-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Коллектив авторов
|
| Геннадий Ростовский
|
| Приходите в мой дом. Сборник авторов портала «Изба-Читальня»
-------
Сборник авторов литературного портала Изба-Читальня
Приходите в мой дом
Первый раздел, поэзия
Николай Зиновьев
Я люблю эти старые хаты…
http://www.chitalnya.ru/work/270339/
Я люблю эти старые хаты
С вечно ржавой пилой под стрехой.
Этот мох на крылечках горбатых
– Так и тянет прижаться щекой.
Этих старых церквей полукружья
И калеку на грязном снегу
До рыданий люблю, до удушья
– А за что, объяснить не могу
Николай Зиновьев
У карты бывшего Союза…
http://www.chitalnya.ru/work/267391/
У карты бывшего Союза,
С обвальным грохотом в груди,
Стою. Не плачу, не молюсь я,
А просто нету сил уйти.
Я глажу горы, глажу реки,
Касаюсь пальцами морей.
Как будто закрываю веки
Несчастной Родине моей…
Андрей Бениаминов
Есть в России места
http://www.chitalnya.ru/work/37891/
Есть в России места,
Где природа чиста,
Где сердца у людей не остыли.
Там, вдали от столиц,
Больше искренних лиц,
Там родник русской славы и силы.
Там не бросят в беде,
Не откажут в еде,
Там помогут, чем могут, всем миром.
Там невест чистота,
И людей красота,
Там не строят дворцов и кумиров.
А у тихой реки
Там сидят рыбаки
– Ждут удачу свою на рассвете.
Там живет мой народ
Там природа цветет,
Там смеются заливисто дети.
Деревенский уклад.
И, наверно, стократ
Буду Господу Богу молиться,
Чтобы тысячи лет
Теплый искренний свет
Освещал эти русские лица.
Андрей Бениаминов
Всё как было, так есть…
http://www.chitalnya.ru/work/38122/
Всё как было, так есть,
С юга вновь возвращаются птицы,
Чтоб продлить птичий род
И под осень назад улететь.
Мне же выпала честь
На российских просторах родиться,
Ну, а коль повезёт
Посчастливится здесь умереть.
В этой странной стране,
Где бескрайни поля и погосты,
Где звенят провода
И молчат вековые дубы,
Теплый дождь по весне Омывает дорожные вёрсты,
А любовь и беда
– Как синонимы общей судьбы.
Мы проходим сквозь страх,
Привыкаем к ветрам и туманам,
Ищем правду в себе,
Но находим её у других.
Только часто в умах
Сочетается правда с обманом,
И в бесцельной борьбе
Создаётся лишь призрачный миф
Так живёт моя Русь,
Забывая прощать и молиться.
Нам ковыль да полынь
Пахнут слаще изнеженных роз.
И российская грусть
Здесь святою водою сочится
Сквозь небесную синь
По израненным душам берёз.
Охотник
Моя родная глухомань
http://www.chitalnya.ru/work/1317317/
Моя родная глухомань,
Ты всё: и радость, и забота.
Казалось что? Тайга, болота…
А выйдешь в утрешнюю рань
К родимой Ляпушке с мостка,
Перекрестясь на свет, умыться,
А над водой – заря-девица
С мешочком звёзд у пояска.
Налево горсточку махнёт
– И блещут в травах самоцветы,
Направо… звонкие монеты…
И наше, русское поёт.
Ты ей – поклон, так и она
Ответным ласково приветит…
А тут уже и солнце светит,
И тает воском тишина.
И зазвенел покосный день!
Буксир чихнул дымком солярки…
Денёк сегодня будет жаркий!
Косу, фуражку набекрень,
И от плеча, держак – к бедру,
С размаху пяточкой под корень!
Пускай кузнец Мишаня – шкворень
А я в косьбе своё беру!
Брусочком – вжик, и понеслась
Душа в полёт – валок к валочку…
Вот так и сердце ищет строчку,
А там – и песня родилась
Или стиши…А вечерком
Прочтёшь рябинке, пусть и плохо, –
Прижмётся ласково, дурёха,
Лопочет что-то на своём.
А сопки, словно госпожу,
Уже на мхах качают зорьку.
С рук покормлю лосёнка Борьку,
Придумку на ночь расскажу…
Коней в ночное отведу,
Возьму туман – простынку лета –
С уснувших трав, и с книжкой Фета –
На стог под яркую звезду
Читать и слушать в тишине
Как ветер шепчется с осокой,
И месяц с нимфой одинокой
В озёрной плещут глубине.
Охотник
Чем и живу
http://www.chitalnya.ru/work/1193363/
Мороз. Струится дым из печек.
Деревня. Утро. Покрова.
Соседи, выпустив овечек,
Ладком уселись на дрова
И… понеслось – за жизнь, за цены
За буровую у горы,
За клуб и Люськины измены
С помбуром Васькой из Туры,
Что приключилось с дядей Мишей,
Когда медведя повстречал…
А солнце выше, выше, выше…
Топор негромко застучал.
Вань за водой, Илья за сеном,
Сороки – свежую молву,
В пару соседушка Елена
– Бельё в прихлоп на бечеву.
Народ спешит – спектакль в клубе!..
Истаял день дымком костра
И вечер – барин в чёрной шубе
Сел в кошеву среди двора.
Звезда… Вторая… Ночь крылами
Укрыла ласково тайгу,
Луна с двурогими вилами
Ползёт к стогам на берегу.
А тишина стоит такая,
Что слышно, как мороз звезду
Катает, искры высекая,
По народившемуся льду…
Светает…. Вскинулась лосиха…
Восток туманы замесил,
Заря с корзинкою брусники
Встаёт…. Петух заголосил,
Подойник брякнул пустозвонко…
Деревня…Утро… Покрова…
Живёт, живёт моя сторонка, и с ней душа моя жива!
Охотник
А за окном у нас ромашки
http://www.chitalnya.ru/work/1191823/
А за окном у нас ромашки
Бегут в кедровые леса.
И, словно лебеди, рубашки
С прищепок рвутся в небеса.
И машут крылья полотенец,
Речушка с гор крадётся вброд,
И прячет золото поленниц
Рябина юбкой у ворот…
И вроде бы тайга глухая,
И до Москвы сто лет – пешком,
А приобнимет ель, вздыхая,
Так и застрянет в горле ком
От красоты таёжной дали,
Простора, счастья мирно жить.
И нет ценней тебе медали,
Чем радость родину любить.
Вот здесь и есть моя Россия,
Моя звезда, судьба и свет:
Соседка бабка Ефросинья,
Дочурка, фронтовик-сосед;
Елани дальние покосы,
Туманы утренних полей…
Лишь протяни – и гладишь косы
Любимой родины своей.
Глаза озёр, реки извивы
И губы алые зари
– Сижу, прижав ладошку ивы,
И сердце замерло внутри…
Река звезду в ногах качает
Под серебристый шёпот струй,
И зорька нежно отвечает
На бесконечный поцелуй.
Охотник
Золото Югры
http://www.chitalnya.ru/work/1122456/
Бурлит поток, зажатый тесно в скалы,
Ступи на край – и сгинешь ни за грош,
И вижу – корешок вцепился малый
В морщину камня, рви – не оторвёшь!
Была б земля, хоть горсточка какая,
А тут? – Гранит! Да как же он живёт
На всех ветрах у самого-то края?!
А пригляделся… Боже, он – цветёт!
И вроде день, спустившись с перевала,
Дождём полощет платьица осин,
И в днище тучи крыльями устало
С унылой песней бьётся птичий клин,
А мне – светло. Под лапой старой ели,
Сквозь слёзы затуманенных осок,
Смотрю, как воды кружатся по мели,
Выбрасывая мусор на песок.
Вот так и жизнь – уносится пустое,
А корень есть – и зорьке подмигнём,
И никакой бедой тебя не смоет,
На родине и камень – чернозём!
Ласкаю взглядом каждый кустик сопки,
И только чмокнул клюковку болот,
Как строки сами, словно зимородки,
Слетелись стайкой в старенький блокнот.
И вот стихи. О чём? Да всё о том же!
О самой лучшей родине – Югре!
О старой ели, что шершавой кожей
Ко мне прижалась, грея, на горе,
О красоте родного Приполярья,
О сосенках, завязанных узлом…
И пусть стократ теплее нас Анталья,
Любовь к земле не вымерять теплом!
Здесь – родина. Здесь – мама. Здесь – Россия,
Здесь жизнь прожить – подарок от судьбы…
Да где ещё, какая Никосия
В январской мгле над шапкою избы
Согреет светом ясного сиянья?!
Звезду? – Любая! Радугу? – Бери!
И прямо в ноги – полог Мирозданья,
Приподнимай – и с Богом говори…
Здесь Севера, здесь люд душой просторен,
Здесь стыдно быть двуличным и пустым…
Да что там люди, если даже корень
Над пропастью зовётся золотым!
Евгений Юшин
«По нашей странной русской жизни…»
http://www.chitalnya.ru/work/322445/
По нашей странной русской жизни,
Пирам лачуг, тоске дворцов
Не осознать любовь к Отчизне,
Любовь к себе, в конце концов.
Но познаю пчелы молитву
И васильковый взгляд в овсе,
Зарю, идущую на битву,
В петушьих перьях и росе,
Тоску разгульную полыни,
Впитавшей дым, впитавшей пот,
Колосья, русский дух над ними,
Сиротство стога у ворот,
Там ладят улья медвежата,
Лесовичиха мох прядёт,
И месяц поит из ушата
Дымы русалочьих болот.
И надломив рассвета соты,
Прикрыв туманом синий взор,
Сама Россия входит в воду,
В блаженство женственных озёр.
Гусей пролётных вереница,
Густых кувшинок невода…
И каждый миг не повторится
Ни через год и никогда.
И никогда под небом сирым
Вот так же –
в славе и красе –
Заря не воспарит над миром
В петушьих перьях и росе.
И полетят другие гуси,
И песни новые вослед,
Но так же будут пахнуть Русью
Полынь
и этот белый свет.
Евгений Юшин
«Огневица прошла по холмам и болотам Мещеры…»
http://www.chitalnya.ru/work/150138/
Огневица прошла по лесам и болотам Мещёры,
Запалила брусничные угли в сосновых борах.
От Криуши до Сынтула солнце накрыло озёра,
И в берёзах заветрилось золото на куполах.
Стали травы кудлаты и путаны, словно овчины.
И упруги, как юные груди, холмы облаков.
И набухли соски засидевшейся в девках рябины,
И хмелеют ветра от настоя лесных кабаков.
И тяжелые, чёрные грузди настырно, угрюмо
Прорывают покров под тяжёлым напором земли.
И в пыли тополиной негромкая древняя Тума
В бортовые машины ссыпает тугие кули.
Кулаки золотистой картошки, литая капуста…
Колокольные звоны и звоны осенних берёз.
Пролетят журавли – вот и снова становится пусто,
Только синие лужи поутру оближет мороз.
А вдали, на реке, где-то в Клепиках или в излуке
У Мартына привольного бьются о берег мальки.
И стоят в торфяном полумраке зубастые щуки,
Неподвижные щуки, тяжёлые, как топляки.
Вот и гуси летят, оглашая прощанием веси,
Вот и серые гуси родную покинули сень.
А под ними лесов и болот неумолчная песня,
А под ними плывут и плывут образа деревень.
Евгений Юшин
На русской дороге
http://www.chitalnya.ru/work/776270/
Здесь русский дух в веках произошёл…
Н. Рубцов.
Меня здесь знает каждый муравей,
И каждый куст, и каждая сорока.
Задумалась о прожитом дорога,
И солнце в лужах плещется по ней.
По ней – века – в туманах и крови,
И поступь уходящих поколений.
По ней струится столько сладкой лени,
Как в женщине, сомлевшей от любви!
В ней столько слёз прощальных – в дальний путь,
И в вечный путь – до ближнего погоста.
И потому она в крестах и звездах,
Встречая нас, стоит в цветах по грудь.
Гудят шмели, где каторжник прошёл,
Где проскакало пламя Чингисхана,
Где под гармошку радостно и пьяно
Мужик в избу смолистую вошёл.
Снуют, как стрелы, юркие стрижи,
Болота дышат холодом и прелью,
Боровики сутулятся под елью.
Попробуй этот мир – перескажи?!
Здесь все века и каждого из нас
Хранит, как память, русская дорога.
А это поле и река у стога –
Немеркнущий, живой иконостас.
Андрей Широглазов
Встреча старых друзей
http://www.chitalnya.ru/work/1601/
Встреча старых друзей
– Как музей,
Из которого вынесли вещи.
Старые клещи
Обид и бессмысленных кличек.
Грусть перекличек:
«А Вовке бы стукнуло сорок…»
Школьный пригорок,
Который с годами стал ниже…
– Рыжий – бесстыжий!
– А Верка
Нашла недомерка!
Сверка доходов:
– Владелец газет, пароходов
Не соизволил…
Директор его не неволил.
Впрочем, отныне
Его незабвенное имя
Есть на атласе
В компьютерном классе…
– А Васе
Не пофартило:
Он шило меняет на мыло
Где-то в Печоре…
Лакуна в пустом разговоре.
Это Серега
Чего-то там вякнул про Бога,
Ну, и немного
Завелся Ренат:
«Ты мне не брат!»…
Верка режет салат.
Без недомерка
Она – та же самая Верка,
Как и сто лет назад…
Встреча старых друзей:
Колизей,
Шебутная арена…
– Мне бы ложечку хрена…
– Зачем? Ты и сам – старый хрен!
И звонок – как рефрен:
«Перемена!».
– Командуй, комсорг-тамада!
– Ну, за то, чтоб всегда…
– Непременно!
Кто-то бьет кулаком по столу,
Кто-то плачет в углу
О своем неустроенном быте,
И радость открытий
Не желает искать компромисс:
– А Сашка-то лыс!
– А Маринка совсем подурнела…
– И – за дело!
ы помнишь, какая была?
Мужика увела
У доверчивой Верки.
А на той половине села
– Одни недомерки.
Непонятно: кто муж, кто жена…
А Маринка – страшна!
Встреча старых друзей…
Из князей
Кто-то плюхнулся в грязь.
Хрясь! –
И лучшие годы насмарку.
Кто-то сел в иномарку,
Урвав свой кусок у страны,
Где у школьной стены
Мы сидим за дощатым столом,
Наливаясь вином
И давно позабытою бражкой…
Ах, как тяжко
Глядеть на житейские мели…
Как мы все постарели!
Зачем я приехал сюда?
Пересохла вода
В деревенской запруде.
И химичка не будет
Витийствовать в позе орла
О разбитом сосуде,
Что кто-то смахнул со стола –
Померла…
А казалось, что жить будет вечно…
Как же жизнь быстротечна!
А Верка все также мила…
Жаль, когда-то меня увела
У нее боевая Марина,
Которая наобещала мне сына,
Да так его и не родила…
Встреча старых друзей…
Все резвей
Наше злое застолье.
С безнадегой и болью
Бросаемся в песенный бой:
«Хаз-Булат удалой,
где твоя одинокая сакля?»
Я – участник спектакля
С поникшей к столу головой.
Я ведь свой здесь,
Не так ли?
Постаревший, но все-таки свой…
Гармонист, разверни-ка меха!
Наша жизнь – чепуха,
Поменяем ее на венгерку!
Приглашу-ка я Верку.
Не щурься со злобой, жена:
Наша Верка верна
Своему недомерку.
Впрочем, мне на него наплевать.
Я хочу танцевать,
С куражом, до суставного хруста.
Слишком пусто
Текут мои будние дни…
Наконец-то мы в мире одни…
Знаешь, Верка, мне очень тебя не хватает!
Встреча старых друзей…
Ну, зачем я приехал сюда?
Николай Дмитриев
Не исчезай, мое село…
http://www.chitalnya.ru/work/539451/
Не исчезай, мое село,
– Твой берег выбрали поляне,
И ты в него, судьбе назло,
Вцепись своими тополями.
Прижмись стогами на лугу
И не забудь в осенней хмари
– Ты будто «Слово о полку»
– В одном бесценном экземпляре.
Вглядись вперед и оглянись,
И в синем сумраке былинном
За журавлями не тянись
Тревожным и протяжным клином.
Твоя не минула пора,
Не отцвели твои ромашки.
Как ими, влажными, с утра Сентябрь
осветят первоклашки!
Послушай звонкий голос их,
Летящий празднично и чисто,
И для праправнуков своих
Помолодей годков на триста.
Игорь Вадимович Царев
Земля дальневосточная
http://www.chitalnya.ru/work/1042452/
Соболиная, бобровая, тигровая,
Комариная, суровая, кедровая,
Из оленьих жил земля дальневосточная,
Если кто-то там и жил, так это – точно я.
Помню пади и болота с пряной тиною,
Глухариную охоту и утиную,
Поднималась на пути щетина трав густа,
Золотилась паутина в небе августа…
Вечным зовом из-за сопок длился вой ночной.
Жизнь казалась слаще сока вишни войлочной.
Обманув, не извинилась – ох, и вредная!
Лишь тайга не изменилась заповедная.
Те же гуси, вниз глазея, пляшут русскую,
Вертят гузкою над Зеей и Тунгускою,
Чешуей под рыжий сурик злой муксун горит,
Вольно плавая в Уссури да по Сунгари.
Семенами нас разносит в дали дальние,
Вместе с нами имена исповедальные
– Их в чужом краю, шаманя перед бурей, я
Повторяю: «Бурея, Амур, Даурия!..»
Игорь Вадимович Царев
Хасан
http://www.chitalnya.ru/work/661633/
Чтобы коснуться московских высоток,
Солнце восходит сперва из-за сопок,
Каждому дню предварив, как эпиграф,
Край, где пока еще водятся тигры.
Скорлупа водяного ореха, желтоглазый цветок горчака,
Оторочка оленьего меха и от старой гранаты чека…
Это лето на краешке света, где восход и бедов, и медов,
Нанизало свои амулеты на цепочку звериных следов.
Там от звуков ночных и касаний темный пот выступает из пор –
Это эхо боев на Хасане между сопок живет до сих пор.
Это сойка печально и тонко голосит под луной молодой…
И упрямо скользит плоскодонка над живою и мертвой водой.
Я там был… И как будто бы не был, потому что с годами забыл,
Как гонял между лугом и небом табуны диковатых кобыл.
А припомню – и легче как будто, что в далеком моем далеке
Удегейский мальчишка, как Будда, держит розовый лотос [1 - Приморский край – пожалуй, единственное место в России, где растет дикий розовый лотос]
Сергей Маслов
Расставание с Ростовом
http://www.chitalnya.ru/work/1435694/
В который раз сгорает лето,
Как папироса в две затяжки…
Уже обратные билеты
Лежат в кармане грузом тяжким.
Ах, как недолго город милый,
Меня окутав летним зноем,
Дарил мне жизненные силы
– А впереди уже иное…
Давно копчу под небом стольным,
Но всё ж влечёт неумолимо
Туда, где дышится привольно,
В мой город, трепетно любимый…
Здесь, у родительского дома,
Где каждый путь приводит в детство,
Ушедшей юности фантомы
Мне что-то шепчут бессловесно…
Когда я вновь сюда причалю,
Когда пройдусь по тропам прежним?
Любовь и Вера промолчали,
И улыбнулась лишь Надежда…
Сергей Маслов
И вновь в Ростов!
http://www.chitalnya.ru/work/1435690/
Ожиданья бодрящий напев,
Пересчёт багажа раз по сто
– Приобщившись к вокзальной толпе,
Я опять уезжаю в Ростов!
Мой пленительный Рай-на-Дону,
Ты казался несбыточным сном…
Но, невзгоды свои обманув,
Я к тебе прорубаю окно!
Самый лучший на свете экспресс
Мне, как друг, огоньками моргнул:
Пусть не летом, так хоть в ноябре,
Возвращаюсь к Мечте-на-Дону!
По двустволке натруженных рельс
Будут дробью колёса греметь,
А гудков басовитая трель
Превращаться в победную медь!
Я навеки с тобою, Ростов,
Колыбель всех путей и начал!
Ты – мой первый и вечный восторг,
Мой единственно верный причал!
Андрей Куликов
Родина
http://www.chitalnya.ru/work/1402881/
И билетик купил, ничего не украл,
И, как все, отрешён и отсутствуешь вроде бы,
Но когда контролёра коснётся рука,
Оглянёшься и вздрогнешь:
Ведь это же – родина…
Я родину ношу в барсетке.
Там фотография моя.
Я на таможне – гражданин.
А для соседки?
А для знакомых всех по клетке?
Скорее цифра я – Один.
Но вот семья.
Сначала – двое, дальше – трое, четверо и пять.
А если в землю покопать, участвующих всех приплюсовать,
Листочки между пальцев потереть смородины?
Вы чувствуйте уже, к чему веду я?
ерно. К Родине. Вот он – уехал.
Ну и что? Кто там он?
Просто конь в пальто,
усть кожаном, но ведь в упряжке.
Мне у́пряжь тоже где-то жмёт.
Порой кипит кровавый пот,
И хлещет бич по голой ляжке.
Но где то поле, что пашу?
Оно – в березовом лесу,
Где собирал грибы и пил с надреза на стволе мальчишкой.
Или у бани, в «женский день»,
Где был любимый старый пень,
И не закрашенным окном
Для нас с братишкой.
Всегда могу зайти к отцу.
Я вижу по его лицу,
На камне высеченным строгим и шершавым,
Что улыбается он мне
Когда уже я вдалеке
И ухожу с погоста, будто с переправы.
А за оградою простор.
Глянь с самолёта – как узор.
И просто вышит.
И эту синь и облака
Толкает чья-то не рука,
А просто крутится земля, а с нею крыши.
Анатолий Калашников
Моя Родина вся за окном…
http://www.chitalnya.ru/work/626401/
Мне сегодня кричать «не с руки»
Про плохое житьё-бытьё.
В своём доме живу, у реки,
Не тревожит меня вороньё.
В огороде теплица и сад,
Огурцы с помидорами всласть.
У веранды журчит водопад,
В его музыке нежность и страсть.
На охоте с ружьём на заре
Я люблю по прилескам блуждать,
А потом посидеть во дворе
И с устатку чуть-чуть подремать…
Заливные луга у реки
Краше всех знаменитых картин.
И на сердце родятся стихи
О величии русских равнин.
Моя Родина вся за окном:
В шуме ветра, просторах полей,
В чаще леса вдали за бугром,
И в реке, что милей всех морей.
Да, я Русский! И этим горжусь!
Мне от предков досталась земля,
На которой сегодня тружусь
Я, за Родину Бога моля.
Виолетта Баша
Занавесилась туманами Русь
Http://www.chitalnya.ru/work/102218/
Я сегодня жгу мосты, ну и пусть,
И с судьбою в споре вышла ничья.
Занавесилась туманами Русь,
Загрустила у святого ручья.
И веселых песен здесь не поют,
Где ж вы, курские мои соловьи?
Я б оставила московский уют,
Да не пустят меня думки мои.
Крепко горечью напилась.
До дна,
Только дно темно да ил у реки,
Не упасть бы – день как ночка темна,
Заберите меня в степь, васильки.
А под Курском – разноцветие трав
Разметалось по полям на ветру.
Ангел мой, ты был, конечно, неправ,
Не оставив мне приют на юру.
Да и все мы нынче мечемся, как
Мотыльки вокруг лампады времен.
И пытаемся то эдак, то так
Выжить, комкая обрывки знамен.
И у речки Сейм вода уж не та
– Не прозрачная и мелкая гладь.
Впрочем, видно, всё – пустая мечта,
Снова речку хоть во сне увидать.
Там, где бродит мое детство в репьях,
Да в кувшинках, что по пойме цветут,
Полюбила я навек соловья,
Курским посвистом его нарекут.
И живу я у столицы в плену,
Ну а вы – вы разве нынче вольны?
Взять бы хлеб, да за кусок проклянут,
На куски разрезав сердце страны.
Разворочено, разбросано. В прах
Затоптали домик мой на юру.
…
Заблудиться бы сейчас в ковылях,
Разметавшихся в полях на ветру…
Виолетта Баша
Лебеда – полынь
http://www.chitalnya.ru/work/1397220/
Грузовик проедет – и не видно солнца.
Марево укроет полдень в тополях.
И пылит дорога вдаль до горизонта.
И цветет гречихой курская земля.
В песенной сторонке синеглазых много.
Расплескалась в душах поднебесья синь.
Лето. Полдень. Детство. Дальняя дорога.
Колдовские травы. Лебеда-полынь.
В Солнцевском районе вправду много солнца.
За селом Орлянка нежная заря.
Вспыхнет ненадолго низкое оконце.
Ночью за рекою огоньки горят.
сть одна деревня. Есть село такое…
Может, и сегодня помнят там меня?
Только справлюсь с жизнью, разберусь с судьбою
– Всё хочу вернуться. Много лет подряд.
Завари мне, мама, колдовские травы.
Там, где у дороги дом родной стоял,
Лебедой-полынью, горькою отравой,
Поросла бурьяном рана пустыря.
Нищая церквушка. Старая ограда.
Заросли сирени пеною кипят.
Позабыты – брошены две могилки рядом.
Где-то в поднебесье высоко летят.
Схоронили бабушку. Старика забрали.
Всё хотел вернуться, да не довелось.
Горевал он молча, тихий и печальный…
А вернуться только мертвому пришлось.
Ивами расплачется сторона заветная.
Всполыхнет зарницами да прольется в синь.
Две могилки. Родина. Песенка не спетая…
Вот она какая, лебеда-полынь.
Юрий Печёрный
Парное молоко
http://www.chitalnya.ru/work/1090661/
Вкус парного молока помню с детства
И девчонку, что жила по соседству,
Руки бабушки моей золотые.
Эх, счастливые деньки всё же были!
Старики, казалось, жить будут вечно,
Время медленно текло и беспечно.
Начинался каждый день с ритуала
– Пил парное молоко – мать давала.
Помню яблочки в саду наливные
И причудливые ставни резные.
Поутру мы пили чай только с мятой
– Ох, и запах был духмяный, приятный!
Спелой ягодой манила поляна,
Я до вечера ходил, счастьем пьяный…
Где ты, молодость моя, Украина?
Принимай привет от блудного сына.
Светлана Ракова
Город юности
http://www.chitalnya.ru/work/1358936/
Город меня не узнал. И не надо.
Я и сама его помню едва.
Липы, каштаны, речная прохлада,
Волжские дали, небес синева.
Тихие улочки, заросли вишни,
Всюду акация душно цветёт.
Здесь невидимкой легко и неслышно
Юность моя незаметно живёт
Мне с ней нисколько не хочется встречи.
Нам с ней друг друга уже не узнать
О сожаленьи совсем нету речи
– Я не найду даже, что ей сказать.
Время – тяжёлый безжалостный молот,
Не умолить и назад не вернуть.
Дай на тебя, мной покинутый город,
Раз с высоты напоследок взглянуть…
Небо твоё высоко, необъятно!
Крылья расправив, душа ждёт полёт…
Юность доверчиво и деликатно
Руки свои мне на плечи кладёт…
Юрий Кольцов
Хороль [2 - Хороль – районный центр Приморского края]
http://www.chitalnya.ru/work/1218727/
Далекая Приморская земля
Там, где страна стекает к океану,
Где осень императорски багряна,
Где сопочно – таежные урманы.
И я там рос.
Какие времена…..
Какие дали открывал оттуда,
На Запад поезд нес меня покуда
Из дальнего теперь уж сентября.
Я знаю – больше там не побываю:
И путь далек, и стар, и денег нет,
И лишь во снах приходит мне привет
Из детского загадочного края.
Александр Комаров
Здравствуй, Ставрополье!
http://www.chitalnya.ru/work/615542/
Здравствуй, здравствуй, родная земля!
Без тебя не живу, а скучаю.
Аплодируют мне тополя
– Всей листвой рукоплещут, встречая.
Ветер южный, подуй веселей!
Нам с тобой по душе и по вкусу
Каравай ставропольских полей
С горкой соли седого Эльбруса.
Крест нести – не панамку носить,
Не в бути́ках судьбу выбирают.
Довелось мне не раз колесить
В стороне от родимого края.
Но всегда вдалеке от друзей
Не давал отклониться от курса
Каравай ставропольских полей
С горкой соли седого Эльбруса.
Мест немало других повидал,
олько вот отчего-то повсюду
Снилась мне эта русская даль,
Снилась мне эта русская удаль.
Здесь радушно встречает гостей
Неизменно в традиции русской
Каравай ставропольских полей
С горкой соли седого Эльбруса.
Татьяна Леухина
Кровоточащая тема
http://www.chitalnya.ru/work/1449352/
И всё-таки, по моему глубокому убеждению, Родина, тем более малая, – это не то место, где родился, а то место, где провёл свои детские и юношеское годы, когда закладываются в сознание и в душу те основы, которым суждено стать фундаментом будущего человека. Именно это место нам особенно дорого. О нём вспоминаем мы чаще всего в ответственные моменты нашей жизни, словно стараемся отыскать ответы на кровоточащие вопросы в том далёком благословенном далеке.
Меня дважды Родины лишили:
В первый раз – от волжских берегов
В край янтарный крохой увозили,
Во второй – от Балтики песков.
Возвращалась взрослой осторожно –
Примет ли меня забытый край?
Думалось наивно, что возможно
Здесь мне обрести покой и рай.
Но, как в русской сказке, рассердилась,
Вздыбилась бурливая река –
От меня как будто открестилась,
Словно на изгнанье обрекла.
Год в изгнанье – вроде бы немного,
Но оно продлилось на года.
Знойная пустынная дорога,
Волжская суровая вода.
Ностальгия – дум моих обитель,
Одиночества печального приют.
Лишь незримый ангел, мой хранитель,
Скрасить смог убогий мой уют.
«Стерпится, – мне думалось порою,
Слюбится». Но верилось с трудом.
Только от себя никак не скрою,
Что тюрьмою стал мне здешний дом.
Выйду на прогулку к волжским плёсам,
Сяду на пологом берегу
– Плачу по оставленным берёзам
– Всё никак забыть их не могу.
Чуть глаза закрою – вижу сосны,
Что стволами рвались в высоту,
Помню с ними встреченные вёсны…
И не вижу Волги красоту.
Год к реке хожу, второй….десятый,
Поняла, что нет пути назад.
Пухом тополиным, словно ватой,
С головы до ног весь мир объят.
Руку протянула – а пушинка
На ладонь спустилась и лежит,
Будто убежать от поединка
С вихрем ветра шалого спешит.
Словно просит: «Породнись со мною,
Будем время вместе коротать,
Полетим над Волгою-рекою…
Хватит о несбыточном мечтать!»
Милое воздушное созданье,
Как же ты, дружок, мне помогла
– Тонкой тропкой от души к сознанью
Словно паутинка пролегла,
Мне глаза раскрыла: и, о, чудо!
Разглядела: плещется в воде
Рыба-сом, как будто чудо-юдо,
Лебедь бьёт крылами в высоте,
Как антенны, камыши застыли,
Словно ждут с небес благую весть,
Чайки над волной заголосили,
Да чего там, – всё не перечесть.
Пеною волна ступни лизнула,
А потом туман защекотал…
И, вспорхнув, пушинка улизнула,
И кузнечик вдруг застрекотал.
И осока больше не кусалась,
А чирков весёлый хоровод
Для меня кружил, и показалось,
Что заулыбался небосвод.
Кружева сплетая из заката,
Из лучей кудрявя серпантин,
Солнышко роняло в воду злато,
Разгоревшись ярче, чем рубин.
Я в плену, как в сказочном виденье.
Сердце бьётся радостно в груди.
В чувствах – неземные ощущенья:
Я как будто к раю на пути.
Ближе к ночи, мыслями в полёте,
Спать с надеждой тайною ложусь:
Пусть и поздно, пусть на дней излёте,
Счастья здесь у Волги я дождусь.
Людмила Клёнова
Запах яблок
http://www.chitalnya.ru/work/1170256/
Память… Что она с нами делает,
Ненадолго в себя впустив?
…Пахнет яблоками неспелыми
– Белый-белый родной налив.
Как же здорово было с ветки мне,
Дотянувшись, его сорвать!
Так люблю я минуты редкие,
Где до детства – всего лишь пядь…
И вприпрыжку бегу по саду я
Там, где вишни стоят гурьбой,
Там, где заросли виноградные,
Там, где сладкий малинник мой;
А в низинке, с колодцем рядышком,
Тот клубничный июньский рай,
Что манил ароматной радостью…
Первой – крупную выбирай…
Что ж сегодня меня не радуют
Ананасы и манго вкус?
Только память моя – наградою,
Да уйти я в неё боюсь…
Если ж вдруг побирушкой с паперти
В теремок мой войдёт хандра
– Вот тогда я спасаюсь в памяти,
– Ей доверившись до утра…
Людмила Клёнова
Дом у пруда
http://www.chitalnya.ru/work/333170/
Закутаны в снега
Зацветшей белой вишни,
Мерцают окна дома у пруда…
Иные берега
Весной иною дышат
– Но окна – ТЕ – мне светят – навсегда.
И где-то далеко
о узким тропкам сада,
Заросшим непримятою травой,
Неслышно и легко,
Не ведая преграды,
Ступает память сердца моего
– Девчонкою смешной
В коротком сарафане,
Накинувшей на косы кружева…
И радугой сплошной
Над пропастью туманной
Любовь к тебе, мой дом, ещё жива;
И ей сиять светло,
орогою знакомой
Дойдя до родника живой воды…
Пусть тёплое крыло
Родительского дома
Хранит меня, как ангел, от беды…
Давид Матецкий
По капле, в капле я…
http://www.chitalnya.ru/work/986814/
Свысока, снисходительно
– Роман-Кош на Ай-Петри…
Облака восхитительно
перекручены в ветре…
Пьёт Медведь, не напьётся,
оторваться не может,
а Русалка смеётся
и мурашки по коже…
Знаю каждую тропку,
помню каждый пригорок…
Там я бегал за сопку,
там поймали за ворот…
Помню скифские тайны
и пустые гробницы,
и татарские чайни,
и счастливые лица…
Помню – девки пригожие!
Помню – мы молодые!..
Все тропинки исхожены,
Все деньки золотые!..
Анна Токарева
Родинка России
http://www.chitalnya.ru/work/1437571/
Неотделимы мать от сына,
Как поле ржи от василька.
Егорьевск – родинка России,
И быть им вместе на века.
Леса, поля, цветы Мещёры,
Весенний танец журавлей,
Резных наличников узоры
Зову я Родиной своей.
До слез знакомые названья,
Вы сердцу русскому милы:
Голубевая, Вишневая,
Бузята, Рыжево, Орлы.
Седая быль и современность
Здесь тесной нитью сплетены,
И нови важная степенность
Не заглушила старины.
Всё те же запахи и звуки,
Что были сотни лет назад,
Всё так же трепетные руки
Во храме в колокол звонят.
Ликуй, народ, и пойте, птицы,
И славьте праздник-юбилей!
Егорьевск новую страницу
Перелистнул в судьбе своей.
Всё будет: лодка у причала
И чистой Гуслица-река.
Ведь 230 – лишь начало,
А впереди – века, века.
Анна Токарева
Сидели бабы на завалинке
http://www.chitalnya.ru/work/1437572/
Сидели бабы на завалинке
И куры нежились в пыли.
Бежали детские сандалики
По лучшей улице Земли.
Мелькали мальвы, гладиолусы,
Калитки, окна на восток.
в хвостик собранные волосы
Ерошил встречный ветерок…
Но время коркою асфальтовой
Покрыло прошлого следы;
И за заборами – богатыми
– Газоны, розы и сады.
И как-то горестно, без гордости
Ищу приметы прежних дней
Я на окраине Егорьевска,
На Красной Армии моей.
ARISX
Две чайки
http://www.chitalnya.ru/work/574243/
Пусть осень твоих поцелуев
Желтеет опавшей листвой.
Я вспомнил наш маленький
Гурьев С красивою белой рекой.
Тот город остался у моря
В объятьях каспийских ветров
– И счастье осталось, и горе,
И смех, и печаль, и любовь.
Обрывистый берег Урала,
Луна над рябою водой,
Нам жизни одной было мало,
Весны было мало одной.
Как в вечер гусиная стая
Года улетали в закат,
И ветры, ракиты ломая,
Свистели порой невпопад.
И мы уносились волнами
– Подвластно теченью реки,
И город махал нам руками,
Читая сквозь слёзы стихи.
Остались в нём радость и горе,
И смех, и печаль, и любовь…
И души остались у моря
– Две чайки в порыве ветров.
И снова, как в прошлые годы,
Вдыхаю я ветер морской,
Вдыхаю небес непогоду,
Камыш у реки золотой.
Ольга Альтовская
Родное
http://www.chitalnya.ru/work/1439063/
Клёну низко кланяюсь – прости меня!
Нежностью берёзку напою.
ес моей весны под сенью синею
Вновь со мной. Я вновь в лесном краю.
И вдыхаю горьковато-пряные
Ароматы осени хмельной.
И калины капельки румяные
Редеют по-девичьи надо мной.
ты прости меня, новосибирская
Сторона родная – мой исток,
Что я променяла сердцу близкое
– Всё твоё – на поиски дорог.
Что ушла тропою за неведомой,
За манящей призрачной мечтой.
Что, забывшись, искренно и преданно
Пела о любви земле иной!
Только накатила беспричинная
Боль-слеза на жизненную твердь,
И в глазах дымок листвы осиновой
Поманил, чтоб вместе умереть.
Чтобы за годами-листопадами
Юности былой услышав зов,
Душу излечить старинным снадобьем
– Омутом берёзовых лесов.
Ольга Альтовская
Воспоминание о Сибири. Март
http://www.chitalnya.ru/work/1438769/
С небес голубой ниспадает поток,
Блестит снеговая дорожка.
Я вышла, накинув на плечи платок,
Пимы натянув у порожка.
Крыльцо – на морозе, а с крыши – течёт.
В поленнице солнце смеётся.
Обняв коромысло, подняв на плечо,
Молодки стоят у колодца.
Сочатся сосульки – сияньем объят
Каскад ледяной карамели.
Ласкает и плавит их солнечный взгляд.
И ямки в снегу от капели.
Мы с Мурзиком брызгами увлечены,
С капелью в «ловишки» играем,
Вдыхаем до одури запах весны,
И солнце горит караваем.
Озябла. С дровишками, ослеплена,
Обратно – к столу с самоваром.
И светлую песню поёт тишина.
И пахнет берёзовым жаром.
Анатолий Павловский
Беларусь
http://www.chitalnya.ru/work/3904/
Колыбельные песни твои, Беларусь,
Ветровые распевы и сказы
Ни себе, ни другим передать не берусь,
Сколько сердце запомнило сразу
От полей, что открыто глядят в небеса,
От криниц, где истлели осколки,
И где память годам проглядела глаза,
Не видать ли отца на проселке…
Где за краем села я взошел не спеша
На укатанный детством пригорок,
И до боли в груди встрепенулась душа,
Обманувшись надеждой на город.
И где думают вольную думу боры,
Где живица, как слезы, на соснах.
А дороги на пожнях – льняные ковры,
Те, что выткала мама на кроснах…
И когда на просторах твоих, Беларусь,
Слышу новые сказы и песни,
Отчего – как в бору – непонятная грусть
И вздыхают поля и полесья?
И, как эхо лесное, за каждым стволом
Окликает родительский голос.
Только вместо отца у полей за столом
– Светлорусый сутулится колос.
И просторы на гуслях играют сперва,
И вокруг луговые березы
На листве повторяют родные слова,
Где уместны и радость, и слезы.
Ольга Коптева
Земля Амазарская
http://www.chitalnya.ru/work/967439/
Вьются голуби белые над железной дорогою,
Серебристыми лентами рельсы тянутся вдаль.
Мать-земля Амазарская – своенравная, строгая,
Мне тобою завещаны и любовь, и печаль.
Синь бездонно-небесная. Ранний ветер колышется…
Очарованный нежностью – тает пух облаков.
Здесь поётся и пишется, как живётся и дышится.
Моё счастье немыслимо без родных берегов.
Над рассветными сопками рдеет мирное зарево,
Вдаль туман расстилается над холодной рекой.
Забайкалье таёжное, удиви меня заново
Первозданною прелестью, что дарует покой.
Здесь – багульника заросли под листвянкой
смолистою, Опьяняет божественный запах дивных цветов.
Здесь – река Амазарочка, как слеза моя – чистая,
Колыбель родниковая из далёких веков.
Стук колёс под составами и гудки паровозные
– Звуки, с детства знакомые, разорвут тишину…
миление раннее, покаяние позднее
– Моя родина малая, у тебя я в плену.
Игорь Штайн
Мой любимый город
http://www.chitalnya.ru/work/23515/
Утро. Мой любимый город
Оживает, как цветок,
Выползают стар и молод
На прогулку, на урок.
Чу, с бутылками по кругу
Алкоголики спешат,
Подарить любовь друг другу
В этом мире всякий рад.
Из машины бизнес-леди,
Ничего помимо ног,
Говорит, как будто бредит,
Просто лермонтовский слог.
Вслед за ней мужчина статный
Весь во фраке, при делах,
Не из тех, кто в результате
Остаётся в дураках.
Обомлев от этой пары
Всей обоймой юных глаз
Девушка стреляет в парня,
Опоздавшего на час.
Все мечтают о короне,
Ищут счастья сладкий миг,
Только бомж сидит спокойно,
Он всего уже достиг.
Аркадий Стебаков
Эх, давно не бывал я в глуши
http://www.chitalnya.ru/work/1184418/
Эх, давно не бывал я в глуши
и писал, что понятно, по памяти
о местах, где теперь – ни души,
деревенька, погост, вётлы в наледи,
и в ухоженных прежде домах
сквозняки прижились чуждопришлые,
и зверьё, потерявшее страх,
ночью прячется в риге за вишнями,
а проложенный трактором тракт,
что деревню обнял по окраине,
нынче пуст и сезонно горбат
в предзакатном рябиновом пламени.
Свищет ветер осенний в трубе,
рвёт последние листья смородины.
Сердцу больно и не по себе
на поминках моей малой родины.
Борис Свердлов
Утопает станция в цвету
http://www.chitalnya.ru/work/679558/
Утопает станция в цвету.
Ветер на перроне, как метельщик,
Разметает эту красоту,
Но её становится не меньше.
Я иду и слышу дальний свист.
Где-то там грохочет электричка.
На стоянке крутится таксист,
Что готов сорваться за наличку.
Снова я валяю дурака,
Не топчусь, не маюсь, не встречаю.
Я – в буфет, где мне наверняка
Вновь нальют общественного чаю.
А к нему, как водится, сто грамм
Подниму с подвыпившим соседом –
– За любовь!
– За Астрахань!
– За дам!
И за то, что никуда не еду.
Дина Немировская
Мой город
http://www.chitalnya.ru/work/48712/
Кому – Москва, кому-то Питер дорог,
А кто – в Париж мечтает хоть на час.
Но я, признаюсь, так люблю свой город,
Как, вероятно, и любой из вас.
Люблю ветров пылящие порывы
И новостроек типовой размах,
Весенних луж вселенские разливы
– Попробуй переплыть на каблуках!
Вскипает конденсат – огромный чайник,
В туманной дымке ёжатся дома.
Совсем недавно здесь гнездились чайки
И, кажется, здесь даже был Дюма.
Над Волгою подолгу плачут ивы.
Всех Несмеян давно побит рекорд!
И белый Кремль, как крем из взбитых сливок,
Венчает шоколадно-грязный торт.
Геннадий Ростовский
Уже сентябрьские туманы…
http://www.chitalnya.ru/work/153528/
Уже сентябрьские туманы
Легли на крыши и поляны
И скоро птицам в дальний путь.
Уже в садах села багряно.
Уже пришла пора, Светлана,
Спокойно в прошлое взглянуть.
Давай, пока ни мглы, ни грязи,
Пока рассветы ясноглазы,
Пока торопим жизнь свою,
Поедем вместе к Волге, к вязам,
К каспийским плавням, – ты ж ни разу
Там не была, – в моём краю.
Ты не была в том мире чаек,
Гудков, костров, проток, причалов,
Где весь ильмень блестит слюдой.
Где на тоне не спят ночами,
Где, знак забвенья всех печалей,
Склонился лотос над водой.
И сила чувств, и мыслей свежесть
Ко мне приходят неизбежно
Лишь там, в моём речном краю.
Ведь люди там – металл и нежность,
Ведь песни там всегда безбрежны,
– И не хочу, а запою.
Там пахнет мокрою корою,
Дождём, кувшинкой, там порою
Такое солнца торжество!
Давай же руку! За рекою
Мой отчий дом. Я дверь открою.
Ну что же ты? Входи в него.
Геннадий Ростовский
Эта песня…
http://www.chitalnya.ru/work/463756/
Эта песня – о летнем, о жарком и душном,
А зимою – дождливом, гриппозно-недужном
(Впрочем, ранее был он морозным и вьюжным),
Эта песня – тебе, о тебе, для тебя.
Нет, не сладкая ода и не похвальба,
Не елейная лесть, не хула, не мольба
– Просто здесь начинались и жизнь, и судьба.
В каждом жесте и взгляде, в молчании, в шёпоте,
В каждом вдохе и выдохе, в рокоте, в ропоте,
В юных клятвах, во взрослом нерадостном опыте
– Всюду – ты, всё – твоё, от тебя – от отца,
По наследству из детства – сквозь жизнь – до конца,
От бойца и ловца, от купца и творца.
Нет, не песня – застенчиво-сбивчивый говор
О тебе, златоглавый рыбацкий мой город,
Распахнувший навстречу моряне свой ворот,
Где дворцы и трущобы, божба и гульба.
Перекрёсток дорог на полынном просторе,
Испытавший пожары, холеры и моры,
И воскресший, цветущий, как лотос у моря.
Город Астрахань, песня моя и судьба.
Даль грядущих веков я прожекторно высвечу:
На лазури небес дивный образ твой высечен.
Как красив ты в пятьсот, как прекрасен ты в тысячу
Юбилейных своих, волжский лебедь, годов!
Силуэт в чистых водах парит, отражается.
О тебе задушевные песни слагаются,
И поэты вручают букеты стихов…
Геннадий Ростовский
Наш город
http://www.chitalnya.ru/work/1452012/
Тебе повезло в нём родиться.
А кто-то приехал потом.
Не будем сейчас о традициях,
Но все мы немножко гордимся,
Что в Знаменске звёздном живём.
Он звался Капустиным Яром
Легендою стал и щитом.
О нём, ещё вовсе не старом,
Сейчас издают мемуары
И песни слагают о нём.
Здесь люди и птицы вьют гнёзда,
Но многим потом улетать…
Здесь небо приходит к нам в гости,
А звёзд золотистые гроздья
Ракеты стремятся достать.
Здесь делом становится слово
Средь зноя, полыни, песка.
Здесь с нами по-прежнему, снова
И воля, и дух Королёва,
И память, и жизнь Вознюка.
И нам бы с тобой, не двужильным,
Так жить, чтоб в грядущих годах
О нас вспоминая, тужили,
Хорошие песни сложили
О наших хороших делах,
Чтоб звёздная слава Капьяра
Не гасла свечой в темноте,
А шла по Земному бы шару
Чтоб бросили мысль о пожаре
Военном и эти, и те…
Простолюдинка
Ясень глядит в синеву
http://www.chitalnya.ru/work/1304501/
Было же время простое и ясное:
к плугу вернувшись домой «от меча»,
дед мой принёс хворостиночку ясеня
– улицу так размечал.
Жизнь сохранялась привычками прежними:
только побудку сыграет пастух,
и поплывёт высоко над скворешнями
ясеня благостный дух.
Счастье каким эталоном измерится?
Сколько рулад у певца-соловья?
Летом под сенью шумливого деревца
сядет вечерять семья…
Но поменялись жильцы и обители
каменный город продвинулся в рост,
и перешли деревенские жители
в новую мерность – погост.
Вечно ведо́мы инстинктами древними,
наши гнездовья покинули мы…
Ясень остался царить над деревнею
улицы стражем немым…
Служит ли он свою службу последнюю?
Держит ли лоно небес на плаву?
Силы и воли исполнен неведомой,
ясень глядит в синеву.
Евгений Ливада
Тихая Сосна
http://www.chitalnya.ru/work/770587/
Поле Дикое. Степь с ковылями
Да парящие в небе орлы…
Породнились тут с москалями,
От панов утикавши, хохлы.
Нам напомнят то песни, то сказы,
Да привидится в призрачном сне
Про «татарские перелазы»
Да про Каменный брод на Сосне.
От сакмы половецко-ногайской
Намозоленной вражей пятой
Заслонились славяне по-братски
Белгородской засечной чертой.
Ветров гул над Терновой поляной…
Дивы Белые, как стога…
И глядят полусонно и пьяно
В воду Тихой Сосны берега
Серебрятся веков отраженья,
Льётся к свету то время из мглы,
Где вели за Россию сраженья
Казаки – москали и хохлы.
Жили дружно. Врага били славно.
С Верой-Правдой в крови люд честной
Во единой Руси Православной,
В Белогорье, над Тихой Сосной.
Александр Беляков «Я вернулся на Малую Родину…»
http://www.chitalnya.ru/work/853839/
Я вернулся на Малую Родину.
Дома нет, а меж старых ракит
Белым цветом исходит черёмуха
Бесшабашно, по-русски, навзрыд.
А деревни давно и в помине нет,
Ни кола, ни двора, ни плетня.
И никто не окликнет по имени,
И никто не признает меня.
Отзвенела далекая молодость,
Отошла гулевая пора,
И кудрей моих буйное золото
Обесценилось до серебра.
Мне казалась ты вечною, вроде бы,
А теперь порастаешь быльем.
Моя милая Малая Родина
Только в сердце осталась моем.
Александр Беляков
«Прости меня, любимая деревня…»
http://www.chitalnya.ru/work/1052861/
Прости меня,
Любимая деревня,
За то, что я
В последний свой приезд
Увидел только
Признаки старенья,
Твой тяжкий крест,
Твой неподъемный крест.
Бранил поля,
Заросшие бурьяном,
И, в сущности,
Не видел ничего.
А помнишь, как
Я становился пьяным
От воздуха
Родного твоего?
Теперь,
Давно немолодой мужчина,
Ужели я
Осмелюсь упрекать
Тебя
За проступившие морщины,
Как глупый сын
Стареющую мать?
И, слава Богу –
Сердцем понимаю,
Что никакой другой
Не обрести.
Родимая, любимая,
Любая,
Прости меня,
Пожалуйста, прости!
И сердце бьется
Радостью знакомой,
И этот край
Глазам промокшим мил.
Как будто возле
Маминого дома,
Я голубей с ладони
Покормил…
Галина Колесникова
Есть детства милый уголок…
http://www.chitalnya.ru/work/621111/
Есть детства милый уголок
В Восточном Казахстане,
Крыльцо родное и порог,
Чай с чабрецом в стакане…
Долина меж холмов лежит
С дорогой счастья к берегу,
Вдоль райских садиков бежит,
– Кручу педали велику.
Чудеснее картины той
Мне видеть не случается:
С прозрачной тёплою водой
Ступени гор встречаются.
Там деревце с высоких скал
На гладь воды любуется,
Прибой там солнце расплескал
– Уже со мной целуется!
Полина Орынянская (Аполло)
Окраина
http://www.chitalnya.ru/work/965372/
Подморозило. Небо синее
Облака пузырили-нежили.
Двухэтажки мои любимые,
Охрой крашены или бежевым.
Кирпичи на углах оббитые,
На карнизах коты нахальные…
Благоденствие позабытое.
Столько лет на одном дыхании.
Палисадник. Земли окалина.
Окна рыжим в морозной темени.
это города Б. окраина,
Заповедник другого времени…
Полина Орынянская (Аполло)
Здесь и там
http://www.chitalnya.ru/work/1299728/
Скрипят на озере уключины,
Мостки дают опасный крен…
Давай вернёмся, невезучие,
Туда из наших ойкумен.
Моя судьба не переменится.
А мне-то что? Пойду в обход.
Билет плацкартный – индульгенция
И отпущение грехов.
И я с перрона прямо в прошлое
Шагну, не ведая, где брод.
И на душе когтистой кошкою
Уже ничто не заскребёт.
Мне здесь то маетно, то суетно,
Рассвета бледен сухоцвет.
И вновь беда моя пасует,
но Я с ней давно уже в родстве.
А там, где вызрели озимые,
Туманы сонные легки
И синеглазыми разинями
Глядят на солнце васильки.
Черна поспевшая смородина
Такой цыганщиной хмельной…
Да как же так, ты медлишь вроде бы?
Давай, поехали со мной!
де окна теплятся иконами,
Благословляя скуку дней,
Мы примем эту боль фантомную
Своих оборванных корней…
Алексей Гушан
Прощай, моя многоэтажка
http://www.chitalnya.ru/work/1300284/
Прощай, моя многоэтажка,
И здравствуй, северный простор!
Смотри-ка, паучок-букашка
На ёлке сплёл такой узор,
Что вологодским мастерицам
Лишь горько охать и вздыхать.
В людских руках не повторится,
Что создаёт природа-мать.
Не повторится… И не надо!
Любуюсь тем, что Бог послал.
В такой глуши душе отрадно
Бродить среди карельских скал,
Среди озёр лесных заветных,
Среди бесчисленных болот.
В ладу с природой, неприметно
Здесь чудь былинная живёт.
Живёт, поёт, печёт калитки [3 - Калитки – открытые ржаные пирожки из пресного теста. С начинкой из картофеля, пшена и т.д..]
Коптит пузатого сига.
В печи, а не в электроплитке
тепло родного очага.
я хожу, и я внимаю
Всем звукам, запахам, цветам.
На кочках клюква созревает,
И сердце сладостно сжимает,
И душу тянет к облакам.
Надежда Смирнова
Тех дворов, что были только нашими…
http://www.chitalnya.ru/work/1059157/
Тех дворов, что были только нашими
с детских лет,
где богатство мерили стекляшками,
больше нет.
Там ждала звонка велосипедного
я тайком,
мальчика веснушчатого, бледного,
с хохолком.
Торопясь, меня на раму новую
он сажал
и в затылок стриженый взволнованно
мне дышал.
И плыла навстречу за оградами,
у моста,
зацелованная птицами и взглядами
высота.
Танита Раш
Колыбельная Старый дом
http://www.chitalnya.ru/work/1325026/
Старый дом. Крылечко в нём.
Покосилась дверь.
Я за петли притяну
Бурую шинель…
уткнусь в твоё лицо.
(Тёплая щетина).
На руках моих не соль,
– Слёз печаль остыла.
Расскажи, в каких краях
Задержались ветры?
В буреломах и степях
Заблудились где-то?
«Ветры-ветры, где же вы,
Хлопцы молодые?..
На полях, где сон-трава,
и земля так стыла…
Заблудились. Не найдешь.
Спи, родная, спи…
И до утренней зари
Ты меня люби.
Этой ночью изопью
Мёда и травы.
Как же пахнут молоком
Волосы твои…»
Сон растаял. Старый дом.
Обветшали ставни.
Ничего, о мой родной,
Мы поправим сами.
Бронислава Фурманова
Дом из детства
http://www.chitalnya.ru/work/954601/
Сколько раз я увидеть мечтала
В веренице бессонных ночей
Дом кирпичный напротив вокзала
С медной ручкой у старых дверей.
Я стараюсь сквозь стены вглядеться,
К прошлым дням прикоснуться рукой,
Отыскать своё милое детство
Между старых вещей в кладовой.
Снова слышу, глаза лишь закрою,
Лёгкий скрип деревянных полов,
Бой старинных часов за стеною,
Звук знакомых до слёз голосов.
Я у дома стою и не верю
Охватившей меня пустоте:
Тот ли дом это? Те же ли двери?
Фонари неужели всё те?
Смотрит окнами тёмными чуждо
Чей-то свежеокрашенный дом,
На пороге не встретилось чудо,
Нет ни детства, ни юности в нём.
Ничего не осталось в том доме,
Только эхо в глухой тишине,
Тень былого в оконном проёме…
Память детства – она лишь во мне.
Николай Рогалев
Люби Россию
http://www.chitalnya.ru/work/743411/
Она наутро сквозь рассвет видна:
Вот колыбель, вот скорбный мир погоста
– Встречай Россию и люби до дна,
Люби до слёз, люби легко и просто.
Люби за то, что так она чиста.
Люби за то, что так она велика,
За то, что у распятия Христа
Спит тишина, родившись после крика.
Люби за радость, боль, за каждый взгляд,
За плач свечи, растекшийся по блюдцу,
Люби за то, что не попавшим в ад,
Сюда из рая хочется вернуться.
Люби за доблесть, преданность и честь
Героев, чьих имён мы не спросили.
Люби за то, что ты родился здесь.
Люби за то, что просто есть Россия.
Второй раздел, проза
Михаил Ершов
«Мой адрес» или Малая родина
http://www.chitalnya.ru/work/1438740
Если с Родиной большой как-то всё более или менее ясно, то вот с родиной малой – возникают у многих кое-какие вопросы…
То ли малой родиной считать просто место, где родился, то ли – где провёл лучшие годы своей жизни и где был наиболее счастлив, а может быть – где просто прожил большую часть своей сознательной жизни…
Трудно определиться: какого размера должно быть понятие «родина», чтобы назвать её тепло – мой Дом…
Вроде бы, к примеру, город, где родился и живёшь, должен быть ближе и роднее, чем вся огромная страна, в большинстве мест которой ты никогда не был и никогда уже, скорее всего, не будешь… Только вот даже в своём городе – везде ли ты бывал и всё ли о нём знаешь? Вряд ли. Жизнь – она диктует свои суровые правила: учёба, работа, дом – ежедневный и однообразный маршрут «туда и обратно» с отклонениями в ближайшие торговые точки… ещё более редки отклонения в театр, на стадион, в музей, на концерт… В городе из семи районов – в «чужом» районе себя чувствуешь уже как-то неуютно.
Да что – город! Из своей квартиры вышел, прошёл всего два метра и вот ты уже не Дома, а в гостях у соседа по лестничной площадке!
Да и в своей квартире: в комнате своей взрослой дочери – я тоже гость, причём редкий…
Так, в конце концов, малая родина может сузиться и до дивана напротив телевизора или кресла у компьютерного стола!..
Вот и получается: Родина моя, мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз!..
Светлая Ночка
Царское варенье
http://www.chitalnya.ru/work/1394341/
Она курила сигареты через длинный чёрный мундштук. Ей шло курить. У неё были красивые руки с тонкими запястьями и тонкими же длинными пальцами, и мундштук она держала как-то по-особому элегантно.
Дома она носила шёлковые кимоно с яркими рисунками. И ещё эти её причёски-ретро…. Всё в ней было удивительно, непривычно – и внешний вид, и поступки, и манера разговаривать…
И звали её необычно – Станислава.
Актриса одного из столичных театров, безумно любившая свою профессию, талантливая, востребованная, играющая в первом составе главные роли, она и в жизни была артисткой.
Это от неё мы впервые услышали о спектаклях «Пять вечеров», «Дни Турбиных», «Утиная охота», «Счастливые дни несчастного человека», «Вечерний свет» и заворожено слушали, как она разучивала свои роли или пела:
Миленький ты мой,
Возьми меня с собой…
Там, в краю далеком,
Назовешь меня женой.
Мы – это я и Анюта Соколовская, дочка двоюродной сестры Станиславы Таисии, жившей с нами по соседству, в гости к которой актриса приезжала каждое лето. Мы с Аней любили её так сильно, как могут любить лишь дети. Подражали ей во всём и, конечно же, мечтали тоже стать «артистками», выучив наизусть все её реплики, монологи и песни. Её приезд был для нас событием, которого ждали в течение всего года.
У Соколовских и у нас были огромные сады, и мы помогали друг другу собирать урожай. Для кого сбор ягод работа, а для нас с Анютой – праздник, игра и наслаждение. Ягоды поспевали одни за другими. Открывала сезон клубника, за ней – малина, смородина, вишня, слива, терновник…
Лишь крыжовник в их саду трогать не разрешалось. Это был какой-то особый сорт, с крупными ягодами, и созревал он гораздо позднее.
– Вот приедет Слава, тогда и будем рвать крыжовник, – говорила тётя Тая.
И наступал август. И приезжала Слава. Как всегда, яркая, праздничная, неземная…
– Ну, где тут мой крыжовничек? Не переспел? Ведь для варенья нужны недоспелые ягоды, – говорила она.
И мы все вместе собирали малахитовый крыжовник, а потом…
А потом наступало волшебство…
Несколько дней Станислава колдовала над вареньем, не случайно называвшимся «Царское», – к тому, что у неё получалось, иного слова и не подберёшь. Подготовленные каким-то особым способом ягоды варились в несколько приёмов на открытом воздухе, в саду, на костре из вишнёвых веток.
И вот оно – чаепитие…. С утра разносился дух пекущихся булочек, звон посуды. Начищался и без того блестящий самовар…
Хозяева и гости располагались в беседке за овальным столом. Тончайший чешский фарфор с нежным рисунком, мельхиоровые десертные и чайные ложки, прозрачная ваза на длинной ножке… Лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь лианы беседки, золотили вазу, и варенье из изумрудного становилось янтарным, лучики прятались и варенье снова темнело… изумруд-янтарь, изумруд-янтарь…. Эта история продолжалась, когда варенье раскладывали по розеткам – в блюдцах, освещённых солнцем, варенье было жёлтого цвета, а в других – зелёного, будто варенье было разным. Но это, похоже, замечали только мы с Аней и, переглядываясь, улыбались, вдыхая изумительный аромат, исходивший от варенья, – смесь ванили и лимона, и ещё чего-то неповторимо-чудесного. Как я потом узнала, сироп для крыжовника готовился на отваре из вишнёвых листьев.
А вкус…. Ни до знакомства со Славой, ни после мне не приходилось пробовать что-то похожее на это чудо. Она терпеливо делилась своими секретами, но, как ни старались желающие повторить такое сами, все их попытки были тщетными.
Талант, он – от Бога. Потому не все полотна художников оживают, не от всякой музыки вырастают крылья, и не от всех стихов замирает душа…
Но когда Станислава брала в руки гитару и тихим грудным голосом пела:
Целую ночь соловей нам насвистывал,
Город молчал и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума
– вокруг начинал витать аромат белой акации…
Провинциал
Лето. Днепр. Рыбалка
http://www.chitalnya.ru/work/1381669/
Телефонный звонок – резкий, противный – разрушил утренний, самый сладкий сон…. Звонил Женя и радостным голосом сообщил, что после обеда они с Сашей (третий член нашей рыболовной компании) отбывают на Днепр аж за Смоленск!
«Ты поедешь?» – спросил Женя. Но я, ещё сонный и плохо соображающий, по-быстрому отказался, промямлив про какие-то неотложные дела, и снова вернулся к прерванному приятному занятию. Провалявшись ещё немного, я вдруг начал ясно понимать, какую глупость я сделал! На Днепр! Под Смоленск! Да ещё в отличной компании! Идиот!!! Тут же набрав Женькин номер, я торжественно согласился, оговорил детали и стал собираться…
И вот на часах четыре часа дня. Я стою на повороте на смоленскую окружную дорогу и жду приятелей, которые только что проехали Каменку. Ещё немного и темный «Ниссан» останавливается рядом. После дружеских объятий разложили на капоте карту и Саш, наконец-то поведал о конечной точке нашей поездки – деревня Верхние Немыкари. «Да!» – сказал он уверенно: «Туда, конечно, крюк приличный, но зато по асфальту прямо до реки! Вмиг долетим!» Я не возражал, для меня было главным просто добраться до долгожданного Днепра, а по какой дороге – это не принципиально…
Прошло почти два часа… А мы всё ещё едем… Ну, что сказать… Природа Смоленщины летом просто великолепна: эти луга разноцветные, редкие перелески по грядам, холмам, болотины в низинах… А какие мягкие эти бесконечные полевые дороги! Бесконечные, блин!.. Сначала мы почему-то попали в Бубново. Затем, после консультаций с местным населением, нас занесло в Боровики. Днепр уже где-то, где-то рядом, но свернув немного не туда, Саша отвёз нас полями в деревню Заборье.
Я, уже совсем запутавшись, расслабился и просто ехал вслед за ведущей машиной, крутя головой и безрезультатно пытаясь высмотреть в складках пересечённой местности желанные изгибы Днепра. Но он всё ускользал, ускользал, оказываясь то болотиной с осокой, то маленьким «жабовником»… Начал накрапывать дождь… Добравшись до Заборья, мы узнали, что Рябцево-то совсем рядом. А оттуда и до цели нашей поездки рукой подать! Ура! Еще минут двадцать и вот, после долгого-долгого путешествия, мы, наконец, стоим под накрапывающим дождём на берегу Днепра.
«Да-а-а-а, Саша», – подначиваю я приятеля: «Главное, что по асфальту!..»
«И быстро!..» – добавляет грустно Женя.
Саша смущенно отворачивается и облегчённо смеётся: «Главное – доехали!»
А Днепруша, бедный, совсем обмелел: под крутыми травянистыми берегами обнажились полосы пляжей, и там, где по полной воде нечего было и думать о возможности ловли, теперь можно было располагаться со всеми удобствами. Устроились мы с километр выше водонапорной башни на прямом отрезке реки. Выше был виден перекат, от берега отходили песчаные косы – здесь мелко. Пройдя чуть ниже почти до края образовавшегося «пляжа», я нашел место, где по центру реки шел поперечный свал с метровой глубины сразу до 2–3 метров – такая вот «ступенька». Место показалось интересным – там и расположился. Саша предпочёл устроиться метрах в тридцати выше по течению на мели, а Женя наоборот, – сместился ниже по течению в поисках глубины.
Через полчаса обычной рыбацкой суеты я, наконец-то, забросил свои два фидера. Всё! Я на Днепре! Дождь прекратился, тихо на реке – благодать! Оставалось самое главное: я достал из ящика ма-а-ааленькую фляжечку и открыл её… Из горлышка поднялся замечательный запах – запах домашней «Зубровки», изготовленной под чутким руководством приятеля смоленского – Вовы, любителя (в хорошем и, практически, профессиональном понимании этого слова). Немного этого волшебного напитка пролилось в воду – пара глотков Днепровскому Хозяину в знак уважения, ну и мне тоже пара. Вот теперь точно – всё! Ждём… рыбачим…
Прошло десять минут – у меня в руках первая Днепровская рыба – маленький пескарик, клюнувший на пучок опарышей. Да-а-а-ааа… Это явно не то, зачем я ехал сюда. Отпустив бедолагу, я снова погрузился в тревожное ожидание. Но, вопреки моим опасениям, мелочь меня больше не беспокоила. Спустились сумерки. У меня в садке появилась первая Днепровская сапа тараночного размера. Ну, хоть так.
И тут происходит то, что помнится потом долго-долго. У Саши внезапно истерически зашелся колокольчик, он подсек и начал медленно вращать рукоятку катушки. «Подсачек нужен?», – крикнул я, и приятель молча закивал головой. Не успел я подняться с кресла, как одно из моих удилищ тоже, видимо, решив не отставать, забилось, затряслось на подставках! Подсечка – и у меня на том конце лески тоже кто-то упорный и сильный. Синхронно с Сашей вращаем катушки, а Женя как назло отошёл куда-то и помочь с подсачеком некому. Первым справился Саша, вытащив на песок здоровенного голавля. А затем и я подхватил в воде своего краснопёрого красавца. Да-а-а!! Такой вот «дуплет» удачный получился!
Сашин трофей потянул на 1,4 кг, а мой – поменьше, всего на ровный килограмм! Спасибо, Днепруша!!! Считай, уже не напрасно приехали…
Спустилась темнота. Я потихоньку пополнял садок стандартной сапой, попался ещё один некрупный голавлик, а в полночь меня порадовала красивая чехонька! Нравится мне это рыбка, как будто заплывшая в реку с морских просторов, где она перелетала с волны на волну, опираясь на свои крылообразные грудные плавники. Есть что-то трогательное в ней, в этой загадочной рыбе-сабле…
Облака ночью совсем пропали, небо посветлело, зазвездилось – я, откинувшись назад, сидел в своём кресле и любовался открывшейся картиной. Спать совсем не хотелось, да и рыба нас ночью не беспокоила, и мы в надежде ждали утра. На часах уже три часа, на реке густой туман, а я всё жду легендарных днепровских лещей, лелея себя надеждой на утренний клёв. И вот снова забились колокольцы, затряслась от удара подставка и удилище согнулось – это голавль вышел на утреннюю охоту. Через минуту в подсачнике ворочалась рыба, потянувшая на 700 грамм. Неплохо!
Но где же лещ?! У ребят дела обстояли совсем неважно: Саша, поймавший кроме головля только пару чехоней, не выдержал и ушёл спать в машину. Женю за всё время порадовали только несколько экземпляров сапы и всё! Ну, ничего, – у ребят ещё день, ещё ночь и день впереди – они приехали надолго… Наловятся ещё! Но мне надо спешить – в десять утра надо собираться к дому.
Опять удар в удилище, уже привычный, голавлиный… Подсекаю и понимаю, что там боец не чета предыдущим – катушка вращается с трудом, я кручу фрикцион, пытаясь ослабить рывки рыбины. Но всё кончается очень быстро: рывок, другой и вдруг противная лёгкость на другом конце…
Оборвал поводок! Не мудрено – судя по сопротивлению, он был явно намного крупнее даже Сашкиного трофея. Честно говоря, я вначале сильно расстроился по поводу сошедшего голавля. Сам от себя не ожидал! Но делать нечего – надо дальше как-то жить! И ловить. А вот с клёвом стало совсем плохо – удилища замерли неподвижно. Вспомнив о покупном гороховом тесте, я зарядил им один из крючков на «коромысле» – чем чёрт не шутит, хотя надежда на леща уже превратилась в призрак…
Восьмой час утра, я лежу, закрыв глаза, оставив для контроля только слух: забрякает колокольчик – услышу. Вновь прокручиваю ситуацию с сошедшим монстром-голавлём, но уже спокойнее, с улыбкой… Спокойнееее… по телу разливается приятная дремота…, я… спо-кой-неееее…. голаавль….ка-а-ак хорошооо…. «Зубровка-а-аа»…. а-а-а-ааа-хр-ррррр………
И вдруг какие-то посторонние звуки начинают отвлекать от приятных мыслей, они усиливаются и начинаются складываться в слова, а слова начинают обретать смысл: «Саша-а-аа! Саша-а-а!!! Левый!!! Да проснись ты!..», – это Женька кричит мне со своей точки.
Я открываю глаза и вижу, что левое удилище равномерно кивает «головой» и смотрит на меня с укоризной, ожидая подсечки. Через мгновение фидер в руках – есть! Идёт что-то хорошее. Явно не голавль – потяжки более мягкие, плавные, идёт, как корова на веревке. Неужели?!!.. Ближе, ещё ближе… и вот в воде показался долгожданный силуэт и шлепающий губищами рот хорошего леща. Трясущимися руками орудую подсачником и, фу-у-уу, – заваливаю красавца в сетку! Лещ!!! Ай да «Зубровка»! Знать по вкусу Хозяину пришлась!
Потянул лещик ровно на полтора килограмма. Весьма неплохо, учитывая, что это мой ПЕРВЫЙ ДНЕПРОВСКИЙ ЛЕЩ!!! Так как лещ всё-таки, трепыхаясь в садке, умудрился оборвать поводок, то стало затруднительным выяснить, на что он клюнул, но, применив недюжинные аналитические способности, мы с Женькой пришли к выводу, что польстился он на гороховое тесто. Ребята тут же «зарядили» им свои фидера, но, увы, больше ничего не попалось и в десять часов я уже грузил свои вещи в машину.
Поднявшись к ней со своей первой поклажей, я обратил внимание на стоящий неподалёку внедорожник и нескольких людей с корзинками, собирающими что-то на лугу поблизости. Тут до меня дошло – луговая клубника! Конечно! И место, и время самые подходящие. Решив проверить, я прошел немного до ближайшей грядки с невысокой травой. Вот она! Ягода сладкая, душистая… И сколько же здесь её – клубничка висела растопыренными гроздями, просвечивая красным и розовым сквозь редкую траву и листья. Её было мо-о-о-ре! Я стоял, борясь с желанием набрать ведёрко на варенье. Но необходимость нагибаться и общая усталость взяли вверх и я, набив рот душистой ягодой, побрёл обратно к машине.
Вот такая вышла первая в этом году поездка на Днепр. Интересная, запоминающаяся! Рыбы, хоть и немного, но зато всё, что хотел: и килограммовый голавль «со товарищи», и чехонька-красавица, и, конечно днепровский лещ! И сходы красивые… А какая вокруг красота, какие луга, какие цвета и цветы на «макушке лета»… Какой туман на реке, птичьи голоса…
Да-а-ааа…. Вот если бы ещё того голавля добыть…. Эх!
Провинциал
По грибы…
http://www.chitalnya.ru/work/1397693/
День рождения закончился… Ещё вчера… И пришло первое утро 64-го года жизни… И было оно замечательным: лёгким, ранним и полным оптимизма…
Подумал, подумал – на рыбалку только в четверг, а сейчас не пора ли пробежаться по ещё непроверенным своим местам, погонять боровичков да красничков там всяких! Тем более, что сегодня уже вторник. Лес успел отдохнуть после «нашествия выходного дня», хотя в том месте, куда я собрался, и нашествия особо никакого не бывает, – пара-тройка машин от силы.
Молодёжь уже должна заявить о себе – толкануть листовую крышку упрямой головой, обозначиться треснувшим с одной стороны бугорком, из-под которого засветится чистой белизной новая, молодая ножка пузатого грибка…
Быстрая утренняя чашка кофе – и я уже в машине: корзина на два ведра, пакет в запас, фотоаппарат, сигареты, – вроде всё! Еду. Через десять минут (в чём выгода деревенского жития!) уже паркуюсь у железнодорожного переезда. Отсюда к старому лесу ведёт неширокая полоска деревьев. Обычно мы её пробегаем, не глядя под ноги, – впереди овражек, а вот за ним скорость передвижения резко снижается и начинается поиск… Так и сейчас – я «включил» пятую скорость и почти уже проскочил посадки, но тут на глаза мне попались несколько молодых белых поганок – верный признак наличия белого гриба.
Я притормозил и сошёл с тропинки. Под ногой хрустнуло… Ну…. блин…. конечно – сижу, собираю в кучку остатки беленького. Подношу к носу, дышу волшебным ароматом чистого, молоденького гриба…. Ах! Хорошо!..
Поднимаю глаза и всматриваюсь в плотный покров старых листьев, освещённых косыми лучами утреннего солнышка. Вон! Голова торчит! И ещё рядом одна, и другая, – поменьше, следом. Бархатно-коричневые шляпки, ножки плотные, толстые, но… это не белые: подберёзовики «сахарные» полезли на свет божий, – ни червоточинки в них, ни изъяна! Не спеша потоптался по кустикам да полянкам и накидал в корзину двадцать пять хрустящих грибов, да ещё несколько молодых красничков «зацепил». Подумал и решил, что не след нести их в лес, когда машина в двадцати метрах – выгрузил по-быстрому в багажник и по новой, с пустой корзинкой в лес, к оврагу – за ним самое интересное…
За ним знакомые до пенёчка опушечки, переходы из ёлочек в осинник, и, тут же, – берёзовый «остров», еловый изгиб над высохшей болотиной. И везде, как будто на топографической карте, рисуются грибы. Разные…. И каждый на своём месте…. Вот здесь, по-над глубокой старой колеёй от когда-то давно буксовавшего трактора будут лисички. Вот здесь, на еловом «пупочке», поищем не белых – жителей лиственных лесов, а настоящих боровиков: с тёмно-коричневой шляпкой, с «венозными» сетками на коричневатых ножках. А вот дальше, чуть дальше вдоль железнодорожной однопутки пойдут старые-старые осинники, заваленные свежими телами крупных, правда – с червоточинкой внутри, деревьев, сломанных июльскими ветрами и злыми буреломами. Там, в этих осинниках, по опушкам прижились молодые ельники с чудесными, почти голыми полянками. Вот там и буду я искать высыпки молодых белых грибов. Старые, большие уже все «подметены» крикливой субботней волной грибников-дачников.
А вот найти молоденький белый может не каждый. Да ещё не видя его, а примечая лишь «пупочек» на лесном опаде или неловко поднятый листочек, найти не спеша, описывая расходящиеся круги вокруг поставленной на землю корзинки, да ещё с остановками и внимательным ощупыванием взглядом всех подозрительных листиков на поляночке – на это способен лишь никуда не спешащий человек, который пришёл в лес не на выходные и не столько за грибами, сколько за душевным отдыхом, за своими детскими первыми победами, за голосом и тёплыми руками бабушки, которая гладила по голове, принимая корзинку с небогатым лесным «уловом».
Вот так и бродил я, не спеша, останавливаясь и внимательно оглядывая подножья леса. За два с половиной часа прошёл всего 1,2 километра по прямой. За это расстояние корзина нагрузилась до предела, да и пакет тяжело бил по ногам. И чтобы избежать соблазна, обратный путь проделал уже по «железке», не заходя в лес – грибы класть всё равно было некуда!
В итоге вынес из леса сотню белых и боровичков, сотню новеньких малышей-подберёзовиков да полсотни красничков невеликих.
Охапка шампуров с белыми уже сушится в летнем домике над печкой, остальные белые засолены и лежат, успокаиваясь и остывая, по баночкам на террасе, а я сижу на кухне, шлёпаю по клавишам, попиваю домашнюю «зубровочку» и слежу за процессом обжаривания «чёрных» грибов. Лук уже добавил, через несколько минут сниму с огня и остужу.
Утром жена разложит жаренные с лучком подосиновики и подберёзовики по пакетам и отнесёт в морозилку. Зимой достанем ледяной деликатес, отогреем на сковородке, добавим жареной картошечки и запахнет в нашей избе лесным летним духом!
Будет снег лежать на окнах, а мы будем тянуть из тарелочки ладную шляпку грибочка и глядеть друг на друга: «Помнишь?!..» «Конечно, помню… Грибной год выдался… Скоро опять за грибами – осталось какие-то полгода!..»
Осенняя женщина
Точка отсчета
http://www.chitalnya.ru/work/1436139/
На земном шаре… большом таком… есть маленькая точка-точка отсчета твоей жизни. И зовется она «малая Родина» – место, где мы родились и выросли.
«Деревня моя, деревянная дальняя…» – слова из известной песни снова и снова возвращают память в мой милый сердцу уголок нашей планеты. Деревня не очень стандартная для Руси, дома не смотрят окна в окна, подглядывая за чужой жизнью. Она раскинулась по обе стороны широкого пологого оврага и формой напоминала угол прямоугольника. Улица утопала в буйном цветении черемух, сирени, вечерами разливая душистый аромат, как гостеприимная хозяйка встречает чаем гостей. А свободное пространство этой необычной формы занимал совхозный сад, чуть уходя за околицу и спускаясь к оврагу, заросшему неизвестными кустарниками и осокой. Весной, когда цвели яблони, сливы и вишни, сад напоминал один ослепительно белый роскошный букет. И каждой весной чья-то юность изумленно смотрела на мир широко открытыми от удивления и восхищения глазами.
Широкий овраг соединяла рукотворная насыпь, образуя большой пруд, в котором кипела жизнь. Здесь целыми днями плавали утки, гуси с большими выводками – пушистыми желтыми комочками. Вечерами брали свои аккорды лягушки-квакушки. Но каждой весной бурные потоки талой воды разрывали плотину и уносились прочь по извилистому оврагу. И каждой весной с упорством Сизифа селяне дружно латали место разрыва, придумывая ухищрения против коварства природы и веря, что это в последний раз.
Июль приходил спелой вишней, когда ветки клонятся к земле, не выдерживая тяжести урожая, когда уже не можешь есть, а глаза еще хотят. Самый жаркий месяц запоминался походом в ночное. Так говорят, когда пасут лошадей ночью. Удивительное ощущение… Обязательный костер, и картошка, печенная в углях… Тишина… и только стреноженные кони позвякивают колокольчиками, чтобы не потеряться.
Август приносил стук падающих яблок в саду (они лежали рассыпанные, показывая красные бока, как будто художник постарался… и их так много, что не знаешь, куда ставить корзины). Босые ноги то утопали в нежном шелке дорожной пыли, то с удовольствием пробегали по мягкой зеленой траве. В то время природа была кристально чистой, как холодная вода из колодца. Вечерами после трудового дня молодежь собиралась на волейбольной площадке или футбольном поле. За игрой незаметно и резко наступала темная ночь.
Осень проходила в трудах и заботах. А начиналась она с горделивой осанки золотых шаров, возвышающихся над палисадниками. Между штакетниками выглядывали крупные ярко-красные георгины. В сентябре начиналась пора уборки щедрого урожая. Октябрь подставлял деревянные кадушки, которые наполнялись квашеной капустой и мочеными зелеными яблоками.
Зима напоминала о себе метелью, когда не видно ни зги. И только по вешкам можно было найти дорогу домой. Наметало сугробы выше заборов, чтобы дети с удовольствием по твердому насту бегали друг к другу в гости. В ясные дни на склоны оврага выходил и стар и млад. Лыжники укатывали горку до глянца. Дети на широких деревянных санках то по одному, то гурьбой катились вниз…. заливисто смеясь, когда попадали в сугроб.
День за днем, год за годом становились старше и дети, и взрослые. Только деревня молодела и прихорашивалась. Наступали иные времена…
Татьяна Леухина
Дым Отечества (Запись из дневника)
http://www.chitalnya.ru/work/1253993/
Было это в конце семидесятых. Стоял декабрь. Морозный, снежный. Именно таким и запомнилось большинство декабрей той поры. Проезжали мы как-то мимо села – через него шла федеральная трасса, хотя, кажется, тогда она ещё так не называлась.
В те поры недели за две до всенародно любимого праздника начинали затариваться продуктами, которые превратятся потом в аппетитные блюда на новогоднем праздничном столе. Ну, как было не воспользоваться случаем и не заглянуть на настоящий колхозный рынок и не посетить местный кооперативный магазинчик?
Оставили машину в небольшом переулке, убрав её с основной дороги, чтобы какой-нибудь лихач ненароком не чиркнул ее – ищи потом виноватых! Тем более, что центральная улица в селе была вообще мало похожа на проезжую часть: колдобина на колдобине, выбоина на выбоине, а уж какие ледяные надолбы – эти ловушки для неаккуратных водителей возвышались на всём пути следования, вообще словами не передать. Тут любые колёса могли юзом пойти.
По рынку ходили, как по дворовому катку – сплошные ледяные неровности. Ноги скользили, разъезжались…
Но всё это вспоминается лишь как сопутствующие впечатления. Главное, что заставило меня вспомнить ту нашу поездку, – это необычайное сочетание самых разных специфических деревенских запахов, залетевших в меня, да так во мне и оставшихся, как оказалось, не на один день.
Первое, что шибануло в нос, так это терпкий и пряный запах разносолов, которыми мы затарились. Чего только ни купили: квашеной капустки с клюковкой и морковью, мочёных антоновских яблок, солёных огурчиков и солёный арбуз, который для нас оказался настоящей диковинкой. Аромат, стоявший над рядами, где торговали солениями, перемешивался со специфическим деревенским запахом морозного воздуха, буквально сшибавшего с ног, как доброе домашнее вино.
В мясном ряду остановили свой выбор на тушке кролика, хотя, признаться, глаза разбегались. Но тогда, считай, в каждой семье был один-единственный холодильник, да и тот небольшой, так что вмещал он всего ничего. Пришлось умерить свои аппетиты и ограничиться тем, что вошло в матерчатую сумку. Да, тогда полиэтиленовые пакеты являлись редкостью, да и качество у них было таково, что больше двух килограммов они не выдерживали.
Как раз на смену авоськам пришли сшитые из кримплена крепкие убористые мешки, долгие годы служившие верой и правдой, заменяя хозяйственные сумки. Рачительные хозяева, отправляясь за покупками, обычно брали с собой парочку таких сумок. Нашлась вторая сумка и у нас.
Однако, охмелев от рыночных запахов, заходить в лавку, где должно было ядрёно пахнуть копчёностями, я отказалась, доверив мужу выбирать и колбасу, и его любимый шпик, и местную знаменитую рыбу холодного и горячего копчения.
Стараясь ступать осторожно, чтобы не поскользнуться, перебралась на маленькую улочку, ведшую вглубь села. Похоже было, что после ночного снегопада тут не прошёл ещё ни один автомобиль. Да и человечьих следов было совсем немного. Зато следов, оставленных собаками на пушистом, искрившемся на утреннем солнце снегу, было более чем достаточно.
Меня тут же взяла оторопь – не накинулись бы на меня местные лохматые друзья человека, почуяв во мне чужака. Решила далеко вглубь не уходить, тем более, что шагать по снегу на довольно высоких каблуках сулило мало приятного и каблукам, и их хозяйке. Прежде чем вернуться к машине, постояла несколько минут, разглядывая деревенский пейзаж: ни одного сколько-нибудь высокого дома – исключительно одноэтажные деревянные строения с пристройками. Крыши в снегу, сараюшки во дворах до половины завалены снегом – и такая пронзительная белизна кругом, что глаза слепит.
Дома преимущественно разные и по размеру и, как сказала бы я из дня сегодняшнего, абсолютно разного дизайна: одни с высоко отстоящими от земли окнами, с остатками деревянных резных украшений по конику крыши; другие, видимо, построенные позже, вообще лишены каких бы то ни было украшательств.
Между собой они были все схожи, пожалуй, только тем, что стена, обращённая к улице, у каждого сплошь состояла из окон со ставнями, которые были открыты в подавляющем большинстве домов. Собственно, больше рассматривать было нечего.
Решила вернуться назад. Шла, слушая, как мелодично поскрипывал снег под ногами, и вдруг что-то заставило меня резко обернуться. Захотелось крикнуть: «Эврика!»
Я вдруг поняла, что не заметила главного, что всё-таки делало эти сельские дома похожими друг на друга: из каждой трубы на крыше вверх, к небу, ровной струйкой медленно, не шелохнувшись, плыл голубоватый дымок.
Было воскресное утро. Видимо, в выходные дольше обычного топятся печи. Я невольно закрыла глаза, словно стараясь помочь себе уловить все те запахи, которые исходили от деревенских домов; от сена, пирамидой с заснеженной верхушкой стоящей чуть ли не в каждом дворе; от печного дыма и от золы, кучки которой кое-где проглядывали из-под снега на задворках, и от домашних животных, о наличии которых говорил парок, порциями выходивший из коровников и свинарников…
Уже оказавшись в городской квартире, перед самым сном, села за письменный стол и сначала написала в ежедневнике: «По-моему, я теперь знаю, как пахнет «дым Отечества», который каждому истинно русскому человеку и «сладок, и приятен». А чуть позже записала в блокнот со стихами строки, которые навеяло на меня коротенькое путешествие по зимнему селу.
С тех пор прошло немало времени, стихотворение много раз переделывалось, изменялось в угоду законам стихосложения и прихотям её величества поэзии, а тогда, родившись сразу под впечатлением впервые увиденного зимнего села, оно выглядело иначе.
Я нашла эту запись в старом пожелтевшем от времени блокноте:
Зимний деревенский пейзаж
В пену вздыблен сугроб на пригорках.
Снег искрится, блестит серебром,
В белых шапках стога на задворках
Да колодец с примёрзшим ведром.
На салазках от речки под гору
Детвора возит воду в бадьях.
Там, на речке, сплошные заторы,
Разыгралась вода в полыньях.
Вечереет. И угли, и пепел
Высыпают подальше, за баз.
Под луной стал снежок чист и светел.
Я в деревне зимой в первый раз.
Вот и дым из печей потянулся
Через трубы, как след от ракет –
Он в небесную бездну взметнулся…
Пахнут уголь, дрова и брикет
Чем-то терпким, дурманным, знакомым,
Будто весть из седой старины
Закружила вкруг каждого дома.
В печках каша, да щи, да блины.
И такой аромат над деревней –
Он меня, городскую, пьянит.
Русский дух, православный и древний,
Кто тебя на века сохранит?
И найдутся ли силы земные,
Что спасут мужика и село,
Эти избы, до боли родные,
Что зимою пургой замело?..
Всегда считала себя городским жителем. И по месту своего проживания и по духу я типичное дитя асфальта, хотя родилась в небольшой деревушке в Ивановской области; правда, родители увезли меня оттуда в Вильнюс, едва мне исполнилось два месяца.
Так что с самого раннего детства я воспринимала город как своё родное место обитания, а к деревне всегда относилась, как к чему-то экзотическому. Может, именно поэтому растворение в природе или в деревенских пейзажах могу переносить лишь дозированно, скорее, разово, отправляясь на рыбалку, на пикник или в лес за грибами в окрестности какой-нибудь деревушки.
Но откуда тогда с возрастом вдруг родились во мне такие тёплые чувства к деревне?..
Татьяна Леухина
Капьярские улочки (дневниковые записи)
http://www.chitalnya.ru/work/1245730/
Так вышло, что своё первое жильё мы получили от воинской части, где служил муж, в самом конце городка, а точнее – в самом его начале: в доме № 1 по главной улице – улице Ленина. Кстати, похожие двухэтажные кирпичные домики встречаются и в окрестностях моего родного Вильнюса. Вот только крыши у них совершенно иные: обязательно остроконечные и сплошь покрыты красной черепицей.
Теперь, когда за спиной целая жизнь, они всё чаще стали мне сниться. Слышу, как по черепицам стучит дождь, выбивая какую-то забытую мелодию, а по сточным трубам с грохотом мчит с крыш на тротуар вода, которая, собираясь в бурливые ручейки, несётся по булыжным мостовым.
Кстати, там именно такие, чаще двухэтажные дома с мансардами и называют финскими. Возможно, их строили финны, а может, они проектировались в Финляндии, а потом готовые проекты просто покупались. Здесь же почему-то финскими называли тогда маленькие одноэтажные домики, что протянулись вдоль улиц Гагарина, Победы, Ватутина, по проезду Строителей и по нескольким маленьким переулкам без названий. Вскоре узнала, что эти нехитрые строения на две семьи и были самым первым жильём на территории будущего военного городка.
Уже в один из первых дней моего пребывания отправилась на обзорную прогулку, начав знакомство с так называемой исторической частью города – с началом начал, с теми маленькими улочками, что тянулись вдоль забора, опоясывавшего всю закрытую территорию военного городка, куда мы приехали с мужем сразу после окончания им военного училища.
Была самая середина марта – ночью холодно, как зимой, а к полудню так усиленно начинало трудиться весеннее солнце, растапливая снег на крышах домов и у обочин дорог, что на душе сразу же становилось как-то тепло и радостно. Мне кажется, я улыбалась каждому встречному прохожему – до того было хорошее настроение.
Уже в этот первый день я многое смогла увидеть, обойдя чуть ли не весь городок. Большая часть его состояла из совершенно одинаковых кварталов с аккуратными двухэтажными домами, в которых было не более трёх подъездов.
Обратила внимание на то, что улицы здесь по большей части названы именами выдающихся личностей, чья деятельность и чьи заслуги были связаны либо с воинской службой и участием в Великой Отечественной войне, либо имеют непосредственное отношение к полигону. Это были улицы-памятники тем, кто воевал, кто крепил военную мощь страны в послевоенное время, кто являлся ярким светилом военной науки. Жители городка, как сумели, увековечили имена Вознюка, Ниловского, Королёва, Янгеля, Гагарина, Ватутина, Жукова, Толбухина, Черняховского. Всё же как такие названия подходят для военного городка! И мне это сразу же понравилось. Как-то раз, возвращаясь после очередной прогулки, решила пойти иным путём и попала на совсем маленькую улочку, по которой пробегала в первый день, но как-то не обратила внимания на её название. Наверное, тогда я просто не ставила перед собой такой цели – узнать, а тем более запомнить, как называются все улицы в городке, где нам предстояло теперь жить.
Каково же было моё удивление, когда я увидела табличку с надписью: Артиллерийская Набережная. Даже приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть через один из дворов – может, за ним, где-то рядом, течёт река, а я её в первый раз не заметила? Иначе как объяснить, что улица названа набережной? Набережная в моём сознании невольно ассоциировалась, по крайней мере, с наличием берега и водоёма. Однако, как я ни всматривалась вдаль, заметить на обозримом пространстве ни того, ни другого так и не смогла.
– Кого-то ищете? – обернулась я на голос, явно принадлежавший молодому человеку. Вот и второй раз подряд на этой улице пришлось удивляться: передо мной стоял живописного внешнего вида старик – иначе просто не скажешь. Он был высоким, статным, широкоплечим, с удивительно прямой для такого почтенного возраста спиной и гордо посаженной головой. Роскошная, абсолютно белая, без желтизны, борода, выдававшая, что её владелец не курит, делала старика похожим на сказочного мудреца. Правда, в отличие от тех стереотипных старцев, мужчина почтенного возраста, непонятно откуда вдруг взявшийся, был коротко подстрижен и выглядел очень бравым и даже молодцеватым.
– Чего испугались? Бородачей не видели, голубушка? Я спрашиваю: ищете кого? Я тут, считай, всех знаю – спрашивайте. Подскажу.
Только когда оторопь меня отпустила, отважилась заговорить:
– Простите, дедушка, – услышала свой собственный голос, показавшийся мне удивительно неестественным, прежде всего из-за этого самого «дедушки». Какой же он мне дедушка? Произнесла и снова оторопела.
– Да Вы не смущайтесь, меня такие молоденькие всегда дедушкой называют. А мне, знаете, это даже приятно, будто у меня и вправду много таких хорошеньких внучек, – словно подбадривал меня старик и побуждал к разговору.
– Вот, пытаюсь понять, откуда такое странное название у улицы. Кажется, поблизости ни реки, ни, тем более, моря нет, почему же тогда – набережная?
– Ах, это? – ухмыльнулся старик, – когда я сюда сразу после войны служить приехал, название уже было. Сам, помню, не раз удивлялся. Считай, всю Европу пешком прошагал, а ни у нас, ни там, у них, не видел набережных без берегов, – незнакомец так по-доброму улыбнулся, что моя былая оторопь сразу же улетучилась.
– Мне как-то местный мужичок пояснил, – тем временем продолжил он, – в чём тут дело, я и удовольствовался объяснением, и удивляться перестал – принял, как есть, а чего не принять? Нормальное, даже красивое название.
– А какое Вам дали объяснение, если не секрет? – не терпелось узнать и мне тайну появления странного названия для сухопутного городка.
– Во-первых, не берусь судить, правда то или придумка какая, хотя как-то мудрый человек сказал, что голая правда любую красивую историю может подпортить.
– Как это? – не переставала удивляться я всему тому, что происходило со мной на этой удивительной маленькой улочке, начиная от её названия и кончая не менее удивительным старцем.
– Да просто. Голая правда она, так сказать, всегда сухая, чёрствая, что ли, а если её приодеть, то есть приукрасить, из неё может хоть весёлая история получиться, хоть забавный рассказ. И, если в этих добавлениях нет никакого злого умысла и желания от этих украшательств для себя какую-то выгоду поиметь, я рассказчикам всегда прощаю их фантазии – пусть себе выдумывают. Этим они только мир краше делают. Конечно, со мной можно и не соглашаться, просто я своё мнение высказал. Вспомните хотя бы Василия Тёркина у Твардовского или Дениса Давыдова у Пушкина.
Кстати, и тот и другой герои Отечественных войн. Хоть и в разные века воевали, а за одну и ту же Родину, за нашу матушку-Россию.
– Так один, вроде, вымышленный герой, а второй – настоящий, реальный, – попробовала уточнить я, решив, что такое сравнение не совсем правомочно.
– А разве это тут важно? Тут важно другое: и тот, и другой не всегда одну голую правду своим собратьям по оружию рассказывали, но как их байки боевой дух поднимали, как поддерживали бойцов в самые трудные минуты! Вот я о чём толк веду. А, вот вы, сегодняшние, как относитесь к тому, чтобы в рассказы и байки немного придумок впускали? Помехой это будет для создания хорошего настроения?
Я снова испытала некоторое замешательство, прежде чем ответить старику. Дело в том, что не раз и за собой замечала, что грешу сочинительством, особенно когда пытаюсь записать чей-то рассказ или события, произошедшие со мной где-нибудь во время отдыха. Правда, никогда не давала этому явлению сколько-нибудь осознанного объяснения. В сущности, я не дневниковую запись вела, а пыталась сделать зарисовку, вроде мини-рассказа.
Поняв, что пауза слишком затянулась, а это вполне могло быть расценено милым старичком, как нежелание разговаривать с ним, поторопилась ответить:
– Выдумки – это нормально, если речь идёт о художественном произведении, наконец, о рыбацкой байке, но тут-то, наверное, есть реальное объяснение тому, откуда могло появиться такое странное название улицы.
– Ну, где-нибудь в архивах такую информацию, если уж очень кому-то надобно, думаю, взять можно. Только, пожалуй, другого объяснения, кроме того, которое мужичок дал, и получать бы не хотелось. Я с удовольствием продолжал бы верить, что так оно и возникло, это самое название.
– А мне Вы можете рассказать то, что от мужичка узнали?
– А с удовольствием. Почему бы не рассказать такой любознательной девушке?
А рассказал он мне вот что.
Сразу после войны, когда тут затевалось строительство первого в стране ракетного полигона, приехали сюда исключительно фронтовики, собственно, как и я. Только я долго в городок перебраться не мог – жил далеко в степи. Там основное строительство шло. Военные объекты строили.
Он же, мужичок этот, наоборот, занимался строительством самого городка. Одним из первых и жильё здесь потому и получил вот на этой самой улочке. Так в соседях и оказались бывший фронтовик – артиллерист, не в чинах, простой рядовой, только вся грудь в орденах и медалях, и боевой моряк, хоть и сменивший всю одежду на гражданку, а с тельняшкой так и не расстававшийся.
Военные профессии в войну, как видите, разными были – но то война, а тут оба строителями жилья стали. Тот, что в артиллерии служил, на свежевыбеленной стене своего жилища повесил как-то табличку: «улица Артиллерийская». А жили они в одном одноэтажном кирпичном домике – каждый со своей семьёй, только у одних выход, если к дому лицом стоять, направо, а у других – налево. Вышел моряк, видит: сосед свою часть домика побелил и придумал название улице, на которой их единственный дом пока и стоял, и в первый же выходной всей семьёй свою часть дома тоже в порядок привёл. А табличку заранее приготовил, выведя синей масляной краской по белому картону: «Приморская Набережная».
Вышел сосед-артиллерист на улицу как раз в тот самый момент, когда сосед-моряк табличку к стене прибивал.
– Где же ты тут, сосед, море-то нашёл? – спрашивает. А морячок, вместо того, чтобы ответить, тоже соседу встречный вопрос задаёт:
– А ты скажи, где тут артиллеристов, кроме тебя самого, ты видел? Куда ни глянь, одни строители кругом. По крайности, из тех, кого я тут знаю, все строители, хоть пехотинцы бывшие, хоть сапёры, хоть танкисты – а всё равно строители.
Но фронтовики ссориться не стали. Сели на скамейку, врытую у одного из них перед домом, разговорились. Тот, что в артиллерии служил, рассказал, как удалось ему из всего расчёта в боях под Варшавой одному в живых остаться. Потому и решил в память о погибших фронтовых друзьях так улицу назвать.
– Я ведь думал сначала в деревню свою после госпиталя вернуться, а возвращаться оказалось некуда. Там хотел, как свой дом поставлю на свободном месте, улицу эту Артиллерийской назову. Судьба сюда вот занесла. А я от своей задумки не отказался. Думаю, никто тут против такого названия не будет. Только как-то нехорошо, если у улицы сразу два названия будет. Давай что-то решать, сосед. Но, вроде, как я первый табличку вывесил, значит, у меня прав больше своё название сохранить.
– Может, оно и так, – не стал сильно перечить моряк, выслушав соседа, – да ведь и я память об Одессе так сохранить хотел. Об Одессе и Чёрном море, которое я всяким видывал: и чёрным, когда мы ночью на шлюпках на берег высаживались, и красным от огней горящего на моих глазах корабля, и синим, когда после войны приехал поклониться тем местам, где товарищей потерял. Потому и Приморскую набережную придумал. А что, сосед, если нам объединить наши названия – тогда никому обидно не будет?
– Это как? – изумился тогда артиллерист.
– А пусть будет Артиллерийская набережная!
Весь вечер фронтовики рисовали таблички, причём сразу несколько, чтобы, когда построят на улице другие дома, на них уже готовые таблички повесить. Вот такую историю мне тот мужичок поведал. Что в ней правда, а что выдумка, пусть, кто захочет, решает для себя сам. Я просто передал то, что слышал, милая барышня.
Я всего-то и успела поблагодарить старика за интересный рассказ. Хотела ещё спросить, когда он всё это услышал и что-нибудь ещё о фронтовиках, но живописный старец исчез так же незаметно, как и появился на улице со странным названием для военного городка, в котором нет ни реки, ни моря.
Пройдут десятилетия. В большинстве городов, в том числе в столице, многие улицы будут переименованы в угоду времени, а Артиллерийская набережная в городе Капустин Яр, который и сам переименуют в Знаменск, останется прежней. И я почему-то никогда не захочу узнать фактическую историю появления этого экзотического для здешних мест названия…
Анатолий Сухаржевский
Находка
http://www.chitalnya.ru/work/1223840/
Летний день только разгорался. Купаться ещё не хотелось, и пока не наступила жара, мы усердно играли на куче песка в войну. Танки противника вот-вот должны были ворваться в расположение наших войск, выползая из-за крутого бугра. Танки – обыкновенные кирпичи с песочными холмиками, в которых торчат вместо стволов орудий спичка или обломок ветки. В этот напряжённый момент Вовка вскрикнул:
– Деньги!..
Мы не имели своих денег. Какие деньги?! Мы их видели редко, а не то, что держали в руках, не считая, конечно, медных пятаков, которые по праздникам получали на кино. К ним, таинственным бумажкам, несущим на себе герб страны и суровые башни Кремля, мы относились со священным трепетом. Это слово всегда произносилось в наших рядах вполголоса и с особой значимостью, как, например, слово-клад!
Мальчишки тут же обступили Вовку. Каждому хотелось подержать чудесную находку в своих руках.
– Давай конфет купим, – недолго думая, ляпнул Глеб. Юрка подтянул латанные-перелатанные, застиранные штаны и властно забрал у него дорогую бумажку.
– Лучше танк, – авторитетно заявил он и презрительно посмотрел на свой, брошенный на куче песка, кирпич.
– А давайте ничего не будем покупать, – огорошил Санька.
– Как это? Ты с ума спятил? – посыпалось со всех сторон.
– А вот так! – невозмутимо подтвердил Санька. – Давайте только придумывать, что купить. Рупь один. Вот купим что-нибудь, а потом другое захочется, а денег уже нет…
Предложение было настолько неожиданным, что все задумались. Но Вовка не дал додумать его до конца. Он забрал у Саньки свой рубль – а с этим никто и не спорил, – ведь деньги нашёл он. Шмыгнув облупленным, конопатым носом, он вдруг сказанул:
– Надо отдать деньги!
– Как это – отдать? – дружно возмутились все. – Кому это?
– Хозяину, вот кому!
– Да где ты его найдёшь? – презрительно, как на жмота, который хочет всех обмануть, посмотрел на него Глеб.
– А вот найдём! – упёрся Вовка. – Когда потеряешь, знаешь как обидно. Я один раз копейку потерял, так мне на булку хлеба не хватило. А тут целый рубль…
– Само собой, – подтвердил Юрка. – Я тоже терял, даже чуть не заплакал.
– А что? – больше успокаивая себя, пожал плечами Санька. – Может, это и хорошо. Искать будем. Искать интересней!
– Здорово, – согласился Юрка. – Мы, как сыщики, будем разыскивать преступника. Нет, не преступника, а этого, ну, который потерял.
– Как тимуровская команда! – воскликнул Глеб.
– Ну что, начнём поиски? – призывая к окончательному миру, спросил Вовка.
– Давайте. Конечно. Начнём…
//-- 2 --//
Мальчишки сидели на куче. Юрка пальцем копал в песке. Глеб утюжил одно и то же место кирпичом. Санька ковырял в носу. Все молчали. Хорошо сказать: «Начнём». А с чего?
– Хоть бы через наши бараки не ходили на завод, – вздохнул Юрка. Здешних легче бы найти.
– А здесь и в затон ходят, – возразил Санька.
– И не только в затон, но и на перевалку, – вставил Глеб. Опять замолчали.
Действительно, бараки тянулись вдоль дороги, по которой проползали гружёные самосвалы, пыхтели тряские, запылённые автобусы шестнадцатого маршрута и постоянно, то на смену, то со смены шли заводские. А заводов рядом было полно. Прямо за сараями, возле которых они сидели, возвышался бетонный забор Сибсельмаша, а дальше дымили трубы ТЭЦ-2 с одной стороны, а с другой – ТЭЦ-3, а там и завод им. Кузьмина, и какой-то, называющийся тремя буквами – Н. В. А….
– Может, будем спрашивать у всех, кто мимо идёт? – неуверенно предложил Глеб.
– Ты того? – и Юрка энергично постучал по своей давно не чёсаной голове. – Ты спросишь, а он откажется: «Нет, ребята, не я потерял». Ищи дураков!
– Да, – согласился Глеб. – А может, объявление написать?
– Какая разница? – отмахнулся Юрка. – Если бы родители были не на работе, их бы спросить.
– У меня бабка дома, – подсказал Санька.
– Это что, родители? – покачал укоризненно головой Юрка, но, подумав, поднялся. – А что, может, и бабка подскажет? Она тоже взрослая.
В бараке тихо. Уличные двери распахнуты настежь, чтобы не зацепить грязных вёдер, расставленных вдоль стен. Двери в комнаты кособоко наклонены в разные стороны. Плавает пыль. Санька потянул за ручку двери, обитой серой кухонной клеёнкой.
– Баб, а баб…
– Чего тебе? – откликнулась Санькина бабка, шаркая по полу резиновыми калошами.
– Баб, мы деньги нашли. Чего делать, не знаем.
– А много? – заинтересовалась живо бабка.
– Рупь!
Глаза бабки на мгновение вспыхнули и тут же потухли.
– Чего с ними делать? – отмахнулась она. – Купите себе чего-нибудь.
– Мы хотим отдать тому, кто потерял, – не отступал Санька. Бабка засмеялась своим беззубым ртом. Любила она выпить и почти всегда была навеселе, поэтому трудно было ожидать от неё серьёзного ответа.
– Ну, мне отдайте. Я в прошлом годе теряла.
– Баб, мы серьёзно.
– Серьёзно, серьёзно, – заворчала бабка. – Да где его найти, теряльщика этого? Все теряют. Поди разбери, чей это рупь! На нём не написано.
Она остановилась:
– Разве что в милицию? Там, похоже, найдут.
– Точно! Само-собой! – закричали все. Было удивительно, как такое простое решение сразу не пришло никому в голову. Конечно, милиция найдёт! Они там вон каких бандюг ловят, а это им раз плюнуть… И мальчишки, оживлённо толкаясь, двинулись к милиции.
//-- 3 --//
А она была здесь, как раз напротив соседнего барака. Двухэтажная, почти квадратная, сложенная из красного кирпича, она угрюмо стояла особняком рядом с ветхими сараями и ящиками помоек. Чем-то она отталкивала, пугала, и мальчишки всегда старались обойти её стороной. Теперь они шли сюда сами. Но чем ближе подходили они к огороженному низким штакетником зданию, тем меньше у них оставалось храбрости. По деревянным, толстенным ступеням поднялись робко, подталкивая друг друга. Долго шушукались, решая, кто пойдёт первым. Наконец кто-то потянул за ручку и широкая дверь отворилась.
Пацаны оказались в дежурном отделении. У окошка за перегородкой сидел усатый милиционер. Видя, что мальчишки хотят сообщить что-то важное, он вышел из-за стола, уставленного телефонными аппаратами.
– Ну-ка, смелее, – пробасил он. – Кто старший, выходи, докладывай.
– Пусть Вовка, – выпихнули пацаны Вовку, хотя он и не был старшим. Но деньги-то нашёл он. Справившись с робостью, Вовка путано рассказал в чём дело.
– Молодцы! – важно кашлянув в кулак, похвалил милиционер. – Ну-ка, пойдёмте… Он провёл всех к себе за перегородку, усадил на стулья, как взрослых.
– Деньги – дело серьёзное, – сказал он. – Надо составить протокол. Давай, Володька, излагай всё по порядку и сначала. И он стал записывать Вовкины ответы на лежащий перед ним лист бумаги. Потом по очереди опросил всех друзей. Закончив писать, милиционер протянул руку:
– Ну, давай, Вовка, деньги. Разгладив дорогую бумажку, он приколол её скрепкой к исписанному листку с показаниями. Потом встал и серьёзно произнёс:
– Теперь зачитаем постановление! Все пацаны сползли со своих стульев, пугаясь важности наступившего момента. Милиционер стал читать:
– Жители Восточного посёлка сегодня, пятого июля тысяча девятьсот шестьдесят второго года, нашли утерянные неизвестным гражданином деньги в размере одного рубля. Эти деньги они не потратили, а добровольно сдали в дежурную часть милиции для розыска и вручения владельцу. За проявленную честность вся команда премируется денежной премией. Премию вручить здесь же и всем участникам объявить благодарность.
Отложив лист с приколотым рублём на край стола, милиционер пошёл к большому, похожему на шифоньер, коричневому шкафу с блестящими ручками. Покопавшись там, он повернулся и торжественно вложил в Вовкину ладонь новенький, сияющий, как медаль, металлический рубль.
Молча и крепко пожал всем по очереди руку. Пацаны были ошарашены. Они громко шмыгали носами и, переминаясь с ноги на ногу, готовы были разреветься, как какие-нибудь девчонки. Это ведь была их самая первая в жизни награда и была ли у кого из них потом дороже, чем эта, кто знает?!.
Это случай из моего далёкого детства, когда на рубль можно было купить шесть булок хлеба по шестнадцать копеек, и ещё давали на сдачу четыре коробки спичек по копейке. Как раз в это время прошла хрущёвская денежная реформа, и новые деньги были в диковинку…
Дина Немировская
Скаржинка моя
Памяти моего деда Михаила Григорьевича Рубашек
http://www.chitalnya.ru/work/1364946/
Мне с детства дорог этот уголок. В конце шестидесятых он был любимым местом наших с дедом прогулок. Возвращённый хрущёвской оттепелью из района вечной мерзлоты, дед отогревался под лучами жаркого астраханского солнца. Я кормила белых лебедей, прячась в тени раскидистых ив, и мы – пятилетняя и пятидесятипятилетний – вдвоём шагали за руку к Волге.
Звёздное небо планетария, сериал «Дерзость» в кинотеатре «Родина», крылатый силуэт Кремля – таким мне помнится раннее детство.
«Как провожают пароходы? Совсем не так, как поезда!» – раздавался из динамиков голос Хиля, а мы садились на речной трамвайчик и плыли в сторону городского пляжа.
В средних классах школы учительница биологии водила нас собирать гербарий в тенистый раскидистый парк. Пряный запах осенней листвы ассоциируется в моём подсознании с доброй порой отрочества. Помню памятник Горькому и фонтан со скульптурной группой ребятишек с крупной рыбиной в руках.
Потом приезжал сюда чехословацкий Луна-парк. Карусельное кружение захватывало дух, внизу мелькали невысокие постройки, а мы, шестиклассники, упоённо пускали пузыри из жевательной резинки, по тем временам казавшейся особо сладкой из-за своей недоступности.
Выпускной вечер молодые педагоги восемьдесят четвёртого года выпуска праздновали в ресторане «Турист». Бродили, скинув модные туфли на каблучках, вдоль шестого причала до рассвета. Чайка над Волгой провозгласила пронзительным криком начало трудовой биографии.
Конец девяностых. Закрыт на ремонт планетарий. На городской пляж не ходят трамвайчики. В кинотеатре «Родина» – мебельный магазин. Красавец-парк в холостяцком запустении. В здании бывших касс речного вокзала продают одежду «секонд-хэнд». Не всматривается в волжские дали с постамента автор «Жизни Клима Самгина». Очереди в отдел социального обеспечения бесконечностью напоминают шеренги желающих лицезреть непогребённого вождя мирового пролетариата во времена торжества партийной системы. Но гигант «Агро-Астрахань-банк» уже устремил в небо зеркальное крыло.
В мечтах о будущем в те времена мне грезилось о недавнем прошлом. Мне хотелось, чтобы всё было, как в пору моего доброго детства. Я мечтала, чтобы Скаржинку окропили волжской живою водой.
Середина второго десятилетия нового века. Парк вырублен под корень. По-прежнему речные трамвайчики не перевозят отдыхающих на городской пляж. Да и не слышно больше до боли родного лязга наземного городского трамвая…
Планетарий отреставрирован и гостеприимен. Теперь уже моя пятилетняя внучка с восторгом взлетает ввысь на батуте, размещённом на детской площадке. Весною в Лебединое озеро по-прежнему запускают белокрылых лебедей. На проспекте, носящем доброе имя любимого многими губернатора нашей области Анатолия Гужвина, величественно возвышается монумент Петра Великого. Тридцатилетие окончания педагогического института мы с подругами отпраздновали на той же Скаржинке, но уже в кафе с названием «Белый рояль».
Лучше стало или хуже? Всех нас тянет в детство. И мне никогда не забыть теплоты дедовой руки, такой родной и такой надёжной.
Лев Фадеев
Московский дворик
http://www.chitalnya.ru/work/1315313/
Петька родился голубем.
Это он понял, когда пух сменился на перо, и Петька встал на крыло.
Да, Петька родился обыкновенным голубем, даже не почтовым, не белым, а простым сизарём. А кто ещё мог вылупиться из яйца на чердаке панельной пятиэтажки, если создатели яйца – сизари?
Кормили Петьку хорошо, с помойки. Так что грех ему было жаловаться на судьбу. Но что-то иногда ныло в районе зоба.
Не чесалось, не болело, а именно ныло. И это лишало Петьку покоя и комфорта. Точно так же ныло весной, но это было приятное нытьё. От которого хотелось кружиться, кружиться, как Васька. Тоже голубь. Но у Васьки в хвосте были два белых пера. И Васька весьма эффективно их использовал. Многим голу́бкам Васька заморочил головы своими белыми перьями.
Всем Васька пудрил мозги, что в его жилах течёт голубая кровь почтовых предков.
Ещё одной знаменитостью двора была ворона – Катька. Летала Катька плохо, и на это была своя причина. А вот прыгала хорошо, и на это тоже была своя причина.
Катька во дворе появилась недавно, можно сказать, салага по стажу. Но ведёт себя так, будто важнее и главнее её во дворе нет.
До этого Катька провела свою жизнь в клетке на балконе.
В детстве Катька неудачно сделала свой первый шаг из гнезда. И этот шаг стал роковым в другую жизнь. Нашлись люди добрые, хотя и пьющие. Подобрал Катьку дядя Витя. Заядлый любитель животного мира.
У дяди Вити случилось большое горе. Умер любимый попугай. Попугай много курил, вот жизнь его и покинула.
А как ему было не курить, когда у дяди Вити курили все.
Клетка стояла пустая, что толкало дядю Витю в объятья грусти и как причина этого – залить эту грусть.
Клетка была большая, высокая. Одна перекладина внизу, а другая вверху. Вот почему Катька научилась так хорошо прыгать и по той же причине хорошо летать не могла.
Кормили Катьку хорошо. Хлеб и чёрный, и хлеб белый. Были и шпроты, и тюлька в томате, но это не всегда.
За время проживания обросла Катька привычками нехорошими. Стала пассивной курильщицей и большой любительницей пива. Что для птиц совсем неправильно и даже опасно. Пепельница дяди Вити, в виде консервной банки, всегда стояла рядом с клеткой, в дистанцию одного вороньего клюва. Любил дядя Витя после определённых дел прийти к Катьке покурить, поговорить по душам. Словам её всяким научил и фокусам.
А Катька умная. Всё на лету схватывала. И фразу: – А ну-ка, друг, дай прикурить, – выучила на зубок.
Задача при этом была такая. Надо было выудить бычок из пепельницы и с этим бычком в клюве сказать дяде Вите, как приветствие: – А ну-ка, друг, дай прикурить! За это дядя Витя наливал Катьке пивка в чашечку из пластиковой бутылки. Вот Катька и подсела на эти дела.
На кухне у дяди Вити жил настоящий канадский скворец. Тот был вообще полиглот. Мог и по-собачьи, и по-человечьи. Если Катька слышала через форточку: Муж-чи – на, что принёс? Значит, дядя Витя проснулся и сейчас придёт к ней на балкон покурить. И тут уже Катька должна приветствовать его с бычком в клюве.
А когда дядя Витя с балкона опять возвращался на кухню, то скворец встречал его другими словами: – Пошёл вон отсюда!
Целых два года Катька проживала в этих райских условиях. Но однажды дядя Витя забыл закрыть балконное окно и зачем-то со словами: – Всё засрала, – открыл дверцу клетки.
Перед своим вторым роковым шагом с высоты Катька в последний раз услышала голос скворца-друга: – Пошёл вон отсюда!
И тут Катька узнала, что есть другой мир и что она умеет летать! И в этом мире Катька быстро освоилась.
Питалась вместе с голубями. Отчего те были не всегда довольны. А когда видела на скамейке мужика с банкой пива, то быстро находила бычок и с этим бычком в клюве запрыгивала нахально на скамейку и говорила своё коронное: А ну-ка, друг, дай прикурить! Мужик бросал банку с пивом, а Катьке того и надо. Попьёт пивка и давай прыгать, да так высоко, смех один.
Так бы и жил двор со своими маленькими радостями и проблемами. Да вот пришла напасть, откуда не ждали.
Поселился в подвале новый жилец. Серо-рыжий кот. Все наши коты и кошки жили со всеми в согласии. Изредка кто-нибудь из них похулиганит, разгонит гуляющих голубей. Но чтобы убийство! Такого не было. А у этого котяры в жёлтых глазах читалось – убийца!
У всех наших котов и кошек хвосты были длинные, а у этого, – короткий, а на ушах кисточки, как у рыси. Слух прошёл, что этот кот из леса и городские порядки не признаёт.
И однажды случилось то, что все предчувствовали, но никак не ожидали.
Когда Васька кружил очередной голубке голову и ничего в своём танце вокруг не видел, на него сверху прыгнуло злобное чудовище. Расправа была быстрой и жуткой.
Все голуби одновременно хлопнули крыльями и одной большой стаей взметнулись вверх. И пошли кругами над двором. Так они ещё никогда не летали. Как настоящие почтовые! И Петька чувствовал себя одной большой командой. И от этого опять приятно заныло в зобу. Один круг, второй… пятый. Голуби летали так, как будто отдавали честь тому, от кого на земле остались только два белых пера.
Прошли дни. Ветер унёс всё то, что осталось от Васьки. Куда-то пропал и бесхвостый бандюга. А двор продолжал свою нехитрую жизнь.
Был солнечный, весенний день. У Петьки приятно ныло в зобу. Чья-то добрая рука насыпала семечек и раскрошила целый батон хлеба.
Но Петька видел только её – небольшую, стройную голубку с изумрудной, переливающейся на солнце шеей.
А в хвосте у голубки были два белых пера.
Петьку закружило вокруг этого чудесного создания. Никогда Петька ещё так не танцевал. Молодая голубка его заметила и выбрала. И тут Петька увидел огромную, страшную тень. Но чудо! С криком: – А ну, пошёл вон отсюда! – на летящую тень набросилась другая. Все, кто присутствовал при этом, описывают это так:
За пасущимися голубями из дырки цоколя наблюдал серо-рыжий кот. Он выбрал себе одного голубя и в момент любви выпрыгнул из своего укрытия. Но на летящего в прыжке кота сверху спикировала говорящая ворона. И с криком: – Пошёл вон отсюда! – так долбанула кота по черепушке, что второй прыжок, но уже к отступлению, у кота был гораздо длиннее, чем первый.
Эту историю рассказывают, добавляя к ней всё новые и новые подробности.
Катька стала главной Звездой двора. Но она это и раньше знала.
А на её: – А ну-ка, дай прикурить! – ей сразу предлагали пиво. Катька стала разборчивой, «Старый мельник» не пила. Предпочитала «Балтику 7».
Жаль Катьку, ведь сопьётся, дурёха.
А на чердаке панельной пятиэтажки появилось новое гнездо с сидящей в нём голубкой. Хвост голубки украшают два белых пера. Из чердака, как песня, звучит Петькино курлыканье. Ведь счастье для всех одинаково – и для почтовых, и для обычных сизарей.
Кота больше во дворе никто не видел. Говорят, в леса подался.
Александр Строганов
Вы выходите у Чепка?
http://www.chitalnya.ru/work/1392461/
Дальний магазин. Идём через плотину, утопая в нежной пыли. Да что там нежной, просто пуховой и, почему-то, дико пахнущей лугом. Всю жизнь удивлялся этому.
У аллеи влюблённых расположился художник. В свитере, бородатый. Их сейчас много, август красок не жалеет. Подойду, посмотрю, что пишет. Подхожу тихонько, вежливо, руки за спину, вытягиваю шею и заглядываю через плечо в мольберт… Ох, что-то мне нехорошо! Наверное, перегрелся. Август, жара, природа безумствует перед осенью. А художник пишет зимний пейзаж… плотина, покрытая снегом, ледяные шапки на старых, ещё Петровских, сваях и голая берёза у будки плотинного сторожа.
Фуу… кажется, я понимаю, в чём дело…
«Не в Италии, не в Греции, этот дивный старичок. И в России есть Венеция – город Вышний Волочёк» (Иван Шамов).
«Колыбелью великих вод» называют древнюю Вышневолоцкую землю. Здесь берет начало Тверца – приток Волги и Мста, несущая свои воды в Ильмень-озеро. Но Вышневолоцкая земля – не только русская Венеция. Уже на протяжении двух столетий она является «Меккой» для художников, черпающих свое вдохновение среди ее дремучих лесов, многочисленных рек и озер. Репин и Куинджи, Серов и Левитан, Рерих и Васнецов вдохновлялись здесь.
Здесь – это на Академической даче художников, что в деревеньке, некогда носившей название «Большой Городок», да со временем состарившейся и ставшей просто «Городком».
Вы не были никогда? Ну Вы даёте! Слушайте меня здесь: это рядом с «Козлиной столицей». Да-да… вот там… да… за печкой направо.
Во все времена и при всех властях из всех уголков страны стремились на Академичку художники. Да только просто стремиться мало, надо было ещё и стараться, поскольку творческой поездкой на Академичку от Суриковского института награждали только за отличную учёбу.
Художников узнать легко. Обросшие, одичавшие, в бородах запутались паутина и хлебные крошки, детский суровый взгляд и сизые носы – чисто лешие.
«Мы жили душа в душу, и ссор не было никаких. Если кто-нибудь хотел пить портвейн, он вставал и говорил: «Ребята, я хочу пить портвейн». А все говорили: «Хорошо. Пей портвейн. Мы тоже будем с тобой пить портвейн» (В. Ерофеев).
Командировочные (творческие) у художников заканчивались быстро. А как иначе? Ведь сам восторженный Илья Ефимович Репин воскликнул: «Это же для пейзажиста земля обетованная! Это же сама Россия – вся душа ее, вся прелесть… Это как песня!» Тонкая душа русского художника просто не могла вынести таких красот: озеро Мстино, река Цна, деревеньки Котчище и Подол…. А главное – красот животноводческой фермы неподалёку, вернее – красот «животноводок». «На сухую» не могла.
Итак, командировочные закончились, бритва сгорела, муза исчезла вместе с последними тремя рублями…. Да ладно! Кормят бесплатно, грибов, ягод в лесу вдоволь, а в четверг новый заезд, разжиться чуток деньгами можно будет. «Николай Петрович! Займите красненькую, до Москвы!».
«Почту за честь, Василий Андреевич!». А муза… куда же она денется, коли творец при деньгах! Вернётся, стерва!
Те, кто помладше, пытаются делать какие-то зарисовки. Слабаки! Настоящий художник обладает фотографической памятью, и расположение тех семнадцати кувшинок в заводи запомнить, как нечего делать. Тем более, они есть на открытке, что продаётся на вокзале, да только «зараза» в наборе, отдельно не купишь.
Двенадцатичасовой автобус. Труженик ЛиАЗ натужно тащит в горку тела «творцов прекрасного». Пока ещё только тела, ибо душа их оказалась гораздо проворнее телес. Она уже на железном крылечке трёхэтажки, которая у вокзала и известна всему Вышневолоцкому району, ибо славилась она разливным портвейном. Называли её в народе «На точке».
Но «чернила» наливают с двух, так что пока – на вокзал! Он построен аж в 1902 году. Кстати, это единственный вокзал на дороге от Москвы до Санкт Петербурга, который строился по индивидуальному проекту.
Долгожданная прохлада, скрип деревянных ступеней и вечный фикус рядом с табличкой «Соблюдайте чистоту». Что вы! Не поднимется рука сорить здесь. Бьёт фонтанчик питьевой воды, и не жестяной, не фарфоровый даже, а настоящий – медный. Кто только не утолял из него жажду по пути из Петербурга в Москву, да из Москвы в Ленинград.
А вот и цель – киоск «Союзпечать».
– Почём открытки?
– Рубь двадцать.
Дорого, конечно, безумно, но на что не пойдёшь, ради искусства.
– Будьте добры!
Всё, открытки в кармане.
Теперь долгими осенними вечерами под запахи кухни, где жена готовит борщ или крутит котлеты, под шмыгание сына Петьки, притулившегося с геометрией на тахте, под ксилофон капель по карнизу, будет писать он отчёт о творческой командировке. Да настолько правдиво, что звание живого «классика реализма» ему гарантировано.
Ну, а теперь обратно на «точку». Гранёный стакан с «жушкой» примет он всей рукой, но у крылечка, на солнышке, будет пить его, изящно держа уже двумя пальцами и игриво оттопырив мизинец. И, благосклонно приняв у механизатора Ивана Саватеевича сигаретку «Дымок», будет проникновенно рассказывать, о том, что… де Архип совсем «исписался» и в поисках вдохновения отплыл с учениками на необитаемый остров.
Неважно, что Куинджи сейчас икает на том свете, неважно, что не за вдохновением отплыл он, а отметить юбилей, неважно, что «необитаем» островок десять на пятнадцать рядом с Академичкой и даже неважно то, что Саватеич понятия не имеет, кто таков этот Куинджи. Солнце светит, до автобуса ещё два часа, а по приезду в «Чепке» уже будут продавать….
Не знаете, что такое «Чепок»? Ладно, расскажу.
Недалеко от Академички, у изгиба дороги, притулился маленький сарайчик о двух окнах. Сельпо. Единственный магазин на четыре километра в одну сторону и на семь в другую. Да! Забыл! Ещё один есть! Совсем рядом! В Желнихе. Одно плохо в нём – на другом берегу он.
Поэтому у художников путь был один – в ближайшее сельпо. Ходил туда и Николай Александрович Сысоев – заслуженный художник РСФСР. И до «Ленина с Крупской» ходил, и после «Ленина на субботнике» ходил, и даже при «Всегда в работе» ходил.
И вот приходил Николай Александрович в сей супермаркет и грозно спрашивал от порога: «Водка есть?». «Нет», – пугаясь, отвечали ему. Сысоев возносил к притолоке глаза и произносил «ЧэПэ». И произносил это настолько неподражаемо, что, казалось, эхом под низким потолком отзывается: «Воистину ЧэПэ». А идя обратно, обращался к каждому встречному: «Представляете, любезный. Водки-то в сельпо нет. ЧэПэ!».
Так и прижилось… «Чепок». Кстати, по сей день так остановку называют, сам слышал.
Вы выходите у «Чепка»?
AIEKSANDR
Вокзал
http://www.chitalnya.ru/work/1403956/
В детстве я приходил на вокзал. Мне нравилось встречать и провожать поезда. Я любил смотреть, как приближаются и гудят, приветствуя друг друга, встречные поезда – пассажирские и товарные, гружённые и порожняки; последние безошибочно узнавались мною по какому-то балаганно-весёлому тарахтению колёс.
Мне было интересно наблюдать, как люди едут к нам на отдых. Как только диспетчер по «громкой» объявит о прибытии поезда, едва только поезд покажется вдали, едва гуднёт и начнёт сбавлять ход, а на перроне все люди уже приготовились и с нетерпением ждут, когда поезд остановится, и проводники вагонов откроют двери…
Железнодорожный вокзал казался мне каким-то таинственным и неизведанным. В нём было что-то притягивающее: пирожки с повидлом по пять копеек, мороженое в бумажных стаканчиках и эскимо на палочке, пельмени и чебуреки. Слава о наших чебуреках прокатилась по всему СССР. И вдруг в один прекрасный день всего этого не стало. Утеряна почему-то былая слава мастеров чебуречных дел, а жаль.
За годы своей жизни я бывал во многих городах, но там я ощущал себя лишним, впадал в «стресс» от их шума, и оживал только по приезду в свой тихий степной городок. До сих пор люблю возвращаться в свой город из различных поездок. И непонятно откуда, но вокзал знает, что ты уже спешишь к нему, и встречает тебя… Вокзал знает, что вот-вот ты будешь дома.
Я люблю этот вокзал с детства. Вокзал живёт своей медленной жизнью. На вокзале всё не так, как в привычной окружающей меня среде. Здесь очень много людей, уставших и мечтающих о пункте прибытия…
Вокзал! Ты словно далёкая незабываемая музыка, что с годами не замирает, звучит во мне. Порой мне кажется: не будет той музыки, не будет и света. Не будет и нашего небольшого городка, где в летний зной сладко пахнет акацией, а с высоких тополей, словно снег, слетает пух. В снегопад или стужу я всё равно прихожу сюда. Вокзал – это место встреч и расставаний.
Вот и теперь, будучи уже взрослым человеком (а живу я рядом с вокзалом), когда мне становится особенно тоскливо и одиноко, я вновь иду на вокзал. Иду к своему детству. И пусть совсем другая жизнь теперь, не такая, как раньше. Суть не в этом. Ведь вокзал остался таким же, как в годы моего детства. По-прежнему идут поезда и тепловозными гудками аукается ночь. И при солнечном и лунном свете вокзал всегда по-своему красив. Я вглядываюсь в лица людей. В их улыбках, движениях, взглядах живёт то же светлое и томительное чувство ожидания. И я думаю: как прекрасен этот мир жизни. Как умеет он одарить этими маленькими сюрпризами, этими неожиданными радостями, которые, множась, сливаются в нечто щедрое, раздольное, ни с чем не сравнимое. И вновь, как в детстве, замирает сердце, и далёкая, незабываемая музыка пробуждается и звучит во мне. И я снова счастлив той светлой беспричинной радостью, что так часто охватывала меня в детстве.
Юлия Бузакина
Кошка на окошке
http://www.chitalnya.ru/work/1397192/
Она была совсем маленькая. Настолько, что свободно умещалась на ладони. Крохотная серая кошечка с белой грудкой и в белоснежных носочках на дымчато-серых лапках. И кому пришло в голову выбросить ее на улицу в канун старого нового года?
Я в то время мечтала завести породистого роскошного питомца, этакого кота-мачо, и даже придумала имя – Филипп. Муж был категорически против еще одного существа мужского пола в доме, но я твердо стояла на своем. Кота обещали отдать через пару недель, а пока мы с маленькой трёхлетней Марией весело топали по размокшему снегу и тащили домой картошку с мукой. Вечером планировали делать вареники с сюрпризами.
Она робко жалась к уличным прилавкам, неловко поджимая замерзшие лапки, и молчала. Видимо, до сих пор не осознавая своим маленьким умишкой, на что ее обрекли нерадивые хозяева.
– Котенок? На улице в такой холод? – вытаращила глаза я на это замерзающее чудо и поволокла Марию дальше, в магазин «Магнит».
– Мама, тот котенок похож на кота из мультика «Том и Джерри»! – семеня своими ножками следом за мной, изрекла дочка.
– Да, что-то в нем такое есть… – Устремилась я в открывшуюся дверь магазина.
Скупив дюжину нужных и не очень продуктов, мы вышли обратно, оказавшись во власти холодной слякоти подмерзшего снега.
Я снова заметила несчастного котенка, который так и сидел в холодном мокром снегу. Надрывно вздохнув, начала рыться в сумках. Мария, как маленький индеец, весело прыгала вокруг до верха заполненных пакетов.
– И кто же его выбросил? – брезгливо морщась, достала я сосиску из целлофанового пакета.
– С обеда здесь сидит. Чистенький, еще перемазаться не успел. – Ответила мне продавщица из уличного прилавка.
Я протянула котенку кусочек сосиски. И вдруг заметила, что со всех концов рынка в нашу сторону несутся матёрые коты. В считанные секунды сосиска исчезла.
От неожиданного нахальства обитателей местной помойки я только успела открыть рот.
– Не выживет. – Вынесла приговор котенку продавщица. – С такой врожденной стеснительностью погибнет от голода.
– И что же с тобой делать? – Чувствуя, как предательски дрогнуло сердце, взяла я котенка на руки. Придирчиво осмотрела. Блох и видимых повреждений на коже не обнаружилось. Пол – женский. «Кто бы сомневался?» – фыркая с презрением, попыталась поставить котенка обратно на снег я.
А малышка, почувствовав человеческое тепло, маленькими коготками вцепилась в мое зимнее пальто и уже забиралась на плечо. Устроившись там, начала звонко мурлыкать.
– Мама, мама, понесли ее домой! – радостно прыгала вокруг меня дочка.
– Но что мы скажем папе? – ужаснулась я.
А кошечка так ловко устроилась на плече, будто это и есть ее место! И я решилась взять ее с собой. Нам даже не пришлось ее нести. Она так и ехала на мне, пока я тащила тяжелые пакеты с продуктами на пятый этаж.
Дома мы с Марией искупали нового питомца в ванной и замотали в пушистое полотенце.
Вечером с работы вернулся муж. Увидел принесенное в канун старого нового года чудо, и почему-то обрадовался.
– Это же маленькая девочка! – взял он котенка, и тот легко уместился на его ладони.
– Ее зовут Роза! – тут же выпалила дочка, и даже встала на цыпочки, чтобы рассмотреть нового питомца на папиной руке.
А позже, когда мы ели вареники с сюрпризами, кошечка крепко спала под новогодней елкой. Так она и осталась. Вечный символ нашей семьи – кошка на окошке, воплощение гармонии и покоя.
Бронислава Фурманова
Запах детства Отрывок из повести «Кружева Памяти»
http://www.chitalnya.ru/work/1392547/
Вот Саша, девочка лет шести, мчится по длинному коридору коммунальной квартиры, наполненному вкусными предновогодними запахами. Ловко лавируя между соседями, снующими между большой общей кухней и своими комнатами, она помогает маме что-то приносить и уносить из крохотной отдельной кухоньки в другом конце коридора. Коммуналка гудит, как улей. Все оживлены, идут последние приготовления, скоро раздастся бой курантов и звон бокалов! Новый Год приближается!
С каким нетерпением она этого ждала! Как усердно готовилась! Как прилежно помогала маме. Намазанные мастикой и отполированные до блеска полы были её гордостью и мучением одновременно, потому что с недавних пор это вошло в её обязанности, которые были распределены между детьми.
Перед праздником мама, после массы домашних дел, отправив детей в постель, всю ночь пекла. Засыпая, Саша вдыхала запах сдобы с изюмом, ватрушек, рулета с маком, и ей снилось, что на большом блюде лежит целая гора этих вкусностей, и она может их есть, сколько душе угодно.
Красавица сосна, поблескивая в полумраке своим нарядом и звеня игрушками от малейшего колебания воздуха, казалась ей волшебницей. Мама всегда привозила из другого города пахучую большую сосну, она стояла дольше ёлки. Каким удовольствием было её наряжать! Игрушки были самодельные – пустышки-конфеты, конфетти, снег из ваты, снежинки из бумаги, но были и настоящие, а звезда на верхушке – необыкновенно красива! Когда ёлка-сосна была украшена, дети с гордостью показывали её соседям.
Она благоухала, и Саша, закрывая глаза, представляла себя в сосновом лесу.
Для неё Новый Год был волшебной сказкой. И не только потому, что зима была настоящей, с морозом и искрящимся на солнце снегом по колено. И не только из-за посещения новогодней ёлки и спектакля в театре, с неизменным подарком. А ещё потому, что Саша с сестрой и братом всегда находили под ёлкой три чудесных кулёчка от Деда Мороза.
В них не было ничего особенного: стандартный набор, но для неё это была мечта – ведь там лежало настоящее красивое целое красное яблоко, а не обрезанные куски, которые покупались в течение года, потому что были дешевле, апельсин и две мандаринки – их могли себе позволить только на Новый Год, и кожура их непременно сушилась и добавлялась в чай. Шоколад, конфеты, орехи – тоже редкость в доме. Когда они получали эти шуршащие пакетики, свой она держала в руках, как сокровище. Потом старалась растянуть долгожданное удовольствие на несколько дней, что давалось с трудом. Когда с конфетами было покончено, фантики аккуратно разглаживала, складывала в коробочку и хранила долго, периодически доставая и пытаясь различить оставшийся аромат.
Под ёлкой стоял довольно большой Дед Мороз из папье-маше, с мешком для подарков. На руке его был своего рода пятачок, который мама с папой использовали для волшебства. Саша крепко зажмуривала глаза, считала до трёх, а когда их открывала, на пятачке лежала мармеладка, которая отправлялась в рот. Фокус повторялся несколько раз, кружочки из желе меняли цвет и вкус, а она свято верила, что Дед Мороз достаёт их для неё из своего мешка. Но как-то раз, с подачи старшего брата, она закрыла глаза не плотно, и увидела, как мама достаёт мармеладки из своего кармана и кладёт на руку Деду Морозу. В тот раз вкус их был солоноватый, с примесью слёз от разочарования.
А затем было ещё несколько послепраздничных радостных дней, когда, раскрасневшись на морозе после катания на санках, Саша прибегала домой и под сосновый аромат уплетала полученные от мамы остатки сдобы и сладостей…
Алексей Брайдербик
Старик
http://www.chitalnya.ru/work/1391075/
За моим домом есть палисадник – чистый, ухоженный, обустроенный красивыми разноцветными скамейками. Каждый день, ровно в одно и то же время, я встречал там старика – немного сгорбленного, морщинистого, с клюкой. Он всегда садился на лавку напротив пышного куста сирени, закрывал глаза и тяжело вздыхал.
Как-то раз я подошел к нему и заговорил.
Старик пожаловался мне, что, хотя у него двое детей – сын и дочь, после смерти жены его снедает одиночество. Он любил жену, и после ее смерти долгое время тосковал, только дети наполняли его жизнь смыслом. Однако они давно выросли и переехали в другой город – у каждого теперь была своя семья, свой круг интересов и забот. Я отчасти могу понять их, ведь когда ты поглощен повседневной рутиной, работой, домашними хлопотами, у тебя не получается уделять много времени и внимания окружающим. Я знаю, о чём говорю, так как и сам из-за того, что сильно занят на работе, почти не вижу родных и близких.
Я спросил старика, почему он сам не позвонит детям, если те не могут этого сделать? На это старик ответил, что часто звонил сыну и дочери, но либо попадал не ко времени, либо вовсе не заставал их на месте.
Старик поведал мне, как девятнадцатилетним юношей попал на фронт. Он прекрасно помнил, как стрелял во врагов, как помогал держать оборону города. Повсюду распускались огненные цветы взрывов. Некогда прекрасные улицы и проспекты уродовали осколки снарядов, бомб и гранат. Рушились и сгорали здания. Подбитые вражеские самолеты, объятые пламенем и густым черным дымом, словно раненые птицы, с воем пикировали вниз.
А однажды он совершил героический поступок – спас сослуживцев, вывел их одного за другим из захваченного неприятелем города. За это его позже представали к награде. Если бы ему тогда сказали, что на закате жизни он будет коротать дни в одиночестве, то он предпочел бы остаться на поле битвы, погибнув от пули, защищая страну. Но судьба распорядилась иначе.
На прошлой неделе я узнал, что старик умер. Незадолго до этого, может, за сутки или чуть больше, мне приснился странный сон. В нём был старик, он стоял рядом с лавкой, объятой огнем, и засохшим кустом сирени, с длинных скрюченных ветвей облетали листья. Старик улыбнулся мне – немного грустной, но дружеской улыбкой, а затем, став прозрачным, словно тень, исчез, а вместе с ним растворился в воздухе и палисадник. Я проснулся с мыслью о том, что это был вещий сон, и что старик так попрощался со мной. Я не ошибся.
Вчера, прогуливаясь по палисаднику, я обнаружил, что куст сирени, росший напротив лавки, на которой обычно сидел старик, зачах. Листья на его ветвях почернели, засохли и опали, словно со смертью старика из растения вдруг тоже ушла жизнь.
Мне кажется, что за кустом бесполезно ухаживать, поливать его, удобрять – его проще выкопать и посадить новый. Я, разумеется, не стану этого делать.
Студент
Собака
http://www.chitalnya.ru/work/1389293/
В порыве налетевшего ветра мне вдруг послышался скулеж и подвывание собаки. Не обратил на него особого внимания: – ну, мало ли. – и продолжил свой путь к гаражным боксам нашего предприятия. Новый порыв донес до моих ушей эти же звуки.
– Откуда-то из-за железной дороги, метрах в стапятидесяти – прикинул я про себя. – Пойти, глянуть, что ли? Неуверенно прошел в этом направлении метров двадцать-тридцать, внимательно прислушиваясь. Звуки больше не повторялись. – Да оно мне надо?! Чё это я!? Тут этих собак шляется – немеренно! – остановился я в раздумьях и некотором раздражении на самого себя.
– Вроде тихо? Но только было собрался вернуться, как сильное дуновение ветра опять принесло собачий вой. Это был даже не вой, а какой-то долгий протяжный плач, крик о помощи, полный такой тоски и безысходности, что ноги сами понесли меня туда, почти бегом.
За железнодорожной насыпью полигон бетонных отходов – обломки бордюров, каких-то плит, разнообразный металлолом, в общем, – свалка. Чуть левее, корытом, нижняя по горизонтали половина железнодорожной цистерны, с вылившейся, по-видимому, из неё, через порванный до земли торец, огромной почти круглой черной лужей. – Битум – не битум, мазут – не мазут? Звуков присутствия собаки не слышно. Обошел бетонные завалы, металлолом, внимательно вглядываясь в зияющие нороподобные пустоты и ниши. – Может, придавило, зажало где? Тишина. – Наверное, конец собаке пришел! – проскакивает мысль. – Но надо хотя бы найти, удостовериться!
Обшарил всё! Пусто! Ну, не почудилось же мне?! Не зря же я сюда несся! Взглядом обшариваю территорию свалки: где же она может быть?! И тут глаза натыкаются на что-то слабо шевелящееся среди прочего мусора почти на середине черной и отчетливо воняющей на жаре нефтепродуктами луже. Или показалось? Обхожу лужу по кругу….
… – Твою мать!!! Ну почему – мне?!.. Новые кроссовки, новые джинсы! Вчера только купил!!! Господи, ну, почему – я!? Почему – мне?! А?… Завалившись набок и вклеившись в черную блестящую поверхность, лежит здоровенная собака, смахивающая мордой и размерами на черного терьера. Относительно свободными остаются только голова и левая передняя лапа, да хвост еще слегка колышется над черной массой лужи. Густая шерсть рыже-коричневого окраса. Увидев меня, она заскулила-заплакала, жалуясь, быстро-быстро задышала, вывалив яркий розовый язык, роняющий капли слюны. Блестящий коричневый глаз, заполненный влагой, скосившись на меня, отчаянно умоляет о спасении.
– Дура! Ну, кой чёрт тебя туда понёс?! А?! – риторически вопрошаю жертву человеческого прогресса и раздолбайства. Глазами вновь обшариваю окрестности. Надо мостить гать! Так – не подберусь! Ступаю на край лужи, мои белые новые кроссовки начинают уверенно погружаться в жижу. Жара! Растаяло напрочь это месиво! Больше похоже на мазут с примесью битума – сопли за кроссовками не тянутся. Собака, при виде моей попытки подойти, яростно задергалась, подвывая и заметно погружаясь.
– Лежать!!! – рявкаю на неё. – Лежать, дура! Тихо! Не шевелись! Как будто поняв, собака затихла, поскуливая слегка.
– Щас, щас! Будем спасать! – сказал я, наверное, больше себе, чем ей.
Минут сорок таскал бетонные обломки, пытаясь вымостить гать. С краю ещё ничего, а дальше куски просто исчезали в жиже, оставляя после себя затягивающиеся воронки. Собака пытается крутить головой, отслеживая мои передвижения, и начинает громко подвывать, как только я пропадаю из её поля зрения. – Да здесь я, здесь! – громко подбадриваю её каждый раз. – Здесь! Не ушел! И она опять замолкает.
Обливаясь потом, притащил рештак от конвейера, похожий на маленькое невысокое корыто, метра три в длину. Поставил на «попа» и уронил его плашмя на утонувшие камни. До собаки – еще метра три. Найдя толстый арматурный прут, загнул один конец крюком, засунув под бетонный навал. Нормально! По длине в самый раз.
Прошел по рештаку на самый край и завел крюк за спину собаки, медленно погрузив его в плотную и вязкую массу. Тяну, тяну. Рештак под моим весом постепенно погружается в зловонную лужу. Так, кроссовкам кранты! Скоро и джинсы – туда же! – мельком отмечаю я исчезающие под густой чернотой шнурки.
Вязкая лужа упорно сопротивляется, не желая расставаться с жертвой. Собака всё ближе, ближе. Главное, – руками её ухватить! Ну, вот она! Бросаю арматуру и ухватываю псину руками за загривок. Пальцы скользят, соскакивают. Стараюсь захватить побольше. Собака крутит головой.
– Какие здоровенные клыки! – думаю с опаской. – Не цапнет ли! Тащу её на рештак себе под ноги, заведя руки со спины, сзади передних лап, ухватив под грудь. Ага! Футболку можно выбрасывать! Ну, и тяжелая же псина! Передние лапы свободны. Упершись ими в край рештака, собака дергается вперед и, дрожа от напряжения, вплотную прижимается к моим ногам. Её прямо колотит! Мда… С джинсами тоже можно попрощаться…
Осталась задница с ногами. Перехватываю за шкуру и тяну изо всех сил. Тяпнет, так, тяпнет! Есть! И собака в два прыжка, чуть не столкнув меня с рештака, проскакивает мимо, на землю, и начинает валяться в пыли. Теперь, видно – кобель! Здоровенный! Метр в холке, если не больше. Ох, и здоровенный же пёс!
Охренеть! «… Бегемота… – из болота»! Лучше бы – из болота, чем из этого дерьма! Выпрямляюсь, с облегчением выгнувшись назад и хрустя поясницей. По лицу катится пот, заставляя щуриться и моргать. Жара. Машу головой, стряхивая капли. Вытереть то нечем. Руки чуть ли не по плечи черные! Так, теперь – отмываться и чиститься… Выхожу из лужи. Собака, подвывая и поскуливая, будто разговаривая, бросается ко мне….
Видели бы вы, что этот огромный кобель вытворял! Он визжал и выплясывал вокруг меня, как маленький щенок! Носился кругами! Подходил, пританцовывая, боком, виляя, не то, что хвостом, а – всей задницей, чуть не складываясь пополам! Он щерил в непрестанной улыбке все свои огромные белоснежные зубья, норовя встать на задние лапы и обнять меня! Он – пел и говорил что-то на своем языке! Он снова жил! И я улыбался и смеялся вместе с ним, уворачиваясь от его собачьих объятий и длинного влажного языка, которым он пытался дотянуться до моего лица.
В его глазах горела бесконечная любовь и благодарность. Искренность чувств бушующей псины просто подкупала! Хрен с ней, с одеждой! Пошли чиститься! – сказал я ему. И мы – пошли. Солярка, ножницы, вода, мыло….
…Пришла пора расставаться. – Ну, давай! Иди! – я махнул рукой в сторону ворот. Пес всё время неотрывно смотрел на меня, размахивая и размахивая хвостом. – Давай, давай! – повторил я. Он побежал, оглядываясь. Вернулся. Долго смотрел мне в лицо. Опять побежал. Снова вернулся.
Подошел. Облизал мою протянутую к нему руку. Я потрепал его по загривку и подтолкнул в направлении ворот: – Иди, иди. Ты – вольная птица. Он опять лизнул руку.
Я присел и заглянул ему в глаза: – Иди, мужик. Прощай. Думай башкой в следующий раз! – Я толкнул его ладонью в лобастую голову. Пес как-то странно вздохнул и пошел, всё оглядываясь, к воротам. Там остановился, еще раз взглянул на меня и исчез среди густых кустов и деревьев. – Прощай, псина!
– Да-а…. Собаки – где-то – люди! И всё чаще – даже лучше….
Елена Чистякова-Шматко
Сказы деде Савватея. От души, по суседски
http://www.chitalnya.ru/work/1388045/
– Здравствуйте, дедусь! – услышал Савватей приветствие, выйдя из дверей больницы. Обернувшись, увидел знакомую девушку, продавщицу из магазина, Ларису. Она пыталась улыбнуться старику, любезно покачивая головой, однако прижимала платочек к щеке.
– Ты чего тут, Ларисонька, аль прихворнула? – поинтересовался Савватей, приятно удивлённый вниманием девушки; могла ведь и молчком пройти мимо, – я-то вот укол получил и вполне довольный этим.
– Да вот, – призналась откровенно Лариса, когда уселись они на скамейку под массивным, старым вязом, – бес, как говорится, попутал. Вчера нарвала у соседей, через забор, миску абрикосов, у нас только кислая жердель, а это – чудо, вкусная! Не удержалась, соблазнилась! Съела, потом стала разгрызать косточку и отломился кусок зуба. Ночью разболелся, щека припухла, пришлось идти к врачу, мышьяк положил. Так оно и бывает, когда без спросу-то, дурёха я, – призналась честно Лариса.
– Помню, после революции, году в двадцатом, по базару китайцы ходили и всё выкрикивали, – задумчиво, как бы припоминая, проговорил дед Савватей: «Зуба боля? Зуба леча!», а в руках интересные такие бамбуковые палочки разной толщины. Желающих полечиться много, денег-то на врача взять неоткуда, дорогие они были, а боль есть боль. Вот сажал
китаец больного прямо на ящике в уголке, где-нибудь у здания, заставлял открыть рот, ковырял в разрушенном зубе палочкой и показывал потом несчастному:
– Вота твоя боля. А там, на кончике палочки, маленький беленький червячок!
И главное, зуб потом уж не болел.
– Да как же это? – удивлённо вытаращила глаза Лариса, – не верится мне.
– Только палочкой, за несколько минут, платили за это копейки, сам пользовался, верно говорю, – убедительно произнёс дед.
– Ну, объясните мне, как же так? Я теперь всю голову изломаю в догадках, – умоляла Лариса.
– Думаю, что на конце палочки был опиум. Китаец им обезболит и удаляет нерв, а так-то точно не знаю, они строго тайну блюли, свой секрет лечения.
– А-а-а! Может быть! – приняла его объяснение девушка.
– Хочешь, историю расскажу, подобную твоей, – предложил Савватей, – тоже Бог шельму метил!
– Да с удовольствием, дедусь, – обрадовалась Лариса, – я обожаю слушать ваши сказы.
– Ну, тогда вникай!
Жили по соседству, в маленьких вросших в землю домишках, две старушки Марфа Егоровна да Настасья Поликарповна. Жили вроде неплохо, во всяком случае, не ссорились.
Марфа Егоровна часто в город ездила, внуков проведать, летом у себя их принимала. Правда, в последние годы всё в лагерь пионерский их отправляли родители, да и там их бабушка посещала, неугомонная.
Настасья Поликарповна одиноко жила, родные были, да где-то далеко, в Сибири. Летом до полудня стояла на местном рыночке, продавая огородину поштучно, ягоды стаканом и баночкой, да ранние яблочки – кучками.
Домишки обеих старух утопали в зелени вишенников, яблоневых и грушевых деревьев, прятались за густыми малинниками и кустами ягодными. Вроде всё необходимое было у каждой. Ан, нет!
Очень уж любила Настасья Поликарповна красную смородину. У неё самой кустики слабые, чахлые были и года уж три, как засохли. Она, распродав своё, неизменно покупала стаканчик ягод, полакомиться. Сядет, бывало, на крыльцо, вытянет за веточку из газетного кулёчка и губами по одной ягодке обрывает. Вкус кисло-сладкий, приятный. Да, не росла красная смородина у Настасьи Поликарповны, а вот у соседки её, как назло, два пышных куста белой и красной смородины и, главное, у самого забора, разделяющего их сады. Завидно было! Лето шло, ягода почти перезрела, а Марфе Егоровне и недосуг собрать или просто невдомёк, что скоро осыпятся они. А Настасья-то Поликарповна вся исстрадалась, наблюдая этакую бесхозяйственность. Вот и решилась однажды похитить чуток, ведь не убудет же?
Рано поутру, только занялся рассвет, надев на ночную рубаху юбку, прихватив низенькую скамеечку и бидончик, отправилась к соседкиному забору, тихо, крадучись. Да это и не забор вовсе, а ограда из ржавых, толстых прутьев. Присев близенько, чтобы легче просовывать руку, принялась старушка за куст с белыми, точнее, кремовыми ягодами. Где смогла достать – оборвала и переместилась к красной, поспешала.
– Неровён час застукають, увидють, тады греха не оберёсси, – приходила мысль.
Веточку за веточкой тянула через ограду до бидона, однако ж самые крупные, спелые, как водится, подальше всегда. Старушка просунула пухлую руку между прутьями, потянулась, напряглась, вот уж почти пальцами коснулась, вдруг раз! Рука, преодолев локтевой сустав, наконец проскользнула внутрь! Цап ягодки, а назад-то не получается вытащить руку! Застряла!
Уж она сопела, пыхтела, крутилась, изворачивалась – бесполезно! Даже слюной мазала, думала – проскользнёт рука, попусту всё!
– Ой! Сраму-та, сраму! Нешта сама не вызволюся? Кака бяда! – в ужасе горилась Настасья Поликарповна, обливаясь обильным потом.
Промучившись с полчаса, а то и больше, она притихла, лихорадочно размышляя, как теперь быть. Солнце уже взошло, скоро народ зашевелится, проснётся.
– А ежели Марфа выйдить, чаво тады? Ой, горя! – сникла несчастная пленница, – надоть ослобоняться как-нибудь!
Она, в ужасе от одной этой мысли, принялась нервно дёргать и крутить рукою, выворачивать её в немыслимые фигуры, да вдруг взвыла от боли, поняв, что так руку и сломать можно.
Изнемогая от бессилья и растерянности, прильнула головою бедная к забору, тихо, изредка всхлипывая.
А в это самое время, как на грех, вышла во двор по нужде хозяйка дома, прямо в ночной рубахе. А кого стесняться-то, вокруг безлюдно, спят соседи. Она потянулась, зевнула, перекрестив рот и побрела в угол двора, до нужника.
Настасья Поликарповна затаила дыхание. Вот уж и обратно возвращается, не спешит. Сорвала по пути сливку, об подол вытерла и в рот. Да вдруг скривилась вся, выплюнула, видать кислая, ещё не спелая ягода была. И тут, как раз, предательски скрипнула скамейка под грузным телом соседки. Марфа Егоровна резко обернулась и встретилась с испуганным взглядом Настасьи Поликарповны:
– Ой! Эта чаво жа ты тута прижукла, чаво забыла под моим забором? – гневно, видимо от неожиданности или с перепугу, спросила.
Настасья Поликарповна, потупив взгляд, молчала. Подойдя ближе, хозяйка ягод сама всё увидала, подивилась наглости такой и схватив за руку, чтобы не упустить, не сбежала как бы ненароком, принялась тянуть и без того застрявшую руку Настасьи Поликарповны на себя.
– Ой, не тяни ты! Больна, застряла я, аль не видишь? – завопила несчастная.
Убедившись, что это так, вырваться не удастся без посторонней помощи, Марфа Егоровна, погрозив кулаком соседке, скоренько скрылась в сенцах. Напялив кое-как платье, она выскочила на крыльцо и хриплым, со сна голосом завопила в тишине раннего утра, и голос её разнёсся как набат над селом.
– По-мо-ги-тя, вора спымала! Люди, люди, к мене бягитя! Воровку схватила!
Захлопали двери домов, народ чутко реагировал всегда на призыв. А вдруг пожар или беда другая какая стряслась, помощь нужна? Первыми примчались мальчишки, на ходу натягивая портки, потирая кулачками заспанные глаза – любопытно! За ними близко живущие соседи, потом дальние и в довершение – председатель сельсовета явился, в полном уже облачении, в пиджаке и с портфелем под мышкой, будто спать и не ложился вовсе. Должность обязывает быть начеку!
Растолкав зевак, председатель сельсовета подошёл ближе к месту события:
– Чаво жа эта а, Поликарповна? Воруишь значить, чужую собственность чрез дыру вытягваишь? – сурово поинтересовался он.
Прижавшись лбом к прутьям, по необходимости своего положения, виновница события молча растирала возле плеча затёкшую, зажатую руку.
– Так ба и тянула, каб не забор мой, – громко пояснила всем пострадавшая, – эта вам ни штафетник какой-та, эта проловока толстыя, дажа ни проловока, а прутья жалезныя спымали ворюгу этаю!
– Ой! Больна, силов нету! Подмагнитя, ослобонитя! – взвыла Настасья Поликарповна, обращаясь к народу, который молча, видимо спросонья, не в состоянии взять в толк, что к чему, – боюся руки лишуся, чувствав в ёй нету вовсе, вона синеть уж начала!
Она заплакала, запричитала.
Народ, будто проснувшись, враз загомонил, сочувствуя, понимая положение жертвы.
– Да чаво жа вы тянитя, допрос учиняитя, нешта не видитя бабке плохо, – раздалось из толпы, – нашли тожа воровку!
– Ягоды у всех дополна! Приходи к мене, тёть Насть, – прокричал мужик с соседней улицы, – собирай, не жалко!
– Тихо тама, гражда́не! Нихто тута об этим не говорить, об самоуправстви речь идёть, понятна ль вам? Другим штоба не повадна было́! – председатель сельсовета обвёл взглядом коршуна из-под насупленных бровей толпу.
– Сичас конюх лом принясёть, отожмём, – обнадёжил он народ и продолжил назидательно, – как жа табе угораздило-та? Завсегда ветки вишни, али там груши, аль яблоки свисають к суседям, тада чаво жа, можна и собрать, коль им не надоть, коль позволють. Полюбовна получаится. А тах-та, стыдоби́ща! Уж не молоденькия хулюганить-та!
– Рука на мою добро поднялася, обобрала одинокаю мене, – вскрикнула, ища поддержки у людей, Марфа Егоровна, – вот так суседка нашлася!
– Да коли табе надоть, тожа приходи да рви, чаво хошь. Вона рясная сморода чёрныя стоить, вся усыпана, бяри, ни скольки не жалко! – решилась защитить себя горемыка, – аль вишня, аль кружовник, краснай и зялёнай, бяри, коль надоть!
Лицо Марфы Егоровны враз изменилось, будто с него сползла пелена огорчения, в нём появилось любопытство и заинтересованность, даже расчёт:
– Так чаво жа, так у табе чёрная сморода имеется, да? А мене так надоть, так надоть! Дети дюжа любють пратёртаю с сахаром, а у мене жидкия кусты, слабыя, – и обращаясь уже к толпе, – слыхали, у ей сморода растёть, во дяла, а я-та ня знала. Ну, тады другая дело!
– Об чём разговор! Приходи, да хоть щас, набирай, ня жалка, – тут же сообразила, что дело может закончиться миром, воодушевилась Настасья Поликарповна.
Тут как раз конюх принёс железный лом, отжал прутья и освободил пленницу.
Народ стал вяло расходиться, зрелища не получилось. Ни крови, ни мордобоя, ни крепкой брехни! Ску-ко-та!
– Жаль, времю потратили на некчёмушнай разбор, – кто-то заметил в сердцах.
– Бабы они и есть ба-бы, – послышалось уже с улицы.
Глава сельсовета погрозил виновнице пальцем с чёрным, обломанным ногтём:
– Мотри у мене! Я табе! – и тоже удалился.
Цепляясь всё за те же прутья, с натугой поднялась Настасья Поликарповна со скамеечки и на непослушных, отсиженных ногах, прихватив бидончик до половины наполненный ненавистной теперь ягодой, постанывая и прихрамывая, направилась через сад к дому. Но не успела подойти к крыльцу, увидала, что там уже топчется соседка в платочке, фартуке и главное – с огромным, обливным ведром в руках.
– А я ряшила, чаво тянуть-та рязину, сразу и пойду набяру смороды-та! Покажь, куды итить!
Тяжело вздохнув, Настасья Поликарповна проводила соседку к двум большим, старинного сорта кустам смородины со сладкой, крупной ягодой, буквально усыпанным ею:
– Она ещё бачок трёхвядёрнай припёрла ба. Вот жа скряёдина [4 - Скряёдина – жадный человек (скряга)]! – подумала в сердцах.
Примерно часа через полтора, может, поболее, Марфа Егоровна, довольная и радостная, появилась у садовой калитки. Она буквально сгибалась под тяжестью огромного двенадцатилитрового ведра, с «горкой» наполненного ягодой. Кроме этого, на другой руке у неё висел объёмный узелок из головного платка, наполненный яблоками. На животе пупом поднимался фартук с насыпанными и туда яблоками. Его умудрялась Марфа Егоровна придерживать рукой за край. Будто понимала, по второму-то разу не пустят. Надобно сразу набирать.
– О, пусти козу такуя в огород! – поразилась хозяйка, – и пупок-та гляди, как ба не развязалси.
– Я гляжу, у табе Белай Налив-та всё усыпал, а я так с дерева, покрепши штоба, сняла чуток, на повидлу сабе. Крапивы́-та у табе, крапивы́, вся прям, как есть, обстрекалася, в пупырах. Ты ба порубила яё штоля, – поучала Марфа Егоровна, потом, взглянув на соседку, добавила, – чаво-та ты квёлая кака-та, нечёсана, неприбратая, фефёла [5 - Фефёла – неухоженная женщина.], однем-та словом.
Настасья Поликарповна ни слова в ответ не произнесла, сил не было от пережитого.
– Давай так и будем кажную лето, от души, по-суседски, ходить в сад друг к дружке. Ты за красной смородой к мене, я тожа чаво надоть набяру у табе, согластная? – предложила, удаляясь с ношей, Марфа Егоровна.
– Да чаво-та разондравилась она мене, ягода ета, наелась, будя, – ответила Настасья Поликарповна.
– Ну мотри сама, я ж от души, по-суседски к табе, зла ня помню, – уже из-за кустов, почти от своего крыльца, прокричала Марфа Егоровна.
– Ага, точна! Хто ещё тута жертва, надоть разобраться, – подумала в сердцах Настасья Поликарповна, глядя на чисто обобранные кусты смородины, – от души, по-суседски обскубала. Ловка мой промах сабе в пользу провярнула, а сама-та тишком-мышком нагружённая скрылась у сабе в дому, никто и не видал, главно мене ославила на всю село, от души, по-суседски! И подялом! Сабе вышло дороже!
Алексей Мухин
Поцелуй ангела, или семь раз счастья
http://www.chitalnya.ru/work/1387231/
Это было очень давно, я бегал тогда в коротких штанишках, как и все мальчишки, носил в руках игрушечную машинку с отдавленным боком и все время приставал то к папе, то к маме, задавая им глупые вопросы. Ну и терпение было у моих родителей – на все это отвечать! Я симпатичный был парнишка, и меня все постоянно тискали: тети, дяди, бабушки, дедушки… я с рук-то толком никогда и не слазил.
– Ах, какой он умный! Видно, профессор будет, – говорили родственники, приглаживая мои белокурые волосы.
– Да, профессор, – снимал папа с себя очки. – Столько вопросов задает.
Мама смеялась всегда. Я любил своих родителей, маму в особенности, она была красивая, высокая, стройная, каштановые волосы ложились на плечи, а какая у неё была улыбка! Папе все почему-то не давали покоя ее джинсовые шорты, очень короткие… Я не понимал тогда, а она возьмет меня на руки, улыбнется, и я таял… «Мама самая красивая и самая любимая!» – сразу лез к ней целоваться. Они с отцом были прекрасная пара, как друг для друга и созданные. И вот как-то я подошел к отцу и задал очередной очень умный вопрос:
– Па…
– Да, сынуль, – отец тут же закрыл газету и посадил меня на колени.
Мне повезло с папой, он был очень внимателен ко мне, когда подходил я – других дел у него не существовало, не у всех ребят было так.
– Па, а как я родился?
– Ууу, сынок, папе пришлось постараться, – мечтательно и немного грустно произнес папа. – Мама, конечно, выдавала. Ну, слушай… У мамы был тогда другой дядя, хороший парень, но не её…
– А как это, па? – спросил я.
– Ну, смотри, тебе нравится машинка Славки, твоего друга?
– Она хорошая, но какая-то… – я задумался, как пояснить.
– Вот, – перебил папа. – А чужой дядя – это как машинка красивая, но какая-то не такая. Вот ты с ней и так возишься, и так, смотришь – все остальные возятся со своими машинками, а потом надоедает…
Я задумался, а потом кивнул и снова уставился на папу.
– Я поехал тогда отдыхать и встретил маму с её дядей, и она мне так понравилась, глаз отвести не мог. Мама красивая у нас…
– Моя мама самая красивая, – снова перебил я.
– Это правда. И мы стали общаться, а мама жила очень далеко…
– На Луне? – спросил я. – Ты просто говорил, что это очень далеко.
– На другом конце нашей страны. Я очень скучал по маме, писал ей письма, а потом мы целый год не разговаривали… а потом стали жить вместе, и появился ты.
– Ну, а как я появился, пап? – все не унимался я.
– Сына! – папа глубоко вздохнул.
– А?
– Ну как тебе объяснить? – отец надел очки и задумался не на шутку. – Ну, это было… ой как здорово, сына, это было… Мама, она такая.
Тут он расхохотался.
– Красивая, ты хотел сказать?
– О! Иди поприставай к маме, она вон уже сковородку котлет нажарила, как раз села отдохнуть. Ей сейчас скучно, – папа с этими словами вернулся к газете, а я вскочил с его колен и побежал к маме на кухню.
– Ма, а как я родился? – спросил я, только вбежав на кухню.
Мама сняла фартук, подошла ко мне, присела на корточки, обняла меня, посмотрела в глаза и тихо сказала:
– Мы были очень счастливы с папой, и появился ты.
Я задумался, а потом задумчиво выдал очередной умный вопрос:
– Всегда, когда тетя и дядя бывают счастливы, появляются дети?
– Да, сынуль, так всегда.
– А папа больше наговорил.
– Папа у тебя еще тот «говоряка», – улыбнулась мама и провела руками по моим белокурым кудрям.
А в это время на небесах два ангела, мужчина и женщина, расправив крылья, прилегли отдохнуть. Дул солнечный ветер, перьевые облака были красивы, как никогда. К славянским Богам приехали в гости греческие Боги, те в стороне пили кофе и о чем-то оживленно беседовали, а парочка влюбленных ангелов не могла друг на друга наглядеться.
– Посмотри, какой он у нас стал любознательный, – проговорила женщина-ангел, лежащая на облаке.
– Да. Наш малыш… – улыбнулся мужчина-ангел, с любовью наблюдая за всем происходящим на земле с их ребенком.
– Странно все устроено, – проговорил он. – Наши дети рождаются на земле у людей, это их технические родители, а потом мы встречаемся… – при этих словах она на него обернулась и пристально посмотрела в глаза.
– Когда у них начинается другая жизнь, – продолжил он.
– Хорошо, что ты не упомянул это слово. Он повел бровями.
– Ну, это правда. Её нет, несмотря на все домыслы. Заканчивается одна жизнь, начинается другая… у нас симпатичный мальчишка. На земле у него одни родители, здесь мы, настоящие… гм.
– А помнишь, как всё было? – спросила она.
– Помню. Мы стрелы амура пускали, ты была такая красивая в летнем платье, облако волос развивалось на ветру, Боги о чем-то судачили в стороне, а я… я не мог от тебя оторвать глаз, ты всё что-то говорила, говорила, а я стоял, раскрыв рот… Уже и прошел тот парень, в которого я должен был пустить стрелу амура… и тут я сразу понял что на земле стоит еще один такой же, как я, и смотрит на такую же, как ты!! А такой нигде не бывает, потому что ты такая одна!
– Спасибо тебе, мы вот уже 700 лет вместе, а ты по-прежнему говоришь мне такие слова… А потом был он… поцелуй, столь сладкий, столь нежный, такого тонкого прикосновения я не испытывала никогда. Нежность на губах, вкус мяты, зимней прохлады, от удовольствия у меня стали закрываться глаза, потом еще прикосновение, и еще, я задрожала вся! Так сладко! В тот момент мне казалось, что я гуляла в садах Венеры и ела яблоки в райском саду, за ним долгая дорога, мост у реки, цветет сирень, я видела поля из роз, одинокий скрипач играет на скрипке и пишет рассказы какой-то очень известный автор… и все это от твоего поцелуя! Потом ты дотронулся чуть сильней, и я почувствовала, как замирает моё дыхание, я почувствовала, что я живу, а очень скоро на земле будет еще и жить наш сын… я уснула.
– Любимая! – сказал ангел.
– Как-то у людей все не так, – после паузы добавила она. Он усмехнулся.
– Ну, почему, он оказался романтичным парнем. Когда я тебя целовал, они заперлись в греческом Акрополе, как он только нашел там уединенное место?! Непонятно!.. И занялись любовью.
– Надо нашему сыну как-нибудь присниться, – сказала она. – Что думаешь?
– Давай ему расскажем эту историю, пусть раньше времени узнает кто его настоящие родители, – он наклонился и своими губами нежно коснулся ее губ.
Со времени этой истории прошло 60 лет. У меня уже борода, а вместо штанишек – потертые «треники»… и я тоже, как папа, ношу очки. Я уже дед, и всегда, когда отвечал на подобные вопросы, помнил эту историю, а больше всего слова мамы:
– Мы с папой были очень счастливы, и появился ты… Когда я стал взрослее, отец научил меня одну главному правилу:
– Женщина должна быть счастлива и с тобой, и под тобой. Ты получишь гораздо больше, гораздо!
Тогда я не понимал весь смысл его слов, но потом… Я все делал так, как учил меня мой папа. А сейчас я зашел на кухню, и моя бабка, как когда-то моя мама, жарит котлеты.
– Ты чего, дед? – спросила она, уже немолодая женщина с проседью, но по-прежнему обаятельная, как в молодости.
Я улыбнулся.
– Нет-нет, я так, – ответил я и облокотился о дверной проем.
Мы не очень богато жили со своей бабкой, но сыты и довольны были всегда, нам весело как-то было, я просто жил с той, с которой и хотел прожить всю жизнь. А сейчас, глядя на нее и на своих 7 детей, я точно знаю, сколько раз моя бабка подо мной была счастлива!