Последний теракт. Книга первая
Олег Олегович Сакадин

   © Олег Олегович Сакадин, 2015

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

   Платону Самсонову, члену совета директоров крупнейшей корпорации в мире, попадает в руки информация, способная разрушить не только действующий миропорядок, но и привести человечество к третьей мировой войне. Ключ к разгадке сокрыт в уникальном автомобиле Министерства Иностранных Дел, созданном специально для проведения самых засекреченных миссий.
   В поисках решения катастрофы он сталкивается с организацией, которая претендует на мировое господство вот уже более сотни лет. Воздвигая и свергая правительства, запуская мировые кризисы и культурные революции, превращая целые народы в толпы обезумевших и отупевших зомби, обладая неизмеримыми ресурсами, армиями и научными институтами, эта беспощадная структура намеревается нанести по человечеству свой последний удар, дабы воплотить в жизнь древнейшие замыслы.
   Понимая, что помощи ждать не от кого, поскольку враг, разработавший столь гениальный и чудовищный план, стоит намного выше любого президента, Платон Самсонов предпринимает отчаянную попытку предотвратить надвигающуюся волну и противостоять самому грозному противнику в мире.

Часть 1. Платон

Глава 1

   18 ноября 2009 года
   Я раньше часто задумывался о том, что движет нашей жизнью. Нет, конечно, я не имею в виду бесконечный поток времени, для которого жизнь всего лишь незаметная щепка, уходящая в бессмертные пески, погружающие реальность в море миллиарда сюжетов, каждый из которых уникален и неповторим. Я хотел узнать, что же такое движет нашей жизнью и заставляет ее развиваться, двигаясь вперед, а не топтаться на одном месте сотни лет, чему в истории есть масса подтверждений. Что заставляет человека чувствовать себя человеком, творцом, а не беспомощной соломинкой, попавшей в неуправляемый ураган событий? Теперь я понимаю, что это есть цель, которая зажигает и гасит звезды, расширяя реальность на новые горизонты.
   Цель может быть осознана или нет. Она может быть узко направлена – вырастить ребенка, построить дом, посадить дерево, так и направлена гораздо шире – создать первую операционную систему, первую социальную сеть, первый смартфон и так далее. Цель должна быть у каждого, поскольку человек без цели, как машина без двигателя, к тому же и без руля, летящая под откос, и зависящая от воли придорожных столбов и валунов.
   Не нам решать, когда родиться и когда умереть – хотя в последнем можно и усомнится – но нам, и только нам решать, как жить!
   Человек не в состоянии делать всем добро, но он точно в состоянии никому не делать зла! А что есть добро и что есть зло? Несмотря на первый взгляд очевидность этих извечных соперников жизни, за многие века люди настолько извратили и запутали все то, что связано с первоосновами и наводнили жизнь таким количеством противоречий, что новому поколению непросто приходится в процессе становления, путаясь в дебрях непроглядной софистики и ложной философии. Из множества существующих предположений я всегда выбирал одно: вселенная движется и развивается неисчислимое количество лет, и все то, что способствует ее развитию, есть добро, а что препятствует и тормозит, есть зло. Перенести это на матрицу повседневной жизни весьма несложно, выбор за вами.
   Человек сам выбирает свою судьбу, даже когда совершенно не задумывается об этом или пытается доказать очевидность событий некой божественной установкой или злым роком, преследующим его. Попытка отказаться от реалий жизни и переложить свою ответственность на непостижимые плечи, в которых нельзя усомниться, но только поверить, исказить все то, на чем держится жизнь, жадно впитывая иррациональные установки, которые минуют разум сотнями окольных путей, и после этого уповать на судьбу – так может только человек!
   Реальность существует независимо от вас только с вашего покорного согласия! В конце концов, если бы каждый человек рождался с одной единственной установкой и был не в состоянии что-либо изменить, отличались бы мы от бездумных персонажей какой-нибудь компьютерной игры, несущей в себе лишь кратковременную усладу развлечений и мимолетную попытку ускользнуть от реальности? Люди, уверенные в этом, невольно сравнивают Создателя с обезумевшим игроком, которому неважно созидание и развитие, а лишь миг наслаждения от бездумной игры.
   Лично я никогда таким не был.
   Конечно, не все наши поступки могут принести именно то, что мы ожидаем, и моя собственная история тому подтверждение. Ее начало, безусловно, неспособно заинтересовать кого-либо, поскольку несет в себе извечное желание разбогатеть и прославиться, но вот ее концовка уж точно покажется невероятной и непостижимой!
   Судьба не слепа, она всегда дает возможность только тому, кто готов, или сам целенаправленно движется к ней. Случай – это псевдоним Бога, когда он не желает подписываться своим именем. Вот только воспользоваться им или нет – решаем мы.
   Не скажу, что я был готов к тому, с чем столкнулся, и уж точно не двигался в схожем направлении, но с уверенностью могу заявить, что мог сознательно уйти с пути и не принять подобного вызова. Я мог навсегда затаиться на таком уединенном и безлюдном острове, далеком от любых материков, что даже Мулдашев никогда не отыскал бы, не то, что все секретные службы мира. Но я не сделал этого.
   Я хотел бы сказать, что не мог поступить иначе, и что выбор был несоразмерен настолько, насколько возможна несопоставимость вариантов, но я давно отказался от подобных трактовок. Выбор есть всегда, ведь тот, кто хочет – ищет пути, а кто не хочет – ищет причины. Я не искал причин и не боялся взять на себя ответственность чудовищной силы. Вот уже больше часа я сидел в своем кресле, держа в руках фотографию самого дорогого, и, несомненно, самого гениального человека на земле и понимал, что принял твердое решение прервать его жизнь, и всю ответственность за этот поступок я беру только на себя…
   Начинался самый трагический и непредсказуемый день на земле, способный перевернуть всю историю человечества.

   Сегодняшний вечер для Артема Быстрова, директора департамента по работе с ключевыми клиентами «ГолдСтар Телекома», был весьма многообещающим – встреча с друзьями, футбол, сауна с бильярдом.
   Не раньше чем через три часа наша сборная примет ответный матч со Словенией, итогом которого будет долгожданная путевка на чемпионат мира, и на который сам Быстров поставил тысячу евро в конторе знакомого букмекера.
   Разумеется – на победу России, и, хотя его приятель рекомендовал большую выгоду от ставки на противника, Артем из чувства глубокого футбольного патриотизма не мог поступить иначе.
   Мысль о том, что наша сборная может проиграть, вообще боялась появляться в голове Быстрова, словно ее могли там стереть заживо. И вспоминая слова друга – «они костьми должны лечь на поле, но вырвать эту проклятую поездку» – Артем лишний раз подтверждался в своей правоте.
   Полученный выигрыш он намеревался перечислить на счет Оренбургского детского дома №8, из которого сам некогда вышел, и, не смотря на большинство негативных отзывов по поводу учреждений подобного типа, что так часто появлялись в СМИ, хранил теплую память о нем.
   Перекусив легкими закусками, дабы не отягощать желудок перед предстоящим пиршеством, Артем принял душ и уже через полчаса стоял у окна своей красивой, очень стильной квартиры жилого комплекса «Алые Паруса».
   Вид, что открывался с тридцать пятого этажа на набережную Москвы-реки, иначе как потрясающим не назовешь, особенно в вечернее время. Через реку напротив затаился уникальный, окруженный со всех сторон водой заповедный парк столицы Серебряный Бор, что по своей красоте не имел равных не только в Москве, но и далеко за ее пределами, и это лишний раз подтверждали цены на недвижимость, если та располагалась на территории острова-заповедника. Чуть дальше искрились огни Крылатского, соединенного с городом красивым красным мостом, на вершине которого строился уникальный ЗАГС в форме летающей тарелки.
   А если посмотреть в сторону центра, так и вообще захватывало дух от величия сталинских высоток, гордых небоскребов Москва-Сити, Храма Христа Спасителя и многих других храмов и церквушек. Завораживали взгляд огни Кремля, который виднелся, хоть и довольно плохо, но все же очень красиво, а разношерстный колорит парков, скверов, хорошо освещенных аллей, просто красивых домов, как исторических оттенков, так и современных жилых комплексов лишь добавлял общей картине некую золотую оправу.
   Подобно кровяному потоку в венах тянулись по магистралям московские пробки.
   В свое время этот вид Бытрову влетел в копеечку, но он ни разу об этом не пожалел, и даже со временем не перестал наслаждаться по вечерам подобной красоте, хотя ему и говорил один знакомый риелтор, что сам вид покупается максимум на полгода, а потом теряет свое первозданное очарование.
   С раннего детства Артем мечтал жить как можно выше от земли. Это во многом объяснялось одним детским воспоминанием, связанным с высотой.
   В Оренбурге лишь одно здание могло похвастать своими нестандартными на то время размерами – почти двадцать пять этажей, но по воле судьбы ему так и не суждено было ожить полноценной жизнью своих обитателей, обретя статус вечной стройки. По слухам, геодезисты обнаружили под ним какую-то впадину, в которую при чрезмерном давлении мог уйти весь дом, да еще утащить за собой половину центра города, где он собственно и находился, оставаясь шрамом на лице Оренбурга.
   Даже сейчас, вспоминая об этом, Быстров недоумевал – неужели нельзя было предусмотреть все это заранее, а не спохватиться, когда дом возвели под крышу? Так или иначе, несчастное здание так и осталось стоять брошенным, мрачно взирая на город своими пустыми окнами. А как часто бывает в нашей стране, на ликвидацию роковой стройки не было выделено ни средств, ни желания.
   Поскольку со временем про «небоскреб» забыли даже охранники, пробраться на него не составляло особого труда. Особенно это любили самоубийцы, которые толпами летали вниз головой, считая, наверное, что подобная смерть на виду у всех придаст их жизни хоть какой-то смысл. В историю все попадают по-разному.
   В девятилетнем возрасте Артем с друзьями совершил путешествие на крышу мрачного дома, и то, что он увидел перед собой, запомнилось надолго – центр города лежал как на ладони, играя огнями своих фонарей. Маленькие фигурки людей направлялись куда-то по своим делам, машины и автобусы пытались поскорее выбраться из тесных маленьких улочек на более просторные дороги. Это напомнило Быстрову жизнь муравейника, который он наблюдал один раз в приезжем зоопарке, куда его повели на день рождения приемные родители.
   Да, в то время у Артема уже были приемные родители, с которыми ему несказанно повезло в плане взаимоотношения и понимания, не говоря уже о любви, столь необходимой беззащитному детскому сердцу. Мама работала учителем в средней школе. Отец, как подобало большинству советских граждан – на заводе. И хотя жили они весьма стесненно, были очень добрыми и отзывчивыми людьми, а всю свою невостребованную любовь материнства и отцовства излили на приемное дитя, потому как свое им иметь было не суждено. Артем смутно помнил, чтобы родители вообще ругались, разве что были мелкие непонимания, которые решали совместно довольно быстро. Мама по долгу работы – учитель литературы – да и по собственной любви к книгам была очень начитана, и всегда могла заинтересовать маленького ребенка любопытным рассказом. Отец так же любил читать, но больше научную литературу, что было большой редкостью для слесаря второго разряда. Еще одним большим преимуществом его было умение радоваться тем вещам, на которые большинство людей просто не обращали внимания – житейским мелочам. По вечерам Артему редко удавалось не встретить улыбку и довольствие на лице отца, который один раз сказал ему, что счастье вокруг нас, надо просто не забывать про него.
   «Сынок, ведь у нас же все хорошо, мы вместе и любим друг друга. Пускай, не очень богаты, но на кусок хлеба всегда найдем. Сейчас я пришел домой после тяжелого рабочего дня, меня ждет вкусный ужин и любимая семья, с которой я могу провести весь вечер, так чего же мне не улыбаться и не быть счастливым?».
   Совсем недавно Артем перечитал книгу Мориса Дрюона «Дневники Зевса», где одна история так сильно напомнила ему об отце:
   Царь богов Зевс со своей будущей женой Герой прогуливались по побережью и встретили бедного рыбака, который с радостью накормил их только что выловленной рыбой. Никогда в жизни Зевс не ел такой вкусной рыбы, и поэтому спросил рыбака:
   «Почему ты, почтенный старец, пригласил нас, незнакомых тебе людей, на такой вкусный ужин?»
   «Вы молоды и счастливы, – улыбаясь, ответил рыбак, понятия не имея, с кем говорит, – и этим счастьем вы лишний раз напомнили мне, как прекрасна жизнь, вот мне и захотелось вас отблагодарить».
   Зевс был поражен таким ответом, и в благодарность наградил рыбака самым ценным, на что был способен – это не было богатство, признание, власть, а возможность всегда радоваться жизни – просыпаясь с утра, смотря на рассвет, слыша щебетание птиц и наблюдая за красотой природы. И в этом было истинное счастье.
   Читая данный эпизод, Артем вспомнил про отца, которого уже пять лет не было в живых.
   Заиграл телефон, и приятный женский голос сказал, что такси ожидает. Быстров тряхнул головой, словно приводя мысли в порядок, и в последний раз окинул взглядом город, залюбовавшись красотой какой-то сталинской башни, почему-то вспомнив про здание МГУ. Один знакомый строитель говорил когда-то, что воссоздать подобное очень сложно и без четкого контроля, а также страха перед расстрелом, практически нереально. Каждую часть этой красоты заливали отдельно, и годами могли ждать, как поведет себя каждая конструкция, прежде чем соединить все воедино. А про сложность простой геометрической сопоставимости и говорить не приходилось – над ней трудились академики. Артем еще тогда подумал, что, получается, возвести один из небоскребов Москва-Сити гораздо проще, чем повторить МГУ?
   Схватив со стола дольку бельгийской шоколадки, Быстров выскочил из квартиры в предвкушении победы. Мысли снова переключились на футбол и друзей.

   Пивной ресторан «Жигули», что на Новом Арбате, был полностью готов к началу матча: пивные бочонки заряжены и приготовлены к бесконечной эксплуатации, столики во всю стену ломились от обилия различных яств, в больших аквариумах аппетитно расхаживали здоровенные раки.
   На улице Быстрова уже поджидал Сергей Макаров, старый друг и один из самых близких людей, окружавших его. Всем своим видом Макаров олицетворял успех и продвижение, уверенность в себе и просто большое расположение. Среднего роста, хорошего телосложения, с яркими рыжими волосами и большими зелеными глазами, Сергей пытался помочь всем и всегда, даже совсем малознакомым людям по самым различным вопросам, если только такая возможность предоставлялась.
   Оптимизм был в нем, как говориться, «до мозга костей», а хорошее настроение воздушно-капельным путем передавалось почти всем, кто был рядом. Конечно, в жизни все бывало, и Быстров помнил не только позитив, но также периоды упадка, отчаяния, глубокой депрессии Макарова, что было следствие долгих неудач и провалов в работе.
   Сейчас же Сергей владел агентством элитной недвижимости «Парфенон», так что денежные проблемы мало заботили его. Помимо всего прочего друзья совместно организовали сеть интернет-магазинов по продаже спортивных товаров таких марок, как Гринхил, Топтен, Адидас, Лансдейл, причем по некоторым из них работали напрямую с производителями. Были мысли со временем замахнуться и на Боско, спортивную одежду олимпийской сборной России, но на сегодняшний день руки не доходили.
   – Ты один? – от Быстрова не укрылась обеспокоенность друга.
   – Как глаз у Кутузова, – даже в мрачном состоянии Сергей любил пошутить, – торчу здесь уже битый час.
   – Чего хмурый такой? Платон с тобой?
   – Это одна из причин моей напряженности, и я втайне надеялся, что вы вместе.
   – А что случилось?
   – Платон уже три часа не берет телефон, а сейчас аппарат вообще отключен.
   – Ну что ж ты хотел, он у нас важная птица, мало ли какие срочные дела нарисовались.
   Быстров сам плохо верил в собственные слова – Платон всегда предупреждал, если планы вдруг менялись, и приходилось отменять встречи с друзьями. Конечно, ни о чем страшном думать не стоило, Артему просто было грустно оттого, что друга не будет рядом в такой значимый день. Тем не менее, он старался казаться как можно веселее.
   – В таком случае мы все ему подробно перескажем, чтобы слюнки потекли. Будет знать, как пропускать наши встречи.
   Сергей лишь мрачно кивнул, впервые улыбнувшись.
   – Это единственное, что тебя беспокоит? – Артем был уверен, что есть что-то еще.
   – Не совсем. Ты случайно ничего не слышал о взрыве на юго-западе? Быть может по радио, телевизору, в интернете заметка была?
   Быстров лишь недоуменно покачал головой.
   – Ты меня пугаешь, к чему спросил? Что ты видел?
   – Ничего не видел, в том то и дело, зато отчетливо слышал.
   – Слышал что?
   – Взрыв. Рвануло так, что мне показалось, будто снесли здание МГУ, и если бы я его не видел в добром здравии по дороге сюда, поставил бы на это ящик Хеннеси.
   – Когда?
   – Около часа назад.
   – Чертовщина какая-то. Но я, правда, ничего не слышал.
   – Ладно, проехали, голова кругом идет. Давай зайдем.
   В тамбуре на стенде висели фотографии наших игроков и наиболее яркие моменты отборочного цикла чемпионата мира по футболу, с подписями внизу.
   Сам зал ресторана стилем напоминал старинную харчевню, по крайней мере, так ее представляли кинорежиссеры – деревянные столы были расставлены по всему периметру зала, а стулья заменяли длинные скамейки. Единственным отличием от старины было множество плазменных панелей телевизоров, которые висели во всю стену, и огромная фотография Брежнева на охоте в самом начале зала.
   – До игры еще минут сорок, перехватим чего?
   Быстров кивнул, и они взяли по фирменному «жигулевскому» пиву, салату «Цезарь» и общую тарелку узбекского плова.
   Артем только сейчас почувствовал, как зверски голоден, и с жадностью накинулся на заказ.
   – Как на работе? – спросил он через некоторое время, заказав еще по пиву.
   – Терпимо, – нахмурился Сергей, – ты же знаешь, цены на недвижимость все еще идут вниз, хоть и небольшими темпами, а на рынке «покупателя» работать весьма непросто.
   Начиная с двухтысячного года, жилье в столице росло как на дрожжах, принося собственникам квадратных метров непомерные прибыли. А какую маржу снимали застройщики, и говорить страшно – при начале строительства с учетом работ, материалов, техники и подкупов чиновников стоимость квадратного метра закладывалась в районе полторы-две тысячи долларов за квадратный метр, а готовые квартиры продавали за пятнадцать-двадцать тысяч долларов за метр в зависимости от этажа, вида, и прочих условий. Итого навар успешно переваливал за тысячу процентов.
   Разумеется, речь шла только об элитных жилых комплексах, а также комплексах бизнес-класса, чья природа имела в России совсем небольшой возраст.
   Наибольшее количество подобных комплексов в Москве было построено компаниями «Дон-Строй», «Капитал групп» и «Миракс».
   Если верить прессе, то на сегодняшний день первые две имели немалые трудности по выплате непомерных кредитов, которые в свое время были позаимствованы на все новые и новые стройки, а «Миракс» вообще, по слухам, сводил концы с концами, и многие со дня на день ожидали банкротства строительного гиганта. Макаров догадывался, что если бы не самый громкий проект «Миракса» – главный небоскреб Москва-Сити башня «Федерация» – то дело давно бы пошло полным крахом. Однако «Мираксу» так и не суждено будет восстановиться, и не только ему.
   Спустя несколько лет эксперты будут утверждать, что кризис 2008 года начисто стер карту основных игроков на рынке столичной недвижимости, большинство крупных компаний были поглощены банками, многие обанкротились, но, конечно же, появлялись новые игроки, которым суждено было бороться за новый, восстанавливающийся рынок. Мощный рывок преодолел в те годы будущий строительный гигант «Мортон».
   Однако обо всем этом тогда не знали, и еще год назад никто бы и подумать не мог о подобном, а руководство строительных гигантов богатели абсолютно бессовестными темпами.
   В профессиональных кругах работников недвижимости то золотое время называлось «рынком продавца», потому как собственники квартир вели себя довольно раскованно, зная, что каждый прожитый месяц приносит стоимости жилья определенную наценку. При малейших непониманиях, которые практически всегда возникали при покупках подобного жилья, продавцы запросто могли сорвать сделку, повысить стоимость квартиры или отложить продажу на более поздний срок.
   С момента наступления мирового финансового кризиса все поменялось – «элитка» со скоростью свободного падения устремилась вниз, в некоторых районах потеряв практически половину своей стоимости. Изменились и правила игры, и теперь покупатели с деньгами на руках нещадно отыгрывались на нервах продавцов, выставляя свои требования.
   С тех пор и стали называть рынок недвижимости «рынком покупателей».
   – Понимаю, но на обслуживание «Корвета» хватает?
   – С лихвой, – улыбнулся Макаров, – все в целом не так плохо. Мы, конечно же, не претендуем на уровень «Блеквуда» и «Пенни Лейна», но свой кусок всегда ухватим и в накладе не останемся. Так что помимо «Корвета» я забочусь о «Крузере» дорогой жены и добросовестно выплачиваю ипотеку за виллу в Италии.
   – Ах да, я и забыл, – развел руками Быстров, – когда поедем покупку обмывать?
   – Можем слетать на следующих выходных.
   – Давай загадаем, а там как пойдет. Скажи, а почему ты решил связаться с ипотекой?
   – Да потому что зарубежом это не наша кабала, а практически подарок – четыре процента в год, представляешь, какие ставки по сравнению с отечественными семнадцатью? Плюсов просто куча, а главное, мои средства со мной, за исключением небольших ежемесячных отчислений.
   Быстров покачал головой.
   – Ладно, давай не будем о работе. Позвони еще раз Платону.
   Сергей кивнул, потянувшись за телефоном.
   – Абонент недоступен, – с грустью произнес он.
   За пять минут до начала матча в зале яблоку негде было упасть. Самая разношерстная публика занимала места – от молодых юнцов, обмотанных российскими шарфами и разукрашенными в цвета родного флага, до взрослых солидных бизнесменов, даже в такую минуту не расстающихся с деловым стилем одежды. Слева от ребят присели две симпатичные молодые фанатки и Макаров наконец-то по настоящему улыбнулся, загадочно подмигнув другу. Несмотря на то, что он не был красавцем – непомерно большой нос был характерен скорее для жителей Кавказа – на женщин, подобно Сирано де Бержераку, производил ошеломляющее впечатление.
   – В другой раз, – покачал головой Быстров, настроение которого окончательно испортилось и в душе начало зарождаться некое подобие тревоги.
   Тем не менее, начало матча несколько развеяло дурные предчувствия, да и количество выпитого пива внесло свою долю расслабления.
   Как ни трагично было для всех присутствующих, но первый тайм прошел по нулям, а игра наших игроков порой не выдерживала критики. Атмосфера в ресторане была накалена до предела, и после свистка арбитра начались бурные дискуссии, словно каждому не терпелось вынести собственный вердикт на игру.
   – Нет, ну ты видал, чего творят! – возмущению Макарова не было предела, – они же могут запороть весь свой триумфальный путь к финалу! Куда подевалась наша атакующая игра! А защита, ты видал, чего защита вытворяет! Мы же трижды чуть не пропустили мяча из-за них!
   – И не говори! – Быстров полностью разделял негодование друга, – если бы не Акинфеев, нам бы уже хана настала!
   – Согласен! Но нельзя же ведь рассчитывать только на вратаря! В таком случае можно его одного на поле выпускать, да Аршавина в нападение ставить!
   – А Аршавина-то как держат! Шагу ступить не дают, словно кроме него у нас нападающих нет! – Макаров залпом опрокинул очередную кружку превосходного пива.
   – Да как бы кого не держали, не будет им оправдания, если мы не попадем на чемпионат.
   – Не говори! – поддержал друга Сергей. – А если из-за этого мы потеряем Хиддинка, весь наш футбол опять откатиться на инвалидный уровень.
   Артем хмыкнул, и предложил заказать по тарелочке горячих раков.
   – Погоди, это еще что за… – Сергей не успел договорить, как Быстров перекинулся на экран телевизора, где в один момент прервали обсуждения футбольных комментаторов ради экстренного выпуска новостей. Взору болельщиков предстала хорошо знакомая телеведущая Екатерина Андреева, и даже сквозь литры выпитого пива можно было разглядеть, что она взволнована.
   Друзей охватило чувство братского волнения, а услышанное позже заставило их побелеть…

Глава 2

   Оперативная съемочная группа «Первого канала» от скуки вот уже полчаса заседала в «Кофе Хаусе», истощая запасы фирменного капучино с горячими круассанами.
   День выдался на редкость скучным и нерабочим, не считая слабого пожара на складе в Капотне, к счастью, без жертв, и неподтвержденного сообщения о функционирующем казино в здании районной прокуратуры.
   Звукооператор Степан Родонин травил анекдоты, запасы которых, казалось, вообще не истощались. Выпускающий редактор Марина Семенова и оператор Олег Атаров искренне хохотали, и только корреспондент Иван Козлов сидел с хмурым видом, лишь из вежливости улыбаясь на концовках очередного анекдота, хотя совершенно не слушал их.
   Несколько минут назад Иван получил информацию о взрыве на Мосфильмовской и перестрелке между телохранителями из личной охраны президента Чечни Рамзана Кадырова с неизвестными людьми, вот только тайный информатор, которым Иван дорожил больше всех остальных, настоятельно просил не появляться на месте происшествия как минимум полчаса.
   По счастливой случайности, съемочная группа находилась в районе Ленинского проспекта, и добраться до Мосфильмовской было делом десяти минут.
   Иван прекрасно понимал, что за такую отсрочку они попросту могут не успеть первыми, но дал слово информатору. И по этой причине он до сих пор не поделился с ребятами такой новостью, которые вряд ли усидели бы на месте и минуту.
   Позже он объясниться перед Мариной, но не сейчас, когда мозг напряженно работал.
   Президент Чечни вот уже два дня находился в Москве с рабочим визитом, и это обстоятельство, как и то, что он владел квартирой на Мосфильмовской, не было секретом для прессы. Вот только по данным Ивана на сей раз Кадыров остановился в своем новом приобретении, лучшей квартире жилого комплекса «Коперник» по версии журнала «Эсквайр».
   Разумеется, пресса не отслеживала каждое передвижение президента Чечни, и тот запросто мог наведаться на Мосфильмовскую, вот только как понял из короткого разговора с информатором Иван – Кадырова там не было при взрыве.
   Остается вопрос – какого черта его охрана забыла на Мосфильмовской, да еще и вступила в перестрелку с группой неизвестных людей? Вывод напрашивался сам собой – они ждали кого-то. А что известно о самом взрыве и что, собственно, взрывали? Информатор передал, что от взрыва были жертвы, но мало, зато вскользь намекнул о наличии трупов по другим причинам.
   Козлов так глубоко закопался в себе, что даже не заметил обращенного к нему вопроса Семеновой.
   – Вань! С тобой все в порядке? – Марина выглядела обеспокоено.
   – Да-да, конечно, – замотал головой тот, – а что случилось?
   – Ты посмеялся над грустной историей Степана про подмосковный приют для животных.
   – Серьезно? – видимо, Козлов принял ее за очередной анекдот. Некрасиво получилось. – Простите, я, наверное, задумался.
   – И что же так тебя увлекло? – теперь Марина смотрела с подозрением. Тончайшее чутье охотника за новостями чувствительной стрункой дрогнуло внутри. Так акулы могут почуять слабую струйку крови через километровую толщу воды.
   Под важным предлогом Иван удалился в туалет, где проторчал минут пятнадцать, желая избежать дальнейших расспросов. Потом быстро умылся холодной водичкой, немного взбодрился, стараясь придать лицу обеспокоенность и решительно направился назад к коллегам с твердым намерением перейти в наступление.
   – Все по коням! Мне только что сообщили об одном происшествии…

   Самый популярный жилой комплекс западной части Москвы «Воробьевы Горы», что на Мосфильмовской 70, выглядел неважно. По трем высотным корпусам, более сорока этажей каждый, словно смерч с огнем пробежался: стеклопакеты выбиты, черный отпечаток на стенах как после атаки напалмом, декоративная плитка по многих местах расплавилась, но самое главное – башни стояли, а значит, несущие конструкции были не повреждены. Остальные малоэтажные корпуса находились в стороне, и поэтому не пострадали. Взрыв прогремел посреди спортивной площадки между высотными корпусами, оставив после себя солидную воронку и большой отрезок прожженной территории.
   К моменту приезда оперативной группы Семеновой весь комплекс был оцеплен милицией и ФСБ. Вокруг отчаянно выли сирены пожарных машин. Толпы перепуганных людей стекались со всего района, постепенно взяв комплекс в кольцо и перекрыв тем самым проезжую часть на самой Мосфильмовской, а также идущую перпендикулярно дорогу на Минской улице. Внутрь никого не пускали. Поскольку со временем сдерживать любопытных стало невмоготу, оперативники вызвали подкрепление.
   Съемочную группу пропустили только после предъявления карточек прессы, но к эпицентру взрыва пока не пускали.
   – Работают эксперты, им мешать нельзя, – объяснил полковник ФСБ Федор Корнилов, старый знакомый Козлова, – вам придется потерпеть.
   Водитель остановил специально оборудованный пикап «Первого Канала» рядом с парковкой малоэтажного четвертого корпуса. Все мысленно приготовились к работе.
   Атаров настраивал камеру. Киселева предупредила базу о готовности получения информации, переговорив с ответственным за выпуск «Новостей», ветераном «Первого Канала» Николаем Симоновым. Козлов же старался не отставать от полковника Корнилова, который пока не заходил за натянутую экспертами ленточку.
   – Что тут произошло?
   – По большому счету ничего страшного по сравнению с тем, что могло произойти. Конечно, ничего приятного нет.
   Он кивнул в сторону больших корпусов, и даже отсюда было видно несколько обгоревших трупов.
   – Кто это? – спросил Козлов.
   – Явно ни невинные жертвы, судя по наличию автоматов. Приехали на четырех джипах «Лэнд Крузер» и микроавтобусе GMC, и один из джипов был под крышу напичкан таким количеством взрывчатки, словно они собирались на войну. Личности будут выясняться, но есть предположение, что они здесь либо жили, либо приезжали к кому-то из жильцов – иначе охрана просто так не пропустила бы такую компанию. Скорее всего, большинство из них было убито еще до взрыва охраной Кадырова.
   На лице Ивана читалось множество вопросов, и Корнилов ясно понимал это, но вместо ответов лишь развел руками.
   – Я сам пока мало что понимаю. Знаю только, что самого Кадырова здесь не было, он сейчас на встрече в Кремле. А охрана взята под стражу, но говорить сейчас явно не собирается, да и показания их вряд ли в ближайшее время вынесут на свет. Есть только предположение о том, что взрывчатка явно не готовилась для спортивной площадки.
   – Ты думаешь, что окажись она внутри какого-либо корпуса…
   – …и на месте его был бы котлован, – закончил за корреспондента Корнилов.
   Козлов с удивлением посмотрел на полковника.
   – А есть мысли, какому корпусу предназначался подарок?
   Корнилов немного помедлил с ответом, но потом все-таки решился.
   – Вполне возможно, что всем.
   Дальнейшие вопросы застряли в горле у Ивана, едва только мысли переварили полученную информацию.
   «Семь корпусов разной этажности, да здесь тысяча квартир, не меньше! И если даже предположить, что в каждой живет по три члена семьи, то жертвы атаки переваливают за три тысячи человек!!!»
   Полковник воспользовался замешательством Козлова, незаметно улизнув за запрещенные ленточки.
   Съемочную же группу пустили внутрь только после окончания работы экспертов, и они сразу устремились к месту происшествия. Завидев издалека «сбежавшего» Корнилова, Иван сразу направился к нему.
   – Среди мирных жителей жертв нет, – Корнилов склонился над эпицентром взрыва воронкой метра в два, недоверчиво всматриваясь в пострадавший кусок земли, – разве что одного зацепила шальная пуля, но ничего страшного. Остальные по нашим рекомендациям не покидают корпусов.
   Эта новость была настоящим чудом! Как позже выяснилось, к началу перестрелки между охраной Кадырова с неизвестными на улице находилось несколько человек. Один из террористов (как их впоследствии стали называть) вышел с битой и стал крушить стоящий мирно автомобиль «Мерседес», явно рассчитывая на всеобщее внимание. Перестрелка началась довольно быстро, видимо, даже для террористов, и все свободные зеваки пулей влетели в ближайшие подъезды, поэтому никто не пострадал.
   Машинам повезло меньше. Гостевая стоянка дорогих машин в один миг стала похожа на свалку металлолома, и, несмотря на всю трагичность ситуации, Иван с грустью оглядел «Мерседес» SLR, стоящий ближе всех к спортивной площадке – от былого величия остался лишь фирменный знак.
   Жертв перестрелки уже убрали, но были отмечены места их нахождения. Иван насчитал четырнадцать. Корнилов сказал, что в «Галерее» есть еще.
   «Галереей» назывался туннель под землей, который соединял все семь корпусов, а также давал выход жильцам в фитнес-клуб, продуктовый магазин и в будущем строящийся торгово-развлекательный комплекс. Спуститься в него можно было со второго уровня подземной стоянки или по лестнице с корпусов.
   Атаров с камерой сновал вдоль и поперек, стараясь отхватить наиболее яркие кадры. Киселева не отставала от него ни на шаг.
   – Олег, ты вообще чего-нибудь понимаешь? – спросила вдруг она, – как такое могло произойти? На кого-то покушались?
   – Понимать я буду потом, – буркнул оператор. Он очень не любил, когда отвлекали от работы.
   Марина с наигранной обидой закатила глаза, но продолжать расспросы не стала.
   К этому моменту налетели запыхавшиеся группы телеканалов РТР и ТВЦ. Видимо новость застала их на другом конце города, либо гораздо позже, чем следовало. Остальные были на подходе, и через полчаса прессы на площадке было не меньше оперативных сотрудников.
   Стали понемногу выходить на улицу жители комплекса, с ужасом наблюдая за развернувшейся картиной. Корреспонденты накинулись на них, как коршуны на добычу, задавая примерно одни и те же вопросы.
   – Я была дома, когда услышала выстрелы, сначала несколько, а потом начался настоящий ад, – говорила молодая женщина, жительница с третьего этажа.
   – Точно, настоящий ад! – вторил ей сосед, артистичной внешности мужчина лет сорока, – огонь вели с разных точек! У меня окна кухни выходят на спортивную площадку, вон те, видите, с разбитыми стеклами! – он указал на угол дома. – Трое стояли прямо за четвертым корпусом. Остальных видно не было, наверное, обошли дом с другой стороны.
   – Я видела стрелявшего человека на площадке пожарной лестницы, – очень подвижная старушка подбежала ближе к первому корпусу, указывая пальцем вверх.
   Рассказы других жильцов в основном повторялись, правда, по ним сложно было составить полную картину происшедшего. Люди либо мало что видели, боясь высовываться в окна, либо успели ухватить совсем немного. Как выяснилось позже, стрельба продолжалась совсем недолго, возможно, меньше минуты. Потом рвануло.
   Дабы не терять времени зря, а также сохранить превосходство первого появления, группа «Первого Канала» собралась у своего микроавтобуса, внутри которого находился передвижной сателлит для передачи информации в центр.
   Еще во время осмотра корпусов Козлов мысленно накидывал текст выступления, местами останавливаясь, делая пометки в блокноте.
   Олег Атаров вручил диск записи Семеновой, вставляя в камеру новый и готовясь к тому моменту, когда Иван включит звук и пойдет съемка крупным планом.
   В микроавтобусе, в тесной аппаратной, оборудованной монтажными столами и машинами для передачи материала, стоявшими друг на друге, водитель-техник настраивал передатчик на волну сателлита студии «Первого Канала».
   Семенова возилась с переданным ей диском съемки, а Иван тем временем заканчивал свои наброски, мысленно готовясь к собственному репортажу.
   После окончания записи Козлов отправился искать Корнилова, который за это время должен был узнать все подробнее.
   Полковник ФСБ ходил по «Галерее» взад и вперед, словно измеряя ее шагами, и выглядел весьма удрученно. С Иваном они познакомились задолго до того, как один стал репортером, а другой связал свою жизнь с государственной службой. Несколько лет оба довольно плотно дружили, но один неприятный инцидент положил конец их дружбе.
   С тех пор, вспоминая прошедшее время, Козлов и Корнилов решили не рвать все с корнем, и сохранили просто приятельские отношения.
   – Очень много здесь неясного, я бы даже сказал, неправдоподобного, – Корнилов не стал дожидаться вопросов, – не для прессы.
   Козлов кивнул.
   – Общее количество трупов тридцать пять, из них одиннадцать – охрана Кадырова, остальные, гм, будем называть их неизвестными.
   – Значит, сыграть в сухую по очкам не получилось, – сказал Иван, – а еще говорят, лучшая охрана у первых лиц.
   – Охрана у Кадырова из бывших бойцов группы «Альфа», лучшие из лучших, и количество жертв с их стороны доказывает только то, что нападавшие были тоже большие профи. Мое первое впечатление по поводу того, что неизвестных убили до взрыва, похоже, ошибочны – это взрыв их уничтожил. Значит, они его не ожидали, либо все произошло настолько быстро, что даже профи не успели среагировать. Вот телохранителям Кадырова повезло больше, их погибло только двое на площадке. Двое против десяти. Зато вот здесь, – Корнилов окинул взглядом «Галерею», – была только стрельба, и явно не в пользу «Альфы». Три трупа бойцов лежало рядом в самом начале тоннеля. Двое из нападавших найдены мертвыми на лестнице. Еще двое на территории подземной парковки, один возле почтовых ящиков в подъезде второй башни.
   – Тогда кто же в таком случае пострелял их? – удивился Иван.
   – Это загадка, вряд ли они полегли все одновременно. Остальные же телохранители находились на улице. Будем выяснять.
   – А по поводу нападавших? Неужели ничего не ясно?
   – Эта вторая загадка для меня, – вздохнул Корнилов, – машины числятся на одной из квартир комплекса. Наши люди обыскали ее, и, к великой моей радости, нашли семь паспортов. Два из них точно принадлежат людям, проехавшим на территорию – их опознали по фото охрана на проходной. Остальные пять, скорее всего, также имеют отношение к нападавшим. Но самое главное то, что эти паспорта не зарегистрированы нигде!
   – В смысле, подделка?
   – В том то и дело, что нет! Степень защиты российского паспорта, как ни странно, одна из сильнейших в мире. У нас в команде экспертов, владеющих большинством наборов «ключей» к паспорту, по пальцам перечесть. И если они все одновременно твердят мне, что документы подлинные – сомневаться не приходится. Конечно, мы отправим паспорта туда, где проведут анализ на все сто…
   – Это куда? Кто владеет полной информацией?
   – Государственная тайна, – поморщился Корнилов, – к тому же это не имеет никакого значения. Если наши опасения подтвердятся, можно будет ставить свою голову на то, что документы вышли из-под станка «Госзнака».
   – Хорошо, допустим, они настоящие.
   – В таком случае государство и понятие не имеет, что когда-либо выдавало их данным субъектам. Более того, если эти пятеро вообще рождались на территории России, ходили в детский сад, школу, институт – то значит, были невидимками. Даже свидетельств о рождении нет! Квартира зарегистрирована на Гуланова Андрея Владимировича, человека, о котором налоговые органы не знают ровным счетом ничего.
   – Как так? – удивился Иван. – Сделка купли-продажи должна была пройти через регистрационную палату, они же в свою очередь снабжают информацией налоговиков и прочие заинтересованные структуры. Разве возможно обойти все это?
   – Я бы и рад сказать, что нет, но зная, какой у нас творится бардак и коррупция, просто промолчу.
   – Во дела.
   – И не говори, – кивнул Корнилов, – но больше всего меня шокируют не документы, а вооружение этих хлопцев. Ты когда-нибудь слышал о последней разработке автомата «Magpul Massaund»?
   Любого другого подобный вопрос поставил бы в тупик, но не Козлова. Одним из хобби бывшего следователя было вооружение – история, испытания, последние разработки. Журналы, статьи, специализированные книги, любая полезная информация, которую можно было достать, с жадностью исследователя впитывались Иваном, поглощая большую часть свободного времени.
   – Еще бы! Обновление устаревшей «М16».
   – Не просто обновление, – возразил Корнилов, тоже любитель подобной тематики, – это совершенно новая технология, в рекордно короткие сроки меняет калибр и класс вооружения – компактный карабин, автомат, снайперская винтовка в одном лице. При массе в три с половиной килограмма обладает улучшенной…
   – …все понятно, – перебил товарища Иван, который не любил подобных лекций, – ты хочешь сказать, что у горе взрывателей имелся образец этого чуда?
   – У них было пять автоматов «Magpul Massaund», два из которых нашли в машинах!
   – Ты шутишь?
   – Шел бы ты знаешь куда! – обиделся Корнилов.
   – Ладно, прости, просто не верится.
   – Я еще не закончил, приготовь свое неверие. У этих, – он кивнул в сторону лестницы, – нашли два автомата «АК-9».
   Козлов шокировано посмотрел на полковника, не решаясь продолжить вопросы. «АК-9», абсолютно новый «Калаш», за разработкой которого он следил с двухтысячного года, и сам мог написать целую статью об этом. При создании разработчики пытались превзойти все имеющиеся аналоги и собрать лучшее, что есть в России. Бесшумный, беспламенный компактный автомат, имея в своем арсенале подствольный гранатомет, лазерный прицел, набор тактических фонарей, дополнительный прицел «ночного видения», обладая при этом простотой обращения и тончайшей высокоточностью – он был настоящим гением убийства!
   Правда, в одном Иван не был уверен, и не преминул спросить Корнилова.
   – Погоди-погоди, разве его уже пустили в производство?
   – В том-то и дело, что нет! Первый образец должны представить в этом году на выставке «РОСТ-2009»!
   – Я просто в шоке от всего этого. А можно хоть одним глазком? А? – любопытство исследователя взяла свое.
   – Их уже увезли, – покачал головой полковник. – И на самом деле, это еще не все сюрпризы.
   – Даже боюсь спрашивать.
   – О нанотехнологиях много знаешь?
   – Если честно, никак не доберусь до этой области.
   – «Молекулярная броня» говорит тебе о чем-нибудь?
   Козлов лишь удрученно развел руками, сказав, что с фантастикой связан плохо.
   – При чем тут это! Ты знаешь, что на современных танках по корпусу расположены тротиловые пластины?
   – Это еще зачем?
   – Активная атака. При прямой атаке тротил принимает на себя огневую мощь, разумеется, детонируя, и своим взрывом действует по принципу «клин-клином», отталкивая вражеский снаряд. «Молекулярная броня», или «Наноброня» действует похоже – технология противоудара, когда пуля получает встречный удар в виде освобождающейся тепловой энергии от микровзрыва вещества в капсулах, располагающихся в таком бронежилете.
   – Откуда ты все это знаешь? – удивился Козлов, по привычке досадуя, что пропустил нечто значимое.
   – Последние наноразработки, должен быть в курсе. Да в интернете уже можно найти подобную информацию, просто ты не интересовался. У нас в ФСБ еще нет ни одного образца подобного бронежилета, а у этих молодцов на каждом трупе.
   – Если после всего сказанного в СМИ запустят очередную легенду о международном терроризме, я не знаю, что…
   – Да погоди ты, – разозлился Корнилов, – без тебя тошно. Я ведь тоже не дурак, сам понимаю, что дела хуже некуда. Вот только понятия пока не имею, откуда могут расти такие могущественные руки. С минуты на минуту жду сигнала с верхов, где мне вежливо предложат забыть об этом деле и наложат на все произошедшее самый засекреченный ярлык.
   Иван внимательно слушал товарища, тщательно переваривая информацию. Картина вырисовывалась более чем плачевная. С одной стороны люди-призраки, на которых у государства нет абсолютно ничего, вооруженные по последнему слову техники, с другой, личная охрана президента Чечни. Похоже на столкновение двух противоборствующих сил. И если по вторым все ясно, то принадлежность первых остается загадкой. Больше всего Ивана тревожила новость о якобы подлинных документах. Если автоматы еще можно теоретически достать, используя много денег и влияния, то сделать себе оригинальные паспорта…
   Да что себя обманывать, сделать это без ведома властей невозможно! А если подрыв жилого комплекса организовал кто-то с верхов, то это наверняка была только прелюдия к очень большой игре. Иван поймал себя на мысли, что было бы гораздо легче, будь документы подделкой. Интересно, разделял ли его мысли Корнилов? Иван решил прямо об этом спросить полковника.
   – Думал конечно, – кивнул Корнилов, – вот только очень надеюсь, что мои догадки ошибочны.
   – Хотелось бы верить, – согласился Козлов, – но много фактов говорят об обратном. Скажи, были у вас предупреждения о чем-то подобном? О терактах такого уровня?
   – Нет, – Корнилов покачал головой, а – много всего было, но что бы кто-нибудь замахнулся на такое!
   – А ведь нельзя упрекнуть разведку в плохой работе! На деле получается, что об этом знал только Кадыров, не зря ведь его охрана чудом остановила теракт.
   – Это верно. Ребята настоящие герои. Но есть еще один момент, который не дает мне покоя, – сказал вдруг Корнилов, – если бы ты хотел взорвать такой комплекс, как бы поступил?
   Иван долго не раздумывал.
   – Загнал бы семь машин с взрывчаткой под каждый корпус, дождался ночи, когда все будут дома, и рванул.
   – Точно! – ударил кулаком по стене Корнилов. – Все гениальное просто! Для надежности можно машин и побольше нагнать. И на проходной не проверят, если ты жилец, и уйти будет гораздо проще. Тем более, что о готовящемся теракте не знал никто. Так зачем же таким профи взбрело в голову на своем горбу тащить взрывчатку в дом? Можешь себе представить, что произошло с тем, кто находился рядом с чемоданом?
   – Каким чемоданом? – не понял Козлов.
   – Взрывчатку переносили в чемодане. Так вот, бедолагу, несшего чемодан, разорвало на части так, что мои люди даже место его смерти обозначить не смогли.
   – Господи, какой ужас. А почему чемодан вообще взорвался?
   – Попадание пули. Возможно шальной. По крайней мере, так предварительно считают эксперты. Но есть еще одно предположение, которое в случае подтверждения может обратиться в настоящее чудо.
   – Ты о чем?
   – Семь корпусов в комплексе. Семь чемоданов с взрывчаткой в машинах. То есть, по одному чемодану на дом. Представляешь, какая мощь должна быть в нем?! Эксперты полагают, что взрыв предполагался с кумулятивным эффектом, то есть путем его концентрации в заданном направлении. По показанию многих очевидцев, включая случайных прохожих в разных концах района – столб огня поднялся вверх практически на уровень верхних этажей! Можно предположить, что при попадании пули в чемодан, кумулятивный снаряд был направлен в небо. А если бы иначе? Если бы он смотрел в сторону одного из корпусов, мог бы так дать по монолитной опоре, что я даже боюсь загадывать дальнейшее! Одно могу утверждать – жертв было бы гораздо больше.
   – Да, это и правда настоящее чудо, что все обошлось именно так, а не иначе, – согласился Иван.
   Заиграл телефон. Корнилов ответил на звонок, заметно переменился в лице, быстро распрощался и пулей выскочил на улицу, так ничего и не объяснив.
   Иван лишь понятливо кивнул товарищу, понимая, что государственные тайны не подлежат обсуждению.
   Коллеги с нетерпением встретили его на улице.
   – Удалось еще что-нибудь узнать? А то здесь больше вообще ничего не выжать, – пожаловалась на ФСБэшников Семенова.
   – Все потом, поехали отсюда! Михалыч, – обратился Козлов к водителю, запрыгивая в машину – гони на ленинградку!
   – Да что стряслось-то?! – завопили все.
   – Говорю же, потом!
   Первая информация о трагедии появилась на телевидении буквально сразу после передачи репортажа в студию «Первого Канала». Молниеносно отреагировал интернет, практически все основные порталы. Затем подключилось и радио.
   Как раз к моменту поступления шокирующих новостей Артем Быстров ожидал такси, не включая ни телевизор, ни интернет, поэтому на вопрос Макарова о взрыве лишь пожал плечами.
   Журналисты заранее предвкушали первые полосы утренних газет, но они еще не знали, что ошибаются. Сенсационная слава достанется другому событию, которое только что произошло за пределами столицы.
   И оно буквально сметет своим размахом трагедию в «Воробьевых Горах», как и все другие новости.

Глава 3

   Машина оперативной съемочной группы «Первого Канала» неслась по Ленинградскому проспекту в сторону области, нарушая все мыслимые и немыслимые скоростные режимы. Команда телевизионщиков сидела в сильнейшем напряжении, с минуты на минуту ожидая шокирующих новостей из центра, либо от собственных информаторов.
   Козлов не зря все детство проиграл в городском оркестре, обладая тончайшим, абсолютным слухом. Конечно, свою роль сыграла глубокая тишина «Галереи» и внутренняя громкость телефона Федора Корнилова, ведь благодаря всем вышеперечисленным причинам Иван смог частично услышать то, от чего так побледнел полковник ФСБ, человек со стальными нервами:
   «Солнечногорский район»…
   «Состояние №1»…
   Больше ничего толком воспроизвести не удалось, и даже в слове «Солнечногорский» корреспондент не был уверен. Вполне могли сказать и «Красногорский» или еще какой-нибудь другой созвучный район – звонивший старался говорить негромко. Зато за фразу «Состояние №1» Иван готов был ручаться.
   Раньше, еще когда он работал в Генеральной прокуратуре, они чаще общались с Корниловым, нередко вместе выпивали, вместе водили детей в зоопарк, выбирались семьями за город на шашлыки, в общем, вели нормальную дружескую жизнь. Сама специфика работы сильно давила на психику, а груз ответственности порой превышал все мыслимые человеческие нормы. Иногда нервы, как говорится, зашкаливали, тем более у Корнилова, которого периодически отсылали в командировки по «горячим точкам», и хотелось поделиться проблемами, поплакаться по-мужски в крепкую жилетку товарища. О чем только не говорилось за закрытыми стенами Козловской кухни под сочный вкус домашних грибочков, хруст соленых огурцов и освежающий эффект ледяной водки.
   Оба справедливо считали, что по долгу службы посвящены в различные государственные тайны, оба давали обязательство о неразглашении, и оба, так или иначе, были связанны общими узами работы, пускай и немного разной.
   Так чего же скрывать секреты от товарища? Безусловно, большинство сотрудников подобных организаций привела бы в ужас такая откровенность, а узнай вышестоящее руководство о дружеских беседах – проблем не оберешься! Но Козлов и Корнилов были людьми специфическими, совсем не зашоренными служебными установками, секретностью, на многое даже посматривали с юмором. Это качество помогло обоим избежать еще больших нервов, чем было уготовлено работой.
   Именно поэтому Иван хорошо помнил, что означает «Состояние №1» для любого сотрудника ФСБ – происшествие высочайшей важности, ставившее под угрозу национальную безопасность. Миллиарды рублей каждый год тратится на создание секретных шифров для спецслужб, а у них – «Состояние №1». Скудоумие!
   И что же могло случиться сейчас? Самым безобидным из предполагаемых вариантов в голове Ивана был взрыв ядерной бомбы.
   Машина проскочила Химки, углубляясь все дальше в область.
   – Что у нас, пока молчок? – нетерпение звукооператора Родонина периодически лопалось, и следовали похожие друг на друга вопросы.
   – Тишина, – вздохнула Марина, которая не выпускала телефон из рук, ожидая звонка.
   – Солнечногорский район весьма обширен, – сказал Атаров, – едем вслепую, ведь ты даже не уверен в выборе направления.
   – Да знаю я, знаю! – вскипел Козлов, нервы которого начали сдавать, – но мы должны рискнуть, а не сидеть на одном месте!
   – Успокойся, – примирительным тоном произнесла Марина, – возьми лучше шоколадку, хорошо помогает мыслям, снимает напряжение.
   Иван проглотил целую плитку молочного шоколада, почувствовав облегчение. Хотелось немного отвлечься.
   – Кофе будешь? – Степан достал горячий термос, наполнив несколько стаканов.
   Десять лет работы в прокуратуре не прошло для Козлова даром, и мысли с новой силой забегали в голове. Зачем надо было взрывать такой комплекс, как «Воробьевы Горы»? Кому это нужно было? И главное, что должно было за этим последовать? Зная ответ на последний вопрос, можно было ответить на все остальные.
   Единственными, кто мог хоть как-то пролить свет на произошедшие события, были телохранители Кадырова – если не считать самого президента Чечни – но до них сейчас было не дотянуться. В этот момент Иван впервые пожалел, что ушел из органов.
   Его отец всегда мечтал видеть в сыне продолжение самого себя, и, будучи крупным партийным работником, всячески продвигал непутевое дитя, дав сначала первоклассное образование, а потом и «золотое» место работы.
   Проблемой самого Ивана была неподкупная честность и вера с силу закона, даже такого шаткого, как наш. Сложное время становления новой России просто не могло проходить гладко.
   Конечно, многое бывало, о чем память хранила лишь отвращение: и разоблачение так называемых «оборотней в погонах», среди которых оказывались даже ближайшие коллеги, и давление с «верхов», дабы придать определенный оттенок конкретному делу, но все еще можно было стерпеть. Козлов до конца верил, что процесс «ломки» молодого государства наконец-то закончится, но 2003 год положил конец его надеждам.
   Осень этого года стала началом уничтожения империи Михаила Ходорковского. А поскольку необходимых фактов для дела особо не набиралось, то прокуратуру буквально поставили раком для достижения своих целей.
   Иван прекрасно знал, кто за всем этим стоял – Анатолий Меленков, человек безграничной власти, на которого большинство наших граждан надеялось больше, чем на президента и премьера вместе взятых.
   Народное признание, это конечно, хорошо, но ведь прокуратура это вам не девочка на побегушках! Это особняк очень сложного государственного организма, который может действовать только суверенно! И не важно, чьи интересы могут быть при этом затронуты!
   Когда же начали процесс против олигарха, поступив с важнейшим институтом власти как с уличной девкой, Козлов не выдержал и двух месяцев, подав в отставку. Он не знал, виновен ли Ходорковский, но отчетливо видел, как в достижении своих целей власть готова растоптать даже принципы действующей Конституции.
   Будучи большим любителем истории, Иван часто вспоминал самый громкий судебный процесс конца девятнадцатого века, выявивший тотальную коррумпированность и полную неспособность прогнившей системы власти действовать в рамках закона. Правда, происходило это во Франции, и в мировой истории осталось известно как дело Альфреда Дрейфуса, французского офицера, обвиненного в шпионаже в пользу Германской Империи. Власть намеренно отвергала факты в пользу Дрейфуса, не брезгуя такими действиями, как фальсификация и подлог ложных доказательств против обвиняемого, намеренно укрывая от удара истинного виновника-шпиона офицера Эстергази. Военный министр, Генштаб, почти все военное сословие, судьи, все действовали заодно.
   За семь лет этого позора и кошмара для Дрейфуса дело произвело колоссальный общественный резонанс, практически разделив тогдашнюю Францию на сторонников и противников обвиняемого офицера.
   К исторической славе можно сказать, что правда в итоге восторжествовала, и Дрейфус обрел долгожданную свободу, но процесс раскрыл столько государственных язв, что до сих пор остается самым позорным пятном в истории Франции.
   Для Козлова таким пятном стал процесс Ходорковского. Конечно, опальный олигарх мало походил на офицера французской армии, и, возможно, был в большей степени замешан в делах, за которые полагалась уголовная ответственность, но факт остается фактом – в обоих случаях власть готова была пойти на все ради достижения своих целей.
   Если говорить откровенно, то на самого Ходорковского Ивану было глубоко наплевать. Он вообще ненавидел всех наших олигархов, наблюдая за тем, как горстка поднявшихся человечков быстренько прибрала к рукам все национальное богатство, оставив страну без гроша в кармане. Разумеется, не будь на то воли суверенной власти, провернуть подобное было бы весьма проблематично.
   Но, положа руку на сердце, Козлов еще мог верить и надеяться в силу и независимость родной прокуратуры – ведь как один из институтов государства, она была в определенной мере самостоятельна! Это доказывает тот факт, что даже опального Генерального Прокурора Юрия Скуратова президент не мог просто так снять с поста. А ведь Юрий Ильич – сразу после дефолта 1998 года – начал расследование деятельности 780 крупных государственных чиновников, которые подозревались в игре на рынке ГКО (государственных облигаций) с использованием служебного положения. Среди них было множество молодых реформаторов, известных своей близостью с семьей президента.
   Тогда прокуратура еще могла показать клыки. Именно поэтому пришлось создавать пленку, на которой человек, похожий на Скуратова, развлекался с двумя проститутками, и пускать затем ее на центральные телеканалы. Позорище!
   Ивана всегда удивлял тот факт, что даже сто лет назад в Европе беззаконие власти могло спровоцировать негативную реакцию общества, а ведь на дворе веком информации и не пахло!
   В наше же время, когда технологии каждый год достигают порог очередного прорыва, и любой человек может при желании получить доступ к любому событию, так или иначе влияющему на жизнь страны – общество в целом ведет себя как сторонний наблюдатель, действуя старинному русскому принципу «моя хата с краю».
   Взрывают жилые дома, захватывают заложников посреди Москвы, про события, подобные Беслану вообще вспоминать не хочется – терпеливый народ вздыхает, сочувствует, но молчит и не лезет на рожон.
   «А что ты собственно хочешь, чтобы он делал?» – пронеслось в голове.
   Видимо, шоколад сыграл свою роль, спровоцировав усердную работу мозга. Иван даже подскочил от неожиданной вибрации и сразу не смог понять, что произошло.
   – Телефон! – вскрикнула Марина, – твой телефон!
   Правда, это был телефон, стоящий на режиме вибро-звонка. Иван с жадностью схватил аппарат, и не думая смотреть на номер. Все мысли моментально переключились на работу. За минуту разговора вся кровь отхлынула от лица, придав Козлову мертвецкую бледность.
   – Что там!? – общий возглас облетел микроавтобус, едва Иван отключил аппарат.
   – Если бы мне сообщили о начале революции, я был бы меньше потрясен. Дамы и господа, полчаса назад взорвали кортеж Голиафа…

   Анатолий Петрович Меленков, прямой потомок по матери легендарного Григория Потемкина-Таврического, фаворита Екатерины Великой, унаследовал у прадеда не только острый ум, звериное чутье, неизменную интуицию, не менее выдающуюся жизнь, но и прозвище Голиаф, хотя был вполне зряч на оба глаза. Правда Потемкин не обладал и десятой доли того могущества, которым был наделен его выдающийся потомок.
   В свои шестьдесят пять Меленков негласно контролировал российскую финансовую систему, был одним из тех, под чьим влиянием вершилась вся европейская политика, и мог выбить на нужды государства практически любой кредит, который могли напечатать денежные станки «Госзнака» и многие другие станки.
   По его инициативе российская банковская система до сих пор находилась за «железным занавесом», верша собственную политику по выдаче кредитов, ипотеке, и всему прочему, и даже возможное вступление страны в ВТО не изменило бы действующих порядков.
   Бывший руководитель КГБ, возглавивший в девяностых его уничтожение; руководитель службы Внешней Разведки новой России; Министр Энергетики; председатель Центрального Банка; Министр Иностранных Дел, с 2001 года оставивший государственную службу, возглавив собственную компанию «Голиаф», крупнейшую транснациональную корпорацию мира, реализовывавшую проекты государственного масштаба.
   Для большинства граждан Меленков олицетворял защитника и благодетеля, честного и неподкупного человека, неустанно трудящегося на благо общества. Во многом это представление было следствием работы средств массовой информации, подконтрольных Меленкову, и реализация собственных проектов, носящих в себе смысл «на благо народа». Последним из таких, с одобрения действующей власти, было создание целого подмосковного города для малоимущих и людей, стоящих в очередях за предоставлением государственного жилья.
   Самый грандиозный проект новой России носил название «Новый свет», занимал территорию в десять квадратных километров, находился в двадцати пяти километрах к западу от Москвы, и был рассчитан на создание семидесяти небольших комплексов для размещения более трехсот тысяч малоимущих граждан. Десятки подрядчиков боролись за право строительства отдельных проектов, к которым в обязательство входило также обеспечение полной инфраструктурой: школ, детских садов, социальных и муниципальных служб и многого другого.
   Мало кто в мире знал, что львиную долю средств на реализацию такого проекта выделил один из крупнейших американских банков «Леман Бразерс» за полгода до своего нашумевшего банкротства. Разумеется, колоссальная сумма прошла весьма занимательное кругосветное путешествие, побывав на сотнях счетах в разных странах, прежде чем добраться до точки истинного назначения.
   Сам же «Новый Свет» был запущен через три месяца после начала мирового финансового кризиса, словно в доказательство нерушимости российской экономики и устойчивости «народных программ», на что было дано личное одобрение президента и премьер-министра.
   Охрана Меленкова состояла из сотрудников самых засекреченных силовых структур страны, его кортеж мало чем отличался от президентского, а в момент его передвижения по городу и области перекрывали улицы и трассы. Разумеется, все это противоречило действующему законодательству, но Меленков не зря часто вспоминал фразу Рокфеллера: «Дайте мне в руки печатный станок, и мне будет плевать на тех, кто издает законы».
   Микроавтобус съемочной группы «Первого Канала» летел по трассе на всех скоростях, словно подгоняемый произошедшей сенсацией.
   – Мы должны быть первыми! – повторяла Семенова, – на базе готовность номер один, сразу же перекроют идущие передачи для экстренных новостей, едва получат информацию!
   – Какие там передачи, – вздохнул Атаров, – уже пятнадцать минут как начался футбольный матч Россия-Словения.
   – Точно! – встрепенулся Родонин, – а я же собирался разбиться в лепешку, но вырваться на игру.
   – Ничего, расслабься, – осадила его Семенова, – у нас тут зрелище получше ожидается. Михалыч! – окликнула она водителя, – ты там в полете куда лететь-то не забыл?
   – Прямо по трассе, сразу за поселком Пешки, не доезжая нескольких километров до Солнечногорска! – отчеканил тот. – Да там наверняка сейчас такое шоу, что мимо не проскочим.
   – Долго еще?
   – Минут десять, не больше.
   Иван Козлов сидел молча, до сих пор не в состоянии поверить в то, что услышал по телефону. Столько трагических происшествий за один день еще не происходило за время его работы. Голова шла кругом.
   Сразу за Пешками трасса была перекрыта стянутыми подкреплениями ОМОНа. Посреди дороги стоял неведомо откуда пригнанный бронетранспортер. На лицах бойцов читалось нескрываемое удивление таким скорым приездом прессы, но к счастью, долго пререкаться не стали – проверили документы и пропустили за кордон.
   – О Боже, – вырвалось у Козлова, едва впереди показались остатки бывшего кортежа Меленкова.
   Зрелище шокировало – обгоревшие части бронированных машин были раскиданы по всей дороге, кое-где лежали трудно узнаваемые, изуродованные тела телохранителей, повсюду веяло смертью. И даже наличие множества машин милиции и скорой помощи не меняло общей картины. Отрезок трассы сразу за Пешками несколько километров не освещался вообще, поэтому сотрудникам оперативных групп пришлось привести дополнительное освещение. Две полосы дороги в обе стороны разделяли стальные ограждения, сейчас снесенные. Трагедия произошла на стороне, ведущей в область.
   Группа «Первого Канала» быстро мобилизовалась. Атаров схватил камеру и бросился в самую гущу событий, с жадностью захватывая трагические кадры. Козлов надеялся найти знакомые лица, потому как местные оперативники молчали как истуканы, с упрямством баранов повторяя одни и те же «без комментариев», но ни Корнилова, ни кого-либо другого из знакомых на месте происшествия не было. Водитель сразу же занялся настройкой сателлита по указанию выпускающего редактора Семеновой. На базе с нетерпением ждали информации, то и дело названивая Марине.
   Иван уже отчаялся добиться хоть какого-то описания картины произошедшего, решив разобраться во всем самому, и только тут с ужасом обратил внимание на обгоревшие, сильно деформированные машины сопровождения. От людей, находившихся в них, и попавших, по всей видимости, в безжалостную мясорубку, мало что осталось, а останки не было возможности извлечь из-за сильной деформации бронированных машин, поэтому оперативники ждали приезда специальной машины со сварочным аппаратом.
   Четыре джипа «Гелендваген», словно побывавшие под большим прессом, были раскиданы по краям дороги. «Пульман» Меленкова перевернуло и отнесло чуть дальше.
   По центру дороги лежали останки еще одного автомобиля, скорее всего не из числа машин сопровождения, судя по противоположному направлению. Конечно, машину могло и перевернуть, но даже своим ярко-красным цветом – уже сложно узнаваемым – она явно не вписывалась в общую картину.
   Когда Иван прошел чуть ближе, то по некоторым деталям сумел определить марку – это тоже был «Мерседес», только разорвало просто невероятно. Среди обломков кузова Козлов разглядел остатки странного устройства, внешне напоминавшие многоствольный пулемет из фильма «Терминатор», с которого герой Шварценеггера браво лупцевал полицейских.
   «Миниган, – вспомнил название пулемета Козлов, – вот только странный какой-то, более узкий, а диаметр стволов наоборот больше. Судя по всему, с таким калибром можно и на танк».
   Похоже, что живыми очевидцами происшествия здесь и не пахло.
   Немного дальше кортежа героически «погибли» четыре машины сопровождения милиции, своими пулевыми отверстиями напоминающие кухонный дуршлаг. Иван с содроганием вспомнил «пулемет Терминатора». В остальном же картина тут мало чем отличалась от всего прочего.
   Осмотрев бегло еще раз место трагедии, Иван пришел к выводу, что подобное мог спровоцировать только мощнейший взрыв. Он был слаб во взрывчатках, хотя и старался со временем заполнить этот пробел. Знал только, что пластид обладает наибольшей мощью. Конечно, все могло уже измениться – время-то летит, и с каждым годом человечество изобретает все новые орудия уничтожения себе подобных. Но все же, если отбросить догадки, разве может взрывная волна, пусть даже очень сильная, сотворить такое с целым кортежем бронированных машин? Не оставив после себя ничего живого?
   Иван не хотел больше смотреть в сторону кортежа, зная, что такая ужасающая картина долго не оставит сознание, но все же пришлось.
   Останки разорванного «Мерседеса» говорили о том, что именно эта машина была переносчиком смертоносной взрывчатки, если версия Козлова подтверждалась. Иван услышал под ногами странный скрежет, словно металл терся об асфальт. Он немного отошел и посветил маленьким фонариком, что всегда висел на брелке с ключами. Автомобильный номер. Что-то странное было в нем, и Иван сразу не смог сообразить, что по размерам номер короче и выше стандартного, по американскому образцу. Он осторожно перевернул носком ботинка номер, но к своему удивлению не обнаружил там цифр. Только слово, точнее имя: «ПЛАТОН».
   – Как успехи, следопыт? – от неожиданности Козлов чуть не подпрыгнул на месте. Сзади стоял Корнилов. Вид у полковника был мрачноватый, и если он и удивился столь скорому появлению старого друга, то виду не подал. – Хороший слух.
   – Ты о чем? – искренне удивился Иван. Его мысли были полностью загружены увиденным.
   – Да так, – Корнилов ехидно улыбнулся, но как-то слабо, словно выдавил из себя. – Не удивлен тому, как вас пропустили?
   – Очень удивлен, – признался Иван.
   – Я ждал тебя, поэтому дал указание, так что с «Первого Канала» причитается. Ну рассказывай, до чего додумался?
   Козлов помедлил.
   – Версия только одна. Вот эта хреновина, – он указал на остаток красного Мерседеса, – начиненная по самую крышу взрывчаткой, протаранила кортеж. Больше добавить нечего, можешь сам посмотреть.
   – Что-то много взрывчатки для одного дня, – вздохнул полковник, – но тут я с тобой соглашусь. В целом картина понята правильно. Перед нами то, что осталось от машины Платона Самсонова. Слыхал о таком?
   – Конечно! – Иван с удивлением поглядел на останки Мерседеса, словно увидел его впервые, – несколько месяцев назад даже брал у него интервью. Самсонов был ближайшим сторонником Меленкова. Как такое могло произойти?
   – Понятия не имею! – развел руками Корнилов, который сам уже не раз задавал себе подобный вопрос, – возможно, мы что-то упустили, и в могучем дубе Голиафа завелись черви.
   – Федор Викторович! – подбежал молодой помощник Корнилова, – вас к телефону! Первая линия!
   – Кто? – нахмурился полковник.
   – Премьер-министр, сэр.
   Игорь Минаев, внук генерала Минаева, больше всего на свете любил читать, и уделял этому занятию все свое свободное время. Последние месяцы были посвящены классикам английской литературы, поэтому иногда по растерянности, иногда как сейчас, в период большого волнения, он мог обратиться к полковнику «сэр». Корнилов же обычно подтрунивал над парнем, но сейчас пропустил мимо ушей иноземное обращение.
   – Федь, подожди, – чуть слышно сказал Козлов Корнилову, когда последний практически принял позу низкого старта, и кивнул в сторону красного Мерседеса. – Там был… в машине… Самсонов?
   – Тут во всех машинах такой фарш, прости Господи, – ответил Корнилов, – что без анализов ДНК, боюсь, не разберемся. Правда, кое-кого еще можно будет определить по отличающим признакам, но по Самсонову у нас практически ничего нет, будем выяснять. Хотя даже если чего и было бы, то от водителя этой горе-машины практически ничего не осталось, сам видел.
   И полковник устремился к телефону.
   – Скажешь пару слов на камеру! – окликнул его Козлов.
   – Уговорил! Только на звонок отвечу!
   – Вань! – догнала корреспондента Семенова, – у нас все готово, сейчас будем вклиниваться в эфир! Готовь речь!
   Козлов моментально переключился на работу, достал свой блокнот, делая быстрые наброски. И не смотря на то, что он находился сейчас в крайне невыгодном положении: времени в обрез, фактов по делу очень мало, в основном догадки – текст ложился вполне достойно. Приходилось импровизировать, избегать собственных соображений, чем Иван сейчас и занимался, сидя на металлических ступеньках микроавтобуса.
   Сателлит уже передавал запись Атарова в студию «Первого Канала». Родонин отстраивал звук.
   – У нас все готово! – Через пару минут сообщила Марина, – в студии тоже! Катя выходит в эфир через минуту тридцать секунд! Всем по местам!
   – Вань, я готов, – сказал Атаров, поднимая камеру, – крупный план по всем правилам.
   – Да-да, я почти, сейчас закончу, – откликнулся Козлов.
   – Минута пятнадцать! – напомнила Марина.
   Спустя минуту она уже отсчитывала по секунде. Все были на своих местах, по открытому каналу со студии сообщали о полной готовности.
   – Восемь, семь, шесть, Олег включайся! Четыре, три, две, одна, поехали!

Глава 4

   – В эфире Экстренный выпуск новостей, в студии Екатерина Андреева, здравствуйте.
   Только что нам стало известно о покушении на президента компании «Голиаф», бывшего Министра Иностранных Дел Анатолия Меленкова, чей кортеж был подорван на Ленинградском шоссе сразу за поселком Пешки Солнечногорского района. С места событий передает наш собственный корреспондент Иван Козлов.
   На экране справа появился Козлов.
   – Добрый вечер Иван.
   – Здравствуйте Катя! Все, что вы видите за моей спиной, не является сценой для современного боевика (пошли кадры отснятого материала оператора Атарова). К сожалению, это трагическая реальность. Реальность, унесшая жизни по меньшей мере тридцати человек, не оставив в живых никого. По словам оперативников – машина, начиненная взрывчаткой, протаранила кортеж Анатолия Меленкова, двигавшийся на солнечногорский военный полигон. По предварительным данным, автомобиль (крупным планом останки красного Мерседеса), ставший виновником этой трагедии, принадлежал бывшему руководителю аналитического центра, ныне члену совета директоров управляющей компании «Голиафа» «Первый Элемент» Платону Самсонову. (Фото Самсонова в верхней части экрана) Что заставило молодого, успешного руководителя, ближайшего сторонника Анатолия Меленкова, совершить столь чудовищный, бесчеловечный поступок, является большой загадкой для всех. Но это лишь один из множества вопросов, на которые предстоит ответить следствию. Нам же удалось задать пару из них заместителю руководителя Службы по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом, полковнику Федору Корнилову. (Камера вернулась к Козлову, рядом с которым стоял Корнилов). Федор Викторович, расскажите, что удалось узнать к настоящей минуте о трагедии.
   – Здравствуйте, – начал Корнилов, – как вы уже рассказали, кортеж Анатолия Меленкова был подорван автомобилем, начиненным взрывчаткой. В данный момент эксперты выясняют количество и наименование взрывчатого вещества. Вполне возможно, что был применен пластид. Сам же автомобиль Самсонова, с мигалкой и номерами московской администрации проехал в Солнечногорск со стороны малого кольца, так называемой бетонки, и направился на встречу двигавшегося кортежа Анатолия Меленкова, беспрепятственно миновав выставленные кордоны милиции. Большинство жертв трагедии, в том числе Платон Самсонов и Анатолий Меленков, не поддаются опознанию, поэтому в скором будущем будет проведена соответствующая экспертиза. Тем не менее, у нас нет причин полагать, что на их месте могли находиться другие люди. На данный момент это все, что удалось узнать.
   – Скажите, есть ли, по-вашему, связь между покушением на Анатолия Меленкова и попытке подрыва жилого комплекса «Воробьевы Горы», что произошла накануне?
   – Не могу и не хочу строить своих предположений, – нахмурился Корнилов, ожидавший подобного вопроса, – на первый взгляд это две, никак не связанные между собой трагедии. Остальное предстоит выяснить следствию.
   – Спасибо большое! – интонацией Иван дал понять, что вопросов больше не последует, – напоминаю, что с нами беседовал заместитель руководителя Службы по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом полковник Федор Корнилов.
   (В телеэкранах снова пошли кадры взорванных машин). Сможет ли официальное расследование найти ответы на все вопросы, покажет время. Иван Козлов, Олег Атаров, Степан Родонин, Марина Семенова, с места происшествия специально для «Первого Канала».
   – Спасибо Иван, – попрощалась с корреспондентом Екатерина. – Как нам стало известно, президент России Дмитрий Медведев уже связался с Генеральным Прокурором Юрием Чайкой, пожелав, чтобы следствию было придано самое пристальное внимание. По мере поступления новых новостей, служба «Первого Канала» будет знакомить вас с ними. В студии была Екатерина Андреева, до свидания!

   – А я все равно не верю, что Платона больше нет, – неузнаваемым от хрипоты голосом произнес Артем Быстров, опрокинув очередную рюмку водки.
   Сразу после роковых новостей друзья покинули ресторан, отправившись на квартиру Быстрова, где решили посвятить оставшуюся ночь воспоминаниям о друге.
   Даже сейчас, сидя в своем широком, комфортабельном кресле, Артем не мог забыть выражения лица Макарова после сообщения о трагедии. Лицо словно онемело, кровь отошла, придав коже бледный оттенок, и лишь глаза жили, отражая отблески света, но сколько боли и отчаяния было в них, словно эти два чувства полностью охватили все существо Макарова. На самом деле, так оно и было, и внешне Быстров мало чем отличался от друга.
   Вот уже два часа они одиноко сидели возле окна в гостиной, грустно смотрели на ночной город, и отчаянно пили, испытывая такой дикий страх, что буквально прижимались друг к другу. Пусть говорят, что настоящие мужчины не плачут, это все бред – после первых рюмок друзья рыдали взахлеб, выглядя гораздо хуже, чем Рассел Кроу из фильма «Гладиатор» в сцене с убитой семьей.
   – И хоть убей ты меня, – сотый раз повторялся Макаров, – я ни хрена ничего не понимаю! Зачем было Платону взрывать себя и целый кортеж! Меленков же был для него вторым отцом!
   – Согласен, – в сотый раз кивал Быстров, – все как в бреду. Может, мы просто перепили с тобой, и все это понарошку? Может, Платон просто не смог приехать?
   – Кончай пороть ерунду! Ты видимо, правда перебрал, – с грустью заметил Макаров, – я хотел бы всей душой поверить, что так оно и есть, да не могу! У меня еще белая горячка не наступила! Мы все слышали своими ушами, видели собственными глазами!
   Машина Платона, ее показали раз десять крупным планом! Эх, эта чертова машина!
   – А что с ней? – удивился Быстров, уловив в интонациях друга непонятные нотки.
   – Да странная она какая-то была, словно могла как-то влиять на Платона.
   – Чего-чего?! Кусок дорогого железа мог влиять на человека? Стивена Кинга начитался или просто покурил перед игрой?
   – Да говорю же тебе, – продолжал гнуть свое Макаров, – после ее появления Платона как подменили. Ты просто мало его видел в последнее время.
   – Шел бы ты в баню, – обиделся на друга Быстров, направившись к холодильнику за очередной бутылкой ледяной водки, продолжая бурчать по пути, – машина у него волшебная. Ты еще скажи, что это она подговорила взорвать Голиафа.
   – Ладно, прости, – сдался Сергей, – я может, и правда перебрал лишнего. Голова кругом идет от всего этого. Просто не могу понять, как такое могло произойти.
   – Не ты один, – согласился Артем, открывая бутылку, – давай свою рюмку, или больше не будешь?
   – Лей-лей, и принеси еще капусточки, пожалуйста. Блин, как вспомню новый год, – слезы новой волной накатили на глаза и Макаров безуспешно пытался остановить очередной приступ рыданий.
   – Да-да, в загородном доме Платона, – подхватил друга Артем, – помню, он еще говорил, что устал от постоянного одиночества, в которое загнал себя сам, боясь вновь потерять семью. Он говорил, что обязательно посвятит свои мысли в новом году только семье, и попытается вновь обрести свое счастье, найти спутницу жизни.
   – А еще он говорил, что первым делом заделает с будущей женой ребеночка, первенца!
   – Ага, – кивал Сергей, – а ведь у него даже женщины на примете не было, с которой хотелось бы создать все это!
   – Мысли, как говорил Платон, притягивают, стоит только захотеть. Эх, братишка дорогой, как же нам будет тебя не хватать.
   – А вдруг… он все же не умер. Ну, я имею в виду, вдруг это был не он!
   Первый раз Макаров сделал такое предположение еще в такси по дороге домой, но был резко раскритикован Быстровым. Сейчас же Артему эта мысль не показалась столь невероятной. Что способствовало этому, спокойствие мыслей или количество выпитого алкоголя – осталось загадкой. Сергей воспользовался замешательством друга, продолжив гнуть свою линию.
   – По новостям же сказали, что трупы не поддаются опознанию, по крайней мере, на первый взгляд! А вдруг… мы ведь можем просто предположить, что Платона там не было?
   – Предположить-то мы можем, – нехотя согласился Быстров, – вот только что нам даст такое предположение? Надежду, что Платон жив и ходит ногами по нашей земле? Хотя, это тоже неплохо.
   – Надо будет принять участие в расследовании, – после минутного молчания продолжил Макаров, – по крайней мере, в той части, что связана с Платоном. И если вдруг выяснится, что наш друг действительно подорвал целый кортеж вместе с собой, похоронить его со всеми почестями.
   Быстров лишь кивнул в знак согласия, не в состоянии больше вымолвить слово – большой ком снова накатил под самое горло.
   – Давай отвлечемся немного, – предложил он чуть позже, справившись с собой. – Поговорим о хорошем, ну, в смысле, о том хорошем, что нас связывало с Платоном, а то от напоминания о трагедии у меня скоро крыша поедет!
   – Ага, – поддержал друга Макаров, – я тут полностью солидарен, наливай. За Платона!
   Они выпили.
   – Пару месяцев назад Платон помог спасти мне мой бизнес, да и меня самого, пожалуй, – начал с «хороших» воспоминаний Макаров.
   – Ты это об истории с Вороновым? Вором в законе?
   – С ним с голубчиком, с ним, – подтвердил Сергей, – хотел подлюка все отобрать у меня, если в течение недели не принесу ему бессовестную сумму денег. А все из-за того, что я морду разбил его сыну, такому подонку, что отцу еще поучиться надо.
   – Да-да, ты говорил – парень сбил на машине несколько человек на автобусной остановке, а потом еще вышел и учинил драку с пострадавшими, будто они были виноваты, что стояли там и ждали транспорт.
   – Подонок был еще чертовски пьян…
   – За что ты сломал ему нос и изрядно попинал, – закончил за друга Быстров.
   – Да, согласен, не совсем гуманно, да и нос я ему ломать не хотел, сам знаю, как все это противно. Просто не рассчитал, настолько был зол. Так этому подонку даже ничего не предъявили, как я узнал позже, даже прав не забрали продажные твари! Зато его отец мне предъявил такой счет, что проще было продать контору с потрохами. Если бы не Платон, сидел бы я сейчас под забором, и было бы хорошо еще, чтобы в добром здравии.
   – Да, разобрались с вором тогда тоже жестоко. Насколько там его засадили?
   – На пару жизней хватит, – махнул рукой Макаров, – я помню, тогда еще подумал, не дай Бог мне когда-нибудь оказаться врагом Голиафа. Это ж ведь он прихлопнул Воронова как надоедливую муху.
   – Нет больше Голиафа, как и нашего…
   – Хватит! Договорились же не вспоминать!
   – Прости, – извинился Быстров. – Ты жене-то своей сообщил, что у меня?
   – Еще в ресторане звонил. Новости она уже смотрела, так что лишних вопросов задавать не стала.
   – Понятно.
   Артем поднялся и сходил в спальню за фотоальбомами, с трудом передвигаясь по прямой. Сергей, прочитав мысли друга, принялся расчищать стол от заставленной еды и закусок, аккуратно положив туда первый из принесенных альбомов.
   – Смотри, это у твоего бати на даче, под новый год, помнишь? – открыл первую страницу Быстров, на которой была фотография троих друзей, стоявших в обнимку на фоне заснеженных деревьев. – Знатная была банька у Михаила Олеговича!
   – Еще бы! Лучшая баня, в какой я когда-либо был! А я много где бывал. Мы как раз тогда с Платоном…
   И понеслась беседа по лабиринтам памяти, петляя в них часа два, не меньше, и неслась бы дальше, как вдруг…
   Неожиданно зазвонил телефон. Друзья вздрогнули как от удара грома, пытаясь сообразить, что за посторонние звуки вторглись в их уединенные воспоминания.
   – По-моему, это телефон, – после пятого сигнала определил Макаров.
   Быстров кивнул, направившись к аппарату.
   – Алло! – ответа не последовало, в трубке отдаленно играла музыка. – Алло, говорите же! – музыка не прекращалась, но никто не ответил. – Ну и пошли в жопу! – отключился Быстров. – У людей горе, а они играются, суки! – И для верности выдернул телефон из розетки.
   Вернувшись в родное кресло, Быстров опрокинул очередную рюмку, зажевал квашеной капустой, которую неумело выудил из тарелки рукой, обливая каплями рубашку и штаны, и уставился в окно. Повисла тишина, минут пять наполнявшая комнату, а потом послышался слабый храп.

Глава 5

   Скорый поезд «Красная Стрела», назначением «Москва – Санкт-Петербург», покинул пределы столицы и устремился в область, пробивая светом непроглядную мглу. Машинисту сообщили, что все пути в порядке, и можно набирать необходимую скорость.
   Дело в том, что двумя часами ранее Москву уже покинул самый быстрый поезд двух столиц «Сапсан», подобно одноименному соколу развивая скорость в триста пятьдесят километров, и неся за собой целые вихри снежного потока, который со стороны напоминал горизонтальное торнадо. Пассажирам на платформах областных станций заранее советовали отойти подальше от путей, дабы не поддаваться действию идущей вслед за поездом волны. Все бы хорошо, но отечественные пути не были готовы к такому натиску современных технологий (хотя в России поезд развивал не больше двухсот пятидесяти километров в час), и по слухам, после каждого такого полета некоторые, особо проблемы участки путей приходилось поправлять.
   Сейчас же все было отлажено, и машинист «Красной Стрелы» вздохнул с облегчением, медленно двигая вперед рычаг скорости.
   Вагон-ресторан был необычайно оживлен для этого времени, словно все пассажиры решили отвлечься от собственных проблем, и обсудить общественные за кружечкой пива или чашечкой кофе.
   А тем для обсуждения на сегодняшний вечер было в избытке – недавний террористический акт в жилом комплексе на западе Москвы и взрыв кортежа всеми известного Анатолий Меленкова по прозвищу Голиаф, а также крупный пожар в здании башни Федерация на территории Москва-Сити, о котором сообщили совсем недавно. Вдобавок ко всему, сборная России провалила решающую для всей страны игру, распрощавшись с путевками на чемпионат мира, и многих это событие убивало гораздо больше, чем все взрывы и покушения вместе взятые.
   Одиноко сидевший мужчина в самом конце вагона медленно потягивал зеленый чай, уставившись в окно, никоем образом не разделяя настроения остальных пассажиров. Поражение сборной, несомненно, удручало, а первые два инцидента, к которым мужчина имел непосредственное отношение, больше его не интересовали.
   Ростом он был выше среднего. На вид лет не более сорока лет, с прямой, гордой осанкой уверенного в себе человека. Холодный взгляд больших карих глаз хорошо сочетался с волосами цвета вороньего крыла, убранными назад. Правильные черты лица, нисколько не испорченные временем – красивый прямой нос, слегка пухлые, чувственные губы, волевой подбородок – лишь дополняли общую картину. В этом человеке было все, чтобы расположить к себе, если бы не убийственно-холодный взгляд и вся внешняя аура, словно говорившая желающим подойти держаться подальше. Мало бы кто признал сейчас в сидевшем одиночке Платона Самсонова.
   Да и сам он с трудом смотрелся в зеркало, хотя кардинальных изменений во внешности не произошло – всего-то поменяли прическу и цвет глаз при помощи линз, но на первое время этого оказалось достаточно, тем более что Самсонов не так часто светился на телеэкранах страны.
   Платон прекрасно понимал, что в самое ближайшее время эксперты обнаружат, что в машине его не было, благодаря анализу ДНК всех, кто попал в ту мясорубку. И хотя у Платона не было живых родственников, с которыми можно было сверить полученные данные, образец его ДНК находился в специально оборудованном хранилище одной из структур «Голиафа», на случай непредвиденных обстоятельств, таких, как например авиакатастрофа…
   «Или подрыв собственного босса».
   После обнаружения правды на поиски пустят всех собак, подключат все самые засекреченные структуры. Наверняка сам премьер-министр даст указание доставить Самсонова живым или мертвым.
   Но Платон очень надеялся, что успеет к тому времени покинуть страну. Пятнадцать миллионов евро, мирно ожидающих его в хранилище Национального Банка в Дубае, не Бог весть какая сумма, но начать новую жизнь хватит.
   Как быть дальше, Платон старался не думать. Главное сейчас – остаться в живых. Он не строил особых иллюзий по поводу возможностей русской разведки, которая и зарубежом при необходимости могла найти иголку в стоге сена, но, тем не менее, надеялся максимально запутать свой след.
   Сейчас же Платону больше всего на свете хотелось услышать голоса дорогих сердцу людей, ощутить хоть какую-то поддержку, но это было невозможно. Телефон, как и все оригинальные документы – паспорт, права, страховка, даже свидетельство о рождении – погибли вместе с машиной. Так было надо.
   За соседний столик уселись два молодых парня, горячо обсуждающих последние новости.
   – А я тебе говорю, что его взорвали свои же! – доказывал первый, видимо, имея ввиду Меленкова, – просто перешел дорогу не тем, кому надо!
   – Ты чего, Коль, больной? – оспаривал его второй, – это же Меленков! Кому он мог дорогу перейти? Каким-нибудь подонкам из нашей власти? Я передачу про него смотрел, человек всю жизни свою посвятил на благо народа…
   Платона передернуло.
   – Да шел бы ты со своей передачей, – словно почувствовав негодование хмурого субъекта за спиной, возразил Коля, – Не верю я всему, что говорят по ящику. Сам товарищ Сталин говорил… блин, не помню точно, но смысл один – все, что по телеку, все ложь.
   – Ну тогда извини, – развел руками собеседник, – других источников, как говорится, не имею.
   – А ты читай между строк! Мне отец всегда говорил…
   Платон вставил наушники, пытаясь настроить приемник на какую-нибудь волну, лишь бы не слушать ожесточенного спора. Плеер-радио японской фирмы «Тошиба», подарок Быстрова – единственное, что Платон оставил с собой из прошлой жизни. Он с грустью подумал о друзьях.
   Быстров и Макаров, хлебнувшие горя в раннем детстве, по-настоящему умели ценить дружбу, да и просто были замечательными людьми. Опасаться за них не стоило – Платон был уверен, что сторонники Голиафа не станут мстить его друзьям. Да и какие там сторонники – ни одной достойной кандидатуры, хоть издалека напоминавшие острый ум и харизму Меленкова! В скором времени вся империя рухнет, как после смерти Александра Македонского и многих других выдающихся людей.
   Даже сейчас Платон осознавал, какого человека загубил. Но так было необходимо, поскольку выдающиеся гении, выходя за рамки своей природы и обретая нечеловеческую власть мирового масштаба, становятся самыми злостными тиранами, рискуя привести все человечество к гибели.
   Сквозь шипящие помехи прорезалась какая-то радиостанция.
   – … доктор экономических наук, автор восьми монографий, более двадцати книг и десятков научных статей, Анатолий Меленков был для всех нас признанным тягачом…
   Платон продолжил поиск, но безуспешно – видимо проезжали проблемный участок пути.
   Парни за соседним столиком тем временем уже сменили тему, перемывая кости футбольным игрокам и потягивая пиво.
   – Да говорю же тебе, продали игру! Продали страну, суки! Продали народ! Ты что, не видел, как они по полю бегали?! Да мы двором лучше отыграли бы! Продали! Продали! Продали!
   Платон сложил плеер, покинул вагон-ресторан и направился в свое двухместное купе, которое скупил целиком. Общаться, да и вообще находится с кем-нибудь в одной компании, было выше его сил.
   Дойдя до нужного вагона, Платон осмотрелся по сторонам – восемь двухместных купе, нужно восьмое, самое последнее, рядом с туалетом и выходом в тамбур. И хотя эти сведения вряд ли чем помогли, случись врагам найти его, память четко сохранила полученную информацию.
   Закрыв дверь своего купе, Платон оказался в полнейшей тишине – звукоизоляция впечатляла. Две поднятые спальные полки, две плазменные панели телевизора над каждой, радио. На опущенном столике рядом со стандартным набором еды и питья лежали пульты управления.
   За окном мелькали слабоосвещенные крыши небольших домиков, видимо, проезжали какую-то станцию.
   Разобрав левую полку, Платон сел у самого окна. Рука автоматически опустилась на правое бедро, нащупав пристегнутый к ноге «Хамелеон», уникальный пистолет изобретателя Алмазова. Оружие очень сложно было обнаружить из-за его миниатюрных габаритов, разве что только при тщательном обыске, что в поездах если и случалось, то в самых редких случаях.
   Сами стальные конструкции находились внутри такого слоя тончайшего алюминия, которого было достаточно для невозможности просвета стандартными рентгеновскими лучами.
   Правда, в аэропорту это все равно не помогло бы – техника серьезная, просветит наверняка. На этот случай «Хамелеон» быстро разбирался и трансформировался в набор далеких от насилия предметов – магазин переоборудовался в узкий портсигар, пули (с виду похожие на пилюли) при этом складывались в специальные ячейки новейшего японского препарата, превращаясь в лекарственные средства; сам ствол превращался в миниатюрную, антикварную подзорную трубу, даже линзы имелись.
   Из-за всего этого «Хамелеон» выглядел весьма комично с виду, но был отличным орудием ближнего боя – высокая скорострельность, калибр пуль (5 в магазине) приближенный к девяти миллиметрам, высокоточное попадание до семидесяти метров! Разумеется, специально сделанные пули было не достать, но в случае их отсутствия «Хамелеон» отлично стрелял и стандартными девятимиллиметровыми.
   Платон смотрел в пустое окно, за котором вот уже десять минут не встречалось ни одного фонаря, и думал, правильно ли поступил, отправившись в Питер. Настя строго предупреждала об опасности лететь из Москвы.
   «Все столичные аэропорты по самую крышу наполнены агентами Голиафа, – говорила она, – дабы контролировать основной поток передвижения интересуемых Меленкова людей. Разумеется, каждый из них, бывших сотрудников самых различных структур, как „Отче Наш“ знает всех сторонников Меленкова, так и возможных противников. Не стоит рисковать, в Питере с этим проще».
   Минут через двадцать в купе постучались.
   Платон насторожился, расстегнув маленькую, едва заметную молнию справа на штанах, чтобы в случае необходимости быстро выхватить «Хамелеон».
   Стук повторился.
   – Дорожная милиция, проверка документов! – послышалось за дверью.
   Щелкнул замок, и два сотрудника дорожной милиции прошли в купе, представившись, попросили документы.
   – Аршавин Сергей Владимирович, – сказал милиционер, просматривая предъявленный паспорт, – однофамилец?
   – Двоюродный брат, – соврал Платон.
   Настя, будучи первоклассным психологом, утверждала, что родство с известными людьми, которые могут похвастать народной любовью, располагает к себе в большинстве случаев.
   Оба сотрудника с удивлением посмотрели на него, словно хотели найти внешнее сходство.
   – Понятно, – произнес, наконец, второй, – я хоть и не болельщик, но передавай брату мои соболезнования. Багажа много?
   Платон кивнул на маленький саквояж, стоявший на месте второй спальной полки.
   – В Питер по делам?
   – По родне соскучился.
   Задав еще пару малозначимых вопросов, милиционеры удалились.
   Платон наконец почувствовал, как сильно устал от постоянного напряжения, чувства опасности, тревоги. Стоило только голове прикоснуться к подушке, и он провалился в глубокий сон.
   Ему снились родители, гуляющие под руку по зеленым полям; снились друзья, отдыхающие вместе у костра; потом вдруг приснилась Настя в белоснежном бархатном платье – она ходила по какой-то картинной галерее, пока не превратилась в ярко-красный, несущийся вдаль «Мерседес».
   Все картинки, настолько реальные, переплетались друг с другом вполне гармонично, и каждая следующая словно дополняла предыдущую. Последним видением стал Голиаф, или Анатолий Меленков, с грустью и укоризной смотрящий прямо в глаза. От этого взгляда даже во сне стало не по себе, и невидимая нить быстро утащила спящий разум назад, в реальность.
   Платон открыл глаза и с ужасом ощутил, что находится в купе не один. Еще засыпая, он не стал гасить свет, поэтому купе хорошо освещалось. Он еще не мог видеть, кто вторгся в его личное пространство, но зато чувствовал постороннего всеми фибрами души. Казалось, страх сковал все тело, мешая пошевелиться.
   Тем не менее, он заставил себя вновь закрыть глаза. Во-первых, если его еще не убили, значит, убийцам нужна не только его жизнь. А во-вторых, вступать в бой нужно подготовлено, далеко не с таким настроем, который был.
   «Ты должен отключить все свои мысли, войти в состояние полного спокойствия, – учил Александр Соколов, который когда-то тренировал его, – и только тогда ты сможешь состязаться с более сильным соперником. Забудь о страхе! Смотри на все, словно ты в компьютерной игре!»
   Не зря Платон так долго постигал все это, чтобы в самый ответственный момент не воспользоваться. Усилием воли он разогнал тревожные мысли, заодно блокировал и все остальные. В голове стало тихо и спокойно. Страх ушел.
   И только сейчас можно было побороться за свою жизнь, или, по крайней мере, продать ее подороже.
   Платон резко вскочил, выхватывая «Хамелеон» из-под подушки, куда осмотрительно положил перед сном.
   Справа, на второй спальной полке, сидела девушка, прислонившись спиной к окну и с книгой в руках.
   – Как вы… – Платон не договорил, едва успев спрятать пистолет – девушка вздрогнула и от испуга выронила книгу.
   – Ой! – Воскликнула она, и быстро затараторила, – простите! Я не хотела вас напугать! Я из третьего вагона. Так получилось, что в моем купе едет какой-то сектант, такой божий одуванчик с виду, а я их на дух не переношу просто, и боюсь как огня! Знаете, чего только в жизни не наслушивалась об этих личностях! И я сразу попросила проводницу поменять место, даже походила по соседним купе, но все отказывались поменяться со мной! Тогда я пошла по вагонам, но и там везде натыкалась на отказы, а в вашем проводница сказала, что вы едете один, и если я поговорю с вами, и вы будете не против, то она.… В общем, дверь была открыта…
   «Я что, забыл запереть дверь?!»
   – … а вы спали. Я попыталась вас разбудить, сказать о себе, но вы спали очень крепко, и никак не отреагировали на мои слова. А потом я…
   По мере того, как девушка продолжала бегло говорить, словно пытаясь оправдаться, Платон передумал «всыпать» проводнице по первое число, заслушавшись милым голосом внезапной попутчицы. Зрение не отставало от слуха, созерцая спокойную, мягкую красоту девушки.
   «Такая была у мамы».
   – … а вашу сумку я не трогала, она так и стоит под моей полкой. Достать?
   – Н-нет, не стоит, – запинаясь, ответил он.
   На вид девушке было не больше тридцати, длинные светлые волосы аккуратно собраны в узел, полностью открывая очень выразительное, красивое лицо, на котором сочеталось все просто идеально, словно вдохновленный художник решил изобразить на картине собственную музу, награждая ее лишь самым лучшим. Миндалевидные глаза зеленого цвета заключали в себе такую насыщенность и яркость летних джунглей, как будто могли переливаться на солнце. Идеально прямые линии носа плавно скользили вниз, минуя выразительные, слегка манящие губы, внутри которых, казалось, пряталась такая чувственность и нежность, которых не могла скрыть даже напряженность момента, и попадали прямиком в идеально рассчитанную природой небольшую ложбинку над слегка заостренным подбородком. Это лицо невозможно было лицезреть по частям, невероятная цельность сквозила в каждом изгибе, словно оно было выдолблено из горного хрусталя гениальным мастером. Платон поймал себя на мысли, что чересчур залюбовался внезапной попутчицей, и тем самым мог смутить ее.
   – Простите, вы сказали… ээ… а какую станцию мы проехали?
   «Что за глупый вопрос? Какая мне разница?»
   – Бологое, – ответила девушка, – я вижу, вы очень обескуражены. Извините, если бестактно вторглась в вашу поездку, просто не могла больше сидеть в своем купе, это так жутко.
   – Нет-нет, это вы простите меня, – смутился Платон. Надо было срочно что-то делать, дабы разрядить обстановку. – Хотите чай?
   – Не откажусь, до сих пор согреться не могу. Тем более что у меня с собой остался замечательный ягодный чай, который сестра привезла из Италии.
   Ее сумка висела сверху на крючке, и когда девушка встала, потянувшись за ней, Платон с досадой обнаружил, что не может предъявить никаких, даже самых маленьких претензий к ее фигуре, на создание которой природа также не поскупилась.
   Внутри что-то сладко кольнуло, совсем не по-взрослому, словно юный мальчишка впервые ощутил прилив волшебной, неведомой раньше волны влюбленности. Это была не просто мужская похоть, животная и безнравственная, за которой ничего, кроме желания овладеть женщиной, не скрывалось. Нет, природа нахлынувшей внезапно теплоты скрывала в себе начинку более глубокую, чем можно представить. Однако нельзя наивно полагать, что второе исключало первое.
   По дороге за кипятком Платон корил себя за несвойственные возрасту переживания, наивно полагая, что с возрастом все происходит иначе. Он был не сторонником случайных знакомств, которые в свою очередь могли перейти к случайным связям, которые в свою очередь… в общем, Платон всячески их сторонился.
   «Ведь я же совсем ее не знаю, разве можно судить по одной только внешности? Я что, баб красивых не видел?».
   Последний раз он влюблялся слишком давно, чтобы вспоминать об этом, а остальные женщины, чьи ночи так или иначе пересекались с его, не оставляли на сердце долгих воспоминаний.
   Казалось, поход за кипятком занял не больше двух минут, а в купе уже стройным рядом лежали готовые бутерброды с сыром и колбасой.
   – Давайте стакан, я пока заварку приготовлю, – попросила девушка, – кстати, я Вика.
   – Пла… – Платон откашлялся, – Сергей, очень приятно.
   Он окинул взглядом сложенную на край стола книгу.
   Чарлз Диккенс: «Посмертные записки Пиквикского клуба».
   – Как вам книга?
   – Ах, вы про Диккенса, – закончила приготовления Вика, – пару минут подождем, и будем пить чай. А о книге могу сказать, что третий раз пытаюсь ее начать, и пока не готова вынести вердикт.
   – Знакомая история! – подхватил Платон, который в мировой классике плескался как дельфин в океане, – с третьего раза я и прочитал ее, и могу со всей уверенностью сказать, что это одно из лучших произведений в мировой литературе.
   – Серьезно? – удивилась девушка, – тогда чем же вы объясните столь долгий процесс ее понимания?
   – Нет, понимания здесь не нужно, – улыбнулся Платон, – просто книга, словно жесткий ревизор, старается открыться лишь просвещенным умам, или тем, кто так сильно стремится стать ими. Но это мое чисто субъективное мнение, могу ошибаться.
   Виктория не на шутку задумалась, опустила взгляд на книгу и замерла, словно пытаясь просверлить несчастное произведение.
   «Надеюсь, я ее не обидел?».
   – Ну что ж, возможно в этот раз мой разум будет более просвещенным, чем раньше.
   Платон рассмеялся.
   – Несомненно, и вы получите море удовольствия. К слову сказать, это первое – не считая «Очерков Боза» – истинно гениальное творение Диккенса. Для меня всегда это было большой странностью.
   – Почему же?
   – Я прочитал все романы Диккенса, и, несомненно, преклоняюсь перед настоящим мастером слова, с которым он творил поистине чудотворные превращения. В каждом романе своя жизнь, описанная с такой яркостью, что порою забываешь, где реальность. Но если бы меня спросили, каким, по моему мнению, является последний роман Диккенса, я бы не задумываясь назвал «Посмертные записки». Поистине, великий шедевр.
   – А какое же на самом деле было последнее произведение? – полюбопытствовала Вика, которую, казалось, сильно заинтересовал разговор.
   – «Тайна Эдвина Друда», идеальный детектив. Диккенс умер, так не дописав роман, чем заставил многие поколения изрядно поломать голову над его окончанием.
   – Детектив идеальный? Это как?
   – Просто там нет ни одной лишней детали, и как говорил сам писатель при жизни: каждый внимательный читатель сможет самостоятельно раскрыть головоломку.
   – Очень интересно, – кивнула девушка, – давайте вашу кружку, все готово.
   Чай оказался достойным своих похвал.
   – Вы любите историю? – спросила Вика.
   – Люблю, а почему вы спросили?
   – Просто я несколько лет преподавала историю зарубежных стран первокурсникам в институте, и до сих пор не привыкну, когда не я, а мне кто-то рассказывает интересные вещи.
   Платон улыбнулся.
   – Если честно, то большинство интереснейших фактов из прошлого я знаю по книгам Валентина Пикуля, одного из моих любимых русских писателей.
   – Серьезно? Я тоже люблю Пикуля, он не раз говорил в своих произведениях, что «история не прощает тех, кто не делает выводов из его прошлого». Но это, прежде всего художественная литература, и по ее мотивам я вряд ли бы ставила отлично на своих занятиях.
   – Да, я знаю, что многие, особенно научная каста недолюбливали Пикуля, считая дурным тоном прочтение его книг. Но обладая рогатым знаком зодиака – я Козерог – люблю спорить, и с удовольствием зарубился бы с любым академиком за честь и достоинство произведений Пикуля. Насколько мне известно, Валентин Савич не руководствовался фактами истории, если не находил подтверждения их подлинности хотя бы в трех независимых источниках. Его личная библиотека обладала огромными богатствами редких, трудно находимых книг. Да что говорить, если основа романа «Фаворит» покоилась на более чем пятиста источниках. Мне очень жаль, что наследие Пикуля не входит в обязательную школьную программу.
   – Вы думаете, это было бы правильно? – поинтересовалась Вика.
   – Убежден. Видите ли, с распадом СССР мы потеряли не только «самую черную дыру российской истории», как любят говорить на Западе, не только угнетающий режим тоталитарной власти, в корне запрещающий и преграждающий путь общечеловеческим свободам (и это тоже любят повторять на Западе с упорством умалишенного), нет, мы потеряли гораздо большее – мы разучились гордиться своей страной, своей историей, да просто собой. Десять лет отчаянного шторма в середине торнадо новой российской действительности ощутимо изменило людей. Но былого уже не вернешь, а вот реальность менять как-то надо, и если мы не хотим дальше катиться по спирали безысходности вниз – предпринимать меры. Путь развития может быть только в двух направлениях, он не может зависнуть или застыть.
   – Вы затронули очень необъятную тему, но причем здесь Пикуль?
   – Вы правы, тема необъятная и во многом противоречивая, – согласился Платон. – И чтобы ее сдвинуть с места, силы нужны такие же необъятные. Валентин Пикуль, на мой взгляд, мог бы стать одним из проводников в процессе воспитания новой личности, ведь в его книгах, помимо истории, есть и много простого русского патриотизма. Своими романами Пикуль действительно заставляет гордиться за свою страну, за свой народ, поистине выдающийся, переживший все круги ада. Сколько раз мы спасали от гибели многие европейские страны? А помнят ли они сейчас об этом? Многие ли знают, что именно Российская Империя поддержала Джорджа Вашингтона в борьбе с колонистами? Помнят ли американские дипломаты, что только их предшественник открыто высказывался за поддержку исторического решения последнего канцлера Горчакова о разрыве последствий Парижского трактата, запрещающего нам иметь Черноморский флот? Помнят ли французы, что все тот же Горчаков, опираясь на доблесть русских солдат, не позволил Бисмарку вторично разграбить Париж, и не только, ведь он хотел сравнять его с землей? Сколько лет прошло с окончанием холодной войны, и помнит ли кто-нибудь о том, что было раньше? В общем, я опять ускакал не в ту степь, извините, люблю разглагольствовать на любимые темы.
   – Ничего, а вы думаете, что Пикуль не преувеличивал по поводу наших подвигов?
   – Подвигов в нашей истории достаточно, долго искать не надо. Вопрос в другом – он мог ошибаться в неизменной доблести как наших солдат, так и народа в целом. Ведь мы также знаем, насколько русский народ может быть жесток (как и любой другой народ), и далеко не всегда способен с честью выйти из трудностей. Александр Зиновьев, которого, между прочим, я также рекомендовал бы как образец воспитания новой личности, критикуя откровенную лесть в отношении нашей доблестной советской армии во время войны, писал, что на одного Матросова у нас приходилось сотни предателей и шкурников, перевертышей и подлецов. Наверняка, это правда. Но я начинал с разговора об утраченной гордости, чести, которую во многом поддерживала советская идеология, а разве она могла выдержать критику реальности? Разумеется, нет. Пусть лучше подрастающее поколение верит в лучшее, и настраивается на это, гордясь своей историей, подвигами своего народа. И в этом мало обмана, ведь русский народ всегда обладал колоссальным потенциалом. Именно этим объясняется откровенная ненависть со стороны всего остального мира. К моему большому сожалению, у нас никогда не было, и возможно, уже не будет друзей. А ведь эти слова еще умирающий император Александр третий говорил в наставлении своему сыну, будущему императору Николаю второму. Если быть точным, то он сказал – «у России есть только два друга – ее армия, и ее флот». И этим все сказано. А что до исторической достоверности, которую многие критикуют в романах Пикуля – боюсь, скоро мы столкнемся с открытием новых фактов, которые кардинально изменят многое из привычной нам истории. Вы читали «Новую Хронологию» академика Фоменко?
   – Фоменко? Который утверждал, что Татаро-Монгольского ига не было? – удивилась Вика.
   – И не только. Да, это он.
   – Я слышала, что его книги публично выбрасывали в окно на лекциях МГУ.
   – Вполне возможно, – кивнул Платон, – но если же ученые мужи считают, что таким способом могут опровергнуть написанное Фоменко, то мое личное мнение о российской науке сильно пострадает. А ведь в открытую конфронтацию с ним не решается вступить никто, почему?
   – Быть может, историки считают, что есть вещи, не подлежащие обсуждению? – предположила девушка.
   – Я рискну предположить, что большинство из людей религиозных свято верило в непоколебимость церкви, пока Дэн Браун не написал свой «Код да Винчи».
   – «Код да Винчи» во многом не выдерживает критики, как большинство из романов Брауна, – парировала Вика.
   – А зачем придавать научное значение художественной литературе? Конечно, не выдержит. Задача автора была в другом – он дал людям вероятность, слышите, лишь вероятность, что веками сложившиеся устои могут быть ложными. А ведь Фоменко не автор романов, он академик, если не ошибаюсь в области математики. А математики люди особые, они десять раз перепроверят данные, прежде чем утверждать в своей правоте. И в его книгах приводятся сложно оспариваемые аргументы, именно поэтому наши историки не находят ничего лучшего, как публично выбросить книгу в окно.
   – В чем-то я с вами согласна, но далеко не во всем. Почему, говоря о Фоменко, вы для примера упомянули Брауна? Лично я, как верующая христианка, могу с уверенностью утверждать, что есть в этом мире вещи, действительно не подлежащие обсуждению, а тем более извращению и сомнению! История сюда не входит, поскольку любому грамотному читателю известно, сколько сил было вложено для ее фальсификации. Правильно говорят, что историю пишут победители. Если Фоменко сможет в потоке грязных извращений докопаться до истины – буду только рада. Но религия, а тем более вера в Бога, не может быть предметом для литературного сомнения!
   – Вы из числа тех, кто считает Брауна злостным еретиком?
   – Что есть ересь? Это ложное, искаженное учение. И в этом плане, да, я считаю Брауна еретиком, поскольку он основу коммерческого проекта заложил христианские истины, и более того – подверг их сомнению. Чем руководствовался автор, кроме возможности хорошо заработать?
   – А почему бы не предположить, что он хотел лишь приоткрыть взгляд на возможный обман? Почему иная, не согласная с официальной церковью точка зрения не может иметь место?
   – Место она имеет, и очень даже хорошее. И к моему великому сожалению, с каждым годом новые, искаженные предположения об истории пришествия Христа обретают новые силы.
   – Почему искаженные? – не унимался Платон. – Просто люди хотят рассмотреть вопрос под разными углами. Ведь истина у многих разная.
   Вика лишь грустно вздохнула, и на некоторое время уставилась в окно, попивая чай.
   – В том-то и дело, – продолжила она чуть позже, – что истина может быть лишь одна. Это вам не задача по математике, которую можно решить несколькими способами. И неважно, сколько точек зрения на вопрос истины могут иметь люди. Она неизменна, вне зависимости от нашей с вами веры.
   – И в чем же истина? – любопытствовал Платон, который никогда раньше не вникал глубоко в суть религиозных учений.
   – Боюсь, что для меня это не слишком простой вопрос, который можно уложить в двух предложениях.
   – Разумеется, – поправил себя Платон. – Я просто хотел узнать, что для вас истина веры?
   – Вера в Бога нашего Иисуса Христа.
   – Бога? Я всегда считал, что он был сыном Божьим.
   – Он был одним из воплощений Бога, ведь Бог триедин – Бог-отец, Бог-сын и Святой Дух.
   Платон смутился. Он вообще не любил чувствовать себя идиотом, тем более знал все это не хуже Виктории, но очень хотел спровоцировать ее на долгие разговоры, наслаждаясь звучанием ее голоса.
   – Хорошо, я понял, что для вас истина веры. Но меня смущает много фактов. Почему, например, в мире так много религий и еще больше их разветвлений? Что получается, разные народы верят в разных Богов? И наверняка ведь, каждый считает, что его вера истинная.
   Он прекрасно знал ответы и на эти вопросы.
   – Еще раз повторюсь, что истина может быть только одна, – более жестко произнесла Вика, – и она не будет меняться в зависимости оттого, что каждый из нас думает. Просто не каждому дано встать на ее путь. Вы вот сейчас наверняка думаете про себя, какая я наивная и убежденная дурочка, хотя наверняка ни разу в жизни не сталкивались с явлениями, которые никак не могли объяснить? Верно?
   – Не совсем, – ответил Платон, вспомнив про Настю. – Но смотря о каких явлениях вы говорите. Если имеете в виду различных гуманоидов и летающих тарелок, то да, их я не видел.
   – Благодарите Бога. А я вот видела, на свою беду.
   Платон с удивлением посмотрел на Викторию, и впервые в его голове зародилось сомнение об ее безупречном здоровье.
   – Простите? – на всякий случай повторил он.
   – Вы когда-нибудь слышали про восточную школу «Рейки»? – ответила девушка вопросом на вопрос.
   – Слышал, – кивнул Платон, который на беду своей любознательности пытался засунуть нос во все интересные и необъяснимые факты. Об учении «Рейки» он впервые услышал, когда отдыхал в Японии, и даже прочитал пару маленьких брошюрок, приглашающих на обучающие семинары, но дальше дело не пошло, ведь в глубине души Платон считал это полнейшим бредом. Люди, пропускающие через себя потоки космической энергии, и открывающие в себе новые сверхъестественные способности? Даже сейчас в его рациональном мозге возникал протест на подобные рода мысли.
   – Вы никогда не увлекались ею? – спросила Вика.
   – Нет.
   – Очень хорошо, – улыбнулась она. – И не интересно было?
   – Я в это не верю, – отрезал Платон.
   – И не стоит. Но, к сожалению, не все люди так же относятся к «Рейки». Это учение, вновь открытое Микао Усуи в начале двадцатого века, изначально рассчитывалось на поддержание человеческого здоровья, причем как духовного, так и физического. Лично Микао она помогала для исцеления больных, ведь еще в маленьком возрасте он часто задавался вопросом, как Будда и его ученики могли исцелять недуги одним прикосновением. В итоге методика, которую он разработал, позволяла без долгих лет и трудных практик воссоединиться с энергией космоса, или вселенной. Обратите внимание, без долгих лет и трудных практик. То есть, на халяву. А бесплатный сыр, где у нас бывает? К сожалению, раньше я была менее умна, и своим любопытством чуть не сгубила собственную душу. Началось все в далеком восемьдесят шестом году, когда в нашей школе стали снимать актовый зал приезжие мастера с востока, обучающие «Рейки». Услышав о чудесах, якобы происходящих на семинарах, я решила тоже попробовать. Мои родители, неверующие люди, никак не отреагировали на такой интерес любознательной дочки. Наверное, так же, как и вы, считали это полным бредом.
   – А что, на деле оказалось не так? – спросил Платон.
   – На деле я увидела, как наш сторож и выпивоха дядя Степа пустился в такой пляс, которому позавидовал бы самый искусный танцор, а два ученика десятого класса провели мастер-класс бесконтактного боя. Можете себе это представить?!
   – Нет, – признался Платон. – Как это получилось?
   – Очень просто. Мы все лежали на животе вниз головой и читали специальные мантры – восточные молитвы. Перед этим следовал ряд упражнений, которые должны были очистить наши энергетические чакры и настроить их на связь с космосом. И вот лежу я, настраиваюсь на «контакт», как вдруг вижу – дядя Степа чуть ли не подлетает с пола и начинает танец просто неземной красоты и грации. Затем «очнулись» и школьники. А еще тогда заметила, что все это происходит при явно постороннем вмешательстве, но убедила себя в силе божественной энергии космоса. Кстати сказать, со мной ничего подобного тогда не получилось, и мастера лишь сочувственно качали головой и показывали на мой крест, весящий на шее – мол, без него ничего не выйдет. И почему тогда мне в голову не пришла мысль, что же за такая космическая сила, которая боится простого крестика? Послушав мастеров, я сняла его, и действительно после этого почувствовала теплую волну, прошедшую по телу. Но большего не последовало. Полгода затем я изучала восточные учения, подобные «Рейки», пыталась на духовном уровне выйти на связь с Богом. И вышла, но не с Богом совсем. Появившийся в пустоте голос сначала слабо, но со временем более четко стал проявляться в моей голове. Он сам не проявлял особой любознательности, зато с охотой отвечал на все мои вопросы. Лучше всего это происходило на бумаге – я просто задавала вопрос, а затем ставила свою руку с ручкой над чистым листом, и ответ записывался сам по себе. В основном я расспрашивала о Боге, об истинном пути жизни, и о многих других вопросах подобного рода. Мой невидимый оппонент в основном мягко, но убедительно критиковал определенные взгляды – говорил, что я сама есть Бог, как зеркальное отражение его, и поэтому я сама в состоянии определять собственную истину, а не стараться встать в ряды послушного стада. Говорил, что истинный путь невозможно изложить в словах, ведь для каждого он свой.
   – А разве это не правда? Разве Бог не внутри нас? Разве не мы сами творим свою судьбу?
   – Понятия «Бог внутри нас», и «я сама есть Бог» – противоположны! Как же вы не понимаете, что это все просто козни дьявола! И предположение о том, что веками сложившиеся устои могут быть ложными, тоже от него. Ведь именно благодаря чисто предположению, можно невинно подумать, что даже посредством зла можно творить добро, и что даже Сатана может приносить в мир светлое. Ведь именно из-за такого невинного познания и были изгнаны из рая Адам и Ева.
   – Ничего себе вы копнули! Ну ладно, про первородный грех я вам позже расскажу, продолжайте.
   – История повторяется, и люди невольно сами притягивают беду на свой род.
   – Чем же?
   – Своими «новыми предположениями». Используя возможности главного Божьего подарка – мозга, человек постепенно забывает, зачем Христос спускался на землю, и изобретает себе более удобные установки для жизни, считая старые просто неактуальными. Говоря другими словами – люди пытаются перестроить Бога под себя. Или более того, посчитать себя его полным отражением, и творить по своему разуму.
   – И зачем же, по-вашему, Христос спускался на землю?
   – Прежде всего, за тем, чтобы своим примером показать правильность жизни человечеству, но сейчас мало кто об этом помнит. Однако я не хотела бы обходить стороной и другой момент – согласно христианскому преданию, после погребения Иисус спустился в ад и, сокрушив его ворота, принёс в преисподнюю свою евангельскую проповедь, освободив заключенные там души.
   – Хорошо, пусть будет так, – нехотя согласился Платон, – но давайте вернемся к вашему рассказу о «неземном общении». Что произошло потом?
   – Я продолжала записывать ответы на интересующие вопросы, советовалась по любому пустяку. Несколько раз невидимый собеседник предостерегал меня от опасности, например, когда запретил ехать к родителям на поезде в назначенный день. А ведь у меня тогда и билет купленный был, и вообще настроилась твердо. Даже думала ослушаться предостережений, но осторожность взяла свое – я осталась дома. А на следующий день по телевизору передавали новости о том, как сошел с рельс мой дорогой поезд, были и жертвы, и много раненных. После этого, я, разумеется, как завороженная слушала все, что говорил мне невидимый дух.
   – А вам не приходило в голову, что это просто больное воображение? – осторожно спросил Платон, стараясь ненароком не обидеть девушку.
   – Поверьте мне, тогда с моей головой было все в порядке. А вот потом началось сумасшествие. Постепенно и медленно я стала замечать, как чьи-то невидимые руки все больше пытаются ухватиться за мою волю. Разумеется, я спросила об этом «невидимого», но он лишь ответил, что это Божественная сила поступает в меня, и на какое-то время я успокоилась. Но через некоторое время пошла уже более агрессивная атака, и страх перед неизведанным сковал меня накрепко. Помню, один раз я проснулась ночью и долго думала, почему же Божественная сила столь пугает меня, буквально загоняет в тиски отчаяния и тоски?! Вот уже две недели как я находилась в состоянии чудовищной депрессии. За окном послышались какие-то звуки, и я посмотрела на улицу, отчего едва не лишилась разума – окна не было, точнее, за ним ничего не было, словно невидимый занавес опустили в теарте! Спиной я почувствовала дикий холод, который просто сковал мой мозг от страха и осознания того, что в комнате кто-то есть! Я не могла даже повернуться – тело не слушалось, а сердце билось так сильно, что вот-вот должно было выскочить из груди. Я была уверенна, что умру через несколько секунд, но мозг мой в отчаянье завыл как потерявший рассудок псих – «ГОСПОДИ! ПОМОГИ!». Дальнейшего я не помню, потому что упала и потеряла сознание. Но даже перед падением успела ощутить, как невидимая сила ослабила хватку, и почувствовала просто неземное облегчение. Проснулась я уже под утро с больной и распухшей головой, словно перед сном выпила бутылку водки. Покопавшись в ящиках, я отыскала давно покинутый крест и надела на шею, после чего кинулась в ближайшую церковь. Действовала чисто интуитивно, и даже подумывала обратиться за помощью к моему неземному духу, но, слава Богу, не решилась, и уже никогда не решусь. С тех пор ничего подобного со мной не происходило, и я смогла вырваться из лап духовной нечисти, хотя за свои «любопытные опыты» я расплатилась перед Богом сполна.
   Платон долго не решался продолжить вопросы, поскольку от такого рассказа голова пошла кругом, и мысли в нерешительности бились друг о друга. Если он и читал истории подобного рода с различных журналах сомнительной свежести, то лишь жалел в душе свихнувшихся людей. Но сейчас перед ним сидела живая и вполне здоровая психически девушка, красота которой манила его хуже самого запретного плода, и вспоминала такое, что трезвым рассудком никак не принять.
   «А может, она немного того? Психи ведь тоже могут вполне нормально выглядеть?», – пронеслось-таки в голове, хотя Платон и сам не верил в подобные мысли. Более того, еще несколько часов назад с ним самим происходило такое, что расскажи любому здравомыслящему человеку – примет за психопата. Платон снова вспомнил про Настю.
   Так чем же по сути воспоминания девушки бредовее его собственных воспоминаний? Однако вопреки мимолетному порыву излить собственную душу, Платон отказался наотрез.
   Внезапный звонок телефона нарушил полет его мыслей.
   – Да родной, – ответила Вика, и Платон почувствовал, как вдруг стало грустно. – Я уже еду, как дела у бабушки? Все хорошо? Я очень рада! Заберу тебя завтра утром! Крепко целую!
   Вика с улыбкой опустила трубку.
   – Мой сын.
   – Я понял, – кивнул Платон, – вы замужем?
   – Да, то есть… – девушка помрачнела, – мой муж погиб семь лет назад.
   – Извините, я не хотел…
   – Я сказала, что за свои любопытства ответила перед Богом сполна. Смерть мужа была мне одним из уроков.
   – Не надо так думать, – нахмурился Платон, которого все еще терзали крупные сомнения по поводу всего сказанного.
   – Я не думаю, я знаю. Его убила молния. А просто так людей молния не убивает.
   – Хорошо, не буду вас переубеждать, – кивнул Платон, которому больше всего хотелось выяснить, свободно ли сейчас сердце Вики? Но он не знал, с какой стороны к этому подойти.
   «А вдруг она вообще дала обет безбрачия с такими принципами?»
   – Тяжело одной воспитывать сына?
   – Непросто, – сказала Вика, – девять лет, не за горами переходный возраст, а у мальчиков он не тот, что у девочек.
   – Верно сказано, хотя я и плохо знаю, что там у девочек происходит. В шестнадцать лет я умудрился угнать машину собственного отца и проехал на ней половину области, представляясь гаишникам сыном прокурора.
   – Какой ужас! Неужели все так плохо? – испугалась Вика. – Как подумаю обо всем этом, прямо дрожь берет. Смогу ли я помочь сыну, правильно направить его, если потребуется? Несомненно, ребенку нужен отец.
   – Я бы сказал – ему нужен хороший отец, – поправил Платон, – к сожалению, у многих детей такие отцы, что лучше бы их не было.
   – Согласна, а у вас есть семья?
   – Никогда не было. Мои родители погибли больше десяти лет назад, а любимая девушка решила, что я не ее идеал, и что со мною у нее нет светлого будущего. С тех пор я не встретил того человека, с которым хотел бы связать свою жизнь.
   – Мне очень жаль, – искренне посочувствовала Вика, – мне проще, ведь мама и папа живут недалеко от Питера, а главное, мой ребенок – самый дорогой человечек – всегда рядом.
   – Дети, наверное, большое счастье.
   – Это верно. Хотя и нелегко порой бывает выносить проблемы на хрупких женских плечах. Но мне с тех пор, так же как и вам, не удалось встретить достойного мужчину.
   «Наконец! Это уже лучше! – подумал Платон, но тут же себя отдернул, – о чем ты думаешь?! За последние сутки натворил столько дел, что пора бы гроб заказать и собственноручно в него лечь, поскольку вероятность выйти сухим из воды чисто теоретическая! А о чем думает голова?! Как бы расположить и соблазнить девушку?!»
   – Вы сказали, что преподавали историю, – решил сменить тему Платон, – а сейчас что, прекратили?
   – Да, прекратила – кивнула Вика, – так уж получилось, что на мою душу свалилась вся ответственность за мою маленькую семью, а на зарплату преподавателя ее, к сожалению, было не прокормить. Около семи лет я работаю в банке, практически руковожу отделом кредитования юридических лиц. Сверху давно обещают повысить официально до руководителя. А вы чем занимаетесь?
   Платон нахмурился.
   – Я бы сказал, моя работа также связана с руководством, а также аналитикой перспективных направлений развития бизнеса.
   – О, это должно быть интересно.
   – Любопытно, не спорю, – подтвердил Платон, желая всеми способами сойти с затронутой темы, которую сам по глупости начал.
   Очень не хотелось врать и обманывать Вику.
   – А что вы любите больше всего?
   – В смысле?
   – Есть любимой занятие? Хобби?
   – Ах, вы об этом, – улыбнулась Вика, – безумно люблю путешествовать и узнавать новые, интересные вещи.
   «Отлично!»
   Платон не зря прожил последние десять лет, побывав практически во всех уголках земного шара, познав немалое количество интереснейших историй, легенд, открытий, причем как на суше, так и под водой, погружаясь с командой знакомых дайверов на останки древних городов, затонувших давно кораблей. В общем, ему было о чем рассказать, и милая беседа развернулась на новых просторах, далеких от работы, друзей, в общем, от реальности.
   Платон с большим энтузиазмом рассказывал о Тибетских пещерах, где по преданиям местных жителей покоились тела представителей предыдущих цивилизаций, атлантов и лемурийцев; вспоминал древние обычаи и легенды индейцев Майя, на которые так часто ссылались в последнее время; описывал своеобразную и закрытую жизнь эскимосов, до сих пор не тронутых цивилизацией; вспоминал красоту останков предполагаемой Атлантиды на дне Карибского моря; рассказал о страшном, но занимательном путешествии через Бермудский треугольник; восторгался красотами таких столиц мира, как Вашингтон, Пекин, Сингапур, Токио, Рио-де-Жанейро и многих других.
   Вика по большей части слушала, восторженно смотря на Платона, а потом стала делиться собственными достижениями в области путешествий, нахваливая Париж с его сладостями и модой, с восторгом вспоминая Италию с ее вечно жизнерадостными обитателями, затем рассказала о недавнем путешествии в Грецию.
   Платон наслаждался звучанием ее голоса, с нежностью смотря на его обладательницу, и с каждой минутой все больше понимал, насколько дорога ему вдруг стала эта девушка. В глубине души безумно хотелось верить, что это чувство взаимно.
   Порой Платон вежливо отворачивался и смотрел в окно, дабы не смущать пристальным взглядом вдохновленную Вику, но все равно продолжал наслаждаться, руководствуясь лишь одними ушами.
   – А в следующий раз я мечтала посетить Мексику, взять экскурсионный тур, – закончила Вика свое повествование.
   – В Мексику? – переспросил Платон, моментально припомнив забавную историю, – я был там несколько лет назад, и привез домой массу необычных впечатлений.
   – Расскажи пожалуйста! – попросила Вика, уже и не помня, когда они перешли на «ты».
   – Итак, однажды в Мексике – похоже на название фильма, не правда? – я решил посетить местную охоту, ощутить, так сказать, заокеанскую экзотику. Обратился я, значит, к гиду за помощью, а тот оказался настоящим гадом, содрав с меня две тысячи долларов, причем девяносто процентов из них сложил себе в карман. Но это я понял потом, а пока меня повезли далеко за курортную зону, ехали почти целый день и под вечер достигли каких-то деревенских халуп в таких трущобах, что сам черт ногу сломит. Там меня подобрали два то ли крестьянина, то ли еще не пойми кого, вручили старинное ржавое ружье, два патрона подозрительной свежести, и повезли дальше. Объяснялись мы с трудом, ведь английским там и не пахло, а гида давно и след простыл. Ехали еще полночи по густым лесам, пока не наткнулись на стадо диких буйволов, по крайней мере, так утверждали мексиканцы, а что там на деле пойди пойми – тьма полнейшая. Наконец-то, подумал я тогда, заняв удобную позицию в кустах и прицелившись. Ружье выстрелило, чем сильно поразило меня, а затем послышался вой раненного животного. Крестьяне удовлетворенно загалдели, но не прошло и минуты, как в ответ раздался выстрел, потом второй, а потом и вообще целая очередь. Мексиканцы завизжали как поросята на убое, и потащили меня назад в машину, выдавив из бедного старенького джипа все, что могли, но этого было явно недостаточно – следом приближалась погоня. Завернув в какой-то кювет, мы дружно выскочили из машины и кинулись в ближайшую чащу, притаившись в ней. Через несколько секунд по дороге следом промчались три армейских джипа с десятком головорезов на борту, вооруженных настоящими автоматами. Слава Богу, они нас не заметили, как и полуживой машины, лежащей в кювете. Позже я узнал, что мы наткнулись на хорошо охраняемое стадо коров местного барона, и могли за это поплатиться жизнью, но все равно с улыбкой рассказывал эту историю друзьям.
   – Какой ужас! – воскликнула Вика, невольно схватив Платона за руку.
   От этого прикосновения Платона словно током пробило, по телу стала расползаться приятная теплота. Не особо понимая, что делает, а скорее руководствуясь неведомым импульсам, Платон приблизился и поцеловал девушку. На сей раз его ударило молнией, но так приятно, что все проблемы и тревоги были мгновенно стерты, а на их место пришло неземное удовольствие. Вика не сопротивлялась, и поцелуй затянулся настолько долго, насколько хватило запаса легких у обоих. Они полностью растворились в этом поцелуе, отчетливо ощущая, как реальность уползает из-под ног.
   – Я… – что-то хотел сказать Платон, отстранившись, наконец, от девушки, но сам толком не знал что.
   – Не надо, молчи, – нежно ответила Вика, притянув его к себе обратно.
   Но не прошло и нескольких секунд, как она вдруг резко отпрянула и с ужасом посмотрела на Платона. Глаза ее сверкнули.
   – Убийца, – еле выдохнув, прошептала она.
   Платон не сразу заметил перемену, поскольку на глазах до сих пор висела волшебная пелена, но после произнесенных слов сам отшатнулся, да так быстро, что ударился головой о заднюю стенку купе.
   – Ай! Больно.
   – На тебе кровь, – также шепотом сказала Вика, не обращая внимания на его действия. Она словно погрузилась в себя, да настолько глубоко, что разум на какое-то время вообще покинул стенки двуспального купе. Вика потеряла сознание, и упала бы на пол, если бы Платон вовремя ее не поймал. Он прекрасно понимал, что никакой крови на нем в физическом плане быть не может! Здесь было что-то другое, непостижимое для него, но видимое для Виктории, и он это сразу почувствовал.
   Обморок длился недолго, всего несколько секунд, потом она глубоко вздохнула, словно вынырнула на свежий воздух из глубины моря, и открыла глаза, полные слез.
   Платон был потрясен всем происходящим настолько, что казалось, войди сейчас в купе Меленков собственной персоной, и то меньше был бы шокирован. Но самое страшное было в том, что он прекрасно понимал – лгать и отнекиваться бесполезно, да и не сможет уже. Осознав изначально истину, он сразу же стал противоречить себе и пытаться все объяснять по-другому.
   Как она могла узнать о том, что произошло? Она подослана? Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! А почему, собственно, не может?!
   Но первый порыв достать пистолет и приложить его к виску девушки прошел быстрее мысли. Платон сдался. Он понимал, что ничего уже не сможет сделать. Если к нему подослали убийцу, то будь они прокляты, раз нашли именно таково. Хотя, быть может, принять смерть от рук столь прелестного создания и не самый плохой вариант.
   Но Вика, казалось, вообще не чувствовала сил, не то чтобы кого-то убивать. Она постепенно приходила в себя, и первые минуты смотрела на Платона как-то сквозь, словно и не замечая вовсе. Платон нежно держал ее в руках, словно младенца, хотя и думал про себя о девушке черт знает что.
   – Зачем ты это сделал? – спросила, наконец, она.
   – У меня не было другого выхода, – не задумываясь, ответил он.
   – Неправда, выход есть всегда, – покачала головой Вика, и слегка приподнялась.
   – Не согласен. Лично для меня, если выбор абсолютно несоизмерим между собой, значит, его нет.
   – Нет такой причины, которая оправдала бы пролитие крови.
   – Есть! – разозлился Платон. – А чтобы ты сделала, если бы знала, что какой-то человек готов пролить целый океан человеческой крови?! Неужели не остановила бы его?!
   Он говорил горячо, пылко, хотя и понимал, что вот-вот может сболтнуть лишнего. Вика молчала.
   – Так что, неужели бы не убила его?
   – Нет! Кто я такая, чтобы решать, кому жить, а кому умирать! – также пылко ответила девушка. – Кто сделал меня судьей на этом свете?! Да и разве известны мне Божьи промыслы?!
   – Божьи промыслы? Мне они тоже неизвестны, но я никогда не смогу поверить, что в его промыслы входит третья мировая война. Но как писал Данте, самый жарки уголки ада предусмотрены для тех, кто оставался безразличным во времена тяжких перемен! Я не Бог, ты права, но кто-то должен выполнять его работу! – Платон понимал, что сорвался, и говорил то, чего ни в коем случае нельзя было говорить даже близкому другу, но на фоне нервного срыва ничего не мог с собой поделать.
   Вика на секунду задумалась, но не отступила.
   – Серьезные темы у нас с тобой для разговора, я не готова была к ним сегодня. Но если уж тебе интересно мое мнение, то скажу – глобальная человеческая катастрофа есть неизбежность настоящего времени, прими это как факт. Конечно, я не жду этого завтра, да и вообще хотелось бы увидеть, как мой сын вырастет и продолжит свой род, но это неизбежно.
   Платон спросил себя, знает ли Вика о том, что известно ему самому? Вряд ли.
   – Почему ты так считаешь?
   – Да потому, что люди совсем забыли заповедей Божьих! Я не сумасшедшая, и не фанатичка, и не призываю всех гурьбой ходить в православную церковь, тем более что та церковь, которая имеет место быть сегодня, у меня самой вызывает множество вопросов. Но я говорю о том, что люди в большинстве своем разучились чувствовать сострадание к ближнему, перестали помогать друг другу. Они не уважают природу и ее обитателей, хотя в самих себе с каждым годом развивают все больше звериных инстинктов и считают это достижением свободы. Посмотри, как изменились сексуальные нравы за последнее столетие, насколько разврат завладел людьми? Разве хорошим тоном считается любить своего человека и быть ему верным? Нет, мужчины ведут себя, как разгордевшиеся петухи, спеша осеменить весь свой курятник, а женщины, стараясь не остаться в обиде, во всем подражают им. Вокруг льется много человеческой крови из-за алкоголя, наркотиков, личных обид, а люди уже привыкли, и не обращают на это должного внимания. Такие новости просто перестали кого-то волновать, а ведь еще в мое детство, хотя я и жила не в таком большом городе, как Москва, если происходило убийство, то обсуждалось всем районом как нечто чудовищное. Я даже не затрагиваю те области, в которых царит власть денег – там вообще ничего святого не осталось, там джунгли, где не сожравшего сожрут. А что у нас пишут современные авторы и что продают в книжных магазинах? Зашла недавно купить Бальзака в один небольшой такой магазинчик, куда там! Он полностью набит ироническими детективами, которые расслабляют и отупляют мозг, практическими руководствами по магии, монографиями экстрасенсов. Так какой же Бальзак? И все это читают наши дети. Как долго, по-твоему, это может продолжаться? И сколько терпения у Господа хватит все это наблюдать?
   И тут Платон не выдержал. Он уже достаточно наслушался того, что могло запутать и без того непростую человеческую жизнь, пережил то, что дано пережить единицам на планете, и больше не мог спокойно реагировать, когда реальность пытаются вывернуть на изнанку и доказать, что человек ни в чем не виноват. Да, Вика ничего не говорила в пользу человека, но ее речи отдавали эфиром непознанного, противоречивыми процессами, никак с человеком не пересекающимися.
   – Не могу с тобой согласиться по многим вопросам. Во-первых, все эти разговоры о заповедях и прочих неземных материях, конечно, хороши, но большинство религий нашего времени выделяет человеческий разум, его главную опору и двигатель прогресса, как некий дьявольский атрибут, разрушающий человека и задающий слишком много вопросов. Слышала такой тезис: «душа от Бога, а мозг от дьявола»? Я бы расстрелял создателя этих слов, несущих в себе больше разрухи, чем американская великая депрессия, поскольку подобные учения сотни лет успешно разрушали личность человека, превращая его в бездумного робота, неспособного к счастью, да и не стремившемуся к нему вовсе! А ведь кто-то в это верит и сегодня, зарождая противоречие в самом себе, и страдая всю жизнь за неведомые ему установки, разделяющие надвое его тело и душу, словно дожидаясь долгожданного освобождения в виде могилы и наслаждения в том месте, которое невозможно познать и понять, а только поверить! Цельность личности, делающей из нее настоящего человека без чувства вины за неведомые ему грехи, сильного и свободного, разумного в своих рассуждениях, не может быть создана, если в основе основ будет заложена такая бомба замедленного действия, причем длинною в жизнь! Я уже не беру первородный грех, который является вопиющим противоречием в самом себе, поскольку напрочь выходит за сферу нравственности, даже надсмехается на ней, противоречит природе, справедливости и самому разуму, пытаясь сковать человека в тиски от рождения! Думаю, что это наиболее искусная уловка зла и невидимая петля, накинутая на шею человечеству. За что презирают людей, за то, что они вкусили плод с древа познания?! Стали думать и понимать?! Стали смертными?! Не могу себе представить, кем был тот робот в райском саду, который бездумно передвигался, не размышлял и ничего не чувствовал, но он точно не был человеком!
   Во-вторых, что касается любви, так у нас вообще национальной идеей является любовь без ценностей, а просто так. Как мы могли забыть о том, что любовь есть признание ценностей, нравственных качеств, оценка добродетелей другого человека, который получает в награду самое неповторимое чувство на земле просто потому, что его еще надо заслужить!!! Разве можно любить за что-то??? Конечно нет – это же так по-человечески! А вот любить без причины есть свойство божественной природы! Ведь любовь прощает, забывает и избегает любое зло, она гораздо выше ее! И чем более недостоин объект вашей любви, тем выше ваша внутренняя победа над своим греховным началом! Руководствуясь такими принципами можно превратить свою душу в мусорную свалку, равнодоступную для всех, и мало чем отличатся от уличной проститутки, хотя она действует гораздо практичнее – еще и берет за это деньги!
   В-третьих, наш современный мозг прошел свою последнюю эволюцию более ста тысяч лет назад, и говоря современным языком – это очень устаревший гаджет, до сих пор представляющий жизнь в пещерах и опасность на каждом шагу. Не веришь? Тому есть уйма доказательств, помимо научных, разумеется – не так просто пересилить себя и начать регулярно заниматься спортом, хотя бы в фитнес пойти, потому что мозгу это претит, ему не нужно сбрасывать лишние килограммы, ведь завтра может наступить голодная пещерная зима, когда запасы жира весьма пригодятся. Зато успех фаст-фуда в современном мире превосходит все мыслимые и немыслимые оценки! Большой и аппетитный Биг мак услаждает наш мозг не хуже секса, обещает тысячи лишний калорий на будущее. Кстати, о сексе – первостепенная задача мозга какая? Продолжить род и обеспечить себе бессмертие на клеточном уровне, поскольку завтра, если помнишь, хищники могут сожрать с потрохами. Но почему нельзя с одной женщиной? Почему постоянная страсть с полигамии? Ответ прост, и кроется там же – чем больший набор хромосом будет использован в различной конфигурации, тем больше шансов на успех выживания более здорового вида и продолжения дальнейшего рода! Да, это звучит дико, но сто тысяч лет назад было нормой. Я это говорю не к тому, что надо заводить себе гарем, ведь я, по сути, однолюб, но понимаю, что идти против своей природы значит зарождать глубокое отрицание внутри, противоречить самой жизни. Да, ты еще можешь сказать, что похотливое влечение большинства мужчин далеко от мыслей деторождения, но и тут я тебя удивлю – мозг не знает об этом! И в этом заключается одна из наибольших разводок, если говорить языком улицы, для человеческого мозга. Создателям презервативов можно дать нобелевскую премию в области самого масштабного обмана за всю историю человечества.
   В-четвертых, что касается чувства состраданию к ближнему, то здесь также кроется чудовищная ловушка для разумного человека. По твоим рамкам есть ли более грешный на земле человек, чем тот, кто лишен сострадания вообще? Конечно есть, и это человек, который пользуется состраданием к себе как оружием! Задумайся только, для чего может быть рожден человек вообще, если не для стремления к счастью, развитию, созиданию и прогрессу?! Разве мы не рождаемся с равными возможностями?! Я не беру сейчас отдельных людей, рожденных с физическими пороками. Да, ты опять можешь сказать, что не все мы рождаемся с равными возможностями, кому-то везет с родителями, благосостоянием, образованием, кому-то нет, и так далее. Но не об этом речь – разве не все мы рождаемся с руками, ногами и бесценным мозгом, который является самым великим творением на земле, способный вытащить человека из любой ситуации?! Поверь мне, проверено лично! Так по какому такому праву или моральным ценностям я должен сострадать другим людям, физически не отличающихся от меня, но по собственной глупости живущих в страданиях, разрухе, моральном обнищании, запутавшихся в противоречивых установках, отрицающих саму жизнь?! Судьба, реальность, безысходность?! Реальность существует независимо от вас до тех пор, пока вы с этим согласны!!! Каждый человек ответственен за то состояние, в котором находится в данную минуту, и не имеет никакого морального права перекладывать свои проблемы на других, прикрываясь собственными язвами как достоинством!
   В-пятых – ты затрагиваешь области, в которых правила игры диктуют деньги, и пытаешься сюда некий святой компонент – ты ничего не путаешь?! Что есть деньги, как не результат материальной оценки человека, создаваемых им благ или простого качественного труда? Как можно сравнивать со злом то, что является жизненной необходимостью современной жизни! Я не беру аборигенов в дикой африканской саване, или еще где-нибудь. Деньги есть, прежде всего, средство обмена, существование их невозможно вне сферы производства товаров и людей, они придают форму той ценности, в которой человек выражает оценку творений своего труда, и только посредством них он может общаться в цивилизованном обществе. Деньги теряют ценность лишь в руках бездельников, нищих и бандитов, выманивающих их у вас различными способам, от слезного прошения до насильственного требования, и поэтому они не в состоянии оценить то, что двигает жизнь вперед и заставляет творить, поскольку сами уже давно не живут по законам этой самой жизни, стараясь очернить все то, что питает ее веками, смешивая с грязью основные источники. Товарообмен посредством денег есть закон чести и порядок ведения дел созидающих людей доброй воли, и он доказывает, что каждый человек – единоличный хозяин своего разума, тела и труда. Деньги не купят счастья тому, кто сам не знает, чего хочет. Они не построят систему нравственных ценностей тем, кто и понятия не имеет, что это такое. Унаследовать богатство достоин только тот человек, который способен создать его сам! В противном случае сила денег уничтожит того, кто не умеет с ними обращаться и не знает им цену, и подобных подтверждений мы видим массу каждый год, но обезумившие люди вопят, что это деньги развратили и уничтожили конкретного человека, это в них все зло!
   Платон ненадолго перевел дух, чувствуя, как разгорается все больше и больше, и напоследок выпалил:
   – И чем, в конце концов, плоха честная конкуренция, позволяющая людям добиваться новых открытий и рубежей?!
   После такой убийственной тирады Вика замолчала, уставившись на Самсонова и ненадолго забыв даже то, с чего собственно все и началось, словно все ее сознание насильно перевернули такими фактами, против которых не пойдешь. Никогда в жизни она не слышала подобной речи, за которой скрывалась не только поражающая реальность, но и яростный дух справедливости, заключающий в себе отрицание всего того, что противно природе и жизни!
   – Знаешь, – успокоившись, продолжил Платон позже, – ты напоминаешь мне своими речами Сонечку Мармеладову, но только современную.
   – Возможно, вот только ты на Раскольникова никак не тянешь, – еле слышно ответила он, словно находясь под гипнозом. – Разве что только наполеоновскими взглядами, ведь Раскольников тоже считал, что в состоянии переступить запретную черту ради осуществления более высоких замыслов, и променять один тяжкий грех на сотню добрых дел. Ты ведь так считаешь, верно?
   – Нет, – потупился Платон. – Если честно, я и не думал об этом.
   – А зря. Почему ты убил?
   – Да кого убил-то? С чего ты взяла? – неожиданно ответил он, хотя ранее давал себе зарок не лгать, просто темы так быстро перескакивали одна на другую, что он немного запутался.
   – Я понятия не имею, кого, но вижу на тебе кровь, и даже подозреваю, что там не один человек.
   «Лес рубят, щепки летят», – подумал Платон, но вслух сказал:
   – Мне сложно поверить тебе и твоим словам.
   – Про то, что я почувствовала, поцеловав тебя? Мне будет так же непросто это объяснить. Скажи лишь только, что я ошиблась.
   Платон промолчал, но в его глазах Вика все прочитала.
   – Можешь не продолжать, я и так все вижу, как вижу и то, что ты хороший человек, но взявший на себя непосильный груз. Тем не менее, повторю, что пролитую кровь ничем не оправдать, сколько бы ты не твердил мне о несоизмеримости выбора. И Достоевский, раз уж ты вспомнил его, тем и велик, что дает читателю возможность вместе с Раскольниковым испытать все душераздирающие муки совершенного греха, но не делать греха лично. Правда, на сегодняшний день многие считают, что роман устарел и не отвечает времени. Подумаешь, старую каргу зарубил топором, тоже мне дело, стоящее внимания и таких переживаний. Я и сама понимаю, что мне старуху-то не жаль так, как ее сестрицу Лизоньку, погибшую поневоле, но грех от этого не перестает им быть! Но ты не понимаешь этого совсем. До сих пор считаешь себя правым?
   – Я не считаю себя ни правым, ни виноватым.
   – Понимаю, – с грустью кивнула Вика. – И не сужу, не моя это прерогатива. Я только рада, что смогла сдержать свой страстный порыв в отношении тебя.
   При воспоминании о поцелуе, и о том испепеляющем огне, горящим внутри их обоих, у Платона перехватило дыхание, что не замедлило сказаться на блеске в глазах. Если бы перед ним сейчас был выбор, остаться жить и уехать из страны или погибнуть в объятиях Виктории, он, не задумываясь, выбрал бы последнее.
   – Даже и не думай, – охладила его девушка, словно прочитав мысли. – Я рада, что ничего не произошло.
   – Ты говоришь об этом так, словно подразумеваешь нечто ужасное, – обиделся Платон.
   – Отнюдь, совсем напротив. Просто если бы этому суждено было случиться, то только не здесь и не сейчас. Я тебя знаю всего-то несколько часов!
   По большому счету, Платон полностью разделял ее взгляды, и видел в глазах то, чего так долго искал в женщинах – искренность. Но от бремени последних событий, постоянного напряжения, простого человеческого страха он совсем потерял голову.
   – Не хотела бы переспать с мужчиной, которого не люблю, но ты произвел на меня такое впечатление, которого на меня еще никто ранее не производил, кроме покойного мужа. Поэтому я чуть было не натворила дел.
   Платон по-прежнему молчал, чувствуя внутри большое опустошение.
   – Ты бежишь из страны? – неожиданно спросила Вика.
   Он лишь устало кивнул, перестав чему-либо удивляться.
   – И не планируешь возвращаться?
   Опять кивок.
   Вика хотела еще что-то спросить, но передумала. Она лишь взяла свою подушку, обняла ее, словно ребенка, и уткнулась в нее лицом. Повисла тишина.
   Платон, как мог, старался вернуться к реальности, но сам витал своими мыслями далеко. А еще он чувствовал чудовищную усталость, что легла тяжким грузом на измученные плечи. Когда через несколько минут он заметил, что Виктория больше не желает ничего спрашивать, и уткнулась в подушку, то подошел и нежно обнял ее, поднимая лицо. Глаза девушки были полными слез, но она не сопротивлялась рукам. Платон поцеловал Вику, обнял и улегся рядом. Ни говоря более ни слова, они погрузились в глубокий сон, крепко прижимаясь друг к другу, словно два одиноких и несчастных человека, оставшихся на необитаемом острове.

Глава 6

   – Вам к кому? – спросила девушка на пропускном пункте одного из самых малоизвестных и приватных коттеджных поселков Рублевского направления, чья охрана могла отбить стратегическое нападение группы боевиков.
   Водитель назвал фамилию человека, которого плохо знали в стране, но те единицы, которым посчастливилось знать, видели в нем главного помощника Анатолия Меленкова.
   Меньше минуты понадобилось на то, чтобы связаться с домом Эммануила Красовского и доложить о приезде гостей.
   – Проезжайте, – сказала девушка.
   Черный «Кадиллак Эскалэйд» медленно покатил по идеально ровной, ухоженной дороге, проезжая мимо настоящих дворцов, каждый из которых выражал яркую индивидуальность определенного стиля, сочетая в себе гармонию современности с частичками прошлого.
   Первый дом, по своим масштабам не уступающий замку шотландского герцога Аргайла на озере Лох-Файн, был построен в стиле викторианской неоготики, которую в литературе называли еще «воскрешенной готикой». Довольно мрачный, но величественный дом из черного камня, расположился правильным квадратом, углы которого венчали четыре остроконечные башни с серой черепицей.
   Особняк принадлежал некогда известному шоумену и газетному магнату, который в последнее время редко появлялся на людях, посвящая все свободное время излюбленному хобби – уединению и изготовлению самурайских мечей.
   Следом за ним расположился двухэтажный длинный дом в восточном стиле, чем-то напоминающий жилище легендарных сегунов в кинолентах прошлых лет. Сквозь высокий кованый забор просматривались небольшие декоративные деревья и ухоженные дорожки, по которым изредка пробегали мраморные доги.
   Кому принадлежал этот дом, водитель машины не знал, с грустью кидая взгляды на бессовестную роскошь, но потом и вовсе перестал смотреть и сосредоточился на дороге, хотя они и проехали еще несколько изысков достижения архитектуры.
   «Эскалейд» достиг небольшого круга, в центре которого красовался шикарный фонтан из белого мрамора. Не смотря на то, что поселок охранялся не хуже «Форд-Нокса», по дороге не встретилось ни одного человека.
   Искомый дом Эммануила Красовского притаился в самом конце дороги. Одноэтажный, неповторимый особняк был построен в античном стиле барокко эпохи Возрождения.
   Барокко всегда была свойственна роскошь, парадность, декоративность, стремление к величию и пышности. Блестящим примером этого стал католический Рим, а венец творения – Собор Святого Петра.
   Для больших любителей стиля барокко в наше время есть одна небольшая проблема – в барокко сейчас практически никто не строит, а необученным мастерам, даже большим профи в сфере строительства, просто не потянуть. Красовский знал это, и потратил немало сил для розыска квалифицированных специалистов. Но затраты его не разочаровали.
   Само здание, казалось, было выбито из одного гигантского камня, можно сказать вылеплено, чем построено. Углубления изящно перетекали в выступы, и создавали впечатление одной сплошной, волнующей и очень пластичной массы. Эффект усиливался обилием декоративных элементов, определенно выполненных с большой изобретательностью. Дом поражал своим искрящимся, динамичным, выразительным и несколько неожиданным дизайном.
   Обширная территория вокруг дома впечатляла своей естественностью и гармонично дополняла общую картину. Беседки, фонтаны, прудики, небольшие дорожки и мостики, большой изогнутый бассейн, сверху напоминавший гигантскую анаконду. Далее шла спортивная зона с двумя грунтовыми кортами для большого тенниса, тренажерным залом, большой деревянной баней и крытым кинотеатром на двадцать персон. Позади участка дом примыкал непосредственно к лесу и имел отдельный выход в него.
   «Эскалейд» припарковался на площадке с правой стороны дома. Автоматические ворота закрылись позади. Водитель первым выскочил из машины, открывая дверь директору службы внешней разведки Константину Сергеевичу Ипатову.
   – Добрый вечер дорогим гостям, – уныло, но приветливо встретил приезжего Красовский и проводил в свой личный кабинет, где принимал людей крайне редко, словно ревновал пускать посторонних в свою «святыню».
   Небольшой кабинет, выходящий окнами на живописные кипарисы, содержал в себе лишь самое необходимое – широкий изящный стол из красного дерева, ножки которого у основания были изогнуты полукругом, большой компьютерный стул, удобный диван. Вдоль стены стояла библиотека, содержащая в себе самые дорогие и редкие экземпляры мировой рукописи, и самый современный компьютер на столе, чей монитор своей диагональю напоминал большой домашний кинотеатр.
   В данный момент на столе также стоял специально принесенный кальян из курительной, распространяя аромат фруктового табака на всю комнату.
   Красовский устало рухнул в кресло, затянувшись кальяном. Судя по уставшим красным глазам, вот уже несколько часов он находился в состоянии тяжелейшего напряжения. Ипатов расположился на диване, отказавшись курить.
   – Полчаса назад мне звонил сын покойного граф Алонсо, прихвостень сам знаешь кого, интересовался произошедшим и напоминал о соблюдении достигнутых соглашений, – начал Красовский, – я сказал, что по всему дам ответы позже, в общем, отболтался как мог. Нам нужен Голиаф!
   – Его больше нет, – спокойно ответил Ипатов, методично перебирая декоративные четки. Он вообще всегда выглядел спокойно, даже когда внутри полыхали нешуточные страсти, – там вообще никого в живых не осталось. Можешь мне сказать, какого черта Самсонов совершил все это?
   – Многое бы отдал, чтобы понять сам, – Красовский поправил тлеющие угольки кальяна, затянувшись из трубки, – но хоть убей, ума не приложу! Толя так доверял этому мальчишке, как к сыну относился! А ведь у него было неизменное чутье на людей.
   – Выходит, постарел наш Голиаф, просмотрел предателя, а мы теперь будем расплачиваться за это.
   – Что делать-то теперь будем?! – пропустил мимо ушей замечание Ипатова Красовский. – Как служба безопасности могла такое допустить?!
   – Не спрашивай, – огрызнулся Ипатов, который очень не любил, когда на него повышали голос. – Из того, что удалось пока раскопать моим ребятам, получается вообще какая-то чертовщина – машина Самсонова, внутри которой был закреплен пулемет неизвестного нам производства, но имеющий базу американского «Минигана», открыла огонь по лобовым машинам милиции, буквально стерев их в порошок. Боковые машины, действуя по инструкции, вышли вперед и пошли на таран, открыв ответный огонь. Скорее всего, машина Самсонова прошла и сквозь них, но уже не стреляя, и детонировала при ударе о заслон кортежа. Столь мощный взрыв может говорить только об одном – взрывчатки было много, даже боюсь представить, сколько в тротиловом эквиваленте! То, что она не взорвалась еще до столкновения, просто чудо! Ведь машина прошла через таран четырех бронированных «Гелендвагенов»!
   – Это чудо и нас с тобой похоронит, вот увидишь, месяца не пройдет как!
   – Чему быть, – невозмутимо ответил Ипатов.
   – Мне бы твое спокойствие, – заметил Красовский. – Главная ошибка службы безопасности в том, что они не смогли распознать предателя в такой близи! Почему это сделал Самсонов?! Кто за ним стоит?! Мы держали на мушке каждого из наемников европейского «Бюро убийств», а не досмотрели поганую мелочь! Алонсо клялся мне, что ни его покровители, ни даже «Римский клуб» к этому не причастны! Да и стоит ли сомневаться в его словах, ведь по плану Толика их братия получила бы абсолютный контроль над миром, и озолотилась бы еще вдвое, хотя куда уж больше. В кои-то веки от нас стала зависеть судьба планеты, и тут обосрались. Боюсь, если не найдем пути выхода, последуем вслед за Меленковым.
   – Я бы не стал так категорично, – возразил Ипатов. – СБГ сейчас сильна как никогда. Наша разведка сможет оторваться при необходимости от британской Ми-6, и даже в без Меленкова мы сможем показать зубы.
   – Которые с хрустом вырвут в течение месяца, – отмахнулся Красовский. – Совсем забыл, с кем имеем дело? Нас спасла бы только поддержка военной базы «Сокол», но что на ней творится сейчас, я понятия не имею, ведь наше ведомство туда не допускали, а сейчас осталось слишком мало времени для маневра! И давай не будем эти глупости обсуждать больше. Через неделю мы должны быть на последней встрече у наследника Моргана в этом чертовом клубе, постоянно забываю его название…
   – «Фордли Кэй» на Багамских островах, – напомнил Ипатов.
   – Ага, он самый. Но через неделю мы должны были уже обсудить базовое выполнение плана и подтвердить дальнейшие пути! И что я буду говорить ему и всем остальным?! Проклятые башни до сих пор стоят, а вся страна словно замерла?! Как мы сможем сдвинуть план с мертвой точки без Толика?!
   – Да, – согласился Ипатов, – боюсь, что никак. Слишком большую кашу заварил наш Голиаф. И даже если без него нам удастся выполнить часть своих обязательств, касающихся Ирана, доллара и посредников мира, как быть с турками и арабами? Особенно с арабами? Про Евросоюз я вообще молчу. Ты вообще знаешь, с кем Меленков держал связь там? А страны БРИК?
   – Догадываюсь, но этого мало, – покачал головой Красовский, – есть вещи, в которые Толя не посвящал никого, слепив новый Комитет в рекордно короткие сроки.
   – И тем самым не оставил после себя приемника. Ладно, об этом позже. Что по проекту Новый Свет?
   – Ты имеешь в виду, что с двадцатью миллиардами, которые перекачали нам заокеанские друзья?
   Ипатов кивнул.
   – Большинство уже в Китае, – подтвердил Красовский, – как и договаривались. Мы закупили все необходимые материалы и технику. Остаток потратим на оплату рабочей силы, благо время еще есть.
   – Понятно. Сколько же сейчас долларов в поднебесной? Хоть примерно знаешь?
   – Под самую крышу. Хотя в данный момент меня это мало волнует.
   – Кстати, – вспомнил Ипатов, – забыл сказать одну интересную вещь: в «Госзнаке» обнаружили крысу.
   – Разве там есть крысы, работающие не на тебя?
   – Не смешно, – огрызнулся Ипатов, – мои люди раскололи недавно одного старого работника, который иногда выполнял наши заказы, но пару месяцев назад сделал паспорт, не оповестив никого.
   – И кто же этот счастливец, получивший российское гражданство без согласия государства? – съязвил Красовский.
   – Платон Самсонов, получил паспорт на имя Аршавина Сергея Владимировича, еще издеваться будешь?
   – Самсонов?! Но зачем?!
   – Вот и я тогда думал, зачем? Но сперва решил, что это было с руки Меленкова, даже хотел спросить как-то его, но не успел. Зато потом узнал, что указание дала госпожа Алмазова.
   – Анастасия Викторовна? Но это невозможно!? – почти вскричал Красовский, которому окончательно стало сложно сдерживать собственные эмоции, – она же три месяца как мертва!
   – Как мертва!? – сказать, что новость шокировала Ипатова, значит не сказать ничего. Он даже на миг потерял свое легендарное хладнокровие, но быстро взял себя в руки и повторил вопрос, – как мертва? Почему?
   – Тебе рассказать, почему люди умирают!? – хотел было рассвирепеть Красовский, но быстро сник, – хотя сейчас уже скрывать нечего. Алмазова была в курсе почти всех махинаций Меленкова, наверняка больше нашего знала о предстоящих событиях, и хотела
   переубедить Толю делать все это. Поняв, что уговорами не добьется ничего, она готова была обратиться за помощью к властям и попытаться остановить его. Толя узнал об этом, и приказал убрать Алмазову. Один из бойцов Тони четко выполнил приказ.
   – Ну и дела.
   – Не говори, – кивнул Красовский. – Но самое интересное, что того бойца вскоре обнаружили мертвым за рулем собственной машины, представляешь? На авто ни следов, а внутри труп. Врачи подтвердили разрыв сердца. Это у первоклассного-то бойца!
   – Бред какой-то, – согласился Ипатов.
   – Машина, кстати, была и числа знаменитого спецзаказа для бывшей «Контры». Потом ее передарили Самсонову.
   – Из числа спецзаказа? Да в своем ли вы уме отдавать такое сокровище мальчишке?! А мои ребята головы ломали, как так машина смогла живой проскочить таран бронированных джипов!
   – Это Толя отдал машину, я тоже был против.
   – Ну ты меня сегодня озадачил не на шутку, – признался Ипатов, – я даже забыл, зачем сказал тебе про паспорт.
   – Не потрудись вспомнить, – попросил Красовский.
   – Неделю назад им воспользовались, купив два билета: один на поезд до Петербурга сегодняшним вечером, второй на самолет в Дубай завтрашним днем. Я тогда не обратил на это должного внимания, сам знаешь, Толя делал многое без нашего ведома,
   а с Самсоновым у него были особые отношения. Вот я и подумал тогда, мол, поручил парню чего, и не стал вникать. Да и вообще узнал об этом случайно, поскольку поставил этот паспорт под полный контроль, сам не знаю почему. Вот, как видишь, пригодилось.
   – Чего же ты раньше молчал?! – вскипел Красовский.
   – Да говорю же, думал Меленкова затея! Мои люди сразу после покушения кинулись на вокзал, но поздно – поезд уже отошел. Я дал указание взять неизвестного в аэропорту.
   – Думаешь, это Платон?
   – Понятия не имею, – развел руками Ипатов, – но мы должны выяснить это.
   Красовский хотел еще что-то спросить, но лишь глубоко затянулся, выпуская в воздух широкие круги ароматного дыма, и с гордостью посмотрел на творение собственных губ.
   – Возьмите Иуду и приведите сюда, – сказал он потом, – хотя по большому счету это ничего уже не изменит. Без Толи, боюсь, вся наша схема накроется медным тазом.
   – И не только наша, – подхватил Ипатов, – Комитет не сможет провернуть задуманное без выполнения обязательств с нашей стороны. Слишком многое висело на Меленкове.
   Оба сокрушенно вздохнули, признавая справедливость суждений.
   – Есть ли во всем этом положительные стороны? – спросил вдруг Красовский.
   – Разве что для людей – мир не содрогнет то, что вы задумали.
   – Пока, – возразил Красовский. – Когда возьмешь Платона, или кто там будет, постараемся хоть как-то пролить свет на всю эту историю. Может, и всплывут какие занимательные факты.
   – Сделаем, – кивнул Ипатов.
   Он хотел было добавить пару собственных идей, которые возникли в голове совсем внезапно, но их отвлек звонок телефона, лежащего на столе.
   Красовский посмотрел на номер: не определен.
   – Да, я слушаю, – услышав голос звонившего, Красовский побледнел и понял, что все еще может кардинально измениться…

Глава 7

   Платон чувствовал внутри себя большое волнение – это не было связанно со страхом от возможной погони, да и вообще со сторонниками Меленкова, а относилось лишь к девушке, с которой он познакомился несколько часов назад. Проспав около двух часов, они проснулись практически одновременно, но не вставали.
   Платон лежал на боку спальной полки, нежно обнимая Вику. Она медленно водила пальцами по его волосам, изредка целуя то в лоб, то в губы. Долгое время оба молчали, просто смотрели друг на друга, обнимались, не решая нарушить тишину, в которой не было ничего, кроме их всеобъемлющего чувства.
   «Чувства?» – подумал Платон. Разве это возможно? А если и возможно, то почему здесь и сейчас?!
   Первой мыслью его после сна было то, что он не хочет никуда отсюда уходить, и вообще по возможности остановить время, навсегда оставшись с Викой в двуспальном купе. Волнительное и волшебное чувство, которое охватывает всех влюбленных, и помогает им забыть обо всем, идя на самые отчаянные и необдуманные шаги, разгорелось в Платоне не на шутку. Он так давно не испытывал ничего подобного, что поначалу даже испугался. Но потом все же понял, что произошло, и почувствовал внутри себя такое счастье, что накрыло волной все-все-все-все-все тревоги, да и вообще заполонило все. Это было неописуемо, непередаваемо, чудесно и божественно!
   Дошло до того, что Платон стал считать секунды, и даже старался поделить их надвое, лишь бы полностью насладиться счастливым временем, ведь в глубине души он отлично понимал, что все это скоро закончится. Смотря в глаза Виктории, такие же взволнованные, он чувствовал тепло ее души даже больше, чем тела. Ее энергия вливалась в него, ее чувства заполняли его пустую, и давно поросшую паутиной чашу любви. И даже ничего более Платон пожелать не мог, настолько был счастлив. Он не думал и старался не вспоминать недавний разговор о «крови и чувствах». И девушка больше об этом не вспоминала.
   – Я бы никогда тебя не отпускала, – прошептала, наконец, Вика, хотя и без слов здесь было все понятно, – но через час поезд приедет в Питер, и остаться здесь нам вряд ли кто-нибудь позволит.
   С неохотой Платон признал справедливость ее суждений. Голова стала напряженно работать.
   «Это все, конец? И больше я ее никогда не увижу?!»
   От поступивших мыслей хотелось отчаянно завыть, кинуться на стену и погрызть ее зубами.
   – Когда твой самолет? – спросила Вика.
   – В четыре, – ответил Платон, усиленно думая, как можно заставить время остановиться навсегда до четырех часов.
   – Какие были планы до этого времени?
   Платон лишь развел руками, показывая, что никаких планов у него не было.
   – Давай проведем это время вместе? – предложила Вика.
   «Готов отдать все на свете ради этого».
   – Готов отдать все на свете ради этого, – повторил свои мысли Платон, и был искренен, как никогда.
   Вика весело улыбнулась, немного покраснев.
   – Заедем ко мне домой, надо принять душ и переодеться, – сказала она. – Сынуля все равно до завтра у бабушки.
   Платон согласно кивнул.
   – Вызвать такси?
   – Не надо, у меня машина на стоянке недалеко от вокзала.
   Новенькая «Тойота Королла Версо» действительно стояла на том месте, где была оставлена Викой две недели назад.
   – Давно был в Петербурге? – поинтересовалась девушка.
   – Давненько, – признался Платон.
   – Хорошо, поедем через центр, освежу твою память.
   Вика с энтузиазмом рассказывала про исторические достопримечательности северной столицы, проезжая мимо каждой из них, пока они не развернулись на Васильевском острове и не направились в сторону тихого спального района на севере Петербурга.
   Светлая, просторная двухкомнатная квартира Вики могла служить образцом красоты и уюта. Платон никогда не видел, чтобы все вещи были настолько гармонично размещены по всей площади, словно каждый уголок квартиры был изначально создан под конкретную деталь.
   В детскую он заглянул лишь один раз и разместился в зале, посреди которого стоял большой напольный телевизор. Правее от него расположился декоративный глобус-бар, внутри которого хранилось собрание изысков алкогольной продукции. На стене висела красивая картина, напротив – портрет ребенка, белокурого мальчика с выразительными, голубыми глазами. Кожаный диван с двумя просторными креслами стояли полукругом вдоль стены. Пока Вика принимала душ, Платон включил телевизор, устало рухнув на диван.
   Как и следовало ожидать, практически все телеканалы муссировали произошедшее вчера.
   – Россия не сразу поймет и осознает степень трагической утраты, произошедшей накануне вечером, – комментировала ведущая телерепортаж, в котором показывали краткие нарезки выступлений Меленкова, его встречи с лидерами разных стран, основные выполненные проекты, достижения за время государственной службы и после ухода с нее, просто фотографии в рабочей обстановке. – Всех его званий и наград сложно перечесть – «Почетный архитектор России», «Почетный гражданин России», «Человек года 1998, 1999, 2001, 2002, 2005 и 2008 в номинации «Экономическое возрождение России», победитель конкурса «Строитель года 2008 года за проект Новый Свет». Лауреат Национальной общественной премии имени Петра Великого. Награжден орденом Почета, орденами Святого Георгия Победоносца, Сергия Радонежского, Святого Благоверного князя Даниила Московского первой степени, Святого князя Александра Невского первой степени, «Международная Слава», золотой медалью Ассоциации промышленников России за вклад в сохранение экологии, и, наконец, «Орденом за заслуги перед отечеством 1 степени» за вывод страны из кризиса 1998 года. Имеет почетный знак «Лидер российской экономики». Анатолий Меленков был едва ли не самой яркой личностью современного мира, оставив после себя огромное наследие. Сегодня все вспоминают о нем как о человеке, твердо державшем свое слово и помогавшем каждому, кто обращался за помощью.
   Президент начал заседание Совета Безопасности с минуты молчания. Депутаты Федерального Собрания…
   Платон выключил телевизор, услышав, как Вика вышла из душа. В одном полотенце и с мокрыми волосами она проскочила в смежную комнату.
   – Как ты хочешь провести остаток времени со мной? – спросила Вика позже, заканчивая варку мускатного кофе, аромат которого наполнил всю кухню.
   – Я просто хочу быть рядом, – ответил Платон, – давай сходим в ресторан, погуляем по городу, проплывем на катере по каналам.
   – Звучит заманчиво, но накормить я тебя и дома могу, а потом можно и погулять.
   – Нет, не сегодня, – возразил Платон, – я ни сколько не сомневаюсь, что приготовленное тобою будет выше всех похвал, но сейчас хочу озадачить этим какого-нибудь шеф-повара. Назови мне самый лучший ресторан в городе?
   – Если честно, в этом я не лучший экскурсовод, но на Невском есть очень хороший ресторанчик с отдельными кабинками.
   – Значит, решено!
   На улице стоял ясный, солнечный день, изредка балуя город легким ветерком. Люди спешили по своим делам, мало обращая внимания друг на друга. Машины нервно толкались в пробках, возмущенно сигналя братьям по несчастью. И город жил привычной суетой, с грустью и юмором наблюдая за своими обитателями, словно хотел по-отечески мудро окликнуть всех сразу: «Люди! Опомнитесь! Оглянитесь вокруг! Кроме ваших надуманных проблем есть вещи и поважней, не забывайте о них!»
   Но если бы город и вправду мог слышать, говорить, наблюдать, этим утром он обратил бы все свое внимание на двух молодых и красивых людей, которые медленно шагали по центральным улочкам, взявшись за руку и говорили, смеялись, как дети удивлялись красоте и величию таких шедевров, которыми там богат Санкт-Петербург. И время словно остановилось вокруг них, замерло, с удивлением наблюдая за образцом чистой, ничем не омраченной любви.
   – Я хочу больше знать о тебе! – сказала вдруг Вика, отправляя официанта с готовым заказом. Они наконец-то дошли до искомого ресторана, расположившись в уютной, огороженной кабинке. – Только прошу тебя, давай не будем о том, что произошло вчера, я не хочу сегодня омрачать этот день. Расскажи мне о своей жизни, – улыбнулась она.
   – Прости, – развел руками Платон, – я не лучший рассказчик, и не люблю говорить о себе, тем более что в двух словах тут не опишешь.
   – Это хорошо, значит, есть о чем рассказать. Ты не смущайся, у нас впереди получасовое ожидание фирменного блюда, а бутылка превосходного вина никак не помешает тебе. Начинай!
   И Платон уступил, начав бессвязный, во многом повторяющийся рассказ о своей жизни. Он перескакивал с детских лет на юношеские, если порой забывал упомянуть что-то интересное. Вспоминал родителей и друзей. Говорил о самых счастливых событиях в собственной жизни, но не обошел и те, что убивали горем. Разумеется, он не уложился в полчаса, и многое осталось только в памяти.
   Про работу в корпорации «Голиаф» не было сказано ни слова, да и вообще все, что было связанно с Меленковым и с работой, он старательно замолчал.
   Вика внимательно слушала, порой улыбалась, иногда сокрушенно качала головой, а пару раз чуть не расплакалась, но сдержала себя, лишь нежно погладив руку Платона. Люди, понесшие потери близких, очень хорошо понимают друг друга.
   – Иметь хороших друзей большое счастье, – чуть позже сказала девушка, – у меня, к сожалению, таких нет, и только маме я могу порой поплакаться обо всех своих проблемах. Мне очень жаль, что твои родители не дожили до сегодняшнего дня, они бы точно гордились тобой!
   Платон лишь слабо кивнул, словно соглашаясь с похвалой в собственный адрес.
   – И, тем не менее, живым надо продолжать жить и строить свое счастье. Ты больше никогда не вернешься?
   Его сердце больно заныло, но от ответа было не уйти. А ведь с каждой минутой Платон все больше старался не думать о том, что будет дальше, и сможет ли он еще увидеться с Викой.
   – Я… я не знаю, – скорее, это была правда, ведь по большому счету Платон и не думал о том, сможет ли когда-нибудь вернуться в Россию. Больше всего он думал о том, сможет ли сейчас из России вырваться.
   – Значит, я все же не обманываюсь. Мы больше никогда не увидимся.
   – Это было бы самое жестокое наказание в моей жизни, это точно, – с уверенностью произнес он, и вроде заметил на лице девушки тень облегчения.
   – Если ты не сможешь вернуться, разве я не могу навестить тебя там? – неожиданно спросила она.
   – Пожалуйста, наше фирменное блюдо «Чилийский сибас», – подошел официант, расставляя принесенный обед, – подается с нежным картофельным пюре и черным трюфелем.
   Посередине стола он поставил также большую тарелку королевских тигровых креветок с цикорией под ароматным цитрусовым соусом.
   Платон с волнением и благодарностью посмотрел ей в глаза, давая понять, что о большем он и мечтать не мог.
   – Я и не смел бы просить тебя об этом, – признался он, – ведь миг, когда я проснулся в том вагоне и увидел тебя впервые, был лучшем мигом в моей жизни. Прости, если говорю лишнее, но это чистая правда.
   Вика широко улыбнулась.
   – Знаешь, наша жизнь может быть и жестока, и скучна, – заговорила она, – может сломить человека горестями, а может наоборот – возвысить до небес. Кто-то сам строит свою жизнь, другой плывет по течению, третьего строят остальные. Поверь, я прошла практически через все это, была и в роли строителя, и в роли стороннего наблюдателя, могла согнуться под тяжестью бед, и одновременно возрождалась, как легендарная птица Феникс. Но такой счастливой, как сегодня, я не чувствовала себя очень давно, и могу лишь искренне отблагодарить Бога за это. Ради таких моментов стоит жить и верить в лучшее.
   Платон почувствовал, как к горлу подкатил большой ком.
   – Я очень хочу поверить тебе, хотя и чувствую внутри, что говоришь правду, – продолжала Вика, – когда ты сможешь сообщить мне, где остановился?
   – Не знаю, но думаю что не раньше, чем через месяц.
   – Хорошо, – кивнула Вика, – давай пообедаем, я проголодалась.
   – Давай, а потом я хочу посетить с тобой Петергоф, успеем?
   – Сколько до самолета?
   – Часа четыре.
   – Никак нет, – покачала головой Вика. – Времени слишком мало. Максимум, что мы сможем, так это пройтись вдоль Зимнего Дворца, а потом ты отправишься в аэропорт. Прости, но я с тобой не поеду, ненавижу прощаний в таких местах.
   – Да, конечно, я понимаю, – с грустью сказал Платон.
   После ресторана они пешочком прогулялись до площади Зимнего Дворца, красивейшего творения всех времен, и прокатились на карете, запряженной лошадьми.
   Но время летело неумолимо, и час отлета приближался все ближе и ближе, как не старался Платон его отогнать. С каждой минутой на душе становилось все тоскливее, пока Вика в который раз не напомнила о том, что жизнь стоит ценить именно такими моментами, когда от счастья захватывает дух, когда горячее сердце разгоняет кровь с особым наслаждением.
   И действительно, от подобных мыслей стало легче. Платон даже удивился способностью девушки думать именно под таким углом, и где-то в глубине души ревниво заподозрил Вику в отсутствии столь сильных чувств, что заполонили его самого. Но это было неправда, просто девушка оказалась немного мудрее в этом отношении.
   – Я понимаю, что многого не договариваю, но прошу об одном, пожалуйста, верь мне, – говорил Платон перед отъездом в аэропорт. – Мне будет гораздо легче жить, если буду знать, что ты веришь моим словам и чувствам.
   Вика в свою очередь также не хотела врать и лукавить душой, ведь внутри все же был некий огонек сомнения в происходящем, но умоляющий вид Платона был настолько искренен, что простой смертный человек, даже великий актер в жизни не смог бы сыграть лучше, если бы не испытывал подобное.
   – Да, я верю тебе, – поток нахлынувших чувств был слишком велик, чтобы сдержать его, и слезы ручьем покатились из глаз, блестя на солнце.
   Платон с нежностью обнял девушку, прошептав самые дорогие слова, хотя и не думал говорить их.
   – Я люблю тебя, пусть даже и знаю не больше дня, но все равно люблю.
   Вика не смогла ответить, тратя все силы на то, чтобы окончательно не разрыдаться, однако в последнюю минуту все-таки взяла себя в руки, вспомнив один пикантный момент, который сразу же полоснул по сердцу кинжалом.
   – Сергей, перед тем как ты улетишь, я хотела бы кое о чем попросить.
   – Проси все, что угодно, – с удивлением от резкого изменения в девушке произнес Платон.
   – Там в поезде, когда я только пришла, а ты еще спал, – Вика говорила медленно, словно боясь довести вопрос до конца, – во сне ты произносил имя… Настя.
   Платон задумался.
   – Пойми, я не хочу омрачать наше прощание, – осторожно продолжала Вика, – но ты только что сказал такие слова… и вообще, за последние сутки столько всего…
   – Не надо, я все понимаю, – перебил девушку Платон, – я говорил то, что чувствовал, и отказываться от своих слов не собираюсь. Настю ты можешь не ревновать, ее больше нет на этом свете.
   – Прости. Она была твоей девушкой?
   Платон посмотрел на нее столь пристально, словно хотел заглянуть в душу, и ответил со всей невероятной правдой:
   – Нет, она была моей… машиной.

   Аэропорт «Пулково» был весьма многолюден, хотя что еще можно ожидать от аэропорта. Пройдя первый контроль багажа, Платон запаковал специальной пленкой небольшой саквояж и направился на поиски нужного терминала, возле которого уже выстроилась солидная очередь.
   Заняв место в конце, он старался думать о чем угодно, но только не о Вике. Нельзя сказать, что ему удалось добиться успехов в этой области, только зря обманывая собственную голову.
   «Почти сорок лет, а влюбился как мальчишка! Разве такое возможно?»
   Оказалось – возможно, и слова любви, которые Платон говорил Вике на прощание, шли от самого сердца. И хотя большинство людей скептически отнеслось бы к подобным чувствам, у которых возраст не более дня, Платон был уверен в себе.
   Он бы и дальше размышлял о внезапно обретенном счастье, но почувствовал на себе пристальный взгляд.
   Обернувшись, Платон встретился глазами с молодым мужчиной в темных джинсах и кожаной куртке. Тот быстро отвернулся, но Платону хватило мгновения, чтобы определить заинтересованный взгляд профессионала.
   Быстро перехватив стоящий рядом саквояж, Платон хотел было двинуться прочь от терминала, но почувствовал легкий укол, практически комариный укус, и застыл как вкопанный.
   Сознание поплыло, силы стали отпускать его. Пытаясь бороться с внезапным наваждением, Платон схватился рукой за ближайший поручень, стараясь сосредоточится. Но действие лекарства брало свое, и ноги вскоре окончательно подкосились – он рухнул на пол, теряя сознания уже в полете.
   – Помогите, человеку плохо! – слышалось где-то очень далеко, словно из потустороннего мира.
   А потом сильные руки схватили Платона и потащили прочь из аэропорта.

Часть 2. Восхождение

Глава 1

   За последние три года я понял две главные вещи – ничто не вечно, и даже самый прочный мир в твоих глазах может рухнуть в мгновение ока. Практически также было и у меня. Вспоминая об этом времени позже, я с трудом мог определить, с чего же собственно все началось, и на каком отрезке пути судьба решила пропустить через мое тело и душу самый настоящий ад, подвергнуть мою жизнь самым тяжким испытаниям и навсегда убить во мне прежнего человека. Чем руководствовался Бог – сломить меня навсегда, превратив из личности в общественный овощ, или же возродить нового, более сильного, устойчивого человека – я так и не узнал. Но после всего произошедшего с уверенностью мог сказать, что одну жизнь пережил и родился заново.
   Люди говорят: «больше боли – ближе к Богу». Ежели это так, то никогда я не был так близок к Богу, как в то проклятое время, и мне казалось, что всевышний вот-вот заговорит со мной, услышит, и даже можно будет до него дотронуться, лицезреть, задать самый сокровенный вопрос: «ПОЧЕМУ Я?!».
   А началось – как показывает память – все с того, что моя родная, потом и кровью поставленная на ноги фирма вдруг перестала быть моей. Позже это стали называть рейдерским захватом, и государство даже попыталось бороться с этим явлением российской жизни, для которого почва была взращена задолго до распада СССР.
   Тогда же мы просто попытались обратиться за помощью к местным авторитетам, которым регулярно приплачивали с доходов, потому как в милицию с подобными жалобами было идти бесполезно. Как вспоминаю сейчас, «переговоры» между представителями криминогенной среды не дали особого результата, и мы пробовали идти дальше собственными силами, за что и получили травмы различной степени тяжести: моим друзьям Артему и Сергею сломали нос и челюсть соответственно, я же отделался переломом ребра и сильными ушибами по всему телу.
   Уже в больнице я обдумывал планы дальнейших действий, отчаянно ища хоть какие-то пути – очень уж не хотелось оставлять фирму бандитам.
   На дворе шел 1996 год, и если сказать, что время было лихое, значит сильно преуменьшить и смягчить описание того дикого периода. Последние пять лет на дворе были настоящие джунгли, где велась самая яростная война за бездонные богатства нового государства.
   Люди становились обладателями миллиардов в мгновение ока, и в это же самое мгновение падали жертвами жестоких и беспощадных конкурентов, которые в свою очередь тоже недолго наслаждались обретенной роскошью, продолжая сменять друг друга с поразительной быстротой, и лишь самым изощренным единицам удавалось держаться в строю. Все это сильно напоминало дьявольский танец кровавой колесницы жизней, мерзкий круговорот самых отвратительных пороков человека, что в один момент соединились в единое торнадо, уничтожающее на своем пути все положительное, доброе, светлое. И так было практически с каждым, кто решил соприкоснуться с реалиями бизнеса – нового слова новой России – того времени и попытать собственное счастье на поле боя, где буквально приходилось ходить по трупам.
   Человеческая жизнь утратила свою ценность, если ее вообще можно было измерить. Люди быстро забыли, сколько любви и трудов было вложено в каждого из них, сколько собственных сил и времени вложили родители в каждое любящее дитя.
   Вы когда-нибудь наблюдали за строительством большого дома? От заливки фундамента до кладки последнего кирпича? Это минимум год каждодневной работы целого муравейника людей. Но снести построенное можно в течение минуты.
   А человеческая жизнь строится гораздо дольше, и сил в нее вкладывается несравнимо больше, а сколько в процессе строительства участвует людей вообще представить сложно. И если бы человек мог действительно задуматься обо всем этом перед тем, как хладнокровно отобрать жизнь у другого из-за денег, вражды, власти или чего еще – смертей было бы меньше.
   Да ну ладно, потянуло на философию. Вернемся к реальности.
   Вполне возможно, что сейчас, когда многое из прошлого давно утекло, все видится гораздо ужасней. На самом деле настоящий ад для России начался гораздо раньше.
   Известный журналист Павел Хлебников, ныне покойный, в одной из своих книг кратко охарактеризовал основные этапы крушения и грабежа российских богатств:
   «во-первых, в 1992 году демократы отпустили цены до проведения приватизации и тем самым вызвали гиперинфляцию. За несколько недель сбережения подавляющего большинства граждан страны превратились в прах, уничтожив надежду построить новую Россию на фундаменте сильного внутреннего рынка.
   Во-вторых, демократы субсидировали коммерсантов – молодых людей со связями, которые сколотили состояния, взяв на себя роль торговых государственных монополий и нажившись на огромной разнице между старыми внутренними ценами на российские товары и ценами мирового рынка.
   В-третьих, вслед за гиперинфляцией, уничтожившей сбережения россиян, ваучерная приватизация Чубайса в 1993—1994 годах была проведена некомпетентно. В большинстве случаев граждане просто продали свои ваучеры за несколько долларов брокерам, либо бездумно вложили их в пирамиды, вскоре рухнувшие. Мог возникнуть мощный класс акционеров, но этого не произошло: промышленные активы России вследствие приватизации Чубайса оказались в руках коррумпированных директоров предприятий либо в руках новых московских банков.
   В-четвертых, Чубайс и его сподвижники субсидировали эти новые банки, давая им ссуды Центрального банка по отрицательным (для государства) процентным ставкам, передавая им счета государственных учреждений и организуя рынок государственных ценных бумаг в угоду этим банкам.
   Наконец, при проведении в 1995—1997 годах залоговых аукционов оставшиеся сокровища российской промышленности Чубайс распродал по номинальным ценам группе своих».
   Мне сложно судить о том, что происходило за пределами Москвы, но в самой столице творилось нечто невообразимое: бандитская война захлестнула город, затронув все доходные области. Любой привлекательный бизнес подвергался нездоровому вниманию и нажиму со стороны бандитов, и не только – по слухам, даже офицеры группы «Альфа» подрабатывали на стороне рэкетом! Элита российских спецслужб!
   Господи, пусть эти слухи ими и останутся.
   После всего пересказанного Вы справедливо заметили бы, что открывать собственное дело было полным безумием, но я все-таки решил рискнуть и не проиграл. Во многом мне помогли и поддержали близкие друзья, которые со временем оставили собственные работы и полностью переключились на наше теперь единоличное дело.
   А занимались мы в основном продажей столичной недвижимости, параллельно развивая направление по ремонту квартир. Риэлтерское дело только-только зарождалось в тяжелых условиях новой России, и сказать, что мы обладали достаточным опытом для противостояния с настоящими профи, прошедших многолетнюю школу работы зарубежом и теперь внедряющих западный сервис услуг на полях многострадальной родины, значит откровенно соврать, тем самым сильно завысив собственную самооценку. Нет, у нас не было ни знаний, ни тем более опыта, но хватило мозгов не проводить экспериментов самим.
   Я нанял первоклассную команду работников, прошедших огонь, лед и медные трубы в Германии, Франции и Швеции. Разумеется, на это ушло солидная сумма денег, но того стоило.
   Кстати, по поводу денег, я совсем забыл упомянуть, каким образом в руках двадцатичетырехлетнего парня оказалась весомая сумма.
   В начале 90-х мне удалось побывать в Германии и узнать, что множество старых грузовых машин обрек на утилизацию новый закон в защиту экологии и окружающей среды.
   Дело в том, что норма углерода газовых выхлопов превышала установленные нормы, и эксплуатацию таких машин запретили.
   За 1991 год мне с друзьями удалось перегнать в Россию и растаможить более тридцати грузовых автомобилей, которые выкупались буквально за копейки (одну фуру купили вообще за 5 марок!).
   Машины привозились в Москву, и после получения «нормальных» документов продавались на месте.
   Заработать, как оказалось, было не сложно, сложно было удержать занятые позиции. Поэтому вернемся к фирме, у штурвала которой теперь стояла сильная команда, способная преодолевать штормы любой сложности. Все вместе мы стремительно ворвались в этот новый бизнес, громко заявив о себе. Первоначально я и мои друзья были скорее сторонними наблюдателями, лишь контролируя процесс, а заодно набираясь собственного опыта у профессионалов, но позже стали грамотно дополнять общую картину, более смело высказывая собственные идеи.
   Грамотная рекламная политика, индивидуальный подход к клиентам, работа лишь с юридически «чистыми» квартирами сыграли свою роль, заработав компании хорошую репутацию, и возможность для дальнейшего, успешного развития.
   Не зря ведь на глаза Воронову попалась именно моя фирма.
   Да, я слышал об этом человеке – набирающим силу и авторитет на устойчивых полях столичной воровской жизни – и раньше, но даже в самых страшных мыслях не думал, что именно он станет первым камнем, полностью разрушившим мою прежнюю жизнь.
   Сначала фирма была юридически переоформлена на дочернюю компанию группы «Виктория» (о чем я узнал лишь спустя неделю), главной легальной опоры Воронова. Потом наш офис на Арбате, оплаченный, кстати, на год вперед, был оккупирован новой командой управленцев и брокеров. Вся дорогостоящая реклама, также оплаченная на полгода вперед, наработанная база квартир, застройщиков, все перешло в руки захватчиков.
   А ведь случись подобное годом ранее, Воронова бы просто стерли в порошок. Дело в том, что дядя моего друга Сергея Макарова, старший брат его отца Михаила, был одним из руководителей «Аэрофлота».
   Понимая и оценивая его высокий полет, мы, тем не менее, никогда не обращались к Максиму Олеговичу с корыстными предложениями. Просили лишь посодействовать в плане защиты в случае неприятностей. И Михаил Олегович нам не отказывал.
   Хорошо и по-дружески общаясь с мэром Москвы Юрием Лужковым, на одном столичном мероприятии он познакомился и с другом мэра Владимиром Гусинским, успешным банкиром и медиа-магнатом, владельцем телеканала НТВ и группы «Мост». Бывший театральный режиссер Гусинский, несомненно, был приятен в общении, и вскоре их отношения перешли и в деловую сферу. Дело в том, что в том же 1995 году «Аэрофлот» выделил правительству Москвы кредит на сумму 80 миллионов долларов, которые прошли через счета «Мост-Банка». Средства возвращены не были, и начался скандал, но все это уже было позже.
   Служба безопасности Гусинского по слухам превышала тысячу человек и была оборудована по последнему слову техники. Эта структура, представляющая собой мини-КГБ, со своей разведкой и контрразведкой, аналитическим отделом и службой наружного наблюдения, состояла из профессиональных «борцов с инакомыслием», то есть, из работников печально знаменитого 5 управления КГБ
   Помимо бывших сотрудников КГБ, туда попадали подающие надежды спортсмены и профессиональные наемники.
   Более мощной негосударственной силовой структуры еще надо было поискать!
   Такая мера предосторожности была не лишней, поскольку после совместного развала всесильного КГБ, произведенного Ельциным и Горбачевым, в стране рухнула реальная опора грубой физической силы, способная хоть как-то сжать в свой кулак и преступность, и многое другое. Пришедшие на смену КГБ министерства и ведомства на деле явились лишь тенью могучего предшественника.
   Исключения составляли Служба Внешней Разведки Е. М. Примакова и Служба Безопасности Президента А. В. Коржакова, но первая работала в весьма деликатной и специфической сфере, а СБП Коржакова изначально не была рассчитана на тотальную борьбу с организованной преступностью – размеры не позволяли.
   Поэтому к началу кровавой бандитской войны, что захлестнула Москву в начале 90-х, власти города были не подготовлены, и поэтому не смогли ее остановить.
   Большой хозяйственник Юрий Лужков, который даже в самые тяжелые годы умудрялся отстаивать интересы столицы – это факт, в Москве всегда выплачивались заработные платы бюджетникам и пенсии, строились дома, дороги, инфраструктура, создавались условия для иностранных инвестиций, поэтому пусть многочисленные враги и противники Лужкова всегда помнят об этом – в то время открыто признавал, что на прекращение бандитской войны ему просто не доставало возможностей.
   А воевали славяне с чеченцами, которые вторглись на давно поделенные поля столицы незадолго до распада СССР. Против чеченцев выступала и вся воровская среда, так называемые воры в законе, большинство из которых были выходцами из Грузии.
   Воевать за что было, несомненно – автопром, металл, нефть, газ, банки, казино и многое другое.
   Поэтому Владимиру Гусинскому, видному банкиру и медиа-магнату просто необходима была собственная служба безопасности.
   Лично я был в офисе группы «Мост» лишь раз, почти год тому назад.
   Бандитская война старалась затронуть все прибыльные области, в том числе и недвижимость, и один раз наш офис подвергся откровенному рэкету со стороны солнцевской преступной группировки. Ничего не скажешь, беспощадная организация.
   В последний раз я обратился тогда к Максиму Олеговичу за помощью, и он не отказал.
   Но предупредил, что мне необходимо будет подъехать лично к Гусинскому и выложить суть дела – связываться с солнцевскими, даже по большой просьбе товарища, тому явно не улыбалось.
   Рано утром я подъехал к зданию правительства Москвы на Новом Арбате, в котором размещался один из офисов «Мост-Банка», и был препровожден в кабинет к Гусинскому, с которым проговорил около часа.
   Владимир Александрович, который по началу весьма холодно попросил изложить ситуацию – наверное, жаль было драгоценного времени, которое приходилось тратить на незнакомого парня – со временем немного оттаял, и переменил свое отношение. Я явно ему понравился. Более того, в прошлом нас связывали общие интересы – еще в школьные годы я играл в местном театре и мечтал о карьере актера.
   От случайных знакомых я узнал, что мои ближайшие коллеги, владельцы агентств по недвижимости, также подвергались напору со стороны солнцевских, чем под конец разговора поделился с Гусинском.
   Хорошенько поразмыслив и прикинув возможные риски, тот все-таки решил вмешаться и помочь. Я не особо обольщался собственным участием в данном решении. Просто Владимир Александрович скорее всего понял – если солнцевские пошли на риэлтерство по всем фронтам, то в будущем ему самому придется с ними столкнуться.
   Дело в том, что годами ранее правительством Москвы в собственность СБ «Мост» были переданы семь зданий общей площадью более семидесяти тысяч квадратных метров. Это была весьма ценная элитная недвижимость. И благодаря такому «подарку» группа активно занялась риэлтерской деятельностью.
   Благодаря лишь одной сдаче в аренду офисов Гусинский мог зарабатывать несколько миллионов долларов в год. Разумеется, наши интересы при этом никак не пересекались, и Владимир Александрович даже посочувствовал мне напоследок.
   Но самое главное, помощь я получил – посредством участия службы безопасности Гусинского удалось загладить конфликт, и солнцевские отступили.
   Разумеется, я и мои друзья были на седьмом небе от счастья, и на момент даже почувствовали себя неуязвимыми. Но реальность быстро ударила по голове.
   Вскоре «Аэрофлотом» всерьез заинтересовался другой российский олигарх Борис Березовский. Его приемы ведения бизнеса были отшлифованы и проверены на деле еще на АвтоВАЗе. Если другим российским миллиардерам для получения доходов с предприятий требовалась приватизация последних – Борис Абрамович действовал иначе. Более того, он даже мог юридически вообще не соприкасаться с конкретными предприятиями и не входить в состав правления.
   Вся процедура проходила несколько этапов. Для начала нужно было ввести в правление проверенных людей, которые подготовили бы почву для будущего грабежа. Затем перевести львиную долю доходов и расходов под свой контроль и через специально созданные фирмы благополучно доить «золотого теленка».
   В итоге Березовский, подобно клещу нападал на здоровый организм, высасывал из него все соки, и благополучно отпускал на банкротство. Так было с АвтоВАЗом, так предполагалось и с «Аэрофлотом».
   Михаил Олегович, разумеется, знал о печальной славе Бориса Абрамовича, и с самых первых попыток посягательства на «Аэрофлот» встал нерушимой стеной, параллельно подстрекая правление на быстрый и четкий отпор олигарху.
   Через месяц он пропал, а еще через неделю тело Михаила Олеговича было обнаружено в Москве-реке, а Березовский, посредством президента, сумел снять главу Аэрофлота и назначить своего человека.
   Мы очень сильно переживали по поводу смерти Михаила Олеговича, переживали обычным человеческим горем, даже не подозревая тогда, что лишились самой надежной защиты.
   Правда, с тех пор серьезных проблем на горизонте не возникало, а мелочи мы и сами в состоянии были решить. Иначе дело повернулось с Вороновым.
   И, тем не менее, у нас была так называемая «крыша» (силовое прикрытие), которая за последний год менялась не менее пяти раз по мере ухода из жизни ее участников, но противостоять бригаде Воронова не смогла. Попытка выполнения своих прямых, оплаченных обязанностей была жестоко пресечена, в результате чего своего «членства» в упомянутой «крыше» лишились семь человек, еще пятеро попали в реанимацию, двое на всю жизнь остались инвалидами.
   Со мной и моими друзьями поступили более гуманно, и теперь, лежа в больнице, я продолжал искать пути решения сложившейся проблемы. И вновь допустил ошибку. Самым верным решением было бы оперативно создать другую созвучную фирму и продолжать работу, благо сработанная команда оставалась в строю, все наработанные выходы на застройщиков, продавцов, клиентская база и прочие рабочие моменты либо также остались у брокеров, либо быстро восстанавливались. Да и занимались мы отнюдь не благотворительностью, поэтому денежный запас прочности присутствовал. В общем, были все рычаги для повторного рывка, но я этого не сделал.
   После выписки я продолжил борьбу.
   «Любое зло должно быть наказано», – крутилось у меня в голове.
   На этот раз подключили прокуратуру, возбудили уголовное дело. Пошли проверки, следователи как термиты вгрызлись в указанный отрезок фактов, но тщетно – захват компании идеально прошел все правовые стадии, и даже данные в налоговых органах полностью соответствовали плачевной для меня действительности.
   Более того, вскоре на следователей порядочно нажали сверху, и те быстренько закрыли дело. Лишь тогда я стал более реально смотреть на возможности Воронова.
   Но я продолжал идти дальше, каждый раз придумывая все новые пути, и потратил на собственное упрямство еще более полугода.
   Несколько раз я даже пытался просить помощи у Гусинского, который некогда помог решить наши проблемы, но Владимир Александрович делал вид, что знать меня не знает и всячески избегал встречи.
   К счастью, повторных попыток расправиться со мной физически не последовало. Видимо, Воронов решил, что серьезной проблемы я уже представить не могу, и оказался прав – все мои отчаянные попытки вернуть похищенное не принесли результата.
   Чем был примечателен тот день, когда я понял – все, тупик, да и вообще какой это был месяц, толком не помню. Но в памяти четко сохранилась безоблачная погода над крышей моего бывшего офиса, стоявшего через дорогу. Машины мелькали перед глазами, люди беспорядочно входили и выходили из парадных дверей бизнес-центра, внутри которого жизнь всегда текла одинаково.
   Я стоял неподалеку, с грустью взирая на окна своего бывшего кабинета. Ветер неласково бил по лицу, а в душе, подобно волнам на берег песчаного моря накатывала ностальгия.
   И я сделал то, что должен был сделать сразу – начал все сначала. Моя команда, к сожалению, уже обосновалась в разных компаниях, устав в какой-то период ждать у моря погоды, поэтому пришлось собирать ее заново.
   Денег на стремительный старт уже не было, но худо-бедно мы заняли определенную нишу на рынке, проработав более полутора лет. Развивались медленно, но верно, и я с каждым месяцем начинал все более уверенно смотреть вперед.
   Тяжелая утрата на душе начинала рассасываться, прежние обиды уже не так сильно жгли изнутри. В большинстве случаев человек не может знать, что его ждет впереди, а как раз там меня ожидали потрясения такого масштаба, по сравнению с которыми Воронов и его команда выглядели ущербно.
   Хранить деньги дома в то время было неразумно и даже опасно, поэтому большая часть всех моих сбережений лежала на счету в Сбербанке.
   Часть же денег, пользуясь несколькими полезными знакомствами, я вложил в ГКО (Государственные Краткосрочные Обязательства), доходность которых превышала на тот момент все ожидания.
   Позже я узнал, что схема ГКО, изначально рассчитанная на пополнение государственного бюджета и регулирования долгов, со временем просто потопила власть в большой долговой яме.
   Дело в том, что доверенные властью банки с радостью выделяли все новые и новые кредиты на погашение старых долгов и на поддержание действующей экономики, получая взамен ГКО, доходность которых превышала сто процентов годовых!
   Что и говорить, даже Международный Валютный Фонд не обделял Россию своим вниманием, считая, как и многие, что «Россия вечна, и ей не дадут упасть».
   Но 1998 год ударил по всем фронтам: обвал азиатских экономик, кризис ликвидности, низкие мировые цены на сырье, составляющие основу экспорта России, к тому же банки владельцы ГКО летом стали резко от них избавляться, что пошатнуло и без того непрочный пузырь.
   В августе 1998 года власти заявили, что отказываются выплачивать деньги держателям ГКО, а сами обязательства признаются ничтожными.
   Это был уникальный в своем роде путь выхода из кризиса.
   Дело в том, что здесь и возможных вариантов было не особо много, только три: запустить печатный станок с целью рассчитаться с ГКО, тем самым запустив процесс инфляции; объявить дефолт по внешнему долгу; объявить дефолт по внутреннему долгу.
   Власти выбрали последнее, и это потрясло мир, подорвав тем самым доверие иностранных инвесторов.
   Никогда и нигде в истории мира государство не объявляло дефолт по внутренним долгам, номинированных в национальной валюте.
   Евгений Примаков, которому пришлось руководить правительством стазу после дефолта, в своей книге «Восемь месяцев плюс» писал, что Ельцин изначально был введен в заблуждение по поводу последствий отказа поддерживать ГКО, а после произошедшего метал громы и молнии на умников, предложивших это.
   Но, тем не менее, как у нас говориться: незнающий закона не освобождается от ответственности, поэтому оставим свою критику президента на совесть истории.
   Экономика получила сильнейший удар, рубль в момент обесценился, банки один за другим признавались банкротами, и, в конце концов, не выдержал и Сбербанк.
   Я потерял все. А фирму, на которую полгода назад мы взяли несколько кредитов для инвестирования в строительство одной подмосковной новостройки, пришлось закрыть, ибо полученный кредит за один день возрос в несколько раз.
   Но на этом мои переживания, а переживал я много и часто, не прекратились – через месяц после собственного банкротства пришла новость оттуда, откуда ее совсем не ждали. Хотя разве можно вообще ожидать таких новостей?
   Мои родители, которых я любил больше жизни и которыми всегда гордился, погибли в автокатастрофе – какой-то урод на Камазе заснул и выехал на встречную полосу. Внутри меня что-то хрустнуло, скорее всего, где-то в душе. Ведь есть же в любом человеке стержень, основа, его внутренняя опора. Вот она-то и покрылась трещинами у меня, грозя с минуты на минуту рухнуть окончательно.
   Разумеется, Вы можете сказать, что уже взрослый человек, побывавший в центре круговорота российского бизнеса, имел бы железную закалку, и не стал бы так убиваться даже при самых тяжелых утратах, но это будет неправдой.
   Даже великий Александр Македонский, которого жители того времени считали сыном самого Зевса, мог несколько дней лежать после утраты близкого друга, содрогаясь в рыданиях и полном отчаянии.
   Я же не был ни сыном Бога, ни просто великим, и честно сказать, я вообще был не готов к тому, что произошло практически сразу. Немалую роль сыграла сильнейшая привязанность к родителям, которую не каждый ребенок готов испытывать во взрослом возрасте.
   И единственным человеком (помимо друзей), который хоть как-то мог меня поддержать, утешить, придать жизненных сил, была моя девушка. Поэтому новость о том, что и она покидает меня, ибо не видит совместного будущего в дальнейшем, окончательно меня сломила.
   И то, что изначально подозрительно треснуло, теперь с грохотом обрушилось внутри.
   Как можно было так ошибаться в человеке, которому еще месяц назад хотел сделать предложение? Первое время подобные мысли появлялись в голове, но скоро затихли навсегда, превратившись в поток ничем не связанных воспоминаний.
   Я просто исчез, позорно убежал и забился в самый непримечательный угол своей жизни, который только смог отыскать, оборвав связь с людьми, дороже которых на этой земле уже не осталось – моими друзьями Быстровым и Макаровым.
   И почему же так неразумно устроен наш мир, если даже самые близкие друзья не способны при всем желании так утешить и поддержать, как одна, нестоящая большого уважения, но любимая девушка? Почему?!
   Каждый день начинался непередаваемо серо, словно жизнь навсегда потеряла все свои краски, и тянулся мучительно долго, чтобы можно было прожить его без лишних страданий. Мысли атаковали нещадно, и лишь вечером, забравшись на подоконник съемной комнаты какого-то общежития с бутылкой паленой водки, я мог хоть как-то забыться, практически всегда засыпая там же.
   Ежели ночью приходилось не дай Бог проснуться и ощутить ломоту во всем теле – спать на стуле было крайне неудобно – я со страхом озирался по сторонам, как загнанный зверь, боясь каждого шороха, каждого звука, доносившегося со двора. Но больше всего я боялся собственных мыслей, которые с удвоенной силой атаковали голову, менее подвластную действию алкоголя.
   Под утро становилось немного легче, но практически каждую ночь я вновь переживал такое, что можно было сравнить разве что с ночным приключением главного героя Гоголя в романе «Вий». Нет, настоящих демонов не было, а если бы и были, то стояли бы в сторонке, нервно куря, и просто ужасались, наблюдая над тем, ЧТО МОЖЕТ ВЫТВОРЯТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РАЗУМ! Мне казалось, что меня рвет изнутри самым беспощадным образом, словно стая голодных и бешеных гиен кромсает меня по кускам, мастерски не нанося последнего удара, и не позволяя жертве заживо истечь кровью. Любой взгляд, звук, движение отражалось непереносимой болью, и я до сих пор удивляюсь, как мой организм смог выдержать подобное и сердце устояло. В те времена я часто вспоминал слова великого философа – что существует некий предел, до которого можно выдерживать боль, и пока существует этот предел, настоящей боли нет. По прошествии многих лет я часто вспоминал об этом, но не с болью и горечью, а лишь как историк собственной жизни, прекрасно понимая, что сам довел себя до подобного состояния. Разумеется, не нам решать, когда родится и когда умереть, но нам, и только нам решать КАК ЖИТЬ! Я не хотел и не ждал событий, которые произошли тогда практически одновременно, но я и только я мог позволить довести себя до такого состояния, что покончить жизнь самоубийством было наилучшим выходом. Уже гораздо позже я познакомился с историей создателя логотерапии Виктором Франклом, австрийским психиатром, прошедшим фашистские концлагеря, где он потерял практически всех родных, каждый день наблюдая картины, от которых ужаснулся бы сам дьявол. Видимо, этот уникальный человек смог максимально приблизится к упомянутому выше пределу боли и страданий, и рисковал познать ту самую настоящую боль, которую не в состоянии выдержать никто на земле. Иначе как бы еще он смог дойти до истины, простота которой поражала затем миллионы – никто, нигде, и никогда не сможет причинить мне и капельку боли БЕЗ МОЕГО НА ТО СОГЛАСИЯ! Смотря в глаза мучителям и садистам, он словно прожигал пространство, всем своим видом показывая, что вы можете бить меня, резать, ломать кости, причинять мне физическую боль, но никто из вас, выродков, не сможет проникнуть в мой разум и поселить там ад, ненависть и разруху! Никто, без моего на то согласия!
   Возвращаясь в то ужасное время, я с грустью констатировал, что не просто позволял своему разуму уничтожать себя изнутри, но и всячески способствовал этому. Конечно, периоды беспощадных атак ненадолго затихали, сменяясь часами морального отсутствия и полнейшей апатии, когда я переставал вообще что-либо чувствовать, словно сама жизнь отходила на второй план, зависая над пропастью между реальностью и выдумкой. Но, в конце концов, даже Прометею давали время передохнуть и восстановится.
   Воспоминания прошлого перемешивались с последними событиями. Лица родителей, друзей, просто хороших знакомых всплывали в голове и тут же таяли среди непроглядного тумана, которому мог позавидовать даже лондонский собрат. Далекие мечты, несбывшиеся надежды метались в мыслях подобно торнадо, и практически всегда моя бывшая девушка в самых отвратительных позах занималась сексом с каким-нибудь парнем. Правда, пару раз она приходила ко мне во сне, нежно обнимая и давая клятвы в самых нерушимых чувствах, но от этого на утро было еще более тошно. Любовь все еще жгла меня изнутри.
   Бывало, я смотрел на все как со стороны, словно был уже давно мертв – хотя испытывал мучений не меньше, если бы душу пронзали каленым железом – и через два месяца понял, что скоро сойду с ума.
   Лишним толчком к действию было то, что все мои запасы, хранившиеся дома на «черный день», практически иссякли.
   Я вернулся в свою оставленную квартиру в подмосковном городе Подрезково, и стал искать любую работу, которая могла спасти от голодной смерти.
   Смешно, скажете Вы, что человек, обладающий ценным опытом в области недвижимости и управления – а не смотря на все произошедшее, знания остались вполне достойные – перебивался грошовыми заработками на самых простых работах, вроде курьера, кондуктора и даже почтальона. Но возвращаться в Москву и биться дальше у меня не было ни сил, ни желания.
   Я не хотел жить, просто не хотел, да и практически не жил, а только мучительно страдал. Я просыпался и шел на работу подобно роботу, действуя по наитию невидимой программы. Телу требовалось постоянное движение, поэтому я выбирал работу скорее ногами, чем головой, и это помогало немного отвлечься. Под вечер я старался вымотаться до изнеможения, чтобы ночью проспать без сновидений.
   Первое время это помогало, даже нервы немного успокоились, но с наступлением весны мучения вернулись, словно хотели отыграться на мне за небольшой перерыв.
   Где-то в середине марта, примерно в обеденное время я медленно брел по улице, наслаждаясь минутной тишиной вокруг и в собственной голове. Очень хотелось прилечь на ближайшей лавке, умиротворенно закрыть глаза и больше не возвращаться в этот полный страданий мир, тем более что жизненных сил, которые дают любому человеку возможность двигаться вперед, я давно перестал чувствовать. Спал хоть и плохо, но достаточно долго, а сил совсем не было, словно рухнувшая внутри опора окончательно повредила источник энергии, что служил моим личным порталом для входа новых сил.
   Проходя мимо районного военкомата, я задержался напротив красочной картины, рисующей будущим призывникам все прелести настоящей мужской жизни. И с чувством полнейшего отчаяния я добровольно ушел в армию, а уйти туда добровольно можно было только с чувством полнейшего отчаяния.
   Сделал я это по двум причинам.
   Первая – я был внутренне загнан в угол, во многом благодаря самому себе, и думал, что резкая смена реальности хоть что-то изменит.
   – Розочка, – сказал старый еврей своей жене, аппетитно наблюдая за курятником, – мне кажется, что наша курочка слишком грустит, может, сварим из нее суп?
   – А ты думаешь, что это ее развеселит?
   К моему отчаянному поступку этот старый анекдот имел самое прямое отношение.
   Второй причиной был недавний сон, в котором отец первый раз с момента своей смерти посетил меня. Это было в парке в самый разгар осени, по крайней мере такой я сделал вывод, лицезрев целые сугробы золотой листвы. Тишина вокруг стояла поразительная, даже ветер не потрудился издать хоть какой-нибудь шум.
   Мой отец неподвижно сидел на одиноко стоящей лавочке, наблюдая за мной.
   – Сынок, что же ты делаешь с собой, – его голос был настолько реален и полон грусти, что я наверняка вздрогнул во сне, – опомнись родной пока не поздно, ты должен начать жить.
   – Папа, – больше всего я хотел крепко обнять отца, но с ужасом обнаружил, что не имею телесной оболочки. Я витал по воздуху словно дух, изредка меняя свое месторасположение, но отец всегда находил взглядом мои воображаемые глаза.
   – Послушай меня, мой мальчик, – продолжал отец, – мне очень тяжело оттого, что не могу поддержать тебя сейчас. Мне очень тяжело было покидать эту землю раньше времени. Мне многое было очень тяжело, но я хочу чтобы ты знал – я горжусь тобой самой большой отцовской гордостью. Ты стал человеком! Да-да, не спорь со мной, – сказал он потом, словно ощутил мое большое желание оспорить сие утверждение, и в доказательство правоты указать на то, что от меня осталось. – Не спорь сынок, ты никогда не перестанешь быть моей гордостью, но сейчас просто обязан взять себя в руки.
   – Зачем? – с безразличием ответил я, – я не хочу больше жить.
   – Ты должен! – каждое последующее слово забирало у отца все больше сил. – Ты должен жить. У тебя еще остались важные дела, от которых будут зависеть судьбы миллионов людей.
   – Я не понимаю, о чем ты говоришь, папа, – я отчетливо чувствовал, как слезы текут по моей подушке, хоть и находился глубоко во сне.
   — Ты должен остановить эту войну.
   Я вопросительно взглянул на отца, и вроде бы он уловил этот невидимый взгляд, но ответить не успел – реальность вдруг перевернулась, закрутилась, словно воздух с землей несколько раз поменялись местами, а потом я проснулся.
   Отец говорил о какой-то войне, которую я должен был остановить. В мире велось достаточно войн, это правда, но не на одну из них я не мог повлиять и тем более остановить. Все увиденное поначалу казалось ночным бредом, а потом просто приятным воспоминанием об отце. Но со временем эта последняя фраза стала посещать меня периодически.
   Война…
   Кто бьется на войне? Солдаты. Вот я и пошел в армию, мало заботясь о собственной персоне. Это был верный шаг.
   Именно армия способствовала тому, что на месте моей рухнувшей внутренней опоры стала возрождаться новая, более крепкая. К сожалению, все это было вызвано отнюдь не позитивным влиянием вооруженных сил на человека, и даже не навыками суровой школы для настоящих мужчин. Все происходило с точностью наоборот.
   В свои двадцать шесть я был весьма неглуп, образован, имел четкие представления о хорошем воспитании, культуре и наборе собственных моральных ценностей. Неплохо знал историю, любил читать хорошую качественную литературу. Имел большую тягу к познанию нового. И даже, несмотря на последние годы, сумел сохранить в самом себе человеческие очертания.
   А попал в общество настолько агрессивное, к тому же поразительно деградировавшее, что сразу ощутил попытки поглотить меня с головой и навсегда засосать в эту мерзопакостную клоаку. В основном юные призывники 18-летнего возраста, казалось, только вчера вышли из недр пещер на свет Божий, а не были поколением некогда великой страны. Полное отсутствие представлений о хоть какой-нибудь культуре, руководство лишь самыми низменными инстинктами, необъяснимая агрессия повсюду просто поражала.
   Нет, Вы не подумайте, что я был таким чистоплюем и интеллигентом. Нет, я несколько лет вращался в сердце столичного бизнеса, где можно было встретить многое, но никогда я не попадал в центр такого количества тупоголовых идиотов, большинство из которых в скором времени попало в стройбат.
   «Стройбат – это настоящие звери, им даже оружие в руки не дают» – докладывал иностранный разведчик своему руководству о подразделениях российской армии.
   Через несколько лет я с грустью вспоминал армейский время, втайне надеясь, что просто злой случай привел меня в подобную часть, и что в других частях такого не было.
   Понимаю, внешние процессы, происходящие в стране, весьма пагубно сказывались на обществе, деградируя его, и далеко не каждый человек мог в открытую противостоять им.
   Но армия! Как можно было подорвать такую структуру! Армия всегда была и останется одной из нерушимых основ самостоятельного государства, и ее разрушение в конечном счете приведет к гибели самой страны! Испокон веков у России всегда было только два союзника – ее армия и ее флот!
   Разумеется, в армии всегда было не сладко, и многие моменты вызывали протест и возмущение со стороны народа. В конце 80-х был написан ряд книг, критикующих существующие армейские порядки, таких как «Сто дней до приказа» Юрия Полякова.
   Но ведь сам автор позже признавал, что обнажал армейские язвы лишь с целью их лечения, а не с целью тотальной критики.
   Что же получилось в начале девяностых? Государство буквально ополчилось на армию, средства массовой информации спустили на военных всех собак! Служить стало не модно, и молодые ребята стали использовать все возможные ресурсы, лишь бы «откосить» от службы. А те, кому это не удалось, пополняли ряды без того психологически нестабильного контингента избитой армии. Но вернемся к моей службе.
   После первых дней пребывания в армии почти все окружение ополчилось на меня. Было ли это вызвано тем, что первобытное общество с нескрываемым удивлением обнаружило в своих рядах проблески разума, или по каким другим причинам, я так и не узнал, но нисколько не сомневался в большом желании подчистую уничтожить все то, что составляет сущность человека. Уничтожить то, что отличало меня от всех остальных, и лишь тогда с распростертыми объятиями принять в свои ряды.
   Я быть может и согласился бы на то, чтобы меня насмерть забили в боевом экстазе «армейский товарищи», но превратиться в похожего на них было выше моих сил.
   От издевательства надо мною и периодических побоев они, казалось, испытывали глубочайшее наслаждение, и как сказочные демоны наливались силой от осознания своего превосходства и истинного презрения. Поначалу я был крайне разочарован тем, что вообще родился в России, если эта страна способна произвести на свет подобное, но после двухнедельных истязательств яростно восстал против всех, и именно в тот момент с удивлением обнаружил проблески света, что потихоньку заполняли внутреннюю пустоту.
   Как сейчас помню, рядовой Варнаков – так, кажется, была его фамилия – после двух вежливых предложений постирать ему носки, ударил меня в челюсть, а после моего падения стал творчески обрабатывать ногами под азартную поддержку сослуживцев. Казалось, он был абсолютно счастлив в этот момент, по крайней мере, его, не обезображенное интеллектом лицо, выражало истинное счастье.
   Почему именно тогда, а не в любое другое время я почувствовал внутри щелчок, словно все происходящее раньше утратило свой смысл, и настоящее время перевернулось в моих глазах. Быть может, мое внутреннее я, которое настрадалось за последние годы просто нечеловечески, получило последнюю каплю в лице рядового Варнакова, а может я и сам, наконец, понял, что дальше так жить нельзя, но тот миг стал переломным в моей жизни.
   На свою беду Варнаков не заметил резкой перемены в моих глазах, внутри которых зажегся долгожданный огонь, и поэтому не успел отреагировать на мой быстрый выпад в его сторону. Еще поднимаясь с мокрого от собственной крови пола, я с каждой доли секунды чувствовал, как сковавшие все тело и душу оковы рвутся по частям. Сколько ненависти и отвращения я вложил в собственный удар, наверное, сложно измерить, но Варнаков кубарем улетел прямо под стоящий неподалеку стол. Не долго думая, я схватил еще ухмыляющегося односельчанина Варнакова – фамилии не помню – и ударил головой об стену. Волчья стая в момент разбежалась по сторонам, и никто большее не решался наброситься на меня.
   Совсем забыл упомянуть, что по своей природе я был достаточно силен, высокоростен, и до 1996 года регулярно посещал тренажерный зал. До окончания учебы занимался боксом, даже имел первый разряд. Но моим самым главным коньком была стрельба.
   Ружье, пистолет и даже лук, по большому счету неважно – стрелял я потрясающе.
   Еще в старших классах я мог попасть белочке в глаз с воздушного ружья, но по собственной любви к животному миру никогда этого не делал. Лучше всего я обращался с пистолетом, который непременно носил с собой до недавнего времени.
   Держа его в руке, я полностью сливался с оружием, чувствуя его как продолжения собственных пальцев, и почти всегда знал наперед, как пройдет пуля. Правда, до сей поры стрелял только в тире.
   Еще одним и последним плюсом моего пребывания в армии было то, что стрелять приходилось много.
   «Ты должен остановить эту войну».
   Война тогда и правда была – вторая Чеченская, но на нее я не попал.
   Год в армии тянулся довольно долго, а похожие как близнецы служебные будни не отличались разнообразием. Сослуживцы отстали от меня сразу после того, как выяснилось, что после моего удара рядовой Варнаков стал периодически испытывать провалы в памяти.
   Боевых товарищей, и тем более друзей я не встретил, одиночкой прослужив весь год, но вернулся домой уже другим человеком, внутри которого уже не хозяйствовала пустота, а полыхал гнев.
   Я ненавидел свою судьбу и тех, кто был повинен во всех моих бедах. Я ненавидел правителей, которые измучили собственный народ. И я ненавидел свое окружение, в котором совсем не было условий для достойного проживания.
   Но я изменился, и больше не хотел прогнивать в тех условиях, в которых находился.
   Мир состоял не только из бед, страданий, несчастья. В нем было море интересного и непознанного. И уж наверняка в мире были страны, в которых люди уважительно относились друг к другу, где уровень культуры мог похвастать своими достижениями.
   Но почему ради всего этого я должен был покидать страну, в которой родился и прожил почти тридцать лет? Почему в России, где человеческий потенциал был несравнимо высок, происходили необратимые процессы, которые напрочь уничтожали сам корень общества.
   В голове у меня рождались противоречивые мысли – приложить все усилия и уехать в более цивилизованную страну, или опять же приложить все усилия и добиться успеха здесь.
   В одном я был солидарен – жизнь надо было менять, и очень срочно.
   «Ты должен остановить эту войну».

Глава 2

   По возвращению домой я столкнулся с еще более напряженной обстановкой вокруг, чем год назад. Повсюду чувствовалась нужда, из которой люди всеми силами старались вырваться. Многие остались без работы, и озлобленные на весь мир увеличивали рост без того запредельного уровня преступности.
   Несомненно, тяжелый был 1999 год.
   На второй день приезда я поехал в Москву на поиски работы. Купив первую попавшуюся газету с вакансиями, я отправился в путешествие по агентствам недвижимости, предварительно позвонив. Доступа к интернету у меня не было, но к счастью, тогда мало где требовали выслать сначала резюме, а лишь потом приходить на собеседование.
   Накопленный ранее опыт должен был выставить меня в самом наилучшем свете, но, к сожалению, я столкнулся с проблемой, которую не смог разрешить.
   Россия еще плохо отошла после дефолта 1998 года, что самым прямым образом отразился на рынке недвижимости – он практически стоял, изредка балуя продавцов неуклюжими телодвижениями. Разумеется, агентства, которым удалось сохранить позиции на рынке, с гибкостью змеи перестраивались под внешние условия, жестко контролировав собственную финансовую политику. Это отразилось и на брокерах, которым отныне приходилось рассчитывать лишь на собственные силы, живя на одни проценты от проданных квартир.
   Во многом так было и раньше, но в былые времена – еще, когда я сам открывал свое первое дело – компания поддерживала новых сотрудников, пока те не становились крепко на ноги. Сейчас же все изменилось, и для начала работы в сфере недвижимости требовался денежный запас, который бы мог позволить продержаться несколько месяцев, пока не пойдут продажи.
   У меня же такого запаса не было и быть не могло, и, не смотря на то, что многие компании с радостью готовы были принять меня в свои ряды, я был вынужден отказаться и выжидать. Ведь надо же было хоть как-то питаться, платить за квартиру. Не мешало и приодеться – многие вещи давно износились, обувь вообще жила на последнем издыхании.
   Не скрою, я сразу приуныл, на пару дней впал в депрессию, но скоро отошел – последние годы смогли научить меня более легко переносить внешние проблемы.
   Невыразимо как мне захотелось вновь отыскать друзей, от которых я так трусливо бежал больше года назад. Кроме них на всем белом свете у меня никого не осталось, а душа так истосковалась по чему-то родному. Но, к сожалению, найти друзей не удалось – съемные некогда квартиры давно приютили других квартирантов, а действующие когда-то мобильные номера перестали обслуживаться.
   Я продолжил поиски работы, перебиваясь непостоянными заработками. Рынок труда также испытывал тяжкие последствия кризиса, и на работы с относительно неплохой зарплатой стояли километровые очереди.
   Практически каждые два-три дня я посещал новых работодателей, которые, словно сговорившись, все как один обещали перезвонить через неделю, потом еще раз брали некий тайм-аут, а потом останавливали свой выбор на ком-нибудь другом.
   Так тянулось более двух месяцев, что показались мне вечностью.
   Параллельно я успел поработать таксистом (машину предоставляла фирма), охранником в частном охранном предприятии (сидел по ночам в банке), немного курьером.
   Единственным моим спасением от постоянного напряжения стала городская библиотека, сторож в которой работал со мной на железнодорожном вокзале кондуктором, еще до моего ухода в армию, и по «старой дружбе» позволял забирать книги на несколько дней. К сожалению, сама библиотека разрешала пользоваться своими недрами лишь в собственных стенах.
   Нескольких дней вполне хватало на прочитку очередной книги, потому как читал я все свободное время, даже на работе. И это занятие во многом спасало от очередной депрессии, придавало сил и приносило большое удовлетворение. Стараясь выбирать лишь проверенную временем литературу, я довольствовался широким диапазоном жанров, равнозначно наслаждаясь как созданным миром фэнтези Джона Толкина, так и глубоко-психологическими романами Диккенса, Достоевского, Бальзака, Дрюона. Перескакивал и на философию, зачитываясь величайшими представителями мысли от Сократа и Монтеня до Айн Рэнд и Александра Зиновьева.
   Больше всего я уделял времени классике, в основном французской и английской, а затем и русской. Будучи человеком впечатлительным, я с героями книг переживал любовь, разлуку, предательство, смерть, дружбу, отчаяние и многое другое, забывая на время собственные проблемы. Спать приходилось мало, хотя сон и так особо не шел, но прежние мысли, кошмары и страхи больше не лезли в голову.
   Кстати о мыслях – с недавнего времени я старался приручить их, направить в нужное русло, а также избавить голову от лишнего мусора, который нередко приводил меня в упадок. Побуждением к этому стали книжки по психологии и философии, черпаемые из той же спасительной библиотеки. Все они твердили о постоянной работе над собой, своими мыслями. Учили настраивать сознание на определенные лад, позитивно смотря на мир.
   Разумеется, я и раньше слышал нечто подобное, но слышать краем уха и читать специальную литературу оказалось разным делом.
   Вспоминая себя год назад, я с ужасом думал о том, насколько сильно позволял собственным мыслям уничтожать себя. Они же просто сатанели каждую ночь, подобно иглам вонзаясь во все нервные окончания. И сам я после подобных пыток еле ногами передвигал, чувствуя себя подобно перезрелому мешку с картошкой.
   Сейчас же я ставил перед собой определенные цели, более четкие, тем просто летающие в облаках мечты. Но и поставленные цели вдохновляли – крепко встать на ноги финансово, возможно вновь открыть собственное дело; познать мир, путешествуя в самые дальние уголки планеты; получить второе высшее образование по психологии; создать большую и крепкую семью; прочитать наибольшее количество полезной литературы, развиваясь с каждым годом и познавая все новое; написать собственную книгу, объединив в ней множество из простой психологии, острого сюжета, интереснейших фактов и, разумеется – большой любви; всеми силами помочь собственной стране, точнее народу возродиться в более цивилизованное общество.
   И хотя на сегодняшний день многие цели выглядели не реальнее заоблачных мечт (особенно первая и последняя), я стал чувствовать себя гораздо лучше. Былая уверенность возвращалась. По утрам я просыпался уже не с тяжестью на душе, а со светлой надеждой. Став больше внимания обращать на окружающий мир, я часто ходил гулять по ближайшему парку, наблюдая за птицами и белками. Не стоило оставлять без внимания и собственное тело, потому как не зря состояние тела издревле сопоставляли с состоянием духа. Утренняя зарядка, иногда пробежка, физические занятия по возможности стали неотъемлемой частью моей жизни.
   С каждым днем жить становилось все легче, смотреть на окружающий мир приятнее. Увеличивался и запас собственных сил. Ежедневно я перебирал и анализировал поставленные цели.
   Нужны были деньги, много денег, а также помощь, совет и поддержка для открытия собственного дела.
   Большинство богатейших людей – от одних слышал лично, про других рассказывали знакомые – говорили, что изначально возвыситься им помог случай, пусть даже один небольшой и практически незаметный случай.
   Но почему этот, его величество случай, улыбался далеко не всем, я ответить не мог. Но мог с уверенностью сказать, что мой собственный случай еще не пришел, но обязательно нагрянет.
   И я затаился, выжидая, подобно тому, как Жан Батист Гренуй, знаменитый парфюмер-убийца Патрика Зюскинда выжидал своего часа. Но если он сравнивал себя с лесным клещом, замерзшим на ледяной от холода ветке дерева и живя лишь одной надеждой на проходящего мимо зверя, в чью горячую кровь можно будет жадно вонзиться, то я мог сравнивать себя с коконом прекрасной бабочки, что должна распуститься в определенный момент.
   Так я и жил, искал работу, подрабатывал, гулял по парку и читал, читал, читал.
   Декабрь 1999-го застал меня на одной заправочной станции, стоявшей недалеко от Москвы на ленинградском направлении. По трем причинам работать там мне было удобно. Во-первых, моя квартира в Подрезково находилась рядом, и не было нужды каждое утро тратить часы на поездку до работы. Во-вторых, платили там неплохо для подобных мест, да и водители машин нередко оставляли небольшие «чаевые» за заправку или протирку стекол. И в-третьих, трое моих коллег были весьма приятными людьми, с которыми можно было хорошо сосуществовать. Да и под конец года я временно приостановил поиски работы до начала следующего, потому как большинство работодателей прекращали встречи перед новогодними праздниками.

Глава 3

   Утро двенадцатого декабря выдалось на редкость морозным. Несмотря на приближение нового года, вся предшествующая неделя раздражала людей постоянным ветром, моросящим дождиком и неопределенностью погоды, подобно меленькой капризной девочке, которой взрослые не угодили очередным подарком. По ночам иногда термометр опускался до минус десяти, но с наступлением утра лениво застывал на отметке ноль, в результате чего улицы загрязняла постоянная слякоть.
   Я проснулся легко, словно спал не привычные шесть часов, а вдвое больше. На душе было невероятно хорошо – чувство некой торжественности, ощущение праздника.
   Разбираться, что к чему я особо не стал, вспоминая лишь, не приснился ли ночью волшебный сон? Но нет, память от комментариев отказывалась, и пришлось просто насладиться чудесным настроением.
   Отодвинув занавеску, я с удивлением обнаружил белоснежный от снега двор. Выглядело потрясающе. Градусник показывал минус пятнадцать, и можно было заключить, что снежная картина не растает в мгновение ока. Тоже хорошо.
   С невероятной легкостью в теле я сделал небольшую зарядку и отправился в душ. Стоя под горячими струями живительной воды, я немного задумался: почему человек, даже если у него все в жизни идет замечательно, далеко не всегда может похвастать таким чувством поразительной легкости на душе, какова была у меня сейчас?
   Оттого ли, что большинство людей живут не в ладах с собственной совестью и намеренно коверкают существующую реальность, всю жизнь доказывая себе то, чего не существует? Оттого ли, что человечество погрязло в трясине противоречий и несоответствий, беспощадно раздирая потребности души и потребности тела, намеренно сталкивая их лбами и не понимая, что раздирает собственную сущность? Разве тело и душа может существовать порознь? Тело без души – труп. Душа без тела – призрак. Итого и выходит постоянная борьба призрака с трупом, как писала Айн Рэнд.
   Оттого ли, что человечество за прошедшие тысячелетия достигло совершенства только в двух областях – уничтожения материального тела и нематериального духа. И еще сложно определить, какое из созданных оружий смертоноснее – ядерная бомба или ядовитое учение, заставляющее человека жить в постоянном страхе перед собственной судьбой и архаично развивающимся миром, чувствуя себя подобно дикарю, боявшегося любого шороха.
   Ты ничего не способен предпринять. Ты ни на что не можешь повлиять. Ты бессилен перед судьбой и провидением. Ты всего лишь маленький и ничтожный человек, способный лишь на поклонение, самопожертвование во имя великой идеи, беспросветного страдания во имя неважно чего, но лишь искуплением ты можешь выхлопотать себе каплю прощения за то, что родился во грехе.
   Хватит! Довольно! Будь прокляты те, кто заставляет даже представить о подобном, и составляют по сути своей обнаженное зло высшей категории!
   Закрутив кран горячей воды, и несколько секунд стоял под леденящими каплями, словно пытаясь вымыть из головы подобные мысли.
   Аромат молотого кофе с лесным орехом скоро соблазнительно защекотал мои ноздри. Безо всякого сомнения, кофе был самым дорогостоящим продуктом моей кухни, потому как питался я в основном сытно, но бюджетно. На кофе же я не экономил, традиционно начиная с него каждое утро. Варил только в турке. И по собственной традиции сначала я медленно потягивал горячий кофе, мечтая о разном, а лишь потом приступал к яичнице с бутербродами.
   В коридоре гордо стояли купленные вчера зимние кроссовки фирмы «Соломон», на которые я откладывал больше месяца, и при виде их мое настроение прибавило еще пару пунктов.
   До заправочной станции я добрался на попутной маршрутке. На часах показывало половину восьмого. Утренний мороз щекотал раскрасневшееся лицо.
   Самым большим минусом наступившей погоды был страшный гололед, тем более что еще вчера моросил дождь, а выпавший сегодня снег был скорее пробным десантом будущей зимы. Передвигаться между заправочными колонками было невероятно скользко, поэтому при первой возможности я схватил ледяной лом и принялся бороться с гололедом, нещадно разбивая замершие участки.
   Коллеги заправщики последовали моему примеру, и вот уже вчетвером мы кружили между колонками, орудуя ломом. Вкратце расскажу о ребятах.
   Первый, Федя Скворцов, был молодым приезжим парнем откуда-то из Сибири. Получив высшее экономическое образование, он, долго не думая, отправился искать место под солнцем поближе к центру. Как и я, Федя частенько выбирался в Москву в поисках работы, но, как и я, пока терпел неудачи. Родственники Скворцова жили в подмосковной Сходне, где и приютился пока сам Федор. Смотря на него, я не мог сказать, что парень полон зеркальных иллюзий, напротив, он был упорен настолько, насколько этого требовала ситуация, держал в голове вполне реальные задачи и нисколько не стыдился временной работы заправщика.
   Второй, Иван Рабочий – смешная фамилия, не правда? – был настоящим трудоголиком, словно смысл фамилии сильно отпечатался на его характере. Приезжая раньше всех, он покидал заправочную станцию последним, и практически никогда не сидел без дела, постоянно придумывая себе новые занятия. Ивану было не больше сорока, и до кризиса 1998 года он работал водителем дальнобойщиком в какой-то товарной компании. Побывал в самых отдаленных концах страны и любил часто рассказывать о собственных приключениях. Был большим любителем охоты.
   Третий, Дима Раулов, примерно моего возраста, профессионально занимался биатлоном до полученной год назад травмы ноги. Для тренерской работы парню явно не хватало еще опыта, а найти себя в какой-то другой области он пока не мог, нередко впадая в депрессию оттого, что приходилось работать заправщиком.
   Вот такой интересный кадровый колорит мог образоваться на самой обычной заправочной станции в конце девяностых в многострадальной России.
   Все мы как один считали, что вскоре поменяем заправку на более достойное и оплачиваемое место работы.
   Ваня Рабочий вообще собирался уходить на следующей неделе, вроде бы как договорился с одной транспортной компанией и скоро вновь начнет крутить баранку.
   Первая половина дня прошла быстро и легко, не смотря на то, что наша борьба с гололедом приносила мало результатов – малейшая жидкость моментально застывала, образуя новые «опасные» участки.
   Заправляя очередную машину, я услышал, как позади кто-то смачно выругался. Это был дядя Коля, так все его звали, и сейчас он лежал на асфальте, растянувшись во весь рост. Дядя Коля был старожилом заправки, для многих став неотъемлемой частью этого места. Он редко покидал работу, даже ночью спал на раскладушке в магазине, стоявшем на территории заправочной станции. Поэтому в чем состояло его отличие от домового, мало кто знал.
   Особенностью дяди Коли было то, что из ста процентов его речи лишь малый десяток мог похвастать терпящими слух выражениями. Все остальное занимал мат, причем такой отборный, что от разглагольствований в гневе дяди Коли покраснел бы даже армейский прапорщик. Поистине чудотворные превращения обретали в его устах корни самых нецензурных слов.
   – – – – гололед! – приподнялся дядя Коля, и поскольку дословно цитировать его дальнейший вопрос я не имею никакого желания, скажу лишь, что дядя Коля поинтересовался, почему мы, такие бездельники плохо справляемся со своей работой и не принимаем срочных мер по борьбе с гололедом? Так и не дождавшись ответа, дядя Коля пустился в долгие рассуждения о врожденной человеческой лени, якобы мешающей таким работягам, как он, спокойно жить. Добавил, что от лени и безделья у народа закипает мозг, и при малейшей детонации происходят революции. Потом дядя Коля вспомнил длительные бразильские карнавалы и сказал, что после такого у людей в жизни не возникнет желания бунтовать, и предложил ввести на территории России два подобных карнавала – летом и перед новым годом. К концу своего рассуждения дядя Коля и сам позабыл, с чего собственно все началось, и удалился в магазин, добавив напоследок, что кроме него здесь никто не работает.
   На вид дяде Коле было около пятидесяти. Он мало с кем обсуждал свою личную жизнь, поэтому знали мы о нем совсем немного. Догадывались, конечно, что человек он одинокий и глубоко несчастный, но в целом хороший и отзывчивый. Только говорить бы научился по-человечески.
   – Мужики! – около двух часов обратился к нам Иван Рабочий, – я обедать, кто со мной?
   Обедать мы ходили парами, чтобы на заправке всегда кто-нибудь оставался.
   – Пошли, – вызвался я, потому как ребята в очередной раз схватили ломы и принялись долбить замерзшие участки.
   Обедали мы в небольшой подсобке магазина, стоящего на территории станции. В нем же (магазине) располагались кассы оплаты за бензин, небольшое кафе и туалеты. Еду привозили с собой, благо месяц назад владелец расщедрился на приобретение микроволновой печи – большой редкости в то время.
   – Приятного тебе, – пожелал Рабочий, с жадностью принимаясь за тушеную капусту с мясом.
   После непродолжительного «пиршества» мы заварили небольшой заварочный чайник.
   – Я рассказывал, как однажды охотился на Чукотке? – спросил Иван, выражая большое желание похвастать очередной историей.
   – Не припомню, – признался я.
   – Ага, – с энтузиазмом подхватил Рабочий, – значит слушай! Было это давно, еще в армии. Наша часть стояла на крайнем севере, в семи часах езды до ближайшей деревеньки Рыткучи, сейчас это Чукотский автономный округ. До сих пор, вспоминая, не могу понять, на какой хрен там вообще нужна была военная часть? Не место, а настоящая жопа мира, даже еда не всегда приходила вовремя, уж не знаю, откуда ее там везли. Отойди от части на километр – бесконечная тайга. Из людей одни чукчи вокруг. А у них знаешь как, не только свой быт и обычаи, даже законы свои. Наше правосудие их вообще никак не касалось, да и сами они к нам не лезли.
   Так вот, про охоту. После очередной задержки питания я решил отправиться в лес, побраконьерничать немного. Живности там, сам понимаешь, хватало. Точнее, я так думал поначалу, а на деле в лесу оказалось шаром покати, хуже, чем в моем пустом холодильнике, где давно хомячок повесился. Бродил около двух часов, в итоге вышел на открытую поляну, в конце которой приметил красавца оленя. Бедолага мирно пил водичку из небольшого ручейка. Стараясь удержать в груди нахлынувшее счастье, я подстрелил его. А теперь главное – если тебе кто-нибудь скажет, что на севере еще остались дикие, то есть никому не принадлежащие олени – не верь. Охотиться там могут либо дураки, либо безумцы. Тогда я этого не знал, спокойно принявшись разделывать добычу. Вдруг слышу сзади едва уловимый щелчок – оборачиваюсь, а там чукча стоит и держит ружье. Сам толстощекий такой, усы свисают по бокам как у казачьего атамана. «Осечка, – говорит чукча, – а я второй раз не стреляю». Подходит ко мне и по-отечески кладет руку на плечо. «Ну что, собака, – говорит, – мясца захотелось?». Я лишь кивнул, от страха потеряв дар речи. «Можешь взять один кусок и чтобы я тебя здесь больше никогда не видел. Все понял?» Я понял все, навсегда прекратив охоту в здешних местах.
   – Ничего себе история, – воскликнул я.
   – И не говори. Для чукчей, оказывается, в такой глуши олени едва ли не основной элемент выживания и пропитания. Причем это прекрасное животное снабжает местных обитателей всем, чем только может – мясо съедают, из кости выделывают многое, от посуды до рукояток ножей, а оленья шкура спасает от любых морозов! Чукчи выбирают себе оленя и следуют за ним попятам, перенося за собою собственные жилища, пока тот растет и перемещается.
   – Веселая жизнь получается.
   – Возможно. Странные они какие-то. Наши солдаты один раз даже подстрелили одного такого.
   – Кого? – не понял я.
   – Чукчу! Разумеется, случайно. Рылся на помойке позади части, вот ребята и подумали, мол, лиса. Стрельнули издалека. Подбегают, а там чукча старый рылся. Убили. Набежали потом его сородичи с ближайшего аула, или как у них там называется. Наши струхнули, надарили им два ящика водки, еды, пару ружей. Чукчи и успокоились, удалились. И что ты думаешь – возвращаются через неделю, и тащат с собой еще одного старика. «Убейте и его», – говорят. Не смешно ли?
   – Смешно, – рассмеялся я, хотя в целом история была весьма грустной.
   – Вот! А наши ребята сначала перепугались не на шутку – если у чукчей жизнь человеческая ничего не стоит, то у нас-то подсудное дело!
   – Ну вы там чего, работать собираетесь вообще? – заглянул Раулов с голодным и слегка красным от холода лицом.
   – Сейчас придем! – рявкнул Рабочий, который очень не любил, когда кто-нибудь прерывал его рассказ.
   До вечера ничего примечательного для упоминания не произошло, просто шел рабочий процесс: мы заправляли машины, по редким просьбам водителей мыли окна, хотя на морозе вода застывала в момент, образуя на стекле тонкую оболочку, боролись с гололедом; один раз помогли дяде Коле перетаскать песок для дорог, который заблаговременно хранился в контейнере за магазином. Ближе к вечеру похолодало еще больше.
   Сразу после шести я заметил, что вот уже больше десяти минут на трассе не появлялось ни одной машины.
   – Перекрыли движение, – сказал Рабочий, – опять какого-то подонка везут.
   К представителям власти Иван относился весьма однобоко, считая всех проходимцами, ворами и бездельниками.
   И правда, скоро на дороге появился целый кортеж из девяти машин – по две машины сопровождения милиции ехали в начале и конце кортежа, и еще четыре «Гелендвагена» коробкой закрывали представительский лимузин «Мерседес».
   Какого же было наше удивление, когда кортеж целиком завернул на заправочную станцию, остановившись около магазина.
   Милицейские машины расположились на въезде и выезде с заправочной станции.
   Покинувшая джипы охрана окружила вышедшего из лимузина человека, которого было сложно разглядеть из-за множества широких спин, и зашла в магазин.
   Меня и остальных заправщиков отогнали к соседней колонке. Два милиционера встали рядом.
   – Комар носа не подточит, – недовольно буркнул Рабочий, хмуро осматривая дорогие машины.
   Я лишь безразлично пожал плечами и вопросительно посмотрел на ребят – Скворцов закурил очередную сигарету и с неподдельным интересом разглядывал собственные ботинки, купленные неделю назад, а Раулов выглядел немного озабоченно и напряженно.
   Через несколько минут охрана покинула магазин, двинувшись к «Мерседесу».
   Я стоял ближе всех остальных к машинам, и попал под такой угол обзора, что на секунду смог разглядеть человека, идущего в самом центре. Наши глаза встретились, и я замер. Это был острый взгляд порождающей мысли, проходящий сквозь стены сознания так же легко, как заточенный нож проходит через топленое масло. Мне показалось, что время остановилось, и секунды зависли в пространстве, и я даже не мог ощутить мимолетную дрожь, прошедшую по всему телу. Она не была отражением страха, поскольку тот взгляд, который заставил меня забыть обо всем на свете, не нес в себе опасности или какой-либо агрессии, он даже был приправлен немного любопытством и смягчал миг, на который пронзал собеседника! Внутренняя дрожь была вызвана тем, что впервые я смотрел в глаза, подобные затаенному вулкану, внутри которых была обнаженная энергия мысли, способная создавать реальность в прямом смысле этого слова. Мне казалось, что разум пытается сравнить этот взгляд с чем-то привычным, земным, провести успокаивающую параллель, но четно, невольно склоняясь к тому, что поддается влиянию внеземного сознания. Я не мог описать все чувства, которые смешались внутри – не хватило бы слов и всего богатства русского языка, но это было поистине неповторимо! Даже вглядевшись в упор, мне казалось, я не смог бы разгадать всю палитру цветов, которую отражали эти глаза, подобно квадрату Малевича, переливающемуся на солнце!
   Если глаза – это зеркало души, то Анатолий Меленков смотрел мне прямо в душу. Как оказалось, кортеж принадлежал именно ему.
   Анатолий Меленков, или Голиаф, по-моему, так его еще называли, был человеком-легендой, чье имя стояло гораздо выше многочисленных постов, которые он занимал. Я очень часто наблюдал его по телевизору, немало читал о нем в прессе, но вживую видел первый раз.
   Если бы меня попросили позже написать статью с названием, вроде «я видел Меленкова», впечатлений хватило бы на книгу. Позже я узнаю, что Меленков имел способность при желании скрывать свои чувства настолько, что его взгляд становился абсолютно непроницаемым, и выражал не более чем взгляд музейного экспоната. Почему в тот миг Меленков посмотрел на меня, и, почему продолжал смотреть, оставалось загадкой. Быть может, ему тоже удалось прочитать в моих глазах что-то новое, невиданное ранее?
   Но вот когда Меленков вдруг прошел несколько шагов навстречу, по-прежнему окруженный людьми их охраны, я не на шутку перепугался.
   «Что ты наделал?!».
   – Как тебя зовут, сынок? – невероятно знакомым голосом сказал Меленков, и я словно почувствовал, что именно этого голоса мне катастрофически не хватало всю мою жизнь.
   – Платон, – я невольно сделал пару шагов навстречу.
   – Платон, – повторил Меленков, – редкое имя. Среди моих знакомых нет людей с таким именем. Уж не в честь ли великого мудреца древности тебя назвали?
   – Если вы говорите об ученике Сократа, то его звали Аристокл, – непонятно почему, ответил я, – а прозвище Платон он получил уже в юности. Но в любом случае меня назвали не в его честь.
   Меленков на секунду задумался, и мне показалось, что в его глазах промелькнул интерес.
   – Ты читал Платона?
   – Читал, – признался я.
   – Расскажи моим невеждам, в чем заключается смысл первого диалога Алквиад? – попросил Меленков. – Это очень важный смысл.
   – Да, очень важный, – согласился я. – Смысл Алквиада 1-го – потому как был и 2-й, совсем другой – заключается в познании самого себя. Там четко говорится, что важность внутренних забот человека несравнимо выше окружающих нас повседневных проблем.
   Проще говоря – не черните свою душу грязными поступками, и заботьтесь о ней неустанно.
   – Очень хорошо, – слабо похлопал в ладоши Меленков. – Очень хорошо. К сожалению, сам Алквиад не прислушался к советам, и встал на путь авантюризма, за что и поплатился жизнью. Спасибо за небольшой диалог, Платон!
   С этими словами Меленков повернулся к своему лимузину, и мне стало невероятно грустно – за пару минут непродолжительного общения я успел даже привязаться к этому человеку, настолько сильное впечатление производил он на людей, даже когда практически молчал.
   Не так давно я читал, что за секунду работы нашего мозга сотни тысяч нейронов обмениваются между собой не меньшим количеством информации. Правда это или нет, но пока Меленков поворачивался к машине, в моей голове пролетел поистине неисчислимый поток мыслей. Десятки самых невероятных сценариев, в которых я героически спасал ему жизнь, выручал из самых сложных и безвыходных ситуаций, просто заполонили мой разум. Но уже в следующую секунду я осознал, что все, надо возвращаться в реальность. Спина Меленкова медленно удалялась к машине.
   Я хотел было развернуться и направиться к ребятам, но вдруг почувствовал, как земля ускользает из-под ног. Проклятый гололед, я так сильно поскользнулся на нем, что буквально подлетел на месте. Падение не обещало ничего хорошего, но еще находясь в воздухе, я почувствовал, как острая боль пронзила плечо. Тонкая струя крови вырвалась из раны, и, словно желая обозначить путь движения пули, устремилась к Меленкову, который стал медленно оседать на дорогу.
   Его охрана, которая разве что не умела ловить пули на лету, отреагировала мгновенно, открыв ответный огонь. Эти несколько секунд показались мне вечностью.
   Время словно замерло, и все происходящее я видел как в замедленной пленке. Больно упав на землю, я оказался спиной к Меленкову и его охране, поэтому успел заметить следующую картину – мой коллега Дима Раулов, державший в руке длинный пистолет с глушителем, двигался поистине молниеносно. Любой наемный убийца, даже самый лучший знает, что при покушении на лиц, подобных Меленкову, может рассчитывать лишь на один выстрел. Раулов же за тот короткий миг, пока я в полете наблюдал за движением струи собственной крови, успел убить одного из милиционеров, перескочить на другую сторону колонки и произвести еще один выстрел в Меленкова – пуля попала в телохранителя, а затем сам Раулов пал под ответным огнем охраны.
   От увиденного я был в таком шоке, что на какое-то время перестал дышать. Рабочий и Скворцов – хватило мозгов! – лежали на земле и закрывали собственные головы.
   Охрана забегала так, словно до конца света оставались считанные секунды. Команда невесть откуда взявшихся врачей принялась за Меленкова. Минут через пятнадцать над заправкой появился медицинский вертолет, унося в город раненного Голиафа.
   Но всего этого я уже не видел, поскольку в падении сильно ударился головой, и сразу после окончания перестрелки почувствовал, как окружающая картина сначала поплыла в моих глазах, а потом и вовсе исчезла под слоем темной пелены.

Глава 4

   Огромный белоснежный алабай (туркменская овчарка) по кличке Шериф – напоминавший издалека белого медведя средних размеров – резвился на лужайке перед домом, заигрывая с охраной. Охранники в свою очередь не обделяли пса вниманием, кидая вдаль очередной теннисный мяч. Алабаи считались национальным достоянием Туркменистана, и, не смотря на то, что по улицам Ашхабада они могли разгуливать группами, их вывоз за пределы страны был строго запрещен. Ходили даже слухи, будто бы за ослушание власти нового суверенного Туркменистана особо не церемонились, а могли попросту расстрелять без суда и следствия.
   Исключением из правил был Шериф. Его подарил Меленкову сам Туркмен-баши Ниязов.
   Я стоял у окна третьего этажа одного из самых красивейших загородных домов, который когда-либо видел даже по телевизору, и наблюдал за картиной, растелившейся перед домом.
   С момента покушения на заправочной станции прошло три недели.
   Помню, тогда я очнулся уже в больнице. Голова сильно болела, а плечо было перевязано. Целыми днями медсестры буквально вкачивали уйму витаминов через уколы и капельницы, хотя по словам врача, особых опасений ранение не вызывало – пуля прошла навылет, не задев кость. Почему же больница не скупилась на столь щедрые ресурсы, осталось загадкой, но так или иначе мое состояние заметно улучшалось с каждым днем. Через две недели прошла выписка, и я вернулся домой, ощущая в себе такое количество энергии и жизненных сил, словно внутри поменяли все и поставили новое. По этой причине отлежаться денек другой дома не удалось – с утра я отправился на работу.
   За прошедшее время на заправочной станции почти ничего не изменилось, кроме заправщиков. Дядя Коля сказал, что Иван Рабочий уволился на следующий же день, а Федя Скворцов проработал еще недельку, но потом тоже ушел.
   Про Раулова и спрашивать не стоило – его смерть я видел собственными глазами.
   Из новых набрали пока только двух братьев таджиков, похожих друг на друга как марокканские мандарины. По-русски они говорили с таким акцентом, что я лишний раз старался ничего не спрашивать. Их имена также плохо усваивались в голове, поэтому про себя я лаконично окрестил братьев Чук и Гек.
   В остальном же все осталось как прежде. Последняя неделя перед новым годом заметно оживила движение на дорогах, и в клиентах практически не было отбоя. С грустью про себя я думал, как буду встречать собственное вступление в новое тысячелетие. Такое ж ведь не в каждой жизни встретить можно! Но особых фантазий в голове не возникало, разве что поехать на Красную площадь с бутылкой советского шампанского. Эх, встретить бы своих друзей!
   На третий день работы меня посетил человек на сверкающем черном джипе «Ланд Крузер». Помню, я как раз обедал в подсобке, когда один из братьев – Чук или Гек? – с волнением прибежал с улицы, чтобы сообщить, что меня ожидают.
   – Платон Самсонов? – спросил Роман Евгеньевич, так он представился. Передо мной стоял крепко сбитый мужчина в черном костюме и синей рубашке без галстука. В левом ухе торчал еле заметный наушник.
   – Да, я, – подтвердил я.
   – В следующий вторник вас ожидает Анатолий Петрович.
   – Меня? – с нескрываемым удивлением произнес я. – А вы не ошиблись?
   – Когда я ошибаюсь, люди гибнут, – с иронией ответил Роман Евгеньевич. – Машина есть?
   – Нет.
   – Хорошо, – кивнул он, – в таком случае ровно в двенадцать часов упомянутого дня вас будет ждать черный автомобиль «Ауди» рядом с метро Киевская. Доберетесь?
   – Доберусь.
   – Вот и хорошо. Желаю вам всего хорошего. – И Роман Евгеньевич удалился так же быстро, как и появился, записав на бумажке номер ожидаемого автомобиля.
   Я мельком посмотрел на него: «Г135ЛФ».
   До вторника оставалось четыре дня, и чего я только не передумал про себя за это время.
   Но в одном я был единодушен – хуже от этой встречи явно не будет.
   На работе, правда, настолько все обострилось с потоком машин, что свободного времени практически не было. Люди отчаянно рванули в Москву, словно решили закупить запасы на все следующее тысячелетие.
   Под вечер домой я приезжал измотанный, как никогда, но волнение от предстоящей встречи придавало дополнительную порцию сил.
   Так или иначе, а вторник пришел своим чередом, подчиняясь старейшему как мир закону течения времени. Без десяти минут двенадцать я вышел на станции метро Киевская и поднялся на улицу, где, как и говорил Роман Евгеньевич, ожидала машина. Как ни странно, но в большом потоке людей и машин я весьма быстро смог ее отыскать, хотя это было немудрено – она одиноко стояла прямо по центру подъездной к вокзалу дороги, куда обычно никого не пускают, да еще и «охранялась» двумя милицейскими патрулями, попавшимися под руку из местных дежурных.
   Намытая до блеска Ауди А8 рванула с места, едва только я закрыл за собой дверь, и помчалась в сторону области. Милицейские вздохнули с облегчением, провожая взглядами наш отъезд.
   На удивление дороги были свободны, и меньше чем за десять минут мы достигли МКАДа, по которому проехали чуть выше и выскочили на Рублевское шоссе. За всю дорогу водитель и охранник не проронили ни слова, если не считать пары вопросов для удостоверения личности в самом начале.
   Я в свою очередь также старался не навязываться.
   Загородная резиденция – домом язык не поворачивался назвать – Анатолия Меленкова поражала воображение, и если бы меня попросили сравнить ее с Константиновским дворцом в Санкт-Петербурге, вряд ли бы я выбрал последний. Разве что земли здесь было поменьше.
   Большие автоматические ворота из резной бронзы приветливо распахнулись перед машиной. Небольшая тенистая дорожка в окружении подстриженных деревьев подводила прямиком к дому, фасад которого изящно венчал мраморный фонтан.
   В парадном холле меня встретила группа охранников, один из которых обыскал меня и провел металлоискателем.
   – Стандартная процедура, – хмуро буркнул, поймав мой неловкий вопросительный взгляд. – Все в порядке! Проходите на третий этаж.
   В конце холла виднелся лифт, но я проскочил правее и поднялся по лестнице.
   Длинный и широкий коридор третьего этажа уходил далеко вперед. Красивые декоративные бра в форме старинных подсвечников висели по обе стороны коридора. Между ними красовались картины, каждая из которых составила бы солидную конкуренцию арсеналу Третьяковской галереи. Я шел медленно, любуясь каждой, и постепенно набрел на большой полукруглый холл, по периметру которого на пьедесталах возвышались белоснежные статуи древнегреческих богов во главе с Зевсом.
   Я бы долго простоял с открытым ртом, если бы не почувствовал спиной приближение человека. Это был очередной охранник.
   – Анатолий Петрович примет вас через несколько минут, – произнес он. – Подождите, пожалуйста, здесь.
   Я кивнул, но вместо указанного кожаного дивана подошел к окну, окинув взглядом картину перед домом. Красавец алабай резвился на лужайке, бегая за брошенными мячиками.
   Внезапно я ощутил чувство жалости по отношению к себе, а также состояние собственной неполноценности. Причиной всему была абсолютна бессовестная роскошь, которая буквально кричала из каждого угла этого дома. Я на новые кроссовки копил больше месяца, вкалывал как ломовая лошадь, недосыпал. А приди мне в голову приобрести одну из представленных в коридоре картин, сколько пришлось бы работать? Представить сложно. Но есть люди, которые с поразительной легкостью зарабатывают настоящие богатства, и с не меньшим энтузиазмом тратят их на всякую, с точки зрения обывателя, ерунду. И ты смотришь на них словно через толстое стекло непонимания, которое аккуратно разделяет эти два абсолютно разных измерения в одном большом, но таком же разноликом мире.
   Я невольно вздрогнул, когда сзади подошел охранник и попросил следовать за ним.
   Спальня Анатолия Меленкова была временно переоборудована под больничную палату комфортного режима. Повсюду стояли компьютеры с большими плазменными мониторами, какие-то медицинские аппараты неведомого мне назначения, несколько капельниц, стол с множеством медицинских препаратов, две широких постели, на одной из которых лежал Меленков.
   В руках у него была большая панель с множеством кнопок, и мне невольно вспомнилась картина из какого-то американского фильма, где главный герой, будучи сильно парализован, с помощью похожей панели мог управлять практически любым процессом, происходящим в комнате, а также входить в интернет, связываться с людьми и многое другое.
   Меленков слабо приподнялся при виде меня, тихо сказал что-то двум врачам, сидевшим рядом и слегка кивнул охране. Через минуту комната опустела, и остались только мы вдвоем.
   – Платон, мой мальчик, проходи, устраивайся поудобнее, – радушно пригласил Меленков.
   Я последовал совету и поинтересовался о его самочувствии.
   – Уже лучше, – отмахнулся Меленков, – как видишь, врачи не спускают с меня глаз. Надеюсь, в больнице к тебе также хорошо относились.
   – Это верно, я даже боялся, что залечат насмерть своей заботой, – с юмором ответил я.
   Меленков слабо улыбнулся.
   – А знаешь, – продолжил он, – мне крупно повезло с ранением, ведь пуля едва не задела сердце. Врачи подозревают, что именно твое тело помогло замедлить ее полет и слегка уклониться курсом. Так что практически ты мой спаситель. Спасибо.
   Я заметно смутился, но Анатолий Петрович, тонкий психолог, плавно продолжал.
   – Тем не менее, мне ввели сильнейший препарат, поскольку была опасность отравления – пуля, знаешь ли, может быть отравленной. Но вот теперь я смотрю на тебя, здорового и цветущего, и с оптимизмом понимаю, что поживу еще.
   Я невольно улыбнулся в ответ на его обезоруживающую улыбку, и подумал, что меня, скорее всего, подобным препаратом обделили.
   – Тебе, наверное, интересно, для чего я пригласил тебя сюда? – поинтересовался Меленков после непродолжительной паузы.
   – Интересно, не то слово, – искренне признался я.
   – Ну, во-первых, больше никуда я тебя пригласить-то и не мог, поскольку последнее время обитаю лишь здесь. Правда, врачи выражают надежду на скорое мое перемещение за пределы дачи.
   «Дачи?!»
   – Во-вторых, – продолжал Меленков, – я хотел, безусловно, поблагодарить тебя за невольное вмешательство в мою жизнь. А в-третьих, мне было очень интересно узнать, каким образом молодой перспективный парень, к тому же весьма неглупый, пропадает заправщиком на станции?
   Сложно сказать, что в своих безграничных представлениях об этой встрече я не думал о подобных вопросах, тем не менее, ничего толкового пока в голову не лезло.
   – Перспективный и не глупый, говорите, – то ли про себя, то ли вслух произнес я, наконец, – я тоже так думал когда-то.
   – Ну-ну-ну, не говори с интонацией разочаровавшегося во всем старца, – медленно произнес Меленков, и его глаза словно сверкнули, пытаясь проникнуть взглядом гораздо глубже, чем при первой встрече, – я очень остро чувствую людей, можешь мне поверить. Именно это чувство мне помогло пережить огонь, лед, крах Советского Союза и последние десять лет. Представляешь ли ты, сколько людей отчаянно желали моей смерти, а сколько делали реальные шаги в этом направлении?
   – Вашей смерти? – почти воскликнул я, и чуть было по глупости не добавил – почему?
   И так ясно – любой влиятельный человек проходил такое минное поле новой российской реальности, где законы мирного времени мало чем отличались от законов войны, что остаться после этого живым и здоровым в ущерб беспощадным противникам было практически невозможно.
   – Верно, моей, – сказал Меленков, – забудем об этом. Вернемся к тебе. Тогда на заправке мне показалось что ты способен на гораздо большее, чем идеально, не оставляя капель на бензобаке вставлять и вытаскивать пистолет. Или я ошибся?
   – Нет, вы не ошиблись, – как можно убедительнее ответил я. Все еще чувствуя себя смущенно, как абитуриент на вступительном экзамене, я попытался сформулировать в голове более-менее упорядоченный рассказ о своей жизни.
   – Ты главное, не переживай, – подбодрил Меленков, – ты не на собеседовании, а я не работодатель. Но поскольку судьба послала тебя быть рядом со мной в такой момент, я хотел бы знать о тебе больше.
   Как ни странно, после этих слов мне стало легче, словно невидимая рука, схватившая мою решимость, вдруг разжала пальцы.
   Я начал свой рассказ, окунувшись с головой в собственную историю, полную дружбы, любви и риска, достижений, а также потерь, предательства, неудач и терзаний. Мысленно перенесшись в начало 90-х – пору детства и юности было захвачено весьма поверхностно – я год за годом старался воспроизвести наиболее значимые события собственной жизни, так или иначе повлиявшие на дальнейшее падение, страх и отчаяние, самую черную дыру своей истории.
   Рассказывая все это, я чувствовал, как глубоко вживаюсь в образ, характерный скорее талантливому актеру, и начинаю смотреть на все со стороны, подобно как уставший домосед, включая телевизор, с упоением смотрит передачу о каком-нибудь политике, писателе, враче, музыканте, просто знаменитом человеке.
   Меленков оказался слушателем благодарным и терпеливым. Он практически не перебивал меня, разве что только для того, чтобы подробнее раскрыть определенный момент, и всем своим видом выражал полнейшую заинтересованность. Одаривая меня взглядом своих глубоких, как океан, глаз, Меленков качал головой, когда этого требовал момент, кивал, поддакивал, пару раз даже энергично всплеснул руками, в общем, вел себя во всем как самый внимательный собеседник.
   Практически сразу, как только я увидел его впервые, услышал его голос, я понял, что подобный человек просто обречен вести за собой не просто народ, но саму историю, и что он мог бы возвысится в любое время и при любом государстве, если бы в том существовали задатки разума и воли.
   Все это настолько расположило меня к нему – хотя я и так был вполне расположен – что я стал затрагивать даже такие личные темы, которые раньше мог рассказать лишь близким друзьям. Под конец разговора беседа напоминала душевное общение сына с отцом.
   К уважению Меленкова, надо сказать, что он на отлично справился с мимолетной ролью отца. Сколько времени заняла моя история сложно сказать, но после того, как я закончил, в комнате воцарилась мертвая тишина. Сам я выложился настолько сильно, что требовалась передышка. Меленков, видимо, просто тщательно переваривал полученную информацию.
   – Все это очень интересно, – сказал, наконец, он, – будешь кофе?
   – Не откажусь, – согласился я.
   Меленков что-то нажал на своей панели, быстро прошелся по клавиатуре, и через несколько минут девушка принесла на подносе чашечку кофе, вкуснее которого я в жизни не пробовал.
   – Все это, повторюсь, очень интересно, – продолжил Меленков, – но больше всего меня подкупает твоя честность. Ты в полной точности рассказал свою историю. Не удивляйся, но ничего нового сегодня я не узнал. Бывший директор службы внешней разведки еще помнит, откуда достать информацию, – заговорчески подмигнул он, – и не сомневайся, что мои ребята накопали на тебя данных на целую книгу.
   От услышанного я потерял дар речи, а на лице застыло, наверное, изображение зависшего компьютера.
   – А как же ты хотел, Платон, – немного жестче сказал Меленков, – чтобы я пригласил к себе домой недалекого заправщика, поставившего большой крест на своей жизни?
   Зависший компьютер начал перезагрузку, и я попытался было выдавить из себя подобие некой обиды, но так и не смог произнести ни слова.
   – Ну, будет, – смягчился Меленков, – тебе оказано самое большое доверие среди тех, кто был здесь впервые.
   – Извините?
   – В комнате нет охраны, заметил?
   – Д-да.
   – То-то же! Я полностью доверил тебе свою жизнь сейчас, ведь ты молодой и здоровый, а я старый и больной, к тому же прикован к постели. При желании, ты мог бы попросту свернуть мне шею.
   – Я просто не знаю что и сказать, – признался я.
   – Все в порядке, не переживай, – махнул рукой Меленков, – я рад, что на деле ты оказался таким, как я и представлял, и чутье в который раз не подвело меня. Но послушай совет старого хитреца: никогда не забывай обид и людей, их нанесенных. Может звучит и не очень по-христиански, но с возрастом я пришел к твердому убеждению, что каждое зло должно быть наказано.
   – Да я по натуре, в принципе, далеко не толстовец.
   – Это хорошо, – кивнул Меленков, – но, тем не менее, сейчас забудь обо всем. Сосредоточься на главном. А главное для тебя сейчас хорошо сконцентрироваться внутренне, убрать свою забитость, открыться, так сказать, для нового рывка. Все обиды на потом! Пуская они не мешают тебе сейчас.
   – Вы что, б-берете меня на работу? – на одном дыхании выпалил я, заикаясь.
   – Не строй из себя дурака, Платон. Разумеется, я помогу тебе с работой, мне толковые люди позарез нужны. Ты даже не представляешь себе, какая катастрофа сейчас творится в стране в плане мозгов и компетентности! Но поговорим об этом позже. Завтра новый год! Новое тысячелетие! Есть ли у тебя какое-то особое желание?
   – Больше всего я хотел бы провести его со своими друзьями, Макаровым и Быстровым, – не задумываясь, ответил я.
   – Да будет так! – воскликнул Меленков и жестом волшебника смешно провел руками в воздухе.
   Я засмеялся подобно ребенку, звонко и пронзительно, глаза предательски блеснули, и Меленков улыбнулся еще шире.
   – Через десять минут меня ожидают очередные процедуры. Придут врачи, и на несколько дней нам придется распрощаться с тобой, Платон. Жду тебя утром пятого числа у себя на работе. Поговорим подробнее. Запиши адрес.
   Я быстро начеркал на чистом листе координаты.
   – А сейчас ты подробно расскажешь моему человеку как можно больше о своих друзьях, и если они в пределах досягаемости Москвы и области, найдут моментом. Ежели дальше либо заграницей, придется повозиться. Но не будем рассчитывать на второе.
   Меленков опять обратился к своей панели, лежащей на ногах. Забегала клавиатура.
   – Ну, будь здоров, Платон, мой мальчик! С наступающим новым годом тебя! – сказал он потом.
   Мне хотелось схватить Меленкова на руки и расцеловать во все щеки, но поскольку такой возможности не было, я как можно искренне выразил свою благодарность за все, что сегодня произошло. Потрясение от встречи было настолько велико, что глаза увлажнились, и на щеках заблестели слезы.
   – Ну будет тебе, Платон, все хорошо, – с чувством пожал мне руку Меленков. – Проходи в прихожую, сейчас тобой займутся. Да и последнее, чуть не забыл. Держи!
   Небольшой белоснежный конверт лег в мою руку.
   – Подарок к новому году, – сказал Меленков, – и не вздумай обижаться на него, хоть там и деньги! Мне известно твое финансовое состояние, но такой новый год бывает раз в тысячу лет, и я хочу, чтобы ты отпраздновал его с размахом! Будь здоров!
   Светясь от счастья, я вышел из спальни и дошел до парадного холла третьего этажа, вокруг которого расположились статуи древнегреческих богов. Здесь я уселся на кожаный диван и стал ждать человека из охраны. Не прошло и пары минут, как двери лифта справа от монумента Зевса открылись, и оттуда вышла женщина в красивой белоснежной – норка, шиншилла или кто еще? я плохо разбирался в этом – шубе. Позже я узнал, что женщине было больше пятидесяти лет, но выглядела она потрясающе, и любой сторонний наблюдатель никогда бы не наградил ее цифрой, которая стояла в паспорте. Очень ровные, спокойные черты лица, грациозно плавная и стройная фигура, удивительно чистая, светлая кожа словно отбрасывала легкое сияние, наполняя пространство чем-то непередаваемо важным, словно без нее здесь до сих пор находилось другое измерение. Большие, выразительные глаза зеленоватого оттенка, который можно было встретить разве что на картинках сочной тропической листвы после дождя, смотрели вперед остро и оценивающе, не упуская из виду ни малейшей детали, словно весь мир должен был находится под неустанным контролем. Аристократичный, прямой нос и немного вытянутый подбородок подчеркивали целеустремленность натуры, да и весь ее образ выражал столь потрясающую цельность и уверенность в себе, что я невольно остолбенел, пытаясь осознать важность момента, словно позади и не было продолжительной встречи с самим Меленковым. Длинные черные волосы женщины были аккуратно убраны назад, открывая красивые уши.
   Она посмотрела на меня, и я ощутил прилив чего-то родного, большой душевной теплоты, что излучали ее глаза.
   – Ты, наверное, Платон? – дружественно спросила она. Тембр ее голоса лишний раз подчеркивал спокойствие и умиротворение.
   – Да, – поднялся с дивана я.
   – Анастасия Викторовна, очень приятно, – протянула она руку, – Толя рассказывал о тебе. Вы хорошо пообщались?
   – Да, конечно, – как и Меленков, эта женщина потрясающе располагала к себе, и я чуть было не принялся энергично описывать нашу встречу, но сдержался, – мы очень хорошо поговорили.
   – Что ж, я рада, – мне показалось, или Анастасия Викторовна умело оценила мой порыв? – Как собираешься отмечать новый год?
   – Очень хотел бы с друзьями, если смогу их найти.
   Казалось, ее озадачил этот ответ.
   – В таком случае, я могу лишь пожелать тебе удачи в их поиске! Мне приятно было с тобой познакомится, Платон. Думаю, мы еще увидимся. С наступающим тебя!
   – Спасибо большое, – закивал я в ответ, – и вас с наступающим новым годом! Мне тоже было очень приятно.
   Женщина удалилась в сторону палаты-спальни Меленкова, а буквально через минуту послышались шаги охранника.
   – Расскажите мне подробнее о ваших друзьях. Все, что сможете. Имя, фамилию, разумеется, прошлые места учебы, работы, жилья. Быть может, у вас есть их фотографии?
   Как не удивительно, но фото друзей действительно хранились у меня в кошельке, и всегда были рядом. Я их передал человеку из охраны, а также подробно рассказал все, что мог поведать о Быстрове и Макарове.
   – Теперь можете подождать меня здесь. Сколько времени займет процедура, сказать не могу, но если они в Москве, то недолго.
   Я снова уселся на диване, устремив свой взгляд куда-то вдаль, сквозь пространство и стены, прочь от реальности, впервые в жизни почувствовав такое спокойствие и умиротворение, что казалось, могу шагнуть за окно и воспарить к небесам! Быть может, это и было чувство того самого долгожданного счастья, что приходит к людям в мгновения высочайших побед, то самое наслаждение, ради которого хочется жить и безумно любить каждый вздох, то самое восприятие мира, которое заставляет верить в безграничные возможности и в то, что более не существует никаких преград! Я с осторожностью, почти с наслаждением погладил белоснежный конверт, лежащий в кармане, почувствовав прилив благодарности и энергии, совершенно этого не стыдясь, поскольку давно понял, что деньги являются единственным измерением оценки труда человека, аналогичный эквивалент которого человечество так и не смогло придумать за столько тысяч лет, и только честно заработанные деньги могут принести чувство удовлетворенности и комфорта, свободы и уверенности. Конечно, в данном случае можно было сказать, что я не приложил никаких усилий для этого, но сидя в тот день на широком диване в гостиной загородной резиденции Меленкова я поклялся себе, что отработаю не только этот конверт, но и многое другое! Вытащив его из кармана и повертев немного в руках, наслаждаясь моментом, я убрал конверт обратно. Почему-то подглядывать внутрь или пересчитывать сумму в тот момент мне казалось почти кощунственным.
   Недолго продолжалось около часа, и я чуть было не задремал. Но в положенное время лифт открылся вновь, и меня проводили на первый этаж, к выходу, возле которого стоял знакомый мне охранник.
   – Вам повезло, они в Москве, – сказал он, и протянул бумажку, – здесь адрес и домашний телефон, есть и пара мобильных.
   Сложно описать, какой гигантский поток счастья ощутил я внутри, и без того находясь на седьмом небе! Очень тепло, как со старыми друзьями, я распрощался со всеми, подавляя жгучее желание братских объятий, словно хотел отрепетировать сцену долгожданной встречи, и направился в сторону указанной охранником машины, той самой «Ауди А8», которая в очередной раз приняла на борт мое тело.

   Дверь распахнулась, и Меленков обернулся.
   – Настенька, проходи, – с теплотой сказал он.
   – Толя, сколько раз можно тебе говорить, не открывай окно так широко, на улице морозы! В твоем положении только простудиться не хватало! – заругалась она, показывая на сверх меры приоткрытое окно в конце комнаты.
   Меленков примирительно закивал, и прошелся по своей ручной панели. Большое панорамное окно закрылось.
   – Просто хотел проветрить.
   – Как пообщались? Каков твой вердикт по Самсонову? – спросила Анастасия Викторовна.
   – Парень и правда толковый, – ответил Меленков, – думаю, я в нем не ошибся. Дальнейшее покажет работа.
   – Я рада, хотя твои ребята и разбили ему жизнь несколько лет назад.
   – Ты про Воронова? – нахмурился Меленков, – не напоминай мне этого мерзавца.
   – Чего так сразу? – возразила женщина. – Как его травил на войну с чеченскими бандитами, уже забыл? А как он переметнулся в стан врагов, так сразу и мерзавец.
   – Давай не будем от этом, я, между прочим, больной человек!
   – Хорошо, дорогой, прости меня, – ласково прошептала Анастасия Викторовна, и уселась рядом с Меленковым. – Я вспомнила его лишь потому, что именно он прошелся по Самсонову, который, между прочим, спас тебя.
   – Да, спас, хоть и по большой случайности. И, видимо, если бы Воронов тогда не прошелся по нему, вряд ли кто-нибудь поймал мою пулю сейчас. Ты же знаешь, упрекнуть меня в неблагодарности нельзя. Но будь Самсонов человеком недалеким, я просто передал бы ему денег за все произошедшее, а не приглашал бы к себе домой.
   – Понимаю тебя, – согласилась Анастасия Викторовна. – И, тем не менее, поздравляю. Ты нашел себе толкового, а главное, преданного работника. Но что это у тебя здесь?
   Она почувствовала, как уперлась во что-то твердое, и достала из-под одеяла пистолет.
   – Это еще что такое? – воскликнула Анастасия Викторовна, и тут же спохватилась, – ах ты старый лис, небось, пел Самсонову про высочайшее доверие, первую встречу без охраны.
   – Но ведь это и правда было определенное доверие с моей стороны, – возразил Меленков, – а полностью, я, как ты знаешь, никому не доверяю, – и его спокойные глаза на миг сверкнули.
   – Помнишь анекдот про то, как хозяйка дома доказывала служанке полное доверие со своей стороны, аргументируя это тем, что даже ключ от сейфа с драгоценностями отдала ей, а та в свою очередь говорила, что ключ к сейфу не подходит?
   – Прекрасно помню, – улыбнулся Меленков.
   – А если без шуток, то у меня для тебя есть две новости, одна хорошая, другая не очень.
   – Давай с хорошей.
   – Теперь мы знаем, что за организация организовала покушение на тебя.
   – Европейское «Бюро убийц»? – мрачно спросил Меленков, и Алмазова кивнула. – Думаешь, Соколов уже не донес до меня этого? Странная ты, Настенька, порою бываешь.
   Анастасия Викторовна и бровью не повела.
   – Тогда быть может, ты знаешь и плохую новость? – невозмутимо спросила она.
   – Боюсь, у меня сейчас их много. Про какую ты спрашиваешь?
   – Нашего агента в этой поганой организации рассекретили. Сегодня утром его труп был найден на берегу реки Шпрее, в Берлине.
   Меленков этой новости не знал, и мысленно спросил, почему Соколов до сих пор не сообщил об этом?
   – Саша не хотел тебя тревожить сегодня, – сказала Алмазова, словно прочитав мысли, – ведь ночью у тебя не раз поднималась температура. Но я прекрасно знаю, что даже находясь в агонии ты захочешь знать и контролировать все.
   – Да, ты лучше всех меня знаешь, поэтому я и люблю тебя, хотя иногда и спрашиваю, можно ли так доверять женщине?
   Анастасия Викторовна улыбнулась и погладила Меленкова по голове.
   – Сокровище ты мое, – ласково приговаривала она, – но зачем же ты вышел на этой проклятой заправке?
   – Ты прекрасно знаешь, что после операции на простате у меня порой, случаются… неприятности, – обидчиво ответил Меленков и отвернулся.
   – Ладно, прости дорогой. Я больше не буду. Что думаешь делать дальше?
   – То же, что и предполагал, только теперь с еще большим рвением. Я перекрою этим аристократическим отморозкам один из их золотых потоков. Мне очень жаль Сашиного агента, но он все же успел кое-что сделать. Европейское «Бюро убийц» курирует некий граф Алонсо, представитель венецианской черной аристократии. Мерзавец самых знатных кровей. Более того, нам стали известны имена пятерых киллеров, членов «Бюро». Все они проживают в Европе, по-моему, в Австрии, Чехии и Германии. Саша отправит лучших людей на их устранения. Пусть их боссы призадумаются, мерзавцы, как со мной еще шутить. Но самым сильным ударом для них будет, когда мы перехватим танкеры «Синего полумесяца», набитые героином, едва только те пересекут край российской территории в районе Охотского моря. Власти в курсе, и нас поддерживают. Тихоокеанский флот приведен в полную готовность.
   – Ты все-таки решил не отступать, – вздохнула Алмазова.
   – Никогда. Но давай не будем об этом больше. Я изрядно проголодался. Посидишь со мной?
   – Разумеется, – улыбнулась в ответ Анастасия Викторовна.
   – Хорошо, а пока мне нужна порция очередных процедур, зови врачей.

Глава 5

   Природа дружбы, как и природа любви, заслуживает самого пристального рассмотрения. Разве не интересно, почему близкие друзья, пронесшие плоды своей дружбы через долгие года, могут сильно разругаться из-за пустяка и разорвать свои отношения в мгновение ока? Хотя давно не вопрос, что рушить – не строить, а человек сам по себе весьма склонен к разрушению. Интереснее другое – почему горячее желание что-нибудь уничтожить нередко находит своей целью именно то, что больше всего дорого? Это уже мазохизм.
   Почему люди начинают дружить? Чаще всего потому, что есть некое объединяющее звено в судьбах двух и более людей, например, спорт, музыка, учеба. Но прекращает действие это звено, и люди постепенно отдаляются друг от друга.
   Порой мы просто встречаем людей, общение с которыми приносит нам удовольствие, и хочется поддерживать с ними отношения и дальше. Возможно, это связанно общностью взглядов, которые опять же выполняют действие некоего звена, возможно и по другим причинам, но практически всегда в основе любой дружбы людей лежит объединение, которое может принимать самые различные формы.
   И именно от долговечности этого объединения зависит судьба дружбы в целом. Однако, с учетом всего вышесказанного можно утверждать, что ничто это не относиться к дружбе истинной, лишь только отчасти. Ни в коем случае не стоит путать дружбу с многочисленными видами привязанности, такими, как, например: родственная, социальная, налагаемая гостеприимством, и тем более любовная. Дружба истинная не знает никаких преград, не сомневается ни в чем, и она даже более реальна, чем может подумать большинство людей, так и не познавших ее плоды. Да, истинная дружба так же редка, как сияние яркой кометы, пролетающей в своей агонии над землей. Она достается лишь единицам, как и истинная любовь, и чем руководствуется провидение, награждая счастливцев таким подарком, одному лишь Богу известно. Если кто-то сомневается в реальности такой дружбы, можно сослаться на весьма авторитетный источник в лице французского философа Мишеля Монтеня, познавшего подобную дружбу, и воспевшую ее в своих бессмертных «Опытах»:
   «Честно говоря то, что мы называем обычно друзьями и дружбой, это не более чем случайные и близкие знакомства, которые мы завязали случайно или из соображений удобства и благодаря которым наши души вступают в контакт. В той дружбе, о которой я здесь говорю, они смешиваются и сливаются в нечто до такой степени единое, что скреплявшие их когда-то швы стираются начисто и они сами больше не в состоянии отыскать их пути. Если бы меня настойчиво требовали ответа, почему я любил моего друга, я чувствую, что не мог бы выразить этого иначе, чем сказав – потому, что я сам пожелал этого».
   Так уж случилось, что в наше время подобная дружба сделала большое исключение, и улыбнулась сразу твоим счастливцам, коими явились Самсонов, Быстров и Макаров. Почему так произошло? Вопрос не ко мне, но он весьма интересен.
   Они не росли в одном дворе, не ходили в одну школу, и даже их родители не подозревали о существовании друг друга.
   Быстров с Макаровым познакомились, когда обоим было уже по девятнадцать в уже далеком, 1990 году.
   Молодой Быстров приехал тогда в Москву в поисках работы и новой жизни, поскольку начинающему специалисту, хотя и довольно грамотному инженеру, в то непростое время было сложно обустроится в родном Оренбурге. А сидеть на шее у приемных родителей ужасно не хотелось, и не смотря на их отчаянные попытки оставить сына в пределах досягаемости, Артем решился и рванул в столицу, где его на первое время готов был приютить старый детдомовский товарищ Савва Сыроев.
   Как и Быстров, парень был усыновлен приемными родителями, которые со временем получили возможность переехать в Москву.
   Савва сам к тому времени только устроился на заводе и получил небольшую комнату в коммунальной квартире, и конечно, был очень рад возможному переезду старого друга. Благодаря этому Быстров и очутился здесь, сразу начав стремительный поиск работы. Несмотря на то, что формально еще был жив Советский Союз, за окном уже наблюдались его предсмертные вздохи. А вместе с ними умирала и вся социальная система, которую советские люди десятилетиями выстраивали потом и кровью. Ведь еще десять лет назад никто бы и подумать не мог, что может столкнуться с проблемой собственного обустройства! А Быстров столкнулся, и даже в благополучной Москве как белка носился в поисках работы. Разумеется, было достаточно предложений, которые так или иначе давали корку хлеба, но Артем был слишком целеустремлен и честолюбив, чтобы останавливаться на них. На корку хлеба он и так зарабатывал себе различными подработками.
   В воздухе витал опасный запах больших перемен, которые не замедлили вскоре нанести стремительный удар по сторонникам Михаила Горбачева и СССР в целом. Артем с Саввой были еще слишком молоды, чтобы в полной мере оценить разрушительный масштаб русской трагедии, случившейся тогда, и с интересом наблюдая за происходящим на экране телевизора, продолжали жить и работать.
   Савву вообще мало что заботило, потому что он влюбился как последний романтик, и все свободное время старался проводить с предметом своего обожания. Наталья была дочерью академика Романова, весьма обеспеченная девушка, и по этому поводу Сыроев комплектовал больше всего, нередко устраивая Быстрову сцены ревности и большого отчаяния.
   Но сама Наталья, с которой они познакомились случайно в кафе, искренне отвечала ему взаимностью.
   В сентябре того года Артем случайно попал на день рождения к Наталье Романовой, где собралось немало представителей золотой молодежи столицы. Несомненно, он очень неуютно себя чувствовал там, как впрочем, и Сыроев. Общие интересы были либо далеки, либо неинтересны, либо просто непостижимы в силу определенных обстоятельств.
   Но тот день запомнился Артему именно тем, что на празднике ему удалось познакомится с весьма интересным молодым человеком Сергеем Макаровым. Легкая, непринужденная беседа переросла в большое и интересное общение. Как только Макаров узнал о детских годах Быстрова, в ответ поведал и свою нелегкую историю, которая также была начисто лишена детских грез и сладких воспоминаний. Несмотря на то, что отец Макарова был большим партийным работником, сам Сергей с детства воспитывался родной бабкой, тираничнее которой женщин не знал вообще, и первые десять лет своей жизни вспоминал с содроганием. Бабка если и любила его, то с мастерством, достойным шпиона, скрывала свои чувства, воспитывая внука в строгости, достойной концлагерной жизни военных годов. Отца он видел тогда очень редко, а мать и не знал совсем, она умерла, когда ему и годика не исполнилось.
   Свою настоящую жизнь Макаров отсчитывал с того момента, когда отец наконец-то забрал его из смертельной хватки собственной матери и перетащил в Москву. Сергею было тогда семнадцать, и неожиданно обретенная свобода настолько взволновала и поглотила его, что дело могло закончится весьма плачевно. Возможности отца позволяли ни в чем себе не отказывать, и Макаров с быстротой метеора вторгся в столичную жизнь золотой молодежи.
   Как из рога изобилия посыпались новые «друзья», фальшивые чувства пустых красоток, огни дискотек и закрытая жизнь избранных клубов, вкус дорогих вин и зарубежных наркотиков. Сергей погрузился во все это настолько, что мог вскоре утонуть, если бы не отец, который отвлекся, наконец, от постоянной работы и хорошенько наподдал дорогому дитя.
   Нет, он не плавно и безболезненно вытащил сына из смертельной трясины новой жизни, он с болью и хрустом буквально вырвал его оттуда, за что позже Сергей был безмерно благодарен папе. А чтобы неповадно было вернуться обратно, его пристроили на руководящий пост одного небольшого жилищного кооператива, который отец организовал вместе с несколькими друзьями, где Макаров работал и по сей день. Не смотря на то, что размах и прибыль кооператива были весьма скромные – Сергей подозревал, что у отца есть более прибыльные области дохода – работы хватало, и свободное время стало красивым и далеким миражом в отголосках прошлого.
   В тот день Быстров с Макаровым расстались очень тепло, и в последующие дни не раз встречались.
   Быстров по-прежнему перебивался подработками и был в поисках, поэтому Макаров, после того как узнал об этом, сразу предложил ему работу в своем кооперативе. Ему как раз требовался помощник.
   К чести Быстрова, надо сказать, что он не стал ломать комедию и вытаскивать на свет собственную гордость, а с радостью принял предложение нового друга. Так их дружба переросла и на рабочую область, в результате чего не был разочарован даже отец Макарова.
   Работая в паре, молодые ребята идеально справлялись с потоком обязанностей, гармонично дополняя друг друга. Быстров хоть и имел образование инженера, с большим удовольствием обнаружил в себе организационную жилку и способность быстро мобилизоваться в новой обстановке, а также обучиться новому.
   Через несколько месяцев Быстров снял собственную квартиру и покинул Савву Сыроева, который, кстати, женившись вскоре на Наталье Романовой, уехал работать по приглашению в Германию.
   Михаил Олегович, отец Макарова, навещал кооператив нечасто. Быстров всегда восхищался им – небольшого роста, энергичный, быстрый, интересный и очень инициативный человек, Михаил Олегович досконально знал каждое движение в созданном кооперативе, и от опытного взгляда советского управленца не могла укрыться даже самая малозначительная деталь. Отношения между ним и Сергеем сложно было оценить каким-нибудь стандартным определением. Безусловно, Макаров-старший очень любил сына, но выше кооператива подняться не давал и постоянно держал на контроле. На самом деле он очень боялся запускать сына в те непроходимые дебри, которые позже стали называться российским бизнесом. И боялся не зря – настойчивое эхо грандиознейшего в истории человечества разграбления страны, передела сфер влияния, кровавой бандитской войны, уже доносилось весьма отчетливо.
   Сам Михаил Олегович, сын заводского рабочего и врача, добился больших высот и прочного социального положения в своей стране. Но то, что разворачивалось сейчас, не предвещало ничего хорошего в последующем. После августовского путча, и дальнейшего противостояния сил в стране, Макаров-старший лишний раз убедился, что отпускать сложившиеся десятилетиями порядки в обмен на призрачный рай обещанного капитализма – огромнейшая ошибка в истории человечества.
   Его же личной ошибкой стало то, что Макаров с начала перестройки в 1985 и до расстрела Белого Дома в 1993 году стоял за сохранение прежнего советского режима, за что позже и поплатился. После окончательной победы сторонников Ельцина, венцом которой ярко блистал расстрел Белого Дома в октябре 1993 года, началась капитальная зачистка оппозиционных и морально устаревших – как считали – чиновников, под которую успешно попал и Михаил Олегович. К тому времени он уже смирился с проигрышем, и с грустью взирал на то, как страну жестоко оперировали без всякого наркоза, от чего она выла и барахталась подобно огромному киту, выброшенному на берег.
   К чести Макарова-старшего надо сказать – знай он заранее исход противостояния, все равно бы не поменял сторону. Однако сущность этого человека была весьма многогранна и порою, как казалось многим, даже противоречива, хотя это было не так. Он был противником не капитализма как такового, а лишь капитализма в России. Более того, Михаил Олегович обладал ярко выраженной коммерческой жилкой, которая спокойно уживалась в нем наряду со всем остальным, и родись он в Соединенных Штатах, мог бы принести немалую пользу национальной экономике.
   Тем не менее, этот многозначительный факт сыграл свою роль и при советской власти – с середины 80-х годов доход Михаила Олеговича от разноплановых мелких кооперативов, раскиданных по столице, в разы превышал его бюджетное содержание. И если с одной стороны Макаров-старший всеми силами противостоял нововведениям, которые так ярко поддержала властная верхушка, с другой старался не проиграть в случае проигрыша. Он редко использовал свое служебное положение в целях обогащения – во-первых, это противоречило его внутренним установкам, а во-вторых – он, подобно Остапу Бендеру, способен был изобретать схемы дохода путями, которые весьма уютно уживались со статьями уголовного кодекса.
   Такой вот уникальный человек был Михаил Олегович Макаров.
   Сергей, разумеется, очень мало знал об этой стороне жизни отца, в которую тот вообще не посвящал сына, и мог только догадываться о существовании подобных кооперативов.
   Почему Макаров-старший давал сыну весьма ограниченный кругозор? Во-первых, он считал, что пока еще рано. Во-вторых – Михаил Олегович, добившийся всего в стране социализма собственной головой и руками, логично полагал, что в стране капитализма это сделать гораздо проще, и не считал, что молодой птенец нуждается в хорошеньком пинке для удачного полета. Так, разве что небольшом подзатыльнике, которым и стал жилищный кооператив. В остальном же Макаров-старший был непримирим, считая, что только заработанные собственным трудом деньги могут развить в человеке способность к действию и самоуважению, размышляя подобно Франциско Д’Анкония из бессмертного романа «Атлант расправил плечи».
   После неудачного опыта молодежной столичной жизни Макарову-младшему были резко сокращены карманные расходы. Более того, руководство кооперативом приносило ему лишь четко определенный доход, на который он мог снимать жилье и полностью себя содержать, хотя и без излишеств.
   Сергей порою догадывался, что такая отцовская любовь, граничащая с жестким контролем и самоограничением, возможно, явилась результатами детских воспоминания самого Михаила Олеговича.
   Правда Сергей не знал, что его нынешняя бабка от прежней отличалась как акула от окуня, и отцу нежности досталось на порядок больше. Причиной же ее перемены явился собственный муж, который после десяти лет совместного брака сорвался в такой долгий загул, что так и не смог из него выйти. Разумеется, за каждую измену Елизавета Павловна устраивала мужу грандиознейший скандал, достойный мировых опер, только с добавлением кастрюль, сковородок и тарелок, но кончилось все тем, что отец Михаила Олеговича просто оставил семью и уехал в родной Донецк, где и прожил до самой смерти. Но даже через пятнадцать лет Елизавета Павловна не простила бывшего супруга. Более того, она затаила смертельную обиду на любую мужскую особь, даже в собственном внуке подозревая в будущем потенциальную гулящую скотину, мучителя прекрасного пола. Поэтому Сергей не любил вспоминать свои детские годы.
   Сейчас он просто старался не ударить лицом в грязь и не подвести собственного отца, а также радовался появлению в своей жизни первого настоящего друга, который понимал и поддерживал его во всем. Целыми днями работая вместе, они, как ни странно, не уставали друг от друга, и чаще всего выходные дни проводили также совместно: ходили в баню, в кино, просто катались по городу, знакомились с девушками, иногда устраивали дома небольшие вечеринки.
   А через полгода в их жизни появился Платон.
   Макаров случайно познакомился с ним на московской таможне, где безуспешно пытался растаможить пригнанный из Германии Фольксваген. Молодой Самсонов находился там по тем же причинам, только у него была какая-то большая фуру с длинным прицепом. Познакомились они случайно в кафе, стоявшей неподалеку, куда оба заскочили перекусить и подкопить силы для нового рывка.
   Общая проблема быстро нашла тему для разговора, и оба парня принялись громить нынешние порядки и абсолютное нежелание таможни работать по закону, да и вообще работать. Так и познакомились.
   В итоге день закончился ничем, и ребята до вечера проторчали на таможне, так и не добившись своего. Самсонов рассказал, что в Москве совсем недавно, ищет поддержки и партнеров для одного интересного, на его взгляд, дела. Макаров поведал о своем кооперативе. Но по большей части ребята обсуждали не работу, а просто жизнь. Самсонов давно ни с кем не говорил по душам, а новый знакомый оказался отличным собеседником, которому можно было хорошо «присесть на уши».
   Ведь рассказывая о себе и вспоминая хорошее, мы порой не замечаем того, что в этот момент с головой погружаемся в собственные мысли, а наличие оппонента служит ролью скорее декоративной, украшением, подобно английской королеве при парламенте. Тем более Самсонов искренне верил, что видит Макарова в первый и последний раз (возможно, поэтому он поделился с ним идеей заработать здесь и сейчас). Но получилось иначе. Обменявшись на всякий случай координатами, Макаров сам связался с Самсоновым на следующий день и предложил встретиться. Разумеется, он все обсудил предварительно с Быстровым и оба пришли к одному и то же выводу.
   – Мы хотели бы присоединиться к тебе, но для начала следует все подробно обсудить, – сказал при повторной встрече Макаров.
   Они сидели в небольшой кафешке рядом с офисом кооператива. За окном медленно тянулись потоки машин. На улице лило как из ведра.
   Самсонов кивнул. Задумка была весьма простой, но одновременно прибыльной. Дело в том, что в Германии не так давно приняли очередной закон в пользу защиты окружающей среды и поддержки экологии. На сей раз он касался машин, а в частности машин устаревших, уровень углерода которых, выделяемый выхлопными газами, превышал установленные нормы. Эксплуатация таких машин была запрещена, и бедные немцы знать не знали куда теперь девать подобные развалины, штраф за эксплуатацию которых составлял чуть ли не треть стоимости самого автомобиля. За сдачу в металлолом также приходилось платить самому.
   Разумеется, русские люди пришли на помощь отчаявшимся собратьям, а как же иначе? И с присущей им широтой души принялись скупать опальные машины, разумеется, за копейки и перевозить их на родину, где на подобные пустяки просто не обращали внимания. В основном это касалось грузовиков, которые по сей день можно увидеть на наших дорогах, только теперь они не просто отравляют воздух, а буквально уничтожают его.
   Самсонов предлагал присоединиться к благодетелям из России. Проблема была в том, что после перегона машину требовалось растаможить и получить новые документы на нее, после чего с чистой совестью продать первому встречному за реальные деньги. А как работала таможня в то лихое время если кто и помнит, то вспоминать явно не хочет. Более того, на трассе можно было встретить кровожадных бандитов и голодных гаишников. В общем, все бы хорошо да «бы» мешает.
   Ребята общались еще довольно долго, и вышли из кафе, когда на улице уже темнело. Макаров предложил всем поехать к нему домой и немножечко отметить будущее партнерство. Самсонов, которому, кроме как в гостинице и остановиться было негде, согласился.
   Действовать решили оперативно, но для начала надо было вырвать первый пригнанный грузовик «МАЗ» из лап родной таможни. Сергей Макаров обратился к отцу.
   Михаил Олегович тщательно продумал идею Самсонова, прикинул варианты, рассчитал степень риска и решил немного помочь молодым ребятам. И как раз вовремя – буквально через день ему через определенных лиц удалось узнать, что над Самсоновым нависла смертельная опасность. Дело в том, что перед первой поездкой в Германию Платон продал квартиру в родном городе Магнитогорске, и на вырученные деньги отправился в путешествие по странам Европы, проехав за пару месяцев Австрию, Францию, Италию, Испанию и Германию. Разумеется, стоимость квартиры превышала любое мыслимое путешествие, и после того, как он купил первый грузовик в Германии для перегона на родину, львиная доля денежных средств оставалась на руках. Не долго думая, Самсонов поменял рубли на немецкие марки, опираясь на порой непонятные советы внутреннего голоса. В дороге он и сам не раз задавался вопросом, почему отправился в путешествие с такой суммой. Но как человек невероятно «легкий на подъем» глубоко внутри прекрасно знал, что при хорошей возможности осел бы поработать в Европе, а для этого требовался денежный запас.
   Но хорошей возможности не подвернулось. Большая удача уже то, что, перемещаясь по странам с немалыми деньгами Платон избежал возможных приключений на свою задницу. Но уже будучи на российской таможне подвергся нездоровому вниманию родного криминалитета. Каким-то звериным чутьем бандиты пронюхали о непростительной оплошности заезжего пассажира, и недолго думая, решили попросту убить Самсонова за допущенное неуважение.
   В тот вечер Платон должен был в очередной раз явиться на таможню, но остался ночевать у Макарова, и тем отсрочил свою смерть. А дальше в игру вступил отец Сергея.
   Можно сказать, что Макаров-старший буквально выдернул Самсонова из приготовленной петли, а машину из смертельной хватки таможенников. Платон узнает об этом лишь спустя несколько лет.

Глава 6

   Артем Быстров проснулся, вольготно потянулся и сел на постели. Часы показывали начало восьмого. Последняя неделя была на редкость тяжелой и изнуряющей, и каждый Божий день вытягивал из Быстрова последние силы. Поэтому сегодня, в последний рабочий день, который к тому же оказался сильно сокращен, Артем по приходу домой сразу рухнул на постель, забывшись крепким сном без сновидений.
   С кухни доносились признаки жизни – Сергей Макаров готовил ужин.
   – Как самочувствие? – спросил он Быстрова, который с потерянным видом подошел к холодильнику, и с жадностью отпил холодной газировки.
   – Уже лучше, но голова немного побаливает.
   – Это потому что нельзя спать после шести.
   – Да знаю я, знаю, – отмахнулся Артем, – что у нас поесть?
   – В холодильнике остатки вчерашней курицы, а на гарнир я пожарил картошки.
   Быстров удовлетворенно кивнул, и друзья приступили к совместному ужину.
   – Тебя можно поздравить с окончанием первого месяца на новой работе? – с набитым ртом сказал Сергей.
   – Думаю да, – улыбнулся Артем, – что и говорить, время сложное, а последняя неделя вообще высосала из меня все соки.
   – Но тебе хоть интересно?
   – Все новое интересно, – кивнул Артем, – а интернет, знаешь ли, у нас еще только разогревается. Вот увидишь, через десять лет он будет отличаться от сегодняшнего как неандерталец от гомосапиенса.
   – Ты мне напоминаешь фильм «Москва слезам не верит», – засмеялся Сергей. – Помнишь, как один из героев, работая на телевидении, пел песни про будущее своей отрасли?
   – Конечно, но ведь так на самом деле и есть, – невозмутимо ответил Артем. – Скажи, а у нас еще пиво осталось?
   – Вроде было пару бутылочек, – Сергей метнулся к холодильнику, – ага!
   – Как у тебя на работе? Есть чего нового?
   – Да так, – отмахнулся Сергей, передавая пиво другу, – еще с прошлого месяца у меня пара сделочек тянется, но процесс идет с большим торможением.
   – Раньше под новый год у нас люди раскупали последние квартиры, – вспомнил Артем.
   – Да, было время, но прошло. У нас в стране и так за последние десять лет обнищали все, кто мог, а дефолт прошлого года нанес удар по последним остаткам! У нас в агентстве телефон вообще замолчал, представляешь? Он просто месяцами не издавал ни звука. Большая часть риэлтеров свалила на другие работы.
   – Но ты остался.
   – Да, я остался, – согласился Сергей, – и, слава Богу, этот год худо-бедно, но зашевелил замерзший труп нашей экономики. Предлагаю за это выпить.
   Артем кивнул и жестом подал бутылку немного вперед, после чего осушил ее почти наполовину. Сергей последовал его примеру.
   – Хорошо, – выдохнул потом он. – Кстати, звонил отец.
   – Серьезно? Что говорит?
   – Обижается, – Сергей отломил еще курочки. – Говорит, что забыли совсем его, не приезжаем. Сам знаешь, с возрастом отец стал более сентиментален.
   – Может это и к лучшему, – предположил Быстров. – Может, всем суждено пройти через это, ведь надо же когда-нибудь осознавать ошибки прошлого.
   – О каких ошибках ты говоришь? – насупился Сергей.
   – Сколько раз ты мне жаловался, что отец мало внимания уделяет тебе? Хотя сам прекрасно знал, как он занят.
   – Да, согласен, – смягчился Макаров. – На такую работенку, как была у него, никаких нервов и времени не хватит. Но главное, что я знал – отец любит меня.
   – Как он там? – спросил Быстров.
   – В порядке. Развивает хозяйство. Уже привлек всю рабочую силу с соседних деревень. Мешает мужикам окончательно спиться, а заодно дает каждому хлеб.
   – Красавец, что сказать! И земли на все хватает?
   – Да там добротный микрорайон построить можно, – вспомнил Макаров. – А свою небольшую ферму он за несколько лет превратил чуть ли не в главного поставщика императорского стола. Помню, пару лет назад хвалился, что молоко и мясо у него закупает сам Анатолий Собчак и его бывший помощник Владимир Путин.
   – Да, было дело, – подхватил Быстров, – он еще обещал построить небольшую больницу с хорошими специалистами для местных жителей, чтобы по всякому поводу в Питер не мотались.
   – А какая там банька! – замечтался Макаров. – Эх, прям мурашки от воспоминаний. Не жил бы он за семьсот километров отсюда, рванули бы прям сейчас.
   Быстров кивнул в знак согласия, и осушил до дна бутылку пива.
   – А я недавно вот вспоминал, как мы грузовики перегоняли с Платоном, – сказал Артем.
   – Да, славное было время.
   И ребята на время замолчали, смотря на стену и думая каждый о своем. Каждый раз, как разговор затрагивал Платона, эта сцена повторялась. Быстров обычно вспоминал друга веселым и жизнерадостным. Макаров по-другому, серьезным и напористым. Но оба так и не узнали, куда же полтора года назад пропал Самсонов, хотя в глубине души каждый рисовал неутешительные картины. Ребята тогда обыскали все, что могли, а на квартиру Платона в Подрезково приезжали чуть ли не каждый день. Обращались даже в милицию – те много кивали, но на этом все и кончилось. Лишь совсем недавно друзья сдались и прекратили поиски.
   – Завтра новый год, – прервал молчание Артем.
   – Да, на носу новое тысячелетие. Чувствуешь что-нибудь по этому поводу?
   – Не знаю пока, не думал об этом.
   – А я подвозил сегодня одного чудаковатого мужичка, – вспомнил Сергей, – который утверждал, что начало нового тысячелетие обернется кровавой войной террора.
   – Серьезно? Где ты его подцепил?
   – Да домой когда ехал. Смотрю, стоит, голосует. Ну думаю, чего бы не подбросить, деньги-то не лишние, тем более, что ему на Кутузовский надо было. Вот по дороге он и развел мне целую лекцию о высших материях.
   – С каких это пор террор стал высшей материей?
   – Да нет, – отмахнулся Макаров. – Поначалу он вообще ударился в какую-то эзотерику. Потом стал мне описывать какие-то энергетические потоки, которые якобы проходят через все человечество и определяют ход его истории. Вспомнил предыдущие цивилизации, и как их секреты пытались постичь ученые еще сто лет назад. Приплел Николая Рериха и Елену Блаватскую, сказал, что они были женаты, и во всем помогали друг другу. Потом вкратце обрисовал мне неведомую ось мира, которую Гитлер так отчаянно искал в целях создать целый легион бессмертных бойцов.
   – У тебя там мозг не взорвался? – ахнул Быстров. – И как он все это мог успеть тебе рассказать, когда тут до Кутузовского рукой махнуть?
   – Да в пробке стояли мы, – пояснил Сергей. – Мужик, конечно, и начитался всяких книжечек, но дураком явно не выглядел. Он говорил, что наша плотская жизнь ничто по сравнению с жизнью в ином мире, и все сегодняшние заслуги зачтутся нам после смерти.
   – Это все конечно хорошо, – сказал Артем, – но я не люблю, когда люди пускаются в такие разговоры, будто уже были там и все видели собственными глазами.
   – Знаешь, – тихо продолжил Сергей, – я задал такой же вопрос мужику, спросил его: «А вы там были? Почему утверждаете так?» И он ответил, что был.
   – В смысле? – не понял Артем. – Клиническая смерть?
   – Он так и не ответил, просто сказал, что был. И добавил, что я все равно не поверю ему. А в клинической смерти у меня товарищ лежал еще когда я в институте учился, и ничего подобного он не помнит. Говорил только, что перед глазами проходили картины из жизни, и ничего более.
   – Понятно. А что с мужиком? Ты ему поверил?
   – Да Бог его знает, – развел руками Макаров. – Ты же меня знаешь, я мало в чем сомневаюсь, но практически ни во что не верю. Так, скорее слегка. В любом случае я его спросил, чего же там такого интересного запомнилось на небесах.
   – И что? Он тебе ответил?
   – Особо отпираться не стал. Сказал, что там мы можем встретить всех, кого знали при жизни, и выбрать свое новое место для жизни во вселенной.
   – Почему не на Земле? – спросил Быстров.
   – Ты прям читаешь мои мысли. На Земле, говорил мужик, тяжело находится в послесмертном состоянии, якобы здесь очень неблагоприятная сфера для иной жизни, поэтому души редко спускаются сюда.
   – Он говорил про души?
   – Нет, это слово он ни разу не употребил. Говорил о другой жизни. Еще он утверждал, что там, наверху мы можем спокойно наблюдать за любым человеком, оставшимся здесь и следить за его жизнью. Но самое главное, что затронуло меня лично – он говорил, что умирать совершенно не страшно.
   – Легко сказать, – возразил Артем.
   – Он говорил, что когда происходит сам процесс смерти, человек впадает в абсолютное спокойствие и уже не боится ничего. А напоследок он добавил, что каждую ночь мы умираем, чтобы возродится на следующее утро.
   – Умираем?
   – Ну я слышал и раньше, что душа покидает тело во время сна. Наверное, он это имел в виду, и говорил, что человек постоянно испытывает смерть, а смерть реальная мало чем отличается от сна.
   – Во дела, – провел рукой по лбу Быстров, – ты меня совсем загрузил.
   – Теперь ты представляешь мое состояние, – согласился Макаров.
   – Он хоть за поездку-то тебе заплатил?
   – В пять раз больше, чем я рассчитывал.
   – Вот это да, – ахнул Артем, но дискутировать дальше не собирался. – Ладно, хорошо покушали, давай мыть посуду и убираться. Как-никак, а завтра праздник.
   В дверь неожиданно позвонили. Ребята с удивлением уставились на нее.
   – Ты кого-нибудь ждешь? – спросил Быстров.
   – Только деда мороза, но вообще-то я думал, что он будет завтра.
   Глазка не было, поэтому рассмотреть нежданного посетителя возможности не представлялось.
   Артем с интересом подошел к двери и задумался – скорее всего, опять Валентина Сергеевна, председатель товарищества собственников жилья, пришла за очередной подписью на очередной масштабный проект. Но сколько раз хозяйка квартиры говорила ей, чтобы та не тревожила квартиросъемщиков, тем более что их подпись ровным счетом ничего не стоила?
   В итоге Артем безразлично пожал плечами и распахнул тяжелую дверь. Ураган чувств нахлынул такой волной, что Быстров понял – сейчас он заплачет от счастья.

Глава 7

   Дорога назад оказалась недолгой, но я чувствовал себя в машине подобно дикому зверю, запертому в клетке. Внутри все просто раздирало от предвкушения встречи. Нетерпение давило отчаянно, и мне казалось, что еще минута, и из ноздрей повалит пар. Как и в прошлый раз, «Ауди А8» остановилась напротив Киевского вокзала. Кивнув на прощание водителю, я как ошпаренный помчался в сторону Бережковской набережной.
   Адрес на бумажке гласил: улица Пырьева, дом 8, квартира 12.
   Конечно, можно было попросить водителя довести прямиком до места, но сидеть в машине я больше не мог, тем более что набережная тащилась в томительной пробке. С другой стороны, улица Пырьева, которая брала начало прямиком с Мосфильмовской, была не так уж далека отсюда.
   Сердце забилось как мотор на гоночном болиде, едва я заработал ногами. Ураган волнения охватил меня с ног до головы. Мне казалось, что если я разбегусь еще быстрее, то вполне возможно окажусь в воздухе. Сталинские дома по правую сторону регулярно сменяли друг друга, и я почему-то вспомнил, что именно постройки того времени наиболее ценились у богатых приобретателей квартир. Изумительное качество работ, хорошие, толстые стены, даже спустя полвека, не потерявшие свой вид, и после небольших реставрационных работ смотрелись более величественно.
   «Как же все-таки хорошо строили при Сталине».
   Отрывки из прошлого, когда я еще руководил собственным агентством недвижимости, стали мелькать в голове. Лица особо запомнившихся клиентов, курьезные случаи, кропотливая работа подчиненных. А я все бежал и бежал вперед, стараясь концентрировать взгляд лишь на дороге, но вскоре почувствовал, как легкие постепенно начинают сдавать. Следовало перевести дух и отдышаться немного.
   На противоположной стороне, через спокойное течение Москвы-реки, красиво возвышались церковные купола золотистого оттенка. На улице уже было довольно темно, но совместный ансамбль тысяч огней, освещающих центр столицы, придавал общей картине фантастический вид. Чуть дальше и правее величественно светилось здание МГУ.
   Несколько мгновений я просто стоял, застыв, словно открывшаяся перед глазами картина открывала мне новую Москву. На самом деле это было не так, и я не раз проезжал раньше на собственной машине по Бережковской набережной, и не раз смотрел как днем, так и ночью, на историческую красоту города.
   Вопрос в другом, испытывал ли я ранее такой восторг, такое восхищение? Никогда! Старая истина одного философа оказалась верной – для того, чтобы сделать человека счастливым, надо сначала все у него отобрать, а потом просто вернуть назад. Разумеется, утраченного ранее мне никто не вернул, и возвращать не собирался, но впечатление от встречи с самим Меленковым, его отношение, лучик надежды на перемены в будущем, вероятная встреча с друзьями – все это настолько вдохновило меня, что я в один миг, казалось, сбросил тяжелейший груз прошлого и распахнул крылья. А в таком состоянии душа больше всего хотела постоянно подкреплять обретенную свободу и чувство безграничного счастья! Именно поэтому виденный ранее пейзаж нашел совершенно новый отклик во мне. Мы словно были настроены на одну волну гармонии и совершенства!
   Чувствуя, как силы еще больше переполняют меня, я бросился дальше, буквально пролетев весь отрезок до навесного моста, который являлся продолжением третьего транспортного кольца. Оставалась совсем малость, но от очередного неконтролируемого рывка силы оставили меня.
   Автомобильная пробка здесь заканчивалась, и, поймав машину, я быстро домчал до требуемого адреса.
   Старый панельный дом белого цвета выглядел довольно свежо – наверняка не так давно проводили косметический ремонт. Железная дверь в подъезд была заперта, но при моем подходе она распахнулась, и двое маленьких ребятишек весело ринулись в сторону дворовой площадки. Я придержал дверь и зашел следом. Повезло.
   Небольшой и темный подъезд радовал чистотой и порядком – даже запаха табака или оброненного окурка не наблюдалось. На окнах между этажами стояли опрятные горшочки с цветами и висели небольшие гардины. Видимо, некогда здесь были и занавески.
   Поднявшись на четвертый этаж, я застыл напротив двери с искомой цифрой 12. Сердце сначала замерло, а потом забилось в усиленном темпе. А что если ребят нет сейчас дома? Придется подождать, даже если понадобится простоять всю ночь напролет и встретить следующий новый год на лестничной площадке. Трясущимися от адреналина пальцами я нажал на звонок.
   Прошедшее следом время обернулось для меня вечностью. Пытаясь понять, вызвал ли мой звонок хоть какое-то движение за дверью, я напрягся настолько, что мог, казалось, слышать сквозь стены.
   С другой стороны кто-то подошел, немного постоял, наверное, тоже в недоумении, и распахнул дверь. Послышался скрип старых заржавевших деталей, но я словно не услышал их. На пороге стоял Артем Быстров.
   При виде меня, его глаза округлились настолько, что мне показалось, еще немного, и они вылезут из орбит. Брови не отставали за глазами, со скоростью метеора метнувшись вверх, собрав при этом все возможные складки на лбу. Линии рта, первоначально находившиеся в состоянии полного открытия – у Быстрова челюсть отвисла – расплылись в самую теплую улыбку, которую я когда-либо видел. Казалось, Артем хотел что-то прокричать, но шоковое состояние подкатило под самое горло, в результате чего из него вырвался лишь затяжной хрип. Но потом голос все же прорвался. Увлажненные глаза блеснули на падающем свете.
   – Аааааааааа!!! – Быстров бросился в мои объятия, и чуть было не снес на лестничную площадку.
   Наверное, если бы Артем смог описать в эти несколько моментов мое внешнее состояние, то наши воспоминания оказались бы во многом похожи. Разумеется, я испытал сильнейший шок. Представшая перед глазами картина не сразу дошла до мозга, а лишь окольными путями сквозь паутину закравшегося сомнения. Да, секунду я и правда не мог поверить собственным глазам.
   На крики из прихожей кинулся Сергей Макаров, повторив при виде меня примерно такой же боевой клич, что испустил Быстров. Мы сцепились как сиамские близнецы в один большой и живой клубок, где три абсолютно разных сердца объединились в одно, сильное и очень горячее. Не помню, обо что я споткнулся, может о выставленные в прихожей зимние кроссовки или стоящую там же корзину для белья, но результат один – я очутился на полу. Не сопротивляясь действию цепной реакции, ребята повалились следом, и уже через секунду мы дурачились, катаясь по полу, крича и обнимая друг друга. По щекам обильно текли горячие слезы счастья. Интересно, о чем думали соседи?
   Сколько времени так прошло, сложно сказать, но это были самые счастливые минуты моей жизни. Я практически полностью переродился тогда, окончательно стряхнув груз прошлой жизни.
   Поднявшись с пола, мы прошли в зал, где с не меньшим порывом стали наперебой рассказывать друг другу свои истории. Я старался не упустить ничего, вспоминал буквально каждый прожитый день, который мог хоть чем-то запомниться. Свое затворничество, отчаяние, безуспешные попытки, армию, возвращение, заправку, покушение, Меленкова, все-все-все. И рассказывая все это, я в очередной раз убеждался, насколько воспоминания погружают меня в пучину прошлого, заставляя переживать похожие чувства. Ребята слушали с открытыми ртами, ни разу не перебив, а потом пустились и в собственные воспоминания.
   Я понял, что далеко не сладка была их жизнь, и доля тяжких испытаний выпала на друзей после дефолта прошлого года. Как большинство граждан, они хранили свои сбережения в Сбербанке, который в итоге пал, похоронив под собственными обломками миллионы людских надежд и накоплений.
   Оба занимались недвижимостью, стараясь использовать полученный ранее опыт. Но Быстров в итоге не устоял, и после того, как рынок квартир рухнул вместе с экономикой страны, пустился на поиски нового хлеба. Чем только Артем не занимался, на каких только подработках не был. Когда я его слушал, то в некотором роде вспоминал себя. В итоге Быстрову удалось нащупать ровную поверхность в диком океане, затопившем всю страну – это был интернет. Работая на небольшие частные конторы, Артем быстро осваивал новые принципы относительно молодого и неразвитого бизнеса. В его задачу входило подключение, настройка, устранение неполадок в работе и многое другое. Немало времени ушло поначалу на простое понимание современного компьютера, ведь ранее Артем никогда с ним не сталкивался. Лишь месяц назад ему удалось устроиться в более-менее серьезную организацию «Колайн», основатели которой рассчитывали на прочное положение в отечественной стезе провайдеров.
   Сергей Макаров остался в недвижимости и кое-как пережил прошлый год, катаясь иногда с Быстровым на единовременные заработки.
   Ребята рассказали, как долго пытались меня найти и какие силы для этого прикладывали. В глубине души я лишний раз прослезился. В итоге наши воспоминания и эмоции настолько истощили всех, что надо было подкрепиться.
   – Предлагаю сбегать за пивом! – предложил Сергей.
   – Предлагаю сбегать за водкой! – не менее соблазнительно предложил Артем.
   – По ходу решим, – утвердил я. – Собирайтесь!
   Радуясь, как маленькие дети, мы дружно выскочили на улицу, взяв четкий курс до ближайшего магазина. Слабый вечерний ветерок приятно щекотал нам лица. Пока мы дурачились и общались дома, прошел небольшой снежок, и воздух просто благоухал.
   Пару раз Сергей чуть не поскользнулся, ухватившись за Быстрова, и чудом удержавшись на ногах.
   – Как будем встречать новый год? – по дороге спросил Артем.
   – Чего тут думать, позовем девчонок и отпляшем пять дней у нас дома! – с восторгом предложил Сергей.
   – А может, просто втроем? Без посторонних? – подал идею я.
   Ребята задумались. Разумеется, нам требовалась уйма времени для того, чтобы наверстать упущенное время и наговориться вдоволь. Но год уникальный, вступающий в новое тысячелетие нужно было отметить с размахом, тем более что имелся потрясающий повод встречи!
   – Я не спорю, что этот новый год будет лучшим в моей жизни, – продолжил я, – поскольку я, наконец, вас нашел. И даже будучи дома мы отметим его лучше всех. Но вот какая мысль пришла мне в голову.
   Ребята вопросительно посмотрели на меня.
   – Как отец? Ты давно его видел? – обратился я к Сергею.
   – Давненько, с годик уже, но мы недавно общались по телефону. Живет в порядке, хозяйство ведет, развивает предприятие.
   – Я правильно понимаю, что он все там же на своих землях под Питером?
   – Верно, – кивнул Сергей, – вот только сейчас ты эти земли не узнаешь, столько он там понастроил!
   – В таком случае непременно хочу посмотреть, – воскликнул я.
   – Как? – не понял Артем, – ты предлагаешь поехать туда прямо сейчас?
   – А почему бы и нет?
   На лице Макарова я заметил вспышку радости, которую сразу сменила грусть.
   – Боюсь, не получится, – произнес он, – я продал свою машину, и не на один поезд билетов уже не достать, наверняка. Не на самолете же туда лететь!
   – Можно и на самолете, – подхватил Быстров, – вот только еще вчера по новостям передавали, что на ближайшие дни все рейсы в Питер раскупили.
   Мы все дружно приуныли, и быстро накупили водки.
   Уже сидя дома и ожидая кулинарного творения Быстрова – Артем загорелся налепить пельмешек – мы с Сергеем аккуратно готовили предпраздничный столик посреди зала.
   – Зачем машину продал, совсем плохо стало? – спросил я его.
   – Не совсем, барахлить стала много в последнее время, а у меня и так с деньгами не особо, и те на один ремонт отдавал. В любом случае я давно хотел ее поменять. Сейчас вот деньги коплю.
   – Что хочешь?
   – Да аудюшку восьмидесятую. Машина надежная, красивая, и стоит не слишком дорого.
   – Выбор хороший, – одобрил я, – а много накопил?
   – Осталась примерно треть.
   Я кивнул, и мы перешли на кухню, откуда уже доносился манящий аромат.
   – Рецепту настоящих домашних пельменей меня учила бабушка, ну, мама моей приемной мамы, – вспоминал Артем. – Главное, чтобы мясо было сочным и ароматным!
   Макаров достал из морозилки бутылку водки и наполнил прозрачные рюмки. Несколько раз мы выпили за встречу, закусывая квашеной капустой.
   Быстров как раз закончил лепку пельменей и аккуратно закидывал их в кипящую воду, когда я вышел в коридор в поисках сигареты – очень хотелось закурить, хотя я не курил вовсе. Сигареты я не нашел, но наткнулся на подаренный Меленковым конверт, про который неосмотрительно забыл.
   Наконец я распаковал его, и внутри обнаружил толстенький пресс банкнотов, от которых поначалу перехватил дух. А потом я позвал Сергея.
   – Так сколько тебе там не хватает на машину?

Глава 8

   В восемь утра мы уже выехали из столицы в сторону Санкт-Петербурга на только что купленной «Ауди 80», и переполнявшее душу счастье не поддавалось никакому описанию. Нам просто хотелось петь, чем мы периодически и занимались, нестройно подхватывая знакомые песни, звучавшие по радио.
   Сергей с невероятно свежим и светящимся лицом – хотя спали мы пару часов от силы – смотрел на дорогу и по сторонам, заботливо поглаживая руль и коробку передач.
   Машина шла гладко и ровно, мгновенно реагируя на каждое желание водителя, слушаясь его во всем, словно желая доказать, что купив ее, он сделал самый правильный выбор в своей жизни. Скорее всего, она просто страдала раньше от недостатка внимания к себе.
   Машине было около десяти лет, а накатанный за это время пробег вызывал улыбку на лице, словно ее выгоняли из гаража несколько раз за год.
   Еще в начале декабря Макаров приметил объявление о продаже этой машины в одной газетенке, и даже ездил на просмотр, чем только растравил свою душу, ведь денег-то не было. В мечтах Сергей намеревался скопить необходимое ближе к марту-апрелю, и втайне надеялся, что машина дождется его. Однако неделю назад хозяин, с которым Сергей весьма приятно пообщался при знакомстве, позвонил и сказал, что появился покупатель, и он снимает машину с учета.
   Сергей сильно приуныл, достал за ужином бутылку водки и откровенно перебрал, после чего на утро голова шумела как после поездки в танке.
   Вчера же вечером я, услышав эту историю, уговорил Макарова позвонить владельцу автомобиля, несмотря на поздний час. Мало ли чего могло произойти!
   И какого же было наше общее счастье – а в особенности Сергея – когда выяснилось, что в последний момент сделка сорвалась по непонятным причинам, а машина осталась с транзитными номерами.
   Сам хозяин машины отдыхал на подмосковной даче и не намеревался выбираться оттуда раньше 5-го числа, но, выслушав нашу душещипательную историю про дружбу и отца, и про то, что тысячелетие встречают лишь раз в жизни – не устоял и сорвался, договорившись предварительно, что встретит нас у своего дома в шесть утра.
   Практически до четырех часов мы плясали и веселились, вспоминали прошлое, рассказывая смешные истории, но особо не напивались.
   К началу пятого усталость сморила, но после небольшого отдыха мы с новыми силами помчались на встречу, заказав такси.
   Красивая, чистая, ярко-синего цвета машина уже ждала нас в указанном месте. К счастью, продавец не впервой занимался продажей машин, и оформить на месте договор купли-продажи для него не составило труда.
   Не прошло и получаса как мы двинулись из Москвы, заехав по пути в ночной супермаркет и накупив в дорогу море пива, чипсов, шоколада и орехов, фруктов, хлеба, колбасы, в общем, всего того, чем можно было перекусить не останавливаясь.
   Сергей, разумеется, вообще не пил, но удовольствие от вождения собственной машины компенсировало все.
   Мы с Артемом в обнимку развалились на заднем сиденье, раскупорив первые холодные баночки пива, и подпевали за радио.
   На секунду я вспомнил вчерашний разговор с Меленковым, особенно часть с передачей заветного конверта. Анатолий Петрович пожелал мне тогда провести новый год с размахом, и не обманул – денег в конверте оказалось столько, что праздник можно было отметить в «Метелице» на Новом Арбате. И даже после покупки машины у нас осталось немного на карманные расходы.
   В основном, город еще спал, машин было мало, но на выезде мы все же встали в плотный поток движения – видимо запоздавшие с покупками люди старались наверстать упущенное, стремясь в огромные гипермаркеты на кольцевой дороге.
   Покинув столицу, Сергей от души притопил педаль газа, словно желая выставить автомобилю своеобразный экзамен на прочность.
   Солнце только поднималось, лениво выглядывая со стороны востока, словно прищуренным взглядом обволакивая бесконечное пространство и мягко согревая полудремную землю. Дорога изредка скользила, но в основном гололеда не было.
   Даже через несколько часов после выезда мы не ощущали чувства усталости, все так же энергично общались, шутили, вспоминали прошлое и от души пели. Большой любитель музыки, я все же очень плохо пел, и поэтому любую композицию старался исполнять на тон ниже. Быстров же с Макаровым рвали глотки на ура, чем в итоге посадили голос не хуже, как если бы присутствовали на финальной игре чемпионата мира по футболу. Решив сжалиться над друзьями, я дотянулся до магнитолы и выключил звук, став травить анекдоты, которых моя память вмещала просто тоннами. Ребята хохотали просто на убой, Сергей даже пару раз чуть не сбился с верного курса, но вовремя спохватился, стряхнув свободной рукой выступившие на глазах слезы смеха.
   – Приходит сатана к новому русскому и предлагает продать душу за три желания. «Ну, машину вот я разбил, свой новенький мерин, – жалуется новый русский, – особняк на Багамах сгорел дотла, да и партнер скотина увел из-под носа целый состав алюминия».
   «Не вопрос», – радостно отвечает сатана, и тут же дарит нуворишу и машину, и особняк, и целый состав алюминия, взамен подставляя контракт на душу. Новый русский недоуменно ставит свою подпись, нагло ухмыляется, а потом спрашивает: «Послушай братан, я все-таки не понял – а в чем здесь прикол?».
   Новые русские, Поручик Ржевский, Штирлиц, Вовочка, куча секретарш навещали летящую машину, которую просто разрывало изнутри от смеха.
   Так незаметно, без особых остановок (за исключение туалета) мы к пяти часам достигли самопровозглашенного «поселка» Макарово, где, подобно королям древности, и заседал Михаил Олегович.
   Территориально это место находилось в двух часах езды от Санкт-Петербурга, немного восточнее Шлиссельбурга, под Ладожским озером.
   Если смотреть на Ладожское озеро под определенным углом, то оно напоминает лицо человека с открытым ртом. Как раз в том месте, которое входило в состав вышеупомянутого «рта» и расположился Михаил Олегович, смело управляя хозяйскими землями, территория которых превышала тридцать гектар.
   Рядом находились небольшие деревеньки Кобоно, Низово, Бор, Леднево, Лаврово, Ручьи, Выстав, которые исправно снабжали доброго соседа рабочей силой, и для многих это была единственная возможность прокормить свои семьи.
   Макаров-старший относился ко всем одинаково, с уважением. Ненавидел пьяниц, хотя и не слишком давил на дисциплину, но при этом отчаянно карал за некомпетентность. Платил добротно и исправно, увольнял лишь в крайнем случае, когда уже все дисциплинарные меры были исчерпаны, и потому сыскал себе славу строгого, но справедливого хозяина, за которого мужики готовы были встать горой. Более того, ради хорошей работы многие даже перестали спиваться, и через пару месяцев усердий над собой вступали в ряды рабочего пролетариата.
   Сергей и понятия не имел, когда отец успел отхватить такой лакомый кусочек земли, а приобрел он его в конце 1992 года, когда Верховный Совет еще был в силе решать политику в стране, а Михаил Олегович играл заметную роль в команде Руслана Хасбулатова.
   После трагического противостояния со сторонниками президента Ельцина и расстрела Белого Дома Макаров-старший покинул Москву, потеряв при этом все свои кооперативы, и переместился сюда, в самопровозглашенное «царство» Макарово.
   Долго не унывая, Михаил Олегович основал фермерское хозяйство и занялся скотоводством. Первоначально разводил лишь породистых хряков, но через год взялся и за крупный рогатый скот, тщательно просчитав все выгоды такого развития.
   Непосредственно лесная зона приобретенной земли касалась трети владений, но вырубать драгоценные деревья Михаил Олегович не собирался, активно занимая более свободные места. Со строительством производственных помещений ему помогали наемные силы из Белоруссии, но потом все активнее стали подтягиваться местные, которых Макаров-старший оставил на постоянную работу – за разраставшимся хозяйством нужен был глаз да глаз, и много рук.
   Используя многочисленные предпринимательские связи в соседнем Петербурге, оставшиеся с былых времен, Михаил Олегович наладил прочные каналы сбыта собственной продукции по конкурентно-способным ценам. На мастерах по качеству он не экономил, одного пригласил даже из Голландии, и поселил рядом с собой, поэтому слава о доброй продукции со временем сыграла свою роль – предложение о сотрудничестве поступило от комбината, отвечающего за питание администрации города. Несколько раз на производство приезжал мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак, о чем не замедлили раструбить на весь город местные газеты.
   В общем, через несколько лет Макаров-старший уже успел освоить четверть собственных владений, продолжая целенаправленное развитие вперед. Следующим этапом было построение собственной птицефермы, небольшой, но и использованием самых передовых технологий, и теплиц для выращивания овощей. Работа кипела, край разживался, коровы мычали и свиньи купались в грязи. Даже все дворовые Шарики сбежались с округ, больше никого не обманывая и не говоря, как в том анекдоте, что у них еще остались большие перспективы от прежних развалившихся хозяйств.
   Завязав дружбу с новыми управленцами города, Михаил Олегович нередко приглашал их на первоклассный отдых, устраивая при этом приемы достойные королей. Специально для этих целей он выстроил целую «гавань» на берегу Ладожского озера, в которой уютно приютились несколько яхт, катеров и скутеров. На берегу расположились небольшие, но со всеми удобствами деревянные домики и длинное здание для общих приемов в самом центре.
   Разумеется, располагать такой застройкой только на время приемов весьма убыточно, поэтому в основное время Михаил Олегович сдавал домики и «гавань» в аренду.
   Дефолт 1998 года лишь частично затронул «царство» Макарово – по понятным причинам уменьшился спрос на продукцию и заказы весьма оскудели. Но главное к тому времени – все заемные средства, которые в силу необходимости нужно было занимать ранее у банков, были возвращены с процентами, и поэтому по этой линии удара не последовало. Более того, Михаил Олегович оказался намного мудрее других, большую часть собственных сбережений храня в иностранных банках, и в основном в долларах, поэтому резкий взлет американской валюты лишь приумножил его доходы.
   К большим и высоким воротам, которые венчали железный забор, охватывающий значительное пространство владений, за исключением лесной полосы, мы подъехали с наступлением темноты.
   Желая устроить Михаилу Олеговичу большой сюрприз, нам, тем не менее, не удалось договориться с охраной, чтобы та пропустила машину на территорию без предупреждения хозяина – дисциплина не хромала.
   Зато сам Макаров-старший пулей прилетел на свой главный КПП, едва только получил сообщение о прибытии сына с друзьями. И радости его не было предела!
   – Охохо! Вот это подарок! – принялся он крепко обнимать всех поочередно, начав, разумеется, с Сергея. – Вспомнили-таки старика!
   Его громкий и раскатистый голос быстро подхватывало лесное эхо.
   – Все рассказы на потом! – прервал Макаров-старший сына, – а теперь давайте в дом! Там сейчас идет полное приготовление к новому тысячелетию!
   И мы дружно двинулись за его автомобилем по небольшой, но ухоженной песчаной дорожке. Сначала по пути нам попались стройные ряды деревянных домиков, стоявшие у левой стороны ограждающего забора. Позже Михаил Олегович объяснил, что это для рабочих, которые меняются в основном по трое суток и не возвращаются в деревни до окончания смены. Дальше на глаза попалось длинное кирпичное здание, напоминавшее небольшое ангар – птицефабрика. Как ни странно, никакого запаха от нее не шло.
   Дом самого хозяина расположился примерно в центре освоенной земли, за невысоким декоративным забором.
   Небольшой, но очень красивый двухэтажный сруб был идеально рассчитан на полноценную семью, обладая внутри всеми необходимыми удобствами и благами современной цивилизации. Придомовой участок – примерно соток тридцать – окружала выложенная грунтом беговая дорожка, а центральная часть была рассчитана на спокойные прогулки в окружении сирени и елочек. Был здесь и бассейн, сейчас пустевший, и несколько лавочек, и длинная беседка под черепичной крышей с большим мангалом для шашлыка. В общем – было все для жизни.
   По соседству с домом Макарова-старшего стояло еще несколько похожих срубов. В них проживали семьи руководителя по надзору за качеством, начальника птицефабрики, начальника по цеху крупного рогатого скота и руководителя цеха по разведению породистых хряков.
   Все они безоговорочно подчинялись Михаилу Олеговичу, которого между собой называли не иначе как «царь». Смешнее всего это получалось у приезжего голландца, главного по надзору – звук «ц» приобретал в его устах поистине смехотворную форму, а если учесть еще европейский акцент – в общем, все падали со смеху.
   В большой и просторной прихожей нас встретила улыбающаяся девица с весьма аппетитными формами, в коротких спортивных шортах и обтягивающей майке, поверх которой был надет кухонный фартук.
   – Познакомьтесь, моя, э… экономка Марина, – немного смущенно представил девушку Макаров-старший.
   – Раздевайтесь и проходите в зал, – весело приветствовала нас Марина.
   Мы лукаво переглянулись и последовали за ней.
   В большой комнате полыхал камин, и догорающие дрова методично потрескивали своим неповторимым звуком, так согревающим человеческую душу. Внутренние стены были красиво отделаны карельской березой, поверх которой иногда встречались расшитые гобелены с изображениями природы. Дальняя стена зала была завешана красивыми оленьими рогами. По центру комнаты лежала красивая декоративная шкура бурого медведя. Друг напротив друга стояли два кожаных дивана, на которых мы и расположились.
   – Ну, дорогие мои, рассказывайте, как докатились до такой жизни, что решили вспомнить старика? – начал Михаил Олегович, пристроившись рядом с сыном и обняв его за плечи.
   – Дядь Миш, ну какой же вы старик, – весело ответил я, прозрачно намекнув на красавицу экономку. Ребята засмеялись.
   – Не одним молодым быть счастливыми, – отмахнулся хозяин дома. – Рассказывайте, как живы-здоровы.
   И мы вкратце изложили, как и чем жили предыдущие полтора года, когда Сергей с Артемом в последний раз навещали Макарова-старшего.
   Через несколько минут Марина на подносе принесла несколько коктейлей с непонятным наполнением. На наши вопросительные взгляды хозяин дома лишь говорил, мол, пейте. И мы послушались, осушив сладковатую жидкость, вкус которой меньше всего напоминал нам алкогольные напитки.
   Разговор продолжился. Так уж получилось, но Михаил Олегович был весьма слабо осведомлен о том, что с нами происходило в Москве. Разумеется, он не знал и о моей тяжелой судьбе, за исключением смерти родителей. Сергей, разговаривая с отцом по телефону, почти не затрагивал вопросов, связанных с проблемами, желая не расстраивать лишний раз родителя.
   Даже сейчас, стараясь особо не скрывать собственных историй, мы, тем не менее, обходили стороной наиболее острые углы, встречавшиеся на пути.
   Макаров-старший слушал внимательно, практически не перебивал, но от рассказанного стал намного мрачнее. Марина нам практически не мешала, лишь изредка выглядывая с кухни и окидывая гостиную своим веселым и беззаботным взглядом.
   Когда мы, наконец, дошли до долгожданной встречи, когда от радости катались по полу в квартире на улице Пырьева, Михаил Олегович посветлел и улыбнулся.
   – Все хорошо, что хорошо кончается, – подытожил он в конце, – и все-таки жаль, что вы не послушали меня и не переехали сюда два года назад.
   Действительно, пару лет назад Макаров-старший настойчиво советовал нам бросить столичные дела и переехать к нему. Вместе, говорил, мы тут горы свернем. И наверняка не ошибся бы, хотя и в одиночку пока справлялся с упомянутой задачей весьма успешно.
   Вспоминая сейчас то время, каждый из нас не смог бы теперь припомнить вескую причину, по которой мы остались в столице. Скорее всего, Сергей просто не хотел сдаваться и продвигался вперед по стезе недвижимости, чтобы достичь успеха самому. Артем бы без него не поехал в любом случае. Я же тогда еще руководил собственным бизнесом, и представить не мог, какие беды вскоре обрушатся на меня.
   – Ладно, проехали, – прервал нашу задумчивость хозяин дома, поднимаясь с дивана, – но предложение в силе! А теперь поднимайтесь, впереди нас ждет царская баня! Надеюсь, что все протрезвели?
   Вопрос предполагался нам с Быстровым, поскольку Сергей, управляя автомобилем, алкоголь не употреблял. Мы же от души налакались пива, и даже немного ощущали, как от разговоров заплетаются языки. Но после принесенного Мариной коктейля дело пошло на ура. Я не сразу ощутил, как голова проясняется с быстротой разгоняемых облаков на небе. А под конец беседы от приобретенного расслабления не осталось и следа.
   – Как такое может быть? – воскликнул Быстров, поднимаясь с дивана. – В напитке что, был кокаин?
   – Еще чего, тратиться на вас, – рассмеялся Михаил Олегович, – только природные травы! Но рецепт в фамильном секрете, не допытывайтесь. А теперь за мной!
   И мы весело последовали за гостеприимным хозяином прочь из дома.
   В конце ограждавшего домик забора стояла неприметная дверь, которая проводила нас прямиком к отдельно стоящей бане. Двухэтажное здание из красного кирпича венчал железный петушок, реагирующий на каждое движение ветра. Из массивной трубы уже валил пар. Дорожка вокруг бани была аккуратно расчищена, и два одинаковых сугроба, похожие на мягкий стог сена, стояли перед входом.
   – Будете нырять на выходе, – сказал Макаров-старший, указав на сугробы. Мороз на улице стоял порядочный.
   Предбанник поразил нас своей чистотой и размахом. Стены из белоснежного кафеля отражали мягкий свет потолочных ламп. Пол был похож на кусок темного стекла, только не отражающего, а прозрачного. На деревянных скамейках лежало четыре комплекта для бани – шапки, перчатки, подстилки, простыни.
   – Веники уже отмокают, раздевайтесь! – скомандовал Михаил Олегович, быстро стягивая собственные штаны.
   Мы послушно последовали его примеру, и, полностью обмундировавшись, двинулись следом. Дверь из предбанника вела к еще большей комнате с длинным бассейном и несколькими джакузи.
   Макаров-старший проследовал мимо.
   – У меня здесь на выбор несколько бань, – сказал он, – русская, турецкая, финская. Мы пойдем, разумеется, в нашу, где я каждого из вас встряхну как полагает.
   Я весело переглянулся с Артемом и Сергеем. Как Михаил Олегович мог орудовать вениками, все прекрасно помнили.
   Большая массивная дверь распахнулась, и повалил пар.
   Первый заход сделали пробным, без веников, дабы подготовить тело к будущей экзекуции. Зато со второго хозяин дома, как и обещал, отхлестал каждого из нас так, что только пятки сверкали, пока очередная «жертва репрессий» бежала до бассейна.
   Так продолжалось еще пару раз, когда Михаил Олегович, особо не церемонясь, складывал нас «штабелями» на лавке и парил одновременно, подобно шахматному гроссмейстеру, играющему на трех досках сразу. Мы только успевали поражаться нескончаемой энергии этого, в общем, не молодого уже человека. Последний раз даже дружно выбежали на улицу, нырнув в приготовленные снежные сугробы.
   Не зря говорят, что баня лечит не только тело, но и душу, очищая ее от различных проблем. После таких чудовищных перегрузок мы почувствовали себя гораздо увереннее и легче, медленно рассекая прохладный бассейн.
   – А ты неплохо выглядишь, – заметил Сергей, обращаясь к отцу, который без стеснений отбросил белую простыню и сиганул в бассейн, рассекая воду. Видавшее виды тело Михаила Олеговича сохранило былую легкость, стройность и подтянутость. Лишь на груди выдавали себя седоватые волосы.
   – Как же ты думал, – весело ответил Макаров-старший, – в здоровом теле – здоровый дух! По утрам зарядка и пробежка. Днем немного спортзала, а вечером Марина.
   По нашим рядам пробежал возглас одобрения при воспоминании пышногрудой экономки.
   – А ты где ее нашел? – спросил Сергей.
   – Ну явно не среди своих доярок, – улыбнулся Михаил Олегович. – Поваром она в «Астории» работала. Я такого «Цезаря» в жизни своей не ел! Вот и попросил познакомить руководство с его автором. Оказалась женщина. Вот и познакомились.
   – А давно?
   – Около полугода.
   – И как, все серьезно?
   – Поживете – увидите. Вы кстати как, надолго?
   – Нам, дядь Миш, максимум третьего надо назад, – с грустью сказал я.
   – Но была бы наша воля, – робко начал Артем, но Михаил Олегович остановил его жестом.
   – Знаю-знаю, ждет работа, можешь не продолжать. Ну, дорогие мои, как самочувствие?
   – Лучше некуда!
   – Супер!
   – Во! – показал я большой палец на вытянутой руке.
   – Хорошо, – одобрил Михаил Олегович, – давайте потихоньку собираться. Стол наверняка уже накрыт и ожидает.
   Перекидываясь анекдотами, мы стали насухо вытирать раскрасневшиеся тела, на которых, как на рубашках в клеточку, четко обозначились красноватые сосуды – следствие резкого перепада температур. С виду покрасневшие участки напоминали кровяные магистрали.
   Как и предполагал Макаров-старший – стол был накрыт, и накрыт шикарно. Красивая золотистая скатерть разместила на себе ряд различных, необычайно вкусных салатов, центр которых венчал неизменный оливье. Полукруглые блюдца изобретательных канапе помещались по краям. Солидные тарталетки с красной и черной икрой служили красивым дополнением к общей картине. Шампанское, коньяк, водка, вино, даже пятилитровый бочонок первоклассного голландского пива стояла на столе.
   – Кому что захочется, – пояснил хозяин дома. – И подберите свои слюни, запачкаете паркет – вы еще горячее не видели!
   Мы постарались унять нахлынувший голод, и придать лицам менее кровожадные очертания.
   – И как можно было все это приготовить за такой короткий срок? – ахнул Быстров.
   – Особо не обольщайтесь, я просто ждал гостей, – пояснил Михаил Олегович. – Пару моих партнеров с семьями обещали быть, но в последний момент не смогли приехать. Так что вы подкатили в самый раз!
   С дальнего края стола Марина специально освободила солидное место, и мы с предвкушением гадали, какое угощение его займет.
   Без десяти минут одиннадцать Марина, в шикарном красном платье, принесла на подносе запеченного молочного поросенка, который своим ароматом чуть не свел всех нас с ума.
   Застолье начали мгновенно, проводив старый новый год.
   А еще через час мы, как все добросовестные граждане, включили телевизор и с удивлением узнали об уходе Бориса Ельцина с поста президента страны.
   – Ни хрена себе, – только и вымолвил кто-то, явно не Марина.
   – И ни говори, – сказал чуть позже Михаил Олегович, подняв бокал шампанского. – Вполне возможно, что очередное потрясение для страны закончилось, и к власти придут более дееспособные люди. Давайте же выпьем за то, чтобы в нашей с вами жизни было поменьше таких потрясений! С новым годом!
   – Уррраааааааааа!!!
   Звон бокалов, смешиваясь с боем кремлевских курантов, заполонил комнату.
   Сделав небольшую передышку, мы с новыми силами набросились на поросенка и салаты, заедая всю эту прелесть астраханской икрой.
   – Скажи, пап, каково твое мнение о Путине? – с набитым ртом заговорил Сергей.
   – Толковый и умный мужик, – ответил Макаров-старший, запивая божественного поросенка бокалом вина, – был у меня пару раз. Один раз с Собчаком приезжал, второй уже сам. Смотрели производство, спрашивали о том о сем. Общался он свободно, без чиновнической чопорности, что мне понравилось, но в целом был серьезен. Разумеется, я тогда и думать не мог, что Владимирович так «взлетит», аж в президенты почти! Осталось только избраться легально. Несколько раз приглашал его на наши вечеринки, как я называю собрания в яхт-клубе, но Путин всегда вежливо отказывался.
   – Наверное, потому что мужик порядочный, и жену свою любит, – впервые за вечер сказала Марина, которая прежде лишь отвечала, когда вопрос обращался к ней, и просто поддерживала компанию улыбкой. – А ты на своих «собраниях» собираешь такой ботанический сад розочек и орхидей, что позавидовал бы любой голландский бордель.
   – Ну как же ты хочешь, – расплылся в улыбке Михаил Олегович, – мужики отдыхать приезжают, расслабляться, а мне репутацию гостеприимного хозяина терять нельзя, убыточно для дела. Бог его знает, почему не приехал, может по этой причине, а может по какой другой. Повторюсь, мужик он толковый, но ты, наверное, хотел спросить, каков из него президент будет?
   – Верно, – кивнул Сергей.
   – Я думаю, он может быть очень хорошим президентом, а может и наоборот. Зависит от него самого, а также от задачи, что стоит перед глазами. Надо будет страну поднять – поднимет, а ежели утопить в еще большей клоаке – утопит. Способностей хватит на все.
   Правда, есть множество и других факторов, одним из которых является так называемое поле дозволенности. Проще говоря – сфера ограниченности его полномочий.
   – Это как? – не понял Артем.
   – Отбросим конституцию, вернемся к реальности. Путин, прежде всего, кто? Приемник. У власти его поставил кто? Тоже ясно. Думаете, все просто так, и кандидатов отбирали лишь по одним способностям и дарованиям? Сомневаюсь. Есть обязательные пункты, которые Путину ну ни в коем случае трогать и пересматривать нельзя, к гадалке не ходи. Основные из них мне хорошо понятны – не трогать «семью» Ельцина и не пересматривать итоги приватизации, или прихватизации, как говорили в народе. Но наверняка есть и другие пункты. Главное узнать – какие? Чего касаются? От этого и следует плясать.
   – По-вашему, новый президент будет связан по рукам и ногам, – спросил я.
   – В какой-то степени да. Поначалу. Что будет потом, мне предсказать сложно, но не исключено, что если Путин захочет больше самостоятельности, ему придется хорошенько столкнуться с олигархами и западом. Надо ли ему это, и какая задача стоит у него в голове лично – понятия не имею. Но если вспомнить один показательный случай…
   – Ох уж эта политика, – не выдержала Марина, – даже в новый год портит нам жизнь.
   – Прости, – согласился Макаров-старший, – ты абсолютно права! Никак не могу избавиться от старой привычки политика. Давайте закроем эту тему на сегодня. Сынок, подлей-ка всем добавки, и давайте еще раз выпьем за новый год!
   Во сколько я уснул, точно не помню. Ребята говорили – около пяти. Неудивительно, что молодой организм в итоге взбунтовался – два дня полноценной работы практически без передышки, с чудовищным потоком впечатлений и эмоций сделали свое дело. Помню только, что после двух Марина пожелала всем спокойной ночи и удалилась к себе. Мы же остались мальчишником, и перешли исключительно на водку. Наговорились так, что поутру, наверное, у всех болели языки. Политику, правда, затрагивать не стали, но по остальным аспектам жизни прошлись весьма основательно.
   – Пап, скажи, а почему ты практически не общался с братом? – неожиданно спросил Сергей, имея в виду старшего брата отца Максима Олеговича, одного из руководителей «Аэрофлота», убитого около пяти лет назад.
   Я даже не помню, в какое примерно время прозвучал этот вопрос, и что ему предшествовало. Михаил Олегович мгновенно приуныл, словно сдулся изнутри и опустил голову. Мы старались не перебивать его воспоминания, лишь взглядами корили Сергея за больной вопрос.
   Когда Макаров-старший, наконец, поднял голову и посмотрел на нас, то выглядел он гораздо старше. В глазах застыли слезы.
   – Это все из-за твоей матери, – с трудом выдохнул он.
   Сергей хотел было задать очевидный вопрос, но отец остановил его жестом.
   – Мне жаль, что ты совсем ее не помнишь. Твоя мать была настоящей красавицей, выдающейся женщиной, которая во многом способствовала моему продвижению по карьерной лестнице. Так, как она, в меня не верил никто! И как часто получается в жизни, настоящая вера одного, но любимого человека, может победить любые преграды!
   Михаил Олегович наполнил полную рюмку и быстро выпил. Потом продолжил.
   – Мы познакомились в далеком 1969-м году на курсе института. Собственно, она встречалась тогда с моим старшим братом, Максимом, и я понятия не имел об этом, влюбившись как последний мальчишка. Я добивался ее, как только мог, хотя она сразу сказала правду, что у нее уже есть парень. Меня это не остановило, и я пустил на взятие крепости все мыслимые и немыслимые возможности. Я просто не мог жить без нее!
   Позднее, когда я узнал, что ее парень был моим родным братом, то вообще чуть руки на себя не наложил. Максим вообще в ярости надавал мне по морде, а я даже сопротивляться не мог. Мы крупно поругались тогда, и Настенька осталась с ним. Но жизнь в итоге распорядилась иначе, за что я ей очень благодарен, хоть и потерял навсегда своего старшего брата. Мы прожили с Настенькой пять самых счастливых лет моей жизни, и ты, мой, мальчик, как никто другой являешься плодом самой настоящей любви. После ее смерти я вторично едва не наложил на себя руки. А что касаясь Максима, то я всегда любил его, и постоянно жалел, что мне пришлось делать такой нечеловеческий выбор.
   Так уж получилось, что мы оба взлетели «мама не горюй», но мне пришлось раньше покинуть большую политическую арену, а Максима в итоге просто убили зажравшиеся ублюдки, – глаза Макарова-старшего на миг вспыхнули огнем и тотчас погасли. – В любом случае, к тебе он относился гораздо лучше, чем ко мне, – добавил он, обратившись к Сергею, – ведь ты был сыном Настеньки, которую он тоже очень любил.
   – И поэтому, никогда не отказывал в помощи, – добавил Сергей.
   – Да, настоящая трагедия в духе мексиканских сериалов, – с грустью добавил я, а про себя подумал, что только настоящий русский мужик может так расчувствоваться.
   И мы с пониманием выпили еще.
   Проснулся я около одиннадцати в приятной мягкой постели с большими пуховыми подушками и белоснежными простынями. Из одежды обнаружил на себе только трусы.
   Как сквозь туман в голове проскальзывали воспоминания о минувшей ночи. Больше всего меня интересовало – как я сюда, собственно, попал. Ребята принесли, или на своих двоих?
   На душе было тревожно. Несколько минут я с непониманием смотрел в зеркальный потолок комнаты на собственное, весьма помятое лицо, и наконец, вспомнил источник тревоги – минувший сон. Это был отец, который вновь приходил ко мне.
   «Ты должен остановить эту войну».
   Наверное, это все, что я смог запомнить из ночного разговора, но именно эта фраза и заложила в сердце порцию тревоги. Я невольно поежился, и чуть не подпрыгнул в кровати от неожиданности, когда дверь в спальню быстро распахнулась и молодая девушка, словно ветер, пролетела мимо кровати в ванную комнату.
   Я затаил дыхание, ожидая, как пойдет дело дальше. Спросонья я даже не сразу догадался заметить, что кроме нижнего белья на девушке ничего не было. Звук включенного душа монотонно доносился за дверью, смешиваясь с очень красивым и мелодичным голосом – девушка пела, причем пела по-английски. Внимательно прислушавшись, я разгадал отрывок одной из красивейших песен сэра Элтона Джона.
   «Где я?», – пронеслось в голове, но сомневаться в том, что два последних дня были последствием больной и воспаленной фантазии, все же не приходилось.
   Вода вскоре затихла, песня тоже, и после нескольких минут тишины дверь из ванны вновь распахнулась, и на пороге появилось самое прелестное создание, которое мне приходилось видеть за последнее время. Среднего роста, смугловатая, как соблазнительная шоколадка, поражающая своими формами самые вожделенные мужские фантазии. Девушка оставалась в нижнем белье, но при виде меня артистично засмущалась и быстро упорхнула назад. Через минуту она вновь показалась, но уже в коротких синих шортах и облегающей прозрачной майке, через которую можно было лицезреть все то, что успокаивало мужчину в любом возрасте.
   К своему стыду я даже на лицо посмотреть не успел, лишь сейчас уставившись в глаза незваной гостье – небольшие карие глаза миндалевидного размера, идеально гармонирующие с мягкими чертами красивого и приветливого лица – девушка улыбалась, пуская в ход чары слегка пухлых и чувственных губ. Ее длинные волосы свисали за спиной до самых бедер, словно покрывая плавные пропорции эластичного тела.
   – Доброе утро! – сказала она своим легким голоском. – Как спалось?
   Смысл сказанного не сразу дошел до меня, а когда дошел, я тут же осознал себя полным идиотом и поспешил заверить девушку, что спал замечательно.
   – Славно! Меня зовут Майя, и в последующие два дня мне поручено внимательно следить и ухаживать за вами.
   – Очень приятно. Платон, – представился и я. – Весьма польщен, но я и сам вполне могу о себе позаботится.
   Сказал, а самому на душе гадко стало. Вот возьмет сейчас Майя и упорхнет обратно, удовольствовавшись таким ответом. Но девушка лишь звонко засмеялась.
   – Знаю я, знаю. Конечно можете. Вы, мужчины, такие самостоятельные, просто смех берет, хотя чаще всего ведете себя как дети.
   Я хотел было оспорить оскорбительное для мужского пола замечание, но внимательно призадумался, и не стал.
   – В любом случае, я очень рада, что моим заботам поручили молодого симпатичного человека, а не очередного крокодила из администрации, – улыбнулась Майя, и в глазах ее проскочит азартный огонек. – Ваши друзья уже проснулись, и, насколько мне известно, направились в баню. Не хотите к ним присоединится?
   – С удовольствием, – соврал я, потому как больше всего на свете хотел сейчас саму Майю.
   Прикрываясь одеялом, я проскочил мимо девушки в ванну и наскоро умылся. Уже через минуту на заправленной постели аккуратно лежала моя одежда. девушка явно знала, как окружить мужчину заботой.
   Быстрова с Макаровым я обнаружил сидящими в джакузи возле бассейна. Им было явно хуже, чем мне, и это выдавали больные глаза и распухшие лица.
   – Платон, братишка, присоединяйся, – хриплым голосом пригласил Артем.
   – Как самочувствие? – поинтересовался я, залезая в теплую воду.
   – А-то сам не видишь, – буркнул Сергей, – как после настоящей новогодней ночи!
   – Это верно, – сдавленно засмеялся Артем, но тут же бурно закашлял.
   – Тысячелетие прошло успешно – простудился бедолага, – пояснил Сергей, – надо ж было додуматься, чтобы ночью в такой мороз выбегать из дома на улицу справить нужду, когда в комнате туалет со всеми удобствами.
   – Серьезно? – удивился я, – а зачем?
   – Зачем-зачем, забылся я, – оправдывался Артем, – думал, что у родителей на даче, а там туалет лишь за дверью и через весь огород!
   Мы с Макаровым изошлись диким смехом, как дети лупили руками по воде и обливали ею охрипшего Быстрова.
   – Отстаньте засранцы, – отбивался Артем, но хрипло хохотал со всеми.
   А потом я поделился с друзьями утренним приключением, связанным с появлением прекрасной Майи.
   – Это все его проделки, – кивнул Сергей в сторону парилки, дверь из которой тотчас распахнулась, и на пороге появился, в чем мать родила, гостеприимный хозяин Михаил Олегович. Сцена напоминала картину из Терминатора – голый, дымящийся человек с вениками, которые при желании можно было принять за армейские пулеметы, позади которого ярко горел свет из парной, тоже весь в тумане.
   Михаил Олегович, точно оценив ситуацию со стороны, посмотрел на нас грозным взглядом и отрывисто произнес: «Ай-ил-би-бек».
   Секундная тишина, и помещение взорвалось – мы чуть не сдохли со смеху. Ржали как дикие кони и просто не могли остановиться.
   – Ааааааааааааааа…
   – Ууууууууууууу…
   Подобные, и многие другие нечленораздельные звуки переполняли банный зал.
   Михаил Олегович долго смотрел на это дело, но потом не выдержал и рассмеялся тоже.
   – Хватит размокать, как молодые сопли, а ну все бегом в парную! – сказал он чуть позже, когда наше коллективное помешательство слегка затихло, чтобы перевести дух.
   – Нельзя сейчас пап, – взмолился Сергей, – вредно для сердца после такой ночи.
   – Я тебе сейчас такое сердце покажу – печень отвалится! Кардиолог хренов! – погрозил веником Макаров-старший. – В парилку, быстро, шагоооом марш!
   С большим сопротивлением, как на эшафот, мы потихоньку двинулись в парную, где, как и вчера, подверглись беспощадной атаке двух дубовых веников, приправленных крапивой. Михаил Олегович отлупил нас до такой степени, что мы, сверкая голыми жопами, пулей вылетели на улицу и плюхнулись в ближайший сугроб.
   – Не отморозьте себе чего, – ухмыляясь, шел следом Макаров-старший.
   – Спасибо за напутствие, – ответил Сергей и с размаху кинул в отца подготовленный снежок, который быстро разбился о горячую грудь Михаила Олеговича.
   – Ах так! – рассмеялся тот, и быстро слепил ответный снаряд. – Держи!
   Между нами завязалась нешуточная перестрелка. Артем, поскольку находился в двух шагах от хозяина дома, принял его сторону. Я же отстреливался вместе с Сергеем. Со стороны, наверное, выглядело комично – четверо голых мужиков метелят друг друга на морозе, смеясь и визжа азартнее школьников.
   В итоге снежные, как новогодние снеговики, мы вернулись обратно в парилку, обсуждая наиболее удачные броски и попадания. На сей раз Михаил Олегович над нами сжалился, оставив в стороне свои орудия пытки.
   – Ну как, силы еще остались? – поинтересовался он.
   – Смотря на что, – ответили мы хором.
   – Здесь недалеко у моего товарища гора обкатанная, подъемники стоят. Про горные лыжи еще не забыли?
   – Еще бы! – мы с радостью кивнули.
   Когда-то, еще во времена перегона первых машин из Германии, мы дружно пристрастились к новому для России, но интересному виду спорта – горным лыжам. Один раз даже умудрились задержаться в Австрии на пару дней, где, не переставая рассекали горные хребты альпийских гор.
   Правда, с тех пор я вообще не помню, когда в последний раз основательно вставал на лыжи. Думаю, что и ребята тоже. Тем не менее, мы с радостью согласились вспомнить прошлое и принять предложение Михаила Олеговича, хотя и чувствовали себя довольно разбито.
   – Поедем на снегоходах, – подытожил Макаров-старший, – на машине, боюсь, не доберемся.
   После вкусного и основательного обеда мы дружно двинулись к стоящему неподалеку деревянному ангару, внутри которого находилось много всего интересного. Помимо снегоходов, здесь было множество горных лыж с ботинками разных размеров, несколько катерных моторов, пять сложенных парусов, десяток досок для серфинга, горы зимней резины от какого-то грузовика, резиновые лодки, коробка зимних тулупов и много других мелочей.
   Подобрав себе лыжи по размеру, мы оседлали пять снегоходов и двинулись в путь. Михаил Олегович, как ведущая лайка, направлял нашу группу, ловко петляя по узким лесным тропинкам, которые начались практически сразу, как мы покинули пределы царства «Макарово». Занесенные снегом деревья щедро осыпали нас зимним дождем, едва лишь кто-то неосторожно задевал свисающие ветки.
   Отъехав на несколько километров севернее, мы устремились в гору, где путь оказался намного сложнее. Мы и раньше-то не особо поспевали за ведущим, которому приходилось терпеливо ожидать, а сейчас и вообще потеряли след.
   Началось все с того, что снегоход Быстрова ловко выскочил с протоптанной тропинки, и как по маслу вошел в гущу деревьев, врезавшись в сосну. Настоящий снегопад обдал его сверху, исходя от глубоко возмущенных веток.
   Я на ходу развернулся, крикнув Сергею, и двинулся вслед за Артемом.
   Перелетев через руль, Быстров, распластавшись, лежал на мягком снегу и в глазах у него двоилось. Снег все продолжал и продолжал валить сверху.
   – Ты как, идти можешь? – я быстро спрыгнул и подбежал к пострадавшему.
   Но тот лишь промычал в ответ и слабо кивнул.
   Осторожно приподняв друга, я медленно развернулся в сторону снегохода. Сделав пару шагов, мы дружно повалились на снег и по пологому склону заскользили в сторону соседних деревьев. На самом деле, если бы я рассчитывал лишь на собственные силы, ничего подобного не случилось, но Быстров, поначалу слабо стоявший на ногах, вдруг повис на мне всем телом и потащил за собою вниз.
   Стараясь руками направлять движение, я чудом не влетел в гордо стоящую березу, и устремился дальше. Уклон горы за деревьями стал гораздо круче, и даже без горных лыж я смог бы набрать приличную скорость, если бы отчаянно не цеплялся руками за все, что что только можно. Мимоходом оглядываясь, я не мог уследить за Быстровым, след которого потерял сразу за первым деревом.
   Мое быстроходное движение все же остановил громадный сугроб, который непонятно откуда появился на пути, преграждая очередной отрезок «трассы», и вслед за которым спуск был почти пологим. Страшно подумать, что было бы со мной, не попадись на пути этот сугроб – но точно костей не собрать.
   Осторожно, словно младенец, делая свой первый шаг, я приподнялся на ноги и огляделся – позади был солидный и крутой подъем, на который своими силами подняться мне не представлялось возможным, а впереди вообще обрыв. Видимо, на гору мы заезжали изначально сбоку, иначе бы увидели, какая она крутая с правой стороны.
   – Платоооон! – раскатистый голос Сергея подхватило горное эхо.
   Приглядевшись, я увидел его в начале своей грандиозной гонки.
   – Я здесь! Все в порядке! Самому не подняться! Как Артем?
   – Он в норме! Стой там, ничего не предпринимай! Я сейчас подъеду! – И Сергей исчез в гуще деревьев.
   Послышался звук работающего мотора, и стал удаляться куда-то в сторону – Макаров объезжал гору окружными путями. На несколько минут звук пропал вообще, а потом появился вновь уже с левой стороны. Стараясь двигаться как можно медленнее, Сергей практически на «цыпочках» приблизился ко мне и принял на свой борт.
   Артем же старался активно размяться, и к нашему приезду ловко приседал на ноги, на всякий случай придерживая колени руками.
   – Жить будет, – констатировал Сергей.
   – Вот засада, – простонал я, – как нам теперь отсюда выбраться и найти твоего батю.
   – Для начала вернемся на тропу, а там посмотрим.
   И три снегохода дружно взревели, стремясь вверх.
   Михаила Олеговича мы отыскали по звуку, едва только попали на потерянный путь – он быстро метался по склону горы, выкрикивая различные, не всегда цензурные слова.
   Выслушав историю, Макаров-старший лаконично окрестил нас тремя мудаками.
   – Почему три? – запротестовал Сергей, – я вот лично никуда не падал и с трассы не съезжал.
   – А ты за компанию, – отрезал отец, – теперь все по коням и от меня ни на шаг!
   Через двадцать минут мы достигли желанного места.
   От увиденного у нас отвисла челюсть – трехэтажный деревянных дом, вольготно растянувшийся вдоль деревьев, напоминал шикарные апартаменты бабы Яги, поскольку стоял на бетонных сваях солидной высоты. Перед домом расположились два армейских вездехода, на которых, при желании, можно было скакать по горам вслепую.
   Чуть дальше в тишине деревьев притаилась вертолетная площадка, на которой славно отдыхал военный Ми-24 с полным вооружением.
   Несколько солдат, стоявших у подъезда, молча пропустили нашу делегацию.
   Внутри дома, тем временем, вот уже третий день беспробудно жрали водку два столичных генерала Василий Иванович Жданов и Геннадий Абрамович Якубович. Мы нашли их в большом и просторном зале, посреди которого полыхал камин.
   Василий Иванович, которого Якубович называл не иначе, как Чапаев, что-то усердно доказывал собутыльнику.
   На полу уже аккуратно стояли пятнадцать пустых бутылок из-под водки, словно на сдачу.
   Рядом с удобными креслами, на которых развалились два генерала, валялась пустая пластиковая коробка, а между самих кресел расположился небольшой столик, на котором отчаянно велась шахматная битва.
   – Жидовская твоя морда! – пьяно орал Василий Иванович. – О какой, мать твою перемать, контрактной армии ты мне песни поешь? Ты вообще представляешь себе, какое это охренительно дорогое удовольствие? Какие к черту Штаты! У них такое может и возможно – экономика потянет. Но у нас!? Знаешь, сколько мне пришлось перетрахать прапоров, чтобы накопали солярки на этот чертов вертолет?! Так бы видели мы сейчас эти прекрасные места!
   Я вспоминал его диалог весьма искаженно, поскольку на самом деле он состоял из малопонятных, отрывистых и редко цензурных фраз, которые ловко петляли между членораздельными экономика, вертолет и армия, словно подчеркивая свое величие на фоне обыденных и скудных выражений.
   – Я так подозреваю, – сказал тихо Михаил Олегович, – что за порог они еще не выходили, и никакой природы точно не видели.
   – Косят, понятно, все, – продолжал тем временем Жданов, прокладывая, как цементом, прослойки предложений превосходнейшим матом, поэтому приведем его изыскания в терпимой легкодоступной форме, – а кому охота служить в этом дерьме? Бюджеты с каждым годом сокращаются быстрее, чем мое здоровье. Техники ни хрена нет, обновлений тоже! Пару раз на учения в год выползем, и те через жопу умудряемся провести. Если бы не Чечня, вообще бы развалились, а тут хоть повоевать есть с кем!
   – Не напоминай мне Чечню, красногвардейская твоя рожа! – взорвался в ответ Якубович. – Я там брата потерял, сам знаешь! Да и вообще в этой проклятой дыре наши войска ведут сейчас осаду Грозного!
   – А как будто я не знаю, – отгрызнулся Жданов, – давай, крути барабан, достал уже!
   – Чего-чего?
   – Ходи говорю! Твой ход.
   Михаил Олегович, дождавшись небольшой паузы, тактично кашлянул.
   Две пьяные рожи повернулись к нам, и Жданов тут же расплылся в широчайшей улыбке.
   – Мишаня, – вскочил он с места с легкостью юнца, словно и не пил две смертельные по расчетам Минздрава дозы. – Проходи, знакомься, это Якубович Геннадий Абрамович, мой новый зам.
   Якубович пожал протянутую руку.
   – Хороший мужик, хоть и еврей, – продолжил Василий Иванович чуть тише, отведя Макарова-старшего в сторонку. – Но представляешь, что говорит – контрактная армия нам нужна срочно, и реформу за пару лет предлагает провести! Представляешь, пару лет?! Я ему и говорю, что твой предок Моисей сорок лет народ по пустыне гонял, хотя там по прямой из Египта месяц ходу, а за год гуськом доползти можно! А тут всю армию, да еще за два года!
   – Фантазер, – кивнул Михаил Олегович, который прекрасно осознавал, что даже за двадцать лет в нашей стране не создать контрактную армию. Откуда столько лишних денег? – Покататься можно?
   – Обижаешь, дорогой, – вернулся к столу Жданов, – может с нами по чуть-чуть?
   И не дожидаясь согласия, наполнил три рюмки.
   – А ребятам? – гостеприимно спросил Якубович.
   Жданов быстро посмотрел в нашу сторону и спрятал бутылку.
   – Молоды еще с генералами пить, – сказал он, но не зло, а просто для порядку.
   Михаил Олегович выпил и жестом пригласил нас к выходу. Два генерала так и остались за своим шахматным столом, ставшим для них почти родным.
   Даже покинув зал, до нас все еще доносились отрывки боевых разговоров, раскатным громом проносившись под потолком.
   – Макаров, вот такой мужик! – говорил Василий Иванович своему заму, показывая большой палец правой руки. – Я с ним еще оборону Белого дома держал в девяносто третьем…
   Подготовленный для спуска склон находился прямо позади дома, который, собственно, и стоял на вершине этого склона. Подъемники уходили далеко вниз, петляя за деревьями.
   Нам оставалось только накинуть комбинезоны, переобуться и двинуться вниз, что все и сделали.
   – Смотри опять не улети в лес, – предупредил я Быстрова, который в ответ лишь отмахнулся рукой, мол, не учи ученого.
   Первый спуск удался на славу, хоть мы давно и не ступали на горные лыжи. Какая-то память в ногах осталась, но все старались особо не разгоняться, а также внимательно следили друг за другом.
   Только Михаил Олегович привычно рванул вниз по склону, не дожидаясь никого.
   Еще находясь на середине трассы, я обратил внимание, как подъемники загудели, и огромный механизм двинулся с места. Видимо, солдаты наверху догадались, что своим ходом мы назад не доберемся.
   Последним трассу преодолел Сергей, присев на деревянную скамейку вместе со всеми.
   – Ну как хлопцы? – поинтересовался Макаров-старший.
   – Блеск! – хором ответили мы, а потом Сергей поинтересовался, как по такой лихой трассе собираются спускаться боевые генералы.
   – Они спускаться не будут, – заверил его Михаил Олегович, – потому что кататься не умеют. Да и лыж у них нет. Они сюда отдыхать приехали, расслабляться.
   Мы понимающе кивнули и переглянулись между собой.
   Погода стояла спокойная, лишь легкий ветерок иногда поглаживал сверху, но снега не было. Целый день мы спокойно катались по ухоженной трассе, несколько раз останавливаясь на небольшое чаепитие, которое солдаты готовили заранее. Как ни странно, никто в лес не улетел, и все обошлось без происшествий.
   Домой мы вернулись лишь под вечер, уставшие, но очень счастливые, и с голодными глазами накинулись на приготовленный Мариной ужин, заправляя все голландским пивом.
   – Все, на сегодня хватит, – удовлетворенно сказал Макаров-старший, когда все с лихвой насытились, и, пожелав спокойной ночи, удалился.
   Мы с ребятами еще посидели с полчасика, но потом тоже разошлись по своим комнатам.
   Больше всего на свете мне хотелось просто завалиться на постель, даже не разбирая ее и не раздеваясь самому, но давняя чистоплотная привычка помешала этому желанию.
   Нехотя раздеваясь, я добрался до душа, где помылся и почистил зубы.
   «Ну наконец-то, долгожданный отдых», – пронеслось в голове.
   Но на выходе из ванны я остолбенел и моментально проснулся – постель была разобрана, а посреди нее лежала обнаженная Майя.

Глава 9

   Утром я просто не мог встать, и долго думал, уж не парализовало ли? Все тело просто жутко ныло после трех загульных дней, завершившихся грандиозной ночной баталией.
   Вспоминая Майю, убежавшую несколько часов назад, я густо покраснел.
   Прилагая нечеловеческие усилия, я с трудом перевернулся и встал на ноги, которые просто отказывались работать после вчерашнего катания, и чуть не рухнул на пол.
   По традиции, друзья отыскались в бане, куда я доковылял, уж сам не знаю как.
   По лицам Макарова и Быстрова я понял, что чувствуют они себя не лучше.
   «Наверное, тоже ночью отдохнуть не получилось».
   – А ты как думал? – обиделся Сергей, словно прочел мои мысли, – тебе одному такое счастье?
   На мраморном столе возле бассейна ожидали вареные раки, жареная семга, несколько салатов и бочонок холодного пива.
   – Братцы! Живем! – с жадностью накинулся я на еду, но, совершенно забыв про больные ноги, переоценил свои силы и споткнулся, плюхнувшись в воду.
   – Не живем, а наслаждаемся, – поправил Артем, за что получил одобрительный кивок Сергея.
   – А ведь сегодня последний день, завтра домой рвать надо, – с грустью вспомнил я.
   – Это верно, – не менее печально добавил Артем, – но все равно я безумно счастлив, что мы наконец нашли друг друга! Давайте подкрепимся!
   День прошел спокойно и без приключений. Михаил Олегович еще с утра сорвался по делам, и вернулся лишь после обеда, поэтому время в бане мы провели вполне умиротворенно.
   На прощальный ужин Марина приготовила нам сочного барсука, подстреленного на охоте хозяином дома.
   Как и в новогоднюю ночь, мы, словно одна большая дружная семья, уселись за красивый стол.
   Кушали, пили, шутили, смеялись, вспоминали прошлое, ностальгировали, рассуждали.
   И вдруг меня как громом поразило – произошло это на том моменте, когда Михаил Олегович вспоминал перестроечные годы и свою собственную коммерческую деятельность.
   Я почему-то задумался о главном богатстве любого государства – его истории.
   История России, великая и многострадальная, как кухонный дуршлаг сияла дырами непонятных, малоисследованных фактов, многочисленных фальсификаций, откровенных провокаций, бессовестным враньем и намеренным сокрытием определенных моментов.
   И как при наших условиях можно докопаться до истины, когда очевидцы давно почивают в земле, а горы документов противоречат друг другу?
   Другое дело – распад СССР, восстановление России, противостояние президента и Верховного Совета, расстрел Белого Дома, многочисленные «шоковые» реформы, беспощадная приватизация национальных богатств.
   Все это было совсем недавно, и большинство очевидцев до сих пор живы.
   Вопрос в другом – осознало ли человечество, что конец двадцатого века завершился потрясениями общепланетарного масштаба, и потомки будут вспоминать его как грандиознейший период крушения коммунизма в России? Могут ли сейчас многочисленные аналитики и политологи по достоинству просчитать последствия крушения сильнейшего социального строя?
   Еще лет пять назад стало понятно, что благие намерения поставить Россию на рыночный путь привели ее в самый настоящий ад, и если так пойдет и дальше, то еще лет через пять люди будут вспоминать брежневский период как лучшие годы своей жизни.
   Что же все-таки произошло? И почему это привело к таким трагическим последствиям? Правда ли, что Советский Союз прогнил изнутри настолько, что неминуемо должен был рухнуть?
   Приватизированное телевидение и прочие многочисленные СМИ, разумеется, представляли картину в выгодном для своих владельцев свете. Уже сейчас о реальной картине в государстве мало где говорили! А что же будет через пятьдесят лет?
   Дети будут читать и узнавать, что путем нечеловеческих усилий Ельцин и его команда противостояли грандиознейшим потрясениям – которые, вроде, и не они создали – в России, и лишь путем наимудрейшей политики, сквозь огонь, лед и медные трубы удалось протащить страну в райский уголок капитализма. И неужели никто и никогда не вспомнит, не узнает, как было все на самом деле? Как изысканно уничтожались народные богатства? Как бессовестно расхищались главные источники государственного дохода? Почему, так, черт побери, все получилось!?
   Но сейчас перед нами сидел человек, который не просто жил, а находился в эпицентре тех эпохальных событий. И я не замедлил спросить Михаила Олеговича, поделившись собственными мыслями.
   Макаров-старший ненадолго затих, вновь наполнил свой бокал вина и стал с наслаждением потягивать потомство грузинского винограда.
   – Советский Союз, говоришь, прогнил, – сказал он, наконец, – полная брехня – хорошая отговорка для западных ушей. СССР был искусственно разрушен, причем самым гнусным образом – путем предательства своих правителей изнутри. Проблемы в Союзе, несомненно, были, и к середине 80-х разразился самый настоящий кризис, причем и в сознании масс тоже. Люди реально видели, как их запросы далеко убегают вперед, а предоставленные государством блага их просто не догоняют. Но я не собираюсь сейчас читать вам социологическую лекцию, все очень сложно. Главное – Союз пал, и был жестоко растоптан беспощадной западной прессой. Хотя и наша ушла недалеко, поливая помоями уничтоженный строй.
   – Скажи пап, а почему вы противостояли президенту? Вроде должны были быть заодно? – спросил Сергей.
   – Лично я отчетливо видел, как гайдаровские реформы, смоделированные на Западе, растирают страну в пыль. Гиперинфляция возможна только тогда, когда самое сильное и могущественное государство с огромными долгами, впитав в свои недра все мировые богатства, рушит собственную экономику, чтобы сохранить свое существование за счет гибели остальных. Что-нибудь из перечисленного относилось к тогдашней России? Нет! Можешь себе вообще представить, что в один прекрасный момент народ просыпается и осознает, что кровные сбережения, копившиеся ни один десяток лет, превратились в ничто? Люди в момент потеряли все, и если для молодежи такой поворот событий был хоть как-то поправим – еще заработать смогут, то для стариков эта была верная могила. Более того, первое время Ельцин вообще управлял страной на пару с Горбачевым, у нас официально было два президента – российский и советский. А дружили они друг с другом, как кошка с собакой, и политику вели также, хотя первоначально Ельцин был протеже Горбачева и поддерживал того во всем.
   Какие уж там личные причины были у Хасбулатова, председателя Верховного Совета, чтобы так встать на дыбы – мне неизвестно. Возможно и не столь благородные, чем у меня, но это не помешало сторонникам Верховного Совета подставить под угрозу политическое существование Ельцина.
   Ходили слухи, что в один прекрасный момент между Хасбулатовым и Ельциным просто кошка пробежала. Вроде бы Руслан по приглашению Бориса Николаевича явился к тому в сауну, и притащил с собой своего массажиста. Массажист выпил, расчувствовался, и стал вести себя на равных с президентом. Ельцин тогда, говорят, стерпел, но после этого четко решил, что самого Хасбулатова терпеть не станет.
   Противостояние между президентом и Верховным Советом началось в 1992 году, и сначала было особо незаметным, скорее закулисным. Однако за год ситуация накалилась настолько, что танки по Белому Дому могли начать стрелять еще в марте 1993-го.
   – Почему? Что было в марте 1993-го? – спросил Сергей.
   – Если я не ошибаюсь, было это 20-го марта – Ельцин тогда по телевидению обратился к народу и сказал, что подготовил Указ об особом порядке управления в стране. Документ будет действовать до тех пор, пока не удастся преодолеть кризис власти.
   Разумеется, с нашей стороны это обращение вызвало тотальную критику, а Конституционный суд вообще усмотрел в этом обращении повод для объявления президенту импичмента. Через несколько дней открылся внеочередной съезд народных депутатов России, который должен был решить – будет импичмент или нет. Изначально Хасбулатов был однозначно за то, чтобы лишить президента власти. Однако вскоре мне через своих людей удалось узнать, что сторонниками Ельцина был подготовлен тщательный план действия в случае объявления импичмента. Насколько я помню, план составил Михаил Иванович Барсуков – будущий директор ФСБ – буквально за один день. Правда, танков там не было, но физическое выдворение депутатов из зала заседания присутствовало.
   Если бы депутаты оказали сопротивление, им отключили бы свет, воду, тепло, канализацию. А если бы и этих мер оказалось недостаточно, пустили в ход хлорпикрин – химическое вещество раздражающего воздействия. Нас бы просто «выкурили» оттуда! Разумеется, перед всей этой процедурой депутатам по громкой связи объявили бы о роспуске парламента. Узнав о таком возможном развитии событий, я сразу же поставил в известность Хасбулатова и Руцкого. Они же решили не афишировать об этом, и немного пощекотать Ельцину нервы, хотя и сразу знали, что после всего подобного на импичмент не решатся. Заседание прошло в обычном порядке, голосование своим ходом. Но, как и ожидалось, «против» высказалось больше депутатов.
   Все мы знали тогда, что это просто временная отсрочка, но вряд ли кто-нибудь предполагал, что развязка наступит так скоро.
   К знаменитому Указу 1400 «О роспуске Верховного Совета», как мне сейчас уже известно, команда Ельцина готовилось очень тщательно. Но октябрьские события показали, что готовы они были из рук вон плохо – прежде всего, для конституционного переворота в стране нужна была поддержка армии, а самое смешное, что большая часть этой самой армии копала картошку! Двадцатого сентября Ельцин дал команду ввести Указ 1400 в действие: и тут понеслось…
   Рассказывая нам все это, Михаил Олегович помолодел, преобразился, глаза горели благородным огнем, руки активно жестикулировали на самых ярких воспоминаниях. Для него это была не просто история страны, а часть собственной истории. Это были его воспоминания, предположения, переживания.
   – Сразу после обнародования Указа депутаты, и я в их числе, засели в Белом Доме, – продолжал Михаил Олегович. – Руцкой и Хасбулатов тоже не веники вязали, и на сей раз были подготовлены лучше, чем полгода назад. Нам было известно и положение дел в армии, и то, какая там неразбериха творится с командованием. Большая часть народа была на нашей стороне. Более того, отряды подготовленных силовиков, что стояли за нас, ждали лишь команды. И она последовала.
   Третьего октября возмущенная толпа прорвала кордоны милиции на Смоленской набережной, и направилась штурмовать бывшее здание Совета экономической взаимопомощи, где сейчас находится правительство Москвы. Оцепление возле Белого Дома, заботливо поставленное сторонниками Ельцина, также было прорвано.
   Отряды наших силовиков были направлены штурмовать здание мэрии Москвы, которая в тот момент находилась на Тверской, напротив памятника Юрию Долгорукому, а также на Останкинскую башню. Нам как воздух нужен был доступ к телевидению. В какой-то момент мне показалось, что удача благоволит нам, и даже не смотря на то, что милиция и офицеры группы «Альфа» были на стороне Ельцина, нам все же удастся одержать победу.
   Хоть министерство обороны было из рук вон плохо готово к предстоящим событиям – я даже слышал, что министр обороны Грачев просил у Барсукова кремлевских солдат для охраны министерства, тогда как его копали картошку – небольшие армейские части подошли к городу. Пользуясь замешательством, происходившим в командовании, нам удалось задержать 271-ю бригаду, идущую от Теплого Стана к центру, а также Таманскую дивизию, идущую на помощь Останкинской башне, и танки которой позже стреляли по Белому Дому. После создавалось множество комиссий по расследованию октябрьских событий, но ни одна из них не смогла ответить на вопрос – кто остановил тогда армейские части. Тем не менее, не смотря на неразбериху в руководстве, на стороне Ельцина были весьма толковые люди, благодаря которым президент одержал победу. Прежде всего, я хотел бы выделись Александра Васильевича Коржакова.
   – Бывшего руководителя Службы Безопасности Президента? – удивился Сергей. – Я слышал много гадостей про этого человека.
   – Запомни сынок, – нахмурился Михаил Олегович, – плохих людей в нашей стране грязью не полощут. К сожалению. Да, Коржаков больше не имеет той власти, которую имел, его с позором отправили в отставку, да и вообще поступили как с настоящим козлом отпущения. Но я не хочу сейчас яро вставать на защиту Александра Васильевича, мы ведь даже не знакомы, однако, руководствуясь фактами, должен составить собственное мнение и по поводу его лично, и по его роли в тогдашних событиях.
   Как я позже узнал, именно Коржаков в ночь с третьего на четвертое октября сидел на президентском кресле за главным пультом управления страной, принимая доклады, раздавая распоряжения, анализируя обстановку. Именно тогда он узнал от сотрудников ГАИ, что части министерства обороны еще не пересекали кольцевую автодорогу, хотя само Министерство Обороны докладывало противоположную ситуацию. Именно он, настояв, отправился к Грачеву с Ельциным и своим помощником Захаровым – автором идеи расстрела Белого Дома танками. И уже там, обнаружив абсолютно растерявшихся «защитников» отечества во главе с Грачевым, Ельцин, не без помощи Коржакова и Захарова, собственноручно сдвинул дело с мертвой точки – Таманская дивизия вновь двинулась к центру.
   Однако насколько нам было известно, колебания происходили и в офицерской элите – группа «Альфа» первоначально отказалась идти на штурм Белого Дома, поэтому разговор с ними проводил сам Ельцин, как верховный главнокомандующий. Но даже после этого разговора «Альфа» вела себя довольно вяло, и лишь только после того, как одного из офицеров сразила случайная пуля в городе, пошла на Белый Дом.
   Кроме «Альфы» Белый Дом также могли штурмовать спецподразделения «Витязь» и «Вымпел», но «Витязь» был направлен на охрану Останкинской башни, а у «Вымпела» возникли другие проблемы.
   В общем, едва лишь только танки показались на горизонте, как наши защитники из числа народа тут же разбежались по углам, оставив Белый Дом в одиночестве.
   Стреляли по верхним этажам, скорее для запугивания, потому как уничтожать депутатов физически никто не хотел. Коржаков вместе с «Альфой» проникли в Белый Дом.
   Бойцы спецподразделения как котят согнали нас на первый этаж в парадный подъезд. Хасбулатов и Руцкой находились в центре толпы, но после требования Коржакова, пошли за ним. Помню, Коржаков тогда бросил Руцкому, мол, настоящий генерал трижды в плен не сдается, имея в виду два его пленения в Афганистане, и третий сейчас, в недрах Белого Дома. Чего добивался Коржаков тогда, я не знаю. Быть может, думал, что Руцкого загрызет офицерская честь, и он пустит себе пулю в лоб? Так или иначе, на этом противостояние Президента и Верховного Совета закончилось.
   Мы слушали Михаила Олеговича как завороженные, и даже переживали внутри его драматические воспоминания. Казалось, события семилетней давности настолько ожили в небольшом деревянном домике недалеко от Петербурга, что можно было выглянуть в окно и собственными глазами увидеть расстрел Белого Дома.
   Даже Марина, далекая от истории и политики как аллергик от апельсинов, восхищенно смотрела на Макарова-старшего.
   – Мне очень жаль, что таких людей, как Коржаков, было так мало на нашей стороне, – закончил Михаил Олегович. – И мне интересно, знал ли тогда Александр Васильевич, защищая президента, что за несколько лет нового правления страну разрежут как свадебный торт и растащат по частям? Я не думаю, что в этом было его желание. После отставки Коржаков написал книгу о своих воспоминаниях, разошедшуюся бешеным тиражом. Если будет возможность, почитайте ее, найдете там много интересного.
   К чаю Марина приготовила вкуснейший чизкейк, сладкие тарталетки с фруктами и домашнее мороженое.
   – Михаил Олегович, – спросил я, уплетая мороженное из домашнего молока, – а что вы думаете о Меленкове?
   – Боюсь, у меня нет однозначного отношения к этой, весьма незаурядной и загадочной фигуре, – ответил Макаров-старший.
   – В чем же загадочность? – спросил Артем.
   – Меленков окружен облаком тайны, весьма серьезным и охраняемым облаком, за которым стоят сотрудники самых различных спецслужб, включая Службу Внешней Разведки, которую Меленков некогда возглавлял.
   – Имел ли он отношение к октябрьским событиям?
   – Не знаю, – развел руками Макаров-старший. – Меленков находился тогда во французской Бретани, но, судя по некоторым нюансам, всплывшим в последствие, можно предположить, что частично он имел отношение к тем событиям.
   – Нюансам? Каким? – мне хотелось как можно больше узнать о Меленкове.
   – Забежим немного вперед. После окончательной победы Ельцина и уничтожения КГБ, в стране была создана самая мощная охранная структура для одного человека – Служба Безопасности Президента (СБП), которую возглавил Коржаков. Мало кто знает, что была еще и другая, возможно, менее многочисленная, но уникальная по возможностям организация, в кругу своих называемая – СБГ, или Служба Безопасности Голиафа.
   – Голиафа? – удивился Артем.
   – Да, так еще называют Анатолия Меленкова, по слухам, из-за его прямого родства с фаворитом императрицы Екатерины Великой Григорием Потемкиным, носящим это прозвище. Так вот, СБГ далеко выходила за пределы своей работы, и не раз выполняла самые сложные задачи, в разное время поставленные перед президентом. В основном это были молниеносные операции в какой-нибудь боевой точке, например, в Чечне. Но были и такие «пустяки», как преследование и осада банкира Гусинского, операция, известная в народе, как «Мордой в снег», которая прошла в начале декабря 1994-го.
   – Я помню об этом, – сказал Сергей, – пресса шумела тогда как резанная, так и писали о кровавой руке Кремля и безнаказанности СБП, ссылаясь на Коржакова. А из-за чего весь сыр бор случился, так толком и не говорили.
   – Насколько мне известно, это была просто разборка между двумя олигархами – Березовским и Гусинским, в которую волею судьбы была вмешана власть. После своей отставки Коржаков сделал сенсационное заявление – будто бы Березовский уговаривал его убить банкира Владимира Гусинского, а также мэра Москвы Юрия Лужкова, народного артиста Иосифа Кобзона и медиа-магната Сергея Лисовского. Слава Богу, у Коржакова хватило власти и ума не выполнять эти просьбы. Однако через уши президентской дочери Татьяны Дьяченко Березовскому все же удалось довести свои негодования до Ельцина, который и велел вскоре немного прижать хотя бы Гусинского.
   Поскольку СБГ и СБП во многом работали совместно, операцию доверили ребятам Меленкова. Утром 2-го декабря его сотрудники «сели на хвост» кортежу Гусинского, который ехал, как хотел, даже по встречной полосе, сверкая купленными мигалками.
   – Насколько я знаю, служба безопасности Гусинского была одна из самых мощных в городе, – невольно вспомнил я былые годы.
   – Верно, структура была серьезнее некуда, – подтвердил Михаил Олегович, – но по сравнению с СБГ это были просто необученные котята. Я прекрасно помню, что мой брат Максим хорошо общался с Владимиром Александровичем, и даже посредством его людей пару раз вытаскивал из вашей задницы горящий запал. Верно, Платон?
   Я лишь кивнул в ответ.
   – Так вот, на чем я остановился: кортеж Гусинского смог немного оторваться и приехать к зданию мэрии Москвы, где также находился и «Мост-Банк». Видимо, у СБГ не стояло задачи физического вмешательства, хотели лишь припугнуть. Но после того, как Гусинский в панике отзвонил сначала Панкратову, начальнику УВД, который прислал на помощь оперативную группу РУОПа, а потом и Савостьянову, возглавлявшему тогда управление ФСК по Москве и Московской области, сотрудники Меленкова получили приказ арестовать охрану Гусинского, которую после грамотно положили «мордами в снег». Но не об этом я хотел рассказать, – продолжил Михаил Олегович, – вернемся к СБГ, а точнее, к ее руководителю – Саше Соколу.
   – Кому-кому?
   – Александре Соколову, если быть точным, слыхали про такого?
   Мы отрицательно закачали головами.
   – Выдающийся человек, и это я говорю вам в самом прямом смысле слова. Увидите лишь раз, и не забудете никогда.
   – Так что же в нем такого выдающегося? – не выдержал Сергей.
   – Начнем с того, что он просто огромен, – сказал Макаров-старший, – и в этом его главная особенность. Уж не знаю, какой у него рост, но двухметровые амбалы рядом с ним похожи на людей, обиженные ростом. Раньше Соколов катался исключительно на старинном армейском Хаммере, поскольку ни в одной другой машине просто не помещался. Смотря на него, я думал, как может маленькое сердце долго выносить такую нагрузку?
   – Ты прям какие-то страсти рассказываешь, пап, – не выдержал Сергей. – Разве такое возможно?
   – Видимо, да. Сам бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами, хотя и читал о том, что еще в 1918 году в США уродился на свет Роберт Першинг Уодлоу, рост которого достигал 2 метра 72 сантиметра. Но если человек может быть просто невероятно высоким, то Саша Сокол еще и нечеловечески силен, хотя он наверняка и ниже упомянутого мною американца. Про Соколова я стал искать информацию сразу после расстрела Белого Дома, в недрах которого впервые его повстречал вместе с Коржаковым. Да, Сокол был тогда вместе с «Альфой», на фоне бойцов которой смотрелся как Гулливер в стране лилипутов. Хотя непосредственно к «Альфе» он не принадлежал. Из достоверных источников мне удалось раскопать, что Александр Соколов, уроженец Владивостока, сын рыбака и учительницы, на государственной службе в Кремлевском полку с 1979 года. Участник войны в Афганистане. Имел тридцать боевых выходов. Оставил после себя кровавый след такой величины, что до сих пор ветераны афганской войны с опаской вспоминают «русского дьявола». Пули его не брали, снаряды пролетали мимо. Ходили слухи, что еще во время войны за голову Соколова американцы предлагали миллион долларов. С 1987 года Александр перешел в самое засекреченное подразделение, когда-либо существовавшее в КГБ – группу «Контра».
   – Никогда ничего подобного не слышал, – признался я, хотя всегда старался быть внимательным к собственной истории и к тому, что происходит в стране. Последние полтора года не в счет.
   – Думаю, и не услышишь, – заверил Михаил Олегович. – Более того, я хотел бы, чтобы сегодняшний разговор вообще остался лишь в этих стенах и в ваших головах. Всем понятно?
   Мы согласно кивнули. Татьяна давно ушла мыть посуду.
   – Один офицер группы «Контра» стоил дюжины офицеров той же «Альфы», и готовили их так, что ребята, наверное, пули зубами ловили. Если честно, мне так скудно удалось накопать информации на «Контру», что кроме Соколова, и не знаю живого свидетеля ее существования. Группу ликвидировали в 1990 году, незадолго перед тем, как взяться за само КГБ. Со стороны это выглядело так, словно грозному монстру вырвали самые острые клыки. С Меленковым Александр познакомился в 1986-м, когда Меленков награждал особо отличившихся на войне бойцов. С тех пор они были практически неразлучны, как Ельцин с Коржаковым, и, насколько мне известно, Меленков имел непосредственное отношение к упомянутой «Контре», ведь он одно время был одним из руководителей КГБ. И его активное участие в октябрьских событиях лишний раз подтверждает мою догадку о том, что Меленков отнюдь не был сторонним наблюдателем.
   – Бог ты мой! Я просто в шоке! – не выдержал Сергей, как и мы, порядком ошалевший от отцовских воспоминаний. – Откуда ты все это знаешь? И кто же такой, этот Голиаф, если его служба безопасности мало чем уступает президентской?
   – Тебе как, по порядку отвечать? – улыбнулся Михаил Олегович, польщенный произведенным впечатлением. – Не забывай, что твой отец хитрющий сукин сын, у которого еще остались кое-какие фокусы в рукаве. Я безмерно удивлен, что мне удалось раскопать немного про «Контру», это правда. Но вот на второй твой вопрос я, к сожалению, ответить не могу. По крайней мере так, как хотел бы, потому что слишком мало удалось накопать про Меленкова! Да, разумеется, я могу ответить, что Анатолий Петрович весьма важная фигура на политической арене – он и КГБ руководил, и Службой Внешней Разведки, и Министром Иностранных Дел был, а также членом Совета Безопасности. Но ты, наверное, хотел от меня услышать нечто другое – почему столь безгранична и непоколебима его власть? На чем она держится? Почему всемогущие олигархи, сбросившие самого Коржакова, ничего не могут сделать с Меленковым? И здесь я бессилен, потому что сам не понимаю ни хрена!
   – А чего тут понимать, – буркнул Сергей, – раз олигархам он не нужен, значит – в доску свой и представлять опасности не может.
   – Частично ты, может быть и прав, – согласился Михаил Олегович, – но далеко не во всем. Уже доподлинно известно, что Меленков заставил сплотиться олигархам в 1996, позабыв былые распри. В противном случае он пригрозил им пересмотреть итоги приватизации. Все это было сделано ради предстоящих президентских выборов. Лишь только быстрая и мощная консолидация ресурсов позволила бы победить коммунистов и заставить страну вторично проголосовать за Ельцина, чей рейтинг был тогда ниже плинтуса. Что же они тогда сделали с народом! Объединив телевидение и прессу, пригласив лучших имиджмейкеров со всего мира, они просто расплавили людям мозги, сделали из них чудовищный фарш, превратив гордую нацию в стадо немыслящих зомби! Бюджет, потраченный на агитацию, переваливал за миллиард долларов! И люди вторично отдали предпочтение Ельцину, который к тому времени уже был просто не в состоянии управлять страной.
   – Странно, а я всегда думал, что олигархов сплотил тогда Березовский, – сказал я.
   – Так писали, помню сам, – кивнул Макаров-старший, – но закулисные игры Кремля гораздо запутаннее, чем вы можете себе представить. Но вернемся к дружбе Меленкова с олигархами. Несколько лет спустя, видимо, в их отношениях начала образовываться трещина. Было ли это вызвано непреодолимыми причинами, или же чей-то глупый массажист опять допустил роковую бестактность – не знаю. Но, судя по всему, охота на непокорных олигархов скоро вступит в новую стадию. Полгода назад прокуратура взялась за Бориса Березовского, самого хитрого и коварного, на мой взгляд, персонажа. Вспомнили наконец-то, что он творил на «Аэрофлоте» и АвтоВАЗе. Чем все это в итоге закончится, сложно сказать, и может быть, это просто очередная показуха, интересная утка для народа. Одно время мне лично положение Березовского казалось просто непотопляемым, теперь же я сомневаюсь.
   – А причем здесь Меленков?
   – Меленков имеет достаточное влияние на прокуратуру, и ранее он никогда не допустил бы, чтобы «независимый орган власти» покусился на кого-нибудь из его друзей.
   – Михаил Олегович, – не выдержал я, немного задетый из-за прозрачных намеков на Меленкова, – так что же вы сами-то думаете по поводу Анатолия Петровича? Плохой или хороший, если уж по-детски?
   – Не знаю, – сознался Макаров-старший, – повторюсь, что Меленков для меня большая загадка, и очень желанная, честно сказать. Я не могу понять его целей, внутренних убеждений, на него весьма скудно добывается информация, и та по большей части недостоверная. В общем, если уж тебе выдалась возможность поработать с этим человеком, узнаешь сам. Тут я тебе не помощник.
   – Извините, я вас немного перебью, – вмешался Сергей, – пап, вот ты говорил, что в девяносто шестом Ельцин был уже не в состоянии руководить страной? Что ты имел ввиду – здоровье? Возраст?
   – И то и другое. Видишь ли, активная рекламная кампания требовала от Бориса Николаевича не дюжей энергии – слетай туда, слетай сюда, попляши с этими, выпей с теми, залезь в шахту, с завязанными глазами разбей глиняный горшок, наобещай всем остальным и многое-многое другое. Скорее всего, Ельцин принимал какие-то стимулирующие лекарства, но это уже мое личное мнение, потому что даже молодому организму не просто выдержать такой темп. Все это должно было отразиться в будущем, и ответная реакция не заставила себя ждать. За две недели до голосования у президента случился очередной инфаркт. Возможно, такую развязку приблизила скандальная отставка Коржакова, между прочим, произведенная самим Ельциным. Правда, сейчас я думаю, что Борис Николаевич просто уже был не в состоянии твердо решать, поэтому откровенно сломался перед нажимом олигархов, на стороне которых были жена и собственная дочь. Хотя сказать по чести, выбор перед Ельциным стоял не простой – с одной стороны семья и финансовая опора, с другой – Коржаков, Барсуков, Сосковец.
   – А почему вообще пришлось делать такой выбор? – спросил Артем, который сам себе сознался, что плохо ознакомлен с теми событиями.
   – Ты как с елки упал, – укоризненно ответил Михаил Олегович. – Зная чудовищные размеры средств, выделенных на президентскую кампанию, Коржаков догадывался, что в штабе происходят не менее чудовищные хищения этих средств, о чем и доложил Борису Николаевичу. Ельцин велел разобраться и найти виновных. Интересно, осознавал ли он тогда, что искать виновных особо не стоит, надо лишь доехать до «Президент-отеля», где в тот момент располагалась штаб-квартира кампании под руководством Чубайса. Через несколько дней люди Коржакова задержали двух членов этого штаба, Аркадия Евстафьева и Сергея Лисовского, которые проносили полмиллиона долларов в…
   – … коробке из-под ксерокса! Вспомнил! – перебил Макарова-старшего Артем, желая немного сгладить свой промах.
   – Совершенно верно, – невозмутимо продолжал Михаил Олегович, – в коробке из-под ксерокса, так эта операция в народе и запомнилась. Поскольку все это происходило ближе к вечеру, разбираться тогда особо не стали, и президента подключать тоже, просто оставили задержанных в камере. В ту же ночь телеканал НТВ показал шокирующие материалы о якобы произведенном военном перевороте в стране. Разумеется, по большей части люди ничего не поняли, и многие, конечно, откровенно наложили в штаны. Но после всего этого о мирном исходе дела можно было только мечтать. Самое интересное для меня во всей этой ситуации то, что Ельцин сам приказал Коржакову разобраться в воровстве, потому что не терпел подобного, и сам же сделал Коржакова крайним.
   – Ельцин не терпел воровства? – искренне удивился Сергей, – что-то не особо верится, пап. По-моему, там все тащили только в путь.
   – Знаешь, что я тебе скажу сынок, – строго произнес Михаил Олегович, – мы, как хотим, можем критиковать власть и президента за то, что они сделали со страной, но было бы несправедливо при этом очернять другие, положительные стороны. А они у Ельцина, несомненно, были. Он был спортсмен, не курил…
   – …зато пил как лошадь…
   – … матом не ругался, – Михаил Олегович строго поднял указательный палец, чтобы его не перебивали больше. – И он всегда ненавидел воровство! Поверьте, я прекрасно знаю, как новоявленные олигархи купались в национальных богатствах, а Ельцин в то время даже дачу с трудом достраивал. Разумеется, стоило ему только свистнуть, и со всех сторон деньги просто потекли бы рекой, но Борис Николаевич этого не делал. Поэтому прошу вас, дети мои, лет через тридцать, когда меня давно не станет, и в стране будет стоять другая власть, помните правду, и рассказывайте ее своим детям. Пусть поколения знают, что творилось в девяностых, что творится сейчас, и пусть не унижают героев, купая в лучах славы последних мерзавцев. Я всегда стоял и буду стоять на стороне правды, ибо нет ничего более отвратительного, чем поганая ложь, особенно когда эта ложь переходит из поколения в поколение, навсегда стирая рамки истины!
   Всех нас глубоко затронули эти слова, и в глубине души я был полностью солидарен с Михаилом Олеговичем, который, энергично рассказывая, словно стал наголову выше. Несомненно, от него исходила большая харизма, и я был уверен, что при желании Макаров-старший мог бы повести за собой немало народу.
   – Вы прекрасный оратор! – не сдержался я. – И могли бы при желании увести за собой толпу!
   – Возможно, – смущенно ответил Михаил Олегович, которому польстили эти слова, – но только не в этой жизни. Хватит с меня великих дел. Поизносился уже.
   Если бы он только знал, как ошибается, и в какой поворот еще успеет завести непредсказуемая жизнь бедного Михаила Олеговича…

Глава 10

   Москва, 9 апреля 2009 года. 15:30.
   Ярко-красный, сверкающий на солнце мерседес Платона Самсонова завернул в Борисоглебский переулок на Новом Арбате и уперся в тупик небольшой стоянки, где располагался офис агентства элитной недвижимости «Парфенон». В машине сидели двое, сам Самсонов и его друг Сергей Макаров, владелец агентства.
   – Все-таки зря ты это сделал Платон, – не унимался Сергей, который заметно нервничал всю дорогу назад. – Нельзя так поступать с бандитами, ты же знаешь их методы!
   – Успокойся, – как можно тише ответил Платон. – Сам понимаешь, что у меня не было другого выхода. В противном случае тебя сожрали бы с костями.
   – Не убили сразу, не стали бы и потом! – упорствовал Сергей.
   – Зато обули бы до нитки и оставили нищим.
   – Ладно, я понял, – обреченно вздохнул Сергей, – все равно тебя не переубедишь. Открой двери.
   – В смысле? – не понял Платон. – Я ничего не закрывал.
   – Ну как не закрывал, двери-то заблокированы!
   Платон недоуменно нажал на рычаг открывания двери, но тщетно. Попробовал пощелкать по центральному замку, блокирующему все двери, но и он не слушался.
   – Что за чертовщина, – выругался Платон, – а еще машина новая. Ну немцы!
   В этот момент, безрезультатно дергая дверной рычаг, в боковом зеркале Платон заметил незнакомого человека, который в два шага подскочил к машине и со всей силы дернул за дверную ручку. Эффект был тот же. Со стороны пассажирской двери послышался сильнейший удар стальным молотом, которым впору было деревянные сваи забывать на стройке.
   – Какого… ааа! – заорал Сергей, от неожиданности подпрыгнув на месте и ударившись головой в потолок. – Платон! Смотри!!!
   Чуть дальше тупика, в котором остановился Мерседес, через забор перелезали три человека в масках с автоматами на руках.
   – Гони!!! Быстрее!!!
   Платон в отчаянии оглянулся назад, откуда только что послышался звук тормозов, и убедился, что они в ловушке! Микроавтобус марки «Форд» встал позади Мерседеса намертво.
   Тем временем справа и слева четверо здоровяков лупили зажатую машину так, словно желали сделать из нее рождественскую лепешку, но броню Мерседеса пробить было не так-то просто.
   Не задумываясь, а скорее на автомате Платон навел палец на панель управления – машина взревела, поскольку от страха нога так и впечаталась в педаль газа – и инстинктивно прижался к сиденью, видя, как люди в масках подбегают все ближе. Он никогда не задумывался раньше, что человек испытывает перед смертью, поскольку еще никогда не был так близок к ней, не смотрел ей прямо в глаза. Конечно, он много слышал подобных историй, противоречащих друг другу, но мог с уверенностью сказать, что ничего подобного не испытывает сейчас. Смотря туда, откуда надвигалась его смерть, он застыл настолько, что, казалось, мог взглядом прожечь пространство, а мозг тем временем кипел и буксовал, пытаясь найти выход, словно обезумевший мустанг, прорывающийся сквозь дебри лабиринта. Секунды застыли и растянулись в пространстве времени, словно поставив движение мира на замедленную сьемку, и за один вдох полной грудью Платон мог провернуть в голове такой количество вариантов, на которое в другое время ушли бы часы.
   Посмотрев на Макарова, он прочел в его глазах непередаваемый ужас, и ему лишь хотелось прошептать одно слово – прости.
   Автоматчики открыли огонь прямо по лобовому стеклу.

   Санкт-Петербург. 19 ноября 2009 года.21:30.
   «Боже мой, где я», – подумал Платон, всматриваясь в темную пустоту пространства. Сознание лишь только вернулось к нему, и в голове творилась полная неразбериха. То ли во сне, то ли в бреду, но несколько секунд назад Платон видел момент недавнего покушения возле офиса Сергея Макарова, и долго не мог понять, что это было?
   Тело затекло и сильно ныло. Пошевелить руками особо не удалось – крепкая веревка намертво сцепила их, больно сдавливая кисти.
   «Наверное, останутся шрамы», – пронеслось в голове, и Платон тут же осознал бредовость своих мыслей.
   Связанные ноги тоже болели, и растянуть их немного в длину не удалось – мешала узость помещения. На какой-то момент сильно качнуло. Ударившись головой о какую-то выпуклость, Платон осознал, что заперт в багажнике.
   Парадокс ситуации заключался в том, что абсолютно никаких звуков извне не доносилось, и лишь движение машины удалось определить после больного скачка. Видимо, багажник был хорошо звукоизолирован, и, возможно, бронирован.
   Голова наконец-то включилась, и мысли вихрем заполонили ее, выстраивая цепочку последних событий.
   «Я помог убить Меленкова! При моей помощи был остановлен страшный теракт! Я не позволил дать ход началу чудовищной цепочки событий, которые потрясли бы весь мир и привели его на грань катастрофы!»
   На какой-то момент Платон даже возгордился собственным воспоминаниям, однако быстро вспомнил, что случилось потом, и каким образом он оказался в этом багажнике.
   «Пулково, аэропорт, выстрел какого-то транквилизатора, потом провал».
   Пошевелив руками в очередной раз и почувствовав острую боль на запястье, Платон оставил пустые попытки. Хорошо хоть, мозги связать нельзя, и голова может работать при любых условиях. Хотя нет, есть множество способов для приостановки или замедления работы мозга, но связанные конечности сюда не входят, поэтому Платон с безнадеги стал анализировать возникшую ситуацию.
   «Почему не убили сразу? Зачем меня куда-то везут? Неужели простая и быстрая смерть уже вышла из моды, и наемники получили задание сначала распилить меня на части, что при шумной жизни аэропорта весьма затруднительно, а потом оставшееся поджарить на медленном огне? Или содрать кожу живьем, обильно посыпать солью и опустить в кипящее масло? Колесовать? Пропустить через мозг ток?»
   Поначалу Платон с интересом вспоминал все виды изуверских расправ, которые некогда встречал в учебниках истории, однако быстро опомнился и испытал нешуточный страх.
   – Выпустите твари!!! Какого черта вам от меня надо?!
   От отчаяния Платон забился в тесноте багажника, как только мог, чем вызвал еще большую боль и в без того измученном теле.
   «И все-таки без лишних страстей. Может быть, им еще что-то нужно от меня, кроме страданий? Хотя вряд ли. Настя предупреждала, что сторонники Меленкова напрягут все силы, лишь бы достать меня и отомстить. Но почему же не убили? В любом случае скоро узнаю».
   На некоторое время Платон успокоился, задумавшись о скорой и неизбежной смерти. Ведь можно было поразмыслить о ней и спокойно, без паники, раз уж вопрос оказался решенным?
   «Когда-то Сергей рассказывал про одного случайного знакомого, который утверждал, что умирать не страшно, а вполне естественно и даже не больно. Будто умирая, человек словно впадает в элементарное состояние сна, которое испытывает каждую ночь, и навсегда уходит за пределы этого мира. Что на небесах (или куда я там еще попаду) мы можем встретить некогда близких нам людей (увижу родителей!), и что жизнь там несравненно лучше и счастливее земной».
   По дороге еще пару раз тряхнуло, но Платон не обратил на это должного внимания. Глубоко задумавшись, он почти с интересом ожидал предстоящей смерти. В конце концов, он же выполнил свою основную миссию на земле, помог предотвратить страшную катастрофу, так неужели Бог не позволит ему нормально помереть и обрести заслуженный покой? Мыслям о том, что это могла быть не основная миссия на земле, вход в голову был запрещен.
   На сей раз машина попала в солидную кочку, и Платон больно ударился головой. Мозг словно перезагрузился, и волна возмущения на все предыдущие мысли не заставила себя ждать.
   «Какого черта! Я не хочу умирать! Я еще так молод! Я еще так сказочно богат!»
   Но вместо всего этого Платон лишь выкрикнул в глухую стену:
   – Осторожнее там! Не дрова везете, суки! – вспомнив знаменитое высказывание Буратино.
   А потом он вспомнил Вику, и чудесную ночь, проведенную в поезде. На душе стало вдруг тепло и сладко, горячее сердце забилось быстрее, пока не пришло осознание.
   «Вика! Нет! За мной следили! Настя говорила, что сторонники Меленкова беспощадны, как тупые акулы, и если уничтожают врага, то заодно убивают все то, что ему было любимо. Боже, что я наделал?!».
   Платон почувствовал, как слезы отчаяние потекли по щекам. Горечь душила и душила все больше, ком подошел под самое горло. Еще минуту, и Платон перестал сдерживаться, разрыдавшись как ребенок.
   Дав волю чувствам, он, тем не менее, ощутил облегчение.
   «Вот только без паники. Это все бред. В конце концов, это просто большие воротилы грязной политики, а не сицилийские мафиози, которым только дай повод, и загрызут зубами. Зачем им руки марать, убивая невинную девушку, с которой я был знаком не больше дня? А может, они вообще не успели проследить за нами после поезда, иначе, зачем было ждать пока я приеду в аэропорт?»
   Но вспоминая возможности и работников СБГ (Службы Безопасности Голиафа), Платон с сожалением сознавал, что не прав. Каким-то боком его вычислили сразу, вот только на поезд не успели. Значит, хоть в чем-то ему удалось опередить бойцов СБГ. Но почему же тогда они не появились на Московском вокзале Санкт-Петербурга, или вообще не догнали поезд по дороге? Очень странно. Уж не потому ли, что сердобольные сторонники Меленкова решили дать Платону возможность насладится последним днем сполна?
   Он почувствовал, как машина вдруг остановилась, хотя водитель и постарался сделать это как можно медленнее. Тишина в багажнике по-прежнему стояла гробовая. Воздух чувствительно обеднел кислородом, и Платон только сейчас осознал, как тяжело дышать.
   По счастью, дверца багажника резко распахнулась, и в салон ворвался свежий воздух. По несчастью, открыл ее здоровенный детина, которого Платон никогда раньше не видел, но жестокий блеск в его глазах не предполагал ничего хорошего.
   – Очнулась, мразь? – непонятно зачем спросил здоровяк, и сильно ударил Платона по голове.
   Последним, что увидел Платон, был стоящий частный самолет с открытой дверью, а потом свет в глазах быстро потух, и он в очередной раз потерял сознание.

Глава 11

   – Скажи мне Платон, что ты знаешь о Транснациональных корпорациях? – спросил, покачиваясь на большом кожаном кресле, Анатолий Меленков. В правой руке его дымилась большая кубинская сигара, распространяя аромат на весь кабинет, и которую Меленков часто подносил ко рту, выпуская в воздух ровные кольца дыма.
   – Не очень много, – признался я, принимая только что принесенную чашечку кофе, чей аромат быстро смешался с ароматом сигары, и, словно возмущенный противник бросился завоевывать новые пространства комнаты. – Транснациональной называется компания, владеющая производственными подразделениями в нескольких странах.
   Разговор происходил спустя пять месяцев после того, как я впервые увидел Анатолия Меленкова, и между делом умудрился загородить его от пули.
   Сейчас же, сидя на тридцать пятом этаже здания Министерства Иностранных Дел на Смоленской площади, я с восхищением кидал взгляды в открытое окно, и изредка вспоминал, что еще полгода назад заправлял машины на бензоколонке.
   До сих пор я с большим волнением вспоминал, как впервые после нового года приехал на встречу с Меленковым пятого января, как и было оговорено ранее, и как долго и тщательно Анатолий Петрович со мною беседовал, стараясь выявить сильные и слабые стороны, а также четко определить, в чем, собственно, могу быть ему полезен. Тот разговор мне запомнился определенной жесткостью и деловитостью, и мало чем напоминал нашу предыдущую встречу, когда я задушевно рассказывал о своей жизни.
   Однако я не могу сказать, что Меленков кардинально изменил свое отношение ко мне, нет, просто ко всему, что касалось работы, он относился с максимальным вниманием и требовательностью.
   – Это жестокий мир, в котором выживают лишь сильнейшие, – говорил Анатолий Петрович, – и ежели ты хочешь быть на вершине, следи за собой и за своей командой, без колебаний устраняй любое слабое звено, пусть даже это будет весьма дорогой тебе человек. Ты появился в моей жизни весьма нежданно, Платон, не скрою, и если бы ты, по моему мнению, был не в состоянии быстро и грамотно мыслить, четко и без колебаний действовать, безукоризненно выполнять поставленные задачи – ни о каком разговоре о работе не могло быть и речи. Сейчас же я просто хочу окончательно понять, в каком направлении тебе лучше пойти, какой работе ты мог бы с полной отдачей себя посвятить? Поверь на слово – человек не на своем месте никогда не сможет работать с полной отдачей. С другой стороны, у меня так много рабочих дыр, где периодически требуется обновление состава, поскольку прежний ломается с завидной очередностью, что приходится выставлять не самые лучшие кандидатуры.
   – А что значит, ломается? – это был один из немногих вопросов, который я решился задать в разговоре.
   – Это значит – команда, или руководитель не выполняют возложенных на себя функций так, как должны. Пойми, я отношусь к подчиненным так же, как к себе, а себе я спуску не даю при выполнении поставленных задач. Поэтому если вдруг система периодически начинает давать сбой, я быстро меняю движущие механизмы, потому как она должна работать не хуже швейцарских часов.
   И хорошенько подумав, Меленков решил направить меня на один из самых тревожных, по его мнению, «участков работы».
   – Ты помнишь Анастасию Викторовну? Вы встречались у меня в доме несколько дней назад?
   – Да, конечно, – моментально вспомнил я удивительную женщину и только сейчас осознал, что и не переставал думать о ней.
   – Я хочу, чтобы ты ей помог. Видишь ли, эта женщина весьма мне дорога, но она, к сожалению, абсолютно не хочет сидеть без дела, как делали бы многие представительницы ее пола, – казалось, что Меленков даже жалел об этом факте. – Анастасия Викторовна известный социолог нашего времени, большой исследователь жизни общества, и сейчас работает в администрации президента. Женщина она исключительная, ты это поймешь, и так же строго относится к работе, как и я.
   – Что я должен делать?
   – Стать ее личным секретарем, – ответил Меленков и строго посмотрел в ответ на мой удивленный взгляд. – Думаешь, это легко? За последние полгода я уже поменял троих ее помощников! Считай, что это твой испытательный срок, и поверь, он отнюдь не из легких. Справишься с Настей, сможешь безукоризненно выполнять и мои задачи.
   На том мы тогда и распрощались. На следующий день я подъехал на Старую площадь дом четыре, где находилась администрация президента, и был тотчас же провожен в кабинет Анастасии Викторовны, который находился в угловой части дома на пятом этаже.
   Довольно просторный, со вкусом обставленный кабинет радовал глаз – большой стол из красного дерева, стоявший буквой «Т», множество кресел, видимо, для внеочередных собраний, два кожаных дивана, стоявших вдоль стены, длинный шкаф напротив, заставленный книгами. На стене возле окна висел телевизор, а прямо над головой хозяйки кабинета развивался российский флаг, место под которым откровенно пустовало – там должна была висеть фотография президента, но Ельцин уже «отрекся», а Путин пока еще был «исполняющим обязанности», поэтому Анастасия Викторовна логично решила не вешать никого.
   Меня она встретила мельком, одарив деловой улыбкой, и, пригласив сесть, энергично вышла из кабинета. По лицу Анастасии Викторовны я понял, что любые разговоры пока лучше отложить. Острые, напряженные глаза этой женщины притягивали своей таинственностью. Быстрые, но плавные движения отнюдь не отталкивали. А уж если она хотела расположить человека к себе, то делала это с поистине завидным искусством.
   Кинув взгляд на стол, где большими стопками были аккуратно разложены какие-то бумаги, я пришел к выводу, что Анастасия Викторовна приехала задолго до моего прихода, а ведь я подъехал к половине девятого!
   С полчаса я спокойно сидел, оглядывая кабинет, и думал о своем, пока она не вернулась в сопровождении двоих мужчин. Не обращая внимания на меня, мужчины уселись за столом, выдерживая натиск хозяйки кабинета.
   – За прошедшую сессию было выявлено семь случаев взяток в особо крупных размерах! А сколько осталось нераскрытыми? А сколько мелких вы пропустили? Сколько раз повторять, что МГУ не просто ВУЗ, это особая атмосфера, культура, история, это достояние страны! Сколько еще времени университет будет работать дырявым дуршлагом, пропуская через себя богатых балбесов, которых потом пробивают на руководящие посты? Сколько еще времени запад будет смеяться над российским образованием, некогда лучшим в мире? Сколько еще вам надо уголовных дел, чтобы расшевелить свои задницы и сделать хоть что-нибудь?
   – Анастасия Викторовна, – оправдывался первый, весьма толстый мужчина с заплывшей шеей и глубоко запавшими глазами, – вы слишком строги к нам, ведь по большей части это компетенция Министерства образования и руководства самого МГУ! И потом, общая экономическая и социальная обстановка в стране, которая, как мы знаем, оставляет желать лучшего, несомненно создает непреодолимые препятствия в нашей работе. Разве можно оживить дерево с прогнившими корнями?
   – Ты давай мне, Алексей Петрович, в философию не пускайся, – резко ответила хозяйка кабинета, – и без тебя картину прекрасно знаю. Но каким образом, скажи на милость, в один из ведущих ВУЗов страны была зачислена чеченская девушка, не знавшая русского языка? Прошлым летом, не помните уже?!
   – Да помним мы, помним, – нехотя признался второй, в противоположность коллеге худой и высокий мужчина с постоянно бегающими глазками и большим кадыком. – Руслана Акиева, дочь бывшего полевого командира.
   – Да по мне хоть дочь президента Чечни! – вскипела Анастасия Викторовна. – Какого черта эта ваша Руслана до сих пор полирует своей задницей скамейки МГУ?! Она что, за полгода выучила русский и прошла предвузовую подготовку курса психологии?
   – Нет, она вообще не появлялась на лекциях и семинарах до сессии, – упавшим голосом ответил Алексей Петрович, зная, что факты все равно выплывут наружу. За что получил от хозяйки кабинета воспламеняющий душу взгляд.
   – Чтобы через неделю Акиевой и духу не было в МГУ, – сказала Анастасия после минутной тишины, но уже гораздо спокойнее.
   – Боюсь, что это… невозможно, – чуть ли не заикаясь, возразил Алексей Петрович. – Это может осложнить и без того натянутые отношения с ее отцом, а ведь он сейчас выступает на нашей стороне! В Чечне воюют, между прочим.
   – Чтобы через неделю Акиевой и духу не было в МГУ, – более тихо повторила хозяйка кабинета, но уже таким тоном, что вряд ли кто-нибудь решился протестовать.
   Алексей Петрович окончательно скис, повесив голову, а его коллега, худощавый Владимир Сергеевич продолжал спор.
   – Хорошо, с девчонкой мы постараемся уладить вопрос, хотя президенту это может быть и не по душе, – сказал и осекся, поймав на себе холодный женский взгляд. – Но что касаясь взяток, вы же сами прекрасно знаете, как социолог, что это бессмертная голова змея Горыныча в любом нормальном обществе. А при наших условиях, провоцирующих процесс в десятикратном размере, об устранении коррупции можно только мечтать!
   – Владимир Сергеевич, – спокойно сказала Анастасия Викторовна. – Я прекрасно осведомлена о проблеме коррупции в целом, и тому уровню доходов, которые вы оба имеете с нее.
   Оба мужчин побелели, с опаской кидая косые взгляды на меня, незнакомого им человека.
   – Но в данный момент, на вашу удачу, меня беспокоит лишь МГУ, мой родной и дорогой сердцу университет, где происходят непростительные процессы. Руководствуясь любыми, даже самыми радикальными средствами, я хотела бы эти процессы устранить. И не вздумайте напоминать мне о ничтожно низких зарплатах преподавателей. Мне прекрасно известно, что подавляющая часть из них занимается преподавательской деятельностью для укрепления и развития собственных знаний, и это далеко не основная кормящая их работа. А теперь можете ступать, господа, на свои рабочие места. Да, и еще, Алексей Петрович, не смей больше ссылаться на руководство МГУ и Министерство образования, или вы оба забыли, что Администрация Президента для того и создана, чтобы контролировать все важные процессы в стране, и при необходимости вмешиваться в них?
   Толстяк нехотя кивнул, пробормотал свои извинения и молча вышел с коллегой.
   – Теперь ты видишь, как тяжело работать с такими балбесами? – без вступления обратилась ко мне Анастасия Викторовна.
   – Анатолий Петрович говорил, что надо без колебаний устранять слабые звенья в работе.
   – Абсолютно верно! – подхватила она, но тут же сникла. – Вот только Толя в состоянии самостоятельно копаться в своем огороде, мне же приходится учитывать интересы и других людей. А так была бы моя воля, подобных сотрудников метлой бы гнала.
   Сказав это, Анастасия Викторовна подняла трубку телефона и попросила секретаря сделать два кофе.
   – Как тебе здесь нравится, Платон?
   – Еще не понял, – сознался я.
   – А времени у тебя в обрез, так что давай, включайся быстрее. От тебя мне, прежде всего, требуется максимум внимания и терпения. График у меня, сразу скажу, сумасшедший, дел просто по горло, и постоянно кажется, что время летит гораздо быстрее, чем этого хотелось бы. Только на сегодня у меня назначено одиннадцать встреч, и я вчера полночи пыталась склеить день так, чтобы все успеть, хотя абсолютно не обладаю талантом в этой области. К сожалению, этого качества были лишены и мои прежние секретари, поэтому они быстро сменили работу.
   – Признаться честно, ничем подобным я раньше не занимался.
   – Я знаю, – кивнула Анастасия Викторовна, – и Толя это прекрасно знал, посылая тебя ко мне. Но вот что я тебе скажу – такие качества, как чувство времени и организация либо есть в человеке, либо нет. Поэтому не будем загадывать и сразу опускать руки. Пробуй, старайся, но у тебя три дня на адаптацию. Как можно скорее ты мне нужен в рабочем строю.
   Эти три дня я практически не спал, подобно термиту вгрызшись в новую, малопонятную работу. Время словно ускорило свой темп, и часы пролетали незаметно, хотя ни одной свободной минутки у меня практически не было. Приезжая на работу к семи утра, я безбожно накачивался кофе, поскольку большую часть ночи читал купленную книгу бывшего секретаря одного из наших видных политиков, славившегося тем, что всегда и везде успевал. Днем я помогал Анастасии Викторовне по всяким мелким поручениям, пару раз бегал по городу в роли курьера, а также знакомился со всеми хитростями и тонкостями новой работы, изучал необходимые документы, учился составлять жизнеспособные графики трудового дня.
   На третий день я проснулся уже с головной болью от перенапряжения, но, несмотря на это, бросился на работу с удвоенной энергией, прекрасно осознавая, что второго шанса может и не быть.
   В этот день я невольно стал свидетелем грандиозного скандала, затеянного по «вине» Анастасии Викторовны. Дело в том, что порученное ею днями ранее распоряжение по поводу чеченской студентки МГУ Руслане Акиевой выполнили в кратчайшие сроки, и девушку отчислили.
   В тот же день руководство МГУ стали «громить» по телефону сторонники ее отца, который в это время, по слухам, вообще находился в осажденном Грозном и вел переговоры с боевиками. Возмущенных горцев оперативно направили со всеми вопросами в администрацию президента, прозрачно намекнув на ее непосредственное участие.
   Где-то после обеда Анастасии Викторовне позвонил один из помощников президента Александр Михайлович Чебак и приказал немедленно урегулировать этот вопрос.
   – С удовольствием, – отвечала Анастасия Викторовна, – но ноги Акиевой не будет в МГУ по крайней мере до тех пор, пока она не сдаст мне лично экзамен по русскому языку.
   – Анастасия Викторовна, – побагровел от возмущения Чебак, – вы хоть отдаете себе отчет в том, что делаете!?
   – Не кричите сильно, Александр Михайлович, вам для сердца вредно, – спокойным голосом отвечала Анастасия Викторовна, – а если уж мои действия кажутся вам слишком вопиющими, хотя вы и просите меня восстановить в лучший ВУЗ страны девушку, не знающую государственного языка, обращайтесь лично к Анатолию Петровичу.
   При упоминании Меленкова Сурков сразу сник, укоризненно бросил еще пару фраз и отключился.
   На сем концерт отнюдь не закончился. Меньше чем через пятнадцать минут позвонил еще один помощник президента Геннадий Викторович Зубов, но с тем же результатом.
   Ближе к вечеру рабочий телефон Анастасии Викторовны уже штурмовал сам отец отчисленной студентки Джохар Акиев, который сгоряча обрушился на виновницу весьма нелестными выражениями, требуя немедленного восстановления бедной дочери.
   – А теперь послушай меня! – горящим от ярости языком выпалила Алмазова. – Если еще раз ты позволишь себе общаться со мною в подобном тоне, то твоя дочь не только не поступит ни в одно учебное заведение на территории России, но и тобой самим займется лично Александр Соколов!
   И тут же бросила трубку, на другом конце которой Джохар Акиев слишком поздно осознал собственный промах, что было причиной слишком горячей крови, и не успел быстро исправить ситуацию.
   – Ближайшие два часа не соединяйте меня ни с кем! – велела Анастасия Викторовна, устало рухнув на диван. – Ну что такое, весь день насмарку из-за этих придурков! А сколько планов у меня было на сегодня!
   Но отдохнуть не получилось. Вскоре зазвонил ее личный спутниковый телефон. Это был Меленков.
   – Что там у тебя случилось? – устало спросил Анатолий Петрович.
   – Как будто ты не в курсе? – ответила Алмазова и быстро пересказала сводку последних событий, не забыв упомянуть личного «наезда» из Чечни.
   – Значит так, устрой эту чертовку в любой ПТУ, который захочешь, а с Акиевым я погорю сам, но позже. Он мне пока нужен, и ближайшие несколько месяцев останется таковым.
   – Хорошо, как скажешь, – согласилась Анастасия Викторовна, которая всегда остро чувствовала, когда спорить с Меленковым бесполезно. – Как ты там в Аргентине?
   – Немного устал от перелета, да и климат тут не из лучших. В общем, пару дней потерплю. Давай, береги себя. Целую.
   Сказать, что я был удивлен от происходящего – значит не сказать ничего.
   Я был просто в шоке от госпожи Алмазовой, наблюдая, как она бесстрашно держала оборону собственных позиций. Но как же можно было так общаться с помощниками президента?! Бесспорно, лишь поддержка Анатолия Петровича служила ей непробиваемым щитом. Но неужели его власть простиралась настолько высоко, что даже помощники президента не решались лишний раз тревожить Голиафа?
   И тут я невольно вспомнил слова Михаила Олеговича о таинственности Меленкова.
   Но размышлять особо на эту тему времени не было, поэтому я быстро вернулся к работе, стараясь не разочаровать Анастасию Викторовну.
   К концу дня мы оба вымотались окончательно – я потому, что толком не спал за последние семьдесят два часа, она же из-за сегодняшнего скандала. Уже собираясь домой, между нами состоялся небольшой разговор по инициативе Алмазовой.
   – Как ты считаешь, правильно ли я поступила с этой девушкой? – спросила она.
   – С точки зрения справедливости – абсолютно.
   – Сделал бы ты на моем месте тоже самое?
   – Нет, – сознался я, – ведь в противном случае возникают проблемы совершенно другого рода, и на деле получается, что игра не стоит свеч.
   – Ты говоришь так потому, что не учился в МГУ и не работаешь там, а ведь я, между прочим, возглавляю кафедру социологии! Но дело не в этом – видишь ли, большинство из тех людей, с которыми мне приходится сталкиваться по работе, окончили МГУ, и лишь старая гвардия студентов, учившихся еще при Советском Союзе, заслуживают уважения. Молодые выпускники в большинстве своем сильно отстают, а причиной всему тот бардак, что творится в стране, и который губительно проник даже в святая святых! Да, блат был на Руси испокон веков, и даже со мной на курсе учились не слишком одаренные дети партийных чиновников, но практически все учились сами! Что же происходит сейчас? Если бы не эта история с дочерью Акиева, то я бы еще смирилась, но именно она послужила для меня последней каплей! Понимаешь, Платон, разрушительные процессы могут быть единовременными, а могут и длиться долгие годы. Данная проблема относится ко второму. Представляешь, что будет через двадцать лет, когда окончательно рухнувшее образование будет порождать стране неграмотных руководителей? Поэтому надо что-то делать сегодня. К сожалению, разрушительные процессы сейчас касаются многого, гораздо большего, чем ты можешь себе представить, но в моей власти лишь небольшой участок деятельности, и по крайней мере его я хочу уберечь от разрушения.
   – Если честно, я не мыслил так далеко.
   – Прекрасно понимаю, но том-то вся и беда, что большинство политиков сегодня мыслят подобно, и не хотят радикально действовать, пока под ногами не загорится земля или петух не клюнет в одно место. Ладно, я не буду тебя больше мучить, устал, и так вижу. Собирайся, мой водитель довезет тебя сегодня до дома. Но завтра к утру чтобы был как штык!
   Отблагодарив Алмазову, я с радостью двинулся домой, поскольку мозг уже отчаянно кипел от возмущения и переработки.
   Едва лишь я переступил порог собственной квартиры, как тут же рухнул прямо на заправленную постель. На книжку я даже не посмотрел.
   В ту ночь я спал мертвым сном без сновидений.
   Во многом благодаря своему усердию и труду я смог удержаться рядом с Алмазовой и не разочаровать ее. Неуемный поток энергии так и хлестал из меня, помогая быстро перестраиваться под новые обстоятельства и неожиданные повороты, которые так часто встречались в работе.
   Странным было то, что еще совсем недавно я вообще не чувствовал жизненных сил, а теперь прорвало. Почему так? Можно было подумать, что в определенный момент у меня внутри закрылся какой-то клапан, и вся жизненная энергия, не имея выхода вовне, долгое время скапливалась как в закрытом сосуде, а теперь выплеснулась наружу.
   Работая и день, и ночь я не переставал удивляться своеобразности Анастасии Викторовны, которая нередко удивляла меня неординарностью своих поступков. Несомненно, эта была удивительная, на редкость умная, проницательная женщина, в голове которой происходили поистине глобальные процессы. Отдыхая мало, она всегда умудрялась выглядеть свежо, и лишь глаза порой выдавали усталость хозяйки, но в основном смотрели проникновенно и остро. График Алмазовой напоминал мне плавающий мост, который мгновенно менял свое направление в зависимости от ветра, и, тем не менее, по большей части мы умудрялись все успевать. Постоянные встречи, собрания, культурные мероприятия, участия в благотворительности, переговоры, организация и помощь в разработках государственных программ, если те касались образования, науки или искусства.
   Помимо всего прочего дважды в неделю Анастасия Викторовна читала лекции в родном МГУ и контролировала не только деятельность родной кафедры социологии, но и работы университета в целом. Благодаря ее усилиям уже к лету должны были пересмотреть всю приемочную комиссию, которая будет принимать новых абитуриентов, и посадить в нее наиболее зарекомендовавших себя людей.
   – Возможно, этот заслон немного поможет появлению очередной партии недомерков, – говорила Алмазова, хотя и прекрасно понимала, что полностью избавиться от просунутых детишек не удастся.
   Первый месяц я не имел ни одного выходного дня, поскольку их не было и у Анастасии Викторовны. Не смотря на разницу в возрасте, и, безусловно, в наработанном потенциале, мы хорошо понимали друг друга, и очень редко случались ситуации, по которым Алмазова оставалась недовольна мной по тем или иным причинам. В целом же работа шла своим чередом, и каждый день заканчивался весьма плодотворно.
   Позднее я узнал, что вскоре после моих первых успехов Анастасия Викторовна не забыла сообщить об этом Меленкову.
   Анатолий Петрович сразу же снял для меня однокомнатную квартиру в районе Китай-Города, в десяти минутах ходьбы от Администрации Президента, и теперь я высыпался гораздо лучше, не тратя по нескольку часов на дорогу из родного Подрезково.
   Не смотря на то, что размер оплаты моего труда не обговаривался изначально вообще, через месяц я получил сумму, в несколько раз превышающую мои самые смелые ожидания.
   – Чего такой удивленный? – спросила тогда Алмазова. – Считаешь, что твоя работа стоит меньше? Или ты думаешь, что наша круглосуточная деятельность должна оплачиваться по бюджетному бедно?
   Я не нашелся тогда, что ответить. А через неделю последовали долгожданные выходные.
   – Я улетаю на несколько дней в Штаты, – как-то утром сказала Анастасия Викторовна, – тебя взять не могу, поскольку не готов загранпаспорт. Разумеется, при большой необходимости ты мог бы проскочить и без него, но такой необходимости сейчас нет, поэтому отдохни немного. Буду ближе к пятнице, но заранее позвоню.

   С одной стороны, мне безумно хотелось поехать вместе с ней – врожденное любопытство и страсть к путешествиям брала свое, но с другой стороны, я безумно устал морально и физически, поэтому предстоящие выходные были подобно глотку воды в палящей пустыне.
   Первый день я практически не вставал с постели, разве что попить воды и покушать, зато потом с новыми силами отправился навестить друзей. Если честно, я еще не до конца осознал всю ценность того, что наконец нашел их, и даже привыкнуть к этому полностью не мог. Возможно, Быстров с Макаровым испытывали подобное.
   Целый день мы просто гуляли по городу, бесцельно бродили по красивым и знаменательным местам, а под вечер забрели в какую-то пивнушку. Ребята в основном спрашивали о новой работе, впечатлениях, и я безудержно рассказывал, лишь изредка переводя дух, потому как от большого потока новой информации язык заплетался и требовал отдыха.
   К концу недели вернулась Алмазова. Она была весьма мрачна и подавлена, хотя упорно скрывала собственный настрой. В чем там было дело, я любопытствовать не стал – хватило мозгов, да и сама Анастасия Викторовна умело уходила от разговоров, касающихся поездки, если вдруг кто-то спрашивал. И время полетело своим чередом. Дни, недели, месяцы, сменяли один за другим с завидным постоянством, поскольку все в этом мире подчинено старинному как вселенная закону времени. Выходных было мало, да я особо и не стремился к отдыху.
   Трудовые будни были насыщены работой, в которой сочеталось все: море проб, куча ошибок, бешеный темп и новые навыки. Но ведь так, и только так приобретается опыт.
   Сумасшествие дней со временем стало привычным делом, организм быстро перестроился, и уже через пару месяцев я переносил работу на порядок легче.
   Алмазова, ловко маневрируя в больших потоках поступающих дел, должна была все успевать, и в этом состояла моя главная задача. Порою до полуночи я сидел и бился над графиком, как отчаянный стратег, оперативно расставляющий батареи перед боем, и наперед прекрасно знал, что уже на следующий день придется выстраивать многое по-другому, если вдруг хоть одна встреча сорвется. В таком случае возникающие окна требовалось срочно заполнять, возможно, за счет более поздних встреч, потому что Анастасия Викторовна ненавидела передышки в рабочем темпе. В подавляющем большинстве люди подстраивались под нее, а не наоборот.
   И каждый вечер, выполняя практически ювелирную работу, я был готов к быстрым маневрам на следующий день. И в этом я еще больше походил на боевого стратега, который ловко управляет войсками, но уже в беспощадном бою. Порою от таких перестановок я нервничал не меньше Кутузова на Бородинском поле, но со временем привык и к этому.
   Так прошло почти полгода. Меленкова я видел лишь дважды, да и то мельком. Он слишком часто колесил по земному шару, что было типично для Министра Иностранных Дел. Но в начале мая Анатолий Петрович сам связался со мной и попросил подъехать.
   – Скажи мне Платон, что ты знаешь о Транснациональных корпорациях? – спросил он практически сразу, как только мы остались в кабинете вдвоем.
   – Не очень много, – признался я, – Транснациональной называется компания, владеющая производственными подразделениями в нескольких странах.
   – Если быть точнее – компания, на зарубежную деятельность которой приходиться львиная доля производства и сбыт продукции, хотя бы одна треть, – дополнил Меленков, и пристально посмотрел на меня, видимо ожидая, что я продолжу его рассказ.
   – В целом транснациональные корпорации обеспечивают около половины мирового промышленного производства. Но боюсь, Анатолий Петрович, это все, что я могу дополнить.
   – Хорошо, – кивнул он, – верно сказал. На долю транснациональных корпораций приходится более семидесяти процентов мировой торговли, причем более сорока процентов этой торговли происходит внутри самих корпораций, а это значит, что она идет не по рыночным, а трансфертным ценам, которые во многом зависят от политики главенствующих компаний. Самые крупные корпорации имеют бюджет, превышающий бюджеты многих стран, и иногда в разы. Запомни Платон, что из ста наибольших экономик в мире – пятьдесят две относятся к транснациональным корпорациям, остальные сорок восемь – государства. Корпорации оказывают большое влияние в регионах, поскольку обладают гигантскими средствами, имеют связи с общественностью, политическое лобби. Как ты думаешь, в чем транснациональные корпорации опережают и превосходят государства?
   – Если не считать денег?
   – Если не считать денег, – подтвердил Меленков.
   Я взял небольшую тактическую паузу, чтобы быстренько обдумать и переварить полученную информацию. Анатолий Петрович с пониманием отнесся к этому, и торопить не стал.
   – Могу предположить, что они более маневренные, более легкие на подъем, и имеют больше шансов быстрее перестраиваться под внешние условия. У них нет такого количества ограничений, которые связывают государства. Прежде всего, это границы.
   – Совершенно верно, – одобрил Меленков. – Знаешь ли ты, что сделала компания Тойота, когда американское правительство подняло пошлины на ввоз ее машин, дабы поддержать собственный автопром?
   – Нет.
   – Она открыла собственные заводы в штатах, и стала работать уже на общих условиях американского рынка. И это не единичный случай. Транснациональные корпорации практически не имеют ограничения в пространстве, разве что денежные. Но и в этом случае определенный поток финансов можно пропускать через все свое транснациональное «тело» в более льготные для налогообложения зоны. В отличие от государств корпорациям нет смысла содержать собственную армию. А зачем? Ведь они воюют, прежде всего, деньгами, без которых ни одна действующая армия и шагу ступить не сможет, ни один танк не даст даже холостого залпа. Им нет нужды в определенные сроки переизбирать действующее руководство. Многие государства, дабы завлечь крупные корпорации в свои границы, изначально предлагают им определенные льготы.
   А объединившись вместе, транснациональные корпорации могут смело влиять не только на мировую экономику, но и на распределение общих политических сил на всей карте земного шара.
   – Именно поэтому за ограничение сфер их влияния так упорно высказываются антиглобалисты.
   – Верно. Развитие корпораций неизбежно приведет к общемировой глобализации. Без этого никак. Первые компании, можно сказать, прародительницы современных ТНК, были созданы еще в семнадцатом веке. Наверняка ты слышал о Британской Ост-Индской и Голландской Вест-Индской компаниях.
   – Да, конечно, – подтвердил я, – обе были монополистами в своих областях. Первая контролировала практически всю торговлю в Индии, а после и в Китае, вторая же залезла в Америку и Западную Африку.
   – Совершенно верно, – кивнул Меленков. – Но не совсем верно считать их первенцами. На самом деле это произошло гораздо раньше, и по поводу первенства до сих пор ведутся споры. С одна тысяча сто тридцать пятого года знаменитый Орден Тамплиеров начал заниматься банковским делом, и с тех пор, учитывая объемы влияния и охвата Ордена, это была самая, что ни на есть транснациональная корпорация. А организация у них была серьезная – при большом желании магистр Ордена мог свергать и сажать королей!
   – Но в итоге они все же были предательски уничтожены королем Франции Филиппом четвертым, которого в народе назвали «Красивый». А еще это был «Железный король», который при помощи церкви и самого Папы Климента пятого добился выдачи орденов на арест всей верхушки Ордена Тамплиеров. В течение нескольких лет, пока длился унизительный процесс, рыцари Ордена преследовались и уничтожались. А потом последний магистр Ордена Жак де Моле выкрикнул проклятия в адрес короля и Папы прямиком с горящего костра…
   – …после чего они покинули этот мир в течение года, и более того, вслед за отцом королем последовали и все его трое сыновей – Людовик, Филипп и Карл, каждый из которых успел недолго побыть на престоле. Династия Капетингов прервалась, что и послужило основной причиной к началу столетней войны между Францией и Англией, – закончил за меня Меленков. – Я прекрасно помню историю, Платон, но не будет на ней останавливаться и делать особое внимание. Время дорого. Как ты думаешь, почему я тебя пригласил и стал расспрашивать о ТНК?
   Я заметно смутился, и сам осознал, что не вовремя сел на свой «исторический конек». Однако на последний вопрос ответить было не сложно.
   – Вы хотите создать собственную корпорацию.
   Меленков пристально посмотрел на меня.
   – Думаешь, это так просто?
   – Отнюдь. Это практически нереально – для меня. Другое дело вы.
   – А что не хватает тебе?
   – Денег, власти, нужных знакомств, практически всего.
   – Ошибочно так думать, – улыбнулся Меленков. – Прежде всего, тебе не хватает опыта, и при наличии всех вышеперечисленных средств ты не смог бы создать такого монстра.
   Не могу сказать, что Анатолий Петрович обидел меня своими словами, тем более что это была чистая правда. Но зачем он тогда вообще пригласил меня сюда, просто посоветоваться?
   – Ты способный парень, – продолжил Меленков, – и уже доказал это. Теперь я хотел бы, чтобы ты на ближайшие дни отстранился от Алмазовой. Потрать их на изучение того, о чем мы сейчас говорили. Узнай о транснациональных корпорациях все, что сможешь, благо подручные средства я тебе предоставлю. Интернет в квартире работает?
   Я утвердительно кивнул.
   – Хорошо, тоже пригодиться. Временем я тебя особо не ограничиваю, но в итоге я хотел бы услышать твой подробный вариант создания ТНК в современных условиях, и главное, в какой области.
   Наверное, мои глаза слишком сильно округлились и вылезли из орбит от удивления.
   – Не переживай ты так, – ухмыльнулся Меленков. – У меня над этим вопросом три научных института сейчас работают. Просто парень ты толковый, может, и подкинешь какую интересную идейку. Все понял?
   – Вполне.
   – Тогда давай, беги, а то у меня еще три встречи. Анастасия Викторовна в курсе.

Глава 12

     Исхитрись-ка мне добыть
     То-Чаво-Не-Может-Быть!
     Запиши себе названье,
     Чтобы в спешке не забыть!

   Не знаю почему, но первым на ум пришли именно отрывки из «Федота-стрельца» Леонида Филатова. Я только что покинул Меленкова и двинулся в сторону дома.
   Внутреннее волнение от нового поручения быстро сменилось безумной тревогой. Я долго пытался понять, какой подлинный смысл носила в себе просьба Анатолий Петровича? Если бы я был ему неугоден, и пришлось бы искать способ, как от меня избавится —
   изощрённее варианта не придумать. Но ведь так положение дел не стояло, хотелось верить, поэтому и хотелось отыскать более разумное объяснение.
   «У меня над этим вопросом три института сейчас работают. Просто парень ты толковый, может, и подкинешь какую интересную идейку».
   Просто невероятно думать, что это было искомым ключом, хотя его и высказал сам Меленков. Три института научных сотрудников, у которых и под рукой необъятные данные, и в голове все нафаршировано так, что можно одной мыслью задавить, работают над схожей темой, а мне, видишь ли, надо бы идейку им подкинуть?! Какая-то бредятина получается.
   Меленков что, настолько поверил в мои способности? Наверняка нет. Тогда что же он хочет, доказать самому себе мою ограниченность? В таком случае мог бы посадить меня за штурвал пассажирского самолета и попросить взлететь – эффект был бы тот же.
   Хотя, что я с самого начала обрекаю себя на провал? Разве можно так вообще приступать к любым начинаниям, пусть даже самым невероятным? Ведь, в конце концов, тот же Федот-стрелец сумел-таки добыть, То-Чаво-На-Белом-Свете Вообще-Не-Может-Быть!
   Быть может, получится и у меня. Глаза ведь всегда боятся, но руки должны делать.
   Вот только лучше лишний раз себя не обнадеживать внутренне, но и не унывать.
   Хотя, если смотреть на все это объективно – разве может человек, пусть даже перелопативший необъятную гору информации, предложить что-то стоящее, если он сам никогда не работал в подобной сфере? Другими словами, может ли быть сильна теория без практики? Сомневаюсь.
   Но деваться было некуда, и, не откладывая времени на дальнейшие размышления, я с головой погрузился в поставленную задачу. Прежде всего, надо было обеспечить себя информацией, и в этом мне помогла протекция Меленкова – любые источники, которые я был не в состоянии отыскать в магазинах, доставались мгновенно. Уже на следующий день я с трудом втащил в собственную квартиру четыре крупных пакета с книгами, статьями, журналами. И это был далеко не полный перечень необходимой мне информации.
   День и ночь я сидел за изучением материала, как всякий разумный человек, начиная с азов. Понятие, сущность, история транснациональных корпораций, когда и почему они вообще появились, какие внешние факторы этому способствовали. Безусловно, все, что было до 20-го века, можно было спокойно отбрасывать как ряд исключительных случаев, и оставлять в голове лишь как исторический архив. Практически все компании того времени были рассчитаны лишь на торговлю и жили исключительно ей, поскольку своих производств не было.
   По большому счету глобальное развитие современных ТНК на негосударственном уровне развилось лишь в последнее столетие, но даже первая его четверть была в основном направлена на инвестиции в сырьевые отрасли слаборазвитых иностранных государств, хотя в них и создавались уже закупочные и сбыточные подразделения. Налаживать высокое технологичное производство по-прежнему было невыгодно, потому что, во-первых – отсутствовала квалифицированная рабочая сила, а во-вторых – технологии еще не достигли высокой степени автоматизации. Безусловно, научно-технический прогресс явился самой эффективной бомбой в развитии самих корпораций. И надо сказать для чести последних – они с благодарностью расплатились с наукой. Я с удивлением узнал, что ТНК на сегодняшний день играют ведущую роль в научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработках. На долю корпораций приходится более 80% зарегистрированных патентов, и такая же доля финансирования науки. Правильна пословица – «волка ноги кормят», но и волк должен заботиться о своих ногах.
   Развитие корпораций вытесняют и уничтожают законы свободного рынка, поскольку внутри ТНК «стихийно» ничего не происходит, это целенаправленная плановая экономика.
   Разумеется, деятельность крупных корпораций в конкретной стране снижает безработицу, пополняет государственный бюджет, позволяет на месте производить те товары, которые раньше ввозили лишь импортом, способствует укреплению внешнеторговых позиций страны, если работает и на экспорт.
   Более того, развитие ТНК в конкретной области вынуждает администрацию местных компаний вносить коррективы в технологический процесс, сложившуюся практику производственных отношений, выделять больше средств на подготовку и переподготовку работников, больше внимания обращать на качество продукции, ее дизайн, потребительские свойства.
   Порою страны, которые руководство крупной корпорации рассматривают в качестве базирования своих филиалов, облизывают ТНК не хуже менеджера по продажам какого-нибудь пылесоса, особенно если это страны третьего мира.
   Порою происходило обратное, и определенные страны наоборот препятствуют наглому проникновению в свои интересы корпораций. По этому поводу история знает немало случаев, когда корпорации участвовали в заговорах по смещению неугодных правительств. В основном, это были американские корпорации. Так, например, корпорация «Американ Фрут» совместно с Госдепартаментом США (а иногда и без него), свергала в 1950—1960-е правительства некоторых «банановых республик» Латинской Америки и устанавливала там «свои» режимы, а компания «ITT» финансировала в 1972—1973 заговор против законного президента Чили Сальвадора Альенде.
   Работая совместно с «родными» государствами, ТНК помогают им подчинять себе экономики других государств. Так, например, фирмы Германии в 1990-е подчинили почти весь чешский бизнес, в результате чего, по мнению некоторых экспертов, Германия установила над экономикой Чехии гораздо более эффективный контроль, чем в 1938—1944, когда Чехословакия была захвачена фашистской Германией. Схожим образом экономика Мексики и многих иных стран Латинской Америки контролируется американским капиталом.
   Дни и ночи я сидел, скрупулезно изучая добытые материалы. Иногда, но к счастью редко, в документах проскальзывали отсылки на труднодоступные источники, которые даже люди Меленкова не сразу могли выложить на блюдечке, но в основном недостатка в информации я не испытывал.
   Мозг, уже привыкший к постоянным нагрузкам, тем не менее, оказался не совсем готов к такой массированной атаке новых знаний, и через несколько дней в голове образовалась большая каша.
   С корпорациями в голове я садился кушать, пил чай, валялся на диване в короткие минуты отдыха, и даже во сне они не переставали преследовать меня.
   Несколько из предоставленных в мое распоряжение книг, вообще касались исключительно экономической теории. Их я просмотрел весьма поверхностно, поскольку еще в институте хорошо изучил данный предмет.
   Пару раз звонила Алмазова, интересовалась ходом процесса и желала успехов. Наши разговоры были весьма приятельские, поскольку от рабоче-делового тона в свободное время Анастасия Викторовна напрочь отказывалась. Интересно, как она сейчас справлялась с графиком без меня? Взяли кого-то другого? Но задать этот вопрос я не решился, а Алмазова вообще не говорила о работе.
   Ближе к вечеру я выходил на небольшие прогулки и двигался обычно в сторону Красной Площади, благо от Китай-города до нее было рукой подать. Энергетически заряженная атмосфера центра плохо способствовала умственному расслаблению, но без прогулок мне было бы совсем дурно. Находясь в состоянии полной «загрузки», я шел по городу и практически не слышал внешних звуков, словно находясь в потустороннем измерении. Возле Кремля всегда было много туристов, и я иногда кидал на них случайные взгляды, читая в глазах иностранцев восторг и одобрение от столичных красот. Если прогулки затягивались, и я в своих брожениях достигал конца Тверской улицы, то по возвращению назад останавливался на передышку в ГУМе, присаживаясь прямо возле фонтана на первом этаже.
   Один раз там же мне удалось познакомиться с одной очаровательной девушкой, студенткой МГУ, и в любое другое время наше знакомство могло перейти вполне в романтическую стадию, но не сейчас, когда я был по уши загружен возложенной задачей.
   Едва я только возвращался домой, со щелчком дверного замка продолжалось изучение материала.
   С окончанием общей теории я переключился на подробное изучение самых крупных существующих транснациональных корпораций. Это были «Эксон Мобил», «Бритиш Петролиум», «Дженерал Электрик», «Роял Дач Шелл», «Дженерал Моторс», «Тойота», «Ай би эм», «Интел», «Майкрософт», «Эппл», «Кола-Кола», «Пфайзер» и многие другие. В основном крупные корпорации работали внутри определенной области, лидерами которых на сегодняшний день выступали компьютеры, нефть, автомобилестроение, производство продуктов питания и химии. Меньше остальных уделяли внимание фармацевтике, торговле, телекоммуникациям, металлургии, строительству и СМИ. До последних лет абсолютными лидерами по национальной принадлежности корпораций считались американцы, но уже в 1989 году пальму первенства перехватили страны западной Европы. Не отставали и японцы.
   После всего прочитанного и изученного я про себя подумал, а на хрена мне, собственно, все это нужно было? Вопрос, конечно, риторический, и весьма запоздалый, но все же промелькнул в моей голове.
   Дело-то все в том, что Меленков теоретически готовил базу для российской корпорации! А это уже особая специфика!
   И я, передохнув немного, углубился в изучение российской истории, связанной с развитием отечественных международных компаний. Оказывается, что уже в советские времена существовали отечественные международные фирмы. Примером российской ТНК с «советским прошлым» может служить «Ингосстрах» со своими дочерними и ассоциированными фирмами и отделениями в США, Нидерландах, Великобритании, Франции, Германии, Австрии, а также ряде стран СНГ. Но большинство российских корпораций сформировались, однако, уже в девяностые, после распада СССР, что и подразумевалось новой почвой капитализма.
   Подобно тому, как на Западе развитию ТНК предшествовали международные картели, так и в постсоветской России главной формой концентрации производства и экономической власти стали финансово-промышленные группы (ФПГ) – объединения ряда фирм под общим контролем. Они формировались в основном на базе бывших советских главков или министерств, часто под руководством их бывших министров или заместителей министров. Фактически именно эти группы в период распада СССР служили своеобразным хранилищем для консервации старых структур. Их сохранение было весьма целесообразным для новой переходной экономики России.
   Всплеск развития и активности современных российских корпораций породила приватизация, в результате чего появился целый блок мощных организационно-хозяйственных структур нового типа (государственных, смешанных и частных корпораций, концернов, финансово-промышленных групп), способных успешно действовать на внутреннем и внешнем рынках.
   Хотя российский бизнес очень молод, многие отечественные фирмы уже вошли в списки ведущих ТНК планеты. Так, в составленный газетой «Файнэншл Таймс» рейтинг 500 крупнейших компаний мира вошли такие российские компании, как ОАО «Газпром», «Лукойл» и РАО «ЕЭС России». В списке 100 крупнейших военно-промышленных корпораций мира, составленного в 1999-м году американским еженедельником «Дефэнс ньюс», присутствуют два российских объединения – ВПК «МАЛО» (32-е место) и АО «ОКБ Сухого» (64-е место).
   В одном из журналов мне удалось найти любопытную таблицу крупнейших отечественных компаний за прошлый 1999 год:

   Как можно заметить, семь из десяти компаний работают в нефтяной и нефтегазовой отраслях. По «Газпрому» и РАО «ЕЭС» вообще отдельный разговор, так что их в общей список можно было не включать даже по объему реализации.
   Как и прежде я занялся изучением истории каждой отдельной отечественной корпорации. Большинство из них плотно встали на ноги в 90-е годы, годы потрясений, шока, крушений, наверное, самые тяжелые годы в российской истории. Многие из будущих корпораций достались новым владельцам практически за гроши. Дело в том, что печально знаменитые залоговые аукционы, на которых бессовестно распродавались богатства страны, проходили в строго ограниченном круге доступа. Грубо говоря, только среди своих. Иностранным компаниям, готовым предложить гораздо больше денег, доступ на аукционы был воспрещен.
   Кратко об этих мероприятиях я был осведомлен, еще когда развивал собственный бизнес в 1992—1996 годах.
   Неожиданно зазвонил телефон. Я вздрогнул и посмотрел на настенные часы – половина второго ночи. Кто мог звонить в такое время?
   – Я слушаю.
   – Привет Платон, – донесся до меня усталый голос Меленкова. – Ты мне нужен завтра. Можешь подъехать к девяти часам в министерство?
   Вопрос был явно риторический, но Анатолий Петрович редко прибегал к безапелляционным фразам, давая подчиненному самому решать, даже если решение состояло из одного возможного варианта.
   – Да, конечно.
   – Хорошо, как настрой?
   – Боевой.
   – Молодец. Оставайся в том же духе. До завтра!
   Положив телефон, я наконец-то по-настоящему ощутил, как зверски устал.
   Минут через пятнадцать я осознал, что смотрю в одну точку, при этом внутри настолько четко чувствовалось биение сердца, что импульсы от ударов отражались даже в самых удаленных конечностях моего тела.
   Наскоро умывшись, я добрался до постели и мгновенно вырубился. К счастью, в эту ночь мне не снились корпорации. Но зато я видел родителей. Сон был быстрый и очень короткий – они шли по Красной Площади и улыбались, держась за руку. Ни один из них не проронил ни слова, и даже отец не сказал напоследок свое фирменное «ты должен остановить эту войну».
   Проснувшись на миг, я ощутил странное чувство дискомфорта, словно из спокойной и счастливой среды вернулся в жестокий и озлобленный мир. На часах была половина пятого. Спать оставалось совсем ничего.
   Наутро голова немного прояснилась, а двойная порция кофе помогла взбодриться. Правда, перед этим я еще вылил на себя три тазика ледяной воды.
   Машинально поглощая завтрак, я размышлял над тем, с какой целью Меленков вызвал «ни свет ни заря». Неужели решил, что время уже вышло и пора проэкзаменовать абитуриента? Но в таком случае абсолютно никакого плана по созданию современной корпорации у меня еще не было и в помине быть не могло.
   Погода была ясная, солнце ярко светило в безоблачном небе. Доехав на метро до станции «Смоленская», я прогулялся немного по старому Арбату, поскольку приехал на сорок минут раньше. Практически все магазинчики еще были закрыты, но людей хватало даже в этот ранний час. Видимо, многие просто шли в сторону работы.
   Пребывая в сильнейшем волнении, я ступил на территорию МИДа, когда стрелка часов показывала без десяти минут девять. Охране я предъявил документы и сказал цель визита. Пропуск на меня был выписан еще три дня назад.
   Стараясь успокоится, или хотя бы скрыть свое волнение, я достиг кабинета Меленкова, осторожно постучав.
   Анатолий Петрович бодро приветствовал меня. В кабинете больше никого не было.
   – Как успехи, молодой? Все изучил?
   – Если честно, то еще в процессе, – нехотя признался я.
   – Это и понятно, – кивнул Меленков, как будто и не ждал другого ответа. – Но есть ли хоть что-нибудь, чтобы ты мог посоветовать создающейся компании.
   Я ожидал такого вопроса, и всю дорогу только и думал, как на него ответить. Слава Богу, не прошли даром бессонные ночи изучений.
   – Будь у меня неисчерпаемые запасы богатств, я бы развивал корпорацию в нескольких отраслях. Желательно, самых прибыльных. Ведь большинство из крупнейших транснациональных корпораций мира действуют в своей, узко направленной области, будь это нефть, газ, машины, медицинские препараты. Хотя есть, разумеется, и исключения. Вот, например, компания «Филипс» работает в области электротехники, светотехники и медицинского оборудования, а также владеет маркой «Авент», которая специализируется на производстве принадлежностей для кормления детей с самого раннего возраста.
   – Я вижу, ты неплохо подготовился, пусть даже времени было мало. И скажу тебе следующее – порой слова, сказанные в большом волнении и даже страхе, могут принести замечательные идеи.
   Я покраснел.
   – Не переживай, ничего сверхъестественного я от тебя не потребую, кроме полной собранности и отдачи. А сейчас ты пройдешь со мной в кабинет, где будет проводиться обсуждение проекта новой корпорации, сядешь в уголок, и будешь молча смотреть и слушать. Все понял?
   – Да, конечно.
   Поднявшись в еще большем волнении, чем испытывал до прихода сюда, я проследовал за Меленковым по длинному коридору, устланному красной ковровой дорожкой до лестницы, ведущей вниз.
   Я ступал на нее с неуверенностью младенца, вылезающего на свет Божий, практически ощущая, как пуповина предыдущих лет тянет меня назад и не дает вздохнуть полной грудью. И в чем-то я был прав – я вступал в новую жизнь, и учился дышать по-новому.

Глава 13

   Корпорация «Голиаф» была образована летом 2000 года и первый год не занималась собственным производством вообще, а лишь скупала акции ведущих компаний в различных отраслях, обанкротившихся после дефолта. Первой жертвой «Голиафа» стали средства массовой информации – ведущие телеканалы, газеты, журналы. Анатолий Меленков справедливо полагал, что для дальнейшего развития новой компании необходима общественная поддержка, а телевизор и пресса в этом плане могут обработать народ лучше любого гипнотизера, что наглядно доказали выборы президента в 1996 году.
   Год спустя Меленков покинул пост Министра Иностранных Дел и собственноручно возглавил процесс. К тому времени «Голиаф» уже был способен использовать «свободу слова» по своему усмотрению, и начал вершить собственную политику правды.
   Используя свое влияние в правительстве, Меленков стал забирать наиболее лакомые контракты на строительство жилья для очередников. Получалась традиционно русская цепочка – государство выделяло средства на постройку, которые в свою очередь брало в кредит у доверенных банков, контролируемых партнерами Меленкова.
   После выхода на строительные площадки, «Голиаф» опять-таки не делал никаких физических телодвижений, а лишь нанимал зарекомендовавших себя подрядчиков и контролировал процесс. А контроль был жесткий, ведь Меленков больше всего на свете ненавидел две вещи – когда его обворовывают и когда не выполняют поставленных задач. Стройки должны были сдаваться в срок и не на день позже. Об этом прекрасно знали руководители подрядных организаций. А тотальный контроль за расходованием средств позволил резко снизить строительные затраты, тем более что стройматериалы запрещалось покупать у собственных поставщиков – Меленков закупал их исключительно у партнеров в Китае по грошовым ценам, и если у кого-то возникали сомнения в их качественности, то со своим мнением никто не лез.
   В итоге экономилась треть выделенных государством средств, которую «Голиаф» с чувством выполненного долга присваивал себе. Этот нюанс, разумеется, не оглашался, а власти в свою очередь были довольны, что заказ выполнили в сроки и без запросов о дополнительном финансировании. Зато телевидение и пресса широко освещало выполнение проектов молодой компании, придавая ей поистине благородный облик.
   Параллельно с этим «Голиаф» развивал внедрение в другую золотую отрасль страны – алюминий. Для этого требовалось взять под контроль две крупнейшие к тому моменту структуры – «Русский алюминий» и «Сибирско-Уральскую алюминиевую компанию», образованные не так давно путем слияния основных игроков на рынке алюминия.
   И здесь, надо сказать, корпорация Меленкова столкнулась с гораздо большими трудностями, поскольку все вакантные места в этой отрасли были давно распределены и контролировались олигархами. Пришлось поднажать и использовать так называемый «административный ресурс» чтобы ворота сказочного мира отворились с легкостью пещеры, в которой Али-Баба искал сокровища.
   Но после внедрения в алюминий олигархи не на шутку озаботились проблемой развития «Голиафа», доселе не сующей нос в их дела, и, объединившись, «поперли во власть». Тогда еще мало кто знал истинную полноту возможностей Меленкова.
   Это привело к тому, что в конце 2003 года одного из самых ярких представителей бизнеса арестовали в собственном самолете. Им явился Михаил Ходорковский, и активы «Юкоса» в рекордно короткие сроки были «унаследованы» более сильным «преемником».
   Так «Голиаф» вторгся в нефтянку.
   Два года спустя ожил самый грандиозный проект корпорации – «Международный банк Голиаф», имеющий штаб-квартиры в Москве, Лондоне и Нью-Йорке. Банк был образован совместно с зарубежными партнерами Меленкова, известными на весь мир банкирскими семьями, такими, как Рокфеллеры, Ротшильды, Морганы и Варбурги.
   В дальнейшем Международный банк «Голиаф» стал крупнейшей базой для переброски финансовых средств из Америки, Англии и Европы в Россию. Получая колоссальные средства под минимальные проценты – от 2% до 4%, «Банк Голиаф» кредитовал их в России под уже родные ставки – 8%-15%.
   Деятельность банка складывалась в трех направлениях: инвестиционное банковское дело, биржевая торговля, управление активами и ценными бумагами.
   С развитием банка у Меленкова практически сорвало «финансовую крышу», открыв перед «Голиафом» реализацию любых проектов. И корпорация смело устремилась на покорение всего, что могло принести доход.
   За один только 2007 год корпорация скупила 21% акций «Газпрома», став крупнейшим после государства акционером газодобывающей компании, и 16% акций РАО «ЕЭС России».
   Параллельно с этим был образован второй по величине после «Мосфильма» кино-концерн «Ф-К», базировавшийся на территории одного из московский заводов.
   Дочерними филиалами корпорации было выкуплено 25% акций компании «Авент», одного из лидеров на рынке продукции для мам и малышей.
   «Голиаф» активно финансировал научно-исследовательские разработки, не отставая от своих зарубежных коллег.
   «Голиаф» вкладывал деньги в акции ведущих корпораций мира, в основном американских.
   Последней отраслью, в которую залез «Голиаф», была фармацевтика.
   К середине 2007 года корпорация «Голиаф» становится крупнейшая в мире, и входит в тройку влиятельнейших компаний по версии журнала «Форбс», имея оборот в 453 миллиарда долларов. В компании трудится около 350 000 работников.
   Центром мозговой активности корпорации с 2004 года была назначена управляющая компания «Первый Элемент», в которой велась главная аналитическая работа, а также контролировалась деятельность различных отраслей «Голиафа».
   История столь стремительного возвышения самой корпорации вызывало множество вопросов в среде западных наблюдателей, поскольку не имела аналогов в мире. Более того, нарушая все возможные законы в области монополии, «Голиаф» никогда не становился объектом пристального внимания со стороны государства, поэтому многие журналисты писали об особом интересе властей в корпорации. И такой интерес, несомненно, был, поскольку Меленков через свой банк мог закрыть любые финансовые дыры, даже государственного масштаба.
   Физическую безопасность корпорации успешно осуществляла структура, немногим известная как Служба Безопасности Голиафа (СБГ). И без ее профессиональной помощи Меленков, возможно, просто никогда не смог бы вступить в противодействие с олигархическими кланами России. Даже спустя десятилетие никто не имел полного понятия о возможностях и размахе СБГ.
   В своем роде «Голиаф» был уникальной компанией, имеющей вес и доходы практически в каждой ведущей отрасли, кроме машиностроения.
   Но и этот пробел планировалось закрыть смелым проектом, получившим рабочее название «Народный Автомобиль», аналог немецкого Фольксвагена, имеющего дикий успех вот уже несколько десятилетий.
   И поэтому сегодня, третьего мая две тысячи восьмого года Платон Самсонов проснулся в половине шестого утра, предвкушая собственное выступление на Совете Директоров «Первого Элемента», в состав которых он входил. «Народный автомобиль» был его первым проектом подобного рода, к которому Платон готовился на протяжении трех лет.
   Все эти годы жизнь Самсонова была нераздельно связанна с развитием «Голиафа», и он как последний фанатик трудился на благо компании, разогнавшись в своем усердии так, что уже не мог остановиться.
   Работал без выходных, во многом беря примеры с Меленкова, хотя всегда мог взять любой день для отдыха, но делал это в случае крайней напряженности. Вырабатываясь до износа, Платон и отдыхать любил с размахом, опять же беря пример с шефа. Несколько раз в году он отправлялся в увлекательные путешествия по самым занимательным местам планеты. Наконец-то сбылась мечта посмотреть мир.
   Анатолий Петрович еще не раз убедился в способностях и преданности Самсонова, его кипучей энергии, новаторских подходах, простой порядочности и честности. Несомненно, в структурах «Голиафа» Платон раскрыл свой потенциал на все сто процентов. И разумеется, он был за это очень хорошо вознагражден.
   Меленков никогда не старался выделять любимчиков среди своих сторонников, хотя и относился ко всем с уважением. Не смотря на это, Платон чувствовал, что к нему у шефа особое расположение, наверняка связанное с историей на заправочной станции в конце 1999 года. Правда, Платон понимал, что помимо его в «особом списке» стоят как минимум Александр Соколов (руководитель СБГ), и Анастасия Алмазова.
   Последняя вообще, казалось, имела к тайнам Меленкова самый близкий доступ. Жили они раздельно, но в среде сторонников Меленкова ходила давняя убежденность в их любовной связи. Такой момент, несомненно, имел место быть, но ошибались люди, которые строили выводы об их отношениях, основываясь лишь на этом.
   На самом деле Меленков и Алмазова во всех смыслах были гораздо ближе не только любовников, но и старых супругов, и если в самые засекреченные планы Анатолия Петровича не была посвящена Анастасия Викторовна, значит, не был посвящен никто.
   Сделав утреннюю зарядку и немного пробежавшись по участку собственного дома – 60 соток цветущей земли позволяли это – Платон проплыл несколько кругов в тридцатиметровом бассейне, находившимся параллельно с большим каминным залом на первом этаже, и стал быстро собираться, слегка перекусив.
   Красивый загородный дом коттеджного поселка «Горки-7» на Пятницком шоссе находился в левом дальнем углу поселка, примыкая к небольшой лесной зоне, позади которой протекала речка. Непосредственно на участке росли красивые сосны.
   Сам двухэтажный дом на 600 квадратных метров, по сути предполагался на одну семью, не смотря на столь внушительный метраж. Первый этаж занимали большой каминный зал, бассейн, кабинет и библиотека, а на втором расположились три большие спальни с комнатой для прислуги.
   Жил Платон один, остальные спальни изредка занимали гости. Прислуги в доме тоже не было, лишь дважды в неделю приезжала зарекомендовавшая себя «домохозяйка», которая вылизывала весь дом, стирала вещи и изредка готовила.
   Совещание по вопросу проекта «Народный автомобиль» было назначено на воскресенье, не смотря на выходной день, поэтому белоснежный «Форд Мустанг» пронесся по пустынным дорогам столицы как по маслу.
   Управляющая компания «Первый Элемент» арендовала двадцать самых высоких этажей в башне «Федерация» делового комплекса «Москва-Сити» – с 42-го по 62-й. Рядом строившаяся вторая башня той же «Федерации», соединенная с первой высоким и красивым шпилем, предполагалась на 32 этажа выше, но окончание ее строительства весьма затуманили измененные сроки из-за мирового финансового кризиса.
   Приехав за полтора часа до начала, Платон разместился в своем комфортабельном кабинете на последнем этаже – где располагались кабинеты всех семи директоров управляющей компании – и вызвал помощницу, которая наверняка уже тоже приехала.
   Евгения Смольная, молодая красивая девушка с яркими волосами каштанового цвета и энергичным огоньком внутри больших, обжигающих глаз, похожих на блеск ограненных алмазов, подошла в течение пяти минут. Двигавшись быстро, но невероятно плавно и мягко, она напоминала крадущуюся пантеру, которая не делает лишних движений, заставляя пространство обволакивать линии ее стройного тела. Как всегда очаровательно свежа и непосредственна, она положила на стол руководителя толстую папку предполагаемого проекта, над которым вот уже три года бился целый отдел во главе с Самсоновым.
   Смотря на свою помощницу, Платон не без улыбки вспомнил, что все работающие «Первого Элемента» в этой жизни были на сто процентов уверенны лишь в одном – он с ней спит.
   И как всегда то, во что абсолютно верят все, оказывается ложью – самым близким контактом между ними был невинный поцелуй в щечку, которым Платон наградил Евгению в день ее рождения. Помимо внешней красоты, Смольная обладала всеми качествами ценного сотрудника, включая непередаваемое чувство такта и бьющий фонтан интересных идей по выходу из затруднительных ситуаций. А нашел Платон столь ценный цветочек среди своры гадюк, как он любил называть отдел кадровиков подразделения, отвечающего за снабжение газовой отрасли, поскольку оно было наполнено в основном представительницами женского пола особого типа, словно специально подобранные, и творилось в нем только гадостей и подхалимажа, сколько хватило бы на корпорацию в целом! Да, и кстати – внешне отдел больше напоминал конкурс красоты, поскольку все девушки были как на подбор. Специально отбирали или случайно, он не знал.
   Платон всегда удивлялся, почему честолюбивые сотрудники, решив взять барьер карьеры, начинают вести себя как последние змеи, подставляя других, а не стараются выделиться качеством проделанной работы.
   Евгения Смольная в этот коллектив вписаться не смогла, поэтому через два месяца после прихода написала заявление об увольнении. А поскольку на нее уже «накатали» гордую папочку доносов, превосходящую по величине все остальные, Платон искренне заинтересовался новой сотрудницей. Она некомпетентна, глупа, забывчива, необщительна и прочее-прочее.
   Руководствуясь такой характеристикой, Платон за неделю нашел доказательства, опровергающие все пункты, и лишний раз убедился в том, что ядовитым отделом следует заняться вплотную. Разумеется, это вызовет бурный протест его подчиненных и даже некоторых равноправных партнеров, которые с радостью спят со многими представительницами вышеупомянутого отдела, обещая тем дальнейшее продвижение. Уже несколько раз Платон пробовал поменять штат, и один раз даже был глубоко уязвлен за это, когда один из руководителей смежных отделов прозрачно намекнул на его собственную связь со Смольной, хотя это и было ложью. Но тогда Самсонов стерпел и сдержал гнев, хотя и заехал пару раз обидчику по печени в лифте, когда никто не видел.
   Теперь же решил уделить кадровому отделу самое пристальное внимание, поскольку прекрасно знал, как алчущие и бесстыжие женщины могут испортить процесс работы в целом, если отбирать их по форме зада и груди.
   Более того, если бы Меленков – который разве что за «Первым Элементом» не мог проследить досконально – знал о таком положении вещей, то разнес бы подчиненных в пух и прах.
   – Платон Сергеевич, – приятным голосом спросила Смольная, – не желаете кофе?
   – Нет, спасибо Жень, – он любил называть ее неофициально, – как наши динозавры, не подползли еще?
   Динозаврами Платон называл остальных членов совета директоров, самому младшему из которых недавно стукнуло шестьдесят.
   – Нет, пока еще никого, хотя две служебные машины Александра Яковлевича со вчерашнего дня не покидали стоянку.
   Понятненько, подумал Платон, значит Рицкий всю ночь провел в кулуарах любовницы, которой недавно приобрел апартаменты в соседней башне «Санкт-Петербург», стоявшей севернее «Федерации». Самым смешным во всем этом было то, что соседний комплекс, также состоявший из двух башен «Москва» и «Санкт Петербург», построенный компанией «Капитал Групп», еще не был сдан в эксплуатацию, и проживать в нем тем более никто не мог.
   Рицкий же договорился с руководством застройщика, и целый этаж вылизали так, словно готовились к приезду английской королевы. Уж очень Александр Яковлевич ценил свою любовницу, привезенную из Франции, которая по-русски говорила не лучше арктического тюленя.
   – Хорошо. Как я выгляжу?
   – Как всегда на высоте, – улыбнулась Смольная. – Чуть не забыла, вчера вечером звонила Алмазова и хотела очень вас услышать. Я обещала передать информацию, но не смогла, поскольку все телефоны были отключены.
   Да, вчера Платон действительно отключил мобильные, готовясь к сегодняшнему совещанию. Но он прекрасно знал, что если бы у Анастасии Викторовны было бы что-то срочное, она нашла бы способ с ним связаться – спутниковый телефон, находящийся всегда рядом, не отключался никогда. Но всего несколько людей знали его номер, включая Алмазову.
   – Большое спасибо, я ей наберу. А теперь оставь меня, пожалуйста. Надо подумать.
   Смольная понимающе кивнула и вышла.
   Развернув перед собой проект, Платон мельком пробежался по многочисленным страницам, где содержалось все – идеи, расчеты, графики рыночных тенденций, положительные и отрицательные прогнозы, статистические данные опросов, несколько плановых затрат, и многое-многое другое.
   Автомобильная промышленность в России хромала так, что даже подставленные государством костыли в виде дополнительных кредитов не могли скрыть эту инвалидность. Но дело даже не в падении спроса – еще до него тот же ВАЗ, уверенно державший лидирующие позиции по продажам в стране, постоянно нес убытки. Вопрос «почему» мог задавать лишь иностранец, поскольку все русские знали, как сильно завод опутан бандитскими группировками. Людям с фантазией можно было представить завод в виде воспетого Ильфом и Петровым золотого теленка, имеющего сотни плодоносящих сосков, возле которых алчно паслись криминальные структуры.
   Мало что изменилось с уходом предпринимателя Бориса Березовского, разве что игроки.
   Более того, качество выпускаемых машин оставляло желать лучшего, а сама «начинка» сильно отставала от западных аналогов.
   Эта и множество других причин заставила задуматься Самсонова о возможности создания качественно нового проекта отечественного автопрома, с которым, как говориться, и в свет не стыдно выйти. Разумеется, подобный проект требовал бы глобальных финансовых вложений, привлечению солидного количества профессионалов из-за рубежа, а также отечественных конструкторов, но в случае успеха дело того стоило. Задача стояла очень сложная – надо было создать не только нечто новое, но и в чем-то опередить лидеров западного мира, имеющих колоссальный опыт за плечами.
   В этом плане Платон решил уподобиться японцам. Дело в том, что считалось, будто бы жители страны восходящего солнца всегда были плохими первооткрывателями. Начиная с конца девятнадцатого века, японцы лишь перенимали все лучшее, что было создано западным миром. Касалось это многих областей, например, военной и промышленной. Стоит вспомнить даже то, что плачевно знаменитая Цусима была выиграна адмиралом Того в результате применения тактических идей адмирала Макарова. Грубо говоря – нас побили нашим же наследием.
   Но если японцы перенимали что-то новое, то уже могли настолько улучшить это своими руками, что модернизация превосходила оригинал в разы. Поэтому первоначально они этим и занимались – закупали образцы лучшей военной техники и успешно совершенствовали ее.
   Парадокс ситуации заключался в том, что именно у японцев Платон и решил «позаимствовать» кровных идей для создания их превосходящего аналога. За образец была взята зарекомендовавшая себя модель «Тойота Приус», машина с гибридным двигателем, потрясшая американский рынок.
   Гибридный автомобиль от обычного отличался, прежде всего, своей экономичностью, поскольку в дополнение к двигателю внутреннего сгорания в нем был установлен электрический аккумулятор, играющего роль буфера для двигателя.
   В результате чего изначальная мощность двигателя такого автомобиля снижалась на 30—50%, что помогало сильно экономить на топливе и наносить меньший вред экологии.
   Аккумулятор заряжался рекуперативным способом, то есть при торможении (электроэнергия, вырабатываемая тяговыми электродвигателями, работающими в генераторном режиме, возвращалась в электрическую сеть).
   Не смотря на то, что первый автомобиль с гибридным двигателем был разработан еще в 1900 году легендарным Фердинантом Порше, основателем одноименной марки, серийное производство гибридных легковых машин началась лишь в 1997 году компанией «Тойота». Тогда это был первый «Приус».
   Семь лет спустя «Тойота» выпустила второй «Приус» и начала продажи в штатах, поскольку первый аналог продавался изначально лишь в пределах Японии. Спустя десять лет легковые автомобили с гибридным двигателем все больше покоряли мир, но настоящего бума еще не произошло.
   Проблемой массового производства таких автомобилей объяснялся дефицитом никель-металл-гидридных аккумуляторов (вторичный химический источник тока, в котором анодом является водородный металлогидридный электрод (обычно гидрид никель-лантан или никель-литий), электролит – гидроксид калия, катод – оксид никеля).
   По сути это была та же батарейка, только больших размеров. Используемый никель стоил достаточно дорого, и не каждый производитель был в состоянии нести такие затраты.
   Изначально именно этот факт поставил Платона в тупик, поскольку одной из главных ставок на преимущество автомобиля он хотел сделать цену, при этом особо не проигрывая в качестве. Лишь полгода назад ему удалось заключить негласное соглашение с руководителями «Норильского Никеля» о том, что они будут отпускать проекту «Народный Автомобиль» необходимое количество никеля по сильно заниженной цене.
   В благодарность Самсонову пришлось пообещать им десятипроцентную долю в проекте, если он состоится, и лоббировать один интересующий их закон через подконтрольных Меленкову правительственных чиновников. Плата была немалая, но того стоило.
   Место для строительства нового завода планировалось найти изначально в Москве, поскольку множество старых предприятий еще советского периода или стояли, или работали в четверть своей силы, занимая гигантские территории. Первым на глаза попался «ЗИЛ», занимаемый обширные владения прямо за третьим транспортным кольцом в районе Автозаводской. Часть территории уже занимала киностудия «РВС», снимая отечественные сериалы и используя пустые территории завода для красочных погонь со стрельбой, взрывов специально возведенных зданий, просто прогулочных зон для главных сцен.
   Московская администрация уже пыталась посягнуть на занимаемую «ЗИЛом» площадь, но по слухам получила отпор от старой генеральской гвардии, контролировавшей завод.
   Теоретически, Меленков мог действовать более решительно, но после подробного расчета аналитики пришли к выводу, что использовать застроенные цехами земли невыгодно, ведь переоборудование ангаров обошлось бы дороже, чем строительство новых.
   Со временем пришли и к другому плачевному выводу – найти добросовестную рабочую силу в столице оказалось весьма трудным занятием. Москвичи по большей части обленились, и требовали баснословных окладов, а приезжие со стран бывших республик СССР по большей части годились для строительства жилых домов. В теории их можно было обучить новому ремеслу, но поскольку положение приезжих в столице было весьма шатким, для перестраховки решили использовать местных жителей, но уже в другом городе.
   Поскольку с Москвой решили распрощаться, после многомесячных исследований остановились на республике Карелия, даже нашли подходящие земли недалеко от Петрозаводска для постройки завода. Местные жители, карелы, хоть и составляли на сегодняшний день ничтожные десять процентов населения, славились своим трудолюбием и рабочей организацией. Большим плюсом было еще то, что никто из них никогда не сталкивался с реальностью русской автопромышленности, и поэтому знать не знал о многочисленных способах схалтурить, прогулять или саботажничать на предприятии.
   Разумеется, отобранных карелов нужно было полностью обучить новой профессии, а также привить идеологические мысли создаваемого проекта. К сожалению, опять пришлось бы прибегать к опыту японцев, которые даже русских на своих технических центрах заставляли изучать историю «Тойоты» от и до, дабы знать и гордиться той компанией, в которой работаешь.
   В случае если бы проект «Народный Автомобиль» прошел «цензуру» совета директоров «Первого Элемента» и лично Меленкова – в течение пяти лет после продажи первой машины планировалось построить еще два завода для будущей утилизации отработавших двигателей, поскольку эта проблема так же ярко стояла на повестке дня, если речь шла о будущем гибридных автомобилей. Первооткрывателями и тут оказались японцы, которые предлагали лично утилизировать отработавшие двигатели, и даже приплачивали автовладельцам за их сдачу по двести долларов.
   В перспективе планировалась разработка специальных станций для зарядки гибридных автомобилей, которые работали бы на солнечной энергии, перерабатывая ее в электрическую.
   Стараясь экономить на всем, кроме качества, проектная цена автомобиля в базовой комплектации не должна превышать четырехсот пятидесяти тысяч рублей, при этом даже самая простая версия будет оснащена кондиционером и пятью подушками безопасности.
   Столь низкая цена для автомобиля подобного уровня должна была стать главным козырем при выходе на мировой рынок.
   Специально для российских граждан, большинству из которых такой автомобиль будет, тем не менее, не по карману, была разработана уникальная кредитная линия. При первоначалом взносе десять процентов, «Международный банк Голиаф» давал бы рассрочку до семи лет под ничтожно маленькие пять процентов годовых.
   Первоначально для этого планировалось выделить свободные средства в размере тридцати миллиардов рублей.
   Еще три года назад, когда появились первые идеи проекта «Народный Автомобиль», Самсонов с трудом представлял, как довести мечту до конца, а сегодня уже была укомплектована команда ведущих специалистов в области машиностроения.
   Для дальнейшего развития проекта уже не хватало того финансирования, которое было выделено на исследования и предварительные разработки.
   Оставалось только дать отмашку, поэтому Самсонов не скрывал, что волнуется перед выступлением на совете директоров «Первого Элемента».
   Просмотрев еще раз толстенькую папочку проекта, он решил немного отвлечься, позвонив Алмазовой.
   – Привет Платончик! – услышал он приятный и бодрый голос. Алмазова единственная, кто называл его подобным образом, но только наедине. За годы работы между ними установились очень приязненные и близкие отношения, которые больше напоминали связь матери и ребенка. Платон искренне восторгался энергией и умом этой женщины, доверял ей во всем, беря пример с Меленкова, и старался помочь при необходимости в первую очередь. Но он никогда бы не смог назвать ее на «ты».
   – Доброе утро, Анастасия Викторовна! – как можно теплее постарался ответить Платон.
   – Как самочувствие? Предвкушаешь?
   – Если честно, то очень волнуюсь.
   – Это нормальное чувство, придется с ним совладать, и ты это сможешь, – подбодрила Анастасия Викторовна, – а теперь наберись терпения и глотни побольше воздуха, ведь к вам на собрание приедет сам Меленков.
   – Да вы что?! – не поверил Платон, поскольку знал, что на подобных собраниях Анатолий Петрович никогда не присутствовал, ставя свою резолюцию уже после принятия решений советом директоров. Он мог утвердить проект, согласно со всеми, а мог и без их воли, также как мог и отклонить утвержденную идею вопреки всем.
   – Я настоятельно попросила его присутствовать, поскольку прекрасно знаю, как тебя недолюбливают отдельные члены совета.
   – Что правда, то правда, – согласился Платон, вспоминая Красовского.
   – Так что сегодня выступи по полной, и разнеси их возражения по всем фронтам!
   – Постараюсь! Спасибо огромное за помощь!
   – Не стоит, Бог с тобой!
   И она повесила трубку. На душе у Платона стало намного теплее, новые силы подкрепляли необходимую уверенность. Не желая тревожить помощницу или вызывать секретаря, он сделал себе кофе и, погруженный в мысли, стал медленно попивать, смотря вдаль в панорамное окно на высоте шестьдесят второго этажа.
   Через пятнадцать минут в дверь тихо постучались.
   – Платон Сергеевич, – услышал он голос Смольной, – все уже в сборе, и машина Анатолия Петровича только что подъехала на стоянку.
   – Спасибо, я сейчас спущусь.
   Зал для заседаний совета директоров располагался этажом ниже, окнами смотря на красивые центр столицы. Большой вытянутый стол по центру был рассчитан ровно на восемь персон, хотя самый главный стул посередине, предназначавшийся Меленкову, обычно пустовал. При входе Платон поприветствовал всех остальных членов теплым рукопожатием, и расположился на своем кресле в дальней части стола, поближе к большой плазменной панели, висящей на стене.
   Через несколько минут вошел Меленков, и все встали. Анатолий Петрович также просто прошелся по каждому, приветствуя лично.
   – Ну что, господа, начнем, – поднялся Эммануил Феликсович Красовский, председатель совета директоров, когда все, наконец, расселись, – С главным вопросом на повестке дня вы должны были ознакомиться еще неделю назад, поэтому я сразу предоставлю слово его главному куратору Платону Сергеевичу Самсонову.
   – Благодарю вас, Эммануил Феликсович, – поднялся Самсонов. – Я еще раз приветствую всех и хочу полноценно представить завершенный полностью на бумаге проект под рабочим названием «Народный Автомобиль», требующий лишь вашего одобрения для дальнейшей жизни.
   Красовский слабо улыбнулся, что ни ускользнуло от Самсонова. Меленков сидел невозмутимо, ничем не выдавая своих мыслей. Остальные члены совета директоров изображали самое пристальное внимание.
   Несмотря на то, что поверхностно о проекте знали все, а некоторые даже внимательно следили за его разработкой, Платон стал подробно рассказывать о нем с самого начала. Руководствуясь в помощи подготовленными данными, он подошел к своему ноутбуку и направил первые таблицы прямиком на большой плазменный экран телевизора, комментируя каждую. Порой Платон отходил от статистических данных и холодных расчетов, для разбавки вставляя собственные, слегка философские мысли.
   – Мы живем с вами в удивительный и весьма противоречивый период экономического развития страны. Удивительно то, что при всех достижениях России в области оборонной промышленности, добычи нефти и газа, драгоценных металлов и прочих отраслях, никому до сих пор не удалось с достоинством покорить мир собственным автопромом.
   Далее следовали слайды, подтверждающие сказанное, и все снова обратили внимание на экран.
   Достигнув конкретно целей и задач, поставленных проектом «Народный Автомобиль», Самсонов сделал небольшую передышку, выпив стаканчик освежающей воды, и продолжил.
   Шаг за шагом, не упуская ни одной мельчайшей детали, Платон рассказывал о проекте, стараясь буквально вдолбить в головы совета его необходимость и безупречность.
   Наверняка многие в глубине души были согласны с ним, но просто так никогда не решились бы выделить добрый миллиард долларов на разработку, и это только для реализации первого этапа, а всего было три. Еще примерно столько же планировалось выделить на кредитную программу для населения страны. Поскольку все приготовления к началу запуска проекта были завершены до мельчайших деталей (даже несколько вариантов кузовов уже прошли одобрение в совете Самсонова), то первый автомобиль должен был сойти с конвейера уже в феврале 2009 года! На сам завод со всем оснащением отводилось полгода – рекордно короткий срок.
   Платон иногда останавливался и быстро пробегался по всем выпытывающим взглядом, желая угадать настроения членов совета, а также давая им необходимые перерывы для осмысления услышанного.
   Часа через полтора после начала выступления Самсонов закончил, внимательно выложив все детали проекта, и приготовился к спорам, мысленно сжав кулаки.
   Первым, как и ожидалось, начал Красовский.
   – Я хотел бы поблагодарить Платона Сергеевича за полноценный доклад, и от лица совета выразить благодарность за столь всестороннее исследование вопроса. Безусловно, данный проект заслуживает самого пристального внимания. Но…
   Началось, подумал Платон.
   – … для начала я хотел бы обратиться к цифрам, без которых, к сожалению, нам никогда не начать ни одного дела. Дело в том, что даже в случае успеха, проект «Народный Автомобиль» по доходности уступает всем существующим проектам «Голиафа».
   Платон был уверен, что по этому пункту ударят в первую очередь. Действительно, желая по максимуму уменьшить стоимость гибридного автомобиля, он был вынужден сократить и доходы корпорации, снизив их до двадцати процентов от каждой проданной машины.
   Разумеется, в случае успеха даже эти проценты принесли бы компании миллиарды чистой прибыли, особенно при выходе на мировой рынок.
   Тщательно обдумав ответ, Платон не спеша, сказал.
   – Не могу не согласиться с Эммануилом Феликсовичем. Но не стоит забывать и об идеологических началах нашей компании, которые были ориентированы на поддержание отечественной экономики и улучшения жизни народа по стране в целом. Несомненно, «Голиаф» многое делает для этого и содержит сотни социальных программ, включая некоммерческую организацию «Пенсионного фонда» для накопительных вкладов россиян, где стоят самые высокие процентные ставки для населения. Но задумайтесь, много ли людей знает про наши достижения в остальных областях корпорации? Только те, которые освещает пресса. Проект «Народный Автомобиль», пусть и обладает не столь колоссальным уровнем дохода, как импорт алмазов из Африки, зато делает нам бесценную рекламу и народную любовь, лишний раз доказывая идеологию корпорации.
   Между прочим, дорогостоящий проект «Новый Свет» тоже в определенной степени направлен на это, или я ошибаюсь?
   Самсонов направил удар удачно, практически под дых Красовскому, который курировал беспрецедентный проект частного строительства нового подмосковного города для очередников с рабочим названием «Новый Свет». Месяц назад проект получил полную поддержку на совете директоров и был одобрен Меленковым.
   Каждый из совета знал, насколько ничтожна документальная прибыль от проекта подобного уровня – тридцать пять процентов, однако каждый из членов также был в курсе, сколько миллиардов отмоют и разворотят при ходе строительства. Возможно, именно последнее и явиться основной прибылью, но об этом не принято было говорить.
   – Нет, Платон Сергеевич, вы абсолютно правы, – ядовитым голосом признался Красовский. – Но не стоит забывать, что с просьбой разработки «Нового Света» к нам обратились власти страны.
   Это было ложью, но лишь с той поправкой, что президент и премьер-министр действительно обращались к Меленкову с подобным предложением. Было это пять лет назад, и государство готово было оплатить треть стоимости проекта. Остальные средства предлагалось привлечь через частных инвесторов, предоставив им взамен ряд налоговых льгот и субсидий. Но даже при помощи государства оставалось раздобыть колоссальное количество средств, и Меленков счет благоразумно отказаться тогда, ведь в долг у «Международного банка Голиаф» никто денег не просил.
   Что изменилось полгода назад, Платон не знал, но Анатолий Петрович вдруг сам решил реанимировать предложенный ранее проект, получивший рабочее название «Новый Свет», обрадовав тем самым всех заинтересованных лиц. Привлекать никого не стали, но воспользовались предложенными государством деньгами, льготами и субсидиями.
   – Желание властей, несомненно, очень важно для нас, – ответил Самсонов, – но поскольку здесь все свои, и лукавить душой никого не просят, попросил бы вас, уважаемый, Эммануил Феликсович, не ссылаться на эту причину в дальнейшем.
   Красовский вспыхнул, но промолчал. Уголок рта Меленкова тронула слабая улыбка, но тут же погасла.
   – Если ли вопросы еще, – заговорил Анатолий Петрович, когда пауза некрасиво затянулась.
   – Да, позвольте, – поднялся Александр Яковлевич Рицкий, заместитель Красовского и его главный помощник, – Платон Сергеевич, вы предлагаете нам сделать ставку, прежде всего, на будущее автомобилей с гибридными двигателями, и даже электромобилей, ведь возможность создания такого подразделения в проекте вы не исключаете в дальнейшем. Основываясь на вашем уверенном выступлении, я могу предположить, что вы лишь поверхностно просчитали варианты полного провала. А ведь еще в семидесятых годах, когда американскую общественность будоражили идеи полной отмены двигателей внутреннего сгорания и создания машин, работающих на водородном топливе, до сих пор не привели ни к чему, и по сей день незаменимый двигатель внутреннего сгорания, хоть и весьма преобразованный с тех пор, лидирует в автомобильной промышленности.
   – Я благодарю Александра Яковлевича за подобное замечание, – ответил Платон, – но могу заверить, что даже в случае полного провала, мы сможем вернуть свои деньги и остаться без убытков, но и без прибыли.
   – Каким же, позвольте поинтересоваться, образом, – спросил Красовский.
   – Все просто – мы продадим проект японцам. Дело в том, что сборочный цех будет оборудован лишь японскими автоматами и во многом по их технологии. Плюс ко всему этому мы создадим отдельный цех для производства никель-металл-гидридных аккумуляторов, для которого крупную поставку произведет «Норильский Никель» по бросовым ценам. В случае нашей победы, «Тойота» получит достойного конкурента по более низкой цене, что не может радовать японцев. Если же проект обречен на провал, «Тойота» с радостью купит с потрохами все производство, чтобы не дай Бог никто другой не опередил их, и предварительные переговоры на эту тему прошли успешно. Возможно, мы даже заработаем на шикарный новогодний банкет для всех сотрудников.
   Казалось, такой ответ устроил всех, и на лицах некоторых Платон заметил одобрительные улыбки.
   Далее последовали вопросы более тонкого характера, касающиеся производства. Во главе главных оппонентов Самсонова по-прежнему выступал Красовский, и было видно, что он весьма обстоятельно подготовился для спора. Иногда его поддерживал Рицкий. Из остальных членов совета директоров высказались лишь двое, да и те попросили разъяснить некоторые технические стороны вопроса.
   Платон стоял насмерть, прекрасно понимая, сколько сил отдал проекту «Народный Автомобиль». Он просто не мог проиграть, и иногда вспоминал завидную уверенность Алмазовой, если та отстаивала свои позиции. Руководствуясь всестороннему изучению проекта, Платон отчаянно отбивался от выпадов Красовского, несколько раз даже старался уколоть в ответ, если определенные вопросы можно было адресовать и к проекту «Новый Свет». Возможно, это было и не очень красиво, но большое желание Красовского завалить проект заставляло Платона обороняться всеми способами.
   Еще спустя час все споры стихли, и поток вопросов прекратился. Платон чувствовал, как сильно устал, но старался не показать этого.
   – Предлагаю проголосовать, – нарушил тишину Меленков, который только слушал до этого, не задавая вопросов.
   Красовский кивнул, и взял на себя организацию голосования на правах председателя совета директоров.
   Свой голос Самсонову отдали пять членов совета. Двое – Красовский и Рицкий – проголосовали против. По уставу управляющей компании, проекты подобного рода принимались лишь единогласно, поэтому окончательное решение теперь лежало на Меленкове.
   – С вашего позволения, – сказал Анатолий Петрович, – я отложу решение этого вопроса до завтрашнего дня. А теперь я хотел бы поблагодарить всех присутствующих и пожелать хорошего дня. Отдельное спасибо Платону Сергеевичу за всестороннее изучение вопроса. В независимости от принятого мною решения могу заявить, что это очень достойный проект.
   И, попрощавшись со всеми, Меленков удалился.
   Еще минут десять Платон одиноко сидел на своем стуле, приводя мысли в порядок, хотя все остальные члены собрания оперативно покинули зал вслед за шефом.
   Строить предположения по поводу решения Меленкова было бесполезно. Скорее всего, он еще сам не определился, поэтому и взял передышку до следующего дня. Но возможно, ему просто не хотелось обижать Красовского, если высказаться сразу за поддержку проекта.
   Погруженный в мысли, Платон проследовал до своего кабинета и заперся изнутри, повинуясь непонятному порыву на время оградиться от мира.
   – Не бойся, тебя никто не обидит, – услышал он тяжелый бас со стороны небольшой ванной комнаты, соединенной с кабинетом. – Здорова, Платон!
   Сильно нагибаясь под дверной перегородкой, в комнату шагнул один из самых больших, и, бесспорно, самых сильных людей на земле – руководитель СБГ Александр Соколов.

Глава 14

   Александр Соколов, или проще, Саша Сокол, олицетворял собой поистине безграничные возможности матушки природы. Прежде всего, это обуславливалось его необъятными размерами. Будучи ростом два метра тридцать три сантиметра, по ширине плеч он был не уже двух поставленных рядом Шварценеггеров. Имея вдобавок ко всему очень широкую и тяжелую кость, Александр никогда не пытался узнать, а сколько он собственно весит. Обычные весы с их ограниченным расчетом его явно не выдерживали.
   Любой здравомыслящий врач при виде Соколова хватался за голову и думал, какого же должно быть тяжело бедному сердцу обслуживать такое тело. Но вопреки всему, Александр обладал отменным здоровьем, и сердце его работало стабильнее швейцарских часов. Никогда в жизни он не болел, не знал что такое даже насморк или кашель. С детства обожал спорт, профессионально занимался вольной борьбой и баскетболом. Правда, ближе к девятому классу, когда его габариты уже оформились сполна, пришлось оставить и то, и другое – бороться было особо не с кем, а на баскетбольном поле, где Соколова все дружно прозвали мутантом, произошло пару неприятных инцидентов с игроками противника, за что Александр был удален из команды. Разумеется, он мог продолжить тренировки и в другом составе, но лично принял решение с баскетболом завязать.
   Родился Соколов в Москве и изначально очень влюбился в этот город. Позже, когда возможность путешествовать по свету стала просто рабочей необходимостью, ни в одном городе мира ему не было хорошо так, как в Москве. Ему просто дышалось здесь легче, легче было думать, работать и отдыхать.
   В моменты редких отпусков Соколов просто уединялся в своем загородном доме в Завидово, где мог выпить не один ящик водки с каким-нибудь другом.
   Пил он, конечно, просто безбожно, хуже космонавта, и знающие люди за километр обходили его настойчивые приглашения «посидеть». Даже боевые генералы падали со стульев, когда Соколов мог спокойно сесть за руль. Алкоголь вообще слабо действовал на его организм, и можно было подумать, что на пути к желудку Александра спирт терял свою природную крепость, словно внутри находились специальные фильтра, поглощающие лишний градус. По этому поводу алкоголь так и не смог завлечь в свои ряды поклонников главного охранника Голиафа, и в рабочем темпе Александр не позволял себе ни капли.
   Он очень любил Россию и русский народ, причем любил практически на генетическом уровне, был патриотом до мозга костей. Но одна крайность всегда перетекает в другую, поэтому Александр откровенно ненавидел всех тех, кто отличался цветом кожи, размером носа, разрезом глаз. Сам себя Соколов называл хранителем русской земли, и очень болезненно реагировал на шутки в этот адрес, мог и по морде дать.
   Возможно, националистические настроения у Александра сильно обострились во времена афганской войны, куда он попал в возрасте двадцати двух лет, хотя сам он это всегда отрицал.
   В первый же день на войне, при переправе через горы к месту дислокации нужного подразделения, их отряд попал в жестокую и кровавую западню, из которой живыми вышло лишь несколько человек, включая Соколова. Несколько верных друзей так и осталось лежать в руинах, оставшихся после бомбежки.
   После этого Александр несколько лет беспощадно уничтожал ненавистных «душманов», по собственной воле делая больше боевых выходов, чем кто-либо другой. Безмерная отвага и удача, неизменно сопутствующая ему, сыскали верную славу – рост количества солдат, желающих идти под руку с Соколовым, рос в геометрической прогрессии, поскольку все поверили в его неуязвимость. Важным фактором пришлось и то, что Александр возвращался всегда с наименьшими потерями, но чаще без них. Большинство кивали на удачу, но лишь немногие могли разглядеть в Соколове блестящего стратега. Никогда больше он не позволял себе попасть в засаду, нападал неожиданно и молниеносно, убивал беспощадно. Немалую роль играли и титановые габариты. По этому поводу даже ходила одна «солдатская легенда», придуманная одним остряком, поклонником древнегреческой культуры. Дескать, сам Зевс-громовержец обронил некогда божественное семя в лоно соколовской матери. Шутка-шуткой, но кое-кем воспринималась всерьез.
   Сам Александр никогда не обижался на подобное, тем более что своего отца он никогда не видел и не знал. Отношения с сослуживцами складывались по-разному, но в основном хорошо. Солдат он любил, особенно русских, а своих ребят вообще берег как зеницу ока. Никогда не посылал парней на безумный риск, а если и случалось, то сам бежал впереди всех.
   Что же касаясь солдат других национальностей – Россия ж ведь всегда славилась своей разнообразностью – их Александр старался обходить стороной, либо просто игнорировал. По этому поводу его ненавидели рядовые из союзных республик, но никто и никогда не рискнул кинуть хотя бы косой взгляд на Соколова. Лишь один конфликт за все время службы произошел у него с солдатами, когда чеченцы избили двух бойцов из его собственного отряда. Преследовали цель побить одного, второй попался за компанию, а причины нападения уходили в такие далекие корни совместного детства, что разбираться сам черт бы ноги сломал. Да Соколов и разбираться не стал – просто разнес в одиночку половину казармы «противника» и дело с концом.
   Отмеченный многочисленными наградами, Александр, к огромному облегчению врагов, победоносно покинул войну в начале 1985 года, продолжив службу уже в Кремлевском полку. Там он познакомился и плотно сдружился с Коржаковым и Барсуковым, и к этим людям всегда относился с большим уважением, даже после того, как в 1996 году они со скандалом были отправлены в отставку президентом.
   Коржакова Соколов вообще считал за старшего брата, и во многом учился, благо жизнь заставила работать бок обок порядочное число лет. Коржаков в будущем возглавил Службу Безопасности Президента, а Соколов встал у руля тайно созданной структуры, известной как Служба Безопасности Голиафа.
   СБП и СБГ работали в самом тесном контакте, практически сливаясь друг с другом.
   Меленкова Александр впервые увидел еще во времена войны в Афганистане, когда Анатолий Петрович приезжал награждать особо отличившихся бойцов.
   Разумеется, от Меленкова не укрылись выдающиеся габариты Соколова, хотя он и слышал раньше о существовании подобного феномена.
   Проходя службу в Кремлевском полку, Александр несколько раз ездил в командировки в составе охраны Меленкова, который в то время возглавлял КГБ, и которого охраняли не хуже Генерального секретаря.
   Так уж получилось, что судьбы этих двух людей переплелись самым тесным образом, и Меленков стал для Соколова практически вторым отцом.
   В 1987 году Александра перевели в КГБ, причем сразу в самый засекреченный отряд «Контра», который состоял всего из восьми бойцов. Фактически это было детище Александра Самсонова, легенды советской контрразведки, и попадали туда лишь лучшие из лучших. Такой боевой подготовки, как проводилась в «Контре», Соколов не видел нигде. Моральная, физическая, психологическая подготовка была выше всех похвал. За три года службы в подразделении Александр, и раньше-то отличавшейся силой, превратился в настоящий боевой танк, способный идти напролом бетонных стен.
   Вообще все то, что касалось войны, постигалось им лучше всех. Никто так не мог организовать оборону, как Соколов. Никто с такой яростью не бросался в атаки, как он. И никто не смог бы так идеально защищать Меленкова, как это делал Александр.
   Быть может, Анатолий Петрович и сам чувствовал это на подсознательном уровне, иначе бы он не поставил у руля своей охраны Соколова.
   Разумеется, были у Александра и слабые стороны, поскольку абсолютно ничем, что располагалось за пределами службы, он не интересовался, и до сих пор искренне считал, что царем зверей является Маугли. Но нельзя сказать, что он совсем не читал книжек – только те, которые касались национальных интересов русского народа, и на эту тему мог вести вполне достойные, даже философские беседы.
   Но на вопросы общего интеллектуального уровня он реагировал по разному: либо краснел и смущался, если спрашивал Меленков, либо откровенно злился, если спрашивали подчиненные, либо просто бил по морде, если спрашивали посторонние люди, но только так, легонько, чтобы не убить.
   За время руководства СБГ Соколовым было предотвращено пять покушений на жизнь Меленкова. Четыре из них удалось предотвратить еще в зародыше благодаря оперативной работе бывших разведчиков и людей, внедренных в самые известные бандформирования по всему миру.
   Один раз даже разбомбили террористическую базу на территории Катара, когда там одновременно собралось пять злейших врагов Анатолия Петровича. По оперативным данным, среди множества вопросов на повестке дня был и вопрос о ликвидации Голиафа.
   И лишь последнее, пятое покушение практически удалось, за что Соколов устроил потом кровавую баню в своем ведомстве.
   Это было в конце 1999-года на территории одной заправочной станции, где Меленкова несколько месяцев поджидал профессиональный наемный убийца Максим Рыбаков, по документам известный как Дмитрий Раулов. Несмотря на свой молодой возраст, он состоял в элите мировых киллеров, подчиняясь одной из самых влиятельных организаций мира – европейскому «Бюро убийств».
   Рыбаков единственный, кто смог подобраться к Меленкову ближе всего, и даже всадить одну пулю. По счастью, помог случай, и пуля прошла сначала через тело заправщика Платона Самсонова, и, как подозревали доктора, слегка изменила свой курс и потеряла скорость.
   Сам же Александр, лучше любого врача знавший законы баллистики, сильно сомневался в их выводах, но с советами к Меленкову старался не лезть. Главным для него было то, что хозяин остался цел и невредим.
   Что же касаясь Самсонова, сделавшего просто головокружительную карьеру в корпорации «Голиаф», то к нему Александр проникся со временем самой искренней симпатией, в отличие от множества других сторонников Меленкова, которые в глубине души ненавидели Платона и считали самозванцем. Все это происходило в результате самой корыстной ревности, ведь Анатолий Петрович не скрывал своего особого расположения к Самсонову.
   Но Соколов был начисто лишен «придворного этикета», куда входили ревность, лесть, хитрость, коварство и прочие мерзости, и в этом был его большой человеческий плюс. Александр вообще редко скрывал свои чувства, высказывая недовольства даже хозяину, если в этом была необходимость.
   Меленков всегда ценил откровенность своего «ангела хранителя», как он нередко называл руководителя СБГ, даже если эта откровенность порой заставляя его выходить из себя от ярости. Возможно зная вспыльчивый характер хозяина, все остальные старались искусно не задевать болезненные темы, боясь нарваться под горячую руку. Александр же не боялся ничего, кроме гибели самого Меленкова, поэтому мог резать правду-матку самым безжалостным способом.
   Сегодняшний день, когда должен был обсуждаться проект Платона Самсонова «Народный Автомобиль», начался для Соколова с улыбкой на лице. Причиной тому был красивый и сентиментальный сон, в котором к Александру явилась его родная мама. Никого в жизни он не любил так, как маму, и после ее смерти шесть лет назад так сильно переживал, что Меленкову пришлось насильно отправить руководителя СБГ во внеочередной отпуск. Для постороннего человека все это выглядело бы довольно странно, но Анатолий Петрович, тонкий психолог, знал, что даже у самого страшного танка есть слабое место.
   Приехав в офис «Первого Элемента» вместе с Меленковым, Александр разместился в личном кабинете Самсонова, наблюдая за ходом собрания. Мало кто знал, что в плазменную панель телевизора, висящего на стене зала заседаний, вмонтирована самая современная система прослушки и видеонаблюдения.
   СБГ всегда старалась контролировать все, и Меленков об этом прекрасно знал. В глубине души Александр «болел» за Самсонова, и проект в целом ему очень нравился.
   Но сегодня он, прежде всего, должен был донести до Платона суть того, о чем просил Анатолий Петрович, и поэтому сразу после прибытия Самсонова перешел к делу.
   – Привет Александр Васильевич! – приятно удивленный, сказал Платон и осторожно пожал руку, превосходящую его размерами в несколько раз. – Какими судьбами?
   – Анатолий Петрович хотел, чтобы я отвез тебя в одно местечко. Как со временем?
   – Ай, брось ты эту тактичность босса, – поморщился Платон, – раз Петрович сказал, значит поедем куда надо. А то развели тут демократию, понимаешь.
   Соколов улыбнулся и проследовал к двери.
   – Рад тебя видеть, Гулливер, – сказал уже по дороге Платон, – как сам жив-здоров?
   – Не жалуюсь. Вот только жара достает.
   И правда, вот уже неделю столицу не по-детски припекало.
   – Да уж, – согласился Платон, – прям работать неохота. Когда тренировки возобновим?
   Вот уже несколько лет дважды в неделю Соколов устраивал полуторачасовые тренировки по боевому самбо для членов совета директоров и руководителей подразделений «Голиафа». Нетрудно догадаться, что никто, кроме Самсонова, на них не ходил, поэтому Платон с удовольствием координировал на себе все внимание Соколова. Но полгода назад, в силу особой напряженности в графике Меленкова, тренировки пришлось отложить на неопределенный срок.
   – Не знаю, Платон, – вздохнул Александр, – сам бы хотел вернуться к ним. Ты же знаешь, какая это для меня отдушина.
   Самсонов знал, ведь помогая ученику постигать навыки боя, Соколов словно передавал частичку себя в своих знаниях. Не имея собственных детей, Александр очень хотел оставить после себя хоть что-нибудь, хотя Платон всегда удивлялся, откуда у него есть вообще свободное время при такой напряженной работе.
   Спустившись на лифте, они проследовали в сторону подземной парковки.
   Автомобиль Соколова мирно стоял на своем месте, спокойно занимая целых два отведенных сектора для машин. Платон так и не привык к этому монстру, сделанному в единственном экземпляре по заказу американской компанией «Форд», и с восторгом остановился.
   Черный, бронированный джип – высота 3,5 метра, ширина почти 4 метра, длина 6,5 метров – пугал своими размерами не хуже, чем его обладатель, а посторонние посетители в нем могли почувствовать, как ощущают себя дети, оставленные в игральной комнате большого гипермаркета.
   – Чего застыл, как в первый раз? – буркнул Соколов. – Прыгай внутрь.
   С небольшим усилием Платон открыл переднюю дверь и по двум боковым ступенькам поднялся в салон, расположившись в непомерно большом кожаном кресле.
   Соколов уже сидел на своем водительском месте, и как раз нажимал одну из множества кнопок на большой приборной панели, напоминающей панель самолета.
   Между водителем и пассажиром в передней части машины было солидное расстояние, занятое непонятным кругообразным «колпаком», на которого обычно складывал руки сам Соколов. Сейчас ближняя к водителю часть колпака «ожила», выпуская из своих недр сенсорную панель управления машиной. Соколов опытно пробежался по ней, и через несколько секунд могучий мотор, объемом 15 литров, напомнил о себе. По салону прошлись приятные струи кондиционера, а еще через минуту внутри машины пахло, как после дождя, бодряще и свежо.
   – Имитация озона, – пояснил Соколов, – хорошая штука!
   Медленно разворачиваясь, они направились к выезду из парковки, попав на улице под атаку безжалостного солнца.
   – Александр Васильевич! – пристал по дороге Платон, которого мало интересовало, куда его везут. – А все-таки, почему такой унылый?
   – Отстань, – отмахнулся Соколов.
   – Не отстану, – упорствовал Платон, – а если будешь молчать, хорошенько дам по голове. Силу моего удара ты знаешь, так что не доводи до греха.
   Соколов от души рассмеялся.
   – Ладно, черт с тобой. Мне просто плохо.
   – От чего же?
   – Тебе не понять.
   – А я постараюсь! – пообещал Платон.
   – Тебе очень повезло, что ты не видел и не переживал того, что пришлось пережить мне. Ты родился человеком гражданским, свободным, миролюбивым. У тебя вполне хороший и достойный смысл жизни. Но я другой, понимаешь, совсем другой! Я был рожден для войны, и в этом моя жизнь. Бой, мой смысл. Умирание в старости и немощи – страшнейшая кара.
   – Какая старость, Гулливер! Тебе и пятидесяти еще нет! И ты в превосходной физической форме!
   Это была чистая правда, и в свои сорок семь Александр был так же подвижен, как и десять лет назад.
   – Пока, да, – кивнул Соколов, – но Петрович больше не хочет отпускать меня в командировки.
   Платон знал, что под командировками главный охранник Меленкова подразумевает тщательно продуманные боевые операции, которые СБГ выполняла в любой точке земного шара. Причины всегда были одни и те же – борьба за власть и устранение врагов.
   – Это логично, – после некоторого раздумья сказал Платон. – Анатолий Петрович заботиться о тебе так же, как и ты о нем.
   – Я сам в состоянии позаботиться о себе! – разозлился Соколов. – Понимаешь, что я не могу просто жить без таких «вылазок»! Без них я теряю силы, устаю, и, в конце концов, просто старею!
   – Тебе весь мир в огне подавай и чтоб стреляли на каждом углу?!
   – Нет конечно, – грустно ответил Александр, но уже спокойнее. – Сам знаешь, что хорошего человека я и пальцем бы.… Но раз уж так получилось, что вокруг полно всякой мрази, мне всегда найдется, где поразвлечься.
   – Ни хрена себе развлечение – убивать людей!
   – Я же сказал, что тебе не понять. Ты был рожден для другого, и я могу лишь завидовать таким людям, как ты. Но, повторюсь, что я другой, и в войне мой смысл жизни, и даже ее окончание я мечтал бы встретить на поле боя.
   Платон задумался, с интересом поглядывая в сторону Соколова.
   – Скажи, а давненько это с тобой? Ну, в смысле, давно ты все это осознал?
   – Сразу, как попал на войну, – ответил Александр. – Учась в школе, я особо ни к чему не стремился всей душой, хотя и любил спорт. На войне все быстро встало на свои места.
   – Понятненько. Больше вопросов не имею.
   Минут десять они ехали в полной тишине, но Платон вдруг вспомнил, о чем давно хотел спросить Александра.
   – Гулливер, признавайся, что у тебя под этим? – и указал на выпуклый «колпак» между ними.
   – Пугаться не будешь?
   – Я в памперсе, не переживай, машину не описаю.
   – Ну смотри у меня, – сказал Соколов и обратился к сенсорной панели управления, набирая команду.
   «Колпак» ожил, приподнялся немного вверх и полностью раскрылся на две части, выпуская из своих недр грозный многоствольный пулемет, огневая мощь которого была направлена в лобовое стекло.
   – Твою-то мать! – душевно ахнул Платон.
   – То-то же. При необходимости могу полностью опустить лобовое стекло и полить горячим кого угодно.
   Платон не ответил, продолжая ошарашено смотреть на могучий агрегат, который быстро скрылся вновь под «колпаком».
   – Аналогичный встроен в районе багажника. И две ракеты типа «земля-воздух» по бокам машины, – продолжал хвастать Соколов.
   – Да это же просто танк на колесах!
   – Верно сказано. Броня степени 9+, как у президентской «капсулы».
   – Прости, ты о чем? – не понял Платон.
   – Президентский лимузин имеет самую мощную, девятую степень бронирования. Но, тем не менее, задний отсек машины, в котором и находиться сам президент, укреплен еще лучше. Военные называют этот отсек «капсулой».
   – Как все сложно.
   – А ты думал! Поэтому на президентов редко покушаются, когда те едут в кортежах, если только их зовут не Кеннеди, и едут они не с открытым верхом.
   – Очень интересно. А у Петровича такой же лимузин?
   – У Петровича вообще весь «Пульман» бронирован в степени 9+, а «капсула» укреплена вдвое. Пробить такую защиту сложно даже направленной ракетой с вертолета.
   – Но все-таки можно.
   – К сожалению, все можно пробить, – кивнул Соколов. – Но покушаться подобным образом на человека очень нецелесообразно и затратно. Если уж задался целью, так подожди, когда жертва будет на открытом пространстве. Однозначно, атаковать идущий кортеж будет законченный идиот, поэтому, когда Петрович в машине, я больше всего за него спокоен.
   – Я думаю, что пока ты следишь за его безопасностью, можно быть спокойным всегда, – Платону хотелось сказать что-то приятное, и увести тему в другое русло, но Александр лишь нахмурился.
   – Один раз он чуть не погиб по моей вине, и ты был этому очевидец.
   – Тогда на заправке? – удивился Платон. – Но ведь тебя и рядом не было!
   – Потому что я находился в очередной командировке. Но там были мои люди, и они позволили пропустить пулю сквозь свои ряды! Никакой причиной невозможно объяснить такое! Поэтому всех, кто присутствовал тогда, я уволил на следующий же день без промедления.
   – Иначе никак нельзя было? Наверняка они были настоящими профи.
   – Ты даже не представляешь себе, какими, – кивнул Александр. – Но это не игра, в которой запасы жизней не меньше, чем у кошки. А люди не оправдали оказанного им высочайшего доверия – охранять Меленкова. Здесь есть только один шанс, второго не даю. Но с тех пор я по возможности стараюсь не покидать его нигде, и даже сегодня хотел отослать кого другого к тебе с его просьбой. Больше всего боюсь, что когда понадобиться, меня не окажется рядом.
   – Так сильно любишь Петровича? – спросил Платон.
   – Да. Это уникальный человек. И я искренне верю, что только он может возродить Россию и русский народ в его былом величии, но нужно время.
   – Никогда не забывал, что ты большой националист.
   – Я не нацист! Я хранитель русской земли! – вспыхнул Соколов, и Платон даже вздрогнул от неожиданности. – Я сознательная клеточка могучего русского организма, которая понимает, что творит мир с ее обиталищем, и ненавидит всех тех, кто стоит за разрушением русского самосознания! Посмотри в окно – и что ты увидишь?! Подлость, цинизм, предательство, пьянь, необъятная свалка человеческой гнили!
   – Да почему же ты видишь все в таком свете! – решил потягаться Платон, опомнившись от ярости Александра. – У нас достаточно хороших, порядочных людей, которые всегда придут на помощь, если позовешь.
   – Можешь прямо сейчас выйти, изобразить поломку автомобиля, если найдешь таковой, и голосовать на дороге. Ставлю ящик водки – никто не остановиться, потому что ты никому даром не нужен со своими проблемами.
   Платон нахмурился, но спорить не стал, поскольку недавно и правда попал в похожую ситуацию.
   – Со временем люди все больше и больше теряют в себе частичку Бога, – продолжил Соколов.
   – Частичку Бога?
   – Да, я называю это частичкой Бога. Сюда входит многое – голос совести, чувство порядочности, возможность сочувствовать другим, доброта. Теряя ее все больше, люди погрязают в помоях человеческой низости. Уже сейчас большинство смотрят на чужое горе абсолютно безразлично! Понимаешь – безразлично! Потому что они лишены уже права сострадать! Они разозлили Бога своей жизнью, и тот отвернулся от них, лишив мерзавцев великой благодати!
   – Послушай, Гулливер, – пошел в наступление Платон, стараясь не ограничиваться в выражениях. – О каком Боге ты, хладнокровный убийца сотен людей сейчас говоришь?!
   Сколько горя ты людям принес, отобрал детей, мужей, братьев и отцов?!
   – Я убивал таких же воинов, как и сам! Либо людей, о которых знал такого, что по ним уже давно сковородки в аду плакали! Я же говорил – тебе просто не понять меня, поскольку ты родился другим! А я одно из воплощений земных орудий Бога, ведь должен же кто-то разгребать эти гнойные ямы!
   – Ладно, не буду спорить, – примирительно поднял руки Платон. – Но все же сегодня мне стало ясно – ты гораздо сложнее, чем кажешься на первый взгляд. Я вообще не думал, что ты веришь в Бога. И еще эта твоя позиция по поводу русского народа… ну не знаю. Тот народ, который я вижу сейчас, мало похож на лидирующий авангард, способный повести за собой остальной мир.
   – Не могу не согласиться. Принимается чудовищное количество мер для того, чтобы русские в будущем и думать не могли об этом. Людей спаивают, сжимают тисками нищеты, отбирают даже возможность получить нормальную медицинскую помощь, пересматривают историю. Кстати, по поводу истории, недавно читал мнение, что про Ивана Грозного мы знаем все очень искаженно. Есть причины полагать, что при нем русский человек вообще знать не знал, что такое алкоголь, и восхищал иностранцев своим умом, трудолюбием и силой. В Москве тем временем стояла немецкая слобода, где фрицы гнали себе потихонечку хмельной, но лишь для собственного употребления. Царь, когда прознал об этом, не стал противиться, но строго настрого предупредил – ежели единая капля покинет стены слободы и опуститься в русское горло, то пеняйте на себя. Немцы кивали-кивали, но в итоге слова не сдержали. За это опричники, по приказу царя, разнесли слободу в пух и прах, а немцы потом завопили на всю Европу о зверствах, творимых у нас.
   – А как же тысячи невинных жертв, которых Иван Грозный хладнокровно казнил?
   – Это не доказано. Это то, что принято считать. Это то, чему учат наших детей в школе. А что, если все было иначе? Боюсь, что мы никогда не узнаем об этом.
   – Согласен, – кивнул Платон, глубоко задумавшись. – И все же, откуда ты начерпался таких мыслей?
   – Это все Анастасия Викторовна. Мы иногда беседуем с ней, а она прекрасно знает, что меня интересует все, касающееся русского народа.
   Платон вспомнил Алмазову, и смутно представил сцену, как она вместе с Соколовым беседует на подобные темы. Остальное время они молча ехали по Садовому кольцу, пока в районе «Павелецкой» Соколов не свернул направо.
   – Приехали, – сказал он, направляя машину к открывающимся воротам.
   Платон оглянулся.
   – Новокузнецкая 40? Это же бывший дом приемов «ЛогоВАЗа».
   – Он самый.
   Старинный двухэтажный особняк в голубых тонах стоял прямо вдоль трамвайной линии. В середине 90-х это был штаб русского капитализма. Здесь было знаменитое покушение на Бориса Березовского, сюда приходили следователи после убийства журналиста Влада Листьева, и именно в стенах этого здания в ночь с 19 на 20 июня 1996 года свергли старую президентскую гвардию – Коржакова, Барсукова и Сосковца с их «коробкой из-под ксерокса».
   Анатолий Меленков лично встретил Самсонова и Соколова в парадном холле и жестом показал Платону следовать за ним. Александр со скучающим видом расселся на диване, поскольку стандартные кресла не вмещали его могучего тела.
   – Ты помнишь этого человека? – спросил Меленков, когда они очутились в уютно обставленном кабинете на втором этаже. Его окна смотрели во двор, прямо на джип руководителя СБГ. Свет падал мягко, словно в тумане, а декоративные жалюзи слабо пропускали солнечные лучи.
   За столом сидел невысокий, с заметной лысиной человек в очках и перебирал какие-то бумаги. Элегантный костюм дорогого покроя придавал ему определенный шарм, хотя часто моргающие глазки говорили о возможной растерянности и нервной напряженности. Напряженность, может и была, но все, кто знал главного финансиста Меленкова – а Платон сразу его узнал – могли поручиться за его железную собранность.
   – Да, я помню Сергея Леонидовича Юдальского, – протянул руку для приветствия Платон, которую финансист энергично пожал.
   – Хорошо, – кивнул Анатолий Петрович. – Он вкратце введет тебя в курс дела, а я потом объясню, что лично хотел бы от тебя.
   – Я весь внимание, – присел Платон на указанный Юдальским стул.
   – Здесь данные о наших капиталах в Америке и Европе, – Сергей Леонидович протянул небольшую распечатку с названием компаний, в которых «Голиаф» держал капитал. В основном это были акционерные доли, но изредка попадались и просто вложенные под конкретный проект суммы. Среди перечня компаний были многие известные корпорации мира.
   Платон быстро пробежался глазами по данным, и по привычке ахнул, хотя знал многие из телодвижений «Голиафа».
   – Задача перед нами хоть и очень простая на словах, но весьма сложная на деле, – продолжил финансист. – В течение двух месяцев мы должны вывести из-за рубежа все, что указанно в листке до последнего цента.
   – Что? – ошарашено уставился Платон сначала на Юдальского, потом на Меленкова.
   Анатолий Петрович и бровью не повел. – Но здесь же почти двести миллиардов долларов!
   – Хорошо считаешь, – похвалил Сергей Леонидович, – и могу заверить тебя, сынок, что мы это сделаем.
   Самсонов на секунду представил себе последствия этого финансового перемещения, которые не замедлят сказаться на чьей-нибудь экономике.
   – Но зачем это нужно? – упрямо спросил он.
   – Если мы не сделаем этого сейчас, завтра можем потерять большую часть этих капиталов, – пояснил Меленков. – Ты все узнаешь в свое время.
   Платон отвел глаза в сторону окна, сквозь которое робко проникали золотые лучи. Он был потрясен. Никогда еще корпорация «Голиаф» не делала столь резких телодвижений. Наоборот, аналитики всегда старались предугадать беду, мягкими поворотами отвести ее от компании. Что же произошло сейчас? Может быть он, Платон, просто упустил из виду какую-нибудь страшную катастрофу, случившуюся в мире?
   – Хоть я и ничего не понимаю, но точно знаю, что сделать это в такой короткий срок будет практически нереально.
   Юдальский, пропустив мимо ушей это замечание Самсонова, протянул ему другой листок, в котором под номерами важности расположились названия американских и европейских компаний. Здесь были автогигант «Дженерал Моторс», банк «Голдман Сакс», авиационная компания «Боенг» и многие другие.
   – Здесь указан порядок вывода наших средств. В основном надо будет продавать наши акционерные доли, но на большинство из них я уже подыскал достойных покупателей.
   Платон бегло скользил по бумагам, стараясь как можно больше отложить в голове.
   – Хорошо, раз уж вы решили это делать и не хотите объяснять причин, тогда скажите, что требуется от меня.
   Меленков одобрительно кивнул.
   – Мне нужно, чтобы твой отдел досконально проследил за вот этим перемещением.
   Анатолий Петрович передал Платону мелким шрифтом распечатанную схему, вершину которой венчал американский банк «Леман Бразерс». Нижнюю позицию занимал некоммерческий фонд «Яра», главный оплот финансовой поддержки проекта «Новый Свет». Между ними была толстая прослойка иностранных счетов, в основном находящихся в оффшорных зонах. Здесь упоминались Багамские и Каймановы острова, Ирландия, Гибралтар, остров Мен и многие другие.
   Колоссальная сумма в двадцать миллиардов долларов была зверски разбита на пятьсот равных частей по сорок миллионов каждая, и эти лакомые куски под различные нужды направлялись в поистине кругосветное путешествие.
   Платон с большим любопытством изучал листок.
   – Я пришлю тебе более подробную схему, – сказал Меленков. – И не такую мелкую. Но предупреждаю, что времени на сборы мало. Первый счет пойдет уже через три дня.
   Платон согласно кивнул, продолжая смотреть на счета.
   – Ну что ж, господа, думаю, вы дальше и без меня справитесь, – сказал Юдальский, и, быстро попрощавшись, вышел из кабинета.
   – Платон, мой мальчик, – сказал Меленков, когда они остались одни. – Ты должен сейчас сосредоточить все свои силы. Пошли людей по всем указанным точкам, пусть глаз не смыкают, но ни один цент с первоначальной суммы не должен осесть в посторонний карман.
   Самсонов посмотрел прямо в глаза Меленкову, и во взгляде его читалось непонимание и досада.
   – Анатолий Петрович, но ведь это вотчина Красовского, и проект его. Вы предлагаете, чтобы я следил за ним?
   Меленков устало вздохнул и снисходительно улыбнулся, всем своим видом выражая отеческую терпимость, мол, опять надо учить детей жить.
   – Прежде всего, я хотел бы, чтобы ты и твои люди проследили за деньгами, поскольку мои ресурсы задействованы сейчас максимально. Красовский лично, пока я жив, ни копейки у меня не утащит, зато если переживет меня, то схапает столько, сколько сможет. Поверь, за долгую жизнь я научился видеть людей насквозь. Ты другой. К сожалению, у меня только три человека на этом белом свете, кому я могу доверять сполна – это Алмазова, Соколов и ты.
   Платону очень дороги были эти слова, и он испытал в тот момент один из счастливейших моментов своей жизни, ясно осознавая, насколько непросто дались эти слова самому Мененкову, человеку больше дела, нежели громких изречений.
   – Тем не менее, Красовский знать о твоей задаче не будет, так что постарайтесь не наследить особо. В другой ситуации я попросил бы Сашу проконтролировать перевод, но он сейчас сам загружен по самые уши. И опять же, ни для кого не секрет, что твои аналитики и финансисты сильнейшие в корпорации.
   – Я все понял, – сказал Самсонов, – сделаем в лучшем виде.
   – Ступай с Богом, мой мальчик.
   Покинув особняк, Платон перехватил такси и доехал до Сити, где пересел в свою машину. Необходимая информация для перевода средств на строительство «Нового Света» наверняка уже хранилась на его защищенном сервере. Позвонив Смольной, Платон попросил ее собрать общее совещание отдела через два часа. Задача была не из легких, поскольку в выходной день многие наверняка расслаблялись на даче, ведь на гладиаторские поединки в совете директоров их никто не приглашал. Но Платон была уверен, что Евгения найдет способ сорвать каждого.
   Решив немного развеяться и перекусить, Платон поехал в один уютный ресторанчик, находившийся в районе Таганки. Дороги по-прежнему были свободны, и машина летела легко. Платон старался не думать о том, что узнал, отложить все до собрания, но не мог – новость о том, что «Голиаф» столь оперативно переводит все свои деньги из-за границы потрясла его. Жаль, что ни Меленков, ни Юдальский словом не обмолвились, а куда они будут девать столько средств? Надо было спросить.
   А еще этот, явно незаконный перевод двадцати миллиардов. Интересно, в самом «Леман Бразерс» знают, куда в итоге перетекут их денежки? Конечно знают, подумал про себя Платон, иначе и быть не может.
   Кстати, зачем все переводить в «Яру»? Ведь на строительство даже такого масштабного проекта, как «Новый Свет», сумма явно завышенная, если учесть тот факт, что семьдесят процентов финансирования уже было выделено частными инвесторами и государством?
   Вопросы так и сыпались, а ответа спросить было не у кого.
   Стараясь хоть как-то отвлечься, Платон сбавил ход в районе «Курской» и стал смотреть по сторонам, благо Садовое кольцо всегда было живописным. В голове промелькнула логичная мысль, а зачем он вообще брал машину и делал такой крюк до Сити, когда от бывшего дома приемов ЛогоВАЗа до Таганки можно было пешком дойти. Да, Платон явно перенервничал сегодня.
   На автобусной остановке одиноко сидела девушка и плакала, и он невольно обратил на нее внимание. Что могло заставить плакать молодую симпатичную девушку? Да миллион причин. Скорее всего, молодой человек. Или с родителями проблемы. А может на работе. Да мало ли?
   Платон уже собирался проехать мимо, как вдруг ударил по тормозам.
   «Люди теряют в себе частичку Бога, и безразлично смотрят на чужое несчастье», – полоснула в голове фраза Соколова.
   Подавляя неловкость, Платон подошел к девушке и вежливо поинтересовался, может ли он чем-нибудь помочь. Он не ответила, продолжая плакать.
   – Да что у вас случилось? – не выдержал он.
   – Это были последние деньги, – сквозь рыдания, проговорила девушка.
   – Вас ограбили?
   – Можно сказать и так, – она протянула свернутый листок формата А4, и Платон развернул его.
   Это был договор на предоставление услуг агентством недвижимости, составленный весьма коряво и противозаконно. Агентство предоставляло Жумахиной Ирине Викторовне – видимо, так звали девушку – услуги по предоставлению контактных данных предполагаемых арендодателей, за что взимало 15 000 рублей. К договору был «пристегнут» кассовый ордер, но без чека. Значит, деньги ушли в черную кассу, хотя в договоре и стояла цифра об оплате НДС, видимо, для отвода глаз. По договору ни одна из сторон не могла его расторгнуть до окончания его срока в месяц.
   – Расскажите, пожалуйста, все с самого начала, – попросил Платон.
   – Я нашла в интернете объявление о сдаче квартиры на содержание, без арендной платы. Просто надо было оплачивать квартплату и коммунальные платежи. Хозяева, вроде как, надолго уезжают в Италию по работе и хотят подыскать в свою квартиру добросовестного хранителя. Я позвонила по телефону и наткнулась на агента, девушку, которая очень мило подтвердила информацию и пообещала за мной эту квартиру «застолбить», предварительно объяснив, что агентство берет комиссию в размере пятнадцати тысяч рублей. Что ж, подумала я, ради такого можно и пожертвовать деньгами, тем более что в дальнейшем я могла бы жить в хорошей квартире за копейки. Странным было то, что перед показом квартиры я должна была подъехать в агентство и оставить эту сумму как залог. Агент сказала, что это их гарантия, если я заключу договор напрямую с арендатором. Я согласилась, и приехала к ним. Самой девушки в агентстве не оказалось. Парень объяснил, что она постоянно в разъездах и будет ждать меня на адресе после оплаты. Он дал мне этот договор, который я, признаться честно, особо не читала, сгорая от нетерпения. Оплатив, я связалась с девушкой агентом, и та назвала мне адрес, по которому я мчалась, не чуяв под собой земли. Но там никого не оказалось, хотя агент и звонила мне несколько раз, говоря, что она подъезжает. Я простояла там около часа, а потом мне позвонила из агентства другая девушка, представилась старшим менеджером, и очень извиняясь, сказала, что показ перенесли на завтрашний день, поскольку у хозяйки квартиры с ребенком случился приступ астмы. Я тут же стала названивать своему агенту, и та тоже разочарованно подтвердила информацию, и попросила меня перенести все на завтра. Все бы ничего, да сквозь телефонную трубку я смогла расслышать на заднем фоне голос той, другой девушки, старшего менеджера! То есть моя агент никуда и не выезжала! Я сказала ей об этом напрямую, на что получила жесткий ответ и обрыв связи. Всю ночь я глаз не сомкнула, ревела как потерпевшая. Хорошо еще, что сегодня на работе выходной. Дождавшись утра, я двинулась к офису этой проклятой компании, но там никого не было. Я прождала несколько часов, пока не подошли менеджеры. И только сейчас я обратила внимание, что они и на менеджеров-то не особо похожи – наглые, бандитские рожи. Они объяснили мне, что до окончания срока договора деньги не возвращаются, а потом мне могут вернуть лишь часть, за учетом издержек. А ведь это были мои последние деньги! До зарплаты еще две недели! Я так хотела поверить, что мне очень повезло, и просто ослепила себя!
   И она снова залилась слезами.
   Платон молниеносно оценил ситуацию, и осторожно тронул на локоть девушку.
   – Вы поедете со мной. Говорите адрес конторы.
   – Подсосенский переулок, дом двадцать два. Это здесь, недалеко, – удивленно ответила Ирина.
   Через несколько минут они были на месте.
   Длинный старинный дом вольготно разлегся вдоль улицы. В конце его была небольшая арка, войдя в которую Платон дошел до двери с «табличкой» – на самом деле это был простой листок в файлике – «Город ГК». Девушку он просил подождать в машине, захватив лишь договор.
   Внутри помещение было мрачноватым и довольно бедным. В одном из углов холла расположилось пианино, за ним стояли диван и кресло. Маленький столик, за которым сидел мужчина в форме, стоял у боковой двери. Спустившись по небольшой лестнице, Платон тут же потребовал от охранника проводить его к главному.
   – Подождите здесь, – указал мужчина на небольшую переговорную с одним окном.
   Платон присел и огляделся – стены требовали ремонта, небольшой шкаф был завален каким-то хламом, а в углу комнаты красовалась обнаженная девушка на небольшом плакате.
   Через несколько минут к нему подошел невысокого роста мужчина и представился Владимиром. Вслед за ним в переговорную вошел молодой мускулистый парень.
   – Ты тот человек, который решает здесь вопросы? – прямо спросил Платон.
   Владимир кивнул.
   – В таком случае верни девушке все деньги сейчас же, – и он развернул на столе заключенный договор.
   Владимир лишь взглянул на бумаги, и наизусть повторил пункт 3 договора – по истечению срока он не может быть расторгнут, поэтому и деньги не возвращаются.
   – Если ей все же не будут оказаны соответствующие услуги, то по истечении месяца пусть заедет и напишет заявление, по которому мы вернем ей двенадцать тысяч рублей.
   Платона так и подрывало разбить голову этому ублюдку, тем более что он сразу определил в нем человека из криминогенной среды. Облик таких людей, если только это не воры в законе, в основном накладывал определенный отпечаток, который можно было определить по глазам и манере поведения.
   – К сожалению, ты меня неправильно понял, – жестко сказал Платон. – Ваша компания обманула девушку и отобрала у нее последние деньги. То, чем вы здесь занимаетесь – подло, низко и чудовищно. Скажи, Владимир, ты в Бога веришь?
   – Это не имеет к делу никакого отношения, – ответил Владимир, но в его глазах промелькнула тень замешательства.
   – В общем, я не собираюсь продолжать здесь нравоучения. Боюсь, что вы просто не способны этого понять. Даю последний шанс вернуть деньги, в противном случае ваше гнездо будет уничтожено в самое ближайшее время. И я еще доберусь до той суки в погонах, которая вас прикрывает.
   Владимир привык выслушивать подобное через день, пусть и не столь убедительно, поэтому лишь спокойно пожал плечами, сославшись на договор.
   – Как тебя зовут? – обратился Платон к стоящему у двери парню.
   – Семен, – ответил тот.
   – Молодой спортсмен, видно. Вот тебе мой совет, Семен – беги отсюда как можно быстрее и найди себе другой заработок.
   Платон поднялся и вышел на улицу, даже не захватив с собой договор. По дороге он заметил еще четырех «крепышей», сидевших на стульях.
   Тревожить по таким мелочам Соколова не было никакого смысла, поэтому Платон позвонил Сергею Демидову, начальнику подразделения «Беркут», одного из оперативных групп СБГ.
   – Сергей Михалыч, Самсонов говорит. Мне нужна помощь, – сказал Платон, и вкратце обрисовал ситуацию.
   – Не вопрос, Платон Сергеич, сейчас подскочим.
   – Я заметил пять бойцов, но возможно есть еще. Про вооружение сказать не могу.
   – Не переживай на этот счет – положим всех.
   И не соврал. Все работники агентства «Город ГК» лежали на дороге ровными штабелями со связанными руками. Все, кроме Владимира, который безуспешно пытался собрать выбитые зубы.
   Случилось это за какие-то двадцать минут, пока машина Демидова мчалась к указанному адресу. Сергей Михайлович, хоть и любил похвалиться лишний раз, никогда не подставлял своих ребят, и даже на такое, можно сказать, пустяковое для них дело команда ехала в бронежилетах и с полным вооружением.
   Пятеро ребят отряда «Беркут» профессионально и быстро обработали сначала «бойцов», а потом и до смерти напуганных менеджеров, которые обманом отбирали у людей деньги. Сразу после начала атаки Владимир хотел было выкрикнуть пару громких имен, но сразу же получил прикладом автомата в лоб.
   Платон на рожон не лез, дабы не схватить шальную пулю, и не зря – несколько пистолетов «Стечкин» подчиненные Демидова изъяли. Слава Богу, до стрельбы не дошло, столь стремительной была атака.
   После того, как «операция» была закончена, Платон все-таки решил немного выпустить пар, отыгравшись на Владимире. Он понимал, что силы неравны, и что он поступает не совсем честно, но злость от воспоминаний заставляла наносить все новые и новые удары по голове и телу бандита. Когда Платон закончил, Владимир беспомощно свалился на пол в лужу собственной крови.
   – Так-так, – говорил Демидов, – обходя стройные ряды лежавших сотрудников «Город ГК». – Незаконное хранение оружия, мошенничество, потянет хорошо.
   Двое молодых парней, менеджеров, дрожали от страха как осиновые листы.
   При выходе на улицу Платон заметил лежащего на земле Семена. Один глаз его затек и не открывался. Голова наверняка просто раскалывалась.
   – Эх, Семен, говорил же тебе, – вздохнул Платон.
   В небольшом сейфе, который сотрудники «Беркута» вскрыли за несколько минут, оказалось пятьдесят тысяч рублей и куча договоров. Там же имелась и печать организации.
   Наверняка выручка за пару дней, или того меньше, подумал Платон, и спросил у Демидова:
   – Ты не помнишь, чьими там именами пытался напугать этот, – и указал в сторону ползающего на коленях Владимира.
   – Запомнил одного – Сейчев. Сейчас узнаем и другого.
   Демидов подошел к Владимиру, поднял на ноги как тряпичную куклу и ударил по челюсти.
   – Говори сука!
   Владимир было решил, что и так сказал лишнего, но после еще одного удара инстинкт самосохранения взял свое.
   – Иванов. Денис Иванов, полковник милиции.
   – Я звоню Соколову, – сказал Платон. – Это дело нельзя просто так оставлять.
   На следующий день Денис Иванов и Александр Сейчин, друзья детства, были с позором уволены из органов и лишены всех наград. Более того, в последствие каждый из них получил по четыре года в колонии среднего режима за превышение должностных полномочий.
   Жумахина Ирина получила назад свои пятнадцать тысяч рублей и столько же за компенсацию морального вреда. Счастливая, как никогда в жизни, она побежала к метро.
   Платон запомнил навсегда глаза девушки, полные слез и самой чистой благодарности, и на секунду задумался, а не смотрит ли на него сейчас сам Бог? Ведь он мог спокойно проехать, не обратив внимания на чужое горе. Более того, при всем желании помочь у него просто не могло оказаться возможностей, ведь компания «Город ГК» была готова к физическому отпору рядовых бандитов. Но он не проехал мимо, и использовал свою власть, чтобы помочь незнакомому человеку. Платон с удовлетворением подумал, что в нем еще сохранилась частичка Бога.
   Когда все закончилось, он запрыгнул в свой «Мустанг» и рванул в сторону Сити, где вот уже через двадцать минут должно было начаться созванное им совещание. Смольная уже подтвердила по телефону, что все будут в срок.
   По дороге Платон с горечью думал, что сегодня удалось случайно погасить лишь маленькую клеточку огромной, разбухшей опухоли мошенничества и коррупции в стране. Но тут же с оптимизмом заметил, что если бы каждый поступал так же, как он, то ситуацию в целом можно было бы изменить к лучшему гораздо быстрее.
   Утопив педаль газа на прямой и чистой дороге Кутузовского проспекта, Платон быстро переключил все свои мысли исключительно на работу. Перед глазами стояла четкая задача, которую требовалось выполнить безукоризненно. И он это сделает.
   На следующий день был дан зеленый свет проекту «Народный Автомобиль».

Часть 3. Настя

Глава 1

   Это началось в день летнего солнцестояния, или самый длинный день в году: двадцать первого июня две тысячи девятого года. Он не предвещал ничего неординарного, но именно тогда произошел ряд событий, предшествующих переломному моменту в жизни Самсонова.
   Вот уже пару недель Платон чувствовал себя крайне неуютно и тоскливо, и прекрасно знал причину такого состояния. Оно началось с шокирующей сцены, увиденной им две недели назад, и воспоминания быстро воспроизвели ее:
   Платон только что вышел с очередного совещания, где ему докладывали о ходе работ по проекту «Народный Автомобиль». Название так и решили не менять.
   Завод в Карелии окончательно возвели и сейчас велись внутренние работы. Правда, первоначальную территорию для постройки пришлось перенести севернее, под Кемь. Окончательный проект внешнего вида автомобиля, над которым трудились лучшие дизайнеры мира, утвердили два месяца назад. Оборудование уже было закуплено в Японии и ожидало своей очереди на подмосковных складах. Тщательно отобранные работники, в основном карелы, уже через месяц должны были начать полугодовое обучение, во время которого каждому будет выплачиваться половина предполагаемой заработной платы.
   В общем, все шло ровно и без перебоев, несмотря на разразившийся в мире финансовый кризис, из которого «Голиаф», кстати, вышел без потерь. Как и задумывал Меленков, все капиталы из-за рубежа были оперативно выведены, акции распроданы. Многие из корпораций, где некогда «Голиаф» имел долю, сильно пострадали в результате кризиса, а некоторые, как, например, «Дженерал Моторс», и вовсе грозились обанкротиться. А ведь кто бы мог подумать, что компания, которая семьдесят семь лет была лидером по производству и продаже машин, может подойти к такой черте? Все это лишний раз доказывает, что ничто в этом мире не вечно.
   Платон иногда пытался разгадать, каким образом Меленков смог так четко определить начало мирового финансового переполоха? Аналитический отдел, который ранее возглавлял Платон, в один голос твердил, что громадный пузырь американской экономики лопнет, потянув за собою весь мир, но ждали этого не раньше конца 2009 года. Спустя полгода Платон и сам бы предложил меры по выводу и сохранению капитала «Голиафа», если бы он находился в возможных зонах риска.
   Но Меленков опередил всех, и смог предугадать критическое время, стартом к которому стало нападение войск Грузии на спящий город Цхинвал.
   Проект «Новый Свет», который курировал председатель совета директоров Эммануил Красовский, пошел в реализацию практически одновременно с «Народным Автомобилем» Самсонова. Финансовых затруднений никто не испытывал, и Платон иногда вспоминал, что именно его отдел помог Красовскому получить колоссальную сумму в двадцать миллиардов долларов.
   Так вот, сразу после совещания Платон отправился в кабинет к Анатолию Меленкову, который, к большому редкости, был сегодня в «Первом Элементе». Самсонов хотел лично доложить о ходе проекта, тем более что это пришлось бы все равно делать, но только лишний раз ехать в загородную резиденцию Меленкова не хотелось.
   Подойдя к кабинету шефа, Платон осведомился у секретаря, могут ли его принять.
   – Боюсь, придется подождать, – невесело ответила девушка, погруженная в свои мысли. – У него Алмазова.
   – Это еще лучше, тогда скажу им обоим.
   – Не советую.
   – Почему? – удивился Платон.
   Но секретарь не ответила, а лишь поднесла палец к губам, кивнув в сторону кабинета. Платон в недоумении уселся в кресло. Вскоре из стен кабинета донесся громкий голос Меленкова. Он кричал, и очень яростно! В противном случае звукоизоляционный материал, которым был обшит кабинет Меленкова, не пропустил бы ни звука. Кроме Платона и девушки секретаря никто не мог слышать этого. Но слова, тем не менее, понять было нельзя. Через несколько секунд голос стих, и снова повисла тишина.
   Платон шокировано посмотрел на секретаря, но та лишь недоуменно развела руками.
   – Там точно больше никого нет?
   – Только Анастасия Викторовна.
   Самсонов нервно сглотнул. Никогда в жизни он не слышал, чтобы Меленков повышал голос на Алмазову. Более того, этого не слышал никто, кто работал с Анатолием Петровичем.
   Десять минут ожидания показались Платону самыми длинными в жизни. Потом дверь внезапно распахнулась, и Анастасия Алмазова быстро проскочила мимо них, направившись к лифту. Никогда ее не видели в таком состоянии. Мертвецки бледное лицо, словно вся кровь покинула его, отпугивало. Потерянные глаза были убиты горем, иначе не скажешь. Она словно не видела ничего перед собой, не слышала больше не звука, даже когда Платон несколько раз настойчиво окрикнул ее сзади.
   Он сам не сразу пришел в себя от такого вида, а как только пелена слетела с глаз, сразу кинулся вслед за Алмазовой, но не успел – двери лифта закрылись прямо перед носом.
   Повинуясь безумному инстинкту, Платон бросился по лестнице вниз, не чувствуя под собой ног. Через тридцать этажей он остановился и осознал глупость этой идеи. Конечно, во времена его детства можно было с пятого этажа обогнать идущий вниз лифт. Но в башне «Федерация» стояли скоростные лифты, да и этажность превышала возможность человеческих легких. С высунутым языком Платон прильнул к открытому на лестничной площадке окну, и увидел внизу машину Алмазовой, выезжающей с территории Сити. Грусть и тоска охватила его, но знай тогда Платон, что больше никогда в жизни он не увидит Анастасию Викторовну, был бы убит горем.
   Следующие две недели она не отвечала на телефонные звонки, не появлялась на работе в министерстве, и все это время Платон переживал, не случилось ли чего. Пару раз он хотел спросить Меленкова, но тот находился в не менее подавленном состоянии, и Платон не решился.
   Сегодня же, в день летнего солнцестояния, он проснулся тяжело. Все тело болело, правая рука затекла и отказывалась работать. Но это странное состояние быстро прошло, и Платон вышел на традиционную утреннюю пробежку. Страх и смятение усилились ночным сновидением, в котором отец вновь говорил некогда доставшую Платона фразу: ты должен остановить эту войну!
   Что-то происходило вокруг, словно привычный мир дал трещину. Не решаясь сесть за руль, он вызвал машину с водителем и поехал на работу. Несколько раз по дороге Платон звонил Алмазовой, но та не брала трубку. При последней попытке записанный голос девушки и вовсе сообщил, что обслуживание абонента временно приостановлено.
   На работе в этот день все было относительно тихо и спокойно, чему Платон безумно обрадовался, поскольку сил для работы у него не было. Попив кофе и разобрав утреннюю почту, он заперся в кабинете и принялся читать роман Артура Хейли «Колеса».
   Книга повествовала об автомобильной промышленности США в семидесятые годы, и, как все романы Хейли, поражала детальностью изучения главной темы. Несмотря на то, что за сорок лет многое уже изменилось, и большая детройтская тройка («Дженерал Моторс», «Форд» и «Крайслер») испытывала большие затруднения в кризис, Платон рассчитывал, что история поможет ему не делать глупых ошибок в будущем.
   Проект «Народный Автомобиль», продуманный со всех сторон, не мог быть однозначно обречен на успех. Прочитав несколько часов, Платон уснул, расположившись на кожаном диване. Сегодня однозначно был самый нерабочий день. Множество звонков, поступавших Смольной, он попросил переадресовывать любому из заместителей, кто находился на месте. Дневной сон был хороший и крепкий, а главное, без сновидений. Но он вскоре прервался от звонка на спутниковый телефон. Платон волнительно поднял трубку, надеясь услышать голос Алмазовой.
   – Платон, мой мальчик, – бодро сказал Меленков, – чем занимаешься?
   – Я на работе, – ответил Платон, и не соврал, ведь и вправду находился на работе.
   – У меня для тебя есть один замечательный подарок. Подъедешь к Новокузнецкой?
   – Конечно! Сейчас же выезжаю.
   Не смотря ни на что, новость о подарке порадовала его. Выпив кофе и немного умывшись, Платон поехал в сторону бывшего дома приемов «ЛогоВАЗа», где его встретил Александр Соколов. Он был очень хмурый.
   – Что с Алмазовой? Ты видел ее? Она не отвечает на звонки, – сказал Платон.
   – Я тоже не в курсе, – буркнул гигант, – Петрович говорит, что отправил ее в какую-то командировку на Каймановы острова.
   Меленков сегодня выглядел гораздо лучше и свежее, чем два дня назад, когда Платон его видел. Не говоря ни слова, он предложил сразу же пройти на другую сторону двора. Там, одиноко притаившись в тени свисающих деревьев, стояла намытая до блеска машина марки «Мерседес». Представительский S-класс. Яркий красный цвет показался Платону настолько превосходящим все то, что он наблюдал ранее в подобной расцветке, что просто слепил глаза. Безусловно, это был именно красный цвет, казалось, даже дальтонику спутать было невозможно, но такой глубины насыщенности красок, такого богатства благородного оттенка, непередаваемого сочетания изящных линий автомобиля, словно созданного под этот неповторимый цвет, Платон не видел еще никогда. Автомобиль словно впитывал весь свет, образуя вокруг себя островок независимости, переливаясь на солнце подобно квадрату Малевича. Казалось, его полировала неделю без устали целая бригада мастеров.
   – Нравиться? – улыбаясь, спросил Анатолий Петрович. – Теперь он твой.
   Платон не поверил сначала ушам, а потом и глазам, осматривая подарок. Он подошел к машине и приоткрыл водительскую дверь. Пришлось приложить усилия – машина оказалась бронированной.
   Кожаный салон был песочного цвета, а отделка элементов выполнена из гранита, который блестел и переливался при попадании света.
   Платон медленно уселся на сиденье и почувствовал невероятную легкость, словно сиденье было создано именно под очертания его тела.
   – Ключей от машины нет, все по отпечаткам большого пальца, но твои данные уже занесены, – сказал Меленков. – Документы и доверенность в бардачке. Официально машина принадлежит Министерству иностранных дел, и, возможно, когда-нибудь я попрошу ее у тебя назад. А пока пользуйся на здоровье. Мигалка под водительским сиденьем, если понадобиться. Полный рассказ по машине ты получишь завтра, когда приедет наш главный механик.
   – Рассказ? – удивился Платон. – Про автомобили кое-что знаю, на худой конец могу все найти на официальном сайте.
   – Боюсь, что не найдешь, – покачал головой Анатолий Петрович. – Это особая модель, и тебе завтра все расскажут. А теперь извини, мне надо ехать на встречу.
   Преисполненный благодарности, Платон, повинуясь порыву чувств, неожиданно кинулся и обнял Меленкова.
   – Спасибо! Спасибо! Спасибо!
   – Ну полно тебе, мой мальчик, – польщено ответил Анатолий Петрович. – Береги машинку. Она очень ценна.
   И пошел в сторону особняка, скрывшись за дверью.
   – Садись, я покажу тебе азы, – сказал позже Соколов, подойдя к водительской двери. Залезть в машину сам он не мог, не позволяли габариты. – Справа под рулем панель управления, она выдвижная.
   Платон с интересом посмотрел на указанную Александром панель.
   – Похожа на ту, что у тебя в джипе. Тоже сенсорная?
   – Ага, – кивнул Соколов. – Значит, смотри, первым делом подносишь большой палец правой руки вот сюда. – Выше панели находилось специальное гнездо для отпечатка. – Давай, попробуй.
   Платон неуверенно нажал на гнездо. Ожила и забегала огоньками панель управления.
   – Хорошо. Теперь все просто. Нужную тебе функцию автомобиля находишь на панели и нажимаешь. Первые две – завести и заглушить – выделены в самой верхней части дисплея. Управление кондиционером и музыкой чуть ниже. Остальное тебе расскажет завтра наш механик. Можешь ехать и опробовать подарочек. За свой «Мустанг» не переживай, его отгонят мои люди и оставят в гараже Сити. А теперь я пойду, много дел.
   – Спасибо большое, Саш! Удачи тебе!
   Дойдя почти до двери, Соколов остановился и вернулся назад.
   – Повторю тебе лишь слова Петровича – береги машину. И скажу немного от себя – ты даже не представляешь, что попало к тебе в руки. Таких машин всего семь на всем белом свете. Ее стоимость превышает стоимость твоего дома.
   И тоже ушел, оставив Платона в шоке от услышанного.
   Еще несколько минут он сидел за рулем, словно боясь пошевелиться, и смотрел на панель управления. Потом все же решился и легонько коснулся экрана.
   Двигатель ожил – машина завелась. По салону прошла едва ощутимая вибрация. Осторожно касаясь коробки передач, Платон вывел автомобиль за пределы ворот и поехал в сторону Садового кольца. Габариты пока чувствовались плохо, но машина уверенно двигалась вперед, почти плыла с грузностью танка.
   В эту минуту Платону больше всего хотелось с кем-нибудь поделиться радостью от такого подарка. Артем Быстров еще не прилетел из Франции, где находился в командировке. Но Сергей Макаров был в Москве, и сейчас наверняка прохлаждался в своем агентстве элитной недвижимости «Парфенон», что в районе Арбата.
   Платон поехал туда.

   Очутившись внутри здания, Соколов быстро поднялся на второй этаж и без стука вошел в кабинет Меленкова. Анатолий Петрович завязывал галстук, стоя напротив зеркала.
   – Ну как, все рассказал? – спросил он, не оборачиваясь.
   – Ехать сможет. Но все же я не могу понять, почему вы решили отдать машину Самсонову.
   Любому другому Меленков бы посоветовал не лезть ни в свое дело, но перед ним стоял Соколов, которого Анатолий Петрович по-настоящему уважал и любил.
   – Почему ты против? У тебя были виды на эту машину?
   – Нет, – признался Александр, – для меня она маловата. Но эта машина была золотой собственностью СБГ.
   – Не переживай, у тебя осталось еще шесть таких. Ты же сам говорил, что никто из СБГ, кроме членов бывшей «Контры», не сядет за руль этих автомобилей?
   – Да, говорил. И я до сих пор не могу поверить, что у Хамитова больше нет с нами. Это был один из лучших бойцов в мире! Мой брат, как мне будет тебя не хватать.
   – Да уж, это точно, – кивнул Меленков. – Но мы все не вечны, и все под Богом ходим.
   – Он выходил живым из таких передряг, столько шальных пуль летели мимо, и на тебе! – опустил руки Соколов.
   – Он выполнил то, что ты ему назначил, пусть и ценой собственной жизни. Это война, и всегда приходится платить, и цена, порой, бывает несоразмерна.
   – Совсем несоразмерна, – вздохнул Соколов. – Но я хотел сообщить еще вот о какой проблеме, которая до сих пор не дает мне спокойно жить. Даже боюсь говорить.
   – Ты ничего не боишься.
   – Не правда.
   – Серьезно? – удивился Меленков. – Чего же?
   – Повторений десятилетней давности, когда вас чуть не убили.
   – Ну, теперь ты со мной, и я абсолютно спокоен, – улыбнулся Анатолий Петрович. – Но все равно спасибо. Давай вернемся к твоей проблеме.
   – Вы наверняка в курсе, что машина оснащена тремя жучками для прослушки. Сигнал идет строго на наши спутники, и секретные коды сигнала знаем только мы с вами, и Анастасия Викторовна. Больше никто. Поскольку прослушка идет посредством телефонной связи, теоретически любой, кто знает код, может вторгнуться в сеть, но мы его тут же засечем. Так вот, больше недели назад, когда Хамитов еще передвигался на этой машине, мы зафиксировали блокировку всех трех каналов посредством телефона. Причем сигнал подачи исходил прямиком из самой машины! Там, как назло, установленные телефонные линии, и их тоже три.
   Меленков не знал, что и сказать, и ненадолго задумался.
   – Что получается, три звонка исходили из машины? То есть, Хамитов знал коды?
   – Исключено! Коды знают только три человека! Причем коды меняются каждый месяц. Отследить пятнадцатизначный код практически невозможно! Я каждое утро прихожу в командный пункт прослушки и лично ввожу все коды, и раз в день, в районе обеда, ввожу их повторно, поскольку меняются переполненные диски записи.
   – И что, ты никогда не давал коды доверенным людям? Ведь ты же не всегда в Москве находишься.
   – Почему не давал? Бывало, Демидов выполнял за меня эту работу, но за этот месяц, когда установились новые коды, я все делал сам.
   – А кто устанавливает код на прослушку?
   – Программа, но она защищена не хуже пентагоновских серверов, поэтому любые хакерские атаки пресекаются тут же.
   – Все, что ты говоришь, очень и очень скверно, – признался Меленков. – И это надо срочно выяснить. Сейчас с машиной все в порядке?
   – Да, все чисто, и пока идет запись, никто не может перекрыть канал прослушки.
   – Значит, это можно сделать только во время, когда меняются диски.
   – Верно, – подтвердил Соколов.
   Меленков стал задумчиво ходить по комнате, закурив сигару.
   – И все-таки, возвращаясь к началу разговора, – сказал он, – хочу спросить, почему ты против Самсонова?
   – Да Бог с вами, Анатолий Петрович, я не против Платона. Он едва ли не единственный, кто мне нравиться среди этой своры жополизов, что окружает вас по жизни. Просто я не могу понять, почему именно он.
   – Я просто чувствую, что так надо, вот и все, – признался Меленков. – Тем более, что ты с этой машиной сейчас все равно ничего делать не собирался, верно?
   – Верно, – кивнул Соколов. – Пусть будет так. Тогда я поеду, проверю свои владения.
   – Давай, Саш, жду тебя к вечеру. И пожалуйста, выясни лично, что же там произошло в машине, и кто вторгся в наши каналы связи.
   – Задачу понял!
   Выйдя из кабинета, Соколов направился вдоль по коридору до лестницы, ведущей на первый этаж. По дороге он думал, что надо сейчас же изменить все коды доступа к спутнику и установить новые. Но потом решил этого не делать, ведь если кто посторонний получил возможность доступа к кодам, он сможет получить и новые. Задача отследить мерзавца и стереть в порошок.

Глава 2

   Макаров был в офисе, по крайней мере, его машина стояла рядом с входом. Платон припарковался рядом и в приподнятом настроении двинулся к парадным дверям, бросив очередной взгляд на подаренный автомобиль.
   «Что там говорил Соколов – она стоит дороже моего дома? – пронеслось в голове. – А знает ли он, что до кризиса мой дом оценивался в восемь миллионов евро?».
   Внутри царила рабочая обстановка. Самая большая комната, заставленная столами, была отведена брокерам. Девушка секретарь принимала входящие звонки и переносила их на того, кто дежурил в данный час. Остальные брокеры занимались прозвоном старых клиентов, поиском новых квартир, подбором квартир по необходимым параметрам, тут же созваниваясь с риелторами из других агентств и договариваясь о сотрудничестве. Несколько человек просто пили кофе и хвастались проведенными сделками.
   Сергей Макаров сидел в своем кабинете, и вид у него был очень мрачный.
   – Привет дорогой! – кинулся к нему Платон, но тут же уловил состояние друга, хотя тот на миг расцвел.
   – Привет брат, хочешь чего выпить?
   – Какой выпить? Сейчас же обед? Что случилось, почему такой хмурый?
   – Неприятности на работе, прости, – ушел от ответа Макаров, и как мог, старался накинуть на себя беззаботный вид. Но, к сожалению, ничего не получалось.
   – Какие у тебя могут быть неприятности, которые я не смог бы решить? – рассмеялся Платон, однако тут же заметил, что другу стал еще мрачнее. Пришлось сменить тон на более серьезный. – Так, давай выкладывай мне все по порядку. Слышишь?!
   Он не успел схватить Макарова за грудки для лишней убежденности своих слов, а как хотелось – девушка секретарь с перепуганным видом забежала в кабинет.
   – Там опять… этот… от этих!
   Ее бесцеремонно отстранил вошедший следом человек. У Платона помутнело в глазах от ярости. Это лицо было очень знакомо ему, но воспоминания отказывались давать точный ответ. Человек был высокого роста, немного выше самого Платона. Узкие, хитрые, нагловатые глазки пробежались по кабинету и обитателям, действуя подобно государственной печати, которую чиновники накладывают на сертификат для удостоверения прав собственности. По правой щеке проходил кривой и некрасивый шрам, петляя между загорелым и морщинистым лицом подобно скукоженной ящерице, потерявшей свой хвост и в паническом бегстве стремящейся в район ушной впадины.
   – Я лишь напомнить, – сказал вошедший, – что к вечеру ты должен расплатиться с Вороновым сполна. Иначе сам знаешь, что будет.
   – С Вороновым?! – Платон и сам не мог поверить своим ушам. – Ты имеешь дело с этим подонком?! – вопрос был адресован уже Макарову, который так и вжался в кресло.
   – Ну ты, сука, – незнакомец сделал шаг в сторону Платона и, видимо, планировал ухватить за горло, но получил удар такой силы, что упал на пол и потерял сознание.
   – По-моему, ты сломал ему нос, – сказал Сергей позже, склонившись над бандитом.
   – Поделом, – отрезал Платон. – Смотри, гад, уже в себя приходит.
   И правда, незваный гость медленно, но верно открывал глаза.
   – Бери этот мешок с дерьмом и тащи на улицу, – сказал Самсонов, приподнимая бандита за руки. – Ну бери! Чего стоишь?!
   Макаров повиновался, и вдвоем они оттащили бандита до ближайшей помойки, выкинув там. На прощание Платон двинул ему ногой по челюсти и печени. Ответом был слабый стон.
   – А теперь садись в машину, сукин ты сын, и рассказывай все живо! – сказал он Сергею.
   Макаров хотел было спросить про новый автомобиль, но понял, что сейчас не подходящая ситуация.
   – Я ехал по набережной в районе Таганки, – стал быстро рассказывать он. – Недалеко от моста, где стояла автобусная остановка, произошла авария – черный «Лэнд Ровер» не справился с управлением и заехал на высокий бордюр, сбив при этом двоих человек. Слава Богу, обошлось без смертей, но переломы, наверное, были. Час был ранний, около восьми, мы как раз возвращались с женой с одной вечеринки. Она вела машину. На дорогах, сам понимаешь, пустело – воскресенье как-никак. Я даже подумал потом, каким боком стоящих на остановке людей занесло сюда в такую рань. Разумеется, мы остановились, и я выбежал помочь пострадавшим. А из «Ровера», тем временем, вышел пьяный в стельку молодой парень и стал матом орать на тех, кого сбил, и даже умудрился дать пинка одному из пострадавших. Я, как понимаешь, не сдержался, кинувшись в драку. В результате мне удалось повалить наглеца, вдоволь побить, и даже сломать ему нос. А потом узнал, что мерзавец оказался сыном ныне известного вора в законе Владимира Воронова, с которым мы имели честь столкнуться пятнадцать лет назад.
   – Правильно сделал! – подхватил Платон. – Надо было еще голову пробить!
   – Не скажи, – продолжал Макаров, – на следующий день ко мне в агентство приехала машина с четырьмя амбалами. Хорошо хоть, я был не один, а со службой местного охранного предприятия, где ребят тоже не из пенсионеров набирают. В общем, драки удалось избежать, но меня предупредили, кому я должен пять миллионов долларов за моральный ущерб, и дали срок в три дня. Две ночи я не ел и не спал. Жена вся извелась, хотя и не знала причин. Сегодня вообще думал к отцу с повинной бежать, нервы сдали совсем.
   – А почему мне не позвонил?! – рассвирепел Платон.
   Но Сергей лишь отвел глаза в сторону, и по щеке прокатилась одинокая слеза. Напряжение преодолело допустимую норму.
   – Ладно, прости, – смягчился Самсонов, – я прекрасно знаю, какой ты гордый. Но запомни, брат, гордость сгубила тысячи жизней. Оставь ты ее. Давай поедем, пообедаем, а потом подумаем, как быть. И не переживай ты так, вытащу я тебя из этой передряги.
   Макаров кивнул, но попросил минуту и вышел из машины.
   – Я распустил ребят по домам и все закрыл, от греха подальше, – объяснил он потом, когда они ехали в сторону ресторана. – У тебя новая машина?
   – Да, подарок Меленкова.
   – Красивая. И необычная. Я нигде не видел такого цвета и такой панели управления.
   – Ага, – согласился Платон. – И я тоже.
   В ресторане они заказали отдельный столик на двоих и два бизнес-ланча.
   – Все-таки как хорошо, что я приехал к тебе сегодня, – говорил Самсонов.
   – Не могу оспорить, – слабо улыбнулся Макаров. – Но что мне делать? Я так не хотел подключать отца.
   Платон отрицательно покачал головой.
   – Ни в коем случае. Я бы позвонил сейчас кому надо, но телефон, к сожалению, здесь не ловит. Давай закончим с обедом и поедем ко мне, хорошо?
   Сергей кивнул. Ему очень хотелось сменить тему и немного отвлечься.
   – Как у тебя на личном фронте? Новости есть?
   – К сожалению, нет, – хмуро ответил Платон. – Я вообще перестаю понимать, что вокруг происходит с женщинами. У тех, с кем я общаюсь, отсутствует такое понятие, как искренность.
   – Да, старина, бабы сложная штука, – кивнул Макаров. – Но я не могу тебя понять – их столько вокруг тебя вьется, так и мечтая поскорее затащить в постель, а ты нюни разводишь?
   – Ты не понимаешь. Я не хочу так, вот и все. Есть понятия «секс» и «занятие любовью». Это две противоположности, и нет в них ничего общего, кроме процесса. Одно идет от природы, а другое от души и сердца, понимаешь?
   – Это все философия.
   – А философия очень важная часть составляющей жизни! И ты зря это отрицаешь. Почитай Платона! Он много писал о своем учителе, Сократе, чьи утверждения полезны в наши дня как никогда. Сократ, между прочим, говорил, что философы должны с радостью встречать смерть, как избавление от телесной темницы и возвышение духа.
   – Так, брат, стоп! Давай мы сейчас, когда надо мной весит дамоклов меч, не будем о смерти, хорошо? Я еще совсем не готов освободиться, и хочу пребывать в своей темнице еще долгое количество лет. И женщин, я, между прочим, люблю!
   – Ты с ними спишь, и если бы твоя жена узнала об этом…
   – Не смей, ты бьешь ниже пояса, – обиделся Макаров.
   – Это чем же? Представь себе хоть на секунду жену в объятиях другого?
   – Убью!
   – То-то же, – подвел черту Платон.
   – Ты ко мне несправедлив. Я же мужчина, а мужчине нужно разнообразие. Мы же все похотливые скоты.
   – Это ты сам себе в голову вдолбил, и остальные тоже. Ты подчинил свою душу телу, а тело блуду, вот и все. Люби свою женщину, не смотри на других, и увидишь, что даже занятие любовью у вас превзойдут все твои ожидания.
   – И давно ты так считаешь?
   – Не знаю, не запоминал, но раньше я был другой, сам знаешь.
   Макаров с недоверием покачал головой.
   – Тебе хорошо говорить потому, что ты не женат.
   – И очень страдаю от этого. Знаешь, как мне хочется порой приехать в дом, где тебя ждут и любят. Если мне плохо, поплакаться жене. Если хорошо, разделить это с ней. В конце концов, я детей очень хочу. Но при всем этом, и не могу жениться на первой встречной. Мне нужен мой, понимаешь, мой человек! А я такого еще не встретил. Но что касаясь тебя, брат, то тебе очень повезло с супругой. И огромной ошибкой будет, если ты этого не оценишь!
   – Неправда! – запротестовал Сергей. – Я очень люблю и цену Мариночку!
   – Думаю, ты понял, о чем я говорю. А теперь пойдем, нас ждут великие дела.
   Макаров глубоко задумался.
   – А тебя не зря назвали как великого философа – мозги засрать можешь легко.
   Платон лишь грустно покачал головой.
   – Мне очень жаль, что ты не понимаешь, брат.
   – Прости, я хотел пошутить, да неудачно вышло. Я правда очень тронут. И подумаю об этом обязательно, если останусь жив. До сих пор из философов я читал только Ницше. Так вот, он был за абсолютную свободу во всем.
   – Что еще ожидать от гомосексуалиста, долгое время лежавшего в психушке? – заключил Платон.
   – Что ты имеешь против гомосексуалистов?
   – Для меня достаточно, что я не имею ничего с ними общего.
   – В свободном и демократическом государстве должно быть место для всех, – упорствовал Сергей.
   – Я таких государств не знаю. И не дай Бог, если когда-нибудь окажусь в подобном. Это будет государство, где легализуют наркоту и проституток, оружие будут продавать на каждом углу, а толпы педиков носиться по главным площадям городов, рекламируя свой образ жизни и для отвода глаз сетуя на ущемление прав.
   – Добро пожаловать в Голландию!
   – Да пошел ты! Я ведь серьезно! Шутки шутками, а до добра это никогда не доведет, и людям еще аукнется такое попустительство, вот увидишь.
   Макаров лишь развел руками. Он хотел еще пошутить, но вдруг вспомнил одну вещь, и стал мрачнее тучи.
   – Нам придется вернуться ко мне в офис, я кое-что забыл.
   – Что ты мог забыть такого важного? – удивился Платон резкой перемене друга.
   – Моя жена, она давно хотела попробовать себя на дизайнерском поприще. Полгода Мариночка просто жила в разработках, делала наметки, эскизы, планы. Четыре дня назад у нее случился сбой в компьютере, и жесткий диск сильно пострадал. Марина была вне себя от горя, ведь она никуда, дуреха, копии не скидывала. Я отвез диск одному знакомому хакеру, и тот смог выудить из него все, что мог, и перенести информацию на флэшку. Так вот, эта флэшка сейчас храниться у меня в кабинете. Эти подонки могут в отместку мне спокойно закинуть гранату в окно, поэтому я и отослал всех сотрудников по домам. Но если погибнет столько усердий моей жены, я никогда себе не прощу.
   Платон старался, как мог отговорить друга от возвращения в офис, но тщетно.
   – Ладно, хрен с тобой, поехали.

   По дороге назад Сергей вновь разнервничался и ерзал на сиденье. Через пятнадцать минут машина въехала в Борисоглебский переулок на Новом Арбате и уперлась в тупик небольшой стоянки, где располагался офис агентства «Парфенон».
   Незадолго до остановки Платон краем уха уловил еле слышный щелчок, и посмотрел по сторонам. Звук был похож на механизм центрального замка, который закрывал все двери.
   – Все-таки ты зря это сделал Платон, – сказал Сергей. – С бандитами так нельзя, ты же знаешь их методы.
   – Чего на тебя нашло опять? – рассердился Платон. – По-твоему, надо было продать последние штаны и отдать деньги этому ублюдку?
   – Ладно, прости, просто мне очень плохо опять стало, – согласился Сергей. – Откроешь двери?
   – В смысле? Я ничего не закрывал.
   – Ну как не закрывал, двери-то не открываются!
   Платон недоуменно нажал на дверной рычаг, но тщетно. Попробовал пощелкать по центральному замку, блокирующему все двери, но и он не слушался.
   – Что за чертовщина, – выругался Платон, – а еще машина новая. Ну немцы!
   В этот момент, безрезультатно дергая дверь, в боковом зеркале Платон заметил незнакомого человека, который в два шага подскочил к машине и со всей силы дернул за дверную ручку: эффект был тот же. Со стороны пассажирской двери послышался громкий удар, как будто били стальным молотом.
   – Какого… ааа! – заорал Сергей, от неожиданности подпрыгнув на месте и ударившись головой в потолок. – Платон! Смотри!!!
   Мгновенно обернувшись, Платон заметил, что били и правда большим молотом, которым впору было деревянные сваи забывать на стройке.
   Чуть дальше тупика, в котором остановился Мерседес, через забор перелезали три человека в масках с автоматами на руках.
   – Гони!!! Быстрее!!!
   Платон в отчаянии оглянулся назад, откуда только что послышался звук тормозов, и убедился, что они в ловушке! Микроавтобус марки «Форд» встал позади Мерседеса намертво.
   Все произошло настолько быстро, что мозг до сих пор не мог прийти в себя. Окружающее происходило словно во сне.
   Тем временем справа и слева двое здоровяков лупили зажатую машину так, словно желали сделать из нее рождественскую лепешку, но бронированный «Мерседес» пробить было не так-то просто. Вопрос в том, насколько хватит брони. Платон не сомневался, что против автоматной очереди ей не устоять.
   Не задумываясь, а скорее на автомате Платон навел палец на панель управления – машина взревела, поскольку от страха нога так и впечаталась в педаль газа – и инстинктивно прижался к сиденью, видя, как люди в масках подбегают все ближе. Он никогда не задумывался раньше, что человек испытывает перед смертью, поскольку еще никогда не был так близок к ней, не смотрел ей прямо в глаза. Конечно, он много слышал подобных историй, противоречащих друг другу, но мог с уверенностью сказать, что ничего подобного не испытывает сейчас. Смотря туда, откуда надвигалась его смерть, он застыл настолько, что, казалось, мог взглядом прожечь пространство, а мозг тем временем кипел и буксовал, пытаясь найти выход, словно обезумевший мустанг, прорывающийся сквозь дебри лабиринта. Секунды застыли и растянулись в пространстве времени, словно поставив движение мира на замедленную сьемку, и за один вдох полной грудью Платон мог провернуть в голове такой количество вариантов, на которое в другое время ушли бы часы.
   Посмотрев на Макарова, Платон прочел в его глазах непередаваемый ужас, и ему лишь хотелось прошептать одно слово – «прости».
   Автоматчики открыли огонь прямо по лобовому стеклу.

   Александр Соколов как раз подъезжал к месту базирования Службы Безопасности Голиафа, когда в машине загорелась лампочка экстренного вызова.
   – Я слушаю!
   – Александр Васильевич! – послышался голос сотрудника, отвечавшего за контролем над машинами СБГ. – На автомобиль №701 только что была произведена атака.
   – Где?! – взревел Соколов.
   – Борисоглебский переулок, в районе дома пять, я уже передал координаты группе захвата.
   – Что слышно?
   – Внутри Самсонов и его друг из машины не выходят, судя по нашим данным. Центральный замок закрыт.
   – Отлично! Соедини меня с ними!

   Автоматы открыли огонь прямо по лобовому стеклу.
   Пули отскочили, не оставив и царапины.
   От такого зрелища даже удары с боков на миг прекратились. Для Платона же, наоборот, это был сигнал к действию. Его молнией вывело из оцепенения, придав организму стратегический запас сил.
   Но не успел он дотронуться до коробки передач, как механический голос пронесся по салону: «Системы безопасности приведены в полную готовность».
   Почти сразу же со стороны Макарова послышался очередной удар молотом, но разряд электричества прошел сквозь него в тело нападавшего, и тот отлетел от машины на пару метров. Смерть была мгновенной.
   Платон с решимостью, перемешанной со страхом, вдавил педаль до упора и тот час пожалел об этом – рывок назад был столь мощным, что Платон ударился головой прямо об руль. Из носа потекла кровь.
   Сильнейший удар обрушился на стоящий позади микроавтобус, и даже сдвинул его немного с места. Автоматные очереди возобновились, стараясь найти уязвимое место. Здоровяки тоже покидали свои молоты, и достали пистолеты. Одному пуля срикошетила так, что попала в живот, и он повалился на асфальт, корчась от боли.
   Но Платон всего этого уже не слышал. Желая спасти обе жизни, во что бы это не стало, он вновь рванулся вперед, делая машине «полосу для разбега». В этот момент произошла страшная сцена. Тупик стоянки был обложен невысокой бетонной стеной, на которую и забрались люди с автоматами, стреляя по машине сверху. По воле рокового случая, один из них споткнулся и соскочил вниз за секунду до того, как машина размазала его туловище по бетону, который обильно покрылся кровью.
   – Твою мать! – не помня себя, орал Макаров.
   – Заткнись! Держи голову! – рыкнул Платон и вновь рванул назад, ударив микроавтобус. На сей раз «Форд» сдвинулся больше, но для проезда не хватало пространства.
   Все тот же механический голос оповестил: «Звонок на первой линии, Александр Соколов, соединяю».
   – Платон! – послышался рев Соколова, от чего Платон даже вздрогнул. – Оставайся на месте! Ни в коем случае не выходи из машины, понял?!
   – Я что, похож на идиота?!
   – Помощь будет через несколько минут! Не бойся выстрелов, эту машину не вскрыть даже автогеном!
   И он отключился.
   – Оставаться на месте?! Черта с два!
   Он повторил свой маневр, и на этот раз не жалел педали вообще, хоть и ударился повторно об руль. Третий таран чуть не разорвал упрямый микроавтобус, и машина выскочила из тисков. Развернувшись на ходу, как в лучших традициях американских боевиков, Платон с отчаянием обнаружил, что выезд из переулка полностью прегражден фурой с длинным прицепом. Такую тараном не сдвинуть с места!
   Но и нападавшие, не будучи полными идиотами, уже поняли, что покушение провалилось. Не оглядываясь на мертвых товарищей, они все попрыгали в микроавтобус и намерились скрыться. Водитель фуры, получивший сигнал, оперативно открывал проезд. «Форд» быстро выскочил на дорогу и помчался вперед, захватив по пути водителя фуры, который буквально запрыгнул в открытую дверь.
   Платон сидел на месте, больше не предпринимая ничего. Сергей тоже тупо смотрел в сторону дороги, не говоря ни слова, а потом не выдержал и разрыдался.
   Минут через семь во двор на полной скорости влетели два джипа «Тойота Ланд Крузер» с бойцами в униформе и автоматами на плечах. Судя по открытым настежь окнам, стрелять они могли на полном ходу.
   Платон рассказал все, что запомнил про скрывшийся микроавтобус, и эта новость со скоростью ветра пронеслась по всем постам ГАИ. В городе был введен план-перехват.
   То ли потому, что нападавшие не смогли предугадать такой оперативности действий со стороны жертв, то по каким другим, неизвестным причинам, но их автомобиль удалось обнаружить на садовом кольце в районе метро Маяковская.
   Что там случилось на самом деле, Платон знал только со слов некоторых участников операции, но каждый рассказывал по-своему. Главным было то, что никто из посторонних очевидцев не пострадал, ведь бандиты не захотели сдаваться милиции, открыв огонь.
   Среди сотрудников милиции было несколько ранений, но потом микроавтобус «Форд» догнала чета «Ланд Крузеров», и дело пошло веселее. Лишь двоих нападавших удалось взять живьем. Остальные полегли под пулями бойцов СБГ, стрелявших не хуже знаменитых африканских буров.

   Платон вышел из машины лишь после того, как оперативная группа СБГ умчалась на поиски бандитов, и осторожно осмотрел ее со всех сторон.
   Оба бампера были повреждены от ударов о микроавтобус и бетонную стену, но не сильно. В остальном на машине не было и царапины! Разве что только она уже не сияла так, как после долгой полировки, но цвет не стал от этого менее насыщен, что поражало. И даже шины были в порядке! Или по ним не стреляли совсем?
   Помня о том, как одного из нападавших убило электрическим разрядом, Платон с опаской смотрел на двери и окна, словно надеялся увидеть невидимые глазом лучи.
   Макаров до сих пор сидел внутри, закрыв глаза и обхватив голову руками.
   – Как ты брат? – спросил Платон. – В порядке?
   Сергей лишь покачал головой.
   – Скажи, вот за что мне все это, а?
   – Хороший вопрос, философский. Не знаю. Но копаться в высших материях будет потом.
   Макаров не ответил, но, слегка покачиваясь, вышел из машины.
   – Что тебе за броневик подарили? Он только что спас нам жизнь.
   – Я уже успел раз десять подумать об этом, – кивнул Платон. – Просто танк на колесах. Интересно, а оружие в машине есть? – вспомнил он джип Соколова
   – Не понял?
   – Прости, объясню потом. Посмотри назад, думаю, ты такого зрелища еще не видел.
   Во двор на скорости въехал необъемный джип Соколова. У Сергея отвисла челюсть.
   А потом и сам Александр, выскочив из машины с легкостью бабочки, в охапку обнял двух друзей, да так, что косточки тут же напомнили о себе.
   – Живы! Целехоньки!
   – Задушишь! – запротестовал Платон.
   – Все по машинам и за мной, живо! – безапелляционно отрезал Соколов, мигом приняв свой строгий вид.

   Сорок пятый этаж башни «Федерация», полностью отданный на попечение СБГ, был напичкан самой секретной техникой так, что обзавидовалась бы Служба Внешней Разведки.
   Сергей Макаров рассказал в подробностях все, что произошло с ним за последние три дня. Платон лишь вставлял комментарии и поведал о событиях последних часов.
   Соколов спокойно сидел за центральным пультом управления СБГ, на который стекались данные о проведенной работе всех секретных отделов, и параллельно раздавал команды.
   Ни один мускул на его лице не дрогнул, а ведь он знал, что впереди предстоит опасная игра, и без жертв никак не обойтись.
   – Анатолий Петрович будет через пять минут, мне уже доложили с парковки, что его кортеж заехал, – сказал Александр.
   Меленков ворвался в комнату меньше через три минуты.
   – Платон, мой мальчик! Как ты?!
   – Спасибо Анатолий Петрович, – польщенный искренней тревогой, ответил Платон, и представил Меленкову своего друга.
   – Мне очень, очень приятно, – начал вдруг Сергей, но Меленков мягко дал понять, что не стоит лишних слов, обратившись к Соколову.
   – Ситуация? Враг обнаружен ясно?
   – Яснее некуда. Это небезызвестный вам Владимир Воронов, вор. Могу уничтожить в самое ближайшее время. Только дайте добро.
   – Воронов говоришь? – удивленно поднял брови Меленков, но быстро вернул себе прежнее выражение. – Можешь делать с ним все, что посчитаешь нужным, только не убивай пока. Я уже придумал ему достойное наказание. И пусть никто в этой комнате не сомневается – проживет он не больше года.
   Соколов кивнул, вновь усевшись на пульт управления и схватив микрофон.
   – Седьмой, Киров, ответь!
   – База, слушаю!
   – Слушай внимательно, и если хочешь, читай по губам, но через пять минут мне нужна точная информация местонахождения Владимира Ивановича Воронова, клиента нашего каталога под номером 4938.
   – Команду принял!
   Информацию предоставили через четыре минуты девятнадцать секунд. Соколов хвастливо показал на часы.
   – Ваш дружок сейчас в здании клуба «Метелица», что на Новом Арбате. Бывшее казино «Черри». Там у них небольшая воровская сходка.
   – Это же совсем рядом с моим офисом! – воскликнул Макаров.
   – Все по машинам и за мной! – скомандовал Александр.
   На парковке их встретили четыре бойца в униформе. Не говоря ни слова, они при виде Соколова оперативно попрыгали в «Кадиллак Эскалейд».
   – Вы, двое, поедете со мной, – сказал Александр.
   Макаров с восхищением смотрел на необъятную машину руководителя СБГ, словно боясь подойти, но потом все же забрался на заднее сиденье. Платон сел спереди, и они двинулись к новому Арбату.
   – Скажи, Саш, только честно, – нарушил молчание Платон, – тебе не страшно?
   – От чего мне должно быть страшно?
   – Ну, мы же не к каким-нибудь отморозкам едем на разборки. Как никак, воры в законе, элита.
   – Чего-чего? Какая элита?! Посмотри назад.
   Платон обернулся на едущий следом «Эскалейд».
   – Видишь бойцов? Вот эта элита, причем самой высшей пробы. А те, кого ты называешь элитой, для меня такие же отморозки.
   Самсонов пожал плечами, но ничего не ответил. Ему-то было страшно. Подобные чувства испытывал и Макаров, в чем сам честно себе признался.
   Солнце уже садилось, медленно уводя щупальца своего владычества от лучезарной Москвы. На небо наползли тяжелые тучи, грозя искупать город в теплых каплях дождя.
   Небольшая территория перед клубом «Метелица» оказалась заставлена машинами. Здесь были в основном представительские «Мерседесы», вокруг которых непринужденно болтали люди в черных костюмах и с наушниками.
   – Охрана, – сказал Макаров. – Их тут человек десять, не меньше.
   – Не смеши меня, какая охрана? – съехидничал Соколов. – Десять клоунов, насмотревшихся «Люди в черном». В такой одежде очень неудобно действовать.
   – Саш, я, конечно, не сомневаюсь в твоей компетентности, – робко заметил Платон, – но может быть, мы вызовем еще людей?
   – Поверь мне, с большими силами я еще не ходил на такие операции, – заверил Соколов, и нажал кнопку вызова на панели управления. – Братья, действуем по плану, никого не убиваем без острой необходимости.
   Платон никогда раньше не слышал, чтобы руководитель СБГ обращался к подчиненным «братья», и это его взволновало. Что же за подразделение следовало сейчас вслед за ними?
   Особо не церемонясь, громадный джип выехал через ограждения непосредственно к входу «Метелицы», смяв под себя металлические колонны. Воровская охрана отреагировала мгновенно, выхватив пистолеты, но быстро похваталась за ноги и руки, простреленные из автоматов бойцами СБГ. Выстрелы были глухие и тихие. Стреляли прямо из окон.
   Лишь после того, как последний охранник был обезврежен, «братья» Соколова оперативно выскочили из машины. Помимо униформы на них были надеты плотные маски с окулярами вместо глаз, напоминающие маски подчиненных злодея Шредера из мультфильма «Черепашки-ниндзя».
   – Вы кто, ……, такие?! – матом орал один из охранников, стараясь дотянуться до левой ноги. Видимо, там затаился запасной пистолет.
   – Оставь это дело, – сказал Соколов, горой возвышаясь над раненым, – иначе умрешь.
   Но бандит не послушался, за что Александр сломал ему челюсть и увел в небытие.
   Раздвижные прозрачные двери «Мелелицы» ожили, и на улицу стала выбегать охрана самого клуба. За ними бежали те из бандитов, кто был внутри. Они-то и открыли ответный огонь, не разбираясь в ситуации. Одного из бойцов СБГ задело в плечо, но он даже не шелохнулся.
   Платон никогда не видел такой скорости, ловкости, силы, которую продемонстрировал отряд Соколова. Ребята буквально летали по сторонам, поражая пулями тех, кто стрелял, и врукопашную укладывая тех, кто был безоружен. Это было чертовски красиво и напоминало виртуозный танец, в котором маститые профи упражнялись в па с теми, кто еще толком на ноги не встал, и назвать это дракой язык просто не поворачивался – скорее избиением младенцев. Казалось, что неизвестному отряду это даже не доставляло хлопот, скорее недоумение и досаду, что пришлось столкнуться с подобным противником.
   Платон с Сергеем, до сих пор не покидая машины, завораживающе смотрели на все это.
   Соколов спокойно стоял дальше.
   Через минуту «поле боя» было усеяно телами бандитов и охранников клуба.
   – Нельзя терять ни секунды! Вперед! – скомандовал Соколов.
   Вихрем безжалостного торнадо отряд влетел в помещение «Метелицы», где уже стояли с поднятыми руками бармен и администратор. На их лицах читался нескрываемый страх.
   Не обращая внимания на работников клуба, отряд быстро пересек помещение концертного холла и поднялся на этаж выше. Соколов шел следом, и при виде него у многих открывались рты. Замыкали группу Самсонов с Макаровым.
   У дверей небольшого, но самого дорогого банкетного зала уже стояла предупрежденная об атаке охрана. Их было не так много, как на улице, но разговаривать они явно не собирались, целясь пистолетами в пространство у лестницы. С ними было два автоматчика.
   – Бросайте оружие, сопляки! – закричал Соколов, стоя спиной к лестнице, но ответа не последовало. Александр, не торопясь, достал ручную гранату, оторвал зубами чеку, просчитал несколько секунд и бросил в противника. Бросок по меткости был равен дальнему попаданию мячика в лунку для гольфа. Граната взорвалась, едва коснувшись пола и уничтожила охрану.
   – Вот и первые жертвы, – подытожил Соколов. – Ну говорил же им, оставьте это дело!
   Массивная дверь была заперта изнутри. Как и в прошлый раз, Александр хотел решить все полюбовно, громко постучав. Но ответом было лишь молчание.
   – Отойти всем назад! – сказал Соколов, и достал странную вещь, похожую на шарик-лизун, которым баловались дети девяностых годов. Платон сразу вспомнил эту ассоциацию. Липкая склизкая шарообразная форма, при броске в стену противно растекалась по поверхности, оставляя после себя отпечаток. Как подобное могло нравиться детям?
   Александр подбросил вверх шарик и метнул его в сторону двери. Как и в детстве, шарик охотно расплылся по ней, но потом последовал взрыв. Дверь сорвало с петель и раскидало в щепки.

   Владимир Иванович Воронов, сорокаоднолетний вор в законе, был достаточно молод для занимаемой «должности», что давало ему повод считать себя человеком, отмеченным судьбой. Во многом ему повезло – сын видного партийного работника, с отличием закончивший международный факультет МГИМО, он мог сделать потрясающую государственную карьеру, и даже проработал пять лет в посольстве Грузии помощником консула. Но начались лихие девяностые, Союз распался, и Владимир Иванович с грустью осознал, что больше не хочет дипломатической жизни. Дальнейшая судьба зависела лишь от него.
   Обладая от природы острым умом и находчивостью, Воронов умел располагать к себе людей, заметно выделялся в среде работников посольства и даже подавлял во многом самого консула.
   Криминальные структуры, которыми Грузия была прошита крепче паутины, взяли на заметку помощника консула, и он в свою очередь отвечал им взаимностью, помогая быстро получать российские паспорта, а также выдавать ордера особой категории, позволяющие беспрепятственно провозить сомнительный товар через русскую таможню.
   В Москву Воронов вернулся в самый разгар кровавой бандитской войны и сразу принял сторону воров в законе, большинство из которых были уроженцами Грузии. Используя накопленные связи, он поначалу выступал как посредник между воинствующими сторонами, но потом его таланты заметил бывший руководитель КГБ Анатолий Меленков. С тех пор «карьера» Воронова стремительно взлетела вверх, хотя теперь ему нужно было не выступать в роли посредника, а стремительно травить всю московскую братию на оборзевших чеченцев. Те, в свою очередь, не раз пытались отплатить Воронову сполна, но все покушения предотвращались подопечными Меленкова, которые в будущем образовали костяк СБГ.
   После окончания бандитской войны Воронов занялся рейдерством, или проще рэкетом, сформировав собственную «службу безопасности». Он захватывал успешные с точки зрения экономистов предприятия, переоформлял их на своих людей, и продавал. Разумеется, атаке подвергались только те компании, «крыша» которых не могла противостоять Воронову.
   До сих пор он действовал под защитой Меленкова, но в 1998 году решил, что уже вполне способен оторвать золотую руку, дающую защиту, и поставить свою на ее место. На самом же деле Воронов рубил сук, на котором сидел. Причиной тому было непомерное тщеславие и жажда денег, которых ему постоянно не хватало. Сразу после августа девяносто восьмого года некоторые из хозяев теневой жизни столицы, потерявших на дефолте громадные средства, вознамерились убить Меленкова, потому как считали его главным виновником своих бед. Их поддержала воровская среда и некоторые олигархи. К ним примкнул и Воронов, заранее обговорив «условия» своей поддержки. Разумеется, все это было под большой секретностью, но только не для разведки СБГ, которая просвечивала криминальные структуры столицы не хуже рентгеновских лучей пораженный болезнью организм.
   Главные зачинщики оперативно покончили с собой, оставив слезные записки. Многих арестовали и конфисковали бизнес. Не ушел и Воронов, получивший от Меленкова уничтожающий взгляд и десять лет колонии строгого режима.
   Чего только не пережил в тюрьме Владимир Иванович, одному Богу известно. Через пять лет он вышел за хорошее поведение, поскольку это был его первый тюремный срок, но уже другим, более ожесточенным человеком.
   Корпорация «Голиаф» успешно набирала свои обороты, и Меленкову было уже не до бывшего сподвижника.
   Пользуясь моментом, Воронов восстановил прежние связи и продолжил столичную жизнь, но уже строго по воровским законам. Он помогал курировать поток криминальных денег, шедших через всю страну в Москву для «отмывания», пополняя тем самым воровскую казну.
   Пять лет упорных трудов принесли свои плоды – Воронов заслужил достаточный авторитет в преступной среде, имел судимость, и был наконец-то «коронован» компетентными людьми, став одним из опаснейших воров в законе, поскольку контролировал экономическую преступность. Таких воров в России было не больше двадцати.
   Вообще «воры в законе» – специфическое для России и стран СНГ преступное объединение, не имеющее аналогов в мировой криминальной практике.
   Они появились в тридцатых годах прошлого века и создали свой жесткий кодекс правил, с целью сохранения криминальных традиций дореволюционной России.
   Во времена Великой Отечественной Войны многие из воров пошли на фронт, тем самым обрекая себя на гонения со стороны собратьев. После окончания войны они были возвращены в лагеря, где между ними и сохранившими традиции ворами произошла кровавая война, получившая название «сучья». В этой войне обе стороны понесли значительные потери, а руководство лагерей лишь поощряло жестокость, видя в этом возможность сокращения воров.
   Кровопролитие приняло такой размер, что старые воры были вынуждены пересмотреть свой кодекс и «внести поправки», чтобы остаться в живых.
   В пятидесятые годы многие воры формально отказывались от «воровских традиций», идя на сотрудничество с государством.
   Правоохранительные органы тогда неверно истолковали численную сокращенность воров, и в шестидесятые годы полностью прекратили работу в этом направлении.
   Однако воровские лидеры продолжали успешно выполнять поставленные задачи, и контролировали преступную жизнь. Но сама организация не являлась единой группой, внутри ее постоянно шла борьба за власть. К началу девяностых воры в законе, большинство из которых были уроженцами Грузии, столкнулись с проблемой грубого вторжения в столичный бизнес чеченцев, которые не признавали и не уважали воровские законы, опираясь лишь на физическую силу. Началась война, унесшая жизни десятков видных авторитетов, но в итоге не победил никто.
   Пик общей численности воров в законе приходил на 1994—98 года (1420—1560 человек), но потом пошел на убыль, и к середине 2009 года их насчитывалось около ста пятидесяти человек.
   Как Воронову было лестно осознавать, что среди вымирающего вида он нашел свое достойное положение. За умение выходить сухим из воды, а также таланту всегда подстроиться под ситуацию он получил прозвище «угорь», и гордился им, хотя и ненавидел одноименную рыбу.
   Сегодня, в день летнего солнцестояния 21 июня 2009 года он пребывал в отличном настроении, поскольку именно сегодня ему должны были со всей ответственностью вручить бразды правления над осиротевшей территорией на юго-западе Москвы, которую контролировал Давид Голидзе, старейший вор в законе. Но вот незадача, он умер от инфаркта две недели назад.
   Воронов старался не вспоминать о неприятности, случившейся недавно с его сыном, в результате чего отпрыск получил перелом носа. Виновник, владелец агентства элитной недвижимости Сергей Макаров, будет в любом случае наказан, хоть и не получилось сделать это сразу. Воронов с трудом вспоминал, когда и где ранее виделся с обидчиком сына, но тщетно. В одном он был уверен – лицо Макарова было ему явно знакомо.
   Но сегодня Воронов старался настроиться лишь на предстоящую сходку, и практически добился успеха в этом. В половине второго, когда до сходки оставалось полтора часа, позвонил Григорий Антонов, правая рука Воронова, и сообщил, что его жестоко избили в офисе Сергея Макарова.
   Такого поворота событий Владимир Иванович не предполагал – кто-то осмелился бросить вызов ему, коронованному вору! Эту вину можно было искупить только кровью, поэтому Воронов отправил на поиски Сергея Макарова несколько подчиненных групп с целью уничтожения. За двадцать минут до сходки ему сообщили, что машина с Макаровым приехала обратно в офис, и Воронов мысленно попрощался с обидчиком.
   Что произошло дальше, он не знал, поскольку отключил все мобильные телефоны. В подготовленной комнате для собрания воров стояли устройства, которые глушили любую сеть. Воры очень не хотели, чтобы их разговоры мог кто-то услышать, и тем более записать. Здесь были самые влиятельные представители воровской среды Москвы, в основном грузины.
   Сходку начали с памяти Давида Голидзе, и перешли к главному вопросу на повестке дня – кто будет смотреть за осиротевшей территорией умершего вора.
   Все шло нужным для Воронова чередом, но минут через двадцать после начала собрания поступил сигнал тревоги – наружная охрана атакована неизвестными людьми. Воры с удивлением и подозрением посмотрели друг на друга, но убегать черным ходом никто не стал. Даже когда входную дверь разнесло в щепки взрывом, никто не шелохнулся.
   Воронов инстинктивно подумал, что события имеют самое прямое отношение к нему, и в который раз не ошибся, с удивлением взирая на необъятную фигуру, шагнувшую в помещение.

   Соколов смело шагнул в образовавшийся проем, нагнувшись под дверным косяком. Он прекрасно знал, что внутри охраны быть не может, таковы воровские традиции, но на всякий случай держал пистолет наготове.
   Небольшой банкетный зал имел название «Золотой». Три просторных окна были занавешены шикарными красными шторами, по периметру которых свисали позолоченные нити. По бокам углубленного потолка с голубой подсветкой, в центре которого находились дорогие золоченые люстры, красовались декоративные фигурки из малахита. Центр зала венчал длинный и массивный стол из красного дерева. Рассчитан он был персон на тридцать, поэтому большая часть стола пустовала. Платон с удивлением подумал, каким образом в эту комнатку можно было протащить такую махину?
   Но Соколов перевернул массивный стол с легкостью, словно тот и не весил сотню килограмм. Громадина ударилась о стену и оставила вмятину, разбив несколько красивых зеркал в позолоченной оправе.
   Трое участников сходки успели отскочить в сторону, поэтому их не задело. Остальные сидели на местах, лишь один поднялся и метнул в сторону Соколова уничтожающий взгляд.
   – Вы глубоко пожалеете о том, что сделали сегодня. Меня зовут Зураб Мирашвили, и я клянусь, что каждый пришедший сюда поплатиться жизнью.
   Видимо, он был здесь старейшим и самым уважаемым вором, хотя все, кроме Воронова, тянули на пенсионный возраст. Голос и вид Мирашвили говорили о том, что он привык властвовать, и был уверен в своей власти как никто другой.
   Платон честно себе признался, что пожилой вор мог заставить бояться и уважать себя практически любого. Но не Соколова, на которого ни произнесенные слова, ни сам Мирашвили не произвели ровным счетом никакого впечатления. Александр прекрасно знал, кто перед ним стоит, а также помнил, что в архивах СБГ на главного вора России – это был Мирашвили – лежит столько компромата, что одним звонком можно было упечь его в тюрьму пожизненно, и даже в порядке исключения снять мораторий на смертную казнь.
   – Еще одна подобная угроза, и ты поплатишься жизнью тут же, – ответил Александр, в упор посмотрев на Мирашвили. – Я прекрасно знаю, кто ты, но к твоему несчастью, ты понятия не имеешь, кто я. Остальным вставать не обязательно, мы пришли лишь за одним из вас, и не вынуждайте меня на лишние жертвы.
   Александр метнулся в сторону замершего Воронова и схватил того за горло, подняв в воздух. Со стороны это выглядело невероятно. Но Воронов не хотел просто так сдаваться, со всей силы пнув Соколова ногою в живот. Александр не шелохнулся, но со злости отбросил Воронова в другой конец зала, чуть не убив – тот пролетел с быстротой пущенного снаряда, ударившись о стену.
   – Берите его и пошли отсюда, – скомандовал Соколов стоявшим позади бойцам.
   Самсонов с Макаровым молча проследовали к выходу.

   На улице было оживленно – толпы зевак облепили место происшествия. Издалека уже доносился вой сирен, ведь перепуганные работники «Метелицы» первым делом позвонили в милицию. Те, в свою очередь, подключили ОМОН, прекрасно понимая, что разборки в таком месте теоретически не могут носить бытовой характер.
   Платон догадывался, что ОМОН не сможет удержать боевую мощь их отряда, но ведь перестрелка с милицией не входила в их планы. Он вопросительно посмотрел на Александра. Тот лишь пожал плечами, махнув рукой.
   В отличие от Мирашвили, который никогда ранее не сталкивался с Соколовым, все московские спецподразделения милиции прекрасно знали главного руководителя СБГ, поэтому стоило только машине ОМОНа достигнуть обозримой территории, как та без вопросов развернулась и поехала назад.
   Находящегося без сознания Воронова сложили в багажник.
   – А теперь начнется самое интересное, – сказал Александр, усаживаясь в машину.
   И они беспрепятственно покинули территорию бывшего казино «Черри», учинив погром и сорвав воровскую сходку.

Глава 3

   Что имел в виду Соколов, говоря, что теперь начнется самое интересное, Платон не знал. А если бы и узнал, то назвать это интересным никак не смог бы, поскольку не был рожден с такой любовью к войне, как Александр.
   Боевых действий как таковых, разумеется, не велось, но их поступок не мог остаться безнаказанным, ведь Мирашвили решил сдержать свое слово. Используя все свое влияние, он без труда вычислил, где можно найти Александра Соколова, но так и не смог узнать, кем тот является. А найти руководителя СБГ было весьма несложно, поскольку его машина, единственная в своем роде, когда появлялась в городе, привлекала к себе самое пристальное внимание. Да и сам Александр, при всем желании, не смог бы скрыться в толпе.
   Используя запись на камере видеонаблюдения, заодно опознали Платона Самсонова и Сергея Макарова. К офису «Парфенона» был отправлен карательный отряд, а загородный дом Платон намерились взорвать.
   Незадолго до этого Мирашвили доставили сообщение от Анатолия Меленкова, который настоятельно не советовал Зурабу Давидовичу продолжать свою акцию отмщения. Но тот не принял совет всерьез, и допустил ошибку, которую до него уже допускали многие – он недооценил президента компании «Голиаф», что привело Меленкова в ярость, когда Соколов сообщил ему о готовящихся покушениях.
   – У него там что, старческий маразм уже?! Нет, ну я понимаю молодых отморозков, у которых вместо мозгов пучок сена, но чтобы взрослый уважаемый человек вел себя как упрямый осел?
   – На самом деле, я и не ожидал другого, – сказал Александр. – Законники, очень обидчивый народ, особенно такие закаленные. Ничего не прощают, а если уж пообещали да у всех на виду!
   – Вот! – поднял палец Меленков. – В этом их большая слабость. В принципах. Но я, знаешь ли, тоже очень не люблю, когда меня задирают. А когда пытаются убить моих друзей.… В общем, даю тебе полную свободу действий.
   Александр так и сиял в эти дни, чувствуя себя абсолютно счастливым. В отличие от остальных, Платон прекрасно понимал причину такого душевного подъема – Соколов наконец-то почувствовал адреналин! Он снова был на войне, хоть и в стенах города! И как блестящий стратег, не потерявший прежнюю хватку, он привел в полную готовность всю СБГ сразу же после проведенной «Метелицы» акции. Тонкие щупальца его организации напряглись, зашевелились, сконцентрировались на поставленной задаче, проникая в тыл противника. Соколов как и прежде действовал на шаг вперед, с ювелирной точностью проследив действия Мирашвили.
   Дом Самсонова охранял его ближайший помощник Сергей Демидов с отрядом «Беркут» в полном составе. Офис Макарова контролировало другое спецподразделение СБГ – «Барс».
   Платон с Сергеем в это время находились в загородной резиденции Меленкова, и нос оттуда не высовывали. К Сергею оперативно привезли его жену Марину, которую последние события напугали до смерти, и Сергей всячески старался ее успокоить.
   Как ни странно, но на квартиру к Макаровым никто из сторон бойцов не послал – Соколов потому, что уже знал, куда направил своих ребят Мирашвили, а Мирашвили потому, что не хотел устаивать разборки в большом и людном жилом комплексе – все таки он не был бездумным отморозком, обрекающим на жертвы ни в чем неповинных людей, в отличие от Воронова, и не зря заслужил авторитет, простирающийся на тысячи километров многострадальной родины и ближайших стран СНГ.
   Первая схватка прошла всухую в пользу СБГ. Случилось это возле загородного дома Платона, а точнее, рядом с ним. К поселку «Горки-7» вела красивая сосновая роща, сквозь которую проходила дорога. Именно на ней отряд Демидова встретил две машины подосланных убийц. Задача стояла на уничтожение, поэтому до перестрелки дело не дошло – две пущенных ракеты из гранатометов не оставили в живых никого.
   Сложнее дело обернулось возле офиса Макарова, поскольку помимо наемников спецподразделение СБГ «Барс» столкнулось с отрядом московского СОБРа (специальный отряд быстрого реагирования МВД). Завязалась отчаянная перестрелка, погибло семь человек – пять наемников, и по одному бойцу с отрядов СОБР и «Барс». Посторонних жертв не оказалось, поскольку работники «Парфенона» находились в вынужденном отпуске по приказу Макарова, а посторонние прохожие редко заглядывали в старый Арбатский тупик.
   Под угрозой больших потерь спецподразделение СБГ вынужденно было отступить, за что командир потом получил крепкое рукопожатие и похвалу Соколова. Александр крайне не любил напрасных трат, но за своего человека, убитого на поле боя, готов был разорвать всех.
   – Какого черта СОБР там делал?! – орал он в пульт управления СБГ. – Какая тварь дала команду?! И почему вы, сукины дети, его просмотрели?!
   Никто не отвечал, боясь попасть под горячую руку, но все прекрасно понимали, что работа внутренней разведки дала большой сбой, приведший к потере бойца.
   Соколов стал штурмовать личный телефон командира отряда московского СОБРа Дмитрия Орлова, который еще неделю назад был у него в гостях и пил водку.
   Телефон не отвечал.
   – Достать мне Орлова! – велел он помощникам, и вышел из комнаты. Нужно было срочно попить кофе.
   Через пятнадцать минут командир СОБРа взял трубку и его сразу же соединили с Соколовым.
   – Что ж ты творишь, твою мать! – вместо приветствия накинулся Александр, и продолжил материть Орлова так, что телефонная трубка грозилась расплавиться от наплыва эмоций и изощренных изречений.
   Тем, кому посчастливилось наблюдать Дмитрия Орлова в эти секунды, не могли не обратить внимания, как тот побледнел и осунулся, словно постарев на несколько лет. Отвечал он крайне подавленным голосом, поскольку сам потерял бойца и верного друга.
   – Клянусь, я не знал, кого там встречу, а мои люди не смогли опознать твоих. Приказ поступил с верхов, от заместителя начальника ОВД Москвы Иосифа Каштанова. В случае невыполнения меня бы уволили с позором.
   – Все спецподразделения МВД предупреждены о том, что будет происходить! – не унимался Соколов. – А СОБР, вашу мать, как с неба свалился!
   – До нас не доходила никакая подобная информация, – упирался Орлов, – Я бы первым делом позвонил тебе, если б знал.
   – Ну с тобою мы потом еще поговорим! – Соколов не успел бросить трубку – она разорвалась в его руке и связь пропала.
   Александр тут же схватил другой аппарат, позвонив в приемную Каштанова, которого он никогда не любил за излишнюю самовольность. Тот был на месте.
   – Знаешь ли ты, Иосиф Владимирович, что бывает, когда кто-то отдает приказ о нападении на оперативный отряд СБГ? – в который раз без лишних церемоний начал Александр, но ругань оставил.
   – А знаете ли вы, Александр Васильевич, что бывает с теми, кто в открытую стреляет в центре Москвы, оскорбляет уважаемых людей, и звонит с угрозами заместителю начальника столичного ОВД?
   Соколов побагровел и не сдержался, но поток его слов ушел в пустоту монотонных гудков, ведь Каштанов бросил трубку.
   Ситуация принимала более резкий оборот, о чем Александр не замедлил поставить в известность Анатолия Петровича.
   – Вот пес подворотный, – сказал Меленков, имея в виду Каштанова, – он бы никогда не осмелился на подобное в одиночку. За ним явно кто-то стоит. И этот кто-то решил пощекотать нам нервы. Нам надо выяснить откуда ноги растут.
   – Как я могу поступать?
   – Как и прежде, на свое усмотрение.
   Соколов, недолго думая, отправил своих лучших людей, чтобы «одолжить» заместителя начальника ОВД Москвы для личной беседы. Слишком долго и тяжело действовать окольными путями, гораздо проще спросить обо всем самого человека, тем более что времени было в обрез.
   До девяти часов отряд СБГ дежурил недалеко от здания столичного ОВД, откуда Каштанов не отлучался ни на минуту. Соколов получал данные о ходе операции, находясь у главного пульта управления, заодно пересылая своему отряду сведения, полученные уже от доверенных людей в самом ОВД.
   В половине десятого Каштанов отъехал на своей машине, но в сопровождении микроавтобуса милицейского СОБРа, о чем сразу же доложили руководителю СБГ.
   – Ни в коем случае не нападать, – приказал Соколов. – Там хорошие ребята, и убивать их нет никакого смысла. Следуйте следом.
   Александр вторично позвонил Дмитрию Орлову, который на этот раз взял трубку сразу.
   На этот раз Соколов говорил спокойно и даже немного растянуто.
   – Дима, ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Поэтому предупреждаю в последний раз – убери своих ребят сейчас же, и не надо мне этой чуши про вышестоящие приказы. Мне нужен этот сукин сын Каштанов. Если не послушаешь, я все равно отдам приказ на захват. За вами едет бывшая «Контра». Ты помнишь, что это за ребята?
   Орлов промолчал, но чувствовалось, как он напрягся.
   – У тебя ровно три минуты. Если сделаешь все так, как я прошу, обещаю, что вытащу тебя из любой задницы и оставлю на своем месте.
   Дмитрий Орлов, командир СОБР, был закаленным солдатом со стажем. Как и многие другие командиры, он не привык обсуждать приказы, но сейчас перед ним стоял тяжелый выбор совести и чести. С одной стороны, он не мог оставить человека, которого велели охранять. С другой, он прекрасно понимал, что отряд погибнет в случае противостояния. Но разве настоящий солдат не готов к постоянной смерти в бою? И разве страх перед смертью готов остановить бойца, выполняющего свой долг? Ни в коем случае, и если бы перед Орловым стоял только этот вопрос, он бы никогда не оставил Каштанова.
   Но было одно большое и противное «но» – Орлов теперь знал, из-за чего весь сыр-бор: вор в законе Зураб Мирашвили, используя свои внушительные связи, впутывает честных офицеров в разборки как бандитских отморозков! И против кого их травят – против СБГ!
   Орлов всегда верил в непоколебимость могущества Соколова, поэтому сейчас разрывался изнутри, пытаясь понять, как такое могло произойти? Почему первый заместитель руководителя столичного ОВД решил поддержать преступников? Разве своими действиями он не становился с ними в одну шеренгу?
   Орлов и раньше подозревал Каштанова в связях с криминальными структурами, которые наводняли город наркотиками, но сделать ничего не мог. Сейчас же перед ним стоял четкий выбор, который во многом решал судьбу Каштанова.
   Смерть в бою для настоящего воина, может и благо, но только не для командира отряда СОБР. Орлов не видел в смерти ничего геройского, прекрасного и романтического. Нет, он не боялся ее, по крайней мере, не так, как боятся простые люди, но призывать косую раньше времени не торопился. Больше всего он не хотел умирать напрасно и ради чьих-то грязных целей. А ведь сейчас может произойти нечто подобное, поскольку Иосиф Каштанов мало напоминал ему агнца Божьего, несущего на закланье. Готов ли он погибнуть ради него, а заодно положить своих друзей?
   – Мы возвращаемся на базу, всю ответственность я беру на себя. Это приказ! – ровно и четко сказал Дмитрий Орлов.
   Иосиф Каштанов, немного задремавший от усталости, не мог заметить, как микроавтобус с отрядом Орлова покинул его машину. Не заметил этого сразу и водитель, сосредоточенный на дороге. А когда заметил, было поздно.
   Их машину подрезали на Проспекте Мира в районе гостиницы «Космос». Каштанова, с мешком на голове, оперативно перетащили в другую машину. Водителя просто оглушили и оставили за рулем. Все произошло настолько быстро, что Иосиф Владимирович даже моргнуть глазом не успел, как мир погрузился в темноту.
   Прошло не менее получаса, прежде чем мешок с головы сняли, и свет ослепил привыкшие к темноте глаза. Перед заместителем столичного ОВД стоял Александр Соколов, злой как черт, не хватало лишь хвоста, рогов и горящего котла для полной ассоциации.
   – Ну сейчас ты мне все расскажешь, сучье вымя – кто, когда и почему?!
   – Вы даже не знаете, чье гнездо хотите потревожить, – слабо ответил Каштанов. – Только не пытайте меня, пожалуйста, я боюсь боли.
   – Такому ничтожеству я и подзатыльника не дам, – согласился Соколов. – Тебя разорвут свои же. А что до пыток, то это не для нас. Прошлый век.
   Он показал в руке шприц, заполненный наполовину, а потом быстрым движением вонзил его в шею Каштанова. Тот дрогнул всем телом.
   – Теперь ты мне расскажешь все лучше, чем на исповеди у священника, если вообще веруешь в Бога.
   Александр подождал немного, пока средство не начало действовать. Разум Каштанова помутился, глаза немного ошалели.
   – Кто велел тебе помогать Мирашвили?
   – Константин Сычев, – не задумываясь, ответил Иосиф Владимирович, выдавая своего главного покровителя.
   – Командующий войсками Московского Военного Округа? – зачем-то спросил Соколов, как будто сам не знал.
   – Да.
   – Хорошо, то есть плохо. Что еще тебе известно о том, что собираются предпринять против нас?
   – Сегодня ночью, в районе часа, к зданию вашей службы безопасности приедут люди из ФСБ с ордером на обыск. Их будет сопровождать одна из армейских мотострелковых бригад.
   – Прокуратура выписала ордер на обыск?
   – Да.
   – Ты знаешь, кто это сделал?
   – Первый заместитель прокурора Москвы Иван Смирнов.
   – Что-то много в этом деле заместителей, – ухмыльнулся Соколов, хотя теперь ему было не до шуток. – Что ты знаешь о Меленкове?
   – Президент корпорации «Голиаф», бывший политик. Знаю в основном все то, что говорят по телевизору, – механически продолжал отвечать Каштанов.
   – Собираются ли предпринимать что-либо против него?
   – Я точно не знаю, но догадываюсь, что хотят убить.
   Большей информации Соколов не желал. Его глаза налились кровью, как у бешеного быка.
   – Отвезите этого говнюка к себе домой, – велел он охране. – И можете особо не церемониться, оставить на крыльце. Когда проснется, все равно ничего не вспомнит.
   Я поехал к Меленкову, мне надо поговорить к ним лично.
   – Александр Васильевич, – донесся голос одного из агентов, – только что к нам поступила информация о том, что несколько вооруженных групп были посланы убить вас.
   Соколов прильнул к наушникам.
   – Откуда? Армия?
   – Нет, чеченские наемники. Один из наших людей встречал их в порту два дня назад, но мы до сих пор не могли понять, зачем они приплыли в Москву.
   – Два дня говоришь? – Александр задумался. Заварушка с Вороновым произошла вчера днем. Получается, что наемников вызывали для какой-то другой, неизвестной пока цели.
   – Кто заказчик? Мирашвили?
   – Судя по всему, да.
   – Хорошо, спасибо, – отключил канал связи Соколов, и сразу же подключил второй. – Пятый, Конев, ответь!
   – Я слушаю, – донесся хриплый мужской голос.
   – Есть ли в черте города танки или бронетехника?
   Несколько секунд прошло для проверки.
   – Есть немного, четыре единицы, но все в ангарах на ремонте.
   – Спасибо, – теперь Соколов точно знал, что поедет к Меленкову.
   Он раздал последние команды, оставил за главным Демидова, и направился в сторону стоянки.
   – Саш, стой! – догнал его Демидов. – Ты же не хочешь сказать, что поедешь один?
   – С каких это пор мне нужна охрана?
   – Я знаю, что тебе передал наш агент. Возьми с собой ребят, прошу!
   – Кончай эту истерику! – разозлился Соколов. – Я еще в состоянии сам о себе позаботиться! А ты смотри тут в оба, и как что, сразу докладывай мне. Понял?
   Демидов грустно кивнул.
   Александр быстро достиг подземного паркинга, на который уже было стянуто около двухсот бойцов СБГ. Они невозмутимо стояли, смотря по сторонам, готовые ко всему.
   На выезде был опушен шлагбаум, возле которого о чем-то громко спорили двое мужчин.
   Александр подъехал поближе и узнал командира СОБРа Дмитрия Орлова.
   – Я и мой отряд приехали поддержать вас, поскольку назад нам уже дороги нет, – сказал Орлов.
   Соколов кивнул, по-братски обняв командира, и велев своим людям пропустить отряд.
   – Если все закончится хорошо, мы обязательно помянем погибших товарищей.
   И огромный джип руководителя СБГ покинул пределы Сити, двинувшись по Кутузовскому проспекту.
   Вечерние пробки уже рассосались, поэтому ехать было легко. Яркие огоньки уличных фонарей отражались на лобовом стекле. Толпы людей спешили в центр, пополняя клеточки безумного организма ночной жизни Москвы.
   Звонить шефу Александр не стал, лишь связался с человеком, который руководил охраной дома Меленкова. Все было спокойно.
   Достигнув МКАД, Соколов заметил хвост. Это был тонированный «БМВ» 7-й серии. Вскоре Александр заметил и вторую машину, ехавшую на три ряда правее – «Хонда Аккорд». Минут десять они спокойно ехали рядом, но на расстоянии друг от друга, стараясь не выдать себя.
   При съезде на Рублево-Успенское шоссе машины объединились и поехали одна за другой, отставая от Соколова метров на десять.
   Александр знал, что просто так они не нападут, иначе наемники сильно бы пострадали в его глазах, причем как в прямом, так и в переносном смысле. Нужен был какой-то сигнал.
   И он оказался прав. Этим сигналом стала ехавшая со стороны области фура с прицепом, которая резко пересекла сплошную линию и протаранила джип руководителя СБГ.
   Несмотря на внушительные габариты внедорожника, водитель фуры не ожидал такой бешеной отдачи, и обе машины отбросили в стороны, причем джип Соколова врезался в стоящую на обочине сосну, вырвав ту с корнями.
   Фура развернулась почти на сто восемьдесят градусов, при этом длинный прицеп отлетел и лег посреди дороги. Не желая терять преимущества, один из наемников выбежал на дорогу и выстрелил по огромному джипу из ручного гранатомета, попав в багажник. Машина дернулась, даже подскочила невысоко, но потом двигатель взревел как самый опасный и разъяренный зверь, и Александр рванулся назад, вырываясь из капкана. Колеса жадно впились в промокшую землю – совсем недавно прошел дождь – и столп дыма из-под них стал подниматься ввысь.
   Передний бампер, глубоко ушедший в кору несчастного дерева, потянул сначала сосну на себя, рискуя зацепить еще пару соседских деревьев, но потом вырвался. Еще не успел улечься грохот в ушах после выстрела с гранатомета, как воздух стало разрывать не менее громкими и беспощадными очередями – Соколов выпустил когти.
   Стоявший ближе всех наемник не успел рассмотреть в темноте и дыме, как заднее стекло джипа опустилось, выпуская наружу многоствольный пулемет, но зато он первым ощутил его действие – барабан закрутился, и сотни пуль с нетерпением бросились искать жертву. Гранатометчика разорвало на куски. «БМВ» покрыло волной под самую крышу, и по салону машины прошлась мясорубка. Не выжил никто.
   «Хонда Аккорд», стоявшая с другой стороны упавшей фуры, под обстрел не попала. Четверо наемников с автоматами бросились с обход длинного прицепа, опасаясь, как бы Соколов не успел выехать на дорогу и броситься вперед.
   Но Александр и думать об этом не хотел. Перед глазами стояла теперь лишь одна задача – уничтожить. Несмотря на то, что находиться внутри джипа было самым безопасным делом, Соколов покинул машину, бросившись навстречу врагу, сжимая автомат. На голове у него был черный шлем, лакированный до блеска, что отражал огоньки светящих фонарей. Шлем закрывал голову полностью вместе с шеей, и крепился на груди. Превосходя противника во всем, Александр превзошел его и в скорости, первым достигнув угла лежащего прицепа. Бежавшие навстречу наемники были хладнокровно убиты точными попаданиями в голову.
   Остальные двое обошли прицеп с другой стороны, и открыли огонь по огромной фигуре, стоящей вдалеке, но Александр успел заскочить за угол. Перекинув автомат за спину, он быстро и бесшумно забрался на бок прицепа по лестничным выбоинам, очутившись как бы на крыше. Затаившись, Соколов осторожно высовывался по сторонам, стараясь обнаружить противника. Одного он нашел, хотя тот плотно прислонился к прицепу там, где практически не было освещения, и прислушивался к шагам. Второго нигде не было видно.
   Недолго думая, Александр спрыгнул на землю с легкостью пушка и ударил затаившегося наемника кулаком в голову. Поскольку площадь кулака и головы были примерно идентичны, смерть наступила мгновенно.
   – Ну куда же ты пропал, твою мать! – закричал во все горло Соколов, поднимаясь в полный рост. – Иди же сюда! Я здесь!
   Но последний наемник показываться явно не хотел. С другого конца шоссе уже неслись с воем милицейские машины – Рублевка патрулировалась самым наилучшим образом, и то, что здесь вообще могло произойти покушение, насторожило руководителя СБГ.
   «Где же были эти сукины дети раньше?».
   Не дождавшись ответа, и не желая, чтобы врага взяли живьем, Соколов снова поднялся на бок лежавшего прицепа, и выпустил очередь из автомата в стоящую «Хонду Аккорд», целясь в область бензобака. Автомобиль взорвался, и путь к отступлению был отрезан. Александр кинулся на поиски.
   – Ненавижу чеченцев! – орал Соколов, бегая вокруг фуры и прицепа. Потом он вдруг остановился. – Ну держись, гаденыш, сам напросился. Я хотел по-честному.
   И выдвинул с лобовой части шлема тонированный тонкий лист, надев на глаза. Это был не просто прибор ночного видения, а новейший тепловизор, готовый отследить даже оставленные в пространстве тепловые следы, если совсем недавно там находился человек.
   Через минуту Соколов напал на след, ведущий с трассы в лес – маленькие красные крапинки летали по воздуху, словно мелкие мошки, постепенно растворяясь – и кинулся за жертвой. Милицейские машины практически достигли места покушения.
   След уходил глубоко вдаль, но становился четче. Александр не скрываясь, бежал, создавая вокруг себя грохот, хотя мог бы двигаться подобно кошке. Наемника он достиг возле небольшого лесного оврага, наполненного водой, где и утопил.
   – Даже пули на тебя жалко, – сказал ему Александр, хотя тот и открыл стрельбу, попав в лакированный шлем. – А вот по голове, это больно.
   Назад он вернулся, когда все место происшествия было затянуто сотрудниками милиции. Несколько из них отшатнулось в стороны, увидев выходящего из-за деревьев гиганта, но потом признали руководителя СБГ.
   – Александр Васильевич! С вами все в порядке? – кинулся к нему капитан милиции, представившись Зубовым.
   – Да, все хорошо, но мне надо срочно ехать. Если нужны будут объяснения, ты знаешь, куда обращаться.
   Но тут Соколов вспомнил один важный момент, который, почему-то, напрочь вылетел из его головы ранее – ведь был еще и водитель фуры! Где его теперь искать?!
   Но искать не пришлось – водитель фуры лежал без сознания метрах в десяти от упавшей машины, в полной темноте. Видимо, его выкинуло из кабины от сильного столкновения, и опытным взглядом Александр определил, что при падении водитель сломал себе позвоночник.
   «Да, – пронеслось в голове, – ходить он теперь сможет только под себя. Но как же нелепо? Неужели нельзя было пристегнуться?».
   И Соколов, заскочив в свой необъемный джип, покинул место покушения.

   Анатолий Меленков как никогда хотел побыть в гордом одиночестве, тем более что хорошая русская баня и первоклассный массаж расслабили его тело, и частично душу.
   Однако нельзя сказать, что баня сняла нервное напряжение и утихомирила неуемный поток грызущих голову мыслей, нет, но Меленков почувствовал, что заполонившая разум тоска сейчас требует безоговорочного уединения. Не ситуация с Самсоновым тревожила его и не противостояние с криминальным миром. По большому счету, Анатолий Петрович был ко всему этому равнодушен, и не считал возможные неприятности достойными его внимания. Самсонов был в безопасности, СБГ приведена в полную готовность, и Соколов наверняка разрешит все возможные инциденты. Наконец-то появилась возможность немного передохнуть. Но именно этого и боялся Меленков. Он боялся остаться один на один со своими мыслями, рвущими душу, но именно одиночества жаждал сейчас более всего. Казалось, что разум раздвоился, желая разорвать пополам и его обладателя.
   Анатолий Петрович поднялся в свою спальню и заперся на ключ. Огромная луна светила на дворе, проникая в комнату, словно любопытная озорница, подсматривающая за людьми. Не желая включать свет, Меленков постоял немного на пороге, пока глаза не привыкли к темноте, а потом прошел к бару, который размещался в самом конце спальни.
   Он никогда раньше не употреблял спиртное после бани, предпочитая зеленый чай – так советовали и врачи – но сегодня никак не мог с собой совладать.
   Бутылка превосходного греческого вина двадцатилетней выдержки была уже почата, поэтому стоило только медленно вытащить выступающую пробку, как комнату заполнил аромат цветущего винограда. В последний раз он пил это вино вместе с Алмазовой пару месяцев назад. Казалось, это было так давно, словно в прошлой жизни, хотя прошло так мало времени. Но как сейчас он вспомнил Алмазову, которая сидела на кровати с бокалом вина, и почему-то долго ругалась. Он всегда ее любил, особенно в гневе, хотя тема для спора напрочь вылетела из головы.
   Мысли снова пошли в атаку, пираньями впились в болевые точки, и Меленков жадно стал пить вино прямо из горла, словно старался утопить проклятую совесть. Да, именно совесть он считал сейчас своим злейшим врагом. А что такое совесть? Разве не голос Бога в твоем сердце? Точно так. И Меленков знал это, сквозь поток мыслей и вина слабо понимая, кому бросает свой вызов.
   Допив бутылку практически до конца, он быстро заходил по комнате. Лучше не становилось, видимо, алкоголь был уже не в состоянии заглушить боль.
   – Ну почему ты никак не оставишь меня! – закричал он в пустоту. – Почему! Я уже давно не твой! Я разрушил все самое святое, что было в этой жизни! Я растер в прах человеческие надежды! Я предал собственную душу и навсегда загубил ее! Никогда и не за что мне не вымолить у тебя прощения! Я убил ту, которую любил больше жизни! Почему ты дал мне это сделать?! Я не хотел этого!!!
   Меленков упал на колени и прерывисто зарыдал.
   Никто и никогда не видел его в таком состоянии, но только в собственной спальне он мог дать волю накопившимся чувствам – стены были наглухо звукоизолированы.
   Как и ожидалось, никто не отвечал, видимо, Бог не решил снизойти до разговора с чудовищем, которого сам же и создал. Но Меленков примерно понимал, что мог бы ответить ему Всевышний:
   – Ты был, есть и навсегда останешься страшным эгоистом, потому что думаешь только о себе и о том, как тебе плохо без любимой женщины! А почему ты забыл тысячи загубленных жизней, что пали щепками на пути твоей политики?! Почему ты не говоришь, на какие чудовищные цели потратил все то, чем я одарил тебя?! Почему ты идешь дальше и планируешь совершить то, что уничтожит существующий мир?!
   Меленков понимал, что это уже не совесть карает его, а собственное воображение, но все равно продолжил кричать в пустоту.
   – Ты прав! Прав! Прав! Ты абсолютно прав! Так почему же ты не заберешь у меня жизнь сейчас же?! Почему не остановишь это безумие?! Порази мое тело! Уничтожь мою душу! Восстанови все то, что я успел разрушить!
   И Меленков снова упал на колени, схватившись за голову. Он напрягал свои руки, сжимая голову, отчаянно тряс ее из стороны в сторону, но боль не утихала! Его терзали муки, достойные романов Достоевского! Его пронзали иглы, терзавшие душу! Он трясся всем телом и бил по своей голове, и даже на миг забылся окончательно, пока невидимые тиски вдруг не отпустили его, и он повалился на пол. Весь мир померк.
   «Не переживай, я уже принял меры».
   Меленков очнулся, пытаясь осознать, откуда пришли эти слова. Теперь он не чувствовал ни боли, ни мыслей, ни совести. Немного пошатываясь, он приподнялся и сел на кровать.
   На дне бутылки из-под вина еще оставалось пару глотков. Меленков осушил их, и, повинуясь непонятному порыву, подошел к окну.
   Как раз в этот момент во двор выезжал огромный джип руководителя СБГ.

   Последние новости окончательно вернули Меленкову его привычное состояние, а покушение на Соколова привело в ярость. Кто-то осмелился бросить вызов его главному охраннику? Для Меленкова это было равносильно, если бы покушались на него самого.
   – Нам надо срочно действовать, – твердил Александр, чьи руки до сих пор отдавали кровью. – Пять минут назад мне сообщили, что в город вошел второй мотострелковый батальон пятого полка. Это пятьсот человек, и если быть точным – три мотострелковые роты, по три взвода каждая, гранатометный взвод, взвод обеспечения и медицинский взвод. Сюда еще входит минометная батарея, но, по нашим данным, ее оставили в военной части. У меня в Сити сейчас человек триста пятьдесят, не больше. Самые элитные подразделения там, и бывшая «Контра» с ними. Техники у нас достаточно, так что в случае противостояния мы сможем отбить атаку. Но, черт возьми, я не хочу так бестолково тратить жизни своих ребят!
   – Да-да, конечно, – согласился Меленков. – А ты успокойся немного и остынь! Хочешь, пойди и попей кофейку! Кто-нибудь, сделайте Александру крепкого кофе!
   И схватил свой спутниковый телефон, которым редко пользовался.
   – Наши сети в безопасности? – спросил он у Соколова, не желая, чтобы разговор кто-нибудь мог прослушать.
   – Да, вполне, – кивнул руководитель СБГ. – Надо срочно позвонить командующему армии и остановить передвижение солдат.
   – Успокойся, я говорю! – разозлился Анатолий Петрович, но уже более мирно добавил. – Если ты не против, я позвоню сразу главнокомандующему.
   И удалился к себе в кабинет.
   Соколов остался стоять на месте, продолжая бешено дышать, словно паровоз. Скоро ему принесли кофе, чей аромат змеей проник в ноздри. Быстро выпив чашку, Александр посмотрел на свои окровавленные руки. Мимолетное желание сходить в ванную комнату и вымыть их прошло так же быстро, как появилось, и Соколов устало повалился на диван.
   Адреналин начинал потихонечку отпускать.
   Минут через двадцать вернулся Меленков. Лицо его не выдавало никаких эмоций.
   – Думаю, что твои призывники и до третьего кольца доехать не успеют, – сказал Анатолий Петрович. – Но все равно предупреди своих, чтобы были готовы ко всему. С ФСБ я вопросы тоже уладил, и завтра утром полетит пара буйных голов.
   – А что Смирнов и Сычев? Особенно меня интересует Сычев?
   – Их пока трогать не будем. Мне нужны эти змеи в поле видимости. Если тебе интересно почему, то скажу – Сычев должен вывести нас на своих покровителей. Мне кровь из носу нужно знать, кто позволил этому ублюдку действовать столь смело, не боясь потерять свою должность и жизнь. А что до Смирнова, то сам по себе он для меня неинтересен. Но поскольку он под крылом Сычева, пусть оба пока думают, что мы не в состоянии их достать. Но я хочу, чтобы ты занялся ими завтра же! И чем быстрее мы узнаем, кто против нас, тем лучше. Я почти уверен, что враг далеко за пределами России.
   – Сделаю! А как быть с Мирашвили?
   – Убей его. Этот вор слишком далеко зашел. Такого я не прощаю никому.
   – Сделаю лично, – осклабился Соколов.
   – Не смей! Ты уже и так навоевался сегодня!
   – Я хочу закончить все это сам! – запротестовал Александр. – Вы же знаете, как мне это нужно!
   Меленков еле сдержался, чтобы не пуститься в яростный спор. Он смотрел на Соколова, который весь горел от негодования, и не мог сказать больше ни слова.
   – Ладно, – сдался Анатолий Петрович. – Только пообещай мне, что будешь осторожен!
   – Я всегда осторожен, – заверил Соколов. Ему явно полегчало. – Спасибо, Анатолий Петрович.
   Но Меленков лишь грустно махнул рукой, думая, правильно ли он поступил, разрешив Александру провести операцию.
   Соколов же, не давая шефу опомниться и передумать, на всех порах рванулся прочь из дома. Пробегая мимо гостиной на первом этаже, он чуть было насмерть не сбил официанта с большим подносом, но ловко увернулся.
   Сидевшие на диване Самсонов и чета Макаровых – жена Сергея Марина, при виде гиганта от испуга выронила стакан с красным вином, которое плавно растеклось по белому персидскому ковру – и моргнуть не успели, как Соколов пронесся к входной двери.
   – Саш! Постой! – крикнул, было, Платон.
   – Потом! Все потом! – и крепкая дубовая дверь с грохотом захлопнулась.
   – Это был кто? – еле слышно спросила Марина через минуту напряженного молчания.
   – Тот, кто сейчас старается отвести угрозу от всех нас, – задумчиво ответил Платон, но потом отбросил дурные мысли, лезшие в голову, и продолжил ужин.

   Выехав на дорогу, Соколов первым делом связался с Демидовым. Рассказав текущие новости и предупредив, чтобы все равно были начеку, он перешел к наболевшему.
   – Узнай, где сейчас находится Мирашвили. Мы должны его уничтожить!
   – Я так и знал, что ты это спросишь, – ответил Демидов. – Но готов тебя разочаровать, ведь Мирашвили в данный момент летит в Тбилиси на частном самолете.
   – На частном? Это хорошо, – после небольшого ожидания, взбодрился Соколов. Мысль о том, что придется действовать чужими руками, немало расстроила его. – Он сейчас в воздухе?
   – Полчаса назад пролетал над Тамбовом.
   – Отлично! Значит, не далеко ушел. Свяжи меня с нашими ребятами в Чечне, и, на всякий случай, в Южной Осетии! Только действуй быстро! И если этот самолет должен сесть, то только обломками вниз!

Глава 4

   На следующий день, в районе обеда, Платон встретился с четой Макаровых в одном небольшом и уютном ресторанчике. От Меленкова они уехали еще рано утром, как только позвонил Соколов, и сказал, что спектакль окончен, и можно расходиться по домам.
   Сергей нежно обнимал Марину, и Платону показалось, будто они вновь проводят медовый месяц. Видимо, прошедшая опасность сблизила супругов, ведь последние несколько месяцев в их отношениях проступало много холода и непонимания.
   Теперь же Платон смотрел на них, и про себя радовался.
   – Чуть не забыл! – неожиданно воскликнул Сергей, как только они отпустили официанта с заказом, и достал купленную утром газету. – Когда только успевают эти журналисты! Ты только посмотри!
   Главную страницу одной из центральных столичных газет украшал, и одновременно устрашал заголовок: «КРИМИНАЛЬНОЕ ЧТИВО МОСКВЫ ИЛИ СМЕХ И ЖЕСТОКОСТЬ СТОЛИЧНЫХ РАЗБОРОК». Статья была явно посвящена событиям последних дней. Платон с интересом развернул газету.
   «Еще вчера мы думали, что время потрясений и криминала покинуло столицу, но сегодня с уверенностью скажем, что нет! Воскреснувшие девяностые на всех порах ворвались в Москву, словно желая освежить в памяти факты лихого прошлого. Два дня подряд мы как можно подробнее знакомили читателей о том, что творилось в городе.
   Несомненно, прошедшие дни запомнились нам не только стоявшей жарой, но гораздо более жаркими явилась целая череда кровавых и любопытных событий, порою граничащих с садистским юмором. Для удобства и последовательности, мы проследим цепочку с самого начала.

   21 июля
   Все началось в районе обеда. Около трех часов дня было совершено покушение на владельца агентства элитной недвижимости «Парфенон» Сергея Макарова, чья машина была обстреляна возле здания собственного офиса в Борисоглебском переулке, дом пять. По предварительным данным, в машине находились сам Макаров и его водитель. К счастью, никто не пострадал, но нападавшим удалось скрыться.
   Примерно в то же время, или чуть позже, в районе метро Маяковская, на Садовом кольце, завязалась перестрелка между вооруженными людьми, ехавшими на микроавтобусе «Форд» и милицией. Несколько милиционеров получили ранение, но им удалось остановить и обезвредить бандитов. Были жертвы. Официально никакой информации из МВД нам пока не удалось получить, поэтому не будем высказывать наших версий происшествия, коих в редакции накопилось великое множество.
   Но вооруженных перестрелок на этот день было явно мало.
   Последняя произошла ближе к вечеру, в районе пяти часов. Случилось это в клубе «Метелица», что на Новом Арбате, где, по данным из надежного источника, происходила встреча так называемых воров в законе. Пять человек погибли, около двадцати получили ранения и сейчас доставлены в ближайшие больницы. По нашим данным, никто из воров в законе не пострадал, но клубу «Метелица» был нанесен немалый ущерб. Нападавшим удалось беспрепятственно скрыться. По показанию очевидцев, у них было всего две машины, одна из которых превышала по размерам все мыслимые формы. Несколько человек также видели, как подъезжавшая к месту преступления машина ОМОНа развернулась в районе кинотеатра «Октябрь» и поехала назад. Какие выводы тут делать? Власть наконец-то решила поквитаться с преступным миром и поставить воров на место? Или виной всему другие, более непредсказуемые причины, которые нам, простым смертным, не дано понять?
   Вечером того же дня начальник ОВД столицы заявил, что никакой машины с ОМОНом в районе Арбата не было. Что же получается, людские глаза врут? Или это просто очередной трюк бандитов?

   22 июля
   Следующий день также не позволил Москве вздохнуть спокойно – за пределами столицы, в районе Пятницкого шоссе, на подъезде к элитному жилому комплексу «Горки-7» были взорваны две машины с вооруженными людьми. Живых очевидцев не осталось, поэтому приезжим на место сотрудникам милиции осталось лишь констатировать факт. Свидетелей взрыва также не было. В городе и области был введен план-перехват, но никого не удалось задержать по горячим следам.
   В обед того же дня, но уже в центре Москвы, повторно в Борисоглебском переулке, где находится агентство элитной недвижимости «Парфенон», случилась громкая перестрелка с участием Специального Отряда Быстрого Реагирования МВД. По неподтвержденным данным, погибло пять человек. Другие стороны перестрелки нам также не известны.
   По данным с уличных камер, а также показанию нескольких очевидцев, около двенадцати часов ночи в город вошла часть войск Московского Военного Округа. Сегодня утром эту информацию подтвердил начальник штаба, первый заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант Иван Горелов. Он сказал, что 2-й мотострелковый батальон 5-го полка выполнял поставленные задачи по внеплановому учению. И действительно, проехав несколько километров, батальон развернулся и покинул Москву.
   Но если подумать логически, что же это за учения такие – вторгнуться на территорию спящего города, прокатиться немного, а потом оперативно уехать? Если у руководства войск округа это не вызывает удивления, то извините за нашу стратегическую недалекость.
   Однако этот день не обошелся и без юмора, если таковым можно назвать действия заместителя начальника ОВД Москвы Иосифа Каштанова, который был найден без сознания в подъезде собственного дома. Милиционера обнаружила бабушка-соседка, которая до сих пор не может прийти в себя от пережитого шока. Дело в том, что на Каштанове ничего, кроме резиновых перчаток на руках и целлофанового пакета на голове не было. Рядом с ним лежали несколько порнографических журналов для гомосексуалистов. Врачи и психологи уже выразили надежду, что обнаружена новая форма эксгибиционизма, поскольку сам процесс деятельности Каштанова не вызывает ни у кого сомнения, но вот то, что это происходило на лестничной площадке! Плюс ко всему, видимо для улучшения ощущений Иосифу Владимировичу понадобилось надеть себе пакет на голову, да не спохватился он вовремя и потерял сознание.
   Смех смехом, но самое обидное, что это происходит не с рядовыми извращенцами, а с высокопоставленными людьми, отвечающими за безопасность граждан. Редакция выражает мнение, что после этого случая доверие граждан к сотрудникам милиции отнюдь не повыситься. В самом министерстве пока никак не прокомментировали этот случай.

   23 июля
   Сегодняшнее утро поразило нас не меньше предыдущих дней убийством известного авторитета и вора в законе Зураба Мирашвили, чей частный самолет был взорван над территорией Майсты, что является исторической областью Чечни. По предварительным данным, Мирашвили летел в Тбилиси. Ответственность за теракт уже взял на себя эмир виртуального государства «Кавказский Эмират», известный террорист Докка Умаров.
   Зураб Мирашвили, один из старейших воров в законе, был…

   Дальше Платон перестал читать, откинув газету, хотя до конца статьи было еще далеко. Как раз принесли обед, и все дружно принялись за еду.
   – Значит, меня уже записали в твои водители? – сказал Платон чуть позже, расправившись с салатом.
   – Зато как звучит! – засмеялся Сергей. – Как тебе статейка в целом?
   – Прямо сценарий к боевику. Особенно мне понравилась часть, посвященная Каштанову.
   – Ага! Жестоко с ним поступили. После такого только стреляйся. Ты все прочитал?
   – Нет, только факты.
   – А зря, там столько предположений! Жаль только, что офис мне менять придется. После такой рекламы ко мне в переулок вряд ли кто без бронежилета приедет.
   – Не переживай, появится что-нибудь другое, и люди забудут об этих событиях.
   – Ну как же, – упорствовал Сергей. – «Тайский слон» помнят все!
   – Ты про ресторан, где стреляли в япончика? Ну и пусть помнят, так что ж ты думаешь, что туда меньше ходить стали? Наоборот, бегут еще больше! Такая реклама! Жаль, что у тебя возле офиса никого из знаменитых не убили.
   – Ты шутишь? – вполне серьезно, и даже обидчиво спросил Макаров.
   – Конечно шучу! – рассмеялся Платон. – Расслабься! Я ж миролюбивый, ты знаешь.
   Принесли горячее – три аппетитных лазаньи, большую пиццу и две пасты с креветками.
   – И откуда у журналистов столько ушей, все-то они отследить могут, – сказала Марина, готовя свою лазанью к употреблению. Сначала она аккуратно разрезала ее на мелкие дольки, потом убирала лишний, на ее взгляд, соус, и выстраивала мелкие дольки в ровный ряд. Со стороны ее действия смотрелись очаровательно, хоть и неразумно. На Марине было красивое синее платье, доходящее до колен, декоративная заколка в форме цветка на распущенных волосах, и несколько жемчужных бус на шее. Из косметики сегодня она воспользовалась только тушью, дабы подчеркнуть и без того выразительные и красивые глаза. Двигалась Марина плавно, и каждое движение ее было словно через небольшую толщу воды, что придавало некое чувство таинственности.
   Нелегка была ее жизнь в последнее время, особенно расстраивало непонимание мужа, но сегодня Марина словно возродилась, что читалось в ее блестящих на свету глазах.
   – Пресса вообще имеет глаза и уши на самых непотребных местах, – пояснил Платон. – На них работает целая армия осведомителей самого разного уровня, от рядовых алкашей, проходящий мимо интересного события, до высокопоставленных чиновников, крупных бизнесменов, видных политиков и бандитов. Плюс ко всему, журналист с именем проходит практически в любую дверь, задает такие вопросы, за которые другому голову бы оторвали. Примером тому может служить Павел (Пол) Хлебников, первый редактор русского издания журнала «Форбс». Куда он только не ходил, с кем только не общался, даже ездил по горячим точкам, беседовал с полевыми командирами. А как он исследовал империю Бориса Березовского, и написал потом об этом книгу? Просто красавец был.
   – Почему ты говоришь в прошедшем времени, он умер? – спросила Марина.
   – К сожалению, да, его убили. Несколько лет назад, по-моему, в 2004-м, он выходил из собственного офиса, и был сражен пулями наемников. До сих пор по этому делу одни загадки. У нас как всегда, концы найти труднее всего.
   – Вот, а ты говоришь, журналистам все нипочем, – вмешался Сергей.
   – Разумеется, есть и исключения, – согласился Платон, – но это далеко не правило.
   – Хорошо, не будем о грустном. Пару часов назад мне звонил Быстров, спрашивал обо всем. Видимо, у него там во Франции хорошо русские каналы телевизор ловит, а там, братец, про меня такого! В общем, успокоил братишку, но почти ничего не говорил, у меня ж не как у тебя – телефон с собственным, засекреченным спутником, а так, рядовая связь гастарбайтера. Он прилетает завтра, и сразу к нам. Ты как завтра, подскочишь?
   – Не буду обещать, – посмотрел в график на телефоне Платон. – Но очень хотелось бы.
   – Давай, вырывайся. Мариночка приготовит званный ужин!
   – Хорошо, я постараюсь.
   После обеда Макаровы отправились по своим делам, а Платон поехал в ремонтный гараж СБГ, где обещали доделать подаренную машину.
   Большой и просторный ангар, стоявший в аэропорту Шереметьево недалеко от главной взлетно-посадочной полосы, использовался СБГ весьма плодотворно. Здесь были ремонтники, следившие за состоянием эксплуатируемых машин, в распоряжении которых было несколько окрасочно-сушильных камер, стапелей для правки кузовов, много подъемников, в общем, все, что можно было разместить на десяти тысяч квадратных метров.
   Часть ангара занимали изобретатели и инженеры, день и ночь работающие над внедрением новых технологий в автомобили СБГ. Самую скромную площадь ангара занимал испытательный цех, ведь в основном, испытывая машины, нередко использовали запасную взлетно-посадочную полосу, когда это было возможно.
   Платон лишь раз приезжал сюда, но ненадолго, поэтому сегодня с любопытством осматривал ремонтный ангар. Свой «Мерседес» он узнал без труда, и, как обещалось, на машине не было ни царапинки, словно и не стреляли по ней несколько дней назад из целого ряда орудий.
   – Поменяли бампера? – спросил он у Ивана Ивановича Рожкова, главного мастера и хозяина сего места.
   – Нет, Платон Сергеич, Бог с вами, это старые.
   – Хорошая работа.
   – Пустяки, – отмахнулся Иван, – это не работа для нас.
   Рожков производил впечатление человека задумчивого и закрытого, и, казалось даже, совсем не общительного, но на деле это было не так. Иван Иванович, правда, погружался в свои мысли глубоко и частенько, что даже забывал порою поздороваться с сотрудниками, но в рассеянность не входил, просто все, что было связанно с машинами, стояло для него на первом и неоспариваемом месте. Работники ангара знали эту особенность мастера, поэтому не обижались. Однако назвать Рожкова закрытым и необщительным было бы все равно, что назвать Диснейленд скучным и бескрасочным. Иван Иванович представлял собой образец истинно русской, открытой и широкой души, неомраченной и не изгаженной тяжким временем существующего цинизма. В какой-то степени он был фаталистом, что помогало ему переносить жизненные невзгоды скорее по-философски, но в глубине души оставался человеком ранимым, поэтому сложно переживал конфликты с другими людьми. Рожков любил отдохнуть с размахом, обожал рыбалку, но более всего боготворил свою работу, на которой по-настоящему чувствовал себя счастливым.
   – А вы, я смотрю, под капот еще не заглядывали? – спросил он у Платона, но тот лишь развел руками.
   – Еще не успел.
   – Тогда полюбуйтесь.
   Рожков поднял капот машины и с торжествующим видом посмотрел на гостя. Опустив взгляд вниз, Платон хотел было по старому русскому обычаю матюгнуться, дабы выразить степень своего восхищения, и даже вспомнил анекдот про деревенского мужика, который описывал своей жене красоты Парижа, но язык словно тоже онемел, и бранное слово так и не поразило воздух.
   – Это… что? – сказал он чуть позже, продолжая осматривать длинный, вытянутый подковой двигатель, в центре которого расположился отражающий свет полукруглый аккумулятор.
   – Это будущее, – с улыбкой на лице ответил Рожков.
   – Я никогда и нигде не видел подобное.
   – Еще бы! Десятилитровый мотор с тремя блоками по восемь цилиндров каждый, мощностью более полутора тысяч лошадиных сил! Перед вами самый быстрый из всех, похожих на серийные машины автомобилей. Максимальная скорость семьсот четырнадцать километров в час. Оснащен уникальным литиево-полимерным аккумулятором мощностью семьсот тридцать шесть киловатт (тысяча лошадиных сил). Один аккумулятор здесь не уступает мощности «Бугатти Вейрон». Максимальный крутящий…
   – …пожалуйста, подождите! – взмолился ошарашенный Платон, у которого появилась масса вопросов. – Двадцать четыре цилиндра! Десять литров! Как такое возможно? Это же должен быть громадный по размеру двигатель, не влезающий в такую машину!
   – Вы все видите своими глазами.
   – Но это невероятно! А аккумулятор? Я не ослышался, вы сказали литиево-полимерный?
   – Точно так.
   – Но ведь на сегодняшний день не существует таких компактных аккумуляторов подобной мощности. Я понимаю, что они активно используются в мобильных телефонах, ноутбуках, и прочем. Но не в машинах!
   – Во-первых, в мобильных телефонах и ноутбуках используются литиево-ионные аккумуляторы, скорее гибриды, поскольку в них для большей проводимости добавляют гелеобразный электролит, ведь подобные аккумуляторы эффективно работают лишь при высоких температурах, а при комнатных летают как сонные мухи. Но в рекламе производители все равно продолжают гнуть свое, утверждая, что это литиево-полимерные аккумуляторы, ведь инвесторы тоже хотят поскорее отбить свои денежки. По сути, большого обмана тут нет, ведь в технических характеристиках оба аккумулятора примерно одинаковы, просто в литиево-полимерном используется твердый электролит, заменяющий пористый сепаратор. Тем не менее, плюсов у полимерного электролита гораздо больше – сама конструкция упрощает процесс изготовления, более безопасна и позволяет производить тонкие аккумуляторы произвольной формы. К тому же отсутствует опасность воспламенения, поскольку нет жидкого или гелиевого электролита. При толщине элемента около одного миллиметра, разработчики оборудования свободны в выборе формы, очертаний и размеров, вплоть до внедрения его во фрагменты одежды
   – Все это мне известно, хотя, может, и не так досконально, как вам, – сказал Платон, – но ведь твердые электролиты действительно обладают очень слабой проводимостью при небольших температурах. Внутреннее сопротивление их слишком высоко и не может обеспечить величину тока, требуемую для современных устройств связи и электропитания ноутбуков. Я уже молчу об автомобилях! Вы же сами подтверждали мои слова!
   – Совершенно верно, – согласился Рожков. – Но путь развития цивилизации идет не без прогресса. Обратите внимание, аккумулятор полностью погружен в конструкцию из нержавеющей стали, внутри которой полностью выкачан воздух. По сути, это аккумуляторный термос, хранящий нужную нам температуру. Несомненно, если машина долго стоит, то температура снижается, но при работающем двигателе первым делом идет передача энергии в область литиево-полимерного аккумулятора. По большому счету, необходимо около десяти минут, чтобы привести аккумулятор в полную готовность.
   – Вы сказали, если машина стоит. А если она долго стоит, притом в зимнее время? Что происходит с аккумулятором?
   – Хороший вопрос, – кивнул Иван Иванович. – И правда, при температуре меньше двадцати градусов по Цельсию аккумулятор пришел бы в негодность. Но эта проблема была решена. Бортовой компьютер машины наделен определенной самостоятельностью, и при необходимости сам заводит автомобиль, прогревая его. Но в вашей власти лишить его этой самостоятельности, полностью блокировав электронику.
   – Неужели так все просто? Но хорошо, к этому вопросу мы вернемся позже. Почему аккумулятор именно литиевый?
   – Понимаю, к чему вы спросили. Я наслышан о проекте «Народный автомобиль», где будет использоваться гибрид с никель-металлогидридным аккумулятором, и лично считаю проект замечательным.
   – Спасибо, – улыбнулся Платон.
   – Но, тем не менее, литий обладает рядом преимуществ. Во-первых, у него более высокая плотность энергии и, как следствие, большая емкость при тех же самых габаритах по сравнению с аккумуляторами на основе никеля. Во-вторых, низкий саморазряд. В-третьих, высокое напряжение единичного элемента. В-четвертых, литий гораздо легче в обслуживании, поскольку не обладает так называемым «эффектом памяти», чем грешат никелевые аккумуляторы. По сути, литиевым аккумуляторам без разницы, когда их заряжают, лишь бы заряжали, когда никелевым требуется сначала полная разрядка.
   Но с другой стороны, литиевые аккумуляторы совершенно невыгодны для серийного производства автомобилей, ведь для них требуется дополнительная система защиты, они быстро стареют, и вообще весьма дорогостоящи. Плюс ко всему технология изготовления до конца еще не отработана, поэтому затрудняется быстрое тестирование.
   – Именно это и заставило меня сделать ставку на никель, – задумчиво ответил Платон.
   – И совершенно правильно! Но в нашем случае литий идет скорее как исключение, ведь с никелем мы не смогли бы добиться такой мощности аккумулятора.
   – А какой срок годности у него?
   – Недолгий, пару лет. Но мы меняет такие аккумуляторы каждый год, и у вас сейчас стоит новый.
   – Это просто потрясающе, – прошептал Платон, который до сих пор не мог понять, это сон или реальность?
   – Потрясающего в этой машине много. Вы, например, догадываетесь, из чего сделан салон?
   – Из кожи.
   Рожков рассмеялся.
   – Это верно. Но вопрос в том, чья эта кожа? Для данного салона использовалась кожа коров, которых пасли на альпийских лугах на высоте более двух тысяч метров над уровнем моря, потому, что там нет комаров и прочих паразитов, и в коже нет никаких мелких изъянов. На один салон уходит кожи примерно от двадцати таких коров.
   – Человеческая роскошь не знает предел. Но вернемся к двигателю. Сколько ж надо, чтобы охладить такую мощь?
   – Пятнадцать радиаторов хватит?
   Самсонов ахнул.
   – Есть еще один интересный факт, – продолжил Рожков, – это расход топлива, который по всем статьям должен бить рекорды, но нет. В отличие от других машин, состав рабочей смеси, или топливовоздушной смеси, настроен на преимущественное применение обогащенного углеводородом воздуха, который вырабатывается в специально отведенных контейнерах, встроенных под машину. Отсюда мы их не увидим. Но это новое изобретение нашего дорогого Михаила Петровича Балушева, слыхали о таком?
   – Нет, – признался Платон.
   – Жаль, но я вас обязательно познакомлю. Так вот, что нам дает такой настрой рабочей смеси, прежде всего, то, что снижается расход топлива, и полного бака вам хватит на добрую тысячу километров. Поверьте, для машины с весом более пяти тонн это очень много. Полного аккумулятора, кстати, хватит еще километров на семьсот.
   – И правда, это очень много, – согласился Платон. – Но как взаимодействуют двигатель и аккумулятор? Ведь это не гибрид, как я понял?
   – Сложно сказать, определение мы еще не придумали, – ответил Рожков. – Дело в том, что они могут работать как автономно, так и взаимодействуя. Максимальную скорость, кстати, можно достигнуть лишь при взаимодействии.
   – Нет, спасибо, я лучше на самолете.
   – Как угодно. Итак, пойдет далее. Степень брони здесь девять плюс, как у президентской капсулы.
   – Теперь понятно, почему нас не убили.
   – Насколько мне известно, по машине стреляли из автоматов Калашникова и нескольких пистолетов?
   – Верно.
   – Для противостояния таким атакам хватило бы и пятой степени защиты, так что это просто игрушки. Перейдем к панели управления, с которой вас кратко знакомил Александр Васильевич. Поскольку автомобиль по уши набит различным электрооборудованием, то управлять любыми процессами можно отсюда, от включения кондиционера до установления силового поля.
   – Силового поля?
   – Универсального барьера, который может защитить машину как от проникновения ядовитых веществ в воздухе, так и от прямых атак, придавая автомобилю дополнительную, активную защиту. Кстати, по силовому полю проходит несколько тысяч вольт, так что не вздумайте играть с ним.
   Рожков еще долго объяснял Платону все преимущества и тонкости автомобиля, учил и показывал, один раз даже выехал с ним на взлетно-посадочную полосу для испытания ходовой части – на улице стоял страшный туман, и многие рейсы отменили до вечера.
   – Где это чудо родили? – спросил Платон, когда они вернулись в ангар.
   – Корпус собирали в Германии, в особом цехе «Мерседеса», где собирают еще «Майбах». Практически вся начинка моих людей. Но не спрашивайте, пожалуйста, подробностей, все под грифом строгой секретности. Конечно, если Александр Васильевич…
   – Не переживайте, Иван Иванович, – успокоил его Платон, – я в меру любопытный, но в чужие тайны не люблю совать носа.
   Рожков явно расслабился.
   – Мне только очень жаль, – продолжал Самсонов, – что с доступом в салон такая ограниченность. Я вот, например, любую дверь открываю спокойно, а если хочет сесть мой друг, то ему мне приходится открывать дверь изнутри, или обходить машину с другой стороны.
   – Издержки производства, – подтвердил Рожков. – Но безопасность в нашем плане превыше всего.
   – Кстати, а что показала диагностика электрики в автомобиле?
   – Полную исправность. Странно, что вы только сейчас об этом спросили.
   – Да, – согласился Платон, – я после того, как двигатель увидел, так и забыл обо всем. Но все же меня беспокоит два случая. О первом я вам говорил раньше – незадолго до нападения сработал центральный замок дверей, и я никак не мог их открыть.
   – Я бы на вашем месте радовался как ребенок, ведь это спасло вам жизнь! Но признаться честно, меня очень удивило это обстоятельство. А что случилось еще?
   – В первую ночь после покушения, когда мы ночевали у Меленкова, машина стояла во дворе, а к вам ее отогнали лишь на следующий день.
   – Совершенно верно.
   – Так вот, ночью я проснулся, сам не помню отчего, но вскочил как угорелый с постели, наверное, приснился какой-то кошмар. Чтобы успокоиться, я решил выйти во двор и немного побродить по аллее. Проходя мимо парковки, я издалека заметил, что с моей машиной что-то не то, но сразу не мог понять что. Я подбежал и открыл дверь, но внутри никого не было, да и как там кому-нибудь быть, когда все тут только по отпечаткам пальца. Но вот что странно, в салоне было тепло, гораздо теплее, чем на улице. Я поднес руку к печке, и верно, еще остался жар! То есть машина работала совсем недавно! Мне казалось потом, что именно это и привлекло мое внимание изначально.
   Рожков глубоко задумался и нахмурился.
   – Вообще это невозможно. Автоматический нагрев аккумулятора, но не салона машины, включается, только если температура на улице достигает уровня ниже пяти градусов. А тут вся неделя у нас жаркая стоит, и даже ночью я сплю без одеяла. Если честно, я обескуражен, и очень надеюсь, что это просто вы не так все поняли спросонья.
   Пришла очередь хмуриться Платону, поскольку он был уверен в своих воспоминаниях, но спорить не стал.
   – Хорошо, в целом мне все понятно. Остальное дело за практикой. Скажите еще напоследок, оборудована ли машина каким-нибудь вооружением?
   – Нет, – улыбнулся Иван Иванович, – это автомобиль защиты, но не атаки.
   – Понятно, жаль. Да и еще, чуть не забыл, вы говорили, что я могу блокировать любую автономию моей машины, это как?
   – Очень просто, на задней части панели управления есть кнопка фиолетового цвета, впрочем, она там одна, так что не ошибетесь. Нажимаете ее, и электрика полностью блокируется, но тем самым вы снимите дополнительную защиту с машины. Работать будут только три телефонные линии.
   – На задней части панели? – удивился Платон, – но ведь она полностью утоплена в приборную панель.
   – Я думал, что Александр Васильевич говорил вам, что панель съемная, стоит лишь нажать на этот маленький рычажок, видите, с левой нижней части? И панель управления останется в ваших руках, можете и домой ее забрать, управляя машиной оттуда.
   – Серьезно? Я, правда, не знал, мне не говорили. Но спасибо вам большое!
   Платон сердечно попрощался и покинул пределы аэропорта, направившись к себе в офис.
   Как и прежде, машина идеально держала дорогу, и, не смотря на свой вес, шла легко, словно бабочка порхала. Платон чувствовал неподдельную усталость от предыдущих дней, и планировал даже поехать домой отоспаться, но потом передумал. Надо было доехать до работы, тем более что он обещал отослать ряд договоров в администрацию города Кемь и созвониться с мэром, поскольку месяцем ранее было принято решение выкупить изначально арендованную землю, на которой строился завод для проекта «Народный Автомобиль». Конечно, можно было попросить Смольную отослать договора, и мэру позвонить из дома, но слишком много своих дел в последнее время Платон перекладывал на подчиненных. Большинство руководителей это делали регулярно, но ведь он не зря считался хорошим и ответственным начальником, потому как большую часть своих обязанностей выполнял сам. Ну и что, что Алмазова пропала и не выходит на связь? Переживать надо дома в свободное от работы время. Но воспоминания об Анастасии Викторовне заставили сердце вновь сжаться. Платон надеялся, что она не знает, что тут с ними произошло за последнее время, поскольку она бы сильно переживала. Алмазова всегда была человеком ранимым, поэтому и создала для себя внешнюю оболочку непробиваемой брони, дабы не обнажать своей натуры. Платон даже слышал от подчиненных, как будто бы Красовский говорил, что у нее не сердце, а чистейший бриллиант, имея в виду ее бесчувственность.
   Но Платон знал натуру своей первой, настоящей начальницы, и по-дружески любил ее, поэтому сейчас переживал и скучал. Он достал свой спутниковый телефон и в очередной раз позвонил ей, но сигнал постоянно упирался в пустоту, а потом шли ровные и быстрые гудки.
   Остановившись на обочине, он раскрыл свой ноутбук, удивляясь, почету не додумался отослать Алмазовой письмо на почту раньше? Хотя Платон мало надеялся, что в этом направлении результат будет лучше.
   Ноутбук не включался, наверное, разрядилась батарея. Самсонов расстроился и поехал дальше, но вскоре на глаза попался один из сетевых супермаркетов электроники, а там наверняка продавались авто адаптеры. Так и есть! Купив адаптер, Платон подключил его через прикуриватель и подсоединил ноутбук.
   Теперь все было в порядке.
   Открыв свою почту, он долго думал, на какой почтовый адрес Алмазовой написать письмо, поскольку их было больше двадцати, но потом решил отправить на все сразу. Минут пять он просто смотрел на пустой экран, думая, с чего бы начать. Казалось бы, чего уж проще, но именно в этот момент Платона охватила непонятная тревога, словно он хотел написать письмо и признаться в любви в первый раз.
   «Анастасия Викторовна, здравствуйте!» – забегали пальцы по клавиатуре, но как-то нерешительно и медленно.
   «Вот уже больше двух недель, как Вы уехали, не попрощавшись, и я безуспешно старался до Вас дозвониться. Я понимаю, что дел и забот у Вас гораздо больше, чем у меня…»
   А что же дальше, что дальше?
   «… но я прошу простить меня, поскольку переживаю, все ли с Вами в порядке и в хорошем ли Вы состоянии?».
   Платон быстро пробежал глазами прочитанное. Что-то в тексте ему явно не нравилось, и он мысленно позавидовал письмам Бальзака, который писал их поистине гениально.
   «Если Вам вдруг понадобиться хоть какая-нибудь помощь, Вы же знаете, что я сделаю все, что угодно».
   Платон подумал, не слишком ли вызывающе звучит последнее предложение.
   «Конечно, знаю».
   Он уставился на экран, оцепенев на миг, и посмотрел на свои пальцы. Нет, они точно не касались сейчас клавиш.
   «Привет Платончик».
   – Что?! – невольно вырвалось у него, когда по телу пробежала душераздирающая дрожь.
   Что это было, галлюцинация?! Ноутбук общался с ним!
   Платон в волнении вышел из машины и быстро зашагал прочь, не видя вокруг никого, даже не чувствуя дождя, который шел уже несколько минут. Мысли в голове беспорядочно бегали, отчаянно пытаясь сложиться хоть во что-то человечески понятное, но тщетно. Он даже на секунду подумал, что сходит с ума. Окружающая реальность опасно теряла свои очертания. «Я слишком много нервничал в последние дни, и это должно было сказаться, но почему таким странным образом?» Из оцепенения его вывел велосипедист, не рассчитавший дистанцию и больно задев локоть Платона рулевой ручкой.
   – Твою мать! – выругался Самсонов, хватаясь за руку и прыгая на месте, но велосипедиста уже след простыл.
   Постояв немного еще, Платон направился назад к автомобилю.
   Ноутбук так и лежал включенным, экран светился, и недописанное письмо смотрело на него.
   Пытаясь взять себя в руки, и унять в них позорную дрожь, Платон медленно написал.
   «Кто ты?».
   И уставился на экран, параллельно смотря на стрелки собственных часов.
   Десять секунд. Нет ответа.
   Двадцать секунд, тридцать, сорок…
   Прошло не меньше минуты, которые показались Платону вечностью, пока на экране не появилась ответная надпись.
   «Я все расскажу, но сейчас мне очень нужна твоя помощь».
   Платон хотел было разорвать в руках проклятую электронику, поскольку внушил себе, что произошедшее просто мимолетное помутнение рассудка, но сдержался.
   Он снова выскочил из машины как ошпаренный, и несколько раз прошелся вокруг нее. Дождь усиливался. Холодные капли покрывали голову, лицо и руки, падали на рубашку.
   Немного освежившись, Платон опять сел в машину.
   Написанные строчки не исчезали.
   – Да что же это происходит такое!
   «Молчи! Ничем не выдавай себя! Машина прослушивается! ВОЗЬМИ СЕБЯ В РУКИ!!!»
   На сей раз надпись появилась сама, как говориться, «без приглашения», и Платон внутренне почувствовал, как писавший это пылал от негодования. Но слова отрезвили его, и заглушили желание как можно быстрее захлопнуть экран и выключить компьютер.
   Медленно осмотревшись по сторонам, словно боясь внезапного разоблачения, Платон решился и вновь дотронулся клавиатуры.
   «Чем я могу тебе помочь?»
   «Вот это уже лучше. Мне нужно, чтобы ты немедленно съездил на Митинский радио-рынок и купил три телефонные сим-карты, зарегистрированные на посторонних людей. Потом купи три любых мобильных телефона, и нужно будет позвонить на три номера, которые я дам тебе. Но у нас мало времени, не больше часа, так что поторапливайся».
   Платон перечитал ответ несколько раз, больно потер глаза, энергично потряс головой, посмотрел по сторонам и снова уставился в экран. Нет, все-таки не галлюцинация. А жаль, так хотелось верить. Но кто же это мог писать, в конце концов?! С ним что, решили сыграть жестокую, но хитрую шутку, граничащую с безумием? Вступить в игру или сразу позвонить Соколову? Что-то подсказывало ему, что позвонить можно и позже. Для начала Платон решил проверить одну вещь, для чего отключил доступ к Интернету. Лишь изощренным вторжением из сети он мог объяснить случившееся, да и то с треском, поскольку ноутбук был оснащен самой лучшей защитой от хакерских атак. После отключения от сети он на всякий случай перезагрузил компьютер, и снова открыл чистый листок «ворда». Дрожащие пальцы вновь легли на клавиатуру.
   «Ты здесь?».
   Ждать оказалось не больше нескольких секунд.
   «Да, и жду твоей помощи».
   Слова появлялись быстро и в одном темпе, словно писала программа.
   «Поверь мне, Платончик, мне ОЧЕНЬ нужна твоя помощь сейчас! Ты даже не представляешь КАК! Прошу, отбрось на время сомненья, ПОМОГИ!»
   – Ну хорошо, – сказал вслух Платон, словно заколдованный, – поехали.
   Но не успел он дотянуться до кнопки зажигания, как на экране ноутбука вновь появилась надпись.
   «Не бери машину! Оставь ее здесь, ты на прямой линии метро! Или возьми такси, сейчас пробок нет. Но ты должен оставить машину здесь!»
   «Но почему?».
   Платон решил написать, хотя внутренне уже догадался, что невидимый оппонент в состоянии слышать его слова. А может быть, и видеть?
   «Когда ты будешь звонить на указанные мною номера, машины не должно быть поблизости, это важно. А теперь запиши данные!»
   И Платон принялся переписывать появившиеся на экране группы цифр, ни о чем ему не говоривших. Это были три номера, состоявшие из двух частей, первая, из пятнадцати цифр, вторая, из десяти.
   «Сначала набираешь первую композицию и ждешь пять ровных гудков с быстрой очередностью, потом набираешь остальные цифры, после чего бросаешь купленный телефон в ближайший мусорный контейнер. Не забудь стереть свои отпечатки! А еще лучше – купи перчатки. Главное, чтобы зарядки у сотового телефона хватило минимум на два часа, а лучше и больше, так что учти сей факт! После того, как справишься с тремя номерами, стрелой лети сюда».
   «И что тогда?».
   «Тогда тебе все станет ясно».
   Стараясь вообще не думать о том, что происходит, Платон отогнал машину в ближайший двор и, перехватив такси, поехал в Митино на радиорынок. Он пообещал себе, что если это чья-то глупая шутка, то найдет обидчика и жестоко накажет, пусть даже шутником окажется сам Соколов. Но одной мысли, хотя непонятной и необъяснимой вовсе, Платон боялся – никто не называл его Платончиком, кроме Алмазовой. Как назло, эти надписи стали появляться именно в тот момент, когда он писал ей письмо. А ведь он так и не отправил его! Быть может сейчас, в эту самую минуту, Анастасия Викторовна находиться рядом с компьютером, и может прочитать присланное письмо, которое наверняка ее ободрит, но нет! Никакого письма нет, поскольку Платону вздумалось в разгар рабочего дня мотаться по городу и выполнять непонятные головоломки! Прям «Форд Бояр» какой-то!
   Смотря в окно на проходивших мимо людей и дома, он еще не раз задавался вопросом, зачем бросился выполнять то, что написал ноутбук? Или кто там, подключившийся к его ноутбуку? Быть может, сейчас весь отдел СБГ сидит и помирает со смеху, наблюдая над его передвижениями со спутника. Быть может, Соколов просто заключил пари? А он всего лишь жертва азарта?
   Но нет, у Соколова вообще плохо с чувством юмора, и тем более на такие розыгрыши он не способен. Платон вдруг вспомнил передачу «Розыгрыш», проходившую некогда на «Первом канале» – так вот, в ней тоже жестоко шутили со звездами, и порою вообще перегибали палку. Быть может, он тоже попался на подобный крючок?
   Но один факт заставлял его ехать дальше и не разворачивать таксиста – шутки шутками, а как можно влезть в рабочий ноутбук, отключенный от Интернета?
   И вдруг его осенило! Платон обхватил голову руками, словно руки могли быстро навести в ней порядок, и напряг память. Ноутбук был подключен непосредственно к машине, и питал электричество через адаптер! Точно! Это все объясняет!
   Но если это все объясняет, то внутри машины тоже должен быть похожий процессор, которым управляют люди СБГ. Все-таки шутка? Нужно проверить.
   – Почти приехали, – сказал таксист.
   Платон решил все же заскочить на рынок и выполнить то, о чем просили, хоть и чувствовал себя неизмеримо погано. Но внутри что-то горело и волновалось, и именно внутренний голос заставлял его идти дальше.
   Проблем с поиском необходимого не случилось, стоило лишь подойти к скучающим людям, стоявшим неподалеку от входа в здание рынка, и говоривших на неведомом Платону языке. Они быстро нашли и необходимые сим-карты, и три телефона с полностью заряженными батареями.
   Рассчитавшись, Платон перешел на другую сторону дороги в поисках тихого и спокойного двора. Искать пришлось недолго, хотя рядом с дорогой и стояли одни торговые центры, а также хозяйственный магазин, в котором он купил резиновые перчатки для мытья посуды.
   Как и обещалось, после вызова первых пятнадцати цифр прошли ровные гудки, а вслед за остальными десятью произошел тихий щелчок, словно абонент на той стороне взял трубку. Осторожно и медленно Платон опустил телефон почти на дно мусорного бака, отчего сам испачкался и сильно матерился. То же самое он проделал с остальными двумя телефонами, после чего отправился назад, думая по дороге, правильно ли сделал.
   Через несколько минут после того, как он отправил телефоны на дно мусорного бака, позвонил Соколов.
   – Платон привет, ты в машине?
   – Привет, нет, еду на такси.
   «Он что, позвонил лишний раз пошутить надо мной и посмеяться? Или уже готов признаться, какую злую шутку сыграл?»
   Все эти мысли сильно возмутили и озлобили Платона, но Соколов этого не заметил, поскольку быстро повесил трубку, более ни о чем не спрашивая.
   «Мерседес» стоял там, где его оставили час назад, и неудивительно, ведь после всего того, что рассказали Платону о машине, он ни на йоту не сомневался, что ее вообще возможно угнать.
   Ноутбук лежал на заднем сиденье, и Платон включил его, но уже не подсоединяя к адаптеру.
   «Ты здесь?».
   Ответа не последовало, и зря он просидел добрых несколько минут, жадно впившись глазами в пустующий экран, словно пытался его воспламенить.
   Целая волна чувств прокатилась по душе – облегчение, грусть и обида, ощущение себя полным идиотом, на смену которым пришла противная пустота, но закончилось все больным и психическим смехом.
   Выйдя на улицу, чтобы пересесть на место водителя, Платон почувствовал легкое головокружение и слабость в ногах, поэтому решил все же не ездить на работу, а сразу домой, выпить и проспаться. Потом он обязательно разберется во всем, выльет на шутника море словесных помоев, быть может, и заедет по морде.
   Но надо было позвонить Смольной, и вновь переложить на хрупкие плечи часть собственной работы.
   Едва только Платон сел за руль и закрыл за собою дверь, как центральный замок слегка щелкнул, и двери оказались закрыты.
   – Ну вот, начинается, где-то я это уже видел.
   Не сказать, что он был очень раздосадован, разве что только огляделся по сторонам, ожидая увидеть очередное вооруженное нападение. Но, слава Богу, все было спокойно.
   Приборная панель неожиданно ожила безо всяких прикосновений, и несколько окошек открылись самостоятельно. Ожили звуковые колонки, и по салону пронесся до боли знакомый Платону голос, но который он сейчас меньше всего ожидал услышать, если вообще чего-то ожидал.
   – Привет Платончик.
   Алмазова. Она говорила с заметной грустью, но это был именно ее голос!
   – Анастасия Викторовна! – подскочил на месте Платон. – Здравствуйте! Как вы себя чувствуете?
   От неожиданности он не знал вообще чего спросить и как ответить, слова вырвались спонтанно.
   – Как чувствую? – казалось, что она глубоко задумалась. – Да как тебе сказать, боюсь, такого слова не знаю, чтобы описать свое состояние. Но я рада слышать твой голос.
   – Что с вами? Вы больны? – забеспокоился Платон, который напрочь забыл и о центральном замке, и о своем глупом шпионском задании.
   – Больна? Нет, наверное, нет.
   – Тогда в чем же дело? – напирал он, совершенно забыв, что при других обстоятельствах никогда не смог бы так давить на Алмазову. – Вы где? Что происходит!?
   Непонятный и необъяснимый, просто животный страх сковал его душу.
   – Пожалуйста, успокойся, – мягко проговорила она, – все хорошо.
   – Да, пожалуй, извините, – согласился Платон, и ему стало немного легче. – Просто сегодня у меня был довольно тяжелый день, какой-то шутник просил ехать аж в Митино, да и вообще за последние…
   Платон запнулся и одернул себя. Он чуть было не рассказал Алмазовой про покушение и все проблемы!
   – Это я тебя просила.
   – Что? Вы?! Но зачем?!
   – Чтобы сейчас мы могли так спокойно пообщаться.
   – Я ничего не понимаю. Что происходит? И вообще мне хотелось бы увидеть вас, или по телефону пообщаться, а то так, через музыкальные колонки, аж мурашки по телу.
   – Я понимаю, – словно грустно улыбнувшись, ответила она. – Хочешь, я могу позвонить тебе.
   – Хочу, ведь так более привычно.
   Спустя несколько секунд мобильный телефон завибрировал, и Платон долгое время смотрел на экран, пытаясь понять, что происходит? Звонили из его машины! Но ведь он сейчас тут находился, и уж точно телефоном не пользовался! Да и зачем ему звонить самому себе!?
   – Что за чертовщина, – проворчал Платон и поднял трубку. – Алло?
   – Привет, так лучше? – послышался знакомый голос.
   – Да, так привычней. Вот только я не могу понять, что с моим телефоном. Вы в Москве сейчас?
   – Да.
   – Значит в Сити, – словно самому себе сказал он, – только из СБГ можно так связываться с моей машиной.
   – Нет.
   – Нет? – Платон совсем не удивился. – Пусть будет нет. В конце концов, откуда я знаю, сколько нор в муравейнике Соколова. Анастасия Викторовна, объясните мне, пожалуйста, что происходит, а то голова идет кругом? Так, с чего же начать. А можно все по порядку? Зачем вы послали меня за телефонами на рынок?
   – Хорошо, я попробую. Для начала, чтоб ты знал, твоя машина, как и любая другая подобная, активно прослушивается СБГ. Сигнал идет на три спутника, он засекречен. Пароль знают лишь немногие, но в том числе и я. Пароль меняется каждый месяц специальной программой, и через пятнадцать дней он смениться вновь. Конечно, Соколов может ускорить этот процесс, но к счастью, он этого пока не сделал. Раньше я бы дала голову на отсечение за то, что сейчас сотрудники СБГ уже распотрошили весь мусорный бак, куда ты бросил мобильные телефоны. Ты ведь бросил их в мусорный бак?
   – Да, но к чему все это?
   – Раз в день сигнал слежки прерывается ненадолго, и ты смог попасть как раз в этот промежуток. Позвонив с мобильных по указанным номерам, ты занял все три канала связи, и СБГ ничего не сможет с этим сделать, пока не сядет зарядка у телефонов, или пока их физически не отключат. Зато сейчас нас никто не может прослушать.
   – Все равно я ничего не понимаю. Ну прослушивают, и хорошо, я тут ничем запретным не занимаюсь, хотя и не скрою, немного неприятно. Но ведь они смогли сразу узнать, когда нас с Сергеем… то есть, простите.
   – Когда вас хотели убить?
   – Да! Вы знаете?! – расстроился Платон.
   – Я это прочувствовала, – иронично ответила Алмазова.
   – Ладно, с этим позже разберемся. Почему так преступно, если кто-нибудь услышит наш разговор? Ведь я и сам очень искал встречи с вами? И почему вы говорите такими непонятными для меня фразами, вроде этой: «раньше я бы дала голову на отсечение». То есть, сейчас вы сомневаетесь, что помойку с телефонами перепотрошили? И почему вы вообще заставили меня делать то, что может быть противно СБГ и Соколову?
   – С чего бы начать, – словно запуталась в потоке вопросов Алмазова. – По поводу оперативности бойцов СБГ и то, что они мигом проследят сигналы телефонов, у меня нет никаких сомнений. Впрочем, у меня также нет сомнений и в том, что они еще не достигли той помойки, иначе бы сигнал со спутника возобновился, а я бы это почувствовала.
   – Почувствовали? Каким образом?
   – Не перебивай! Когда я сказала про голову и отсечение, то просто вспомнила время, когда у меня была эта голова и была возможность ее отсечь.
   – А что сейчас, вы потеряли голову?
   – Сейчас, – она словно задумалась, говорить дальше или промолчать, но все же продолжила, – я потеряла жизнь.
   Сказано это было так буднично и без эмоций, что Платон не сразу осознал смысл произнесенных слов. Да и когда осознал, то отнесся к ним с крайним недоверием, хотя атаковавший его недавно страх начал возвращаться.
   – Простите… я… не понимаю.
   – Возможно, – согласилась Алмазова, – хотя, что тут непонятного – я мертва.
   – И вы еще спрашиваете?! – неожиданно вскричал Платон. – А с кем же я сейчас общаюсь? Со Святым Духом что ли?!
   – Уж точно не с ним, успокойся. Посмотри на свой телефон, у тебя же номер определился?
   – Ни хрена там не определилось! Там номер телефона, который стоит в моей машине! Но вас я почему-то здесь не вижу! Вы что, в багажнике?!
   – Нет, не в багажнике, точно не в багажнике, – ответила Алмазова, и по интонации было слышно, что она всерьез обдумывала вопрос Платона.
   – Тогда где же?! Где?!
   Центральный замок еле слышно щелкнул, и водительская дверь открылась.
   – Выйди на улицу, я кое-что тебе покажу.
   Платон повиновался, заворожено смотря на дверь. Тело двигалось самостоятельно, словно и не получая команд от мозга. Оказавшись на свежем воздухе, он несколько раз обошел машину, проверил багажник, зачем-то открыл и просмотрел капот, потом залез под машину и долго всматривался в ходовую часть. Как раз в этом состоянии Платон и почувствовал, что машина завелась, и со страха пулей выскочил из-под брюха пятитонного немца, покарябав спину и руки.
   – Уууууууууу… – завопил он, ударившись еще и головой о кузов, – да что же это такое происходит!!!
   – Прости меня, пожалуйста, я не хотела тебя испугать.
   Слова прозвучали из салона, но гораздо громче, поэтому Платон их расслышал.
   А потом машина взревела так, что он отпрыгнул от нее на добрых пару метров, словно пролетел, и с буксом рванула вперед, но тут же остановилась, отъехала назад и с визгом развернулась на сто восемьдесят градусов.
   Удивительно, но во дворе не было ни души, и даже в открытых окнах Платон не заметил любопытных зевак, хотя от действий бешеной машины ему казалось, что он вообще потерял ориентацию в пространстве.
   – Да как же! Как же! Как это возможно! Как?! Что вы делаете?!
   Водительская дверь вновь открылась, и из динамиков донесся мягкий, спокойный, но полный боли и страдания голос Алмазовой.
   – Дорогой мой, Платончик, неужели ты до сих пор ничего не понял?
   Он не ответил, но дикая реальность стремительной и больной идеей поразила мозг. Потеряв от потрясения силы, он больно упал на колени и практически взвыл, как безумный волк, но вскоре этот вой перерос в простые человеческие рыдания.
   Все происходило как во сне. Ему казалось, что он одновременно находится в нескольких местах и занимается разными делами – сидит в палате для душевнобольных, наблюдая над ее безумными обитателями (двое мужчин в исступлении орут на изрезанном в пух и прах диване, а третий поливает их каким-то черным мазутом), читает фантастический роман (кого? не Стивена ли Кинга?), говорит с Меленковым, доказывая ему перспективность проекта «Народный Автомобиль» и наблюдает над безумным мужчиной, который отчаянно рыдает рядом со своей машиной и ровным счетом не понимает, что к черту происходит! Картинки менялись одна за другой, порой накладывались друг на друга.
   Голова кружилась.
   – Простите, вам нехорошо? – услышал Платон мягкий женский голос, полный участия, от чего вздрогнул и обернулся.
   Перед ним стояла невысокая рыжеволосая девушка со смешными веснушками вокруг носа. Что-то очень трогательное было во всем ее лице, во взгляде темных и немного узких глаз. Платон очень хотел с кем-то поговорить, излить душу, но сдержался.
   – Спасибо вам большое, – непонятно почему, ответил он, словно девушка уже предложила массу помощи, – спасибо что подошли, но я справлюсь.
   – Точно?
   – Да-да, все хорошо.
   Посмотрев по сторонам, Платон убедился, что двор был по-прежнему пустым, не считая рыжеволосой девушки, которая уже отправилась по своим делам.
   Стараясь прервать неуемный поток мыслей, он сел в машину.
   – С тобой все нормально?
   – Нет, Анастасия Викторовна, боюсь, что со мною теоретически не может быть все нормально, раз я говорю сейчас с вами и наблюдаю над тем, как моя машина выделывает такие трюки без водителя.
   – Теперь я твой водитель.
   – Хорошо, допустим, – первая волна паники прошла, и к Платону возвращалась его прежняя настороженность, – но как вы попали… даже не знаю сказать… куда.
   – В тело машины?
   – Скорее в кузов.
   – А ты думаешь, я себе не задаю по тысяче раз на день подобный вопрос? Особенно ночью, когда холод от железа заставляет мое… даже не знаю, как и назвать… тело, сжиматься, коченеть, дрожать… я даже слов подобрать не могу! Хотя понимаю, что все это происходит лишь только на психологическом уровне.
   – Нет, это бред, – пропустив ее слова мимо ушей, сказал Платон, и продолжил разговаривать сам с собой, – это все не может происходить со мной, ведь я здоров! Абсолютно здоров! Неужели просто сон? Неужели такой реальный? Машины не говорят, если только это не «Кристина» Стивена Кинга, но и она не говорила, а лишь ездила и убивала всех подряд! Правда нет, еще был такой сериал «Рыцарь дорог», где машина управлялась искусственным интеллектом, по-моему, его звали «Кит», а водителя Майкл Найт! Ну точно! Только сериал фантастический был, а не научный. Нет, машины определенно не говорят, они вообще неразговорчивые продаются в салонах. И они не могут самостоятельно взять, да поехать, без вмешательства дополнительной техники, установленной опять же человеком. Хотя нет, было и такое, ведь Терминатор сняли аж в 1984-м! Но это тоже фантастика!
   – Замолчи! – прервал его рассуждения голос Алмазовой. – Больше я не могу с тобой говорить! Сигнал со спутника возобновляется, значит, СБГ уже добралась до твоих телефонов!
   И тишина. Голос пропал так же неожиданно, как появился. Но сейчас до Платона все доходило чрезвычайно долго вследствие высочайшего перенапряжения. Он вроде бы как и слышал все то, что говорила Алмазова, но находился в это время слишком далеко своими мыслями.
   – И все же этого не может быть. Я сплю, просто очень глубоко сплю. А что будет, если заснуть в своем сне? Быстрее проснешься? Или наоборот, провалишься еще глубже? И что, интересно, там, в реальности происходит, в моем мире? Я же планировал сегодня решить вопросы по карельской земле, надо не забыть, как проснусь. Но вот странно, если я сплю, то почему же так хочу спать в своем сне? Может, позвонить Смольной и попросить отослать договора по земле? А если она тоже сейчас спит, то запомнит о моем поручении потом, когда проснется?
   Он еще долго думал подобные, порой бессвязные и бессмысленные мысли, но уже прислонившись головой к мягкому водительскому креслу. Тело обмякло, и он быстро заснул.

   К обеду Меленков чувствовал себя гораздо лучше, хотя ночью зверски болела голова, а лекарства не помогали. Такое часто случалось с ним в ночь полнолуния, особенно в последний год, поэтому в более мирное от боли время Анатолий Петрович любил пошутить, будто бы в нем течет доля вампирской крови. Хотя причем тут больная голова?
   Сейчас он, расслабившись, сидел в кресле своего кабинета на самом высоком этаже башни «Федерация» и смотрел в сторону центра Москвы. Красивый вид с высоты птичьего полета.
   Интересно, подумал Меленков, а Бог также наблюдает за людьми оттуда? Он невольно посмотрел в небо, которое намертво заполонили белоснежные облака, но, не получив должного ответа, продолжил философствовать. Подобное настроение его посещало крайне редко.
   «Интересно, в чем смысл жизни? Еще лет тридцать назад я бы с легкостью ответил на этот вопрос, но что же происходит с возрастом? Мы становимся умнее, мудрее, но все больше теряемся в поисках истины. Не зря Сократ сказал перед смертью – «я знаю, что ничего не знаю». Логично, чем больше человек знает, тем больше размер его незнания, ведь новые знания рождают новые вопросы. Горе от ума!
   А еще Сократ говорил, что в толпе человек глупеет. Как же это верно сказано! Как склонен человек с легкостью принимать установленные обществом взгляды! Вот принято считать, что «Джоконда» величайшее творение всех времен, и люди с вожделением взирают на нее, испытывая надуманное подобострастие, а те, кто не могут понять, в чем величие, осуждают свое невежество. Как актуальна в наше время сказка про «Голого короля»! И лишь единицы знают, что картина ничто, если ставить ее в ряд величайших творений мира. Но почему именно «Джоконда»? Ведь ее да Винчи вообще писал в подарок жене генуэзского купца, которую звали Франческа дель Джоконда?
   Мир иллюзий. Мир придуманных идеалов, ложных идей, губительных взглядов.
   Почему так мало людей, имеющих собственное, отличное от всех мнение? Видящих ложность общепринятых норм? Бунтующих против лжи и лицемерия реальности?
   И с каждым годом этой лжи становиться все больше. А как легко эту задачу осуществляют средства массовой информации. Я уже не упоминаю рекламу! О, реклама, двигатель торговли, и безжалостный палач на службе обмана. Не за горами время, когда по телевизору начнут открыто пропагандировать взгляды сатаны – хотя их и сейчас довольно неплохо продвигают – и большинство это примет.
   Как же все-таки просто управлять людьми, имея власть и рекламу! Не обязательно даже применять силу. Стоит лишь возвысить на мировой уровень музыкальную группу, которая успешно произведет «культурную» революцию в заданном направлении. Появятся новые молодежные взгляды, словечки, образ жизни! Образуется глубокая трещина в отношениях между «дремучими» родителями и «продвинутыми» детьми. Разрушаться привычные моральные принципы. Не верите? Посмотрите историю группы «Биттлз».
   Так в чем же все-таки смысл жизни? Построить дом, вырастить сына, посадить дерево? Или, как говорил Сократ, в сохранении чистоты души и собственном интеллектуальном развитии? Раньше я был уверен и в том, и в другом, но сейчас потерялся. Но почему?
   Счастливы люди, уверенные в чем-то, если только это не больные фанатики. Но лично для меня на всем белом свете больше не осталось ничего святого. Почему так произошло?»
   Меленков достал длинную сигару и поспешно раскурил.
   «Почему я стал ненавидеть людей? Разве они виноваты, если большинство с детства воспитываются определенным образом. Потом школа накладывает свое, потом коллектив, друзья, и еще миллион обстоятельств. В итоге от первозданного человека не остается ровным счетом ничего, а лишь маска отражений принятых взглядов. И лишь Маугли, наверное, был счастлив, поскольку никто не учил его, как жить, любить, чем восхищаться и чего одевать».
   Дверь в кабинет неожиданно открылась. Меленков обернулся.
   – Анатолий Петрович, – послышался голос секретаря из динамиков телефона. – К вам…
   – …знаю, знаю, Соколов, он уже вошел, и Лида, запомните, пожалуйста, что меня не стоит предупреждать о нем.
   – Да, конечно, Анатолий Петрович, извините.
   Соколов выглядел усталым и сразу повалился на диван.
   – Ну почему люди при виде меня так пугаются. Я что, такой страшный? Вроде на лицо даже симпатичный.
   – Не обижайся, – успокоил его Меленков, – ты у меня просто красавец, но девушка новенькая, и не привыкла себя чувствовать, как лилипут при виде Гулливера.
   – Опять Гулливер! Меня и Платон так называет. Ну не виноват я!
   – Не виноват, знаем, природа. Ты скажи мне лучше, что удалось узнать.
   – Итак, значит, – достал свои записи Соколов. – Константин Сычев, действующий командующий войсками московского военного округа, генерал-полковник, тра-ля-ля, тра-ля-ля, краткая биография, родные и друзья, женат, двое детей, и так далее и тому подобное… где же по делу? Ах да, вот. Кстати сказать, сам чист, как стеклышко, но близкие ему генералы и чиновники, по нашим данным, вкупе с бандитами контролируют основной поток кокаина в Москве.
   – Кокаина? – удивился Меленков. – Тоже мне наркобароны.
   – Сычев знаком с Рамзаном Кадыровым еще по временам войны, но тот, насколько нам известно, недолюбливает его. Кстати, за участие в первой чеченской кампании Сычев награжден медалью за отвагу. Больше ничего значимого сказать не могу. Идет работа.
   – Хорошо, но что нам дает эта информация? Из всего перечисленного я не могу взять в толк, кто стоит за его спиной!
   – Это верно, пока загадка для нас. С одной стороны, наша разведка прослеживает взаимосвязь русского рынком кокаина с Медельином, Колумбией.
   – Медельинский картель? Пабло Эскобар?
   – Ага, призрак собственной персоной, – кивнул Соколов. – Если я не ошибаюсь, то сейчас этим картелем управляют люди из клана Очоа, по большому счету, обычные отморозки. Разъезжают по стране на коллекционных Феррари, прекрасно зная, что легально таких машин здесь не продают. Нет, я про них даже и не думаю. Вот уже не первый год как в Колумбии появилась новая сила, под названием картель «Кали». Это уже ребята совершенно другого сорта – ходят в деловых костюмчиках, образованы, говорят на нескольких языках, в общем, толковые ребята.
   – Пусть так, мне все равно. Но что из всего этого? Хочешь сказать, что за спиной Сычева стоят колумбийские наркобароны?
   – Если кто кого и может прикрывать, то только не они Сычева. Есть у меня одно предположение…
   У Соколова прозвонил телефон.
   – Саш! У нас опять вторжение! – завопил Демидов. – Спутниковые сигналы на машину Самсонова перекрыты!
   Соколов помрачнел и выругался.
   – Как это некстати сейчас! Откуда сигнал?
   – Три мобильных телефона. Мы сейчас занимаемся их поиском!
   – Как найдешь, сам знаешь, что делать. Но держи меня в курсе!
   – Слушаю!
   Соколов тут же набрал Самсонова.
   – Платон, привет, ты в машине?
   – Привет, нет, еду на такси.
   – Что там происходит? – вмешался Меленков.
   Соколов отключил связь и отложил телефон.
   – Опять вторжение в наши каналы для прослушивания, и опять на ту же машину.
   – Что будешь делать? Что с Платоном?
   – Он сейчас едет в такси и по голосу спокоен. Для начала постараемся проследить след, а там посмотрим.
   – Хорошо, – кивнул Меленков. – Но раз уж этим сейчас занимается Демидов, давай вернемся к нашим баранам.
   – К Сычеву-то? Можно. Я вот хотел спросить вас, а почему вы так уверены, будто бы за ним стоят какие-то весьма серьезные силы?
   Соколов и сам не знал, почему спросил об этом. Еще секунду назад он бы полностью солидарен с таким предположением Меленкова.
   – Потому что я уверен в этом. Сычев не самоубийца, хоть и поступил по-дурацки, наверняка думая, что его задницу прикроют. Мне нужны те, кто этим будет заниматься, поскольку они решили проверить меня как паршивую овцу и определить степень моих возможностей.
   – Хорошо, доверюсь вашей мудрости. В таком случае можно прибегнуть к нашему излюбленному приему – ловлей на живца. Мы одолжим Сычева, как провернули это с Каштановым, и самого спросим обо всем.
   – Ты прекрасно знаешь, что это не Каштанов, – запротестовал Меленков, – и охраняется он гораздо лучше. Похитить его не наделав шума очень сложно.
   – И то верно. Убить без шумихи – всегда пожалуйста, можем так организовать, что никто не догадается. Но похитить так же тихо сложнее, хотя для моих ребят, думаю, нет ничего невозможного.
   Меленков задумался и показал взглядом Соколову, что отвлекать его сейчас не стоит. Александр пожал плечами, погрузившись в собственные мысли, но сосредоточиться на работе не смог. Именно сегодня он был в самом нерабочем расположение духа, поскольку именно сегодня его маме исполнилось бы шестьдесят семь лет.
   – Хорошо, послушай моего совета, – сказал, наконец, Меленков. – Мы не будет предпринимать никаких радикальных действий в отношении Сычева в ближайший месяц, поскольку время еще есть. Но это не означает, что твои люди должны сидеть, сложа руки – следите за ним как за зеницей ока, отслеживайте все возможные цепочки его знакомств, вдруг и наткнемся на интересующую нас информацию. Время покажет. Если же нам не повезет, то перейдем к твоему плану.
   – Все понял, – кивнул Соколов. – Сделаем.
   – Да и выясни, наконец, кто там все покушается на нашу частную жизнь и перехватывает наши сети. Будут новости, ты знаешь, где меня найти.

Глава 5

   Платон открыл глаза и огляделся – машина стояла во дворе его загородного дома. Он чувствовал себя чрезвычайно тревожно после перенесенного кошмара во сне, но толком не мог связать мыслей и осознать, когда приехал домой и почему спал в машине? Голова немного болела. Сложив ноутбук в сумку, Платон снял панель управления машиной и нажал небольшую кнопку на ее задней части, после чего забрал панель в дом.
   На плите стояла кастрюля еще теплой солянки, видимо, Мария Семеновна только недавно убирала дом, и заодно приготовила обед. Сейчас это было очень кстати. В холодильнике Платон нашел отбивную говядину, немного жареной картошки, и достал из бара початую бутылку виски. Обед получился по всем правилам русской души, разве что без водки, и это обстоятельство хорошо расслабило Платона. Теперь спать хотелось еще больше, и он не стал особо бороться с организмом, проследовав в спальню. Все дела автоматически откладывались на вечер, но Платон не ожидал, что проспит до полуночи. Без десяти двенадцать его разбудил звонок домашнего телефона, чья трубка как назло висела слева от постели.
   – Да, – сонным голосом ответил он.
   – Привет Платончик.
   – Анастасия Викторовна! – радостно вскочил Платон. – Анастасия Викторовна, здравствуйте! Как я рад вас слышать!
   – Не могу сказать тебе того же.
   Он вздрогнул от этих слов, словно сверху неожиданно полили ледяной водой из таза.
   – Простите? Я не совсем понимаю. Мне только что такие страсти про вас…
   – … дай угадать – снились? Так протри глаза и дотянись до чертовой панели управления! Ты зачем заблокировал всю электронику в машине?! Я столько часов ждала, пока эти засранцы уберут прослушку, вся окоченела! Знаешь, как тут холодно?! А теперь поднимай свою задницу и разблокируй систему!
   Платон похолодел, понимая, что это был не сон. Алмазова уже отключила связь, а он еще несколько минут лежал с протянутой к уху трубкой, вслушиваясь в монотонные гудки, и думал, думал, думал. Неужели все-таки сумасшествие? Или реальность?
   Тем не менее, он взял панель управления машиной и подошел к окну, которое вело во двор. Блокировка была снята, и через несколько секунд машина завелась, но уже самостоятельно.
   Платон не знал, как ему быть дальше, поэтому просто сжался на кровати в позе зародыша, прижимая телефонную трубку к груди, и застыл.
   «Этого просто не может быть. Это невероятно. Это не поддается никакому логическому объяснению. Это бред. Так люди и сходят с ума, но почему это произошло именно со мной? Чем я так прогневал Бога, что он лишил меня разума?»
   Телефон вторично зазвонил. Платон вздрогнул, как от электрического разряда, пропущенного по всему телу. Животный страх сковал его намертво. Он почему-то вспомнил отрывок из фильма ужасов «Звонок», где по телефону сообщали, сколько осталось жить поднявшему трубку, и провел четкую параллель между собой и фильмом.
   Телефон продолжал звонить, но Платон не мог совладать с собой и разбить ненавистную трубку. Как несчастный паук, идя на спаривание с «черной вдовой», он не мог преодолеть искушение, хотя и другого рода, да и не искушение это было вовсе, но чтобы это ни было, оно тоже могло лишить его жизни. Почему-то во всем произошедшем инстинкт самосохранения узрел опасность для жизни.
   – Я… – больше ничего он вымолвить не смог.
   – Ты так и будешь сидеть, запершись дома?
   – Я… эээ…
   – Да ты, ты, я помню, – в ее словах послышалась скорбь, – перестань терзать себя мыслями и выходи на улицу.
   Чувствуя просто бешеное биение сердца в груди и дрожь, он проследовал в ванную комнату, где принял душ, затем надел легкий спортивный костюм, допил остаток виски, и с обреченным чувством вышел на улицу. Машина стояла метрах в десяти от крыльца, не решаясь заехать на цветущий газон. Водительская дверь была открыта. Погрузившись в мягкое кресло, Платон на мгновение зажмурил глаза, как маленький ребенок, словно хотел спрятаться от внешнего мира, скрыться ото всех. В салоне было тепло от работающей печки, хотя и на улице стояла сносная температура.
   – Тебе нехорошо? – спросила Анастасия Викторовна.
   – Очень, – признался он.
   – Понимаю. Считаешь себя сумасшедшим?
   – Да.
   – Поверь, это не белая горячка, и не какое-либо другое расстройство.
   – Анастасия Викторовна, скажите мне честно, прошу, где вы сейчас? – умоляюще спросил Платон, и его уши жаждали услышать хоть самую невероятную ложь, лишь она была не тем, о чем говорилось раньше.
   – Хочешь, чтобы я солгала?
   – Не хочу, но боюсь, мне это необходимо.
   – В таком случае считай, что я уже на небесах.
   Платон издал нечленораздельный звук, несущий в себе отчаяние.
   – А других вариантов нет?
   – Придумай сам, ты у нас большой фантазер.
   – Это просто очень глубокий сон, быть может, самый глубокий и реалистичный, который я когда-либо видел.
   – В таком случае и вся твоя жизнь только длинный и реалистичный сон.
   – Как в «Матрице»?
   – Хуже. В «Матрице» человек мог порвать иллюзию реальности, тебе же это не удастся, либо только ногами вперед.
   – Значит, это не сон.
   – Боюсь что так.
   – Тогда почему вы имеете какую-то связь с этой машиной, и можете управлять ею? Разве это не фантастика? Не сказка?
   – Я не знаю, но часто задаю себе подобные вопросы.
   – Хорошо, отбросим предположения на потом, – последующие слова давались Платону очень тяжко. – Скажите… что… с вами… случилось? Как так получилось, что вы…
   – Умерла? Да уж, сама не ожидала и совсем не собиралась. Меня убили.
   – Что?! Кто?! – вскипел он, чувствуя, как благородное пламя обожгло душу.
   – Я расскажу тебе все, но чуть позже. Боюсь, ты не готов сейчас услышать от меня то, что я могу тебе поведать. Но кое-что я могу открыть прямо сейчас – я погибла от рук… точнее колес этого автомобиля.
   Платон просто оцепенел.
   – Что?! Как?! Этого не может быть! Это машина из гаража СБГ!!!
   – Ты прав, это машина из гаража СБГ, – спокойно ответила Алмазова, словно разговор шел на постороннюю тему.
   Платон молниеносно проследил цепочку управления СБГ до самого верха и ужаснулся.
   – Саша… – еле слышно произнес он.
   – Он здесь не причем, я уверена в этом – Соколов первоклассный убийца, но имеющий твердо установленные рамки своей совести, за пределы которой он не перешагнет даже под страхом смерти. Что, тебе не вериться? Правильно, я бы тоже не поверила, но Соколов настолько уникален сам по себе, что мы обязательно вернемся к обсуждению его личности позже.
   – Не вериться? Но ведь он там царь и бог? Разве без него там хоть муха пролетит?
   – Поверь, там самолеты без него пролетают, хотя об этом знают лишь несколько человек. Ты не знаешь даже маленькой доли того, чем занимается СБГ.
   – Вы меня пугаете, Анастасия Викторовна.
   – Знаю, поэтому расскажу все немного позже, когда ты будешь готов. У меня к тебе будет одна незначительная просьба – не называй меня больше так, как ты называешь.
   – Почему? Вам не нравиться ваше имя?
   – Потому что Анастасии Викторовны больше нет, она мертва. И если уж мне суждено какое-то время находиться в корпусе этой машины, зови меня просто – Настя.
   – Настя? – Платон сознался, что ему было неудобно так называть Алмазову.
   – Да. Мне всегда нравилось, когда меня так называли, но это было очень редко.
   – Хорошо, я постараюсь вас так называть.
   – И, пожалуйста, на «ты», ведь я еще совсем младенец, если по меркам новой жизни.
   Вторая просьба была гораздо сложнее первой, но Платон неохотно кивнул, хотя и старался в дальнейшем разговоре вообще обходить фамильярное обращение.
   – Ты мне сейчас очень нужен.
   – Мне приятно это слышать, ведь я всегда любил вас… то есть… т-е-б-я, – он уже не задумывался над тем, что говорил, ибо слова эти шли от самого сердца.
   – Спасибо Платончик, спасибо дорогой, и я тоже любила тебя как родного сына.
   Какое-то время они оба молчали, словно смущенные такими признаниями. Но мысли Платона сейчас были заняты другим, и проклятая реальность больно жалила все его существо.
   – Я не могу поверить: СБГ, – тихо промолвил он, но Настя все услышала.
   – Прости меня, я не хотела вторгаться и ломать твою жизнь, но боюсь, у меня нет другого выхода, как нет и другого помощника. Если я не могу рационально объяснить, каким образом очутилась в кузове этого бронированного монстра, и почему Меленков решил подарить автомобиль тебе, то я могу с уверенностью сказать, зачем я здесь.
   – Можете?
   – Да, и как не банально это звучит – у меня остались незаконченные дела. Даже можно сказать – миссия, которую в одиночку мне не выполнить.
   С каждым ее словом тревога одолевала Платона все больше и больше.
   – А потом вы уйдете? – вдруг вставил он от волнения, чтобы хоть как-то оттянуть продолжение. Непонятно почему, но внутри все напряглось настолько, что казалось, еще чуть-чуть, и треснет с хрустом.
   – Не знаю, но думаю да. Вижу, тебе стало еще хуже. Не хочешь дальше говорить?
   – И да и нет. И эти два желания просто разрывают меня на куски. С одной стороны я сгораю от любопытства, хотя никак не могу прийти в себя от того, что происходит, и как я с… тобой общаюсь. С другой же, напротив, всем нутром чувствую, что сказанное тобой может полностью разрушить мою настоящую жизнь.
   – Что ж, не буду лгать и уклоняться, это так.
   Платон похолодел.
   – В таком случае я сбегаю еще за виски.
   – Не стоит, алкоголь здесь не лучший помощник, хотя если желание слишком велико, я не держу.
   Платон кивнул, но все же не двинулся с места, всем своим видом показывая, что готов к дальнейшему диалогу, хоть и боялся его больше всего.
   – Ты любишь историю?
   – Да, очень.
   – В таком случае наберись терпения и времени. Я расскажу тебе свою собственную историю, а точнее, это будет история двух человек, одного из которых ты почитаешь как за отца, а со вторым общаешься сейчас. И когда я закончу, если успею за эту ночь, то ты поймешь все, над чем ломаешь голову сейчас, а заодно узнаешь многое из того, что изменит твою жизнь навсегда. Ты готов?
   Платон судорожно кивнул. Где-то в глубине души он понимал, что через несколько часов его жизнь перевернется, и уже перестал надеяться на затянувшийся сон или бессовестный розыгрыш, или на помутнение рассудка, хотя втайне желал и того, и другого. Он медленно опустил глаза, стараясь напрячь слух до предела, словно неведомые слова доносились отдаленно и сквозь толщу падающего водопада. Меньше всего он хотел услышать то, что предстояло услышать, и еще меньше хотел пропустить хоть самое незначительное слово. Голос Алмазовой ненадолго затих, словно она набиралась сил перед долгим и ответственным стартом, а потом возник также неожиданно, как и в первый раз.
   – Хорошо. Уж не серчай и наберись терпения, начну с самого начала.
   С Толей мы познакомились в далеком 1949 году на территории одного исправительно-трудового лагеря, входящего в сеть ГУЛАГа, куда попали вместе с родителями, побывавшими в немецком плену. Если честно, я смутно помню, где родилась вообще, да и Толя тоже, ведь послевоенные годы были очень тяжелыми. Но, в отличие от меня, Толя прекрасно знал древо своих предков, ведь он был прямым потомком великого князя Григория Потемкина-Таврического, фаворита Екатерины Великой, с которой, по слухам, у него был морганатический брак. Дочь Потемкина и Екатерины – Елизавета Темкина, имела очень интересную и загадочную историю, над которой многие потомки поломали голову. На самом деле, ничего выходящего за рамки здесь не было, просто секрет о ее рождении и жизни весьма долго находился под покровом тайны, и лишь недавно был обнародован. Говорят, чертами лица Темкина напоминала отца, а фигурой – мать. Практически сразу после рождения Елизавета была отдана на воспитание в дом племянника Потемкина, Александра Николаевича Самойлова, который и поведал ей про историю ее рождения. По слухам, Темкина, хоть и была богата, совсем не умела считать деньги, чему так злился Самойлов.
   В начале 1794 года, в той же петербургской церкви, что и родители 20 лет тому назад, Елизавета обвенчалась с греком секунд-майором кирасирского полка имени князя Потёмкина Иваном Христофоровичем Калагеорги. Он воспитывался вместе с великим князем Константином Павловичем и был с детства приближённым к императорской семье. Можно сказать, Екатерина сама воспитала будущего зятя. Но недолго им пришлось наслаждаться блеском столичной жизни, ведь через несколько лет семья Калагеорги переехала в Херсон, объявленный губернским центром. Здесь Иван Христофорович получил должность в Херсонской казённой палате, а позже стал вице-губернатором на довольно продолжительное время. История говорит нам, что у них было десять детей, чьи дальнейшие судьбы не оставили нам четкого следа, поэтому Толя приложил в свое время немало сил, дабы отследить потенциальных родственников. Хотя сам он прекрасно знал, что его корни проходят через предпоследнего сына Елизаветы – Константина Ивановича Калагеорги, у которого, кстати, в наследство осталась семейная реликвия – портрет матери. На старости лет он хотел продать его за неплохие деньги, правда, не смог. Портрет продала вдова его сына уже в начале двадцатого века одному видному московскому коллекционеру, и сейчас портрет висит в Третьяковской галерее. Так вот, правнучка Константина Ивановича, Амалия Петровна Калагеорги, в 1940 году вышла замуж за Петра Ивановича Меленкова, московского рабочего. А в 1944 году у них родился сын Анатолий, хотя Петр Иванович увидел дитя лишь год спустя, так как находился на фронте. Толя слабо помнил отца, ведь его расстреляли в 1950-м как врага народа. Плохо помню Петра Ивановича и я, хотя и видела довольно часто. Представить даже сложно, ведь мы такие маленькие крохи были, по пять лет каждый, а уже в круговороте такого горя! Волею судеб Петр Иванович и мой отец попали в немецкий плен в конце 44-го, и были освобождены лишь после окончания войны. Но государство практически сразу взялось за тех, на кого могла пасть тень предательской заразы, а падала она тогда на многих, так мы и очутились в исправительных лагерях. Может быть странно то, что я так запомнила мать Толи Амалию Петровну, и даже сейчас ее образ четко стоит перед моими глазами. Это была редкая женщина, очень умная и красивая, и Толя унаследовал ее черты лица. Особой гордостью Амалия Петровна считала свое происхождение, и знала древо предков просто наизусть, чем нередко доставала Толю в детстве. Наверное поэтому он так хорошо все запомнил. Ты прости Платончик, что я все это рассказываю тебе, просто самое ценное, что от меня осталось – это разум и воспоминания.
   – Ни в коем случае не извиняйтесь, – запротестовал Платон. – Мне очень интересно!
   – Хорошо. Я любила вспоминать маленького Толю, ведь он был очень одаренным и сильным ребенком, в чьих глазах горел самый настоящий огонь, и чье чувство справедливости было очень обострено. Мне всегда казалось, что он не боялся ничего даже в то мрачное время детства, и это обстоятельство мне самой придавало сил и бодрости. Мы, кстати, однофамильцы с Толей, я ведь тоже Меленкова, ты не знал? Хотя что я, конечно же, не знал. Алмазовой я стала в восемнадцать лет, когда вышла за первого мужа, чью фамилию и оставила.
   Все детство мы с Толей провели вместе, и после лагеря были переведены на жительство в Воронеж. Я потеряла к тому времени мать, а Толя отца. Наши родители неплохо общались первое время, благо жили мы рядом, но потом вдруг резко перестали друг друга замечать. Мы догадывались, что их дружба рисковала перерасти в нечто большее, возможно это и послужило причиной к разрыву, ведь мой отец после смерти матери дал клятву больше не связывать свою жизнь ни с кем.
   Толя рос послушным ребенком, во всем помогал матери, но за пределами родительского дома был совершенно неукротим. Еще в школе старался подзаработать всеми возможными способами, много хулиганил. Мальчишки в округе боялись его как огня, ведь даже тогда его гнев мог принимать просто нечеловеческие формы. Но в глубине душе Толя был добрым и сочувствовал людям. Очень любил читать, а в восьмилетнем возрасте перечитал всю Библию меньше чем за неделю! Представляешь?
   – Библию? – удивился Платон.
   – Понимаю, редкость для советских времен, тем более послевоенных. У одной очень старой бабушки, бывшей родовойдворянки, которой Толя помогал по хозяйству одно время, нашлась Библия еще царских времен. А какая была память у Толи! Всем на зависть. Он практически наизусть мне пересказывал цитаты из священного писания. Но мне даже сейчас сложно представить и оценить всю остроту его ума в том возрасте, поскольку после изучения Библии Толя с уверенностью пришел к выводу, что в текст Нового Завета вносили поправки, то есть намеренно коверкали его, дабы привязать христианство к древу иудаизма. Толя утверждал, что Ветхий Завет иудейский во многом противоречит Новому Завету Христианскому, и что Господь, который помог Моисею вывести евреев из Египта, не может быть отцом Христу, ведь Христос во многом противоречилему своим учением.
   – То есть, не совсем понял? Христос не сын Божий?
   – Сын как есть, просто Толя говорил мне тогда, что Господь, помогавший потомкам Авраама не есть Бог-отец.
   – А кто же тогда?
   – Это уже другой вопрос. Но давай мы сейчас не будем вдаваться в древние писания, я просто хотела рассказать тебе о Меленкове те факты, которые поразили меня.
   – Хорошо, извини, – согласился Платон.
   – Вспоминая анализ Библии, я точно знаю, почему Толя вообще пустился это копать – он не мог жить с мыслью, что Христос был евреем, а не галилеянином, поэтому и доказывал обратное. Это легко понять сейчас, ведь в те времена отношение к евреям было отрицательным, да и от Советской власти им досталось немало в военные годы. Кстати, гораздо позже я наткнулась на книгу американского профессора Джекоба Коннора под названием «Христос не был евреем», написанную гораздо раньше нашего рождения, и могу сказать, что взгляды умудренного профессора и молодого Меленкова во многом были схожи. Ну да ладно, не будет больше об этом.
   Как я уже упомянула, читать Толя стал очень рано и с таким рвением, что проводил за этим занятием все свободное время. А поскольку времени было гораздо меньше, чем требовалось, то ложился спать Толя не раньше трех часов, читая в кровати. Его разум был ненасытен, подобно губке поглощая все, что попадалось на пути, и все ему было мало, все он голодал от нехватки знаний. Учителя в школе поражались такому недетскому рвению Толи, и уже тогда человек мудрый мог прочитать в его глазах гораздо больше, чем можно было прочитать в глазах ребенка. Сознаюсь, что если бы не Толя, я никогда бы не стала тем человеком, каким стала. Он заставлял меня стремиться, заставлял не унывать, своим примером прививал тягу к знаниям и никогда не давал в обиду, если вдруг какой посторонний мальчишка намеревался ее нанести. Уже сейчас, после смерти, я пришла к выводу, что те годы были самыми счастливыми в моей жизни. Мы учились в одной школе, хотя и в разных классах, много времени проводили вместе, я даже не раз оставалась у него в гостях на ночь, ведь разница в полах не так отдаляет маленьких детей, как взрослых. Но я любила его всегда. Сначала как старшего брата – хоть мы и были с ним одногодки, я всегда считала его старше – потом как самого верного друга, ну и, наконец, как мужчину. На протяжении всей жизни Толя был главной моей опорой во всем, и даже тогда, когда судьба разлучила нас на пятнадцать лет, я любила его самой неутолимой любовью.
   – Пятнадцать лет? Это немалый срок.
   – Да. Это были самые долгие годы в моей жизни. Сразу после училища Толя пошел в армию, которая откомандировала его на дальний восток, на границу с Китаем. Я писала ему каждый день, и очень скучала, постоянно вспоминая, как за день до проводов Толя сделал мне предложение, и я… мы…
   Платон долго старался представить себе, что сейчас переживает Настя, так внезапно прекратившая свою речь. Может ли она грустить или даже плакать в таком состоянии? Он не нарушал молчание, стараясь не вмешиваться в ход воспоминаний Алмазовой.
   – Прости, – сказала, наконец, она, – просто мои воспоминания, они такие… такие… реальные что ли, как будто на телеэкране перед глазами плывут, в жизни такого не было. Но это, наверное, компенсация мне за лишение тела и всех остальных чувств, так или иначе связывающих меня с нормальной, человеческой жизнью. То, что со мной произошло, не вписывается ни в какие рамки – братья Стругацкие, как говориться, нервно курят в сторонке. Но я могу поблагодарить Того, кто столь неожиданным способом вмешался в мою судьбу лишь за то, что он оставил мне в полной сохранности мой разум, и подарил такие ясные воспоминания, поэтому вернемся к ним.
   Первые полгода Толя регулярно отвечал на мои письма, но потом пропал. Чего я только не передумала своей молодой, горячей и неукротимой головой за то время, пролистала тысячу возможных вариантов и причин, от самых явных и страшных до просто невероятных и глупых. Правда, наличие внезапной соперницы даже не предполагалось, так я была уверена в Толе. Закончилось все тем, что я сломя голову кинулась на дальний восток, к месту дислокации его части, пронеслась как раненная антилопа через всю Россию, чтобы узнать, что Толя пропал, точнее сбежал, дезертировал, убив двоих офицеров. Случилось это как раз в то время, когда я перестала получать от него письма. Поймать сразу его не смогли, около двух месяцев вели поиски, подключив много сил, но тщетно. Мне вообще с большой неохотой рассказали все это, пришлось долго упрашивать, но зато потом я чуть не обезумила от горя. Весь свет погас в моих глазах, а мир окутался в темную пелену и вечную ночь. Я даже не хотела возвращаться назад, лишь добраться до Байкала и утопиться в нем. Не знаю почему, но мысли о самоубийстве, посещавшие меня тогда сводились именно к воде и именно в недрах Байкала. Какой патриотизм! Но, так или иначе, со временем первый шок нехотя стал отпускать меня своими ядовитыми корнями, восстанавливая работу мозга. Но научившись заново дышать, я уже не могла дышать полной грудью, живя как смертельно-раненное существо, почему-то не способное умереть. Это была пытка, каждодневная и безжалостная пытка. Почему я выскочила замуж через полгода, как вернулась домой, до сих пор теряюсь в догадках. Скорее всего, мне просто хотелось сделать хоть что-нибудь, что помогло бы избавиться от этой навязчивой боли и тоски, и в наличии рядом новой, любящей меня души, виделось мне некой соломинкой к спасительным вратам. Правда через несколько лет, когда мой муж запил и стал даже поднимать на меня руку, я не могла назвать это спасительным бальзамом на мою израненную душу. Ты весь напрягся Платон, даже я почувствовала! Успокойся, все это было давно, даже не в прошлой, а в позапрошлой жизни. Но я боюсь продолжать свой рассказ, не то примешь меня за сумасшедшую.
   – Нет-нет! Ни в коем случае! – запротестовал Платон. – Простите меня! Я ничего такого не подумаю.
   – Хорошо. Я не оставляла мужа не смотря ни на что, и с ужасом стала замечать, что физическая боль хоть как-то притупляет мои душевные муки, которые, хоть и стали с годами меньше, но все же терзали меня круглосуточно. Продолжалось это пару лет, потом закончилось тем, что моего мужа насмерть сбила машина скорой помощи. Жестокая ирония, он всего лишь пьяный бежал в ларек за бутылкой водки. В очередной раз я осталась одна, но больше не делала глупых ошибок, хотя и жила почти год практически не в этом мире, словно немой обитатель, невидимо ходящий по земле, наблюдающий над людьми как бы со стороны. Но, к счастью, Господь и на этот раз не оставил меня совсем одну на произвол судьбы – отец всегда поддерживал меня, как только мог, и я очень обязана ему.
   Тем не менее, жизнь текла тогда невыносимо серо и безжизненно, и я медленно усыхала, поэтому чтобы хоть как-то спастись от полного морального изнеможения, я ударилась в науку: философию и социологию. Проводила за книгами дни и ночи, несколько месяцев вообще не работала, благо отец помогал, да и затрат на меня было совсем ничего. Вспоминая сейчас то время, мне сложно было бы охарактеризовать его одним словом, пусть даже слово это будет отчаяние. Нет, безусловно, я была в полнейшем горе, на самом дне колодца собственной жизни, но это еще было не все, самым страшным оказалось то, что я стала терять себя, свое собственное «Я», и с ужасом осознавала это. Тебе, наверное, не понять сейчас моих слов?
   – К сожалению, понять, – возразил Платон, – перед той встречей на заправке с Меленковым я долгое время испытывал подобное.
   – Ах да, прости, – сказала Алмазова, – как я могла забыть. Так вот, я стала терять себя, по сравнению с чем простое человеческое отчаяние виделось пустячным делом. И если бы Толя не появился вновь в моей жизни, так же неожиданно, как и исчез, сложно сказать, чем бы все закончилось, возможно, сумасшедшим домом.
   – Как это произошло? Как он появился вновь? – спросил Платон.
   – На самом деле, ничего сверхъестественного не было. Я получила письмо, в котором без труда распознала его подчерк, отчего, поначалу, даже упала в обморок. Толя был весьма лаконичен, просто сказал, что приедет через неделю, и чтобы я была готова. К чему готова? Зачем готова? Даже сейчас помню свои терзания. Чего я только за ту неделю не передумала, даже сомневалась в оригинальности письма, но Толя явился, как и обещал, облаченный своей природной силой и властью, словно смерч ворвался в мою жизнь. Но я была готова сразу же умереть в объятьях этого смерча, даже если бы он сразу поднял меня в воздух и смертельно закрутил. Если выражаться не фигурально, так оно и вышло, только без смертей, и он вырвал меня из тисков отчаяния и быстро заставил вновь обрести свое «Я». Это было перерождение.
   – Так где же он пропадал все это время?
   – Потерпи немного, все по порядку. Мне еще надо очень многое тебе рассказать, а времени у нас мало, так что слушай и не перебивай. Так вот, что на самом деле произошло и где его носило все эти годы, я узнала гораздо позже. Тогда Толя лишь говорил, что не имел никакой возможности подать мне сигнал и успокоить, сейчас же все изменилось. Оказалось, что в настоящее время он работает в КГБ помощником заместителя какого-то там начальника, уже и не помню. Забегая вперед, я все же расскажу, что мне удалось выяснить позже. В силу определенных социальных и нравственных причин между Толей и группой армейских товарищей возник довольно неприятный конфликт, который созрел в итоге до смертоубийственной резни, из которой живым вышел лишь Толя. Оставаться в части, он, понятное дело, никак не мог, поэтому дал деру, чудом не попавшись в лапы поисковой группы, а искали его всей частью, и пересек границу с Китаем, попав на территорию абсолютно чуждого по всем параметрам нам государства. Как он смог выжить и добраться до Владивостока, вторично пересечь русскую границу, и оттуда через Чукотку дотянуться до Аляски, одному Богу известно. Изъяснятся по-китайски на уровне труднодоступного, но все же понимания Толя мог, научился еще в армии, используя свою феноменальную память. Однако все чудеса его долгих скитаний одним языком не объяснишь, ведь Китай коммунистический, сам знаешь, совсем не сахар, а русского человека отличить от коренного жителя могут даже полуслепые старцы, поэтому поразительная живучесть и изворотливость Меленкова доказывала его природную силу прорываться и выживать при любых условиях. Поставив перед собой определенную задачу: добраться до цели, он шел напролом, мог не есть и не спать долгое время. Стояла жгучая зима, грозя каждый день свалить упрямого странника с ног, но мороз, в конце концов, сильно помог Толе, и когда он добрался до забытой человечеством Чукотки, пересечь небольшой отрезок моря до Аляски можно было прямиком на собачьих упряжках. Попав на территорию США, он некоторое время жил на Аляске. Помогал местным рыбакам, чтобы обеспечить себе хлеб и кровать, и учил язык. За полгода он выучил английский так, что мог говорить практически без акцента, в чем проявился очередной его талант. Как только Толя почувствовал себя уверенно на просторах чужой страны, то сразу же перебрался в Лос-Анжелес, причем на пиратском судне через Тихий океан. Его постоянно тянуло в сердце Америки, в Вашингтон, хотя какую природу имело это непонятное желание, Толя не знал, но просто шел вперед. Однако судьба изрядно потрепала его в Лос-Анжелесе, где местные силы полиции оказались наиболее бдительными, и не попались на всевозможные уловки Меленкова, которыми тот пытался одурачить и весьма преуспел в этом деле не одну сотню стражей закона. Узнав весьма поверхностные данные, а точнее их полное отсутствие о новом гражданине, приехавшем из Аляски к дальним родственникам, живущем где-то на Калвер-сити, но который не мог даже толком сказать, как его зовут, полицейские пришли в замешательство. Меленков отчаянно врал, как был ограблен на вокзале местными воришками, и более того, получил сильный удар по голове, отчего сейчас не может толком понять, где собственно находиться, но все тщетно, ведь стражи закона на сей раз оказались настоящими крепкими орешками, за что и поплатились жизнью. Толя не смог заставить себя проделать такой длинный путь и сдаться полиции, хотя и крайне не хотел никого убивать, но затеявшаяся тогда драка не оставила ему другого выхода. А ты можешь себя представить, какие последствия вызывает убийство двух полицейских средь бела дня, да еще и в благополучном районе города! На уши подняли всех. Толя чудом успел улизнуть в недра метро, где скрывался почти сутки, а потом примкнул к местным бродягам, которые ничего на свете так хорошо не понимали, как язык силы. Более того, к русским там относились в основном с недоверием и страхом, благо отечественная мафия успела порядком наследить в городе ангелов. Платон, ты случайно не догадываешься, зачем я тебе все это рассказываю? – прервалась резко Алмазова.
   – Если честно, то нет, но мне очень интересно.
   – Хорошо, объясню. Если бы я сразу перешла к делу, боюсь, тебя бы удар хватил, поэтому хочется поведать все с самого начала и плавно переместиться к сегодняшнему дню. Тем более что мне самой хотелось бы мельком пробежаться по всей моей памяти, а кроме тебя, увы, мне не суждено больше общаться ни с кем. Но я все же буду кратка, а то времени мало. Так вот, за непродолжительный срок Толя смог весьма заинтересовать криминальные структуры города, которым, в отличие от полиции, удалось лучше проследить историю с убийством двух полицейских. К чести сказать, Меленков никогда не стремился к подобной славе, а лишь пытался выжить, но круговорот жизни порой затягивает нас совсем не в тот поток, которому расположена наша душа. Подчиняясь животному инстинкту выживания, ему пришлось примкнуть к одной из мафиозных структур, которая, хитро петляя своими длинными щупальцами, головой упиралась в одну очень влиятельную кредитную организацию, которая в свою очередь тянулась к фамильному гнезду дома Рокфеллеров. Ты вздрогнул, или мне показалось?
   Платон невольно поежился.
   – Есть немного, – сознался он. – Совсем недавно мой отдел контролировал один не совсем легальный перевод для строительства «Нового Света», так вот, там были сотни счетов, и оппонентами в основном выступали банки, подвластные Рокфеллерам. Мне об этом говорил Соколов.
   – Что ж, Саша, наивная душа, порою может выдавать очень полезную информацию. Ну оставим пока этот перевод на потом. Я к нему вернусь позже. Итак, мы видим Меленкова, который влился в криминальные ряды, поскольку без документов и с двумя трупами за плечами ему была лишь одна дорога, которую он не избрал. Всегда работая больше головой, чем руками, Толя смог добиться значительного уважения и доверия к своей персоне, и спустя год уже вел черную бухгалтерию двух фирм, подвластных его боссам. Вот тут-то и открылся его талант работы с деньгами, которые, как оказалось, Толя мог не только сохранять в неприкосновенности, но и делать практически из воздуха. Проведя две откровенно нахальные с точки зрения морали, но практически законные авантюры, благодаря которым головной офис неплохо заработал, о Меленкове заговорили уже на другом уровне, и взор дома Рокфеллеров с любопытством упал на молодого и дерзкого русского. Разумеется, перед тем, как непосредственно предстать перед королями финансового мира, Толе пришлось пройти не одну проверку на прочность и хитроумную ловушку, но он справился со всем так, как не справлялся до него еще никто. Только этим можно объяснить то, что Дэвид Рокфеллер, будущий президент «Манхеттен банка», взял Меленкова под свое крыло и всячески продвигал в будущем (в своих интересах, разумеется). За десять лет работы в «Манхеттен банке» советником президента, Толя изучил и проникся в сферу денег настолько глубоко, что мог спокойно давать советы и предостережения таким динозаврам банковской сферы, как Ротшильды, Морганы, Варбурги и многие другие. Дэвид это понимал и чувствовал себя за Меленковым как за каменной стеной, ведь тот был не просто поразительно умен, четко анализировал обстановку, чуял беду за километр, но и мог морально продавить кого угодно, в чем выражалась уже историческая сила непробиваемой русской крови.
   Примерно с конца шестидесятых годов Меленков стал вмешиваться и в политику, помогая старшему брату Дэвида Нельсону Рокфеллеру, будущему вице-президенту США. Тогда же познакомился и с Генри Киссинджером, будущим госсекретарем США. И, как ты понимаешь, соседство с такими ненавистниками нашей страны не могло не оставить свой след на Толе.
   – Ненавистниками нашей страны? – переспросил Платон. – Простите, я, наверное, многого не знаю.
   – То, о чем я расскажу тебе сегодня, вообще мало кто знает. Ты что-нибудь слышал о тайном мировом правительстве?
   – Что-то долетало, но очень поверхностно. Группа людей, желающих взять контроль над миром, уничтожив при этом большую часть населения планеты, то есть бесполезных едоков, и оставить только рабочую силу. По-моему, это еще называли заговором Водолея.
   – Совершенно верно. А почему Водолея, ты не задумывался?
   – Нет.
   – Уже сложно найти основоположника названия, хотя на самом деле все сводиться к астрологии и Библии.
   – Астрологии и Библии? – удивился Платон. – Как они могут быть взаимосвязаны?
   – Очень даже неплохо, но углубляться в эту тему не буду, времени нет. Кратко скажу, что еще древние египтяне, как и более ранние культуры знали, что примерно каждые 2150 лет солнце встает утром в день весеннего равноденствия в новом созвездии зодиака. Это возникает из-за медленного раскачивания оси вращения земного шара, и в этом цикле созвездия идут в обратную сторону по сравнению с нормальным годичным циклом. На то, чтобы прецессии прошли все 12 знаков, уходит примерно 25765 лет, это так называемый Платонов год, кстати, слышал об этом, а Платон? По лицу вижу, что нет, а вот древние об этом знали хорошо, и каждый период в 2150 лет называли эрой. В английской версии Библии часто упоминается слово «AGE», что наши переводчики трактуют по-разному, но лучше всего его перевести как эра. Эра в 2150 лет, каждая из которых рождает свои культуры, знания, цивилизации. К сожалению, мы мало что знаем о них, и это наибольшее упущение людей, поскольку есть подозрение полагать, что велосипед человечество изобретало уже сотни раз, и продолжает это делать вновь, а возможность сохранить и передать потомкам знания предков дорогого бы стоило. Почему этого не происходит, сложно сказать. Словно каждые 2150 лет Некто закрывает старую игру и начинает новую, без подсказок, без знаний, без ничего. Хотя возможно, про подсказки я и покривила душой, они, несомненно, есть, но собрать по ним единую картину прошлого весьма сложно. Взять, к примеру, хотя бы цивилизацию русичей до принятия христианства и новой азбуки.
   – Подожди-подожди, новой азбуки?
   – Ну да, которую нам навязал Кирилл, или ты думаешь, что до Кирилла наши пращуры общались на пальцах? Знаешь ли ты вообще самый эффективный способ обрубания корней с предками и их культурой? Это не путь кровопролития и прочих изуверств. Измени народу язык, заставь его говорить на нем, и уничтожь все книги на старом языке, и вот увидишь, в кратчайшие сроки поставленная цель достигнет результата. Именно это когда-то и произошло с нашими пращурами, иначе сложно объяснить, как дикари и варвары могли наложить дань на великую и образованнейшую Византию. Это я говорю тем, кто и сегодня смеет утверждать, будто бы русская цивилизация толком сложилась лишь с принятием христианства. Великому Святославу Хоробре, как его называли при жизни, слишком мало памяти осталось потомкам, и сколько усилий принимали всегда, чтобы так оно и оставалось, а все потому, что он разгромил Хазарский каганат… прости, я слишком увлеклась…
   – Ух ты, – воскликнул Платон, – просто голова кругом идет! У меня сразу столько вопросов рождается в голове, что даже не знаю с чего и начать!
   – Не стоит это продолжать, – запротестовала Алмазова, – может, в другой раз, ведь наше время и правда весьма ограничено, а рассказать мне еще много надо.
   – Хорошо-хорошо! Но я все же не понял, причем тут вообще Библия и как она связанна с астрологией?
   – Послушай Платон, я тебе не ходячая… то есть, теперь ездящая энциклопедия, и хотя всегда рада просветить твой разум, но давай не будем сейчас сильно отходить от нашей главной темы, хорошо? На твой вопрос я отвечу кратко. Нам придется вернуться к эрам, или эпохам, как уж удобнее их называть, в 2150 лет.
   Можно произвести простой расчет и понять, что с 4300 по 2150 года до нашей эры шло время тельца, с 2150 года до нашей эры был овен, а сейчас идет эра рыб, и после будет эра водолея. Библия затрагивает все эти периоды, что прослеживается еще в Ветхом Завете – Моисей, спустившись с горы Синай, где общался с Господом, увидел свой народ, который поклонялся золотому тельцу. В ярости он разбил священные скрижали с заповедями, которые получил от Господа, и жестоко покарал собственный народ, дабы те отчистились от предательства. Да и вообще, позже окажется, что евреям более 40 лет не будет выхода из пустыни, пока не умрет последний из них, помнящий грехи своего народа, которых к тому времени накопиться предостаточно пред Господом. Сам Моисей, если смотреть астрологически, представлял собой эру овна, поэтому иудеи в ритуалах использовали бараньи рога. Он знал, что по наступлению каждой новой эры прежние идеалы должны быть уничтожены в прах, поэтому и подверг евреев таким испытаниям. С приходом Христа все поменяется вновь, и я надеюсь, что не стоит тебе напоминать, насколько тема рыб присутствует в Новом Завете. Что касается водолея, то с этим уже сложнее. На разных языках Библию переводят по-разному, и достаточно неверного перевода одного лишь слова, чтобы ложно предсказать конец света, а не окончание очередной эры. В одном Евангелие, уж не помню в каком, на вопрос учеников, когда они Его увидят вновь, Иисус сказал, что появиться человек, несущий кувшин в руках и войдет… уже и не помню, куда он войдет, но речь шла о водолее. Почитай на досуге сам, если так заинтересовался. Надеюсь, я вполне удовлетворила твое любопытство?
   Платон лишь ошарашено кивнул и не ответил.
   – Я рада, – продолжила Алмазова, – а теперь вернемся к нашим баранам. Генри Киссинджер, будучи уже в должности госсекретаря США, никогда не забывал, кто его на эту должность поставил, и славно потрудился на благо кучки людей, организовавших не один переворот и встряску в истории. Влиятельнейшие банкиры, финансисты, политики, аристократы, они создатели этого тайного мирового правительства, но мы с Толей всегда их называли просто: КОМИТЕТ. Больше половины этого Комитета я знала лично, остальных лишь по именам, но абсолютно обо всех могу сказать тебе, что это люди, напрочь забывшие, что такое страх перед Богом и матушкой Природой, иначе бы они не тратили миллиарды долларов на самые изощренные и бесчеловечные акции, которые направлены против остального человечества. В одну из таких акций был вовлечен и Меленков в середине 70-х, сопровождая Киссинджера в поездках в Италию. Дело в том, что вопреки планам Комитета Председателем Совета Министров Италии стал христианский демократ Альдо Моро, человек, который никак не хотел работать во вред своему государству. Его планируемые реформы грозили вдохнуть в итальянскую экономику новую жизнь и улучшить социальное положение граждан, а это, в свою очередь, противоречило интересам Комитета, члены которого желали дальнейшей дестабилизации в стране, ведь когда люди находятся в состоянии постоянной перетряски, их общий поток можно всегда хорошенько контролировать и направлять в нужное русло. Так вот, повторюсь, Моро никак не входил в их планы, он даже осмелился в дальнейшем отказаться от сотрудничества с Комитетом, за что Комитет и послал Киссинджера через полмира уладить конфликт. Толя лично присутствовал при этом, и всегда с удивлением вспоминал то время. Он говорил, что Киссинджер позволял себе в личных беседах орать на Альдо Моро и угрожать ему, если тот не одумается и не прекратит свою нежелательную для Комитета политику, но Моро был непреклонен. Мне, как и Толе, всегда было жаль этого мужественного человека, у которого хватило смелости бросить вызов могущественным силам, но у которого, по мнению Меленкова, не хватило хитрости организовать хорошую систему собственной безопасности. В середине марта 1978 года Моро был похищен группировкой «Красные бригады», которые действовали от имени Комитета. Его автомобиль был прижат к обочине, а сам он увезён в неизвестном направлении. Альдо Моро искали 35000 солдат, всюду были расставлены блокпосты. Организация выдвигала политические требования, при выполнении которых соглашалась его освободить. Папа римский Павел VI предлагал себя в заложники вместо Моро. Но все это уже был мировой фарс для простолюдинов, который вскоре закончился, и Альдо Моро был найден мертвым в багажнике припаркованного автомобиля. Так окончилась одна из акций бесчеловечного Комитета, о которой Толя никогда не любил вспоминать. Он уже понимал, для чего его готовят, и мысленно готовился к возвращению на родину. В этом был главный козырь Меленкова – смотреть на несколько шагов вперед, причем смотреть безошибочно. Он прекрасно осознавал, почему принося неизмеримую пользу Рокфеллерам, всегда оставался в тени, в позиции серого кардинала, появляясь на людях крайне редко и под именем Энтони Мален. Комитет давно приметил уникальность Анатолия Меленкова, и возможно, даже плясал от радости, приняв в свои ряды одного из лучших сынов России. И по иронии судьбы именно ему было суждено нанести решающий удар по загнанному в угол, терзаемому стаей гиен Советскому Союзу, что Меленков сделал изумительно. В СССР он вернулся в 1981 году с безукоризненной биографией, множеством заслуг и новыми документами, сразу внедрившись в недра КГБ. Дальнейшее было не сложным для Толи, ведь пройти по карьерной лестнице до самого верха по написанному Комитетом сценарию он смог бы и с завязанными глазами. Я не могу сказать, что он действовал марионеткой тогда, не имея внутренней воли, это не так – Меленков ненавидел Советский Союз за смерть отца и детство в лагерях, поэтому не стоило заставлять его добивать великого врага. Но это отнюдь не значит, что он не любил русский народ, ведь он сам был порождением великой русской земли. К счастью, Меленков оказался достаточно хитер, дабы не обнажить эту свою слабость до поры до времени, но в будущем это привело к ожесточенному конфликту с Комитетом, который вслед за СССР был готов втоптать в прах и его народ с собственной историей. И поверь мне, никто и никогда так не ставил под угрозу безграничную власть Комитета, как это сделал Меленков, отказавшись действовать его предписаниям в 1996-м году, когда решался вопрос о президентских выборах, и когда нанес уже ответный удар по Комитету в 2000-м, блокировав силами Тихоокеанского флота целый караван идущих в Шанхай сухогрузов, доверху груженых героином. Но это была лишь одна из чувствительных акций, направленных против мирового зла, об остальных позже, не будем забегать вперед. Не желая разделять судьбу Моро, Меленков, как я уже упомянула, умело хранил до поры до времени свои мысли и настроения. Первым делом необходимо было создать такую службу безопасности, которая не имела бы аналогов в мире, и готова была противостоять любой угрозе извне. Поистине подарком судьбы для Толи была встреча с Соколовым, да и вообще, что такой человек как Александр родился именно в наше время и в нашей стране, хотя далеко не удивительно, что русская земля породила такого богатыря. Соколов не просто физический уникум, он еще блестящий стратег и потрясающий аналитик всего, что связанно с войной. Он обнаженная сила страны, ее накопленная ярость, и никто не смог бы так организовать безопасность Меленкова, как это сделал он. Но опять мы забежали немного вперед. В конце восьмидесятых годов, когда Союз уже отчаянно хрипел и метался, отражая беспорядочные судороги собственного народа, Меленков методично готовил КГБ к ампутации определенных частей, поскольку развалить все ведомство, ударив по единому целому, не представлялось возможным. Больше всего Комитет требовал выявить и рассекретить членов отряда «Контра», самого уникального спецподразделения в мире, с целью их дальнейшего уничтожения. Ты слышал когда-нибудь о «Контре»?

Глава 6

   Платон долго молчал, переваривая услышанное.
   – Так ты когда-нибудь слышал о Контре?
   – Да, – признался Платон, – Соколов состоял в ней.
   – Хм, я удивлена, – сказала Алмазова, и Платону показалось, что она как будто бы ухмыльнулась. – Не буду тебя пытать, от кого такая информация, времени совсем нет, но ты прав, Соколов правда был членом этого отряда, в который попал почти сразу после афганской войны. Более того, он был единственным, кого туда взяли, поскольку изначально «Контра» создавалась из десяти бойцов, которых обучали и натаскивали действительно с пеленок по самым секретным методикам в мире. Их создатель, Александр Самсонов, был самым успешным контрразведчиком КГБ за всю историю мировой разведки. В итоге ребята оказались просто машинами с человеческими лицами, лишенные страха настолько, насколько вообще человек может перебороть в себе это чувство. Они успешно убивали самых охраняемых людей планеты, и один раз их жертвой стал ближайший родственник одного из членов Комитета. «Контру» боялись, ее ненавидели, и очень хотели уничтожить практически все. Самым большим достижением КГБ можно считать, что до Меленкова информация по «Контре» скрывалась так, что ни один Джеймс Бонд мира так и не смог до нее добраться, а кто и сумел, похоронил тайну с собой. К моменту, когда Толя взял в руки контроль над «Контрой», у него хватило мозгов сохранить этот уникальный отряд. Разумеется, официально «Контра» была рассекречена, имена ее бойцов стали известны кому надо, и были уничтожены, но это были совсем не те люди. Меленкову пришлось подставить других, поскольку Комитет недвусмысленно приказал ликвидировать отряд, а сопротивляться ему было еще рано. Соколов возглавил спасенных бойцов, которые приняли его в свои ряды и почитали за брата. Кстати, к тому времени, когда Толя успешно укрыл под собой «Контру», в ней насчитывалось уже восемь человек – двое пали в различных операциях, поскольку тоже были людьми, а человеческий фактор и шальные пули еще никто не отменял.
   – А почему Комитет так хотел уничтожить этот отряд, а не подчинить себе и использовать по своему назначению?
   – Потому что ты плохо меня слушаешь. Я говорила, что однажды жертвой «Контры» стал близкий родственник одного из членов Комитета, признаться честно, я не помню, кто конкретно, помню только, что именно его уничтожать не хотели, просто операция дала небольшой сбой, и пришлось взорвать целый военный ангар на территории американской базы в Катаре. «Контра» смогла тогда уйти без потерь, но замести следы полностью, к сожалению, не удалось, что и стало предпосылкой для последующих легенд о том, что Советский Союз якобы обладает чуть ли не футуристическими технологиями, позволяющими из человека сделать такую машину для убийств, перед которой пасует вся фантазия мирового кинематографа. О «Контре» знать тогда никто не знал, но произошедшее в Катаре заставило Комитет напрячь все свои силы для ее обнаружения и непременного уничтожения, поскольку неприкосновенность члена Комитета, а в нашем случае, одного из его родственников, погибшем при взрыве ангара, была нарушена. Такой проступок они не простили бы никому, будь то хоть даже президент Соединенных Штатов. Это весьма мстительная и беспощадная организация. Несколько лет Комитет безуспешно подбирался к «Контре». Десятки шпионов и лучших наемных убийц сложили свои головы на этом. И только Меленкову удалось не только добраться до ребят, но и остаться при этом в живых. Но вернемся к истории – русская земля и ее народ были вторично за столетие разграблены до нитки.
   – Вторично? О чем вы говорите?
   – Просто вспомнила события Октябрьской революции 1917 года. Создание и развал Советского Союза выглядели весьма похоже, если не считать гражданскую войну.
   – Как же похоже? – запротестовал Платон. – Разве можно сравнить путч и расстрел Белого Дома с кровопролитием двадцатых годов?
   – Поверь мне, людей погибло не меньше, только тогда убивали друг друга, а сейчас хватило шоковых реформ Гайдара и ваучеров Чубайса. Но здесь дело даже не в количестве жертв, для Комитета это понятие вообще весьма абстрактно, а в размахе грабежа. Ты никогда не задумывался, куда подевались обширные богатства Российской Империи, пока народ впроголодь жил лет десять после гражданской войны? Их с жадностью ненасытного клеща вывозили за рубеж гигантскими составами поездов, безграничными морскими караванами. Это даже грабежом назвать нельзя, скорее варварским завоеванием. Думаешь, крушение Российской Империи было обусловлено лишь социальными причинами? Они были, не спорю, но для подобного переворота требуется сумасшедшая организация и море денег. Утверждать тебе что-то конкретное сейчас не буду, и тыкать пальцами в организаторов тоже, времени уже прошло достаточно, но один только тот факт, что американский миллиардер Якоб Шифф открыто заявлял, сколько денег он потратил сначала на то, чтобы наша страна проиграла войну с Японией в 1905 году, а также профинансировал практически все наши революции, включая последнюю, так вот, этот факт говорит и многом. Деньги, кстати, были не малые, если перевести на наш эквивалент это сотни миллиардов долларов, около половины тех средств, которые требовались для спасения американской экономики после наступившего кризиса. Но они окупились Шиффу сполна за счет богатств бывшей Российской Империи. И разумеется, Шифф был не один, не стоит забывать и заслуг Распутина «перед отечеством», который, в свою очередь, успешно направлялся Аароном Симановичем и его шайкой. Таких примеров множество, и все это мерзопакостные черви, подточившие могучий дуб России.
   Что же случилось с падением СССР? Картина разграбления народных богатств повторилась, и я говорю не только о миллиардных запасах нефти, газа, леса и прочих богатств, самих людей обобрали до нитки несколькими бесчеловечными реформами. Результат – тысячи пенсионеров умерло от инфарктов, миллионы людей остались за порогом нищеты. Это был просто геноцид.
   Знаешь, что самое печальное во всем этом – с какой легкостью смогли разыграть бесчеловечный сценарий падения режима. Причем многие из людей на самом деле думают, что это гнев народный и желание перемен стерли в прах СССР. В чем-то они правы, но с таким же успехом можно сказать и о большом стаде буйволов, сметающих в страхе все на своем пути.
   – Если честно, – вмешался Платон, – я не совсем понимаю, если, как я мог уже сообразить, революцию семнадцатого года и развал СССР делали люди из одной и той же упряжки, то зачем было уничтожать советский режим вообще?
   – Однозначного мнения нет. Если тебе интересно мое личное, то я считаю виной всему жадность. Посмотри сам – наши бабушки и дедушки кровью и потом возрождали страну после революций и мировой войны, днями и ночами как проклятые вкалывали за великую социалистическую идею, которую другие паразиты умело вдалбливали в их головы. О Господи, как ты мог смотреть за всем этим не содрогаясь! – Алмазова на миг запнулась, словно переводя дух. – Извини, тяжко вспоминать, у меня самой отец, как и все, столько сил отдал за идею. В итоге могучей силой русского духа страна вновь возродилась и расцвела, ее недра вновь наполнились несметными богатствами, достижения народа и впрямь перевешивали все прежние невзгоды. У нас были лучшие образование, наука, спорт, мы во многом опережали мир. Если бы так и дальше пошло, это грозило бы народу и впрямь хорошую и достойную жизнь, чего Комитет ну никак допустить не мог – что-что, а русский народ он всегда ненавидел особо.
   – Почему?
   – Прости, Платончик, чтобы ответить на этот вопрос мне пришлось бы сильно отклониться в сторону от нашей темы, вновь окунувшись в историю. Как-нибудь в другой раз, если получиться.
   Итак, нас разграбили вновь, и это при наличии огромных сил с нашей стороны. Этот пример лишний раз доказывает, что когда начинает работать изуверская идеология и убийственная перестройка, даже самая могучая армия пасует перед ней, поскольку не может вовремя угадать врага и его замыслы. Разрушение пошло по всем фронтам – уничтожили экономику, образование, медицину, даже армии боеспособной толком не оставили. И у истоков всех этих бесчеловечных акций стоял Меленков, который при всем желании не смог бы повернуть процесс вспять. Переживал ли он тогда? Разумеется да. Я слишком быстро вошла в темп его жизни и поклялась себе навсегда оставаться при нем и помогать во всем. Так и получилось. Никому и никогда Толя так не доверял, как мне, поэтому я и оказалась вовлечена в самые темные тайны его души. Почему так получилось? Сложно сказать, видимо, так было предначертано Богом.
   Как ты уже знаешь, Толя много работал и перебывал на разных постах, пока официально не покинул политику. Более шести лет ему понадобилось, чтобы с помощью Соколова выковать себе надежную службу безопасности. Несомненно, было много внешних причин, которые так или иначе тормозили этот процесс, взять хотя бы борьбу с Верховным Советом, который в планы Комитета так же не входил.
   Изначально СБГ была лишь тенью службы безопасности президента Ельцина, которой тогда руководил Александр Коржаков. Но в девяносто шестом году все поменялось. Это было время новых президентских выборов, и страна уже дышала с кровью все возрастающего возмущения народа. Меленков изначально был против того, чтобы Ельцин вторично стал президентом, поскольку Борис Николаевич к тому времени уже сильно сдал физически. Но и отдавать официальную власть коммунистам, которым бы даже в случае победы на выборах эту власть никто не отдал бы, он не хотел. Уже тогда Толя предвидел, какой удар ожидает страну в ближайшие годы, ведь в глазах Комитета русский народ еще недостаточно настрадался и был далеко не на грани. Если для кого-то дефолт девяносто восьмого года и был сюрпризом, то только не для Меленкова. Он планировал посадить на президентское кресло своего человека, который был бы верен только ему, но Комитет встал на дыбы, распознав зарождающуюся измену в рядах своего единомышленника. Меленков тогда чуть не лишился жизни и понял, что для открытого противостояния пока недостаточно сил. Разумеется, в случае его гибели Соколов с бойцами бывшей «Контры» пустил бы членам Комитета много крови, поскольку их имена и лица были известны СБГ, но не такого конца хотел Толя. При личной встрече он сумел убедить Комитет в своей безупречности и верности делу, и в доказательство этого лично возглавил процесс по повторному избранию Ельцина, объединив хаотичное движение олигархов и их капитал. Впрочем, одну немалую выгоду тогда он все же выиграл. Это было связанно со скандально известной историей «коробка из-под ксерокса», в результате которой полетела старая президентская гвардия – Коржаков, Барсуков и Сосковец. Больше всего Меленков был заинтересован в изгнании Коржакова, хотя всегда уважал этого человека, но, к сожалению, Коржаков был так же предан президенту Ельцину, как был предан Соколов самому Толе, и переманить его на свою сторону не представлялось возможным. Если бы Ельцин был тогда в здравом уме, он никогда бы не позволил олигархам стравить себя с Коржаковым, понимая, какую опору и поддержку потеряет впоследствии.
   В итоге, когда Коржаков покинул службу безопасности президента, она лишилась головы, а второй такой сторонники Ельцина не нашли. Все это помогло Соколову сначала спокойно вывести СБГ из-под влияния СБП, а потом и унаследовать многие осиротевшие структуры СБП, такие как разведка и контрразведка, весь аналитический отдел и даже несколько служб наружного наблюдения.
   Все это было проделано с напутствием Меленкова поистине ювелирно, но главное, что в наступившей суматохе беспорядка этого никто не заметил, а Коржакова уже не было.
   Тогда же Соколов оперативно начал создавать собственную армию СБГ, на что было потрачено безумное количество денег. Завербованные агенты по всей стране нанимали толковые военные кадры, оставшиеся без работы, подставные организации, преимущественно из Китая, закупали новые танки и бронетехнику, даже самолеты, и все это стекалось на засекреченную военную базу «Сокол» в центральной части Алтая.
   Эта мини-армия к концу девяностых уже насчитывала 20 тысяч человек, полностью оснащенных техникой и боеприпасами.
   – Это что, прототип контрактной армии? – спросил Платон.
   – Эта и была контрактная армия.
   – Но как? Это же стоит миллиарды! Как Меленкову удалось провести столько денег мимо вездесущего Комитета, или вы… ты чего-то не договариваешь?
   – Хороший вопрос, – утвердительно сказала Алмазова. – Это и правда стоило огромных затрат. Но ты не забывай о том, что творилось тогда в банковской сфере, насколько сильно государство накачивали кредитами, не забывая при этом грабить и грабить бедную Россию. Благодаря этой суматохе Меленков мог уводить в никуда колоссальные суммы, разумеется, через подставных лиц, ведь он был и оставался гением банковской сферы, а это дорогого стоит.
   Толя понимал, что очередной экономической разрухи, которая вылилась в дефолт девяносто восьмого года уже не избежать, но уже в сентябре того же года он решил, что полностью готов потрясти омерзительную структуру Комитета. Первый удар пришелся по истинным разработчикам и организаторам дефолта, экономистам и банкирам, всего около пятнадцати человек. Фамилий их я уже не упомню, поскольку это были люди из тени, бывшие сотрудники одного научного института по разработке экономических кризисов, подвластного Комитету.
   – Ничего себе, есть такие научные институты?! – ошарашено спросил Платон.
   – Разумеется. Поверь, последние сто пятьдесят лет у нас в мире стихийно больше ничего не происходит. Любой кризис, война, революция, как культурная так и социалистическая, все это тщательным образом спланированные профессионалами акции, внедренные в жизнь с помощью денег. И на этот счет у Комитета существует сотни научных институтов, орденов и прочих организаций, неустанно трудящихся над поставленными задачами. Примером может служить Тавистокский научный институт – главный игрок внешней политики Комитета. Таким образом и у кризиса девяносто восьмого года были свои организаторы и исполнители, которые тем или иным образом убедили сторонников Ельцина объявить дефолт по внутреннему долгу. К сожалению, сам Борис Николаевич не смог предугадать последствий этого решения, и потом, насколько мне известно, рвал и метал, но было поздно. Меленков же отлично знал как последствия, так и имена разработчиков. Все они были жестоко убиты по приказу Соколова в течение недели. Операции осуществляли бойцы бывшей «Контры», поэтому никаких следов, разумеется, не осталось.
   Комитет был шокирован произошедшим, но не успел он предпринять какие-либо действия, как на весь мир прогремело убийство одного из важнейших членов Тавистокского института Джона Стенема, главного идеолога и разработчика крушения Советского Союза. Помимо прочих его талантов можно упомянуть, что он был женат на двоюродной сестре графа Генриха Алонсо из «черной венецианской аристократии», главного представителя семьи Оппенгеймеров в Западной Европе. Как видишь, Меленков решился поразить Комитет в самое сердце, чем болезненно ранил опасного зверя. В ответ на это молниеносно пришли в движение все разведслужбы мира, подконтрольные Комитету: британская Ми-6, разведка Ватикана, ЦРУ, военная разведка США, разведслужба Госдепартамента и даже самое секретное из всех разведуправлений США – «Управление национальной разведки» (УНР). О последней, между прочим, первое время не знал даже президент Трумэн, пока случайно на нее не наткнулся. Уинстон Черчиль, один из создателей УНР, после такого любопытства американского лидера пришел в ярость, поскольку всегда считал Трумэна «своим маленьким человеком», каждое действие которого контролировали и направляли масоны.
   Как УНР, так и британская Ми-6 официально не существуют, и до сих пор их ежегодный бюджет не известен правительствам США и Великобритании. Можно сказать, что это своеобразные СБГ, только более старые и опытные.
   И, тем не менее, на сей раз Соколов подготовился к войне капитально, просчитав все до мельчайших деталей. Пока современные Бонды пытались обнаружить предателя, он нанес ощутимый удар по многим организациям Комитета, располагавшихся на территории США при помощи бывшей советской военной базы Лурдес, расположенной на Кубе. Во времена СССР база Лурдес была крупнейшей шпионской организацией. Она в состоянии уловить даже самый слабый «искровой» сигнал, который излучается факсом или компьютером, причем расшифровка этого сигнала показывает все, что происходит в компьютере или передается по факсу. После развала СССР ее не ликвидировали, и в этом был самый большой промах Комитета. Последние несколько лет Лурдес наполняли тайные агенты СБГ, где экспериментировали новейшие компьютерные вирусы. Венцом их творения стал «С-213», настоящая тварь с определенной долей искусственного интеллекта, он даже не поражал, а просто уничтожал все известные антивирусные программы мира, стирая базы данных накопленной информации. «С-213» запустили в крупнейшие банковские, страховые, фармацевтические и нефтяные корпорации, подконтрольные Комитету, и даже в разведслужбы США. Меленков знал, что этим шагом раскроет себя, ведь после убийства организаторов дефолта и даже Джона Стенема ему удавалось оставаться в тени, даже помогать Комитету в поисках предателя, но он уже пошел ва-банк, и отступать было некуда.
   Между прочим, от «С-213» не ожидали того, что он на самом деле натворил, поскольку даже его создатели признавали, что программисты Комитета извернутся ужом, но быстро найдут противоядие. Те, однако, не обнаружили подобной прыти, и «С-213» в несколько часов искромсал ресурсы многих компаний, на которые его собственно и направляли. Больше всех пострадали Рокфеллеры, в меньшей степени – разведслужбы, у которых оказались самые сложные системы защиты. Между прочим, именно «Управление национальной разведки» (УНР) в итоге нашла способ побороть «С-213», тем самым оградив кормушки Комитета от еще большего урона. Но тем не менее, действия «С-213» обошлись Комитету более чем в двести пятьдесят миллиардов долларов, чуть меньше того, что Якоб Шифф потратил на революцию 1917 года в России.
   – Ничего себе! – присвистнул Платон. – Такой урон не замедлил бы сказаться на экономике страны!
   – Совершенно верно, но не в этом случае. Комитет смог покрыть убыток за счет легализации огромного объема наркодолларов, до поры до времени лежащих на золотых счетах в Швейцарии.
   – В Швейцарии?
   – Ну да, не в Зимбабве же, чему ты удивляешься? Швейцария была и остается мировым сейфом, в большей степени подконтрольным Комитету, поэтому ей никогда и не требовалась регулярная армия, даже когда Гитлер гостил по соседству.
   – Во дела, – покачал головой Платон. – Что ж это получается, у них целое состояние от продажи наркотиков накоплено?
   – Ты даже не представляешь себе какое. При желании Комитет мог бы вытащить американскую экономику из кризиса в считанные сроки, но зачем напрягаться, если он сам ее в этот кризис и втащил? Но не торопись с вопросами, Платон, мы вернемся к этой теме.
   – Хорошо, – согласился тот, – но почему наркотики? Если я все правильно понимаю, Комитет обладает властью делать деньги абсолютно на всем!
   – Глупый вопрос, поскольку ни одна сфера бизнеса не приносит столько денег, как продажа наркотиков, а если это налажено в мировом масштабе, то и говорить нечего. Комитет изначально, можно сказать, родился на наркотиках. Ты прекрасно помнишь о Британской Ост-Индской компании, созданной в начале семнадцатого века. Она была крупнейшей транснациональной корпорацией, если выражаться сегодняшним языком, и имела поддержку королевской семьи. Официально БОИК занималась продажей чая, хотя на самом деле свои баснословные богатства нажила путем продажи опиума, которые выращивали на полях Индии. Ее методы внедрения наркотиков в среду простого люда поистине изощренны. Взять, например, всю ту же Индию, где прежде было налажено выращивание хлопка в огромных масштабах. Что делает БОИК? Она скупает этот хлопок задарма в США у южан, и по таким же ценам выбрасывает на рынок Индии. Разумеется, индусы быстро банкротятся, поскольку не в состоянии выдержать такую конкуренцию, и народ толпами не только начинает курить проклятый опиум, чтобы хоть как-то скрасить свое отчаяние, но и идет работать на тех же плантациях по выращиванию опиума, чтобы на этот опиум, собственно, заработать. Одно время опиум ввозили и в Англию на чайных клиперах БОИК, так сказать, для пробы, но английские крестьяне и так называемые «низшие классы» оказались крепкими орешками, и эксперимент с пробным маркетингом закончился полным провалом. Однако, руководители Британской Ост-Индской компании не отчаивались, продолжая искать золотой рынок сбыта, пока не наткнулись на Китай! Это был истинный подарок судьбы, хоть и проклятый жизнью. Китайцы скуривались просто толпами, что в итоге стало просто национальной трагедией, приведшей к Опиумным войнам с Англией. А как все хорошо начиналось! БОИК профинансировала создание «Китайской внутренней миссии», которая внешне представляла собой безобидное общество христианских миссионеров. Через нее-то и наводнили Китай проклятым опиумом. Причем, даже сейчас, в наше время, при анализе сотен противоречивых документов, сложно сказать, откуда в Китае вообще появилось такое количество наркоманов! И это не спроста – индо-британская торговля опиумом в Китае была одним из самых строгих секретов, вокруг которого выросли пустые легенды и сказки о «сокровищах Индии», о беззаветной храбрости британской армии во славу «Империи», так хорошо описанные Киплингом, а также сказки о чайных клиперах, мчащихся через океаны с грузом китайского чая для гостиных высшего общества викторианской Англии.
   – Да уж, – вздохнул Платон, почесывая свою голову и сильно ероша волосы, отчего те превратились просто в безумный и беспорядочный пучок. – После всего услышанного за эту ночь, мне больше всего завтра захочется, чтобы это был просто плохой сон. Но причем здесь Ост-индская компания? Это ж когда было-то!
   – Очень давно, – согласилась Алмазова, – но, к сожалению, за последние несколько сотен лет мало что изменилось в вопросах золотой наркоторговли, разве что теперь она имеет гораздо больший размах и даже конкурентов, и власти Китая уже не просто смотрят на все происходящее, истекая жадной слюной, а давно залезли своей лапой в этот золотой пирог, деля его с Комитетом, разумеется, по обоюдной договоренности. А Ост-индскую компанию я упомянула потому, что та управлялась Советом трехсот, члены которого и их потомки надежно заседают в нынешнем Комитете. Такой вот простой и трагический расклад.
   – Простой и трагический, – задумчиво повторил Платон. – А каких конкурентов ты имеешь в виду?
   – Главный конкурент золотого треугольника (географическая зона в горах на стыке границ трех государств: Тайланд, Мьянма и Лаос, где выращивают мак) на сегодняшний день – это золотой полумесяц (Иран, Пакистан, Ливан, Афганистан и Турция), который вот уже двадцать лет как опережает треугольник по объемам выращивания и сбыта наркотиков. Проклятая победа, стоящая миллионы человеческих жизней, ничего не скажешь. Разумеется, Комитет имеет свою долю в полумесяце, но большая часть доходов контролируется королями и эмирами арабского мира, что и понятно. Золотой треугольник же на сегодняшний день Комитет делит только с Китаем, ведь центр торговли наркотиками плотно расположился в Гонконге, и контролируется крупнейшими банками мира, такими, как «Гонконг энд Шанхай банкинг корпорейшн» (HSBC) с филиалом в Лондоне. Китайцы, кстати, уже давно не доверяют американской валюте при сбыте крупных партий наркоты, и берут исключительно золотом, поэтому в 1977 году Банк Китая и смог выбросить на рынок восемьдесят тонн золота по демпинговым ценам, повергнув в шок всех экспертов и аналитиков рынка. Все удивлялись и говорили: «Как такое произошло? Откуда у Китая столько золота!». Даже сейчас, если хочешь узнать цену золота, поинтересуйся, какова цена опиума на рынке Гонконга, не ошибешься.
   – Намотаю на ус, – усмехнулся Платон. – Только мне не совсем понятно, к чему здесь привлекать крупнейшие банки, если денег от продажи и так выше крыши.
   – Не все так просто, как ты думаешь, на самом деле, чтобы разобрать вопрос, каким образом банки с безупречной репутацией оказываются втянутыми в эту клоаку, можно написать целую книгу. Но если в двух словах, то одним из способов участия банков является финансирование компаний, производящих и импортирующих химикаты, необходимые для переработки опиума в героин. Примером может служить компания «STARPAIBUL» – главный поставщик уксусного ангидрида для золотого треугольника и золотого полумесяца. Что такое уксусный ангидрид, я надеюсь, объяснять не надо?
   Платон лишь покачал головой и развел руками.
   – Это главный прекурсор в производстве героина и других наркотиков опиумной группы, – продолжила Алмазова, – поэтому в некоторых странах, в том числе и в России, его оборот законодательно ограничен. А теперь ненадолго отложим тему наркотиков и вернемся к событиям начала 1999 года, когда Меленкову удалось нанести ощутимый удар по финансам Комитета, чего тот не прощал никому и никогда. Разумеется, причастность СБГ к созданию вируса «С-213» скрыть было практически невозможно, хотя Соколов и пытался, но агенты разведслужб США и Великобритании, подвластные Комитету, на сей раз не сплоховали. Меленков этого ожидал, и даже не пытался теперь перекинуть след в другую сторону. Сам понимаешь, Комитет назначил за его голову самую высшую награду и поднял лучших в мире киллеров, членов «Европейского бюро убийств». Ты когда-нибудь слышал о таком?
   – Нет, но смотрел один из фильмов бондианы, где эта организация упоминалась.
   – Да, есть такой, – согласилась Алмазова. – Не зря бондиана финансируется компаниями, подконтрольными Комитету, ведь если хочешь что-то спрятать, положи на виду у всех! Старый проверенный способ, поэтому большинство из тех невероятных организаций, так или иначе упомянутых в бондиане – реальны. Помимо «Бюро убийств» на поиски кинулись и лучшие секретные агенты мира. Итак, началась настоящая охота на Меленкова, практически война, унесшая немало случайных жертв. Три его шикарные квартиры в Москве были взорваны в один день, погибла прислуга и несколько соседей. Этот поступок показывает традиционную бесчеловечность и мстительно Комитета, поскольку его разведка не могла не знать, что Меленкова в Москве уже нет. Практически сразу после вирусной атаки с базы Лурдес, мы покинули столицу, укрывшись на военной базе «Сокол» в Алтае, где в течение четырех месяцев Толя через Соколова управлял происходящими событиями в России, и в частности в Москве. Саша, кстати, тогда не покидал столицу, держа контроль над политическими силами страны, сцена которых уже пополнялась новыми игроками, составляющими нашу сегодняшнюю власть. Плюс ко всему нельзя было растерять и поддержку олигархов, которые по большей части боялись и ненавидели Меленкова, правда, уже тогда понимали, что предсказать исход противостояния с всемогущим Комитетом сложно. Соколова не раз пытались убить, а порою попытки подобного рода и вовсе происходили через день, но наемники тогда еще не знали всю силу Александра, а также возможности членов бывшего отряда «Контра», половина которых сопровождала Соколова повсюду. Комитет, кстати, на тот момент имел довольно смутное представление о «Службе безопасности Голиафа», которая к тому времени уже весьма поднаторела и во внешней разведке. Примерно через пару месяцев, осознав, что уже не в состоянии держать прежний контроль над Россией, Комитет пришел в неописуемую ярость, которую ежедневно умножала неизвестность о месторасположении Меленкова. Самая большая победа Соколова состояла в том, что он смог не допустить проникновения в СБГ иностранных разведчиков, тем самым предотвратив утечку информации. Тогда члены Комитета решили, что раз уничтожение Меленкова немного откладывается, надо уничтожить его репутацию и обвинить даже в таких грехах, которые он при всем желании не смог бы совершить, я имею в виду ту оргию, которую он якобы устроил с двумя несовершеннолетними мальчиками на борту своей яхты в Монако. И это была лишь верхушка айсберга, далеко не самая страшная. Пользуясь всеобщей неразберихой, в сентябре Комитет профинансировал серию терактов в Москве, Буйнакске и Волгодонске. Разумеется, ты помнишь бесчеловечные взрывы жилых домов. Соколову удалось найти и уничтожить исполнителей, которые подорвали дома в Москве, но это небольшое облегчение для погибших людей. Меленкова продолжили истерично громить в западной прессе, уже вешая и теракты, и все разгоравшийся очередной конфликт в Чечне, который сами и финансировали. В общем, дело было хуже некуда.
   – Ничего не могу понять, – признался Платон, – я никогда не слышал о том, чтобы против Меленкова шла такая информационная кампания.
   – В этом опять заслуга Соколова, – сказала Алмазова. — Сразу после того, как вся эта истерика началась, были заблокированы все российские сервера, и интернет сразу удалось изолировать от западного мира. Сложнее было с телевидением и радио. Соколову пришлось пойти на крайние меры и пригрозить телемагнатам, что если хоть капля этого дерьма просочиться на телеканалы – разорвет на куски. Мера, как ты видишь, подействовала. Сразу после сентябрьских событий Меленков вернулся в Москву, поскольку ситуация уже накалилась до предела, и держать контроль из Алтая дальше было нельзя. Примерно через месяц об этом пронюхали ищейки Комитета, и я уже, если признаться честно, не могу припомнить, сколько покушений на его жизнь было осуществлено за последующие два месяца, вплоть до того случая на заправке, когда вмешался ты и схватил его пулю. Бойцы бывшей «Контры» полным составом сопровождали его повсюду, даже спали в одной комнате.
   Соколов, тем временем, готовил ответный удар. Внешней разведке СБГ удалось напасть на след крупнейшей поставки наркотиков – целый караван, доверху наполненный опиумом, отходил от берегов Гонконга до Аляски, где уже была создана новая лаборатория по переработке опиума в героин. Комитет планировал расширять американский рынок, где по большей части пока господствовал кокаин. Караван отходил 15 февраля 2000 года, и больше двух месяцев Соколов готовил план-перехват при помощи сил Тихоокеанского флота. Нужно было быть крайне осторожным, ведь путь движения каравана не затрагивал территорию России, но проходил не так далеко от района Охотского моря. Эта был не единственный контрудар по врагам. В середине декабря Соколов провел горячую вылазку и ликвидировал террористическую базу, базировавшуюся в Саудовской Аравии, которая планировала теракты гораздо большего масштаба в Москве, чем просто взрывы домов и убийство Меленкова. Эта была крайне опасная операция, в которой принимала участие и бывшая «Контра». Меленкова на пару дней оставили с другой охраной, но, как ты смог убедиться, она плохо справилась со своей задачей. Будь на ее месте «Контра», тебе бы не пришлось ловить чужую пулю.
   – Возможно, – согласился Платон. – Но в таком случае я бы сейчас не сидел здесь и не говорил с тобой.
   – Твоя правда. Но это было последнее покушение на Меленкова. К концу года ему удалось взять под контроль ситуацию и убрать, наконец, Ельцина, который к тому времени был уже очень плох. Часть олигархов смирилась с присутствием Толи, другая в скором времени покинула страну и обосновалась в основном в Лондоне, поближе к Комитету. Потихоньку, с большим хрустом, но дело хоть как-то двинулось. В январе 2000-го одному из агентов СБГ удалось добыть список наемных убийц, состоявших в «Европейском Бюро Убийств», правда, удалось ему это ценой собственной жизни, но дело того стоило. Соколов поручил их уничтожение бойцам бывшей «Контры», поскольку лучше них не справился бы никто, но на сей раз он лично не покидал Меленкова и следовал за ним попятам. С каждым днем Комитет все больше осознавал, как сильно СБГ продвинулась во внешней разведке, и насколько серьезно ускользает возможность быстро расправиться с Меленковым, у которого, между прочим, был уже контроль над ядерным вооружением России, поэтому открытая война исключалась. Уж и не знаю, чем бы могло закончиться это противостояние, если бы в середине февраля Соколову не удалось блокировать идущий караван с наркотиками. Дело в том, что судна шли под знаком одной из самых уважаемых фармацевтических корпораций Америки, работающих на Комитет. Меленков заранее подготовил ответную информационную войну, зная, что это сотрет корпорацию в порошок. Журналисты ждали лишь сигнала. Сразу после захвата он потребовал от членов Комитета организовать личную встречу для переговоров.
   Наконец-то обе стороны осознали, что эта борьба не приведет ни к чему хорошему. Мы прибыли на живописный остров в Тихом океане, принадлежавший семье Оппенгеймеров, где в течение нескольких дней шла война не на жизнь, правда, уже без оружия. Меленков убеждал Комитет отказаться от мести, поскольку в противном случае это привело бы к ослаблению каждой из сторон, что в случае растущей опасности с Ближнего Востока и Китая допустить никак нельзя. Да, Меленкову было прекрасно известно, как недолюбливают Комитет хозяева золотого полумесяца, и как сам Комитет все больше изнемогает оттого, что половину прибыли золотого треугольника приходиться отдавать китайцам, у которых, в свою очередь, растет ответная, весьма оправданная жадность. Со своей же стороны Меленков предлагал забыть прежние обиды и, объединив усилия, со временем дать отпор набирающим силу противникам, поскольку сам недолюбливал ни китайцев, ни арабов. Члены Комитета, богатейшие люди планеты, долго не давали конкретного ответа, поскольку прощать того, что сделал Меленков было никак нельзя, и мы собирались уже покидать остров с целью продолжить дальнейшее противостояние. Все решилось под нажимом Дэвида Рокфеллера, который убедил собратьев прекратить эту войну. Он прекрасно понимал, насколько осведомлен Меленков в делах Комитета, какой он гений всего, что касается денег, и какую экономическую катастрофу может он организовать, используя русские ресурсы, если окажется загнанным в угол. С другой стороны Рокфеллер призывал обязательно расправиться с Меленковым, как только подвернется подходящее время, но это было уже после и в узком кругу. Тогда же нам удалось победить. Было составлено негласное соглашение между Комитетом и Меленковым, по которому Толя единолично управлял политикой России, но только не предпринимал бы ничего, что могло навредить впредь «общему делу». Большой интерес для Комитета представляла и СБГ, которую тот потребовал по факту объединить с британской Ми-6. Меленков не стал противиться, ведь из этого предложения было ясно, что в ближайшие годы его жизнь будет вне опасности. Разумеется, он ничего не скажет про бывшую «Контру», которую должен был уничтожить еще десять лет назад, дабы не травить без того побитого зверя. Со своей стороны Комитет обязался восстановить добрую репутацию Меленкова в мире, что сделал поистине ювелирно, и помочь тому сосредоточить в своих руках основные рычаги промышленности России. Остальную историю ты уже знаешь более подробно, поскольку рождение и развитие «Голиафа» сопровождал неустанно.
   – Это что же получается, все хорошо, что хорошо кончается? – спросил Платон.
   – Не совсем, назвать это концом язык не поворачивается, скорее небольшой передышкой, ведь Меленков отлично знал, что как только Комитету удастся разобраться с нарастающими проблемами – ему несдобровать. Его уже никогда не простят, пусть даже он поднесет им мировое господство на блюдечке. В этом суть членов Комитета, даже через десятки лет их жажда мести не утихнет, но в ближайшее годы им необходим Меленков и поддержка России, без которых провести последнюю войну за мир будет крайне затруднительно. Как я уже говорила, Толя все это знал, блестящий аналитик, он уже тогда пытался не только предугадать исход предстоящей войны, но и разработать тактику своего поведения после нее, ведь он и Комитет – это двое на спине Боливара, а Боливар, как известно, двоих не вынесет. Самым поганым во всей этой ситуации то, что Толя был, по большому счету, один, а Комитет наполняли представители более четырехсот семейств самой разной масти, от банкиров и политиков до венценосных монархов, которые опутывали своей властью Великобританию и США, а также страны Западной Европы. Россия же и так дышала на ладан от последнего десятилетия, и явно была не готова к очередному мировому противостоянию. Дни и ночи напролет Меленков проводил над разработкой того, что в будущем превратилось в корпорацию «Голиаф». Соколов трудился не меньше, но в сфере обороны. Военная база «Сокол» до сих пор оставалась неизвестной для Комитета, и этот факт весьма обнадеживал. Такое было возможно только на бескрайных просторах великой России. Формально в стране и в дальнейшем шла деградация и упадок военных сил, да и на деле по большей части так оно и происходило, но Соколов много сил и энергии потратил на то, чтобы база «Сокол» в наше время возросла более чем в десять раз. На сегодняшний день это главная ударная сила страны, хорошо оснащенная и обученная, где нет места испорченной молодежи, представителям которой по тем или иным причинам не удалось откосить от армии. Там служат люди, завербованные СБГ, у которых нет ничего за плечами – ни дома, ни родни, полная пустота, и дороги назад у них тоже уже нет.
   – Даже по старости? – спонтанно спросил Платон, которого этого вопрос на самом деле волновал меньше всего.
   – Боюсь, они не успеют состариться, – еле слышно, почти шепотом ответила Алмазова, – военная база «Сокол» рассчитана только на определенную миссию, точнее, на несколько, после чего те, кто останется жив, будут вознаграждены сполна, и дальше сами будут решать свою судьбу. Но таких останется немного.
   – Анастасия Викторовна…
   – Настя.
   – Настя, – робко продолжил Платон, до которого уже начало доходить одно страшное, вытекающее из анализа услышанного за эту ночь, обстоятельство. – О какой войне, прости, ты говоришь сейчас?
   Алмазова долго молчала, наверняка, тоже осторожно взвешивая последующие слова. Платон весь извелся, даже заерзал на сиденье, но повторить свой вопрос не решался. Когда же, наконец, из динамиков донесся тихий, но одновременно тревожный голос, он и вовсе подскочил на месте.
   – Прости, мне тоже очень нелегко от происходящего. Ты еще толком ничего не понял, а я уже сожалею, что вообще начала этот разговор, хотя в душе и понимаю, что иначе было никак. Но все же прежде чем я выложу тебе последние карты, позволь вернуться немного назад, обещаю, это в последний раз! Я должна поделиться с тобой, быть может, даже спросить совета, поскольку сама до сих пор не поняла, что же все-таки произошло с Толей, и почему я оказалась мертва!
   – А при чем здесь…
   – Не перебивай! – почти вскричала Настя, – пожалуйста, Платончик! Ты все узнаешь уже скоро, наберись терпения! Как я уже говорила, тогда, в 2000-м, нам удалось выиграть небольшую передышку в борьбе с Комитетом, и даже объединить свои силы для достижения общей цели, плодами которой довольствоваться будет лишь один.
   «Голиаф» развивался безумными темпами, как не развивалась еще ни одна корпорация в мире, а все потому, что Меленков вновь получил доступ в бездонные недра Комитета.
   А ты представляешь себе, насколько сильно может покалечить – да-да, именно покалечить, а не изменить и тем более не преобразить – человека осознание того, что теперь он может практически зажигать и гасить звезды! Я бы никогда не подумала, что подобное может случиться с Меленковым. Возможно, я и сейчас ошибаюсь, возможно, это просто догадки несчастной женщины, лишенной всего. Ладно хоть, что мое сердце осталось вместе с телом, иначе я точно почувствовала бы сейчас, как оно разбилось вдребезги.
   – Настя…
   – Молчи! Молчи Платон, прошу тебя! Давай забудем сейчас обо мне, и переключимся полностью на факты. Меленков изменился, в конце концов, его тоже можно понять, ведь он не робот бездушный какой, нет, нисколько, он такой же человек из плоти и крови, но на плечи которого судьба положила такой груз, который любого другого раздавил бы в один миг, а Толю только покалечил! Точнее – душу, душу его покалечил! Я уж и не знаю, как это еще объяснить, – она говорила неровно, довольно сбивчиво, чего еще не случалось за долгий разговор. Платону даже казалось, что в перерывах Настя тяжело дышит, хотя конечно, это было невозможно, и никакой отдышки динамики не доносили. – Толя всегда говорил мне, что Комитет необходимо уничтожить, иначе существующему миру придет конец, иначе мир превратиться в арену довольствий для избранных людей, другие же, развращенные и обезумившие вконец от пропаганды секса и наркотиков, останутся лишь обслуживающим персоналом, понятие же человека вообще сотрется, как исчезнет и закон. И еще много-много ужасов я наслышалась от него про Комитет, большинство из которых уже успела тебе поведать за сегодняшнюю ночь. Но Толя либо не замечал, либо не особо хотел замечать, как эта борьба высасывает из него все соки и превращает в бездушного монстра, который налитыми кровью глазами смотрит лишь на Комитет, и готов повергнуть в прах хоть целый мир, лишь бы уничтожить проклятого врага. Цель для него стала оправдывать все средства, а я, проклятая дура, вовремя этого не заметила! Бог послал меня к Меленкову всегда поддерживать, помогать, а если потребуется, отвратить от неверного пути, но я не справилась, нет мне прощенья! Нет, я конечно же вмешалась, но было уже поздно, поэтому Толя и не стал терпеть более моего присутствия…
   – Анастасия Викторовна! – в ужасе вскричал Платон, которого ошпарили последние слова так, словно на голову вылили чайник кипятка.
   – Не перебивай и терпи! – закричала Настя в ответ. – Терпи и крепись! Да, это Меленков приказал убить меня, наш дорогой Анатолий Петрович, которого мы все безумно любим!
   – Меленков! – выпалил Платон, словно пробовал на языке новое, незнакомое прежде слово.
   – Меленков, – повторила за ним Настя, но уже более спокойно. – Дорогой, бесценный Толя Меленков, любовь всей моей жизни, выдающийся экономист, сильный политик, харизматичный лидер, редкой души и силы человек, а еще создатель и разработчик мирового финансового кризиса, который явился лишь прологом к осуществлению чудовищного плана, цель которого сотрясти и перекроить действующий мировой порядок, уничтожив при этом всех возможных конкурентов за мировое господство.
   Платон хотел что-либо прокричать, но не смог, лишь беспорядочный хрип вырвался из горла. Он отчаянно замахал руками, словно пытался отбиться от поступающих слов из динамика, которые словно гвозди больно входили в его голову.
   – Этот невероятный по продуманности план, родившийся в голове Меленкова, – безжалостно продолжала Настя, словно и не видела его терзаний, – состоит из трех частей, первая из которых уже успешно внедрена в жизнь. Уже через несколько месяцев начнет осуществляться вторая фаза, которая приведет мир к войне и катастрофе. Но мы с тобой, и даже большей частью – ты, слышишь меня, ты, Платон, ты должен не позволить ей начаться! ТЫ ДОЛЖЕН ОСТАНОВИТЬ ЭТУ ВОЙНУ!
   Алмазова понимала, что, соблюдая осторожный и плавный темп всего своего рассказа, в конце концов не выдержит и выпалит остатки залпом. Она также понимала, что в любом случае и при любом подходе приведет Самсонова в состояние шока, но, тем не менее, она сильно удивилась, когда после последних слов Платон молнией рванулся к двери, выскочил из машины и, сломя голову помчался к дому. Наверное, это привело и ее в определенный шок.

Глава 7

   Совершенно не помня себя, Платон очутился в собственном доме посреди каминного зала и застыл как вкопанный. Не прошло и секунды, как в очередной раз за этот сумасшедший вечер что-то щелкнуло в голове, и он, в очередной раз не раздумывая, кинулся в сторону бассейна, в который рухнул в полном одеянии. Холодная вода окутала тело, правда немного непривычно, поскольку в одежде Платон еще никогда не купался. В голове даже мелькнуло, что это очень неплохой, и даже приятный опыт. Еще в голове мелькнула мысль, что можно попрощаться с новеньким айфоном, который, наверное, надо было выложить на скамейку перед прыжком. Неуклюже вскарабкавшись на край бассейна, Платон слез на холодный кафель, на котором растянулся во весь рост.
   ТЫ ДОЛЖЕН ОСТАНОВИТЬ ЭТУ ВОЙНУ…
   Разумеется, он сразу вспомнил отца и те сны, что приходили к нему вот уже долгие годы. Вспомнил мгновенно, еще даже до того, как Алмазова проговорила эту фразу до конца. Разумеется, ему не показалось это простой случайностью. Немного подумав, Платон устыдился своего непонятного бегства и даже немного покраснел. Это сумасшествие. Голова перегрелась. Случился маленький приступ безумия. Непонятно почему, но Платон вдруг вспомнил, как после двадцатого съезда КПСС, посвященного разоблачению культа личности Сталина, людей вывозили на скорой с обмороками. Теперь он понял почему. Как легко можно помутить разум простыми словами. Чудно. Наверное, глухие люди гораздо более защищенные в этом смысле, чем все остальные. А слепые, вдобавок ко всему, не могут видеть, какие жестокости творятся в этом мире. Но если так далее идти, то самые счастливые люди не должны видеть, слышать, и даже понимать, ведь в этом случае абсолютно ничего не может повлиять на их душу и покалечить ее. Платон невольно перекрестился и понял, какой бред сейчас твориться в голове. Мысли летали беспорядочно и порой никак не сочетались друг с другом. Правда одна, самая назойливая и больная мысль сильно опережала все остальные, постоянно их перекрывала, заслоняла собою и даже словно старалась удариться о кору головного мозга. Платон либо продолжал сходить с ума, либо действительно ощущал отдаленные удары в мозгу. Эту мысль звали Меленков Анатолий Петрович.
   Платон продолжал лежать на холодном кафеле, чувствуя, как сердце отчаянно стучит в груди. Немного погодя он все же встал и отправился в душ, предварительно опустошив оставшуюся после обеда бутылку виски. Спиртное слегка обожгло горло, но очень отдаленно, практически незаметно. Наскоро помывшись, Платон переоделся в новый спортивный костюм, подарок Соколова на какой-то праздник, машинально съел два бутерброда, непонятно с каких времен завалявшихся в холодильнике, и вышел на улицу. Холодный воздух подействовал отрезвляюще. Стало немного легче. Анастасия Викторовна, или просто красный мерседес – стояла? стояли? – был на месте. В очередной раз Платон подумал, что лучше бы это был просто кошмарный сон, а не чудовищная реальность, которая за несколько часов перевернула всю его жизнь. Да, он понимал, что произошло внутри нечто такое, что не даст ему больше возможности жить так, как он жил раньше. Все еще пытаясь внушить себе иллюзию, что его роль во всей этой волшебной истории ничтожна мала, Платон отчаянно отгонял от себя мысли о том, будто бы на него хотят взвалить непомерный груз ответственности за тысячи других жизней.
   «Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Эта ноша для меня непосильна! Да и как я, черт возьми, могу остановить какую-то войну!?»
   Дверь машины, как и прошлый раз, приветливо распахнулась, пуская его в тепло салона.
   – Ты как? – тревожно спросила Алмазова. – Жить будешь? Как голова? Я смотрю, переодеться уже успел.
   Платон машинально махнул три раза и рассказал историю своих снов, словно пытаясь оправдаться за свое постыдное бегство.
   – Обалдеть! – только и сказала Анастасия Викторовна. – Никогда бы не подумала! Это что же получается, Некто еще восемь лет назад знал, что произойдет сегодня?
   – Ты о Боге?
   – Нет блин, о деде морозе, конечно о Боге! Если честно, то никогда раньше я не думала о нем столько, как сейчас. Наверное это все потому, что ни одна из действующих религий или учений никогда не устраивали меня и не утоляли потребностей души. Правда нет, ближе всего мне подходило конфуцианство, но я не хочу сейчас об этом рассуждать. Ты посмотри на меня и подумай, как такое могло получиться вообще?! Как только возникает свободная минута, только и думаю об этом. А тут еще ты со своими снами! Платон, ты ничего не хочешь сказать?
   – Нет. Я сам в глубоком шоке. Чувствую себя просто пешкой на чьей-то могущественной доске.
   – Возможно, но тогда я буду слон, – усмехнулась Алмазова. – Про шахматную доску ты хорошо заметил, ведь следующий ход должен быть за нами. Ты ведь со мной, а Платон? Ты поможешь мне?
   Платон вздрогнул.
   «Ну вот, опять».
   Он как старался отгонял мысли о том, в чем же будет заключаться его возможная помощь, но уже заочно предчувствовал, что это будет непосильная для него ноша, и хуже того, отказаться от нее он тоже не сможет.
   Понимая свою обреченность и то, какую злую шутку с ним сыграла судьба, больше всего Платон хотел сейчас оказаться далеко-далеко отсюда, где-нибудь в холодной Сибири, где и состариться вдали от мира, но уже слишком поздно.
   – Что… я… должен… делать, – выдавил он из себя и после слов Алмазовой почувствовал облегчение, словно топор палача отвели ненадолго в сторону.
   – Ты погоди, не спеши. Самое главное для меня понять, что ты со мной. А прежде чем перейти к делу, ты должен понимать, какая каша мирового масштаба сейчас заварена. Про мировой финансовый кризис слышал? Анатолий Меленков. Молодцы, похлопайте ручками, – сказала Алмазова словно в пустоту, обращаясь к невидимой публике. Наверное, подумал Платон, тоже утомилась, не железная ведь… хотя, как сказать. – Но так вот, мировой финансовый кризис, или простая афера, финансовая пирамида, в которую были вовлечены целые правительства и первые лица государств, а главное, интересы финансовых королей мира. Задача проста – ввергнуть мир в хаос, оставить ненадолго терроризм, который уже порядком поднадоел всем, и вселить в миллионы людей страх гораздо больший чем смерть – страх остаться на краю нищеты.
   – Гораздо больший, чем смерть? Сомневаюсь.
   – А ты не сомневайся. Когда человек умирает, ему становиться уже все равно, а вот жить посреди разрухи да еще как на бомбе замедленного действия, это друг мой, гораздо страшнее. Страх вообще одно из самых поганых чувств, созданных природой. Я всегда ненавидела страх, ведь он сжимает сердце невидимыми тисками, парализует разум, сбивает мысли. Разумеется, порой он спасает человеку жизнь, но я все равно ненавижу страх. Когда он поселиться в человеке, или даже в группе людей, это еще не так опасно, но когда страх распахнет свои объятия над целым народом и даже миром, то превратит всех людей в послушное стадо овец, которым управлять грамотному пастуху будет несложно. Терроризм, между прочим, был создан на деньги все тех же финансовых королей именно для этой цели. Но не будем сейчас о нем. Зачем пришлось творить то, что стало мировым финансовым кризисом? Чтобы под его завесой провести в жизнь более страшные мировые катаклизмы, которые обезумившие от кризиса люди приняли бы с большей легкостью, чем на ясную голову. Хаос, им нужен огромный хаос! Подумай, чего не хватает Комитету для полного господства над миром? Что стоит у него перед глазами и больно слепит взгляд, словно красная тряпка для быка?
   – Арабский мир? Золотой полумесяц?
   – Совершенно верно. Правда ты забыл про главного противника – Китай. Народ, живущий в коммунистическом режиме, весьма крепкий орешек, что показала история СССР.
   – Да, но ты же сама говорила, с какой легкостью СССР развалил Комитет, когда это потребовалось? – возразил Платон.
   – Было дело, – согласилась Алмазова. — К сожалению для Комитета, к счастью для нас, с Китаем этот фокус не пройдет, по крайней мере сейчас, ведь музыку заказывает тот, кто имеет власть, а нынешняя власть в Китае далеко не спешит плясать под дудку Комитета. Вот если бы удалось китайского Горбачева отыскать, а за ним еще и ускоглазого Ельцина поставить, то была бы другая песня. Более того, денег у Китая сейчас достаточно, военные силы в порядке, разведка работает хорошо.
   – Так что же нужно делать?
   – Валить экономику. Нужно бить по экономике, загнать китайского хищника в такой угол, чтобы тот был вынужден вытащить когти.
   – Каким образом? Коммунистическая экономика гораздо сильнее капиталистической.
   – Совершенно верно. Но ты не забывай, что есть еще и экономика мировая, которая по прежнему пляшет под ритмы колебания американского доллара, будь он проклят. Ты в курсе, что сегодняшний доллар ни что иное, как простая бумажка, ведь он не гарантирован золотым резервом США и не поддерживается им?
   – Да, я слышал об этом. Случись что завтра с долларом, и некому даже будет предъявить претензии.
   – Правильно мыслишь, – похвалила Алмазова. – Предъявить претензии формально будет некому, хотя итак понятно что весь мир будет таращиться на США. Если взять теоретическую возможность, что американская валюта рухнет, обесцениться, превратиться в прах, что будет?
   – Катастрофа, по сравнению с которой мировой финансовый кризис будет выглядеть безобидным котенком. Но это только если с долларом произойдет то, что произошло с рублем в 1998-м году, ведь нельзя просто так взять и отменить без причин мировую валюту.
   – А ее не надо отменять, достаточно лишь обесценить, вызвать гиперинфляцию, загнать правительство США в такой угол, чтобы оно было вынуждено объявить себя банкротом. Дефолт, совершенно верно, США должны будут объявить дефолт по внутреннему и внешнему долгам, как это сделал некогда Ельцин. И тогда начнётся третья мировая война, бойня такого масштаба, которую еще не знал мир.
   – Почему сразу война?
   – Посуди сам, – строго сказала Алмазова, – арабский мир доверху накачен нефтедолларами, практически вся мировая наркоторговля и просто торговля, в конце концов, необъятный внешний долг США, который всему миру должен столько, что и представить страшно. А тут бац, и доллар пал. Никто такого не простит никогда, а если вдруг и не начнётся война, то Комитет ее быстро сотворит. Меньше всего от падения доллара, правда, пострадает Китай, не зря мандарины не доверяют американской валюте, продавая свой героин за чистое золото, но ведь и драгоценный металл не вечен. Запомни Платон, имея нужные рычаги можно при желании менять мировые цены на все, что угодно. У Комитета достаточно таких рычагов, и с поддержкой Меленкова и России они могут сотрясти мир до основания. Возвращаясь к Китаю, можно сказать, что он не так уж независим от мировой экономики, в конце концов, его экспорт уже переполнил половину мира, кто же откажется от самого дешевого сырья, который бедные китайцы ежедневно создают, но если у стран импортеров вдруг закончатся деньги и на эти дешевые товары, то и Китай заметно ослабнет. Разумеется, ничто так не сокрушит его, как падение цен на золото, но все же.
   – Ты сказала, что китайского хищника будут загонять в угол, пока он не покажет когти. Комитет хочет выставить Китай агрессором? Но зачем? В конце концов, китайцам по большому счету положить на то, кто агрессор, если начнется война.
   – Китайцам положить, а вот остальному человечеству – нет. Запомни Платон, испокон веков истинный агрессор изощрялся над тем, как бы выставить свое нападение мирными и гуманными целями. Помнишь юморной плакат с Джорджем Бушем, над которым пролетают боевые самолеты – «Вы не верите в демократию? Тогда мы летим к вам!». Еще со времен Греции, которые не могли просто так без причины пойти на троянцев, нужен был повод. Наполеон искал повод своего нападения на Россию. Бисмарк не мог просто так пойти и в очередной раз разграбить Париж. Гитлер старался доказать, что был просто вынужден пойти на восточных варваров, и еще тысячи примеров. Комитет, как организация, является самой, что ни на есть лживой мировой структурой, которая жмет педали стерильного фашизма – как выразился однажды Александр Александрович Зиновьев о ситуации в Югославии – тогда, когда это необходимо, и умело находя виновников даже там, где их нет. Взорвали Башни Близнецы, пожалуйста, быстро слепили невероятную историю о безумных арабах, захвативших самолеты.
   – Башни Близнецы? Комитет?! – ахнул Платон. – Да как же это, я же сам видел, как самолеты врезались в них!
   – Самолеты, конечно, врезались, – подтвердила Анастасия Викторовна, — вот только ты ударом самолета ни одну башню в Москва-Сити даже не обвалишь. Это же монолит, Платон! Ты же продавал недвижимость когда-то, неужели строительных норм не касался вообще? Подорвать такие здания снаружи чрезвычайно сложно, даже самолетами, это надо делать изнутри, и только изнутри. А если смотреть на кадры, где Башни падают со скоростью свободного падения, то и вовсе к гадалке не надо ходить – любой прораб тебе скажет, что так сносят здания, взрывая изнутри.
   Платон хотел что-то сказать, но слова так и застряли в горле. Пару минут он смотрел невидящим взглядом в окно, пока не пришел в себя от потрясения.
   – Башни Близнецы. Тысячи невинных жизней. Зачем?
   – Нужен был повод для нападения на Афганистан, а потом и Ирак, – не задумываясь, ответила Алмазова, – Комитет хотел подчинить себе местный наркотрафик, а также прибрать к рукам иракскую нефть. Более того, Ирак бы далее использовался как плацдарм для нападения на Иран и другие непокорные арабские державы.
   – Ублюдки, – выдохнул Платон.
   – Скорее нелюди, так вернее будет, ведь даже в ублюдке может зародиться светлая мысль, в членах Комитета же – никогда. Но давай забудет про Башни, прошлого не изменить, а вот будущее еще можно.
   – Прости, у меня голова просто кругом идет, и все, кажется, уже перемешалось от такого обилия информации, – признался Платон, – боюсь, эта ночь была самой тяжелой в моей жизни.
   – Понимаю, – согласилась Анастасия Викторовна, – ты хочешь прекратить на сегодня разговоры и отдохнуть?
   Платон лишь устало кивнул.
   – Хорошо, я не буду тебя изнурять. Иди, но прошу тебя, помни, времени у нас осталось мало.
   Платон добрался до дома и рухнул на диван в гостиной. Голова кружилась, виски ритмично стучали, да и вообще пульс чувствовался по всему телу, отдавая в ноги. Минут через двадцать Платон очнулся, открыл глаза, и, вместо того, чтобы перебраться в кровать, вернулся к машине.
   – Анастасия Викторовна, вы не спите? – шепотом спросил он, чувствуя себя полнейшим идиотом.
   – Я никогда не сплю, Платончик, – ответила она, – в таком состоянии не могу, не требуется. А что у тебя?
   – Я вдруг понял, что пока не узнаю, в чем должна будет заключаться моя помощь, места себе не найду.
   – Понимаю. Присаживайся тогда поудобнее.
   Только тут Платон понял, что стоит на улице, приоткрыв осторожно дверь, и засунув голову лишь наполовину.
   – А у вас тут тепло.
   – Да, я не могу сейчас без тепла, мне постоянно холодно, помнишь? Продолжим мой рассказ, на чем мы остановились?
   – На Башнях Близнецах.
   – Бог с ними, они нас больше не интересуют. Перейду ближе к делу. К плану Меленкова. Как я уже сказала, первая его стадия породила мировой финансовый кризис. С поддержкой Комитета, который в очередной раз воздействовал на Федеральный Резерв, сделать это было весьма несложно. Они даже положили на алтарь идеи сильнейший банк «Леман Бразерс», лишь бы посеять в людях панику.
   – «Леман Бразерс»! – воскликнул Платон. – Этот банк выдал часть денег на строительство «Нового Света»!
   – Совершенно верно, – подхватила Алмазова. – Но поверь, эта была лишь небольшая часть его богатств, ведь остальные умело раскидали финансисты Комитета по всему миру, лишь бы добру не пропадать! Я не буду сейчас детально углубляться в то, как вводили кризис в жизнь, времени нет, да и незачем уже. Скажу лишь, что все прошло, как говориться, без сучка – экономика пошатнулась, мир в панике, много хаоса и так далее.
   – А что ты имела в виду, упоминая Федеральный Резерв?
   – А ты еще не понял, Платон? Комитет полностью контролирует Федеральный Резерв, эту чудовищную машину, запустившую в 20-х годах великую депрессию в США и натворившую много чего другого. Контроль над Федеральным Резервом США является главным козырем Комитета, его главной силой. Знаешь почему?
   – Нет, – признался Платон, который к своему стыду осознал, что о Федеральном Резерве не знает практически ничего.
   – Федеральный Резерв отвечает за выпуск денег и творит на этом поприще все, что душе угодно. За девяносто шесть лет своего существования он обесценил доллар более чем на девяносто процентов своими манипуляциями.
   – Каким образом?
   – Об этом я расскажу тебе позже, если напомнишь. Сейчас лишь скажу, что именно Федеральный Резерв может нагнуть американское правительство так, что оно будет вынужденно признать себя банкротом.
   – Как так? Почему? Разве это не государственная организация?
   – Государственная она постольку поскольку, на деле же подчиняется Комитету и международным банкирам. Федеральному Резерву достаточно лишь потребовать частичной уплаты правительством своих облигаций, либо потребовать запустить механизм гиперинфляции, и экономика США, а с ним и доллар рухнут. Ты и представить не можешь, в каком неоплаченном долгу правительство у Федерального Резерва. Только за последний кризис тот вкачал в экономику сотни миллиардов долларов, а сколько долгов осталось еще за Афганистан и Ирак? Я думаю, правительство США еще за войну во Вьетнаме полностью не рассчиталось.
   – Афганистан? Ирак? – не понял Платон.
   – С момента создания Федерального Резерва войны являлись главными источниками дохода. Откуда ты думаешь, правительство США берет деньги, чтобы пойти войной на очередного Хуссейна? А отдавать-то рано или поздно придется все равно, вот только рассчитаться полностью уже не получиться никогда. Структура типа Федерального Резерва рано или поздно приводит государство к полному краху, ведь ты с ней не рассчитаешься вовек. А как же иначе? Как можно рассчитаться с тем, кто производит деньги? Чем ты с ним рассчитываться собственно будешь? Только деньгами. А где ты их возьмешь? Опять же в Федеральном Резерве. Это замкнутый лабиринт без выхода, приводящий лишь к кабале.
   – Ну, хорошо, обрушат они доллар, но что будет дальше? Просто война?
   – Разруха, голод, нищета, потом и война. Но первоначально вступит в силу одна из стадий общего плана, и США перестанет существовать как государство.
   – Что?!
   – С 2005 года между Канадой, Мексикой и США существует договоренность. Это соглашение втайне от народа, без ведома Конгресса, объединяет США, Канаду и Мексику в единое целое, стирая их границы. Оно называется Североамериканский союз. Это не просто торговое соглашение, это полный отказ от независимости этих стран, и это станет поводом к введению новой валюты – амеро, на смену рухнувшего доллара. Из этого соглашение следует, что американская конституция уйдет в прошлое. Об этом мало кто знает, и лишь единицы журналистов отважились раскрыть эту тайну, правда, к массам она так и не дошла, ведь все медиа группы США контролируются Комитетом. Североамериканский союз строится по модели европейского, африканского, а вскоре и азиатского. Как ты понимаешь, созданию азиатского союза на сегодняшний день мешает лишь Китай. Когда все это сольется в единое целое, Комитет обретет поистине мировое господство. Мировое правительство. Заговор Водолея. Один банк, одна армия, централизованная власть, а мы знаем из истории, что власть продажна, а абсолютная власть – продажна абсолютна.
   – Я просто не верю своим ушам, – только и выдохнул Платон. – Но причем же здесь Меленков и зачем он вообще Комитету нужен? В чем заключается его роль?
   – Вопрос хороший, а главное, нужный, – похвалила Алмазова. – Как ты понял из моего рассказа, Комитет уже давно готовится нанести миру последний удар, но без поддержки Меленкова и России на сегодняшний день это было бы невозможно. Почему они терпят Толю? Ответ прост – он контролирует Центробанк и все организации, с этим связанные. Ты работаешь в Голиафе с момента его создания, неужели ты об этом не знал?
   Платон покраснел и не нашелся что ответить.
   – Прости, ну конечно же, не знал, – спохватилась Анастасия Викторовна, – не обижайся на меня, ты не мог этого знать. Но да, Толя контролирует Центробанк и выпуск российской валюты, поэтому в нашем случае он может обрушить российскую экономику в любой момент.
   – Почему же он тогда допустил дефолт 1998 года?
   – Потому что тогда он еще не был так силен. Сейчас же Толя имеет все рычаги влияния на российскую власть и политику в целом, поэтому он так важен. Комитет думает, что разобраться с Меленковым успеет всегда, так почему же не воспользоваться его услугами пока? Россия нужна Комитету в третьей мировой войне. У нас огромные запасы ядерного оружия, которое в любом случае вступит в бой. Ресурсы русского солдата во все времена творили чудеса, и ты не думай, что если у нас сейчас развалена большая часть армии, мы еще не сможем за себя постоять! Плюс ко всему, ты не забывай, что фактор России во все времена играл сильную политическую роль, и будь у нас даже разруха полнейшая, мир все равно будет смотреть на нас с опаской, как это было десять лет назад. Представь себе, как подействует на людей разных стран тот факт, что Россия в новой войне объединилась с США и Великобританией, Германией и Францией вновь, как в старые добрые времена? Да мировое сообщество просто ошалеет! На данный момент факт использования России Комитетом необычайно важен только потому, что в предстоящей войне непосредственно с Китаем мы являемся наилучшей страной по расположению!
   – Невероятно!
   – Еще как! Более того, все начнется именно здесь, у нас, на «диком востоке», как любят выражаться в Комитете. Да, именно у нас будет дан старт второй фазе плана Меленкова, и он будет ознаменован чудовищным терактом, который сотрясет мир вновь. Это будет последний теракт современной России, которой ты больше никогда не узнаешь, если все пройдет по плану.
   – Теракт?! И что же хотят взорвать на этот раз? Москва-Сити?
   – Там еще практически никто не живет, а кого интересуют груды стекла и металла. Нет, нужны жертвы, и в большом количестве!
   – Тогда что же?! Охотный ряд? Атриум? Красная площадь?! – Платон чувствовал, как перехватило дыхание, но боялся продолжать.
   – «Воробьевы горы», – еле слышно проговорила Алмазова.
   – Что? – не понял Платон, – воробьевы горы? Жилой дом?
   – Это не просто жилой дом, это крупнейший жилой комплекс запада, – в том же наигранном спокойствии продолжила Анастасия Викторовна. – Не притворяйся, что не знаешь, о чем я говорю.
   – «Воробьевы горы»! Башни на Мосфильмовской! – хлопнул себя по лбу Платон. – У меня там живут друзья друзей.
   – Там вообще многие живут, и это люди самых разных мастей, от представителей шоу-бизнеса и политиков до действующих армейских генералов. Поверь, если «Воробьевых гор» не станет, народ не досчитается на экране телевизора много любимых персонажей.
   – Этого не может быть! Это же просто чудовищно! Я не могу поверить, что Анатолий Петрович допустит такое! – опомнившись от первого потрясения, вскричал Платон.
   – Очень тебя понимаю, сама долго поверить не могла, пока не получила доказательств, и теперь вижу, что для Толи есть теперь только цель, оправдывающая средства. Эта цель – Комитет, и он не постоит более ни за какой ценой.
   – Пусть так, но зачем же убивать ни в чем неповинных людей! – отчаянно упирался Платон.
   – Чтобы вселить в души людей страх и панику, так было всегда. Но теракт на «Воробьевых горах» преследует не только это, я бы даже сказала, что далеко не только это. Не забывай, что Меленков мощнейший политический шахматист, и в его планах кроется гораздо большее количество уравнений, чем видно на первый взгляд. «Воробьевы горы» очень удобная для него цель, ведь в этом комплексе живут три военных генерала, члены Генерального Штаба, которых он давно хотел бы смести со своих постов, да никак руки не доходили. А тут на тебе – нет человека, нет проблемы, как говорил товарищ Сталин! Но эти генералы лишь одна часть медали. Гораздо важнее для Меленкова то, что в «Воробьевых горах» есть квартира у действующего президента Чечни Рамзана Кадырова.
   – Он что, и его убить хочет?
   – Нет, зачем убивать, он его использует в качестве главного козла отпущения. Меленков ненавидит всю семью Кадыровых еще со времен чеченской войны, однако еще не принимал никаких действий против них. Убийство Ахмеда Кадырова не его рук дело. Единственный чеченский лидер, который был уничтожен по приказу Меленкова – Джохар Дудаев, и поверь, его ликвидировали на следующий день после соответствующего распоряжения.
   – По-моему, по нему ударили ракетой с самолета?
   – Совершенно верно. Засекли разговор со спутникового телефона, и шарахнули. Этот случай показывает, что когда кого-нибудь необходимо срочно найти, то обязательно найдут. Дудаев просто вышел из под контроля. Человек Соколова, отыскавший его в горах, передал приказание о прекращении всех боевых действий на месяц, но был убит. Такого Соколов простить не мог, а Меленков не хотел вставать на пути у своего главного телохранителя.
   – Интересно, учебники истории когда-нибудь скажут правду?
   – Историю пишут победители, и если подходить объективно, то за многие сотни лет в ней накопилось столько вранья, что и представить сложно. Но вернемся к Кадырову. После теракта Меленков запустит информационную войну таких масштабов, которую еще не знала Россия. Сначала он обвинит во всем чеченских сепаратистов, потом начнется глобальное расследование трагедии, следы которой, разумеется, приведут в Чечню. Путем нечеловеческих усилий спецслужб будет раскрыт заговор государственного масштаба, в который замешан сам президент Чечни! Оказывается, что Кадыров, используя свое положение, помогал поставлять обогащенный уран президенту Ирана Ахмадинежаду! Более того, совсем недавно Кадыров продал Ирану настоящую ядерную боеголовку – а это уже угроза мировой безопасности! Подумать только – Иран обладает ядерными вооружениями!
   На этом этапе информационную войну подхватит Комитет, и устроит уже истерику мирового масштаба. Западная Европа, Великобритания резко прекратят любые отношения с Ираном, ООН введет в отношении этой страны самые жесткие санкции. Иран растравят похлеще Ирака, и, разумеется, выставят агрессором. Используя Ирак в качестве главного военного плацдарма, НАТО введет свои войска, агрессивно «защищая» мировое сообщество. Это будет лишь начало войны, главной целью которой будет установление контроля над иранской нефтью и наркотрафиком золотого полумесяца. Россия все это безобразие поддержит, а мир будет с затаившимся дыханием следить за тем, как уничтожаются сотни тысяч ни в чем неповинных людей, и никому даже в голову не придет, а откуда, собственно, у президента Чечни могла оказаться ядерная боеголовка? В России их много? Достаточно, но все они не на улицах валяются, и президенты республик к ним доступа не имеют. Но все это будет уже не важно, о первопричинах скоро забудут, как забудут и о тысячах жертв «Воробьевых гор». Население стран первого мира будут спать с телевизором в обнимку. Рейтинги новостей зашкалят. Люди будут осуждающе вздыхать, обсуждать, переживать, вспоминать о человеческой гуманности, которую пришлось попрать во имя всеобщей безопасности, найдут корень всех бед в религии, обвиняя исламских фундаменталистов, ведь война с Ираном не будет так скоротечна, как с Ираком. Нет, Комитет посягнет на золотой полумесяц, и все соседние страны кинуться в драку. Мусульманский мир поднимется на войну. Объединенные Арабские Эмираты принимать участие в войне не будут, ведь на их территории находятся дорогущие фабрики по переработке героина золотого полумесяца, зато будут обильно снабжать Иран средствами, разумеется, тайно. После того, как на Ближнем Востоке удастся установить необходимый режим и «демократию» – а скорее всего, это обязательно произойдет, все-таки военные силы противоборствующих сторон неравны – после этого займутся Китаем, предварительно обрушив экономику США. Федеральный Резерв, как я уже упоминала, загонит Конгресс в угол. Он вновь пойдет против своей страны и своего народа, а когда доллар рухнет, всплывет договоренность о создании Североамериканского союза. По плану Меленкова все это должно произойти меньше чем за год. А весь этот год, еще воюя с мусульманскими агрессорами, США будет закупать у Китая средства для ведения войны. Комитет сделает Китай своим главным поставщиком, наводнив поднебесную долларами и государственными облигациями как никогда.
   – Но почему они думают, что Китай на это клюнет? – удивился Платон.
   – Потому что не так просто предугадать, что США завтра бац, и прекратит свое существования, не так ли? Тем более что хорошая лесть, говоря простым языком, дорогого стоит. Цивилизованный мир заметно потеплеет к Китаю, перед ним распахнут свои объятия даже те страны, с которыми ранее он не строил отношения вовсе. Быть может, Великобритания даже признает свою вину за опиумные войны и прочую мерзость, творимую против китайского народа, и принесет свои полные слез и яда извинения. США, Западная Европа, даже Россия будут просить дипломатической помощи именно у Китая, ссылаясь на то, что затянувшаяся война сильно истощает их экономики. Китай вдруг признают чуть ли не мировым спасителем, а коммунистический режим самым совершенным! Как тут не возгордится? Если честно, я не знаю, где могут закончиться границы подлости Комитета, но скорее всего, это сработает. После объединения США, Канады и Мексики, Североамериканский союз откажется от внешнего долга стран преемниц, что приведет к еще большей мировой панике, чем крушение доллара. Федеральный Резерв прекратит свое существование, превратившись в центральный североамериканский банк, выпускающий амеро. Начнется травля уже Китая, сначала в информационной сфере, потом и в политической. Поверь, повод найдут, быть может, даже так извернуться, что обвинят во всех мировых бедах именно Китай. А головы людей уже и так будут изнасилованы враньем сполна, так что поверят и в новые небылицы. Дураков всегда больше, чем людей толковых – к сожалению, так было всегда.
   – Если они растравят Китай и вынудят на войну, эта будет невероятно кровавая война, – заметил Платон.
   – Да уж, – согласилась Алмазова, – Китай тебе не Иран с сотоварищами. У него и ядерный запас есть реальный, и дисциплинированная армия, и так легко расправиться с ним, как это делала Англия во времена опиумных войн, уже не удастся. Комитет изначально рассчитывает на то, что эта война унесет не одну сотню миллионов жизней, особенно если в бой войдут ядерные боеголовки, ведь аналитики Комитета давно твердят с трибун различных природоохранных организаций, типа «Гринписа», что планета слишком перенаселена.
   – А «Гринпис» что, тоже… – хотел было удивиться Платон, но понял, что его уже сложно чем-либо удивить.
   – Структура, созданная Комитетом, – подтвердила Настя. — А знаешь зачем?
   Платон лишь пожал плечами.
   – Гринпис активно выступает за нераспространение ядерной энергетики в странах третьего мира под видом того, что она якобы вредит природе и прочими предлогами. Комитет сам встает на дыбы, когда начинаются реальные действия к созданию ядерной энергетики в странах, подобных Ирану и Северной Корее, и начинает через своих людей вопить на весь мир, что там якобы создают ядерную бомбу.
   – А с чего им сдалась эта энергетика, если она не связанна с войной?
   – Подумай сам, ядерная энергетика помогла бы таким странам полностью обеспечивать себя энергией, и порвать зависимость от стран импортеров энергоносителей, которые в свою очередь контролируются Комитетом. Все очень просто, но давай вернемся к нашим действиям. Все из того, что я тебе обрисовала, еще можно остановить, или, по крайней мере, отсрочить на неопределенный срок.
   – Но как? Что я должен делать?
   – Ты должен помочь мне предотвратить теракт на Воробьевых горах.
   – И все? – удивился Платон, хотя и понятия не имел, как он может это сделать.
   – Нет, – по интонации слышалось, что Алмазова не решалась продолжить.
   – Так что еще? – не вытерпел Платон после минуты молчания.
   Настя все еще колебалась.
   – Ты должен убить Меленкова.
   – Что?!
   Ее ответ прозвучал довольно четко и ясно, но Платон все равно отказывался воспринимать эти слова.
   – Точнее нет, не так, – поправила Алмазова, – ты должен помочь мне убить Анатолия Меленкова.
   Несколько секунды тишины вновь наполнили салон автомобиля.
   – ДА ТЫ С УМА СОШЛА! – вскричал Платон, не выдержав. – НЕТ! НЕТ! НЕТ И НЕТ! Как ты такое можешь говорить! Я никогда не пойду на это!!!
   Настя спокойно выслушала его выпады.
   – Боюсь, у нас нет другого выхода, – лишь сказала она.
   – Неправда! Выход всегда есть! – упорствовал Платон.
   – Обрисуй, я буду рада услышать.
   Платон задумался.
   – Можно постараться достучаться до Петровича, образумить его, убедить не продолжать столь чудовищный план.
   – А ты думаешь, чем я занималась, пока не очутилась в кузове этой машины? – ядовито заметила Настя. – Или хочешь вслед за мной? Не сомневайся, если Меленков не пожалел любимой женщины, не пожалеет и тебя.
   Платон остолбенел и долго не знал что ответить.
   – Но как же так, я не могу в это поверить, – прошептал он затем, – мы не можем посягать на жизнь такого человека. Я же люблю его.
   – И я люблю, как любила всю жизнь, даже сейчас, в таком вот состоянии, прекрасно зная, что сделал со мной обезумивший любимый.
   – Вот-вот, обезумивший, – Платон уловил лишь последние слова, продолжая бормотать себе под нос как сумасшедший. – Обезумел, он просто обезумел, бедный, несчастный Анатолий Петрович. Мы должны помочь ему.
   – Опять двадцать пять, – разозлилась Алмазова, – Платон! Возьми себя в руки! Слышишь!
   Он не ответил, просто не мог, в горле встал огромный ком, а по щекам потекли теплые слезы. Платону было очень стыдно в этот момент, но он ничего не мог с собой поделать. Огромная ноша вдруг рухнула на его и так уже побитую совесть, и буквально раздавила ее. Он не мог так поступить, даже в мыслях так подумать не мог! Предать человека, которому обязан всем! Это чудовищно!

   Платон понимающе кивнул, достал из кармана шелковый платок и вытер лицо, затем посмотрел удивленно на платок, пытаясь сообразить, откуда тот взялся, и перевернул его другой стороной, на которой золотыми буквами было вышито «СБГ».
   – Это Сашин подарок, – словно оправдываясь перед Алмазовой, развернул он шире платок.
   – Хорошо. Но прости, что в очередной раз пытаюсь вернуть тебя на землю. К нашим делам.
   Платон закивал, но потом одумался и прекратил. К «нашим делам». Больше всего ему хотелось бы сейчас, чтобы и в помине не было никаких таких «наших дел». Может, пока не поздно, купить себе остров где-нибудь в тихом океане, желательно подальше от материков (а он мог себе это позволить), и мотать отсюда, пока никто не одумался, и постараться забыть все услышанное. Идея сладко пощекотала изнутри, но потом пришел прежний страх и холод. Постараться забыть. Ничего не выйдет. Платон это знал, и на миг с ужасом осознал, что обречен. Вне зависимости от дальнейших действий, все равно обречен. Если Настя говорит правду, а он был практически в этом уверен, и если единственный выход все остановить – убить Меленкова, в чем Платон тоже слабо сомневался, то у него просто нет другого выхода. Предположить даже теоретически, что он поспособствует в убийстве искренне любимого и дорогого человека, то, как жить дальше? А если не вмешиваться в эти дела вообще и позволить случиться всем тем ужасам, которые породит «план Меленкова», то тем более как жить дальше, зная, сколько человеческой крови пролилось по твоей вине?! Точнее, не совсем по твоей, но ведь ты мог хотя бы попытаться это предотвратить! «Самые жаркие уголки в аду предусмотрены для тех, кто оставался в стороне во времена потрясений», – вспомнил он Данте.
   – Я обречен, – сказал он вслух. Алмазова не ответила. В обычной человеческой жизни она бы просто кивнула или сделала жест, но сейчас это было невозможно, да и Платон бы не заметил.
   – Скажи, – слабо произнес он чуть позже, понимая, что внутренне уже принял решение, – а почему ты думаешь, что, убив Меленкова, мы предотвратим войну?

   – Я понял, спасибо, – не выдержал Платон.

   – Да нет, я уже и так вижу. Но убив Меленкова, мы все равно не остановим это безумство.
   – Ты про Комитет? Совершенно верно. Но мы отсрочим мировую катастрофу на неопределенный срок.
   – Если все это в любом случае неизбежно, стоит ли откладывать? – горько усмехнулся Платон.
   – Это совсем не неизбежно, – очень серьезно сказала Настя. – Не будь так мрачен, и не забывай, что Комитет еще не Господь Бог, хотя некоторые из его членов и называют себя «Олимпийцами». На каждое действие можно найти противодействие, и глупо считать, будто бы у Комитета нет врагов, способных рано или поздно повергнуть его.
   – Судя по тому, что ты мне сегодня рассказала, повергнуть его может действительно только Бог. Осталось дождаться второго пришествия.
   – Не шути на эти темы! Посмотри на меня, если захочешь еще раз съязвить по поводу Бога!
   – Да я ни в коем случае, – запротестовал Платон. – Прости, вылетело, мозги не на месте.
   – Хорошо, забудем об этом.
   Несколько минут они оба сидели молча, словно переводили дыхание и приводили мысли в порядок.
   – А как ты думаешь, – осенило вдруг Платона, – точнее, я бы хотел сказать, что сам кое-чего не могу понять, это связанно с твоей… смертью, – ему по-прежнему было нелегко говорить на эту тему, и слова никак не вязались между собой, но Настя милостиво молчала в ожидании, словно пытаясь донести до собеседника свой невидимый, но полный понимания взгляд. – Я не могу понять, почему Меленков решился пойти на такой шаг, если, как я могу судить по твоим словам, помешать ни ему, ни его плану ты не могла?
   – Вопрос на миллион! Молодец, Платон! – похвалила она, – я и сама поначалу думала об этом, но утверждать, что однозначно остановилась на каком-нибудь варианте, с полной точностью не могу и сейчас. Могу лишь предположить, что Меленков и так находился в состоянии невероятной напряженности – ведь он тоже не робот, живой человек – что просто не мог вытерпеть дополнительного давления с моей стороны, а оно было, и поверь мне – не малое. Я никогда не хотела бы предаваться фальшивым иллюзиям, но даже сейчас, после смерти, как никогда уверена в его отношении и любви ко мне.
   Платон даже отшатнулся.
   – Да-да, звучит дико, – согласилась Алмазова, — но так оно и есть. Плохо одно, эта любовь не смогла взять верх над поглотившим его безумием, главной целью которого стал Комитет. И теперь, когда я ценой собственной жизни поняла, что Меленкова уже не спасти, не спихнуть с выбранного пути, не отговорить, не сломать, уж не знаю что еще можно придумать сделать, остается только одно.
   И она тактично замолчала, предлагая Платону самому прийти к необходимым выводам.
   – И все-таки это сумасшествие, – прошептал он чуть позже, схватившись за голову, – я просто не могу поверить, да и не смогу, наверное, уже никогда, даже если произойдет все то, что ты предлагаешь, даже во сто крат больше этого, все равно не смогу поверить. Посуди сама, я сижу сейчас, говорю со своей машиной – уж не обижайся – о заговорах мирового масштаба, в которые замешан один из немногих людей, кого я искренне люблю, так в итоге я еще оказываюсь едва ли ни единственным человеком, способным предотвратить все это! Просто немыслимо!
   – Да уж, напоминает скудный сценарий высокобюджетного блокбастера, – согласилась Настя.
   Платон не ответил, лишь уставился в окно, вонзив свой взгляд в кору близстоящей сосны. В голове уже не было прежнего хаоса просто потому, что ресурсы мозга, от напряжения распухшие донельзя, требовали покоя и отдыха.
   – Сколько есть времени? – лишь спросил он, давая понять, что на сегодня хватит.
   – Месяц, может два, не больше.
   – Хорошо, а ты хоть имеешь преставление, каким образом…
   Он не договорил, просто слова не летели на язык.
   – Весьма, весьма, – сказала Алмазова, – я все расскажу тебе обязательно.
   – Да уж, сделай милость.
   – Платон, я прекрасно понимаю, как ты устал, и все же напоследок напомню, что ровно в семь утра возобновиться прослушка моего обиталища. Проводить вчерашние операции с телефонами не стоит, если захочешь меня услышать днем, подключи ноутбук к зарядке от прикуривателя. Если же нет, тогда до следующей ночи, хорошо?
   Платон устало кивнул, открыв дверь.
   – Да, я еще хотела тебя попросить об одной услуге, ведь мне тоже скучновато бывает пребывать тут круглые сутки, да еще без сна.
   – Да, конечно, что я могу сделать?
   – К счастью, внутри этой машины находиться жесткий диск, предназначенный для самой разной информации. Ты можешь дотянуться до него, я расскажу как. Будь добр, перекачай на флэшку всего Диккенса, Бальзака, Достоевского и Зиновьева для начала, и я буду тебе очень признательна за это.
   – Конечно, разумеется, – ответил Платон, не скрывая своего удивления, и, не смотря на все заверения Алмазовой отложить это до завтра, тотчас же пошел домой, перекачал все необходимое из интернета на флэшку, и передал на жесткий диск Насти.
   – Огромное тебе спасибо! А теперь иди, отдыхай, до завтра!
   Платон устало попрощался, добрел до своей постели и замертво рухнул. В эту ночь его мозг был просто не в состоянии произвести даже самый маленький сон.

Последний теракт. Книга первая Олег Олегович Сакадин

Часть 1. Платон

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Часть 2. Восхождение

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Часть 3. Настя

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Последний теракт. Книга первая
Олег Олегович Сакадин