-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Валерий Константинович Хотног
|
|  Маленькие истории
 -------


   МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ
   В. Хотног
   Начало
   После окончания школы ни у кого в нашей семье не возникало вопросов по поводу
   моего дальнейшего обучения. Надо было поступать в Кишиневский политехнический
   институт. На любой факультет. Но в политех. Причина очень проста – мой родной дядя
   учился в этом институте. Да и среди папиных знакомых особо ценился именно этот
   институт. А моя тяга к техническим наукам, по мнению взрослых, только подтверждала
   правильность выбора. Когда я учился в старших классах мои технические самоделки
   «доставали» всех. Однажды родная тетя готовилась за моим столом к сессии. Когда
   набежали тучи и в комнате стало темно, сработал фотоэлемент, включилась настольная
   лампа и стали закрываться шторы. От испуга она до вечера лишилась дара речи.
   Итак, для обучения был выбран энергетический факультет.
   Поступил без проблем, никаких поддержек, репетиторов. В моей группе я был
   единственный человек из Кишинева. Все остальные, включая трех девушек, приехали из
   дальних районов Молдавии. Большая часть ребят поступила после армии. Стать
   отличником в такой группе не составило никакого труда. У меня все списывали, поэтому
   надо было приходить на занятия раньше. Занятия проходили в самом центре Кишинева, за
   зданием ЦК Коммунистической партии Молдавии. Уважительное отношение со стороны
   большинства на потоке мне удалось завоевать уже в первом триместре. На потоке было
   три группы. В двух других группах обучались и сверстники из Кишинева. Особо много их
   было в третьей группе, причем среди них были представители «золотой молодежи».
   Прически, одежда, главным атрибутом которой были джинсовые костюмы, и увлечения,
   возвели непроницаемую стену между ними и остальной частью курса. Многие смотрели
   на них с нескрываемой завистью. Не могу сказать, что и я им завидовал, но что-то в их
   поведении меня завораживало. Всем потоком мы ходили только на лекции, но случалось,
   что преподаватели вдруг устраивали блиц-опрос прямо на лекциях, и тогда я блистал
   своими знаниями. В такие редкие минуты с завистью смотрели уже они на меня. Несмотря
   на то, что это были дети высокопоставленных родителей, тяга к знаниям у них была. Ни
   со мной, ни с другими они не дружили. На одном из старших курсов была еще одна такая
   группка, вот они вместе и водились.
   К концу первого курса меня стало тяготить обучение на энергетическом факультете.
   К тому времени, дядя был на пятом курсе. Иногда он оставался ночевать у нас. Я с ним
   подолгу общался и листал его конспекты. И понял, что это все мне совершенно не
   интересно. К концу года я стал собирать информацию о других факультетах и
   специальностях нашего института. Выбор еще не был окончательным, но после летней
   сессии я пошел к декану факультета, господину Парсаданяну, с просьбой разрешить
   перевод на другой факультет. Он даже не выслушал меня до конца. Не так много у него
   было отличников, и он их всех оберегал. На нашем курсе кроме меня на повышенную
   стипендию шел еще Дмитрий Брагиш (будущий министр экономики Молдавии). Поэтому
   декан заявил:
   – Я категорически против! И никуда не отпущу! А если надо будет, переговорю с
   деканом факультета, куда вы собираетесь переводиться. Вы соображаете, что делаете? Да,
   у вас через год может быть ленинская стипендия!
   О стипендии, конечно, я знал. На факультете у меня была и необходимая для
   получения повышенной стипендии общественная работа. Я не так активно занимался
   комсомольской работой, как Брагиш, но моя общественная работа тоже была весомая:
   меня приняли в «тараф» (ансамбль народных инструментов), зачислив при этом на
   Факультет общественных профессий. На всех крупных праздниках мы представляли
   институт на городских концертных площадках.
   Тем летом, после разговора с деканом, я немного остыл с переводом. Пошел на
   практику, а осенью вновь начались занятия.
   Как-то в один из дней, когда были практические занятия, мы переходили из
   аудитории в аудиторию. Еще по случаю моего поступления в институт, родители с
   большим трудом и «по большому блату» купили мне дипломат. В то время они только
   входили в моду. В него не все учебники помещались, иногда приходилось таскать еще и
   пакеты, но ходить с импортным дипломатом было писком моды. Темно зеленый дипломат
   под «крокодилью кожу» был среднего размера и аккуратно помещался в стол аудиторий.
   Придя на пару по высшей математике, я достал конспект, учебник, и засунул
   дипломат в стол. Занятия прошли как обычно. Заработав какие-то оценки, в конце пары
   умудрился еще сделать домашнее задание. Именно домашнее задание меня и задержало в
   аудитории дольше остальных. Закончив решать задачку, достал дипломат, чтоб положить
   тетрадь и книгу. И вдруг почувствовал, что вместе с дипломатом вытащил из стола еще
   что-то. Посмотрел. Квадратный конверт темного цвета, обтянутый целлофаном. С одной
   стороны фотография какой-то кучки людей у стены, в свете прожектора. И какие-то
   надписи на английском языке. В школе я учил французский, однако выбранная
   специальность требовала знаний английского, поэтому меня зачислили в начинающую
   группу и, по крайней мере, определить, что это английский я смог. В аудитории никого уже
   не было, до окончания перерыва оставалось немного времени, надо было спешить. Я
   засунул находку в дипломат. Она туда поместилась прямо точно по размерам! Убежал на
   последнюю пару. Придя домой, выложил все из дипломата и два дня не обращался к
   находке. Был период сдачи контрольных работ, а к учебе я относился очень ответственно.
   Никаких объявлений о потерянных вещах в институте я не видел, никто ничего не искал.
   В конце недели, разбирая учебники, занялся вплотную конвертом. Только тогда
   понял, что это музыкальная пластинка. Причем зарубежная. Конверт был распечатан.
   Внутри был вкладыш, в котором и находился диск. На вкладыше черно-белая фотография:
   два мужика и женщина, а перед ними какие-то нищие дети. И вдруг я понял, что
   пластинку хозяин и не стал бы искать, за «распространение чуждой» музыки во время
   лекций могли ведь и «попереть» из института. Была середина семидесятых.
   Идеологическое воспитание проводилось на высшем уровне, поэтому ощущение, что
   держу в руках идеологическую диверсию, у меня было точно. А вот куда ее «сдать» я
   даже не догадывался.
   На чердаке у нас был патефон и старые патефонные пластинки, а в доме только
   синие гибкие пластинки с песнями популярных советских ВИА. И, традиционный по тем
   временам для всех семей СССР, радиоприемник ВЭФ, который имел наверху механизм
   для проигрывания пластинок. Я понятия не имел о типах снимающих звук игл, об их
   тяжести. Достал пластинку. Какой-то волшебный свет исходил от нее, она оказалась
   немного гибкой, и я сразу ощутил, что держу в руках нечто очень ценное. Меня охватило
   необъяснимое волнение. Не могу описать свои ощущения, но я их запомнил на всю жизнь.
   Что-то мне подсказывало, что я держу в руках свое будущее.
   Поставил пластинку на проигрыватель, опустил иглу и стал слушать. Музыка,
   которая «полилась» с динамиков меня околдовала, она была совершенно иной и мне не
   знакома. Через минуту, кто-то, управляя моей рукой, поднял иглу. Настоящая мистика.
   Весь потный, я снял пластинку с проигрывателя, положил в конверт и стал переводить
   титульный текст со словарем. Перевод мне ни о чем не говорил. На следующий день, я
   пошел в самый большой городской магазин техники и стал интересоваться
   проигрывателями.
   Через месяц я уже хорошо разбирался в советской технике воспроизведения
   пластинок. Еще несколько месяцев ушло на то, чтобы купить сносный стерео
   проигрыватель. Для этого мне пришлось согласиться, наконец, на долгие уговоры соседей
   играть с ними на свадьбах. Тогда это был единственный для меня способ быстро
   заработать деньги. Все это время диск лежал в столе. А я, играя в тарафе и на свадьбах,
   хоть и полностью был погружен в музыку, но в совершенно другую.
   Еще через месяц я прочел все, что было написано на вкладыше и на самой
   пластинке. Кое-что уточнил у преподавателя, к ее удивлению, демонстрируя неожиданное
   стремление к изучению английского вне программы. Чтобы все прочитать мне
   понадобился почти месяц, чтобы осознать новое – почти год, чтобы изменить вкусы и
   жизнь – чуть меньше двух лет.
   В конце второго курса, я дождался пока наш декан ушел в отпуск, и подошел к его
   заместителю с просьбой разрешить перевод. Собираясь переводиться на экономический
   факультет, я лишался не только повышенной стипендии, но и обычной, поскольку
   становился задолжником. А еще терял год, поскольку меня зачисляли опять на второй
   курс. Заместитель декана подписал заявление. Родители вздохнули, но согласились
   содержать меня. А через месяц экономический факультет расформировали, и все
   экономические специальности разбросали по соответствующим факультетам. Моя
   специальность «Экономика строительства» оказалась на факультете ПГС. На потоке было
   две группы. Студенты, в большинстве своем, городские. Многие из крупных городов
   севера Молдавии, причем некоторые из ребят хорошо разбирались в современной рок
   музыке.
   В течение двух лет, произошедшие, на первый взгляд, разрозненные события,
   соединились в стройную цепочку событий, необходимых и достаточных, чтобы произошел
   сдвиг в моем сознании, и начались формироваться соответствующие вкусы. По
   прошествии этих двух лет, я уже учился в новой группе, съездил на гастроли с народным
   коллективом в Австрию и привез оттуда стопку новых виниловых дисков, стал в родном
   городе «менялой» дисков, а в институте вместе с несколькими единомышленниками
   организовывал дискотеки, используя в основном личную фонотеку.
   На потоке нас оказалось три человека фанатов музыки. Я – поклонник «Queen»,
   Славка Губин – «Led Zepelin», и Сашка Давыденко – «Deep Purple». Мы с трепетом
   ожидали выхода новых альбомов своих любимцев и до хрипоты отстаивали их ценность.
   Помню как меня гнобили всем курсом за новый вышедший в 1977 году альбом «Jazz»
   группы «Queen». «Твои любимцы предали своих поклонников. Это же танцевальная
   музыка!»,– кричали мне в ухо. А я принял тот альбом, с которого начались необычные для
   «Queen» эксперименты. Я просто был счастлив, что они такие многообразные. До выхода
   «The show must go on» оставалось ждать еще 14 лет. А композицию «Don’t stop me now»
   я принципиально крутил на всех дискотеках. Мы знали о своих любимцах все, какое у них
   образование, чем увлекаются, у кого какие привычки. И это притом, что по эту сторону
   «железного занавеса» никакой информации не было. На лекциях мы писали конспекты с
   Губиным не как обычно на всю ширину листа, а очень мелко и таким образом, чтобы из
   собственных записей получались на каждой странице по букве из названия любимой
   группы. Преподаватели просто пожимали плечами, ругать не за что было. А наказывали
   Вадима Ожога, который обычно сидел рядом с нами и набрасывал шаржи на самих
   преподавателей.
   Фишкой нашего увлечения рок музыкой были соревнования прямо на лекциях.
   Один из нас задавал название группы, а двое остальных составляли за короткое время
   дискографию этой группы – писали год выпуска альбомов и их названия. В основном
   выигрывал Губин, которого почему-то за год до этого «турнули» из МАИ. Но через год, я
   составлял ему реальную конкуренцию, причем в отличие от него, многие из
   описываемых дисков на тот момент уже держал в руках. Скоро мне такое
   самоутверждение стало надоедать. Переломный момент наступил в 1979 году, когда свой
   новый альбом выпустила группа «Aerosmith». Назывался он «Night in the ruts» и в нем
   было многое от «грандов» рок музыки. Бесконечные сломы по музыке свидетельствовали,
   что новая волна музыкальных групп очень даже достойна внимания. Мы с моим
   приятелем Игорем Топовым слушали каждую композицию по нескольку раз и синхронно
   называли «отцов», чей стиль безошибочно угадывался в музыке «Aerosmith». С того дня
   мои музыкальные пристрастия стали расширяться и Губину с Давыденко стало со мной
   не очень интересно, я ведь стал молиться не только признанным иконам музыки.
   И конечно, через два года я хорошо знал, что же оставили тогда для меня в самом
   центре родного города, в столе одной из аудиторий второго корпуса Кишиневского
   политехнического института. Это был альбом McCartney «Band on the run». Тогда это был
   единственный фирменный альбом McCartney того года, завезенный в Молдавию. И еще
   долго оставался таким. К сожалению, затертый почти на минуту звукоснимателем
   рижского приемника ВЭФ. Именно этот диск не только положил начало моему
   увлечению, но и изменил дальнейшую жизнь. Он стал первым винилом в моей коллекции
   и хранился у меня пока я не уехал в Москву.
   После моего отъезда, родная сестра, не будучи фанаткой музыки, поддалась
   «наступлению» лазерных дисков. В смутное время перестройки, «избавляясь» от старых
   винилов, положила их вместе с кипой черно-белых фотографий рок музыкантов в
   отдельный пакет и выставила рядом с мусорными контейнерами.
   Сейчас ее поступок воспринимается иначе.
   Я вернул ЕГО назад. С благодарностью, с «прибавкой». И все это стало «находкой»
   уже для другого человека, кому она тогда была нужна:
   – Посмотри, тут какой-то пакет. Явно это не мусор!
   – Возьми, дома разберемся…
   Крик в ночи
   Мои увлечения в студенческие годы требовали денег. «Халтуры» на свадьбах
   приносили очень хорошие деньги. Но впрягся я в это дело основательно только на
   старших курсах. Играл даже в свой первый год работы ассистентом на кафедре после
   окончания института, пока не повстречал в одном из сел своего студента. Он был шафером
   на свадьбе. Дальше продолжать «халтурить» было уже не безопасно для карьеры. Даже
   сегодня, я не считаю те деньги легкими. Играли в селах, на традиционных молдавских
   свадьбах, в основном по два дня, и на улице. Часто поздней осенью, когда уже ударяли
   морозы и замерзали пальцы. Человеческие отношения раскрывались перед моими глазами
   во всем их многообразии. Чаще всего под действием алкоголя. То был адский труд. Но
   даже его нельзя сравнивать с тем ужасом, с которым я столкнулся, подрабатывая в начале
   своего обучения. И который, собственно и заставил меня позже окончательно «подсесть»
   на свадьбы.
   Поскольку на младших курсах дополнительных заработков не было совсем, я
   согласился с идеей одного из наших однокурсников работать летом в студенческом отряде
   проводников. Прошли обучение в Кишиневском «Резерве проводников», сдали экзамены.
   Каким-то непостижимым образом, еще до начала обучения, узнали все премудрости
   «левого бизнеса» проводников. Даже прикинули сумму дохода, поскольку маршрут был
   известен: «Кишинев – Москва».
   Сдав досрочно летнюю сессию, начали работу в этом таинственном стройотряде, в
   котором, кроме студентов политехнического института, были еще и медицинского. Если
   бы сегодня я оказался вновь перед возможностью выбора, ни за что не согласился бы там
   работать. А ведь это был Советский Союз. Официально, никакого разгула бандитизма,
   никакого свободного рынка и бизнеса. И тем не менее, все, от чего меня уберегали в семье
   и школе, все, что некоторые постигали годами, выбрав путь, чуждый морали коммунизма,
   все это накатило за два месяца. Может быть, то была специфика маршрута, может,
   особенность того времени. Но хватило на целую жизнь.
   Самый приятный личный опыт– первая женская грудь в руках. Самый жуткий -
   риск жизнью. Один раз своей, другой– пассажира. Не могу утверждать, что те
   «университеты» не оставили следа в моей жизни.
   Работать по «обороту» нам не очень разрешали. «Оборот», это когда сразу по
   возвращении из одного рейса, проводник уезжал в следующий. Обычно, поезд
   обслуживали две бригады. И пока вторая бригада, совершала поездку по маршруту на
   нашем поезде, мы отсиживались дома.
   Желание заработать толкало нас на дополнительную работу. Возникла мысль
   ездить на внутренних рейсах, по республике. Эти рейсы были короче, мы успевали, и
   отдохнуть, и дополнительно заработать. Главное отличие от поездок в Москву
   заключалось в том, что на внутренних рейсах мы работали только в паре со штатными
   проводниками. Чаще всего с женщинами. Причем, с достаточно взрослыми и
   профессиональными. Это был для нас ценный опыт.
   Один из таких внутренних рейсов был организован таким образом, что от состава,
   который следовал из Кишинева в Рени, на станции Бесарабка, «отстегивали» два вагона и
   отправляли в другое направление. А на обратном пути, на той же станции, мы ждали, пока
   эти два вагона пригонят и подцепят к основному составу.
   Во время одной из таких поездок, основной состав приехал на Бесарабку и ждал те
   самые вагоны. Что-то с ними случилось. Ждали слишком долго. Была ночь. Теплая южная
   ночь. Все вывалили из вагонов на платформу. Поскольку туалеты на стоянке были
   закрыты, некоторые пассажиры направились к туалетам на станции. Кто-то побежал в
   буфет. Я стоял на перроне, вместе с проводниками. Вдруг в тишине раздался детский плач.
   Он был какой-то необычный. Не могу объяснить, но у меня возникла аналогия с
   музыкальной записью – звук как будто периодически подрывался. Он доносился откуда-то
   с другой стороны состава, но недалеко от нас. Поскольку плач нарастал и усиливался,
   проводницы открыли противоположную дверь тамбура, спустились на другую сторону и
   стали идти на крик.
   Буквально через мгновение, из под вагона раздался голос:
   – Маша, быстро принеси одеяло!
   Проводницы засуетились и, через несколько минут, занесли в вагон что-то
   укутанное в одеяло.
   Меня сразу поразило насколько сработанные и где-то привычные были
   действия проводниц.
   –Слушайте, у меня в вагоне ехала беременная. Может она где-то рядом.
   –Если бы она родила там, то мы бы ее увидели. А ее нет.
   –Бабы, давайте искать в вагоне.
   И несколько проводниц стали «прочесывать» вагон. Мы шли тенью за ними.
   Никого. О происшествии уже знал бригадир. Он, видимо, сообщил начальнику станции,
   но особого ажиотажа это еще не вызвало.
   –Маруся, а проверь-ка ты туалеты, может она где-то без сознания лежит,– стала
   рассуждать самая пожилая проводница.
   Первый туалет оказался пустой. Второй, проводница не смогла открыть:
   –Кто-то держит с внутренней стороны. Ваня попробуй ты.
   Проводник соседнего вагона навалился на трехгранный ключ, открыл дверь,
   заглянул во внутрь туалета. Но тут же испуганный и побледневший вылетел оттуда:
   –Она там. Я не могу…
   Пожилая проводница крикнула:
   –Ну-ка все на перрон, особенно студенты. Ваня беги за врачом. Маруся давай
   полотенце и стой на входе, никого не впускай.
   Нас вытолкали на перрон. И тут началась всеобщая суета. Пришла медсестра из
   медпункта. Следом – милиционер. Через некоторое время, приехала карета «скорой
   помощи».
   Новость облетела всю станцию. Народ стал подтягиваться со всех сторон.
   Конец истории отпечатался фотографией в моей памяти. Коридор из живых людей
   между вагоном и зданием вокзала. По нему впереди идет врач «скорой» и несет что-то
   завернутое в одеяло. Следом, еще один врач «скорой», с медицинскими инструментами.
   Потом проводница, с какими-то вещами. За проводницей следует молодая босая девушка,
   с распушенными волосами и с ногами по колено в крови. Я не вижу ее лица, оно закрыто
   волосами. Девушка идет с трудом и с полным безразличием к окружающим. Мне кажется,
   она уже простилась с жизнью. Замыкает шествие милиционер, который несет ее
   портфель. И нелепая мысль в моей голове: «Этот портфель совершенно не подходит ее
   гардеробу».
   Поначалу, тихо, робко, затем все громче и настойчивее стали доноситься возгласы
   из толпы:
   –Мне бы этого ребенка отдала!
   –Ну, сука, убить ее мало!
   – Как можно живого ребенка в окно выбросить?
   –Да как она смогла окно туалета открыть? Мы уже несколько лет его не
   открываем…
   – Крепкая, стерва…
   –Отдала бы в детдом…
   Вернувшись после поездки, я особо не распространялся о случившемся. Но часто
   думал об этом. В ту ночь, по разговору проводниц я понял, что такие ситуации у них не
   впервые. Обычно новорожденного выбрасывали на ходу. И если бы не вынужденная в ту
   ночь задержка на Бесарабке почти на час, судьба ребенка была бы предрешена.
   Больше на внутренних маршрутах я не работал. Это происшествие надолго
   оттянуло мой первый сексуальный опыт. У меня появился какой-то барьер к женщинам.
   Потом, конечно, природа взяла свое. И все забылось. Или мне казалось, что забылось.
   Поездами с того времени не люблю ездить. Страна другая, сервис другой, но не
   могу забыть премудрости профессии. Перед глазами вагоны «в отстойнике» с
   развешанным намоченным постельным бельем для изготовления «китаек», стаканы с
   разбавленным чаем и многое еще.
   Прошло двадцать два года.
   Как-то вечером в гостиной, жена, беременная сыном,
   спросила меня:
   – Валера, а как ты отнесешься к предложению рожать дома?
   Обалдев от услышанного настолько, что перестал
   соображать, я нервно выпалил:
   –Я не готов на эту тему говорить, – а у самого перед глазами
   вдруг появилась та самая картина на перроне провинциального молдавского городка.
   На следующий день уже вспомнились детали того происшествия: женщина сама
   рожает в туалете поезда, вскрывает окно, выбрасывает ребенка. И все это проделывает, не
   привлекая к себе внимания окружающих. А затем, у нее еще хватает сил держать замок
   двери. Несколько дней прокручивал все в подробностях, переживая различные эмоции. И
   вдруг неожиданно, во мне что-то щелкнуло. Мне стало спокойно. Еще предстояло пройти
   немалый путь, но он был выбран.
   Мы родили дома. Причем, именно, мы. В день родов,
   съемочная группа телепрограммы «Ноу-Хау», где я был генеральным директором,
   продюсером и ведущим, снимала материалы для очередной передачи. За несколько часов
   до того, как родился наш сын, на съемочной площадке умер художник. Это был
   несчастный случай. Я не смог бы ничем помочь, даже если был бы с ними на съемках.
   Час, пока там ждали скорую и милицию, а здесь пробивался на свет сын, мне было
   непросто. Но я был абсолютно уверен в себе. И надежным помощником своей жене и
   сыну.
   Прошло еще четыре года. Как рожать дочку у нас уже сомнений не было.

   Винил
   Вершиной гастрольной деятельности с тарафом и танцевальным коллективом, пока
   я учился в Кишиневском политехническом институте, была поездка в Австрию, в 1978
   году.
   Новость о предстоящей поездке просто шокировала руководителя нашего тарафа
   Исидора Моисеевича Бурдина , старого румынского еврея, отличного музыканта,
   композитора, с именем которого было связано сохранение и развитие народных тарафов в
   Советской Молдавии. Его даже снимали в одном из фильмов Э. Лотяну. Но инкогнито.
   Бурдин считался «неблагонадежным». Власти того времени делали все, чтобы общество
   не знало о существовании этого человека. Все его достижения замалчивались и
   принижались. А мы, благодаря травле властей, получили в его лице уникальный подарок.
   Можно догадываться о его моральном состоянии, если в преклонном возрасте, максимум,
   что ему разрешали, обучать музыке студентов. Причем, даже не будущих
   профессиональных музыкантов! От старших коллег по ансамблю, мы получали скудную
   информацию о нем, но и этого хватало, чтобы благодарить судьбу за возможность брать
   уроки у гения. Он же, будучи вынужденным творить с такими как мы, страдал и
   непрерывно упрощал свои произведения. И опять страдал. Но уже от того, как все звучало.
   Существующие в республике профессиональные ансамбли сплошь исполняли его пьесы,
   которые, впрочем, представлялись слушателям как народное творчество. Было у него еще
   одно преимущество – «острый» язык. Судя по всему, именно он и рассорил хозяина с
   властью. Его суждения о политике в республике, об экономике, о развитии и роли
   культуры в обществе стали позволительными только 15 лет спустя. Бурдин был кладезь
   мудрости, афоризмов, юмора, сатиры. Все, что мы слышали от него, запоминалось на всю
   жизнь и становилось крылатыми фразами. Будучи переведенными, эти фразы теряют
   свою привлекательность, поэтому бессмысленно приводить примеры. Мои соседи-
   сверстники каждый раз ждали меня с репетиций с блокнотами, а сегодня этими фразами
   «блистают» перед своими детьми. Несмотря на свой преклонный возраст, он всегда был в
   курсе последних событий и давал им оценку. Примерно на тот период пришелся взлет
   румынского музыканта Gheorghe Zamfir. Он покорял мир с национальным музыкальным
   инструментом, который называется най. За рубежом инструмент называют flute. «Вы
   представляете себе, когда Zamfir выступал в Москве, по городу не было ни одной афиши, а
   неделю назад он выступал в Нью-Йорке, так его огромнейшая фотография висела на торце
   одного из небоскребов»,– делился Бурдин новостями, не особо взирая на лица
   окружающих. Кстати, только много лет спустя, я узнал, что одна из исполняемых Zamfir
   композиций была из кинофильма «Однажды в Америке», а тогда, слушая ее в исполнении
   румынского музыканта, я был уверен, что она его собственная и боготворил его.
   Пожалуй, Бурдин единственный оценивал счастье, которое свалилось на наши
   головы. Тур по городам Австрии, выступление на известных концертных площадках
   культурной столицы Европы, посещение могил великих композиторов, обо всем этом он
   мечтал давно. А для большинства участников коллектива, это было, прежде всего, сорок
   рублей (чуть больше стипендии), переведенные в иностранную валюту и возможность их
   отоварить. Некоторых волновало, запланированное выступление коллектива на одной из
   военных баз НАТО на границе Австрии и Германии.
   Бурдина в ту поездку не пустили. Но именно ему поручили подготовить программу
   выступления. Это были композиции, которые исполнял сам тараф, включая собственные
   пьесы Бурдина, и аккомпанемент танцевальному коллективу. Бурдин с заданием
   справился, хотя морально ему было очень тяжело. Сильно постарел, осунулся, ходил с
   грустными глазами. Поскольку тараф не может быть без художественного руководителя,
   компетентные органы нашли ему замену в лице студентки Кишиневской консерватории,
   которая мне запомнилась одной лишь фразой: «Мы ведь сможем там купить джильсы!»
   Список делегации составляли и утверждали тщательно и долго. Преимущество
   отдавалось студентам. Поездка проходила в рамках празднования Дней советской
   культуры в Австрии, а мы представляли художественную самодеятельность. КГБ
   проверило всех, оставило надежных. Возглавлял группу от КГБ и парткома института
   один из заместителей декана строительного факультета. Очень кстати, симпатичный и
   разумный человек, преподающий в институте высшую математику.
   Начались репетиции как у настоящих профессионалов, по несколько раз в день. С
   нами, музыкантами, Бурдин несколько раз даже репетировал у себя дома. Перед поездкой,
   чувствовали себя настолько уверенно, что многие задумывались, а не бросить ли
   основную учебу и заняться концертной деятельностью. Тем более что в республике было
   много известных народных коллективов, и все они частенько отправлялись за рубеж.
   Участники делегации были очень разношерстными. Поскольку это был народный
   коллектив, большую часть составляли люди, приехавшие из молдавских сел и маленьких
   городков. Для них сама жизнь в Кишиневе уже была испытанием. Но были в коллективе и
   «белые вороны». Кроме меня и Лены Любченко, которая училась в параллельной со мной
   группе, была еще ее подружка с технологического факультета, Лена Герасимова.
   Блондинки, не говорящие на молдавском языке, они танцевали в молдавском ансамбле.
   Никто из нас не мог внятно объяснить, как в свое время попал в этот коллектив. Но мы
   честно работали на его успех и были в основных составах.
   Во время поездки группа разбилась на три части. Основная масса. Мы втроем. И
   пара, мигрирующая между нами: Николай из Ниспорен, претендующий на роль
   молдавского интеллигента, и Анжелика из Кишинева, молдаванка из действительно
   интеллигентной молдавской семьи.
   Все документы нам готовили в Молдавии. В Австрию надо было лететь из Москвы.
   Перед вылетом, в Москве посетили Дом Дружбы на Воздвиженке, чьи сотрудники
   собственно этот тур и организовали. Получив последние наставления, улетели в Вену.
   Поездка состоялась осенью, в институте нам всем оформили освобождение от занятий и
   мы были беззаботные и счастливые.
   Программа концертов предполагала выступления в ряде городов Австрии.
   Особенно запомнились Вена, Линц, Грац, Зальцбург. Никакой свободы перемещения. Да
   при том графике выступлений, это было просто невозможным. Ежедневно мы получали
   утренний инструктаж и напоминание, что могут быть различные провокации. Мы не
   должны были ни с кем говорить и не высказывать свои мысли. Весь день руководитель
   делегации был с нами, а вечером выдавал новую порцию инструкций и замечаний.
   Каждому из нас, на всякий случай, регулярно напоминали, что все мы мечтаем закончить
   институт.
   Описывать все события той поездки не имеет смысла. Они в точности напоминают
   поведение других подобных советских коллективов за рубежом. За исключением разве что
   некоторых особенностей.
   Поскольку художественная руководительница тарафа была приглашенной, мы ее не
   знали. Естественно, именно ее поведение вызывало у нас больше всего веселья. Кроме
   нового слова «джильсы», которое ввела в обиход, она радовала нас своим поведением в
   конце каждого концерта. После поклона танцоров, когда зал продолжал аплодировать,
   она поворачивалась к нам и шипела: «Показывайте на меня, я здесь главная! Показывайте
   на меня!!!» И так каждый день.
   Австрия страна вальса, и мы это испытали на себе. Сцены большинства
   концертных залов где мы выступали, были отполированы до блеска и очень скользкими.
   Некоторое время танцоров спасала канифоль скрипачей, которой те натирали смычки
   своих скрипок. Танцоры натирали подошвы сапог. Поскольку скрипачей было много,
   канифоли на первое время хватало. Хотя танцевать было очень сложно. Танцоры
   ежедневно совершали акты героизма, вылавливая руками друг друга в танце. Естественно,
   были синяки, вывихи, но никто не имел права жаловаться. Апогей проблемы пришелся на
   запланированное выступление в зале одной из воинских баз НАТО.
   Еще в Союзе нас уверяли, что этот случай уникальный и знаковый. Впервые
   коллектив из СССР будет выступать в расположении военной базы НАТО в Европе. По
   случаю нашего приезда, срочно был собран из дерева концертный зал. Выстроили сцену,
   и группа солдат в течение недели шлифовала и полировала сцену так, что на ней можно
   было кататься без коньков. Когда танцоры прошлись по сцене, учитывая специфику
   молдавских танцевальных номеров, они просто испугались. Линии в танце расходились,
   пары не могли удержать друг друга. Через мгновение на сцене стоял крик, упреки, слезы.
   Не понятно, откуда, тут же, появились какие-то фотографы, выхватывающие рыдающих
   девочек. Канифоль не спасала, да ее и не было в таком количестве. Вдруг на сцену
   вырывается багровый, с натянутой улыбкой руководитель делегации и каждому зло шипит
   в ухо: «Улыбайтесь! Не ругайтесь! Улыбайтесь!!!»
   Человек, руководящий работой солдат никак не мог взять в толк, что случилось. Он
   ожидал благодарности за отлично проделанную работу. С его точки зрения, результат
   превосходил лучшие залы Вены. Наши лидеры через переводчика объяснили ему
   проблему. До начала концерта чуть больше часа. Переделать сцену было уже нереально.
   Военные удалились к своему руководству на мозговой штурм. Мы настраивали
   инструменты, танцоры напряженно, но молча и улыбаясь, ждали. Через несколько минут,
   военные вернулись. С решением. Озвучили его нашим руководителям, но поддержки не
   нашли. Тем не менее, через пару минут появились солдаты с ведрами полными воды.
   Стали разбавлять в них много сахара и обильно поливать авансцену. Надо было ждать,
   пока все высохнет. Танцоры пошли переодеваться и гримироваться. К началу концерта
   сцена, высыхая, стала липкой.
   Начали с выступления тарафа, потом танцы. Танцоры осторожничали, но работали
   без проколов. После концерта ребята говорили, что было какое-то необычное ощущение от
   прилипания подошв к сцене. К концу концерта, от постоянных «шарканий» ног, липкая
   корка превратилась в белую завесу над сценой, от которой одна из наших скрипачек
   начала непрерывно чихать.
   «Жидкие» аплодисменты, означали, что концерт понравился. В огромном зале
   сидело человек двадцать. Позже нам объяснили, что солдат решили не искушать. Все мы
   потели для нескольких офицеров и их жен.
   Наше выступление в австрийском провинциальном городе N совпало по времени с
   финальной стадией предвыборной кампании. Город выбирал мэра. Основных кандидатов
   было два. Один из кандидатов в мэры каким-то образом договорился с нашим посольством
   и нас попросили, помимо основного концерта, выступить и у него. За дополнительные
   деньги! И вот наш коллектив расположился перед зданием его штаб-квартиры, прямо на
   улице, на площадке для парковки машин. Поскольку площадка была маленькой,
   танцевали не все пары, остальные ждали в автобусе. Вокруг никого. Кандидат и его люди
   наблюдают за нами с какого-то верхнего этажа. Об этом нам сказали перед началом
   выступления и попросили чаще «открывать» лица. Мы должны были исполнить одну
   короткую песню и два танца. За какие-то мгновения вокруг нас появились
   фоторепортеры и мы стали работать. Во время исполнения второго танца, одна из
   танцовщиц наступила на опавший лист, поскользнулась и упала. Рисунок танца
   развалился. Но самое неприятное, что кто-то наступил ей на руку. Дальнейшее
   развивалось стремительно. Вдруг появилась некая дама в сопровождении двух мужчин,
   мы еще не закончили танец, а они с нашей упавшей танцовщицей уже исчезли в здании.
   Закончили играть. Нас быстро запихнули в автобус. Руководители продолжали широко
   улыбаться, а фотографы щелкать затворами. Сев в автобус, танцоры начали роптать, что
   на улице сложно танцевать и извинялись, что запороли танец. Все с ужасом ждали, что нас
   будут ругать за этот позор. На какое-то короткое время в автобусе воцарилось гробовое
   молчание. Вот из здания вышла группа людей. Все они тоже очень широко улыбались, и
   фотографы стали снимать уже их. В этой группе была и наша танцовщица. Мне даже
   показалось, что ей действительно весело. Девушку галантно пропустили в автобус.
   –Ничего страшного не произошло, у нее легкое растяжение. Все будет хорошо. Вам
   всем спасибо за выступление, – громко по микрофону сказал, прикрепленный к группе
   гид-переводчик, после общения с дамой.
   Автобус поехал, и тут все стали разглядывать потерпевшую: рука перевязанная, а в
   ушах новые сережки! И вся светиться от радости. Всю оставшуюся часть дороги
   женская половина коллектива мучилась вопросом: «Ну почему не я?» И только
   руководитель делегации продолжал сидеть в напряжении.
   – Что они тебя спрашивали? Что ты им говорила? Ты ничего
   не подписывала?
   В вечернем концерте эта девушка не участвовала, но уже на
   следующий день была в полном порядке. Но история имеет продолжение.
   Местные газеты с нашими фотографиями под крупным портретом кандидата в
   мэры мы видели уже на следующее утро в гостинице. Эта газеты попала и к конкурентам.
   После завтрака их представители уже говорили с нашим руководством. Причем, на тот
   момент уже успели получить согласие посольства на наше дополнительное выступление и
   у них.
   – Хорошо, мы выступим. Но с одним условием: никаких выступлений на улице! –
   быстро выпалил руководитель делегации.
   – Конечно! Все будет в помещении… В кабинете у нашего кандидата.
   Через несколько минут, я с еще четырьмя музыкантами и двумя парами танцоров
   уже ехал на это незапланированное выступление. На нас смотрело три человека и
   несколько фотографов. Газету с новыми фотографиями мы уже не видели, поскольку в тот
   же день покинули этот город. Кроме неожиданно свалившихся сережек, каждому
   участнику делегации выдали в конверте дополнительную сумму. По объему она равнялась
   той, что нам обменяли в Союзе. Счастью не было предела. Но поскольку поездка
   подходила к концу, народ все чаще стал дергаться. Старые деньги еще не отоварены. А
   тут новые. График выступлений был настолько плотный, что те 20-30 минут свободного
   времени, которые нам предлагали в разных городах, не решал принципиально проблему.
   Хотя многие умудрялись влетать в первый попавший магазин и сметать то, что было
   ближе к входу.
   Последний концерт был в Вене. Он мне запомнился тем, что после окончания
   каждого номера, в первом ряду вставал какой-то человек, что-то выкрикивал и рукой
   показывал на флаг Советского Союза, который висел на заднике сцены за нашими
   спинами.
   В Вене мы были последние дни перед вылетом в Москву.
   – На сегодняшний вечер у нас запланирован поход в Венскую оперу. Возможно, не
   все любят оперу. Поэтому, кто не хочет, может пройтись по магазинам,– сказал наш гид-
   переводчик. Чувствовалось, у него был большой опыт общения с советскими делегациями.
   В оперу пошли меньше десяти человек. Из сорока. К нам примкнули совершенно
   неожиданно кроме художественного руководителя еще пара танцоров.
   На следующее утро ситуация повторилась:
   – Кто в музей, остается в автобусе. Кто по магазинам, встречаемся здесь через три
   часа.
   В музей мы пошли втроем. Удовольствие огромное, хотя сегодня такая экскурсия
   затронула бы совершенно другие струны души.
   – А сейчас скажите мне, кто чего хотел бы себе купить? Нужно решить в какой
   магазин вас лучше отвезти, – обратился к нам гид.
   Выслушав наши пожелания, а они были в чем-то схожие, гид отвез нас в какой-то
   магазин и сопровождал нас по нужным отделам. Особенно он радовался, когда я покупал
   виниловые диски. И удивлялся каждой покупке. На тот момент у меня уже были
   сформированы вкусы, поэтому две трети суммы я потратил на винил. «Pink Floyd» альбом
   «Wish you were here» , «Deep Purple» – «Last concert in Japan», «Uriah Heep» – «Fallen
   angel», «Smokie» альбомы 1978 и 1976 годов.
   От места сбора группы до гостиницы ехать было весело. В автобусе звучал новый
   альбом «Баккары». Мы втроем забились в хвост автобуса. Я стоял между рядами.
   Любченко довольная подпевала, вспоминая поход в музей, и вдруг расшифровала надпись
   на моем свитере: «КОСМОС». Год я его носил и был уверен, что на нем простая
   абстракция.
   Автобус был как большая «барахолка», огромное количество пакетов. Все
   вытаскивали и показывали что купили. Удивления, охи, вздохи, сожаления, ужас. Все
   смешалось в одну кучу. Народ стал договариваться кто, что будет везти. Надо было обойти
   таможенные ограничения по количеству ввозимого. Вдруг кто-то из галдящих увидел
   наши паркеты.
   – Как? Вы же были в музее! Откуда? Показывайте, что купили!
   Начали с меня.
   –Сколько? Ну, за джинсы явно переплатил!
   Бесполезно было объяснять, что это «Levis».
   –Очки нормальные, футболка тоже. Правда, непонятно почему желтая. И все? А это
   что? Посмотрите все на этого идиота! Ты чего потратил на это все свои деньги?– один из
   музыкантов держал в руках пакетик со стопкой виниловых дисков и смотрел на меня с
   сожалением, как на умалишенного.
   – Вон, Петя купил один диск «Boney M», а Миша диск Gheorghe Zamfir. Это
   нормально, мы дома все будем их слушать. А с этим что делать?
   В автобусе как-то разом стало тихо. Я взял пакет и повернулся к девочкам. Вдруг
   меня легонько хлопнули по плечу.
   –А можно я посмотрю,– тихо спросил меня кларнетист.
   Всю оставшуюся до гостиницы дорогу он молча изучал диски. Он с девочками и
   помог провезти весь винил через таможню.
   Завершающий аккорд поездки прозвучал в Шереметьево, куда мы прилетели после
   этой райской поездки. Серая картинка, угрюмые люди, пасмурная погода. На первом этаже
   таможенники открывают каждый наш чемодан и перебирают вещи, а на втором этаже
   стоят и наблюдают за этим «фарцовщики». К моменту, когда мы выходили из здания
   аэропорта, к нам подходили и называли конкретно какую вещь они хотели купить.

   В институте самой большой популярностью пользовались диски Smokie, хотя
   настоящие меломаны в Кишиневе выпрашивали остальные альбомы. Внутри
   запечатанных дисков были наклейки, фотографии, тексты композиций и все это быстро
   распространилось по Кишиневу. Кто-то делал репродукции, кто-то переводил тексты. Но
   все были абсолютно безразличны к привезенному Uriah Heep. И только через месяц
   после моего возвращения, после того как на «Радио Свобода» начали передавать
   композиции с этого альбома, народ стал за ним в очередь. Это был абсолютно новый
   альбом этой группы, выпушенный в том году. Кстати, во время тех гастролей на одной
   рекламной тумбе афиша нашего коллектива висела рядом с афишей Uriah Heep. Это было
   как сон. О том, чтобы попасть на их концерт, я даже мечтать не мог. Откуда я мог тогда
   знать, что через 11 лет, на волне перестройки в нашей стране, я все-таки попаду на их
   концерт в Москве, и это точно будет не сон.
   Со временем из моей коллекции ушли через обмен почти все привезенные
   винилы. И только Pink Floyd оставался гордостью коллекции на протяжении многих лет.
   Из всего обилия музыки, которую я тогда слушал, именно альбом «Wish you were here»
   группы «Pink Floyd» оставался моим самым любимым. Больше тридцати лет прошло
   после той поездки, я сменил город, изменил свой статус, род деятельности и профессию,
   а этот диск продолжал храниться в моей комнате в Кишиневе.
   – Галя, как там мой «Pink Floyd?»– спросил я недавно свою сестру.
   –А я все пластинки выбросила на мусор! Сейчас же никто их не слушает, все ведь
   на лазерных дисках…
   Новые брюки
   С детства родители приучили нас с сестрой к обязательному ежегодному отдыху у
   моря. Эта традиция зародилась, когда мне был годик, и не нарушалась никогда. Но вот я
   окончил школу, поступил в институт, и, похоже, было, что наши совместные поездки
   подходят к своему естественному концу. Ознакомительная практика после первого курса
   сделала семейный отдых невозможным уже после года обучения.
   И вдруг выяснилось, что после второго курса на новом факультете, никакой летней
   практики нет. Это был настоящий подарок. Неожиданно появилась возможность
   отдохнуть, как прежде, всей семьей. Предстоящее мероприятие было для нас всех
   достаточно важное, и мы начали готовиться к нему заранее. Мне хотелось красиво
   завершить многолетнюю семейную традицию. С учетом того, что я уже студент, поездка
   обещала много свободы. По этому поводу, я даже упросил свою тетю пошить мне модные
   брюки: на низкой талии, клеш сверху. Блеск! Сестра надеялась, что с взрослым братом ее
   отдых тоже не будет опекаться родителями.
   Папа на работе заранее договорился об отпуске и путевках в пансионат.
   Деревообрабатывающий комбинат, на котором он трудился, построил и содержал для
   своих работников пансионат на берегу Черного моря, в устьях реки Днестр, в районе
   поселка Затока. С путевками всегда были проблемы, особенно с учетом того, что
   добираться туда было легко даже без личного автомобиля. До Одессы на дизеле, а оттуда
   на электричке. Вся дорога занимала не больше 3-4 часов.
   За месяц до отпуска папа стал готовить к дороге машину. Они с мамой
   запланировали покупку целого списка продуктов. Таким образом, перед отъездом наш
   автомобиль превратился в передвижную продуктовую лавку, в которой, кроме всего, был
   вмонтирован небольшой бочонок домашнего вина. Родители смогли договориться на
   своих предприятиях и им предоставили отпуск в одно и то же время, что в летний период,
   было делом почти безнадежным. Отпуск у родителей начинался в день нашей поездки,
   которая была назначена на один из понедельников июля месяца. Сестра закончила
   учебный год в школе, прошла небольшую практику, и с нетерпением ожидала день
   отъезда. Я завершил все свои срочные дела. Остальные отложил, и предупредил друзей,
   что уезжаю на две недели.
   В день отъезда встал очень рано, в предвкушении чудной поездки. До назначенного
   времени отъезда оставалось еще пару часов, папа поехал заправлять машину и запасаться
   канистрами с бензином. Было немного свободного времени, я решил попрощаться с
   соседями. Напротив моего соседа Славки, с которым последние годы у нас сложились
   приятельские отношения, жили два брата. Не то, что мы были не знакомы, но и не очень
   дружили. Они входили в другую группу нашей «махалы», увлечения которой замыкались
   строго на мотоциклах. В момент разговора со Славкой, калитка напротив открылась, и на
   дорогу выехал младший из братьев на своем мотоцикле:
   – Привет! Бездельничаете? Никому не надо в район цирка, я еду в магазин
   запчастей?
   Мой мозг мгновенно вычислил, что рядом живет Слава Вишин, коллега из моей
   группы, который накануне сообщил, что в ближайшие дни ему занесут новый альбом
   «Slade» и если я ему оставлю бобину, он перекатает мне его. До отъезда почти два часа,
   за час мы вернемся. Решено. Выслушав меня, Юрка согласился.
   Я забежал домой, взял пустую 525– метровую бобину «Свему» и предупредил маму,
   что через час вернусь. Видимо моя уверенность настолько «парализовала» маму, что она
   толком ничего и не возразила.
   И вот, на мотоцикле «Ява», с бобиной в руках, мчимся в другой конец города.
   Быстро доехали до магазина, купили нужные детали. Они были не очень мелкие, поэтому
   я их тоже держал в руках. От магазина мы выезжали по дороге-дублере с двухсторонним
   движением, параллельно основной магистрали, с противоположной стороны цирка. Ехали
   медленно, дорога была почти пустая. Навстречу ехала на медленной скорости одна
   единственная машина. Вдруг за несколько метров до нас, машина начала поворачивать
   налево, пересекла нашу полосу, двигаясь в сторону площадки для парковки машин.
   Начиная выполнять маневр, водитель почему-то смотрел назад, а не вперед на встречную
   полосу, движение которой он перекрывал. И только, когда он полностью перекрыл полосу,
   повернул голову, увидел нас и …остановился. Слева от нас по ходу нашего движения были
   остановки автобусов и троллейбусов, на которых толпились люди. Возможно, более
   опытный, чем Юрка, водитель в этой ситуации выкрутился, как минимум, стал бы раньше
   тормозить. Но даже я, сидя сзади и видя всю дорогу, представить себе не мог такое.
   Водитель ведь обязан был нас пропустить! Мгновение до столкновения только одна
   мысль меня беспокоила: «А ведь меня ждут дома!»
   Пришел в себя далеко от места столкновения. Несмотря на маленькую скорость
   движения, в момент удара меня выбросило через машину, я пролетел пару метров, с
   головы слетел шлем. Пришел в сознание, лежа на асфальте. В первые секунды никакой
   боли. Поднимаю голову, мотоцикл валяется рядом с машиной, Юрка склонился над ним.
   Из машины вышел водитель:
   –А я думал, вы меня пропустите?!
   Поскольку в тот момент боли никакой не чувствовал и меня распирал гнев, сжав
   кулаки и с настроением уделать морду подонку, я крикнул:
   –Да ты, урод! Кто тебя учил ездить?
   Но только я вскочил на ноги, резкая боль меня подкосила. Совершенно неожиданно
   для самого себя, я стал орать от боли, упал на бок, начал колотить рукой по асфальту.
   Очень быстро вокруг меня собралось кольцо из томящихся на остановках людей. Меня
   все разглядывали сочувственно, но близко никто не приближался. Когда болевой шок
   спадал, до меня доходили отдельные фразы:
   – Уже пошли звонить в «скорую»…
   –Минут сорок ждать придется…
   –Да нет, раньше чем через час не приедут…
   –А второй –то, жив?…
   –Здесь ясно кто виноват…
   Не помню, сколько продолжалось то шоу, но виновник аварии не особенно
   интересовался мной. Он о чем-то непрерывно говорил Юрке.
   –Да что вы смотрите как в цирке, человеку помочь надо! Есть кто на машине?– в
   толпе появился какой-то мужчина и обратился к окружающим.
   Все молчали. Тогда он взял меня на руки и понес куда-то. Резкая боль вновь
   пронзила меня, я своими руками взялся за ногу, которая, судя по всему, была переломана, и
   старался удержать ее в положении, при котором было меньше боли. Оказалось, у человека
   недалеко от авто магазина стоял мотоцикл с коляской. Он меня положил в свою коляску и
   сам повез в травмпункт.
   –Ну, как, терпеть можешь? Чтоб быстрее добраться, поедем короткой дорогой.
   Никогда не предполагал, что в Кишиневе оставались еще булыжные мостовые.
   Именно по одной из них мы проехали. Я непрерывно кричал от боли.
   Доехав до травпункта, мужчина меня на руках затащил в коридор, сказал что-то
   врачам и уехал. Я даже не узнал его имени. Мне помогли, затащили в рентген кабинет,
   сделали снимок, и уложили на кушетке в коридоре. А дальше начались часы ожидания.
   Когда боль в очередной раз немного стихла, я стал думать, как сообщить домашним о
   случившемся столкновении. В то время о сотовых телефонах даже не мечтали. В
   большинстве квартир и домов редкостью были обычные телефоны. В нашем доме
   телефона тоже не было, а ближайший к нему телефон-автомат находился в 20 минутах
   ходьбы. Что делать?
   Через час появился инспектор ГАИ, который сообщил, что мне не будут оказывать
   помощь, пока я не назову точный адрес, где все произошло и не назову участников
   происшествия. Описал, назвал имена и фамилии, инспектор уехал.
   Возможно, мой случай и не требовал сиюминутного участия врача, но медсестра,
   которая заводила в кабинет очередного избитого потерпевшего сказала:
   –Мы не можем тебе больше ничего сделать, пока инспектор не позвонит и не
   подтвердит сказанное тобой. Если твои дружки с места аварии смылись, он будет их
   искать. Вдруг они еще кого-нибудь покалечили? Молись, чтоб они были на месте.
   Прошел еще час ожидания, потом врач меня посмотрел, исследовал еще раз снимки
   и дал указания медицинской сестре. Меня занесли в соседнее помещение, где сестры,
   обсуждая свои семейные проблемы, наложили мне гипс. Прямо на всю волосатую ногу,
   до таза. Перед этим я их очень раздражал тем, что не мог сам снять брюки, те самые
   новые, в обтяжку. Закончив с гипсом, они обратились ко мне:
   –Все, одевайся и можешь уходить.
   –Как я оденусь? Не могу.
   –Господи, да что здесь сложного. Натяни немного и сойдет.
   Оставшаяся в помещении сестра, натянула на нижнюю часть гипса брючину и
   поспешно вышла из помещения, уверяя меня, что они сделали все как надо. Поскольку
   резкие боли прекратились, я искренне поблагодарил за помощь. Откуда мне было знать,
   что через полтора месяца, когда мне будут снимать гипс, одновременно делая эпиляцию
   всей ноги, я буду вспоминать их уже другими словами.
   Прождав минут десять, я понял, что надо выпутываться самому и стал на здоровой
   ноге, переступая с пятки на носок, по стеночке, двигаться к выходу. Выйдя в коридор,
   почти рухнул на кушетку, со слезами в глазах и в полудреме провел там еще пару часов.
   В регистратуре узнав, что дома нет телефона, взялись вызвать мне такси. Но,
   выяснив, что я без денег, заявили, что помочь ничем не могут. Авария произошла утром, в
   районе 10 часов, и только к четырем часам приехал Юрка с виновником аварии. Они
   погрузили меня в его машину и повезли домой. По дороге, водитель что-то мне говорил
   про беременную жену, которая не переживет случившееся, про тяжелое материальное
   положение, и просил отказаться от претензий в его адрес. Взамен, он обещал, пока я не
   стану на ноги, возить меня по врачам и на все необходимые процедуры. Позже, мы с
   родителями пожалеем его семью и согласимся на его условия. К врачу он отвезет меня
   только один раз. Больше мы его не увидим.
   Но тогда, в машине, я все время думал о родителях. Подъезжая к дому, по открытой
   калитке было понятно, там все в ужасе. А тут остановилась машина, открылись двери,
   вышел водитель и пассажир, засуетились вокруг машины, а потом вынесли меня лежа.
   Ногами вперед. Осознав, какая картина рисуется родителям, я крикнул:
   – Да поставьте меня на ноги быстрее!
   Пока меня поднимали на здоровую ногу, оба родителя по очереди теряли сознание.
   К жизни их возвращал мой крик:
   –Я живой! Я живой!
   Пост №1
   По окончании Кишиневского политехнического института, в котором была
   военная кафедра, всем выпускникам положено было пройти военные сборы. Проходили
   мы их летом и осенью в воинской части № N, которая располагалась на территории
   древней крепости в Бендерах. Безусловно, эта крепость имела и историческое прошлое, но
   тогда оно нас не очень волновало. Все мы были людьми не военными, и к предстоящим
   сборам относились как к заключению, как к злу, от которого не избавиться. Его надо
   просто пережить, желательно без последствий. Важным было то, что находилось место
   службы в часе езды от Кишинева, что делало возможным частые свидания с родными.
   Жизнь на сборах мало, чем отличалась от обычной службы, атмосфера была
   типичной для частей Советской Армии и описывать ее нет никакого смысла. Несмотря на
   то, что мы не были «срочниками», служба была, в определенном смысле, даже суровой.
   Думаю, нам было бы намного легче, если бы среди нас не было тех, кто служил. Причем
   это были в основном те, кто за годы учебы себя не особо проявили и в эти несколько
   месяцев они старались «отыграться» на остальных. Среди «дедов» был и наш староста
   группы, Андрей Тома. У меня во время учебы не было с ним трений, поэтому и здесь я не
   ожидал от него «подстав». Тем удивительнее казались некоторые события, которые
   произошли со мной во время этих сборов.
   Готовили из нас лейтенантов запаса инженерных войск. Мы закапывали мины,
   условно взрывали мосты, перебрасывали понтон через Днестр. Командиром нашего взвода
   и был назначен Андрей. Но поскольку в нашей институтской группе было мало ребят,
   взвод «укомплектовали» выпускниками с параллельной группы, а также выпускниками из
   разных групп ПГС. Ребята оказались в принципе неконфликтные. Впрочем, мы стали
   слышать все чаще от служивших выпускников, которые объединились в некое братство,
   что среди нас есть совершенно неприспособленные к воинской службе, и надо бы заняться
   воспитательной работой и приучить их к реальностям военной жизни.
   Поскольку мы были из разных групп, в первую неделю изучали друг друга. Близкое
   расположение к гражданским, вносило коррективы в нашу жизнь. Солдаты срочной
   службы показали, каким образом попасть в самоволку и где найти хорошее домашнее
   вино. К началу осени вино давили все. Причем не только из винограда. Во взводе
   сформировалась ударная группа, которая пользовалась этой лазейкой регулярно. Мы уже
   начали привыкать к особенностям психики некоторых из них. Часто после употребления
   местного вина, один из них вскакивал по ночам, садился на кровать и разговаривал сам с
   собой. Темы были разные, в начале мы даже прислушивались к тексту. Но вскоре начались
   повторы, свидетельствующие об особенностях психики пьяного человека, и мы уже не
   обращали внимания на ночные выступления. Командиры отделений всячески боролись с
   пьянками, но покончить с ними не удавалось.
   В очередной раз после такой вылазки, по случаю какого-то праздника, компания
   вернулась как обычно и улеглась спать. Наши с ними кровати были рядом. Вдруг к утру
   услышал возню на соседней нижней кровати. Это был Саня из моей бывшей группы. Он
   сидел на кровати, перебирал простыни и бубнил себе под нос:
   – Да что за фигня? Что такое? Ну что за фигня? Да что такое?
   – Чего у тебя случилось?– спрашиваю его.
   – Да у меня что-то не так. Почему-то мокро.
   Я присел на кровать и стал на него смотреть. К тому моменту он уже собрал в кучу
   всю постель, оставался не тронутым лишь матрац. И на нем действительно было мокрое
   пятно. Саня потрогал его рукой, понюхал, попробовал на вкус. В какой-то момент сверху
   упала капля, и мы оба стали смотреть наверх. Он еще раз понюхал.
   – Да он обосался!– крикнул он так, что вскочили все вокруг.
   Народ стал подтягиваться к нам. На верхнем ярусе спал, точнее сказать вырубился
   «ночной лектор», введенный в наш взвод со специальности ПГС. Попытки поднять его
   ничем не закончились. Он вроде бы приходил в себя, но ничего не соображал. Оставалось
   удивляться, как он вернулся в таком состоянии в часть. И тут я вспомнил удивительное
   свойство некоторых сортов домашнего молдавского вина: «накрывать» спустя некоторое
   время после употребления. Мой папа умел делать такое вино: его пьешь как сок,
   чувствуешь себя абсолютно трезвым, но достаточно встать и пройтись, и через некоторое
   время, начинаешь терять координацию движения и отключаться от внешнего мира.
   – Ну и что мне сейчас делать?
   – А ничего, вместе пили, вместе и расхлебывайте,– констатировал командир
   отделения.
   И все, счастливые, что не их обосали, ушли спать. Саня свернулся калачиком на
   сухом месте. Видно было, что он уже протрезвел.
   –Интересно, моча у него до утра завоняет?– спросил он сам себя.
   После подъема, все стояли в гробовом молчании и смотрели в нашу сторону.
   Сверху спрыгнул «лектор». Чувствует, что-то с собой не так. Да и вокруг все смотрят
   подозрительно. И тишина. Вадик Ожог почему-то не травит анекдотов. Наш герой стал
   исследовать себя, потом кровать. За ночь, видимо немного подсохло, но простынь
   оставалась влажной. Момент прозрения мы, к сожалению, уже не наблюдали, поскольку
   выбежали на построение. И только слова «Это не я!» еще долго доносились из уст
   виновника происшествия, причем, обращены они были ко всему взводу. После этого
   случая, самоволки сами по себе прекратились.
   Пройдя часть службы, мы удостоились права ходить в караул. Командир взвода
   всеми средствами убеждал нас в том, что это уже доверие, серьезное достижение в
   службе. Меня, как человека с особыми успехами в «боевой подготовке» допустили к
   несению караула у боевого красного знамени части. Так называемый пост №1. Самый
   ответственный пост! Это было очевидно, но мне, на всякий случай, регулярно
   напоминали, что значит знамя для части и насколько этот пост важный. Готовясь к караулу,
   я стал размышлять. Войны, слава богу, нет, кто на это знамя может посягнуть. Получается,
   что мне повезло. Это ведь самое спокойное место несения караула. Уж доставать, точно
   никто не будет. Не то, что у какого-то отдаленного склада или по периметру, даже
   случайный местный житель может напугать до смерти. Тем не менее, тщательно «изучал»
   свой объект. К несению караула нас так готовили и накачивали, что в день караула мы не
   только чувствовали праздник, но еще и волнение. Мое первое дежурство попадало на
   ночное время. В назначенное время с разводящими идем менять караул. Настроение у
   меня боевое, осознаю, какая честь оказана, настроен решительно.
   Заступив на пост, как только ушли разводящие, я почувствовал неладное с животом.
   Постарался не обращать на это внимание. Через несколько минут все повторилось, и
   начались позывы в туалет. По истечению получаса, не оставалось сомнения, что у меня
   расстройство желудка. Начали накатывать волны, причем с каждым разом все сильнее и
   сильнее. В какой-то момент, справляться с приступами мне удавалось, только собравшись
   в калачик. Автомат лежал где-то рядом. Потом я стал ходить по всему помещению как
   медведь-шатун и рассматривать место караула со всех сторон. Настало время, когда я уже
   достаточно далеко уходил с места несения караула, изучая все окрестности, закутки,
   дергал двери, пытался открыть шкафы. Но ничего не поддавалось моим усилиям. Когда я
   понял, что меня вот-вот разорвет, я пошел на крайнюю меру и позвонил в караульную.
   Говорил со мной, естественно, начальник караула, наш командир взвода.
   –Товарищ начальник караула у меня проблема, смените меня.
   –А что у тебя случилось?
   –Да у меня живот болит.
   –Осталось совсем немного, потерпи.
   – Я уже не могу терпеть!
   –Возьми себя в руки, это не такая веская причина. Остался всего час.
   В этот момент волна спала, и я поддался на его уговоры. Но уже через несколько
   минут, понял, что даже если бы он и согласился меня сменить, я бы уже никак не добежал
   до туалета. Меня стало разрывать с невероятной силой. И тут перед глазами начала
   рисоваться картина: приходят разводящие и вдруг их взору открывается жуткая картина:
   обосранное помещение и знамя части. И все это препарировано соответствующим
   запахом. Посадят или расстреляют? Мысленно уже был готов к высшей мере наказания.
   Когда волна стала спадать, мозг судорожно начал искать решение проблемы. И нашел.
   Отложив в сторону автомат. Я начал раздеваться. Снял сапоги, портянки, штаны, трусы.
   Постелил трусы на пол и облегчился. Боже, какое это было счастье!!!
   Пребывая в состоянии экстаза, я очень надеялся, что разводящие не придут раньше
   времени, ибо картина открывалась фантастическая: в охраняемом помещении разбросана
   военная амуниция, на полу скомкана одежда, у стенки валяется автомат, а у красного
   знамени в жутком виде сидит голый мужик, и срет!
   На мое счастье, армейская кухня вытекла из меня в очень небольшом объеме. И
   стало сразу хорошо. Мне даже не верилось, что все закончилось так быстро. Тело
   покрылось испариной. Какое это было счастье! Я даже расслабился, прошелся в таком
   непотребном виде по помещению и только потом начал одеваться. Оправился, вроде все в
   порядке. Так, что теперь делать с этим добром? Шкаф знамени закрыт, да и не пробраться
   потом к сюда, чтобы забрать «посылку». Облазил все вокруг, никуда не выкинуть, да и не
   засунуть. Еще раз исследовал автомат. Да, не было сомнения, оставался единственный
   вариант.
   В назначенное время пришли разводящие, сменили меня. Начальник караула на
   меня посмотрел:
   –Ну, все же нормально! А ты переживал.
   –За время моего дежурства, происшествий не было.
   Отчеканив весь текст по уставу, уступил место новому караульному и стал в строй
   разводящих.
   Когда по темной тропинке проходили караульные, что-то непонятной формы
   залетело в кусты. Позже, это место я старался избегать в дневное время.
   Убирая территорию воинской части, солдат N нашел какой-то сверток коричневого
   цвета. По тому, как все было старательно завернуто в тряпочку, можно было
   предположить, что это чья-то «нычка»:
   –Что-то трудно размотать. О, черт!!!

   Удивительное рядом
   Пик наших семейный путешествий, когда у нас еще не было детей, пришелся на
   вторую половину девяностых и начало нулевых. Это было замечательное и удивительное
   время. Наши соотечественники, да и жители Восточной Европы, еще не успели
   разбрестись по миру, изменив его до неузнаваемости. Мир был старый, тем и интересный.
   Выражение «Старушка Европа» полностью соответствовало положению вещей.
   Моя привычка осваивать в начале пешком, а затем на автомобиле все новые города и
   страны, избегая организованных массовых маршрутов, позволяла увидеть полутона вокруг
   себя. Режиссерская привычка не упускать детали, помогала замечать нюансы в общении
   людей и в устройстве их жизни. В Европе меня всегда поражал один факт. Оказавшись
   совершенно случайно в уголках, предназначенных явно не для гостей и туристов, они
   открывались нашему взору всегда чистыми и ухоженными. У них было хорошо всюду.
   Они просто так жили.
   Путешествия по Европе всегда были предсказуемы и приятно удивляли. Конечно,
   некоторые национальные особенности мы почувствовали.
   Например, приезжая в Сан-Ремо я никак не мог накормить беременную Наташу,
   поскольку во всех ресторанах в послеобеденное время был перерыв!
   Глубокой ночью в Сант-Себастьяне в одном из ресторанов, нас не смогли понять,
   когда мы спрашивали свинину, и Наташе пришлось изображать свинью, хрюкая, в
   надежде, что нас, наконец, поймут. Через сорок минут нас поняли. Потом тридцать минут
   совещались и, в завершении, еще через сорок минут принесли маленький кусочек
   колбасы. Предположительно, свиной.
   Самый постыдный случай произошел с нами в Гибралтаре. Наше пребывание в
   этой стране длилось две с половиной минуты. Мы долго стояли в очереди машин на въезд
   в анклав. А когда въехали в пограничную зону, у нас попросили паспорта.
   –Вы не можете посетить Гибралтар, – сказал нам пограничник.
   –Почему? Мы целую неделю перемещаемся свободно по Европе?
   –Но это другое государство! Оно не входит в Шенген!
   Наши первые путешествия по Европе пришлись на период, когда русская речь там
   была большой редкостью. Больше всего мы любили скоростные платные дороги во
   Франции. Однажды на скорости 190 километров мы ехали сорок минут. На бампере
   автомобиля образовался сантиметровый слой из насекомых. Меня еще очень удивляло,
   почему при такой замечательной и безопасной дороге сами французы так медленно ездят.
   Кто-то из них нас и сдал полиции, потому, что когда мы съезжали с платной дороге в
   районе Тулузы, нас уже ждали. Правда, полицейский назвал нашу скорость всего 150
   километров, и заявил, что француза за такое нарушение лишили бы прав. Сумма штрафа в
   шестьсот франков меня парализовала. Полисмен даже не смог понять моего предложения
   заплатить меньше, и прямо ему. Поскольку такой суммы наличными в франках у нас не
   было, пришлось вспомнить про кредитную карту. Но мне предложили возвращаться назад,
   километров 70 , чтобы попасть в банк. Мы упорно убеждали полицейского, что говорим
   только по-русски. И тогда он предложил съездить в банк на полицейской машине. В итоге,
   после полутора часов общения жестами, мы разошлись. Просто так. Из его уважения к
   тому, что мы иностранцы. Заезжая в Тулузу на большом «Мондео», мы два часа не могли
   приткнуть его на обочине. Затем выяснилось, что доллары в кармане просто фантики,
   обменять их на франки можно было только днем в банке или на почте. Ночь с субботы на
   воскресенье и ненависть французов ко всему американскому делали наше положение
   безвыходным. Спасла кредитка.
   При всем при этом, где бы мы в Европе не находились, мы всегда чувствовали себя
   защищенными и уверенными, что с нами ничего плохого не произойдет. Чего нельзя было
   сказать про Азию и восточную часть нашего полушария. В этом мы убедились, когда стали
   применять свои европейские привычки в экзотических уголках нашей планеты. На нас
   обрушилась череда неожиданных происшествий, которые чудом не закончилась плачевно.
   Впрочем, поскольку мы не изменили своим принципам отдыха, нас ожидало и
   вознаграждение.
   Полной неожиданностей оказалась поездка на остров Бали, в Индонезии. Так же
   как в свое время в Таиланд, сейчас мы были среди первых русских, кто осваивал этот
   уголок земли. Естественно, по дороге на остров мы заехали в столицу Малайзии Куала
   Лумпур, но ничего сверхъестественного там не произошло.
   По приезду на Бали мы посетили один из соседних маленьких островов, где нас
   удивила просьба гида не давать местным обитателям даже доллара, поскольку это
   нарушит социальный баланс на острове. С их слов, это могло привести и к тому, что,
   получив деньги, человек перестал бы заниматься местным промыслом. А это уже
   изменяло биологический баланс. Мы с интересом осматривали фауну и флору, а тем
   временем, местные, которые привезли нас на остров, рассматривали с вниманием меня.
   –Если бы ты жил у нас, то был бы королем. Все женщины острова были твоими,-
   перевела мне Наташа.
   – Почему?
   – Ты волосатый!
   Наиболее наглые старались рукой прикоснуться к моей волосатой груди, в
   надежде, что эта роскошь перейдет и к ним.
   Через несколько дней отдыха на Бали мы выбрались
   поплавать с ластами и маской. Туристических групп было не так много. Какие-то японцы
   уже были в море и нас посадили на необорудованный под туристические услуги баркас.
   Без сомнения, местный рыбак решил подзаработать. Ласты и маски нам дали еще на
   берегу. Он бросил якорь где-то в океане, по-английски не говорил, и оставалось
   объясняться жестами.
   Мы заметили в стороне от нас на поверхности воды тех самых японцев. Правда, до
   них было достаточно далеко. Видимо рыбак решил нам предоставить свободную
   акваторию. К тому моменту мы с Наташей неоднократно бывали на разных побережьях
   Таиланда, на Красном море в Египте, и были избалованы красотами подводного мира.
   «Прелести» местного океана мы не оценили. Ничего особенного, плавая на поверхности с
   трубочками, мы не увидели. Поэтому решили просто понырять. Каждый раз выныривая, я
   обращал внимание, что корабль от нас удаляется. Но это совершенно не беспокоило.
   Держались мы рядом. Плавали хорошо, да и ласты на ногах придавали уверенности. И
   так несколько погружений. На поверхности обменивались скудными эмоциями. И вдруг,
   нырнув в очередной раз и смотря на ныряющую рядом Наташу, я обратил внимание на
   бешенную скорость подводных водорослей сбоку от нас. Еще несколько раз мы
   нырнули, пока сообразили, что сместились в место с сильным подводным течением.
   Волнение охватило только тогда, когда мы осознали, что усиленное движение теми же
   ластами против потока, по направлению к кораблю, нас только немного задерживает от
   движения в океан. Мы разговаривали друг с другом еще спокойно, но беспокойство
   чувствовалось. Больше всего мы возмущались по поводу поведения рыбака, который нас
   высадил. Наверняка он видел, что нас сносит. Но лишь вяло махал нам рукой. Когда мы
   стали на себе чувствовать силу воды, уносящую в широкий океан, ужас охватил обоих. В
   какой-то момент рыбак все же сообразил, что произошло. Поднял якорь и стал к нам
   подплывать. Силу потока мы оценили окончательно, когда он подплыл к нам и заглушил
   мотор в нескольких метрах. Даже эти метры мы никак не могли преодолеть. Он пытался
   заплыть против потока, стараясь не задеть нас, но его разворачивало и мы беспомощно
   плескались в воде. После очередной попытки рыбака, мы смогли руками ухватиться за
   борт его лодки, тот, что был без лестницы. К борту с лестницей так и не смогли доплыть.
   Мы повисли обессиленные, пытаясь подтянуться. Балийец нас пытался вытащить за руки.
   Сила воды, при неработающем моторе была настолько сильна, что с нас стягивало плавки.
   Совместными усилиями нам удалось забраться в лодку. Мы рухнули на скамейку. И
   только в тот момент осознали до конца весь ужас своего недавнего положения. В воде мы
   даже не успели основательно испугаться. А стоило бы.
   Приключения в океане нас приковали к отелю на один день. Страх исчез и мы
   вновь бросились осваивать остров.
   Лучшей зонной для пляжного отдыха на Бали считался самый юг острова. Всего
   там было три района. Наш отель был в районе под названием Кута. Тогда это считалась
   самой тусовочной частью острова. Обилие молодежных дискотек прямо на побережье,
   демократичных заведений и магазинов.
   Второй район Санур был неким промежуточным вариантом. Его мы облазили без
   особых сложностей. Именно там находились базы для дайверов, площадки для
   парашютистов. По дороге мы заглянули в торговые ряды и стали присматриваться к
   местной мануфактуре. Остановившись у одной из местных покупательниц, стали
   подбирать себе футболки. Каково же было наше удивление, когда она, трогая одежду
   Наташи, стала нахваливать ее и просить ей ее продать. После такой «рекламы»
   собственной продукции мы, естественно, у нее ничего так и не купили. В одном из
   маленьких магазинчиков присмотрели шлепанцы, поскольку наши старые уже стерлись
   местами даже до дыр. Вышли из магазина, свернули за угол в пустынную улочку и тут же
   переобулись. Свои старые шлепки, купленные пару лет назад в Таиланде, бросили
   неподалеку в кучу мусора. Но только успели отойти на пару шагов, как из разных щелей
   выскочили какие-то люди. Все произошло настолько быстро, что мы их не разглядели.
   Просто наши тапочки исчезли. Через несколько минут, уже на соседней улочке, увидели
   маленькую девочку, которая стала счастливой обладательницей моих ярких шлепанцев.
   Знакомство с третьим, самым богатым районом Нуса Дуа у нас произошло в один
   из вечеров. Мы приехали на такси. Попали в ряд дорогих бутиков. Вокруг была
   соответствующая публика. Цены в ресторане, где мы решили поужинать, были выше, чем
   на нашем побережье. После ужина, мы прогулялись по этому району. Кое-что прикупив
   себе в магазинах, вернулись на такси назад в отель. На следующий день решили пройтись
   по побережью. Наутро приехали в этот район на такси, и вышли к океану. Взяв карту,
   решили по побережью пешком возвращаться на свою часть острова. С собой у нас было
   полотенце. По дороге мы заходили в различные отели, где-то купались в бассейне, где-то в
   море. Пообедали.
   Ко второй половине дня, начался отлив, и нам было намного легче перемещаться по
   берегу. Первая линия была занята роскошными виллами и бунгало. Роскошь выпирала
   из всех щелей. Нас удивляло, что люди при этом не особо пользовались океаном. Они
   вообще не выходили за пределы своих вил. Купались только в собственных бассейнах, что
   в принципе не соответствовало нашим представлениям об отдыхе на океане. В какой-то
   момент пляж вдруг стал быстро пустеть. Странно, ведь именно сейчас начинается самое
   интересное. Море отходит и столько удивительного можно увидеть на берегу. Район,
   который остался позади, чем-то напоминал городской пляж: соседство песочного пляжа и
   газонов, где только что лежало много отдыхающих. Нам попалась маленькая девочка с
   лотком, предлагавшая купить у нее колу. Наташа стала с ней общаться, и мы увидели
   смятение в ее глазах, когда она узнала, что мы идем по направлению к воде. Что-то ее
   держало. Она очень хотела продать нам воду, и пока шла с нами, у нее была надежда
   сбыть свой товар. Но в какой-то момент сомнение и страх взяли верх. Она стала быстро от
   нас удаляться и скоро исчезла из вида. Мы шли по вымощенной дорожке к воде. До
   кромки воды было еще далеко, когда мы вдруг заметили слева и справа от нас полчища
   крыс! Их было так много, и они прибывали прямо на глазах. Никогда я не видел ничего
   подобного. Даже в мультике про Нильса их было нарисовано меньше. Несколько метров
   все же мы еще прошли, но нервы не выдержали и мы ретировались. За нашими спинами
   красовались люксовые виллы и бунгало. Крысы подтягивались к вымощенной дорожке,
   которая огибала со стороны океана все эти виллы.
   Поездка на север острова особо ничем не запомнилась. Что-то схожее в культуре
   земледелия и быта мы видели и в Таиланде, и в Малайзии. В дали острова нам показали
   вулкан, вокруг рисовые поля, к которым были прорыты каналы для воды. Чаще всего
   дороги и были проложены вдоль этих водных каналов, превращая их в артерии, дающие
   жизнь всему вокруг. Проезжая мимо одного из селений, мы стали свидетелями
   коллективного омовения. Несколько детей намыливались, кто-то стирал. А одна из
   женщин подмывалась прямо вдоль дороги, ничуть не смущаясь окружавших ее.
   Последняя сцена поразила даже нашего водителя, из чего мы сделали вывод, что
   увиденное оказалось экзотикой даже для местных. Сцена разыгрывалась специально для
   нас.
   На обратной дороге в Москву у нас была промежуточная посадка в Сингапуре.
   Большинство пассажиров разошлись по зданию аэропорта. Даже не знаю точно, каким
   образом мы узнали, что в случае посадки в Сингапуре, на срок до 36 часов нахождения в
   стране не нужна была въездная виза. Мы рассчитали время и направились к паспортному
   контролю.
   –Но у вас нет визы,– перевела мне Наташа, реплику служащего.
   – У нас вылет через 7 часов, а в случае нахождения в Сингапуре меньше 36 часов
   виза не нужна.
   –Пожалуйста, проходите, – вежливо ответил полицейский.
   До города мы добрались на такси, выяснив по дороге у таксиста всю необходимую
   информацию: сколько нужно времени добраться назад в аэропорт, что в первую очередь
   важно посмотреть в городе, где хорошие рестораны. Он нас привез к причалу, откуда
   отправлялись баркасы с экскурсиями по городу. После экскурсии, мы прошлись пешком
   немного по центру, а затем зашли в ресторан пообедать. Зная, что в Сингапуре самые
   вкусные крабы, мы выбрали себе одного и пока нам его готовили, любовались
   Сингапуром. Действительно, в Сингапуре были самые вкусные крабы. Когда мы уже
   заканчивали обедать, к нам на стол поставили тарелку с жаренными королевскими
   креветками. Выяснилось, что официант ошибся. Или это был ход.
   –Мне не нравится твой взгляд,– сказала Наташа.
   –Спроси у официанта, сколько времени готовится такая тарелка.
   – Мы же собирались уже уезжать.
   –Спроси. Мы успеем, я контролирую время.
   И действительно я его контролировал. Правда, таксист нас не предупредил, что к
   моменту нашего отъезда в аэропорт заканчивается рабочее время и в Сити все
   направляются из офисов домой на такси. И главное. На улице ни одно такси не
   останавливается. Мы ловили его 30 минут. На разных перекрестках, улочках. Подходили к
   припаркованным такси, как оказывалось, ожидавшим своих пассажиров. Но тщетно. Нам
   объяснили, что такси можно заказать только по телефону. Мобильного телефона с собой
   тогда еще не было. Я уже начал подсчитывать деньги на карточке и вычислил, что в случае
   опоздания, денег на новый билет и ночлег явно хватит. Так что перестал переживать. И тут
   нас спас какой-то местный житель. Выяснив нашу ситуацию, он зашел в какой-то магазин
   и оттуда заказал нам такси. Мы приехали на регистрацию в последний момент.
   В аэропорту я успел еще купить себе оригинальные часы Calvin Klein. Этот город
   нас поразил своими порядками. Зайдя в мужской туалет в аэропорту, у меня в ногах
   ползал служащий, который стоя на коленях руками собирал соринки с паласа. В туалете!
   А завершилась эта полоса приключений в Египте, на Синайском полуострове.
   Когда мы решили углубиться в пустыню. Отказавшись от организованной поездки,
   договорились с местным таксистом и рано утром выехали в направлении монастыря
   Святой Екатерины. Мы ничего еще не знали, ни о монастыре, ни о районе куда
   направлялись. Утренняя красота пустыни нас ошеломила. К действительности нас
   возвращали остановки, когда вдруг неожиданно откуда-то появлялись люди с автоматами.
   Таксист отдавал им то хлеб, то воду, и мы перемещались дальше. Через какое-то время
   стали попадаться бедуины и верблюды. А монастырь открылся нашему взору внезапно
   всей своей красотой. Мы стали бродить по монастырю, всматриваться в живущих там
   настоятелей. Никто нам не мешал. Совершенно случайно мы оказались в толпе людей,
   которые находились в состоянии близком к коллективному экстазу. Мы последовали за
   ними. И тут произошло настоящее чудо. Оказалось, что с ними был русскоговорящий гид.
   Некая тревожность среди посетителей, подчеркивала важность происходящего. Они стали
   вытягиваться в цепь, притянув и нас в свои ряды. И только через несколько минут, мы все
   поняли. Совершенно неожиданно для нас, появилась возможность прикоснуться к мощам
   Св. Екатерины.
   –Вы даже себе не можете представить, сколько времени эти люди стремились
   попасть сюда и сколько готовились к этому моменту. Мощи Св. Екатерины выставляются
   крайне редко!
   Интересно, что именно после этой поездки мы с Наташей поняли, что в нашей
   семье не хватает детей.

   Голоса детства
   В Кишиневе мы жили в одноэтажном частном доме. С участком земли, с
   автономным угольным отоплением, и удобствами на улице. С детства я был приучен к
   физическому труду и воспринимал это как естественную необходимость. Жили мы на
   Ферганской улице. Наши дома, да еще десяток с соседнего Ферганского переулка
   составляли то сообщество, где все про всех знали, гуляли вместе на праздниках, ходили
   запросто друг к другу за хлебом, солью и прочими вещами. На наших улицах меня знали
   как умного, послушного и трудолюбивого мальчика. В нашем доме не было роскоши, но
   мы жили в достатке. И любви. У нас всегда было чисто, и даже при таком большом
   хозяйстве никогда не было беспорядка. Огромное количество родственников и друзей
   родителей постоянно бывали в нашем доме. Все семейные праздники проходили под мой
   аккомпанемент на аккордеоне. В остальном, мое раннее детство было такое же, как и у
   многих моих сверстников того времени. Родители были молоды, оптимистичны,
   трудолюбивы и любили жизнь. И тем не менее, я оказывался в необычных ситуациях, с
   последствиями которых мне суждено было идти по жизни.
   Родители сразу после моего рождения стали строить свой дом в Кишиневе. Для
   меня это закончилось дырой во лбу, которую заработал, падая головой вниз в подвал. Чуть
   старше, по дороге в детский сад, вырвавшись из папиных рук, я стал самостоятельно
   перебегать обледеневшую дорогу, поскользнулся, упал и разбил бровь. Отметина осталась
   на всю жизнь. Но эти видимые телесные метки оказались самым безобидным
   наследством детства.

   Однажды, когда мама была беременна сестрой, мне уже было шесть лет, она
   решила рассказать, откуда берутся дети. Хотя, скорее всего, была вынуждена. Все дети в
   саду дразнили меня, что мама стала толстой, И я переживал по этому поводу. Она мне
   рассказала все в упрощенной и укороченной форме, наказав держать это в секрете. Мама
   уверяла, что другие дети этого не знают. Какого же было мое удивление, когда, через
   несколько минут, выйдя поиграть к моему соседу Валику, я услышал от него:
   –Ну что, у тебя скоро родится братик или сестренка?
   –Откуда ты это знаешь?
   –Так он у твоей мамы в животе.
   Я тут же развернулся, побежал к маме, задыхаясь от волнения, сказал:
   – А Валик уже все знает!
   –Я же просила тебя не рассказывать ничего!
   –А я и не рассказывал, он сам все знает.
   – Да ладно,– перебила она меня,– не буду больше тебе ничего говорить.
   Развернулась и ушла. Как оказалось позже, для меня это стало настоящей детской
   травмой. Я говорил правду, а мне не поверили, и даже не стали слушать. И это уже было
   не в первый раз.
   Не задолго до этого, мама меня отправила в магазин, за сахаром и хлебом. Она
   варила компот, и видимо, сахара не хватило. Мелочи не было, и она дала мне три рубля,
   попросив, держать их крепко, потому что на них потом еще предстояло много чего купить.
   Магазин находился в конце нашей улицы. Надо было пройти больше двадцати частных
   домов с одной стороны. Улица не людная, машины проезжали редко, поэтому мама не
   боялась меня отправлять в магазин одного.
   Не знаю, как случилось, но по дороге я потерял деньги. Прибежал домой в слезах,
   мама меня отчитала, расстроилась. Где-то взяла еще рубль. Я опять пошел в магазин.
   Расстроенный, что подвел маму, я фантазировал, что найду сейчас деньги, и мама простит
   меня. Я шел, всматриваясь себе под ноги. И о чудо! Я их нашел! Под забором одного из
   домов, свернутые туго в трубочку, лежали мои три рубля. Купил хлеб и сахар, и
   запыхавшийся, прибежал к маме:
   –Я их нашел!
   –Кто тебе их дал? Ты не мог их найти?
   Никак не мог понять, почему мне не верят, я же говорю правду. И почему меня не
   хотят выслушать до конца? И только спустя сорок с лишним лет, разбираясь в себе, я
   обратил внимание на некоторые особенности своего поведения. Никогда в жизни я себя не
   защищал, если был прав, а мне не верили близкие мне люди. Мог спорить до хрипоты,
   когда докапывались с кем-то до истины, когда надо было в чем-то кого-то переубедить. Но
   как только вопрос касался доверия ко мне со стороны близких мне людей в ситуации,
   когда я не был виноват, у меня не было никакого желания себя защищать.
   Обучение в начальной школе проходило в одноэтажном здании, покрытом
   черепицей, которое построили еще при румынах. Свою начальную школу я запомнил
   вкусными пирожными-корзиночками, которые продавались на перемене в буфете школы.
   Даже сейчас я хорошо помню их вкус. Еще помню маленькую пьесу, которую мы с моим
   одноклассником играли перед нашими родителями на каком-то празднике. Интересно, что
   в отличие от ситуации в спектакле, в жизни каша у меня никогда не пригорала.
   Мои родители купили мотоцикл с коляской, и как раз на период моей начальной
   школы пришелся период его освоения папой. Однажды мы поехали с папой на мотоцикле
   в лес, где находилась наша пасека. У нас были пчелы, и семья им уделяла очень много
   времени. На обратной дороге мы заехали в соседнее село, где жили мои бабушки и
   дедушки. Возвращались в Кишинев уже поздней ночью. И вот выезжая за пределы села, в
   чистом поле, среди холмов, мотоцикл вдруг заглох. Папа сказал что-то про карбюратор.
   Он ничего не смог придумать, как вернуться в деревню за помощью. А меня оставил
   одного в поле с мотоциклом и со всем хозяйством. Наверное, полагая, что таким образом
   мотоцикл никто не утащит. В начале я сидел в коляске, накрывшись с головой. Но скоро
   мне это показалось совсем не безопасно. И вылез из мотоцикла. Стало еще страшнее. И я
   стал ходить вокруг него, всматриваясь в темный горизонт в надежде увидеть там папу. До
   деревни было не далеко. Папа вырос там и знал все тропинки, он должен был вернуться
   быстро. Я убеждал себя в этом. Но страх пробирал до когтей. Всюду мерещились
   страшилища и волки. Любой чужой человек показался бы мне счастьем. Но была темень.
   И никого. Я даже не запомнил небо, было ли оно звездным. Со страха я даже не поднимал
   голову. Не помню через сколько времени пришел папа с помощниками, но мне это
   показалось вечностью. Мотоцикл, в конце концов, они завели. Никогда мы эту ситуацию
   не проговаривали ни с папой, ни с мамой. А зря.
   В той же начальной школе, однажды по дороге в школу мой сосед Вовка подбил
   меня на то, чтобы стряхивать с деревьев спящих майских жуков. Я даже и не знал, что они
   спят на деревьях. Заинтересовался. Мы трясли подряд все деревья, растущие вдоль
   дороги, и соревновались, у кого наберется больше майских жуков. Почему-то я решил
   складывать спящих жуков в портфель. Зайдя в класс, я благополучно забыл про своих
   пленников. На втором уроке по классу начали летать майские жуки, к огромной радости
   всего класса. Учительница за несколько минут определила, откуда они вылетают. Она
   вывела меня перед классом, вывалила всех жуков на стол, многие еще спали, и спросила:
   –Ты их собирал, наверное, потому что тебе нечего кушать. Сейчас, на глазах у всего
   класса будешь их есть.
   Может, она выразилась и не совсем так. Но я запомнил угрозу именно в этом виде.
   И запомнил страх, что действительно заставят эту гадость есть.
   После окончания начальной школы учеба продолжилась в новой школе. В
   буквальном смысле этого слова. Здание школы только построили, вокруг пустыри и
   кукурузные поля местных жителей. Первые годы обучения были насыщенны
   субботниками и сплошным благоустройством. Возможно, для некоторых это было
   изнурительной трудовой повинностью. Но не для меня.
   Эту школу я запомнил утренней линейкой на втором этаже в младших классах, и
   криком, который раздался за окном, а затем ударом чего-то тяжелого о землю. Это
   выбросился в окно четвертого этажа один из старшеклассников, решив таким образом
   избежать встречи с приехавшей милицией, разбиравшей какой-то случай воровства.
   Папа научил меня ездить на нашем мотоцикле, но из-за возраста мне разрешали
   его только выкатывать из гаража на дорогу, чтобы помыть. А потом, в качестве поощрения,
   заехать назад во двор.
   Однажды летом, когда я мыл мотоцикл, ко мне подошел наш сосед, дядя Митя, и
   попросил отлить ему немного бензина. Они собирались отметить сорок дней после
   смерти хозяина второй половины дома, где он жил. Того убило током на одном из
   Кишиневских заводов в ночную смену. Готовясь к «40 дням», соседи хотели освежить
   краской фасад дома и решили за одно покрасить цоколь. Дядя Митя протянул мне
   большую плоскую коробку из под селедки, и я в сарае налил в нее из канистры бензин.
   Отдал ему банку и продолжил свое занятие. Боковым зрением я видел, что он налил
   немного бензина в ведро со смолой, а остатки поставил за своей спиной. То, что
   произошло через несколько минут, меня парализовало. События я смог восстановить
   только приблизительно, и только позже.
   Меня отвлек от моего занятия его крик. Это был ужасный, пугающий крик.
   Повернув голову, я увидел, как горит ведро со смолой. И еще горела площадка перед
   входом во двор. Дикий, пронзительный крик дяди Мити доносился из разных мест двора.
   Скорее интуитивно я понял, что произошло. Но совершенно точно не осознавал этого. В
   руках был шланг, из которого текла вода. Я забежал в наш двор и включил воду на
   полный напор. Вернувшись, пытался струей воды потушить огонь в створе калитки. Но
   напора вода не хватало достать до того места. Мой детский ум ничего не придумал, как
   заставить меня кричать до хрипоты:
   –Дядя Митя, бегите сюда, я вас водой оболью!!!
   Он кричал так пронзительно, что через мгновение сбежались люди с обеих улиц.
   Дед с соседнего участка, перелез через забор, поймал дядю Митю и опустил в огромную
   винную бочку с водой. Оказалось, что, подождав немного, чтобы бензин разъел битум,
   дядя Митя решил ускорить процесс и поджег бензин в ведре. Вспышка бензина
   непроизвольно заставила его отпрыгнуть назад, он ногой наступил на коробку с
   остатками бензина и опрокинул ее на себя. Бензин брызнул на ноги и спину. Не осознавая,
   он повернулся, посмотреть, на что наступил, а повернувшись спиной к огню, загорелся. И
   по ходу забежал во двор. Забегая во двор, он перенес огонь на разлившийся на асфальте
   бензин и его остатки в коробке. Горящая коробка оказалась в пролете калитки, тем самым,
   заблокировав вход во двор.
   В ожидании скорой помощи, дядя Митя ходил весь обгоревший перед собравшейся
   толпой. Последние слова сказанные мне:
   – Валера очень больно. Неси масло, неси масло…
   Он умер через неделю. Я забыл это также быстро, как дети забывают все, что
   происходит с ними в таком возрасте. Никогда об этом не вспоминал и не думал. И только
   через сорок лет, разбираясь со своими проблемами и прорабатывая свои травмы, все это
   всплыло в памяти до мельчайших подробностей. Оказалось, ничего мной не было забыто.
   Более того, это сформировало определенные поведенческие навыки, которые часто мне
   были не понятны. Оказалось, что все эти годы я держал в сердце свою вину. Хотя как
   выяснилось, вины и не было. Но большую часть жизни я прожил с влиянием этого
   события. Иногда даже жертвуя собой, ради благополучия, окружавших меня людей.
   Воспитывая сегодня своих детей, стараюсь не забывать свое детство. Будучи уже в
   старших классах и институте, я начал писать, что мне не нравиться в поведении своего
   папы, что обижает. Затем забыл про эти записи. Став взрослым, уже в Москве, через
   десять лет, взглянув в эту тетрадь, ужаснулся. Оказалось, что добрая половина того, что
   меня возмущало, стало неотъемлемой частью моего поведения. Было над чем, и с чем
   поработать. И еще есть. Сегодня я хорошо знаю, что такое «генная информация». И тем
   не менее. Человек может измениться. Может изменить свою жизнь. Я верю в это. Я
   изменил свою.

   Москва, весна 2008 год