меня «Крайслер».
   Я мог выступить в защиту южнокорейских машин – я ездил на «Дэу», но не проронил ни слова. Вдруг окажется, что голубые вообще не любят автомобили из Южной Кореи или что-нибудь в этом роде. Пока я размышлял об этом, тема разговора сменилась. Сидевший напротив меня полноватый мужчина в массивных роговых очках стал делиться впечатлениями от вчерашнего посещения стриптиз-клуба:
   – Она говорит: хотите, я буду танцевать только для вас, в отдельном кабинете. Я всё с себя сниму. И это всего за пятьсот долларов. Но трогать меня нельзя. Скажите, зачем мне тратить пятьсот долларов, если трогать её нельзя? Я тоже решил, что это мне ни к чему. Сидеть там с торчащим членом и не иметь возможности засунуть его туда, где ему самое место – сомнительное развлечение.
   – За иной танец можно и пятьсот долларов отдать, – мечтательно заметил М.
   Тут мнения разделились. Одни поддержали господина в очках, другие – позицию М. Конечно, я был на стороне приятеля, хотя у меня никогда не имелось лишних пятисот долларов на стриптизёрш. Впрочем, я решил все-таки вступить в дискуссию, а заодно показать М., что сделал работу над ошибками, и голубые отныне мне совершенно не противны.
   – Это весьма тонкое наслаждение, – сказал я. – Более изысканное, чем трахаться. Просто надо понимать эротический танец. И неважно, кто исполняет его, женщина или мужчина. Главное – как исполняет. И потом, смотреть даже интереснее, чем крутиться самому. Воображение может больше, чем реальность.
   Мои слова восприняли благосклонно. Я был доволен. Впрочем, разговор тут же вильнул в другую сторону. Компания принялась обсуждать новый кинофильм одного очень популярного режиссёра. Одни доказывали, что режиссёр повторяется, что в фильме ничего новаторского, другие, напротив, хвалили последнее творение мастера, уверяли, что оно получит премию в Каннах или даже Оскара. Я молчал, поскольку не видел фильма. Позже речь зашла о том, где лучше проводить отпуск. В перечне достойных мест значились Майами, Гавайи, Канарские острова, Испания. Сравнивались цены, качество услуг. Мне вновь приходилось помалкивать. Я прекрасно понимал, что глупо было упоминать здесь Турцию.
   «Как они всё успевают? – с удивлением думал я. – Спроси о чём угодно, они всё знают, обо всём имеют мнение. Я тоже так хочу».
   И тут я углядел неподалеку от нас священника, еще довольно молодого, с редкой бородкой. Служитель церкви с явным удовольствием выпивал и закусывал – благостное выражение сияло на лице.
   – А он что тут делает? – опешил я.
   – Участвует, – ответил М. – А что тут необычного? У него достаточно высокий чин. Религиозные деятели высокого уровня – неотъемлемая часть истеблишмента.
   Я смотрел на священнослужителя с нескрываемым любопытством. В церковь я не ходил, и потому никаких контактов с ними не имел.
   – Ты веришь в Бога? – спросил я своего приятеля.
   Он глянул на меня с превеликим удивлением.
   – Конечно. Разве могут быть сомнения? Сейчас полезно верить. Но ещё полезнее ходить в церковь. Госчиновники все там по церковным праздникам. Большинство предпринимателей – тоже.
   Какой холодной была его улыбка. – А ты ходишь?
   – Нет, – признался я.
   – Не стоит этим пренебрегать. Поверь.
   – Я уже понял.
   Две прехорошенькие особы появились на горизонте. Длинноногие, в элегантных платьях, обтягивающих точеные фигурки, обе с маленькими сумочками на тонких ремешках. Я решил проследить за ними – что они будут делать дальше. И тут М. поднялся, начал махать им рукой. Девушки, увидев его, радостно замахали в ответ и, весело щебеча, подошли к нам. Я был представлен, как и остальные. Вблизи эти милые создания выглядели просто волшебно. Стройные, темноволосые, одна – с карими глазами, другая с голубыми.
   – Двигайся, не спи! Дай девушкам сесть.
   Голос М. вывел меня из легкого оцепенения, в которое я впал, залюбовавшись красотками. Я решил проявить инициативу, подозвал официанта, предложил дамам сделать заказ. Когда они сообщили о своих желаниях, попросил себе жареной осетрины и отправился к щедрому столу за вином и закуской.
   Я притащил разных деликатесов и две бутылки вина. Взял чилийское под названием «Sunrise Cabernet Sauvignon» и французское, которое «Шабли». Ни то, ни другое дамам не понравилось – это чересчур терпкое, то – кислое. Голубоглазая хотела «Мартини» с апельсиновым соком, а кареглазая – ликёра «Бейлис».
   Что может быть лучше участия в банкете? Ни-че-го! Я подзывал официанта, и тот, словно джин, беспрекословно исполнял все приказания. Как в сказке, не иначе! И лишь одно обстоятельство смущало меня, подпорчивало эту самую сказку – легкая тревога и чувство вины, ведь я проник сюда обманом. Любая проверка в момент установила бы, что у меня нет каких-либо оснований пребывать здесь. То, что мой университетский приятель имел право на участие в банкете, не оправдывало моё нахождение здесь. Это было ясно, как дважды два. Но я старался гнать от себя прискорбные мысли. И беседа с кареглазой особой тому способствовала. Я уже выяснил, что она – референт одного важного министра, а её подруга – редактор на телевидении.
   – И как министр? – любезничал я. – Хороший человек?
   – Хороший, – кареглазая лучезарно улыбалась. – Заботится о подчинённых. Особо не задаётся. Подарки по праздникам дарит.
   – Работа референта не слишком утомительна?
   – Нет. Я с лёгкостью справляюсь.
   – Время свободное остаётся?
   – Остаётся.
   – На банкетах часто бываете?
   – Приходится, – она томно вздохнула.
   – А как зарплата в министерстве?
   – Не зарплатой единой жив человек.
   Сказав это, кареглазая кокетливо поморгала хитрющими глазками, переглянулась со своей подругой, и девушки хором сообщили, что им пора. Поблагодарив нашу кампанию за гостеприимство, они исчезли, и запах тяжелых сладко-горьких духов растаял над столом. Как и моя робкая надежда на любовную интрижку.
   Да какая там робкая надежда! Я уже строил вполне определённые планы. Кареглазая смотрела на меня с явной симпатией. Мне казалось, что она не прочь замутить со мной романтическое приключение. И вот ее нет, будто и не было. Я расстроился.
   – Почему они ушли? – тихо спросил я М.
   – Откуда мне знать? Наверное, дела.
   – Разве они пришли сюда не ради тебя?
   – Нет. Но мы дружим. Между прочим, та, с которой ты флиртовал, – любовница заместителя министра.
   – Да?
   Это было обидно: такое чудесное создание, и чиновник, скорее всего, старый и толстый.
   – А куда они теперь?
   – В другие залы.
   – Здесь есть другие залы?! – поразился я.
   – Есть.
   Это было ново, неожиданно. Зачем же мы сидели здесь?
   – Так пойдем скорей туда! Честно говоря, мне бы очень хотелось продолжить общение с кареглазой, которая из министерства.
   М. снисходительно усмехнулся.
   – Э-э, да ты совсем ничего не знаешь. Придётся заняться твоим воспитанием. Даже пребывание на банкете требует выполнения определённых правил. Не говоря уже про участие.
   – Не понял…
   – Есть два статуса: участвующий в банкете и пребывающий на банкете.
   – Не вижу разницы.
   – Разница есть, и большая. Кто-то участвует, а кто-то пока что пребывает на нём. Пребывание не гарантирует дальнейшего участия, вот в чём хитрость. Впрочем, пребывающий на банкете выше не пребывающего и не участвующего. Тут уж разницы никакой: не пребываешь или не участвуешь – всё одно. Так вот, правила поведения пребывающего на банкете не менее чёткие, чем правила поведения участвующего в банкете. Скажем, пребывающий на банкете, впрочем, как и участвующий, может есть и пить, сколько угодно, но выносить еду за пределы банкета нельзя. Как и выпивку. Запрещается также мешать другим участвующим в банкете, равно как и пребывающим, осуществлять их права участвующего и пребывающего.
   – А что будет с тем, кто мешает?
   – Если это участвующий, его предупредят, может быть даже возьмут штраф, а в случае повторного нарушения Правил выведут прочь, за пределы банкета. Пребывающего сразу выведут прочь.
   – В этом и состоит вся разница в правах участвующего и пребывающего? – полез в тонкости я.
   – Разумеется, нет. Участвующий имеет право на критику банкета в рамках своей компетенции, пребывающий – нет. Допустим, я могу высказать свои замечания по поводу качества продуктов и напитков или работы обслуживающего персонала. Ты – не можешь. Впрочем, я могу высказывать замечания только по поводу работы этого зала. Надеюсь, что так будет не всегда. Ну… есть еще один пункт Правил банкета, разъясняющий разницу в правах. Участвующий может настоять на выводе пребывающего за пределы банкета, пребывающий лишен такого права и по отношению к участвующим, и по отношению к другим пребывающим.
   Всё, что он рассказывал, было очень познавательно. Только меня по-прежнему влекла кареглазая особа. Я не мог усидеть на месте.
   – Что, если нам перейти в другой зал и там продолжить разговор?
   – Это почти не возможно.
   – Почему? – опешил я.
   – Правилами не допускается переходить из зала в зал. За это метрдотель и служители банкета могут не только оштрафовать, но и вывести с банкета. Большой риск стать не участвующим в банкете и не пребывающим на нём.
   Я был озадачен. Выходит, я не мог последовать за кареглазой особой. Я ощутил свою ущербность.
   – Кто ввёл эти Правила?
   – Кто их ввёл? Они отрабатывались столетиями, шлифовались, выверялись до малейших подробностей. В них опыт наших предков.
   Мне уже казались тесными пределы зала, в котором я пребывал. Как это мучительно сознавать, что поблизости есть пространства, манящие, но недоступные для тебя. Чёрт бы побрал эти Правила!
   Я позвал официанта и выпалил:
   – Водки и солёных огурцов!
   Ни одна мускула не дрогнула на лице официанта, он принял заказ и удалился. А вот М. склонился ко мне и душевно произнес:
   – Не спеши напиться. Думаю, не та ситуация.
   – Правила запрещают? – ехидно спросил я.
   – Правила этого не запрещают, – без всякой обиды продолжал М. – Скандалить нельзя. Мешать другим – тоже. А хочешь напиться – ради Бога. Вот, пожалуйста.
   М. указал налево. Приглядевшись, я увидел полного человека средних лет, дремавшего через стол от нас. Голова его была запрокинута, рот раскрыт. И что же? На дремавшего никто не обращал внимания.
   – Он участвующий или пребывающий?
   – Никакой разницы. Даже пребывающий вправе напиться. Не ожидал, что на тебя произведет такое впечатление положение Правил, запрещающее перемещения между залами. Вот ты хочешь, чтобы сюда пускали всех желающих? Нет? И те, кто сейчас находятся в других залах, не хотят. Для большинства из них этот зал – всё равно, что улица. Поверь, подобное положение дел нормально. Что сказано в Библии? «Много званных, но избранных мало», – М. поднял палец, подчёркивая назидательность прозвучавшей цитаты, а заодно и свою эрудированность.
   Тут возник официант с подносом, на котором возвышалась бутылка водки, запотевшая, покрытая росинками. Сначала он поставил передо мной тарелку с аккуратными огурчиками, потом – рюмку. Взяв изящным движением бутылку, он заставил её отдать некоторое количество прозрачной жидкости рюмке. Вопросительно посмотрел на М., но тот покачал головой. После этого бутылка опустилась на стол, а официант тихо удалился.
   «Пить иль не пить? Вот в чём вопрос, – размышлял я, глядя на полную рюмку. – Напиться и забыть про все разочарованья? Уйти в тот зыбкий мир, что дарит забытьё? И уподобиться тому, кто счастлив сам собой, кому не нужен гений, творящий этот мир? Или пройти весь путь с открытыми глазами? Узнать всю боль потерь? Но выстоять, испив до дна всю чашу, данную судьбою?.. Как быть? И что мне предпочесть?»
   – К чему так много дум на ровном месте, – вернул меня на грешную землю М. – Ты давай, допивай, и мы с тобой пойдём.
   – Куда?
   – Поверь, не будешь ты разочарован.
   И в самом деле, что от рюмки той? Я выпил. Разом. Студеный вал обрушился мне в горло и внутрь ушёл. Я выбрал огурец. Как дивно он хрустел. Как дивно. Сколько малых радостей на свете. Глупо их не замечать. Ой, как глупо…
   Рюмка водки успокоила меня. Я глянул на приятеля:
   – Идем?
   Он кивнул. Решительно поднялся. Проговорил, обращаясь к сидящим за столом:
   – Господа, мы ненадолго покинем вас. Места держите.
   Я последовал за своим другом, как верный пес за хозяином, до развилки, потом мы свернули в противоположную от выхода сторону, прошли еще немного по сужающемуся коридору и уткнулись в темно-синие портьеры.
   – Подожди меня здесь, – сказал М. и исчез за матерчатой преградой.
   Я закрыл глаза и подумал о зале, который приютил меня, накормил, напоил, дал интересное общение, познакомил с новыми людьми. Чего ещё желать? Куда стремиться? Здесь так просторно и многолюдно. Здесь можно затеряться. Можно забыться. Можно сидеть в одиночестве, а можно – в шумной компании. Что ещё надо? М. прав: какая мне разница до других залов и тех, кто находится в них. Я должен радоваться, что попал сюда, и точка.
   Рука опустилась на моё плечо. Я разомкнул веки – М. знаком манил меня за портьеру. Там обнаружилась дверь, оберегаемая парой охранников. Они не препятствовали нам, и мы оказались в следующем зале. Навскидку он был немного меньше первого, но его убранство радовало. Высокие спинки светлых кожаных диванов создавали гораздо более интимную атмосферу для времяпрепровождения, чем в предыдущем зале. В центре возвышался изящный фонтан из мрамора – наяда застыла среди струй. Я сразу понял – находиться здесь куда престижнее. Спазм сдавил мое горло.
   – Как тебе удалось? – восхищенно спросил я.
   – Дело в том, что со служителями банкета можно договориться. В конце концов, они живые люди. Но это за рамками Правил. Так что об этом никому нельзя говорить…
   Мы двинулись по проходу. И тут я увидел их – кареглазую и голубоглазую. Они сидели в большой мужской компании и оживленно беседовали.
   – Смотри, те девушки, – я кивнул в их сторону. – Подойдём?
   – Нельзя. Мы помешаем.
   Какая жалость! Мне так хотелось продолжить общение с кареглазой. Увидеть заинтересованный взгляд, услышать приятный голос, обрести надежду на развитие отношений… Я надеялся, что она хотя бы заметит меня, когда мы проходили мимо, но и этого не случилось. Однако чем больше я смотрел по сторонам, тем быстрее улучшалось мое настроение. В этом зале было гораздо больше женщин, и каждая – милашка, одетая в красивое платье или костюм. Нет, не зря мы пустились в это захватывающее путешествие.
   Нам помахал рукой человек, у которого М. одолжил для меня бейдж. Он был один за столом, и мы направились к нем у.
   – Зовите меня просто Р., – представился он. – Присаживайтесь, друзья. Рад видеть вас. Как, нашли свой пропуск?
   – Да, – соврал я.
   – Вот и славно. Закажите себе чего-нибудь. – Он пододвинул к нам пухлую папку меню.
   Знакомство с меню вызвало у меня самые радужные чувства. Я долго ползал взглядом по страницам, а когда поднял голову, обнаружил официанта, стоящего рядом.
   Я заказал икры, черной и красной, слабосоленой форели, фаршированных баклажанов, зеленое лобио, салат по-гречески. На горячее – каре ягнёнка под соусом розмари.
   – У вас одна кухня с тем залом? – Я указал в ту сторону, откуда мы с М. недавно пришли.
   – У нас своя кухня, – сухо заметил официант. – Что пить будете?
   Я посмотрел на своего приятеля.
   – Ты – знаток. Заказывай.
   М. углубился в карту вин, но его опередил «хозяин столика»:
   – Принесите нам бутылочку «Медок Шато Тэр Руж. Крю Буржуа». – Он подмигнул мне. – Стоящее вино. Можете не сомневаться. Оно здесь пятилетней выдержки.
   Официант удалился, а Р. продолжил разговор.
   – Любите вино?
   Я сразу понял, что выставлять себя тонким ценителем опасно – этот человек быстро выведет на чистую воду. Поэтому ответил уклончиво:
   – Люблю. Но ещё не успел постигнуть многие тонкости. В отличие от моего друга М., который знает в этом деле гораздо больше меня. – Да, я знаю больше, – охотно согласился М., – но не настолько, чтобы считать себя знатоком. Я лишь скромный кандидат на звание знатока.
   – Что же, сочту за честь посвятить вас в некоторые тонкости винной продукции, – произнес Р., и выражение его лица сделалось серьезным. – Итак, наше нёбо воспринимает четыре различных вкуса, а именно: горький, сладкий, соленый и кислый. Эти четыре основных вкуса интерактивны, их взаимодействие таково: солёное усиливает горькое, горькое смягчает кислое, а сладкий вкус приглушает ощущения от кислого, солёного и горького. Таким образом, гармония может быть найдена при противопоставлении двух взаимодополняющих вкусов: к примеру, присущая белым полусладким винам сладость прекрасно сочетается с солёным привкусом некоторых голубых сыров, таких, как, скажем, Рокфор.
   Эти слова звучали для меня как чудная музыка. Я слабо кивал в такт его речи, а он, между тем, продолжал:
   – Правила употребления вин таковы: сочетание должно основываться на уровне ароматов и вкуса вина и блюда, а также надо учитывать их интенсивность и взаимодействие. Обычно начинают с самых молодых вин и завершают винами более выдержанными. Подача наиболее лёгких вин предшествует подаче более структурированных и полнотелых. Двигаться следует от вина самого прохладного к вину самому «шамбрированному». Сухие белые вина подаются перед полусладкими винами. Достоинства «тельных» и благородных красных вин лучше оцениваются зимой. И, наоборот, в тёплое время года лучше предпочесть свежее и лёгкое вино. Великие вина не обязательно требуют сложных и замысловатых блюд. Как раз наоборот, они наилучшим образом оцениваются и полнее всего выражают свои достоинства в сочетании с простыми блюдами. Главное, чтобы эти блюда были качественными. Если трудно соблюсти всю совокупность этих правил, можно уяснить в качестве основного принципа следующее: последнее поданное вино не должно вызывать сожаление о предыдущем.
   Я был очарован. Вопрос выскочил сам собой:
   – Вы имеете отношение к торговле вином?
   – Нет. Исключительно к его употреблению.
   – Простите, а чем вы занимаетесь?
   – Видите ли, я сейчас на государственной службе. Но ещё недавно работал в крупной фирме, занимал высокую должность. По секрету могу сообщить, что она занимается поставками вооружений. А перед этим я тоже был на государственной службе. Так складывалась моя жизнь.
   Мне определенно нравился Р., такой обходительный, эрудированный, уверенный в себе. В высшей степени приятно было общаться с ним. Когда он спросил, чем занимаюсь я, пришлось соврать. В самом деле, не говорить же ему, что я тот самый офисный планктон!
   – Генеральный директор фирмы. Средней, но бурно развивающейся. Мы работаем в сфере консалтинга. Безопасность, риски, инвестиции.
   – Любопытно. Весьма любопытно… А что-то за вами есть?
   – Прочные связи в силовых структурах.
   – Это хорошо, – задумчиво произнес он. – Хотя по-прежнему лучше там работать, чем иметь связи… Отчасти с вами разобрались. А про М. я всё знаю. Мы – давние знакомые… Вот и закуска. Давайте займёмся делом.
   Он дождался, когда все тарелки опустятся на стол, а вино стараниями официанта окажется в бокалах, и произнес лаконичный тост:
   – За знакомство!
   Признаться, я не ощутил чего-то особенного – вино как вино, вкус приятный, но не более. За что платить такие деньги – а я подозревал, что оно весьма дорогое, – я не знал, но изобразил на лице безмерное наслаждение.
   Бутерброд с черной икрой и баклажаны подкрепили мои силы. Я собрался с духом, наполнил всем бокалы и произнес тост:
   – За наше процветание!
   Тост был принят, вино – выпито. Лобио, приготовленное в лучших грузинских традициях, услаждало меня. Как и салат по-гречески. Вино дополняло вкусовые ощущения. Честно говоря, оно всё более нравилось мне, как и этот невероятный вечер.
   – Хорошо здесь, – проговорил я, окинув зал довольным взглядом. – Всё-таки банкет – это прекрасно. Особая форма существования.
   Р. усмехнулся, а мой давний приятель снисходительно проговорил:
   – Согласно Правилам, о которых я тебе говорил, банкет – торжественный званый обед или ужин в честь какого-либо важного события.
   – Но кто сказал, что жизнь – не событие?! – глаза Р. вспыхнули чудным светом. – Событие. И какое! – Он погрозил пальцем невидимому оппоненту. – Так что банкет – обычный праздник жизни.
   – Согласно Правилам, на банкет приглашается строго ограниченный круг лиц, – мягко возразил М.
   – А кто сказал, что обычный праздник жизни для всех? – Взгляд Р. сохранял чудесное свечение. – Всё равно банкет – обычный праздник жизни. Данная формула заслуживала того, чтобы за неё выпить. На том вино закончилось. Официант получил приказание принести такого же.
   Новая бутылка прибыла к нашему столу вместе с каре ягненка и медальонами из телятины, которые заказывал М. Каре оказалось отменным – нежнейшее мясо. А вкус…
   – Как соус розмари? – поинтересовался М.
   – Объеденье. А как твой сливочно-сырный?
   – Тоже на высоком уровне.
   – Кухня здесь неплохая, – заметил Р. – Но забывать про вино не стоит.
   Я исправил оплошность – наполнил бокалы. И вдруг увидел её, кареглазую особу. Она двигалась в нашу сторону. Я ни секунды не размышлял: встал из-за стола и пошел ей навстречу.
   – Вы уже тут? – озадаченно спросила она, когда я преградил ей путь.
   – Да. Не посидите с нами? – Я указал на наш стол. – Мы будем очень рады. Прежде всего – я.
   – Спасибо. Я спешу.
   И она продолжила свое удивительное движение. Ах, что это была за походка! Я наслаждался, глядя ей вслед.
   Когда я вернулся за стол, Р. спросил меня, хитро улыбаясь:
   – Вы знаете, кто она?
   Я покачал головой.
   – Это любовница министра. Вы рискуете, министр весьма ревнив и злопамятен.
   Я с укоризной посмотрел на М. Но мой приятель был удивлен не меньше меня.
   – Разве она не любовница заместителя министра? – промямлил он.
   – Уже нет. Месяц назад она стала любовницей министра. И, соответственно, его референтом. Вы упустили, мой друг, важное изменение. Надо быть внимательнее. Иначе можно попасть впросак. И давайте, наконец, выпьем, – произнес Р. и обратился ко мне: – А вы не забывайте про своё каре. Баранину следует есть, пока она горячая. Предлагаю тост за успех в любовных похождениях. Если вы наставите рога министру, я буду рад. Но соблюдайте осторожность.
   Я выпил прекрасное вино и доел изысканное каре. Разговор, между тем, коснулся государственной службы.
   – Никогда не думали занять какую-нибудь серьезную должность? – обратился Р. к моему старому другу.
   – Нет, упаси Боже. Лучше я останусь в коммерческой структуре. У меня там прочные позиции.
   Р. вопросительно глянул на меня.
   – А я не получал интересных предложений, – ответил я, потупив взгляд.
   Это было правдой наполовину – я не получал никаких предложений.
   – Понимаю вас, – сочувственно произнес Р. и снова вернулся к разговору с М. – Всё логично. Если жизнь на этой планете испытание, то жизнь в обличии государственного чиновника – особое испытание. Главная проблема с народом. Люди хотят работать поменьше и получать побольше, ни за что не отвечать, развлекаться с утра до вечера, но чтобы при этом государственные чиновники решали все их проблемы, всегда были приветливы и учтивы. Да, всё так. Быть государственным чиновником тяжко. Но порой для того, чтобы занять достойную должность в крупной компании, приходится идти на государственную службу.
   – У государственных чиновников низкая зарплата, – заметил М.
   – Есть проверенные способы её повышения, – с лёгкостью возразил ему Р. и перевёл взгляд на меня. – Вполне могу понять М., у него работа в крупной корпорации, надёжная перспектива. А у вас что? Средняя фирма, пусть и бурно развивающаяся. Конечно, связи в силовых структурах чего-то стоят. Но где перспектива? На консалтинговой деятельности вы больших оборотов не достигнете… Но вы мне нравитесь. Я подумаю, какую должность в государственных структурах вам предложить.
   Я кивнул – пусть предложит. Будет что-то стоящее – соглашусь. А нет – с полным основанием стану говорить, что меня звали на государственную службу, но я отказался.
   Тут Р. привстал и помахал рукой пожилому лысому мужчине. Когда он подошел к нам, я тотчас узнал его – это был известный экономист. Одно время он даже работал в правительстве.
   – День добрый, господа, – доброжелательно произнёс экономист.
   Р. представил ему нас с М, и он, немного поломавшись, сел за стол. От вина отказался, попросил виски. Р. немедлен но заказал бутылку «Джони Волкера Блю Лейбл» и кофе на всех.
   – Скажите, вас не волнует падение доллара? – М. смотрел на известного экономиста с обожанием.
   – Нет. Долго падать ему не дадут. Дефицит американского бюджета не позволит. Но временное падение полезно американцам. И создаст некоторые проблемы для Европы. Кстати, Dow Jones последние три месяца растёт.
   В этот момент я увидел голубоглазую особу, подругу любовницы министра. Она следовала мимо нас. Дождавшись, когда экономист закончит свою речь, я не сдержался и спросил:
   – А эта женщина, что прошла мимо нас, чья любовница? Телевизионного начальника? Она ведь на телевидении работает?
   – Руководителя государственного канала, – бесстрастно сообщил Р.
   Известный экономист посмотрел ей вслед и хмыкнул. Официант принес бутылку виски, стаканы со льдом и кофе. Густой кофейный аромат, как ни странно, эффективно стимулировал желание приступить к дегустации ячменной жидкости, и употребление виски началось.
   Сначала мы молча наслаждались этим напитком, затем известный экономист, сладко причмокивая губами, откинулся на спинку кресла и заговорил вполголоса:
   – Перенасыщенность прошлым убивает нас. Как только иссякает некий запас, позволяющий впитывать новое, прекращается движение вперед. И тогда пора сходить со сцены.
   – Вы про пенсию? – растерянно спросил М.
   – Нет. Про смерть.
   Никто не решился возразить, и мы снова какое-то время пили виски в молчании. Наконец М. подал голос:
   – Вы не слишком спешите?
   – Что, спешу? А-а, вы про это… Вовсе не спешу. Я просто понял причину. Суть ухватил. Прошлое нельзя забывать, но позволять ему довлеть над собой опасно.
   – Прекрасные слова. – Я решил поддержать тему. – Глубокие. За это надо выпить. После очередной порции виски я решил выпить кофе, пока он не остыл. Но как только я придвинул к себе кофейную чашечку, раздался звон разбитой посуды и выкрики. Я огляделся – метрах в десяти от нас дрались два человека. Один, повыше и помощнее, скорее защищался, а тот, что был поменьше, наскакивал на него, выкрикивая нечто невразумительное. Публика за столиками оживилась, кто-то привстал, кто-то подошел поближе, через пару минут у драчунов уже появились помощники, и стало непонятно, кто с кем сражается. Но подскочившие мощные люди в штатском прервали бой, расцепив разгоряченный людей. Конфликт был погашен, зачинщики драки и ее участники выведены из зала под руки.
   – За такое выкидывают с банкета? – спросил я у М.
   – Правила банкета гласят: в случае возникновения конфликтов, ссор и драк виновные с более низким статутом выдворяются за пределы банкета. Если виновные имеют равный статус, они получают порицание. Так что если пребывающий подерётся с участвующим, его удалят отсюда.
   – А если участвующий нападет на пребывающего? – Мне захотелось докопаться до истины.
   – Значит, был повод напасть. В любом случае Правила на стороне участвующего.
   – Не всегда, – вставил своё слово Р. – Я сам видел, как пребывающих не выдворяли. Но это особые случаи – пребывающие оказывались здесь благодаря участвующим весьма высокого ранга. По сути, такие пребывающие не де-юре, а де-факто являлись участвующими.
   – Ну, хорошо, а если участвующие равного ранга всерьёз подрались? не унимался я. – Особенно, если они пьяные. Что тогда?
   – Ничего страшного. Есть комнаты отдыха. Участвующий может отдохнуть и затем продолжить участие в банкете.
   – А если и после отдыха двое участвующих продолжат драку?
   – Тоже ничего страшного. Есть другие залы. Их могут принудительно развести по разным залам. Но не за пределы банкета. Чувствую, что ваш опыт участвующего мал. Это не страшно. Все мы когда-то начинали. То, что вы не стесняетесь задавать вопросы, хорошо.
   – Задавать вопросы надо, – проговорил тихо попивавший до той поры виски известный экономист. – Но не плохо бы ещё делать правильные выводы.
   – Я что-то не так сказал? – встревожился Р.
   – Боже упаси. – Экономист отодвинул от себя пустой стакан. – Я вовсе не вас имел в виду, а правительство.
   Он обвёл усталым взглядом нашу компанию и, сославшись на важные дела, откланялся.
   Я задумался над его словами. Ошибки правительства?
   Может, он просто усомнился в моих способностях, а потом ловко перевел разговор на правительство? Чёрт его знает. Обидно, если он счёл мои способности ограниченными, даже не поговорив со мной пяти минут. Глупо!
   Мои размышления прервал М.:
   – С вашего позволения, я тоже ненадолго покину вас. Необходимо переговорить с одним человеком. Давно разыскивал его, а он тут. Вы отпустите меня? – Сотворив букет учтивых слов, М. удалился.
   – Весьма перспективный молодой человек этот М., – задумчиво произнес Р. – Думаю, он многого добьётся.
   – Да, – согласился я. – Он ещё в университете отличался от многих наших сокурсников. Недаром его избирали старостой. А уж сколько славных пирушек замутил!
   – Понимаю. И одобряю… Думаю, у него все будет хорошо. Однако, мне кажется, что и вы можете добиться немалого. Вам не хватает уверенности в себе. И некоторой доли наглости.
   Мне было приятно слышать такое. Важные люди редко обращали внимание на мою персону. Я слегка смутился.
   – Мне казалось, что, не имея богатых родителей или достойного покровителя, трудно добиться чего-то, даже если ты прекрасный работник.
   – Это верно. Как и то, что найти себе покровителя проще уверенному в себе человеку. Важен драйв, как сейчас говорят.
   Разговор заинтересовал меня, но я не мог понять, к чему мой новый знакомый клонит. Просто захотелось поговорить? Или он имел некий замысел? Хм… Хотелось верить, что открываются некоторые возможности для меня. Есть же высшая справедливость. Разве я не заслужил? Разве я плохо работал все эти годы?
   Продолжению животрепещущей темы помешало неожиданное появление рослого человека с мужественным лицом. Пожав руку Р. и мне, он вальяжно развалился на диване.
   – Известный специалист по борьбе с коррупцией. – Р. представил мне гостя. – А этот господин, – он указал на меня, – работает в средней фирме. Зову его на государственную службу. Переманиваю, так сказать. Сейчас ты его можешь посадить за дачу взяток, а если он станет государственным чиновником – за то, что он их будет брать.
   Р. ехидно хохотнул, а я, не раздумывая, отчеканил:
   – Ни-за-что не буду брать.
   – Все берут, – отрезал Р. – Коррупция была и будет. Это реальность. Я полагаю, надо её узаконить. На самом деле, какая разница? Человек платит налоги, часть из них государство даёт чиновнику в виде зарплаты. А если человек напрямую даёт деньги чиновнику, практически мы имеем то же самое. И от этого выигрывают оба. Чиновник видит перед собой не бумагу, а живого человека, у него появляется реальный стимул помочь ему в решении того или иного дела. Проситель получает положительный ответ, а чиновник – плату за решение конкретного дела. По-моему, так лучше. У нас же принято считать, что дача взяток – это нехорошо. При чём тут взятки? Надо говорить о плате за оказанную услугу. Пла-та, – подчеркнул он. – Вот что это такое.
   – А если чиновник, решая какое-то дело, нарушает закон? Тогда это плата за нарушение закона? – поинтересовался наш гость.
   Р. на секунду задумался.
   – Согласен. Закон нарушать нельзя. И платы за нарушение закона быть не должно. Просто необходимо договориться, что плата за оказанную чиновником услугу возможна лишь в том случае, если чиновник не нарушал закон. Не нарушил закон – плата. Нарушил – взятка. По-моему, логично. Тебе вина? Или виски?
   Гость захотел вина. Р. подозвал официанта, и тот не заставился себя ждать. Я убедился, что в этом зале служащие банкета были куда расторопнее. Официант поставил чистый бокал, наполнил его, спросил, не желаем ли мы чего-то еще.
   – А не поесть ли нам рыбы, господа? – Р. глянул на меня повеселевшими глазами. – Здесь прекрасная радужная форель, фаршированная креветками, в соусе «Шампань». Берём? – Я кивнул. – Две порции форели. И белого вина. Насколько помню, у вас был «Шато ля тур бланш» девятилетней выдержки. Принесите.
   Гость заказал себе язык по-старопански, обжаренный в коньяке, овощей, мясной закуски. После этого были подняты стаканы с виски и бокал с вином. Чокнувшись, мы выпили за встречу.
   Гость оказался весьма разговорчивым типом.
   – Существует легенда о честном чиновнике, – принялся рассказывать он. – Жил-был, говорят, такой в одном ведомстве. Представьте себе, взяток не брал, служебное положение в личных интересах не использовал, поручения все прилежно выполнял, на работу не опаздывал, не пил горькую. Одним словом, диво дивное. Уникум. Таких беречь надо. Именно боязнь не сберечь – за стекло ведь не посадишь – приводила к тому, что переводили честного чиновника из одного ведомства в другое. Правда, некоторые начальники объясняли это тем, что в их ведомстве хороший пример уже получен, и теперь пора другому ведомству дать возможность поработать с честным человеком. Так ходил он из ведомства в ведомство, пока не прознал про него сам премьер-министр. И решил премьер-министр взять образцового чиновника к себе. Выделил отдельный кабинет в своём здании, чтобы за примером далеко не ходить, если спросят его, остались ли в природе еще честные служащие. Не верите? А вот вам! И продемонстрирует удивительную личность, так сказать, живьём.
   Р. расхохотался так, что даже прослезился.
   – А я вот слышал другую легенду, – сказал он, промокнув салфеткой глаза, – о вечном чиновнике. Он родился давным-давно, когда ещё только-только возникли государственные учреждения, и стал одним из первых чиновников. Но в отличие от своих коллег – других чиновников, он так любил своё дело, что готов был умереть за него. И надорвался. И когда настал последний его час, он обратился к Богу и сказал: «Господи, мне жаль, что я ухожу. Но лишь одной причиной объясняется моя жалость – я не успел закончить дело, ради которого жил. Это не даёт покоя моей душе. Как мне быть?» И сказал ему Бог: «Коли так, живи, делай своё дело и умножай плоды дел твоих до скончания веков». И выздоровел тот чиновник, и пошёл в присутственное место. И удивились те, кто был там, ибо не ожидали более увидеть его, и возрадовались. И продолжил он делать своё дело. Шли века, сменялись один за другим правители, а он неустанно трудился во благо власти и во славу чиновного ремесла. Ибо, какая бы ни была власть, зиждется она лишь на усилиях особого люда, проводящего свою жизнь в присутственном месте. И до сих пор вечный чиновник трудится в каком-то из министерств, может быть даже в аппарате правительства. Такая вот легенда.
   Признаться, меня захватили обе истории.
   – Послушайте, а что если это один и тот же человек? – возбужденно спросил я. – Ну… вечный чиновник, он и есть честный. Если легенда имеет под собой основание, то вечный и будет честным. Это факт. Просто ему некуда спешить.
   Мое предположение заставило собеседников напрячь мозги. – Интересное предположение, – ответил наконец Р. – Весьма интересное. Но всё-таки… – тут он тактично улыбнулся, – не принимайте легенды так близко к сердцу.
   Вторым заходом выпили за преуспевание и долгую службу. Третьим – за крепкое здоровье.
   Заговорили о возможной отставке важного министра. Р. упоминал о ней как о решённом деле, заверял, что она состоится в ближайший месяц. Гость не оспаривал неизбежность отставки, подвергая сомнению только сроки.
   – Через полгода, не раньше, – утверждал он с таким видом, словно имел доступ к Истине.
   Я не понимал, зачем снимать министра. Дела в стране шли не слишком хорошо – это понимали все, – но государственные средства массовой информации постоянно выискивали какие-то успехи. А негосударственные старались не перебарщивать с критикой… Я жаждал получить ответ.
   – А зачем его снимать? – рискнул спросить я.
   – Место важное, другие тоже хотят, – тактично проронил Р.
   – А противоречия между высшим должностным лицом и премьер-министром?
   Мои собеседники не сразу нашли, что ответить.
   – Эти противоречия преувеличены, – сказал, наконец, Р.
   Гость охотно кивнул, а затем продолжил:
   – Окружение премьер-министра не любит высшее должностное лицо, а окружение высшего должностного лица не любит премьер-министра. Они и нагнетают. Это началось, когда высшее должностное лицо и премьер-министр поменялись местами. Но оснований для беспокойства нет.
   Признаться, подобные слова мало что прояснили для меня. Захотелось задать ещё один вопрос, но я боялся прослыть непонятливым. Мои размышления прервал официант, поставивший на стол рыбу и язык.
   Форель, фаршированная креветками, не обманула самые радужные ожидания. А как изысканно сочеталось с ней белое вино! Жизнь уже после первого кусочка показалась мне прожитой не напрасно. Разговор естественным образом перешел в иную плоскость.
   – Как? – с довольным лицом спросил меня Р. – Если вы скажете, что это плохо, вы мой враг.
   – Это восхитительно. Тут не только язык, тарелку проглотишь.
   – А ты почему не взял рыбу? – поинтересовался Р. у гостя.
   – Я её не люблю.
   – Зря. Это не только вкусно. Это полезно. Японцы едят много рыбы и живут дольше всех.
   – Они не только едят рыбу, – возразил гость. – Они живут по-другому.
   В проходе между столиками показалась дама в длинном красном платье. Она была невероятно хороша собой: точеные черты лица, длинная изящная шея. Словно фотомодель, сошедшая с обложки журнала. Гость встрепенулся, пригладил волосы, поправил галстук. «Неужто к нему?» – подумал я. И не ошибся.
   Холодно кивнув нам, изящная дама опустилась на диван подле гостя и заговорила о чем-то с ним вполголоса. Потом он спросил, хочет ли она чего-нибудь выпить, она отказалась и глотнула вина из его бокала. После этого они поднялись и ничего не говоря направились к выходу из зала.
   – Жена? – спросил я.
   – Жена. – Р. кивнул. – Но только не его.
   – А чья?
   – Весьма значительного человека.
   – Она фотомодель?
   – Боже упаси. Она президент благотворительного фонда.
   Я мечтательно вздохнул. Любовница – пусть, так даже романтичней. Мне тоже хотелось ходить в обнимку с такой шикарной женщиной, заниматься с ней сексом при каждой встрече, всячески угождать ей.
   – Не завидуйте. – Р. словно подслушал мои мысли. – Очень хлопотно иметь таких любовниц. Поверьте, я знаю, что говорю. На моих глазах прошло немало подобных историй. Все они заканчивались маленькой трагедией. Достаточно вспомнить моего друга, работавшего в министерстве, связанном с природными ресурсами. Он влюбился без памяти в издательницу популярного женского журнала. Она к тому моменту только что разошлась со своим четвёртым мужем, известным промышленником. В общем, всё у них было прекрасно, они ходили вместе на мероприятия и банкеты, отдыхали в Париже и на Канарах. Казалось бы, живи и радуйся. Только через полгода он ей наскучил, и она завела себе ещё кого-то. Мой друг, узнав об этом, начал чудить. Скандалил с ней, потом каялся. Чтобы задобрить её, покупал дорогие подарки. А когда кончились деньги, вынудил крупную фирму дать дополнительную взятку за лицензию. Это раскрылось. В общем, полное фиаско.
   – Его посадили? – спросил я, искренне сочувствуя герою рассказа.
   – Нет. Зачем ломать парню жизнь? Он и так натерпелся. Тихо убрали из министерства, сослали в спокойную европейскую страну первым советником посольства. Уже третий год томится на чужбине. А другой мой приятель влюбился в дочь вице-президента нефтяной компании. Она оказалась наркоманкой, втянула его в это дело. Они на пару кололись. Видели бы, что стало с ним через год. Жалкое подобие того, что было прежде. Руководство крупной фирмы, где он работал, терпело его только из уважения к его отцу, весьма почтенному человеку. Мы послали беднягу в известную клинику, но там с ним не справились. Хорошо, нашлась какая-то бабка, знахарка, она-то его и вылечила. Мучилась бедная старушка, две недели его заговаривала. Теперь он к наркотикам – ни-ни. К женщинам – тоже.
   Я покачал головой – взлеты и падения, успех и разочарование – все так. И всё-таки назидательность Р. начинала утомлять. «Я молод и амбициозен, и ничто не заставит меня остановиться на пути к новым горизонтам», – подумал я и огляделся по сторонам в надежде увидеть где-нибудь поблизости своего приятеля.
   – Вы ищете М.? Не волнуйтесь за него. Он не пропадёт. Здесь он в своей среде. У меня к вам предложение. Давайте посетим соседний зал. Уверяю, это будет любопытно.
   Я не знал, как быть. Безумно хотелось попасть в другие залы, но как признаться Р., что я тут незаконно пребываю? Пришлось выкручиваться.
   – У меня нет пропуска в другие залы, – промямлил я.
   Его, как ни странно, это не ничуть не смутило.
   – Ничего страшного. Я решу эту проблему.
   Вход в другой зал охраняли, как обычно, два сотрудника. Р. показал им свой пропуск и что-то молвил, указав на меня. Охрана расступилась, двери распахнулись, и жизнь продолжилась.
   Впрочем, мои первые впечатления от нового зала были не самыми восторженными. Прямо скажем, я был разочарован – здесь употребляли пищу стоя.
   – Разве так солидно – стоя, а не за столиками? – спросил я. – По-моему, не солидно. Банкет куда лучше.
   – Фуршет – разновидность банкета, предусмотренная Правилами, – назидательно произнёс Р., – где пищу потребляют стоя. Но если учесть, что все мы идём по жизни, нет ничего страшного в том, чтобы немного постоять. Тем более, что фуршет имеет свои неоспоримые преимущества. Подходить к чужому столу, за которым нет знакомых людей, в ходе обычного банкета есть признак плохого тона. А вот на фуршете запросто можно подойти к любому участвующему или пребывающему и заговорить с ним. Правила предусматривают это. Уверяю вас, во всём есть свой резон. Фуршет – такой же обычный праздник жизни, как и банкет.
   Успокоившись, я принялся изучать обстановку. В глубине зала играл струнный квартет. Живая классическая музыка, как я слышал, располагала к неспешным разговорам и употреблению пищи. Вдоль стены тянулся длиннющий стол, заставленный бесчисленными блюдами, и мы, не мешкая, направились к нему.
   У меня разбегались глаза. Хотелось немедленно приступить к дегустации этих шедевров кулинарного искусства – а в том, что это шедевры я абсолютно не сомневался, слюна выделялась со страшной силой. На широких овальных подносах, покрывавших значительную часть стола, теснились канапе с паштетами, рыбой, сыром. В ряд, как солдаты на параде, стояли громадные тарелки с различной рыбой – только красной было не менее пяти видов, за ними возвышались судки с красной и черной икрой и пиалы с морским ассорти, между которыми теснились кораблики-селедочницы с причудливо закрученными ломтиками ветчины, парусами из корейки, карбоната, буженины, вареной телятины. Гордо стояли прямоугольные судки с заливным мясом, языком, холодцом. Далее в больших металлических судках, под которыми горели спиртовки, грелось мясо, птица, рыба, а на специальной плите едоков поджидали аккуратные стальные чашечки с жульеном. За горячими блюдами следовали чаши с оливками и маслинами, маринованными и солеными грибками, а также разномастные огурчики, помидорчики, редис, сладкий перец, китайский салат. Царство фруктов и кондитерский рай завершали убранство этого дивного стола.
   – А где спиртное? – деловито спросил я.
   – А взгляните вон туда, – Р. указал куда-то влево. – Официанты разливают.
   И правда, за множеством участвующих и пребывающих виднелся еще один длинный стол, заполненный бутылками, около которого суетились служители банкета в белоснежных куртках.
   Я положил себе побольше икры – чёрной и красной, чуть поколебавшись, добавил осетрины. Оставалось решить вопрос о жидкости, которая должна была помогать поглощению этой еды. Я поступил самым бесхитростным образом – подошел к столу со спиртными напитками, показал официанту содержимое тарелки и спросил, что бы он посоветовал пить в данном случае.
   – Белое вино, – не раздумывая, сказал он. – Возьмите французское, «Шато Куте» восьмилетней выдержки.
   Вполне довольный собой и происходящим, я вернулся к Р., который ограничился лишь бокалом красного вина.
   – Что вы пьете? – поинтересовался он.
   Хорошо, что название было простое, и я запомнил его.
   – «Шато Куте» восьмилетней выдержки, – с гордостью произнес я.
   – О-о! Достойный выбор. Вы растёте в моих глазах.
   Нельзя сказать, чтобы я был голоден, однако с аппетитом поедал икру, сначала красную, а потом и чёрную. Отведал осетрины, запивая ее небольшими глотками вина, настраивающими мой разум на позитивные размышления о вечере. Когда я задумался о том, стоит ли ещё поесть или необходимо сделать передышку, Р. сообщил:
   – Идёмте, я представлю вас депутату нижней палаты парламента, председателю очень важного комитета.
   Такие слова могли вызвать лишь умиление. Взяв бокал, я спешно двинулся за ним.
   Депутат оказался человеком довольно внушительных размеров, при этом безумно элегантным. Впрочем, вид у него был настолько важным, что, казалось, ощущение собственной важности мешает ему двигаться свободно. Завидев Р., он радостью воскликнул:
   – Какие люди! Рад видеть тебя, дружище. Как жизнь?
   – Вся в трудах праведных. В трудах.
   – Всё пытаешься осчастливить народ?
   – Пытаюсь. Так ведь и ты страдаешь тем же. Наш с тобой пунктик. Одна, но пламенная страсть. Одна, в смысле общая. Но не единственная. По-моему, так жить веселее.
   – Как правильно ты всё понимаешь. И главное – можешь красиво изложить. – Депутат смотрел на Р. глазами, полными признательности.
   – Талант не скроешь. Кстати, позволь познакомить тебя с представителем среднего бизнеса, который решил стать государственным чиновником. – Широким жестом Р. указал на меня.
   – Весьма рад, – небрежно произнёс представитель нижней палаты парламента и вяло сунул мне руку. – Это он вас уговорил уйти на государственную службу? Отказывайтесь. Куда лучше работать в представительной власти, чем в исполнительной. Я вам так скажу: законы гораздо приятнее принимать, чем исполнять. Вступайте в нашу партию, подбросьте ей деньжат, пошумите на съездах – мол, я за линию партии костьми лягу. На следующих выборах в список войдёте – я лично помогу. И вы в нижней палате. Всё элементарно.
   – Если там лучше, отчего многие депутаты с такой охотой уходят в правительство? – Сколько ехидства было во взгляде Р., сколько озорства.
   – Ну… выгоды своей не понимают.
   – Как раз понимают! – воскликнул Р. с каким-то воодушевлением.
   – Сдаюсь. – Депутат поднял свободную руку. В другой был наполненный бокал. – Давай лучше выпьем. За встречу. Поболтать я и в нижней палате могу. Дело надо делать.
   Бокалы соприкоснулись, дабы издать приятный звук, и тотчас разошлись. Вино было выпито. Происходил великий круговорот жидкости в природе.
   – Слушай, я тебе одну хохму расскажу. – Депутат невероятно оживился, хлопнул Р. по плечу. – Сегодня журналисты пристали к нашему дражайшему председателю палаты по поводу срока, который получил очень крупный предприниматель. Спрашивают: «Какое ваше мнение на этот счёт?» А он ещё не знал своего мнения, потому что не успел повидаться с высшим должностным лицом. Так он отказался им отвечать.
   Депутат раскатисто захохотал, а Р. хмыкнул и взял жульен. Я последовал его примеру.
   Спокойному поеданию жульена помешало появление каких-то людей, обступивших депутата и обсыпавших его вопросами: будет ли дальше падать доллар? Удастся ли удержать инфляцию? Не поднимут ли налоги? Будут ли опять расти тарифы? Депутат не испугался подобного натиска, отвечал спокойно и уверенно:
   – Как председатель комитета могу вас заверить – всё будет хорошо. Можете не сомневаться. Прежде, чем перейти к подробностям, давайте попросим представителя исполнительной власти, которая должна работать в тесном контакте с представительной, помочь нам. – Тут он глянул на меня. – Слушай, насчёт выпивки там реши.
   Конечно, я был удивлен тем, что меня уже отнесли к исполнительной власти. Я не стал отказываться, коль меня просил депутат. Но и тащить шесть полных бокалов я не хотел. Тот, кто умён, всегда найдет решение. Подойдя к столу, за которым разливали живительную влагу, я спросил у белоснежного официанта:
   – Кто тут у вас главный?
   Он указал на одного из служителей банкета, ничем не отличавшегося от других. Разве что взгляд у него был построже.
   Я подошел к нему и деловито проговорил:
   – Там вон стоит депутат нижней палаты парламента, председатель очень важного комитета. У него встреча с представителями крупного бизнеса. Пожалуйста, семь бокалов с вином туда. И что-нибудь получше, поизысканнее. Полагаюсь на ваш вкус.
   Почтительно кивнув, служитель банкета спросил:
   – Французское «Медок Шато Тэр Руж крю буржуа» девятилетней выдержки вас устроит?
   Что-то там с «буржуа» я уже пробовал. Вроде понравилось. Поэтому кивнул утвердительно и пошёл назад. Выступление депутата было в разгаре.
   – …стать полноправной частью новой системы, соответствовать вызовам времени. Для этого необходимо изменить мышление, воспринять новую систему ценностей. Надо раскрывать скрытые в каждом из нас ресурсы, выходить на новые рубежи. Только так мы сможем идти в ногу со временем. И даже опередить его. Тут альтернатива простая. Либо мы опережаем время или идём в ногу с ним, либо мы отстаем навсегда. Он замолчал, но волнение не сходило с его лица, и я даже испытал что-то вроде симпатии к этому загадочному депутату. Тут появился официант с блестящим подносом, на котором возвышались пузатые фужеры, наполненные густой темно-красной жидкостью.
   – За то, чтобы мы опережали время, – провозгласил депутат и пригубил вино. Мы все последовали его примеру, отпили по глотку и с минуту пребывали каждый в своих фантазиях.
   – А куда бы вы рекомендовали вкладывать средства? – поинтересовался, наконец, один из визитеров.
   – Нынче бурный спрос на активы развивающихся стран, – без тени сомнения ответил депутат.
   Я тоже решил вставить своё слово, припомнив, что Р. наставлял меня быть немного наглым.
   – Только нельзя допускать, чтобы в этих странах рынок активов отрывался от реальных показателей. Это опасно для тех, кто вкладывает в активы средства.
   На меня глянули с удивлением, прежде всего сам депутат. Казалось, я поставил его в тупик.
   – Да-да, это следует учитывать, – быстро проговорил он. – Простите, нам с уважаемыми представителями исполнительной власти, – он указал на Р. и на меня, – надо продолжить совещание.
   Визитеры вежливо поблагодарили его и удалились. Депутат облегченно вздохнул.
   – Надоели. Но депутат живёт для народа. Тут уж ничего не поделаешь. Я вот что тебе скажу. – Он смотрел на меня веселыми глазами. – Сейчас мы существуем в новом информационно-коммуникационном мире. Сегодня форма важнее содержания. В наше время важнее казаться, чем быть. Допустим, ты – самый умный, только ты этого никак не докажешь, если не будет создан соответствующий имидж. Но имидж умного можно создать и дураку. Никаких проблем. Были бы деньги. Народу плевать, кто на самом деле умный. Народу важно, кто представлен в качестве самого умного на том или ином посту. Так что важнее казаться защитником народа, чем быть им. – Он на секунду задумался и продолжил. – Впрочем, есть одно исключение из правила. Лучше быть богатым, чем казаться им. Но это особый случай. То исключение, которое подтверждает всеобъемлющий порядок вещей. Всё это надо понимать, если хочешь чего-то добиться. Есть простые истины. Власть, деньги, слава и секс – вот составляющие современного мира.
   Время от времени я глядел на Р. – он то посмеивался, то нахмуривался. А депутат между тем продолжал, все более увлекаясь:
   – Ты, наверно, хочешь быть большим начальником. Правильно. Важно только понять, как этого добиться. Расскажу поучительную историю. Одно ведомство некоторое время назад возглавлял весьма весёлый начальник. Он любил погулять и нередко проводил вечера в хорошем ресторане. Один раз он выпивал с друзьями, и они заспорили насчёт того, трудно ли управлять ведомством. Начальник уверял, что управлять весьма просто. «Любой может делать это, – говорил он. – Да вот хотя бы этот пьяница» – Он указал на дремавшего в углу человека. Они ему не поверили. Он настаивал на своём. И возник у них замысел. Подсели они к этому человеку, растормошили его, выяснили, что он мелкий предприниматель, оттянуться пришёл. Напоили его, увезли с собой, а утром притащили в начальственный кабинет, положили на диванчик в комнате отдыха. Начальник предупредил секретаршу и руководителей подразделений, что идёт эксперимент, и они должны тому типу в его кабинете подыграть. Мол, он – начальник ведомства, и обязан принимать решения, отвечать на вопросы. А если начнёт сомневаться, то списывайте всё на пьянство – дескать, загулял в связи с назначением. И вот просыпается предприниматель, смотрит – непонятная комната, чистенькая, уютная, дверь в туалет, дверь в душ. И ещё одна дверь. Выходит – большой кабинет. Стол, на котором можно в футбол играть. Он быстренько к следующей двери. А там приёмная, секретарша смотрит на него без всякого удивления, обращается к нему по имени, суёт в руки стопку документов, просит срочно принять по ним решения. Он таращит глаза, ничего понять не может, возвращается в кабинет. Через некоторое время опять выходит, спрашивает секретаршу, откуда она его знает. «Вы – мой начальник, руководитель ведомства», – отчеканивает она. Он прямо-таки ошарашен. «А когда меня назначили?» – «На прошлой неделе». «И давно я… загулял?» – «Да уже четвёртый день, – без колебаний отвечает секретарша. – Вы обязательно примите решение по документам. Из правительства уже звонили. Сердятся». Он идёт в кабинет, начинает просматривать документы, а к нему на прием уже прутся руководители подразделений, просят помочь в решении текущих вопросов, принять решения по новым делам. Секретарша прекрасно выполняет новую роль – не дает предпринимателю ни на секунду расслабиться, вываливает на него всё новые и новые проблемы. И он пытается решать их. Уже конец рабочего дня, предприниматель хочет улизнуть, но не тут-то было. Дела продолжают сыпаться на него. К вечеру он все-таки уходит домой. А начальник опять собирается с друзьями в ресторане. Попивая вино, веселая компания подводит итоги. И что же? Мелкий предприниматель в большинстве случаев принял правильные решения. «Видите, – восклицает начальник. – Я был прав». «А зачем же тогда нужен на этой должности ты?» – спрашивают друзья. «В этом и есть главная тонкость, – отвечает начальник. – Управлять могут многие. Но должны управлять свои». Каким довольным выглядел депутат, окончив свой рассказ. Как победно смотрел на нас! И хотя я не очень поверил в реальность этой истории, но предпочёл не высказывать сомнений. Тем не менее, ее главная мысль – управлять должны свои – мне понравилась.
   – А что мы не пьём? – озаботился вдруг депутат. – Ну-ка, давайте. – Чокнувшись с нами, он в одну секунду опустошил фужер. – Неплохое винишко. Надо бы ещё. – Он глянул на меня кающимися глазами. – Сходи, сынок, принеси. Я тебя прошу. Мне – водки.
   Как тут отказаться? Я вздохнул и предпринял повторное путешествие к столу с напитками. Старший официант выслушал очередное задание, сухо кивнул. На обратном пути я зарулил к другому столу и прихватил горячей закуски. Возвращение совпало с прибытием спиртных напитков. Депутат взял рюмку с водкой, я и Р. – фужеры с вином.
   – За наше процветание! – провозгласил депутат. Когда мы выпили и закусили, он продолжил разговор, начатый в моё отсутствие:
   – Бизнес – составная часть власти. Просто раньше было так: чем больше бизнес, тем больше власти. А теперь наоборот. Всё логично.
   – Бизнес должен быть отделён от власти, – поспешил возразить я.
   – Как ты себе это представляешь? Болтовня. Когда и где бизнес не был составной частью власти? Бизнес органично проникает во власть, а власть – в бизнес.
   – Бизнес без власти ничто, – без тени сомнения произнёс я.
   – Побойся Бога. Зачем же так мрачно? Зачем сгущать краски? Между прочим, представитель исполнительной власти обязан говорить то, что должно быть, а не то, что есть на самом деле. Именно так можно приблизить будущее.
   Сознаюсь, меня порядком озадачили его слова. Я говорил то, что думал. Я вовсе не был наивен. Однако речь шла о слишком общих вещах. Получалось, что государственному чиновнику следует во всём соблюдать осторожность. И даже рассуждая на отвлечённые темы, надо быть начеку. Важные стороны жизни представителей исполнительной власти открывались передо мной.
   Мои размышления прервал незнакомец в голубом полосатом костюме с малиновой бабочкой. Этот наряд делал его похожим на артиста цирка или конферансье, и я едва сдержался, чтобы не расплыться в улыбке.
   Мужчина холодно кивнул нам с Р., а депутату протянул руку.
   – Что по поводу просьбы нашей компании? – спросил он мрачно.
   – Есть, о чём потолковать. Не здесь. – Депутат глянул на Р., на меня. – Вынужден вас покинуть. Дела. Мы ещё встретимся.
   Он удалился, увлекая за собой незнакомца.
   – Живописная личность, – пробормотал я.
   – Живописная, – живо подхватил Р. – И что любопытно – дельные вещи говорит. Хотя с виду-то и не скажешь. Умнейшая голова. И человек надёжный. Дал слово – держит.
   – Мне он понравился.
   – Рад, что смог вас познакомить. Для меня это не составило труда. Однако вы и сами проявляйте активность. Вам понадобятся полезные связи. Птица высокого полета вряд ли сможет обойтись без них. – Он подмигнул мне и поставил фужер на столик. – Ну, осваивайтесь тут. А я пойду по своим делам.
   – Но мы ещё увидимся?
   – Конечно. А как же иначе? Насколько я понимаю, вы готовы принять моё предложение. Это правильно. – Р. глянул на роскошные золотые часы. – Мне пора. Меня ждут.
   Оставшись в одиночестве, я стал всматриваться в окружающие меня лица – ни одного знакомого. Что делать? Вернуться в предыдущий зал, попытаться найти М.? А вдруг попаду куда-нибудь не туда? Я решил остаться в этом зале и для начала немного перекусить. Состоялся еще один подход к щедрому столу. Я положил себе шашлыка из осетрины, куриную ножку, приготовленную на гриле, жареной свинины, картофеля фри, овощей, несколько крупных маслин. Теперь настала очередь решить проблему, чем все это запивать. Водку или виски мне не хотелось, и я пожелал просто хорошего вина. Служитель банкета предложил одну из бутылок. Название ничего не говорило мне, но я утвердительно кивнул, понимая, что дрянь здесь не подсунут. С наполненным фужером и тарелкой я отыскал свободный столик и приступил к трапезе. Свинина была восхитительна, шашлык из осетрины пробудил во мне дремавшее до этого рокового вечера чувство прекрасного, а куриная ножка, источающая аромат южных специй, свидетельствовала о том, что смысл в нашей бренной жизни определенно есть.

   Наевшись, я от нечего делать снова стал рассматривать публику. Люди ели, пили, смеялись, спорили. Струнный квартет играл приятную легкую музыку. Так в кино подолгу звучит какая-то повторяющаяся мелодия, которая полностью соответствует настроению и ритму происходящего на экране, и зритель воспринимает ее как полноправного участника действия – незаметного и незаменимого.
   И вдруг я увидел кареглазую особу, ту самую, референта министра, в небольшой компании. Она стояла, облокотившись на столик, и задумчиво глядела куда-то вдаль. Как я обрадовался. Как оживился. И вовсе не потому, что это был единственный знакомый мне человек поблизости. Она мне действительно запала в душу.
   Я лихорадочно решал, как поступить. С одной стороны, я помнил о необходимости быть нагловатым, но как не переборщить, не совершить какую-нибудь пакость? В конце концов, ноги сами понесли меня к ее столу.
   Кареглазая ничуть не удивилась, когда я возник поблизости.
   – Слушаю вас. – Она подняла на меня большие карие глаза.
   – Простите, но я хотел бы обсудить ряд вопросов, относящихся к сфере деятельности вашего министерства. – Я, кажется, не соображал, что несу. – Мы можем переговорить наедине?
   Она усмехнулась и кивнула.
   Мы отыскали свободный столик на другом конце зала, и с полминуты молча смотрели друг на друга, словно заключили пари, кто кого переглядит. Я победил, она заговорила:
   – Ну?
   – Мне так хотелось пообщаться с вами, так…
   – И всё?!
   – Разве этого мало?
   – Ну… не знаю.
   – Давайте выпьем. Вам чего налить?
   Какая-то мыслительная работа произошла в её хорошенькой головке.
   – Я хочу «Кампари» с апельсиновым соком.
   – Ждите, сейчас принесу, – едва ли не сказал я, но тут во мне шевельнулось сомнение – вдруг сбежит. И я спросил ее: – Может быть, сходим вместе?
   Она согласилась. Мы подошли к алкогольному столу, взяли по «Кампари». Затем я отвёл мою спутницу к кондитерским изделиям.
   – Нельзя, – испуганно проговорила она.
   – А хочется?
   Она замялась:
   – Пожалуй, да.
   – Надо съесть.
   Небольшие пирожные заполнили тарелку. Теперь у нас было всё, что требовалось для интеллигентной выпивки, и мы вернулись к нашему дальнему столику, который, к счастью, никто не занял.
   Вкус у «Кампари» оказался приятный. Апельсиновый сок удачно дополнял его.
   – Как вам работается в министерстве? – начал я разговор.
   – Нормально, ответила она и отправила в рот маленькую желейную вишенку от пирожного.
   – Я теперь тоже в исполнительной власти. На высокой должности. Правда, зовут в законодательную власть. В нижнюю палату парламента. Но я отказался. Перспективы гораздо больше в исполнительной власти… – я сбился, глядя на ее блуждающую улыбку, и продолжил говорить совсем не то, что хотел: – Вы мне очень нравитесь. Надеюсь, вы не сердитесь на меня за то, что я вытащил вас из той компании?
   Она пожала плечами и достала из сумочки пачку сигарет, выудила из неё длинную, тонкую сигарету, закурила. А я с удовольствием наблюдал за её красивыми, ухоженными пальчиками.
   – Вам нравится в этом зале?
   – Пожалуй.
   – Но есть залы лучше?
   – А вы разве не знаете?
   Я понял, что сглупил, и попытался подобрать слова, чтобы окончательно не упасть в ее глазах.
   – Видите ли, мне… хм… я недавно стал участвующим в банкете. Ещё не успел побывать во всех залах.
   – Ну так побываете. В чем сложности?
   – А кто такие пребывающие на банкете? – ответил я вопросом на вопрос.
   – Супруги и совершеннолетние дети участвующих.
   – А друзья?
   – Друзья – тоже. Все, кто имеет право на получение разового пропуска.
   – А кто имеет право?
   – Те, за кого ходатайствует участвующий с высоким статусом.
   Я ощутил себя в тупике. Деловой разговор не клеился, да и не хотелось. С другой стороны, о чем говорить с такой женщиной? Об искусстве? Но я за последние несколько лет не прочел ни одной книги, не посещал выставок, не бывал в музеях и театрах. Об отдыхе? Я не мог похвастаться тем, что проводил время на шикарных курортах или совершал дорогие круизы. О машинах? Что я мог сказать ей нового? О погоде? Глупо было рассуждать об этом в столь уютном зале, отгороженном от внешнего мира бог знает какими стенами. Так о чём?
   Но тут моя кареглазая все исправила сама.
   – Идёмте!
   Она стремительно пошла вперед, я – за ней. Вскоре я понял, что мы направляемся к бархатным портьерам, висящим слева от оркестра. За портьерами обнаружилась дверь, миновав которую, мы оказались в небольшой комнате без окон, освещенной тусклыми круглыми светильниками на стене. Посреди комнаты стояла широкая застеленная тахта. «Комната отдыха?» – промелькнуло у меня в голове, а за спиной многообещающе клацнул замок.
   Стремительными движениями моя кареглазая сняла с себя платье, обнажив упругие груди и стройное тело. Дав мне налюбоваться ее совершенными формами, она стянула трусики и с вызовом посмотрела на меня.
   – Чего же ты ждёшь?
   Сердце моё взбунтовалось. Я бросился к ней, сдавил в объятиях, принялся целовать губы, щёки, шею. Ее рука опустилась вниз, туда, где её было особенно приятно ощутить. И моя красавица убедилась в том, что она желанна.
   – Может быть, ты разденешься?
   Черт, верно! Я сбросил прямо на пол пиджак, брюки, галстук, рубашку, трусы, и мы устроились на просторной поверхности тахты. Я объелозил ненасытными губами её разгоряченное тело, затем взобрался на неё.
   Я ощутил, как дивно бытие. Как дышит вечность. Как смелы порывы дерзкого ума. Я понял, что вся жизнь в движенье. Сам я стал движеньем. Старательным противником покоя. Достигнув результата, я продолжил. Хотелось повторить успешное деянье. О, сколь прекрасно было наше единение. Как жалко было ставить точку. Жалко и желанно.
   Потом лежал я тихо, отдаваясь неге. Понять пытался, что произошло. Пригрезилось, привиделось, приснилось? Возникло и пропало? Нет! Лежала рядом та, что вечность подарила.
   Я ощутил, наконец, потребность в словах.
   – Ты не разочарована?
   – Нисколько.
   – Тебе понравилось?
   – Вполне, – томно прозвучал ее голос.
   Сказала – тут же повернулась. Прижался я к её спине, такой манящей, гладкой, нежной, влекомый силою безбрежной. Мне вновь хотелось. О, безумец! Я сделал всё, чтобы вернуться. Туда, где так хотелось быть.
   Как этот мир придуман чудно. Имеет каждый минус плюс. И каждое начало – завершенье. Событие – своё предназначенье. Таится смысл во всём, хотя от нас порой сокрыт он.
   – Ты довольна?
   – Да. Ты смог мои желания унять.
   На этот раз она не стала нежиться. Поднялась, подхватила платье. Быстро оделась.
   – Что ты ждешь?
   Я спешно натянул трусы и брюки.
   Едва привёл себя в порядок, повернулся ключ, и дверь открылась. Мы вышли в зал. Я озирался по сторонам. Казалось, что все знают о нашей тайне и смотрят исподтишка на нас, злорадствуя или завидуя. Но я ошибся. Участвующие и пребывающие были заняты своими делами – выпивали, ели, забавлялись разговорами.
   – Выпьем ещё? – спросил я.
   – Нет времени. Спешу. Я очень задержалась. Пока. – Она игриво улыбнулась на прощанье.
   Красивые ножки, легко ступая по мраморному полу, унесли её от меня. Я смотрел ей вслед, пока изящная фигура не затерялась за участвующими и пребывающими.
   Я взял себе очередную порцию «Кампари» с апельсиновым соком, устроился на одном из кожаных диванов, стоящих вдоль стены и в благодушном настроении стал разглядывать людей. Скользил взглядом по лицам – ни одного мало-мальски знакомого. Интересно, были ли поблизости люди, с которыми жизнь когда-либо сводила меня?
   Я поймал себя на том, что снова перешел на размышления о смысле жизни. В чем он? В том, чтобы добиваться чинов и званий? Стать участвующим на банкете с высоким статусом? Иметь право на получение разового пропуска для жены и детей, которых мне предстояло ещё завести? Предавать ради этого, если понадобится, лебезить перед начальством, сносить унижения, покорно лизать кому-то задницу? Или в том, чтобы умножать своё богатство? Кропотливо приращивать то, что имеешь, жертвуя всем и вся, думая лишь об этом каждую секунду? Или надо просто радоваться жизни? Смаковать каждый день? Наслаждаться возможностью выпить, закусить, поболтать с друзьями, знакомыми, потрахаться с женщинами? А может, смысл в том, чтобы рисковать? Деньгами, положением, жизнью. Смысл в том, чтобы испытывать судьбу? Ходить по краю? Жить, может быть, недолго, но ярко… Хочется всего. И чтоб не ошибиться. Не прогадать.
   Я допил «Кампари» и протяжно вздохнул. Интересно, где сейчас М.? В каком зале? Я решил прогуляться, поразмяться, так сказать, и неспешно пошел между столиками. Вскоре мое внимание привлекла достаточно большая компания, участники которой слушали речь немолодого человека, лицо которого мне было знакомо – его лицо часто мелькало в новостях. Некоторое время назад он работал вице-премьером, а сейчас возглавлял крупную финансово-промышленную корпорацию. Я остановился, дабы послушать, о чём речь. Так, из любопытства.
   – Вопрос об элитах крайне важный, – увлеченно говорил бывший вице-премьер. – Народ – толпа. Но толпа не может жить сама по себе. Толпе нужны думающие головы, те, которые определяют, что и как делать. Это и есть элита. Но разве элита должна жить так, как живёт толпа? Нет. У неё другие интересы, потребности. И потом, те, кто спасают толпу от вымирания, от съедения людьми друг друга, имеют право на лучшую жизнь. Поэтому элита заслуживает особых условий. Толпе хватает эрзаца, который поставляют кино и телевидение.
   – Насчет толпы вы совершенно правы, – подобострастно проговорил молодой человек с прилизанными волосами. – Было одно серьезное научное исследование, которое называлось «Век толп». Оно касалось прошлого века, но в полной мере относится и к этому. Я как-то листал его. Очень серьёзное исследование.
   – Да, – охотно согласился бывший вице-премьер, хотя я не понял, с чем именно он согласен.
   В полемику вступил другой молодой человек с такой же прической и смешно вздернутым носом:
   – Главное, чтобы уважение к закону было. Следует воспитывать у народа уважение к закону.
   – Вы правы, – поспешил заметить бывший вице-премьер. – Надо воспитывать. Но не у всех. Некоторые давно уважают законы. Например, я уважаю. Так сказать, законопослушный гражданин. Однако более других я уважаю закон сохранения энергии. Очень важный закон… Чувствую, что мне пора подкрепиться. – Он мелко засмеялся, похлопал молодого человека по плечу и удалился.
   Скопление людей в этой части банкетного пространства стремительно рассосалось. Я тоже сменил местоположение – двинулся к столу с едой, решив, что неплохо бы и мне перекусить. Я положил себе горку черной икры, осетрину горячего копчения, мидий, салат из крабов. Чуть поразмыслив, добавил шашлык из свинины и картофель фри. После этого отправился за напитками.
   – Красного вина, – поведал я о своём желании служителю. – Французского, с «буржуа» в названии.
   Приняв фужер, наполненный благородной жидкостью, я увидел, что молодой человек, который недавно говорил про уважение к закону, тоже выбирает себе выпивку. Мне захотелось поболтать с ним. Да и что за радость – пить в одиночку?
   – Слышал ваше выступление, – произнёс я, поравнявшись с ним. – Я тоже считаю, что вы правы. Надо воспитывать у народа уважение к закону.
   Он был польщен неожиданным вниманием к своей персоне и живо вступил в диалог:
   – Спасибо. Я уверен в том, что страна только так может решить многие проблемы и достичь полного процветания.
   – Давайте где-нибудь пристроимся, – предложил я. – Поговорим.
   Он согласился. Мы нашли свободный пятачок, пристроили тарелки. Я поднял бокал.
   – За знакомство!
   Мы пропустили по глотку.
   – Вы где работаете? – поинтересовался я.
   – В прокуратуре. Помощником одного из замов генерального. А вы?
   – Я – в правительстве. Ответственным сотрудником в аппарате.
   – И как? – оживился он.
   – Справляемся. У нас ориентиры простые: рост ВВП не ниже таких-то процентов, а инфляции – не выше таких-то. Вам сложнее: приказано столько-то людей посадить, вы обязаны обеспечить. Скажем, одного олигарха покрупнее и трёх помельче. И всё. Надо искать. Вам сложнее.
   – Да. – Он согласно кивнул. – Я потому и говорю: следует воспитывать в народе уважение к закону. Это снимет многие проблемы.
   – За уважение к закону! – Я ещё раз поднял фужер. Мой визави охотно присоединился ко мне. Глотнули.
   – А как его воспитывать? Уважение, – спросил я.
   – Сроки надо увеличивать. Чтоб боялись. Сейчас пять лет, а надо десять. А за то, за что сейчас десять дают, надо двадцать. Будут бояться, будут уважать.
   – Это правильно. Радикальные меры лучше полумер.
   Он с благодарностью взглянул на меня и восторженно проговорил:
   – За вас! За исполнительную власть!
   Мы допили вино и совершили экспедицию за новой порцией алкоголя. Мой новый знакомый С. оказался весьма симпатичным человеком. Мы опустошили ещё по одному фужеру, и ещё. Он крайне разумно рассуждал о необходимости возврата смертной казни, доказывал, что замысел нарушения закона столь же преступен, как и само нарушение. Он рассказал мне уйму историй, все из которых закончились успешно, – зло было наказано. Признаться, я не скучал. Однако наступил момент, когда С., как и все мои знакомые на этом банкете, вежливо извинился и покинул меня. Его ждали дела.
   Тем не менее, я не сомневался, что моё пребывание на банкете проходит удачно. Я изучил несколько залов, недоступных для обычного человека, узнал интересных и влиятельных людей, обладал восхитительной женщиной. Более того, ещё немного, и я из пребывающего превращусь в участвующего. Дела мои складывались как нельзя лучше. Но как всё зыбко в этой жизни – если бы я не встретил М., если бы мой старый приятель побоялся или не захотел провести меня сюда, ничего бы не было. Сидел бы я в каком-нибудь дешевом ресторанчике без всякого смысла и толка. Может, это и есть моя судьба: случайно встретить М., с его помощью попасть на банкет, завести полезные знакомства. Может, в будущем меня ждут следующие залы, и я уже войду в них с гордо поднятой головой…
   Мои размышления прервал откуда-то внезапно появившийся Р.
   – Так-так, вижу, вы совсем освоились. Хорошо. Полезное качество, – проговорил он, усмехнувшись. Наверное, я выглядел забавно с полузакрытыми глазами и блаженной улыбкой на лице. – Ну, как референт министра?
   – Какой референт? – удивился я.
   – Весьма привлекательный. С длинными ногами.
   Откуда он узнал? Каким образом? Как?!
   – Вы мне, определённо, нравитесь, – добродушно произнес Р., видя мое замешательство. – Даже ваш недостаток – чрезмерную любовь к женщинам – вы обратили в достоинство. Наставить рога министру – какая прелесть. Я горжусь вами.
   – Вы считаете, что я поступил правильно?
   – Еще бы. Он такая сволочь.
   – А если он отомстит мне?
   Р. задумался, глянул куда-то вверх.
   – Такое возможно. К сожалению. Да, такое возможно…
   У меня слегка похолодело внутри.
   – И что он готов предпринять?
   – Что?.. Можно, я буду обращаться к вам на «ты»?
   – Пожалуйста, если вам так удобнее, – согласился я.
   – Вариантов несколько. На тебя могут напасть и покалечить. Могут устроить неприятности на службе. Могут и засадить в тюрьму.
   – Может быть, он не узнает? – произнес я упавшим голосом.
   – Узнает. Ему непременно доложат. В тех, кто захочет это сделать, недостатка нет.
   Я весь поник. Сердце сжалось в груди, в висках застучали молоточки. Что же делать?
   – Ты что раскис? – Р., кажется, и сам был не рад, что начал эту тему. – Возьми себя в руки. Всё может обойтись. По крайней мере, у тебя немало сторонников. Многих порадует твой поступок. Если, конечно, понадобится, то я лично постараюсь тебе помочь. Разумеется, в разумных пределах. Мне ведь по долгу службы нельзя портить отношения с министром. Но я могу привлечь тех, кому проще выступить против этой сволочи. Недоброжелателей у него хватает. Можешь мне поверить.
   – А нельзя, чтобы он её наказал? – спросил я, понимая, что выгляжу трусом и негодяем. В конце концов, она первая начала. Пусть накажет её.
   – Такое невозможно, – резко сказал Р. – Министр очень любит эту женщину. Тебе надо успокоиться. Я принесу вина. Хотя сейчас тебе лучше выпить виски. Подожди.
   Он принес два пузатых стакана с желтоватой жидкостью и шариками льда. Один сунул мне.
   – За тебя! – воскликнул он. – За министерские рога! Ну, ты меня порадовал… Не кривись, всё обойдется. Может быть.
   Я не слишком разобрал вкус популярной шотландской продукции. Мою голову занимали иные мысли. Чем теперь всё кончится? Как мне поступить? Покинуть банкет? Наплевать на перспективы? Потерять будущее? Этим я не мог поступиться. Оставалось ждать неведомых подвохов, скрытых гадостей. Надо же, как я влип.
   – А вот теперь ты меня расстраиваешь. – В голосе Р. появились недовольные ноты. – Возьми себя в руки. Думаю, тебе не помешает ещё одна порция виски. Только на этот раз ты пойдешь за ней сам.
   Я подчинился и отправился за выпивкой. Получив два полных стакана виски, завернул к гастрономическому столу и набрал в тарелку хорошей закуски – корейки, карбоната, бекона, ветчины, буженины. Когда я вернулся обратно, Р. был уже не один, а в компании пожилого седовласого господина. Он глянул на меня строго, словно учитель на опоздавшего ученика. Я смутился, но Р. пришел мне на помощь.
   – Это мой новый сотрудник, – представил он меня гостю. – Только что решил вопрос о его трудоустройстве под моим началом.
   Гость поморщился:
   – Любите власть?
   Я опешил – что ответить? Да? Нет? Какой вариант правильный? Как узнать? Глянул на Р. – тот следил за мной с ехидной улыбкой. Тщетно я ожидал подсказки.
   – Что же вы растерялись? – пожурил меня благообразный господин. – Если начинаете путь во власть, должны знать, зачем вам это надо. Как и то, почему она существует, на каком фундаменте строится ее здание.
   Тут я понял, что мне следует сказать:
   – Я уважаю власть.
   – Это хорошо. Её надо уважать. А вот что касается любви… – Он сделал паузу. – Чиновник не имеет права любить себя как власть, но лишь себя во власти. Люди приходят и уходят, а власть остается. Ибо власть существует единственно по той причине, что всё должно иметь иерархию. Закон природы. Без иерархии мир рассыплется. – Преподав урок мне, он перевел взгляд на Р. – Что касается наших дел, мы о них ещё поговорим. Возможны подвижки в сырьевом комплексе. Кроме того, ожидаются изменения у нас наверху. О деталях – позже… – Внезапно его суровое лицо оживилось. – Кстати, очень любопытный факт. У нас переизбыток всяческих ведомств, учреждений, уйма чиновников. Может показаться, будто вся страна живет лишь для того, чтобы существовали ведомства и чиновники, чтобы им было чем заниматься. Казалось бы, чего проще? Возьми и сократи. Ан нет. Сколько раз пробовали, не получается. Начинаем очередную реорганизацию с чётким намерением уменьшить число ведомств. Вроде бы всё идет по плану. Однако едва подведём итог реорганизации, становится ясно – число ведомств увеличилось. Как? Почему? Никто сказать не может. Но результат всегда неизменный. Каждая реорганизация с целью уменьшения оборачивалась увеличением числа ведомств и чиновников.
   Я никак не ожидал услышать такое. Необъяснимое явление. Загадка природы. Мои мысли роились в голове как пчелы, я пытался проникнуть в суть, найти ниточку, за которую можно было бы потянуть и докопаться до истины.
   – А если поступить парадоксально? – У меня возникли некоторые соображения, и я тут же решил ими поделиться. – Пойти не против течения, а наоборот. Всех сделать чиновниками. Каждого жителя страны. Даже тех, кто работает в коммерческих структурах. Наёмных работников можно считать государственными чиновниками, прикомандированными к коммерческим структурам, а бизнесменов – государственными чиновниками, назначенными на должность хозяев предприятий и фирм. Тогда никто не будет в обиде, все попадут в единые условия, и лишь позиция в табеле о рангах будет обеспечивать различие между людьми.
   Седовласый углубился в размышления. Кивнул, слегка, но явственно.
   – Весьма любопытное предложение, – уважительно проговорил он. – Есть о чём подумать. Один большой чиновник уже ратовал за то, чтобы сделать государственными служащими всех учителей и врачей. Ваше предложение идет намного дальше. Намного. Попробуем его учесть. – Тут он посмотрел на массивные часы, нахмурился и развел руками, дескать, не имеет более возможности говорить с нами. Он пожал руку Р., кивнул мне. – Надеюсь, мы ещё увидимся.
   – Кто он? – спросил я Р., как только гость покинул нас.
   – О-о. Это крайне важный человек. Он отвечает за кадры на самом высоком уровне. И к тому же он бывший сослуживец и земляк высшего должностного лица.
   Я ощутил странное волнение.
   – Выходит, он может дать любую должность?
   – Нет. Любую не может. Но его роль в получении высоких должностей значительна.
   – А как он относится к министру, который… собирается преследовать меня?
   – Он его не любит.
   Слава Богу! Это успокаивало. Но тут же вылез вопрос:
   – Тогда почему он его не снимет?
   Р. посмотрел на меня снисходительно, и я решил, что ему известно нечто важное, но делиться своими знаниями он пока не намерен.
   – Всё не так просто, – сказал он. – За министром стоят определённые силы. Он получил это место вовсе не из-за того, что осведомлен в вопросах, которыми занимается министерство. Он пришел туда как представитель определённых сил. Это был их актив, потому что по другим направлениям данные силы остались за бортом. Иначе нельзя – должен быть некий баланс, чтобы система работала. Даже высшее должностное лицо вынуждено с этим считаться. А премьер-министр – тем более.
   Я и прежде понимал, что жизнь устроена сложно, но не насколько же!
   – Вы правы, всё не просто. Уйма разных факторов. Многие мелочи играют роль. К примеру, отношения между мужчинами.
   Р. глянул на меня с любопытством.
   – Что ты имеешь в виду?
   На моё лицо выползла смущенная улыбка.
   – Я только недавно узнал, что гомосексуалисты… хм… имеют некоторые преимущества перед людьми с традиционной ориентацией. Ну, им проще должности получать. Покровители помогают.
   – На твоём месте я бы воздержался от подобных суждений, – резко произнес Р. – Во-первых, ты ещё не достиг соответствующего положения, чтобы судить об этом здесь, на банкете. Во-вторых, подобные идейки любят повторять журналисты, работающие в сомнительных изданиях, жалкие писаки, мечтающие опорочить власть.
   Я состроил скорбное выражение. Мол, виноват. Больше не повторится. На самом деле я был озадачен – насколько всё запутано: при том, что надо проявлять некоторую наглость, существуют темы, которых следует избегать, особенно в разговорах с теми, от кого зависишь.
   – Только дурак может думать, что усердие и угодливость помогут занять высокое место, – смягчил тон Р., увидев, что я сник. – Усердных и угодливых уйма. И каждый мечтает о высоком месте. Необходимо ещё что-то. Деньги, например. Если у тебя есть свободных три-четыре миллиона в твёрдой валюте, ты можешь занять кресло заместителя министра. Пожалуйста, я посодействую. Но у тебя их нет, как я понимаю. И нет того, кто тебе их одолжит. Путь таких, как ты, – планомерное движение вверх. Но чтобы выделиться на фоне других усердных и угодливых, нужны какие-то качества. Ты – сообразительный малый, но этого не достаточно. Достичь высот, соблазняя любовниц министров, не удастся. И не потому, что министров мало. Министров достаточно. Причина в том, что после каждого раза число твоих врагов, смертельных, будет расти. Поэтому нужно что-то ещё.
   – Что?
   – Подумай.
   Лишив стакан остатков доброго ячменного напитка, Р. покинул меня. Его ждали дела. Разумеется, важные. Я остался в растерянности – что он имел в виду? Яркая картина будущего в очередной раз потускнела. Как много преград ожидает того, кто решил добиться положения, славы, достатка.
   Мой виски тоже был выпит. Следовало подумать о том, что делать дальше. Я отправился к щедрому столу. Немного поразмышляв, я заказал «Кампари» с апельсиновым соком. Кареглазая открыла для меня прелесть этого сочетания. Вернувшись на прежнее место, я размышлял о том, как много произошло в моей жизни за последнее время. И пока что я не мог жаловаться на судьбу. Выходит, я должен быть доволен? Должен успокоиться? Нет. Я хотел большего. Таков человек – ему трудно остановиться. Трудно сказать себе: хватит. И в этом, быть может, сокрыт механизм эволюции – в постоянном желании большего. Но как достичь большего в моём положении? Как получить гарантии сохранения достигнутого? Этого я не знал.
   Неожиданно я увидел С. – он стоял неподалеку, а рядом с ним – известный публицист. Его бородатую физиономию частенько можно увидеть на главных государственных телеканалах. Как всегда под кожаным пиджаком у него была темная майка. С. и публицист оживленно беседовали. Я решил не терять времени даром и направился к ним.
   С. обрадовался, увидев меня. Представил публицисту как ответственного сотрудника аппарата правительства. Публицист оживился.
   – Прекрасно. Мы говорим о коррупции. – Голос у него был сипловатый, надтреснутый. – Присоединяйтесь. Мне любопытно узнать ваше мнение. Проблема серьезнейшая – недаром наше высшее должностное лицо постоянно говорит об этом. Серьезнейшая и древняя, как мир. Еще семнадцать веков назад в Китае считали, что гибель государства начинается с порочности чиновников.
   – Они и сейчас молодцы, – проговорил С. – Расстреливают крупных взяточников.
   – Но от этого взяточники у них не переводятся, – едко заметил публицист.
   – А так бы их было ещё больше.
   Лицо публициста перекосила досада.
   – Европейское государство не может позволить себе расстрелы. Не может, и всё. Пора закрыть эту тему. – Он перевёл взгляд на меня. – Вы – ответственный сотрудник. Скажите, каким образом, на ваш взгляд, легче выполнить поставленную высшим должностным лицом задачу по снижению масштабов коррупции?
   – Платить надо больше, – выпалил я.
   – Не поможет, – отрезал С. – Сколько ни плати, брать будут. Такова человеческая природа. В Библии сказано: «Алчущий денег не насытится деньгами».
   – Вы должны лучше работать, – назидательно сказал публицист. – Тем, кто меры не знает, место в тюрьме. А вы этого не обеспечиваете.
   – Мы тоже люди, – резонно возразил С.
   – Платить надо больше – это правильно, – поддержал мою идею публицист. – Но этого мало. Нравственность надо поднимать. С нравственностью у нас проблемы. Давние. И надо менять отношение. Без этого ничего не получится. Знаете, сколько лиц у взятки? Нос, бакшиш, подарок, мзда, подмазка, хабар, барашек в бумажке. – Перечисляя, он загибал короткие пальцы с ухоженными ногтями. – А что такое хапанцы? Знаете? Так в девятнадцатом веке называли взятки. В этих названиях – одобрительное отношение к взяткам. Надо его менять.
   Я кивнул. У меня даже возникла мысль посоветовать ему переименовать взятки в мерзятки, но, на всякий случай, не стал этого делать. Вместо этого я сказал:
   – Говорят, будто кресло заместителя министра стоит три или четыре миллиона в твердой валюте.
   – Так оно и есть. – С. даже удивился, что я этого не знаю. – В менее важных министерствах – два. В более важных – три. А то и четыре.
   – И что, никаких проблем? Были бы только деньги?
   – Если у вас найдется такая сумма, готов посодействовать. – С. хитро улыбнулся.
   – Я, в принципе, тоже могу помочь, – присоединился публицист. – У меня хорошие связи.
   – Буду иметь в виду, – пробормотал я, несколько озадаченный такими любезными предложениями, и поспешил переменить тему. – А как вы считаете, налоги на производителей скоро будут снижены?
   Публицист удивленно вскинул брови.
   – Вам в правительстве лучше знать.
   Черт! Попал в ситуацию. Надо было выкручиваться.
   – Я-то знаю. Хотел проверить, знаете ли вы… Как вы считаете, налоги должны снижаться?
   – Если для олигархов, то не снижать, а повышать их надо, – сердито выпалил публицист.
   – Согласен… А что насчет падения доллара? Министр экономики сказал мне, что его это не волнует.
   – Дурак. Меня это волнует. Всё американцы. Пытаются решить свои проблемы за счёт Европы. Сволочи! Всегда заставляли весь мир на них работать. Да ещё порядки свои навязывали. Если бы не американцы, мы жили бы куда лучше. – Он совсем разозлился. – Напечатали триллионы лишних долларов и умудряются получать гораздо больше, чем в действительности производят. При этом ещё подсовывают нам всякие вредные идейки вроде той, что человек выше государства.
   – А что, не выше? – осторожно ввернул я вопрос.
   Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
   – Чего тут сомневаться?.. Я преклоняюсь перед государством, и вовсе не потому, что бездумно люблю его, а по причине понимания истинного значения государства, смысла его существования. – Лицо публициста даже как-то просветлело при этих словах. – Если вдуматься, организм государства не менее живой, чем организм человека или животного. Он может умереть, а может успешно развиваться, жить полнокровной жизнью. Но дело не только в этом. У него похожее строение. Скажем, документооборот подобен нервной системе. Документы выполняют роль нервных сигналов. Они дают информацию о том, что надо делать, и о том, что происходит на периферии. Перемещение документов сверху вниз и снизу вверх полностью напоминает движение сигналов от головного мозга и назад. Роль мозга выполняют центральные органы власти. Исполнительные органы на местах – это мышцы. Оборот денег подобен кровотоку. Не кровь течет в жилах государства, а деньги. Перемещение денег из центра и назад такое же, как движение крови по артериям и венам. Деньги – это кровь государства. Скелет государства – города и дороги. На них все держится. А границы – кожа государства. Границы защищают его от вредного воздействия извне.
   Я внимал ему с тихим восхищением – не каждому доводится слушать откровения известного публициста. А он продолжал:
   – По сути, все государства устроены одинаково. Они отличаются друг от друга только внешне, как люди отличаются лицами, фигурами, характерами. Как бы вы не выглядели снаружи, изнутри вы устроены так же, как и все остальные. То же самое с государствами. Но самое главное – государство прекрасно с точки зрения эволюции. Оно – её высшая ступень. Сначала венцом был человек, потом – государство. То есть не просто общность людей, живущих сообща в пределах некоторых границ, а те отношения, которые возникают внутри общности людей, живущих сообща в пределах некоторых границ. Животные не могут создать государство, только люди, истинное предназначение которых, быть может, в этом и состоит. – Он сделал небольшую паузу и поднял указательный палец вверх. – Государство есть высшее благо и смысл существования человека. Ибо только государство дает возможность для полнокровной жизни человека, спасая его от каждодневной борьбы за выживание. Так клетка живет, будучи неотъемлемой частью организма человека или животного. А сможет ли она выжить, оставшись в одиночестве?
   – Нет, – с азартом подхватил я, – не сможет.
   – А что такое люди? Это клетки государства. Они могут рождаться, размножаться, умирать подобно клеткам человека. На этом сходство не заканчивается. Преступники сходны с раковыми клетками. И здоровое государство изолирует и подавляет их так, как это делает здоровый организм человека. Нездоровое государство рискует, позволяя раковым клеткам существовать и множить своё число. Как всё разумно устроено – диву даешься! Но, увы, не все люди понимают истинную красоту государства.
   «Эк он разошелся» – подумал я и решил, что пора немного охладить его пыл.
   – А вы, телевизионщики, по-прежнему пытаетесь из всего делать шоу?
   – Вы что, насмехаетесь? Какое шоу, если нам постоянно диктуют. От вас, между прочим, тоже.
   Он обиделся. Чёрт бы его побрал! Какие все-таки нежные эти известные публицисты.
   – Может быть, нам выпить что-нибудь покрепче? Коньяку, например, – попытался я выправить положение.
   – А я всё думаю – чего мне не хватает? – оживился публицист. – Коньяк будет в самый раз.
   С. тоже поддержал моё предложение. Мы по-быстрому сходили к столу с горячительными напитками и взяли по стаканчику «Хеннесси», потом запаслись горячей закуской – я выбрал рыбу в кляре, жареных грибов и капусты брокколи, и вернулись обратно. Выпили за успех. Вкус «Хеннесси» был мне знаком – несколько раз доводилось пробовать. Благородный напиток, ничего не скажешь. Смакуя приятную жидкость, я рассеянно слушал рассуждения публициста о неминуемом крахе американской экономики и смотрел по сторонам. Странная дама, находящаяся неподалеку, привлекла моё внимание. Трудно было назвать её симпатичной, скорее наоборот, изяществом форм она тоже не отличалась, но ее гордая осанка и музыкальные пальцы вызвали во мне легкий трепет.
   – Что за дама? – поинтересовался я у моих новых знакомых.
   Публицист прервал свою речь об экономике, посмотрел на даму и тихонько присвистнул.
   – Она работает в центральном банке. Очень значительная особа. Имеет большое влияние.
   – В самом деле?
   – Да. – Он понизил голос. – Я знаю одного крупного чиновника. Он добился фантастических успехов на своем поприще только благодаря ей. Был с ней в заграничной командировке и не отказался, когда она потащила его в постель. Многие отказывались, а он – не отказался. Более того, стал её любовником. И был вознагражден. Через год его назначили на заметную должность. Через три он превратился в значительное лицо, и этот статус уже не потеряет. Он стал богатым. У него крупные пакеты акций ведущих компаний. Так что добиться положения можно не только подставляя, но и засовывая. – Публицист ехидно засмеялся.
   Признаюсь, я посмотрел на очень значительную особу с нехорошей мыслью: смог бы я совершить маленький подвиг? Я не дал себе утвердительного ответа. Хотя и желал добиться высокой должности, хорошей зарплаты. Страстно желал.
   Но вот к этой даме подошел весьма молодой высокий мужчина и завёл с ней оживленную беседу. Они явно были хорошо знакомы.
   – Это он? – спросил я. – Тот, про которого вы рассказывали?
   Публицист прищурился.
   – Нет, это не он. Этого я не знаю.
   Я вздохнул и выпил. Тонкий вкус возбуждал тончайшие движения души. «Как бы там ни было, надо радоваться жизни. Получать от неё то, что можно получить» – подумал я. «Хеннесси» приятно согревал нутро, и я, в порыве какого-то душевного восторга, выдал:
   – Фуршет, фурор, фортуна, успех, удача, везение, триумф и торжество.
   – Наступило время словарей? – удивился публицист.
   Я ничуть не смутился.
   – Наступило время успеха.
   – Чьего? – изумился С.
   – Всех, кто здесь. – Широким жестом я обвёл зал.
   – А в чём успех?
   – В том, что банкет продолжается, – невинно улыбаясь, произнёс я.
   Шутка была принята, хотя и сдержанно.
   Тут я увидел их – две элегантные девушки шли в нашу сторону. Совсем юные, но с гонором. Одетые так, как будто только что сошли с подиума. Они остановились неподалеку. Я не смог сдержать восхищение.
   – Ничего себе. Кто это?
   – Одну из них я знаю, – сказал публицист. – Ту, которая в красном платье. Это дочка вице-президента нефтяной компании.
   – А вторая, которая в синем?
   – Если я не ошибаюсь, её отец – один из ключевых людей, работающих у высшего должностного лица, – ответил публицист и по-отечески потрепал меня по щеке. – И не смотрите так на этих райских птичек – вредно для глаз, поверьте на слово.
   – Они по разовым пропускам? – Я пропустил мимо ушей его наставление и продолжил вопросы.
   – Ну что вы! Конечно, нет. Большие начальники оформляют своим женам, детям и любовницам постоянные пропуска.
   – Разве это не нарушение Правил банкета?
   – Нарушение, – согласился С. – Но Правила для того и существуют, чтобы солидные люди обходили их. То же самое с законами. Если их не обходить, ничего не получится. Но все не могут нарушать. Тогда будет полный бардак.
   Прикинув все «за» и «против», я стал наблюдать за очаровательными девушками краем глаза, но и это вызвало ворчание публициста:
   – Я бы не питал надежд, ничего не получится. Ваших возможностей не хватит. Даже моих не хватит! Впрочем, извините. Я не знаю ваших истинных возможностей. Но запросы девиц чересчур высоки, можете мне поверить. – Он покрутил в руках пустой стакан. – А теперь – простите. Вынужден вас покинуть. Мне пора в телевизор. Рад был познакомиться.
   Он вяло пожал мне руку и удалился вальяжной походкой, такой, какую могли себе позволить только телевизионщики, газетчики, деятели искусств. Чиновники, как я уже убедился, так не ходят.
   – Он прибедняется, – бросил ему вслед С. – На телевидении они получают большие деньги. Там двойная бухгалтерия. Официальная зарплата и неофициальная, в конверте. Заказчики за всё платят дважды – переводом денег на соответствующий счёт и в карман. Причём в карман попадает куда больше, чем на счёт. Любое событие пшик, пока за него не заплатили. Если кто-то хочет, чтобы в новостях показали сюжет о чём-нибудь, пусть даже очень полезном для государства, он должен заплатить несколько десятков тысяч в твёрдой валюте. Любой выпуск новостей на самом деле соревнование денег. Исключение только для государственных структур, таких, как ваша. – Он многозначительно посмотрел на меня. – Или если кого-то убьют. Трупы они снимают бесплатно. Разумеется, значительная часть теневых денег идёт телевизионному начальству. Но и все остальные получают. Особенно публицисты и ведущие. Им надо выглядеть. Видели, какой у него костюм. Раз в десять дороже моего, а я шил на заказ у модного кутюрье.
   Упоминание о костюмах коробило меня, обладателя магазинной продукции. Пришлось увести разговор в сторону.
   – Ваше ведомство не знает про двойные потоки, про теневые деньги?
   – Знает. Те, кто отвечает за телевидение, в курсе.
   – И что?
   – И ничего! Телевидение – нужная вещь. Разумеется, телевизионное начальство делится. Фактически, платит штраф. А как иначе? Нарушаешь – плати. По-моему, справедливо.
   – Да, – согласился я.
   Меня по-прежнему тянуло к молоденьким девицам, увлеченным своей беседой. Публицист был прав – запросы у таких цыпочек о-го-го какие. Но почему бы не попробовать познакомиться? В конце концов, не расстреляют же за это. Правил банкета я тоже не нарушу. И всё-таки страх крутился во мне: что получится из моей авантюры?
   – Вы мне вот что скажите. – Голос С. вновь вернул меня на грешную землю. – Много вам бумаг приходится писать в аппарате правительства?
   – Много, – рассеянно ответил я.
   – И нам – тоже. Пишешь, пишешь, непонятно зачем. Всякие отчётности, справки. Меня это очень утомляет. А вас?
   – Утомляет. – Я напряжённо думал: подойти или не стоит? Да или нет?
   – А ещё начальство любит проводить совещания. Чуть что – совещание. У вас часто проводят совещания?
   – Часто.
   Он обрадовался.
   – Видите? У нас всё как у вас.
   – В одной стране живем, – заметил я и тут же принял решение: да! Подойду! – Слушайте, я всё-таки хочу с ними познакомиться. С теми симпатяшками, про которых мы говорили. Не составите компанию. Их двое, и нас двое.
   С. опасливо посмотрел на девушек.
   – Я бы с удовольствием, – вздохнул он. – Да только… мне пора. Служба. А так бы я с удовольствием.
   – Жаль, – вырвалось у меня, хотя мне было вовсе не жаль.
   Я на самом деле решился. Движение из пункта А в пункт Б началось. Чем ближе я подходил, тем сильнее колотилось моё сердце. Когда я застыл около них как истукан, они прервали свою беседу и обе, словно по команде, проутюжили меня недоуменным взглядом с ног до головы. Я постарался взять себя в руки.
   – Позвольте с вами познакомиться.
   Та, что в красном, надула милые губки:
   – Вы что, не шьете на заказ?
   – Шью. А это, – я похлопал себя по груди, – это я выпендриваюсь. Много ли здесь людей в магазинных костюмах? – Я выдержал паузу, чтобы девушки успели переварить информацию. – Нет! Я – единственный. Исключение. Не как все.
   Мои слова произвели впечатление. Какие-то мысли посетили милую головку той, что была одета в синее платье.
   – А кем вы работаете?
   – Заместителем министра.
   – Да?.. Это интересно. А какая у вас машина?
   – Возят на «БМВ». Седьмая модель.
   – Это по службе?
   – Да.
   – А личная?
   – «Лексус», – выдал я первое, что пришло в голову. – Стоит в подземном гараже.
   Она кивнула с некоторым одобрением.
   – А вы чем занимаетесь? – задал я встречный вопрос девушке в синем.
   – Живём, учимся. Я – на юриста. Моя подруга – на менеджера.
   Каким озорным казался её носик! – Вам здесь нравится? – спросил я зачем-то.
   – Ну… здесь неплохо. – Она состроила кислую мину.
   – Так… средненько, – добавила девушка в красном.
   И тут меня понесло:
   – Фуршет. Фурор. Фужер. Фураж. Фургон. Фурлонг. Фурштат, – выпалил я.
   Они обе посмотрели на меня огорошено.
   Признаться, я был сам собой ошарашен. Не ожидал, что выдам такое. Вот что значит – быть в ударе!
   – Что вы имеете в виду? Что с вами? – обеспокоенно проговорила девушка в синем.
   – Ничего. Просто наступило время словарей.
   – Это как?
   – Это подобно листопаду. Только вместо листьев – слова.
   – Впору подумать, что у вас не «Лексус», а «Ниссан Примера».
   – Почему?
   – А вы рекламу не слышали? «“Ниссан Примера” – новая форма разума».
   – Мне для этого не нужна машина, – гордо произнёс я и покосился на девушку в красном, предпочитавшую молчать.
   Девушка в синем придумала новый вопрос:
   – Правительство должно решать проблемы?
   – Должно, – твердо ответил я.
   – А вот инопланетянами вы занимаетесь?
   – Ими надо заниматься?
   – Надо. Писали, что инопланетяне похищают людей, ставят над ними какие-то опыты. Это может быть вредно для здоровья. Известны случаи, когда женщины беременели после похищений. Я говорила папе, а он только смеётся. А по-моему, это всё опасно. Правительство должно принять меры.
   – Вовсе не опасно. Женщины в любом случае беременеют. А эти самые инопланетяне среди нас. Уже давно. Более того, – я понизил голос, – должен признаться, я сам – инопланетянин. Прислан изучать земной опыт. С целью внедрения на нашей планете.
   – И что же у нас такое, что можно перенять? – Много чего. Например, банкет. – Я сделал широкий жест, поясняя, что имею в виду наш чудесный банкет, а не какой-нибудь корпоративный междусобойчик. – Гениальное изобретение.
   Ей нравился наш разговор. Я это чувствовал. Сероватые глаза излучали неподдельный интерес. Но тут все испортила ее подруга.
   – Нам пора, – сказала девушка в красном моей бойкой собеседнице и, не дожидаясь ответа, куда-то направилась.
   Девушка в синем виновато вздохнула, помахала мне рукой и пошла за подругой. Я следил за удаляющейся парочкой с весёлой усмешкой и был вполне доволен собой. Я точно знал, что приглянулся красавице в синем. Надежда на дальнейшее развитие отношений теплилась во мне.
   Едва они скрылись из виду, кто-то схватил меня сзади за рукав пиджака.
   – Эй, представитель исполнительной власти, чем ты тут занимаешься? – Это был шумный депутат, председатель комитета. – Девочек клеишь? Тебе надо просиживать штаны ради карьеры, корпеть с утра до вечера. А ты? – прогремел он и широко улыбнулся. – Ладно. Выпей со мной. А то все разбежались. Давай, за кампанию. Чтобы всё у нас нормально было.
   Он вручил мне рюмку с водкой, мы чокнулись, и он залпом выпил. Довольное выражение проступило на его лице. Я последовал его примеру – и водку выпил, и кисло улыбнулся.
   – Ну, и какие планы ты строишь? – спросил он, наколов на вилку маринованный гриб и отправив его вслед за водкой.
   – Хочу стать заместителем министра, – скромно поведал я.
   – Это как? – Депутат чуть не поперхнулся грибком.
   – Обычным образом. Заплатив миллион.
   – Долларов?
   – Долларов. Не рублей же.
   – Они у тебя есть? – Он смотрел на меня испытующе.
   – Ищу.
   – Всю жизнь будешь искать. Ты что, пустой прожектёр? В облаках витаешь? Стой на земле. Тебе надо выбрать свой способ. Думай. Вот я добился определенного положения за счёт того, что умею играть в футбол. Мой первый начальник был помешан на футболе. Каждый выходной проводил по несколько часов на поле. Когда выяснилось, что я – классный игрок, моя судьба устроилась. Ты не смотри, я тогда худой был, бегал как лошадь. Два тайма на острие атаки. Я и сейчас в команде парламентариев могу кое-что показать. Можно добиться высокого положения через умение рассказывать анекдоты. Я знаю одного весьма уважаемого чиновника, работающего в сфере финансов. В молодости он прекрасно рассказывал анекдоты. Голоса копировал гораздо лучше всяких артистов. Высшее должностное лицо, премьер-министра – всех шишек копировал. Глаза закроешь – не отличишь. Каждый начальник хотел заполучить его. Перехватывали друг у друга. Он и сейчас прекрасно рассказывает анекдоты. Теперь – для собственного удовольствия. Можно добиться приличной должности через хорошее пение. Знаю одного начальника, возглавлявшего регион. Прямо-таки музыкальный фанат. Так он, когда был в должности, заставлял чиновников петь. Старые, хорошие песни. Кто-нибудь из центра приезжает или праздник – будьте добры, вечером, в ресторане или резиденции представьте песню. И пели. Готовились как к важному экзамену. Потому что все назначения делались с учётом пения. Во как бывает! Конечно, самые сладкие должности получают бывшие коллеги или друзья известного тебе лица. Раньше получали представители крупных финансово-промышленных групп, а теперь, наоборот, в крупные бизнесмены своих назначают. Но всё, что пониже, вполне можно занять, отыскав свою лазейку, свой ключик. У каждого начальника свой заскок. Один большой теннис обожает, другой – японскую борьбу, третий – пчёл или хоккей. Один девочек любит, другой – мальчиков. Ну, девочки редко пытаются добиться должностей. Хотя, может быть, для мужа… – Он глянул на меня умоляющими глазами. – Сходи, принеси водки. Надо ещё выпить.
   Я сгонял туда, где бил неиссякаемый источник алкоголя и вернулся с двумя рюмками. Депутат с жадностью схватил свою рюмку и в мгновение ока осушил ее.
   – Ну, ты понял? Надо искать свой путь. Р., между прочим, любит мальчиков и стукачей. Последнее совсем не удивительно, если учесть, где он долгое время работал.
   – Где?
   – В спецслужбах.
   Вот оно что! Я и подумать не мог. Как теперь поступить?
   – Ты не сомневайся. – Депутат хлопнул меня по плечу. – Если у тебя с Р. сладится, ты многого добьешься. Взлетишь по ступенькам. Но своей головой тоже надо думать. И подстраховаться тоже надо, мало ли. – Он глянул на часы. – Всё. Мне пора на заседание палаты. Спасибо за компанию. – Он двигался достаточно быстро для своей комплекции.
   Я в очередной раз остался один, и опять ноги сами собой понесли меня к гастрономическому столу. Люля-кебаб из баранины, цветная капуста, жульен, плесневелый сыр, крупные маслины, помидоры и огурцы должны были поддержать мои силы. Потом, после долгих размышлений, я взял фужер доброго французского вина, того самого, в конце названия которого болталось слово «буржуа». Едва я поднес его ко рту, за спиной раздался визг:
   – Ты – сволочь!
   Повернувшись, я увидел вблизи парочку: молоденькую дамочку и молодого упитанного мужчину, у которых, судя по всему, произошел кризис в семейной жизни. Дамочка была взбешена и, не стесняясь в выражениях, чехвостила мужа:
   – Мразь! Если бы не мой папа, ты бы ничего не имел. Работал бы рядовым адвокатишкой. Ездил бы на какой-нибудь дешёвке. Я уже не говорю про квартиру.
   – Нашла, чем упрекать, – огрызался муж, пытаясь уложить растрепавшиеся волосы. – Да я сам бы всего добился. У меня свои мозги есть, дура!
   – Какие мозги?! У тебя только член. Ты только баб трахать умеешь.
   – А тебе мой член не нужен!? Тебе мозги подавай!? Да ты вышла за меня замуж только для того, чтобы он почаще бывал во всех твоих дырках.
   – Тварь!.. Ты пожалеешь. Ты у меня пожалеешь. Всего лишишься.
   Я ожидал, что служители банкета вмешаются, прекратят скандал, но они хранили нейтралитет, курсируя в стороне от ссоры. Похоже, Правила банкета не позволяли им встревать в публичные конфликты, если они случались между членами семьи. Перебранка, между тем, продолжалась. Из любопытства я стал смотреть по сторонам – как реагируют на происходящее участвующие и пребывающие. Все делали вид, что заняты исключительно своими делами. Я сразу смекнул – подобное поведение предписывают Правила банкета.
   Ссора имела бурное завершение – дама влепила муженьку пощечину и убежала. Он засеменил следом, потирая отбитую щеку.
   Вслед за сварливой парочкой моё внимание привлекли трое мужчин явно криминального вида – черные костюмы, белые рубашки с расстегнутым воротом, золотые цепи на шее. Хамоватые лица подтверждали мои подозрения. Кто пропустил сюда эту троицу? Похоже, пролезли за деньги. Куда смотрят служители банкета? Почему не выведут? Или всё продаётся и покупается? Это ужасно.
   Неожиданно передо мной как из под земли вырос Р.
   – Ну, как беседа с нашим депутатом? – спросил он с явным сарказмом. – Я всё знаю. Вы с ним достаточно долго общались, и он был весьма доброжелателен к тебе. Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Ты должен это понять.
   – Но мы с депутатом ни от кого не прятались. – Я не совсем понимал, к чему он клонит.
   – Я так, для сведения. – Р. пострелял глазами по сторонам и придвинулся ко мне. – Депутат что-нибудь про меня говорил?
   – Нет, – почему-то сказал я.
   Р. кивнул.
   – Сходи, принеси выпить и что-нибудь поесть. Знаешь что, возьми чилийского вина. Хочется терпкого.
   Направляясь к столу с едой, я задумался, почему он сделал вид, что поверил мне. Или на самом деле поверил? Я надеялся, что Р. не знает деталей моего разговора с депутатом, как и о моем знакомстве с той, в синем платье. Иначе бы уже что-нибудь съязвил.
   Взяв мясной закуски, заливного языка, салатов и овощей, я попросил чилийского вина. Разумеется, красного, сухого.
   Мне выдали два бокала «Лос Кинтаос» пятилетней выдержки. Возвращаясь к Р., я изо всех сил старался запомнить название.
   – «Лос Кинтаос»? – переспросил Р. – Неплохое вино, хотя и дешёвое. Но чилийские вина дешевле, потому что у них нет ограничений на площадь виноградников. – Он глотнул густой красно-фиолетовой жидкости, поиграл губами. – На самом деле неплохо. Букет пряный, с ароматом красных фруктов, ванили с примесью обжаренного хлеба. Идеально подходит к острым блюдам и горячим закускам.
   Тут я вспомнил про мерзкую троицу, повернул голову – они были на прежнем месте. Я не мог молчать.
   – Посмотрите, – сказал я, – там трое мужчин. По-моему, на их счёт не следует сомневаться – явные представители криминалитета. Почему они здесь? Как такое вообще возможно?
   Р. посмотрел на «черных пиджаков» и фыркнул.
   – Да. Криминальные авторитеты. Но что делать? Они уже стали частью элиты. Их так просто не оттеснишь. – Он допил вино, опять поиграл губами. – Неплохо. И закуска неплохая. Но… хочется чего-то более изысканного, тонкого. Попроси, чтобы нам налили «Сотерн Шато д’Икем». Запомни: «Сотерн Шато д’Икем». И возьми голубого сыра с плесенью.
   Я отправился в очередное каботажное путешествие. Служитель банкета, выслушав мою просьбу, отыскал нужную бутылку, налил два бокала желтоватой жидкости. Захватив тарелку с большим куском голубоватого сыра, я вернулся к Р. Он немедленно продегустировал вино и остался доволен.
   – Попробуй. Ну, смелее.
   Я отпил самую малость. Вино оказалось сладким. Надо же – белое, да ещё сладкое!
   – Оно даже не сухое!
   – Да, сладкое. – Он с любовью смотрел на содержимое бокала. – Какой красивый цвет, светло-янтарный с золотистыми отблесками. Производится на базе винограда Семильон с добавлением Совиньон Блан. – Он понюхал вино. – Аромат сложный, насыщенный, сочетает в себе ароматы меда, засахаренного апельсина и экзотических фруктов. – Он ещё раз пригубил. – Вкус полный, маслянистый, сбалансированный, с привкусом засахаренных фруктов и орехов. Послевкусие очень долгое и яркое. А теперь возьми в рот кусочек сыра. – Под его присмотром я проделал это. – Как? Скажешь, что это плохо? Только посмей. – Теперь он сам отломил кусочек сыра, направил его в рот. И вновь сладчайшее выражение на лице. – Прекрасное вкусовое сочетание. Удивительное. Какие молодцы французы… Ты продолжай, не останавливайся. – Он сделал новый глоток и добавил к нему ещё один кусочек сыра. – Истинное наслаждение… Это вино производится в поместье Икем, расположенном в самом сердце региона Сотерн. Хозяйство Шато д’Икем стоит выше всех, производя великолепные, неповторимые вина, одни из лучших в Бордо. Там, как утверждают, собственный неповторимый микроклимат.
   Он вновь восхищал меня своими познаниями. Это же надо – всё запомнить.
   Дожевав сыр и запив его вином, С. крякнул от удовольствия, потер руки и посмотрел на меня строгим взглядом.
   – А теперь о деле. Если ты пошёл на государственную службу, тебе необходимо понять следующее. Чиновники обязаны руководствоваться определёнными правилами. Данные правила вовсе не плод чьей-то прихоти. В них итог многовековой истории. Всё разумно. К примеру, такое положение: никогда нельзя просителю говорить определённо «да» или «нет». В любом случае следует держать просителя в напряжении, в некотором неведении. Получая отказ, он должен надеться, что отказ не окончательный. Положительный ответ должен содержать намёк на то, что пересмотр полученного результата возможен. При этом проситель ни на секунду не должен сомневаться, что чиновник движим исключительно интересами государства и живет лишь для исполнения своих должностных обязанностей. – Р. глотнул вина. – Важно запомнить вот что: никогда не отвечай на вопрос просителя, который не относится к твоей компетенции. Ты можешь знать правильный ответ, но это не повод, чтобы дать его. Если отвечаешь в рамках своей компетенции, сообщай минимум информации. Никогда не отвечай на документы быстро. Тяни, насколько можно тянуть, и говори просителю, что ты делаешь всё возможное. И ещё. Старайся никогда не терять никаких документов. Держи всё в идеальном порядке. Бумаги – надёжный тыл чиновника. Теперь о взаимопомощи. Речь вовсе не о том, чтобы один чиновник выполнял работу другого. Но если проситель получил отказ у одного чиновника, следующий чиновник, к которому обратится проситель, должен обеспечить такой же результат. И ежели какой-то из чиновников, в целях обеспечения неизменности результата, обращается к самому первому, тот обязан дать всю информацию. Взаимопомощь или круговая порука проявляется и в том, что чиновник никогда не сообщит просителю, кто еще кроме него принимал участие в обеспечении отрицательного решения. – Сделав последний глоток вина, Р. с тоской поглядел на пустую тарелку и продолжил:
   – Очень тонкая сфера – взаимоотношения чиновника с начальниками и подчиненными. С начальством следует проявлять подобострастие, но в разумных пределах. Нельзя быть святее Папы. Не стоит раздражать начальника своей назойливостью, равно как и чрезмерной инициативностью, но и пассивным быть недопустимо. Чересчур инициативных ненавидят, пассивных – не уважают. Хороша золотая середина. Если нет сильного покровителя, брать надо прилежанием и усердием. По праздникам начальнику нужно дарить подарки, однако нельзя при этом переходить границы разумного. Следует помнить, что любит начальник, находить повод говорить об этом и обязательно быть в теме, иначе можно лишь напортить. Что касается подчиненных, следует держать с ними дистанцию. Не позволять панибратства. Не допускать необязательности. Не говорить с ними про политику. Ни в коем случае не пить с ними. Если большой праздник, можно пропустить с подчиненными одну рюмку, и ту не до конца, и сразу удалиться. В ситуации, когда работа выполнена с низким качеством или не в срок, а ругать вроде бы некого, дальновидный начальник всё равно кого-нибудь накажет. Для порядка… – Р. немного помолчал, наморщил лоб, вспоминая, что ещё следует сказать. – Да, желательно создать в коллективе такую атмосферу, при которой подчиненные поймут, что, сообщая начальнику некоторую информацию о коллегах, они лишь помогают успешной работе. Ибо чем лучше владеет ситуацией руководитель, тем легче решать ему поставленные задачи. От этого выигрывают все… Очень важный вопрос о докладных записках. Чиновник должен уметь писать их внятно и коротко. Докладная записка не должна превышать одной страницы, о чём бы ни шла речь. Нельзя писать много докладных записок в короткий срок – начальство не любит, когда его перегружают. И ещё маленькие хитрости. Если участвуешь в совещании, всегда задавай ведущему какой-нибудь вопрос, дабы показать наличие у тебя интереса и внимания. Никогда не перебивай начальника и того, кто стоит выше, но равного тебе или стоящего ниже можешь время от времени перебивать, показывая, что ты разбираешься в данном вопросе лучше. – Холодная улыбка появилась на его лице. – И напоследок запомни следующее. Добившись определенного уровня, ты уже не пропадешь. Ты – в обойме. Из неё не выпасть, если соблюдать определённые правила. Они просты. Не ругай власть. Не воруй слишком много. Делись. Имей совесть… – Он развел руками, показывая, что добавить ему более нечего.
   – Всё очень разумно, – только и смог вымолвить я, придавленный его речью, как бетонной плитой.
   – Рад, что ты понял. Вот, возьми. – Он протянул мне зеленоватый картонный прямоугольник, на котором я увидел свою фамилию и какие-то значки. В правом нижнем углу стояла круглая печать, а рядом – чья-то роспись.
   – Что это?
   – Разовый пропуск в зал более высокого уровня.
   На этот раз его слова были как бальзам на душу. Я едва сдержался, чтобы в ту же секунду не устремиться туда, в новое измерение, ставшее вдруг реальным.
   Р. пристально посмотрел на меня.
   – Сознайся, ты хотел бы спросить меня, по какой причине я тебе помогаю?
   – Нет, – опрометчиво выпалил я.
   – Не лги. В мире, где ничего не делается просто так, подобный вопрос закономерен. Должен сказать: имею на твой счёт определенные намерения. На мой взгляд, у тебя хорошие перспективы. Так вот: тебе нужна карьера, мне – информация. Ты помогаешь мне, я – тебе. Каждый из нас в выигрыше. Это вполне взаимовыгодное сотрудничество. Тебе от него попросту глупо отказываться. Так что считай нас партнерами. И получай свою часть выгоды от нашего сотрудничества. Но если ты поведешь себя… – Р. сделал вертлявый жест рукой, – не по-партнерски, нарушишь свои обязательства, я буду вынужден принять ответные меры, и тогда уж не обижайся. Надеюсь, тебе все понятно?
   – Да… – Я даже немного растерялся. – Мне только хотелось бы уточнить… на какую информацию вы рассчитываете?
   – Это хорошо, что ты пытаешься всё выяснить. Информация самая обычная. Ничего особенного. Кто с кем. Кто как относится к власти, к высшему должностному лицу, к премьер-министру, к членам правительства. Это исключительно важно для пользы государства. И общества. Теперь всё понятно?
   – Да, – сказал я.
   – Вот и прекрасно. – Р. бегло глянул на часы. – Я уезжаю по делам. А ты можешь перебраться в следующий зал. Осваивайся там, привыкай. Только референтов министра больше не трогай.
   Последнее замечание не обрадовало меня.
   – А когда я получу постоянный пропуск?
   – После того, как будет окончательно решён вопрос твоего трудоустройства. Тебе не терпится? Можешь хоть сейчас занять место рядового чиновника. Пожалуйста. Заковырка лишь в том, что постоянный пропуск подобная должность не обеспечивает.
   Усмехнувшись, Р. удалился, а я задумался о том, насколько полезно для меня сотрудничество с ним. Выгода явная – попробуй, добейся чего-нибудь без протекции, особенно если нет серьезных родственников и больших денег. А давать информацию – что в этом такого? Меня подобная обязанность ничуть не обременит.
   Оставался один вопрос: где можно пройти в зал более высокого уровня? Покрутив головой, я обнаружил неподалеку служителя банкета, сделал ему знак рукой. Почтительно выслушав меня, он указал путь. Одолев метров тридцать, я вдруг увидел М. и завернул к нему. Как обрадовался мой приятель, обнаружив меня поблизости.
   – Привет! Не ожидал тебя здесь увидеть. Я думал, ты ушёл. Совсем. Как ты попал на фуршет?
   – Мне Р. помог. А ты?
   – Нашёл способ, – ответил М. и жестом указал на стоящего рядом достаточно молодого полноватого человека. – Знакомься. Представитель крупной корпорации. В недавнем прошлом – государственный служащий. А это, – он указал на меня, – мой университетский товарищ, работает в средней фирме.
   Я медленно покачал головой из стороны в сторону.
   – Сведения устарели. Я теперь на государственной службе.
   – Кем?!
   – Вопрос пока решается. Но в любом случае, не рядовым чиновником.
   – Отлично! – обрадовался М. – Надеюсь, ты меня не забудешь на высокой должности?
   – За кого ты меня принимаешь?
   – Надо за это выпить. Подожди. – М. кинулся в направлении стола, богатого спиртным, и принес три стакана с янтарной жидкостью и кусочками льда. – Виски, – радостно сообщил он. – «Балантайс». За твой успех.
   – Давай не будем опережать события, – произнёс я. – Когда вопрос окончательно решится, выпьем за успех. А пока – за встречу.
   Моё предложение охотно поддержали.
   – А вы почему покинули государственную службу? – обратился я к представителю крупной корпорации.
   – Сейчас моя зарплата гораздо больше, перспективы лучше.
   – Так может, сразу стоило идти работать в корпорацию?
   – А что бы я тогда получил? Не-ет, именно поработав у высшего должностного лица, сначала в простых сотрудниках, а позже заняв достаточно высокую должность, я приобрел нужный опыт и стал интересен руководству корпорации. Сейчас я возглавляю управление по взаимодействию с органами государственной власти. – На его круглом лице появилось мечтательное выражение. – Знаете, государственная служба – неплохая школа, если начинаешь с самого низу, проходишь ступень за ступенью. Тут одно из двух: либо ты не справляешься и уходишь, либо справляешься и, как следствие, становишься опытнее, сильнее. Разумеется, я не имею в виду тех, у кого знаменитые родственники. Они могут не обременять себя работой, могут совершать любые ошибки – им всё простится. Для остальных государственная служба – серьёзная школа. И весьма тяжёлая. Помню случай, когда высшее должностное лицо ожидало важный законопроект, который должен был вноситься от его лица в нижнюю палату. И начальник правового управления сказал, что уже передал этот проект. А мы его в глаза не видели. Но по всему выходило, что потерял данный законопроект наш отдел. Мы и туда, и сюда – не можем найти. Кто принял пакет? Когда? Куда направил? Ничего не ясно. А высшее должностное лицо гневается. Те, кто чуть пониже, кулаками стучат, грозятся всех нас уволить. У начальника отдела сердечный приступ. Увозят в больницу. Я исполняю его обязанности. Все шишки на меня. Ещё раз проверяю всё тщательнейшим образом. И по всему выходит – не было конверта. Докладываю тем, кто пониже главного должностного лица. Они на меня: что ты мелешь?! Как такое возможно? Ясное дело, при таком варианте получается, что виноват начальник правового управления, а он в любимчиках у высшего должностного лица. Что делать? Принимаю неординарное решение. Вызываю машину и еду к нему. Говорю: не губите. Один уже в больнице, других вот-вот выгонят, по миру пойдём, с голоду погибнем. Слава Богу, снизошёл, проявил милость. Сказал тем, которые пониже, что ошибся, не посылал законопроекта. И что? Слова ему никто не сказал. Во как! – Он взволнованно дышал. – Мнение, которое бытует в народе, будто из-за чиновников все проблемы, ничем не обосновано. Хороший чиновник – истинный труженик. Пахарь. Он через оборот бумаг повседневную жизнь поддерживает, не даёт ей угаснуть. И даже зерно перемен взращивает. А что ему за это? Ничего. Дорастаешь до определенного уровня и понимаешь: дальше – никаких перспектив. Если хочешь большего, надо или в политику идти, или в бизнес. Но в политике тоже не добьёшься чего-то серьёзного без денег и связей. Так что самый лучший вариант – уйти в бизнес. И в этом нет ничего унизительного. На кого работает государственный служащий? Абстрактно – на каждого гражданина, на весь народ, на светлое будущее. Но реально – на высшее должностное лицо и на премьер-министра. Они воплощают в себе власть, на них бремя ответственности. А чиновник, работающий в бизнесе? На кого он работает? На владельцев корпорации, фирмы. Но если эта фирма выпускает какую-то полезную продукцию, платит налоги, даёт рабочие места, разве это не вклад в общегосударственное дело, в процветание страны? И разве эта деятельность не должна вызывать уважение? По-моему, тут всё предельно ясно.
   У меня возникло ощущение, что он хотел оправдаться перед самим собой. Обелить собственную персону. Его пламенная речь озадачила меня, сомнения облеклись в вопрос.
   – А может государственная служба привязать к себе?
   – Ещё как может, – ответил представитель крупной корпорации. – Власть как наркотик. Я не говорю про ту громадную власть, которая у высшего должностного лица или премьер-министра. Рядовому чиновнику достаётся лишь её небольшая часть. Но и этого достаточно, чтобы ощутить всю гамму чувств. Возможность влиять на судьбы людей – это непередаваемо. Приходит проситель, и ты знаешь, что в твоих силах сделать его счастливым или несчастным, освободить его от забот или заставить приложить огромные усилия на преодоление непреодолимых трудностей. В некотором смысле чиновник замещает Бога, влияя на судьбы. С другой стороны, именно чиновник ощущает себя частью власти. И если власть сильная, ощущение силы передается чиновнику. Но есть ещё и чувство ответственности. За страну. За её будущее. За других людей. Оно гораздо выше чувства ответственности за самого себя. Оно самым лучшим образом поддерживает чувство собственного достоинства.
   – Но разве не даёт того же солидная зарплата в солидной коммерческой структуре? – возразил я.
   – Даёт, – с легкостью согласился представитель крупной корпорации. – Но тому, кто поработал государственным чиновником всерьёз, а не для проформы, трудно забыть прежнюю службу. Так что я вам по-хорошему завидую. И когда-нибудь, когда вы вернетесь в бизнес, вы поймете меня.
   Я решил отвлечь моих соседей от заумной темы. У меня имелось толковое предложение.
   – А что, если нам перебраться в зал более высокого уровня?
   – Неплохо бы. Но как мы все пройдем? – озабоченно спросил М.
   – У меня есть разовый пропуск. – Я с гордостью достал и продемонстрировал зеленоватый картонный прямоугольник.
   – Меня пустят туда по моему пропуску, – скромно сообщил представитель крупной корпорации. – Это последний уровень, доступный мне.
   – А ты, – я обратился к М., – используй привычный тебе способ. Так что никаких проблем.
   В этот момент кто-то увесисто шлепнул меня по плечу.
   – Привет, государственный муж. – Раздался густой энергичный голос. Обернувшись, я увидел улыбающегося депутата. – Ну, ты меня порадовал. Честное слово, порадовал. Молодец. Утёр нос этой сволочи. – Он сунул мне пятерню, мощно потряс мою руку, потом сжал её, притянул меня к себе, горячо прошептал. – Как она? Референт?
   Я решил не отвечать. Жизнеутверждающе хохотнув, депутат ещё раз хлопнул меня по плечу и удалился. Что мне оставалось? Надеяться, что мои соседи ничего не поняли. Но мой университетский приятель все прекрасно слышал.
   – Так это про тебя говорили? Это ты наставил рога министру?.. Молодец! Он – полная сволочь. Дерьмо. – М. качнул головой. – Но ты смелый. Не боишься, что он отомстит?
   – Боюсь, – честно признался я.
   – Этот может нагадить, – высказал свои соображения М., не понимая, какую соль сыплет на мои раны. – Личность вредная, мстительная. В прошлом году одного чиновника… Говорить страшно. Так мы идем? Давайте поступим следующим образом: я буду первым. Если у меня получится, вы последуете за мной.
   – А если не получится? – спросил я, сдерживая злорадную улыбку.
   – Тогда уж решайте, туда или со мной, тут.
   – Мне в любом случае надо туда, – предупредил я. – Меня Р. просил.
   Мы направились в сторону нового зала.
   – А что тебя связывает с Р.? – спросил М. – Вы подружились?
   – Да.
   – Смотри. Про него всякое рассказывают… В любом случае, он многое может. Значимая личность.
   – А как ты относишься к высшему должностному лицу? – спросил я.
   – В высшей степени хорошо…
   – А к премьер-министру?
   – Прекрасно. – М. остановился. – Ждите меня здесь.
   Он отправился к дверям, отделяющим этот зал от следующего, вожделенного, а мы с представителем крупной корпорации издали наблюдали, как М. уговаривал охранников, долго, упрямо. Когда он возвращался к нам, уже по одному его виду стало понятно, что эксперимент не удался.
   – Не получается, – с отчаянием сказал М. – Чем выше статус зала, тем строже охрана.
   – Неужели отказываются от денег? – удивился представитель крупной корпорации.
   – Чересчур много просят.
   М. поник, а я, вздохнув, напомнил:
   – Мне надо туда.
   – Мне – тоже, – поспешил добавить представитель крупной корпорации. – У меня там деловая встреча.
   На лице моего приятеля отразилась печать вселенской тоски. Но что я мог сделать? Судьба так складывалась, что я был теперь удачливее его. В данный момент. Пожав М. руку, я направился к заветным дверям. Охрана беспрепятственно пропустила меня, забрав при этом зеленоватый картонный прямоугольник – роскошный подарок от Р.
   Итак, я проник в новое измерение. Признаюсь, я не понимал, как этот зал ориентирован в пространстве по отношению к предыдущему, а уж тем более – ко всем остальным. Сложная топография расположения банкетных залов, сочетающаяся с иерархией помещений, вызывала легкий трепет в груди.
   Массивные глубокие диваны и кресла были обтянуты приятной глазу кремовой кожей. Благородное красно-розовое дерево столов прекрасно сочеталось с ее светлым отливом, тончайшие перегородки из необычного стеклянного водопада, текущего из поднебесья зала, создавали иллюзию разлинованного на гостевые зоны пространства. Продуманность и забота о госте ощущались во всём. Играл джазовый квартет, расслабляющая музыка пропитывала воздух, казалось, здесь даже дышалось слаще и вольготнее. Я вздохнул полной грудью и умиротворённо прикрыл глаза.
   Представитель крупной компании осторожно потеребил меня за рукав, я кивнул, и мы пошли по тропе вдоль диванов с почтенной публикой, вкушающей пищу или беседующей, в поисках свободного столика.
   – Вот. – Он показал рукой. – Давайте сядем там.
   Едва мы опустились в кресла, официант тут же положил меню. Даже не открыв кожаный переплет, представитель крупной корпорации произнёс, обращаясь ко мне:
   – Предлагаю взять лобстеров в кляре. Они здесь хороши.
   – Согласен.
   Пролистав меню, он принялся перечислять:
   – Лобстеры в кляре. Рыбное ассорти. Мидии. Так, ещё чёрной икры. Оливков. Артишоков. Белого вина, получше, на ваше усмотрение. Остальное – потом.
   Официант растворился, а я решил уточнить кое-какие детали.
   – Скажите, а как вообще определяется, кому быть участвующим в банкете, а кому – нет.
   Он принялся отвечать с явным удовольствием.
   – Есть четыре направления деятельности: государственные чиновники, представители бизнеса, отдельные представители прессы, отдельные деятели искусств и шоу-бизнеса.
   В каждой сфере деятельности есть люди, которые что-то решают, чей уровень уже позволяет участвовать в банкете. Но банкет – не богадельня, он должен учитывать, на какой ступени власти находится каждый участвующий. Для этой цели существует система залов с разным уровнем обслуживания, с определёнными запретами на переходы.
   – Хорошо, а почему люди с высоким статусом часто находятся в залах для людей более низкого статуса?
   – Во-первых, Правила банкета этого не запрещают. А во-вторых, это приятно – имея высокий статус, появляться в менее статусных залах, чувствовать свою мобильность, знать, что в любой момент можешь вернуться в более статусный зал.
   Официант принес блюдо с рыбным ассорти, плошку с икрой, тарелки с мидиями, оливками, артишоками. Аккуратно взяв бутылку, показал её. «Chablis les clos» – прочитал я.
   – «Шабли Ле Кло», – важно произнёс официант. – Франция. Выдержка девять лет. Классификация Гран Крю.
   Официант сперва лишь на четверть заполнил наши бокалы ромашковой жидкостью и выжидающе сложил руки за спиной. Попробовав её, мы с представителем крупной корпорации дружно кивнули, после чего бокалы приняли полную дозу.
   Употребление вина и поедание закуски заняло некоторое время, после чего мой сосед первым нарушил молчание.
   – Случаются удивительные истории, – начал он, закурив сигарету. – Когда я работал у высшего должностного лица, я как-то участвовал в проверке работы одного государственного учреждения. Представьте, я провёл в его стенах несколько недель, облазил все кабинеты, опросил каждого из сотрудников, но так и не понял, чем они занимаются.
   – Ничего не делают? – удивился я.
   – Напротив, поголовно все в делах. Каждый беспрерывно что-то пишет, согласовывает, прорабатывает, решает. Однако понять, что именно происходит, невозможно. Ибо каждый чиновник занят решением массы мелких вопросов по самым разным направлениям.
   – А руководители?
   – Они пытаются обобщать, давать стратегические ориентиры, но тоже по всем направлениям. При этом не знают, что именно одобряют наверху. Соответственно, они не считают возможным выделить некую приоритетную направленность. «Вот если бы мне говорили сверху, что именно их интересует, какие приоритеты, что они используют, а что – нет, я бы ответил на ваш вопрос», – уверял меня руководитель учреждения.
   – И чем всё это кончилось?
   – Я попытался выяснить в более высокой инстанции насчёт приоритетов, но и там не получил определённого ответа. Все приходящие из упомянутого учреждения докладные записки и другие документы расходились по кабинетам, а как они используются, никто не мог сказать с полной определенностью. Для более детального исследования мне требовались дополнительные полномочия, но моё руководство решило, что на тот момент более важна другая проблема, и я занялся ею. – Тут он глянул на меня со слабой улыбкой. – А знаете, время от времени в любом ведомстве, министерстве или даже правительстве случается бумажный затор. Это когда прохождение бумаг вдруг стопорится, и никакие усилия не могут устранить его сию минуту. Всякая работа прекращается, разнокалиберные чиновники сплошь цепенеют, и требуется время, чтобы всё восстановить. Некоторые в шутку зовут затор бумажным запором. Мол, кряхтит учреждение, тужится, а выхода никакого. В чём причина? Всё на самом деле просто. Чиновники, не желая рисковать в сложной политической ситуации, – а подобное повторяется всё время, – не дают ход документам, и делопроизводство останавливается. Это как стихийное бедствие. Ругать вроде бы некого. Только настоящий начальник всё равно кого-нибудь накажет. Для порядка.
   Пустив живописный клуб дыма, он поднял бокал, предупредительно наполненный дежурившим неподалеку официантом.
   – Давайте выпьем за государственную службу. Всё-таки, это великая вещь, – провозгласил представитель крупной корпорации, и продукция умелых французских виноделов проникла в наши глотки. Тут же на столе появились лобстеры в кляре. Румяные, пышущие жаром, они выглядели весьма жизнеутверждающе. И надо признать, они стоили того, чтобы их попробовать.
   – Здесь хорошая кухня, – довольно проговорил представитель крупной корпорации, откинувшись на спинку кресла. – Вам понравилось?
   – Да.
   – А не поесть ли нам устриц?
   Он подозвал официанта и принялся допрашивать его.
   – Устрицы свежие, – отвечал тот. – Несколько часов назад привезены самолетом с побережья Атлантики, из-под Па де Кале.
   – Принесите.
   Едва официант удалился, мой сосед посмотрел на меня умиротворенно.
   – Устрицы здесь отменные. Спрашивал я так, для порядка. Немного позже попробуем осетрину фаршированную – «Дуэт». Пальчики оближешь… – Он встрепенулся, глядя куда-то в сторону, привстал, энергично замахал рукой.
   Через несколько мгновений к нам подошел щуплый человек лет пятидесяти с худощавым лицом. Ворот белой рубашки, торчащей из-под кожаного пиджака, был расстегнут. Мой сосед представил гостя – им оказался известный журналист, работавший в популярном издании. Меня же он представил ответственным работником аппарата правительства.
   – Почти решён вопрос о назначении меня заместителем министра, – потупив взгляд в тарелку с остатками лобстеров, наврал я. – Очень рад с вами познакомиться.
   – Я – тоже. Уверен, что мы сможем быть полезны друг другу.
   – Давайте выпьем за знакомство.
   Представитель крупной корпорации разлил вино, и мы выпили, закусив устрицами – три большие тарелки предусмотрительный официант успел поставить перед каждым из нас, пока мы осушали бокалы.
   – Ещё одну бутылочку вина повторите, – попросил его представитель крупной корпорации. – И, пожалуйста, побыстрее.
   – Как вы оцениваете нынешнюю ситуацию? – спросил журналист, глядя на меня пытливым взглядом.
   – Ну… в целом, как нормальную.
   – Вы довольны тем, что есть? – изумился он.
   – Нет… Вовсе не доволен… Но я не считаю нужным… делать резкие шаги, – кое-как выкрутился я.
   – Дело не в резких шагах. – Известный журналист задумчиво покачал головой. – Проблема в том, что нет порядочности. Я недавно написал про чиновника, укравшего пять миллионов долларов. А мне один большой начальник говорит: старик, мельчишь. Ну что такое пять миллионов? Вот если бы он украл пять миллиардов. На самом деле ситуация ужасная. Следователь может открыть дело, а может закрыть, оперативники могут подбросить наркотики, оружие, а могут не заметить их. Прокурор может выдвинуть обвинения, а может не выдвинуть. Судья может осудить, а может и оправдать; судебный исполнитель, если захочет, заставит выполнить решение суда, а то возьмёт и посмотрит на всё сквозь пальцы. При всём том власть живёт своей жизнью, люди – своей. – Он произносил эти слова с неподдельной печалью во взгляде. – У властной элиты своё отношение к настоящему и будущему, у населения – своё, и люди, как правило, ни на что не надеются. Прав тот, кто занимает высокое положение, кто богат.
   – Ты всегда смотрел на мир чересчур мрачно, – вступил в разговор представитель крупной корпорации. – Не всё так плохо. Экономика, пусть понемногу, но развивается. Показатели растут. Жизнь налаживается. Нельзя этого не замечать.
   – Нельзя не замечать другого – недовольство растет. Если так будет продолжаться и дальше, всё кончится очень плохо.
   – А как вы относитесь к высшему должностному лицу? – Я проницательно посмотрел на журналиста.
   – Никак, – спокойно произнёс он. – Высшее должностное лицо само по себе, а я сам по себе…
   – А к премьер-министру?
   – А как к нему относиться? Не он устанавливал существующие порядки, не ему их менять. Даже если он и хочет.
   – Вот вы недовольны, а, между тем, вы здесь, – вкрадчиво заметил я.
   – Что же мне, отказываться от радостей жизни по той причине, что я чем-то там недоволен? – бодро парировал он.
   Я попытался сообразить, что ему ответить, но в этот момент официант принес очередную дозу алкоголя, и мы перешли на более приятную тему.
   – Давай выпьем… – Тост представителя крупной корпорации прервался визгливым женским криком.
   – Ненавижу петь! Ненавижу!.. – звучало под сводом. Я тотчас узнал её – это была известная певица, многие годы властвовавшая на эстраде. В далеком прошлом – худенькая, а теперь непомерно располневшая, с отечным лицом, она походила на торговку из овощной лавки. – Ненавижу петь! Ненавижу вас всех…
   Молодые мальчики с перепуганными лицами суетились вокруг заслуженной певицы. Пошатываясь, она пыталась уйти, а они удерживали её, пробовали усадить и утешить. И усадили-таки. Благородное спокойствие было восстановлено.
   – Давайте выпьем за то, чтобы действительность всё менее и менее расстраивала наших лучших журналистов, – договорил, наконец, тост представитель крупной корпорации, тронул своим бокалом бокалы, поднятые мной и журналистом, сделал большой глоток, посмаковал во рту желтоватую жидкость и изобразил сладчайшее наслаждение на лице.
   Выпив, мы приступили к закуске.
   – Как устрицы? – полюбопытствовал представитель крупной корпорации, отправляя в рот кусочек нежного мяса.
   – Хороши, – сказал я, хотя не слишком разбирался в устрицах.
   – А что я говорил? Грех жаловаться. Подождите, мы с вами ещё здесь кое-чего попробуем. Вы просто обязаны это сделать.
   Журналист, однако, не поддержал наших гастрономических восторгов. Изрядно помолчав, он снова вернулся к своей излюбленной теме.
   – Можно ли в политике жить не по лжи? Вот вопрос, – произнес он, тяжело вздыхая.
   – Нельзя, – отрезал представитель крупной корпорации. – На то она и политика. Есть, в конце концов, необходимость выдавать действительность за желаемое. С другой стороны, людей, полностью довольных всем, никогда не будет.
   Журналист вновь замолчал, и я не мог понять, как он воспринял слова представителя крупной корпорации. Лично мне они показались весьма разумными. Хотя я допускал, что ошибаюсь, всё-таки сфера политики не была мне знакома.
   Тут журналист спросил меня с нескрываемым сарказмом:
   – Скажите, с референтом министра… это вы?
   – Уже и до вас дошло?
   – Дошло. Вы молодец, что наставили ему рога. Удивительно мерзкая личность. Казнокрад. Взяточник. Самодур. Полная сволочь. – Он презрительно поморщился. – Чёрт с ним. Давайте выпьем. За удачи на любовном фронте. – И, первым опустошив бокал, поднялся. – Спасибо за компанию. Мне пора идти писать материал для завтрашнего номера.
   Представитель крупной корпорации дождался, пока тот исчезнет из поля зрения, и поделился своим мнением.
   – Такие нужны. Как бывший представитель власти, я считаю, что есть потребность в критических материалах в прессе. Нельзя писать только об успехах. Целесообразно рассказывать и о промахах. Слишком благостная обстановка расслабляет. А теперь, – он азартно потер руки, – пора познакомиться с осетриной под названием «Дуэт». Достойное блюдо. Это осетрина, фаршированная сёмгой и креветками. – Он вызвал официанта и сделал ему заказ.
   Через полминуты вместо официанта с подносом перед нами возник странный толстяк. Казалось, его только что кто-то очень сильно напугал, Переминаясь с ноги на ногу и тревожно озираясь, он сделал умоляющее лицо и, заикаясь от волнения, обратился ко мне.
   – Вы – заместитель министра?
   – Да, – величественно согласился я и глянул на соседа по столу. Тот делал вид, что погружен в свои раздумья. А я уже и сам поверил, что вопрос о моём назначении – дело решённое.
   – Ради Бога, позвольте вас потревожить, – продолжал толстяк.
   – Потревожьте. – Широким жестом я указал на диван справа от меня.
   – Я, так сказать, представитель среднего бизнеса. – Он аккуратно присел на краешек и посмотрел на меня честными глазами. – Мое предприятие выпускает качественную продукцию. Можете проверить, у нас очень качественная продукция. Но есть проблемы. – Он тяжко вздохнул, будто ему предстояло вот-вот умереть или выплатить непомерные налоги. – Моё предприятие понравилось нашему мэру. Он сказал: либо ты отдашь его по-хорошему, либо я тебя сгною. Но я не мог отдать, я сам его поднял, этими вот руками, этой головой. – Он продемонстрировал руки и вытянул вперед шею, едва ли не боднув меня головой. – Ну и началось. Пожарники, санэпидстанция, налоговики ходят беспрестанно, всё время штрафуют. Несколько дней назад пожаловали правоохранительные органы, учинили обыск. Будто бы у них сведения, что я получил большую партию оружия. Ничего не нашли, но работу на целый день сорвали. А вчера схватили моего сына. Уверяют, что при нём были наркотики. Но я-то знаю, что он не употребляет наркотиков. Он серьёзный парень, учится с утра и до вечера. Он даже пива не пьет. Помогите мне. Я прошу вас. Я умею быть благодарным. Помогите.
   Конверт, весьма увесистый, попал в мою руку и, после некоторой паузы, опустился в мой карман.
   – Постараюсь помочь, – выговорил я. – Постараюсь…
   Неловко улыбаясь, толстяк поднялся и, пятясь, поспешил раствориться.
   – Государственному чиновнику постоянно приходится сталкиваться с подобными просьбами, – философски заметил мой сосед. – Впрочем, поздравляю, вы неплохо справились с ролью.
   Честно говоря, я не понял, что он имел в виду. Осудил за конверт? Маловероятно. В конце концов, он не сидел бы сейчас здесь, если был бы исключением, той самой белой вороной, которую чиновное, да и любое другое сообщество неминуемо отторгает.
   Следующая минута ознаменовалась прибытием осетрины. Выглядела она и в самом деле достойно, а вкус целиком оправдал мои надежды.
   – Нравится? Как, нравится? – не унимался представитель крупной корпорации, всякий раз, когда я отправлял очередной кусочек «Дуэта» в рот.
   Я охотно кивал головой и был искренне благодарен ему за то, что он взял на себя роль лоцмана в океане здешней кулинарии. Я понимал, сколько ещё сил и времени предстоит мне потратить, чтобы освоиться, стать завсегдатаем, гурманом, умеющим получать истинное наслаждение от участия в банкете.
   Вдруг лицо моего соседа оживилось, взгляд устремился куда-то за мою спину. Обернувшись, я увидел весьма привлекательное создание, направляющееся в нашу сторону.
   – Я должен уйти, – рассеянно пробормотал он и пошёл навстречу даме. Они встретились, перекинулись парой фраз и вскоре растаяли в глубине зала.
   Оставшись в одиночестве, я достал конверт, исследовал содержимое. Сумма радовала, хотя её не хватало на достойный автомобиль, не говоря уже про не менее достойную квартиру. Но я понимал, что нельзя спешить, что нужные суммы достигаются планомерным приращением.
   Музыка продолжала играть, публика – общаться и наслаждаться местной кухней. Я ощущал себя вполне комфортно, но чего-то явно не хватало. Может, хорошего вина? Я поманил официанта.
   – Принесите мне красного вина. Того, которое с «буржуа» в названии.
   – У нас три сорта классификации Крю буржуа, – произнёс он. – «Шато Гран Медок Феррэ», «Шато Д’Авенсан» и «Шато Гран Клапо». Какой именно вас устроит?
   Он поставил меня в тупик. Знать бы, чем одно отличается от другого. Но я нашёл выход. Слава Богу, мозги у меня есть.
   – А какое из них дороже?
   – Простите, я не занимаюсь закупками и не знаю цену, – ответил сконфуженно официант, и, кажется, он не лукавил.
   – Хм… а какой бы сорт вы посоветовали?
   – Простите, это очень субъективно…
   – Ничего. Я доверяю вашему вкусу.
   – Я бы посоветовал «Шато Гран Медок Феррэ».
   – Несите.
   В ожидании заказа, я стал разглядывать людей за ближайшими столиками, и чуть не ойкнул от удивления. В нескольких шагах от меня в гордом одиночестве сидела голубоглазая красотка, подружка моей кареглазой, работающая на телевидении.
   Я решил разбавить ее одиночество. В конце концов, мы уже были знакомы, и это давало мне право нарушить её покой. Не раздумывая, как начать разговор, я прямиком направился к ней.
   – Позвольте к вам присоединиться. В настоящее время я занимаю должность заместителя министра. А вы работаете на телевидении. Мы с вами виделись в зале более низкого уровня. Вы были с подругой, которая работает референтом министра. Она мне повстречалась некоторое время назад в промежуточном зале. Следует признать, она – интересный собеседник, – произнес я на одном дыхании.
   Мой напор ее впечатлил.
   – Так это были вы?
   Я принял слова голубоглазой за приглашение и сел напротив.
   – Давайте выпьем чего-нибудь. Хотите вина? Сухого, красного.
   – Терпеть не могу. Кислятина. Я пью «Мартини» с грейпфрутовым соком. – Она тронула длинным ухоженным пальцем край пустого стакана. – Можете заказать.
   Обернувшись, я увидел официанта – он уже искал меня, держа бутылку в руках. Я поднялся, защелкал пальцами, он мигом подлетел и наполнил мне бокал.
   – Благодарю. И ещё принесите «Мартини» с грейпфрутовым соком для дамы.
   Пить одному было бы не по-джентельменски, и я попытался наладить разговор.
   – Как работа на телевидении?
   – Мне нравится.
   – Из всего сделать шоу – вот что движет вами, телевизионщиками.
   – Да, мы такие. Людям хочется зрелищ. Мы делаем то, что им надо. И уверены, что мы правы. По крайней мере, мы никого не заставляем смотреть наш канал. Не нравится – переключите на другой. Но наш канал смотрят. Значит, мы делаем всё правильно. Претензии неуместны.
   Она говорила очень убедительно, даже слегка разгорячилась, отчего на ее глянцевых щечках проступил легкий яблочный румянец. Но я не собирался с ней спорить. К чему? Намерения мои были совсем иными.
   Я дождался, когда официант принесет напиток моей собеседнице и пойдет обратно, быстро поднялся, догнал его.
   – Где тут комнаты отдыха? – негромко спросил я.
   Он махнул рукой в ту сторону, куда не так давно удалился представитель крупной корпорации в сопровождении своей спутницы. Вернувшись за стол, я предложил голубоглазой тост за прекрасных дам, и мы выпили.
   – А где ваша подруга? – поинтересовался я. – Референт министра.
   – У неё сейчас очень много работы.
   – Ей можно посочувствовать?
   – Смотря в чём…
   Я понял – самое время осуществить задуманное.
   – Идёмте.
   – Куда?
   – Идите за мной и ничего не бойтесь, – твёрдо повторил я.
   Она послушалась. Пока мы шли, мой взгляд скользил по сторонам – не следит ли кто за нами? На нас, к счастью, не обращали внимания.
   Одна комната отдыха была занята, другая оказалась свободна. Я запер дверь и с порога начал раздевать мою спутницу. Она не сопротивлялась, но и не помогала мне.
   У неё были маленькие груди, восхитительно упругие и нежные одновременно. Я целовал их. И чувствовал – с ней придется потрудиться. Она была из тех, что медленно разгоняются. Я приложил усилье. И не зря. Её дыханье стало учащенным. А тело – чутким. И, разгоряченный, я сделал то, что сделать так хотел. Я сделал и остановился. Я паузы желал. Она понудила меня продолжить. И отдыха не вожделеть. Она добилась. Вновь я стал движеньем. Искал. Творил. Старался. И достиг. Я вечности коснулся. Чуть позже я спросил:
   – Всё нормально?
   И услышал:
   – Ты был на высоте.
   Такие слова грели душу.
   На обратном пути я вновь смотрел по сторонам – ноль внимания к нашим персонам. Однако вот что волновало меня: узнает ли Р. о моих новых похождениях? А телевизионный босс? Нельзя сказать, чтобы я боялся. Но мне этого не хотелось.
   Мы вернулись за наш стол. Я налил себе вина, голубоглазая подняла бокал с «Мартини».
   – За наше знакомство! Оно было обстоятельным, – произнес я и послал ей легкий воздушный поцелуй.
   Она поймала его рукой, усмехнулась, и мы выпили.
   Ощутив некоторый голод, я начал высматривать официанта и увидел, что на меня уставились двое – высокий и коротышка, стоявшие неподалеку с напряженными лицами. Едва наши взгляды встретились, они бросились ко мне.
   – Господин заместитель министра, извините, что мы вас отвлекаем от важного дела, – торопливо проговорил коротышка. – Не сердитесь. Нужна ваша помощь…
   Секунду поколебавшись, я позволил им занять свободные места.
   – Понимаете, мы поставляли для армии продукты и строительные материалы. Выполнили все свои обязательства. А нам не отдают наши деньги. Мы обращались в разные инстанции. Всё без толку. Понимаете, мы не можем дальше работать. Помогите. Заставьте их отдать.
   – Что, ничего не отдали? – удивился я.
   – Ничего! – выпалил высокий. – Совсем ничего.
   Глубокомысленно вздохнув и насупив брови, я, как можно строже, спросил:
   – Документы при вас?
   – Да, – выпалил коротышка. – Документы при нас. И кое-что ещё.
   Он протянул мне папку, раскрыв которую, я увидел накладные, а поверх – конверт. Я ткнул в него указательным пальцем – внутри явно были деньги. Полистав для вида накладные, я сухо сказал:
   – Постараюсь помочь.
   – Постарайтесь. Очень просим, – ответили хором ходоки.
   Не успели они уйти, как на том же самом месте возник ещё один персонаж, тощий, с очень интеллигентным лицом.
   – Вы ко мне? – спросил я громогласно.
   – Да. – Он ответил он испуганно и втянул голову в плечи.
   – Прошу. – Я дождался, когда очередной проситель усядется на диван. – В чём суть проблемы?
   – Моего брата осудили. Ни за что.
   – Разве так бывает?
   – Бывает. Он имел неосторожность поругаться с руководителем региона. В наказание за строптивость его осудили по сфабрикованному обвинению. Вы же знаете, что в нашей стране виноват тот, про кого власть сказала, что он виноват.
   Следовало что-нибудь спросить. Для порядка.
   – А кто он, ваш брат?
   – Главный редактор популярной у нас газеты. Писал о хищениях из бюджета и прочих злоупотреблениях.
   – А что прокурор?
   – Он – приятель руководителя региона.
   – А судья?
   – Тоже. У них своя кампания.
   Признаться, я ощутил себя в затруднительном положении.
   – Каким образом я могу вам помочь?
   – Вы такой большой чиновник. Очень многое можете. Если вы обратитесь в верховный суд или прокуратуру, вас послушают… – Он смутился. – Понимаю, что утруждаю вас… Я тут приготовил…
   Он протянул мне конверт, который тут же спрятался в моем кармане.
   – Постараюсь помочь, – пообещал я.
   Как только он исчез в неизведанных просторах зала, как из-под земли появились новые просители. Эта парочка выглядела совсем по-другому. Более плутоватых физиономий я еще не видел.
   – Посодействуйте в получении бюджетных средств для нашей фирмы, – хором попросили они. – И ещё нам необходимы льготы. Мы работаем на будущее страны. Стараемся изо всех сил. Такое надо поддерживать. И потом, правительство должно заботиться об отечественных производителях.
   Конверт у них был весомый.
   – Посодействую, – клятвенно произнес я.
   На этом поток просителей не иссяк. Трое руководителей крупного завода просили выполнить решение суда, признавшего их правоту. Вот уже полгода их противники отказывались признать это решение и не пускали их на завод. Потом я выслушал историю о благотворительной организации, которая помогала сиротам, но деньги, выделенные правительством, непонятным образом попали на зарубежные счета. Кто-то решил подставить хороших людей. От меня хотели, чтобы я защитил доброе имя организации. Разумеется, за некоторое вознаграждение.
   Честно говоря, я устал от всего этого. Не хотел больше выслушивать объяснения и просьбы, и принять очередных просителей, которые маячили невдалеке, отказался.
   – Ты очень популярен, – произнесла с восхищением голубоглазая, когда мы остались, наконец, одни.
   – Есть такое, – небрежно согласился я.
   Теперь уж точно следовало поесть. Я вызвал официанта. Изучение меню заняло уйму времени – я уже не знал, чем себя побаловать. В конце концов, моё внимание привлекли телячьи эскалопы. Я долго выбирал между эскалопами по-корсикански и под соусом с рокфором. И там, и там присутствовали сыр рокфор и фундук. Но телячьи эскалопы под соусом включали в себя, помимо прочего, коньяк. Выбор пал на них. Я предвкушал изысканный вкус.
   – Ты будешь?
   Она согласилась. В итоге были заказаны две порции телячьих эскалопов под соусом рокфор, мясная закуска, голубой плесневелый сыр, фаршированные баклажаны, мидии, крабовый салат, овощи, оливки, очередная бутылка со словом «буржуа» в названии, очередной стакан с «Мартини», разбавленным грейпфрутовым соком. Перегруженный столь обстоятельным перечнем, официант удалился.
   – Расскажи мне про себя, – попросил я.
   – Зачем? Ты думаешь, так нам будет приятнее заниматься любовью?
   Сей ответ немало озадачил меня. Однако, пока я размышлял о том, что ей ответить, рядом прогремел знакомый голос:
   – А, государственный муж! – Это был депутат. – Я присоединюсь к вам. Надеюсь, вы не против? – Моя дама лениво кивнула. Он плюхнулся на диван, глянул на меня исподлобья: – Вижу, ты опять на боевом посту… Ну, ты меня порадовал. Ну, порадовал.
   К счастью, он не стал пояснять, чем именно я порадовал его. Мне так не хотелось, чтобы вновь звучала эта тема.
   – Надо выпить, – прочувствовано сказал депутат.
   – Мы себе только что заказали, – сообщил я. – Ещё раз вызовем официанта. Для вас.
   Но официант уже спешил к нам с закуской, бутылка вина и «Мартини».
   – Это ты пьешь? – Депутат презрительно указал на бутылку. – Как тебе не стыдно? Водку надо пить. Мужик должен пить водку. – Он обратился к официанту: – Бутылку водки. Самой лучшей. Грибков маринованных. И что-нибудь горячего. Мяса хочу. Побольше. Какой-нибудь ромштекс или отбивную. Реши там… – И вновь его внимание устремилось ко мне. – Что, новоиспеченный государственный чиновник, ты готов к существованию в чиновной среде? Или у тебя так – поманили, ты идёшь?
   – Готов, – натужно выдавил я.
   – Не думаю. – Каким насмешливым был его взгляд. – Чиновники – страшные люди. Я это почувствовал на себе. Я тогда работал помощником у большого начальника. И вот случилось так, что он меня выгнал. За то, что я не заметил потерю одного абзаца в его речи. Собственно говоря, абзац потеряла машинистка. А я этого не заметил. И вот, когда он читал на важном мероприятии свою речь, обнаружил, что абзац пропущен. И некоторые важные мысли пропали. Он психанул. Собственно говоря, присутствующие заметили только паузу. Но когда он вернулся, приказал уволить меня без выходного пособия. И началась у меня странная жизнь, как у мертвеца. Жизнь после смерти. Меня перестали замечать. Идешь по коридору, а все, кто встречаются, отводят глаза – и ни слова. Нет меня. Я невидим. Одна оболочка осталась. Аура, незаметная глазу. И так два дня, пока я оформлял соответствующие документы. На третий день собираю личные вещи, готовлюсь полностью освободить кабинет. И вдруг звонок. Начальник просит меня срочно прийти к нему. Являюсь. Он говорит: «Не хочу, чтобы ты уходил. Наказать тебя надо было, но выгонять с работы – это слишком. Погорячился я. В общем, ты остаёшься». Я обрадовался, что всё хорошо закончилось. И что? Иду от начальника, а все, кто навстречу идут, бросаются ко мне с приветствиями и поздравлениями. Ещё полчаса назад не замечали меня, а тут – поздравлять. И как узнали? Ума не приложу. Вернулся в кабинет – и тут поздравлять лезут. Все отметились. И ни один даже не покраснел, хотя целых два дня старательно не замечал меня. Во как! – Он довольно посмотрел на меня, на сидевшую рядом голубоглазую. – А как чиновники любят подсиживать друг друга! Настучать на коллегу, донести, обмазать грязью – для них просто удовольствие. Любимейшее занятие. И ты готов иметь дело с такими людьми?
   – А в бизнесе что, лучше? – возразил я. – А в парламенте?
   – Ты прав, – мрачно согласился он.
   На столе тем временем появилась красивая бутылка с прозрачной жидкостью, плошка с маринованными грибами. Официант умелым движением наполнил хрустальную рюмку.
   – Ну, давайте выпьем, – воодушевленно произнес депутат. – За нас. За наши успехи. – Быстренько чокнувшись, он отправил водку нужным маршрутом, подхватил вилкой упругий гриб. Благостное выражение появилось на его лице. – Живительная жидкость. Что может быть лучше рюмки водки? А? Другая рюмка водки. – Смачно хохотнув, он тотчас наполнил небольшую хрустальную ёмкость. – За наших врагов. Чтоб они все сдохли!
   Мы с моей соседкой в некотором смущении последовали за ним – слишком непривычным был прозвучавший тост. Очередной грибок покинул плошку. Депутат продолжил разговор.
   – В чиновном мире выдвигаются не яркие и самостоятельные, а покладистые посредственности, обладатели гибких позвонков и мягких, угодливых языков. Выдвигаются не талантливые, а нужные кому-то, привыкшие думать не о государстве, а о выгоде тех, кто их поставил.
   – Почему вы так ругаете чиновников? Разве сами вы не чиновник? Высокого уровня, но какая разница?
   – Я давно уже такого уровня, что могу позволить себе многое. По крайней мере, могу сказать тебе то, что думаю. Меня теперь не задвинешь. Я и в парламенте оказался по решению сверху. Направили в депутаты, но без должности не оставили. Председатель комитета – всё-таки должность. И немалая. Повыше министра…
   – Но денег там поменьше, – ввернул я.
   – Где? В нижней палате? Чепуха. В нижней палате хватает денег. Любые действия начинаются от пятидесяти тысяч долларов и кончаются десятками миллионов. Чем важнее для кого-то принятие или непринятие какого-либо закона, тем больше денег. Если комитеты рвут друг у друга ведение некоторых законопроектов, за этим стоит борьба за деньги, что бы там ни говорилось о пользе для государства или граждан. – Рюмка приняла очередную порцию водки, в очередной раз поднялась над столом. Лицо высокого чиновника при этом уже не было столь веселым. – За то, чтобы друзья нас не предавали. Это самое худшее, что может случиться.
   Едва горячительные напитки были выпиты, появились горячие блюда. Телятина под соусом с рокфором заслуживала высокой оценки. Я с удовольствием поглощал изысканную пищу.
   – Нравится? – спросил я голубоглазую.
   – Нравится, – вяло отвечала она.
   – Что у вас там? Телятина? – поинтересовался депутат. – Свинина не хуже. Отбивная – пальчики оближешь. Не понимаю мусульман. Отличное мясо, нежное, вкусное.
   – Иудеи тоже не едят свинину, – напомнил я.
   – И хорошо. Нам больше останется. – Он захохотал, но как-то натянуто. – Давайте ещё выпьем. Ни за что пить нехорошо. Свинина, не свинина. Выпьем за то, чтобы у нас всегда было, что поесть и что выпить.
   Разумность этого тоста не вызывала сомнений. Едва закусили, голубоглазая особа сообщила:
   – Мне пора. У меня дела на телевидении. – Поднявшись, она посмотрела на меня с насмешливой улыбкой. – До встречи.
   Ее сексуальная походка в очередной раз покорила меня. Впрочем, не только я, но и депутат проводил её долгим, жадным взглядом.
   – Красивая… – констатировал он. – Ты её тоже трахнул?
   Я предпочёл промолчать.
   – Ладно, можешь не говорить. И так ясно – трахнул. А что с ними ещё делать? Всё верно. Я в твои годы так же себя вёл. Тем ты мне и нравишься. А то, что ты трахнул референта министра, – просто песня. Это ты вдвойне правильно поступил. Давай ещё выпьем. За успехи на любовном фронте.
   Он схватил бутылку, враз наполнил рюмку. Я поспешил за ним. Соударение наполненного бокала с рюмкой породило глухой звон. Очередная порция вина омыла моё горло, влилась в мой организм. Всё-таки хорошо, что придумали вино. Приятный напиток.
   – О! Мой хороший друг. – Поднявшись, депутат крикнул. – Эй! Иди сюда… Крупный предприниматель. – Последнее прозвучало для меня.
   Крупный предприниматель и по своей комплекции был крупным, высоким. Двигался он не спеша, степенно, как и подобает такой персоне. Приблизившись, пожал руку депутату, мельком глянул на меня, уселся в кресло. Я был представлен депутатом как сотрудник аппарата правительства. Я тут же сообщил, что вот-вот займу должность заместителя министра, после чего удостоился вялого рукопожатия.
   – Водки? – спросил его депутат.
   – Ты же знаешь, что я люблю «Хеннесси».
   – Специально для тебя закажем. Но для начала давай водки выпьем. За встречу. Смотри, какие грибки.
   Недовольно поморщив нос, крупный предприниматель выдавил:
   – Наливай.
   Мы выпили за встречу. Крупный предприниматель долго кривился.
   – Перестань, – укорил его депутат. – Хорошая водка… Ладно, закажем тебе «Хеннесси».
   Официант получил новые указания, и наше общение продолжилось.
   – Как твой бизнес? – осведомился депутат.
   – Работаем. Преодолеваем сопротивление государственных органов, препоны, которые плодят чиновники. – Крупный предприниматель выразительно посмотрел на меня. – В любом деле, где возможна какая-то ощутимая прибыль, торжествует принцип – создавать для всех, кто чужой, кто «с улицы», невыносимые условия, зато своим предоставлять особые блага и льготы. Особенно это касается тех сфер, где есть масштабный гарантированный спрос и, как следствие, существенные прибыли. Посторонних там просят не беспокоиться.
   – А разве мало предпринимателей, которые занимаются аферами? – заметил депутат.
   – У нас почти весь капитал построен на аферах. Это можно не замечать, простить или исправлять. Всё зависит от позиции тех, кто на самом верху. Если бы я занял то или другое место, я бы со всеми разобрался, каждого заставил бы рассчитаться. Все должны заплатить, хоть по минимуму. Возьмите крупные компании. Как только исчезают крыши в лице крупных чиновников, всё становится видно. В нашей стране экономика управляет политикой. Так было и будет всегда. Потому что экономика кормит политику. Но в политике надо участвовать, чтобы не рухнуло здание бизнеса. Я хочу предсказуемой, спокойной, тихой политики.
   Я не совсем понял, что он имел в виду и кто чем управляет, но сидел с таким лицом, будто уяснил всё до единого слова. Единственный вопрос, который мне хотелось задать новому соседу, о связи его капитала и афер, разумеется, не мог прозвучать.
   – Сволочи! Идиоты! – Разнесся по округе надсадный женский крик. – Тьфу на вас! Пошли к черту!
   Вновь разбушевалась известная певица. На этот раз мальчикам не удалось удержать её – решительными, хотя и нетвердыми шагами она прошла мимо нас и удалилась, утаскивая за собой свору субтильных существ.
   – Пить надо меньше, – проворчал крупный предприниматель.
   – А как узнать свою меру, когда пьешь от безысходности? – поинтересовался у него депутат.
   – Тогда совсем не надо пить.
   – Ну, это ты хватил. Что касается нас, мы знаем меру. Вот и «Хеннесси» прибыл, – прокомментировал депутат появление официанта. – Давай, любезный, нам уже пора выпить. – Дождавшись, когда все емкости будут наполнены, он провозгласил: – Со свиданьицем!
   Рюмка, бокал и округлый стаканчик доказали в очередной раз, что не созданы для длительного хранения алкогольных напитков. Затем последовало употребление имеющейся на столе пищи. Это происходило при полном молчании. Я нарушил его первым:
   – Я хочу спросить о Правилах банкета. Они кем-то утверждены?
   – Какая вам разница? – Слова крупного предпринимателя прозвучали как-то уж слишком пренебрежительно. – Если вы участвующий, то участвуйте. Если пребывающий – пребывайте.
   – На мой взгляд, разница есть. И большая, – мягко возразил я.
   – Принято считать, что Правила банкета рождены опытом нескольких столетий, – принялся объяснять депутат.
   – Но разве нет необходимости время от времени менять их?
   Депутат задумался.
   – Конечно, глупо воспринимать их как догму, как нечто неизменное. Меняется жизнь, какие-то положения требуют коррекции. Когда становится ясна их настоятельная необходимость, коррекции вносятся.
   – Кем?
   – Ну… тем, кем надо, – неуверенно произнёс депутат и глянул на меня озадаченно. – Слушай, я не знаю.
   – Пустое, – подключился к спору крупный предприниматель. – Какая разница? Банкет был и будет. Он – важная часть нашей жизни.
   – Во! – Депутат оживился. – Давайте выпьем. За банкет.
   Предложение было принято. Опустошив бокал, я вдруг вспомнил про некоторые свои обязательства. Глянув на крупного предпринимателя, потом на депутата, я осторожно спросил:
   – А как вы относитесь к высшему должностному лицу?
   Карие глаза крупного предпринимателя отразили некую тревогу.
   – Я его уважаю, – поспешил ответить он.
   – А как его не уважать? Это просто невозможно. – Депутат сохранял привычное добродушие. – Давайте выпьем. За высшее должностное лицо. Дай Бог ему здоровья.
   Разве мог встретить возражения подобный тост? Очередная порция алкоголя поспешила в наши желудки. Нашлось и чем закусить. Честное слово, этот праздник жизни стоил того, чтобы тратить на него время. Но я решил не ограничиваться одним вопросом.
   – А не было бы лучше, если бы премьер-министр по-прежнему занимал место высшего должностного лица?
   Крупный предприниматель поперхнулся, глянул на меня сумрачными глазами, выдавил:
   – Было бы ужасно.
   – В самую точку, – поддакнул ему депутат и поспешил переменить тему. – А что, если нам отправиться на стриптиз? – Его глаза задорно заблестели.
   – У меня дела, – проворчал крупный предприниматель.
   – Здесь есть стриптиз? – удивился я.
   – Здесь всё есть… – Депутат вновь кому-то помахал рукой. На визуальные призывы среагировал мужчина среднего роста в черном бархатном фраке, важно прохаживавшийся между столиков со скучающим, слегка вытянутым лицом и сложенными за спину руками. Издали, в мягком полумраке зала, он походил на огромного черного грача.
   – Кто это? – немедленно решил выяснить я.
   – Руководитель довольно большого региона, – ответил депутат.
   Он подошел к нам. Депутат встал, приветствуя его. Они обнялись как старые добрые друзья.
   – Рад тебя видеть, дорогой, – ласково проговорил наш гость. – Хорошо выглядишь.
   – Ты тоже прекрасно выглядишь. – Депутат указал на свободное место. – Присаживайся. Что-нибудь выпьешь?
   – Да, «Хеннесси».
   – А поесть?
   – Я не голоден.
   Депутат налил гостю и выдал очередной тост:
   – За то, чтобы хорошие люди чаще встречались!
   Руководитель региона удовлетворенно кивнул. Выпили.
   – Ну, как идут дела на вверенной тебе территории? – спросил депутат с некоторой долей ехидства.
   Я с любопытством наблюдал за человеком, от которого зависела вся жизнь на определенной территории. Он сохранял невозмутимость.
   – Всё прекрасно. Мне переживать не за что. У меня всё схвачено. Всё под контролем. Иначе нельзя. В конце концов, начальник я или нет?
   – А если кто-нибудь самостоятельность проявит? – спросил я.
   Руководитель региона неожиданно вскипел.
   – Чтобы у меня кто-то какую-нибудь самостоятельность проявлял? Чёрта с два. Не позволю. Мне сюрпризы не нужны. В рамках дозволенного пусть делают всё, что хотят. Но прежде согласовать надо. Согласовал, и никаких проблем.
   – А если вы чего-то не одобрите из того, что им хочется? – не унимался я.
   – Всё, что на пользу, мы одобрим. Можете не сомневаться. Специалисты у меня в администрации грамотные. Люди должны быть спокойны. И чего им дёргаться? Чего дёргаться? Мы всё сделаем. Позаботимся о каждом. Всё будет нормально.
   – Может, им хочется быстрее.
   Он снисходительно хмыкнул.
   – Мало ли, что хочется. Быстро только кошки родятся… Надо же понимать, что такие вещи быстро не делаются. Надо потерпеть. Время требуется, чтобы решить основные проблемы. Сделаем. Только не сразу.
   Депутат наконец-то дождался, когда я перестану лезть с вопросами. Его волновало своё.
   – Как наш проект?
   – Никак. Всё зависло.
   – И что делать?
   – Там решать. – Региональный босс поднял указательный палец вверх.
   Тут я вспомнил о задании, которое дал мне Р., и пока депутат обмозговывал слова руководителя региона, попробовал прощупать почву.
   – Мы тут говорили до вас… Как на ваш взгляд, было бы лучше, если бы премьер-министр по-прежнему занимал место высшего должностного лица?
   Нечто напряжённое появилось на вытянутой физиономии.
   – Лучше не было бы, – нервно ответил он. – Хотя я прекрасно отношусь к премьер-министру.
   – Вас устраивает то, что прижали руководителей регионов, – не унимался я.
   – Ну-у, что вы. Только порядок навели, и всё. Самодурства было много в регионах. Это следует признать. Было. Теперь ничего такого. Всё в рамках. – Он поднялся. – Извините, спешу. За границу улетаю. Инвестиции надо искать. Это вы спите спокойно, а я, пока инвестиций не найду, буду ворочаться с боку на бок.
   Руководитель региона удалился, унося с собой не только свои, но и чужие заботы и чаяния.
   – Небось, отдыхать поехал. По меньшей мере, лечиться, – высказал соображение крупный предприниматель.
   – Какая нам разница? Пойдемте лучше на стриптиз, – предложил депутат.
   – У меня дела, – повторил свою отговорку крупный предприниматель.
   – А у меня, по-твоему, нет дел? Я же не ссылаюсь на это. – Депутат поднялся. – Давай-давай. Пошли.
   Крупный предприниматель нехотя поднялся с кресла, и мы отправились по лабиринту зала к небольшим и неприметным издали темным дверям. Собственно, я бы даже не догадался, что это двери, если бы не охранники, по струнке стоявшие с двух сторон.
   – Он со мной. – Депутат указал на меня.
   Двери раскрылись и впустили нас в иное измерение. Здесь было темно, метались лучи прожекторов, громко играла зажигательная музыка. На трёх ярко освещенных возвышениях, повисших над темнотой, танцевали три обнажённые девушки. Словно привязанные, крутились они около металлических труб. Их умелые движения рождали самые смелые желания.
   Привыкнув к темноте, я увидел множество людей, сидевших за столиками, а над свободными местами горели маленькие красные лампочки. Как только мы уселись, из полумрака появилась симпатичная официантка, одетая только в небольшой фартучек. Крупные соблазнительные груди нависли над столом.
   – Что будете пить?
   – Вопрос правильный. – Депутат уставился на груди. – Ответ будет таким: каждый – своё. Ему – «Хеннесси», мне – водки, самой лучшей. А вот ему, – он кивнул на меня, – французского вина. Сухого. Он у нас самый скучный. Пьёт кислятину и спрашивает всех про то, как они относятся к высшему должностному лицу и премьер-министру. Вот вы как относитесь к высшему должностному лицу?
   – Я его уважаю, – промурлыкала официантка.
   – Вот и прекрасно. Закуска на ваше усмотрение.
   Она повернулась, и стала видна её голая задница, весьма привлекательная. Едва её округлости растворилась в полутьме, я уставился на ближайшую освещенную сцену, где стриптизёрша под музыку принимала невообразимо зажигательные позы. Девушки, которые танцевали на других площадках, не уступали ей в мастерстве.
   – Нравится? – Депутат несильно ткнул меня в бок и захохотал.
   Я предпочёл не отвечать. Смотрел, не отрываясь. Лишь когда появилась официантка, я перевёл взгляд на её груди – они опять висели совсем рядом, такие реальные и влекущие. Как только питейные емкости были наполнены, я схватил бокал, поднял его.
   – Предлагаю выпить за продолжение банкета! – Воодушевление переполняло мой голос.
   – Достойный тост, – оценил мои слова депутат.
   Мы дружно выпили, закусили, потом вновь уставились на стриптизёрш. Неожиданно раздались крики. Я увидел, как кто-то из публики взобрался на ближайшее к нам возвышение, схватил танцовщицу и принялся целовать в шею. Мгновенно подскочившие служители банкета накинулись на возмутителя спокойствия, скрутили его и утащили в полутьму зала.
   – Посадят? – спросил я.
   – Нет, – уверенно ответил депутат. – Вразумят и отпустят. Или положат отоспаться, пока не протрезвеет. В крайнем случае, попросят покинуть банкет. Но это касается только пребывающих, которых пригласили участвующие с низким статусом.
   Музыка настырно лезла в уши. Танец казался нескончаемым, одних танцовщиц сменяли другие, динамичные движения гибких тел чередовались с медленными и завораживающими.
   Праздник жизни продолжался, но, как ни странно, не все ему были рады. Я заметил, что крупный предприниматель поглядывает на танцовщиц с каким-то ожесточением. Когда настало время очередной раз выпить, он опустошил свою рюмку машинально. А потом вдруг поднялся.
   – Ты куда? – попытался притормозить его депутат.
   – Работать надо, – буркнул тот.
   Депутат вытаращил глаза.
   – Ты меня удивляешь. У тебя всё перепутано. Пойми, не надо жить ради работы, надо работать ради жизни.
   Крупный предприниматель скривился.
   – Да при чем тут работа!.. К любовнице поеду! Ясно?! К любовнице. Посидишь тут, совсем о работе забудешь. Всё из-за тебя!..
   Он резко повернулся и шагнул в полутьму. А депутат, выдержав паузу, весело расхохотался.
   – Как я его? А?
   Я понимающе кивнул и опять уставился на стриптизёрш. На светящиеся таблетки сцен вышли чрезвычайно соблазнительные девицы, и началось лесбийское шоу. Данное действо, скорее более изящное, чем страстное, изрядно порадовало меня. Попутно возникла мысль, что я слишком быстро отпустил голубоглазую сотрудницу телевидения.
   – Давай выпьем за любовь, – Голос депутата вывел меня из состояния легкой эйфории. – Как думаешь, она есть?
   – Есть.
   – Это когда баб много, и они по первому требованию ноги раздвигают?.. Ладно, шучу. За любовь. – Отработанным движением он опрокинул рюмку, довольно выдохнул, закусил осетриной горячего копчения. – Всё. Должен идти. Комитет внимания требует. Надолго оставлять нельзя. Это тебе не предприятия нашего крупного предпринимателя. Там наёмные менеджеры вкалывают. А я всё должен делать сам. Мне иначе нельзя. Попробуй, дай кому-нибудь палец – руку отхватят… Ну, наслаждайся тут.
   Он оставил меня в одиночестве, чему я был даже рад и продолжил спокойно наслаждаться шоу. Теперь мастерицы крутить попой уже танцевали по трое. Я со сладкой истомой гадал, что же будет дальше.
   Внезапно из полутьмы возникли две мужские фигуры. Прозвучал сиплый голос:
   – Вы – заместитель министра?
   – Да, я. В чем дело?
   – Просим вас помочь. Ущемляются наши права. Можно сесть?
   Мне совсем не хотелось такие приятные минуты жизни тратить на деловые разговоры, да и обстановка не та, но что делать, когда твоя должность столь высока? «Смирись!» – подсказал мне внутренний голос, и я подчинился, кивнул – валяйте. Просители быстренько заняли места.
   – Фирма у нас небольшая, – начал свою речь один из них. Я пытался разглядеть его, но из-за слабого освещения черты лица смазывались, сливались в какую-то серую маску. – Мы – независимые поставщики, занимаемся перекачкой минерального сырья. Несколько лет успешной работы. И вот теперь государственная структура хочет нас вытеснить. Лишить возможности работать.
   Господи, опять надо было напрягаться, вникать в чужие проблемы.
   – А с чего это государственная структура начала вас вытеснять?
   Тот, на которого я смотрел, кашлянул и дернул за рукав второго.
   – Понимаете, там сменилось руководство, – продолжил второй проситель. – Вы должны знать. С прежним руководством у нас было полное взаимопонимание. А с нынешним… не получается. Мы пытались. Но… никак.
   – А кто же будет заниматься тем, чем вы занимались?
   – Другая фирма. Более близкая к нынешнему руководству.
   – И как же я могу вам помочь?
   – Помогите руководству понять, что вовсе ни к чему создавать новую фирму. Предпочтительнее оставить всё, как есть. И никто не останется в накладе. Все будут довольны. И вы в том числе. – Он положил передо мной внушительный сверток. – Вот. Если вы не против помочь, это задаток. Потребуются деньги для убеждения, там, наверху, только скажите. Решим в один момент.
   Выдержав паузу, я ответил:
   – Хорошо. Но вопрос не простой. Потребуются значительные усилия… – Свёрток исчез в моем кармане. – Мне хотелось бы иметь постоянный процент в будущем. Когда всё устроится.
   – Договоримся. Без проблем. Поверьте, мы – люди конструктивные… Больше не будем вам мешать. Всего хорошего.
   Они исчезли так же внезапно, как и появились. Я просидел ещё некоторое время, наблюдая за девичьими проделками, а потом решил – хватит. Поднявшись, я направился назад, в зал, где пребывал до стриптиза.
   Отыскав свободный стол, с огромным удовольствием опустился в кресло. Признаться, я устал от грохота музыки, от непрерывного созерцания обнаженных тел. Теперь мне хотелось просто посидеть, не думая ни о чем, наслаждаясь лишь негромкой музыкой, которой радовал в эти минуты местный квартет.
   И тут прозвучал вопрос, ставший для меня уже привычным:
   – Простите, вы заместитель министра?
   Я поднял голову. Рядом стоял полноватый небритый мужчина с небольшим чемоданчиком. Он умоляюще смотрел на меня круглыми, выпученными, как у рыбы, глазами, и ждал ответа.
   – Нет, – выпалил я. – То есть, да. Заместитель министра. Но я занят. Мне надо готовиться к заседанию коллегии министерства… Я занят.
   Тяжко вздохнув, мужчина тихо удалился.
   Я тоже вздохнул – облегченно, и подумал, что пора несколько разнообразить мой отдых. Подозвав официанта, я заказал жареной осетрины с картофелем фри, лососевого салата, голубого сыра, оливков и бутылку белого сухого вина – я помнил, что к рыбе надо брать белое вино. Разумеется, французское и самого лучшее.
   – «Шабли Ле Кло», – сообщил официант, вернувшись с подносом.
   Я кивнул. Кажется, мне уже доводилось пробовать это вино. Бог его знает. Названия путались в голове. Опустошив рюмку, я собирался закусить, но едва поднес ложку с салатом ко рту, как над столом раздалось знакомое хмыканье. Это был Р.
   – Надеюсь, здесь можно сесть? – Не дожидаясь ответа, Р. сел напротив, небрежно откинулся на кожаную спинку, положив ногу на ногу. – Должен признать, что ты – опасный человек. Мало тебе министра. Теперь ещё и на телевидении заимел серьёзного врага. Молодец. Если так продолжать, скоро у тебя кругом будут одни враги. Хотя есть и плюс. О тебе сейчас много говорят. И это неплохо. Ты набираешь популярность. Когда начинаешь с нуля, не столь важно, что именно о тебе говорят, хорошее или плохое, гораздо важнее сам факт, что о тебе говорят. Но кроме популярности важен уровень. Добившись определённого уровня, ты уже не пропадешь. Ты будешь в обойме. Из неё не выпасть. Надо только соблюдать определенные правила. Каковы они? – Р. испытующе глянул на меня.
   – Не ругай власть, – спокойно проговорил я. – Не воруй слишком много. Делись с теми, от кого зависишь.
   – Молодец, запомнил. Тот, кто соблюдает эти правила, может быть спокоен за своё будущее. – Р. взял бутылку, посмотрел на этикетку. – «Шабли Ле Кло»… – Выражение его лица сделалось мечтательным. – Городок Шабли располагается на берегу реки Серен. Очень милый, небольшой городок. С главной улицы хорошо видна пологая гора на другом берегу реки, полностью засаженная виноградниками, дающими самые замечательные крю. – Р. наполнил свой бокал, поднял его. – Посмотри, какой у него цвет. Бледно-соломенный с лёгким оттенком зелени. – Он поднес бокал к носу, понюхал. – Аромат деликатный, временами неуловимый… По-настоящему изысканный аромат. Это вино – несравненный спутник устриц. А где устрицы? Ты не заказал их? – Лицо Р. вытянулось от удивления. Он подозвал официанта и выяснил у того, каких устриц они могут ему предложить под это прекрасное вино. Затем его внимание вновь сосредоточилось на мне. – Давай выпьем за хорошую жизнь. Именно она дарит нам возможность пить хорошее вино, есть вкусную пищу.
   Бокалы соприкоснулись, дабы издать приятный звук, а потом их краешки прилипли к губам. Я попытался прочувствовать аромат, но не мог понять, в чём его деликатность. И вкус никоим образом не увязывался с вкусом устриц, который, к тому же, я знал ещё плохо. Р., между тем, продолжил:
   – Выбирая французское вино, обращай внимание на важные детали: на бутылке должны быть указаны названия местности или производителя, а также замка и виноградника. И обязательно год урожая! Кстати, в конце прошлого века лучшими – что зависит от погодных условий – годами являются тысяча девятьсот восемьдесят пятый, восемьдесят восьмой, девяностый, просто исключительный, и девяносто первый.
   – Как вы всё это помните? – восхищенно произнес я.
   – Ну… разбираться в винах полезно для того, кто участвует в банкете. – Было видно, что Р. приятна похвала. – А что касается еды… На мой взгляд еда – творческий процесс. Надо не бояться экспериментировать. Находить необычные сочетания. Хотя для того, чтобы оценить необычное сочетание, надо иметь тонкий вкус. А это даётся от рождения.
   Я с тревогой подумал о том, что у меня, вероятно, нет никакого тонкого вкуса. И что тогда? Как быть в этом случае? Не помешает ли такое моему будущему?.. Но мои тревожные мысли прервал официант, поставивший на стол блюдо с устрицами, жареную осетрину, заливную рыбу и ароматный паштет. Я потер руки, предвкушая удовольствие, а Р., положив себе добрую порцию устриц, продолжил гастрономическую лекцию.
   – Это плоская белона из Бретани, пахнет орехами. Ещё есть изящная фин-де-клер или жирная сильтер-рояль с отмелей Северного моря, блю-пойнт с Лонг-Айленда и скальная португальская устрица. Это нюансы. Устрицы всех видов употребляют в пищу одним и тем же способом – живьем. – Отправив экзотическое мясо в рот, мой визави опять поднял бокал. – Давай выпьем за этот мир. Чтобы его многообразие продолжало радовать нас. И как можно дольше.
   Глупо было не поддержать такой тост. Вино ополоснуло мой язык, нёбо, гортань. На этот раз, как мне показалось, я умудрился почувствовать деликатность аромата и вкуса. Подобный поворот грел душу.
   – Я хочу сказать тебе вот что, – продолжил Р. – Государственному чиновнику часто приходится действовать, не опираясь на закон, а исходя из соображений целесообразности. Закон не может быть совершенен. Жизнь меняется быстрее, чем законы, регулирующие ее. Поэтому соображения целесообразности, здравый смысл очень важны.
   – Представления о здравом смысле у людей могут различаться, – заметил я.
   – Могут, – охотно согласился он. – Вот почему в данном случае важна субординация. Начальник мыслит более здраво, чем подчиненный, потому он и начальник. Ну а самый здравомыслящий – высшее должностное лицо.
   С этим трудно было спорить. Меня удивляла логичность во всем, что говорил Р., касалось ли это государственной службы, еды или вообще жизни. Убедившись, что Р. настроен благодушно, я решил снова вернуться к теме, которая не переставала волновать меня с тех пор, как я оказался здесь.
   – Хочу спросить вас вот о чем, – я отодвинул от себя тарелку с осетриной. – Правила банкета. Они кем-то утверждены? Они неизменны?
   – В их основе лежит опыт нескольких столетий. С другой стороны, глупо воспринимать их как догму. Жизнь меняется, какие-то положения требуют коррекции. Когда становится ясно, что без этого не обойтись, Правила корректируются.
   – Кем?
   – Старейшинами.
   – А руководство банкета?
   – Оно призвано выполнять Правила, а не менять их.
   Наконец-то мне удалось хоть что-то выяснить!
   – А статус залов, их количество?
   – Это все складывалось веками. Традиции, так сказать.
   – А Правила банкета можно где-то прочесть?
   – Нет. С ними знакомятся по ходу участия или пребывания. Такова традиция и один из пунктов этих самых Правил.
   Я испытывал непонятное оживление.
   – Скажите, а как трактуют Правила банкета механизм установления статуса участвующего? Только ли должность играет роль или что-то ещё? – напирал я.
   – Разумеется, не только должность, хотя она – главное. Важны связи, положение, известность, влиятельность. Всё учитывается. Поверь, ни один достойный человек не окажется вне банкета. – Р. снисходительно улыбнулся. – Если ты насчёт себя волнуешься, зря. Вместе с должностью получишь статус участвующего. А пока довольствуйся тем, что ты пребывающий. Для тебя это тоже неплохо… Ешь свою осетрину. А то остынет.
   Я вздохнул и придвинул тарелку к себе. Р. взял бутылку, наполнил опустевшие бокалы.
   – За наше участие в банкете!
   Что ж, достойный тост. Я поддержал его, опустошив бокал. Определённо, я всё более ощущал деликатность аромата и вкуса вина, именуемого «Шабли Ле Кло». Может быть, по этой причине странные идеи полезли мне в голову.
   – А может произойти такое, что по мере роста экономики банкет охватит всё население?
   – Глупо даже допускать такую мысль, – спокойно ответил Р. – Тебе разве не приятно быть избранным, хотя ты всего лишь пребывающий на банкете? Но в полной мере чувствует свою избранность тот, кто участвует в банкете с высоким статусом. Надеюсь, что наступит такое время, когда ты сам сможешь ощутить это.
   Он был прав. Чувствовать себя избранным в высшей степени приятно. Даже в Библии сказано: «Званых много, а избранных мало».
   – Ты мне вот что скажи. Кто-нибудь ругал высшее должностное лицо или премьер-министра?
   – Нет… – Я на мгновенье задумался. – Разве что журналист. Меня с ним представитель крупной корпорации познакомил, который раньше был государственным чиновником. Этот журналист не очень одобрительно говорил о ситуации в стране. Но не более того. Остальные ничего не говорили. И депутат, который возглавляет комитет в нижней палате, и крупный предприниматель. И руководитель региона. И сотрудница телевидения. Ну… та самая. И ответственный сотрудник прокуратуры С. Разве что он положительно относится к взяткам.
   – Относился бы иначе, там бы не работал.
   – Мой университетский приятель М. тоже ничего не говорил. Так что всё нормально. В целом. Хотя, конечно, к премьер-министру отношение менее уважительное.
   – Настроения этого журналиста нам известны. Пресса. Люди творческие. Но то, что могут позволить себе отдельные журналисты, недопустимо для крупных бизнесменов и тем более для государственных служащих… Мы с тобой заботимся о благе общества, государства. Нужная и почётная миссия. Особенно в нашей стране. – Р. поднялся. – Мне пора. А ты продолжай.
   Походка у него была четкой, аккуратной и, вместе с тем, довольно необычной. При ходьбе у него двигалась только левая рука, правая оставалась неподвижна, будто придерживала невидимую кобуру или шашку. Мне почему-то подумалось, что такая походка весьма органична для человека, который заботится о пользе государства и общества.
   Теперь, когда я остался один, мне уже не было тревожно или одиноко, потому что я осознал, что этот банкет и есть моя естественная среда обитания. Похоже, всё удалось. Я почти полностью устроился тут, во Вселенной банкета, в его уютных, доброжелательных залах, где я всё больше чувствовал себя своим. Я неплохо изучил Правила банкета, смог разобраться в тонкостях их толкования. И я уже не мыслил дальнейшей жизни без банкета.
   Я впервые в жизни знал, чего хочу. Я желал занять место заместителя министра. Сейчас, в ближайшее время. А позже, года через три-четыре, я готов был подумать и о том, чтобы стать министром.
   Я не сомневался – у меня получится. Сам не знаю, откуда взялась эта уверенность. Вероятно, её порождала обстановка, царящая здесь, в этих залах, таящих безграничные возможности.
   Повинуясь непонятному порыву, я повернул голову направо и увидел её, ту самую девушку в синем платье, с которой мы так мило общались на фуршете. Я удивился её красоте. Вовсе не той холодной, горделивой, какая была у кареглазой и голубоглазой. Иной – юной, несмелой, озорной. Я любовался ею. Наступил момент, когда я более не мог усидеть на месте. Поднявшись, я пошёл к ней, словно сомнамбула.
   Она обрадовалась, увидев меня. Улыбка засветилась на лице.
   – Привет, – сказал я. – Можно сесть?
   – Конечно. Рада вас видеть. Что вы там говорили про фужер и фуршет?
   – То, что на фуршете хорошо пить из фужеров. Это может произвести фурор. Если есть, однако, соответствующий фураж. А далее фурштат, фурлонг, фургон, фурия.
   – Это про меня что ли – фурия?
   – Вовсе нет. Это для созвучия.
   – А что такое фурлонг? – Её глаза были удивительно весёлыми.
   – Единица длины в Англии. Что-то вроде 220 ярдов.
   – Опять наступило время словарей?
   Улыбаясь, я неспешно покачал головой из стороны в сторону.
   – Наступило время приятных встреч. Я так рад, что нашёл тебя.
   – Разве я терялась?
   – Да. Мне пришлось тебя долго искать.
   Она помолчала, задумчиво глядя на меня, потом улыбнулась уголками губ.
   – Что будешь пить?
   – Всё, что ты нальёшь.
   Она потянулась к узкому высокому стакану, в котором была красноватая жидкость, взяла его и отлила половину в свободный бокал, стоявший рядом, протянула мне.
   – Что это?
   – «Кампари» с апельсиновым соком. За что пьём?
   – За любовь! – произнес я восторженно.
   – Слышите, мы пьем за любовь, – сказала она, обращаясь к кому-то за моей спиной.
   Я обернулся и обнаружил за столом двух молоденьких девушек. Тост подруги приняли, хотя и прыснули со смеху.
   – Так мы идём танцевать? – спросила одна из девушек, после того, как они пригубили вино.
   – Идём, – ответила та, с которой мне так хорошо было находиться рядом. – Надеюсь, ты не против? – Это уже относилось ко мне.
   Разве мог я отказаться пойти с ней танцевать? Я вскочил как на пружине, и наша стайка проследовала в танцевальный зал. Я больше не смотрел по сторонам, поскольку моё внимание целиком было занято ею.
   – Ты знаешь, что такое – короткое замыкание? Это когда посмотрел, и всё. Никаких больше мыслей. И только одна картинка перед глазами. Я когда увидел тебя в прошлый раз, в одну секунду запал. Случилось то самое короткое замыкание. Я даже потерял дар речи.
   – Помню, как ты его потерял. Болтал без умолку.
   – Это потом, когда я решился к тебе подойти. А сначала – потерял.
   Мы прошли сквозь большие двери, украшенные геометрическим витражом, и оказались в зале, освещенном мелькающими огнями цветомузыки. Публика танцевала или потягивала коктейли у стойки бара под динамичные латиноамериканские ритмы и зажигательные выкрики диджея, летающего над головами танцующих на миниатюрном воздушном шаре со светящейся корзиной. Что и говорить, мне сразу захотелось стать участником этой классной тусовки.
   Вначале мы попрыгали вчетвером, а потом, когда зазвучали более мелодичные и спокойные композиции, подружки моей обольстительницы куда-то улизнули. Недолго думая, я приобнял свою партнёршу и повел ее в неспешном ритме.
   – Существует резонанс сердец, – шептали мои губы, касаясь её уха. – Тогда они бьются в унисон. Удивительное чувство. Мне кажется, у нас с тобой есть возможность ощутить это.
   – Не исключено. А где ты учился?
   Я назвал университет, бывший мне alma mater.
   – Нельзя недооценивать такие вещи, – продолжил я. – Тем более, что резонанс сердец – редкое явление.
   – А кто твои родители?
   Я не стал врать.
   – Обычные люди. Отец – инженер, а мать в библиотеке работает.
   – Послушай, лично мне всё равно, в чём ты ходишь на работу. Но на официальных мероприятиях есть дресс-код. Мало ли что подумают люди. Не обижайся, но заместителю министра следует шить костюмы на заказ. И потом, у тебя есть фрак? Нет? Надо сшить. Когда здесь проходят балы, мужчины допускаются на них только во фраках.
   – Учту.
   – А вальс ты умеешь танцевать?
   – Нет.
   – Надо учиться. Понял? Чему ты улыбаешься?
   – Фурор, фортуна, визг, успех, удача. Везение, триумф. И торжество. Я улыбаюсь. Но вот-вот заплачу. Ты для меня почти что божество.
   – Болтун.
   – Это от избытка чувств. Просто наступило время успеха.
   – Послушай, тебе надо завести стилиста. Твоя прическа никуда не годится.
   – Чем она плоха?
   – Слишком прилизанная. Ты выглядишь как хороший исполнитель. А твой вид должен показывать наличие творческой нотки.
   – Ты – чудо. Я бы до такого не додумался.
   – Ну… для этого женщины и существуют.
   Потом наступило мгновение, когда я услышал:
   – Мне пора.
   – Я не хочу отпускать тебя.
   – Мне на самом деле надо идти.
   – Мы увидимся?
   – Да.
   – Когда?
   – Скоро.
   – Я буду ждать. – Мои губы коснулись её губ. Это был наш первый поцелуй. Я почувствовал, как легкий электрический разряд пробежал по телу, а она приложила свои пальцы к губам, словно желая удержать на них поцелуй. Это была удивительная минута нашего единения, и я чуть не расплакался от избытка новых, ранее неведомых мне чувств.
   Потом я долго смотрел, как она шла к дверям, расположенным по соседству с теми, что впустили нас сюда. Ее походка – лёгкая и невероятно женственная, заставляла мое сердце сжиматься от тоски. Сам не знаю почему, но в тот миг я испугался, что могу больше никогда не увидеть эту женщину и едва не бросился ей вслед. Когда она исчезла за дверью, наваждение прошло, и я отругал себя за непонятную сентиментальность.
   Я вернулся в прежний зал, туда, где мне предстояло дождаться её. Мир изменился. Я чувствовал это. Немедленно хотелось сделать что-то хорошее, важное, весомое. В мое поле зрения случайно попал мужчина, которого я не так давно отказался выслушать, я возликовал и сам подал ему знак. Он тотчас подскочил.
   – Вы – заместитель министра?
   – Да, я – заместитель министра. С кем имею честь?
   – Я – директор школы. Помогите. Я уже не знаю, куда обращаться. В департаменте меня не хотят слушать. Я уже не говорю про городские власти. А проблема в высшей степени серьезная. От неё будущее страны зависит. Дело в том, что у тех детей, которые постоянно торчат в Интернете, отсутствует воля, вкус, инициатива. Интернет как наркотик для них. Он прямо-таки порождение зла для детей. Вы понимаете, что из них вырастет? У нас не будет будущего. Необходимо срочно ввести ограничения.
   Разумеется, мне было жаль детей. Хотелось позаботиться о будущем страны. По этой причине я благодушно проговорил:
   – Хорошо. Давайте введём ограничения. Или давайте вообще запретим.
   – Нет, что вы. Совсем запрещать нельзя. Это должно касаться только детей. – Он протянул мне какие-то бумажки, конверта с деньгами среди них не было. – Здесь мои предложения. Они вам будут полезны. Спасибо, что согласились помочь. Всего вам доброго.
   Его сменили другие люди. Главным образом просили помочь оттеснить конкурентов, получить бюджетные деньги, обойти закон. Я благожелательно выказывал готовность оказать содействие. Мне совали конверты, я их брал. В конце концов, когда моя голова буквально распухла от проблем просителей, я прекратил приём. Все, обед!
   Подозвав официанта, я заказал баранью ногу и красного вина. Мне подумалось, что к баранине лучше всего подойдёт терпкое вино, поэтому попросил чилийского. Ещё я заказал гусиный паштет, жульен, горячую закуску с фасолью, крупных маслин и жареных баклажанов.
   Ожидая заказ, я размышлял о том, как мне поступить дальше. Я понимал, что влюбился, по самую макушку. Впервые за последние годы я подумал о женитьбе. Но стоит ли с этим спешить? Не испугаю ли я её предложением выйти за меня замуж? Нет, надо выждать. Пусть лучше она сама предложит, чтобы мы оформили свои отношения.
   Мне виделась прекрасная картина – большая комната, обставленная стильной мебелью, дорогие картины на стенах. Я сижу на удобном диване, рядом – моя семья. Она. Трое детей, которые носятся по комнате. Нет, трое много. Двое. Мальчик и девочка. Мальчик играет с собакой, девочка читает. А моя жена сидит в удобном кресле… нет, она рядом со мной, на диване. Я обнимаю её, смотрю на часы. Детям пора спать. Я зову гувернантку, прошу заняться детьми. Мы остается вдвоем. «Я тебя люблю», – говорю я и начинаю целовать её в шею, расстегиваю халатик…
   – Можно к вам? – прозвучало рядом.
   Очнувшись от сладких грез, я увидел С. Он приветливо улыбался.
   – Конечно, можно. Присаживайтесь.
   С. устроился на диване.
   – Что будете пить? – спросил я, исполняя роль хозяина. – Мне должны принести сухого вина, чилийского.
   – Я бы предпочёл виски с содовой, – проговорил он.
   Появившийся официант поставил передо мной бутылку с красивой этикеткой, тарелки с закуской, выслушал новые указания и вновь удалился.
   – Как вы поживаете? – начал беседу мой гость.
   – Прекрасно. А вы?
   – Да мы всё в трудах. Сейчас много работы. Кое-какой крупный капитал, понимаете ли, на чистую воду выводим. Ух, прижали.
   – А зачем?
   – Сверху приказано.
   – Если сверху, значит так надо. – Я отпил вина. – И что, упорствуют?
   – Ещё как. Напрочь отказываются признать себя виновными.
   – Какие-нибудь юридические трудности?
   – Никаких трудностей. Какие могут быть юридические трудности в стране, где все законы противоречат друг другу? Для любой ситуации можно подобрать юридически грамотное обоснование. Просто упорствуют из вредности, вот и всё. Но мы своего добьёмся.
   Официант принес широкий стакан, доверху наполненный коричневатой жидкостью и кусочками льда. Теперь моему бокалу было с кем чокнуться.
   – Давайте выпьем за любовь, – предложил я.
   Чилийское вино приятно щекотало небо. Было в его терпкости некое благородство – отсутствие назойливости, лаконичность и, вместе с тем, даже не вдаваясь в нюансы, его можно было бы назвать превосходным. Как хорошо и как правильно, что когда-то придумали вино, и научились наслаждаться им.
   – Любовь – это прекрасно, – проговорил С., глядя в неведомую даль. – Только вот жениться надо по расчету.
   – А если жениться по любви и по расчету одновременно?
   – Это на уровне гениальности. Но так не бывает.
   – Бывает.
   С. оживился, глянул на меня с одобрением.
   – Вас можно поздравить?
   – Пока нет. Но я близок к этому.
   – Буду рад, если у вас получится. Должны же быть исключения из правил. В конце концов, это полезно для общества. Давайте выпьем за вас.
   Я не стал отказываться. Приятно, когда за тебя пьют. Первосортное вино снова ублажило меня своим букетом. Закусил я сочной бараньей ногой, которую очень кстати поднес официант. Сочетание этого блюда с вином было поистине сказочным.
   С., похоже, испытывал те же ощущения.
   – Утка, фаршированная гречкой, просто восхитительна. – Сколько удовлетворения было на его лице. – Советую попробовать.
   – Спасибо, обязательно попробую. Баранья нога, между прочим, тоже весьма хороша.
   Маленький праздник жизни продолжался на фоне большого праздника, называемого банкетом. Насколько скучнее была бы жизнь, если бы мы не имели возможности получать удовольствие от еды и питья.
   – А что там говорят о сокращении числа чиновников? – спросил С.
   – Это уже не первый год тянется, – произнес я с видом знатока. – Корпят, стараются. Но как ни сокращают, а меньше министерств и ведомств не становится. Функции урежут, а они потом всё равно появляются, людей сократят, а через месяц они вновь при должностях. Исполнительная ветвь власти непоколебима. С ней ничего не поделать даже высшему должностному лицу. Так что наш брат может не бояться потерять работу.
   – Нас тоже обещали реформировать. – С. безмятежно улыбался. – Дальше разговоров не пошло. А я так считаю: ради разговоров всё и затевалось. Надо было обозначить эту тему. Но пока мы нужны, нас никто на самом деле не тронет. А мы ещё долго будем нужны.
   – Нет, конечно, правительство можно сократить, – продолжил я с энтузиазмом. – По большому счету, половину правительственных чиновников можно выгнать, и ничего не изменится. Проблема в том, как определить эту половину? За каждым кто-то стоит. Выгоняя чиновника, можешь наступить на мозоль весьма важным людям.
   – Да, мы ещё долго будем нужны, – гнул свою линию С. – Я бы вообще выделил прокуратуру в самостоятельную ветвь власти. Что может быть важнее выдвижения обвинения, контроля за соблюдением законов? Подозревать всех и каждого – особая функция. Если судебная власть – самостоятельная ветвь, то и прокурорская власть должна быть самостоятельной ветвью.
   – Если, конечно, глянуть на всё сторонним взглядом, – развивал я дальше свою мысль, – не взирая на всякие родственные и приятельские связи, на групповые интересы, то можно определить ту половину, которую стоит выгнать. Но проблема заключается в том, что нет реальных критериев оценки деятельности, поэтому если будет получена такая задача, скажем, от высшего должностного лица, то непременно выгонят лучшую половину, и работа совсем встанет. Вот почему лучше ничего не трогать.
   Я был доволен своим объяснением, чувствовал – так оно и есть на самом деле. Я не погрешил против истины. И если мне удалось достойно защитить честь правительства до того, как я получил должность заместителя министра, какие ещё нужны были доказательства, что я достоин этой должности? Ведь речь шла вовсе не о том, что я не позволил усомниться в надежности фундамента исполнительной власти, а о том, что я проник в самую суть. Это стоило многого.
   – В определенном смысле работа прокуратуры намного важнее работы судов, – продолжил между тем С. – Приговор всего лишь следствие выдвинутого ранее обвинения. Мы – первопричина.
   Вспомнив о некоторых обязательствах, я решил спросить его про высшее должностное лицо и премьер-министра – их они тоже подозревают? Но тут я увидел её – она стояла вдалеке у выхода и пристально смотрела по сторонам. Она явно искала меня.
   – Простите, я должен вас покинуть…
   Меня прямо-таки выбросило из кресла. Я кинулся вперед. Летел навстречу той, которая стала для меня центром вселенной. Я был стремленьем.
   Каким сладостным был поцелуй.
   – Ну, как ты? – спросил я.
   – Всё нормально. Где мы устроимся?
   Я окинул взглядом ближайшие столики.
   – Вон там есть место.
   Когда мы сели, я взял ее прохладную ладонь в свои руки.
   – Что ты хочешь?
   – Я бы чего-нибудь перекусила.
   – Давай закажем утку, фаршированную гречкой. Говорят, она здесь бесподобная.
   Она неопределенно пожала плечами.
   – Закажи.
   – А на закуску?
   – Всё, что считаешь нужным.
   Я позвал официанта и попросил принести самых разнообразных блюд – мне хотелось пировать. Моя душа ликовала: невероятная женщина сидела рядом. Ее лицо, такое свежее и удивительное, притягивало как магнит. Я не уставал любоваться им.
   – Чему ты улыбаешься? – поинтересовалась она.
   – Мне хорошо с тобой.
   – А что ты думаешь насчет будущего?
   – Приложу все усилия, чтобы стать министром, поработаю в этой должности, добьюсь уважения, а потом уйду в какую-нибудь финансово-промышленную группу или крупную корпорацию. Кроме того, хочу завести детей. Двух. Мальчика и девочку.
   – И кто будет с ними сидеть?
   – Няню можно нанять, а потом, когда дети подрастут, – гувернантку.
   Похоже, ей понравилось то, как я видел своё, а точнее, наше будущее. Каким-то образом очень вовремя перед нами возникли стаканы с «Кампари».
   – За нас с тобой! – И мы звонко чокнулись.
   Приятный напиток сменила закуска. Мы с удовольствием отведали греческого салата и нежнейшую буженину, оценили пикантность жареного сыра, насладились фаршированными баклажанами и копчёными мидиями.
   – А ты любишь театр, живопись? – поинтересовалась она, промокнув салфеткой рот.
   – Да, конечно, – брякнул я, хотя это было неправдой. Но ведь и нельзя было сказать, что не люблю. Просто, загруженный текучкой, я даже не успевал подумать о своем культурном развитии.
   – Завтра пойдем смотреть модный спектакль, – сообщила она.
   – С удовольствием.
   Появилась фаршированная утка. А вместе с ней – виски. Я решил, что так будет лучше. И, по-моему, не ошибся. Утка на самом деле была хороша. И виски лишь подчеркивало её прекрасный вкус.
   – Тебе нравится? – спросил я.
   – Нравится, – как-то машинально ответила она. – А что ты думаешь по поводу коттеджа, где-нибудь километрах в десяти или пятнадцати от города, не более.
   – Я хочу купить коттедж, большой, с бассейном, зимним садом. Но пока что не могу себе этого позволить. Позже, через полгода или год. – Я понимал, сколько мне надо ещё собрать денег, чтобы купить нормальный загородный дом. – Года через три можно будет ещё один коттедж купить, где-нибудь на побережье Средиземного моря. А какие планы строишь ты?
   – Хочу стать модным стилистом, – мечтательно улыбаясь, проговорила она. – Или руководителем популярного пиар-агентства.
   – Разве не может быть руководителем популярного пиар агентства жена министра? – лукаво поинтересовался я.
   – Может… – как-то певуче произнесла она и засмеялась.
   Ее ответ меня несказанно порадовал. Я поднял стакан и торжественным голосом огласил тост:
   – За исполнение наших желаний!
   Она закивала головой, и мы лишили пузатые стаканы остатков виски. Честно говоря, при мысли о том, что все складывается столь чудесно, кружилась голова. Я смотрел на мою будущую жену и удивлялся тому, что ей нравится быть со мной, более того, она желает того же, что и я. «Да я счастливчик!» – пульсировало в висках. Мне хотелось, чтобы настоящее серьёзное чувство соединяло нас всегда. Мне рисовалось феерическое будущее, благополучное и безоблачное.
   – Давай куда-нибудь поедем, – предложил я. – В какое-то интересное место. Такое… чтобы море впечатлений. Чтобы потом с удовольствием вспоминать.
   – Давай, – с легкостью согласилась она. – Ты был в Сан-Франциско?
   Несколько трудных секунд. Соврать? Сказать правду? Я выбрал второе.
   – Не был.
   – Ты не был в Сан-Франциско?!. – Её удивление не знало предела. – Чудесный город. Я так люблю его. Мост «Золотые ворота», гору «Твин пикс» – оттуда прекрасный вид на даунтаун, на залив, – старые причалы, район «Кастро», где живут гомосексуалисты и лесбиянки. То, что ты не был в Сан-Франциско, надо срочно поправить. Прямо сейчас.
   – Прямо сейчас? – переспросил я.
   – Да, прямо сейчас.
   Мне хотелось отказаться под каким-нибудь благовидным предлогом – я не был готов к тому, чтобы отправиться в далёкое путешествие немедленно, сию секунду. С другой стороны, зачем отвергать столь интересное предложение? Деньги у меня есть – я набрал их немало за последнее время. Отчего бы не побывать там, где так хорошо, где столько достопримечательностей? Согласие вызрело.
   – Я готов. Но как мы туда попадем?
   – Очень просто. Из этого зала и из залов более высокого уровня есть выход.
   Я подумал, что ослышался.
   – В Сан-Франциско?!
   – И не только, – незатейливо прозвучало в ответ.
   – Ты… шутишь?
   – Вовсе нет.
   Это было непостижимо – выход куда угодно. Хотите – в Сан-Франциско. А хотите – в Токио, Иерусалим или Канберру. Не умещалось в голове. Нет, не случайно мне так понравилась здешняя топография, удивительно запутанная, но правильная, поскольку она обеспечивала безграничные возможности.
   – А пропуск? Нужен какой-то специальный? У меня нет такого.
   – Пройдем по моему пропуску.
   Я понял – всё реально, осуществимо. Нет никаких преград, мешающих нам отправиться в Сан-Франциско или другое место, где бы оно ни было. Я принял эту странную реальность. Явилась чистая, как родниковая вода, мысль: «Вот оно, истинное участие».
   – Отправляемся немедленно. – Признаться, мне уже не терпелось оказаться там, где были мост «Золотые ворота», гора «Твин пикс», где жили гомосексуалисты и лесбиянки.
   – Отправимся через двадцать минут, – ласково проговорила она. – Мне надо встретиться с подругой. Я с ней раньше договорилась. Никуда не уходи. Я ненадолго.
   Она упорхнула, оставив меня в сладостном ожидании. Я налил себе виски и стал попивать ячменную жидкость, окидывая окрестности благосклонным взглядом. Я готов был простить людям все их прегрешения. Мне виделись приятные картины – трехэтажный коттедж с бассейном, шикарная машина, которая приехала за мной, чтобы отвезти в министерство…
   Какие-то люди появились неподалеку, приблизились, столпились передо мной. Впереди стоял крупный мордастый мужик, явно большой начальник, а из-за его спины осторожно выглядывали двое, помельче, явно пониже рангом. Выражение лица незнакомца – брезгливое и презрительное – повергло меня в ступор. Я сглотнул и заискивающе улыбнулся.
   – Так это ты, – мрачно проговорил тот, в котором угадывался большой начальник.
   – Что, я?.. Не понимаю…
   – Ты-ы. Мерзкая личность. Ты ответишь за те гадости, которые совершил. Ты пожалеешь, что родился на свет.
   – Кто вы?
   – Не догадался? – Густое злорадство переполняло его.
   Один из тех, которые находились позади него, зашипел:
   – Министр. Это министр. Встань сейчас же.
   Сам не понимаю, почему я послушался, поднялся. Неприятное ощущение близкой опасности растекалось по моему телу.
   – Я тут ни при чём. – Я едва шевелил губами. – Она сама… Она соблазнила меня.
   – Сама? Ну да, конечно. Сама. И сотрудница телевидения – тоже сама. А ты – невинный барашек, обманутый коварными женщинами… Лживая тварь. Хочешь свалить вину на тех, кто пострадал от тебя? Не открутишься. Я тебя заставлю ответить. – Он не кричал, он говорил достаточно тихо, но от этого его угрозы вовсе не казались пустыми.
   Я лихорадочно соображал, что мне делать. Откупиться? Да разве ж от него откупишься теми деньгами, которые я смог заработать? Он привык брать гораздо больше. Предложить ему что-то ещё? Но что я мог предложить такому важному человеку? И все-таки стоило попробовать.
   – Может быть, мы сможем договориться? – пролепетал я.
   – О чём?! Тоже мне договорщик. Не о чем нам договариваться. Песенка твоя спета. Сейчас подойдет здешнее руководство, и тю-тю. – Каким довольным было его начальственное лицо! – Хочу лично посмотреть, как тебя погонят взашей.
   Я вконец растерялся. Разогнавшийся было экспресс моей жизни шел под откос.
   В эту минуту на горизонте появилась она. Та, которую я с нетерпением ждал, пока не появился этот мерзавец. И вот она остановилась в растерянности, увидев неожиданную картину. Министр, поглядев на нее мельком, зацокал языком, покачал головой и насмешливо проговорил:
   – Очередную жертву охмуряешь?
   В этот момент один из сопровождавших министра приблизил губы к начальственному уху, что-то прошептал. Министр повернулся к моей возлюбленной. Презрительное выражение его лица сменилось на сочувственное.
   – Он соблазняет порядочных женщин, – с горечью в голосе проговорил министр. – На его совести ответственная сотрудница моего министерства… Мой референт. Прибавьте к этому не менее ответственную деятельницу телевидения. К тому же, он самозванец. Утверждает, что он – заместитель министра. Это ложь. Его следует немедленно выгнать. Вывести за пределы банкета. С минуты на минуту данный вопрос будет решен. Я уже вызвал здешнего распорядителя.
   Она смотрела на меня с великим удивлением. Как трудно было выдержать этот взгляд. Я опустил глаза.
   – Это правда? – спросила она.
   Так хотелось всё немедленно объяснить!
   – Его референт, – я кивнул в сторону министра, – сама ко мне полезла. Она полезла, а я должен отвечать… Это было ещё до нас с тобой.
   – А по поводу заместителя министра? – Как холодно звучал её голос.
   – Вопрос о моём назначении решён.
   – Врёт! – воскликнул министр.
   Гадина! Как мне хотелось вцепиться в него, ударить по сытой холёной физиономии. Вместо этого я искал нужные слова, и нашёл, только произнести их не успел. Трое мужчин в чёрных костюмах подошли к нам, и один из них, явно старший по званию, обратился ко мне:
   – Я представляю здешнее руководство. У нас имеется информация, что вы находитесь на банкете незаконно. Будьте добры объяснить, кто вы такой?
   – Заместитель министра, – упрямо отвечал я.
   – Вы – заместитель министра? Ваш пропуск, пожалуйста.
   Почувствовав, что хватил лишку, я отыграл назад.
   – Ну… фактически заместитель министра. Нет пока что пропуска. Но почти решён вопрос о моём назначении на эту должность.
   – Ложь! – вскричал министр. – Вопрос о его назначении заместителем министра даже не стоял.
   – Господин министр прав. – Представитель здешнего руководства был невозмутим. – Мы уже проверили: вопрос о вашем назначении заместителем министра не рассматривался. Извольте объяснить, как вы оказались здесь, в зале высокого статуса?
   Надо было что-то сказать. Как ужасно всё складывалось.
   – Мой друг М. привёл меня сюда. Он весьма успешный бизнесмен. Он меня привёл… Ну, не совсем сюда… в зал низшего уровня. А потом Р. обеспечил мой переход в залы более высокого уровня… Надеюсь, вы знаете Р., – я чуть не плакал.
   Ответа не последовало. Все окружающие стояли с каменными лицами. Даже её прекрасное лицо было чужим. Я собрал в себе остатки воли и предпринял еще одну попытку все объяснить.
   – Он – известный человек, – продолжил я. – Очень влиятельный. Вы должны его знать. По договоренности с ним я выяснял у пребывающих и участвующих в банкете отношение к власти, к высшему должностному лицу, к премьер-министру. Слышите? Да, на заместителя министра мою кандидатуру пока что не рассматривали. Я немного преувеличил. Но на ответственную должность в аппарате правительства назначили. Этот вопрос практически решён. Этим занимался Р. Можете у него спросить.
   Казалось, мои слова возымели действие, и министр застыл на месте в некотором замешательстве, но представитель здешнего руководства жёстко проговорил, глядя на меня.
   – Доказательств, что вы участвующий, нами не получено. Более того, вы даже не имеете права считаться пребывающим. Вы нарушили Правила банкета, и поэтому должны немедленно покинуть банкет. Слышите, немедленно.
   Меня гнали. Оттуда, где было так хорошо. Где я уже привык находиться. Этого я стерпеть не мог. Что-то щелкнуло в моей голове.
   – Правила банкета? – язвительно повторил я. – Вы ссылаетесь на них? Но Правила составлены так, что любой участвующий или пребывающий не может не нарушать их. Ситуация та же, что и с нашими законами. Именно поэтому любого можно посадить или заставить платить взятки. Именно поэтому любого можно выгнать с банкета или заставить делать то, что выгодно власти. Разве это демократическая страна? – Я всё более распалялся. Мне казалось, что в лице стоящих передо мной господ я обличаю саму власть. – Бандиты и представители правоохранительных органов работают сообща. А власть занята своими делами. Да и что это за власть? Не важно, кто выбрал депутата, важно, кто его купил, кто платит ему деньги. Кресло заместителя министра стоит несколько миллионов. Долларов. Вдумайтесь! Заплатил, и руководи себе. А что ты, кто ты – не важно. Государство управляет бизнесом, крупный бизнес решает свои проблемы напрямую с высшими чиновниками. Государство работает не для граждан, а для финансово-промышленных групп. А коррупция? Чиновники поголовно берут взятки. И за то, что должны делать, и за то, что не имеют права делать. Закон попирается на каждом шагу. Прокуратура знает это, и ничего не предпринимает. Более того, в прокуратуре тоже берут взятки. И в суде берут. Прав тот, кто занимает высокое положение, кто богат. Заплатишь, и закроют дело. Или признают невиновным. Разве это правосудие? Позор, а не правосудие. А банкет? Здесь тоже нет справедливости. Правила банкета беспардонно нарушаются. Некоторые участвующие с высоким статусом оформляют своим женам и детям вовсе не разовые, а постоянные пропуска. Разве это справедливо? А председатель нижней палаты? Журналисты к нему обращаются с вопросом: «Какое ваше мнение на этот счёт?» А у него нет мнения, потому что он ещё не повидался с высшим должностным лицом. Где же тогда разделение властей? Где их независимость друг от друга? Так не может быть в демократическом государстве.
   Они стояли какие-то оторопевшие, притихшие. Как мне хотелось побольнее уколоть их, бросить им в лицо что-то особо обидное. И надо же – я придумал!
   – Я знаю, вы ненавидите высшее должностное лицо, – чётко, почти по слогам произнес я. – Все вы. Боитесь его и ненавидите. Каждый из вас сделает какую-нибудь гадость, если будет знать, что его не поймают. Вы такие.
   Повисла долгая пауза. Сказанные мною слова, как дымовые шашки, отравляли воздух. Первым нашел, что сказать, представитель здешнего руководства. Должность обязывала.
   – Всё гораздо серьезнее, чем показалось вначале. Дело пахнет тюрьмой. Придется прокуратуре заняться вами.
   – Собираетесь посадить меня за критику?! – гордо вскричал я.
   – Ну-у, что вы, – произнес он с нарочитой укоризной. – У нас цивилизованная страна. За критику у нас не сажают. Но вот за мошенничество посадить вас можно. Вы брали взятки, не являясь государственным служащим. Фактически обманывали людей, обещая им решение проблем, хотя на самом деле вы никоим образом не могли решить их проблемы. Такие вот дела. Будете ещё выступать, мы пойдем дальше. Конечно, за очернение действительности сейчас не сажают. Но при желании в ваших выступлениях можно усмотреть элементы призыва к насильственному изменению государственного строя. А это уже не шутки. Это весьма серьёзное преступление. Так что вас посадят вовсе не за критику. И посадят надолго. – Ему явно доставляло удовольствие говорить мне эти гадости. – Вывод делайте сами.
   Он подал знак, и те двое, сопровождавшие его, подошли ко мне, взяли под руки. Будучи стиснут с обеих сторон, я глянул на ту, которая успела стать для меня близким, родным человеком. Искал поддержки, хотя бы слабого отклика – увы, в её взгляде не было ни капли сочувствия. Я для неё больше не существовал. Пропало то, что связывало нас. Разрушилось. Истаяло. Истлело…
   Меня повели по ковровой дорожке, устилающей проход между столиками. Как это было унизительно. Я попытался освободиться – не получилось. Умелые руки держали меня крепко. Оставалось подчиниться, принять позор. Будущее казалось ужасным и бесполезным. Жизнь – закончившейся.
   И вдруг я увидел Р. Он сидел на диване у стены и разговаривал с неизвестным мне человеком – похоже, опять рассказывал что-то любопытное. Вот оно, спасение! Он единственный мог помочь мне, вырвать из цепких лап этих служивых псов.
   – Постойте, – взмолился я к представителю здешнего руководства, шедшему рядом. – Там сидит Р., про которого я вам говорил. Он на самом деле весьма влиятельный человек. Я вас умоляю, спросите у него про моё назначение. Он скажет.
   Представитель здешнего руководства смилостивился, и мы подошли к Р. Я услышал, как он говорил своему собеседнику.
   – Первым герцогом Бургундским стал Филипп де Валуа, прозванный Смелым. За четыре поколения герцоги Валуа превратили Бургундию в мощную и процветающую часть Франции. Блеск герцогского двора способствовал усилению репутации бургундских вин, тогда известных как «Вин де Бон»…
   – Простите, что прерываю вас, – дрожащим голосом проговорил я. – Мне нужна помощь. Меня хотят вывести отсюда как самозванца. И даже судить. Я могу попасть в тюрьму. Но это вы обеспечили мой проход сюда. Вы решили вопрос о моём назначении на ответственную должность в аппарат правительства. Так вы мне говорили. По вашей просьбе я выявлял отношение к власти, к высшему должностному лицу чиновников и бизнесменов. Прикажите, чтобы меня отпустили. Вас они послушают.
   Р., выслушав меня, сделал кислую мину, всмотрелся в моё лицо.
   – Я вас не знаю. – Прозвучало в хрустальной тишине.
   Впору было рехнуться.
   – Как… не знаете? Что значит, не знаете? Мы с вами столько раз говорили. Про вино, про еду. Про устройство власти.
   Р. вяло пожал плечами.
   – Это вы придумали. Мы с вами никогда не говорили.
   Я был раздавлен, как дождевой червяк. Существование потеряло всяческий смысл. Вселенная рушилась, превращалась в ничто.
   – Как поступить с этим? – Прозвучал вопрос представителя местного руководства.
   – Ведите туда, куда вели, – спокойно произнес Р. и отвернулся.
   Меня вновь стиснули с двух сторон, заставили двинуться назад, к проходу. Теперь уже ничто не могло мне помочь. Гибель была рядом.
   К счастью, Бог наградил меня чутким слухом. Я услышал то, что не предназначалось для моих ушей, но что касалось меня. Все тем же невозмутимым голосом Р. негромко проговорил:
   – Наказать его надо. За наглость. Примерно наказать. Но потом вернуть. Человек он полезный. Наш человек.
   Это звучало как божественная музыка. Ощущение гибели отступило.

Гениальная простота

   Меня куда-то везли. Я не мог видеть, где мы проезжаем, – глаза мои были завязаны плотной повязкой, а сам я лежал на полу. Ничего, кроме темноты, но я чувствовал, как машина поворачивает то налево, то направо. Господи, что ждет меня? Кто эти люди, похитившие меня? Что они хотят? Неужели террористы? Сколько лет с ними борются, и никакого результата. Теперь до меня добрались. Сволочи. Я-то им к чему понадобился? Что им надо от известного телеведущего?
   В какой-то момент я перестал ощущать ход времени, я был на грани паники. Страх волнами расходился по моему телу. Наконец машина остановилась, и я услышал мягкий звук открываемой двери. Меня подняли, вывели из машины, но уже спустя несколько секунд я понял, что мы вошли в здание. Сначала я шел по какому-то холлу, шаги нескольких пар ног гулко звучали под высоким сводом, потом были ступени, а после, судя по ощущениям, меня повели по извилистому душному коридору, наподобие тех, что у нас на телевидении. У меня даже на мгновение мелькнула мысль о розыгрыше, но тут мы остановились. Повязка была снята с моих глаз, и я увидел около десятка молодых людей, окруживших меня. Мы находились в большом зале без окон, ярко освещенном лампами под потолком. Невольно вырвалось:
   – Где я?
   – В надежном месте, – ответил человек, стоящий ко мне ближе других. Выражение худого, нервного лица не предвещало ничего хорошего.
   – Что вы хотите? – Голос плохо слушался меня.
   – Справедливости.
   – Но… разве ее нет?
   – Можно подумать, что ты этого не знаешь, господин «Гениальная простота».
   – Я – не господин «Гениальная простота». – Как бесстрашно звучал мой голос! – Я – ведущий популярного телевизионного проекта «Гениальная простота».
   – Мы знаем, кто ты. Мы давно следили за тобой, господин Махалов.
   Я почувствовал угрозу в этих словах.
   – Что вам от меня надо? – сумрачно спросил я.
   – Тебе сказали: справедливости, – повторил тот, худой, с тонкими чертами лица.
   – Но я здесь причем, если, по-вашему, её нет?
   – Ты один из тех, кто виноват в этом. Конечно, твоя вина меньше, чем вина власти. Но ты – олицетворение несправедливости.
   Я обвёл глазами окружающие меня лица – все они источали ненависть. Бесполезно было что-то доказывать. Я опустил глаза.
   «Что мне делать? Что мне делать? – крутилась в моей голове лихорадочная мысль. Я не знал ответа. Я никогда не бывал в столь экстремальной ситуации. – Господи, за что…»
   – Ладно, ведущий, не ссы кипятком. Никто тебя убивать не собирается. Стали бы мы тебя выкрадывать, чтобы тут же убить. – Едкая усмешка появилась на его лице. – Ты нам нужен совсем для другого.
   – Для чего?
   – Потом узнаешь. – Он повернулся к своим сотоварищам. – Уведите.
   Двое крепких ребят взяли меня под руки и вывели из зала в тускло освещенный коридор. Пройдя буквально метров двадцать, мы остановились перед узкой белой дверью. Открыв ее, они втолкнули меня внутрь и заперли. Я долго выкрикивал какие-то проклятья им вслед, потом отдышался и стал осматривать помещение. Это была небольшая комната без окон, практически пустая – у одной стены стоял диван, на другой висела раковина. В комнате была еще одна дверь. Я открыл ее и обнаружил туалет на три кабинки. Вот оно что – меня поселили в предбаннике туалета! Не слишком уважительно. С одной стороны. С другой – удобно. Я не должен был никуда проситься, почувствовав нужду. А судя по всему, я попал сюда надолго.
   Здесь было тепло. Скинув пальто, я устроился на диване, вполне приличном, нигде не продавленном. Тишина окружила меня. Я пытался понять, что произошло. Да, меня похитили. С какой-то непонятной пока целью. Похитили именно как Андрея Махалова, известного телеведущего, лицо самого популярного в народе телевизионного шоу «Гениальная простота».
   Без ложной скромности скажу: проект поистине грандиозный. Я придумал его сам. Цель масштабного шоу – определить и облагодетельствовать некую особу, которой присвоят титул господин или госпожа «Гениальная простота». Однако истинное назначение проекта – восхвалить простого человека, усилиями которого существует страна. Для этого в течение года идет кропотливая работа, отбор претендентов на почетное звание и солидную премию во всех тридцати семи регионах России. Каждую субботу в одном из регионов проходит отборочный этап конкурса, а заключительный – накануне Нового года. Именно тогда страна узнаёт очередного господина или госпожу «Гениальная простота». Тридцать семь плюс один. Получается тридцать восемь. Тридцать восемь суббот непрерывного действа. Остальные приходятся на лето, на мертвый сезон. Это пауза для отдыха. Моего и всех тех, кто задействован в проекте. Как хорошо, что к началу проекта уменьшили количество регионов в стране. Восемьдесят девять регионов мы бы не осилили.
   Я вдруг подумал, что давно не слышал такой тишины. Вокруг меня всегда бурлит жизнь – в студии, на подходах к ней, в редакции, на всевозможных мероприятиях, которые мне приходилось посещать, – всюду переплетались бесчисленные голоса, музыка, шум работающей техники. Даже дома разнообразные звуки обволакивали меня – телевизор, музыкальный центр, голоса жены, тещи, других родственников. Засыпать я любил под негромкую музыку. И вдруг – полная тишина. Мое настроение даже слегка приподнялось.
   «Что, все-таки, они задумали? – размышлял я. – Как они могут использовать мое похищение? Будут требовать деньги? С моей жены? С телевидения?» И вдруг меня осенило: заключительный этап! Венец годовой деятельности. Суббота через два дня. Если они будут держать меня здесь, главное шоу года не состоится! Господи, неужели они решатся на такое?! Национальный скандал. Катастрофа.
   Я вскочил с дивана, нервически заходил по комнате. Что делать? Как предотвратить крушение лучшего шоу страны? Я должен был что-то предпринять. Подбежав к двери, я подергал ручку – закрыто. Принялся барабанить кулаками. Честно говоря, мне казалось, что производимый мною шум сотрясает всю округу. Но все без толку. Я остановился в растерянности.
   Внезапно дверь открылась, и передо мной возник парень, курносый, белобрысый, с пренебрежительным выражением на лице.
   – Чего шумишь, долбостук? – произнес он высоким неприятным голосом.
   – Мне надо поговорить с руководством, – ответил я, несколько опешив от такого хамства.
   – Сиди тихо. Когда надо будет, с тобой поговорят.
   Он развернулся и захлопнул дверь. Расстроенный, я сел на диван. Они подчеркивали свое превосходство. Даже этот, белобрысый, говорил со мной на «ты». Кто они такие? Фашисты? Скорее всего, нет. Какие-то оппозиционеры? Возможно. Были раньше национал-большевики. В самом начале двадцать первого века. Захватывали официальные помещения, проводили провокационные демонстрации. Но их пересажали к две тысячи восьмому году. Может, кто-то остался, и они опять взялись за старое? Или это совсем другие люди? Я не знал.
   Я решил не думать о плохом. Принялся размышлять о собственном детище, самом любимом. Телевизионный конкурс «Гениальная простота 2016» успешно подходил к концу. Были определены участники от всех регионов России. Мы вышли на финишную прямую. Еще немного, и человек, доселе неизвестный, прогремит на всю страну и в один миг станет невероятно богатым – сто миллионов рублей упадут на его счет. Есть некая высшая справедливость в том, что один из множества безвестных граждан вдруг становится популярным и состоятельным. Не зря в рекламе все время повторяют: наша цель восхвалить простого человека, усилиями которого существует Россия. Вместе с тем, сколько времени, сколько нервов надо потратить, чтобы конкурс прошел успешно сначала в регионах, а потом – в Москве, как венец стараний целого года. Ведь я не только ведущий, но и главный менеджер этого грандиозного шоу. Придумать хорошую идею непросто, но еще сложнее осуществить ее, превратить в реальность. Я смог сделать это.
   Кто он, победитель 2016 года? Скорее всего, это человек средних или преклонных лет, который может жить в любой части России. О нем никогда не рассказывали по телевидению и не писали в газетах, он не имеет судимостей и чист с точки зрения закона. Он живет обычной, незатейливой жизнью, какой живут сотни миллионов человек в разных странах, совершает ежедневный подвиг, отправляясь на обычную работу. Но наш герой живет в России, этой стране отдает он свои силы, энергию. И потому он имеет право на удач у.
   Раздражение вдруг вздыбилось во мне: «Кем бы они ни были, они не имеют права срывать всенародно любимое шоу, лишать радости миллионы людей!»
   Я вновь кинулся к двери, намереваясь её снести, вышибить, но лишь замер с поднятыми руками. В последний момент решил не злить моих похитителей. Толку в этом не было никакого.
   Я прилег на диван и попытался представить себе, что происходило сейчас в моём хозяйстве. Мне виделось, как мечется мой заместитель Ирина, ведь я должен вести репетицию с тридцатью семью кандидатами, готовить их к финалу, а меня нет, и не известно, где я, приеду ли. Уйма народу мечется по громадному павильону – режиссёры, осветители, гримёры, операторы, техники, ассистенты. Все нуждаются в моих указаниях. Все удивлены – куда я запропастился в такой ответственный момент? Позвонить бы, сказать, что меня похитили, что на этот раз не стоит рассчитывать на мои подсказки. Черта лысого. Похитители отобрали у меня мобильный сразу после того, как запихнули в машину.
   Дверь внезапно распахнулась, белобрысый парень снова возник в проеме.
   – Пошли.
   Я поднялся, шагнул к двери. Белобрысый был не один – в состав моего конвоя входило ещё два охранника.
   Меня привели в тот же зал, только теперь в нем были зрители, сидящие в несколько рядов. Направленный на меня свет слепил глаза, и я не видел лиц, одни только силуэты. Но в центре, на возвышении, сидел тот самый человек, судья так сказать, который в прошлый раз требовал от меня справедливости.
   – Мы будем судить тебя, – как-то чересчур буднично произнес он.
   – За что? – выдавил я.
   – За твое пособничество этому режиму, за то, что ты обманывал народ.
   Всё это звучало настолько дико, что я опешил.
   – Кто вы?
   – Либерал-большевистская партия, – бойко прозвучало в ответ.
   – Разве есть такая?
   – Вот мы. – Он показал рукой направо и налево от себя. – Ты хочешь оскорбить нас?
   – Вовсе нет, – спохватился я. – Просто… никогда не приходилось слышать о вас.
   – Теперь услышишь. И другие – тоже. Сознавайся, ты дурил народ?
   – Я не дурил, я никого не дурил.
   – А твой конкурс? Твоё мудацкое шоу?
   – Моё шоу дает надежду простым людям, – с вызовом произнёс я. – Каждый из них может выиграть, стать известным и богатым. Изменить свою жизнь. Разве это плохо? Что в этом плохого?
   Он медленно покачал головой из стороны в сторону.
   – На деле ты отвлекаешь людей от размышлений о жизни, не даёшь им задуматься над тем, что происходит в стране.
   Господи, что за глупость!
   – Но… я им не запрещаю думать.
   – Ты поступаешь хуже. Ты используешь их слабости.
   – Это не является нарушением закона, – тотчас выпалил я.
   Он не затруднился с ответом:
   – Ты нарушил другие законы, более важные. Те, которые зовутся нравственными.
   Его нельзя было переубедить никакими доводами. Он жаждал одного – доказать мою неправоту. Люди, сидевшие рядом с ним, тоже. Чувство безысходности наполнило меня.
   – Что вы сделаете со мной? – потухшим голосом произнес я.
   – Это решит наш суд. Лично я буду требовать высшей меры.
   «Что он говорит?! – ужаснулся я. – Какая высшая мера?! За что?»
   – Не имеете права. – Я старался сохранять хладнокровие. – Вы – ненастоящий суд.
   – Тебе будет легче, если тебя казнят по решению ненастоящего суда? – насмешливо спросил он.
   Что я мог ответить? Я опустил голову.
   – Для нас наш суд настоящий, – вновь раздался бойкий голос. – И это главное.
   – Где тогда адвокат? – хмуро поинтересовался я.
   – Это твоя забота. Найди адвоката здесь. Готов кто-нибудь защищать его? – Он повернул голову направо, потом налево. Публика молчала. – Как видишь, нет желающих. Тогда защищай себя сам. Иди, готовься. На сегодня заседание окончено. Уведите подсудимого, – закончил он, обращаясь к охранникам.
   Меня вернули в комнату, ставшую моей тюремной камерой. Едва за мной закрылась дверь, я почувствовал сильный голод. Следовало потребовать от моих похитителей, чтобы они дали мне еды. Пусть я подсудимый, но ведь и подсудимых следует кормить. Однако я так устал, что мгновенно заснул, едва растянулся на диване.
   Сколько лиц, озабоченных, участливых, окружило меня. Звучали встревоженные голоса: «Андрей Васильевич, куда вы пропали? Мы не знаем, что делать без вас. Вы хотя бы позвонили. Мы так волновались». «Я не мог позвонить, – приходилось объяснять мне. – Похитители отобрали у меня телефон». «Какие похитители?!» – «Те, что похитили меня, и теперь мне надо быть самому себе адвокатом». Удивление переполнило меня – каким образом мои сослуживцы и подчиненные попали сюда? Кроме того, меня смущало, что они могли увидеть, куда именно меня поселили. Я косился в сторону двери, ведущей в туалет, – никто не открыл её? Позор, если все узнают, что знаменитого телеведущего Андрея Махалова поместили в предбанник туалета. Тут, к своему ужасу, я увидел, как оператор Василий направился к двери, взялся за ручку. «Нельзя!» – крикнул я и мгновенно оказался дома, рядом с Викторией. В тёмных глазах моей жены таилась обида. «Ты совсем забыл про меня, – капризно сказала она. – Я тебя почти не вижу». «Пойми, сейчас самый трудный период. Через два дня финал. Венец усилий целого года. Осталось немного. Во вторник мы уезжаем на Антильские острова и полмесяца будем вместе с утра до вечера. Потерпи…»
   Сумбурные видения преследовали меня всю ночь. Проснувшись, я увидел скучный белый потолок и тотчас вспомнил, где нахожусь. Посмотрел на часы – около восьми утра. Мой дорогущий пиджак, который я пытался использовать как подушку, валялся на полу. От неудобного лежанья болела шея. Я сел, опустив ноги в носках на кафельный пол.
   Голод донимал меня. Умывшись, я вытер лицо платком, подошёл к двери, постучал. Никакой реакции. Я постучал сильнее. Прошла целая вечность, прежде чем дверь открылась, и я увидел вчерашнего стража.
   – Опять шумишь?
   – Подсудимых положено кормить, – с вызовом сказал я. – Дайте мне какой-нибудь еды. Я сутки уже не ел.
   Хмыкнув, он закрыл дверь.
   Я стал раздумывать о том, что произошло вчера, – о дурацком суде. Эти люди не воспринимают меня всерьёз. Что я им смогу доказать? Как я буду защищать себя? Какие доводы помогут? Абсурд какой-то!
   Мне вдруг подумалось, что те, кто меня похитил, во многом правы. Моё шоу на самом деле отвлекает людей от размышлений о жизни, не даёт им задуматься над тем, что происходит в стране. Наверно, это плохо. Но ведь и не преступление.
   Впрочем, если быть честным, следует признать одну вещь. Истинная цель проекта – потешить самолюбие мелких людишек. Дать им надежду, что их бесполезная, убогая жизнь может в одночасье переменится. Про себя я зову победителя Господин или Госпожа «Абсолютная серость». По-моему, это полностью отвечает истине. Жить так, как живут они, могут лишь абсолютно серые личности. Это люди, о которых никогда не рассказывали по телевидению, не писали в газетах, потому что о них нечего рассказывать и писать. Они каждый Божий день ходят на скучную работу…
   Дверь неожиданно приоткрылась, рука протянула пакет с эмблемой «Макдональдса».
   – Бери. – Прозвучал за дверью голос белобрысого.
   Я взял пакет, и дверь тот час захлопнулась. Сев на диван, я вытащил гамбургеры, картошку-фри, еще теплую, колу. Терпеть не могу фастфудовую пищу, особенно их картофель – вредно для фигуры, но сейчас привередничать не стал. Слишком хотелось есть.
   Я стремительно поглотил всё, что мне было принесено. Обертки и пустой стаканчик вернулись в пакет. Откинувшись на диване и растянув руки на спинке, я продолжил размышления.
   «Если меня похитили ради выкупа, зачем суд? Это странно… Может, они всего лишь хотят сорвать финал? С какой целью? Прекратить оболванивание народа? Что, если они говорили правду? Тогда справедливость в том, чтобы не дать провести финал. И суд настоящий. Они сообщат о нём публике. Но если высшая мера? Они что, убьют меня?» Этот вывод не радовал. Я окинул взглядом комнату – как отсюда сбежать? Непонятно.
   Тут меня осенило: «Макдональдс» где-то недалеко. Еду принесли минут за десять. Значит, я нахожусь поблизости от «Макдональдса». Только это не подсказка. Их так много в Москве. Американское влияние.
   И опять перед глазами возникли картины происходящего на студии. Второй день не могут найти меня. Вот продолжает метаться мой заместитель Ирина. Ей непривычно, трудно вести репетицию с кандидатами, готовить их к финалу и ещё решать массу вопросов. А меня по-прежнему нет. И никто не может сказать, где я, когда появлюсь. Уйма народу растерянно шастает по павильону. Телевизионное руководство озабочено моим отсутствием. Им известно, что я – аккуратный человек. Все уже поняли: произошло нечто из ряда вон выходящее. Наверно уже и в правоохранительные органы обратились. А те смогли установить немногое: из дома выехал, а на телевидение не приехал. Пропал где-то по пути. Ловкие ребята мои похитители. На бойкой улице блокировали машину, когда я вышел разобраться, в чём дело, попросили сесть в другую, будто бы для того, чтобы обсудить важную проблему с очень влиятельным человеком. И когда я сел на заднее сиденье минивена, скрутили руки, завязали глаза, уложили на пол. Со стороны все гладко – никто меня не выволакивал из машины, в другую не запихивал. А все остальное происходило за темными окнами. Скорее всего, мою машину они спрятали в укромном месте.
   «Интересно, эти парни уже выступили с какими-то заявлениями? Если да, что они сказали? То же, что и мне? Или совсем другое? Узнать бы… Представляю, что творится, если они сделали заявление…»
   Я почувствовал, что изнываю от безделья. Мне хотелось отдавать указания разным людям, мчаться куда-то, напрягать голову, чтобы решать непрерывно падающие на меня проблемы. А вместо этого я сидел в предбаннике туалета и думал о том, во что не мог вмешаться, что не мог изменить.
   Я вскочил, принялся ходить взад-вперед мимо дивана. Мои частые шаги нарушали тишину, которая мне уже порядком надоела. Я длил странное удовольствие.
   Внезапно дверь открылась, и на пороге появился мой главный страж. На его лице вновь была пренебрежительная усмешка.
   – Тренируешься? Пошли.
   Что за мерзкое отношение ко мне со стороны молодого человека? Я – известный на всю страну телеведущий, творческий человек, добившийся богатства и признания своим талантом. А кто он? Что умеет, что может? Меня раздражало его презрительное отношение ко мне.
   Я был препровожден в тот самый зал, где вчера проходил суд. Я опять стоял и опять видел силуэты сидящих передо мной людей. И того самого, который у них был старший, – в центре.
   – Продолжим нашу работу, – проговорил он и обратился ко мне. – Что ты можешь сказать в свою защиту? Есть у тебя какие-то слова?
   – Господин судья… – начал я.
   – Прекрати! – прервал он меня. – Здесь нет господ.
   – А как я должен к вам обращаться?
   – Товарищ судья.
   Ничего не поделаешь, выбора у меня не было. Пришлось повторить эти слова:
   – Товарищ судья, все те обвинения, которые прозвучали вчера, не имеют ко мне отношения. О каком пособничестве можно говорить? О каком обмане граждан? Я не имею отношения к преступной власти. Я делаю своё дело, и больше ничего… Настаиваю на том, что я ни в чём не виноват.
   – А твоё шоу не пособничество? Не обман?
   Опять моё шоу! Сколько можно?
   – Да поймите, всё совсем не так. Истинная цель моего шоу – потешить самолюбие мелких людишек. Дать им надежду, что их жалкая жизнь, быть может, в один момент переменится. Про себя я зову победителя Господин или Госпожа «Абсолютная серость». Это полные ничтожества, как и все, участвующие в конкурсе… Но я вам этого не говорил. Вы ничего не слышали.
   – Ты это сказал.
   – Да, но… между нами. Нельзя, чтобы это услышали миллионы телезрителей. Мне ещё предстоит вести шоу. – Я протяжно вздохнул. – Отпустите меня. Послезавтра финал. К нему необходимо готовиться. А я и так пропустил почти два дня. Отпустите. Я никаких претензий к вам не имею. Мне бы только заняться моим делом.
   Как хотелось, чтобы на этом всё закончилось. Но я услышал:
   – Размечтался. Не для того мы тебя похищали, чтобы запросто отпустить. Хрен тебе.
   – А как же финал конкурса? Он сорвется…
   – Да плевали мы на твой финал! Что ты ещё можешь сказать в свою защиту?
   Я не знал, что добавить к сказанному. Неопределенно пожал плечами.
   – Не густо, – резюмировал судья. – Но про «Абсолютную серость» и преступную власть – любопытно. – Он посмотрел туда, где стоял мой страж. – Уведите.
   Вскоре я опять оказался в своей камере-предбаннике. Я не мог сидеть на месте. Прохаживаясь взад-вперед мимо дивана, я подводил итог сегодняшнего заседания: всё идет к тому, что я не смогу принять участие в финале.
   «В чём их цель? – мрачно думал я. – Хотят сорвать финал? К чему тогда суд? Чтобы затянуть время?.. Как правительство и президент допустили, чтобы существовала такая организация, чтобы она занимала большое здание, похищала вдобавок самого популярного телеведущего? Как такое может быть?»
   И тут меня словно столбом ударило: а может быть это шоу?! Партия либерал-большевиков не настоящая, все, кто в этом здании – артисты. Какие-то ловкие люди сняли здание, расставили миникамеры, наняли артистов. Потом похитили меня, и теперь всё происходящее здесь идёт в эфир в режиме реалити-шоу… Господи, я сказал про мелких людишек. Если это показали на всю Россию…
   Я кинулся осматривать стены и потолок в поиске мини-камер.
   Я их нашел. В стенах комнаты я обнаружил пять небольших отверстий, в которых поблескивало стекло линзы. В туалете таких отверстий я нашел три. Получалось, что они снимали, как я справляю нужду, передавали в эфир. Вот твари!
   Без моего ведома и согласия меня вовлекли в шоу. Прямо говоря, подставили. Но я им покажу. У меня отличные юристы. Я выставлю им иск на десятки миллионов рублей. А если они сорвут финал, иск будет на сотни миллионов.
   Я подбежал к двери, принялся бить в неё ногой. Страшный шум заполнил мою импровизированную камеру. Но дверь долго не открывалась. Только минут через пять я увидел на пороге белобрысого.
   – Опять безобразничаешь? Долбостук.
   – Немедленно приведи старшего, – приказал я.
   – Зачем? – лениво поинтересовался белобрысый.
   – Я сказал – немедленно. У меня есть, о чем с ним поговорить.
   Белобрысый изобразил недовольство, нехотя закрыл дверь. Но я не сомневался – пошёл искать старшего. Я ждал, находясь около двери.
   Я уже было решил, что белобрысый проигнорировал мою просьбу, как дверь открылась, и в комнату неспешно вошел мой недавний судья. Он был одет в черное полупальто с каракулевым воротником, в руках у него был какой-то сверток.
   – Чего тебе? – презрительно произнес он.
   Я выдержал небольшую паузу. Тихая улыбка заиграла на моем лице.
   – Я знаю, что ты здесь ничего не решаешь. – Я теперь и не думал обращаться к нему на «вы». – Так вот передай тем, кто всё это затеял, – моя рука описала круг, тем, кто платит тебе деньги, передай, что им придется за всё ответить.
   Разумеется, он не принял мои слова всерьёз.
   – Угрожаешь?
   – Нет. Сообщаю об ответственности за нарушение закона. У меня отличные адвокаты.
   Он обдумал мои слова и поморщил лоб.
   – Что ещё передать тем, кто платит мне деньги?
   – То, что надо отпустить меня как можно быстрее. Потому что чем позже я выйду на свободу, тем больше будет сумма иска. Сорвать финал – не шутка. Придется заплатить несколько сотен миллионов рублей.
   Он явно был озадачен.
   – А что произошло? С чего ты так посмелел?
   – Я нашёл миникамеры, – победно произнес я. – Да, нашёл их. И здесь, и в туалете. Я – телевизионщик. Меня трудно провести. Я хорошо отношусь к реалити-шоу, но не надо было втягивать меня в эту игру таким подлым образом. Не надо было похищать меня. Теперь за это придётся ответить. Так и передай. И ещё. – С каким удовольствием я выдержал новую паузу. – Пора подавать обед. Но не смей тащить мне эту гадость из «Макдональдса». Я хочу получить нормальную еду из хорошего ресторана. Ясно?
   – Ясно, – ответил он.
   Я проводил его спокойным взглядом. Я взял ситуацию в руки. Пусть теперь попробуют крутить мной.
   Обед мне принесли через минут сорок. На подносе теснились тарелки с мясом, гарниром, мясным салатом, овощами. Из-за отсутствия стола пришлось поставить поднос на раковину и есть стоя. Признаться, я чересчур увлекся едой – был голоден. Потом вспомнил про миникамеры и решил делать все настолько красиво, насколько это было мне под силу.
   Пообедав, я выпил минеральной воды и интеллигентно постучал в дверь.
   – Забери, – сказал я белобрысому, как только он появился в проёме, и вяло махнул рукой на поднос с грязной посудой.
   Мое приказание было выполнено.
   Удобно устроившись на диване, я ожидал скорого освобождения. Что надо сделать в первую очередь, как только меня отпустят? Конечно же, лететь на телевидение. Мчаться во весь опор. Я готов был включиться в работу сразу же, не отдохнув, думать обо всём сразу, давать задания и поручения, тут же выслушивать сообщения, отчёты, разную информацию. Я хотел этого, потому что привык жить такой жизнью.
   Я был уверен в том, что и без меня полным ходом идут работы по оформлению студии, осветители работают со светом, звукорежиссеры со звуком. Но готовность финалистов – победителей региональных конкурсов – беспокоила меня. Вот с кем надо работать серьёзно и непрестанно. Их необходимо лепить. Каждому – свой образ. Манера поведения, костюм, прическа. Только я могу сказать что-то вразумительное конкурсантам, костюмерам, гримерам, парикмахерам. И потом, окончательный сценарий. Его можно завершить, только разобравшись с тем, кто из финалистов чего стоит. Никакой монотонности, никакого однообразия. Что ни говорите, а хорошее шоу требует колоссальных усилий.
   Итак, появившись в студии, первоначально следует выяснить, что в каком состоянии, дать нужные указания, а потом браться за финалистов. Времени практически не осталось. Придётся работать всю ночь.
   «Конкурсантам дам поспать, – размышлял я. – Остальным – нет. Работать, неустанно работать. Отсыпаться будем после».
   Я посмотрел на часы. Начало пятого. Странно, что ещё не открылась дверь, и мне не сообщили, что я свободен. Что они тянут? Фальшивый судья не может найти хозяев этого шоу? Не может связаться с ними? Чепуха. В чём же дело? Они решают, как отнестись к моим словам? По-моему, они были предельно ясны.
   Поднялся, нервно начал мерить шагами пространство перед диваном. Тут я вспомнил про чертовы миникамеры и постарался двигаться более изящно, держать осанку. Трудно работать, когда не видишь объектива, камеры. Какие-то дырочки в стенах! Немудрено, что я всё время забываю о том, что меня снимают. Я достаточно долго ходил, потом сидел, закинув ногу на ногу. Опять ходил.
   Наступил вечер. Ничего не изменилось в моём положении. Меня продолжали держать взаперти. Этого я не мог понять.
   «Что происходит? – думал я. – Они не боятся? Им плевать на моё предупреждение? Может, за ними стоит кто-то очень влиятельный, потому они и плюют на всё?»
   Я ощутил голод. Следовало напомнить о себе. Теперь моё пребывание здесь сводилось к еде и промежуткам между приемами пищи. Не думал, что я докачусь до такой жизни.
   Я в очередной раз принялся стучать в дверь. Как водится, белобрысый открыл не сразу.
   – В чём дело? – вполне вежливо спросил он.
   – Пора ужинать, – напомнил я. – Если вы меня похитили, кормите. И не пищей из «Макдональдса». То, что мне привозили на обед, было приличного качества. Привезите ужин оттуда же. И ещё. Передайте вашему здешнему начальнику, что я устал ждать. Давно следовало меня освободить. Всё равно это придется сделать. И лучше не тянуть.
   Белобрысый кивнул и ушел.
   Ждать мне пришлось долго. Только через пятьдесят минут появился поднос, заставленный тарелками.
   – Спасибо, – сказал я, принимая приятный груз. – А ты передал насчёт моего освобождения?
   – Передал.
   – И что?
   – Он выслушал.
   – И ничего не ответил?
   – Нет.
   Я направился к раковине, разместил поднос. Теперь я помнил о миникамерах. Старался принимать пищу как можно фотогеничнее.
   «Почему они не освободили меня? – крутилось в моей голове. – Что происходит? Они не боятся исков? Или этот фальшивый судья не смог связаться с теми, кто здесь всем заправляет? Вздор, такого не может быть… Неужели они сорвут финал? Хотят перебить своим шоу моё? Или здесь что-то другое? Чёрт его знает… Господи, завтра финал. А я здесь. Может, они меня отпустят утром? Хотя бы так. Попробую всё организовать на ходу. Чёрт бы их побрал. Хорошо, хоть прекратили дурацкие судебные заседания. И еду начали давать приличную – хоть это как-то утешало».
   Закончив свою трапезу, я подошёл к двери, постучал, потом ещё. Когда появился белобрысый, я указал ему на поднос.
   – Ты тоже артист? – поинтересовался я, наблюдая за ним.
   – Какой артист? – удивился он. Замер с подносом.
   – Театра или кино. Я откуда знаю?
   – Я не артист, – хмуро выдавил он.
   – Тебя наняли подработать?
   – Наняли… Партия у нас. Мы тут по зову сердца.
   Я только ухмыльнулся в ответ, подумав: «Надо же, не хочет выходить из образа».
   Оставшись в одиночестве, я прилёг на диван. Смотрел в потолок, положив голову на сцепленные руки.
   «Значит, они решили дотянуть до последнего, – спокойно размышлял я. – Отпустят утром. Хотя бы так. Буду всё организовывать на ходу. Главное – моё участие. Без меня всё рухнет. Без меня не будет любимого шоу российского народа. Я – главная его часть… По сути, я и есть это шоу».
   Я заснул. Мне снилось то, что должно было произойти завтра – освещённое яркими прожекторами пространство сцены, большое, красивое действо, которым я руковожу, которое веду я. Финалисты, выстроившиеся в несколько рядов. Что за чёрт! Передо мной не победители региональных конкурсов, передо мной члены Либерал-большевистской партии. Посередине тот, который то ли председатель, то ли судья. Рядом – белобрысый. И всё эти, которые сидели на суде, с неразличимыми лицами. Что они здесь делают? Кто их пустил? Они сорвут мне финал. Сволочи! «Расскажи, как ты обманываешь народ. – Председатель-судья смотрит на меня с насмешкой. – И про «Абсолютную серость» расскажи». «Не имеешь права! – кричу я. – Ты из другого шоу. Охрана, убрать их! Вывести из зала!» Но охраны почему-то нет. От ужаса, что всё это идёт в прямой эфир, я… проснулся. Окинул взглядом окрестности – унылые стены, потолок. Я понял, что нахожусь всё в том же предбаннике туалета. И заснул вновь.
   Потом наступило утро. За отсутствием окна я не видел его признаков. Часы подсказали мне, что уже половина седьмого.
   Я умылся, вытер лицо носовым платком. Провёл пальцами по скулам, подбородку – щетина отросла порядочная. Надо успеть побриться. Это раньше я ходил с бородкой. Нынешний мой стиль: чисто выбритый, подтянутый человек в строгом, прекрасно сидящем костюме. Хорошо, что сценический костюм, чистейшая рубашка, модный галстук находятся в гримёрной – нет нужды заезжать домой.
   Встав на середину комнаты, я принялся махать руками, делать повороты и приседания. Мне надо сохранять хорошую физическую форму, а я уже столько дней не подходил к тренажерам. Старательное выполнение различных упражнений доставляло мне удовольствие. А миникамеры ничуть не смущали – путь смотрят, как поддерживает себя в форме самый популярный ведущий.
   Без десяти минут восемь я постучал в дверь. На этот раз белобрысый открыл почти сразу.
   – Пора завтракать, – сказал я. – И пора отпускать меня. Впрочем, если меня отпустят немедленно, я готов отказаться от завтрака. Мне давно уже пора быть в студии. Сегодня финал моего шоу. Важнейший для меня день. Хватит дурака валять. Отпускайте немедленно. Так и передай тому, кто играет роль старшего.
   Белобрысый, не произнеся ни слова, закрыл дверь. Я остался в ожидании. Господи, как медленно идёт время. Что они там тянут? Какой смысл им тянуть?..
   Мой страж появился через полчаса с подносом. Мне предлагалось позавтракать. А я так надеялся уже сейчас обрести свободу.
   Я не стал брать поднос, спросил:
   – Почему не отпускаешь меня?
   – Не было приказания.
   – Я тебе приказываю отпустить.
   – Ты мне не начальник. – Он подошел к раковине, поставил на неё заставленный тарелками поднос.
   – Тогда позови начальника. – Я уже злился.
   – Не могу.
   – Почему?!
   – Его нет. Он уехал по делам.
   «Надо бежать, – вдруг осенило меня, когда белобрысый скрылся за дверью. – Бежать… Но как? Я под наблюдением. Каждое мое движение, каждый мой шаг отслеживаются. Что мне делать?»
   И тут мне вспомнилось, как вчера белобрысый забирал поднос с грязной посудой. Какое-то время я был ближе к двери, чем он. Что, если воспользоваться этим, выскочить за дверь и запереть её. Он окажется в ловушке, а я – на свободе.
   «А что? – думал я. – Вполне реальный вариант».
   Какого труда мне стоило съесть завтрак. Я не мог совладать с волнением. Секунда освобождения близилась. Кофе я предпочел пить, сидя на диване. При этом я как бы невзначай переложил пальто с одной стороны спинки на другую, которая была ближе к двери.
   Я оттягивал момент побега. Пил кофе малюсенькими глотками. Будто бы смаковал его. На самое деле я почти не чувствовал его вкус. Мои мысли всецело были заняты предстоящим побегом. «Может, не стоит? – спрашивал я себя. – А что мне грозит в случае неудачи? Карцер? Расстрел? Это всего лишь чужое шоу. Меня вовлекли в него насильно, а я прекращу участие в нем по своему желанию». И все равно я волновался.
   Кофе был выпит. Настала пора действовать. Я поднялся, поставил чашку на поднос, приблизился к двери и громко, настойчиво постучал. Потом я ждал, когда появится белобрысый, а сердце колотилось в моей груди.
   Хотя я пристально смотрел на дверь, она открылась как-то неожиданно. Белобрысый глянул на меня, вслед за тем – на поднос, шагнул внутрь. Меня сотрясал озноб. Схватив пальто, я кинулся к двери, вылетел в коридор, резко потянул на себя ручку, и как только дверь захлопнулась, закрыл ее на засов. Получилось!
   Дверной засов был мощный. Похоже, его установили недавно, специально для того, чтобы держать меня взаперти. Я посмотрел по сторонам – никого. Тут раздались удары в дверь. Белобрысый протестовал.
   – Стучи, дорогой, стучи, – прошептал я.
   Теперь у меня было два пути – направо и налево. Я знал, куда ведёт первый путь – этой дорогой меня водили на дурацкий суд. Я ринулся налево. Метров через пятьдесят плохо освещенный коридор уходил направо. Я осторожно выглянул из-за угла и увидел вдали две фигуры, два тёмных силуэта. Слева от меня была большая двойная дверь. Сзади слышались глухие удары – белобрысый продолжал методично стучать и звать на помощь.
   «Что делать? – лихорадочно думал я. – Попытаться выяснить, что за дверью? А если там охранник? Идти навстречу тем, которые в конце коридора? Что я им скажу? Как заставлю выпустить на улицу? В ту сторону лучше не ходить… – Меня влекла закрытая дверь. – Если там охранник, один чёрт, идти направо или налево. Но тут есть шанс. В конце концов, что я теряю? Не убьют же меня, если поймают».
   Страшно волнуясь, я надавил ручку – правая часть двери поддалась, открывая проход. Здесь было темно, тихо. Угадывалось большое помещение. Я проскользнул внутрь.
   Постепенно глаза привыкли к темноте. Я увидел какие-то станки. Они стояли рядами, уходящими в черноту. Потолок был высоким, я едва разглядел вверху какие-то огромные подвесные лампы. Видимо, я попал в цех заброшенного завода.
   Я осторожно пошёл меж станками по проходу, начинающемуся от двери. Мне было не по себе. С ранних лет боюсь темноты. Даже, стыдно сказать, стали мерещиться какие-то чудовища, подстерегавшие меня на пути. «Господи, зачем мне всё это? – в растерянности думал я. – Не дай мне тут погибнуть. Не дай…»
   Ощущение времени покинуло меня. Я ступал, вытянув руки вперед, упорно переставлял ватные ноги. Я был движением по Вечности.
   Вдруг передо мной возникли какие-то серые прямоугольники. Они полосой висели над землей, уходя вправо и влево. Что это? Я напряг зрение и тихонько засмеялся. Это были окна, а за ними – неспешно светлеющее декабрьское небо. Я всего лишь уперся во внешнюю стену.
   В этот момент во дворе раздались голоса. Я увидел троих мужчин, бежавших по укрытому снегом двору к зданию, в котором я находился. Отскочив от окна, я лихорадочно попытался сообразить, что делать дальше. Где-то внизу, подо мной, хлопнула дверь, а еще через полминуты раздался шум с той стороны, откуда я пришел. Между станками замелькали огоньки света. Скорее всего, люди, ищущие меня, зажгли фонари и стали прочесывать помещение.
   Я метнулся вглубь цеха, пытаясь найти укрытие, но я мало что различал в полутьме. Не лезть же под станок или за колонну – найдут.
   Шум становился все громче, люди с фонарями приближались. Меня загоняли, как загоняют волка.
   Я запаниковал – куда мне деться? И тут же налетел на высокий железный ящик, стоявший подле какого-то станка. Я открыл его – пусто, три пустых полки. Я взялся за одну – фанера. Лучшего места мне было не найти! Быстро вынув их и спрятав за шкаф, я забрался внутрь, через силу повернул язычок замка и закрылся изнутри. Теперь пусть ищут.
   Сначала меня окружала тишина, потом я услышал шаги, негромкие указания: Посмотри туда, посмотри туда. Сердце моё нещадно колотилось. Я панически боялся выдать себя. Сквозь линию небольших дырочек вверху я видел неясные силуэты, метание луча фонаря. Потом кто-то подошел к шкафу, дернул ручку, ударил несколько раз кулаком по двери. Прозвучал грубый голос: «Закрыто». Я осторожно присел. И не ошибся. Луч фонаря полез в дырочки. Вслед за тем раздалось: «Вроде, никого».
   Они ушли дальше, а я стоял в железном шкафу, похожем на гроб, поставленный на попа. Мне было нестерпимо жарко, но я не спешил открыть дверь. Я чувствовал – рано. Прильнув к дырочкам, я какое-то время просто жадно вдыхал холодный воздух.
   Внезапно раздались тяжелые шаги. Я прищурился и увидел недалеко от моего убежища на фоне посветлевшего окна мужчину в каком-то форменном костюме. Через несколько секунд возле него оказался… белобрысый. Я придвинулся к дырочкам ухом и услышал:
   – Лейтенант Степанцов по вашему приказанию прибыл.
   – Степанцов, как же ты его упустил?
   – Перехитрил он меня, товарищ полковник.
   – Что же тебя никто не подстраховывал? Профессионалы, ё… твою мать! Что молчишь? Плохо, Степанцов. Плохо. Не просчитываешь возможные действия противника.
   – Виноват, товарищ полковник.
   – Иди, не мозоль глаза.
   Наступила тишина. Я вновь использовал дырочки для высматривания. Солидного вида мужчина, заложив руки за спину, медленно ходил взад-вперед по небольшому пространству.
   «Полковник, лейтенант, – думал я. – По вашему приказанию прибыл. Господи, кто они такие? Это не шоу. И не либерально-большевистская партия… Всё гораздо хуже».
   Теперь меня бил озноб и переполнял страх, что я выдам себя. Как издевательски медленно тянулось время!
   Вдруг рядом с полковником оказался другой человек. Я тотчас узнал его – это был фальшивый судья. Я опять обратился в слух.
   – Ну что, капитан? – спросил тот, солидный.
   – Не нашли, товарищ полковник. Ему как-то удалось проскользнуть.
   – Профессионалы, ё… твою мать. Ну, профессионалы. Упустили и найти не могут… А он совсем дурак. Сидел бы тихо, вышел послезавтра на свободу. Теперь придётся убрать его. Он мог узнать лишнего.
   – Уберём. Что за проблемы? Будет приказание, уберём.
   – Так даже лучше, – задумчиво говорил полковник. – Убийство популярного ведущего всколыхнет массы. Эффект будет куда более значительным. Что нам было сказано? Всколыхнуть, обеспечить волну возмущения в обществе. По возможности обойтись без крови. По возможности, – с издевкой повторил он. – Скажем, не смогли. Не получилось.
   «Господи, о чём они говорят!? – ужаснулся я. – Обо мне? Зачем убивать? Они что, сдурели? Зачем?!.»
   – Свертываемся, – приказал полковник. – Все силы бросьте на то, чтобы поймать его. Капитан, лично отвечаешь за это.
   – Есть, – прозвучало в ответ.
   И снова наступила тишина. Я напряг зрение, принялся оглядывать пространство перед ящиком – никого. Но я не спешил выходить. Люди могли быть где-то поблизости. Мои ноги затекли от долгого стояния, приходилось аккуратно переступать с ноги на ногу.
   Не знаю, сколько я так мучился, но настал момент, когда я решил – хватит. Я на цыпочках вышел из шкафа, осмотрелся. Никого. Медленно пошел назад, в обратную сторону.
   Я открыл дверь, ведущую из цеха в коридор. Ни единой души. Я двинулся туда, где находилась моя камера, в предбанник туалета. Дверь была открыта. Я зашел, в изнеможении опустился на диван и вытянул ноги.
   «Что мне делать? – сумрачно размышлял я. – Идти на финал нельзя. Да чёрт с ним, с финалом. Жизнь дороже. Домой тоже нельзя. Господи, куда мне деться? К родственникам? Друзьям? Не знаю. Везде вычислят. Лучше вообще не выходить на улицу, никого не видеть… Как там Виктория? Переживает. Места себе не находит… А Леночка? Господи, увижу ли их?»
   Виктория была моей второй женой, Лена – дочерью от первого брака. Она жила с Юлей, бывшей супругой.
   Мысли о моих близких тут же вытеснили другие – не думать о шоу я все-таки не мог.
   «Через два часа начнется финал. Все в сборе, а меня нет. Что там происходит? Они решились провести заключительный конкурс года без меня? Кто ведёт? Нет никого, кто мог бы заменить меня. Антон – лучший из них. Но и он не заменит. Это провал. Катастрофа. Как такое воспримут люди? Им нужен я. – И тут я догадался. – Они как раз этого хотели, мои похитители. Выдавали, понимаешь, себя за подпольную партию, а в действительности оказались оттуда, из определенной организации. Я всё делал для этой власти. Я служил ей верой и правдой. А она так со мной поступила. Мерзкая и подлая власть, недостойная поддержки и любви. А моё шоу… Черт с ним, с моим шоу. На х… «Гениальную простоту», которая – «Абсолютная серость». Всё на х…»
   Да, победители вправе претендовать на звание «Абсолютная серость». Чтобы кто-то из них где-то мелькнул прежде – ни-ни. У нас такие вещи не проходят. Если какой-нибудь телезритель найдет заметку или видеозапись про нашего победителя, появившиеся в прежние времена, он получит приз в десять миллионов рублей. Еще никто не получил эти десять миллионов. Мы не ошибаемся. У меня за этим ой как следят.
   Неожиданно в коридоре раздались шаги, четкие, размеренные. Повернув голову, я ждал. Я был почему-то спокоен.
   На пороге появился капитан, игравший роль судьи.
   – Так и думал, что ты здесь, – добродушно проговорил он.
   – Да, я здесь.
   – Хитёр.
   – Да, я хитёр.
   Он шагнул внутрь, по-свойски сел рядом.
   – Убежал ты ловко. Зачем?
   Что я мог ему сказать?
   – Хотел спасти финал. А ты и твои товарищи хотели сорвать его. Вы победили. Вы получили желаемое.
   – Зря ты убежал, – произнес он, помолчав.
   – Я не убежал. Я – тут. Но какая разница?.. Леонардо да Винчи сказал: «Мы думаем, что учимся жить, на самом деле мы учимся умирать. Хорошо прожитая жизнь даёт лёгкую смерть». Прав Леонардо, прав.
   – Кто это? – равнодушно прозвучало рядом.
   – Был такой в средние века. В Италии.
   – Может, он и прав. А ты что, типа, научился?
   – Нет, – с горечью выговорил я.
   – Тогда ничем не могу помочь. – Он достал пистолет. – Прости. Как говорится: ничего личного.
   Дуло уперлось в мой висок. Выстрела я не услышал. Мир качнулся и исчез.

Будущее. Россия

   Они пришли. Я уже и не думал, что они явятся. Прошло столько лет. Но они явились. Кто-то донес, что моя жена нерусская.
   Их было пятеро, в черной форме с нашивками, их лица были непроницаемы. Они обыскали квартиру – хотели убедиться, что я один.
   – Ты арестован, – мрачно сказал один из них, видимо, старший.
   Сопротивляться было бесполезно. Как и спрашивать причину ареста.
   Когда мы вышли из квартиры, я повернул ключ в замке.
   – Зачем? – поинтересовался старший.
   – Я надеюсь вернуться.
   Он пренебрежительно усмехнулся, но не стал препятствовать.
   Потом меня везли в районное управление Службы соблюдения чистоты расы. Я прикрыл глаза и думал о том, что ничем хорошим арест не кончится, что это плата за скупость – я остался из опасения потерять квартиру. А потом уже нельзя было уехать. Хорошо, что жена и дети в безопасности.
   Меня привели в кабинет на третьем этаже. Следователем был мужчина лет тридцати, худой, с болезненным лицом и прилизанными волосами. Он молча указал на стул и продолжил внимательно изучать какие-то документы. Минут через пять я даже заскучал – зачем надо было приводить меня сейчас, когда человек так занят, но тут он неожиданно вперил в меня свой колючий пристальный взгляд.
   – Значит, твоя жена еврейка?
   – Я гораздо старше вас. Почему вы говорите мне ты?
   Он не услышал моих слов.
   – Твоя жена еврейка?
   – Армянка.
   – Значит, и дети твои – армяне, – заключил он.
   Это был глупый разговор. Я не имел никакого желания спорить, но все-таки устало проговорил:
   – Национальность по крови может не совпадать с той национальностью, которая определяется самоощущением человека. Если человек думает по-русски, если ему близка русская культура, если, наконец, он считает себя русским, он русский, несмотря на то, что в нем течет другая кровь. Неважно какая, армянская, еврейская или польская.
   Он глянул на меня ошалелыми глазами. И его прорвало:
   – Ты! Сволочь! Ты эту преступную пропаганду брось! Такие, как ты, уничтожают русский народ! Такие, как ты, виноваты в том, что число русских опасно сократилось. И ты еще рассуждаешь? Мерзкие объяснения даешь? Как ты смеешь? Скот несчастный. Ты должен молить о пощаде, а не рассуждать. Русский, называется. А сам как еврей все оправдать пытается…
   Он выпустил пар и замолчал. Я счел возможным сухо поинтересоваться:
   – В чем же я виноват?
   – Ты совершил преступление. – Он хмуро смотрел перед собой.
   – Какое преступление? Закон о расовой чистоте я не мог нарушить. Когда я женился, такого закона не было.
   – Да, тогда этого закона не было. Но ты должен был понимать, что совершаешь преступление перед русским народом.
   Я медленно покачал головой из стороны в сторону.
   – Никакого преступления в отношении русского народа я не совершил, – сказал я твердо. – Я женился на женщине, которую любил. Только и всего.
   Теперь следователь сохранил невозмутимость.
   – В этом и есть твое преступление. Для тебя твои собственные желания важнее интересов народа, к которому ты принадлежишь.
   Я не знал, что ответить на весь этот бред, а он и не ждал моих слов. Он принялся что-то набирать на компьютере. Эта работа заняла у него минут десять. Потом принтер выпустил бумагу с каким-то текстом. Взяв ее, следователь поднялся.
   – Идем, – бросил он.
   Я поднялся и пошел за ним.
   Суд проходил в небольшом помещении на этом же этаже. Трое судей сидело за столом. Кроме них в комнате находились двое: я и следователь, который вел мое дело. Теперь следователь выступал в роли прокурора, объясняя суду мои прегрешения. Его монотонное, лишенное эмоций выступление закончилось требованием дать мне десять лет заключения без права переписки.
   Судьи слушали его со скучными, безразличными лицами. Они были какие-то похожие друг на друга, хотя тот, что сидел в середине, превосходил остальных комплекцией. Пожалуй, их объединяло нечто общее в лицах. Трудно было предположить наличие интеллекта у обладателей таких лиц.
   После речи следователя-прокурора судьи совещались недолго.
   – По-моему, все ясно, – проговорил судья, сидящий в центре.
   – Да, – согласились по очереди его коллеги слева и справа.
   – Подсудимый может облегчить свое положение, – продолжил судья в центре, – если он готов отречься от жены и детей. На том основании, что они не русские.
   – Да, – согласились по очереди судьи слева и справа.
   – Вы готовы отречься? – Судья в центре посмотрел на меня стеклянными глазами. – Я не могу от них отречься, – произнес я без колебаний.
   – Что вам до них? Они за границей.
   – Они – это моя семья, моя жена и мои дети.
   – Упорствуете?
   Признаюсь, я не сдержался:
   – Да, в этом я упорствую. Как и в том, что Закон о расовой чистоте – полная глупость. Вовсе не он нужен для того, чтобы спасти русский народ. Русскому народу нужны не защитники, а свобода.
   Судьи переглянулись с пониманием дела. Я понял, что поплачусь за свою несдержанность.
   Тот, который сидел в середине, поднялся, важно проговорил:
   – Именем России за неоднократное и циничное нарушение законов, за действия, причиняющие ущерб русскому народу, – тут он назвал мою фамилию, имя, отчество, – приговаривается к десяти годам тюремного заключения без права переписки. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
   Едва приговор был оглашен, те пятеро, что арестовывали меня, вошли в зал. Двое взяли меня под руки и потащили сначала в коридор, потом вниз по лестнице. На улице я вновь был посажен в микроавтобус.
   На этот раз я смотрел в окно, за которым проносились улицы и дома, люди спешили по своим делам. Стоял чудесный весенний день, город, в котором я родился и вырос, был залит солнцем, но я мысленно прощался с ним, сознавая, что он уже никогда не будет прежним, настоящим…
   Меня привезли в Матросскую тишину. Микроавтобус уперся в высокие глухие ворота, которые медленно, словно нехотя, раскрылись, и мы попали на территорию тюрьмы. Потом за моей спиной захлопывались одна за другой бесчисленные двери и решетки, пока я не уткнулся в стену с маленьким решетчатым окошком под потолком. Вот и все.
   Я оказался в отдельной камере. Совсем небольшой. Здесь была примкнутая к стене лежанка, табурет, унитаз и рукомойник. Я не отказался бы лечь, но знал, что получу эту возможность не раньше десяти вечера. Оставалось только сесть на табурет, прислонившись к стене. Но вскоре я почувствовал, какая она холодная, и оставшееся время сидел, уперевшись локтями в колени.
   Я думал о том, что отдельная камера для такого, как я – это неразумно. Зачем мне занимать отдельную камеру? Их не так много. А за последние несколько лет посажена уйма людей. На всех не напасешься камер-одиночек.
   Потом я вспоминал, как мы познакомились с моей женой. Мне всегда нравились южные женщины, темноволосые, с плавными чертами лица. И когда я встретил у нас в институте чудесную темноглазую девушку, то опешил. Она еще училась в Бауманке и проходила у нас практику. Она сразу покорила мое сердце. Мы познакомились. Оказалось, что она была москвичкой. Ее армянские родители давно жили в столице. Отец работал в известном авиационном конструкторском бюро, а мать – терапевтом в районной поликлинике. В этой семье меня приняли очень благожелательно. Не прошло и полгода, как я стал их родственником.
   Жена родила мне двоих сыновей. Умных, потому что сама была такой. Умные дети бывают только у умных женщин. Это я давно понял. Сыновья выросли, выучились и успели добиться многого. Старший занялся естественными науками, а младший создал свою фирму. Но через некоторое время они уехали из России. Сначала младший. Здесь ему постоянно создавали проблемы чиновники, налоговики, чекисты. Он не хотел всё время давать взятки, чтобы иметь возможность развивать свое дело. Потом уехал старший, устав от нищенской зарплаты, от невозможности вести исследования на современном уровне, от того, что ему частенько напоминали, что он нерусский. А он считал себя русским, да и в семье мы говорили только по-русски – моя жена почти не знала армянского.
   Мои сыновья обосновались в Соединенных Штатах. Старший поступил на работу в престижный университет, а младший занялся бизнесом в области высоких технологий. Они звали нас к себе, но мы продолжали работать в России. Потом жена поехала навестить их. И тут у нас произошел переворот. Это счастье, что она оказалась в этот момент за рубежом, потому что к власти в России пришли блюстители чистоты русской нации…
   Я почувствовал голод, так как за целый день ничего не ел, но еще больше хотел спать. Вдруг раздался звонок, и лежанка приняла горизонтальное положение. Я посмотрел на часы – одиннадцать вечера. Можно было лечь спать.
   Я заснул быстро, слишком устал за минувший день. Ночью меня мучили кошмары – снилось, что моя семья не успела уехать, и русские националисты посадили жену и детей в концлагерь. Им приходилось валить лес где-то в Сибири – по старинке пилить стволы двуручной пилой, выбиваясь из сил. Особенно трудно было жене, человеку немолодому…
   Завтрака мне тоже не дали. Дверь открылась вовсе не для того, чтобы предложить мне хотя бы скудную пищу. Вместо этого прозвучало: «На выход».
   Меня провели в большой кабинет. За добротным письменным столом сидел человек в черной форме с нашивками, урядник или сотник – я не разбирался в званиях сотрудников Службы соблюдения чистоты расы. Его лицо было исполнено непоколебимого достоинства. Сесть он мне не предложил. Внимательно посмотрев на меня, сказал:
   – Вам решено сохранить жизнь.
   Я опешил.
   – Но меня к смерти не приговаривали. Мне дали десять лет тюремного заключения без права переписки.
   Он не пожелал услышать меня.
   – Вам решено сохранить жизнь, – начальственным голосом продолжил он. – Но это не значит, что вы будете прохлаждаться. Принято во внимание то, что вы ученый, можете послужить России в этом качестве.
   – Меня отпускают? – опешил я.
   – Вас не отпускают. Но вы будете жить. Будете продолжать заниматься наукой. В специальном институте. Вам дадут всё необходимое для работы.
   Господи! Прошлое вернулось. То, о котором я лишь читал.
   – В шарашке что ли? – постарался уточнить я.
   – При чем тут шарашка? – Он скривил лицо. – В специальном институте.
   – В чем его специальность?
   – Будете находиться в камере в нерабочее время.
   – А в рабочее?
   – В лаборатории.
   Помолчав, я задал последний вопрос:
   – А право переписки?
   – Вы лишены этого права.
   На этом разговор был окончен. Меня повели по коридорам, вывели во двор, посадили в машину – в настоящий воронок.
   Я не мог видеть, куда мы едем, но часть пути машина мчалась на скорости, практически не поворачивая, и можно было предположить, что меня везут по шоссе, за город. Тем не менее, я надеялся, что далеко от дома меня все-таки не забросят.
   Я не ошибся. Меня привезли в Сколково, правда, я узнал об этом позже, от моего напарника по камере, пожилого еврея, попавшего сюда за то, что много лет назад женился на русской женщине. В Сколкове прежние институты превратили в отделения одного большого института, а общежития – в застенки. Мы с моим напарником жили в комнате с окном, которое закрывал глухой щит. Лишь небольшой прямоугольник соединял комнату с внешним миром, давая возможность проникать свежему воздуху. Вставать надо было в шесть утра. В половине седьмого нас кормили завтраком. Без десяти семь выводили из камер и вели в лаборатории. Рабочий день длился с семи до девяти вечера с получасовым перерывом на обед. Потом нас возвращали в камеры. Можно было немного отдохнуть перед сном, принять душ. Отбой наступал в одиннадцать.
   Поначалу работа у меня не клеилась. И если бы не мой напарник, прикрывавший меня, даже не знаю, чем всё кончилось бы. Но прошло какое-то время, и я привык, втянулся в исследования и уже не мыслил другой жизни. Думаю, если бы я просто сидел в тюрьме, ничего не делая с утра до вечера, я бы жестоко затосковал, сошел бы с ума. А так… Великое дело – наука. Даже если занимаешься ею, будучи в заключении. Одно тяжело, горько – невозможность увидеться с семьей или хотя бы написать им.
   Иногда я мечтаю о будущем. Картины, которые мне видятся, не такие уж фантастические: я вместе с женой, с моими сыновьями, с внуками. Но я знаю – это будущее никогда не наступит.

Крапивное семя

   Не люблю чиновников. Мерзкая публика. Настоящее крапивное семя. Они всё делают только исходя из своих интересов. На людей им наплевать. Взятки и откаты. Откаты и взятки. Лишь это их интересует. Создавать нам, простым людям, проблемы – их естественное состояние.
   Поэтому я был в числе тех, кто горячо поддержал введение электронной вертикали власти. Хорошее дело. Всё, как нам говорили в телевизоре главные руководители страны: законы по-прежнему принимают депутаты, живые люди, а для того, чтобы решения принимать по этим законам, вовсе не нужен человек. С этим компьютер должен справляться. А он взяток не берет.
   Короче, наставили специальных компьютеров, уволили всех чиновников, и началась у нас новая жизнь. Скажем, у тебя проблемы на районном уровне. Выходишь на сайт районной управы, заполняешь соответствующее заявление, компьютер районного уровня тут же принимает решение, и тебе остается только ждать его исполнения. Или, скажем, проблема на городском уровне. Опять же, лезешь на городской сайт, заполняешь соответствующее заявление, городской компьютер в несколько секунд принимает решение, и ты, в случае, если ответ положительный, полный счастья ждешь результата. Короче, удивительная жизнь началась для нашего народа. Небывалая. Никаких тебе чиновников, никаких очередей, никаких унижений, никаких взяток. Рай, да и только.
   Случилось как-то мне одну проблемку заиметь. Захотел я, чтобы перед домом цветник разбили, а то выходишь из подъезда, и первое, что бросается в глаза, это заброшенный газон, пожухлая травка. Никакого эстетического наслаждения, а душа-то радости просит.
   Как водится, я заполнил заявку, надавил курсором надпись «Отправить» и принялся ждать. Секунд через пять на экране появилась надпись: «Решение отрицательное».
   Мне отказали. Вот свинство! Компьютер не хочет, чтобы у нас был цветник. Видать, такой закон приняли городские депутаты. Засранцы!
   В субботу, когда мы с Васей, соседом сверху, пили пиво, я пожаловался ему на депутатов.
   – Не хотят, чтобы у нас перед домом красиво было, – подытожил я. – Радости нас лишают. Удовольствия для глаз.
   Сосед обдумал мои слова, потом глянул на меня загадочно:
   – Отказали? Это можно решить.
   – То есть… как решить? – удивился я.
   – Просто. Решения принимают компьютеры, но обслуживают-то их люди, программисты. – Тут Василий понизил голос, перешёл на заговорщический тон. – Они могут что-то там подправить, и будет тебе не «нет», а «да». Не за так, разумеется, ты же понимаешь…
   Я оторопел. Потом пробормотал:
   – Сколько?
   – Ну… это смотря какой вопрос надо решить.
   – Цветник, – напомнил я. – Да хотя бы клумбу перед подъездом.
   – За клумбу тысячи хватит, – уверенно изрёк он.
   – Рублей? – с тревогой спросил я.
   Он со знанием дела кивнул:
   – Рублей.
   Это было по-божески. Такую сумму я готов был выложить, не привлекая соседей. Не ходить же, в самом деле, по квартирам, чтобы собрать жалкую тысячу. Лучше сам заплачу, но за это попрошу, чтобы клумбу разбили чуть левее нашего подъезда, тогда бы она точно располагалась под моими окнами. Подходишь к окну, а она там, внизу. Смотришь, наслаждаешься, и душа поёт.
   Короче, во вторник я выкроил время и поехал в районную управу.
   – Вы к кому? – строго поинтересовался упитанный полицейский, сидевший на входе.
   Я растерялся: что сказать-то?
   – Мне это… к программисту надо, – промямлил я.
   – А вас вызывали?
   – Вызывали, – не слишком уверенно подтвердил я.
   – Фамилия?
   Мне пришлось назвать мою фамилию. Он внимательно изучил список, лежавший перед ним, после чего посмотрел на меня хитрыми глазами.
   – Нету вас.
   – Но мне надо, – взмолился я.
   – Всем надо.
   – Но мне… цветник… или клумбу…
   Выдержав с невозмутимым видом паузу, он тихо проговорил:
   – Двести рублей.
   – Что двести рублей? – не понял я.
   – За проход двести рублей.
   Пришлось доставать кошелёк.
   – Сто пятая комната, – выдохнул он, получив две сотенные бумажки.
   У двери стояла очередь из трех человек, четвертый сидел на единственном стуле. Я молча пристроился к тем, кто стоял. Пришлось подождать около двадцати минут, прежде чем я попал в кабинет.
   Программист был щуплый, долговязый, в очках. Весь его внешний вид как бы подчеркивал, что он – не чиновник, напыщенный и равнодушный к чужой беде.
   – У вас какая проблема? – участливо поинтересовался он.
   – Цветник.
   – Какой цветник?! – не понял программист.
   – Да это… – Голос плохо слушался меня. – Перед подъездом, то есть перед домом по месту жительства… Я просил, но мне отказали. Компьютер, понимаете, отказал. А ведь красиво, если цветник… – Увидев, как он морщится, я поспешил успокоить его. – Конечно, если цветник – много, пусть будет хотя бы клумба. Только тогда обязательно перед моим подъездом, чуть левее. Это если от дома смотреть на клумбу…
   Лицо программиста вдруг просветлело.
   – Пять, – выдохнул он.
   – Тысяч? – ужаснулся я.
   – Тысяч.
   – Да вы что!? Это же всего лишь цветник! Или клумба… – Мой голос задрожал: – Это для всех.
   Программист протяжно вздохнул и снял очки.
   – Я тоже не только для себя. Мне отдавать надо. – Он глянул куда-то наверх. Помолчав, осведомился: – А по-вашему, сколько?
   – У меня всего лишь тысяча на это…
   Поразмышляв, он решительно произнёс:
   – Давайте.
   Я конфузливо сунул ему в руку тысячную бумажку.
   Через полтора месяца перед нашим подъездом появилась клумба. Веселенькая такая, пестрая. И ровнехонько под моими окнами. Посмотришь – глаза радуются. И так хорошо на душе, что никакого сожаления по поводу жизни на этом свете.
   И вот на третий день, в очередной раз насладившись видом клумбы, я подумал: а почему бы не решить проблему с гаражом. В конце концов, человек я или нет? Почему бы не обеспечить нормальное стойло для моей машины в гараже, который был неподалеку от дома? Покупать место по обычной цене я не собирался – чересчур дорого, а вот если бы получить его со скидкой, как для ветеранов Великой отечественной, это гораздо дешевле будет. Конечно, по возрасту мне до ветерана далеко. Но могу же я проходить как сын ветерана, пожелавшего оформить гараж на отпрыска?
   В общем, прихватил я деньжат и в один из дней недели подскочил в управу. И что вы думаете? Около полицейского стояла очередь из пяти человек, а вход стоил уже пятьсот рублей.
   Программист успел перебраться на второй этаж. Я поднялся и ахнул – очередь к нему насчитывала человек тридцать. Пришлось отстоять около двух часов, прежде чем я смог попасть на прием.
   Это был совсем другой программист – полный, с брезгливым выражением лица. Собственно, на программиста он совсем не походил, скорее на классического чиновника. Несколько смутившись, я изложил ему суть моей просьбы, но он оказался гораздо наглее, чем прежний.
   – Значит, хотите задёшево гараж получить? – небрежно уточнил он.
   – А что делать? – я развел руками. – За полную стоимость я не осилю.
   – Тридцать тысяч, – бесстрастно определил новый программист.
   Ровно столько я взял с собой – больше в заначке у меня не было. И хотя, направляясь в управу, я намеревался поторговаться, тут я понял: бесполезно. Этот не уступит.
   Тридцать тысяч перекочевали к программисту.
   – Мне в тот гараж, который ближе к моему дому, – напомнил я, поднимаясь.
   – В тот. – Он вяло кивнул.
   Месяц пролетел быстро. Как всегда несвоевременно пришла осень, зачастили скучные дожди, начали опадать листья, а я всё оставался без места в гараже. Обеспокоившись тем, что решение моего дела слишком затягивается, я решил подсуетиться.
   Пожертвовав пятьюстами рублями, чтобы проникнуть в управу, я вновь отстоял около двух часов в приемной программиста на втором этаже. На мое счастье, программист был тот же, что и в прошлый раз, правда, он еще больше раздобрел за это время.
   С волнением я напомнил ему о моём деле.
   – Да-да, помню, – чуть заметно оживился он. – Место в гараже задёшево… Понимаете, выявились обстоятельства, осложняющие решение вашего вопроса.
   – Так что, ничего не получится? – испугался я.
   – Ну почему ничего?.. Но не всё так просто… – Он старался не смотреть мне в глаза.
   Я сделал единственное, что могло помочь в такой ситуации, – достал кошелек и протянул ему три тысячи рублей.
   – Больше у меня нет, – упавшим голосом выговорил я.
   Будничным движением он забрал деньги.
   – Предприму все необходимые усилия, – заверил он.
   На этот раз сработало. Уже через неделю меня вызвали в гаражное правление и сказали, что прибыли документы на получение стояночного места на льготной основе. Сумма, которую я должен был заплатить, была более чем приемлема.
   Насколько приятнее жить, сознавая, что не только у тебя, но и у твоей машины есть дом. А как приятно забираться в машину, стоящую под крышей, зимой, когда на улице стужа, и все засыпано снегом. Садишься и едешь. И никаких лишних забот.
   Я наслаждался жизнью полгода. А потом начались проблемы на работе – наша фирма не смогла получить финансирование в нужном объеме, и нам грозили перебои с зарплатой. В перспективе – банкротство. И попробуй, найди потом хорошую работу.
   В поисках спасения, мы попытались получить подряд через конкурс, но проиграли его, хотя предложили лучшие условия. Генеральный директор Петр Николаевич был в отчаянии. Но я сразу понял, что делать.
   – Триста тысяч рублей найдётся? – деловито осведомился я.
   – Зачем? – испуганно спросил он.
   – Чтобы исправить результаты конкурса в нашу пользу.
   Он думал недолго.
   – Для этого найдется.
   На следующий день мы отправились в управу. Проход стоил теперь семьсот рублей. Мне с трудом удалось уговорить полицейского обойтись этой суммой, потому что мы с Петром Николаевичем шли по одному вопросу. Программист располагался уже на третьем этаже. Он обзавелся большой приёмной и миленькой секретаршей. Она выясняла, с какой просьбой пришёл посетитель, и определяла, кому ждать в приёмной, а кому идти в другую комнату. Когда мы подошли к ней, Петр Николаевич замялся, и я взял инициативу в свои руки:
   – Мы не согласны с результатами одного конкурса по определению подрядчика.
   – Нужные аргументы при вас?
   – Разумеется.
   Благожелательно кивнув, она приказала нам с Петром Николаевичем дожидаться в приёмной. Сидеть пришлось долго. Я прямо-таки истомился. Наконец нас пригласили в кабинет.
   Это был совсем не тот программист, которого я видел в прошлый раз. Настоящий барин: важный, величественный. Как холодно он смотрел на нас. Каким просторным и роскошным был его стол, в центре которого стоял черный ноутбук внушительных размеров, декорированный золотыми виньетками. Петр Николаевич сразу стушевался, но я не стал медлить и четко изложил суть нашей просьбы.
   – В общем, надо изменить результаты конкурса, тем более, что наши предложения объективно были лучше, чем у других участников.
   Программист никак не отреагировал на мои слова. Будто я и не говорил вовсе. Тогда я дал знак Петру Николаевичу. Пухлая пачка появилась на столе.
   – Триста, – ласково пояснил я, преданно глядя на программиста.
   Он слабо кивнул и произнес только одно слово:
   – Сделаем. Деньги исчезли со стола, будто их смело ураганом, а у меня же сразу полегчало на душе, ибо в ней поселилась надежда.
   Потом потекли обычные дни. Прошёл месяц, другой, а ничего в нашей ситуации не менялось.
   Как-то Петр Николаевич вызвал меня к себе. Он был привычно мрачен.
   – Как думаешь, кинул нас программист? – спросил он.
   Я и сам пришел к такой мысли. Но признаваться в этом не хотелось.
   – Может быть, забыл? К нему каждый день сотни просителей приходят. Надо ему напомнить.
   Утром мы с Петром Николаевичем отправились в управу. Полицейский на входе содрал с нас тысячу четыреста рублей. Мой довод, что мы вместе идем по одному вопросу, на этот раз не подействовал. Программист по-прежнему принимал на третьем этаже, и секретарша у него не сменилась.
   Только вот выслушав нас, она порекомендовала нам пройти в другой кабинет.
   – Почему? – полюбопытствовал я.
   – Потому что вы повторно, – мило улыбнулась она.
   Мы с Петром Николаевичем отправились в указанный кабинет. Молодой человек, который там сидел, вызвал у меня легкую оторопь. Он совсем не походил на важного чиновника – вязаный свитер, длинные волосы, большие очки с толстыми линзами.
   – Простите, вы программист? – пристально глядя на него, спросил я.
   – А как же, – бойко ответил он. – Программист второй категории. Что у вас за вопрос? – Он указал на два стула.
   Мы с Петром Николаевичем уселись, и я принялся рассказывать нашу историю. Послушав пару минут, программист забарабанил по клавишам, а когда нашел нужную информацию, даже присвистнул:
   – Вам отказано.
   – Да, нам было отказано, – охотно согласился я. – Но мы сюда затем и приходили, чтобы изменить результат конкурса.
   – Нет. – Он замотал головой. – Вам отказано повторно.
   – Быть того не может! – воскликнул я. – Мы же деньги дали!
   – Другие дали больше. – Программист смотрел на нас честными глазами. – Так что нечего удивляться, что вам отказано.
   Эти слова не хотели умещаться в моей голове. «Что же это? – сумрачно думал я. – Чиновников нет, а всё по-старому? Не сгинуло крапивное семя?.. Наверно, я что-то не понял». Опять глянул на программиста.
   – Послушайте… вы… не ошиблись?
   – Не-ет. – Он размашисто махнул рукой, перечеркивая остатки надежды. – Как тут можно ошибиться? У нас всем компьютер заправляет. Всё на высшем уровне.
   Мир наклонился и полетел в тартары.

Спасти вселенную!

1

   Вы знаете, что Вселенная расширяется со всё нарастающим ускорением? Нет? И слава Богу. А я вот измучался: как подумаю, что она станет совсем пустой и непомерно огромной через некоторое время, всякое настроение пропадает.
   Из чувства протеста я решил сопротивляться и вместе с несколькими единомышленниками основал «Движение против расширения Вселенной». Сокращенно – ДПРВ. Если вы думаете, что у меня не в порядке с мозгами, то зря. Мы – жители этой Вселенной и вправе требовать нормальных условий для проживания. А разве можно считать нормальными условия, при которых в какой-то момент всё распадется на отдельные атомы, а те – на элементарные частицы, одиноко блуждающие в абсолютно пустом пространстве?
   Казалось бы, всё ясно – ужасная перспектива. И достойная цель для общественной организации, пусть даже такой маленькой, как у нас. Но в московской регистрационной палате нас допрашивали с пристрастием: как собираетесь решать поставленные задачи? Какие политические цели ставит организация? «Как собираемся решать? Протестовать, – отвечал я. – Высказывать несогласие. А цели? Какие у нас могут быть политические цели? Нас политика не интересует. Мы о Вселенной печёмся». Это их устроило. Правда, потом выявились проблемы с уставом, которые никак не удавалось устранить, и нам пришлось отдать приличную сумму каким-то прощелыгам, чтобы всё закончилось нормально.
   Получив официальный статус, наше движение начало действовать. Мы провели первый митинг на Пушкинской площади. Разрешённый. Несколько человек держали большой транспарант «Нет нарастающему расширению Вселенной!» Я выступил с напористой речью, требовал остановить безмерное расползание границ Мироздания, несущее медленную гибель нашему большому общему дому, лишающее человечество надежды на будущее. Народу собралось немного, человек пятьдесят, включая зевак, заинтригованных мероприятием. Но главное – начало было положено.
   Один успешный предприниматель, мой знакомый, тоже настроенный спасти Вселенную, вступил в нашу организацию и стал помогать нам финансами. Теперь я смог оставить работу менеджера в большой фирме и всецело посвятить себя общественному служению. Мы всерьез развернули нашу деятельность: начали выпускать газету, листовки, буклеты, стикеры – всё, что должна иметь уважающая себя общественная организация. Регулярными стали собрания сторонников. Число наших членов быстро увеличивалось. Так что на следующий митинг через полгода мы собрали более тысячи участников. Нас впервые сняло телевидение. О нас заговорили.
   К одним слава приходит заслуженно, к другим – незаслуженно, и вторых гораздо больше. Такое сейчас время. Стоит какой-то смазливой девице, имеющей известного папу или покровителя, засветиться на телевидении, как она уже становится популярной на всю страну, и все хотят покопаться в её грязном белье. Куда меньше тех, к кому слава приходит как награда за неустанные труды. К нам слава пришла именно так.
   У нас появились единомышленники в разных уголках России. Они жаждали присоединиться к нам. Так что вскоре мы создали общероссийскую общественную организацию. На учредительный съезд заявилось пятнадцать телевизионных групп, включая зарубежные. Фрагменты моего выступления передали по многим каналам. В основном, крутили эпизод, где я заявил: «Мы против расширения Вселенной с нарастающим ускорением и приложим все силы, чтобы воспрепятствовать этому!».
   Последовавшую вскоре выдачу нам документов министерством юстиции мы отметили пресс-конференцией, которая тоже не осталась без внимания телевизионщиков – часть моего выступления пустили по многим телеканалам. А эпизод, где я на ехидный вопрос немолодой красивой журналистки: «Вы всерьёз думаете, что можете повлиять на Вселенную?», уверенно провозглашаю: «Надо ставить перед собой большие цели», показали в новостях рекордное количество раз. Я превращался в телевизионного человека. Это важно в наш век. Тот, кто есть в телевизоре, тот существует. Про него знают, им интересуются. А тот, кого нет в телевизоре, будто и не живет. И никому нет дела до того, что он, быть может, сочиняет гениальные романы или стихи, пишет удивительные картины или прекрасную музыку. Для страны он и его творения не существуют.
   Есть, конечно, удача. Но она для избранных. Для тех, кого направляет высшее провидение, даря счастливые повороты судьбы, награждая не только талантом, но и умением продать себя, стать центром внимания всей страны.
   Вне всякого сомнения, высшее провидение двигало мною, когда я создавал ДПРВ. Сразу после того, как мы получили регистрационное свидетельство, сайты и газеты опубликовали интервью гениального Математика, прежде не общавшегося с журналистами. Он рассказал много занятного и даже объяснил, почему отказался от миллиона долларов, полагавшегося ему за его открытие в качестве премии. «Я могу управлять Вселенной, – сказал он. – А вы хотите, чтобы я бегал за миллионом?» Короче, сделанное им открытие давало возможность понять устройство Вселенной и то, как управлять ею.
   Я сразу понял, что Математик создан для нашего движения, а может, наоборот, мы создали свое движение потому, что оно было необходимо Математику. Я не сомневался в одном: ДПРВ и Математик необходимы друг другу и должны быть вместе. Я немедленно выехал в Санкт-Петербург.
   Мне пришлось долго ловить его. Он редко выходил из дома и старался ни с кем не общаться. Наконец, я подстерёг его.
   – Простите, мне надо поговорить с вами, – выпалил я.
   Он шарахнулся от меня как от привидения и побежал. Я не бросился догонять его, понимая, что этим можно все испортить, я стал ждать его возвращения в кустах у дома. И дождался. Минут через сорок он показался на дорожке, ведущей к подъезду. Худой, длинноволосый, он шёл с пакетом в руке. Наверно, ходил в магазин за продуктами.
   Я решил сразу сказать ему самое главное, и как только он поравнялся со мной, выскочил из кустов и протараторил:
   – Мы против ускоряющегося расширения Вселенной!
   Он глянул на меня с удивлением. Пошёл медленнее, обдумывая мои слова, опять перевёл на меня взгляд.
   – Кто против?
   – Мы – Движение против расширения Вселенной, – гордо пояснил я.
   Он опять подумал, потом мягко поинтересовался:
   – И что вы предлагаете?
   – Остановить ускоряющееся расширение Вселенной.
   Его глаза расширились.
   – Каким образом?
   – С вашей помощью.
   Тут он встал как вкопанный. Он сумрачно молчал, и я не мог понять, о чём он думает. Было в его взгляде что-то мучительное, вязкое. Потом он выдохнул:
   – Согласен.
   Так началась новая жизнь нашего движения. И моя – тоже. Математик, бывший долгое время затворником, уступил моим настойчивым уговорам и принял участие в пресс-конференции, посвящённой его приходу в движение. Я специально организовал ее в Питере, чтобы Математику не нужно было никуда ехать.
   Такого столпотворения журналистов я никогда не видел. Все ряды перед нами были тесно заполнены, а позади сидений и по бокам выстроились телекамеры. Множество алчущих глаз смотрело на меня и сидящего рядом Математика. Сначала я сделал заявление, сообщив о том, что Математик вошёл в движение и занял по праву принадлежащее ему место главного идеолога, потом предоставил слово ему. Но он не стал говорить, сидел с хмурым лицом и смотрел перед собой. Я не растерялся, предложил задавать Математику вопросы. Взметнулось множество рук. Я выбрал молоденькую очень симпатичную девушку, темноглазую, быструю. Она тут же вскочила и, представившись, выпалила:
   – Как вы собираетесь влиять на Вселенную?
   Математик продолжал молчать, и я уже было подумал, что отдуваться придется мне, но тут он заговорил:
   – Вселенная, как любой объект, описывается математически. И это даёт возможность выявить факторы, которые определяют развитие процесса.
   Девушка возмутилась:
   – Но это же не влиять, это описать!
   – Если можете описать, то сумеете и повлиять, – спокойно возразил Математик.
   – Но люди так малы по отношению к Вселенной! – выкрикнул кто-то из зала.
   – Человек – это машина, трансформирующая неопределённость в определённость.
   – Что вы имеете в виду? – не унималась девушка.
   – В процессе жизни люди постоянно делают выбор из многих возможных вариантов какого-то одного, который и воплощается, – всё тем же ровным голосом пояснил он.
   В то время, как часть зала с явным интересом следила за их диалогом, другая часть сгорала от нетерпения задать собственный вопрос. В зале нарастал гул, отовсюду послышались реплики: «Сколько можно?» «Другие тоже хотят…» «Дайте другим возможность…»
   Я сделал знак плечистому атлету с ухоженным лицом, одетому в элегантный светлый костюм. Атлет не заставил себя ждать:
   – И все-таки, почему вы отказались от миллиона долларов?
   Математик поморщился, как от невероятной кислятины, попавшей в рот, энергично и покачал головой. Я пришел ему на помощь и указал на пожилого мужчину, короткостриженого, с аккуратной седой бородкой.
   – Как вы относитесь к женщинам? – начал он. – Были ли вы женаты? Есть у вас в настоящее время подруга?
   Математик растерялся, он явно не ожидал такого внимания к своей личной жизни. Я решил показать, что этот вопрос тоже не имеет отношения к теме нашего мероприятия, сделал соответствующее движение рукой и тут же предоставил слово скромно одетой женщине средних лет. Она очень волновалась, задавая свой вопрос:
   – Признайтесь, какая ваша любимая еда?
   Это был уже перебор – великий Математик не смог больше терпеть такой концентрации пошлости. Он резко встал, проговорил негромко: «До чего же вы все глупы» и направился к выходу.
   В одно мгновение в зале всё смешалось. Часть корреспондентов кинулась за Математиком, другая начала складывать своё оборудование. Я не стал объявлять о завершении пресс-конференции – меня уже никто не слушал.
   Я нагнал Математика у выхода из здания.
   – Да, они очень глупы, – суетливо сказал я. – Живут на обочине жизни. Проблема в том, что без журналистов не сообщить обществу о каких-то важных вещах. Например, о том, как остановить нарастающее расширение Вселенной.
   Математик не ответил мне. Мы молча сели в ожидавшую нас машину, молча доехали до его дома.
   – Вы на них не сердитесь, – попросил я, когда он собрался выходить.
   – Я не сержусь, – пробормотал он. – У меня на это нет времени.
   Вечером в гостинице я с удовольствием смотрел по разным каналам нашу пресс-конференцию. Получилось прекрасно: мы с Математиком, вопросы первой журналистки, его ответы, новые вопросы, нежелание Математика отвечать и, наконец, его уход, сопровождаемый фразой: «До чего же вы все глупы». Получилось захватывающе, динамично. Без сомнения, после этого выступления Математика у нашего движения появились новые сторонники. О большем пиаре трудно было мечтать.
   Через неделю мы подвели итоги – ещё около трёх тысяч вступило в наше движение. Можно было только радоваться, что я и делал.
   Выбранное направление деятельности, в силу нестандартности и масштабов поднятой проблемы, требовало постоянного развития. Через месяц я приехал в Питер, позвонил Математику и попросил о встрече.
   – Зачем? – спросил он.
   – Хочу посоветоваться с вами.
   После задумчивой паузы он произнес:
   – Приходите.
   Вскоре я оказался у него дома. Жил он скромно. Коридор и комната, в которую он меня привел, были заставлены полками с книгами. Я примостился на стареньком диване, а хозяин сел напротив на потёртый венский стул. Взгляд его, устремлённый на меня, был суров.
   – Так о чём вы хотите посоветоваться?
   Я постарался изобразить нечто жизнеутверждающее на лице.
   – Понимаете, необходим материал, разъясняющий, как можно остановить ускоряющееся расширение Вселенной.
   – Это совсем несложно. – Математик подошёл к столу, порылся в ящике, извлек оттуда потрепанную толстую тетрадь, раскрыл ее и протянул мне. – Отсюда, – он ткнул пальцем в середину листа, – и до конца. Читайте.
   Я увидел сплошные формулы, которые мне ни о чем не говорили, но я продолжал смотреть на них, словно это могло что-то изменить. Мне стыдно было признаться, что я ничего не понимаю.
   Наконец, я нашёл, как выкрутиться.
   – Боюсь, что я не смогу адекватно объяснить это широкой публике, – промямлил я. – Люди… не знают математики. Как им объяснить открытие… попонятнее?
   Он посмотрел на меня с сомнением.
   – Вы хотите, чтобы я им объяснял то, что они не могут понять сами?
   – Но почему бы не объяснить им?
   Его лицо стало мрачным. – На это нет времени.
   – Времени мало, – тут же согласился я. – Но люди… они могут прожить жизнь, так и не узнав ничего о Вселенной.
   Эти слова подействовали. Немного поразмышляв, Математик открыл рот и уверенно начал:
   – Для решения поставленной задачи возьмем…
   – Не сейчас! – вскричал я. – Не сейчас. Надо под камеру. Чтобы увидели многие. И услышали.
   – Хорошо, – смиренно выдохнул он.
   Съемки удалось организовать через два дня, и не в тесной комнате, а в одной из аудиторий Санкт-Петербургского университета. На большой доске мы воспроизвели все формулы из тетрадки, чтобы Математик сразу смог приступить к своему рассказу. Он взошел на кафедру, хмурый недовольный, и вымученно произнёс:
   – Для решения поставленной задачи возьмём…
   – Какой задачи? – вставил я.
   Он поморщился, помолчал несколько мгновений и произнёс заново:
   – Для решения задачи управления Вселенной возьмём следующие начальные данные…
   Потом он увлёкся, и голос зазвучал бодрее. Когда я слушал его, мне становилось всё понятно. Я сам удивлялся этому. Сложные формулы не являлись преградой. Но едва он закончил, я осознал, что не смогу воспроизвести услышанное даже в малой части. Я следовал за полетом мысли Математика каким-то внутренним чутьем, не поддающимся простому объяснению, но позволяющим убедиться в правильности его логических построений. Я уже не сомневался, что мы создали наше движение потому, что оно было необходимо Математику, дабы он выполнил свою миссию в нашем мире.
   Благодаря той съемке получился чудесный фильм. Его показали по «Культуре» в вечернее время, а потом и по первому каналу. Ещё мы разослали его на дисках по всем нашим отделениям, и произошло чудо – наша численность за короткий период приблизилась к ста тысячам. Люди хотели вместе с нами остановить нарастающее раздувание Вселенной. Люди желали уверенности в будущем, пусть и очень далёком. В конце концов, кому охота, чтобы эта уютная Вселенная через миллиарды лет разлетелась на отдельные атомы? Просто одни готовы сказать этому «нет», а другие стараются не думать об ужасной перспективе. Второе, воистину, страусиная тактика.

2

   Моя жена, которая всегда и во всём была мне опорой, скептически воспринимала мои достижения в деле спасения Вселенной. Впервые за долгие годы совместной жизни мы разошлись во мнениях. Я не осуждал её, хотя это было обидно: умная женщина, а не увидела перспективу в том, что я делал. Увы, но те, кто не разделял веры в успех моего начинания, не знал о нем, или не хотел знать, пока что составляли большинство.
   Можно, разумеется, жить, не думая о Вселенной, о её будущем. Так поступают практически все жители Земли: ходят на работу, чтобы получать зарплату, вечером выпивают, ругаются с женой или с мужем, смотрят скучающим взглядом телевизор. И никаких мыслей о Солнечной Системе или нашей Галактике, а уж тем более о Вселенной, будто их и нет. Но от этого безразличия проблемы не исчезнут, и прежде всего самая главная из них – страшное будущее нашего Большого дома.
   Я представлял себе Вселенную такой, какой она должна была стать, – огромной, пустой, бесполезной, лишённой галактик, звёзд и даже света, – и мне становилось муторно, зябко на душе. Всё моё естество протестовало против этого.
   – Что мы должны делать? – спрашивал я Математика во время наших не слишком частых встреч. – Вы можете рассчитывать на всех членов движения. Мы готовы делать то, что вы скажете.
   – От вас не требуется никаких усилий, – уверял меня Математик.
   Проходило некоторое время, и вновь я задавал ему вопрос:
   – Скажите, что мы должны делать?
   И вновь слышал:
   – От вас никаких усилий не требуется.
   Так продолжалось несколько раз. И настал день, когда я сказал ему:
   – Вы знаете, как управлять Вселенной. Но когда вы это осуществите? Когда будет результат?
   Математик посмотрел на меня с искренним удивлением.
   – Это и есть результат. – И добавил, убедившись, что я по-прежнему не понимаю: – Найти решение задачи – это результат.
   Я все понял. Он был математик. Он жил в особом мире. Там, где абстракции обретают реальность. Но его мир был далёк от нашего, в котором абстракции оставались всего лишь абстракциями. И даже сотни тысяч членов движения не могли помочь им стать реальностью.
   Видя моё великое огорчение, Математик озадаченно спросил:
   – Что вас не устраивает?
   – Я надеялся, что мы с вашим участием на самом деле остановим ускоряющееся разрастание Вселенной. Теперь я понял, что это были необоснованные надежды… – Мне хотелось объяснить ему, что я чувствую, что движет мной. – Поймите, это очень серьёзно… Когда я думаю о Вселенной в далёком будущем, огромной, пустой, бесполезной, лишённой даже света, меня просто переворачивает. Моё естество протестует против такого будущего. Вот почему я стараюсь действовать.
   – Неужели вам не всё равно, что будет через миллиарды лет? В вашем случае это практически бесконечность.
   – Не всё равно. – Мой голос переполняла решимость.
   Сомнение, светившееся в его взгляде, сменилось сочувствием.
   Я не имел претензий к Математику. Он – гений, это вне всякого сомнения. Он видит мир иначе. Ему позволено пренебрегать тем, что важно для всех остальных. Но я не мог, я не имел права сказать правду членам нашего движения, ибо это полностью лишало смысла наше существование. Это безжалостно разрушало нас. И тогда я решил: надо погрузить членов движения в кипучую текущую деятельность, надо проводить как можно больше разных мероприятий. Пусть верующие проводят специальные молебны, а неверующие – свои манифестации, конференции, сходы. И все вместе – массовые митинги, демонстрации, пикеты. Чем больше их будет, тем лучше для нас. Поскольку лишь делом реально преодолеть губительные сомнения и избежать разочарования.
   Я начал с того, что подготовил подробные рекомендации по усилению активной деятельности на местах, обосновывая это необходимостью поддержать титанические усилия Математика, направленные на решение главной проблемы. Рекомендации разошлись по всей стране, и вскоре стала поступать информация о мероприятиях, проходивших в разных её уголках. Их число неуклонно нарастало, казалось, что вся большая страна протестует против нарастающего расширения Вселенной и тех ужасных последствий, которые оно влекло за собой.
   Через несколько месяцев, заразившись нашим энтузиазмом, к нам присоединились многие жители ближнего зарубежья, а чуть позже подтянулись и более далекие страны. Самую массовую поддержку мы получили в Соединенных Штатах. В конце года мне пришлось лететь туда на Всеамериканский съезд противников ускоряющегося разлетания Вселенной, который состоялся в Лос-Анджелесе. Математик отказался от участия в подобном мероприятии, я объяснил это его чрезвычайной занятостью и передал участникам от него привет и пожелания успешной работы. Зал неистово рукоплескал. Моё выступление также вызвало бурную одобрительную реакцию. Стало модным спасать Вселенную. Девиз съезда был «Save the Universe», и у каждого из пяти тысяч участников на лацкане пиджака или блузки был прикреплен значок с этой надписью. (Признаться, я до этого не додумался.)
   Потом меня приглашали на разные телепередачи, брали интервью. За короткий срок я получил широкую известность в Америке. Меня узнавали на улице, просили дать автограф, сфотографироваться со мной. Мне даже предлагали остаться в США, но я гордо отказался. Кто бы тогда стал заниматься в России тем, что делал я?
   Вскоре после возвращения мне пришлось удвоить штат сотрудников – прежний уже не справлялся с объемом работы, которая теперь охватывала весь мир. Моя жена, ранее скептически смотревшая на мои занятия, без лишних слов стала помогать мне. Перевела одно письмо, потом другое, третье. Я был рад, что она со мной и не напоминал ей о том, что еще не так давно она позволяла себе насмешливые высказывания о нашем движении. Тем более что писал я по-английски гораздо хуже, чем говорил, а французского совсем не знал.
   Через полгода мы провели всемирный съезд противников ускоряющегося расширения Вселенной. Мы решили устроить его в Москве, потому что этот город стал колыбелью нашего движения. Кремлёвский дворец съездов был забит делегатами со всего света, журналистам не хватило мест – их размещали в проходах. Главным решением нашего форума было продолжать акции протеста и не сдаваться.
   Я сидел в президиуме на сцене, а рядом со мной – руководители национальных отделений из самых крупных стран: США, Китая, Индии, Европейского союза. Математик снова отказался от участия, но к тому, что он не любит публичных выступлений, все давно привыкли, его отсутствие не вызывало вопросов.
   Все телевизионные каналы мира давали информацию о нашем съезде. Был ли я рад? Несомненно. Я выполнил поставленную перед собой задачу. Всемирное движение существовало и действовало. Большего трудно было желать. Да я и не знал, что делать дальше. На что ещё направить свою энергию.
   Некоторое время всё продолжалось по-старому: акции протеста, митинги, пикеты. А дальше случилось вот что: мы добились своего!
   Да, Вселенная прекратила своё ускоряющееся расширение. Это установили астрономы. Они долго не могли поверить, проверяли расчеты, но ошибки не нашли. Другие ученые, бросившиеся перепроверять первых, подтвердили радостный результат. Теперь Вселенная не раздувалась, а закручивалась, не расширяясь и не сжимаясь, а как бы немного пульсируя, и было ясно, что она не разлетится в бесконечность через какое-то время. У нас получилось. Математик был уверен, что сработали его формулы. Но я думаю, что всё дело в нас, а не в формулах. Похоже, эта Вселенная создана для людей, и их воля может играть важную роль в её процессах. Наша воля.
   За далекое будущее нашего Большого дома теперь можно было не беспокоиться. Это радовало. И в то же время лёгкая тревога наполняла меня. Я не знал, чем теперь заняться. Хорошо, что началась полоса чествований.
   Наш с Математиком вклад в спасение Вселенной был отмечен. В России мы получили по ордену «За заслуги перед Отечеством» первой степени. Математик отказался приехать на церемонию награждения, в Кремле я был один. А ещё нам дали Нобелевскую премию мира, потому что ни математика, ни организационная деятельность не имеют своих номинаций. Ну и, наверно, потому, что мы все-таки способствовали спасению мира, если иметь в виду Большой мир, то есть Вселенную.
   Конечно же, Математик не поехал получать Нобелевскую премию. Я вновь отдувался за двоих – облачался в смокинг, произносил речь, принимал поздравления. После этого я полетел в Вашингтон за американской наградой. Президент США беседовал со мной около тридцати минут. Его интересовала возможность поддержки нашей организацией его кандидатуры на выборах в следующем году – он хотел переизбраться. Я обещал подумать.
   После этого пришлось лететь в Китай, выслушивать витиеватые речи о моем вкладе в решение главной проблемы человечества. Где-где, а в Китае умели мыслить огромными промежутками времени.
   Вслед за тем состоялись поездки в Бразилию, Индию, Канаду, Японию. А потом Организация Объединенных Наций решила ввести всемирный День спасения Вселенной, и мне ничего не оставалось, как отправиться в Нью-Йорк. Вернувшись, наконец, в Россию, я спрятался дома. Признаться, я устал. Мне никого не хотелось видеть. Я не отвечал на телефонные звонки. Я отдыхал.
   Но, если честно, я ощутил холодящую пустоту. Что есть она? Вселенская боль души, которой приходится жить на этой Земле. Для кого-то эта боль проступает редко, для кого-то чаще, а в чьем-то мироощущении присутствует постоянно, и тогда люди начинают неистово работать или беспробудно пить, или кончают жизнь самоубийством. Виной тому одиночество души, брошенной в жестокий мир. Непонятный, недоброжелательный, чуждый. И то, что теперь он не должен был распасться в отдаленном будущем на отдельные частицы, мало что меняло.

3

   Моё затворничество продолжалось три недели. А потом меня вызвали в Кремль. Признаться, поехал я с большой неохотой.
   Меня принял большой начальник, достаточно молодой, подтянутый, с умными тёмными глазами. Он провел меня в уголок просторного кабинета, где стояли три кожаных кресла вокруг небольшого столика, и я понял, что разговор предстоит не слишком официальный.
   Когда мы сели, он поинтересовался, что я желаю – чай или кофе, а после того, как симпатичная секретарша принесла нам кофе и печенье с конфетами, большой начальник предложил выпить хорошего коньяку. Я вежливо отказался.
   Наконец, попивая кофе, он приступил к разговору.
   – Вы боролись с ускоряющимся расширением Вселенной и добились результата. Это похвально, и, слава Богу, что вклад ваш оценен ещё при жизни. В России такое бывает не часто. Конечно, остановить ускоряющееся расширение Вселенной следовало, однако, есть задачи не менее актуальные. – Тут он глянул на меня своими пронзительными, всё понимающими глазами. – Скажите, а не могли бы вы побороться с расширением оппозиционного движения?
   – Где? – опешил я. – Во Вселенной?
   – Нет. В нашей стране.
   Что я мог ответить? Само собой вырвалось:
   – Мелко для меня. – Я имел в виду масштаб.
   Искреннее удивление вспыхнуло на его худощавом лице.
   – Спасти Россию от неминуемого разлетания на части и, как следствие, исчезновения – это мелко?!
   В сложившейся ситуации невозможно было ответить: «Да». Оставалось тактично промолчать.
   – Мы возлагаем на вас большие надежды. – Вкрадчиво прозвучал сановный голос.
   – Мне надо подумать, – сказал я.
   – Подумать – это очень важно. Разумеется, подумайте. Но разве не логично, спася Вселенную, спасти вслед за тем Россию? Не чужую для вас страну.
   – Не переоценивайте мои возможности.
   – Мы верим в них. Что касается России, то важно понять, что это особая страна. Самая особая территория из всех, что есть на земном шаре, здесь всё непросто. Я бы сказал, что если вся остальная часть мира состоит из вещества, Россия – из антивещества. Именно поэтому так трудно было удерживать ее единство на протяжении веков. Именно по этой причине она росла, а не уменьшалась. Да, в тысяча девятьсот семнадцатом она развалилась, и потом большевикам пришлось долго и с большой кровью собирать ее. А в тысяча девятьсот девяносто первом развалился СССР. Очень печальное событие. Но ещё печальнее будет, если развалится и Россия. Сохранить её единство – такая же важная задача, как и сохранение Вселенной. Если Россия исчезнет, Вселенная осиротеет. Нельзя дать Вселенной осиротеть.
   Столь необычная речь из уст большого начальника прямо-таки ошарашила меня. Именно после этого разговора я стал звать его Мыслителем.
   Честно говоря, я не интересовался политикой. Будучи занят делами Вселенной, я почти не обращал внимания на то, что творилось на Земле, а тем более в России. Созданная мною всемирная организация состояла из таких же людей, как я, нас объединяло стремление решить сложнейшую задачу по спасению Вселенной. И вот теперь меня пытались привлечь к решению проблемы страны, в которой я жил. Я был в растерянности и не мог определиться, какой же дать ответ большому начальнику. Моё состояние взволновало жену.
   – Ты себя плохо чувствуешь? – спросила она за ужином.
   – Нет. Всё нормально.
   – У тебя неприятности?
   – Не у меня. – Я внимательно посмотрел на неё. – У России.
   Она восприняла эту новость спокойно.
   – У России давно неприятности. Примерно тысячу лет.
   – Но сейчас ей грозит большая опасность. Расширяется оппозиционное движение. А это моя специальность – борьба с ускоряющимся расширением.
   – Для этого тебя вызывали в Кремль?
   – Они просят помочь. По их мнению, если Россия исчезнет, со Вселенной произойдут… нехорошие изменения. Честно говоря, я не могу исключить, что так и будет.
   После короткой паузы она произнесла:
   – Я бы на твоём месте не соглашалась.
   Её слова крайне удивили меня.
   – Почему?
   – Россия – не Вселенная. Ими движут разные силы, у них непохожие проблемы. Но вопрос в другом: надо ли вмешиваться? – Лицо у моей жены в этот вечер было задумчивое и очень красивое. – Может быть, это тот самый случай, когда следует дать свершиться тому, что неизбежно? И поэтому пусть всё идёт так, как идёт?
   С этим я не мог согласиться. Если Россия действительно в опасности, то ее необходимо спасти, в любом случае, хотя бы попытаться сделать это. К тому же, у меня была надежда, что занявшись решением новой сверхважной задачи, я спрячусь от холодящей пустоты.
   Через два дня я позвонил Мыслителю. Секретарь сказала, что он занят. А через час он сам перезвонил.
   – Я готов попробовать, – были мои слова.
   – Ну почему попробовать? Просто беритесь за дело.
   – Оно для меня новое. Именно поэтому я говорю: попробовать.
   Помолчав, он проговорил:
   – Приезжайте. Всё обсудим.
   Так я вновь оказался в его кабинете, за тем же столиком в том же удобном кожаном кресле. Я положил перед Мыслителем мои предложения. Он бегло просмотрел их и радостно заулыбался:
   – Мы дадим вам денег. Столько, сколько потребуется. И ещё… С вами хочет встретиться президент.
   Мне вовсе не хотелось встречаться с президентом, но я не стал возражать. Ладно уж, если ему приспичило.
   На следующий день меня вызвали в Кремль. Человек, ждавший меня, оказался совсем не таким, как в телевизоре – невысокого роста, щуплый. Я даже удивился, что не заметил этой разницы, когда получал из его рук орден «За заслуги перед Отечеством» первой степени. Глаза въедливые и, одновременно, равнодушные. Протянул мне руку.
   – Рад, что вы согласились, – сказал он ровным спокойным голосом. – Это гарантия успеха.
   Его лестные слова меня совсем не обрадовали. Брать на себя ответственность за это сомнительное предприятие совершенно не хотелось.
   – Вы преувеличиваете.
   – Я никогда не преувеличиваю. – В голосе проступила жесткость.
   Мы сели за широкий длинный стол: он с одной стороны, я – с другой. Если бы нас снимало телевидение, это была бы привычная картинка: главное лицо слева, а гость справа.
   – Что вы собираетесь делать? – Он прямо-таки сверлил меня своим взглядом.
   Что я мог делать? Для начала провести съезд. Я так и сказал:
   – Для начала проведём съезд. Поставим новую задачу. Мобилизуем наших сторонников.
   Он понимающе кивнул.
   – Может быть, мне там выступить?
   Я знал, что это всё испортит, и мягко произнёс:
   – В этом нет необходимости.
   Президент снова кивнул, соглашаясь.
   – А потом?
   – Приступим к работе.
   – Понятно, – сказал он. – Действуйте! Если что-то будет надо, обращайтесь прямо ко мне. – Он поднялся, давая понять, что более не задерживает меня. Вяловато протянул на прощание руку. – Простите, что отвлёк вас.
   – Ничего страшного, – успокоил я его.
   – Очень хотелось увидеться.
   – Всего вам доброго.
   – До свидания.
   Со следующего дня я приступил к подготовке съезда. Прежде всего, надо было придумать лозунг кампании. По-современному, слоган. Я дал поручение помощникам, но они не смогли предложить мне что-нибудь путное. Пришлось самому напрячь мозги. Слоган родился такой: «Не дай Вселенной осиротеть». Можно было заказывать значки, баннеры и транспаранты.
   Теперь следовало продумать идеологическое обоснование. На этот раз я не стал привлекать Математика. Я понимал, что даже его выдающийся ум не сможет математически связать благополучие Вселенной с благополучием России. Да и дергать его по пустякам не хотелось. Я решил исходить из того, что мы являемся в этот мир, дабы пройти испытание. Каждый – своё. И если это так, то в разных странах, расположенных на разных континентах, люди проходят разные испытания. Самые тяжёлые – в бедных странах Африки или в Северной Корее. Но там просто отвратительные условия: нищета, голод. А наиболее изощренное испытание – жизнь в России, потому что страна вроде бы цивилизованная, а всё время находится что-то, что отравляет существование, подталкивает к подлости. Очень трудно оставаться человеком в таких условиях, но в этом смысл испытания – тебе подлянку, а ты держись, не поддавайся. Короче, Россия – особая территория. Настолько особая, что её состояние впрямую влияет на состояние всей Вселенной. Само собой, это подтверждается расчётами, только они очень сложные, я их здесь приводить не буду.
   Съезд российского отделения нашей организации мы провели в спортивном комплексе «Олимпийский». Куда ещё втиснешь десять тысяч делегатов? Плюс гости и журналисты. Мне нравилось работать масштабно.
   Я выступил с программной речью. Сказал, что рано расслабляться, хотя мы решили задачу жизненной необходимости. Что Вселенную подстерегают другие опасности, и наш долг – бороться с ними. «Согласно последним научным данным, – говорил я, – благополучие Вселенной связано с благополучием России. Вот почему нам надо напрячь силы для решения ещё одной, крайне трудной задачи: обеспечения благополучия России ради благополучия Вселенной. Мы должны требовать, чтобы россияне уважали закон, не брали взятки, не воровали бюджетные деньги». Провозглашенный в конце моего выступления лозунг «Не дай Вселенной осиротеть» был воспринят с невероятным воодушевлением.
   В своих выступлениях делегаты из регионов уверяли меня и остальных собравшихся, что приложат все усилия для решения новой задачи, и я им верил. Я знал, что они говорят это не для галочки, а от чистого сердца.
   Разумеется, я подумал о привлечении к новой работе наши отделения в других странах. По завершении съезда мы позвали их представителей на дружеский ужин. Я бросил «пробный шар»: сказал, что проблема России выходит за границы страны, и неплохо бы решать ее сообща. Реакция была самой положительной – никто не хотел, чтобы Вселенная осиротела. Сдержанность проявил только представитель Китая. Не трудно было догадаться, в чём дело. Я поговорил с ним отдельно. Сказал: «Претензия на исключительность России не должна обижать великий Китай. Речь идет об исключительности в плохом смысле». Он обещал подумать, но я видел, что настроение его улучшилось.
   Сразу после съезда началась активная деятельность – митинги, манифестации, пикеты с требованием к россиянам уважать закон, отказаться от взяток, не воровать бюджетные деньги. А еще через неделю Мыслитель попросил о встрече. На этот раз он приехал ко мне в штаб, в тот момент, когда я вносил уточнения в план мероприятий. Пришлось оторваться.
   – Слушаю вас.
   – Лучше не здесь. – Вкрадчиво проговорил он. – Давайте куда-нибудь сходим. Есть поблизости приличный ресторан?
   – Есть. Но у меня мало времени.
   – Поручите кому-нибудь.
   – Я привык работать по-другому.
   – Ладно. – Он явно был недоволен. – Но мы можем хотя бы остаться наедине?
   Я попросил сотрудников выйти, после чего указал ему на кресло, а сам остался стоять.
   – Вам надо расширить перечень требований, – жёстко произнёс он. – Включите в него требование единения народа вокруг власти.
   – Это невозможно – спокойно возразил я. – На будущей неделе к нам присоединятся наши зарубежные отделения. Требования должны быть одинаковы там и тут. Не могут в Америке требовать единения российского народа вокруг российской власти.
   На лице Мыслителя появилось выражение крайней досады.
   – Придумайте же что-нибудь…
   – Простите, но я не могу.
   – Что значит, не можете?
   – Так. Не могу, и всё.
   Он вскочил, хотел что-то еще сказать, но махнул рукой и вышел не прощаясь.
   Со следующей недели по всему миру прокатилась волна митингов, манифестаций, пикетов с требованием к россиянам уважать закон, отказаться от взяток, не воровать бюджетные деньги. В церквах, костёлах, кирхах, мечетях, молельных домах, буддистских монастырях неустанно молились за то, чтобы у нашего народа хватило веры и силы воли изменить своим тысячелетним привычкам, переродиться. Известнейшие музыканты устраивали бесплатные концерты в поддержку требований нашего движения. Так продолжалось несколько месяцев.
   И что вы думаете? Ситуация в России стала заметно улучшаться. Россияне всё больше уважали закон, всё меньше брали взятки и почти уже не воровали бюджетные деньги на всяких стройках века. Я ликовал. По моим подсчетам, оставалось два месяца до полного излечения.
   И тут поступили шокирующие сообщения от астрономов. Вселенная вновь начала расширяться с нарастающим ускорением. Я сразу понял, в чём дело: Вселенную не устраивала новая Россия, которая переставала быть местом особых испытаний.
   Говорила мне жена: не лезь ты в это дело. А я полез. Зря не послушался умную женщину!

Иммунная система государства

   Я не выбирал себе тестя. Я женился на молодой красивой женщине, а позже выяснилось, что ее отец – полковник КГБ в отставке, и брат пошел по той же стезе, успев дослужиться до звания майора Госбезопасности. Признаться, я не слишком обрадовался. У меня сотрудники спецслужб, нынешние и бывшие, вызывали не слишком приятные чувства. От них можно было ожидать чего угодно.
   Я – довольно известный журналист, пишу на экономические темы и неплохо разбираюсь в этом, поскольку у меня за плечами экономический факультет МГУ. Лет семь назад меня пригласили в солидную газету, где я работаю и по сей день, кроме того, мне регулярно заказывают статьи многие столичные издания. Так что я зарабатываю вполне достаточно, чтобы не думать о деньгах.
   Анна – моя вторая жена. С первой – Еленой – мы разошлись пять лет назад. У нас до сих пор прекрасные отношения и, к счастью, нет детей. Она тоже работает журналистом. Два хороших журналиста на одну семью – чересчур много. Зато Анна – руководитель отдела в центральном аппарате крупного банка. Заканчивается рабочий день, и она свободна.
   Когда в редакции ничего не горит, я заскакиваю за ней, и мы где-нибудь ужинаем или идем на светские тусовки, коих в Москве великое множество. Во все остальные дни Анна ждет меня дома, в моей квартире, где мы живем после свадьбы. Своя квартира у нее тоже есть, но мы ее сдаем. Анна откладывает эти деньги.
   Примерно раз в месяц мы с Анной навещаем ее родителей. Мое присутствие обязательно. Я не люблю эти поездки. Часы тянутся мучительно, хотя встречают меня радушно, кормят вкусно, поят отменно. Теща внимательна ко мне, тесть и шурин – доброжелательны.
   Тесть – солидный, знающий себе цену человек. Он и ходит как-то вальяжно, с пониманием своей значимости. В его манерах есть некая безапелляционность, уверенность, что ему все под силу, что нет проблем, в которых бы он не разобрался и которые бы не решил. В этом шурин похож на него. Я чувствую, что их доброжелательность ко мне сродни прощающей снисходительности. Я – чужой для них, потому что занимаюсь несерьезным для мужчины делом. А серьезное дело только одно: то, которым заняты они.
   Как-то после семейного обеда мы с тестем уединились в зимнем саду. На дворе стояла теплая погода, и мы сели у открытого окна, откупорили бутылку Хеннесси. Тесть обожал его, а я не отказывался, когда мне наливали. Достойный напиток, хотя я предпочитаю виски.
   Тесть, молчавший какое-то время, вдруг проговорил:
   – Вот ты пишешь: надо меньше государства в экономике. – Он смотрел на меня, как на несмышленого ребенка.
   – Я не только так пишу, я так думаю, – невозмутимо ответил я.
   – Ты не прав. – Он выдержал весомую паузу. – Я преклоняюсь перед государством. Не потому, что люблю его, а по той причине, что понимаю истинное значение государства, смысл его существования. – Его взгляд устремился куда-то вдаль. – Если вдуматься, организм государства не менее живой, чем организм человека или животного. Он может умереть, а может успешно развиваться. У него похожее строение. Скажем, документооборот подобен нервной системе. Документы играют роль нервных сигналов. Они дают информацию о том, что надо делать, и о том, что происходит на периферии. Перемещение документов сверху вниз и снизу вверх напоминает движение сигналов от головного мозга и назад. Роль мозга выполняют центральные органы власти. Исполнительные органы на местах – это мышцы. – Тут он хитро глянул на меня и чуть более оживленно продолжил. – А вот оборот денег подобен кровотоку. Не кровь течет в сосудах государства, а деньги. Перемещение денег из центра и назад такое же, как движение крови по артериям и венам. Деньги – это кровь государства. Скелет государства – города и дороги. На них все держится. А границы – кожа государства, защищающая его от вредного воздействия извне… – Тут он задумчиво усмехнулся. – В принципе, все государства устроены примерно одинаково, тем не менее, они отличаются друг от друга, как и живые существа одного вида, обладающие немного разным телосложением и привычками, изменчивыми в определенных пределах. Загляни внутрь любого человека – какими бы ни были его фигура, лицо и характер – на природном, телесном уровне он устроен так же, как и все другие люди. То же самое с государствами. – Тут он поднял палец, дабы подчеркнуть важность последующих слов. – Но самое главное – государство совершенно с точки зрения эволюции. Оно – её высшая ступень. Сначала венцом был человек, а потом – государство. То есть не просто общность людей, живущих сообща в пределах некоторых границ, а те отношения, которые возникают внутри общности людей, живущих сообща в пределах некоторых границ. Животные не могут создать государство, только люди, истинное предназначение которых, быть может, в этом и состоит.
   Он замолк, глотнул Хеннесси. Честно говоря, я не знал, что ответить на его страстную тираду и тоже предпочел прикоснуться губами к низенькому пузатому стакану, пригубить коньяк. Так мы сидели, пока тесть вновь не заговорил:
   – Каких только гадостей не говорят про государство. Так, один англичанин по фамилии Геллнер утверждал, что государство – это специализированная и концентрированная сила поддержания порядка, институт, основная задача которого – охрана порядка. Узко мыслит господин Геллнер, очень узко. Немец Классен считает, что государство – это независимая централизованная социально-политическая организация для регулирования социальных отношений. Разумное заключение. Но не исчерпывающее. А вот Ленин говорил, что государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, позволяющая одному классу держать в повиновении прочие подчиненные классы. Полная чепуха. – Он решительно махнул рукой. – Государство есть высшее благо и смысл существования человека. Ибо только государство дает возможность для полнокровной жизни человека, спасая его от каждодневной борьбы за выживание. Так клетка живет, будучи неотъемлемой частью организма человека или животного. А сможет ли она выжить, оставшись в одиночестве? Ответ на сей вопрос очевиден. – Я опять удостоился его отеческого взгляда, в котором была нотка торжества. – Что такое люди? Это клетки государства. Они рождаются, размножаются, умирают подобно клеткам человека, но на этом сходство не заканчивается. Те, кто ведет борьбу против государства, сходны с раковыми клетками. Здоровое государство изолирует и подавляет их так, как это делает здоровый организм человека. Нездоровое государство рискует, позволяя раковым клеткам существовать и множить своё число. Так что органы безопасности сходны с иммунной системой. Какой организм сможет прожить без нее? – Сколь пристальным стал его взгляд. Выдержав точно выверенную паузу, тесть назидательно изрек. – Мы не понимаем истинной красоты государства. Неправильно расставляем приоритеты. Огромное количество людей убеждено, что человек выше государства. Особенно там, на Западе. Как можно ставить человека выше государства? Нет. Мы должны быть его верными слугами, поскольку целое всегда важнее частного, а частное только и выживает за счёт целого.
   Он вновь замолчал, что обрадовало меня. Я устал от его тирады, от безудержной апологии государства. Но я не мог прервать его или подняться и уйти. Приходилось слушать.
   Мы еще раз уменьшили содержимое наших стаканов, и это подогрело его пыл. Он продолжил свое выступление.
   – Насколько Россия ближе к разумной, естественной позиции, чем страны Западной Европы с их будто бы развитой демократией. У них всё поставлено с ног на голову. Да, двадцатый век был для них удачным, если только не принимать во внимание две мировые войны. Да, они обеспечили своим гражданам сытую, спокойную жизнь. Однако теперь трудности преследуют их. Не случайно была создана Единая Европа. Но и это не гарантирует им защиту от всяческих проблем. А всё потому, что они ставят телегу впереди лошади – утверждают, что человек важнее государства. Человек важен, вне всякого сомнения, но лишь как малая часть государства, как его составляющая, не более. Победили бы мы в Великую Отечественную войну, если бы жалели каждого человека? Нет. И тогда бы потеряли всё.
   Это был сомнительный посыл. Я хотел возразить, что по этой причине и оказались столь велики наши потери в этой войне, что Сталин и другие руководители СССР не жалели отдельного человека, но он продолжил:
   – У меня остались хорошие связи, могу за тебя похлопотать. Внешне ничего не изменится, останешься в своей газете, но… получишь звание. Будешь иногда определенную информацию проводить. Нам важно, чтобы она была из уст вызывающего доверие человека. А пройдет время, подумаем о том, чтобы ты возглавил крупное издание. Скажем, «Российскую газету»… Что, хлопотать?
   Его пристальные глазки сверлили меня. Возможно, в прежние годы он таким же взглядом смотрел на допрашиваемых, ожидая их признания. Что я мог ему ответить? Что мне противно его предложение? Не хотелось ссориться. Все-таки, тесть. Я решил быть кратким:
   – Нет, спасибо.
   – Зря отказываешься. Но дело твое.
   Одним глотком допив коньяк, он поставил стакан на изящный столик, резко поднялся, ушел в гостиную.
   Похоже, я рассердил его. Не привык он получать отказы ни на прежней службе, ни теперь, когда занимал должность члена совета директоров банка, в котором работала моя жена.
   Мои отношения с тестем вроде бы не изменились после того разговора, а вот в моей жизни вскоре произошла череда неприятностей. Сначала у меня украли машину. Я перенервничал, потратил день в милиции на пустые выяснения, а на следующее утро мою «Тойоту Камри» нашли в соседнем дворе, целую, но с кучей дерьма на водительском сиденье. Потом на меня напали недалеко от дома какие-то странные люди. Непонятно, что они хотели: денег не тронули, увечий не нанесли, только молча синяк под глазом поставили.
   И друзьям, и на работе на все расспросы пришлось отвечать, что пристали хулиганы во дворе. Не скажешь же: просто поколотили. Кто, почему?
   Тестю я тоже не хотел рассказывать об этих происшествиях, но он и так все знал. Будто бы Аня ему сказала. Правда, при встрече тесть смотрел на меня скорее с любопытством, чем с сочувствием.
   Потом я заметил слежку за собой. И когда жена в один из вечеров спросила: «Ты позавчера встречался с женщиной?», я не удивился. «Встречался, – невозмутимо подтвердил я. – А что такого? Это известный аналитик из Центрального банка. Мне важно было поговорить с ней». «И где вы говорили?» – с напускным равнодушием в голосе поинтересовалась она. «В ресторане, как принято в таких случаях. А ты откуда узнала?» Она явно смутилась: «Знакомые видели тебя». Я знал, кто меня видел, но не стал уличать ее во лжи, лишь спросил: «Что же тебе не объяснили, что я с этой дамой всего лишь беседовал в ресторане?» Она не нашла, что ответить.
   На следующий родительский день во время обеда я не подал виду, что догадываюсь о причинах происходящего, но когда мы с тестем переместились в зимний сад с бутылкой Хеннесси, уже не сдержался:
   – Юрий Сергеевич, зачем вы это делаете?
   – Что? – Он глянул на меня цепкими глазками.
   – Хотите поссорить меня с Аней?
   Он сделал озабоченное лицо.
   – Боже упаси. Разве я могу хотеть такого?
   И хотя проговорил он это весьма убедительно, я ему не поверил.
   А потом случилось вот что. В нескольких европейских газетах промелькнули сведения о сомнительных финансовых операциях, в которых был задействован банк, связанный с моими тестем и женой. Главный редактор предложил мне копнуть, поискать информацию, дабы пролить свет на это дело.
   – Я понимаю, что там работает твоя жена, – тактично заметил он. – Если что-нибудь интересное найдешь, напечатаем под псевдонимом, чтобы у нее не возникло никаких вопросов.
   Он не знал, что и тесть работает в том же банке. Про звание тестя и прежнее место работы он тоже ничего не знал – я старался не распространяться об этом. В противном случае вряд ли он сделал бы мне подобное предложение, После нелегких раздумий, я начал собирать информацию. Разумеется, я не стал обращаться с вопросами к собственной жене. Она занималась электронными операциями с физическими лицами в пределах страны и не располагала нужной мне информацией. Но я знал людей, которые могли мне помочь, и обратился к ним.
   Довольно быстро мне удалось кое-что выяснить. Сомнительные финансовые операции на самом деле имели место. Похоже, они совершались в интересах весьма высокопоставленных лиц. И среди тех, кто занимался этими операциями, был мой тесть.
   Наш следующий с ним разговор произошел не в его доме. Он позвонил мне и попросил о встрече. Я сразу понял, о чем пойдет речь, и не ошибся.
   Мы встретились в ресторане, довольно уютном и удобно устроенном для приватных разговоров. Наш стол отделяла от остального пространства декоративная стенка, чужие голоса звучали негромко и неразборчиво.
   Как только официант удалился, тесть посмотрел на меня своими пытливыми глазами.
   – Зачем ты это делаешь?
   Я не стал на его манер делать вид, будто не понимаю, о чем он спрашивает.
   – Главный редактор дал мне задание, и я его выполняю.
   – А если главный редактор прикажет тебе убить?
   – Такого задания он мне дать не может, – с легкой усмешкой ответил я. – Мы не ФСБ.
   Он помолчал, сумрачно, сердито, вновь перевел на меня глаза.
   – Ты понимаешь, что твои действия могут нанести вред нашему государству?
   – Какой? – Я продолжал демонстрировать полное спокойствие, хотя ситуация для меня была неприятная.
   – Ты должен прекратить лезть в эти дела, иначе у тебя могут быть неприятности… Я говорил, что органы, обеспечивающие безопасность государства, подобны иммунной системе. А она, защищая организм, подавляет опасные клетки.
   «Надо же, какая метафора! – мрачно подумал я. – Прямо-таки, поэт суровой чекистской прозы».
   – Юрий Сергеевич, вы мне угрожаете?
   – Я тебя предупреждаю. Если бы ты не был мужем моей дочери, тебя предупредили бы по-другому.
   Весьма откровенное признание. Я не знал, что ему ответить. Официант принес холодные закуски и бутылку дорогой водки, наполнил рюмки.
   – Под такой разговор надо пить водку, – пояснил тесть, едва мы остались вдвоем. – За здоровье наших близких! – Он деловито чокнулся со мной, опрокинул рюмку.
   Мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним. Водка была холодная и мягкая на вкус. Закусив маринованными грибками, тесть как-то буднично заговорил:
   – Прекрати лезть в это дело. Скажи главному редактору, что не можешь найти интересную информацию и, возможно, западные слухи не имеют подтверждения. Не мне тебя учить. Главное, чтобы он не заподозрил… – Тут он споткнулся, но быстро нашел нужную формулировку. – Ну, того, что не должен заподозрить. Нет никакого смысла продолжать копать, и всё.
   Я молчал. Мне было неприятно то, что он говорил и что происходило. Но встать и уйти я не мог.
   Принесли первое, потом – второе. Бутылка лишилась всего своего содержимого.
   Он не дал мне заплатить. Отодвинул мою руку с деньгами.
   – Что ты, в самом деле? – отеческое недовольство слышалось в голосе. – Перестань.
   Когда мы вышли на улицу, он пристально посмотрел мне в глаза, пытаясь отыскать там ответ на вопрос: как я поведу себя. А я и сам пока не знал, что буду делать.
   – Все, что нужно, сказано, – произнес он. – Тебе принимать решение. Всего доброго.
   Рука у него была сильная и горячая.
   Направляясь к своей машине, я размышлял о том, как поступить. Я понимал, что прозвучавшая из уст тестя угроза вполне реальна. С другой стороны, мне так не хотелось уступать. Во мне тлело уязвленное самолюбие.
   Я решил отложить принятие решения, чтобы если даже согласиться, то не сразу. В любом случае, не стоило спешить. Так что никаких разговоров пока с главным редактором не состоялось.
   Вечером, едва я вошел в квартиру, Аня ринулась мне навстречу, глянула на меня с торжествующей улыбкой:
   – У нас будет ребенок.
   Радостное известие ошеломило меня. А через секунду явилась мысль: «Тесть подговорил?» Более удачный способ повлиять на мое решение трудно было придумать. Я изучающее смотрел на жену – вряд ли она могла сыграть столь натуральное оживление и ласковую тоску во взгляде. Я притянул ее к себе, поцеловал и произнес лишь одну фразу:
   – Это прекрасно.
   Позже я размышлял о том, что теперь мне куда сложнее ссориться с тестем, потому что это будет расстраивать жену, а в ее нынешнем положении всякие лишние волнения недопустимы. Я очень хотел этого ребенка и не имел права допустить чего-либо, что могло отрицательно сказаться на наших с Аней отношениях. Разговор с главным редактором все-таки состоялся.
   – Я не могу дальше заниматься этим расследованием. – Господи, как трудно было это сказать!
   Умный и опытный человек, он не стал расспрашивать меня о причине отказа, он все понял.
   – Может, Антон возьмется? – Речь шла о молодом сотруднике газеты.
   – Это опасно. Мне угрожали, – сухо сообщил я.
   Нахмурившись, он поразмышлял несколько секунд, пожал плечами.
   – Предупрежу его, и пусть сам решает.
   «Антон согласится, – подумал я. – Он азартный парень. Но это, скорее всего, плохо кончится». Однако вслух ничего не сказал.
   Антон, как я и предполагал, загорелся желанием раскрыть все тайны. Когда он явился ко мне через день, я с удовольствием поделился с ним собранными материалами. Мне хотелось, чтобы он довел расследование до конца, и я не стал говорить ему лишний раз про опасность, которая подстерегает его.
   С наступлением выходных мы с женой отправились в гости к ее родителям и торжественно сообщили им, что ждем ребенка. Радость была неимоверной. Брат жены ограничился одним сыном, который уже стоял на пороге совершеннолетия, а теще и тестю хотелось маленьких внучат. Приближалось лето, и родители жены перебрались в загородный коттедж. На этот раз мы с тестем после обеда решили посидеть под открытым небом, расположились на плетеных стульях и занялись привычным делом – смакованием Хеннесси. Через некоторое время я сказал ему с тонкой усмешкой:
   – После нашего прошлого разговора я много думал о государстве, и даже полазил по Интернету. Вот лучшее, на мой взгляд, определение: «Государство есть воплощение права в обществе». По-моему, оно ближе всего к истине. Ведь право – это завоевание государства. Право, прежде всего, ограничение. Разумное ограничение на пользу людям. Но ограничение для всех и каждого. Иначе это не право.
   Он пристально посмотрел на меня и холодно сказал:
   – Ограничения нужны. А вот то, что вы с твоим главным предприняли, ошибка.
   – Я его предупреждал о том, что не стоит этим заниматься, – выдавил я.
   – А потом передал всю собранную информацию. – Какими едкими были его глазки.
   Он знал всё. Похоже, в редакции стояли микрофоны, потому что посторонних, когда мы с Антоном общались в моей комнате, не было.
   Я предпочел сохранить молчание. А тесть вдруг с игривой улыбкой произнес:
   – Что касается государства, то его надо любить всей душой и отдавать ему все силы. Государство – наша опора. Но не все из нас – опора государства.
   И вновь я не проронил ни слова. А что я мог сказать? Шутить мне вовсе не хотелось.
   В течение трех недель, последовавших после визита к родителям, я старался как можно реже появляться в редакции – сдавал новые материалы и тут же удалялся. А потом улетел на месяц в отпуск вместе с женой.
   Сначала мы отправились в Испанию. Там было изнурительно жарко. Мне это не мешало – я целый день торчал в воде, а вечер проводил в баре, но Аня мучилась от жары. В ее положении это было нежелательно, так что через неделю мы перебрались в Норвегию. Здесь было куда прохладнее, купаться совершенно не хотелось, но я не скучал. На взятой напрокат машине мы объездили самые разные уголки этой уютной страны, а потом перебрались в Швецию. Там тоже было, что посмотреть. И в Стокгольме, и за его пределами.
   Отпускные дни истаяли незаметно, настала пора возвращаться в Москву. Это не слишком радовало, я предчувствовал, что меня ждут неприятные известия.
   Открыв редакционную дверь, я тотчас увидел на стене холла лицо Антона в траурной рамке. Текст под фотографией сообщал о трагической смерти молодого сотрудника и похоронах. Они прошли три дня назад. Я бросился к главному. Тот был мрачен, отвечал неохотно:
   – Сбила машина. Ночью, неподалеку от его дома. Водитель был пьян. Сбежал. Его поймали… Понимаю, о чем ты думаешь, но… больше похоже на несчастный случай.
   – А что Антон делал ночью на улице?
   – Не знаю. Может быть, откуда-то возвращался.
   – А мобильный проверили? – не унимался я. – Может, его вызвали на встречу? И сбили?
   – Мобильного при нем не было, – хмуро сообщил главный.
   – Не было? – удивился я. – Тогда все ясно.
   Он глянул на меня беспомощно.
   – Что ясно? А может мобильный при ударе машиной отлетел в сторону, и потом его кто-то подобрал?.. – Хмуро помолчав, он продолжил. – Новое следствие на основе одного факта отсутствия мобильного телефона не возбудишь. Тем более, что виновный найден, вину свою признал, и единственная версия, которую выдвинуло следствие – убийство по неосторожности… Зря я предложил ему заняться этим делом.
   Он был прав: ничего не докажешь. А коли так, то и получить разрешение на изучение разговоров, которые вел Антон накануне гибели, не удастся. Тупик.
   Но я не сомневался, что его убили, умно, хитро. Выманили на улицу и сбили. Наверно, водитель – сотрудник органов. И его, несмотря на суд, который состоится, в реальности не посадят. Он выполнял задание. Иммунная система государства работала.
   Тяжко вздохнув и опустив глаза, я покинул кабинет главного.
   С тех пор в наших отношениях поселилась неловкость: главный думал, что он виноват в смерти Антона, а я понимал, что вина – моя. Что касается тестя, внешне наши отношения были идеальными, но каждый из нас прекрасно знал, что другой ненавидит его.

Мужские игры со временем
Очень правдивая повесть

1. Рассказ

   В одной из оппозиционных газет, с которой пока что мирилась власть, был напечатан рассказ малоизвестного автора под названием «Нужна машина времени». Вот его содержание:
   «Не верю я в возможность путешествий во времени. А мой приятель верит. Он – предприниматель. Что называется, средний. Работает усердно. Прямо по Библии: зарабатывает хлеб свой в поте лица своего. Нынешняя фирма у него уже третья. Все как у людей: две предыдущие отняли. Первую – бандюки в середине девяностых. Сказали: Отдай. Приятель не отдал. Ему взорвали машину. Он уступил. Вторую фирму присвоили себе милиционеры в самом начале нынешнего века – майор с капитаном. Та же история: Отдай. Не отдал. Он в тюрьме очутился, а фирма – у милиционеров. Переоформили они ее на своих родственников, и никаких проблем. И ведь, главное, что обидно: мой приятель нефтью или газом не занимался, никаких созданных в советское время предприятий не присваивал. Он выпуск приборов наладил, а у него фирму отняли, да еще посадили на четыре года.
   Зато с третьей фирмой у него все прекрасно, потому что приятель, умудренный опытом, нашел подполковника ФСБ, доброго человека. Тот позволил своей жене стать заместителем у моего приятеля. Разумеется, она ничего не делает, только зарплату получает. Но сколько пользы! Стоит кому-нибудь сунуться – милиции, пожарникам, налоговикам, санэпидстанции – мой приятель тут же звонит мужу своего заместителя, и проблема исчезает сама собой. Рейдеры однажды нагрянули, так их скрутили через двадцать минут и милиционеру, что был при них, бока намяли. Сразу выяснилось, что мент из Тулы, и решение суда липовое. А не будь у приятеля такого заместителя, долгие месяцы пришлось бы ему доказывать, что он не жираф. И фирма бы точно загнулась.
   Так вот мой приятель не только верит в возможность перемещения во времени, но даже дает деньги одному сумасшедшему изобретателю, который строит машину времени. Для меня это выброшенные деньги, и понять этого я не в силах.
   – Зачем ты тратишь попусту деньги? – спросил я, когда мы однажды выпивали.
   – Не попусту, – буркнул он и замолчал с хитрой улыбкой.
   Но позже он раскололся – водка помогла.
   – Надоело так жить, – говорит. – Кручусь как заведенный, а толку мало. Не бедный, но и не богатый, а некоторые практически без усилий стали миллиардерами. У них крупнейшие компании, банки, страховые общества. Машина времени нужна.
   Я аж подпрыгнул.
   – Отправишься за золотом инков? Или богатством Флинта?
   Он покачал головой из стороны в сторону.
   – Нет. Мне ближе.
   – Казна Российской Империи? Золото Колчака?
   Приятель еще сильнее замотал головой.
   – Но что тогда?! – в нетерпении воскликнул я.
   – Мне в середину девяностых, – нехотя выговорил он. – Прошлого века.
   – И что ты там будешь делать?
   Глянув на меня ясным взглядом, он выпалил:
   – Отправлюсь в Ленинградскую область и вступлю в дачный кооператив “Пруд”.
   Что я мог на это сказать? Только одно:
   – Если получится, я с тобой».

2. Записка

   Рассказ не остался незамеченным в Самой Серьезной Организации России. Дежурный аналитик, готовящий ежедневный обзор прессы, отметил наличие в определенной газете материала, предлагающего с помощью машины времени отправиться в недавнее прошлое с целью проникновения в состав членов дачного кооператива «Пруд». Начальник аналитического управления счел необходимым оставить сообщение в сводке, и вскоре заместитель директора ССОР получил возможность ознакомиться с ним. Он пришел в большое волнение и срочно вызвал к себе нескольких начальников управлений. Через несколько минут все были в сборе.
   – Вот! – Заместитель директора, большой, грузный, ударил тяжелой рукой по лежащей перед ним сводке. – Мы еще только работаем над машиной времени, а злоумышленники уже придумали, как с ее помощью создать проблемы для безопасности страны. Приказываю срочно подготовить предложения по действиям, которые необходимо предпринять в этой связи. Каждый готовит свои предложения. Даю на это три дня. Вопросы есть?
   Заместитель директора строгим взглядом пробежал по лицам подчиненных. Все напряженно смотрели в сторону, лишь один из них, полковник с умными глазами, преданно глядя на начальника, заговорил.
   – Товарищ генерал, разрешите обратиться?
   – Обратитесь.
   – Товарищ генерал, действия предлагать только в расчете на будущее? Или на прошлое – тоже?
   – Какое, к черту, прошлое? – недоуменно произнес генерал.
   – Но ведь машина времени должна вот-вот заработать. А вдруг и у других…
   До генерала, наконец, дошло, что имел в виду подчиненный.
   – А вы как думали? Предлагать и на прошлое. И вот еще. Насчет особой секретности этого дела, надеюсь, вы тоже понимаете. Строжайше соблюдать секретность. Строжайше. Всё. Все свободны.
   Вернувшись к себе, начальники управлений срочно созвали начальников отделов и поставили перед ними задачу, требующую немедленного решения. В свою очередь, начальники отделов собрали своих сотрудников и потребовали от них уже к утру подготовить проработанные предложения. Работа закипела.
   Через три дня предложения управлений были собраны, и заместитель директора ССОР приступил к их изучению. Он был раздосадован отсутствием интересных идей в большинстве предложений, но кое-что любопытное нашлось. Начальник аналитического управления получил соответствующие указания и приступил к завершающему этапу написания записки для высшего руководства страны. То, что он принес на следующий день, заместитель директора вяло раскритиковал, причем исключительно в воспитательных целях. Хорошее – враг лучшего. Для дальнейшего подходила и существующая записка. Однако небольшой нагоняй помог – начальник аналитического управления превзошел себя. Заместитель директора был доволен. Оставалось учесть пожелания директора ССОР.
   Заместитель директора с удовольствием передал бы записку в обход своего начальника, чтобы показать, что он тоже чего-то может. Но дело касалось очень серьезных вещей, и он понимал, что нельзя рисковать. Прямой телефон связал его с начальником. Выслушав просьбу, директор позволил ему явиться для доклада по срочному вопросу.
   Информация о газетном материале, предлагающем посторонним с помощью машины времени проникнуть в состав членов дачного кооператива «Пруд», взволновала директора.
   – Что вы предлагаете? – хмуро поинтересовался директор, человек не столь мощной комплекции, как у его заместителя, еще достаточно молодой, но порядком полысевший.
   – Я подготовил проект записки для высшего руководства по мерам, которые необходимо предпринять в этой связи. – Тотчас после этих слов заместитель директора положил перед начальником многостраничный документ.
   Директор сдержанно кивнул, открыл записку на случайной странице, равнодушным взором пробежал по строчкам, поднял глаза на заместителя.
   – Я посмотрю. Идите.
   На следующий день заместитель директора получил записку назад. Начальственная рука оставила многочисленные поправки на каждой странице, большей частью меняя порядок слов. Секретарь заместителя директора внесла поправки в электронный текст за какие-то пятнадцать минут. Затем настала очередь принтера. Вскоре записка, названная «О некоторых опасностях проникновения в прошлое», была готова. На первой странице в верхнем правом углу ниже надписи «Совершенно секретно» шла другая, добавленная директором: «Только для СГЧР».

3. Читатель

   Стать читателем может каждый. Достаточно взять в руки любой клочок бумаги с текстом и приступить к его чтению. Но читатель может быть разным – заинтересованным и не очень, взволнованным и спокойным. Получив записку «О некоторых опасностях проникновения в прошлое», в крайне заинтересованного читателя превратился Самый Главный Человек России. Интерес к этому чтению подогрел директор ССОР, попросившийся к нему на прием во внеочередном порядке. Он доложил Самому Главному, что речь идет об опасности для кооператива «Пруд» в прошлом, а значит и для некоторого круга лиц в настоящем и будущем.
   Начало записки взволновало СГЧР. По всему выходило, что неустановленные злоумышленники могут пролезть в состав членов кооператива «Пруд» в прошлом и заняться подрывной деятельностью уже в настоящем. А он, тогдашний, даже не поймет, что втирающиеся к нему в доверие люди имеют недобрый умысел, и что они вообще «засланные казачки» из будущего. Даже если они хотят всего лишь разбогатеть, все равно это мерзко. Ему виделись эти люди с хищными лицами, там, на берегу пруда, столь большого, что его впору было назвать озером. Они тесно окружали его, тогдашнего, еще не имеющего нужной информации, не понимающего степень опасности, почти беззащитного. Все нутро СГЧР запротестовало против этого.
   Предлагаемые в записке меры СГЧР счел разумными. Да, он согласен, что, как только заработает машина времени, следует направить в прошлое отряд скрытой охраны его самого и ряда близких к нему людей. Следует развернуть агентурную работу в настоящем с целью своевременного выявления преступных замыслов в отношении кооператива «Пруд» в прошлом. Надо послать в прошлое эталонный список членов кооператива с тем, чтобы никто посторонний не влез в него, коварно выдавая себя за старого, первоначального члена. И, конечно же, надо посвятить во всё его, тогдашнего. Предупрежден, значит, вооружен.
   Разумеется, требуемая для осуществления предлагаемых мероприятий сумма, означенная в конце записки, была значительной. Однако СГЧР понимал, что настоящая безопасность стоит дорого. Главная в стране рука начертала на первой странице записки: «Одобряю. Приступить к выполнению немедленно». Далее следовала главная в стране подпись.
   СГЧР отложил записку, но мысли, связанные с ней, не покинули его. Как это непросто – обеспечивать безопасность страны и стабильность власти не только в пространстве, но и во времени. Прогресс не только облегчает жизнь, но и создает новые проблемы. Если все, кому не лень, попрутся в прошлое, получится полный бардак. «Нашим мы запретим, – сосредоточенно думал СГЧР. – А эти сраные демократы из Европы и Америки? А мусульманские экстремисты? А настырные китайцы?» Картина складывалась тревожная.
   Вдруг СГЧР встрепенулся, еще более нахмурился, вновь положил перед собой записку, пролистал, после чего поднял трубку специального телефона и распорядился:
   – Директора ССОР ко мне.
   Через десять минут директор сидел в его кабинете. СГЧР пододвинул к нему скрепленную стопку листков.
   – Я одобрил записку. Меры, предлагаемые в ней, разумны. Деньги получите из специального фонда. Но должен сказать вам, что вы упустили еще одно важное направление работы. – Он видел, как напрягся директор, и ему нравился произведенный эффект. – Это направление – автор опубликованной в газете провокации. Необходимо выяснить, по чьему заданию и с какой целью была подготовлена и осуществлена газетная провокация, кому адресовался опубликованный материал.
   – Виноват, упустили, – пролепетал директор.
   – Добавьте это. И начинайте работать без промедления.
   Директор покорно кивнул, встал и тихо удалился, унося с собой записку.

4. Автор

   Автора, совсем еще молодого человека, задержали тем же вечером. Молчаливые люди в темных костюмах скрутили его неподалеку от дома, в котором он жил, и запихнули в машину. Это произошло так неожиданно и так быстро, что автор не успел даже возмутиться. Лишь когда машина уже ехала, он взроптал:
   – Что происходит?! Куда вы меня везете?! Отпустите меня немедленно! Вы за это ответите!
   Люди, сидевшие в машине, сохраняли каменные лица и ничего не отвечали.
   Машина упрямо двигалась по заполненным всевозможными транспортными средствами улицам столицы. Автор, осознавший бесполезность вопросов и требований, поутих. Он видел, что машина направляется в сторону центра, а схватившие его люди не похожи на бандюков. Он догадывался, куда его везут.
   Автор не ошибся – через некоторое время перед ними оказалось одно из зданий, которые занимала ССОР. Темно-серые ворота лениво раскрылись, позволяя проехать внутрь. Машина остановилась около подъезда. Ступив на выцветший асфальт, автор мельком бросил взгляд на неприветливый внутренний двор, и они вошли внутрь.
   Его провели по лестнице на второй этаж, затем по широкому длинному коридору, и вскоре он оказался в небольшой комнате с серыми стенами. В комнате стояли стол и несколько стульев. Его усадили за стол спиной к окну, охрана встала по бокам. Через несколько минут в комнату вошел человек лет тридцати в форме майора ССОР.
   – Свободны, – сказал он людям, стерегущим автора, и те немедленно удалились. Майор устроился напротив автора, глянул на него приветливыми глазами и начал разговор.
   – Я – сотрудник Самой Серьезной Организации России.
   – За что вы меня арестовали?! – набросился на майора автор.
   Сотрудник смотрел на него спокойно, даже доброжелательно.
   – Вы не арестованы. Мы вас всего лишь задержали.
   – Зачем?!
   – Нам необходимо задать вам несколько вопросов.
   Автору не понравились эти слова.
   – И для этого надо было грубо задерживать меня вечером, ничего не объясняя? Не проще ли было вызвать на завтра, повесткой?
   – Мы поступили так, как считаем нужным, – вполне учтиво пояснил майор.
   – Вы нарушаете закон, – пытался гнуть свою линию автор.
   – Государственная безопасность настолько важная вещь, что мы обязаны действовать максимально оперативно. – Самодовольное выражение проступило на полноватом лице майора. – Хватит пререкаться. Давайте лучше обсудим ваши преступные действия.
   Автора покоробили эти слова.
   – Я не совершал никаких преступных действий, – нервно заявил он.
   – Вот и разберемся. – Майор сцепил крепкие пальцы рук, лежащих на столе, а его цепкие глаза неотрывно смотрели на автора. – По чьему заданию и с какой целью была подготовлена и осуществлена провокация с вашим будто бы рассказом про машину времени?
   Автор выглядел пришибленным.
   – Провокация?.. При чем тут провокация? Что значит, будто бы? Это просто рассказ.
   – Допустим. По чьему заданию вы его написали и опубликовали?
   – Ни по чьему. Сам придумал… Послал в газету… Они напечатали.
   Майор смотрел на него с сомнением.
   – И вы хотите, чтобы я в это поверил?
   – А почему вы не можете мне поверить?
   Выдержав паузу, майор жестко выговорил:
   – Потому что это ложь.
   Автор прямо-таки опешил.
   – С чего вы взяли?
   – Располагаем соответствующими сведениями.
   Автор обдумал его слова и возмутился:
   – Да какие сведения?! Что я, не знаю?! Никто мне заданий не давал! Слышите? Никаких заданий не было. Сам придумал, сам написал, сам послал в газету. Сам! – выпалил автор и, немного успокоившись, добавил. – Послал. А они напечатали.
   – Бесплатно? – с ехидством поинтересовался майор.
   – Почему бесплатно? Они должны заплатить гонорар. Правда, небольшой.
   – Кто, они?
   – Газета.
   – Они заказывали?
   – Они не заказывали, они просто напечатали.
   Все также пристально глядя на него, майор спросил:
   – Кому адресовался опубликованный материал?
   – Рассказ?
   – Да, рассказ.
   Автор пожал плечами.
   – Всем… Кому интересно.
   – А кому интересно?
   Недоумение проявилось на лице автора.
   – Широкой аудитории.
   Выразительно вздохнув, майор констатировал:
   – Не хотите вы идти на сотрудничество, не хотите. А жаль. – Он поднялся. – Придется вам задержаться у нас. Посидите, подумайте.
   Дверь открылась, вошли два солдатика.
   – Отведите задержанного в камеру, – бойко распорядился майор. – Ему понравилось у нас. Пусть посидит.
   – Я могу позвонить жене? – мрачно спросил автор, все еще оставаясь за столом.
   – Нет. Мы ее сами известим. А вы идите. Вас проводят.
   Автору ничего не оставалось, кроме как подняться и направиться к месту вынужденного ночлега.

5. Лаборатория

   В специальную лабораторию, занимавшуюся созданием машины времени, прибыл куратор – полковник с умными глазами. От множества коллег по ССОР его отличали умные глаза, а еще подтянутость, не свойственная тем, кто дослужился до звания полковника. Руководитель лаборатории, профессор, доктор наук, благообразный полноватый человек лет шестидесяти, встретил его с радостной улыбкой.
   – А вот и наш благодетель пожаловал. Здравствуйте. Идемте ко мне в кабинет.
   – Лучше к изделию, – мягко заметил полковник.
   В целях конспирации приказано было машину времени упоминать в письмах и разговорах как изделие, а полковник старался не нарушать приказы.
   Они спустились на лифте в подвальный этаж и вошли в большой зал. Изделие было невероятно сложным и занимало почти все пространство зала. Полковник не слишком понимал назначение многих агрегатов, хотя ему пытались объяснять, и не единожды, но верил в их необходимость для успешной работы изделия.
   Глянув куда-то вверх, на емкости и патрубки, окутанные проводами, полковник перевел взгляд на руководителя лаборатории.
   – Какие успехи, профессор?
   – Успехи есть, – с довольным видом сообщил руководитель лаборатории. – Причем, существенные. На будущей неделе готовимся провести эксперимент. Хотим отправить на три года назад котенка. А к нам он вернется уже взрослым.
   – Как вернется? – не понял полковник.
   – Что называется, естественным образом. – Улыбка оставалась на лице профессора. – Будет жить при нашей лаборатории.
   Полковник смотрел на него с недоверием.
   – А сейчас не живет?
   – Нет. Мы же его еще не послали.
   Полковник неуверенно кивнул и вновь посмотрел на изделие.
   – А как только пошлете, он появится… – задумчиво проговорил полковник.
   – Да, появится, – охотно подтвердил профессор.
   Тут полковник встрепенулся.
   – А в памяти? – Пытливые глаза прямо-таки сверлили славного представителя науки.
   – Что, в памяти? – не понял профессор.
   – Он появится, а в памяти его нет. – Полковник поднял кверху палец. – В нашей памяти. Ну… что он жил.
   – А-а. Вот вы о чем… И в памяти появится, – добродушно заверил его профессор. – Все будет хорошо. Появится.
   Сотрудники лаборатории, спешащие по делам, почтительно кивали им и ускоряли шаг, чтобы не помешать беседе. Было видно, что полковника с умными глазами здесь знают и любят.
   – Я должен присутствовать при отсылке котенка в прошлое, – решительно произнес полковник.
   – Будете присутствовать. Какие проблемы? – искренне удивился профессор. – О дате и времени эксперимента мы вас известим. И без вас, дорогой мой, не начнем.
   Эти слова удовлетворили полковника. Неспешно двигаясь к выходу из лаборатории, он размышлял: «Господи, каким сложным направлением я руковожу. Подумать только! Отвечать за данное направление работы куда труднее, чем обеспечивать контрабанду товаров из Китая или торговлю оружием. Но у меня получается. Прекрасно получается…»

6. Группа

   – Ваша задача – охранять СГЧР. Конечно, этим занимаются и другие, но у вашей группы есть одна особенность. – Заместитель директора ССОР выдержал паузу, обежав взглядом сидевших перед ним людей в штатском, но с явной выправкой силовиков. – Дело в том, что вы… должны будете охранять Самого Главного Человека России в том времени, где он еще не был СГЧР. Это во-первых. А во-вторых – его надо охранять так, чтобы он не понял, что его охраняют.
   Гробовая тишина повисла в помещении. Суровые мужчины глядели на заместителя директора и друг на друга с недоумением. Им трудно было поверить в то, что они услышали. Полноватое лицо заместителя директора хранило спокойствие. Дождавшись, когда эмоции подчиненных поутихнут, он продолжил:
   – Да, вам предстоит работать в прошлом. Это почетная и, одновременно, крайне ответственная миссия. Отныне вы – специальная сверхсекретная группа и подчиняетесь непосредственно мне. Сам факт существования вашей группы является секретом. Вы не имеете права никому рассказывать ни о группе, ни о том, чем вы занимаетесь. Даже самим себе. Более того, вам категорически запрещено встречаться с вами в прошлом. И с вашими родственниками – тоже. Категорически, – подчеркнул генерал.
   И вновь густая тишина сковала помещение. Члены группы старались осмыслить услышанное – слишком непривычно было сказанное заместителем директора. Увидев, что нужный эффект произведен, он продолжил:
   – Да, пункт семь инструкции, которая существует в единственном экземпляре и которая не должна покидать этого помещения, гласит: «Категорически запрещено встречаться с самим собой в прошлом. Также запрещены в прошлом встречи с родственниками». Надеюсь, что вы запомните во всех подробностях каждый пункт инструкции, включая седьмой пункт. – В этот момент ему захотелось приободрить подчиненных, и он добавил: – Вы – первопроходцы. Никто и никогда не занимался тем, чем предстоит заняться вам. Разве это не повод для гордости?.. – Тут он решил, что хватит пряника, поднял вверх правую руку с торчащим указательным пальцем, назидательно погрозил им. – Но это и большая ответственность. Еще раз напоминаю вам об этом. Спрашивать буду строго. Вы меня знаете. – Он посмотрел на одного из сидевших в первом ряду. – Подполковник.
   Сидевший в первом ряду крепко сложенный человек с короткой стрижкой мгновенно вскочил.
   – Слушаю, товарищ генерал! – выпалил он.
   – Приступайте к изучению инструкции.
   – Слушаюсь, товарищ генерал.
   – До свидания.
   Все присутствующие стремительно поднялись, провожая высокого начальника.
   Заместитель директора шел по коридору, довольный собой. Инструкция была плодом его усилий. Немного помог подполковник, который теперь занимался с группой. Пришлось серьезно напрячь мозги, зато получился уникальный документ. Особую гордость вызывал у него седьмой пункт. Не каждый додумается до такого. Генералу не хотелось вспоминать, что этот пункт родился после нескольких разговоров с профессором.

7. Допрос

   Три дня его не вызывали к следователю. Автор измучился за это время гораздо больше, чем за те полтора часа, которые длился первый допрос. Что означает его арест? Что они хотят от него? Почему целых три дня никто его не допрашивает? Правильно ли он вел себя на первом допросе? Что грозит ему и по какой причине? Все эти вопросы не давали ему покоя, безудержно крутясь в голове, но ответов он не находил.
   Поэтому, когда автора, наконец, повели на допрос, он почувствовал облегчение.
   Тот же майор со сцепленными в замок пальцами сидел за столом. Взгляд, устремленный на автора, был полон пренебрежения. Дождавшись, когда автор сядет напротив него, он произнес:
   – Начнем сначала. По чьему заданию и с какой целью была подготовлена и осуществлена провокация с вашим будто бы рассказом про машину времени?
   Автор воспринял эти слова спокойно.
   – Я уже говорил, что это никакая не провокация. Это просто рассказ. Вы известили мою жену, что я арестован и нахожусь у вас?
   – По чьему заданию вы его написали и опубликовали?
   – Вы известили мою жену, что я арестован и нахожусь у вас? – упрямо повторил автор.
   – Известили, – неохотно выдавил майор. – По чьему заданию вы написали рассказ и опубликовали его?
   – Я хочу поговорить с ней.
   – Сначала вы должны признаться! – выпалил майор.
   – В чем признаться?!
   – По чьему заданию написали рассказ и опубликовали его?
   – Ни по чьему. А кто мне должен был давать задание? – Автор удивленно пожал плечами. – Сам придумал, написал, послал в газету… Там напечатали.
   На лице майора отразилось сомнение.
   – Вы хотите, чтобы я в это поверил?
   – А почему вы не можете мне поверить?
   – Вы считаете себя умнее?
   Тут на автора нашло:
   – Куда мне? Вы очень умный. Гораздо умнее меня. Вот только никак не можете понять, что человек в состоянии сам написать рассказ, отдать его в газету, а там этот рассказ напечатают просто потому, что он им подходит.
   – То есть вы намекаете, что я глупый? – Майор ласково усмехнулся.
   – Я такого не говорил.
   – Намекаете. – Его лицо посуровело. – И все-таки я не настолько глуп, чтобы поверить в ту ложь, которую вы настойчиво пытаетесь выдать за правду.
   – Почему вы считаете, что я говорю неправду?
   – Мы располагаем соответствующими сведениями.
   Автор округлил глаза:
   – Ну какие сведения? Откуда? Я-то знаю, что никто мне никаких заданий не давал! Я сам придумал рассказ, сам написал, сам послал в газету.
   – Почему именно в эту газету?
   – Потому что она мне нравится.
   – И сколько они вам заплатили?
   – Пока что нисколько. – Автор потупил взгляд и тихо вздохнул. – Гонорар всегда платят через некоторое время после публикации. Но он будет небольшой, потому что рассказ маленький, да и платят сейчас мало.
   Майор помолчал, размышляя над его словами.
   – Складно у вас получается. Сами придумали, сами написали, газета напечатала.
   – Но так и было!
   – А кто же тогда заказал этот рассказ?
   – Никто.
   – Вы хотите, чтобы я в это поверил?
   – Хочу! – с детской непосредственностью произнес автор.
   – Рад бы, да не могу. Факты не позволяют.
   – Ну какие факты? – В голосе автора вновь появилось отчаяние.
   – А такие. Кто-то заказал этот материал, обеспечил его публикацию.
   – Не было такого.
   – Было.
   – Мне-то лучше известно. Не было.
   Шумно вздохнув, майор легонько ударил ладонями по столу, как бы подводя итог:
   – Вы по-прежнему не хотите идти на сотрудничество. Жаль. Придется вам остаться у нас. Посидите еще. Это помогает.
   Он опустил руку под стол и нажал на кнопку. Дверь открылась, вошли те же два солдатика.
   – Верните задержанного в камеру, – с невинной усмешкой произнес майор. – Похоже, ему нравится у нас. Пусть еще посидит.
   Автор понуро встал и направился к двери.

8. Профессор

   Что может быть лучше возможности заниматься любимым делом? Особенно если это дело – научные исследования. Так сладостно проникать в тайны природы. Профессор считал себя счастливым человеком: он руководил прекрасно оборудованной лабораторией, мог заказывать любое оборудование, принимать на работу нужных специалистов. А теперь он был близок к тому, чтобы завершить дело всей жизни – создать машину времени. Сколько поколений мечтало об устройстве, позволяющем перемещаться в прошлое и будущее. Ученые, инженеры, писатели-фантасты – все они грезили машиной времени. А он смог воплотить эту идею в реальность.
   Профессор в очередной раз охватывал цепким взором свое творение. Да, оно громоздко, занимает большой зал, но это ничуть не умаляет его. Кто сказал, что машина времени должна быть компактной? Чепуха. Это сложнейшее устройство, и оно должно быть большим. Профессору нравилось то, что машина получилась большой. Она должна вызывать уважение. Он верил, что сложность машины времени подтверждает ее важность для человечества, для истории.
   Профессор понимал, что ССОР не позволит сообщить миру о великом открытии, но надеялся, что через некоторое время его имя будет вписано золотыми буквами в самые славные страницы истории человечества. Разве не был самым засекреченным в советскую пору конструктор космических ракет, а теперь ему всемирный почет, и каждый знает его имя.
   Мечты о славе не мешали профессору заниматься делом. Шла регулировка генератора Т-кварков, и на этот раз, кажется, удалось добиться устойчивого потока частиц нужной энергии. Теперь можно было назначать дату эксперимента. Профессор решил провести его через два дня, в пятницу.
   Отдав сотрудникам необходимые распоряжения, тайный гений направился к себе в кабинет. Расположившись за письменным столом, он поднял трубку специального телефона. Пользоваться иными телефонами для разговоров, касающихся работы, строго запрещалось.
   Полковник, тот самый, с умными глазами, оказался на месте. Едва услышав знакомый голос, профессор возбужденно произнес:
   – Послезавтра. Эксперимент послезавтра.
   – В пятницу? – раздалось в трубке. – Понял.
   – Вы просили побыстрее, товарищ полковник. Это самое быстрое.
   – Во сколько начало?
   – В одиннадцать.
   – Буду.
   Вслед за тем профессор позвонил домой. Разумеется, по обычному телефону. Сейчас, на завершающем этапе работы, профессор даже ночевал в лаборатории – у него имелась комната отдыха при кабинете. Ему казалось невозможным надолго покинуть свое детище. Семье он сказал, что едет в длительную командировку. Но каждый день он находил время, чтобы справиться о здоровье близких, передать привет детям и внукам.
   – Все здоровы, – доложила, как обычно, жена. – Скучаем по тебе. Когда ты приедешь?
   – Теперь уже скоро, – довольно сообщил профессор. – Наверно, в пятницу вечером.
   – Ты еще не взял билет?
   – Мне билет не нужен. Сколько раз тебе говорить? Меня привезут спецрейсом. Мне пора. Целую.
   Закончив разговор, профессор отправился к своему детищу. Нельзя отлучаться надолго перед столь важным экспериментом.

9. Доклад

   Неустановленные злоумышленники, мечтающие пробраться в состав членов кооператива «Пруд» в прошлом и вытворять что-то сомнительное в настоящем, продолжали волновать СГЧР. Сама возможность неподконтрольной деятельности возмущала его. А то, что эта деятельность могла угрожать благополучию очень конкретного круга лиц, казалось трижды преступным.
   Хороший начальник никогда не забывает проверять ход выполнения данных им поручений. Именно с этой целью СГЧР вызвал к себе директора ССОР. В назначенное время он явился. СГЧР видел, как тот волнуется, и счел это волнение подобающим ситуации – подчиненные должны испытывать легкий трепет перед начальником. Дождавшись, когда директор сядет напротив, он мягко проговорил:
   – Что там по теме? Докладывайте.
   – Прежде всего, сообщаю, что автор опубликованного в газете провокационного материала арестован. Пытаемся выяснить, по чьему заданию и с какой целью была подготовлена и осуществлена провокация, кому адресовался опубликованный материал. Но он пока что упорствует, не сознается. – Последние слова директор произнес, опустив глаза, как бы признавая свою вину в отсутствии результата. После короткой паузы он продолжил: – Работы по машине времени идут успешно. На пятницу назначено проведение эксперимента, который должен подтвердить, что она работает. Я сообщу вам о результате незамедлительно. Кроме того, успешно идет подготовка первой группы, которую мы направим в прошлое для скрытой охраны вас и некоторых близких вам людей. Мы также готовимся послать в прошлое эталонный список членов кооператива. Так что отдельные положительные результаты уже достигнуты, – с некоторой осторожностью закончил директор.
   СГЧР выслушал его с благосклонным выражением на лице. Директору удалось сгладить промах с автором последующей положительной информацией. Подумав некоторое время, СГЧР изрек:
   – Продолжайте работу с автором провокационного текста. Крайне важно выяснить, по чьему заданию он действовал. Докладывайте регулярно. И в отношении остального держите меня в курсе.
   – Слушаюсь, – покорно произнес директор.
   СГЧР хотел было отпустить его, но тут вспомнил важную вещь.
   – Да, кстати, почему газеты все время пишут, что ваши подчиненные замешаны в коррупции, занимаются контрабандой и рейдерством?
   Директор помрачнел, поник головой.
   – Грязные наветы оппозиционной прессы… Я бы ее вообще закрыл.
   Усмехнувшись, СГЧР добродушно проговорил:
   – Пусть она будет. Для разнообразия. И чтобы на Западе нам не пеняли.
   Директор подобострастно кивнул.
   – Да я не против, пусть будет, и все же… закрыть бы.
   СГЧР понимал это вполне естественное желание подчиненного и потому прощающее улыбался. Но вот улыбка истаяла на его лице, взгляд приобрел жесткость.
   – А вы не позволяйте своим подчиненным переходить разумные границы. Не позволяйте. Иначе придется подыскать вам другую работу.
   Ему приятно было видеть растерянное лицо директора. Каждый должен чувствовать власть, стоящую над ним, даже столь высокопоставленные чиновники. Иначе не будет порядка. А порядок должен быть. Везде. И во всем.
   – Слушаюсь, – пролепетал директор.
   – Свободны. – СГЧР опустил глаза в лежащие перед ним бумаги, давая понять, что с этой секунды он занят другими делами.

10. Встреча

   У него был ключ от подъезда и от конспиративной квартиры. Она ждала его.
   Заместитель директора ССОР вошел в эту квартиру в приятном возбуждении. Формально он проводил встречу с тайным агентом, а фактически – со своей нынешней любовницей.
   Услышав шум входной двери, она выглянула в коридор.
   – Это ты, котик?
   – А кто же еще? – игриво ответил он.
   Сняв на ходу и бросив на паркетный пол пиджак, потом галстук, он подошел к ней, голой, обнял, принялся целовать. Потом потащил в спальню. Рубашка, брюки, майка, трусы тоже полетели на пол. Ему нравилось собственное неистовство.
   Как прекрасны были минуты обстоятельного общения с этой женщиной. Когда генерал притомился, наконец, она взяла инициативу в свои руки и помогла ему доказать, что он – серьезный мужчина.
   Теперь можно было отдохнуть. Генерал закурил, глянул на нее.
   – Приготовь кофе.
   Она тут же стала выполнять его пожелание. Она знала, что ему нравится наблюдать за ней обнаженной. Несколькими минутами позже она принесла поднос, на котором стояли две чашки кофе и тарелка с небольшими пирожными. Заместитель директора обожал сладкое.
   Она поставила на прикроватный столик поднос, села рядом, подала генералу чашку на блюдечке. Он следил за ней с явным удовольствием: стройная, длинноногая, красивая, с голубыми глазами и черными волосами, к тому же, молодая. «Какая баба! – расслабленно думал он. – Может, послать ее в прошлое ко мне, тридцатилетнему?.. Хотя нет. Пусть остается. Мне она нужнее сейчас». Он понимал, что должен иметь дело с такими женщинами, чтобы заряжаться энергией, чувствовать себя моложе.
   «Нельзя среди напряженной работы на пользу отечества забывать о радостях жизни», – любил повторять подчиненным заместитель директора. Теперь он повторил эту важную сентенцию самому себе. Нельзя!
   Попивая кофе и отправляя время от времени в рот очередное пирожное, он вдруг встрепенулся:
   – Ты купила платье, которое хотела?
   – Купила.
   – Сколько потянуло?
   – Пять тысяч гринов.
   – Чего так дорого?
   – Это дешево! Самый известный кутюрье.
   Одобрив кивком удачное приобретение, он допил кофе, поставил чашку на поднос.
   – Мне для тебя денег не жалко. Но смотри. Будешь еще с кем-то путаться, тут же узнаю. Меня не обманешь. Наши агенты везде. Узнаю – прибью.
   Она капризно нахмурила ухоженное личико.
   – Котик, ну как тебе не стыдно? Мне только ты нужен. И никто больше.
   – Только я? – недоверчиво переспросил он, и вдруг его лицо расплылось в елейной улыбке. – Ладно. Иди ко мне…

11. Эксперимент

   Эксперимент начался в установленное время. Полковник с умными глазами находился рядом с профессором и заметно волновался. Профессор волновался не меньше и постоянно вытирал платком лоб, на котором выступали крупные капли пота.
   Проверка всех устройств показала их полную готовность: все параметры находились в допустимых пределах. Ничто не мешало перейти к главному.
   Котенок был помещен в рабочую зону машины времени. Пока он осматривался по сторонам, пытаясь понять, куда попал, машина была включена. И котенок… пропал. Как бы истаял.
   Но появилась кошка. Вместе с памятью о том, что она давно живет в лаборатории, года три. И если бы не записка профессора, спрятанная в капсуле, привязанной к шее; записка, гласившая, что котенок – посылка из будущего, не удалось бы доказать, что это тот самый котенок. Профессор оказался прозорливым.
   Подержав записку в руке и убедившись в ее реальности, полковник сконфуженно посмотрел на руководителя лаборатории.
   – Профессор, я несколько запутался. Вот мы послали в прошлое котенка, и появилась кошка. В настоящем. А если бы вы в недавнем прошлом, когда у нас была уже здесь кошка, взяли бы и не послали в прошлое котенка? Кошка бы осталась?
   – Нет, дорогой вы мой, – профессор светился радостью. – Кошка бы исчезла. Понимаете? Если не послать котенка, ее не будет.
   – Не совсем понимаю, – признался полковник. – Куда же она исчезнет? Была, и вдруг нет.
   – Так мы же ее не послали. В виде котенка.
   – Но не послали в ситуации, когда она уже была, – продолжал гнуть свою линию полковник. – Куда же она исчезнет в этом случае?
   – Нет! – решительно отмел все доводы оппонента профессор, по-прежнему сохраняя добродушие на лице. – Если кошка есть в настоящем, это значит только одно – мы послали котенка в прошлое.
   Полковник не стал более спорить, но сомнение по-прежнему вздымалось в нем. Одно не сходилось с другим в его голове. Однако времени для раздумий не было. Следовало доложить об успешном эксперименте заместителю директора. Попрощавшись, полковник спешно отправился в контору, как между собой называли комплекс зданий ССОР его сотрудники.
   Генерал принял его незамедлительно и выслушал самым внимательным образом. И хотя лицо заместителя директора сохраняло спокойствие, полковник чувствовал, что начальник взволнован куда более их с профессором. Глаза генерала блестели, рука, лежащая на столе, была сжата в кулак.
   – Я рад, что дело двигается, – сдержанно проговорил он, когда полковник закончил. – Но хотелось бы побыстрее отправить в прошлое эталонный список. Это важно для пользы дела. Не позволяйте им расслабляться. – Тут он убрал руку со стола, резко откинулся на спинку высокого кресла. – И докладывайте мне обо всем, что происходит в лаборатории.
   – Слушаюсь. Разрешите идти?
   – Идите.
   Полковник поднялся, бодрым шагом направился к выходу. «Что-то здесь нечисто, – размышлял он, двигаясь по коридору в сторону своего кабинета. – У генерала какой-то преувеличенный интерес то ли к списку, то ли к машине времени. Что за этим стоит? Надо бы разобраться…»

12. Экзамен

   Заместитель директора был занят крайне важным делом – принимал экзамен у специальной сверхсекретной группы. Он считал необходимым лично проверить знания подопечных. Слишком многое зависело от них.
   Рядом с ним находился подполковник, руководитель группы. Очередной экзаменуемый сидел напротив и отвечал на вопросы.
   – Ваша задача? – спросил генерал.
   – В соответствии с пунктом один секретной инструкции, охранять СГЧР. Этим занимаются и другие. Но у нашей группы есть особенность: мы должны охранять СГЧР еще до того, как он станет СГЧР, то есть нам предстоит работать в прошлом. В соответствии с пунктом два инструкции, мы должны охранять СГЧР так, чтобы он не знал, что его охраняют.
   – Кому вы имеете право рассказывать о своей работе?
   – В соответствии с пунктом шесть, никому, кроме вас и подполковника, возглавляющего группу.
   – С кем вам запрещено встречаться?
   – В соответствии с пунктом семь, категорически запрещено встречаться с самим собой в прошлом. Также запрещены в прошлом встречи с родственниками, как близкими, так и дальними.
   – Как вы должны поступать, если случайно столкнетесь с самим собой в прошлом?
   – В соответствии с пунктом семь, в случае непредвиденной встречи я должен сохранять спокойствие, не привлекать к себе внимание, как можно скорее покинуть место контакта с самим собой.
   По всему видно было, что этот член группы неплохо изучил инструкцию. Но генерал посчитал необходимым задать еще один вопрос:
   – Можете ли вы применять оружие?
   – В соответствии с пунктом три, я не имею права применять оружие для защиты собственной жизни. При охране СГЧР можно применять оружие только в случае непосредственной опасности для жизни СГЧР. Во всех остальных случаях надо применять методы убеждения или неопасного для жизни физического воздействия.
   – Хорошо, – деловито произнес генерал. – Вы свободны. Вызовите следующего.
   Через полчаса знание секретной инструкции всеми членами группы было проверено. Едва удалился последний экзаменуемый, заместитель директора с одобрением глянул на сидевшего рядом подполковника:
   – Неплохо. Можно сказать, что инструкцию они выучили. Теперь проверим, как они владеют приемами неопасного для жизни физического воздействия.
   – Надеюсь, и в этом вас не разочаруем, – с готовностью произнес подполковник.
   – Сейчас проверим, – задумчиво изрек заместитель директора.
   Поднявшись, они направились в спортивный зал, где их уже ждала, выстроившись в шеренгу, секретная группа. Генерал остановился перед строем, а подполковник встал слева от своих подопечных.
   – Равняйся, смирно, – скомандовал он и задорно глянул на заместителя директора. – Товарищ генерал, группа построена для сдачи второй части экзамена. Разрешите приступить?
   – Приступайте!
   Подполковник приказал выйти в центр двум первым экзаменуемым, и они поочередно стали показывать, как будут действовать в разных критических ситуациях. Генерал с любопытством смотрел, как приученные убивать люди применяют неопасные для жизни приемы.
   Группа сдала и эту часть экзамена. Оставалось выяснить их знание недавней истории. Но заместитель директора не мог отказать себе в удовольствии пообедать. И потому отправился по привычке в свой любимый ресторан, расположенный неподалеку от конторы. Нельзя отказывать себе в радостях жизни.
   После обеда, пребывая в прекрасном расположении духа, он задавал экзаменуемым странные вопросы и выслушивал не менее странные ответы на них: «Кто сейчас президент России?» Звучала совсем другая фамилия, чем у СГЧР, и генерала это устраивало. Или он сам называл фамилию и слышал в ответ: «Исполняющий обязанности председателя правительства». «Ну, а сколько стоит бутылка водки?» – интересовался генерал, и сумма, звучавшая в ответ, удивила бы любого, кто мог подслушать разговор. Впрочем, таковых не было. И не могло быть.
   Потратив еще пару часов, заместитель директора пришел к выводу, что специальная секретная группа готова к выполнению заданий в прошлом. Генерал был весьма доволен. Утром он доложил о полной готовности группы директору ССОР.

13. Майор

   Майор, отвечающий за работу с автором, пребывал в мрачном настроении. Только что ему устроил взбучку начальник управления. «Прошло две недели, – злобно выговаривал он. – Где результат? Где признательные показания? Ни одной фамилии. Ни одного факта. Как так? С самого верха требуют разобраться, – он выразительно тыкал указательным пальцем в потолок, – а мы ничего не можем сообщить. Вам, похоже, надоела ваша работа. А мне – нет. Придется делать за вас вашу работу. Черт вас подери!»
   Майору было приказано явиться с арестованным к начальнику управления в десять вечера, потому как начальник весь день был занят.
   Теперь майор коротал время в ожидании вечера. «Хорошо было следователям в иные времена, – мечтательно размышлял он. – Допускалось применение специальных методов. Надо – изобьешь арестованного, лишишь на неделю сна, еды. Глядишь, и признание получено. А если все-таки упорствует, можно арестовать детей и жену. Хорошо помогало. Как легко было тогда работать…»
   Время тянулось так медленно, что майор опять вытащил дело, начал листать его. Кроме газеты с рассказом и протоколов допросов там была банковская справка о поступлениях на счет автора. Никаких крупных сумм он не получал. Конечно, деньги могли передать из рук в руки, но обыск, проведенный дома, не выявил никаких спрятанных сумм, а подследственный не желал ни в чем признаваться. В итоге он, майор, получил нагоняй.
   В половине десятого майор отдал распоряжения относительно арестованного. Без десяти минут десять он появился в приемной начальника, сел на стул, но ему не сиделось. Какое-то нетерпение вздымалось в нем. Не выдержав, он поднялся, начал ходить взад-вперед. Лейтенант, занимавший секретарский стол, смотрел на него с явным неодобрением, однако майору было наплевать. Без двух минут десять в приемную ввели автора. Майор фыркнул, демонстративно повернулся к нему спиной и постучал в дверь начальника.
   Щуплый скуластый начальник управления выглядел хмурым и недовольным. Когда вошел автор, он с полминуты изучающе разглядывал его, затем указал ему на стул. Майор сел рядом.
   Автор словно бы не замечал пристального взгляда начальника, лишь легкое недоумение застыло на его усталом, осунувшемся лице. Молчание затягивалось.
   – Вам дорога ваша семья? – Раздался вдруг тихий ровный голос начальника управления.
   – А вам дорога ваша семья? – Прозвучал после небольшой паузы встречный вопрос.
   Столь неожиданного ответа начальник управления не ожидал.
   – Здесь я задаю вопросы, – ответил он, повысив голос.
   – Это нечестно. Я тоже хочу задавать вопросы. В конце концов, я это заслужил. Я сижу здесь круглые сутки, а вы – только в рабочее время.
   Начальник управления опешил, но постарался сохранить хладнокровие, лишь желваки рельефно заходили на его лице. Пауза была недолгой. – Вы – арестованный. И потому вы должны отвечать на вопросы, а я – задавать их.
   – А товарищ майор говорил мне, что я – задержанный.
   – Я не знаю, что вам говорил майор.
   – Но я-то знаю.
   – Перестаньте паясничать! – раздражено вскричал он. – Отвечайте на мои вопросы!
   – Ну, если вам так хочется…
   – Кто дал вам задание написать провокационный рассказ?
   – А кто вам сказал, что он провокационный?
   – Отвечайте на мой вопрос!
   – Но он теряет смысл без ответа на мой вопрос.
   Начальник управления захлебнулся от ярости.
   – Вы… преступник! Отвечайте на мои вопросы!
   – Это вы преступник. Потому что держите в заключении невиновного человека.
   – Кто дал тебе задание написать этот рассказ! – Начальник управления окончательно вышел из себя и что есть силы хлопнул ладонью по столу.
   – Господь Бог, – прозвучало в ответ.
   Лицо начальника управления покраснело, глаза расширились.
   – Сволочь! – закричал он. – Да я тебя!.. Я сгною тебя в нашей тюрьме! Ты пожалеешь! Вон!
   Автор встал и спокойно вышел из кабинета, майор пулей выскочил вслед за ним. Он понимал, что начальственный гнев может затронуть и его, ведь начальнику пришлось вести допрос из-за того, что он не справился с задачей расколоть автора. К счастью, команды вернуться в кабинет не последовало.

14. Первый

   Котенок котенком, а надо было опробовать машину времени на человеке. Профессор понимал это как никто другой. И едва ему сообщили о готовности кандидата, назначил проведение нового эксперимента.
   Кандидат оказался атлетически сложенным сотрудником спецслужб с волевым лицом. Профессор не знал, какое задание дало этому человеку вышестоящее начальство, он хотел от кандидата одного – чтобы тот запомнил и выполнил его распоряжения, без чего не имело смысла проводить эксперимент.
   – Итак, вы окажетесь в прошлом и будете обязаны вернуться в лабораторию, – эмоционально объяснял профессор, – когда наступит тот день, из которого мы отправили вас в прошлое. То есть, не в тот день, когда вы окажетесь в прошлом – тогда еще не было нашей лаборатории. Но прожив там два десятка лет, вы в тот год и тот день, когда мы пошлем вас в прошлое, то есть завтра, должны явиться в лабораторию и разыскать меня. Вам ясно?
   – Да.
   – И вот что. Мы пошлем вас в двенадцать. А вы постарайтесь прийти в лабораторию в половине первого. Я как раз к этому времени освобожусь. – Профессор не стал объяснять ему, что хочет просто оградить его от встречи с самим собой, сильно постаревшим. Это могло вызвать у него стресс.
   – Хорошо.
   – И вот что, дорогой мой. Постарайтесь не заболеть, не попасть в катастрофу. Ну, и так далее. Поймите, для науки очень важно, чтобы вы вернулись.
   – Хорошо.
   – Я верю в вас.
   – Спасибо.
   На следующий день в назначенное время кандидат в тайные хрононавты занял место в рабочей зоне машины и вскоре после ее включения исчез. Буквально через полчаса профессору сообщили, что на проходную пришел человек, который хочет увидеть его по очень важному делу. Спустившись вниз, профессор обнаружил там первого хрононавта, действительно постаревшего.
   – Что же вы не поднялись наверх? – удивился профессор.
   – У меня нет пропуска, – пояснил хрононавт. – Я не имел права брать его с собой. Да и прежняя фотография уже бы не подошла.
   Об этом профессор не подумал. Впрочем, это была мелочь. Главное, что он вернулся. Он вернулся!
   – Дорогой мой, вы не представляете, как я рад вас видеть! – Он схватил руку хрононавта, принялся трясти ее. Потом повернулся к охраннику. – Пропустите его. Это ко мне. Пропустите.
   Когда они оказались, наконец, в кабинете профессора, тот усадил гостя в кресло и, устроившись напротив, стал с любопытством разглядывать его, потом, закатив глаза, с чувством проговорил:
   – Вы – первый хрононавт Земли.
   – Кто?!
   – Хрононавт. Путешественник по времени. Вы – первый. К сожалению, пока что нельзя сообщить об этом людям. Но это не отменяет важности того, что вы сделали. Для науки. Для человечества. Дорогой мой, рассказывайте, чем вы занимались все эти годы.
   – Не имею права, профессор. – Гость смутился. – Вы извините. Разное было. Но… не имею права.
   – Понимаю… – Профессор помолчал, умильно глядя на него, потом встрепенулся. – Чаю хотите? Не отказывайтесь. У меня есть прекрасные сушки для вас.
   – Большое спасибо, профессор, но я к вам ненадолго. Пожалуйста, сообщите полковнику, что я прибыл. Необходимо доложить ему о выполнении задания.
   – С удовольствием, дорогой мой. С превеликим удовольствием. – Профессор поднял трубку телефона.

15. Список

   Настала пора отправлять в прошлое эталонный список. Заместитель директора ССОР был вызван к директору этой невероятно серьезной организации. – Вы полагаете, что список уже можно посылать? – сурово спросил директор.
   – Полагаю, что можно, – уверенно ответил заместитель директора.
   Сумрачно помолчав, директор повернулся к сейфу, открыл его, достал пакет из плотной бумаги, запечатанный по-старинному сургучом, не выпуская его из рук, глянул на своего заместителя. – Здесь эталонный список. Обеспечите его отсылку в прошлое. Храните его сильнее, чем зеницу ока. Вы отвечаете за него не только перед СГЧР, но и перед страной. – Подумав, добавил: – И перед историей.
   – Я оправдаю доверие, – с торжественными нотками в голосе заверил заместитель директора.
   Взяв пакет, он спросил:
   – Разрешите отправиться в лабораторию?
   – Отправляйтесь.
   Заместитель директора деловитым шагом покинул кабинет директора, направился к выходу из здания, но по пути свернул в свой кабинет. Он прошел прямиком в туалет, расположенный рядом с комнатой отдыха. Там он сорвал печать, вскрыл конверт, достал листок и увидел то, что ожидал увидеть, о чем догадывался: в списке нашлась одна лишняя фамилия – директора ССОР. Заместитель директора был готов к такому повороту, а если точнее – то к любому повороту. Из тайника он достал конверт, абсолютно похожий на тот, какой он получил от директора. В этом конверте тоже лежал список. И тоже с одной лишней фамилией. Но это была его фамилия, заместителя директора ССОР. Открытый конверт с неправильным списком перекочевал в тайник, а правильный оказался в его руках. Теперь можно было двигаться дальше.
   Спустив для конспирации воду, заместитель директора вышел из туалета. Вскоре он сидел в машине, движущейся по улицам Москвы. Заместитель директора лично поехал в специальную лабораторию. Он никому не мог поручить столь ответственное дело, как передачу в прошлое эталонного списка. Даже полковнику с умными глазами.
   На этот раз отправляли группу из трех человек. Они были одеты в форму милиционеров – лучший вариант на тот случай, если там кто-нибудь к ним прицепится: кто такие? Заместитель директора до последнего не выпускал заветный конверт из рук. И лишь когда группа подошла к рабочей зоне машины времени, он приблизился к старшему, на котором была форма капитана милиции, вручил ему конверт.
   – Инструкции помните? – строго спросил он.
   – Так точно, – бойко ответил старший.
   – Тогда с Богом. – Скупая улыбка появилась на лице заместителя директора.
   Группа расположилась в рабочей зоне. Заместитель директора с волнением наблюдал, как делаются последние приготовления. Еще минута, и трое фальшивых милиционеров будто растворились в воздухе.
   Конверт со списком, выросшим на одного человека, был передан в прошлое. В ту же секунду заместитель директора исчез. Его судьба сложилась иначе. Теперь он сидел на террасе своего особняка в предместьях Ниццы вместе со своей пятой женой, совсем молоденькой, глупой, но красивой, и пил кофе с только что испеченными круассанами, а их обслуживали французская прислуга и повар-португалец.
   Зазвонил мобильный в золоченом корпусе. Олигарх поднес его к уху, вяло произнес: «Слушаю». Сбивчивый голос давнего знакомого сообщил ему, что рубль рухнул. Олигарх, которому за минувшие два десятка лет и мысли не приходило просиживать разные кресла в ССОР, небрежно ответил: «Мне на это наплевать». Томно улыбнувшись жене, он допил остатки прекрасного кофе. Повар-португалец вздохнул с облегчением.

16. Другой

   Ни один человек в мире не понял, что произошло. Просто изменилась история. Другой человек занимал теперь должность заместителя директора ССОР. В прежнем варианте истории это был полковник с умными глазами. И он явился к директору ССОР по поводу предстоящей отсылки списка.
   – Вы полагаете, что уже можно посылать? – сурово спросил директор.
   – Полагаю, что можно, – уверенно отвечал заместитель директора с умными глазами. – Все готово.
   Сумрачно помолчав, директор повернулся к сейфу, открыл его, достал пакет из плотной бумаги, запечатанный по-старинному сургучом, не выпуская его из рук, глянул на своего заместителя. – Здесь эталонный список. Обеспечите его отсылку в прошлое. Храните его сильнее, чем зеницу ока. Вы отвечаете за него не только перед СГЧР, но и перед страной. – Подумав, добавил: – И перед историей.
   – Я оправдаю доверие, – уверенным голосом заверил заместитель директора с умными глазами. – Я могу идти?
   – Идите, – разрешил директор и тут же добавил: – Нет, подождите. – На его лице появилась тень озабоченности. – Ума не приложу, что нам делать с этим… с автором?
   – С автором?.. – на секунду озадачился заместитель. – А что с ним делать? Осудить на десять лет за терроризм. И срок легко дать, и процесс будет закрытым, чтобы пресса свой нос не совала, и отчитаться сможем перед… – Он выразительно глянул наверх, давая понять, перед кем они смогут отчитаться. – В общем, осудить, и пусть себе сидит.
   – Неплохое предложение, – задумчиво произнес начальник. – Я рассмотрю его. Идите.
   Покинув кабинет директора, заместитель прямиком направился к выходу из здания, но по пути свернул в свой кабинет. И сразу прошел в туалет, будто бы по малой нужде. Там он вскрыл конверт, достал листок и пробежал глазами список. Как он и предполагал, в списке нашлась одна лишняя фамилия – директора ССОР. Заместитель директора был готов к такому повороту событий. Он достал из тайника конверт, идентичный тому, который пару минут назад получил от директора. В этом конверте лежал точно такой же список с одной лишней фамилией. Только на этот раз лишней была его фамилия, заместителя директора ССОР. Открытый конверт с неправильным списком перекочевал в тайник, а правильный оказался в его руках. Теперь можно быть двигаться дальше.
   Спустив для конспирации воду, заместитель директора с умными глазами покинул туалет. Вскоре он сидел в машине, мчащейся по улицам Москвы. Он никому не мог поручить столь ответственное дело, как передачу в прошлое эталонного списка.
   В лаборатории готовилась к отправке группа из трех человек. Они были одеты в форму милиционеров – лучший вариант конспирации. Заместитель директора до последнего не выпускал заветный конверт из рук. И лишь когда группа подошла к рабочей зоне машины времени, он приблизился к старшему, на котором была форма капитана милиции, и вручил ему конверт.
   – Инструкции помните? – строго спросил он.
   – Так точно, – бойко ответил старший.
   – Тогда с Богом, – ответил заместитель директора и натужно улыбнулся.
   Группа расположилась в рабочей зоне. Заместитель директора с волнением наблюдал, как делаются последние приготовления. Еще минута, и трое фальшивых милиционеров будто растворились в воздухе.
   Конверт со списком членов кооператива «Пруд» был передан в прошлое. В ту же секунду заместитель директора с умными глазами исчез. Его судьба сложилась иначе. Теперь он сидел в просторной столовой своего особняка в дорогом районе Лондона вместе со своей третьей женой, совсем молоденькой, глупой, но очень красивой, и ел суп из шампиньонов, а обслуживал его повар-француз.
   Мобильный в золоченом корпусе разразился красивой трелью. Олигарх с умными глазами поднес его к уху, вяло произнес: «Слушаю». Сбивчивый голос давнего знакомого сообщил ему, что рубль рухнул. На что олигарх, которому за минувшие два десятка лет и мысли не приходило просиживать разные кресла в ССОР, небрежно ответил: «Мне на это наплевать». Томно улыбнувшись жене, он с аппетитом доел вкусный суп. Повар-француз вздохнул с облегчением.

17. Третий

   Опять ни один человек в мире не понял, что произошло. Просто изменилась история. Третий человек занимал теперь должность заместителя директора ССОР. В предыдущих вариантах истории он был подполковником, возглавлявшим сверхсекретную группу. И он явился к директору ССОР по поводу предстоящей отсылки списка в прошлое.
   – Вы полагаете, что уже можно посылать? – сурово спросил директор.
   – Полагаю, что можно, – уверенно ответил заместитель директора. – Все готово.
   Сумрачно помолчав, директор повернулся к сейфу, открыл его, достал пакет из плотной бумаги, запечатанный по-старинному сургучом…

18. Тысяча двадцать третий

   Конверт со списком, выросшим еще на одного человека, был передан в прошлое. В ту же секунду заместитель директора исчез. Его судьба, как, впрочем, и всех остальных членов непомерно разросшегося дачного кооператива «Пруд», сложилась иначе. Теперь он сидел на веранде своего небольшого дома в Ленинградской области и ел борщ, а его обслуживала собственная жена, еще симпатичная, хотя и порядком располневшая.
   Простенький мобильный разразился трелью. Несостоявшийся олигарх поднес его к уху, вяло произнес: «Слушаю». Сбивчивый голос давнего знакомого сообщил ему, что рубль рухнул. На что он, человек, которому за минувшие два десятка лет не довелось ни разбогатеть, ни просиживать разные кресла в ССОР, расстроено воскликнул: «Ё… твою мать! Мы только теряем». Хмуро глянув на жену, он взял бутылку, налил себе полный стакан водки, залпом выпил. Жена смотрела на него с тревогой.
   – Что случилось? – спросил она.
   – Включи телевизор, – выдавил он.
   Несколько секунд спустя они с женой смотрели, как совсем другой СГЧР объясняет народу, что финансовые трудности временные, и скоро нас ожидает счастливая сытая жизнь.

Эта короткая, длинная жизнь…

   Нас поймали после второго убийства. Тогда зарезали узбека или таджика. Черт их разберет.
   Сам я не убивал ни первого, ни второго. Я таких вещей не одобряю. И даже на атасе во второй раз не стоял – нашел предлог отказаться. Но схватили всех. И меня – тоже. Прямо на работе. Явились в магазин, показали удостоверение, и, как говорится, под белы рученьки. Я, конечно, знал, что наших начали брать, но надеялся, что меня это обойдет стороной. Не обошло.
   Меня поместили в Матросскую Тишину и три дня никуда не вызывали. Дотошный сосед по койке, самый опытный в тюремных делах среди тех, кто был в камере, сделал весьма неутешительный прогноз относительно моего будущего.
   – Восемь лет, – уверял он. – Получишь восемь лет строгого режима.
   – За что? Я ж не убивал.
   – Соучастие в убийстве.
   Стоит ли говорить, как не хотелось мне попадать на восемь лет в лагерь строгого режима. Восемь лет. Почти вечность. Страшно подумать. И мать не перенесет такое.
   Я не одобрял убийства, которые совершили мои сотоварищи. Побить для острастки еще куда ни шло, а убить – это чересчур. Это плохо. Я не единственный из наших, кто думал так. Но те, кто настаивал на убийствах, были решительнее, напористей. Потому и взяли верх. Среди них был Петр, мой бывший одноклассник и давний приятель. В нашей паре он всегда был первым.
   На четвертый день мне приказали выйти из камеры и провели длинными коридорами в небольшую комнату, почти пустую – только стол и стулья. За столом сидел мужчина в штатском. Худощавый, с удивительно скучным узким лицом и неприятными, колющими глазками.
   – Садись, – он указал на стул. – Капитан Федеральной службы безопасности Бархатов. Мне поручено вести ваше дело.
   Потом он долго и неотрывно просматривал какие-то документы в папке, словно забыл о моем существовании, а когда вспомнил, уставился на меня колючим взглядом, от которого очень хотелось отвернуться. Наконец хитрая улыбка прорисовалась на его лице, и он заговорил.
   – Вообще, я не осуждаю ваше движение. Этих чурок надо ставить на место. В самом деле, понаехали, ведут себя хамски. Девушек наших трахают, преступность разводят, рабочие места занимают. Все так. Кроме убийства. Сам понимаешь… – капитан многозначительно помолчал. – Но у тебя есть выбор. Ты можешь сесть. Надолго. Мать огорчишь. Ты ведь у нее один. А можешь остаться на свободе. Жить в свое удовольствие. И пользу приносить стране.
   – Как это? – удивился я.
   – А так. С нацистами больше не водись. Вступишь, куда я скажу, будешь рассказывать мне, что и как. И живи себе. Даже деньги будешь получать. Так что выбирай.
   Я, разумеется, вовсе не хотел сидеть в тюрьме. Но предложение капитана казалось розыгрышем. Мне что, выпал счастливый билет? Сердце бешено заколотилось.
   – Куда вступить?
   – Куда-куда… Куда надо. Скажу, если согласишься.
   – А деньги… большие?
   – За такую работу приличные, – уверил он.
   – Согласен, – выдохнул я и почувствовал, как по лбу стекает прохладная струйка пота.
   Капитан пристально посмотрел на меня.
   – Бумагу подпишешь. Чтобы всё всерьез. А ты как думал?
   Он поднял с пола кожаный портфель, достал лист бумаги и небрежно бросил его передо мной. На нем был какой-то пространный текст, вроде как соглашение о сотрудничестве, а местами шли пустые строки.
   – Бери ручку и пиши.
   Пока я читал, вписывал фамилию, имя, отчество, место рождения, капитан, откинувшись на спинку стула, мерно постукивал костяшками пальцев по столу, но едва я успел расписаться, тут же выхватил лист у меня из рук. Убедившись, что я все выполнил в точности, как он просил, ухмыльнулся, быстро сунул лист в белую папку и спрятал в портфель.
   – Все эти чурки, кавказцы, конечно, представляют опасность. Мы об этом знаем и стараемся предпринимать определенные меры. Но есть куда более опасные для России люди. Всякие демократы, которые на западные деньги раскачивают лодку, – он подался вперед, сощурился. – В общем, к демократам вступишь. К оппозиционерам. И вот что. Сделай все, чтобы стать там своим. Расположи к себе, проявляй активность, добейся положения. Ты должен быть в гуще событий. Иначе тебе грош цена. Понял?
   – Понял, – буркнул я.
   – Придешь к ним на штаб-квартиру. Скажешь, что хочешь им помогать. И начнешь. А со мной будешь встречаться на одной квартире. Я тебя сам вызывать буду. И смотри, будешь играть в свои игры, своевольничать, я на тебя управу найду. Сядешь как миленький. Надеюсь, ты понимаешь, что я не шучу?
   – Да.

   Господи, как хорошо было на улице! Кругом стояли дома, ехали машины, с деревьев падали желтые осенние листья. Я мог идти, куда хочу, и делать, что хочу. Я был опьянен свободой и несколько часов бродил по городу, стараясь ни о чем не думать.
   На работе я представил справку, что меня задержали на четыре дня в милиции, но обвинения не подтвердились.
   – Ошибка вышла, – с деланной бойкостью объяснил я. – Они тоже люди, ошибаются, спутали с кем-то. Слава Богу, разобрались.
   На следующий день после работы я поехал по адресу, который дал мне капитан, и оказался возле старого высокого здания еще дореволюционной поры. Глухая железная дверь была закрытой. Я не знал кода и решил немного подождать.
   Вскоре к подъезду подошли двое парней, бурно обсуждая действия какого-то Милова, набрали код и прошли внутрь. Я прошмыгнул за ними.
   Офис располагался на втором этаже. Я вошел в большое светлое помещение вслед за парнями и увидел множество людей, погруженных каждый в свое дело. Одни что-то бурно обсуждали, другие говорили по телефону, третьи набирали в сумки листовки со столов и уходили, а на их место вставали только что вошедшие молодые ребята, но за всем этим мельтешением чувствовалось нечто вполне организованное.
   Я выбрал полную высокую женщину, достаточно молодую, которая бойко распоряжалась выдачей листовок и брошюр. К ней обращались Надя или Надежда.
   Выждав паузу в ее бурной деятельности, я подошел и с некоторым волнением проговорил:
   – Надя, я хочу помочь вам.
   – Мне? – удивилась она.
   – Нет… не лично… Вашей организации.
   Я ожидал расспросов, кто да откуда, но вместо этого услышал:
   – Хочешь помочь, бери брошюры, и пошли.
   – Куда?
   Она широко улыбнулась, а на румяных щеках появились две небольшие ямочки.
   – Как, куда? Раздавать.
   Мне стало спокойнее от этой щедрой улыбки и даже захотелось продолжить разговор.
   – А что за брошюры?
   – Да про нашего президента. Про его делишки. Вон они лежат. Бери побольше, и идем.
   Я взял две пачки, завернутые в грубую серую бумагу, положил в рюкзак, и мы вышли из офиса. На лестнице нас догнали несколько ребят с набитыми сумками, тоже новичков, и мы все вместе направились к метро, на нашу «точку агитки», как выразилась Надя.
   Боевое крещение проходило с переменным успехом. Раздавать листовки и брошюры оказалось делом несложным и даже увлекательным, Поначалу я без энтузиазма протягивал брошюры прохожим, тушевался, прятал глаза, оттого, видимо, многие и шарахались в сторону, отстранялись. А потом словно какой-то странный кураж захватил меня. Я развернулся, почувствовал себя артистом, вошедшим в роль, импровизатором, наконец.
   – Девушка, разве вам не интересно узнать про нашего президента? – громко вопрошал я, протягивая брошюру весьма симпатичной брюнетке. – Девушка, не бойтесь. За это не сажают. Прочитайте, что он вытворял. Не чужой человек, наш президент. – А чуть позже обращался к молодому парню, похоже, ровеснику: Приятель, спешишь выпить пива? Потрать немного времени, прочти эту брошюру. В конце концов, ты живешь в этой стране. Посмотри, что творит тот, кто на вершине власти.
   Когда мы шли обратно в офис, я услышал похвалу из уст Надежды:
   – А ты молодец. Хорошо агитируешь. Ты откуда взялся?
   – От верблюда, – зачем-то съязвил я, но вовремя спохватился. – Я не равнодушный, решил помочь вам, просто… Просто не люблю эту власть.
   – Ее многие не любят. Но не все решаются выступать против. Ты учишься?
   – Нет, работаю.
   – Где?
   – В магазине бытовой техники. Продавцом-консультантом.
   – Тогда ясно, почему ты так легко с людьми общаешься.
   В общем, первый блин оказался не комом. Что было мне приятно. Женщина, с которой я познакомился, выполняя новую обязанность, казалась милой, вызывающей доверие. И нисколько не опасной. Я думал об этом по пути домой.
   Когда через день я возник в штаб-квартире организации, Надя встретила меня как старого знакомого.
   – А-а! Продавец-консультант. Рада видеть. Там еще брошюры привезли. Те, про нашего президента. Поможешь разгрузить?
   Я помог им таскать увесистые пачки с улицы на второй этаж, после чего потом мы сели пить чай в уютном закутке офиса.
   – Устал? – поинтересовалась Надя.
   – Нет. А вы, наверно, устали.
   Она небрежно махнула рукой.
   – Мне не привыкать. Все время чего-то приходится таскать. То брошюры привезут, то листовки. Да и не могу я без дела сидеть.
   «Хорошая она тетка, – отчего-то подумалось мне. – Настоящая». Я и не знал, что могу вот так запросто проникнуться симпатией к незнакомому, в сущности, человеку. За внимание, доброе слово, улыбку? За то, что не спрашивает ни о чем, не допытывается?.. Я себя не узнавал.
   Через день мы опять раздавали брошюры. Это было очень весело. Я набрасывался на прохожих с озорными вопросами: «А вы только телевизор смотрите? Иногда читаете? А такую книжку читали? Очень интересно. Берите». А чуть позже: «Девушка, а вы замужем? Нет?! Скорее читайте нашу брошюру. Вас полюбит умный мужчина». Надя поглядывала на меня со строгой и одновременно прощающей улыбкой. И это было мне приятно.
   А через неделю после моего освобождения позвонил капитан и напомнил о моем долге. Честно говоря, короткий разговор с ним расстроил. Пришлось вспомнить то, что я с удовольствием забыл бы. Если бы мог – не пошел. Но я прекрасно понимал, это обернется большими проблемами для меня.
   В назначенное время я приехал по секретному адресу. Как ни странно, это была самая обычная квартира. Капитан провел меня в большую комнату. Сел на диван. Перед ним на стеклянном столике стояли бутылка Хеннесси и наполненный стаканчик.
   – Ну, рассказывай, чего ты добился, – спросил он, с явным удовольствием глотнув коричневатую жидкость.
   – Пришел к ним, сказал, что хочу помогать в их деятельности, – вяло излагал я. – И теперь помогаю. Раздаю вместе с ними листовки, брошюры по вечерам.
   – Хорошо. Садись вон там за стол, бери бумагу и отчет пиши. Всех, с кем познакомился, упомяни. Чем занимаются, что говорили. Давай, не тяни. Быстро.
   Я вынужден был заняться писаниной. Натужно сочинял предложения, а он продолжал потягивать Хеннесси.
   Потом он с кислой миной читал, что я накатал. Закончив, процедил:
   – Для первого раза сойдет. Распишись.
   Я взял последний листок, поставил подпись. Присоединив его к другим, он спрятал мою «докладную» в портфель.
   – В общем, проявляй активность. Твоя задача – стать своим и проникнуть в руководство. Понял?
   – Понял, – промямлил я.
   – Ну, тогда иди.

   На следующий день у меня выдался выходной, и я уже в полдень примчался в штаб. Тогда и произошло мое знакомство с Ильей. Он был немного старше меня, энергичный, живой. Прямо-таки не мог сидеть на месте, посидит немного и опять вскочит, ходит взад-вперед, что-нибудь активно доказывает окружающим. Но больше всего меня заинтересовал его разговор с Надей о нынешней власти, которую он ненавидел.
   – Эта власть понимает только силу! – разгорячился он. – Я считаю, что тридцать первого мы должны участвовать. Даже если митинг не разрешат.
   – Согласна. Думаю, что совет поддержит.
   – Лично я буду участвовать в любом случае. Даже если совет примет решение против нашего участия.
   «Что такое будет тридцать первого числа?» – озадачился я и решил выяснить, но вовсе не потому, это было приказом капитана. Мне действительно стало интересно вникать во все, чем занималась организация. Как только Надя осталась одна, я кинулся к ней с вопросом.
   – Как? Разве ты не знаешь?!
   В ее взгляде явно читалось недоумение, и я смутился.
   – Нет…
   – Но это же акции протеста на Триумфальной площади! Люди выходят требовать соблюдения тридцать первой статьи конституции. Она о том, что граждане имеют право проводить собрания, митинги, демонстрации. Поэтому тридцать первого числа. Лимоновцы организовывают. Наших сторонников мы туда не зовем – поколотить могут, на пятнадцать суток посадить. Но мы с Ильей ходим. Если не боишься, приходи.
   – Приду, – заверил я, нутром почуяв, что дело может оказаться весьма остросюжетным.

   Вечером тридцать первого я отправился на Триумфальную площадь.
   Милиционеры попались мне уже на платформе станции «Маяковская» – они группами стояли в разных местах. А наверху вообще было море милиции. Они не пускали ни в сторону памятника, ни налево, по Садовому кольцу. Всех пытались завернуть направо, к Тверской. Но группа молодых парней и девушек не желала подчиниться – они рвались к памятнику, и милиция нехотя отступала.
   Я отыскал глазами Илью с Надей – они стояли впереди, хотел протиснуться к ним, но тут милиция начала выталкивать нас на тротуар. А вслед за тем появились другие милиционеры, в шлемах с опущенными защитными стеклами, скрывающими лица. «Космонавты», – презрительно проговорил стоявший рядом парень. «Кто?» – не понял я. «ОМОН», – пояснил парень. Вдруг космонавты как по команде принялись бить людей дубинками, они выхватывали по одному из нашей тесной группы и тащили к автобусам, стоявшим вдоль Тверской. Все происходившее походило на какой-то дурной, мутный сон. Мне стало душно, захотелось вырваться из этой толпы. «Сволочи!» – закричал я и не узнал свой голос: хриплый, отчаянный.
   Я видел, как схватили Илью, заломили руки, погнали к автобусу. Потом схватили Надю. Я не знал, что мне делать и стоял на месте как вкопанный. Вскоре и меня огрели дубинкой по спине, а потом схватили и поволокли по асфальту. Я пытался вырваться, но они были сильнее. Оказавшись в автобусе и разглядев в полумраке знакомые лица, я неожиданно повеселел. Впрочем, и другие задержанные не унывали – кто-то с усмешкой вытирал кровь с разбитой губы, кто-то разговаривал по телефону, бойко докладывая обстановку.
   – Впервые попал в автозак? – подсел ко мне Илья.
   – Угу.
   – Привыкай, – он хлопнул меня по плечу. – Мы здесь часто бываем. Но самое интересное впереди.
   Через полчаса нас повезли в участок. Майор с туповатым лицом принялся сочинять протоколы. На каждого из нас он старательно выводил: «оскорблял органы правопорядка, оказал сопротивление органам правопорядка…» и тому подобная чепуха. Забыв про всякую осторожность, я искренне возмутился:
   – Зачем вы пишете неправду?! Я никого не оскорблял и пальцем не тронул! Зачем?!
   Он и ухом не повел.
   – Прочитайте и подпишите.
   Про то, что ничего не надо подписывать, меня, разумеется, предупредили. Так я и поступил. Потом всю ночь мы сидели в камере. Условий для того, чтобы спать, здесь не было – что-то вроде помоста у окна во всю ширину камеры. Да нам и не хотелось спать. Все были возбуждены, вспоминали разные истории, связанные с прежними задержаниями, судами. Впрочем, я только слушал. Да и что я мог рассказать о своем недавнем аресте? Потом, когда разговорись о том, кто чем занимается, я рассказывал про наш магазин и моих коллег, с которыми происходили разные смешные истории.
   Утром где-то около одиннадцати нас повезли к мировому судье.
   Когда я входил в зал, то уже знал, что Илье дали десять суток. Признаться, только теперь я заволновался, что у меня могут быть проблемы на работе. Пропасть на десять дней, это чересчур. Оставалось надеяться на помощь капитана из ФСБ.
   Судья, хмурый, с недовольным лицом, с самого начала не понравился мне. Свидетелем выступал милиционер, которого я прежде не видел, но который весьма складно рассказывал, как я «оказывал сопротивление органам правопорядка и ругался матом».
   – Это все неправда. Я не ругался матом. И не оказывал никакого сопротивления. Это же смешно. Вы послушайте, что он говорит, – я кивал на милиционера. – Оказывал сопротивление органам правопорядка. Он так говорит, потому что не знает, как было на самом деле. Он читает то, что ему написали.
   Судья не видел ничего смешного. Он верил милиционеру и не верил мне. Все шло к тому, что я тоже получу десять суток.
   Тем не менее, обошлось. Меня приговорили к штрафу в тысячу рублей. На работу я опоздал на два часа. Вот если бы я загремел на десять суток, меня бы, скорее всего, выгнали. А так отделался штрафом. Выходило, что я потерял на политике две тысячи пятьсот рублей. Но я не жалел. Меня грело ощущение, что я сделал хорошее, нужное дело, побывав на акции протеста. О задании капитана не думал вовсе.
   Илье повезло меньше, его укатали на десять суток, а мы, кто был свободен, приезжали днем к спецприемнику, где его держали, проводили пикеты. Милиция гнала нас, но не арестовывала. Потом мы встречали его в день освобождения. Собралось много народу, корреспонденты, телевизионщики какие-то. Но милиция обманула нас – Илью тайком вывезли в какое-то другое отделение и там отпустили на исходе дня. А нам, ожидавшим его, сообщили, что он освобожден, уже после полуночи, когда мы начали возмущаться.
   Илью я увидел через день, в штабе. Он что-то с жаром объяснял высокому курчавому человеку, который, кажется, был одним из главных в нашей организации. Я подошел поближе.
   – Надо продолжать тактику давления, – говорил Илья. – Эта власть понимает только силу. Надо устраивать акции как можно чаще.
   Курчавый взглянул на меня, и я тут же отшагнул назад, огляделся, встретился взглядом с Надей.
   – Вот кто пойдет со мной раздавать доклад про Путина. Пойдешь? – весело спросила она.
   – Пойду! – охотно согласился я и облегченно выдохнул.
   В четверг капитан опять вызвал меня на явочную квартиру.
   – Ну, что там нового у тебя? – лениво поинтересовался он.
   – Работаю, – уклончиво отвечал я.
   – Ра-бо-та-ешь? – произнес он почему-то по слогам и глотнул Хеннесси. Бутылка, наполовину опустошенная, красовалась на столике. – Ну, иди, пиши. Там, в той комнате. Рассказывай, что наработал. И не халтурь!
   Что мне оставалось? Я принялся описывать то, что видел в организации. Но вскоре обнаружил странную вещь – я старался приуменьшить роль Нади, как, впрочем, и Ильи. Мне почему-то стало их жалко, по человечески, а еще больше – себя. Ведь я влип.
   Когда я вернулся в большую комнату, то с удивлением обнаружил там сногсшибательную брюнетку – длинноногую, с черными гладкими волосами и худым холеным лицом. Она сидела рядом с капитаном, закинув нога на ногу. Тонкими пальцами держала наполненную рюмку.
   – Что губы раскатал? Нравится? – капитан добродушно расхохотался, взял листы, бегло просмотрел их. – Молодец, стараешься. Ладно, иди. И продолжай в том же духе. Ну что ты на нее пялишься? Иди.
   Спускаясь по лестнице, я думал о брюнетке – тоже пишет здесь отчеты? Навряд ли. Следующим вечером я вновь появился в штаб-квартире. Участвовал в обсуждении плана работы на ближайший месяц, и мне было приятно, что ребята советуются со мной, говорят как с равным.

   Через неделю разразился скандал – одного из наших лидеров засняли на камеру в постели с какой-то женщиной и выложили в интернете. Событие активно обсуждалась в штабе, но никто не сомневался, что это провокация. Придя домой, я решил посмотреть, что же там такое сняли. С первых кадров я узнал ее. Ту, которая была тогда с капитаном. Я увидел, как она занимается любовью с нашим лидером и какими-то другими политиками. Теперь я понимал, кто все подстроил, и зачем брюнетка приходила к капитану. Мне хотелось тотчас рассказать об этом Наде, Илье. Но я не мог. Мне пришлось бы тогда объяснять, откуда я знаю капитана и зачем появился на особой квартире. Я должен был молчать.

   Очередное тридцать первое число прикатило к нам. Опять готовился митинг, но на этот раз согласованный с мэрией, то есть разрешенный. Там же, на Триумфальной. Ребята попросили меня помочь, поэтому я приехал на площадь заранее, таскал и устанавливал громоздкие черные колонки справа и слева от небольшого грузовичка, платформа которого должна была служить сценой, помогал настроить звук. Площадь была еще пустой, только шеренги милиционеров окружали ее. Потом стали подходить люди, по одному или группами, и скоро все пространство заполнилось народом.
   Я остался рядом с трибуной, слушал выступления и разглядывал выступающих. Почти никого из них я не знал, но мне было интересно вглядываться в их лица, вникать в то, что они говорят. Потом выступал Илья. Он говорил азартно, легко. Я видел, как внимательно слушают его, и мне было чертовски приятно сознавать, что мы с ним из одной организации.
   Потом началась какая-то суета около высокого старого здания у выхода из метро. Я решил посмотреть, что там, и стал протискиваться сквозь тесные ряды слушателей к ограждению, за которым стояла цепочка милиционеров, обычных, не космонавтов. Оказалось, около метро была какая-то молчаливая потасовка.
   Вскоре к нам на территорию разрешенного митинга втиснули молодых ребят, тех, кто пытался провести свой митинг поблизости, без разрешения. Яростное бодание с милицией закончилось победой последней. Просто милиционеров было больше, к тому же, к ним на подмогу пришли космонавты. Ребята, которых запихнули к нам, были очень недовольны, но ничего не могли поделать.
   Кроме этого инцидента в тот вечер больше ничего не случилось, никаких задержаний не было.
   После митинга мне по-настоящему захотелось разобраться в том, за что же все-таки наша организация борется (а в том, что она наша, то есть и моя, я уже не сомневался), каких перемен добивается. В общем, от пламенных речей Ильи и других активистов в голове у меня была каша.
   Через два дня, воспользовавшись тем, что Илья в одиночестве просматривал какие-то бумаги, я подошел к нему.
   – Илья, можно спросить? – я замялся.
   – Спроси, – он посмотрел на меня задумчивым взглядом.
   – Что, все-таки, важнее всего… ну, чтобы все мы стали нормально жить?
   – А ты все еще не понял? Надо вынудить эту власть уйти. Потому что она ничего менять не хочет. И не будет. Она все сделала для того, чтобы воровать миллиарды и не иметь при этом проблем.
   – А если уйдет она, эта власть, что надо потом делать?
   – Потом? Надо суд независимый создавать, настоящее разделение властей, партии настоящие, а не те, которые все делают под диктовку Кремля. Надо заново избирать депутатов и формировать правительство, которое займется настоящими реформами. Надо приватизировать госкорпорации. Полностью разогнать милицию и создать нормальную полицию. И, конечно, упразднить ФСБ. Но сначала надо нынешнюю власть вынудить уйти.
   Мне казалось, что это нереально – заставить нынешнюю власть уйти.
   – А может проще заставить ее… считаться с мнением народа?
   Илья рассмеялся.
   – Да ты фантазер! Ничего ты от них не получишь. Ничего… Ты, кстати, нашу свежую брошюру про Путина читал?
   Признаться, я и старую не читал, но врать не стал:
   – Нет.
   – Что же ты? Раздаешь другим, а сам не читал. Прочти и поймешь, что я прав. Всё. Мне надо работать.
   Он опять углубился в чтение, а я отправился в соседнюю комнату и взял брошюру. Я читал ее в метро, дома за ужином, перед сном и утром по пути на работу. Это было нелегкое чтение – уйма фактов утомляла, но ответы на многие мучившие меня в последнее время вопросы я получил. И готов был согласиться с Ильей: гнать надо эту власть. Всё остальное бесполезно. И еще я понял, каким дураком был раньше, когда искал причину всех бед в таджиках, в кавказцах.

   На следующей неделе в штабе появилась девушка, сразу привлекшая мое внимание. Она была худенькой и очень стеснительной. Ее лицо, худощавое и совсем юное, с аккуратным носиком, показалось мне таким симпатичным, что я постоянно глазел на нее. Она внимательно слушала, что ей говорят наши активисты и совсем не замечала моего внимания к ней. Ее звали Инна.
   Когда мы пошли раздавать брошюры, то она так смешно, так трогательно просила прохожих взять книжку, что я не мог сдержать улыбку. И что удивительно – у нее брали брошюры гораздо чаще, чем у нас.
   После раздачи агиток я не стал юлить и предложил проводить ее домой. Она удивилась:
   – Зачем?
   – А вдруг на вас кто-нибудь нападет?
   – Кто?
   – Ну… мало ли. Сейчас всякое бывает.
   – А вам тоже на Юго-Западную?
   – Да, – соврал я. – и давай на «ты».
   Мы неожиданно легко разговорились. Инна рассказала, что она студентка, учится на историка, мечтает заниматься наукой. А нынешнюю власть она считает виновной в том, что разрушена система образования и умирает российская наука.
   – Поэтому ты пришла туда… к нам?
   – Да. А ты чем занимаешься?
   – В магазине работаю. Продавцом-консультантом. Это большой магазин. Всякую технику продает.
   Кажется, она была удивлена.
   – Это интересно – работать продавцом?
   – Мне – интересно. Приходит новая техника, я ее изучаю, а потом показываю покупателям, где что, как работает.
   – А что за техника?
   – Мобильные телефоны, планшеты, ноутбуки, электронные книги, принтеры.
   Она понимающе кивнула.
   Инна жила недалеко от метро, и я проводил ее до самого подъезда.
   – А ты где живешь?
   Врать больше не было желания.
   – На другой стороне города.
   – Ты меня обманул? – совсем по-детски удивилась она.
   – Мне хотелось проводить тебя. Прости…
   Задумчиво помолчав, она кивнула и исчезла за черной железной дверью. А я отправился к себе в Медведково.

   – Что так поздно? – раздался из кухни голос матери, едва я вошел.
   – Провожал одну девушку.
   Мать вышла в прихожую, села на коробку с пылесосом под вешалкой.
   – У тебя есть девушка?
   – Пока что нет.
   Она тихо охнула и запричитала:
   – Я так хочу, чтобы у тебя появилась девушка. И чтобы ты завел семью. И перестал сходить с ума. То ты с одними водился, теперь – с другими. Ты наживешь себе неприятности. Мало тебе одного ареста?
   Я предпочел промолчать и отправился в свою комнату.
   Весь следующий день на работе я думал об Инне и схлопотал несколько замечаний, вовремя не заметив «чайников» – покупателей, озирающихся по сторонам в поисках нас, консультантов.
   С Инной мы увиделись только через день в штабе. Получив брошюры, отправились к метро, перебрасываясь какими-то дежурными фразами. Мне показалось, что она не в духе, даже листовки раздавала без своей милой робой улыбки, машинально. Отдав пожилому прохожему последний листок, она подошла ко мне, уже отстрелявшемуся, попрощаться.
   – Я провожу тебя?
   Она помотала головой.
   – Почему?
   – Не надо. Зачем тебе тащиться в такую даль?
   – Мне это не трудно.
   – Не надо. Я доеду сама.
   Помолчав, я спросил:
   – Есть кто-то еще, кто проводит тебя?
   – Нет, – ответила она, удивленно глянув на меня. – А причем здесь это?
   Я не знал, что ответить. Она поставила меня в тупик.
   – Впрочем, если у тебя действительно есть время… – неожиданно произнесла она, но я не дал ей договорить.
   – Есть!
   Когда поезд метро вез нас к Юго-западной, Инна снова рассказывала мне о своей учебе, преподавателях, о будущей работе, а потом неожиданно спросила:
   – Как ты думаешь, они не слишком радикальны?
   – Кто? – не сразу понял я.
   – Илья, Надя, остальные.
   Я в недоумении пожал плечами.
   – Не знаю.
   – Конечно, молодежь должна проявлять радикализм, – рассудительно продолжила она. – Но нельзя, чтобы был один радикализм без какого-то конструктивного элемента.
   Этого я, признаться, не понял.
   – Они за независимый суд, – я стал повторять то, о чем не раз слышал от Ильи, – за настоящее разделение властей, за то, чтобы полностью разогнать милицию и создать нормальную полицию. Но сначала надо нынешнюю власть вынудить уйти.
   – А как появятся независимый суд и настоящее разделение властей?
   Немного поразмыслив, я опять неопределенно пожал плечами. Ответ был мне не известен. Но я с каждым часом все больше убеждался в том, что Инна – странная девушка. Но нравилась мне она от этого еще больше.
   В конце недели капитан очередной раз вызвал меня на квартиру. Открыл дверь, плюхнулся на диван, глотнул «Хеннеси», уставился на меня своими серыми волчьими глазами.
   – Что нового?
   – Где? – зачем-то спросил я.
   – В Америке, наверно.
   Это удивило меня.
   – Откуда мне знать?
   – Потому я тебя и не спрашиваю про Америку, дурень. Неужели не ясно: у тебя что нового?
   – Работаю, – огрызнулся я. – В мероприятиях участвую.
   – В мероприятиях? Ну, иди, пиши.
   Никогда раньше я не мучился так, готовя свой отчет. Надо было что-то написать, но и подставлять моих нынешних соратников не хотелось. Я подробно изложил про митинг тридцать первого числа – все равно про него много писали в интернете. Описал наш разговор с Ильей, но как! То, что надо улучшить работу суда и работу партий, написал, как и то, что надо приватизировать госкорпорации и создать нормальную полицию. А вот про то, что надо упразднить ФСБ и вынудить уйти нынешнюю власть, умолчал. Инну вообще не стал упоминать. Отметил лишь, что раздача брошюр продолжается.
   Капитан взял мои листки, бегло просмотрел их.
   – Неплохо, но я развития не вижу. Нет развития, – он потряс листами в воздухе. – И это не очень хорошо. Понимаешь? Веди себя активнее, лезь в руководство. Сколько тебе повторять?
   – Там уже есть руководители.
   – А ты светись, прыгай выше головы. Предложения всякие давай. Короче, проявляй активность. Тебя в руководство и включат… – тут он тяжко вздохнул и состроил что-то неопределенное на лице. – Ладно, иди.
   Какое облегчение испытал я, покинув чертову квартиру! Я шел по вечерней улице и думал о том, что это обязательно должно когда-то кончиться: вызовы капитана, мои отчеты, которые правильнее назвать доносами. Я – доносчик, ведь так? Делаю одно дело с людьми, хорошими людьми, и в то же время слежу за ними.
   Ночью мне снились кошмары: какие-то вышки, выкрики, выстрелы, искаженные ужасом лица, незнакомые, темные. Утром я изо всех сил пытался не вспоминать вчерашнюю встречу с капитаном, не прокручивать в голове одни и те же мысли, старался переключиться на работу, благо покупателей, пристающих с расспросами, хватало, готовил товары к продаже, выписывал счета. А вечером отправился в штаб, чтобы заниматься другими обычными вещами: беседовал, строил планы, раздавал нашим активистам агитационные материалы. Но не мог не думать о том, что все совсем не так. Моя задача – следить за этими людьми и писать потом в своих отчетах, что они делали, что говорили… Я чувствовал себя предателем.
   С Инной в этот день я общался сухо, старался избегать ее взгляда и улизнул из штаба, пока она не видела.

   Мерзкое ощущение от того, что я двуличен, сохранилось и на следующий день, и еще через день. Я потерял некую точку опоры, пусть и призрачную, которую выменял на свободу у капитана. Слабенькая дощечка, появившаяся под ногами совсем недавно, затрещала. И от этого треска закладывает уши. Что будет, когда она сломается, что будет под ногами – грязь, осколки, пустота?
   Я сделался мрачным. Коллеги на работе заметили это. «У тебя что-то случилось?» – спрашивали меня. А что я мог ответить? Бормотал нечто невразумительное. В штабе первой среагировала Надя.
   – Ты чего такой хмурый стал? Плохо себя чувствуешь?
   – Да… не очень, – с неохотой выдавил я.
   – К врачу надо сходить. Если помощь какая-нибудь нужна, скажи, – она положила мне руку на плечо.
   – Хорошо…
   – Непременно сходи.
   Даже мать, уж на что мы с ней мало общались в последнее время, остановила в прихожей, поглядела пристально:
   – Не нравится мне твое состояние, сынок.
   Будто мне оно нравилось.
   – Есть проблемы… – сорвалось с губ.
   – Поделись. Возможно, я смогу помочь.
   Язык не поворачивался рассказать ей правду. А хотелось, черт побери, хотелось кричать!
   – Попробую сам.
   – Смотри. Я всегда готова помочь. Хотя ты как-то болезненно воспринимаешь мои попытки помочь.
   – Я же сказал, попробую сам. Слышишь, все получится!

   Близилось очередное тридцать первое число, и в штабе шла активная подготовка к нему. Я плотно работал над организацией митинга, обсуждал его проведение, помогал Наде подавать заявку. А еще мы готовились к учредительному съезду партии, которая создавалась при участии нашей организации. Нужно было много успеть сделать за короткий срок: найти зал на обоюдовыгодных условиях, определиться с делегатами, с повесткой дня, с регламентом и прочими вещами. При этом не все члены нашей организации поддерживали наше участие в новой партии.
   Непосредственно митинг тридцать первого прошел без эксцессов. Многочисленные участники выслушали выступления ораторов и начали спокойно расходиться. Однако после митинга часть решительно настроенной молодежи захотела пройти маршем к Кремлю. И космонавты – тут как тут, принялись хватать всех, кто вышел на проезжую часть Тверской, а заодно и тех, кто стоял рядом с ними на тротуаре. Я все видел, но предпочел остаться в стороне. А вот Илья был в их числе, так что омоновцы потащили его в автозак.
   Через день его в очередной раз осудили на десять суток, и мы с Надей вечерами ездили на Юго-Запад Москвы, стояли в пикете в знак протеста рядом с тем зданием, где его держали. Один вечер с нами провела Инна, но я не пытался проводить ее, когда мы собрались идти по домам. Я вообще больше не провожал ее…
   Выход Ильи по окончании срока обернулся целой демонстрацией, шумной, веселой. Присутствовало множество телекамер и журналистов. У меня было ощущение, что это и мой успех.
   Вскоре после этого состоялся съезд. Я был в числе делегатов. Съезд напоминал митинг, только под крышей – выходили на сцену люди и выступали. Правда, голосовать приходилось постоянно: принимать разные документы, поддерживать предложения, избирать. Я не всегда понимал, как голосовать, и поглядывал на Илью, сидевшего впереди, повторял его действия.
   Когда все закончилось, делегаты выходили из зала с довольными лицами. У меня тоже сложилось мнение, что мы сделали что-то значимое, полезное.
   – Теперь надо создать московское отделение, – сообщила Надя, догнав меня. – Проведем конференцию через две недели. По-моему, тебе стоит войти в политсовет.
   – Я не против, – были мои слова.
   Она внимательно посмотрела на меня.
   – Ну вот, теперь узнаю боевого товарища! По-моему, ты пришел в себя. Уж не знаю, что там у тебя было.
   Я кивнул. Да, я чувствовал себя гораздо лучше. Может быть, последний раз так хорошо мне было только в детстве, радужном, конфетно-велосипедном, безмятежном. Когда мама была красивой и счастливой, а за ее спиной стоял отец – широкоплечий здоровяк, человек-гора, как звали его мальчишки во дворе, и таким я его запомнил. Отца не стало в одночасье – сердце.
   Но сегодня я был действительно опьянен свободой – два месяца капитан не напоминал о себе. Это все? Я прощен?

   Он позвонил на следующий день после съезда. И мне пришлось вспомнить путь на квартиру в этот адский микрорайон, который так хотелось забыть, черную железную дверь с желтой кнопкой звонка, лицо коньячного цвета. Стол, стул, пачка канцелярской бумаги. И вот я пишу, нет, я сочиняю, как в школе на уроке литературы, второй лист, третий. Я красочно описываю произошедшие события, но кто их герои? Кто эти люди? Вы с ними знакомы, нет? Я тоже.
   Передал капитану исписанные листки, он берет, читает, хмурится, хохочет. Ну наконец-то я слышу смех капитана!
   – Что это?
   – Я больше не хочу этим заниматься, – сказал я.
   Господи, с каким трудом дались мне столь незатейливые слова.
   – Чем? – удивился он.
   – Доносить. Вот чем.
   Он даже немного опешил.
   – Ты чего, мозгами тронулся?
   Я не ответил, хмуро смотрел в пол. Прошла вечность, прежде чем он продолжил:
   – Как ты себе это представляешь?
   – Перестану писать… отчеты. И всё.
   – И всё?
   Я заметил, что загорелое лицо капитана сегодня чисто выбрито, волосы тщательно зачесаны назад, а вот уши немного оттопырились.
   – И все? А те преступления, за которые сидят твои дружки? Ты тоже в них участвовал. И тоже должен сидеть. Ты не сидишь, потому что родина дала тебе возможность искупить свою вину. Но ты ее еще не искупил.
   Его слова придавили меня.
   – Долго мне ее искупать?
   – Да уж не менее пяти лет, которые ты получил бы.
   – Я никого не убивал.
   – Правильно. Это за соучастие. Если бы убивал, лет пятнадцать получил бы. А то и пожизненно.
   Я молчал. Капитан тоже замолк, видимо, соображая, чем меня добить.
   – Только думаю, что и через пять лет мы тебя не отпустим, – произнес он наконец.
   – Почему?
   – Ты теперь наш до самой смерти. И нечего выкобениваться. Ты выполняешь важное дело. Государственное, можно сказать. Они же противники власти. Дай им волю, всё разрушат. России не будет. Понимаешь?.. Ты гордиться должен, что тебе доверяют. А ты… – он красноречиво махнул рукой. – Ну что там у тебя стряслось? Влюбился?
   Я молча смотрел в сторону.
   – Ну так трахни ее. Или не дает? Другую найди. Вон их сколько, – он зачем-то обвел рукой комнату.
   И тут до меня дошло – бесполезно пытаться что-то объяснить ему. Бесполезно просить. Он не отпустит меня. Никогда.
   – Ты вот что, – деловито продолжал он. – Главное, не дергайся. Деньги будешь получать за работу. Я обещал… Упустил, моя вина, да. Теперь будешь получать. Хеннесси хочешь?
   – Нет.
   – Зря, хороший коньяк… – он вздохнул как-то озадаченно. – И вот еще. Будет создаваться московское отделение. Постарайся попасть в его руководство. В политсовет. Это очень важно. Ты понял?
   – Да.
   – И давай без упадничества, – прямо-таки отеческие нотки зазвучали в голосе капитана. – Смотри на все проще. А деньги будешь получать. Нормальные деньги. Ясно?
   – Ясно. Я могу идти?
   – Иди.
   Оказавшись на улице, я размышлял о том, что капитан меня не отпустит. Ни-ког-да. Осознание этого факта вызывало пронзительную тоску. Будущее захлопнуло перед носом свои гостеприимные двери.
   Потянулись безрадостные дни. Ощущение неизбежности не покидало меня, но я старался маскировать свое состояние. На работе растянуть губы в улыбку было проще, в штабе уже не получалось. Многие, впрочем, считали, что это я просто берегу силы для борьбы, посерьезнел, как говорится, из парня вышел толк. А я, глядя на моих соратников, ощущал свою мерзость и свыкался – да-да, свыкался, что это правильно, что таков он я, шельмец, лихо всех обманул. А как иначе?

   Через две недели состоялась московская конференция. Там было не так много народу, как на съезде, а в остальном – очень похоже. Выступления, голосования, дебаты. Когда выдвигали кандидатов в политсовет, Надя предложила меня. Я хотел отказаться, но не смог разочаровать ее. Да я и не знал, как объяснить отказ.
   Меня избрали.
   Забот прибавилось, но я без промедления приступил к выполнению своих обязанностей. Чем глубже я влезал в дела московского отделения, тем больше чувствовал себя виноватым перед людьми и старался успеть сделать как можно больше.
   Капитан вызвал меня через пять дней.
   – Ну что, поздравляю с избранием, – начал он с порога. – Молодец.
   – Откуда вы знаете?
   – Мне по должности положено знать. Вот, – он протянул мне конверт. – Тридцать тысяч. Получи. Видишь, все наладилось. Каждый месяц будешь получать. Заслуженно.
   Не хотел я брать эти деньги, но куда мне было деться?.
   – Теперь твоя задача закрепиться, показать себя во всей красе, – наставлял меня капитан. – Будет хорошо, если ты взлетишь до председателя отделения. Ну, и в федеральный политсовет надо войти.
   Я молчал.
   – Ну что, иди, пиши. Без этого никак. Понимаю, неохота. Но надо, – весело затараторил он. – Работа у нас такая, требует отчета. Чтобы, если что, достать потом и показать: вот что написано. А было по-другому. И тогда вопрос: почему написано не так, как было? За такое придется отвечать. Это я так, на всякий случай. Иди, пиши.
   И опять я вымучивал, мусолил каждое слово, стараясь рассказать о том, что было, никого не выдав. На этот раз получалось плохо и медленно, даже капитан, потеряв терпение, заглянул в комнату:
   – Чего ты застрял?
   Я протянул листы, он пробежал глазами мою писанину:
   – Очень поверхностно. Мало конкретики. Давай, напрягись еще. Кто что говорил, делал. Напрягись. Ты теперь за это деньги получаешь.
   Так хотелось сказать: «Не нужны мне ваши деньги» и вернуть ему то, что я получил, но это было бесполезно, это не могло освободить меня. Пришлось добавить кое-какие сведения про тех, за кого я меньше переживал.
   Я черканул еще несколько строк и с какой-то слабой надеждой на то, что капитан удовлетворится этим, отнес листы.
   – А что это ты про Илью ничего существенного не отметил? Очень вредный человек. По сути, враг. А у тебя ничего конкретного. И про Надю ничего. А она не менее вредная. Так нельзя. Нам за такую работу по шапке дадут. И тебе, и мне. Ты что, покрываешь их?
   Я молчал, избегая встретиться с ним взглядом. Пауза была невыносимо долгой.
   – Пиши, – наконец проговорил он.
   Я вернулся за стол и напряг всю свою фантазию. И вот я уже не тварь последняя, я – фантазер, или лучше фокусник. Я умело подменяю одни слова другими, я меняю смысл слов, я жонглирую словами. Я – жонглер? Не смешно. Я последняя тварь.
   Выйдя на улицу, я с леденящей пронзительностью ощутил – нет никакой возможности что-то изменить. Я бессилен. Я не принадлежу себе больше. Это ужасало.
   Я не понимал, как мне быть. Одно знал наверняка: жизнь слишком длинна для плохих дел. И слишком коротка – для добрых.
   Вдруг я понял: есть вариант освободиться. Только один вариант. Единственный. Но он есть. Не теряя времени, я побежал домой.
   Я повесился. В ванной. На веревке, которую мать использовала, чтобы сушить белье. Обманул все-таки этого капитана. Я освободился.

Игорь Харичев Мы и Россия Размышления о нас и нашей стране