Александр Мохов
Теория и практика использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве России

   © А. А. Мохов, 2003
   © Изд-во «Юридический центр Пресс», 2003

   Рецензенты:
   П. М. Филиппов, доктор юридических наук, профессор кафедры гражданско-правовых дисциплин Волгоградской академии государственной службы при Президенте РФ, заслуженный юрист РФ;
   А. П. Анисимов, кандидат юридических наук, заведующий кафедрой гражданского права и процесса Волгоградского филиала Московского университета потребительской кооперации

Введение

   Усложнение социальной реальности ставит человека перед лицом проблем, которые во многом являются несопоставимыми с недавним прошлым. Личность, отдельные группы, юрисдикционные органы и государство в целом сталкиваются с необходимостью сделать выбор в условиях дефицита информации, времени, а в ряде случаев – и при отсутствии опыта, взять на себя ответственность, проявить компетентность и профессионализм. Еще никогда человек и человечество не становились настолько проблематичными для себя, как в настоящее время. В связи с этим требуется мобилизация всего духовного, нравственного и психологического потенциала цивилизации в меняющемся бытии. Немаловажную роль в решении данных проблем призваны сыграть достижения науки и техники.
   Локомотивом современного развития естественных и технических наук является их всевозрастающая и укрепляющаяся интеграция, онтологическое и гносеологическое взаимопроникновение, в результате которых возникают новые научные направления – биофизика, биохимия, кибернетическая медицина и многие другие. Такой симбиоз дает хороший эффект, позволяет разрабатывать темы, которые ранее либо никем не исследовались, либо рассматривались поверхностно.
   В общественных и гуманитарных науках дело обстоит куда хуже. Здесь зачастую отсутствует сколько-нибудь устойчивый союз не только с естественными и техническими науками, но даже между отдельными отраслями права и родственными отраслями научного знания – правом, философией, социологией, политологией, экономикой и другими. Данное состояние характерно и для зарубежной науки. По этому поводу Э. Гуссерль, в частности, замечает: «Европейские нации больны, говорят нам, сама Европа в кризисе. Мы прямо-таки тонем в потоке наивных и экзальтированных реформаторских идей. Но почему столь высокоразвитые науки о духе пасуют перед тем, что успешно осуществляют в своей сфере науки естественные?» [1 - Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философия // Вопросы философии. – 1986. – № 3. – С. 101.].
   Привычно игнорируя положение о том, что человек со всеми производными ничуть не менее естественный элемент природы, чем любой иной объект, продолжает жизнь довольно жесткая дифференциация гуманитарных и естественных наук и их методов, с неоправданным непринятием последних. В результате современная юридическая наука оказывается современной во временном, а не в содержательном смысле. Успехи, приходящие в другие науки, незаслуженно обходят стороной юриспруденцию.
   Отрадно отметить, что ситуация в последние годы меняется к лучшему. К началу XXI в. в научно-юридическом сообществе появились удовлетворительные условия для проведения исследований, основанных на принципиально отличных от традиционных методологических положениях: преодолен жесткий идеологический консерватизм; сформирован концептуальный плюрализм; изменен уровень толерантности к различным гипотезам, версиям и иным компонентам; наметился отказ от проповедования «философии крайностей». Стали появляться отдельные исследования по таким комплексным направлениям, как правовая кибернетика, криминология, юридическая психология, конфликтология, биоэтика, социология медицины, медицинское право и др. В современном отечественном правоведении активно развивается так называемый интеграционный подход к праву [2 - Лейст О. Э. Три концепции права // Советское государство и право. – 1991. – № 12. – С. 3–11.]. Своеобразными альфой и омегой интеграционного подхода выступают юридический позитивизм и естественно-правовая доктрина. Сближение, органическое переплетение и взаимное дополнение этих некогда непримиримых правовых концепций, выражаются, как заметил И. Ю. Козлихин, в процессе «конвергенции юридического позитивизма и теорий естественного права» [3 - Козлихин И. Ю. Позитивизм и естественное право // Государство и право. – 2000. – № 3. – С.5.]. В Российской Федерации эти процессы только набирают силу.
   Важно заметить, что данная связь должна быть органичной, не ограничиваться только собственно наукой, а своевременно проникать как в образовательный процесс, так и в повседневную практику. Как правильно заметила Н. И. Побежимова, «сегодня нам уже нельзя замыкаться в рамках юриспруденции, мы должны контактировать с экономистами, социологами, психологами, развивать междисциплинарные связи. Составляя учебные планы, программы, стандарты, необходимо, чтобы эта связь была четко зафиксирована» [4 - Побежимова Н. И. Проблемы развития юридического образования на современном этапе // Пути развития юридической науки и образования в XXI веке: Сборник статей научно-практической конференции 25–26 октября 2001 г. – Волгоград, 2002. – С. 20.].
   Соотношение, взаимодействие и интеграция наук обусловлены не только логикой и тенденциями развития самой науки, но и запросами практики [5 - Керимов Д. А. Социология и правоведение // Государство и право. – 1999. – № 8. – С. 84.], ставящими перед наукой такие задачи, которые не в состоянии решить порознь любая отрасль знания. Никогда прежде мир не был таким сложным для понимания, как сегодня. В связи с этим, ответственность мыслителей, политиков, социологов, юристов, медиков за формирование общественного сознания, распространение и воплощение в жизнь идеалов истины и справедливости неуклонно возрастает.
   Фундаментальная и прикладная науки и достижения в своем интегрирующем качестве накладывают своеобразный отпечаток не только на конкретную историческую эпоху, но и на человека, принадлежащего к данной эпохе и данному обществу.
   О глобальных проблемах человечества, их политических и экономических аспектах нет необходимости говорить особо: они очевидны и постоянно находятся в центре внимания государства, общества и ученых. С проблемами «повседневности» дело обстоит иначе. Потребности конкретной личности, ее образ жизни и правовой статус, социальная политика рассматривались ранее, главным образом, через призму классовой борьбы, примат интересов государства и общества. В настоящее время им просто не уделяется должного внимания. Такое отношение раскрывает невозможность самосохранения и самоопределения цивилизованного человека. Кажущаяся «вторичность» локального уровня и его должного правового регулирования уже не раз была причиной социально-политических конфликтов: мелкие неурядицы вырастали до масштаба государственных проблем; принятые законы оказывались неработающими или приводили к парадоксальным результатам, требовавшим немедленного вмешательства государства в лице его отдельных институтов. Несоответствие государственных решений потребностям конкретных людей, требованиям здравого смысла, тенденциям развития тех или иных общественных отношений порождают «обесчеловеченную» среду обитания. Но для того чтобы правовая норма была эффективной, она должна «превратиться в элемент правосознания» [6 - Боботов С. В. Проблемы личности и права в освещении буржуазных исследователей // Социология права. Вып. 1. – Вильнюс, 1970. – С. 241.].
   Задача законодателя – обеспечить такое законодательство, которое на данный момент наиболее соответствует состоянию общественных отношений и потребностям их дальнейшего развития, хотя добиться этого весьма непросто.
   Первая трудность здесь видится в несовпадении интересов различных общественных групп, которые прямо или косвенно оказывают давление на законодательные органы, лоббируя удовлетворение своих потребностей.
   Вторая трудность – динамизм правоотношений в отдельной сфере общественного бытия, затрудняющий своевременную и адекватную реакцию законодателя. Нередко появляется соблазн новое, неведомое, просто запретить. Иногда создание соответствующей юридической базы просто задерживается на многие годы. Так, особую значимость в связи с достижениями медицины и биологии в современных условиях принимают такие правовые и этические проблемы общественного бытия, как: право на жизнь и право на смерть, право на репродуктивный выбор, вопросы трансплантации органов и тканей человека и животных, клонирования, биомедицинского экспериментирования и др.
   Наличие отдельных нормативных актов, призванных урегулировать те или иные общественные отношения в важнейших сферах деятельности, нельзя признать решением проблемы, так как даже точное соответствие нормативной базы состоянию общества следует признать недостаточным. Обусловлен данный тезис следующим: только в случае нацеленности законодательства на перспективу может реализовываться творческий потенциал правосознания. Здесь необходимо опережение, т. е. такая связь правосознания с общественным бытием, при которой «происходит отражение не только данного состояния общества, но и тенденций его развития под углом зрения перспективы правового регулирования общественных отношений» [7 - Чефранов В. А. Философские проблемы правосознания: Автореф. дис… докт. филос. наук. – Харьков, 1983. – С. 21.]. Поэтому суды в современных условиях вынуждены «творить право» [8 - Иванов С. А. Судебные постановления как источник трудового права // Судебная практика как источник права. – М., 1997; Витрук Н. В. Конституционный Суд Российской Федерации и законотворчество // Современное состояние российского законодательства и его систематизация. – Москва; Тула, 1999; Смирное Л. В. Деятельность судов Российской Федерации как источник права // Журнал российского права. – 2001. – № 3, и др.].
   Одним из достижений цивилизации является признание прав и законных интересов личности, политика самоограничения государственного вмешательства в дела индивида, провозглашение принципа равенства государства и личности. Центральным звеном правовой системы становится индивид, наделенный правами и свободами человека. Необходимость защиты этих прав и свобод, по меткому выражению П. В. Анисимова, «выражает смысл существования и функционирования демократических правовой и политической систем общества» [9 - Анисимов П. В. Проблема правопонимания в теории права и прав человека // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Тезисы докладов научно-практической конференции. – Волгоград, 2001. – С. 162.]. Не случайно со второй половины XX в. в мире чрезвычайно остро стал вопрос о реформировании национальных правовых систем, законодательства, юстиции. Общим для всех стран является стремление усилить в области юстиции защиту основных прав и свобод человека, однако пути к этому нередко видятся по-разному, в зависимости от вкусов и предпочтений политиков, правоведов и законодателя. Некоторые государства пытаются решить эту проблему за счет импорта процессуальных форм, среди которых особой популярностью пользуется английский тип судопроизводства, другие развивают собственные традиции континентального права в свете новых реалий и потребностей. Научное решение этого вопроса требует учета закономерностей общецивилизационного и национального путей развития гражданского судопроизводства. Наше теоретическое правосознание, так же, как и правовой дух, сохраняет многие идеологические, психологические и собственно юридические «отметины» прошлого, что также нельзя не учитывать в повседневной действительности.
   Реализация декларированных международными и национально-правовыми актами прав, свобод и интересов гражданами различных государств, на всех этапах развития человечества была актуальна и сложна и остается таковой в настоящее время и обозримом будущем. Дистанция между закрепляемыми правопредписаниями, правами и свободами и возможностью ими реально воспользоваться, слишком велика. Причин такого состояния множество. Главной из них является отсутствие общей концепции защиты прав и законных интересов граждан, продуманной экономически, просчитанной социально и обеспеченной должными усилиями властей. Немаловажными в решении имеющихся целей и задач представляются также разработка, своевременное внедрение и эффективное функционирование норм ряда правовых институтов и их составляющих.
   В России продолжается судебная реформа. Процессуальное законодательство России находится в стадии реформирования. Цель реформы судоустройства и судопроизводства – надлежащая защита субъективных прав и охраняемых законом интересов граждан в соответствии с определенной законом компетенцией. Основными задачами судебной реформы являются, во-первых, обеспечение доступности правосудия и, во-вторых, повышение его качества [10 - Яковлев В. На очереди – обеспечение доступности и повышение качества правосудия // Российская юстиция. – 2001. – № 11. – С. 10.].
   Конституция России провозгласила гарантии судебной защиты прав и свобод человека и гражданина (п. 1 ст. 46 Конституции РФ). В большинстве законов, принятых после введения в действие Конституции РФ, закреплено право на судебную защиту. При этом меняются некоторые традиционные средства и процессуальные способы достижения цели. Для современного периода развития процессуального права и его теории характерно изменение взглядов на сущность и содержание принципов состязательности и диспозитивности в гражданском процессе и их нормативного закрепления.
   Задачами гражданского судопроизводства являются правильное и своевременное рассмотрение и разрешение дел, укрепление законности и правопорядка. Их решение во многом связано с более широким использованием в судебной практике достижений научно-технического процесса.
   Одним из таких направлений является более эффективное и полное использование судом (судьей) и другими участниками процесса достижений науки и техники при рассмотрении и разрешении гражданских дел. Обладая специальными знаниями, эксперты и специалисты способны внести неоценимый вклад в деятельность суда по установлению обстоятельств гражданских дел. Так, в последние годы получили распространение многие классы, роды и виды судебных и несудебных экспертиз: психологическая, бухгалтерская, экологическая, медицинская и другие, что свидетельствует о неуклонном расширении возможностей использования достижений науки и техники для целей правосудия. Наглядный пример – нормы нового Семейного кодекса РФ, регулирующие судебное установление отцовства.
   В 2001 г. был принят Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», содержащий целый ряд норм, регламентирующих организационно-правовые вопросы производства судебных экспертиз, а в 2002 г. приняты новые ГПК РФ и АПК РФ, регламентирующие деятельность сведущих лиц (экспертов и специалистов).
   Таким образом, происходящие изменения в социально-политической и правовой сферах российского общества, действующем законодательстве, науке и технике свидетельствуют о несомненной актуальности темы настоящего исследования.
   В гражданском процессе анализу проблем и доказательственных возможностей отдельных форм применения специальных знаний посвящены немногочисленные работы. Первой и долгое время единственной работой, посвященной судебной экспертизе в гражданском процессе, оставалась монография Т. А. Лилуашвили «Экспертиза в советском гражданском процессе» (Тбилиси, 1967). На рубеже веков были опубликованы работы, в которых уделялось внимание исследуемым вопросам: монографии М. К. Треушникова «Судебные доказательства» (Москва, 1997, 1999), И. В. Решетниковой «Курс доказательственного права в российском гражданском судопроизводстве» (Москва, 2000), П. М. Филиппова и А. А. Мохова «Судебно-медицинская экспертиза по гражданским делам: теория и практика» (Краснодар, 2001), учебное пособие Т. В. Сахновой «Экспертиза в суде по гражданским делам» (Москва, 1997) и другие. Можно отметить также отдельные диссертации, посвященные проблемам производства судебных экспертиз в гражданском процессе: Ю. М. Жуков (Москва, 1965), Т. В. Сахнова (Москва, 1998), А. А. Мохов (Волгоград, 2000) и другие.
   Основные положения этих разработок с успехом применяются и в теории гражданского процессуального права и в гражданском судопроизводстве России. Несмотря на это, собственно специальные знания сведущих лиц с точки зрения основополагающих понятий, их места и роли в гражданском процессе, соотношения с иными социально-правовыми явлениями, присущими отраслевой науке, остаются в значительной степени «terra incognita» процессуального права. Кажущаяся очевидность некоторых из возможных ответов на поставленные теорией и практикой вопросы может сыграть с исследователем злую шутку, толкая его на путь наименьшего сопротивления, заключающийся либо в легковесном комментировании отдельных статей процессуальных кодексов России (ГПК, АПК, УПК) и Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», либо в механическом описании отдельных действий, совершаемых экспертом. Ни в том, ни в другом случае исследователь, как правило, не в состоянии понять подлинный смысл института сведущих лиц в гражданском процессе, а также имеющихся тенденций его развития.
   Отмечая высокий теоретический уровень и практическую значимость работ, затрагивающих отдельные стороны исследуемой проблемы, следует признать, что некоторые их положения потеряли свою актуальность или требуют дальнейшего развития. Во многих работах, как правило, анализировались отдельные аспекты использования специальных знаний, главным образом, связанные с производством экспертиз. Произошли также значительные изменения в действующем российском законодательстве, регламентирующем рассматриваемые правоотношения.
   Немаловажным представляется и тот факт, что исследование проблем использования специальных знаний выходит за рамки собственно гражданского процессуального права, поскольку специальные знания применяются во всех видах судопроизводства, а институт сведущих лиц является межотраслевым. Кроме того, поскольку сведущие лица (эксперты и специалисты) являются одновременно субъектами множества правоотношений, регулируемых различными отраслями права (как процессуального, так и материального) и связанных с осуществлением ими специфичных функций, то проблемы использования специальных знаний не могут корениться исключительно в процессуальных отраслях права. Поэтому и решение искомых проблем следует искать на стыке различных отраслей права, а также других научных направлений и дисциплин.
   Следует отметить, что сложившиеся стереотипы на порядок использования специальных знаний и их сущность, на наш взгляд, ведут к тому, что сведущие лица (эксперты, специалисты) продолжают рассматриваться в качестве факультативных участников процесса. На практике это ведет к нерегулярному и неэффективному использованию их знаний и навыков в доказательственном процессе.
   Процесс использования специальных знаний в ходе отправления правосудия по гражданским делам во многом также зависит от правильной организации судьей взаимодействия участников процесса со сведущими лицами. Учитывая данное обстоятельство, необходимо дальнейшее совершенствование процессуальных и тактических аспектов использования знаний и навыков сведущих лиц в процессе установления обстоятельств гражданских дел, исследования и оценки доказательственной информации по делу.
   Вышеизложенное определило актуальность исследования проблем использования специальных знаний в гражданском судопроизводстве России.
   Следует заметить, что решение поставленной проблемы с учетом необходимости анализа норм различных отраслей процессуального и материального права, данных специальных дисциплин, представляет собой непосильную задачу для любого исследователя. В связи с этим необходимо определить ориентиры, контуры, цель и непосредственные задачи исследования.
   Все чаще в судебной практике по гражданским делам используют знания в области медицины, или знания «о человеке». Связано это с прогрессом медицинской и биологической науки, дальнейшим усложнением общественных отношений и появлением в нормах права объективных критериев, позволяющих использовать специальные знания в доказательственном процессе.
   Сегодня трудно себе представить сферу человеческой деятельности, где бы не применялись медицинские знания: наука во всем ее многообразии, космос, спорт, искусство и другие сферы. Следовательно, возможны и споры, конфликты, требующие разрешения, в том числе и в судебном порядке.
   Все больше и больше становится видов профессиональной деятельности, непременным условием осуществления которых является определенный уровень психофизиологических качеств претендента [11 - Пункты «ж» и «з» ст. 19 ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР „О милиции“» от 31 марта 1999 г. № 68-ФЗ; ст. 16 ФЗ «Об органах Федеральной службы безопасности в Российской Федерации» (с изм. от 30 декабря 1999 г., 7 ноября 2000 г., 30 декабря 2001 г.) от 3 апреля 1995 г. № 40-ФЗ; ст. 12 Закона РФ «О федеральных органах налоговой полиции» (с изм. от 17 декабря 1995 г., 7 ноября 2000 г., 30 декабря 2001 г.) от 24 июня 1993 г. № 5238-1 и другие.]. Отказ в принятии на работу (службу), увольнение по инициативе работодателя в связи с несоответствием работника занимаемой должности или выполняемой работе, вследствие состояния здоровья, в соответствии с медицинским заключением [12 - Подпункт «а» п. 3 ст. 81 Трудового кодекса РФ.], также являются причиной обращения граждан в суды за судебной защитой.
   Рассмотрение судами большинства дел о возмещении вреда, причиненного здоровью граждан, об установлении происхождения детей, отдельных дел неискового производства также немыслимо без использования медицинских знаний.
   Поэтому в качестве «модели» настоящего исследования нами избраны медицинские знания как разновидность специальных знаний.
   Данный выбор обусловлен следующими факторами:
   1) в нормах материального права появляется все больше медицинских элементов, позволяющих использовать медицинские знания для установления фактических обстоятельств того или иного гражданского дела; такие элементы содержит и процессуальное законодательство России;
   2) использование медицинских знаний для целей гражданского судопроизводства вызывает сложности как теоретического, так и практического характера; при использовании медицинских знаний нередко встречаются ошибки, влияющие на обоснованность и законность выносимых судебных постановлений;
   3) встречаются сложности как теоретического, так и прикладного характера и применительно к производству медицинских экспертиз по гражданским делам, несмотря на определенную разработанность этой тематики.
   Проблемам участия врача-специалиста в уголовном судопроизводстве посвящено несколько научных работ и отдельные публикации. Участие врача-специалиста в гражданском процессе вообще не являлось предметом самостоятельного исследования, несмотря на наличие такого рода потребности. Обусловлено данное положение различными причинами, в частности, некоторым отставанием гражданского процессуального законодательства от практических потребностей участников гражданского судопроизводства.
   В работе судов необходимы серьезные качественные изменения, способствующие обеспечению быстрого, полного, объективного рассмотрения и разрешения каждого дела. Решение этой задачи во многом связано с более широким использованием в судебной практике достижений научно-технического прогресса, быстро увеличивающегося объема новых знаний о человеке. В этих условиях важно, чтобы в рамках процессуальной деятельности надлежащим образом использовать все возможности медицинской (в том числе, биологической) науки и практики.
   Обладая специальными медицинскими знаниями, представляющими собой аккумуляцию для целей доказывания достижений медицины и биологии, врачи-эксперты и врачи-специалисты, обладающие знаниями в области медицины, способны внести значительный вклад в деятельность суда по исследованию обстоятельств конкретных дел, получению новых данных, оценке доказательств, следовательно, вынесению законных и обоснованных актов судебной власти.
   Анализ доступной литературы показал, что обстоятельных работ, рассматривающих вопросы правовой регламентации, допустимости, пределов использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве России с учетом изменения норм процессуального и материального права до настоящего времени нет.
   Отсутствие глубоких научных исследований вопросов использования медицинских знаний в российском гражданском процессуальном праве, выявление и анализ наиболее существенных проблем через призму задач и основополагающих принципов гражданского судопроизводства, доказательственного права, достижений медицинской науки и экспертной практики, позволяют автору с большей глубиной, последовательностью и обоснованностью рассмотреть предлагаемую тему. В то же время комплексность, многоплановость исследуемых проблем не позволяют охватить в предлагаемой работе все вопросы применения специальных медицинских знаний в гражданском процессе России.
   В связи с отмеченным автор счел необходимым осуществить исследование наиболее значимых проблем общетеоретического и прикладного характера, предложить некоторые меры по совершенствованию данного института.

Глава 1. Медицинские знания в гражданском судопроизводстве России

1.1. История использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве

   Для правильного понимания значения специальных знаний вообще и медицинских в частности, для целей правосудия в России и путей совершенствования механизма их использования важно знать прошлое: как этот институт возник, развивался, усовершенствовался. Речь идет о том, чтобы проследить путь развития использования медицинских знаний в судопроизводстве России, определить их назначение, приемлемость отдельных форм использования специальных знаний, их эволюцию, законодательные нормы об этом и их теоретическое обоснование. Такой экскурс позволит нам в дальнейшем ответить на ряд рассматриваемых и исследуемых вопросов.
   Основы института доказательств и института сведущих лиц были заложены еще в Древнем Риме. Некоторые положения римского права перерабатывались и приспосабливались применительно к местным условиям, «хотя рецепции подвергалось не само римское право в чистом виде, а право, обработанное и исправленное позднейшими комментаторами» [13 - Косарев А. И. Римское право. – М., 1986. – С. 128.].
   В настоящее время существует три концепции, определяющие степень влияния римского права на развитие российского права: концепция самостоятельного развития российского права (С. М. Муромцев, Ф. Леонтович); концепция полного заимствования российским правом римского (К. Д. Карелин); концепция «частичного заимствования российским правом отдельных институтов и понятий» [14 - Салогубова Е. В. Римский гражданский процесс. – М., 1997. – С. 16.] (Н. Рождественский, А. М. Гуляев, Н. А. Дювернуа).
   Современная правовая наука придерживается третьей точки зрения, отмечая, что доминирующее влияние римское право оказало именно на гражданский и уголовный процесс. Наибольшему заимствованию подвергся институт доказывания.
   Так, Устав 1864 г. воспринял римское деление письменных доказательств на публичные и частные. Получило в этот период законодательное закрепление существовавшее в Риме право рассматривать торговые книги в качестве письменных доказательств [15 - Малышев К. И. Курс гражданского судопроизводства. Т. 1. – СПб., 1876. – С. 301–306.].
   В дальнейшем, в условиях, созданных социалистической революцией, структура права претерпела принципиальные изменения: исчезло деление права на частное и публичное, изменилась немалая часть правовых конструкций и понятий. Так, В. П. Морозов писал: «Советское право как юридическое учреждение… в принципе не знает преемственности… О преемственности в советском праве можно говорить лишь в очень ограниченных рамках, причем в начальный период существования Советской власти» [16 - Морозов В. П. Правовые взгляды и учреждения при социализме. – М., 1967. – С. 3.].
   В настоящее время российская правовая наука использует целый ряд принципов, положений и понятий в новейших законодательных актах. Примером являются нормы нового Гражданского кодекса России, а также последующие изменения и дополнения, вводимые в процессуальное законодательство в 1997–2003 гг. (ГПК РФ, АПК РФ, УПК РФ).
   По свидетельству Е. А. Суханова, «реформирование гражданского законодательства, вызванное переходом к рыночной экономике, вновь подтвердило как значение многих фундаментальных понятий и принципов правового регулирования, тщательно разработанных и опробованных еще в римском праве, так и необходимость их использования в законотворческой правоприменительной практике» [17 - Суханов Е. А. Введение // Новицкий И. Б. Римское право. – М., 1993. – С. 3.].
   Рассмотрим основные вехи развития института сведущих лиц или использования специальных знаний для целей правосудия.
   Остановимся на рассмотрении института доказательств в римском праве. Так, упоминания о том, что ответчик должен доказать факты, на которых он основывает свои возражения, имеются у Марциана, Цельса, Ульпиана. Однако в литературе, посвященной римскому праву, нет единого мнения относительно средств доказывания в римском гражданском процессе. У большинства исследователей к средствам доказывания относятся: признание, свидетельские показания, присяга, письменные документы и заключения экспертов. Однако эксперты (сведущие люди) редко вызывались в суд для дачи заключений. Причиной этому было разделение судопроизводства на две стадии, что позволяло сторонам договориться между собой в выборе судьи, удовлетворяющего одновременно и качествам сведущего лица.
   Медицинская наука в этот период бурно развивалась, что нашло отражение как в юридической науке, так и законодательстве того периода. Так, в римском праве встречаются указания на психические заболевания и душевную незрелость как факторы, освобождающие от наказания за уголовные преступления и влекущие признание сделок недействительными. Юстиниановское законодательство различало следующие виды душевного расстройства: безумие, помешательство с обманом чувств, слабоумие, «тронутые умом» [18 - Волков В. Н. Судебная психиатрия: Курс лекций. – М., 1998. – С. 11.] и т. д. В кодексе Юстиниана также трактовались вопросы об отравлениях, определении возраста и беременности.
   В дальнейшем, многие столетия отсутствуют сколько-нибудь значимые упоминания в специальной литературе об использовании специальных знаний для целей юрисдикционных органов.
   Средние века в Западной Европе и России характеризовались забвением многих положений, приемов, навыков, использовавшихся ранее. Для этого периода характерны так называемые трансцендентные доказательства. Этот вид доказательств опирался на невидимые силы потустороннего мира. Широко использовались: божий суд, пророчество, присяга и другие способы установления истины.
   Иногда имел место «эксперимент». Индивид подвергался «экспертом» (колдуном, священником, вождем) определенной процедуре, например, наложению раскаленного железа или принятию яда, а реакция подвергаемого испытанию была определяющим фактором в установлении виновности или невиновности [19 - Рулан Н. Юридическая антропология: Учебник для вузов / Пер. с франц.; отв. ред. B. C. Нерсесянц. – М., 2000. – С. 165.].
   В конце средних веков за борьбой с ересью скрывалась слабость власти. Политическое инакомыслие подавлялось именно под предлогом борьбы с черной магией. Зарождение и развитие новых общественных отношений стало входить в противоречие с повсеместно имевшей место «охотой на ведьм». Коммерсанты в этих условиях все настойчивее предъявляли свои претензии к власти. По их мнению, недопустима была более практика, при которой торговые соглашения могли быть разорваны при малейшем намеке на ересь одной из сторон. Претензии в основном удовлетворялись, так как помимо интересов коммерсантов существенно страдали интересы казны. Так, последняя казнь по обвинению в колдовстве состоялась: в Нидерландах – в 1610 г.; Англии – 1684 г.; Франции – 1745 г.; Германии – 1775 г.; в Польше – в 1793 г. [20 - Брайен Л. Пытки и наказания / Пер. с англ. А. Н. Фельдшерова. – Смоленск, 1997. – С. 30.].
   Судопроизводство периода Русской Правды (XI–XIII вв.) было в основном обвинительным. Доказательства имели характер подтверждений формальными средствами заявленных перед судом требований. Для этого использовались такие средства доказывания, как признание, испытания, судебный поединок, очистительная присяга, крестное целование и некоторые другие.
   Признание было лучшим свидетельством совершения того или иного деяния, виновности лица. Для его получения в России широко применялись пытки, которые были формально запрещены в 1801 г., но на практике просуществовавшие до второй половины XIX в. [21 - Смирнов В. П. История состязательности в науке российского уголовно-процессуального права // История государства и права. – 2001. – № 4. – С. 31.].
   Правда, как исключение, могли приглашаться и сведущие люди для получения информации об обстоятельствах дела, дачи пояснений.
   В России с XVI в. по царскому Указу стали проводиться освидетельствования лекарями. Их целью являлось определение пригодности к военной и иной государевой службе.
   Немаловажную роль сыграл Аптекарский приказ, который был создан в 1584 г. с целью централизации управления здравоохранением. Врачебное освидетельствование (экспертиза больных и увечных), как одна из функций Аптекарского приказа, заключалась в проведении экспертного исследования по определению степени утраты здоровья [22 - Сальников В. П., Стеценко С. Г. Регламентация медицинской деятельности в России: историко-правовые вопросы // Журнал российского права. – 2001. – № 4. – С. 150.]. В результате такого освидетельствования составлялись «дохтурские сказки», в которых указывалось, в частности, «какой болезнью кто скорбен», «можно ль ему государеву службу служить» [23 - Мирский М. Б. Медицина России XVI–XIX веков. – М., 1966. – С. 22.].
   Иными словами, речь шла, говоря современным языком, о зарождении несудебных медицинских экспертиз, в первую очередь, о военно-врачебной экспертизе. Врачи Аптекарского приказа осуществляли экспертизу случаев ненадлежащего оказания медицинской помощи и освидетельствовали пострадавших от такого лечения. Проверка историй болезни («дохтурских сказок») была одним из направлений работы Аптекарского приказа. Таким образом, осуществлялся контроль за врачебной деятельностью (прообраз современной ведомственной экспертизы).
   Рассмотрим следующий пример.
   В 1674 г. лекарь М. Грек за 60 рублей взялся вылечить С. Потемкина от «кильной болезни», возникшей от удара лошадиным копытом. Во время операции вместе с опухолью Грек удалил пострадавшему яичко. С. Потемкин, уплативший авансом 20 рублей, по выздоровлении отказался уплатить остальную сумму, мотивируя свой отказ тем, что лекарь не вылечил его, а изувечил.
   В результате возникло два дела: Грек обвинил Потемкина в неуплате условленной суммы; Потемкин же обвинил Грека в нанесении увечья неправильным лечением.
   Освидетельствование Потемкина состоялось в Аптекарском приказе, где было установлено, что Грек лечил его по всем правилам врачебной науки.
   С Потемкина в пользу Грека были взысканы «недоплатные деньги» [24 - Новоселов В. П. Ответственность работников здравоохранения за профессиональные правонарушения. – Новосибирск, 1998. – С. 9–10.].
   С XVII в. стали активно проводиться освидетельствования и для других целей, в частности, для установления характера телесных повреждений [25 - Крылов И. Ф. Судебная экспертиза в уголовном процессе. – Л., 1965. – С. 4.].
   В артикулах Воинского устава Петра Великого говорилось: «Надлежит подлинно ведать, что смерть всеконечно ли от битья приключилась. А ежели сыщется, что убиенный был бит, а не от тех побоев, но от других случаев, которые ему присовокупились, умер, то надлежит убийцу не животом, но по рассмотрению судейскому наказать тюрьмою или денежным штрафом, шпицрутеном и прочая» (ст. 154).
   В Морском уставе Петра I было сказано: «Кто кого убьет так, что не тот час, но по некотором времени умрет, то надлежит о том свидетельствовать накрепко, что от тех побоев умер, или иная какая болезнь приключилась, и для того тот час по смерти его докторам взрезать мертвое тело и осмотреть, от чего ему смерть случилась» (ст. 108).
   Данные источники свидетельствуют об обязательности вскрытий и производства судебных экспертиз в определенных случаях. Отмечается и цель исследования – установление причинно-следственной связи между противоправным деянием и наступившими последствиями.
   Во второй половине XVII в. зафиксированы первые случаи освидетельствования монахами психического состояния обвиняемых, получения справок и допросов докторов и лекарей о порядке употребления лекарств [26 - Новомбергский Н. Врачебное строение в допетровской Руси. – Томск, 1907. – С. 249; Загоскин Н. П. Врачи и врачебное дело в России. – Казань, 1891. – С. 66.].
   Иными словами, потребность в применении медицинских знаний в этот период в основном ощущалась в уголовном процессе.
   Однако упоминаний об использовании специальных знаний, о сведущих лицах не было ни в Судебнике 1550 г., ни в Соборном Уложении 1649 г. [27 - См. Российское законодательство Х-ХХ вв. Т. 3. – М., 1985.]
   Соборное Уложение 1649 г. практически полностью дублировало западноевропейский розыскной процесс того периода. Еще активно использовались очные ставки и пытки.
   В 1690 г. в Европе Иоганном Бонном было впервые опубликовано сочинение под названием «Судебная медицина», в которой были систематизированы медицинские знания того периода, использовавшиеся для целей органов следствия и суда, выделена судебная медицина в самостоятельный раздел медицинской науки. Данная работа послужила толчком к разработке врачебных приемов и методов, позволяющих решать «следственные и судебные» вопросы, как в Европе, так и в России.
   Первый дошедший до нас отечественный законодательный акт, которым вводилась государственная регламентация судебной экспертизы, был царский Указ от 6 марта 1699 г. «О порядке исследования подписей на крепостных актах в случае возникшего о подлинности оных спора или сомнения, о писании крепостей в поместных и вотчинных делах в поместном приказе, а не на Ивановской площади, и о потребном числе свидетелей для крепостных актов» [28 - Крылов И. Ф. Судебная экспертиза в уголовном процессе. – Л., 1965. – С. 58.]. Названный Указ явился первым на пути формирования института сведущих лиц и его основной составной части – судебной экспертизы. Согласно Указу, было признано обязательным исследовать подписи на крепостных актах. В качестве «экспертов» выступали дьяки и подьячии приказов.
   В 1733 г. в таких крупных центрах, как С.-Петербург, Москва и Рига, были утверждены штадт-физики (лица, выполнявшие функции судебных медиков). В 1737 г. был утвержден институт городовых врачей для проведения судебно-медицинских обследований (освидетельствований). В 1797 г. во всех губернских городах были учреждены врачебные управы, на которые возлагалось производство судебно-медицинских исследований, в том числе и вскрытие трупов.
   Во второй половине XVIII в. студентам-медикам стали читать курс лекций по судебной медицине в Московском университете и Петербургской Медико-хирургической академии.
   В 1842 г. был издан Устав судебной медицины, урегулировавший деятельность судебных медиков. Появилась четкая структура соответствующей службы: первая инстанция – уездные и городовые врачи, вторая – врачебные отделения, третья – Медицинский Совет. Этот документ с небольшими изменениями и дополнениями просуществовал до 1917 г.
   Медицинский Совет был высшей медицинской инстанцией. В его обязанности входило: инспектирование врачебных управ, рассмотрение дел о профессиональных правонарушениях врачей, освидетельствование живых лиц в случаях привлечения к ответственности врачей, рассмотрение фактов незаконного врачевания.
   Следует отметить, что Медицинский Совет одновременно являлся и высшей судебно-медицинской инстанцией. В его функции входила проверка работы судебных врачей и наложение взысканий на них.
   Рассмотрим следующий пример.
   В 1843 г. врач Ростиславлев в заключении о смерти Калмыковой, отравившейся мышьяком, принятым ею по ошибке, написал, что смерть ее последовала от апоплексического удара, хотя при судебно-химическом исследовании ее внутренностей был обнаружен мышьяк.
   Медицинский Совет постановил лишить врача права производить судебно-медицинские вскрытия и отдать под суд [29 - Новоселов В. П. Ответственность работников здравоохранения за профессиональные правонарушения. – Новосибирск, 1998. – С. 13.].
   Процессуальное законодательство XVIII в. характеризуется заимствованием сначала немецкого инквизиционного, а затем – следственного порядка, что свидетельствует о сильном германском влиянии на развитие уголовного и гражданского судопроизводства в России. Этот же период совпадает с появлением интереса и рецепцией теорией, а затем и законодательством России ряда положений классического римского права.
   Значительное влияние на исследуемые процессы оказал Устав уголовного судопроизводства 1864 г. После принятия данного акта немецкий курс был временно забыт, и российский процесс «всецело отдался» французским симпатиям. В дальнейшем германские и французские элементы сочетались в различных пропорциях, оказывая влияние на все дальнейшее развитие как уголовного, так и гражданского судопроизводства России.
   Устав 1864 г. отменил формальный подход к оценке доказательств, ввел суд присяжных, состязательные начала в судебный процесс. В нем были названы основные виды сведущих лиц: «врачи, фармацевты, профессора, учителя, техники, художники, ремесленники, казначеи и лица, продолжительными занятиями по какой-либо службе или части приобретшие особую опытность» [30 - Статья 326 УУС.].
   Несмотря на существенный прогресс в законодательной регламентации деятельности сведущих лиц, необходимо помнить, что дореформенный суд целиком зависел от администрации, которая, по признанию министра внутренних дел С. С. Ланского, «ездила на юстиции» [31 - Троицкий Н. А. Лекции по русской истории XIX века. – Саратов, 1994. – С. 156.]. Тайна судебного производства, применение телесных наказаний, произвол, продажность, царившие в дореформенном суде, были «притчей во языцех», что существенным образом сдерживало применение специальных знаний для целей правосудия.
   Несмотря на имевшуюся практику и практиков, которые, как известно, инертны, дело сдвинулось с мертвой точки. В немалой мере развитию института сведущих лиц способствовал появившийся институт адвокатов. Утверждались краеугольные принципы процессуального права: независимость суда, несменяемость судей, гласность и состязательность. Было сокращено количество судебных инстанций и четко разграничена их компетенция.
   На практике, при возникновении потребности в разрешении какого-либо вопроса, требующего специальных знаний, наиболее часто назначалась экспертиза. При этом сведущие люди избирались в количестве от одного до трех человек по взаимному согласию сторон. Если же согласия не последовало, то эксперты назначались мировым судьей.
   Хотя в Уставе не было терминов «эксперт», «экспертиза», в нем шла речь о деятельности, которая в дальнейшем стала именоваться судебной экспертизой.
   Необходимо также отметить, что хотя Устав и не предусматривал участия сведущих лиц в иных процессуальных действиях, кроме как в форме экспертизы, на практике использовались и иные формы применения специальных знаний. Наиболее часто в осмотрах и освидетельствованиях участвовали врачи. По существу, речь шла о зарождении такой формы использования специальных знаний как участие специалиста. Так, в книге второй пятнадцатого тома Свода законов (ст. 943, 1083) была установлена возможность истребования от сведущих лиц показаний и мнений в тех случаях, когда для познания обстоятельств дела были необходимы особенные сведения или опытность в науке…» [32 - Рахунов Р. Д. Теория и практика экспертизы в советском уголовном процессе. – М., 1953. – С. 225.].
   Устав гражданского судопроизводства 1864 г. также содержал отдельные нормы, регламентирующие деятельность сведущих лиц. Так, на основании ст. 507, 515 суд был вправе по собственному усмотрению назначить осмотр на месте и истребовать заключение сведущих лиц.
   Издание новых процессуальных кодексов и запросы практики потребовали от судебных медиков и психиатров разработки целого ряда экспертных вопросов. Не случайно, именно в этот период были заложены основы новых научных направлений и исследований. В это время было определено происхождение странгуляционной борозды (прижизненная или посмертная) по гистологической картине кожи (И. И. Нейдинг), разработан ряд вопросов акушерско-гинекологической экспертизы, экспертизы вещественных доказательств (Н. А. Оболонский, П. А. Минаков) и другие.
   С 1865 г. начал издаваться первый русский журнал по судебной медицине «Архив судебной медицины и общественной гигиены».
   В 1895 г. увидело свет первое руководство по судебной психиатрии «Судебная психопатология», подготовленное В. П. Сербским.
   Отдельные научные положения, получившие в этот период развитие в прикладной медицинской науке применительно к задачам уголовного процесса России, были заимствованы и для гражданского судопроизводства.
   Растущие потребности следственной и судебной практики (в первую очередь, по уголовным делам) в специальных знаниях, с одной стороны, и «неопределенность» правового статуса сведущих лиц и регламентации их деятельности, обусловили научную полемику по данной проблематике.
   Так, Л. Е. Владимиров разделял экспертов на две группы: эксперты, основывающие свои заключения на какой-либо науке, научные судьи, цель которых – решение специального вопроса по делу; эксперты, основывающие свое заключение на опытности в каком-либо ремесле, дают справки; они не являются судьями [33 - Владимиров Л. Е. Ученье об уголовных доказательствах. Изд. 3. – СПб., 1910. – С. 281.].
   Причем к первой группе экспертов Л. Е. Владимиров относил врачей, ко второй – всех остальных сведущих лиц.
   Данная позиция часто критикуется в специальной литературе за «необоснованное» признание за врачами права вынесения обязательных для суда решений по специальным вопросам (предустановленная сила доказательства). Здесь следует отметить следующее. Хотя заключение эксперта не является особым, обладающим большей доказательственной силой, однако по целому ряду дел невозможно с высокой степенью достоверности разрешить те или иные вопросы без соответствующего заключения (проблема достаточности и достоверности доказательств). В то же время недооценка иных исследований, кроме медицинских, по тем или иным вопросам могла затормозить развитие других классов и родов экспертных исследований.
   В. Д. Спасович считал экспертизу особой разновидностью осмотра, при помощи специально подготовленных людей, а экспертов – помощниками судей, излагающими в суде научные истины. В то же время, по его мнению, сведущие люди часто не ограничиваются изложением известных им фактов, законов, а оказывают содействие в установлении необходимых обстоятельств, необходимых для решения суда [34 - Спасович В. Д. Сочинения. Т. 3. – СПб., 1890. – С. 195.].
   Я. И. Баршев относил сведущих лиц к категории ученых свидетелей, а их показания – особой разновидности свидетельских показаний. Однако, как известно, свидетель – лицо незаменимое в отличие от эксперта. Есть между ними и общие черты – их личная незаинтересованность в исходе дела, отсутствие самостоятельного процессуального интереса. Важно заметить, что корни данного подхода, используемого английским правом и доктриной, довольно сильны и дают о себе знать и в настоящее время. Эксперты отмечают, что их иногда судьи или следователи пытаются допросить в качестве свидетеля.
   Несмотря на различные подходы к исследуемой проблеме, важно следующее. Существовала и существует потребность в использовании специальных знаний как для производства исследования, так и для оказания содействия в осмотрах, получении справочной информации, разъяснении специальных вопросов, не требующих исследования. Более того, такие две формы использования специальных знаний, как экспертиза и участие специалиста диалектически взаимосвязаны друг с другом, они, во-первых, дают возможность, полнее собирать необходимые материалы для экспертиз и четко определять предмет экспертизы; во-вторых, более полно, детально и объективно оценивать экспертные заключения в процессе доказывания и установления истины по конкретному делу.
   Эволюция принципов состязательности и диспозитивности позволяет, на наш взгляд, привлекать к участию в процессе сведущих лиц от сторон (истец и ответчик) с противоположными интересами для оспаривания выводов эксперта. Причем данная возможность в свое время была предусмотрена Уставом уголовного судопроизводства [35 - Статья 578 УУС 1864 г.].
   В то же время, после того как демократический подъем схлынул, судебная реформа была завершена. В частности, в дальнейшем была нарушена бессословность суда (особые суды для крестьян, духовенства, военных). Довольно условной оказалась несменяемость судей и некоторые другие завоевания.
   Тем не менее судебная реформа 1864 г. явилась самым крупным в истории дореволюционной России шагом в направлении построения прообраза правового государства. Многие принципы и демократические институты (суд присяжных, адвокатура, институт сведущих лиц и некоторые другие), заложенные в этот период, содействовали развитию законности и правосудия, оказали заметное влияние на дальнейшую законотворческую деятельность в Советском Союзе и пореформенной России.
   Таким образом, еще в дореволюционной России были заложены основы для развития в процессуальном законодательстве института сведущих лиц. Причем «его характерными чертами стали узкое понимание экспертизы, заключения эксперта как доказательства, отграничение экспертизы от участия специалиста…» [36 - Махов В. Н. Использование знаний сведущих лиц при расследовании преступлений. – М., 2000. – С. 24.].
   В постреволюционный период судьи некоторое время руководствовались действующими до революции законами о судопроизводстве, если они не были отменены и не противоречили революционному правосознанию. Постепенно разрабатывалась и «собственная» нормативная база. Так, получили закрепление взгляды на врачей как на научных судей в Постановлении о правах и обязанностях государственных медицинских экспертов Наркомздрава РСФСР, утвержденном в 1918 г. [37 - СУ. 1919. № 53. – ст. 597.], в Положении о психиатрической экспертизе, утвержденном Наркомздравом в 1919 г. [38 - Там же. № 85. – ст. 889.], а также в Положении о судебно-медицинских экспертах, утвержденном в 1921 г. [39 - Там же. 1921. № 75. – ст. 616.]
   В последующем термин «экспертиза» получил законодательное закрепление в уголовно-процессуальном и гражданском процессуальном законодательстве нашей страны (УПК РСФСР, УПК РФ, ГПК РСФСР, ГПК РФ). Так, в УПК РСФСР 1922 г. указывалось, что экспертиза проводится в случаях, когда необходимы специальные познания в науке, искусстве или ремесле, а заключение эксперта является доказательством [40 - Статьи 58 и 63 УПК РСФСР (в редакции 1922 г.).].
   УПК РСФСР (в редакции от 1 февраля 1923 г.) воспроизводил положения УПК РСФСР 1922 г., но вместе с тем имел и существенные изменения, отвергающие взгляд на судебного эксперта как научного судью, выводы которого не подлежат оценке судом.
   Этот же период характеризуется появлением узкоспециализированных медицинских экспертных учреждений в России. Так, для проведения экспертизы и разрешения возникающих при этом вопросов в 1918 г. в Петрограде создается Диагностический институт судебной неврологии и психиатрии, а в 1921 г. в Москве организован Институт судебно-психиатрической экспертизы.
   В то же время, в Положении о производстве судебно-медицинской экспертизы, согласованном с Прокуратурой и утвержденном Народным комиссариатом здравоохранения РСФСР 16 февраля 1934 г., среди отдельных видов судебно-медицинских экспертиз указывалась также и судебно-психиатрическая. По смыслу этого документа считалось, что судебно-психиатрическая экспертиза по особенностям и организационной структуре входит как отдельный вид в судебно-медицинскую экспертизу и ближе к последней, чем собственно к психиатрии. Но дальнейшая практика показала, что судебно-психиатрическая экспертиза в большей степени использует данные клинической психиатрии и фактически является особым разделом психиатрической науки и практики.
   Участие специалиста как процессуальной фигуры не было регламентировано процессуальным законодательством данного периода. Врачи-эксперты приглашались для участия в осмотрах и освидетельствованиях, проводимых следователем. О результатах осмотра или освидетельствования следователем составлялся протокол, т. е. речь шла о следственных действиях, проводимых с участием сведущих лиц.
   И. Н. Якимов в 1929 г. предложил делить всех сведущих лиц на две категории. В первую категорию он относил научных экспертов, разрешающих вопросы на основании данных какой-либо науки, во вторую – справочных экспертов, дающих сведения, необходимые по делу [41 - Якимов И. М. Криминалистика. Уголовная тактика. – М., 1929. – С. 119.]. Причем, по его мнению, научные эксперты дают заключение по поставленным вопросам на основании данных науки, а справочные эксперты – на основании занятия ими каким-либо ремеслом, искусством. Участие первых он считал обязательным, участие вторых – нет. И. М. Якимов по этому поводу пишет: «Роль первых – самостоятельна, роль вторых – подсобна, так как без них иногда можно обойтись, если производящий расследование обладает соответствующими сведениями или может получить их другим путем» [42 - Там же.].
   Вопрос о необходимости признания специалистов в качестве самостоятельной процессуальной категории субъектов подробно был исследован в работах советских криминалистов [43 - Винберг А. И. Основные принципы советской криминалистической экспертизы. – М., 1949. – С. 73; Дулов А. В. Вопросы теории судебной экспертизы. – Минск, 1969. – С. 116–120; Мельникова Э. Б. Участие специалистов в следственных действиях. – М., 1964. – С. 12; Махов В. Н. Участие специалистов в следственных действиях: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – М., 1972. – С. 8.], которые отстаивали точку зрения о том, что функции специалистов имеют существенные отличия от функций экспертов.
   Данный недостаток в дальнейшем был устранен. Так, ст. 133 УПК РСФСР «Участие специалиста» регламентировала деятельность следователя по привлечению специалиста для участия в тех или иных следственных действиях. Причем участие специалиста в области судебной медицины является обязательным в наружном осмотре трупа, а также при извлечении трупа из места захоронения (эксгумация) [44 - Статья 180 УПК РСФСР (в редакции 1960 г.).]. Деятельность специалиста и его процессуальное положение как субъекта уголовного процесса урегулирована также ст. 661, 67, 106 и некоторыми другими УПК РСФСР.
   Дополнение уголовно-процессуального законодательства нормами, регламентирующими участие специалистов в уголовном процессе России, оказало положительное влияние на работу правоохранительных органов и деятельность суда. Как отметил Л. А. Сергеев, большое значение для процесса быстрого и полного раскрытия преступлений имело закрепление в уголовно-процессуальном законе положения об участии в следственных действиях специалистов [45 - Сергеев Л. А. Участие специалистов при производстве следственных действий: Руководство для следователей. – М., 1971. – С. 88.].
   Однако результаты обобщения практики привлечения специалистов свидетельствуют о наличии определенных трудностей, связанных с правильной реализацией специальных знаний. В первую очередь, это объясняется недостаточно полным урегулированием процессуальных аспектов использования специальных знаний в форме участия специалиста (права и обязанности, обязательное и факультативное участие, юридическая ответственность).
   Недостаточно четкое решение данных вопросов привело, по мнению Ю. А. Калинкина, к тому, что на практике стали встречаться две крайности. Одна из них связана с тем, что специалисты не привлекаются в случаях, когда их помощь могла бы оказаться полезной, а вторая – с тем, что следователи не всегда верно представляют себе назначение и роль специалистов [46 - Калинкин Ю. А. Участие в уголовном судопроизводстве лиц, обладающих специальными познаниями: Дис… канд. юрид. наук. – М., 1981. – С. 87.].
   Данное положение следует учитывать законодателю при дальнейшем совершенствовании ГПК РФ и УПК РФ.
   УПК РФ, принятый Государственной Думой 22 ноября 2001 г., более детально регламентирует деятельность сведущих лиц в уголовном процессе России. Например, существенно расширена сфера деятельности специалиста [47 - Статья 58 УПК РФ // Российская газета. – 22 декабря. – 2001.]. Однако ряд вопросов, поставленных теоретиками, не нашел разрешения и в новом УПК РФ.
   Гражданское процессуальное законодательство в части регламентации деятельности сведущих лиц до самого последнего времени «отставало» от уголовно-процессуального. Хотя фактически, исходя из смысла ряда норм ГПК РСФСР 1964 г., специалисты (например, врач-психиатр) участвовали в гражданском процессе, их правовой статус надлежащим образом не был урегулирован. В новейшем законодательстве данный пробел частично устранен [48 - Статья 188 ГПК РФ от 14 ноября 2002 г. № 138-Φ3 // Российская газета. – 20 ноября. – 2002.]. В то же время отдельные предложения, касающиеся регламентации деятельности сведущих лиц в гражданском судопроизводстве, пока не нашли отклика у законодателя.
   Следует отметить, что в 2001 г. принят и вступил в силу Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». В данном нормативном акте впервые определена правовая основа судебно-экспертной деятельности, ее задачи, принципы. Системно урегулированы обязанности и права как руководителя судебно-экспертного учреждения, так и эксперта. Нормами главы 4 Закона определяются условия и место производства судебной экспертизы в отношении живых лиц; условия производства экспертизы в отношении отдельных категорий граждан; регламентирован порядок изъятия образцов у человека для последующего исследования; сроки производства экспертиз. Впервые на уровне специального закона вводятся отдельные гарантии прав и законных интересов лиц, в отношении которых проводится судебная экспертиза.
   Таким образом, происходят взаимообусловленные процессы: становление правового государства, осуществление судебной реформы, модернизация и формирование новых институтов процессуального и материального права, что невозможно без использования достижений науки и правотворчества, регламентирующего порядок использования достижений науки и техники для целей правосудия.

1.2. Понятие и сущность медицинских знаний в гражданском судопроизводстве

   В процессе отправления правосудия по гражданским делам часто возникает необходимость использования специальных знаний (познаний) и навыков. Правовым основанием использования специальных знаний и навыков являются процессуальные нормы, которые, к сожалению, не устанавливают четких критериев, необходимых для отграничения специальных знаний от неспециальных знаний. Существует также проблема разграничения или отождествления понятий «знание» и «познание». В обыденной жизни определения не причиняют нам особых беспокойств. В отдельных областях человеческой деятельности проблема определения оказывается чрезвычайно важной, порой – решающей.
   В правовой науке терминологическая точность (стремление, приближение к ней) особенно важна, поскольку выработанные теоретические понятия в дальнейшем могут быть использованы в законодательной практике, приобретая, таким образом, всеобщее значение.
   Рассмотрим в качестве иллюстрации сказанному один пример.
   В 1973 г. произошло заметное событие в жизни США – внезапно вылечились миллионы психически больных людей! Хотя, собственно, об исцелении речь вести вряд ли возможно. Произошло следующее: в 1973 г. Американская психиатрическая ассоциация исключила из официального перечня психических расстройств «гомосексуальность», в результате чего миллионы гомосексуалистов перестали считаться психически неполноценными людьми. Таким образом, Американская психиатрическая ассоциация, исключив «гомосексуальность» из списка психических болезней, решила одновременно и комплекс других вопросов: получит ли человек медицинскую помощь; нуждается ли гомосексуалист, совершивший преступление, в принудительном лечении в психиатрической клинике и другие.
   Знание – понятие многоаспектное. Существуют различные определения данного понятия.
   Знание – в самом общем понимании – это «продукт общественной, материальной и духовной деятельности людей; идеальное выражение в знаковой форме объективных свойств и связей мира, природного и человеческого» [49 - Философский словарь. – М., 1991. – С. 146.].
   Познание – это процесс получения человеком нового знания, открытие неизвестного ранее [50 - Смирнов И. Н., Титов В. Ф. Философия. – М., 1998. – С. 70.].
   В работах по гражданскому и уголовному процессу, криминалистике одни авторы ведут речь о специальных знаниях, другие – о специальных познаниях. Подобного рода разночтения встречаются и в отдельных статьях процессуальных кодексов (ГПК, УПК, АПК).
   Законодатель в одних случаях употреблял и употребляет термин «специальные знания» (ст. 80, 133 УПК РСФСР, ст. 57–58 УПК РФ, ст. 55 АПК РФ, ст. 76 ГПК РСФСР, ст. 79 ГПК РФ, ст. 9, 21 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации»), в других – «специальные познания» (ст. 78 УПК РСФСР, ст. 74–75 ГПК РСФСР, ст. 29 ФЗ «О третейских судах в Российской Федерации», ст. 26.4 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях).
   Интересен и тот факт, что законодатель, принимая два закона в один и тот же день, использует в одном законодательном акте словосочетание «специальные знания» [51 - Статья 55 АПК РФ от 24 июля 2002 г. № 95-ФЗ // Российская газета. – 27 июля. – 2002.], в другом – «специальные познания» [52 - Статья 29 ФЗ «О третейских судах в Российской Федерации» от 24 июля 2002 г. № 102-Φ3 // Российская газета. – 27 июля. – 2002.].
   На наш взгляд, «познание» и «знание» – явления близкие, взаимосвязанные и взаимообусловленные, но не тождественные. Данное положение следует учитывать так же, как, впрочем, и тот факт, что термин «познание» является устоявшимся в специальной литературе.
   Новейшее законодательство в основном оперирует термином «специальные знания». Однако неопределенность термина существует, поскольку законодатель не поясняет его смысла.
   В научной литературе искомое понятие используется довольно широко и обстоятельно, не находя, тем не менее, четкой дефинитивной формы выражения.
   Выдающийся психолог М. Вертгеймер считал, что понятие «знание» – двусмысленно. Знание «слепой» связи между предметом и его назначением существует, но оно сильно отличается от открытия связи между средством и целью [53 - Вертгеймер М. Продуктивное мышление. – М., 1987. – С. 108.]. Последнее знание уже не может рассматриваться как нечто, задаваемое извне: это живое знание. Речь идет о знании, которое рождается, эволюционирует, умирает, отрицаемое новым знанием. Таким образом, знание динамично. С одной стороны, мы опираемся на знания, созданные кем-то, с другой стороны, знание – это «состояние понимания», присущее сознанию конкретного человека. Полученная информация используется индивидом для создания собственных внутренних структур – это активный психический процесс. Имея определенный запас информации и навыки работы с ней человек обладает возможностью связывать новую информацию, новые идеи с уже известными, выстраивать расширяющиеся структуры знаний, благодаря которым формируется индивидуальное, внутреннее представление картины окружающего нас мира.
   В зависимости от того, какой смысл вкладывается в термин «специальные знания», зависит субъектный состав привлекаемых в гражданский процесс участников. Ведь специальными знаниями могут обладать судья, истец, ответчик, прокурор, эксперт и другие лица, участвующие в гражданском процессе по конкретному делу.
   Попробуем определить место и роль специальных знаний в жизни общества, поскольку терминология знания является (в отличие от познания) универсальной.
   Знания человеческого общества могут быть житейскими, художественными и научными (эмпирические и теоретические) [54 - Философский энциклопедический словарь / Под ред. Л. Ф. Ильичева, П. Н. Федосеева, С. М. Ковалева, В. Н. Панова. – М., 1983. – С. 192.].
   Иногда встречается деление знаний общества на обыденные, философские и научные знания [55 - Мостепаненко М. В. Философия и методы научного познания. – Л., 1972. – С. 9–13.].
   Как мы видим, гносеология не выделяет особой категории «специальные знания». Факт употребления законодателем термина «специальные» обусловлен, на наш взгляд, собственно правовым, прикладным, процедурным аспектом существования и использования накопленного человечеством знания для целей правосудия.
   Не случайно Е. Г. Коваленко отмечает, что данное понятие является отраслевым, юридическим, применяемым для разграничения знаний различных специалистов, привлекаемых для содействия в решении определенных вопросов [56 - Коваленко Е. Г. Использование экспертных знаний в деятельности органов внутренних дел по предупреждению хищений социалистического имущества: Учебное пособие. – Киев, 1990. – С. 9.].
   Данная точка зрения на роль и место специальных знаний была принята большинством ученых. Причем многие стали противопоставлять специальные знания общеизвестным (обыденным).
   В этой связи Е. В. Селина пишет: «Специальные знания – это знания не общеизвестные, не общедоступные, выходящие за рамки общеобразовательной подготовки и житейского опыта» [57 - Селина Е. В. Производство экспертизы по уголовным делам: Лекция. – Краснодар, 1996. – С. 8.].
   В. П. Тугаринов поясняет: «Под обыденным сознанием понимается такое, которое направлено на круг явлений, не обязательно требующих для своего фактического использования научного подхода, и основано на житейско-эмпирических знаниях и навыках, добытых вненаучным путем» [58 - Тугаринов В. П. Философия сознания. – М., 1971. – С. 135.].
   Знания, применяемые судьей при рассмотрении и разрешении гражданских дел, иных субъектов, условно можно разделить на две составляющие: обыденные знания и профессиональные знания.
   В юридической литературе обращается внимание на то, что знания юристов-профессионалов существенно отличаются от обыденного уровня сознания. В то же время не все практики-юристы достаточно хорошо владеют теоретическим уровнем сознания в силу целого ряда объективных и субъективных причин.
   А. Д. Керимов приходит к выводу о целесообразности в структуре правового сознания вычленять три уровня сознания: «обыденное, непосредственное (эмоциональное), отражающие правовые отношения людей в повседневной жизни; практическое, основанное на опыте правового строительства; научное, связанное с исследованием того круга явлений, познание которых необходимо для решения правовых проблем» [59 - Керимов А. Д. Советское государство и право. – М., 1975. – С. 42.].
   Таким образом, представляется возможным с определенной долей условности выделить три уровня знания в социуме: обыденные знания; практические (профессиональные) знания; научные (теоретические) знания.
   Рассмотрим в предложенной последовательности эти уровни.
   Обыденные знания необходимы для осуществления целого ряда функций жизнедеятельности человека. Они приобретаются и совершенствуются в течение всей жизни индивида и помогают ему более эффективно взаимодействовать с окружающей средой. Предполагается, что каждый человек, достигший совершеннолетия и не имеющий существенных дефектов здоровья, обладает необходимым минимумом обыденных знаний и опыта, позволяющим ему выполнять определенную социальную функцию, вести себя «как следует».
   Теоретический уровень выступает в виде системы фундаментальных знаний, выраженных в структурно-функциональных понятиях, раскрывающих сущность явлений. Наука призвана наиболее глубоко познавать объект своего отражения, прогнозировать тенденции развития на основе выявленных закономерностей посредством специфического инструментария. Кроме того, любая наука соединена с практикой, обеспечивающей ей концептуальную форму существования. Повышение теоретического уровня знаний приносит заметное приращение рекомендаций, применяемых на практике. Практика же показывает их эффективность, а также ставит перед наукой новые вопросы, требующие разработки и дачи соответствующих рекомендаций.
   Профессиональные знания формируются путем целенаправленной подготовки лица к определенному роду деятельности. Они незаменимы. Без их овладения невозможно надлежащее осуществление профессиональной деятельности. Данные знания условно можно именовать специальными.
   По мнению А. А. Эйсмана, специальные знания – это «знания не общеизвестные, не общедоступные, не имеющие массового распространения; короче, это знания, которыми располагает ограниченный круг специалистов, причем очевидно, что глубокие знания в области, например, физики, являются в указанном смысле специальными для биолога, и наоборот» [60 - Эйсман А. А. Заключение эксперта. Структура и научные обоснования. – М., 1967. – С.91.].
   В приведенном определении отмечен важнейший признак специальных знаний – они не являются общеизвестными.
   В то же время, как правильно подметила Е. Р. Россинская, «соотношение специальных и общеизвестных познаний по своей природе изменчиво, зависит от уровня развития социума и степени интегрированности научных знаний в повседневную жизнь человека» [61 - Россинская Е. Р. Специальные познания и современные проблемы их использования в судопроизводстве // Журнал Российского права. – 2001. – № 5. – С. 33–34.].
   Обусловлено данное обстоятельство и тем фактом, что путь к чувственно-эмоциональному (практическому) уровню лежит через обыденный уровень. На практическом же уровне уже с этапа подготовки лица к конкретной профессиональной деятельности прослеживается связь с теорией, хотя и не всегда органичная.
   Действительно, формы мышления людей, их знания могут быть весьма различными. Причем, на наш взгляд, меняются они не столько от нации к нации или время от времени (национально-культурная и историко-культурная детерминация), сколько от одной социальной группы к другой (социально-групповая детерминация).
   Стоит только задуматься над тем, одинаково ли грамотны в отношении родного языка те или иные социальные группы, чтобы понять, что, безусловно, нет, хотя большинство изучает правила этого языка. Что же в таком случае можно сказать в отношении иных знаний, с которыми большинство вообще не знакомо?
   Так, Т. Губаева, М. Муратов и Б. Пантелеев пишут: «Оценка текста, ставшего предметом спорных отношений, обычно дается по собственному лексическому опыту судей и лишь изредка к участию в деле привлекаются эксперты. Более того, во многих случаях ходатайства сторон о назначении экспертизы отклоняются судом на том основании, что для правильного разрешения дела вполне достаточно, мол, познаний любого грамотного человека, способного прочитать текст и уяснить его содержание. В любом случае такая практика представляется ошибочной. Хотя «даром речи» от природы обладают все люди, отнюдь не каждый носитель языка, а только компетентный эксперт с помощью известных филологической науке критериев определит, каким образом содержание высказывания соотносится с действительностью, какие слова и выражения содержат экспрессивный компонент, принадлежат к нормативному или ненормативному лексикону» [62 - Губаева Т., Муратов М., Пантелеев Б. Экспертиза по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации // Российская юстиция. – 2002. – № 4. – С. 24.].
   Н. Я. Соколов удачно подметил то обстоятельство, что путь юриста к «профессиональному правосознанию лежит не только через овладение научными познаниями, но и через предшествующее ему обыденное правовое сознание» [63 - Соколов Н. Я. Профессиональное сознание юристов. – М., 1988. – С. 98.].
   З. М. Соколовский заметил, что попытка определить специальные знания путем их противопоставления общежитейским, общеизвестным неудачна [64 - Соколовский З. М. Проблема использования в уголовном судопроизводстве специальных знаний для установления причинной связи явлений: Дис… докт. юрид. наук. – Харьков, 1968. – С. 117.]. В зависимости от обстоятельств дела, квалификации лиц и иных факторов, одни и те же знания могут быть отнесены либо к специальным, либо к общеизвестным.
   Следует также отметить, что если для профессионала-практика (скажем, врача или юриста) научные знания лежат в основе его подготовки к будущей деятельности, а в дальнейшем пополняются по мере необходимости в повседневной деятельности с целью решения новых задач (субсидиарное применение), то для профессионала-ученого (скажем, врача-ученого или ученого-юриста) профессиональные и научные знания становятся тождественными (в определенной области полностью совпадают). Однако здесь следует учитывать специализацию ученых, так как она оказывает влияние на характер имеющихся у них знаний. Так, знания профессора-гинеколога в области гинекологии являются и научными и профессиональными, знания же в области, например, медицины вообще – только профессиональными (врачебные знания). Аналогичная ситуация возникает применительно к знаниям в области права. Юрист по образованию, защитивший кандидатскую или докторскую диссертации по теории права, ведущий активную научную работу, обладает научными знаниями в области теории права, однако в других отраслях юридической науки он таковыми не обладает, что не исключает наличия у него профессиональных знаний в области юриспруденции. Медицинские знания у юриста (как, впрочем, и юридические у врача) если и имеются, то, как правило (об исключениях мы будем еще вести речь), они не выходят за рамки обыденных знаний.
   Иная ситуация возникает, когда извращается смысл самого понятия «специальный», «специалист». Однако если внимательно присмотреться к окружающей действительности, то оказывается, что смысл первоначального значения того или иного понятия нередко искажается в угоду определенным интересам.
   Приведем только один пример.
   В одном из объявлений (которых вы можете найти десятки) сказано, что врач-хирург, специалист высшей квалификации, занимающийся пластической хирургией, специализируется на операциях по изменению формы носа, ушной раковины, увеличению или уменьшению женской груди, удалению морщин, лишнего жира и т. п. Извращая смысл слова, нам пытаются внушить, что человек обладает глубокими знаниями и большим практическим опытом в различных областях пластической хирургии. Заметим, если врач способен одинаково хорошо выполнять все операции из перечисленных, тогда он – универсал. Но по определению нельзя специализироваться во всем сразу. Если же написать в объявлении – врач-универсал, то это, естественно, отпугнет потенциальных клиентов, так как термин «универсал» приобретает негативный оттенок применительно к рассматриваемым общественным отношениям.
   Следует также заметить, что в настоящее время человеческое знание весьма интенсивно пополняется новыми данными, опережая опыт их применения, что влечет за собой определенные угрозы для общества [65 - Адамов А. К. Строительство ноосферных республик – главный вектор эволюции человеческих сообществ // Приоритет России XXI века: от биосферы и техносферы к ноосфере: Сборник материалов Международной научно-практической конференции / Под ред. Ю. И. Вдовина. – Пенза, 2003. – С. 8–11.].
   Поэтому, несмотря на объективно существующий процесс – переход части специальных знаний в категорию общеизвестных, специальные знания от этого своей специфики не утрачивают. Они таковыми остаются в части, которая не является общеизвестной «среднему» индивиду. Так, потенциальный потребитель или обладатель автомобиля, несмотря на обилие литературы, журналов, телепередач на «автомобильную тематику», как правило, не в состоянии самостоятельно осуществить мелкий ремонт или даже установить поломку, не говоря о даче профессиональной консультации или определении причин неисправности.
   Таким образом, профессионализм, в отличие от дилетантства, «непременно связывается с наличием специальных знаний» [66 - Лазарев В. В. Теоретические вопросы взаимосвязи профессиональных и общественных начал в деятельности органов внутренних дел // Труды Академии МВД СССР. – М., 1990. – С. 10.], имеющих прочную научную основу. Период ремесленничества, знаний «от природы» или «по наитию», уходит в прошлое. Наука, проникая в суть явлений, оставляет все меньше места знахарству, шарлатанству и попросту – невежеству.
   Проиллюстрируем сказанное следующим примером.
   Любитель вина загадочно улыбается, ставит на стол слегка запыленную таинственную бутылку и говорит: «А теперь, скажите-ка мне, что это за вино и какого оно года «рождения»? В некоторых фильмах, книгах, рассказах знаток, которому заданы эти вопросы, оставаясь совершенно невозмутимым, наливает вино в фужер, в течение минуты «прислушивается» к аромату напитка, делает 1 глоток, а затем уже высказывает мнение, доказывающее, что он знает о данном продукте все. Не определенной остается разве что группа крови винодела… Существуют ли на самом деле такие знатоки? Если это не розыгрыш и перед вами не аферист, то ответ будет отрицательным, если только это не хорошо знакомое дегустатору вино. В остальных случаях необходима кропотливая работа по «вычислению» предложенного дегустатору вина. Оценивается значительное число параметров (цвет, прозрачность, аромат, кислотность и другие). Полученные параметры сопоставляются с погодными условиями в месте произрастания установленного сорта винограда, определяются благоприятные и менее благоприятные для виноделия годы. В итоге – на основе анализа целого ряда показателей и делается окончательный вывод. При этом даже опытные виноделы знают не все [67 - Мир вин. Вина мира / Пер. с нем. С. Смарыгина. – М., 1997.].
   Применительно к установлению обстоятельств дела судом и использованию специальных знаний с сугубо практической точки зрения, как справедливо отмечает Т. В. Сахнова, проблема разграничения обыденного и специального знания есть проблема определения критериев потребности в специальных познаниях.
   Автор формулирует ряд предпосылок использования специальных знаний: наличие нормы права, содержащей специальные элементы в определенной форме; наличие соответствующего уровня развития научных знаний, позволяющего использовать их для практических целей, целей судопроизводства; наличие объективной связи между способом применения знаний и юридической целью их использования [68 - Сахнова Т. В. Судебная экспертиза. – М., 1999. – С. 8–9.].
   Как отмечает В. М. Вальдман, специальными являются знания, полученные лицом на базе глубокого изучения определенной отрасли науки и техники, ремесла или искусства [69 - Вальдман В. М. Компетенция эксперта в советском уголовном процессе: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Ташкент, 1966. – С. 23.]. Аналогичной точки зрения придерживаются З. М. Соколовский [70 - Соколовский 3. М. Понятие специальных знаний // Криминалистика и судебная экспертиза. – Киев. РИО МВД УССР. Вып. 6. – 1969. – С. 202.] и М. Л. Якуб [71 - Советский уголовный процесс: Учебник / Под ред. Д. С. Косарева. – М., 1968. – С. 154.].
   По мнению А. А. Закатова и Ю. Н. Оропай, под специальными знаниями понимают «проверенные практикой профессиональные знания компетентных лиц, их умение пользоваться научно-техническими средствами и приемами для обнаружения, фиксации и исследования доказательств в ходе следственного действия» [72 - Закатов А. А., Оропай Ю. Н. Использование научно-технических средств и специальных знаний в расследовании преступлений. – Киев, 1980. – С. 81.].
   В. И. Шиканов предлагает следующее определение: «Знания и практический опыт, оказавшиеся необходимыми для всестороннего, полного и объективного выяснения обстоятельств, входящих в предмет доказывания по уголовному делу, в уголовном судопроизводстве принято называть специальными познаниями» [73 - Шиканов В. И. Проблемы использования специальных знаний и научно-технических новшеств в уголовном судопроизводстве: Автореф. дис… докт. юрид. наук. – М., 1980. – С. 11.].
   По мнению А. В. Гусева, специальные знания отличаются от общеизвестных именно фактом специальной подготовки людей, в ходе которой они приобретают профессиональные знания [74 - Гусев А. В. Уголовно-процессуальные и криминалистические проблемы использования специальных познаний в ходе предварительного расследования: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 2002. – С. 14.].
   Следует также помнить о том, что данная терминология обусловлена правовой спецификой такого рода знаний. Поэтому определение должно отражать ее. Так, по мнению И. Н. Сорокотягина, специальные знания характеризуются их предназначенностью для получения доказательственной, оперативно-розыскной и иной информации, необходимой для раскрытия и расследования преступления [75 - Сорокотягин И. Н. Специальные познания в расследовании преступлений. – Свердловск, 1984. – С. 5.].
   Если исходить из приведенных определений, то и знания судьи являются специальными, так как они необходимы как для определения самого предмета доказывания, так и для выяснения обстоятельств, входящих в предмет доказывания. В то же время ряд авторов делают оговорку по этому поводу.
   В. И. Шиканов отмечает, что из понятия «специальные знания» исключаются общеизвестные знания, а также познания в области права [76 - Шиканов В. И. Проблемы использования специальных знаний и научно-технических новшеств в уголовном судопроизводстве: Автореф. дис… докт. юрид. наук. – М., 1980 – С. 23.].
   В. П. Зезьянов пишет: «Специальные знания – это любые не правовые в своей основе знания, используемые в процессе раскрытия, расследования и предупреждения преступлений, путем привлечения по инициативе субъекта доказывания соответствующих специалистов, на основании норм уголовно-процессуального закона, и в связи с установлением необходимости использования специальных знаний, которые могут быть неизвестны широким общественным массам» [77 - Зезьянов В. П. Роль, место и значение специальных знаний в криминалистике: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Ижевск, 1994. – С. 9.].
   В. Н. Махов проводит разграничение между профессиональными знаниями судьи и правовыми знаниями. В частности, он отмечает: «Профессиональные знания судьи – это правовые знания. Но далеко не все… Было бы неправильным игнорировать углубленные познания юристов, специализирующихся в какой-то узкой сфере правовой деятельности…» [78 - Махов В. Н. Использование знаний сведущих лиц при расследовании преступлений. – М., 2000. – С. 46–47.].
   По мнению Е. Р. Россинской, «в настоящее время судья, следователь, лицо, производящее дознание, лицо, рассматривающее дело об административном правонарушении, как правило, обладают знаниями только в определенных отраслях права и не могут в необходимой степени ориентироваться во всех тонкостях современного обширного законодательства, которое к тому же постоянно изменяется и развивается» [79 - Россинская Е. Р. Специальные познания и современные проблемы их использования в судопроизводстве // Журнал Российского права. – 2001. – № 5. – С. 35.].
   П. Яни, приходя к заключению о недопустимости использования познаний правоведов для проведения судебной экспертизы, отмечает, что «без участия «глубокого» специалиста в области юриспруденции правоприменителю весьма сложно принять обоснованное решение… И здесь в помощь следователю и судье должны быть призваны такие «глубоко специализированные» сотрудники научных ведомств, а также методических подразделений…» [80 - Яни П. «Правовая» экспертиза в уголовном деле // Законность. – 2001. – № 9. – С. 24.].
   С учетом происходящей в науке и практике, с одной стороны, глубокой специализации и дифференциации, с другой – интеграции по горизонтали и вертикали, все чаще возникает потребность в компетентном толковании норм как российского, так и иностранного права, применении аналогии закона или аналогии права.
   Любая правовая норма, как таковая, представляет собой абстрактное правило поведения, которое реализуется в актах его применения. Связующим звеном между нормой и ее применением служит понимание нормы, или, иначе, ее толкование.
   Техническая сторона толкования норм достаточно подробно разработана в теории права. Способы толкования принято классифицировать по ряду критериев. Применительно к тому, как и кем осуществляется толкование, различают толкование аутентичное (исходящее от органа, издавшего норму), легальное (исходящее от органа, наделенного соответствующей компетенцией), судебное (исходящее из судебного органа) и доктринальное, или компетентное.
   Компетентное толкование определяется в науке как разновидность неофициального толкования права и исходит от сведущих в области права лиц, действия которых по разъяснению норм не приобретают силу юридического факта [81 - Лазарев В. В. Применение советского права. – Казань, 1972. – С. 90.].
   Компетентное толкование – это разъяснение смысла правовых норм, осуществляемое достаточно осведомленным в какой-либо области человеческой деятельности, а поэтому авторитетным субъектом, не порождающее обязательных формально-юридических последствий [82 - Соцюро Л. В. Неофициальное толкование норм права. – М., 2000. – С. 42.].
   Основная черта данного вида толкования, по мнению В. В. Лазарева, состоит в том, что оно является результатом научного поиска, характеризуется использованием существующих научных методов, теорий или же дается в процессе разработки и обоснования новой теоретической концепции [83 - Лазарев В. В. О роли доктринального толкования // Советская юстиция. – 1969. – № 14. – С. 5.].
   Чаще всего толкованием конкретных правовых норм занимаются практики (адвокаты, представители сторон по гражданским делам, представители органов власти и управления, судьи). Здесь необходимо отметить следующее. Дело в том, что практический уровень толкования относится к иному уровню толкования права. Доктринальному виду толкования соответствует только теоретический уровень. Разграничителем в этой ситуации между доктринальным и иным компетентным толкованием выступает, по мнению Н. Н. Вопленко, уровень и степень систематизации. Сила же данного толкования заключается в его убедительности и научности, в авторитете тех лиц и органов, которыми оно осуществляется [84 - Вопленко Н. Н. Следственная деятельность и толкование права. – Волгоград, 1978. – С. 50–51.].
   Несмотря на отмеченные отличия, важно заметить, что собственно способы толкования являются вторичными; значима конечная цель толкования – уяснение подлинной воли законодателя. Как заметил А. С. Пиголкин, «если мы признаем, что в процессе толкования права необходимо установить волю законодателя, то это означает, что мы должны выяснить не то, что законодатель выразил в нормативном акте, а то, что он хотел выразить» [85 - Пиголкин А. С. Толкование нормативных актов в СССР. – М., 1962. – С. 21.].
   Вместе с тем следует учитывать, что любая норма абстрактна, а тот, кто ее применяет, имеет дело с конкретным правоотношением, развивающимся в индивидуально определенных конкретных обстоятельствах. Это имеет принципиальное значение для частного права, модели которого создаются, как правило, по согласованной воле сторон. Не случайно в ГК РФ довольно много «каучуковых норм», требующих соответствующей оценки применительно к конкретным обстоятельствам (справедливость, разумность, добросовестность). Данные категории не определяются законодателем, как, впрочем, и некоторые понятия, термины. Иначе мы не уделяли бы столько внимания уяснению смысла словосочетания «специальные знания». В одних случаях законодатель считает, что их смысл очевиден, в других – выражает волю раздвинуть рамки свободного усмотрения тех, кто применяет норму. Таким образом, появляется возможность субъектам гражданского оборота и суду в необходимых случаях самим индивидуализировать правило, сформулированное в самом общем виде. Во многом данный подход отвечает принципу свободы в гражданском обороте и принципу судейского усмотрения в гражданском процессе. В то же время нельзя отрицать и наличия другой тенденции, характерной для правоприменения – унификации категорий. Доктринальное толкование направлено на унификацию, способствует достижению единообразия, укреплению законности. В конечном итоге, если законодатель не согласен с доктринальным толкованием, содержащимся, в первую очередь, в наиболее распространенных комментариях, он может дать свое разъяснение и/или исправить саму норму, послужившую основанием для искаженного (на взгляд законодателя) толкования.
   Роль толкования особенно повышается, когда в юридической практике приходится впервые применять конкретную норму (создать базис прецедента), а также в случае возникновения потребности применить аналогию закона или права.
   К аналогии закона и аналогии права прибегают в случаях, которые удовлетворяют признакам гражданских правоотношений, но не урегулированы ни законодательством, ни соглашением сторон, а также отсутствует применимый к ним обычай делового оборота. В отдельных ситуациях может возникнуть проблема «противоречивости права», точнее, противоречивости текстуального представления права.
   Следует отметить, что применение аналогий – процесс довольно сложный и трудоемкий. Он сводится к следующему: нужно подвергнуть анализу данный случай, отыскать в законодательстве (или добыть из него) норму, регулирующую другой случай, тождественный с данным в существенных элементах, рассмотреть юридический принцип, приведенный в норме, и применить его к данному случаю [86 - Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право. Книга первая: Общие положения. – М., 2001. – С. 136.].
   Обязан ли судья все из отмеченных этапов осуществлять самостоятельно, или же им могут быть использованы прямо или косвенно, в той или иной форме знания и навыки сведущих в области права лиц (экспертов или специалистов)? Насколько будут эффективными и состоятельными операции (процедуры) поиска и интерпретации (получения и уяснения) смысла права из соответствующих текстуальных представлений права (законодательства)?
   Законодателю важен итог: суд обязан разрешить дело по существу; суд не может не разрешить дела; суд обязан разрешить дело в строгом соответствии с законом, руководствуясь соответствующими принципами. В качестве примера фиксации воли законодателя можно привести следующие фрагменты нормативно-правовых актов: «Все судебные установления обязаны решать дела по точному разуму существующих законов, а в случае неполноты, неясности или противоречивости законов, коими судимое деяние воспрещается под страхом наказания, должны основывать свое решение на общем смысле законов» [87 - Статья 12 Устава уголовного судопроизводства. – СПб., 1910.]; «Все судебные установления обязаны решать дела по точному разуму действующих законов, а в случае их неполноты, неясности, недостатка или противоречия, основывать решения на общем смысле законов» [88 - Статья 9 Устава гражданского судопроизводства. – СПб., 1915.].
   На наш взгляд, если вопрос о возможности проведения «правовой экспертизы» является дискуссионным (в части определения объекта исследования, круга возможных вопросов?), то вопрос об участии специалиста (как процессуальной фигуры) в области какой-либо отрасли права не может быть отнесен к разряду таковых.
   Специалист в области права сообщает справочные, научные сведения, выражает свое мнение. По существу – оказывает помощь суду. Не случайно П. Яни отмечает, что акт доктринального толкования закона сведущим в области права лицом играет важную роль в процессе принятия решения по делу [89 - Яни П. «Правовая» экспертиза в уголовном деле // Законность. – 2001. – № 9. – С. 24.].
   Т. Н. Нешатаева пишет, что решение международных вопросов, реализуемых в национально-правовых процедурах, вызывает немалые проблемы: «затягивание процедуры рассмотрения вопроса, необходимость привлечения к процессу переводчиков, экспертов в иностранном праве и многие другие» [90 - Нешатаева Т. Н. Международный гражданский процесс: Учебное пособие. – М., 2001. – С. 15.].
   Связано это с тем обстоятельством, что обращение в процессе к национальному праву вместо подлежащего применению зарубежного права может привести к ошибочному судебному решению.
   Р. Г. Мельниченко рассматривает юридическую экспертизу как разновидность казуально-доктринального толкования [91 - Мельниченко Р. Г. Юридическая помощь при формировании правосознания // Сборник: Пути развития юридической науки и образования в XXI веке. – Волгоград, 2002. – С. 216.]. Он отмечает тот факт, что в некоторых видах процесса проведение правовой экспертизы уже стало реальностью. Так, при рассмотрении Конституционным Судом РФ некоторых дел, Суд вправе рассмотреть заключения и показания экспертов в области права. Например, по делу о проверке конституционности Указов Президента Российской Федерации («О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР», «Об имуществе КПСС и Коммунистической партии РСФСР», «О деятельности КПСС и КП РСФСР») были заслушаны Б. М. Лазарев, А. В. Мицкевич, Ю. П. Еременко [92 - Рудинский Ф. М. «Дело КПСС» в Конституционном Суде. – М., 1998. – С. 202–391.]. Если возникает потребность у высокопрофессиональной команды юристов, среди которых большинство – это доктора и кандидаты наук [93 - Конституционный Суд Российской Федерации в лицах // Российская юстиция. – 2001. – № 10. – С. 36–40.], в привлечении сведущих лиц, то такая потребность для мировых судей и федеральных судей районных (городских) судов становится очевидной.
   Возможность производства именно экспертизы по правовым вопросам получила еще одно подтверждение в новейшем российском законодательстве. Согласно ст. 1191 ГК РФ, «в целях установления содержания норм иностранного права суд может обратиться в установленном порядке за содействием и разъяснением в Министерство юстиции Российской Федерации и иные компетентные органы или организации в Российской Федерации и за границей либо привлечь экспертов» [94 - Пункт 2 ст. 1191 ГК РФ // Российская газета. – 28 ноября. – 2001.].
   И. Н. Лукьянова считает возможным как экспертизу по правовым вопросам, так и участие специалиста. Она предлагает следующий критерий, отграничивающий экспертизу по правовым вопросам от заключения специалиста по правовым вопросам: специалист не должен решать вопрос о применимости конкретной нормы права к рассматриваемому делу или о том, каким образом эта норма должна применяться в данном случае [95 - Лукьянова И. Н. Экспертиза в арбитражном процессе // Защита прав граждан и юридических лиц в российском и зарубежном праве (проблемы теории и практики): Сборник статей и тезисов аспирантов и молодых ученых. – М., 2002. – С. 131.].
   Причем, на наш взгляд, в первой части п. 2 ст. 1197 ГК РФ речь идет о привлечении специалиста – дача разъяснения (при наличии готового знания), во второй части – о привлечении эксперта (с целью получения знания и передачи его суду).
   Данным нормам в целом корреспондируют соответствующие положения АПК РФ. Согласно п. 2 ст. 12 действовавшего АПК РФ, «в целях установления существования и содержания норм иностранного права арбитражный суд может в установленном порядке обратиться за содействием и разъяснениями в компетентные органы и организации Российской Федерации и за границей либо привлечь специалистов».
   Согласно п. 2 ст. 14 нового АПК РФ, «в целях установления содержания норм иностранного права суд может обратиться в установленном порядке за содействием и разъяснением в Министерство юстиции Российской Федерации и иные компетентные органы или организации Российской Федерации и за границей либо привлечь экспертов».
   Запрос о получении информации, направленный в компетентные органы (органы юстиции, дипломатические представительства иностранных государств), имеет значение, на наш взгляд, только в части коротких и имеющих простой и однозначный ответ вопросов права, не требующих значительных интеллектуально-волевых усилий сведущих лиц. Поэтому в этих ситуациях не всегда удается разрешить «проблему» без заключения эксперта. Решение проблемы усугубляется еще и тем, что без знания судебных актов и сложившейся в стране ситуации по применению национальных норм права сообщенные иностранные нормы права «мертвы», могут быть не чем иным, как элементами мозаики, одни из которых, возможно, подходят, другие не нужны.
   Использование правовых знаний и приглашение сведущих лиц в области права в суд имеет свою историю, закреплено в ряде зарубежных стран.
   Для англосаксонской адвокатской системы характерно разделение на юрисконсультов и адвокатов (барристеров). Юрисконсульты занимались и занимаются ведением торговых дел, консультированием сторон. Адвокаты или барристеры занимаются устным докладом дел в судебном процессе, а также юридической экспертизой. Причем, как отметил С. А. Халатов, такое различие уже отмечалось при описании римского, французского и германского права [96 - Халатов С. А. Представительство в гражданском и арбитражном процессе. – М., 2002. – С. 29.].
   В настоящее время в обязанности барристера входят: консультирование сторон; выступление в процессе (суды высокой инстанции); участие в назначении экспертиз; проведение экспертизы по вопросам права [97 - Там же. – С. 30–31.].
   Для барристеров характерна глубокая специализация по каким-либо узким вопросам. Поэтому нередко к ним обращаются солиситоры (юрисконсульты). Важно также заметить, что барристеры не могут вступать непосредственно в отношения с клиентами в соответствии с правилами профессиональной этики. Если встреча с клиентом и происходит, то при посредничестве и в присутствии солиситора.
   Немецкий законодатель допускает назначение экспертизы в случаях отсутствия у суда достаточных знаний в области права (ст. 293 ГПК ФРГ). В этих случаях законодатель считает, что, несмотря на высокую квалификацию и компетентность судьи, тем не менее, всегда могут возникнуть вопросы, которые требуют специальных знаний в праве [98 - Давтян А. Г. Гражданское процессуальное право Германии. – М., 2000. – С. 123.].
   Международный Суд ООН при рассмотрении переданных ему споров вправе использовать в своей практике суждения наиболее квалифицированных специалистов по международному праву [99 - Кузнецов И. А. Введение в теорию государства и права: Учебное пособие. – Элиста, 2002. – С. 87.].
   Можно сделать вывод, что потребность в глубоких знаниях в какой-либо отрасли права существовала издревле и была удовлетворена. Способы, подходы к решению данного вопроса, как мы видим, различны: это и непосредственное использование правовых знаний в процессе установления обстоятельств конкретного дела через институт экспертизы, и дуализм представительства, позволяющий вести одно дело двум юристам с учетом категории суда, рассматривающего дело, уровня подготовки и специализации.
   Отметим тот факт, что если исключать правовые знания из понятия специальных знаний с этой оговоркой, то получается, что знания юристов-международников существенным образом отличаются от знаний юристов, не специализирующихся по вопросам международного права, либо утрачивается специфика исследуемой категории.
   Еще одна проблема возникла в связи с широким использованием законодателем термина «правовой обычай». Советское законодательство в отличие от новейшего знало всего несколько случаев упоминания обычая [100 - Кодекс торгового мореплавания СССР; Земельный кодекс РСФСР (в редакции 1922 г.).]. Суд в новых условиях нередко вынужден руководствоваться не только нормами права, но и обычаями. В то же время возникает теоретическая проблема: кто и каким образом в ходе процесса должен устанавливать содержание обычая? Если исходить из «классических» установок, догм процесса, то обычай должен применяться судом, как правовая норма, следовательно, установление ее существа возложено целиком на суд.
   Достижимо ли это? Так, А. И. Поротиков по этому поводу пишет: «Суд не может заранее располагать сведениями об обычаях, с которыми ему придется столкнуться в деле. Ему заведомо не по силам самостоятельно искать нужную информацию о наличии состояния обычной нормы» [101 - Поротиков А. И. Проблема применения правового обычая в арбитражном процессе // Защита прав граждан и юридических лиц в российском и зарубежном праве (проблемы теории и практики): Сборник статей и тезисов аспирантов и молодых ученых. – М., 2002. – С. 10.]. Несмотря на категоричность молодого ученого, проблема существует и имеет определенные процессуальные последствия. В ней проявляется двойственность обычая: наличие нормативных свойств (правило поведения), требующее установления, т. е. процессуальной деятельности, направленной на установление этих свойств (судебное доказывание). Из этого следует необходимость выбора: либо содержание обычая входит в предмет доказывания и его установление должно быть возложено на стороны, либо это является обязанностью суда [102 - Там же.].
   В английском процессе установление содержания обычая входит в предмет доказывания, следовательно, могут применяться общепринятые средства доказывания, в том числе и заключение эксперта (лица, обладающего знаниями в определенной отрасли права). В странах континентального права продолжает доминировать принцип «судьи знают право». Поэтому суд вынужден выяснять содержание обычной нормы самостоятельно. Практика же свидетельствует о том, что суды склонны относиться ко всякому обычному правилу поведения как к сложившейся практике сторон и не ставят этот вопрос на обсуждение. В отдельных случаях ограничиваются кодификациями, опубликованными влиятельными организациями (МТП, УНИДРУА).
   Действующее законодательство в настоящее время содержит отдельные нормы, касающиеся данной проблемы с учетом возможности использования аналогий. Согласно п. 2 ст. 1191 ГК РФ, с целью установления содержания норм иностранного права, лица, участвующие в деле, могут представлять документы, подтверждающие содержание норм иностранного права, на которые они ссылаются в обоснование своих требований или возражений, и иным образом содействовать суду в установлении содержания этих норм. Законодатель закрепляет соответствующее право за сторонами с учетом расширения сферы действия принципов диспозитивности и состязательности. Однако обязанность уяснения существа содержания нормы (в том числе и обычного права) возложена законодателем на суд. В то же время применительно к уяснению содержания норм иностранного права по спорам, возникшим между субъектами (сторонами) – профессиональными участниками гражданского оборота (предпринимателями) – законодатель предоставляет суду возможность «переложить» бремя установления содержания такого рода норм на заинтересованные в разрешении спора стороны [103 - Пункт 2 ст. 1191 ГК РФ (часть третья) // Российская газета. – 28 ноября. – 2001.].
   Данное положение свидетельствует о сближении двух правовых систем и выработанных ими правил применительно к исследуемым вопросам.
   На наш взгляд, несмотря на различные подходы к имеющейся проблеме, нет непреодолимых препятствий для использования правовых знаний (в качестве специальных), как сторонами (что нередко и делается официальными или неофициальными способами), так и непосредственно судом. В последнем случае требуется дополнительная регламентация возникающих правоотношений.
   Рассмотрим следующий пример.
   По гражданскому делу была назначена дополнительная судебно-медицинская экспертиза, на разрешение которой был поставлен ряд вопросов (дублирующих вопросы первичной экспертизы). Из «новых» (ранее не ставившихся на разрешение экспертов) вопросов был следующий: что понимают под «медицинским вмешательством»?
   Для ответа на этот вопрос в состав экспертной комиссии был введен сотрудник кафедры судебной медицины с курсом медицинского права Волгоградской медицинской академии.
   На основании анализа терминов в их взаимной связи и взаимозависимости было дано следующее определение: медицинское вмешательство – это прямое или опосредованное воздействие на организм человека с целью диагностики, профилактики, лечения заболеваний, а также предотвращения нежелательной беременности, осуществляемое специально подготовленным лицом (врачом, фельдшером, медицинской сестрой, целителем).
   Фактически речь шла о потребности суда в уяснении словосочетания «медицинское вмешательство», используемого в ряде норм Основ законодательства об охране здоровья граждан [104 - Статьи 30–34 Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан.]. Привлекаемое лицо выступило в качестве лица, обладающего знаниями в области права и давшего необходимое суду толкование понятия, от уяснения смысла которого зависело разрешение дела по существу.
   Определенный интерес для нас представляет Положение об аттестации работников на право самостоятельного производства судебной экспертизы в судебно-экспертных учреждениях Министерства юстиции Российской Федерации. Согласно Положению, право самостоятельного производства судебной экспертизы в СЭУ Министерства юстиции РФ присваивается работникам судебно-экспертных учреждений, имеющим высшее профессиональное образование, прошедшим подготовку по конкретной экспертной специальности в одном из СЭУ Министерства юстиции РФ и обладающим специальными познаниями, необходимыми для производства конкретных родов (видов) судебных экспертиз.
   Работник должен знать: действующее законодательство по вопросам судебной экспертизы; ведомственные нормативные акты, регулирующие экспертную деятельность; теоретические основы судебной экспертизы в целом и конкретного ее рода (вида); современные методы и методики производства экспертиз по своей экспертной специальности [105 - Пункт 3 Положения об аттестации работников на право самостоятельного производства судебной экспертизы в судебно-экспертных учреждениях Министерства юстиции Российской Федерации // Российская газета. – 12 февраля. – 2002.].
   Для занятия отдельными видами юридической деятельности (кандидаты в судьи, адвокаты, нотариусы) требуется не только наличие профильного образования, но и наличие у претендента установленного законом стажа работы по специальности, багажа необходимых знаний (успешная сдача экзамена), а в отдельных случаях – стажировка.
   Согласно пп. 4 п. 3 ст. 6 Закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», адвокат вправе «привлекать на договорной основе специалистов для разъяснения вопросов, связанных с оказанием юридической помощи» [106 - См. ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» от 31 мая 2002 г. № 63-Φ3 // Российская газета. – 5 июня. – 2002.]. Закон не содержит запрета на возможность привлечения адвокатом сведущего лица в какой-либо области человеческой деятельности, включая отдельные направления юридической науки. Здесь все определяется практической потребностью адвоката и интересами доверителя.
   Таким образом, представляется возможным сделать вывод о том, что специальные знания являются особой разновидностью профессиональных знаний и существенным образом отличаются от обыденных. Так, согласно п. 2 ст. 12 Закона РФ «О защите прав потребителей», при рассмотрении требований потребителя о возмещении убытков, причиненных недобросовестной или недостаточно полной информацией о товаре (работе, услуге), необходимо исходить из предположения об отсутствии у потребителя специальных знаний о свойствах и характеристиках товара (работы, услуги). Законодатель, таким образом, устанавливает применительно к рассматриваемым правоотношениям презумпцию отсутствия у потребителя специальных познаний [107 - Комментарий к Закону РФ «О защите прав потребителей»: Постатейные материалы. Образцы документов. – Ростов н/Д., 1997. – С. 40.].
   Презумпция отсутствия у гражданина специальных знаний носит, на наш взгляд, общий характер. Данный вывод подтверждается также толкованием ст. 65 Трудового кодекса РФ. Согласно п. 4 данной статьи, при заключении трудового договора лицо, поступающее на работу, предъявляет работодателю документ об образовании, квалификации или наличии специальных знаний – при поступлении на работу, требующую специальных знаний или специальной подготовки [108 - Статья 65 Трудового кодекса РФ // Российская газета. – 31 декабря. – 2001.].
   Тенденции развития отраслей права и законодательства, практика свидетельствуют, на наш взгляд, о наличии необходимости в использовании знаний правового характера, находящихся за пределами профессиональной подготовки судьи, для целей правосудия. Поэтому знания по отдельным учебным дисциплинам (например, по судебной медицине и психиатрии, криминалистике, юридической психологии, отдельным отраслям права), полученные при обучении в вузе по специальности «Юриспруденция», находятся за пределами профессиональной подготовки и повседневной деятельности судьи. Это так называемое «знание – знакомство».
   Не случайно председатель Исполнительного комитета Российского союза юристов В. Гриб говорит: «Не секрет, что хорошие оценки в дипломе или срок трудового стажа не всегда отражают уровень профессиональной квалификации юриста, кроме того, полагаю, что нельзя быть одновременно хорошим специалистом по всем отраслям права» [109 - Интервью с председателем Исполнительного комитета Российского союза юристов Владиславом Грибом // Арбитражный и гражданский процесс. – 2001. – № 8. – С. 47.].
   Отметим также, что в связи с реформированием законодательства о судоустройстве, да и фактически, на практике, имеет место определенного рода специализация судей, причем данная тенденция имеет неплохую перспективу. Важным представляется только определить цель и границы специализации. В частности, В. Яковлев отметил: «Нам надо делать решительные шаги по углублению специализации судей [110 - Яковлев В. Нам следует сохранить сложившуюся судебную систему // Российская юстиция. – 2001. – № 1. – С. 8.]. Без специализации у нас ничего не получится». В то же время специализация судей (судов) не должна послужить основанием к умалению роли сведущих лиц в гражданском процессе.
   История развития хозяйственной юрисдикции в России и зарубежных странах свидетельствует о том, что имеющиеся преимущества специализации фактически нивелируются ее недостатками (усложнение определения подведомственности дел, затягивание процедуры защиты прав граждан и организаций, финансовые издержки, проблема подбора кадров и др.) [111 - Гребенцов А. М. Развитие хозяйственной юрисдикции в России. – М., 2002.], что также следует учитывать.
   Регламентом Международного коммерческого арбитража при Торгово-промышленной палате РФ установлено, что арбитры избираются или назначаются из числа лиц, обладающих специальными познаниями в области разрешения споров, отнесенных к компетенции Международного коммерческого арбитражного суда [112 - Виноградова Е. А. Третейский суд: Законодательство, практика, комментарии. – М., 1997. – С. 121–135.].
   Может возникнуть закономерный вопрос о том, какова же роль судьи (суда) в ситуации, когда у него «на руках» не заключение или мнение специалиста в области права, а экспертное заключение по вопросам права?
   Здесь следует отметить следующее. Во-первых, данное заключение – только одно из доказательств по делу и оценивается по существующим правилам. Во-вторых, правовая экспертиза – это исследование, т. е. установление искомого факта по заданию судьи в определенных пределах, поэтому она не может предвосхитить окончательную оценку и выводы суда (судьи).
   Необходимо также четко различать результат исследований и их интерпретацию. Так, Е. Карлсон проводит различие между сведущими лицами по фактам и сведущими лицами по оценкам. По его мнению, когда тема касается «реальности» (например, выше ли заболеваемость людей, живущих возле завода по производству химического оружия, чем остальных?), то сведущее лицо может предоставить доказательства, подтверждающие его выводы, например, результаты исследований, методики и проч. Когда тема касается оценок, идентификация и роль сведущего лица (эксперта) гораздо сложнее [113 - Carlson Е. Evaluating the credibility of sources: A missing link in the teaching of critical thinking // Teaching of Psychology. – 1995. – № 22. – P. 39–41.].
   Данное деление сведущих лиц на две группы представляется весьма интересным. Исходя из предложенного деления, можно сделать вывод о том, что судья – это фактически «эксперт по оценкам».
   Анализируя ст. 1101 ГК РФ и практику ее применения, И. Л. Трунов замечает следующее: «Законодатель отвел суду роль эксперта при помощи прецедентных решений, постановлений, а также разъяснений Верховного Суда РФ, являющихся общеобязательными для установления единой практики правоприменения» [114 - Трунов И. Л. Возмещение вреда пострадавшим от терроризма // Современное право. – 2002. – № 12. – С. 2.].
   Следует подчеркнуть, что проблема определения сущности искомого понятия имеет не только отраслевое, но и общеправовое значение, так как законодатель его активно использует. Отсутствие же четких критериев может приводить к неоднозначному толкованию норм права, противоречиям, нарушениям прав и законных интересов граждан, организаций, общества, в отдельных случаях государства. Например, ведется полемика о том, кто может выступать в качестве эксперта, специалиста, переводчика, нотариуса и т. д. Так, при обсуждении законопроекта «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» А. Вороновым отмечалось, что слабо проработаны статьи, касающиеся приобретения и прекращения статуса адвоката [115 - Воронов А. Может ли академик быть адвокатом? // Российская юстиция. – 2001. – № 12. – С. 15.]. Многие из критических замечаний остались незамеченными законодателем, о чем свидетельствует содержание главы 3 Закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации».
   Согласно ст. 26.5 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, должностное лицо, осуществляющее производство по делу об административном правонарушении, вправе брать образцы почерка, пробы и образцы товаров и иных предметов, необходимые для проведения экспертизы. Такая формулировка представляется излишне категоричной, так как вряд ли целесообразно в определенных случаях возлагать на лицо (хотя бы и должностное по статусу) обязанности, которые в целом ряде ситуаций трудно выполнимы, а если и выполнимы, то, как правило, с нарушением требований правового (процессуального, процедурного) или технического характера (об изъятии отдельных образцов для последующего исследования и возникающих в связи с этим проблемах мы будем еще вести речь).
   Возникают также проблемы практического характера при определении субъекта преступления по отдельным составам преступлений, предусмотренных УК РФ (например, по ст. 124 «Неоказание помощи больному»).
   Появляется закономерный вопрос о наличии (отсутствии) определенной связи между научными и профессиональными знаниями. Особую остроту этот вопрос приобретает применительно к правосудию. Можно и нужно ли их противопоставлять?
   Для того чтобы что-либо познать, необходим определенный инструментарий: воспринять, понять, определить место полученной информации в той или иной системе координат (норм права, морали и т. д.). Данные операции осуществимы только на основе синтеза различных знаний и применения определенных приемов, способов.
   Познание – это определенная деятельность, совокупность движений, использование сил и закономерностей, направленная на достижение определенной цели. Поэтому познание гораздо шире простой совокупности телодвижений, действий, применения навыков. Например, автоматизмы (сложные телодвижения, осуществляемые непроизвольно некоторыми больными) не могут быть оценены как познание, так как отсутствует объект и поставленная цель исследования. Так, В. Б. Малинин отмечает, что действие можно определить как внешнее выражение воли человека, заключающееся в воздействии на окружающую среду его телодвижений [116 - Малинин В. Б. Причинная связь в уголовном праве. – СПб., 2000. – С. 144.]. Поэтому без предшествующего знания невозможно и формирование навыка у человека.
   По мнению Б. Я. Пукшанского, «принципиально различен характер профессионального, научного и непрофессионального, обыденного мышления, профессионализма и дилетантизма» [117 - Пукшанский Б. Я. Обыденное знание. – Л., 1987. – С. 128.]. Ученый использует профессиональные и научные знания как синонимы или, по крайней мере, как близкие понятия и противопоставляет их обыденному знанию, ненаучному мышлению.
   Так, по мнению Ю. К. Орлова, «внутреннее убеждение – это, прежде всего, метод оценки, метод, применяемый за неимением другого в тех познавательных процессах, где невозможно получение формализованного вывода… Внутреннее убеждение в значительной мере формируется на подсознательном уровне. Поэтому процесс этот неконтролируем со стороны самого познающего субъекта, и, тем более, со стороны других лиц… Единственной формой такой внешней объективизации является обоснование субъектом своих выводов в соответствующем процессуальном документе…» [118 - Орлов Ю. К. Заключение эксперта как источник выводного знания в судебном доказывании: Автореф. дис… докт. юрид. наук. – М., 1985. – С. 19–20.]. По существу, это попытка обосновать возможные дефекты в оценке обстоятельств дела (отсутствие логики и т. п.) процессами, протекающими на подсознательном уровне, а потому неподвластными субъекту и неконтролируемыми им. По этому поводу Е. В. Ковшикова заметила: «Задача доказательства – уничтожение всяких сомнений в правильности выдвинутого тезиса, т. е. использование рациональных аргументов, задача внушения – создать у адресата ощущение добровольности восприятия чужого мнения, его актуальности, привлекательности на основе использования эмоциональных аргументов. Всевозможные комбинации доказательства и внушения дают основную форму воздействующего текста – убеждение» [119 - Ковшикова Е. В. Категория коммуникативной точности (на материале текстов деловых писем): Автореф. дис… канд. филолог, наук. – Волгоград, 1997. – С. 18.].
   Соблюдение законов логики приобретает первостепенное значение для строгости и достоверности мышления. Логику и ее законы можно использовать не только для построения верного вывода при имеющихся данных (фактах), но и для доказательства его достоверности, выявления допущенных ошибок в мышлении судьи, следовательно, профилактики и устранения имеющихся судебных ошибок.
   На наш взгляд, отправление правосудия в современных условиях предполагает не только организационно-правовое (процессуальное) обеспечение, технологию и тактику, но и совершенную научную методологию. Знание логики и ее законов повышает как профессиональный уровень конкретного судьи, так и эффективность отправления правосудия в целом. Бессознательные моменты существуют у любого человека, при осуществлении любой деятельности, однако их значение в процессе отправления правосудия должно быть сведено к минимуму.
   Л. А. Ванеева рассматривает судебное познание в качестве научного. По ее мнению, и судебное, и научное познание направлены на изучение определенного предмета и осуществляются с помощью особых логических способов, приемов. Для них характерны: строгая логическая последовательность, беспристрастный и тщательный анализ фактов, использование достижений науки [120 - Ванеева Л. А. Судебное познание в советском гражданском процессе. – Владивосток, 1972. – С. 48.].
   Данную позицию разделяет А. С. Козлов. Он, в частности, отмечает, что судебное познание соответствует всем требованиям научного способа решения познавательных задач, ему свойственно «отсутствие элемента стихийности в его возникновении и целенаправленность в получении истинного и доказательного знания» [121 - Козлов А. С. Теоретические вопросы установления истины в гражданском процессе (логико-гносеологический анализ теоретических основ, специфики, форм и уровней судебного познания). – Иркутск, 1980. – С. 30.].
   Ряд ученых считают, что судебное познание отличается и от научного, и от обыденного.
   В. С. Зеленецкий считает, что в научном познании должны решаться логические, эмпирические и теоретические задачи. Однако в судебном познании какие-либо теоретические задачи не решаются [122 - Зеленецкий В. С. Сущность познавательной деятельности в советском уголовном процессе // Применение норм процессуального права. – Свердловск, 1977. – С. 53.]. Однако автор почему-то не учитывает наличие логических и эмпирических задач, либо сознательно их опускает.
   Ю. К. Осипов отмечает, что цель судебного познания не связана с открытием закономерностей развития окружающего мира, в нем мало используются такие методы исследования, как длительное наблюдение, эксперимент [123 - Осипов Ю. К. К вопросу о соотношении судебного познания и судебного доказывания // Сборник трудов Свердловского юрид. ин-та. Вып. 7. – Свердловск, 1967. – С. 212.]. Следует заметить, что термин «мало» относится к оценочным категориям. Ряд наук, особенно гуманитарного блока, также «мало» используют эксперимент для решения стоящих перед ними задач, однако это не является основанием для их исключения из разряда таковых.
   Ф. Н. Фаткуллин на основе анализа таких критериев, как характер задач, средств, предмета и условий познания, делает вывод о том, что процессуальное доказывание отличается от научного и обыденного [124 - Фаткуллин Ф. Н. Общие проблемы процессуального доказывания. – Казань, 1973. – С. 19.].
   Аналогичную позицию разделяет Н. Н. Ткачев. По его мнению, судебное познание отличается от научного особыми целями (установление объективной истины по делу); способами и методами, определенными в нормативном акте; результатами, которые закрепляются в итоговом постановлении суда [125 - Ткачев Н. И. Законность и обоснованность судебных постановлений по гражданским делам. – Саратов, 1987. – С. 34.].
   В то же время общая теория познания, как уже отмечалось, не оперирует такой особой разновидностью знания (познания). Отсутствует и его наименование. Конечная цель любого научного исследования – выявление закономерностей того или иного процесса (установление истины). Способы и методы, применяемые наукой, конечно, не фиксируются непосредственно в правовых нормах, однако они также вполне «легитимны», основаны на ранее полученных знаниях и опыте, чаще всего описаны и детально регламентированы в специальной литературе, приказах и т. п. Имеются и различного рода санкции за нарушения: непризнание результатов эксперимента, исследования, а в ряде случаев – юридическая ответственность (дисциплинарная, уголовная, гражданско-правовая).
   Например, Н. Ардашева считает медицинский эксперимент вмешательством в личные права человека, совершаемым в связи с исследованиями в области медицины, не применявшимся ранее на практике и не оформленным в установленном законом порядке, допускающим повышенный риск для участвующих сторон, предполагающим свободное и осознанное согласие испытуемого и имеющим социальную значимость для общества и развития медицинской науки и практики [126 - Ардашева Н. Понятие эксперимента в медицине, защита прав человека // Государство и право. – 1995. – № 12. – С. 105.].
   С. Г. Стеценко отмечает: «В настоящее время имеется определенное количество законодательных актов, в которых определены правила осуществления экспериментов, что дает основания для подтверждения существования определенной нормативно-правовой базы по вопросам проведения медицинских экспериментов» [127 - Стеценко С. Г. Современная нормативно-правовая база проведения медицинских экспериментов // Юрист. – 2001. – № 10. – С. 13.].
   К таковым можно отнести отдельные статьи и положения следующих нормативно-правовых актов: Нюрнбергский кодекс (1947); Хельсинкско-Токийская декларация (1964) [128 - Хельсинкская декларация // Врач. – 1993. – № 7. – С. 57.]; Конвенция о защите прав и достоинства человека в связи с использованием достижений биологии и медицины (Конвенция о правах человека и биомедицине) (1996) [129 - Российский бюллетень по правам человека. Вып. 10. – М., 1998. – С. 107.]; Основы законодательства об охране здоровья граждан в РФ (1993); Федеральный Закон «О лекарственных средствах» (1998); Уголовный кодекс РФ (1996) и др.
   Например, несоблюдение врачом при проведении медико-биологического исследования (эксперимента) общепринятых правил, повлекших за собой причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью пациента, может быть квалифицировано как преступление (ст. 118 УК РФ).
   В новом УК РФ имеется также и понятие «обоснованный риск». Это новелла отечественного законодательства. Законодатель признает, что риск является естественным двигателем прогресса, что практически не существует свободного от риска и экспериментирования поведения, особенно в отдельных областях человеческой жизни. Риск – это всегда опасность, угрожающая вредом. Основанием освобождения от уголовной ответственности за причинение вреда называется обоснованный риск.
   Риск признается обоснованным, если соблюдаются следующие условия: направленность деяния на достижение общественно полезной цели; достижение поставленной цели обычным путем (способом) невозможно; в основе «рискованных» действий лежат полученные знания и опыт; существует только вероятность, а не неизбежность причинения вреда; риск не сопряжен с возможностью причинения вреда неопределенному кругу лиц.
   К таковым можно отнести использование новых средств (с согласия пациента) у ВИЧ-инфицированных, апробацию новых методов лечения больных отдельными онкологическими заболеваниями и т. п.
   Таким образом, отмеченные различия не носят столь принципиального характера.
   Рассмотрим следующий пример.
   В участковую больницу доставлен гражданин П. по поводу колото-резаного повреждения верхней трети правого бедра.
   В процессе осмотра и исследования установлено: кожные покровы и слизистые бледные, артериальное давление 70 на 50 мм ртутного столба; на внутренней поверхности правого бедра в верхней трети имеется колото-резаная рана длиной 3,5 см, из которой при поступлении вытекала пульсирующей струйкой алая кровь, в процессе осмотра интенсивность кровотечения снизилась; пульс на правой стопе не определялся.
   Дежурным врачом-терапевтом поставлен диагноз: «Повреждение бедренной артерии. Острая кровопотеря».
   После первичной обработки раны и введения с профилактической целью антибактериальных препаратов врачом была перевязана бедренная артерия. Инфузионная терапия не проводилась ввиду отсутствия необходимых средств.
   Следует отметить, что данная операция врачом-терапевтом проводилась впервые.
   После проведения комплекса первичных мероприятий больной был отправлен в сопровождении медицинской сестры в центральную районную больницу, где в отношении гражданина П. проводились необходимые мероприятия.
   Однако через сутки больной предъявил жалобы на онемение в правой ноге.
   Объективно: стопа холодная на ощупь, болевая чувствительность резко снижена.
   После проведения дополнительных исследований консилиумом врачей было принято решение произвести ампутацию голени.
   После выписки гражданин П. обратился с жалобой на действия врача участковой больницы в прокуратуру района.
   Согласно заключению комиссионной судебно-медицинской экспертизы, действия врача были правильными: установив повреждение крупного сосуда, он должен предпринять все возможные меры по остановке кровотечения; в настоящих условиях тактика врача соответствовала уровню его подготовки и квалификации; другие способы остановки кровотечения врачом-терапевтом в условиях данной участковой больницы не представляются осуществимыми; промедление с остановкой кровотечения привело бы к развитию шока, ДВС-синдрома и иных осложнений со стороны жизненно важных органов и систем организма, следствием которых является смерть больного.
   Уголовное дело прекращено (ст. 41 УК РФ) [130 - В работе используются материалы из архивов судов общей юрисдикции, заключения врачей-экспертов Волгоградской области, а также периодической печати с указанием источника опубликования.].
   По мнению В. Н. Махова, «было бы неправильным отождествлять специальные знания с научными знаниями, поскольку эти два понятия раскрывают разную направленность знаний» [131 - Махов В. Н. Использование знаний сведущих лиц при расследовании преступлений. – М., 2000. – С. 40.]. Далее автор отмечает: «В качестве экспертов и специалистов обычно выступают практики, а не научные работники. Не меняет сути и тот факт, что среди экспертов в учреждениях судебных экспертиз есть кандидаты и доктора наук. Проводя экспертные исследования, они используют внедренные в практику достижения науки, в том числе и свои» [132 - Там же. – С. 43.]. Как мы видим, ученый почему-то противопоставляет друг другу диалектически связанные направления – теорию и практику. Данное деление нам представляется не только условным, но и ошибочным, так как ведет к разрыву между теорией и практикой, «застою» в соответствующем направлении.
   Как правильно отметил Г. А. Печников, «так ставить вопрос – значит отрицать действие диалектических закономерностей… не включать практику в теорию познания, не рассматривать практику как критерий истины, не выходить при этом за пределы внутреннего убеждения…» [133 - Печников Г. А. Проблемы истины на предварительном следствии. – Волгоград, 2001. – С. 75.].
   В. И. Ленин о процессе познания сказал следующее: «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности» [134 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. – М., 1979. – С. 152.].
   По мнению Л. В. Соцуро, «теория влияет на практику, а практика, в свою очередь, дает подпитку теории вопроса, порождая, тем самым, рыночные отношения: практика предъявляет спрос к теории (науке), теория делает предложение практике» [135 - Соцуро Л. В. Неофициальное толкование норм права. – М., 2000. – С. 3.].
   С. И. Коновалов пишет: «История криминалистики как области научного знания в полной мере подтверждает действие основных закономерностей развития науки в целом: накопление эмпирических данных, их познание, опосредованное раскрытие и расследование преступлений, первоначальное теоретическое обобщение практического опыта, появление различных научных теорий, интерпретирующих фактические данные; становление криминалистики как науки, определение системы криминалистических знаний и, не всегда равномерное, развитие всех ее составляющих элементов» [136 - Коновалов С. И. Теоретико-методологические проблемы криминалистики. – Ростов н/Д., 2001. – С. 19.].
   М. В. Субботина солидаризируется с точкой зрения С. И. Коновалова и отмечает, что такие же закономерности действуют и при развитии криминалистических методик расследования преступлении [137 - Субботина М. В. Теория и практика расследования хищений чужого имущества. – Волгоград, 2002. – С. 13.].
   Отмеченные высказывания в полной мере могут быть отнесены к любой области научного знания.
   В. Я. Скворцов пишет о связи медицинской науки и практики следующее: «Между медицинской наукой и практикой существует известное противоречие. Исторически первой формой медицинской деятельности была народная медицина. Только в XVII–XIX вв. с развитием экспериментальных дисциплин были заложены основы научной медицины, а в XX в. созданы предпосылки обязательной связи врачебной практики и научных знаний. Но тенденция эта реализуется на практике крайне противоречиво. Объективной причиной этого является уровень развития стран мира, а субъективной – психология врачей и больных, обусловленная многими обстоятельствами» [138 - Скворцов В. Я. Искусство, эстетика, медицина. – Волгоград, 1993. – С. 30.]. Не случайно в обещании врача России, принимаемом окончившими высшие учебные заведения, содержатся обязательства продолжать изучать врачебную науку и прибегать к советам врачей, более сведущих и опытных.
   Данная обязанность находит отражение и в судебной практике. Профессор М. Н. Малеина приводит следующий пример из судебной практики: «В решении суда (Германия) было указано, что хотя от каждого врача нельзя требовать, чтобы он знал последние сведения во всех областях медицинской науки, но от него необходимо требовать, чтобы он изыскивал информацию об уровне научных знаний и опыте в той области медицины, где он работает» [139 - Малеина М. Н. Человек и медицина в современном праве. – М., 1995. – С. 144.].
   Тридцать лет назад академик Наан открыл закон: «Любой прогрессивный процесс не может развиваться сам по себе, его необходимо постоянно поддерживать и направлять. В противном случае наступает застой, а затем регресс, доводящий достижение до его противоположности. Процессы негативные в поддержке не нуждаются, если нет противостояния, они развиваются стремительно» [140 - Валентинов А., Ларько О. Все горе планеты от большого ума // Российская газета. – 15 ноября. – 2000.]. Лучше о роли науки в развитии цивилизации сказать трудно. Так, например, совсем недавно было обнаружено новое, ранее неизвестное явление, которое может приводить к повреждению сердечной мышцы и инфаркту миокарда, но с совсем другим механизмом. Теперь признано, что к инфаркту ведут два пути: один – давно известный, другой – недавно открытый. Разработанная на основе данного открытия концепция позволяет разрабатывать новые подходы к диагностике и лечению инфаркта миокарда [141 - Валентинов А. Неизвестный диагноз: инфаркт // Российская газета. – 3 ноября. – 2000.]. Очевидна и необходимость учета данного механизма в экспертной практике при решении вопросов причинно-следственных связей между искомыми явлениями.
   Не является абсолютным и следующий довод: «Сведущими лицами не применяются теоретические положения, не внедренные в практику. Даже в ходе экспертных исследований… имеет место не теоретическое, а практическое исследование на основе уже имеющихся в данной сфере деятельности правил, моделей, образцов решения исследовательских задач, т. е. парадигм» [142 - Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. – М., 1967. – С. 48.]. Следует заметить, что постоянно усовершенствуются, модифицируются старые методы и методики, появляются новые идеи, которые апробируются, внедряются (при положительном эффекте), снова усовершенствуются. Некоторые из методов признаются не отвечающими современным требованиям. Доказательственная значимость отдельных методов и методик подвергается со временем сомнению. Данный процесс носит объективный характер. Не последняя роль в нем отводится практикам.
   Более того, в отдельных случаях решения и приговоры судов с учетом последних достижений науки и техники подлежат пересмотру. В частности, В США уже в отношении осужденных, отбывающих длительные сроки заключения в связи с совершением изнасилований, на основании заключения экспертизы (с применением метода геномной дактилоскопии), вынесены оправдательные приговоры.
   Только на практике те или иные нормы, понятия, институты наполняются конкретным содержанием, «высвечиваются» проблемы и противоречия. Наука предлагает пути решения проблем, а практика, следуя им, убеждает нас в правильности предлагаемых наукой решений (подходов, рецептов), или отвергает их, полностью или в части.
   Рассмотрим следующий пример.
   Установление вреда здоровью, наличие или отсутствие причинно-следственных связей между деянием и последствиями, а также тесно связанные с ними и иные вопросы (необходимость в дополнительном питании, санаторно-курортном лечении, уходе и т. п.) требуют производства судебно-медицинской экспертизы. Так, определение нуждаемости в дополнительном питании является одним из частных вопросов данной экспертизы. В то же время в специальной литературе этот вопрос практически не освещен, что является причиной экспертных и судебных ошибок. Усугубляет ситуацию также тот факт, что участники процесса вкладывают различный смысл в словосочетание «дополнительное питание».
   Чаще всего при различных патологических процессах не требуется «дополнительного питания» (сверх определенных норм). Обычно потерпевшим требуется специальное диетическое питание (изменение соотношения белков, жиров и углеводов в рационе, способа приготовления пищи и проч.), а не «дополнительное питание».
   В связи с этим, с учетом разработок в диетологии, экспертной и судебной практики предлагается внести изменения в ст. 1085 ГК РФ [143 - Мохов А. А., Муморов А. Г. Судебно-медицинская экспертиза при решении вопроса о нуждаемости в дополнительном питании // Материалы научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения А. А. Ухтомского: Тезисы докладов. – Волгоград, 2001. – С. 64.], заменив словосочетание «дополнительное питание» на «специальное питание».
   Основным условием допустимости доказательства, полученного с применением нового научно-технического метода исследования в США, где данные процессы протекают довольно активно, является его признание компетентной научной общественностью [144 - Машленко И. Ф. Проблема допустимости доказательств в уголовном процессе США: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – М., 1988. – С. 19.]. Нет препятствий для использования данного правила и в гражданском судопроизводстве России. В противном случае научные разработки ученых, предлагаемые на их основе методы и методики были бы обречены «пылиться на полке».
   Судебная медицина и судебная психиатрия – прикладные науки. Их существование и развитие определяется, прежде всего, запросами практики. По этому поводу Л. М. Бедрин и А. В. Капустин пишут: «И только те исследования, которые отвечали требованиям практики, и внедряются в нее, становятся необходимыми, живут долго и приносят реальную пользу. Те же, которые этим требованиям не отвечают, являются проходными, представляют собой, как теперь говорят, «информационный шум», о них не помнят и их не используют» [145 - Бедрин Л. М., Капустин А. В. Проблемы современной судебно-медицинской науки // Бюллетень научно-исследовательского института экспертиз. – Ижевск, 1995. – С. 3.]. С другой стороны, наука не была бы наукой, если бы не открывала новые горизонты перед практикой (иногда опережая практику на десятилетия), не расширяла бы кругозор ученых, не повышала бы доказательственную ценность разработанных методов прикладной науки, направленных на установление истины.
   И. В. Решетникова, анализируя данный вопрос, отмечает следующие черты сходства и различия между научным и судебным познанием.
   Черты сходства: научное познание и суд являются объективными; научному познанию и суду свойственна толерантность – способность принять чужое мнение, лучше согласующееся с фактами; научное и судебное познание основаны на требовании ничего не принимать на веру, подвергая все беспристрастному суду логики и эксперимента; научному познанию и познанию субъектов гражданского процессуального доказывания свойственна систематичность [146 - Решетникова И. В. Курс доказательственного права в российском гражданском судопроизводстве. – М., 2000. – С. 78–81.].
   Различия между судебным и научным познанием, по мнению И. В. Решетниковой, следующие: объективность суда выражается лишь в оценке доказательств, представленных сторонами; в гражданском процессуальном доказывании, в отличие от научного познания, не исключается применение мер процессуального принуждения; гражданский процессуальный закон устанавливает ограничения в доказывании; субъекты доказывания не формулируют теории и гипотезы; субъекты доказывания приводят в систему не научные знания, а доказательства, подтверждающие обстоятельства, имеющие значение для дела; динамизм судебного познания ограничен временными рамками – вступлением решения в законную силу [147 - Там же.].
   Данные основания позволили сделать уважаемому ученому вывод о том, что гражданское процессуальное доказывание не соответствует ни одному признаку научного познания в полном объеме, что специфику гражданского процессуального доказывания (познания), отличающего его от научного познания, составляет нормативная предопределенность целей и структуры доказывания [148 - Там же. – С. 81–82.].
   Однако настолько ли существенны различия для формулирования таких выводов? Любое научное познание и само знание человека о каком-либо явлении имеют ограничения, обусловленные различными обстоятельствами: уровень развития науки и техники, свобода выражения мыслей, свобода творчества или наличие запретов и т. п. Научная мысль также управляема и направляема, хотя этот процесс становится сложнее контролировать в связи с глобализацией. Например, в настоящее время ряд государств вводят прямой запрет на проведение некоторых исследований и разработку отдельных направлений (запрет на клонирование человека). Однако законодательные запреты преодолеваются путем перемещения лабораторий в другие страны, законодательство которых не содержит такого рода запретов, или нейтральные воды (плавучие научные центры и лаборатории). Для любого научного исследования всегда устанавливаются временные рамки, связанные с финансированием работ, спецификой самого исследования. Строятся субъектами доказывания и гипотезы, на что нами еще будет обращено внимание. Поэтому, на наш взгляд, более целесообразно отнести судебное познание к особой разновидности познания, в основе которого – методы научного познания Мира. Не случайна и значительная связь судопроизводства с юридическими, а в последние годы и с различными неюридическими научными направлениями и дисциплинами. Особенность судебного познания как раз и заключается в его регламентации посредством правовых норм. Причем в наиболее сложных случаях судебное познание без привлечения сведущих лиц в какой-либо области человеческого знания становится невозможным.
   Причины этому явлению многообразны: большой объем накопленных человечеством знаний; высокая степень дифференциации и специализации; формирование и развитие новых научных направлений и дисциплин.
   Данный вывод подтверждается и тенденциями развития науки доказательственного права. В некоторых работах отмечается, что предметом регулирования доказательственного права служат порядок и содержание процесса познания [149 - Теория доказательств в советском уголовном процессе / Под ред. Н. В. Жогина. – М., 1973. – С. 10.]. Так, И. В. Решетникова отмечает, что «предметом правового регулирования доказательственного права являются отношения, связанные с доказыванием… в суде в целях их разрешения» [150 - Решетникова И. В. Курс доказательственного права в российском гражданском судопроизводстве. С. 22.].
   Процесс доказывания предопределяет цель судопроизводства, а процессуальные правила являются основой, матрицей данной деятельности. В связи с этим необходимо в рамках науки доказательственного права разрабатывать четкие правила и алгоритмы рассмотрения и разрешения гражданских дел, что возможно на основе научного познания и посредством использования методов научного познания бытия.
   Знания, разработанные наукой и пришедшие в судебную практику из науки, сохраняют свою научную основу. Более того, они сами становятся основой для последующего научного осмысления, анализа и выработки научно обоснованных рекомендаций по оптимизации судопроизводства и собственно процесса доказывания.
   Т. Б. Мульганова и А. П. Кузнецов, занимаясь исследованием языковых и стилистических особенностей текстов судебно-медицинских экспертиз, отмечают: «Функционально-стилистическая принадлежность текстов судмедэкспертиз, а именно их положение в «пограничной области» двух стилей – официально-делового и научного – предопределяет специфику лексического состава данных текстов, которая проявляется в существовании двух слоев функционально окрашенной лексики – официально-деловой и научной. Первый слой лексики – формально-деловая – сосредоточен в основном в Паспортном и Резюмирующем разделах; основной массив научной лексики сосредоточен главным образом в Исследовательском разделе и, отчасти, в Резюмирующем разделе текстов судмедэкспертиз» [151 - Мульганова Т. В., Кузнецов П. А. Язык и стиль судебно-медицинских экспертиз: Учебно-практическое пособие. – Волгоград, 2000. – С. 21.].
   Следует также отметить, что различают научные знания эмпирического уровня и научные знания теоретического уровня.
   Знания эмпирического уровня служат средством собирания фактического материала. Обычно это опытные знания, добытые с помощью технических средств, определенных несложных приемов. Они могут быть сформулированы в виде определенных закономерностей, объясняющих то или иное явление на описательном уровне. Знания эмпирического уровня объясняют определенную последовательность событий, способ достижения результата, но не раскрывают генезис сложного явления, механизм взаимодействия и «неочевидную» причинно-следственную связь между некоторыми явлениями. Нередко они являются достаточными для разрешения «несложного» гражданского дела.
   Знания теоретического уровня являются средствами обработки эмпирического материала, основу которого составляют законы логики, диалектики. Поэтому здесь активно применяются формализация, аксиоматизация, моделирование, логические и иные методы. Задача теоретического уровня познания состоит в том, чтобы «видимое, лишь выступающее в явлении движение свести к действительно внутреннему движению» [152 - Маркс К. Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 25. Ч. 1. – М., 1970. – С. 343.].
   Теоретические знания позволяют проникать в суть явлений, объяснять механизм взаимодействия, «реконструировать» явление, имевшее место в прошлом. Это позволяет в сфере судебной деятельности устанавливать фактические обстоятельства, причем с высокой степенью точности. Как правильно подметил В. Д. Спасович, «в качестве экспертов порой являются простейшие люди, но являются также и первостепенные знаменитости, первосвященники науки, колоссы знания. В лице их наука снисходит к тому, чтобы оказать пособие обществу при устройстве житейских дел и разрешений споров… сведущие люди дают выводы науки, научные истины» [153 - Спасович В. Д. Сочинения. Т. 5. – СПб., 1895. – С. 294.].
   Следует, однако, заметить, что истина в процессе по конкретному делу не всегда есть истина научная, как было бы неверным утверждать, что в любом научном эксперименте, проводимом по строгой научной методике, исследователь добывает зерна, а не плевелы [154 - Коваленко А. Г. Институт доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводстве. – М., 2002. – С. 29.]. Там же, где это необходимо по обстоятельствам дела, иначе нельзя.
   Рассматривая научные знания в качестве одного из средств судебной деятельности, необходимо обратить внимание на их двойственное функциональное значение. С одной стороны, научные знания, элементами которых обладает судья, являются профессиональными, причем их минимальный объем служит мерой квалификации специалиста (юрист с высшим образованием, опытом работы по юридической специальности, обладающий необходимым запасом научных и эмпирических знаний и навыков). С другой стороны, научные знания являются специальными, большинство из них выходит за пределы профессиональных знаний судьи. Вместе с тем как первые, так и вторые в функциональном плане представляют собой средства труда, но различаются формами использования, следовательно, и субъектами. Иными словами, если собственные профессиональные знания (имеющие научную основу) судья применяет сам, то специальные знания он использует опосредствованно, путем производства экспертизы или приглашения специалиста (участие в судебном заседании, получение консультации, оказание помощи в проведении процессуальных действий).
   Необходимо подчеркнуть, что познание обстоятельств гражданского дела и судебное доказывание, в том числе и с использованием специальных знаний, подчинено нормам гражданского процессуального законодательства и неизбежно обладает чертами, выделяющими его как особую разновидность познания.
   Познание направлено на получение представления о чем-либо, приобретение знания. Доказывание носит всегда целенаправленный характер. Внешним аспектом судебного познания является его осуществление в процессуальной форме. Оно осуществляется только определенными субъектами, в определенных формах и определенными, особыми средствами.
   Так, по мнению К. И. Комиссарова, процессуальную форму отличает нормативность, непререкаемость, системность и универсальность [155 - Комиссаров К. И. Последовательно-прогрессивное развитие советского гражданского процессуального права // Проблемы действия и совершенствования советского гражданского процессуального законодательства. – Свердловск, 1982. – С. 5.].
   М. С. Шакарян пишет: «Гражданские процессуальные правоотношения существенно отличаются от материальных, в частности, гражданских правоотношений. Основной предпосылкой возникновения гражданских процессуальных правоотношений является процессуальный закон, т. е. эти отношения возможны лишь в правовой форме» [156 - Гражданское процессуальное право России: Учебник для вузов / Под ред. М. С. Шакарян. – М., 1998. – С. 65.].
   И. В. Решетникова полагает, что процессуальная форма доказывания – это детальная, законодательная урегулированность доказывания, отличающаяся универсальностью, императивностью и подчиненностью принципам гражданского процесса [157 - Предмет и система науки гражданского процессуального права. Гражданский процесс / Под ред. Ю. К. Осипова. – М., 1995. – С. 4; Звягинцева Л. М., Плюхина М. А., Решетникова И. В. Доказывание в судебной практике по гражданским делам: Учебно-практическое пособие. – М., 1999. – С. 5.].
   Законодательная урегулированность охватывает: деятельность всех субъектов доказывания, этапы доказывания и содержание доказывания.
   Последовательность действий по доказыванию (и их содержание) детально урегулирована нормами права.
   Процессуальная форма доказывания распространяется на все виды и стадии гражданского судопроизводства (универсальность).
   Предписания суда обязательны для всех лиц, участвующих в деле (императивность). Нарушение предписаний суда в области доказывания влечет неблагоприятные последствия для правонарушителя, а ряде случаев – и иных лиц.
   Доказывание как институт неразрывно связано с конституционными и межотраслевыми принципами гражданского процессуального права. Следовательно, доказывание – правомерная деятельность субъектов, урегулированная посредством правовых норм.
   В то же время многие ученые полагают, что судебное познание и доказывание не могут строиться только на основе процессуальных норм. Так, В. М. Семенов полагает, что «содержанием судебного доказывания является процессуальная и мыслительная (логическая) деятельность суда и лиц, участвующих в деле, по установлению наличия или отсутствия в действительности обстоятельств дела» [158 - Семенов В. М. Доказательства // Гражданское судопроизводство. – Свердловск, 1974. – С. 167.].
   М. К. Треушников определяет судебное доказывание как «логико-практическую деятельность» [159 - Треушников М. К. Доказательства и доказывание в советском гражданском процессе. – М., 1982. – С. 25.]. В судебном доказывании органически сочетаются две равноценные стороны: мыслительная (логическая) и практическая (процессуальная), основанная на предписании правовых норм [160 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1997. – С. 45.].
   Высказывались также отдельные суждения о доказывании либо как логической, либо практической деятельности [161 - Фаткуллин Ф. Н. Общие проблемы процессуального доказывания. – Казань, 1973. – С. 7.].
   Процессуальная и логическая стороны доказывания находятся в постоянном диалектическом взаимодействии. Если нарушены процессуальные нормы, регулирующие, например, порядок получения (вовлечения) доказательств, то решение, основанное на таком доказательстве, будет незаконным и необоснованным. Если же нарушены законы логики при исследовании и оценке доказательств (место в системе доказательств, категория, значение), то вынесенное на основе такой оценки доказательств судебное решение также будет необоснованным, т. е. подлежащим отмене. Многие из отмеченных операций немыслимы без широкого использования специальных знаний.
   Следует также отметить, что инструментарий любого познания включает в себя помимо собственно мышления органолептические и «специальные» (профессиональные) средства или приемы (приборы, инструменты, психологические, тактические и иные приемы и методики).
   При анализе целостной деятельности человек, решающий ту или иную проблему, рассматривается в качестве единого и нерасчлененного субъекта. Этот субъект мышления анализирует ситуацию, соотносит условия и требования задачи, принимает решение. Такая концепция согласуется со структурой процесса познания, исследования фактов действительности, в основе которых три вида средств: органы чувств, мышление и технические средства. Поэтому деятельность лица, связанная с реализацией конкретной методики, включает использование знаний, органов чувств и мышления. Применение каждого порознь не принесет желаемого результата.
   Такой подход характерен и традиционен. Он предполагает единство, однородность осознающей и осуществляющей умственные операции личности.
   Аналогичным образом поступает судья: действуя на основе процессуальных норм в целях реализации цели и задач той или иной стадии гражданского процесса, воспринимая непосредственно информацию, он формулирует соответствующие выводы. При необходимости этот процесс может повторяться в полном или неполном виде. Следовательно, эти элементы в совокупности образуют работающую систему: знания – органы чувств – «профессиональные» приемы (навыки, методики, в том числе с применением технических средств) – мышление – результат.
   Вместе с тем существует, по крайней мере, одна форма мышления, анализ которой не согласуется с пониманием субъекта мышления как нерасчлененного целого. Это – продуктивное или творческое мышление, которое состоит в решении новых для человека задач [162 - Пушкин В. Н. Психологические возможности человека. – М., 1972; Пушкин В. Н., Шавырина Г. В. О системности интеллекта // Вопросы психологии. – 1972. – № 5.].
   История открытий и данные психологии, по мнению В. Н. Пушкина и Г. В. Шавыриной, свидетельствуют о том, «что некоторые весьма существенные звенья этого процесса не осознаются решающим задачу человеком» [163 - Пушкин В. Н., Шавырина Г. В. Саморегуляция продуктивного мышления и проблема бессознательного в психологии // Бессознательное: природа, функции, методы исследования / Под ред. А. С. Прангишвили, А. Е. Шерозия, Ф. В. Бассина. – Тбилиси, 1978. – Т. 1. – С. 771.]. Отмеченное не исключает возможности изучения данных явлений в прикладных целях. Сложный системный характер познающей личности довольно глубоко проанализирован в психологической концепции установки. Согласно этой концепции, в ходе перцептивных процессов формируются системы отношений, которые не осознаются воспринимающим субъектом, но которые детерминируют процессы восприятия. Поэтому в силу имеющейся функциональной связи между гражданским процессом, между внутренним убеждением судьи (а также сведущего лица) и психологией, разработки последней могут с высокой степенью эффективности использоваться наукой доказательственного права.
   Таким образом, доказывание и доказательства представляют собой органическое единство сведений об обстоятельствах (фактах), подлежащих установлению, полученных из определенных источников, определенным способом (способами). Как правильно отметил А. А. Пеков, «ни источники фактических данных, ни фактические данные, взятые отдельно друг от друга, не образуют понятия доказательства. Доказательства есть единство формы и содержания» [164 - Пеков А. А. Доказательства и доказывание по делам об административных правонарушениях: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 2000. – С. 14.].
   Поэтому законодатель, используя в ряде норм ГПК термин «доказательство», имеет в виду материалы, которые представляются в суд для последующего извлечения необходимых сведений, их исследования и оценки. Вне установленной законом процедуры принятия их (материалов, сведений и т. п.) в качестве таковых судом, они не становятся доказательствами. Суд наделен исключительной компетенцией признания (или не признания) представленных данных доказательствами согласно определенного им же предмета доказывания по делу. Он в зависимости от соблюдения соответствующего регламента (порядка получения) признает их строгими (соответствующими процессуальному порядку) или свободными (не соответствующими требованиям к процедуре получения). До этого момента все (или подавляющее большинство) материалы (данные) можно характеризовать как «предположительные доказательства». Данный термин употреблялся в работах С. В. Курылева [165 - Курылев С. В. Основы теории доказывания в советском правосудии. – Минск, 1969. – С. 187–190.]. После исследования этих материалов судом они либо становятся доказательствами, либо исключаются из доказательственного процесса.
   Проведенный анализ свидетельствует о том, что специальные знания являются одной из разновидностей профессиональных знаний, причем в их основе – методы, приемы научного познания мира. При «несложных» делах бывает достаточно профессиональных знаний, не выходящих за рамки повседневной практической деятельности, в иных случаях – могут потребоваться глубокие научные знания (являющиеся для отдельных лиц профессиональными знаниями). Наука все больше проникает в повседневную деятельность (включая отправление правосудия), а повседневная жизнь ставит вопросы, требующие научного осмысления и последующего разрешения.
   Исследование природы специальных знаний будет неполным без исследования природы специальных познаний. Отсутствие ясных критериев разграничения понятий «специальные знания» и «специальные» познания» вызывает дискуссии среди ученых. Приводя в тексте работы те или иные цитаты ученых, мы также убедились в этом. Причем, как уже отмечалось, новейшее законодательство в основном использует термин «специальные знания». Многие ученые также предпочитают пользоваться данным термином [166 - Зернов С. И. Теоретические и прикладные проблемы применения специальных познаний при выявлении и расследовании преступлений, сопряженных с пожарами: Дис… докт. юрид. наук. – М., 1977. – С. 77; Махов В. Н. Теория и практика использования специальных знаний сведущих лиц при расследовании преступлений: Дис… докт. юрид. наук. – М., 1993. – С. 362.].
   В. Д. Арсеньев и В. Г. Заболоцкий пишут, что специальные знания – это система сведений, полученных в результате научной и практической деятельности в определенных отраслях (медицине, бухгалтерии, автотехнике), зафиксированных в научной литературе, методических пособиях, наставлениях, инструкциях и т. п. Специальные же познания – это знания, полученные соответствующими лицами в результате теоретического и практического обучения определенному виду деятельности, при котором они приобрели также необходимые навыки ее осуществления [167 - Арсеньев В. Д., Заболоцкий В. Г. Использование специальных знаний при установлении фактических обстоятельств уголовного дела. – Красноярск, 1986. – С. 4.].
   Специальные познания, как пишет А. В. Гусев, «являются неотделимым качеством конкретной личности, а «специальные знания» – это продукт систематизации и обобщения совокупных умений и навыков определенного вида деятельности…» [168 - Гусев А. В. Уголовно-процессуальные и криминалистические проблемы использования специальных познаний в ходе предварительного расследования: Дис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 2002. – С. 23.].
   Познание рассматривается как получение истинного представления о чем-либо, приобретение знаний [169 - Теория доказательств в советском уголовном процессе / Под ред. Н. В. Жогина. – М., 1973. – С. 287.].
   Таким образом, можно сделать вывод о том, что знание – понятие более широкое, чем познание. Знание имеет объективную природу и не связано непосредственно с конкретным носителем. По существу – это объем накопленных сведений о фактах действительности или статическое знание. В то же время уже отмечалось, что знание не считается больше отражением того, что было дано человеку извне. Это индивидуальная конструкция, которой человек придает смысл, соотнося элементы знаний и опыта с некоторой организующей схемой.
   Познание – это способ применения знаний конкретной личности для решения стоящих перед ней (как исследователем) задач. По существу – это знание в действии, если исходить из статического понимания знания.
   Связь исследуемых явлений состоит в следующем. Посредством использования имеющихся знаний и навыков человек изучает окружающую действительность (методы научного познания бытия). Осуществляя познание (исследование), человек может получать, открывать новое знание (открытие). Следовательно, данные понятия можно рассматривать в их взаимной связи как содержание (знание о чем-либо) и форму (приобретение знания путем познания действительности).
   Например, эксперт осуществляет познание, т. е. на основе имеющихся личных профессиональных знаний и приобретенных навыков проводит исследование с целью получения нового доказательства. Специалист-консультант не проводит исследования, он сообщает известные ему факты. Причем отличие сообщаемых им сведений от знания вообще состоит в наличии пределов (ограничений), имеющихся у конкретного лица (доступность специальной литературы, потребность в ней, общая эрудиция, память, использование логических законов и правил).
   Следует также отметить, что внешняя (физическая) сторона исследуемого процесса – познание – и внутренняя (психическая) сторона образуют единую функциональную систему. Возможные ошибки могут иметь место как во внешних проявлениях осуществления процесса познания (нарушение регламента, инструкций и т. п.), так и во внутренней сфере (нарушение мыслительных функций, влияние бессознательных процессов и проч.). Понимание данных процессов имеет определенное практическое значение. Первые чаще всего совершаются в форме умысла или по неосторожности, вторые – могут быть результатом заблуждения. Так, каждый патологический процесс обладает определенной совокупностью специфических свойств (симптомы, синдромы, этиология, патогенез). В силу внутренней определенности один патологический процесс отличается от другого, внешне сходного.
   Рассмотрим следующий пример.
   Больная Л., 47 лет, по профессии экономист, доставлена в больницу с диагнозом: «Мелкоочаговый инфаркт миокарда».
   Жалобы на ноющие боли в области сердца с иррадиацией в левую лопатку, иногда в левую руку. Боли впервые появились несколько месяцев назад в связи с неприятностями по службе.
   В последующем стала отмечать боль в груди при волнении, иногда беспричинно. Ходьба, работа по дому болей не вызывали и не усиливали. Наоборот, в домашних хлопотах больная «отвлекалась» от боли, забывала о ней.
   Нитроглицерин не снимал приступов боли в области сердца. Некоторое «облегчение» отмечала после приема валокордина и седативных средств.
   В день поступления в больницу впервые обратилась за медицинской помощью. Врачом «скорой помощи» на основании данных ЭКГ (на электрокардиограмме были обнаружены изменения), поставлен диагноз: «Мелкоочаговый инфаркт миокарда».
   Больная госпитализирована в стационар.
   Из анамнеза: в детстве перенесла корь и скарлатину. Один раз болела пневмонией. Четыре беременности (2 родов, 2 медицинских аборта по желанию в сроке 8–10 недель беременности). Месячные скудные, в течение последнего года – нерегулярные (с интервалом 2–3 мес., продолжительностью 1–2 дня).
   При осмотре: сознание ясное, несколько заторможена. Избыточного питания. Кожные покровы и видимые слизистые обычной окраски. Пульс 90 ударов в минуту, ритмичный, удовлетворительного наполнения. Артериальное давление 150/90 мм ртутного столба. Границы сердца в пределах нормы. Тоны сердца несколько приглушены. Грудная клетка без видимых деформаций. Дыхание везикулярное. Живот мягкий, безболезненный. Печень и селезенка не увеличены.
   Данные ЭКГ: горизонтальное положение оси сердца. Зубец Т сглажен в отведениях V1– V3, отрицателен в отведениях V4–V6.
   Общий анализ крови и мочи без отклонений от нормы.
   Врачом-терапевтом отделения был поставлен предварительный диагноз: «Климактерическая кардиопатия».
   Однако на третий день пребывания в стационаре на фоне проводимой терапии состояние больной ухудшилось. По данным ЭКГ зубец Т в отведениях V2–V3 стал отрицательным, в отведениях V4– V6 – углубился.
   В связи с отсутствием положительной динамики на фоне проводимой терапии, с учетом данных ЭКГ, поставлен диагноз: «Мелкоочаговый инфаркт переднесептальной, верхушечной и боковой области левого желудочка».
   Назначена специфическая терапия. Предписан строгий постельный режим.
   В течение десяти дней ЭКГ не менялась, анализы крови и мочи без изменений. Ферментативные тесты (АЛАТ, АСАТ) в пределах нормы.
   На десятый день пребывания в стационаре больная осмотрена профессором. Рекомендовано с целью дифференциальной диагностики провести нагрузочные пробы с обзиданом и калием хлоридом. Пробы оказались положительными.
   Сформулирован окончательный диагноз: «Климактерический синдром. Климактерическая кардиопатия».
   В результате лечения, согласованного с гинекологом-эндокринологом, состояние больной улучшилось, отмечена положительная динамика ЭКГ. Выписана с рекомендацией применения гормональных препаратов – заместительная гормональная терапия (клиогест, климонорм, климен и др.). Показано динамическое наблюдение у гинеколога по месту жительства.
   Таким образом, в ошибочных действиях врача отчетливо просматривается нарушение логического закона тождества.
   Для врача «скорой помощи» в клинической картине заболевания значимы и важны только жалобы на боль в области сердца и изменения на ЭКГ.
   Врач стационара учел не только ведущие жалобы (боли в области сердца с иррадиацией в лопатку) и признаки (изменения на ЭКГ), но и возраст, пол, репродуктивные функции (позитивные признаки), а также нестенокардитический характер болей в сердце, неспецифичность изменений на ЭКГ, отсутствие изменений крови (негативные признаки). Итог – правильный диагноз.
   В дальнейшем врач совершает грубую логическую ошибку. Ранее учтенные признаки отсекаются. Фактически врач стационара поступает так же, как и врач «скорой помощи».
   Профессор-консультант включил в свое представление о заболевании все имеющиеся признаки. Невозможность подтверждения или отрицания конкурирующих между собой диагнозов вызвала необходимость дальнейшей дифференциальной диагностики патологического процесса. Положительная динамика ЭКГ под влиянием нагрузки калием и обзиданом помогла разграничить коронаро– и некоронарогенные изменения на ЭКГ.
   В итоге – возврат к правильному диагнозу.
   Последующее наблюдение и лечение дают еще один симптом – эффективность специфической гормональной терапии. Данный признак, согласно законам диалектики, закрепляет, углубляет, совершенствует эту тождественность [170 - Тарасов К. Е., Великов В. К., Фролова А. И. Логика и семиотика диагноза. – М., 1989. – С. 13.].
   Пренебрежение законами логики, упрощенчество привели к ошибке в диагностике, следовательно, лечении. Искренне заблуждался врач в этой ситуации или же его действия (в случае неблагоприятного исхода, причинения вреда и обращения пациентки с иском в суд) не являются таковыми?
   На наш взгляд, врач, нарушив логические законы при постановке диагноза, не предпринял на одном из этапов лечения больной достаточных мер при той степени заботливости и осмотрительности, которая требовалась от него по характеру лежащих на нем обязанностей. В силу этих обязанностей врач обязан поставить диагноз, в соответствии с которым он призван осуществлять лечение. Для реализации данной обязанности он должен и может использовать все имеющиеся в его распоряжении и распоряжении работодателя (лечебно-профилактического учреждения) силы и средства (оборудование, других специалистов).
   В дальнейшем эта ошибка была устранена. Неблагоприятных последствий для жизни и здоровья не отмечено. Однако так бывает не всегда. Временной фактор (ошибка в диагностике и лечении с последующей коррекцией в нужном направлении) может стать определяющим.
   Если же исходить из знания как явления динамичного, тогда термин «познание» становится ненужным, ничего, кроме путаницы, не привносящим. Автор надеется, что он в будущем утратит свое нынешнее значение. Пока же мы вынуждены строить сложные конструкции для разграничения исследуемых понятий (статика и динамика знания, знание и познание).
   Что же требуется суду: навыки конкретного лица, процесс познания действительности на основе имеющихся знаний лица, знание, как таковое, о явлении, процессе, существующее в социуме на данный момент?
   С одной стороны, суду требуются не знания конкретного лица или его навыки, а знание общества, цивилизации об искомом, исследуемом явлении, так как знания отдельных субъектов разнятся друг от друга довольно весомо. Непосредственное получение судом знания цивилизации по определенному вопросу невозможно. Иначе суд превратился бы в огромную многопрофильную научную лабораторию с внушительными библиотечными фондами. С другой стороны – знание в статике (знание общества) абстрактно, а перед судом конкретное дело, событие или явление, что имеет определенные последствия. Получение знания о явлении (в том числе, скрытом) – цель, а средство решения поставленной цели – привлечение сведущего лица (лица, обладающего специальными знаниями). Поэтому появился и получает дальнейшее развитие институт сведущих лиц. Стремление суда к получению знания обусловило, на наш взгляд, возможность привлечения в процесс нескольких сведущих лиц, их состязательность, конкуренцию, так как данные инструменты способствуют достижению судом знания, следовательно, установлению истины по конкретному делу.
   Практически то же можно сказать и в отношении знаний и навыков судьи. Способ же приведения знаний и навыков судьи к единому стандарту иной – проверка законности и обоснованности вынесенных судами постановлений.
   Необходимо также отметить следующее. Современные работы психологов, врачей, биологов и других специалистов, изучающих мышление, интеллект, знание и связь между ними, показывают, как уже отмечалось, что знание динамично. Оно не может быть передано от человека к человеку, подобно тому, как мы переливаем воду из одного сосуда в другой. Мы, как правило, опираемся на знания, уже созданные кем-то, используем уже имеющиеся знания (принимаемые за истинные) для осмысления новой информации и решения поставленных задач. Было бы наивным думать, что все мы должны с нуля изобретать колесо или велосипед. Многое принимается «на веру» априори, что-то в качестве аксиомы, что-то после доказывания. Причем в основе доказывания лежат аксиомы и другие, ранее доказанные, факты. Знание – это состояние понимания, присущее сознанию конкретного человека и принимаемого или не принимаемого конкретным человеком. История человечества знает много примеров открытий нового, опровержения «истин» именно потому, что сознание отдельного человека «не удовлетворилось» уже известным, поставило определенный ответ под сомнение.
   Таким образом, имеющееся знание все больше и больше несет в себе черты индивидуальности. Знание в настоящих условиях обладает не только статикой (объем накопленной человечеством информации), но и динамикой. Как написал Л. Резник, «знание больше не считается отражением того, что было дано человеку извне; это индивидуальная конструкция, которой человек придает смысл, соотнося элементы знаний и опыта с некоторой организующей схемой» [171 - Resnick L. В. Cognition and instruction. // В. L. Hammonds. – Washington, DC: American Psychological Association. – 1985. – P. 130.].
   Суду с целью отыскания истины по делу требуется как знание о явлении (общая предпосылка для последующего продуктивного мышления), так и получение итогового знания о конкретном явлении, применительно к определенным обстоятельствам. Данная позиция согласуется с логическими основами процесса доказывания. Вывод готового знания осуществляется при помощи опосредованных умозаключений. Основным видом умозаключений является дедуктивный метод логически правильных заключений [172 - Белкин P. С, Винберг А. И. Криминалистика и доказывание. – M., 1969; Войшвилло Е. К., Дегтярев М. Г. Логика с элементами эпистемологии и научной методологии. – М., 1994; Орлов Ю. К. Вопросы логики экспертного исследования // Труды ВНИИСЭ. Вып. 7. – М., 1973. – С. 274–343.]. С целью решения задачи используются линейное упорядочение, условные суждения, комбинаторное рассуждение, вероятностные рассуждения, силлогическое рассуждение и алгоритмы.
   В дедуктивных умозаключениях выводится заключение исходя из знания большей степени общности к знанию меньшей степени общности, от общих положений к частному случаю. Так, типичная форма силлогизма – простой категорический силлогизм – состоит из трех суждений: двух посылок и вывода (заключения).
   Общее суждение (большая посылка) – это знание, соответствующее современному уровню науки и техники с учетом их новейших достижений.
   Единичное суждение (меньшая посылка) – это полученные на основе применения имеющихся у индивида знаний и навыков при изучении объекта факты.
   Таким образом, появляется субъект, выстраивающий определенные связи между известным (знание в статике) и полученным им знанием на основе уже известного применительно к конкретной задаче. Более того, может появиться перед исследователем задача, ответа на которую с учетом уровня накопленного человечеством знания не существует. Просто в силу различных причин данная задача не ставилась или ставилась применительно к другим, существенно отличным исходным величинам. Тогда знание, полученное в итоге судом, не только субъективно, но и уникально по своей природе. Своего рода прецедент, который может определить как направление развития судебной практики, как и отдельное направление отраслевых научных исследований. В этом случае требуется мобилизация всего духовного, интеллектуального, научного потенциала личности или групп индивидов. Естественно, что решение такого рода задач находится за рамками повседневной рутины (характерно для высших судов).
   Отсюда следуют два важных вывода. Во-первых, знание о чем-либо не является раз и навсегда заданным, оно не объективно, а субъективно по своей сути. Во-вторых, способ получения знания судом (посредством привлечения в процесс сведущих лиц) также свидетельствует о субъективном характере получаемого знания.
   Поэтому, на наш взгляд, словосочетание «объективная истина», довольно широко употребляемое в специальной литературе, порочно. Истина субъективна и конкретна.
   Суд должен стремиться установить фактические обстоятельства дела (стремиться с высокой степенью вероятности приблизиться к пониманию существа исследуемого явления исходя из положения дел в отраслевой науке (медицине, психологии, юриспруденции и проч.) и экспертной практике, достаточному для формирования внутреннего убеждения и вынесения законного и обоснованного решения), руководствуясь принципом судебной истины, и принимать для этого предусмотренные процессуальным законом меры.
   Процесс получения фактов, имеющих юридическое значение (влекущих за собой определенные последствия) в гражданском судопроизводстве, как отмечалось, подлежит правовому регулированию. Поэтому познание (или получение знания применительно к конкретным обстоятельствам настоящего дела), деятельность экспертов и специалистов подвергается контролю со стороны суда (соблюдение прав и законных интересов участников, процедуры). Собственно же знание находится за пределами процесса и соответствующей регламентации нормами права.
   Нам представляется целесообразным и обоснованным использование термина «знания», но с существенным добавлением, определяющим специфику именно судебной деятельности – «специальные знания».
   Таким образом, «специальность» проявляется, с одной стороны, через процессуальную форму и регламентированную законом процедуру, с другой – через обладание конкретным субъектом необходимых (дополнительных) знаний и навыков, находящихся за пределами обыденных или просто профессиональных знаний.
   Например, врач и врач-эксперт – это лица, обладающие медицинскими знаниями и имеющие определенные навыки. Однако врач, в отличие от врача-эксперта, не обладает знаниями и навыками, необходимыми и достаточными для самостоятельного производства экспертизы. Врачу необходима дополнительная подготовка и (или) соответствующая практика под чьим-либо руководством.
   Так, авторы учебного пособия «Врачебно-трудовая экспертиза» отмечают: «Для правильного решения вопросов экспертизы… наряду с клиническими знаниями по специальности необходимы глубокие знания общих, теоретических и организационных основ, от владения которыми в значительной степени зависит качество экспертизы» [173 - Стадченко Н. А., Алисова Ю. М., Лавров А. А. Врачебно-трудовая экспертиза. – М., 1986. – С. 5.].
   Авторы одного из широко известных учебников по судебной психиатрии пишут: «Согласованность медицинских и юридических аспектов организации и проведения судебно-психиатрической экспертизы обеспечивается специальной подготовкой (стажировка, специализация на рабочих местах, ординатура, циклы при институтах усовершенствования врачей)» [174 - Жариков Н. М., Морозов Г. В., Хритинин Д. Ф. Судебная психиатрия: Учебник для вузов / Под общ. ред. Г. В. Морозова. – М., 1997. – С. 16.].
   Подводя итог изложенному, необходимо заявить о принципиальной позиции по поводу толкования термина «специальные знания». На наш взгляд, данное понятие является отраслевым юридическим. Необходимость его введения обусловлена деятельностью юрисдикционных органов в целях решения стоящих перед ними задач. Поэтому представляется целесообразным использование в законодательных актах одного термина «специальные знания».
   Представляется возможным выделить следующие признаки, характеризующие специальные знания в гражданском процессе: приобретаются в процессе теоретической и практической подготовки к конкретной деятельности (профессии); имеют научную основу; вовлекаются в процесс в установленном законом порядке при наличии у суда потребности в такого рода знаниях; используются в предусмотренных процессуальным законодательством формах; обеспечивают вынесение законного и обоснованного акта судебной власти (решение, определение).
   Лица, обладающие данными знаниями, будут являться сведущими лицами в какой-либо области. Однако это самый упрощенный, поверхностный подход.
   В научных работах и учебниках данные лица именуются по-разному: «специалисты»; «эксперты»; «сведущие лица».
   В ряде случаев подмена понятий имеет не только теоретическое, но и практическое значение: ведет к неправильному представлению о сведущих лицах, об их соотношении, нарушениям процессуального законодательства.
   По нашему мнению, термин «сведущие лица» означает лиц, обладающих специальными знаниями, которые в случаях и порядке, установленном процессуальным законодательством, вовлекаются в гражданский процесс.
   Необходимо попутно заметить, что свои функции сведущие лица выполняют только в рамках возникающих процессуальных отношений. Сведущие лица совершают процессуальные действия в пределах данных им полномочий, вследствие чего у них возникают процессуальные права и обязанности. В то же время для того чтобы сведущее лицо наделить процессуальными полномочиями, необходимо, чтобы суд допустил его к участию в процессе, а для этого следует выявить потребность в участии сведущего лица в процессе. По этой причине возникающие правоотношения изначально становятся сложными (часть из них остается за рамками гражданского судопроизводства), являются результатом реализации внутреннего и внешнего правоотношения.
   Термин «обладать» означает «иметь в собственности, в наличии или в числе свойств» [175 - Ожегов С. И. Словарь русского языка. – М., 1985. – С. 200.]. Применительно к исследуемому вопросу, это означает – «знать» и/или «уметь что-либо».
   Данное положение нашло отражение в законодательстве. Условием их привлечения, согласно доктрине и действующему законодательству, является их компетентность и личная незаинтересованность в исходе дела. Эти лица прямо или косвенно привлекаются к доказыванию, являются участниками процесса доказывания. В то же время они не являются субъектами доказывания. К ним обычно принято относить эксперта, специалиста, переводчика, педагога. Будучи привлеченными к процессу доказывания, они приобретают соответствующие процессуальные обязанности и права.
   Эксперт проводит исследование представленных материалов, документов и т. п. Специалист оказывает на основе профессиональных знаний и навыков помощь суду, лицам, участвующим в деле: изымает вещественные доказательства, фиксирует их, проводит специальную кино – и фотосъемку, консультирует, разъясняет специальные вопросы, переводит и т. п.
   Анализ новейшего процессуального законодательства России свидетельствует, на наш взгляд, о единстве института сведущих лиц в российском судопроизводстве.
   Согласно ст. 57 УПК РФ, эксперт – это «лицо, обладающее специальными знаниями и назначенное в порядке, установленном настоящим Кодексом, для производства судебной экспертизы и дачи заключения».
   Согласно ст. 58 УПК РФ, специалист – это «лицо, обладающее специальными знаниями, привлекаемое к участию в процессуальных действиях в порядке, установленном настоящим Кодексом, для содействия в обнаружении, закреплении и изъятии предметов и документов, применении технических средств и исследовании материалов уголовного дела, для постановки вопросов эксперту, а также для разъяснения сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию».
   Согласно ст. 59 УПК РФ, переводчик – это «лицо, привлекаемое к участию в уголовном судопроизводстве в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, свободно владеющее языком, знание которого необходимо для перевода». «Владение языком» есть не что иное, как использование специальных знаний (знание иностранного языка) и навыков (умение на основе имеющихся знаний максимально точно изложить стороне и суду существо вопросов и ответов на них).
   Согласно ст. 54 АПК РФ, эксперты и переводчики включены в состав иных участников арбитражного процесса.
   В частности, согласно п. 1 ст. 55 АПК РФ, эксперт – это «лицо, обладающее специальными знаниями по касающимся рассматриваемого дела вопросам и назначенное судом для дачи заключения в случаях и в порядке, которые предусмотрены настоящим Кодексом».
   Переводчиком в арбитражном процессе является лицо, свободно владеющее языком, знание которого необходимо для перевода в процессе осуществления судопроизводства, и привлеченное арбитражным судом к участию в арбитражном процессе в случаях и в порядке, которые предусмотрены настоящим Кодексом (п. 1 ст. 57 АПК РФ).
   Как отмечает А. П. Сергеев, «переводчик должен творчески осуществить замену переводимого слова иным, близким по значению или более точным по смыслу, заменить непереводимые выражения иностранного языка адекватными им выражениями языка перевода» [176 - Сергеев А. П. Право интеллектуальной собственности в Российской Федерации: Учебник. – М., 2001. – С. 132.]. Причем уровень перевода определяется в первую очередь умением переводчика максимально точно передать специфику стиля того или иного лица. «Подстрочный» перевод близок к механической работе. Такую же точно задачу выполняет, по мнению А. П. Сергеева, так называемый «машинный» перевод, который делают современные электронные лингвистические системы» [177 - Там же. – С. 132–133.].
   Фактически совпадает и правовой статус (права и обязанности) этих субъектов, закрепленный в соответствующих нормах УПК РФ, АПК РФ, ГПК РФ.
   Особенности правового положения эксперта, специалиста, педагога и переводчика, имеющие место, обусловлены только их функциональными различиями. Поэтому закономерно и формулирование законодателем единых для сведущих лиц составов преступлений: ст. 307 УК РФ «Заведомо ложные показание, заключение эксперта или неправильный перевод» (для сведущих лиц, которые могут дать ложное заключение по результатам исследования, осуществить неправильный перевод, умолчать о существенных обстоятельствах, имеющих значение для дела [178 - Комментарий к ст. 307 УК РФ // Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. – Ростов н/Д., 1996. – С. 621.]); ст. 310 УК РФ «Разглашение данных предварительного расследования» (для лиц, вовлеченных в орбиту уголовного судопроизводства и у которых была отобрана подписка о неразглашении данных предварительного расследования).
   Таким образом, можно сделать также вывод о том, что сведущие лица, вовлекаемые в гражданский процесс – это не любые лица, обладающие специальными знаниями, а только те из них, которые, помимо требования о «профессиональной пригодности» применительно к целям и задачам судопроизводства, отвечают и требованиям, предъявляемым процессуальным законом.
   Поэтому судья, имеющий определенный объем знаний в «смежных областях», приобретенный в связи с длительной практической деятельностью, или даже имеющий профильное (например, строительное, педагогическое, медицинское и иное) образование, не становится компетентным сведущим лицом, так как процессуальный закон не допускает смешения функций сведущего лица и лица, осуществляющего правосудие. Не могут быть признаны в качестве специальных, например, данные, сообщаемые ответчиком или истцом по делу, несмотря на наличие у него соответствующей подготовки, так как имеется личная заинтересованность в исходе дела.
   На основании изложенного, можно дать следующее определение специальных знаний: специальные знания в гражданском судопроизводстве России – это профессиональные знания, за исключением профессиональных знаний субъектов доказывания (судья, стороны спорного правоотношения), используемые в установленном законом порядке при рассмотрении и разрешении гражданских дел с целью вынесения законного и обоснованного акта судебной власти.
   Сказанное позволяет дать также определение сведущих лиц в гражданском процессе – это лица, обладающие специальными знаниями и навыками, не заинтересованные в исходе дела, привлекаемые в установленном законом порядке в гражданский процесс с целью содействия в разрешении дела и выполнения отдельных процессуальных действий.
   Термин «навык» используется в определении, преимущественно исходя из соображений юридической техники, с целью устранения возможных проблем и споров в правоприменительной практике. В основе формирования навыка лежат обыденные знания и профессиональная подготовка к определенной деятельности. Через навык происходит процесс получения информации, ее последующая переработка на основе имеющихся знаний, приобретается новое знание. Однако наличие знаний не всегда свидетельствует о наличии одновременно и навыка у конкретного лица. Ряд операций просто немыслим без наличия навыка, формирующегося длительное время. Проходят годы, чтобы на основе имеющихся знаний и сформированных навыков выполнения отдельных этапов, манипуляций перейти к самостоятельному производству сложных операций (например, операции на сердце, мозге).
   Отметим также, что мы придерживаемся точки зрения, ранее уже высказанной в юридической литературе, согласно которой «всякое определение на том или ином этапе исторического развития оказывается несостоятельным или неполным и поэтому требует уточнения и совершенствования в соответствии с новейшими достижениями научной теории и практики… Речь идет не об огульном отрицании приведенных определений, а об объективной их характеристике…» [179 - Свердлык Г. А. Принципы советского гражданского права. – Красноярск, 1985. – С. 11.].
   Определения, как и знания, не являются «вечными истинами». С течением времени значения слов меняются в зависимости от тех изменений, которые происходят в науке, производственной, социальной и других сферах. Однако нельзя утверждать, что слову можно придать любой смысл, стоит лишь этого пожелать.
   К категории специальных знаний относятся знания из области судебной медицины, судебной психиатрии и других медицинских и «пограничных» дисциплин и направлений. Для того чтобы сформулировать понятие медицинских знаний, придется рассмотреть комплекс взаимосвязанных понятий, таких как «здравоохранение», «медицина», «медицинские данные» и другие.
   Здравоохранение – это система социально-экономических и медицинских мероприятий, цель которых сохранить и повысить уровень здоровья каждого отдельного человека и населения в целом [180 - Краткая медицинская энциклопедия: В 3 т. АМН СССР. Т. 2 / Гл. ред. Б. В. Петровский. – 2-е изд. – М.: Советская энциклопедия. – 1988. – С. 480.].
   Здравоохранение, являясь сложной социально-экономической системой и специфической отраслью народного хозяйства, призвано обеспечивать реализацию важнейшего социального принципа – сохранение и улучшение здоровья граждан, оказание им высококвалифицированной лечебно-профилактической помощи.
   В настоящее время здоровье рассматривается как состояние полного физического, психического и социального благополучия, а не только отсутствие болезней. Здоровье следует понимать как один из важнейших ресурсов для ведения благополучной жизни, для удовлетворения физических, психических, социальных, культурных и духовных потребностей.
   Здоровье стало социально значимым феноменом, по уровню и состоянию которого принято судить о степени развитости и благополучия общества. Негативные тенденции и показатели общественного здоровья – это серьезная социально-политическая проблема, требующая усилий всего общества.
   Здоровье населения (общественное здоровье) складывается из здоровья каждого индивида общества. Состояние же здоровья отдельного человека определяет его способность обеспечивать собственное благополучие и реализацию потребностей низшего и высшего порядка и, тем самым, благополучия и благосостояния общества в целом.
   Состояние здоровья человека определяется многими факторами, вернее, системой факторов, охватывающей как те факторы и условия, которые зависят от системы здравоохранения (на которые здравоохранение может воздействовать), так и на те факторы, на которые здравоохранение не может оказывать изменяющего воздействия.
   Здоровье достигается путем постоянных усилий всех государственных и общественных структур, граждан, участвующих в общественном процессе. Фактически речь идет о взаимоотношениях между государственной (муниципальной) властью, здравоохранением (как частью публичной власти), общественным и индивидуальным здоровьем. Характер этих взаимоотношений определяет или детерминирует состояние здоровья индивида и общества.
   Система здравоохранения относится к области оказания социальной помощи. В связи с этим, при социальной направленности деятельности государства, здравоохранение занимает одно из центральных мест в обществе, так как обеспечивает поддержание определенного уровня здоровья граждан и «опосредованно определяет экономическое и социальное благополучие общества» [181 - Щепин О. П., Нечаев В. С. Здравоохранение и общество // Проблемы социальной гигиены и история медицины. – 1994. – № 2. – С. 3.].
   Здравоохранение включает в себя медицинские и оздоровительно-реабилитационные организации различных типов и профилей (стационары, амбулаторно-поликлинические учреждения, специализированные санатории и профилактории, реабилитационные центры и др.), различные формы медицинской помощи (экстренная, лечебно-диагностическая, помощь на дому и др.) и различные уровни ее организации (низший, средний, высший) [182 - Кузьменко М. М. Здравоохранение в условиях рыночной экономики / Под ред. Э. А. Нечаева, Е. Н. Жильцова. – М., 1994. – С. 24.].
   Следует также несколько слов сказать о том, что же собой представляет собственно медицина и медицинская деятельность?
   Медицина – это система научных знаний и практической деятельности, целью которой является укрепление и сохранение здоровья, продление жизни людей, предупреждение и лечение болезней человека [183 - Краткая медицинская энциклопедия: В 3 т. АМН СССР. Т. 2. С. 114.].
   Для выполнения этих задач медицина изучает: строение и процессы жизнедеятельности организма в норме и патологии; факторы природной и социальной среды, влияющие на состояние здоровья; собственно болезни человека (причины, признаки, механизм возникновения и развития); возможности использования различных физических, химических, технических, биологических и иных факторов и устройств для предупреждения, обнаружения и лечения заболеваний.
   В. Я. Скворцов пишет: «Медицина – наука своеобычная. Прежде всего потому, что она представляет собой конгломерат самых разных естественных, общественных и технических дисциплин… Поэтому медицину нередко называют «биосоциальной» наукой» [184 - Скворцов В. Я. Искусство, эстетика, медицина. – Волгоград, 1993. – С. 32.].
   Таким образом, медицина охватывает практически все стороны жизни человека, что превращает современную медицину в систему знаний об индивидуальной жизнедеятельности индивида, его здоровье и болезнях. Следовательно, основным объектом является жизнь и здоровье человека, а также общественное здоровье. С основным объектом тесным образом связаны органы и ткани человека, причем как во время жизни индивида, так и после его смерти, информация о здоровье человека, которая сообщается ему и/или сторонним пользователям.
   Говоря о таких объектах, как жизнь и здоровье, нужно определить, что же это такое.
   Здесь мы сталкиваемся с целым рядом проблем. Дело в том, что понятия «жизнь» и «здоровье» не имеют однозначной дефиниции.
   Наше знание о жизни делится на несколько самостоятельных блоков: философские представления, естественнонаучные и медицинские воззрения.
   В философии понятие «жизнь» рассматривается в аристотелианских традициях одушевленной материи, пересекается с понятием бытия и носит ярко выраженный ценностный характер [185 - Петров В. И., Седова Н. Н. Проблема качества жизни в биоэтике. – Волгоград, 2001. – С. 3.].
   В естествознании преобладают структурно-функциональные определения жизни, когда она представляется как определенная форма организации материи.
   В медицине жизнь представлена как жизнь конкретного индивида, как период от рождения до смерти. Такой же подход преобладает и в юридической науке. Однако и здесь в связи с развитием новых биомедицинских технологий наметился ряд изменений.
   Активно исследуются такие понятия: «жизнь организма» и «жизнь личности»; «смерть мозга» и «смерть всего организма как целого»; «жизнь как благо» и «жизнь как страдание»; «количество жизни» и «качество жизни»; «право на жизнь» и «право на достойную жизнь»; «право на смерть» и эвтаназия.
   Юридическая же наука пока только приступает к их решению. Поэтому мы должны обратиться как минимум к двум областям человеческого знания – к философской антропологии и к медицинским и биологическим наукам.
   Здоровье – «состояние полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезни или анатомических дефектов» [186 - Постановление Минтруда РФ и Минздрава РФ от 29 января 1997 г. № 1/30 «Об утверждении Классификаций и временных критериев, используемых при осуществлении медико-социальной экспертизы».].
   Как и любое другое определение, приведенное определение «здоровья» не может претендовать на абсолютную точность. Здоровье отдельного человека связано с большими колебаниями важнейших показателей жизнедеятельности и степенью развития приспособительных реакций организма. Между здоровьем человека и болезнью как противоположными состояниями может быть состояние предболезни, когда болезни еще нет, но защитные и приспособительные силы организма перенапряжены или резко ослаблены, и вредоносный агент, который при взаимодействии с человеком в обычных условиях не вызывает физиологически достоверных изменений в организме, может вызвать нарушение здоровья или болезнь.
   Нарушение здоровья – это «физическое, душевное и социальное неблагополучие, связанное с потерей, аномалией, расстройством психологической, физиологической, анатомической структуры и (или) функции организма человека» [187 - Там же.].
   Болезнь – это «нарушение нормальной жизнедеятельности организма, возникшее при действии на него повреждающих факторов или обусловленное пороками развития, а также генетическими дефектами» [188 - Краткая медицинская энциклопедия: В 3 т. АМН СССР. Т. 3 / Гл. ред. Б. В. Петровский. – 2-е изд. – М., 1989. – С. 172.].
   Болезни принято делить:
   1) по течению: на острые, подострые и хронические;
   2) по преимущественному поражению: на физические и психические.
   Данное деление весьма условно, так как острые заболевания при отсутствии своевременного лечения или его неэффективности могут стать хроническими; психические и физические заболевания также тесно взаимосвязаны между собой. Так, один из основоположников советской психиатрии П. Б. Ганнушкин писал: «Душевная болезнь связывается с состоянием всего организма, с врожденной конституцией индивидуума, с состоянием его обмена веществ, с функционированием эндокринной системы, наконец, с состоянием нервной системы… Головной мозг является только главной ареной, на которой разыгрывается и развертывается все действие» [189 - Ганнушкин П. В. Избранные труды. – М., 1964. – С. 30.].
   Анализ рассматриваемых определений показывает, что под нездоровьем или болезнью понимают нарушения физических или психических функций, нарушающих адаптационные возможности человека в той или иной степени.
   Рассмотрим в связи с этим классификации нарушений основных функций организма с учетом степени их выраженности, а также основных категорий жизнедеятельности.
   Классификация нарушений основных функций организма человека: нарушения психических функций (восприятия, внимания, памяти, мышления, речи, эмоций, воли); нарушения сенсорных функций (зрения, слуха, обоняния, осязания); нарушения статодинамической функции; нарушения функций кровообращения, дыхания, пищеварения, выделения, обмена веществ и энергии, внутренней секреции.
   Классификация основных категорий жизнедеятельности:
   1) способность к самообслуживанию – способность самостоятельно удовлетворять основные физиологические потребности, выполнять повседневную бытовую деятельность и навыки личной гигиены;
   2) способность к самостоятельному передвижению – способность самостоятельно перемещаться в пространстве, преодолевать препятствия, сохранять равновесие тела в рамках выполняемой бытовой, общественной, профессиональной деятельности;
   3) способность к обучению – способность к восприятию и воспроизведению знаний (общеобразовательных, профессиональных и других), овладению навыками и умениями (социальными, культурными и бытовыми);
   4) способность к трудовой деятельности – способность осуществлять деятельность в соответствии с требованиями к содержанию, объему и условиям выполнения работы;
   5) способность к ориентации – способность определяться во времени и пространстве;
   6) способность к общению – способность к установлению контакта с людьми путем восприятия, переработки и передачи информации;
   7) способность контролировать свое поведение – способность к осознанию себя и адекватному поведению с учетом социально-правовых норм.
   Классификация нарушений функций организма по степени выраженности: незначительные нарушения функций; умеренные нарушения функций; выраженные нарушения функций; значительно выраженные нарушения функций [190 - Постановление Минтруда РФ и Минздрава РФ от 29 января 1997 г. № 1/30 «Об утверждении Классификаций и временных критериев, используемых при осуществлении медико-социальной экспертизы».].
   Следует также отметить, что различают здоровье индивидуума и здоровье населения (здоровье граждан, неопределенного круга лиц).
   Здоровье населения в целом и здоровье групп людей (общественное здоровье) определяется комплексом показателей: рождаемостью, смертностью, заболеваемостью, уровнем физического и психического развития людей, средней продолжительностью жизни и другими. На него также влияют биологические, природные и социальные факторы.
   Здоровье населения в большей мере зависит от социальных условий жизни людей: величины заработной платы, условий труда, жилищных условий, структуры питания, образа жизни, санитарно-эпидемиологического состояния местности и т. п.
   В юриспруденции вообще, а также в гражданском и уголовном судопроизводстве наиболее часто оперируют данными о состоянии здоровья индивидуума, реже – данными о здоровье населения (например, иски о защите прав неопределенного состава лиц [191 - Осокина Г. Л. Иск (теория и практика). – М., 2000. – С. 90.]).
   В то же время, несмотря на предпринимаемые попытки, общепринятой и устраивающей большинство ученых трактовки понятий здоровья и болезни нет. Причина заключается в исключительной сложности этих явлений, значимые стороны которых трудно выразить четко и однозначно. Часто просто «скатываются» к прямому противопоставлению «здоровья» и «болезни» (плохого здоровья).
   В последние десятилетия появился ряд интересных работ и исследований, касающихся качества жизни.
   Согласно рекомендации ВОЗ, качество жизни определяется как индивидуальное соотношение своего положения в жизни общества, в контексте его культуры и системы ценностей с целями данного индивида, его планами.
   В. И. Петров и Н. Н. Седова предлагают следующее определение исследуемого понятия: «Качество жизни есть адекватность психосоматического состояния индивида его социальному статусу» [192 - Петров В. И., Седова Н. Н. Проблема качества жизни в биоэтике. – Волгоград, 2001. – С. 41.].
   В этом определении учитываются все три структурных уровня личности – биологический, психический и социальный.
   Таким образом, качество жизни, непосредственно связанное со здоровьем, становится интегральным показателем, позволяющим оценивать его компоненты и «объективизировать» уровень здоровья.
   Наиболее существенными из них являются: удовлетворенность степенью физического, психологического и социального благополучия.
   Используя понятие «качество жизни», можно объективизировать и процедуру оценки вреда, причиненного здоровью, что имеет существенное значение для гражданского и уголовного судопроизводства и, во многом, меняет используемые подходы.
   В связи с этим становится определенней и основная конечная цель любого медицинского вмешательства – улучшение качества жизни. Она реализуется в решении нескольких взаимосвязанных задач, например, восстановление функции путем пересадки органа, устранение боли путем удаления очага (ампутация, резекция, вскрытие и проч.). Бывают ситуации, когда качество жизни серьезно нарушено и восстановить его невозможно. Однако медицинское вмешательство может остановить или замедлить процесс снижения качества жизни, что становится его целью.
   Следует также отметить и одну замалчиваемую проблему – проблему смерти или процесса умирания. Проблема эвтаназии, отказа от оказания медико-социальной помощи «безнадежным» больным и некоторые другие не являются решенными ни в собственно медицинском, ни в этическом, ни в правовом значении, что вызывает многочисленные дискуссии, а также нарушения прав и охраняемых законом интересов граждан.
   Отмеченное выше следует учитывать в практической деятельности.
   В работе мы не случайно заостряем внимание на понятиях «здоровье» и «качество жизни». Казалось бы, каждому человеку используемые термины знакомы с детства и не требуют расшифровки. Однако такой подход таит в себе некоторые опасности. Дело в том, что в последние два столетия исторического развития цивилизации в связи со значительным прогрессом в области науки и техники повседневная жизнь человека изменилась кардинальным образом. Довольно быстро (в течение одного поколения) меняется стиль жизни, нравы общества. Меняются производительные силы и производственные отношения, следовательно, и надстройка (культура, мораль и право). Как писал немецкий ученый, писатель и политический деятель Э. Фукс, изучавший нравственное поведение, нравственные воззрения и постановления, нормирующие и санкционирующие половую жизнь различных эпох: «Основанием всей нашей культуры со всеми излучениями и всеми завоеваниями служит институт частной собственности. Все выстраивается на частной собственности, все связано с ней – возвышенное проявление человеческого духа, равно как и низменные, мелочные стороны будничной жизни» [193 - Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Эпоха Ренессанса / Пер. с нем. – М., 1996. – С. 19.]. Динамика бытия приводит к тому, что между биологическим, психическим и социальным «Я» конкретной личности увеличивается разрыв. Даже наука, не говоря о массовом сознании, не в состоянии адекватно реагировать на имеющиеся проблемы бытия, обусловленные достижениями научно-технического прогресса, в частности, развитием биотехнологий. Так, юридическая наука в настоящее время, на взгляд автора, является современной, по преимуществу, во временном, а не в содержательном значении этого слова. Например, уже сегодня звучат в средствах массовой информации заявления о появлении «клонов». Может ли юридическая наука дать вразумительный ответ о их правовом статусе, механизме признания (или непризнания) их субъектами гражданских правоотношений и на многие другие возникающие вопросы? Метод запрета – это, как показывает жизнь, малоэффективный метод.
   Не менее значимыми с позиций юриспруденции представляются: вопросы трансплантации и оборота органов и тканей человека и животных; создания и обращения трансгенных животных и растений; защиты информации о частной жизни; антропогенного загрязнения окружающей среды; проблемы подготовки и переподготовки кадров и многие другие.
   Отдельные научные работы и публикации только подчеркивают значимость и остроту появляющихся проблем [194 - Жаворонков Н. А., Перельман М. И. Ксенотрансплантация органов (обзор зарубежной литературы) // Хирургия. – 1993. – № 6. – С. 89–92; Керимов Д. А. Психология и право // Государство и право. – 1992. – № 12. – С. 9–12; КобяковД. П. Правовые проблемы трансплантологии: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – М., 2000; Ковалевы. И. Генетика человека и его права // Государство и право. – 1994. – № 1. – С. 12–22; Иойрыш А. И., Красовский О. А. Правовые аспекты генной инженерии // Государство и право. – 1997. – № 3. – С. 112–115; Иойрыш А. И. Правовые и этические проблемы клонирования человека // Государство и право. – 1998. – № 11. – С. 87–93; Петрова И. А. Информационная революция и ее прогнозируемые последствия // Гуманитарное образование и медицина: Сборник научных трудов. Т. 57. Вып. 2. – Волгоград, 2001. – С. 7–15; Смирнов К. С. Человеческое тело в условиях современной цивилизации: биоэтический аспект // Гуманитарное образование и медицина: Сборник научных трудов: Т. 57. Вып. 2. – Волгоград, 2001. – С. 123–129, и др.] и не могут претендовать на их комплексное разрешение.
   Билл Клинтон однажды заметил: «Мы знаем, что средний американец, вследствие экономических перемен у нас в стране и за рубежом, будет менять место и характер работы семь-восемь раз на протяжении жизни… Если это так, то нашему народу, без всякого сомнения, нужна программа, направленная на обучение людей в течение всей их жизни» [195 - Clintons message to USA s students: Learn to earn. – 1994. – February, 24.].
   Поэтому многое из кажущегося естественным, правильным, нормальным, таковым не является на самом деле. Становится возможной ситуация, когда отдельные группы, общности заблуждаются относительно тех или иных фактов, явлений. В такую категорию могут быть включены и судьи – вершители судеб. Судьи – это такие же обычные люди, имеющие свои убеждения. В ряде случаев, чтобы окончательно убедиться в, казалось бы, очевидном, или же, наоборот, отвергнуть имеющиеся убеждения, также необходимо прибегать к содействию сведущих лиц.
   Рассмотрим следующий пример.
   Представьте себе ситуацию, что с Вами советуются (подруга, коллега, дочь) о пользе и вреде приема контрацептивов (гормональных таблеток, которые посоветовал доктор). При этом перед Вами следующие аргументы «за» и «против».
   Аргументы «за»: при приеме оральных контрацептивов значительно снижается вероятность целого ряда заболеваний репродуктивной сферы (рака яичников, рака матки, функциональных кист яичников, тазовых воспалений); риск внематочной беременности и ее осложнений при соблюдении рекомендаций практически сводится к нулю (трубное бесплодие, смерть); при приеме комбинированных оральных контрацептивов оказывается профилактический эффект от заболеваний щитовидной железы, язвенной болезни, ревматоидного артрита, постменопаузального остеопороза и некоторых других; другие.
   Отметим некоторые цифры. Большинство исследователей отмечают профилактический эффект таблеток от возможной внематочной беременности как более важный, чем собственно контрацептивный эффект. Считается, что риск внематочной беременности при применении комбинированных оральных контрацептивов составляет 10 % от риска для женщин, которые не используют никакой контрацепции.
   Не менее важной представляется защита от воспалительных процессов малого таза. В частности, было установлено, что женщины, пользующиеся оральными контрацептивами и зараженные Chlamydia Trachomatis (развивается заболевание – хламидиоз) или Neisseria Gonorrhoeae (гонорея) имели вероятность развития сальпингита (воспаление маточной трубы) соответственно в 5 и 16 раз меньшую, чем в контрольной группе. Другими словами, даже если пользующийся оральным контрацептивом инфицирован, риск того, что инфекция вызовет сальпингит и необратимые изменения в маточной трубе, значительно ниже, чем в контрольной группе (у женщин, не принимающих препараты).
   Аргументы «против»: имеется риск развития тромбоэмболии; необходим тщательный индивидуальный подбор препарата с учетом противопоказаний к приему тех или иных препаратов; необходимо наблюдение у врача-гинеколога; экономические издержки; другие (список может быть продолжен Вами с учетом имеющихся знаний и представлений).
   Выбор за Вами. Статистика же свидетельствует о том, что число пользователей гормональных контрацептивов (в первую очередь – комбинированных оральных контрацептивов) в России составляет всего несколько процентов. Причем тот незначительный прирост, который наблюдается, в основном осуществляется за счет юных и молодых потребителей. Поэтому Россия уверенно продолжает занимать печальное второе место в мире по количеству абортов.
   Причина же кроется в убежденности населения в том, что гормоны (вне зависимости от того, какие) опасны для здоровья. Даже если аргументы убеждают, с ними согласиться весьма трудно в ситуации, когда итоговый обоснованный (валидный) вывод противоречит собственным убеждениям. Более того, некоторые могут добавить, что тысячелетиями женщины обходились без них (контрацептивов) и не следует пользоваться тем, что «неизвестно», «мало изучено» и т. п. При этом очень быстро забыли об одном немаловажном факте – в течение тысячелетий женщины «занимались», в основном, тем, что рожали детей. Теперь же большинство из эмансипированных женщин не могут или не хотят себе этого позволять. Это их репродуктивный выбор [196 - Мохов А. А., Мохова И. Н. Право на репродуктивное здоровье и репродуктивный выбор как составляющие правовой культуры российского общества // Правовая культура в России на рубеже столетий: Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции / Под ред. Н. Н. Вопленко. – Волгоград, 2001. – С. 96–98.], который, однако, не разделяет «природа» (биологическая сущность женского организма). Кстати, большинство из отмеченных аргументов «за» прием таблеток обусловлены так называемыми благотворными неконтрацептивными эффектами гормональных таблеток. Принимая их, имитируется состояние беременности и «разворачиваются» физиологические процессы, характерные для состояния беременности. Появляется реальная альтернатива между рождением детей и ведением домашнего хозяйства, карьерным ростом или абортами (со всеми вытекающими осложнениями).
   Однако для того чтобы осуществить компетентный выбор из имеющихся альтернатив (условно таковыми именуемых, так как для специалиста их не существует на самом деле), необходима реализация целого комплекса мероприятий, направленных на обеспечение следующих прав: право на полную, достоверную информацию, сообщаемую в доступной форме; право на конфиденциальность; право на безопасность.
   О репродуктивных правах человека впервые заговорили на Конференции ООН по правам человека в 1966 г. Дальнейшее развитие и отражение они получили на Всемирной Конференции по народонаселению в 1974 г. В Советском Союзе данная «тематика» была «под запретом». Ситуация стала меняться в последнее десятилетие. В то же время отечественная медицина в области репродукции человека (экстракорпоральное оплодотворение и проч.) занимает неплохие позиции: имеющиеся запреты и ограничения не отразились на научных медицинских исследованиях и внедрении передовых методов коррекции нарушений в репродуктивной сфере. В России появилось суррогатное материнство, донорство репродуктивных клеток и т. п. Причем данная сфера общественных отношений активно развивается. Анализ же действующего законодательства показывает, что правовое регулирование репродуктивного здоровья в российском правопорядке, включающее в себя механизмы, пределы, ограничения в правомочиях «владения, использования и распоряжения» репродуктивным здоровьем, юридическая ответственность за причинение вреда здоровью, не отличается системностью. Отдельные теоретические вопросы также остаются неразработанными. Добавьте к этому имеющуюся ситуацию в обществе с убеждениями и предубеждениями. В этих условиях сегодня суды сталкиваются с делами о причинении вреда репродуктивному здоровью, спорами об отцовстве (материнстве) детей, рожденных при помощи «современных технологий». Понятно, что практика разрешения таких дел противоречива и будет оставаться таковой в ближайшей перспективе.
   Если данный пример покажется некоторым из разряда раритетных, то можно проиллюстрировать наличие у тех или иных предубеждений сложившейся системы категорий у отдельных групп на «повседневных» примерах. Как Вы относитесь к потреблению мяса собак (если вы европеец)? Повлияет ли на Ваше решение по иску о взыскании морального вреда в связи с утратой собаки тот факт, что ответчик по делу не только похитил собаку, чтобы снять с нее шкуру для последующей выделки и изготовления полушубка, но и для «праздничного стола»? С одинаковым ли вы чувством относитесь к тараканам и божьим коровкам?
   Мы мыслим категориями, в основе которых лежит наш опыт. Многие из нас не подозревают о том, насколько сильно культура и образование влияют на наше мышление, порождая различные стереотипы, категории, в конечном итоге – на формирование внутреннего убеждения, влияющего на наши решения. Особую значимость проблема власти ярлыков и категорий приобретает в ситуации необходимости использования аналогии закона и аналогии права.
   Нередко в специальной литературе и средствах массовой информации встречаются термины «нетрадиционная медицина», «альтернативная медицина», «народная» медицина и другие. В связи с тем, что возможные неточности влияют на оценку фактов окружающей действительности и могут приводить к ошибкам, отметим, что же понимается под наиболее употребимыми понятиями.
   Народная медицина – это совокупность средств и приемов народного врачевания, выработанных в результате эмпирического опыта на протяжении всей истории человечества [197 - Сорокина Т. С. Народное врачевание и традиционная медицина. Терминология // Проблемы социальной гигиены и история медицины. – 1994. – № 3. – С. 54.]. Народная медицина – ровесница человека на Земле. Об этом писали Л. Морган [198 - Морган Л. Г. Древнее общество/ Под ред. М. О. Косвена. – М., 1935. – С. 350.], Э. Тейлор [199 - Тейлор Э. Б. Первобытная культура. – М., 1939.] и другие.
   Проверенные временем приемы, основанные на основе богатого опыта, стали впоследствии одним из источников традиционной и современной (научной) медицины.
   Традиционная медицина – совокупность приемов и методов воздействия на человека, в основе которых лежит ряд философско-религиозных учений, теорий.
   Без философской концепции, определяющей место человека (микрокосмоса) в окружающей его среде (макрокосмосе), которая может быть благоприятной или агрессивной, не может быть традиционной медицины. Как справедливо заметил философ Ф. Бэкон, самое лучшее из всех доказательств – опыт. В связи с этим традиционная медицина стабильна, мало меняется в течение веков и даже тысячелетий (например, традиционная китайская медицина).
   Использование традиционных подходов в последние десятилетия привлекло внимание представителей фундаментальных наук – биологов, физиков, химиков и других ученых, работы которых посвящены поиску современного обоснования механизма воздействия отдельных приемов традиционной медицины (акупунктура, прижигание и другие).
   Научная медицина и ее методы не являются традиционными, т. е. связанными с какой-либо культурой и ее традицией. Она интернациональна по своей сути и основана на четких принципах научного познания.
   Итак, научная (обыденная в нашем понимании) медицина – нетрадиционна в своем историческом контексте. Поэтому бытующее в ряде источников название «нетрадиционная» медицина (противоположная привычной для нас) неверно, так как под ним чаще всего подразумевают именно методы и приемы традиционной медицины (акупунктура, массаж, бальнеотерапия и многие другие). Что же тогда имеет право называться нетрадиционной медициной? Это научная (современная, так называемая западная) медицина.
   В современной медицине сложились различные направления, течения, подотрасли, школы. Каждой подотрасли свойственен свой предмет, свои методы исследования. Однако теоретическая и методологическая база для всех подотраслей, дисциплин и направлений в медицине – едина. Обусловлено это обстоятельство особым объектом познания (человек и его жизнедеятельность как объекты исследования). Применительно к судопроизводству речь идет одновременно и о носителе доказательственной информации по делу.
   На практике принято выделять следующие объекты исследования: живые люди; трупы; вещественные доказательства; записи об этих трех основных объектах.
   Отдельные элементы объекта, включенные в практическую деятельность, составляют предмет этой деятельности.
   Между различными направлениями в современной медицине и традиционной медициной наблюдается сближение, взаимопроникновение. Данная тенденция позволяет использовать лучшее, что накоплено человечеством для решения конкретных проблем, как отдельного индивида, так и человечества в целом.
   Медицина и здоровье – это два взаимосвязанных понятия, лежащих в основе понимания ценности жизни каждого человека. Еще С. П. Боткин отмечал, что изучение человека и окружающей его природы в их взаимодействии с целью предупреждать болезни, лечить или облегчать – составляет ту отрасль человеческого знания, которая известна под общим названием медицина.
   Что касается профилактической направленности здравоохранения, то ее можно определить как комплекс социально-экономических и медицинских мероприятий, которые осуществляются государством, органами и учреждениями здравоохранения с целью устранения причин и условий, порождающих заболевания.
   Таким образом, можно сделать вывод, что медицинская деятельность – это деятельность, направленная на предупреждение болезней, спасение жизни человека, избавление его от страданий или их облегчение.
   С учетом изложенного, представляется возможным сформулировать также понятие «медицинская помощь».
   Медицинская помощь – это комплекс взаимосвязанных и взаимообусловленных мероприятий, направленных на диагностику, профилактику, лечение заболеваний человека, а также предотвращение нежелательной беременности, осуществляемых специально подготовленным для этих целей лицом (врач, фельдшер, медицинская сестра, целитель и т. д.).
   Медицинская помощь конкретному гражданину осуществляется, как правило, посредством предоставления медицинской услуги. Исключение составляют экстремальные ситуации.
   При этом следует учитывать, что медицинская помощь – понятие более сложное, чем медицинская услуга. Для реализации связи «врач-пациент» в обычных условиях необходимо создать определенные условия (подготовленное место, необходимое оборудование, инвентарь, транспорт и проч.).
   Общение медицинского персонала с пациентом (клиентом) начинается с их первой встречи, а иногда и раньше, при предварительном ознакомлении с медицинскими данными, содержащимися, как правило, в медицинской документации.
   Сведущие лица, используя свои знания, также оставляют овеществленные результаты, «следы» своей деятельности (заключение эксперта, выражение мнения и т. п.). В дальнейшем соответствующая информация может жить «самостоятельной жизнью»: использоваться лечащим врачом, заведующим отделением, студентами, медицинскими сестрами, храниться в архиве в течение установленных сроков, запрашиваться и использоваться компетентными органами.
   Рассмотрев ранее ряд необходимых нам понятий, можно определить, что же собой представляют «медицинские данные», с которыми наиболее часто приходится иметь дело в суде.
   Согласно словарю русского языка С. И. Ожегова, под словом «данные» понимают: «Сведения, необходимые для какого-нибудь вывода, решения; свойства, способности, качества как условия или основания для чего-нибудь» [200 - Ожегов С. И. Словарь русского языка: около 57 000 слов / Под ред. чл. – корр. АН СССР Н. Ю.Шведовой. – 20-е изд. – М., 1989. – С. 123.]. Под «сведениями» понимают знания, представления, «познания в какой-нибудь области» [201 - Там же. – С. 571.].
   Данные – это информация, хранимая на каком-либо материальном носителе и имеющая отношение к идентифицированному субъекту.
   Различают также понятие персональных данных. Анализ различных точек зрения по данному вопросу показывает, что это данные, состоящие из информации, связанной с индивидом, который может быть идентифицирован на основании этой информации. Персональные данные позволяют установить личность физического лица.
   Под медицинскими данными понимают: сведения о физическом и психическом здоровье физического лица (группы лиц); сведения о наличии (отсутствии) заболевания; сведения о причинах его возникновения; методах (способах) лечения; прогнозе и исходе заболевания; сведения об индивидуальных особенностях жизнедеятельности организма.
   Медицинские данные могут быть получены из различных источников: рассказ самого человека о состоянии здоровья; рассказ его знакомых, лечащего врача; сведения из амбулаторной карточки, истории болезни; иных источников.
   Нередко своеобразным источником информации о состоянии своего здоровья является сам человек, точнее – его внешний облик (например, отсутствие у человека конечности или ее части, следы термических и химических ожогов на открытых частях тела, выпадение волос при ряде заболеваний и тому подобное). Наличие отдельных заболеваний легко распознается при более внимательном осмотре (например, увеличение щитовидной железы и экзофтальм (пучеглазие) практически со стопроцентной вероятностью свидетельствуют о наличии диффузного токсического зоба [202 - Клиническая эндокринология: Руководство / Под ред. Н. Т. Старковой. – М., 1991. – С. 117–118.]). В то же время некоторые внешние признаки (особенности) строения организма человека могут встречаться при различных заболеваниях. Так, ногти в виде «часовых стекол» и пальцы в виде «барабанных палочек» встречаются при хронических поражениях легких, врожденных пороках сердца, некоторых болезнях печени [203 - Хэгглин Р. Дифференциальная диагностика внутренних болезней / Под ред. Е. М. Тареева. – М., 1993. – С. 58.].
   Уже эти примеры показывают, что изучение человека представляет значительную сложность; одни и те же факты, которые видны невооруженным глазом, требуют «вооружения» (производства дополнительных исследований).
   Еще одной особенностью медицинских данных является их существование в частично «закодированном» виде – билингвизм медицинских данных. Письменная и устная речь медицинского корпуса изобилует «профессионализмами», основу которых составляет латинская и англо-немецкая медицинская терминология (так называемый «птичий язык»), малопонятная окружающим. Добавим к этому наличие в речах медицинских работников эвфемизмов (замена нежелательного или оскорбительного слова более приемлемым). Поэтому отрывочные фразы, реплики часто воспринимаются теми или иными лицами по-своему, что также вызывает определенные проблемы.
   Эвфемизмы встречаются не только в медицинской практике. Они получили широкое распространение в рекламе, политике и других сферах общественной жизни. Предполагается, что наше восприятие будет положительным или, по крайней мере, нейтральным, если тому или иному явлению дать более приемлемое (достойное) название. Например, одних и тех же лиц, в зависимости от того, какой результат необходимо получить в сознании масс, можно назвать воинами, боевиками, террористами. Аналогично, те или иные действия, в зависимости от стороны и занимаемой позиции, можно именовать по-разному.
   Нередко нам что-то навязывают или пытаются убедить в том, в чем, в принципе, убедить невозможно. Проблема в том, что профессиональная реклама «делается» ненавязчиво, необходимая (с точки зрения рекламодателя) информация доходит до ее потребителя, минуя «ворота критики». Так, реклама сигарет практически всегда ассоциируется с красивейшими местами нашей планеты, радостными улыбками, успехом и благополучием. Или подобный пример: на улицах города Волгограда в 2002 г. появились щиты наружной рекламы, содержащей на фоне дружеского рукопожатия надпись «Ваш партнер – ликероводочный завод «Волгоградский».
   Не случайно у экспертов существует четкое правило: если необходимо использовать специальный термин, то он должен быть разъяснен доступными и понятными словами, исключающими неоднозначное толкование. Как отмечают Т. Б. Мульганова и А. П. Кузнецов, «целевое назначение текста документа (заключения эксперта), а именно использование в практической деятельности органов дознания, следствия, суда вносит ряд ограничений на использование медицинских терминов…».
   Данные ограничения сводятся к следующему: ограниченное использование узкоспециальной терминологии (судебно-медицинской) в выводах эксперта; недопустимость замены терминов перифразами (описательными оборотами), профессионализмами; недопустимость употребления в исследовательской части терминов и формулировок, представляющих собой медицинские диагнозы или экспертные выводы; недопустимость общепринятого в медицине написания (терминов) на латинском языке [204 - Мульганова Т. В., Кузнецов П. А. Язык и стиль судебно-медицинских экспертиз: Учебно-практическое пособие. – Волгоград, 2000. – С. 25.].
   К этому следует также добавить недопустимость использования образов, сравнений, эпитетов, влияющих на восприятие.
   Психолог Д. Халперн пишет: «Синтез, анализ и взвешивание доказательств, которые могут быть подчас весьма противоречивыми, – сложный мыслительный процесс, который, подобно всем мыслительным процессам, зависит от человеческой памяти» [205 - Халперн Д. Психология критического мышления. – СПб., 2000. – С. 60.]. Далее она в своей работе, ссылаясь на эксперимент группы ученых (Рейес, Томпсон, Бауэр, 1980), делает вывод о том, что присяжные заседатели основывают решение на той информации, которая откладывается у них в памяти во время разбирательства. При этом запоминалась и воспроизводилась при вынесении вердикта доказательственная информация, которая преподносилась в ярких образах [206 - Там же. – С. 61.].
   Необходимо учитывать – то, что представляется человеку естественным, не вызывающим каких-либо вопросов, на поверку может оказаться совершенно иным, требующим исследования. Например, могут возникнуть сомнения даже в принадлежности лица к определенному полу (мужскому или женскому), что потребует необходимых исследований с привлечением генетиков, эндокринологов, гинекологов и психиатров [207 - Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. – М., 1990. – С. 327–343.]. Даже специалистам бывает довольно сложно разобраться в существе конкретного патологического процесса. В. В. Марилов пишет: «До сих пор определенные психопатологические особенности могут быть связаны с географическим положением того или иного региона, где проживает больной: болезненные переживания душевнобольных европейцев и жителей Северной Америки обычно связаны с атомной или водородной войнами, всемирной техногенной катастрофой, они испытывают превращения в роботов или похищение на время инопланетянами или террористами; в Африке больные говорят о посещении духов, общение с давно умершими предками и тотемными животными; индийцы обычно развивают бредовые идеи на темы собственной национальной мифологии, считая себя воплощением многочисленных индуистских богов. Содержание некоторых из культуральных синдромов определяется не только географическим положением и культурными традициями страны, но и определенной исторической ситуацией» [208 - Марилов В. В. Культуральные аспекты современной психиатрии // Журнал неврологии и психиатрии. – 2002. – № 6. – С. 64–65.]. Поэтому с целью уточнения диагноза заболевания врачу требуется хорошее знание исторических, этнических, религиозных, географических и иных вопросов, имеющих значение для его профессиональной деятельности.
   Таким образом, представляется возможным сделать вывод о том, что непосредственное восприятие и оценка медицинских данных затруднительны в силу целого ряда факторов: непосредственное восприятие возможно лишь в отношении фактов, существующих на момент их восприятия и оценки; один и тот же факт может интерпретироваться по-разному, в зависимости от сопутствующих обстоятельств, опыта и определенного субъективизма интерпретатора; многие факты не могут быть объективно оценены в силу необходимости предварительного применения специальных знаний в форме исследования, применения ряда технических приемов.
   Лишь в немногих случаях можно непосредственно воспринять и объективно оценить медицинские данные.
   Таким образом, знание о состоянии здоровья человека, наличии (отсутствии) заболеваний чаще является опосредованным; непосредственное восприятие и познание такого рода сведений затруднительно. Данная информация сосредоточивается в медицинской документации (история болезни, амбулаторная карта, в памяти лечащего врача, пациента, родственников и других лиц).
   Данное положение следует учитывать при работе с такого рода информацией внешними пользователями. Поэтому представляется нецелесообразной и неэффективной такая разновидность медицинской экспертизы, как экспертиза в судебном заседании.
   Важным является также то обстоятельство, что познание, осуществляемое юрисдикционными органами (суд, государственные и муниципальные органы, наделенные соответствующей компетенцией), являющимися основными пользователями информации медицинского характера, в отличие от познания вообще, происходит в особых условиях. Лицо, осуществляющее познание, само определяет способы и методы исследования и оценки интересующих его явлений. К познанию, осуществляемому судом, иными органами, вышеизложенные положения неприменимы, так как оно может проводиться лишь в рамках процесса, т. е. установленного законом порядка разбирательства дел соответствующей категории. Деятельность компетентных органов является публичной. В связи с этим в их деятельности допустимо только то, что регламентировано действующим законом. Например, в законе четко зафиксировано, какими способами суд может осуществлять познание и какие средства получения информации он может при этом использовать. Судебное познание существует только в рамках установленной законом процессуальной формы. Соблюдение процессуальной формы получения и исследования судом вовлекаемой в процесс информации служит важной гарантией соблюдения законности. С другой стороны, соблюдение данного положения ограничивает познавательные возможности суда. Следует также отметить, что из всех данных (сведений), которые могут быть представлены суду лицами, участвующими в деле, суд должен отобрать только те из них, которые имеют отношение к рассматриваемому делу, т. е. связаны с фактами, подлежащими установлению (относимость доказательств).
   В юридической литературе понятие относимости доказательств трактуется по-разному. Одни ученые считают, что относимость доказательств – это признак судебных доказательств [209 - Гуреев П. П. О понятии судебных доказательств // Советское государство и право. – 1966. – № 8 – С. 105.]; другие – условие допустимости доказательств в процесс [210 - Резниченко И. М. Установление достоверности и силы доказательств по гражданским делам: Ученые записки Дальневосточного университета. – 1969. – С. 105.]. Наиболее аргументированной следует признать позицию, согласно которой относимость доказательств определяется наличием связи между содержанием фактических данных и самими подлежащими установлению фактами, имеющими значение для правильного разрешения дела [211 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1997. – С. 129.].
   Помимо требования к содержательной стороне медицинских данных (способность подтвердить или опровергнуть интересующие компетентные органы факты), необходимо, чтобы, во-первых, они были достоверными, а, во-вторых, их использование было допустимым. Эти вопросы нами будут исследованы более подробно.
   Следует отметить, что в России для защиты информации медицинского характера, медицинских данных, действует институт медицинской (врачебной) тайны.
   Медицинская тайна соблюдалась уже в глубокой древности. Ее история насчитывает более двух тысячелетий. По некоторым источникам, она зародилась в древней Индии, где существовала пословица: «Можно страшиться брата, матери, друга, но врача – никогда» [212 - Деонтология в медицине: В 2 т. Т. 1 / Под ред. Б. В. Петровского. АМН СССР. – М., 1988. – С. 113.]. В дореволюционной России необходимость сохранения врачебной тайны подчеркивалась в «Факультетском обещании», которое давал врач при получении диплома. Однако понятие о врачебной тайне того периода было неопределенным и приводило к многочисленным дискуссиям среди врачей и юристов. Например, известный русский юрист А. Ф. Кони по этому поводу отмечал: «В факультетском обещании говорится о вверенной семейной тайне. А если к врачу является одинокий человек? Если тайна не будет вверена, но открыта врачом?»
   Не было в России того периода и действенного механизма ответственности за несоблюдение медицинской тайны. Уголовное Уложение предусматривало наказание лишь за умышленное разглашение доверенных сведений, которые виновный в порядке служебного долга должен был сохранять [213 - Уголовное Уложение от 22.03.1903 г. Отд. изд. – СПб., 1903.]. Эта общая норма относилась не только к медицинским работникам, но и к нотариусам, банковским служащим и другим лицам, связанным с хранением сведений, доверенных им при исполнении профессиональных обязанностей.
   Советское законодательство обязывало врачей и других медицинских работников хранить профессиональную тайну. В ст. 16 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о здравоохранении зафиксировано: «Врачи и другие медицинские, а также фармацевтические работники не вправе разглашать ставшие им известными в силу исполнения профессиональных обязанностей сведения о болезни, интимной и семейной жизни больного».
   Врачебная тайна включала в себя три вида сведений: о болезнях; об интимной жизни; о семейной жизни больного.
   Сохранение врачебной тайны предусматривалось также «Присягой врача Советского Союза», в которой он обязывался «внимательно и заботливо относиться к больному, хранить врачебную тайну» [214 - Присяга врача Советского Союза.].
   Заслуживающей внимания является практика того периода, сохранившаяся в отдельных клиниках и по настоящее время, по распространению режима сохранения профессиональной тайны и в отношении самого пациента. Обратившийся за медицинской помощью узнавал только обрывочные сведения о состоянии своего здоровья из беседы с врачом, другим медицинским персоналом. История болезни, медицинская карта амбулаторного больного и другая документация на руки не выдавались. На них распространялся режим секретности. Обосновывалось данное положение тем, что сохранение в тайне сведений о реальном состоянии здоровья человека поддерживает стремление к жизни, труду, творчеству, нередко отодвигает наступление смертельного исхода.
   Так, Н. Н. Петров подчеркивал, что это «не идеалистическая романтика, вредная для работы, а самая трезвая забота о человеке, обязательная для каждого гражданина и сугубо обязательная для каждого врача нашей великой страны» [215 - Деонтология в медицине: В 2 т. Т. 1 / Белоусов О. С, Бочков Н. П., Бунятян А. А.; Под ред. Б. В. Петровского. АМН СССР. – М., 1988. – С. 118.]. О наличии тяжелого неизлечимого недуга сообщалось кому-либо из близких родственников. Необходимая информация предоставлялась также следственным и судебным органам по их требованию [216 - Часть 2 ст. 16 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о здравоохранении.].
   Г. А. Ефимов считает данный вопрос деонтологическим. У врачей нет однозначного мнения о том, раскрывать диагноз перед больным или нет. По его мнению, прав тот, кто вопрос ребром не ставит: «Конкретные обстоятельства, которые сложились в каждом случае, исключают необходимость рассматривать его как первостепенный вопрос. Опыт работы с больными злокачественными новообразованиями позволяет считать, что проблема «говорить» или «не говорить» о диагнозе относится не столько к больному человеку, сколько к тем, кто его окружает. Я наблюдал многих пациентов, которые волнуются не от того, что знают свой диагноз, а от того, что о нем станет известно другим – жене, мужу и коллегам по работе. Это главные адресаты, от которых больные хотели бы скрыть диагноз…» [217 - Ефимов Г. А. Беседа профессора-онколога с читателем. – Волгоград, 1998. – С. 9–10.].
   Отсутствие информации или дезинформация относительно истинного состояния здоровья ставят и врача и пациента в сложное положение. По существу, сводятся на нет деонтологические принципы, согласно которым превыше всего должны быть интересы больного. Врач априори не может знать интересы пациента. Информирование пациента врачом по его усмотрению приводит к тому, что согласие на лечение (в том числе оперативное) он довольно легко получает. Однако если гражданин дает согласие на лечение не истинного заболевания, а того, которое врач сочтет необходимым, подходящим, налицо несоответствие воли и волеизъявления, следовательно, нарушается закон. Пациенты лишаются фактической возможности реализовать имеющиеся у них права. Сознательный человек должен знать правду о своем здоровье, так как он является не объектом лечения, а его естественным участником [218 - Слинин С. В. В присутствии пациента // Медицинская газета. – 25 июля. – 1984.].
   Конституция РФ 1993 г. законодательно закрепила право на неприкосновенность частной жизни и недопустимость сбора, хранения и распространения информации о частной жизни лица без его согласия (ст. 23, 24 Конституции РФ). Однако эти конституционные нормы, как правило, не конкретизированы в специальных законах. Существует также ряд нерешенных теоретических проблем о месте норм, регулирующих личные неимущественные отношения, о соотношении дозволений, обязываний и запретов. Как отмечает М. Н. Малеина, «состояние законодательства отразилось и на цивилистической литературе. Подавляющее большинство исследований посвящено имущественным правам. Исследования личных неимущественных прав велись, как правило, не комплексно и в основном по проблемам отдельных видов этих прав…» [219 - Малеина М. Н. Личные неимущественные права: понятие, осуществление, защита. – М., 2000. – С. 7.]. В отдельных случаях встречаются коллизии правовых норм, регулирующих данную деятельность [220 - Мохов А. А. Теоретические проблемы медицинского права России. – Волгоград, 2002. – С. 168–219; Пушило Н. В. Законодательство субъектов Российской Федерации о здравоохранении //Журнал Российского права. – 2002. – № 2.].
   Согласно ст. 61 Основ законодательства об охране здоровья граждан в РФ, под врачебной тайной понимают «информацию о факте обращения за медицинской помощью, состоянии здоровья гражданина, диагнозе его заболевания и иные сведения, полученные при его обследовании и лечении».
   Гражданину должна быть подтверждена гарантия конфиденциальности передаваемых им сведений. Не допускается разглашение сведений, составляющих врачебную тайну, лицами, которым они стали известны при обучении, исполнении профессиональных, служебных и иных обязанностей. С согласия гражданина или его законного представителя допускается передача сведений, составляющих врачебную тайну, другим гражданам, в том числе должностным лицам, в интересах обследования и лечения пациента, для проведения научных исследований, публикации в научной литературе, использования этих сведений в учебном процессе и иных целях.
   Предоставление сведений, составляющих врачебную тайну, без согласия гражданина или его законного представителя допускается в четко определенных случаях. Лица, которым в установленном законом порядке переданы сведения, составляющие врачебную тайну, наравне с медицинскими и фармацевтическими работниками с учетом причиненного гражданину ущерба несут за разглашение врачебной тайны дисциплинарную, административную или уголовную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации, республик в составе Российской Федерации.
   Согласно ст. 9 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», под медицинской (врачебной) тайной понимают: сведения о наличии у гражданина психического расстройства; сведения о факте обращения за психиатрической помощью и лечении в учреждении, оказывающем такую помощь; иные сведения о состоянии психического здоровья.
   Для реализации прав и законных интересов лица, страдающего психическим расстройством, по его просьбе либо по просьбе его законного представителя им могут быть предоставлены сведения о состоянии психического здоровья данного лица и об оказанной ему психиатрической помощи.
   Закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» также содержит нормы, направленные на охрану медицинской тайны. Согласно п. 4 ст. 16 Закона, эксперт обязан: «не разглашать сведения, которые стали ему известны в связи с производством судебной экспертизы, в том числе сведения, которые могут ограничить конституционные права граждан, а также сведения, составляющие государственную, коммерческую или иную охраняемую законом тайну». Эксперт не вправе самостоятельно собирать материалы для производства судебной экспертизы и сообщать кому-либо о результатах судебной экспертизы, за исключением органа или лица, ее назначивших.
   Необходимо отметить также ряд новых проблем, обусловленных бурным развитием компьютерных и телекоммуникационных технологий. Так, по мнению В. П. Иванского, в России появился ряд принципиально новых факторов, таящих в себе угрозу для права на невмешательство в частную жизнь: возможность хранить и обрабатывать информацию в персонифицированной форме; скрытый характер накопления, хранения, обработки и передачи информации; появление особо опасных информационных объектов со сверхвысокой концентрацией персонифицированной информации (базы данных, информационные системы) [221 - Иванский В. П. Правовая защита информации о частной жизни граждан. Опыт современного правового регулирования. – М., 1999. – С. 7.]. Данная информация нередко становится объектом посягательств. Известны случаи, когда громкие медицинские диагнозы просачивались сквозь стены больницы, и последствия оказывались весьма печальными. Так, американская коалиция за права пациентов приводит ряд примеров, когда люди теряли работу и семью по вине доктора, отправившего диагноз по факсу их начальнику. В начале 1999 г. тысячи медицинских диагнозов оказались в Интернете из-за небрежности сотрудников Мичиганского университета. База данных лежала в общедоступном месте больше двух месяцев, когда на нее случайно наткнулся студент-медик. Он-то и забил тревогу. К счастью, дело обошлось без большого вреда для пациентов [222 - Upton J. Patient fear privacy was hurt from mistaken release of names, Social Security numbers. // The Detroit News. 1999. 12 febr. http://detnews.com/1999/metro/9902/12/02120114.htm.].
   Рассмотрим следующий пример.
   В связи с очередным юбилеем одной из больниц г. Волгограда готовился сюжет об успехах данной клиники для местной печати и телевидения. Журналистами и операторами проводились беседы с медицинским персоналом, больными. Фиксировались на видеопленку отдельные медицинские манипуляции и оборудование.
   Через некоторое время вышла газета, где рассказывалось о достижениях, проблемах и перспективах клиники, в том числе информация о здоровье подростка, страдавшего тяжелым недугом с неблагоприятным прогнозом для излечения. Практически одновременно с выходом данной заметки на телевидении был показан сюжет аналогичного содержания.
   Данная информация стала доступна подростку и сверстникам. После несанкционированного разглашения сведений медицинского характера мальчик не выдержал возникшей со стороны сверстников травли и покончил жизнь самоубийством.
   Персональные данные, к каковым относят и медицинские данные, в большинстве стран различают по критерию «чувствительности».
   Различают следующие виды персональных данных по критерию «чувствительности»:
   1) «обычные» персональные данные – их сбор, обработка, использование и передача возможны без специального разрешения;
   2) «чувствительные» персональные данные – их сбор, обработка, использование и передача требуют особых мер защиты и безопасности, специально установленных законом;
   3) «особо чувствительные» персональные данные – их сбор, обработка, использование и передача либо вообще запрещены законом, либо разрешены только в исключительных случаях с использованием специальных мер защиты и безопасности [223 - Иванский В. П. Правовая защита информации о частной жизни граждан. Опыт современного правового регулирования. С. 13–14.].
   Медицинские данные являются общепризнанными видами «чувствительных» и «особо чувствительных» персональных данных в зависимости от различных критериев, которые законодатель ставит во главу угла. Так, Конвенция 108 Совета Европы прямо указывает на необходимость выделения в группу «высокочувствительных» данных сведения о расовом и национальном происхождении, политических взглядах, данные о сексуальной жизни, здоровье, судимости и создании для них особого режима правовой защиты [224 - Совет Европы. Конвенция о защите личности в связи с автоматической обработкой персональных данных от 28.01.81 г. – СПб., 1995. – С. 12.].
   Готовы ли суды обеспечить соответствующий правовой режим работы с такого рода информацией, исключающей возможность ее утечки? Может ли быть вызван в суд лечащий врач стороны по гражданскому делу? В России многие из затронутых проблем еще предстоит разрешать.
   Если обратиться к Основам законодательства РФ об охране здоровья граждан, то ответ будет категоричным и положительным. Однако анализ построения данной нормы свидетельствует о ее «предназначенности», в первую очередь, для целей уголовного процесса. К этому следует добавить, что Основы принимались в переходный период, и с этих пор в области теории и практики защиты прав человека, защиты личных неимущественных прав граждан произошли заметные сдвиги. Представляется, что информация, содержащаяся в медицинской документации, по общему правилу, может быть исследована в суде только по ходатайству или с согласия ее обладателя. В ситуациях, когда дело невозможно разрешить по существу без вовлечения данных конфиденциального характера (о здоровье, вредных привычках и т. п.), дело разрешается по существу в условиях дефицита доказательственной информации с соответствующими неблагоприятными последствиями для одной из сторон с учетом действия презумпций и фикций. Врач, на наш взгляд, должен входить в круг лиц, которые не могут быть допрошены в суде (режим иммунитета). Исключения из этого правила должны получить законодательную регламентацию (если таковые вообще необходимы), и их перечень не должен подлежать расширительному толкованию.
   Свидетельский иммунитет может иметь разный характер. Исходя из этого принято выделять абсолютные и квалифицированные привилегии. Например, в США существуют следующие абсолютные привилегии: врач-пациент; юрист-клиент; священник-прихожанин; супружеские привилегии [225 - Решетникова И. В. Доказательственное право Англии и США. – Екатеринбург, 1997. – С. 81–97.].
   В. Н. Лопатин формулирует следующие требования, предъявляемые к лицам и организациям, работающим с персональными данными: персональные данные должны быть получены и обработаны на основании действующего законодательства; персональные данные включаются в базы данных на основании свободного согласия субъекта, выраженного в письменной форме, за исключением случаев, установленных законом; они должны накапливаться для точно определенных целей и не быть избыточными по отношению к ним; они должны быть точными; они должны храниться не дольше, чем этого требует цель, для которой они накапливаются; они охраняются в режиме конфиденциальной информации, исключающем их разрушение, утрату, несанкционированный доступ, изменение, блокирование или передачу данных [226 - Лопатин В. Н. Защита права на неприкосновенность частной жизни // Журнал Российского права. – 1999. – № 1. – С. 95.].
   Представляется, что решение комплекса сложнейших, взаимосвязанных вопросов работы с конфиденциальной информацией в судах, возможно, потребует создания специальной главы в ГПК РФ. Новый ГПК РФ, к сожалению, оставляет многие из поставленных вопросов открытыми.
   Практика работы судов с такого рода информацией в настоящее время оставляет желать лучшего. Более того, сами суды (их акты) в ряде случаев без достаточных на то оснований нарушают права и законные интересы граждан.
   Рассмотрим следующий пример.
   На одном из крупнейших предприятий Самарской области – АО «АВТОВАЗ» – от имени работников выступают несколько представителей, в частности, профсоюз работников автомобильного и сельскохозяйственного машиностроения и «независимый» профсоюз.
   Несколько работников обратились в профком «независимого» профсоюза с просьбой проверить обоснованность распределения жилья. Профком обратился к администрации предприятия с требованием о предоставлении информации по выделению жилья, причем не только открытой – содержащейся в списках очередников, но и персональных данных работников, хранящихся в их личных делах. Возможность ознакомиться с открытой информацией им была предоставлена, но в выдаче персональных данных без согласия работников было отказано.
   Обратившись в суд с иском «О предоставлении информации по распределению жилья», председатель профкома заявил, что ему необходимы все сведения, послужившие основанием для постановки на учет и выделения жилплощади. Под требуемой информацией он понимал справки органов здравоохранения о состоянии здоровья работников и членов их семей и т. п.
   Суд Автозаводского района г. Тольятти удовлетворил данный иск и указал в решении следующее: «Обязать администрацию предоставить профкому всю документацию, касающуюся постановки на учет нуждающихся в получении жилья и получивших жилье рабочих и служащих, и возможность с ней ознакомиться независимо от наличия или отсутствия согласия лиц, которых информация касается».
   Председатель Самарского областного суда на жалобу ответчика привел следующий довод: «Несмотря на то, что требуемая информация является конфиденциальной, п. 1 ст. 11 Закона «Об информации, информатизации и защите информации» допускает ее использование на основании судебного решения». Однако ответчик не ссылался на норму Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан, где прямо перечислены основания разглашения такого рода информации. Причем Основы трактуют соответствующие основания уже, чем Закон, на который ссылался ответчик и вышестоящие инстанции. Толкование ст. 61 Основ позволяет сделать вывод, что данная информация может быть представлена суду, который связан обязанностью неразглашения такого рода информации, что совсем не одно и то же с ее разглашением на основе судебного решения.
   Информация о факте обращения за медицинской помощью, состоянии здоровья гражданина, диагнозе его заболевания и иные сведения, полученные при его обследовании и лечении, составляют врачебную тайну.
   Предоставление сведений, составляющих врачебную тайну, без согласия гражданина или его законного представителя допускается: в целях обследования и лечения гражданина, не способного из-за своего состояния выразить свою волю; при угрозе распространения инфекционных заболеваний, массовых отравлений и поражений; по запросу органов дознания и следствия, прокурора и суда в связи с проведением расследования или судебным разбирательством; в случае оказания помощи несовершеннолетнему в возрасте до 15 лет для информирования его родителей или законных представителей; при наличии оснований, позволяющих полагать, что вред здоровью гражданина причинен в результате противоправных действий.
   Верховный Суд РФ, куда обратился ответчик, в своем ответе вообще не касался вопроса о персональных данных. Итак, последняя судебная инстанция пройдена, администрация предприятия обязана исполнить решение суда и выдать лидерам «независимого профсоюза» персональные данные, включая информацию о здоровье, более чем на 4000 человек, невзирая на их возражения [227 - Воронова Н. Что понимать под «неприкосновенностью частной жизни» // Российская юстиция. – 2000. – № 3. – С. 9–10.].
   Можно полностью согласиться с мнением А. А. Фатьянова: «Построение нормального цивилизованного общества невозможно без тщательного правового регулирования защиты личной тайны, ибо, защищая частную информацию, государство защищает саму личность. Попытки воздействия на частную жизнь граждан со стороны общественной организации, бывшей осью государственной системы нашей страны в недавнем прошлом, были одним из решающих факторов, определивших исторический неуспех всей предложенной общественно-экономической формации» [228 - Фатьянов А. А. Тайна как социальное и правовое явление. Ее виды // Государство и право. – 1998. – № 6. – С. 14.]. Не случайно в новом Трудовом кодексе РФ имеется специальная глава «Защита персональных данных», включающая в себя 6 статей.
   В связи с отмеченным предлагается дополнить п. 3 ст. 69 ГПК РФ указанием на невозможность допроса медицинских работников об обстоятельствах, которые стали им известны в связи с исполнением профессиональных обязанностей.
   Актуален в связи с вышесказанным и вопрос о юридической ответственности лиц, разгласивших медицинскую тайну.
   В 1994 г. в УК РСФСР была дополнена статья 1281 «Разглашение сведений, составляющих врачебную тайну». Новый УК РФ пошел по иному пути, предусмотрев общую ответственность за нарушение неприкосновенности частной жизни, не выделяя ее отдельные аспекты [229 - Романовский Г. Б. Право на неприкосновенность частной жизни. – М., 2001.].
   Необходимо также отметить и тот факт, что «забота» о сохранении в тайне информации о частной жизни лица не должна пониматься как «закрытость» процесса, нарушение принципа гласности в российском правосудии. Здесь должны «срабатывать» общие правила и изъятия из них. Перечень случаев, закрепленный законодателем и допускающий слушание дел в закрытом судебном заседании, является исчерпывающим и не может толковаться расширительно. В противном случае появляется еще одна «лазейка» к созданию закрытого режима работы судов, что не способствует вынесению законных и обоснованных актов правосудия [230 - Трунов И. П., Трунова Л. К. О гласности в российском правосудии // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 6. – С. 2–4.].
   Нельзя не затронуть и такой аспект, как право пациента (клиента) на информацию о состоянии своего здоровья, прогнозе заболевания и т. п.
   Изменение роли врача не может сказаться на изменении роли пациента в принятии решения относительно медицинского вмешательства с учетом возможных его последствий. В ряде стран мира авторитет пациента был поддержан развитием этической и правовой доктрины информированного согласия и изменением концепции взаимоотношений врач – пациент.
   Доктрина информированного согласия пациента основывалась на определенном уровне развития этических теорий (прежде всего представителями кантианской и утилитаристской школ), когда о «правильности» деяния судят либо по их соответствию этическим правилам, либо по последствиям. Следуя данным подходам, можно привести аргументы как «за», так и «против». Например, проведение двухэтапного скрининга [231 - Ультразвуковое исследование плода и ряд лабораторных и специальных методов исследования в определенные сроки беременности для выявления внутриутробной патологии.] в России у беременных женщин согласно утилитаристской теории оправдано необходимостью снижения детской смертности, вызванной врожденными аномалиями развития, наследственными заболеваниями. Это повышает информированность женщины и позволяет ей принять более взвешенное решение относительно сохранения беременности. Против скрининга приводится такой аргумент, что возможное причинение вреда женщине или плоду при проведении скрининга не может быть соизмеримо с пользой для многих. Согласно кантианскому подходу, мы должны активно пропагандировать скрининг беременных. Апелляция же к правам человека преподносит нам аргументы против этого исследования. Можно привести и другие примеры, но важно подчеркнуть, что и тот и другой подходы не дают возможности решить эту этическую проблему. Она может быть разрешена только путем правового урегулирования, установлением дозволений или запретов. Однако в этой связи следует отметить, что вопрос о соотношении морального, этического и правового регулирования медицинской деятельности не может быть простым. Связано это, в первую очередь, с тем, что реализация потенциальных возможностей законов и их отдельных правовых норм возможна только тогда, когда право не оторвано от человека и общества, от «внутреннего состояния духа человека».
   В настоящее время на основе анализа ряда законодательных актов можно сделать вывод о том, что концепция информированного согласия пациента получила закрепление [232 - Сальников В. П., Стеценко С. Г. Право и медицина: доктрина информированного согласия // Новая правовая мысль. – 2002. – № 1. – С. 36–42.]. В связи с этим возникает закономерный вопрос: является ли пациент (больной) носителем специальных знаний или информации медицинского характера?
   На первую часть вопроса следует дать отрицательный ответ. Пациент (в дальнейшем субъект гражданского процесса) чаще всего не обладает профессиональными знаниями, достаточными для полного, объективного исследования, анализа и сообщения суду достоверной информации. Сложнее обстоит дело в случае, когда субъект процесса (истец или ответчик) обладает такого рода знаниями, скажем, является врачом, причем той же специализации, которая требуется, например, для производства экспертизы по делу. В такой ситуации в общежитейском понимании сторона обладает определенными знаниями, однако, как мы отмечали, специальные знания – это, во-первых, профессиональные знания, во-вторых, – знания, вовлеченные в процесс в порядке, определенном законом. ГПК же не допускает смешения процессуальных функций. По этой же причине судья, обладающий знаниями в медицине (имеющий медицинское образование), не может обойтись без заключения эксперта в случае, если таковое необходимо. Кроме того, лицо, участвующее в деле и, одновременно, обладающее медицинскими знаниями, является лицом заинтересованным в исходе дела, следовательно, одни факты им будут представляться в более выгодном для него свете, а другие – умалчиваться. Необходимо также учитывать глубокую степень специализации, дифференциации различных специальностей, в силу которой, даже в рамках одной специальности, существуют «узкие» места, направления. К этому можно также добавить необходимость знания помимо своей специальности процессуальных основ такого рода деятельности, а также наличие подготовки в соответствующем экспертном учреждении.
   Таким образом, медицинские знания субъектов гражданского процессуального доказывания (лица, участвующие в деле, судья), не могут быть вовлечены в гражданское судопроизводство в предусмотренных законом формах (экспертиза, участие специалиста) в качестве специальных.
   На вторую часть вопроса представляется возможным дать утвердительный ответ. Большинство граждан живо интересуются состоянием своего здоровья, знакомятся с медицинской документацией, читают специальную литературу, связанную с имеющейся патологией и ее лечением. Другое дело, каков характер восприятия и оценки данной информации? Здесь многое зависит от индивидуальных особенностей личности. Следовательно, не любые медицинские знания (данные медицинского характера) можно на законных основаниях использовать в гражданском процессе в целях установления истины по делу и его разрешения. В то же время медицинские данные, обладающие свойствами относимости и допустимости, полученные от лиц, участвующих в деле, могут быть вовлечены в процесс и подвергнуты исследованию, в том числе с помощью сведущих лиц.
   Круг лиц, обладающих знаниями в области медицины, довольно широк: врачи различных специальностей; средний медицинский персонал: фельдшеры, медицинские сестры; целители. Различны также их применение и объем. Например, одни манипуляции считаются врачебными, другие сестринскими. Для допуска к производству одних операций требуется просто наличие соответствующей квалификации, для допуска к другим – определенный стаж работы, предварительная сдача экзамена и прочие требования. Данные аспекты медицинской деятельности и разделения труда регулируются ведомственными нормативными актами. Все эти особенности также придется учитывать в случае необходимости использования навыков специалиста-медика в гражданском процессе (например, при изъятии образцов крови для последующего исследования, проведения исследований внутренних органов в амбулаторных или стационарных условиях). Иногда для их разрешения могут потребоваться представители органов управления здравоохранением, сотрудники кафедр социальной медицины и организации здравоохранения, специалисты по медицинскому праву.
   На основании проведенного исследования представляется возможным сделать следующие выводы о сущности медицинских данных:
   1) медицинские данные – это внешняя форма выражения медицинских знаний (информация в письменных источниках, аудио– и видеозаписи, памяти исследователя и исследуемого и т. п.);
   2) медицинские данные относят к категории наиболее чувствительных; на них распространяется режим медицинской тайны, причем медицинская тайна носит относительный характер (установлены основания разглашения такого рода информации);
   3) медицинские данные требуют последующей проверки; непосредственное восприятие и оценка такого рода информации затруднительна, ведет к ошибкам.
   Медицинские знания, лежащие в основе медицинских данных, отвечающих предъявляемым гражданским процессуальным законодательством требованиям, имеют следующие черты:
   1) являются разновидностью специальных знаний, т. е. особой разновидностью профессиональных знаний, используемых судом с целью установления обстоятельств дела и его разрешения;
   2) медицинские знания субъектов доказывания по гражданскому делу не могут быть отнесены к категории специальных;
   3) медицинские знания неоднородны по своему составу: современные медицинские знания и традиционные медицинские знания; знания о профилактике заболеваний человека, диагностике, лечении, предотвращении беременности и т. п.;
   4) неоднороден субъектный состав носителей медицинских знаний, следовательно, сведущих лиц: врачи, фельдшеры, медицинские сестры, целители.

Глава 2. Правовая основа использования медицинских знаний при рассмотрении и разрешении гражданских дел

2.1. Основания и формы использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве

   В гражданском процессе на стороны возложено бремя утверждения: заявляя в суде требования или возражения, стороны сами должны указать те обстоятельства, те факты, которыми требования и возражения обосновываются (ч. 1 ст. 54 ГПК РФ).
   Именно из этих фактов и складывается предмет доказывания по делу. Однако стороны могут и ошибаться в своих ссылках на факты или же указывать не все факты, с которыми могут быть связаны те или иные правовые последствия. Если стороны ссылаются на факты, не имеющие юридического значения, суд не должен их исследовать. Если же стороны не укажут всех фактов, имеющих значение для рассмотрения и разрешения дела, то суд должен по своей инициативе включить их в предмет доказывания. Суд определяет, «какие обстоятельства имеют значение для дела, какой стороне надлежит их доказывать, ставит их на обсуждение, даже если стороны на какие-либо из них не ссылались» (п. 2 ст. 56 ГПК РФ). Иными словами, право окончательного установления предмета доказывания принадлежит суду. При решении данных вопросов суд руководствуется нормами материального и процессуального права. В гипотезах норм материального права указаны те факты, от наличия или отсутствия которых зависят права и обязанности, и которые, следовательно, входят в предмет доказывания по делу. Движение же дела зависит от норм процессуального права.
   Правильное определение предмета доказывания по каждому делу чрезвычайно важно: если будут установлены не все факты, необходимые для разрешения дела, то это повлечет за собой вынесение судом необоснованного решения; если же суд будет исследовать факты, которые не имеют значения для дела, то это может привести к неправильному разрешению дела по существу, поскольку суд будет основывать свое решение на фактах, не имеющих с точки зрения закона существенного значения.
   Итак, какие же обстоятельства подлежат доказыванию по гражданскому делу и что является предметом доказывания? Не ставя перед собой задачи комплексного исследования данной проблемы, отметим только основные позиции и точки зрения по данному вопросу.
   М. К. Треушников выделяет следующие группы факторов, являющихся объектом познания: юридические факты материально-правового характера; доказательственные факты; факты, имеющие процессуальное значение; факты, устанавливаемые для выполнения воспитательных и предупредительных задач правосудия [233 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1997. – С. 9–10.].
   Предметом доказывания, согласно точке зрения таких ученых, как А. Ф. Клейнман, Т. А. Лилуашвили, С. В. Курылев, являются только юридические факты основания иска и возражений против него, на которые указывает норма права, подлежащая применению [234 - Клейнман А. Ф. Основные вопросы теории доказательств в советском гражданском процессе. – М., 1950. – С. 33; Лилуашвили Т. А. Предмет доказывания и распределение бремени доказывания между сторонами в советском гражданском процессе. – М., 1961. – С. 7; Курылев С. В. Основы теории доказывания в советском правосудии. – Минск, 1969. – С. 39.].
   М. К. Треушников отмечает: «Предмет доказывания есть особый процессуальный институт, в который входят лишь те факты, которые имеют материально-правовое значение, факты, без выяснения которых нельзя правильно разрешить дело по существу» [235 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1997. – С. 12.]. В то же время, по мнению М. К. Треушникова, формулировка «предмет доказывания по гражданским делам определяется утверждениями и возражениями сторон», нуждается в уточнении [236 - Там же. – С. 13.].
   Суть уточнения сводится к следующему: «К предмету доказывания относятся все факты, имеющие юридическое значение, если даже истец и ответчик на них не ссылаются» [237 - Там же.].
   Таким образом, в рассуждениях автора имеются некоторые противоречия, так как «факты, имеющие материально-правовое значение» и «все факты, имеющие юридическое значение», понятия близкие, но не идентичные. Вторая формулировка представляется более полной, точнее отражает существо вопроса.
   По мнению Ф. Н. Фаткуллина, любое обстоятельство (факт), подлежащее познанию, входит в предмет доказывания по делу, поскольку любой факт должен быть познан и удостоверен органами следствия и суда в предусмотренном законом порядке [238 - Фаткуллин Ф. Н. Общие проблемы процессуального доказывания. – Казань, 1976. – С. 48, 55.].
   Фактически спор сводится к тому, входят ли в предмет доказывания только обстоятельства материально-правового характера или и иные обстоятельства (факты).
   Так, Т. А. Лилуашвили, высказываясь против включения доказательственных фактов в предмет доказывания, отмечает, что они не обосновывают исковое требование, следовательно, не имеют значения для дела [239 - Лилуашвили Т. А. Предмет и бремя доказывания в советском гражданском процессе. – Тбилиси, 1957. – С. 7.].
   Г. Л. Осокина, исследовав понятие, сущность и элементы иска, солидаризируется с позицией В. К. Пучинского и делает вывод о том, что «определение элементов иска нужно вести в объективном плане, а не с позиций субъективного подхода, ориентированного на действия заинтересованного лица» [240 - Осокина Г. Л. Иск (теория и практика). – М., 2000. – С. 186.].
   Здесь будет уместно привести точку зрения М. С. Строговича и Ф. Н. Фаткуллина. М. С. Строгович отмечает: «Доказательственный факт служит доказательством главного факта» [241 - Строгович М. С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе. – М., 1955. – С. 239.].
   Ф. Н. Фаткуллин указывает, что одни факты имеют прямое значение для дела, другие – побочное, но и те, и другие важны, заранее их круг определен быть не может, и они подлежат доказыванию [242 - Фаткуллин Ф. Н. Общие проблемы процессуального доказывания. – Казань, 1973. – С. 52.].
   Д. М. Чечот пишет: «Во-первых, сами стороны не всегда в состоянии правильно определить основание своих требований или возражений и сослаться на необходимые факты. В таком случае инициативу в определении предмета доказывания может проявить суд, он может включить в предмет доказывания и такие факты, на которые стороны не ссылаются. Во-вторых, в предмет доказывания включаются не только юридические факты материально-правового характера, но и факты процессуальные. Так, по некоторым делам истец должен доказать факт соблюдения претензионного порядка. В-третьих, в предмет доказывания входят и доказательственные факты, т. е. такие фактические обстоятельства, которые используются в суде для установления искомых фактов, хотя сами по себе эти обстоятельства каких-либо материально-правовых последствий не влекут» [243 - Гражданский процесс. Учебник / Под ред. В. А. Мусина, Н. А. Чечиной, Д. М. Чечота. – М., 1997. – С. 193.].
   Отнесение тех или иных фактов к предмету доказывания не определяется тем, насколько значимую роль они играют. Более того, заранее определить значение того или иного факта затруднительно. Суд при подготовке дела к судебному разбирательству может только предположительно установить предмет доказывания по делу, определить необходимые средства доказывания.
   Авторы комментария к АПК РФ отмечают, что нередко участвующим в деле лицам недостаточно доказать названный «стандарт» искомых фактов: «Предмет исследования не есть одноразово вычисленная и до конца процесса застывшая схема» [244 - Комментарий к АПК РФ. – М., 1997. – С. 111.].
   М. К. Треушников правильно замечает: «Объем фактов предмета доказывания в ходе процесса по делу может подвергнуться изменению, в связи с изменением основания иска, увеличением или уменьшением размера исковых требований. Реализация этих диспозитивных прав влечет изменение фактического состава, исследуемого судом, и объема привлекаемых доказательств» [245 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1997. – С. 14.].
   Только в стадии судебного разбирательства задачи и цели гражданского процесса реализуются наиболее широко, прежде всего и больше всего [246 - Викут М. А., Зайцев И. М. Гражданский процесс России: Учебник. – М., 1999. – С. 233.]. Истец может изменить предмет или основание иска, при этом так называемые «главные», важные факты (обстоятельства) могут утратить ту значимость, которая им отводилась. Немаловажная роль в определении предмета доказывания отводится и ответчику.
   Приведем следующий пример из практики.
   Гражданка П. 40 лет, в результате резкого торможения автобуса, ударилась нижней частью лица о дугу пассажирского сиденья, в результате чего потеряла четыре зуба.
   Результат освидетельствования. Жалобы на потерю четырех передних зубов на верхней челюсти. На их месте – свежие ранки. Потеря зубов влечет кратковременное расстройство здоровья.
   В связи с потерей четырех зубов гражданка П. обратилась в стоматологическую поликлинику, где ей за плату проведен комплекс лечебных мероприятий, в том числе протезирование. Впоследствии гражданка П. обратилась в суд с иском о возмещении вреда, причиненного здоровью, компенсации понесенных затрат на лечение и протезирование у стоматолога к пассажирскому автотранспортному предприятию, осуществлявшему перевозку данной гражданки в день причинения ей травмы верхней челюсти, повлекшей потерю четырех зубов.
   Иск судом первой инстанции удовлетворен.
   Ответчик с решением суда первой инстанции не согласился, так как, по его мнению, не получил разрешения вопрос о наличии (отсутствии) заболеваний, которые могут повлиять на состояние зубного аппарата истицы.
   Суд кассационной инстанции отменил решение и направил дело на новое рассмотрение (п. 2 ст. 305 ГПК РСФСР).
   В порядке подготовки дела к повторному рассмотрению, была назначена дополнительная судебно-медицинская экспертиза, на разрешение которой были поставлены следующие вопросы:
   1) Имелись ли у гражданки Н. заболевания полости рта; если имелись, то какие?
   2) Могли ли имеющиеся заболевания обусловить «самостоятельное выпадение» зубов или их выпадение при незначительном механическом воздействии?
   3) Чем обусловлена потеря четырех зубов у истицы: травмой, обусловленной ударом нижней части лица о выступающие части салона автобуса (дуга пассажирского сиденья), или заболеванием?
   Заключение дополнительной комиссионной судебно-медицинской экспертизы: потеря четырех резцов после легкой травмы связана с наличием у истицы Н. до травмы заболевания зубной системы (пародонтит тяжелой степени).
   Таким образом, основанием для вынесения необоснованного решения явилось неправильное определение предмета доказывания по делу, суд посчитал факт причинно-следственной связи между имевшим место ударом и утратой четырех зубов очевидным и не нуждающимся в установлении. Поэтому ходатайство ответчика о необходимости исследования состояния здоровья истицы (ее зубной системы) на момент травмы и назначении судебно-стоматологической экспертизы было отклонено как безосновательное.
   Потеря зубов при наличии предшествующих заболеваний нередко квалифицируется как потеря неполноценных зубов. В основе данного подхода – принцип ведущей роли предшествующего патологического процесса, а не характер нанесенного повреждения.
   В приведенном наблюдении после травмы наступила потеря на верхней челюсти четырех резцов при отсутствии на месте потерянных зубов каких-либо повреждений, кроме свежих ран десны. Экспертами на основе проведенного исследования (осмотр полости рта, рентгенологическое исследование зубного аппарата, изучение медицинской документации) было установлено, что до травмы была значительна степень пародонтита и на рентгенограммах хорошо видна резко выраженная атрофия альвеолярного отростка. Иными словами, потерянные зубы до травмы были фиксированы лишь мягкими тканями.
   Интересной представляется позиция О. В. Иванова о понятии предмета доказывания, который полагает, что предметом доказывания является совокупность версий, предположений о существовании обстоятельств, каждое из которых может оказаться правильной истиной, и тогда предположительное суждение суда превратится в достоверное знание об определенном обстоятельстве, но в то же время может оказаться и ложной, не соответствующей действительности [247 - Иванов О. В. Судебные доказательства в гражданском процессе. – М., 1974. – С. 49.].
   По этим же причинам представляется правильным включение в предмет доказывания процессуальных фактов, влияющих на движение и исход дела. Как отмечает В. В. Ярков, процессуальные факты могут образовывать самостоятельный предмет доказывания [248 - Ярков В. В. Юридические факты в механизме реализации норм гражданского процессуального права. – Екатеринбург, 1992. – С. 75.]. Например, может возникнуть вопрос о процессуальной дееспособности лица и его способности выступать в качестве субъекта доказывания по делу и субъекта гражданских процессуальных отношений вообще в силу острого или хронического заболевания. Данный вопрос не связан с материально-правовым основанием возникшего спора, однако без его разрешения невозможно дальнейшее движение дела и его разрешение.
   Несовершение судом необходимых действий способно деформировать предмет судебного доказывания. Это еще один аргумент в пользу необходимости учитывать неразрывную связь между фактической и юридической сторонами конфликта при определении предмета доказывания [249 - Комментарий к Арбитражному процессуальному кодексу Российской Федерации. – М., 1999. – С. 112.].
   Суду приходится строить соответствующие гипотезы, рассматривать альтернативные варианты, оценивать их, формулировать по-новому задачу, заново рассматривать имеющиеся данные с целью принятия окончательного решения. Данные операции включают в себя элемент неопределенности, поскольку речь идет об установлении событий, имевших (или не имевших) место в прошлом, а также о последствиях различных действий (включая судебное решение по делу) в будущем. При этом, как показывают работы психологов, обычная реакция людей на неопределенность – стремление эту неопределенность игнорировать [250 - Халперн Д. Психология критического мышления. – СПб., 2000. – С. 370.]. В этих условиях, если теория исключает тот или иной факт, то или иное обстоятельство, тот или иной фрагмент априори из доказательственного процесса, практика, тем более, его исключит из доказательственной базы по указанной выше причине. В том числе и по этой причине игнорируется вовлечение сведущих лиц в процесс установления обстоятельств гражданских дел.
   А. Г. Коваленко полагает, что для вынесения обоснованного решения следует пользоваться такими понятиями, как «предмет доказывания истца, предмет доказывания ответчика, предмет доказывания третьего лица, так и предмет доказывания суда» [251 - Коваленко А. Г. Формирование предмета доказывания в гражданском судопроизводстве //Арбитражный и гражданский процесс. – 1999. – № 2. – С. 24.].
   Данный подход представляется весьма продуктивным в практическом плане – позволяет четко определить круг искомых доказательств для каждого участника процесса, а также, отчасти, снимает остроту дискуссии между узким и широким пониманием предмета доказывания.
   Предмет доказывания суда, в отличие от сторон спорного правоотношения, будет складываться из фактов, составляющих предмет доказывания лиц, участвующих в деле, а также иных обстоятельств материально-правового и процессуального характера, имеющих значение для правильного разрешения дела. Следовательно, предмет доказывания суда шире предмета доказывания сторон спорного правоотношения.
   В результате утверждений сторон наиболее часто определяется объем фактического материала материально-правового характера, подлежащего установлению, реже – процессуального.
   Юридическая квалификация отношений сторон, выявление фактов, имеющих исключительно процессуальное значение, отдельных доказательственных фактов, фактов, необходимых для принятия мер профилактического характера – обязанность суда.
   Таким образом, предмет доказывания – это совокупность обстоятельств (фактов), подлежащих установлению судом по делу с целью его правильного разрешения.
   Иными словами, предмет доказывания по гражданскому делу фактически совпадает с объектом познания: юридические факты материально-правового характера; факты, имеющие процессуальное значение; доказательственные факты (выводные доказательства, вспомогательные факты).
   Исключение, пожалуй, составляют факты, устанавливаемые для выполнения воспитательных и предупредительных задач правосудия, так как они не связаны непосредственно с разрешением гражданского дела, а являются одной из самостоятельных функций судебной власти.
   Как правильно отметил П. П. Глушенко, «в процессе использования своего права гражданин нередко имеет дело с целым рядом разнообразных по содержанию юридических норм, а не только с той, в которой субъективное право сформулировано… Реализация субъективных прав на практике означает осуществление положений целой системы разных по своей юридической природе норм, в которых могут конкретизироваться содержание данного права, условия и порядок его использования, особенности применения, реализации, восстановления. К тому же законодательная норма материального свойства, предусматривающая субъективное право, в известных случаях реализуется через осуществление обеспечивающих ее действие требований процессуальных норм» [252 - Глущенко П. П. Социально-правовая защита конституционных прав и свобод граждан (теория и практика) / Под ред. В. П. Сальникова. – СПб., 1998. – С. 61–62.].
   Данное положение позволяет, на наш взгляд, решать в дальнейшем проблемы оптимизации процесса доказывания и разрешения отдельных категорий гражданских дел. В настоящее время в специальной литературе вопросы организации доказывания в гражданском процессе разработаны только на уровне формальных процедур, обязательных с точки зрения обеспечения общих принципов судопроизводства и повторяющих главным образом соответствующие нормы процессуального законодательства [253 - Берг О. В. Оптимизация процесса доказывания в арбитражном и гражданском процессе на основе применения методов формальной логики и теории классификации // Арбитражный и гражданский процесс. – 1999. – № 2. – С. 36.].
   При рассмотрении гражданского дела важно также учитывать факты, не подлежащие доказыванию.
   ГПК предусматривает три категории фактов, которые могут быть положены в основу решения по делу без доказывания в судебном заседании: общеизвестные факты; преюдициально установленные факты; признанные стороной факты.
   Возникают закономерные вопросы: что они собой представляют? подлежат ли доказыванию факты, не подлежащие доказыванию?
   Общеизвестными являются факты, о которых знает широкий круг лиц, в том числе и судьи. Право признать факт общеизвестным предоставлено суду.
   Нельзя забывать о возможных заблуждениях, мифологизации сознания, фальсификациях и манипуляциях, в том числе и с массовым сознанием. Добавим к этому проблемы современного информационного пространства: ведение «информационных войн»; дезинформация; цензура и т. п. В качестве примера можно привести акцию компании Promaco PR/CME, которая предложила самым популярным газетам и журналам дать информацию об открытии магазина «Светофор» (несуществующего в природе). Разразился крупный скандал – 13 изданий согласились опубликовать материал за деньги [254 - Лихина О. Программы по заявкам // Коммерсантъ-деньги. – 2001. – № 28. – С. 11–14.].
   Открытие архивов и получение на основе этого новых знаний позволили по-иному взглянуть на некоторые материалы с точки зрения их объективности. А. Е. Епифанов пишет: «За период действия Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий», с 18 октября 1991 г. по январь 2000 г., органами военной прокуратуры разрешено более 12 тыс. обращений граждан Германии. По пересмотренным уголовным делам реабилитировано 8 тыс. немцев, отказано в реабилитации 3 тыс. Этот малопримечательный, на первый взгляд, факт на деле означает многое» [255 - Епифанов А. Е. К вопросу об ответственности за военные преступления в прошлом и настоящем // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Тезисы докладов научно-практической конференции. – Волгоград, 2001. – С. 45.].
   На страницах работы уже отмечалось «негативное» отношение населения к «пугающему» слову – гормоны, обусловленное некоторыми всемирно известными скандалами 60-70-х годов прошлого века. Например, когда женщины достигают «бальзаковского возраста», у них появляется специфичный симптомокомплекс [256 - Бутарева Л. Б. Клинико-гормональные особенности климактерического синдрома. – М., 1988; Сметник В. П., Ткаченко Н. М., Москаленко Н. П. Климактерический синдром. – М., 1988.] (ранние нарушения: приливы, головные боли, головокружение; в дальнейшем развивается гипертоническая болезнь, ишемическая болезнь сердца, инфаркты, инсульты, урогенитальные расстройства [257 - Мохов А. А. Здоровье женщины и менопауза // Проблемы геронтологии и гериатрии (медицинские и социальные аспекты): Материалы научной конференции, Волгоград, 6 мая 1998 г. – Волгоград, 1998. – С. 24–25.], появляется повышенная ломкость костей [258 - Краснопольская К. В. Постменопаузальный остеопороз (Переломы костей, гормональная и негормональная терапия): Автореф. дис… канд. мед. наук. – М., 1993; Шаповаленко С. А. Остеопороз: проблема и профилактика // Проблемы геронтологии и гериатрии (медицинские и социальные аспекты): Материалы научной конференции, Волгоград, 6 мая 1998 г. – Волгоград, 1998. – С. 36.]), обусловленный снижением выработки половых гормонов (эстрогенов, прогестерона). Врачи им рекомендуют специфичную терапию препаратами, содержащими половые стероиды или обладающими такого рода эффектами [259 - Балан В. Е., Елисеева Н. А. Гормональная терапия климактерических расстройств. – М., 1994; Сметник В. П. Гормональная заместительная терапия. Лечение и профилактика климактерических расстройств // Клиническая фармакология и терапия. – 1997. – № 6(2). – С. 86–88.]. Большинство из них отказываются от такого лечения. Причем уверения доктора в том, что при правильном приеме лекарств под наблюдением врача риск осложнений минимален, не принимаются во внимание. Не помогают и сравнения гормона с инсулином, который вводят при сахарном диабете, – ведь без него наступает смерть. Различие между инсулином и половыми стероидами лишь в том, что при дефиците инсулина (относительном или абсолютном) патологические изменения и смерть наступают в считанные часы или сутки, а при дефиците или отсутствии выработки половых гормонов смерть наступает от развивающихся осложнений (инфаркты, инсульты, переломы, инфекционные заболевания и проч.). Должно, видимо, пройти определенное время, чтобы соответствующие знания распространились в социуме, сформировали практическую потребность. Ведь история менопаузы началась только в начале 60-х годов XX в., когда Роберт Уилсон и его коллеги написали о специфических методах элиминирования менопаузы. С этого момента стала развиваться идея о необходимости купирования менопаузальных симптомов. Причем, в отличие от контрацепции, потребность в которой существовала всегда, потребность в коррекции постменопаузальных расстройств стала остро ощущаться только в наши дни. Так, в эру Палеолита средняя продолжительность жизни составляла около тридцати лет. Во времена знаменитой Римской Империи средняя продолжительность жизни женщин составляла около сорока лет. На протяжении всего Средневековья и вплоть до середины XIX в. этот показатель оставался неизменным. В XX в., благодаря проведению санитарно-гигиенических мероприятий, появлению антибиотиков, развитию службы родовспоможения и другим факторам, средняя продолжительность жизни почти удвоилась. Это означает, что если столетие назад до менопаузы доживала треть женщин, то сейчас почти каждая женщина в развитой стране достигает этого периода жизни. Более того, подсчеты показывают, что в этом «патологическом» состоянии ей придется провести около трети жизни.
   На наш взгляд, то, что допустимо для общества в целом в лице его отдельных индивидов (степень интегрированности научных, специальных знаний), не может быть допустимым и достаточным для государства и его органов в лице судебной власти.
   В случае сомнения суда в наличии того или иного факта (включая «общеизвестные») им может быть проведено исследование соответствующих обстоятельств предусмотренными процессуальным законом способами (включая использование знаний сведущих лиц).
   Преюдициально установленные факты, т. е. установленные ранее вынесенным и вступившим в законную силу приговором или решением суда по данному делу, не подлежат доказыванию. Преюдициальный вопрос – «вопрос, без предварительного решения которого другим компетентным судом дело не может быть решено» [260 - Малый энциклопедический словарь: В 4 т. // Репринтное воспроизведение издания Брокгауза и Ефрона. – М., 1997. – С. 1075.].
   Исходя из смысла ч. 2 ст. 55 действовавшего ГПК РСФСР следовало, что факты, установленные вступившим в законную силу решением суда по одному гражданскому делу, не доказываются вновь при разбирательстве других гражданских дел, в которых участвуют те же лица. В ст. 208 ГПК РСФСР содержался прямой запрет участвовавшим в деле лицам оспаривать в другом процессе такие факты. Необходимо при этом учитывать, что содержащиеся в решении суда выводы о фактах имеют обязательное значение только в отношении лиц, участвовавших в деле, на которых распространяется сила судебного решения. Преюдициальное значение могут иметь и факты, установленные приговором суда по уголовному делу. Тот же подход получил закрепление в новом ГПК (ст. 61 ГПК РФ). В то же время возможны ситуации, когда имеющиеся доказательства по делу входят в противоречие с преюдициальными фактами. Гражданское процессуальное законодательство не указывает, как следует поступать суду при возникшей коллизии между убеждением суда, сформированным на основе имеющихся доказательств, и преюдициальными фактами. Отмеченный запрет распространяется на стороны, а не на суд.
   Одни процессуалисты исходят из того, что факты, установленные вступившим в законную силу решением суда, не входят в предмет доказывания и должны приниматься как истинные, другие исходят из того, что в формировании своих выводов суд не связан никакими ранее состоявшимися судебными актами. Более целесообразным представляется решение проблемы, предложенное О. А. Папковой: «Если у суда возникают сомнения в истинности преюдициально установленных фактов, он вправе их заново исследовать» [261 - Папкова О. А. Судебное доказывание и усмотрение суда в гражданском процессе // Государство и право. – 2000. – № 2. – С. 35.]. Исследовав фактические обстоятельства дела и придя к выводу о порочности доказательств, послуживших основой для вынесения судом решения (приговора), суд входит с представлением об опротестовании ранее вынесенного решения в порядке надзора или по вновь открывшимся обстоятельствам.
   Согласно новейшему уголовно-процессуальному законодательству, «обстоятельства, установленные вступившим в законную силу приговором, признаются судом, прокурором, следователем, дознавателем без дополнительной проверки, если эти обстоятельства не вызывают сомнений у суда» [262 - Статья 90 УПК РФ.].
   Аналогичная по содержанию норма должна быть и в ГПК РФ.
   Такое решение вопроса, на наш взгляд, будет являться еще одним из способов возможного устранения судебных ошибок судом первой инстанции, согласовываться с принципами обеспечения законности, оценки доказательств по внутреннему убеждению и началами применения судейского усмотрения (п. 2. ст. 68 ГПК РФ).
   В противном случае цели и задачи судопроизводства не достигаются.
   Признание стороной фактов, на которых другая сторона основывает свои требования или возражения, освобождает последнюю от необходимости доказывать эти факты. Данная норма является новеллой, действующей в гражданском процессе России с 1995 г. В теории гражданского процесса факты, признанные одной стороной при наличии обязанности доказывания их другой стороной, называют бесспорными. Важно отметить, что признание факта является частным случаем освобождения от доказывания. Здесь велика роль усмотрения, внутреннего убеждения судьи (судей) в правдивости лица, отсутствии принуждения или заблуждения.
   Представляется наиболее правильным подход к признанию как доказательству. Так, В. А. Рязановский по этому поводу заметил: «Признание не требует дальнейших доказательств, но оно не устраняет предыдущих» [263 - Рязановский В. А. Единство процесса. – М., 1996. – С. 61.]. Иными словами, если признание противоречит имеющемуся материалу, вызывает обоснованные сомнения суда в его истинности, то оно не связывает суд и рассматривается только как одно из доказательств по делу.
   Поэтому факты, которые не подлежат доказыванию, в отдельных случаях могут быть исследованы судом, в том числе и с помощью сведущих лиц.
   В теории гражданского процессуального права принято различать «несколько форм использования специальных знаний: использование специальных знаний сведущих лиц – в форме получения консультаций, справок; использование специальных знаний в форме результатов несудебных экспертиз, ведомственных проверок; использование специальных знаний сведущих лиц, привлекаемых в качестве специалистов для выражения своего мнения, проведения съемок, участия в осмотре и т. д.; использование специальных знаний при проведении судебной экспертизы» [264 - Давтян А. Г. Экспертиза в гражданском процессе. – М., 1995. – С. 17.].
   Основным и наиболее детально регламентированным на сегодняшний день способом является использование специальных знаний в форме экспертизы.
   Эксперт, как уже отмечалось, проводит исследование представленных материалов, документов и т. п. Специалист оказывает на основе профессиональных знаний и навыков помощь суду, лицам, участвующим в деле: изымает вещественные доказательства, фиксирует их, проводит специальную кино – и фотосъемку, консультирует, разъясняет специальные вопросы, переводит и т. п. Более подробно черты сходства и отличия отмеченных нами форм будут рассмотрены далее.
   Термин «основание» означает, среди прочего, обстоятельство, достаточное для того, чтобы вызвать какое-либо действие [265 - Лопатин В. В., Лопатина Л. Е. Малый толковый словарь русского языка. – М., 1990. – С. 335.], причем оно самым непосредственным образом связано с формами применения специальных знаний для целей правосудия. Соответственно, установить основание применения специальных знаний означает выявить такие обстоятельства, которые, с одной стороны, свидетельствуют о потребности в их использовании в той или иной форме, с другой – имеют нормативное выражение.
   Процессуальные особенности рассмотрения и разрешения гражданских дел, а также их исследование складываются из двух составных частей. Во-первых, необходимо исследовать вопрос о соотношении общих процессуальных норм, закрепленных в ГПК, и специальных процессуальных норм, включенных в непроцессуальные нормативные акты. Во-вторых, необходим тщательный анализ подлежащих применению норм материального права с целью правильного решения основных вопросов процессуального права по конкретному делу.
   Как отмечают Р. Е. Гукасян и Н. В. Ченцов, «при исследовании отдельных категорий гражданских дел полнее и всестороннее выявляется богатство содержания процессуальных норм, особенности их действия в различных ситуациях» [266 - Гукасян Р. Е., Ченцов Н. В. Некоторые проблемы науки советского гражданского процессуального права на современном этапе // Материально-правовые и процессуальные средства охраны и защиты прав и интересов хозяйствующих субъектов. – Калинин, 1987. – С. 114.].
   Еще больше «заостряется» проблема соотношения норм материального и процессуального права в международном гражданском процессе. Не случайно в международно-правовой доктрине были высказаны идеи, ставящие под сомнение теорию «закона суда», так как следование ей может привести к нарушению связи между материально-правовыми гражданскими правами и свободами личности в материальном смысле и их процессуальной формой. По этому поводу Т. Н. Нешатаева отмечает: «Применение чуждой этому закону или стандарту процессуальной формы неизменно приведет к искажению самого материального права» [267 - Нешатаева Т. Н. Международный гражданский процесс. – М., 2001. – С. 17.].
   В теории принято различать правовое и специальное основания использования специальных знаний в гражданском судопроизводстве.
   Правовым основанием использования медицинских знаний выступает потребность в них с целью получения доказательственной информации по делу:
   1) путем установления в процессе исследования фактов-доказательств, которые иным путем не могут быть получены (экспертиза);
   2) путем применения специальных навыков, приемов, методик (например, изъятие образцов крови из пальцевой фаланги и локтевой вены) и последующим исследованием в необходимом объеме.
   Правовое основание назначения судебной экспертизы определено законодательно в ст. 79 ГПК РФ.
   Правовое основание участия специалиста было определено ст. 260 ГПК РСФСР: «… суд в судебном заседании при участии прокурора и психиатра может вынести определение о принудительном направлении гражданина на судебно-психиатрическую экспертизу». Аналогичная форма появилась в ст. 283 ГПК РФ.
   В новом ГПК появилась и специальная статья «Консультация специалиста».
   Правовое основание использования специальных знаний, в том числе медицинских, формализовано. Причем оно, в свою очередь, включает в себя следующие составные части: материально-правовое основание; процессуальное основание.
   Их применение требует правильного определения судом потребности в специальных медицинских знаниях при разрешении стоящих перед ним задач. Этой цели служит и тесным образом связано с правовым основанием специальное основание применения медицинских знаний в гражданском судопроизводстве.
   Специальное основание индивидуально для отдельных отраслей знания; оно производно от предмета доказывания по делу. Чтобы выявить наличие такой связи, в первую очередь, следует обратиться к нормам материального права, предположительно подлежащим применению по тому или иному делу. Именно в них заложены признаки, критерии, позволяющие использовать специальные знания в определенной области бытия. Соответствующие критерии содержатся и в нормах процессуального права (например, решение вопроса о процессуальной дееспособности лица и другие). Так, ст. 177 ГК РФ допускает признание сделки недействительной, если дееспособный гражданин в момент ее совершения не мог понимать значения своих действий или руководить ими. Всегда предполагается, что содержание волеизъявления полностью соответствует действительному намерению, действительной воле лица до тех пор, пока не будет доказано обратное. При доказанности несоответствия волеизъявления внутренней воле неизбежно возникает вопрос о недействительности сделки. Следовательно, для того, чтобы сделка была действительной, требуется полное совпадение внутренней воли и волеизъявления, и ни тому, ни другому не отдается предпочтение [268 - Хейфец Ф. С. Недействительность сделок по российскому гражданскому праву. – М., 2000. – С. 9.].
   Уже в самой норме материального права содержится специальный элемент. Однако для того, чтобы определить, какие специальные знания необходимо использовать, требуется изучить фабулу дела, так как в зависимости от причин, которые послужили тому обстоятельству, что гражданин оказался неспособным понимать значения своих действий или руководить ими, могут потребоваться знания из области психиатрии, неврологии, психологии и других медицинских и немедицинских дисциплин.
   Вычленение судом данного критерия и его системный анализ помогают верно определить как наличие (отсутствие) потребности в применении специальных знаний, так и их характер (форма, класс, род, вид). В сложных случаях уже на этом этапе уяснения судьей потребности в использовании специальных знаний у стороны могут возникнуть затруднения.
   С другой стороны, следует отметить, что наличие той или иной информации об определенных фактических обстоятельствах, даже подкрепленной документально, это еще не основание, а только повод к применению специальных знаний. Достаточное основание предполагает сочетание специального (потребность в определенных знаниях) и правового (связь с предметом доказывания, с юридически значимыми обстоятельствами) оснований.
   Рассмотрим следующий пример.
   Супруга гражданина Д. обратилась с заявлением в суд о признании гражданина Д. недееспособным. В заявлении изложены обстоятельства, свидетельствующие о наличии у ее мужа психического заболевания. К заявлению приложена справка о нахождении гражданина Д. в психиатрическом стационаре. Однако, согласно правилам допустимости, достоверности и достаточности, по делам о признании гражданина недееспособным, обязательным средством доказывания является заключение комиссии экспертов-психиатров. На основе других доказательств нельзя признать человека недееспособным. Показания свидетелей, справки, разного рода «акты», «заключения» из процесса не исключаются, но они недостаточны для вынесения законного, обоснованного решения об удовлетворении требования заявителя по делу. Обусловлено такое положение не только «традицией», а в первую очередь тем, что отмеченные материалы, документы (за исключением заключения эксперта) в принципе не могут содержать прямого ответа (для неспециалиста) на вопрос о вменяемости/невменяемости лица (исключительная компетенция – наличие или отсутствие медицинского критерия формулы невменяемости разрешается только экспертным путем).
   Как правильно пишет П. Я. Трубников, «если в процессе подготовки дела к судебному разбирательству экспертиза назначена не была, она должна быть обязательно проведена при рассмотрении дела по существу, независимо от наличия справок врачей, других материалов о психической болезни или слабоумии лица, о признании которого недееспособным возбуждено дело. Признание гражданина недееспособным без назначения экспертизы по вопросу о наличии у него душевной болезни или слабоумия является безусловным основанием к отмене выносимого судом решения (ст. 306 ГПК РСФСР)» [269 - Трубников П. Я. Судебное разбирательство гражданских дел отдельных категорий: Учебное пособие. – М., 2001. – С. 223.].
   На основании изложенного, можно сделать ряд выводов.
   Объективные критерии для возможности использования специальных знаний вообще, а также медицинских и биологических знаний в доказательственном процессе следует искать в содержании норм права, подлежащих применению по делу.
   Такими критериями являются специальные (медицинские и иные) элементы, которые включены законодателем в ту или иную норму права.
   Следует иметь в виду, что взаимосвязь между медицинским элементом и потребностью в использовании медицинских знаний (экспертиза, участие специалиста) носит функциональный характер. Иными словами, следует определить, придается ли медицинскому компоненту самостоятельное значение. Положительный ответ на данный вопрос означает, что подлежащее установлению по делу обстоятельство, содержащее медицинский элемент, требует таких средств доказывания, которые могли бы подтвердить наличие (отсутствие) указанных компонентов, без чего юридический факт не может быть признан доказанным. Судебная экспертиза в таких ситуациях становится источником адекватного средства доказывания (заключение эксперта).
   Участие специалиста может носить как факультативный, так и обязательный характер. Там, где у судьи возникает потребность в помощи специалиста (консультация), он вовлекается по инициативе суда. Там же, где требуется совершение процессуально значимых действий на основе и с применением специальных знаний (изъятие, манипуляции, осмотр и другие) – участие специалиста обязательно.
   Формы включения данных элементов в нормы права могут быть различны: либо они включены в качестве самостоятельного элемента нормы права, либо они включены во все содержание нормы, не выделяясь в самостоятельный элемент.
   Учитывая специфику включения медицинского элемента (специального критерия) в нормы права, а также общую цель использования специальных знаний представляется возможным определить круг дел, установление фактических обстоятельств которых может потребовать использования медицинских знаний (в форме участия врача-эксперта и/или врача-специалиста).
   К ним относятся:
   1) дела о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина при исполнении договорных или иных обязательств;
   2) дела о возмещении вреда лицам, понесшим ущерб в результате смерти кормильца;
   3) дела о возмещении вреда, причиненного вследствие недостатков товара, работы или услуги;
   4) дела по обязательствам вследствие неосновательного обогащения;
   5) дела о признании недействительными сделок;
   6) дела о признании брака недействительным;
   7) дела об установлении происхождения детей;
   8) дела по спорам о праве на воспитание детей;
   9) дела, возникающие из трудовых правоотношений;
   10) другие дела.
   Разумеется, что данный перечень не является исчерпывающим. Им очерчивается примерный круг наиболее распространенных гражданских дел, при рассмотрении и разрешении которых могут быть использованы медицинские знания. Здесь многое зависит от усмотрения судьи (суда), умения вычленить данные элементы.
   Критерием выбора вариантов процессуальных действий является, по мнению П. Е. Недбайло, установленная законом цель: «В тех случаях, когда закон предусматривает различное решение вопроса в зависимости от конкретных условий либо решение вопроса в указанных законом пределах предоставляется на усмотрение суда, целесообразным решением будет то, которым достигается цель закона» [270 - Недбайло П. Е. Вопросы обоснованности и целесообразности применения норм советского права / Вопросы общей теории права. – М., 1960. – С. 322–334.].
   Закон, да и само правосудие имеют целью получение законного и обоснованного решения. Поэтому судейское усмотрение должно основываться на требованиях закона, целях и задачах судопроизводства по гражданским делам. Нами приводился целый ряд примеров, когда, казалось бы, «очевидное» таковым не является.
   В силу объективных и субъективных факторов возможны различного рода ошибки, влекущие за собой неиспользование или неправильное использование специальных знаний. Исходя из этого, законодательное регулирование действий судьи по использованию специальных знаний необходимо детально проработать, что позволит сузить рамки судейского усмотрения. Как отметила О. А. Папкова, «доля субъективного, волевого момента в судейском усмотрении должна быть сравнительно ничтожной» [271 - Папкова О. А. Пределы судейского усмотрения в гражданском процессе // Журнал Российского права. – 1988. – № 2. – С. 100.].
   Судейским усмотрением будет являться право судьи производить процессуальные действия, обязательность осуществления которых не установлена процессуальным законом, но и не запрещена им.
   Обусловлено данное положение следующим. Во-первых, с принятием новой Конституции и сотен законов в правовой системе сложилась очень противоречивая и сложная ситуация: огромное количество пробелов в законодательстве и противоречий между Конституцией РФ и федеральными законами, а также другими нормативными актами; нарушения прав и свобод граждан, в том числе и со стороны органов государственной власти. Во-вторых, в этих условиях суду требуется выполнить обязанности, которые возложены на него (обеспечить защиту прав и свобод человека и гражданина). Суд обязан решать поставленные задачи, не дожидаясь, «когда законодатель приведет в порядок законодательство, примет в строгом соответствии с Конституцией РФ все необходимые законы, устранив тем самым пробелы и противоречия в праве» [272 - Жуйков В. М. К вопросу о судебной практике как источнике права // Судебная практика как источник права / Отв. ред. Б. Н. Топорнин. – М., 1997. – С. 18.]. Данная обязанность, по мнению А. Т. Боннера и И. А. Ястржембского, означает «признание в той или иной степени свободы судейского усмотрения» [273 - Боннер А. Т., Ястржембский И. А. Рецензия на книгу «Судебная практика как источник права» // Государство и право. – 2001. – № 9. – С. 123.]. В-третьих, динамизм общественных отношений в отдельных сферах человеческой деятельности обусловливает отставание материального и процессуального законодательства от потребностей реальной жизни, делает невозможным детальное законодательное регламентирование действий суда во всех без исключения случаях. Выходом из такой ситуации, по мнению К. И. Комиссарова, является наделение суда правом разрешения целого ряда вопросов по собственному усмотрению [274 - Комиссаров К. И. Предисловие // Абушенко Д. Б. Судебное усмотрение в гражданском и арбитражном процессе. – М., 2002.].
   Вопросам судебного усмотрения уделяли внимание в своих работах такие ученые, как: Д. Б. Абушенко, В. Г. Антропов, А. Т. Боннер, Н. Б. Зейдер, А. К. Кац, К. И. Комиссаров, О. А. Папкова, С. В. Пахман, Д. М. Чечот, А. В. Цихоцкий, В. В. Ярков и др. [275 - Абушенко Д. Б. Судебное усмотрение в гражданском и арбитражном процессе. – М., 2002; Антропов В. Г. Правоприменительное усмотрение: понятие и формирование: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 1995; Боннер А. Т. Применение нормативных актов в гражданском процессе. – М., 1980; Зейдер Н. Б. Судебное решение по гражданскому делу. – М., 1966; Кац А. К. Советский закон и судебное усмотрение // Практика применения гражданского процессуального права. – Свердловск, 1984; Комиссаров К. И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства. – Свердловск, 1971; Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. – СПб., 1877; Чечот Д. М. Административная юстиция (теоретические проблемы). – Л., 1973; Цихоцкий А. В. Теоретические проблемы эффективности правосудия по гражданским делам. – Новосибирск, 1997; Ярков В. В. Юридические факты в механизме реализации норм гражданского процессуального права. – Екатеринбург, 1992.]
   Несмотря на наличие целого ряда вопросов, остающихся неразрешенными, применительно к исследуемым правоотношениям и возможности судебного усмотрения, к таковым можно отнести:
   1) случаи факультативного использования специальных знаний в тех или иных формах;
   2) назначение комиссионных или комплексных экспертиз в ситуациях, когда можно ограничиться производством первичной единоличной экспертизы;
   3) допрос сведущих лиц;
   4) привлечение сведущих лиц в пограничных областях знания (новые направления в науке и практике).
   Рассмотрим только некоторые из гражданских дел, по которым применимы медицинские знания в доказательственном процессе.
   Гражданские дела охватывают большое количество различных дел как по субъектному составу, так и их основаниям. Остановиться на всех этих делах вряд ли целесообразно, да и не представляется возможным. Поэтому выборочно будут показаны особенности рассмотрения и разрешения некоторых дел искового и неискового (особого) производства с учетом использования медицинских знаний и навыков сведущих в области медицины лиц, которые могут быть как самостоятельным предметом судебного разбирательства, так и составлять один из предметов требований.
   Большинство дел по которым применимы медицинские знания (экспертиза, консультация) и навыки, требующие специальной медицинской подготовки, – это дела искового производства.
   Дела о возмещении вреда, причиненного здоровью гражданина.
   Обязательства вследствие причинения вреда или деликтные обязательства являются внедоговорными, их субъекты не состоят в договорных отношениях. Исключение составляет Закон РФ «О защите прав потребителей», распространяющий правила деликтной ответственности и на обязательства вследствие причинения вреда в области договорных отношений (п. 2 ст. 14 Закона РФ «О защите прав потребителей»).
   Для наступления деликтной ответственности необходимо наличие условий ответственности, которые детально разработаны в теории гражданского права. Одним из таких условий является наличие вреда.
   Под вредом понимают неблагоприятные изменения в охраняемом законом благе; при этом само благо может быть как имущественным, так и неимущественным. Иными словами, возмещению подлежит вред, носящий имущественный и моральный характер, т. е. возмещается материальный и моральный вред.
   Понятие морального вреда раскрыто в ст. 151 ГК РФ, где моральный вред определяется как «физические и нравственные страдания». Разъяснение понятия «моральный вред» дано в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. № 10: «Под моральным вредом понимаются нравственные или физические страдания, причиненные действиями (бездействием), посягающими на принадлежащие гражданину от рождения или в силу закона нематериальные блага (жизнь, здоровье, достоинство личности, деловая репутация, неприкосновенность частной жизни, личная и семейная тайна и т. п.), или нарушающими его личные неимущественные права (право на пользование своим именем, право авторства и другие неимущественные права в соответствии с законом об охране прав на результаты интеллектуальной деятельности), либо нарушающими имущественные права гражданина. Моральный вред, в частности, может заключаться в нравственных переживаниях в связи с утратой родственников, невозможностью продолжать активную общественную жизнь, потерей работы, раскрытием семейной, врачебной тайны, распространением не соответствующих действительности сведений, порочащих честь, достоинство или деловую репутацию гражданина, временным ограничением или лишением каких-либо прав, физической болью, связанной с причиненным увечьем, иным повреждением здоровья, либо в связи с заболеванием, перенесенным в результате нравственных страданий и др.».
   Установление четкой терминологии имеет значение для правильного разграничения видов вреда и их последующего возмещения.
   Материальный вред включает в себя вред имущественный и физический.
   По делам о возмещении вреда, причиненного здоровью гражданина, в предмет доказывания, как правило, входят:
   1) факт причинения вреда здоровью потерпевшего (в результате дорожно-транспортного происшествия, преступления и проч.);
   2) наличие причинной связи между противоправным поведением причинителя вреда и вредом, причиненным здоровью потерпевшего;
   3) степень и продолжительность утраты трудоспособности потерпевшим;
   4) нуждаемость в протезировании, санаторно-курортном лечении, уходе и проч.
   В зависимости от специфики рассматриваемого дела (субъектный состав, причинение вреда источником повышенной опасности, услугодателем и т. п.) предмет доказывания по делу может существенно меняться. Если одновременно (или самостоятельно) заявлено требование о возмещении ущерба, причиненного имуществу, то в предмет доказывания войдут также факты, подтверждающие причинение материального ущерба и его размер.
   Установление вреда здоровью, его характера, а также наличия или отсутствия причинной связи между действиями (бездействием) причинителя вреда и наступившими неблагоприятными последствиями для здоровья, требуют назначения судебной медицинской экспертизы. Чаще всего по таким делам назначается судебно-медицинская экспертиза, реже – судебно-психиатрическая или комплексная экспертиза.
   Под вредом здоровью понимают либо телесные повреждения, т. е. нарушение анатомической целостности органов и тканей или их физиологических функций, либо заболевания или патологические состояния, возникшие в результате воздействия различных факторов внешней среды: механических, физических, химических, биологических, психических и т. п.
   Доказательственное значение судебной медицинской экспертизы по данной категории гражданских дел предопределяется двумя моментами: наличием медицинского критерия в подлежащей применению норме материального права и возможностями самой экспертизы в установлении таких обстоятельств, которые способны подтвердить наличие юридических фактов, имеющих медицинское содержание.
   В качестве примера можно привести следующие формулировки норм права, содержащие медицинский критерий:
   1) «Вред, причиненный жизни или здоровью гражданина при исполнении договорных обязательств…» (ст. 1084 ГК РФ);
   2) «При причинении гражданину увечья или ином повреждении его здоровья возмещению подлежит утраченный потерпевшим заработок (доход), который он имел либо определенно мог иметь, а также дополнительно понесенные расходы, вызванные повреждением здоровья, в том числе расходы на лечение, дополнительное питание, приобретение лекарств, протезирование, посторонний уход, санаторно-курортное лечение, приобретение специальных транспортных средств, подготовку к другой профессии…» (ч. Ι ст. 1085 ГК РФ).
   Наиболее часто на разрешение экспертов ставятся следующие вопросы, определение состояния здоровья; определение процента утраты трудоспособности; наличие причинной связи между деяниями причинителя вреда и наступившими последствиями; необходимость в дополнительном питании; необходимость в лекарственном обеспечении; необходимость в санаторно-курортном лечении; необходимость в постороннем уходе.
   Иными словами, наиболее часто возникает необходимость в квалификации по ст. 1085 «Объем и характер возмещения вреда, причиненного повреждением здоровья».
   Ряд вопросов требует отдельного комментария в связи с тем, что стороны, их представители, а нередко и судьи неправильно толкуют положения ст. 1085 ГК РФ. Комментаторы Гражданского кодекса РФ обычно ограничиваются только толкованием определения размера утраченного потерпевшим заработка (дохода), который подлежит возмещению, не затрагивая аспектов, связанных с дополнительно понесенными расходами (лечение, питание, уход, протезирование, приобретение специальных транспортных средств, подготовку к другой профессии).
   Рассмотрим подробнее ряд вопросов, для выяснения которых может быть назначена экспертиза.
   Экспертиза трудоспособности. К основным понятиям, отражающим сущность экспертизы трудоспособности, относят: объект исследования, трудоспособность, нетрудоспособность, инвалидность.
   Трудоспособность – это «социально-правовая категория, отражающая способность человека к труду, определяемая уровнем его физического и духовного развития, а также состоянием здоровья, профессиональными знаниями, умением и опытом» [276 - Социальная гигиена (медицина) и организация здравоохранения / Под ред. Ю. П. Лисицина. – Казань, 1998. – С. 522.].
   Различают общую и профессиональную трудоспособность.
   Общая трудоспособность – это способность человека к неквалифицированному труду.
   Профессиональная трудоспособность – способность работника к труду по своей профессии (специальности) и квалификации.
   В зависимости от того, какой объем трудовых функций и в каких условиях может выполнять работник по состоянию своего здоровья, различают полную (общую и профессиональную) и частичную (неполную) трудоспособность.
   Нетрудоспособность – это невозможность лица вследствие медицинских или социальных противопоказаний продолжать обычную профессиональную деятельность.
   В зависимости от степени утраты трудоспособности различают полную и частичную нетрудоспособность.
   Полная нетрудоспособность – это такое состояние человека, когда он вследствие заболевания (травмы) не может выполнять работу и нуждается в специальном режиме. Если же человек без ущерба для своего здоровья может выполнять прежнюю работу, но не в полном объеме и/или в облегченных условиях, то нетрудоспособность считается частичной.
   Выделяют также стойкую (постоянную) и временную утрату трудоспособности. Отнесение нетрудоспособности к той или иной категории связано с медицинским и социально-трудовым прогнозом, т. е. прогнозированием течения, обратимости и исхода болезненного процесса.
   Длительность расстройства здоровья определяют по продолжительности временной утраты трудоспособности. При этом эксперт при оценке вреда здоровью должен принимать во внимание не только длительность лечения и нахождения на листке нетрудоспособности, а объективно установленную продолжительность расстройства здоровья (срок, необходимый для полного выздоровления). Стойкой считают утрату общей трудоспособности либо при определившемся исходе, либо при длительности расстройства здоровья свыше 120 дней.
   Инвалидность – это «…постоянная или длительная, полная или частичная потеря трудоспособности» [277 - Сабанов В. И., Романова Т. П., Ивашова В. В. Врачебная экспертиза нетрудоспособности. – Волгоград, 1997. – С. 41.].
   Признание лица инвалидом осуществляется при проведении медико-социальной экспертизы (МСЭК) в соответствии с классификациями и методиками, утвержденными Министерством социальной защиты населения и Министерством здравоохранения РФ. В случае несогласия с экспертным решением Бюро медико-социальной экспертизы гражданин может обжаловать его в главном бюро МСЭК, соответствующем органе социальной защиты населения, в суде. В последнем случае может быть назначена судебная медицинская экспертиза.
   Дополнительное питание.
   Питание – это «процесс поступления, переваривания, всасывания и усвоения организмом пищевых веществ, необходимых для компенсации энергозатрат, построения и возобновления клеток и тканей тела, осуществления и регуляции функций организма» [278 - Краткая медицинская энциклопедия. Т. 4. – М., 1980. – С. 120.].
   Рациональное питание – это «питание, удовлетворяющее энергетическим, пластическим и другим потребностям организма, обеспечивающее при этом необходимый уровень обмена веществ» [279 - Петровский К. С. Рациональное питание. – М., 1986. – С. 7.].
   Рациональное питание является средством нормализации состояния организма и поддержания высокой работоспособности. Основными элементами рационального питания являются сбалансированность и правильный режим питания.
   Сбалансированное питание – это «питание, в котором обеспечены оптимальные соотношения пищевых и биологически активных веществ, способных проявить в организме максимум своего полезного биологического действия» [280 - Там же. – С. 12.].
   В сбалансированном питании предусматриваются оптимальные количественные и качественные взаимосвязи основных пищевых веществ (белки, жиры и углеводы), витаминов и минеральных веществ, а также их наиболее благоприятные соотношения. С учетом этих критериев осуществляется расчет суточной и годовой потребности здоровых людей в зависимости от возраста и пола в тех или иных продуктах питания [281 - Постановление Правительства РФ от 17 февраля 1999 г. № 192 «Об утверждении Методических рекомендаций по определению потребительской корзины для основных социально-демографических групп населения в целом по Российской Федерации и в субъектах Российской Федерации».].
   Для больных предусматривается та или иная диета. Принцип построения каждой диеты определяется, с одной стороны, физиологической потребностью организма в пищевых веществах и энергии, а с другой стороны, степенью функциональных расстройств и уровнем нарушения метаболических (обменных) процессов, свойственных именно этому заболеванию.
   Рассмотрим следующий пример.
   Диета № 10а. Показания: хроническая сердечно-сосудистая недостаточность 26-3.
   Общая характеристика диеты: резкое ограничение соли, жидкости и уменьшение калорийности (1900 ккал).
   Анализ диет, назначаемых пациентам, показывает, что чаще требуется снижение общего потребления тех или иных веществ (белки, жиры, углеводы и т. д.) и их суточной калорийности, реже – потребность в усиленном питании (например, диета № 11).
   Отсюда, несостоятельность встречающихся на практике исковых требований о возмещении понесенных затрат на дополнительное питание, выразившееся в употреблении, например, ста граммов черной икры, десяти килограммов говядины, трех литров сметаны… в течение трех недель терапии того или иного заболевания.
   Заинтересованная сторона по делу нередко понимает термин «дополнительное питание» буквально. И к этому у нее имеются определенные основания, так как слово «дополнительный», согласно словарю русского языка С. И. Ожегова, означает «являющийся дополнением к чему-нибудь; сделать более полным, прибавив к чему-нибудь» и т. д. При наличии заболевания, травмы или патологического процесса требуется не простое добавление каких-либо продуктов питания в ежедневный рацион человека, а их особое сочетание. В связи с этим, по нашему мнению, наиболее целесообразно в ст. 1085 ГК РФ вместо словосочетания «дополнительное питание» использовать словосочетание «специальное питание», что нами уже отмечалось.
   Посторонний уход.
   Уход – это «совокупность мероприятий, направленных на обеспечение всесторонней помощи больному при санитарно-гигиенических и лечебных процедурах, физиологических отправлениях, на соблюдение предписанных ему режима активности, питания, лекарственных назначений, а также на создание для больного условий, более всего способствующих быстрейшему выздоровлению, облегчению страданий и предотвращению осложнений» [282 - Краткая медицинская энциклопедия. Т. 3. – М., 1980. – С. 450.].
   Различают общий и специальный уход.
   Общий уход включает в себя гигиеническую уборку помещения, в котором находится больной, и поддержание надлежащего гигиенического состояния самого больного.
   Особенности ухода, обусловленные спецификой конкретного заболевания или повреждения, означают термином «специальный уход».
   Уход за больным является обязательным компонентом всего процесса лечения целого ряда заболеваний, в немалой степени влияющим на его эффективность. В организации ухода за больным активное участие принимают средние и младшие медицинские работники, а также родственники или специально нанятый для этих целей персонал.
   Обоснованность возмещения затрат по уходу за больным будет обусловлена характером патологии и наличием договора об оказании соответствующей услуги.
   Санаторно-курортное лечение.
   Санаторно-курортное лечение наряду с поликлинической и стационарной помощью входит в общую систему естественных лечебно-профилактических мероприятий, направленных на повышение уровня здоровья населения.
   Немаловажное значение в каждом конкретном случае имеет характер заболевания, сроки лечения, индивидуальные особенности пациента. Медицинский отбор осуществляют на основании результатов лечения больного и его обследования непосредственно перед направлением на санаторно-курортное лечение. Курорт (санаторий) выбирают в зависимости от установленных показаний и противопоказаний, а также с учетом территориального признака.
   Листки нетрудоспособности для санаторно-курортного лечения выдаются КЭК (клинико-экспертной комиссией). Условия оплаты путевок на санаторно-курортное лечение регламентируются соответствующими нормативными актами» [283 - Постановление Фонда социального страхования РФ от 06.08.1997 г. № 64 «Об утверждении Инструкции „О порядке приобретения, распределения, выдачи и учета путевок на санаторно-курортное лечение и отдых за счет средств государственного социального страхования“.].
   Протезирование.
   Протезирование – это «система медико-технических мероприятий, направленных на восстановление утраченных форм и функций отдельных органов или частей тела» [284 - Советский энциклопедический словарь / Под ред. А. М. Прохорова. – М., 1988. – С. 1071.].
   Протезирование является одним из видов материального обеспечения граждан, страдающих какими-либо анатомическими дефектами.
   Цель протезирования – компенсировать утрату или нарушение функции опорно-двигательного аппарата и различных органов человека с помощью механических устройств и приспособлений.
   Различают следующие средства протезной техники: протезы верхних конечностей, протезы нижних конечностей, аппараты верхних конечностей, аппараты нижних конечностей, корсеты; обтураторы, бандажи, лифы, глазные протезы, слуховые аппараты, перчатки для кисти, ортопедическая обувь, туторы верхних конечностей, туторы нижних конечностей [285 - Филатов В. И. Справочник по протезированию. – Л., 1978. – С. 29–32; Краснов А. Ф., Иванова К. А. Ортопедия взрослых. – Куйбышев, 1984. – С. 81–85.].
   Процесс протезирования состоит из комплекса мероприятий, включающих в себя: подготовку к протезированию (хирургическую или консервативную); изготовление протеза; обучение пользованию протезом.
//-- Дела о возмещении вреда вследствие неосновательного обогащения --//
   Понятие неосновательного обогащения дано в п. 1 и 2 ст. 1102 ГКРФ.
   Статья 1109 ГК РФ содержит исчерпывающий перечень случаев, когда неосновательное обогащение не подлежит возврату.
   Теоретические аспекты данной проблемы подробно изложены в работах ученых-цивилистов, в связи с чем останавливаться на них не будем.
   На основе анализа правовых норм можно сделать вывод о том, что компенсация причиненного вреда жизни или здоровью потерпевшего при наличии с его стороны недобросовестности может считаться неосновательным обогащением, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   На основе анализа правовых норм можно сделать вывод о том, что компенсация причиненного вреда здоровью потерпевшего при наличии с его стороны недобросовестности может считаться неосновательным обогащением, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   Рассмотрим следующий пример.
   Гражданин Л. предъявил иск в районный суд о возмещении вреда, причиненного здоровью неправильными действиями медицинского персонала клиники «Д.», что проявилось в нагноении послеоперационной раны с ее последующим заживлением вторичным натяжением (после операции остались грубые линейные рубцы на коже).
   Из обстоятельств дела известно, что гражданин Л. обратился в клинику «Д.» (ответчик по делу) для удаления ему татуировки в области левого предплечья. После уплаты в кассу обусловленной договором суммы и выполнения необходимых исследований гражданину Л. была произведена типичная операция. Каких-либо сложностей в процессе выполнения операции согласно медицинской документации не отмечено. Однако в связи с тем, что на вторые сутки операционная рана нагноилась, гражданин Л. расторг с клиникой «Д.» ранее заключенный договор и в дальнейшем наблюдался и лечился в поликлинике по месту жительства.
   Рассмотрев обстоятельства дела, доводы и объяснения сторон, а также результаты судебно-медицинской экспертизы, суд первой инстанции иск удовлетворил.
   По окончании судебного процесса руководству клиники «Д.» стало известно, что гражданин Л. после операции ввел в послеоперационную рану вещество прижигающего действия, что и явилось причиной послеоперационных осложнений (нагноение и образование грубых послеоперационных рубцов).
   Следует отметить, что бремя доказывания недобросовестности гражданина, получившего компенсацию за причиненный медицинским персоналом вред здоровью (неосновательное обогащение), лежит на ответчике. Гражданин в таких случаях презюмируется добросовестным.
   Определенную помощь суду в подобных ситуациях может оказать судебно-медицинская экспертиза искусственных болезней, симуляции и аггравации.
   Искусственная болезнь – это патологический процесс, сходный с обычной нозологической формой (болезнью), но вызванный искусственно.
   Наиболее часто искусственные болезни вызывают химическими веществами, лекарствами, биологическими средствами. Возможны случаи, когда с целью обогащения отдельные граждане (лица без определенного рода занятий или места жительства, психически больные, иные лица) «искусственно поддерживают» имеющуюся травму или заболевание.
   В случае подозрения на искусственный характер заболевания может быть проведена стационарная комиссионная судебно-медицинская экспертиза.
   Основной вопрос, который ставится на разрешение экспертизы: Имеются ли признаки, свидетельствующие об искусственном характере заболевания?
   Симуляция – это обман, характеризующийся предъявлением симптомов несуществующего заболевания.
   Аггравация – это преувеличение симптомов имеющегося заболевания.
   Если симулянт здоровый, то аггравант – больной, только в более легкой форме, чем пытается представить.
   Симуляция и аггравация чаще всего осознаны и преследуют какую-либо цель. Крайне редко симуляция бывает неосознанной или патологической. Для решения вопроса о виде симуляции (умышленная или патологическая) может быть проведена судебно-психиатрическая или комплексная экспертиза (с привлечением психологов и иных сведущих лиц).
   В экспертной практике встречаются случаи симуляции симптомов различных заболеваний, чаще наиболее известных: ишемическая болезнь сердца, гипертоническая болезнь, язвенная болезнь, снижение слуха, зрения.
   В ряде случаев симуляция может сопровождаться приемом лекарств, химических веществ, имитирующих отдельные симптомы. Особенностью симуляции является то обстоятельство, что симулянту не удается полностью воспроизвести то или иное заболевание, весь симптомокомплекс. Как правило, воспроизводятся отдельные, наиболее известные населению признаки заболеваний.
   Симуляция в большинстве случаев при правильном обследовании невозможна, а при наблюдении за лицом в динамике и повторном обследовании – доказуема.
   Случаи аггравации в экспертной практике встречаются реже. Связаны они, в первую очередь, с утяжелением той симптоматики, которая трудно поддается объективным методам исследования и контроля: головные боли, головокружение и т. п. Аггравацию можно заподозрить в случаях явного несоответствия характера травмы или повреждения степени выраженности предъявляемых потерпевшим жалоб.
   Основной вопрос, разрешаемый экспертной комиссией, следующий: есть ли у гр… какое-либо заболевание и какова его тяжесть?
//-- Дела о признании сделки недействительной --//
   Доказательственное значение медицинской экспертизы по такого рода делам связано с возможностью установления обстоятельств, которые способны подтвердить наличие юридических фактов, имеющих медицинское содержание.
   Как явствует из содержания ст. 177 ГК, сделка признается судом недействительной, если она была совершена гражданином, хотя и дееспособным, но находившимся в момент ее совершения в таком состоянии, когда он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими.
   Таким образом, в предмет доказывания включается один из следующих материально-правовых фактов:
   1) дееспособная сторона находилась в момент заключения сделки в состоянии, исключающем возможность понимать значение своих действий;
   2) дееспособная сторона в момент совершения сделки не могла руководить своими действиями.
   При этом следует отметить, что, если лицо не способно осознавать значения своих действий, то оно не способно и сознательно руководить ими.
   Причины медицинского характера, по которым лицо не способно понимать значения своих действий или руководить ими, чрезвычайно многообразны: острое нарушение мозгового кровообращения, алкогольное или наркотическое опьянение, прием некоторых медикаментов и др. Важно также учитывать, что данные обстоятельства могут быть как криминального, так и некриминального (бытового) характера.
   Как следует из содержания ст. 178 ГК РФ, сделка, совершенная под влиянием заблуждения, имеющая существенное значение, может быть признана судом недействительной. Под заблуждением, имеющим существенное значение, ГК понимает заблуждение относительно природы сделки либо тождества или таких качеств ее предмета, которые значительно снижают возможности его использования по назначению.
   При решении вопроса о существенности заблуждения по поводу обстоятельств, указанных в статье, как указывают авторы Комментария к ГК РФ, «необходимо исходить из существенности данного обстоятельства для конкретного лица с учетом особенностей его положения, состояния здоровья, характера деятельности, значения оспариваемой сделки…» [286 - Комментарий к ГК РФ / Отв. ред. О. Н. Садиков. – М., 1995. – С. 224.].
   Как явствует из содержания ст. 179 ГК, сделка, совершенная под влиянием обмана, насилия, угрозы, злонамеренного соглашения представителя одной стороны с другой стороной или стечения тяжелых обстоятельств, может быть признана недействительной.
   Медицинский элемент включен в данной норме в понятие «насилие».
   Насилие представляет собой посягательство на личную неприкосновенность граждан в физическом и духовном смыслах. Психическое принуждение (насилие) направлено на волевую сферу личности. Осуществляется насилие путем угроз, понуждения к выполнению команд и приказов.
   Физическое насилие выражается «в непосредственном контактном воздействии на организм человека (связывание и другие способы лишения возможности производства телодвижений или действий, побои, истязания, телесные повреждения, болевая демонстрация намерений причинить смерть – имитация удушения, порезы жизненно важных органов и тканей) и может вызывать боли, нарушение анатомической целостности тела, утрату функций организма» [287 - Комментарий к УК РФ / Отв. ред. А. И. Бойко. – Ростов н/Д., 1996. – С. 153.]. Следует отметить, что насилие всегда незаконно, хотя и не обязательно уголовно наказуемо.
   Экспертиза производится с целью установления характера и сущности телесных повреждений.
   Основные вопросы, разрешаемые экспертным путем:
   1) Имеются ли у данного лица какие-либо повреждения? (если ответ на первый вопрос положительный, то эксперт разрешает следующие вопросы);
   2) Каков характер, локализация, количество повреждений?
   3) Какова сущность телесных повреждений (проникающие, непроникающие, опасные для жизни или здоровья и т. п.)?
   4) Какова их давность и соответствует ли она указанным судом обстоятельствам?
   5) Могли ли телесные повреждения, установленные у данного лица, быть получены при указанных обстоятельствах?
   6) Каковы возможные исходы данного повреждения (при неопределившемся к моменту исследования исходе)?
   7) Каковы размеры стойкой утраты профессиональной (при отсутствии – общей) трудоспособности?
//-- Дела, квалифицируемые по статьям Семейного кодекса РФ --//
   Семейный кодекс РФ содержит в своем составе по сравнению с КоБС РСФСР ряд новых оснований использования медицинских знаний в доказательственном процессе.
   Статья 48 Семейного кодекса РФ определяет компетенцию различных органов в вопросах установления происхождения ребенка. Такими органами являются: органы записи актов гражданского состояния; медицинские учреждения; органы опеки и попечительства; суды.
   Законодатель исходит из презумпции, что отцом ребенка, рожденного в браке, является муж матери данного ребенка. Однако эта презумпция может быть оспорена в судебном порядке по правилам ст. 52 СК РФ.
   Ситуация усложняется в случае, если ребенок рожден вне брака. В таком случае происхождение ребенка от конкретного лица устанавливается в судебном порядке по правилам ст. 49 СК РФ.
   Как в первом, так и во втором случае суд принимает во внимание «любые доказательства, с достоверностью подтверждающие происхождение ребенка от конкретного лица» (ст. 49 СК РФ). Иными словами, законодатель перенес центр тяжести с проблемы получения доказательств признания отцовства [288 - Статья 48 КоБС РСФСР.]в область происхождения ребенка от конкретных лиц.
   Таким образом, появляется возможность использования медицинских (биологических) знаний в доказательственном процессе по данной категории дел. Следовательно, в настоящее время по данной категории дел может быть назначена судебная медицинская экспертиза.
   Нормы материального права, содержащие в себе медицинский элемент, также имеются и в других разделах и статьях Семейного кодекса.
   Можно привести следующие формулировки правовых норм:
   1) «Усыновителями могут быть совершеннолетние лица обоего пола, за исключением лиц, которые по состоянию здоровья не могут осуществлять родительские права [289 - Постановление Правительства РФ от 1 мая 1996 г. № 5421 «Перечень заболеваний, при наличии которых лицо не может усыновить ребенка, принять его под опеку (попечительство), взять его в приемную семью».]…» (п. 1 ст. 127 СК РФ);
   2) «Если одно из лиц, вступающих в брак, скрыло от другого лица наличие венерической болезни или ВИЧ-инфекции, последний вправе обратиться в суд с требованиями о признании брака недействительным» (п. 3 ст. 15 СК РФ);
   3) «Родители (один из них) могут быть лишены родительских прав, если: они жестоко обращаются с детьми, в том числе осуществляют физическое или психическое насилие над ними, покушаются на их половую неприкосновенность; являются больными хроническим алкоголизмом или наркоманией» (п. 4, 5 ст. 69 СК РФ).
   В каждом брачно-семейном споре конкретизируются обстоятельства, подлежащие доказыванию исходя из оснований требований и возражений, подлежащих применению по делу, норм материального и процессуального права.
   Наиболее часто по таким делам экспертиза назначается для определения состояния здоровья человека. В зависимости от потребностей суда могут быть использованы и другие виды экспертных исследований для решения вопросов, ранее рассмотренных в настоящей работе (давность заболевания, наличие кровного родства, причинная связь и т. п.).
   Гражданским процессуальным законодательством предусмотрено рассмотрение судами, наряду с делами искового производства и делами, возникающими из публичных правоотношений, также дел особого производства. Они перечислены в ст. 262 ГПК РФ.
   Дела, перечисленные в ст. 262 ГПК РФ, рассматриваются и разрешаются судом по общим правилам искового производства с особенностями, установленными главой 27 ГПК РФ (Особое производство) и главами 28–38 ГПК РФ.
   Из перечисленных в ст. 262 ГПК дел, рассматриваемых в порядке особого производства, для нас интерес, в первую очередь, представляют следующие:
   1) о признании гражданина недееспособным (п. 4 ст. 262 ГПК РФ);
   2) о принудительной госпитализации гражданина в психиатрический стационар и принудительном психиатрическом освидетельствовании.
//-- Дела о признании гражданина недееспособным --//
   Гражданин, который вследствие психического расстройства не может понимать значения своих действий или руководить ими, может быть признан судом недееспособным (ст. 29 ГК).
   Заявление о признании гражданина недееспособным вследствие психического расстройства может быть подано в суд членами его семьи, близкими родственниками (родителями, детьми, братьями, сестрами), органом опеки и попечительства, психиатрическим или психоневрологическим лечебным учреждением.
   В заявлении о признании гражданина недееспособным должны быть изложены обстоятельства, свидетельствующие о наличии у гражданина психического расстройства, вследствие чего он не может понимать значение своих действий или руководить ими (ч. 2 ст. 282 ГПК РФ). Таким образом, в ст. 282 ГПК содержится медицинский элемент.
   Исходя из отмеченных норм материального права, подлежащих применению по делу, в предмет доказывания по делу включаются:
   1) факт наличия психического расстройства;
   2) факты, подтверждающие неспособность лица понимать значения своих действий или руководить ими;
   3) причинная связь между психическим расстройством и неспособностью лица понимать значение своих действий или руководить ими.
   В предмет доказывания могут входить и другие факты в зависимости от особенностей рассматриваемого дела.
   Согласно ст. 283 ГПК РФ судья в порядке подготовки к судебному разбирательству дела о признании гражданина недееспособным при наличии достаточных данных о психическом расстройстве гражданина назначает для определения его психического состояния судебно-психиатрическую экспертизу. При явном уклонении гражданина, в отношении которого возбуждено дело, от прохождения экспертизы суд в судебном заседании с участием прокурора и психиатра может вынести определение о принудительном направлении гражданина на судебно-психиатрическую экспертизу.
   Экспертиза назначается судом (судьей) с соблюдением правил ст. 79 ГПК РФ. Заявитель, представитель органа опеки и попечительства вправе представить вопросы, по которым должно быть дано заключение комиссии экспертов-психиатров. Если в процессе подготовки дела к разбирательству экспертиза назначена не была, она должна быть обязательно проведена при рассмотрении дела по существу (норма-требование об обязательном производстве судебно-психиатрической экспертизы), независимо от наличия медицинских справок, других материалов о психической болезни лица, о признании которого недееспособным возбуждено дело.
   На разрешение экспертизы могут быть поставлены следующие вопросы:
   1) Страдает ли лицо каким-либо психическим заболеванием? (если ответ на первый вопрос положительный, то решаются следующие вопросы):
   2) Каким психическим заболеванием страдает гражданин (диагноз, тяжесть, глубина патологического процесса)?
   3) Может ли гражданин с учетом имеющегося заболевания, его тяжести и глубины понимать значение своих действий или руководить ими;
   4) Нуждается ли гражданин в связи с имеющимся заболеванием в назначении опеки?
   5) Может ли лицо с учетом имеющегося психического заболевания быть участником настоящего судебного процесса (быть вызвано в суд, давать объяснения, заявлять ходатайства и т. п.)?
   В случае участия в процессе врача-психиатра (ст. 283 ГПК РФ) в качестве специалиста с целью оказания содействия суду в решении вопроса о наличии в действиях лица признаков, свидетельствующих о наличии психического расстройства, а также его опасности (для себя или окружающих), им также могут формулироваться вопросы экспертной комиссии. Окончательно круг вопросов (задание) комиссии экспертов определяется судом.
   Заключение экспертизы оценивается судом в совокупности с другими доказательствами по делу. В случае необходимости суд вправе назначить дополнительную или повторную экспертизу.
   Вынесенное по делу решение должно соответствовать требованиям закона, т. е. быть законным и обоснованным. Решение суда, которым гражданин признан недееспособным является основанием для назначения органом опеки и попечительства недееспособному опекуна, который защищает права и интересы подопечного в отношениях с любыми лицами.
   В случае, предусмотренном п. 3 ст. 29 ГК РФ, суд по заявлению опекуна, члена семьи, психиатрического или психоневрологического учреждения, органа опеки и попечительства на основании соответствующего заключения судебно-психиатрической экспертизы принимает решение о признании гражданина дееспособным. На основании решения суда отменяется установленная над ним опека.
   Следует отметить, что законом предусмотрено также признание судом гражданина в установленных случаях ограниченно дееспособным.
   В соответствии со ст. 30 ГК РФ гражданин, который вследствие злоупотребления спиртными напитками или наркотическими средствами ставит свою семью в тяжелое материальное положение, может быть ограничен судом в дееспособности. Над ним на основании судебного решения устанавливается попечительство.
   Заметим, что формулировка ГПК «вследствие злоупотребления спиртными напитками или наркотическими средствами», на наш взгляд, должна пониматься расширительно по следующим основаниям.
   Данное словосочетание использовалось в ГПК РСФСР 1964 года. В период принятия ГПК РСФСР данная формулировка отвечала имевшимся реалиям, так как основная масса заявлений заинтересованных лиц предъявлялась в суды в связи с «злоупотреблением спиртными напитками». В советских условиях (система лечебно-трудовых профилакториев, роль общественности и трудовых коллективов) институт ограничения дееспособности мог дать определенный социальный эффект.
   В условиях современной России наибольшую опасность представляет не только и не столько алкоголизм, сколько наркомания и токсикомания.
   Не случайно в России в 1998 г. принят Федеральный закон «О наркотических средствах и психотропных веществах», устанавливающий правовые основы государственной политики в сфере оборота наркотических средств и психотропных веществ и в области противодействия их незаконному обороту в целях охраны здоровья граждан, государственной и общественной безопасности.
   Настоящий закон содержит следующие понятия: наркотические средства; психотропные вещества; прекурсоры наркотических средств и психотропных веществ; аналоги наркотических средств и психотропных веществ.
   Согласно Международной статистической классификации болезней и проблем, связанных со здоровьем десятого пересмотра (ΜΚБ-10), в самостоятельную группу выделены психические расстройства и расстройства поведения, связанные с употреблением психоактивных веществ (F10-F19) [290 - Международная статистическая классификация болезней и проблем, связанных со здоровьем: Десятый пересмотр: Всемирная организация здравоохранения. – Женева, 1995. – С. 322–325.]. Этот блок содержит широкий спектр различных по тяжести и клиническим проявлениям расстройств, развитие которых всегда связано с употреблением одного или более психоактивных веществ, предписанных или не предписанных по медицинским показаниям. Согласно классификации ΜΚБ-10 осуществляется не только статистический анализ заболеваемости населения, но также профилактика, диагностика и лечение заболеваний [291 - Антидепрессанты в терапии патологического влечения к психоактивным веществам / Под ред. Н. Н. Иванца. – М., 1997.].
   В связи с изложенным, представляется целесообразным придерживаться единой терминологии и изменить словосочетание ч. 1 ст. 281 ГПК РФ «вследствие злоупотребления спиртными напитками или наркотическими средствами» на «вследствие злоупотребления психоактивными веществами».
   Отметим также некоторые особенности алкоголизма, наркомании и токсикомании.
   Наиболее распространено деление алкоголизма на три стадии: начальную, среднюю и конечную.
   Начальная (неврастеническая) стадия.
   Признаками начальной стадии алкоголизма являются: патологическое влечение к алкоголю, носящее навязчивый характер; снижение и утрата контроля за количеством употребляемого алкоголя; изменение толерантности к алкоголю (способность принимать все большие дозы алкоголя).
   Суточная доля спиртных напитков достигает 200–250 мл абсолютного алкоголя. Продолжительность первой стадии алкоголизма составляет от 1 года до 5 лет.
   Средняя (абстинентная) стадия.
   Признаками средней стадии являются: абстинентный (похмельный) синдром; угнетение настроения, нарушения сна, вегетативные расстройства (тахикардия, гипертензия, тремор конечностей, сухость слизистых); наличие запоев (от нескольких дней до нескольких недель).
   Суточная доза спиртных напитков достигает 1000 мл абсолютного алкоголя. Продолжительность второй стадии алкоголизма составляет 3–5 лет.
   Конечная (энцефалопатическая) стадия.
   Признаками конечной стадии являются: алкогольная деградация личности; мнестико-интеллектуальные расстройства; снижение работоспособности (способность к неквалифицированному труду); развитие хронических алкогольных психозов; снижение толерантности к алкоголю; наличие хронических заболеваний внутренних органов алкогольного генеза (алкогольный гепатит, панкреатит и проч.).
   Таким образом, в своем «развитии» алкоголизм в течение нескольких лет проходит ряд последовательных этапов. Признаки алкоголизма довольно ярко проявляются, что позволяет окружающим реагировать на имеющуюся патологию. Родственники и сам больной стремятся избавиться от болезни, в связи с чем обращаются в лечебные учреждения за медицинской помощью. Администрация предприятия, учреждения, организации, в которой трудится больной алкоголизмом либо предпринимает усилия по «спасению» сотрудника, либо стремится при случае избавиться от него. Поэтому к моменту обращения в суд с заявлением об ограничении гражданина в дееспособности вследствие злоупотребления спиртными напитками обычно имеется соответствующая доказательственная база (показания свидетелей, справки из лечебно-профилактических учреждений, документы органов внутренних дел, приказы администрации организации, предприятия, учреждения и т. п.).
   Распространенность наркоманий за последнее десятилетие обнаруживает существенную тенденцию к росту. Так, если в 1986 г. распространенность наркоманий составляла 11,3 на 100 тыс. человек населения, то в последующие годы она выросла в несколько раз. По итогам 2001 г. в России насчитывалось уже более 460 тыс. официально зарегистрированных наркоманов. Следует при этом учитывать, что уровень латентности наркомании очень высок. Имеются все основания считать, что значительная часть наркоманов не попадает под наблюдение наркологической службы. По оценкам специалистов, указанную цифру можно увеличить в 10–12 раз.
   В клиническом отношении наркомания связана с злоупотреблением соответствующих средств и характеризуется формированием психической и физической зависимости к принимаемому средству (веществу), изменением толерантности, а также появлением психических и соматических нарушений.
   Сроки привыкания к отдельным видам наркотиков, формирование психической и (или) физической зависимости различны и сугубо индивидуальны. Можно отметить только самые общие (ориентировочные) сроки формирования наркомании: гашиш – около 1 года; кодеин – около 2 месяцев; морфин – 10–15 инъекций.
   Общие признаки употребления наркотических средств являются неспецифичными. Поэтому заподозрить наличие наркомании у того или иного лица, особенно на начальных этапах заболевания, крайне сложно. Только своевременное реагирование (в том числе, через ограничение дееспособности) может оказать эффективную помощь. Когда гражданин уже «сел на иглу», все усилия могут оказаться напрасными, а результаты – трагичными.
   Токсикомания – это хроническое наркологическое заболевание, возникшее в результате потребления психоактивных веществ, не включенных в официальный список наркотических средств, и характеризующееся развитием явлений психической и физической зависимости по отношению к потребляемому веществу.
   Наибольшее распространение получило вдыхание летучих органических веществ (толуола, бензола, ацетона и проч.).
   Своевременная диагностика токсикомании крайне затруднена.
   Судопроизводство по этим делам осуществляется, в основном, за некоторыми исключениями, также, как и по делам о признании гражданина недееспособным.
   Согласно п. 3 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 4 мая 1990 г. «О практике рассмотрения судами Российской Федерации дел об ограничении дееспособности граждан, злоупотребляющих спиртными напитками или наркотическими веществами» (в ред. постановления Пленума от 21 декабря 1993 г.) [292 - Сборник постановлений Пленума Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по гражданским делам. – М., 1999. – С. 226.], злоупотреблением спиртными напитками или наркотическими веществами, дающими основание для ограничения дееспособности гражданина, является такое чрезмерное или систематическое их употребление, которое находится в противоречии с интересами его семьи и влечет за собой непосильные расходы денежных средств на их приобретение, чем вызывает материальные затруднения и ставит семью в тяжелое положение.
   Как и дела о признании гражданина недееспособным, производство о признании гражданина ограниченно дееспособным возбуждается судом по заявлению членов семьи, органа опеки и попечительства, психиатрического или психоневрологического лечебного учреждения.
   В заявлении должны быть изложены обстоятельства, свидетельствующие, что лицо, злоупотребляющее психоактивными веществами, ставит свою семью в тяжелое материальное положение.
   Предмет доказывания по делу о признании гражданина ограниченно дееспособным включает в свой состав:
   1) факт злоупотребления психоактивными веществами;
   2) тяжелое материальное положение семьи;
   3) причинная связь между злоупотреблением веществами и тяжелым материальным положением семьи.
   На первом этапе необходимы доказательства, подтверждающие факт злоупотребления психоактивными веществами. Здесь допустимы справки психоневрологических и иных медицинских учреждений, из медицинских вытрезвителей, акты администрации учреждения, предприятия, организации об отстранении лица от работы в связи с наркотическим или алкогольным опьянением и иные документы.
   Если речь идет о злоупотреблении алкоголем, то обычно судебная медицинская экспертиза не проводится. Однако в наиболее затруднительных случаях (например, решении вопроса о подлоге медицинских документов) может быть назначена экспертиза.
   Если же речь идет о злоупотреблении наркотическими средствами или психотропными веществами, то потребность в производстве экспертизы возрастает (латентность, отсутствие достоверных и достаточных данных и т. п.). Идентификация психоактивного вещества основывается на результатах исследования крови и других биологических жидкостей, наличии характерных психических, психологических и соматических признаков, клинических симптомов и синдромов.
   В этих случаях нередко возникает потребность в производстве комплексных экспертиз.
   На втором этапе (при доказанности факта злоупотребления данными веществами) определяются доказательства тяжелого материального положения семьи, а также наличие (отсутствие) причинной связи между злоупотреблением психоактивными веществами и тяжелым материальным положением семьи.
   В случае, предусмотренном п. 2 ст. 30 ГК РФ, суд на основании заявления самого гражданина, его представителя, члена его семьи, попечителя, органа опеки и попечительства, психиатрического или психоневрологического учреждения принимает решение об отмене ограничения гражданина в дееспособности. На основании решения суда отменяется установленное над ним попечительство.
   Помимо ограничения дееспособности гражданина или признания гражданина недееспособным, судам иногда приходится решать вопрос о процессуальной дееспособности гражданина – участника процесса.
   В период судебного разбирательства по делу иногда возникает вопрос о способности истцов, ответчиков и иных лиц правильно воспринимать, запоминать и воспроизводить обстоятельства, имеющие значение для дела. Появляется необходимость определения целесообразности или возможности участия этих лиц в процессе судебного разбирательства по делу. Данный вопрос может возникать как по делам неискового (особого), так и делам искового производства.
   Следует признать, что проблема гражданской процессуальной дееспособности является одной из наименее разработанных в теории и вызывает определенные затруднения на практике.
   Остановимся в связи с этим на понятии и сущности гражданской процессуальной дееспособности.
   Процессуальная дееспособность – это способность лица к самостоятельному совершению процессуальных действий или участию в них, т. е. сознательному использованию своих процессуальных прав и выполнению процессуальных обязанностей.
   При решении вопроса о процессуальной дееспособности учитывают состояние физического и психического здоровья, отдельных функций и систем (восприятия, памяти, внимания и проч.), что обеспечивает правильное отражение действительности и создает предпосылки для полноценной деятельности, возможности реализации предоставленных законом прав и исполнения возложенных на лицо обязанностей.
   Основными условиями, влияющими на фактическую способность гражданина осуществлять свой процессуальный статус, являются такие факторы, как физическое и психическое здоровье, а также возраст. Практически это означает, что здоровое лицо, достигшее 16–18 лет, может правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, понимать сущность того, что происходит в процессе разбирательства по делу, способно пользоваться разговорной речью, самостоятельно давать показания, заявлять ходатайства, предъявлять доказательства, задавать вопросы, участвовать в прениях и т. п.
   Таким образом, налицо медицинский элемент. Поэтому для решения вопроса о процессуальной дееспособности гражданина может назначаться судебная экспертиза (судебно-психиатрическая, судебно-медицинская или комплексная).
   На разрешение экспертов с целью решения вопроса о гражданской процессуальной дееспособности лица могут быть поставлены следующие вопросы:
   1) Страдает ли данное лицо каким-либо заболеванием? Если страдает, то каким? (если ответ на первый вопрос положительный, то решаются следующие вопросы):
   2) Каков характер имеющихся у гражданина расстройств и степень их выраженности?
   3) Лишает ли имеющееся заболевание возможности данного лица воспринимать, осмысливать, запоминать обстоятельства, имеющие значение для дела, совершать действия, к которых реализуются его процессуальные права, а также исполнять процессуальные обязанности?
   Дела о принудительной госпитализации гражданина в психиатрический стационар и принудительном психиатрическом освидетельствовании.
   Лицо, помещенное в психиатрический стационар, подлежит обязательному освидетельствованию комиссией врачей-психиатров, которая принимает решение об обоснованности госпитализации. Если госпитализация признается обоснованной, то заявление о принудительной госпитализации гражданина в психиатрический стационар и заключение врачей-психиатров направляется в суд по месту нахождения психиатрического стационара, в который помещен гражданин.
   Возбуждая дело, судья одновременно продлевает пребывание гражданина в психиатрическом стационаре на срок, необходимый для рассмотрения заявления о принудительной госпитализации гражданина в психиатрический стационар.
   Заявление рассматривается в течение 5 дней со дня возбуждения дела. Судебное заседание проводится в помещении суда или психиатрического стационара.
   В деле участвуют: лицо, подлежащее госпитализации (если позволяет состояние здоровья), прокурор, представитель психиатрического стационара, представитель гражданина, в отношении которого решается вопрос о принудительной госпитализации или продлении срока его принудительной госпитализации.
   Участниками процесса (в первую очередь, прокурором или представителем гражданина, помещенного в стационар, а также самим гражданином) могут быть заявлены ходатайства, представлены доказательства, ставящие под сомнение обоснованность заключения врачей-психиатров стационара, где находится гражданин.
   В этих условиях при наличии соответствующих оснований может возникнуть вопрос о необходимости производства по делу стационарной судебно-психиатрической экспертизы.
   Производство экспертизы поручается врачам-экспертам другого психиатрического стационара.
   Заявление врача-психиатра о принудительном психиатрическом освидетельствовании гражданина подается по месту жительства гражданина. К заявлению прилагаются мотивированное заключение врача-психиатра о необходимости такого освидетельствования и другие имеющиеся материалы. В течение трех дней со дня подачи заявления судья единолично рассматривает заявление о принудительном психиатрическом освидетельствовании гражданина и принимает решение о принудительном психиатрическом освидетельствовании гражданина или отказе в принудительном психиатрическом освидетельствовании гражданина (ст. 306 ГПК РФ).

2.2. Пределы использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве

   Среди процессуалистов в настоящее время нет единства мнений по вопросу о понятиях «пределы познания», «пределы доказывания», а также о соотношении предмета доказывания и его пределов. Не ставя перед собой задачи по специальному исследованию этого вопроса, нам придется все-таки определить, что мы будем понимать под соответствующими пределами исходя из имеющихся подходов к решению этой проблемы в специальной литературе.
   П. А. Лупинская отмечает: «Разграничение предмета доказывания и пределов доказывания существенно для того, чтобы определить, какие обстоятельства и в каком объеме должны быть установлены, при каких условиях проведенное исследование фактических оснований решения признается объективным, всесторонним и полным, какая совокупность доказательств должна быть оценена как достаточная для принятия решения» [293 - Лупинская П. А. Решения в уголовном судопроизводстве. – М., 1976. – С. 81.].
   По мнению Н. С. Алексеева, «пределы доказывания отличаются от предмета доказывания тем, что они указывают на границы в выяснении, познании фактов, которые дают возможность точно установить эти факты и правильно их на этом основании юридически квалифицировать» [294 - Алексеев Н. С. Доказывание и его предмет в советском уголовном процессе // Актуальные проблемы советского государства и права в период строительства коммунизма. – Л., 1967. – С. 446.].
   Ц. М. Каз полагала, что под пределами доказывания следует понимать «границы, в которых осуществляется собирание, исследование и оценка доказательств на различных стадиях процесса» [295 - Каз Ц. М. Субъекты доказывания в советском уголовном процессе. – Саратов, 1968. – С. 35.].
   По мнению В. С. Зеленецкого, необходимо в определенных границах исследовать как совокупность обстоятельств, входящих в предмет доказывания, так и совокупность доказательств, при помощи которых эти обстоятельства устанавливаются, т. е. в пределы доказывания включается необходимая и достаточная для установления истины совокупность доказательств [296 - Зеленецкий В. С. 1) Предупреждение преступлений следователем. – Харьков, 1975. – С. 15; 2) Предмет и пределы познания в доследственном уголовном процессе // Право и политика. – 2002. – № 8. – С. 73.].
   Встречается также точка зрения, что пределы доказывания – это система доказательств, необходимых для вывода о наличии или отсутствии обстоятельств, составляющих предмет доказывания [297 - Кузнецов Н. П. Доказывание в стадии возбуждения уголовного дела: Дис… канд. юрид. наук. – Воронеж, 1980. – С. 87.].
   Доказывание – это деятельность, поэтому пределы доказывания должны определять границы этой деятельности.
   Как отметил В. С. Зеленецкий, пределы доказывания должны определять границы деятельности, отвечать на вопрос о том, как широко нужно осуществлять свою познавательную деятельность по исследованию «как отдельных элементов предмета доказывания, так и предмета доказывания в целом» [298 - Зеленецкий В. С. Предмет и пределы познания в доследственном уголовном процессе. – С. 73.].
   Определив предмет доказывания, суд должен решить, какие доказательства необходимо исследовать, чтобы выяснить наличие или отсутствие тех или иных фактов, тех или иных обстоятельств по делу. Для этого суд с учетом доказательственных презумпций определяет: кем и какие сведения должны быть представлены и нужны ли дополнительные доказательства по делу.
   Разрешая эти вопросы, суд должен руководствоваться определенными правилами, в частности, относимости и допустимости доказательств.
   Правило относимости заключается в том, что суд должен исследовать только те из доказательств, которые относятся к делу. Данное правило зафиксировано в ст. 59 ГПК РФ.
   Доказательство признается относящимся к делу, если оно представляет фактические данные, которые подтверждают, опровергают или ставят под сомнение выводы о существовании обстоятельств, имеющих значение по делу.
   Правило относимости доказательств позволяет правильно определить объем доказательственного материала, устранить из процесса все ненужное, не относящееся к делу.
   При определении относимости доказательств практическую значимость приобретает правильное определение предмета доказывания.
   К категории относимых по гражданскому делу, как отмечалось, относят: юридические факты материально-правового характера; факты, имеющие процессуальное значение; доказательственные факты (выводные доказательства, вспомогательные факты).
   Вопрос о принятии доказательств первоначально решается в момент их представления сторонами суду. Суд, в конечном счете, определяет свойство относимости доказательств.
   Однако в этот момент возможны ошибки: отказ в принятии доказательства, имеющего значение для дела; принятие материала, не относящегося к делу.
   Поэтому данный вопрос возникает и на других стадиях, вплоть до вынесения решения по делу.
   Понятие «допустимость» доказательств означает возможность использования доказательства в процессе доказывания обстоятельств, имеющих значение для правильного разрешения дела.
   Допустимость – есть пригодность доказательства с точки зрения законности источников, методов и приемов получения соответствующей информации [299 - Теория доказательств в советском уголовном процессе. – Изд. 2-е, испр. и доп. – М., 1973. – С. 428.].
   Под допустимостью доказательств понимают: использование только предусмотренных законом доказательств (объяснения сторон и третьих лиц, показания свидетелей, письменные и вещественные доказательства, заключения экспертов); подтверждение определенных обстоятельств только определенными средствами доказывания (установленными законом).
   Проверка доказательств (материалов, представленных, полученных и претендующих на звание таковых; «предположительных доказательств) на их допустимость и исключение из процесса доказательств, полученных с нарушением закона, рассматривается как важнейшая гарантия обеспечения прав и свобод человека, гарантия законного и справедливого разрешения гражданского дела.
   Согласно Конституции России, доказательства, полученные с нарушением закона, не имеют юридической силы [300 - Пункт 2 ст. 50 Конституции РФ.]. Данная норма по существу является заимствованием правила об исключении доказательств из процесса английского типа. Однако данное правило, по мнению А. В. Смирнова, не имеет универсального характера в судопроизводстве Англии и США, «распространяясь лишь на отдельные ситуации, связанные с получением тех или иных видов доказательств…» [301 - Смирнов А. В. Состязательный процесс. – СПб., 2001. – С. 215.].
   Закрепление данной нормы в виде императива, согласно буквальному толкованию, влечет за собой исключение доказательств во всех случаях процессуальных нарушений, невзирая на то, насколько существенным является каждое из них. Решение этого вопроса на теоретическом и законодательном уровне – одна из проблем современного цивилистического процесса.
   В статье 54 ГПК РСФСР было зафиксировано следующее правило: «Обстоятельства дела, которые по закону должны быть подтверждены определенными средствами доказывания, не могут подтверждаться никакими другими средствами доказывания». Данное правило полностью воспроизведено в ст. 60 ГПК РФ. Иными словами, в гражданском судопроизводстве возможны случаи, когда те или иные обстоятельства, согласно прямому указанию закона, не могут доказываться любыми другими доказательствами. Такие ограничения вводятся рядом норм материального права (ст. 162, ст. 812 ГК РФ и другие). Иными словами, мы сталкиваемся с проблемами асимметрии и предустановленной силы отдельных доказательств (материалов).
   Решая вопрос о том, какие доказательства допускать, а какие не допускать в процесс, суд руководствуется рассмотренными выше правилами. Относимость к делу того или иного доказательства, как отмечалось, определяется судом. Суд сам решает, какое доказательство может, а какое не может содержать сведений об обстоятельствах гражданского дела. Свойство допустимости доказательств, в конечном счете, определяется (должно определяться) законом. В то же время следует отметить, что ни один закон не содержит в целом, как таковых, самих правил проверки допустимости доказательств. Отдельные нормы, относящиеся к этим правилам, находятся в различных правовых актах, что затрудняет их практическое применение.
   В странах англо-саксонской правовой семьи источником для формирования данных правил является судебный прецедент. Например, в Англии в течение веков вырабатывались строго регламентированные правила допустимости доказательств в уголовном и гражданском судопроизводстве.
   На основе накопленного ими опыта был подготовлен и введен в действие в 1898 г. закон об уголовных доказательствах. В дальнейшем принимается последовательно несколько законов, регламентирующих процесс доказывания (Civil Evidence Act, 1938, 1968, 1972, 1995 гг.).
   В США до 1975 г. вопросы допустимости доказательств также решались на основе прецедентного права. С 1975 г. в США стали действовать Федеральные правила о доказательствах.
   В странах континентального права, в том числе и России, вопросу создания данных правил не придавалось такого значения. Тому были различные причины, в том числе и расчет на то, что сама судебная практика выработает эти правила. Однако действительность не оправдала этих надежд. Данные вопросы остались уделом теоретиков. Вопросам теории доказательств вообще и выработки правил допустимости доказательств уделяли внимание Н. С. Алексеев, В. В. Золотых, П. А. Лупинская, М. С. Строгович, М. К. Треушников, И. Я. Фойницкий и другие ученые-процессуалисты.
   Так, В. В. Золотых предлагает придерживаться следующих правил при определении допустимости доказательств:
   1) «О надлежащем субъекте представления доказательств»;
   2) «О надлежащем источнике получения доказательства»;
   3) «О надлежащей процедуре получения доказательства»;
   4) «О плодах отравленного дерева»;
   5) «О недопустимости доказательств, содержащих сведения неизвестного происхождения»;
   6) «О несправедливом предубеждении» [302 - Золотых В. В. Проверка допустимости доказательств в уголовном процессе. – Ростов н/Д., 1999. – С. 59.].
   Многие из этих правил, рекомендованных «к применению» в уголовном процессе, могут быть применимы и в гражданском судопроизводстве с учетом его специфики [303 - Мохов А. А. Правила допустимости доказательств в гражданском процессе России и их применение в судебной практике // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 11. – С. 26–29.].
   Согласно правилу «О надлежащем субъекте», доказательство должно быть получено лицом, правомочным по данному делу проводить то процессуальное действие, в ходе которого это доказательство получено.
   В гражданском процессе субъектами получения доказательств выступают стороны и суд, при этом стороны – самые заинтересованные участники процесса, они самостоятельно «в свободном режиме» собирают доказательства и доставляют их в суд. Нередко сторонам существенную помощь в собирании доказательственного материала оказывают адвокаты. В настоящее время данное направление деятельности адвокатов получило законодательную регламентацию. Отдельные доказательства (например, заключение эксперта в рамках процесса) стороны самостоятельно получить не могут. В таких ситуациях суд является субъектом получения такого рода доказательств.
   Доказательства, полученные лицом, не имеющим право осуществлять определенные процессуальные действия или подлежащим отводу, должны признаваться недопустимыми.
   Согласно правилу «О надлежащем источнике», доказательства должны быть получены только из предусмотренных законом источников – средств доказывания (объяснения сторон и третьих лиц, показания свидетелей, письменные и вещественные доказательства, заключения экспертов).
   Получение доказательства из не установленного законом источника влечет за собой его недопустимость. Здесь также существует теоретическая и практическая проблема, связанная с практическим вовлечением в орбиту гражданского судопроизводства «свободных» доказательств. Недопустимы ли они вообще в процессе, либо недопустимы только на этапе окончательной оценки доказательств и при вынесении решения? Первый подход, с одной стороны, трудно реализуем даже по практическим основаниям, так как процесс исключения доказательств осуществляется на различных стадиях судопроизводства, с другой – ограничивает право на защиту стороны и познавательные, исследовательские возможности суда. Второй подход, на наш взгляд, более предпочтителен в плане расширения возможностей сторон и суда в установлении обстоятельств дела. В то же время здесь сохраняется опасность подмены «строгого» доказательства на «свободное» с последующим вынесением незаконного решения.
   Для этого может быть предусмотрено правило, обязывающее судью давать четкую правовую оценку всем исследуемым доказательствам по делу с последующим ее отражением в протоколе судебного разбирательства.
   Так, Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях вводит такое средство доказывания, как показания специальных технических средств [304 - Пункт 2 ст. 26.2 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях. – М., 2002.]. При этом под специальными техническими средствами понимаются измерительные приборы, утвержденные в установленном порядке в качестве средств измерения, имеющие соответствующие сертификаты и прошедшие метрологическую проверку. Следовательно, применение технических средств не по их прямому назначению, или при отсутствии необходимого сертификата (сертификатов), или не прошедших метрологическую проверку, а равно, после истечения сроков годности, сроков, на которые выдан сертификат и т. п. – влечет за собой признание такого доказательства не отвечающим предъявляемым требованиям. Информация, полученная такими техническими средствами, не может быть использована в процессе в качестве доказательства.
   В ряде случаев, как уже отмечалось, закон указывает только на определенный источник (или источники), из которого могут быть получены те или иные данные. В таких случаях невозможна замена (подмена) одного источника (средства доказывания) другим. Например, в ряде случаев невозможна замена заключения эксперта актом ведомственной экспертизы, мнением специалиста.
   Согласно правилу «О надлежащей процедуре», доказательство должно быть получено с соблюдением требований относительно порядка совершения соответствующего процессуального действия.
   Гражданско-процессуальным законом предусмотрен целый ряд процессуальных действий. Например, истребование судом письменных либо вещественных доказательств, назначение эксперта, осмотр на месте, судебное поручение.
   Материалы (сведения), полученные путем проведения действий, не предусмотренных законом, либо с нарушением требований закона к процедуре проведения процессуального действия (требований ко времени, месту совершения действия, обязательном участии специалиста, переводчика, с применением насилия, угрозы, заблуждения лица относительно своих прав и обязанностей, некоторые другие), не могут быть положены в основу судебного решения.
   Следует также отметить, что отдельные процессуальные действия не получили должной регламентации в ГПК. Например, изъятие образцов длительный период времени было урегулировано только в рамках уголовно-процессуального законодательства. ГПК РСФСР вообще никак не регламентировал порядок получения образцов для исследования, что было существенным пробелом действующего законодательства. В связи с данным обстоятельством применялась практически аналогия закона. С 2001 г. урегулирован этот вопрос нормой Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».
   Новый ГПК РФ прямо урегулировал только получение образцов почерка.
   Представляется целесообразным изменить наименование ст. 81 ГПК РФ «Получение образцов для исследования».
   Согласно правилу «О плодах отравленного дерева», доказательство признается недопустимым, если оно получено на основе другого доказательства, добытого с нарушением закона.
   Вещественные и письменные доказательства, вовлеченные в процесс с нарушением требований действующего законодательства, а также заключения экспертов, полученные на основе их исследования, должны исключаться из числа доказательств по делу.
   Согласно правилу «О недопустимости доказательств, содержащих сведения неизвестного происхождения», доказательство признается допустимым, если оно содержит сведения, происхождение которых известно и которые могут быть проверены. Поэтому при исследованиях используют, как правило, известные методики, приемы. Подробно должны быть описаны условия проведения эксперимента, чтобы была реальная возможность оценить его параметры, достоверность, а при необходимости – повторить эксперимент и проверить, таким образом, его результаты.
   Так, согласно ч. 1. ст. 69 ГПК РФ, «не являются доказательствами сведения, сообщенные свидетелем, если он не может указать источник своей осведомленности».
   Согласно правилу «О несправедливом предубеждении», сила доказательства не должна существенно превышать опасность несправедливого предубеждения. Без необходимости (вне связи с предметом доказывания, обоснованием наличия вины и ее формы и т. д.) не должны исследоваться факты прежней судимости, факты, свидетельствующие о наличии отдельных заболеваний, особые привычки, пристрастия и прочие обстоятельства, которые могут существенным образом повлиять на отношение к одной из сторон, сформировать предвзятое отношение суда.
   Разумеется, данное правило не может распространяться на спорные правоотношения, где данные о личности непосредственно связаны с материально-правовым основанием спорного правоотношения (например, по обязательствам из причинения вреда здоровью), отдельными процессуальными фактами (например, установлением процессуальной дееспособности участника процесса), некоторыми доказательственными фактами. Здесь возникает проблема «законности сбора» такого рода информации с учетом ее специфики, исследования и оценки судом. Необходимо также помнить о соблюдении режима конфиденциальности.
   Соблюдение отмеченных ранее правил позволяет освободить процесс от не относящегося к делу материала, а также обеспечить его более надежными доказательствами.
   Правила допустимости доказательств, в определенной мере, ограничивают возможности суда в установлении истины по делу. Иными словами, может возникнуть коллизия интересов, определенного рода противоречие между принципом истины и правилами допустимости доказательств. Этому вопросу уделяли внимание в своих работах М. Г. Авдюков, М. А. Гурвич, С. В. Курылев, А. Г. Прохоров, И. М. Резниченко и другие ученые.
   Считается, что данные ограничения введены с целью обеспечения наиболее «надежных» доказательств по отдельным категориям дел, стабильности, прочности гражданского оборота. В то же время возникает закономерный вопрос: что же это за надежность и для кого она выгодна, если не позволяет установить фактические обстоятельства и разрешить дело «по справедливости», а не «по закону», который в определенных ситуациях может быть на руку нечистоплотным субъектам, лицам, злоупотребляющим правом? Достигается ли таким образом стабильность гражданского оборота? Все эти вопросы требуют осмысления. Не исключено, что сложившиеся стереотипы будут меняться. В сущности, институт допустимости есть не что иное, как «модернизированное наследие негативной системы формальных доказательств, существовавшей в следственном розыскном процессе» [305 - Смирнов А. В. Состязательный процесс. – СПб., 2001. – С. 98.]. По мнению А. В. Смирнова, «основное отличие современных правил допустимости доказательств от требований классической негативной системы состоит лишь в степени влияния на доказанность фактов; правила допустимости хотя и влияют на установленность факта, но менее жестко, чем требования формальной системы; они склоняют, но не обязывают; институт допустимости доказательств имеет право на существование… однако не в жесткой, а в гибкой форме; последствия нарушений по общему правилу должны быть не предустановлены законом, а определяться судом с учетом конкретных обстоятельств дела и принципов процесса» [306 - Там же. – С. 98–99.].
   Таким образом, суд в каждом конкретном случае должен установить следующее: влечет ли за собой имеющееся нарушение сомнения в достоверности содержащейся информации по делу; нарушается ли принцип равенства сторон, права и законные интересы; устранимы ли данные нарушения?
   Если же выявленные нарушения не влияют на достоверность данных, не нарушают права и законные интересы сторон, принципы гражданского судопроизводства в их взаимной связи, то неразумно отказываться от достижения истины только по формальным соображениям. Не исключено, что по особо значимым категориям гражданских дел сохранятся запреты на использование доказательств, полученных с нарушением закона (правило использования только прямо предусмотренных средств доказывания) в каких-либо целях в суде (вынесение решения, тактические задачи и проч.).
   Следует подчеркнуть, что данные операции в полной мере осуществимы при наличии всех материалов, вовлеченных в процесс и только на конечном этапе оценки – в совещательной комнате.
   Нами были рассмотрены такие важнейшие характеристики доказательств, как их относимость и допустимость. Однако доказательства также должны быть достоверными и достаточными для того, чтобы на их основе было возможно вынести законное и обоснованное решение.
   Достоверность – это характеристика доказательства, отражающая точность установленных обстоятельств дела фактическим обстоятельствам, имевшим место.
   Слово «достоверный» значит верный, не вызывающий сомнений [307 - Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. – М., 1994. – С. 173.].
   Достоверность и истина – взаимосвязанные категории. Если истина – это соответствие знаний человека (как отвлеченного, так и конкретного человека) реальной действительности, то убеждение в истинности знания – достоверность. Переход от вероятности к достоверному знанию – закономерность любого процесса познания. Причем убежденность является индивидуальной характеристикой субъекта (эксперта, следователя, истца, ответчика, судьи). Как писал Фостен Эли, «истина… выражается в достоверности (уверенности), что какой-то факт существует или не существует» [308 - Helie F. Treite de L'instruction criminelle, ou Theorie du Code d'instruction criminelle: En 3 vol. – Bruxelles, 1863. – P. 5.].
   Здесь возможны искреннее заблуждение, фальсификации и манипуляции фактами, материалами.
   Юрген Граф, исследовав методы работы некоторых историков, приводит основные способы фальсификации: использование фальшивых документов; использование неверных цитат; использование поддельных текстов и фальшивых «вещественных доказательств»; использование фальсифицированной статистики [309 - Граф Ю. Великая ложь XX века. – СПб., 1997. – С. 176–178.].
   В частности, он пишет: «К каким недостойным приемам прибегает Прессак в своей работе, тщательно проанализировал Фориссон в своей книге "Ответ Прессаку", вышедшей в конце 1993 г. Приведем всего один пример. Прессак пишет о визите Гиммлера в Освенцим в июле 1942 г.: "Далее он осмотрел общую зону лагеря и Биркенау (документ 19). Потом он присутствовал при "селекции" транспорта с голландскими евреями, а также при газации нетрудоспособных в бункере № 2. Наконец, он отправился на завод Буна в Моновице, где в это время шла огромная стройка" (прим. 142). Приведенные документ 19 и примечание 142 относятся к доказанным историческим фактам: Гиммлер, действительно, инспектировал Освенцим и завод Буна в Моновице, тогда как остальные факты придуманы самим Прессаком. Поместив их между двумя доказанными фактами, он создает впечатление, что и газация нетрудоспособных в бункере № 2 является историческим фактом» [310 - Там же. – С. 209.].
   Данный пример показателен тем, что позволяет сделать вывод о единстве методов подлога, фальсификации. Поэтому, например, «общеизвестные факты» могут вызвать сомнение у судьи, следовательно, могут быть поставлены на обсуждение.
   Вероятность – это результат отсутствия достаточных знаний, позволяющих выделить такой класс явления, в котором рассматриваемые события были бы однозначно детерминированы [311 - Малинин В. Б. Причинная связь в уголовном праве. – СПб., 2000. – С. 17.]. Мы пользуемся вероятностными суждениями за неимением лучшего; они выражают не объективные отношения между классами событий, а недостаток знаний, нашу неуверенность либо определяют степень нашей неуверенности.
   Неопределенность знаний о фактических обстоятельствах дела у судьи (в момент принятия иска, подготовки дела к судебному разбирательству) и эксперта (в период принятия задания) объясняется неполнотой и противоречивостью доказательственной информации. Вначале осуществляется построение и проверка гипотезы.
   Гипотеза – это обоснованное предположение о закономерностях возникновения, существования и развития того или иного события или явления.
   Строящиеся взаимные связи и зависимости, с целью отыскать существо исследуемого феномена, могут представлять собой: объективную связь, существование которой не зависит от нашего сознания; отсутствие объективной связи в силу нарушения логических законов, что не позволяет установить факты, имевшие место; отсутствие объективной связи в силу наличия такого дефицита доказательственной информации, что целые участки логической цели «выпадают» (построение многовариантных связей при одной искомой).
   В уголовном процессе и криминалистике гипотезы, направленные на объяснение сущности изучаемого события или отдельных его обстоятельств, причинной связи между фактами, принято называть версиями [312 - Дубравицкая Л. П., Лузгин И. М. Планирование расследования: Учебное пособие. – М., 1977. – С. 17.].
   В структуре версии выделяют: основания версии (информацию, на базе которой она строится); содержание версии (предположительное суждение, объясняющее сущность, происхождение, связь фактов); данные науки или опытные положения, которые используются при построении версии [313 - Криминалистика. Т. 2 / Под ред. Р. С. Белкина, И. М. Лузгина. – М., 1980. – С. 104.].
   Как мы видим, уже на этапе построения версий (использования логических приемов с целью установления истины по делу) могут потребоваться специальные знания. Причем их неправильное использование или неиспользование (несвоевременное использование) приводит к судебным ошибкам.
   По мнению Е. Р. Россинской и Б. В. Россинского, «результаты непроцессуального применения специальных познаний… широко используются при решении вопроса о возбуждении уголовного дела или гражданского дела, в качестве ориентирующей информации при выдвижении и проверке следственных и судебных версий…» [314 - Россинская Е. Р., Россинский Б. В. Статус эксперта и специалиста, участвующих в производстве по делу об административном правонарушении // Журнал Российского права. – 2000. – № 9. – С. 29.].
   В криминалистке известно несколько классификаций версий [315 - Ермолович В. Ф., Ермолович М. В. Построение и проверка версий. – Минск, 2000. – С. 9–10.]. Некоторые из них могут быть применены для целей доказывания (с учетом применимости специальных знаний) в гражданском процессе.
   По признаку юридической значимости различают: общие версии; частные версии.
   Общая версия объясняет сущность и содержание всего события. На ее основе (в случае ее подтверждения) выносится судебное решение.
   Частная версия служит для поиска отдельных явлений. С целью отыскания частных версий суд может выносить определения.
   По субъектам выдвижения различают: судебные версии; версии сведущих лиц (эксперта и специалиста); версии прокурора; версии сторон спорного правоотношения; версии иных участников процесса.
   Источником формирования судебной версии выступает суд. Судебная версия является самостоятельной. Источником формирования версий сведущих лиц выступает эксперт или специалист. Данные версии могут появляться на всех стадиях гражданского судопроизводства, вплоть до удаления суда в совещательную комнату. Причем если для эксперта – это «косвенный» (побочный) продукт его труда, то специалист может быть привлечен именно к разработке версии с учетом имеющейся информации.
   На необходимость разработки данного направления деятельности сведущего лица указывал, в частности, Ю. С. Сапожников: «Судебные медики на основании сугубо научных сведений и данных практического опыта высказывают (там, где это возможно, конечно, обосновать) и должны высказывать свое авторитетное мнение…» [316 - Сапожников Ю. С. Криминалистика в судебной медицине. – Киев, 1970. – С. 13.]. Данный подход был высказан также в выступлениях на конференциях, докладах, публикациях М. И. Райского, А. М. Гамбурга, В. М. Смольянинова и других. В то же время группа ученых во главе с М. А. Чельцовым выступала против этого подхода. В частности, они отмечали, что установление, например, рода насильственной смерти не может входить в компетенцию судебных медиков, так как понятие «убийство» не медицинское, а юридическое.
   Особенность всех отмеченных версий, за исключением судебной, в том, что они приобретают самостоятельное значение и влекут за собой соответствующие последствия (необходимость проверки) только после их принятия судом. Суд оценивает эти версии наряду со всеми другими суждениями субъектов процесса и после этого решает вопрос об их проверке.
   По времени построения различают: первоначальные версии; последующие версии.
   По целевому назначению различают: поисковые версии; проверочные версии.
   Поисковые версии направлены на сбор недостающей информации. Так, целью назначения судом первичной и дополнительной экспертизы по делу является получение новой доказательственной информации по делу путем исследования сведущим лицом тех или иных объектов, предметов.
   Проверочные версии направлены на проверку имеющейся информации в случае наличия противоречий, пробелов в доказательственном материале. Так, материалы повторной экспертизы позволяют оценить (проверить) научную обоснованность, полноту первичной экспертизы.
   Существенное значение в формировании версий также может оказать специалист. Например, врач-психиатр на основе имеющихся данных может составить «портрет» личности. Его участие (наблюдение) позволяет сделать предположительный вывод о наличии у лица психического заболевания и/или его общественной опасности, что послужит основанием для производства амбулаторной или стационарной судебно-психиатрической экспертизы.
   По степени вероятности различают: наиболее вероятные версии; маловероятные версии.
   Деление версий по степени их вероятности основано на субъективной оценке судьи (суда). Бесспорно, предположения суда и лиц, участвующих в деле, по-разному отражают действительность. Одни максимально приближаются к ней, другие могут отражать действительность неполно, искаженно, однобоко.
   Сведущие лица и результаты их процессуальной и не процессуальной деятельности помогают суду сориентироваться в особенностях разрешаемого дела, концентрируют его внимание на детальном изучении свойств и явлений, которые могут быть «скрыты» на определенных этапах и от суда и от сторон возникшего гражданского процессуального правоотношения. Возможность восприятия действительности расширяется постепенно, что еще раз свидетельствует о важности учета всех фактов, всех, казалось бы, незначительных элементов, так именно они могут повлиять на исход дела. Возникает и получает развитие сложный комплекс на основе непосредственного и опосредованного восприятия действительности.
   Итак, достоверность и вероятность – это наши представления об истине, характеристики имеющегося знания. В силу этого возможно получение судом неистинного знания при достоверных выводах. Например, открылись обстоятельства, которые ранее суду объективно не могли быть известны, в связи с чем первоначальные выводы суда оказались неистинными. Именно поэтому пересмотр дел по вновь открывшимся обстоятельствам не свидетельствует о браке в работе суда, принявшего неистинное решение на основе имевшихся в его распоряжении доказательств.
   Мы также отметили, что при анализе убежденности суда в истинности того ли иного факта, явления речь идет не только о знаниях, опыте конкретного лица (судьи), а знаниях отвлеченного лица (принимаемого за эталон, стандарт). Связано это с тем, что объем знаний и навыков у различных людей не одинаков, и то, что достоверно для одного человека, другому может показаться недостаточно убедительным. Отсюда субъективизм, неверие в справедливость суда. Поэтому в судопроизводстве значение должны иметь не индивидуальные характеристики, а общественные – уровень соответствующих знаний в обществе, государстве, мире. Этому должны способствовать нормы доказательственного права, нормы, регламентирующие деятельность субъектов доказывания и сведущих лиц, служащие средством приведения знаний участников процесса к общественному стандарту, а также нормы-требования к профессионализму сведущих лиц. Следует также учитывать наличие определенных объективно существующих «пределов», ограничений, обусловленных недостатком наших знаний или возможностей по установлению отдельных фактов действительности. Наука и техника находятся в постоянном развитии. То, что еще несколько десятилетий оказывалось за «пределами» нашего знания, сегодня доступно для государства и общества, вышло за рамки фундаментальных научных исследований, отдельных лабораторий. В недавнем прошлом суды по делам об установлении отцовства были вынуждены руководствоваться фактически косвенными доказательствами отцовства, в основном – фактом признания отцовства и экспертными заключениями, позволяющими исключить отцовство с той или иной вероятностью (70–90 %). В настоящее время гражданам во многих регионах доступен метод геномной дактилоскопии (практически со стопроцентной вероятностью подтверждающий или опровергающий факт происхождения ребенка от конкретного лица). Более того, возникла, правда, немногочисленная категория дел, которую каких-то тридцать лет назад было трудно вообразить – дела об установлении материнства (например, в случаях суррогатного материнства).
   Нередко довольно быстро наука и ее достижения применяются, в том числе, и с противоправными целями. Заведующий отделом Российского центра судебно-медицинской экспертизы Г. Назаров замечает: «Человечество уже синтезировало более 7 миллионов различных ядов. Плюс к этому каждый год появляется несколько десятков новых лекарств, которые в определенных дозах тоже можно использовать как отраву… Ситуация с ядами вышла из-под контроля. С каждым годом они становятся все изощреннее и доступнее [317 - Селиванова А. Не лейте теще ртуть в тапочки // Комсомольская правда. – 17 апреля. – 2002. – С. 11.]. Поэтому даже смерть «по болезни» должна рассматриваться с учетом возможного экзогенного химического вмешательства (отравления). Значительная роль в этом отводится судебным химикам. Однако и в условиях привлечения соответствующих специалистов не всегда удается достичь желаемого результата. Разработка методики определения токсического вещества «отстает» от его синтеза и использования по назначению. Существует определенный «временной люфт», чем стремятся воспользоваться отдельные субъекты с противоправными целями.
   Достоверность доказательства оценивается судом.
   Здесь необходимо также придерживаться определенных правил:
   1) «Доброкачественности источника информации»;
   2) «Сопоставимости доказательств».
   Согласно правилу «Доброкачественности источника информации», судебное доказательство должно быть получено из источника, отвечающего предъявляемым требованиям к такого рода информации. Здесь необходим учет качественных, «мягких» характеристик источника.
   Данное правило тесно связано с правилами допустимости доказательств и является их логическим продолжением. Например, по делу необходимо производство судебно-медицинской экспертизы, которая и была назначена с соблюдением установленных требований. Гарантии истинности сведений, отраженных в заключении эксперта, высоки. Но это обстоятельство не дает оснований считать данный вид доказательств «особым», не подлежащим «критической» оценке. Законодатель специально подчеркивает, что «заключение эксперта для суда не обязательно…» (ч. 3. ст. 86 ГПК РФ) и оценивается по общим правилам оценки доказательств.
   Поэтому необходимо определить его достоверность, т. е. определить: соответствие заключения эксперта заданию; полноту заключения; научную обоснованность заключения; компетентность эксперта в решении поставленных ему задач.
   Необходимо отметить, что в юридической, медицинской и другой специальной литературе не раз поднимался вопрос о способности судей и следователей критически оценивать заключения экспертов и на основе такой оценки принимать процессуальные решения о недостаточной ясности, неполноте или недостоверности заключения, его противоречивости, необоснованности, несоответствии положениям науки, техники, искусства или ремесла.
   В дореволюционной России некоторые представители правовой и медицинской науки полагали, что судебные органы не в состоянии дать оценку выводам эксперта.
   Г. И. Блосфельд отмечал: «Юрист должен повиноваться и верить изречениям судебного врача, касающимся предметов медицинской науки, и если находит в них формальные противоречия, то не сам их оспаривает, но передает на разрешение высших медицинских правлений». По его мнению, ни юрист, ни судебный медик не могут «вполне усвоить сведений о науках, более или менее им чуждых, которые нужны для точного определения дела» [318 - Блосфельд Г. И. Судебная токсикология. – Казань, 1856. – С. 3.].
   В. П. Сербский, придерживаясь взгляда на заключение эксперта как на особое, исключительное доказательство, признавал, что оно подлежит судебной оценке. Однако данная оценка должна затрагивать возможные процессуальные нарушения при производстве экспертизы и допущенные при формулировании выводов недостатки [319 - Сербский В. П. Судебная психопатология. – М., 1896. – С. 82.].
   Наиболее ярко высказался Л. Е. Владимиров, полностью разделявший взгляды на эксперта как на научного судью: «Судьи и присяжные не могут критически относиться к экспертизе, для понимания оснований которой требуется целый ряд лет научных занятий. Им только остается следовать авторитетному указанию экспертов. Суд самостоятелен в выборе экспертов. Но раз последние выбраны, судья следует за ними, как слепой за поводырем» [320 - Владимиров Л. Е. Учение об уголовных доказательствах. – СПб., 1910. – С. 197–198.].
   По мнению советских ученых, концепция обязательной силы экспертных заключений, их исключительного значения не может иметь места ни в теории, ни в экспертной практике, ни в деятельности следственных и судебных органов, поскольку она противоречит основам советского правосудия и действующему законодательству [321 - Гончаренко В. И. Гносеологические и процессуальные вопросы комплексных исследований в свете теории судебных доказательств // Криминалистика и судебная экспертиза. Вып. 35. – Киев, 1986. – С. 3–7.]. Эта концепция, как отмечалось, получила законодательное закрепление с 1923 г.
   Данный подход в основе своей правилен. Однако следует подчеркнуть, что судья (суд) не связан именно конкретным заключением, а не заключением эксперта вообще. Если использование специальных знаний по делу обязательно в силу указания закона, либо в силу обстоятельств рассматриваемого дела, то без них обойтись, как правило, нельзя. Следовательно, то же экспертное заключение обязательно. Но обязательно именно то заключение, которое отвечает всем предъявляемым требованиям и способствует формированию внутреннего убеждения судьи в существовании тех или иных фактов.
   Данный подход получил подтверждение в актах высших судебных инстанций отдельных стран, а также суждениях судей высших судебных инстанций [322 - Решение Верховного Суда Германии, IPRax, 1981, 130, 134; Решение Верховного Суда Германии, IPRax, 1992, 324, 3251; Жуйков В. М. Проблемы гражданского процессуального права. – М., 2001. – С. 34–35; Шак X. Международное гражданское процессуальное право: Учебник / Пер. с нем. – М., 2001. – С. 318.].
   В отдельных случаях (когда отсутствует прямой запрет или не требуется исследование) может оказаться достаточной консультация, разъяснения сведущего лица.
   Анализ соответствия заключения эксперта заданию проводится путем сличения поставленных судом вопросов тем ответам, которые сформулированы в заключении.
   Анализ полноты заключения и его научной обоснованности является довольно сложной задачей для суда (судьи). В данной ситуации немаловажная роль отводится лицам, участвующим в деле. Заинтересованная по делу сторона может представить суду данные о наличии в экспертном заключении каких-либо неточностей, недостатков, противоречий, неприменении необходимых методов исследования и методик и т. п. Суд в этом случае может назначить дополнительную или повторную экспертизу. Существенную помощь стороне и суду по данному вопросу может оказать содействие сведущего лица (специалиста).
   Данный анализ позволяет определить компетентность или некомпетентность (несоответствие или неполное соответствие) эксперта данному (конкретному) заданию, а также и достоверность заключения эксперта как средства доказывания.
   Еще раз задайте себе следующие вопросы: является ли сведущее лицо признанным авторитетом в той области, в которой он высказывает свое мнение; является ли сведущее лицо независимой стороной в процессе; каковы доказательства компетентности сведущего лица; какими методами анализа пользовалось сведущее лицо?
   Связано это в том числе и с тем, что в рамках профессий есть ступени разделения труда – специальности, дающие возможность субъекту, благодаря узкой специализации, узкой направленности своей деятельности, иметь углубленную теоретическую подготовку и практический опыт, а поэтому квалифицированнее своих коллег по профессии, «цеху», выполнять определенную работу, операцию. Высокий профессионализм, как правило, немыслим без использования методов научного познания, последних достижений науки, внедренных в практику. Определенное значение могут также иметь и личные характеристики эксперта, оказывающие влияние на его профессиональную деятельность (память, внимание, интеллект, вредные привычки и т. п.).
   Немаловажное значение имеет степень разработанности методик, позволяющих получить ответ на поставленный вопрос с учетом достижений науки и степени их внедрения в практику, характер заключения (категорическое или вероятное) и т. п.
   Рассмотрим следующий пример.
   Мужчина 30 лет, электромонтер, упал с высоты 7 м, когда менял в кузнечном цехе «перегоревшее» электрооборудование. При падении ударился подбородком о бочку с болванками, в результате чего у него произошел перелом нижней челюсти и наступила кратковременная потеря сознания.
   Перелом нижней челюсти сопровождался остеомиелитом, приведшим к позднему сращению и ограничению подвижности нижней челюсти в средней степени. Больной находился на стационарном и амбулаторном лечении в течение 5 месяцев. После выписки почувствовал себя плохо, был обследован. С диагнозом: «Инфильтративный туберкулез левого легкого с распадом» был помещен в туберкулезную больницу.
   По выписке из стационара гражданин предъявил иск о возмещении вреда здоровью и компенсации понесенных убытков к работодателю, который иск признал частично (в части последствий для здоровья, обусловленных туберкулезным процессом, ответчик иск не признал, так как падение с высоты 7 метров и развитие туберкулезного процесса (заболевание, вызываемое палочкой Коха и передаваемое воздушно-капельным путем) не находятся во взаимной связи друг с другом).
   При освидетельствовании экспертной комиссией обнаружено: неполное сращение перелома нижней челюсти, ограничение ее подвижности, левосторонний туберкулез легких с распадом.
   Ограничение подвижности нижней челюсти было объяснено травмой, а развитие туберкулезного процесса – инфицированием или дефектами иммунной системы организма (недостаточное питание, неблагоприятные экологические факторы, бытовые условия, не отвечающие оптимальным санитарно-гигиеническим требованиям).
   Данный вывод представляется, как минимум, сомнительным, по следующим основаниям.
   По обоснованному мнению Н. П. Пырлиной, которая целенаправленно занималась исследованием данной проблемы [323 - Пырлина Н. П. Экспертная оценка роли травмы в заболевании костно-суставным туберкулезом // Вопросы травматологии, скоропостижной смерти и деонтологии в экспертной практике. – М., 1963. – С. 126–134.] и является в ней признанным авторитетом, роль травмы в заболеваемости туберкулезом, в том числе и легочным, состоит в активизации уже имеющегося процесса, пребывавшего до этого в латентном состоянии. Экспериментально доказано, что туберкулезные палочки могут фиксироваться из крови в месте травмы. Поэтому, если у клинически здорового человека после травмы развился туберкулезный процесс, то он должен быть поставлен в прямую зависимость с травмой. Естественно, что имеют значение локализация травмы и туберкулезного процесса, стадия заболевания, период времени между травмой и развитием туберкулезного процесса. При внимательном, целенаправленном изучении данных обстоятельств можно с высокой степенью вероятности установить или исключить причинно-следственную связь между травмой и развитием туберкулезного процесса.
   В данном случае прямого травматического воздействия на область грудной клетки не было, и можно лишь предположить общую контузию, что часто наблюдается при падении с высоты (в данном случае, 7 м). Причем последующее развившееся осложнение травмы (остеомиелит) существенным образом ослабило защитные силы организма, что также обусловило вспышку туберкулезного процесса в легких.
   Согласно правилу «Сопоставимости доказательств», достоверность информации проверяется при сопоставлении различных доказательств друг с другом и в совокупности доказательств. Обнаружение противоречивых, взаимоисключающих сведений по делу свидетельствует о порочности тех или иных материалов (доказательств) и, как правило, требует дальнейшей работы по установлению обстоятельств дела. В отдельных случаях возможно вынесение решения с учетом доказательственных презумпций. Однако в этой ситуации многократно повышается вероятность судебной ошибки.
   Здесь также возникает теоретическая проблема асимметрии доказательств. Суть проблемы заключается в том, одинаковы ли для истца и ответчика правовые последствия несоблюдения правил допустимости доказательств? Так, П. А. Лупинская указывает, что «доказательства, полученные с нарушением закона, не могут использоваться для доказывания любого из обстоятельств, подлежащих доказыванию…». В то же время она замечает: «Сам факт признания ряда доказательств, собранных на предварительном следствии, недопустимыми может быть использован защитой для обоснования утверждения о том, что следствие велось с нарушением закона, что, в частности, ставит под сомнение и достоверность конкретного доказательства (скажем, показания обвиняемого с признанием своей вины)» [324 - Лупинская П. А. Основания и порядок принятия решений о недопустимости доказательств // Российская юстиция. – 1994. – № 11. – С. 2–3.].
   Согласно правилу «Ограниченная допустимость (доказательств)», содержащемуся в Федеральных правилах использования доказательств в судах США, «если доказательство, допустимое для одной стороны или для одной цели и недопустимое для другой стороны или для другой цели, принимается в качестве допустимого, то суд по соответствующему ходатайству должен ограничить исследование этого доказательства до надлежащих пределов…». Вопрос о пределах остается открытым.
   Конституция РФ устанавливает, что судопроизводство в Российской Федерации осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон (ч. 3 ст. 123 Конституции РФ). В связи с этим возникает вопрос о соотношении данных принципов, их наполнении. Следует отметить, что состязательность все больше проникает в досудебные стадии гражданского процесса при одновременной утрате судом функций следователя по гражданским делам. В связи с этим сведения, собранные заинтересованным лицом в непроцессуальной форме (характеристики, справки, заключения специалистов, экспертов и проч.) и приобщаемые к делу по ходатайствам в качестве доказательств и не в качестве доказательств, должны получать соответствующую оценку.
   Первые нередко исключаются на этапе их представления в связи с нарушением соответствующего регламента, вторые – как не относящиеся к существу рассматриваемого дела.
   Попытки расширения доказательственной базы и идея применения в судопроизводстве «асимметричных» доказательств представляется весьма интересной. Однако, как отметил Н. М. Кипнис: «На сегодняшний день отсутствуют достаточные основания (теоретическая разработка, экспериментальное применение на практике) для закрепления в законе положений об асимметрии правил допустимости доказательств, как бы заманчиво, особенно для защиты, они не выглядели» [325 - Кипнис Н. М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. – М., 1995. – С. 96–103.].
   По мнению И. Овсянникова, «вероятное установление обстоятельств, влияющих на форму и степень вины, на квалификацию деяний не должно препятствовать постановлению обвинительного приговора, если только преступный характер действий, виновность подсудимого в совершении преступления доказаны достоверно. Вероятное знание – это еще не причина для исключения его из обвинения. Вероятно установленные обстоятельства, благоприятствующие подсудимому и влекущие смягчение обвинения, могут и должны быть положены в основу приговора» [326 - Овсянников И., Галкин А. Вероятное и достоверное в обвинительном приговоре // Российская юстиция. – 2000. – № 9. – С. 43.]. Фактически речь идет о модификации принципа: «Все сомнения толкуются в пользу обвиняемого». Применительно к гражданскому судопроизводству речь может идти о толковании сомнений в пользу слабой стороны с учетом имеющихся обстоятельств дела и их значимости при невозможности устранения пробелов, информационных лакун другими способами.
   Во-первых, несмотря на противопоставление систем формальной и свободной оценки доказательств, происходит их фактическое сближение. Во-вторых, внутреннее убеждение судьи, несмотря на свободное его формирование, вовсе не свободно от объективных и субъективных факторов, как в конкретном процессе, так и за его пределами.
   В современных условиях суд довольно сильно связан преюдициями, презумпциями, фикциями, правилами допустимости, обязательности отдельных доказательств.
   Об этом свидетельствует и «промежуточная» позиция в отношении отдельных средств доказывания. Принято «больше» доверять письменным доказательствам и заключениям экспертов, меньше – объяснениям сторон.
   Неоднозначно решается данная проблема и в зарубежных странах. Например, законодатели одних стран не признают вовсе объяснения сторон и третьих лиц как средство доказывания, других – приравнивают их к свидетельским показаниям [327 - Решетникова И. В. Доказательственное право в российском гражданском судопроизводстве: Автореф. дис… докт. юрид. наук. – Екатеринбург, 1999. – С. 40.].
   Исследования психологов показывают, что память о событии обусловлена запоминанием, сохранением и воспроизведением [328 - Халперн Д. Психология критического мышления. – СПб., – 2000. – С. 78.]. Память и ее составляющие изменчивы. Встречаются мнимые воспоминания, ошибки припоминания, часть информации утрачивается; память также зависит от интерпретации фактов, а не от них самих – вот неполный каталог особенностей человеческой памяти. Стоит ли в современных условиях в учетом имеющихся данных науки так уж доверять, к примеру, свидетельским показаниям и объяснениям сторон?
   Исследование и оценка сведений (средств доказывания, отдельных материалов) – это соотнесение предмета оценки с критериями, которыми руководствуется судья (суд). По общему правилу, оценка конкретного доказательства заключается в соотнесении его с критериями относимости, допустимости и достоверности [329 - Коваленко А. Г. Институт доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводстве. – М., 2002. – С. 109.]. Это внешние границы оценки, регламентируемые законом. Логические же приемы, способы оценки во многом детерминированы внутренней сферой судьи. Здесь имеют значение многообразные факторы, скрытые от непосвященных конструкцией внутреннего убеждения.
   Таким образом, деятельность суда по исследованию, оценке доказательств представляет собой конгломерат правовых, психологических и логических аспектов и приемов.
   Нормы права не могут непосредственно повлиять на процесс мышления, но могут установить условия и процедуру (механизм) оценки, определить возможные варианты поведения сторон и суда в данной сфере, а также привлекаемых ими лиц.
   Особое значение эффективный правовой механизм, о котором идет речь, приобретает в условиях социальной нестабильности, ломке «эталона» поведения и т. п. К сожалению, данные явления для России не являются историческим или социальным феноменом. Следует также учитывать и тот факт, что человек с его положительными и отрицательными качествами не подвержен значительным изменениям в течение тысячелетий. Можно привести в качестве примера размышления героя произведения, написанного не вчера и не сегодня, которые, однако, хорошо подходят и к вчерашнему, и к настоящему современной России.
   Мы переживаем время, «которое, несомненно, представляет самое полное осуществление ликующего хищничества. Бессовестность, заручившись союзом с невежеством и глупостью, выбросила на поверхность целую массу людей, которые до того упростили свои отношения к вещам и лицам, что, не стесняясь, возводят насилие на степень единственного жизненного регулятора. Может быть, я ошибаюсь, но думаю, что такого наглооткровенного заявления «принципий» давно не бывало. Прежде, даже в среде самых отпетых людей, можно было изредка расслышать слова вроде: великодушие, совесть, долг; нынче эти слова окончательно вычеркнуты из лексикона торжествующих людей. Прежде люди, сделавши пакость, хотя и пользовались плодами ее, но молились богу, чтоб об ней не узнали; нынче – богу молиться не принято, а краснеют по поводу затеянной пакости только тогда, когда она не удалась» [330 - Салтыков-Щедрин М. Е. Чужой толк: Собрание сочинений в десяти томах. Т. 4. – М., 1988. – С. 478.].
   На наш взгляд, с целью усиления значения отдельных средств доказывания (например, заключений экспертов, официальных документов) можно применять процессуальную презумпцию достоверности содержащихся в них сведений. Сведения, содержащиеся в такого рода материалах, признаются в качестве доказательств судом (не путать с оценкой, которая также необходима), если не нарушены правила их вовлечения в процесс (естественно, при соблюдении всех ранее отмеченных требований). Материалы предполагаются и являются доказательствами, пока не доказано обратное. Данная презумпция является опровержимой – заинтересованная сторона может ее опровергнуть (сослаться на наличие процессуальных нарушений с их указанием, необоснованность, недостоверность выводов и т. п.). Другие материалы (допущенные в процесс) сначала детально исследуются судом на предмет их относимости и допустимости имеющимися в его арсенале средствами (включая другие средства доказывания), а затем подвергаются последующей оценке (достоверность и достаточность во взаимной связи) в совокупности с другими доказательствами по делу (эволюция предположительных доказательств).
   Следует также отметить, что суд, на наш взгляд, не может просто устранить те или иные материалы из числа доказательств по делу, если одной из сторон заявлено об их подложности, а другая не возражает против этого, или попросту просит рассмотреть дело на основании других доказательств, имеющихся в деле (как может показаться при буквальном толковании процессуального закона). Более того, даже если тот или иной источник доказательственной информации был в установленном законом порядке признан подложным, это не означает его исключения из процесса. Данный факт должен найти отражение в решении суда. В ряде случаев именно данные материалы приобретают первостепенное значение для вынесения решения по конкретному делу (например, подложные расписки и т. п.).
   Точку зрения о неприменимости буквального толкования правила, сформулированного в ч. 3 ст. 177 действовавшего ГПК РСФСР, высказал, на наш взгляд, и Пленум Верховного Суда РСФСР в отношении документов: «Если у суда либо у лиц, участвующих в деле, возникнут сомнения в отношении достоверности исследуемых доказательств, их необходимо разрешить путем сопоставления с другими установленными или бесспорными фактами, проверки правильности содержания и оформления документа, назначения в необходимых случаях экспертизы…» [331 - Пункт 19 Постановления Пленума № 3 от 14 апреля 1988 г. «О применении норм ГПК РСФСР при рассмотрении дел в суде первой инстанции» // Сборник постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации. 1961–1996 гг. – С. 86.].
   Достаточность доказательств – это качественная характеристика процесса (состояние), позволяющая суду из имеющейся совокупности доказательств по делу сделать однозначный вывод и разрешить дело по существу. Здесь следует отметить основные проблемы, обусловленные изменившимися подходами к соотношению таких принципов гражданского процессуального права, как законность, судебная истина, состязательность и диспозитивность.
   Задачи гражданского судопроизводства в виде защиты прав и свобод граждан, охраняемых законом интересов, укрепления законности и правопорядка, как отмечалось, могут быть выполнены при условии, что суд правильно установит обстоятельства, подлежащие доказыванию, получит их, исследует, даст им адекватную социально-правовую оценку.
   В судебной деятельности доказывается существование или отсутствие определенных фактов, с которыми закон связывает возникновение, изменение или прекращение тех или иных правоотношений. Какова же конечная цель доказывания?
   Так, П. П. Гуреев под целью судебного доказывания понимал всестороннее, полное и объективное выяснение действительных обстоятельств дела [332 - Гуреев П. П. Теория судебных доказательств в советском гражданском процессуальном праве // Курс советского гражданского процессуального права / Под ред. проф. А. А. Мельникова. Т. 1. – С. 345.].
   Л. Ф. Лесницкая определяет цель доказывания как правильное установление фактических обстоятельств рассматриваемого дела [333 - Лесницкая Л. Ф. Судебные доказательства. Советский гражданский процесс / Под ред. А. Ф. Каллистратовой. – М., 1984. – С. 75.].
   А. С. Мордовец отмечает: «Судебный порядок… является надежным способом охраны прав граждан от неправомерных действий… а демократическая процедура судебного разбирательства наилучшим способом приспособлена для выявления истины» [334 - Мордовец А. С. Социально-юридический механизм обеспечения прав человека и гражданина. – Саратов, 1996. – С. 77.].
   И. В. Решетникова под целью доказывания понимает разрешение гражданского дела или совершение процессуального действия на основе установления обстоятельств, имеющих значение для дела или для совершения процессуального действия [335 - Решетникова И. В. Курс доказательственного права в российском гражданском судопроизводстве. – М., 2000. – С. 100.].
   Как мы видим, происходит «незаметный» перенос акцентов в определениях авторов с необходимости установления истины по делу на разрешение дела по существу. Данный подход нацеливает суды не на кропотливую, а порой изнурительную работу по исследованию и оценке доказательств, а на скорейшее разрешение дела. Корни этого явления кроются, на наш взгляд, в «увлечении» состязательностью в ущерб другим принципам, в частности принципам законности и судебной истины.
   В связи с этим необходимо остановиться на проблеме установления истины в суде в свете теории, действующего законодательства и практики.
   По мнению С. С. Алексеева, принцип объективной истины представляет собой выраженное в праве требование, «согласно которому решение правоприменительного органа должно полно и точно соответствовать объективной действительности» [336 - Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. – М., 1982. – С. 321.].
   М. К. Треушников пишет: «Целью познания, в том числе и судебного, выступает достижение истины. Под истиной в правосудии и в теории доказательств понимается соответствие (адекватность) знания судей фактам реальной действительности и правоотношениям, т. е. верное знание фрагментов действительности, имеющих правовое значение» [337 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1998. – С. 9.].
   Е. Чесовский справедливо полагает, что «без достижения истины невозможно обеспечить конституционное право на обращение в суд за судебной защитой, ибо защитить можно только официально констатированное судом субъективное право, возникшее на основе правовой нормы, указанного в ее диспозиции и установленного судом юридического факта» [338 - Чесовский Е. Действует ли принцип объективной истины в гражданском процессе? // Российская юстиция. – 2001. – № 5. – С. 17.].
   По мнению Л. В. Трофимовой, «неустановление истинных знаний о спорных правоотношениях ущемляет интересы одной из сторон, что является нарушением принципов социальной справедливости и равенства всех перед законом» [339 - Трофимова Л. В. Основания к отмене судебных решений, не вступивших в законную силу: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Саратов, 1999. – С. 12.].
   С. Амосов отмечает: «Усилиями одних спорящих между собой участников процесса действительную картину событий прошлого установить бывает трудно. Совершенно очевидно, что как истец, так и ответчик (чаще всего оба) пытаются скрыть истинные обстоятельства своих взаимоотношений, поскольку имеют противоположные интересы. Поэтому традиции российского правосудия, реальная обстановка в стране возлагают на суд задачу по установлению объективной истины» [340 - Амосов С. Пределы судебного познания в процессуальном праве // Российская юстиция. – 2001. – № 5. – С. 33.]. По крайней мере, свидетельствуют о необходимости сохранения «некоторой активности» суда.
   А. Леви-Брюль пишет: «Предоставляя свои доказательства, каждая сторона стремится прежде всего не к установлению объективной истины, а к тому, чтобы оказать свое влияние на третью сторону, которая призвана разрешить спор, и это касается как традиционных обществ, так и современных» [341 - Levi-Bruhl Н. La preuve judiciaire chez les «primitives» // Receuils de la Societe J. Bodin. T. 18. «La preuve». – Bruxelles, 1963. – P. 5.].
   И. В. Решетникова считает, что в настоящее время необходимо констатировать «отказ гражданского процессуального права от принципа установления объективной истины» [342 - Решетникова И. В. Доказательственное право в гражданском судопроизводстве. – Екатеринбург, 1997. – С. 11.]. Суд, по мнению И. В. Решетниковой, устанавливает формальную истину, определяемую границами доказательственной деятельности» [343 - Бернэм У., Решетникова И. В., Яркое В. В. Судебная реформа: проблемы гражданской юрисдикции. – Екатеринбург, 1996. – С. 26.].
   И. М. Резниченко отмечает: «Новейшее гражданское процессуальное законодательство демонстрирует эволюцию принципа объективной истины… к принципу формальной истины» [344 - Резниченко И. М. Принцип формальной истины – процессуальная реальность // Актуальные проблемы государства и права на рубеже веков. – Владивосток, 1988. – С. 389–391.]. Роль суда, по мнению автора, теперь ограничивается триадой: создание условий для всестороннего и полного исследования обстоятельств дела; разъяснение участникам процесса их прав и обязанностей; оказание содействия в осуществлении их прав [345 - Там же. – С. 389.].
   С. А. Шишкин изменения в процессуальном законодательстве квалифицирует как «исключение постулата материальной (объективной) истины» [346 - Шишкин С. А. Состязательность в гражданском и арбитражном судопроизводстве. – М., 1997. – С. 61, 122.].
   Г. А. Жилин, проанализировав особенности современного состязательного процесса, ситуации, при которых сторона уклоняется от обязанности по доказыванию, другие объективные трудности процесса доказывания, приходит к следующему выводу: «Объективная истина не всегда достижима и существует лишь презумпция истинности решения, если были соблюдены все предусмотренные законом правила об исследовании юридических фактов, имеющих значение для дела, и оценке представленных сторонами доказательств» [347 - Жилин Г. А. Цели гражданского судопроизводства и их реализация в су-де первой инстанции: Автореф. дис… докт. юрид. наук. – М., 2000. – С. 64.].
   На наш взгляд, следует говорить о судебной истине, как о единственно возможном выводе, который получает суд (в том числе и при проверке законности решения в апелляционной, кассационной надзорной инстанциях) в условиях дискретности доказательственной информации.
   А. Г. Коваленко по этому поводу пишет: «Процесс судебного доказывания – специфический процесс приближения к истине, в котором осуществляются последовательные переходы от одного факта (достоверное знание) к другому (вероятностному) с помощью детерминированных процессуальной формой аргументов (доказательств), являющихся той или иной формой отражения этих фактов» [348 - Коваленко А. Г. Институт доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводстве. – М., 2002. – С. 75–6.].
   Иными словами, судебная истина – это единственно правильный в данных условиях вывод, получаемый исходя из тех данных, которые, с одной стороны, предоставлены сторонами (в том числе и при содействии суда), с другой – являются достаточными для разрешения дела по существу. Может, правда, возникнуть проблема достаточности доказательств, требующая самостоятельного решения.
   Как отметила Т. В. Сахнова, «не столь важно, думается, как определить достигаемую в суде истину (объективная она или нет), – вряд ли это так необходимо. Принципиально другое: суд должен остаться органом правосудия, а не превратиться в один из органов, разрешающих споры… поэтому государство – в лице суда – не вправе полностью уклониться от установления истины по делу как условия эффективной судебной защиты» [349 - Сахнова Т. В. Гражданское процессуальное право России: перспективы развития // Государство и право. – 1999. – № 12. – С. 35.]Нами ранее указывались причины, по которым истина не может быть объективной.
   Принцип судебной истины получил, на наш взгляд, закрепление и в новом УПК РФ. Согласно ст. 85 УПК РФ, доказывание состоит в «собирании, проверке и оценке доказательств в целях установления обстоятельств, предусмотренных ст. 73 настоящего Кодекса (обстоятельства, подлежащие доказыванию).
   Согласно ст. 88 УПК РФ, «каждое доказательство подлежит оценке с точки зрения относимости, допустимости, достаточности, а все собранные доказательства в совокупности – достаточности для разрешения уголовного дела».
   Аналогичная по смыслу норма содержится и в новом ГПК РФ.
   Разработчики концепции, согласно которой истина в суде не устанавливается, исходят из опасения, что суд, руководствуясь принципом истины, будет проявлять активность в собирании и исследовании доказательств, что нарушает принцип равенства сторон, делает его следователем по делу. Действительно, такая опасность существует. Однако вопрос состоит не в том, должен ли суд стремиться установить истину, а в том, как он будет это делать. Если активность суда не выходит за рамки состязательных отношений, не препятствует им, более того, способствует их сохранению, она вполне допустима.
   Цель механизма правового регулирования – обеспечение беспрепятственного движения интересов субъектов к ценностям, т. е. гарантированность их справедливого удовлетворения. Исходя из этого, А. В. Малько определяет механизм правового регулирования «как систему правовых средств, организованных наиболее последовательным образом в целях преодоления препятствий, стоящих на пути удовлетворения интересов субъектов права» [350 - Теория государства и права / Под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. – М., 1997. – С. 625.].
   Конечные цели правовой науки, пишет В. П. Камышанский, всегда и всюду остаются одинаковыми. Они заключаются в «выработке предложений по регулированию отношений в обществе, наиболее соответствующих объективной реальности и справедливости, а также правоприменительной практике» [351 - Камышанский В. П. Право собственности на недвижимость: вопросы ограничений. – Элиста, 1999. – С. 6.].
   Суд, как юрисдикционный орган, призван защищать права и законные интересы граждан, преодолевая препятствия, устанавливать истину и выносить обоснованное решение, выступающее своего рода «мерилом» в общественных отношениях. Поэтому в правовом государстве «правовое воздействие осуществляется в интересах большинства граждан, так как законотворческие функции, прежде всего, принадлежат представительным органам власти, избираемым народом» [352 - Бобылев А. И. Механизм правового воздействия на общественные отношения // Государство и право. – 1999. – № 5. – С. 106.].
   Кстати, отдельные ученые, отрицающие действие принципа истины, вступают в противоречия с рядом собственных рассуждений. Так, И. В. Решетникова, в частности, отмечает: «Обязанность доказывания и обязанность суда по участию в доказывании имеют единые корни: относимость, допустимость, достоверность и достаточность доказательств для разрешения спора; суд по-прежнему активен в назначении экспертизы, определяет предмет доказывания, распределяет обязанность доказывания, предлагает сторонам представить дополнительные доказательства, принимает меры по обеспечению доказательств, выполняет судебные поручения, т. е. так или иначе оказывает существенное содействие в собирании доказательств по делу; суд… стал более пассивным, но по-прежнему наделен властными полномочиями (вправе установить сведения об обстоятельствах, содержащихся в затребованном, но не представленном письменном доказательстве, признанными…» [353 - Решетникова И. В. Доказательственное право в гражданском судопроизводстве. – Екатеринбург, 1997. – С. 13, 15, 17.].
   А. Т. Боннер оппонирует И. В. Решетниковой: «Если, применяя нормы, касающиеся процессуального доказывания, суд осуществляет познавательную деятельность, если такого рода познание основано на достоверных и достаточных доказательствах и, наконец, если суд оказывает участникам процесса существенное содействие в собирании доказательств, если он исследует и оценивает эти доказательства, то что же должно быть результатом такого рода деятельности?» [354 - Боннер А. Т. Установление обстоятельств гражданских дел. – М., 2000. – С. 50.].
   Указывает автор и одну из причин допускаемых противоречий. По его мнению, принцип объективной истины «был закреплен в ГПК двойным или комбинированным путем, а в настоящее время является принципом косвенного закрепления» [355 - Там же. – С. 53.]. Почему так происходит? Здесь будет уместным вспомнить классификацию принципов гражданского процессуального права и порядок их фиксации в действующем законодательстве.
   Применительно к гражданскому процессуальному праву К. С. Юдельсон воспроизвел классификацию, предложенную С. С. Алексеевым в общей теории права: общеправовые принципы; межотраслевые принципы; отраслевые принципы; принципы правовых институтов [356 - Гражданский процесс/ Под ред. К. С. Юдельсона. – М., 1972. – С. 33–35.].
   Встречается также следующее деление принципов: общие; межотраслевые; отраслевые [357 - Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. М. Н. Марченко. – М., 1999. – С. 298.].
   Р. З. Лившиц различает следующие принципы: принципы-нормы; принципы, выводимые из норм.
   По его мнению, принципы-нормы получают прямое закрепление в нормах права. Причем принципы-нормы, как правило, обусловливаются предметом регулирования. Принципы, выводимые из норм, не получают прямого закрепления в конкретных нормах; они, как правило, обусловливаются методом регулирования. Такие принципы также носят либо общеправовой, либо отраслевой характер [358 - Лившиц Р. 3. Теория права: Учебник. – М., 2001. – С. 196–197.].
   Для правильного раскрытия и характеристики принципов отрасли права весьма важным представляется также следующее теоретическое положение: «Конкретизация в рамках отдельной отрасли права принципа… может быть выявлена только путем анализа конкретных институтов отрасли права и общих для всех институтов правоположений» [359 - Братусь С. Н. Предмет и система советского гражданского права. – М., 1963. – С. 137.].
   Принцип судебной истины является межотраслевым, характерным для всех процессуальных отраслей (с возможным преломлением и изменением в конкретной отрасли), развивает и детализирует такие принципы, как принцип законности, равноправия, демократизма.
   С учетом отмеченного, не требуется прямого закрепления соответствующего принципа в отраслевом законодательстве. Отраслевое законодательство должно не столько дублировать, причем фрагментарно, гипотезы или диспозиции правовых норм, сколько определять границы, особенности и изъятия (если таковые необходимы) из действия данного принципа в конкретных отраслевых институтах, или отдельных процессуальных нормах. Также следует отметить, что сами принципы как выводные положения из правовых норм имеют свою иерархию, соподчиненность (вертикальные, диагональные и горизонтальные связи). Данное положение также следует учитывать. Это самостоятельный «пласт», требующий проработки.
   Как правильно заметил С. С. Алексеев, «совершенство законодательства в значительной мере выражается в том, насколько отработано само построение правового материала, т. е. насколько при его выработке учтены типовые схемы и модели, данные науки и практики, требования эффективности, логики, и отсюда, стало быть, какой конкретно облик имеют данные юридические реальности» [360 - Алексеев С. С. Право: азбука – теория – философия: Опыт комплексного исследования. – М., 1999. – С. 109.].
   Часто пассивную роль суда рассматривают как примету состязательности, а в противоположном начале – активности суда – видят признаки следственного, розыскного процесса.
   В то же время понятие состязательного процесса толкуется в юридической литературе по-разному. Этому способствуют и сравнительно-исторический анализ реально существовавших и существующих видов состязательных процессов.
   Состязательный процесс – продукт идеальной типологии, характеризующийся следующими чертами: наличие двух противоположных сторон; процессуальное равноправие или равенство сторон; наличие независимого от сторон суда.
   В специальной литературе, говоря о состязательности, обычно речь ведут об исторической форме английского судопроизводства, как наиболее близкой к «чистой» состязательной модели, своего рода «идеале».
   Пассивная позиция суда и состязание сторон – это факт, которому существует объяснение. Во-первых, существует опасение, что суд, занимаясь непосредственным получением и исследованием доказательств, утратит объективность, окажется в плену собственных версий. Во-вторых, целесообразно ли государству брать на себя ответственность за судебные решения, в том числе и заведомо неистинные? Вряд ли, так как в этой ситуации суд начинает восприниматься как враждебная обществу сила, что опасно для государства и правящей элиты. Отсюда и подход разработчиков Концепции судебной реформы в России – правосудие является услугой, оказываемой за плату от имени государства всем способным заплатить за нее [361 - Ярков В. В. К проекту Гражданского Процессуального кодекса Российской Федерации // Арбитражный и гражданский процесс. – 2001. – № 3. – С. 3.]. В-третьих, общество не слишком доверяет суду, ставя под сомнение его независимость (памятуя события недавнего прошлого, телефонное право и т. п.), а потому право на представление и исследование доказательств полностью отдает на откуп сторонам.
   Данные научно-доктринальные положения активно разрабатывались, а некоторые и получали законодательную регламентацию в 80-90-е годы XX в. Уже сегодня можно сделать вывод о том, что многие из этих положений устарели или являются неприемлемыми, отдельные нуждаются в значительной модернизации.
   Мы исходим из того, что общество и государство заинтересованы в единообразном применении права, при этом государство имеет определенные обязанности по обеспечению действенного механизма защиты гражданских прав и свобод граждан России.
   На наш взгляд, необходима гармонизация таких принципов гражданского процесса, как состязательность, равенство сторон, законность, судебная истина и других. Как правильно отметил М. Краснов, «жизненно важно для страны, для ее нормального развития не просто проводить судебную реформу, а сделать ее так, чтобы судебная защита стала очень простым и понятным для каждого человека средством отстоять свой законный интерес» [362 - Краснов М. От концепции 1991 года до сегодняшнего дня. Попытка инвентаризации // Российская юстиция. – 2001. – № 11. – С. 6.].
   Поэтому можно полностью согласиться с мнением Г. А. Свердлыка и Э. Л. Страунинга: «Принцип оптимального сочетания общественных, коллективных и частных интересов, на наш взгляд, присущ любой системе права, поскольку любое государство, желающее стабильности экономической и социально-политической обстановки, в построении системы права должно руководствоваться необходимостью наиболее оптимального сочетания интересов его субъектов» [363 - Свердлык Г. А., Страунинг Э. Л. Защита и самозащита гражданских прав: Учебное пособие. – М., 2002. – С. 23.].
   С. Бурмагин заметил: «Вызывает озабоченность встречающееся упрощенное до примитивизма понимание состязательности, когда состязательный процесс представляют как неподконтрольный суду театральный поединок сторон, а решение суда – как итог словесных баталий…» [364 - Бурмагин С. Принцип состязательности в теории и судебной практике // Российская юстиция. – 2001. – № 5. – С. 34.]. Еще А. Ф. Кони отмечал, что трескучая и сентиментальная фразеология, извращение правильной перспективы дела приводят к тому, что простые и здравые понятия уступают место болезненным и ложным… Бесконтрольное состязание не всегда прокладывает путь к истине. Спор сторон действительно может обнажить истину, а может и похоронить ее в зависимости от того, совпадает ли истина с их интересами или противоречит им.
   В. Зыков отмечает, что даже в англо-американской системе правосудия «как правовой доктриной, так и прецедентами и законом подчеркивается активная роль судей судов первой инстанции в установлении истины по делу. Закон не требует от председательствующего судьи быть пассивным рефери» [365 - Зыков В. Суд или школа красноречия? // Российская газета. – 1 ноября. – 2000.].
   Да, английский и американский процессы до самого последнего времени не предполагали активности суда (судьи). Однако следует учитывать деятельность всех участников процесса, а не только суда. Дело в том, что судебная деятельность английского и американского представителя (адвоката) является образцом активности. Именно адвокаты являются двигателями процесса, а суд устанавливает баланс между ними. Стороны, как правило, сами редко выступают в суде. Причины тому – традиции и законодательные препятствия. Представитель стороны (профессионал-юрист) представляет свою версию суду и доказательства, проводит их анализ и оценку. Активность адвокатов в англосаксонской правовой системе столь велика, что их даже называют «правовыми гладиаторами» [366 - Халатов С. А. Представительство в гражданском и арбитражном процессе. – М., 2002. – С. 37.].
   Несмотря на отмеченные черты, в результате реформы гражданского процесса Великобритании, активность суда возросла. Так, Н. Г. Елисеев отмечает среди наиболее существенных изменений нового ГПК Англии – усиление судебной активности [367 - Елисеев Н. Г. Гражданское процессуальное право зарубежных стран: Источники, судоустройство, подсудность: Учебное пособие. – М., 2000. – С. 49–50; См. Civil Procedure Rules, 1998.].
   В России институт представительства не получил такого развития в силу различных причин. Поэтому даже в силу только этого обстоятельства преждевременно говорить о снижении роли суда (судьи) в гражданском процессе России. Возможно, в условиях обновленной законодательной базы адвокаты займут достойное место в обществе. Пока же идет процесс кристаллизации новой корпорации, причем успехи адвокатского лобби, нашедшие отражение в новых процессуальных кодексах, внушают определенные опасения. Адвокаты с помощью новых законов уже устранили некоторых из своих конкурентов [368 - Ляпунова Г. Цены на адвокатов вырастут // Российская газета. – 27 июля. – 2002.]. Позволят ли эти нововведения улучшить качество правовой помощи? Время покажет.
   Преимущества состязательности должны стать одинаково доступными и надежными для каждого, а не только для сильного, богатого, властного. Об этом со всей очевидностью свидетельствует отечественный опыт как последних лет, так и дореволюционной России.
   Устав Гражданского Судопроизводства в своей первоначальной редакции (1864 г.) последовательно проводил начало состязательности, самодеятельности сторон в процессе. Суд, по данному закону, основывает свое решение исключительно на доказательствах, представленных тяжущимися [369 - Статья 367 УГС (в ред. 1864 г.).]. Однако некоторая активность суда в процессе сохранялась. Так, согласно ст. 368 УГС, «когда по выслушивании сторон суд найдет, что по некоторым из приведенным ими обстоятельств, существенных для разрешения дела, не представлено доказательств, то объявляет об этом тяжущимся и назначает срок для разъяснения вышеозначенных обстоятельств».
   Новеллами, внесенными в гражданское процессуальное законодательство в 1912 и 1914 гг., роль суда в процессе была еще больше усилена. Согласно ст. 82 УГС, судья по собственной инициативе мог приложить к делу справочные сведения, находящиеся в его же делах. По брачно-семейным спорам суду было предоставлено право по собственному усмотрению постановить о допросе самих супругов (тяжущихся), их родственников и соседей, а равно и других лиц, могущих сообщить необходимые сведения по делу [370 - Статья 1345 УГС (в ред. 12 марта 1914 г.).].
   На наш взгляд, задачи, получившие законодательное закрепление в ст. 2 ГПК РФ, не выполнимы без установления истины по делу. Об этом свидетельствует целый ряд корреспондирующих ст. 2 ГПК РФ иных норм процессуального кодекса.
   Возникающие в настоящее время теоретические проблемы требуют решения следующих взаимосвязанных вопросов: как обеспечить независимость судьи при сохранении его активности; как разделить (совместить) активность сторон и активность суда?
   Ответы на эти вопросы лежат в дальнейшем развитии и гармонизации принципов гражданского процессуального права и правил доказывания, решения вопросов соотношения публичных и частных интересов в отдельных институтах процессуального права России. Так, если задача движения дела является результатом усилий сторон, то его ведение – главная задача суда. При этом суд оказывает всемерную помощь обеим сторонам, создает равные условия для отстаивания ими своих процессуальных позиций. В ситуации, если стороны фактически (а не формально юридически) поставлены жизненными обстоятельствами в неравные или заведомо несправедливые условия, то суд должен иметь возможность восстановить «равновесие» путем проявления своей активности в различных формах. В первую очередь, речь идет о субсидиарной активности суда в установлении обстоятельств дела, выявлении истины.
   В разных странах этот вопрос решается по-разному, в зависимости от имеющихся приоритетов. Например, признанный в германском гражданском процессе запрет розыска свидетелей и средств доказывания определяет установлению истины более узкие границы (цель – защита процессуального противника и судов от возможных злоупотреблений), в отличие от США, с их «безграничным» поиском доказательств [371 - Шак X. Международное гражданское процессуальное право: Учебник / Пер. с нем. – М., 2001. – С. 329.].
   Мы исходим из того, что в этой ситуации речь идет именно о восстановлении паритета, а не даче преимуществ одной из сторон процесса. Законодатель и раньше признавал существование фактического неравенства и предусматривал различные механизмы: перераспределение бремени доказывания и освобождение от доказывания по отдельным категориям гражданских дел; привлечение в процесс прокурора, представителей органов государственной (муниципальной) власти и управления; использование презумпций и фикций.
   Не утратили данные положения актуальности и в последнее десятилетие, несмотря на меняющиеся условия. Об этом со всей очевидностью свидетельствуют нормы нового Семейного кодекса России и других законодательных актов. Признается фактическим неравенство в договорных и корпоративных отношениях.
   Участники имущественного оборота, вступающие в договорные отношения, располагают различными средствами и возможностями влияния на формирование обязательства, обеспечение его исполнения в силу профессионального статуса, материального положения, других обстоятельств. Иногда такие различия достигают степени несопоставимости, когда один из участников договора не располагает никакими возможностями оказывать какое-либо влияние на контрагента в целях исполнения вытекающего из договора обязательства (договор розничной купли-продажи, проката, договоры присоединения). При таком положении дел не может быть и речи ни о равенстве участников гражданских правоотношений, ни о принципе диспозитивности гражданского права, ни о свободе договора [372 - Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право (книга первая): Общие положения. – М., 2001. – С. 793.]. Поэтому, предоставляя слабой стороне дополнительные права и соответственно возлагая на контрагента по договору дополнительные обязанности, ГК и другие законы тем самым «обеспечивают на деле равенство участников таких договорных отношений» [373 - Там же. – С. 792.].
   Законодатель ввел в оборот термин «аффилированные лица» [374 - Федеральный закон от 6 мая 1998 г. № 70-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР „О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках“» // СЗ РФ. 1998. № 19. Ст. 2066.] и предусмотрел последствия статуса аффилированных лиц.
   Как отмечает К. Ю. Тотьев, «используя в нормативных правовых актах это понятие, государство тем самым признает два важных факта: между формально самостоятельными юридическими лицами могут существовать (наряду с экономическим неравенством) отношения субординации, зависимости, подчинения, то есть юридического неравенства; эти отношения нуждаются в специальном правовом регулировании, основанном на принципе учета и контроля аффилированных лиц, а также публичной отчетности о них» [375 - Тотьев К. Ю. Конкурентное право (правовое регулирование конкуренции): Учебник. – М., 2000. – С. 124.].
   Налоговый кодекс РФ ввел термин «взаимозависимые лица» и предусмотрел механизм контроля за полнотой исчисления налогов по сделкам между ними [376 - Статьи 20 и 40 Налогового кодекса РФ.].
   А. Н. Варламова, среди причин недостаточного развития малого предпринимательства в России, отмечает следующие моменты: субъекты малого предпринимательства имеют неравные возможности доступа к ресурсам, госзаказам, отдельным сферам деятельности; банки рассматривают их как рискованных заемщиков и неохотно дают кредит; малые предприятия лишены скидок на большие объемы заказов.
   Для устранения негативных моментов и стимулирование малого бизнеса, по ее мнению, необходимо: установление льготного налогообложения; финансирование малого предпринимательства, в том числе через создание специальных фондов; заключение с малыми предприятиями государственных заказов, вовлечение их в новые сферы деятельности; формирование инфраструктуры поддержки малого предпринимательства (лизинговые компании, консалтинговые, информационные центры и т. п.) [377 - Варламова А. Н. Правовое регулирование конкуренции в России. – М., 2000. – С. 89–99.].
   Как мы можем убедиться, их решение возможно через признание законодателем фактического неравенства хозяйствующих субъектов в зависимости от тех или иных критериев и создания особых правовых режимов.
   Признание фактического неравенства в правоотношениях с участием юридических, физических лиц и публично-правовых образований характерно для большинства зарубежных правопорядков. Мы только заимствуем для своих целей и задач с учетом российской специфики те или иные институты и инструменты. Так, А. Н. Оншноков отмечает: «Нормы о защите прав потребителя как слабой стороны в договоре в ряде правовых систем носят "сверхимперативный" характер, тем самым ограничивая, или исключая, действие коллизионных норм и принципа автономии воли сторон» [378 - Оншноков А. Н. Защита прав потребителей в международном частном праве (коллизионные вопросы) // Защита прав граждан и юридических лиц в российском и зарубежном праве (проблемы теории и практики): Сборник статей и тезисов аспирантов и молодых ученых. – М., 2002. – С. 80.].
   А. В. Валуйский, на основе анализа зарубежного законодательства в части удовлетворения требований кредиторов, приходит к следующим выводам: идея конкурсного процесса о равномерном распределении имущества должника между всеми его кредиторами ни в одном из законов о несостоятельности своего воплощения не нашла. Такое положение связано со стремлением законодателя добиться «справедливого распределения средств», исходя из правового положения каждой категории кредиторов, с учетом экономической «слабости» стороны, национальных традиций и т. п.; при ранжировании кредиторов законодатели исходят из соображений экономической целесообразности, «всеобщего» государственного интереса, частного интереса небольших социальных групп (конъюнктурный аспект) [379 - Валуйский А. В. Проблемы удовлетворения требований кредиторов по законодательству о несостоятельности (банкротстве) России и зарубежных стран: Дис… канд. юрид. наук. – Саратов, 2002. – С. 114–115.].
   Вправе ли мы при отправлении правосудия забывать о наличии неравенства между сторонами, субъектами возникающих правоотношений и руководствоваться функцией «абстрактного» арбитра? Вряд ли.
   Потребность в субсидиарной активности суда может возникнуть и тогда, когда выявление существенных обстоятельств дела поставлено под угрозу из-за недопонимания, недостатка средств, неумения распорядиться своими процессуальными правами. Представители-профессионалы участвуют не в каждом процессе по гражданским делам, да и не всегда к ним применим термин «профессионал». Субсидиарная активность суда выступает гарантией принципа равенства и законности, без которых состязательность становится немыслима, беспочвенна. Разумеется, если под состязательностью понимать право и фактические действия сторон, направленные на собирание материала, доказательств по делу, а не право распоряжения фактическим материалом.
   Немыслима «пассивная позиция» суда в делах особого производства. Существенной спецификой обладает судопроизводство по делам, возникающим из публичных (управленческих) правоотношений. Выше в целом и уровень процессуальной регламентации данного производства, чем у искового производства.
   Следует предостеречь и от другой крайности. Сочувствие, вполне естественное при определенных обстоятельствах и нормальное с точки зрения человеческой психологии, не должно преобразовываться у судей в предубежденность, предвзятое отношение к одной из сторон. Стандартным образам, штампованным алгоритмам, построенным по упрощенной черно-белой схеме (хорошие – плохие; бедные – богатые; свои – чужие) не должно быть места в судебной практике.
   Т. В. Сахнова, говоря о факторах внепроцессуального порядка (являющихся имманентными), отмечает, что нельзя констатировать, что судейская оценка всегда является непредубежденной [380 - Сахнова Т. В. Судебная экспертиза. – М., 1999. – С. 248.]. Как отмечалось, личные убеждения нередко оказывают негативное влияние на способность логически рассуждать (тенденциозность).
   Поэтому четкие правила доказывания, деятельность судов по проверке законности и обоснованности решений нижестоящих судов должны способствовать искоренению такого рода штампов, встречающихся на практике.
   Таким образом, наиболее правильным представляется вывод о том, что происходящие изменения гражданского процессуального законодательства и судопроизводства заключаются не в отказе от установления истины по делам (как бы ее не именовали), а в изменении методов и способов ее достижения, а также правовых последствий.
   Причем внедрение состязательности в процесс сбора, исследования и оценки доказательств не только не должно расцениваться как препятствие к установлению фактических обстоятельств дела в суде, а наоборот, должно способствовать обеспечению объективности познающего субъекта, разрешающего дело по существу, т. е. суда. Открываются широкие возможности в использовании субъектами доказывания по гражданским делам знаний сведущих лиц (экспертов, специалистов), различных методов и приемов.
   Как правильно отметил В. В. Ярков, «для России вряд ли правильно стимулировать создание в гражданском процессе адвокатской системы, рассчитанной на успех ведения дела в суде» [381 - Ярков В. В. К Проекту Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации // Арбитражный и гражданский процесс. – 2001. – № 3. – С. 7.]. В противном случае стороны (а точнее, одна из сторон) становятся «господами» фактического материала и имеют право, пока длится состязание, свободно распоряжаться им в собственных интересах, направленных не на установление фактических обстоятельств, что естественно для стороны спорного правоотношения, а на выигрыш дела.
   Суд должен исследовать фактический материал процесса (разрешаемого дела), а не одной стороны, подготовившейся к процессу. Ведь нередко именно сторона, злоупотребляющая правом [382 - Поротикова О. А. Проблема злоупотребления субъективным гражданским правом: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Саратов, 2002. – С. 9–12; 18–20.], заранее создает «помехи» другой стороне и готовит доказательственную базу, чего практически лишена добросовестная сторона. Об этом со всей очевидностью свидетельствуют примеры из практики, в том числе с криминальным оттенком, например, на рынке недвижимости, когда «сознательно» упускают из вида условия, влияющие на действительность сделки, занижают стоимость объекта и т. п. Власть должна сказать о своих приоритетах.
   По мнению М. Краснова, необходимо обеспечить должный уровень правосудия в стране по следующим основаниям. Во-первых, потому, что привыкший в советские времена пусть к иллюзорной, но защите в лице комитетов партии сегодня человек наш ощущает заброшенность и бессилие. Во-вторых, не будет нормальной юстиции – будет криминальная юстиция. В-третьих, не имея сдерживающего фактора в лице суда, государственная власть и работники полицейских ведомств, лишь следуя логике событий, привыкнут к вседозволенности [383 - Загородняя Е. Третья недовласть // Эксперт. – 2001. – № 1–2. – С. 39.].
   Правильное понимание государства и судебной власти [384 - Филиппов П. М. Судебная защита и правосудие в СССР. – Саратов, 1987.] предполагает не отрицание присущих ему функций подавления и принуждения, а видение их второстепенного характера, выдвижение на первый план задач достижения общественного согласия. Без обязательности право утрачивает свою индивидуальную определенность среди других регуляторов общежития.
   Качество права и правоприменения приобретает особую значимость в условиях ослабления директивной роли государства, ограничения его вмешательства в различные сферы деятельности частных лиц и организаций. Вместе с тем если не найти разумных пределов плюрализма и децентрализации с учетом специфики населения России, то общество может быть дезорганизовано. В условиях демократизации, децентрализации и разделения властей недостатки функционирования судебной власти могут иметь далеко идущие последствия для общества и государства в целом.
   Данные выводы подтверждаются, на наш взгляд, также толкованием норм гражданского процессуального законодательства [385 - Глава 16, ст. 14, 49–51, 57, 60–63, 74, 78, 141, 145, 167–171, 173, 192, 197, 306 ГПК РСФСР, аналогичные ст. в ГПК РФ.], включая процессуальные кодексы зарубежных стран [386 - ГПК ФРГ, ГПК Великобритании (действующие редакции).], постановлениями высших судебных инстанций [387 - Постановление Пленума Верховного Суда от 14 апреля 1988 г. «О применении норм ГПК РСФСР при рассмотрении дел в суде первой инстанции» (в ред. от 25 октября 1996 г.): Сборник постановлений Пленума Верховного Суда РФ 1961–1996 гг. – М., 1997. – С. 81.], практикой.
   Другое дело, что стороны нередко не всегда активны и в полной мере и эффективно используют предоставленные им возможности. Тогда суд вынужден разрешать проблему «достаточности» доказательств.
   При непредставлении каких-либо доказательств суд устанавливает: наличие доказательств – на основе доказательственных презумпций, исходя из того, что они не опровергнуты; отсутствие обстоятельств – на основе того, что сторона, на которой лежит обязанность доказывания, не представила доказательств в их подтверждение [388 - Жуйков В. М. Проблемы гражданского процессуального права. – М., 2001. – С. 16.].
   Иными словами, теперь суд имеет право рассмотреть дело по имеющимся в нем доказательствам, если ответчик к установленному судом сроку не представит доказательства тех обстоятельств, имеющих значение для дела, которые он обязан доказать. Хотелось бы особо подчеркнуть – речь идет о праве суда, а не его обязанности.
   Возникает также закономерный вопрос: где та граница, когда «вероятное» или «высоко вероятное» можно признать за истину и вынести соответствующее решение? Например, вероятность существования определенного искомого факта – 97 % – это много, мало или достаточно для формирования убеждения судьи и вынесения законного решения по делу?
   Прежде чем рассмотреть данную проблему на примере сложного случая оспариваемого материнства, приведем один сюжет, иллюстрирующий рассматриваемый вопрос в художественно-историческом аспекте.

   Труп, «который лежал перед маркизом Эммануэлем де Флар-Монгори, был страшен. Но не потому, что он уже разложился, как это можно было предположить, а потому, что лицо его было отвратительно и неузнаваемо. По-видимому, оно было изуродовано каким-нибудь химическим процессом, потому что в то время, как тело не подверглось тлению и даже отчасти сохранило гибкость, свидетельствующую о недавней смерти, губы трупа вздулись, нос представлял собой зияющую рану, образовавшуюся, вероятно, при сильном падении, доходившую до самого черепа. Открытые глаза были ужасны. Узнать по лицу, кто был покойник, было бы невозможно, даже долгое время всматриваясь в него. Волосы у трупа были темно-русые, совершенно такого же цвета, как у маркиза.
   Дама в черной перчатке молчала, пока Эммануэль рассматривал труп со страхом, вызывавшим у него головокружение. Затем она взглянула на него и сказала:
   – Маркиз, это человек, утонувший сегодня утром, на рассвете. Это был бедный бухгалтер без должности, родившийся в Бельгии; ему тридцать шесть лет. Это, кажется, ваши лета, маркиз?
   Эммануэль ответил, не вполне поняв вопрос Дамы в черной перчатке:
   – Да.
   Она продолжала:
   – Он одного роста с вами, и волосы у него такие же, как у вас…
   Она остановилась. Эммануэль все еще не понимал значения ее слов.
   – Он утонул сегодня утром, – продолжала она. – И я купила его труп у моряков, вытащивших его из воды; человек, у которого вы теперь находитесь, очень опытный химик; он обезобразил ему лицо, как вы могли в этом убедиться.
   – Но к чему вы все это говорите мне? – вскричал наконец маркиз.
   – А! Так вы не понимаете? – ответила она с насмешливой улыбкой.
   – Нет.
   – Человек этот, которого звали Виктором Барбье и исчезновение которого не обратит на себя ничьего внимания, будет торжественно похоронен.
   Маркиз вздрогнул.
   – Он будет похоронен по первому разряду; все судейские и государственные представители проводят его до места последнего упокоения, а на кладбище отца Лешеза ему поставят памятник со следующей надписью: «Здесь покоится тело Эммануэля Шаламбеля, маркиза де Флар-Монгори, скончавшегося на тридцать седьмом году своей жизни».
   Эммануэль вскрикнул.
   – А! Вы понимаете теперь, маркиз, вы понимаете, зачем обезобразили лицо этого человека, бросившегося в Сену?
   – Но кто же, – вскричал маркиз, задрожав, – кто осмелится засвидетельствовать, что этот человек – я?
   – Ваше платье, ваши драгоценные вещи, ваш бумажник, находящийся у вас в кармане, где лежат письма и визитные карточки» [389 - Понсон дю Террайль. Тайны Парижа. Роман Фульмен. – Волгоград, 1992. – С. 304–305.].

   Казалось бы, это вымысел, однако данный пример примечателен тем, что в отдельных случаях в начале XXI в. мы еще уподобляемся отдельным представителям парижского общества давно минувших дней. Так, в настоящее время не является редкостью, когда факт родства, например, между Ивановым Иваном Ивановичем и Сидоровым Петром Петровичем судом устанавливается по заявлению лица на основании свидетельских показаний (данные лица поддерживают родственные отношения, считают себя братьями). Там, где наука в состоянии дать ответ, ее возможности должны быть всецело задействованы.
   Теперь вернемся к сложному случаю оспариваемого материнства.
   Уровень доказательности экспертного вывода представляется ключевым моментом, от которого зависит практическая значимость выполненной экспертизы и, как правило, решение суда по делу. В арсенале методов современных судебно-биологических исследований молекулярно-генетический анализ является в настоящее время практически единственным методом, который позволяет проводить количественную оценку доказательственного значения совпадения или несовпадения признаков при идентификационных исследованиях, а также в экспертизе установления родства, оспариваемого отцовства или материнства. Принципиальным вопросом являются количество анализируемых экспертом локусов и уровень доказательности, который можно признать достаточным.
   Во многих странах уже существуют официальные стандарты доказательности для молекулярно-генетических экспертных исследований. Так, например, в США при исследовании случаев спорного отцовства требуемое минимальное значение избирательности для панели полиморфных локусов (дискриминирующая способность) составляет 95 % [390 - American Association of Blood Banks (AABB). Standards for Parentage Testing. – 2-nd Ed. Bethesda, 1994.], в России предполагается установить данное значение большим или равным 99,75 %, что соответствует формулировке «практически доказано» [391 - Туманов А. К. Основы судебно-медицинской экспертизы вещественных доказательств. – М., 1975. – С. 232.].
   В судебной и экспертной практике иногда возникает трудноразрешимая задача, связанная с рассмотрением и разрешением дел в рамках уголовного (подмена ребенка) или гражданского (возмещение вреда и проч.) судопроизводства. Обусловлена данная проблема как встречающимся ненадлежащим выполнением медицинским персоналом своих служебных обязанностей, так и корыстными, низменными побуждениями отдельных граждан.
   Одна из таких экспертиз и возникшие при ее производстве проблемы послужили основой для последующей публикации [392 - Ефремов И. А., Носиков В. В., Скобликов Е. Ю., Законова А. Ф., Иванов П. Л. О возможных затруднениях молекулярно-генетической экспертизы при недостаточно высокой индивидуализирующей значимости результатов (на примере сложного случая оспариваемого материнства) // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 1. – С. 11–17.].
   Объектами экспертизы явились фрагменты костей, изъятые от эксгумированного трупа ребенка, а также образцы крови, полученные от двух неродственных женщин, каждая из которых, предположительно, могла оказаться матерью погибшего ребенка. Осложняющим моментом для экспертизы явилось то, что образцы крови мужчин, которые могли бы рассматриваться в качестве бесспорных отцов для рожденного каждой из женщин ребенка, по разным причинам оказались недоступны для анализа. Экспертиза призвана была решить вопрос спорного происхождения ребенка. Иными словами, на разрешение экспертов был поставлен вопрос: кто из двух женщин является истинной биологической матерью ребенка?
   Проведенное исследование в необходимом объеме не позволило ответить на поставленный вопрос, хотя, как нами отмечалось, «разрешающая способность» метода геномной дактилоскопии приближается к 100 %.
   Поясним смысл происшедшего. В основе молекулярно-генетического подхода к анализу родства лежит сравнительное изучение аллельных вариантов высокополиморфных локусов в геномах ребенка и его предполагаемых биологических родителей. При наличии совпадающих аллелей во всех исследованных одноименных локусах у ребенка и предполагаемого родителя делается вывод о возможности получения ребенком «наследственного материала» именно от этого индивида. Родительство, таким образом, не исключается. Если же в исследованных генотипах ребенка и предполагающегося родителя отсутствуют совпадающие аллели одноименных локусов, то делается вывод об отсутствии «кровного родства».
   Это предположительный, качественный вывод. В случае формулирования первого, промежуточного вывода, необходима дальнейшая конкретизация усилий. Это объясняется тем, что результаты сравнительного анализа генотипов, в принципе, допускают двоякую интерпретацию. Иначе говоря, ни одна из альтернативных интерпретаций не является логически неопровержимой. Возможны случайные совпадения, мутация генетического материала в одном из объектов и т. п. Поэтому в отдельных случаях необходимы дополнительные исследования, в которых доказательственное значение совпадений или несовпадений признаков оценивают средствами математической статистики и теории вероятностей. Значительную помощь оказывает исследование генетического материала другого родителя. Однако в данном случае это оказалось невозможно.
   Для оценки полученных при исследовании данных были рассчитаны значения индекса материнства и вероятности материнства. При этом величина вероятности материнства для обеих женщин составила 95,12 %! Иными словами, несмотря на столь внушительный индекс вероятности материнства, экспертная задача осталась на этом этапе нерешенной.
   В связи с этим исследование было продолжено. На втором этапе работы было протипировано еще 13 локусов и 10 групп сцепления (стандартная методика предполагает исследование 8 локусов). Было установлено, что в геноме ребенка и одной из женщин в 6 из 13 локусов выявлены полностью несовпадающие аллели. Следовательно, генетический материал ребенка не мог быть получен по наследству от одной из женщин – ее родительство исключается. Последующая математическая обработка полученных результатов, необходимая для полного решения экспертной задачи, подтвердила данный вывод. Величина вероятности материнства составила 99,95 %.
   Данный пример наглядно иллюстрирует тот факт, что даже применение метода молекулярно-генетической экспертизы иногда может не дать оснований для однозначного суждения. В описанном экспертном случае решение поставленной задачи потребовало того, чтобы было проанализировано более 20 локусов. При этом был выдержан стандарт доказательности, требующий превышения величины 99,75 %. В ином случае могла иметь место при высокой степени вероятности материнства (например, 95 %) судебная ошибка. Поэтому, по мнению авторов статьи, описавших столь сложный для экспертного решения случай [393 - Там же. – С. 17.], видится оправданной необходимость достижения вероятности родительства не менее 99,99 % и выше.
   В условиях расширения состязательных и диспозитивных начал в гражданском судопроизводстве значительно повышается роль таких стадий процесса, как возбуждение дела в суде и подготовка дела к судебному разбирательству, так как именно здесь закладываются основы для правильного рассмотрения и разрешения дела. Как правильно отметил В. М. Жуйков, «экономия на этих стадиях приводит к значительно большим потерям на стадии судебного разбирательства и нарушениям прав лиц, участвующих в деле» [394 - Жуйков В. М. Проблемы гражданского процессуального права. – М., 2001. – С. 23.].
   Поэтому уже при принятии искового заявления и подготовке дела к судебному разбирательству судья должен приложить максимум интеллектуально-волевых усилий, а именно: определить обстоятельства, имеющие значение для правильного разрешения дела; решить вопрос о том, кто, какие доказательства и в какой срок должен представить; определить возможность рассмотрения и разрешения дела при отсутствии тех или иных доказательств; своевременно выявить потребность в привлечении сведущих лиц.
   Принцип судебной истины также служит ограничению возможного «люфта» в получении, исследовании и оценке доказательств по делу, следовательно, укреплению законности.
   К. К. Лебедев пишет: «Продумывая свою тактику на суде, юрист должен помнить одну простую и очевидную истину, а именно: суд – это судьи, т. е. люди» [395 - Лебедев К. К. Правовое обслуживание бизнеса (корпоративный юрист): Учебно-практическое пособие. – М., 2001. – С. 217.].
   Человек может заблуждаться, скрывать информацию, лгать и т. п. Уличить же лжеца в процессе крайне сложно. Пол Экман пишет: «Многие люди немало удивляются, когда узнают, что… профессиональные группы, имеющие дело с ложью (судьи, адвокаты, полицейские, операторы детекторов, работающие в ЦРУ, ФБР или Агентстве национальной безопасности, военные специалисты и психиатры), демонстрируют результаты на уровне случайных. Не менее удивителен и тот факт, что большинство из них не знают о своем неумении обнаруживать обман…» [396 - Экман П. Психология лжи. – СПб., 1999. – С. 201.]. Более того, по его мнению, процесс построен таким образом, что выявить обман практически невозможно [397 - Там же. – С. 206.].
   В. В. Ларин отмечает, что на практике нередко судья приобщает к делу не одну сотню листов второстепенных документов, представленных одной из сторон. Тем самым, «доказательственная база формируется если не качественно, то количественно». Ваши доказательства «могут попадать в дело "со скрипом". Судья может не задать "важных и очевидных вопросов"». Протокол нередко «сглаживает неловкости и недосказанности одной из сторон, опускает важные моменты в позиции другой стороны» [398 - Ларин В. В. Ловушки и ошибки в договоре и судебном процессе. – СПб., 2000. – С. 189–190.]. Появляется самостоятельная проблема, связанная с необходимостью достаточно полной фиксации процесса судебного разбирательства. Причем отмеченная проблема – это проблема с «длинной бородой» и не является специфичной для российского гражданского судопроизводства.
   Заслуживающим внимания представляется и тот факт, что, например, немецкие процессуалисты, использующие принцип состязательности не одно десятилетие, рассматривают квинтэссенцию содержания принципа состязательности в ее запретительной против суда силе [399 - Давтян А. Г. Гражданское процессуальное право Германии. – М., 2000. – С. 43.], а никак не препятствием к установлению фактических обстоятельств дела. Более того, принцип состязательности, по мнению большинства немецких ученых, утратил свое прежнее значение [400 - Bomsdorf. Prozebmaximen und Rechtswirklchkein, Verhandlungs-und Untersuchgsmaxime im deutschen Recht zur ZPO, Berlin, 1971. – S. 279.]. Состязание сторон в немецком судопроизводстве не может происходить без судейского вмешательства, которое служит быстроте, эффективности и вынесению справедливого решения по делу. Принцип состязательности уступает место принципу кооперативности [401 - Давтян А. Г. Гражданское процессуальное право Германии. – М., 2000. – С. 44.], чем стирается грань между судейским содействием и принципом состязательности.
   Данные теоретические положения нашли отклик у законодателя. В Германии изменения ГПК, вступившие в силу с 1 января 2002 г., предусматривают более активную роль суда. Согласно новой редакции, «председательствующий указывает на существующие сомнения в отношении обстоятельств, которые он должен принимать во внимание по собственной инициативе» (п. 3 ст. 139 ГПК ФРГ).
   Б. Брайг и В. А. Бабаков отмечают, что происходит дальнейшее усиление активности суда в гражданском процессе Германии, в частности, за счет установления судом сроков на подачу стороной (сторонами) письменного объяснения [402 - Брайг В., Бабаков В. А. Гражданский процесс России и Германии: сравнительный анализ некоторых проблем // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 1. – С. 22.].
   Одним из итогов реформы гражданского процессуального законодательства Великобритании, как отмечалось, также явилось усиление активности суда [403 - Елисеев Н. Г. Гражданское процессуальное право зарубежных стран. – М., 2000. – С. 50.].
   Таким образом, в разных правовых системах современности в условиях реформирования происходят однонаправленные процессы.
   Подводя итоги изложенному и исходя из содержания принципов гражданского процессуального права, действующего законодательства, можно сказать, что суд должен стремиться установить фактические обстоятельства дела (с высокой степенью вероятности приблизиться к пониманию существа исследуемого явления, достаточному для формирования внутреннего убеждения и вынесения законного и обоснованного решения) и принимать для этого предусмотренные процессуальным законом меры. На установление обстоятельств гражданского дела и их окончательную оценку направлен весь процесс судебного доказывания.
   Данный вывод подтверждается и тенденциями развития науки доказательственного права. В некоторых работах отмечается, что предметом регулирования доказательственного права служат порядок и содержание процесса познания [404 - Теория доказательств в советском уголовном процессе / Под ред. Н. В. Жогина. – М., 1973. – С. 10.].
   Так, И. В. Решетникова отмечает, что «предметом правового регулирования доказательственного права являются отношения, связанные с доказыванием… в суде в целях их разрешения» [405 - Решетникова И. В. Курс доказательственного права в российском гражданском судопроизводстве. – М., 2000. – С. 22.].
   В. В. Ярков говорит, что существующая в настоящее время система оценки доказательств позволяет достаточно произвольно оценивать доказательства. По его мнению, признание за квалифицированными письменными доказательствами особой юридической силы и доказательственного значения делает отношения гражданского оборота более стабильными, а результаты судебных процессов более предсказуемыми [406 - Ярков В. В. К Проекту Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации // Арбитражный и гражданский процесс. – 2001. – № 3. – С. 7.].
   К таковым можно отнести и заключение эксперта, полученное в соответствии с процессуальным регламентом (проблема асимметрии, предустановленой силы доказательств), что, однако, не исключает его оценки.
   Процесс доказывания предопределяет цель судопроизводства, а процессуальные правила являются основой, матрицей данной деятельности. В связи с этим необходимо в рамках науки доказательственного права разрабатывать четкие правила и алгоритмы рассмотрения и разрешения гражданских дел, что возможно на основе научного познания и посредством использования методов научного познания бытия. Именно полученное знание, а не мнение, должно предопределить исход дела. И наш гражданский процесс был «сконструирован» таким образом, чтобы последовательно осуществлять процесс установления фактических обстоятельств дела. Вряд ли стоит ломать систему, фактически не предлагая ничего взамен.
   Для того чтобы в принципе имелась возможность получить истинный итоговый вывод в условиях «дефицита» доказательственной информации, необходимо, чтобы и все промежуточные этапы, выводы были истинными, отвечали предъявляемым требованиям (относимость, допустимость, достоверность). Необходимо иметь в виду, что каждому такому этапу, выводу должно предшествовать исследование с последующей оценкой. Речь в данном случае идет о предварительной (промежуточной) оценке, осуществляемой до удаления суда в совещательную комнату.
   По этому поводу В. К. Пучинский писал, что «до окончательной оценки доказательств в совещательной комнате никаких выводов о фактах суд не делает», а «внутреннее убеждение судей по конкретному делу складывается на основе рассмотрения в судебном заседании каждого доказательства в отдельности и всех доказательств в их совокупности и взаимосвязи» [407 - Пучинский В. К. Разбирательство и разрешение гражданских дел в суде первой инстанции // Советское государство и право. – 1960. – № 9. – С. 81.].
   Достижение истины в новых условиях предполагает не установление всех фактических обстоятельств, связанных с рассматриваемым правоотношением, а установление обстоятельств, которые в соответствии с применимыми нормами достаточны для вынесения решения по делу, отвечающему предъявляемым требованиям.
   Проявляющийся в последние десятилетия в науке и практике «презюмированный подход» как альтернатива «исследовательскому подходу» в немалой степени является порождением упрощенчества. Исследовательский гражданский процесс свертывается, предрешается презумпциями или фикциями в то время, когда еще не выработана единая дефиниция презумпции и их классификация.
   «Презюмированный» тип гражданского процесса заранее ограничивает активность суда в установлении фактических обстоятельств дела за ненадобностью, исходя из процессуальной экономии, ведь есть «готовое знание». Следствием этого может быть не только полная «пассивность» суда, его коллапс как властного органа, с соответствующей оценкой такой «деятельности» населением, но и ограничение активности сторон судом всеми имеющимися в арсенале процессуальными и не процессуальными средствами. Исключение активности суда, умаление его роли в установлении фактических обстоятельств гражданских дел ведет к формализму правосудия, не соответствует цели защиты реально существующих прав граждан и организаций. Естественным следствием такого подхода является снижение «удельного веса» использования специальных знаний в судебном разбирательстве, в частности, производства судебных экспертиз по гражданским делам. В условиях «презюмированного подхода» судам проще ограничиться «суррогатами» (результаты несудебных экспертиз, отдельные справки и т. п.).
   На наш взгляд, в основе доказывания по гражданским делам должен лежать состязательный исследовательский, а не презюмированный тип процесса, исключающий высокую степень активности суда по большинству категорий гражданских дел, превращавшей его в «следователя по гражданским делам».
   Как правильно отметили М. А. Алиэскеров и Ю. С. Шпинев, «стремление к установлению истины по гражданскому делу должно быть предписано законом суду во всех стадиях процесса» [408 - Алиэскеров М. А., Шпинев Ю. С. О принципах гражданского процесса // Арбитражный и гражданский процесс. – 2001. – № 6. – С. 3.].
   Другое дело, что презумпции есть, были и будут, как и презюмированный тип процесса. Однако он возникает «не от хорошей жизни», должен использоваться субсидиарно в ситуациях, когда нет иного выхода. Возникающий в связи с этим пласт как теоретических, так и практических проблем, требует самостоятельного осмысления.
   «Вправе ли современные юристы забывать то, что ученые еще более семидесяти лет тому назад убедительно доказали относительно содержания принципа состязательности и гармоничного сочетания обязанностей сторон по доказыванию с правом суда по собиранию доказательств и руководством процессом в направлении достижения истины?» [409 - Треушников М. К. Вступительная статья // Рязановский В. А. Единство процесса. – М., 1996. – С. 9.]. По-прежнему актуально звучат слова Вольтера: «Все мы любим истину и делаем из этой любви добродетель, ибо в наших собственных интересах – не подвергаться обману» [410 - Вольтер. Философские сочинения. – М., 1988. – С. 271.].
   При этом необходимо обеспечить реальную возможность сторонам для активной защиты своих прав. Причем речь следует вести не только о формальном равенстве, а о функциональном, фактическом, в первую очередь, равенстве в получении, исследовании и оценке доказательств.
   Отмеченные тенденции и предложения на самом деле имеют истоки далеко за пределами собственно института доказательственного права и гражданского процесса. Поэтому сделаем некоторое отступление, чтобы определить истоки имеющихся концепций и взглядов в обществе.
   Положение личности, вовлекаемой в многообразные правоотношения, в том числе гражданские процессуальные правоотношения, различно и зависит от множества факторов.
   Научные теории по-разному определяют положение личности в обществе и государстве. К их числу относят либерализм, анархизм, этатизм, демократизм [411 - Васильев А. В. Государство, право и личность // В мире права. – 2000. – № 3. – С. 10.]. Не ставя перед собой задачи их системного анализа, отметим только наиболее существенные положения данных теорий.
   Либерализм характеризуется следующими чертами взаимоотношений «человек-государство»: постулируется абсолютная ценность человеческой жизни; признается автономия индивидуальной воли; утверждается договорный характер отношений между государством и личностью; компетенция государства и объем его вмешательства в частную жизнь ограничены только минимально необходимыми для интересов общества и человека функциями.
   Анархизм как теория утверждает, что необходимо безгосударственное устройство общества и отсутствие какого-либо государственного принуждения.
   Солидаризм в своей основе выступает за согласованную деятельность граждан и государства. Государство здесь выступает органом граждан и решает задачи, которые сами граждане решить не могут.
   Этатизм признает необходимость непосредственного властного участия государства, его органов в различных сферах жизни.
   В демократическом государстве положение личности характеризуется наличием взаимных прав и обязанностей государства и личности, широкими правами и свободами граждан, а также возможностью защищать их в суде от неправомерных действий (бездействия) государственных органов, должностных лиц, организаций и граждан, а также путем самозащиты прав.
   Особенностью российских реформ, как в целом, так и в социальной сфере, проводимых, начиная с 1991 г., в течение достаточно длительного периода времени являлось отсутствие ясно выраженных ориентиров осуществления проводимых преобразований. Только в Послании Президента Российской Федерации Федеральному Собранию «Об укреплении Российского государства» от 24 февраля 1994 г. появилась четкая формулировка общей долгосрочной цели социально-экономического развития страны – сделать Россию процветающей страной, в которой живут свободные люди, гордые своей древней историей и смело смотрящие в будущее; страной, в которой власть основана на праве и не подавляет гражданина. В последующих президентских посланиях и правительственных программах также приводились конкретные формулировки целей, подлежащих решению в соответствующие периоды.
   В качестве стратегических целей внутренней политики российского государства устанавливаются следующие: гарантия конституционных прав граждан в области социальной защиты населения, труда, охраны здоровья, образования, культуры; нормализация демографической ситуации, снижение смертности населения; существенное улучшение социальной инфраструктуры и др.
   Анализируя их, нельзя не обратить внимание на следующее. Во-первых, они свидетельствуют о том, что в их основе лежат демократические принципы. Во-вторых, они выходят за рамки собственно социально-культурного комплекса. В-третьих, затрагивают ряд сфер, которые не вполне управляемы со стороны государства (демографическая сфера, культура). В-четвертых, многие из направлений (целей) для их реализации потребуют создания надлежащей правовой базы (законы, подзаконные акты) и эффективных механизмов защиты (в первую очередь – судебной).
   Следует также помнить, что государство меняется, обновляется, умирает долго и трудно. История государства и народа оказывает непосредственное влияние на эти процессы.
   Модернизация в России, начавшаяся еще при Петре I и продолжающаяся в наши дни, породила особый, неизвестный на Западе культурный слой. Как пишет С. Г. Кара-Мурза, «восприняв западные либеральные и демократические идеи, эта интеллигенция в то же время не стала буржуазной. Приняв с энтузиазмом идею свободной личности, русская интеллигенция не могла согласиться с антропологией западного гражданского общества, которая представляла человека как конкурирующего индивида, вынужденного непрерывно наносить ущерб ближнему в борьбе за существование. Тем, кто был воспитан на Пушкине, Толстом и Достоевском, было невозможно принять в целом рационализм философа гражданского общества Джона Локка, согласно которому, разъединение людей оправданно, ибо «никто не может разбогатеть, не нанося убытка другому» [412 - Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация (книга первая). – М., 2001. – С. 75.].
   Если для западного интеллектуала, проникнутого рационализмом, идеалом был и остается поиск «правды как истины», то для российского интеллигента этот идеал неразрывно сочетался с поиском «правды как справедливости». В России вне зависимости от тактических целей и задач очередных «правителей» всегда была важна идея «Общего дела», скрепляющего личности в общество. Причем данная идея навязывалась сверху и принималась большинством граждан, что придавало государству силу. Поэтому коллектив, общность значили гораздо больше, чем индивидуум. Голос в дореволюционной России и Советском Союзе отдавался тем, кто считался выразителем разума и воли коллектива (отец семейства, старейшина, «голос национальности» и т. д.). Советская власть, как пишет С. Г. Кара-Мурза, «была типично идеократическим государством традиционного общества» [413 - Там же. – С. 343.], но с иным, отличным от других традиционных обществ, набором идеалов.
   В. М. Сырых считает, что в правовой психологии населения СССР доминирующее значение имели неукоснительная вера во всевластие государства и его органов, их отчужденность от интересов простого народа; расхождение между словами государства о его неукоснительной заботе о простом человеке и конкретными делами; неспособность простого работника своими действиями защитить предоставленные ему права и свободы, достойно противостоять произволу местных начальников, руководителей предприятий, организаций, учреждений [414 - Сырых В. М. Российская советская правовая культура в контексте мировой цивилизации // Правовая культура на рубеже столетий: Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции. – Волгоград, 2001. – С. 48.].
   Предельным выражением демократии западного типа стал принцип «один человек – один голос».
   В этих условиях «в основу преодоления противоречий интересов всех субъектов должен быть положен основополагающий принцип: государство в лице правотворческих органов должно стремиться к тому, чтобы соблюдение интересов общества и государства (публичных интересов) было выгодно каждому носителю частного интереса. При этом важно через ограничение проявления субъективных интересов, не соответствующих интересам общества и государства, добиваться правильного осознания этих интересов носителями частного интереса» [415 - Курбатов А. Я. Сочетание частных и публичных интересов при правовом регулировании предпринимательской деятельности. – М., 2001. – С. 158.].
   Наше теоретическое правосознание, так же, как и правовой дух, сохраняет многие юридические, психологические, идеологические «отметины» советского прошлого. Как пишет Р. С. Байниязов, «у нас в идейном, ментальном плане произошел, с одной стороны, категорический разрыв с социалистической интерпретацией юридизма, а с другой – мы по-прежнему находимся в сладостном плену ностальгических воспоминаний и переживаний» [416 - Байниязов Р. С. Мировоззренческие основы общероссийской правовой идеологии // Журнал Российского права. – 2001. – № 11. – С. 9.]. По его мнению, современное правовое развитие российского общества и государственности не отличается идейной наполненностью, стратегической выверенностью, мировоззренческой четкостью, не всегда в ментально-культурологическом смысле идентично отечественному социуму. Это неизбежно накладывает отпечаток на российское право, в том числе право процессуальное, на его смысловое, доктринальное, нормативное содержание, на практику его реализации.
   Необходима целостная идеология, в основе которой определяющим является мировоззрение основной социальной группы, кластера, хребта российского общества. К таковому не случайно относят «средний класс». Другое дело, что в России он только формируется и, естественно, еще не заявил в полный голос об идеологии, принципах общественного устройства и претензиях к власти. В любом случае, уже сегодня необходимо определяться с мировоззренческими основами идеологии (включая правовую идеологию) России первой половины XXI в.
   Гражданское общество – это прежде всего общество, в котором значительное место занимают собственники, имеющие свои интересы. Именно поэтому следует всячески содействовать образованию в стране среднего класса [417 - Керимов А. Д. К вопросу о формировании в России гражданского общества // Право и политика. – 2002. – № 8. – С. 5.]. Сущностью гражданской жизни, как писал французский юрист М. Ориу, является «семейная жизнь в сочетании с частной собственностью; таким образом, гражданский строй покоится на двух основных институтах семьи и собственности» [418 - Ориу М. Основы публичного права. – М., 1929. – С. 367.]
   В связи с изложенным представляется важным отметить следующие моменты. Во-первых, необходимо выявлять и учитывать закономерности развития страны и его народа, так как история развития права, государства и его институтов имеют свою собственную логику. Во-вторых, необходимо опираться как на собственный опыт, так и на достижения человеческой цивилизации в части отправления правосудия. В-третьих, в основе права – глубинные процессы, суть которых – формирование на основе имеющихся в социуме норм морали, религии, этики, а также обычаев, эффективных юридических регуляторов, подкрепляемых мощью государства в лице его правоохранительных органов. В-четвертых, необходимо обеспечить гармоничное сочетание (баланс) частного и публичного интереса в процессе отправления правосудия по гражданским делам с учетом исторических, политических, экономических и иных факторов.
   Данные вопросы вызывают в настоящее время пристальный интерес теоретиков с учетом изменений материального и процессуального права, а также практики применения тех или иных законодательных актов [419 - Барткова О. Г. Проблемы участия Российской Федерации в имущественных отношениях, регулируемых гражданским законодательством: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Тверь, 2002; Белов А. А. Административное принуждение в деятельности государственной инспекции безопасности дорожного движения: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 2000; Волков С. А. Конституционные средства защиты и охраны прав и свобод человека и гражданина: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 1999; Калашникова Г. А. Публичный договор: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Краснодар, 2002; Поротикова О. А. Проблема злоупотребления субъективным гражданским правом: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Саратов, 2002; Улетова Г. Д., Громыко С. В. Международная научно-практическая конференция «Защита прав и законных интересов граждан и организаций» // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 10–11, и др.].
   Следует также помнить, что с помощью правового регулирования нельзя уничтожить потребность в чем-либо, а соответственно, и интерес. Поэтому особую значимость приобретает разработка новых инструментов (помимо запретов и ограничений), направленных на формирование определенных условий, правил и собственно интересов, выгодных обществу и государству в целом.
   Так, С. Л. Сибиряков, исследуя причины проституции и методы борьбы с ней, отмечает: «Известны три основных метода борьбы с проституцией: прогибиционизм (запрет); регламентация (регистрация, медицинское и полицейское наблюдение, контроль); аболиционизм (профилактическая, разъяснительная работа при отсутствии разрешения и запрета)» [420 - Сибиряков С. Л. Допреступные и криминальные отклонения в поведении детей и подростков: «Бермудский треугольник XXI века». – Волгоград, 2001. – С. 89.]. При этом опыт борьбы с проституцией показал, что запреты оказались бессильны в борьбе с данным явлением. Репрессии также малоэффективны, так как они не воздействуют на причины проституции, многие из которых стары как мир и неискоренимы в обозримом будущем [421 - Там же. – С. 90.].
   Теперь вернемся собственно к специальным знаниям, их месту в процессе отправления правосудия по гражданским делам.
   Специальные знания, вовлекаемые в процесс с целью отыскания, установления фактических обстоятельств дела, с одной стороны, должны полностью соответствовать предъявляемым правилам и требованиям, с другой – способствуют реализации соответствующих правил и принципов процессуального права России.
   Следует помнить о правовых и специальных пределах (ограничениях) по использованию специальных знаний в гражданском судопроизводстве.
   Правовые пределы обусловлены нормами права и правилами доказывания по отдельным категориям дел, что нами уже отмечалось. Специальные пределы обусловлены степенью научной разработанности методик, методов, приемов для целей правосудия наукой и техникой, а также возможностями самой науки и техники на данном этапе их развития.
   В настоящее время в мире отмечается неуклонный рост частоты и распространенности «новых» заболеваний (например, аллергических, СПИДа). В то же время целый ряд вопросов, необходимых для эффективной борьбы с ними, не решен. Могут возникнуть проблемы в судебной практике при решении отдельных прикладных вопросов (давность заболевания, причина, источник, причинно-следственные связи и другие), так как однозначного ответа медицинская наука на некоторые из них пока дать не может. Например, до последнего времени изучена недостаточно истинная природа поствакцинальных реакций. Прививки же делаются практически каждому ребенку, а также взрослым. Иногда возникают грозные поствакцинальные осложнения. Причиненный вред подлежит возмещению [422 - Статья 19 ФЗ от 17 сентября 1998 г. № 157-ФЗ «Об иммунопрофилактике инфекционных болезней».]. Так, хорошо известно, что коклюшный токсин является ведущим адъювантом, стимулирующим продукцию IgE [423 - Общая аллергология. Т. 1 / Под ред. Г. Б. Федосеева. – СПб., 2001. – С. 61.]. (ответственного за развитие аллергических реакций анафилактического типа). Этот факт послужил основанием для предположения о возможной ассоциации аллергических заболеваний, в частности, бронхиальной астмы, с массовой иммунизацией против коклюша [424 - Odent М. R., Culpin Е. Е., Kimmel Т. II JAMA, 1994. – V. 272. – N 8. – Р. 593.]. Однако результаты многочисленных эпидемиологических исследований не позволили однозначно подтвердить или исключить наличие причинно-следственной связи между иммунизацией коклюшной вакциной и повышенным риском развития сенсибилизации к ингаляционным антигенам. Результаты исследования, проведенного Farooqi и Hopkin, выявили наличие асооциации между вакцинацией убитой коклюшной вакциной и риском развития бронхиальной астмой, тогда как Nilsson с соавторами такой связи не обнаружили [425 - Farooqi I. S., Hopkin J. М. II Thorax. – 1998. – N 11. – V. 53. – P. 937; Nilsson L., Kjellman N.I., Bjorkstein B. II Arch. Pediatr. Adolesc. Med. – 1988. – N 8. – V. 152. – P. 734–738.].
   С учетом отмеченных проблем необходимо определиться с критериями качества деятельности сведущего лица.
   Критерием качества использования специальных знаний для целей правосудия является степень профессиональной добросовестности, тщательности проделанной работы, которую должно проявить сведущее лицо. Здесь многое зависит как от эффективного использования профессиональных знаний и адекватных действий судьи, так и профессионализма сведущего лица.
   Применительно к сведущим лицам, водоразделом между качественной, с юридической точки зрения, и некачественной услугой (помощью) является: использование знаний и навыков в объеме, подтвержденном необходимыми и имеющимися документами (диплом, сертификат специалиста, лицензия на занятие данным видом деятельности и т. п.); оптимальное, эффективное и своевременное использование имеющихся профессиональных знаний в установленных пределах в соответствии с полученным заданием (в соответствии со стандартами, приказами, методическими рекомендациями, обычаями).
   Необходимо также отметить, что специальные знания в полной мере проявляют себя в состязательном, исследовательском типе гражданского процесса. Данное положение следует учитывать в дальнейшем при разработке законодательных актов. Дело в том, что некоторые области общественных отношений формируются и существуют только в результате воздействия закона. К таковым со всей очевидностью можно отнести гражданские процессуальные правоотношения.
   В то же время в современных условиях все большее распространение получают отношения, должное специальное правовое регулирование которых отсутствует. Например, использование результатов частных экспертиз, вовлечение сведущих лиц для дачи разъяснений, получения консультаций. Причем в последние годы фактически (вне процесса) стали использовать помощь сведущих лиц в области юридической науки, пограничных дисциплин. Так, целый ряд проблем, возникающих при разбирательстве «врачебных дел», невозможно разрешить без привлечения сведущих лиц в области «медицинского права» – новой отрасли российского права [426 - Мохов А. А. Медицинское право – самостоятельная отрасль российского права // Право и политика. – 2002. – № 8. – С. 128–137.].
   Несмотря на все предпринятые сторонами и судом действия по установлению обстоятельств дела, в том числе и с использованием самых современных достижений науки и техники, можно представить себе ситуацию, когда искомый факт (факты) остался ненайденным; имеющиеся материалы не позволяют сформировать твердое убеждение у суда относительно фактов, имевших место. Как быть в этой ситуации?
   Именно в этих условиях, на наш взгляд, проявляют себя в полной мере правила использования презумпций и фикций с учетом их места в процессе, социально-правовой оценки рассматриваемых правоотношений и последствий предполагаемого к вынесению судом решения.
   По меткому замечанию И. Оршанского, «истинным стимулом подобных предположений бывает не действительная вероятность данного умозаключения от одного факта к другому, а желание охранять те или другие общественные интересы, наиболее важные в глазах законодателя…» [427 - Оршанский И. О законных предположениях и их значении // Журнал гражданского и уголовного права. – 1874. – С. 21.].
   Таким образом, снова возникает проблема сочетания публичных и частных интересов в отраслях процессуального и материального права, проблема установления обстоятельств дела исходя из действующего законодательства и доктрины, проблема их социально-правовой оценки судом.
   Е. Ю. Веденеев отмечает, что социальное значение правовых предположений заключается в том, что «презумпции возникают, изменяются, прекращаются в зависимости от правовой идеологии общества, когда существует интерес к защите определенных отношений. С усложнением юридического быта область фактов возрастает и потребность в их удостоверении усиливается. Это достигается различными способами, один из которых – через установление законных презумпций» [428 - Веденеев Е. Ю. Роль презумпций в гражданском праве, арбитражном и гражданском судопроизводстве // Государство и право. – 1998. – № 2. – С. 44–45.].
   Если презумпции являются выводом из комплекса сопоставлений, основаны на опыте, фактах, то фикции – это положения, принимаемые «на веру» априори. В данном инструменте сконцентрирована глубокая философская и социальная сущность. Фикции еще больше сближают общественные регуляторы (мораль), не подкрепленные обязательной силой с правом.
   Право и мораль являются основными регуляторами общественных отношений, находятся в постоянном взаимодействии между собой, дополняя и обогащая друг друга. Принятие, изменение или отмена нормативного акта нередко диктуется требованиями морали и социальной справедливости. Целый ряд отношений, который ранее регулировался нормами морали, этики, теперь получил нормативное закрепление. Например, комплекс правоотношений между врачом и пациентом (больным) теперь регулируется нормами федеральных и региональных законов, раньше – нормами морали, этики и деонтологии.
   Действующие гражданское, семейное, трудовое право и другие отрасли законодательства оперируют понятиями, смысл которых невозможно установить без обращения к нормам морали, общественным устоям.
   Какова бы ни была степень детализации и конкретизации запретов, они не могут исчерпать всех возможных проявлений социально неприемлемых способов, средств и целей осуществления субъективных гражданских прав [429 - Гражданское право: Учебник/ Под ред. Е. А. Суханова. – М., 1998. – С. 390.]. В связи с этим имеется принципиальный запрет осуществления гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотреблением правом в иных формах (п. 1. ст. 10 ГК РФ). В ряде случаев закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права разумно и добросовестно. Так, в соответствии со ст. 169 ГК РФ, сделка, совершенная с целью, противной основам правопорядка или нравственности, ничтожна.
   Невозможно также применение института аналогии права без учета исследуемой категории. При невозможности использования аналогии закона, права и обязанности сторон определяются исходя из общих начал и общего смысла гражданского законодательства (аналогия права) и требований разумности и справедливости.
   Суду в каждом конкретном случае следует четко определить приоритеты, соотношение частных и публичных интересов в рамках конкретного спорного правоотношения, уяснить, каким образом они выражаются в праве. Только после решения этой задачи можно приступать к исследованию вопроса о возможности вынесения того или иного судебного акта. Как отметила Т. В. Сахнова, «в современный период утверждения цивилизационного подхода к пониманию роли права и государства именно гарантирующая функция гражданского процесса определяет… назначение и сущность правосудия» [430 - Сахнова Т. В. Гражданское процессуальное право России: перспективы развития // Государство и право. – 1999. – № 12. – С. 32.].
   Интерес как категория является предметом исследования многих наук: философии, социологии, психологии, экономической теории, правоведения и многих других. Нас прежде всего интересует понятие «интерес» с позиций права.
   Данная категория детально была исследована Ю. А. Тихомировым. Он определяет публичный интерес как «признанный государством и обеспеченный правом интерес социальной общности, удовлетворение которого служит гарантией ее существования и развития» [431 - Тихомиров Ю. А. Публичное право. – М., 1995. – С. 55.]. Публичные интересы, будучи правильно осознанными, находят свое выражение в правовых нормах. Иными словами, с момента их признания в качестве таковых они становятся охраняемыми нормами государственного принуждения, в том числе и посредством функционирования судебной власти. Таким образом, публичные интересы – это интересы отдельной общественной группы, получившие закрепление в праве (включая нормы государственного принуждения).
   Необходимо отметить, что значимость определенных явлений общественной жизни может меняться, в связи с чем рассматриваемая категория является постоянно эволюционирующей, что ведет на практике, в силу инертности государства и его институтов, к разрыву между складывающимися общественными интересами и их отражением в праве. Данное положение обусловливает необходимость создания и эффективной деятельности таких механизмов, которые позволяли бы гражданину быстро и, что не менее важно, эффективно разрешать возникающие споры и восстанавливать потерпевшему его нарушенную имущественную (неимущественную) сферу. В этих условиях еще больше возрастает роль суда. Со всей очевидностью об этом свидетельствует и мировой опыт. Суды, в отличие от органов исполнительной власти, в случае отсутствия правового предписания, регламентирующего отношения, возникающие в ходе производства по гражданскому делу, могут теперь, согласно прямому предписанию, применять нормы, регулирующие сходные отношения, а при отсутствии таковых – общие принципы осуществления правосудия [432 - Статья 1 Федерального закона от 7 июля 2000 г. «О внесении изменений и дополнений в Гражданский процессуальный Кодекс РСФСР»; ч. 4 ст. 1 ГПК РФ.], что является несомненным достижением и служит интересам сторон.
   Следует также отметить, что государство должно «сознательно ограничивать область своего вмешательства сферой публичного» [433 - Кряжков А. В. Публичный интерес: понятие, виды и защита // Государство и право. – 1999. – № 10. – С. 93.], т. е. такими сферами государственной деятельности, где присутствие публичного интереса очевидно (общественный порядок, поддержание обороноспособности, надзор и контроль по отдельным направлениям).
   Функционирование государства в качестве общесоциального (публичного) института составляет предмет публичного права. В нем интересы общества или его отдельных групп отражены наиболее полно, поскольку деятельность государства в немалой степени направлена на их удовлетворение. Гражданский процесс является публичным институтом. В то же время и частное право, хотя и регулирует отношения по горизонтали (материально-правовые отношения, служащие причиной обращения в суд), отношения отдельных лиц, направленные на удовлетворение их частных интересов, также выражает их путем установления четких правил, образующих единый правопорядок, отвечающий интересам общества в целом, т. е. образует публичный интерес. Следовательно, публичные интересы выражены как в системе публичного, так и частного права; они тесно взаимосвязаны и их разграничение до некоторой степени условно [434 - Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. – М., 1997. – С. 359.].
   Об этом свидетельствуют и нормы нового Гражданского кодекса РФ, содержащего множество норм, направленных на учет и обеспечение публичных интересов. На это есть объективные причины. Во-первых, и публичное и частное право являются хотя и различными, но частями единой правовой системы, основанной на действующей Конституции РФ. Во-вторых, нормы частного и публичного права воздействуют на одни и те же объекты и нередко опираются на одинаковые фактические составы (юридические факты). В-третьих, участниками гражданских правоотношений помимо физических и юридических лиц являются публично-правовые образования (Российская Федерация, субъект РФ, муниципальное образование). При регулировании отношений с их участием применяются общие нормы, используемые для урегулирования правоотношений между юридическими лицами, но с определенными ограничениями и изъятиями, установленными специальными законами. В-четвертых, в целях обеспечения условий функционирования гражданского оборота и его устойчивости необходимо определить правовое положение его участников, их правосубъектность и пределы действия, что также обусловливает публичный характер ряда гражданско-правовых норм. Так, И. В. Гайдым, исследовав проблемы договора поставки сырья для пивоваренной промышленности, приходит к выводу, что, несмотря на частноправовой и двусторонний характер договора поставки, при поставках сырья для пивоваренной промышленности должен быть дополнительно учтен интерес третьей стороны – потребителя конечной продукции [435 - Гайдым И. В. Положение покупателя в договоре поставки сырья для пивоваренной промышленности: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 2002. – С. 20.] (качество, цена). В-пятых, особая значимость отдельных объектов гражданских правоотношений предопределила необходимость установления особых правил регулирования (природные ресурсы, оружие, наркотики и т. д.). Например, право частной собственности имеет законные ограничения, устанавливаемые в интересах всего общества. Так, владение, пользование и распоряжение землей и другими природными ресурсами осуществляется их собственниками свободно, если не наносит ущерба окружающей среде и не нарушает прав и законных интересов иных лиц (ч. 2 ст. 36 Конституции РФ). Конституция также устанавливает возможность и условия принудительного отчуждения собственности, что есть не что иное, как мера ограничения частного интереса и реализации интереса публичного. Исходя из социально-экономических интересов, законодатель установил преимущественное право наследования по завещанию предприятия индивидуальным предпринимателем или коммерческой организацией. В случае, когда никто из наследников не имеет указанного преимущественного права или не воспользовался им, предприятие, входящее в состав наследства, разделу не подлежит и поступает в общую долевую собственность (ст. 1178 ГК РФ). В-шестых, необходимость защиты слабой стороны в складывающихся правоотношениях (ограничение монополистической деятельности, поддержка малого предпринимательства, защита имущественных интересов потерпевшего, потребителей и т. д.) также является причиной вмешательства государства в соответствующие сферы и еще одной причиной публицизации гражданского права.
   Таким образом, квалификация и гражданского права как частного «дезориентирует и правотворческую, и правоприменительную деятельность» [436 - Богданов Е. Соотношение частного и публичного в гражданском законодательстве // Российская юстиция. – 2000. – № 4 – С. 24.]. Более того, признание гражданского права в качестве исключительно частного привело бы к разрушению всей системы правового регулирования общественных отношений, представляющих собой следующую триаду: дозволения, запреты, обязывания [437 - Алексеев С. С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. – М., 1989. – С. 46.].
   Позиция же С. С. Алексеева, утверждавшего, что «до тех пор, пока гражданское законодательство, законы о собственности, предпринимательстве, все аналогичные законы не будут признаны и конституированы в общественном и юридическом бытии в качестве частного права, у нас не будет действительно частной собственности…» [438 - Алексеев С. С. Гражданское право как частное право // Проблемы развития гражданского законодательства и методология преподавания гражданско-правовых дисциплин. – Харьков, 1993. – С. 21.].
   По всей видимости, данная позиция объяснялась необходимостью преодоления овладевавшей умами многих граждан установки В. И. Ленина, что «мы ничего частного не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое…» [439 - Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. – С. 398.].
   Здесь будет уместным отметить, что и само государство также нуждается в ограничениях. Как отмечал Поль Валери, «если государство сильное, оно подавляет нас, если же слабое – мы погибаем» [440 - Люшер Ф. Конституционная защита прав и свобод личности / Пер. с франц. – М., 1993. – С. 6.].
   Во всем цивилизованном мире признается абсолютная ценность прав человека, подчинение государства и общества интересам граждан. Этот принцип нашел закрепление и в Конституции России (ст. 2, 17), что предполагает ориентацию всех государственных органов на обеспечение, охрану и защиту прав человека, а общество – на осуществление контроля за тем, как эти права соблюдаются [441 - Бляхман Б. Я. Из выступления на «круглом столе» журнала «Государство и право». Российская правовая система и международное право: современные проблемы взаимодействия // Государство и право. – 1996. – № 3. – С. 9.].
   Согласно Конституции России, права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены только федеральным законом и только в той мере, в которой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Перечень оснований для ограничения гражданских прав, установленный в п. 3 ст. 55 Конституции РФ, является исчерпывающим. Они же продублированы в п. 2 ст. 1 ГК РФ.
   По мнению Н. С. Бондаря, «системный анализ ч. 3 ст. 55 Конституции РФ позволяет сделать вывод, что получившие в ней закрепление критерии (основания) правомерного ограничения прав и свобод человека и гражданина базируются на принципе сочетания публичных и частных интересов. Соответствующие интересы получают не прямое, а опосредованное конституционное закрепление через категорию целеполагания: путем признания правомерными тех ограничений прав и свобод, которые необходимы для достижения определенных целей в рамках публичных либо частных интересов» [442 - Бондарь Н. С. Из выступления на «круглом столе» журнала «Государство и право» // Государство и право. – 1998. – № 8. – С. 39.].
   Для отграничения публичного права от частного в условиях проникновения публично-правовых норм в частное право, немаловажное значение приобретает не столько сам характер исследуемых норм, сколько характер мер, применяемых для достижения поставленной цели.
   В науке социального управления меры, применяемые для достижения общественно-полезных целей, делят на: прямые (непосредственное администрирование или метод административного управления); косвенные [443 - Бахрах Д. Н. Основные понятия теории социального управления. – Пермь, 1978. – С. 74–84; Пискотин М. И. Социализм и государственное управление. – М., 1984. – С. 144–145.].
   Административный метод предполагает прямое воздействие на объект путем детальной регламентации его прав, обязанностей и юридической ответственности. Косвенное воздействие также предполагает наличие и закрепление определенных прав и обязанностей, однако в основе данного метода управления – создание условий, стимулов, при которых само управляемое лицо становится заинтересованным в определенном варианте поведения.
   Защита публичных интересов наиболее часто осуществляется посредством установления государственных стандартов, лицензирования, сертификации, а также институтами государственного надзора и контроля.
   В наших рассуждениях о публичном интересе мы снова вынуждены формулировать имеющееся различие словами Савиньи: «В публичном праве целое (государство) является целью, а отдельный человек играет подчиненную роль, между тем как в частном праве отдельный человек является сам по себе целью, и всякое правоотношение относится к его существованию или особому положению как средство» [444 - Savigny С. V. Sistem des heut rom. Rechts. В. I. – 1840. – S. 23.].
   Публичное право, таким образом, защищает (или, по крайней мере, должно защищать) интересы отдельной личности опосредованно, через интересы общества и государства. В случае несовпадения или столкновения права или интереса конкретного лица и прав или интересов общества приоритет – последним. Частное же право обеспечивает реализацию прав и законных интересов личности, индивида непосредственно. Для этих правоотношений не характерно столкновение прав и интересов личности с интересами общества, государства.
   Государство в лице судебной власти способствует разрешению спора, что находит отражение в процессуальном праве и законодательстве в форме определенного сочетания принципов диспозитивности, законности, судебной истины и других.
   Однако против отдельных из отмеченных аргументов еще в XIX в. появился ряд возражений. Так, Н. М. Корнуков в работе «Лекции по общей теории права» (1886) отмечал, что целью в праве всегда, являются люди как таковые, человеческая личность, так что во всяком праве, и публичном и частном, целью являются отдельные люди.
   Пристальное внимание учению об индивиде, личности уделяют и философы. В числе многочисленных трудов на данную тему следует отметить книгу Н. А. Бердяева «Философия свободного духа», в которой автор утверждает, что человек есть большая ценность, чем общество, нация, государство, а личность не может быть частью общества, потому что не может быть частью чего-либо, она может быть в общении с чем-либо. Далее он продолжает: «И даже когда государство защищает права личности, то оно защищает права отвлеченной единицы, а не конкретной личности» [445 - Бердяев Н. А. Философия свободного духа. – М., 1994. – С. 306–307.].
   Немаловажным представляется тот факт, что традиционное деление права на два блока (частный и публичный) подвергается критике. Ряд ученых, отмечая взаимопроникновение публично-правовых и частноправовых начал в отношения, тяготеющие к предмету собственно частного или публичного права, пытались разрешить возникающие проблемы (предмета, метода, принципов отрасли права) путем расположения между публичным и частным правом подразделения социального права [446 - Тихомиров Ю. А. Публичное право. – М., 1995. – С. 25, 30.].
   В свое время Л. И. Петражицкий, посвятив рассмотрению проблем деления права на частное и публичное несколько параграфов своего исследования, сделал следующий вывод: «Традиционные группы, именуемые "частным" и "публичным правом", далеко не обнимая всех видов права и, будучи приноровлены лишь к определенной стадии развития права, распределяют и то право, которое они имеют в виду так, что разнородные явления соединяются в одну группу, а однородные разъединяются» [447 - Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. – СПб., 2000. – С. 584.].
   Истоки правовой специализации кроются в общественном разделении труда, разграничении компетенции властных структур, усложнении социальных связей в системе «личность – общество – государство». Цель отрасли права, ее отдельных институтов и норм – наиболее полно, с учетом специфики отношений, цели и задач правового регулирования определить особенности, динамизм общественных отношений в рассматриваемой сфере. Деление на «частное» и «публичное» является теоретической конструкцией, стержнем для конструирования правовой нормы, а не предопределяющим признаком. Так, А. Е. Черноморец пишет: «О делении российского права на частное и публичное можно говорить лишь условно, подразумевая под этим публичные и частно-правовые начала в регламентации общественных отношений, но они не видимы невооруженным глазом» [448 - Черноморец А. Е. Некоторые проблемы гражданского права // Пути развития юридической науки и образования в XXI веке. – Волгоград, 2002. – С. 424.]. Еще Г. Ф. Шершеневич писал, что «с научной стороны до сих пор остается не вполне выясненным, где находится межевая черта между гражданским и публичным правом, каковы отличительные признаки той сферы права, которая носит название частного права и составляет предмет особой науки» [449 - Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права. – М., 1912. – С. 11.].
   Различные общественные отношения регулируются не сами по себе, а в определенных сферах общественного бытия, которым подчинено отраслевое регулирование: в предпринимательской деятельности, в семье, здравоохранении, при отправлении правосудия и т. п. При этом именно отраслевое регулирование подчинено реально складывающимся связям, отношениям в обществе, а не наоборот [450 - Мохов А. А. Теоретические проблемы медицинского права России. – Волгоград, 2002. – С. 80.].
   Сегодня назрела потребность в фундаментальных исследованиях, разработке проблем, связанных с определением понятия «интерес», с выделением их видов и необходимостью их учета при правовом регулировании, с выработкой способов обеспечения баланса интересов и принципов их применения на различных стадиях отправления правосудия по гражданским делам, а также в отдельных институтах процессуального права (в частности – институте сведущих лиц).
   Особую значимость и остроту категория «интерес», «публичный интерес», «законный интерес» приобретает на современном этапе исторического развития в связи с расширением для субъектов (лиц, участвующих в деле) принципа «дозволено все, что не запрещено законом». Рассмотрим категорию «законный интерес», являющуюся, на наш взгляд, наиболее точной. Наибольшее распространение категория «законный интерес» получила также и в законодательстве [451 - Статья 5 ГПК РСФСР 1923 г.; ст. 12 Постановления ЦИК и СНК СССР «Об основных принципах организации государственного нотариата»; ст. 2, 14, 23 Положения «О прокурорском надзоре в СССР» 1955 г.; ст. 15 Закона «О государственном арбитраже в СССР»; ст. 1, 13 ГК РФ; ст. 1, 7 Семейного кодекса РФ и других.]. Вместе с тем законодатель, употребляя данный термин в нормативных актах, не разъясняет его. Нет соответствующих разъяснений и со стороны государственных органов, включая судебные. В связи с потребностью в определении понятия «законный интерес» и отсутствием такового в законодательстве, разъяснениях и определениях судебных органов, данная категория является объектом пристального внимания и изучения. Исследованием данного вопроса занимались Г. Ф. Шершеневич [452 - Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. – М., 1913. – С. 293.], Ю. С. Гамбаров [453 - Гамбаров Ю. С. Курс гражданского права. Часть общая. Τ.1. – СПб., 1911. – С. 377.], М. Д. Загряцков [454 - Загряцков М. Д. Административная юстиция и право жалоб // Право и жизнь. Ч. 4. – М., 1923. – С. 25.], В. А. Рясенцев [455 - Рясенцев В. А. Условия и юридические последствия отказа в защите гражданского права // Сов. юстиция. – 1962. – № 9. – С. 9.], В. П. Грибанов [456 - Грибанов В. П. Интерес в гражданском праве // Сов. государство и право. – 1967. – № 1. – С. 52.], Р. Е. Гукасян [457 - Гукасян Р. Е. Проблема интересов в советском гражданском процессуальном праве. – Саратов, 1970. – С. 37.] и другие.
   По мнению А. В. Малько [458 - Малько А. В. Законные интересы советских граждан: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Саратов, 1985.], с которым можно полностью согласиться, законный интерес – это «отраженное в объективном праве либо вытекающее из его общего смысла и в определенной степени гарантированное государством простое юридическое дозволение, выражающееся в стремлениях субъекта пользоваться конкретным социальным благом, а также в некоторых случаях обращаться за защитой к компетентным органам – в целях удовлетворения своих потребностей, не противоречащих общественным» [459 - Малько А. В. Субъективное право и законный интерес // Правоведение. – 2000. – № 2. – С. 35.].
   Содержание законного интереса состоит из двух элементов: возможностью пользоваться конкретным социальным благом; возможностью обращаться в необходимых случаях за защитой к государству в лице его компетентных органов. Причем второй элемент является дополнительным. Он проявляется только в ситуации ущемления первого элемента. Сущность же законного интереса заключается в юридическом дозволении.
   Таким образом, проблема сочетания интересов личности с интересами общества и государства, защиты публичного интереса, становится одной из наиболее острых для всего цивилистического процесса. Представляется, что разрешение данной проблемы существенным образом повлияет на триаду отправных принципов гражданского процесса (состязательность, диспозитивность, законность), ведь процессуальные принципы подвержены толкованию, которое зависит от избранной концепции, взгляда на соотношение частного и публичного. Важно избежать крайностей с учетом исторических, культурных, этнических особенностей России. Немаловажным также представляется учет разработок в области социологии, психологии и других как общественных, так и естественных наук. Философия крайностей, чрезмерное увлечение одним в ущерб другому, обычно не приводит к положительным результатам в долгосрочной перспективе. Данный подход также обусловлен тенденциями развития института сведущих лиц в гражданском процессе. Необходима сбалансированность, гармонизация состязательного и диспозитивного начал при контролирующей и координирующей роли суда. Как отметил А. С. Мордовец, «правовое государство должно опираться на четко действующий механизм взаимной ответственности государственной власти и личности за исполнение возложенных на них обязанностей, тем самым наиболее эффективно обеспечить реализацию одной из важнейших форм охранительной функции права – юридической ответственности» [460 - Мордовец А. С. Социально-юридический механизм обеспечения прав человека и гражданина. – Саратов, 1996. – С. 76.].

Глава 3. Судебная медицинская экспертиза как основная форма использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве

3.1. Понятие и классификация медицинских экспертиз

   Как мы отмечали, основной и наиболее детально регламентированной, на сегодняшний день, формой использования специальных знаний является судебная экспертиза.
   Сведущие лица, обладающие специальными знаниями в области науки, искусства, техники или ремесла, привлекаемые судом для проведения исследования фактических обстоятельств, называются судебными экспертами, а соответствующая экспертиза – судебной.
   Рассмотрим понятие и сущность судебной экспертизы.
   Термин «судебная экспертиза» означает, что имеется в виду не любая экспертиза, а используемая в судопроизводстве. Иными словами, судебная экспертиза – одна из разновидностей экспертизы вообще, обладающая особыми признаками, описанными в процессуальном законе (ГПК, АПК и УПК), т. е. характерной чертой судебной экспертизы является ее процессуальная форма.
   В научной литературе можно встретить несколько подходов к определению понятия судебной экспертизы: как исследования, проводимого экспертами на основе специальных познаний [461 - Давтян А. Г. Экспертиза в гражданском процессе. – М., 1995. – С. 17.], как особого процессуального действия [462 - Лилуашвили Т. А. Экспертиза в Советском гражданском процессе. – Тбилиси, 1967. – С. 81.], как института доказательственного права [463 - Коженов М. М. Введение в судебно-психологическую экспертизу. – М., 1980. – С. 3; Орлов Ю. К. Заключение эксперта и его оценка по уголовным делам. – М., 1995. – С. 6; Петрухин И. Л. Экспертиза как средство доказывания в Советском уголовном процессе. – М., 1964. – С. 15.].
   Между данными подходами к определению понятия судебной экспертизы нет противоречия, так как различия в формулировках вызваны акцентированием тех или иных аспектов одного явления, – факторов, в равной мере важных и необходимых для понимания сущности судебной экспертизы.
   Выявить особенности института судебной экспертизы можно, определив предмет регулирования. Предметом правового регулирования выступают общественные отношения, которые, будучи урегулированы нормами права, принимают форму правовых отношений. Таким образом, судебную экспертизу можно определить через систему правовых (процессуальных) отношений, складывающихся в процессе назначения, проведения и оценки результатов экспертизы.
   Основанием возникновения правоотношений по поводу экспертизы являются юридические факты – процессуальные действия.
   Главный из них – определение суда о назначении судебной экспертизы. Без данного документа невозможно возникновение правоотношений по поводу судебной экспертизы. Таким образом, за пределами процесса (гражданского или уголовного) получить заключение эксперта как судебное доказательство по делу невозможно. Речь, разумеется, идет о строгих доказательствах. Более того, даже в рамках процесса, нарушение любой процессуальной нормы при назначении, проведении экспертизы и оценке заключения эксперта судом дезавуирует доказательственную силу последнего. Следовательно, заключение эксперта, как самостоятельное судебное доказательство, может быть результатом только судебной экспертизы, назначенной и проведенной в строгом соответствии с правилами гражданского процессуального законодательства.
   Экспертное заключение, полученное вне процесса либо с нарушением требований к форме, статусу судебного эксперта, не приобретает, соответственно, и статуса экспертного заключения, которое могло бы быть использовано в качестве такового в суде. Например, по гражданским делам, связанным с обязательствами вследствие причинения вреда жизни или здоровью, нередко представляются заключения МСЭК (медико-социальная экспертная комиссия). Однако подобного рода экспертизы не являются судебными; лица, их проводящие, не становятся экспертами в процессуальном значении этого слова: не обладают тем объемом прав и обязанностей, который предусмотрен ГПК; не предупреждаются об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения; МСЭК и судебная медицинская экспертиза проводятся по различным методикам. Поэтому и результаты данной экспертизы суд, на наш взгляд, не может принять в качестве заключения эксперта. Выводы МСЭК могут быть допущены в процесс как письменные доказательства, если они отвечают требованиям письменного доказательства, либо, что более предпочтительно, как свободное доказательство.
   В отдельных случаях сторона может, минуя суд (нередко до обращения в суд), обратиться к помощи сведущего лица – «эксперта». Такого рода «заключения» оформляются как «независимая экспертиза», «мнение специалиста» и т. п.
   Здесь следует отметить следующее. В ситуации, если исследование не проводилось, перед нами «заключение» или мнение специалиста. В случаях, если проводилось исследование объекта, материалов с целью получения заключенной в них информации, которая обычными способами (осмотром, прочтением и т. д.), без применения специальных методик, недоступна, – налицо экспертиза. Такая экспертиза является несудебной, «частной». Иными словами, речь идет о нестрогом или свободном доказательстве по гражданскому делу со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   В российском судопроизводстве институт частной экспертизы только зарождается. Например, в гражданском судопроизводстве Германии институт частной экспертизы длительное время успешно функционирует. Экспертиза вне судебного процесса Германии может быть назначена, если противная сторона выразит свое согласие, или же существует опасение, что средство доказывания может быть утрачено либо затруднено его использование (ст. 485 ГПК ФРГ). Данное положение особо актуально для определения состояния здоровья лица, выявления и фиксации телесных повреждений, их локализации и т. п.
   Таким образом, судебная экспертиза в гражданском процессе России всегда назначается судом (судьей) и проводится специальным субъектом – экспертом.
   Вместе с тем определение судебной экспертизы только как правового института или комплекса процессуальных действий не раскрывает в полной мере существа данного феномена. Дело в том, что эксперт применяет свои профессиональные знания, относящиеся к соответствующей отрасли человеческой деятельности (науке, искусству, технике или ремеслу). При этом экспертизой является применение таких знаний только в форме исследования.
   Исследование предполагает получение таких фактических данных, которые не были известны ранее и которые иным способом установить не представляется возможным. Другими словами, экспертиза направлена на выявление фактических данных, которые способны подтвердить или опровергнуть факты, имеющие юридическое значение, и дать им профессиональную оценку. Установление наличия или отсутствия самих фактов является исключительной компетенцией суда.
   Правильное использование экспертиз открывает большие возможности в решении целого комплекса вопросов, связанных с разрешением конкретных дел и осуществлением задач, стоящих перед правосудием по гражданским делам.
   Значение экспертиз, в самом общем виде, сводится к следующему:
   1) заключение является источником доказательственной информации;
   2) посредством экспертизы выясняют происхождение и причинные связи отдельных фактов, признаков, механизм их образования;
   3) экспертиза позволяет определить время наступления и протекания отдельных явлений;
   4) экспертиза позволяет решить вопросы о тождестве лиц, предметов, животных, веществ, их групповой принадлежности;
   5) экспертиза позволяет выявить состав вещества, дать качественную и количественную характеристику его элементов;
   6) экспертиза дает возможность установить факты и состояния, имеющие юридическое значение;
   7) экспертиза является средством предотвращения правонарушений, а также отдельных судебных ошибок.
   Анализируя вышеизложенное, можно сделать вывод о том, что судебная экспертиза включает в себя следующие обязательные компоненты:
   1) специальный – необходимость применения специальных знаний в форме исследования;
   2) правовой – наличие процессуальной формы (соблюдение процедуры);
   3) целевой – получение новых данных по делу в форме заключения эксперта, являющегося самостоятельным судебным доказательством.
   На основании указанных признаков можно сформулировать следующее определение судебной экспертизы.
   Судебная экспертиза в гражданском процессе – это специальное исследование, проводимое сведущим лицом по определению суда (судьи) при наличии соответствующих оснований (специального – необходимость исследования фактических данных путем применения специальных знаний и процессуального – соблюдение процессуальной формы) для получения судебного доказательства по делу в форме заключения эксперта.
   Иные формы специальных знаний также использовались и используются в настоящее время в гражданском процессе, хотя четкого и систематичного законодательного регулирования не получили.
   Анализ ряда норм действовавшего ГПК РСФСР позволял выявить эти формы. Так, при допросе несовершеннолетнего свидетеля в судебное заседание вызывается педагог (ст. 173 ГПК РСФСР). Однако его процессуальный статус не был определен. Статья 260 ГПК РСФСР регламентировала назначение экспертизы для определения психического состояния гражданина. В исключительных случаях «суд в судебном заседании при участии прокурора и психиатра может вынести решение о принудительном направлении гражданина на судебно-психиатрическую экспертизу» [464 - Комментарий к ГПК РСФСР / Под ред. М. К. Треушникова. – М., 1997. – С. 107.]
   Новый ГПК предусматривает возможность привлечения специалистов для дачи консультаций, пояснений, оказания технической помощи (п. 1 ст. 188 ГПК РФ).
   Действующее законодательство предусматривает также случаи участия в деле органа государственного (муниципального) управления для дачи заключения по делу. Нередко суд нуждается не в проведении исследования, а в получении сведений справочного характера, консультаций по тем или иным вопросам.
   В связи с этим остановимся на вопросе соотношения судебной экспертизы и иных форм использования специальных знаний в гражданском процессе.
   Рассмотрим вопрос о разграничении и законодательной регламентации таких форм применения специальных знаний, как экспертиза и участие специалиста в гражданском процессе.
   Данная проблема неоднократно находила отражение в работах ученых (преимущественно в сфере уголовного судопроизводства), что в последующем нашло свое законодательное отражение в УПК РСФСР и дальнейшее развитие в УПК РФ.
   Что касается гражданского процесса, то здесь необходимость регламентации такой процессуальной фигуры, как специалист, признавалась рядом ученых, хотя четкого законодательного закрепления до принятия в конце 2002 г. ГПК РФ так и не нашла.
   Для выявления отличий судебной экспертизы от участия специалиста обозначим ряд концепций, получивших распространение в специальной литературе: концепция специалиста-консультанта [465 - Петрухин И. Л. Обзор и анализ основных точек зрения в сфере уголовного процесса. – М. – С. 63–70.]; концепция специалиста – самостоятельного субъекта процесса [466 - Ракитина Л. Н. Участие специалиста в гражданском судопроизводстве: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Саратов, 1985; Лилуашвилли Т. А. Указ. соч. – Гл. 4.].
   Согласно первой концепции, специалист дает консультации в суде, сообщает научные положения, справочные данные из теории и практики соответствующей области человеческой деятельности.
   Согласно второй концепции, специалист обнаруживает фактические данные, производит фиксацию следов, изымает вещественные доказательства и образцы для исследования.
   Обе концепции должны быть применимы для гражданского процесса. Данная позиция высказывалась В. Г. Тихиней и Т. В. Сахновой [467 - Тихиня В. Г. Теоретические проблемы применения данных криминалистики в гражданском судопроизводстве. – Минск, 1983. – С. 41; Сахнова Т. В. Проблемы судебно-психологической экспертизы в гражданском процессе: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – М., 1986.]. Первая концепция получила отражение в наименовании ст. 188 ГПК РФ. Концепция специалиста – самостоятельного субъекта гражданского процесса получила отражение в содержании ст. 188 ГПК РФ. Связано это, в том числе, с наличием правоотношений, возникающих при изъятии образцов крови, слюны и тому подобного для медико-биологических исследований при назначении судебно-медицинской экспертизы по отдельным категориям гражданских дел (например, установление отцовства).
   В пункте 2 ст. 12 действовавшего АПК РФ указывалось: «… в целях установления существования и содержания норм иностранного права арбитражный суд может… привлечь специалистов». Комментарий к АПК РФ содержит пояснение о том, что суд в качестве специалистов может привлечь практиков, ученых, «в порядке, предусмотренном для назначения экспертов» [468 - Яковлев В. Ф., Юков М. К., Похмелкин В. В. Комментарий к АПК РФ. – М., 1996. – С. 31.]. Появление указанных рекомендаций было вызвано наличием пробела в действующем законодательстве: ни действовавший АПК РФ, ни ГПК РСФСР не регламентировали участия специалиста как самостоятельной процессуальной фигуры.
   В новом АПК РФ произошла замена термина «специалист» на «эксперт» (п. 2 ст. 14 АПК РФ).
   На основании анализа литературы и норм действующего законодательства можно указать черты сходства и различия между экспертным заключением и заключением специалиста.
   Выделим сходные черты: эксперт и специалист являются сведущими лицами – обладают специальными знаниями в области науки, искусства, техники или ремесла; их участие возможно и протекает по процессуальным нормам.
   Выделим отличительные черты: по функции (эксперт проводит исследование представленных данных, а специалист оказывает помощь суду в выявлении и фиксации таких данных, осуществлении определенных процессуальных действий, консультирует и т. п.); по конечному результату деятельности (результатом деятельности эксперта является получение новых фактов, являющихся самостоятельным источником доказательств по делу и оформляемым в виде «заключения эксперта»; специалист новые факты не устанавливает, его заключение не является самостоятельным доказательством по делу).
   Участие специалиста на различных стадиях гражданского судопроизводства (подготовка дела к судебному разбирательству, судебное разбирательство, обжалование решения суда) может стать дополнительной гарантией прав участников процесса, поскольку уменьшается вероятность судебной ошибки.
   Участие специалиста становится незаменимо, когда суду и сторонам необходимо получить не общедоступные сведения. Такие ситуации чаще всего возникают при рассмотрении и разрешении гражданских дел, касающихся: нарушения принятых в той или иной области деятельности правил, инструкций, локальных актов, производственной санитарии; выпуска недоброкачественной продукции, некачественного выполнения работ или оказания услуг; причинения вреда здоровью граждан в результате неправильного лечения, аварий, отравлений продуктами питания и т. п.
   В связи с изложенным, представляется возможным предложить следующую редакцию статьи ГПК РФ об участии специалиста: «В случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, а также при возникновении потребности в использовании специальных знаний для установления обстоятельств дела без проведения специального исследования (экспертиза), суд вправе привлечь для участия в процессе специалиста.
   Специалист – лицо, обладающее специальными знаниями и навыками, привлекаемое к участию в процессуальных действиях в порядке, предусмотренном настоящим Кодексом и иными федеральными законами, для содействия в обнаружении, закреплении и изъятии, предметов, материалов и документов, применении специальных технических средств, дачи консультаций, а также для постановки и разъяснения вопросов участникам процесса, входящим в его профессиональную компетенцию.
   Вызов специалиста и порядок его участия определяются статьями настоящего Кодекса и иными федеральными законами.
   Обязанности и права специалиста определяются статьями настоящего Кодекса».
   Теперь рассмотрим вопрос о соотношении судебной и несудебной экспертизы в гражданском процессе.
   Законодательством предусматривается возможность проведения общественных, независимых экспертиз (градостроительной, экологической, медицинской и других [469 - Федеральный Закон «Об экологической экспертизе»; Основы законодательства РФ «Об охране здоровья граждан»; Градостроительный кодекс РФ.]). Распространены также ведомственные экспертизы, например, экспертиза товара, проводимая продавцом (изготовителем) при возникновении спора с потребителем. Потребитель вправе оспорить заключение такой экспертизы в судебном порядке [470 - Статья 18 Закона РФ «О защите прав потребителей».]. Также на практике суды принимают заключения МСЭК в качестве судебного доказательства, но не как заключение эксперта, а как письменное доказательство (т. к. исследование проводилось вне судебного процесса, без соблюдения требований, предъявляемых ГПК).
   Итак, фактически суды рассматривают в судебном заседании результаты несудебных экспертиз. По данному поводу возникает закономерный вопрос: насколько правомерно придавать заключениям несудебных экспертиз статус письменных доказательств и исследовать их в судебном заседании наряду с другими доказательствами по одному и тому же кругу (категории) вопросов?
   Согласно ч. 2 ст. 55 ГПК РФ, «доказательства, полученные с нарушением закона, не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу решения суда». Несудебная экспертиза потому так и называется, что проводилась вне рамок процесса, без соблюдения требований, предъявляемых к судебной экспертизе. Отсутствует обязательный участник данных правоотношений – суд. Однако если заключение несудебной экспертизы отвечает требованиям письменного доказательства, то оно может использоваться в качестве такового в процессе. Письменными доказательствами являются акты, документы, письма делового или личного характера, содержащие сведения об обстоятельствах, имеющих значение для дела. Возникает определенная коллизия, требующая законодательного разрешения.
   Рассмотрим данное положение на примере заключения судебно-медицинского эксперта и заключения, данного МСЭК. Данный пример выбран в связи с тем, что одни и те же обстоятельства могут выясняться при помощи МСЭК и посредством судебно-медицинской экспертизы. Так, согласно постановлению Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам, связанным с возмещением вреда, причиненного повреждением здоровья», «определение степени длительной или постоянной утраты трудоспособности, а также нуждаемости в дополнительных видах возмещения производится врачебно-трудовыми комиссиями – ВТЭК, если вред потерпевшему был причинен в связи с исполнением трудовых обязанностей, а в остальных случаях – судебно-медицинской экспертизой по правилам, предусмотренным для ВТЭК» [471 - Постановление Пленума ВС РФ № 3 «О судебной практике по делам, связанным с возмещением вреда, причиненного повреждением здоровья» от 28.04.1994; См.: Правила установления степени утраты профессиональной трудоспособности в результате несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний // Российская газета. – 31 октября. – 2000.] (врачебно-трудовая экспертная комиссия).
   Однако может возникнуть ситуация, когда по каким-либо мотивам потерпевший не согласен с заключением МСЭК (ранее – ВТЭК) и обжалует его в судебном порядке. Судья своим определением назначает судебно-медицинскую экспертизу.
   При таком положении дел суд будет исследовать заключение эксперта как самостоятельный источник доказательств по делу и заключение МСЭК как письменное доказательство. Так какое же из доказательств в таком случае будет положено в основу судебного решения?
   Суд оценивает доказательства по внутреннему убеждению, основанному на всестороннем, полном, объективном и непосредственном исследовании имеющихся в деле доказательств (ст. 56 ГПК РФ, ст. 67 ГПК РФ). Никакие доказательства не имеют для суда заранее установленной силы.
   Оценка доказательств по внутреннему убеждению суда состоит в том, что только сами судьи решают вопросы достоверности, истинности и ложности тех или иных сведений. «Оценка доказательств по внутреннему убеждению гарантируется тем, что окончательно проводится в условиях тайны совещательной комнаты; при отмене решения вышестоящие суды не вправе давать нижестоящему суду указания относительно достоверности или недостоверности того или иного доказательства…» [472 - Комментарий к ГПК РСФСР / Под ред. М. К. Треушникова. – М., 1997. – С. 91.].
   Принцип непредустановленности судебных доказательств означает, что ни одно доказательство заранее не имеет для суда большей доказательственной силы. Результаты оценки судом доказательств излагаются в мотивировочной части решения, где суд должен указать доказательства, на которых основаны выводы суда. Если суд, оценив доказательства, установит, что те или иные представленные материалы не подтверждают обстоятельств, на которые стороны ссылаются как на основания своих требований и возражений, он должен в решении убедительно мотивировать свой вывод об этом [473 - Постановление Пленума ВС СССР № 7 от 9 июня 1992 г. «О судебном решении» // Сборник постановлений Пленумов по гражданским делам. – М., 1997. – С. 91.].
   На основании изложенных выше норм, возможно вынесение судебного решения на основе заключения МСЭК, т. е. несудебной экспертизы. Также следует отметить, что заключение МСЭК являлось одним из документов, наряду с другими материалами, которые были исследованы экспертом по данному делу, т. е. подвергнуты анализу.
   Аналогичная ситуация возникнет и в случае заявления о том, что имеющееся в деле доказательство (заключение МСЭК или материалы, на основе которых данное заключение дано) является подложным (суд назначает экспертизу).
   Необходимо при этом помнить, что медицинские документы (основа экспертного заключения) не являются ни правоустановительными, ни распорядительными. Они не изменяют существа правоотношения, не устанавливают тот или иной объем правомочий, не обладают публичной обязательностью. Они лишь сообщают о том или ином медицинском факте, корректно или некорректно, полно или неполно. Действующее законодательство не содержит обязательных требований в отношении медицинских справок и заключений, что нередко на практике служит основанием для признания их судом порочными. О медицинской документации мы еще будем вести речь.
   Чтобы признать содержащиеся в медицинских документах и заключениях факты в качестве юридически значимых, указанные в них обстоятельства нередко требуют дополнительных подтверждений. Даже заключение эксперта, полученное с соблюдением установленных законом процедур, не бесспорно для суда. Данные заключения также обладают дефектами, хотя их удельный вес значительно ниже.
   Так, М. Р. Флейшер отмечает: «Регламентация современных видов внутриучрежденческой документации как на этапе статистического анализа имеющейся информации, так и на этапе исследования объектов, аргументации выводов, проведения дополнительных видов исследований позволяет в короткие сроки повлиять на рост качества экспертиз, на внедрение новых видов исследований, оптимальный забор объектов на различные специальные (физико-химические, медико-криминалистические) исследования» [474 - Флейшер М. Р. Вопросы информации в работе территориальных Бюро судебно-медицинской экспертизы // Вопросы совершенствования судебно-медицинской экспертной службы России: Материалы совещания руководителей СМЭ России. – Липецк, 1995. – С. 4.].
   Ю. В. Матвеенко и Л. Н. Игнатенко отмечают следующие принципиальные отличия экспертизы трудоспособности в судебной медицине и МСЭК (ранее – ВТЭК): различна правовая основа экспертизы трудоспособности, проводимой судебными медиками и органами МСЭК; различны и несопоставимы методики, применяемые в работе этих учреждений (судебно-медицинская служба устанавливает утрату трудоспособности в процентах по отношению к полной трудоспособности, принимаемой за 100 %, причем устанавливает процент, обусловленный конкретной травмой; органы МСЭК устанавливают утрату трудоспособности согласно трем группам инвалидности, используя условный процентный эквивалент с размахом в десятки процентов); определяя утрату трудоспособности, МСЭК исходит из всей совокупности заболеваний у потерпевшего, в том числе имевшихся до травмы; судебные медики учитывают только травму и развившееся в связи с ней заболевание; судебные медики анализируют подлинные медицинские документы, включая и дела МСЭК, в отличие от экспертов МСЭК, ограничивающихся строго определенным перечнем документов [475 - Матвеенко Ю. В., Игнатенко Л. Н. Принципиальные отличия экспертизы трудоспособности в судебной медицине и ВТЭК // Актуальные вопросы судебной медицины: Сборник научных трудов / Под ред. В. И. Алисиевича. – М., 1990. – С. 29–30.].
   Следовательно, суд, при наличии определенных сомнений в полноте, научной обоснованности экспертного заключения, наличии противоречий между заключением судебного медика и заключением МСЭК, должен, по нашему мнению, назначить дополнительную или повторную судебную экспертизу в зависимости от мотивов отклонения экспертного заключения, а не основывать свои выводы на результатах несудебной экспертизы.
   Здесь также следует помнить, что цели и задачи двух «близких» медицинских экспертиз различны. Если судебная экспертиза, как отмечалось, полностью подчинена процессу и существует как институт процессуального права, то деятельность в области медико-социальной экспертизы направлена на «достижение главной общей цели здравоохранения – максимально длительного сохранения здоровья и трудоспособности людей, профилактику заболеваний, снижение уровня нетрудоспособности и инвалидности» [476 - Стадченко Н. А., Алисова Ю. М., Лавров А. А. Врачебно-трудовая экспертиза. – М., 1986. – С. 22.]. Существенным образом отличаются и задачи МСЭК.
   К ним относятся: оценка состояния трудоспособности при различных заболеваниях, травмах, анатомических дефектах; установление факта временной нетрудоспособности и освобождение от работы в связи с наличием медицинских и социальных показаний; определение характера нетрудоспособности; установление причины нетрудоспособности для определения размеров пособий, пенсий и других видов социального обеспечения; рациональное трудоустройство лиц, не имеющих признаков инвалидности, но нуждающихся по состоянию здоровья в облегчении условий труда в своей профессии; определение трудовых рекомендаций инвалидам; изучение причин заболеваемости и инвалидности с целью разработки различных медицинских, профилактических и социальных мероприятий, направленных на оздоровление условий труда, снижение заболеваемости, улучшение медицинского обслуживания; определение различных видов социальной помощи при временной нетрудоспособности и инвалидности; социально-трудовая реабилитация.
   Судебная медицинская экспертиза полностью подчинена уголовному и гражданскому процессу.
   Заключение несудебной экспертизы может и должно быть представлено эксперту (лицу, назначенному судом) как один из документов по делу наряду с другими материалами для последующего исследования, а не рассматриваться как самостоятельное доказательство в судебном разбирательстве. Данные материалы являются, как правило, недостаточными для вынесения законного и обоснованного решения по делу. Данное положение позволит освободить процесс от «сомнительного» материала и обеспечить его наиболее надежными доказательствами. Иными словами, мы снова сталкиваемся с проблемой определения статуса свободных доказательств и проблемой асимметрии доказательств в гражданском процессе.
   Вышеизложенное относится и к другим несудебным экспертизам (например, военно-врачебной, врачебно-летной и др.), а также отдельным документам, которые в них содержатся.
   Рассмотрим следующий пример.
   Обстоятельства дела.
   Истец П. был отстранен от полетов председателем врачебно-летной экспертной комиссии (ВЛЭК) А. на основании докладных врачей Ж. и М. о странностях в психике П. и записи в медицинской книжке о необходимости консультации у невропатолога и психиатра.
   П. по рекомендации председателя ВЛЭК было пройдено обследование в амбулаторных условиях, не выявившее изменений, не позволяющих осуществлять трудовую функцию. Однако председатель ВЛЭК посчитала необходимым прохождение обследования П. на предмет наличия или отсутствия психического заболевания в стационарных условиях, в связи с чем было от имени председателя ВЛЭК выдано направление на стационарное обследование в психиатрическую больницу № 17 г. Волгограда.
   Гражданин П. от стационарного обследования отказался, в связи с чем в течение 2,5 лет не мог приступить к полетам, что отразилось на заработке, а также причинило ему нравственные страдания.
   Дело неоднократно рассматривалось различными судебными инстанциями.
   Решением Дзержинского районного суда г. Волгограда от 23 октября 1997 г. в удовлетворении исковых требований отказано.
   Определением судебной коллегии по гражданским делам Волгоградского областного суда от 31 декабря 1997 г. решение оставлено без изменения, а кассационная жалоба П. без удовлетворения.
   Постановлением Президиума Волгоградского областного суда отменено решение Дзержинского районного суда г. Волгограда от 23 октября 1997 г. и определение судебной коллегии по гражданским делам Волгоградского областного суда от 31 декабря 1997 г. по жалобе П. на неправомерные действия врачей по его иску к ОАО «Международный аэропорт Волгоград», ОАО «Авиакомпания ВОЛГА», ГУП «Волгоградаэронавигация» о взыскании заработной платы и компенсации морального вреда. Дело направлено на новое рассмотрение в тот же суд.
   Отменяя отмеченные решения судов, Президиум Волгоградского областного суда, в частности, указал: «Отказывая П. в иске о признании сведений, изложенных в докладных Ж. и М., не соответствующими действительности, а также признании незаконными действий А., направившей его в психиатрическую больницу № 17 для проведения обследования и решения вопроса о профессиональной пригодности, суд исходил из доказанности неадекватного поведения П. при медосмотре, проведенном стартовыми врачами 20 марта 1995 года. Однако данный вывод суда не подтверждается материалами дела и не основан на законе.
   Так, из материалов дела усматривается, что никто из свидетелей не подтвердил, что слышал от П. высказываний об общении его с пришельцами из космоса. Кроме того, свидетели К. и Ч., на которых ссылаются Ж. и М., отрицают, что сообщали последним такие сведения. Сам он оспаривает этот факт. Данным противоречиям и тому, что только слухи явились поводом для направления П. на амбулаторное обследование к психиатру, судом не дано оценки.
   В соответствии со ст. 28 Закона «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» основаниями для госпитализации в психиатрический стационар является наличие у лица психического расстройства и решение врача-психиатра о проведении обследования или лечения в стационарных условиях, либо постановление судьи.
   Между тем материалы гражданского дела и объяснения врачей-психиатров свидетельствуют о том, что никто не устанавливал П. даже предположительный диагноз, тем более, он не направлял на стационарное обследование в психиатрическую больницу № 17. Однако судом сделан вывод, что А., не являясь врачом-психиатром, а являясь председателем ВЛЭК, руководствуясь данными врачей-психиатров психоневрологического диспансера № 1 г. Волгограда, выписала П. направление на стационарное обследование в психиатрическую больницу, ничем не нарушила его прав.
   С таким выводом согласиться нельзя, поскольку ни одним документом, из приобщенных к материалам гражданского дела, не предусмотрено, что председатель ВЛЭК вправе направлять граждан в стационар для обследования их психического состояния».
   Судом первой инстанции не был учтен и тот факт, что врачи соматической практики (не психиатры) могут только заподозрить наличие у человека психического заболевания. Данные, которые они заносят в медицинскую документацию, не имеют самостоятельного значения (их мнение не является профессиональным и авторитетным).
   Рассмотрим вопрос о разграничении судебной экспертизы и письменных доказательств, содержащих данные медицинского характера и возникших до судебного разбирательства того или иного гражданского дела.
   На первый взгляд, поставленный вопрос является надуманным, так как письменные доказательства – это обычные доказательства, вовлекаемые в процесс и оцениваемые по общим правилам. Однако это поверхностный взгляд. Во-первых, вовлекаемые письменные материалы (справки, акты и т. п.) «рождены» до процесса, что может иметь определенные правовые последствия. Во-вторых, они содержат сведения, которые в ряде случаев затруднительно воспринять и/или правильно оценить.
   Медицинская деятельность в настоящее время сопровождается значительным документооборотом. Различного рода справки, направления, заключения, эпикризы, выписки, истории болезни, амбулаторные карты – вот тот неполный перечень документов, которые циркулируют между больницами, поликлиниками, санаториями и другими организациями и учреждениями.
   Медицинская документация представляет собой систему учетно-отчетных документов, предназначенных для записи и анализа групп населения, объема, содержания и качества оказываемой медицинской помощи, а также деятельности лечебно-профилактических учреждений [477 - Церковный Г. Ф. Документация медицинская // БМЭ. – Т. 7. – М., 1977. – С. 444.].
   Медицинская документация включает в себя документы первичного учета (история болезни, амбулаторная карта, листок нетрудоспособности) и отчетные документы (карта профилактических прививок, обменная карта, экстренное извещение и др.).
   Медицинская документация, в особенности история болезни, имеет лечебно-диагностическое, научно-практическое, воспитательное и юридическое значение [478 - Бедрин Л. М., Загрядская А. П., Ширинский П. П. Вопросы права и деонтологии в подготовке и воспитании врача. – Ярославль, 1986. – С. 65.]. При возбуждении гражданского дела медицинская документация попадает в суд, где становится объектом изучения.
   Интересы потерпевших, правоведов, экспертов, а в отдельных случаях – причинителей вреда, свидетельствуют о необходимости фиксации сведений, данных о повреждениях и заболеваниях, наиболее полно. В то же время анализ клинической документации свидетельствует о том, что в регистрации необходимых сведений имеют место различные упущения.
   Врачи-клиницисты, по мнению Н. Г. Шалаева, допускают следующие упущения: не отражают морфологические особенности, характеризующие частные свойства орудия травмы, особенно те, которые не имеют клинического значения; не регистрируют повреждения, не оказывающие существенного влияния на здоровье; не указывают количество повреждений и их точную локализацию [479 - Шалаев Н. Г. Экспертно-правовое значение медицинских документов и врачебных вмешательств в здоровье больных, пострадавших от внешних воздействий: Методические рекомендации для лечебных учреждений. – Волгоград, 1994. – С. 5.].
   Наши собственные исследования также подтверждают вышеотмеченные выводы. Причем число имеющихся дефектов не имеет тенденции к снижению. Более того, с введением в стране страховой медицины и появлением частного сектора в здравоохранении появился ряд издержек, ранее активно критикуемых в зарубежных системах здравоохранения. Теперь практически за любым пациентом «идут деньги», большие или малые. Пациенты же определенного уровня жизни являются самыми желанными пациентами у медиков как государственного, так и частного сектора здравоохранения («болезнь новых русских»). Поэтому нередко пациентам «обоснованно» назначаются новые обследования, ставятся новые диагнозы, очень часто прописываются дорогостоящие лекарственные средства. Как отметили А. М. Балло и А. А. Балло, в ходу у эскулапов стремление внушить, что: необходимо обследоваться и получать лечение, находиться под динамическим наблюдением в течение длительного периода времени и только тогда можно добиться позитивных результатов; только в данной медицинской организации можно получить весь комплекс услуг на самом высоком уровне; самый лучший специалист работает только в данной организации [480 - Балло А. М., Балло А. А. Права пациентов и ответственность медицинских работников за причиненный вред. – СПб., 2001. – С. 67–68.].
   Поэтому получили распространение «приписки». В ряде стран уже неоднократно возбуждались судебные процессы из-за желания медицинских организаций и врачей увеличить стоимость услуг путем расширения объема медицинских манипуляций и лабораторных исследований.
   Определенный «заслон» негативным явлениям в здравоохранении призвана обеспечить система ведомственного и вневедомственного контроля.
   Система ведомственного контроля включает в себя следующие элементы: оценку состояния и использования кадровых и материально-технических ресурсов ЛПУ; экспертизу процесса оказания медицинской помощи конкретным пациентам; изучение удовлетворенности пациентов от их взаимодействия с системой здравоохранения; выявление врачебных ошибок и других факторов, оказавших негативное действие и повлекших за собой снижение качества и эффективности медицинской помощи; подготовку рекомендаций, направленных на предупреждение ошибок и дефектов в работе; выбор наиболее рациональных управленческих решений; контроль за реализацией решений [481 - Тлепцеришев Р. А. Правовое обеспечение охраны здоровья населения. – М., 1998. – С. 164.].
   Ведомственный контроль осуществляется должностными лицами ЛПУ и органов управления здравоохранения, клинико-экспертными комиссиями и главными специалистами (штатными и внештатными).
   Вневедомственный контроль осуществляют: лицензионные и аккредитационные комиссии; территориальные фонды обязательного медицинского страхования; страховые медицинские организации; органы Фонда социального страхования; профессиональные медицинские ассоциации; общества (ассоциации) защиты прав потребителей.
   Постепенное внедрение стандартов медицинской помощи и осуществление ведомственного и вневедомственного контроля за обоснованностью медицинских манипуляций обусловливает ряд сложностей: врачам приходится «обосновывать» необходимость проводимых исследований и оказанных услуг за счет «утяжеления» имеющегося диагноза и другими способами.
   Рассмотрим следующий пример, ставший достоянием общественности, благодаря публикации в газете.
   Огромная сумма приписок медицинских услуг была зарегистрирована сотрудниками Фонда обязательного медицинского страхования в московской поликлинике № 17. Если верить медицинской документации, то 50-летняя пациентка поликлиники в течение одного года 60 раз посетила врача-травматолога, который определил женщине следующие диагнозы: перелом позвоночника; перелом берцовых костей; перелом костей носа и лица; перелом пятки; перелом лодыжки. Кроме того, больную лечили от ожогов и обморожения. Однако, как впоследствии выяснилось, пациентка жива-здорова, в поликлинику не обращалась более трех лет [482 - В поликлинике пациентке переломали нос, руки, позвоночник и лодыжки // Московский Комсомолец. – 29 января. – 1997.].
   Причина проста – нищенская заработная плата врача поликлиники зависит от количества принятых пациентов (лучше – больных, а не здоровых) и проведенных манипуляций. Система же сдержек и противовесов в современных условиях оказывается не всегда эффективной. Представьте себе, что такие документы попадают в орбиту гражданского судопроизводства и на их основе выносится судебное решение. По существу, может быть нарушен принцип социальной справедливости и принцип адекватности возмещения убытков.
   Известна также практика «приобретения» больничных листов, в том числе и для обоснования уважительности причин неявки в судебное заседание и затягивания судебного разбирательства. Встречаются факты получения и вымогательства взяток и вознаграждений работниками медицинских учреждений [483 - Решение коллегии Минздрава РФ от 17 июля 2001 г. «О мерах по усилению работы по предупреждению правонарушений в здравоохранении» (Протокол № 17).], подлога документации.
   Рассмотрим следующий пример.
   Берутся чистые ведомости о сдаче крови, в них вносятся фамилии тех, кто безвозмездно сдавал кровь, подделываются подписи напротив якобы полученных денег. В графе «Итого» ставится реальная подпись бухгалтера, документ проводится по журналу учета – после этого можно получать деньги в бухгалтерии. Настоящие ведомости уничтожаются.
   Такая схема махинации была раскрыта в одном из подразделении госпиталя им. Бурденко [484 - Баранец В. Виктория Альбекова, бухгалтер госпиталя имени Бурденко, продала кровь «Комсомолки» за 3150 рублей. Мы безвозмездно сдавали ее для раненных в Чечне солдат… // Комсомольская правда. – 1 февраля. – 2001.].
   Н. А. Зыкова и М. С. Ривенсон отмечают: «Обращает на себя внимание крайне небрежное оформление медицинских документов из лечебных учреждений. Как правило, при поступлении больных в стационар их статус с описанием всех органов и систем в документах не записан, что ведет к упущениям… этапные эпикризы не оформляются, трактовки состоянию больных не дают. Зачастую только приходится догадываться о том, что в действительности происходило с больным» [485 - Зыкова Н. А., Ривенсон М. С. К анализу судебно-медицинских экспертиз по делам о профессиональных правонарушениях медицинских работников // Судебно-медицинская экспертиза. – 1998. – № 3. – С. 5.].
   Т. Б. Мульганова и П. А. Кузнецов отмечают: «Неумение правильно оформить медицинский документ, найти адекватные языковые средства для передачи важной научной информации не только свидетельствует о низкой языковой культуре врача, но и во многом затрудняет восстановление физического здоровья больного (история болезни), делает зачастую невозможной реабилитацию его попранного достоинства через суд…» [486 - Мульганова Т. В., Кузнецов П. А. Язык и стиль судебно-медицинских экспертиз: Учебно-практическое пособие. – Волгоград, 2000. – С. 3.].
   Деонтологические ошибки, причиной которых является недостаток у врача навыков взаимоотношений с пациентом в силу низкой общей или профессиональной культуры, встречаются в 10–78,4 % случаев [487 - Султанов И. Я. Деонтологический фактор, как причина диагностических ошибок в клинике внутренних болезней // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Медицина». – 1999. – № 1; Билибин А. Ф., Царегородцев Г. И. О клиническом мышлении. – М., 1973; Грицман Ю.Я. Диагностические и тактические ошибки в онкологии. – М., 1981.]. Следует заметить, что врачи-эксперты проходят ту же «школу» и для них также характерны деонтологические ошибки.
   Разные авторы выделяют те или иные группы деонтологических факторов диагностических ошибок.
   Представляется целесообразным придерживаться следующего деления: невнимательность (недооценка факта, отвлечение на побочные явления); нерешительность (страх за свою судьбу, боязнь за свой авторитет); спешка (скоростной стиль работы); перестраховка (переоценка отдельных данных, постановка более тяжелого диагноза, постановка «перестраховочных» диагнозов); небрежность; отсутствие самокритики (нежелание признавать свою вину, установка на «безошибочность» диагноза) и проч. [488 - Султанов И. Я. Указ. соч. С. 33–34.]
   Определенное значение оказывают условия труда медицинских работников. Так, более половины врачей считают, что их профессиональная деятельность сопровождается постоянным психоэмоциональным напряжением. Это, прежде всего, отмечают психиатры, хирурги, акушеры-гинекологи и врачи скорой помощи [489 - Труд и здоровье медицинских работников / Под ред. В. К. Овчарова. – М., 1985. – С. 13.]. В меньшей мере данное напряжение характерно для терапевтов. В то же время исследование функций центральной нервной системы у врачей терапевтического профиля выявило нарастающее к концу рабочего дня снижение некоторых параметров функции внимания, особенно устойчивости внимания, а также скорости сенсомоторных реакции [490 - Там же. – С. 60.]. Следовательно, вероятность тех или иных погрешностей к концу рабочей смены может возрастать.
   Медицинская документация исходит от различных субъектов, по различным основаниям, имеет определенную «нагрузку» и значимость.
   Часть из них может быть оценена как документ, другая – как письменное доказательство, но не как документ. Как отмечает И. Мыльникова, «ситуация с информатизацией и делопроизводством в отечественном здравоохранении не изменилась, поэтому представители пациента зачастую не могут докопаться до того, что же в самом деле с ним происходило и что именно делал в это время врач». Более того, по ее мнению, несовершенство информатизации здравоохранения способствует интересам врачей, «усиливает их позиции в судебном противостоянии с недовольным пациентом» [491 - Мыльникова И. Врачебная ошибка и перспективы судебной практики по искам пациентов к врачам // Здравоохранение и продолжительность жизни в России. – М., 1996. – С. 57.].
   В любом случае, особенностью таких материалов является то, что они не изменяют существа правоотношения, не устанавливают объем полномочий, не обладают властной, публичной обязательностью. Они сообщают о фактах объективной реальности, «корректно или некорректно, полно или неполно их отражая, и сами по себе не порождают публично-правовых последствий» [492 - Тихомиров А. В. Медицинское право: Практическое пособие. – М., 1998. – С. 81.]. По мнению А. В. Тихомирова, которое нами полностью разделяется, назрела необходимость в этой сфере навести порядок, легализовать материальные и процедурные вопросы документооборота, провести дифференциацию отдельных документов в зависимости от степени их вовлеченности в публичный оборот [493 - Там же. – С. 83–84.].
   Так, в новом АПК РФ появилась норма, имеющая принципиальное значение для судебной практики: «Документы, представляемые в арбитражный суд и подтверждающие совершение юридически значимых действий, должны соответствовать требованиям для данного вида документов» (п. 4 ст. 75 АПК РФ).
   Аналогичная по содержанию норма получила закрепление и в новом ГПК РФ (ч. 5 ст. 67 ГПК РФ).
   Сегодня формальные требования установлены только к некоторым из медицинских документов (например, больничному листу). Действующий закон не содержит универсальных требований в отношении медицинских справок, выписок, заключений.
   Более того, если формальные требования и установлены, это вовсе не означает, что содержащиеся в них сведения соответствуют действительности.
   Каково доказательственное значение истории болезни, в которой была сделана запись «Мертворожденная» [494 - Турьялай С. В Новороссийском морге нашли живого младенца // Комсомольская правда. – 7 апреля. – 2001.]?
   Судмедэксперт Клавдия Егоровна вместе с санитаром бросилась к холодильнику и обомлела: среди застывших тел копошился, хватался за жизнь маленькими кулачками крохотный комочек. Младенца около часа назад принесла медсестра из отделения экстренной гинекологии: «Возьмите, это ваш клиент. Мертворожденная».
   Еще одна проблема – дача справок, заключений врачами от своего имени. Врач, у которого имеется диплом и сертификат, находясь в стенах учреждения, в котором он трудится или вне его пределов, дает письменное заключение по какому-либо вопросу. Ситуация обыденная, однако это еще не означает, что она всегда является правомерной. Одно дело, когда в условиях трудового распорядка специалист осуществляет нормированную, подлежащую учету деятельность. Другое дело – если в рабочее или нерабочее время осуществляется выдача документов, заключений этим же врачом, но вне соответствующего учета и порядка, в так называемом «частном» порядке. В этой ситуации «документ» теряет всякую легитимность (хотя может быть и заверен печатью учреждения, организации в общем порядке). Обусловлено данное обстоятельство нарушением требований, предъявляемых законом к такого рода деятельности (диплом, сертификат, лицензия на занятие данным видом деятельности). Деятельность юридических и физических лиц с нарушением предъявляемых требований влечет за собой наступление административной или уголовной ответственности (при причинении вреда здоровью).
   Представим, что врач занимается профессиональной деятельностью в организации, имеющей все необходимые документы. Означает ли это, что сведения, содержащиеся в справках, заключениях, амбулаторных картах, которые им заносятся, могут быть приняты судом? Не всегда. Дело в том, что в погоне за пациентом, в стремлении расширить перечень платных медицинских услуг, руководители медицинских клиник, центров и частнопрактикующие врачи выходят либо за пределы рода деятельности, на осуществление которого выдана лицензия, либо за пределы деятельности, предусмотренной сертификатом специалиста, его категории и т. п. Например, дерматовенерологи имеют право диагностики и лечения венерических заболеваний, но никак не урологи или гинекологи. Если же открыть практически любую газету и почитать объявления, то можно сделать вывод о том, что данные болезни не лечит только ленивый. Так, Б. Пономарев, начальник отдела по борьбе с венерическими заболеваниями Клинического кожно-венерологического диспансера Комитета здравоохранения Москвы отмечает: «В Москве сейчас около 1000 подобных учреждений. Нарушений там – масса. Во-первых, они не имеют права лечить сифилис и гонорею. Но там лечат все, потому что от количества пациентов зависит зарплата врачей. В одной такой клинике "закрываемость" болезней составляла 115 процентов. Получается, что больными были признаны все обратившиеся! А у некоторых обнаружилось аж по две инфекции. На самом деле в этих учреждениях анализы нередко просто выливаются в раковину» [495 - Рашидов О. Как наш корреспондент подхватил сразу три заразы // Комсомольская правда. – 19 января. – 2001.].
   Вопросы обеспечения соответствия гарантируемых объемов медицинской помощи нормативам и стандартам оказания медицинской помощи, а также схема взаимосвязей перечней болезней, специальностей врачей и профиль соответствующих лечебно-профилактических учреждений предусмотрены подзаконными нормативными актами (приказы Минздрава, приказы ФФОМС и ТФОМС).
   Рассмотрим следующий пример.
   В одном судебном процессе ответчик по гражданскому делу, не соглашаясь с заключением комиссии врачей-экспертов, ходатайствовал о производстве повторной экспертизы и включении в состав экспертной комиссии врача-имплантолога. Судья ходатайство удовлетворил. Руководитель экспертного учреждения некоторое время был в затруднительном положении в отношении нахождения врача-имплантолога и его включения в состав рабочей экспертной группы, в связи с чем обратился к сотрудникам кафедры судебной медицины с курсом медицинского права. После полученной консультации определение суда и материалы гражданского дела с заключением первичной комиссионной судебно-медицинской экспертизы были возвращены со ссылкой на отсутствие в классификаторе врачебных должностей и специальностей таковой (врач-имплантолог).
   Данная ошибка могла быть исправлена ранее, если бы судья имел перед собой данный перечень.
   Отсюда вывод – медицинская документация требует проверки (источник происхождения, время выдачи, условия выдачи, наличие соответствующей компетенции и т. п.). Она может рассматриваться как доказательственный факт, предположение, требующее подтверждения, доказывания. В случаях нарушения действующего законодательства при выдаче таких «письменных материалов» – исключаться из доказательственной базы.
   Следует также отличать содержание медицинской документации от содержания реального факта. В качестве носителя информации тот или иной источник может страдать формальными дефектами наполнения и дефектами отражения фактов реальной действительности. Небрежное, торопливое оформление документации врачом способно привести к недооценке или переоценке наступивших или имевшихся последствий, утрате существенных особенностей (например, для установления причинно-следственных связей). Может быть и так, что недобросовестное исполнение своих служебных обязанностей приводит к тому, что не все фактически имевшие место (развившиеся) нарушения получили закрепление в документации. В дальнейшем это потребует дополнительного исследования.
   В отдельных случаях, как показывает практика, причиной ошибок в медицинской документации является недостаток речевой культуры населения, отсутствие необходимых знаний об эффективности речевого воздействия. Следовательно, работа над культурой речи и разработка способов эффективного, целенаправленного сбора необходимой информации врачом позволяют снизить количество ошибок.
   Ситуацию с медицинской документацией усугубляют данные анализа структуры смертности и качества прижизненной диагностики заболеваний и патологических процессов. Широко в медицине известны следующие меткие и столь же циничные выражения: «Если сердце не подскажет, значит – вскрытие покажет!»; «Точный диагност – патологоанатом».
   Обычно отмечается доля клинико-анатомических расхождений в специальной литературе в пределах 15–16 % от всех вскрытий. Однако, по мнению П. Ф. Калитеевского, такие цифры наблюдаются в тех учреждениях, где имеются достаточно квалифицированные и высоко эрудированные прозекторы, хорошо владеющие дифференциальнои диагностикой [496 - Калитеевский П. Ф. Макроскопическая дифференциальная диагностика патологических процессов. – М., 1993. – С. 3.]. Но и этот процент не всегда отражает истинное положение дел. Многое зависит от личных и деловых качеств прозектора, взаимоотношения его с клиницистами и администрацией учреждения и др. Примером тому может служить высокая частота клинико-анатомических расхождений в большинстве стран Европы, которая достигает 40–50 % [497 - Там же.]. Вряд ли ситуация в России кардинально отличается в лучшую сторону.
   Р. И. Шмурун, исследовавший качество поликлинической диагностики и диагностики в психоневрологическом интернате по данным патологоанатомических вскрытий, приводит следующие цифры: клинические диагнозы, поставленные врачами поликлиники и психоневрологического интерната, не совпали с патологоанатомическими в 47,9 % случаев; у больных в возрасте до 60 лет диагностические ошибки составляли 28,7 %, от 60 до 69 лет – 38,7 %, старше 70 лет – 65,4 % [498 - Шмурун Р. И. Анализ качества диагностики по данным патологоанатомических вскрытий // Здравоохранение Российской Федерации. – 1991. – № 12. – С. 27.].
   Следовательно, в настоящее время в России в среднем (в зависимости от региона цифры могут несколько меняться) каждому второму пациенту не устанавливается прижизненный диагноз (явившийся причиной смерти)!
   Причины этому явлению многообразны (субъективные и объективные факторы). Так, М. С. Абдуллаходжаева отмечает: «В настоящее время наблюдаются существенные изменения клинико-морфологической картины ряда болезней (патоморфоз), что связано с постоянно меняющимися экологическими факторами и социально-бытовыми условиями, постарением населения, массовыми профилактическими мероприятиями, использованием огромного арсенала новых лечебных средств и методов терапии» [499 - Абдуллаходжаева М. С. Принципы организации патологоанатомической службы / Под ред. А. В. Смольянникова. – Ташкент, 1986. – С. 13.].
   Каково же в этих условиях значение письменных доказательств, к каковым привыкли относить медицинскую документацию? Ответ напрашивается сам собой.
   Рассмотрим следующий пример.
   Больной С. 40 лет, заболел 2 года назад, когда впервые развился кратковременный приступ нарушения сознания с дезориентацией и моторными автоматизмами (бессмысленное перекладывание предметов). Так как 10 лет назад больной имел тяжелую черепно-мозговую травму, осложненную гнойным менингитом, то этот и последующие приступы (которые стали повторяться) расценили как височные эпилептические пароксизмы вследствие резидуалъной органической патологии мозга. Постепенно присоединились жалобы на общую слабость, апатию, ухудшение памяти, головные боли.
   С учетом имеющейся патологии, снижением способности к выполнению профессиональной деятельности, установлена 2-я группа инвалидности.
   Во время одного утреннего «пароксизма» родственники «не на шутку» заволновались, так как развились тонические судороги.
   Каретой «скорой помощи» доставлен в больницу.
   Выявлена выраженная гипогликемия (содержание глюкозы в крови составляло 1,1 ммоль/л).
   После внутривенного введения раствора глюкозы отмечен эффект быстрого «просыпания».
   При дальнейшем исследовании у больного выявлена инсулинома (опухоль поджелудочной железы).
   Произведена энуклеация инсулиномы из хвоста поджелудочной железы. В послеоперационный период приступы прекратились. Содержание глюкозы в крови нормализовалось.
   Инсулинома – это опухоль поджелудочной железы. Секретируя избыточное количество инсулина, она приводит к гипогликемии. Гипогликемия же вызывает различные нервно-психические синдромы, в том числе и эпилептические [500 - Шутов А. А. Неврологический раритет. – Пермь, 1992. – С. 120.].
   Говоря о наличии субъективных и объективных факторов, влияющих на доказательственное значение медицинской документации, нельзя не отметить и такой аспект, как возрастающее использование в медицинской деятельности сложного оборудования, электронно-вычислительной техники. Техника может давать сбои, неправильно эксплуатироваться. Возможны ошибки при обработке информации, полученной с помощью технических средств и приемов. Так, любому методу диагностики свойственны соответствующие параметры специфичности, точности и чувствительности. Специфичность способа определяет меру способности идентификации искомых явлений в состоянии здоровья обследуемых. Точность – это достоверность получаемых результатов. Чувствительность – это нижняя граница возможностей данного метода, выше которой его данные являются показательными, репрезентативными.
   Всегда имеется вероятность артефактов (погрешностей) диагностики, в том числе и за счет ошибок интерпретации полученных данных.
   Анализируя документацию, необходимо помнить об этом. Так, например, точность метода эхоэнцефалографии при определении наличия и локализации объемных поражений головного мозга или их отсутствия составляет, по данным различных авторов, от 92,2 до 97,3 %. Среди причин ошибочных данных или неэффективности эхоэнцефалографии в специальной литературе приводятся следующие: нарушение правил проведения исследования; использование одного или нескольких признаков распознавания патологического процесса, а не их совокупности; отсутствие смещения структур, участвующих в образовании М-эха (обычно при инфильтрирующем росте опухоли, прорастании ее в желудочек или ее некрозе) [501 - Зенков Л. Р., Ронкин М. А. Функциональная диагностика нервных болезней: (Руководство для врачей). – М., 1991. – С. 380–381.].
   Необходимость разграничения действий, осуществляемых врачом (экспертом) лично и посредством использования соответствующего оборудования, также существует. Особую актуальность «техногенный» фактор приобретает при решении судом вопросов виновности (невиновности) субъекта (причинителя вреда) и причинно-следственных связей между исследуемыми явлениями.
   В литературе описаны случаи, когда «слепая вера» в данные электронно-вычислительных машин, лабораторных анализов и т. п. приводили к самым печальным последствиям (неправильному или несвоевременному лечению, изъятию органов и тканей у человека, смерти).
   Окончательный диагноз должен ставить врач. Поэтому любые данные носят только вспомогательный характер, технические и лабораторные средства являются хорошим подспорьем врачу, но не более… Не случайно М. Н. Малеина пишет, что «вина врача (медицинского учреждения) налицо в тех случаях, когда его решение основывалось только на данных ЭВМ, хотя бы и искаженных случайно. Внедрение ЭВМ в медицинскую практику (как и другие сферы) не только не снимает проблемы вины, но наоборот, предполагает более тщательное исследование причин ошибочных исследований, поскольку последние могут принести значительно более серьезный вред, чем единичные неправильные поступки отдельных работников» [502 - Малеина М. Н. Человек и медицина в современном праве. Учебное и практическое пособие. – М., 1995. – С. 168.].
   Отметим также, что медицинская документация, как правило, не является адаптированной для внешних пользователей, поэтому многие положения могут потребовать разъяснения, уточнения, изучения дополнительной документации и специальной литературы, проведения исследований. В связи с этим возникает потребность в привлечении сведущих лиц для дачи разъяснений, консультаций, проведения исследования.
   Нельзя также исключать возможность вовлечения в процесс не относимой к делу документации. Такое возможно в случае «формального» отношения судьи к установлению предмета доказывания по делу. Поэтому письменные доказательства, содержащие информацию «специального» характера, в процессе исследования проверяются с помощью других средств доказывания: объяснений сторон, свидетельских показаний, заключений экспертов. Причем данное положение должно стать правилом. Суд может в случае необходимости также допросить лицо, составившее письменное доказательство [503 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1999. – С. 225.].
   Иными словами, медицинская документация в зависимости от отмеченных обстоятельств (условий формирования) может быть признана:
   1) недопустимой, в силу несоответствия предъявляемым требованиям;
   2) допустимой, но не достоверной;
   3) допустимой, достоверной, но не достаточной для разрешения дела;
   4) допустимой, достоверной, достаточной для разрешения дела, с учетом всех обстоятельств.
   Рассмотрим также вопрос о разграничении судебной экспертизы и заключения государственного (муниципального) органа.
   Проведение судебной экспертизы предполагает оформление ее результатов в виде заключения эксперта. Это, как уже отмечалось, является необходимым признаком судебной экспертизы. На практике различного рода «заключения» нередко дают органы государственного или муниципального управления здравоохранением (комитеты, департаменты и т. д.), что является одной из форм их участия в гражданском процессе.
   ГПК РСФСР содержал следующую норму: «В случаях, предусмотренных законом, соответствующие государственные органы и органы местного самоуправления до вынесения решения судом первой инстанции вправе вступить в дело по собственной инициативе или инициативе лиц, участвующих в деле, для дачи заключения по делу в целях осуществления возложенных на них обязанностей и защиты нарушенных или оспариваемых прав, свобод и охраняемых законом интересов других лиц, государственных или общественных интересов» (ч. 3 ст. 42).
   Данная норма полностью воспроизведена и в новом ГПК (ст. 47 ГПК РФ).
   Отметим, в связи с этим, отличия заключения эксперта от заключения государственного (муниципального) органа. Во-первых, различны цели и основания участия: экспертиза проводится для получения судебного доказательства по делу, а государственный (муниципальный) орган осуществляет свои полномочия в пределах своей компетенции; необходимость в производстве экспертизы определяется судом, а государственного (муниципального) органа, как правило, – подзаконными актами (нормативными актами Правительства, положениями министерств, комитетов, приказами, уставами муниципальных образований и т. д.). Во-вторых, различны содержание и значение результатов их деятельности: экспертиза является исследованием, а дача заключения государственным (муниципальным) органом – форма осуществления им своей компетенции; заключение экспертизы является самостоятельным доказательством по делу, а заключение соответствующего органа к таковым не относится.
   Иными словами, государственный (муниципальный) орган излагает свое мнение по поводу исследуемых судом вопросов, которые входят в его компетенцию, т. е. его деятельность, по сути, близка к функциям специалиста в гражданском процессе. Установление компетенции производится государством при помощи норм материального, а не процессуального права. В гражданском процессе указанные органы наделяются совокупностью прав и обязанностей, устанавливаемых гражданским процессуальным законодательством, как и другие субъекты. При участии в рассмотрении и разрешении гражданских дел судом органы власти и управления никакими властными полномочиями не наделяются, так как единственным властным органом в данных правоотношениях выступает суд. Государственные (муниципальные) органы выступают в процессе в качестве третьего лица с самостоятельными требованиями в силу их компетенции, что имеет определенные правовые последствия. Компетенция, таким образом, является не более чем предпосылкой наделения соответствующих органов гражданской процессуальной правоспособностью. В частности, нами уже упоминалось о недопустимости смешения процессуальных функций. Заключение государственного (муниципального) органа также может содержать доказательственную информацию по делу. Поэтому такого рода заключения должны подвергаться исследованию. В ситуации, когда заключение содержит в себе искомую информацию, оно должно направляться эксперту наряду с другими доказательствами (надлежащим образом оформленные результаты ведомственной проверки по жалобе, возбужденному уголовному делу, заключение клинико-анатомической конференции и т. д.).
   Такой вывод также подтверждается ст. 55 действующего ГПК РФ – заключение государственного органа не названо в числе средств доказывания.
   Встречается и иная точка зрения. Так, О. А. Бахарева [504 - Бахарева О. А. Субъекты, защищающие от своего имени права других лиц в гражданском судопроизводстве (на примере участия органов местного самоуправления): Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Саратов, 2000. – С. 21.] предлагает отнести заключение, представляемое органом местного самоуправления, к средствам доказывания. Обосновывает свою позицию автор тем, что наличие в заключении органа местного самоуправления фактического содержания (сведений о фактах, имеющих значение для правильного разрешения дела, полученных и исследованных в строго установленном процессуальным законом порядке) обусловливает доказательственное значение данного документа [505 - Там же. – С. 19–20.].
   Рассмотрев понятие и сущность судебной экспертизы, ее отличия от иных форм использования специальных знаний, перейдем к рассмотрению основных классификаций экспертиз с учетом их значения для теории гражданского процессуального права и судебной практики.
   В зависимости от того, по чьей инициативе проводится экспертиза, каков ее порядок и цель, различают: судебную экспертизу; несудебную (ведомственную, частную экспертизу).
   Судебная экспертиза в гражданском процессе назначается только судом (судьей) и проводится в установленном процессуальным законом порядке.
   Органы ведомственной экспертизы находятся при соответствующих органах управления. Порядок проведения ведомственной экспертизы, ее компетенция определены в соответствующих нормативных актах (медико-социальная экспертиза, военно-врачебная экспертиза, экспертиза качества медицинской помощи, проводимая экспертами страховых организаций и др.). Этот порядок существенным образом отличается от порядка назначения и проведения судебных экспертиз. Если и относить такого рода заключения к доказательствам (материалам, которые могут использоваться в суде по их прямому назначению), то наиболее целесообразно придать им статус «свободного» доказательства с соответствующими последствиями в виде невозможности разрешения дела по существу на основании такого заключения.
   Следует обязательно отметить, что хотя судебно-медицинская и судебно-психиатрическая службы, на сегодняшний день, и являются составной частью Министерства здравоохранения России, к категории ведомственных экспертиз они не относятся. Вопрос о сохранении экспертной медицинской службы в ведении Министерства здравоохранения России или о ее выделении в самостоятельную службу является дискуссионным. Окончательное слово за законодателем.
   На практике данное обстоятельство может порождать определенные проблемы. Особенно эти проблемы обостряются при производстве экспертиз по «врачебным делам» [506 - Козьминых Е. Судебная экспертиза по «врачебному делу» // Российская юстиция. – 2002. – № 3. – С. 31–32; Мохов А. А. Организационно-правовые проблемы судебно-медицинской экспертизы по «врачебным» делам // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 6. – С. 10–13.].
   В зависимости от соблюдения процессуального порядка вовлечения в процесс экспертного заключения различают: «строгие» экспертизы; «свободные» экспертизы.
   Первые соответствуют всем предъявляемым процессуальным законодательством требованиям (судебные экспертизы). Вторые получены вне соответствующего регламента. Причем первые могут проводиться как государственными судебными экспертами, так и негосударственными экспертами при наличии определения суда о производстве экспертизы (судебная экспертиза). Вопрос о вторых остается открытым. Исходя из смысла Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», «свободные» экспертизы могут проводиться только негосударственными экспертами, т. е. любыми сведущими лицами (обладающими специальными знаниями и не имеющими процессуального интереса).
   М. К. Треушников [507 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1997. – С. 270.] предлагает делить судебную экспертизу по двум критериям: по характеру примененных специальных знаний при исследовании; по качеству проведенной экспертизы и ее полноте.
   Т. В. Сахнова [508 - Сахнова Т. В. Экспертиза в суде по гражданским делам. – М., 1997. – С. 115.] предлагает классифицировать судебные экспертизы по следующим основаниям: по формально-специальному; по процессуальному; по частному.
   Е. Р. Россинская [509 - Россинская Е. Р. Судебная экспертиза в уголовном, гражданском, арбитражном процессе. – М., 1996. – С. 11.] предлагает подразделять экспертизы по характеру и отрасли знаний и выделять: классы; роды; виды.
   Предложенные классификации имеют много общего между собой и будут рассмотрены более подробно применительно к медицинским экспертизам.
   Прежде чем классифицировать медицинские экспертизы, необходимо сформулировать понятие судебной медицинской экспертизы.
   На основании работ ученых [510 - Акопов В. И. Экспертиза вреда здоровью: Правовые вопросы судебно-медицинской практики. – М., 1998. – С. 5; Громов А. П. Методологические проблемы судебной медицины: Учебное пособие. – М., 1971. – С. 5; Завальнюк А. X. Краткий словарь судебно-медицинских терминов. – Киев, 1982. – С. 64; Мохов А. А. Судебно-медицинская экспертиза в гражданском процессе: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 2000. – С. 12; Попов В. Л. Теоретические исследование понятия «Судебная медицина»: Сборник научных трудов. – Л., 1988. – С. 10; Филиппов П. М., Мохов А. А. Судебно-медицинская экспертиза по гражданским делам: теория и практика. – Краснодар, 2001. – С. 47; Шмидт В. К. Философские и медико-правовые аспекты формирования судебной медицины: Сборник научных статей. – Рига, 1990. – С. 6.], предпринимавших попытки разработки дефиниции искомого понятия, представляется целесообразным дать следующее определение.
   Судебная медицинская экспертиза – это специальное медицинское исследование, проводимое сведущим лицом (врачом-экспертом или экспертной группой), в отношении человека – субъекта гражданских процессуальных правоотношений или ситуации, назначенное судом при наличии общего (процессуального) и специального (медицинского) оснований для получения судебного доказательства по делу – заключения эксперта (экспертов).
   Начнем исследование данного вопроса с определения класса, рода и видов рассматриваемой экспертизы.
   Класс – это совокупность предметов или явлений, обладающих общими признаками. Иными словами, речь идет о содержании специальных знаний, используемых при проведении экспертного исследования. По данному критерию, все возможные экспертизы трудно даже перечислить. Законодатель, наука и практика не знают каких-либо ограничений судебных экспертиз по области знаний. Исключение, пожалуй, до самого последнего времени составляли юридические знания, так как действовал принцип «судьи знают право». На страницах настоящей работы была предпринята попытка обосновать необходимость смены сложившегося стереотипа. В то же время автор отдает себе отчет в том, что всякий, кто пытается изменить то, что существует, слышит фразы следующего содержания: «Мы всегда так считали и будем считать»; «Не пытайся изменить то, что действует, чинить то, что не сломалось». Фактически речь идет не о представлении аргументов, доказательств своей точки зрения, а об обращении к традиции. Консерватизм, следование традиции в праве и правилах судопроизводства весьма важны, однако из того факта, что «мы всегда так делали», «так было всегда», вовсе не следует, что это лучший способ решения задач. Возможно, что существующая система лучше, но может оказаться, что это не так. Ответ может дать только практика, причем такая, которая отвечает реалиям, потребностям настоящего, нацеленная на перспективу. Собственно законодательство каких-либо ограничений не содержало и не содержит относительно использования правовых знаний и сведущих лиц в области права в процессе установления обстоятельств гражданских дел.
   Применительно к исследуемому вопросу отмеченное ранее будет означать, что под медицинской экспертизой понимается такое исследование, в котором применены знания в области медицины.
   Под медициной понимают совокупность наук о болезнях, их лечении и предупреждении. Следовательно, исследование, проведенное на основе знаний какой-либо из медицинских наук (урологии, психиатрии, анатомии и т. п.) будет означать, что мы имеем дело с медицинской экспертизой. Объединяет эти медицинские дисциплины между собой единый объект научного познания – человек как явление, как открытая саморегулирующаяся биосоциальная система. Однако предмет исследования некоторых из медицинских наук (например, психиатрии, медицинской психологии) существенным образом отличается от основного «массива» медицинских дисциплин. Так, предметом психиатрии является психическая деятельность человека, в то время как другие медицинские науки изучают структурно-функциональные взаимосвязи, морфологию, физиологические процессы и явления. Иными словами, если подавляющее большинство медицинских наук изучает «тело» человека, то некоторые из них, в частности психиатрия, – его «душу».
   Наши исследования, таким образом, позволяют выявить в ряду медицинских и психофизиологических экспертиз особый род экспертизы – психиатрическую экспертизу, цель которой – «установить наличие или отсутствие психического заболевания» [511 - Кирпиченко А. А. Психиатрия: Учебник. – Минск, 1989. – С. 154.].
   Предметом судебной психиатрии являются психические расстройства, имеющие юридическое значение [512 - Шишков С. Н. Предмет судебной психиатрии // Советское государство и право. – 1990. – № 11. – С. 31–33.].
   Круг вопросов, по которым назначается судебно-психиатрическая экспертиза в гражданском судопроизводстве, также довольно широк. Это могут быть следующие факты: о признании больного недееспособным в связи с сомнением суда в психической полноценности истца или ответчика; о признании сделки или документа недействительными; по спорам о воспитании детей, в связи с психическим заболеванием родителей; в связи с иском о признании брака недействительным; об определении психического состояния свидетеля и его процессуальной дееспособности и др.
   Психологи исследуют структуру личности и ее компоненты (потребности, мотивации, способности, субъективные отношения).
   Предметом исследования судебной психологии выступают закономерности и особенности протекания и структуры психических процессов, имеющие юридическое значение.
   На судебно-психологическую экспертизу направляются подэкспертные, чье психическое здоровье либо не вызывает сомнений у правоохранительных органов, либо подтверждается уже проведенной судебно-психиатрической экспертизой [513 - Сафуанов Ф. С. Судебно-психологическая экспертиза в уголовном процессе. – М., 1998. – С. 34.].
   Деление медицинских экспертиз на роды имеет практическое значение. Оно позволяет в зависимости от предмета доказывания по гражданскому делу (предмета экспертизы, круга вопросов) определить род медицинской экспертизы и состав экспертов (в случае необходимости назначения комплексного исследования). Так, в случаях, когда требуется одновременное решение судебно-психиатрических и судебно-психологических вопросов, назначается комплексная психолого-психиатрическая экспертиза.
   Виды собственно медицинских экспертиз различаются по их частному предмету, что позволяет индивидуализировать специальное исследование и конкретные экспертные задачи.
   Различают следующие виды судебно-медицинских экспертиз: судебно-медицинская экспертиза живых лиц; судебно-медицинская экспертиза трупа; судебно-медицинская экспертиза вещественных доказательств биологического происхождения; судебно-медицинская экспертиза по материалам дела.
   Данное деление имеет определенное значение для решения организационных вопросов судебно-медицинской службы.
   Дадим их краткую характеристику.
   Судебно-медицинская экспертиза живых лиц.
   Судебно-медицинская экспертиза живых лиц – это «один из видов судебно-медицинской экспертизы, представляющий совокупность сведений о поводах, методах, приемах, способах обследования живых людей, а также о принципах оценки результатов проведенных исследований» [514 - Попов В. Л. Судебно-медицинская экспертиза. – СПб., 1997. – С. 217.].
   Основаниями к проведению судебно-медицинской экспертизы живых лиц по гражданским делам являются: установление при телесных повреждениях характера и степени тяжести, механизма возникновения, орудия, которым они причинены, утраты трудоспособности; установление бывшего полового сношения, половой способности (у женщин – к совокуплению, зачатию, вынашиванию и родоразрешению; у мужчин – к совокуплению, оплодотворению), беременности, аборта, бывших родов, отцовства (материнства), заражения венерической болезнью, ВИЧ-инфекцией и др.; определение общего состояния здоровья при подозрении на притворные и искусственные болезни; другие поводы (в связи с утратой документов, представлением подложных документов о состоянии здоровья при оформлении пенсии, инвалидности, в связи с совершением противоправных действий в состоянии алкогольного или наркотического опьянения) [515 - Судебно-медицинская экспертиза живых лиц: Методические указания для студентов, интернов и врачей-экспертов. – Чита, 1976. – С. 20–36.].
   Не следует также забывать и о решении вопросов процессуальной дееспособности лиц, участвующих в деле (физическое здоровье).
   Судебно-медицинская экспертиза живых лиц – это наиболее частый вид экспертизы, назначаемой по гражданским делам.
   Судебно-медицинская экспертиза трупа.
   Судебно-медицинская экспертиза трупа – это один из видов судебно-медицинской экспертизы, представляющий совокупность сведений о поводах, методах, приемах, способах исследования трупов и принципах оценки полученных результатов.
   Направлению на судебно-медицинское вскрытие подлежат следующие трупы лиц: умерших насильственной смертью (убийство, самоубийство, несчастный случай); при подозрении на насильственную смерть; находившихся на амбулаторном лечении или под наблюдением лечебно-профилактических учреждений, если за последнее время они за медицинской помощью не обращались; умершие в лечебных учреждениях в случаях, когда в правоохранительные органы поступило заявление о неоказании или ненадлежащем оказании медицинской помощи; трупы лиц, личность которых не установлена; скелетированные и расчлененные трупы [516 - Судебно-медицинское исследование трупа / Под ред. А. П. Громова и А. В. Капустина. – М., 1991. – С. 6.].
   В задачу судебно-медицинской экспертизы трупа входит решение следующих вопросов: установление причины смерти и времени ее наступления; установление характера насилия (при насильственной смерти), вида травмирующего орудия, его особенностей и проч.; установление наличия и характера причинной связи между повреждением и наступлением смерти.
   Судебно-медицинское исследование трупа проводится по постановлению или определению следователя. Порядок производства данного вида экспертизы регулируется нормами уголовно-процессуального законодательства.
   Данные заключения эксперта-танатолога могут быть вовлечены в сферу гражданского судопроизводства по отдельным категориям дел наряду с другими материалами (например, экспертиза по материалам дела).
   Судебно-медицинская экспертиза вещественных доказательств.
   Одним из источников доказательств по делу в гражданском процессе являются вещественные доказательства.
   Эксперты-биологи исследуют в качестве вещественных доказательств следующие объекты биологического происхождения: кровь и ее следы; сперму и ее следы; волосы; частички тканей и органов; слюну и ее следы; мочу; пот; кости; другие выделения человеческого организма [517 - Томилин В. В., Барсегянц А. О., Гладких А. С. Судебно-медицинское исследование вещественных доказательств. – М., 1989. – С. 5.].
   Объекты биологического происхождения становятся вещественными доказательствами по судебному делу после того, как они будут обнаружены, зафиксированы, правильно изъяты и должным образом исследованы.
   Наиболее часто экспертиза вещественных доказательств назначается по делам, вытекающим из брачно-семейных отношений.
   Судебно-медицинская экспертиза по материалам дела.
   Судебно-медицинскую экспертизу по материалам дела (ретроспективная экспертиза) обычно проводят в случаях, когда нет возможности непосредственно исследовать живое лицо, труп человека или вещественное доказательство.
   Поводы к проведению судебно-медицинской экспертизы по материалам дела чрезвычайно многообразны и по своей сути не отличаются от поводов экспертизы живого человека, трупа, вещественных доказательств. Основанием для назначения судебно-медицинской экспертизы по материалам дела может также являться отказ лица от прохождения обследования по определению суда.
   Объектом исследования выступают различные документы, содержащие информацию медицинского характера: история болезни, карта амбулаторного больного, медицинские справки, протокол патологоанатомического вскрытия, заключение первичной судебно-медицинской экспертизы, заключение государственного (муниципального) органа и т. п.
   Данный вид экспертизы часто используется при рассмотрении исков по обязательствам вследствие причинения вреда.
   Аналогичным образом различают виды судебно-психиатрических и судебно-психологических экспертиз (исключение – экспертиза трупа).
   Особым подвидом судебной медицинской экспертизы, сочетающей в себе элементы различных видов судебно-медицинской экспертизы и/или судебно-психиатрической экспертизы, является экспертиза лечебной деятельности.
   Вред здоровью может быть нанесен или отягчен действием или бездействием медицинских работников (врачи, фельдшеры, медицинские сестры). Потерпевший в таких случаях нередко обращается с иском в суд, который и назначает судебную медицинскую экспертизу. Так, А. В. Тихомиров отмечает, что «в последнее время озабоченность возможной недобросовестностью партнера в отношениях «врач-пациент» приобретает особое значение. И это касается в равной мере и врача (руководство медицинского учреждения), и пациента» [518 - Тихомиров А. В. Медицинская услуга. Правовые аспекты. – М., 1997. – С. 159.]. Экспертиза лечебной деятельности является одной из наиболее сложных и ответственных, так как от заключения эксперта во многом зависит исход дела. «Заключение… по таким делам является одним из основных доказательств виновности или невиновности врача…» [519 - Вермель И. Г. Судебно-медицинская экспертиза лечебной деятельности. – Свердловск, 1988 – С. 4.].
   Трудности данной экспертизы определяются: ретроспективным анализом оценки состояния здоровья; сложностью оценки индивидуальной реакции человека на болезнь, проводимую терапию, оперативное вмешательство и проч.; необходимостью решения вопросов на основе анализа всех обстоятельств (данных обследования человека или исследования трупа и медицинской документации), причем нередко противоречивых.
   Особенностью данной экспертизы является и то обстоятельство, что она проводится экспертной группой, с приглашением квалифицированных врачей той или иной специальности.
   Данный подвид экспертного исследования может быть использован по искам о возмещении вреда, причиненного вследствие недостатков товара, работы или услуги к лечебно-профилактическим учреждениям, отдельным медицинским работникам и некоторым другим делам.
   По месту проведения экспертизы делят: экспертизу в судебном заседании; экспертизу вне зала судебного заседания (амбулаторные или стационарные).
   Выбор места проведения экспертизы во многом предопределен видом экспертизы и теми методами, которые необходимо применить для конкретного исследования. Отметим только, что медицинские экспертизы в судебном заседании проводятся крайне редко и носят предварительный характер. Связано это с особенностями человека как объекта экспертного исследования.
   Наиболее часто назначается амбулаторная экспертиза, реже – стационарная. Данное деление имеет важное процессуальное значение, так как тесным образом связано с процессуальными правами и обязанностями личности, следовательно, должно отражаться в определении о назначении судебно-медицинской экспертизы. ГПК не выделяет понятия «стационарная» и «амбулаторная» экспертиза. Здесь следует исходить из норм, установленных иным законодательством. В настоящее время специальная норма по данному поводу содержится в Законе РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» [520 - Комментарий к Законодательству РФ в области психиатрии / Под ред. Т. Б. Дмитриевой. – М., 1998. – С. 94.] и Федеральном законе «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» [521 - Статья 27 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».].
   В то же время новый ГПК РФ выделяет такие понятия, как «принудительная госпитализация гражданина в психиатрический стационар и принудительное психиатрическое освидетельствование».
   В зависимости от последовательности различают: первичная экспертиза; вторичная экспертиза.
   Вторичные экспертизы, в свою очередь, делят (в зависимости от таких критериев, как качество экспертизы и ее полнота): дополнительная судебная экспертиза; повторная судебная экспертиза.
   Первичная экспертиза – экспертиза, проводимая впервые.
   Дополнительная экспертиза – экспертиза, проводимая в случаях, когда первичная экспертиза признана неполной (не все объекты представлены, не все необходимые вопросы заданы и получили разрешение).
   Проведение такой экспертизы, как правило, поручается тому же эксперту, который проводил первичную экспертизу. В таком случае первичная экспертиза признается качественной, но неполной. Назначение дополнительных экспертиз, как правило, свидетельствует о дефекте работы лиц, поручающих производство экспертизы.
   Повторная экспертиза – экспертиза, которая назначается в случаях, когда первичная экспертиза не удовлетворила суд из-за необъективности, необоснованности выводов. Проведение такой экспертизы поручается другому эксперту или комиссии экспертов. Первичная экспертиза, таким образом, признается судом некачественной и свидетельствует о низкой квалификации эксперта.
   Следует заметить, что назначение и проведение дополнительной или повторной экспертизы не означает автоматического исключения первоначальной экспертизы из доказательственной базы по конкретному делу. Если дополнительная экспертиза «развивает» и уточняет выводы первичной экспертизы, то повторная экспертиза по отношению к первоначальной нередко становится конкурирующей. Как мы ранее отмечали, на наш взгляд, по конкретному делу по ходатайству сторон спорного правоотношения могут быть назначены сразу две первичные экспертизы. В основе данного положения – расширение действия принципов состязательности и диспозитивности в гражданском процессе. В теории процессуального права встречаются различные точки зрения по данному вопросу. Иногда высказывается точка зрения, что в российском доказательственном праве состязательность судебных экспертиз невозможна. С этой точкой зрения согласиться нельзя, так как ГПК предусматривает проведение повторной экспертизы (конкурирующей, по сути, до тех пор, пока суд не отвергнет одно из заключений с соответствующей мотивацией). В. Смирнов предлагает использовать институт состязательности экспертиз, например, в уголовном процессе [522 - Смирнов В. Экспертиза в состязательном уголовном процессе // Российская юстиция. – 2001. – № 11. – С. 60.].
   По этой же причине не предъявляет законодатель каких-либо дополнительных требований к статусу эксперта, которому (которым) поручено производство повторной экспертизы. Здесь действуют общие правила выбора эксперта. Иначе требовалось бы поручать повторные экспертизы лицам, работающим в «вышестоящих» (в организационном, методическом и ином значениях) учреждениях, имеющим больший стаж работы и т. п. Другое дело, что имеются «ступени роста» в каждой профессии, специализация, более глубокое изучение определенного круга вопросов в рамках своей специальности. Подчеркнем – отличаются именно индивидуальные характеристики эксперта, а не экспертного учреждения. Можно поручить производство экспертизы в судебно-экспертном учреждении областного уровня эксперту высшей квалификации, специализирующемуся в данной области, а можно поручить производство экспертизы Российскому Центру, где непосредственно исследования будет проводить эксперт со стажем работы один год!
   Может отличаться материальная база учреждения (лаборатории, оборудование и проч.), эффективное использование которой позволяет (или не позволяет) эксперту в принципе справиться с той или иной задачей.
   Понятно также, что эксперт, специализирующийся в производстве экспертиз «по автодорожной травме», имеющий публикации, изобретения, признанные научной общественностью и внедренные в экспертную практику методики по данной тематике, эффективнее справится с производством именно такой экспертизы, нежели эксперт, не имеющий углубленной подготовки по определенному направлению (например, начинающий, молодой эксперт). Данные навыки и умения, естественно, должны находить отражение в экспертном заключении, выступлении в суде (логичность, четкость, научная обоснованность), а не только на титульном листе заключения, где перечисляются «регалии» эксперта.
   Рассмотрим следующий пример.
   Из искового заявления гражданина Д. следует:
   «25 марта 1998 г. я поступил в больницу БСМП г. Волжского, где мне была сделана операция по поводу острого флегмонозного аппендицита.
   4 апреля 1998 г. я повторно поступил в ту же больницу, где мне произведена операция: «Ревизия послеоперационного шва».
   8 апреля мне сделали еще одну операцию: «Вскрывшийся абсцесс брюшной полости».
   30 апреля я был выписан с температурой, а 12 мая 1998 г. вновь госпитализирован в больницу с диагнозом: «Острый фоникулит, правосторонний эпидимит».
   После проведенного лечения я в настоящий момент являюсь неполноценным человеком, не могу жить половой жизнью и создать семью. Мне отказали в трудоустройстве в учреждение ЯР 154/12. Не могу потреблять жареное, соленое, острое.
   Во время лечения в течение 7 дней находился в реанимации в тяжелом состоянии. Лежал только на спине, вследствие чего у меня развились пролежни, все это время испытывал сильную боль, не мог спать. Обезболивающие средства практически не помогали.
   По факту ненадлежащего оказания мне медицинской помощи прокуратурой г. Волжского было возбуждено уголовное дело и проведена судебно-медицинская экспертиза, которая в своих выводах прямо указала:
   1. Ошибкой послеоперационного лечения является то, что не были профилактически назначены антибиотики во время операции и в раннем послеоперационном периоде.
   2. При повторном поступлении был ошибочно поставлен диагноз «Абсцесс послеоперационного рубца».
   3. При проведении последующих двух операций 4 апреля 1998 г. и 6 апреля 1998 г. не была найдена причина ухудшения состояния моего здоровья.
   4. Ошибочно назначено УВЧ на послеоперационную рану.
   5. При поступлении в больницу 4 апреля 1998 г. обследование проводилось в недостаточном объеме (только 8 апреля 1998 г. берется анализ крови с развернутой лейкоцитарной формулой, результаты которого свидетельствуют о наличии гнойного очага).
   6. Врачи своевременно не поставили диагноз: «Разлитой гнойный перитонит»; поставив в последующем все же такой диагноз, не дренировали брюшную полость 4 дренажами, как это положено.
   7. Необоснованно выписали на амбулаторное лечение с наличием температуры после перенесенного тяжелого гнойного процесса в брюшной полости.
   На основании изложенного и в соответствии со ст. 1064, 1068 ГКРФ,
   Прошу:
   1. Взыскать с ответчика в мою пользу в счет возмещения компенсации за причиненный моральный вред 120 тыс. руб. (сто двадцать тысяч рублей).
   2. Взыскать в счет компенсации за материальный вред 2229 руб. 41 коп.»
   Приложение: Копия искового заявления, постановление о прекращении уголовного дела, акт судмедэкспертизы, чеки на 3 листах.
   Приведем выводы судебно-медицинской экспертной комиссии, на которые ссылался в исковом заявлении гражданин Д.
   На основании судебно-медицинского исследования материалов дела и медицинской документации гражданина Д., экспертная комиссия приходит к следующему заключению.
   Вопрос 1.
   Правильно ли поставлен диагноз больному Д.? Если правильно, то соответствовало ли проводимое лечение поставленному диагнозу?
   Ответ:
   Диагноз «Острый аппендицит» на первом этапе лечения при поступлении в больницу БСМП г. Волжского 25 марта 1998 г. был поставлен правильно. Это подтверждается визуальным осмотром во время операции и результатами гистологического исследования удаленного отростка (анализ № 18544-556).
   Операция произведена вовремя, выбор хирургического доступа и метода удаления отростка также были правильными. Хирургам встретился редкий анатомический вариант расположения отростка – ретроцекальный, ретроперитонеальный, который значительно осложняет операцию, однако, судя по протоколу, операция длилась всего 25 минут и не вызвала технических трудностей.
   Однако при завершении операции и ее описании допущен ряд неточностей:
   1) в протоколе операции не указано, ушивалась ли брюшина после выделения отростка;
   2) принципиальным является вопрос о необходимости дренирования брюшной полости (в рассматриваемом случае этого сделано не было).
   Обязательным условием дренирования после аппендэктомии в медицинской литературе считается деструктивный аппендицит (его в данном случае не было) и наличие гнойного выпота в брюшной полости (в протоколе операции и истории болезни о наличии выпота или его отсутствии ничего не сказано). Во всех других случаях «вопрос о дренировании решается с учетом конкретных условий операции, а также в зависимости от наличия в арсенале хирурга необходимых антибиотиков и антисептиков» (Ротков И. Л. Диагностические и тактические ошибки при остром аппендиците. – М, 1988).
   Таким образом, четких установок, дренировать или нет брюшную полость в данной ситуации, нет. С другой стороны, если бы брюшная полость была бы дренирована, дальнейшее течение патологического процесса могло бы пойти по более благоприятному варианту.
   Ошибкой послеоперационного ведения больного является то, что не были профилактически назначены антибиотики во время операции и раннем послеоперационном периоде (Гостищев В. К., Омельяновский В. В. Пути и возможности профилактики инфекционных осложнений в хирургии // Хирургия. – 7997. – № 8. – С. 11–12).
   При повторном поступлении ошибочно поставлен диагноз: «Абсцесс послеоперационного рубца».
   4 апреля 1998 г. и 6 апреля 1998 г. были выполнены две операции (ревизии послеоперационного шва), в результате которых причина ухудшения состояния больного не установлена. В это время ошибочно назначается УВЧ на послеоперационную рану. Подозрение на наличие гнойного процесса является противопоказанием к этому.
   6 апреля 1998 г. выполняется УЗИ брюшной полости. Заключение: «В правой подвздошной области и в тазу справа имеется жидкость в объеме 74 мл».
   С этого момента диагноз звучит как: «Абсцесс брюшной полости».
   7 апреля 1998 г. проводится пункционное удаление под контролем УЗИ 80 мл «красного цвета гноя», промывание полости раствором антисептика и введение антибиотика. При этом не было достаточных оснований для постановки диагноза: «Абсцесс брюшной полости», а показания и возможности пункционного метода эвакуации жидкости были превышены. Данную ситуацию можно рассматривать как «нагноившийся гемоперитонеум».
   При поступлении больного 4 апреля 1998 г. не проводится необходимый минимум исследований. Анализ крови с лейкоцитарной формулой берется только 8 апреля 1998 г. Данные анализа крови свидетельствуют о наличии не дренированного гнойного очага (обнаружен резкий сдвиг «влево»). С этого момента необходимость выполнения повторной полостной операции становится очевидной.
   Объем выполненной 8 апреля 1998 г. операции следует считать адекватным, но диагноз, поставленный после операции: «Вскрывшийся абсцесс брюшной полости», не соответствует операционной находке.
   В протоколе операции отмечено, что в брюшной полости «обнаружен жидкий гной коричневого цвета без запаха и пленки фибрина», но нет описания стенок «вскрывшегося абсцесса». Такое описание только подтверждает предположение о том, что у больного был нагноившийся гемоперитонеум. К сожалению, не указано количество гнойного содержимого и его расположение в брюшной полости. Отсутствие такого рода сведений не позволяет оценить правильность постановки диагноза: «Разлитой гнойный перитонит». Однако при постановке такого диагноза дренирование брюшной полости должно быть более широким. Постановка 2 дренажей в подпеченочное пространство и малый таз следует считать недостаточным. Необходимым является дренирование брюшной полости, по крайней мере, четырьмя дренажами.
   Острый ларингит, сопровождавшийся осиплостью голоса и болями в горле, к сожалению, является частым осложнением длительно стоящего назоинтестиналъного зонда. Острый правосторонний эпидимит, вероятно, явился следствием тяжелого гнойного процесса в брюшной полости.
   Вопрос 2.
   Если имелись ошибки медиков в лечении Д., то кто их допустил?
   Ответ:
   Во время аппендэктомии 25 марта 1998 г., которую выполнял хирург П., целесообразно было дренировать брюшную полость.
   Во время операции и в послеоперационном периоде необходимо было назначить антибиотики (хирург П., лечащий врач Н.).
   При повторном поступлении 4 апреля 1998 г. ошибочно поставлен диагноз: «Абсцесс послеоперационного рубца». Не взят общий анализ крови (врач С.).
   На повторную ревизию послеоперационного рубца у больного с неясным диагнозом в качестве хирурга-оператора был назначен молодой врач Н. (зав. отделением С.).
   Больному с подозрением на гнойный процесс послеоперационного рубца или брюшной полости назначено УВЧ на область послеоперационной раны. Поздно взят анализ крови с лейкоцитарной формулой (врач Н).
   Без достаточных оснований поставлен диагноз: «Абсцесс брюшной полости». Превышены показания и возможности санации пункционным методом, в результате чего было задержано проведение релапаротомии (зав. отделением С.).
   Не обоснован диагноз: «Разлитой гнойный перитонит». Дренирование брюшной полости не соответствовало поставленному диагнозу (зав. отделением С.).
   Вызывает сомнение обоснованность выписки больного на амбулаторное долечивание на фоне сохранявшейся субфебрилъной температуры после перенесенного тяжелого гнойного процесса (врач О.).
   Эксперты:
   – И. о. зав. отделом сложных экспертиз, эксперт высшей квалификационной категории Ч.
   – Зав. отделом судебно-медицинской экспертизы потерпевших, обвиняемых и других лиц, эксперт высшей квалификационной категории М.
   – Ассистент кафедры общей хирургии ВМА, кандидат медицинских наук Б.
   В связи с ходатайством ответчика в лице главного врача БСМП г. Волжского Ш., ссылавшегося на невозможность поставить вопросы экспертам при производстве первичной экспертизы, а также в связи с имеющимися противоречиями (в качестве ошибки указывается назначение молодого хирурга на проведение операции, хотя не указывается, допустил ли он какие-либо ошибки; указывается, что постановка двух дренажей является недостаточной, тогда как из истории болезни следует, что было поставлено три дренажа) была назначена повторная судебно-медицинская экспертиза.
   Приведем ее выводы с указанием состава экспертной комиссии.
   Вопрос 1.
   Правильно ли были поставлены диагнозы Д. при первичном и повторном поступлениях?
   Ответ:
   При первичном поступлении Д. в больницу 25 марта 1998 г. диагноз поставлен правильно. При повторном поступлении 4 апреля 1998 г. первоначальный диагноз поставлен неправильно. В остальных случаях повторных поступлений диагноз поставлен правильно.
   Вопрос 2.
   Страдал ли Д. до поступления в БСМП какими-либо другими заболеваниями, которые могли бы дать осложнения после проведенных операций?
   Ответ:
   Исходя из данных амбулаторной карты и историй болезни Д., никакими заболеваниями до поступления в больницу БСМП г. Волжского, которые могли бы дать осложнения после проведенных операций, он не страдал.
   Вопрос 3.
   Могли ли быть в данном случае какие-либо другие причины возникших осложнений после проведенной операции, кроме нее самой (например, иммунодефицит, или другие)? Если да, то какие?
   Ответ:
   Причиной возникших после операции аппендэктомии первоначальных осложнений явилась тяжесть самого заболевания. Других причин не усматривается. В последующем эти первоначальные осложнения привели к развитию иммунодефицита, что, в свою очередь, явилось причиной следующих осложнений – правостороннего эпидимита, левостороннего арахноэпидимита, паротита, спаечной болезни брюшной полости.
   Вопросы 4–5.
   Правильно ли назначено лечение Д.? Имелись ли отклонения при лечении, которые повлияли на состояние здоровья Д.?
   Ответ:
   При первоначальном поступлении Д. в больницу метод лечения – аппендэктомия – выбран правильно. Однако с учетом забрюшинного расположения отростка следовало бы выполнить дренирование брюшной полости и, с учетом диагноза: «Флегмонозный аппендицит», назначить сразу антибиотики.
   При повторном поступлении 4 апреля 1998 г. в первые четыре дня проводимое лечение было неадекватным, поскольку правильный диагноз установлен не был.
   Следующий этап – пункция брюшной полости под контролем УЗИ – правомерен, однако не принес лечебного эффекта, хотя и помог в уточнении диагноза.
   Следующий этап – диагностико-лечебный (это оперативное вмешательство 8 апреля 1998 г.) – обоснован. Объем операции адекватен найденной патологии. Назоинтестиналъная интубация прямо показана, проведена правильно. Дренирование брюшной полости показано, но выполнено неполноценно, поскольку левая половина брюшной полости оказалась не дренированной, а при разлитом перитоните, что имело место, положено дренирование всей брюшной полости. Иными словами, имеет значение не только количество дренажей, а их расположение в каждом конкретном случае.
   Далее. Неправильно назначено УВЧ в период с 6 по 10 апреля 1998 г., что противопоказано при гнойной патологии.
   При последующих поступлениях в стационар лечение назначено правильно.
   Вопросы 6–7.
   Страдает ли Д. импотенцией? Если да, то с какого времени? Является ли импотенция результатом проведенных операций и последующего лечения?
   Ответ:
   На основании данных анамнеза, жалоб потерпевшего, данных обследования, оснований считать, что Д. страдает импотенцией, нет. При невро-сексологическом обследовании Д. выявлены: синдром вегетативной дисфункции; остеохондроз пояснично-крестцового отдела позвоночника; синдром психогенной диспотенции (психогенного функционального нарушения половой функции).
   Органической урологической патологии, препятствующей совершению половых актов, не выявлено.
   Эксперты:
   – зам. начальника областного Бюро СМЭ по экспертной работе, кандидат медицинских наук, эксперт высшей квалификационной категории Ш.;
   – доцент кафедры хирургических болезней ВМА, кандидат медицинских наук, хирург высшей категории П.;
   – зав. урологическим отделением ВОКБ № 1, врач высшей квалификационной категории Б.;
   – невролог-сексопатолог ВОКБ № 1, врач высшей квалификационной категории С.;
   – ассистент кафедры судебной медицины с курсом медицинского права ВМА, эксперт высшей квалификационной категории М.
   После ознакомления с экспертным заключением ответчиком в лице главного врача БСМП г. Волжского Ш. заявлено ходатайство о производстве дополнительной судебно-медицинской экспертизы, так как, по его мнению, имеющихся материалов в деле недостаточно для установления вины ответчика, размера причиненного вреда. Был также заявлен дополнительный вопрос в связи с возможностью (невозможностью) применения физиолечения при воспалительных процессах. Ответчиком прилагалась монография, в которой указывалось на возможность применения УВЧ применительно к терапии данной патологии.
   Заявлено ходатайство о привлечении к производству экспертизы двух профессоров, заведующих кафедрами хирургических болезней ВМА.
   Ходатайство судом удовлетворено.
   Приводим выводы экспертной комиссии.
   Вопрос 1.
   Какими нормативными или методическими указаниями Минздрава РФ, научными рекомендациями должны руководствоваться врачи в случае заболевания Д.?
   Ответ:
   Содержание вопроса не является предметом экспертного исследования, поскольку в задачи судебно-медицинской экспертизы не входит указание лечащим врачам на методические инструкции Минздрава РФ, научные рекомендации, которыми следует руководствоваться. Организация лечебно-диагностического процесса – обязанность лечащих врачей, которые должны знать соответствующие указания Минздрава РФ и научные рекомендации.
   Вопрос 2.
   Нарушались ли врачами БСМП по случаю с Д. какие-либо нормативные, методические указания или научные рекомендации по диагностированию и лечению Д.?
   Ответ:
   Дополнительное изучение медицинской документации дает основание считать одним из существенных недостатков в лечении острого аппендицита у Д. технически недостаточную перевязку брыжейки аппендикулярного отростка при проведении первой операции – аппендэктомии 25 марта 1998 г., что в последующем привело к артериальному кровотечению из брыжейки червеобразного отростка и развитию нагноившейся гематомы брюшной полости. Такого рода несостоятельность культи брыжейки червеобразного отростка – относительно редкое послеоперационное осложнение, а потому и не часто и своевременно диагностируемое. Дренирование брюшной полости способствовало бы раннему диагностированию и лечению данного осложнения.
   Вопрос 3.
   Применяется ли в случае с Д. методика лечения, разработанная доцентом Сосиным И. П. и профессором Кариевым М. И.?
   Ответ:
   Применение УВЧ-терапии по данной методике при нагноившейся гематоме брюшной полости, имевшейся у Д., не показано.
   Вопрос 4.
   Причинен ли в результате диагностирования и лечения какой-либо вред здоровью Д.? Какова тяжесть вреда? Имеется ли ухудшение состояния здоровья Д., утрата профессиональной трудоспособности, как следствие оказания медицинской помощи врачами горбольницы № 3 г. Волжского?
   Ответ:
   Несвоевременная, неточная диагностика первичного послеоперационного осложнения – несостоятельности культи брыжейки аппендикса с развитием артериального кровотечения из брыжейки червеобразного отростка и образованием нагноившейся гематомы – вызвала ухудшение состояния здоровья Д. Последующие послеоперационные осложнения: острая спаечная кишечная непроходимость; острый орхоэпидимит слева; острый правосторонний эпидимит, – вызвали ухудшение здоровья Д.
   Все эти ухудшения следует расценивать как вред здоровью.
   Установление степени тяжести вреда здоровью ГК РФ не предусмотрено.
   Вопрос об утрате профессиональной трудоспособности требует уточнения: временной или стойкой? Если временной – то она есть, на что указывает выдача листков нетрудоспособности. Если стойкой – то в представленной медицинской документации нет указаний на ее наличие.
   Эксперты:
   – зам. начальника областного Бюро СМЭ по экспертной работе, кандидат медицинских наук, эксперт высшей квалификационной категории Ш.;
   – доцент кафедры хирургических болезней ВМА, кандидат медицинских наук, хирург высшей категории П.;
   – ассистент кафедры судебной медицины с курсом медицинского права ВМА, эксперт высшей квалификационной категории М.
   Эксперты, привлеченные в состав комиссии, по ходатайству ответчика совместное итоговое заключение подписать отказались. Приводим их ответы на поставленные вопросы.
   Ответы на вопросы зав. кафедрой хирургических болезней, доктора медицинских наук, профессора Б.
   Ответ на первый вопрос. Что касается рекомендаций, то к наиболее значимым можно отнести:
   1) Руководство по неотложной хирургии органов брюшной полости / Под ред. академика В. И. Савельева. – М., 1986;
   2) Материалы и официальные документы по медицинскому страхованию. – Ч. 3. – Волгоград, 1995.
   Ответ на второй вопрос. Я не располагаю информацией о каких-либо нормативных документах Минздрава РФ по диагностике и лечению острого аппендицита, которые строго регламентируют диагностику и лечение этих заболеваний. Если в мое распоряжение будут представлены такие документы, то я постараюсь ответить на поставленный вопрос.
   Что касается нарушения научных рекомендаций по диагностике и лечению острого аппендицита и перитонита, то если исходить из тех из них, которые являются авторитетными, – нет, не нарушались.
   Ответ на третий вопрос. Что касается целесообразности применения физиотерапевтических процедур у больного Д., то этот вопрос следует адресовать физиотерапевтам.
   Ответ на четвертый вопрос. Изучив материалы дела, я не усматриваю нанесения вреда здоровью больного Д. в результате диагностических и лечебных процедур, т. е. ятрогении. Ухудшение состояния здоровья Д. наступило вследствие острого хирургического заболевания и развития послеоперационных осложнений.
   Приведем ответы на вопросы зав. кафедрой факультетской хирургии, доктора медицинских наук, профессора Н.
   Ответ на первый вопрос. В случае заболевания Д. врачи должны руководствоваться официальными стандартами диагностики и лечения острого аппендицита и соответствующей литературой:
   1) Руководство по неотложной хирургии органов брюшной полости / Под ред. академика В. С. Савельева. – М., 1986;
   2) Материалы и официальные документы по медицинскому страхованию. – Ч. 3. – Волгоград, 1995.
   Ответ на второй вопрос. Методические рекомендации по лечению острого аппендицита и перитонита врачами БСМП не нарушались.
   Ответ на третий вопрос. Методика физиотерапии, используемая в БСМП, может применяться в лечении инфильтратов послеоперационного рубца и брюшной полости. Применение УВЧ при неотграниченном гемоперитонеуме неэффективно, однако специфического вреда здоровью Д. не причинило.
   Ответ на четвертый вопрос. В результате лечебных и диагностических процедур вред здоровью больного не нанесен. Тяжелое течение заболевания обусловлено развитием послеоперационных осложнений, к сожалению, имеющих место в хирургии.
   Экспертами, подписавшими итоговое совместное заключение, было также составлено примечание, в котором, в частности, отмечалось: В связи с тем, что эксперт Б. и эксперт П. отказались подписать итоговое совместное заключение экспертной комиссии, ограничившись ответами, данными на поставленные судом вопросы в отдельном заключении (п. 2 ст. 22 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации), экспертная комиссия, сформулировав выводы на поставленные судом вопросы, считает необходимым отметить следующее.
   В данной ситуации нами не исключается возможность обжалования ответчиком по делу результатов заключения комиссии экспертов и/или решения суда, в основу которого будет положено данное заключение, в силу наличия в материалах дела заключений экспертов Б. и Н., не согласующихся с выводами комиссии.
   Здесь следует учитывать следующее.
   Привлечение врачей-хирургов для производства экспертизы в последующем будет затруднительно. Врачи-клиницисты, не участвовавшие ранее в работе комиссии, нередко находятся «под гипнозом» заключения, ведь свое слово сказали «непререкаемые авторитеты», которые «экзаменуют» их при подтверждении ими врачебной категории, сдачи различного рода экзаменов и т. п. Поэтому в таких случаях приходится обращаться за помощью в экспертное учреждение другого региона, что увеличивает как сроки подготовки дела к судебному разбирательству, так и судебные издержки. В то же время объективность заключений, данных комиссиями другого региона, гораздо выше, так как исключается прямое или опосредованное воздействие на ее участников [523 - Козьминых Е. Судебная экспертиза по «врачебному делу» // Российская юстиция. – 2002. – № 3. – С. 31–32.].
   Следует также отметить, что выводы уважаемых экспертов-хирургов не отвечают предъявляемым требованиям и противоречат материалам дела, которые не подвергались сомнению (в части данных о состоянии здоровья истца).
   Применительно к медицинским работникам водоразделом между качественной и некачественной помощью является:
   1) использование знаний и навыков в объеме, подтвержденном необходимыми и имеющимися документами, исходя из конкретной обстановки (ситуации), возможностей конкретного врача и учреждения в целом;
   2) оптимальное, эффективное и своевременное использование имеющихся профессиональных знаний в соответствии с поставленным диагнозом и клинической ситуацией (соответствие стандартам, приказам, методическим рекомендациям, обычаям медицинской практики).
   Были ли предприняты врачами БСМП г. Волжского все необходимые меры медицинского характера (по диагностике, профилактике возможных осложнений в раннем и позднем послеоперационном периоде, а также собственно лечению больного, включая первую и последующие операции) по недопустимости развития неблагоприятных последствий для здоровья больного при той степени заботливости и осмотрительности, которая требовалась от них по характеру лежащих обязанностей (лечащего врача) и особенностей медицинской практики?
   Учитывая, что квалификация деяния, установление вины является исключительной компетенцией суда, эксперты считают, что необходимость в производстве последующих операций, а также причиненный вред (эпидимит, ларингит и другие) состоят в причинной связи с деяниями (в форме действия и бездействия, неадекватных, недостаточных действий) медицинского корпуса БСМП г. Волжского и обусловлены ошибками организационного и тактического характера в лечении данного больного.
   Правильная организация лечебного процесса, большая активность врачебного персонала и надлежащая забота о конкретном больном, четкая тактика ведения больных с данной патологией, если и вызвали бы неблагоприятные последствия для здоровья конкретного пациента (что иногда бывает в хирургической практике при остром аппендиците), то их характер, время, необходимое для их устранения, последствия для здоровья могли бы быть значительно меньшими, и, как правило, обратимыми.
   В этом плане также примечательна как сама работа, проделанная Н. Г. Шумским по материалам экспертиз НИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, так и сложности, которые ей предшествовали.
   Ученый-психиатр пишет: «Анализ причин диагностических ошибок в судебной психиатрии имеет для подэкспертных, да и для самих судебных психиатров, первостепенное значение. Сотрудники Института судебной психиатрии имени В. П. Сербского в своих исследованиях до последнего времени обходили стороной эту проблему применительно к деятельности Института. В актах СПЭК иногда встречаются указания на причины допущенных ранее диагностических ошибок. Их разбор во всех случаях носит поверхностный характер, а выявленные отдельные причины допущенных ошибок в последующем не учитываются» [524 - Шумский Н. Г. Диагностические ошибки в судебно-психиатрической практике. – СПб., 1997. – С. 5.].
   Продолжим рассмотрение классификаций экспертиз с учетом их значимости для теории и судебной практики.
   По численности различают: экспертизы, выполняемые единолично; экспертизы, выполняемые группой сведущих лиц.
   Единоличная экспертиза – наиболее частая разновидность экспертизы, проводимая сведущим лицом лично.
   По составу исполнителей (сведущих лиц) различают: комиссионные; комплексные экспертизы.
   Комиссионная – экспертиза, для которой характерно участие в исследовании одного объекта нескольких сведущих лиц – представителей одного рода экспертиз (соответствующих дисциплин, научных направлений).
   Как правило, подобная экспертиза необходима в сложных случаях (определение стойкой утраты трудоспособности, притворных или искусственных болезней, самоповреждениях, «врачебных делах», некоторых дополнительных и повторных экспертиз).
   Законодатель, по нашему мнению, использовал неудачный термин «эксперты одной специальности», «одной области знания» [525 - Статьи 21, 22 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации»; ст. 83 ГПК РФ.]. Данный термин «заимствован» из учебной литературы, однако не позволяет провести четкое разграничение между специальностями, профилями, специализациями и т. п. Если пользоваться данным термином, то традиционно именуемые комиссионные медицинские экспертизы можно назвать комплексными. Это позволяет сделать деление на объект и предметы исследования, т. е. классы и роды экспертиз.
   Комиссия экспертов согласует цели, последовательность и объем исследований исходя из необходимости решения поставленных перед ней вопросов. При этом каждый эксперт независимо и самостоятельно проводит исследование, оценивает результаты, полученные им лично и другими экспертами, и формулирует выводы в пределах своих специальных знаний.
   Комплексная экспертиза – это экспертиза, в производстве которой участвуют несколько сведущих лиц – экспертов, представляющих разные классы или роды экспертиз. Иными словами, комплексной является экспертиза, в которой эксперты, специализирующиеся в разных классах или родах судебных экспертиз, заняты совместным решением одних и тех же вопросов. Итогом комплексного исследования является формулирование общих выводов. При этом каждый эксперт, участвующий в производстве комплексной экспертизы, подписывает ту часть заключения, которая содержит описание проведенных им исследований, и несет за нее ответственность. Общий вывод делают эксперты, компетентные в оценке полученных результатов и формулировании данного вывода [526 - Статья 23 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».].
   Определяющим, основополагающим критерием данной экспертизы является «взаимоиспользование и взаимодополнение результатов исследований одних и тех же объектов» [527 - Хохлов В. В., Левант М. Д. Процессуально-правовые основы судебно-медицинской экспертизы: Практическое пособие. – Смоленск, 2001. – С. 12.].
   Соединение в единое целое различных вещей, идей, знаний, даже, на первый взгляд, несовместимых, – явление полезное и функционирующее, получившее название синергии. Так, Иоганн Гуттенберг «додумался» до печатного станка, соединив вместе две известные ранее, но не связанные друг с другом, идеи – монетного штампа и винного пресса. Монетный штамп оставлял отпечатки на небольших поверхностях, таких, как монета. Винный пресс позволял оказывать давление на значительную поверхность. Комбинация двух механизмов (штампа и пресса) дала цивилизации печатный станок и значительно изменила саму цивилизацию, сделав книги и знания более доступными.
   Для того чтобы совмещать различные идеи, решать сложные задачи, необходимо обладать широким кругозором и большим запасом знаний. Не случайно, в области образования обсуждаются проблемы объединения гуманитарного и естественнонаучного, технического образования. Применительно к задачам, стоящим перед правосудием, таким инструментом является комплексная экспертиза.
   Поэтому в современных условиях, на наш взгляд, также возможна и необходима (что подтверждается судебной практикой) комплексная медико-правовая экспертиза.
   Теоретически комплексная экспертиза может быть выполнена и одним экспертом единолично, если он обладает специальными знаниями в различных родах и классах экспертиз (например, в судебной медицине и криминалистике, судебной медицине и судебной психологии). Однако, согласно ст. 21 Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», такого рода экспертизы проводятся не менее чем двумя экспертами.
   В зависимости от статуса экспертного учреждения, в котором производится экспертиза, различают: государственную судебную экспертизу; негосударственную судебную экспертизу.
   Судебно-медицинская служба России представляет собой систему учреждений, в состав которой входят Российский (республиканский) центр судебно-медицинской экспертизы и бюро судебно-медицинской экспертизы субъектов Российской Федерации (республик в составе РФ, краев, областей, городов федерального подчинения). Последние имеют в своем составе городские, межрайонные и районные отделения судебно-медицинской экспертизы.
   В административном отношении учреждения СМЭ подчиняются Министерству здравоохранения РФ и министерствам (департаментам, комитетам) на местах с учетом административно-территориального деления Российской Федерации и ее составных частей. Методическое руководство службой осуществляет Центр судебно-медицинской экспертизы.
   Судебно-психиатрическая служба России построена по-иному.
   Формально юридически в судебной психиатрии не существует «экспертных учреждений». Экспертную работу проводят члены амбулаторных и стационарных судебно-психиатрических экспертных комиссий (СПЭК), организуемых при общепсихиатрических учреждениях – больницах, диспансерах – как самостоятельные структурные подразделения. Персональный состав экспертных комиссий утверждается органом здравоохранения по подчиненности. Следовательно, понятие «Судебно-психиатрическая экспертная комиссия» имеет двойное содержание. Во-первых, это состав врачей-психиатров, в обязанности которых входит производство судебно-психиатрической экспертизы (СПЭ). Во-вторых, СПЭК – это индивидуально определенная группа экспертов-психиатров, проводящих экспертизу по конкретному делу.
   Научно-методическое и кадровое обеспечение судебно-психиатрической службы осуществляет Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского. Эксперты данного центра также осуществляют экспертные исследования (обычно в наиболее сложных случаях).
   Негосударственная судебная экспертиза, в отличие от государственной, проводится вне государственных судебно-экспертных учреждений, лицами, обладающими специальными знаниями, но не являющимися государственными судебными экспертами. К таковым могут относиться сведущие лица, ранее работавшие в государственных экспертных учреждениях, сотрудники профильных кафедр, не являющиеся штатными сотрудниками или сотрудниками по совместительству государственных экспертных учреждений. Нередко они объединяются и создают: «экспертные конторы», «медико-правовые консультации», «экспертные бюро», «независимые медицинские экспертные консультации» и т. п. Они руководствуются также в своей экспертной деятельности нормами действующего законодательства [528 - Статьи 2, 4, 6–8, 16, 17, ч. 2 ст. 18, ст. 24, 25 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».].

3.2. Процессуальное регулирование судебной медицинской экспертизы в гражданском судопроизводстве России

   Вопрос о назначении экспертизы имеет принципиальное значение, так как от его правильного разрешения зависит эффективность использования специальных знаний, в том числе медицинских и биологических знаний для решения задач гражданского судопроизводства.
   ГПК допускает возможность назначения судебной экспертизы в стадии подготовки дела к судебному разбирательству и в стадии судебного разбирательства в суде первой инстанции.
   В порядке подготовки дела к слушанию для разъяснения возникающих вопросов, например, в области медицины, судья выносит определение о назначении судебной медицинской экспертизы. Поскольку данная экспертиза чаще всего проводится вне суда (т. е. не в зале судебного заседания, а в амбулаторных или стационарных условиях), то для ее производства требуется значительное время. Поэтому законом предусматривается право суда приостанавливать производство по делу в случае назначения судебной экспертизы.
   Определение о приостановлении производства и о возобновлении производства выносится судом по ходатайству заинтересованных лиц либо по своей инициативе.
   Порядок назначения судебной экспертизы включает в себя решение следующих вопросов: инициатива в назначении экспертизы и выбор эксперта; формирование предмета и объекта экспертного исследования.
   Существенным является и правильное составление самого определения, так как от этого фактора зависит полнота и ценность экспертного заключения как доказательства по делу.
   Рассмотрим указанные аспекты.
   Судебную экспертизу вправе назначить только суд. Следует отметить, что изменилась роль суда в собирании доказательств: суд утратил инициативу в собирании доказательств; суд лишь оказывает содействие участвующим в деле лицам в ходе доказывания.
   Так, суд может предложить сторонам (стороне) представить дополнительные доказательства. В случаях, когда представление таких доказательств затруднено, суд по ходатайству лиц, заинтересованных в получении доказательств, оказывает им содействие в форме выдачи запроса на право получения доказательства либо в непосредственном истребовании доказательства судом. Применительно к судебной экспертизе вряд ли применимо правило: «Доказательства представляются сторонами и другими лицами, участвующими в деле…», так как заключение эксперта как новое судебное доказательство по делу может быть получено только после соответствующего определения судьи.
   Анализ норм нового ГПК позволяет сделать вывод, что экспертиза может быть назначена как по ходатайству заинтересованного лица, так и по инициативе самого суда (судьи).
   Значит, заявление (или не заявление) ходатайства о назначении экспертизы для суда не обязательно: если суд сочтет производство экспертизы обязательной, то назначит своим определением экспертизу; если суд сочтет, что оснований для проведения экспертизы нет, то он вправе отказать в удовлетворении ходатайства с изложением мотивов такого отказа.
   Вправе ли сторона возразить против назначения экспертизы судом? ГПК содержит следующую норму: «При назначении эксперта суд учитывает мнение лиц, участвующих в деле». Толкуют данное положение следующим образом: «Лица, участвующие в деле, имеют право высказывать свои соображения относительно конкретного лица, которому, по их мнению, можно поручить проведение экспертизы, то есть рекомендовать его в качестве эксперта. Окончательное решение о выборе эксперта или экспертного учреждения относится к праву судьи» [529 - Комментарий к ГПК РСФСР / Под ред. М. К. Треушникова. – М., 1997. – С. 109.]. Связано это с тем, что суд воспринимается не как «бесстрастный рефери, фиксирующий право более убедительной стороны, а как орган, на который возложена обязанность по справедливому разрешению спора» [530 - Амосов С. Обязанности по доказыванию в арбитражном процессе // Хозяйство и право. – 1999. – № 8 – С. 49.].
   При этом, лица, участвующие в деле, имеют право знакомиться с материалами дела, делать выписки из них, снимать копии, заявлять отводы, представлять доказательства, участвовать в исследовании доказательств, задавать вопросы другим лицам, участвующим в деле, свидетелям и экспертам.
   На наш взгляд, если сторона имеет право на представление доказательств, а заключение эксперта таковым является, то необходимо узаконить такую возможность за любой из сторон или обеими сторонами. В противном случае, основополагающие принципы гражданского процесса (равенства, состязательности) нарушаются.
   Если суд приходит к мнению о необходимости назначения экспертизы по делу, то по ходатайству стороны он выносит соответствующее определение. Нет препятствий к тому, чтобы по делу было назначено две экспертизы одного рода и/или вида. Нет препятствий и для последующего рассмотрения в суде двух и более экспертных заключений по одному и тому же объекту (группе объектов), так как «никакие доказательства не имеют для суда заранее установленной силы…». Главное, чтобы они соответствовали требованиям закона и были непосредственно восприняты судом. Во время оценки экспертных заключений суд должен проверить ход вовлечения последних, соблюдение норм, регламентирующих процесс их получения и изучения. Особое внимание при этом уделяется устранению противоречий между доказательствами. Если устранить эти противоречия не представляется возможным, суд, признав во время совещания необходимым выяснить новые обстоятельства или исследовать новые доказательства, выносит определение о возобновлении рассмотрения дела по существу. Более широкое использование в гражданском судопроизводстве института состязательности экспертов, является, на наш взгляд, закономерным следствием совершенствования и развития принципа состязательности.
   Согласно новому УПК РФ, производство судебной экспертизы осуществляется по ходатайству сторон или собственной инициативе [531 - Часть 1 ст. 283 УПК РФ.].
   Необходимость активного участия суда в истребовании доказательств (в определенных пределах) была учтена при разработке и принятии нового ГПК РФ, так как это необходимо для решения задачи по полному, всестороннему, объективному исследованию необходимых обстоятельств по делу и обеспечения оптимизации судебной деятельности. Данную позицию обосновывал профессор М. К. Треушников. Так, в докладе, посвященном обсуждению проекта ГПК РФ, он следующим образом сформулировал главную идею проекта: «…усиление ответственности сторон за процессуальные действия с сохранением контролирующей роли суда, достижение верного знания, а не формальной истины» [532 - Кудрявцева Е. В. Обсуждение проекта нового Гражданского процессуального кодекса // Юридический вестник. – 1995. – № 20, 21.]. Встречались и встречаются также предложения максимально ограничить инициативу суда в данном вопросе [533 - Зиновьева С. П. Об инициативе суда при назначении экспертизы в гражданском процессе // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Тезисы докладов научно-практической конференции. – Волгоград, 2001. – С. 88–89 и др.].
   Итак, по гражданскому делу экспертизу назначает суд. При этом при назначении экспертизы он действует в рамках закона. Основанием является потребность в специальных познаниях. Иными словами, если имеются основания к назначению экспертизы, то суд просто обязан ее назначить. Сама же потребность в привлечении специальных знаний определяется судом исходя из природы искомого факта. Если сведения, содержащиеся в доказательствах сторон по делу, не являются общеизвестными или преюдициально установленными, значит, требуются специальные знания, соответственно – необходимо привлечение сведущих лиц. Более того, как уже отмечалось, даже «общеизвестность» и «преюдициальность» могут быть подвергнуты сомнению с учетом имеющихся данных, или при их существенном дефиците.
   Рассмотрим критерии, по которым осуществляется выбор эксперта, которому суд поручает производство судебной экспертизы.
   Как указывалось, при назначении эксперта суд учитывает мнение лиц, участвующих в деле, но окончательное решение о выборе эксперта принадлежит суду.
   Анализ ряда статей ГПК позволяет выделить эти критерии: лицо, обладающее специальными знаниями для дачи заключения; лицо, не заинтересованное в исходе дела.
   В связи с тем, что экспертиза назначается (исходя из изложенных принципов), чаще всего, по ходатайству той или иной стороны, следовательно, данная сторона и должна предложить суду свою кандидатуру эксперта, предоставить необходимую информацию о нем суду (судье), который делает окончательный вывод о способности (рассмотрение первого критерия – компетентности) и возможности (рассмотрение второго критерия – незаинтересованность, отсутствие оснований для отвода) данного лица провести экспертизу по делу. В случае если сторона по делу не может представить суду кандидатуру сведущего лица, суд вправе назначить сведущее лицо (эксперта) из числа известных суду (судье). Такое правило, на наш взгляд, вытекает из норм о распределении обязанностей по доказыванию и не требует дополнительной аргументации. Обязанность же судьи проверить наличие обязательных критериев, позволяющих лицу выполнять возложенные на него задачи по производству экспертизы, должна получить соответствующее законодательное закрепление.
   Соблюдение второго критерия при назначении лица экспертом не менее важно, чем наличие специальных знаний в области науки, искусства, техники или ремесла. Законодатель не допускает участия эксперта в процессе, если он лично, прямо или косвенно заинтересован в исходе дела, или имеются иные обстоятельства, вызывающие сомнения в его беспристрастности.
   Анализ норм гражданского процессуального законодательства позволяет выделить обстоятельства, при наличии хотя бы одного из которых эксперт подлежит отводу: лицо, кандидатура которого рассматривается в качестве эксперта, участвовало в предыдущем рассмотрении дела в качестве свидетеля, переводчика, представителя, секретаря судебного заседания; лицо лично, прямо или косвенно заинтересовано в исходе дела; лицо находится или находилось в служебной или иной зависимости от сторон, других лиц, участвующих в деле, или их представителей; лицо проводило ревизию, инспекцию, проверку и т. д., результаты которой послужили основанием к возбуждению данного дела; в случае некомпетентности лица.
   Отвод заявляется до начала рассмотрения дела по существу. Позднейшее заявление отвода допускается лишь в случаях, когда основание для него сделалось известным суду или лицу, заявляющему отвод, после начала рассмотрения дела. Лицо, заявившее ходатайство об отводе, должно представить веские доказательства, подтверждающие его заявление. Суд обязан выяснить, насколько представленные доказательства достаточны для того, чтобы поставить под сомнение объективность лица, которому заявлен отвод.
   Вопрос об отводе эксперта разрешается судом в совещательной комнате.
   Итак, следуя формальной логике, судья должен при вынесении определения о назначении экспертизы указать конкретного эксперта, которому поручается ее проведение. На практике вопрос решается иначе. Так, анализ определений судов о назначении судебно-медицинской экспертизы, проведенный по архивным материалам Волгоградского областного Бюро судебно-медицинской экспертизы, показал, что конкретный эксперт указывался крайне редко, причем если и указывался, то во всех случаях по ходатайству сторон. В остальных случаях указывалось лишь экспертное учреждение.
   Поручение производства экспертизы экспертному учреждению было воспринято судебной практикой и доктриной, вошло в учебную литературу [534 - Учебник гражданского процесса / Под ред. М. К. Треушникова. – М., 1998. – С. 191; Гражданское процессуальное право России: Учебник / Отв. ред. М. С. Шакарян. – М., 1997. – С. 174.] и обосновывалось расширительным толкованием ч. 1 ст. 75 ГПК РСФСР: экспертиза производится экспертами соответствующих учреждений либо иными лицами, назначенными судом. Новый ГПК РФ данный подход закрепляет.
   Таким образом, на практике возникает опосредованная система правоотношений: суд – экспертное учреждение – руководитель экспертного учреждения – эксперт – суд. При этом ГПК регулирует правоотношения: суд – эксперт. Остальные отношения участников: суд – учреждение; руководитель учреждения – эксперт и другие – урегулированы нормами Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» и ведомственными нормативными актами.
   При назначении экспертизы складывается комплекс процессуальных отношений: между судом и каждым из участвующих в деле лиц; между судом и экспертом.
   Указанные процессуальные отношения опосредуются в ходатайствах заинтересованных лиц и определениях суда об их удовлетворении или отклонении. Данные правоотношения предваряют назначение судебной экспертизы и во многом определяют исход данного дела.
   Результат назначения отражается в процессуальном документе – определении суда о назначении судебной экспертизы. Данное определение формирует систему отношений, возникающих между судом и экспертом. Поэтому рассмотрим его подробнее.
   Определение суда первой инстанции – это судебный акт, которым спор по существу не разрешается. Оно выносится по поводу различных процессуальных вопросов, возникающих в ходе разбирательства гражданских дел.
   Определение о назначении экспертизы задает направленность исследованию, включает в себя алгоритм его осуществления. Отсюда – важность профессионального составления определения.
   Закон предъявляет определенные требования к содержанию определения суда, которые перечислены в ГПК.
   Структура определения включает: время и место вынесения определения; наименование суда, вынесшего определение, состав суда и секретаря судебного заседания; лица, участвующие в деле, и предмет спора; вопрос (вопросы), по которому выносится определение; мотивы, по которым суд пришел к своим выводам, и ссылка на законы, которыми суд руководствовался; порядок и срок обжалования определения.
   Определение о назначении судебной медицинской экспертизы имеет некоторые особенности.
   Помимо указанных выше пунктов и мотивов суда, по которым он пришел к выводу о потребности в данном роде (виде) экспертизы, в нем указываются: объект исследования (живые лица, трупы, вещественные доказательства и документы о них); задание – вопросы эксперту; фамилия эксперта и/ или экспертного учреждения; место проведения экспертизы; наименование материалов, передаваемых в распоряжение эксперта; разъяснение эксперту обязанностей и прав, предупреждение эксперта об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения; подпись судьи, вынесшего определение.
   Состоит определение из трех частей: вводной (время, место, состав суда, по какому делу, по чьему ходатайству); описательной (краткая фабула дела с выделением обстоятельств, требующих проведения экспертизы, «мнения лиц, участвующих в деле, по данному вопросу и их доводы» [535 - Гражданский и арбитражный процесс, нотариат, обязательственные отношения / Под ред. В. В. Яркова. – М., 1998. – С. 164.]); постановляющей (объект и предмет исследования, вопросы эксперту, его фамилия, перечень передаваемых материалов).
   Описательная часть должна быть сформулирована таким образом, чтобы из нее было ясно, чем обусловлена потребность в данном виде экспертизы и какова цель исследования.
   Учитывая реформирование гражданского процессуального законодательства, постановляющую часть можно дополнить указанием об ознакомлении сторон с определением о назначении экспертизы. Также следует предусмотреть в определении отметку о согласии/несогласии лица, в отношении которого назначена экспертиза, быть подвергнутым исследованию с разъяснением последствий такого отказа в виде применения санкций, определенных ст. 79 ГПК РФ.
   Данное положение получило закрепление в ст. 28 Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Но на сегодняшний день в определении о назначении экспертизы не указываются порядок и сроки обжалования, поскольку процессуальный закон не предусматривает такой возможности. Для того чтобы требование законности к определению не носило декларативного характера, необходимо предусмотреть возможность обжалования определения суда о назначении судебной экспертизы. Если вышестоящий суд признает назначение экспертизы незаконным или необоснованным и отменит определение о назначении экспертизы, то все последствия такого назначения теряют юридическую силу. Если к моменту отмены определения заключение эксперта уже получено, то его использование в суде как доказательство по делу становится невозможным, так как оно было получено с нарушением требований закона.
   Закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» содержит следующую формулировку: «Лицу, помещенному в медицинский стационар, должна быть предоставлена реальная возможность подачи жалоб, заявлений, ходатайств. Жалобы, поданные в соответствии с процессуальным законодательством РФ, цензуре не подлежат и в течение 24 часов направляются адресату». Следовательно, речь идет о порядке обжалования иных действий (бездействия) органов и отдельных лиц.
   Определение о назначении экспертизы – это юридический факт, порождающий комплекс взаимозависимых и взаимообусловленных правоотношений, требующих урегулирования.
   Определение суда, вступившее в законную силу, приобретает те же правовые последствия, что и решение суда, т. е. обладает свойствами исключительности, неопровержимости, исполнимости и преюдициальности.
   Рассмотрим правовой статус эксперта.
   Эксперт по своему правовому положению относится к группе субъектов гражданского судопроизводства, которые содействуют осуществлению правосудия.
   Отличительным признаком таких субъектов процесса является их объективная незаинтересованность в исходе дела, так как они не являются субъектами судебного спора.
   Согласно ГПК, эксперт – самостоятельный субъект процесса, обладающий определенным объемом прав и обязанностей. Его статус определяется рядом статей гражданского процессуального законодательства, причем на первое место вынесены именно обязанности эксперта, что подчеркивает подчиненность данного субъекта целям процесса.
   Поскольку эксперт не имеет самостоятельного юридического интереса, то и его участие в процессе обусловлено только одной целью – дачей заключения по поставленным судом вопросам. Именно в связи с этой обязанностью эксперт и наделяется комплексом процессуальных прав. Данные права только лишь обусловливают возможность эксперта провести исследование и представить его результат в надлежащей форме.
   Для выполнения своей процессуальной функции эксперт, согласно ГПК, наделяется следующими правами: знакомиться с материалами дела; участвовать в судебном разбирательстве; просить суд о представлении ему дополнительных материалов; проявить экспертную инициативу, т. е. выйти за пределы поставленных на его разрешение вопросов, если при производстве экспертизы он установит обстоятельства, имеющие значение для дела; воспользоваться услугами переводчика; отказаться от дачи заключения, если представленные материалы недостаточны или он не обладает необходимыми знаниями для выполнения поставленной судом задачи; получать вознаграждение за проведенное исследование и расходы, связанные с явкой в суд.
   Согласно ст. 17 Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», эксперт вправе: ходатайствовать перед руководителем соответствующего государственного судебно-экспертного учреждения о привлечении к производству судебной экспертизы других экспертов; делать подлежащие занесению в протокол следственного действия или судебного заседания заявления по поводу неправильного истолкования участниками процесса его заключения или показаний; обжаловать в установленном законом порядке действия органа или лица, назначивших судебную экспертизу, если они нарушают права эксперта.
   Рассмотрим обязанности эксперта.
   ГПК закрепляет следующие обязанности эксперта: дать объективное заключение в установленной законом форме; явиться по вызову суда для ответа на задаваемые ему вопросы в целях дополнения и разъяснения заключения.
   Согласно ст. 16 Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», эксперт обязан: принять к производству экспертизу; провести полное исследование представленных ему объектов и материалов дела, дать обоснованное и объективное заключение по поставленным перед ним вопросам; составить мотивированное письменное сообщение о невозможности дать заключение и направить данное сообщение в орган или лицу, которые назначили судебную экспертизу; не разглашать сведения, которые стали ему известны в связи с производством судебной экспертизы; обеспечить сохранность представленных объектов исследований и материалов дела.
   Следует отметить, что ГПК детально не регламентирует порядок выполнения процессуальных обязанностей. На практике применяется тот же порядок, что и при вызове и допросе свидетелей.
   УПК РФ содержит в своем составе ст. 282 «Допрос эксперта». Исходя из содержания данной статьи, допрос эксперта осуществляется по ходатайству сторон или по собственной инициативе.
   Следует также обратить внимание, что допрос эксперта предусмотрен только для разъяснения и дополнения заключения. Эксперту не могут задаваться в судебном заседании новые вопросы, требующие исследования. Не могут и формулироваться экспертом новые выводы в судебном заседании. В случаях, если заключение, по каким-либо причинам, не может быть положено в основу судебного решения, а без него не представляется возможным разрешить дело по существу на основании иных доказательств, должна быть назначена дополнительная или повторная экспертиза.
   Несоблюдение изложенных выше обязанностей влечет применение различных мер ответственности: наложение штрафа на эксперта за неявку в судебное заседание по причинам, признанным судом неуважительными; принудительный привод при неявке по вторичному вызову; привлечение к уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения (ст. 307 УК РФ).
   Таким образом, эксперт обладает комплексом процессуальных прав и обязанностей, позволяющих ему дать заключение по делу, являющееся источником судебного доказательства. Эксперт становится участником процесса с момента вынесения судом определения о его назначении. С этого момента эксперт может реализовать принадлежащие ему по закону процессуальные права и обязанности.
   Заключение эксперта – это основанное на задании суда письменное изложение сведений об обстоятельствах, имеющих значение для дела, установленных в результате специального исследования объектов (материалов), представленных судом.
   Заключение эксперта – это документ, изложенный в письменной форме, или акт, отражающий ход и результаты исследований, проведенных экспертом.
   Экспертная практика выработала определенную последовательность изложения заключения эксперта и требования, предъявляемые к нему как средству доказывания.
   Заключение эксперта состоит из трех частей: вводной, исследовательской и заключительной.
   В вводной части указываются: наименование экспертизы, ее номер, ее характеристика (первичная, дополнительная, повторная, комиссионная, комплексная); наименование суда, основание для производства экспертизы, вопросы для разрешения, наименование материалов, представленных для исследования.
   В исследовательской части указываются: процесс исследования и его результаты; описание использованных методов, методик и технических приемов; объяснение полученных (установленных) результатов.
   В заключительной части формулируются выводы (ответы на поставленные вопросы). В заключении врача-эксперта (или комиссии) также формулируется судебно-медицинский или психиатрический диагноз.
   Судебно-медицинский диагноз – это «медицинское заключение о сущности заболевания (травмы), отображающее ее нозоологию, этиологию, патогенез, морфо-функциональные проявления в соответствии с рубриками и терминами, предусмотренными адаптированным вариантом Международной классификации болезней десятого пересмотра (МКБ-10) [536 - Хохлов В. В. Судебная медицина: Практическое пособие. – Смоленск, 1999. – С. 25.]».
   Содержание заключения должно отражать весь ход экспертного исследования: осмотр, исследование, эксперимент, оценку результатов и изложение выводов.
   Выработанные практикой требования к экспертному заключению получили в настоящее время закрепление на уровне федерального закона [537 - Статья 25 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».].
   Рассмотрим следующий пример.
   Ссылаясь в решении о признании завещания гражданки Р. недействительным на заключение посмертной судебно-психиатрической экспертизы, суд не учел следующих обстоятельств.
   В тексте заключения перечислены сердечно-сосудистые заболевания, которыми при жизни страдала Р. и от которых она умерла (ишемическая болезнь сердца, гипертоническая болезнь, атеросклероз, церебросклероз), а затем сделан вывод о том, что степень выраженности психических расстройств у гражданки Р. на день составления завещания лишала ее возможности правильно понимать значение своих действий и руководить ими. Однако каким образом и в какой степени указанные соматические заболевания повлияли на нарушения интеллектуальной и волевой сфер психической деятельности гражданки Р., какова их тяжесть и глубина, чем это подтверждается, из заключения неясно.
   Заключение эксперта должно содержать подробное описание произведенных исследований, сделанные в результате их выводы и обоснованные ответы на поставленные судом вопросы. Иными словами, обоснованного вывода экспертное заключение не содержит, что противоречит требованиям закона.
   Судебное решение, в основу которого положено данное экспертное заключение, подлежит отмене как незаконное.
   Анализ дополнительных и повторных экспертиз по гражданским делам, судебной практики показывает, что суды (кассационная и надзорная инстанции) не признают доказательственной силы экспертных заключений в случаях, когда: выводы эксперта достаточным образом не мотивированы; заключение не разрешает всех поставленных перед экспертом вопросов или при невозможности сделать это не дает мотивированного объяснения невозможности их разрешения; заключение не содержит полного и подробного описания выполненных экспертом исследований; описанные исследования выполнены с нарушением порядка использования применимых методик; использованы не все из необходимых методов, методик исследования; выводы не подтверждаются результатами проведенных экспертом исследований (анализами, экспериментами, расчетами, документами и т. п.); полученные выводы не учитывают всех обстоятельств, имеющих (могущих иметь) значение для разрешения дела.
   Рассмотрим следующий пример.
   Из материалов гражданского дела ясно, что гражданка Д. страдала серьезным психическим заболеванием – шизофренией – и была признана инвалидом второй группы. В связи с имеющимся заболеванием в течение жизни неоднократно находилась на стационарном лечении в Астраханской психиатрической больнице.
   Несмотря на наличие таких данных, вместо помещения Д. в психиатрическую больницу для производства стационарной судебно-психиатрической экспертизы с целью всестороннего и тщательного исследования ее психики, а также истребования документов из Астраханской психиатрической больницы, где в течение жизни неоднократно лечилась Д., судья ограничился назначением амбулаторной экспертизы; данные о неоднократном пребывании гражданки Д. на лечении в психиатрической больнице экспертам не сообщались.
   Давая заключение о способности гражданки Д. осознавать фактический характер своих деяний и руководить ими, эксперты не располагали всеми документами, свидетельствующими о наличии и особенностях клинической картины имеющегося заболевания; не были изучены документы (истории болезни, заключение МСЭК о признании лица инвалидом второй группы), свидетельствующие о психическом состоянии Д. в последние годы.
   Из достоверных, но недостаточных данных эксперты сделали неправильные выводы (по результатам дополнительной стационарной судебно-психиатрической экспертизы гражданка Д. признана судом недееспособной).
   Различают следующие виды заключений эксперта: категорическое (положительное или отрицательное); заключение о невозможности ответить на поставленный вопрос при наличии имеющихся данных; вероятное [538 - Орлов Ю. К. Заключение эксперта и его оценка по уголовным делам. – М., 1995. – С. 31.].
   Вопрос о доказательственном значении вероятного заключения эксперта и о возможности его использования в процессе доказывания является дискуссионным. Одни авторы (М. С. Строгович, А. Р. Шляхов) считают, что если данных для категорического вывода недостаточно, то эксперт должен дать вывод о невозможности ответить на поставленный вопрос. Другие (А. П. Винберг, 3. М. Соколовский) полагают, что эксперт имеет право на вероятное заключение [539 - Винберг А., Миньковский Г. Актуальные вопросы теории судебных доказательств в уголовном процессе // Социалистическая законность. – 1963. – № 3.].
   М. К. Треушников считает, что вероятное заключение имеет определенное доказательственное значение, а именно, может быть использовано в качестве косвенного доказательства [540 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1997. – С. 283.].
   Заслуживающей внимания представляется точка зрения И. Овсянникова, считающего, что «категорическая или вероятностная форма вывода характеризуют не его определенность, а степень субъективной уверенности эксперта в своем выводе» [541 - Овсянников И. О допустимости вероятностного заключения эксперта // Российская юстиция. – 1998. – № 6.]. Поэтому и категорические, и вероятные выводы могут быть определенными. В связи с этим автор предлагает включить в нормы действующего законодательства формулировку о непременной определенности выводов эксперта.
   По мнению В. А. Михайлова и Ю. П. Дубягина, вероятностные заключения не могут рассматриваться в качестве источников доказательств. «Вместе с тем вероятностные заключения экспертов могут оказать помощь в поиске новых доказательств, построении версий, их проверке. Такие заключения не следует просто отвергать, их надо оценивать с учетом всех материалов дела» [542 - Михайлов В. А., Дубягин Ю. П. Назначение и производство судебной экспертизы в стадии предварительного расследования. – Волгоград, 1991. – С. 93–94.].
   По мнению авторов пособия «Подготовка и назначение экспертиз», вероятный вывод не имеет доказательственного значения, «но имеет тактическое значение, т. е. дает дальнейшее направление расследованию, выявляет необходимость проведения дополнительных следственных действии и оперативно-розыскных мероприятии» [543 - Приказчиков В. П., Резван А. П., Косарев В. Н. Подготовка и назначение экспертиз. – Волгоград, 1999. – С. 12.].
   Несомненно, что любое экспертное заключение, как и мнение специалиста, могут иметь тактическое значение. Сложнее дело обстоит в ситуации, когда проводимые дополнительные усилия сторон, судьи не приведут к обнаружению новых доказательств, причем отвечающих предъявляемым законом требованиям. Как разорвать «патологический круг»?
   Наиболее аргументированной и взвешенной следует считать позицию М. К. Треушникова, по мнению которого, вероятное заключение эксперта может использоваться в качестве одного из источников доказательства по делу, позволяющего суду наряду с другими доказательствами в своей совокупности сделать правильный вывод об обстоятельствах дела и вынести законное и справедливое решение. Нельзя отказываться от заключения эксперта только по тем основаниям, что получен вывод, не «устраивающий» суд. Конечно, было бы хорошо и очень удобно, получив «железобетонное» заключение, положить его в основу судебного решения. Как метко подметил И. Г. Вермель, «ценность экспертного вывода как доказательства в уголовном и гражданском процессе – в его самостоятельности, независимости от других доказательств» [544 - Вермель И. Г. К вопросу о классификации судебно-медицинских диагностических признаков. – Свердловск, 1982. – С. 5.].
   Существуют признаки, с помощью которых невозможно определенно ответить на поставленный вопрос (косвенные, неопределенные признаки). Они хотя и присущи элементам определенного множества, но могут быть присущи и элементам других однопорядковых множеств. Процессуальная деятельность суда по установлению фактических обстоятельств дела в ряде случаев позволяет пройти путь от множества равновероятных фактов к нескольким или одному множеству. В этих условиях вероятное заключение становится тем цементирующим материалом, посредством которого формируется внутреннее убеждение судьи. В отдельных случаях вероятное с учетом обстоятельств дела становится достоверным, поэтому любое экспертное заключение является ценным.
   В то же время возможны ситуации, когда «иные доказательства» по делу не содержат искомых фактов, или не отвечают предъявляемым требованиям (отвергнуты судом), а экспертное заключение по искомому факту носит вероятностный характер. Как быть в этой ситуации? Представляется, что суд должен руководствоваться социальной значимостью исследуемых правоотношений, исходить из примата интересов потерпевшей, слабой стороны, в ситуации, если были исчерпаны возможности презумпций и фикций.
   Исследование доказательств предполагает их всестороннее изучение и анализ судом и лицами, участвующими в деле с целью выяснения их относимости, допустимости, достоверности и достаточности. Правила исследования доказательств нами подробно уже рассматривались. Отметим только, что отдельные «доказательства» подвергаются исследованию уже на первых стадиях гражданского процесса – при возбуждении и подготовке дела к разбирательству. Так, материалы ведомственной экспертизы, заключение «частного эксперта» могут быть приложены к исковому заявлению. Однако эти материалы имеют вспомогательный характер (определение предмета доказывания, выявление потребности в привлечении специалистов и экспертов, решение тактических вопросов), а их исследование имеет предварительный характер, позволяет судье успешно подготовиться к судебному разбирательству. Некоторые доказательства, в частности заключение эксперта (речь идет о заключении эксперта как строгом доказательстве), подвергаются исследованию в судебном заседании.
   Получив заключение эксперта, суд должен исследовать его в судебном заседании, так как он основывает решение только на тех доказательствах, которые были исследованы в судебном заседании. Суд оглашает заключение эксперта для его непосредственного восприятия всеми участвующими в деле лицами в соответствии с принципами устности и непосредственности.
   После оглашения заключения эксперту с разрешения суда могут быть заданы вопросы в целях разъяснения и дополнения заключения. Это происходит в рамках допроса эксперта.
   Порядок допроса следующий: первым задает эксперту вопрос лицо, по ходатайству которого назначена экспертиза, и его представитель, а затем – другие лица, участвующие в деле, и их представители.
   Эксперту, назначенному по инициативе суда, первым задает вопросы истец. Если же суд не находит оснований для допроса эксперта, то заключение исследуется в его отсутствие (оглашается в судебном заседании и сопоставляется судом с другими доказательствами).
   В последние годы возрастает роль специалиста в подготовке вопросов к допросу эксперта. Допрашиваются судом и сами специалисты, привлеченные сторонами в процесс. Так, по новому УПК РФ, председательствующий опрашивает стороны об имеющихся у них ходатайствах, в том числе и о вызове экспертов и специалистов. Причем если ходатайство о вызове эксперта в суд может быть судьей отклонено с указанием мотивов такого отказа, то ходатайство о допросе в судебном заседании лица в качестве специалиста, явившегося в суд по инициативе сторон, имеет безусловную силу и не может быть отклонено (ч. 4 ст. 271 УПК РФ).
   Данная норма является развитием принципа диспозитивности в уголовном процессе. Логично появление аналогичной по содержанию нормы и в ГПК РФ.
   При исследовании заключения эксперта суд проверяет соблюдение процессуальной формы получения данного доказательства по делу и гарантии прав лиц, участвующих в судебном разбирательстве. Исследование заключения эксперта отражается в протоколе судебного заседания.
   Исследование заключения дает суду необходимую информацию для последующей его оценки. Правильная оценка доказательства, каковым является заключение эксперта, имеет первостепенное значение для вынесения законного и обоснованного решения.
   Под оценкой доказательств понимают мыслительный процесс, направленный на определение их допустимости, относимости, достоверности, достаточности, взаимной связи. Пленум Верховного Суда СССР в постановлении № 7 от 9 июля 1982 г. «О судебном решении» записал: «Решение является обоснованным, если в нем изложены все имеющие значение для дела обстоятельства, всесторонне и полно выясненные в судебном заседании, и приведены доказательства в подтверждение выводов об установленных обстоятельствах дела, правах и обязанностях сторон…» [545 - Постановление Пленума Верховного Суда СССР № 7 от 9 июля 1982 г. «О судебном решении» // Сборник постановлений Пленумов по гражданским делам. – М., 1997. – С. 91.].
   Как и любое другое доказательство, оно должно быть рассмотрено судом в сравнении и сопоставлении с иными доказательствами по делу.
   Оценка заключения эксперта включает «несколько последовательных стадий: анализ соблюдения процессуального порядка подготовки, назначения и проведения экспертизы; анализ соответствия заключения эксперта заданию; анализ полноты заключения; оценку научной обоснованности заключения; оценку содержащихся в заключении эксперта фактических данных с точки зрения их относимости и места в системе других доказательств» [546 - Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1997. – С. 286.].
   Анализ соблюдения процессуального порядка подготовки, назначения и проведения экспертизы заключается в выяснении следующих вопросов: компетентен ли эксперт в решении поставленных ему задач; не подлежит ли он отводу по основаниям, указанным в процессуальном законе, иных законодательных актах; соблюдены ли права участников процесса при назначении и производстве экспертизы; не нарушен ли порядок изъятия образцов для исследования; соблюдена ли форма заключения эксперта.
   Анализ соответствия заключения эксперта заданию проводится путем сличения поставленных судом вопросов тем ответам, которые сформулированы в заключении.
   Анализ полноты заключения и его научной обоснованности является довольно сложной задачей для суда (судьи). В данной ситуации немаловажная роль отводится лицам, участвующим в деле. Заинтересованная по делу сторона может представить суду данные о наличии в экспертном заключении каких-либо неточностей, недостатков, противоречий. Суд в этом случае может назначить дополнительную или повторную экспертизу. Существенную помощь суду по данному вопросу могут оказать «свободные» доказательства (частная экспертиза – заключение эксперта, полученное вне рамок гражданского процесса), а также мнение специалиста.
   Проверка относимости результатов экспертного исследования при его оценке заключается в выяснении того, входит ли факт, установленный экспертом, в предмет доказывания и позволяют ли выводы, сделанные экспертом, этот факт установить, доказать.
   Завершающим этапом анализа заключения эксперта является его сопоставление с другими доказательствами по делу. Оценка заключения завершена, когда суд определит доказательственную силу заключения и его значение в системе других доказательств по делу.
   При оценке заключения суд может признать его: полным, научно обоснованным и положить в основание своего решения наряду с другими доказательствами по делу; недостаточно ясным или неполным и назначить дополнительную экспертизу; необоснованным, вызывающим сомнение в правильности выводов и назначить повторную экспертизу.
   Суд также может, при несогласии с выводами эксперта, разрешить дело по существу на основании других доказательств, если они в своей совокупности позволяют сделать истинный вывод о действительных фактических обстоятельствах по делу. В таком случае суд должен привести в мотивировочной части решения убедительные доводы, по которым суд отвергает заключение эксперта и разрешает дело по существу без назначения повторной экспертизы по делу. Однако осуществить последнее правило на практике чаще всего невозможно, так как экспертное заключение – форма получения новых данных путем применения специальных знаний. Стороны и суд специальными знаниями не обладают. Следовательно, разрешить дело можно без экспертного заключения тогда, когда отпала необходимость в использовании специальных знаний по делу, экспертиза была назначена вне связи с предметом доказывания, с искомыми доказательствами (нарушено правило относимости).
   Таким образом, необязательность заключения эксперта для суда вовсе не означает, что суд (судья), не обладающий специальными знаниями, может установить обстоятельства, имеющие значение для дела, выяснение которых как раз требует применения специальных знаний, без экспертизы. Суд может не согласиться с выводами эксперта и назначить новую (дополнительную или повторную экспертизу); при наличии нескольких экспертных заключений, содержащих противоположные выводы, суд вправе основать свое решение на одном из них, наиболее логичном и «правдивом» в системе других доказательств по делу.
   В исключительных случаях все же возможно разрешение дела без производства дополнительных или повторных экспертиз. Речь идет о ситуациях, когда возникшие сложности в оценке доказательств получили разрешение в судебном разбирательстве путем допроса эксперта (экспертов) и специалиста (специалистов). Так, согласно ч. 4 ст. 283 УПК РФ, «суд по ходатайству сторон либо собственной инициативе назначает повторную либо дополнительную судебную экспертизу при наличии противоречий между заключениями экспертов, которые невозможно преодолеть в судебном разбирательстве путем допроса экспертов».
   Следует также отметить, что было бы неверным суждение, что оценка доказательств – исключительная прерогатива суда. В оценке заключения эксперта принимают участие практически все субъекты доказывания, хотя их деятельность по оценке уже исследованных доказательств не регламентирована четко процессуальным законодательством.

Глава 4. Проблемы использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве

4.1. Проблемы организационно-правового характера и тактики использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве

   На эффективность использования специальных знаний при рассмотрении и разрешении гражданских дел влияют следующие взаимосвязанные факторы: организационно-правовой (направленный на то, чтобы специальные знания использовались во всех случаях, когда в них есть потребность при неуклонном соблюдении установленного законом порядка вовлечения сведущих лиц, обладающих необходимыми знаниями); тактический (соблюдение тактических рекомендаций, как залог использования специальных знаний с наибольшей эффективностью).
   В настоящее время специальным знаниям как средству поиска необходимых доказательств уделяется определенное внимание. Получили освещение вопросы организации экспертиз, экспертного исследования доказательств в ряде работ, рассчитанных, преимущественно, на следователей и экспертов [547 - Денисюк О. В. Правовые и организационные вопросы использования медицинских знаний при расследовании преступлений: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Киев, 1985; Жгенти О. В. Правовые и научно-организационные основы производства судебных экспертиз в экспертных учреждениях: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – М., 1982; Бенчев С. Г. Организация и тактика взаимодействия следователя со специалистами при расследовании преступлений: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – М., 1985; Криминалистика: Учебник / Под ред. В. А. Образцова. – М., 1997. – С. 354–378 и др.], реже – на судей [548 - Сахнова Т. В. Экспертиза в суде по гражданским делам. – М., 1997. – С. 199–263; Мохов А. А. Судебно-медицинская экспертиза в гражданском процессе: Дис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 2000; Филиппов П. М., Мохов А. А. Судебно-медицинская экспертиза по гражданским делам: теория и практика. – Краснодар, 2001, и др.].
   Организация использования специальных знаний вообще, и медицинских знаний в частности, по отдельным категориям гражданских дел, по нашему мнению, является составной частью организации судебного разбирательства. Надлежащее организационно-правовое и тактическое обеспечение данного процесса позволит оптимизировать деятельность судьи по подготовке дела к судебному разбирательству, ведению судебного заседания, последующей оценке доказательств по делу и вынесению решения.
   В ряде случаев отпадет необходимость в результате разъяснений врача-специалиста в производстве экспертизы; в отдельных случаях, наоборот, судья сможет правильно назначить нужную по делу экспертизу и сформулировать необходимые и достаточные вопросы (задание) эксперту. В результате участия специалиста будут правильно собраны (изъяты) и зафиксированы необходимые вещественные доказательства биологического происхождения для последующего экспертного исследования и т. п.
   Организацию использования медицинских знаний можно рассматривать по двум направлениям.
   Во-первых, это общая система мероприятий, принимаемых на разных уровнях руководством медицинских экспертных учреждений (судебно-медицинская и судебно-психиатрическая службы России), а также руководством других учреждений, сотрудники которых могут привлекаться в качестве сведущих лиц, обладающих специальными знаниями в области медицины (научно-исследовательские медицинские центры, учебные заведения, больницы, поликлиники).
   Эти мероприятия касаются: создания и развития сети специализированных учреждений, призванных удовлетворить запросы судейского корпуса в использовании достижений медицинской науки для целей правосудия; организации работы по своевременному и эффективному процессу подготовки и переподготовки судебно-медицинских и судебно-психиатрических кадров с учетом меняющихся потребностей, как в количественном, так и в качественном отношении; разработки и своевременного внедрения в повседневную практику новых методов и методик; обеспечения экспертов и специалистов современными научно-техническими средствами и оборудованием; обеспечения оптимальной организации труда и социально-правовой защиты; четкой регламентации деятельности сведущих лиц, учитывающей специфику гражданского судопроизводства; организации взаимодействия врачей-экспертов и судей.
   Во-вторых, организационная работа в судах, направленная на создание условий, способствующих соблюдению требований закона при использовании специальных медицинских знаний и побуждающих судей, а также стороны спорного правоотношения, обращаться за содействием к лицам, обладающим медицинскими знаниями.
   Комплекс мероприятий, связанных с работой судов по использованию медицинских знаний, включает в себя: постоянное повышение знаний судьи о целесообразности, возможностях использования знаний сведущих лиц, организации информационного обеспечения о достижениях медицинской науки, которые могут быть использованы в установлении обстоятельств гражданских дел; обеспечение судей инструкциями, положениями, методическими пособиями о производстве отдельных видов медицинских экспертиз по различным категориям дел; организацию взаимодействия с лицами, обладающими специальными медицинскими знаниями.
   Рассмотрим основные направления.
   Актуальность повышения профессиональных знаний судьи о целесообразности, реальных возможностях использования медицинских знаний, информационного обеспечения о достижениях науки, используемых для установления обстоятельств дела, обусловлена, с одной стороны, появлением новых достижений и внедрением новых методик, с другой – обновлением судейского корпуса, появлением судей, «не знакомых» или «мало знакомых» со спецификой рассмотрения некоторых категорий гражданских дел, где требуются специальные медицинские знания.
   Основы медицинских знаний, в том числе и тех, которые помогают судье своевременно и правильно прибегать к содействию сведущих лиц, закладываются при обучении в юридическом вузе. В последние годы много делается для ранней специализации студентов, привлечения в учебный процесс практических работников, в том числе судебных медиков и психиатров.
   В то же время опыт преподавания автором судебной медицины и судебной психиатрии показал, что у большинства студентов создается «предвзятое» отношение к данным учебным дисциплинам. Многие из них считают, что изучение этих дисциплин необходимо только студентам, избравшим уголовно-правовую специализацию.
   Их аргументы сводятся к следующему: учебная литература недостаточно адаптирована к потребностям студентов-юристов; дисциплины чаще всего «изучаются» на кафедрах уголовного права и/или процесса; учебники по судебной медицине и судебной психиатрии содержат крайне скудный материал об использовании соответствующих знаний для целей гражданского судопроизводства.
   Данное положение необходимо менять. Следует уделить внимание созданию адаптированной, применительно к гражданскому судопроизводству, учебной и методической литературы по судебной медицине и судебной психиатрии.
   В регионах существуют также проблемы кадрового характера: имеется дефицит преподавателей из числа судебных медиков и психиатров; в отдельных случаях дисциплину преподают лица, не только не имеющие подготовки по соответствующим направлениям, но даже не имеющие диплома врача.
   Такую практику нельзя признать допустимой. Выход из сложившейся ситуации при изобилии юридических факультетов видится в создании учебного центра, где бы могли обучаться, повышать квалификацию студенты-юристы, судьи и следователи. Базой для такого центра могло бы стать заинтересованное учебное заведение, привлекающее для проведения занятий необходимых специалистов.
   Здесь необходима ясность также в вопросе о том, что и как преподавать. Как правильно отметила А. И. Долгова, преподавание науки в полном ее объеме «позволяет так фундаментально подготовить будущего специалиста, что его потенциал будет достаточным для грамотного решения профессиональных задач не только на низовых должностях в первые годы работы, но и в последующем, когда он получит широкие полномочия и будет определять пути совершенствования законодательства и практики его применения» [549 - Долгова А. И. Развитие юридического образования и юридической науки // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Тезисы докладов научно-практической конференции. – Волгоград, 2001. – С. 16.].
   Поэтому вполне закономерна позиция заместителя председателя Совета по правоведению УМО классических университетов Российской Федерации профессора Н. И. Побежимовой, которая считает, что сегодня «уже нельзя замыкаться в рамках юриспруденции, мы должны контактировать с экономистами, социологами, психологами, развивать междисциплинарные связи» [550 - Побежимова Н. И. Проблемы развития юридического образования на современном этапе // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Сборник статей научно-практической конференции. – Волгоград, 2002. – С. 20.].
   Следует заметить, что в связи с появлением целого ряда федеральных и региональных законов и подзаконных актов, регламентирующих отношения в сфере здравоохранения, назрела необходимость во введении специальной дисциплины в учебный процесс подготовки юриста-профессионала под наименованием «Медицинское право России» [551 - Мохов А. А. 1) Теоретические проблемы медицинского права России. – Волгоград, 2002. – С. 104; 2) К вопросу о кодификации законодательства об охране здоровья граждан // Право и политика. – 2002. – № 7. – С. 82–88; 3) Медицинское право – самостоятельная отрасль российского права // Право и политика. – 2002. – № 8. – С. 128–138; Пушило Н. В. Законодательство субъектов Российской Федерации о здравоохранении // Журнал российского права. – 2002. – № 2.]. Юристы в настоящее время слабо ориентируются в специфике медицинской деятельности. Термин, понятный врачу, для юристов оказывается неизвестным, «пугающим». Подготовка же юристов по судебной медицине и психиатрии ни в коей мере не восполняет этот пробел, так как задачи этих дисциплин различны. Проблемы правового регулирования медицинской деятельности они практически не затрагивают. В спорных ситуациях, в случаях причинения вреда здоровью пациенты и врачи все чаще обращаются за советом, консультацией, помощью к юристам, поэтому им необходимо иметь представление о специфике медицинской деятельности и о том, как закон защищает права каждого из них в этой сфере.
   Судьи также встречаются со значительными сложностями при рассмотрении и разрешении дел данной категории.
   В настоящее время мало внимания уделяется вопросам информационного обеспечения судей о возможностях современной медицины. Обычно информированность судей о возможностях сведущих лиц в области медицины расширяется и обновляется по мере накопления опыта, общения с врачами-экспертами. В то же время судьи, в отличие от следователей, крайне редко непосредственно общаются с экспертами и специалистами, что отражается на их деятельности.
   В таких случаях для судей будут полезны тематические курсы усовершенствования. Однако, насколько нам известно, курсы по судебной медицине и судебной психиатрии для судейского корпуса не проводятся, отсутствует и соответствующая «примерная» или «типовая» программа.
   Курсы, по нашему мнению, могут включать: ознакомление с работой соответствующих экспертных учреждений; уяснение требований, предъявляемых к материалам, направляемым на экспертизы; знакомство с возможностями местных экспертных учреждений; анализ экспертной и судебной практики по гражданским делам; освоение методических рекомендаций по использованию медицинских знаний при рассмотрении и разрешении отдельных категорий гражданских дел.
   Работу в этом направлении необходимо организовать так, чтобы она поводилась регулярно.
   К этому необходимо добавить организацию своевременного ознакомления судей с информационно-методическими письмами, материалами о положительном опыте использования знаний врачей-специалистов и экспертов по конкретным делам. Заслуживает внимания внедрение опыта распространения справочников, учебных и учебно-методических пособий. В настоящее время совместные бюллетени, методические письма, экспресс-информация не издаются [552 - Томилин В. В. Состояние и перспективы развития судебно-медицинской службы Российской Федерации // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 3. – С. 11.].
   Не утратила своей актуальности и такая форма информации судей о возможностях экспертных исследований, как выступления судебных медиков и психиатров на совещаниях, семинарах судей. При этом внимание должно обращаться на ознакомление с новыми методиками, на ошибки, допускаемые судьями при направлении определения суда о производстве экспертизы и материалов, постановке вопросов эксперту, на последствия ошибок.
   Данные направления деятельности не требуют особых усилий и могут решаться на уровне региона при активном участии и сотрудничестве руководства и работников заинтересованных ведомств, учебных заведений и экспертных учреждений.
   Так, по результатам проведенного исследования (анкетирования судей), можно сделать следующие выводы: не имеют никаких инструкций, пособий, иных материалов о производстве судебно-медицинской экспертизы – 92 %; о производстве судебно-психиатрической экспертизы – 95 %; имеют только Положение о порядке производства экспертиз – 30 %; не знают сроков производства судебно-медицинских экспертиз – 82 %; сроков судебно-психиатрических экспертиз – 84 %; считают что знают, но указали неправильные сроки – 36 %.
   Организация взаимодействия с конкретным врачом-экспертом (врачом-специалистом), как показало проведенное исследование, практически отсутствует. Судьи, даже проработавшие не один год, нередко не знают ни точного наименования экспертного учреждения, в которое они направляют соответствующее определение, ни каких-либо сведений, характеризующих экспертов, которым поручают производство судебно-медицинской или судебно-психиатрической экспертизы.
   Встречаются формулировки типа: «Назначить по настоящему делу судебно-медицинскую экспертизу, производство которой поручить Бюро СМЭ Областной больницы № 2 Волгоградской области, поставив перед экспертом следующие вопросы…». Следует заметить, что Волгоградское областное Бюро СМЭ никогда не являлось структурным подразделением какой бы то ни было больницы. Можно себе представить, что произойдет, если также небрежно будет составлено определение о производстве стационарной экспертизы – где тогда искать участника процесса? Можно ли в этих условиях вести речь о соблюдении прав и законных интересов личности, вовлекаемой в орбиту судопроизводства?
   Встречаются и более «экзотические» места производства экспертиз (клинико-экспертные комиссии поликлиник, страховые медицинские организации и другие). Поэтому вопросы тактики взаимодействия сведущих лиц и судей еще только предстоит разрабатывать.
   В связи с отсутствием взаимодействия в системе «судья – сведущее лицо» на этапе формулирования задания возникают проблемы практического характера, влекущие за собой признание доказательства не отвечающим предъявляемым требованиям, необходимость вызова эксперта в суд, назначения дополнительной или повторной экспертизы.
   Следствием этого является: излишняя нервозность эксперта и судьи; неявки, обусловленные загруженностью сведущих лиц; нарушения сроков подготовки экспертных заключений.
   В отдельных случаях возникает атмосфера недоверия между судьей и экспертом, появляются взаимные упреки.
   Как мы отмечали, судебную экспертизу назначает суд. При этом возможны ситуации, когда судья, придя к выводу о необходимости экспертизы, выносит определение о назначении экспертизы, а лицо по каким-либо причинам отказывается от прохождения экспертизы. Допустимо ли принудительное направление на экспертизу в гражданском судопроизводстве? По общему правилу, это неприемлемо. Единичное исключение законодатель предусмотрел относительно судебно-психиатрической экспертизы по делам о признании гражданина недееспособным. Судья при наличии достаточных данных о душевной болезни или слабоумии назначает судебно-психиатрическую экспертизу. Более того, при явном уклонении лица от прохождения экспертизы суд в судебном заседании при участии прокурора и психиатра может вынести определение о принудительном направлении гражданина на судебно-психиатрическую экспертизу.
   Объясняется это тем, что, во-первых, такое лицо не всегда правильно осознает фактический характер своих деяний и не способно руководить своим поведением; во-вторых, такое лицо может представлять угрозу для жизни и здоровья других граждан.
   Остальные судебные экспертизы, затрагивающие права и законные интересы граждан, не получили процессуального закрепления и регламентирования в качестве принудительных или обязательных в гражданском процессуальном законе.
   Вряд ли можно признать верным утверждение, что суд вправе устанавливать для стороны процессуальную обязанность, не закрепленную в норме права. Наличие общей процессуальной обязанности – «лица, участвующие в деле, обязаны добросовестно пользоваться всеми принадлежащими им процессуальными правами» – существа дела не меняет, так как у сторон, по действующему ГПК, нет каких-либо обязанностей относительно прохождения экспертизы. Рассматривать меры ответственности, установленные ст. 79 ГПК РФ, как санкции за невыполнение обязанности по доказыванию недостаточно. Санкции принято налагать на сторону, обязанную, но отказавшуюся представить доказательства. В рассматриваемой же ситуации чаще от прохождения соответствующего исследования отказывается не та сторона, на которой лежит бремя доказывания, а противоположная. Действующий закон, таким образом, становится средством принуждения стороны к получению доказательств, которые могут быть использованы против нее. «Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом» (п. 1 ст. 51 Конституции РФ). Значит, возможна ситуация, когда применение нормы ст. 79 ГПК РФ будет противоречить Конституции России.
   Интересные положения по рассматриваемому вопросу содержатся в постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О применении судами Семейного Кодекса при рассмотрении дел об установлении отцовства и взыскании алиментов», где подчеркивается, что сама по себе неявка стороны на экспертизу «не является безусловным основанием для признания судом установленным или опровергнутым факта, для выяснения которого экспертиза была назначена. Этот вопрос в каждом конкретном случае решается судом в зависимости от того, какая сторона и по каким причинам не явилась на экспертизу, и какое значение для нее имеет заключение эксперта. При этом при рассмотрении данных вопросов следует исходить из всех имеющихся в деле доказательств в совокупности» [553 - Постановление Пленума Верховного Суда РФ «О применении судами Семейного кодекса РФ при рассмотрении дел об установлении отцовства и взыскании алиментов» от 25.10.1996 г. // БВК РФ. – 1997. – № 1.].
   По существу, это попытка разрешить коллизию, возникающую между достижением истины по делу как цели правосудия и защитой при этом прав и интересов личности. Недопустимыми средствами нельзя достичь благих целей. Соответственно, нельзя признать допустимым, что установление истины по делу осуществляется путем нарушения прав и свобод человека.
   Затронутый выше аспект назначения судебной экспертизы требует детального рассмотрения.
   В данном случае необходимо разделить вопрос о назначении экспертизы с вопросом о направлении на нее лица – участника процесса. Судебную медицинскую экспертизу невозможно, за некоторыми исключениями, провести без направления на нее самого участника процесса, так как объектом исследования становится человек, наделенный определенными процессуальными правами и обязанностями. Невозможно также и изъять образцы для исследования (кровь, слюна, волосы и проч.), что нередко требуется для исследования и дачи заключения по делу, без наличия объекта – человека и его согласия.
   На основании ранее рассмотренных положений действующего законодательства можно сделать вывод о том, что назначение экспертизы не зависит от согласия или возражений одной либо другой стороны, тогда как направление лица на экспертизу должно быть обусловлено его согласием.
   В отношении судебно-медицинской (судебно-психиатрической) экспертизы понятие «назначение» и понятие «направление» во многом совпадают.
   Дело в том, что эксперт исследует человека, используя клинические методы, медицинскую и иную документацию (письменные доказательства), при необходимости – образцы крови, слюны, спермы и т. д. (вещественные доказательства), на основе анализа которых и строит свое заключение. Понятие «направление» предполагает явку человека – участника процесса к эксперту, т. е. можно сделать вывод, что это понятие является более узким.
   В ряде случаев (смерть лица, отказ от прохождения экспертизы и др.) невозможно направление лица на судебную медицинскую экспертизу, что, однако, не препятствует ее проведению. В таких случаях возможно производство судебно-медицинской экспертизы по материалам гражданского дела (документы, вещественные доказательства и прочее). Аналогичным образом проводится судебно-психиатрическая ретроспективная (в том числе, посмертная) экспертиза.
   На сегодняшний день законодательство не регламентирует процедуру направления лица на экспертизу. По существу, не гарантируется право на неприкосновенность личности при направлении на судебную экспертизу субъекта процесса. Связано это с тем, что подавляющее большинство экспертиз не связано с принуждением. «Однако в отношении экспертиз, проведение которых заключается в исследовании человеческого организма и его функций (судебно-медицинской и судебно-психиатрической), такой вывод был бы неправилен» [554 - Петрухин И. Л. Свобода личности и уголовно-процессуальное принуждение. – М., 1985. – С. 146.].
   В то же время не так редко встречаются случаи, когда без заключения эксперта сторона не сможет с достоверностью доказать искомый факт, а потому в удовлетворении иска будет отказано по мотиву недоказанности обстоятельств, на которые ссылается сторона.
   Рассмотрим следующий пример.
   Мать ребенка заявляет иск об установлении отцовства, ссылаясь на то, что ответчик является фактическим отцом рожденного вне брака ребенка, но отказывается это признавать. Судья назначает судебно-медицинскую экспертизу в отношении ответчика, однако тот отказывается ее проходить. Экспертизу в данном случае провести невозможно, эксперт лишен объекта исследования. В этом случае соблюдение прав ответчика на неприкосновенность личности, недопустимость проведения медицинских опытов ведет к нарушению прав и законных интересов ребенка (имущественные и иные права ребенка).
   Не следует забывать, что с процессуальными правами сторон неразрывно связаны и их процессуальные обязанности. Принимая на себя обязательства по обеспечению прав граждан, государство имеет право требовать от них правомерного поведения, которое бы соответствовало юридическим нормам. Поэтому государство формулирует свои требования к индивидам в системе обязанностей и устанавливает меры юридической ответственности за их невыполнение. Государство, таким образом, указывает целесообразный, социально полезный и необходимый вариант поведения. При этом «включение обязанностей в правовой статус личности не колеблет принципов свободы и правового государства, поскольку права одних лиц, не подкрепленные обязанностями других, не могут быть реализованы» [555 - Общая теория прав человека / Под ред. Е. И. Лукашевой. – М., 1996. – С. 38.]. Существует «пространство свободы», основанное на свободе выбора и ответственности личности перед обществом, государством в лице его институтов. Государство, руководствуясь этими интересами, требует выполнения возложенных на граждан обязанностей и определяет последствия, связанные с ненадлежащим использованием прав и свобод, противоречащих правам других лиц.
   Всеобщая декларация прав человека формулирует следующий постулат: «При осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только таким ограничениям, какие установлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния».
   Часть 3 ст. 55 Конституции РФ устанавливает следующие основания ограничения прав и свобод: «Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц…».
   Часто полагают, пишет Л. С. Явич, что принуждение со стороны государства является гарантией законности. В действительности государственное принуждение никогда не гарантирует законность. Напротив, законность оказывается гарантией правомерности применяемого принуждения [556 - Явич Л. С. Сущность права. – Л., 1985. – С. 157.].
   Законность гарантируется системой специально-юридических факторов, среди которых наиболее значимыми являются: правосудие как высшая гарантия прав и свобод граждан; безусловное право граждан на судебную защиту своих прав и свобод; стабильность правоотношений; прокурорский надзор за соблюдением законов, единством их понимания и применения в общем социо-культурном и правовом пространстве России; высокий уровень правосознания и правовой культуры участников складывающихся правоотношений.
   Вопрос об удовлетворении интересов, опосредованных субъективными правами, следует, таким образом, рассматривать с учетом того, что необходимым условием существования субъективного права является наличие корреспондирующей ему субъективной юридической обязанности. Только в их сочетании и взаимной зависимости наполняется правоотношение конкретным содержанием.
   Как бы ни различались правоотношения, обязанности во всех случаях опосредствуют меру должного поведения одного лица перед другим (другими лицами, обществом), в интересах которых устанавливаются данные правоотношения.
   В процессуальных отношениях реализуется, в первую очередь, публичный интерес. Данные отношения строятся на разрешительном типе правового регулирования, что подразумевает удовлетворение публичных интересов (защита государства, общества, группы лиц, слабой стороны) за счет исполнения возложенных на участника процесса процессуальных обязанностей.
   Для такого рода случаев, когда без явки лица на судебно-медицинскую (судебно-психиатрическую, судебно-психологическую) экспертизу невозможно разрешить дело по существу, с учетом вышерассмотренных положений Конституции РФ, законодательство должно специально оговаривать возможность обязательного прохождения (не путать с принудительным проведением) судебной экспертизы.
   На наш взгляд, ч. 3 ст. 79 ГПК РФ требует изменения. Во-первых, норма статьи должна восприниматься как санкция за неправомерное поведение – невыполнение определения суда. Во-вторых, формулировка «без участия этой стороны экспертизу провести невозможно», не вполне корректна. Экспертизу во многих случаях провести можно. Другое дело, будет ли достаточно данных для того, чтобы разрешить дело по существу лишь на основании исследования экспертом письменных и/или вещественных доказательств. Экспертиза по материалам дела ведь тоже экспертиза, причем по тому же делу.
   Право же признания экспертизы обязательной должно быть предоставлено суду. Аналогичной точки зрения придерживается Ю. В. Чуфаровский по поводу назначения судебно-психологической экспертизы. По его мнению, «существуют обстоятельства, при наличии которых проведение психологической экспертизы (как в уголовном, так и гражданском процессе) должно быть обязательным и гарантированным законом. При этом критерии обязательного назначения психологической экспертизы связываются с особенностями субъектного состава по конкретному делу» [557 - Чуфаровский Ю. В. Правовые и специальные основания назначения судебно-психологической экспертизы в гражданском процессе // Арбитражный и гражданский процесс. – 1999. – № 2. – С. 31.].
   В связи с данным предложением могут появиться возражения, суть которых сводится к тому, что его реализация нарушает ряд принципов гражданского процесса, в частности, принцип состязательности. Следует отметить, что принцип состязательности действует с учетом определенных ограничений. Это касается целого ряда правовых споров по делам, вытекающим из брачно-семейных и иных правоотношений. Невозможно также игнорировать и ту значительную роль суда, которая заключается в быстром, эффективном и справедливом разрешении спора. Здесь и процессуальные обязанности сторон и иных лиц, и санкции за их нарушение, злоупотребление правом и т. п. Например, согласно ст. 139 ГПК ФРГ, указания судьи по предъявлению необходимых фактических данных, входящих в предмет доказывания, обязательны для участников процесса.
   Готовность соблюдать законы, предписания суда, отказ от использования «незаконных» средств разрешения возникающих споров зависит от правовой идеологии и правовой культуры общества и отдельного индивида. В их уровне находит отражение историческое развитие страны и народа. Поэтому для каждой страны характерен свой уровень, в нем сочетаются правовые нормы и стереотипы вчерашнего и сегодняшнего дня, одновременно закладываются новые элементы, что следует учитывать при разработке идей, концепций и правовых норм.
   К сожалению, вопросы процессуального принуждения в гражданском судопроизводстве не были предметом монографических исследований – им посвящены только отдельные статьи [558 - Цихоцкий А. В. Государственное принуждение в механизме обеспечения эффективности гражданского судопроизводства // Журнал Российского права. – 2000. – № 8. – С. 18–20; Мохов А. А. Личные неимущественные права и их ограничения в гражданском процессе // Российская юстиция. – 2001. – № 9. – С. 25–26; некоторые другие.].
   В общетеоретическом плане принуждение означает воздействие на субъекта с целью подчинить его поведение требованиям суда. Однако суд в выборе средств (мер) принуждения связан нормами процессуального законодательства.
   Выполнение процессуальных обязанностей вносит коррективы в повседневную жизнь гражданина – участника процесса. Любая возникающая проблема, процессуальная обязанность воспринимается человеком в плане согласования с имеющимися потребностями и интересами. Таким образом, одно и то же процессуальное действие может рассматриваться либо как акция, соответствующая желаниям и интересам личности (промежуточным или конечным), либо как мера процессуального принуждения.
   Критерием отграничения процессуального принуждения от сферы свободного волеизъявления является психическое отношение субъекта гражданского процесса к возложенной на него обязанности. Если гражданин согласен с возложенными на него обязанностями, воспринимает их как осознанную необходимость или общественный долг, значит, нет принуждения. Если же субъект противится исполнению возложенных на него обязанностей, видит в них лишь обременение или исполняет их только из-за угрозы наступления неблагоприятных последствий, налицо принуждение.
   На наш взгляд, основанием применения мер процессуального принуждения должно являться абсолютно определенное условие, связанное с государственной необходимостью (защитой интересов государства или общества) или противоправным поведением лица, в отношении которого данная мера применяется.
   Понятие «принуждение» можно рассматривать в широком и узком смысле. Понятие принуждения в широком смысле этого слова охватывает следующие виды воздействия на участника гражданских процессуальных правоотношений: применение процессуальных санкций; применение материально-правовых санкций.
   Применение принуждения в узком понимании охватывает собой применение только процессуальных санкций, которыми располагает гражданское процессуальное право.
   Принуждение в узком понимании характеризуется следующими признаками: субъектом применения мер процессуального принуждения выступает суд; каталог мер принуждения, основания и процедура (порядок) принуждения должны определяться законом.
   Таким образом, процессуальное принуждение – это разновидность государственного принуждения, заключающаяся в применении судом мер психического или физического воздействия принудительного характера, закрепленных в нормах процессуального права, в связи с противоправным поведением обязанного субъекта или в связи с государственной необходимостью, имеющих своей целью предупреждение, выявление, пресечение правонарушения, обеспечение привлечения к юридической ответственности, а также с целью восстановления чьего-либо субъективного права или охраняемого законом интереса и выражающаяся в нарушении неприкосновенности личности, ее прав и интересов.
   Иными словами, можно сделать вывод о том, что происходят два диалектически взаимосвязанных процесса: процесс совершенствования принципа состязательности и процесс установления «ограничений» на действие этого принципа в отдельных, необходимых случаях.
   Данный процесс носит объективный характер. Более того, данное положение характерно не только для онтогенеза принципа состязательности, оно затрагивает и другие принципы и институты процессуального права. Происходит это постольку, поскольку процессуальные нормы, с одной стороны, складываются на основе материальных отношений и опосредствуют порядок охраны (защиты) прав и законных интересов, с другой – выражают общественные и государственные интересы в обеспечении исполнения своих обязанностей всеми лицами (направлены в конечном итоге на обеспечение правопорядка).
   Совершенствование принципа состязательности обеспечивает свободу состязания сторон, которая не ограничивается судейским вмешательством, что способствует реализации прав и законных интересов граждан и установлению истины. В то же время с целью защиты публичных интересов, интересов «слабой» стороны, эффективности судопроизводства, могут вводиться исключительно императивные нормы и правила, определенные ограничения.
   Процессуальное законодательство не содержит отдельных статей, которые регламентировали бы права и обязанности, а также ответственность участвующих в деле лиц при назначении и проведении экспертизы. Определяя правовые возможности сторон и иных заинтересованных субъектов, следует исходить из общих принципов гражданского судопроизводства и отдельных норм, содержащихся в ряде статей ГПК.
   Рассмотрим некоторые из принципов гражданского процесса, имеющих непосредственное отношение к соблюдению прав и законных интересов граждан на всех стадиях гражданского судопроизводства.
   Законность – сложное и многогранное явление, которому присущи следующие черты: всеобщность требования соблюдать и исполнять законы; осуществление государственных властных функций исключительно на основе законов при строгом соблюдении прав граждан; решительное пресечение любых нарушений закона.
   С учетом этих положений принцип законности применительно к судам можно определить как неукоснительное соблюдение и исполнение норм материального и процессуального права всеми органами государственной власти, должностными лицами и гражданами, а также всемерная охрана прав и законных интересов.
   Содержание принципа законности охватывает самые различные правовые и организационные средства, обеспечивающие правильное применение норм права.
   Принцип законности является конституционным. Его основные положения закреплены в ст. 15 Конституции РФ. Требование законности проявляется практически во всех других принципах правосудия, поскольку они призваны гарантировать неуклонное соблюдение и исполнение закона. Устранение хотя бы одного из положений данного принципа полностью парализует действие остальных принципов правосудия.
   Нормы гражданского процессуального законодательства развивают и детализируют положения, содержащиеся в принципе законности.
   Гражданское судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон. Стороны, согласно данному принципу, пользуются равными правами по представлению доказательств и участию в их исследовании в целях установления действительных обстоятельств дела, или, по выражению М. К. Треушникова, «наделяются равными возможностями отстаивать правомерность своей позиции» [559 - Основные принципы гражданского процесса / Под ред. М. К. Треушникова, З. Чешки. – М., 1991. – С. 123.]. Суд, сохраняя беспристрастность, создает необходимые условия для всестороннего, полного исследования обстоятельств дела; разъясняет лицам, участвующим в деле, их права и обязанности, предупреждает о последствиях совершения или не совершения процессуальных действий и в случаях, предусмотренных законом, оказывает им содействие в осуществлении их прав. Ряд этих положений был разработан и опробован еще в римском праве. В частности, сформулированные римскими юристами положения «нет судьи без истца» и «пусть будет выслушана другая сторона» в современном гражданском процессуальном праве – один из краеугольных камней принципа состязательности [560 - Ференц-Сороцкий А. А. Аксиомы в праве // Правоведение. – 1988. – № 5. – С. 27–31.].
   Общие для всех участвующих в деле лиц права, основанные на принципе состязательности, закреплены в ГПК.
   К ним относятся следующие права: знакомиться с материалами дела; делать выписки, снимать копии с материалов дела; заявлять отводы; представлять доказательства; задавать вопросы другим лицам, участвующим в деле, свидетелям, экспертам; заявлять ходатайства; давать письменные и устные объяснения суду, представлять свои доводы и возражения по всем возникающим в ходе судебного заседания обстоятельствам; возражать против ходатайств, доводов и соображений других лиц; обжаловать определения и постановления.
   С принципом состязательности неразрывно связано равноправие сторон в смысле «равенства их процессуального вооружения» [561 - Громов Н. А. Осуществление принципов процесса в стадии пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам решений, определений и постановлений, вступивших в законную силу // Арбитражный и гражданский процесс. – 1999. – № 1. – С. 23.]. Состязание невозможно, если одной из сторон заранее обеспечен перевес в объеме прав, которыми она может воспользоваться.
   Таким образом, состязательность – это право сторон определить круг доказательств, право собирать и представлять их суду для выяснения истины и правильного разрешения дела. В полной мере данные положения должны распространяться и на институт сведущих лиц.
   С принципом состязательности также тесно связана состязательная форма процесса. Состязательная форма представляет собой такое построение процесса, в котором заинтересованные лица активны в защите своих прав и интересов. Через состязательную форму во всех своих специфических чертах проявляется сам принцип состязательности.
   Принцип диспозитивности – это правило, согласно которому субъекты гражданского процессуального права могут свободно распоряжаться своими материальными и процессуальными правами при содействии в осуществлении этих прав со стороны суда. Поскольку диспозитивностъ – это закрепленная в нормах права идея свободы участников гражданского процесса, то возникновение, движение и прекращение гражданского процесса зависит от воли участников данных правоотношений. Как отметил А. Т. Боннер, принцип состязательности – это нормативно-руководящее положение гражданского судопроизводства, определяющее движущее начало и механизм процессуального движения [562 - Боннер А. Т. Принцип законности в советском гражданском процессе. – М., 1989. – С. 18–19.].
   Для эффективной защиты своей позиции участники процесса имеют возможность «маневрировать» предоставленными законом возможностями: изменять правопритязания; предоставлять суду новые факты; отказываться от заявленных требований или признавать их; заключать мировое соглашение.
   В то же время перечисленные полномочия лиц, участвующих в деле, сочетаются определенным образом с полномочиями суда. Поэтому принцип диспозитиености в гражданском процессе не является полным отражением принципа материальной диспозитиености по следующим основаниям. Во-первых, принцип материальной диспозитивности имеет «хождение» в горизонтальной плоскости, служит основой возникновения материальных прав и обязанностей, осуществляемых своей волей и в своем интересе. Принцип же процессуальной диспозитивности существует в вертикальной плоскости, служит основой возникновения правоотношений между истцом и судом, между судом и ответчиком, между судом и иными участниками гражданского судопроизводства; воля сторон спорного правоотношения направлена на достижение результата из спора, а воля суда направлена на защиту нарушенного права или оспариваемого интереса, обеспечение законности, выполнение посредством осуществления правосудия воспитательной и профилактической функций, формирование уважительного отношения к праву и суду. Во-вторых, гражданское право как наука имеет своим предметом изучения систему субъективных гражданских прав, возникающих по поводу осуществления имущественных и личных неимущественных, связанных с имущественными, правоотношений; гражданский процесс имеет своим предметом организацию установления и охраны субъективных гражданских прав и охраняемых законом интересов.
   Следует заметить, что практические потребности современного общества потребовали отступить от понимания и материального правоотношения как двусторонней связи участников. Во многих материальных правоотношениях несколько участников. В трудовых – работник, работодатель, профсоюз. В корпоративных отношениях – наемный работник, собственник (акционеры), менеджмент и другие участники. Причем выделяют обязательных и факультативных участников в зависимости от специфики тех или иных общественных отношений. Соответственно, права и обязанности охватывают уже не две стороны, а множество сторон. Многосторонние правоотношения отражаются на их качестве. Многие права и обязанности распространяются на неопределенный круг лиц, что не может не учитываться судами и не отражаться на особенностях разбирательства отдельных категорий гражданских дел. Также нами отмечалась довольно тесная связь частных институтов и норм с публичными. Поэтому довольно широкие границы, имевшиеся у сторон до их обращения в суд (досудебное урегулирование спора), теперь сужаются, так как возникла необходимость учитывать волю законодателя, реализуемую судом, применяющим нормы процессуального и материального права к спорному правоотношению (с учетом интересов других лиц, общества, государства).
   Следует также помнить, что уровень правовой культуры в России повышается очень медленно. Большинство населения до сих пор видит в суде место, где человека лишают свободы, но не место, где защищают права человека. Люди в своем большинстве не используют (по различным причинам) предоставленные им возможности или не могут их претворить на практике (правовая неграмотность, проблемы доступности и т. п.). По-прежнему в ходу формула россиянина: «Я в своей жизни не только ни разу в суд не обращался, но даже свидетелем не проходил».
   Поэтому вряд ли можно признать справедливым мнение отдельных ученых о том, что сохраняющиеся в настоящее время полномочия суда не соответствуют современным представлениям о диспозитивном характере гражданского процесса России. Данный аспект требует самостоятельного изучения. Не случайно Н. Н. Вопленко отмечает: «Если вопросы культуры правотворчества, правоприменения, судебного рассмотрения по уголовным делам получили определенное научное освещение, то остальные сферы отраслевого правового регулирования как бы выпали из поля зрения юридической науки. Поэтому нуждаются в специальном исследовании под углом зрения правовой культуры вопросы: гражданского права и процесса, административного права и административной деятельности…» [563 - Вопленко Н. Н. Правовая культура современной России // Правовая культура в России на рубеже столетий: Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции. – Волгоград, 2001. – С. 13.].
   На основании ранее изложенных принципов гражданского процесса, стороны, иные заинтересованные лица в связи с правоотношениями по поводу судебной экспертизы вправе: ходатайствовать о назначении экспертизы (первичной, дополнительной, повторной); представлять суду вопросы, которые должны быть разъяснены экспертом; ходатайствовать перед судом о назначении в качестве эксперта конкретного лица; заявлять отвод эксперту; ходатайствовать о допросе эксперта; задавать в судебном заседании вопросы эксперту; представлять суду свои доводы и соображения по поводу представленного экспертом заключения; знакомиться с заключением эксперта.
   Возлагаются на них и обязанности: добросовестно пользоваться предоставленными правами; представлять доказательства; проходить экспертизу; иные обязанности, предусмотренные процессуальным законодательством.
   ГПК не предусматривает возможности обжалования определения о назначении экспертизы, а поскольку оно не преграждает возможность дальнейшего движения дела, то и не может быть обжаловано отдельно от судебного решения. Возражения против такого определения могут быть включены лишь в кассационную жалобу или протест.
   В то же время данное правило подвергается обоснованной критике, оно явилось предметом судебного разбирательства в Конституционном Суде Российской Федерации [564 - Постановление Конституционного Суда РФ от 2 июля 1998 г. по делу о проверке конституционности отдельных положений ст. 331 и 464 УПК РСФСР в связи с жалобами ряда граждан.].
   Следуя логике Конституционного Суда РФ, пересмотр промежуточных судебных актов возможен, если они не находятся в прямой связи с содержанием приговора. Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что к подобным актам относятся определения (постановления) судов первой инстанции, сопряженные с применением меры пресечения. К этой категории отнесено и определение о назначении стационарной судебно-психиатрической экспертизы.
   Итак, открывается возможность обжалования и пересмотра определения суда первой инстанции «о помещении лица в медицинское учреждение для проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы, поскольку указанное определение затрагивает «конституционные права и свободы гражданина»…».
   Ю. Аргунова, исследовав данный вопрос, приходит к следующим выводам: могут быть обжалованы и иные определения, затрагивающие права и свободы граждан; могут быть обжалованы определения о назначении экспертизы [565 - Аргунова Ю. Можно ли обжаловать определение суда о назначении стационарной судебно-психиатрической экспертизы? // Российская юстиция. – 1999. – № 11. – С. 30.].
   27 июня 2000 г. Конституционный Суд РФ вынес постановление по делу о проверке конституционности положений ч. 1 ст. 47 и ч. 2 ст. 51 УПК РСФСР. Им поставлена точка в длительной дискуссии о праве каждого на квалифицированную юридическую помощь. Чем это постановление важно для нас? С 27 июня 2000 г. в российском процессе любое лицо, в отношении которого предприняты действия, направленные для выявления уличающих его фактов и обстоятельств, вправе требовать в ходе следственного, судебного или иного процессуального действия своего адвоката. Если следовать логике данного постановления, то наличие защитника при осуществлении такого рода процессуальных действий предполагает и возможность совершения им активных действий, в том числе и обжалования определений суда. Как отметил Б. Грузд, «ни УПК, ни иные федеральные законы не содержали прямо сформулированных запретов. Перечисление в УПК определенных прав не должно толковаться как отрицание или умаление других прав» [566 - Грузд Б. Правило Маслова. Право на защитника с момента угрозы свободам гражданина // Российская юстиция. – 2000. – № 10. – С. 8.]. Соответствующими правами и обязанностями, правилами «связан» суд, которому «запрещено все то, что прямо не разрешено», а не стороны.
   Согласно ст. 7 Международного Пакта о гражданских и политических правах, «ни одно лицо не должно без его свободного согласия подвергаться медицинским или научным опытам» [567 - Международный Пакт о гражданских и политических правах (принят резолюцией 2200 А Генеральной Ассамблеи от 16 декабря 1966 г. Вступил в силу 23 марта 1976 г.).]. Ст. 9 Пакта гарантирует каждому право на свободу и личную неприкосновенность.
   Во избежание споров, затягивания процесса, необходимо четко и однозначно разрешить имеющуюся проблему, связанную с вопросами принуждения, возможностями злоупотребления правом, необходимостью получения экспертного заключения и другими.
   Процессуальные права и обязанности участвующих в деле лиц при назначении и проведении экспертизы должны быть системно урегулированы в гражданском процессуальном законодательстве. В юридической литературе уже высказывались аналогичные суждения о необходимости регламентации правового статуса лица, являющегося объектом экспертного исследования [568 - Сафуанов Ф. С. Судебно-психологическая экспертиза в уголовном процессе. – М., 1998. – С. 90–92; Сахнова Т. В. Судебно-психологическая экспертиза по гражданским делам. – Красноярск, 1990.].
   Так, лицу, направляемому на судебно-медицинскую или судебно-психиатрическую экспертизу, должны быть гарантированы следующие права: применение безопасных методов исследования; уважение чести и достоинства; медицинскую тайну; ознакомление с заключением эксперта.
   Согласно ст. 35 Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», «при производстве экспертизы в отношении живых лиц запрещается применять методы исследований, сопряженные с сильными болевыми ощущениями или способные отрицательно повлиять на здоровье лица, методы оперативного вмешательства, а также методы, запрещенные к применению в практике здравоохранения законодательством Российской Федерации».
   Полагаем, что ряд терминов и понятий использован законодателем крайне неудачно. Проблемы острой и хронической боли, регуляции болевой чувствительности занимают одно из центральных мест в современной медицине и биологии. Боль – субъективное чувство. При одних заболеваниях «болевой порог» повышается, при других – понижается. Различна реакция и практически здоровых людей на внешние раздражители, в связи с чем трудно определить грань, за которой «больно».
   Все, связанное с болью, переживание боли можно обобщить следующим образом: ощущение боли; дальнейшие психические факторы (эмоциональные, аффективные элементы, значение внимания, важность воспоминаний, знаний, роль конкретной ситуации); социокультурные взаимосвязи (роль общественных моделей) [569 - Харди И. Врач, сестра, больной. – Будапешт, 1988. – С. 141.].
   При анализе болевых синдромов «переплетаются многие методологические проблемы: соотношение органического и функционального; физиологического и психологического; соматогенного и психогенного; биологического и социального; экзогенного и эндогенного; соотношение различных уровней (от молекулярного до личностного); нозогенеза и синдромогенеза; этиологической и симптоматическои терапии» [570 - Куршев В. А. Введение // Хронические болевые синдромы. Боль – болезнь / Отв. ред. В. А. Куршев. – Волгоград, 1984. – С. 4.].
   По мнению Е. О. Брагина, «нейрохимический и нейроморфологический анализ активности системных нейрохимических механизмов при различных типах болевого раздражения, а также при разных видах обезболивания (акупунктура, холодовой стресс, раздражение некоторых висцеральных органов, электростимуляция головного мозга, при действии опиоидных веществ и других соединений) показал, что регуляция болевой чувствительности обеспечивается интегративным комплексом механизмов, имеющих избирательную, динамически изменяющуюся нейрохимическую и нейроморфологическую структуру, которая определяется видом действующего фактора» [571 - Брагин Е. О. Нейрохимические механизмы регуляции болевой чувствительности. – М., 1991. – С. 231.].
   Негативное влияние на здоровье человека может оказать практически любая медицинская манипуляция и воздействие, осуществляемое в процессе исследования (проблема ятрогений, анафилаксии, аллергии, тахифилаксии и другие), в связи с чем вызывает сомнение целесообразность, а главное, значимость данного положения.
   На наш взгляд, в законе необходима отсылка к постановлению Правительства России, в котором бы перечислялись методы и методики, применяемые к подэкспертным в связи с производством судебных экспертиз. Периодически данный перечень мог бы обновляться.
   Не менее важным представляется вопрос получения образцов для исследования.
   Образцы отображают такие свойства и признаки лица или предмета, по которым последние могут быть отождествлены путем сравнения этих свойств с соответствующими характеристиками следов, пятен, иных вещественных доказательств.
   Образцы для исследования можно разделить на две большие группы: образцы, получаемые от человека; образцы, передающие особенности вещественных доказательств, не связанных с жизнедеятельностью человека.
   Получение образцов второй группы не связано с ограничением телесной неприкосновенности личности, в связи с чем мы их рассматривать не будем.
   Образцы первой группы можно разделить на следующие виды: продукты жизнедеятельности человека (кровь, слюна, пот и т. д.); специально полученные следы-отображения (дактилоскопия и ее разновидности); объекты, отражающие психофизиологические особенности человека.
   В медицинской экспертной практике в основном исследуются продукты жизнедеятельности человека. Данные образцы могут быть получены с различными целями и в рамках разных процессуальных действий. Например, сперма может быть получена как объект для сравнительного исследования (если имеются какие-либо вещественные доказательства со следами спермы), или же исследоваться на фертильность (способность к оплодотворению), если ответчик по делу об установлении отцовства и взыскании алиментов ссылается на невозможность иметь детей вследствие наличия того или иного заболевания мужской репродуктивной сферы.
   Изъятие образцов на сегодняшний день довольно детально урегулировано в рамках уголовно-процессуального законодательства.
   ГПК РСФСР вообще никак не регламентировал порядок получения образцов для исследования. ГПК РФ почему-то урегулировал лишь порядок изъятия образцов почерка, и то только для сравнительного исследования. В связи с данным обстоятельством целесообразно ввести в ГПК РФ норму, регулирующую порядок получения образцов для исследования, изменив редакцию существующей статьи.
   Образцы, изъятые у человека, имеют важное доказательственное значение, так как с их помощью устанавливаются существенные обстоятельства гражданского дела. Образцы по своей сути – это разновидность вещественных доказательств. Они содержат в себе признаки, доказывающие или опровергающие наличие у лица определенной болезни. Образцы, полученные для сравнения, содержат признаки, которые доказывают или опровергают определенное обстоятельство, имеющее значение по делу, в совокупности с другими вещественными доказательствами. У вещественного доказательства и образца для исследования общий источник – человек, которого можно идентифицировать по определенным постоянным признакам. Различие между ними в том, что вещественные доказательства создаются самим правоотношением, а образцы получают экспериментальным путем. Образцы, в отличие от вещественных доказательств, могут быть получены многократно, т. е. они заменимы. Особенность образцов состоит в том, что их доказательственное значение раскрывается только через экспертизу, тогда как обычные вещественные доказательства не подвергаются экспертному исследованию в случаях, когда они доступны для непосредственного восприятия и оценки судом.
   Требует урегулирования и сама процедура получения образцов у человека. Получение таких образцов сопряжено с некоторым ограничением прав гражданина на телесную неприкосновенность, а получение некоторых из них может доставить отдельным лицам «несколько неприятных минут», связанных с волнением, чувством стыда, представлениями об умалении их чести и достоинства.
   Перечень охраняемых законом неимущественных благ указан в Конституции РФ и Гражданском кодексе РФ [572 - Статьи 22, 23 Конституции РФ; ст. 150 ГК РФ.].
   К ним относят: жизнь, здоровье, честь, достоинство, доброе имя, свободу, личную неприкосновенность, неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну. В соответствии с п. 2 ст. 150 ГК РФ, упомянутые блага защищаются в предусмотренных гражданским законодательством случаях и порядке, а также в тех случаях и тех пределах, в каких использование способов защиты гражданских прав вытекает из существа нарушенного нематериального блага и характера последствий этого нарушения (ст. 12 ГК РФ). В ст. 151 ГК РФ дается определение морального вреда. Моральный вред определяется как «физические или нравственные страдания». Термин «страдание» предполагает психическую реакцию лица, причинно связанную с действиями причинителя морального вреда. При этом вредоносные изменения в охраняемых благах выражаются в сознании в форме ощущений (физические страдания) и в форме представлений (нравственные страдания) [573 - Эрделевский А. Н. Компенсация морального вреда в России и за рубежом. – М., 1997. – С. 7.]. Говоря о физическом и моральном вреде, можно употребить понятие «неимущественный вред». Так, в главе 59 ГК РФ идет речь о причинении вреда здоровью. Для уточнения понятия «здоровье» примем определение Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ). Итак, согласно рекомендации ВОЗ, здоровье – это «состояние полного социального, психического и физического благополучия» [574 - Донцов С. Е., Глянцев В. В. Возмещение вреда по советскому законодательству. – М., 1990. – С. 160.]. Получение же образцов от человека может лишить его, по крайней мере, одного из указанных элементов благополучия. Наиболее оскорбительной и унизительной для лица может показаться процедура получения семенной жидкости (эякулята) – метод, который судебные медики считают «наиболее сложным и деликатным» [575 - Авдеев М. Е. Судебно-медицинская экспертиза живых лиц. – М., 1968. – С. 250.].
   Закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» регулирует собственно порядок изъятия образцов: образцы получает врач или иной специалист в присутствии двух медицинских работников данного медицинского учреждения» [576 - Пункт 2 ст. 35 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».].
   Определяя условия допустимости и пределы принуждения при назначении медицинской экспертизы вообще и изъятии образцов в частности, возникает ряд проблем, которые законодательно не решены.
   На наш взгляд, в целях усиления гарантий прав личности, в отношении которой проводится судебная медицинская экспертиза, можно было бы предусмотреть возможность компенсации причиненного морального вреда лицом, ходатайствовавшим о назначении экспертизы для установления фактических обстоятельств по делу, которые не получили подтверждения в экспертном заключении.
   Рассмотрим следующий пример.
   Заявитель, оспаривая запись об отцовстве, ссылался на то обстоятельство, что во время зачатия ребенка он находился в следственном изоляторе под стражей. Он ходатайствовал о назначении судебно-гинекологической экспертизы в отношении бывшей супруги и судебно-биологической экспертизы крови ребенка. Ходатайство было удовлетворено; производилось гинекологическое исследование женщины; анализировалась ее медицинская документация; производилось изъятие образцов крови из плечевой вены ребенка и женщины для последующего исследования. Среди родственников и знакомых женщины в данный период распространялась нелицеприятная информация… в связи с данным судебным разбирательством.
   На основании произведенных исследований крови ребенка и крови заявителя, эксперт сделал однозначный вывод о происхождении ребенка от данного лица. В этой ситуации заявитель злоупотребил своим правом, следовательно, может и должна быть применена к нему санкция имущественного характера.
   Несколько слов необходимо сказать также о гарантиях неприкосновенности частной жизни, личной и семейной тайны при производстве медицинской экспертизы и последующим исследованием ее результатов в суде по гражданским делам. Неприкосновенность и тайна личной жизни гражданина обеспечиваются предоставлением ему личных неимущественных прав, которые позволяют охранять от постороннего вмешательства его поведение в индивидуальной жизнедеятельности (кроме случаев, когда такое вмешательство допускается законом).
   К этим правам относятся: право на неприкосновенность жилища и личной документации; право на тайну личной жизни, включающее тайну личной информации, усыновления, вкладов в банки и иные кредитные организации, личной корреспонденции и телефонно-телеграфных сообщений, совершения нотариальных и некоторых иных юридических действий, адвокатскую, медицинскую тайну и т. д. [577 - Гражданское право: Учебник. Т. 1 / Отв. ред. Е. А. Суханов. – М., 1998. – С. 741.]
   При производстве судебной экспертизы следует гарантировать гражданину право на медицинскую тайну. Необходимо также предусмотреть механизм гражданско-правовой ответственности эксперта и иных лиц, задействованных при производстве экспертизы, за разглашение сведений, являющихся конфиденциальными. Важно также, в связи с этим, определить границы доступа этих лиц к информации о личной жизни. К сожалению, право на тайну личной жизни четко не отражено в действующем гражданском законе [578 - Там же. – С. 748.]. Все эти проблемы ждут своего разрешения законодателем. Необходимо также помнить, что судебное разбирательство в ряде случаев должно быть закрытым.
   В Законе «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» была предпринята попытка урегулировать комплекс рассматриваемых проблем. Согласно ст. 28 Закона, «судебная экспертиза в отношении живых лиц может проводиться в добровольном или принудительном порядке. В случае, если судебная экспертиза производится в добровольном порядке, в государственное судебно-экспертное учреждение должно быть представлено письменное согласие лица подвергнуться судебной экспертизе. Круг лиц, которые могут быть направлены на судебную экспертизу в принудительном порядке, определяется процессуальным законодательством РФ».
   ГПК практически не использует терминологии «принудительный» применительно к производству экспертиз. Более того, сама постановка вопроса о принудительном производстве экспертизы вызывает определенные опасения и многочисленные вопросы. Если речь идет об обязательной экспертизе, то в случае отказа от ее прохождения, факты, которые могли быть установлены в ходе экспертного исследования, «автоматически» считаются установленными или опровергнутыми в зависимости от конкретных обстоятельств дела. Если же речь идет о принудительном исследовании, то оно должно быть обязательно проведено. А теперь представьте себе, как осуществить данное императивное требование в случае, если необходимо получить для последующего исследования кровь из вены, семенную жидкость и другие образцы для исследования? Возможно ли это, а если возможно, то на кого возложить такого рода обязанности? Не напоминает ли вам все это изощренную пытку? На наш взгляд, по общему правилу, речь может идти только о случаях обязательного назначения экспертизы с соответствующим четким определением последствий отказа в гражданском судопроизводстве. В условиях дефицита доказательственной информации, а таковой практически всегда будет при отказе от прохождения исследования подэкспертным, на наш взгляд, судом могут быть применены презумпции и фикции. Они же могут применяться и в ситуации, когда экспертное заключение имеется (а может быть и не одно), однако искомый вопрос не получил разрешения (недостаточность данных, невозможность ответа с учетом современного уровня развития науки, невосполнимая утрата объектов, материалов). Например, в случае, если судебно-психиатрическая экспертиза не смогла ответить на вопрос о дееспособности (недееспособности) лица, следует исходить из установленной презумпции дееспособности до тех пор, пока не будет установлено обратное, причем в надлежащем порядке (правовые формальности должны соблюдаться).
   Принудительное производство экспертизы в настоящее время может осуществляться только в отношении лиц, чье психическое здоровье, способность понимать значение своих действий или руководить ими ставятся под сомнение (судебно-психиатрическая экспертиза). Однако часть целого не должна поглощать целое. Причем до принятия Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» возникали вопросы о соотношении Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» с отраслевыми процессуальными кодексами.
   Основной смысл Закона «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» состоял в стремлении сделать психиатрическую помощь максимально демократичной и гуманной.
   Закон направлен на решение следующих задач: защиту прав и законных интересов граждан при оказании психиатрической помощи; защиту общества от общественно опасных действий лиц, страдающих психическими расстройствами; защиту медицинского персонала и иных лиц, участвующих в оказании психиатрической помощи.
   Для решения этих задач установлен ряд специальных процедур: порядок госпитализации; порядок психиатрического освидетельствования; государственное страхование специалистов, участвующих в оказании психиатрической помощи.
   Вместе с тем практика поставила целый ряд новых вопросов и осветила комплекс проблем, требующих разрешения: Как нормы Закона о психиатрической помощи соотносятся с нормами уголовного, уголовно-процессуального и гражданско-процессуального законодательства, регулирующими производство по применению принудительных мер медицинского характера и производство судебно-психиатрических экспертиз в рамках уголовного и гражданского судопроизводства? Имеют ли они приоритет перед этими нормами? Каков круг прав и гарантий лиц в этих случаях? Каков механизм ответственности сотрудников специализированных медицинских учреждений и работников правоохранительных органов за нарушения норм Закона?
   Так, Н. Н. Ковтун, изучив материалы стационарных судебно-психиатрических экспертиз по уголовным делам, приводит следующие данные: в 20 % случаях постановления о назначении стационарной судебно-психиатрической экспертизы не были санкционированы прокурором, хотя в этот момент лица не содержались под стражей (ст. 96 УПК) и к ним на момент вынесения постановления о проведении экспертизы не была избрана мера пресечения – арест; в 82,7 % случаев производства стационарной экспертизы подэкспертные с первых же дней поступления в больницу подвергались лечению медикаментозными средствами [579 - Ковтун Н. Н. Стационарная судебно-психиатрическая экспертиза по уголовным делам и гарантии прав граждан при оказании психиатрической помощи // Государство и право. – 1997. – № 3. – С. 65–67.].
   Данных о нарушениях законодательства при производстве стационарных судебно-психиатрических экспертиз по гражданским делам нам в доступной литературе не встречалось, а самостоятельное исследование оказалось невозможным. Однако нарушения в экспертной практике встречаются вне зависимости от того, что явилось основанием для назначения экспертизы (постановление или определение). Более того, контроль и надзор за соблюдением законности при производстве экспертиз по уголовным делам традиционно более строг (прокурорский надзор, роль адвокатуры), чем по гражданским. Отсюда вывод – нарушения процессуального законодательства при производстве медицинских экспертиз по гражданским делам не являются редкостью.
   Вопрос о каталоге прав и обязанностей лица, в отношении которого назначена и производится экспертиза, решен в ст. 31 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».
   В отношении живых лиц запрещается: ограничение прав, обман, применение насилия, угроз и иных незаконных мер в целях получения сведений от лица, в отношении которого производится судебная экспертиза; испытание новых лекарственных средств, методов диагностики, профилактики и лечения болезней, а также проведение биомедицинских экспериментальных исследований; медицинская помощь лицу, в отношении которого производится судебная экспертиза, может оказываться только по основаниям и в порядке, которые предусмотрены законодательством РФ о здравоохранении.
   Детально регламентирован порядок производства стационарных медицинских экспертиз, в том числе: сроки нахождения в стационаре; порядок свидания с родственниками; возможность подачи жалоб, заявлений, ходатайств.
   На наш взгляд, необходимо четко определить основания обязательного и принудительного производства (прохождения) экспертизы. Причем основания принудительного производства экспертизы (если законодатель считает таковую необходимой) должны быть исчерпывающе сформулированы в едином законодательном акте. Отсылки к различным законодательным актам приведут на практике к противоречиям, следовательно, нарушению прав и законных интересов граждан.
   Как мы отмечали, для того чтобы правильно решить вопрос о необходимости использования специальных знаний, форме и т. п., необходимо учитывать ряд критериев, позволяющих точно определить предмет доказывания по делу. В практической деятельности судьи не всегда обладают достаточными знаниями в области медицины, чтобы верно определить предмет доказывания, круг материалов, необходимых для исследования, грамотно и четко сформулировать вопросы. Данный недостаток сказывается на результатах работы судейского корпуса, ведет к вынесению необоснованных решений, назначению дополнительных экспертиз, утрате доказательств.
   В качестве примера приведем данные первичной и дополнительной судебно-медицинской экспертизы по одному гражданскому делу.
   Из искового заявления гражданина 3. в Краснооктябръский районный суд следует:
   Гражданин 3. с 8 по 18 октября 1996 года лечился в Центре специализированной медицинской помощи «С.» (далее – Центр) по поводу обострения хронического простатита, в результате чего ему был причинен вред здоровью в виде тромбофлебита вен плеча, не связанный с потерей трудоспособности, а также моральный вред.
   В определении Краснооктябрьского районного суда от 10 декабря 1997 года на разрешение судебно-медицинской экспертизы поставлены следующие вопросы:
   «1) Имелись ли у гражданина 3. признаки хронического простатита?
   2) Могло ли заболевание повлечь предъявление жалоб на снижение эрекций?
   3) Применяются ли лекарственные средства, назначенные З. в Центре, при лечении хронического простатита?
   4) Отмечалось ли улучшение при лечении в Центре хронического простатита у гражданина З.?
   5) Возможно ли усиление симптоматики хронического простатита при незавершенном до конца лечении?»
   Выводы экспертной комиссии:
   «1) Диагноз хронического воспаления предстательной железы (простатита) выставляется на основании жалоб, ощупывания самой железы и лабораторных анализов ее секрета. Большинство указанных жалоб и объективных симптомов отмечались у гражданина 3., поэтому установленный диагноз «Хронический простатит, обострение» является обоснованным.
   2) Исходя из концепции лечения, при хронических простатитах используются различные антимикробные средства. Назначение указанных в амбулаторной карте препаратов было показано.
   3) Увеличение слизи и лейкоцитов в секрете простаты может быть обусловлено улучшением оттока воспаленного секрета из протоков ввиду повышения ее тонуса, обусловленного инъекциями прозерина.
   4) Обострение хронического простатита при незавершенном лечении возможно.
   Примечание. Ввиду того, что вопросы истца 3. о причине и последствиях ожогового воспаления плечевой вены (которое он связывает с производством ему внутривенных вливаний) на разрешение экспертов не поставлены, ответы на них в Заключении не даются».
   В определении Краснооктябрьского районного суда о назначении дополнительной судебно-медицинской экспертизы поставлены следующие вопросы:
   «1) Каково нынешнее состояние вены?
   2) Какое воздействие могло привести вену к такому состоянию?
   3) Какие лекарства содержат такие вещества?
   4) Есть ли среди этих лекарств такие, которые ранее применялись при лечении хронического простатита, а затем, ввиду их опасности, изъяты или не рекомендованы к применению при данном заболевании?
   5) Есть ли такие лекарства (под другими названиями или их аналоги) в листе назначений гражданина З.?
   6) Каково предполагаемое самостоятельное (без медицинского вмешательства) развитие процессов в вене и к чему они могут привести?
   7) Возможно ли полное излечение вены, и если да, то где оно осуществляется, каковы сроки лечения и его стоимость?
   8) Повлекло ли (или могло повлечь) примененное средство, причинившее ожог вены, поражение еще каких-либо органов или тканей организма?»
   Выводы экспертной комиссии:
   «1) При введении 9 октября смеси доксициклина и бисептола на растворе глюкозы гражданин 3. испытал резкую боль, продолжавшуюся несколько минут, а через два дня отметил болезненность и изменение цвета кожи по ходу вены. При обращении 6 февраля 1997 года в поликлинику № 12 у него был диагностирован склероз наружной подкожной вены плеча. При обследовании 27 мая 1998 года в связи с настоящим исследованием в сосудистом отделении областной клинической больницы с применением дуплексного сканирования глубоких и поверхностных вен левой руки установлено, что просвет наружной подкожной вены левого плеча и впадающих в нее ветвей облитерирован (заращен). Проходимость глубоких вен сохранена, а потому отток из конечности не нарушен.
   2) Заращение просвета наружной подкожной плечевой вены левой руки является следствием ее воспаления. Причины многообразны – чаще всего это следствие инфицирования или раздражающего действия вводимых лекарственных растворов.
   3) Из указанных лекарственных средств раздражающее действие на внутреннюю оболочку вены могли оказать доксициклин и бисептол. Другие лекарственные средства из вводимых гражданину 3. вызвать местное воспаление вены не могли.
   4) Прекращение кровотока в наружной подкожной вене левой руки вследствие ее воспаления и заращения просвета является необратимым. Однако, ввиду развития коллатерального кровообращения, отток крови из руки не нарушен, поэтому в операции по восстановлению проходимости вены путем замещения ее заращенного участка или его шунтирования истец не нуждается. Если лекарственный флебит считать повреждением, то оно причинило гражданину 3. легкий вред здоровью, т. е. его кратковременное расстройство сроком менее трех недель.
   5) Заболеваний, которые могли быть обусловлены побочным действием вводимых истцу лекарственных средств, не выявлено при клиническом обследовании в условиях сердечно-сосудистого отделения областной больницы».
   В данном примере судья неправильно определил предмет доказывания по делу. В объяснениях суду ответчик обосновывает «правильность» диагноза и проводившегося лечения, а по поводу жалоб на «синяк» в локтевой ямке и болезненность по ходу вены разъясняет, что используемые препараты таких явлений не дают; предъявляемые жалобы вызваны индивидуальными особенностями пациента (впоследствии – истца). Кроме того, гражданину 3. были даны рекомендации по лечению, которые он, по мнению ответчика, не выполнял, что и явилось причиной заболевания и последующего предъявления иска.
   В таких случаях целесообразно использовать помощь специалиста, который оказал бы содействие суду, как по определению предмета доказывания, так и по формулированию окончательного задания (круга вопросов) эксперту.
   Иногда такая помощь может быть необходима для определения круга объектов, подлежащих изъятию по делу и их изъятия. Сходную позицию по данному вопросу занимают ряд ученых: Л. Н. Ракитина, В. Г. Тихиня, А. Г. Давтян и др. [580 - Ракитина Л. Н. Указ. соч. – С. 19–23; Тихиня В. Г. Указ. соч. – С. 41–43; Давтян А. Г. Указ. соч. – С. 17–18.]
   Несколько слов в качестве наглядной иллюстрации существующих проблем следует сказать о самой постановке вопросов, предлагаемых на разрешение врача-эксперта или экспертной комиссии, и их содержании. Нередко формулируемые судом вопросы выходят за пределы профессиональной компетенции эксперта или попросту необоснованны.
   В судебной практике еще довольно часто эксперту задается вопрос, подтверждает ли он ранее данное заключение. Происходит это при вызове эксперта в суд. Такой вопрос относится уже к области права, так как экспертиза как источник доказательства оценивается судом. Тем не менее вызов эксперта в суд по своей сути обусловлен получением ответа именно на такой вопрос. Еще более ошибочной является практика вызова в суд другого эксперта, с предложением подтвердить или опровергнуть выводы другого сведущего лица, данные им в заключении. По существу – это новая экспертиза, причем в судебном заседании, лицом, ранее не участвовавшим в исследовании представленных объектов. Однако, как уже отмечалось ранее, медицинские экспертизы в судебном заседании практически не используются ввиду сложности человека как объекта исследования.
   В таком случае эксперт обязан в той или иной степени производить в судебном заседании оценку первичной экспертизы. Следовательно, уже одно это «является выходом за пределы его процессуального статуса, поскольку в самом понимании «подтвердить или не подтвердить» заложен, прежде всего, оценочный смысл» [581 - Шмидт В. К., Даукшис В. Б. Медицинские и юридические аспекты назначения и проведения судебно-медицинских экспертиз. – Рига, 1985. – С. 29.].
   Так, Президиум ВС РФ в своем определении по уголовному делу указал, что «акт судебно-медицинского освидетельствования потерпевшей и допрос Ш. в качестве эксперта в судебном заседании без назначения судебно-медицинской экспертизы не равнозначны заключению судебно-медицинского эксперта» [582 - Обзор судебной практики ВС РФ за III–IV кварталы 1996 г. (утв. Постановлением Президиума ВС РФ от 25 декабря 1996 г.) – определение № 47-096-36 по делу Уразбаева и др.].
   Иногда в определениях судов о назначении экспертизы встречаются вопросы, противоречащие сущности понятия «экспертиза».
   Например: «Соответствовали ли действия медицинского персонала ГКБ СМП при оказании помощи гражданке А. нормам действующего законодательства об охране здоровья, если нет, то имеется ли причинная связь между действиями персонала и наступившими последствиями?».
   Данный вопрос состоит из двух частей: одна часть вопроса относится к компетенции сведущего в области медицины лица; в другой же части эксперту предлагается решить вопрос о соответствии действий медицинских работников нормам действующего законодательства.
   По существу, лицу, не имеющему необходимых юридических знаний, предлагается решить правовой вопрос, относящийся к исключительной компетенции суда (п. 1 ст. 118 Конституции РФ).
   Ответы экспертов на такого рода вопросы также противоречивы. Так, на ранее приведенный в тексте вопрос судьи, экспертная комиссия дала ответ следующего содержания: «Действия медицинского персонала по оказанию специализированной медицинской помощи больной А. проводились в соответствии с положением ст. 32, 40 и 58 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан. Согласно ст. 40, специализированная медицинская помощь оказывается гражданам при заболеваниях, требующих специальных методов диагностики, лечения, использования сложных медицинских технологий, врачами-специалистами лечебных учреждений. Согласно ст. 32 и 58, лечащий врач организует своевременное и квалифицированное обследование пациента, представляет ему информацию о состоянии его здоровья и с его согласия осуществляет медицинское вмешательство. Судя по информации, отраженной в истории болезни, требования, указанные в ст. 32, 40 и 58, врачами выполнены. Однако диагноз острого аппендицита оказался ошибочным, а истинный характер заболевания установлен лишь при производстве операции – вскрытии брюшной полости».
   Если у судьи (суда), несмотря на имеющиеся материалы по делу, возникли сложности в квалификации деяния ввиду недостатка правовых знаний, сложности рассматриваемого дела, то может быть привлечено в процесс (чаще всего для дачи консультации, разъяснения тех или иных положений, обычаев оборота в определенной сфере деятельности) сведущее лицо. Нельзя исключить и возможность назначения и производства комплексной медико-правовой экспертизы. Окончательное решение вопроса в любом случае остается за судом.
   На примере экспертизы лечебной деятельности или так называемых «врачебных дел» (дела о возмещении вреда, причиненного вследствие недостатков товара, работы или услуги), можно выявить характерные, типичные ошибки в связи с тем, что именно дела данной категории представляются наиболее сложными и вызывают у судей затруднения.
   Как показывает практика, экспертным комиссиям по данным делам обычно приходится разрешать вопросы следующего содержания:
   1) О характере имевшегося заболевания (Каким заболеванием страдал больной? Имелось ли у него данное заболевание? и т. д.);
   2) О правильности диагностики и полноте обследования (Правильно ли и своевременно ли был установлен диагноз? Если диагноз был установлен неправильно и/или несвоевременно, то к каким последствиям это привело? Чем можно объяснить неправильное установление диагноза? и т. д.);
   3) О правильности проведенного лечения или правильности действий медицинских работников (Правильно ли проведено лечение? Была ли потребность в том или ином виде лечения? и т. д.);
   4) О последствиях неправильного и/или несвоевременного лечения (Если лечение было неправильным, то в чем именно и к каким последствиям оно привело? Имелась ли возможность предотвращения указанных неблагоприятных последствий? и т. д.);
   5) О причине смерти (Какова причина смерти? Что явилось основным в наступлении смертельного исхода: характер заболевания, его тяжесть или недостатки, ошибки в лечении? и т. д.).
   Нередко среди вопросов, поставленных на разрешение эксперта, встречаются такие, которые, по меньшей мере, нельзя признать удачными:
   1) Если медицинская помощь была оказана не в полном объеме, то чем это объясняется?
   Вопрос, чем объясняется «недостаточная медицинская помощь», должен быть решен судом путем исследования иных доказательств по делу. Прежде всего, объяснениями сторон.
   2) Требовало ли состояние больного немедленного осмотра и проведения каких-либо манипуляций?
   Данный вопрос представляется в достаточной мере странным, так как до осмотра и проведения хотя бы минимума необходимых исследований какую-либо информацию получить о пациенте невозможно. Нельзя до этого момента даже признать его больным человеком. Такого рода информацию можно отнести к категории общеизвестного факта и, следовательно, не нуждающегося в выяснении с помощью эксперта. У эксперта в данной ситуации нет даже объекта исследования.
   3) Имело ли место нарушение действующих инструкций в диагностике и лечении, и если да, какие именно нарушения имеются и к каким последствиям они привели?
   К нормативным документам, существующим в здравоохранении на правах стандартов, можно отнести «санитарно-гигиенические и санитарно-противоэпидемические правила и нормы, а также методы их контроля» [583 - Сабанов В. И., Ивашова В. В. Стандарты и стандартизация в медицинской практике. – Волгоград, 1997. – С. 3.]. Что же касается оценки качества оказываемых медицинских услуг, то на федеральном уровне на сегодняшний день практически отсутствуют «узаконенные» методические подходы к решению отмеченных проблем, что стимулирует «заполнение этой «бреши» творческими усилиями территорий, регионов и даже отдельных ЛПУ» [584 - Там же. – С. 4.].
   Это связано с тем, что лечение представляет собой творческий, динамичный, постоянно меняющийся процесс, который трудно регламентировать. Стандарты оказания медицинской помощи по многим специальностям внедрены [585 - Отраслевые стандарты объемов медицинской помощи детям. – М., 2001.], по отдельным разрабатываются или уточняются, однако рассчитаны они на «среднестатистического» пациента, а «разработать точную схему лечения одной болезни в сотнях, тысячах вариантов просто невозможно…» [586 - Чазов Е. И. Восхищаюсь наукой и мудростью // Медицинская газета. – 16 марта. – 1984.]. Иными словами, каких-либо специальных инструкций чаще всего не существует, да и точное соблюдение тех немногих, которые существуют, еще не означает «автоматического» признания правильности проведенного в конкретном клиническом наблюдении лечения. Вопрос о правильности или неправильности диагностики и лечения в каждом конкретном случае решается самостоятельно.
   Следует также отметить, что в ряде случаев возникают споры относительно понятийного аппарата, категорий «медицинская помощь», «медицинская услуга», «качество» и другие. Это самостоятельная проблема, требующая исследования в связи с регламентацией данной деятельности новым ГК РФ, Законом РФ «О защите прав потребителей», другими законами и подзаконными актами.
   4) Кто именно должен был осуществлять наблюдение, проводить манипуляции? Достаточна ли квалификация врача? Должен ли врач при сборе анамнеза спрашивать больную о ее психическом состоянии, заносить полученные данные в медицинскую документацию?
   Ответы на данные вопросы также не связаны со специальными знаниями в области собственно медицины. Они относятся к категории организационных, определяются приказами соответствующих органов управления, правилами внутреннего распорядка, должностными инструкциями, обычаями и обыкновениями. Они должны представляться в суд заинтересованной стороной по делу и рассматриваться в судебном заседании. В затруднительных случаях в судебное заседание могут быть приглашены для дачи разъяснений по такого рода вопросам представители администрации лечебно-профилактического учреждения, органа управления здравоохранением соответствующего уровня, специалисты по медицинскому праву.
   5) Была ли допущена халатность? Мог ли врач предвидеть данные последствия? Правомерен ли отказ в госпитализации при первоначальном обращении?
   Решение такого рода вопросов в компетенцию эксперта не входит, так как он обладает знаниями в области медицины, а не права (квалификация деяния, установление наличия вины и ее формы и т. п.).
   6) Нарушены ли врачом этические медицинские нормы?
   Вопросы этики не являются собственно предметом изучения и исследования не только медицины, но и юриспруденции. Любой из ответов на такой вопрос (положительный или отрицательный), как правило, ничего не изменит по делу. Эксперт, формулируя ответ на такой вопрос, выходит за пределы своих профессиональных знаний. В данной ситуации процесс, как правило, загромождается ненужной, не имеющей отношения к делу информацией. Иными словами, судья нарушает правила об относимости доказательств.
   Другое дело, что мораль, этика, деонтология и право имеют единые корни, поэтому и дается судом социально-правовая оценка юридически значимым фактам. Однако это компетенция суда, а не врача-эксперта. Как отметил Р. З. Лившиц, мораль и право, несмотря на тесное взаимодействие, не совпадают по сфере действия и форме выражения [587 - Лившиц Р. З. Теория права: Учебник. – М., 2001. – С. 87–90.].
   Теоретически можно представить себе ситуации, когда у суда возникают сложности в социально-правовой оценке обстоятельств дела. Для этого существует специальный правовой инструментарий. Возникающие пробелы восполняются применением аналогии закона или аналогии права, что прямо допускается с момента внесения соответствующих дополнений в ГПК РСФСР [588 - Статья 3 ГПК РСФСР (в ред. от 7 июля 2000 г.); ст. 3 ГПК РФ.]. Чаще используется аналогия закона, и здесь судьи обычно сами в состоянии разрешить имеющуюся проблему. В то же время развитие диспозитивных начал и использование исчерпывающих запретов в правовом регулировании общественных отношений между гражданами и организациями оставляют все больше свободы поведения. Причем в случае возникновения спора не всегда возможно использовать аналогию закона, следует исходить из аналогии права, что требует глубоких теоретических знаний в отдельных отраслях права, философии, социологии и других науках. Главное в этих условиях – не допустить подмены социально-правовой оценки фактических обстоятельств субъективным, в том числе и неосознанным, иногда предвзятым отношением к одной из сторон процесса. Как пишет А. Е. Личко, «есть еще один род отношений, процесс образования которых может оставаться неосознанным. Речь идет об отношениях, возникающих сразу, сходу, без предварительной выработки, так сказать, «с места» – это симпатии или антипатии с первого взгляда, внезапное, как бы по сиюминутному озарению сложившееся отношение…» [589 - Личко А. Е. Проблема бессознательного и психология отношений // Бессознательное: Природа, функции, методы исследования. Т. 2 / Под ред. А. С. Прангишвили. – Тбилиси, 1978. – С. 452.].
   Противовесом субъективизму являются: коллегиальность разрешения дела в суде; участие органов государственной власти и управления, прокурора, сведущих лиц; деятельность судов кассационной и надзорной инстанции.
   Не исключается также использование идей, правовых принципов, обращение к нормам обычного права (правовые обычаи) для разрешения коллизий.
   Необходимо определить подлинный смысл той или иной правовой конструкции, ее нравственное значение, выявить роль права применительно к исследуемым правоотношениям как мерила справедливости. Н. Н. Вопленко отмечает: «Воплощаемая в действующем законодательстве справедливость обладает признаваемым государством официальным уровнем и находит выражение в трех основных формах: правосознании, правовых нормах и правоотношениях – главных направлениях, по которым справедливость воздействует на правовую действительность» [590 - Вопленко Н. Н. Социальная справедливость и формы ее выражения в праве // Советское государство и право. – 1979. – № 10. – С. 43.].
   Лакуны в законодательстве еще не означают пробельности права как социального феномена. В этих условиях роль и значение участия в процессе сведущих в области отдельных отраслей права лиц (экспертов и специалистов) трудно переоценить.
   7) Какое влияние на состояние психического здоровья пациента оказал наркоз при проведении операции? Соответствует ли качество применяемых имплантантов для протезирования в клинике общепринятым для такого рода манипуляций стандартам?
   В приведенных примерах судья, поручая производство экспертизы судебному медику, неправильно определил род и класс экспертизы.
   8) Существуют ли какие-либо методы обезболивания, кроме…? Можно ли использовать операцию ваготомии вместо Бильрот-2 при язвенной болезни желудка? Какими методическими указаниями и научными рекомендациями должны были руководствоваться врачи в данном случае?
   Такого рода вопросы являются узкопрофессиональными; по ним и ответы могут существенно различаться в зависимости от наличия приверженца той или иной медицинской школы в составе экспертной комиссии. Зная это, ответчики или истцы ходатайствуют о разрешении новых вопросов или в связи с новыми фактическими данными или в силу необходимости (по их мнению) исследовать что-либо под определенным углом зрения в связи с появившейся информацией. Чаще всего ответы на такие вопросы не влияют на установление истины по делу. Истина конкретна, эксперт исследует конкретные обстоятельства дела, устанавливая причины причинения вреда здоровью и его тяжесть, а не занимается моделированием всевозможных клинических ситуаций в зависимости от тех или иных данных, методик и т. п. Данная категория вопросов является типичной для дополнительных и повторных экспертиз.
   В отдельных случаях имеет место фрейминг с помощью наводящих вопросов. Иными словами, вопрос эксперту задается таким образом, что в его постановке уже подразумевается, каким должен быть правильный ответ. Эксперта «подталкивают» к принятию определенной позиции, точки зрения (обычно не без помощи адвокатов и специалистов в области медицины). В таких случаях эксперт, не меняя формулировки вопросов, может указать, как он их понимает и почему ему представляются невозможными ответы на поставленные вопросы в их первоначальной редакции.
   9) Имеется ли медицинская ошибка при проведении штифтования зубов? Можно ли считать действия гр. М. врачебной ошибкой?
   Проблема ятрогений (врачебных ошибок) на протяжении многих лет является сложной, до конца не разрешенной проблемой не только в медицинском плане, но и в соотношении этого понятия с юридическими нормами.
   Термин «врачебная ошибка» – собирательное понятие. Он используется обычно при анализе лечебно-профилактической деятельности, выявлении причин неблагоприятных исходов в медицинской практике.
   Врачебные ошибки являлись предметом изучения Н. И. Пирогова, М. И. Авдеева, Ю. Я. Грицмана.
   Обычно в медицинской литературе используют следующую классификацию врачебных ошибок: диагностические ошибки; ошибки, связанные с лечебными мероприятиями; организационные ошибки; ошибки в ведении медицинской документации; ошибки поведения медицинского персонала (нарушения норм этики, деонтологии и права); ошибки, связанные с проведением профилактических мероприятии [591 - Абдуллаходжаева М. С. Принципы организации патологоанатомической службы. – Ташкент, 1986. – С. 76.].
   Самостоятельных монографических исследований правоведов, если не считать работы Ф. Ю. Бердичевского [592 - Бердичевский Ф. Ю. Уголовная ответственность медицинского персонала за нарушение профессиональных обязанностей. – М., 1970.], по проблеме врачебной ошибки до настоящего времени практически нет.
   Действующее российское законодательство также не знает правового понятия «врачебная ошибка». Взгляды на понятия «врачебная ошибка», «несчастный случай», «ятрогения» крайне противоречивы.
   Данные понятия на сегодняшний день не имеют должного теоретического обоснования ни с правовых, ни с экспертных позиций. В связи с этим постановка такого рода вопросов на разрешение эксперта неправомерна.
   Ю. Д. Сергеев предлагает следующее определение понятия ятрогения: «Ятрогения – это причинение вреда здоровью в связи с проведением диагностических, лечебных, профилактических мероприятий» [593 - Сергеев Ю. Д., Ерофеев С. В. Ятрогенная патология – актуальная судебно-медицинская проблема // Судебно-медицинская экспертиза. – 1998. – № 1. – С. 5.]. Данное определение согласуется с действующим законодательством, судебной и экспертной практикой, так как в нем использовано общепринятое понятие «вред здоровью».
   В то же время вряд ли целесообразно понимать под ошибкой виновные действия медицинского работника. Умышленное причинение врачом вреда здоровью пациента возможно и, к сожалению, встречается на практике. Понятно, что в этих условиях речь не может идти об ошибке. Поэтому необходимо дополнить определение Ю. Д. Сергеева указанием на отсутствие вины причинителя вреда [594 - Мохова И. Н., Мохов А. А. К вопросу о понятии «врачебная ошибка» // Сборник научных трудов по медицине / Под ред. В. Г. Сапожникова. Вып. 1. – Тула, 2002. – С. 77–78.].
   Таким образом, врачебная ошибка – это невиновное причинение вреда здоровью лица в связи с проведением диагностических, лечебных, профилактических мероприятий.
   Ответы на «вопросы» такого рода содержатся (в закодированном виде) в описании и выводах эксперта о характере вреда и причинных связях между деянием и последствиями.
   Как мы убедились, в зависимости от того, кем и какие вопросы будут поставлены, зависят ответы и сама возможность разрешения дела. Адвокаты, юристы, судьи обычно испытывают в этом значительные затруднения, что нами уже отмечалось. Однако, как показала практика, медики самого высокого уровня иногда также затрудняются сформулировать «нужный» вопрос, а точнее – вопрос, ответ на который имеет юридическую значимость, перспективу для дела. Поэтому иногда при всей очевидности вредоносности той же медицинской услуги, из экспертного заключения невозможно почерпнуть что-либо существенное для разрешения дела, что не позволяет использовать материал с выгодой для истца (в прошлом пациента). Здесь и прием «избегания» некоторых терминов, и попросту непонимание существа спорного правоотношения, и попытка скрыть ненадлежащую, некачественную деятельность своих коллег.
   Неоднократно автору приходилось изучать материалы гражданских дел и экспертизы по ним, где искомая для разрешения дела информация (о вреде, противоправности, причинной связи, вине) имеется, однако из экспертного заключения в его взаимной связи с другими доказательствами невозможно сделать какого-либо вывода о фактических обстоятельствах дела.
   В таких случаях нужно привлекать сведущих лиц в области медицинского права. Как правило, это врачи, имеющие юридическую подготовку, или юристы, специализирующиеся по таким делам (встречаются гораздо реже).
   Рассмотрим следующий пример.
   Перед вынесением приговора суд решил провести дополнительную комиссионную судебно-медицинскую экспертизу, поскольку акт судебно-медицинского исследования трупа и заключение эксперта составлены одним и тем же лицом. Судом перед экспертной группой были поставлены 20 вопросов.
   Заключение экспертов было подписано четырьмя сведущими лицами. У всех, за исключением одного, стаж работы более 30 лет. Председателем комиссии был заместитель начальника Бюро судебно-медицинской экспертизы Комитета здравоохранения г. Москвы.
   Однако столь «представительная» комиссия допустила следующие нарушения: ответы были получены только на половину из поставленных вопросов; эксперты самостоятельно запросили из гистологического архива кусочки тканей трупа, которые подвергались исследованию; эксперты самостоятельно истребовали медицинскую карту больного; эксперт-гистолог, исследовавший препараты, в состав комиссии не назначался, подписку об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения не давал.
   Возникает закономерный вопрос о случайности (закономерности) ряда процессуальных нарушений. Ответ напрашивается сам собой, если обратить внимание на материалы уголовного дела и обстоятельства смерти больного [595 - Козлова Н. Почки заказывали? Когда речь заходит о пересадке человеческих органов, возникают вопросы… // Российская газета. – 16 июня. – 1998.].
   В ряде случаев могут возникнуть проблемы с «выбором лица», которому поручается производство экспертизы.
   Несмотря на императивное правило, сформулированное в Законе «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», «экспертиза поручается конкретному лицу руководителем экспертного учреждения», исходя из принципов диспозитивности и состязательности в их взаимной связи, а также примата норм ГПК, не содержащих каких-либо запретов по этому поводу, считаем, что субъекты доказывания могут указать конкретное сведущее лицо, которое проведет экспертизу.
   Подтверждением этому также являются новые процессуальные кодексы (ГПК РФ, АПК РФ и УПК РФ), принятые позже, чем Закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Они не учитывают такого рода «новелл».
   Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях содержит следующую (аналогичную по смыслу) формулировку: «В качестве эксперта может быть привлечено любое не заинтересованное в исходе дела совершеннолетнее лицо, обладающее специальными познаниями в науке, технике, искусстве или ремесле, достаточными для проведения экспертизы и дачи экспертного заключения» [596 - Пункт 1 ст. 25.9 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях.].
   Следует также учитывать, что правило, сформулированное в Законе «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», распространяется только на экспертов государственных экспертных учреждений. В отношении негосударственных экспертов такого запрета быть не может, в том числе и потому, что многие из них не имеют соответствующих руководителей (занимаются частной практикой).
   В этой связи может возникнуть вопрос о том, кто же может быть экспертом? Данные специальной литературы и складывающаяся практика в этой сфере крайне противоречивы. В последние годы появились многочисленные организации, «конторы», именующие себя «независимая медицинская экспертиза», «медико-правовая консультация» и т. п. Это связано с тем, что существует потребность в получении консультаций, справок, проведении исследований медицинского характера по гражданским делам. Спрос рождает и предложение – появляются лица, которые оказывают подобного рода услуги. Однако статус такой деятельности четко не определен. Да это и понятно.
   Государственная монополия на «экспертные» услуги удобнее в управлении и позволяет длительное время скрывать от «непосвященных» имеющиеся проблемы. В специальной литературе звучат следующие доводы против негосударственных экспертов: «…когда по предложению, сопровождаемому оплатой… проводится «частная» экспертиза лицом, получающим оплату за свой труд от этих субъектов, такая экспертиза может быть признана только «зависимой»; «частная судебно-медицинская экспертиза… является односторонней и однозначно направлена на поддержку интересов клиента» [597 - Попов В. П., Попова Н. П. Правовые основы медицинской деятельности. – СПб., 1999. – С. 27–34.]. Однако при этом не учитывается, что эксперт несет личную ответственность, причем уголовную, за дачу заведомо ложного заключения вне зависимости от того, является ли он штатным сотрудником Бюро судебно-медицинской (психиатрической) экспертизы или нет. Непонятно, что же «криминального» в том, что сведущее лицо выявит «сильные» и «слабые» стороны того или иного документа (информации, заключенной в нем), заключения эксперта? Ведь именно одной из наиважнейших задач суда является полное и всестороннее выявление обстоятельств, имеющих значение для дела. Могут ошибаться по незнанию, «ввиду ведомственной принадлежности (читай – заинтересованности), подкупа, а также по иным причинам и лица, проводящие официально назначенные экспертизы. Иногда их еще и осуждают…» [598 - Доказывание в уголовном процессе: традиции и современность / Под ред. В. А. Власихина. – М., 2000. – С. 188.].
   Также следует отметить, что заключение эксперта для суда не является обязательным (подлежит оценке). На наш взгляд, назрела необходимость не на ведомственном уровне, а на уровне закона разрешить этот вопрос. Лицо, имеющее соответствующее образование, необходимую подготовку и изъявившее желание заниматься частной экспертной практикой, должно, на наш взгляд, после соответствующей дополнительной подготовки и сдачи экзамена получить соответствующее разрешение. Для этого необходимо разработать типовую программу и Положение о лицензировании судебно-экспертной деятельности. Дополнительной гарантией от возможных «злоупотреблений» на этом поприще мог бы стать механизм приостановления, аннулирования и отзыва лицензии, детально прописанный в соответствующем Положении. Отдельные виды экспертиз (например, экспертиза трупа) должны оставаться в исключительной компетенции государственной судебно-медицинской (судебно-психиатрической) экспертной службы. Однако и в этом случае не должно быть препятствий к производству дополнительных или повторных экспертиз (чаще всего – по материалам дела) негосударственными экспертами [599 - Мохов А. А. Проблемы становления рынка «экспертных» услуг в Российской Федерации // Российский рынок труда. Новации, проблемы, перспективы развития: Сборник материалов I Всероссийской научно-практической конференции / Под ред. Г. А. Резник. – Пенза, 2002. – С. 110–112.].
   Иногда в случаях подготовки к производству комиссионных или комплексных экспертиз возникают практические сложности с «подбором» сведущего лица необходимой квалификации, отвечающего при этом требованиям процессуального законодательства.
   При возникновении конфликтной ситуации между пациентом (его родственниками) и врачом (администрацией лечебно-профилактического учреждения), как правило, создаются ведомственные комиссии, для работы в которых привлекают ведущих специалистов соответствующего профиля. Такого рода комиссии выявляют ошибки и предлагают меры по их устранению. Нередко выводы комиссии являются основанием для вынесения дисциплинарных взысканий лечащим врачам, среднему медицинскому персоналу, руководителю ЛПУ. Данная работа представляется важной и необходимой. В то же время участие узких специалистов (врачей) в работе ведомственной комиссии препятствует их привлечению к производству судебной медицинской экспертизы в случае обращения заинтересованных лиц в суд. Таким образом, может возникнуть проблема подбора сведущего лица на уровне района, города, области. Более того, даже лица, не участвовавшие в работе ведомственной комиссии, нередко находятся «под гипнозом» заключения ведомственной экспертизы, ведь свое слово сказали «непререкаемые авторитеты», которые «экзаменуют» их при подтверждении ими врачебной категории и т. п. Приходится обращаться за помощью в экспертное учреждение другого региона, что увеличивает как сроки подготовки дела к судебному разбирательству, так и судебные издержки. Следует также отметить, что имеющиеся выводы в заключениях ведомственных комиссий не всегда отличаются объективностью (что подтверждается судебной практикой), так как, в конечном итоге, направлены на защиту корпоративных интересов.
   В связи с этим предлагается признать сложившуюся практику порочной.
   Ведомственные комиссии должны рассматривать комплекс возникающих вопросов и разрабатывать предложения по устранению выявленных недостатков в окончательной редакции на основе анализа материалов по частным определениям и вступившим в законную силу решениям суда в отношении лечебно-профилактических учреждений и медицинских работников в связи с ненадлежащим оказанием медицинской помощи.
   Следующая проблема, требующая разрешения, обусловлена отсутствием специальной подготовки врачей узких специальностей, привлекаемых «от случая к случаю» к производству экспертиз. В настоящее время, как правило, узкий специалист не в состоянии ответить на вопрос о степени вреда, причиненного здоровью, возможном механизме образования повреждений, сроках развития патологических процессов, причинно-следственных связей и др. Для этих целей требуются особые знания. Актуальны отмеченные проблемы и для подготовки врачей по судебной психиатрии, имеющей значительную специфику, как по целям, так и по подходам в сравнении с клинической психиатрией.
   Сведущие лица в области судебной медицины и психиатрии при производстве комиссионных и комплексных экспертиз (врачи-эксперты по должности) являются интегрирующими в группе врачей, занимающихся исследованием одного объекта. Они сводят заключения членов экспертной группы в единое целое, подводят итоги работы, формулируют окончательные выводы.
   Один из экспертов на практике назначается ведущим экспертом. В его задачу входит: решить вопрос, все ли документы достаточны и качественны для решения поставленных вопросов; изучить и изложить материалы дела; составить план и сроки работы группы (комиссии); координировать и контролировать проведение отдельных исследований; организовать совещание членов комиссии для согласования и редактирования составленного им проекта выводов [600 - Акопов В. И. Медицинское право в вопросах и ответах. – М., 2000. – С. 187.].
   Такова практика, которая обусловлена спецификой фактического положения каждого из участников экспертизы. Однако законодатель и организаторы экспертной службы данный факт в полной мере не учитывают.
   Врачей узких специальностей следует готовить по специальным программам, что позволило бы им быть, если не на равных с судебным медиком (судебным психиатром), то хотя бы точно понимать цель, задачи исследования и более точно отвечать на поставленные вопросы, следовательно, нести ответственность за «свой» участок работы. В противном случае ответственность за ненадлежащее выполнение экспертизы (ее части) становится виртуальной.
   Более того, с принятием Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», возникла проблема с привлечением врачей узких специальностей к производству комиссионных или комплексных экспертиз вообще. Согласно ст. 13 Закона, должность эксперта в государственных судебно-экспертных учреждениях может занимать гражданин России, имеющий высшее профессиональное образование и прошедший последующую подготовку по конкретной экспертной специальности в порядке, установленном нормативными правовыми актами. А как быть с врачами-совместителями (клиницистами и иными врачами), где обучать медицинский корпус и по каким программам?
   Предполагается «пересматривать» уровень профессиональной подготовки врача-эксперта экспертно-квалификационными комиссиями каждые пять лет. А теперь докажите кому-либо, что эксперт, осуществляющий производство экспертизы по «врачебному делу» (экспертиза лечебной деятельности), не зависим от руководителя экспертного учреждения и органа управления здравоохранением соответствующего региона? Сведущее лицо, не выполнившее просьбы, исходящей от вышестоящего руководства, может ведь и не подтвердить уровень профессиональной подготовки, необходимый для занятия данным видом деятельности.
   Согласно ведомственным нормативным актам, врач (в том числе и эксперт) может при наличии соответствующих условий (стаж работы, положительная характеристика с места работы и проч.) повышать свою врачебную категорию, что непосредственным образом влияет на уровень оплаты его труда. Для этого он подает заявление с приложением необходимых документов в комиссию при органе управления здравоохранением субъекта Российской Федерации. В комиссию входят руководители соответствующих структурных подразделений (или их заместители), ведущие специалисты (ученые и практики) в своей области. К примеру, деятельность судебного медика, изъявившего желание получить первую или высшую категорию, работающего в Волгоградской области, будут оценивать и принимать соответствующее решение о присвоении квалификации следующие должностные лица: начальник областного Бюро СМЭ; два заведующих кафедрами хирургии Волгоградской медицинской академии; другие должностные лица комитета здравоохранения субъекта РФ. Если вспомнить, что довольно часто предъявляются гражданами иски из причинения вреда здоровью в результате неправильных действий врачей-хирургов [601 - Мохов А. А., Сосновская Т. И. 1) Дополнительная судебно-медицинская экспертиза в гражданском процессе: причины назначения и пути снижения // Республиканская научная конференция студентов и молодых ученых медицинских вузов России: Тезисы докладов. – Самара, 1999; 2) Юридические и медицинские аспекты назначения и проведения экспертиз по гражданским делам (анализ юридических и судебно-медицинских ошибок) // Сборник: Перспективы развития и совершенствования судебно-медицинской службы РФ. Материалы V съезда судебных медиков. – Москва; Астрахань, 2000; Мохов А. А. Судебно-медицинская экспертиза в гражданском процессе: ис… канд. юрид. наук. – Волгоград, 2000.], то зависимость может стать двойной (от руководителя экспертного учреждения и от члена комиссии – представителя соответствующей касты).
   Следует также отметить новеллу, введенную Законом «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Врач-эксперт обязан отказаться от производства судебной экспертизы в отношении живого лица, если до ее назначения он оказывал медицинскую помощь указанному лицу. Причем данное ограничение действует и при производстве экспертизы без непосредственного обследования лица [602 - Пункт 3 ст. 18 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».] (экспертиза по материалам дела). В то же время непонятно, почему это правило распространяется только на живое лицо – объект исследования? Неужели если у лечащего врача с его больным произошел летальный исход, он имеет моральное и формально-юридическое право участвовать в производстве экспертизы (проводить вскрытие трупа, анализировать медицинскую документацию, решать вопрос о причине смерти и проч.) в связи со смертью данного лица? В такого рода ситуациях лечащий врач при обсуждении его кандидатуры в качестве эксперта подлежит отводу по общему правилу – в силу его заинтересованности, следовательно, невозможности выступить в качестве сведущего лица. Поэтому целесообразно изъять из данной нормы формулировку «в отношении живого лица». Данное правило должно носить общий характер.
   В отдельных экспертных заключениях фигурируют документы, материалы, которые эксперту судьей не направлялись. Обусловлен этот факт еще имеющей место практикой, когда эксперт сам запрашивает в соответствующих лечебных учреждениях истории болезни, больничные листы, амбулаторные карты и другие документы. Иногда просит их доставить лицо, в отношении которого проводится экспертиза.
   Это связано с тем, что при производстве экспертизы суды предоставляют в распоряжение эксперта необходимые документы далеко не в полном объеме. Если недостаточность документов, материалов выявляется до начала производства исследования, то, как правило, представленные эксперту материалы возвращаются.
   Сбор недостающей документации своими силами эксперт допускает в случае, когда принял экспертизу к своему производству. Однако такие действия эксперта фактически следует рассматривать как сбор доказательств, что не входит в его непосредственные обязанности.
   По мнению Ю. М. Жукова, которое нами полностью разделяется, «эксперт не вправе самостоятельно истребовать материалы и документы для экспертизы» [603 - Жуков Ю. М. Особенности заключения эксперта в советском гражданском процессе // Вестник МГУ. – «Право», 1965. – С. 11.]. Объектом экспертизы могут быть только те материалы, документы, которые обладают определенным процессуальным статусом, вовлечены законным способом в сферу гражданского судопроизводства. Даже судья самостоятельно не занимается «сбором» доказательств в изменившихся условиях.
   Видимо, не случайно в новом АПК РФ появилась следующая норма: «Эксперт вправе с разрешения арбитражного суда знакомиться с материалами дела, участвовать в судебных заседаниях, задавать вопросы лицам, участвующим в деле, и свидетелям, заявлять ходатайство о представлении ему дополнительных материалов» (п. 3 ст. 55 АПК РФ).
   Следует затронуть еще одну немаловажную проблему, обусловленную сбором экспертом материалов по делу. Дело в том, что в отдельных случаях эти материалы нужны эксперту не для реконструкции явлений, проведения эксперимента и т. п., а для составления «более аргументированного» (для внешнего пользователя) заключения. Ведь если выводы, сформулированные в экспертном заключении, совпадают с данными, полученными из других материалов, приобщенных к делу (доказательств), то такое заключение обычно не вызывает каких-либо нареканий со стороны суда. Эксперт, таким образом, признается компетентным. Крайне редко назначается и повторная экспертиза.
   В то же время, как правильно заметил И. Г. Вермель, «чем в большей степени вывод эксперта основывается на знании предварительных сведений, тем меньше его значение как самостоятельного доказательства» [604 - Вермель И. Г. К вопросу о классификации судебно-медицинских диагностических признаков. – Свердловск, 1982. – С. 6.].
   П. Ф. Калитеевский пишет о недостатках вскрытия при заранее известном клиническом диагнозе следующее: «Вскрытие при заранее известном диагнозе имеет свои отрицательные стороны. Совершенно естественно и психологически обоснованно, что прозектор невольно (к сожалению, иногда и вольно) «притягивает» некоторые обнаруженные изменения к клиническому диагнозу. «Слепое» вскрытие может оказаться более объективным» [605 - Калитеевский П. Ф. Макроскопическая дифференциальная диагностика патологических процессов. – М., 1993. – С. 4.]. Данный тезис не следует понимать буквально. Как правило, эксперт действительно занят решением поставленной проблемы и принимает все меры для дачи научно обоснованного, четкого, лаконичного и однозначного заключения по поставленным вопросам. Но исключать возможность подмены действительной работы эффектным, «подогнанным» под конкретные обстоятельства выводам (с точки зрения эксперта) не следует.
   Эксперт вправе ходатайствовать о представлении дополнительных материалов, если сочтет, что представленных данных недостаточно для исследования и последующего формулирования ответов на поставленные судом вопросы. Таким образом, эксперт, опосредованно, также участвует в формировании объектов исследования, но определение круга объектов и их направление на экспертизу – исключительная прерогатива суда. В этом плане представляются весьма актуальными вопросы методологии и тактики взаимодействия судьи и эксперта.
   В отдельных случаях эксперт также выходит за пределы поставленных вопросов. Право эксперта выйти за пределы поставленных вопросов рассчитано на случаи, когда судьи не знают возможностей экспертизы или допускают упущения. Причем эксперт, реализуя свое право на экспертную инициативу, сам формулирует вопросы, на которые и дает в заключении ответы. В исследовательской части он излагает проведенные по дополнительно им поставленным вопросам исследования и делает обоснованные выводы.
   В такой ситуации эксперт вынужден давать оценку фактам, подлежащим установлению по делу, т. е. решать сугубо правовые вопросы, относящиеся к исключительной компетенции суда, а не к компетенции лица, который на основании специальных знаний в области медицины проводит исследование.
   Здесь будет уместным еще раз подчеркнуть, что эксперт – независимая, самостоятельная процессуальная фигура, а не помощник судьи. Если же рассматривать эксперта в качестве помощника судьи, то результаты его деятельности перестают быть доказательством. Помощником судьи на определенных этапах может стать специалист в области медицины, но не лицо, которому поручается производство экспертизы. В противном случае, появляются сомнения в беспристрастности судьи при последующей оценке заключения эксперта как доказательства по делу. Нарушаются правила допустимости доказательств.
   Более того, право на экспертную инициативу затрагивает такие конституционные права, как право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну и другие. Ограничение данных прав допускается только на основании судебного решения; эксперт же в таком случае подменяет собой суд. Таким образом, право на экспертную инициативу противоречит конституционным нормам и должно быть исключено из каталога процессуальных прав эксперта. Необходимо исключить вмешательство эксперта в частную жизнь лица, в отношении которого проводится исследование. Оно должно производиться только на основании определения суда и только в необходимых для разрешения дела пределах. Эти пределы четко очерчиваются вопросами суда, на которые необходимо ответить эксперту. Данная позиция нашла отражение в теории международного права и работах отечественных процессуалистов. Согласно выработанному положению, эксперт не вправе знать об испытуемом больше, чем позволил суд [606 - Evner W. Menshenrecht – Privatspaere – Psychodiagnose / Desterreichishe Zeitschrift fuer oeffentliehes Recht und Voelkerrecht, Wien, 1979, Vol. 30.].
   Запрет на использование отдельных данных о личности даже судом получил закрепление в российском уголовном судопроизводстве. Так, согласно ч. 6. ст. 446 УПК РСФСР, с участием присяжных заседателей не исследуются обстоятельства, связанные с прежней судимостью подсудимого. УПК РФ это положение развивает и, по сути, формулирует правило «о несправедливом предубеждении» в части, касающейся данных о личности субъекта уголовных процессуальных правоотношений. Согласно ч. 8 ст. 335 УПК РФ, «данные о личности подсудимого исследуются с участием присяжных заседателей в той мере, в какой они необходимы для установления отдельных признаков состава преступления, в совершении которого он обвиняется. Запрещается исследовать факты прежней судимости, признания подсудимого хроническим алкоголиком или наркоманом, а также иные данные, способные вызвать предубеждение присяжных в отношении подсудимого».
   Внедрение и соблюдение данного правила в гражданском судопроизводстве имеет своей целью оградить суд от предвзятого отношения к одной из сторон процесса. Таковыми обстоятельствами могут стать сведения об отрицательных качествах личности (психические нарушения, сексуальные расстройства и т. п.), «попутно» выявленные экспертом и содержащиеся в заключении.
   Данные теоретические положения «подкрепляются» и следующими положениями Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации»: «…эксперт обязан… дать объективное и обоснованное заключение по поставленным перед ним вопросам»; «эксперт не вправе… самостоятельно собирать материалы для производства судебной экспертизы».
   Естественно, что запрет на исследование судом отдельных данных о личности и его склонностях не может быть абсолютным, так как отдельные категории гражданских дел невозможно разрешить без исследования этих обстоятельств. Однако такое исследование возможно только при проявлении одной из сторон (или сторонами) инициативы в данном направлении. Суд, руководствуясь правилами относимости и допустимости, принимает или отклоняет данное ходатайство.
   В случае же обнаружения в заключении эксперта сведений, выходящих за рамки поставленных вопросов, такое заключение в соответствующей части или же полностью должно признаваться полученным с нарушением предъявляемых к нему требований.
   Введение специалиста в сферу гражданского судопроизводства позволяет во многом снять рассматриваемую проблему. Так, специалист в области судебной медицины (психиатрии) поможет стороне (сторонам), судье с учетом обстоятельств по делу, ходатайств сторон, знания возможностей и специальных (медицинских) пределов использования знаний сведущих лиц сформулировать исчерпывающий перечень вопросов перед экспертом.
   Согласно Закону «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», эксперт не вправе: принимать поручения о производстве судебной экспертизы непосредственно от каких-либо органов или лиц, за исключением руководителя государственного судебно-экспертного учреждения; осуществлять судебно-экспертную деятельность в качестве негосударственного эксперта; вступать в личные контакты с участниками процесса, если это ставит под сомнение его незаинтересованность в исходе дела; самостоятельно собирать материалы для производства судебной экспертизы; сообщать кому-либо о результатах судебной экспертизы за исключением органа или лица, ее назначивших; уничтожать объекты исследования либо существенно изменять их свойства без разрешения органа или лица, назначивших судебную экспертизу.
   Несмотря на несомненные преимущества данного закона, содержащего каталог обязанностей и прав эксперта, следует заметить следующее. Формулировка Закона «принимать поручения о производстве судебной экспертизы непосредственно от каких-либо органов или лиц, за исключением руководителя государственного судебно-экспертного учреждения» не должна, на наш взгляд, приниматься во внимание по следующим основаниям: данное положение противоречит соответствующим положениям ГПК; существенно ограничивает права судьи и лиц, участвующих в деле; необоснованно расширяет права руководителя экспертного учреждения, не являющегося непосредственным субъектом рассматриваемых правоотношений; затрудняет, осложняет «правило», сформулированное в Законе «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», решение тактических вопросов взаимодействия судьи, стороны и сведущего лица.
   Даже до появления правовых норм, предоставивших руководителю экспертного учреждения широкие полномочия, имели место случаи, когда начальники Бюро судебно-медицинской экспертизы выходили за пределы своей компетенции, самовольно давая отвод всем потенциальным кандидатурам [607 - Томилин В. В. Состояние и перспективы развития судебно-медицинской службы Российской Федерации // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 3. – С. 11.] (в состав экспертной комиссии) и отказывали в производстве повторных комиссионных экспертиз (особенно по врачебным делам) вследствие невозможности привлечения соответствующих экспертов.
   Статья 17 данного Закона содержит каталог прав эксперта.
   Эксперт вправе: ходатайствовать перед руководителем соответствующего государственного экспертного учреждения о привлечении к производству судебной экспертизы других экспертов, если это необходимо для проведения исследования и дачи заключения; делать подлежащие занесению в протокол следственного действия или судебного заседания заявления по поводу неправильного истолкования участниками процесса его заключения или показаний; обжаловать в установленном законом порядке действия органа или лица, назначивших судебную экспертизу, если они нарушают права эксперта.
   Эксперт также имеет права, предусмотренные соответствующим процессуальным законодательством.
   В связи с законодательным закреплением в законе такого каталога прав эксперта вызывает возражение следующее положение: «Эксперт вправе ходатайствовать перед руководителем соответствующего государственного экспертного учреждения о привлечении к производству судебной экспертизы других экспертов, если это необходимо для проведения исследования и дачи заключения». Таким образом, окончательное решение вопроса о привлечении других экспертов зависит от волеизъявления одного лица – руководителя экспертного учреждения, который, в отличие от сторон процесса, эксперта в силу его правового статуса, судьи, не имеет самостоятельного интереса в установлении обстоятельств конкретного дела.
   Получается, что эксперт не имеет права обратиться к органу, лицу, поручившему ему производство экспертизы. Как быть в случае, если руководитель откажет в удовлетворении ходатайства и привлечении к производству экспертизы других сведущих лиц, а эксперт считает их участие необходимым? Здесь могут быть существенно нарушены права сторон спорного правоотношения.
   Закладывается норма, позволяющая злоупотреблять руководителю экспертного учреждения предоставленными полномочиями. Нами уже отмечалась практика отказа от тех или иных кандидатур сведущих лиц под различными предлогами, что ведет к затягиванию сроков производства экспертиз, удорожанию стоимости экспертных услуг, необъективности. Существуют возможности сокрытия экспертных ошибок, недостаточно эффективной деятельности самих руководителей экспертных учреждений.
   Директор Российского центра судебно-медицинской экспертизы Минздрава РФ отмечает: «Анализ писем и обращений граждан в Минздрав России и Российский центр судебно-медицинской экспертизы свидетельствует о фактах бюрократизации в ряде учреждений судебно-медицинской экспертизы. Руководители некоторых бюро судебно-медицинской экспертизы не принимают меры для своевременного рассмотрения и разрешения на месте вопросов по жалобам граждан, а наоборот, даже рекомендуют им обращаться в вышестоящие организации и учреждения, хотя оснований для этого, как правило, не имеется. Низкое качество проводимых исследований, наличие экспертных ошибок, несоблюдение сроков выполнения экспертиз свидетельствует именно о плохой постановке контроля за работой экспертов» [608 - Там же.]. Об этом свидетельствовали представления руководителей правоохранительных органов ряда субъектов, обусловившие смену руководства Бюро судебно-медицинской экспертизы, а также большое количество назначаемых повторных комиссионных судебно-медицинских экспертиз.
   Нередко возникает на практике проблема отказа эксперта от дачи заключения.
   Она состоит в следующем: может ли гражданин отказаться от обязанностей эксперта, возлагаемых на него судом? Может ли лицо, производящее экспертизу, отказаться от дачи экспертного заключения?
   Действующие процессуальные кодексы России и Закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» не дают однозначного ответа на этот вопрос. На наш взгляд, при решении этой проблемы следует исходить из того, что производство экспертизы (как и деятельность специалиста) – особая разновидность профессиональной услуги. Следовательно, должны действовать нормы, регулирующие гражданско-правовые обязательства. Особенности данной услуги еще предстоит выявить и разработать механизм реализации. Законодателем и/или договором могут устанавливаться повышенные требования к исполнителю услуги. Как отметил М. И. Брагинский, «объединение в главе 39 ГК РФ договоров возмездного оказания услуг, кроме выделенных в самостоятельные типы, отнюдь не исключает присущим отдельным договорам услуг особенностей» [609 - Брагинский М. И. Договор подряда и подобные ему договоры. – М., 1999. – С. 244.]. Если речь идет о государственном экспертном учреждении, которое является монополистом на данном рынке, то могут быть применимы нормы публичного договора. Тогда экспертное учреждение не вправе отказаться без достаточных к тому оснований, чего, однако, нельзя сказать о конкретном эксперте. Согласно ч. 5 ст. 32 Конституции России, граждане Российской Федерации имеют право участвовать в отправлении правосудия. Таким образом, можно сказать, что гражданин вправе отказаться от предложения выступить в качестве эксперта. По этой же причине он вправе отказаться от дачи экспертного заключения (в случае акцепта). Однако в этой ситуации заказчик вправе требовать от эксперта-исполнителя имущественного удовлетворения.
   В настоящее время, к примеру, в силу норм Налогового кодекса РФ отказ от дачи экспертом соответствующего заключения влечет применение гражданско-правовых санкций.
   Представляется необходимым урегулировать правоотношения между экспертом (экспертным учреждением) как исполнителем услуги и заказчиком в лице суда в рамках Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Эти же нормы должны распространяться и на негосударственных экспертов.
   Анализ экспертной практики по гражданским делам позволяет выявить следующие недостатки: низкий уровень первичного судебно-медицинского исследования; построение выводов без учета причинно-следственных связей, закономерностей саногенеза и танатогенеза; издержки организационного характера (отсутствие оптимальной организации труда, недостаточный контроль, низкое методическое руководство и т. д.).
   Анализ экспертной судебно-психиатрической практики затруднителен в силу ряда причин: бо́льшая «закрытость» службы; невозможность экспертной оценки архивных материалов без помощи высококвалифицированных врачей-психиатров; отсутствие в доступной специальной медицинской литературе работ, рассматривающих ошибки судебно-психиатрической практики по гражданским делам.
   В силу изложенных обстоятельств, на наш взгляд, представляется возможным сослаться на результаты исследования, проведенного профессором Н. Г. Шумским в отношении судебно-психиатрических экспертиз по уголовным делам.
   Автор отмечает следующие причины: неверное заключение о причинно-следственной связи патологических феноменов при наличии факта временной последовательности; переоценка метода аналогий; в ряде случаев при установлении диагноза вероятный вывод подменяется достоверным [610 - Шумский Н. Г. Диагностические ошибки в судебно-психиатрической практике. – СПб., 1997. – С. 324–325.].
   Рассмотрим следующий пример.
   Специалистами независимой психиатрической ассоциации на изучение был предоставлен акт стационарной, проведенной в Московской клинической психиатрической больнице № 1 им. П. П. Кащенко, судебно-психиатрической экспертизы на испытуемого Н., являющегося истцом по гражданскому делу о признании недействительным договора купли-продажи квартиры. Экспертиза проводилась под председательством сотрудника института им. Сербского проф. Τ.И.Π., с участием председателя комиссии судебно-психиатрических экспертиз города. Несмотря на столь авторитетную комиссию, добросовестность акта адвокатом покупателей была подвергнута сомнению. Он поставил следующие вопросы:
   1) Содержит ли диагноз, установленный Н., медицинские критерии недееспособности?
   2) Как можно характеризовать психическое состояние Н. на момент совершения сделки?
   3) Не описано ли у него на этот период психических расстройств, исключающих возможность понимания им значения своих действий или руководить ими?
   4) Является ли обоснованным заключение экспертов о том, что на момент совершения сделки Н. обнаруживал психическое расстройство, лишавшее его способности понимать значение своих действий и руководить ими?
   Заключение специалистов НПА: «Диагноз П., сформулированный в заключительной части акта, «Психопатия и хронический алкоголизм в форме запойного пьянства с признаками деградации личности» не содержит медицинских критериев недееспособности, а именно «душевная болезнь» или «слабоумие». Ни в описании истории его болезни, ни в его психическом статусе, ни в данных психологического обследования нет указаний ни на хроническое психическое заболевание с непрерывно проявляющейся психотической симптоматикой (что, кстати, подчеркивают и сами эксперты: «Хроническим душевным заболеванием не страдает»), ни на слабоумие, в виде, например, Корсаковского психоза.
   Психическое состояние П. к моменту совершения сделки в описательной и заключительной частях акта характеризуется как запой. Психоза, в том числе металкогольного, либо патологического опьянения, которые могли бы лишить его возможности понимать значение своих действий или руководить ими, у него на этот период не описано.
   Суждение экспертов о том, что на момент совершения сделки у П. в результате предшествующего запоя в значительной степени были ослаблены интеллектуально-мнестические функции, критика и контроль к своим действиям выглядят домыслом, основанным не на клинических наблюдениях в тот период, а на житейской оценке самого факта сделки. Само собой разумеется, что во время запоя у алкоголиков снижаются и интеллектуальная, и мнестическая, и другие функции. Известно также, что часто алкоголики совершают сделки, ставящие в тяжелое материальное положение как их самих, так и их семьи, но в таких случаях закон исходит не из психической болезни, а из материальных интересов; эти лица не подлежат судебно-психиатрической экспертизе, так как не являются психически больными.
   Таким образом, вывод экспертов о том, что П. не мог понимать значение своих действий и руководить ими на момент сделки, является неаргументированным, натянутым и лишает его силы доказательства» [611 - Батаев В. Г. Независимая психиатрическая экспертиза в гражданском процессе // Независимый психиатрический журнал. – 1994. – № 3. – С. 25–26.].
   В условиях, когда установленными средствами (а в данной ситуации – только экспертным заключением, отвечающим требованиям законности и научной обоснованности), нельзя сделать однозначного вывода о дееспособности (недееспособности) лица, следует исходить из действующей презумпции дееспособности гражданина, достигшего совершеннолетия.
   Как мы видим, вне зависимости от рода экспертизы и вида судопроизводства, экспертные ошибки являются обычно следствием сочетания нескольких объективных и субъективных причин, выступающих в многообразных связях.
   Системный подход к проблеме позволяет выявить наиболее типичные причины и истоки ошибочных судебно-медицинских и судебно-психиатрических диагнозов. Здесь огромное «поле деятельности» для ученых, руководителей экспертных учреждений и практиков.
   Недостатки экспертной практики, на наш взгляд, могут быть устранены путем проведения целенаправленной работы, главными направлениями которой являются: разработка стандартов качества по каждому виду экспертизы (применяемые методы исследования и контроля, критерии достоверности, сроки исполнения, порядок оформления и т. п.); издание на основе разработанных стандартов ведомственных инструкций, в первую очередь «Правил производства судебно-медицинских (судебно-психиатрических) экспертиз по гражданским делам», которые учитывали бы особенности гражданского судопроизводства; организация взаимодействия с судейским корпусом по вопросам экспертной и судебной практики.
   Таким образом, представляется возможным сделать вывод о том, что Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» не отражает специфики гражданского судопроизводства. Отдельные положения данного акта, за период от его разработки до утверждения и внедрения в жизнь, морально устарели, противоречат ряду норм международного и национального права.
   В то же время следует учитывать, что направление вектора «судебная медицинская служба – гражданское судопроизводство России» – на сегодняшний день должным образом не осознано.
   Причины этого явления многообразны: традиции службы, стереотипы прошлого, отсутствие заинтересованных специалистов и другие. Практика же требует изменения подходов. Так, профессор В. Н. Крюков отметил, что на сегодняшний день на базе Республиканского центра судебно-медицинской экспертизы разрабатываются следующие темы: «Совершенствование методов судебно-химического исследования токсичных веществ в биологическом и трупном материале»; «Установление особенностей внутристволовых кровоизлияний при черепно-мозговой травме»; «Разработка морфологических критериев диагностики хронических субдуральных гематом»; «Критерии по проведению судебно-медицинской экспертизы лиц мужского пола при половых преступлениях»; «Использование ДНК-анализа в судебно-медицинской идентификации личности»; «Оптимизация методов судебно-медицинской идентификации личности по признакам внешности».
   Относительно научных исследований, проводимых на кафедрах и Бюро судебно-медицинской экспертизы, автор отметил следующее: «В какой-то степени это значительно упрощает весь процесс, однако, в то же время, рассеивает направленность научных исследований и сводится, зачастую, к проблемам, которые ничего общего с судебной медициной не имеют…» [612 - Крюков В. Н., Солохин А. А., Кинле А. Ф. V Всероссийский съезд судебных медиков // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 3. – С. 5.].
   Анализ диссертационных исследований по судебной медицине и пограничным областям на соискание ученой степени доктора и кандидата медицинских наук показал, что работ, затрагивающих организационные и прикладные аспекты судебных экспертиз, применительно к целям, задачам и прикладным проблемам гражданского судопроизводства, до сих пор нет [613 - Солохин А. А., Солохин Ю. А. Диссертации по судебной медицине, защищенные в России в 1992–2000 гг. // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 5. – С. 45–48.]. Большая часть диссертаций посвящена судебно-медицинским вопросам травматологии. Различные организационные и социально-экономические вопросы судебно-медицинской службы рассмотрены только в 12 (9,1 %) работах.
   Может сложиться мнение о «надуманности проблемы», однако сами руководители Российского центра судебной медицины и территориальных Бюро судебно-медицинской экспертизы ставят эту тему на обсуждение [614 - Пашинян Г. А., Жаров В. В., Ромодановский П. О. VII Российский национальный конгресс «Человек и лекарство» (к анализу ошибок при несоблюдении стандартов диагностики и лечения) // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 1. – С. 44–46; Томилин В. В. Состояние и перспективы развития судебно-медицинской службы Российской Федерации // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 3. – С. 7–12; Крюков В. Н., Солохин А. А., Кинле А. Ф. V Всероссийский съезд судебных медиков – С. 3–6; Ривенсон М. С. Об организационно-экономических проблемах судебно-медицинской службы // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 3. – С. 34 и др.].
   На основании отмеченных в работе проблем организационно-правового характера, представляется возможным сделать следующие выводы.
   В условиях научно-технического прогресса возрастающие возможности использования специальных знаний с целью установления обстоятельств гражданских дел сдерживаются в силу ряда объективных и субъективных причин. Одна из них заключается в том, что совершенствование процессуального законодательства отстает от норм материального права и нужд практики. Такое положение ограничивает использование ряда достижений науки и техники. Пробелы в законодательстве, регламентирующие использование знаний сведущих лиц в различных формах, приводят к отказу суда и сторон от помощи сведущих лиц или же использованию специальных знаний с нарушением действующего законодательства.
   В связи с этим предлагается сделать нормы по этим вопросам более емкими и точными, устанавливающими возможности использования специальных знаний, формы, пределы и обстоятельства, при которых использование специальных знаний не допускается.
   В ГПК целесообразно иметь статью общего (отправного) характера об использовании специальных знаний в гражданском процессе. Необходимо сформулировать понятие специальных знаний и сведущих лиц, обладающих такого рода знаниями; определить формы использования специальных знаний и их значение. Следует отразить в тексте этой нормы обязательность соблюдения требований законодательства, в том числе соблюдения прав и законных интересов граждан, положений соответствующей науки.
   Ряд норм, регулирующих отдельные аспекты деятельности эксперта и специалиста, можно укрупнить, сделать их общими для сведущих лиц (предъявляемые требования к лицам, обладающим специальными знаниями). Представляется необходимым объединить целый ряд норм, регулирующих обязанности и права указанных лиц. Особенности правового статуса эксперта и специалиста должны найти отражение в отдельных нормах, регламентирующих их деятельность в гражданском судопроизводстве с учетом имеющихся отличий.
   Следует отметить, что новый ГПК РФ статей подобной тематики не содержит.
   В связи с внедрением в гражданский процесс такой фигуры, как специалист, требуется решить вопрос о возможности (невозможности) сведущему лицу проводить экспертизу в случае, если он принимал участие в деле в качестве специалиста. Этот вопрос обусловлен наличием дискуссии по данной проблеме в уголовном судопроизводстве, а также тем, что врач-специалист (участвующий в осмотре трупа на месте его обнаружения) может быть назначен экспертом.
   Представляется, что должно действовать общее правило о невозможности смешения процессуальных функций. Причем в гражданском процессе, в отличие от уголовного, отсутствуют (либо выражены с меньшей остротой) обстоятельства, послужившие основанием для появления только в отношении врача такого исключения. Поэтому, во избежание возможных споров, необходимо в ГПК прямо зафиксировать, что экспертом не может быть лицо, участвовавшее в деле в качестве специалиста.
   Следует также отметить, что система гражданских процессуальных отношений находится не в статическом, а динамическом состоянии, изменяющем ее структуру, причем структурные преобразования наступают под воздействием как внешних, так и внутренних факторов. В качестве внешних побудительных сил могут оказаться отдельные материально-правовые отношения, влияющие на развитие судопроизводства (например, заключение между сторонами соглашения). Данные обстоятельства, вместе с тем, порождают процессуальные правоотношения (приостановление производства по делу, утверждение мирового соглашения судом и т. п.).
   Внутренней причиной служит необходимость достижения общей цели – оказания содействия суду в установлении фактических обстоятельств дела или же, наоборот, сокрытие искомых доказательств, их искажение. Все это может как способствовать, так и препятствовать поступательному движению гражданского дела.
   Осознание данных побудительных внешних и внутренних мотивов также должно вести к закреплению активной позиции суда, препятствующей возможным злоупотреблениям. Так, Т. И. Евстифеева правильно отмечает, что желательным направлением реформирования системы гражданских процессуальных отношений является «повышение консолидированности составных частей системы, что возможно достичь путем активизации процессуального сотрудничества суда и других участников процесса» [615 - Евстифеева Т. И. Гражданские процессуальные правоотношения: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – Саратов, 2001. – С. 24.].
   Необходимо установить оптимальное сочетание предписаний и дозволений, обращенных ко всем субъектам доказывания.
   Законодательного уточнения требует и вопрос об оплате работы сведущих лиц (экспертов и специалистов). Для экономически слабого субъекта, испытывающего финансовые затруднения (а таковых немало), использование специальных знаний для целей доказывания затруднительно. В связи с этим вырастает преграда на пути заявления лицом ходатайства о производстве экспертизы, привлечения в процесс специалиста, следовательно, на пути разбирательства и вынесения обоснованного решения. Оспариваемый факт, требующий проверки посредством применения специальных знаний и ее не прошедший, не может считаться ни подтвержденным, ни опровергнутым. Значит, неблагоприятные последствия, по общему правилу, падают на лицо, не выполнившее обязанности доказывания (действие презумпций и фикций). Вынесенное решение, таким образом, может нарушить права и законные интересы личности только потому, что оно не обладает необходимыми средствами. Поэтому представляется целесообразным на законодательном уровне предоставить лицу, участвующему в деле и ходатайствующему об использовании специальных знаний в доказательственном процессе, возможность получения отсрочки или рассрочки исполнения данного денежного обязательства (судебных расходов).
   Решение отмеченных в работе проблем организационно-правового характера позволит более эффективно решать проблемы установления обстоятельств гражданских дел, когда требуются специальные знания.
   Помимо организационно-правовых, существует ряд проблем тактического характера, о чем мы уже упоминали. Разработка и внедрение в практику соответствующих рекомендаций тактического характера наряду с решением организационных и правовых вопросов, является важным фактором полного использования знаний сведущих лиц для целей правосудия.
   Представляется возможным выделить основные направления в исследованиях тактики использования специальных знаний: разработка отправных, общих положений; разработка приемов взаимодействия судьи со сведущим лицом (экспертом, специалистом), других участников процесса со сведущим лицом (пределы, основания и т. п.).
   Обычно слово «тактика» олицетворяется с криминалистикой, а именно, с ее разделом «следственная тактика». Данный раздел в большинстве учебников и пособий по криминалистике содержит отдельную главу, посвященную тактике производства экспертиз [616 - Криминалистика / Под ред. И. Ф. Пантелеева, А. Ф. Селиванова. – М., 1993; Криминалистика / Под ред. Н. П. Яблокова. – М., 1996; Криминалистика / Под ред. В. А. Образцова. – М., 1997, и др.] Тактике использования знаний специалистов уделяется гораздо меньше внимания.
   Ю. С. Сапожников по этому поводу пишет: «В руководствах по криминалистике… нет указаний на значимость участия судебного медика в составлении версий о происшедшем, что совершенно необходимо, так как в противном случае представителями следствия может быть допущен ряд ошибок, направляющих следственный процесс по ложному пути» [617 - Сапожников Ю. С. Криминалистика в судебной медицине. – Киев, 1970. – С. 11.]. Эти слова можно с полным правом использовать и применительно к гражданскому процессу по отдельным категориям рассматриваемых и разрешаемых судами дел.
   Далее он отмечает: «Если в нашей советской судебной медицине ярко выражено стремление к максимальному использованию криминалистики, то интерпретация судебно-медицинских данных в криминалистических трудах… крайне слаба» [618 - Там же.].
   Анализ рекомендаций о тактике использования специальных знаний применительно к решению задач уголовного процесса свидетельствует о том, что они носят частный характер, затрагивают отдельные аспекты рассматриваемой проблемы. В то же время проведенный анализ позволяет сделать однозначный вывод о взаимосвязи следственной тактики и эффективного использования специальных знаний.
   Так, по мнению А. Н. Васильева, следственная тактика – это часть криминалистики, в которой «сосредоточено использование данных специальных наук, находящихся на стыке естественно-технических и гуманитарных наук, главным образом, логики, психологии и научной организации труда» [619 - Васильев А. Н. Следственная тактика. – М., 1976. – С. 30.].
   А. Р. Ратинов выделяет психологические основы следственной тактики [620 - Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. – М., 1967. – С. 148–171.].
   В. Н. Махов отмечает, что знания логики помогают при взаимодействии со сведущими лицами, а также при оценке доказательств, полученных при содействии сведущих лиц [621 - Махов В. Н. Использование знаний сведущих лиц при расследовании преступлений. – М., 2000. – С. 186.].
   Не является бесспорным и само понятие следственной тактики и его сущность [622 - Селиванов Н. А. Советская криминалистика: система понятий. – М., 1982. – С. 93; Криминалистика / Под ред. Н. П. Яблокова. – М., 1996. – С. 363, и др.].
   На наш взгляд, представляется наиболее точным определение сущности тактики, сформулированное В. Н. Маховым. По его мнению, «содержанием тактики использования знаний сведущих лиц охватывается деятельность следователя по подготовке следственных действий» [623 - Махов В. Н. Использование знаний сведущих лиц при расследовании преступлений. – М., 2000. – С. 187.]. При этом, собственно, под тактикой использования знаний сведущих лиц ученым понимается совокупность приемов и научных положений, на которых они основаны, применяемых в целях наиболее эффективного использования помощи сведущих лиц при расследовании преступлений [624 - Там же. – С. 188.].
   Вопросами тактики, применения данных криминалистики для целей гражданского судопроизводства в свое время активно занимался ученый-процессуалист В. Г. Тихиня [625 - Тихиня В. Г. Теоретические проблемы применения данных криминалистики в гражданском судопроизводстве. – Минск, 1983; Тихиня В. Г. Применение криминалистической тактики в гражданском процессе (при исследовании вещественных доказательств). – Минск, 1976.].
   Применительно к гражданскому процессу, под тактикой использования специальных знаний понимают совокупность методов и приемов, применяемых субъектами доказывания в целях установления обстоятельств гражданских дел.
   Сюда будут относиться действия судьи (последовательность, условия выполнения и т. п.), обеспечивающие эффективное использование специальных знаний с целью установления обстоятельств дела, вынесения обоснованных актов суда (определение, постановление, решение).
   Как уже отмечалось, профессиональные знания, органы чувств, опыт (навыки) субъекта являются имманентными свойствами, поэтому их не относят к «орудиям труда», оставляя за рамками исследований.
   На системную структуру орудий труда обращено внимание в философии, где технические средства и навыки интерпретируются как продолжение естественных работающих органов человека [626 - Чепиков М. Г. Интеграция науки. – М., 1981. – С. 227.]. Сами по себе приемы, навыки без органолептических средств (эффективно работающих органов чувств) мертвы, не образуют деятельности или ведут к ее дефектам. Отсюда – требование к состоянию здоровья судьи, позволяющего ему эффективно осуществлять правосудие.
   В то же время посредством органов чувств формируется только представление о признаках изучаемого явления. Мышление, особенно научное, являясь высшей формой проникновения в сущность вещей, явлений, раскрывает их содержание, познает прошедшее, а при необходимости – прогнозирует будущее. Эффективность мыслительной деятельности зависит от объема знаний, опыта владения ими как инструментами исследования, состояния здоровья, навыка получения и переработки большого массива новой информации, умения установить контакт с участниками возникших гражданских процессуальных правоотношений, выяснить и вычленить главное.
   Причем необходимо отметить, что знания эмпирического и теоретического уровня, профессиональные знания судьи и профессиональные знания сведущих лиц тесным образом переплетаются в процессе разбирательства гражданских дел, что представляет самостоятельную проблему и осложняет оценку действий тех или иных участников рассматриваемых правоотношений.
   Особо это заметно при вовлечении и последующей оценке данных медицинского характера (традиционных и современных медицинских знаний; эмпирических и теоретических научных знаний).
   Нельзя забывать и о проблемах взаимодействия в системе «заинтересованное лицо (например, истец или ответчик) – сведущее лицо». Ведь от того, будет ли установлен контакт между ними, установятся ли доверительные отношения, благожелательная обстановка, зависит и полнота установления фактов, имеющих юридическое значение. Правильная организация данной работы, использование тактических приемов, направленных на создание комфортной обстановки в процессе «общения» сведущего лица и участника гражданских процессуальных правоотношений (например, по поводу производства экспертизы или изъятия образцов для исследования) позволяет свести к минимуму проблему принуждения, ограничения прав личности [627 - Мохов А. А. Личные неимущественные права и их ограничения в гражданском процессе // Российская юстиция. – 2001. – № 9. – С. 25–26.].
   Данные проблемы требуют их детальной проработки и выработки научно обоснованных рекомендаций.
   На наш взгляд, можно сформулировать ряд тактических приемов (рекомендаций [628 - Термины «прием» и «рекомендация» нами рассматриваются как синонимы. См.: Комиссаров В. И. Актуальные проблемы следственной тактики: Дис… докт. юрид. наук. – М., 1990. – С. 82–83.]) как общего характера (применительно к взаимодействию с любым сведущим лицом субъекта доказывания), так и специального, имеющего значение для взаимодействия субъектов доказывания с отдельными сведущими лицами (экспертом, специалистом).
   Рекомендации общего характера: постановка судьей конкретного задания сведущему лицу с учетом предмета доказывания, предложений сторон по рассматриваемому делу; достаточная информация сведущего лица об обстоятельствах рассматриваемого дела; контроль со стороны суда за соблюдением сведущим лицом на всех промежуточных этапах его деятельности выполнения поставленного задания требованиям законодательства; обеспечение судьей оптимальных отношений сведущего лица и лица, являющегося объектом исследования (проведения медицинских манипуляций) – подэкспертным.
   Перейдем к рассмотрению тактических приемов, которые могут быть применимы при назначении и производстве экспертизы, а также его последующей оценки.
   Тактика взаимодействия с экспертом имеет свои особенности, обусловленные тем, что эксперт – самостоятельная процессуальная фигура. Основная цель данного взаимодействия – обеспечить объективность, полноту и своевременность исследования, а также доступность содержащейся в экспертном заключении информации для участников возникшего гражданского процесса по конкретному делу.
   Проведенное автором изучение гражданских дел, при рассмотрении и разрешении которых использовались медицинские знания, а также материалов дополнительных и повторных медицинских экспертиз по гражданским делам показало, что суды, как правило, не используют всех возможностей медицинской науки и практики и не ставят на разрешение экспертов необходимых для разрешения дела вопросов.
   Так, в каждом третьем определении суда о назначении судебно-медицинской экспертизы эксперту указывалась лишь общая цель экспертизы с вопросами общего «неконкретного» характера, по ответам на которые невозможно точно определить причинно-следственные связи, а иногда – даже характер и объем причиненного вреда здоровью. При назначении судебно-психиатрической экспертизы, как правило, указывался только вопрос о дееспособности (недееспособности) лица, в то время как по целому ряду дел с целью их правильного разрешения необходимо было определить тяжесть и глубину имеющихся расстройств, «меру способности лица» осознавать фактический характер своего поведения или руководства им, время наступления заболевания, причинные связи и т. п.
   В то же время, несмотря на разнообразие заболеваний и повреждений, общие экспертные задачи укладываются в единую схему, на основе которой получают дальнейшее развитие и конкретизацию частные задачи: определение сущности заболевания (повреждения); определение давности и механизма формирования и развития заболевания (повреждения); определение свойств (особенностей) повреждающего фактора (в том числе и заболевания); определение причинно-следственных связей между повреждающим воздействием и имеющимся заболеванием (повреждением).
   Например, в случае причинения вреда здоровью владельцем автотранспортного средства (наезд на пешехода) могут быть рекомендованы общие вопросы, применимые практически для каждого дела такого рода (автомобильная травма).
   Решаемые вопросы: сущность повреждений (диагноз); давность повреждений; свойства травмирующих предметов (вид травмирующего предмета, травмирующая поверхность, возможность образования повреждений от конкретного транспортного средства, конкретной детали автомобиля); механизм образования повреждений (места приложения силы, направление травматического воздействия, вид травмирующего воздействия (удар, сдавление, растяжение, трение), последовательность одновременного образования повреждений, возможность причинения повреждений транспортным средством конкретного типа или марки, конкретным автомобилем, возможность образования имеющихся повреждений в заданных условиях автомобильной травмы; наличие (отсутствие) причинно-следственных связей между имеющимися повреждениями и условиями (механизмом) взаимодействия потерпевшего и автотранспортного средства.
   Назначив экспертизу, суды не сообщают необходимых сведений об обстоятельствах дела, вынуждая экспертов выявлять эти обстоятельства у граждан путем опроса.
   Сохраняется практика самостоятельного определения экспертом как объема исследования, так и содержания заключения. Процесс загромождается ненужной информацией, что может привести к вынесению необоснованного решения.
   Здесь применимы рекомендации общего характера, о которых мы говорили выше, а также привлечение специалиста, причем как судьей, так и заинтересованными лицами по делу на различных стадиях с целью уяснения существа фактов (обстоятельств), формулирования вопросов эксперту.
   По получении судьей экспертного заключения, необходимо с ним ознакомиться и выявить вопросы, которые не получили должного освещения, являются неясными или требуют «расшифровки». Соблюдение данного правила позволит уже на этапе подготовки дела к судебному разбирательству решить вопрос о необходимости вызова эксперта в суд для дачи соответствующих разъяснений, допроса эксперта.
   Немаловажное значение, с учетом дальнейшего развития принципа состязательности, должно придаваться ознакомлению сторон спорного правоотношения с экспертным заключением, что позволит им подготовиться к судебному разбирательству (подготовить вопросы эксперту, проконсультироваться со специалистом, ходатайствовать о его вовлечении в процесс и т. п.).
   Данная возможность в новом ГПК получила нормативное выражение.
   Тактика взаимодействия судьи со специалистом, на наш взгляд, несколько отличается от тактики взаимодействия с экспертом. Связано это с тем, что специалист рассматривается как помощник судьи или стороны (за рамками процесса), отсюда – установление личных, доверительных отношений.
   На этапе подготовки дела к судебному разбирательству могут быть рекомендованы следующие приемы: объяснение судьей специалисту обстоятельств дела, причин, побудивших использовать в доказательственном процессе специальные знания; выяснение у специалиста его мнения по поводу обстоятельств дела, возможностей и пределов использования специальных знаний; совместная выработка, с учетом ходатайств сторон, специальных вопросов, требующих разрешения по делу; разъяснение задания эксперту с учетом «искомой информации» и процессуального регламента осуществления соответствующих действий; проведение специалистом необходимых процессуальных действий.
   В судебном заседании необходимо обеспечить следующее: пояснения специалиста и имеющиеся у сторон вопросы (формулируемые, как правило, при помощи специалиста) должны быть доступны и понятны всем участникам процесса; общение специалиста (специалистов) с другими участниками процесса должно осуществляться только через судью.
   Внедрение данных приемов позволит оптимизировать деятельность субъектов доказывания и способствует эффективному решению стоящих перед правосудием задач.

4.2. Проблемы повышения эффективности использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве

   Использование специальных знаний – одно из существенных средств, обеспечивающих выполнение требования ГПК РФ о правильном и своевременном рассмотрении гражданских дел в целях защиты нарушенных или оспариваемых прав, способствующих укреплению законности и правопорядка, предупреждению правонарушений, формированию уважительного отношения к праву и суду. Вместе с тем деятельность сведущих лиц (экспертов и специалистов) регламентирована законом.
   Поэтому имеются основания рассмотреть проблемы выявления, устранения и предупреждения нарушений действующего законодательства в связи с использованием (неправильным использованием или не использованием) специальных знаний для самостоятельного рассмотрения.
   Речь идет, в первую очередь, о возможных судебных ошибках и путях их устранения.
   Как заметил Г. А. Жилин, «судебная ошибка по гражданскому делу есть не что иное, как несовпадение результата процессуальной деятельности суда с целевыми установками судопроизводства…» [629 - Жилин Г. А. Целевые установки гражданского судопроизводства и проблема судебной ошибки // Государство и право. – 2000. – № 3. – С. 51.]
   Опасность ошибок в судебной работе обусловлена как сложностями выяснения действительных взаимоотношений участвующих в деле лиц, так и сложностью правоприменения. Цена же судебной ошибки довольно велика. Ошибочное решение означает, что правосудие не осуществлялось правомерно, либо вообще не осуществилось, что нарушенные или оспариваемые субъективные права и законные интересы граждан не защищены. Более того, в ряде случаев, «суд сам нарушает права заинтересованных лиц своим ошибочным решением» [630 - Викут М. А., Зайцев И. М. Гражданский процесс России: Учебник. – М., 1999. – С. 303.].
   Поэтому одной из задач отраслевой науки и практики является разработка и внедрение в повседневную практику комплекса мероприятий, направленных на неукоснительное соблюдение требований процессуального закона, регламентирующих порядок использования специальных знаний, соблюдение прав и законных интересов участников процесса, определяющих в конечном итоге допустимость полученных доказательств, обоснованность и законность судебного решения. Так, 23,2 % опрошенных граждан России среди имеющихся проблем судебной системы отмечают низкую квалификацию судей [631 - Оценки судебной системы гражданами и предпринимателями // Российская газета. – 7 августа. – 2002.], что не позволяет им грамотно разрешать дела.
   Здесь велика роль как специальных процессуальных средств, направленных на выявление и устранение ошибок (судебные инстанции: апелляционная; кассационная; надзорная), так и общих – осуществляемых судом первой инстанции (восполнение недочетов, пересмотр определений, пересмотр решений) [632 - Козлов А. Ф. Суд первой инстанции как субъект советского гражданского процессуального права. – Томск, 1983. – С. 18; Викут М. А., Зайцев И. М. Гражданский процесс России: Учебник. – М., 1999. – С. 305.].
   Также нами отмечалась возможность обращения суда в надзорную инстанцию в ситуации, когда имеются сомнения в законности, обоснованности вступившего в законную силу решения (приговора) суда по делу (коллизия между фактами, установленными вступившим в законную силу актом суда и имеющимися в деле доказательствами).
   Судебная система включает в себя два вида юрисдикционных органов. Одни рассматривают и разрешают дела по существу (в отдельных случаях исправляют собственные ошибки), а другие – осуществляют контроль за деятельностью нижестоящих судов.
   Для судов апелляционной, кассационной и надзорной инстанций это основной вид работы.
   К решению как правоприменительному акту закон предъявляет требования законности и обоснованности. Невыполнение данных требований, в том числе и при «неправильном» использовании специальных знаний, независимо от причины образует судебные ошибки.
   Причины судебных ошибок различны.
   И. М. Зайцев подразделяет причины судебных ошибок на три группы: недостаточная юридическая квалификация судьи (судей); недобросовестное отношение суда (судьи) к выполнению служебных обязанностей при разбирательстве конкретного дела; совершение ими неправомерных действий [633 - Зайцев И. М. Причины и условия совершения судебных ошибок и проблемы их предупреждения // Реализация процессуальных норм органами гражданской юрисдикции. – Свердловск, 1988. – С. 69–71.].
   Г. А. Жилин, соглашаясь с отнесением судебной ошибки к виновному противоправному поведению, отмечает, что выделение третьей группы противоречит позиции автора о противоправности всех судебных ошибок [634 - Жилин Г. А. Целевые установки гражданского судопроизводства и проблема судебной ошибки // Государство и право. – 2000. – № 3. – С. 52.]. Злоупотребления в сфере правосудия, по мнению автора, вряд ли можно назвать судебной ошибкой.
   Г. А. Жилин предлагает выделять следующие основные причины судебных ошибок: пробелы в профессиональной подготовке и недостаточный опыт работы судьи; недостатки в сфере индивидуальных психологических свойств личности судьи; небрежность и упущения в работе [635 - Там же. – С. 53.].
   Названные причины взаимосвязаны. Например, истоки пробелов в профессиональной подготовке, небрежность в работе кроются в индивидуальных особенностях личности судьи. В то же время индивидуальные особенности личности не позволяют постоянно повышать профессиональные знания, развивать практические навыки. Накопленный опыт также может приводить к судебным ошибкам. У некоторых судей формируется стереотипное мышление, являющееся барьером к получению нового знания и адекватному восприятию информации [636 - Еникеев М. И. Юридическая психология: Учебник. – М., 2000. – С. 370.]. Однако все они имеют и отличительные черты, поэтому их выделение представляется обоснованным, так как позволяет принимать меры по их предупреждению и своевременному выявлению. Если на небрежность судьи повлиять крайне сложно, то пробелы в профессиональной подготовке и недостаточный опыт работы судьи могут быть отчасти компенсированы путем организации целенаправленного взаимодействия со сведущими лицами. Недостатки в сфере индивидуальных психологических свойств личности судьи могут быть нивелированы путем проведения психологических тренингов судейского корпуса и другими методами, осуществляемыми за рамками собственно судопроизводства.
   На основе обобщения и анализа судебной практики представляется возможным выделить наиболее типичные судебные ошибки, повлекшие за собой отмену решений суда первой инстанции: игнорирование ходатайств сторон (их представителей) о производстве дополнительной или повторной экспертизы, участии специалиста, допросе эксперта или специалиста; вынесение решения в условиях дефицита или противоречивости доказательственной информации; непривлечение сведущих лиц в случаях, когда по обстоятельствам дела требуются специальные знания в науке, искусстве, технике или ремесле; нарушение материальных и процессуальных прав участников судебного разбирательства и иных лиц, участвующих в деле.
   Рассмотрим следующий пример.
   Гражданин Н. продал принадлежащую ему однокомнатную квартиру в г. Волгограде гражданке З.
   Прокурор Центрального района г. Волгограда обратился в суд с заявлением в интересах Н., в котором просил признать договор купли-продажи квартиры недействительным, ссылаясь на то, что гражданин Н. страдает психическим заболеванием (состоит на учете в психоневрологическом диспансере) и при заключении договора купли-продажи не мог оценивать совершаемые им действия.
   Решением Центрального районного суда г. Волгограда требования прокурора удовлетворены.
   Удовлетворяя требования прокурора о признании недействительным договора купли-продажи квартиры, суд указал, что гражданин Н. не мог понимать характер и значение совершенной сделки ввиду нарушения критических способностей, сославшись на акт судебно-психиатрической экспертизы. Однако из данного заключения усматривается, что у Н. имеется хроническое психическое заболевание, но решить вопрос о способности его во время удостоверения договора купли-продажи квартиры понимать значение своих действий и/или руководить ими в амбулаторных условиях не представляется возможным. Для решения указанных вопросов необходимо производство стационарной судебно-психиатрической экспертизы.
   Стационарную судебно-психиатрическую экспертизу суд не назначил. Сведений об отказе Н. от прохождения стационарной судебно-психиатрической экспертизы в деле нет. Дело разрешено по существу на основе иных доказательств по делу (свидетельские показания; письменные доказательства – справка о нахождении на учете в психоневрологическом диспансере; заключение экспертизы в части наличия у Н. хронического психического заболевания).
   Суд не вправе был строить решение только на предположении о том, что гражданин Н. не мог понимать значение своих действий и руководить ими в силу психического заболевания. Наличие у лица психического заболевания – это только повод для производства соответствующей экспертизы. У психически больных могут долгие годы быть сохранными интеллектуальная и волевая сферы, что не позволяет делать вывод об их недееспособности. Поэтому, хотя дееспособность и недееспособность являются юридическими понятиями, «установление психического состояния, допускающего либо исключающего способность гражданина выполнять предъявляемые к нему законом требования, является прерогативой только судебно-психиатрической экспертизы» [637 - Волков В. Н. Судебная психиатрия: Курс лекций. – М., 1998. – С. 56.].
   Более того, если факт недееспособности лица не представилось возможным установить, в том числе и экспертным путем, следует исходить, как отмечалось, из презумпции дееспособности гражданина.
   Допущенные судом нарушения являются основанием к отмене судебных постановлений в порядке надзора.
   Можно также отметить ряд ошибок, которых можно было бы избежать при рациональной организации труда и правильной тактике судебных действий: неэффективное использование специальных знаний (ошибки при назначении экспертизы в классе, роде, видах экспертных исследований; неправильная постановка задания эксперту; производство амбулаторной экспертизы в ситуации, когда требуется стационарная экспертиза); производство допросов экспертов в судебном заседании с использованием элементов «психологического давления» со стороны суда или одной из сторон; небрежное ведение протокола судебного заседания (применение речевых оборотов и терминов, которые не могли быть использованы стороной, экспертом, иными участниками; отсутствие необходимых подписей, фамилий, дат и проч.).
   Как мы видим, ошибки в юридической квалификации спорных материальных правоотношений, как правило, обусловлены процессуальными нарушениями. Связано это с тем, что цели и задачи судопроизводства закреплены именно в процессуальных нормах, и поэтому нарушение норм материального права одновременно нарушает требования соответствующих норм процессуального права.
   Надлежащая юридическая квалификация рассматриваемых правоотношений неразрывно связана с правильным установлением их фактического состава, которое возможно лишь в условиях соблюдения процедуры, установленной в нормах гражданского процессуального права, и эффективным применением отдельных процессуальных норм и правовых институтов.
   Большое значение приобретает создание обстановки бесконфликтного и конструктивного взаимодействия суда и других субъектов процесса для выяснения фактических обстоятельств дела. Действующее законодательство уже сегодня предусматривает ряд положений, направленных на выполнение этой задачи. В дальнейшем это направление необходимо развивать в рамках науки гражданского процессуального права. Здесь еще раз отметим необходимость законодательной регламентации правил доказывания, надлежащего криминалистического, тактического обеспечения процесса доказывания. Как отмечает Т. В. Жукова, «знания, полученные в результате криминалистического поиска и исследования источников в гражданском процессе… обеспечивают получение доказательственной информации и служат одним из оснований вынесения судебного решения» [638 - Жукова Т. В. О применении криминалистического исследования документов в гражданском и арбитражном процессах. – М., 2000. – С. 26.].
   Проверка правильности актов правосудия, когда использовались специальные знания, включает в себя: разъяснены ли сторонам их процессуальные права и обязанности в связи с ходатайством об использовании специальных знаний (экспертиза, участие специалиста), а также в случае назначения экспертизы судом; реализовано ли право сторон сформулировать круг вопросов, подлежащих разрешению путем применения специальных знаний; реализовано ли право сторон предлагать кандидатуру сведущего лица (лиц); реализовано ли право на отказ от экспертизы, от прохождения экспертизы, с разъяснением последствий такого отказа, если таковые допустимы; реализовано ли право сторон на ознакомление с результатами проведенного исследования (экспертизы); реализовано ли право сторон на формулирование дополнительных вопросов, уяснение сущности ответов на поставленные вопросы; реализовано ли право сторон на полное, всестороннее исследование доказательств, в том числе с применением специальных знаний?
   Недоработки в доказывании могут повлечь отмену решений и определений, не вступивших в законную силу.
   В качестве оснований к отмене судебного акта в кассационном порядке выступают: неправильное определение юридически значимых обстоятельств; недоказанность обстоятельств, имеющих значение для дела, которые суд считает установленными; несоответствие выводов суда, изложенных в решении, обстоятельствам дела.
   Рассмотрим следующий пример.
   Гражданка А. обратилась в суд с иском к поликлинике № 30 г. Волгограда о возмещении ущерба в сумме 1 402 750 руб. и морального вреда в размере 20 млн. руб. В обосновании иска гражданка А. указала, что во время работы поваром 10 июня 1996 г. ножом порезала указательный палец левой руки, в связи с чем обратилась в травмпункт поликлиники № 30. Однако врачом К. было проведено неправильное лечение, что повлекло за собой в дальнейшем ампутацию пальца в условиях областной клинической больницы № 1. Поэтому она просит взыскать затраты на лекарства, возместить физические и нравственные страдания, причиненные врачом К.
   Районным судом в удовлетворении исковых требований отказано.
   В кассационной жалобе А. и в кассационном протесте зам. прокурора района оспаривается обоснованность судебного постановления.
   Судебная коллегия по гражданским делам Волгоградского областного суда постановила следующее решение.
   Проверив материалы дела, обсудив доводы жалобы и протеста, выслушав представителя гражданки А., адвоката К., поддержавшего жалобу, возражения представителей ММУ № 30 Б., Д., К., заключение прокурора Ч. об отмене решения, судебная коллегия находит решение суда подлежащим отмене по следующим основаниям.
   Судом установлено, что поваром А. на работе был порезан указательный палец левой руки. Первоначальное лечение производил врач поликлиники № 30 К. Поскольку заживление пальца не происходило длительное время, истица 2 июля 1996 г. обратилась в областную клиническую больницу, где был поставлен диагноз: «Некроз (гангрена) указательного пальца». В связи с имеющимся диагнозом 14 июля 1996 г. произведена ампутация пальца.
   Суд, отказывая А. в иске, исходил из отсутствия причинной связи между лечением, проводимым врачом К., и наступившими последствиями. Однако согласиться с обоснованностью такого вывода нельзя, поскольку он не подтвержден материалами дела, сделан судом без исследования и установления всех обстоятельств по делу.
   Из письма председателя комиссии к.м.н. П. от 10 октября 1996 г. председателю комитета по здравоохранению Г. усматривается, что в сентябре 1996 г. была создана комиссия в составе травматолога комитета по здравоохранению г. Волгограда к.м.н. П., зав. травматологического отделения ММУ № 25 Д., эксперта филиала ТФОМС К., для проверки обстоятельств, приведших к ампутации пальца на руке гражданки А.
   Комиссией было установлено, что врач К., применяя высококонцентрированный раствор тримекаина, недооценил возникшие после его введения местные осложнения. В последующем, при развитии некроза, им не были своевременно предприняты экстренные меры для его предотвращения и дальнейшего развития осложнений.
   Из заключения судебно-медицинской экспертизы усматривается, что А. врачом К. была оказана медицинская помощь в неполном объеме (целесообразно было применение антибиотиков, физиотерапевтических процедур, а с момента появления признаков некроза – выполнить некрэктомию).
   Суд данные обстоятельства не принял во внимание, не дал им надлежащей оценки, хотя они имеют значение для разрешения спора.
   Суд фактически исследовал лишь одну из причин наступления некроза, указанную в заключении врачебной комиссии, – это применение врачом тримекана при первичном обращении.
   Таким образом, суд оставил без внимания все лечение, проводимое этим врачом. Кроме того, суд не устранил имеющиеся противоречия в двух медицинских заключениях по поводу применения тримекана, не истребовал при этом первое заключение и не исследовал его в полном объеме; не допросил по этому поводу никого из членов этой комиссии.
   При таких данных постановленное судом решение нельзя признать законным и обоснованным, оно подлежит отмене.
   При новом рассмотрении дела суду необходимо учесть вышеизложенное, правильно определить круг обстоятельств, имеющих юридическое значение для разрешения спора и подлежащих доказыванию, и в соответствии с материалами дела и требованиями закона постановить решение.
   Следует также учитывать, что изменения ГПК РСФСР 1995 г. предоставили сторонам возможность ссылаться на новые доказательства, если их представление в суд первой инстанции было невозможно. Данное правомочие закреплено и в новом ГПК РФ.
   Суд кассационной инстанции может как исследовать новые доказательства и вынести решение по существу, так и направить дело на новое рассмотрение в суд первой инстанции.
   Фактически, в современных условиях суд кассационной инстанции в основном проводит контрольную оценку исследованных судом первой инстанции доказательств и установленных им фактов и выносит свое властное суждение по вопросу о законности и обоснованности обжалованного судебного решения.
   В порядке надзора к основаниям отмены судебных актов относят: неправильное применение или толкование норм материального права; существенное нарушение норм процессуального права, повлекшее вынесение незаконного решения, определения, постановления суда.
   Необоснованность судебных актов теперь не рассматривается в качестве основания для отмены акта суда. Однако если суд первой или кассационной инстанции незаконно отказал в исследовании представленных доказательств, то это может быть отмечено в надзорной жалобе и послужить основанием для отмены решения суда в надзорном порядке (если доводы подтверждаются материалами дела).
   Отмеченными правилами надлежит руководствоваться и при пересмотре по вновь открывшимся обстоятельствам решений, определений, постановлений, вступивших в законную силу.
   Анализируют следующие обстоятельства: имеют ли место вновь открывшиеся обстоятельства; имеются ли доказательства, подтверждающие вновь открывшиеся обстоятельства; имеют ли отмеченные факты значение для дела?
   В ситуации наличия вновь открывшихся обстоятельств, подтвержденных соответствующими доказательствами и их значимости для разрешения дела (связь с предметом доказывания), решение по делу должно быть отменено.
   Следует также отметить, что гражданским процессуальным законодательством к лицам, участвующим в деле, отнесен прокурор.
   Участие прокурора в гражданском судопроизводстве регулируется Конституцией РФ, Федеральным законом «О прокуратуре Российской Федерации», ГПК РФ, другими федеральными законами.
   Закон «О прокуратуре Российской Федерации» предусматривает осуществление Прокуратурой РФ надзорной функции в целях обеспечения верховенства закона, единства и укрепления законности, защиты прав и свобод человека и гражданина. Кроме того, прокуроры участвуют в рассмотрении дел судами, опротестовывают противоречащие закону решения, определения и постановления судов [639 - Пункт 3 ст. 1 Федерального Закона «О прокуратуре Российской Федерации».]. В то же время законодатель не наделяет прокуроров функцией надзора за деятельностью судов по осуществлению правосудия.
   Таким образом, в гражданском судопроизводстве прокурор обеспечивает законность действий всех участников процесса, правильность выносимых судом постановлений, устраняет нарушения закона, оказывает помощь суду в осуществлении правосудия.
   Для реализации возложенных задач прокурор может обратиться в суд с заявлением в защиту прав и охраняемых законом интересов лиц отдельных категорий, если того требует защита прав граждан (перечисленных в законе) и охраняемых законом интересов общества или государства.
   Участие прокурора в гражданском деле осуществляется посредством обращения в суд с заявлением о возбуждении производства по делу.
   Прокуроры обязаны инициировать возбуждение производства по делу, когда спор приобрел государственную или общественную значимость, имеет принципиальный характер, затрагивает интересы значительной части населения. Также прокурор выступает в защиту чужих интересов, когда пострадавший по состоянию здоровья, возрасту или иным причинам не может лично отстаивать в суде свои права и свободы, либо когда в силу иных обстоятельств нарушение приобрело особое общественное значение (ст. 27 Закона РФ «О прокуратуре РФ»).
   При этом прокурор самостоятельно собирает доказательства, в том числе с помощью сведущих лиц.
   Естественно, что исход дела во многом зависит от следующих взаимосвязанных факторов: общей эрудиции и грамотности изложения заявленных требований; формы изложения; степени вовлеченности и эффективности использования при подготовке заключения специальных знаний.
   В стране существует большое количество нормативных актов, которые подчас противоречат, дублируют друг друга, принимаются под давлением определенных групп. Как указывается в юридической литературе, законы не всегда вполне адекватно выражают право, поэтому следует различать правовые и неправовые законы, которые не должны приниматься законодателем и применяться судами [640 - Жилин Г. Соотношение права и закона // Российская юстиция. – 2000. – № 3.]. В подобных условиях существует возможность для произвольного выбора и использования тех правовых актов, которые устраивают интересы отдельных групп или стороны в процессе.
   Весьма существенную роль в этих условиях могут оказать органы прокуратуры имеющимися в их арсенале средствами и способами с целью обеспечения законности на различных стадиях гражданского процесса.
   Здесь применимы положения, отмеченные в работе ранее применительно к деятельности судов соответствующих инстанций.
   Рассмотрим следующий пример.
   Гражданин К. обратился в суд с иском к пассажирскому автотранспортному предприятию (ПАТП) о возмещении вреда, причиненного повреждением здоровья, мотивируя свои требования тем, что работал водителем у ответчика.
   При исполнении трудовых обязанностей 5 мая 1978 г. произошло дорожно-транспортное происшествие (ДТП), вследствие чего истец получил увечье, от которого утратил профессиональную трудоспособность на 60 %. Истец просит суд взыскать с ответчика в его пользу ежемесячные выплаты о возмещении вреда здоровью.
   Решением Дзержинского районного суда от 18 ноября 1998 г. в удовлетворении исковых требований К. отказано.
   Определением судебной коллегии по гражданским делам областного суда от 7 июня 2000 г. решение оставлено без изменения, а кассационная жалоба – без удовлетворения.
   Протест принесен на предмет отмены решения суда и определения судебной коллегии по гражданским делам по основаниям нарушения норм процессуального права.
   Проверив материалы дела, обсудив доводы протеста, заслушав заключение и. о. прокурора области К., поддержавшего протест, Президиум Волгоградского областного суда находит протест законным и обоснованным и подлежащим удовлетворению.
   В нарушение ст. 194 ГПК РСФСР суд не определил круг юридически значимых обстоятельств для правильного разрешения спора.
   Из материалов дела следует, что К. 6 мая 1978 г., работая водителем в ПАТП, в результате ДТП получил повреждение здоровья при исполнении трудовых обязанностей в виде сотрясения головного мозга и перелома лобной кости, в связи с чем был составлен акт о несчастном случае на производстве по форме Н-1. Данным актом подтверждается, что здоровью истца причинен вред источником повышенной опасности при исполнении им трудовых обязанностей, который в силу ст. 3 «Правил возмещения работодателем вреда…» подлежит возмещению работодателем в полном объеме, если последний не докажет, что вред возник вследствие непреодолимой силы или умысла потерпевшего.
   Между тем в деле не имеется доказательств того, что вред здоровью истца причинен вследствие непреодолимой силы или его умысла. Кроме того, нет достоверных доказательств, подтверждающих, что данный вред причинен не по вине ответчика – ПАТП.
   Из исследовательской части заключения судебно-медицинской экспертизы № 276-гр. от 26 июня 1998 г. следует, что у истца имеется атрофия мозга с невритом зрительных нервов. Поставлен диагноз: «Оптико-хиазмалъный арахноидит после черепно-мозговой травмы в 1978 г.».
   Из истории болезни следует, что К. лечился по поводу остеохондроза поясничного отдела позвоночника с корешковым синдромом в стадии обострения.
   В ходе судебного разбирательства К., настаивая на иске о взыскании ущерба, причиненного повреждением здоровья, также указывал, что в результате ДТП им были получены и другие повреждения (перелом ключицы, ребер), и в зависимости от имеющихся у него заболеваний от полученного увечья просил суд взыскать с ответчика сумму ущерба здоровью, а не только от потери зрения.
   Однако суд данные доводы оставил без рассмотрения, уделив основное внимание установлению причинной связи между черепно-мозговой травмой у К., имевшей место в 1978 г., и патологией глаз, в связи с которой ему установлена инвалидность от трудового увечья. Судом не был поставлен вопрос о том, какой процент трудоспособности утрачен истцом в связи с наличием заболеваний, являющихся последствиями аварии, и не решил вопрос о взыскании с ответчика действительного ущерба, причиненного повреждением здоровья.
   Кроме того, отказывая истцу в удовлетворении иска, суд не учел, что выводы МСЭК при установлении К. группы инвалидности по зрению от трудового увечья не признаны недействительными.
   Противоречия между выводами МСЭК и СМЭ судом не устранены и им не дано надлежащей оценки.
   Таким образом, соблюдение правил доказывания и правил использования специальных знаний для целей доказывания различными участниками процесса не теряет своей актуальности на всех стадиях гражданского судопроизводства.

Заключение

   Развитие медицинской науки и врачебной практики в различные периоды исторического развития цивилизации оказывало существенное влияние на юриспруденцию, законодательство, однако это воздействие до самого последнего времени осуществлялось непоследовательно и противоречиво, что было обусловлено социально-экономическими и политическими процессами, а также возможностями использования достижений медицинской и биологической науки в практических целях.
   В течение последних полутора столетий на основе имеющейся судебной и экспертной практики, опыта применения специальных знаний и навыков сведущих лиц для целей юрисдикционных органов, к началу XXI в. созданы теоретические и законодательные предпосылки для дальнейшего развития института сведущих лиц, эффективного использования специальных знаний и навыков сведущих лиц в гражданском судопроизводстве России с целью решения задач, стоящих перед правосудием, обществом и государством в целом.
   Суду в меняющихся условиях для правильного разрешения дел требуются самые современные знания цивилизации. Суду с целью отыскания истины по делу требуется как знание о явлении (общая предпосылка для последующего продуктивного мышления), так и получение итогового знания (в том числе посредством проведения необходимых исследований) о конкретном явлении, применительно к обстоятельствам рассматриваемого дела. Таким образом, появляется субъект (сведущее лицо), выстраивающий определенные связи между известным (знание в статике) и полученным знанием применительно к конкретной задаче, обстоятельствам рассматриваемого дела.
   К формам использования специальных знаний в гражданском процессе относят: судебную экспертизу и участие специалиста. Иные формы использования специальных знаний для целей юрисдикционных органов отличаются от исследуемых по времени, источникам и субъектам формирования.
   На основании анализа литературы в работе формулируется вывод о наличии правового и специального оснований использования специальных знаний в гражданском процессе.
   Правовым основанием использования медицинских знаний выступает потребность в них с целью получения доказательственной информации по делу: путем установления в процессе исследования фактов – доказательств, которые иным путем не могут быть получены (экспертиза); путем применения специальных знаний для дачи консультации, разъяснения, помощи в формулировании вопросов эксперту или совершения процессуальных действий, требующих наличия специальных знаний и навыков (совершение медицинских манипуляций). Правовое основание использования медицинских знаний формализовано. Оно включает в себя следующие составные части: материально-правовое основание; процессуальное основание. Их применение требует правильного определения судом предмета доказывания по делу и выявления потребности в использовании медицинских знаний и навыков. Этой цели служит и тесным образом связано с правовым основанием специальное основание применения медицинских знаний в гражданском судопроизводстве.
   Специальное основание производно от предмета доказывания по делу и является индивидуальным для различных отраслей человеческого знания. В нормах, применимых по гражданскому делу с целью его разрешения, заложены соответствующие критерии. Вычленение судом данного критерия и его системный анализ помогают верно определить как наличие потребности в применении специальных знаний, так и их характер (форма, класс, род, вид).
   На основе анализа специальной литературы и законодательства России в работе формулируется вывод о том, что различают правовые и специальные пределы использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве России. Правовые пределы определяются законом и судом с учетом правил относимости, допустимости, достоверности и достаточности доказательственной информации для разрешения конкретного дела. Специальные пределы обусловлены степенью научной разработанности методов, методик, приемов для целей правосудия, а также возможностями самой науки и техники на определенном этапе их развития.
   Правильное использование специальных знаний и навыков сведущих лиц открывает широкие возможности в решении целого комплекса вопросов, связанных как с разрешением конкретных дел, так и осуществлении задач, стоящих перед правосудием. Однако в настоящее время вопросы организации взаимодействия между судейским сообществом и его органами, и сведущими в области медицины лицами, а также экспертными учреждениями, практически остаются нерешенными. Не уделяется должного внимания вопросам информационного и методического обеспечения судейского корпуса о возможностях медицинской науки и экспертной практики с учетом имеющихся потребностей гражданского судопроизводства.
   Представляется целесообразным стимулирование в Российской Федерации, в том числе и посредством создания необходимой правовой базы, рынка профессиональных услуг сведущих лиц (экспертов и специалистов), развитие конкуренции на этом рынке, что будет служить развитию подлинной состязательности сведущих лиц в гражданском судопроизводстве, следовательно – решению стоящих перед правосудием задач.
   Проведенное исследование показало, что в условиях научно-технического прогресса возрастающие возможности использования специальных медицинских знаний сведущих лиц в судопроизводстве России сдерживаются в силу различных субъективных и объективных причин. Среди них можно отметить: недостаточную степень интегрированности научных знаний в социуме; низкий уровень правовой культуры населения; увеличивающийся разрыв между технологиями «завтрашнего дня» и массовым сознанием, с мышлением, сохраняющим многие «отметины прошлого»; прием избегания неопределенности и другие. Многие из них лежат за пределами собственно юриспруденции. В то же время одна из причин недостаточного и неэффективного применения специальных знаний в гражданском процессе заключается в том, что традиционно совершенствование процессуального законодательства отставало от норм материального права и нужд практики. Возможности же судебного усмотрения также определены нормами процессуального законодательства и имеют весьма «узкий коридор», к тому же до самого последнего времени, с учетом новеллизации законодательства, они не являлись предметом обстоятельных исследований.
   Надлежащее правовое регулирование рассматриваемых общественных отношений позволяет более эффективно решать стоящие перед обществом и государством, его отдельными институтами задачи.

Библиография

//-- Нормативно-правовые акты и постановления судебных пленумов --//
   1. Конвенция о защите личности в связи с автоматической обработкой персональных данных от 28 января 1981 г. – СПб., 1995.
   2. Конвенция по вопросам Гражданского процесса (Гаага, 1 марта 1954 г.).
   3. Конституция Российской Федерации (принята на всенародном голосовании 12 декабря 1993 г.). – М., 2000.
   4. Международный Пакт о гражданских и политических правах (принят резолюцией 2200 А Генеральной Ассамблеи от 16 декабря 1966 г. Вступил в силу 23 марта 1976 г.).
   5. Уголовное уложение от 22 марта 1903 г. Отд. изд. – СПб., 1903.
   6. Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации от 14 ноября 2002 г. № 138-Φ3 // Российская газета. – 20 ноября. 2002.
   7. О введении в действие Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации: ФЗ от 14 ноября 2002. г. № 137-Ф3 // Российская газета. – 20 ноября. – 2002.
   8. УПК РСФСР (в редакции 1923 г.).
   9. УПК РСФСР (в редакции 1960 г.).
   10. УПК РФ // Российская газета. – 22 декабря. – 2001.
   11. Хельсинкская декларация // Врач. – 1993. – № 7.
   12. АПК РФ от 24 июля 2002 г. № 95-ФЗ // Российская газета. – 27 июля. – 2002.
   13. АПК РФ от 5 мая 1995 г. № 70-ФЗ. – М., 2002.
   14. Гражданский кодекс РФ (части первая и вторая). – М., 2001.
   15. Гражданский кодекс РФ (часть третья) // Российская газета. – 28 ноября. – 2001.
   16. Гражданский процессуальный кодекс РСФСР от 11 июня 1964 г. (в ред. на 28 апреля 1993 г.) (с изм. и доп. от 28 апреля, 30 ноября, 31 декабря 1995 г., 21 августа, 26 ноября 1996 г., 17 марта, 16 ноября 1997 г., 25 июня 1998 г., 4 января 1999 г., 8 июля 2000 г.). – М., 2001.
   17. Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30 декабря 2001 г. № 195-ФЗ. – СПб., 2002.
   18. Налоговый кодекс РФ от 31 июля 1998 г. № 146-ФЗ (с изм. и доп. от 30 марта, 9 июля 1999 г., 2 января, 5 августа 2000 г., 24 марта 2001 г.). – М., 2002.
   19. О внесении дополнений в Гражданский процессуальный кодекс РСФСР: ФЗ от 17 марта 1997 г. № 50-ФЗ.
   20. О внесении изменений в Гражданский процессуальный кодекс РСФСР: ФЗ от 28 апреля 1995 г. № 68-ФЗ.
   21. О внесении изменений и дополнений в Гражданский процессуальный кодекс РСФСР: ФЗ от 8 августа 2000 г.
   22. О внесении изменений и дополнений в Гражданский процессуальный кодекс РСФСР: ФЗ от 26 ноября 1996 г. № 140-ФЗ.
   23. О внесении изменений и дополнений в Гражданский процессуальный кодекс РСФСР: ФЗ от 21 августа 1996 г. № 124-ФЗ.
   24. О внесении изменений и дополнений в Гражданский процессуальный Кодекс РСФСР: ФЗ от 30 ноября 1995 г. № 189-ФЗ.
   25. О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан»: ФЗ от 14 декабря 1995 г. № 197-ФЗ.
   26. О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «О прокуратуре Российской Федерации» (с изм. от 19 ноября 1999 г., 2 января, 27 декабря 2000 г., 30 декабря 2001 г.): ФЗ от 17 ноября 1995 г. № 168-ФЗ.
   27. О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках»: ФЗ от 6 мая 1998 г. № 70-ФЗ // СЗ РФ. 1998. № 19. – ст. 2066.
   28. О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О милиции»: ФЗ от 31 марта 1999 г. № 68-ФЗ.
   29. О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О судоустройстве РСФСР», Гражданский процессуальный кодекс РСФСР и Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР»: ФЗ от 4 января 1999 г. № 3-ФЗ.
   30. О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации: ФЗ от 31 мая 2001 г. № 73-ФЗ (с изм. от 30 декабря 2001 г.) – М., 2002.
   31. О лекарственных средствах (действующая редакция): ФЗ от 22 июня 1998 г. № 86-ФЗ. – М., 2001.
   32. О наркотических средствах и психотропных веществах: ФЗ от 8 января 1998 г. № 3-ФЗ. – М., 2002.
   33. О лицензировании отдельных видов деятельности (действующая редакция): ФЗ от 25 сентября 1998 г. № 158-ФЗ. – М., 2001.
   34. О медицинском страховании граждан в Российской Федерации (действующая редакция): Закон РФ от 28 июня 1991 г. № 1499-1. – М., 2000.
   35. О прокуратуре Российской Федерации: ФЗ от 17 ноября 1995 г. / СЗ РФ. 1995. – № 47. – Ст. 4472.
   36. О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании (действующая редакция): Закон РФ от 2 июля 1992 г. № 3185-1. – М., 2001.
   37. О третейских судах в Российской Федерации: ФЗ от 24 июля 2002 г. № 102–ФЗ // Российская газета. – 27 июля. – 2002.
   38. О федеральных органах налоговой полиции: Закон РФ от 24 июня 1993 г. № 5238-1 (с изм. от 17 декабря 1995 г., 7 ноября 2000 г., 30 декабря 2001 г.).
   39. Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации: ФЗ от 31 мая 2002 г. № 63-ФЗ // Российская газета. – 5 июня. – 2002.
   40. Об иммунопрофилактике инфекционных болезней: ФЗ от 17 сентября 1998 г. № 157-ФЗ.
   41. Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан (действующая редакция): Закон РФ от 27 апреля 1993 г. № 4866-1. – М., 2001.
   42. Об органах Федеральной службы безопасности в Российской Федерации: ФЗ от 3 апреля 1995 г. № 40-ФЗ (с изм. от 30 декабря 1999 г., 7 ноября 2000 г., 30 декабря 2001 г.).
   43. Об экологической экспертизе (действующая редакция): ФЗ от 30 ноября 1995 г. № 174-ФЗ. – М., 2001.
   44. Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 г. № 5487-ФЗ (действующая редакция). – СПб., 2001.
   45. Семейный кодекс РФ от 29 декабря 1995 г. № 223-ФЗ (действующая редакция). – М., 2001.
   46. Трудовой кодекс РФ // Российская газета. – 31 декабря. – 2001.
   47. Уголовный кодекс РФ от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (действующая редакция). – М., 2002.
   48. ГПК ФРГ // Давтян А. Г. Гражданское процессуальное право Германии. Приложение 2. – М., 2000. – С. 205–312.
   49. Международная статистическая классификация болезней и проблем, связанных со здоровьем: Десятый пересмотр: Всемирная организация здравоохранения. – Женева, 1995.
   50. Этический кодекс российского врача: Утвержден 4-й конференцией Ассоциации врачей России. – М., 1994.
   51. Постановление Правительства РФ от 17 февраля 1999 г. № 192 «Об утверждении Методических рекомендаций по определению потребительской корзины для основных социально-демографических групп населения в целом по Российской Федерации и в субъектах Российской Федерации».
   52. Постановление Правительства РФ от 1 мая 1996 г. № 5421 «Перечень заболеваний, при наличии которых лицо не может усыновить ребенка, принять его под опеку (попечительство), взять его в приемную семью».
   53. Постановление Фонда социального страхования РФ от 6 августа 1997 г. № 64 «Об утверждении Инструкции «О порядке приобретения, распределения, выдачи и учета путевок на санаторно-курортное лечение и отдых за счет средств государственного социального страхования».
   54. Решение коллегии Минздрава РФ от 17 июля 2001 г. «О мерах по усилению работы по предупреждению правонарушений в здравоохранении» (протокол № 13).
   55. Жалоба гражданина на действия (бездействие) должностного лица, которым, по его мнению, нарушены его права, подлежит рассмотрению в порядке, установленном правилами главы 24-1 ГПК РСФСР: Определение СК Верховного Суда РФ от 13 октября 1995 г.
   56. О применении норм ГПК РСФСР при рассмотрении дел в суде первой инстанции (в ред. от 25 октября 1996 г.): Постановление Пленума Верховного Суда от 14 апреля 1988 г. // Сборник постановлений Пленума Верховного Суда РФ 1961–1996 гг. – М., 1997.
   57. О применении судами Семейного кодекса РФ при рассмотрении дел об установлении отцовства и взыскании алиментов: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 25.10.1996 // БВК РФ. – 1997. – № 1.
   58. О судебной практике по делам, связанным с возмещением вреда, причиненного повреждением здоровья: Постановление Пленума ВС РФ № 3 от 28.04.1994.
   59. О судебном решении: Постановление Пленума ВС СССР № 7 от 09.06.1992 г. // Сборник Постановлений Пленумов по гражданским делам. – М., 1997.
   60. О судебно-медицинской экспертизе: Пояснительная записка к проекту федерального закона № 114 от 23 декабря 1997 г.
   61. Обязанность по доказыванию обоснованности наложения административного взыскания должна возлагаться на административный орган: Определение СК Верховного Суда РФ от 5 февраля 1996 г.
   62. Положение об аттестации работников на право самостоятельного производства судебной экспертизы в судебно-экспертных учреждениях Министерства юстиции Российской Федерации // Российская газета. – 12 февраля. – 2002.
   63. Постановление Конституционного Суда РФ от 2 июля 1998 г. по делу о проверке конституционности отдельных положений ст. ст. 331 и 464 УПК РСФСР в связи с жалобами ряда граждан.
   64. Правила производства судебно-медицинской экспертизы вещественных доказательств и установления родства в судебно-биологических отделах лабораторий бюро судебно-медицинской экспертизы: Утв. Приказом Минздрава РФ от 10 октября 1996 г. № 407 «О введении в практику правил производства судебно-медицинских экспертиз» (с изм. от 05.03.1997 г.) (утратили силу).
   65. Правила установления степени утраты профессиональной трудоспособности в результате несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний // Российская газета. – 31 октября. – 2000.
   66. Сделка, не соответствующая требованию закона или иного правового акта, ничтожна, если законом не предусмотрены иные последствия нарушения: Определение СК Верховного Суда РФ от 20 сентября 1995 г.
   67. Civil Evidence Act, 1968 // www.hmso.gov.uk/acts.htm.
   68. Civil Evidence Act, 1972 // www.hmso.gov.uk/acts.htm.
   69. Civil Evidence Act, 1995 //www.hmso.gov.uk/acts.htm.
   70. Civil Procedure Rules, 1998 //www.hmso.gov.uk/acts.htm.
   71. Federal rules of Evidence, 1975 // www.law.cornell.edu/ny/statutes/cplr.htm.
//-- Учебники, справочники, словари и комментарии --//
   72. Гражданский процесс / Под ред. К. С. Юдельсона. – М., 1972.
   73. Учебник гражданского процесса / Под ред. М. К. Треушникова. – М., 1998.
   74. Гражданское процессуальное право России: Учебник / Отв. ред. М. С. Шакарян. – М., 1997.
   75. Гражданское процессуальное право России: Учебник для вузов / Под ред. М. С. Шакарян. – М., 1998.
   76. Гражданский процесс. Учебник / Под ред. В. А. Мусина, Н. А. Чечиной, Д. М. Чечота. – М., 1997.
   77. Гражданский и арбитражный процесс, нотариат, обязательственные отношения / Под ред. В. В. Яркова. – М., 1998.
   78. Гражданское право: Учебник / Под ред. Е. А. Суханова. – М., 1998.
   79. Криминалистика: Учебник: В 2 т. Т. 2 / Под ред. Р. С. Белкина, И. М. Лузгина. – М., 1980.
   80. Криминалистика: Учебник / Под ред. В. А. Образцова. – М., 1997.
   81. Криминалистика: Учебник / Под ред. Н. П. Яблокова. – М., 1996.
   82. Криминалистика / Под ред. И. Ф. Пантелеева, А. Ф. Селиванова. – М., 1993.
   83. Судебно-медицинская экспертиза живых лиц: Метод. указания для студентов, интернов и врачей-экспертов. – Чита, 1976.
   84. Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. М. Н. Марченко. – М., 1999.
   85. Теория доказательств в советском уголовном процессе / Под ред. Н. В. Жогина. – М., 1973.
   86. Теория государства и права / Под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. – М., 1997.
   87. Сексопатология: Справочник / Под ред. Г. С. Васильченко. – М., 1990.
   88. Социальная гигиена (медицина) и организация здравоохранения / Под ред. Ю. П. Лисицина. – Казань, 1998.
   89. Малый энциклопедический словарь: В 4 т. // Репринтное воспроизведение издания Брокгауза – Ефрона. – М., 1997.
   90. Философский словарь. – М., 1991.
   91. Философский энциклопедический словарь / Под ред. Л. Ф. Ильичева, П. Н. Федосеева, С. М. Ковалева, В. Н. Панова. – М., 1983.
   92. Краткая медицинская энциклопедия: В 3 т. АМН СССР / Гл. ред. Б. В. Петровский. – 2-е изд. – М., 1988.
   93. Отраслевые стандарты объемов медицинской помощи детям. – М., 2001.
   94. Комментарий к ГПК РСФСР / Под ред. М. К. Треушникова. – М., 1997.
   95. Комментарий к АПК РФ. – М., 1997.
   96. Комментарий к Арбитражному процессуальному кодексу Российской Федерации. – М., 1999.
   97. Комментарий к УПК РСФСР / Под ред. В. М. Лебедева. – М., 1997.
   98. Комментарий к Закону РФ «О защите прав потребителей»: Постатейные материалы. Образцы документов. – Ростов н/Д, 1997.
   99. Комментарий к Уголовному Кодексу Российской Федерации. – Ростов н/Д. – 1996.
   100. Комментарий к Законодательству РФ в области психиатрии / Под ред. Т. Б. Дмитриевой. – М., 1998.
   101. Авдеев М. Е. Судебно-медицинская экспертиза живых лиц. – М., 1968.
   102. Алексеев С. С. Общая теория права. – М., 1982.
   103. Викут М. А., Зайцев И. М. Гражданский процесс России: Учебник. – М., 1999.
   104. Виноградова Е. А. Третейский суд: Законодательство, практика, комментарии. – М., 1997.
   105. Волков В. Н. Судебная психиатрия: Курс лекций. – М., 1998.
   106. Еникеев М. И. Юридическая психология: Учебник. – М., 2000.
   107. Жариков Н. М., Морозов Г. В., Хритинин Д. Ф. Судебная психиатрия: Учебник для вузов / Под общ. ред. Г. В. Морозова. – М., 1997.
   108. Завальнюк А. Х. Краткий словарь судебно-медицинских терминов. – Киев, 1982.
   109. Кирпиченко А. А. Психиатрия: Учебник. – Минск, 1989.
   110. Краснов А. Ф., Иванова К. А. Ортопедия взрослых. – Куйбышев, 1984.
   111. Лесницкая Л. Ф. Судебные доказательства. Советский гражданский процесс / Под ред. А. Ф. Каллистратовой. – М., 1984.
   112. Лопатин В. В., Лопатина Л. Е. Малый толковый словарь русского языка. – М., 1990.
   113. Лившиц Р. З. Теория права: Учебник. – М., 2001.
   114. Малышев К. И. Курс гражданского судопроизводства. – СПб., 1876.
   115. Ожегов С. И. Словарь русского языка: около 57 000 слов / Под ред. чл. – корр. АН СССР Н. Ю. Шведовой. – 20-е изд. – М., 1989.
   116. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. – М., 1994.
   117. Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. – СПб., 1877.
   118. Петровский К. С. Рациональное питание. – М., 1986.
   119. Попов В. Л. Судебно-медицинская экспертиза: Справочник. – СПб., 1997.
   120. Рулан Н. Юридическая антропология: Учебник для вузов. / Пер. с франц.; отв. ред. В. С. Нерсесянц. – М., 2000.
   121. Сабанов В. И., Романова Т. П., Ивашева В. В. Врачебная экспертиза нетрудоспособности. – Волгоград, 1997.
   122. Селиванов Н. А. Советская криминалистика: система понятий. – М., 1982.
   123. Сергеев А. П. Право интеллектуальной собственности в Российской Федерации: Учебник. – М., 2001.
   124. Смирнов И. Н., Титов В. Ф. Философия. – М., 1998.
   125. Тотьев К. Ю. Конкурентное право (правовое регулирование конкуренции): Учебник. – М., 2000.
   126. Туманов А. К. Основы судебно-медицинской экспертизы вещественных доказательств. – М., 1975.
   127. Филатов В. И. Справочник по протезированию. – Л., 1978.
   128. Шак Х. Международное гражданское процессуальное право: Учебник / Пер. с нем. – М., 2001.
   129. Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права. – М., 1912.
   130. Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. – М., 1913.
   131. Церковный Г. Ф. Документация медицинская // БМЭ. – Т. 7. – М., 1977.
   132. Яковлев В. Ф., Юков М. К., Похмелкин В. В. // Комментарий к АПК РФ. – М., 1996.
//-- Монографии и учебные пособия --//
   133. Абдуллаходжаева М. С. Принципы организации патологоанатомической службы / Под ред. А. В. Смольянникова. – Ташкент, 1986.
   134. Абушенко Д. Б. Судебное усмотрение в гражданском и арбитражном процессе. – М., 2002.
   135. Авербух Е. С., Телешевская М. Э. Неврозы и неврозоподобные состояния в позднем возрасте. – Л., 1976.
   136. Акопов В. И. Медицинское право в вопросах и ответах. – М., 2000.
   137. Акопов В. И. Экспертиза вреда здоровью: правовые вопросы судебно-медицинской практики. – М., 1998.
   138. Алексеев С. С. Гражданское право как частное право // Проблемы развития гражданского законодательства и методология преподавания гражданско-правовых дисциплин. – Харьков, 1993.
   139. Алексеев С. С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. – М., 1989.
   140. Алексеев С. С. Право: азбука – теория – философия: Опыт комплексного исследования. – М., 1999.
   141. Антидепрессанты в терапии патологического влечения к психоактивным веществам / Под ред. Н. Н. Иванца. – М., 1997.
   142. Арсеньев В. Д., Заболоцкий В. Г. Использование специальных знаний при установлении фактических обстоятельств уголовного дела. – Красноярск, 1986.
   143. Балан В. Е., Елисеева Н. А. Гормональная терапия климактерических расстройств. – М., 1994.
   144. Балло А. М., Балло А. А. Права пациентов и ответственность медицинских работников за причиненный вред. – СПб., 2001.
   145. Бахрах Д. Н. Основные понятия теории социального управления. – Пермь, 1978.
   146. Бедрин Л. М., Загрядская А. П., Ширинский П. П. Вопросы права и деонтологии в подготовке и воспитании врача. – Ярославль, 1986.
   147. Белкин Р. С., Винберг А. И. Криминалистика и доказывание. – М., 1969.
   148. Белоусов О. С., Бочков Н. П., Бунятян А. А. Деонтология в медицине: В 2-х т. / Под ред. Б. В. Петровского. – М., 1988.
   149. Бердичевский Ф. Ю. Уголовная ответственность медицинского персонала за нарушение профессиональных обязанностей. – М., 1970.
   150. Бердяев Н. А. Философия свободного духа. – М., 1994.
   151. Бернэм У., Решетникова И. В., Ярков В. В. Судебная реформа: проблемы гражданской юрисдикции. – Екатеринбург, 1996.
   152. Билибин А. Ф., Царегородцев Г. И. О клиническом мышлении. – М., 1973.
   153. Блосфельд Г. И. Судебная токсикология. – Казань, 1856.
   154. Боннер А. Т. Принцип законности в советском гражданском процессе. – М., 1989.
   155. Боннер А. Т. Установление обстоятельств гражданских дел. – М., 2000.
   156. Брагин Е. О. Нейрохимические механизмы регуляции болевой чувствительности. – М., 1991.
   157. Брагинский М. И. Договор подряда и подобные ему договоры. – М., 1999.
   158. Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право (книга первая): Общие положения. – М., 2001.
   159. Брайен Л. Пытки и наказания /Пер. с англ. А. Н. Фельдшерова. – Смоленск, 1997.
   160. Братусь С. Н. Предмет и система советского гражданского права. – М., 1963.
   161. Бутарева Л. Б. Клинико-гормональные особенности климактерического синдрома. – М., 1988.
   162. Ванеева Л. А. Судебное познание в советском гражданском процессе. – Владивосток, 1972.
   163. Варламова А. Н. Правовое регулирование конкуренции в России. – М., 2000.
   164. Васильев А. Н. Следственная тактика. – М., 1976.
   165. Вермель И. Г. К вопросу о классификации судебно-медицинских диагностических признаков. – Свердловск, 1982.
   166. Вермель И. Г. Судебно-медицинская экспертиза лечебной деятельности. – Свердловск, 1988.
   167. Вертгеймер М. Продуктивное мышление. – М., 1987.
   168. Винберг А. И. Основные принципы советской криминалистической экспертизы. – М., 1949.
   169. Владимиров Л. Е. Ученье об уголовных доказательствах. – Изд. 3. – СПб., 1910.
   170. Войшвилло Е. К., Дегтярев М. Г. Логика с элементами эпистемологии и научной методологии. – М., 1994.
   171. Вольтер. Философские сочинения. – М., 1988.
   172. Вопленко Н. Н. Следственная деятельность и толкование права. – Волгоград, 1978.
   173. Гамбаров Ю. С. Курс гражданского права. Часть общая. Т. 1. – СПб., 1911.
   174. Глущенко П. П. Социально-правовая защита конституционных прав и свобод граждан (теория и практика) / Под ред. В. П. Сальникова. – СПб., 1998.
   175. Граф Ю. Великая ложь ХХ века. – СПб., 1997.
   176. Гребенцов А. М. Развитие хозяйственной юрисдикции в России. – М., 2002.
   177. Грицман Ю. Я. Диагностические и тактические ошибки в онкологии. – М., 1981.
   178. Гукасян Р. Е. Проблема интересов в советском гражданском процессуальном праве. – Саратов, 1970.
   179. Давтян А. Г. Гражданское процессуальное право Германии. – М., 2000.
   180. Давтян А. Г. Экспертиза в гражданском процессе. – М., 1995.
   181. Доказывание в уголовном процессе: традиции и современность / Под ред. В. А. Власихина. – М., 2000.
   182. Донцов С. Е., Глянцев В. В. Возмещение вреда по советскому законодательству. – М., 1990.
   183. Дубравицкая Л. П. Лузгин И. М. Планирование расследования: Учебное пособие. – М., 1977.
   184. Дулов А. В. Вопросы теории судебной экспертизы. – Минск, 1969.
   185. Елисеев Н. Г. Гражданское процессуальное право зарубежных стран: Источники, судоустройство, подсудность: Учебное пособие. – М., 2000.
   186. Ермолович В. Ф., Ермолович М. В. Построение и проверка версий. – Минск, 2000.
   187. Ефимов Г. А. Беседа профессора-онколога с читателем. – Волгоград, 1998.
   188. Жуйков В. М. Проблемы гражданского процессуального права. – М., 2001.
   189. Жукова Т. В. О применении криминалистического исследования документов в гражданском и арбитражном процессах. – М., 2000.
   190. Загоскин Н. П. Врачи и врачебное дело в России. – Казань, 1891.
   191. Закатов А. А., Оропай Ю. Н. Использование научно-технических средств и специальных знаний в расследовании преступлений. – Киев, 1980.
   192. Звягинцева Л. М., Плюхина М. А., Решетникова И. В. Доказывание в судебной практике по гражданским делам: Учебно-практическое пособие. – М., 1999.
   193. Зеленецкий В. С. Предупреждение преступлений следователем. – Харьков, 1975.
   194. Земельштерн Ю. Б., Вовина Е. Б. Лечение и реабилитация психически больных позднего возраста. – Л., 1990.
   195. Зенков Л. Р., Ронкин М. А. Функциональная диагностика нервных болезней: (Руководство для врачей). – М., 1991.
   196. Зейдер Н. Б. Судебное решение по гражданскому делу. – М., 1966.
   197. Золотых В. В. Проверка допустимости доказательств в уголовном процессе. – Ростов н/Д, 1999.
   198. Иванов О. В. Судебные доказательства в гражданском процессе. – М., 1974.
   199. Иванский В. П. Правовая защита информации о частной жизни граждан. Опыт современного правового регулирования. – М., 1999.
   200. Каз Ц. М. Субъекты доказывания в советском уголовном процессе. – Саратов, 1968.
   201. Калитеевский П. Ф. Макроскопическая дифференциальная диагностика патологических процессов. – М., 1993.
   202. Камышанский В. П. Право собственности на недвижимость: вопросы ограничений. – Элиста, 1999.
   203. Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация (книга первая). – М., 2001.
   204. Кипнис Н. М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. – М., 1995.
   205. Клейнман А. Ф. Основные вопросы теории доказательств в советском гражданском процессе. – М., 1950.
   206. Клиническая эндокринология: Руководство / Под ред. Н. Т. Старковой. – М., 1991.
   207. Коваленко А. Г. Институт доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводстве. – М., 2002.
   208. Коваленко Е. Г. Использование экспертных знаний в деятельности органов внутренних дел по предупреждению хищений социалистического имущества: Учебное пособие. – Киев, 1990.
   209. Коженов М. М. Введение в судебно-психологическую экспертизу. – М., 1980.
   210. Козлов А. С. Теоретические вопросы установления истины в гражданском процессе (логико-гносеологический анализ теоретических основ, специфики, форм и уровней судебного познания). – Иркутск, 1980.
   211. Козлов А. Ф. Суд первой инстанции как субъект советского гражданского процессуального права. – Томск, 1983.
   212. Комиссаров К. И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства. – Свердловск, 1971.
   213. Коновалов С. И. Теоретико-методологические проблемы криминалистики. – Ростов н/Д, 2001.
   214. Косарев А. И. Римское право. – М., 1986.
   215. Крылов И. Ф. Судебная экспертиза в уголовном процессе. – Л., 1965.
   216. Кузнецов И. А. Введение в теорию государства и права: Учебное пособие. – Элиста, 2002.
   217. Кузьменко М. М. Здравоохранение в условиях рыночной экономики / Под ред. Э. А. Нечаева, Е. Н. Жильцова. – М., 1994.
   218. Курбатов А. Я. Сочетание частных и публичных интересов при правовом регулировании предпринимательской деятельности. – М., 2001. 219. Курылев С. В. Основы теории доказывания в советском правосудии. – Минск, 1969.
   220. Лазарев В. В. Применение советского права. – Казань, 1972.
   221. Ларин В. В. Ловушки и ошибки в договоре и судебном процессе. – СПб., 2000.
   222. Лебедев К. К. Правовое обслуживание бизнеса (корпоративный юрист): Учебно-практическое пособие. – М., 2001.
   223. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29, Т. 44. – М., 1979.
   224. Лилуашвили Т. А. Предмет и бремя доказывания в советском гражданском процессе. – Тбилиси, 1957.
   225. Лилуашвили Т. А. Экспертиза в Советском гражданском процессе. – Тбилиси, 1967.
   226. Лупинская П. А. Решения в уголовном судопроизводстве. – М., 1976.
   227. Люшер Ф. Конституционная защита прав и свобод личности / Пер. с франц. – М., 1993.
   228. Малеина М. Н. Личные неимущественные права граждан: понятие, осуществление, защита. – М., 2000.
   229. Малеина М. Н. Человек и медицина в современном праве. – М., 1995.
   230. Малинин В. Б. Причинная связь в уголовном праве. – СПб., 2000.
   231. Махов В. Н. Использование знаний сведущих лиц при расследовании преступлений. – М., 2000.
   232. Мельникова Э. Б. Участие специалистов в следственных действиях. – М., 1964.
   233. Мирский М. Б. Медицина России XVI–XIX веков. – М., 1966.
   234. Михайлов В. А., Дубягин Ю. П. Назначение и производство судебной экспертизы в стадии предварительного расследования. – Волгоград, 1991.
   235. Морган Л. Г. Древнее общество / Под ред. М. О. Косвена. – М., 1935.
   236. Мордовец А. С. Социально-юридический механизм обеспечения прав человека и гражданина. – Саратов, 1996.
   237. Морозов В. П. Правовые взгляды и учреждения при социализме. – М., 1967.
   238. Мостепаненко М. В. Философия и методы научного познания. – Л., 1972.
   239. Мохов А. А. Теоретические проблемы медицинского права России. – Волгоград, 2002.
   240. Мульганова Т. Б., Кузнецов П. А. Язык и стиль судебно-медицинских экспертиз. Учебно-практическое пособие. – Волгоград, 2000.
   241. Нешатаева Т. Н. Международный гражданский процесс: Учебное пособие. – М., 2001.
   242. Новомбергский Н. Врачебное строение в допетровской Руси. – Томск, 1907.
   243. Новоселов В. П. Ответственность работников здравоохранения за профессиональные правонарушения. – Новосибирск, 1998.
   244. Общая аллергология. Т. 1 / Под ред. Г. Б. Федосеева. – СПб., 2001.
   245. Общая теория прав человека / Под ред. Е.И. Лукашевой. – М., 1996.
   246. Ориу М. Основы публичного права. – М., 1929. – С. 367.
   247. Орлов Ю. К. Заключение эксперта и его оценка по уголовным делам. – М., 1995.
   248. Осокина Г. Л. Иск (теория и практика). – М., 2000.
   249. Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. – СПб., 2000.
   250. Петров В. И., Седова Н. Н. Проблема качества жизни в биоэтике. – Волгоград, 2001.
   251. Петрухин И. Л. Обзор и анализ основных точек зрения в сфере уголовного процесса. – М., 1986.
   252. Петрухин И. Л. Свобода личности и уголовно-процессуальное принуждение. – М., 1985.
   253. Петрухин И. Л. Экспертиза как средство доказывания в Советском уголовном процессе. – М., 1964.
   254. Печников Г. А. Проблемы истины на предварительном следствии. – Волгоград, 2001.
   255. Пиголкин А. С. Толкование нормативных актов в СССР. – М., 1962.
   256. Пискотин М. И. Социализм и государственное управление. – М., 1984.
   257. Попов В. Л., Попова Н. П. Правовые основы медицинской деятельности. – СПб., 1999.
   258. Предмет и система науки гражданского процессуального права. Гражданский процесс / Под ред. Ю. К. Осипова. – М., 1995.
   259. Приказчиков В. П., Резван А. П., Косарев В. Н. Подготовка и назначение экспертиз. – Волгоград, 1999.
   260. Пушканский Б. Я. Обыденное знание. – Л., 1987.
   261. Пушкин В. Н. Психологические возможности человека. – М., 1972.
   262. Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. – М., 1967.
   263. Рахунов Р. Д. Теория и практика экспертизы в советском уголовном процессе. – М., 1953.
   264. Решетникова И. В. Доказательственное право в гражданском судопроизводстве. – Екатеринбург, 1997.
   265. Решетникова И. В. Курс доказательственного права в российском гражданском судопроизводстве. – М., 2000.
   266. Романовский. Г. Б. Право на неприкосновенность частной жизни. – М., 2001.
   267. Россинская Е. Р. Судебная экспертиза в уголовном, гражданском, арбитражном процессе. – М., 1996.
   268. Рудинский Ф. М. «Дело КПСС» в Конституционном Суде. – М., 1998.
   269. Рязановский В. А. Единство процесса. – М., 1996.
   270. Сабанов В. И., Ивашова В. В. Стандарты и стандартизация в медицинской практике. – Волгоград, 1997.
   271. Салогубова Е. В. Римский гражданский процесс. – М., 1997.
   272. Сапожников Ю. С. Криминалистика в судебной медицине. – Киев, 1970.
   273. Сафуанов Ф. С. Судебно-психологическая экспертиза в уголовном процессе. – М., 1998.
   274. Сахнова Т. В. Судебная экспертиза. – М., 1999.
   275. Сахнова Т. В. Экспертиза в суде по гражданским делам. – М., 1997.
   276. Свердлык Г. А. Принципы советского гражданского права. – Красноярск, 1985.
   277. Свердлык Г. А., Страунинг Э. Л. Защита и самозащита гражданских прав: Учебное пособие. – М., 2002.
   278. Селина Е. В. Производство экспертизы по уголовным делам: Лекция. – Краснодар, 1996.
   279. Семенов В. М. Доказательства // Гражданское судопроизводство. – Свердловск, 1974.
   280. Сербский В. П. Судебная психопатология. – М., 1896.
   281. Сергеев Л. А. Участие специалистов при производстве следственных действий: Руководство для следователей. – М., 1971.
   282. Сибиряков С. Л. Допреступные и криминальные отклонения в поведении детей и подростков: «Бермудский треугольник XXI века». – Волгоград, 2001.
   283. Скворцов В. Я. Искусство, эстетика, медицина. – Волгоград, 1993.
   284. Сметник В. П., Ткаченко Н. М., Москаленко Н. П. Климактерический синдром. – М., 1988.
   285. Смирнов А. В. Состязательный процесс. – СПб., 2001.
   286. Соколов Н. Я. Профессиональное сознание юристов. – М., 1988.
   287. Сорокотягин И. Н. Специальные познания в расследовании преступлений. – Свердловск, 1984.
   288. Соцюро Л. В. Неофициальное толкование норм права. – М., 2000.
   289. Спасович В. Д. Сочинения. Т. 3. – СПб., 1890.
   290. Спасович В. Д. Сочинения. Т. 5. – СПб., 1895.
   291. Стадченко Н. А., Алисова Ю. М., Лавров А. А. Врачебно-трудовая экспертиза. – М., 1986.
   292. Строгович М. С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе. – М., 1955.
   293. Субботина М. В. Теория и практика расследования хищений чужого имущества. – Волгоград, 2002.
   294. Судебно-медицинское исследование трупа / Под ред. А. П. Громова и А. В. Капустина. – М., 1991.
   295. Суханов Е. А. Введение // Новицкий И. Б. Римское право. – М., 1993.
   296. Тарасов К. Е., Великов В. К., Фролова А. И. Логика и семиотика диагноза. – М., 1989.
   297. Тейлор Э. Б. Первобытная культура. – М., 1939.
   298. Телешевская М. Э. Депрессии позднего возраста. – М., 1983.
   299. Тихиня В. Г. Применение криминалистической тактики в гражданском процессе (при исследовании вещественных доказательств). – Минск, 1976.
   300. Тихиня В. Г. Теоретические проблемы применения данных криминалистики в гражданском судопроизводстве. – Минск, 1983.
   301. Тихомиров А. В. Медицинская услуга: Правовые аспекты. – М., 1997.
   302. Тихомиров А. В. Медицинское право: Практическое пособие. – М., 1998.
   303. Тихомиров Ю. А. Публичное право. – М., 1995.
   304. Ткачев Н. Н. Законность и обоснованность судебных постановлений по гражданским делам. – Саратов, 1987.
   305. Тлепцеришев Р. А. Правовое обеспечение охраны здоровья населения. – М., 1998.
   306. Томилин В. В., Барсегянц А. О., Гладких А. С. Судебно-медицинское исследование вещественных доказательств. – М., 1989.
   307. Треушников М. К. Доказательства и доказывание в советском гражданском процессе. – М., 1982.
   308. Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1997.
   309. Треушников М. К. Судебные доказательства. – М., 1999.
   310. Троицкий Н. А. Лекции по русской истории XIX века. – Саратов, 1994.
   311. Трубников П. Я. Судебное разбирательство гражданских дел отдельных категорий: Учебное пособие. – М., 2001.
   312. Труд и здоровье медицинских работников / Под ред. В. К. Овчарова. – М., 1985.
   313. Тугаринов В. П. Философия сознания. – М., 1971.
   314. Фаткуллин Ф. Н. Общие проблемы процессуального доказывания. – Казань, 1973.
   315. Филиппов П. М. Судебная защита и правосудие в СССР. – Саратов, 1987.
   316. Филиппов П. М., Мохов А. А. Судебно-медицинская экспертиза по гражданским делам: теория и практика. – Краснодар, 2001.
   317. Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Эпоха Ренессанса / Пер. с нем. – М., 1996.
   318. Халатов С. А. Представительство в гражданском и арбитражном процессе. – М., 2002.
   319. Халперн Д. Психология критического мышления. – СПб., 2000.
   320. Харди И. Врач, сестра, больной: Психология работы с больными. – Будапешт, 1988.
   321. Хейфец Ф. С. Недействительность сделок по российскому гражданскому праву. – М., 2000.
   322. Хохлов В. В. Судебная медицина: Практическое пособие. – Смоленск, 1999.
   323. Хохлов В. В., Левант М. Д. Процессуально-правовые основы судебно-медицинской экспертизы: Практическое пособие. – Смоленск, 2001.
   324. Хронические болевые синдромы. Боль – болезнь / Отв. ред. В. А. Куршев. – Волгоград, 1984.
   325. Хэгглин Р. Дифференциальная диагностика внутренних болезней / Под ред. Тареева Е. М. – М., 1993.
   326. Цихоцкий А. В. Теоретические проблемы эффективности правосудия по гражданским делам. – Новосибирск, 1997.
   327. Чечот Д. М. Административная юстиция (теоретические проблемы). – Л., 1973.
   328. Шалаев Н. Г. Экспертно-правовое значение медицинских документов и врачебных вмешательств в здоровье больных, пострадавших от внешних воздействий. Методические рекомендации для лечебных учреждений. – Волгоград, 1994.
   329. Шишкин С. А. Состязательность в гражданском и арбитражном судопроизводстве. – М., 1997.
   330. Шумский Н. Г. Диагностические ошибки в судебно-психиатрической практике. – СПб., 1997.
   331. Шутов А. А. Неврологический раритет. – Пермь, 1992.
   332. Эйсман А. А. Заключение эксперта: Структура и научные обоснования. – М., 1967.
   333. Экман П. Психология лжи. – СПб., 1999.
   334. Эрделевский А. Н. Компенсация морального вреда в России и за рубежом. – М., 1997.
   335. Явич Л. С. Сущность права. – Л., 1985.
   336. Якимов И. М. Криминалистика. Уголовная тактика. – М., 1929.
   337. Ярков В. В. Юридические факты в механизме реализации норм гражданского процессуального права. – Екатеринбург, 1992.
   338. Resnick L. B. Cognition and instruction // B. L. Hammonds. – Washington, DC: American Psychological Association. – 1985.
//-- Диссертации. Авторефераты диссертаций --//
   339. Барткова О. Г. Проблемы участия Российской Федерации в имущественных отношениях, регулируемых гражданским законодательством: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Тверь, 2002.
   340. Бахарева О. А. Субъекты, защищающие от своего имени права других лиц в гражданском судопроизводстве (на примере участия органов местного самоуправления): Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Саратов, 2000.
   341. Белов А. А. Административное принуждение в деятельности государственной инспекции безопасности дорожного движения: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Волгоград, 2000.
   342. Бенчев С. Г. Организация и тактика взаимодействия следователя со специалистами при расследовании преступлений: Автореф. дис… канд. юрид. наук. – М., 1985.
   343. Валуйский А. В. Проблемы удовлетворения требований кредиторов по законодательству о несостоятельности (банкротстве) России и зарубежных стран: дис. … канд. юрид. наук. – Саратов, 2002.
   344. Вальдман В. М. Компетенция эксперта в советском уголовном процессе: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Ташкент, 1966.
   345. Волков С. А. Конституционные средства охраны и защиты прав и свобод человека и гражданина: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Волгоград, 1999.
   346. Гайдым И. В. Положение покупателя в договоре поставки сырья для пивоваренной промышленности: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Волгоград, 2002.
   347. Гусев А. В. Уголовно-процессуальные и криминалистические проблемы использования специальных познаний в ходе предварительного расследования: дис. … канд. юрид. наук. – Волгоград, 2002.
   348. Гусев А. В. Уголовно-процессуальные и криминалистические проблемы использования специальных познаний в ходе предварительного расследования: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Волгоград, 2002.
   349. Денисюк О. В. Правовые и организационные вопросы использования медицинских знаний при расследовании преступлений: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Киев, 1985.
   350. Евстифеева Т. И. Гражданские процессуальные правоотношения: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Саратов, 2001.
   351. Жгенти О. В. Правовые и научно-организационные основы производства судебных экспертиз в экспертных учреждениях: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – М., 1982.
   352. Жилин Г. А. Цели гражданского судопроизводства и их реализация в суде первой инстанции: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. – М., 2000.
   353. Зезьянов В. П. Роль, место и значение специальных знаний в криминалистике: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Ижевск, 1994.
   354. Зернов С. И. Теоретические и прикладные проблемы применения специальных познаний при выявлении и расследовании преступлений, сопряженных с пожарами: дис. … докт. юрид. наук. – М., 1997.
   355. Калашникова Г. А. Публичный договор: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Краснодар, 2002.
   356. Калинкин Ю. А. Участие в уголовном судопроизводстве лиц, обладающих специальными познаниями: дис. … канд. юрид. наук. – М., 1981.
   357. Ковшикова Е. В. Категория коммуникативной точности (на материале текстов деловых писем): Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Волгоград, 1997.
   358. Кобяков Д. П. Правовые проблемы трансплантологии: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – М., 2000.
   359. Комиссаров В. И. Актуальные проблемы следственной тактики: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. – М., 1990.
   360. Краснопольская К. В. Постменопаузальный остеопороз (Переломы костей, гормональная и негормональная терапия): Автореф. дис. … канд. мед. наук. – М., 1993.
   361. Кузнецов Н. П. Доказывание в стадии возбуждения уголовного дела: дис. … канд. юрид. наук. – Воронеж, 1980.
   362. Лилуашвили Т. А. Предмет доказывания и распределение бремени доказывания между сторонами в советском гражданском процессе: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. – М., 1961.
   363. Малько А. В. Законные интересы советских граждан: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Саратов, 1985.
   364. Махов В. Н. Теория и практика использования специальных знаний сведущих лиц при расследовании преступлений: дис. … докт. юрид. наук. – М., 1993.
   365. Махов В. Н. Участие специалистов в следственных действиях: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – М., 1972.
   366. Машленко И. Ф. Проблема допустимости доказательств в уголовном процессе США: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – М., 1988.
   367. Мохов А. А. Судебно-медицинская экспертиза в гражданском процессе: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Волгоград, 2000.
   368. Орлов Ю. К. Заключение эксперта как источник выводного знания в судебном доказывании: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. – М., 1985.
   369. Пеков А. А. Доказательства и доказывание по делам об административных правонарушениях: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Волгоград, 2000.
   370. Поротикова О. А. Проблема злоупотребления субъективным гражданским правом: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Саратов, 2002.
   371. Ракитина Л. Н. Участие специалиста в гражданском судопроизводстве: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Саратов, 1985.
   372. Решетникова И. В. Доказательственное право в российском гражданском судопроизводстве: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. – Екатеринбург, 1999.
   373. Сахнова Т. В. Проблемы судебно-психологической экспертизы в гражданском процессе: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – М., 1986;
   374. Соколовский З. М. Проблема использования в уголовном судопроизводстве специальных знаний для установления причинной связи явлений: дис. … докт. юрид. наук. – Харьков, 1968.
   375. Трофимова Л. В. Основания к отмене судебных решений, не вступивших в законную силу: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. – Саратов, 1999.
   376. Шиканов В. И. Проблемы использования специальных знаний и научно-технических новшеств в уголовном судопроизводстве: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. – М., 1980.
//-- Научные статьи и публикации --//
   377. Адамов А. К. Строительство ноосферных республик – главный вектор эволюции человеческих сообществ // Приоритет России XXI века: от биосферы и техносферы к ноосфере: Сборник материалов Международной научно-практической конференции /Под ред. Ю. И. Вдовина. – Пенза, 2003.
   378. Алексеев Н. С. Доказывание и его предмет в советском уголовном процессе // Актуальные проблемы советского государства и права в период строительства коммунизма. – Л., 1967.
   379. Алиэскеров М. А., Шпинев Ю.С. О принципах гражданского процесса // Арбитражный и гражданский процесс. – 2001. – № 6.
   380. Амосов С. Обязанности по доказыванию в арбитражном процессе // Хозяйство и право. – 1999. – № 8.
   381. Амосов С. Пределы судебного познания в процессуальном праве // Российская юстиция. – 2001. – № 5.
   382. Анисимов П. В. Проблема правопонимания в теории права и прав человека // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Тезисы докладов научно-практической конференции. – Волгоград, 2001.
   383. Аргунова Ю. Можно ли обжаловать определение суда о назначении стационарной судебно-психиатрической экспертизы? // Российская юстиция. – 1999. – № 11.
   384. Ардашева Н. Понятие эксперимента в медицине, защита прав человека // Государство и право. – 1995. – № 12.
   385. Баранец В. Виктория Альбекова, бухгалтер госпиталя имени Бурденко, продала кровь «Комсомолки» за 3150 рублей. Мы безвозмездно сдавали ее для раненых в Чечне солдат… // Комсомольская правда. – 1 февраля. – 2001.
   386. Батаев В. Г. Независимая психиатрическая экспертиза в гражданском процессе // Независимый психиатрический журнал. – 1994. – № 3.
   387. Бедрин Л. М., Капустин А. В. Проблемы современной судебно-медицинской науки // Бюллетень научно-исследовательского института экспертиз. – Ижевск, 1995.
   388. Берг О. В. Некоторые проблемы судейского усмотрения в гражданском и арбитражном процессе // Адвокат. – 2000. – № 10.
   389. Берг О. В. Оптимизация процесса доказывания в арбитражном и гражданском процессе на основе применения методов формальной логики и теории классификации // Арбитражный и гражданский процесс. – 1999. – № 2.
   390. Бляхман Б. Я. Из выступления на «круглом столе» журнала «Государство и право» // Российская правовая система и международное право: современные проблемы взаимодействия // Государство и право. – 1996. – № 3.
   391. Бобылев А. И. Механизм правового воздействия на общественные отношения // Государство и право. – 1999. – № 5.
   392. Богданов Е. Соотношение частного и публичного в гражданском законодательстве // Российская юстиция. – 2000. – № 4.
   393. Бондарь Н. С. Из выступления на «круглом столе» журнала «Государство и право» // Государство и право. – 1998. – № 8.
   394. Боннер А. Т., Ястржембский И. А. Рецензия на книгу «Судебная практика как источник права». – М., 2000 // Государство и право. – 2001. – № 9.
   395. Брайг Б., Бабаков В. А. Гражданский процесс России и Германии: сравнительный анализ некоторых проблем // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 1.
   396. Бурмагин С. Принцип состязательности в теории и судебной практике // Российская юстиция. – 2001. – № 5.
   397. В поликлинике пациентке переломали нос, руки, позвоночник и лодыжки // Московский комсомолец. – 29 января. – 1997.
   398. Валентинов А. Неизвестный диагноз: инфаркт // Российская газета. – 3 ноября. – 2000.
   399. Валентинов А., Ларько О. Все горе планеты от большого ума // Российская газета. – 15 ноября. – 2000.
   400. Васильев А. В. Государство, право и личность // В мире права. – 2000. – № 3.
   401. Веденеев Е. Ю. Роль презумпций в гражданском праве, арбитражном и гражданском судопроизводстве // Государство и право. – 1998. – № 2.
   402. Винберг А., Миньковский Г. Актуальные вопросы теории судебных доказательств в уголовном процессе // Социалистическая законность. – 1963. – № 3.
   403. Витрук Н. В. Конституционный Суд Российской Федерации и законотворчество // Современное состояние российского законодательства и его систематизация. – Москва; Тула, 1999.
   404. Вопленко Н. Н. Правовая культура современной России // Правовая культура в России на рубеже столетий: Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции. – Волгоград, 2001.
   405. Вопленко Н. Н. Социальная справедливость и формы ее выражения в праве // Советское государство и право. – 1979. – № 10.
   406. Воронов А. Может ли академик быть адвокатом? // Российская юстиция. – 2001. – № 12.
   407. Воронова Н. Что понимать под «неприкосновенностью частной жизни»? // Российская юстиция. – 2000. – № 3.
   408. Гескин В. На диком Западе // Спорт-Экспресс. – 25 февраля. – 2002.
   409. Гончаренко В. И. Гносеологические и процессуальные вопросы комплексных исследований в свете теории судебных доказательств // Криминалистика и судебная экспертиза. Вып. 35. – Киев, 1986.
   410. Грибанов В. П. Интерес в гражданском праве // Советское государство и право. – 1967. – № 1.
   411. Громов А. П. Методологические проблемы судебной медицины: Учебное пособие. – М., 1971.
   412. Громов Н. А. Осуществление принципов процесса в стадии пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам решений, определений и постановлений, вступивших в законную силу // Арбитражный и гражданский процесс. – 1999. – № 1.
   413. Грузд Б. Правило Маслова. Право на защитника с момента угрозы свободам гражданина // Российская юстиция. – 2000. – № 10.
   414. Губаева Т., Муратов М., Пантелеев Б. Экспертиза по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации // Российская юстиция. – 2002. – № 4.
   415. Гукасян Р. Е., Ченцов Н. В. Некоторые проблемы науки советского гражданского процессуального права на современном этапе // Материально-правовые и процессуальные средства охраны и защиты прав и интересов хозяйствующих субъектов. – Калинин, 1987.
   416. Гуреев П. П. О понятии судебных доказательств // Советское государство и право. – 1966. – № 8.
   417. Долгова А. И. Развитие юридического образования и юридической науки // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Тезисы докладов научно-практической конференции. – Волгоград, 2001.
   418. Епифанов А. Е. К вопросу об ответственности за военные преступления в прошлом и настоящем // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Тезисы докладов научно-практической конференции. – Волгоград, 2001.
   419. Ефремов И. А., Носиков В. В., Скобликов Е. Ю., Законова А.Ф., Иванов П. Л. О возможных затруднениях молекулярно-генетической экспертизы при недостаточно высокой индивидуализирующей значимости результатов (на примере сложного случая оспариваемого материнства) // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 1.
   420. Жаворонков Н. А., Перельман М. И. Ксенотрансплантация органов (обзор зарубежной литературы) // Хирургия. – 1993. – № 6.
   421. Жилин Г. Соотношение права и закона // Российская юстиция. – 2000. – № 3.
   422. Жилин Г. А. Целевые установки гражданского судопроизводства и проблема судебной ошибки // Государство и право. – 2000. – № 3.
   423. Жуйков В. М. К вопросу о судебной практике как источнике права // Судебная практика как источник права / Отв. ред. Б. Н. Топорнин. – М., 1997.
   424. Жуков Ю. М. Особенности заключения эксперта в советском гражданском процессе // Вестник МГУ, 1965.
   425. Загородняя Е. Третья недовласть // Эксперт. – 2001. – № 1–2.
   426. Загряцков М. Д. Административная юстиция и право жалоб // Право и жизнь. Ч. 4. – М., 1923.
   427. Зайцев И. М. Причины и условия совершения судебных ошибок и проблемы их предупреждения // Реализация процессуальных норм органами гражданской юрисдикции. – Свердловск, 1988.
   428. Зеленецкий В. С. Сущность познавательной деятельности в советском уголовном процессе // Применение норм процессуального права. – Свердловск, 1977.
   429. Зеленецкий В. С. Предмет и пределы познания в доследственном уголовном процессе // Право и политика. – 2002. – № 8.
   430. Зиновьева С. П. Об инициативе суда при назначении экспертизы в гражданском процессе // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Тезисы докладов научно-практической конференции. – Волгоград, 2001.
   431. Зыков В. Суд или школа красноречия? // Российская газета. – 1 ноября. – 2000.
   432. Зыкова Н. А., Ривенсон М. С. К анализу судебно-медицинских экспертиз по делам о профессиональных правонарушениях медицинских работников // Судебно-медицинская экспертиза. – 1998. – № 3.
   433. Иванов С. А. Судебные постановления как источник трудового права // Судебная практика как источник права. – М., 1997.
   434. Иойрыш А. И., Красовский О. А. Правовые аспекты генной инженерии // Государство и право. – 1997. – № 3.
   435. Иойрыш А. И. Правовые и этические проблемы клонирования человека // Государство и право. – 1998. – № 11.
   436. Кац А. К. Советский закон и судебное усмотрение // Практика применения гражданского процессуального права. – Свердловск, 1984.
   437. Керимов А. Д. Психология и право // Государство и право. – 1992. – № 12.
   438. Керимов А. Д. К вопросу о формировании в России гражданского общества // Право и политика. – 2002. – № 8.
   439. Ковалев М. И. Генетика человека и его права (юридические, социальные и медицинские проблемы) // Государство и право. – 1994. – № 1.
   440. Коваленко А. Г. Формирование предмета доказывания в гражданском судопроизводстве // Арбитражный и гражданский процесс. – 1999. – № 2.
   441. Ковтун Н. Н. Стационарная судебно-психиатрическая экспертиза по уголовным делам и гарантии прав граждан при оказании психиатрической помощи // Государство и право. – 1997. – № 3.
   442. Козлихин И. Ю. Позитивизм и естественное право // Государство и право. – 2000. – № 3.
   443. Козлова Н. Почки заказывали? Когда речь заходит о пересадке человеческих органов, возникают вопросы… // Российская газета. – 16 июня. – 1998.
   444. Козьминых Е. Судебная экспертиза по «врачебному делу» // Российская юстиция. – 2002. – № 3.
   445. Комиссаров К. И. Последовательно-прогрессивное развитие советского гражданского процессуального права // Проблемы действия и совершенствования советского гражданского процессуального законодательства. – Свердловск, 1982.
   446. Комиссаров К. И. Предисловие // Д. Б. Абушенко. Судебное усмотрение в гражданском и арбитражном процессе. – М., 2002.
   447. Краснов М. От концепции 1991 года до сегодняшнего дня. Попытка инвентаризации // Российская юстиция. – 2001. – № 11.
   448. Крюков В. Н., Солохин А. А., Кинле А. Ф. V Всероссийский съезд судебных медиков // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 3.
   449. Кряжков А. В. Публичный интерес: понятие, виды и защита // Государство и право. – 1999. – № 10.
   450. Кудрявцева Е. В. Обсуждение проекта нового Гражданского процессуального кодекса // Юридический вестник. – 1995. – № 20, 21.
   451. Лазарев В. В. О роли доктринального толкования // Советская юстиция. – 1969. – № 14.
   452. Лазарев В. В. Теоретические вопросы взаимосвязи профессиональных и общественных начал в деятельности органов внутренних дел // Труды Академии МВД СССР. – М., 1990.
   453. Лашкин М., Попов А. Скандалы Солк-Лейк-Сити // Советский спорт. – 26 февраля. – 2002.
   454. Лейст О. Э. Три концепции права // Советское государство и право. – 1991. – № 12.
   455. Лихина О. Программы по заявкам // Коммерсантъ деньги. – 2001. – № 28.
   456. Личко А. Е. Проблема бессознательного и психология отношений // Бессознательное: Природа, функции, методы исследования. Т. 2 / Под ред. А. С. Прангишвили. – Тбилиси, 1978.
   457. Лопатин В. Н. Защита права на неприкосновенность частной жизни // Журнал Российского права. – 1999. – № 1.
   458. Лукьянова И. Н. Экспертиза в арбитражном процессе // Защита прав граждан и юридических лиц в российском и зарубежном праве (проблемы теории и практики): Сборник статей и тезисов аспирантов и молодых ученых. – М., 2002.
   459. Лупинская П. А. Основания и порядок принятия решений о недопустимости доказательств // Российская юстиция. – 1994. – № 11.
   460. Ляпунова Г. Цены на адвокатов вырастут // Российская газета. – 27 июля. – 2002.
   461. Малько А. В. Субъективное право и законный интерес // Правоведение. – 2000. – № 2.
   462. Марилов В. В. Культуральные аспекты современной психиатрии // Журнал неврологии и психиатрии. – 2002. – № 6.
   463. Матвеенко Ю. В… Игнатенко Л. Н. Принципиальные отличия экспертизы трудоспособности в судебной медицине и ВТЭК // Актуальные вопросы судебной медицины: Сборник научных трудов / Под ред. В. И. Алисиевича. – М., 1990.
   464. Мельниченко Р. Г. Юридическая помощь при формировании правосознания // Сборник: Пути развития юридической науки и образования в XXI веке. – Волгоград, 2002.
   465. Михальчук П. Бойцы невидимого спорта // Эксперт. – 2000. – № 45.
   466. Михайлов С. В. Преюдициальное значение приговоров, содержащих решение по гражданскому делу // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 11.
   467. Мохов А. А. Здоровье женщины и менопауза // Проблемы геронтологии и гериатрии (медицинские и социальные аспекты): Материалы научной конференции. Волгоград, 6 мая 1998 г. – Волгоград, 1998.
   468. Мохов А. А. Личные неимущественные права и их ограничения в гражданском процессе // Российская юстиция. – 2001. – № 9.
   469. Мохов А. А. Медицинская документация как источник доказательственной информации в гражданском судопроизводстве // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 3.
   470. Мохов А. А. Организационно-правовые проблемы судебно-медицинской экспертизы по «врачебным» делам // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 6.
   471. Мохов А. А. Подлежат ли доказыванию факты, не подлежащие доказыванию? // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 5.
   472. Мохов А. А. К вопросу о кодификации законодательства об охране здоровья граждан // Право и политика. – 2002. – № 7.
   473. Мохов А. А. Медицинское право – самостоятельная отрасль российского права // Право и политика. – 2002. – № 8.
   474. Мохов А. А. Правила допустимости доказательств в гражданском процессе России и их применение в судебной практике // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 11.
   475. Мохов А. А. Проблемы становления рынка «экспертных» услуг в Российской Федерации: Российский рынок труда. Новации, проблемы, перспективы развития: Сборник материалов I Всероссийской научно-практической конференции / Под ред. Г. А. Резник. – Пенза, 2002.
   476. Мохов А. А. Влияние достижений медицинской (биологической) науки на деятельность юрисдикционных органов и среду обитания: Приоритет России XXI века: от биосферы и техносферы к ноосфере: Сборник материалов Международной научно-практической конференции / Под ред. Ю. И. Вдовина. – Пенза, 2003.
   477. Мохов А. А. Установление обстоятельств гражданских дел в свете действующего гражданского процессуального законодательства и судебной реформы // Арбитражный и гражданский процесс. – 2001. – № 8.
   478. Мохов А. А., Мохова И. Н. Право на репродуктивное здоровье и репродуктивный выбор как составляющие правовой культуры российского общества // Правовая культура на рубеже столетий: Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции (16–17 февраля 2001 г.). – Волгоград, 2001.
   479. Мохов А. А., Муморов А. Г. Судебно-медицинская экспертиза при решении вопроса о нуждаемости в дополнительном питании // Материалы научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения А. А. Ухтомского: Тезисы докладов. – Волгоград, 2001.
   480. Мохов А. А., Сосновская Т. И. Дополнительная судебно-медицинская экспертиза в гражданском процессе: причины назначения и пути снижения // Республиканская научная конференция студентов и молодых ученых медицинских вузов России: Тезисы докладов. – Самара, 1999.
   481. Мохов А. А., Сосновская Т. И. Юридические и медицинские аспекты назначения и проведения экспертиз по гражданским делам (анализ юридических и судебно-медицинских ошибок) // Сборник: Перспективы развития и совершенствования судебно-медицинской службы РФ. Материалы V съезда судебных медиков. – Москва; Астрахань, 2000.
   482. Мохова И. Н., Мохов А. А. К вопросу о понятии «врачебная ошибка» // Сборник научных трудов по медицине / Под ред. В. Г. Сапожникова. – Тула, 2002.
   483. Мыльникова И. Врачебная ошибка и перспективы судебной практики по искам пациентов к врачам // Здравоохранение и продолжительность жизни в России. – М., 1996.
   484. Недбайло П. Е. Вопросы обоснованности и целесообразности применения норм советского права // Вопросы общей теории права. – М., 1960.
   485. Овсянников И. О допустимости вероятностного заключения эксперта // Российская юстиция. – 1998. – № 6.
   486. Овсянников И., Галкин А. Вероятное и достоверное в обвинительном приговоре // Российская юстиция. – 2000. – № 9.
   487. Оншноков А. Н. Защита прав потребителей в международном частном праве (коллизионные вопросы) // Защита прав граждан и юридических лиц в российском и зарубежном праве (проблемы теории и практики): Сборник статей и тезисов аспирантов и молодых ученых. – М., 2002.
   488. Орлов Ю. К. Вопросы логики экспертного исследования // Труды ВНИИСЭ, Вып. 7. – М., 1973.
   489. Оршанский И. О законных предположениях и их значении // Журнал гражданского и уголовного права. – 1874.
   490. Осипов Ю. К. К вопросу о соотношении судебного познания и судебного доказывания // Сборник трудов Свердловского юрид. ин-та. Вып. 7. – Свердловск, 1967.
   491. Папкова О. А. Пределы судейского усмотрения в гражданском процессе // Журнал Российского права. – 1988. – № 2.
   492. Папкова О. А. Судебное доказывание и усмотрение суда в гражданском процессе // Государство и право. – 2000. – № 2.
   493. Пашинян Г. А., Жаров В. В., Ромодановский П. О. VII Российский национальный конгресс «Человек и лекарство» (к анализу ошибок при несоблюдении стандартов диагностики и лечения) // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 1.
   494. Петрова И. А. Информационная революция и ее прогнозируемые последствия // Гуманитарное образование и медицина: Сборник научных трудов. Т. 57, вып. 2. – Волгоград, 2001.
   495. Побежимова Н. И. Проблемы развития юридического образования на современном этапе // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке: Сборник статей научно-практической конференции. – Волгоград, 2002.
   496. Попов В. Л. Теоретическое исследование понятия «Судебная медицина»: Сборник научных трудов. – Л., 1988.
   497. Поротиков А. И. Проблема применения правового обычая в арбитражном процессе // защита прав граждан и юридических лиц в российском и зарубежном праве (проблемы теории и практики): Сборник статей и тезисов аспирантов и молодых ученых. – М., 2002.
   498. Путило Н. В. Законодательство субъектов Российской Федерации о здравоохранении // Журнал Российского права. – 2002. – № 2.
   499. Пучинский В. К. Разбирательство и разрешение гражданских дел в суде первой инстанции // Советское государство и право. – 1960. – № 9.
   500. Пушкин В. Н., Шавырина Г. В. О системности интеллекта // Вопросы психологии. – 1972. – № 5.
   501. Пушкин В. Н., Шавырина Г. В. Саморегуляция продуктивного мышления и проблема бессознательного в психологии // Бессознательное: природа, функции, методы исследования / Под ред. А. С. Прангишвили, А. Е. Шерозия, Ф. В. Бассина. – Тбилиси, 1978.
   502. Пырлина Н. П. Экспертная оценка роли травмы в заболевании костно-суставным туберкулезом // Вопросы травматологии, скоропостижной смерти и деонтологии в экспертной практике. – М., 1963.
   503. Рашидов О. Как наш корреспондент подхватил сразу три заразы // Комсомольская правда. – 19 января. – 2001.
   504. Резниченко И. М. Принцип формальной истины – процессуальная реальность // Актуальные проблемы государства и права на рубеже веков. – Владивосток, 1988.
   505. Резниченко И. М. Установление достоверности и силы доказательств по гражданским делам // Ученые записки Дальневосточного университета. – 1969.
   506. Ривенсон М. С. Об организационно-экономических проблемах судебно-медицинской службы // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 3.
   507. Россинская Е. Р. Специальные познания и современные проблемы их использования в судопроизводстве // Журнал Российского права. – 2001. – № 5.
   508. Россинская Е. Р., Россинский Б. В. Статус эксперта и специалиста, участвующих в производстве по делу об административном правонарушении // Журнал Российского права. – 2000. – № 9.
   509. Рясенцев В. А. Условия и юридические последствия отказа в защите гражданского права // Советская юстиция. – 1962. – № 9.
   510. Сальников В. П., Стеценко С. Г. Регламентация медицинской деятельности в России: историко-правовые вопросы // Журнал Российского права. – 2001. – № 4.
   511. Сальников В. П., Стеценко С. Г. Право и медицина: доктрина информированного согласия // Новая правовая мысль. – 2002. – № 1.
   512. Сахнова Т. В. Гражданское процессуальное право России: перспективы развития // Государство и право. – 1999. – № 12.
   513. Селиванова А. Не лейте теще ртуть в тапочки // Комсомольская правда. – 17 апреля. – 2002.
   514. Сергеев Ю. Д., Ерофеев С. В. Ятрогенная патология – актуальная судебно-медицинская проблема // Судебно-медицинская экспертиза. – 1998. – № 1.
   515. Слинин С. В. В присутствии пациента // Медицинская газета. – 25 июля. – 1984.
   516. Сметник В. П. Гормональная заместительная терапия. Лечение и профилактика климактерических расстройств // Клиническая фармакология и терапия. – 1997. – № 6.
   517. Смирнов В. Экспертиза в состязательном уголовном процессе // Российская юстиция. – 2001. – № 11.
   518. Смирнов В. П. История состязательности в науке российского уголовно-процессуального права // История государства и права. – 2001. – № 4.
   519. Смирнов К. С. Человеческое тело в условиях современной цивилизации: биоэтический аспект // Гуманитарное образование и медицина: Сборник научных трудов: Т. 57, вып. 2. – Волгоград, 2001.
   520. Смирнов Л. В. Деятельность судов Российской Федерации как источник права // Журнал Российского права. – 2001. – № 3.
   521. Соколовский З. М. Понятие специальных знаний // Криминалистика и судебная экспертиза. – Киев. РИО МВД УССР. Вып. 6. – 1969.
   522. Солохин А. А., Солохин Ю. А. Диссертации по судебной медицине, защищенные в России в 1992–2000 гг. // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 5.
   523. Сорокина Т. С. Народное врачевание и традиционная медицина. Терминология // Проблемы социальной гигиены и история медицины. – 1994. – № 3.
   524. Стеценко С. Г. Современная нормативно-правовая база проведения медицинских экспериментов // Юрист. – 2001. – № 10.
   525. Султанов И. Я. Деонтологический фактор как причина диагностических ошибок в клинике внутренних болезней // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Медицина». – 1999. – № 1.
   526. Сырых В. М. Российская советская правовая культура в контексте мировой цивилизации // Правовая культура на рубеже столетий: Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции. – Волгоград, 2001.
   527. Томилин В. В. Состояние и перспективы развития судебно-медицинской службы Российской Федерации // Судебно-медицинская экспертиза. – 2001. – № 3.
   528. Треушников М. К. Вступительная статья // Рязановский В. А. Единство процесса. – М., 1996.
   529. Трунов И. Л., Трунова Л. К. О гласности в российском правосудии // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 6.
   530. Трунов И. Л. Возмещение вреда пострадавшим от терроризма // Современное право. – 2002. – № 12.
   531. Турьялай С. В. Новороссийском морге нашли живого младенца // Комсомольская правда. – 7 апреля. – 2001.
   532. Улетова Г. Д., Громыко С. В. Международная научно-практическая конференция «Защита прав и законных интересов граждан и организаций» // Арбитражный и гражданский процесс. – 2002. – № 10–11.
   533. Фатьянов А. А. Тайна как социальное и правовое явление. Ее виды // Государство и право. – 1998. – № 6.
   534. Ференц-Сороцкий А. А. Аксиомы в праве // Правоведение. – 1988. – № 5.
   535. Флейшер М. Р. Вопросы информации в работе территориальных Бюро судебно-медицинской экспертизы // Вопросы совершенствования судебно-медицинской экспертной службы России: Материалы совещания руководителей СМЭ России. – Липецк, 1995.
   536. Цихоцкий А. В. Государственное принуждение в механизме обеспечения эффективности гражданского судопроизводства // Журнал Российского права. – 2000. – № 8.
   537. Чазов Е. И. Восхищаюсь наукой и мудростью // Медицинская газета. – 16 марта. – 1984.
   538. Черноморец А. Е. Некоторые проблемы гражданского права // Сборник: Пути развития юридической науки и образования в 21-м веке. – Волгоград, 2002.
   539. Чесовский Е. Действует ли принцип объективной истины в гражданском процессе? // Российская юстиция. – 2001. – № 5.
   540. Чуфаровский Ю. В. Правовые и специальные основания назначения судебно-психологической экспертизы в гражданском процессе // Арбитражный и гражданский процесс. – 1999. – № 2.
   541. Шаповаленко С. А. Остеопороз: проблема и профилактика // Проблемы геронтологии и гериатрии (медицинские и социальные аспекты): Материалы научной конференции, г. Волгоград, 6 мая 1998 г. – Волгоград, 1998.
   542. Шишков С. Н. Предмет судебной психиатрии // Советское государство и право. – 1990. – № 11.
   543. Щепин О. П., Нечаев В. С. Здравоохранение и общество // Проблемы социальной гигиены и история медицины. – 1994. – № 2.
   544. Шмидт В. К. Философские и медико-правовые аспекты формирования судебной медицины: Сборник научных статей. – Рига, 1990.
   545. Шмурун Р. И. Анализ качества диагностики по данным патологоанатомических вскрытий // Здравоохранение Российской Федерации. – 1991. – № 12.
   546. Яковлев В. На очереди – обеспечение доступности и повышение качества правосудия // Российская юстиция. – 2001. – № 11.
   547. Яковлев В. Нам следует сохранить сложившуюся судебную систему // Российская юстиция. – 2001. – № 1.
   548. Яни П. «Правовая» экспертиза в уголовном деле // Законность. – 2001. – № 9.
   549. Ярков В. В. К проекту Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации // Арбитражный и гражданский процесс. – 2001. – № 3.
   550. Ярков В. В. Юридические факты в механизме реализации норм гражданского процессуального права. – Екатеринбург, 1992.
   551. American Association of Blood Banks (AABB). Standards for Parentage Testing. – 2-nd Ed. Bethesda. – 1994.
   552. Bomsdorf. Prozebmaximen und Rechtswirklchkein, Verhandlungsund Untersuchgsmaxime im deutschen Recht zur ZPO, Berlin, 1971.
   553. Carlson E. Evaluating the credibility of sources: A missing link in the teaching of critical thinking // Teaching of Psychology. 1995. – N 22.
   554. Clintons message to USA s students: Learn to earn. – February, 24. – 1994.
   555. Evner W. Menshenrecht – Privatspaere – Psychodiagnose / Desterreichishe Zeitschrift fuer oeffentliehes Recht und Voelkerrecht, Wien. – 1979.
   556. Farooqi I. S., Hopkin J. M. // Thorax. – 1998. – N 11.
   557. Helie F. Treite de L′instruction criminelle, ou Theorie du Code d′instruction criminelle: En 3 vol. – Bruxelles. – 1863.
   558. Levi-Bruhl Н. La preuve judiciaire chez les "primitifs" // Receuils de la Societe J. Bodin. T. 18. "La preuve". – Bruxelles. – 1963.
   559. Nilsson L., Kjellman N. I., Bjorkstein B. // Arch. Pediatr. Adolesc. Med. – 1988. – N 8.
   560. Odent M. R., Culpin E. E., Kimmel T. // JAMA, 1994. – V. 272. – N 8.

   Мохов Александр Анатольевич
   Кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой гражданского права и процесса Волгоградского филиала Международного института управления (г. Архангельск)
   Окончил Волгоградскую медицинскую академию (специальность «Лечебное дело») и Волгоградскую академию государственной службы (специальность «Юриспруденция»).
   Работал врачом, юрисконсультом, ассистентом кафедры судебной медицины ВМА, доцентом кафедры гражданского права и процесса ВФ МУПК.
   В 2000 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме «Судебно-медицинская экспертиза в гражданском процессе».
   Область научных исследований: гражданское процессуальное право, гражданское право, предпринимательское право, медицинское право.
   Автор более 60 научных и учебно-методических работ.
   Основные работы: Правовое регулирование медицинской деятельности. Курс лекций: Учебное пособие. Волгоград, 2000 (9,5 п. л.); Судебно-медицинская экспертиза по гражданским делам: теория и практика: Монография. Краснодар, 2001 (10 п. л., в соавторстве); Доказательства и доказывание по гражданским делам: Учебное пособие. Волгоград, 2001 (5,1 п. л.); Теоретические проблемы медицинского права России: Монография. Волгоград, 2002 (16 п. л.); Использование специальных знаний в судопроизводстве России: Монография. Волгоград, 2003 (15 п. л., в соавторстве); Медицинское право (правовое регулирование медицинской деятельности: Учебное пособие. Волгоград, 2003 (10 п. л.); Использование медицинских знаний в гражданском судопроизводстве России: опыт комплексного исследования: Монография. Волгоград, 2003 (28,9 п. л.).

Александр Мохов Теория и практика использования медицинских знаний в гражданском судопроизводстве России