-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Галина Аляева
|
| Катя
-------
Галина Аляева
Катя
© Текст – Галина Аляева
© Обложка – Александр Аляев
© Издательство «Союз писателей»
//-- * * * --//
Поезд опаздывал на сорок минут. Мы с Пашкой успели выкурить полпачки сигарет на двоих, осмотреть привокзальные палатки, прогуляться вокруг убогих пристанционных строений. Дважды подходили к дежурному по станции: «Когда же поезд!?» Его всё не было.
Кто такой Пашка и что мы делаем на вокзале? Павел Котлов – мой лучший друг. Вместе учились в Саратове, вместе получали назначение в часть, где служим девятый год. Удивитесь: «Девять лет? И на одном месте? Не может быть!» Может. У нас интересные войска и специальность тоже – мы химики.
Встречаем мы маму Павла. Ему завтра исполняется тридцать лет, и она решила этот день провести рядом с любимым сыночком.
Тридцать лет! Не верится. Мне же скоро будет тридцать один. Да… Время летит незаметно, кажется, ещё совсем недавно мы – глупыми, самоуверенными юнцами – поступали в училище. Первый курс, второй…. Эх! Хорошие были времена! Конечно, было трудно. Когда ты после школы, изнеженный заботливой мамочкой, попадаешь в казарму – начинаешь понимать, что детство осталось за порогом, и здесь взрослые законы – становится тошно. Первое время ходишь, как потерянный, но постепенно, день за днем, закаляешься телом, главное – духом. Жизнь в погонах, не жалея и не щадя, делает из тебя мужчину.
Самым трудным для меня было безропотно принять беспрекословное подчинение приказу. Пока я понял, что в армии есть один «Бог» – устав и его «апостол» – командир, наверное, не один седой волос появился на моей голове. Подчинение командованию и четкое выполнение приказов – вот сила любой армии. Сейчас разглагольствуют о том, что в современной войне сражаться будет техника: кто первый нажал кнопку, тот и победитель. С одной стороны, правильно, но кто эту пресловутую кнопку нажмёт? Солдат или офицер. И если командир, конечно же, всё взвесив и оценив, вовремя отдал приказ, подчиненный его чётко выполнил, победа будет за ними. Понял я это не сразу, но когда дошёл до такого понимания, служить стало легче. Ещё с содроганием вспоминаю первые занятия по физической подготовке и первый ночной бросок. После двадцати пяти километров в полной выкладке, неважно куда упасть – на землю, пол, кровать. Только бы принять горизонтальное положение и забыться…
Но всё же несмотря ни на что, те годы – самые лучшие и беззаботные в моей жизни. Потом закрутилось, завертелось…
На третьем курсе познакомился с Таней. В училище было принято проводить праздники-встречи со студентками педагогического института. На одном из таких познакомился с ней. Юная, сероглазая первокурсница, скромно прятавшаяся за подругами. Тогда показалось, что я старше её на целую вечность. Глупый мальчишка! Первый раз влюбился и быстрее в загс. В школе мне нравилась одна девчонка, но Таня – это было что-то другое: огромное и неуправляемое. Я мечтал о ней; учиться стал лучше, чтобы чаще получать увольнительные и бежать на свидания, не бежать, а лететь на крыльях. Какая была свадьба! Я – в новенькой парадной форме, с золотыми звездами новоиспечённого лейтенанта, она – в белом платье, воздушной фате…
Что из этого получилось? Ничего.
Когда меня направили служить в эту часть, спасибо отец Пашки замолвил словечко, она радовалась – хорошее, перспективное место, для наших войск одно из самых лучших и недалеко от дома, три часа – и у родителей под крылом. Но радости хватило ровно на год, и началось. Каждый день новая причина для скандала. Понятно, в общежитии нет условий для нормальной жизни: удобства в конце коридора, умывальная комната заставлена кирзовыми сапогами, но она знала, что её ждет в гарнизоне. Знала, нужно немного потерпеть, и быт наладится. Татьяна тогда училась на четвёртом курсе института, уже заочного отделения. Только это и продлило наше совместное проживание. Сами судите: переехали – через три месяца сессия, значит, целых полтора месяца в цивильных условиях; приехала в часть, пожила немного, началась весна и опять сессия. Потом лето. Отпуск. А после началось – бурчит и бурчит. Ещё полгода промучились. Весенняя сессия, опять уехала. Экзамены сдала и должна бы вроде домой вернуться, но получаю телеграмму – заболела, грипп. Пошёл на почту – звонить. Трубку взяла её мамаша и говорит:
– Танечки нет дома. Пошла с подругой в кино.
– В кино!? Она же болеет? – кричу в трубку.
Мамаша спокойно отвечает:
– Стало лучше. Она что, не имеет право немного развлечься? Или ты думаешь, Танечка всю жизнь должна прозябать в твоём общежитии?
Я не стал больше разговаривать, ясно и так – никого гриппа нет, просто не хочет возвращаться. В общей сложности прожила она в Саратове больше трёх месяцев, до июля. В августе у меня отпуск. Взял путевки на Чёрное море, поехали отдыхать в Сочи. Тридцать суток как один день пролетели. Мою жёнушку будто подменили, не узнать, стала той, на которой я женился. Медовый месяц кончился, как только вернулись домой. Надеялся, перебесится, успокоится и будет всё как у людей. Любил, наверное.
Перед Новым годом Татьяна говорит: «По маме соскучилась. Съезжу на недельку». Уехала и больше не вернулась. Сразу бы сказала: так мол и так, а то всё обещаниями кормила. В таком положении: вроде женат, а фактически нет, пролетело три года. Ей ничего, она у матери, в большом городе. А мне каково? Молодой же мужик. Вот и приходилось зимой в любую погоду на лыжах, летом бег, велосипед. Да так, чтобы упасть и ни о чем не думать. Можно было бы наплевать, девок хватало, сами, можно сказать, на шею вешались, но… Городок маленький, ничего не скроешь. Думал, вдруг Таня вернётся.
Потом получаю письмо, в нём – прости и развод просит. Сначала, конечно, напился. Пил неделю, хорошо, командир – мужик с понятием. Как-то утром просыпаюсь, и думаю – что собственно случилось? Развод!? Так многие разводятся, хорошо хоть детей нет. На этом и успокоился.
Нет худа без добра. На третьем году службы, как официально женатому, здесь неважно, где супруга живёт, главное – в личном деле имеется, дали однокомнатную квартиру.
Холостяк я пять лет, и желание вновь обзавестись семьёй не появляется. Женщина есть, но это так просто. А Пашке повезло. Его Елена – находка. Он с ней тоже в училище познакомился, свадьбу на полгода раньше нашей сыграли, в городок вместе приехали. Но только она и институт закончила, и детей ему нарожала, и до сих пор живут, не жалуются. Как ни придёшь – дома уют, детишки бегают, Лена всегда весёлая, гостеприимная. Пашка иногда ворчит, чем-то недоволен, а я думаю: «Эх, друг! Ничего ты не понимаешь». Плохо только, собирается он поступать в академию. Уже документы готовит. Как я без семьи Котловых буду? Привык я к нему, Ленке и ребятам. У него Ромка семи лет, и Наташа – четыре года. Особенно к Натухе я привязался. Ну, ничего, пожалуй, на следующий год и я махну в академию.
– Димыч, ты один придёшь или с Ольгой? – это ко мне Павел обратился.
– Не знаю.
– А тебе не пора определяться? – Павел, закуривая очередную сигарету, смотрел на меня проницательным взглядом. Была у него такая привычка, разговаривая, сверлить взглядом, словно собирался забраться в черепушку собеседника и поискать там что-то интересное для себя.
– С чем определяться? – я сделал вид, будто не понимаю, что он имеет в виду.
– Не с чем, а с кем? С Ольгой определяться. Вы сколько уже встречаетесь? Года два?
– Наверное, – я увидел, как из-за поворота показался тепловоз. – Паш, поезд.
– Наконец-то! – Павел бросил недокуренную сигарету и заспешил к железнодорожным линиям, я за ним.
Через несколько минут, обдавая встречающих гарью и приторно-кислым запахом вагона-ресторана, поезд остановился.
Когда я впервые увидел маму Павла – Веронику Петровну – то здорово удивился, как у хрупкой, темноглазой и темноволосой женщины может родиться светловолосый с серыми глазами неуклюжий под два метра ребёнок. Объяснил всё Павел:
– Мать – героическая женщина. Родила меня четырех килограммового и до полутора лет кормила грудью. Поэтому такой и вымахал, а цветом я в отца. Видимо, мама хотела ему угодить, вот и постаралась.
Вероника Петровна наконец-то оторвалась от ненаглядного чада и обратила внимание на меня.
– Дима, как ты возмужал, – она ласково, по-матерински погладила меня по щеке. – Вот уже и голова почти седая. Но ничего, седина всегда украшала мужчин, придавала им зрелости и мудрости.
Я увидел, как по ступенькам вагона спускается молодая женщина, очень похожая на Веронику Петровну. Она заговорщицки посмотрела на нас и, приложив палец к губам, засеменила к Павлу. Подкравшись, она закрыла ладонями ему глаза. Он вздрогнул, провел руками по женским пальчикам.
– Катюха! Ты! Не может быть! Почему не сообщили?
– Сюрприз для товарища майора!
Пашка подхватил её на руки и, смеясь, закружился. Ему вторила сестра. Когда он, задохнувшись, остановился и поставил её на землю, Катя нежно расцеловала его, потом, привстав на носочки, дотянулась до его лба своим и предложила:
– Пободаемся!
Павел кивнул.
Через мгновение пред нами стояли два упрямых бычка в яростном поединке.
– Павел! Екатерина! Вы как дети. Хватит. На вас обращают внимание.
В детскую игру вмешивалась Вероника Петровна, а я смотрел и удивлялся, как дочь похожа на мать. Хрупкая, темноволосая, только у матери глаза тёмно-карие, а у дочери светло-карие в рыжую крапинку.
Сестра и брат, не обращая внимания на окрики матери и тем более на окружающих, продолжали бороться. Когда Катя стала уступать напору брата, Павел осторожно отстранился и, приподняв её, уткнулся в плечо.
– Катька, как я рад тебя видеть. Ты даже представить не можешь. Вот подарок так подарок!
– Могу представить. Я тебя тоже рада видеть. Поставь меня на землю, пожалуйста, не держи в подвешенном состоянии, – попросила она.
Он отпустил сестру и посмотрел на меня.
– Кать – это Димыч. Димка Петров. Ну, ты знаешь, – уверенно сказал он.
Она, сделав несколько шагов, протянула руку и, внимательно смотря на меня кошачьими глазами, представилась:
– Катя.
Не успел я открыть рта, как она продолжила:
– Вас, Дима, я знаю давно. Правда, заочно. Услышала о вас впервые, когда Паша вернулся домой после вступительных экзаменов в училище. Потом только и было слышно: «Дима Петров! Ах, Дима! Ах, Димыч».
– Кать, ну что ты выдумываешь, – довольно улыбаясь, вмешался Павел.
– Нисколечко и не выдумываю. Именно так и было, – она лукаво взглянула на брата и, обращаясь ко мне, спросила. – А обо мне Павел что-нибудь рассказывал?
– Конечно, очень много рассказывал, – не моргнув глазом, соврал я. Мне он, наверно, что-то и говорил, но вспомнить что – я не мог.
– Интересно, что же он рассказывал? – всё так же лукаво посматривая на брата, игриво спросила она.
– Что к человеку пристала!? – сказал Павел. – Что надо, то и рассказывал. Пошли лучше.
Пока протекала беседа, она держала свою ладонь в моей. Я чувствовал тепло еле уловимого рукопожатия, и от этого соприкосновения в разные стороны по всему телу бежали пульсирующие ручейки. Что-то близкое и в то же время будоражащее было в этом прикосновении и хотелось ещё чего-то.
Я с сожалением выпустил руку. Павел обнял сестру за плечи и повёл вдоль железнодорожного полотна. Я шёл следом и ужасно ему завидовал, мне почему-то тоже хотелось обнять её и идти рядом.
Вскоре мы подъезжали к КПП. Всю дорогу я слышал щебетание брата и сестры, не вникая в смысл. Лишь один раз, когда Катя рассказывала о своей дочери и успехах мужа, меня, необъяснимо почему, взяла злоба от её беззаботного благополучия с каким-то незнакомым мне мужиком.
За время поездки я успел рассмотреть её. Ничего особенного и примечательного в ней не было. Правда выглядела молодо, лет на двадцать пять – двадцать восемь, она была старше брата на несколько лет. Плавность и женственность движений в сочетании с какой-то детской хрупкостью я отметил ещё на станции – это, наверное, было единственное, что бросалось в глаза. А так – женщина, как женщина.
На КПП молоденький лейтенант, проверив документы, категорически отказался пропустить Катю без предварительно заказанного пропуска, и Павел ушёл утрясать этот вопрос с дежурным офицером. Вероника Петровна завела разговор со мной. Отвечая на вопросы, я в зеркало наблюдал за Катей, которая с любопытством поглядывала по сторонам. Иногда наши глаза встречались, и я тут же отводил взгляд. Вскоре ей видимо наскучил наш незатейливый пейзаж: слева лес, справа лес, впереди высокий забор, сзади прятавшаяся в лесу дорога, и она присоединилась к нашей беседе. Вдвоём они завалили меня вопросами. Как? Что? Почему? Я старательно отвечал и с нетерпением ждал возвращения друга.
Минут через двадцать Павел со словами: «Всё нормально» тяжело ввалился в машину, вскоре мы были на месте: у нас городок маленький, за сорок минут прогулочным шагом можно пройти из конца в конец. Отказавшись от приглашения зайти в гости к Котловым, я поставил машину в гараж и пошёл домой.
//-- * * * --//
Интересно, Ольга пришла с работы? Она жила в офицерском общежитии, и я решил зайти к ней.
Мы встречаемся больше двух лет, если быть точным – два года и семь месяцев, и я стал подумывать, что пора заканчивать затянувшийся роман. Она, видимо, надеется, что заполучит меня в мужья, но жениться я не собираюсь, и её надежда останется только надеждой, если, конечно, не случится что-то экстраординарное.
Эти девчонки – непонятный народ. Как что, так замуж. И чего хорошего? Я ещё понимаю молодых – глупые, но когда уже давно не девочка – зачем вешать на себя такой хомут? Стирать, убирать, готовить, ждать с работы, ну мало ли дел в замужестве. Да и мы – мужики – далеко не подарки. А что о нас говорить, так ещё и служба. Я понимаю, для женщины рожать детей, хранить очаг – предназначение, данное Богом. Всё правильно, но зачем спешить, когда можно пожить для себя.
Меня всегда удивляло бестолковое непонимание, что не каждый курсант станет генералом. Ну, повезло – урвала кого искала. Что дальше? Успеть стать молодой и красивой генеральшей? Не успеет. Пока лейтенант дослужится до высокого чина, молодая и красивая превратится в измученную, если не старуху, то уж достаточно пожилую женщину и, как правило, на пенсию мы уходим всё больше в звании майора. Служим в степи или тайге, где не то что бы театр был, простого кинотеатра и того нет.
Насмотрелся я на этих львиц в облике лисиц. Им только дай возможность, вцепятся – не отобьёшься. Была у меня подруга, ещё до Ольги, хороша и в постели, и ноги длинные, и мозгов не так много, но больно напористая. Хорошо хищная сущность проявилась сразу: замуж, скорее урвать кусочек пирога, так я её едва пристроил. Благо приехал к нам старлей, и она ему приглянулась. Я просёк и давай хлопотать. Так она ещё сопротивлялась, но потом поняла, со мной ловить нечего. Но он тоже оказался не дурак, так и не женился.
Я быстро дошёл до общежития и у всезнающей дежурной, которая когда-то приехала в городок за мужем, но так и осталась старой девой, поинтересовался: «Дома ли Ольга?» Бабуля милостиво ответила, что нет. Тогда я попросил передать ей написанную здесь же записку, в которой отменил нашу встречу. Затем, поужинав в столовой для офицеров, направился домой.
Когда я собирался укладываться «в койку», зазвонил телефон:
– Дима, что случилось!? – в голосе Ольги звучала тревога.
– Устал, и голова разболелась.
Зачем обманываю и попусту заставляю волноваться человека? Я почувствовал угрызения совести.
– Может быть, мне прийти?
– Не беспокойся. Я принял таблетку, высплюсь, и всё пройдет. День был трудный, – опять соврал я.
– А как завтра? Мы пойдем на день рождения к Котлову?
– Обязательно. Я зайду за тобой в половине второго. Будь готова. Хорошо?
– Хорошо. Пока, милый. Отдыхай. Я тебя целую.
– Взаимно, – ответил я и повесил трубку.
Последнее время снов я не вижу, наверное, что-то и снится, но не запоминаю. Раньше, когда были проблемы с женой, эротические сновидения нередко посещали меня. Но сегодня мне приснился странный сон, от него я и проснулся.
Во сне я увидел женщину. Звучала знакомая мелодия, но какая мне так и не удалось вспомнить даже потом – наяву. Сначала было как в тумане, постепенно образ незнакомки принимал всё более четкое очертание. Музыка постепенно затихала и когда совсем смолкла, в женщине я узнал сестру Павла – Катю. В светлом воздушном платье, заложив руки за спину, она стояла словно ветром обдуваемая, я видел каждую черточку хрупкого тела. Желание дотронуться хотя бы краешком пальцев до её розоватой, бархатной кожи, было сродни физической боли, словно жёг меня огонь. Но дотронуться мне кто-то не разрешал, и тогда я начал ласкать её глазами, что доставляло ни с чем не сравнимое наслаждение. И не было между нами никакого расстояния, она была рядом со мной. Вскоре снова зазвучала музыка, образ постепенно растворился в белой дымке и последнее что помню – кошачьи глаза, светившиеся жёлтыми звездочками.
Я включил свет и посмотрел на часы – шесть пятьдесят. Встал, принял холодный душ. С остановками сделал зарядку, затем опять долго стоял под прохладными струями воды. Позавтракал и пошел на службу. Работа в выходной день для нас обычное дело.
//-- * * * --//
В тринадцать сорок пять я подходил к дому друга. Дверь открыл сам хозяин, и по блеску глаз было понятно, он уже пропустил несколько рюмочек горячительного напитка.
– Димка! Наконец-то! Ты где пропадаешь? Ждём тебя с утра, – он схватил меня за руку и потащил на кухню. – Пошли быстрее, пока Наташка не увидела.
Но не успели мы сделать и одного шага, как из детской комнаты в новом нарядном платьице с визгом вылетела дочь Павла:
– Дядя Дима! Дима плишел, – заверещала она. Невыговариваемый звук «р» придавал особое очарование её речи. – Пойдём. Я покажу тебе куклу. Балби. Она такая класивая, и у неё есть целый набол одежды. Мне её тетя Катя подалила.
Девочка цепко держала мою руку. Сопротивляться было бесполезно, и я побрел за ребёнком.
Пока Наташа с куклой в руках кружила вокруг меня, показывая замысловатые наряды длинноволосой красавицы, и не давала подойти ко мне Роману, он тоже хотел похвастаться подарком – новой машиной с пультом управления, я краем глаза наблюдал за Катей, помогавшей накрывать праздничный стол. Ромка вскоре убедился, что ему не удастся отвоевать меня у сестры, обиженно погрозил ей кулаком, ушел в другую комнату, а Наташа, привлекая моё внимание, то и дело повелительно требовала:
– Дядя Дима, смотли сюда! Куда ты смотлишь?
Вскоре стали собираться гости. Детей отвели к соседям и я, освободившись, вышел на балкон.
– Дима, у вас лишней сигаретки не найдётся? – за моей спиной стояла Катя. Она взяла протянутую сигарету, закурила, и, выдохнув дым, сказала:
– Здесь так тихо. Я с трудом уснула. Привыкла, что под окнами скрежет, визг тормозов и металлический голос объявляет остановку, – и пояснила, – у нас квартира на третьем этаже «хрущевки» рядом с дорогой, по которой проходит маршрут троллейбуса. Остановка почти под окном.
– Катя, вы надолго приехали?
– Мама останется на недельку, я уезжаю завтра.
– Завтра? – переспросил я и вспомнил ночное видение. Пытаясь под длинной курткой и красивым платьем увидеть, казалось бы, знакомое тело собеседницы, я с любопытством стал рассматривать её. Взгляд, вероятно, был так нагл и бесцеремонен, что Катя, поспешно потушив сигарету, ушла. Я же докурил сигарету, и ещё немного постоял на балконе.
//-- * * * --//
Наконец-то все гости собрались, началось рассаживание вокруг заставленного разными салатами и закусками стола. Пропуская всех вперед, я примостился у края.
– Димыч, ты что там делаешь? Ну-ка быстро сюда.
– Павел показывал мне на стул рядом с Катей. – Твоё место рядом с сестрой.
Он подождал, пока я с трудом протиснулся к указанному месту.
– Ну, вот. Вся семья в сборе. Можно начинать, – и, привыкший повелевать, приказал, – Димыч, начинай!
Произнеся тост за своего старого и верного друга, поздравив его с юбилеем, я залпом выпил наполненный до краёв фужер. Вскоре по жилам следом за горькой, бодрящей жидкостью побежало тепло. По-гусарски расправив плечи, я, вспомнив правила хорошего тона, стал галантно ухаживать за рядом сидящей Катей.
– Не желаете салатика? Попробуйте колбаски – она так аппетитно выглядит! – почти ежеминутно предлагал я соседке, вежливо улыбаясь.
Катя, перехватив наигранную интонацию, так же театрально вторила:
– Ой, спасибо! Вы так любезны!
Не знаю, как долго могло продолжаться такое ухаживание, но Катя предложила:
– Мы не на светском приеме. Будьте проще, а то я начинаю вспоминать, как себя нужно вести. Дима, и давайте на ты.
Торжество было в самом разгаре, когда Лена включила магнитофон.
– Все танцевать, – сказала она, и женщины, активно поддержав её, перебрались в соседнюю комнату. Ушла и Катя.
Я пересел поближе к Павлу. Мы попивали водочку, перебрасываясь незначительными фразами. За этим занятием нас и застала Вероника Петровна. Она строго посмотрела сначала на Павла, затем на меня и положила руку на плечо сына.
– Павел, ты не откажешь матери в танце. А вам, Дима, мне кажется, не помешает немного проветриться.
Пашка обижено поджал губы, послушно встал и как нашкодивший ребенок склонил голову.
– Конечно, мам. С большим удовольствием. Ты не думай, мы так, немножко, – оправдывался он. – И потом я уже не маленький. Как-никак – тридцать лет.
– Ни о чём таком я и не думаю, сынок. Просто хочу потанцевать с тобой. Когда ещё будет такая возможность? Что касаемо возраста – ты для меня всегда ребёнок.
Они ушли, а ко мне подсела Вера Ивлева, жена нашего с Пашкой сослуживца и подруга Ольги.
– Димыч, почему Ольга не пришла?
«Ольга!? Я должен был зайти за ней!». Удивительное дело, я напрочь забыл о ней, словно её не существовало. «Что за чёрт? Что со мной такое? Она мне теперь покажет!!»
– Не знаю. У неё какие-то непредвиденные дела.
Извини, мне нужно выйти.
– Какие дела? Вот дает! Он еще сочиняет! Вы же договорились, что ты зайдешь за ней в половине второго!
Слова Веры неприятно кольнули. «Это что получается? Ольга обо всём докладывает своей подруге?!»
Всё больше раздражаясь, я грубо прервал Веру и вышел из-за стола.
//-- * * * --//
Я искал взглядом Катю. И как только её лёгкая фигурка оказалась в поле моего зрения, раздражение и злоба на Ольгу, Веру, самого себя сразу же улетучились, осталось лишь одно желание – видеть Катю и быть рядом с ней.
Она танцевала с Виктором Васильевичем – моим командиром – и о чём-то с ним оживлённо разговаривала. Когда медленную мелодию сменил быстрый ритм, пары не распались, лишь каждый из танцующих начал выделывать разнообразные телодвижения в такт музыки. И Катя кокетливо закружила вокруг партнера. Он же так и норовил дотронуться своими лапами то до её локтя, то до плеча. Мне это не нравилось, а когда он прижал её к себе, так что их тела плотно соприкасались, я отвернулся, чтобы не видеть, как они двигались. Это было выше моих сил.
Я ревновал так, как никогда и никого в жизни, словно языки пламени терзали мою душу. Я не хотел, не мог смотреть, как к ней прикасаются не мои руки, но в тоже время я не мог не видеть её. Я вновь посмотрел на танцующих, но Кати среди них уже не было. Где же она? Продвигаясь вдоль стены, чтобы не мешать парам, вновь звучала тягучая заунывная музыка, я стал искать её, но столкнулся с Павлом.
– Пошли, Димыч, расслабимся, – предложил он мне на ухо.
Мы сели за стол и, попивая из фужеров водку, стали наблюдать за гостями, иногда Павел отпускал безразличное, как мне казалось, замечание по поводу той или иной раскрасневшийся от духоты и вина дамы. Я его почти не слушал и терзался – где она?
Катя вошла в комнату вместе с Леной. Они о чем-то пошептались, осматривая стол, затем Лена ушла, а Катя стала наводить порядок на столе. Пашка некоторое время понаблюдал за ней и сказал:
– Скажи, Димыч, – у меня сестрёнка что надо!?
– Ничего вроде.
– Чтоб понимал!? Ничего! Ты посмотри внимательней. Посмотри, посмотри, – настаивал он.
– Ну, посмотрел – женщина как женщина. Ничего не вижу. Ноги, голова – всё как у всех. Таких на каждом углу полно.
– Тебе только ноги подавай от ушей и чтобы сиськи торчали, как у коровы, – сокрушённо сказал он. Плеснул в полупустой фужер водки, выпил, закусил и продолжил. – Разве это главное? Главное в женщине что? Душа! Понимаешь – душа, – по слогам протянул он. – Ты всё норовишь под юбку заглянуть, а ты в душу посмотри.
Я решил дать ему отпор.
– Нужна душа – вот ты и смотри, а меня больше ноги устраивают. Насмотрелся на их души. Хватит на всю оставшуюся жизнь, – я хотел встать и уйти, но Павел не позволил мне этого сделать. Что со мной происходило, не мог понять. В любую минуту я готов был наговорить грубостей, устроить скандал, и это на меня совсем не похоже.
– Димыч, ты того. Ну, сам знаешь чего, – миролюбиво произнес Павел.
Мы вновь приложились к сладостному напитку.
– Димыч, дело, конечно, твоё – куда смотреть. Но хочу сказать – Катька у меня что надо. Будешь спорить – набью морду!
– Ты? Мне? Морду?
– Да, я… Или соглашайся или.… Контра! – насупился он.
Если насупился, значит обиделся. Об этом я знал давно. «Ну и чёрт с ним, пусть дуется!» – зло подумал я, но потом решил, что ругаться с ним, тем более в день его рождения, не стоит, поэтому выдал:
– Паш, сестра у тебя действительно, что надо. Это я так. Пошутил неудачно.
Он посмотрел на меня с подозрением.
– Да?
– Мне закричать что ли – Катя замечательная женщина, красавица, умница и прочее и прочее! Так что ли!?
– Я сразу понял, что ты шутишь. Только слепой не заметит, что она… – он замолчал, подыскивая слова, которые могли бы выразить все те чувства, которые он испытывал к ней. Но видно так и не найдя их, лишь махнул рукой и неудобно раскинулся на маленьком для него стуле. Его безмолвие длилось всего несколько минут. Воспоминания и чувства, которые вызывала у него сестра, смешанные со спиртным, не давали покоя, и он опять заговорил.
– Ты знаешь, она – умница. И в школе хорошо училась, и в институте. И так она… Ты знаешь, сколько за ней ребят бегало. А она ни-ни. Строгая такая всегда. И острая на язык. Её пацаны даже боялись, но уважали, – он усмехнулся и, приблизившись ко мне, почти на ухо зашептал. – Ты знаешь, в неё почти все мои школьные друзья были влюблены. И я тоже, – он пьяно захихикал и опять замолчал.
Сколько минут я просидел, если так можно сказать, в тишине – не знаю. Я тоже пьянел, и реальность уже и так раздавленная присутствием Екатерины и вовсе покидала меня. Но Пашка, не давая мне совсем окунуться в мечтательно-расслабленное состояние, опять на ухо зашептал:
– Мне тогда казалось – по-настоящему. Ну, как парень может быть влюблен в девчонку. Я ей даже стихи писал. Но потом, когда Еленку встретил, всё прошло. А если честно, не была бы она сестрой… – он улыбнулся. – Есть в ней какая-то сила, что притягивает мужиков. И что интересно, Димыч. За ней ребят бегало полно, а она ни-ни. Другая истаскалась бы, раз такой выбор, а она нет.
Я отстранился и, посмотрев ему ехидно в глаза, спросил:
– А ты что – свечку, что ли держал? А?
– Держать – не держал, а знаю наверняка. Она и замуж-то девочкой выходила. В двадцать четыре года и ни-ни. Где сейчас такую найдешь? – его слова грели мне душу, но я продолжил:
– Может бегать – бегали, а нужна не была?
– Дурак ты, Димыч. У тебя вообще мозги есть? Ты что говоришь? – зло, переходя с шёпота на крик, проговорил он.
– Ты чего орешь!?
– А ты что говоришь-то? Бегать – бегали, а нужна не была, – понизив голос, передразнил он меня. – Ты что? Сам что ли не знаешь, зачем мы за бабой бегаем? Так что ли? Чтобы на лавочке под луной посидеть? Да иди ты, знаешь куда…
Пашка опять начинал кипятиться.
– Ладно тебе, Паш, ты как маленький. Слово не скажи. Да хорошая она, хорошая. Что ты думаешь, я совсем дурак, что ли?! Не вижу? Вижу. Ладно, давай лучше пойдем, покурим.
Мы встали и вышли на балкон. Холодный воздух, на улице здорово похолодало, умело отрезвлял мозги, и я быстро приходил в норму и уже мог разумно думать. А думал я, что мы – мужики – только хорохоримся, когда начинаем разглагольствовать, что неважно, сколько у твоей жены было до тебя мужиков, ещё и подсмеиваемся: никого не было, значит, не нужна была. Враньё! Это мы друг перед другом геройствуем, а на самом деле каждому хочется, чтобы ты был для неё, если уж не первым, то хотя бы вторым. И только дурак не оценит, если девчонка блюла себя, не ложилась под каждого встречного. Конечно, чем старше становишься, тем больше в жизни понимаешь и на многие вещи смотришь по-другому. Но любой нормальный мужик знает разницу между порядочной женщиной и какой-нибудь… нет, ни «шлюхой», а как бы так сказать – быстро идущей на контакт «тёлкой». Особенно это обостряется в таких военных городках, как у нас. Если бы вы знали, как завидуем мы тем мужикам, у которых жена, если она конечно не страхолюдина, никогда и ни под каким предлогом. И с каким уважением относимся к ней. Никак не выказывая этого, но скажу честно за всех мужиков – с большим уважением. И как жалко бывает твоего же сослуживца и обидно за него, что его жена переспала с тобой и с твоим другом. Обидно не за конкретно этого лоха, а вообще – за мужиков.
– Димыч, пошли еще по одной, – Пашка легонько стукнул меня по плечу. – Что мы с тобой всё о бабах, да о бабах? Как будто больше не о чем говорить?
– Так, вокруг них, чертовок, всё и вертится, и мы тоже. Ладно, пошли. Прохладно становится.
Как только мы оказались в тесной, душной квартире и приняли еще по пятьдесят грамм, опьянение вновь начало меня завоёвывать. А здесь ещё и она – Екатерина, которая вновь танцевала с командиром.
«Гад! Старый бабник!»
Жуткая ревность, опьяняющая душу – всё во мне смешалось, спуталось…
//-- * * * --//
Я всегда знал, что у Пашки жена – умница. Увидев, что мы медленно, но уверенно входим в штопор, она, как умеет это делать, мило и ненавязчиво, предложила всем прогуляться. Дамы восприняли это с восторгом, но мужики, которые все до одного к этому моменту присоединились к нам и не хотели отрываться от только что наполненных бокалов, начали сопротивляться. На помощь слабой половине человечества пришла Вероника Петровна. Павел молча встал и направился в коридор. Нам ничего не оставалась, как последовать за ним.
Осенний морозец сковал чёрную землю. Два дня назад снег прикрыл серые деревья и грязные строения, но на следующий день потеплело, и снег растаял. Говорят, есть народная примета: на мокрую, немороженую землю снег не ложится. Действительно, уже несколько раз снег выпадал, но вскоре таял. Но прошедшей ночью температура приблизилась к пяти градусам мороза, днем не поднималась выше нуля. Видимо, природа готовилась к снеговому покрову. По небу потекли низкие серо-фиолетовые облака, сливаясь в один сплошной купол, нависавший над головой и обещавший обильный снегопад.
Когда мы вышли на улицу, белые снежинки закружились в хороводе, быстро прихорашивая мрачный пейзаж. Нас вышло человек двадцать, дома осталась только Вероника Петровна, и отдыхающий городок наполнился смехом и шумом. Кто-то предложил пойти к пруду, где в летнее время купалась ребятня, взрослые, отдыхая, жарили шашлыки, правда, всё реже. Общий кризис в стране приблизился и к нам.
Вскоре весёлая компания разбрелась, кто-то ушёл вперёд, кто-то отстал. Я, Пашка и ещё один наш приятель, Николай, шли где-то в середине растянувшегося шествия. Не один раз шагавшие в строю, чувствовавшие надежное плечо друг друга, мы инстинктивно выровняли шеренгу и, чеканя шаг, стали быстро набирать скорость, не обращая внимания на шутки и смех друзей.
Когда мы догнали впереди идущую Лену и начали обгон, она голосом, не терпящим возражений, приказала нам остановиться:
– Товарищи офицеры, вы не на плацу. Товарищ капитан – обратилась она к Николаю, – приказываю вам подойти к жене. Вам товарищ майор – она обратилась ко мне, – вручаю Катю. А ты, Паша, иди ко мне, – и почти ласково попросила, – хватит дурачиться.
Так я оказался рядом с Катей. Сначала мы шли молча, прислушиваясь к разговору идущих рядом друзей, потом завязался разговор.
– Павел очень сильно изменился. Таким его вижу впервые.
Догадываясь, что она имеет в виду наше многократное и обильное прикладывание к бутылке, я оправдываться и оправдывать друга не стал. Пусть Пашка сам, если захочет, завтра объясняется.
– Катя, ты когда завтра уезжаешь? – спросил я.
– Вечером. На балаковском поезде. Свекрови на работу в среду. Три дня, даже меньше получается, конечно, мало. Но что делать!? Увиделись, поговорили и то хорошо. Сейчас трудное время. Везде сокращение, а у Анны Платоновны работа хорошая. Будет жалко, если потеряет. Вот меня сократили, теперь вряд ли найду работу по специальности, я инженер-технолог текстильной промышленности. Специальность сегодня невостребованная, вдобавок у меня маленький ребёнок. Это раньше – как пришла после института на предприятие, так с него же и ушла на пенсию. Сейчас всё по-другому – женщины с маленькими детьми нигде не нужны.
– А у тебя сколько их? Ну, детей сколько?
– Одна, Даша.
– Б-р-р-р! Прохладно. Нужно было шарф и шапку надеть. Ты не замерзла?
– Пока нет.
– Не люблю я осень: сыро, холодно, как-то тоскливо на душе становится. Скорей бы зима, а там и весна.
– Спешишь жить?
– Нет вроде. Просто после весны лето. Тепло.
– А я люблю осень. Люблю зиму, весну и, конечно, лето. Раньше осень мне тоже не нравилась, а теперь знаю, не важно какой сезон и какая погода за окном, важно, какая погода у тебя в душе.
– Ты оказывается – лирик.
– Нет, я больше реалист. Просто однажды я заметила закат. Он притягивал и околдовывал, озаряя небо каким-то таинственным, успокоительным светом. Всё замерло, не шевелился ни один листок, казалось, даже воздух застыл в ожидании ночного отдыха и покоя. Ну, как человек перед сном. Тепло, уютно в мягкой постельке, и он медленно проваливается в сладкий сон. Я тогда здорово удивилась. И думаю, почему же раньше не было такой красоты, а потом поняла – не замечала. Была слепой и вдруг прозрела. С тех пор на мир смотрю другими глазами. Люблю осень за «бабье лето» и первый звонкий лед; зиму – за изумрудный снег и ночное морозное небо с яркой луной… – она вдруг смутилась. – Ой, что-то я увлеклась. Наверное, надоела своими разговорами?
– Почему надоела? Нет. У тебя неплохо получается.
Честно говоря, я тоже стал замечать, что раньше не видел. Как говорит один мой приятель: «Стареем, брат». А ты когда-нибудь видела хрустальный лес?
– Хрустальный лес? Это как?
– Вот так: хрустальные деревья, хрустальная трава. Дотронешься до веточки, а она звенит, как колокольчик, и другая веточка звенит, но уже по-другому, как сильно натянутая гитарная струна. И так каждая травинка, каждая веточка имеет свой голосок. Все вместе – целый оркестр. Это, кстати, тоже в ноябре было, только в первых числах. Весь день и всю ночь шёл дождь, под утро ударил мороз. Он всё покрыл ледяной коркой. Я тогда специально пошёл в лес – любоваться. На всю жизнь запомнил. Певучий сказочный замок матушки-природы. Идешь по траве – она звенит, дотронешься до веточки – она звенит. И всё вокруг переливается. Звенит и переливается.
Холодный воздух постепенно прокрался под куртку, и я начал замерзать. Поёживаясь, запрятал руки в карманы. Катя, заметив мои движения, предложила:
– Замёрз? Может, вернемся назад?
– Вообще-то можно.
В это время мы уже подходили к пруду. Наша компания значительно поредела, как я предполагаю, многие замерзли и вернулись назад.
Оставшиеся ребята столпились в кружок около чёрной в серебреных блесках воды и неровно выводили:
Не утешайте меня, мне слова не нужны,
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны.
Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,
Вдруг у огня ожидают, представьте, меня?
Как только отзвучали слова последнего куплета, Катя, обратившись в основном к Павлу и Лене, сказала:
– Мы что-то совсем окоченели. Вы как, не будете против, если мы вернёмся домой?
– Димыч, ты что? – Павел оторвался от жены и направился к нам. Он хотел ещё что-то сказать, но Лена прервала его.
– Конечно, Катя. Мы тоже недолго, ещё минут двадцать и домой, – она повела плечами, словно прогоняя мороз. – Действительно прохладно. Кать, если будет желание и время, разогрей горячее и завари чай. Ладно? – попросила Лена и потребовала, – Пашенька, давай нашу любимую:
Вот идет по свету человек – чудак,
Сам себе печально улыбаясь…
Пока шёл разговор, я думал лишь об одном: скорей бы оказаться где-нибудь в тепле. Ног я уже не чувствовал. «Франт! Вырядился! Ботинки на тонкой подошве».
Катя по-хозяйски взяла меня под руку, прижавшись прохладным боком, и мы заспешили назад. Пройдя несколько метров, я почувствовал, что мне не холодно, а наоборот, становилось жарко. От ощущения рядом идущей Кати кровь бежала по жилам всё быстрее. Еле уловимый горьковатый запах то ли полыни, то ли миндаля проникал в меня, будоража воображение. Соприкосновение и ритмичные движения её тела заставляли мою плоть бурлить и рваться наружу. Я вдруг заметил, что каждый шаг даётся с трудом, и что я уже не могу ни о чем другом думать, кроме как о желании, всё с большей силой охватывающем меня. Катя ничего не подозревая, не представляя, какие мысли бродят в моем возбужденном мозгу, о чём-то говорила.
Когда мы проходили тёмный пролёт, образованный редкими столбами, я остановился и, резко крутанув Катю так, что она оказалась в моих объятиях, вместе с ней сделал несколько шагов с тротуара. В полной темноте, видя лишь расширенные испуганные рыжие глаза, теряя последний рассудок, плотно прижимаясь к женщине твёрдой, как сталь, плотью, я яростно впился в её губы. Она не отстранилась, не закричала. Целуя холодные, словно мёртвые, губы, я властно одной рукой прижимал её к себе, другой шарил по обмякшему телу, всё ближе приближаясь к заветному изгибу тела. Увидев дерево, приподняв, одним броском бросил её спиной к мокрому стволу, сам привалившись грудью к ватному телу, продолжая ласкать, пытался расстегнуть свои брюки. Молния не поддавалась. Тогда зажав её рот поцелуем, я заставил и вторую руку, которая не хотела ни на секунду покидать восхитительно укромное место, помочь моей плоти вырваться на волю. Но здесь я почувствовал солёно-горький привкус на губах. Она плакала. Просто плакала.
Это было как удар, как выстрел. В одну секунду отрезвев, я отстранился, судорожно поправляя сначала её одежду, затем свою. Мне было стыдно. Стыдно как никогда раньше. А она плакала, всхлипывая.
– Катя, Катя! Не плачь.
Я не выносил женских слез. Она же продолжала по-детски всхлипывать. Тогда, не знаю почему, я взял её на руки и понёс, не чувствуя тяжести. Она была невесомой, и я шёл и шёл, прижимая к груди хрупкое тело. Вскоре она перестала плакать.
– Мне больно, – еле слышно сказала она, и я не понял, что она имела в виду. Больно от моего преступного поведения или я причинил ей физическую боль.
Я остановился и, глядя куда-то в сторону, промямлил:
– Прости! Я…
– Дима, ты делаешь мне больно. Отпусти меня.
Я расслабил руки, но на землю не опустил, так и нёс до самого подъезда. Катя молчала и даже положила голову на мое плечо, лишь когда мы вошли в подъезд, вновь еле слышно попросила.
– Дима, отпусти меня. Пожалуйста.
Я бережно опустил её на пол и проговорил:
– Катя, прости. Я – гад! Не знаю, что на меня нашло. Прости, если можешь. Прости.
– Дима, тебе лучше уйти. Сейчас уйти.
Она поправила платье, провела ладонями по лицу и зашагала по ступенькам. Через минуты, я услышал скрип открывающейся двери и голос Вероники Петровны.
– Ты одна? А где остальные?
Что ответила Катя, я уже не слышал.
Придя домой, не раздеваясь, завалился на диван. В голове звучало: «Я чуть не изнасиловал женщину! Ну и гад же я после этого!»
Лежал, пока не зазвонил телефон. Это был Павел. Я весь напрягся в ожидании услышать от друга убийственные, но заслуженные слова, но он весело прокричал в трубку:
– Димыч, ты почему ушел? А? Как это называется?
Друг называется. Немедленно возвращайся. Даю тебе пять минут. Время пошло, иначе не буду считать тебя другом, – без остановки, пьяно рокотало в трубке.
Как только в его речи образовалась пауза, я спросил:
– А Катя, что сказала?
– Катя? А что она должна сказать!? Сказала – ушёл.
Голова болит. И его высочество – устало. Нет, это как называется? Устал!? Кисейная барышня – вот ты кто, а не советский офицер. Всё, после этого ты мне не друг.
Затем я услышал шум и строгий голос Лены, которая уговаривала Павла оставить меня в покое. Потом последовала, что случалось очень редко, словесная перебранка между мужем и женой, и Пашка со словами «Ты, мне не друг!» бросил трубку.
«Не рассказала!»
Подумав, я заключил, что Катя вполне здравомыслящая женщина, во всяком случае, мне так показалось, и она, думаю, не станет кричать на каждом углу об этом происшествии. Но как долго это может оставаться тайной? Женщина промолчала, но нас могли видеть, и разоблачения нужно ждать в любую минуту. Кроме всего прочего меня мучила совесть.
«Ну и гад же ты, Дмитрий! А работал под порядочного!»
//-- * * * --//
На работу я пришёл с головной болью и, нарушая не мной заведенные традиции отдела – перед трудовым днем минут десять-пятнадцать, покуривая, обсудить насущные проблемы, – углубился в отчет, правда, с трудом соображая, что в нем написано. Пашка с помятым лицом и тёмными кругами под мутными глазами, перешагнув порог лаборатории, сразу же подошел ко мне:
– Ты, почему ушел? А? Зря. Мы разошлись в пять часов утра. Башка разламывается. Вчера здорово перебрал.
– Я тоже, всю ночь не спал.
– А ты-то почему?
– Перебрал.
Он подозрительно посмотрел на меня и, что-то соображая или вспоминая, отвернулся, но тут же подойдя вплотную, перегаром заполняя всё вокруг меня, спросил:
– Перебрал? Странно. Ну-ка, ну-ка, колись. Вы ушли вместе с Катюхой. Потом ты исчез, и она была не в себе, – он то ли всерьёз, то ли в шутку взял меня за грудки. – Так. Понимаю. Схлестнулись. Ты что на неё глаз положил? Ты смотри у меня, я за неё любому глотку перегрызу, не посмотрю, что ты мой лучший друг.
– Если и положил. Нельзя что ли? И что ты мне можешь сделать. Я взрослый мужик, и она давно не девочка…
Мне захотелось рассказать всё другу, облегчить душу, объяснить, что это произошло случайно, но слова, рвавшиеся наружу, застыли на губах. Павлу ничего знать не нужно.
«Может он всё знает и только прикидывается?» – пронеслось в голове. «Нет, не знает. Если бы знал, разговаривал бы со мной по-другому».
– Так, так… – протянул Павел.
Выражение его лица менялось по мере того, как менялись проносящиеся в его хмельном мозгу мысли. Сначала он глупо улыбался, потом помрачнел, через секунду на лице появилось выражение очень схожее с гримасой разъярённого безмозглого орангутанга, но следом последовала благодушная улыбочка:
– Ты что? Влюбился? Влюбился точно, – его глаза игриво заблестели и здесь же потухли. – Так она замужем. И живут вроде ничего. Вот так номер.
Он, как-то по-женски всплеснул руками, развернулся и собирался уже отойти от меня, как вдруг, быстро, на одних мысках, как могут делать профессиональные военные, крутанулся вокруг себя и уперся в меня взглядом:
– Димыч, ты того… Катю не обидел?
– За кого ты меня принимаешь?
– Точно? Не обидел?
– Нет, – решительно, глядя ему прямо в глаза, ответил я.
Больше он мне вопросов не задавал. Лишь после обеда, когда собирался уходить, как бы между прочим спросил:
– Не пойдешь со мной? – и, получив отрицательный кивок головы, продолжил. – Может, что передать? А?
– Нет! – ответил я и ушёл в другой конец лаборатории.
Через несколько часов, идя домой, я думал о том, что балаковский поезд в эти минуты набирает скорость, увозя Катю. Оставляя меня навечно подлецом и подонком в её глазах, а у меня даже не хватило смелости прийти и, упав в ноги, просить прощения.
Уже на следующий день, информация, что я бодро прошагал с дамой на руках через весь городок, стала достоянием наших склочных женщин. Свидетелями этого происшествия было несколько человек, хотя я не помню, чтобы кто-то встретился по пути. Какое-то время я еще ждал и другого разоблачения, но оно так и не последовало, оставшись моей и Катиной тайной.
Павел больше никогда не упоминал в моем присутствии имя Катерина, и вообще в семье Котловых я больше не слышал её имени. Лишь однажды, спустя несколько месяцев, когда мы по какой-то причине вспомнили тридцатилетие Павла, Лена задала мне вопрос, всё же почему я нёс Катю на руках, Паша грубо оборвал её, сменив тему разговора.
Ольга не проявлялась целую неделю, что было и неудивительно. Во-первых, обещал зайти и не зашел, во-вторых, меня засекли с другой, которая, впрочем, на следующий день уехала. Я же не спешил с ней встречаться, у меня были и так достаточно серьёзные разборки с самим с собой.
Первой не выдержала она: позвонила и официальным тоном назначила встречу, вероятно, считая, что имеет права на меня и может требовать отчета, но это далеко не так. Я свободен, таким и останусь. О том, что она любит меня и может волноваться за меня, я не думал.
Разговор не получился, и наш затянувшийся роман закончился. Я опять остался один.
//-- * * * --//
Прошло три года. Я ехал в Москву, наблюдая за быстро сменяющимися пейзажами за окном. Место было боковое и мой попутчик – молодой парень – как только поезд стал набирать скорость, углубился в чтение журнала, и я, не отягощённый пустыми разговорами, которые, как правило, завязываются между соседями по купе, предавался воспоминаниям, обдумывал настоящее и строил планы на будущее.
В моей жизни многое изменилось, как впрочем, и в жизни нашего городка и в целом страны. Союз развалился, матушка Россия шаталась и трещала по швам. Начавшаяся война в Чечне вызывала непонимание. Зачем? Кому это нужно? Ради чего гибнут ребята? При виде грязных измученных солдат – детей – хотелось закрыть глаза и не видеть их беспомощность и боль смерти. Когда журналисты передавали боевые сводки из Чечни, хотелось заткнуть уши и не слышать, как чествуют «борцов за независимость». Что происходит в стране? Почему русские солдаты стали бандитами и захватчиками на своей же территории, а бородатые дяди – героями? Один сюжет, увиденный в программе новостей, мне особенно запомнился: траншеи, грязь, чернявая журналистка бодро берёт интервью, бородач весело отвечает, а вокруг – обезображенные трупы российских солдат и офицеров. И это показывают по центральному отечественному телевидению русским матерям. И я – русский офицер – не только стыжусь носить форму, но и опасаюсь.
Уничтожение армии, начатое с негласной рекомендации – в общественных местах нежелательно показываться при погонах – это планомерное, хорошо продуманное разрушение самой страны. Какое государство может быть независимым и процветающим без сильной армии? Россия тем более. Это понятно даже ребенку.
Из рядов вооруженных сил уходят толковые ребята, офицерская кость, на которых собственно всё и держится. Оставшиеся еле-еле сводят концы с концами, не получая мизерную зарплату месяцами. Даже Пашка после окончания академии собирается увольняться из армии. Я не могу представить: Пашка и на «гражданке». Он в третьем поколении «вояка» и вдруг по собственному желанию увольняется.
Я же, решив, что знания и лишний диплом всегда пригодятся, с большим трудом добился от командира разрешения поступать в академию. Получу еще одну «корочку», а там будет видно: служить или бежать из армии. Хочется надеяться, что всё изменится и не придется расставаться с любимым делом. Пусть звучит банально, но мне нравится защищать Отечество, как принято сейчас говорить.
О событиях трёхлетней давности я не забыл… Помню – первый день здорово мучился. Казалось, совершил что-то недозволенное и омерзительное. Но как только хорошенько выспался и на свежую голову раскинул мозгами, самобичевание улетучилось.
Я задал себе вопрос: «Что собственно произошло?» Ну, по пьяному делу полез целоваться, залез под юбку, ну и всё. Что здесь такого? С кем не бывает? Обидел хорошую женщину!? Как знать, может быть, она сама этого хотела – вертелась, улыбалась, вызвалась идти со мной.
После оправдательных размышлений я окончательно успокоился, хотя в душе, в самом укромном месте, горьковатый осадок остался.
Меня больше волновало и волнует, почему эта совершенно незнакомая женщина так действовала на меня? Почему, как только увидел её спускающуюся по вагонным ступенькам, захотел её? Почему, пока она была в городке, постоянно был в напряжении, как кобель при виде породистой сучки? Я, взрослый мужик, с детства воспитанный на уважении к женщине – матери, имеющий достаточно солидный список пассий, как мог так поддаться необузданным желаниям. Она перечеркнула все мои жизненные устои, пробудив во мне какую-то глубинную страсть, если сказать откровенно – ничем не прикрытое желание овладеть ею. Меня не интересовало кто она, чем занимается, чем интересуется, я даже плохо разглядел её. Я видел лишь самку, которую хотел так, что у меня сводило скулы. Это конечно плохое сравнение, но тот, кто хотя бы раз при встрече с женщиной будь то на улице, или в общественном транспорте почувствовал, как джинсы становятся малы под натиском желания, поймет меня.
Впрочем – хватит об этом.
Павел, успешно сдав экзамены в академию, укатил в Москву. Мы иногда перезваниваемся, передаём приветы через знакомых, но с каждым днем всё больше отдаляемся друг от друга. Столичная жизнь, затягивая, меняет человека, и провинциальная размеренность становится непозволительной роскошью. Поэтому звоню всё больше я, он, к сожалению, всё реже.
После разрыва с Ольгой я некоторое время провел в одиночестве, что пошло на пользу – сделал давно задуманный ремонт в квартире, навел порядок в гараже и отремонтировал машину.
Потом познакомился с Надей. Она живёт и работает медсестрой в ближайшем от нас посёлке, разведена и имеет десятилетнего сына, который почти всё время проводит у бабушки, живущей на соседней улице.
Познакомился с ней, когда ездил в поселок по делам. Собираясь возвращаться в городок, вспомнил, что у родителей очередная годовщина совместной жизни, которую они всегда отмечают, и решил заскочить в местное отделение связи.
Когда она уверенно подошла к стойке и, здороваясь с кассиром, принимавшей мою телеграмму, окинула меня оценивающим взглядом так, как это умеют делать одинокие бабёнки, я понял, это мой шанс и, не раздумывая, начал действовать. Она одобрительно ответила на мое заигрывание. Из почтового отделения мы уходили вместе.
С ней получилось всё легко и быстро. Через неделю меня пригласили в гости и без лишних выкрутасов отдались…
Со временем наши отношения, во всяком случае, с моей стороны, переросли в нечто большее, чем просто физическая привязанность и последние месяцы я стал задумываться, а не связать ли нам наши судьбы. Но несколько моментов удерживают от решительного шага.
Надежда, уже побывавшая замужем, не стремится создать новую семью. Я как-то спросил:
– Интересно, ты всегда так быстра в выборе нового партнера?
– А что?
– Ну, так интересно… – замялся я, уже сожалея о начатом разговоре.
– Вам мужикам значит можно, а нам нельзя? Ты невесту, что ли, искал? Конечно, нет. Вот и я искала партнёра, как ты сейчас выразился. Будь у меня иная цель, вела бы себя по-другому. Извини, но замуж я не собираюсь. Ни за тебя, ни за кого другого. Хватит. Пожила за мужем, полной ложкой хлебнула. А что касается семьи? У меня есть семья: сын и мама.
Уже потом я узнал, муж попался ей ещё тот. Пил, нигде не работал, ещё и бил её. Даже маленькому сыну поддавал по пьяному делу. Она, не долго думая, развелась, а через год его посадили за пьяную драку со своим же собутыльником. Она же, удивительный этот народ – женщины – удивительный и непонятный, до сих пор помогает свекрови, и, представьте себе, собирает посылки бывшему мужу, правда отсылаются они, якобы, от его матери.
Смущает меня и её заработок, она получает в два раза больше меня. Работая медсестрой, подрабатывает массажисткой: взрослой и детской, делает уколы и оказывает услуги косметолога. В нашей дыре и вдруг – косметолог! Я и сам, узнав, что Надя потратила свой отпуск на курсы в Саратове, удивился. Но она доказала, и у нас найдется работа для косметолога. Женщины везде остаются женщинами, а «новые русские», конечно, по местным меркам, есть и у нас.
Поступлю в академию, сделаю ей предложение и заберу в Москву. Захочет с сыном, значит вместе с сыном. Пора остепениться, подумать о будущем. Да и приятно, когда заботятся и ухаживают за тобой. Вот сегодня, отпросилась на работе, за пять километров приехала на станцию, приготовила продукты в дорогу. А готовить она умеет, тут уж сказать нечего. Особенно пельмени и пирожки.
Еду я в Москву по делам, сегодня вечером буду у Пашки. Интересно, какая стала Наташка, первое время я очень скучал по ней.
//-- * * * --//
В восемь часов вечера, голодный как волк, уставший от московской толкотни и суеты, я был у Котловых.
Дверь открыла Лена.
– Димыч! Ты!
Я трепетно дотронулся губами до щеки Елены. Она доверчиво приняла мой поцелуй.
– Наташа! Рома, идите сюда! Дядя Дима приехал!
Увидев Наташу, я разочаровался, но только на миг, вероятно забыв, что дети имеют такое свойство, как быстро расти. Я ждал встречи с пухлой пятилетней девчуркой, а увидел худенькую, неуклюжую девочку. Она робко выглядывала из-за плеча старшего брата, который подрос, раздался в плечах. Он сковано и в тоже время по-взрослому поблагодарил за подарок и сразу же ушел в свою комнату.
Лена пригласила меня на кухню, Наташа последовала за нами. Здесь я заметил, что и для Елены годы прошли не бесследно. Она похудела, изменила прическу, что молодило её, но мелкая сеточка морщинок вокруг глаз и глубокая ямка – морщина на переносице – говорили о многом.
– Павел скоро придет? – спросил я, устало опустившись на предложенный табурет.
– Не знаю. Обещался к семи.
Разговаривая со мной, она привычно, без суеты, быстро накрывала на стол.
– Иди мой руки, будешь обедать.
– Я обедал.
– Хорошо, что обедал, но можно пообедать и второй раз.
– Лен, давай потом, когда Паша придет.
– Когда придет, будет и обед, и ужин. Это потом, а сейчас ешь, – она поставила предо мной тарелку ароматного рассольника. – Вон посерел весь, а говоришь «потом-потом». Тебя не узнать, стал скромным, застенчивым. Помнится, ты таким не был. Хватит модничать. – Она протянула мне ложку.
Я послушно взял столовый предмет и с удовольствием принялся за суп. Когда тарелка была на половину опустошена, спросил:
– Павел всегда так поздно возвращается из академии?
– По-разному. Когда в пять придет, когда и восемь.
А бывает и в два часа ночи заявится.
– В два часа ночи?
– Он, может быть, и позже приезжал бы, но сам понимаешь, все виды транспорта, кроме такси, только до двух. Пешком далековато – до утра не доберешься, – иронизировала Лена.
Я оторвался от вкусного супа и уставился на неё.
– Что-то ничего не пойму.
– Что тут понимать? На заработки ездит. Правда не знаю на какие, – многозначительно добавила она, – но главное приезжает с деньгами. А уж как он их зарабатывает, это ты у него у самого спросишь. Сегодня он за товаром поехал.
– За каким товаром?
– Да вместе с Катей.
– С Катей!? – ложка застыла у меня в руках. Хорошо еще, что Лена в этот момент отвернулась к дочери.
– Наташа, ты почему взрослые разговоры слушаешь? Тебе нечем заняться?
– Нечем.
Лена строго смотрела на дочь. Та, потупившись, поджала губки и покраснела.
– Я хочу с вами побыть.
– Наташа, если ты не можешь для себя дело найти, то я найду. Неси учебник по математике.
Девочка фыркнула и выбежала из кухни.
У меня же в голове звучал набат: «Сегодня я её увижу, увижу, увижу…»
Вдруг я осознал, что всё это время ждал встречи с Катей, и каждый раз, разговаривая с Павлом по телефону, порывался спросить о ней, поэтому-то мне всё время казалось, наш разговор не окончен, я забыл спросить у него о чём-то важном. Я понял, меня никогда не покидала надежда, что судьба вновь сведет нас вместе. Вот и сегодня я спешил сюда с надеждой встретиться с Катей или хотя бы что-то узнать о ней.
– Катя теперь каждый месяц приезжает в Москву.
Иногда раз в месяц, иногда два, три раза. Частным бизнесом занялась. Это раньше называлось – спекуляция, теперь – частное предпринимательство. Здесь оптом, по дешевке покупает разное барахло, там продает в розницу – подороже. Вот и всё предпринимательство.
Сначала Лена говорила с иронией, но постепенно интонация менялось и вскоре кроме горечи в её голосе ничего не осталось.
– Не знаю – говорил тебе Павел или нет. У Кати муж теперь инвалид. Он работал в конструкторском бюро на военном заводе. Завод прикрыли, его уволили. Он, конечно, пытался подыскать работу. Одно время работал грузчиком, потом чернорабочим на стройке. Потом с друзьями собрали бригаду и приехали в Подмосковье строить дачи. И где-то под Можайском у них произошел несчастный случай: копали колодец, не знаю уж как, но то ли кольцо сорвалось, то ли покатилось, в итоге Сергея придавило. Два месяца в больнице провалялся, Катя даже обручальное кольцо продала. Вот так. Ампутировали у него одну ногу выше колена, вторую чуть ниже колена. Теперь сидит он в инвалидной коляске. Свекровь с работы уволили. Её родители – не помощники, живут на пенсию, которую месяцами не получают. Дочь пошла в школу. Одевать, кормить надо. Сергею протезы необходимы. Нужда заставила, поэтому и торгует. Тут покупает, там продает. Вон её баулы… – она махнула рукой в сторону коридора, и я увидел огромные, в крупную клетку серо-белые сумки – тюки.
Точно такие же сумки я видел сегодня довольно часто. Их хозяйки – измученные, с красными потными лицами, привлекали внимание приезжих, а москвичи, видимо, уже привыкли к таким «гостям», лишь бегло осматривали их в транспорте и терпеливо обходили на улице.
Я стал свидетелем, как две навьюченные огромными сумками «гостьи столицы» заходили в метро. Одна из них, совсем молодая, прошла через турникет без особого труда, а вторая застряла, точнее, застряла её поклажа. Она попыталась толкнуть сумку назад – не идет, стала продергивать вперед – тоже не идет. На помощь к ней пришел контролер, недовольно выговаривая:
– Не знаешь что ли, где нужно проходить? Не знаешь, спроси. Тебе, деревенщине, всё по-человечески объяснят. Раз видишь, что не пройдешь через турникет, обойди. Так нет же, не спросят, не обойдут, будут тащиться, где попало. Нам за вас потом достаётся от начальства. Каждый день что-нибудь ломаете.
– Ой, матушки, – запричитала виновница затора, – кабы знала, ни в жизни не пошла.
– Кабы знала, – передразнил её контролер. – Раз не знаешь, сиди дома.
– Сидела бы, да жизнь заставляет.
Вдвоём они наконец-то вытащили сумку.
– Вы уж меня извините, – «гостья столицы» подхватила поклажу.
– Да ладно тебе извиняться.
Контролёр проводил взглядом тяжело шагающую к эскалатору жалкую женщину и тут же ринулся навстречу такой же несчастной с точно такими же сумками. Она остановилась около турникета и, примерялась, каким лучше боком протиснуться через заграждение.
– Сюда, сюда иди, – опережая её неуклюжие движения, закричал он.
Мои воспоминания были прерваны перезвоном.
– Наконец-то, – обрадовано произнесла Лена и заспешила в коридор.
Я же, как приклеенный к табуретке, сижу – в ушах звон, сердце трепыхается, и не знаю, что делать: сидеть и ждать, пока она войдет в кухню или выйти навстречу. Лишь услышав Пашкины восклицания: «Димыч! Димыч, ты где?», вышел.
В узком, плохо освещенном коридоре, широко улыбаясь, стоял мой друг – Пашка.
– Димыч! Димыч, ты уже здесь! А я иду и гадаю: пришёл или нет.
В голосе звучало столько тепла, в глазах горело столько радости, что я не удержался и крепко обнял его. Он ответил на моё приветствие, и я почувствовал силу его огромных лап. Это дружеское объятие длилось всего несколько секунд, мы, оторвавшись друг от друга, застеснялись такого проявления чувств, но этого мгновения мне хватило, я понял: Пашка, что бы не случилось в моей жизни, останется настоящим, преданным другом. Надеюсь, что и он почувствовал мою дружескую преданность.
– Ну, порадовал ты меня. Ты…
Он хотел ещё что-то сказать, но Лена встала между нами.
– Паша, ты весь коридор занял. Дай же и Кате поздороваться с Димычем.
Павел суетливо попытался отойти, но натолкнулся на угол стены, коридор не был предусмотрен для четверых человек.
– Пройди в комнату, там разденешься.
Лена сделала шаг по направлению к комнате и потянула за собой мужа. Мы с Катей остались в коридоре одни. Один на один.
– Здравствуй, Дима, – она, как и в первую нашу встречу, протягивала мне руку.
– Здравствуй, Катя.
Я внимательно смотрел на неё и не узнавал – она здорово изменилась. Постарела. Как мне помнится, Павел говорил, что она старше его года на три. Значит ей где-то тридцать шесть, тридцать семь, но сейчас она выглядела на все сорок пять. И её хрупкость куда-то пропала. Остались только рыжие кошачьи глаза, уставшие, потухшие с тёмными кругами вокруг. Мне показалось, что она словно пропитана смертельной усталостью, и нет в ней той привлекательности, что будоражила мою кровь.
– По делам в Москву или в гости?
– В командировку.
– А-а-а, – монотонно протянула она и скрылась в ванной комнате.
Так состоялась наша встреча.
Пока Лена хлопотала на кухне, мы с Пашкой обменивались новостями. Вскоре к нам присоединилась посвежевшая Катя. Смыв пыль огромного города, она стала похожа на прежнюю Катю, только постаревшую и очень измученную.
Где-то часа через два мы с Пашкой остались одни. Дети спали. Катя, немного посидев с нами, извинившись, ушла отдыхать. Лена, расспросив меня о городке, об общих знакомых, не забыв, конечно, поинтересоваться и моими личными делами, тоже ушла, прихватив с собой две стопки ученических тетрадей. Часов в двенадцать она заглянула к нам на несколько минут.
– Спать не собираетесь? – и получив отрицательный ответ, отдала приказание. – Паш, постельное белье для Димыча в ванной комнате. Раскладушка – знаешь где. Спокойной ночи.
Мы же потягивая пиво, разговаривали. Спросите, о чём могут говорить два мужика. Да обо всём! Вспоминали время, когда были курсантами. Павел с гордостью рассказывал об успехах сына и с любовью о шалостях ненаглядной Натахи. Я кратко рассказал о Надежде. Но больше всего мы говорили о службе и сослуживцах. Конечно, говорили и о планах на будущее.
Далеко заполночь, когда Павел, сетуя на невозможность семьей прожить на зарплату, стал рассказывать, как слушатели академии, в том числе и он, зарабатывают деньги, наш разговор коснулся Екатерины.
– Мы с ребятами разгружаем вагоны, – начал Павел. – Со мной учится парень, Сашка Рубцов. Он из Калуги, но знает пол-Москвы. Ты понимаешь, приехал вместе со всеми, а такое впечатление, что родился в столице, и там у него знакомые, и тут приятели. В общем, везде есть полезные люди. Он нам и предложил эту работёнку. Работа, конечно не из легких, но здесь уж выбирать не приходится. Хорошо хоть такая есть. Работаем по звонку. Позвонили, сказали, необходимы люди, мы быстро сколачиваем бригаду, три-четыре человека и едем. Разгружаем разное: ящики с водкой, мешки с мукой, сахар, «американские ножки». Такса: пятьсот рублей или, если штучный товар: водка или вино, то четыреста и каждому по две-три бутылки. Ладно, мы – слушатели, с временной пропиской, но вместе с нами в других бригадах работают наши преподаватели. Кандидаты наук, доктора. Здесь недавно одному полковнику, доктору наук, ему под пятьдесят, стало плохо. На скорой увезли. Вот что обидно. До чего армию довели. Всех довели. Вон взять мою сестру – Катю. Серёгу жалко, слов нет. А она, она-то как мучается! Сердце разрывается.
– Как же так получилось?
– Как? Точно не знаю. Он теперь больше молчит.
Как ноги потерял, так замкнулся, молчит. «Да. Нет». Вот и весь сказ. Дождь был, земля – глина, спешили. Нашли ещё работу и спешили закончить с этой. Приехали же заработать. Им бы подождать немного, чтобы дождь прошёл, а они нет. Давай быстрее. Кольцо самодельной лебедкой стали поднимать, и что-то сломалось или веревка порвалась, кольцо стало падать. Все побежали в стороны. Сергей тоже, да поскользнулся на мокрой глине и упал. Кольцо на него, на ноги. Могло совсем придавить. Неопытные, что говорить. В бригаде один только плотник, остальные, как и он, – конструктора, они в одном отделе работали. И поехал-то всего второй раз. В первый раз три месяца работал: почти две тысячи долларов домой повез. К нам заезжал. Довольный, как же, такие деньги заработал. Детям подарки привёз и Ленке дорогие духи подарил. У неё как раз день рождения только-только прошел. Говорит: домой на две недельки смотаюсь и назад, до глубокой осени поработаю, чтобы зиму перезимовать. Вот и перезимовали, – Павел тяжело вздохнул. – Вот так, Димыч. Катя мучается, слов нет. Неподъёмные сумки таскает, я их еле поднимаю. Всё время с деньгами связана: то там обманут, то там украдут. Домой приедет, и там отдыха нет. Попробуй поторгуй – и в дождь, и в снег.
– А что свекровь или Вероника Петровна не помогают?
– Свекровь? На ней сын и внучка – два ребёнка.
Ей тоже достаётся. Серёга первые полгода совсем не разговаривал. Молчал. Катя не говорит, но думаю – пытался отравиться. Вот до чего дело дошло. Хотя чему удивляться? Сейчас немного успокоился, но кроме, как «Брось меня. Сдай в дом инвалидов» ни о чем с ней не говорит. Так что свекровь не может помочь. Отец у меня совсем плохой, у него второй инсульт был, как узнал, что с Сергеем произошло. Мама его еле выходила. Сейчас, конечно, помогает и встречает её на вокзале, и провожает, и торгует на базаре, но ей уже шестьдесят два. Сам понимаешь, сильно не разбежишься. И я ничем помочь не могу. Ему б протезы купить. Раньше эти деньги я за два три месяца собрал бы. Сам бы не смог, друзья помогли… А сейчас стыдно просить у кого-либо, все и так еле-еле концы с концами сводят, – он горько взмахнул рукой, и я заметил, как у него заблестели глаза.
– Раньше этого не произошло бы. Работал бы и работал в своем бюро, – вставил я, и поспешил сменить болезненную для Павла и неприятную для меня тему. – Паш, как твои дела с увольнением из армии? Не передумал?
– Я-то не передумал, меня передумали. Стал справки наводить, как бы так уволиться – по сокращению. Сейчас же много сокращают. Но сокращают у кого выслуга и квартира. У меня ни того, ни другого. И кто мне квартиру сейчас даст? Никто. Буду служить пока. Хочу остаться в Москве, не знаю, получится или нет, но пытаюсь договориться с «нужными людьми». В большом городе, тем более в Москве, сам понимаешь, легче выжить.
Еще долго он делился своими переживаниями и проблемами, выплескивая на меня всю горечь своего, нет, нашего нынешнего положения. И он имел на это полное право, он мой друг.
Лишь под утро мы угомонились. С удовольствием вытянувшись на раскладушке, почти засыпая, я услышал еле уловимые шаги. Приподняв голову, сквозь мутное стекло увидел женскую тень. Щелкнул выключатель, и тень метнулась в туалетную комнату. Через несколько минут, когда открылась дверь, в освещенном силуэте я узнал Катю. Опять щелкнул выключатель, шорохом разнеслись шаги, и всё стихло. Во сне или наяву привиделась она мне. Не знаю. Через мгновение я спал.
Утром подъём, быстрый завтрак и вот мы гладко выбритые: Пашка в форме майора, я – в гражданке, стоим на автобусной остановке.
– Голова разламывается, – пожаловался Котлов.
Я задумчиво поддакнул.
– С Еленой не попрощался, да и с Катей тоже. Неудобно получилось.
– А ты сегодня не приедешь?
– Нет. Выспаться надо. И вас стеснять не хочется.
Без меня гостей хватает.
– Ну, смотри, как знаешь. Перед отъездом заскочи.
Ты, кстати, когда уезжаешь?
– Через три дня.
– Быстро. Катя тоже скоро уезжает. Поезд шестнадцатого.
– Сегодня пятнадцатое.
– Да ты что? – удивился он. – Это значит завтра.
Дни летят – не замечаю.
Пообещав заехать перед отъездом, мы, тепло попрощавшись, разбежались каждый по своим делам: Павел на занятия в академию, я в управу.
Весь день, пробегав по управе, выполняя поручения командира и свои личные дела, я так намаялся, что в шесть часов вечера просто падал от усталости. По пути, заскочив в магазин и приятно удивившись изобилию, одной вареной колбасы я насчитал четырнадцать сортов, а на прилавке аппетитно обнажили свои надрезанные бочка еще различные копчености, не говоря уже о разнообразных видах мяса, я купил кусочек «докторской» и потерянный пришел в гостиницу. Почему потерянный? Как только я налюбовался мясными изделиями, мой взгляд упал на ценники, скромно пристроившиеся внизу прилавка, и мое приятное удивление улетучилось. Конечно, такого разнообразия в магазинах нашего городка не увидишь, но и таких цен тоже.
В восемь часов после легкого – чай с колбасой – ужина я спал крепким сном.
На следующий день я освободился после обеда и как любой провинциал, поехал в центр любоваться неузнаваемо обновлённой Москвой. Как помнится, последний раз я был в столице зимой восемьдесят девятого года, и за эти годы столица так преобразилась, что, шагая по бывшей Горьковской, а теперешней Тверской, ловил себя на мысли, что яркие рекламные щиты с иностранными словами, витрины с шикарно одетыми манекенами, курсирующие по дороге незнакомые иномарки мне что-то напоминают. Только что? Выйдя на Пушкинскую площадь и увидя узнаваемую во всём мире красную букву «М», я понял, точно такие же картинки я видел в иностранном фильме, когда-то давно просмотренном в кинотеатре. Разница была лишь в прохожих. Угрюмые, до боли родные лица советских людей. Хотя нет, тогда лица у прохожих были другие. Добрее что ли. Не знаю. А когда я нос в нос столкнулся с развязным иностранцем, по-русски с грузинским акцентом оскорбившим меня, мне почему-то захотелось спуститься в метро и бежать. Но я переборол себя и продолжил экскурсию и чем ближе я приближался к Красной площади, тем чаще мне попадались «иностранцы», из уст которых лилась русская речь с различными акцентами. Развязные, громко говорящие, в дорогой одежде и с сотовыми телефонами в руках, они вели себя как хозяева, все остальные прохожие робко уступали им дорогу.
На осмотр родной столицы мне хватило ровно два часа. В шестнадцать сорок пять уже входил в метро и направлялся к Котловым, предварительно позвонив и получив приглашение от Елены. Правда, приглашение прозвучало как-то вяло. Надеясь на понимание с моей стороны – невозможно каждый день принимать гостей, – она несколько раз подчеркнула, что устала и нужно отдохнуть, но я, не восприняв все явные и неявные намёки, принял предложение.
Я не мог ещё раз не увидеть Катю.
Когда подходил к знакомому подъезду, меня остановила девочка:
– А, вы к нам идёте? – спросила она, и лишь внимательно приглядевшись, я узнал Наташу.
– К вам. А ты гуляешь? – я протянул ей киндер-сюрприз.
– Да. Ой, нет, не гуляю. Я ещё не могу долго гулять одна. Нельзя. Сейчас мама придет. Мамочка! – К нам подошла Лена.
– Привет, Димыч! Мы в магазин, потом погуляем немного. А ты иди домой, там Катя. Она тебя накормит, я ей наказала. Пошли, Наташа.
Катя была одна и готовилась к отъезду. Чувствуя неловкость, что мы оказались в квартире одни, я спросил:
– А где все?
– Лена с Наташей ушли в магазин, сказали не надолго, Роман ушел на занятия в спортивную школу. Он занимается борьбой, – пояснила она.
– Хорошее дело.
– Ты проходи. Я тебя кормить буду. Мой руки.
Катя быстро собрала на стол и продолжила свои приготовления.
Не ощущая вкуса супа, я ложка за ложкой поглощал его, а сам наблюдал за Катей. Она складывала какие-то пакеты в огромную сумку, не обращая на меня никакого внимания. Когда моя тарелка почти опустела, Катя, отложив пакет, подошла ко мне и спросила:
– Добавить?
– Что добавить?
– Суп.
– Спасибо, не надо.
Я чувствовал её близость, вдыхал её запах и терял ощущение реальности. Я словно проваливался куда-то, где мой разум засыпал, а скрытые инстинкты обострялись, и ими было невозможно управлять.
– Тебе две сосиски или три?
– Ни одной. Я наелся, спасибо.
– Правда наелся? – подозрительно спросила она. – Чай или кофе будешь?
– Чай. Давай вместе попьем, – предложил я.
– Давай. Только торт мы откроем, когда все придут. Хорошо? – она поставила в холодильник купленный мною торт, и стала заваривать чай.
– Кать, ты прости меня, – отведя взгляд в сторону, начал я.
Смотреть ей в глаза я остерегался, боясь, что она прочтет в моих глазах охватывающее меня желание.
– Ты о чем? Ах, да. Дима, после этого столько произошло, что я уже всё забыла.
– Правда? – с досадой спросил я.
Она не держит на меня зла – это хорошо. Но она и не вспоминала обо мне!? Впрочем, чего же я хотел? На что надеялся? Ведь и мне иногда казалось, что забыл о ней.
Катя разлила чай и присела на край стула. Казалось, она лишь на секунду остановилась, отложив какое-то важное дело, и в любую минуту может сорваться и убежать. В первую нашу встречу она такая не была.
– Тебе помочь собраться? – предложил я.
– Нет, всё собрала. Осталось по мелочи.
Она маленькими глотками пила чай. Её малиновые губы осторожно прикасались к горячей чашке, рыжие в жёлтую крапинку глаза спокойно смотрели на меня, в них читалась усталость и в тоже время не востребованная и глубинная неистраченная сила желания. Впрочем, я мог и неправильно прочитать в её глазах. Я видел лишь то, что хотел в них увидеть. Я же хотел лишь одного, быть с ней, овладеть ею и это желание всё больше и больше захватывало меня.
– Катя! Катя, я…
– Дима, давай пить чай. Пожалуйста. Прошу тебя.
Она незаметно вспорхнула и была уже в двух шагах от меня.
– Кать, так не может больше продолжаться. Я так не могу.
– Я тебя не понимаю. О чем ты?
– Ты знаешь, о чём.
– Ах, ты опять об этом. Я сегодня уезжаю, у меня поезд в восемь часов вечера. Я уеду, и всё встанет на своё место. Я знаю, так бывает. Но это очень быстро проходит.
Вероятно, она решила, что я влюбился. Влюбился, ещё тогда. Вот глупость. Это не было любовью, это было что-то совершенно другое.
Сдерживать себя с каждой минутой становилось всё труднее, я воровато посмотрел на часы. Прошло сорок минут, как я пришел, и в моем распоряжении осталось не больше получаса, а возможно и меньше. За окном начал накрапывать дождь, и в любую минуту Лена с Наташей могут вернуться.
Я включил телевизор. С дивана, на котором я сидел, было хорошо видно Катю. Она то нагибалась, и её круглая попка начинала манить меня своим аппетитным и соблазнительным видом, то она выпрямлялась, и под легкой футболкой улавливалось колыхание упругой свободной от бюстгальтера груди.
Наблюдая за её телодвижениями, я подумал, может быть, она крутит передо мной задницей преднамеренно, и в квартире не случайно осталась одна!?
– Кать, давай я тебе помогу?
Я встал и подошёл к ней. Она находилась от меня так близко, что её горьковатый запах обволакивал меня.
– Не надо, я почти управилась. Осталось по мелочи.
Она разогнулась и я, сделав шаг, задышал ей в затылок. Она вздрогнула и импульсивно прильнула ко мне.
– Катя.
Я ощущал её тепло, вдыхал её запах и просто сходил с ума. Руки сами тянулись к её телу, но я сдерживал себя, зная, что если только дотронусь до неё, то не выпущу из рук и доведу дело до желаемого результата.
– Катя.
– Что, Дима? – она смело посмотрела мне в глаза.
Рыжие в крапинку глаза! Как они действовали на меня и какую имели надо мной власть!
– Катя.
Она, прижимаясь ко мне нижней частью тела, запрокинулась, протянула руки и взъерошила мои волосы.
– Какой ты, право, ребенок.
Она загадочно улыбнулась, взяла мою руку и повела за собой.
Я припал к её губам и судорожно стал стаскивать с себя пиджак. Она отвечала на мой поцелуй, сначала как-то пугливо – осторожно, но потом её губы всё яростнее отвечали на мои ласки. Дрожащими руками, я прикасался к её мраморной груди, а когда, захватив горячим ртом её темно-розовый сосок, пропуская через зубы, прикусил его и снова языком приласкал и опять прикусил, она застонала, откидываясь на диван всем телом. Я гладил, щекотал поцелуями её податливое тело и, когда осторожно стал расстегивать её джинсы, она встрепенулась, открыла глаза.
– Подожди.
Я продолжал медленно стягивать джинсы.
– Подожди, – опять повторила она.
– Что ты хочешь, милая?
– Дверь. Нужно закрыть дверь.
Она выскользнула из-под меня и босыми ногами зашлепала по полу. Её не было одно мгновение. А потом – я схватил её и повалил на диван.
Я был всемогущим господином, у ног которого распростёрся раб, королём, который с пьедестала взирал на трепет своего преданного вассала. Я был рабом, который приполз по ступенькам упоительного блаженства к своей госпоже и королеве.
Когда мы, опустошенные и бессильные, лежали на диване, и я уже начал проваливаться в сладкую дремоту, Катя сказала:
– Дима, нам нужно вставать и быстро одеваться. С минуты на минуту придет Лена.
Я с трудом приподнялся, она опять выскользнула – именно выскользнула, и как это ей удаётся, – из-под меня, и, прижав к груди одежду, заспешила в ванную, но прежде чем войти туда, она предусмотрительно сняла цепочку с входной двери.
Я быстро оделся и повалился на диван, ни о чем не думая. Натруженное тело отдыхало, наконец-то получив то, к чему так страстно рвалось.
Вскоре я услышал щебетание Наташи.
Когда пришел Павел, мы сели за стол. Посидев с часик, поговорив о том о сем, Катя стала собираться в дорогу.
– Ну что, Димыч, ты как? Проводим сестрёнку?
– О чем разговор? Конечно, проводим. Хотя… Давай – я один провожу.
– Один? Как один? – не понял он.
– Так – один. Чего тебе тащиться через всю Москву? От меня Казанский вокзал в пятнадцати минутах. Я провожу в лучшем виде, можешь не сомневаться.
– Я не сомневаюсь. Просто как-то неудобно получается. Приехал в гости, а здесь…
– Что неудобного-то? Подумаешь, в гости приехал.
– Ой, правда! Пусть Димыч Катю проводит, – поддержала меня Лена, – а ты с детьми хоть немножко позанимаешься.
Павел ещё какое-то время сопротивлялся, но вскоре согласился.
Так удалось мне заполучить ещё несколько часов общения с Катей один на один.
Когда мы ехали в такси, я обнял Катю. Её горьковатый запах вновь волновал, но уже с меньшей силой. Я просто наслаждался её близостью.
– Ты такая сладкая, – прошептал я, дотрагиваясь губами до её маленького ушка. – Прямо как мед, который я обожаю и могу есть каждый день огромными ложками.
Я поцеловал её ухо, затем шею.
– Жаль, что тебе нужно уезжать. Мне с тобой хорошо, я готов повторять это каждый день.
Мои ласки становились всё настойчивее, поцелуи всё горячее. Катины же губы не отвечали на мои поцелуи, лишь снисходительно их принимали. Вскоре она отстранилась от меня и всё сильнее и сильнее вжималась в сидение. Заметил я это не сразу, когда заметил, недоуменно спросил:
– Милая, что случилось?
Она кивнула в сторону шофера и прошептала:
– Мы не одни.
– Прости, про водителя-то я и забыл. Когда ты рядом, для меня больше никого не существует. Когда мы сможем увидеться?
– Не знаю.
– Когда приедешь в Москву?
– Не знаю.
– Ну, хотя бы приблизительно.
– Не знаю.
– Опять не знаю.
– Дима, я думаю, нам не нужно встречаться.
– Почему?
– На это есть много причин. Одна из них, мы живём в разных городах и в Москве нечасто бываем, особенно ты.
– Я могу приезжать к тебе, это значительно ближе и потом, возможно, я буду учиться в академии. Главное, чтобы ты хотела со мной видеться, как и где – это второй вопрос.
– Дима, ты видимо забыл, я замужем.
Эти слова вызвали у меня улыбку. Как они любят вспоминать о мужьях, когда измена уже состоялась.
– Катя, разве это может нам помешать?
– Да. Ты знаешь, что случилось с Сережей.
– Ой, только не надо говорить красивых слов. Да я знаю, что у тебя с мужем. Тем более ты имеешь право на личную жизнь. Ты не должна сидеть около инвалида и блюсти себя. Это же просто смешно.
Она стала нервно перебирать поясок у плаща, и я заметил, что её пальцы дрожат.
– Кать, прости меня, я сказал что-то не то.
– Нет, ты всё правильно сказал, об этом каждый раз говорит Сережа, – она замолчала и лишь через несколько минут продолжила. – Мы не будем больше встречаться. По какой причине? Сам выбери, какая тебя больше устраивает. Давай больше к этому не возвращаться.
– Хорошо, только ответь мне на один вопрос. Ты не жалеешь о том, что произошло?
Вместо ответа, она прижалась ко мне и поцеловала.
– Дима, ты хороший, и мне было с тобой хорошо.
Больше мы не задавали друг другу вопросов и почти не разговаривали.
Приехав на вокзал, быстро разгрузили вещи и заспешили к поезду. На платформе я прижал её к себе и в последний раз вкусил сладость её губ, она ответила на мой поцелуй и, доверчиво посмотрев в глаза, сказала:
– Спасибо.
– За что спасибо?
– За всё, – она поцеловала меня в губы и вошла в вагон.
Вскоре поезд тронулся. Я стоял на платформе, смотря на удаляющийся последний вагон, и думал. Я встретил её на вокзале и провожаю с вокзала. Встретимся ли мы ещё раз или судьба разъединила нас навсегда, так и не дав возможность понять, что это было. Но что бы это ни было – любовь, зарождение любви или просто наваждение – я думаю, не так уж и важно. Важно, что это было в моей жизни, и это было прекрасно.
февраль-март 1999