Алексей Кибальник, Иван Соломоненко
Преступления против мира и безопасности человечества

Уважаемый читатель!

   Вы открыли книгу, входящую в серию работ, объединенных общим названием «Теория и практика уголовного права и уголовного процесса».
   Современный этап развития уголовного и уголовно-процессуального законодательства напрямую связан с происходящими в России экономическими и политическими преобразованиями, которые определили необходимость коренного реформирования правовой системы. Действуют новые Уголовный и Уголовно-исполнительный кодексы, с 1 июля 2002 г. вступил в силу Уголовно-процессуальный кодекс РФ.
   В этих законах отражена новая система приоритетов, ценностей и понятий, нуждающихся в осмыслении. Появившиеся в последнее время комментарии и учебники по данной тематике при всей их важности для учебного процесса достаточно поверхностны. Стремление познакомить читателя с более широким спектром проблем, с которыми сталкиваются как теоретики, так и практики, и породило замысел на более глубоком уровне осветить современное состояние отраслей криминального цикла. Этой цели и служит предлагаемая серия работ, посвященных актуальным проблемам уголовного права, уголовно-исполнительного права, криминологии, уголовного процесса и криминалистики.
   У истоков создания настоящей серии книг стояли преподаватели юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Впоследствии к ним присоединились ученые Санкт-Петербургского юридического института Генеральной прокуратуры Российской Федерации, Санкт-Петербургского университета МВД и других вузов России, а также ряд известных криминалистов, обладающих большим опытом научных исследований в области уголовного права, уголовно-исполнительного права, криминологии, уголовного процесса и криминалистики.
   В создании серии принимают участие и юристы, сочетающие работу в правоохранительных органах, других сферах юридической практики с научной деятельностью и обладающие не только богатым опытом применения законодательства, но и способностями к научной интерпретации результатов практической деятельности.
   С учетом указанных требований формировалась и редакционная коллегия, которая принимает решение о публикации.
   Предлагаемая серия основывается на действующем российском законодательстве о противодействии преступности и практике его применения с учетом текущих изменений и перспектив развития. В необходимых случаях авторы обращаются к опыту зарубежного законотворчества и практике борьбы с преступностью, с тем, чтобы представить отечественную систему в соотношении с иными правовыми системами и международным правом.
   Подтверждением тому служат вышедшие из печати работы Б. В. Волженкина, А. И. Бойцова, В. И. Михайлова, А. В. Федорова, Е. В. Топильской, М. Н. Становского, В. Б. Малинина, Д. В. Ривмана, В. С. Устинова, В. М. Волженкиной, Р. Д. Шарапова, М. Г. Миненка, С. Д. Шестаковой, И. Ю. Михалева, Г. В. Овчинниковой, О. Н. Коршуновой, С. Ф. Милюкова, A. Л. Протопопова, В. Г. Павлова, Ю. Е. Пудовочкина, В. П. Емельянова, B. П. Коняхина, Г. В. Назаренко, И. М. Тяжковой, А. А. Струковой, С. С. Тихоновой, А. В. Мадьяровой, М. Л. Прохоровой, Л. А. Андреевой, И. В. Александрова, Л. С. Аистовой, А. И. Бойко, Т. Б. Дмитриевой, Б. В. Шостаковича, А. И. Рарога, А. А. Сапожкова, Д. А. Корецкого, Л. М. Землянухина, Л. В. Головко, Л. Л. Кругликова, А. Д. Назарова, А. Е. Якубова, А. Н. Попова, С. В. Бородина, A. Г. Кибальника, Л. И. Романовой, А. И. Коробеева, Д. А. Шестакова, B. Д. Филимонова, И. А. Возгрина, А. А. Эксархопуло, В. В. Орехова и др., в которых анализируются современные проблемы борьбы с преступностью.
   Надеемся, что найдем в Вас взыскательного читателя, если Ваша принадлежность к юридико-образовательной или правоприменительной деятельности вызовет интерес к этой серии книг.

   Редакционная коллегия
   Ноябрь 2003 г.

Принятые сокращения

   Римский Статут — Римский Статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. // A/CONF.183/9. Russian.
   Устав Нюрнбергского трибунала — Устав Международного военного трибунала (Нюрнбергского) от 8 августа 1945 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. М., 1955. Вып. 11.
   Определение агрессии — Определение агрессии как международного преступления от 14 декабря 1974 г. // Официальные документы ООН. Т. 1. Нью-Йорк, 1975.
   Конвенция о геноциде — Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 г. // Ведомости Верховного Совета СССР. 1954. № 12. Ст. 244.
   Конвенция об апартеиде — Конвенция о пресечении преступления апартеида и наказании за него от 30 ноября 1973 г. // www.un.org/russian
   Конвенция о воздействии на природную среду — Конвенция о запрещении военного или любого иного враждебного использования средств воздействия на природную среду от 18 мая 1977 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 34. М., 1980.
   I Женевская конвенция — Женевская конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях от 12 августа 1949 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957.
   II Женевская конвенция — Женевская конвенция об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море от 12 августа 1949 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957.
   III Женевская конвенция — Женевская конвенция об обращении с военнопленными от 12 августа 1949 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957.
   IV Женевская конвенция — Женевская конвенция о защите гражданского населения во время войны от 12 августа 1949 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957.
   I Дополнительный Протокол — Дополнительный Протокол I от 8 июня 1977 г. к Женевским конвенциям 1949 г. // Документ ООН/А/32/114. Приложение I.
   II Дополнительный Протокол — Дополнительный Протокол II от 8 июня 1977 г. к Женевским конвенциям 1949 г. // Документ ООН/А/32/114. Приложение II.
   Конвенция о биологическом оружии — Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) оружия и токсинного оружия от 10 апреля 1972 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 31. М., 1977.
   Конвенция о химическом оружии — Конвенция о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о его уничтожении от 3 января 1993 г. // www.un.org/russian
   Конвенция об обычных видах оружия — Конвенция о запрещении или ограничении применения конкретных видов оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие, от 10 апреля 1981 г. // Ведомости Верховного Совета СССР. 1984. № 3. Ст. 50.
   Конвенция о защите культурных ценностей — Гаагская конвенция о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта от 14 мая 1954 г. // Ведомости Верховного Совета СССР. 1957. № 3. Ст. 54.
   Конвенция о наемничестве — Международная конвенция о борьбе с вербовкой, использованием, финансированием и обучением наемников от 4 декабря 1989 г. // A/RES/44/34.
   Конвенция о лицах, пользующихся международной защитой — Конвенция о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов, от 14 декабря 1973 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 33. М., 1979.
   Проект Международного кодекса — Проект Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества // Российская юстиция. 1995. № 12.

Предисловие

   Уголовный кодекс России 1996 г. впервые определил в качестве своей задачи обеспечение мира и безопасности человечества (ст. 2). Соответственно закрепление в гл. 34 УК РФ системы преступлений против мира и безопасности человечества стало одной из основных новелл отечественного уголовного законодательства.
   Формулирование составов этих преступлений произошло не на «пустом месте» – ему предшествовала более чем столетняя эволюция понимания необходимости юридической оценки самых страшных моментов человеческой истории. Этот процесс, начавшись с принятия Гаагских конвенций конца XIX – начала XX в., завершился тем, что к концу XX в. в международном уголовном праве были сформулированы составы преступлений против мира, человечности и военных преступлений. Признание приоритета международного права над правом внутригосударственным стало основой появления системы преступлений против мира и безопасности человечества в УК РФ.
   Необходимость этого диктуется, к сожалению, не только конституционным предписанием. Реальная жизнь свидетельствует о том, что до благополучия в деле охраны международного мира и безопасности человечества в целом еще очень и очень далеко. Последнее десятилетие ушедшего века и первые годы века начавшегося наглядно показали, на какие ужасающие действия способны люди во всем мире, а не только в бывшей Югославии, Руанде, Афганистане, США или у нас в Чечне. Развитие цивилизации и сопряженный с ним научно-технический прогресс имеют своим следствием появление новых угроз, ставящих в опасность само существование цивилизации. И одним из средств борьбы с этими угрозами должно стать эффективное уголовное преследование лиц, совершивших преступления против мира и безопасности человечества.
   Понятно, что национальный опыт правоприменения в этом плане невелик (например, к середине 2003 г. российскими судами было рассмотрено только одно дело о геноциде русского населения на территории Чечни во время ее «независимости» – хотя общеизвестные факты такого геноцида исчисляются десятками). По этой причине авторы не только оперировали «буквой» международных конвенций и соглашений, но также попытались выделить и систематизировать особенности квалификации преступлений против мира и безопасности человечества, отраженные в решениях послевоенных Международных трибуналов (в первую очередь, Нюрнбергского) и современных Международных трибуналов по Руанде и бывшей Югославии.
   При написании данного монографического исследования авторы обобщили материалы, содержащиеся в ранее опубликованных ими работах. [1 - В настоящей работе использованы материалы из следующих ранее опубликованных монографий авторов: Берко А. В., Кибальник А. Г. Применение запрещенных средств и методов ведения войны (2002); Вартанян В. М., Кибальник А. Г., Соломоненко И. Г. Уголовная ответственность за геноцид (2001); Кибальник А. Г. Современное международное уголовное право (2003); Кибальник А. Г. Преступление и ответственность в международном уголовном праве (2002); Кибальник А. Г. Введение в международное уголовное право (2001); Кибальник А. Г. Иммунитеты в уголовном праве (1999); Кибальник А. Г., Малахова О. В. Уголовная ответственность за агрессию (2003); Кибальник А. Г., Молибога О. Ю., Соломоненко И. Г. Уголовная ответственность за наемничество (2001); Кибальник А. Г., Соломоненко И. Г. Практический курс уголовного права России (2001); Кибальник А. Г., Соломоненко И. Г., Шибков О. Н. Принципы и нормы международного права как источники уголовного права (2000); Соломоненко И. Г. Исполнение приказа и его уголовно-правовое значение (2000).] Конечно, никто не ставил перед собой цели создать исчерпывающий труд, который ответил бы на все вопросы, связанные с квалификацией содеянного как того или иного преступления против мира и безопасности человечества, – этого в принципе сделать невозможно, так как эволюция права неразрывно связана с эволюцией всей человеческой цивилизации. Тем не менее надеемся, что представляемая книга вызовет благожелательный отзыв юридической общественности.
   Хотелось бы сказать слова особой признательности нашему научному руководителю – профессору Анатолию Валентиновичу Наумову – за помощь и поддержку авторов в их начинаниях.

   С уважением, авторы.

Глава I. Система преступлений против мира и безопасности человечества

§ 1. Международный мир и безопасность человечества как объекты уголовно-правовой охраны

   Появление в УК России самостоятельной главы о преступлениях против мира и безопасности человечества требует выработки обоснованного подхода к пониманию мира и безопасности человечества как объектов уголовно-правовой охраны на национальном уровне.
   Однако вначале обратимся к источникам. Так, в VI Принципе международного права, признанном Уставом Нюрнбергского трибунала, в качестве международно-правовых преступлений указаны следующие:
   а) Преступления против мира (планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений; участие в общем плане или заговоре, направленных к осуществлению любого из вышеупомянутых действий);
   б) Военные преступления (нарушение законов и обычаев войны и, в том числе, но не исключительно, убийства, дурное обращение или увод на рабский труд или для других целей гражданского населения оккупированной территории, убийства или дурное обращение с военнопленными или лицами, находящимися в море, убийства заложников или разграбление городов и деревень или разорение, не оправдываемое военной необходимостью);
   в) Преступления против человечности (убийства, истребление, порабощение, высылка и другие бесчеловечные акты, совершаемые в отношении гражданского населения, или преследование по политическим, расовым или религиозным мотивам, если такие действия совершаются или такие преследования имеют место при выполнении какого-либо военного преступления, или преступления против мира, или в связи с таковыми).
   Приведенный принцип международного права непосредственно зафиксирован в ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала. Таким образом, сразу после Второй мировой войны в международном праве преступления против мира и безопасности человечества стали рассматриваться в качестве «международных преступлений». В дальнейшем понимание термина «международные преступления» претерпело существенную эволюцию. Это обстоятельство обусловлено принятием большого количества конвенций, объявивших преступными деяния, традиционно считавшиеся «общеуголовными» преступлениями, наказуемыми только в соответствии с национальным правом (незаконный оборот наркотиков, фальшивомонетничество, «коррупция» и пр.).
   Кроме того, начиная со второй половины XX в. принимаются международные акты, в силу которых стали расцениваться в качестве «международных» преступлений деяния, опасность которых проявилась с началом эпохи глобализации. Причем эти международные нормы предписывали установить преступность таких деяний в национальном уголовном праве (в первую очередь, это касается преступлений террористической направленности: угона самолетов, захвата заложников, актов «бомбового» терроризма и др.).
   Тем не менее в новейших документах международного права продолжена традиция определения преступлений против мира и безопасности человечества, заложенная в решениях Нюрнбергского трибунала. Об этом свидетельствуют положения Римского Статута и Проекта Международного кодекса (в ст. 1 последнего читаем: «Преступления по международному праву, определяемые в настоящем Кодексе, являются преступлениями против мира и безопасности человечества»).
   В настоящее время в науке предложено немало классификаций международных преступлений. [2 - Подробный анализ этих классификаций см.: Цепелев В. Ф. Международное сотрудничество государств в борьбе с преступностью. М., 2001. С. 73–87.]
   Остановимся на наиболее распространенных.
   Так, И. И. Карпец считает, что существуют следующие группы преступлений международного характера: международные преступления (к которым относятся преступления против мира и безопасности человечества) и преступления международного характера. [3 - Международное уголовное право. 2-е изд. / Под ред. В. Н. Кудрявцева. М., 1999. С. 121–125.] Аналогичная классификация выдвинута и В. П. Пановым. [4 - Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997. С. 53, 67.]
   И. И. Лукашук и А. В. Наумов преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности объединили единым определением – «преступления по общему международному праву» (как они сформулированы в ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала), а остальные «международные» преступления обозначили как «конвенционные». [5 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 112.]
   В зарубежной доктрине также традиционным стало разделение международных преступлений на преступления против мира и безопасности человечества и «иные международные преступления» (other international crimes), при этом в первую группу включаются преступление геноцида, преступления против человечности, военные преступления и преступление агрессии. [6 - См., напр.: Kittichaisaree K. International Criminal Law. Oxford, 2001. P. 67, 85, 129, 206, 226.]
   Объединение в одну группу преступлений против мира, преступлений против безопасности человечества (человечности) и военных преступлений вполне обоснованно – ведь именно они являются «самыми серьезными преступлениями, вызывающими озабоченность всего международного сообщества» (ст. 5 Римского Статута).
   Международно-правовые акты обычно не раскрывают понимания «мира и безопасности человечества», констатируя, что преступления против этих интересов «относятся к самым тяжелым» (преамбула к Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 26 ноября 1968 г. [7 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1971. № 2. Ст. 18.]).
   Большинство отечественных авторов, характеризуя преступления против мира и безопасности человечества, ограничиваются простой констатацией того факта, что объектами этих деяний являются «общественные отношения» по обеспечению «всеобщего мира и всеобщей безопасности». [8 - См., напр.: Николаева Ю. В. Преступления против мира и безопасности человечества. М., 1999. С. 5.]
   Обратных примеров не так много. Так, Н. Ф. Кузнецова называет непосредственными объектами ряда преступлений против мира и безопасности человечества «основы мира, т. е. мирного взаимодействия государств при решении любых проблем, исключающего какое-либо насилие», «международные правоотношения в сфере соблюдения правил ведения войны или разрешения вооруженных конфликтов», «основы человечества и человечности, т. е. международного обеспечения безопасности национальных, этнических, расовых, религиозных групп». [9 - Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 353, 366, 383.]
   Г. В. Матусевич, справедливо говоря о том, что преступления против мира и безопасности человечества характеризуются исключительно высокой степенью общественной опасности, замечает: «Они способны причинить невосполнимый ущерб самим основам существования жизни на земле, так как объектом их посягательства являются не отдельные общественные отношения в той или иной сфере жизни и деятельности человека, общества, государства, а сама жизнь на земле, существование человечества или значительной его части». [10 - Уголовное право. Особенная часть. Т. 2 / Под ред. Л. Д. Гаухмана, С. В. Максимова. М., 1999. С. 485.]
   Как видно, определение объектов преступлений против мира и безопасности человечества в отечественной науке продолжает оставаться в русле «классического» определения объекта уголовно-правовой охраны как общественного отношения (отношений), защищаемых уголовным правом. Однако в настоящее время в российской доктрине уголовного права наметился своеобразный поворот в понимании объекта уголовно-правовой охраны, связанный с изменением концептуальных основ уголовного законодательства и его задач.
   Так, А. В. Наумов доказывает позицию, согласно которой теория объекта преступления исключительно как общественного отношения «не срабатывает» в целом ряде случаев. [11 - Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996. С. 147–149.] Таким образом, в уголовно-правовой теории наметился своеобразный поворот к пониманию объекта правовой охраны не только как общественного отношения в узком смысле этого слова, но и как реального блага, интереса.
   Такое понимание объекта преступления, на наш взгляд, в большей мере соответствует новой иерархии объектов уголовно-правовой охраны, переоценка которых произошла в УК РФ 1996 г. Как известно, буква Уголовного закона гласит, что под охрану взяты «права и свободы человека и гражданина… мир и безопасность человечества» (ч. 1 ст. 2 УК РФ) как самостоятельные ценности, без обязательной их реализации в общественных отношениях как таковых – т. е. в отношениях нескольких (минимум – двух) субъектов уголовного правоотношения.
   Разделяя данную позицию, отметим, что непосредственным объектом преступления должен считаться тот юридический интерес, которому изначально причиняется вред конкретным преступлением против мира и безопасности человечества либо создается угроза причинения такого вреда.

   Полагаем, что юридическое понимание «мира и безопасности человечества» можно определить, исходя из анализа противоположных состояний человеческого общества и предписаний национального законодательства России. Последнее тем более позволительно, что действующее международное право допускает возможность признания положений национального законодательства в качестве «применимого права» (п. «с» ч. 1 ст. 21 Римского Статута).
   Общеизвестно, что мир – это состояние, характеризующееся отсутствием войны. При этом неважно, объявлены военные действия de jure или нет: в соответствии с Определением агрессии, состояние международного мира имеет место при отсутствии военных действий de facto. Таким образом, состояние мира как охраняемое международным правом благо (интерес) представляет собой такое состояние, которое характеризуется отсутствием фактических военных действий между государствами (группами государств).
   Соответственно теоретико-юридическим основанием для выделения категории преступлений против мира среди преступлений против мира и безопасности человечества является то обстоятельство, что непосредственным объектом преступлений против мира признаются охраняемые общепризнанными принципами международного права и международным правом интересы соблюдения всеобщего мира и правил мирного урегулирования межгосударственных споров.
   Считаем, что в группу преступлений против международного мира необходимо включить деяния, посягающие на фактическое состояние мира, вне зависимости от того, нарушено оно или нет. Обычно в литературе говорится о том, что преступлениями против международного мира по УК РФ надо считать планирование, подготовку, развязывание или ведение агрессивной войны (ст. 353); публичные призывы к развязыванию агрессивной войны (ст. 354); нападение на лиц или учреждения, пользующиеся международной защитой (ст. 360).
   К данной группе преступлений необходимо также отнести разработку, производство, накопление, приобретение или сбыт оружия массового поражения (ст. 355 УК РФ), так как это деяние представляет собой потенциальную угрозу международному миру. Однозначно считать это преступление военным [12 - Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 361; Уголовное право России. Часть Особенная / Отв. ред. Л. Л. Кругликов. М., 1999. С. 772.] вряд ли обоснованно – ведь военное преступление (как преступление против мира и безопасности человечества) может совершаться только в ходе реально идущего (а не потенциального) вооруженного конфликта, тогда как незаконный оборот оружия массового поражения возможен и в мирное время.
   Юридическое содержание термина «безопасность» непосредственно определено в действующем федеральном законодательстве России. Так, ст. 1 Закона РФ «О безопасности» от 5 марта 1992 г. (в действующей редакции) [13 - Российская газета. 1992. 6 мая.] указывает, что «безопасность» – это «состояние защищенности жизненно важных интересов… от внутренних и внешних угроз».
   Прямое указание как международного законодательства, так и многих национальных уголовных законов (в том числе и УК РФ) на «безопасность человечества» заставляет под этим термином понимать состояние защищенности неопределенного круга лиц от любых угроз, посягающих на их жизненно важные интересы. Понятно, что перечень «жизненно важных интересов» человечества очень широк и вряд ли может быть сформулирован в законодательстве.
   Но, исходя из целостного понимания преступлений против мира и безопасности человечества, определенных в международном и национальном праве, видно, что эти «жизненно важные угрозы» ставят в опасность физическое существование человечества в целом. Так, например, применение оружия массового поражения угрожает существованию неопределенного круга лиц вне зависимости от каких-либо их характеристик.
   С другой стороны, безопасность человечества – это обеспечение жизнедеятельности той или иной демографической группы. Действительно, например, геноцид угрожает существованию расовой, национальной или религиозной группы людей.
   Следовательно, представляется возможным ограничить понимание «жизненно важных угроз» теми, которые угрожают существованию человечества вообще или какой-либо его демографической группы (расе, национальности и пр.).
   Таким образом, безопасность человечества как охраняемый уголовным правом интерес (объект) представляет собой состояние защищенности человечества в целом либо демографических групп от угроз их физическому существованию, исходящих от субъектов уголовного права.
   При этом надо подчеркнуть, что безопасность человечества вовсе не связана с наличием либо отсутствием юридического состояния войны или вооруженного конфликта. Действительно, например, акты геноцида в основном имели место в период войн – как мировых, так и локальных. Но история знает примеры осуществления геноцида той или иной демографической группы и в период мира, и даже – эти деяния осуществлялись правящими кругами по отношению к населению собственной страны (Кампучия, Руанда и пр.).
   Более того, в международном праве подчеркивается, что юридическая квалификация акта геноцида как преступления против безопасности человечества (человечности) никак не зависит от того, осуществлен ли он в мирное либо военное время, явился проявлением внешней или внутренней политики государства (ст. I Конвенции о геноциде).
   Аналогично обстоит дело с экоцидом, расцениваемым, с одной стороны, как военное преступление в случае применения практики экоцида в качестве метода ведения войны (ст. 8 Римского Статута). С другой стороны, уже в преамбуле Конвенции о воздействии на природную среду указано, что преступно не только военное, но и «любое иное враждебное использование таких средств могло бы иметь чрезвычайно пагубные последствия для благосостояния людей». Таким образом, преступление экоцида может быть совершено в мирное время (вне рамок какого-либо вооруженного конфликта) и поставить под угрозу физическое существование неопределенного круга лиц.
   Поэтому вполне допустим вывод о том, что преступления против безопасности человечества образуют самостоятельную группу преступлений против мира и безопасности человечества, к которой в уголовном законодательстве России следует отнести геноцид (ст. 357) и экоцид (ст. 358).

   «Военные преступления» являются еще одной родовой группой преступлений против мира и безопасности всего человечества («преступлений по общему международному праву»). Исходя из положений международного права (в частности, Женевских конвенций 1949 г., Дополнительных Протоколов к ним, ст. 5, 8, 17, 20 и 21 Римского Статута), все преступления, определенные в международном праве как «военные», объединены следующими юридическими критериями:
   1. Они посягают на установленный в международном гуманитарном праве порядок ведения вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера. Данный регламентированный порядок ведения военных действий в вооруженных конфликтах является составной частью интересов мира и безопасности человечества.
   2. Соответственно перечень военных преступлений как преступлений против мира и безопасности всего человечества установлен в актах международного уголовного права, – и именно в этом видится разграничение предметов международного гуманитарного и международного уголовного права.
   3. Общеуголовные деяния, совершаемые в рамках вооруженного конфликта и прямо указанные в актах международного права, приоритетно расцениваются как «военные преступления» в тех случаях, когда ответственность за их совершение вне вооруженного конфликта также установлена в международном праве. Говоря иными словами, причинение или угроза причинения вреда интересам безопасности человечества является основным признаком любого военного преступления по международному уголовному праву. При этом такое деяние должно иметь место во время вооруженного конфликта – т. е. либо при наличии фактического состояния войны между государствами, либо при внутригосударственном вооруженном конфликте. В противном случае деяния, содержащие признаки военных преступлений, должны быть квалифицированы как соответствующие преступления общеуголовного характера. Так, например, обстоит дело с пытками, «бесчеловечным обращением», захватом заложников, сексуальным насилием и пр.
   Например, в одном из решений Международного трибунала по Руанде отмечалось, что «индивиды всех рангов, вовлеченные в вооруженный конфликт как в качестве военного командования, так и не в этом качестве… могут подлежать ответственности за совершение военных преступлений только в том случае… когда установлена связь между ними и вооруженным конфликтом…». [14 - Prosecutor v. Kayishema and Ruzindana. Case № ICTR-95–1. 21 May 1999. § 175.]
   Следовательно, теоретико-юридическим основанием для выделения категории военных преступлений среди преступлений против мира и безопасности человечества является то обстоятельство, что основным непосредственным объектом военных преступлений признаются охраняемые общепризнанными принципами международного права и международным гуманитарным правом интересы соблюдения правил ведения вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера. [15 - См. также: Адельханян Р. А. Военные преступления в современном праве. М., 2003. С. 51–52.]
   В соответствии с предложенным определением основного объекта военных преступлений полагаем, что в УК РФ к ним следует отнести применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356) и наемничество (ст. 359).

   Выделение системы преступлений против мира и безопасности человечества основано на признании в качестве родового объекта этих преступлений интересов, а именно – обеспечения мира и безопасности всего человечества как такового. Мир и безопасность человечества являются одновременно и видовым объектом для отечественного уголовного права, так как гл. 34 и разд. XII УК РФ совпадают. [16 - Господствующей в современной науке считается позиция, согласно которой родовой и видовой объекты преступления представляют собой те группы (комплекс) общественных отношений и интересов, в соответствии с которыми проведено деление Особенной части Уголовного кодекса соответственно на разделы и главы (см., напр.: Наумов А. В. Указ соч. С. 152–153).]
   На основе приведенных рассуждений полагаем, что под интересами мира и безопасности человечества как родовым объектом национальной уголовно-правовой охраны надо понимать:
   – интересы обеспечения мирного сосуществования государств и мирного разрешения межгосударственных споров;
   – интересы обеспечения физического существования неопределенного круга лиц (человечества в целом либо демографических групп) от любых угроз, источником которых является человеческий фактор;
   – интересы соблюдения правил ведения вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера.
   Если в основу классификаций преступлений против мира и безопасности человечества можно положить основной непосредственный объект посягательства, то, в свою очередь, позволительно говорить о существовании следующих видовых групп данных преступлений в уголовном праве России:
   1) преступления против международного мира: планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны (ст. 353 УК РФ); публичные призывы к развязыванию агрессивной войны (ст. 354 УК РФ); разработка, производство, накопление, приобретение или сбыт оружия массового поражения (ст. 355 УК РФ); нападение на учреждения или лиц, пользующихся международной защитой (ст. 360 УК РФ);
   2) преступления против безопасности человечества (преступления против человечности): геноцид (ст. 357 УК РФ); экоцид (ст. 358 УК РФ);
   3) военные преступления: применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356 УК РФ); наемничество (ст. 359 УК РФ).

   О пределах квалификации. Полагаем, что совершение одним лицом (лицами) преступлений против международного мира, против человечности либо военного преступления всякий раз должно получать самостоятельную правовую оценку – т. е. данные деяния должны квалифицироваться по совокупности. Говоря иными словами, ни одно из указанных преступлений не может «поглощать» другое.
   Основанием для такого вывода является признание соответственно интересов обеспечения международного мира, безопасности человечества, а также соблюдения правил ведения войны и вооруженных конфликтов в качестве основных непосредственных объектов преступлений против мира и безопасности человечества.
   Подобная позиция разделяется ведущими западными авторами, хотя основание разграничения преступлений против мира и человечности между собой они видят в другом, а именно в «контексте совершения» данных преступлений.
   Так, по мнению М. Ш. Бассиони, термин «преступления против человечества» объединяет все зверства, совершенные в крупном масштабе. До некоторой степени преступления против человечности «смешиваются» с преступлениями против мира и военными преступлениями. Но преступления против человечности юридически отличны от военных преступлений: «они применяются не только в контексте “война”», «время войны и мира для совершения этих преступлений безразлично». [17 - Bassiouni M. Ch. Crimes Against Humanity in International Criminal Law. 2nd edition. New York, 1999. P. 23–25.]
   Данное положение находит свое прямое подтверждение в решениях и деятельности современных международных военных трибуналов ad hoc.
   Приведем пример из событий новейшего времени: так, обвинительное заключение в отношении бывшего президента Югославии содержит обвинения в преступлениях против человечности, а также отдельным пунктом – обвинение в агрессии и нарушении законов и обычаев войны. [18 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 29 июня 2001 г.]
   Таким образом, в деятельности Международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде формально разделяются понятия «преступление против международного мира», «преступление против безопасности человечества (человечности)» и «военное преступление», что нашло свое отражение в многочисленных судебных решениях.

§ 2. Роль международного права в формировании системы преступлений против мира и безопасности человечества в национальном уголовном праве

//-- 2.1. Международное уголовное право и преступления против мира и безопасности человечества по уголовному праву России --//
   Появление в уголовном законодательстве России главы о преступлениях против мира и безопасности человечества заставляет обратиться к источникам, где впервые была сформулирована преступность данных деяний. Несомненно, что первоисточниками стали нормы международного права, которые в настоящее время формируют самостоятельную отрасль – международное уголовное право.
   В большинстве работ авторы указывают на то, что нормы международного уголовного права регулируют сотрудничество государств и международных организаций в борьбе с преступностью либо с преступлениями, предусмотренными международными договорами. [19 - См., напр.: Панов В. П. Указ. соч. М., 1997. С. 15.]
   Действительно, в основополагающих документах международного права прямо говорится о необходимости «поддерживать международный мир и безопасность», для чего необходимо принимать эффективные коллективные меры для предотвращения либо устранения угрозы миру. Устав ООН от 26 июня 1945 г. прямо говорит о том, что данные цели осуществляются путем развития «международного сотрудничества в разрешении проблем экономического, социального и гуманитарного характера».
   При этом рост преступности является одной из главных социальных угроз современности – угрозой, с которой в современном мире вряд ли может справиться одно отдельно взятое государство, пусть даже и наиболее сильное. Глобализация угрозы международной преступности отмечается подавляющим числом авторов, также как и необходимость всемерного сотрудничества государств, как субъектов международного права, в борьбе с ней. [20 - См., напр.: Богатырев А. Г. Международное сотрудничество государств по борьбе с преступностью. М., 1989; Галенская Л. Н. 1) Международная борьба с преступностью. М., 1972; 2) Сотрудничество государств в борьбе с преступностью. Правовые проблемы. Л., 1978; Карпец И. И. Международная преступность. М., 1988; Панов В. П. Сотрудничество государств в борьбе с международными преступлениями. М., 1993; и др.]
   В международно-правовых актах указывается, что основной задачей международного уголовного права является недопущение совершений преступлений против мира и безопасности всего человечества. При этом предупреждение преступлений против мира и безопасности человечества должно расцениваться в контексте поддержания мирового правопорядка в целом.
   «Мировой правопорядок» – понятие глобальное. В него включаются и обеспечение мира и безопасности человечества в целом, и всемерная охрана прав и свобод личности, и экологическая безопасность и т. д. В принципе, мировой правопорядок – это совокупность всех интересов, взятых под защиту всеми отраслями права.
   С другой стороны, международное уголовное право преследует решение еще одной задачи – задачи всемерной репрессии лица, совершившего преступление. Действительно, без установления ответственности за совершение преступления само международное уголовное право потеряло бы всякий смысл. При этом большинство международных актов обязывают применять к лицу, виновному в совершении международных преступлений, самые «суровые», «эффективные» или «соответствующие» меры наказания.

   Цели международного уголовного права достигаются при его непосредственном или опосредованном применении.
   Непосредственное применение международного уголовного права означает, что соответствующая норма применяется национальным или международным судом самостоятельно, без каких-либо оговорок и ограничений.
   Особенностью международного уголовного права является сравнительно малая возможность применения его положений непосредственно. Это обусловлено тем, что подавляющее большинство международных документов уголовно-правового характера требуют установить преступность того или иного деяния в национальном законе.
   Подобная традиция была заложена в ст. V Конвенции о геноциде, предписывающей государствам-участникам для введения в силу ее положений «провести необходимое законодательство… в соответствии со своей конституционной процедурой». Такая формулировка впоследствии стала общепринятой – по своему существу, хотя и варьируясь от обязанности государств-участников просто «принять меры», необходимые для реализации положений той или иной конвенции, до прямого требования установить преступность и наказуемость деяния во внутригосударственном праве.
   Таким образом, сами международно-правовые акты говорят о том, что главным способом достижения задач поддержания мирового правопорядка является установление преступности деяний (в первую очередь, против мира и безопасности всего человечества) в национальном уголовном праве – т. е. приоритетным становится применение соответствующих норм национального уголовного закона с соблюдением требований международного уголовного права.
   Опосредованное применение норм международного уголовного права о преступлениях против мира и безопасности человечества характерно для большинства государств, в том числе и для России.
   В соответствии с ч. 2 ст. 1 УК РФ, «кодекс основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права».
   Исходя из буквального толкования данной нормы, в настоящее время большинство авторов считают международные договоры России источниками ее уголовного права, [21 - См., напр.: Коняхин В. П. Международный договор как источник российского уголовного права // Уголовное право в XXI веке. М., 2002. С. 152–159; Наумов А. О соотношении норм международного и уголовного права // Советская юстиция. 1993. № 19. С. 3–4; Трунцевский Ю. В. Нормы международного права как источник российского уголовного права. Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Рязань, 1995. С. 7–8; Шибков О. Н. Принципы и нормы международного права как источники уголовного права. Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Ставрополь, 2000. С. 9–11; и др. – По мнению авторитетных исследователей, признание за нормами международного права статуса источников национального уголовного права требует переосмысления общепринятой доктрины национального уголовного права и его соотношения с международным правом (см.: Наумов А. В. Преступления против мира и безопасности человечества и преступления международного характера // Государство и право. 1995. № 6. C. 57).] а это означает, что определение преступления в национальном уголовном праве должно расцениваться как соответствующее преступлению по международному праву.
   Именно такое понимание соотношения двух правовых систем – международной и внутригосударственной – нашло законодательное оформление в конституциях большинства развитых государств, [22 - См.: Лукашук И. И. Конституции государств и международное право. М., 1998. С. 11–28.] в том числе в ст. 15 Конституции России.
   Представляется уместным рассмотреть процедуру, согласно которой международно-правовой акт воздействует на российский Уголовный кодекс. В Конституции РФ указано, что Основной Закон страны и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации (ч. 1 ст. 3), и сама Конституция относит к исключительному ведению федерального центра принятие и изменение уголовного законодательства (п. «о» ст. 71).
   В то же время общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются частью ее правовой системы. Конституция России, говоря об «общепризнанных принципах и нормах международного права» как части своей правовой системы, прямо допускает возможность коллизии между ними и федеральным законом. Причем это противоречие разрешается только в соответствии с международным договором Российской Федерации, т. е. тем нормативным актом международно-правового характера, который имеет юридическую силу для России.
   В соответствии с Федеральным законом РФ «О международных договорах Российской Федерации» от 15 июля 1995 г., [23 - Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. № 29. Ст. 2757.] международный договор РФ тоже является частью правовой системы России (ст. 5).
   Международный договор обретает обязательную для сторон силу вследствие присоединения к договору, ратификации договора, его утверждения либо самого факта заключения сторонами договора. Если международный договор не требует издания внутригосударственного акта для его применения, он действует на территории России непосредственно (п. 3 ст. 5 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»).
   Уголовный кодекс является федеральным законом, и только в нем могут быть определены основания и пределы уголовной ответственности за совершенное преступление, а новые законы, устанавливающие уголовную ответственность, «подлежат включению в настоящий Кодекс» (ч. 1 ст. 1 УК РФ). Следовательно, изменение условий уголовной ответственности за то или иное деяние, предусмотренное международным договором РФ, требует их непосредственного включения в текст УК.
   Такая ситуация должна разрешаться в соответствии с п. «а» ч. 1 ст. 15 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», определяющим, что любой международный договор, исполнение которого требует «изменения действующих или принятия новых федеральных законов, а также устанавливающий иные правила, чем предусмотрены законом», подлежит обязательной ратификации. Подобного рода международный договор действителен и обязателен для России только с момента его ратификации. А акт ратификации сам по себе является новым федеральным законом (ст. 14 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»).
   В соответствии со ст. 6 Федерального закона РФ «О порядке опубликования и вступления в силу Федеральных Конституционных законов, Федеральных законов, актов палат Федерального Собрания» от 14 июня 1994 г., [24 - Там же. 1994. № 8. Ст. 801.] ратифицированные международные договоры России вступают в силу по истечении 10 дней со дня их официального опубликования либо в соответствии со специальным порядком, указанным в самом законе.
   Таким образом, федеральное законодательство устанавливает правило изменения норм самого Уголовного кодекса при вступлении в силу международного договора, регламентирующего вопросы уголовной ответственности (в том числе за преступления против мира и безопасности человечества).
   Можно полностью согласиться с позицией судьи Конституционного Суда РФ О. И. Тиунова о том, что «нормы международного права, а также международные договоры России применяются Конституционным Судом России как инкорпорированные в национальное право нормы». [25 - Тиунов О. И. Конституционный Суд Российской Федерации и международное право // Российский ежегодник международного права. 1995. СПб., 1996. С. 180.]
   Следовательно, нормы российского уголовного права о преступлениях против мира и безопасности человечества (ст. 353–360 УК РФ) являются имплементированными из соответствующих положений международного уголовного права и имеют бланкетный характер. Иными словами, при определении преступности того или иного деяния УК РФ отсылает непосредственно к положениям действующего международного права.
   Российский уголовный закон, определяя систему преступлений против мира и безопасности человечества, последовательно воспроизводит предписания соответствующих норм международного уголовного права об обязательности их имплементации в национальное уголовное законодательство.

   Представим это в виде таблицы:

   Как известно, в силу ч. 4 ст. 15 Конституции России, нормы международного права обладают приоритетом над положениями внутригосударственного права. В случаях, когда норма национального права противоречит международно-правовой норме, применению подлежит последняя.
   Так, ст. 27 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1963 г. [26 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1986. № 37. Ст. 772.] указывает на то, что государство-участник договора «не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания невыполнения им договора».
   Приоритет норм международного права означает, что право каждого цивилизованного государства состоит из двух юридических систем: внутригосударственной юридической системы и международной юридической системы государства; а в случае конфликта преимущество отдается международному праву. Следовательно, нормы внутригосударственного права не только не могут противоречить нормам международного права, но скорее должны уточнять и обеспечивать реализацию требований международно-правовых норм.
   Все вышесказанное можно резюмировать следующим образом: нормы международного уголовного права являются главным источником регламентации ответственности за преступления против мира и безопасности человечества по уголовному праву России. Через применение отечественного УК во многом должны достигаться цели самого международного уголовного права в плане предотвращения преступлений против мира и безопасности человечества и наказания за их совершение. Однако в случае противоречий при определении преступности деяния между нормой международного права и статьями гл. 34 УК РФ приоритетному (и непосредственному) применению подлежит норма международного уголовного права.
//-- 2.2. Международное уголовное право и преступления против мира и безопасности человечества по уголовному праву зарубежных государств --//
   В конституционном праве зарубежных государств также общепризнанным является приоритет норм международного права над внутренним законодательством. Следовательно, уголовное законодательство этих государств в качестве источника имеет нормы международного уголовного права.
   В странах континентального права обычным юридическим правилом считается включение во внутреннюю правовую систему вступивших для этих государств в силу международных договоров и обязательств.
   Например, ст. 25 Конституции Федеративной Республики Германии устанавливает, что «общепризнанные нормы международного права являются составной частью федерального права», а также «они имеют преимущество перед законами и порождают права и обязанности непосредственно для лиц, проживающих на территории Федерации». [27 - Федеративная Республика Германия. Конституция и законодательные акты. М., 1991. С. 34.]
   Подобное предписание содержится в ст. 96 Конституции Испании: «Законно заключенные и официально опубликованные в Испании международные договоры составляют часть ее внутреннего законодательства». [28 - Испания. Конституция и законодательные акты. М., 1982. С. 63.]
   Наиболее четкая регламентация применения норм международного права как источников внутреннего законодательства характерна для Конституции Франции (ст. 55): «Договоры или соглашения, должным образом ратифицированные и одобренные, имеют силу, превышающую силу внутренних законов, с момента опубликования при условии применения каждого соглашения или договора другой стороной». [29 - Французская Республика. Конституция и законодательные акты. М., 1989. С. 43.]
   В странах системы общего права также существуют конституционные установления о том, что международное право является составной частью внутренней правовой системы.
   Так, английская правовая доктрина обычно исходит из признания «существования общего согласия о том, что… международное право является частью права Англии». Более того, «все права, полномочия, обязательства, ответственность и ограничения, которые устанавливаются Договорами или возникают из них… должны применяться в Соединенном Королевстве без последующих законодательных актов и быть включены в его право». [30 - Уолкер Р. Английская судебная система. М., 1980. С. 78.]
   Такой международно-правовой документ в английской правовой доктрине получил название «самоисполнимого договора».
   Однако применение во внутренней уголовной юрисдикции Англии и других стран общего права «самоисполнимого договора» на деле происходит несколько по-другому. Согласно наиболее распространенной доктринальной позиции, предоставление права определять, является ли международная норма частью права Англии, отдано английскому суду. [31 - Waldock H. General courts on public international law // Records of Courts. Vol. 1. 1962. P. 129.]
   Такая позиция вызывает нарекания со стороны самих английских юристов, считающих, что национальный правоприменитель не может произвольно решать, является ли международный договор обязательным для Англии или нет, – только в этом случае «Великобритания снова войдет в круг государств, следующих международным стандартам свобод и справедливости». [32 - Бингем Т. Х. Европейская конвенция о правах человека: время инкорпорации // Правозащитник. 1996. № 4. С. 27.]
   Практика применения международного права в национальной уголовной юрисдикции характерна в настоящее время не только для Великобритании, но и для других стран общего права, в том числе США.
   Например, согласно разделу 2 ст. 6 Конституции США, «договоры, которые заключены или будут заключены Соединенными Штатами, являются верховным правом страны». [33 - Соединенные Штаты Америки. Конституция и законодательные акты. М., 1993. С. 8–9.] Казалось бы, провозглашение приоритета норм международного права Основным Законом Соединенных Штатов предполагает их непосредственное или имплементированное действие на территории США. Причем первый вариант относится как раз к действию «самоисполнимого договора», не нуждающегося в «утверждении» внутренним законодателем.
   Но правоприменитель почти всех стран общего права не признает практики действия «самоисполнимого договора» и требует имплементации последнего в национальное право государства. Так, Л. Хенкин прямо утверждает, что «многие, может быть большинство международных обязательств США… рассматриваются как “несамоисполнимые” и должны включаться во внутреннее право через законодательство или акт исполнительных органов, а потому… это уже не договор, а имплементирующий акт, который является правом страны». [34 - Henkin L. Essays on the Development of International Legal Order. Leyden, 1980. P. 107.]
   Тем не менее отметим, что в странах общего права наметилась тенденция нормативного (статутного) установления преступности деяний, направленных против мира и безопасности человечества, без издания адекватных судебных прецедентов. Так, в Великобритании в 1969 г. был принят Закон о геноциде (Genocide Act), полностью воспроизведший положения ст. II Конвенции о геноциде и установивший минимальный размер наказания в 14 лет тюремного заключения вне зависимости от наличия жертв геноцида. [35 - Smith J. C. Criminal Law. 10th edition. London, 2002. P. 409.]
   Сенат США, который, одобряя в 1986 г. Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, заявил, что Конвенция не является в США «самоисполнимой», как и другие подписанные США международные соглашения. [36 - American Journal of International Law. Vol. 80. № 3. 1986. P. 612–622. – Кстати, Конвенция о геноциде была ратифицирована Сенатом США почти через сорок лет после ее подписания Соединенными Штатами.] Вследствие этого в разделе 18 «Преступления и уголовный процесс» Свода законов США появилась глава 50А «Геноцид», воспроизводящая текст соответствующих статей Конвенции о геноциде.
   Основываясь на изложенных рассуждениях и примерах, мы можем утверждать, что нормы международного уголовного права в целом (и о преступлениях против мира и безопасности человечества, в частности) можно расценивать в качестве прямых источников внутреннего уголовного права зарубежных государств.
   Тем не менее в странах с различными системами внутреннего права сохраняются определенные различия в решении вопроса о том, каким образом международно-правовые нормы становятся источниками уголовного права. То есть разница состоит не в принципе признания международного права источником права национального, а в способах воздействия (влияния) международно-правовых норм на положения национальных уголовных законов.
   Как уже подчеркивалось, в странах континентального права обычным юридическим правилом считается включение во внутреннюю правовую систему вступивших для этих государств в силу международных договоров и обязательств. При этом международно-правовая норма может действовать непосредственно, но чаще она имплементируется в национальное уголовное законодательство.
   В странах общего права такой способ действия международного акта уголовно-правового характера, как его непосредственное применение на территории этих государств, обычно исключается. Норма международного права может являться источником уголовного права только при ее имплементации в национальное уголовное законодательство стран общего права. При этом большое (если не большее) значение имеет имплементация международно-правового предписания не столько в статутное право, сколько в судебный прецедент.

   Концепция современного уголовного права большинства стран континентальной системы права базируется на идеях примата общечеловеческих ценностей (фактически – международных) над национальными, а следовательно, подчинения национальных правовых систем праву мирового сообщества. К числу отличительных признаков правового государства западные политики и юристы относят не только верховенство закона, но и его соответствие международному праву. [37 - См.: Боботов С. В., Васильев Д. И. Французская модель правового государства // Советское государство и право. 1990. № 11. С. 105–112.] Несомненно, это в равной мере касается всего отраслевого законодательства развитых стран, в том числе и уголовного.
   Действительно, в новейшем уголовном законодательстве европейских стран эти положения получили непосредственное закрепление.

   Франция. Концептуальной идеей нового УК Франции является принцип примата международного права над внутригосударственным. [38 - Крылова Н. Е. Основные черты нового Уголовного кодекса Франции. М., 1996. С. 15.] Международно-правовые нормы стали источниками французского уголовного закона в силу их имплементации во внутреннее законодательство. Причем, как правило, она происходила путем имплементации международной нормы, т. е. ее адаптации в соответствии с национальными особенностями. Такая адаптация нередко носит своеобразный расширительный характер по сравнению с нормой международного договора.
   Так, например, УК Франции в книге II «О преступлениях и проступках против человека» содержит раздел I «О преступлениях против человечества», в котором расположена глава I «О геноциде». Статья 211–1 данной главы говорит о том, что «являются геноцидом действия, осуществляемые во исполнение согласованного плана, имеющего целью полное или частичное уничтожение какой-либо национальной, этнической, расовой или религиозной группы или группы, определенной на основе любого другого произвольного критерия, по совершению или принуждению к совершению, в отношении членов этой группы, одного из следующих действий: умышленное посягательство на жизнь; тяжелое посягательство на физическую или психическую неприкосновенность; установление таких условий существования, которые влекут полное или частичное уничтожение группы; меры, направленные на снижение рождаемости; насильственное перемещение детей». [39 - Новый уголовный кодекс Франции. М., 1993. С. 56–57.]
   Нормы международного права говорят о совершении указанных действий только в отношении «национальной, этнической, расовой или религиозной группы». Данный перечень является, по смыслу нормы, исчерпывающим. В то же время УК Франции допускает совершение таких действий также в отношении «группы, определенной на основе любого другого произвольного критерия».
   На наш взгляд, такое понимание геноцида в УК Франции носит расширительный характер по отношению к нормам международного права.
   Далее, в УК Франции в связи с подписанием ряда международных соглашений впервые включены нормы о преступлениях против человечества, в том числе о военных преступлениях. Например, ст. 212–1, 212–2 УК Франции в соответствии с положениями Женевских конвенций устанавливают ответственность за такие преступления, как: депортация; обращение в рабство; массовое и систематическое осуществление смертной казни без суда; похищение людей, за которым следует их исчезновение; пытки или акты жестокости, совершенные по политическим, расовым или религиозным мотивам и организованные во исполнение обдуманного плана против группы гражданского населения.
   При этом наиболее строго (только пожизненным заточением) караются данные деяния, если они совершены во время войны «против тех, кто борется с идеологической системой, во имя которой совершены преступления против человечества».
   Выгодной особенностью французского уголовного закона является возможность наступления ответственности за указанные преступления не только физических, но и юридических лиц (ст. 213–3).
   В то же время УК Франции в ряде случаев прямо заимствует то или иное положение из норм международного права. Так, например, определение пытки (ст. 222–6) полностью соответствует ст. 1 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 10 декабря 1984 г.
   Однако в УК Франции имеется ряд законодательных пробелов, связанных с регламентацией военных преступлений, в частности – наемничества. В книге IV «О преступлениях и проступках против нации, государства и общественного порядка» содержится глава II «О других посягательствах на институты Республики или на неприкосновенность национальной территории». Эта глава включает отдел 3 «О захвате командования, наборе вооруженных сил и подстрекательстве к незаконному самовооружению», где помещены две статьи, имеющие непосредственное отношение к наемничеству.
   Статья 412–7 гласит: «Наказывается… набор вооруженных сил без приказа или без разрешения законных властей».
   В данной норме бесспорно речь идет о вербовке лиц для создания вооруженных сил. Однако законодатель не указывает на гражданство и на место постоянного проживания набираемых лиц в качестве обязательных признаков указанного состава. Логично предположить, что такими лицами могут быть как граждане Франции или лица, постоянно проживающие на ее территории, так и лица, не являющиеся гражданами Франции и не проживающие постоянно на ее территории. Следствием такого предположения становится утверждение о том, что вторая категория лиц является наемниками, а сама норма в части регламентирует один из составов наемничества.
   Еще одной нормой, относящейся к наемничеству, является ст. 413–1. Она содержится в отделе 1 «О посягательствах на безопасность вооруженных сил и на охранные зоны оборонного назначения» главы III «О других посягательствах на национальную оборону». В статье говорится: «Осуществляемое с целью нанести ущерб национальной обороне, подстрекательство военных, относящихся к французским вооруженным силам, к переходу на службу иностранного государства – наказывается…»
   Указанная статья конкретизирует состав наемников – только военные, относящиеся к французским вооруженным силам. Следовательно, для признания данного преступления наемничеством необходимо, чтобы этих лиц набирали для участия в вооруженном конфликте, участницей которого Франция не является. Ущерб национальной обороне может заключаться и в отсутствии данных военных в составе вооруженных сил Франции. Совокупность трех вышеназванных статей и образует (с рядом допущений) регламентацию уголовной ответственности за наемничество во Франции.

   Германия. Выгодной особенностью германского уголовного закона является прямое указание в его тексте на то, что «международные Конвенции» имеют преимущественную силу перед национальным законодательством – т. е. конституционное предписание о приоритете норм международного права, по существу, продублировано в самом уголовном законодательстве.
   Анализ Особенной части УК Германии также позволяет сделать вывод об имплементации норм международного права о преступлениях против мира и безопасности человечества. Нередко при имплементации нормы международного права в Германии принимается специальный закон о выполнении того или иного международного акта уголовно-правового характера.
   В соответствии с международным уголовным правом в раздел 16 УК Германии «Преступные деяния против жизни» был включен § 220а «Геноцид» следующего содержания: «(1) Кто с целью уничтожения полностью или частично национальной, расовой, религиозной или отличающейся своими традициями общности: убивает представителя этой общности; причиняет представителям этой общности тяжелый физический или моральный вред…; ставит эту общность людей в такие жизненные условия, которые могут вызвать физическое уничтожение этой общности полностью или частично; предпринимает меры, направленные на то, чтобы предотвратить рождаемость в данной общности; насильственно перемещает детей данной общности в другие общности – наказывается…» [40 - Уголовный кодекс ФРГ. М., 1996. С. 134.]
   Нетрудно заметить, что смысловое содержание данной нормы практически полностью совпадает с международно-правовой нормой о геноциде. Особенностью германского уголовного закона является то, что состав геноцида носит не просто формально-материальный характер с точки зрения объективной стороны. В качестве одного из последствий, указанных в диспозиции § 220а УК ФРГ, предусмотрено причинение тяжкого морального вреда представителям той или иной демографической общности. Видимо, это связано с особой оценкой актов геноцида в немецком обществе, где в годы Второй мировой войны геноцид еврейского населения стал одним из основных направлений государственной политики третьего рейха. Покаяние – вот что свойственно германской нации: недаром немецкий уголовный закон при регламентации уголовной ответственности за рассматриваемое преступление как бы «завышает планку» при определении преступности актов геноцида.
   Германия, ставшая инициатором двух мировых войн, закрепила в своем уголовном законодательстве преступность как подготовки агрессивной войны, так и подстрекательства к агрессивной войне (§§ 80–80а). Особо подчеркнем, что в немецком УК подготовка агрессивной войны является преступлением, если в такой войне «должна будет участвовать» Германия, так как это деяние «создает опасность войны» для самой Германии.
   Наконец, УК ФРГ предусматривает целый ряд преступлений, составляющих нападение на лиц, пользующихся международной защитой. Так, в § 102 говорится о посягательстве на жизнь или здоровье главы зарубежного государства, члена его правительства или аккредитованного на территории Германии главы иностранного дипломатического представительства, если лицо, подвергшееся нападению, находилось в официальном качестве на территории Германии. А в § 103 устанавливается преступность «словесного нападения», т. е. оскорбления указанных лиц.

   Испания. Раздел XXIV нового УК Испании («Преступления против международного сообщества») содержит целую систему преступлений против мира и безопасности человечества.
   Так, в главе II «О геноциде» расположена соответствующая норма, полностью дублирующая положения Конвенции о геноциде. [41 - Уголовный кодекс Испании. М., 1998. С. 183.] Особенность УК Испании – прямое указание в национальной норме на то, что в качестве преступления геноцида должно расцениваться хотя бы однократное убийство или причинение вреда здоровью представителя той или иной демографической общности, совершенное с целью полного или частичного уничтожения такой общности. Таким образом, в УК Испании наиболее четко сконструирован такой материальный признак состава геноцида, как «убийство или причинение тяжких телесных повреждений», – для юридической квалификации по названной норме достаточно хотя бы однократного причинения данного последствия (естественно, если деяние совершено с указанной целью).
   Очень подробно УК Испании регламентирует ответственность за военные преступления. Так, например, в ст. 608 говорится о том, что «защищаемыми» признаются следующие лица:
   1. Раненые, больные и пострадавшие, а также медицинский и религиозный персонал, имеющие защиту по I и II Женевским конвенциям или по I Дополнительному Протоколу;
   2. Военнопленные, имеющие защиту по III Женевской конвенции или по I Дополнительному Протоколу;
   3. Гражданское население и гражданские лица, имеющие защиту по IV Женевской конвенции или по I Дополнительному Протоколу;
   4. Лица, выведенные из строя, и лица, принадлежащие к миротворческим силам, либо те, кто исполняет их обязанности, имеющие защиту по Женевским конвенциям или по I Дополнительному Протоколу;
   5. Парламентеры и лица, их сопровождающие, имеющие защиту по II Гаагской конвенции от 29 июля 1899 г.;
   6. Другие лица, имеющие защиту по II Дополнительному Протоколу или «по другим международным Договорам, которые подписала Испания».
   А в ст. 614 УК Испании указано: «Тот, кто во время вооруженного конфликта совершит или прикажет совершить любое другое нарушение или действие, противоречащее положениям международных Договоров, которые подписала Испания, и относящиеся к ведению боевых действий, защите раненых, больных и пострадавших, к обращению с военнопленными, защите гражданского населения и к охране культурных ценностей во время вооруженного конфликта, наказывается…» Полагаем, что процитированное положение УК Испании представляет собой норму, которая восполняет все возможные пробелы данной главы и снимает противоречия с международным правом.
   Далее, в УК Испании преступными нарушениями международного права, совершаемыми «против международного сообщества», признаются, в частности (ст. 609): 1) убийство находящегося в Испании главы иностранного государства или «другого лица, имеющего международную защиту по Договору»; 2) причинение телесных повреждений вышеуказанным лицам; 3) «любое другое преступление» против этих же лиц, а также против присутственных мест, частной резиденции, средств транспорта указанных лиц; 4) нарушение личной неприкосновенности главы иностранного государства или «другого лица, имеющего международную защиту по Договору».

   Польша. О возможности прямого применения международного права при определении преступности того или иного деяния в национальном законодательстве свидетельствует ст. 5 УК Польши 1997 г., говорящая о пределах действия польского уголовного закона – последний не применяется, когда «международным договором, стороной которого является Республика Польша, установлено иное».
   Статья 118 УК Польши содержит норму об уголовной ответственности за геноцид: «§ 1. Кто с целью уничтожения полностью либо частично национальной, этнической, расовой, политической, религиозной группы или группы с определенным мировоззрением совершает убийство либо причиняет тяжелый вред здоровью лица, принадлежащего к такой группе, – подлежит наказанию… § 2. Кто с целью, указанной в § 1, создает для лиц, принадлежащих к такой группе, условия жизни, грозящие ей биологическим уничтожением, применяет средства, могущие служить ограничению рождаемости в пределах группы, или принудительно отбирает детей у лиц, принадлежащих к ней, – подлежит наказанию… § 3. Кто совершает приготовление к преступлению, предусмотренному в § 1 или 2, – подлежит наказанию…» [42 - Уголовный кодекс Республики Польша. Минск, 1998. С. 47–48.]
   Уголовное законодательство Республики Польша также расширительно определяет круг потерпевших от геноцида: кроме национальной, этнической, расовой и религиозной группы, потерпевшими от геноцида также являются представители политической группы или группы с определенным мировоззрением.
   В польском УК также содержится развернутая система военных преступлений, имплементированных из положений международного права. Так, в ст. 122 установлена преступность нападений на незащищенные местность или объект, санитарную или нейтральную зону во время военных действий, а также «применение иного способа ведения боевых действий, запрещенного международным правом» либо применение запрещенного «средства ведения боевых действий». Сама собой напрашивается аналогия с составом применения запрещенных средств и методов ведения войны.
   Далее, в ст. 123 польского УК специально установлена преступность убийств, причинения вреда здоровью, пыток, «жестокого и нечеловеческого обращения», проведения экспериментов в отношении лиц, защищенных Женевскими конвенциями и протоколами (военнопленных, раненых, больных, гражданского населения). Статья 124 устанавливает наказуемость принуждения к военной службе в вооруженных силах неприятеля, а также лишения либо ущемления права лиц, пользующихся защитой Женевских конвенций и Протоколов, на справедливое судебное разбирательство.
   В ст. 125, 126 УК Польши запрещено уничтожение, повреждение и похищение памятников культуры в районах, где «идут боевые действия», а также незаконное использование опознавательных знаков Красного Креста и Красного Полумесяца. Таким образом, в ст. 122–126 УК Польши указаны практически все деяния, считающиеся военными преступлениями по международному праву.
   Преступность агрессии в польском УК определена тоже самостоятельно («кто развязывает и ведет агрессивную войну – наказывается…» – § 1 ст. 117). Интересно, что УК Польши аналогично российскому считает самостоятельным преступлением против мира «публичные призывы к развязыванию агрессивной войны» (§ 3 ст. 117).
   Нападение на лиц, пользующихся международной защитой, признается УК Польши государственным преступлением и сформулировано в следующие составы (ст. 136): 1) совершение «активного нападения» на главу иностранного государства или аккредитованного руководителя дипломатического представительства такого государства, либо лицо, «пользующееся подобной охраной в силу законов, обычаев или общепризнанных международных обычаев»; 2) совершение «активного нападения» на лицо, относящееся к дипломатическому персоналу иностранного представительства, либо консульского служащего иностранного государства в связи с выполнением ими служебных обязанностей; 3) публичное оскорбление вышеперечисленных лиц.

   Приведенные выше положения конституционного и уголовного законодательства ряда развитых стран позволяют говорить о том, что, несмотря на терминологическую разницу и особенности восприятия международных норм в странах континентального и общего права, существует определенное единство в регламентации оснований ответственности за преступления против мира и безопасности человечества в уголовном праве различных государств. И «юридическим знаменателем» этого правового явления является общепризнанный приоритет норм международного права, отраженный в конституционном законодательстве России и других цивилизованных стран мирового сообщества. Все это подтверждает (конечно, на частном примере) высказанную в литературе фундаментальную идею о том, что между современными уголовно-правовыми системами России и западных стран гораздо больше общего, нежели различного. [43 - Наумов А. В. Сближение правовых систем как итог развития уголовного права XX в. и его перспектива в XXI в. // Государство и право. 1998. № 6. С. 50–58; Флетчер Дж., Наумов А. В. Основные концепции современного уголовного права. М., 1998. С. 508–510.]

§ 3. Пределы уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества

//-- 3.1. Общие положения об ответственности физических лиц за совершение преступлений против мира и безопасности человечества --//
   Принцип индивидуальной ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности человечества явился одним из важнейших тезисов Нюрнбергского процесса. [44 - Волчков А. Ф. Нюрнбергский приговор // Советское государство и право. 1976. № 10. С. 14.] В силу этого принципа, ответственности за совершение указанных преступлений может подлежать только физическое лицо в случае, если оно является исполнителем или иным соучастником преступления, а также если оно покушается на преступление. Таким образом, общий субъект преступления против мира и безопасности человечества – любой человек, вне зависимости от каких-либо демографических, социальных, имущественных либо иных характеристик, совершивший это преступление и подлежащий ответственности по международному уголовному праву.
   В отличие от национальных уголовных законов, практически во всех источниках международного уголовного права отсутствуют какие-либо указания на признаки, характеризующие субъект преступления. В международных актах речь обычно идет о «лице», «всяком лице», «любом лице» – можно утверждать, что смысл принципа индивидуальной ответственности лица сводится к установлению тождества между понятиями «субъект преступления» и «субъект ответственности».
   Принцип индивидуальной ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности человечества нашел свое закрепление в решениях международных судов. Так, например, в одном из приговоров Международного трибунала по Руанде отмечалось, что «индивиды всех рангов, вовлеченные в вооруженный конфликт как в качестве военного командования, так и не в этом качестве… могут подлежать ответственности за совершение военных преступлений только в том случае… когда установлена связь между ними и вооруженным конфликтом…». [45 - Prosecutor v. Kayishema and Ruzindana. Case № ICTR-95–1. 21 May 1999. § 175.]
   Под «лицом» как субъектом преступления по международному уголовному праву надо понимать любого человека, который: а) сам совершил преступное деяние; б) использовал для совершения преступного деяния другого человека (например, при исполнении незаконного приказа).
   Национальное законодательство всегда устанавливает возрастной предел, по достижении которого возможно признание человека субъектом преступления и, соответственно, возложение на него обязанности нести ответственность за совершенное преступление (например, ст. 20 УК России). Иначе обстоит дело в источниках международного уголовного права – указание на минимальный юридически значимый возраст, как правило, отсутствует.
   Означает ли это, что возраст лица не играет никакой роли? Очевидно, что нет. В силу специфики правоотношения и его реализации в международном уголовном праве, установление возраста уголовной ответственности зависит от национального законодательства государства, осуществляющего юрисдикцию в отношении такого лица.
   Международное уголовное право знает исключительный случай, когда непосредственно в тексте его источника имеется указание на возрастной предел субъекта. Такое положение содержится в ст. 26 Римского Статута – «Суд не обладает юрисдикцией в отношении любого лица, не достигшего 18-летнего возраста на предполагаемый момент совершения преступления». Но данное положение относится только к юрисдикции Суда и не мешает осуществлять национальную юрисдикцию над более молодыми лицами, «предположительно» совершившими преступные деяния. В этом случае и более молодой человек (например, в возрасте от 16 до 18 лет – как это установлено в качестве общего правила в ч. 1 ст. 20 Уголовного кодекса РФ) должен признаваться достигнувшим возраста ответственности и нести ответственность за преступление против мира и безопасности человечества.
   Вторая неотъемлемая от личности субъекта характеристика – его вменяемость, т. е. способность понимать фактический характер своего деяния (действия или бездействия) и свободно руководить им.
   В определении вменяемости как юридической категории именно международное право имеет преимущество над, к примеру, российским уголовным законом (где это понятие попросту отсутствует, а его понимание выводится из определения невменяемости). Международный стандарт ООН в области защиты прав человека признает каждого человека вменяемым, пока не доказано обратное (это следует, например, из ст. 16 Международного Пакта о гражданских и политических правах человека 1966 г.).
   Следовательно, можно говорить о презумпции вменяемости лица, достигшего возраста ответственности: любой человек, достигший возраста уголовной ответственности, считается вменяемым, т. е. понимающим характер своих действий (бездействия) и руководящим ими, пока не доказано обратное.
   Исходя из конституционного предписания о приоритете норм международного права над национальным правом, можно утверждать, что положение о презумпции вменяемости действует в уголовном праве тех стран, где ее законодательное определение отсутствует (например, в Российской Федерации).
   Отсутствие хотя бы одного из проанализированных признаков исключает возможность признания лица субъектом преступления против мира и безопасности человечества.
   Принцип индивидуальной ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности человечества предполагает виновное отношение причинителя к содеянному. Основной характеристикой субъективной стороны любого преступления является вина, т. е. определенное психическое отношение лица к своему деянию и возможному результату – последствиям преступления. Примечательно, что в решениях международных судов вина как субъективный признак (mens rea) определяется в качестве «психологической связи между физическим результатом и ментальным статусом преступника». [46 - Prosecutor v. A. Musema. Case № ITCR-96–13-T. 27 January 2000. § 166.]
   Так, например, ст. 30 Римского Статута определяет субъективную сторону преступления против мира и безопасности человечества двумя признаками – «намеренность» и «сознательность». При этом намеренность, т. е. целенаправленность поведения, определяется в отношении:
   – деяния – когда лицо собирается совершить такое деяние;
   – последствия – если лицо собирается причинить это последствие или сознает, что оно наступит при обычном ходе событий.
   Намерение – характеристика волевой сферы психики человека, предполагающая «желание, замысел» чего-либо. [47 - Ожегов С. И. Словарь русского языка. 15-е изд. М., 1984. С. 338.] Следовательно, желание как волевая характеристика может относиться как к деянию, так и к последствию (при презюмированной осознанности лицом фактического характера своих действий).
   В отечественной доктрине уголовного права таким психологическим характеристикам соответствует прямой умысел, при котором лицо сознает общественно опасный характер своего деяния, предвидит неизбежность или реальную возможность наступления общественно опасных последствий и желает их наступления.
   Во многих решениях международных трибуналов субъективная сторона преступлений против мира и безопасности человечества обозначена как «желание». Так, например, в решениях Международного трибунала по бывшей Югославии по обвинению в геноциде указано, что умысел виновных может состоять в «желании двух разновидностей: желании уничтожить как можно большее число защищаемой общности, так и в желании уничтожить избранных представителей такой общности, важных для нее – политических лидеров, религиозных лидеров, интеллектуальной элиты». [48 - Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delic, E. Landzo. Case № IT-96–21-T. 16 November 1998. §§ 77, 81.]
   «Сознательность» в определении субъективной стороны преступления по международному уголовному праву допускается только лишь в отношении последствия: «сознательно» означает осознание того, что последствие, возможно, наступит «при обычном ходе событий». Таким образом, «сознательное» отношение к последствиям своего деяния означает ничто иное, как их допущение либо безразличное к ним отношение, которые традиционно считаются волевыми характеристиками косвенного умысла в отечественном уголовном праве.
   Например, в одном из решений Международного трибунала по бывшей Югославии указано, что «осознание… может быть следствием обстоятельств, и не обязательно, чтобы причинитель должен был знать, что именно случится с жертвами». [49 - Prosecutor v. D. Tadic. Case № IT-94–1-T. 7 May 1997. §§ 657, 659.]
   Полагаем, что совершение преступлений против мира и безопасности человечества возможно: только с прямым умыслом – в формальных составах; с прямым или косвенным умыслом – в материальных составах.
   Многие составы содержат прямое указание на такие признаки субъективной стороны, как мотивы и цели совершения преступления. В этих случаях данные признаки становятся обязательными для установления. Действительно, в соответствии со ст. 4 Проекта Международного кодекса, мотивы преступлений против мира и безопасности человечества не играют никакой роли при юридической оценке деяния, если они «не охватываются определением данного преступления». Обязательные мотивы и (или) цели совершения преступлений против мира и безопасности по УК России будут рассмотрены применительно к каждому такому преступлению.
//-- 3.2. Специальные вопросы уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества --//
   Проявлением принципа индивидуальной ответственности является самостоятельная регламентация в международном уголовном праве ответственности лица за неоконченное преступление против мира и безопасности человечества, соучастие в его совершении, а также за совершение такого преступления во исполнение приказа.

   Неоконченное преступление против мира и безопасности человечества. В источниках существует указание на то, что лицо может быть подвергнуто ответственности не только по факту оконченного преступления против мира и безопасности человечества, но и в ситуациях, когда задуманное и реализуемое преступление не было доведено до конца по каким-то причинам, не зависящим от воли субъекта. В то же время особенностью международного уголовного права является то, что его источники всегда специально указывают на то, какая стадия совершения преступления может подлежать уголовно-правовой оценке.
   Так, ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала устанавливает преступность «заговора» и «общего плана», направленных на осуществление акта агрессивной войны. Здесь же в качестве преступных указываются: планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны, а равно – войны в нарушение своих международных обязательств. Возникает вопрос – а что же тогда из себя представляет «общий план» или «заговор» при планировании или подготовке агрессии? В силу отсутствия конкретного юридического содержания этих форм поведения и их направленности на обеспечение иных действий, образующих объективную сторону агрессивной войны, представляется, что наличие заговора или «общего» плана (в отличие от «планирования» как деяния) является скорее приготовлением к совершению этого преступления.
   Это предположение подтверждается указанием ст. III Конвенции о геноциде, где, наряду с осуществлением акта геноцида (как оконченного преступления) и покушения на совершение геноцида, прямо говорится о преступности «заговора с целью совершения геноцида».
   В данном случае буквальное толкование положений названной Конвенции позволяет сделать безусловный вывод – при заговоре только определяется цель совершения преступления, но начало реального его осуществления (т. е. исполнения объективной стороны) еще не произошло.
   С точки зрения теории уголовного права, такая стадия совершения преступления, когда лицо (лица) предприняло какие-либо действия по подготовке к совершению преступления, но объективная сторона последнего не начала исполняться, расценивается как приготовление к преступлению.
   Надо констатировать, что установление самостоятельной преступности приготовления к преступлению в международном уголовном праве является исключительно редким явлением. Так как практически все преступления против мира и безопасности человечества по УК РФ отнесены к категории тяжких или особо тяжких (кроме публичных призывов к развязыванию агрессивной войны), то, в соответствии с ч. 2 ст. 30 УК РФ, наказуемо приготовление к их совершению.
   А вот покушение на преступление очень хорошо известно международному уголовному праву. При этом речь в источниках может идти о покушении как таковом либо о «попытке» совершения деяния. «Попытка» совершения преступного деяния есть ничто иное, как стадия покушения на его совершение, при котором желаемый результат (исполнение деяния полностью либо наступление желаемых последствий) не достигнут вопреки воле лица – «преступление осталось незавершенным по обстоятельствам, не зависящим от намерений данного лица» (п. «е» ч. 3 Римского Статута).
   Таким образом, в международном уголовном праве преступность той или иной стадии совершения преступления устанавливается применительно к каждому деянию. При этом в самих нормах международного уголовного права отсутствует какое-либо обязательное правило о дифференциации ответственности за оконченное и неоконченное преступление.
   Отечественный УК, вводя универсальную категорию покушения на умышленное преступление (ч. 3 ст. 30), дает возможность привлечения лица к ответственности за покушение на любое преступление против мира и безопасности человечества. Выгодной особенностью российского уголовного законодательства является введение единых условий наказуемости неоконченного преступления (ст. 66 УК РФ).

   Соучастие в преступлении против мира и безопасности человечества. В теории уголовного права под соучастием в совершении преступления обычно понимается умышленное совместное участие двух и более лиц в совершении умышленного преступления. При этом обычно выделяются объективные признаки соучастия (совершение преступления двумя и более лицами, являющимися субъектами преступления; совместность деятельности двух и более лиц при совершении преступления; общий для соучастников преступный результат, находящийся в причинной связи с действиями всех соучастников) и его субъективные признаки (взаимная осведомленность соучастников о совместных действиях, т. е. двухсторонняя субъективная связь между ними; общность умысла соучастников в совершении преступления – причем мотивы и цели соучастников в совершении одного и того же преступления могут быть различными). Отсутствие хотя бы одного из названных объективных или субъективных признаков исключает юридическое соучастие в преступлении.
   Институт соучастия хорошо знаком международному уголовному праву: так, в силу ч. 3 ст. 25 Римского Статута, для соучастия в преступлении против мира и безопасности характерны следующие признаки:
   – лицо «совместно с другим лицом» совершает преступление или покушение на преступление;
   – при совершении преступления группой лиц они действуют «с общей целью»;
   – лицо осознает «умысел группы» на совершение конкретного преступления.
   Международно-правовые акты обычно не выделяют конкретных видов соучастников – в них чаще указывается, что ответственности подлежит любое лицо, которое «принимает участие в качестве сообщника любого лица, которое совершает или пытается совершить» преступление, либо просто «является соучастником лица», совершающего деяние или покушение на деяние.
   Позднейшие акты международного уголовного права более определенно говорят о возможных видах соучастников в совершении преступления. В соответствии со ст. 25 Римского Статута, подлежит уголовной ответственности лицо, которое:
   – совершает преступление индивидуально или совместно с другими лицами;
   – приказывает, подстрекает или побуждает совершить преступление (если такое преступление все же совершается или имеет место покушение на его совершение);
   – с целью облегчить совершение такого преступления пособничает или иным образом содействует его совершению или покушению на него, включая «предоставление средств для его совершения».
   Статья 6 Устава Нюрнбергского трибунала прямо говорит о существовании таких видов соучастников, как руководитель, организатор, подстрекатель и пособник. С другой стороны, российский Уголовный закон называет четыре вида соучастников, соединяя организаторские и руководительские функции в лице организатора преступления (ч. 3 ст. 33 УК РФ).
   В соответствии со ст. 34 УК РФ, пределы ответственности соучастников, не являющихся исполнителями преступления, основаны на доктрине ограниченного акцессорного соучастия. Ограниченность акцессорности при регламентации уголовной ответственности соучастников состоит в том, что в ряде случаев деятельность соучастников, не являющихся исполнителями преступления или покушения на преступление, подлежит самостоятельной правовой оценке.
   Особо отметим, что УК РФ, устанавливая в ст. 35 самостоятельные формы соучастия, в главе 34 нигде не предусматривает их в качестве квалифицирующих обстоятельств. Буквально такое положение вещей как бы соответствует положениям международно-правовых актов, ни в одном из которых не говорится о дифференциации ответственности при совершении преступления против мира и безопасности человечества в той или иной форме соучастия.
   Исходя из определенных в УК РФ нижних и верхних пределов санкций за планирование, подготовку, развязывание или ведение агрессивной войны, применение запрещенных средств и методов ведения войны, геноцид и экоцид, введение квалифицирующих обстоятельств совершения этих преступлений «группой лиц по предварительному сговору» или «организованной группой» вряд ли целесообразно. В противном случае действия одиночного исполнителя должны подлежать менее суровой правовой оценке, что недопустимо и противоречит нормам международного права. В нормах о других преступлениях против мира и безопасности человечества (в частности, о наемничестве; незаконном обороте оружия массового поражения; нападении на лиц и учреждения, пользующиеся международной защитой) вполне могли бы найти свое место указанные квалифицирующие признаки – что, в свою очередь, позволит последовательно реализовывать принцип дифференциации уголовной ответственности.

   Совершение преступлений против мира и безопасности человечества во исполнение приказа. Не вызывает сомнений тот факт, что многие преступления против мира и безопасности человечества совершались и совершаются во исполнение приказа.
   Еще 13 января 1942 г. была подписана Декларация о наказании за преступления, совершенные во время войны, в которой представители ряда государств объявили «одной из своих основных целей войны наказание, путем организованного правосудия, тех, кто виновен и ответственен за эти преступления, независимо от того, совершены ли последние по их приказу, ими лично или при их соучастии в любой форме». [50 - Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны: В 3 т. Т. 1. М., 1946–1947. С. 320.]
   Следующим актом, устанавливающим ответственность за совершение военных преступлений во исполнение приказа, явилась Декларация о поражении Германии и взятии на себя верховной власти в отношении Германии правительствами Союза ССР, Соединенного Королевства, США и Временным правительством Французской Республики. Статья 11 этого документа гласила: «главные нацистские лидеры… в связи с тем, что они подозреваются в совершении, подстрекательстве или издании приказов о проведении военных или аналогичных преступлений, будут арестованы и переданы представителям союзников». [51 - Там же. С. 277.]
   В указанных актах нашли свое закрепление принципы действия института исполнения приказа: официально прозвучало намерение привлекать к ответственности не только лиц, отдававших преступные приказы, но и исполнителей таковых. Дальнейшее развитие институт исполнения приказа получил на Нюрнбергском процессе.
   В теории отечественного уголовного права обычно утверждается, что исполнение приказа или распоряжения связано с причинением вреда во исполнение обязательного для лица распоряжения о совершении какого-либо действия (бездействия), данного компетентным органом либо лицом, наделенным соответствующими полномочиями.
   Формирование этого института в международном уголовном праве началось с понимания того, что, несмотря на принцип «недопустимости ссылки на приказ», причинение объективно преступного вреда во исполнение последнего все же может при определенных обстоятельствах расцениваться в целом как непреступное.
   Так, Комиссия международного права ООН, формулируя принципы Нюрнбергского процесса, решила этот вопрос следующим образом: «Исполнение приказа правительства или начальника не освобождает от ответственности… если фактически был возможен сознательный выбор». [52 - Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / Под ред. И. А. Ледях и И. И. Лукашука. М., 1995. С. 113.]
   То есть отсутствие возможности сознательного выбора поведения исполнителя приказа освобождало его от ответственности за исполнение обязательного для него распоряжения. В современных актах международного уголовного права продолжает действовать принцип, согласно которому исполнение преступного приказа не освобождает от уголовной ответственности.
   Принцип недопустимости ссылки на официальное или должностное положение лица был впервые сформулирован в ст. 7 Устава Нюрнбергского трибунала: «Должностное положение подсудимых, их положение в качестве глав государств и ответственных чиновников различных правительственных ведомств не должно рассматриваться как основание к освобождению от ответственности или смягчающее наказание», – а затем повторен в Уставах Международных трибуналов по бывшей Югославии (ст. 7) и Руанде (ст. 6).
   Международно-правовые акты в регламентации ответственности за исполнение незаконного приказа исходят из концепции «умных штыков» [53 - Зимин В. П. Правомерное неисполнение приказа: доктрина «умных штыков» // Правоведение. 1993. № 2. С. 35–45.]: лица, совершающие преступления при исполнении явно для них незаконного приказа, должны подлежать уголовной ответственности; а начальник должен нести ответственность за преступления, совершенные при исполнении отданного им незаконного приказа, в любом случае.
   В принятых в последнее время документах международного права содержится перечень обстоятельств, освобождающих исполнителя приказа от уголовной ответственности. При этом должны быть соблюдены все такие требования, а именно:
   1) исполнитель был обязан исполнить приказ правительства или начальника;
   2) исполнитель не знал, что приказ был незаконным, или сам приказ не носил явно незаконного характера.
   Несоответствие этим критериям является основанием для привлечения исполнителя приказа к ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности человечества.
   Применительно к отечественному уголовному праву сформировалось понимание того, что не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам лицом, действующим во исполнение обязательного для него приказа. При этом лицо, совершившее умышленное преступление во исполнение явно преступного приказа, несет уголовную ответственность на общих основаниях. Неисполнение явно преступного приказа исключает уголовную ответственность. С другой стороны, лицо, отдавшее преступный приказ, несет уголовную ответственность в случаях, если преступность приказа охватывалась его умыслом.
   Остановимся на одном любопытном положении международного уголовного права. В силу ч. 2 ст. 33 Римского Статута, приказ о совершении акта геноцида или любого преступления против человечности всегда расценивается как явно незаконный.
   Это означает, что исполнитель такого приказа, в силу очевидной преступности последнего, не может освобождаться от ответственности ни при каких обстоятельствах (очевидность преступности приказа означает, что любой человек должен понимать de facto, что ему отдан приказ о совершении преступления и он, исполняя такой приказ, также совершает преступление). Преступления против мира и безопасности человечества как раз и специфичны тем, что причиняют вред абсолютным благам. То есть каждый должен, если можно так сказать – в силу бесчеловечности любого из этих деяний, понимать, что совершает именно преступление.
   Представляется, что принцип недопустимости ссылки на приказ, как он сформулирован в ст. 33 Римского Статута, должен в полной мере применяться при квалификации наиболее тяжких преступлений против мира и безопасности человечества, таких как: планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны; применение запрещенных средств и методов ведения войны; геноцид; экоцид.
   В этом случае положения ст. 33 Римского Статута должны обладать приоритетом над ст. 42 УК РФ – следовательно, при квалификации указанных преступлений неприменима ссылка исполнителя на отсутствие возможности выбора при исполнении приказа.
//-- 3.3. Давность уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества --//
   Учитывая исключительную опасность ряда преступлений по международному уголовному праву, еще в 1968 г. была принята Конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества. В соответствии с этим документом никакие сроки давности не исчисляются при привлечении к ответственности за совершение ряда преступлений против мира и безопасности человечества, в том числе:
   1) за военные преступления (нарушения законов и обычаев войны, как они определены в п. «b» ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала), в том числе за «серьезные нарушения», перечисленные в Женевских конвенциях 1949 г.);
   2) за преступления против человечества, вне зависимости от времени их совершения и того, являются ли они нарушением внутреннего права (определены в п. «с» ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала);
   3) за совершение актов геноцида.
   Таким образом, срок давности не исчисляется не за все преступления по международному уголовному праву, а лишь за те деяния, которые (вначале в теории, а затем и в международно-правовых нормах) отнесены к преступлениям против мира и безопасности человечества.
   Отсутствие сроков давности за данные преступления было подтверждено и более поздними актами международного уголовного права. При этом произошло расширение перечня деяний, являющихся такими преступлениями.
   Так, ст. 29 Римского Статута установила, что ни за одно из преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда, не течет срок давности. В соответствии со ст. 5 этого же документа, к юрисдикции Суда относятся: преступление геноцида, преступление агрессии, преступления против человечности (11 деяний), военные преступления (среди которых: 8 «серьезных нарушений» Женевских конвенций 1949 г. и 26 «других серьезных нарушений» законов и обычаев международных военных конфликтов; 4 особо оговоренных «серьезных нарушения» Женевских конвенций 1949 г., допущенных в отношении лиц, не принимавших участия в военных действиях; 12 «серьезных нарушений» законов и обычаев, применимых в вооруженных конфликтах немеждународного характера, – т. е. всего 50 (!) преступлений против законов и обычаев ведения войны и военных действий [54 - Подробнее см.: Костенко Н. И. Международный уголовный суд (юрисдикционные аспекты) // Государство и право. 2000. № 3. С.93–95.]).
   Как известно, рассматриваемый принцип нашел свое прямое воплощение в положениях ст. 78, 83 УК РФ о неприменимости сроков давности уголовной ответственности и обвинительного приговора суда при совершении наиболее тяжких преступлений против мира и безопасности человечества, предусмотренных ст. 353, 356, 357, 358 УК РФ. Подчеркнем особо – задолго до принятия УК РФ 1996 г. в советском праве действовало введенное в силу международного права положение о неисчислении сроков давности уголовного преследования лиц, совершивших «преступления против мира, человечности и военные преступления» в годы Второй мировой войны. [55 - См.: Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 марта 1965 г. «О наказании лиц, виновных в преступлениях против мира и человечности и военных преступлениях, независимо от времени совершения преступления» // Ведомости Верховного Совета СССР. 1965. № 10. Ст. 123.]
//-- 3.4. Проблема ответственности юридических лиц и государства за преступления против мира и безопасности человечества --//
   Вначале подчеркнем категорический императив действующего отечественного законодательства: юридические лица и государственные учреждения как таковые уголовной ответственности подлежать не могут.
   Однако в литературе имеются указания на необходимость признания юридических лиц субъектами указанных преступлений. [56 - Так, В. П. Панов допускает это на примере признания в Приговоре Нюрнбергского трибунала преступными таких организаций, как СС, СД, гестапо (см.: Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997. С. 32).]
   Более того, в Руководящих принципах в области предупреждения преступности и уголовного правосудия в контексте развития и нового экономического порядка (1985 г.) имеется следующее предписание: «Государства-члены должны рассматривать вопрос о предусмотренности уголовной ответственности не только для лиц, действовавших от имени какого-либо учреждения, корпорации или предприятия… но и для самого учреждения, корпорации или предприятия путем выработки соответствующих мер предупреждения их возможных преступных действий и наказания за них». [57 - Сборник стандартов и норм ООН в области предупреждения преступности и уголовного правосудия: Официальное издание. Нью-Йорк, 1992. С. 34.]
   Итак, международный документ признает, что юридическое лицо может совершить преступление. Но как это лицо будет нести ответственность? Этот же документ требует установить ответственность для юридического лица в рамках национального закона.
   Ученые, ратующие за введение в законодательство института уголовной ответственности юридических лиц, подчеркивают, что вред, причиняемый деятельностью юридического лица, значительно превышает вред, который может быть нанесен отдельным физическим лицом. [58 - Волженкин Б. В. Уголовная ответственность юридических лиц. СПб., 1998. С. 6–9.]
   Так, С. Г. Келина отмечает, что привлечение к уголовной ответственности руководителей или иных физических лиц, представляющих соответствующее юридическое лицо, как правило, связано, по существу, с объективным вменением, так как они хотя и знали о незаконной деятельности юридического лица, но своими силами изменить ничего не могли. В ряде случаев вообще трудно установить, кто конкретно виновен в преступлении. [59 - Келина С. Г. Ответственность юридических лиц в проекте нового УК Российской Федерации // Уголовное право: новые идеи. М., 1994. С. 52.]
   Разработчики Концепции уголовного законодательства Российской Федерации аргументировали целесообразность введения уголовной ответственности юридических лиц тем, что применение к ним соответствующих санкций, например за преступления против мира и безопасности человечества, могло бы усилить уголовно-правовую охрану важнейших объектов. [60 - См.: Концепция уголовного законодательства Российской Федерации // Государство и право. 1992. № 8. С. 44.]
   А. С. Никифоров указывает, что принципиальными основаниями признания за организацией статуса субъекта преступления и уголовной ответственности за него являются специфичные в таких случаях причинная связь и вина. Поскольку организация делегирует своему управляющему органу принятие и исполнение стратегических и оперативных решений, такие решения и основанное на них поведение по своей юридической сути являются решениями и поведением организации, поэтому она и должна нести ответственность. Отсюда делается вывод: «Преступление признается совершенным юридическим лицом, если оно совершено (непосредственно или при посредничестве других лиц) лицом или лицами, которые контролируют осуществление юридическим лицом его прав и действуют в осуществление этих прав, т. е. являются alter ego юридического лица – его “другим я”». [61 - Современные тенденции развития уголовного законодательства и уголовно-правовой теории // Государство и право. 1994. № 6. С. 65.]
   Противники уголовной ответственности юридических лиц прежде всего подчеркивают, что ее установление не соответствует краеугольным принципам уголовного права – принципам личной и виновной ответственности. Уголовное право связывает ответственность со способностью лица, совершившего преступление, отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими, каковой обладают лишь люди.
   «Сочетать принципы вины и личной ответственности с невиновной и коллективной ответственностью юридических лиц невозможно, – считает Н. Ф. Кузнецова. – Вина всегда не что иное, как психическое отношение лица к своему деянию. Этой вины у юридических лиц нет». [62 - Кузнецова Н. Ф. Цели и механизмы реформы Уголовного кодекса // Государство и право. 1992. № 6. С. 82.]
   Как известно, юридические лица являются субъектами преступления в уголовном праве многих государств (США, Франции и других); нередко (особенно в последнее время) ставится вопрос о необходимости установления ответственности юридических лиц в российском уголовном праве. [63 - См., напр.: Никифоров А. С. Об уголовной ответственности юридических лиц // Уголовное право: новые идеи. М., 1994. С. 43–49.] Мы полагаем, что юридические лица должны быть официально признаны субъектом ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности человечества. Это потребует внесения соответствующих изменений в российское уголовное законодательство, что можно только приветствовать – другое дело, что кардинальному пересмотру подвергнется отечественная доктрина субъекта преступления.
   Практически таким же образом обстоит дело и с признанием государства субъектом преступления против мира и безопасности человечества. Очевидно, что многие такие преступления совершаются от лица государства (например, развязывание и ведение агрессивной войны).
   Но может ли государство нести именно уголовную ответственность?
   На этот счет существуют различные точки зрения, однако нормы международного права не предусматривают ответственность государства по международному уголовному праву как таковому. Так, например, ст. 5 Определения агрессии устанавливает только «международную ответственность» государства за агрессивную войну против мира и безопасности человечества.
   Комитет по уголовной юстиции 1951 г. при обсуждении статьи 25 проекта Статута Международного Уголовного Суда ограничил персональную подсудность физическими лицами, отметив, что «ответственность государств за действия, составляющие международные преступления, имеет преимущественно политический характер» и «не дело суда решать подобные вопросы». [64 - Документ ООН А/2136.]
   В 1983 г. Комиссия международного права, возобновив обсуждение темы проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, попросила Генеральную Ассамблею уточнить, входит ли государство в число субъектов права, которым может быть вменена уголовная ответственность, «ввиду политического характера этой проблемы». В 1984 г. Комиссия международного права решила ограничить проект на нынешнем этапе уголовной ответственностью индивидов, что не препятствует последующему рассмотрению возможности применения к государствам понятия уголовной ответственности. [65 - Фисенко И. В. Ответственность государств за международные преступления // Белорусский журнал международного права и международных отношений. 1998. № 3.]
   В Проект Международного кодекса включена специальная статья 4 «Ответственность государств», которая устанавливает, что «ответственность отдельных лиц за преступления против мира и безопасности человечества, предусмотренная в настоящем Кодексе, никоим образом не влияет на ответственность государств по международному праву».
   Полагаем, что идея уголовной ответственности государств обусловливается не столько юридической, сколько политической ценностью – не оставить безнаказанным государство, обычно «основной субъект» совершения международных преступлений: главной целью этой концепции можно считать обоснование специального режима ответственности государств за преступления против мира и безопасности человечества.
   Безусловно, государство может совершить преступление по международному праву, но не может подвергаться уголовной ответственности в строгом смысле, неся международно-правовую ответственность. [66 - Видимо, подобного рода соображениями руководствовался В. Ф. Цепелев, предлагая употреблять термин «международное преступление» применительно к «нарушениям международного права со стороны государств», а понятие «международное (уголовное) преступление» – по отношению «к преступным посягательствам на охраняемые международным уголовным правом объекты со стороны физических лиц» (см.: Цепелев В. Ф. Указ. соч. С. 80).] В данном случае мы имеем дело с несовпадением понятий «субъект преступления» и «субъект ответственности».
   Таким образом, концепция уголовной ответственности государств существует лишь в доктринальных разработках. По этим причинам практическое осуществление уголовной ответственности государств в настоящее время невозможно. Фактически реализуется политическая (не в смысле оснований, а в смысле процедуры принятия решений) ответственность государств за международные преступления.

§ 4. О перспективах развития системы преступлений против мира и безопасности человечества в уголовном праве России

   Вступление в силу Римского Статута и перспектива принятия Кодекса о преступлениях против мира и безопасности человечества заставляет нас обратиться к вопросу о возможных путях развития системы этих преступлений в уголовном праве России.
   Проект Международного кодекса содержит 12 составов преступлений против мира и безопасности человечества (ст. 15–26), а именно: агрессия; угроза агрессии; вмешательство; колониальное господство и другие формы иностранного господства; геноцид; апартеид; систематические и массовые нарушения прав человека; исключительно серьезные военные преступления; вербовка, использование, финансирование и обучение наемников; международный терроризм; незаконный оборот наркотических средств; преднамеренный и серьезный ущерб окружающей среде.
   Большинство из перечисленных деяний уже включены в систему преступлений против мира и безопасности человечества в УК РФ. В ряде случаев название и (или) диспозиция норм отечественного УК почти дословно воспроизводит положения действующих конвенций и норм Проекта Международного кодекса. Так обстоит дело с преступлениями геноцида, наемничества, применения запрещенных средств и методов ведения войны («исключительно серьезных военных преступлений»).
   С другой стороны, УК РФ выгодно отличается от действующих и предполагаемых норм международного права в плане регламентации ответственности за экоцид («преднамеренный и серьезный ущерб окружающей среде»), а также за деяния, преступность которых прямо не установлена в Проекте Международного кодекса и Римском Статуте (публичные призывы к развязыванию агрессивной войны; нападение на лиц и учреждения, которые пользуются международной защитой).
   Наконец, УК РФ находится в «проигрышном» положении при установлении уголовной ответственности за агрессию – в нормах международного права прямо перечислены деяния, признаваемые актом агрессии и угрозы агрессии, чего нет в диспозиции ст. 353 УК РФ.
   Но во всех перечисленных примерах УК РФ уже воспринял предписания международного уголовного права – нас же интересует вопрос о тенденции восприятия отечественным законодательством уже имеющихся или предполагаемых международных норм о преступлениях против мира и безопасности человечества, отсутствующих на настоящий момент в главе 34 УК России.

   Апартеид. Действующее международное право предписывает объявлять «караемым по закону преступлением» всякое распространение идей о расовом превосходстве и любые акты расовой дискриминации (ст. 4 Международной Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации от 7 марта 1966 г.). К числу таких актов, безусловно, относится апартеид – совершение любого действия, основанного на политике и практике расовой сегрегации, с целью установления и поддержания господства одной расовой группы над какой-либо другой расовой группой.
   В ст. 1 Конвенции об апартеиде прямо говорится о том, что апартеид представляет собой преступление против человечества и что «бесчеловечные акты, являющиеся следствием политики и практики апартеида и сходной с ним политики и практики расовой сегрегации и дискриминации… являются преступлениями, нарушающими принципы международного права, в частности цели и принципы Устава Организации Объединенных Наций, и создающими серьезную угрозу для международного мира и безопасности».
   О необходимости установления в национальном законодательстве уголовной ответственности за апартеид (расовую сегрегацию) также заявляет вступившая для России в силу вышеназванная Конвенция: «Государства – участники настоящей Конвенции обязуются… принять любые меры законодательного или иного характера, необходимые для пресечения, а также предотвращения любого поощрения преступления апартеида и сходной с ним сегрегационистской политики или ее проявлений и наказания лиц, виновных в этом преступлении» (ст. 4).
   В литературе встречается утверждение о том, что апартеид является частным проявлением геноцида и не существует необходимости в криминализации деяния апартеида. [67 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Указ. соч. С. 126.]
   Однако, как представляется, расовая сегрегация и деяния, образующие объективную сторону геноцида, – различные проявления преступной деятельности. К тому же осуществление политики расовой сегрегации вовсе не преследует обязательной цели уничтожения какой-либо демографической общности. Более того, апартеид предполагает ущемление прав и интересов только одной демографической группы – расы; а о других демографических группах (нации, этносе, религиозной общности) при совершении апартеида речи не идет вовсе.
   Как видно, объективные признаки геноцида и апартеида различны. На наш взгляд, такое «включение» апартеида в понятие геноцида является абсолютно неверным, и, в силу различий объективных и субъективных сторон геноцида и апартеида, последний нельзя расценивать как частное проявление первого. Более того, акты международного права предписывают установить самостоятельную ответственность за осуществление актов апартеида как преступления против безопасности человечества, на что было обращено внимание в отечественной науке. [68 - См.: Шибков О. Н. Указ. соч. С. 130–131.]
   В силу предписания императивных норм международного права (Международной Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации 1966 г.; Конвенции об апартеиде) в XII раздел УК РФ должен быть введен состав апартеида как одного из наиболее тяжких преступлений против мира и безопасности человечества, известных международному уголовному праву.
   В предыдущих исследованиях мы уже предлагали возможную формулировку состава апартеида в УК РФ – повторим ее и сейчас:

   «Статья 357 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Апартеид.
   Апартеид, то есть совершение действий, основанных на расовой сегрегации, выражающихся в лишении членов расовой группы права на свободу личности или принятии любых мер, рассчитанных на воспрепятствование участию расовой группы в политической, социальной, экономической или культурной жизни страны, либо создании условий, препятствующих полноценному развитию расовой группы, —
   наказывается…»

   На XLV сессии Комиссии международного права ООН [69 - См.: Организация Объединенных Наций. Генеральная Ассамблея. Комиссия международного права. XLV сессия. 3 мая–23 июля 1993 года. Нью-Йорк, 1993. С. 3–15.] активно обсуждался вопрос о признании преступлениями против мира и безопасности человечества таких деяний, как вмешательство, колониальное господство и другие формы иностранного господства, апартеид, систематические и массовые нарушения прав человека, наемничество, международный терроризм, незаконный оборот наркотиков, преднамеренный и серьезный ущерб окружающей среде. Не вызывает сомнений, что все перечисленные деяния создают угрозу миру и безопасности человечества как объекту уголовно-правовой охраны и характеризуются высокой степенью опасности. Однако в ходе сессии Комиссии международного права был выдвинут ряд принципиальных возражений против их криминализации.
   Вмешательство определено в Проекте Международного кодекса (ст. 17) как подстрекательство к (вооруженной) подрывной или террористической деятельности или организация, оказание помощи или финансирование такой деятельности, или поставка оружия для целей такой деятельности, имеющие следствием «(серьезный) подрыв свободного осуществления… государством своих суверенных прав».
   По мнению многих юристов, такое определение вмешательства является слишком общим и неконкретизированным – более того, в международном праве отсутствуют юридические основания установления уголовно-правового запрета на «вмешательство». [70 - Наумов А. В. Преступления против мира и безопасности человечества и преступления международного характера // Государство и право. 1995. № 6. С. 51.]
   Аналогичные претензии были выдвинуты к криминализации деяния в виде колониального господства и других форм иностранного господства (ст. 18 Проекта Международного кодекса), определенного как насильственное установление или сохранение колониального господства или «любой другой формы иностранного господства в нарушение права народов на самоопределение в том виде, как оно закреплено в Уставе Организации Объединенных Наций». По замечанию представителей Великобритании и США, такого рода дефиниция колониального господства «поглощает» составы таких общепризнанных преступлений против мира и безопасности человечества, как геноцид или апартеид. Более того, само понятие «колониальное господство» имеет скорее историческое содержание – в современном мире это явление отсутствует в том смысле, как оно существовало до середины XX в.
   Также юридически неопределенно понятие систематических и массовых нарушений прав человека (ст. 21 Проекта Международного кодекса), охватывающее совершение убийств; пыток; установление или поддержание в отношении лиц положения рабства, подневольного состояния или принудительного труда; преследование по социальному, политическому, расовому, религиозному или культурному признаку, осуществляемое на систематической основе или в массовом масштабе; депортацию или принудительное перемещение населения.
   Во-первых, данное определение «пересекается» с определениями все тех же геноцида и апартеида, а также военных преступлений (если перечисленные деяния совершаются во время вооруженных конфликтов). Во-вторых, практически все эти деяния являются «традиционными» для национального уголовного права, и их дублирование (по крайней мере, так, как эти деяния сформулированы в Проекте Международного кодекса) может привести к нежелательным затруднениям в правоприменении.
   Последний аргумент на XLV сессии Комиссии международного права был адресован также и сторонникам криминализации в качестве преступления против мира и безопасности человечества незаконного оборота наркотических средств (ст. 25 Проекта Международного кодекса), а именно незаконного оборота наркотических средств в крупных масштабах, будь то «в пределах одного государства или в трансграничном контексте».
   Таким образом, проблема криминализации перечисленных деяний в международном праве в качестве преступлений против мира и безопасности человечества сводится к трудностям при формулировании соответствующих составов и, для ряда деяний, – к невозможности правильной юридической квалификации содеянного по причине их неразграниченности.
   Последний довод представляется наиболее серьезным, так как в международном уголовном праве (ст. 20 Римского Статута) и национальных уголовно-правовых системах, включая российскую, фундаментальным является принцип ne bis in idem – никто не может дважды подлежать уголовной ответственности за одно деяние. «Пересеченность» перечисленных составов преступлений, предложенных к криминализации, нарушит этот принцип – ведь одно деяние сможет повлечь несколько юридических последствий в виде квалификации по двум и более нормам о преступлениях против мира и безопасности человечества.
   Полагаем, что возможность криминализации этих деяний в качестве преступлений против мира и безопасности человечества возможна только при устранении обозначенных проблем.
   Заметим, что в ходе XLV сессии Комиссии международного права были высказаны возражения против включения в число преступлений против мира и безопасности человечества наемничества, «преднамеренного и серьезного ущерба окружающей среде», международного терроризма.
   Однако для первых двух деяний в международном праве имеются вполне определенные дефиниции (Конвенция о наемничестве, Конвенция о воздействии на окружающую среду, I и II Дополнительные Протоколы) – и криминализация наемничества и экоцида в УК РФ как бы предваряет принятие Международного Уголовного кодекса. В этом отношении отечественное уголовное законодательство находится в «выигрышном» положении по сравнению с действующим международным правом. О необходимости криминализации в УК РФ апартеида говорилось выше.

   Сложнее обстоит дело с международным терроризмом. То, что акты международного терроризма стали в настоящее время глобальной угрозой, ни у кого не вызывает сомнений. Достаточно вспомнить события 1995–2003 гг. во многих городах России (Москве, Буденновске, Первомайском, Кизляре, Волгодонске, Буйнакске, Владикавказе), 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и Вашингтоне (которые многие СМИ назвали «концом света в прямом эфире»), непрекращающуюся по сей день террористическую активность в Чечне, на Ближнем Востоке и во многих других регионах мира. Задача борьбы с террором (в терминологии западных политиков, «войны с террором» – «war on terror») стала политическим и юридическим основанием для проведения военной кампании США и союзников в Афганистане (2002 г.), в которую включилась и Россия, а также второй военной операции России в Чечне (начиная с 1999 г.).
   О международном терроризме и террористах написано великое множество трудов. Мы не собираемся их дублировать – попробуем ответить на вопрос не о социально-политической необходимости (полагаем, что таковая необходимость существует), а о юридических трудностях оценки международного терроризма как преступления против мира и безопасности человечества.
   В ст. 24 Проекта Международного кодекса международный терроризм определен как совершение, организация, содействие осуществлению, финансирование или поощрение актов против другого государства или попустительство совершению таких актов, которые «направлены против лиц или собственности и которые по своему характеру имеют целью вызывать страх у государственных деятелей, групп лиц или населения в целом». Субъектами этого преступления здесь же названы «агенты и представители государства».
   Сразу отметим неудачность такого закрепления субъектного круга международного терроризма: многие акты терроризма совершаются вовсе не от лица какого-либо государства. Взять, к примеру, все ту же Чечню, не являющуюся государством – субъектом международного права: получается, что чеченские и наемные иностранные террористы, взрывавшие жилые дома и захватывавшие больницы и театры, убивавшие сотни ни в чем не повинных людей, субъектами «международного терроризма» не могут быть признаны. И это несмотря на то, что международный характер террористической активности в Чечне не ставится под сомнение никем, даже самыми последовательными критиками военной операции России в этом субъекте Федерации. Можно еще долго перечислять примеры, когда чудовищные по последствиям акты терроризма были осуществлены вовсе не «агентами или представителями государства» (из последних можно вспомнить взрывы на Бали, совершенные исламскими радикалами против «белых туристов»).
   Поэтому полагаем, что субъектом международного терроризма как преступления против мира и безопасности человечества должен быть признан любой человек. Тем более, что действующее международное право признает субъектами преступлений против мира и безопасности человечества всех: «людей с улицы, членов правительств, официальных лиц и управленцев партий, промышленников и бизнесменов, судей и обвинителей, докторов, палачей и обслугу концентрационных лагерей». [71 - Kittichaisaree K. Op. cit. Р. 133–134.]
   О необходимости признания актов терроризма преступлением, «направленным против государства, заключающимся в создании обстановки ужаса в умах отдельных личностей, групп населения и общества в целом», говорилось еще в принятой Лигой Наций Конвенции о предупреждении и наказании терроризма от 16 ноября 1937 г. По известным причинам этого не произошло.
   На Дипломатической конференции 1998 г. в Риме, принявшей Статут Международного Уголовного Суда, также остро дебатировался вопрос об определении международного терроризма как преступления против мира и безопасности человечества. [72 - Об идее и истории создания Международного Уголовного Суда см.: Блищенко И. П., Фисенко И. В. Международный уголовный суд. М., 1998. С. 85–90; Костенко Н. И. Международный уголовный суд. М., 2002. С. 13–16.] Особенно резкой критике подверглась формулировка, согласно которой уголовно-правовой запрет ограничивается «государственным» терроризмом, тогда как международный терроризм им не исчерпывается. Представители Алжира, Индии, Турции и Шри-Ланки настаивали на признании международного терроризма именно преступлением против безопасности человечества (человечности). Но согласия в определении международного терроризма достичь не удалось.
   Как известно, начиная с 70-х гг. XX в. был принят ряд конвенций о преступлениях «террористической направленности», объявивших таковыми захват заложников, угон самолетов, пиратство, акты «бомбового» терроризма и пр. Многие из положений этих конвенций были отражены в национальном уголовном законодательстве, в том числе российском (ст. 205, 206, 211, 227 УК РФ).
   На европейском уровне была принята общая Конвенция по борьбе с терроризмом от 27 января 1977 г., [73 - ETS № 90.] участницей которой в настоящее время является Российская Федерация. В ст. 2 названной Европейской Конвенции актами международного терроризма названы: а) правонарушения, относящиеся к применению Гаагской Конвенции по борьбе с преступным захватом летательных аппаратов от 16 декабря 1970 г.; б) правонарушения, относящиеся к применению Монреальской Конвенции по борьбе с преступными актами, направленными против безопасности гражданской авиации от 23 сентября 1971 г.; в) тяжелые правонарушения, заключающиеся в покушении на жизнь, телесную целостность или свободу людей, имеющих право международной защиты, включая дипломатических представителей; г) правонарушения, содержащие захват заложников или незаконное лишение свободы; д) правонарушения, содержащие использование бомб, гранат, ракет, автоматического огнестрельного оружия, бандеролей или посылок с опасными вложениями, соразмерно с тем, насколько подобное использование представляет опасность для людей.
   Полагаем, что выработка понятия «международный терроризм» потребует своеобразного синтеза определений террористических преступлений, имеющихся в международном уголовном праве. В этом случае будет открыт путь криминализации международного терроризма как преступления против мира и безопасности человечества.

Глава II. Преступления против безопасности человечества

§ 1. Об истории преступлений против безопасности человечества (человечности)

   Термин «преступления против безопасности человечества (человечности)» обычно ассоциируется с совершением преступления геноцида. Понятие «геноцид» происходит от греческого «genos» («племя», «род») и латинского «caedo» («уничтожаю», «убиваю»).
   К великому сожалению, понимание того, что геноцид является одним из наиболее ужасных и преступных проявлений человеческой природы, сложилось далеко не сразу, а как итог осмысления всей мировой истории, особенно истории нового и новейшего времени.
   Как это ни прискорбно, но мировая цивилизация практически во все эпохи своего развития – как на Востоке, так и на Западе – знает примеры, когда представители одной расовой, национальной либо религиозной группы стремились к уничтожению представителей другой такой группы. Достаточно вспомнить о библейских историях гонений на евреев, о массовом уничтожении христианского населения во время турецкой экспансии в Европу на протяжении XIV–XVIII вв., о трагических страницах самой европейской истории, связанных с избиением католиками протестантов и протестантами католиков во время религиозных войн XVI–XVII вв., и о многих других фактах.
   Мы не ставим своей целью перечислить все подобные события, ведь любой акт геноцида – это продукт истории, и он несет на себе черты того общества, в котором произошел.
   Юридического термина «геноцид» не существовало очень долго – между двумя мировыми войнами юрист Лемкин (Lemcine) применил его к фактам массового уничтожения армянского населения по указанию властей Османской Турции в 1914–1918 гг. [74 - Сартр Ж. П. О геноциде // Материалы Расселовского трибунала по военным преступлениям (1968 г.). М., 1990. С. 14.]
   Таким образом, первое юридическое определение геноцида означало проявление государственной политики по отношению к большому числу представителей той или иной национальной, расовой, религиозной группы либо ко всей такой группе в целом.
   То, что юридическую оценку в качестве геноцида получила деятельность, возведенная в ранг государственной политики, требует подробнее остановиться на соответствующих историко-юридических фактах.
   Политика геноцида в отношении армян была обусловлена рядом факторов. Ведущее значение среди них имела идеология панисламизма и пантюркизма, которую с середины XIX в. исповедовали правящие круги Османской империи. Воинствующая идеология панисламизма отличалась нетерпимостью в отношении немусульман, проповедовала откровенный шовинизм, призывала к отуречиванию всех нетурецких народов. Вступая в войну, младотурецкое правительство Османской империи строило далеко идущие планы создания «Большого Турана» (присоединение к империи Закавказья, Северного Кавказа, Крыма, Поволжья, Средней Азии). На пути к этой цели агрессорам надо было покончить прежде всего с армянским народом – и планы уничтожения армянского населения младотурки начали разрабатывать еще до начала мировой войны.
   В решениях съезда партии «Единение и прогресс», состоявшегося в октябре 1911 г. в Салониках, содержалось требование отуречивания нетурецких народов империи. В начале 1914 г. местным властям было направлено специальное предписание относительно мер, которые должны были быть предприняты в отношении армян. Тот факт, что предписание было разослано до начала войны, свидетельствует о том, что физическое уничтожение армянского населения было запланированной акцией, вовсе не обусловленной конкретной военной ситуацией.
   Задумывая уничтожение армянского населения, правящие круги Турции намеревались достичь нескольких целей – и главной из них была ликвидация так называемого «армянского вопроса». Турки избавлялись от экономической конкуренции, в их руки перешло бы все достояние армянского народа. С другой стороны, устранение армян как национальности помогло бы проложить путь к захвату Кавказа, к достижению «великого идеала туранизма». [75 - См.: Новейшая история Востока. М., 1988. С. 244.]
   В первые дни войны в Турции развернулась антиармянская пропаганда. В феврале 1915 г. военный министр Энвер отдал приказ об уничтожении армян, служащих в турецкой армии. Этот приказ был выполнен с беспримерной жестокостью.
   С мая – июня 1915 г. началась массовая депортация и резня армянского населения турецких провинций (Западной Армении, Киликии, Западной Анатолии и др.). Осуществлявшаяся депортация армянского населения на деле преследовала цель его уничтожения. Посол США в Турции Г. Моргентау отмечал: «Истинной целью депортации было ограбление и уничтожение; это действительно является новым методом резни. Когда турецкие власти отдавали приказ об этих высылках, они фактически выносили смертный приговор целой нации».
   Такая же оценка депортации содержалась в сообщениях германских консулов из вилайетов (провинций) Турции. В июле 1915 г. германский вице-консул в Самсуне сообщал, что проводимая в вилайетах Анатолии депортация имеет целью или уничтожить, или же обратить в ислам весь армянский народ. Примечательно, что в этом послании de facto признавалось намерение турецких властей не только физически истребить армянское население, но и уничтожить его культуру посредством принудительного обращения в иную религию.
   Очевидцы событий оставили многочисленные описания страданий, выпавших на долю армянского населения. Корреспондент английской газеты «Таймс» сообщал в сентябре 1915 г.: «Из Сасуна и Трапезунда, из Орду и Айнтаба, из Мараша и Эрзрума поступают одни и те же сообщения о зверствах: о мужчинах, безжалостно расстрелянных, распятых, изувеченных или уведенных в трудовые батальоны, о детях, похищенных и насильно обращенных в магометанскую веру, о женщинах, изнасилованных и проданных в рабство в глубокий тыл, расстрелянных на месте или высланных вместе с детьми в пустыню на запад от Мосула, где нет ни пищи, ни воды… Многие из этих несчастных жертв не дошли до места назначения… и их трупы точно указывали путь, по которому они следовали». [76 - Геноцид армян 1915–1916 гг. // Армянский вопрос. Ереван, 1991. С. 13.]
   В результате геноцида армян, осуществленного младотурками в 1915–1918 гг., погибло 1,5 миллиона человек. Около 600 тысяч армян стали беженцами; они рассеялись по многим странам мира, пополнив собой уже имеющиеся и образовав новые армянские общины. [77 - Там же. С. 18.]
   Не вызывает сомнений, что осуществленный в Турции геноцид нанес громадный ущерб духовной и материальной культуре армянского народа. Турецкие историки и политики, не признавая факта геноцида, связывают процесс депортации армян во время Первой мировой войны с их стремлением освободиться от турецкого господства с помощью западных держав и России. Но это в корне неверно. Обращение армян к Великим Державам (а к ним обращались и болгары, и румыны, и сербы) стало лишь поводом для осуществления геноцида.
   Для нас сейчас особенно важным представляется тот факт, что подобные действия турецких властей и турецкой армии впервые в мировой истории были названы преступлением против человечества – и это произошло в совместной Декларации стран-союзниц (Англии, Франции и России) от 24 мая 1915 г.
   Показательно, что, только появившись в юридической науке, термин «геноцид» сразу, уже после Первой мировой войны, вошел в юридическую практику. Так, турецкий Военный трибунал 22 апреля 1919 г. (уже после поражения Турции в войне) обвинил руководителей младотурецкого правительства именно в геноциде армян, отметив в своем приговоре, что «решение об истреблении армян было принято в ЦК партии Иттихад (правящая партия младотурок. – Авт.), а депортация и резня являлись чем-то вроде “чистки”, ибо они должны были радикально решить армянский вопрос». [78 - Ованесян В. Геноцид – преступление против человечества // Независимая газета. 2000, 2 сент.]
   Официальное признание армянских погромов в качестве первого в истории факта, получившего юридическую оценку именно как геноцид в отношении целой нации, подтверждено в Заявлении Государственной Думы Российской Федерации от 14 апреля 1995 г. «Об осуждении геноцида армянского народа 1915–1922 гг.» [79 - Российская газета. 1995, 17 апр.]. В этом документе отмечается, что «по инициативе России европейские великие державы еще в 1915 г. квалифицировали действия Турецкой империи в отношении армянского народа как “преступление против человечества, не обусловленное военной необходимостью, основным проявлением которого стало физическое уничтожение армянского народа”».
   Однако геноцид не был юридически закреплен как преступление против мира и безопасности человечества, несмотря на столь чудовищные проявления национально-религиозной ненависти в отношении армянского населения во время Первой мировой войны. Понадобилась еще одна мировая война для того, чтобы мир не просто осознал ужас и бесчеловечность подобного деяния, но и было выработано понимание его преступности и наказуемости как одного из тягчайших преступлений.
   Практика уничтожения групп людей в зависимости от их расовой, национальной и религиозной принадлежности получила теоретическое обоснование и была возведена в ранг государственной политики в нацистской Германии.
   Идеологическое обоснование расового геноцида содержалось в программной книге третьего рейха – «Mein Kampf» («Моя борьба»). Основной темой книги была расовая доктрина Гитлера: «Немцы должны осознавать превосходство арийской расы и хранить расовую чистоту. Их долг – увеличить численность нации, с тем чтобы исполнить свое предназначение – достичь мирового господства». [80 - Гитлер А. Mein Kampf. Рига, 1990. С. 24.] Национальность и раса, продолжал Гитлер, заключена в крови, а не в языке. Смешение крови в германском государстве можно остановить, лишь удалив из него все неполноценное.
   Первейшая обязанность государства, с точки зрения идеологии нацизма, – сохранять и поддерживать свои расовые основы. Гитлер сформулировал семь пунктов «обязанностей государства», среди которых в плоскости интересующей нас проблемы надо отметить следующие:
   1. Понятие «раса» необходимо поставить в центре внимания.
   2. Необходимо сохранять расовую чистоту.
   3. В качестве первоочередной задачи ввести практику контроля за рождаемостью.
   Гитлер постоянно проповедовал идеологию расового национализма: он писал, что арийская, или индоевропейская, раса, и прежде всего – германская (тевтонская), является именно тем «избранным народом», от которого зависит само существование человека на планете. «Все, чем мы восхищаемся на этой земле, будь то достижения в области науки или техники, – творение рук немногих наций и, вероятно, скорее всего, одной единственной расы. Все достижения нашей Kultur есть заслуга этой нации». [81 - Там же. С. 87.]
   Однако вместо того чтобы сохранять свою кровь в чистоте, арийская раса стала смешиваться с низшими расами, до тех пор пока не начала перенимать духовные и физические качества последних. По мнению Гитлера, в основном евреи были «паразитами на теле других народов», создавая государство в государстве и не желая уходить. Именно «разбавлением» германской крови Гитлер объяснял поражение Германии в Первой мировой войне. В «Майн кампф» он писал: «Если бы накануне 1-й мировой войны были отравлены газом 12 или 15 тысяч иудеев – врагов народа… тогда не потребовались бы миллионные жертвы на фронте». [82 - Там же. С. 21–22.]
   Расовые представления Гитлера нашли воплощение в Нюрнбергских законах о гражданстве и расе, принятых в 1935 г., которые предоставляли гражданство «всем носителям германской или схожей крови» и лишали его каждого, кто считался представителем еврейской расы. Благодаря этим законам расизм получил юридическое обоснование в третьем рейхе и со временем воплотился в «окончательном решении еврейского вопроса» – физическом уничтожении еврейского населения Европы. [83 - Вторая мировая война в цифрах и фактах. М., 1985. С. 37.]
   При поддержке Гитлера в Германии получила широкое распространение программа расовых исследований – «рассенфоршунг». Результаты «работ» нацистских ученых стали обязательными к изучению во всех учебных заведениях третьего рейха, от начальных классов до университетов. Утверждалось и со школьной скамьи «разъяснялось», что разложение любой нации всегда является результатом расового смешения: судьба нации зависит от ее способности сохранять свою расовую чистоту.
   В конечном итоге государственная национальная политика нацистской Германии вылилась в осуществление «Холокоста» (Holocaust) – т. е. физического уничтожения еврейского населения Европы.
   В принятой задолго до прихода нацистов к власти программе НСДАП («25 пунктов») пункты 4 и 5 декларировали полное изгнание евреев из общественной и культурной жизни Германии.
   Гонения на евреев начались почти сразу же после прихода нацистов к власти. Под предлогом ответных мер на развязанную за рубежом антигитлеровскую кампанию, якобы инспирированную евреями, по Германии прокатилась широкая волна антисемитизма: в считанные недели (Декретом от 7 апреля 1933 г.) из всех местных органов управления, государственных учреждений, из судов и университетов были изгнаны представители еврейской национальности. Врачам-евреям было запрещено вести частную практику и работать в больницах. «Чистке» подверглась культурная жизнь страны: евреям запрещалось работать в кинопроизводстве, средствах массовой информации, запрет на профессию получали художники и музыканты. Евреи были лишены права заниматься торговлей и производством. Огромные масштабы приобрел бытовой антисемитизм. Полиция не прикладывала ни малейших усилий, чтобы защитить евреев от нападений на улицах. К концу 1933 г. Германию были вынуждены покинуть свыше 63 тысяч евреев. [84 - Там же. С. 39.]
   Вторая волна антисемитизма поднялась после принятия в сентябре 1935 Нюрнбергских законов о гражданстве и расе, в соответствии с которыми евреи лишались германского гражданства, избирательных прав, им запрещалось вступать в брак с немцами и т. д.
   23 июля 1938 г. вышел указ, по которому каждый еврей был обязан зарегистрироваться в полиции и получить специальное удостоверение с отметкой «J» («еврей») и предъявлять его по первому требованию властей. Распоряжение от 17 августа 1938 г. обязывало мужчин еврейской национальности добавлять имя Израэль, а женщин – Сара к своему настоящему имени. [85 - Neier A. War Crimes: Brutality, Genocide, Terror and the Struggle for Justice. London, 1974. P. 62–66.]
   С 5 октября 1938 г. стала обязательной отметка «еврей» в заграничных паспортах, что вызвало волну возмущения во всем мире.
   Своего апогея антиеврейская кампания достигла в ноябре 1938 г., когда в ответ на убийство в Париже польским евреем Гершелем Грюншпаном германского посла Эрнста фон Рата по всей Германии прокатилась волна организованных еврейских погромов («Хрустальная ночь»). Было убито 36 человек, около 20 тысяч евреев арестованы, разрушены и сожжены 267 синагог и сотни магазинов. Герман Геринг заявил об «окончательном расчете с евреями».
   30 января 1939 г., в шестую годовщину прихода к власти, Гитлер выступил в рейхстаге с первой публичной угрозой физического истребления евреев: «Если при международной финансовой поддержке евреям в Европе и за ее пределами снова удастся ввергнуть народы в новую мировую войну, то результатом этого будет не установление большевистского мирового правления и еврейского триумфа, а уничтожение евреев в Европе». [86 - Ibid. P. 67–68.]
   Маховик гитлеровских планов физического истребления евреев начал раскручиваться в полную силу с первых дней Второй мировой войны. В мае 1940 г. на территории оккупированной Польши был создан концлагерь Аушвиц, превратившийся вскоре в огромную фабрику по уничтожению людей. Комендант лагеря Хёсс в мае 1941 г. получил приказ лично от Гиммлера оборудовать лагерь газовыми камерами. 31 июля 1941 г. Геринг направил руководителю СД Гейдриху следующее распоряжение: «Настоящим приказываю вам провести все необходимые организационные, финансовые и военные приготовления для полного решения еврейского вопроса в зоне германского влияния в Европе».
   На состоявшемся 20 января 1942 г. Ванзееском совещании был утвержден план так называемого «Окончательного решения», ответственность за исполнение которого возлагалась на Адольфа Эйхмана. Гейдрих подвел итог совещанию: «Европа будет прочесана с запада на восток… Несомненно, огромное число евреев исчезнет за счет естественной убыли. С остальными, которым удастся выжить, следует обращаться соответствующим образом, потому что… они могут стать зародышем нового еврейского развития. Не забывайте опыт истории». [87 - Цит. по: Вторая мировая война в цифрах и фактах. М., 1985. С. 62.]
   Гестапо и СД тут же принялись за работу, постоянно наращивая темпы отправки миллионов евреев в лагеря смерти. То, что на страницах «Майн кампф» выглядело как политическая пропаганда, отныне стало реальным, тщательно организованным процессом массового уничтожения людей, эпицентром которого были лагеря Аушвиц, Майданек, Треблинка, Бельзен и Собибор.
   Помимо лагерей смерти насчитывалось свыше 400 перевалочных и транзитных лагерных центров, осуществлявших отправку рабочей силы на запад. Но Аушвиц оставался главным центром Холокоста. В период наивысшей активности он вмещал до 100 тысяч человек, а через его газовые камеры ежедневно проходило до 12 тысяч узников.
   На Нюрнбергском процессе Р. Хёсс говорил: «В помещениях для уничтожения мы использовали “циклон Б”, кристаллизованную синильную кислоту, которую засыпали через специальное небольшое отверстие. Требовалось от 3 до 15 минут, чтобы умертвить людей в камере, в зависимости от климатических условий. Мы узнавали о том, что люди мертвы, когда прекращались их крики. Обычно мы ждали полчаса, прежде чем открыть двери, и вытаскивали тела. После этого специальная команда («Зондеркоммандос», состояла из числа заключенных. – Авт.) изымала кольца и золотые зубы из трупов». [88 - Там же. С. 344.]
   Холокост явился самым чудовищным проявлением варварства за все время существования цивилизации. Попытки историков, психологов, социологов и психиатров найти рациональное объяснение этому трагическому историческому феномену до сих пор не увенчались успехом.
   Уже после окончания Второй мировой войны геноцид был официально квалифицирован как тягчайшее преступление против человечества.
   В основу правовых документов о геноциде легли основные принципы, разработанные Международным военным трибуналом в Нюрнберге, судившим главных военных преступников гитлеровской Германии.
   Судебный процесс над группой главных нацистских военных преступников состоялся в Нюрнберге с 20 ноября 1945 г. по 1 октября 1946 г. Для расследования и поддержания обвинения был образован Комитет из главных обвинителей: от Великобритании – Х. Шоукросс, от СССР – Р. А. Руденко, от США – Р. Х. Джексон, от Франции – Ф. де Ментон, а затем Ш. де Риб. Суду были преданы высшие государственные и военные деятели третьего рейха.
   Всем им было предъявлено обвинение в составлении и осуществлении заговора против мира и человечности, а именно: убийство военнопленных и жестокое обращение с ними, убийство гражданского населения и жестокое обращение с ним, разграбление общественной и частной собственности, установление системы рабского труда и др. Был также поставлен вопрос о признании преступными таких организаций, как руководящий состав НСДАП, штурмовые (СА) и охранные отряды нацистской партии (СС), служба безопасности (СД), государственная тайная полиция (гестапо), правительственный кабинет и генштаб.
   В ходе процесса состоялось 403 открытых судебных заседания, была допрошена масса свидетелей, рассмотрены многочисленные письменные показания и документальные доказательства (в основном официальные документы германских министерств и ведомств, генштаба, военных концернов и банков).
   На Нюрнбергском процессе 1945–1946 гг. геноцид в качестве преступного деяния был описан как «преднамеренное и систематическое истребление расовых или национальных групп гражданского населения на определенных оккупированных территориях с целью уничтожить определенные расы и слои наций и народностей, расовых и религиозных групп…» (п. «с» ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала).
   Таким образом, в послевоенном международном праве было выработано понимание того, что, в отличие от войны, где организованные вооруженные солдаты сражаются друг с другом, геноцид – это одностороннее массовое убийство, в котором государство или другая преобладающая сила намеренно уничтожает значительную часть национального, этнического или религиозного сообщества или группу, в то время как принадлежность к ней иногда произвольно определяется самим исполнителем.
   Однако в науке уже в 40–60-х гг. понимание геноцида как преступления было существенно расширено. Примечательно, что отечественные юристы ввели в оборот термин «национально-культурный» геноцид, применяемый к тем случаям, когда отсутствует намерение уничтожить целую группу, но исчезновение этой группы как общности, отличающейся своим культурным своеобразием, с точки зрения агрессора, было бы желательным и полезным. В этих случаях не происходит физического истребления этнической группы, но различными способами уничтожается исторически сложившаяся культура того или иного народа, расовой или религиозной группы людей. [89 - См.: Трайнин А. Н. Защита мира и уголовный закон. М., 1969. С. 408.]
   Многие авторы отмечают, что, по существу, именно с определения преступности геноцида и наказуемости этого деяния в международно-правовых актах начался процесс формирования международного уголовного права как юридического феномена мировой культуры. [90 - См., напр.: Карпец И. И. Преступления международного характера. М., 1979. С. 31–54.]
   На 3-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН была принята и открыта для подписания Конвенция о геноциде. Именно в этом международно-правовом документе, вступившем в силу в 1951 г., «геноцид» как состав преступления был определен как «любое из следующих действий, совершаемых с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:
   1. Убийство членов такой группы;
   2. Причинение серьезных телесных повреждений или психических расстройств членам этой группы;
   3. Умышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее;
   4. Осуществление мер, рассчитанных на предотвращение деторождения в такой группе;
   5. Насильственная передача детей из одной группы в другую» (ст. II).
   В соответствии со ст. 1 Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 26 ноября 1968 г., геноцид относится к перечню преступлений, к которым никакие сроки давности не применяются. Так, например, совсем недавно в Хорватии судили Д. Шакича, одного из командиров «усташей» (профашистски настроенных националистов-партизан), коменданта концлагеря Ясеновац, виновника зверских расправ над сербами, цыганами и евреями во время Второй мировой войны. Количество погибших узников Ясеноваца исчисляется сотнями тысяч. [91 - Антонов А. По ту сторону законов // Экспресс-хроника. 1999. 20 дек.]
   К большому сожалению, и послевоенная история знает устрашающие примеры актов геноцида. В то же время практически отсутствовала юридическая оценка действий виновных – как государственных деятелей, отдававших приказы об осуществлении актов геноцида, так и исполнителей последних.
   Так, Нюрнбергский трибунал был еще у всех на памяти, когда французские колониальные войска убили 45 тысяч алжирцев. Это выглядело настолько рядовым случаем, что ни у кого – ни у правительств отдельных государств, ни у мирового сообщества в целом – не возникло даже мысли судить правительство Франции так же, как судили нацистов. Как это ни цинично звучит, но в свое время на Расселовском трибунале по военным преступлениям Ж. П. Сартр указал, что «французы проиграли войну в Алжире потому, что они не могли ликвидировать алжирское население, и потому, что они не интегрировали эту страну». [92 - Сартр Ж. П. Указ. соч. С. 15–16.]
   Это рассуждение помогает нам понять и осознать тот факт, что акты геноцида стали в новейшей истории чуть ли не обязательными проявлениями войн и вооруженных конфликтов – войн метрополий с зависимыми государствами или колониями, либо просто при вооруженном вмешательстве одних государств в дела других. Недаром в свое время политика Соединенных Штатов во Вьетнаме зачастую осуждалась (и не только советской пропагандой) как чистой воды ведение геноцида против вьетнамского народа. Приведем еще несколько цитат из речи Ж. П. Сартра: «Стала расхожей фраза “Хороший вьетнамец – это мертвый вьетнамец”… Американские вооруженные силы пытают и убивают во Вьетнаме мужчин, женщин и детей, потому что они вьетнамцы. И как бы ни лгало и ни изворачивалось правительство, дух геноцида проявляет себя в умах солдат. И таким образом они усугубляют ситуацию геноцида, в которую поставило их собственное правительство…» [93 - Там же. С. 17–19.]
   Вряд ли можно сказать красноречивее и вернее.
   Справедливости ради надо отметить, что многие зарубежные авторы геноцидом называли и факты убийств советскими войсками мирного населения во время военных действий в Афганистане в 1979–1989 гг. [94 - Heckle L. Wars in Afghanistan: A Tragedy of Afghan People. London; Boston, 1984. P. 147–149.] Такое категоричное заявление, по нашему мнению, не находит подтверждения, по крайней мере в опубликованных официальных документах [95 - См., напр.: Секретные документы из особых папок: Афганистан // Вопросы истории. 1993. № 3. С. 3–34.], хотя факты насилия советских войск в отношении мирного афганского населения отрицать, по всей видимости, нельзя.
   В любом случае, приходится признать, что геноцид в новейшей истории стал инструментом внешней политики во время вооруженных конфликтов – при этом неважно, какое государство имело преимущества и к какой политической группировке оно принадлежало. Все это свидетельствует о том, что, несмотря на прямую запрещенность этого чудовищного деяния в международном праве, акты геноцида стали (будучи безусловно осуждаемыми) довольно привычными проявлениями государственной политики.
   Сказанное подтверждает не только социально-историческую обусловленность установления самой строгой ответственности за осуществление геноцида, но и необходимость ее практической реализации.
   К сожалению, в мировой юридической практике после Второй мировой войны обвинение в осуществлении геноцида как преступления против мира и безопасности человечества официально выдвигалось только дважды – при расследовании военных преступлений, совершенных во время войн в бывшей Югославии и в Руанде.
   Для нас важно отметить, что, с формально-юридической точки зрения, международно-правовые акты, установившие преступность геноцида, по существу, способствовали универсализации как понимания этого деяния, так и формулирования его юридически значимых признаков.
   Остановимся еще на одном вопросе, принципиально важном для понимания уголовной ответственности за геноцид. Казалось бы, геноцид как преступление против мира и безопасности человечества может быть совершен лишь в военное время либо в боевой обстановке. Такая позиция высказана и в новейшей литературе, где геноцид нередко называется преступлением, посягающим «на регламентированные международным правом средства и методы ведения войны».
   Однако анализ международно-правовых и иных нормативных актов позволяет говорить о том, что именно как геноцид рассматриваются акты уничтожения и действия, направленные на уничтожение тех или иных групп населения по расовым, национальным либо религиозным признакам, совершенные и в мирное время во внутригосударственной политике той или иной страны.
   О юридической оценке таких деяний, совершенных в мирное время, как геноцида говорит ст. I Конвенции о геноциде.
   Но более наглядно это подтверждает российское законодательство. История нашей страны в советское время знает многочисленные примеры репрессирования целых народов и национальностей под тем или иным предлогом. Важен тот факт, что подобные деяния расценены как геноцид. Так, ст. 2 российского Закона от 26 апреля 1991 г. «О реабилитации репрессированных народов» [96 - Ведомости Съезда народных депутатов и Верховного Совета РСФСР. 1991. № 18. Ст. 572.] указывает, что «репрессированными признаются народы… в отношении которых по признакам национальной или иной принадлежности проводилась на государственном уровне политика… геноцида, сопровождавшаяся их насильственным переселением, упразднением национально-государственных образований, перекраиванием национально-территориальных границ, установлением режима террора и насилия в местах спецпоселения».
   Таким образом, действующее законодательство дает однозначный ответ, что акт геноцида расценивается как преступление вне зависимости от того, совершен он в военное или в мирное время, во внешнеполитической или внутригосударственной деятельности.

   Вторым преступлением в системе преступлений против мира и безопасности человечества является экоцид.
   Экоцид как преступление против безопасности человечества связан с необратимыми негативными последствиями для окружающей среды и угрозой самому существованию человека.
   Согласно мнению В. Н. Кудрявцева, вопрос об экоциде как самостоятельном виде международного преступления практически возник во время войны во Вьетнаме. «Диким варварством было уничтожение гербицидами и химическими веществами всего живого в ряде местностей Вьетнама. Экоцид как преступление имеет своим истоком агрессивную войну. Он как бы вырос из нее. Его опасность заключается еще и в том, что нарушение экологического равновесия в каком-либо одном районе пагубно сказывается и на других, часто далеко лежащих местностях». [97 - Международное уголовное право. 2-е изд. / Под ред. В. Н. Кудрявцева. С. 131.] Особое место в теоретической разработке понятия экоцида как международного преступления, способов его совершения в условиях агрессивной войны принадлежит вьетнамским юристам. [98 - Фан Ван Бать, Фом Тхань Винь, Нгуен Ван Хыонг. Война во Вьетнаме и международно-правовая ответственность американских агрессоров // Советское государство и право. 1972. № 1.]
   Вопрос о загрязнении окружающей человека среды – фактически вопрос о здоровье настоящего и будущего поколений, о жизни на земле – стал ныне ключевым для человечества. В условиях научно-технического прогресса, когда накоплено невероятное количество химических и иных веществ, могущих убить все живое вокруг, экоцид стал опаснейшим преступлением против безопасности человечества.

§ 2. Геноцид – тягчайшее преступление против человечества

//-- 2.1. Объективные признаки геноцида --//
   В Конвенции о геноциде и в ст. 357 УК РФ прямо указывается, что потерпевшими от этого преступления могут быть представители (члены) национальной, расовой, этнической или религиозной группы.
   Исходя из высочайшей степени общественной опасности рассматриваемого преступления, нам представляется, что потерпевшими от геноцида необходимо признавать всех представителей демографической группы, вне зависимости от того, скольким лицам причинен физический или имущественный вред – ведь вред нематериальный причиняется всем членам демографической группы. В первую очередь этот вред выражается в нарушении неотъемлемых прав представителя расы, этноса, национальности или религиозной конфессии. Действительно, исходя из положений Международного Стандарта в области защиты прав и свобод человека, противоправно не только реальное ущемление таких прав, но и стремление к их ограничению любым образом и способом.
   Показательно, что по смыслу ст. 1–3 Закона РСФСР «О реабилитации репрессированных народов» от 26 апреля 1991 г., потерпевшим от геноцида советских времен также юридически признается каждый представитель репрессированной национальной, этнической или иной группы, чьи права были реально ущемлены.
   Попробуем определиться с юридическим пониманием таких демографических терминов, как расовая, этническая, национальная и религиозная группы.
   Расовая группа (от итальянского «razza» – «род, порода, племя») – это исторически сложившаяся группа людей, имеющих сходные анатомические и физиологические признаки, предаваемые по наследству (например, цвет кожи, форма носа и губ, рост, пропорции тела, а также такие «скрытые» физиологические признаки, как группа крови, резус-фактор и др.). [99 - Нестурх М. Ф. Человеческие расы. М., 1965. С. 11–13.]
   Таким образом, в основе расовой принадлежности человека лежат его наследственные биологические характеристики. В науке принято выделять четыре большие расы – европеоидную, монголоидную, негроидную и австралоидную; а также переходные и смешанные расовые типы (мулаты, метисы и пр.).
   Этническая группа (от греческого «ethnos» – «группа, племя, народ») – это исторически сложившаяся устойчивая общность людей, имеющая в основе не биологические, а социальные признаки – общность территории и языка. В процессе исторической эволюции внутри этноса складывается общая материальная и духовная культура, групповые психологические характеристики и общее этническое самосознание («этнический менталитет»). [100 - Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. М., 1983. С. 17–20.] Если раса является стабильной биологической характеристикой вида людей, то человеческий этнос – это «форма их общежития, способ их совместной жизни» и, по мнению ведущих этнологов, социо-географическая характеристика людей. [101 - Гумилев Л. Н. География этноса в исторический период. Л., 1990. С. 13, 17.] Человеческая раса может состоять из многих этносов (например, европеоидная раса включает западноевропейский, восточноевропейский, средиземноморский, индоарийский и прочие этнотипы); а в один и тот же этнос могут входить представители различных рас (яркий пример чему – североамериканский этнотип, в который наряду с представителями европеоидной расы включены негроиды и переходные типы). [102 - Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973. С. 36–38.]
   Национальная группа (от латинского «natio» – «племя, народ») – это, с точки зрения демографии, тип этноса либо совокупность этносов, представляющие собой историческую общность людей, сложившуюся в процессе формирования общности их территории, экономических связей, культуры и характера, национального самосознания. В отечественной науке традиционно считается, что в основе формирования нации как общности людей лежат социально-экономические и социально-политические признаки (общность экономики, государственного устройства и т. п.). [103 - Демографический энциклопедический словарь. М., 1985. С. 282.]
   При этом национальность обычно состоит из совокупности нескольких этносов (например, русские как национальность состоят из таких этнических групп, как великороссы, поморы, поволжцы, казаки, сибиряки и пр.; немцы – национальность, состоящая из баварцев, вестфальцев, саксонцев, померанцев, тюрингов, швабов, саарцев и пр.; среди французов принято выделять лотарингов, провансальцев, гасконцев, шампанцев, гийенцев, нормандцев, бретонцев и т. д.). [104 - См.: Брук С. И. Население мира. Этнодемографический справочник. М., 1981.] Однако в науке подчеркивается, что в принципе отсутствует четкое и закономерное соотношение между национальностью и этнической принадлежностью (например, С. И. Брук отмечает, что этнические лотарингцы включаются в зависимости от места проживания в состав таких национальностей, как французы, немцы или люксембуржцы; [105 - Там же. С. 166.] общеизвестным является тот факт, что казачество как этническая группа состоит не только из русских, но и из украинцев, белорусов и представителей иных национальностей). В любом случае, национальность – социальная характеристика, носящая скорее «официальный» характер.
   Религиозная группа – общность людей, исповедующих ту или иную религию. При этом не имеет значения, носит ли религия мировой характер (христианство, ислам, буддизм) или имеет локальное значение (например, синтоизм). Общеизвестны ситуации, когда представители одной национальности или этноса были разделены по религиозному признаку, что приводило к кровавым конфликтам. Таковы, например, религиозные войны во Франции середины XVI – начала XVII в., которые велись между центрально– и северофранцузскими этносами, сохранившими верность католичеству, и некоторыми южнофранцузскими этносами, впавшими в протестантство. [106 - История средних веков. Т. 2 / Отв. ред. Л. М. Брагина, Ю. М. Сапрыкин. М., 1991. С. 112–114.]
   В ст. 357 УК РФ содержится исчерпывающий перечень демографических групп населения, стремление к уничтожению которых образует объективные признаки геноцида. В этом отношении российский уголовный закон буквально соответствует ст. II Конвенции о геноциде. В то же время в публицистической литературе нередко встречаются определения «чисток» иных демографических групп именно как геноцида.
   Так, например, весьма расхожим является суждение, что крестьянская коллективизация 30-х гг. в СССР также была проявлением сталинского геноцида. [107 - Жарова Л. Н., Мишина И. А. История Отечества. М., 1992. С. 280–288.] Однако, несмотря на ее ужасающие проявления и последствия (раскулачивание, физическое уничтожение земельных собственников и пр.), она объективно была направлена на ликвидацию социально-экономической группы российского населения (крестьян-собственников), которая не подпадает под определение тех демографических групп, уничтожение которых образует состав геноцида.
   Да, в некоторых странах (например, ст. 211–1 УК Франции) перечень демографических групп населения, которые являются потерпевшими при геноциде, не ограничен. По-иному обстоит дело в отечественном УК. На основании этого можно сделать формально-юридический вывод о том, что принадлежность к иным, не указанным в ст. 357 УК РФ, демографическим группам населения (сословным, классовым, профессиональным и пр.) в отечественном уголовном праве не может являться признаком, характеризующим потерпевшего от данного преступления.

   В диспозиции ст. 357 УК РФ объективная сторона преступления определена как «действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы». Указанные действия носят альтернативный характер и могут совершаться путем:
   1) убийства членов демографической группы;
   2) причинения тяжкого вреда членам такой группы;
   3) насильственного воспрепятствования деторождению членов такой группы;
   4) принудительной передачи детей в другую демографическую группу;
   5) насильственного переселения членов такой группы;
   6) иного создания жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы.
   Таким образом, уголовный закон называет шесть деяний, образующих объективную сторону геноцида. При этом очевидно, что перечень таких деяний не является исчерпывающим, так как «иное» создание жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение той или иной демографической группы, не определено ни в законе, ни в Конвенции о геноциде.
   Сразу оговоримся, что в теории уголовного права геноцид трактовался трояко: как физический (уничтожение людей), биологический (предотвращение появления детей на свет) и национально-культурный (уничтожение традиционной этнической культуры). [108 - Трайнин А. Н. Указ. соч. С. 408.]
   При этом Ю. В. Николаевой вполне справедливо было указано, что по своему существу «физический» геноцид и «биологический» геноцид – синонимичные понятия: [109 - Николаева Ю. В. Преступления против мира и безопасности человечества. М., 1999. С. 29.] ведь в обоих случаях виновный преследует цель любыми из указанных действий устранить ту или иную демографическую группу людей как таковую, а «физическое» ее устранение совпадает по содержанию с «биологическим».
   Анализ положений ст. 357 УК РФ и международно-правовых актов (Конвенции о геноциде, ст. 6 Римского Статута) позволяет говорить о том, что квалификации по указанной норме уголовного закона подлежат только те действия, которые преследуют цель физического (биологического) уничтожения демографической группы. Следовательно, действующее законодательство не дает оснований квалифицировать уничтожение культурного достояния той или иной нации, этноса, расы или религиозной группы по ст. 357 УК РФ. Содеянное подобного рода при наличии достаточных оснований может быть квалифицировано по ст. 243 либо ст. 356 УК РФ.

   Необходимо отметить, что факт полного или частичного уничтожения демографической группы как последствие, к которому стремится виновный, не влияет на юридическую оценку геноцида. Так, в решениях Международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде подчеркнуто, что для вменения геноцида не требуется устанавливать «точное число жертв» либо «реального уничтожения» демографической группы – достаточно установить совершение с этой целью любого «акта, образующего объективную сторону (actus reus)». [110 - Prosecutor v. J.-P. Akayesu. Case № ICTR-96–4-T. 2 September 1998. § 497; Prosecutor v. G. Jelisic. Case № IT-95–10. 14 December 1999. §§ 62, 65.]
   В то же время по какой-то неясной причине геноцид в ряде работ был признан оконченным преступлением только с момента наступления указанных в ст. 357 УК РФ последствий, т. е. преступлением с исключительно материальным составом, что прямо противоречит и УК РФ, и международному праву. [111 - См.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. М., 1996. С. 569.]
   В то же время в качестве характеристики действий, образующих геноцид, закон называет убийство и причинение тяжкого вреда здоровью представителям демографической группы, а эти деяния сами по себе являются самостоятельными преступлениями (ст. 105, 111 УК РФ), причем оба – с материальным составом.
   Поэтому вопрос о характеристике состава геноцида с точки зрения конструкции объективной стороны представляется проблематичным. Для его юридически верного разрешения необходимо рассмотреть каждое из проявлений объективной стороны геноцида.
   Убийство. Деяние, результатом которого явилась смерть другого человека, обычно не оказывает влияния на квалификацию, если само по себе не является квалифицирующим обстоятельством. Кроме того, в ч. 2 ст. 105 УК РФ предусмотрены тринадцать обстоятельств, отягчающих ответственность за совершение убийства.
   В диспозиции ст. 357 УК РФ говорится об убийстве членов демографической группы как таковом. Под «убийством» надо понимать любое умышленное причинение смерти, подпадающее под признаки ст. 105 УК РФ. То есть совершение квалифицированного убийства при осуществлении акта геноцида на квалификацию содеянного по ст. 357 УК РФ не повлияет. Этот вывод можно сделать, опираясь на сопоставительный анализ санкций, предусмотренных за совершение квалифицированного убийства и геноцида, – обе они предусматривают лишение свободы на срок до двадцати лет либо пожизненное лишение свободы или смертную казнь. Тем более это верно, так как нижняя граница лишения свободы за квалифицированное убийство определена в восемь лет, а за геноцид – в двенадцать.
   Необходимо отметить следующее. Уголовный закон при характеристике объективных признаков геноцида оперирует термином «убийство» во множественном числе («убийства членов…»). Казалось бы, такой «способ» осуществления геноцида имеет место минимум при двукратном причинении смерти представителям демографической группы (при установлении соответствующих признаков субъективной стороны).
   Возникает вопрос – а если реально смерть или тяжкий вред здоровью причинен только одному представителю расовой, этнической, национальной или религиозной группы, но виновный преследовал цель уничтожения такой группы – можно ли квалифицировать содеянное как геноцид?
   И если само по себе количество погибших при осуществлении актов геноцида юридически не может повлиять на квалификацию содеянного по ст. 357 УК РФ – то абсолютно неясно, в чем состоит обоснованность установления «нижнего предела» количества жертв такого проявления геноцида, как убийство членов демографической группы.
   Представляется, что характер и степень общественной опасности геноцида настолько велики, что юридически не должно существовать никакой «нижней границы» числу жертв геноцида. Тем более, что при осуществлении иных (формальных) проявлений геноцида вообще неважно, причинены кому-либо смерть либо тяжкий вред здоровью. Именно по этим причинам мы предлагаем внести соответствующее изменение в текст ст. 357 УК РФ, которое позволило бы избежать возможных юридических коллизий и споров при определении «минимально допустимого» количества жертв геноцида.
   Еще одно соображение в пользу сказанного. Если убийство одного человека по мотиву расовой, национальной или религиозной ненависти или неприязни квалифицируется по п. «л» ч. 2 ст. 105 УК РФ и, в принципе, может повлечь наказание в виде смертной казни, – то почему единичное убийство, совершенное в целях геноцида, не может быть квалифицировано как оконченное преступление по ст. 357 УК РФ со всеми вытекающими отсюда последствиями?
   Сказанное подтверждается решениями международных трибуналов, в которых убийством называется любое причинение смерти представителю демографической группы, причем под такое убийство подпадают ситуации, когда смерть стала последствием совершения иных действий, рассчитанных на уничтожение такой группы. [112 - Prosecutor v. J.-P. Akayesu. Case № ICTR-96–4-T. 2 September 1998. § 501; Prosecutor v. Kayishema and Ruzindana. Case № ICTR-95–1. 21 May 1999. §§ 101–104; Prosecutor v. A. Musema. Case № ITCR-96–13-T. 27 January. 2000. § 155.]
   С другой стороны, само по себе количество убитых на формальную квалификацию геноцида не влияет, но должно учитываться при назначении наказания как обстоятельство, отягчающее последнее по признаку наступления тяжких последствий (п. «б» ч. 1 ст. 63 УК РФ).
   Причинение тяжкого вреда здоровью представителям демографической группы имеет место при причинении здоровью в результате действий виновного любого из последствий, указанных в диспозиции ч. 1 ст. 111 УК РФ.
   В соответствии с действующими правилами судебно-медицинского определения тяжести причиненного вреда здоровью, [113 - Определены в Приложении № 2 к Приказу № 407 Министерства здравоохранения РФ от 10 декабря 1996 г.] можно говорить о следующей классификации разновидностей тяжкого вреда здоровью:
   а) тяжкий вред, связанный с нарушением анатомической целостности организма под воздействием внешних факторов, являющийся опасным для жизни в момент причинения – он создает угрозу жизни непосредственно в момент причинения, при неоказании помощи может влечь смерть потерпевшего (например, пневмоторакс, повреждения костей черепа, позвоночника, нарушение целостности брюшной полости и пр.). Необходимо отметить, что такой вред может быть также причиной указанных в диспозиции ст. 111 УК РФ последствий – но наступление этих последствий не обязательно, так как главным основанием для вменения именно этой разновидности вреда является установление опасности последнего для жизни и здоровья в момент причинения;
   б) вред, связанный с нарушением анатомической целостности организма или его физиологического функционирования под влиянием внешних факторов, являющийся тяжким по последствиям (утрата органа, зрения, слуха, утрата органом его функций, травматическая ампутация конечности, прерывание беременности вне зависимости от ее срока; утрата общей трудоспособности более чем на 1/3 либо утрата профессиональной трудоспособности); неизгладимое обезображивание лица;
   в) тяжкий по последствиям вред, не связанный с нарушением анатомической целостности организма: заболевание наркоманией, токсикоманией, душевной болезнью – вызванные действиями виновного.
   Как и убийство, причинение тяжкого вреда здоровью представителям демографической группы, совершенное с указанной в ст. 357 УК РФ целью, является само по себе последствием. Отметим, что в отличие от положений Конвенции о геноциде, считающей проявлением этого преступления «причинение тяжких телесных повреждений» представителям демографической группы, в российском законе используется термин «причинение тяжкого вреда здоровью», разновидностью которого является тяжкий анатомический вред. На наш взгляд, такое предписание отечественного законодательства является более удачным и охватывающим большее количество юридически значимых проявлений геноцида.
   Примечательно, что в решениях международных трибуналов как причинение тяжкого вреда здоровью представителям демографических групп расценен «серьезный ментальный ущерб» («serious mental harm»).
   Так, например, в качестве такого «ущерба» были квалифицированы психические расстройства, возникшие у потерпевших, наблюдавших убийства своих соплеменников и родственников, сексуальное насилие над женщинами народа тутси (tutsi). [114 - Prosecutor v. Kayishema and Ruzindana. Case № ICTR-95–1. 21 May 1999. §§ 110–113.]
   Как и в случае с убийством, полагаем, что вменение состава геноцида возможно при причинении тяжкого вреда здоровью хотя бы одному из представителей демографической группы, цель уничтожения которой ставит перед собой виновный.
   Таким образом, если геноцид осуществляется в виде убийства либо причинения тяжкого вреда здоровью хотя бы одному представителю демографической группы населения, к уничтожению которой стремится виновный, сам состав рассматриваемого преступления приобретает характеристики материального – для вменения, с точки зрения объективной стороны, обязательно установление указанных последствий.
   Иначе обстоит дело при характеристике остальных признаков объективной стороны геноцида.
   Насильственное воспрепятствование деторождению как деяние может выражаться в совершении виновным самых разнообразных действий с целью недопущения рождения детей у представителей той или иной демографической группы. В литературе высказана позиция, согласно которой это деяние может проявляться в проведении против воли женщины искусственного прерывания беременности. [115 - Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю. И. Скуратова и В. М. Лебедева. С. 569.]
   В практике международных трибуналов стерилизация и принудительное прерывание беременности также расцениваются как геноцид по признаку воспрепятствования деторождению. [116 - Prosecutor v. J.-P. Akayesu. Case № ICTR-96–4-T. 2 September 1998. §§ 507–508; Prosecutor v. G. Rutaganda. Case № ICTR-96–13-T. 6 December 1999. § 52; Prosecutor v. A. Musema. Case № ITCR-96–13-T. 27 January 2000. § 158.]
   Однако прерывание беременности без согласия потерпевшей является одним из указанных в ч. 1 ст. 111 УК РФ признаков умышленного причинения тяжкого вреда здоровью. И вряд ли в этом случае может идти речь о конкуренции более специального признака – ибо эти признаки (т. е. причинение тяжкого вреда здоровью и воспрепятствование деторождению) являются альтернативными признаками одного и того же состава преступления. Исходя из правил квалификации преступлений, в данном случае конкуренция отсутствует, а прерывание беременности должно расцениваться как частный случай причинения тяжкого вреда здоровью.
   Аналогичным образом обстоит дело и с такими видами насильственного воспрепятствования деторождению, как насильственная кастрация и стерилизация представителей демографической группы, [117 - См.: Уголовное право России. Особенная часть. Т. 2 / Под ред. Л. Д. Гаухмана и С. В. Максимова. М., 1999. С. 500.] ведь утрата способности к деторождению вследствие утраты репродуктивных органов также расценивается в отечественной уголовно-правовой традиции как разновидность причинения тяжкого вреда здоровью потерпевшего.
   Следовательно, рассматриваемый признак объективной стороны геноцида (по российскому уголовному праву) может быть самостоятельно вменен при условии, что насильственное воспрепятствование деторождению не связано с причинением тяжкого вреда здоровью представителям демографической группы.
   Действительно, ведь в конечном итоге, как это ни цинично, самый «радикальный» способ воспрепятствовать деторождению – это убить человека той или иной демографической группы.
   Таким образом, под насильственным воспрепятствованием деторождению как самостоятельным проявлением геноцида надо понимать иные способы, не связанные с причинением тяжкого вреда здоровью. Примерами их могут быть:
   1) недопущение сексуальных контактов между представителями одной и той же демографической группы (при раздельном содержании мужчин и женщин) – именно этот способ геноцида был использован нацистами в отношении еврейского населения, заключенного в годы Второй мировой войны в концентрационные лагеря; [118 - Вторая мировая война в цифрах и фактах. С. 66.]
   2) запрещение браков между представителями одной демографической группы и установление «силового контроля за рождаемостью»; [119 - Prosecutor v. Kayishema and Ruzindana. Case № ICTR-95–1. 21 May 1999. § 117.]
   3) химиотерапевтическое либо медикаментозное подавление половой функции у представителей демографической группы, имеющее обратимый характер (необратимая утрата половой функции также должна расцениваться как разновидность тяжкого вреда здоровью).
   Принудительная передача детей – деяние, имеющее место при передаче детей в иную демографическую группу, при которой передаваемый ребенок утрачивает демографические свойства, присущие его родителям. Речь, скорее всего, должна идти об утрате тех свойств, которые не передаются по наследству, – т. е. этнической, национальной или религиозной принадлежности. Представляется, что сам факт передачи детей в иную расовую группу не может лишить ребенка унаследованных им расовых черт.
   В истории ярким примером такого проявления геноцида были янычары в Османской империи. На протяжении XV–XVIII вв. турки насильно отбирали на завоеванных Балканах у родителей мальчиков славянского происхождения, обращали их в ислам, и те, абсолютно забыв о своем этническом происхождении и религии, были личной стражей султана и самой преданной частью его войска. [120 - Всемирная история. Т. 3 / Отв. ред. Е. М. Жуков. М., 1957. С. 739.]
   В новейшей истории факты насильственной передачи детей в иную демографическую группу тоже имели место. Как указывалось в решениях Международного трибунала по Руанде, насильственная передача детей в другую группу наносит серьезный «ментальный ущерб» как детям, так и их родителям и близким родственникам, что по последствиям не отличается от «причинения серьезного телесного вреда» при осуществлении геноцида. [121 - Prosecutor v. J.-P. Akayesu. Case № ICTR-96–4-T. 2 September 1998. § 509.]
   Насильственное переселение, рассчитанное на физическое уничтожение членов демографической группы, – это действие, выражающееся в перемещении представителей демографической группы в непривычные природные (в первую очередь, климатические) условия, которые могут привести к физическому вымиранию перемещаемой группы людей.
   Как известно, группы людей, постоянно проживающие в той или иной местности, физиологически на протяжении многих поколений приспосабливаются к природным условиям проживания. Резкое и длительное перемещение их в принципиально иные природные условия влечет общее ослабление организма и, как следствие, угасание жизненных функций (в медицине этот феномен получил название «климатопатология»). При этом перемещение представителей демографической группы должно быть произведено именно в чуждые им природные условия, а не просто в «резервации» или абстрактные «пункты переселения».
   Именно такой способ уничтожения национально-этнических групп был использован в 40-е гг. XX в. И. В. Сталиным при насильственном переселении ряда народов, традиционно проживавших на юге России, в Сибирь и континентальные районы Казахстана. Чем закончилась депортация этих народов, общеизвестно.
   Наконец, последним из указанных в законе проявлений геноцида является иное создание жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов демографической группы. Как видно, под «иным» созданием таких жизненных условий понимается неограниченный круг деяний, которые не подпадают под признаки ранее рассмотренных, создающих угрозу физическому существованию демографической группы или ее части.
   Примерами создания таких «иных жизненных условий» могут являться:
   1) заражение места обитания демографической группы агрессивным агентом биологического происхождения (возбудителями эпидемий, эпизоотий, болезней растений и пр.), как это было осуществлено японской Квантунской армией на части оккупированной территории Китая; [122 - Вторая мировая война в цифрах и фактах. С. 522.]
   2) химическое заражение места обитания демографической группы – например, имело место при применении химического оружия в ходе американской войны во Вьетнаме; [123 - Фан Ван Бать и др. Указ. соч. С. 54–55.]
   3) наложение запрета на занятие единственно возможным видом деятельности, являющейся единственным источником существования демографической группы – так, всем известен запрет на промысел бизонов, который американская администрация наложила на коренное индейское население прерий Северной Америки с целью его постепенного вымирания.
   4) разрушение жилищ, изгнание из домов, лишение одежды, стимулирование голода у представителей демографической группы, принуждение к «исключительно тяжелому» физическому труду. [124 - Prosecutor v. Kayishema and Ruzindana. Case № ICTR-95–1. 21 May 1999. §§ 115–116; Prosecutor v. J.-P. Akayesu. Case № ICTR-96–4-T. 2 September 1998. §§ 505–506; Prosecutor v. G. Rutaganda. Case № ICTR-96–13-T. 6 December 1999. § 51; Prosecutor v. A. Musema. Case № ITCR-96–13-T. 27 January 2000. § 157.]
   Так как перечень способов «иного создания жизненных условий», рассчитанных на физическое уничтожение членов демографической группы, не является исчерпывающим, то вряд ли возможно составить его даже приблизительно. Именно по этой причине мы ограничимся только теми, которые имелись в истории.
   В заседаниях Комиссии международного права в связи с деятельностью Международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде неоднократно поднимался вопрос о юридическом толковании признака «создание жизненных условий, рассчитанных на уничтожение демографической группы». В результате было выработано понимание того, что геноцид в этой форме осуществляется, если по факту созданы такие жизненные условия, которые угрожают физическим уничтожением (вымиранием), без «материализации результата» их создания. [125 - Doc. PCNICC. 18 February 1999.]
   Итак, состав геноцида, с точки зрения конструкции объективной стороны, носит формально-материальный характер.
   Если проявлением геноцида является убийство или причинение тяжкого вреда здоровью членам демографической группы, то преступление окончено в момент причинения любого из названных последствий хотя бы одному представителю такой группы.
   Остальные четыре проявления геноцида (насильственное воспрепятствование деторождению, принудительная передача детей, насильственное переселение, иное создание жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов демографической группы) являются по своей юридической природе действиями, и рассматриваемое преступление должно считаться оконченным при их совершении, вне зависимости от достижения поставленной виновным цели.
   Остановимся на принципиальном, на наш взгляд, вопросе о пределах регламентации уголовной ответственности за рассматриваемое преступление. Международное право требует давать самостоятельную правовую оценку таким деяниям, как планирование и подготовка актов геноцида (ст. III Конвенции о геноциде).
   Действительно, вполне можно допустить, что планировать или подготавливать акты геноцида могут одни лица, а непосредственно осуществлять – другие. При этом такие действия могут не вписываться в конструкцию приготовления к акту геноцида – ведь приготовление к преступлению наказуемо в случаях недоведения преступления до окончания вопреки воле виновного. Если акт геноцида все же состоялся, и исполнители были другие, то вопрос о юридической оценке содеянного по УК РФ «зависает».
   Можно возразить: лица, планирующие или готовящие акты геноцида, обычно отдают приказы об их осуществлении. Но применить положения ст. 42 УК РФ здесь тоже не всегда возможно – ведь планировать геноцид может и частное лицо, не обладающее властными полномочиями (например, какой-либо аналитик по «заданию» властей или просто третьих лиц).
   В связи с этим представляется, что для должной юридической оценки планирования и подготовки совершения актов геноцида необходимо предусмотреть противоправность этих деяний в качестве самостоятельных признаков состава геноцида в ст. 357 УК РФ.
   При этом под «планированием» геноцида необходимо понимать составление конкретного плана действий, направленных на полное либо частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы. «Конкретность» такого плана может означать следующее:
   1) предусмотренность в нем соответствующих организационно-технических проектов по осуществлению актов геноцида;
   2) объективную возможность реализации таких проектов;
   3) разработку соответствующих расчетов материально-технических потребностей для реализации подобных планов;
   4) наличие хотя бы приблизительно очерченного круга исполнителей;
   5) проработку планов осуществления актов геноцида в целом и отдельных операций по его осуществлению.
   Соответственно под «подготовкой» геноцида как самостоятельного уголовно наказуемого деяния может пониматься реальное осуществление комплекса мер и мероприятий организационного и материально-технического характера для осуществления актов геноцида.
   Так, например, подготовкой геноцида было признано вещание национального радио Руанды с целью возбудить ненависть к народу тутси (tutsi) и нацелить представителей народа хуту (hutu) на массовые убийства тутси. [126 - Prosecutor v. G. Ruggiu. Case № ICTR-97–32-I. 1 June 2000. § 14.]
   Конечно, невозможно дать исчерпывающий перечень конкретных действий, которые могли бы характеризовать планирование и подготовку актов геноцида. Но, в любом случае, установление самостоятельной преступности этих деяний будет в значительной мере способствовать совершенствованию уголовного законодательства об ответственности за геноцид и за преступления против мира и безопасности в целом, а также соответствовать положениям ст. III Конвенции о геноциде.
   В связи с вышеизложенными соображениями и в целях большего соответствия российского уголовного законодательства международному праву предлагаем изложить норму о геноциде в УК РФ в следующей редакции:

   «Статья 357. Геноцид
   1. Планирование или подготовка действий, направленных на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы, —
   наказываются…
   2. Действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы, выразившиеся в убийстве члена (членов) этой группы, причинении тяжкого вреда его (их) здоровью, насильственном воспрепятствовании деторождению, принудительной передаче детей, насильственном переселении либо ином создании жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы, —
   наказываются…»

//-- 2.2. Субъективные признаки геноцида --//
   Общепризнанно, что субъективная сторона геноцида выражается в умышленной форме вины. Возникает закономерный вопрос – какой вид умышленной формы вины возможен при совершении геноцида?
   Так как универсальным требованием к квалификации геноцида является установление особой цели действий виновного – стремления уничтожить полностью или частично демографическую группу – то можно утверждать, что любой акт геноцида совершается с прямым умыслом.
   Это значит, что при совершении преступления лицо должно осознавать общественную опасность действий, направленных на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы путем убийства членов этой группы, причинения тяжкого вреда их здоровью, насильственного воспрепятствования деторождению, принудительной передачи детей, насильственного переселения либо иного создания жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы, и желать совершения этих действий.
   Субъективная сторона геноцида, наряду с прямым умыслом, включает цель виновного – стремление к полному или частичному уничтожению национальной, этнической, расовой или религиозной группы.
   Названная цель – фундаментальный признак состава геноцида, отличающий его «от общеуголовных преступлений и преступлений против международного гуманитарного права». [127 - Prosecutor v. G. Jelisic. Case № IT-95–10. 14 December 1999. § 66.] Цель геноцида может проявляться двояко: в стремлении уничтожить как можно большее количество членов демографической группы либо в стремлении уничтожить избранных ее представителей (политическую, религиозную, интеллектуальную элиты), – говоря иными словами, каждый акт геноцида должен ставить под вопрос само существование национальной, этнической, расовой или религиозной группы как таковой. [128 - Ibid. §§ 81–82.]
   Отсутствие указанной цели лишает возможности квалифицировать содеянное как геноцид. Так, в решении по делу Jelisic Международный трибунал по бывшей Югославии указал, что, несмотря на всю чудовищность, содеянное не может считаться геноцидом по причине отсутствия у виновного цели уничтожить группу как таковую (to destroy the group in question). [129 - Ibid. § 93.]
   Отечественное правоприменение на сегодняшний день знает единственную (и неудачную) попытку вменения ст. 357 УК РФ.
   10 апреля 2001 г. постоянная сессия Ставропольского краевого суда в Пятигорске завершила слушания уголовного дела уроженцев Чечни Р. Гайчаева и Р. Халидова. Бандиты грабили и насиловали жителей чеченской станицы Червленная. Их жертвами становились только русские. Уроженцы чеченской станицы Шелковская Гайчаев и Халидов вместе со своими земляками жертвами выбирали русских, проживающих в соседней станице Червленной: чеченцев не трогали, опасаясь кровной мести. Выпив или приняв наркотики для храбрости, компания, под каким-нибудь предлогом обратившись к хозяевам, врывалась в дом, расправлялась с его обитателями и забирала ценности. Бандиты не щадили ни стариков, ни детей. Самым чудовищным преступлением стала расправа над семьей Земляковых: бандиты изнасиловали жену на глазах ее мужа и 10-летнего сына и зарубили ее топором. Затем задушили мужчину. Последним был убит мальчик, которого перед смертью жестоко истязали. Всего банда, действовавшая в Червленной на протяжении двух лет, совершила десять убийств, два изнасилования и четыре разбоя. Сотрудники местного отделения «шариатской безопасности» не трогали банду и обратили внимание на нее только после «прокола»: преступники изнасиловали и убили пожилую чеченку. Когда федеральные войска вошли в Чечню, Гайчаева и Халидова задержали. [130 - Еринских А. Первое дело о геноциде русского народа // Коммерсантъ. 2001. 11 апр.]
   Суд, признав этих лиц виновными в убийствах и других преступлениях, исключил из обвинения ст. 357 УК РФ на основании недоказанности цели уничтожения полностью либо частично русского населения Чечни, не приняв во внимание заявление Гайчаева о том, что он «просто убивал русских». [131 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 20 апреля 2001 г.]
   О наличии обязательной для геноцида цели, в соответствии с решениями международных трибуналов, может свидетельствовать сам факт избирательных убийств представителей демографической группы – как это случилось в отношении убийств народа тутси в Руанде. [132 - Prosecutor v. J.-P. Akayesu. Case № ICTR-96–4-T. 2 September 1998. §§ 728–730.]
   По наличию цели уничтожения демографической группы геноцид отграничивается от убийства или причинения тяжкого вреда здоровью, совершенных по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды (п. «л» ч. 2 ст. 105 и п. «е» ч. 2 ст. 111 УК РФ).
   Действительно, мотив не является обязательным признаком геноцида. То есть мотив совершения геноцида может быть самым различным, в том числе и национальная, этническая, расовая или религиозная ненависть.
   В случае убийства или причинения тяжкого вреда здоровью, предусмотренных п. «л» ч. 2 ст. 105 и п. «е» ч. 2 ст. 111 УК РФ, такой мотив является обязательным, но виновный не ставит цели уничтожения всей или части демографической группы, к которой принадлежит потерпевший. Если же подобная цель установлена, то, при соблюдении остальных условий, содеянное должно быть квалифицировано не как соответствующее преступление против жизни и здоровья, а как геноцид.
   Также существуют некоторые различия в законодательном описании геноцида и этого вида убийства – так, при описании мотива убийства не используется указание на этническую принадлежность потерпевшего.
   Если убийство совершается исключительно по мотиву этнической ненависти или вражды, то, исходя из принципа недопустимости аналогии при применении уголовного закона, деяние виновного не может быть квалифицировано по п. «л» ч. 2 ст. 105 УК РФ, а подлежит квалификации по ч. 1 ст. 105 УК РФ. И хотя рассмотрение признаков убийства не является целью настоящего исследования, отметим, что законодателю стоило бы устранить этот досадный пробел.

   В соответствии с положениями ст. IV Конвенции о геноциде, субъектом этого преступления может быть любой человек. Согласно ст. 20 УК РФ – это любое вменяемое лицо, достигшее 16-летнего возраста.
   Если в осуществлении актов геноцида принимали участие лица в возрасте от 14 до 16 лет, то они подлежат ответственности за убийство и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью.

§ 3. Экоцид

   Юридическое определение экоцида как преступления против безопасности человечества берет свое начало в документах, регламентирующих правила ведения вооруженных конфликтов. Так, в ч. 3 ст. 35 I Дополнительного Протокола запрещено применять «методы или средства ведения военных действий, которые имеют своей целью причинить или, как можно ожидать, причинят обширный, долговременный и серьезный ущерб природной среде». А в ст. 55 этого же документа сторонам вооруженного конфликта предписано проявлять «заботу о защите природной среды от обширного, долговременного и серьезного ущерба. Такая защита включает запрещение использования методов или средств ведения войны, которые имеют целью причинить или, как можно ожидать, причинят такой ущерб природной среде и тем самым нанесут ущерб здоровью или выживанию населения». Кроме того, установлен жесткий запрет на причинение ущерба природной среде в качестве репрессалий.
   В дальнейшем понимание экоцида эволюционировало в сторону его признания не просто военным преступлением, а преступлением против безопасности всего человечества.
   Так, в Конвенции о воздействии на природную среду установлена обязанность не прибегать к военному или любому иному враждебному использованию средств воздействия на природную среду, «которые имеют широкие, долгосрочные или серьезные последствия, в качестве способов разрушения, нанесения ущерба или причинения вреда любому другому государству-участнику» (ст. 1). Термин «средства воздействия на природную среду» относится к любым средствам для изменения – путем преднамеренного управления природными процессами – динами, состава или структуры Земли, включая ее биоту, литосферу, гидросферу и атмосферу, или космического пространства (ст. 2).
   Таким образом, совершение акта экоцида стало расцениваться как преступление против безопасности человечества вне зависимости от того, совершен ли он в военное или мирное время, и без обязательной его «увязки» с вооруженным конфликтом. Можно утверждать, что, начиная с 1977 г. (год принятия указанной Конвенции), экоцид стал расцениваться в международном праве как преступление, угрожающее безопасному существованию человечества в целом.
   Причины этого понятны. Вопрос о загрязнении окружающей человека среды – фактически вопрос о здоровье настоящего и будущего поколений, о жизни на земле – стал ныне ключевым для человечества. В условиях научно-технического прогресса, когда человечество накопило невероятное количество химических и иных веществ, могущих убить все живое вокруг, когда создано оружие, с помощью которого в короткие сроки любая адская смесь может быть доставлена в любую точку земного шара, – экоцид стал опаснейшим международным преступлением.
   В соответствии со ст. 4 Конвенции о воздействии на природную среду, каждое государство-участник обязуется принять любые меры, в соответствии со своими конституционными процедурами, по запрещению и предотвращению любой деятельности, противоречащей положениям Конвенции, «под его юрисдикцией или под его контролем где бы то ни было».
   Во исполнение этого предписания в УК РФ была введена ст. 358 «Экоцид», установившая преступность «массового уничтожения растительного или животного мира, отравление атмосферы или водных ресурсов, а также совершение иных действий, могущих вызывать экологическую катастрофу».
   Отметим, что в литературе также предлагалось определение преступления «биоцида» как «противоправного необратимого разрушения окружающей человека природной среды, сопряженного с нарушением международной безопасности и причинением вреда благосостоянию не только настоящего, но и будущего поколений человечества». [133 - См.: Гицу М. А. Проблема международной ответственности государства в области охраны морской среды // Советское государство и право. 1978. № 9.]
   Полагаем, что приведенное определение «биоцида» по своему существу совпадает с законодательной дефиницией экоцида, причем последняя юридически более жесткая по отношению к действиям виновного. Если «биоцид» считается преступлением при наступлении «необратимого разрушения» окружающей среды, то экоцид влечет ответственность только лишь при создании возможности наступления этого последствия (экологической катастрофы).
   Таким образом, в российском уголовном законодательстве состав экоцида сформулирован как состав угрозы – наказуемо совершение любого из перечисленных действий, если они способны причинить последствие в виде экологической катастрофы. При этом наступление указанного последствия само по себе на квалификацию содеянного не влияет.
   Угрожающее последствие в виде экологической катастрофы – понятие очень емкое. Так, по определению В. П. Малкова, экологическая катастрофа – это серьезное нарушение экологического равновесия в природе, которое влечет за собой разрушение устойчивости видового состава живых организмов, полное или существенное уничтожение или сокращение их численности, продуктивности, сокращение или утрату распределения в пространстве, а также нарушение циклов сезонных изменений биологического круговорота веществ и других биологических процессов в любых природных сообществах. [134 - См.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. М., 1996. С. 571.] Н. Ф. Кузнецова говорит об экологической катастрофе как об «острой неблагоприятной аномалии», возникшей вследствие воздействия человеческой деятельности на природную среду обитания. [135 - Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. С. 386.]
   Обратимся к источникам. В ст. 1 Федерального закона РФ «Об охране окружающей среды» от 10 января 2002 г. [136 - Российская газета. 2002. 12 янв.] определены такие понятия, как: природная среда (совокупность компонентов природной среды, природных и природно-антропогенных объектов); компоненты природной среды (земля, недра, почвы, поверхностные и подземные воды, атмосферный воздух, растительный, животный мир и иные организмы, а также озоновый слой атмосферы и околоземное космическое пространство, обеспечивающие в совокупности благоприятные условия для существования жизни на Земле; естественная экологическая система (объективно существующая часть природной среды, которая имеет пространственно-территориальные границы и в которой живые (растения, животные и другие организмы) и неживые ее элементы взаимодействуют как единое функциональное целое и связаны между собой обменом веществом и энергией). При этом в качестве приоритетных целей охраны окружающей среды названы обеспечение устойчивого функционирования естественных экологических систем и биологического разнообразия.
   Согласно ст. 2 Конвенции ООН о биологическом разнообразии от 5 июня 1992 г., «биологическое разнообразие» означает вариабельность живых организмов из всех источников, включая наземные, морские и иные водные экосистемы и экологические комплексы, частью которых они являются; это понятие включает в себя разнообразие в рамках вида, между видами и разнообразие экосистем.
   Таким образом, экологическая катастрофа как уголовно значимое последствие имеет своими признаками устойчивое нарушение естественного функционирования экологических систем и значительное нарушение (изменение) биологического разнообразия.
   Основываясь на нормах международного и экологического права, полагаем, что угроза экологической катастрофы как последствия акта экоцида состоит в реальной возможности значительного и устойчивого нарушения естественного функционирования экологических систем и (или) биологического разнообразия в таких системах.
   Угроза наступления такого последствия может иметь место в результате совершения любого из указанных в диспозиции ст. 358 УК РФ действий – юридическими признаками этой угрозы являются реальная возможность наступления экологической катастрофы в результате совершения деяния, а также субъективное осознание виновным такой возможности.
   Само преступление экоцида имеет формальный состав и окончено при совершении любого из перечисленных действий.
   Массовое уничтожение растительного или животного мира состоит в физическом истреблении растительных сообществ и совокупностей живых организмов, постоянно или временно населяющих ту или иную территорию. «Массовость» такого уничтожения нигде не определена. Полагаем очевидным, что массовым уничтожением надо признавать случаи любого воздействия на флору и фауну, в результате которого создается угроза уничтожения растительного или животного вида хотя бы в одной экологической системе. В первую очередь, такое деяние может быть осуществлено посредством использования химических реагентов и других неизбирательных способов воздействия на природную среду (источники радиоактивного излучения, суммарное применение взрывчатых веществ и т. п.).
   К 60-м гг. военное ведомство США завершило разработку широкого плана изучения гербицидов как потенциального оружия экологической войны, который предполагалось осуществить на территории Индокитая под кодовым названием «Операция Рэнч Хэнд». Когда обращаешься к материалам 60-х гг., особенно поражают масштабы проводившейся в США пропаганды этого вида оружия массового поражения. Для него было выбрано безобидное название «дефолианты», иными словами, средства, вызывающие опадение листьев растений. На деле, однако, в армии США на вооружении были исключительно гербицидные рецептуры, предназначенные для полного уничтожения растений. В открытых наставлениях армии США «дефолиантам» отводилась роль демаскировки партизан и подавления их продовольственной базы. В печати превозносилась «гуманность» этого нового вида оружия. В заявлениях высокопоставленных представителей армии и даже администрации США гарантировалась полная безопасность его применения для окружающей среды, человека и животных. Что же было в действительности?
   Летом 1961 г. США приступили к реализации «Операции Рэнч Хэнд» (Ranch Hand Operation) на территории Южного Вьетнама, а через три года завершили ее первый этап. Около 2 тыс. тонн гербицидов понадобилось для того, чтобы решить основные задачи первого этапа, связанные с выбором наиболее эффективных рецептур, способов, тактики и стратегии их применения. Осенью 1964 г. ВВС США приступили к систематическому массированному поражению окружающей среды Вьетнама, после чего научной общественности стало ясно, что армия США во Вьетнаме проводит крупномасштабные испытания новых видов оружия массового поражения – оружия экоцида.
   После 1965 г. масштабы химических акций стали наращиваться, на леса и поля Вьетнама ежегодно выбрасывались десятки тысяч тонн гербицидов. По неполным официальным данным, в химической войне 1961–1972 гг. США применили около 96 тыс. тонн гербицидов, из них 57 тыс. тонн рецептур, содержащих вещество диоксин. Засекреченными остались сведения об объемах применения гербицидов в 1970–1972 гг. на территории Вьетнама и масштабы гербицидных обработок в Лаосе и Кампучии. [137 - Ecological Bulletin. 1977. № 28. Р. 28.]
   В документах международного симпозиума по вопросам отдаленных последствий войны США во Вьетнаме (Хошимин, 1983 г.) отмечалось, что в результате применения дефолианта «Оранж эйджент» («Orange Agent») флора, фауна почвы многих районов Южного Вьетнама претерпели сильные изменения. Большую часть тропических лесов война превратила в саванны, территории которых в ряде районов и сейчас расширяются; многие прибрежные мангровые леса полностью уничтожены, и их спонтанное восстановление потребует многих сотен лет; потеряно плодородие на больших массивах пахотных земель.
   Но самое страшное состоит в том, что содержавшиеся в дефолиантах диоксины привели к массовым патологиям у населения Вьетнама: у большого количества жителей возникли эндокринные и гормональные расстройства, изменяется содержание половых гормонов, гормонов щитовидной и поджелудочной желез, увеличился риск развития сахарного диабета, были нарушены процессы полового созревания и развития плода. Дети отстают в развитии, их обучение затрудняется, у молодых людей появляются заболевания, свойственные старческому возрасту. В целом повысились вероятность бесплодия, самопроизвольного прерывания беременности, врожденных пороков и прочих аномалий. [138 - Цит. по: Березин С. Тайная и непредвиденная опасность // Независимая газета. 1998. 18 нояб.]
   В отечественном правоприменении дела об экоциде, связанном с массовым уничтожением растительного или животного мира, крайне редки. В качестве исключения можно привести следующий пример.
   В январе 2002 г. раскрыто одно из самых громких преступлений, совершенных на Камчатке за последние годы, – потрава мальков лосося на рыбоводном заводе «Озерки». 6 февраля 2001 г. неизвестные потравили хлоркой, засыпав ее в водозаборный колодец, несколько миллионов мальков лосося. Ущерб составил 12 миллиардов рублей, а по факту потравы было впервые возбуждено уголовное дело по статье «Экоцид». [139 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 23 января 2002 г.]
   Отравление атмосферы или водных ресурсов как акт экоцида зачастую совершается параллельно массовому уничтожению растительного и животного мира либо является способом такого уничтожения.
   Отравление означает виновное введение в водную или воздушную сферы таких активных агентов, которые лишают атмосферный воздух и естественную водную среду их жизнеобеспечивающих качеств как сред обитания растительных и животных организмов. Данное деяние может совершаться в виде воздействия на водные ресурсы и атмосферу химически активными веществами (вспомним пример с применением Orange Agent во Вьетнаме), продуктами биологического распада, искусственным изменением физического и химического составов водной или воздушной среды.
   Так, например, Генеральной прокуратурой Киргизии в 1998 г. было возбуждено дело по статье об экоциде при следующих фактических обстоятельствах. Грузовой автомобиль, не соответствующий требованиям безопасности и везший на золотоносное месторождение Кумтор цианид натрия, упал в реку Барскаан, впадающую в озеро Иссык-Куль. В результате акватория реки была заражена смертельным ядом, в ней погибло практически все живое. В связи с отравлением цианидом натрия было госпитализировано 850 жителей села, расположенного на берегу реки, двое из них скончались. Создалась угроза превращения Иссык-Куля в «мертвое море». [140 - Сообщение Interfax от 25 июня 1998 г.]
   Законодательно не определен исчерпывающий перечень актов экоцида – ведь это преступление может совершаться иными действиями, способными вызвать экологическую катастрофу. Такой подход представляется оправданным, так как результатами научно-технического прогресса в обозримом будущем может стать создание новых факторов воздействия на природную среду, применение которых, в свою очередь, будет угрожать наступлением экологической катастрофы.
   Так, бесспорно, что пагубные последствия войны как экологического фактора отрицательно влияют на окружающую среду во многих формах. Это прежде всего материальные остатки войны: в почве и море остаются мины, неразорвавшиеся снаряды, авиабомбы и другие боеприпасы. Все это представляет реальную угрозу для человека, проведения сельскохозяйственных работ, добычи полезных ископаемых, рыбного промысла.
   На основе этих посылок в литературе последнего времени можно встретить утверждение, что военный конфликт в Югославии 1999 г. перерос в экоцид – преступление против биосферы. Так, бомбардировки объектов химической, нефтяной, фармацевтической промышленности на окраинах Белграда, Нови-Сада, Приштины, Суботицы, Смедерево, Чачака, Крушеваца привели к выбросам значительного количества вредных ядовитых веществ. Вследствие нанесения ракетных ударов по заводу азотных удобрений в Панчево в питьевой воде содержится критическое количество соединений азота, а вредные испарения долго стояли над городом. В результате бомбардировок химических объектов в Югославии тысячи людей были вынуждены обращаться за помощью к врачам с отравлениями вредными газами на основе соединений хлора, азота, продуктов сгорания нефти.
   При бомбардировках были повреждены нефтяные терминалы, вследствие чего образовалось и начало мигрировать нефтяное пятно длиной 15 км и шириной 400 метров, что привело к уничтожению растительного и животного мира «голубого Дуная», а нарушение водоснабжения населения нескольких государств подвергло угрозе само Черное море, в том числе территориальные воды Украины.
   Суммарное количество бомб и ракет, выпущенных по Югославии, в 2,5 раза превышает силу ядерных зарядов, которые были сброшены на Хиросиму и Нагасаки. В горной стране это может привести к развитию эрозийных процессов, уничтожению значительного количества почвы в долинах, нарушению естественной красоты ландшафтов. Разрушается тонкий слой гумуса, часто поверхность земли становится мертвой на длительный период. Кратеры от бомб нарушают уровень грунтовых вод.
   Значительный вред наносят пожары, в почве уменьшается количество органических веществ и грунтовой биомассы, обожженная земля очень чувствительна к естественным катаклизмам, и требуется очень много времени для ее восстановления.
   Особый ущерб людям и окружающей среде нанесло использование странами НАТО ракет с обедненным ураном. По результатам тестов британской лаборатории (COCHILL), использование ракет с обедненным ураном вызвало в свое время у жителей Боснии и Герцеговины различные заболевания лейкемией, а также аномалии у новорожденных. [141 - Цит. по: Цвей Я. Война в Югославии уничтожает биосферу // День. 1999. 15 мая.]
   Как видно из приведенного примера, агрессивное воздействие на природную среду, способное вызвать экологическую катастрофу, зачастую является комплексным, его нельзя подчас свести только к отравлению воздуха или водных ресурсов или к массовому уничтожению растительного и животного мира. По этой причине полагаем, что существующая редакция ст. 358 УК РФ, предусматривающая неисчерпывающий перечень актов экоцида, создает определенный «запас прочности» для квалификации содеянного при использовании новых средств воздействия на природную среду.

   То, что экоцид совершается умышленно, ни у кого не вызывает сомнений. Так как это преступление окончено при совершении любого из перечисленных действий, то в их отношении должен быть установлен прямой умысел.
   Что же касается угрожающего последствия – экологической катастрофы, то психическое отношение к ней виновного более сложно. Если лицо желает наступления экологической катастрофы, то наличие прямого умысла в отношении последствия дает право квалифицировать содеянное как экоцид.
   С другой стороны, законодательно не предусмотрено наличие у виновного обязательной цели совершения актов экоцида – наступления экологической катастрофы. Поэтому полагаем, что допущение реальной возможности наступления такого последствия также дает основание для вменения экоцида, совершаемого с косвенным умыслом по отношению к угрожающей экологической катастрофе. Мотивация виновного юридического значения не имеет.
   Именно психическое отношение к грозящей экологической катастрофе отличает экоцид от экологических преступлений: «Загрязнение вод» – ст. 250 УК РФ, «Загрязнение атмосферы» – ст. 251 УК РФ, «Загрязнение морской среды» – ст. 252 УК РФ, «Порча земли» – ст. 254 УК РФ, «Уничтожение критических местообитаний для организмов, занесенных в Красную книгу Российской Федерации» – ст. 259 УК РФ. При совершении всех перечисленных экологических преступлений виновный не допускает (и, тем более, не желает) наступления экологической катастрофы – хотя последствия собственно экологических преступлений тоже могут быть ужасающими.
   Буквальное прочтение ст. 358 УК РФ свидетельствует о том, что за любой акт экоцида ответственности подлежит общий субъект.

Глава III. Преступления против международного мира

§ 1. Преступления против международного мира в доктрине международного и уголовного права

   Исторически первой в доктрине международного права была определена противоправность агрессивной войны.
   Так, например, профессор университета города Саламанка Ф. де Витториа еще в середине XVI в. писал о том, что войны могут вестись только для исправления неправого дела. Более того, «если подданный убежден в несправедливости войны, он может не участвовать в ней, несмотря на приказ суверена». [142 - Цит. по: Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / Под ред. И. А. Ледях, И. И. Лукашука. С. 116.]
   Испанский ученый того же времени Б. Айала утверждал, что «войны не могут объявляться против иноверцев только потому, что они являются иноверцами, даже по распоряжению императора или Папы». Война может использоваться только в порядке самозащиты или как крайнее средство обеспечения права, «когда справедливость и разум не дали результата». [143 - Там же. С. 117.]
   Гуго Гроций, «отец международного права», считал справедливой, дозволенной войной лишь такую, которая начата в ответ на нарушение права. Позволительна война как самооборона: «В случае нападения на людей открытой силой при невозможности избегнуть иначе опасности для жизни дозволена война, влекущая даже убийство нападающего». [144 - Гроций Гуго. О праве войны и мира. М., 1956. С. 186–188.]
   Таким образом, основатели доктрины международного права единодушно высказались о том, что несправедливая, агрессивная война является серьезным нарушением международного права.
   По мнению видных зарубежных ученых, «многие идеи Витториа, сформулированные в первой половине XVI в., такие как элементы определения агрессии, границы допустимой самообороны… ответственность глав государств, необоснованность ссылок на приказ свыше для своей защиты, явились ранними предшественниками доктрин, которые стали признанными принципами международного права четыре столетия спустя» (Б. Ференц). [145 - Ferenz B. Enforcing International Law – A Way to World Peace. Vol. 1. London; New York, 1983. P. 8.]
   Однако в науке разрабатывалась и иная концепция понимания войны, в том числе и агрессивной, выдвинутая в «англосаксонской» доктрине ведения войны, основной мыслью которой было признание того обстоятельства, что «война является борьбой между нациями».
   Американский юрист В. Бич Лоренс высказал точку зрения, которую Ф. Ф. Мартенс охарактеризовал как совершенно чудовищную: чем больше бед приносит война и чем больше страдают народы, тем лучше. «Война – это, конечно, ужасный бич для всего человечества. Но народы страдают гораздо больше от ее последствий, чем от нее самой. Короче говоря, именно поэтому война должна быть ужасной, ибо только тогда она будет вселять страх и народам и их правителям». [146 - Цит. по: Green L. C. The Contemporary Law of Armed Conflict. Manchester, 1993. Chap. 2.]
   К счастью, данная доктрина не нашла поддержки у самих англоамериканских авторов. Выступая на Нюрнбергском процессе, главный обвинитель от США Р. Джексон сказал: «Эпоха империалистической экспансии в течение XVIII и XIX вв. вызвала к жизни отвратительную доктрину, противоположную учениям таких ученых раннехристианского и международного права, как Гроций, которая гласила, что все войны должны рассматриваться как законные». [147 - Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Сборник материалов в 7 томах. Т. 1. М., 1957. С. 138.]
   Идея преступности агрессии и необходимости ответственности за нее в новое время проложила себе путь не только в нравственном, но и в правовом сознании человечества.
   Так, принятый в революционной Франции в 1791 г. декрет устанавливал, что «французская нация навсегда отказывается от всякой войны с целью завоевания». В известной декларации аббата Грегуара, подготовленной в 1793 г. по заданию Конвента, говорилось, что война допустима только как оборона в пользу попранных прав; сама французская Конституция 1791 г. предусматривала наказание министров, ответственных за агрессию. [148 - См.: Курс международного права. Т. 1. М., 1967. С. 48.]
   Однако потребовалось еще полтора века для юридического закрепления преступности агрессии. Только на рубеже XIX–XX вв. под влиянием сторонников доктрины преступности агрессивной войны в Гаагских конвенциях и положениях (1899 и 1907 гг.) было заявлено, что договаривающиеся стороны будут «искать наиболее эффективные средства обеспечить народам прочный мир», а также были приняты протоколы о намерениях мирного урегулирования международных споров. Так, в Конвенции о мирном решении международных столкновений 1907 г. был определен принцип приложения всех возможных усилий к тому, чтобы обеспечить «мирное решение международных несогласий» (ст. 1).
   Однако в международном праве начала XX в. прямой правовой запрет на агрессию (ведение агрессивной войны) так и не был выработан.
   Первая мировая война с «необычайной силой продемонстрировала жизненно важное для всего человечества значение запрещения агрессивных войн». [149 - Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / Под ред. И. А. Ледях, И. И. Лукашука. С. 118.] По словам многих авторов, в результате изменений, вызванных Первой мировой войной, широко распространилось убеждение, что «сама возможность войны должна быть исключена», а о концепциях «ученых, которые в прошлом не принимались всерьез, вспомнили, готовясь мобилизовать международное право для дела мира». [150 - Ferenz B. Op cit. P. 40–41.]
   Лишь по итогам Первой мировой войны был принят ряд документов, в которых юридически запрещалась агрессивная война либо предлагалось такое запрещение.
   Так, в «четырнадцати пунктах» президента США В. Вильсона, посвященных проекту будущей Лиги Наций, говорилось: «Договаривающиеся стороны безоговорочно принимают принцип, согласно которому мир на земле по своему значению выше, чем любой вопрос политической юрисдикции и границ». Также в данном документе предусматривалось применение коллективных санкций к любому государству, которое «объявит войну или начнет военные действия или сделает любой враждебный шаг… против другого государства до представления соответствующего спора арбитрам». [151 - U.S. Documents. Serial № 7443. Doc. № 765.]
   В 1924 г. представителями 19 государств был подписан Женевский протокол о мирном разрешении международных споров, в котором было закреплено определение агрессивной войны как международного преступления. [152 - См.: Гарантии безопасности по Статуту Лиги Наций. М., 1937. С. 81.]
   Значение Женевского протокола 1924 г. было высоко оценено в приговоре Нюрнбергского трибунала: «Хотя этот протокол никогда не был ратифицирован, он был подписан руководящими государственными деятелями мира, представляющими подавляющее большинство цивилизованных государств и народов, и может рассматриваться как убедительное доказательство намерения заклеймить агрессивную войну как международное преступление». [153 - Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Т. 7. М., 1961. С. 367.]
   В 1927 г. в принятой Декларации Лиги Наций об агрессивных войнах было авторитетно подтверждено существование обычной нормы международного права, запрещающей агрессию. Названный документ содержал два основных положения:
   а) всякая агрессивная война объявлялась запрещенной;
   б) для разрешения спора между государствами последние обязаны применять мирные средства. [154 - Гарантии безопасности по Статуту Лиги Наций. С. 213.]
   А в 1928 г. был подписан многосторонний договор – Парижский пакт об отказе от войны как орудия национальной политики (пакт Бриана – Келлога), [155 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 5. М., 1930. С. 5–8.] в ст. 1 которого заявлено, что Стороны «осуждают обращение к войне для урегулирования международных споров и отказываются от таковой в своих взаимных отношениях в качестве орудия национальной политики», а ст. 2 устанавливала обязательство урегулирования международных споров и конфликтов только мирными средствами.
   В рамках пакта Бриана – Келлога в 1929 г. в Москве был подписан протокол между СССР и рядом соседних государств, вводивший в действие Парижский пакт вне зависимости от вступления его в силу для других государств. [156 - Документы внешней политики СССР. Т. 12. М., 1967. С. 68–70.]
   Наконец, в 1933 г. была заключена Конвенция об определении агрессии, [157 - Там же. Т. 16. М., 1970. С. 388.] в преамбуле которой подчеркивалось, что пакт Бриана – Келлога «воспрещает всякую агрессию», что необходимо «в интересах всеобщей безопасности определить возможно более точным образом понятие агрессии, дабы предупредить всякий повод к ее оправданию».
   Таким образом, к началу Второй мировой войны в теории международного права и международных актах сформировалось понимание преступности агрессивной войны. Конечно, запрещение агрессии не означало изгнания таковой из практики международных отношений. Однако переоценить значение указанных документов невозможно – именно они, опираясь на теоретические доктрины «отцов-основателей» международного права, создали правовой фундамент для юридического определения агрессии как преступления против всеобщего мира, а также для введения уголовной ответственности лиц, так или иначе причастных к планированию, развязыванию и ведению агрессивных войн. [158 - См.: Малахова О. В. Агрессия как преступление по национальному и международному уголовному праву. Дис. … канд. юрид. наук. Ставрополь, 2003. С. 21–22.]
   Наиболее серьезное влияние на развитие концепции преступности агрессивной войны оказало создание и функционирование Нюрнбергского Международного военного трибунала. В его Уставе были сформулированы нормы о составах тягчайших международных преступлений – против мира, военных преступлений и преступлений против человечности.
   В соответствии со ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала, преступлениями против мира были признаны планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны, а также участие «в общем плане или заговоре, направленных к осуществлению любого из вышеизложенных действий». В этом же документе впервые был установлен принцип индивидуальной уголовной ответственности за совершение любого акта агрессивной войны.
   Одной из целей Организации Объединенных Наций является не просто поддержание международного мира и безопасности, но и «подавление актов агрессии или других нарушений мира» (ст. 1 Устава ООН), а все члены ООН обязаны:
   – разрешать международные споры мирными средствами таким образом, чтобы не подвергать угрозе международный мир и безопасность;
   – воздерживаться в международных отношениях от угрозы силой или ее применения против территориальной неприкосновенности государств и их политической независимости (ст. 2).
   В то же время в Уставе ООН не содержится определения агрессии как преступления по международному праву, влекущего индивидуальную уголовную ответственность. А в ст. 39 Устава ООН говорится о том, что определение «существования любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии» находится в компетенции Совета Безопасности ООН.
   В 1974 г. было принято Определение агрессии, в котором впервые был установлен перечень деяний, считающихся проявлениями агрессивной войны. Хотя в этом документе агрессия рассматривается как международное преступление государства против другого государства, именно определение деяний, составляющих агрессию, может быть положено в основу уголовной ответственности физических лиц за совершение актов агрессии.
   Римский Статут, подтверждая принцип индивидуальной ответственности, тем не менее не содержит определения агрессии (ч. 2 ст. 5) – зато таковое имеется в Проекте Международного кодекса (ст. 15).
   Однако одной агрессией не исчерпывается система преступлений против мира, выработанная в доктрине международного и уголовного права.

   История знает немало примеров того, как посягательства на официальных представителей государств и международных организаций становились casus belli – поводом для развязывания войн. Достаточно вспомнить убийство в Сараево эрцгерцога Франца Фердинанда, ставшее отправной точкой Первой мировой войны.
   Однако и в новейшее время имеется немало случаев, когда посягательство на жизнь послов и иностранных представителей становилось причиной вооруженных конфликтов и международных кризисов.
   Так, спровоцированный налет на советские торгпредство и помещение Англо-русского кооперативного общества в мае 1927 г. стали поводом для разрыва дипломатических отношений между Англией и Советской Россией, что резко ухудшило международную ситуацию в Европе и во всем мире. [159 - История дипломатии. Т. 3. М., 1965. С. 482–485.]
   В 1980 г. в ходе исламской революции в Тегеране были захвачены 52 сотрудника американского посольства. «Стражи исламской революции» продержали американских дипломатов 444 дня. Соединенные Штаты ограничились попыткой освободить их при помощи диверсионной операции, однако заявили, что могут применить тактическое ядерное оружие для «ликвидации проблемы». Чем бы закончилась такая акция, неизвестно, но, по мнению многих политиков, мир столкнулся с кризисом глобального масштаба, который мог вылиться в термоядерную войну.
   4 декабря 2001 г. Военный трибунал Иордании приговорил к смертной казни пятерых человек, виновных в убийстве дипломата. Убийство в январе 1994 г. в Бейруте иорданского дипломата являлось одним из звеньев в кампании, развязанной группировкой «Абу Нидал» против арабских государств, поддерживающих мир с Израилем и выступающих за мирное урегулирование ближневосточного кризиса. [160 - Associated Press. 2001, December 4.]
   Во время бомбардировок авиацией НАТО Югославии, в ночь с 7 на 8 мая 1999 г. стратегический бомбардировщик ВВС США «В-2А» с высоты 5 тыс. метров тремя высокоточными управляемыми авиабомбами «JDAM» нанес удар по зданию посольства Китая в Белграде. Здание получило значительные разрушения. Погибли три человека, ранено двадцать человек из сотрудников и охраны посольства. Китай ответил стихийными демонстрациями. Митингующие закидали бутылками и камнями посольство США в Пекине. В здании не осталось ни одного целого стекла. Нападениям подверглись также здания посольств Великобритании, Германии и Албании. Все представительства западных компаний в Пекине закрылись. Удар по китайскому посольству в Белграде был мировой сенсацией в течение целого месяца. 10 мая Пекин отменил визит министра обороны США в КНР. Приостановлены двусторонние контакты по военной линии, прерваны консультации с США в области нераспространения ядерного оружия, контроля за вооружениями. По словам посла США в Китае, «сотрудники посольства в течение четырех дней спят на полу и питаются армейскими консервами. Боясь захвата посольства демонстрантами, американские дипломаты уничтожили часть конфиденциальных документов и секретного оборудования». [161 - BBC Russian service. 1999, May 11.]
   Перечень подобных примеров можно продолжить. Но главное заключается в том, что потребностями социального развития обусловлено появление норм об уголовной ответственности виновных в нападениях на лиц и учреждения, пользующиеся международной защитой, в национальном уголовном праве.
   Уже в XIX – начале XX в. идея жесткого уголовного преследования посягательств на особу посла и его резиденцию находит свое закрепление в уголовном законодательстве европейских стран (например, §§ 102, 103 Имперского Уголовного кодекса Германии 1871 г.) – законодатель осознает, что всемерное обеспечение неприкосновенности личности представителя иностранного государства является одними из инструментов обеспечения состояния мира для своей страны и успешной дипломатической политики на внешней арене. Так неприкосновенность посла из правового обычая превратилась в законодательное положение об уголовной наказуемости посягательства на личность иностранного представителя. [162 - См. также: Сухарев Д. Л. Нападение на лиц и учреждения, пользующиеся международной защитой. Ставрополь, 2003. С. 13.]
   Современные документы международного права прямо называют мир и мирное сосуществование государств основными объектами посягательств на лиц и учреждения, пользующиеся международной защитой.
   Так, в преамбуле Конвенции о лицах, пользующихся международной защитой, указано: государства-участники считают, что преступления против дипломатических агентов и других лиц, пользующихся международной защитой, угрожают безопасности этих лиц, создают серьезную угрозу поддержанию нормальных международных отношений, которые необходимы для сотрудничества между государствами. Совершение таких преступлений вызывает «серьезное беспокойство международного сообщества», и существует настоятельная необходимость принятия соответствующих и эффективных мер для предотвращения и наказания таких преступлений.
   Вторит сказанному преамбула Конвенции о безопасности персонала Организации Объединенных Наций и связанного с ней персонала от 9 декабря 1994 г. [163 - Международное право. Сборник документов. М., 2000. С. 117–131.]: государства-участники, «будучи глубоко обеспокоены растущим числом убитых и раненых в результате преднамеренных нападений на персонал Организации Объединенных Наций и связанный с ней персонал», принимают во внимание, что нападения или иные посягательства на персонал, действующий от имени ООН, не могут иметь оправдания и являются неприемлемыми, кем бы они ни совершались, и учитывают, что операции ООН проводятся в общих интересах международного сообщества и в соответствии с принципами и целями Устава ООН, признают «важный вклад, который персонал Организации Объединенных Наций и связанный с ней персонал вносят в усилия Организации Объединенных Наций в областях превентивной дипломатии, миротворчества, поддержания мира, миростроительства и гуманитарных и других операций».
   Таким образом, в документах международного права сформировалось устойчивое понимание того, что неприкосновенность лиц и учреждений, пользующихся международной защитой, является одной из важных гарантий поддержания международного мира в целом. Соответственно уголовное законодательство России и других стран установило повышенную степень защиты таких лиц и учреждений.

   Научно-технический прогресс, приведший к созданию оружия массового поражения, поставил под вопрос само существование человечества. Чудовищные последствия применения различных видов оружия массового поражения заставили государства выработать линию на «минимизацию» возможного ущерба от его использования в ходе военных действий.
   Как известно, первым в истории актом применения оружия массового поражения является эпизод использования германскими войсками отравляющих веществ в ходе Первой мировой войны.
   22 апреля 1915 г. на Западном фронте у городка Ипр (Бельгия) была проведена газовая атака хлором, впервые показавшая эффект массированного применения токсичного газа как средства ведения войны. Эффект был ошеломляющим. В обороне французов образовалась брешь в 8 км по фронту и на 10 км в глубину. Число отравленных достигло 15 тысяч, из них 5 тысяч погибли на поле боя. Тогда вряд ли задумывались о последствиях использования этого нововведения в будущем, о той угрозе здоровью и жизни людей и окружающей среде, которая вскоре возникла вместе с развернувшейся гонкой химических вооружений.
   В ночь с 12 на 13 июля 1917 г. с целью сорвать наступление англо-французских войск Германия применила иприт – жидкое отравляющее вещество кожно-нарывного действия. При первом применении иприта поражения различной тяжести получили 2490 человек, из которых 87 скончались. Реальной защиты войск от иприта в те годы не было, и использование его на поле боя было эффективным до самого окончания Первой мировой войны. С этого момента идеи химической войны заняли прочные позиции в военных доктринах всех без исключения ведущих государств мира.
   Реакцией на использование химического оружия стало принятие Женевского Протокола о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств от 17 июня 1925 г., положившего начало международно-правовому запрету на применение оружия массового поражения. С другой стороны, в доктрине международного права появилась идея о том, что недопустим сам факт разработки и распространения такого оружия, которое угрожает всеобщему миру и существованию человечества в целом.
   В течение XX в. оружием массового поражения «обзавелось» множество государств. Вторая половина прошедшего столетия была эпохой ядерного противостояния двух военно-политических блоков, возглавляемых СССР и США, получившего название «холодной войны».
   В этот период интенсивно велись разработки новых средств уничтожения, приведшие к появлению ранее немыслимых по масштабности и разнообразию видов оружия массового поражения: ядерного, биологического (бактериологического), токсинного, химического и пр.
   Тем не менее уже в период холодной войны политические круги осознали, что итогом применения такого оружия может стать конец всего человечества. В связи с этим в документах международного права начинает появляться запрет на создание и распространение оружия массового поражения.
   Наиболее кардинальный запрет был наложен на производство, распространение, применение биологического (бактериологического) и химического оружия. В соответствии с Конвенцией о биологическом оружии и Конвенцией о химическом оружии, наложен жесткий запрет на разработку, производство, приобретение, накопление, сохранение и передачу этих видов оружия, а также на их применение.
   Подписание этих соглашений стало основой установления уголовной ответственности за незаконный оборот оружия массового поражения в национальных уголовно-правовых системах (в УК РФ – ст. 355).
   Однако мировая ситуация свидетельствует о том, что многие страны стремятся к обладанию оружием массового поражения. Так, согласно открытому докладу Службы внешней разведки РФ, опубликованному еще в середине 1993 г., от 20 до 30 государств располагают потенциалом для создания ядерного, химического, биологического оружия и средств его доставки. Это не означает, что все они активно занимаются в той или иной сфере созданием оружия массового уничтожения. Есть пять «официальных» ядерных держав, так называемый «ядерный (или глобальный) клуб» (Россия, США, Великобритания, Франция и Китай). Еще больше государств имеют значительные накопления химического оружия. Ряд стран обладает технологиями производства биологического оружия. С точки зрения проблемы распространения оружия массового поражения особый интерес представляют следующие три группы стран:
   1. Страны, уже обладающие оружием массового уничтожения, но официально этот факт не признающие. Наличие таких стран наряду с «глобальным клубом» оказывает существенное влияние на процесс распространения оружия массового поражения (Индия, Пакистан, Израиль).
   2. «Пороговые» страны, т. е. те, руководства которых приняли соответствующие политические решения, но имеющаяся техническая и научная база, «наработки» в области создания ОМУ позволяют им в близкой перспективе стать обладателями такого оружия (Северная Корея, Иран, Бразилия).
   3. «Околопороговые» страны, т. е. государства, принявшие программу создания (или обладания) оружия массового уничтожения, приступившие к ее реализации, но еще не имеющие адекватного программе потенциала.
   Кроме государственной политики ряда стран, направленной на получение оружия массового поражения, особую тревогу вызывает стремление разного рода террористических и экстремистских организаций к обладанию такого рода оружием.
   Речь идет не только о ядерном терроризме. Существует еще большая угроза использования в террористических целях химического и биологического оружия. Примером тому может служить настоящая паника в США, возникшая в 2002 г. в связи с распространением в почтовых посланиях возбудителей сибирской язвы.
   Акт терроризма с использованием оружия массового поражения представляет наибольшую угрозу в обстановке кризиса как шаг, снижающий «порог применения» оружия массового поражения. За таким терактом могут последовать ответные «адекватные» действия потерпевшей стороны, направленные уже против государства, граждане которого якобы участвовали в осуществлении акта терроризма. Такой сценарий вполне реален. По мнению экспертов Службы внешней разведки России, с учетом резко усилившейся активности международного терроризма, войны с участием небольших держав, располагающих оружием массового поражения, могут быть сопряжены даже с большим риском для глобальной безопасности, чем прямая конфронтация сверхдержав.
   Например, в подготовленном в мае 2003 г. докладе Центрального разведывательного управления США сказано, что террористы «Аль-Каиды» и других связанных с ней группировок намерены применять в смертоносных нападениях химическое, биологическое и ядерное оружие. «Целью “Аль-Каиды” является применение оружия массового поражения, чтобы вызвать массовые жертвы, – говорится в докладе. – Однако в большинстве случаев нападения этой группировки, и особенно связанных с ней экстремистов, будут, скорее всего, мелкомасштабными; в них будут применяться относительно несовершенные средства доставки и простые в производстве или легко добываемые химические вещества, токсины или радиологические материалы». У исламских экстремистов, связанных с руководителем «Аль-Каиды» У. бен Ладеном, есть возможность выбирать для своих химических, биологических, радиологических либо ядерных атак из широкого спектра потенциальных агентов и средств доставки. В несекретном докладе Директората ЦРУ отмечается, что террористы могут использовать в том числе отравляющие вещества нервно-паралитического действия, бактерии и токсины, включая возбудитель сибирской язвы и рицин. Из документов «Аль-Каиды», датированных 2002 г., следует, что террористы научились изготовлять иприт, зарин и VX-газы; могут приобрести токсичные цианистые соединения, а также хлорин и фосген. Кроме того, они пытались изготовить так называемые «грязные» бомбы (в которых радиоактивные материалы разбрасываются на местности с помощью заряда обычного взрывчатого вещества). Эффективность атак террористов, сказано в докладе, будет определяться их технической компетентностью, однако одной из их важных целей станет «паника и нарушение жизнедеятельности». «Аль-Каида» разрабатывает бомбы на основе радиоактивных материалов, применяемых в промышленности и в медицине. Для изготовления «грязных» бомб террористы могут использовать цезий-137, стронций-90 и кобальт-60. Захваченные во время кампании в Афганистане в 2002 г. материалы позволяют сделать вывод, что террористами разработана также примитивная конструкция атомной бомбы. В докладе отмечается, что террористы могут осуществить нападения с применением обычного оружия на ядерные объекты США с целью вызвать широкое радиоактивное заражение местности, нарушение жизнедеятельности и посеять ужас среди населения. В докладе также сказано, что М. Атта, руководитель диверсионной группы, которая совершила нападения 11 сентября 2001 г., и З. Муссави, которого сейчас судят в штате Виргиния по обвинению в причастности к нападениям на Всемирный торговый центр и на Пентагон, изучали способы доставки к цели биологического оружия. Они, в частности, интересовались выливными авиационными приборами для распыления ядохимикатов самолетами сельскохозяйственной авиации. Террористы, указывается в докладе ЦРУ США, могут осуществить примитивный атомный взрыв разными способами. Самодельная атомная бомба может быть либо имплозивного типа, либо «пушечного» типа. В первом случае делящийся материал обжимается взрывом обычной взрывчатки, во втором – два полузаряда делящегося материала выстреливаются навстречу друг другу, образуя критическую массу. Особо в докладе выделяется рицин, который может использоваться для совершения индивидуальных терактов. Террористы изучали возможность подбрасывания рицина в пищу, а также контактного отравления жертвы. [164 - Подробнее см.: Gertz B. CIA says Al Qaeda ready top use nukes // The Washington Times. 2003, 3 June.]
   Таким образом, терроризм с применением оружия массового поражения из сюжета приключенческих фильмов превращается в актуальную проблему реальной политики, требующую всестороннего осмысления и выработки надежных контрмер.
   Еще более кошмарным может быть сценарий применения оружия массового поражения в силу политического решения какой-либо конфликтующей стороны. Не можем не отметить, что стремление ряда государств и террористических организаций овладеть оружием массового поражения в последнее время вызывает самую серьезную озабоченность правительств России, США и других ведущих государств мира. Так, в совместном заявлении президентов России и США о принципах стратегической стабильности говорится, что стороны «согласны, что международное сообщество стоит перед лицом опасной и растущей угрозы распространения оружия массового уничтожения и средств его доставки, включая ракеты и ракетные технологии, и подчеркивают свое стремление повернуть вспять такой процесс, в том числе используя имеющиеся и возможные новые международные правовые механизмы. Они (Россия и США. – Авт.) согласны с тем, что эта новая угроза представляет собой потенциально значительное изменение в стратегической ситуации и в области международной безопасности».
   Поэтому стремление ряда государств с неустойчивым или диктаторским политическим режимом получить тот или иной вид оружия массового поражения в настоящее время получает силовое пресечение. Общеизвестно, что официальной причиной войны США и Великобритании в Ираке в 2003 г. стало «известие» о наличии у режима Хусейна новых программ развития оружия массового поражения (как известно, Ирак применял химическое оружие против курдского населения во время ирано-иракской войны в 1980-х гг.).
   Еще одним очагом международной напряженности стала ядерная программа Северной Кореи и выход этого государства из Договора о нераспространении ядерного оружия. Дело дошло до того, что «Россия официально признала, что готовится к военному решению северокорейской ядерной проблемы». [165 - Сообщение BBC Russian Service от 21 июля 2003 г.]
   Все эти проблемы имеют и юридическую окраску. Достаточно вспомнить, сколько обвинений было высказано в адрес России со стороны США в том, что Москва якобы помогает Ирану в создании ядерного оружия.
   В любом случае, не впадая в политическую истерию, надо сказать, что актуальность запрещения незаконного оборота оружия массового поражения ни у кого не вызывает сомнений. А одной из гарантий соблюдения такого запрета является установление уголовной ответственности за подобного рода деяния.

   Таким образом, к началу XXI в. в международно-правовой доктрине прочно укоренилось понимание необходимости существования в уголовном законодательстве системы преступлений против всеобщего мира. В УК РФ к ним относятся: преступление агрессии, публичные призывы к развязыванию агрессивной войны, незаконный оборот оружия массового поражения и нападение на лиц или учреждения, пользующиеся международной защитой.

§ 2. Преступление агрессии

//-- 2.1. Общие положения о преступности агрессии --//
   Российское уголовное законодательство, описывая преступность актов агрессии, употребляет термин «агрессивная война». Однако нет никаких сомнений в том, что термины «агрессия» и «агрессивная война» тождественны, что прямо следует из норм международного права.
   Следуя конституционному принципу приоритета норм международного права, понимание «агрессивной войны» должно совпадать с пониманием «агрессии» («актов агрессии»), как последняя определена в международном уголовном праве.
   При этом необходимо учитывать то обстоятельство, что Определение агрессии 1974 г. устанавливает то или иное проявление данного преступления на тот случай, если акт агрессии осуществляется государством. Поэтому говоря об актах агрессии как уголовно-правовых деяниях, преследуемых по национальному законодательству, надо исходить из принципа личной (индивидуальной) ответственности лиц.
   Следовательно, агрессивной войной (агрессией) как преступным деянием по национальному уголовному праву необходимо признавать альтернативное совершение любого из следующих деяний:
   а) вторжение или нападение вооруженных сил на территорию другого государства;
   б) любую военную оккупацию, какой бы временный характер она ни носила, являющуюся результатом вторжения или нападения вооруженных сил на территорию другого государства;
   в) любую аннексию территории другого государства или части ее, совершенную с применением военной силы;
   г) бомбардировку вооруженными силами территории другого государства или применение любого оружия против территории другого государства;
   д) блокаду портов или берегов другого государства вооруженными силами;
   е) нападение вооруженными силами на сухопутные, морские или воздушные силы или морские и воздушные флоты другого государства;
   ж) применение вооруженных сил, находящихся на территории другого государства по соглашению с принимающим государством, в нарушение условий, предусмотренных в соглашении, или любое продолжение их пребывания на такой территории по прекращении действия соглашения;
   з) предоставление территории для совершения акта агрессии против третьего государства;
   и) засылку государством или от имени государства вооруженных банд, групп и регулярных сил или наемников, которые осуществляют акты применения вооруженной силы против другого государства, равносильные перечисленным выше актам.
   При этом надо помнить о том, что в международном праве перечень актов агрессии не является исчерпывающим – не должен он быть таковым и в российском уголовном праве. Соответственно, если международно-правовой акт определит иное деяние как проявление агрессии, это деяние должно автоматически расцениваться как акт агрессивной войны в национальном праве.
   В ст. 353 УК РФ состав агрессии сформулирован как «планирование, подготовка, развязывание и ведение агрессивной войны». Большинство авторов полагают, что в ч. 2 ст. 353 (ведение агрессивной войны) содержится квалифицированный состав применительно к ч. 1 ст. 353. [166 - Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. С. 356.]
   В действительности это утверждение не вполне верно: ведение агрессивной войны нельзя расценивать как квалифицирующий признак состава, предусмотренного ч. 1 ст. 353 УК РФ, по следующим соображениям.
   Квалифицирующее обстоятельство относимо к основному составу – т. е. для его вменения необходимо, в нашем случае, установить наличие какого-либо из деяний, предусмотренных в ч. 1 ст. 353 УК РФ. И только после этого «ведение агрессивной войны» может повлиять на квалификацию содеянного. Если следовать этой логике, то, например, субъекты, ведущие агрессивную войну, могут подлежать ответственности, если они совершили хотя бы одно из деяний, указанных в ч. 1 ст. 353 УК РФ, образующих конститутивные признаки этого преступления, – ведь отягчающее обстоятельство может быть вменено только в случае установления основного состава преступления. Говоря иными словами, лица, не причастные к планированию, подготовке или развязыванию агрессивной войны, не могут нести уголовную ответственность за непосредственное осуществление акта агрессии в виде ведения агрессивной войны.
   Абсурдность этого вывода очевидна.
   Совершение деяния, предусмотренного ч. 2 ст. 353 УК РФ, наказуемо изначально, также как и совершение любого из деяний, предусмотренных в ч. 1 ст. 353 УК РФ. Исходя из этого можно предположить, что в ст. 353 УК РФ содержатся два самостоятельных состава преступления. Следовательно, совершение одним и тем же лицом деяний, предусмотренных в ч. 1 и 2 ст. 353 УК РФ, требует квалификации содеянного по совокупности. [167 - См.: Малахова О. В. Указ. соч. С. 107–108.]
   С точки зрения законодательной конструкции составов этих преступлений, все они являются формальными – т. е. для наступления уголовной ответственности достаточно совершения любого из деяний, описанных в диспозициях данных норм.
   Не вызывает сомнений, что все акты агрессивной войны в российском уголовном законодательстве представляют собой действия. Особенностью объективной стороны является то, что деяния в виде планирования, подготовки, ведения агрессивной войны носят длящийся характер.
//-- 2.2. Объективная сторона преступления агрессии --//
   В отечественной доктрине планирование агрессивной войны обычно понимается как разработка ее идейно-политической и военной концепции, составление планов стратегии и тактики военных действий, мобилизационных планов, разработка предложений по структуре, составу, дислокации и задачам вооруженных сил, организация разведывательной деятельности, информационная деятельность и «другие первоначальные этапы развязывания агрессии». [168 - Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, B. С. Комиссарова. С. 354–355.]
   Данная позиция не вызывает возражений по своему существу, за исключением признания за планированием агрессивной войны «первоначальных этапов развязывания» последней – ведь в этом случае планирование агрессивной войны как деяние явится частным случаем другого деяния (развязывания такой войны), что вряд ли соответствует буквальному пониманию ч. 1 ст. 353 УК РФ.
   С точки зрения филологии, «план», «планирование» – это «предприятие, намерение, обдуманное предположение… для достижения чего-либо». [169 - См.: Даль В. И. Толковый словарь живого Великорусского языка. Т. 3. М., 1998. C. 120.] Таким образом, «планировать» означает, прежде всего, совершать какие-нибудь интеллектуальные усилия для достижения будущего результата.
   Следовательно, под планированием агрессивной войны необходимо понимать совершение любого действия интеллектуального характера, ставящего своей целью достижение целей такой войны. А частными проявлениями планирования как раз могут расцениваться разработка стратегии и тактики ведения военных действий, военной концепции в целом, идеологического обоснования агрессии, мобилизационных планов и т. п.
   Например, нападение на СССР венчало длительный курс политики германского нацизма, в основе которой лежали традиционные экспансионистские устремления на Восток, принявшие в условиях фашистской диктатуры самые жестокие и бесчеловечные формы. С приходом к власти нацистов завоевательная война стала высшей идеей всей внутренней и внешней политики правящих кругов Германии.
   Уже 3 февраля 1933 г., т. е. через четыре дня после факельного шествия штурмовиков в честь вступления Гитлера на пост рейхсканцлера, он произнес речь перед генералами рейхсвера на квартире начальника управления сухопутных сил Гаммерштейн-Экоуорда. «Главной задачей будущей армии, – заявил фюрер, – явится завоевание нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация». [170 - Liddel Hart B. H. The Russo-German Campaign. New York, 1956. Р. 100.]
   Усилия дипломатии и пропаганды третьего рейха в течение всего шестилетия – от прихода к власти фашистов и до начала Второй мировой войны – были направлены в первую очередь на оправдание агрессивной политики нацистской Германии.
   Главный смысл фашистского внешнего курса заключался прежде всего в захвате сырьевых, промышленных, продовольственных ресурсов завоеванных стран; в захвате чужих территорий как наиболее верном пути решения задач, выдвигаемых программой завоевания мирового господства.
   В 1936 г. Гитлер в кругу приближенных расписывал блага, которые получит Германия «после захвата Украины и Урала». Он говорил о необходимости «стереть с лица земли Москву». Планируя беспримерную по варварству и зверству войну, нацисты использовали антикоммунизм, под лозунгами которого предполагали реализовать свои планы завоеваний и массовых убийств. Военная каста целиком разделяла программу фашизма и готовилась выполнить задачу создания колониальной империи третьего рейха. Военные штабы вместе с представителями монополий планировали ограбление оккупируемых территорий СССР и других государств.
   Германский фашизм выработал доктрину «абсолютной» или «тотальной» войны, которая исходила из принципа достижения победы любой ценой, с нарушением всех норм международного права. Данная доктрина включала как обязательные слагаемые не только концепцию «молниеносной войны», но и массовый террор, всеобщее порабощение, экономическое ограбление, причем варварские методы ведения войны возводились в ранг «юридически обоснованной» акции.
   Ведущие военные деятели Германии разрабатывали программу завоевательного похода на Восток с начала 30-х гг. Они готовили вермахт прежде всего как ударную силу против Советского Союза. Верховное командование выдвинуло идею «истребительной войны» путем массового террора как ведущий стратегический принцип будущего «похода на Восток» и подготовило проведение ее в жизнь. Объединенное командование вермахта (ОКВ) совместно с органами СС и тайной полиции разработало планы уничтожения значительной части населения СССР, а также программу ликвидации советской экономической системы, всеобъемлющего разграбления экономики Советского Союза. Наконец, ОКВ спланировало и подготовило военные операции, основанные на вероломном и внезапном ударе, с помощью которых и должна была проводиться в жизнь программа завоевания Советского Союза.
   В ноябре 1940 г. Геринг сообщил начальнику управления вооружений и военной экономики Томасу о запланированной «восточной операции». Управлению поручалось подготовить подробную характеристику состояния советской промышленности, исследовать производительность отдельных крупных промышленных центров, изучить сырьевые и нефтяные месторождения Советского Союза и т. д. [171 - Подробнее см.: История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. Т. 1. М., 1960. С. 15–26.]
   Эти задачи и предстояло решать так называемому «Рабочему штабу “Россия”», созданному в начале января 1941 г. «Путем такой интенсивной подготовки был собран обширный конкретный материал, который должен был иметь первостепенную ценность для управления страной». [172 - Trial of the Major War Criminals before the International Military Tribunal. Vol. III. Nurenberg, 1949. P. 388–389.]
   12 февраля 1941 г. под председательством Геринга состоялось совещание по «восточному вопросу». Рейхсмаршал давал установку: «Высшей целью всех мероприятий, проводимых на Востоке, должно быть укрепление военного потенциала рейха. Задача состоит в том, чтобы изъять из новых восточных районов самое большое количество сельскохозяйственных продуктов, сырья, рабочей силы». [173 - Trial of the Major War Criminals before the International Military Tribunal. Vol. XXVI. Nurenberg, 1949. P. 300–301.]
   20 апреля 1941 г. Гитлер назначил Розенберга ответственным за «центральную разработку вопросов восточноевропейского пространства». Еще раньше, 2 апреля 1941 г., Розенберг в специальной секретной записке определил цели и методы будущей немецкой оккупации Советского Союза. Он составил план расчленения страны, причем Великороссия «после ее ослабления» должна будет превратиться в «районы эвакуации для нежелательных элементов населения в большом масштабе». Каждой «области» (их намечалось 7) завоеванной и расчлененной страны предназначалась своя жестокая судьба. За короткий срок ведомство Розенберга издало множество директив, приказов, инструкций и т. п., положивших «основу организации восточного пространства». 29 апреля 1941 г. вышла в свет памятная записка «О структуре и задачах служебных инстанций для единой разработки вопросов восточноевропейского пространства». 7 мая – «Инструкция для рейхскомиссара на Украине». 8 мая – «Инструкция для рейхскомиссара в Остланде» и «Общая инструкция для всех рейхскомиссаров в восточных оккупированных областях».
   На заседании нацистского руководства 2 мая 1941 г. все пришли к выводу: «Советские области предоставят все необходимое» для снабжения вермахта, «даже если последствием этого будет голодная смерть многих миллионов людей». [174 - Ibid. P. 548.]
   Венцом планирования агрессивных войн германского нацизма стала разработка широко известного плана «Барбаросса» (директива Гитлера № 21 от 18 декабря 1940 г.).
   Стратегической основой плана «Барбаросса» являлась теория «блицкрига» – молниеносной войны. Планом предусматривался разгром Советского Союза в ходе быстротечной кампании максимум в течение пяти месяцев, еще до того, как будет закончена война против Великобритании. Главными стратегическими объектами были признаны Ленинград, Москва, Центральный промышленный район и Донецкий бассейн. Особое место отводилось захвату Москвы. Предполагалось, что с достижением этой цели война будет выиграна.
   Для ведения войны против СССР была создана агрессивная военная коалиция, основой которой стал тройственный пакт, заключенный в 1940 г. между Германией, Италией и Японией. К активному участию в агрессии были привлечены Румыния, Финляндия, Венгрия. Гитлеровцам оказывали помощь правящие круги Болгарии, а также сателлитных государств Словакии и Хорватии. С фашистской Германией сотрудничали Испания, вишистская Франция, Португалия, Турция, Япония.
   Для реализации плана «Барбаросса» агрессоры мобилизовали экономические и людские ресурсы захваченных и оккупированных стран, их интересам во многом была подчинена экономика и нейтральных государств Европы.
   Гитлеровское руководство было настолько уверено в успехе плана «Барбаросса», что с начала весны 1941 г. приступило к детальной разработке дальнейших замыслов завоевания мирового господства. В специальных штабных поездах, носивших название «Азия» и «Америка», вычерчивались направления ударов фашистских армий, опоясавшие весь земной шар.
   В служебном дневнике Верховного главнокомандования вермахта за 17 февраля 1941 г. изложено требование Гитлера о том, что «после окончания восточной кампании необходимо предусмотреть захват Афганистана и организацию наступления на Индию». [175 - См.: История Второй мировой войны: В 12 томах. Т. 5. М., 1980.]
   Исходя из этих указаний, штаб ОКВ начал планирование операций вермахта на будущее. Эти операции намечалось провести поздней осенью 1941 г. и зимой 1941–1942 гг. Замысел их был изложен в проекте директивы № 32 от 11 июня 1941 г. «Подготовка к периоду после осуществления плана “Барбаросса”», разосланном командованию сухопутных войск, военно-воздушных и военно-морских сил.
   Проект предусматривал, что после разгрома Советских Вооруженных Сил вермахт захватит английские колониальные владения и некоторые независимые страны в бассейне Средиземного моря, в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, вторгнется на Британские острова, развернет военные действия против Америки. Гитлеровские стратеги планировали уже к осени 1941 г. приступить к завоеванию Ирана, Ирака, Египта, района Суэцкого канала, а затем и Индии, где намечалось соединиться с японскими войсками. Немецко-фашистское руководство рассчитывало, используя Испанию и Португалию, быстро захватить Гибралтар, отрезать Великобританию от ее сырьевых источников и предпринять осаду Британских островов.
   Разработка директивы № 32 и других документов свидетельствует о том, что после разгрома СССР и решения «английской проблемы» гитлеровцы намеревались в союзе с Японией захватить Американский континент. Вторжение в Канаду и США предполагалось осуществить, произведя высадку морских десантов с баз в Гренландии, Исландии, на Азорских островах и в Бразилии – на восточное побережье Северной Америки и с Алеутских и Гавайских островов – на западное. Ключевые позиции для порабощения мира, как представлялось агрессорам, давал «молниеносный» поход против Советской России.

   В отличие от планирования, подготовка агрессивной войны подразумевает совершение любых конкретных действий, направленных на реализацию выработанных планов агрессии, «реальное осуществление комплекса мер и мероприятий организационно-военного и материально-технического характера в целях обеспечения готовности к началу ведения агрессивной войны». [176 - Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. С. 353.]
   Так, например, гитлеровская пропаганда получила указание до крайности обострять германо-польские отношения. 27 августа 1939 г. на очередной пресс-конференции в министерстве пропаганды представителям фашистской прессы был сделан упрек за то, что в газетах помещается мало сообщений о военных приготовлениях Польши, о панических настроениях в стране, о внутренних беспорядках, об экономическом хаосе и т. д.
   После этой пресс-конференции все немецкие газеты были заполнены антипольскими статьями. Газета «Франкфуртер цайтунг» в статье «Военные приготовления» писала: «Сообщения из пограничных областей и показания польских дезертиров свидетельствуют о том, что Польша готовит нападение на Германию».
   29 августа в газетах «Фелькпшер беобахтер» и «Дейче альгемайне цайтунг» появились статьи о «польском терроре» против немецкого национального меньшинства. Под кричащими заголовками газеты писали о том, что польское правительство больше не в состоянии контролировать положение в собственной стране. [177 - Цит. по: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. в вопросах и ответах. М., 1985. С. 17–19.]
   Военные приготовления в самой Германии уже нельзя было скрыть. К 25 августа 1939 г. было завершено стратегическое сосредоточение и развертывание германских вооруженных сил на польско-германской границе, начатое еще в июне под видом проведения маневров. Гитлеровское командование намеревалось разбить польскую армию путем «молниеносной войны», в ходе одной кампании, посредством массированного применения мотомеханизированных войск и авиации. Наступление предполагалось начать с севера (Восточная Пруссия) и юга (Силезия, Словакия) с тем, чтобы использовать благоприятное начертание польских границ, расчленить, окружить и уничтожить польские войска, расположенные на западе, а затем занять столицу Польши Варшаву и остальную территорию.
   Итогом подготовки агрессии против Польши стал тот факт, что для нападения на Польшу Германия сосредоточила кроме войск ландвера, пограничных частей и словацкого корпуса 57 дивизий и 2 бригады (в том числе 6 танковых и 8 моторизованных дивизий), насчитывающих более 1,5 млн человек, более 2500 танков и до 2000 боевых самолетов. [178 - Там же. С. 20.]
   Для того чтобы создать пропагандистский повод для нападения на Польшу, гитлеровцы осуществили еще одну кровавую провокацию, условно названную ими «Операция Гиммлер». На совещании в ставке 22 августа 1939 г. Гитлер говорил своим генералам: «Я дам пропагандистский повод для начала войны. Неважно, будет ли он правдоподобным или нет. Победителя потом не будут спрашивать, говорил ли он правду». Еще в середине августа 1939 г. по личному приказу Гитлера начальник германской контрразведки адмирал Канарис изъял из концентрационных лагерей группу заключенных, знавших польский язык. В ночь с 31 августа на 1 сентября группа эсэсовцев, среди которых находились эти политзаключенные, одетые в польскую военную форму и снабженные польскими воинскими документами и оружием, инсценировала «нападение» на радиостанцию в Глейвице (Верхняя Силезия). В помещении радиостанции перед включенным микрофоном было произведено несколько револьверных выстрелов и сделаны выкрики на польском языке. Затем эсэсовцы убили политзаключенных (позже гитлеровцы расстреляли эсэсовцев, принимавших участие в этой провокации).
   1 сентября во всех германских газетах было опубликовано сенсационное сообщение германского информационного бюро. «Сегодня, – говорилось в нем, – около 8 часов вечера поляки напали и захватили радиостанцию в Глейвице…» В дополнительном сообщении говорилось, что «пограничные войска вступили в бои с польскими захватчиками». [179 - Там же. С. 22–23.]
   Это и был тот пропагандистский повод для начала войны, который искал Гитлер и о котором он говорил своим генералам на совещании в ставке 22 августа 1939 г. Гитлеровская пропаганда изображала военные действия против Польши как «ответные» меры германского правительства на «польские провокации».
   В действительности нападение фашистской Германии на Польшу было произведено согласно тщательно разработанному плану. 31 августа, в то время когда правительство Германии давало заверения о стремлении мирно разрешить конфликт с Польшей, войска уже имели приказ о начале наступления. В этот день начальник генерального штаба немецкой армии генерал Гальдер записал в своем дневнике: «31.VIII.39. 6-й день мобилизации. 6.30 – Хаузер привез весть о том, что из рейхсканцелярии дан приказ выступить 1.IX… 11.30 – выступления западных держав, по-видимому, избежать нельзя, несмотря на это, фюрер принял решение наступать… 16.00 – Канарис сообщил, что Липский делал попытку установить связь с Гитлером… фюрер не хочет его принимать… В Данциге вся полнота власти передана военным властям». [180 - Цит. по: Пилиховский Ч. Давности не подлежит. Варшава, 1980. С. 6–7.]
   В это время войска уже имели приказ о наступлении. 31 августа 1939 г. Гитлер издал «Директиву № 1 о ведении войны». В ней говорилось: «Нападение на Польшу должно быть проведено в соответствии с приготовлениями, сделанными по “Белому плану”, учитывая изменения, которые произошли в результате почти полностью завершенного стратегического развёртывания сухопутных сил». [181 - Там же. С. 9.] Нападение на Польшу предполагалось совершить 1 сентября 1939 г. в 4 час. 45 мин.
   Подготовка к агрессивной войне нацистской Германии против СССР начала облекаться в форму конкретных организационных действий сразу после оккупации Польши (по признанию немецких авторов, в июне 1940 г.).
   16 июня 1940 г. Браухич и Гальдер обсуждали вопрос о переброске на Восток 15 дивизий. С середины и до конца июня 1940 г. на Восток, ближе к границам СССР, были срочно переброшены 24 дивизии, в том числе 6 танковых и 3 моторизованные. [182 - Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. М., 1969. С. 61.] 30 июня в ходе длительной беседы генерала Гальдера со статс-секретарем министерства иностранных дел Вейцзекером, состоявшейся в Берлине, затрагивались различные политические вопросы. Итог беседы Гальдер зафиксировал на страницах своего служебного дневника многозначительной фразой: «Взоры обращены на Восток».
   3 июля начальник генерального штаба сформулировал своим подчиненным «сущность восточной проблемы»: «Нанести решительный удар России, чтобы принудить ее признать господствующую роль Германии в Европе». [183 - Там же С. 78.] На следующий день Гальдер дал в этом духе практический инструктаж командующему и начальнику штаба 18-й армии генералам Кюхлеру и Марксу; первый из них направлялся на Восток для руководства стратегическим развертыванием вооруженных сил, предназначавшихся для нападения на СССР. Начальник отдела иностранных армий Востока Кинцель сообщил им последние данные разведки о Красной Армии.
   Начали составляться первые планы железнодорожных перевозок для развертывания сил против Советского Союза с таким расчетом, чтобы 18 июля приступить к переброске танков.
   13 июля 1940 г. Гитлер заявил Браухичу и Гальдеру, что цель состоит в уничтожении Красной Армии и занятии такой территории Советского Союза, которая позволила бы германской авиации разрушить советскую индустрию за Уралом и вместе с тем обезопасить рейх от налетов советских бомбардировщиков. В начале июля находившиеся на германской восточной границе слабые части были заменены укомплектованными боевыми дивизиями. С 21 июля командование 18-й армией, имевшее теперь в подчинении шесть армейских корпусов, стало называться «Главным командованием вермахта на Востоке». Штаб сухопутных сил в июле почти целиком переключился на подготовку «восточного похода».
   4 июля 1940 г. Гальдер отдал распоряжение об усилении железнодорожной сети на востоке. Он потребовал дальнейшей активизации разведывательной деятельности против Советского Союза и приказал обеим авиационным разведывательным эскадрам, подчиненным ему, готовиться к полетам над советской территорией. Одновременно германский военный атташе в Москве получил от Гальдера специальное задание по разведке. 18 июля 1940 г. начальник генерального штаба констатирует: «Кестринг выполнил свое задание против России».
   Итог этой интенсивной деятельности генерального штаба подвел Браухич 21 июля на совещании у Гитлера. Он доложил фюреру первые расчеты операции на Востоке. Развертывание продлится 4–6 недель. Россия имеет 50–75 хороших дивизий, для разгрома которых Германия должна выставить 80–100 дивизий. Необходимо «разбить русскую сухопутную армию или по крайней мере занять такую территорию, чтобы можно было обеспечить Берлин и Силезский промышленный район от налетов русской авиации» и чтобы немецкая авиация могла разгромить важнейшие центры СССР. [184 - Там же. С. 82.] В качестве главных направлений вторжения предполагались Украина, Прибалтика. Браухич не исключал возможности нападения на СССР еще осенью 1940 г.
   Начальная стадия выработки нового решения завершилась 31 июля совещанием у Гитлера в Бергхофе. На нем присутствовали все высшие военные руководители. Гитлер обратился к ним с речью о войне против Советского Союза. Фюрер считал, что лучше всего было бы напасть на СССР еще в 1940 г., но нужно хорошо подготовиться. Кроме того, «остановка зимой опасна». В качестве срока нападения на СССР Гитлер назвал май 1941 г. Далее он изложил основы оперативного плана войны против Советского Союза, подготовленные к этому времени ОКВ. Война против СССР должна продлиться пять месяцев. Ее цель – «уничтожение жизненной силы России». Необходимо нанести два удара: первый – на Киев с выходом к Днепру, второй – на Прибалтику и Белоруссию с развитием наступления на Москву; затем двухсторонний удар с севера и юга и широкий охват всей территории европейской части СССР. Необходимо дополнительно сформировать 40 дивизий, чтобы общее число их достигло 180.
   Развертывание сил на Востоке продолжалось. 27 августа 1940 г. ОКВ приказало перебросить в «генерал-губернаторство» еще 10 пехотных и 2 танковые дивизии «для возможной быстрой акции с целью охраны румынского нефтяного района».
   В итоге, с середины июня и до начала сентября 1940 г. в восточные районы, ближе к советским границам, было переброшено 36 дивизий.
   Итак, к непосредственной подготовке нападения на Советский Союз германское командование приступило летом 1940 г. Конечную цель агрессии Гитлер определил следующим образом: «Уничтожить жизненную силу России. Не должно остаться никаких политических образований, способных к возрождению».
   По мнению историков, такая уверенность гитлеровского командования объяснялась предшествовавшими успехами в Западной Европе. Фашистская Германия оккупировала Норвегию за 63 дня, Францию – за 44, Польшу – за 35, Бельгию – за 19, Голландию – за 5, Данию – за 1 день.
   Еще до развязывания войны в Европе Германия обладала высокоразвитой промышленностью. А полностью подчинив экономику захваченных стран и поставив под контроль экономику своих европейских союзников, значительно увеличила свой военно-экономический потенциал. Были накоплены большие запасы меди, цинка, свинца, нефти. Резко увеличилось производство вооружений, различной боевой техники. Укрепились вооруженные силы, общая численность которых к июню 1941 г. составила 7 млн 254 тыс. человек. Причем ставка делалась не на количественное, а на качественное превосходство.
   Немецкие дивизии, полностью укомплектованные и оснащенные современным вооружением, получили опыт боев в Европе. Офицерский корпус вермахта, воспитанный на вековых традициях, отличался хорошей профессиональной подготовкой. Личный состав армии подвергался мощной пропагандистской обработке. Немцам постоянно внушалась мысль, что они «высшая раса», которой «сам бог повелел господствовать» над другими народами. Восхвалялись «непревзойденное могущество» германских вооруженных сил и их «непобедимость».
   Итогом подготовки агрессии Германии против СССР стало сосредоточение на советско-германской границе большей части ее сил, вооружения и боевой техники – до 5,5 млн солдат и офицеров Германии, стран-сателлитов и союзников. 190 дивизий развернулись на всем протяжении от Баренцева до Черного моря. Их должны были поддерживать с воздуха четыре из пяти немецких воздушных флотов.
   Согласно плану «Барбаросса» немецко-фашистские войска, готовившиеся к наступлению, составляли три группы армий: «Север», «Центр» и «Юг», перед каждой из которых стояли свои особые задачи.
   Группа армий «Север» наступала из Восточной Пруссии в направлении на Даугавпилс, Псков, Ленинград с целью уничтожить советские войска в Прибалтике, захватить порты на Балтийском море.
   Группа армий «Центр», наиболее оснащенная из всех трех, должна была нанести мощные удары на флангах советских войск (сконцентрированных в районе Белостока), соединиться в районе Минска и продолжить наступление через Смоленск на Москву.
   Группа армий «Юг», уничтожив силы Красной Армии в Западной Украине и к западу от Днепра, должна была захватить Киев и продолжать наступление на Харьков, Донбасс и Крым.
   Справедливости ради надо отметить, что в исторической науке высказывается мысль о «вынужденном» («превентивном») нападении Гитлера на Советский Союз. Ряд авторов рассуждает примерно так: да, Германия напала на Советский Союз, но СССР сам в значительной степени виновен в этом нападении, так как стал развертывать Красную Армию у западных границ и, «может быть», готовился атаковать Германию первым. Иными словами, Гитлер будто бы вынужден был «отразить угрозу» путем наступления.
   В течение всей войны нацистская пропаганда постоянно повторяла такую аргументацию ее причин.
   На основе тезиса «превентивной» войны против СССР строили защиту нацистского генерального штаба на Нюрнбергском процессе адвокаты: Советский Союз начиная с лета 1940 г. проводил в Европе «агрессивную политику», а Гитлер и его единомышленники готовили и развертывали вооруженные силы для вторжения в Советский Союз якобы «в ответ на советскую угрозу». Военно-организационные меры СССР перед лицом угрозы регулярно трактовались как «наступательные» и даже «агрессивные», неизбежная в сложнейшей международной обстановке дипломатическая борьба и стремление избежать войны – как «холодный расчет» и т. п. [185 - Smith B. Reaching Judgment at Nurenberg. New York, 1981. P. 147–148.]
   Однако мнение о том, что решение напасть на СССР было принято Гитлером лишь глубокой осенью 1940 г., когда после визита Молотова в Берлин нацистскому правительству стала ясной «невозможность сотрудничать с Советским Союзом», [186 - См., напр.: Nazi-Soviet Relations. 1939–1941. Washington, 1948.] опровергается вышеприведенными фактами. [187 - Так, Иодль заявил на Нюрнбергском процессе: «Даже во время кампании на Западе, т. е. в мае – июне 1940 г., Гитлер сказал ему, что он решил принять меры против Советского Союза, как только наше военное положение сделает это возможным». См.: Нюрнбергский процесс. Т. 5. М., 1959. С. 74.] История не знает сослагательного наклонения, и в решениях Нюрнбергского трибунала указанные действия нацистского руководства были признаны именно подготовкой агрессивной войны против Польши, СССР и еще десяти государств.

   Развязывание агрессивной войны представляет собой начало конкретных действий по ее ведению, как с объявлением начала войны, так и без такового.
   Обычно в литературе утверждается, что развязывание агрессии является «вероломным» актом, совершаемым вопреки наличию двух– и многосторонних мирных договоров (так, например, расценивается нападение Германии на СССР 22 июня 1941 г., совершенное в нарушение советско-германского Пакта о ненападении 1939 г.).
   Так, по утверждению Н. Ф. Кузнецовой, развязывание агрессивной войны представляет собой акты агрессии, «предшествующие полномасштабному ведению агрессивной войны», как-то: дипломатические демарши с агрессивными целями, разведка боем, захват судов и тому подобные «акты агрессивного поведения». [188 - Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. С. 357–358.]
   К сказанному можно добавить небольшое уточнение, предложенное О. В. Малаховой, – любой акт развязывания агрессивной войны должен ставить целью ее дальнейшее ведение, а не быть просто актом спорадического агрессивного применения военной силы против другого государства (государств). [189 - См.: Малахова О. В. Указ. соч. С. 139.]
   Действительно, вряд ли можно привести исчерпывающий список способов развязывания агрессивных войн.
   Как развязывание агрессивной войны квалифицированы в решениях Нюрнбергского трибунала аншлюс Австрии и вторжение в Чехословакию. Вторжение в Австрию началось 12 марта 1938 г. 13 марта Гитлер провозгласил себя главой австрийского государства и взял на себя командование вооруженными силами Австрии. Законом от того же числа Австрия была присоединена к Германии. Одновременно с аннексией Австрии нацистские заговорщики дали лживые заверения Чехословацкому Правительству, что они не нападут на эту страну. Но в свете захвата Австрии планы заговорщиков изменились.
   21 апреля 1938 г. было решено напасть на Чехословакию не позднее 1 октября 1938 г. С этого времени нацистские заговорщики начали подготовку подробных и точных военных планов, предназначенных для нападения в любой возможный момент и рассчитанных на преодоление чехословацкого сопротивления в течение четырех дней, чтобы таким образом поставить мир перед свершившимся фактом и тем самым избежать сопротивления извне. В мае – сентябре эти планы подвергались более точной и детальной разработке, и к 3 сентября было решено, что все войска должны быть готовы для выступления 28 сентября 1938 г.
   В течение этого же периода немецкая верхушка использовала в своих целях вопросы, связанные национальными меньшинствами Чехословакии, особенно в Судетской области, вызвав дипломатический кризис в августе и сентябре 1938 г. После угроз войной со стороны Германии Соединенное Королевство и Франция 29 сентября 1938 г. в Мюнхене заключили соглашение с Германией и Италией, предусматривающее уступку Судетской области Германии. От Чехословакии потребовали согласиться с этим. 1 октября 1938 г. немецкие войска оккупировали Судетскую область.
   15 марта 1939 г. немецкое правительство выполнило свой план, захватив и завладев той частью Чехословакии, которая не была уступлена Германии по Мюнхенскому соглашению.
   Также в приговоре Нюрнбергского трибунала как развязывание агрессивных войн против «всего мира» квалифицированы следующие действия руководства фашистской Германии: приказом от 1 сентября 1939 г. немецкие войска вторглись в Польшу (в нарушение условий пакта Бриана – Келлога 1928 г.), после полного поражения Польши немецкими вооруженными силами было приказано вторгнуться 9 апреля 1940 г. в Данию и Норвегию, [190 - Своеобразной юридической проблемой стала оценка нападения Германии на нейтральную Норвегию – по той причине, что в эту страну весной 1940 г. англичане сами собирались высадить десант. Этот вопрос был поставлен защитой на Нюрнбергском процессе. Обвинение парировало этот довод тем, что из захваченных немецких документов видно, что нацисты планировали свое нападение вне всякой зависимости от возможной переброски союзных войск в Норвегию, и совершенное Германией нападение не может быть расценено как самооборона. В приговоре Нюрнбергского трибунала делался вывод, что высадка германских войск в Норвегии не носила оборонительного характера, не была произведена в порядке репрессалий и по нормам международного права не могла быть оправдана ссылкой на то, что она была актом самообороны, – т. е. Суд констатировал акт развязывания агрессивной войны. См.: Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / Под ред. И. А. Ледях, И. И. Лукашука. С. 136.] 6 апреля 1941 г. – в Югославию и Грецию. Все эти вторжения были заранее детально спланированы.
   Наконец, 22 июня 1941 г. гитлеровские войска, вероломно нарушив пакт о ненападении между Германией и СССР, без объявления войны напали на советскую территорию, начав тем самым агрессивную войну против СССР. Фашистская Германия и ее союзники обрушили на нашу страну удар невиданной в истории армии вторжения: 190 дивизий, свыше 4 тысяч танков, более 47 тысяч орудий и минометов, около 5 тысяч самолетов, до 200 кораблей. На решающих направлениях наступления агрессор имел многократное превосходство в силах.
   В новейшей истории также нередки случаи развязывания агрессивных войн. Не давая политическую оценку событиям 1992–1999 гг. в Югославии, заметим только, что не политики, а многие известные юристы считают действия войск НАТО против Югославии в 1999 г. именно развязыванием и последующим ведением агрессивной войны альянса против этого государства. [191 - См.: Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 356–357. – В любом случае, многочисленные средства массовой информации единодушно отмечают, что НАТО выставило против Югославии до 1200 самолетов и вертолетов, включая стратегические бомбардировщики, в том числе ультрасовременный В-2 Spirit. В зоне конфликта в разное время находились 7 авианесущих кораблей (CVN-65 Enterprise, CVN-71 Т. Roosevelt, R-99 Foch, R05 Invincible, А-135 Argus, LHD-3 Kearsarge, LHA-4 Nassau, имевшие на борту от 42 до 82 самолетов и вертолетов), 4 крейсера, 9 подводных лодок, 11 эсминцев, 16 фрегатов и еще более 40 кораблей. По югославским данным, силы НАТО выпустили свыше 1000 крылатых ракет, совершили 25 тысяч самолето-вылетов, нанесли 2300 ударов по 995 объектам. В среднем в каждом налете участвовало не менее 10 самолетов и вертолетов. Очевидно, что преимущество альянса было подавляющим не только «количественно», но и «качественно». Это и позволило ВВС НАТО при полном господстве в воздухе 79 дней практически безнаказанно бомбардировать объекты на территории Югославии по своему выбору.]

   Ведение агрессивной войны, по справедливому замечанию А. В. Наумова, представляет собой продолжение агрессивной войны после факта ее развязывания. [192 - Курс российского уголовного права. Особенная часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. М., 2002. С. 1006.]
   Это преступление может выражаться в полно– и широкомасштабной агрессии против другого государства в виде наступления, нападения, вторжения на его территорию с целью захвата или иными агрессивными целями. Полагаем, что ведением агрессивной войны может быть необъявленное ведение военных действий против другого государства de facto – ведь юридически акт агрессии констатируется вне зависимости от объявления войны.
   В обвинительном заключении Нюрнбергского трибунала говорилось, что «все обвиняемые и различные другие лица» в течение ряда лет до 8 мая 1945 г. участвовали в планировании, подготовке, развязывании и ведении агрессивных войн, которые также являлись войнами в нарушение международных договоров, соглашений и обязательств.
   Войны, упоминаемые в формуле обвинения в разделе втором обвинительного заключения, и даты их начала следующие: против Польши – 1 сентября 1939 г., против Соединенного Королевства и Франции – 3 сентября 1939 г., против Дании и Норвегии – 9 апреля 1940 г., против Бельгии, Нидерландов, Люксембурга – 10 мая 1940 г., против Югославии и Греции – 6 апреля 1941 г., против СССР – 22 июня 1941 г., против США – 11 декабря 1941 г.
   По всей видимости, нет смысла описывать все ужасы ведения агрессивных войн – они и так хорошо известны. Остановимся на немаловажном моменте: как квалифицировать ведение агрессивной войны, если оно сопровождается совершением иных военных преступлений, т. е. преступными нарушениями законов и обычаев ведения военных действий.
   Полагаем, что совершение военных преступлений в ходе ведения агрессивной войны всегда должно получать самостоятельную правовую оценку – т. е. содеянное должно квалифицироваться по совокупности преступлений.
//-- 2.3. Субъективные признаки преступления агрессии --//
   Один из самых спорных моментов в отечественной доктрине уголовного права связан с определением круга субъектов преступлений, предусмотренных в ч. 1, 2 ст. 353 УК РФ.
   Довольно распространенной является точка зрения о том, что субъектами планирования, подготовки и развязывания агрессивной войны являются:
   а) «только лица, занимающие в результате выборов или по назначению государственные должности государственной службы
   Российской Федерации, в компетенцию которых входит планирование и решение вопросов военного характера» (В. П. Малков); [193 - Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. С. 560.]
   б) «лица, занимающие государственную должность Российской Федерации или субъекта Российской Федерации, дающую реальную возможность в силу предоставленных законом полномочий планировать агрессивную войну, принимать решения и осуществлять подготовку или развязывание войны» (Г. В. Матусевич). [194 - Уголовное право. Особенная часть. Т. 2 / Под ред. Л. Д. Гаухмана, С. В. Максимова. С. 489.]
   Таким образом, в отечественной литературе распространено мнение об ответственности по ч. 1 ст. 353 УК РФ специального субъекта. Эта точка зрения вызывает существенные возражения.
   Так, если признать субъектами планирования, подготовки и развязывания агрессивной войны только лиц, занимающих высшие государственные должности, то вне уголовно-правовой оценки останутся действия непосредственных исполнителей приказов о совершении данных деяний. Не вызывает сомнений, что совершение любого из перечисленных действий подразумевает соединение усилий большого количества людей, зачастую (если не всегда) действующих по прямому приказу и при этом не являющихся руководителями государства.
   Как известно, ст. 8 Устава Нюрнбергского трибунала установила: «тот факт, что подсудимый действовал по распоряжению правительства или по приказу начальника, не освобождает его от ответственности…» Следовательно, любой акт агрессии, осуществленный непосредственными исполнителями, должен получать надлежащую правовую оценку.
   Напомним, что Нюрнбергский трибунал дал также категорический ответ о виновности отдельных лиц в вопросе о том, «касается ли… право только акций суверенных государств и устанавливает ли оно наказания для физических лиц… в тех случаях, когда деяние, о котором идет речь, является актом государственной власти, те, кто его осуществляет, несут ли они за него личную ответственность или находятся под защитой доктрины суверенитета данного государства?». [195 - Federal Rules Decisions. Vol. 6. 1946. P. 110.]
   Таким образом, в решениях Нюрнбергского трибунала (и иных послевоенных трибуналов, созданных в оккупационных зонах на территории Германии) военными преступниками признавалось не только нацистское руководство, но и исполнители актов агрессии: тот, кто нарушает законы войны, «не может получить освобождения от ответственности на том основании, что он действовал в осуществлении власти государства, если это государство, уполномочивая его на совершение определенных действий, выходит за пределы своей компетенции по международному праву». [196 - Ibid.]
   А ряд авторов вообще посчитали необходимым признать в качестве отягчающего то обстоятельство, что осуществленные нацистами акты агрессии и военные преступления не были результатами эксцессов со стороны отдельных исполнителей, а явились следствием выполнения приказов и планов верховного командования. [197 - См., напр.: Полторак А. И. Нюрнбергский процесс. М., 1966. С. 154.]
   Приведем еще доводы в пользу признания субъектом преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 353 УК РФ, любого лица.
   Специфика квалификации преступлений со специальным субъектом состоит в том, что она, как правило, начинается с установления признаков специального субъекта преступления. Однако в ч. 1 ст. 353 УК РФ отсутствует какое-либо указание на то, что ответственности за совершение планирования, подготовки или развязывания агрессивной войны подлежит лицо, обладающее дополнительными юридическими признаками, – т. е. специальный субъект.
   Конечно, в реальной жизни планирование, подготовку, развязывание агрессивной войны могут совершить (и, как показала история, совершили), в первую очередь, лица, занимающие высшие государственные должности, руководители государства.
   Однако сей факт не означает, что не могут быть исполнителями данных преступлений и другие люди, не стоящие «у руля власти», – например, обычные исполнители приказов: работники штабов, промышленники, служащие различных уровней и рангов, просто рядовые люди. Еще раз подчеркнем – именно о таком понимании субъектного круга преступлений против мира и безопасности человечества (в том числе агрессии) говорят документы современного международного права. [198 - Prosecutor v. A. Musema. Case № ITCR-96–13-T. 27 January 2000. § 264.]
   Следовательно, субъект планирования, подготовки и развязывания агрессивной войны в отечественном уголовном праве является общим, т. е. ответственности по ч. 1 ст. 353 УК РФ может подлежать любое вменяемое физическое лицо, достигшее на момент совершения деяния возраста 16 лет. Аналогичным образом обстоит дело с признанием круга субъектов ведения агрессивной войны (ч. 2 ст. 353 УК РФ).

   Субъективная сторона всех актов агрессии может быть выражена только в прямом умысле. Мотивы и цели совершения любого акта агрессивной войны юридического значения для квалификации не имеют.

§ 3. Публичные призывы к развязыванию агрессивной войны

   Данное преступление, предусмотренное ст. 354 УК РФ, в первую очередь необходимо отграничивать от подстрекательства к развязыванию агрессивной войны, которое является соучастием в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 353 УК РФ.
   По общему правилу, внешняя сторона деятельности подстрекателя заключается в склонении того или иного лица к совершению преступления, в возбуждении у него решимости совершить преступление.
   Действующее законодательство, определяя подстрекательство, указывает на способы, с помощью которых оно осуществляется, однако данный перечень не является исчерпывающим. Это и понятно: в законе немыслимо предусмотреть все средства, которыми подстрекатель может воспользоваться для создания мотивов, обусловливающих поведение подстрекаемого.
   Нельзя также провести исчерпывающую классификацию способов подстрекательства, поскольку способ, который в одних условиях и по отношению к одному лицу может оказаться вполне достаточным для склонения его к преступлению, в иных условиях и по отношению к другому лицу окажется безрезультатным. «Для того чтобы принудить человека помимо его воли к совершению каких-либо нежелательных действий, порой употребляются весьма жестокие средства, но они разбиваются, натыкаясь на стойкость и несокрушимую волю человека. Однако иногда бывает и так, что незначительный жест, едва заметное движение глаз, вскользь брошенное слово являются достаточными, чтобы человек согласился на самый серьезный по своим последствиям поступок». [199 - Ковалев М. И. Соучастие в преступлении. М., 1962. С. 69.]
   Объективно подстрекательство характеризуется лишь как активное действие, направленное на возбуждение у исполнителя решимости совершить конкретное преступление. Объективная зависимость между подстрекательскими действиями и поступками вовлекаемого в преступление лица находит отражение в умысле подстрекателя. Его умысел включает: а) сознание общественной опасности своего влияния на другое лицо; б) сознание характера преступления, к совершению которого он склоняет подстрекаемого; в) предвидение совместного преступного результата; г) желание наступления этого результата.
   От общих призывов к преступной деятельности подстрекательство отличается своей конкретностью – склонением определенного лица к совершению индивидуально определенного преступления. «В случае обращения к неопределенным лицам с призывами к неконкретизированной преступной деятельности нет присущего подстрекательству воздействия на сознание и волю определенного лица, нет сознания характера преступления, которое может быть совершено неопределенными лицами». [200 - Тельнов П. Ф. Ответственность за соучастие в преступлении. М., 1974. С. 94.]
   Именно в этом видится главное различие между подстрекательством как соучастием в развязывании агрессивной войны и призывами к развязыванию агрессивной войны как самостоятельным преступлением.
   Необходимо остановиться на вопросе об отграничении данного преступления от приказа о развязывании агрессивной войны.
   Говоря о приказе, следует отметить, что это средство может быть использовано только в отношении лиц, подчиненных по службе, а также то, что приказ приказу рознь. Есть приказы строго обязательные, т. е. такие, от исполнения которых подчиненный не может уклониться, и приказы, отдавая которые начальник использует свой авторитет старшего по службе. При исполнении второго вида приказов подчиненный волен выбирать желаемую линию поведения. В тех случаях, когда приказ носит строго обязательный характер, подчиненный, выступающий в роли исполнителя, как правило, от ответственности освобождается (за исключением случаев, предусмотренных ч. 2 ст. 42 УК РФ). Лицо же, отдавшее преступный приказ, подлежит ответственности как посредственный причинитель. Если приказ не носит строго обязательного характера, лицо, исполнившее этот приказ, отвечает как исполнитель, а отдавшее – как подстрекатель. В нашем случае эти лица также являются соучастниками, но в совершении развязывания агрессивной войны.
   Итак, в ст. 354 УК РФ речь идет о «публичных призывах» к развязыванию агрессивной войны, не являющихся подстрекательством либо приказом к совершению самого акта агрессивной войны.
   Под призывом обычно понимается устное или письменное обращение к той или иной аудитории слушателей, читателей, зрителей с целью убедить их в целесообразности и необходимости начала агрессивной войны.
   Имманентный признак таких призывов – неопределенный (неперсонифицированный) круг лиц, к которым они обращены, а также их «публичность».
   Полагаем, что признак публичности имеет место, если призыв производится в отношении двух и более лиц. Конечно, как правило, аудитория слушателей или зрителей гораздо больше, нежели два человека (достаточно вспомнить эффекты геббельсовской пропаганды, одурманившей практически всю германскую нацию), но с точки зрения формального уголовного права достаточно, чтобы такой призыв услышали (увидели, прочитали) минимум два человека.
   Кроме того, в ст. 354 УК РФ речь идет не о «призыве», а о «призывах», т. е. о двух и более обращениях к аудитории с целью возбудить в ней убеждение в необходимости развязывания агрессивной войны против другого государства.
   На основании изложенных рассуждений полагаем, что публичные призывы к развязыванию агрессивной войны можно определить как совершение виновным в любой форме двух и более обращений к неопределенному кругу лиц с целью сформировать у последних убеждение в необходимости развязывания (инициирования) агрессивной войны в отношении другого государства (государств).
   Как и при совершении преступлений, предусмотренных в ст. 353 УК РФ, ответственности по ч. 1 ст. 354 УК РФ подлежит общий субъект. Это преступление совершается только с прямым умыслом, а мотивы и цели публичных призывов к развязыванию агрессивной войны могут быть самыми разными и юридического значения для квалификации не имеют.

   В ч. 2 ст. 354 УК РФ содержатся два отягчающих обстоятельства – совершение деяния лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации (об этом обстоятельстве речь шла выше), либо совершение данного преступления в средствах массовой информации.
   Повышенная опасность распространения призывов к развязыванию агрессивной войны, совершаемого с использованием средств массовой информации, очевидна – тем более в наше время, когда общество, по мнению ведущих социологов, само становится во все большей мере «информационным».
   В соответствии с федеральным законодательством, под массовой информацией понимаются предназначенные для неограниченного круга лиц печатные, аудио-, теле-, видеопрограммы, аудиовизуальные и иные сообщения и материалы.
   Соответственно само средство массовой информации – это любое периодическое печатное издание, радио-, теле-, видеопрограмма, кинохроникальная программа, иная форма периодического распространения массовой информации. [201 - Статья 2 Закона РФ «О средствах массовой информации» от 27 декабря 1991 года // Ведомости Съезда народных депутатов и Верховного Совета РФ. 1992. № 7. Ст. 300 (в действующей редакции).]
   Периодичность распространения всех указанных средств массовой информации – не реже одного раза в год.
   Квалифицирующее анализируемое преступление обстоятельство имеет место при использовании для распространения призывов к развязыванию агрессивной войны любого из вышеназванных средств массовой информации. Представляется, что признак публичности должен вменяться при распространении указанных призывов по телекоммуникационным сетям (выступающим как «иная форма» периодического распространения информации), в частности по сети Интернет.
   На наличие специального субъекта указывает такой квалифицированный состав публичных призывов к развязыванию агрессивной войны, как совершение данного преступления лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации либо государственную должность субъекта Российской Федерации.
   В соответствии с п. 2, 3 примечания к ст. 285 УК РФ, под лицами, занимающими государственные должности Российской Федерации, понимаются лица, занимающие должности, устанавливаемые Конституцией Российской Федерации, федеральными конституционными законами и федеральными законами для непосредственного исполнения полномочий государственных органов.
   Согласно ст. 10 Конституции РФ, государственная власть в РФ осуществляется Президентом, Федеральным Собранием, Правительством, судами. Полный перечень государственных должностей РФ, в соответствии со ст. 9 Федерального закона «О системе государственной службы Российской Федерации» от 27 мая 2003 г., [202 - Российская газета. 2003. 31 мая.] определен в соответствующих реестрах должностей государственной службы.
   В свою очередь, под лицами, занимающими государственные должности субъектов Российской Федерации, понимаются лица, занимающие должности, устанавливаемые конституциями или уставами субъектов Российской Федерации для непосредственного исполнения полномочий государственных органов. Обычно к их числу относятся главы и депутаты представительных органов и главы исполнительной власти субъектов Российской Федерации (губернаторы и главы администраций краев и областей, президенты республик в составе России, мэры городов федерального значения и т. п.).
   Приведем пример «попытки вменения» ч. 2 ст. 354 УК РФ. Глава московского отделения «Транснациональной Радикальной партии» Н. Храмов направляет 14 мая 2002 г. заявление Генеральному прокурору России В. Устинову, в котором просит возбудить уголовное дело против депутата Д. Рогозина за «публичные призывы к развязыванию агрессивной войны против соседнего государства (Грузии), совершенные с использованием средств массовой информации». Лидер российских радикалов указывает, что 13 мая 2002 г. было распространено заявление председателя Комитета по международным делам Государственной Думы Д. Рогозина под заголовком: «Рогозин утверждает: организатор теракта в Каспийске скрывается в Панкисском ущелье Грузии». Далее Н. Храмов приводит слова депутата Рогозина: «Никаких моральных ограничений у российского руководства на проведение войсковой операции в Панкисском ущелье после 9 мая быть не должно, как их не было у руководства США после 11 сентября прошлого года». В этом высказывании «лица, занимающего государственную должность» заявитель усматривает состав преступления, предусмотренный ч. 2 ст. 354 УК РФ. [203 - Сообщение Interfax от 15 мая 2002 г.]

§ 4. Незаконный оборот оружия массового поражения

//-- 4.1. Общие положения о незаконном обороте оружия массового поражения --//
   «Незаконный оборот оружия массового поражения» – собирательное понятие, включающее в себя совершение действий в виде разработки, производства, накопления, приобретения или сбыта химического, биологического, токсинного и любого другого вида оружия массового поражения, запрещенного международным договором России (ст. 355 УК РФ в редакции Федерального закона РФ № 84-ФЗ от 19 июня 2001 г.). Применение запрещенного вида оружия массового поражения является военным преступлением и влечет ответственность по ч. 2 ст. 356 УК РФ.
   К оружию массового поражения надо относить любой вид оружия неизбирательного действия, применение которого способно причинить смерть неопределенному кругу лиц.
   Химическое оружие – это отравляющие вещества и средства их боевого применения, поражающий фактор которых основан на токсичных свойствах химических веществ и соединений, которые, находясь в газообразном или жидком состоянии, могут проникать в организм человека через дыхательную систему, кожные покровы, слизистые оболочки или пищеварительный тракт.
   В ст. 2 Конвенции о химическом оружии дано определение химического оружия и связанных с ним предметов, оборот и использование которых расцениваются как преступные по международному праву. К таковым, в частности, относятся:
   1. «Химическое оружие» в собственном смысле, означающее в совокупности или в отдельности следующее:
   а) токсичные химикаты и их прекурсоры, за исключением тех случаев, когда они предназначены для целей, не запрещаемых по цитируемой Конвенции, при том условии, что виды и количества соответствуют таким целям;
   б) боеприпасы и устройства, специально предназначенные для смертельного поражения или причинения иного вреда за счет токсических свойств указанных в подпункте а) токсичных химикатов, высвобождаемых в результате применения таких боеприпасов и устройств;
   в) любое оборудование, специально предназначенное для использования непосредственно в связи с применением боеприпасов и устройств, указанных в подпункте б).
   2. «Токсичные химикаты», т. е. любые химикаты, которые за счет своего химического воздействия на жизненные процессы могут вызвать летальный исход, временный инкапаситирующий эффект или причинить постоянный вред человеку или животным. Сюда относятся все такие химикаты, независимо от их происхождения или способа их производства и независимо от того, произведены ли они на объектах, в боеприпасах или где-либо еще.
   3. «Прекурсоры» – любые химические реагенты, участвующие в любой стадии производства токсичного химиката каким бы то ни было способом. К прекурсорам относится любой ключевой компонент бинарной или многокомпонентной химической системы.
   Каждое государство – участник Конвенции о химическом оружии обязуется никогда, ни при каких обстоятельствах:
   а) не разрабатывать, не производить, не приобретать иным образом, не накапливать или не сохранять химическое оружие или не передавать прямо или косвенно химическое оружие кому бы то ни было;
   б) не применять химическое оружие;
   в) не проводить любых военных приготовлений к применению химического оружия;
   г) не помогать, не поощрять или не побуждать каким-либо образом кого бы то ни было к проведению любой деятельности, запрещаемой Конвенцией государству-участнику.
   Кроме того, в Конвенции установлен ряд обязательств государства-участника по уничтожению своего химического оружия, в том числе и находящегося на территории иностранных государств, а также любых объектов по производству химического оружия, которые находятся в его собственности или владении или которые размещены в любом месте под его юрисдикцией или контролем.
   Положения о незаконности оборота химического оружия и его уничтожении на национальном уровне подтверждены Федеральными законами «Об уничтожении химического оружия» от 2 мая 1997 г. (в редакции ФЗ РФ от 29 ноября 2001 года) [204 - Собрание Законодательства РФ. 2001. № 49. Ст. 4563.] и «О ратификации Конвенции о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия» от 5 ноября 1997 г.

   Биологическое (бактериологическое) оружие основано на использовании болезнетворных свойств микроорганизмов (бактерий, вирусов), способных вызывать массовые заболевания людей, животных и растений. К таким возбудителям относят, например, возбудителей чумы, сибирской язвы, оспы, холеры и прочих болезней. Что может быть следствием применения биологического оружия, показали события, связанные с паникой в США, возникшей по причине массовых заболеваний сибирской язвой в результате получения зараженной почты, имевшие место весной – летом 2002 г.
   Токсинное оружие – это оружие, поражающим фактором которого являются белковые или полипептидные вещества, представляющие собой продукт жизнедеятельности ряда микроорганизмов, животных и растений и способные вызвать гибель человека и животных. Нередко токсинное оружие считают разновидностью оружия биологического. Это, на наш взгляд, в принципе допустимо. Разница состоит лишь в характере поражающего фактора: в биологическом (бактериологическом) оружии – это живой микроорганизм, в токсинном – продукт обмена веществ.
   В соответствии со ст. 1 Конвенции о биологическом оружии, каждое государство – участник Конвенции обязуется никогда, ни при каких обстоятельствах не разрабатывать, не производить, не накапливать, не приобретать каким-либо иным образом и не сохранять:
   1) микробиологические или другие биологические агенты или токсины, каково бы то ни было их происхождение или метод производства, таких видов и в таких количествах, которые не имеют назначения для профилактических, защитных или других мирных целей;
   2) оружие, оборудование или средства доставки, предназначенные для использования таких агентов или токсинов во враждебных целях или в вооруженных конфликтах.
   В то же время данная Конвенция допускает возможность использования агрессивных биологических агентов в мирных исследованиях – такие микроорганизмы и токсины не подпадают под определение биологического и токсинного оружия. [205 - Подробнее см.: Плешаков А. Биологическое оружие: понятие и уголовная ответственность // Советская юстиция. 1993. № 23. С. 22–24.]
   Для России Конвенция о биологическом оружии вступила в силу.

   Ядерное оружие является на данный момент самым разрушительным оружием массового поражения. Как известно, оно сочетает в себе несколько поражающих факторов (ударная волна, световое излучение, проникающая радиация, электромагнитный импульс, радиоактивное заражение).
   В настоящее время действует немалое количество международных договоров и соглашений, направленных на ограничение разработки, производства и распространения ядерного оружия. Уже в 60-е гг. СССР, США, Великобритания, Франция и другие ведущие державы подписали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой 1963 г., [206 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1963. № 42. Ст. 431.] Договор о нераспространении ядерного оружия от 1 июля 1968 г. [207 - Там же. 1970. № 14. Ст. 118.] Затем появились Договор о запрещении размещения на дне морей и океанов и в его недрах ядерного оружия и других видов оружия массового поражения 1971 г. [208 - Там же. 1972. № 30. Ст. 257.] и Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний 1996 г. Этими соглашениями была заложена правовая основа нераспространения ядерного оружия, как наиболее опасного и разрушительного вида оружия массового поражения.
   Тем не менее для Российской Федерации в настоящее время существует жесткий запрет только на сбыт (передачу в любом виде другой стороне) ядерного оружия. В соответствии со ст. 1 Договора о нераспространении ядерного оружия, наша страна обязуется не передавать кому бы то ни было ядерное оружие или другие ядерные взрывные устройства, а также контроль над таким оружием или взрывными устройствами ни прямо, ни косвенно; равно как и никоим образом не помогать, не поощрять и не побуждать какое-либо государство, не обладающее ядерным оружием, к производству или приобретению каким-либо иным способом ядерного оружия или других ядерных взрывных устройств, а также контроля над таким оружием или взрывными устройствами.
   В настоящее время идет речь о признании в качестве оружия массового поражения радиологического оружия — т. е. оружия, компоненты которого могут вызвать длительное радиоактивное заражение территории. По мнению экспертов Службы внешней разведки РФ, опасность создания радиологического оружия неизменно появляется и усиливается в ходе развития атомной энергетики в развивающихся странах. Тем более, что 90-е гг. XX в. стали периодом небывалого расцвета международной торговли делящимися материалами, что обеспечивает многим государствам возможность приобретения и накопления радиоактивных веществ, в том числе пригодных для использования в качестве радиологического оружия. В условиях усиления международного контроля в области ядерных, химических и биологических вооружений сфера радиологического оружия становится наименее транспарентной и практически не регулируемой международным сообществом в силу отсутствия каких-либо международно-правовых норм. «Есть основания считать, что радиологическое оружие может стать новой “бомбой для бедных”, каковой на определенном этапе считались две другие разновидности ОМУ – химическое и биологическое оружие». [209 - Здесь и в следующем параграфе использованы данные из Открытого доклада Службы внешней разведки России «Новый вызов после “холодной войны”: распространение оружия массового уничтожения».]
//-- 4.2. Объективные и субъективные признаки незаконного оборота оружия массового поражения --//
   В ст. 355 УК РФ установлена ответственность за совершение любого из указанных действий в отношении запрещенных видов оружия массового поражения.
   Разработка оружия массового поражения представляет собой любую деятельность по созданию и усовершенствованию его поражающих свойств. В первую очередь, разработка оружия массового поражения – это проведение научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, ставящих целью его получение.
   По мнению экспертов СВР России, о разработке химического оружия могут свидетельствовать, например:
   1) система военно-химических исследований и разработок, научных кадров, занимающихся исследованиями в области синтеза высокотоксичных физиологически активных веществ и токсикологии, военных контрактов по смежным с химическим оружием областям, а также программ НИОКР по химическому оружию;
   2) импорт химических соединений, позволяющих синтезировать прекурсоры или непосредственно отравляющие вещества и высокотоксичные соединения;
   3) наличие производственных мощностей по выпуску химикатов, которые могут служить в качестве полупродуктов отравляющих веществ, или химических технологий, сходных с технологиями получения отравляющих веществ по конструкционным особенностям оборудования и аппаратуры, системам безопасности и контроля;
   4) наличие закрытых или секретных цехов и участков на предприятиях, специализирующихся на выпуске мирной химической продукции;
   5) наличие квалифицированного военного и гражданского персонала, обученного для работы с токсичными и особо опасными соединениями;
   6) системы секретных складских хранилищ для накапливания химического оружия и специализированных средств его перевозки.
   Например, по данным Службы внешней разведки РФ, одним из новых признаков, ориентирующих на повышение внимания Пакистана к возможному созданию некоторых видов химического оружия, является закупка крупных партий химического сырья двойного использования. Так, имеются сведения о ввозе в страну применяемых при создании химического оружия соединений фосфора. Резко возросли (с 2,5 тонн в 1987 г. до 31,4 тонн в 1991 г.) закупки Пакистаном мышьяка за рубежом. По достоверным данным, расположенные в Пакистане предприятия частных компаний (как национальных, так и филиалов западных) не применяют мышьяк. Имеющиеся сведения о характере технологий на государственных промышленных предприятиях не позволяют адекватно объяснить его использование в столь значительных масштабах. Несмотря на большой объем импортируемого мышьяка, сведения о нем полностью изъяты даже из служебного сборника таможенных тарифов. Из оценок пакистанских специалистов по защите окружающей среды стало известно о значительных запасах пестицидов (десятки тысяч тонн только в провинциях Синд и Пенджаб), находящихся на длительном хранении. Учитывая постоянный дефицит пестицидов в сельском хозяйстве страны, накопление таких химикатов «не находит какого-либо объяснения».
   В то же время признаками разработки биологического и токсинного оружия могут быть:
   1) наличие или целевой поиск высококвалифицированных специалистов по иммунологии, биохимии, биоинженерии и смежным областям, которые имеют опыт разработок биологического оружия и средств защиты;
   2) создание лабораторий повышенной степени безопасности – по международной классификации Р-3 (BL-3), Р-4 (BL-4);
   3) разработка секретных исследовательских программ и законспирированных специальных и военных объектов биомедицинского профиля;
   4) крупномасштабное производство вакцин (против особо опасных инфекций) и наличие их запасов, превышающих реальные потребности мирного времени;
   5) создание производственной базы, в частности биореакторов и ферментеров объемом более 50 литров или суммарным объемом более 200 литров;
   6) вспышки особо опасных инфекционных заболеваний, не типичных для конкретных регионов;
   7) закупка исходных биоматериалов и оборудования для производства биологического оружия, а также средств его доставки;
   8) деятельность, связанная с микроорганизмами и токсинами, не объяснимая гражданскими потребностями, а также с возбудителями особо опасных инфекций, неэндемичных для данной территории;
   9) наличие биотехнологического оборудования и проведение работ по созданию векторов различных заболеваний людей, животных или растений, а также сложных сред для их культивирования;
   10) наличие оборудования для микрокапсулирования живых микроорганизмов;
   11) наличие оборудования для изучения поведения биологических аэрозолей в окружающей среде.
   Например, по мнению экспертов СВР России, биологическое оружие в Ираке в настоящее время отсутствует. В начале 90-х гг. XX в. перед инспекциями ООН была поставлена цель проверить заявления официальных представителей США, Великобритании, Германии, Израиля, Ирана и других стран о военной направленности ряда иракских биологических программ. Эти заявления основывались на косвенных данных, в частности на сигналах о работах в Ираке с биологическими агентами, потенциально пригодными для создания биологического оружия (тиф, холера, сибирская язва, туляремия, бубонная чума и др.). Некоторые эксперты обратили внимание на широкий спектр вакцин, производимых в Ираке (до 15 типов), и значительные производственные мощности, существенно превышающие потребности в них в мирное время (например, 12 млн доз в год противоящурной вакцины при потребности страны в 2 млн доз и даже меньше). Углубленному анализу подвергались зарубежные заказы Ирака на оборудование и биоматериалы двойного назначения, а также приобретение Ираком 17 штаммов различных токсинов и бактерий в американской коллекции биокультур, в том числе туляремии.
   Наконец, признаками разработки (создания) ядерного оружия являются:
   1) наличие закрытых программ ядерных исследований и разработок, подготовка соответствующих научных кадров, заключение военных контрактов по смежным с ядерной областям, существование программ НИОКР;
   2) собственные природные ресурсы и наличие предприятий по переработке исходного сырья, необходимого для производства ядерного оружия и расщепляющихся материалов;
   3) импорт урано– и плутониесодержащих продуктов, позволяющих создавать сырье для ядерного производства;
   4) наличие производственных мощностей по обогащению урана и регенерации плутония, которые могут служить компонентами ядерных зарядов и (или) технологии для такого производства, а также отдельных компонентов оборудования и аппаратуры для систем безопасности и контроля;
   5) наличие либо создание квалифицированного военного и гражданского персонала, обученного для работы с опасными радиоактивными веществами.
   Примером разработки ядерного оружия служит ядерная программа Северной Кореи. В течение сравнительно длительного периода КНДР развивает военно-прикладную программу в ядерной сфере, которая находится в продвинутом состоянии, хотя и не отличается высоким научно-техническим и технологическим уровнем. В программе ядерных исследований принимают участие специалисты Национальной народной армии КНДР. Северная Корея располагает количеством сырья, вполне достаточным для развития ядерной энергетики. Запасы урановых месторождений оцениваются в 26 млн тонн руды (более 15 тыс. тонн урана). На базе имеющихся сырьевых ресурсов в 60-е гг. с помощью СССР и КНР была развернута работа по созданию научно-экспериментальной инфраструктуры, подготовке необходимого контингента специалистов и строительству производственных мощностей в атомной промышленности мирной направленности. К настоящему времени в стране действует ряд специализированных НИИ, в том числе Атомный научно-исследовательский центр в Ненбене, институты ядерной энергетики и радиологии, отделение ядерной физики в Пхеньянском университете, кафедра технологий ядерных исследований в Политехническом институте им. Ким Чака. КНДР подписала Договор о нераспространении ядерного оружия и Соглашение о постановке всей своей ядерной деятельности под контроль МАГАТЭ. Тем не менее, в соответствии с открытой информацией СВР России, в течение почти трех десятилетий реализации ядерной программы в КНДР создана сеть объектов атомной промышленности, среди которых под углом их возможного использования для целей военно-прикладных исследований следует выделить следующие: 1. Специальная лаборатория в Пхеньянском университете им. Ким Ир Сена, где проводятся работы в области экспериментальной ядерной физики. 2. Завод по производству топливных стержней и хранилище для них в Атомном научно-исследовательском центре в Ненбене. 3. Исследовательский ядерный реактор мощностью 5 МВт в Ненбене. 4. Ядерный реактор мощностью 50 МВт в Ненбене. По утверждениям северокорейской стороны, он находится в стадии строительства. Обращает на себя внимание тот факт, что оба реактора мощностью 5 и 50 МВт относятся к категории реакторов двойного назначения и могут использоваться как для выработки электроэнергии, так и для наработки оружейного плутония. 5. Радиохимическая лаборатория Института радиохимии в Ненбене. 6. Строящийся газографитный реактор мощностью 200 МВт на природном уране в Таечхоне. 7. Урановые шахты в Пакчхоне и Пенгасане. 8. Два завода по обогащению урана.
   Подчеркнем, что в связи с международными обязательствами в Российской Федерации запрещена разработка химического, биологического и токсинного оружия. Ни в России, ни в США не запрещена разработка ядерного оружия и средств доставки.

   Производство оружия массового поражения может выражаться в любом действии, целью которого является получение готового к применению оружия массового поражения. В отличие от распространенного мнения о том, что такое производство ориентировано «на серийный промышленный выпуск», [210 - Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. С. 364.] смеем утверждать, что акт производства оружия массового поражения может быть осуществлен однократно и в «кустарных» условиях, что также должно влечь соответствующую правовую оценку. Естественно, производство оружия массового поражения возможно по окончании этапа его разработки.
   Приведем шокирующий пример. Как следует из рассекреченных источников, в 1964 г. Пентагон решил провести в военной радиационной лаборатории Лоуренса в Ливерморе (Калифорния) необычный эксперимент. Его назвали символично – «Страна N». Под N подразумевался порядковый номер страны, которая могла в обозримом будущем стать ядерной державой. Целью работы было создание проекта небольшой атомной бомбы. К участию в эксперименте, начавшемся в мае 1964 г., привлекли молодых ученых-физиков Д. Добсона, Д. Пипкорна и Р. Селдена, которые проходили стажировку в лаборатории Лоуренса в Калифорнии. В течение года они изучали доступную любому простому смертному научную литературу, чтобы получить необходимые знания о радиоактивных делящихся веществах. Селден стал участником эксперимента в то время, когда Добсон и Пипкорн уже договорились работать над проектом бомбы, аналогичной той, которую американцы в 1945 г. сбросили на японский город Нагасаки. Чтобы вызвать цепную реакцию, в ней применялся так называемый принцип имплозии, «взрыва вовнутрь». С помощью системы специальных линз расходящиеся взрывные волны преобразовывались в сходящуюся сферически симметричную ударную волну, резко сжимающую шарик из делящегося материала. Создать такую бомбу было куда сложнее, чем взорвавшуюся над Хиросимой, в которой два куска делящегося вещества просто сближаются друг с другом, создавая критическую массу. Более трудный вариант ученые выбрали сознательно, понимая, что проект бомбы, о теоретическом принципе действия которой знали многие коллеги, лавров им не принесет. Под контролем со стороны военных «экспериментаторы» с весны 1965 г. стали заказывать находившуюся в открытом доступе литературу, которая помогла им приступить собственно к созданию проекта атомной бомбы. К маю 1965 г. они сконструировали систему линз, посредством которой и достигается имплозия. В июне уже предложили сотрудникам лаборатории провести первый эксперимент с инициирующим взрывчатым веществом для бомбы. К декабрю была определена четкая схема имплозии, в которой использовалось оборудование, созданное самими учеными. Известно, что в апреле 1966 г. появился первый полный чертеж конструкции атомной бомбы. Из-за больших размеров это устройство нельзя было установить на существовавших тогда баллистических ракетах, но его легко брал на борт бомбардировщик. В декабре 1966 г. участники эксперимента сдали своему куратору от Пентагона окончательный отчет. К нему прилагались все чертежи, а также длинный список открытых научных работ, которые оказались полезными при создании проекта атомной бомбы. Все эти материалы разослали ведущим американским специалистам в области ядерного оружия. Они должны были определить, взорвется ли созданная бомба или нет. В апреле 1967 г. специалисты вынесли окончательный вердикт: если бы предложенная атомная бомба была построена, она бы обязательно взорвалась и могла бы уничтожить город с населением в сто тысяч человек. Эксперты тогда сделали вывод, что практически любая страна, если ей удастся получить чертежи этой бомбы, сможет наладить производство такого оружия. [211 - Гетманский К. Сделай сам. Секретный эксперимент Пентагона // www.inauka.ru.]
   Отметим, что, как и в отношении разработки, для России действует уголовно-правовой запрет на производство химического, биологического и токсинного оружия.

   Накопление оружия массового поражения означает количественное пополнение арсеналов такого оружия, годного к применению.
   Так, например, еще летом 1991 г. Ирак заявил Спецкомиссии ООН о наличии 46 тыс. единиц снаряженных химических боеприпасов и около 700 тонн отравляющих веществ в боеприпасах и емкостях для хранения. В дальнейшем, по оценкам экспертов ООН, разделяемым Службой внешней разведки РФ, эти цифры увеличились до 55 тыс. боеприпасов и более 1,5 тыс. тонн отравляющих веществ. Общеизвестно, что наличие оружия массового поражения стало одной из главных причин войны США и Великобритании в Ираке в 2003 г., хотя на момент написания настоящей работы достоверных доказательств существования такого оружия у режима С. Хусейна не представлено. По сообщениям самих американских СМИ, «единственное пока важное открытие – обнаружение американскими войсками двух автотягачей с прицепами, которые подпадают под описание лабораторий для производства биологических рецептур. Напрашивается мысль, что Ирак до войны, быть может, не собирался накапливать готовые к боевому применению химические/биологические боеприпасы, а хотел лишь создать производственные мощности для их изготовления». [212 - Pollack K. Saddam’s Bombs? We’ll Find Them! // The New York Times. 2003, 20 June.]
   Приобретение оружия массового поражения означает любое завладение таким оружием, включая покупку, хищение, обмен, «получение в дар».
   Так, по данным СВР России, Израиль неоднократно обвинялся в тайных закупках и хищениях ядерных материалов в других странах – США, Великобритании, Франции, ФРГ. Например, в 1986 г. в США было обнаружено исчезновение более 100 кг обогащенного урана на одном из заводов в штате Пенсильвания, предположительно в направлении Израиля. Тель-Авив признал факт незаконного вывоза им из США в начале 80-х гг. критронов – важного элемента при создании современных образцов ядерного оружия.
   Как уже неоднократно подчеркивалось, особую озабоченность мирового сообщества вызывают попытки приобретения оружия массового поражения различного рода террористическими и экстремистскими организациями.
   Сбыт оружия массового поражения – обычно «обратная сторона сделки» по его приобретению. Сбыт подразумевает любое добровольное отчуждение вне зависимости от получения эквивалента.
   В отличие от других деяний, образующих незаконный оборот оружия массового поражения, в силу Договора о нераспространении ядерного оружия для России действует запрет на сбыт, наряду с биологическим и химическим, также и ядерного оружия.
   Тем не менее именно наша страна является объектом критики со стороны США за помощь в осуществлении ядерной программы ряда стран, в первую очередь – Ирана. По мнению западных аналитиков, «российские ведомства продолжают поставлять компоненты и оборудование, имеющие отношение к баллистическим ракетам, а также делиться техническим ноу-хау с такими странами, как Иран, Индия и Китай… российские ведомства остаются одним из наиболее важных источников снабжения Ирана ядерными и биотехнологиями “двойного предназначения”, химическими веществами, производственными технологиями и оборудованием». [213 - Eberhart D. CIA warns Russia, China, Iran // NewsMax. 2003. 15 January.]
   По словам министра иностранных дел РФ И. Иванова, Москву нельзя обвинять в том, что она, сотрудничая с Тегераном, нарушает договор о нераспространении оружия массового уничтожения. Министерство атомной энергетики России тоже заявило, что оснований для расторжения договоров с Ираном нет. «Россия строит для Ирана атомную электростанцию в Бушере, в районе Персидского залива, в конце 2003 г. она должна быть передана в эксплуатацию. Кроме того, Россия будет поставлять топливные элементы и забирать их обратно для регенерации. США опасаются, что Иран сможет использовать российские технологии для создания своей собственной атомной бомбы». [214 - Teheran trotzt Washington // Focus. 2003. 29 May.] Этот вопрос стоял на повестке дня во время встречи президентов Дж. Буша и В. Путина в июне 2003 г. в Санкт-Петербурге. Тем не менее 27 мая 2003 г. заместитель министра иностранных дел России Г. Мамедов заявил, что Россия озабочена «в связи с появлением серьезных вопросов относительно ядерных исследований в Ираке», а Тегеран «должен как можно быстрее подписать дополнительное соглашение об улучшении контроля с участием представителей МАГАТЭ».
   В заключение приведем обширную цитату из доклада Генерального секретаря МАГАТЭ М. Эль-Барадеи: «Система коллективной безопасности Организации Объединенных Наций, парализованная в годы “холодной войны”, пока еще не способна перестроиться, чтобы справляться с новыми угрозами и соответствовать духу времени… Результатом этого стало своеобразное противостояние: на одной стороне мы имеем медлительные ядерные державы (Китай, Франция, Россия, Соединенное Королевство и Соединенные Штаты), которые пытаются выполнять свои обязательства по разоружению, вытекающие из Договора о нераспространении. На другой стороне этой медлительности противопоставляется затягивание не обладающими ядерным оружием странами процесса создания правовых инструментов, которые позволили бы Международному агентству по атомной энергии (МАГАТЭ) контролировать соблюдение их обязательств по ядерному нераспространению. Между этими двумя группами есть несколько других: страны, пользующиеся защитой “ядерного зонтика” одной или нескольких ядерных держав; страны, остающиеся вне рамок Договора о нераспространении – например, Индия, Израиль и Пакистан; страны, подписавшие этот договор, но, тем не менее, осуществляющие тайные программы создания ядерного оружия; страны, вставшие на путь “альтернативы для бедных” – разработки химического и биологического оружия; а также и наднациональные террористические группировки, которые, с учетом событий 11 сентября 2001 г., не колеблясь, приобрели бы или применили бы подобное оружие.
   Должны ли мы из этого сделать вывод, что бесполезно пытаться контролировать оружие массового поражения с помощью коллективной, основанной на международном праве системы международной безопасности – и что единственной доступной альтернативой является превентивный военный удар, основывающийся на предпосылке, что страна, возможно, прячет у себя оружие массового поражения?.. Мы должны реформировать систему международной безопасности, вместо того чтобы прибегать к превентивным ударам. Для этого необходимо, чтобы система коллективной безопасности ООН была модернизирована в духе новых реалий нашего мира… Наибольшие побудительные мотивы для обладания оружием массового поражения существуют в регионах хронической напряженности и давнишних споров. Поучительно, что стремятся к обладанию оружием массового поражения многие режимы Ближнего Востока, традиционно являющегося очагом конфликтов… Мы должны не только лечить симптомы, но и добираться до коренных причин конфликтов – а это в первую очередь неравенство между богатыми и бедными, раскол между различными культурами и разногласия между демократиями и режимами, в которых жестоко подавляются права человека… В новой системе коллективной безопасности мы должны стремиться к тому, чтобы объявить нелегитимным оружие массового поражения и предложить странам, которые с этим согласятся, “зонтик безопасности” этой системы. Мы можем надеяться существенно повысить глобальную безопасность только путем устранения мотивов для приобретения оружия массового поражения». [215 - El Baradei M. Preemption Is Not The Model // The Washington Post. 2003. 23 April.]
   Наконец, заметим, что любое деяние, составляющее незаконный оборот оружия массового поражения, может совершаться общим субъектом и только с прямым умыслом. Мотивы и цели виновного для квалификации содеянного по ст. 355 УК РФ значения не имеют.

§ 5. Нападение на лиц и учреждения, пользующиеся международной защитой

//-- 5.1. Статус лиц и учреждений, пользующихся международной защитой --//
   В диспозиции ст. 360 УК РФ в качестве потерпевших от нападения указываются «представители иностранного государства» и «сотрудники международных организаций», пользующиеся международной защитой. Надо сразу оговориться, что «лица, находящиеся под международной защитой» – собирательное понятие потерпевших от изучаемого преступления. А само право на международную защиту таких лиц является прямым следствием провозглашенного в нормах международного права принципа их личной неприкосновенности. [216 - Сухарев Д. Л. Указ. соч.]
   Во-первых, необходимо говорить о международной защите глав и представителей (парламентариев, членов правительства и т. д.) государств, находящихся в официальных зарубежных поездках. Согласно ст. 1 Конвенции о лицах, пользующихся международной защитой, к таким лицам в первую очередь относятся:
   1. Глава государства, в том числе каждый член коллегиального органа, выполняющего функции главы государства согласно конституции соответствующего государства, или глава правительства, или министр иностранных дел, находящиеся в иностранном государстве, а также сопровождающие члены его семьи.
   2. Любой представитель или должностное лицо государства, или любое должностное лицо, которое «имеет право в соответствии с международным правом на специальную защиту» от любого посягательства на его личность, свободу и достоинство, а также проживающие с ним члены его семьи.
   Следовательно, правом на международную защиту обладают главы, представители и должностные лица государств, находящиеся в иностранном государстве (государстве пребывания). Данное право абсолютно и распространено на все время пребывания перечисленных лиц на территории иностранного государства.
   Статус охраняемых международным правом лиц принадлежит персоналу дипломатических представительств: дипломатическим агентам, административно-техническому персоналу, обслуживающему персоналу и дипломатическим курьерам. Международно-правовая защита этих лиц изначально связана с привилегией личной неприкосновенности – т. е. их особым «иммунитетным» статусом.
   В соответствии со ст. 29 Венской конвенции о дипломатических сношениях от 18 апреля 1961 г. [217 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1964. № 18. Ст. 221.] (далее – Конвенция о дипломатических сношениях), «личность дипломатического агента неприкосновенна». Неприкосновенность фигуры дипломатического агента призвана обеспечить особую защиту дипломатического персонала иностранных государств, «более надежную, чем та, которую принимающие государства обязаны предоставлять частным лицам». [218 - Блищенко И. П., Жданов Н. В. Принцип неприкосновенности дипломатического агента // Советский ежегодник международного права. 1973. М., 1975. С. 191.]
   Под дипломатическим агентом понимается, в соответствии с ч. 1 ст. 1, ч. 1 ст. 14 Конвенции о дипломатических сношениях:
   а) глава представительства – лицо, на которое аккредитующим государством возложена обязанность действовать в этом качестве; оно должно принадлежать к классу послов и нунциев, либо посланников или интернунциев, либо поверенного в делах;
   б) член дипломатического персонала представительства – т. е. член персонала представительства, имеющий любой дипломатический ранг: посла или нунция, посланника или интернунция, временного поверенного.
   Согласно ч. 1 ст. 31 Конвенции о дипломатических сношениях неприкосновенность персоны дипломатического агента действует в отношении любой его деятельности дипломатического агента, а также распространена на членов его семьи, постоянно проживающих вместе с ним (ч. 1 ст. 37). Конвенция не оговаривает круг «членов семьи», но в качестве бесспорного положения считается, что такая неприкосновенность распространяется на супруга и несовершеннолетних детей дипломатического агента. [219 - Курс международного права в шести томах. Т. IV. М., 1968. С. 46–47.]
   Неприкосновенность персоны дипломатического агента распространена не только на то время, когда он осуществляет указанные функции, – такая неприкосновенность носит абсолютный характер во все время пребывания дипломатического агента на территории принимающего государства. Таким же образом обстоит дело с личной неприкосновенностью членов его семьи.
   В силу указания ч. 2 ст. 37 Конвенции о дипломатических сношениях, аналогичной по объему и времени действия личной неприкосновенностью (а следовательно, международной защитой) пользуются члены административно-технического персонала посольств. Ими признаются члены персонала представительства, осуществляющие административно-техническое обслуживание последнего, и постоянно проживающие с ними члены семей (опять же супруг и несовершеннолетние дети).
   Наконец, Конвенция о дипломатических сношениях устанавливает неприкосновенность дипломатического курьера (в том числе временного – курьера ad hoc), т. е. лица, осуществляющего перевозку дипломатической почты. В отечественной литературе совершенно справедливо указано, что неприкосновенность личности дипломатического курьера имеет место только при исполнении им своих обязанностей. [220 - Барулин П. Г. Статус дипломатической почты и дипломатического агента // Советский ежегодник международного права. 1983. М., 1984. С. 159.] Особо определен срок прекращения права на неприкосновенность дипломатического курьера, наступающий «в момент доставки таким курьером порученной ему дипломатической почты по назначению» (ч. 6 ст. 27).
   Наука международного права выделяет особый статус личной неприкосновенности членов специальных миссий (миссий ad hoc). [221 - Блищенко И. П. Конвенция о дипломатии ad hoc // Советский ежегодник международного права. 1966–1967. М., 1968. С. 127.]
   Согласно п. «а» ст. 1 Конвенции о специальных миссиях от 8 декабря 1969 г., [222 - Международное публичное право. Сборник документов. Т. 1. М., 1996. С. 209–221.] (далее – Конвенция о специальных миссиях) под таковыми понимаются временные миссии, по своему характеру представляющие государство, направляемые одним государством в другое с согласия последнего «для рассмотрения с ним определенных вопросов или для выполнения в отношении его определенной задачи».
   Статус личной неприкосновенности членов миссий специальных совпадает с таковым статусом для дипломатического агента.
   В Конвенции о специальных миссиях закреплена обязанность третьего государства обеспечивать личную неприкосновенность любого члена специальной миссии при транзите через его территорию (ст. 36–38).
   В случае совершения преступления любой член специальной миссии может быть объявлен принимающим государством persona non grata; последствия такого решения аналогичны предусмотренным в Конвенции о дипломатических сношениях (ст. 12 Конвенции о специальных миссиях). От статуса охраняемого лица может отказаться представляемое государство. Такой отказ также должен быть всегда «определенно выраженным» (ст. 40), он аннулирует право на международную защиту.
   Международной защитой пользуются представители государств при международных и межправительственных организациях. Изначально данное право было регламентировано в Конвенции о привилегиях и иммунитетах Организации Объединенных Наций от 13 февраля 1946 г. (далее – Общая конвенция 1946 г.), [223 - Там же. С. 237–241.] но получило дальнейшую детализацию в ряде других соглашений и факультативных протоколах к ним.
   В литературе высказано мнение, что личная неприкосновенность представителей государств при международных организациях «приравнена» к таковой для дипломатических агентов. [224 - Богданов О. В. Иммунитет представителей государств при ООН // Советский ежегодник международного права. 1973. М., 1975. С. 136.] С другой стороны, ряд авторов считает право на личную неприкосновенность представителей государств при международных организациях разновидностью такового для дипломатических агентов, выводя этот тезис из статуса и функциональных задач представительства. [225 - Ганюшкин Б. В. К вопросу о правовом статусе постоянных представительств государств при международных организациях // Советский ежегодник международного права. 1971. М., 1973. С. 206–208.]
   Конвенция о привилегиях и иммунитетах специализированных учреждений ООН от 21 ноября 1947 г. [226 - Международное публичное право. Сборник документов. Т. 1. С. 279–288.] предусмотрела аналогичное право на личную неприкосновенность представителей государств, предоставив им международную защиту (ст. V, разд. 13).
   В данной Конвенции определены принципы личной неприкосновенности глав представительств и членов дипломатического персонала (ст. 30), персонала делегаций государств на конференциях, проводимых в международных организациях (ст. 60), совпадающие с объемом международной защиты дипломатического агента. В ст. 36, 66 определены пределы международной защиты административно-технического и обслуживающего персонала, аналогичные соответствующим для Конвенции о дипломатических сношениях, а также разрешены вопросы, связанные с отказом государства от защиты его представителя, сроком ее действия (ст. 31, 38, 61, 68).
   В уголовной юрисдикции нашей страны применяются положения уставов и специальных конвенций, регулирующих порядок предоставления международной защиты персоналу международных организаций.
   Несмотря на служебный характер права на личную неприкосновенность этих лиц, предоставляемую «не для личной выгоды», оно нередко приравнивается по объему к аналогичному праву для дипломатического представителя. Таковым правом обладают, например:
   1. Генеральный Секретарь ООН, его Помощники, а также их жены и несовершеннолетние дети (ст. V, разд. 19, 20 Общей конвенции 1946 г.).
   2. Судьи Международного Суда ООН при исполнении ими служебных обязанностей. Так, в силу ст. 19 Статута Международного Суда ООН от 26 июня 1946 г., [227 - Там же. С. 404–414.] – члены Суда при исполнении ими судебных обязанностей.
   3. Судьи, Прокурор, заместители Прокурора, персонал прокуратуры, Секретарь и его заместители в Международном Уголовном Суде (ст. 48 Римского Статута).
   4. Судьи, Обвинители и персонал Секретариата Международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде (ст. 30 Устава Международного трибунала по бывшей Югославии, ст. 29 Устава Международного трибунала по Руанде).
   5. Главные администраторы и высшие должностные лица специализированных учреждений ООН, а также их супруги и несовершеннолетние дети (ст. VI, разд. 21 Конвенции о привилегиях и иммунитетах специализированных учреждений ООН от 21 ноября 1947 г.).
   В любом случае, предоставление персоналу международных организаций права на международную защиту в стране пребывания диктуется соображениями исключительного характера международных организаций, в первую очередь – универсального характера (Организация Объединенных Наций и ее учреждения).
   В России существует практика заключения двухсторонних договоров, в которых оговаривается право на международную защиту должностных лиц представительств таких организаций, совпадающие по своим характеристикам с аналогичным правом, закрепленным в основополагающих конвенциях и уставах.
   Объем права на международную защиту консульского персонала в принимающем государстве определен в Венской конвенции о консульских сношениях от 24 апреля 1963 г. [228 - Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1989. № 12. Ст. 275.] (далее – Конвенция о консульских сношениях) и многочисленных двусторонних консульских конвенциях. Правом на международную защиту, согласно п. «d», «e» ст. 1 Конвенции о консульских сношениях, обладают консульские должностные лица (любые лица, в том числе главы консульских учреждений, которым поручено выполнение консульских функций) и консульские служащие (любые лица, выполняющие административные или технические обязанности по обслуживанию консульского учреждения).
   Таким образом, можно говорить о существовании следующих категорий лиц, пользующихся правом международной защиты:
   1. Главы государств, официальные представители и должностные лица государств, пребывающие на территории иностранного государства.
   2. Дипломатический персонал (дипломатические агенты, административно-технический и обслуживающий персонал посольств, дипломатические курьеры, представители государств при международных организациях).
   3. Персонал международных организаций (в первую очередь, должностные лица таких организаций).
   4. Консульский персонал (консулы, административно-технический и обслуживающий персонал консульств, консульские курьеры).

   Учреждения, пользующиеся международной защитой. Нормы международного права также устанавливают перечень учреждений и иных предметов, которые пользуются международной защитой. С точки зрения доктрины уголовного права, они являются предметами преступных посягательств.
   В диспозиции ст. 360 УК РФ, под влиянием актов международного права, указано, что «нападение» может совершаться на служебные или жилые помещения, транспортные средства лиц, пользующихся международной защитой. Действительно, например, в качестве защищаемых объектов международные документы называют:
   1. Официальные помещения, жилые помещения, транспортные средства лица, пользующегося международной защитой, как такового, в том числе резиденция главы государства в стране пребывания (ст. 1 Конвенции о лицах, пользующихся международной защитой).
   2. «Помещение» дипломатического представительства – т. е. здания или части зданий, используемые для целей представительства, включая резиденцию главы представительства, кому бы ни принадлежало право собственности на них, включая обслуживающий данное здание или часть здания земельный участок; а также предметы, предназначенные для официального пользования представительства и предметы, предназначенные для личного пользования дипломатических представителей (ст. 1, 20, 36 Конвенции о дипломатических сношениях).
   3. «Помещения» Организации Объединенных Наций, «где бы они не находились» и багаж персонала ООН (ст. I радел 4, ст. IV раздел 11 Общей конвенции).
   4. Служебные помещения, жилые помещения или транспортные средства любого члена персонала Организации Объединенных Наций и связанного с ней персонала (ст. 9 Конвенции о персонале ООН).
   5. «Консульские помещения» – т. е. используемые исключительно для целей консульского учреждения здания или части зданий и обслуживающий данное здание или части зданий земельный участок, кому бы ни принадлежало право собственности на них (ст. 1, 31 Конвенции о консульских сношениях).
   Этот перечень можно продолжать – но главный момент заключается в том, что вопрос о защите того или иного помещения, транспортного средства, багажа и т. д. зависит от статуса лица, пользующегося международной защитой. Таким образом, справедливо утверждение о том, что виды «учреждений», транспортных средств и иных материальных предметов, пользующихся международной защитой, совпадают с категориями лиц, которые пользуются такой защитой. [229 - Сухарев Д. Л. Указ. соч. С. 53.]
//-- 5.2. Объективная сторона нападения на лиц и учреждения, пользующиеся международной защитой --//
   Состав преступления, предусмотренного ст. 360 УК РФ, является по своей законодательной конструкции формальным, а его объективную сторону образует сам факт совершения действия в виде «нападения».
   Так, в соответствии со ст. 2 Конвенции о лицах, пользующихся международной защитой, являются преступными:
   1) убийство, похищение или другое нападение против личности или свободы лица, пользующегося международной защитой;
   2) насильственное нападение на официальное помещение, жилое помещение или транспортные средства лица, пользующегося международной защитой, которое может угрожать личности или свободе последнего;
   3) угроза любого такого нападения;
   4) «попытка» любого такого нападения;
   5) действия в качестве соучастника любого такого нападения.
   В части 1 ст. 9 Конвенции о персонале ООН преступлением против персонала Организации Объединенных Наций и связанного с ней персонала признается «преднамеренное совершение» любого из перечисленных деяний, а именно:
   1) убийство, похищение или «другое нападение», направленное против личности или свободы любого члена персонала Организации Объединенных Наций и связанного с ней персонала;
   2) насильственное нападение на служебные помещения, жилые помещения или транспортные средства любого члена персонала Организации Объединенных Наций и связанного с ней персонала, которое может подвергнуть опасности личность или свободу этого члена персонала;
   3) угроза любого такого нападения с целью принудить физическое или юридическое лицо совершить любые действия или воздержаться от их совершения;
   4) попытка любого такого нападения;
   5) действие, представляющее собой соучастие в любом таком нападении или в совершении попытки такого нападения, или в организации либо отдаче приказа о совершении такого нападения.
   Аналогичные предписания содержатся в других документах международного права.
   Отечественный Уголовный кодекс в ст. 360 определяет деяние как «нападение» на защищаемых международном правом лиц и учреждения. При этом содержание понятия «нападение» не раскрывается, ничего не говорится о его последствиях. Полагаем целесообразным обратиться к доктринальному пониманию действия в виде «нападения».
   Акт любого нападения – представляет собой внезапное проявление агрессии по отношению к кому-нибудь или чему-нибудь.
   Главный объективный признак нападения на лицо как юридически значимого акта поведения – это насильственное, агрессивное воздействие на потерпевшего. При этом насилие, являясь неотъемлемым признаком любого нападения, может быть как физическим, так и психическим.
   В литературе физическое насильственное воздействие на организм другого человека обычно рассматривается: 1) в плоскости воздействия на организм человека в целом либо на органы и ткани человеческого организма; 2) с точки зрения фактора воздействия (механический, посредством использования физических полей и энергий, химический, биологический). [230 - См.: Гаухман Л. Д. Насилие как средство совершения преступления. М., 1974. С. 3; Шарапов Р. Д. Физическое насилие в уголовном праве. СПб., 2001. С. 40–45 и др.]
   Например, Л. Д. Гаухман предложил рассматривать физическое насильственное воздействие как: «1) воздействие на тело человека; 2) воздействие на внутренние органы человека без повреждения наружных тканей (опаивание, отравление)». [231 - Гаухман Л. Д. Борьба с насильственными посягательствами. М., 1969. С. 8.]
   Эта позиция в новейшей литературе подверглась уточнению: по мнению Р. Д. Шарапова, классификацию физического насилия надо проводить по наличию или отсутствию воздействия на кожные покровы, в связи с чем таковое может быть: 1) связанным с воздействием на анатомические покровы человека; 2) связанным с непосредственным воздействием на внутренние органы и ткани. [232 - Шарапов Р. Л. Указ. соч. С. 66.]
   Например, 10 июля 2003 г. в Москве было совершено нападение на посла Республики Гана и его водителя. Потерпевшие были избиты группой молодых людей в районе Поклонной горы, когда совершали свою обычную вечернюю пробежку. По рассказам потерпевших, на улице Генерала Ермолова, около дома № 4, на них напала группа неизвестных, состоящая из шести или семи человек. По свидетельству водителя посла, нападавшие сначала что-то кричали вслед бегунам, затем нагнали и стали избивать. При этом один из нападавших фиксировал все происходящее на кинокамеру. Позже сам дипломат обратился в милицию с заявлением, где сообщил о происшедшем. В результате инцидента посол и его водитель получили многочисленные ушибы лица и тела. [233 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 12 июля 2003 г.]
   Полагаем, что по объективным характеристикам и своей направленности нападение как насильственное физическое воздействие может быть следующих видов:
   1) направленное на нарушение анатомической целостности человеческого организма;
   2) направленное на нарушение нормального физиологического функционирования человеческого организма;
   3) выраженное в ограничении физической свободы человека как биологической единицы.
   Агрессивный характер нападения может проявляться в учинении психического насилия в отношении потерпевшего.
   Обычно психическое насилие состоит в угрозе причинения вреда жизни и здоровью потерпевшего – при этом угроза должна быть таковой, чтобы создать у потерпевшего убеждение в ее полной реальности, в способности и решимости нападающего немедленно ее реализовать при каком-либо противодействии, а также объективно угроза должна быть осуществима – т. е. у нападающего должны иметься возможности ее осуществления.
   Форма выражения угрозы может быть самой различной – слова, жесты, демонстрация оружия или иных предметов, используемых в качестве оружия, применение которых может быть опасно для жизни или здоровья потерпевшего. [234 - Костров Г. Психическое насилие при разбое и грабеже // Советская юстиция. 1970. № 11. С. 9–10.]
   Например, генеральный консул Финляндии в Санкт-Петербурге в ночь на 30 октября 1998 г. подвергся нападению в поезде Таллинн – Санкт-Петербург. Как сообщили в финском генконсульстве в Петербурге, неизвестные, угрожая пистолетом, напали на их шефа У. Ринна. [235 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 2 ноября 1998 г.]
   В реальности нападение обычно носит «комбинированный» характер – как правило, в акте нападения переплетаются проявления физического и психического насилия. Сказанное верно и в отношении нападения на лиц, пользующихся международной защитой.
   Так, например, в Мюнхене 17 сентября 2000 г. около 22.00 полицией был задержан атташе Генерального консульства России А. Кудрявцев. Он следовал на автомашине по служебным делам, но был остановлен под предлогом превышения скорости. Полицейские в предельно грубой форме потребовали от него покинуть автомобиль для проведения теста на алкоголь. Все заявления Кудрявцева относительно того, что он дипломат и имеет подтверждающие его статус документы, не принимались полицейскими во внимание. Более того, они демонстративно подчеркивали, что «не признают никакого дипломатического иммунитета». Против Кудрявцева была применена грубая физическая сила. Его выволокли из автомобиля, избили, надели наручники и заставили сдать анализ крови в Институте судебной экспертизы. Учиняя этот произвол, служащие мюнхенской полиции не остановились и перед словесными оскорблениями. Телесные повреждения, нанесенные полицией сотруднику консульства, были удостоверены утром 18 сентября в одной из мюнхенских клиник. Проведенный одновременно анализ крови показал отсутствие в ней алкоголя. [236 - Смирнова М. В Мюнхене избит российский дипломат // Независимая газета. 2000. 4 окт.]
   Наконец, нападение представляет собой временной процесс человеческого поведения – оно имеет свое начало и свое окончание, может длиться значительное время. По этой причине возникает вопрос: когда нападение как уголовно значимое деяние должно считаться оконченным? Полагаем, что в данном случае необходимо учесть сложившуюся практику определения окончания нападения, выработанную применительно к ст. 162 УК РФ: нападение надлежит считать оконченным деянием при его начале, вне зависимости от длительности и результата (наступивших последствий).
   Последствия нападения могут быть самыми разными, выражаясь в реальном причинении вреда жизни или здоровью потерпевшего. Однако вполне допустимо, что никаких последствий нападения не наступит. В любом случае оно (нападение) должно получать уголовно-правовую оценку как самостоятельное преступное деяние.
   Учитывая специфику законодательной конструкции двухобъектных преступлений, к которым относится предусмотренный в ст. 360 УК РФ состав (при нападении на лицо дополнительным объектом является здоровье этого лица), вопрос о том, перерастает ли причиненное насилие в самостоятельный состав преступления или охватывается соответствующим двухобъектным преступлением, следует решать в зависимости от законодательной оценки степени тяжести составного преступления в целом и каждого из общественно опасных деяний, образующих двухобъектное преступление, в отдельности. В соответствии с этим правилом, совокупность преступлений будет налицо в тех случаях, когда санкция уголовно-правовой нормы, предусматривающей ответственность за совершение одного из этих преступлений, образующих двухобъектное преступление, превышает санкцию, установленную законодателем за совершение двухобъектного преступления. При совпадении санкций вопрос должен решаться аналогично: двухобъектное преступление слагается из посягательств на два и более основных объекта, каждый из которых подлежит самостоятельной уголовно-правовой охране. [237 - См.: Наумов А. В. Уголовно-правовое значение насилия // Насильственная преступность. М., 1997. С. 63–64.]
   Если результатом насильственного нападения стало причинение смерти или тяжкого вреда здоровью лицу, пользующемуся международной защитой, то содеянное требует дополнительной квалификации, так как верхняя граница санкции за убийство превышает, а за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью – совпадает с верхней границей санкции ст. 360 УК РФ (8 лет лишения свободы).
   Таким образом, максимально допустимый объем насилия, не требующий дополнительной квалификации со ст. 360 УК РФ, может быть выражен в реальном причинении лицу, пользующемуся международной защитой, вреда здоровью средней тяжести. И, конечно, не требует дополнительной квалификации причинение легкого вреда здоровью или побоев, охватываемых пониманием нападения, подпадающего под объективные признаки ст. 360 УК РФ.

   Нападение на учреждения, пользующиеся международной защитой. Учреждения (служебные и жилые помещения), транспортные средства и предметы, пользующиеся международной защитой, являясь предметами посягательства, вряд ли могут подвергаться «нападению» в том смысле, как оно определяется для потерпевших.
   Во-первых, такое «нападение» может выражаться в уничтожении или повреждении учреждения или иного предмета, пользующегося международной защитой. Достаточно вспомнить разрушение комплекса китайского посольства в Белграде во время бомбардировок Югославии в 1999 г., взрывы американских посольств в Кении и Танзании в 2000 г. и прочие подобные акции.
   Во-вторых, «нападение» может состоять во вторжении на территорию дипломатического или консульского учреждения, представительства международной организации.
   Так, 23 февраля 2000 г. в Познани (Польша) произошло нападение на генеральное консульство Российской Федерации. Группа демонстрантов, собравшихся перед зданием дипломатического представительства, ворвалась на его территорию. Они сорвали российский флаг, разорвали его и подожгли. Польская полиция не предотвратила нарушение неприкосновенности российского консульства. МИД России выразил решительный протест польскому послу в Москве в связи с нападением на российское генеральное консульство в Познани. Посол был вызван в министерство иностранных дел России и ему было заявлено, что «акция, в результате которой было совершено надругательство над российскими государственными символами, вызывает у Москвы крайнее возмущение». В заявлении МИД России подчеркивается, что «антироссийские сборища были также организованы перед российским посольством в Варшаве, генконсульствами в Гданьске и Кракове». Послу Польши было заявлено, что в Москве ожидают от польской стороны исчерпывающих разъяснений в отношении случившегося, принятия мер по наказанию виновных и недопущению впредь подобных преступных акций. Бездействие польских властей расценено в Москве как «фактическое поощрение экстремистов, как нежелание создать нормальные условия для работы российских представительств в Польше со всеми вытекающими отсюда последствиями для двусторонних отношений». [238 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 24 февраля 2000 г.]
   Итак, воздействие на учреждение, транспортное средство или иной предмет, пользующийся международной защитой, характеризуемое законодателем как «нападение», не имеет ничего общего с нападением на лицо, пользующееся такой защитой. Принципиальная разница в понимании «нападений» состоит в том, что речь должна идти, в одном случае, о насильственном посягательстве на личность потерпевшего, а во втором – о воздействии на предмет уголовно-правовой охраны.
   Следовательно, условием признания преступности «нападения» на охраняемое международным правом учреждение является его несанкционированный характер – т. е. отсутствие согласия лица, уполномоченного дать разрешение на нарушение неприкосновенности учреждения (в приведенных случаях – дипломатического или консульского представительства).
   Именно несанкционированное нарушение неприкосновенности учреждений, транспортных средств и иных предметов, пользующихся международной защитой, можно признать содержательным смыслом «нападения» как уголовно значимого деяния, совершаемого виновным в отношении всех перечисленных предметов. [239 - Сухарев Д. Л. Нападение на лиц или учреждения, пользующиеся международной защитой. Ставрополь, 2003. С. 71.]
   Действительно, и физическое вторжение в служебное или жилое помещение, и уничтожение (повреждение) имущества в этих помещениях, и взлом или несанкционированный обыск транспортного средства, и масса самых разных деяний охватываются определением «несанкционированное нарушение неприкосновенности» предметов, находящихся под международной защитой.
//-- 5.3. Субъективные признаки нападения на лиц и учреждения, пользующиеся международной защитой --//
   Так как в ст. 360 УК РФ ничего не говорится о лице, совершающем нападение на лиц и учреждения, пользующиеся международной защитой, то со всей определенностью можно утверждать, что субъект преступления, предусмотренного ст. 360 УК РФ, – общий.
   В соответствии с пониманием самого акта «нападения» следует сделать вывод, что данное преступление может быть совершено только с прямым умыслом. Наиболее весомым аргументом признания возможности совершения такого нападения только с прямым умыслом служит законодательное определение целей совершения данного деяния, а именно: цели провокации войны или цели осложнения международных отношений.
   Цель провокации войны. Понятие «провокация» толкуется в русском языке как «предательское поведение, подстрекательство кого-нибудь к таким действиям, которые могут повлечь за собой тяжелые для него последствия». [240 - Ожегов С. И. Словарь русского языка. 15-е изд. М., 1984. С. 539.] Данная цель означает, что виновный, совершая нападения на лицо или учреждение, пользующееся международной защитой, стремится к началу вооруженного столкновения между государствами (группами государств) как субъектами международного права. При этом, как представляется, не имеет значения, будут ли желаемые военные действия проведены de facto или война будет объявлена de jure.
   Как ранее говорилось, мировая история знает массу случаев, когда нападения подобного рода ставились отправной точкой самых кровавых войн в человеческой истории. В настоящее время также имеются примеры того, как нападения на дипломатический корпус и представительства служат поводом для развязывания войны. Особенно ярко это проявляется в незатухающем по сегодняшний день ближневосточном кризисе.
   Так, поводом для событий 1982 г. (война в Ливане) стала серия нападений на израильских дипломатических представителей, совершенная боевиками Организации освобождения Палестины, имевшими свои базы на территории Ливана. В результате убийства 3 апреля 1982 г. израильского дипломата в Париже, 21 апреля Израиль подверг бомбардировке Бейрут. Несмотря на усилия международного сообщества, новая война на Ближнем Востоке все-таки началась. Толчком послужило убийство 5 июня 1982 г. в Лондоне израильского посла. После артподготовки израильские части перешли в наступление. В полдень 6 июня 1982 г. началась широкомасштабная операция. Уже на девятый день войны израильские танки окружили Западный Бейрут. 4 августа Советом Безопасности ООН была принята резолюция о прекращении военных действий, однако к этому времени Израилем уже был захвачен аэропорт. Израильские удары продолжались до 19 августа, когда Израиль согласился на проект соглашения по эвакуации отрядов Организации освобождения Палестины из Бейрута. Тем не менее 16 сентября 1982 г. израильская армия вторглась в Западный Бейрут. Израильско-ливанское Соглашение о выводе войск, которое было заключено 17 мая 1983 г. и являлось эквивалентом мирного соглашения, потерпело неудачу – большую часть Ливана израильские войска оставили лишь к июню 1985 г. [241 - Информация взята на сайте www.middleeast.alfacom.net.]
   Цель осложнения международных отношений. Определение этой цели изучаемого преступления носит «собирательный» характер. В отличие от конкретно определенной цели провокации войны, «осложнение международных отношений» как желаемый результат действий виновного может выражаться в стремлении достичь ухудшения отношений между государствами (группами государств) как субъектами международного права.
   В частности, эта цель может выражаться в достижении разрыва дипломатических отношений, понижения уровня последних, выдвижения территориальных претензий, срыва различного рода переговоров, свертывания межгосударственного сотрудничества по различным направлениям (торговое, экономическое, военно-техническое и пр.), приостановления участия государства в международном соглашении либо деятельности международных организаций и т. п.
   В конечном итоге, цель ухудшения международных отношений означает стремление качественно понизить имеющийся уровень международных отношений, отвечающих целям, принципам деятельности и Уставу ООН.
   Например, 22 марта 2001 г. Московским городским судом был вынесен приговор по делу А. Сусликова, обстрелявшего посольство США в Москве в марте 1999 г. Он осужден по ст. 166, 205, 222 и 360 УК РФ за совершение следующих действий. 29 марта 1999 г. два человека в камуфляжной форме и в масках угнали джип «Опель Фронтера», принадлежащий столичному ГУВД. Затем они подъехали к посольству США на Новинском бульваре, где проходил пикет москвичей против начала натовских бомбардировок Югославии, и попытались выстрелить по зданию из РПГ-18 «Муха». Однако гранатомет отказал, и тогда злоумышленники выпустили по посольству две автоматные очереди и скрылись с места преступления. Одним из стрелявших был Сусликов. Несмотря на то, что адвокат заявил о «показательном» мотиве преступления, суд вынес обвинительный приговор, указав, что обвиняемый предпринял эту акцию с целями «устрашения населения, оказания воздействия на принятие решений органами власти» и «осложнения международных отношений». [242 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 23 марта 2001 г.]
   Цель (провокация войны или осложнение международных отношений) становится одним из главных оснований отграничения преступления, предусмотренного ст. 360 УК РФ, от иных преступлений, чья объективная сторона также характеризуется актом насильственного нападения. Наиболее частыми в отечественной практике являются хулиганские цели, а также цели хищения имущества, принадлежащего лицам, пользующимся международной защитой: так, согласно сообщению РТР от 19 мая 2002 г., только за первые месяцы этого года в Москве зафиксировано 81 нападение на иностранцев, среди которых были дипломатические представители Великобритании, Конго, Эфиопии и других стран. Все эти нападения были, по словам начальника ГУВД Москвы, «хулиганскими» – ни по одному из них не возбуждалось уголовное дело по ст. 360 УК РФ.

Глава IV. Военные преступления

§ 1. Понимание военного преступления

   Попытки юридической регламентации правил ведения военных действий прослеживаются уже в древней и средневековой цивилизациях.
   Так, по свидетельству историков, первые ограничения на действия во время вооруженного конфликта восходят еще к китайскому военачальнику Сунь Цзы (VI в. до н. э.). Более отчетливо понятие военного преступления как такового фигурирует в индийском Кодексе Ману (около 200 г. до н. э.). [243 - См.: История Древнего Востока / Под ред. В. И. Кузищина. М., 1989. С. 354–356, 396–397.]
   Общеизвестно, что древние греки первыми в Европе стали рассматривать такие запреты в качестве «законов войны»: при этом названные «законы» были применимы и в междоусобных войнах греков (например, исторически засвидетельствованы таковые в ходе Пелопонесской войны между Афинами и Спартой). [244 - См.: Беккер К. Ф. История Древнего мира. Восток. Греция. М., 2001. С. 317–327.]
   Постепенно такое понимание ограничений в средствах ведения войны проложило себе путь в римском и европейском праве. Первым судебным процессом по делу о военных преступлениях в истории европейского средневековья считается суд над Петером фон Гагенбахом, который был судим и приговорен к смертной казни в Австрии в 1474 г. за зверства, допущенные во время войны. [245 - См.: Заборов М. А. и др. Международные отношения в Европе в XIV–XV вв. // История Европы. Т. 2. Средневековая Европа. М., 1992. С. 544–546.]
   В истории Европы регламентация средств и методов ведения военных действий обычно связывается с формированием обычного военного права, в котором основное место занимает рыцарский кодекс чести. Тем не менее именно в средневековье Европа впервые столкнулась с чудовищными и ничем не оправданными зверствами, совершаемыми в период войн и конфликтов, и во многом это было связано с использованием в войнах наемников – наемник, живущий только за счет денежного (или иного материального) содержания, выплачиваемого за участие в военных действиях, не связан каким-либо образом «кодексом военной чести». Зверства наемников потрясли Европу в годы Тридцатилетней войны XVII века и стали одной из причин появления регулярных армий.
   В исторической науке обоснована очень интересная концепция о том, что именно военные (вооруженные) столкновения должны быть предельно четко регламентированы – несоблюдение «правил игры» при ведении войны уничтожает у сторон, ее ведущих, любое человеческое начало.
   Выразительная констатация принципа pacta sunt survanda («договоры следует выполнять» [246 - Это основополагающее положение международного права было принято еще на Карфагенском соборе 483 г.]) практически содержит в себе признание того, что целостность системы военного противостояния покоится только на воле участников к участию в такой «игре».
   Как только одна из причастных сторон уклоняется от правил военной игры, тогда или разрушается (хотя бы и временно) вся система международного права, или нарушившая игру сторона должна быть «изгнана» за пределы этой общности – т. е. поставлена вне закона. [247 - См.: Хейзинга Й. Homo Ludens. М., 1992. С. 235–236.]
   Цитируя А. Нейера, можно вполне согласиться с тем, что юридический запрет на использование в военных действиях определенных методов и средств исходит из того, что война, ведущаяся неконтролируемым образом, превращается из войны как ultima ratio («последний довод») в войну как проявление ultima rabies («крайней, необузданной ярости»). [248 - Neier A. War Crimes: Brutality, Genocide, Terror and the Struggle for Justice. London, 1974. Р. XII–XIII.]
   «Необузданная», «яростная» война без всяких правил и ограничений слишком хорошо знакома европейской (в том числе и российской) истории. Для того чтобы узнать о подобных «деяниях», вовсе не обязательно изучать анналы истории – достаточно включить любой выпуск телевизионных новостей.
   И если с позиции истории необходимость юридической регламентации средств и методов ведения войны очевидна, то в современной юридической теории понимание того, чем являются средства и методы ведения войны и какова природа ограничения их применения, до сих пор остается спорным.
   В доктрине международного права предложено несколько подходов к пониманию юридического основания для наложения запрета на использование тех или иных средств и методов ведения войны.
   Так, многие западные авторы (А. Фердросс, Ф. Бербер) после принятия Женевских конвенций стали говорить о том, что вышеприведенные документы представляют собой «право войны», причем под последней надо понимать лишь вооруженное столкновение между государствами. [249 - См., напр.: Фердросс А. Международное право. М., 1959. С. 429.] Как известно, Дополнительные Протоколы лишили подобные рассуждения оснований, распространив положения Женевских конвенций и на вооруженные конфликты немеждународного характера.
   Весьма распространенным является термин «законы и обычаи ведения войны», [250 - Оппенгейм Л. Международное право. Т. 2. Полутом 1. М., 1949. С. 246.] который также в последнее время подвергается критике.
   Наконец, в отечественной науке предлагалось говорить о «праве вооруженных конфликтов», которое должно было адаптировать «право войны» к изменившимся условиям и быть применимым к регулированию любого вооруженного конфликта – как международного, так и немеждународного характера. [251 - Арцибасов И. Н., Егоров В. А. Вооруженный конфликт: право и дипломатия. М., 1989. С. 19; Каламкарян Р. А., Мигачев Ю. И. Международное право. М., 2002. С. 398.]
   В настоящее время наиболее часто говорится о том, что «правила ведения» вооруженных конфликтов регламентируются международным гуманитарным правом.
   Практически общепризнанно, что международное гуманитарное право, применяемое во время вооруженных конфликтов, является одной из наиболее развитых отраслей международного права. Его нормы направлены на защиту лиц, не принимающих или прекративших принимать участие в военных действиях, а также на ограничение средств и методов ведения войны, на защиту культурных ценностей.
   Примечательно, что в ряде документов существуют определения международного гуманитарного права. Так, Международный Комитет Красного Креста предложил под международным гуманитарным правом понимать нормы международного права, вытекающие из договора или обычая, которые специально предназначены для урегулирования гуманитарных проблем, непосредственно связанных с вооруженными конфликтами международного или немеждународного характера, и которые ограничивают по гуманитарным соображениям право сторон, находящихся в вооруженном конфликте, применять методы и средства ведения войны по своему выбору, а также оказывают покровительство лицам и имуществу, затронутым или могущими быть затронутыми таким конфликтом. [252 - См.: Международное гуманитарное право. М., 1993. С. 10.]
   В теории международное гуманитарное право современности обычно также определяется как самостоятельная отрасль международного права, представляющая собой систему норм, регулирующих законы и обычаи войны и права человека. [253 - См.: Picter J. The Principles of International Humanitarian Law. Geneva, 1966. P. 23.] При этом ряд авторов уточняет, что международное гуманитарное право включает в себя как бы три части: совокупность международно-правовых норм, определяющих режим прав и свобод человека в мирное время; совокупность международно-правовых норм, определяющих режим прав и свобод человека во время вооруженного конфликта; совокупность правовых норм, направленных на ограничение гонки вооружений, ограничение и запрещение определенных видов оружия и разоружение. [254 - Блищенко И. П. Обычное оружие и международное право. М., 1984. С. 75.]
   Да, нельзя не согласиться с тем, что международное гуманитарное право является совокупностью норм и принципов, применяемых в вооруженной борьбе и «в связи с такой борьбой»; [255 - Пустогаров В. В. Проблемы международного гуманитарного права // Государство и право. 1997. № 9. С. 73.] что оно призвано ограничить «бедствия войны путем определения недопустимых методов и средств ведения военных действий и защиты жертв войны». [256 - Лукашук И. И. Международное право. Особенная часть. М., 1997. С. 270.]
   Вряд ли кто будет оспаривать то обстоятельство, что в начале нового тысячелетия международные гуманитарные нормы не только не утрачивают своего значения, но и, напротив, оказываются постоянно востребованными из-за возникновения в мире вооруженных конфликтов.
   Нормы международного гуманитарного права распространяются как на международные вооруженные конфликты (вооруженные столкновения между государствами), так и на вооруженные конфликты немеждународного характера (столкновения между правительственными силами и антиправительственными вооруженными формированиями).
   В новейших исследованиях обычно говорится о том, что «ответственность государств и отдельных лиц» за нарушение норм о применении средств и методов ведения вооруженной борьбы, защите раненых, больных, военнопленных и гражданского населения установлена в международном гуманитарном праве. [257 - См., напр.: Батырь В. А. Международно-правовая регламентация применения средств ведения вооруженной борьбы в международных вооруженных конфликтах // Государство и право. 2001. № 10. С. 65.]
   Мы ни в коем случае не оспариваем того обстоятельства, что определение недопустимых средств и методов ведения вооруженной борьбы (военного конфликта), интересы защиты прав человека в ходе вооруженного конфликта установлены именно международным гуманитарным правом. Но однозначно утверждать, что уголовная ответственность за нарушения данных норм также устанавливается в международном гуманитарном праве, значит, на наш взгляд, смешивать предметы и задачи двух формирующихся отраслей международного права, а именно международного гуманитарного и международного уголовного права.
   Необходимость определения «правил» ведения военных действий, защита мирного населения и личного состава сторон вооруженного конфликта породили к жизни общемировой феномен уголовной ответственности за применение преступных средств и методов ведения военных действий как в международных, так и во внутригосударственных вооруженных конфликтах.
   В настоящее время источниками определения преступности военных преступлений служат Женевские конвенции о защите жертв войны, Дополнительные Протоколы к ним, Конвенция о защите культурных ценностей, Конвенция об обычных видах оружия, Конвенция о биологическом оружии; Конвенция о химическом оружии и другие международно-правовые акты. В наиболее завершенной форме военные преступления определены в ст. 8 Римского Статута.
   Зарубежные авторы обычно выделяют три вида «военных преступлений», наказуемых в соответствии с международным гуманитарным правом.
   Согласно наиболее распространенной позиции, нормы о серьезных нарушениях применимы лишь к международным конфликтам и только к действиям, совершенным против так называемых покровительствуемых лиц или в ходе боевых операций. Покровительствуемые лица – это раненые или больные комбатанты, сражающиеся на суше и на море, военнопленные и гражданские лица, оказавшиеся во власти государства, чьими гражданами они не являются.
   Большинство нарушений Женевских конвенций и Дополнительных Протоколов не отнесены к числу серьезных. Но и среди тех нарушений, которые не помещены в списки серьезных, многие рассматриваются как военные преступления. Однако в этом случае на государство не ложится такое же обязательство выдавать или преследовать виновных, какое лежит на нем в ситуации с преступлениями, указанными выше. Другие нарушения, не отнесенные к числу серьезных, представляют собой не военные преступления, а лишь противоправные деяния, за которые по международному праву ответственность несет лишь допустившее их государство. Простой пример: если начальник лагеря военнопленных не ведет учет дисциплинарных наказаний (что составляет нарушение статьи 96 III Женевской конвенции), он, скорее всего, не совершает военного преступления (хотя кое-кто может с этим и не согласиться).
   Разграничения между различными нарушениями, их отнесение или неотнесение к числу серьезных не абсолютны. При этом представляется, что наиболее серьезные из нарушений также влекут индивидуальную ответственность. [258 - Цит. по: Ратнер С. Р. Категории военных преступлений // Военные преступления. Это надо знать всем / Под ред. Ю. М. Колосова. М., 2001.]
   Но даже если какие-то жестокости, совершаемые в ходе войны, и не подпадают под запреты Женевских конвенций или Дополнительного Протокола I, они, тем не менее, могут составлять военное преступление в рамках обычного права: такое преступление определяется как «нарушение законов и обычаев войны» (именно эта формулировка фигурировала на Нюрнбергском процессе).
   Применительно к межгосударственным конфликтам государства согласились, что к таким преступлениям относятся определенные нарушения Гаагской конвенции и Положений о законах и обычаях войны 1907 г., такие как использование отравляющих веществ, бессмысленное разрушение городов, не вызываемое военной необходимостью, нападения на необороняемые местности, нападения на религиозные и культурные учреждения, разграбление общественной и личной собственности.
   Римский Статут упоминает среди военных преступлений в международных конфликтах не только серьезные нарушения Женевских конвенций, но и двадцать шесть серьезных нарушений законов и обычаев войны, большинство из которых государства рассматривают в качестве преступлений еще со времен Второй мировой войны.
   Далее Римский Статут перечисляет в качестве военных преступлений в конфликтах немеждународного характера четыре серьезных нарушения общей статьи 3 (посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность, посягательство на человеческое достоинство, взятие заложников и суммарные казни) и двенадцать серьезных нарушений законов и обычаев войны (таких, как нападение на гражданских лиц, грабеж, изнасилование, причинение увечий).
   Целью принятия всех названных документов явилась задача обеспечения прав и интересов людей, обществ, государств в период вооруженного конфликта как неотъемлемой составляющей мирового правопорядка в целом. В конечном итоге речь идет об обеспечении мира и безопасности человечества в целом.
   В отечественной теории справедливо утверждается, что «военные преступления» представляют собой «преступные нарушения законов или обычаев войны», [259 - Курс российского уголовного права. Особенная часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. М., 2002. С. 1012; Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 114.] а объектом этих преступлений являются «международные правоотношения в сфере соблюдения правил ведения войны или разрешения вооруженных конфликтов». [260 - Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 366.] Отметим, что некоторые терминологические несовпадения в определении объекта военных преступлений [261 - Международное уголовное право. 2-е изд. / Под ред. В. Н. Кудрявцева. М., 1999. С. 128–129.] не являются принципиальным препятствием к пониманию данной категории уголовного права, ибо по смыслу все высказанные позиции близки друг другу.
   Говоря иными словами, юридическим основанием для объединения различных преступных посягательств в категорию военных преступлений является то, что они нарушают установленные международным правом законы и обычаи ведения военных действий (вооруженных конфликтов), включаемые в интерес обеспечения мира и безопасности всего человечества.
   Нельзя не согласиться с мнением о том, что общей концептуальной основой всех названных доктрин явилось признание следующих принципов ведения вооруженных конфликтов как международного, так и внутригосударственного характера: [262 - Подробнее см.: Адельханян Р. А. Указ. соч. С. 24–27.]
   1. Принцип гуманности, включивший в себя основополагающие соображения гуманности, сформулированные в Декларации Ф. Ф. Мартенса, Гаагских положениях и Женевских конвенциях и множестве других международных документов.
   Так, например, в ст. 3 III и IV Женевских конвенций содержатся императивные указания на то, что лица, которые непосредственно не принимают участия в военных действиях, включая тех лиц из состава вооруженных сил, которые сложили оружие, а также тех, которые перестали принимать участие в военных действиях вследствие болезни, ранения, задержания или по любой другой причине, «должны при всех обстоятельствах пользоваться гуманным обращением без всякой дискриминации по причинам расы, цвета кожи, религии или веры, пола, происхождения или имущественного положения или любых других аналогичных критериев».
   Гуманитарные принципы, изложенные в ст. 3, общей для Женевских конвенций, «лежат в основе уважения человеческой личности в случае вооруженного конфликта, не носящего международный характер» (преамбула II Дополнительного Протокола).
   2. Принцип ограничения воюющих в выборе средств и методов ведения военных действий. Данный принцип впервые был сформулирован в ст. XXII Гаагского положения о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г.: «Воюющие не пользуются неограниченным правом в выборе средств нанесения вреда неприятелю». В дальнейшем данное положение было развито во многих международно-правовых документах.
   Так, в преамбуле Конвенции об обычных вооружениях прямо сформулированы принцип, согласно которому «право сторон в вооруженном конфликте выбирать методы или средства ведения войны не является неограниченным», а также принцип, «запрещающий применение в вооруженных конфликтах оружия, снарядов и веществ и методов ведения войны, которые могут нанести чрезмерные повреждения или принести излишние страдания».
   Аналогичное положение, запрещающее абсолютно произвольный выбор сторонами вооруженного конфликта средств и методов ведения последнего, содержится во многих международно-правовых документах. Более того, в силу ст. 36 I Дополнительного Протокола, при изучении, разработке, приобретении или принятии на вооружение новых видов оружия, средств или методов ведения войны «Высокая Договаривающаяся Сторона должна определить, подпадает ли их применение, при некоторых или при всех обстоятельствах, под запрещения, содержащиеся в настоящем Протоколе или в каких-либо других нормах международного права, применяемых к Высокой Договаривающейся Стороне».
   Запрет неизбирательного применения вооруженной силы и ограничение в выборе средств и методов ведения военных действий распространены и на вооруженные конфликты внутреннего характера.
   3. Принцип защиты гражданского населения и мирных (гражданских) объектов также нашел свое отражение в большом количестве международных документов. Так, в ст. 51 I Дополнительного Протокола указано, что гражданское население и отдельные гражданские лица пользуются общей защитой от опасностей, возникающих в связи с военными операциями, они «не должны являться объектом нападений». Далее в этом же документе установлен запрет, согласно которому гражданские объекты не должны являться объектом нападения или репрессалий: «Что касается объектов, то военные объекты ограничиваются теми объектами, которые в силу своего характера, расположения, назначения или использования вносят эффективный вклад в военные действия и полное или частичное разрушение, захват или нейтрализация которых при существующих в данный момент обстоятельствах дает явное военное преимущество» (ст. 57).
   Особо надо оговорить, что составной частью данного принципа является своеобразное «правило толкования сомнений», согласно которому, в случае возникновения сомнения в том, используется ли объект в мирных или гражданских целях, предполагается, что такой объект не является военным.
   Аналогичные принципы защиты гражданского населения и мирных (гражданских) объектов применяются и к немеждународным вооруженным конфликтам (ст. 13–17 II Дополнительного Протокола).
   Итак, в основе признания необходимости регламентации средств и методов ведения вооруженных конфликтов лежат вышеназванные принципы, нашедшие свое нормативное закрепление.

§ 2. Применение запрещенных средств и методов ведения войны

//-- 2.1 Общие положения о применении запрещенных средств и методов ведения войны --//
   В национальном уголовном праве России ответственность за применение запрещенных средств и методов ведения войны установлена в ст. 356 УК РФ. Как говорилось ранее, введение данной нормы в уголовное законодательство нашей страны произошло под прямым воздействием международного уголовного права и в силу целого ряда международных договоров и соглашений, подписанных СССР и Россией.
   Применение запрещенных методов и средств ведения войны (вооруженного конфликта) можно определить как использование любого метода или средства ведения вооруженного конфликта, запрещенного международным гуманитарным правом, преступность которого и ответственность за которое установлена в международном уголовном праве.
   Перед непосредственным рассмотрением признаков объективной стороны изучаемого преступления, попытаемся ответить на два принципиальных вопроса:
   1. Сколько составов преступлений содержится в ст. 356 УК РФ?
   2. В какой мере национальное законодательство о применении запрещенных средств и методов ведения войны соответствует международному уголовному праву?
   Статья 356 УК РФ содержит две части, в которых определен перечень деяний, составляющих объективную сторону данного преступления. В ч. 1 говорится о таких деяниях, как жестокое обращение с военнопленными или гражданским населением, депортация гражданского населения, разграбление национального достояния на оккупированной территории, применение в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международным договором России. Во второй части речь идет о преступности применения оружия массового поражения, запрещенного международным договором РФ.
   Отметим – в литературе нередко встречается точка зрения о том, что состав, предусмотренный ч. 2 ст. 356 УК РФ, является квалифицированным видом применения запрещенных средств и методов ведения войны. [263 - См., напр.: Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 375; Николаева Ю. В. Преступления против мира и безопасности человечества. М., 1999. С. 26.]
   Таким образом, предлагается считать применение оружия массового поражения отягчающим обстоятельством относительно деяний, предусмотренных ч. 1 ст. 356 УК РФ.
   Как известно, отягчающее (квалифицирующее) обстоятельство ужесточает ответственность субъекта применительно к совершению основного состава преступления. Однако в санкциях ч. 1 и 2 ст. 356 УК РФ верхний предел наказания одинаков и составляет 20 лет лишения свободы – следовательно, максимальные пределы ответственности за совершение любого из деяний, предусмотренных в обеих частях данной нормы, совпадают и не представляется возможным утверждать, что совершение преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 356 УК РФ, наказывается строже, нежели совершение преступления, предусмотренного ч. 1 этой же статьи.
   Но даже не это соображение главное.
   Квалифицирующее обстоятельство относимо к основному составу – т. е. для его вменения необходимо, в нашем случае, установить наличие какого-либо из деяний, предусмотренных в ч. 1 ст. 356 УК РФ. И только после этого применение оружия массового поражения может повлиять на квалификацию содеянного. Если следовать этой логике, то, например, применение запрещенного оружия массового поражения как «квалифицирующее обстоятельство» может быть вменено при совершении, скажем, депортации гражданского населения или разграбления национального достояния на оккупированной территории. Если же применение запрещенного оружия массового поражения произошло само по себе, без исполнения любого деяния, предусмотренного ч. 1 ст. 356 УК РФ, то оно как «квалифицирующее обстоятельство» не может быть вменено, так как не установлены необходимые признаки основного состава.
   Абсурдность этого вывода очевидна. Совершение деяния, предусмотренного ч. 2 ст. 356 УК РФ, наказуемо изначально, также как и совершение любого из деяний, предусмотренных в ч. 1 ст. 356 УК РФ. Поэтому можно полагать, что в ст. 356 УК РФ содержатся два самостоятельных состава преступления. Следовательно, совершение одним и тем же лицом деяний, предусмотренных в ч. 1 и 2 ст. 356 УК РФ, требует квалификации содеянного по совокупности.
   Заметим также еще одно обстоятельство.
   И в ч. 1, и в ч. 2 ст. 356 УК РФ речь идет о совершении субъектом каких-либо актов поведения, т. е. деяний. Буквальное толкование исследуемой нормы позволяет нам утверждать, что любое деяние, содержащееся в диспозиции ст. 356 УК РФ, является действием.
   При этом для вменения состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 356 УК РФ, необходимо установить совершение хотя бы одного деяния (действия), что позволяет говорить об альтернативном характере признаков объективной стороны данного преступления.
   Отвечая на второй принципиальный вопрос (в какой мере национальное законодательство о применении запрещенных средств и методов ведения войны соответствует международному уголовному праву), необходимо отметить, что в международном уголовном праве содержится довольно обширный перечень применения запрещенных средств и методов ведения войны:
   1. «Серьезные нарушения» Женевских конвенций, совершаемые в ходе вооруженных конфликтов международного характера, посягающие на лиц и имущество, защищаемые этими конвенциями.
   2. «Другие серьезные нарушения законов и обычаев, применимых в международных вооруженных конфликтах в установленных рамках международного права».
   3. «Серьезные нарушения» законов и обычаев, применимых в вооруженных конфликтах немеждународного характера.
   4. «Другие серьезные нарушения» законов и обычаев, применимых в вооруженных конфликтах немеждународного характера в установленных рамках международного права.
   В международном уголовном праве к военным преступлениям в целом отнесена довольно значительная группа деяний, из которых свыше сорока подпадают под «применение запрещенных средств и методов ведения войны». В УК РФ таких деяний всего лишь пять. Означает ли это, что национальное уголовное право не соответствует международному в плане регламентации ответственности за применение запрещенных средств и методов ведения войны?
   Выше говорилось о том, что к военным преступлениям по международному уголовному праву причисляется большое количество деяний, совершаемых в период вооруженного конфликта и посягающих на обширный комплекс правоохраняемых интересов. Среди последних необходимо указать такие, как жизнь и здоровье, честь и достоинство, личная и сексуальная свобода, иные права человека.
   Следовательно, основанием для выделения данных деяний как видов военных преступлений является юридическое признание указанных интересов дополнительными объектами охраны в период военных действий. Если же эти деяния совершены не в период и не в связи с вооруженным конфликтом, то речь может идти об общеуголовных преступлениях, которые не подпадают под определение военных по международному уголовному праву.
   В УК РФ, как известно, вышеназванные интересы являются самостоятельными объектами охраны, отнесенными к правам человека. Тем не менее буквальное понимание ст. 356 УК РФ позволяет говорить о том, что права человека также являются дополнительным объектом применения запрещенных средств и методов ведения войны. Это тем более верно, что для национального закона такой фактор, как время и обстановка совершения преступлений против личности, не влияют на квалификацию содеянного, будучи факультативными признаками объективной стороны.
   Подпадает ли любое преступное нарушение прав человека под действие ст. 356 УК РФ? Исходя из сопоставительного анализа пределов уголовной ответственности за «общеуголовные» преступления против личности можно утверждать, что в основной массе – да, кроме квалифицированного убийства, наказуемого более строго, нежели деяния, предусмотренные в ст. 356 УК РФ.
   Таким образом, позволительно утверждать, что при квалификации применения запрещенных средств и методов ведения войны по УК РФ не требует дополнительной квалификации совершение любого «общеуголовного» преступления против личности, за исключением убийства при отягчающих обстоятельствах (ч. 2 ст. 105 УК РФ).
   Исходя из этого, можно сделать вывод, что УК РФ в целом соответствует положениям международного уголовного права в области регламентации ответственности за применение запрещенных средств и методов ведения войны.
//-- 2.2. Объективная сторона применения запрещенных средств и методов ведения войны --//
   Жестокое обращение с военнопленными или гражданским населением. Законодатель прямо определяет круг потерпевших от «жестокого обращения», говоря о военнопленных и гражданском населении. Для правильного понимания юридического статуса названных категорий лиц необходимо обратиться к актам международного права.
   Военнопленными, по смыслу ст. 4 III Женевской конвенции, являются попавшие в ходе вооруженного международного конфликта во власть неприятеля лица, принадлежащие к одной из следующих категорий:
   1. Личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, а также личный состав ополчения и добровольческих отрядов, входящих в состав этих вооруженных сил.
   2. Личный состав других ополчений и добровольческих отрядов, включая личный состав организованных движений сопротивления, принадлежащих стороне, находящейся в конфликте, и действующих на их собственной территории или вне ее, даже если эта территория оккупирована, если эти ополчения и добровольческие отряды, включая организованные движения сопротивления, отвечают нижеследующим условиям:
   a) имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных;
   b) имеют определенный и явственно видимый издали отличительный знак;
   c) открыто носят оружие;
   d) соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны.
   3. Личный состав регулярных вооруженных сил, считающих себя в подчинении правительства или власти, не признанных держащей в плену Державой.
   4. Лица, следующие за вооруженными силами, но не входящие в их состав непосредственно, как, например, гражданские лица, входящие в экипажи военных самолетов, военные корреспонденты, поставщики, личный состав рабочих команд или служб, на которых возложено бытовое обслуживание вооруженных сил, при условии, что они получили на это разрешение от тех вооруженных сил, которые они сопровождают, для чего эти последние должны выдать им удостоверение личности прилагаемого образца.
   5. Члены экипажей судов торгового флота, включая капитанов, лоцманов и юнг, и экипажей гражданской авиации сторон, находящихся в конфликте, которые не пользуются более льготным режимом в силу каких-либо других положений международного права.
   6. Население неоккупированной территории, которое при приближении неприятеля стихийно по собственному почину берется за оружие для борьбы со вторгающимися войсками, не успев сформироваться в регулярные войска, если оно носит открыто оружие и соблюдает законы и обычаи войны.
   В ст. 43 I Дополнительного Протокола определено, что вооруженные силы стороны, находящейся в конфликте, состоят из всех организованных вооруженных сил, групп и подразделений, находящихся под командованием лица, ответственного перед этой стороной за поведение своих подчиненных, даже если эта сторона представлена правительством или властью, не признанными противной стороной. Такие вооруженные силы подчиняются внутренней дисциплинарной системе, которая, среди прочего, обеспечивает соблюдение норм международного права, применяемых в период вооруженных конфликтов.
   Лица, входящие в состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте (кроме медицинского и духовного персонала, о котором говорится в ст. 33 Третьей конвенции), являются комбатантами, т. е. они имеют право принимать непосредственное участие в военных действиях.
   В соответствии со ст. 44 I Дополнительного Протокола, любой комбатант, который попадает во власть противной стороны, является военнопленным.
   Хотя все комбатанты обязаны соблюдать нормы международного права, применяемого в период вооруженных конфликтов, нарушения этих норм не лишают комбатанта его права считаться таковым или, если он попадает во власть противной стороны, его права считаться военнопленным, за исключением случаев, предусмотренных в пунктах 3 и 4 ст. 44 I Дополнительного Протокола, а именно:
   «1) Для того чтобы содействовать усилению защиты гражданского населения от последствий военных действий, комбатанты обязаны отличать себя от гражданского населения в то время, когда они участвуют в нападении или в военной операции, являющейся подготовкой к нападению. Однако в связи с тем, что во время вооруженных конфликтов бывают такие ситуации, когда вследствие характера военных действий вооруженный комбатант не может отличать себя от гражданского населения, он сохраняет свой статус комбатанта при условии, что в таких ситуациях он открыто носит свое оружие:
   a) во время каждого военного столкновения;
   b) в то время, когда он находится на виду у противника в ходе развертывания в боевые порядки, предшествующего началу нападения, в котором он должен принять участие.
   Действия, отвечающие требованиям настоящего пункта, не рассматриваются как вероломные.
   2) Комбатант, который попадает во власть противной стороны в то время, когда он не выполняет требования, изложенные во второй фразе пункта 3, лишается права считаться военнопленным, но тем не менее ему предоставляется защита, равноценная во всех отношениях той, которая предоставляется военнопленным в соответствии с Третьей конвенцией и настоящим Протоколом. Такая защита включает защиту, равноценную той, которая предоставляется военнопленным в соответствии с Третьей конвенцией в случае, если такое лицо предается суду и несет наказание за любые правонарушения, которые оно совершило».
   Далее в I Дополнительном Протоколе говорится о том, что любой комбатант, который попадает во власть противной стороны, когда он не участвует в нападении или в военной операции, являющейся подготовкой к нападению, не теряет своего права считаться конбатантом и военнопленным в силу совершенных им ранее действий.
   Вышеуказанные положения Дополнительного Протокола «не наносят ущерба» праву любого лица считаться военнопленным в соответствии со ст. 4 Третьей конвенции.
   В III Женевской конвенции также установлен перечень лиц, чей юридический статус приравнен к статусу военнопленного (п. b ст. 4). К ним относятся:
   «1. Лица, принадлежащие или принадлежавшие к вооруженным силам оккупированной страны, если оккупирующая Держава считает необходимым по причинам их принадлежности интернировать их, даже если она вначале освободила их, в то время, когда военные действия происходили за пределами оккупированной ею территории, особенно когда эти лица безуспешно пытались присоединиться к вооруженным силам, к которым они принадлежат и которые принимают участие в военных действиях, или когда они не подчинились вызову, сделанному с целью их интернирования.
   2. Лица, принадлежащие к одной из категорий, перечисленных в настоящей статье, которых приняли на своей территории нейтральные или невоюющие Державы и которых эти Державы должны интернировать в соответствии с международным правом, если они только не предпочтут предоставить им более благоприятный режим; однако на этих лиц не распространяются постановления статей 8, 10, 15, пятого абзаца статьи 30, статей 58–67, 92, 126, а в тех случаях, когда между сторонами, находящимися в конфликте, и заинтересованной нейтральной или невоюющей Державой существуют дипломатические отношения, также и постановления статей, касающихся Держав-Покровительниц. В случае, когда существуют такие дипломатические отношения, сторонам, находящимся в конфликте, за которыми числятся эти лица, разрешается осуществлять в отношении их функции Державы-Покровительницы, предусмотренные настоящей Конвенцией, без ущерба для тех функций, которые эти стороны обычно осуществляют в соответствии с дипломатической и консульской практикой и договорами».
   Таким образом, скорее можно говорить о двух категориях потерпевших, определяемых как «военнопленные» при вооруженном конфликте международного характера, а именно: военнопленный в собственном смысле этого слова (комбатант, попавший под власть противной стороны) и лицо, приравненное по своему статусу к военнопленному (ст. 4 III Женевской конвенции, ст. 43 и 44 I Дополнительного Протокола).
   Конвенция применяется к лицам, указанным в ст. 4, с того момента, как они попадут во власть неприятеля, и вплоть до их окончательного освобождения и репатриации (ст. 6 III Женевской конвенции).
   В случае, если в отношении лиц, принявших то или иное участие в военных действиях и попавших в руки противника, возникает сомнение в их принадлежности к одной из категорий, перечисленных в ст. 4, такие лица будут пользоваться покровительством Конвенции до тех пор, пока их положение не будет определено «компетентным судом».
   Следовательно, при сомнении в статусе лица как военнопленного установлена юридическая (судебная) процедура определения применимости к такому лицу положений III Женевской конвенции.
   К вооруженным конфликтам немеждународного характера определение «военнопленный» не применимо – II Дополнительный Протокол использует термин «лица, свобода которых ограничена по причинам, связанным с вооруженными конфликтами».
   В силу таких установлений международного уголовного права не считаются военнопленными, например, захваченные в ходе военной кампании в Чечне боевики.
   Статус военнопленного также не распространяется на шпионов и наемников (ст. 46, 47 I Дополнительного Протокола).
   Шпионом, независимо от любого другого положения Женевских конвенций, считается любое лицо из состава вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, попадающее во власть противной стороны в то время, когда оно занимается шпионажем.
   В то же время не расцениваются как шпионы и имеют статус военнопленных лица, которые:
   а) состоят в вооруженных силах стороны, находящейся в конфликте, и собирают или пытаются собирать информацию от имени этой стороны на территории, контролируемой противной стороной (при условии, что такие лица носят форменную одежду своих вооруженных сил);
   б) состоят в вооруженных силах стороны, находящейся в конфликте, проживают на территории, оккупированной противной стороной, и от имени стороны, от которой они зависят, собирают или пытаются собирать информацию, имеющую военное значение, – если такие лица не действуют обманным путем или преднамеренно не прибегают к тайным методам;
   в) состоят в вооруженных силах стороны, находящейся в конфликте, не проживают на территории, оккупированной противной стороной, и занимаются шпионажем на этой территории (за исключением тех случаев, когда такие лица захвачены до того, как они вновь присоединились к вооруженным силам, к которым принадлежат).
   В соответствии со ст. 47 I Дополнительного Протокола, наемник – это любое лицо, которое обладает следующими признаками:
   a) специально завербовано на месте или за границей для того, чтобы сражаться в вооруженном конфликте;
   b) фактически принимает непосредственное участие в военных действиях;
   c) принимает участие в военных действиях, руководствуясь, главным образом, желанием получить личную выгоду, и которому в действительности обещано стороной или по поручению стороны, находящейся в конфликте, материальное вознаграждение, существенно превышающее вознаграждение, обещанное или выплачиваемое комбатантам такого же ранга и функций, входящим в личный состав вооруженных сил данной стороны;
   d) не является ни гражданином стороны, находящейся в конфликте, ни лицом, постоянно проживающим на территории, контролируемой стороной, находящейся в конфликте;
   e) не входит в личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте;
   f) не послано государством, которое не является стороной, находящейся в конфликте, для выполнения официальных обязанностей в качестве лица, входящего в состав его вооруженных сил.
   В новейшей истории имеются прецеденты нераспространения статуса военнопленных на лиц, принимающих участие в террористической деятельности. И это вполне справедливо, так как лица, ведущие вооруженную террористическую борьбу международного характера (будь то талибы или чеченские боевики) сами по определению не соблюдают никаких законов и обычаев ведения войны.
   Министр обороны США Д. Рамсфелд сообщил, что плененные в Афганистане боевики группировки «Аль-Каида» и движения «Талибан» были доставлены на Кубу на базу ВМС США Гуантанамо. По его словам, доставленные на Кубу боевики «будут считаться не военнопленными, а лицами, которые вели противозаконную вооруженную борьбу. Таким образом, технически на них не распространяется действие Женевской конвенции». «Однако мы намерены обходиться с ними в основном в соответствии с этой конвенцией», – подчеркнул глава Пентагона. В то же время он отметил, что задача антитеррористической операции «состоит не в поимке еще одного-двух главарей террористов и не в прекращении деятельности одной группировки, а в борьбе с терроризмом, где бы он ни существовал». [264 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 12 января 2002 г.]
   По всей видимости, данное суждение справедливо и применимо к международным террористам, окопавшимся в Чечне.
   Определение гражданского населения содержится в IV Женевской конвенции (ст. 3, 4). К таковому относятся:
   а) лица, которые непосредственно не принимают участия в военных действиях;
   б) лица из состава вооруженных сил, которые сложили оружие;
   в) лица, которые перестали принимать участие в военных действиях вследствие болезни, ранения, задержания (разумеется, за исключением военного пленения) или «по любой другой причине».
   К категории гражданского населения относятся также лица, которые в какой-либо момент и каким-либо образом находятся в случае конфликта или оккупации во власти стороны, находящейся в конфликте, или оккупирующей державы, гражданами которой они не являются.
   Положения цитируемой Конвенции определяют, что указанные категории «гражданского населения» должны при всех обстоятельствах пользоваться гуманным обращением без всякой дискриминации по причинам расы, цвета кожи, религии или веры, пола, происхождения или имущественного положения или любых других аналогичных критериев.
   В то же время в ст. 4 определено, что граждане какого-либо государства, не связанного Конвенцией, не состоят под ее защитой. Граждане какого-либо нейтрального государства, находящиеся на территории одного из воюющих государств, и граждане какого-либо совоюющего государства не будут рассматриваться в качестве покровительствуемых лиц до тех пор, пока государство, гражданами которого они являются, имеет нормальное дипломатическое представительство при государстве, во власти которого они находятся.
   В ст. 50 I Дополнительного Протокола проведено юридическое разграничение между понятиями «гражданское лицо» и «гражданское население».
   Так, «гражданским лицом» является любое лицо, не принадлежащее ни к одной из категории лиц, указанных в ст. 4 III Женевской конвенции и в ст. 43 I Дополнительного Протокола.
   В свою очередь, «гражданское население» состоит их всех лиц, являющихся гражданскими лицами. Принципиально важно то, что присутствие среди гражданского населения отдельных лиц, не подпадающих под определение гражданских лиц, «не лишает это население его гражданского характера».
   В случае сомнения относительно того, является ли какое-либо лицо гражданским лицом, оно считается таковым. Это положение Протокола особенно актуально для нашей страны, не первый год ведущей антитеррористическую операцию в Чечне.
   Общеизвестно, что действия российских вооруженных сил подвергаются массовой критике как внутри страны, так и за рубежом за «излишнюю жесткость», «неизбирательность» в плане нанесения ударов по объектам в Чечне. Мы не будем пытаться дать политическую оценку ситуации – это не наша задача. Отметим, что при решении вопроса, подпадает ли население Чечни под определение «гражданского населения» (а следовательно, совершается ли военное преступление против него или нет), необходимо постоянно помнить о названном «правиле толкования сомнения»: если нет достаточных аргументов против, то лицо должно считаться принадлежащим к гражданскому населению.
   Наконец, необходимо помнить о том, что указанные нормы международного права о защите жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера не применяются к случаям нарушения внутреннего порядка и возникновения обстановки внутренней напряженности, таким как беспорядки, отдельные и спорадические акты насилия и иные акты аналогичного характера, поскольку таковые не являются вооруженными конфликтами (ст. 1 II Дополнительного Протокола).
   В ст. 48 I Дополнительного Протокола специально указывается, что для обеспечения уважения и защиты гражданского населения и гражданских объектов стороны, находящиеся в конфликте, должны всегда проводить различие между гражданским населением и комбатантами, а также между гражданскими и военными объектами и соответственно направлять свои действия только против военных объектов.
   В ст. 13 II Дополнительного Протокола установлено, что гражданское население и отдельные гражданские лица пользуются общей защитой от опасностей, возникающих в связи с военными операциями при вооруженном конфликте немеждународного характера.
   В целях осуществления этой защиты при всех обстоятельствах соблюдаются следующие нормы:
   а) гражданское население как таковое, а также отдельные гражданские лица не должны являться объектом нападения;
   б) запрещаются акты насилия или угрозы насилием, имеющие основной целью терроризировать гражданское население.
   Гражданские лица пользуются защитой во время вооруженных конфликтов немеждународного характера, за исключением случаев и на такой период, пока они сами принимают непосредственное участие в военных действиях.
   Итак, категорию «гражданское население» при вооруженном конфликте международного характера образуют все лица, находящиеся на территории конфликтующих государств, не являющиеся комбатантами (не расцениваемые в качестве комбатантов), шпионами и наемниками; при конфликтах немеждународного характера – лица, не принимающие участия в военных действиях.

   В ч. 1 ст. 356 УК РФ одним из деяний, образующих объективную сторону, является «жестокое обращение» с военнопленными или гражданским населением.
   К сожалению, в законе текстуально не определено понимание термина «жестокое обращение». В отечественной правовой доктрине разработана категория «особая жестокость при совершении преступления». Так, в юридической литературе были высказаны суждения о том, что особая жестокость связана с проявлением виновным «крайней суровости», «бессердечности», «бесчеловечности», «беспощадности», «безжалостности». [265 - Бородин С. В. Квалификация преступлений против жизни. М., 1977. С. 131–132; Зыков В. Особая жестокость как обстоятельство, квалифицирующее убийство // Советская юстиция. 1969. № 6. С. 15 и др.]
   В русском языке слово «жестокость» означает «крайнюю суровость, безжалостность, беспощадность, бессердечность». [266 - См.: Ожегов С. И. Указ. соч. С. 188–189.]
   Что надо понимать под жестоким обращением с военнопленными и гражданским населением?
   Ряд авторов говорят о том, что жестокость – это «умышленное применение физического или (и) психического насилия», при этом в объем такого насилия включаются «убийство, нанесение телесных повреждений или побоев, издевательство, унижение человеческого достоинства, покушение на сексуальную неприкосновенность». [267 - Антонян Ю. М. Жестокость в нашей жизни. М., 1995. С. 101.]
   Анализу насилия в уголовном праве посвящено множество трудов, но в них, как правило, отсутствует разграничение интересующих нас понятий.
   В русском языке «применять насилие» («насиловать, насилить») означает «силовать, принуждать, нудить к чему-либо силой, неволить». Соответственно, «насилие» – это «принуждение, неволя, нужда, силованье». [268 - Даль В. И. Толковый словарь живого Великорусского языка. Т. II. М., 1998. С. 468.] Отметим сразу, что в общепринятом смысле «насилие» и «принуждение» выступают в качестве синонимов с практически одинаковой смысловой нагрузкой. Такая традиция сохраняется и в современной филологии. [269 - Действительно, у С. И. Ожегова читаем: «Насилие – … принудительное воздействие на кого-нибудь (что-нибудь)». См.: Ожегов С. И. Указ. соч. С. 344.]
   Одно из наиболее развернутых определений насилия предложено А. В. Иващенко и А. И. Марцевым, считающими, что «в качестве насилия следует рассматривать активную сознательную деятельность (поведение), непосредственно направленную против свободного волеизъявления. При таком понимании насилия его феноменальной особенностью следует считать причинение вреда тому, чья свобода ограничивается, против чьей свободной воли причиняется деяние.
   В отличие от многих других форм проявления человеческой активности только насилие представляет собой поведение, при котором поступки человека очевидно нацелены на подавление свободы» [270 - Иващенко А. В., Марцев А. И. Методология правового исследования насилия // Социально-правовые проблемы борьбы с насилием. Омск, 1996. С. 4.] другого человека или других людей.
   В отечественной доктрине уголовного права насилие традиционно подразделяется на физическое и психическое.
   Физическое насилие характеризуется следующими признаками:
   1) Оно является воздействием на организм другого человека (как на организм в целом, так и на его биологические составляющие – органы и ткани).
   Практически все авторы говорят о том, что признаком физического насилия является его несанкционированность – т. е. учинение насилия против воли потерпевшего. Так, например, исключения из запрета на удаление тканей или органов для пересадки могут быть сделаны только в случае сдачи крови для переливания или кожи для пересадки при условии, что это делается добровольно и без какого-либо принуждения или побуждения, и притом только в терапевтических целях, в условиях, соответствующих общепризнанным медицинским нормам, и под контролем, направленным на благо как донора, так и реципиента (ч. 3 ст. 11 I Дополнительного Протокола).
   2) По своей природе физическое воздействие может быть «энергетическим» [271 - Бойцов А. И. Понятие насильственного преступления // Криминологические и уголовно-правовые проблемы борьбы с насильственной преступностью. Л., 1988. С. 138.] – к факторам энергетического насилия в литературе относят: механическое воздействие; физическое воздействие в узком смысле; химическое воздействие, достигаемое путем использования химически активных веществ в любом агрегатном состоянии (ядовитые, сильнодействующие вещества и т. п.); биологическое воздействие – т. е. введение в организм другого человека патогенных микроорганизмов (бактерий, вирусов) либо продуктов их жизнедеятельности (биологических токсинов).
   В свою очередь, психическое насилие является агрессивным воздействием на психику другого человека. В отличие от физического, такое воздействие носит информационный характер и состоит в информационном процессе, происходящем между лицом – причинителем вреда и потерпевшим лицом. Данный процесс включает в себя «цикл переработки информации» (трансляция, восприятие, преобразование и хранение сигналов).
   Предметом психического насилия является не человеческий организм (органы и ткани человека, а также их функции), а человеческая психика. Понятие человеческой психики чрезвычайно разнообразно и охватывает собой весь спектр психических явлений (сознательное и бессознательное, воля, эмоции, психические состояния и пр.).
   Психическое насилие чаще всего выражается в угрозе применения насилия физического (т. е. в угрозе убийством, причинением вреда здоровью и т. п.). На наш взгляд, вполне справедливо замечание А. В. Наумова, который к психическому насилию относит не только угрозы применения физического насилия, но и иные виды уголовно значимых угроз – например, уничтожения или повреждения чужого имущества и пр. [272 - Наумов А. В. Уголовно-правовое значение насилия // Насильственная преступность. М., 1997. С. 50–51.]
   Любая форма психического насилия также изначально направлена на непосредственное причинение вреда другому человеку (потерпевшему).
   Всегда ли жестокое обращение связано с применением физического или психического насилия?
   Характерным, отличительным признаком насильственного способа жестокого обращения является его агрессивный характер, предполагающий совершение субъектом активных действий в отношении военнопленного или гражданского лица. Таким образом, насилие как неотъемлемая юридическая характеристика жестокого обращения с военнопленными и гражданским населением может носить характер физического или психического, а в реальности оба вида насилия «сосуществуют» в одних и тех же преступлениях.
   Однако жестокое обращение вовсе нельзя свести лишь к насилию. Уголовно-правовая категория «жестокость», несомненно, шире по своему объему, нежели категория «насилие». [273 - См.: Шарапов Р. Д. Физическое насилие в уголовном праве. СПб., 2001. С. 329.]
   В литературе указывалось, что жестокое обращение может выражаться, в частности, в непредоставлении продуктов питания, запирании в помещении, оставлении в опасности, без помощи, попустительстве насилию со стороны других лиц и пр. [274 - Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. С. 107.]
   С другой стороны, «жестокость» как уголовно-правовая категория всегда охватывает своим содержанием фактическое учинение физического или психического насилия.
   Конкретные проявления жестокого обращения определены в статье 3, общей для всех Женевских конвенций, и ст. 8 Римского Статута, а также в решениях международных трибуналов.
   Анализ названных документов позволяет определить следующие проявления жестокого обращения с военнопленными и гражданскими лицами как лицами, покровительствуемыми международным гуманитарным правом:
   1. Жестокое обращение с военнопленными и гражданским населением, совершаемое в ходе вооруженных конфликтов международного характера:
   а) Умышленное убийство военнопленных и гражданского населения.
   Так, в одном из документов Международного трибунала по Руанде указано, что содержание термина «умышленное убийство» должно быть определено вопреки упущениям в актах договорного и обычного права. В частности, к таким убийствам необходимо относить убийства захваченных участников оппозиционных вооруженных сил и гражданских лиц на оккупированной территории, за исключением смерти «честно осужденных», умерших в результате вынужденного уменьшения «военного пайка», вследствие заболеваний либо при подавлении волнений, допускаемых «законами и используемыми обычаями войны». [275 - Doc. Preparatory Comission for the International Criminal Court /1999/WGEC/INF.1. § 12.]
   Как умышленное («преднамеренное») убийство в одном из решений Международного трибунала по бывшей Югославии было квалифицировано наступление смерти одного из потерпевших, которого длительное время избивали, а затем оставили без какой-либо помощи. [276 - Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delic, E. Landzo. Case № IT-96–21-T. 16 November 1998. §§ 842, 845.]
   б) Пытки или бесчеловечное обращение, включая биологические эксперименты.
   Пытка – это одно из наиболее специфичных преступлений, и в контексте военного преступления для признания лица виновным в учинении пыток необходимо установить следующие «элементы»: а) пытка выражается в причинении страданий, боли как физической, так и духовной; б) эти деяния должны быть злонамеренными; в) пытка должна иметь целью добиться от лица какого-либо признания, либо должна сопрягаться с наказанием, либо должна ставить целью запугивание, оскорбление или унижение жертвы либо третьих лиц, а также выражаться в дискриминации по любому основанию жертвы или третьих лиц; г) она должна состоять в связи с вооруженным конфликтом; д) одной из сторон, принимающих участие в процессе пыток, должен быть официальный представитель либо лицо, de facto связанное с государством или его авторитетными органами. [277 - Prosecutor v. A. Furundzija. Case № IT-95–17/1-T. 10 December 1998. § 162.]
   В решениях международных трибуналов как бесчеловечное обращение были расценены: чрезмерное переполнение тюремных лагерей, угрожающее существованию заключенных, и создание в таких лагерях атмосферы террора (буквально – «страха и ужаса»); использование людей в качестве «живого щита» при проведении боевых операций; принуждение отца и сына ко взаимному избиению, а также братьев к совершению сексуальных действий друг в отношении друга; использование электрического шока в отношении жертвы. [278 - Prosecutor v. Z. Aleksovsky. ICTY T. Ch I. 25 June 1999. §§ 158, 164, 173; Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delic, E. Landzo. Case № IT-96–21-T. 16 November 1998. §§ 700, 709, 713, 1066, 1070.]
   в) Умышленное причинение сильных страданий или серьезных телесных повреждений либо ущерба здоровью.
   Например, как «причинение сильных страданий» безусловно надо расценивать развитие у покровительствуемого лица душевной болезни, вызванное действиями виновного, – однако в нескольких решениях международных трибуналов подчеркивается, что термин «серьезный ущерб» применим только к телесным повреждениям. [279 - Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delic, E. Landzo. Case № IT-96–21-T. 16 November 1998. § 509.] С другой стороны, в деле Blaskic’a обвинение настаивало на том, что «серьезный ущерб» может причиняться не только телесной, но и ментальной сфере и, соответственно, расцениваться как данное военное преступление. [280 - Prosecutor v. T. Blaskic. Case № IT-95–14-T. 3 March 2000. § 156.]
   г) Принуждение военнопленного или другого охраняемого лица к службе в вооруженных силах неприятельской державы.
   В ряде решений американских военных трибуналов, действовавших в оккупационной зоне на территории Германии, указывалось, что принуждение военнопленного к службе в неприятельских вооруженных силах означает оказание на него «давления или насилия» в целях вступления такого лица в вооруженные силы; а само такое деяние названо «незаконным, умышленным» вовлечением военнопленного в осуществление планов и мероприятий по ведению военных действий в нарушение норм международного права. [281 - Weizaecker & Others. US Military Tribunal at Nurenberg. 14 April 1949.]
   д) Умышленное лишение военнопленного или другого охраняемого лица права на справедливое и нормальное судопроизводство.
   Сюда включаются запреты на всякие коллективные наказания за индивидуальные проступки, всякие телесные наказания, заключение в помещения, лишенные дневного света, и вообще какие бы то ни было «проявления жестокости» (ст. 87 III Женевской конвенции и ст. 33 IV Женевской конвенции).
   е) Незаконное лишение свободы.
   Так, в деле «Celebici» специально подчеркнуто, что индивидуальная свобода лица, оказавшегося на территории военного столкновения, находится под защитой международного гуманитарного права. Ограничения могут иметь место только для обеспечения безопасности самих покровительствуемых лиц по «серьезным и законным причинам», в частности таким, как предотвращение саботажа и шпионажа. Произвольное лишение свободы, помещение покровительствуемых лиц в «тюремные лагеря» («prison-camp») является военным преступлением по признаку нарушения ст. 42 IV Женевской конвенции. [282 - Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delic, E. Landzo. Case № IT-96–21-T. 16 November 1998. §§ 565–583.]
   ж) Взятие заложников.
   Если заложник умышленно убит либо используется в качестве «инструмента давления» в отношении неприятеля (например, в качестве «живого щита»), то содеянное расценивается как самостоятельное военное преступление, – по существу, в описанных ситуациях содеянное квалифицируется по совокупности как взятие заложников и умышленное убийство, бесчеловечное обращение и т. д. [283 - Prosecutor v. T. Blaskic. Case № IT-95–14-T. Ch. II. 3 March 2000. §§ 739–743.]
   з) Убийство или ранение комбатанта, который, сложив оружие или не имея более средств защиты, безоговорочно сдался.
   Источники содержат указания на существование особых ситуаций попадания в плен, когда комбатант пользуется дополнительными гарантиями. Так, например, в соответствии со ст. 42 I Дополнительного Протокола, ни одно лицо, покидающее на парашюте летательный аппарат, терпящий бедствие, не может подвергаться нападению «в течение своего спуска на землю» (за исключением воздушно-десантных войск). Лицу, покинувшему на парашюте летательный аппарат, терпящий бедствие, по приземлении на территории, контролируемой противной стороной, должна быть предоставлена возможность сдаться в плен «до того, как оно станет объектом нападения, если не становится очевидным, что оно совершает враждебное действие». Наконец, «ясно выраженное намерение сдаться в плен» имеет место, когда комбатант «положил оружие на землю». Кроме того, в ряде решений международных судов запрещено нападение на комбатантов, не имеющих возможности к вооруженному сопротивлению ввиду отсутствия оружия (при осознанности этого обстоятельства противной стороной). [284 - Back case. UNWCC Law Reports of Trials of War Criminals. III. § 60.]
   и) Причинение лицам, которые находятся под властью противной стороны, физических увечий или совершение над ними медицинских или научных экспериментов любого рода, которые не оправданы необходимостью медицинского, зубоврачебного или больничного лечения соответствующего лица и не осуществляются в его интересах и которые вызывают смерть или серьезно угрожают здоровью такого лица или лиц.
   Общеизвестно, что проведение бесчеловечных медицинских и биологических экспериментов над военнопленными и гражданскими лицами явилось одним из наиболее тяжких военных преступлений, совершенных нацистами в годы Второй мировой войны. Уже в решениях послевоенных трибуналов (например, в деле Medical Case, рассмотренном Американским военным трибуналом в Нюрнберге) были сформулированы следующие принципы медицинского эксперимента (вмешательства) в отношении находящихся во власти неприятеля покровительствуемых лиц: 1) Волевое согласие лица на вмешательство абсолютно необходимо: это означает, что у лица должна иметься свобода выбора, и согласие оно дает произвольно, не находясь ни под каким видом давления; лицо должно знать и понимать возможные последствия такого вмешательства – последние в обязательном порядке должны быть сообщены лицу в полном объеме; 2) Вмешательство (в том числе экспериментальное) должно ставить своей задачей достижение полезной цели и не осуществляться недопустимыми методами; 3) Эксперимент должен базироваться на ранее полученных естественнонаучных данных, в том числе в результате опытов над животными; 4) Эксперимент должен строиться таким образом, чтобы по возможности максимально исключить причинение увечий и другого серьезного ущерба; 5) Эксперимент не может быть проведен, если априори его результатом станет смерть или тяжкое телесное повреждение испытуемого лица – за исключением случаев, когда речь идет о самой возможности спасения жизни; 6) Возможность негативного (неприемлемого) риска должна учитываться при постановке цели проводимого эксперимента; 7) Подготовительные действия должны обеспечивать сведение к минимуму негативных последствий медицинского эксперимента; 8) Эксперимент может быть проведен только учеными – специалистами в данной области: «высокое мастерство» ученого должно сопровождать проведение эксперимента на всех его стадиях; 9) В ходе эксперимента у испытуемого лица должна иметься возможность прекратить его досрочно, по своему произвольному желанию; 10) В ходе эксперимента ученые должны иметь возможность прервать его проведение, если возникла угроза гибели или причинения серьезного ущерба испытуемому лицу. [285 - Trial of Rudolf Brandt. US Military Tribunal at Nurenberg. 19–20 August 1947.]
   к) Посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение.
   «Любая форма» посягательства на человеческое достоинство подразумевает, что исчерпывающего перечня деяний, образующих данное преступление, привести невозможно. В любом случае, очевидно, что и убийство, и пытки, и сексуальное насилие, и масса других военных преступлений оскорбляют человеческое достоинство. Но в силу принципа ne bes in idem, по данной норме должны квалифицироваться те случаи посягательств на человеческое достоинство, которые не охвачены другими нормами о военных преступлениях.
   Отметим немаловажное обстоятельство – в решениях международных трибуналов указано, что посягательство на человеческое достоинство имеет место не только в отношении живых лиц, но и в отношении тел умерших и погибших (особенно, если такие надругательства над телами людей совершаются по религиозным, национальным, этническим и расовым мотивам). [286 - Prosecutor v. D. Tadic. Case № IT-94-I-AR72. 2 October 1995. § 748.]
   л) Изнасилование, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции, принудительная беременность, принудительная стерилизация и любые другие виды сексуального насилия, также являющиеся грубым нарушением Женевских конвенций.
   В решениях Международных трибуналов по Руанде и бывшей Югославии подтверждена квалификация изнасилования в качестве военного преступления и сформулирован ряд положений, непосредственно запрещающих принудительный оральный секс. [287 - Prosecutor v. A. Furundzija. Case № IT-95–17/1-T. 10 December 1998. §§ 164–172.] Более того, в решениях отмечено, что акты сексуального насилия могут преследоваться как элементы кампании геноцида. Например, мэр коммуны Taba был обвинен в геноциде, преступлениях против человечности и военных преступлениях, а также в том, что он знал о совершении актов сексуального насилия и способствовал таким актам, разрешая совершать их в помещениях коммуны. Он был также обвинен в том, что присутствовал при совершении преступлений сексуального насилия и тем самым поощрял их совершение. В постановлении по данному делу недвусмысленно указано, что преступления сексуального насилия, совершенные в коммуне Taba и на всей территории Руанды, являлись актами геноцида: «Изнасилование и сексуальное насилие… представляют собой геноцид, равно как и любой другой акт, если они совершаются с непосредственным намерением полностью или частично уничтожить какую-либо отдельную группу, против которой они непосредственно направлены… Сексуальное насилие являлось составной частью такого процесса уничтожения, непосредственно направленного против женщин тутси, и в особенности способствовало их уничтожению и уничтожению группы тутси в целом». [288 - Prosecutor v. J.-P. Akayesu. Case № ICTR-96–4-T. 2 September 1998. §§ 597–598.]
   Принципиально признание того, что потерпевшим от сексуального насилия в ходе военного конфликта может быть не только женщина, но и мужчина. [289 - Prosecutor v. Z. Aleksovsky. ICTY T. Ch I. 25 June 1999. §§ 158, 164, 173.]

   В случае вооруженного конфликта немеждународного характера жестоким обращением считаются нарушения статьи 3, общей для четырех Женевских конвенций, а именно любое из следующих деяний, совершенных в отношении лиц, не принимающих активного участия в военных действиях, включая военнослужащих, сложивших оружие, и лиц, выведенных из строя в результате болезни, ранения, содержания под стражей или по любой другой причине:
   а) посягательство на жизнь и личность, в частности убийство в любой форме, причинение увечий, жестокое обращение и пытки;
   б) посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение;
   в) взятие заложников;
   г) вынесение приговоров и приведение их в исполнение без предварительного судебного разбирательства, проведенного созданным в установленном порядке судом, обеспечивающим соблюдение всех судебных гарантий, которые по всеобщему признанию являются обязательными;
   д) изнасилование, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции, принудительная беременность, принудительная стерилизация и любые другие виды сексуального насилия, также представляющие собой грубое нарушение статьи 3, общей для четырех Женевских конвенций;
   е) вероломное убийство или ранение комбатанта неприятеля;
   ж) причинение лицам, которые находятся во власти другой стороны в конфликте, физических увечий или совершение над ними медицинских или научных экспериментов любого рода, которые не оправданы необходимостью медицинского, зубоврачебного или больничного лечения соответствующего лица и не осуществляются в его интересах и которые причиняют смерть или серьезно угрожают здоровью такого лица или лиц.
   Объективные проявления жестокого обращения во время вооруженных конфликтов немеждународного характера совпадают со своими «аналогами», определенными в перечне нарушений Женевских конвенций, совершаемых в ходе международных вооруженных конфликтов. Некоторая разница в терминологии не меняет дела по существу – убийства и прочие деяния, осуществляемые в ходе вооруженных конфликтов внутреннего характера, понимаются так же, как и соответствующие им преступления, совершаемые в ходе международных вооруженных конфликтов.
   Отметим лишь ряд особенностей квалификации данных преступлений, сформулированный в международном праве.
   1. Все указанные преступления должны быть непосредственно и прямо связаны («direct link») с вооруженным конфликтом немеждународного характера, а не просто совершаться в контексте такого конфликта. Такая связь должна устанавливаться по каждому делу, [290 - Prosecutor v. Kayishema and Ruzindana. Case № ICTR-95–1. 21 May 1999. §§ 186–188.] а факт совершения преступления во время вооруженного конфликта немеждународного характера сам по себе, автоматически, не свидетельствует о совершении именно военного преступления. [291 - Prosecutor v. G. Rutaganda. Case № ICTR-96–13-T. 6 December 1999. §§ 461–462.]
   2. Объединение в одно деяние убийств, пыток, нанесения увечий, любых форм телесных наказаний (ст. 4 II Дополнительного Протокола) не является основанием считать, что жизнь и здоровье покровительствуемых в немеждународном вооруженном конфликте лиц охраняется на «более низком» уровне, нежели жизнь и здоровье лиц, покровительствуемых в вооруженных конфликтах международного характера. [292 - Prosecutor v. D. Tadic. Case № IT-94-I-AR72. 2 October 1995. §§ 724–726.]

   Таким образом, любой акт жестокого обращения с военнопленными и гражданским населением в ходе вооруженного конфликта международного или немеждународного характера подразумевает совершение любого насильственного или угрожающего действия против прав указанных лиц, в первую очередь – прав на жизнь, здоровье, гуманное обращение, сексуальную свободу, личную свободу, честь, достоинство, собственность и пр.
   Обобщая вышеизложенное, предлагаем под жестоким обращением с военнопленными и гражданским населением понимать любое насильственное действие в отношении указанных лиц определенное в нормах международного уголовного права и нарушающее законные права и интересы военнопленных или гражданских лиц либо содержащее угрозу физическому или личностному статусу указанных лиц. Совершение любого преступления против личности военнопленного или гражданского лица, определенного в международном уголовном праве, охватывается диспозицией ч. 1 ст. 356 УК РФ. Исключение составляет убийство военнопленного или гражданского лица при отягчающих обстоятельствах: оно требует дополнительной квалификации по соответствующему пункту ч. 2 ст. 105 УК РФ в силу сопоставительного анализа санкций ч. 1 ст. 356 и ч. 2 ст. 105 УК РФ.

   Депортация гражданского населения. В ст. 8 Римского Статута, ст. 4 IV Женевской конвенции, соответствующих нормах I и II Дополнительных Протоколов установлена преступность депортации гражданского населения в ходе вооруженных конфликтов как международного, так и внутреннего характера.
   Весьма примечательно, что по международному праву при международном конфликте преступлением признается депортация как гражданского населения противной стороны, так и своего собственного.
   Депортация (или, как говорится в ряде документов международного права, – изгнание) гражданского населения представляет собой частный случай жестокого обращения с ним.
   Данный вывод основан на том, что депортация гражданского населения носит всегда насильственный характер и создает реальную угрозу жизненно важным интересам гражданских лиц. Достаточно вспомнить массовые депортации целых народов, совершенные в СССР в ходе Второй мировой войны – общепризнанно, что они нанесли ужасающий демографический, имущественный и иной урон этим народам. Не менее известны примеры массовой депортации славянского населения на оккупированной территории СССР, совершенные германскими агрессорами.
   Под депортацией гражданского населения мы понимаем его вывоз или изгнание с занимаемой территории. Как справедливо отмечают комментаторы, данным преступлением является насильственная или косвенная, индивидуальная или массовая депортация гражданских лиц (гражданского населения) оккупированной территории не просто «в пределах или за пределы» такой территории, но и на территорию государств, не участвующих в конфликте. [293 - Meron T. War Crimes Law Comes of Age: Essays. Oxford, 1998. Ch. IV.] «Косвенное» перемещение гражданского населения оккупированной территории означает, что к такому населению не применяется прямое насилие, но создаются условия, при которых гражданские лица, находящиеся на оккупированной территории, вынуждены ее покинуть.
   Если депортация, совершенная в ходе вооруженного конфликта, ставит своей целью полное или частичное уничтожение расовой, религиозной, национальной либо этнической группы людей, то она должна расцениваться как проявление геноцида по признаку насильственного переселения, рассчитанного на физическое уничтожение членов этой группы. Соответственно, в этом случае квалификация содеянного производится по ст. 357 УК РФ.
   Разграбление национального имущества на оккупированной территории. В международном праве под национальным имуществом как предметом данного деяния понимаются в первую очередь культурные ценности.
   В соответствии со ст. 11 Конвенции о защите культурных ценностей, в качестве военного преступления должны расцениваться незаконный «принудительный» вывоз и передача права собственности на культурные ценности, являющиеся прямым или косвенным следствием оккупации страны войсками иностранного государства.
   При этом «культурными ценностями» признаются:
   а) ценности, движимые и недвижимые, которые имеют большое значение для культурного наследия каждого народа (памятники архитектуры, искусства, истории, архитектурные ансамбли, научные коллекции, коллекции архивных материалов, другие предметы, имеющие художественное, историческое или археологическое значение);
   б) здания с назначением сохранения и экспонирования движимых культурных ценностей (музеи, библиотеки, архивные хранилища и пр.);
   в) центры сосредоточения культурных ценностей.
   В I Дополнительном Протоколе установлена преступность следующих действий в отношении культурных ценностей (ст. 53):
   а) совершение каких-либо враждебных актов, направленных против тех исторических памятников, произведений искусства или мест отправления культа, которые составляют культурное или духовное наследие народов;
   б) использование таких объектов для поддержки военных усилий;
   в) определение таких объектов в качестве объектов репрессалий.
   Однако национальный уголовный закон определяет преступность не только «враждебных» актов против культурных ценностей, но и разграбления национального имущества, – очевидно, что второе понятие гораздо шире, нежели содержащееся в Конвенции о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта. По этой причине надо признать справедливой позицию авторов, считающих, что «разграбление» национального имущества должно трактоваться шире, нежели хищение: уничтожение или повреждение такого имущества тоже входят в понятие «разграбление». [294 - См.: Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 370.]
   Данная позиция нашла подтверждение в актах международного права. Так, в п. iv ч. 1 ст. 8 Римского Статута говорится о преступности «незаконного, бессмысленного и крупномасштабного уничтожения и присвоения имущества, не вызванного военной необходимостью».
   Следует заметить, что и понятие «национальное имущество» не ограничивается только кругом культурных ценностей.
   Так, в ст. 52 I Дополнительного Протокола говорится о недопустимости военного нападения на «гражданские объекты», которые также не должны являться объектом репрессалий. В случаях сомнения в том, не используется ли объект, который обычно предназначен для гражданских целей, например место отправления культа, жилой дом или другие жилые постройки или школа, для эффективной поддержки военных действий, предполагается, что такой объект используется в гражданских целях.
   В ст. 53 IV Женевской конвенции определено, что преступным является любое уничтожение оккупирующей державой движимого или недвижимого имущества, являющегося индивидуальной или коллективной собственностью частных лиц или государства, общин, либо общественных или кооперативных организаций, которое не является абсолютно необходимым для военных операций.
   Принципиально важным положением является то, что в ряде источников указывается на недопустимость военных акций в отношении национального имущества, совершаемых не только на оккупированной территории, но и во время вооруженного конфликта немеждународного характера. Так, например, ст. 16 II Дополнительного Протокола распространяет международно-правовую защиту культурных ценностей на вооруженные конфликты немеждународного характера. [295 - «Без ущерба для положений Гаагской конвенции о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта от 14 мая 1954 года запрещается совершать какие-либо враждебные акты, направленные против тех исторических памятников, произведений искусства или мест отправления культа, которые составляют культурное или духовное наследие народов, и использовать их для поддержки военных усилий».]
   По этой причине представляется излишним указание в диспозиции ч. 1 ст. 356 УК РФ на преступность разграбления национального имущества только лишь на оккупированной территории. Оно (разграбление) допустимо и в ходе вооруженного конфликта немеждународного характера, при котором оккупация в принципе невозможна.
   Исходя из сказанного, под разграблением национального имущества надо понимать хищение, уничтожение или повреждение культурных ценностей и гражданских объектов, не вызванное военной необходимостью. Такое деяние должно считаться преступлением в случае его совершения не только «на оккупированной территории», но и в ходе вооруженного конфликта немеждународного характера.
   В решениях международных трибуналов указывалось, что так как ни Римский Статут, ни Женевские конвенции, ни Дополнительные Протоколы не содержат критериев «крупномасштабности» или «серьезности» разграбления национального имущества, то данные признаки устанавливаются каждый раз применительно к определенному делу, конкретному факту совершения данного преступления («case-by-case basis»). [296 - Prosecutor v. T. Blaskic. Case № IT-95–14-T. Ch. II. 3 March 2000. § 157.]
   В развитие положений Женевских конвенций и Дополнительных Протоколов в решениях международных трибуналов подчеркивалось, что запрет на незаконное присвоение общественного или частного имущества распространяется как на акты, совершаемые индивидуальными солдатами по их личным мотивам, так и на собственность, изымаемую в целях «систематической экономической эксплуатации» оккупированной территории. [297 - Prosecutor v. G. Jelisic. Case № IT-95–10. 14 December 1999. § 48.] При этом в отношении обоих указанных деяний в решениях как послевоенных, так и современных международных судов употребляется определение «ограбление» («pillage») – т. е. как изъятие имущества у собственника вопреки его волеизъявлению, сопряженное с оказанием прямого давления, так и изъятие, совершаемое при «демонстрации военной силы», любой силовой позиции, в результате которой собственник отказывается от имущества, но не по своей воле, а в связи со «сложившимися обстоятельствами». [298 - Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delic, E. Landzo. Case № IT-96–21-T. 16 November 1998. § 591.]
   Также как рассматриваемое деяние надлежит квалифицировать обманное, мошенническое изъятие имущества, непосредственно связанное с вооруженным конфликтом и не подпадающее под случаи «военной необходимости»: например, таким образом были расценены поборы с населения оккупированных территорий, которые в дальнейшем были использованы для оснащения солдат неприятельской стороны. [299 - Prosecutor v. T. Blaskic. Case № IT-95–14-T. Ch. II. 3 March 2000. § 424.]

   Применение в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международным договором Российской Федерации. Прежде всего надо подчеркнуть, что средство или метод ведения войны, являющиеся преступными, должны быть прямо указан в международном документе, имеющем юридическую силу для Российской Федерации.
   Под запрещенным средством ведения вооруженного конфликта понимается использование такого вида оружия, который прямо запрещен международным договором. При этом, исходя из сопоставительного толкования ч. 1 и 2 ст. 356 УК РФ, применение запрещенного оружия массового поражения не подпадает под признаки ч. 1 ст. 356 УК РФ.
   Надо отметить, что перечень запрещенных средств ведения войны в международном праве весьма широк.
   Изобретение огнестрельного оружия привело к революции в военном деле и военном строительстве; в свою очередь, появление каждого нового вида оружия вело к разработке нового метода его использования, причем последний нередко применялся для ведения «тотальной» войны.
   Опасность неконтролируемого использования в военных действиях результатов научно-технического прогресса была осознана еще до мировых войн. Уже на рубеже XIX–XX вв. был принят ряд конвенций, запрещающих использование тех или иных средств ведения войны. В частности, к ним относятся:
   1. Декларация об отмене употребления взрывчатых и зажигательных пуль 1868 г.;
   2. Декларация о неупотреблении легко разворачивающихся или сплющивающихся в человеческом теле пуль 1899 г.;
   3. Тринадцать Гаагских конвенций 1907 г., среди которых надо особо выделить: IV – о законах и обычаях сухопутной войны; VIII – о постановке подводных автоматически взрывающихся от соприкосновения мин; IX – о бомбардировке морскими силами во время войны; XI – о некоторых ограничениях в пользовании правом захвата в морской войне.
   В дальнейшем запрещенные средства ведения войны получили своеобразную «кодификацию» в Женевских конвенциях и Дополнительных Протоколах.
   В соответствии с этими документами, в международном праве были выработаны принципиальные положения, регламентирующие применение средств и методов ведения войны, а именно:
   1. В случае любого вооруженного конфликта право сторон, находящихся в конфликте, выбирать методы или средства ведения войны не является неограниченным.
   2. Запрещается применять оружие, снаряды, вещества и методы ведения военных действий, способные причинить излишние повреждения или излишние страдания.
   3. Запрещается применять методы или средства ведения военных действий, которые имеют своей целью причинить или, как можно ожидать, причинят обширный, долговременный и серьезный ущерб природной среде.
   Разработчики Женевских конвенций и Дополнительных Протоколов прекрасно понимали, что в существующих документах невозможно указать все средства и методы ведения войны, которые могут появиться в будущем и подпасть под определение запрещенных. По этой причине в I Дополнительном Протоколе было сформулировано положение, согласно которому при изучении, разработке, приобретении или принятии на вооружение новых видов оружия, средств или методов ведения войны «Высокая Договаривающаяся Сторона должна определить, подпадает ли их применение, при некоторых или при всех обстоятельствах, под запрещения, содержащиеся в настоящем Протоколе или в каких-либо других нормах международного права, применяемых к Высокой Договаривающейся Стороне» (ст. 36).
   И, действительно, уже после подписания Дополнительных Протоколов в международном праве появился ряд документов, запрещающих или ограничивающих применение тех или иных средств ведения вооруженной борьбы.
   Так, например, 10 апреля 1981 г. была подписана Конвенция об обычных видах оружия. В четырех протоколах к данной Конвенции определена неприменимость в вооруженном конфликте необнаруживаемых осколков, мин-ловушек, зажигательного оружия, лазерного ослепляющего оружия.
   В 1997 г. подписана Конвенция о запрещении применения, накопления запасов, производства и передачи противопехотных мин и об их уничтожении. [300 - См.: Права человека и вооруженные конфликты / Отв. ред. В. А. Карташкин. М., 2001. С. 46.]
   На настоящий момент в наиболее полном виде запрещенные средства ведения вооруженных конфликтов определены в ст. 8 Римского Статута. К ним относятся:
   а) применение яда или отравленного оружия;
   б) применение удушающих, ядовитых или других газов и любых аналогичных жидкостей, материалов или средств;
   в) применение пуль, которые легко разрываются или сплющиваются в теле человека, таких как оболочечные пули, твердая оболочка которых не покрывает всего сердечника или имеет надрезы;
   г) применение оружия, боеприпасов и техники, а также методов ведения войны такого характера, которые вызывают чрезмерные повреждения или ненужные страдания или которые являются неизбирательными по своей сути в нарушение норм международного права вооруженных конфликтов, при условии, что такое оружие, такие боеприпасы, такая техника и такие методы ведения войны являются предметом всеобъемлющего запрещения и включены в приложение к Статуту.
   Таким образом, к запрещенному средству ведения вооруженного конфликта в международном праве относится применение любого вида оружия, военной техники и иных средств, используемых для причинения вреда неприятелю, если такое средство способно причинить «излишние» страдания и мучения или вызвать чрезмерные повреждения. При этом такие средства обладают неизбирательным характером действия. Оговоримся, что международное право однозначно признает запрещенным методом ведения войны применение в ходе вооруженных конфликтов оружия массового поражения, однако по отечественному уголовному законодательству это деяние подпадает под признаки ч. 2 ст. 356 УК РФ.

   В свою очередь, метод ведения вооруженного конфликта – это способ, правило применения (использования) средства ведения вооруженного конфликта, а также способ ведения военных действий в целом.
   Если использование того или иного средства запрещено само по себе, то использование метода вооруженного конфликта нередко ставится в зависимость от того, кто является жертвами – неприятельские силы, гражданское население.
   Запрет многих методов ведения вооруженной борьбы берет свое начало из сформировавшихся обычаев ведения войны (например, запрет на «вероломство», убийство парламентера, использование отличительных эмблем Красного Креста, флагов и отличительных эмблем нейтральных стран или стран, не участвующих в конфликте и пр.).
   Также в международном праве, в соответствии с Конвенцией о воздействии на природную среду, установлено, что каждое государство – участник этой Конвенции обязуется не прибегать к военному или любому иному враждебному использованию средств воздействия на природную среду, которые имеют широкие, долгосрочные или серьезные последствия, в качестве способов разрушения, нанесения ущерба или причинения вреда любому другому государству-участнику.
   Анализ действующих норм международного права позволяет говорить о существовании системы запрещенных методов ведения вооруженных конфликтов, в которую при вооруженных конфликтах международного характера входят:
   а) Умышленные нападения на гражданское население как таковое или отдельных гражданских лиц, не принимающих непосредственного участия в военных действиях.
   В наиболее общем виде преступность данного деяния была определена в решении Американского военного трибунала по делу Einsatzgruppen: «Город бомбили с тактическими целями: уничтожить коммуникации, железнодорожные узлы, фабрики… в этих операциях были убиты невоенные люди. Это нарушение, серьезное нарушение, недопустимое при военных акциях…» [301 - Ohlendorf & Others. US Military Tribunal at Nurenberg. 10 April 1948.]
   б) Умышленные нападения на гражданские объекты.
   Под определение «гражданский объект» подпадает любой объект, используемый гражданским населением или отдельными гражданскими лицами не в военных целях. «Нападение» означает, что такая атака стала причиной разрушения или серьезного повреждения гражданского объекта. Виновный должен осознавать, что такое нападение не диктуется исключительной военной необходимостью, либо игнорировать факт невоенного характера объекта, выбранного для нападения.
   Однако покровительствуемый статус некоторых гражданских объектов может быть «утрачен» в силу определенных в I Дополнительном Протоколе обстоятельств – в этих случаях нападения на такие объекты не могут считаться преступными. В решениях международных трибуналов неоднократно указывается, что противоборствующие стороны должны каждый раз разделять военные и гражданские цели – при этом сомнение в характере цели, выбранной для нападения, должно каждый раз истолковываться в пользу признания цели гражданским объектом, защищенным от военного нападения (в силу ст. 52 I Дополнительного Протокола). [302 - Prosecutor v. T. Blaskic. Case № IT-95–14-T. Ch. II. 3 March 2000. § 180.]
   в) Умышленное совершение нападения, когда известно, что такое нападение явится причиной случайной гибели или увечья гражданских лиц или ущерба гражданским объектам или обширного, долгосрочного и серьезного ущерба окружающей природной среде, который будет явно несоизмерим с конкретным и непосредственно ожидаемым общим военным превосходством.
   В соответствии со ст. 35, 51, 56, 57, 85 I Дополнительного Протокола: 1. Запрещается применять методы или средства ведения военных действий, которые имеют своей целью причинить или, как можно ожидать, причинят обширный, долговременный и серьезный ущерб природной среде. 2. При ведении военных действий проявляется забота о защите природной среды от обширного, долговременного и серьезного ущерба. Такая защита включает запрещение использования методов или средств ведения войны, которые имеют целью причинить или, как можно ожидать, причинят такой ущерб природной среде и тем самым нанесут ущерб здоровью или выживанию населения. 3. Запрещаются нападения, при которых применяются методы или средства ведения военных действий, которые не могут быть направлены на конкретные военные объекты. 4. Сторона вооруженного конфликта обязана воздерживаться от принятия решений об осуществлении любого нападения, которое, как можно ожидать, вызовет случайные потери жизни среди гражданского населения, ранения гражданских лиц и нанесет случайный ущерб гражданским объектам, или то и другое вместе, которые были бы чрезмерными по отношению к конкретному и прямому военному преимуществу, которое предполагается получить. 5. Установки и сооружения, содержащие опасные силы, а именно: плотины, дамбы и атомные электростанции, – не могут быть объектом нападения даже в тех случаях, когда такие объекты являются военными объектами, если такое нападение может вызвать высвобождение опасных сил и последующие тяжелые потери среди гражданского населения. Другие военные объекты, размещенные в этих установках или сооружениях или поблизости от них, не могут являться объектом нападения, если такое нападение «может вызвать высвобождение опасных сил из таких установок или сооружений и последующие тяжелые потери среди гражданского населения». 6. Преступным должно расцениваться совершение любого нападения неизбирательного характера, затрагивающего гражданское население или гражданские объекты, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам.
   г) Умышленное нанесение ударов по персоналу, объектам, материалам, подразделениям или транспортным средствам, задействованным в оказании гуманитарной помощи или в миссии по поддержанию мира в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций, пока они имеют право на защиту.
   Особенностью данного деяния является специализированный круг потерпевших и объектов, защищенных от нападений. Прямой запрет нападений («нанесения ударов») по указанным лицам и объектам содержится в ст. 70 и 71 I Дополнительного Протокола. Кроме того, в соответствии со ст. 2 Конвенции о лицах, пользующихся международной защитой, преступным считается преднамеренное совершение любого из следующих актов: а) убийства, похищения или другого нападения против личности или свободы лица, пользующегося международной защитой; б) насильственного нападения на официальное помещение, жилое помещение или транспортные средства лица, пользующегося международной защитой, которое может угрожать личности или свободе последнего; в) угрозы такого нападения.
   д) Нападение на незащищенные и не являющиеся военными целями города, деревни, жилища или здания или их обстрел с применением каких бы то ни было средств.
   Данное преступление было впервые сформулировано еще в ст. 25 Гаагских правил 1907 г. и продублировано в ч. 1 ст. 59 I Дополнительного Протокола. В соответствии с наиболее устоявшейся в доктрине точкой зрения, «незащищенные» объекты – это незаселенные места, «открытые для оккупации», а также местности, откуда были выведены все комбатанты и вся военная амуниция. [303 - Green L. C. Op. cit.. Р. 97–98.]
   е) Ненадлежащее использование флага парламентера, флага или военных знаков различия и формы неприятеля или Организации Объединенных Наций, а также отличительных эмблем, установленных Женевскими конвенциями.
   В соответствии со ст. 37 I Дополнительного Протокола «ненадлежащее использование» указанных флагов, знаков различия, формы и отличительных эмблем является видом вероломства, запрещенного международным правом.
   ж) Вероломное убийство или ранение лиц, принадлежащих к неприятельской нации или армии.
   В ст. 37 I Дополнительного Протокола приведены следующие примеры вероломства: симулирование намерения вести переговоры под флагом перемирия или симулирование капитуляции; симулирование выхода из строя вследствие ранения или болезни; симулирование обладания статусом гражданского лица или некомбатанта; симулирование обладания статусом, предоставляющим защиту, путем использования знаков, эмблем или форменной одежды Организации Объединенных Наций, нейтральных государств или других государств, не являющихся сторонами, находящимися в конфликте.
   В свою очередь, в доктрине подчеркивается, что причинение смерти или ранения указанным покровительствуемым лицам, совершенные при использовании «военных хитростей» (как последние определены в ч. 2 ст. 37 I Дополнительного Протокола: например, при использовании ловушек, дезинформации и пр.), не могут расцениваться как вероломные, а следовательно – преступные. [304 - Ibid. Р. 138–139, 169–170.]
   з) Принуждение граждан противной стороны к участию в военных действиях против их собственной страны, даже если они находились на службе воюющей стороны до начала войны.
   В соответствии с положениями ст. 51 IV Женевской конвенции, оккупирующая держава не сможет принуждать покровительствуемых лиц служить в ее вооруженных или вспомогательных силах. Кроме того, воспрещается «всякое давление или пропаганда в пользу добровольного поступления в армию». Аналогичное предписание содержится в ст. 130 III Женевской конвенции. С другой стороны, оккупирующая держава может направлять на принудительную работу только таких покровительствуемых лиц, которым больше 18 лет, и только на работу, необходимую либо для нужд оккупационной армии, либо связанную с коммунальными предприятиями, питанием, жилищем, одеждой, транспортом и здоровьем населения занятой местности. Покровительствуемых лиц нельзя заставлять выполнять какую-либо работу, которая вынуждала бы их принимать участие в военных операциях. Кроме того, оккупирующая держава не может требовать от покровительствуемых лиц, чтобы они применяли силу для обеспечения безопасности помещений, в которых они выполняют возложенную на них работу.
   и) Заявление о том, что пощады не будет.
   Ст. 40 I Дополнительного Протокола запрещает отдавать приказ не оставлять никого в живых, угрожать этим противнику или вести военные действия на такой основе. Следовательно, само по себе отдание подобного приказа, вне зависимости от его выполнения, расценивается как военное преступление. Так, например, в решениях послевоенных трибуналов как преступный был расценен приказ командованию германских подводных лодок о потоплении кораблей и убийстве команды последних путем запрета на оказание тонущим какой-либо помощи к обеспечению их выживания. [305 - Moehle Case. UNWCC Law Reports of Trials of war Criminals. IX. §§ 75–80.]
   к) Разграбление города или населенного пункта, даже если он захвачен штурмом.
   Термин «разграбление» понимается как любое незаконное изъятие гражданской собственности для чьего-нибудь частного использования. Так, например, в деле «Celebici» обвинение настаивало на том, что такое изъятие может быть насильственным и ненасильственным – но в любом случае оно считается подпадающим под определение данного преступления, если совершается в индивидуальном порядке [306 - Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delic, E. Landzo. Case № IT-96–21-T. 16 November 1998. § 591.] – т. е. не подпадает под признаки «крупномасштабного и бессмысленного» присвоения имущества неприятеля. [307 - Prosecutor v. T. Blaskic. Case № IT-95–14-T. Ch. II. 3 March 2000. § 184.]
   л) Использование присутствия гражданского лица или другого охраняемого лица для защиты от военных действий определенных пунктов, районов или вооруженных сил.
   Трибунал по бывшей Югославии неоднократно указывал, что преступным является использование гражданского населения и иных покровительствуемых лиц для получения «иммунитета от нападений» вооруженных сил на какие-либо объекты и территории. Также как серьезное нарушение законов и обычаев ведения войны были расценены случаи принудительного помещения миротворцев ООН, взятых, по существу, в заложники, на объекты потенциальных бомбардировок авиации НАТО. [308 - Prosecutor v. Karadzic & Mladic. Case № IT-95–5-R61. 3 August 1999. §§ 31–32.]
   м) Умышленное нанесение ударов по зданиям, материалам, медицинским учреждениям и транспортным средствам, а также персоналу, использующим в соответствии с международным правом отличительные эмблемы, установленные Женевскими конвенциями.
   Данное запрещение следует из многочисленных установлений о недопустимости любых атак и нападений на объекты, использующие отличительные эмблемы: ст. 24–27, 36, 39–44 I Женевской конвенции, ст. 42–44 II Женевской конвенции, ст. 18–22 IV Женевской конвенции, ст. 12–13, 15, 18, 23–24 I Дополнительного Протокола.
   н) Умышленное совершение действий, подвергающих гражданское население голоду, в качестве способа ведения войны, путем лишения его предметов, необходимых для выживания, включая умышленное создание препятствий для предоставления помощи, как это предусмотрено в Женевских конвенциях.
   В соответствии со ст. 54 I Дополнительного Протокола, запрещается подвергать нападению или уничтожать, вывозить или приводить в негодность объекты, необходимые для выживания гражданского населения, такие как запасы продуктов питания, производящие продовольствие сельскохозяйственные районы, посевы, скот, сооружения для снабжения питьевой водой и запасы последней, а также ирригационные сооружения, специально с целью не допустить их использования гражданским населением или противной стороной как средств поддержания существования, независимо от мотивов, будь то с целью вызвать голод среди гражданских лиц, принудить их к выезду или по какой-либо иной причине.
   Однако в этом же документе установлены случаи допустимых отступлений («исключений»), связанных с ситуациями, когда указанный объект используется неприятелем в качестве военного объекта либо когда нарушение приведенных положений совершается в силу «настоятельной военной необходимости» для обороны воюющей стороной собственной территории.
   В любом случае недопустимо использование в качестве инструмента давления на противника и метода ведения войны голод среди гражданского населения. Эти предписания связаны с многочисленными установлениями IV Женевской конвенции (ст. 23, 55, 59–62, 108–109, 142), обобщенными в положениях I Дополнительного Протокола.
   о) Набор или вербовка детей в возрасте до пятнадцати лет в состав национальных вооруженных сил или их использование для активного участия в боевых действиях.
   Данный запрет установлен в связи с положениями ст. 77 I Дополнительного Протокола, в соответствии с которой «стороны, находящиеся в конфликте, предпринимают все практически возможные меры для того, чтобы дети, не достигшие пятнадцатилетнего возраста, не принимали непосредственного участия в военных действиях, и, в частности, стороны воздерживаются от вербовки их в свои вооруженные силы». В одном из решений Международного трибунала по Руанде специально подчеркнуто, что такая вербовка противна «природе детства», а сами дети, по существу, являются «пушечным мясом» для неприятельских вооруженных сил. [309 - Prosecutor v. G. Rutaganda. Case № ICTR-96–13-T. 6 December 1999. § 98.]

   II. При вооруженных конфликтах немеждународного характера запрещенными являются следующие методы ведения военных действий:
   а) умышленное нападение на гражданское население как таковое, а также на отдельных гражданских лиц, не принимающих непосредственного участия в военных действиях;
   б) умышленное нанесение ударов по персоналу, объектам, материалам, подразделениям или транспортным средствам, задействованным в оказании гуманитарной помощи или в миссии по поддержанию мира в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций, пока они имеют право на защиту, которой пользуются гражданские лица или гражданские объекты по международному праву вооруженных конфликтов;
   в) умышленное нанесение ударов по зданиям, материалам, медицинским учреждениям и транспортным средствам, а также персоналу, использующим в соответствии с международным правом отличительные эмблемы, предусмотренные Женевскими конвенциями;
   г) умышленное нанесение ударов по зданиям, предназначенным для целей религии, образования, искусства, науки или благотворительности, историческим памятникам, госпиталям и местам сосредоточения больных и раненых, при условии, что они не являются военными целями;
   д) разграбление города или населенного пункта, даже если он взят штурмом;
   е) заявление о том, что пощады не будет;
   ж) набор или вербовка детей в возрасте до пятнадцати лет в состав вооруженных сил или групп или использование их для активного участия в боевых действиях.
   Как и в случае с жестоким обращением с военнопленными и гражданским населением, объективное содержание запрещенных методов ведения вооруженного конфликта немеждународного характера аналогично содержанию таковых для международного вооруженного конфликта, хотя их перечень является много меньшим.
   Мы сознательно перечислили именно эти запрещенные методы ведения вооруженных конфликтов, хотя их перечень в Женевских конвенциях, Дополнительных Протоколах и Римском Статуте гораздо шире. Дело в том, что, в соответствии с национальным уголовным законодательством России, все остальные методы ведения вооруженной борьбы, запрещенные в международном праве (например, пытки, причинение физических увечий, убийства военнопленных и гражданских лиц, уничтожение или присвоение имущества, не вызванное военной необходимостью, и пр.), подпадают под содержательное определение иных деяний, составляющих объективную сторону ч. 1 ст. 356 УК РФ.
   Как известно, в силу ст. 6 УК РФ одно деяние не может дважды и более подвергаться уголовно-правовой оценке. Следовательно, например, убийство военнопленного невозможно по национальному закону квалифицировать одновременно и как «жестокое обращение с военнопленными», и как «применение в вооруженном конфликте метода, запрещенного международным договором России».
   Мы полагаем, что квалификация содеянного как «применения в вооруженном конфликте средства или метода, запрещенного международным договором РФ» возможна только в том случае, если данные средство или метод не подпадают под содержание иных деяний, указанных в ч. 1 и 2 ст. 356 УК РФ.
   Это означает, что деяние в виде применения в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международным договором, является общим (родовым) по отношению к иным деяниям, указанным в той же норме.
   Следовательно, в силу правил конкуренции общей и специальной нормы, квалификация содеянного как применения в вооруженном конфликте запрещенного средства или метода должно производиться «по остаточному принципу» – т. е. если использование этих средств или методов не образует других деяний, указанных в ст. 356 УК РФ.
   И еще одно принципиальное замечание. Исходя из того, что международное уголовное право эволюционирует в сторону более детальной регламентации ответственности за применение запрещенных средств и методов ведения вооруженных конфликтов, а также из задач правильного применения уголовного закона, представляется необходимым дополнить ч. 1 ст. 356 УК РФ указанием на преступность использования «иных» средств и методов ведения вооруженных конфликтов.

   Применение оружия массового поражения, запрещенного международным договором РФ.
   Оружие массового поражения – это оружие неизбирательного действия, применение которого способно причинить смерть неопределенному кругу лиц. Традиционно к оружию массового поражения относят ядерное (атомное), химическое, биологическое (бактериологическое), токсинное оружие. Признаки отдельных видов оружия массового поражения были рассмотрены выше.
   Запрет на применение оружия массового поражения берет свое начало с Женевского протокола о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств от 17 июня 1925 г. Появление этого документа было обусловлено историческим опытом Первой мировой войны, в ходе которой германские вооруженные силы впервые применили химическое оружие (газ иприт).
   Вопрос о запрещении использования того или иного вида оружия массового поражения стал жизненно важным с появлением ядерного оружия и в ходе холодной войны между СССР и США. В настоящее время этот вопрос не менее актуален, так как количество государств, владеющих оружием массового поражения, стремительно увеличивается (следовательно, увеличивается риск его применения). Более того, все более реальной становится возможность применения такого оружия международными террористами, что может привести к неописуемо страшным последствиям.
   В соответствии с Конвенцией о биологическом оружии запрещено любое использование биологического (бактериологического) и токсинного оружия. Аналогичный запрет на использование химического оружия содержится в Конвенции о химическом оружии («каждое государство-участник обязано не использовать химические средства борьбы с беспорядками в качестве средства ведения войны»).
   Отметим, что для Российской Федерации Конвенция о химическом оружии вступила в силу в 2002 г., и именно с этого времени использование такого оружия в вооруженном конфликте расценивается как преступление, подпадающее под признаки ч. 2 ст. 356 УК РФ.
   Ядерное оружие является, безусловно, самым разрушительным оружием массового поражения. В 1981 г. специальной резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН была принята Декларация о предотвращении ядерной катастрофы, [310 - Действующее международное право. Т. 2. М., 1997. С. 588.] в соответствии с которой «государства и государственные деятели, которые первыми прибегнут к использованию ядерного оружия, совершат тягчайшее преступление против человечества».
   Тем не менее юридически применение ядерного оружия в настоящее время актами международного права не запрещено. Довольно долгое время действовало одностороннее обязательство СССР (России) ни при каких обстоятельствах не применять ядерное оружие первым. Западные страны, обладающие этим оружием, исходили из иной концептуальной посылки – они допускали возможность применения ядерного оружия первыми, если бы стали объектами агрессии. [311 - Давид Э. Принципы права вооруженных конфликтов. М., 2000. С. 256–267.]
   В настоящее время Концепция национальной безопасности Российской Федерации [312 - В редакции Указа Президента РФ № 24 от 10 января 2000 г.] допускает возможность применения Россией ядерного оружия первой в интересах «предотвращения агрессии любого масштаба» против России и ее союзников.
   Итак, применение оружия массового поражения в вооруженном конфликте как деяние означает его непосредственное использование для неизбирательного уничтожения неопределенного круга лиц. Под запрет использования подпадает, в соответствии со вступившими в силу международными договорами РФ, химическое, биологическое (бактериологическое) и токсинное оружие. Запрет на применение ядерного оружия в международном праве отсутствует.
//-- 2.3. Субъективные признаки применения запрещенных средств и методов ведения войны --//
   В литературе имеются утверждения о том, что субъект применения оружия массового поражения является специальным – должностные лица органов военного управления, командиры воинских формирований или подразделений, «другие участники военного конфликта». [313 - См.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. С. 567.]
   Конструкция диспозиции ст. 356 УК РФ не ограничивает круг лиц, способных нести ответственность за совершение этого преступления, путем указания на присущий им признак специализации субъекта.
   Исходя из этого, можно утверждать, что субъектом преступлений, предусмотренных ч. 1 и 2 ст. 356 УК РФ, является общий субъект – т. е. любое вменяемое лицо, достигшее 16 летнего возраста.
   Не исключена ситуация, когда состав применения запрещенных средств и методов ведения войны объективно выполняет несовершеннолетнее лицо в возрасте от 14 до 16 лет. Понятно, что ответственность такого лица по ст. 356 УК РФ исключается, и в данном случае оно должно нести ответственность, исходя из фактически совершенных им преступлений, за которые уголовная ответственность установлена с 14 лет (например, за убийство или умышленное причинение тяжкого вреда здоровью).
   Любое применение запрещенных средств и методов ведения войны может быть совершено только с прямым умыслом. Это значит, что при совершении преступления лицо должно осознавать общественную опасность своих действий по жестокому обращению с военнопленными или гражданским населением, разграблению национального имущества на оккупированной территории, использованию в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международным договором Российской Федерации, а также применению оружия массового поражения, запрещенного международным договором РФ, и желать совершения любого из этих действий.

§ 3. Наемничество

   Зверства, учиняемые наемниками, хорошо известны мировой и отечественной истории. По заявлениям российских властей, численность активно действующих на территории Чечни боевиков оценивается на середину лета 2002 г. примерно в 1500 человек. Многие из наемников находятся не в лучшем состоянии, ибо страдают от отсутствия медицинской помощи, нехватки оружия и пр. Хотя попытки переправлять в Чечню и новых наемников, и деньги, и оружие для них продолжаются. Особо отмечается, что федеральные силы не рассматривают вопрос о создании коридора для выхода наемников с территории России, хотя многие и хотели бы уйти.
   Почему так мало наемников оказывается в плену? Во-первых, они сопротивляются до последнего, а во-вторых, всех раненых добивают свои же, не обременяя себя лишними заботами. Ставка на продолжение войны со стороны боевиков и тех, кто за ними стоит, сохраняется. В том числе имеется цель и дестабилизировать ситуацию на севере Чечни. А в целом – сохранить весь этот регион в стадии «управляемого конфликта». От лидеров наемников постоянно идут за рубеж отчеты о расходовании финансовых средств и ведении боевых действий. Причем отчеты фальсифицированные: потери федеральных войск завышаются, самих наемников – занижаются. Интенсивность боевых действий постоянно снижается, но это не означает, что не может быть новых вспышек. [314 - Борисов А. Россия не собирается менять свое отношение к боевикам // Независимая газета. 2000. 10 июля.]
   Как следует из текстуального анализа ст. 359 УК РФ, в уголовном праве России существует два самостоятельных состава преступления, характеризуемого собирательным термином «наемничество».
   В ч. 1 ст. 359 УК РФ речь идет о наказуемости действий по вербовке, обучению, финансированию, иному материальному обеспечению и использованию наемника в вооруженном конфликте либо в военных действиях. Часть 2 ст. 359 УК РФ является квалифицированным видом этого же преступления. А вот в ч. 3 ст. 359 УК РФ содержится самостоятельный состав – участие самого наемника в вооруженном конфликте или в военных действиях.
//-- 3.1. Объективная сторона наемничества --//
   В ч. 1 ст. 359 УК РФ указано на противоправность совершения следующих действий: вербовки, обучения, финансирования, иного материального обеспечения наемника, а также его использования в вооруженном конфликте или военных действиях.
   Рассмотрим каждое из этих деяний.
   Вербовка наемника. «Вербовка» означает «действие по набору охотников в солдаты или в матросы по найму», [315 - Даль В. И. Толковый словарь живого Великорусского языка. Т. I. М., 1998. С. 178.] «привлечение, набор, наем в какую-либо организацию». [316 - Ожегов С. И. Указ. соч. С. 67.]
   Таким образом, вербовка осуществляется путем найма, т. е. обещания каких-либо материальных выгод для нанимающегося в обмен на различного рода его услуги. По существу, вербовка – это сделка между нанимателем и нанимающимся, по которой первая сторона обязуется предоставить какие-либо выгоды материального характера в обмен на участие наемника в вооруженном конфликте либо военных действиях на определенной стороне.
   Возникает юридически значимый вопрос – когда деяние в виде вербовки наемника надлежит считать оконченным?
   Исходя из того, что вербовка – это сделка, для признания ее состоявшейся требуется установить наличие любой договоренности между сторонами вне зависимости от формы последней (письменной, устной и пр.). Как и любая другая сделка (криминальная или законная), вербовка должна считаться оконченным деянием в момент заключения соглашения между сторонами – вербовщиком и вербующимся.
   При этом за рамками собственно вербовки остается «исполнение обязательств по сделке»: т. е. в принципе не имеет никакого юридического значения тот факт, получил ли завербованный наемник деньги (иное вознаграждение), либо принял он реальное участие в вооруженных столкновениях или нет.
   Именно поэтому представляется не совсем верной высказанная в литературе позиция, согласно которой вербовка означает «приглашение в любой форме (призывы, агитация, открытие вербовочных пунктов) тех или иных лиц к участию в военных действиях… с обещанием вознаграждения или иного материального обеспечения». [317 - См.: Уголовное право России. Часть Особенная / Отв. ред. Л. Л. Кругликов. М., 1999. С. 774.] Подобные действия обладают подготовительным характером по отношению к собственно актам вербовки, и поэтому сами по себе должны расцениваться как приготовление к наемничеству в случае, если по независящим от воли виновного причинам соглашения об участии потенциального наемника в вооруженных действиях достигнуто не было.
   Приведем несколько примеров вербовки наемников, описанных в западной литературе.
   Так, по сообщению британской газеты «The Times», 13 января 2000 г. в Чечне российские правоохранительные органы арестовали женщину-снайпера, входящую в группу «Белые чулки», которая воевала в составе отряда чеченского полевого командира Басаева. 22-летняя Елена, гражданка Украины, вступила в отряд Басаева в 1995 г. – в ходе первой чеченской войны. «Я услышала, что боевики хорошо платят наемникам, и захотела заработать немного денег на свадьбу. У меня не было другого выбора», – заявила она на допросе. В ходе нынешней кампании Елена убила более 20 российских солдат и служащих внутренних войск.
   Автор статьи, Э. Лагнадо, отмечает, что, начиная с первой чеченской войны, разговоры о женщинах-снайперах из стран Прибалтики и Украины ведутся постоянно, но этот случай – одно из первых документальных подтверждений существования наемных женщин-снайперов на службе у чеченских боевиков: «Задержанная женщина-снайпер может оказаться первым реальным представителем этого подразделения. По слухам, обычно это спортсменки – в данном случае, Елена оказалась бывшей биатлонисткой». Таким образом, вербовщики наверняка знали, с кем будут иметь дело, и были весьма заинтересованы в «профессиональных» качествах наемницы. [318 - Lagnado E. Russians explain the myth about women-snipers // The Times. 2000. 14 January.]
   В этой ситуации вербовка наемницы должна юридически считаться оконченным преступлением для вербовщиков не в день фактического вступления биатлонистки в отряд Басаева, а в момент получения ее согласия на вступление в чеченские бандформирования.
   По свидетельству испанского корреспондента Х. Фуэнтеса, многие молодые азербайджанцы и представители других исламских государств считают за счастье вести «священную войну» с российскими войсками, получая 100 долларов в месяц от ваххабитов. Москва и большинство самих чеченцев обвиняют исламских экстремистов в разжигании настоящей войны. О щедром спонсировании боевых действий в Чечне со стороны религиозных экстремистов автору рассказали сами местные жители. По их словам, главари экстремистских группировок платят наемнику 100 долларов в месяц (например, для азербайджанца это уже определенное состояние). Взамен от новобранца требуют завербовать, по крайней мере, еще четырех бойцов. Стать наемником – это способ вырваться из нищеты и возможность прокормить свою семью, однако добровольно разорвать подписанный контракт нельзя. Если моджахед решит выйти из дела, главари экстремистов требуют от него возврата всех денег и имущества, которые наемник получил к этому моменту. «Остается только воевать, поскольку никто не может заплатить за предоставленное ему имущество». [319 - Fuentes J. Extremistas wahabies recrutan voluntarios para defender Grozny // El Mundo. 1999, 21 de noviembre (English essay).]
   И в этом примере, описанном испанским журналистом, азербайджанские молодые люди считаются завербованными в наемники не в момент получения первой «оплаты» за их участие в вооруженных действиях – а в тот момент, когда они на такое участие согласились.
   Возникает вопрос – а можно ли считать завербованным лицо, которое само изъявило инициативу стать наемником? Ответ здесь может быть только один – да, если вербовщики создали условия для выдвижения подобной инициативы. Не секрет, что вербовщик может действовать, в принципе, двумя способами:
   1. Вербовать конкретных лиц либо лиц с необходимыми качествами и талантами (вспомним ранее приведенный пример с украинской снайпершей-биатлонисткой – ведь вербовщики рассчитывали на дальнейшее использование именно ей присущих навыков, в данном случае – спортивных).
   2. Вербовать неопределенный круг лиц – именно для этого и проводится вербовочная агитация, открываются вербовочные пункты и пр. В этом случае «инициатива» наемника появляется не сама по себе, а под влиянием пропаганды вербовщиков либо действий последних. В принципе, на это вербовщики и рассчитывают – на то, что к ним «придут люди» как бы по своему убеждению.
   Возможна ли вербовка не за деньги (иное материальное вознаграждение)?
   В принципе, да. Человека можно убедить участвовать в вооруженном конфликте по различного рода причинам: личного, религиозного, расового, национального и иного характера. Но если вербовщик не обещает вербуемому материальных выгод в обмен на его участие в вооруженных действиях, то вербуемый не может считаться наемником. В лучшем случае (при соблюдении иных юридических требований к вербуемому: негражданин государства, на территории которого происходит конфликт, и т. д.) такое лицо должно расцениваться как доброволец – и по этой причине такая вербовка не подпадает под признаки криминальной в соответствии с международным правом.
   Действительно, доброволец – это лицо, добровольно поступающее в действующую армию одной из воюющих сторон. Согласно V Гаагской конвенции 1907 г., отдельные лица могут «переходить границу, чтобы поступить на службу одного из воюющих». В той же конвенции устанавливается, что если отдельное лицо добровольно вступает в армию одного из воюющих государств, то оно утрачивает статус лица нейтрального государства. Но в любом случае оно не приобретает статус наемника.
   Конечно, как правило, многими вербуемыми движут различные мотивы («священной войны», личной мести и т. д.). Но главенствуют в мотивации этих людей именно корыстные побуждения, определяющие поведение вербуемого.
   И наконец, возникает еще один вопрос – сколько надо завербовать лиц для того, чтобы данное деяние расценивалось как оконченное?
   В литературе этот вопрос, как правило, не исследуется. Но в ряде работ говорится о «вербовке людей» либо «вербовке лиц». [320 - Николаева Ю. В. Преступления против мира и безопасности человечества. М., 1999. С. 27.] Однако закон прямо указывает на наказуемость вербовки наемника, а не наемников. И следовательно, деяние в виде вербовки наемника должно считаться оконченным при достижении соглашения об участии в военном конфликте хотя бы одного лица, которое подпадает под признаки субъекта преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 359 УК РФ, т. е. собственно наемника, который подлежит ответственности за непосредственное участие в вооруженных столкновениях.
   Таким образом, вербовочные действия в отношении лиц, которые не дали согласия на заключение «контракта» о наемничестве, не могут расцениваться как оконченная вербовка наемника.
   В данном случае, на наш взгляд, имеет место неоконченное преступление: отсутствие вербовочного соглашения само по себе не может считаться уголовно значимой «сделкой» вне зависимости от воли и желания виновного вербовщика. Следовательно, речь должна идти о покушении на вербовку наемника – так как в содеянном отсутствуют все признаки данного состава преступления (отсутствует договоренность между двумя субъектами «сделки»). Сказанное справедливо, по нашему мнению, и для других деяний, альтернативно образующих объективную сторону преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 359 УК РФ. Мы настаиваем на такой позиции, исходя из общепризнанных положений теории неоконченного преступления и текстуального анализа ст. 29–30 УК РФ.
   Итак, вербовка наемника как деяние считается оконченной при достижении хотя бы одного соглашения между вербовщиком и вербуемым, вне зависимости от фактического предоставления последнему материальных выгод или его участия в вооруженных действиях. Сам вербуемый должен соответствовать признакам наемника, как они определены в международном праве и в примечании к ст. 359 УК РФ.
   Обучение наемника. В русском языке глагол «учить», «обучать» означает «передавать знанье, уменье свое другому», «передавать кому-либо какие-нибудь знания, навыки». [321 - Даль В. И. Толковый словарь живого Великорусского языка. Т. 4. М., 1998. С. 528; Ожегов С. И. Указ. соч. С. 385, 752.]
   Учтем, что обучение наемника совершается с расчетом на то, что тот примет непосредственное участие в вооруженном конфликте либо военных действиях. И, естественно, обучающий ставит перед собой цель, чтобы обучаемый стал победителем, выиграл военное столкновение.
   По мнению В. П. Малкова, обучение наемников есть «проведение с ними специальных занятий по вопросам наиболее эффективного и целесообразного применения и использования оружия, боевых припасов, устройства военной техники, тактики ведения боя в тех или иных условиях местности, времени суток и года». [322 - Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. С. 572.]
   И. Я. Козаченко обучением наемника называет «целенаправленные тренировки по овладению новейшими видами боевого оружия, современными методами ведения боевых действий против условного или фактического противника». [323 - Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Отв. Ред. А. И. Бойко. Ростов-н/Д, 1996. С. 683.]
   Сказанное различными авторами вряд ли может вызвать принципиальные возражения. Да, очевидно, что обучение наемника – это передача ему знаний и умений военного характера. Однако к таким знаниям и умениям относятся не только те, которые заключаются в способности успешно использовать оружие, военную технику и т. п.
   Так, например, вполне могут вестись занятия, посвященные проблемам сохранения жизни человека в экстремальных ситуациях («школа выживания»). И такая передача обучающимся знаний, напрямую не связанных с искусством владения оружием или ведения боя, также должна расцениваться как обучение наемника.
   Таким образом, под обучением наемника мы предлагаем понимать передачу (сообщение) ему в различной форме (занятия, тренировки и пр.) знаний и умений, направленных на достижение тех или иных результатов в вооруженных действиях. Сюда будут включаться знания и умения, необходимые и для выигрыша в военном противостоянии, и для обеспечения жизни самого обучаемого в экстремальных ситуациях, и другие знания и умения, необходимые для успешного разрешения конфликта (например, навыки оперативно-розыскной деятельности, агитации и пропаганды в среде местного населения и пр.).
   Проиллюстрируем сказанное примером.
   Так, по свидетельству германского корреспондента Т. Авенариуса, одна из учебных баз для наемников чеченских боевиков располагалась на месте бывшего пионерского лагеря «Орленок»: «…вокруг поднимаются холмы, мимо протекает река, на противоположном берегу которой расположена деревня Сержень-Юрт. В конце 1996 г. с идиллией было покончено: пионерский лагерь превратился в огромную базу для подготовки “бойцов Аллаха” со всего мира и настоящую военную и идеологическую “кузнецу кадров” воинственного ислама. Сейчас российская армия заняла горное селение Сержень-Юрт, расположенное в 45 км к востоку от Грозного. Лагерь боевиков уничтожен. Впервые появилась возможность проникнуть на строго секретные базы по подготовке боевиков. Увиденное там подтверждает, что предостережения Москвы о наличии в Чечне международных центров исламского терроризма – не выдумка. Чеченское правительство Масхадова категорически отрицало существование таких лагерей, как и присутствие в Чечне большого числа исламских наемников. Вместо этого Масхадов упрекал Москву во “лжи и пропаганде”, утверждая, что все опасения о превращении Чечни в центр международного терроризма, высказываемые представителями США и европейских государств, безосновательны. Таким образом, ситуация в Чечне начинает все больше напоминать Афганистан. Добровольцы из разных исламских государств, которые в свое время еще сражались против советских войск, стали появляться в “исламских” очагах военных действий: в Боснии, Косово и Кашмире. На одном из домов в Сержень-Юрте написано крупными буквами: “Русские, добро пожаловать, двигайтесь глубже в горы, там вас ждет смерть”. Это все вполне серьезно: как рассказывают местные жители, в лагере прошли подготовку сотни, если не тысячи боевиков из Чечни, бывших мусульманских республик СССР, Афганистана, Пакистана, Боснии, Турции и арабских государств. Одновременно в лагере находилось до нескольких сотен боевиков. После трехмесячного тренинга им на смену приезжали новые курсанты. Лагерь в Сержень-Юрте, вероятно, был крупнейшим, но не единственным в Чечне. По словам местных жителей, в этом районе расположено еще несколько тренировочных баз. Лагерь в Сержень-Юрте находился под командованием арабского полевого командира Хаттаба (в настоящее время ликвидирован спецслужбами. – Авт.). Растянувшиеся на несколько километров площадки для отдыха и занятия спортом, на которых в советское время проводили каникулы дети со всего Союза, были превращены ваххабитами в стрельбища и тренировочные комплексы. Жилые корпуса и административные здания снабжены маскировкой, в парках и скверах устроены траншеи и блиндажи. В лагере была предусмотрена кухня, гаражи для джипов и технические сооружения. По словам главы новой пророссийской администрации Сержень-Юрта Ш. Чамаева, центр подготовки боевиков, контролируемый Хаттабом, всего включал в себя восемь лагерей. Один из них, “Лагерь Омара”, занимался исключительно идеологической подготовкой, а остальные – военной. На одном из зданий лагеря Омара до сих пор можно прочитать надпись: “Исламский институт Кавказа”. Недалеко стоит новая мечеть, построенная фундаменталистами для своих воинов. С 1996 г. занятия в Сержень-Юрте проходили регулярно. “Они стреляли день и ночь из пулеметов, гранатометов и зениток”, – рассказал корреспонденту местный житель по имени Муса. Для крестьян из окрестных деревень территория лагеря была закрыта. “Стоял шлагбаум. Для нас доступа туда не было. Ваххабиты тоже сторонились нас. Они редко приходили в деревню, совершали покупки на рынке и всегда платили американскими долларами”. На базе жили преимущественно иностранные боевики. “Большинство из них не говорили по-русски, а многие знали арабский, – рассказывает Муса. – Кроме мусульман из арабских стран и Северной Африки здесь находились добровольцы из других мусульманских регионов России, прежде всего из Дагестана, а также из Татарстана и Башкирии”. Это можно рассматривать как доказательство тому, что военный исламский фундаментализм широко распространился не только на Кавказе, но и в Центральной России». [324 - См.: Awenarius T. They shot all days and all nights // Sueddeutsche Zeitung (English version). 2000, 15 February.]
   Организация лагерей и баз для обучения наемников стала обычной практикой. Так, по сообщению не только российских, но и зарубежных средств массовой информации, известный в мире саудовский миллионер-террорист бен Ладен, вместе с другим террористом, неким Гани, и представителем кабульского режима, договорился со своими союзниками об отправке в Чечню от 70 до 100 наемников, прошедших подготовку в лагерях в Мазари-Шарифе и Кундузе (Афганистан). По его словам, эти наемники предположительно попытаются проникнуть в Чечню со стороны Азербайджана. Официальный представитель Кремля добавил, что существует еще один лагерь по подготовке наемников, в основном чеченских, таджикских и узбекских. [325 - Lopes L. M. The Kremlin is going to strike the Afghan territory // El Pais. 2000. 23 May (English version).]
   Примечательно, что на основании этих данных помощник Президента России С. Ястржембский сообщил о том, что российская сторона готова нанести превентивные удары по этим лагерям, если «ситуация будет развиваться по негативному сценарию». [326 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 22 мая 2000 г.]
   Нас же в большей мере интересует формально-юридический вопрос – когда деяние в виде обучения наемника надо считать оконченным?
   Очевидно, что процесс обучения сам по себе занимает некоторое время, порой – весьма длительное (тот же Т. Авенариус говорит о курсе обучения в учебном центре «воинов Аллаха» сроком в три месяца). Обучение – это процесс, процедура, результатом которой становится «выпуск в свет» наемника, готового физически и морально вести успешные боевые действия и решать иные поставленные перед ним его хозяевами задачи.
   Надо ли для признания обучения оконченным деянием дожидаться такой «сертификации» обучаемого? Полагаем, что нет. Деяние должно расцениваться как оконченное преступление при начале его совершения – т. е. в момент начала передачи обучаемым наемникам соответствующих знаний, умений и практических навыков, вне зависимости от ее длительности и целевой законченности.
   Так же, как и в случае с вербовкой, содеянное должно считаться преступлением, если обучение проводилось в отношении хотя бы одного лица, подпадающего под признаки наемника.
   Финансирование наемника обычно понимается как его обеспечение денежными средствами – наличными и безналичными. При этом денежные средства могут предназначаться как для выплаты наемникам вознаграждения за участие в военных операциях, так и для закупки вооружений, техники, а также для проведения иных операций, связанных с деятельностью наемников.
   Так, Х. Фуэнтес сообщает, что находящиеся в ингушских лагерях чеченские беженцы рассказали автору, что ваххабиты располагают значительными денежными средствами, поступающими из-за рубежа. По данным российских разведслужб, деятельность религиозных экстремистов в Чечне финансируют такие страны, как Катар, Саудовская Аравия, Пакистан, Турция и Афганистан. Чеченские собеседники испанского корреспондента в качестве источников финансирования называют Саудовскую Аравию, Иран и Афганистан. [327 - Fuentes J. Op cit.]
   О том, что финансирование наемников, участвующих в военных операциях на стороне чеченских боевиков, осуществляется в основном из-за рубежа, неоднократно говорили и российские официальные лица. Так, помощник российского президента С. Ястржембский прямо указал на тот факт, что финансирование наемников в Чечне осуществляется из ряда исламских государств, в первую очередь – Саудовской Аравии, Афганистана и Пакистана. [328 - Сообщение ИТАР-ТАСС от 10 июля 2000 г.]
   На этот же факт обратил внимание министр иностранных дел России И. Иванов, подчеркнув при этом, что Западу очень хорошо известно, откуда чеченские сепаратисты получают оружие и финансовую помощь. В ежегодном отчете госдепартамента США (Features of International Terrorism 1999) прямо говорится, что чеченские боевики и воюющие на их стороне наемники получают помощь от иностранных моджахедов, имеющих тесные связи с исламскими экстремистами на Ближнем Востоке, в Южной и Средней Азии. [329 - Ivanov I. Russia has nothing to hide in Chechnya // Financial Times. 2000. 10 May.]
   Не столько с юридической, сколько с общественно-политической точки зрения представляет интерес мнение самих арабских авторов о том, что финансовые потоки, текущие к чеченским наемникам, берут исток не только в исламском мире, но и на цивилизованном Западе. [330 - Гафарлы М. Кто стоит за исламскими террористами и экстремистами? // Независимая газета. 2000. 5 июня.]
   Но это большая политика. Для нас важен вопрос о том, когда финансирование наемника будет считаться оконченным преступлением?
   Очевидно, что финансирование начинается в момент, когда одна сторона передает или перечисляет денежные средства другой стороне. Казалось бы, что финансирование подразумевает определенный результат – получение другой стороной (в нашем случае – наемником) денежных средств. Однако передача (перечисление) денег вовсе не означает обязательность их получения собственно наемниками.
   Как уже говорилось, эти денежные средства могут идти не только на оплату деятельности наемников, но и на обеспечение материально-технической базы их деятельности, иные подобные цели. В этом случае, цель получения денег изначально не преследуется самим наемником. К тому же финансирование наемника зачастую является своеобразным промежуточным этапом в обеспечении его действий, например в случае, когда финансируется закупка вооружения и продовольствия, обычно одни лица перечисляют деньги и совсем другие поставляют названные предметы адресату.
   Исходя из этих соображений, представляется, что финансирование наемника как преступное деяние должно считаться оконченным в момент фактического использования денежных средств по предполагаемому назначению, а вовсе не в момент их получения самим наемником. Так же, как и иные деяния, образующие объективную сторону преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 359 УК РФ, финансирование наемника имеет место в случае, если денежные средства предназначены для обеспечения деятельности хотя бы одного наемника.
   Иное материальное обеспечение наемника выражается в снабжении его обмундированием, оружием, боеприпасами, техникой и транспортом, иным имуществом. При этом перечень такого имущества не является исчерпывающим, и уголовный закон не зря употребляет термин «иное» материальное обеспечение наемника.
   Так, например, согласно уже приводившимся сведениям Х. Фуэнтеса, главари экстремистских чеченских группировок кроме того, что платят наемнику 100 долларов в месяц, предоставляют в его пользование автомобиль (обычно ВАЗ) для обеспечения мобильности передвижения, а также оружие и боевое снаряжение. [331 - Fuentes J. Op cit.]
   Как и в случае с финансированием, иное материальное обеспечение наемника вовсе не обязательно преследует цель получения материальных предметов непосредственно самими наемниками (хотя обычно это обстоит как раз наоборот).
   Исходя из этих соображений, представляется, что иное материальное обеспечение наемников как преступное деяние должно считаться оконченным в момент фактического использования материальных предметов по предполагаемому назначению, а вовсе не в момент их получения самим наемником. Так же, как и иные деяния, образующие объективную сторону преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 359 УК РФ, иное материальное обеспечение наемника имеет место в случае, если материальные предметы предназначены для обеспечения деятельности хотя бы одного наемника.
   Использование наемника в вооруженном конфликте или военных действиях как самостоятельное деяние, альтернативно образующее объективную сторону рассматриваемого преступления, характеризуется следующим.
   «Использовать» означает «воспользоваться кем-либо, чем-либо; употребить с пользой», т. е. «с выгодой, в интересах кого-нибудь, в соответствии с чьими-нибудь выгодами». [332 - Ожегов С. И. Словарь русского языка. 15-е изд. М., 1984. С. 227, 494.]
   Следовательно, лицо, использующее наемников, совершает действия по достижению своих целей, своих собственных выгод различного характера. Но достижение таких целей ставится в зависимость от участия наемника в вооруженном конфликте или военных действиях. Таким образом, использование наемника означает непосредственное его участие в вооруженном конфликте либо военном действии, т. е. непосредственное привлечение наемника к боевым операциям как в районе боевых действий, так и за его пределами.
   Наемник преследует основную цель – цель материального обогащения. Лицо, использующее наемника, преследует самые разнообразные цели. Для достижения последних необходимо участие наемника в вооруженном конфликте – но оно опосредованно целенаправленно и совершается, по существу, по приказу (распоряжению) нанимающей стороны.
   В теории уголовного права под приказом понимается требование (распоряжение), данное другому лицу о совершении какого-либо действия (бездействия). Может ли наниматель отдать приказ наемнику? По всей видимости, такое требование нанимателя в какой-то мере «обязывает» наемника к совершению тех или иных действий, хотя бы в силу криминальной сделки между этими сторонами. По этой причине сам по себе приказ об участии наемника в вооруженном конфликте или в военных действиях является незаконным, преступным, ибо во исполнение такого приказа наемник берет в руки оружие и принимает непосредственное участие в вооруженном конфликте.
   Следовательно, использование наемника в вооруженном конфликте или в военных действиях означает непосредственное участие самого наемника в боевых операциях во исполнение приказа (распоряжения) нанимателя для достижения целей последнего.
   Наконец, определенный интерес представляет ситуация, когда во исполнение требования нанимателя в вооруженном конфликте или военных действиях принимает участие нанятое лицо, которое не может подлежать уголовной ответственности в силу недостижения возраста таковой или по иным основаниям, предусмотренным в уголовном законодательстве.
   Как известно, участие наемника в вооруженном конфликте или военных действиях само по себе является преступлением (ч. 3 ст. 359 УК РФ). Но лицо, не достигшее 16-летнего возраста, а также невменяемое или не подлежащее ответственности по этой норме по другим причинам, юридически не может считаться субъектом этого преступления (подробнее об этом будет сказано в следующей главе). Следовательно, виновный, использующий такое лицо для участия в вооруженном конфликте или в военных действиях, должен юридически расцениваться как посредственный исполнитель преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 359 УК РФ. Такая квалификация действий виновного, использующего в вооруженных столкновениях фактически нанятое лицо, не подлежащее уголовной ответственности, следует из предписаний ч. 2 ст. 33 УК РФ («исполнителем признается лицо, непосредственно совершившее преступление либо непосредственно участвовавшее в его совершении совместно с другими лицами (соисполнителями), а также лицо, совершившее преступление посредством использования других лиц, не подлежащих уголовной ответственности в силу возраста, невменяемости или других обстоятельств, предусмотренных настоящим Кодексом»).
   Итак, объективная сторона преступления, предусмотренного в ч. 1 ст. 359 УК РФ, носит формальный характер. Преступление считается оконченным при совершении виновным хотя бы одного из указанных в норме действий, носящих альтернативный характер (вербовка, обучение, финансирование, иное материальное обеспечение, использование в вооруженном конфликте или военных действиях), в отношении хотя бы одного наемника, признаки которого определены в международном праве и в примечании к ст. 359 УК РФ. В то же время использование в вооруженном конфликте лица, не могущего нести ответственность по ч. 3 ст. 359 УК РФ в силу тех же причин, должно расцениваться как посредственное исполнение преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 359 УК РФ, в силу прямого предписания ч. 2 ст. 33 УК РФ.

   Объективную сторону второго состава преступления, входящего в наемничество и предусмотренного ч. 3 ст. 359 УК РФ, образует действие, характеризуемое законом как участие наемника в вооруженном конфликте или военных действиях.
   Очевидно, что это означает принятие им непосредственного участия в вооруженном столкновении на стороне любого участника конфликта. При этом наемник, будучи вооруженным лицом, должен в таком столкновении использовать оружие по его функциональному назначению.
   Отметим, что вооруженность наемника надо понимать как обладание им как оружием в собственном смысле этого слова, так и боеприпасами, а также взрывчатыми веществами и взрывными устройствами. В свою очередь, участие наемника в вооруженном конфликте или военных действиях подразумевает целевое использование любого вида оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ либо взрывных устройств.
   Наконец, надо особо подчеркнуть, что совершение наемником других преступлений при его участии в вооруженном конфликте либо военных действиях не охватывается объективной стороной состава преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 359 УК РФ, и требует дополнительной квалификации по соответствующим статьям Уголовного кодекса РФ. Это, по всей видимости, относится не только к убийствам, разбоям и прочим «сопутствующим» наемничеству преступлениям, но и к незаконному обороту оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств.
//-- 3.2. Субъективные признаки наемничества --//
   Очевидно, что субъект преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 359 УК РФ – общий, т. е. любое вменяемое физическое лицо, достигшее 16-летнего возраста. Действительно, вербовать, обучать, финансировать, обеспечивать иным образом и использовать наемника может любой человек.
   Субъект преступления, предусмотренного в ч. 2 (т. е. квалифицированного вида преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 359 УК РФ), имеет альтернативный характер.
   Под лицом, использующим свое служебное положение, как альтернативным субъектом ч. 2 ст. 359 УК РФ, следует понимать не только должностных лиц, а любых использующих свое служебное положение лиц, включая выполняющих управленческие функции в коммерческих и иных организациях.
   В соответствии с положениями постановления Пленума Верховного Суда РФ № 6 от 10 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе»: [333 - Бюллетень Верховного Суда РФ. 2000. № 4. С. 4.]
   1. Использование компетенции и положения представителем власти означает, что субъект (в данном случае – только должностное лицо) использует при совершении наемничества предоставленные в установленном законом порядке распорядительные полномочия в отношении лиц, не находящихся от него в служебной зависимости, либо право принимать решения, обязательные для исполнения гражданами, а также организациями независимо от их ведомственной подчиненности, а также служебные связи и авторитет занимаемой должности.
   2. Использование организационно-распорядительных функций должностным лицом и негосударственным служащим при совершении наемничества включает в себя, например, использование при совершении преступления полномочий по руководству коллективом, расстановке и подбору кадров, организации труда или службы подчиненных, поддержанию дисциплины, применению мер поощрения и наложению дисциплинарных взысканий, а также авторитета службы в целом.
   3. Использование должностным лицом и негосударственным служащим при совершении им наемничества административно-хозяйственных функций означает использование им полномочий, например, по управлению и распоряжению имуществом и денежными средствами, находящимися на балансе и банковских счетах организаций, а также совершение иных действий: осуществление контроля за движением материальных ценностей, определение порядка их хранения и т. п., а также использование авторитета службы в целом.
   При этом, в силу правила конкуренции общей и специальной нормы, наемничество, совершенное с использованием служебного положения, не требует дополнительной квалификации по нормам УК РФ, предусматривающим ответственность за должностное преступление либо преступление против интересов службы в коммерческих и иных организациях.
   Так, например, по мнению ряда политических деятелей России, именно под признаки наемничества, совершенного с использованием служебного положения, подпадают действия руководителя Мурманского отделения ЛДПР А. Вихорева, использовавшего свой служебно-политический статус для вербовки российских наемников для участия в военных действиях на стороне сербов во время Югославской войны 1999 г. Кроме того, контактные группы по организации отправки наемнических бригад в Сербию были созданы руководителями региональных отделений ЛДПР в Санкт-Петербурге, Пскове, Владивостоке и других городах России. [334 - Странная война – глазами добровольца // Российская газета. 1999. 29 мая.]
   Использование служебного положения допускает также использование служебных связей, авторитета занимаемой должности и прочих факторов, не подпадающих под определение «исполнение служебных полномочий». [335 - См.: Волженкин Б. В. Служебные преступления. М., 2000. С. 141–143.]
   При совершении вербовки, финансирования, обучения, иного материального обеспечения наемника в отношении несовершеннолетнего ответственности подлежит общий субъект – так как в законе отсутствует указание на определенный возраст этого человека (так, например, состав вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления, напротив, прямо предусматривает ответственность лиц, достигших 18-летнего возраста).

   В части 3 ст. 359 УК РФ установлена уголовная ответственность за участие самого наемника в вооруженном конфликте или военных действиях. Следовательно, субъектом этого преступления может быть только наемник — субъект, обладающий специальными признаками, оговоренными в примечании к ст. 359 УК РФ.
   Понятие наемника, содержащееся в примечании к ст. 359 УК РФ, основано на соответствующем определении ст. 47 I Дополнительного Протокола (наемником признается лицо, действующее в целях получения материального вознаграждения и не являющееся гражданином государства, участвующего в вооруженном конфликте или военных действиях, не проживающее постоянно на его территории, а также не являющееся лицом, направленным для исполнения официальных обязанностей).
   Отсюда, субъектом данного деяния может быть лицо, обладающее следующими обязательными для установления признаками:
   1. Лицо не является гражданином государства, участвующего в вооруженном конфликте, либо не проживает постоянно на территории этого государства.
   Так, если в конфликте участвуют государства А. и Б., то гражданин страны А. может быть ее наемником только в том случае, если он не проживает постоянно на ее территории, т. е. вполне возможно, что он проживает постоянно на территории страны Б. В данном случае речь также идет и о лицах без гражданства, не проживающих постоянно на территории государства, их нанимающего.
   2. Лицо не направлено для исполнения официальных обязанностей. В данном случае речь идет о том, что лицо не должно быть, например, военным советником, не принимающим непосредственного участия в военных действиях и направленным на службу в иностранную армию по соглашению между государствами.
   Также не являются наемниками и добровольцы, при условии включения их в личный состав вооруженных сил страны, принимающей участие в вооруженном конфликте или военных действиях.
   3. Лицо действует в целях получения материального вознаграждения.
   Приведенный перечень обязательных признаков, характеризующих наемника как специального субъекта преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 359 УК РФ, прямо имплементирован из названных актов международного права. Однако такая имплементация оказалась не совсем последовательной: Конвенция о наемничестве и Проект Международного кодекса указывают на то, что для наемника его участие в вооруженном конфликте или военных действиях является, по существу, не обязательным, а альтернативным признаком.
   Дело в том, что наряду с этими «проявлениями» деятельности наемника международное право допускает его участие в вооруженных столкновениях, направленных «на свержение правительства, иной подрыв конституционного строя или территориальной целостности государства».
   То есть, для признания лица наемником, при соблюдении всех прочих условий, не обязательно устанавливать факт его участия в вооруженном столкновении между двумя сторонами конфликта. Лицо должно признаваться наемником (и следовательно, субъектом преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 359 УК РФ) и в случае его участия в вооруженных действиях «одностороннего» характера, направленных на достижение указанных целей.
   Любое проявление наемничества, предусмотренное в ч. 1 ст. 359 УК РФ, может быть совершено только с прямым умыслом. Это значит, что при совершении преступления лицо должно осознавать общественную опасность своих действий по вербовке, обучению, финансированию, иному материальному обеспечению наемника либо по его использованию в вооруженном конфликте или военных действиях и желать совершения этих действий.
   Вызывает интерес субъективное отношение виновного к несовершеннолетию наемника (ч. 2 ст. 359 УК РФ).
   Бесспорно, что виновный должен знать о несовершеннолетии лица до совершения действий, указанных в ч. 1 ст. 359 УК РФ. То есть наемник должен быть для субъекта преступления заведомо несовершеннолетним.
   Термин «заведомость» означает однозначную осведомленность о чем-либо, предварительное осознание лицом несомненности чего-либо. Полагаем целесообразным дополнить ч. 2 ст. 359 УК РФ указанием на «заведомость» в отношении несовершеннолетия наемника.
   Субъективная сторона состава наемничества, ответственность за которое предусмотрена в ч. 3 ст. 359 УК РФ, наряду с прямым умыслом включает специальную цель виновного – получение материального вознаграждения. Обязательность данной цели свидетельствует о том, что участие наемника в вооруженном конфликте или военных действиях также совершается только с прямым умыслом.

Послесловие

   Как было сказано в предисловии, авторы не ставили своей задачей ответить на все возможные вопросы о юридическом понимании и квалификации преступлений против мира и безопасности человечества.
   Надеемся, что представленная монография поможет сформулировать концептуальное понимание ответов на следующие вопросы:
   1. Каково содержание «мира и безопасности человечества» как объекта правовой охраны?
   2. В чем заключается роль международного уголовного права в развитии системы преступлений против мира и безопасности человечества в национальных уголовно-правовых системах?
   3. Существуют ли общие принципы ответственности за эти преступления?
   4. Какова видовая классификация преступлений против мира и безопасности человечества в действующем праве?
   5. Где проходит граница квалификации содеянного именно как преступления против мира и безопасности человечества?
   6. Как установить юридические признаки конкретных составов этих преступлений?
   7. Какова возможная эволюция системы преступлений против мира и безопасности человечества в уголовном праве России?
   Конечно, высказанные в работе позиции и предложения не бесспорны – и авторы прекрасно это осознают. Право на существование имеют все научно обоснованные концепции, классификации, термины. Поэтому мы попытались не бросаться в поиски каких-либо противоречий в различных авторитетных позициях и мнениях о преступлениях против мира и безопасности человечества. По крайней мере, не рассматривали такой поиск как самоцель.
   Наверное, ценность любой науки состоит не столько в обнаружении различий, сколько в попытке найти общее, закономерное. Надеемся, что, несмотря на методологические и терминологические особенности (которые будут приняты далеко не всеми), предложенная работа станет «позитивом» доктрины российского уголовного права. Тем более, что вопросы о юридической природе преступлений против мира и безопасности человечества, вменения данных составов на международном и национальном уровнях все еще остаются скорее открытыми, нежели уже решенными.

Основная литература

   1. Адельханян Р. А. Военные преступления в современном праве. М., 2003.
   2. Арцибасов И. Н., Егоров С. А. Вооруженный конфликт: право, политика, дипломатия. М., 1989.
   3. Берко А. В., Кибальник А. Г. Применение запрещенных средств и методов ведения войны. Ставрополь, 2002.
   4. Блищенко И. П., Фисенко И. В. Международный уголовный суд. М., 1998.
   5. Богатырев А. Г. Международное сотрудничество государств по борьбе с преступностью. М., 1989.
   6. Вартанян В. М., Кибальник А. Г., Соломоненко И. Г. Уголовная ответственность за геноцид. Ставрополь, 2001.
   7. Василенко В. А. Ответственность государств за международные правонарушения. Киев, 1976.
   8. Галенская Л. Н. Международная борьба с преступностью. М., 1972.
   9. Давид Э. Принципы права вооруженных конфликтов. М., 2000.
   10. Карпец И. И. Международная преступность. М., 1988.
   11. Карпец И. И. Преступления международного характера. М., 1979.
   12. Кибальник А. Г. Современное международное уголовное право. СПб., 2003.
   13. Кибальник А. Г., Молибога О. Ю., Соломоненко И. Г. Уголовная ответственность за наемничество. Ставрополь, 2001.
   14. Костенко Н. И. Международный уголовный суд. М., 2002.
   15. Курс российского уголовного права. Особенная часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. М., 2002.
   16. Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова. М., 2002.
   17. Лукашук И. И. Нормы международного права в правовой системе России. М., 1997.
   18. Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999.
   19. Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996.
   20. Николаева Ю. В. Преступления против мира и безопасности человечества. М., 1999.
   21. Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / Под ред. И. А. Ледях, И. И. Лукашука. М., 1995.
   22. Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997.
   23. Панов В. П. Сотрудничество государств в борьбе с международными уголовными преступлениями. М., 1993.
   24. Полянский Н. Н. Международный военный трибунал. М., 1946.
   25. Рагинский М. Ю. Нюрнберг: перед судом истории. М., 1986.
   26. Решетов Ю. А. Борьба с преступлениями против мира и безопасности. М., 1983.
   27. Ромашкин П. С. Преступления против мира и человечества. М., 1967.
   28. Рыбаков Ю. М. Вооруженная агрессия – тягчайшее международное преступление. М., 1980.
   29. Сухарев Д. Л. Нападение на лиц или учреждения, пользующиеся международной защитой. Ставрополь, 2003.
   30. Трайнин А. Н. Защита мира и уголовный закон. М., 1969.
   31. Трайнин А. Н. Защита мира и борьба с преступлениями против человечества. М., 1956.
   32. Флетчер Дж., Наумов А. В. Основные концепции современного уголовного права. М., 1998.
   33. Цепелев В. Ф. Международное сотрудничество государств в борьбе с преступностью. М., 2001.
   24. Bassiouni M. Ch. A Draft International Criminal Code and Draft Statute for an International Criminal Court. Dordrecht, 1987.
   35. Bassiouni M. Ch. Crimes Against Humanity in International Criminal Law. 2nd edition. New York, 1999.
   36. Green L. C. The Contemporary Law of Armed Conflict. Manchester, 1993.
   37. Kittichaisaree K. International Criminal Law. Oxford, 2001.
   38. Meron T. War Crimes Law Comes of Age: Essays. Oxford, 1998.
   39. Neier A. War Crimes: Brutality, Genocide, Terror and the Struggle for Justice. London, 1998.
   40. Robinson M. Genocide, War Crimes, and Crimes Against Humanity. London, 1999.

Приложения. Основополагающие документы международного права о преступлениях против мира и безопасности человечества

Принципы международного права, признанные Уставом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в Решении этого трибунала

   Источник: Международное публичное право. Сборник документов. Т. 2. М., 1996.

   Принцип I
   Всякое лицо, совершившее какое-либо действие, признаваемое, согласно международному праву, преступлением, несет за него ответственность и подлежит наказанию.

   Принцип II
   То обстоятельство, что по внутреннему праву не установлено наказания за какое-либо действие, признаваемое, согласно международному праву, преступлением, не освобождает лицо, совершившее это действие, от ответственности по международному праву.

   Принцип III
   То обстоятельство, что какое-либо лицо, совершившее действие, признаваемое, согласно международному праву, преступлением, действовало в качестве главы государства или ответственного должностного лица правительства, не освобождает такое лицо от ответственности по международному праву.

   Принцип IV
   То обстоятельство, что какое-либо лицо действовало во исполнение приказа своего правительства или начальника, не освобождает это лицо от ответственности по международному праву, если сознательный выбор был фактически для него возможен.

   Принцип V
   Каждое лицо, обвиняемое в международно-правовом преступлении, имеет право на справедливое рассмотрение дела на основе фактов и права.

   Принцип VI
   Преступления, указанные ниже, наказываются как международно-правовые преступления:
   a) Преступления против мира:
   i) планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений;
   ii) участие в общем плане или заговоре, направленных к осуществлению любого из действий, упомянутых в подпункте «i».
   170. Военные преступления: нарушение законов и обычаев войны и, в том числе, но не исключительно, убийства, дурное обращение или увод на рабский труд или для других целей гражданского населения оккупированной территории, убийства или дурное обращение с военнопленными или лицами, находящимися в море, убийства заложников или разграбление городов и деревень или разорение, не оправдываемое военной необходимостью.
   171. Преступления против человечности: убийства, истребление, порабощение, высылка и другие бесчеловечные акты, совершаемые в отношении гражданского населения, или преследование по политическим, расовым или религиозным мотивам, если такие действия совершаются или такие преследования имеют место при выполнении какого-либо военного преступления против мира или какого-либо военного преступления, или в связи с таковыми.

   Принцип VII
   Соучастие в совершении преступления против мира, военного преступления или преступления против человечности, о которых гласит принцип VI, есть международно-правовое преступление.

Римский Статут Международного Уголовного Суда от 17 июля 1998 г. (извлечение)

   Источник: A/CONF.189/3.Russian.
//-- Преамбула --//
   Государства – участники настоящего Статута, сознавая, что все народы объединены общими узами и что взаимопереплетение их культур образует совместное наследие, и будучи обеспокоенные тем, что эта тонкая мозаика может быть в любой момент времени разрушена,
   памятуя о том, что за нынешнее столетие миллионы детей, женщин и мужчин стали жертвами немыслимых злодеяний, глубоко потрясших совесть человечества,
   признавая, что эти тягчайшие преступления угрожают всеобщему миру, безопасности и благополучию, подтверждая, что самые серьезные преступления, вызывающие озабоченность всего международного сообщества, не должны оставаться безнаказанными и что их действенное преследование должно быть обеспечено как мерами, принимаемыми на национальном уровне, так и активизацией международного сотрудничества,
   будучи преисполнены решимости положить конец безнаказанности лиц, совершающих такие преступления, и тем самым способствовать предупреждению подобных преступлений,
   напоминая, что обязанностью каждого государства является осуществление его уголовной юрисдикции над лицами, несущими ответственность за совершение международных преступлений,
   вновь подтверждая цели и принципы Устава Организации Объединенных Наций, и в частности то, что все государства воздерживаются от угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с целями Объединенных Наций, подчеркивая в этой связи, что ничто в настоящем Статуте не должно восприниматься как дающее какому-либо государству-участнику право вмешиваться в вооруженный конфликт или во внутренние дела любого государства,
   будучи преисполнены решимости с этой целью и на благо нынешнего и грядущих поколений учредить независимый постоянный Международный уголовный суд, связанный с системой Организации Объединенных Наций, обладающий юрисдикцией в отношении самых серьезных преступлений, вызывающих озабоченность всего международного сообщества,
   подчеркивая, что Международный уголовный суд, учрежденный на основании настоящего Статута, дополняет национальные органы уголовной юстиции,
   преисполненные решимости создать прочные гарантии уважения к осуществлению международного правосудия и обеспечения его соблюдения,
   согласились о нижеследующем:
//-- Часть 1. Учреждение суда --//
   Статья 1. Суд
   Настоящим учреждается Международный уголовный суд («Суд»). Он является постоянным органом, уполномоченным осуществлять юрисдикцию в отношении лиц, ответственных за самые серьезные преступления, вызывающие озабоченность международного сообщества, указанные в настоящем Статуте, и дополняет национальные системы уголовного правосудия. Юрисдикция и функционирование Суда регулируются положениями настоящего Статута.

   Статья 2. Отношения Суда с Организацией Объединенных Наций
   Суд устанавливает отношения с Организацией Объединенных Наций посредством соглашения, одобряемого Ассамблеей государств – участников настоящего Статута и впоследствии заключаемого Председателем Суда от имени Суда.

   Статья 3. Местопребывание Суда
   1. Местопребыванием Суда является Гаага, Нидерланды («государство пребывания»).
   2. Суд вступает с государством пребывания в соглашение о штаб-квартире, одобряемое Ассамблеей государств-участников и впоследствии заключаемое Председателем Суда от имени Суда.
   3. Если Суд считает это желательным, он может заседать в любых других местах, как это предусмотрено в настоящем Статуте.

   Статья 4. Правовой статус и полномочия Суда
   1. Суд обладает международной правосубъектностью. Он также обладает такой правоспособностью, какая может оказаться необходимой для осуществления его функций и достижения его целей.
   2. Суд может осуществлять свои функции и полномочия, как это предусмотрено в настоящем Статуте, на территории любого государства-участника и, по специальному соглашению, на территории любого другого государства.
//-- Часть 2. Юрисдикция, приемлемость и применимое право --//
   Статья 5. Преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда
   1. Юрисдикция Суда ограничивается самыми серьезными преступлениями, вызывающими озабоченность всего международного сообщества. В соответствии с настоящим Статутом Суд обладает юрисдикцией в отношении следующих преступлений:
   a) преступление геноцида;
   b) преступления против человечности;
   c) военные преступления;
   d) преступление агрессии.
   2. Суд осуществляет юрисдикцию в отношении преступления агрессии, как только будет принято в соответствии со статьями 121 и 123 положение, содержащее определение этого преступления и излагающее условия, в которых Суд осуществляет юрисдикцию касательно этого преступления. Такое положение сообразуется с соответствующими положениями Устава Организации Объединенных Наций.

   Статья 6. Геноцид
   Для целей настоящего Статута «геноцид» означает любое из следующих деяний, совершаемых с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:
   a) убийство членов такой группы;
   b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы;
   c) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее;
   d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы;
   e) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую.

   Статья 7. Преступления против человечности
   1. Для целей настоящего Статута «преступление против человечности» означает любое из следующих деяний, когда они совершаются в рамках широкомасштабного или систематического нападения на любых гражданских лиц, и если такое нападение совершается сознательно:
   a) убийство;
   b) истребление;
   c) порабощение;
   d) депортация или насильственное перемещение населения;
   e) заключение в тюрьму или другое жестокое лишение физической свободы в нарушение основополагающих норм международного права;
   f) пытки;
   g) изнасилование, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции, принудительная беременность, принудительная стерилизация или любые другие формы сексуального насилия сопоставимой тяжести;
   h) преследование любой идентифицируемой группы или общности по политическим, расовым, национальным, этническим, культурным, религиозным, гендерным, как это определяется в пункте 3, или другим мотивам, которые повсеместно признаны недопустимыми согласно международному праву, в связи с любыми деяниями, указанными в данном пункте, или любыми преступлениями, подпадающими под юрисдикцию Суда;
   i) насильственное исчезновение людей;
   j) преступление апартеида;
   k) другие бесчеловечные деяния аналогичного характера, заключающиеся в умышленном причинении сильных страданий или серьезных телесных повреждений или серьезного ущерба психическому или физическому здоровью.
   2. Для целей пункта 1:
   a) «нападение на любых гражданских лиц» означает линию поведения, включающую многократное совершение актов, указанных в пункте 1, против любых гражданских лиц, предпринимаемых в целях проведения политики государства или организации, направленной на совершение такого нападения, или в целях содействия такой политике;
   b) «истребление» включает умышленное создание условий жизни, в частности лишение доступа к продуктам питания и лекарствам, рассчитанных на то, чтобы уничтожить часть населения;
   c) «порабощение» означает осуществление любого или всех правомочий, связанных с правом собственности в отношении личности, и включает в себя осуществление таких правомочий в ходе торговли людьми, и в частности женщинами и детьми;
   d) «депортация или насильственное перемещение населения» означает насильственное перемещение лиц, подвергшихся выселению или иным принудительным действиям, из района, в котором они законно пребывают, в отсутствие оснований, допускаемых международным правом;
   e) «пытки» означает умышленное причинение сильной боли или страданий, будь то физических или психических, лицу, находящемуся под стражей или под контролем обвиняемого; но пытками не считается боль или страдания, которые возникают лишь в результате законных санкций, неотделимы от этих санкций или вызываются ими случайно;
   f) «принудительная беременность» означает незаконное лишение свободы какой-либо женщины, которая стала беременной в принудительном порядке, с целью изменения этнического состава какого-либо населения или совершения иных серьезных нарушений международного права. Это определение ни в коем случае не истолковывается как затрагивающее национальное законодательство, касающееся беременности;
   g) «преследование» означает умышленное и серьезное лишение основных прав вопреки международному праву по признаку принадлежности к той или иной группе или иной общности;
   h) «преступление апартеида» означает бесчеловечные действия, аналогичные по своему характеру тем, которые указаны в пункте 1, совершаемые в контексте институционализированного режима систематического угнетения и господства одной расовой группы над другой расовой группой или группами и совершаемые с целью сохранения такого режима;
   i) «насильственное исчезновение людей» означает арест, задержание или похищение людей государством или политической организацией или с их разрешения, при их поддержке или с их согласия, при последующем отказе признать такое лишение свободы или сообщить о судьбе или местонахождении этих людей с целью лишения их защиты со стороны закона в течение длительного периода времени.
   3. Для целей настоящего Статута понимается, что термин «гендерный» в контексте общества относится к обоим полам, мужскому и женскому. Термин «гендерный» не имеет какого-либо иного значения, отличного от вышеупомянутого.

   Статья 8. Военные преступления
   1. Суд обладает юрисдикцией в отношении военных преступлений, в частности когда они совершены в рамках плана или политики или при крупномасштабном совершении таких преступлений.
   2. Для целей настоящего Статута военные преступления означают:
   a) серьезные нарушения Женевских конвенций от 12 августа 1949 года, а именно любое из следующих деяний против лиц или имущества, охраняемых согласно положениям соответствующей Женевской конвенции:
   i) умышленное убийство;
   ii) пытки или бесчеловечное обращение, включая биологические эксперименты;
   iii) умышленное причинение сильных страданий или серьезных телесных повреждений или ущерба здоровью;
   iv) незаконное, бессмысленное и крупномасштабное уничтожение и присвоение имущества, не вызванное военной необходимостью;
   v) принуждение военнопленного или другого охраняемого лица к службе в вооруженных силах неприятельской державы;
   vi) умышленное лишение военнопленного или другого охраняемого лица права на справедливое и нормальное судопроизводство;
   vii) незаконная депортация или перемещение или незаконное лишение свободы;
   viii) взятие заложников;
   b) другие серьезные нарушения законов и обычаев, применимых в международных вооруженных конфликтах в установленных рамках международного права, а именно любое из следующих деяний:
   i) умышленные нападения на гражданское население как таковое или отдельных гражданских лиц, не принимающих непосредственного участия в военных действиях;
   ii) умышленные нападения на гражданские объекты, т. е. объекты, которые не являются военными целями;
   iii) умышленное нанесение ударов по персоналу, объектам, материалам, подразделениям или транспортным средствам, задействованным в оказании гуманитарной помощи или в миссии по поддержанию мира в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций, пока они имеют право на защиту, которой пользуются гражданские лица или гражданские объекты по международному праву вооруженных конфликтов;
   iv) умышленное совершение нападения, когда известно, что такое нападение явится причиной случайной гибели или увечья гражданских лиц или ущерба гражданским объектам или обширного, долгосрочного и серьезного ущерба окружающей природной среде, который будет явно несоизмерим с конкретным и непосредственно ожидаемым общим военным превосходством;
   v) нападение на незащищенные и не являющиеся военными целями города, деревни, жилища или здания или их обстрел с применением каких бы то ни было средств;
   vi) убийство или ранение комбатанта, который, сложив оружие или не имея более средств защиты, безоговорочно сдался;
   vii) ненадлежащее использование флага парламентера, флага или военных знаков различия и формы неприятеля или Организации Объединенных Наций, а также отличительных эмблем, установленных Женевскими конвенциями;
   viii) перемещение, прямо или косвенно, оккупирующей державой части ее собственного гражданского населения на оккупируемую ею территорию, или депортация или перемещение населения оккупируемой территории или отдельных частей его в пределах или за пределы этой территории;
   ix) умышленное нанесение ударов по зданиям, предназначенным для целей религии, образования, искусства, науки или благотворительности, историческим памятникам, госпиталям и местам сосредоточения больных и раненых, при условии, что они не являются военными целями;
   x) причинение лицам, которые находятся под властью противной стороны, физических увечий или совершение над ними медицинских или научных экспериментов любого рода, которые не оправданы необходимостью медицинского, зубоврачебного или больничного лечения соответствующего лица и не осуществляются в его интересах и которые вызывают смерть или серьезно угрожают здоровью такого лица или лиц;
   xi) вероломное убийство или ранение лиц, принадлежащих к неприятельской нации или армии;
   xii) заявление о том, что пощады не будет;
   xiii) уничтожение или захват имущества неприятеля, за исключением случаев, когда такое уничтожение или захват настоятельно диктуются военной необходимостью;
   xiv) объявление отмененными, приостановленными или недопустимыми в суде прав и исков граждан противной стороны;
   xv) принуждение граждан противной стороны к участию в военных действиях против их собственной страны, даже если они находились на службе воюющей стороны до начала войны;
   xvi) разграбление города или населенного пункта, даже если он захвачен штурмом;
   xvii) применение яда или отравленного оружия;
   xviii) применение удушающих, ядовитых или других газов и любых аналогичных жидкостей, материалов или средств;
   xix) применение пуль, которые легко разрываются или сплющиваются в теле человека, таких, как оболочечные пули, твердая оболочка которых не покрывает всего сердечника или имеет надрезы;
   xx) применение оружия, боеприпасов и техники, а также методов ведения войны такого характера, которые вызывают чрезмерные повреждения или ненужные страдания или которые являются неизбирательными по своей сути в нарушение норм международного права вооруженных конфликтов, при условии, что такое оружие, такие боеприпасы, такая техника и такие методы ведения войны являются предметом всеобъемлющего запрещения и включены в приложение к настоящему Статуту путем поправки согласно соответствующему положению, изложенному в статьях 121 и 123;
   xxi) посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение;
   xxii) изнасилование, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции, принудительная беременность, как она определена в пункте 2(f) статьи 7, принудительная стерилизация и любые другие виды сексуального насилия, также являющиеся грубым нарушением Женевских конвенций;
   xxiii) использование присутствия гражданского лица или другого охраняемого лица для защиты от военных действий определенных пунктов, районов или вооруженных сил;
   xxiv) умышленное нанесение ударов по зданиям, материалам, медицинским учреждениям и транспортным средствам, а также персоналу, использующим в соответствии с международным правом отличительные эмблемы, установленные Женевскими конвенциями;
   xxv) умышленное совершение действий, подвергающих гражданское население голоду, в качестве способа ведения войны путем лишения его предметов, необходимых для выживания, включая умышленное создание препятствий для предоставления помощи, как это предусмотрено в Женевских конвенциях;
   xxvi) набор или вербовка детей в возрасте до пятнадцати лет в состав национальных вооруженных сил или их использование для активного участия в боевых действиях.
   c) В случае вооруженного конфликта немеждународного характера серьезные нарушения статьи 3, общей для четырех Женевских конвенций от 12 августа 1949 года, а именно: любое из следующих деяний, совершенных в отношении лиц, не принимающих активного участия в военных действиях, включая военнослужащих, сложивших оружие, и лиц, выведенных из строя в результате болезни, ранения, содержания под стражей или по любой другой причине:
   i) посягательство на жизнь и личность, в частности убийство в любой форме, причинение увечий, жестокое обращение и пытки;
   ii) посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение;
   iii) взятие заложников;
   iv) вынесение приговоров и приведение их в исполнение без предварительного судебного разбирательства, проведенного созданным в установленном порядке судом, обеспечивающим соблюдение всех судебных гарантий, которые по всеобщему признанию являются обязательными.
   d) Пункт 2(c) применяется к вооруженным конфликтам немеждународного характера и, таким образом, не применяется к случаям нарушения внутреннего порядка и возникновения напряженности, таким, как беспорядки, отдельные и спорадические акты насилия или иные акты аналогичного характера.
   e) Другие серьезные нарушения законов и обычаев, применимых в вооруженных конфликтах немеждународного характера в установленных рамках международного права, а именно любое из следующих деяний:
   i) умышленное нанесение ударов по гражданскому населению как таковому, а также умышленное нападение на отдельных гражданских лиц, не принимающих непосредственного участия в военных действиях;
   ii) умышленное нанесение ударов по зданиям, материалам, медицинским учреждениям и транспортным средствам, а также персоналу, использующим в соответствии с международным правом отличительные эмблемы, предусмотренные Женевскими конвенциями;
   iii) умышленное нанесение ударов по персоналу, объектам, материалам, подразделениям или транспортным средствам, задействованным в оказании гуманитарной помощи или в миссии по поддержанию мира в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций, пока они имеют право на защиту, которой пользуются гражданские лица или гражданские объекты по международному праву вооруженных конфликтов;
   iv) умышленное нанесение ударов по зданиям, предназначенным для целей религии, образования, искусства, науки или благотворительности, историческим памятникам, госпиталям и местам сосредоточения больных и раненых, при условии, что они не являются военными целями;
   v) разграбление города или населенного пункта, даже если он взят штурмом;
   vi) изнасилование, обращение в сексуальное рабство, принуждение к проституции, принудительная беременность, как она определена в пункте 2(f) статьи 7, принудительная стерилизация и любые другие виды сексуального насилия, также представляющие собой грубое нарушение статьи 3, общей для четырех Женевских конвенций;
   vii) набор или вербовка детей в возрасте до пятнадцати лет в состав вооруженных сил или групп или использование их для активного участия в боевых действиях;
   viii) отдача распоряжений о перемещении гражданского населения по причинам, связанным с конфликтом, если только этого не требуют соображения безопасности соответствующего гражданского населения или настоятельная необходимость военного характера;
   ix) вероломное убийство или ранение комбатанта неприятеля;
   x) заявление о том, что пощады не будет;
   xi) причинение лицам, которые находятся во власти другой стороны в конфликте, физических увечий или совершение над ними медицинских или научных экспериментов любого рода, которые не оправданы необходимостью медицинского, зубоврачебного или больничного лечения соответствующего лица и не осуществляются в его интересах и которые причиняют смерть или серьезно угрожают здоровью такого лица или лиц;
   xii) уничтожение или захват имущества неприятеля, за исключением случаев, когда такое уничтожение или захват настоятельно диктуются обстоятельствами конфликта.
   f) Пункт 2(e) применяется к вооруженным конфликтам немеждународного характера и, таким образом, не применяется к случаям нарушения внутреннего порядка и возникновения напряженности, таким как беспорядки, отдельные и спорадические акты насилия или иные акты аналогичного характера. Он применяется в отношении вооруженных конфликтов, которые имеют место на территории государства, когда идет длительный вооруженный конфликт между правительственными властями и организованными вооруженными группами или между самими такими группами.
   3. Ничто в пунктах 2(c) и (e) не затрагивает ответственности правительства за поддержание или восстановление закона и порядка в государстве или за защиту единства и территориальной целостности государства всеми законными средствами.

   Статья 9. Элементы преступлений
   1. Элементы преступлений помогают Суду в толковании и применении статей 6, 7 и 8. Они принимаются большинством в две трети голосов членов Ассамблеи государств-участников.
   2. Поправки к Элементам преступлений могут быть предложены:
   a) любым государством-участником;
   b) судьями, принимающими решение абсолютным большинством;
   c) Прокурором.
   Такие поправки принимаются большинством в две трети голосов членов Ассамблеи государств-участников.
   3. Элементы преступлений и поправки к ним находятся в соответствии с настоящим Статутом.

   Статья 10.
   Ничто в настоящей части положения о ненанесении ущерба не должно истолковываться как каким бы то ни было образом ограничивающее ныне действующие или складывающиеся нормы международного права или наносящее им ущерб для целей, отличных от целей настоящего Статута.

   Статья 11. Юрисдикция ratione temporis
   1. Суд обладает юрисдикцией только в отношении преступлений, совершенных после вступления в силу настоящего Статута.
   2. Если какое-либо государство становится участником настоящего Статута после его вступления в силу, Суд может осуществлять свою юрисдикцию лишь в отношении преступлений, совершенных после вступления в силу настоящего Статута для этого государства, если только это государство не сделает заявление согласно пункту 3 статьи 12.

   Статья 12. Условия осуществления юрисдикции
   1. Государство, которое становится участником настоящего Статута, признает тем самым юрисдикцию Суда в отношении преступлений, указанных в статье 5.
   2. В случае подпунктов (a) или (c) статьи 13 Суд может осуществлять свою юрисдикцию, если одно или несколько из нижеуказанных государств являются участниками настоящего Статута или признают юрисдикцию Суда в соответствии с пунктом 3:
   a). государство, на территории которого имело место данное деяние или, если преступление было совершено на борту морского или воздушного судна, государство регистрации этого морского или воздушного судна;
   b) государство, гражданином которого является лицо, обвиняемое в совершении преступления.
   3. Если в соответствии с пунктом 2 требуется признание юрисдикции государством, не являющимся участником настоящего Статута, это государство может посредством заявления, представленного Секретарю, признать осуществление Судом юрисдикции в отношении данного преступления. Признающее государство сотрудничает с Судом без каких бы то ни было задержек или исключений в соответствии с Частью 9.

   Статья 13. Осуществление юрисдикции
   Суд может осуществлять свою юрисдикцию в отношении какого-либо преступления, указанного в статье 5, в соответствии с положениями настоящего Статута, если:
   a) ситуация, при которой, как представляется, были совершены одно или несколько таких преступлений, передается Прокурору государством-участником в соответствии со статьей 14;
   b) ситуация, при которой, как представляется, были совершены одно или несколько таких преступлений, передается Прокурору Советом Безопасности, действующим на основании главы VII Устава Организации Объединенных Наций; или
   c) Прокурор начал расследование в отношении такого преступления в соответствии со статьей 15.

   Статья 14. Передача ситуации государством-участником
   1. Государство-участник может передать Прокурору ситуацию, при которой, как представляется, были совершены одно или несколько преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда, обращаясь к Прокурору с просьбой провести расследование этой ситуации для определения того, следует ли предъявить обвинение одному или нескольким конкретным лицам за совершение таких преступлений.
   2. Насколько это возможно, при передаче ситуации указываются конкретные соответствующие обстоятельства и прилагается такая подтверждающая документация, которая имеется в распоряжении государства, передающего ситуацию.

   Статья 15. Прокурор
   1. Прокурор может возбуждать расследование proprio motu на основе информации о преступлениях, подпадающих под юрисдикцию Суда.
   2. Прокурор оценивает серьезность полученной информации. С этой целью он или она может запрашивать дополнительную информацию у государств, органов Организации Объединенных Наций, межправительственных или неправительственных организаций или из иных надежных источников, которые он или она сочтет подходящими, и может получать письменные или устные свидетельства в месте пребывания Суда.
   3. Если Прокурор делает вывод о наличии достаточных оснований для возбуждения расследования, он или она обращается в Палату предварительного производства с просьбой дать санкцию на проведение расследования вместе с любыми подкрепляющими эту просьбу собранными материалами. Потерпевшие могут делать представления Палате предварительного производства в соответствии с Правилами процедуры и доказывания.
   4. Если Палата предварительного производства после изучения этой просьбы и подкрепляющих ее материалов сочтет, что имеются достаточные основания для возбуждения расследования и что это дело, судя по всему, подпадает под юрисдикцию Суда, она дает санкцию на возбуждение расследования без ущерба последующим определениям Суда в отношении юрисдикции и приемлемости дела к производству.
   5. Отказ Палаты предварительного производства дать санкцию на расследование не исключает возможности подачи последующей просьбы Прокурором на основании новых фактов или свидетельств, имеющих отношение к той же ситуации.
   6. Если после предварительного изучения, о котором говорится в пунктах 1 и 2, Прокурор приходит к выводу, что представленная информация не содержит в себе достаточных оснований для расследования, то он или она информирует об этом тех, кто представил эту информацию. Это не исключает возможности рассмотрения Прокурором последующей информации, представленной ему или ей в отношении той же ситуации в свете новых фактов или свидетельств.

   Статья 16. Отсрочка расследования или уголовного преследования
   Никакое расследование или уголовное преследование не может начинаться либо проводиться в соответствии с настоящим Статутом в течение периода в 12 месяцев после того, как Совет Безопасности в резолюции, принятой на основании главы VII Устава Организации Объединенных Наций, обращается в Суд с просьбой на этот счет; эта просьба может быть повторена Советом Безопасности при тех же условиях.

   Статья 17. Вопросы приемлемости
   1. С учетом пункта 10 преамбулы и статьи 1 Суд определяет, что дело не может быть принято к производству в тех случаях, когда:
   a) данное дело расследуется или в отношении его возбуждено уголовное преследование государством, которое обладает в отношении его юрисдикцией, за исключением случаев, когда это государство не желает или не способно вести расследование или возбудить уголовное преследование должным образом;
   b) дело расследовано государством, которое обладает юрисдикцией в отношении него, и это государство решило не возбуждать в отношении лица, которого это касается, уголовного преследования, за исключением случаев, когда это решение стало результатом нежелания или неспособности государства возбудить уголовное преследование должным образом;
   c) лицо, которого это касается, уже было судимо за поведение, которое является предметом данного заявления, и проведение судебного разбирательства Судом не разрешено на основании пункта 3 статьи 20;
   d) дело не является достаточно серьезным, чтобы оправдывать дальнейшие действия со стороны Суда.
   2. Чтобы выявить в каком-либо конкретном деле нежелание, Суд, принимая во внимание принципы уголовного процесса, признанные международным правом, учитывает наличие, если это применимо, одного или нескольких следующих факторов:
   a) судебное разбирательство было проведено или проводится либо национальное решение было вынесено с целью оградить соответствующее лицо от уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию настоящего Суда, о которых говорится в статье 5;
   b) имела место необоснованная задержка с проведением судебного разбирательства, которая в сложившихся обстоятельствах несовместима с намерением предать соответствующее лицо правосудию;
   c) судебное разбирательство не проводилось или не проводится независимо и беспристрастно и порядок, в котором оно проводилось или проводится, в сложившихся обстоятельствах является несовместимым с намерением предать соответствующее лицо правосудию.
   3. Чтобы выявить в каком-либо конкретном деле неспособность, Суд учитывает, в состоянии ли данное государство, в связи с полным либо существенным развалом или отсутствием своей национальной судебной системы, получить в свое распоряжение обвиняемого либо необходимые доказательства и свидетельские показания или же оно не в состоянии осуществлять судебное разбирательство еще по каким-либо причинам.

   Статья 18. Предварительные постановления, касающиеся приемлемости
   1. В тех случаях, когда ситуация была передана в Суд в соответствии со статьей 13(a) и Прокурор определил, что имеются разумные основания для начала расследования, или если Прокурор начал расследование в соответствии со статьями 13(c) и 15, Прокурор направляет уведомление всем государствам-участникам и тем государствам, которые, учитывая имеющуюся информацию, обычно осуществляли бы юрисдикцию в отношении данных преступлений. Прокурор может уведомлять такие государства на конфиденциальной основе и, если Прокурор считает необходимым обеспечить защиту лиц, предотвратить уничтожение доказательств или помешать скрыться лицам, он может ограничить объем информации, предоставляемой государством.
   2. В течение одного месяца с момента получения такого уведомления государство может сообщить Суду, что оно ведет или провело расследование в отношении своих граждан или других лиц, находящихся под его юрисдикцией, на предмет уголовно-наказуемых деяний, которые могут представлять собой преступления, указанные в статье 5, и которые имеют отношение к информации, содержащейся в уведомлении, направленном государствам. По просьбе этого государства Прокурор передает расследование в отношении этих лиц государству, за исключением тех случаев, когда Палата предварительного производства по ходатайству Прокурора решает разрешить проведение расследования.
   3. Согласие Прокурора на передачу расследования государству может быть пересмотрено Прокурором в течение шести месяцев после даты вынесения решения о передаче или в любое время после того, как произошло существенное изменение обстоятельств в результате нежелания или неспособности государства должным образом провести расследование.
   4. Соответствующее государство или Прокурор могут обжаловать решение Палаты предварительного производства в Апелляционной палате в соответствии со статьей 82. Апелляция может быть заслушана в ускоренном порядке.
   5. Когда Прокурор передает расследование в соответствии с пунктом 2, он может просить соответствующее государство периодически сообщать ему о ходе проводимых этим государством расследований и любых последующих мерах судебного преследования. Государства-участники отвечают на такие запросы без неоправданных задержек.
   6. До вынесения постановления Палатой предварительного производства или в любое время после того, как Прокурор передал какое-либо расследование в соответствии с настоящей статьей, Прокурор может, в порядке исключения, запросить разрешение от Палаты предварительного производства на принятие необходимых мер в области расследования для цели сохранения доказательств в тех случаях, когда существует уникальная возможность получить важное доказательство или имеется серьезная опасность того, что такое доказательство впоследствии получить будет невозможно.
   7. Государство, оспаривающее постановление Палаты предварительного производства в соответствии с настоящей статьей, может опротестовать приемлемость дела к производству в соответствии со статьей 19 на основании дополнительных существенных фактов или существенного изменения обстоятельств.

   Статья 19. Протесты в отношении юрисдикции Суда или приемлемости дела к производству
   1. Суд должен удостовериться в том, что он обладает юрисдикцией в отношении дела, находящегося на его рассмотрении. Суд может своим решением определять приемлемость дела к производству в соответствии со статьей 17.
   2. Протесты в отношении приемлемости дела к производству по основаниям, указанным в статье 17, или протесты в отношении юрисдикции Суда могут быть принесены:
   a) обвиняемым или лицом, на которого был выдан ордер на арест или приказ о явке в Суд в соответствии со статьей 58;
   b) государством, обладающим юрисдикцией в отношении дела, на том основании, что оно ведет расследование или уголовное преследование по делу или провело расследование или уголовное преследование; или
   c) государством, от которого требуется признание юрисдикции в соответствии со статьей 12.
   3. Прокурор может просить Суд вынести постановление по вопросу о юрисдикции или приемлемости. При рассмотрении вопроса о юрисдикции или приемлемости те, кто передал ситуацию в соответствии со статьей 13, а также потерпевшие могут также представлять Суду свои замечания.
   4. Приемлемость дела к производству или юрисдикция Суда могут быть опротестованы только один раз любым лицом или государством, указанным в пункте 2. Протест должен быть заявлен до начала или в начале разбирательства. В исключительных случаях Суд может разрешить подать протест более одного раза или после начала разбирательства. Протесты в отношении приемлемости дела к производству, заявляемые в начале разбирательства или впоследствии с разрешения Суда, могут подаваться только на основании подпункта (c) пункта 1 статьи 17.
   5. Государство, указанное в подпунктах (b) и (c) пункта 2, подает протест при ближайшей возможности.
   6. До утверждения обвинений протесты в отношении приемлемости дела к производству или протесты в отношении юрисдикции Суда направляются в Палату предварительного производства. После утверждения обвинений они направляются в Судебную палату. Решения в отношении юрисдикции или приемлемости могут быть обжалованы в Апелляционную палату в соответствии со статьей 82.
   7. Если протест подан государством в соответствии с подпунктами (b) или (c) пункта 2, Прокурор приостанавливает расследование до того времени, когда Суд вынесет определение в соответствии со статьей 17.
   8. До вынесения постановления Суда Прокурор может запросить у Суда разрешение:
   a) на проведение таких необходимых следственных мероприятий, которые указаны в пункте 6 статьи 18;
   b) на получение заявления или показаний от свидетеля или на завершение сбора и изучения доказательств, которые были начаты до подачи протеста; и
   c) на предотвращение, в сотрудничестве с соответствующими государствами, побега лиц, в отношении которых Прокурор уже запросил ордер на арест в соответствии со статьей 58.
   9. Подача протеста не затрагивает действительности любого действия, предпринятого Прокурором, или любого ордера или распоряжения, отданного Судом до подачи протеста.
   10. Если Суд решил, что дело является неприемлемым согласно статье 17, Прокурор может представить просьбу о пересмотре этого решения, если он полностью уверен в том, что открылись новые обстоятельства, в силу которых отпадают основания, по которым дело ранее было признано неприемлемым согласно статье 17.
   11. Если Прокурор с учетом вопросов, затрагиваемых в статье 17, передает расследование, он может обращаться к соответствующему государству с просьбой о предоставлении Прокурору информации о производстве по данному делу. По просьбе соответствующего государства обеспечивается конфиденциальность такой информации. Если впоследствии Прокурор принимает решение продолжить расследование, он уведомляет об этом государство, которому было передано производство по данному делу.

   Статья 20. Ne bis in idem
   1. За исключением случаев, предусмотренных в настоящем Статуте, никакое лицо не может быть судимо Судом за деяние, составляющее основу состава преступления, в отношении которого данное лицо было признано виновным или оправдано Судом.
   2. Никакое лицо не может быть судимо никаким другим судом за упоминаемое в статье 5 преступление, в связи с которым это лицо уже было признано виновным или оправдано Судом.
   3. Никакое лицо, которое было судимо другим судом за деяние, запрещенное по смыслу статьи 6, 7 или 8, не может быть судимо Судом за то же деяние, за исключением случаев, когда разбирательство в другом суде:
   a) предназначалось для того, чтобы оградить соответствующее лицо от уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда; или
   b) по иным признакам не было проведено независимо или беспристрастно в соответствии с нормами надлежащей законной процедуры, признанными международным правом, и проводилось таким образом, что, в существующих обстоятельствах, не отвечало цели предать соответствующее лицо правосудию.

   Статья 21. Применимое право
   1. Суд применяет:
   a) во-первых, настоящий Статут, Элементы преступлений и свои Правила процедуры и доказывания;
   b) во-вторых, в соответствующих случаях, применимые международные договоры, принципы и нормы международного права, включая общепризнанные принципы международного права вооруженных конфликтов;
   c) если это невозможно, Суд применяет общие принципы права, взятые им из национальных законов правовых систем мира, включая, соответственно, национальные законы государств, которые при обычных обстоятельствах осуществляли бы юрисдикцию в отношении данного преступления, при условии, что эти принципы не являются несовместимыми с настоящим Статутом и с международным правом и международно признанными нормами и стандартами.
   2. Суд может применять принципы и нормы права в соответствии с тем, как они были истолкованы в его предыдущих решениях.
   3. Применение и толкование права в соответствии с настоящей статьей должно соответствовать международно признанным правам человека и не допускать никакого неблагоприятного проведения различия по таким признакам, как гендерный признак, как это определено в пункте 3 статьи 7, возраст, раса, цвет кожи, язык, религия или вероисповедание, политические или иные убеждения, национальное, этническое или социальное происхождение, имущественное, сословное или иное положение.
//-- Часть 3. Общие принципы уголовного права --//
   Статья 22. Nullum crimen sine lege
   1. Лицо не подлежит уголовной ответственности по настоящему Статуту, если только соответствующее деяние в момент его совершения не образует преступления, подпадающего под юрисдикцию Суда.
   2. Определение преступления должно быть точно истолковано и не должно применяться по аналогии. В случае двусмысленности определение толкуется в пользу лица, которое находится под следствием, в отношении которого ведется судебное разбирательство или которое признано виновным.
   3. Настоящая статья не влияет на квалификацию любого деяния как преступного по международному праву, независимо от настоящего Статута.

   Статья 23. Nulla poena sine lege
   Лицо, признанное Судом виновным, может быть наказано только в соответствии с положениями настоящего Статута.

   Статья 24. Отсутствие обратной силы ratione personae.
   1. Лицо не подлежит уголовной ответственности в соответствии с настоящим Статутом за деяние до вступления Статута в силу.
   2. В случае внесения изменения в закон, применимый к данному делу до вынесения окончательного решения или постановления, применяется закон, более благоприятный для лица, которое находится под следствием, в отношении которого ведется судебное разбирательство или которое признано виновным.

   Статья 25. Индивидуальная уголовная ответственность.
   1. Суд обладает юрисдикцией в отношении физических лиц в соответствии с настоящим Статутом.
   2. Лицо, которое совершило преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, несет индивидуальную ответственность и подлежит наказанию в соответствии с настоящим Статутом.
   3. В соответствии с настоящим Статутом лицо подлежит уголовной ответственности и наказанию за преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, если это лицо:
   a) совершает такое преступление индивидуально, совместно с другим лицом или через другое лицо, независимо от того, подлежит ли это другое лицо уголовной ответственности;
   b) приказывает, подстрекает или побуждает совершить такое преступление, если это преступление совершается или если имеет место покушение на это преступление;
   c) с целью облегчить совершение такого преступления пособничает, подстрекает или каким-либо иным образом содействует его совершению или покушению на него, включая предоставление средств для его совершения;
   d) любым другим образом способствует совершению или покушению на совершение такого преступления группой лиц, действующих с общей целью. Такое содействие должно оказываться умышленно и либо:
   I) в целях поддержки преступной деятельности или преступной цели группы в тех случаях, когда такая деятельность или цель связана с совершением преступления, подпадающего под юрисдикцию Суда; либо
   II) с осознанием умысла группы совершить преступление;
   e) в отношении преступления геноцида, прямо и публично подстрекает других к совершению геноцида;
   f) покушается на совершение такого преступления, предпринимая действие, которое представляет собой значительный шаг в его совершении, однако преступление оказывается незавершенным по обстоятельствам, не зависящим от намерений данного лица. Вместе с тем лицо, которое отказывается от попытки совершить преступление или иным образом предотвращает завершение преступления, не подлежит наказанию в соответствии с настоящим Статутом за покушение на совершение этого преступления, если данное лицо полностью и добровольно отказалось от преступной цели.
   4. Ни одно положение в настоящем Статуте, касающееся индивидуальной уголовной ответственности, не влияет на ответственность государств по международному праву.

   Статья 26. Исключение из юрисдикции для лиц, не достигших 18-летнего возраста.
   Суд не обладает юрисдикцией в отношении любого лица, не достигшего 18-летнего возраста на момент предполагаемого совершения преступления.

   Статья 27. Недопустимость ссылки на должностное положение.
   1. Настоящий Статут применяется в равной мере ко всем лицам без какого бы то ни было различия на основе должностного положения. В частности, должностное положение как главы государства или правительства, члена правительства или парламента, избранного представителя или должностного лица правительства ни в коем случае не освобождает лицо от уголовной ответственности согласно настоящему Статуту и не является само по себе основанием для смягчения приговора.
   2. Иммунитеты или специальные процессуальные нормы, которые могут быть связаны с должностным положением лица, будь то согласно национальному или международному праву, не должны препятствовать осуществлению Судом его юрисдикции в отношении такого лица.

   Статья 28. Ответственность командиров и других начальников.
   В дополнение к другим основаниям уголовной ответственности по настоящему Статуту за преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда:
   1. Военный командир или лицо, эффективно действующее в качестве военного командира, подлежит уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда, совершенные силами, находящимися под его эффективным командованием и контролем либо, в зависимости от обстоятельств, под его эффективной властью и контролем, в результате неосуществления им контроля надлежащим образом над такими силами, когда:
   а) такой военный командир или такое лицо либо знало, либо, в сложившихся на тот момент обстоятельствах, должно было знать, что эти силы совершали или намеревались совершить такие преступления; и
   b) такой военный командир или такое лицо не приняло всех необходимых и разумных мер в рамках его полномочий для предотвращения или пресечения их совершения либо для передачи данного вопроса в компетентные органы для расследования и уголовного преследования.
   2. Применительно к отношениям начальника и подчиненного, не описанным в пункте 1, начальник подлежит уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда, совершенные подчиненными, находящимися под его эффективной властью и контролем, в результате неосуществления им контроля надлежащим образом над такими подчиненными, когда:
   a) начальник либо знал, либо сознательно проигнорировал информацию, которая явно указывала на то, что подчиненные совершали или намеревались совершить такие преступления;
   b) преступления затрагивали деятельность, подпадающую под эффективную ответственность и контроль начальника; и
   c) начальник не принял всех необходимых и разумных мер в рамках его полномочий для предотвращения или пресечения их совершения либо для передачи данного вопроса в компетентные органы для расследования и уголовного преследования.

   Статья 29. Неприменимость срока давности.
   В отношении преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда, не устанавливается никакого срока давности.

   Статья 30. Субъективная сторона.
   1. Если не предусмотрено иного, лицо подлежит уголовной ответственности и наказанию за преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, только в том случае, если по признакам, характеризующим объективную сторону, оно совершено намеренно и сознательно.
   2. Для целей настоящей статьи – лицо имеет намерение в тех случаях, когда:
   а) в отношении деяния – это лицо собирается совершить такое деяние;
   b) в отношении последствия – это лицо собирается причинить это последствие или сознает, что оно наступит при обычном ходе событий.
   3. Для целей настоящей статьи – «сознательно» означает осознание того, что обстоятельство существует или что последствие наступит при обычном ходе событий. «Знать» и «знание» должны толковаться соответствующим образом.

   Статья 31. Основания для освобождения от уголовной ответственности.
   1. В дополнение к другим основаниям для освобождения от уголовной ответственности, предусмотренным настоящим Статутом, лицо не несет уголовной ответственности, если в момент совершения им деяния:
   a) это лицо страдает психическим заболеванием или расстройством, которое лишает его возможности осознавать противоправность или характер своего поведения или сообразовывать свои действия с требованиями закона;
   b) лицо находится в состоянии интоксикации, которое лишает его возможности осознавать противоправность или характер своего поведения или сообразовывать свои действия с требованиями закона, если только это лицо не подверглось добровольно интоксикации при таких обстоятельствах, при которых это лицо знало, что в результате интоксикации им может быть совершено деяние, представляющее собой преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, либо проигнорировало опасность совершения им такого деяния;
   c) это лицо действовало разумно для защиты себя или другого лица, или, в случае военных преступлений, имущества, которое является особо важным для выживания данного лица или другого лица, либо имущества, которое является особо важным для выполнения задачи военного характера, от неизбежного и противоправного применения силы способом, соразмерным степени опасности, угрожающей этому лицу или другому защищаемому лицу или имуществу. То обстоятельство, что лицо участвовало в операции по защите, проводившейся силами, само по себе не является основанием для освобождения от уголовной ответственности согласно этому подпункту;
   d) деяние, которое предположительно представляет собой преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, является вынужденной ответной реакцией на угрозу неминуемой смерти либо неминуемого причинения тяжких телесных повреждений или продолжения причинения таких повреждений для него самого или для другого лица, и это лицо принимает необходимые и разумные меры для устранения этой угрозы, при условии, что это лицо не намерено причинить больший вред, чем тот, который оно стремилось предотвратить. Такая угроза может:
   I) либо исходить от других лиц;
   II) либо быть создана другими обстоятельствами, не зависящими от этого лица.
   2. Суд определяет применимость оснований для освобождения от уголовной ответственности, предусмотренных в настоящем Статуте, в отношении рассматриваемого им дела.
   3. В ходе судебного разбирательства Суд может рассмотреть какое-либо основание для освобождения от уголовной ответственности, иное, чем основания, указанные в пункте 1, если такое основание вытекает из применимого права, как это предусмотрено статьей 21. Процедуры, касающиеся рассмотрения такого основания, должны быть предусмотрены Правилами процедуры и доказывания.

   Статья 32. Ошибка в факте или ошибка в праве.
   1. Ошибка в факте является основанием для освобождения от уголовной ответственности, только если она исключает необходимую субъективную сторону данного преступления.
   2. Ошибка в праве относительно того, является ли определенный тип поведения преступлением, подпадающим под юрисдикцию Суда, не является основанием для освобождения от уголовной ответственности. Однако ошибка в праве может быть основанием для освобождения от уголовной ответственности, если она исключает необходимую субъективную сторону данного преступления, либо в порядке, предусмотренном в статье 33 настоящей Части.

   Статья 33. Приказы начальника и предписание закона.
   1. Тот факт, что преступление, подпадающее под юрисдикцию Суда, было совершено лицом по приказу правительства или начальника, будь то военного или гражданского, не освобождает это лицо от уголовной ответственности, за исключением случаев, когда:
   a) это лицо было юридически обязано исполнять приказы данного правительства или данного начальника;
   b) это лицо не знало, что приказ был незаконным; и
   c) приказ не был явно незаконным.
   2. Для целей настоящей статьи приказы о совершении преступления геноцида или преступлений против человечности являются явно незаконными.

Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 г. (извлечение)

   Источник: Ведомости Верховного Совета СССР. 1954. № 12. Ст. 244.
//-- Статья I --//
   Договаривающиеся стороны подтверждают, что геноцид независимо от того, совершается ли он в мирное иди военное время, является преступлением, которое нарушает нормы международного права и против которого они обязуются принимать меры предупреждения и карать за его совершение.
//-- Статья II --//
   В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:
   а) убийство членов такой группы;
   b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы;
   c) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее;
   d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы;
   e) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую.
//-- Статья III --//
   Наказуемы следующие деяния:
   a) геноцид;
   b) заговор с целью совершения геноцида;
   c) прямое и публичное подстрекательство к совершению геноцида;
   d) покушение на совершение геноцида;
   e) соучастие в геноциде.
//-- Статья IV --//
   Лица, совершающие геноцид или какие-либо другие из перечисленных в статье III деяний, подлежат наказанию, независимо от того, являются ли они ответственными по конституции правителями, должностными или частными лицами.
//-- Статья V --//
   Для введения в силу положений настоящей Конвенции договаривающиеся стороны обязуются провести необходимое законодательство, каждая в соответствии со своей конституционной процедурой, и, в частности, предусмотреть эффективные меры наказания лиц, виновных в совершении геноцида или других упомянутых в статье III преступлений.
//-- Статья VI --//
   Лица, обвиняемые в совершении геноцида или других перечисленных в статье III деянии, должны быть судимы компетентным судом того государства, на территории которого было совершено это деяние, или таким международным уголовным судом, который может иметь юрисдикцию в отношении сторон настоящей Конвенции, признавших юрисдикцию такого суда.
//-- Статья VII --//
   В отношении выдачи виновных геноцид и другие перечисленные в статье III деяния не рассматриваются как политические преступления.
   В таких случаях договаривающиеся стороны обязуются осуществлять выдачу в соответствии со своим законодательством и действующими договорами.
//-- Статья VIII --//
   Каждый участник настоящей Конвенции может обратиться к соответствующему органу Объединенных Наций с требованием принять, в соответствии с положениями Устава Организации Объединенных Наций, все необходимые, по его мнению, меры в целях предупреждения и пресечения актов геноцида или одного из других перечисленных в статье III деяний.
//-- Статья IX --//
   Споры между договаривающимися сторонами по вопросу толкования, применения или выполнения настоящей Конвенции, включая споры относительно ответственности того или другого государства за совершение геноцида или одного из других перечисленных в статье III деяний, передаются на рассмотрение Международного Суда по требованию любой из сторон в споре.

Международная конвенция о пресечении преступления апартеида и наказании за него от 30 ноября 1973 г. (извлечение)

   Источник: Международные акты о правах человека. Сборник документов / Сост. В. А. Карташкин и Е. А. Лукашева. М., 1997.

   Статья I
   1. Государства – участники настоящей Конвенции заявляют, что апартеид является преступлением против человечества и что бесчеловечные акты, являющиеся следствием политики и практики апартеида и сходной с ним политики и практики расовой сегрегации и дискриминации, которые определены в статье II настоящей Конвенции, являются преступлениями, нарушающими принципы международного права, в частности цели и принципы Устава Организации Объединенных Наций, и создающими серьезную угрозу для международного мира и безопасности.
   2. Государства – участники настоящей Конвенции объявляют преступными организации, учреждения и отдельных лиц, совершающих преступление апартеида.

   Статья II
   Для целей настоящей Конвенции термин «преступление апартеида», который включает сходную с ним политику и практику расовой сегрегации и дискриминации в том виде, в каком они практикуются в южной части Африки, означает следующие бесчеловечные акты, совершаемые с целью установления и поддержания господства одной расовой группы людей над какой-либо другой расовой группой людей и ее систематического угнетения:
   a) лишение члена или членов расовой группы или групп права на жизнь и свободу личности:
   i) путем убийства членов расовой группы или групп;
   ii) путем причинения членам расовой группы или групп серьезных телесных повреждений или умственного расстройства и посягательства на их свободу или достоинство в результате применения к ним пыток или жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство обращения и наказания;
   iii) путем произвольного ареста и незаконного содержания в тюрьмах членов расовой группы или групп;
   b) умышленное создание для расовой группы или групп таких жизненных условий, которые рассчитаны на ее или их полное или частичное физическое уничтожение;
   c) любые меры законодательного характера и другие меры, рассчитанные на то, чтобы воспрепятствовать участию расовой группы или групп в политической, социальной, экономической и культурной жизни страны, и умышленное создание условий, препятствующих полному развитию такой группы или таких групп, в частности путем лишения членов расовой группы или групп основных прав человека и свобод, включая право на труд, право на создание признанных профсоюзов, право на образование, право покидать свою страну и возвращаться в нее, право на гражданство, право на свободу передвижения и выбора местожительства, право на свободу убеждений и свободное выражение их и право на свободу мирных собраний и ассоциаций;
   d) любые меры, в том числе законодательного характера, направленные на разделение населения по расовому признаку посредством создания изолированных резерваций и гетто для членов расовой группы или групп, запрещения смешанных браков между членами различных расовых групп, экспроприации земельной собственности, принадлежащей расовой группе или группам или их членам;
   e) эксплуатация труда членов расовой группы или групп, в частности использование их принудительного труда;
   f) преследование организаций и лиц путем лишения их основных прав и свобод за то, что они выступают против апартеида.

   Статья III
   Международной уголовной ответственности, независимо от мотива, подлежат лица, члены организаций и учреждений и представители государств, проживающие как на территории государства, где совершаются эти действия, так и в любом другом государстве, где они:
   a) совершают, участвуют в совершении, непосредственно подстрекают или замышляют совершение актов, указанных в статье II настоящей Конвенции;
   b) непосредственно содействуют, поощряют или сотрудничают в совершении преступления апартеида.

   Статья IV
   Государства – участники настоящей Конвенции обязуются:
   a) принять любые меры законодательного или иного характера, необходимые для пресечения, а также предотвращения любого поощрения преступления апартеида и сходной с ним сегрегационистской политики или ее проявлений и наказания лиц, виновных в этом преступлении;
   b) принять законодательные, судебные и административные меры для преследования, привлечения к суду и наказания в соответствии с их юрисдикцией лиц, несущих ответственность или обвиняемых в совершении актов, определенных в статье II настоящей Конвенции, независимо от того, находятся ли такие лица на территории того государства, где совершаются эти акты, или являются гражданами этого или какого-либо другого государства или лицами без гражданства.

   Статья V
   Лица, которым предъявлено обвинение в совершении актов, перечисленных в статье II настоящей Конвенции, могут предаваться компетентному суду любого государства – участника настоящей Конвенции, которое может приобретать юрисдикцию над личностью обвиняемых, или международному уголовному трибуналу, который может располагать юрисдикцией в отношении тех государств-участников, которые согласятся с его юрисдикцией.

   Статья VI
   Государства – участники настоящей Конвенции обязуются признавать и выполнять в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций принимаемые Советом Безопасности решения, направленные на предупреждение, пресечение и наказание за преступление апартеида, и содействовать осуществлению решений других компетентных органов Организации Объединенных Наций, принимаемых для достижения целей настоящей Конвенции.

   Статья VII
   1. Государства – участники настоящей Конвенции обязуются представлять периодические доклады группе, учрежденной в соответствии со статьей IX, о законодательных, судебных и административных или других мерах, которые они приняли для выполнения положений настоящей Конвенции.
   2. Копии этих докладов направляются через Генерального секретаря Организации Объединенных Наций Специальному комитету по апартеиду.

   Статья VIII
   Каждое государство – участник настоящей Конвенции может обратиться к любому компетентному органу Организации Объединенных Наций с требованием принять, в соответствии с положениями Устава Организации Объединенных Наций, все необходимые, по его мнению, меры в целях предупреждения и пресечения преступления апартеида.

   Статья IX
   1. Председатель Комиссии по правам человека назначит группу в составе трех членов Комиссии по правам человека, которые являются также представителями государств – участников настоящей Конвенции, для рассмотрения докладов, представляемых государствами-участниками в соответствии со статьей VII.
   2. Если среди членов Комиссии по правам человека не имеется представителей государств – участников настоящей Конвенции или их меньше трех, то Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций назначит, после консультации со всеми государствами – участниками настоящей Конвенции, представителя государства-участника или представителей государств-участников, не являющихся членами Комиссии по правам человека, для работы в группе, учрежденной в соответствии с приводимым выше пунктом 1 данной статьи, до тех пор пока представители государств – участников Конвенции не будут избраны в состав Комиссии по правам человека.
   3. Группа может собираться для рассмотрения докладов, представляемых в соответствии со статьей VII, на период не более пяти дней до начала или после окончания сессии Комиссии по правам человека.

   Статья X
   1. Государства – участники настоящей Конвенции уполномочивают Комиссию по правам человека:
   a) просить органы Организации Объединенных Наций при направлении копий петиций в соответствии со статьей 15 Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации обращать внимание на жалобы в отношении актов, перечисленных в статье II настоящей Конвенции;
   b) подготавливать на основе докладов, получаемых от компетентных органов Организации Объединенных Наций, и периодических докладов государств – участников настоящей Конвенции список лиц, организаций, учреждений и представителей государств, которые, как предполагается, несут ответственность за преступления, перечисленные в статье II настоящей Конвенции, а также тех, против кого государствами – участниками настоящей Конвенции ведется судебное разбирательство;
   c) запрашивать у компетентных органов Организации Объединенных Наций информацию о мерах, принятых властями, ответственными за управление подопечными и несамоуправляющимися территориями и всеми другими территориями, которых касается резолюция 1514 (XV) Генеральной Ассамблеи от 14 декабря 1960 г., в отношении лиц, которые, как предполагается, несут ответственность за преступления в соответствии со статьей II настоящей Конвенции и которые, как предполагается, находятся в пределах их территориальной и административной юрисдикции.
   2. До достижения целей Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам, содержащейся в резолюции 1514 (XV) Генеральной Ассамблеи, положения настоящей Конвенции никоим образом не ограничивают право на петиции, предоставленное этим народам в силу других международных документов или Организацией Объединенных Наций и ее специализированными учреждениями.

   Статья XI
   1. Акты, перечисленные в статье II настоящей Конвенции, не считаются политическими преступлениями для целей выдачи.
   2. Государства – участники настоящей Конвенции обязуются осуществлять экстрадицию в таких случаях в соответствии с их законодательством и действующими договорами.

Конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 26 ноября 1968 г. (извлечение)

   Источник: Ведомости Верховного Совета СССР. 1971. № 2. Ст. 18.

   Статья I
   Никакие сроки давности не применяются к следующим преступлениям, независимо от времени их совершения:
   a) военные преступления, как они определяются в Уставе Нюрнбергского международного военного трибунала от 8 августа 1945 г. и подтверждаются резолюциями 3 (I) от 13 февраля 1946 г. и 95 (I) от 11 декабря 1946 г. Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций, а также, в частности, «серьезные нарушения», перечисленные в Женевских конвенциях о защите жертв войны от 12 августа 1949 года;
   b) преступления против человечества, независимо от того, были ли они совершены во время войны или в мирное время, как они определяются в Уставе Нюрнбергского международного военного трибунала от 8 августа 1945 г. и подтверждаются в резолюциях 3 (I) от 13 февраля 1946 г. и 95 (I) от 11 декабря 1946 г. Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций, изгнание в результате вооруженного нападения или оккупации и бесчеловечные действия, являющиеся следствием политики апартеида, а также преступление геноцида, определяемое в Конвенции 1948 г. о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, даже если эти действия не представляют собой нарушения внутреннего законодательства той страны, в которой они были совершены.

   Статья II
   В случае совершения какого-либо из преступлений, упомянутых в статье I, положения настоящей Конвенции применяются к представителям государственных властей и частным лицам, которые выступают в качестве исполнителей этих преступлений или соучастников таких преступлений, или непосредственно подстрекают других лиц к совершению таких преступлений, или участвуют в заговоре для их совершения, независимо от степени их завершенности, равно как и к представителям государственных властей, допускающим их совершение.

   Статья III
   Государства – участники настоящей Конвенции обязуются принять все необходимые внутренние меры законодательного или иного характера, направленные на то, чтобы в соответствии с международным правом создать условия для выдачи лиц, указанных в статье II настоящей Конвенции.

   Статья IV
   Государства – участники настоящей Конвенции обязуются принять в соответствии с их конституционной процедурой любые законодательные или иные меры, необходимые для обеспечения того, чтобы срок давности, установленный законом или иным путем, не применялся к судебному преследованию и наказанию за преступления, указанные в статьях I и II настоящей Конвенции, и чтобы там, где такой срок применяется к этим преступлениям, он был отменен.

Определение агрессии как международного преступления от 14 декабря 1974 г. (извлечение)

   Источник: Официальные документы ООН. Т. 1. Нью-Йорк, 1975.

   Статья 1
   Агрессией является применение вооруженной силы государством против суверенитета, территориальной неприкосновенности или политической независимости другого государства или каким-либо другим образом, несовместимым с Уставом Организации Объединенных Наций, как это установлено в настоящем определении.
   Пояснительное примечание: В настоящем определении термин «государство»:
   a) употребляется, не предрешая вопроса о признании или вопроса о том, является ли государство членом Организации Объединенных Наций;
   b) включает там, где это уместно, понятие «группы государств».

   Статья 2
   Применение вооруженной силы государством первым в нарушение Устава является prima facie свидетельством акта агрессии, хотя Совет Безопасности может в соответствии с Уставом сделать вывод, что определение о том, что акт агрессии был совершен, не будет оправданным в свете других соответствующих обстоятельств, включая тот факт, что соответствующие акты или их последствия не носят достаточно серьезного характера.

   Статья 3
   Любое из следующих действий, независимо от объявления войны, с учетом и в соответствии с положениями статьи 2, будет квалифицироваться в качестве акта агрессии:
   a) вторжение или нападение вооруженных сил государства на территорию другого государства или любая военная оккупация, какой бы временный характер она ни носила, являющаяся результатом такого вторжения или нападения, или любая аннексия с применением силы территории другого государства или части ее;
   b) бомбардировка вооруженными силами государства территории другого государства или применение любого оружия государством против территории другого государства;
   c) блокада портов или берегов государства вооруженными силами другого государства;
   d) нападение вооруженными силами государства на сухопутные, морские или воздушные силы или морские и воздушные флоты другого государства;
   e) применение вооруженных сил одного государства, находящихся на территории другого государства по соглашению с принимающим государством, в нарушение условий, предусмотренных в соглашении, или любое продолжение их пребывания на такой территории по прекращении действия соглашения;
   f) действие государства, позволяющего, чтобы его территория, которую оно предоставило в распоряжение другого государства, использовалась этим другим государством для совершения акта агрессии против третьего государства;
   g) засылка государством или от имени государства вооруженных банд, групп и регулярных сил или наемников, которые осуществляют акты применения вооруженной силы против другого государства, носящие столь серьезный характер, что это равносильно перечисленным выше актам, или его значительное участие в них.

   Статья 4
   Вышеприведенный перечень актов не является исчерпывающим, и Совет Безопасности может определить, что другие акты представляют собой агрессию согласно положениям Устава.

   Статья 5
   1. Никакие соображения любого характера, будь то политического, экономического, военного или иного характера, не могут служить оправданием агрессии.
   2. Агрессивная война является преступлением против международного мира. Агрессия влечет за собой международную ответственность.
   3. Никакое территориальное приобретение или особая выгода, полученные в результате агрессии, не являются и не могут быть признаны законными.

   Статья 6
   Ничто в настоящем Определении не должно толковаться как расширяющее или сужающее каким-либо образом сферу действия Устава, включая его положения, касающиеся случаев, в которых применение силы является законным.

   Статья 7
   Ничто в настоящем Определении, и в частности в статье 3, не может каким-либо образом наносить ущерба вытекающему из Устава праву на самоопределение, свободу и независимость народов, которые насильственно лишены этого права и о которых упоминается в Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций, в частности народов, находящихся под господством колониальных и расистских режимов или под другими формами иностранного господства, а также праву этих народов бороться с этой целью и испрашивать, и получать поддержку в соответствии с принципами Устава и согласно вышеупомянутой Декларации.

   Статья 8
   При их толковании и применении изложенные выше положения являются взаимосвязанными, и каждое положение должно рассматриваться в контексте всех других положений.

Женевская конвенция об обращении с военнопленными от 12 августа 1949 г. (извлечение)

   Источник: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957.

   Статья 1
   Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются при любых обстоятельствах соблюдать и заставлять соблюдать настоящую конвенцию.

   Статья 2
   Помимо постановлений, которые должны вступить в силу еще в мирное время, настоящая конвенция будет применяться в случае объявленной войны или всякого другого вооруженного конфликта, возникающего между двумя или несколькими Высокими Договаривающимися Сторонами, даже в том случае, если одна из них не признает состояния войны.
   Конвенция будет применяться также во всех случаях оккупации всей или части территории Высокой Договаривающейся Стороны, даже если эта оккупация не встретит никакого вооруженного сопротивления.
   Если одна из находящихся в конфликте Держав не является участницей настоящей конвенции, участвующие в ней Державы останутся, тем не менее, связанными ею в своих взаимоотношениях.
   Кроме того, они будут связаны конвенцией в отношении вышеуказанной Державы, если последняя принимает и применяет ее положения.

   Статья 3
   В случае вооруженного конфликта, не носящего международного характера и возникающего на территории одной из Высоких Договаривающихся Сторон, каждая из находящихся в конфликте сторон будет обязана применять, как минимум, следующие положения:
   1. Лица, которые непосредственно не принимают участия в военных действиях, включая тех лиц из состава вооруженных сил, которые сложили оружие, а также тех, которые перестали принимать участие в военных действиях вследствие болезни, ранения, задержания или по любой другой причине, должны при всех обстоятельствах пользоваться гуманным обращением без всякой дискриминации по причинам расы, цвета кожи, религии или веры, пола, происхождения или имущественного положения или любых других аналогичных критериев.
   С этой целью запрещаются и всегда и всюду будут запрещаться следующие действия в отношении вышеуказанных лиц:
   a) посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности всякие виды убийства, увечья, жестокое обращение, пытки и истязания;
   b) взятие заложников;
   c) посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение;
   d) осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизованными нациями.
   2. Раненых и больных будут подбирать, и им будет оказана помощь.
   Беспристрастная гуманитарная организация, такая как Международный Комитет Красного Креста, может предложить свои услуги сторонам, находящимся в конфликте.
   Кроме того, находящиеся в конфликте стороны будут стараться путем специальных соглашений ввести в действие все или часть остальных положений настоящей конвенции.
   Применение предшествующих положений не будет затрагивать юридического статуса находящихся в конфликте сторон.

   Статья 4
   А. Военнопленными, по смыслу настоящей конвенции, являются попавшие во власть неприятеля лица, принадлежащие к одной из следующих категорий:
   1. Личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, а также личный состав ополчения и добровольческих отрядов, входящих в состав этих вооруженных сил.
   2. Личный состав других ополчений и добровольческих отрядов, включая личный состав организованных движений сопротивления, принадлежащих стороне, находящейся в конфликте, и действующих на их собственной территории или вне ее, даже если эта территория оккупирована, если эти ополчения и добровольческие отряды, включая организованные движения сопротивления, отвечают нижеследующим условиям:
   a) имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных;
   b) имеют определенный и явственно видимый издали отличительный знак;
   c) открыто носят оружие;
   d) соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны.
   3. Личный состав регулярных вооруженных сил, считающих себя в подчинении правительства или власти, не признанных держащей в плену Державой.
   4. Лица, следующие за вооруженными силами, но не входящие в их состав непосредственно, как, например, гражданские лица, входящие в экипажи военных самолетов, военные корреспонденты, поставщики, личный состав рабочих команд или служб, на которых возложено бытовое обслуживание вооруженных сил, при условии, что они получили на это разрешение от тех вооруженных сил, которые они сопровождают, для чего эти последние должны выдать им удостоверение личности прилагаемого образца.
   5. Члены экипажей судов торгового флота, включая капитанов, лоцманов и юнг, и экипажей гражданской авиации сторон, находящихся в конфликте, которые не пользуются более льготным режимом в силу каких-либо других положений международного права.
   6. Население неоккупированной территории, которое при приближении неприятеля стихийно по собственному почину берется за оружие для борьбы со вторгающимися войсками, не успев сформироваться в регулярные войска, если оно носит открыто оружие и соблюдает законы и обычаи войны.
   B. Следующие лица будут подвергаться такому же обращению, как и военнопленные, в соответствии с настоящей конвенцией:
   1. Лица, принадлежащие или принадлежавшие к вооруженным силам оккупированной страны, если оккупирующая Держава считает необходимым по причинам их принадлежности интернировать их, даже если она вначале освободила их, в то время, когда военные действия происходили за пределами оккупированной ею территории, особенно когда эти лица безуспешно пытались присоединиться к вооруженным силам, к которым они принадлежат и которые принимают участие в военных действиях, или когда они не подчинились вызову, сделанному с целью их интернирования.
   2. Лица, принадлежащие к одной из категорий, перечисленных в настоящей статье, которых приняли на своей территории нейтральные или невоюющие Державы и которых эти Державы должны интернировать в соответствии с международным правом, если они только не предпочтут предоставить им более благоприятный режим; однако на этих лиц не распространяются постановления статей 8, 10, 15, пятого абзаца статьи 30, статей 58–67, 92, 126, а в тех случаях, когда между сторонами, находящимися в конфликте, и заинтересованной нейтральной или невоюющей Державой существуют дипломатические отношения, также и постановления статей, касающихся Держав-Покровительниц. В случае, когда существуют такие дипломатические отношения, сторонам, находящимся в конфликте, за которыми числятся эти лица, разрешается осуществлять в отношении их функции Державы-Покровительницы, предусмотренные настоящей конвенцией, без ущерба для тех функций, которые эти стороны обычно осуществляют в соответствии с дипломатической и консульской практикой и договорами.
   C. Эта статья никоим образом не затрагивает статуса медико-санитарного и духовного персонала, предусмотренного в статье 33 настоящей конвенции.

   Статья 5
   Настоящая конвенция будет применяться к лицам, указанным в статье 4, с того момента, как они попадут во власть неприятеля, и вплоть до их окончательного освобождения и репатриации.
   В случае, если в отношении лиц, принявших то или иное участие в военных действиях и попавших в руки противника, возникает сомнение в их принадлежности к одной из категорий, перечисленных в статье 4, такие лица будут пользоваться покровительством настоящей конвенции до тех пор, пока их положение не будет определено компетентным судом.

   Статья 13
   С военнопленными следует всегда обращаться гуманно. Любой незаконный акт или бездействие со стороны держащей в плену Державы, приводящие к смерти военнопленного, находящегося в ее власти, или ставящие здоровье военнопленного под серьезную угрозу, запрещаются и будут рассматриваться как серьезные нарушения настоящей конвенции. В частности, ни один военнопленный не может быть подвергнут физическому калечению или же научному или медицинскому опыту какого бы то ни было характера, который не оправдывается соображениями лечения военнопленного и его интересами.
   Военнопленные равным образом должны всегда пользоваться защитой, в особенности от всяких актов насилия или запугивания, от оскорблений и любопытства толпы. Применение к ним репрессалий воспрещается.

   Статья 17
   Каждый военнопленный при его допросе обязан сообщить только свои фамилию, имя и звание, дату рождения и личный номер или, за неимением такового, другую равноценную информацию.
   Никакие физические или моральные пытки и никакие другие меры принуждения не могут применяться к военнопленным для получения от них каких-либо сведений. Военнопленным, которые откажутся отвечать, нельзя угрожать, подвергать их оскорблениям или каким-либо преследованиям или ограничениям.

   Статья 86
   Военнопленный может быть наказан только один раз за один и тот же проступок или по одному и тому же обвинению.

   Статья 87
   Военные власти и суды держащей в плену Державы не должны приговаривать военнопленных ни к каким другим наказаниям, кроме тех, которые предусмотрены за такие же проступки, совершенные лицами, принадлежащими к составу вооруженных сил держащей в плену Державы.
   При назначении наказания суды или власти держащей в плену Державы должны в максимально возможной степени учитывать тот факт, что, поскольку подсудимый не является гражданином держащей в плену Державы, он не связан долгом верности по отношению к ней и что он находится в ее власти вследствие обстоятельств, не зависящих от его воли. Они будут иметь возможность смягчить наказание, полагающееся за вменяемое военнопленному в вину правонарушение, и для этого не будут обязаны придерживаться предписанного минимума этого наказания.
   Воспрещаются всякие коллективные наказания за индивидуальные проступки, всякие телесные наказания, заключение в помещения, лишенные дневного света, и вообще какие бы то ни было виды пыток или проявления жестокости.
   Держащая в плену Держава не может лишить ни одного военнопленного его звания или возможности носить знаки различия.

   Статья 88
   При равном звании военнопленные офицеры, унтер-офицеры или солдаты, отбывающие дисциплинарное или уголовное наказание, не могут подвергаться более строгому обращению, чем то, которое предусмотрено в отношении таких же наказаний в вооруженных силах держащей в плену Державы.
   Женщины-военнопленные не должны приговариваться к более суровым наказаниям или подвергаться более суровому обращению во время отбывания наказания, чем женщины из состава вооруженных сил держащей в плену Державы, наказываемые за аналогичные правонарушения.
   Ни в коем случае женщины-военнопленные не могут приговариваться к более суровому наказанию или подвергаться более суровому обращению во время отбывания наказания, чем мужчины из состава вооруженных сил держащей в плену Державы, наказываемые за аналогичные правонарушения.
   После отбытия военнопленными наложенных на них дисциплинарных или уголовных наказаний с ними нельзя обращаться иначе, чем с другими военнопленными.

   Статья 93
   Побег или попытка к побегу, даже в случае рецидива, не должны рассматриваться как отягчающие вину обстоятельства в том случае, когда военнопленный привлекается к судебной ответственности за совершенные им при побеге или при попытке к побегу правонарушения.
   В соответствии с принципом, изложенным в статье 83, преступления, совершенные военнопленными с единственной целью облегчить себе побег и не сопровождающиеся какими-либо насильственными действиями против жизни и здоровья, например такие, как преступления против общественной собственности, кража без намерения обогатиться, изготовление или использование фальшивых документов, ношение гражданской одежды, влекут за собой только дисциплинарные взыскания.
   Военнопленные, которые являлись соучастниками побега или попытки к побегу, будут подвергнуты за это только дисциплинарному взысканию.

   Статья 99
   Ни один военнопленный не может быть предан суду или осужден за проступок, который не является наказуемым по законодательству держащей в плену Державы или по международному праву, которое действует в момент совершения проступка.
   Никакое моральное или физическое давление не может быть оказано на военнопленного для того, чтобы заставить его признать себя виновным в проступке, в котором его обвиняют. Ни один военнопленный не может быть осужден, если он не имел возможности защищаться и если ему не был предоставлен квалифицированный защитник.

   Статья 100
   Как только это будет возможно, военнопленные и Державы-Покровительницы извещаются о правонарушениях, карающихся смертной казнью по законам держащей в плену Державы.
   Впоследствии ни за какое другое правонарушение не может быть установлена смертная казнь без согласия Державы, за которой числятся военнопленные.
   Смертный приговор может быть вынесен военнопленному только в том случае, если, в соответствии со статьей 87, абзац 2, внимание суда было особо обращено на тот факт, что, поскольку обвиняемый не является гражданином держащей в плену Державы, он не связан долгом верности по отношению к ней и что он находится в ее власти вследствие обстоятельств, не зависящих от его воли.

   Статья 101
   В случае вынесения военнопленному смертного приговора, последний приводится в исполнение не ранее, чем по истечении шестимесячного срока со дня получения Державой-Покровительницей по указанному ею адресу подробного сообщения, предусмотренного в статье 107.

   Статья 102
   Приговор в отношении военнопленного будет считаться законным только в том случае, если он выносится теми же судами и в том же порядке, какие установлены для лиц, принадлежащих к составу вооруженных сил держащей в плену Державы, и, кроме того, при условии соблюдения постановлений настоящей главы.

Женевская конвенция о защите гражданского населения во время войны от 12 августа 1949 г. (извлечение)

   Источник: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957.

   Статья 1
   Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются при любых обстоятельствах соблюдать и заставлять соблюдать настоящую Конвенцию.

   Статья 2
   Помимо постановлений, которые должны вступить в силу еще в мирное время, настоящая Конвенция будет применяться в случае объявленной войны или всякого другого вооруженного конфликта, возникающего между двумя или несколькими Высокими Договаривающимися Сторонами, даже в том случае, если одна из них не признает состояния войны.
   Конвенция будет применяться также во всех случаях оккупации всей или части территории Высокой Договаривающейся Стороны, даже если эта оккупация не встретит никакого вооруженного сопротивления.
   Если одна из находящихся в конфликте держав не является участницей настоящей Конвенции, участвующие в ней державы останутся, тем не менее, связанными ею в своих взаимоотношениях. Кроме того, они будут связаны Конвенцией в отношении вышеуказанной державы, если последняя принимает и применяет ее положения.

   Статья 3
   В случае вооруженного конфликта, не носящего международного характера и возникающего на территории одной из Высоких Договаривающихся Сторон, каждая из находящихся в конфликте сторон будет обязана применять как минимум следующие положения:
   1. Лица, которые непосредственно не принимают участия в военных действиях, включая тех лиц из состава вооруженных сил, которые сложили оружие, а также тех, которые перестали принимать участие в военных действиях вследствие болезни, ранения, задержания или по любой другой причине, должны при всех обстоятельствах пользоваться гуманным обращением без всякой дискриминации по причинам расы, цвета кожи, религии или веры, пола, происхождения или имущественного положения или любых других аналогичных критериев.
   С этой целью запрещаются и всегда и всюду будут запрещаться следующие действия в отношении вышеуказанных лиц:
   a) посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности всякие виды убийства, увечья, жестокое обращение, пытки и истязания;
   b) взятие заложников;
   c) посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение;
   d) осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизованными нациями.
   2. Раненых и больных будут подбирать, и им будет оказана помощь.
   Беспристрастная гуманитарная организация, такая как Международный комитет Красного Креста, может предложить свои услуги сторонам, находящимся в конфликте.
   Кроме того, находящиеся в конфликте стороны будут стараться путем специальных соглашений ввести в действие все или часть остальных положений настоящей Конвенции.
   Применение предшествующих положений не будет затрагивать юридического статуса находящихся в конфликте сторон.

   Статья 4
   Под защитой настоящей Конвенции состоят лица, которые в какой-либо момент и каким-либо образом находятся в случае конфликта или оккупации во власти стороны, находящейся в конфликте, или оккупирующей державы, гражданами которой они не являются.
   Граждане какого-либо государства, не связанного настоящей Конвенцией, не состоят под ее защитой. Граждане какого-либо нейтрального государства, находящиеся на территории одного из воюющих государств, и граждане какого-либо совоюющего государства не будут рассматриваться в качестве покровительствуемых лиц до тех пор, пока государство, гражданами которого они являются, имеет нормальное дипломатическое представительство при государстве, во власти которого они находятся.
   Однако положения раздела II имеют более широкое поле применения, определенное в статье 13.
   Лица, которые состоят под защитой Женевской конвенции от 12 августа 1949 г. об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях, или Женевской конвенции от 12 августа 1949 г. об улучшении участи раненых, больных и потерпевших кораблекрушение из состава вооруженных сил на море, или Женевской конвенции от 12 августа 1949 г. об обращении с военнопленными, не будут рассматриваться в качестве лиц, которые пользуются покровительством по смыслу настоящей Конвенции.

   Статья 6
   Настоящая Конвенция будет применяться с начала всякого конфликта или оккупации, упомянутых в статье 2.
   На территории сторон, находящихся в конфликте, применение Конвенции прекращается после общего окончания военных действий.
   На оккупированной территории применение настоящей Конвенции прекращается через год после общего окончания военных действий, однако оккупирующая держава в той степени, в которой она осуществляет функции правительства на этой территории, будет связана на период оккупации положениями следующих статей настоящей Конвенции: 1–12, 27, 29, 30–34, 47, 49, 51, 52, 53, 59, 61–77 и 143.
   Покровительствуемые лица, освобождение, репатриация или устройство которых будут иметь место после этих сроков, будут тем временем оставаться под защитой настоящей Конвенции.

   Статья 13
   Положения настоящего раздела касаются всего населения находящихся в конфликте стран без какой-либо дискриминации, в частности по причинам расы, национальности, религии или политических убеждений, и должны способствовать смягчению страданий, порождаемых войной.

   Статья 27
   Покровительствуемые лица имеют право при любых обстоятельствах на уважение к их личности, чести, семейным правам, религиозным убеждениям и обрядам, привычкам и обычаям. С ними будут всегда обращаться гуманно, и, в частности, они будут охраняться от любых актов насилия или запугивания, от оскорблений и любопытства толпы.
   Женщины будут специально охраняться от всяких покушений на их честь, и в частности от изнасилования, принуждения к проституции или любой другой формы покушений на их нравственность.
   С учетом положений, касающихся состояния здоровья, возраста и пола, состоящая в конфликте сторона, во власти которой находятся покровительствуемые лица, будет со всеми ими обращаться одинаково, без какой-либо дискриминации, в частности по причинам расы, религии или политических убеждений.
   Однако в отношении этих лиц стороны, находящиеся в конфликте, могут принимать такие меры контроля или меры обеспечения безопасности, которые могут оказаться необходимыми вследствие войны.

   Статья 29
   Находящаяся в конфликте сторона, во власти которой находятся покровительствуемые лица, ответственна за обращение своих представителей с покровительствуемыми лицами, причем это не снимает личной ответственности с этих представителей.

   Статья 31
   Никакие меры принуждения ни физического, ни морального порядка не должны применяться к покровительствуемым лицам, в частности, с целью получения от них или от третьих лиц сведений.

   Статья 32
   Высокие Договаривающиеся Стороны специально соглашаются о том, что им запрещается принятие каких-либо мер, могущих причинить физическое страдание или привести к уничтожению покровительствуемых лиц, находящихся в их власти. Это запрещение распространяется не только на убийства, пытки, телесные наказания, увечья и медицинские или научные опыты, которые не вызываются необходимостью врачебного лечения покровительствуемого лица, но равным образом и на всякое другое грубое насилие со стороны представителей гражданских или военных властей.

   Статья 33
   Ни одно покровительствуемое лицо не может быть наказано за правонарушение, совершенное не им лично. Коллективные наказания, так же как и всякие меры запугивания или террора запрещены. Ограбление воспрещается. Репрессалии в отношении покровительствуемых лиц и их имущества воспрещаются.

   Статья 34
   Взятие заложников запрещается.

   Статья 49
   Воспрещаются по каким бы то ни было мотивам угон, а также депортирование покровительствуемых лиц из оккупированной территории на территорию оккупирующей державы или на территорию любого другого государства независимо от того, оккупированы они или нет.

   Статья 51
   Оккупирующая держава не сможет принуждать покровительствуемых лиц служить в ее вооруженных или вспомогательных силах. Всякое давление или пропаганда в пользу добровольного поступления в армию воспрещается.
   Оккупирующая держава сможет направить на принудительную работу только таких покровительствуемых лиц, которым больше 18 лет, и только на работу, необходимую либо для нужд оккупационной армии, либо на работу, связанную с коммунальными предприятиями, питанием, жилищем, одеждой, транспортом и здоровьем населения занятой местности. Покровительствуемых лиц нельзя заставлять выполнять какую-либо работу, которая вынуждала бы их принимать участие в военных операциях. Оккупирующая держава не сможет требовать от покровительствуемых лиц, чтобы они применяли силу для обеспечения безопасности помещений, в которых они выполняют возложенную на них работу.

   Статья 53
   Всякое уничтожение оккупирующей державой движимого или недвижимого имущества, являющегося индивидуальной или коллективной собственностью частных лиц или государства, общин, либо общественных или кооперативных организаций, которое не является абсолютно необходимым для военных операций, воспрещается.

   Статья 64
   Уголовное законодательство оккупированной территории остается в силе, за исключением случаев, когда оно может быть отменено или приостановлено оккупирующей державой, если это законодательство представляет собой угрозу безопасности оккупирующей державы или препятствует применению настоящей Конвенции. С учетом упомянутого соображения и необходимости обеспечить эффективное отправление правосудия судебные органы оккупированной территории будут продолжать исполнять свои функции при всех правонарушениях, предусмотренных этим законодательством.
   Оккупирующая держава тем не менее может подчинить население оккупированной территории действию постановлений, существенно необходимых для выполнения ее обязательств согласно настоящей Конвенции, поддержания нормального управления территории и обеспечения безопасности оккупирующей державы, личного состава и имущества оккупационных войск или администрации, а также используемых ею объектов и коммуникационных линий.

   Статья 65
   Издаваемые оккупирующей державой постановления, предусматривающие уголовную ответственность, вступают в силу только после того, как они будут опубликованы и доведены до сведения населения на его языке. Действие этих обязательных постановлений не должно иметь обратной силы.

   Статья 68
   Если покровительствуемое лицо совершает правонарушение с единственным намерением повредить оккупирующей державе и если это правонарушение не является посягательством на жизнь или физическую неприкосновенность личного состава оккупационных войск или администрации, не создает серьезной коллективной опасности и не наносит серьезного ущерба имуществу оккупационных войск и администрации или используемым ими объектам, это лицо подлежит интернированию или простому тюремному заключению, причем срок такого интернирования или такого тюремного заключения будет соразмерен совершенному правонарушению. Кроме того, интернирование или тюремное заключение будет являться единственной мерой лишения свободы за такие правонарушения в отношении покровительствуемых лиц. Суды, предусмотренные в статье 66 настоящей Конвенции, могут свободно заменять тюремное заключение интернированием на тот же срок.
   Положения уголовного порядка, изданные оккупирующей державой в соответствии со статьями 64 и 65, могут предусматривать смертную казнь в отношении покровительствуемых лиц только в тех случаях, когда они виновны в шпионаже, в серьезных диверсионных актах, направленных против военных объектов оккупирующей державы, или в умышленных правонарушениях, которые явились причиной смерти одного или нескольких лиц, и при условии, что законодательство оккупированной территории, которое действовало до начала оккупации, предусматривало в подобных случаях смертную казнь.
   Смертный приговор может быть вынесен покровительствуемому лицу только в случае, если было особо обращено внимание суда на тот факт, что, поскольку обвиняемый не является гражданином оккупирующей державы, он не связан по отношению к ней никаким долгом верности.
   Ни в коем случае смертный приговор не может быть вынесен покровительствуемому лицу, имевшему меньше восемнадцати лет в момент совершения правонарушения.

   Статья 70
   Оккупирующая держава не может подвергнуть аресту, преследованию или осудить покровительствуемых лиц за действия или мнения, совершенные или высказанные до оккупации или в период временного ее прекращения, за исключением случаев нарушения законов и обычаев войны.
   Граждане оккупирующей державы, которые до качала конфликта искали убежища на оккупированной территории, могут быть арестованы, преданы суду, осуждены или депортированы за пределы оккупированной территории только за правонарушения, совершенные после начала военных действий, или за уголовные преступления, совершенные до начала военных действий, за которые по законам государства, территория которого оккупирована, преступник подлежал бы выдаче и в мирное время.

Дополнительный протокол I к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов от 8 июня 1977 г. (извлечение)

   Источник: Документ ООН/А/32/114. Приложение I.

   Статья 1. Общие принципы и сфера применения
   1. Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются соблюдать настоящий Протокол и обеспечивать его соблюдение при любых обстоятельствах.
   2. В случаях, не предусмотренных настоящим Протоколом или другими международными соглашениями, гражданские лица и комбатанты остаются под защитой и действием принципов международного права, проистекающих из установившихся обычаев, из принципов гуманности и из требований общественного сознания.
   3. Настоящий Протокол, дополняющий Женевские конвенции от 12 августа 1949 г. о защите жертв войны, применяется при ситуациях, упомянутых в статье 2, общей для этих Конвенций.
   4. Ситуации, упомянутые в предшествующем пункте, включают вооруженные конфликты, в которых народы ведут борьбу против колониального господства и иностранной оккупации и против расистских режимов в осуществлении своего права на самоопределение, закрепленного в Уставе Организации Объединенных Наций и в Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций.

   Статья 2. Определения
   Для целей настоящего Протокола:
   a) «Первая конвенция», «Вторая конвенция», «Третья конвенция» и «Четвертая конвенция» означают соответственно Женевскую конвенцию об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях от 12 августа 1949 года; Женевскую конвенцию об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море от 12 августа 1949 года; Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными от 12 августа 1949 года; Женевскую конвенцию о защите гражданского населения во время войны от 12 августа 1949 года; «Конвенции» означают четыре Женевские конвенции от 12 августа 1949 г. о защите жертв войны;
   b) выражение «нормы международного права, применяемого в период вооруженных конфликтов» означает нормы, применяемые в период вооруженных конфликтов, приведенные в международных соглашениях, участниками которых являются стороны, находящиеся в конфликте, а также общепризнанные принципы и нормы международного права, применяемые к вооруженным конфликтам;
   c) «держава-покровительница» означает нейтральное государство или другое государство, не являющееся стороной, находящейся в конфликте, которое было назначено стороной, находящейся в конфликте, и признано противной стороной и которое согласилось осуществлять функции, возлагаемые на державу-покровительницу в соответствии с Конвенциями и настоящим Протоколом;
   d) «субститут» означает организацию, которая выступает вместо державы-покровительницы согласно статье 5.

   Статья 3. Начало и прекращение применения
   Без ущерба для положений, которые применяются в любое время:
   a) Конвенции и настоящий Протокол применяются с начала любой ситуации, упомянутой в статье 1 настоящего Протокола;
   b) применение Конвенций и настоящего Протокола на территории сторон, находящихся в конфликте, прекращается с общим прекращением военных действий, а на оккупированной территории – по прекращении оккупации. Исключение в обоих случаях составляют те лица, окончательное освобождение, репатриация или устройство которых будут иметь место позже. Эти лица продолжают пользоваться покровительством соответствующих положений Конвенций и настоящего Протокола до момента их окончательного освобождения, репатриации или устройства.

   Статья 8. Терминология
   Для целей настоящего Протокола:
   a) «раненые» и «больные» означают лиц, как военнослужащих, так и гражданских, которые вследствие травмы, болезни или другого физического или психического расстройства или инвалидности нуждаются в медицинской помощи или уходе и которые воздерживаются от любых враждебных действий. Эти слова также относятся к роженицам, новорожденным детям и другим лицам, которые могут нуждаться в данное время в медицинской помощи или уходе, например беременные женщины или немощные, и которые воздерживаются от любых враждебных действий;
   b) «лица, потерпевшие кораблекрушение» означают лиц, как военнослужащих, так и гражданских, которые подвергаются опасности на море или в других водах в результате несчастья, случившегося либо с ними, либо с перевозившим их судном или летательным аппаратом, и которые воздерживаются от любых враждебных действий. Эти лица продолжают считаться потерпевшими кораблекрушение во время их спасения до тех пор, пока они не получат другой статус в соответствии с Конвенциями или настоящим Протоколом при условии, что они продолжают воздерживаться от любых враждебных действий;
   c) «медицинский персонал» означает лиц, которые назначены стороной, находящейся в конфликте, исключительно для медицинских целей, перечисленных в пункте е), для административно-хозяйственного обеспечения медицинских формирований или для работы на санитарно-транспортных средствах и для их административно-технического обеспечения. Такие назначения могут быть либо постоянными, либо временными. Этот термин включает:
   1) медицинский персонал стороны, находящейся в конфликте, как военный, так и гражданский, включая персонал, указанный в Первой и Второй конвенциях, и персонал, который придан организациям гражданской обороны;
   2) медицинский персонал национальных обществ Красного Креста (Красного Полумесяца, Красного Льва и Солнца) и других национальных добровольных обществ помощи, должным образом признанных и уполномоченных стороной, находящейся в конфликте;
   3) медицинский персонал медицинских формирований или санитарно-транспортных средств, указанных в статье 9, пункт 2;
   d) «духовный персонал» означает лиц, как военных, так и гражданских, как, например, священников, которые заняты исключительно выполнением своих духовных функций и приданы:
   1) вооруженным силам стороны, находящейся в конфликте;
   2) медицинским формированиям или санитарно-транспортным средствам стороны, находящейся в конфликте;
   3) медицинским формированиям или санитарно-транспортным средствам, указанным в статье 9, пункт 2;
   4) организациям гражданской обороны стороны, находящейся в конфликте.
   Духовный персонал может быть придан постоянно или временно, и на него распространяются соответствующие положения пункта i);
   e) «медицинские формирования» означают учреждения и другие формирования, как военные, так и гражданские, созданные для медицинских целей, а именно: для розыска, подбирания, транспортировки, установления диагноза или лечения, включая оказание первой помощи, раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, а также для профилактики заболеваний. Этот термин относится, например, к госпиталям и другим подобным медицинским центрам и институтам, складам медицинского имущества и медико-фармацевтическим складам таких формирований. Медицинские формирования могут быть стационарными или подвижными, постоянными или временными;
   f) «санитарная перевозка» означает перевозку по суше, воде или воздуху раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, а также медицинского и духовного персонала, медицинского оборудования и запасов, находящихся под защитой Конвенций и настоящего Протокола;
   g) «санитарно-транспортные средства» означают любые средства перевозки, как военные, так и гражданские, постоянные или временные, предназначенные исключительно для санитарной перевозки и находящиеся под контролем компетентного органа власти стороны, находящейся в конфликте;
   h) «наземные санитарно-транспортные средства» означают любые средства санитарной перевозки по суше;
   i) «санитарные суда и плавучие средства» означают любые средства санитарной перевозки по воде;
   j) «санитарные летательные аппараты» означают любые средства санитарной перевозки по воздуху;
   k) «постоянными» являются медицинские формирования, медицинский персонал и санитарно-транспортные средства, которые предназначаются исключительно для медицинских целей на неопределенный период времени. «Временными» являются медицинские формирования, медицинский персонал и санитарно-транспортные средства, которые привлекаются исключительно для медицинских целей на ограниченные периоды времени в течение всего срока таких периодов. При отсутствии иного специального определения термины «медицинские формирования», «медицинский персонал» и «санитарно-транспортные средства» относятся как к постоянной, так и к временной категории;
   l) «отличительная эмблема» означает отличительную эмблему красного креста, красного полумесяца или красного льва и солнца на белом фоне, когда она используется для защиты медицинских формирований и санитарно-транспортных средств, медицинского и духовного персонала и оборудования или запасов;
   m) «отличительный сигнал» означает любой сигнал или сообщение, которые установлены исключительно для опознавания медицинских формирований или санитарно-транспортных средств в соответствии с главой III Приложения 1 к настоящему Протоколу.

   Статья 9. Сфера применения
   1. Настоящая часть, положения которой направлены на улучшение участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, применяется ко всем лицам, затрагиваемым ситуацией, упомянутой в статье 1, без какого-либо неблагоприятного различия по причинам расы, цвета кожи, пола, языка, религии или веры, политических или других убеждений, национального или социального происхождения, имущественного положения, рождения или другого статуса либо любых других аналогичных критериев.
   2. Соответствующие положения статей 27 и 32 Первой конвенции применяются к постоянным медицинским формированиям и санитарно-транспортным средствам (кроме госпитальных судов, к которым применяются положения статьи 25 Второй конвенции) и их персоналу, предоставленным в гуманитарных целях стороне, находящейся в конфликте:
   a) нейтральным государством или другим государством, не являющимся стороной, находящейся в конфликте;
   b) признанным и уполномоченным обществом помощи такого государства;
   c) беспристрастной международной гуманитарной организацией.

   Статья 11. Защита отдельных лиц
   1. Физическому или психическому состоянию здоровья и неприкосновенности лиц, находящихся во власти противной стороны, или интернированных, задержанных или каким-либо иным образом лишенных свободы в результате ситуации, упомянутой в статье 1, не должен наноситься ущерб путем какого-либо неоправданного действия или упущения. Соответственно запрещается подвергать лиц, указанных в настоящей статье, какой бы то ни было медицинской процедуре, которая не требуется по состоянию здоровья указанного лица и не соответствует общепринятым медицинским нормам, применяемым при аналогичных с медицинской точки зрения обстоятельствах к гражданам стороны, производящей эту процедуру, которые не лишены свободы в какой бы то ни было форме.
   2. В частности, запрещается подвергать таких лиц, даже с их согласия:
   a) физическим увечьям;
   b) медицинским или научным экспериментам;
   c) удалению тканей или органов для пересадки, за исключением тех случаев, когда такие действия являются оправданными в соответствии с условиями, предусмотренными в пункте 1.
   3. Исключения из запрещения, содержащегося в пункте 2 с), могут быть сделаны только в случае сдачи крови для переливания или кожи для пересадки при условии, что это делается добровольно и без какого-либо принуждения или побуждения и притом только в терапевтических целях, в условиях, соответствующих общепризнанным медицинским нормам и под контролем, направленным на благо как донора, так и реципиента.
   4. Любое преднамеренное действие или преднамеренное упущение, которое серьезно угрожает физическому или психическому состоянию или неприкосновенности любого лица, находящегося во власти противной стороны, к которой оно не принадлежит, и которое либо нарушает любое из запрещений, содержащихся в пунктах 1 и 2, либо не выполняет требования пункта 3, является серьезным нарушением настоящего Протокола.
   5. Лица, упомянутые в пункте 1, имеют право отказаться от любой хирургической операции. В случае отказа медицинский персонал должен стремиться получить соответствующее письменное заявление, подписанное или подтвержденное пациентом.
   6. Каждая сторона, находящаяся в конфликте, должна вести медицинские записи о каждой сдаче крови для переливания или кожи для пересадки лицами, упомянутыми в пункте 1, если такая сдача производится под ответственность такой стороны. Кроме того, каждая сторона, находящаяся в конфликте, стремится вести запись всех медицинских процедур, предпринятых в отношении любого лица, интернированного, задержанного или каким-либо иным образом лишенного свободы в результате ситуации, упомянутой в статье 1. Такие записи должны быть готовы для предоставления в любое время державе-покровительнице для проверки.

   Статья 35. Основные нормы
   1. В случае любого вооруженного конфликта право сторон, находящихся в конфликте, выбирать методы или средства ведения войны не является неограниченным.
   2. Запрещается применять оружие, снаряды, вещества и методы ведения военных действий, способные причинить излишние повреждения или излишние страдания.
   3. Запрещается применять методы или средства ведения военных действий, которые имеют своей целью причинить или, как можно ожидать, причинят обширный, долговременный и серьезный ущерб природной среде.

   Статья 36. Новые виды оружия
   При изучении, разработке, приобретении или принятии на вооружение новых видов оружия, средств или методов ведения войны Высокая Договаривающаяся Сторона должна определить, подпадает ли их применение, при некоторых или при всех обстоятельствах, под запрещения, содержащиеся в настоящем Протоколе или в каких-либо других нормах международного права, применяемых к Высокой Договаривающейся Стороне.

   Статья 37. Запрещение вероломства
   1. Запрещается убивать, наносить ранения или брать в плен противника, прибегая к вероломству. Вероломством считаются действия, направленные на то, чтобы вызвать доверие противника и заставить его поверить, что он имеет право на защиту или обязан предоставить такую защиту согласно нормам международного права, применяемого в период вооруженных конфликтов, с целью обмана такого доверия. Примерами вероломства являются следующие действия:
   a) симулирование намерения вести переговоры под флагом перемирия или симулирование капитуляции;
   b) симулирование выхода из строя вследствие ранения или болезни;
   c) симулирование обладания статусом гражданского лица или некомбатанта; и
   d) симулирование обладания статусом, предоставляющим защиту, путем использования знаков, эмблем или форменной одежды Организации Объединенных Наций, нейтральных государств или других государств, не являющихся сторонами, находящимися в конфликте.
   2. Военные хитрости не запрещаются. Такими хитростями являются действия, направленные на то, чтобы ввести противника в заблуждение или побудить его действовать опрометчиво, но которые не нарушают каких-либо норм международного права, применяемых в период вооруженных конфликтов, и которые не являются вероломными, поскольку они не обманывают доверие противной стороны в отношении защиты, предоставляемой этим правом. Примерами таких хитростей являются следующие действия: использование маскировки, ловушек, ложных операций и дезинформация.

   Статья 38. Признанные эмблемы
   1. Запрещается использовать не по назначению отличительную эмблему красного креста, красного полумесяца или красного льва и солнца или другие эмблемы, знаки или сигналы, предусмотренные Конвенциями или настоящим Протоколом. Также запрещается преднамеренно злоупотреблять во время вооруженного конфликта другими международно признанными защитными эмблемами, знаками или сигналами, включая флаг перемирия и защитную эмблему культурных ценностей.
   2. Запрещается использовать отличительную эмблему Организации Объединенных Наций, кроме как с разрешения этой Организации.

   Статья 39. Национальные эмблемы
   1. Запрещается использовать в вооруженном конфликте флаги, военные эмблемы, воинские знаки различия или форменную одежду нейтральных государств или других государств, не являющихся сторонами, находящимися в конфликте.
   2. Запрещается использовать флаги, военные эмблемы, воинские знаки различия или форменную одежду противных сторон во время нападений или для прикрытия военных действий, содействия им, защиты или затруднения их.
   3. Ничто в настоящей статье или в статье 37, пункт 1 d), не затрагивает существующие общепризнанные нормы международного права, применяемые к шпионажу или к использованию флагов во время вооруженных конфликтов на море.

   Статья 40. Пощада
   Запрещается отдавать приказ не оставлять никого в живых, угрожать этим противнику или вести военные действия на такой основе.

   Статья 41. Гарантии лицам противной стороны, вышедшим из строя
   1. Запрещается подвергать нападению лицо, которое признано или которое в данных обстоятельствах следует признать лицом, вышедшим из строя.
   2. Вышедшим из строя считается любое лицо, если оно:
   a) находится во власти противной стороны;
   b) ясно выражает намерение сдаться в плен; или
   c) находится без сознания или каким-либо другим образом выведено из строя вследствие ранения или болезни и поэтому не способно защищаться, при условии, что в любом таком случае это лицо воздерживается от каких-либо враждебных действий и не пытается совершить побег.
   3. Когда лица, имеющие право на защиту в качестве военнопленных, попадают во власть противной стороны при необычных условиях военных действий, при которых невозможна их эвакуация, как это предусмотрено в части I раздела III Третьей конвенции, то они освобождаются, и для обеспечения их безопасности принимаются все возможные меры предосторожности.

   Статья 42. Лица на борту летательных аппаратов
   1. Ни одно лицо, покидающее на парашюте летательный аппарат, терпящий бедствие, не подвергается нападению в течение своего спуска на землю.
   2. Лицу, покинувшему на парашюте летательный аппарат, терпящий бедствие, по приземлении на территории, контролируемой противной стороной, предоставляется возможность сдаться в плен до того, как оно станет объектом нападения, если не становится очевидным, что оно совершает враждебное действие.
   3. Воздушно-десантные войска не подпадают под защиту этой статьи.

   Статья 43. Вооруженные силы
   1. Вооруженные силы стороны, находящейся в конфликте, состоят из всех организованных вооруженных сил, групп и подразделений, находящихся под командованием лица, ответственного перед этой стороной за поведение своих подчиненных, даже если эта сторона представлена правительством или властью, не признанными противной стороной. Такие вооруженные силы подчиняются внутренней дисциплинарной системе, которая, среди прочего, обеспечивает соблюдение норм международного права, применяемых в период вооруженных конфликтов.
   2. Лица, входящие в состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте (кроме медицинского и духовного персонала, о котором говорится в статье 33 Третьей конвенции), являются комбатантами, т. е. они имеют право принимать непосредственное участие в военных действиях.
   3. Всякий раз, когда сторона, находящаяся в конфликте, включает в свои вооруженные силы полувоенную организацию или вооруженную организацию, обеспечивающую охрану порядка, она уведомляет об этом другие стороны, находящиеся в конфликте.

   Статья 44. Комбатанты и военнопленные
   1. Любой комбатант, как это определено в статье 43, который попадает во власть противной стороны, является военнопленным.
   2. Хотя все комбатанты обязаны соблюдать нормы международного права, применяемого в период вооруженных конфликтов, нарушения этих норм не лишают комбатанта его права считаться комбатантом или, если он попадает во власть противной стороны, его права считаться военнопленным, за исключением случаев, предусмотренных в пунктах 3 и 4.
   3. Для того чтобы содействовать усилению защиты гражданского населения от последствий военных действий, комбатанты обязаны отличать себя от гражданского населения в то время, когда они участвуют в нападении или в военной операции, являющейся подготовкой к нападению. Однако в связи с тем, что во время вооруженных конфликтов бывают такие ситуации, когда вследствие характера военных действий вооруженный комбатант не может отличать себя от гражданского населения, он сохраняет свой статус комбатанта при условии, что в таких ситуациях он открыто носит свое оружие:
   a) во время каждого военного столкновения;
   b) в то время, когда он находится на виду у противника в ходе развертывания в боевые порядки, предшествующего началу нападения, в котором он должен принять участие.
   Действия, отвечающие требованиям настоящего пункта, не рассматриваются как вероломные в значении статьи 37, пункт 1 c).
   4. Комбатант, который попадает во власть противной стороны в то время, когда он не выполняет требования, изложенные во второй фразе пункта 3, лишается права считаться военнопленным, но тем не менее ему предоставляется защита, равноценная во всех отношениях той, которая предоставляется военнопленным в соответствии с Третьей конвенцией и настоящим Протоколом. Такая защита включает защиту, равноценную той, которая предоставляется военнопленным в соответствии с Третьей конвенцией в случае, если такое лицо предается суду и несет наказание за любые правонарушения, которые оно совершило.
   5. Любой комбатант, который попадает во власть противной стороны, когда он не участвует в нападении или в военной операции, являющейся подготовкой к нападению, не теряет своего права считаться конбатантом и военнопленным в силу совершенных им ранее действий.
   6. Данная статья не наносит ущерба праву любого лица считаться военнопленным в соответствии со статьей 4 Третьей конвенции.
   7. Данная статья не имеет целью изменить общепринятую практику государств в отношении ношения форменной одежды комбатантами, включенными в состав одетых в форму вооруженных подразделений регулярных войск стороны, находящейся в конфликте.
   8. В дополнение к категориям лиц, упомянутых в статье 13 Первой и Второй конвенций, все лица из состава вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, как это определено в статье 43 настоящего Протокола, имеют право на защиту в соответствии с этими Конвенциями, если они ранены или больны, или применительно ко Второй конвенции, если они потерпели кораблекрушение на море или в других водах.

   Статья 45. Защита лиц, участвующих в военных действиях
   1. Лицо, принимающее участие в военных действиях и попадающее во власть противной стороны, считается военнопленным и вследствие этого пользуется защитой Третьей конвенции, если оно претендует на статус военнопленного, если представляется, что оно имеет право на такой статус, или если сторона, от которой оно зависит, требует для него такого статуса путем уведомления задерживающей его державы или державы-покровительницы. В случае возникновения какого-либо сомнения в том, имеет ли любое такое лицо право на статус военнопленного, оно продолжает сохранять такой статус и, следовательно, пользоваться защитой Третьей конвенции и настоящего Протокола до тех пор, пока его статус не будет определен компетентным судебным органом.
   2. Если лицо, которое попало во власть противной стороны, не задерживается в качестве военнопленного и подлежит суду этой стороны за правонарушение, связанное с военными действиями, оно имеет право на статус военнопленного перед судебным органом и на вынесение решения по этому вопросу. В тех случаях, когда это возможно в соответствии с применимой процедурой, это решение выносится до суда за правонарушение. Представители державы-покровительницы имеют право присутствовать на судебном разбирательстве, на котором выносится решение по этому вопросу, если только, в виде исключения, оно не происходит в закрытом судебном заседании в интересах государственной безопасности. В таком случае задерживающая держава соответствующим образом уведомляет державу-покровительницу.
   3. Любое лицо, принимающее участие в военных действиях, которое не имеет права на статус военнопленного и не пользуется более благоприятным обращением в соответствии с Четвертой конвенцией, имеет право во всех случаях на защиту, предусмотренную статьей 75 настоящего Протокола. На оккупированной территории любое такое лицо, если только оно не задержано в качестве шпиона, имеет также, независимо от статьи 5 Четвертой конвенции, право на связь, предоставляемое данной Конвенцией.

   Статья 46. Шпионы
   1. Независимо от любого другого положения Конвенций или настоящего Протокола любое лицо из состава вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, попадающее во власть противной стороны в то время, когда оно занимается шпионажем, не имеет права на статус военнопленного, и с ним могут обращаться как со шпионом.
   2. Лицо из состава вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, которое от имени этой стороны собирает или пытается собирать информацию на территории, контролируемой противной стороной, не считается лицом, занимающимся шпионажем, если, действуя таким образом, оно носит форменную одежду своих вооруженных сил.
   3. Лицо из состава вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, которое проживает на территории, оккупированной противной стороной, и которое от имени стороны, от которой оно зависит, собирает или пытается собирать информацию, имеющую военное значение, не считается лицом, занимающимся шпионажем, если оно не действует обманным путем или преднамеренно не прибегает к тайным методам. Более того, такое лицо не утрачивает свое право на статус военнопленного, и с ним не могут обращаться как со шпионом, если только оно не захвачено в то время, когда занималось шпионажем.
   4. Лицо из состава вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, которое не проживает на территории, оккупированной противной стороной, и которое занимается шпионажем на этой территории, не утрачивает свое право на статус военнопленного, и с ним не могут обращаться как со шпионом за исключением тех случаев, когда оно захвачено до того, как оно вновь присоединилось к вооруженным силам, к которым оно принадлежит.

   Статья 47. Наемники
   1. Наемник не имеет права на статус комбатанта или военнопленного.
   2. Наемник – это любое лицо, которое:
   a) специально завербовано на месте или за границей для того, чтобы сражаться в вооруженном конфликте;
   b) фактически принимает непосредственное участие в военных действиях;
   c) принимает участие в военных действиях, руководствуясь, главным образом, желанием получить личную выгоду, и которому в действительности обещано стороной или по поручению стороны, находящейся в конфликте, материальное вознаграждение, существенно превышающее вознаграждение, обещанное или выплачиваемое комбатантам такого же ранга и функций, входящим в личный состав вооруженных сил данной стороны;
   d) не является ни гражданином стороны, находящейся в конфликте, ни лицом, постоянно проживающим на территории, контролируемой стороной, находящейся в конфликте;
   e) не входит в личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте;
   f) не послано государством, которое не является стороной, находящейся в конфликте, для выполнения официальных обязанностей в качестве лица, входящего в состав его вооруженных сил.

   Статья 48. Основная норма
   Для обеспечения уважения и защиты гражданского населения и гражданских объектов стороны, находящиеся в конфликте, должны всегда проводить различие между гражданским населением и комбатантами, а также между гражданскими объектами и военными объектами и соответственно направлять свои действия только против военных объектов.

   Статья 49. Определение нападений и сфера применения
   1. «Нападения» означают акты насилия в отношении противника, независимо от того, совершаются ли они при наступлении или при обороне.
   2. Положения настоящего Протокола, касающиеся нападений, применяются ко всем нападениям, независимо от того, на какой территории они совершаются, включая национальную территорию, принадлежащую стороне, находящейся в конфликте, но находящуюся под контролем противной стороны.
   3. Положения настоящего Раздела применяются к любым военным действиям на суше, в воздухе или на море, которые могут причинить ущерб гражданскому населению, отдельным гражданским лицам или гражданским объектам, находящимся на суше. Они также применяются ко всем нападениям с моря или с воздуха на объекты, находящиеся на суше, но не затрагивают каким-либо иным образом нормы международного права, применяемые в период вооруженных конфликтов на море или в воздухе.
   4. Положения настоящего Раздела дополняют нормы, касающиеся гуманитарной защиты, содержащиеся в Четвертой конвенции, в частности в части II этой Конвенции, и в других международных соглашениях, обязательных для Высоких Договаривающихся Сторон, а также дополняют другие нормы международного права, относящиеся к защите гражданских лиц и гражданских объектов на суше, на море или в воздухе от последствий военных действий.

   Статья 50. Определение гражданских лиц и гражданского населения
   1. Гражданским лицом является любое лицо, не принадлежащее ни к одной из категории лиц, указанных в статье 4 А), 1), 2), 3) и 6) Третьей конвенции и в статье 43 настоящего Протокола. В случае сомнения относительно того, является ли какое-либо лицо гражданским лицом, оно считается гражданским лицом.
   2. Гражданское население состоит их всех лиц, являющихся гражданскими лицами.
   3. Присутствие среди гражданского населения отдельных лиц, не подпадающих под определение гражданских лиц, не лишает это население его гражданского характера.

   Статья 51. Защита гражданского населения
   1. Гражданское население и отдельные гражданские лица пользуются общей защитой от опасностей, возникающих в связи с военными операциями. В целях осуществления этой защиты, в дополнение к другим применимым нормам международного права, при всех обстоятельствах соблюдаются следующие нормы.
   2. Гражданское население как таковое, а также отдельные гражданские лица не должны являться объектом нападений. Запрещаются акты насилия или угрозы насилием, имеющие основной целью терроризировать гражданское население.
   3. Гражданские лица пользуются защитой, предусмотренной настоящим Разделом, за исключением случаев и на такой период, пока они принимают непосредственное участие в военных действиях.
   4. Нападения неизбирательного характера запрещаются. К нападениям неизбирательного характера относятся:
   a) нападения, которые не направлены на конкретные военные объекты;
   b) нападения, при которых применяются методы или средства ведения военных действий, которые не могут быть направлены на конкретные военные объекты; или
   c) нападения, при которых применяются методы или средства ведения военных действий, последствия которых не могут быть ограничены, как это требуется в соответствии с настоящим Протоколом, и которые, таким образом, в каждом таком случае поражают военные объекты и гражданских лиц или гражданские объекты без различия.
   5. В числе прочих следующие виды нападений следует считать неизбирательными:
   a) нападение путем бомбардировки любыми методами или средствами, при котором в качестве единого военного объекта рассматривается ряд явно отстоящих друг от друга и различаемых военных объектов, расположенных в городе, в деревне или в другом районе, где сосредоточены гражданские лица или гражданские объекты; и
   b) нападение, которое, как можно ожидать, попутно повлечет за собой потери жизни среди гражданского населения, ранения гражданских лиц и ущерб гражданским объектам, или то и другое вместе, которые были бы чрезмерны по отношению к конкретному и непосредственному военному преимуществу, которое предполагается таким образом получить.
   6. Запрещаются нападения на гражданское население или на отдельных гражданских лиц в порядке репрессалий.
   7. Присутствие или передвижение гражданского населения или отдельных гражданских лиц не должны использоваться для защиты определенных пунктов или районов от военных действий, в частности в попытках защитить военные объекты от нападения или прикрыть военные действия, содействовать или препятствовать им. Стороны, находящиеся в конфликте, не должны направлять передвижения гражданского населения или отдельных гражданских лиц с целью попытаться защитить военные объекты от нападения или прикрыть военные операции.
   8. Любое нарушение этих запрещений не освобождает стороны, находящиеся в конфликте, от их правовых обязательств по отношению к гражданскому населению и гражданским лицам, в том числе от обязательства принимать меры предосторожности, предусмотренные в статье 57.

   Статья 52. Общая защита гражданских объектов
   1. Гражданские объекты не должны являться объектом нападения или репрессалий. Гражданскими объектами являются все те объекты, которые не являются военными объектами, как они определены в пункте 2.
   2. Нападения должны строго ограничиваться объектами. Что касается объектов, то военные объекты ограничиваются теми объектами, которые в силу своего характера, расположения, назначения или использования вносят эффективный вклад в военные действия и полное или частичное разрушение, захват или нейтрализация которых при существующих в данный момент обстоятельствах дает явное военное преимущество.
   3. В случаях сомнения в том, не используется ли объект, который обычно предназначен для гражданских целей, например место отправления культа, жилой дом или другие жилые постройки или школа, для эффективной поддержки военных действий, предполагается, что такой объект используется в гражданских целях.

   Статья 53. Защита культурных ценностей и мест отправления культа
   Без ущерба для положений Гаагской конвенции о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта от 14 мая 1954 г. и других соответствующих международных документов запрещается:
   a) совершать какие-либо враждебные акты, направленные против тех исторических памятников, произведений искусства или мест отправления культа, которые составляют культурное или духовное наследие народов;
   b) использовать такие объекты для поддержки военных усилий;
   c) делать такие объекты объектами репрессалий.

   Статья 54. Защита объектов, необходимых для выживания гражданского населения
   1. Запрещается использовать голод среди гражданского населения в качестве метода ведения войны.
   2. Запрещается подвергать нападению или уничтожать, вывозить или приводить в негодность объекты, необходимые для выживания гражданского населения, такие как запасы продуктов питания, производящие продовольствие сельскохозяйственные районы, посевы, скот, сооружения для снабжения питьевой водой и запасы последней, а также ирригационные сооружения специально с целью не допустить их использования гражданским населением или противной стороной как средств поддержания существования, независимо от мотивов, будь то с целью вызвать голод среди гражданских лиц, принудить их к выезду или по какой-либо иной причине.
   3. Запрещения, предусмотренные в пункте 2, не применяются в отношении таких объектов, указанных в этом пункте, которые используются противной стороной:
   a) для поддержания существования исключительно личного состава ее вооруженных сил; или
   b) если не для поддержания существования, то для прямой поддержки военных действий, при условии, однако, что против этих объектов ни в коем случае не предпринимаются действия, в результате которых можно ожидать, что гражданское население останется без достаточного количества продовольствия или воды, что вызовет среди него голод или принудит его к выезду.
   4. Эти объекты не должны становиться объектом репрессалий.
   5. Исходя из признания жизненно важных для любой стороны, находящейся в конфликте, потребностей в обороне своей национальной территории от вторжения, допускается отступление от запрещений, предусмотренных в пункте 2, стороной, находящейся в конфликте, на такой контролируемой ею территории, где это требует настоятельная военная необходимость.

   Статья 55. Защита природной среды
   1. При ведении военных действий проявляется забота о защите природной среды от обширного, долговременного и серьезного ущерба. Такая защита включает запрещение использования методов или средств ведения войны, которые имеют целью причинить или, как можно ожидать, причинят такой ущерб природной среде и тем самым нанесут ущерб здоровью или выживанию населения.
   2. Причинение ущерба природной среде в качестве репрессалий запрещается.

   Статья 56. Защита установок и сооружений, содержащих опасные силы
   1. Установки и сооружения, содержащие опасные силы, а именно: плотины, дамбы и атомные электростанции, не должны становиться объектом нападения даже в тех случаях, когда такие объекты являются военными объектами, если такое нападение может вызвать высвобождение опасных сил и последующие тяжелые потери среди гражданского населения. Другие военные объекты, размещенные в этих установках или сооружениях или поблизости от них, не должны становиться объектом нападения, если такое нападение может вызвать высвобождение опасных сил из таких установок или сооружений и последующие тяжелые потери среди гражданского населения.
   2. Общая защита от нападения, предусмотренная в пункте 1, прекращается:
   a) в отношении плотин и дамб только в том случае, если они используются каким-либо образом, отличающимся от их нормального функционирования, и для регулярной существенной и непосредственной поддержки военных операций и если такое нападение является единственным практически возможным способом прекратить такую поддержку;
   b) в отношении атомных электростанций только в том случае, если они вырабатывают электроэнергию для регулярной существенной и непосредственной поддержки военных операций и если такое нападение является единственным практически возможным способом прекратить такую поддержку;
   c) в отношении других военных объектов, размещенных в этих установках или сооружениях или поблизости от них, только в том случае, если они используются для регулярной существенной и непосредственной поддержки военных операций и если такое нападение является единственным практически возможным способом прекратить такую поддержку.
   3. Во всех случаях гражданское население и отдельные гражданские лица продолжают пользоваться правом на полную защиту, предоставляемую им международным правом, включая защиту путем принятия мер предосторожности, предусматриваемых в статье 57. Если защита прекращается и какие-либо из установок, сооружений или военных объектов, упомянутых в пункте 1, подвергаются нападению, принимаются все практические меры предосторожности, чтобы избежать высвобождения опасных сил.
   4. Запрещается делать объектом репрессалий любые установки, сооружения или военные объекты, указанные в пункте 1.
   5. Стороны, находящиеся в конфликте, должны стремиться избегать размещения каких-либо военных объектов вблизи установок или сооружений, указанных в пункте 1. Однако допускаются сооружения, возведенные с единственной целью обороны пользующихся защитой установок или сооружений от нападения, и сами они не должны становиться объектом нападения, при условии, что они не используются для ведения военных действий, за исключением оборонительных действий, необходимых для отражения нападений на установки или сооружения, пользующиеся защитой, и что их вооружение ограничивается оружием, способным лишь отразить нападение противника на установки и сооружения, пользующиеся защитой.
   6. Высокие Договаривающиеся Стороны и стороны, находящиеся в конфликте, призываются заключать между собой другие соглашения для обеспечения дополнительной защиты объектов, содержащих опасные силы.
   7. Для того чтобы облегчить опознавание объектов, которые пользуются защитой настоящей статьи, стороны, находящиеся в конфликте, могут обозначать их специальным знаком в виде группы из ярко-оранжевых кругов, расположенных на одной и той же оси, как указано в статье 16 Приложения 1 к настоящему Протоколу. Отсутствие такого обозначения никоим образом не освобождает ни одну из сторон, находящихся в конфликте, от ее обязательств, налагаемых настоящей статьей.

   Статья 57. Меры предосторожности при нападении
   1. При проведении военных операций постоянно проявляется забота о том, чтобы щадить гражданское население, гражданских лиц и гражданские объекты.
   2. В отношении нападений принимаются следующие меры предосторожности:
   a) те, кто планирует нападение или принимает решение о его осуществлении:
   1) делают все практически возможное, чтобы удостовериться в том, что объекты нападения не являются ни гражданскими лицами, ни гражданскими объектами и не подлежат особой защите, а являются военными объектами в значении статьи 52, пункт 2, и что в соответствии с положениями настоящего Протокола не запрещается нападение на них;
   2) принимают все практически возможные меры предосторожности при выборе средств и методов нападения, с тем чтобы избежать случайных потерь жизни среди гражданского населения, ранения гражданских лиц и случайного ущерба гражданским объектам и, во всяком случае, свести их к минимуму;
   3) воздерживаются от принятия решений об осуществлении любого нападения, которое, как можно ожидать, вызовет случайные потери жизни среди гражданского населения, ранения гражданских лиц и нанесет случайный ущерб гражданским объектам, или то и другое вместе, которые были бы чрезмерными по отношению к конкретному и прямому военному преимуществу, которое предполагается получить;
   b) нападение отменяется или приостанавливается, если становится очевидным, что объект не является военным, что он подлежит особой защите или что нападение, как можно ожидать, вызовет случайные потери жизни среди гражданского населения, ранения гражданских лиц и нанесет случайный ущерб гражданским объектам, или то и другое вместе, которые были бы чрезмерными по отношению к конкретному и прямому военному преимуществу, которое предполагается получить;
   c) делается эффективное заблаговременное предупреждение о нападениях, которые могут затронуть гражданское население, за исключением тех случаев, когда обстоятельства этого не позволяют.
   3. Когда возможен выбор между несколькими военными объектами для получения равноценного военного преимущества, избирается тот объект, нападение на который, как можно ожидать, создаст наименьшую опасность для жизни гражданских лиц и для гражданских объектов.
   4. При проведении военных операций на море или в воздухе каждая сторона, находящаяся в конфликте, предпринимает, в соответствии со своими правами и обязанностями согласно нормам международного права, применяемым в период вооруженных конфликтов, все разумные меры предосторожности, с тем чтобы избежать потерь жизни среди гражданского населения и ущерба гражданским объектам.
   4. Ни одно из положений настоящей статьи не может быть истолковано как разрешающее какие-либо нападения на гражданское население, гражданских лиц или гражданские объекты.

   Статья 58. Меры предосторожности в отношении последствий нападения
   Стороны, находящиеся в конфликте, в максимальной практически возможной степени:
   a) стремятся без ущерба для статьи 49 Четвертой конвенции удалить гражданское население, отдельных гражданских лиц и гражданские объекты, находящиеся под их контролем, из районов, расположенных вблизи от военных объектов;
   b) избегают размещения военных объектов в густонаселенных районах или вблизи от них;
   c) принимают другие необходимые меры предосторожности для защиты гражданского населения, отдельных гражданских лиц и гражданских объектов, находящихся под их контролем, от опасностей, возникающих в результате военных операций.

   Статья 75. Основные гарантии
   1. В той мере, в которой их затрагивает ситуация, указанная в статье 1 настоящего Протокола, с лицами, находящимися во власти стороны, участвующей в конфликте, и не пользующимися более благоприятным обращением в соответствии с Конвенциями или в соответствии с настоящим Протоколом, при всех обстоятельствах обращаются гуманно, и они, как минимум, пользуются защитой, предусматриваемой в настоящей статье, без какого-либо неблагоприятного различия, основанного на признаках расы, цвета кожи, пола, языка, религии или вероисповедания, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, имущественного положения, рождения или иного статуса, или на каких-либо других подобных критериях. Каждая сторона должна с уважением относиться к личности, чести, убеждениям и религиозным обрядам всех таких лиц.
   2. Запрещаются и будут оставаться запрещенными в любое время и в любом месте следующие действия, независимо от того, совершают ли их представители гражданских или военных органов:
   a) насилие над жизнью, здоровьем и физическим или психическим состоянием лиц, в частности:
   1) убийство;
   2) пытки всех видов, будь то физические или психические;
   3) телесные наказания; и
   4) увечья;
   b) надругательство над человеческим достоинством, в частности унизительное и оскорбительное обращение, принуждение к проституции или непристойное посягательство в любой его форме;
   c) взятие заложников;
   d) коллективные наказания; и
   e) угрозы совершить любое из вышеуказанных действий.
   4. Любое лицо, подвергающееся аресту, задержанию или интернированию за действия, связанные с вооруженным конфликтом, должно быть без промедления информировано на понятном ему языке о причинах принятия таких мер. За исключением случаев ареста или задержания за уголовные правонарушения, такие лица должны быть освобождены в кратчайший срок и в любом случае, как только обстоятельства, оправдывающие арест, задержание или интернирование, прекратили свое существование.
   471. Лицу, признанному виновным в совершении уголовного правонарушения, связанного с вооруженным конфликтом, не может быть вынесен никакой приговор, и оно не может быть подвергнуто никакому наказанию, кроме как по постановлению беспристрастного и соответствующим образом учрежденного суда, соблюдающего общепризнанные принципы обычного судопроизводства, которые включают следующее:
   a). процедура должна предусматривать, чтобы обвиняемый был без промедления информирован о деталях правонарушения, вменяемого ему в вину, и предоставлять обвиняемому до и во время суда все необходимые права и средства защиты;
   b) ни одно лицо не может быть осуждено за правонарушение, кроме как на основе уголовной ответственности;
   c) ни одно лицо не может быть обвинено в совершении уголовного правонарушения или осуждено за него на основании любого действия или упущения, которые не представляли собой уголовное правонарушение в соответствии с нормами национального законодательства или международного права, действие которых распространялось на это лицо во время совершения такого действия или упущения; равным образом не может налагаться более суровое наказание, чем то, которое было применено в то время, когда было совершено данное уголовное правонарушение; если, после совершения правонарушения, законом устанавливается более легкое наказание, то действие этого закона распространяется и на данного правонарушителя;
   d) каждый, кому предъявляется обвинение в правонарушении, считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана по закону;
   e) каждый, кому предъявляется обвинение в правонарушении, имеет право на судебное рассмотрение в его присутствии;
   f) ни одно лицо не может быть принуждено к даче показаний против самого себя или к признанию себя виновным;
   g) каждый, кому предъявляется обвинение в правонарушении, имеет право допрашивать свидетелей, дающих показания против него, или требовать, чтобы эти свидетели были допрошены, а также право на вызов и допрос свидетелей в его пользу на тех же условиях, что и для свидетелей, дающих показания против него;
   h) ни одно лицо не должно преследоваться или наказываться той же стороной за правонарушение, за которое в соответствии с тем же законом и судебной процедурой данному лицу ранее уже был вынесен окончательный приговор, оправдывающий или осуждающий его;
   i) каждый, преследуемый в судебном порядке за правонарушение, имеет право на то, чтобы приговор суда был оглашен публично; и
   j) при вынесении приговора осужденному должно быть сообщено о его праве на обжалование в судебном или ином порядке, а также о сроке, в течение которого он может воспользоваться этим правом.
   5. Женщины, свобода которых ограничивается по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, содержатся в помещениях, отделенных от помещений для мужчин. Они находятся под непосредственным надзором женщин. Однако в случаях, когда задержанию или интернированию подвергаются семьи, их, по возможности, размещают в одном и том же месте и содержат как отдельные семьи.
   6. Лица, подвергающиеся аресту, задержанию или интернированию по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, пользуются защитой, предусмотренной данной статьей, до их окончательного освобождения, репатриации или устройства даже по окончании вооруженного конфликта.
   7. Во избежание любого сомнения в отношении преследования лиц, обвиняемых в военных преступлениях или в преступлениях против человечества, и суда над ними применяются следующие принципы:
   а) лица, обвиняемые в таких преступлениях, должны преследоваться и предаваться суду в соответствии с применяемыми нормами международного права; и
   б) любые такие лица, которые не пользуются более благоприятным обращением в соответствии с Конвенциями или согласно настоящему Протоколу, пользуются обращением, предусмотренным настоящей статьей, независимо от того, являются ли или не являются преступления, в которых они обвиняются, серьезными нарушениями Конвенции и настоящего Протокола.
   8. Ни одно из положений настоящей статьи не может быть использовано как ограничивающее или ущемляющее любое другое более благоприятное положение, предоставляющее лицам, о которых говорится в пункте 1, большую защиту в соответствии с любыми применяемыми нормами международного права.

   Статья 76. Защита женщин
   1. Женщины пользуются особым уважением, и им обеспечивается защита, в частности, от изнасилования, принуждения и любых других форм непристойных посягательств.
   2. Дела беременных женщин и матерей малолетних детей, от которых такие дети зависят, которые подвергаются аресту, задержанию или интернированию по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, рассматриваются в первоочередном порядке.
   3. В максимально возможной степени стороны, находящиеся в конфликте, стремятся избегать вынесения смертного приговора за правонарушения, связанные с вооруженным конфликтом, в отношении беременных женщин или матерей малолетних детей, от которых такие дети зависят. Смертный приговор за такие правонарушения не приводится в исполнение в отношении таких женщин.

   Статья 77. Меры по защите детей
   1. Дети пользуются особым уважением, и им обеспечивается защита от любого рода непристойных посягательств. Стороны, находящиеся в конфликте, обеспечивают им защиту и помощь, которые им требуются ввиду их возраста или по любой другой причине.
   2. Стороны, находящиеся в конфликте, предпринимают все практически возможные меры для того, чтобы дети, не достигшие пятнадцатилетнего возраста, не принимали непосредственного участия в военных действиях, и, в частности, стороны воздерживаются от вербовки их в свои вооруженные силы. При вербовке из числа лиц, достигших пятнадцатилетнего возраста, но которым еще не исполнилось восемнадцати лет, стороны, участвующие в конфликте, стремятся отдавать предпочтение лицам более старшего возраста.
   3. Если, в исключительных случаях, вопреки положениям пункта 3, дети, не достигшие пятнадцатилетнего возраста, принимают непосредственное участие в военных действиях и попадают во власть противной стороны, они продолжают пользоваться особой защитой, предоставляемой настоящей статьей, независимо от того, являются ли они военнопленными или нет.
   4. В случае ареста, задержания или интернирования по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, дети содержатся в помещениях, отделенных от помещений для взрослых, кроме тех случаев, когда семьи размещаются по отдельности, как это предусмотрено статьей 75, пункт 5.
   5. Смертный приговор за правонарушение, связанное с вооруженным конфликтом, не приводится в исполнение в отношении лиц, не достигших восемнадцатилетнего возраста в то время, когда это правонарушение было совершено.

   Статья 79. Меры по защите журналистов
   1. Журналисты, находящиеся в опасных профессиональных командировках в районах вооруженного конфликта, рассматриваются как гражданские лица в значении статьи 50, пункт 1.
   2. Как таковые они пользуются защитой в соответствии с Конвенциями и настоящим Протоколом при условии, что они не совершают никаких действий, не совместимых с их статусом гражданских лиц, и без ущерба праву военных корреспондентов, аккредитованных при вооруженных силах, на статус, предусмотренный статьей 4 А) 4) Третьей конвенции.
   3. Они могут получать удостоверение личности согласно образцу, который приводится в Приложении II к настоящему Протоколу. Это удостоверение, выдаваемое правительством государства, гражданином которого является журналист, или на территории которого он постоянно проживает, или в котором находится информационное агентство, в котором он работает, удостоверяет статус его предъявителя как журналиста.

   Статья 85. Пресечение нарушений настоящего Протокола
   1. Положения Конвенций, касающиеся пресечения нарушений и серьезных нарушений, дополненные настоящим Разделом, применяются к пресечению нарушений и серьезных нарушений настоящего Протокола.
   2. Действия, характеризуемые в Конвенциях как серьезные нарушения, являются серьезными нарушениями настоящего Протокола, если они совершаются против лиц, находящихся во власти противной стороны и пользующихся защитой статей 44, 45 и 73 настоящего Протокола, или против раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, принадлежащих к противной стороне и пользующихся защитой настоящего Протокола, или против медицинского или духовного персонала, медицинских формирований или санитарно-транспортных средств, находящихся под контролем противной стороны и пользующихся защитой настоящего Протокола.
   3. В дополнение к серьезным нарушениям, определенным в статье 11, следующие действия рассматриваются как серьезные нарушения настоящего Протокола, когда они совершаются умышленно внарушение соответствующих положений настоящего Протокола и являются причиной смерти или серьезного телесного повреждения или ущерба здоровью:
   a) превращение гражданского населения или отдельных гражданских лиц в объект нападения;
   b) совершение нападения неизбирательного характера, затрагивающего гражданское население или гражданские объекты, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам, как это определено в статье 57, пункт 2 а) 3);
   c) совершение нападения на установки или сооружения, содержащие опасные силы, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам, как это определено в статье 57, пункт 2 а) 3);
   d) превращение необороняемых местностей и демилитаризованных зон в объект нападения;
   e) совершение нападения на лицо, когда известно, что оно прекратило принимать участие в военных действиях;
   f) вероломное использование в нарушение статьи 37 отличительной эмблемы красного креста, красного полумесяца или красного льва и солнца или других защитных знаков, признанных Конвенциями или настоящим Протоколом.
   4. В дополнение к серьезным нарушениям, указанным в предыдущих пунктах и в Конвенциях, следующие действия рассматриваются как серьезные нарушения настоящего Протокола, когда они совершаются умышленно и в нарушение Конвенций или настоящего Протокола:
   a) перемещение оккупирующей державой части ее собственного гражданского населения на оккупируемую ею территорию или депортация или перемещение всего или части населения оккупированной территории в пределах этой территории или за ее пределы в нарушение статьи 49 Четвертой конвенции;
   b) неоправданная задержка репатриации военнопленных или гражданских лиц;
   c) применение практики апартеида и других негуманных и унижающих действий, оскорбляющих достоинство личности, основанных на расовой дискриминации;
   d) превращение ясно опознаваемых исторических памятников, произведений искусства или мест отправления культа, которые являются культурным или духовным наследием народов и которым специальным соглашением, заключенным, например, в рамках компетентной организации, предоставляется особая защита, в объект нападения, в результате чего им наносятся большие разрушения, когда не имеется свидетельства о нарушении противной стороной статьи 53, пункт 6), и когда такие исторические памятники, произведения искусства и места отправления культа не находятся в непосредственной близости от военных объектов;
   e) лишение лица, пользующегося защитой Конвенций или упомянутого в пункте 2 настоящей статьи, права на беспристрастное и нормальное судопроизводство.
   5. Без ущерба для применения Конвенций и настоящего Протокола серьезные нарушения этих документов рассматриваются как военные преступления.

   Статья 86. Непринятие мер
   1. Высокие Договаривающиеся Стороны и стороны, находящиеся в конфликте, должны пресекать серьезные нарушения и принимать необходимые меры для пресечения всех других нарушений Конвенций или настоящего Протокола, являющихся результатом непринятия мер, которые должны были быть приняты.
   2. Тот факт, что нарушение Конвенций или настоящего Протокола было совершено подчиненным лицом, не освобождает его начальников от уголовной или дисциплинарной ответственности в зависимости от случая, если они знали или имели в своем распоряжении информацию, которая должна была бы дать им возможность прийти к заключению в обстановке, существовавшей в то время, что такое подчиненное лицо совершает или намеревается совершить подобное нарушение, и если они не приняли всех практически возможных мер в пределах своих полномочий для предотвращения или пресечения этого нарушения.

   Статья 87. Обязанности командиров
   1. Высокие Договаривающиеся Стороны и стороны, находящиеся в конфликте, должны требовать от военных командиров, поскольку это касается лиц, входящих в состав подчиненных им вооруженных сил и других лиц, находящихся в их подчинении, чтобы они не допускали нарушений Конвенций и настоящего Протокола и, в случае необходимости, пресекали эти нарушения и уведомляли о них компетентные власти.
   2. В целях предупреждения и пресечения нарушений Высокие Договаривающиеся Стороны и стороны, находящиеся в конфликте, должны требовать, чтобы командиры, в пределах возложенной на них ответственности, принимали меры к тому, чтобы лица, входящие в состав подчиненных им вооруженных сил, были осведомлены об обязанностях, налагаемых за них Конвенциями и настоящим Протоколом.
   3. Высокие Договаривающиеся Стороны и стороны, находящиеся в конфликте, должны требовать от каждого командира, осведомленного о том, что его подчиненные или другие лица, находящиеся под его контролем, намереваются совершить или совершили нарушение Конвенций или настоящего Протокола, принятия необходимых мер для предупреждения подобных нарушений Конвенций или настоящего Протокола и, в случае необходимости, возбуждения дисциплинарного или уголовного преследования против тех, кто допустил указанные нарушения.

   Статья 88. Взаимная помощь в вопросах уголовного преследования
   1. Высокие Договаривающиеся Стороны оказывают друг другу максимальное содействие в связи с уголовным преследованием, возбуждаемым в случае серьезных нарушений Конвенций и настоящего Протокола.
   2. Без ущерба для прав и обязательств, установленных Конвенциями и статьей 85, пункт 1, настоящего Протокола, и когда обстоятельства это позволяют, Высокие Договаривающиеся Стороны сотрудничают в том, что касается выдачи. Они надлежащим образом учитывают просьбу государства, на территории которого якобы было совершено данное правонарушение.
   3. Во всех случаях применяется законодательство Высокой Договаривающейся Стороны, получившей просьбу о выдаче, однако положения, приведенные в предыдущих пунктах, не затрагивают обязательств, вытекающих из положений любого другого двустороннего или многостороннего соглашения, которое полностью или частично определяет или будет определять оказание взаимной помощи в вопросах уголовного преследования.

Дополнительный протокол II к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера от 8 июня 1977 г. (извлечение)

   Источник: Документ ООН/А/32/114. Приложение II.

   Статья 1. Основная сфера применения
   1. Настоящий Протокол, развивающий и дополняющий статью 3, общую для Женевских конвенций от 12 августа 1949 г., не изменяя существующих условий ее применения, применяется ко всем вооруженным конфликтам, не подпадающим под действие статьи 1 Дополнительного протокола к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающегося защиты жертв международных вооруженных конфликтов (Протокол I), и происходящим на территории какой-либо Высокой Договаривающейся Стороны между ее вооруженными силами или другими организованными вооруженными группами, которые, находясь под ответственным командованием, осуществляют такой контроль над частью ее территории, который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные военные действия и применять настоящий Протокол.
   2. Настоящий Протокол не применяется к случаям нарушения внутреннего порядка и возникновения обстановки внутренней напряженности, таким как беспорядки, отдельные и спорадические акты насилия и иные акты аналогичного характера, поскольку таковые не являются вооруженными конфликтами.

   Статья 2. Сфера применения в отношении отдельных лиц
   1. Настоящий Протокол применяется без какого бы то ни было неблагоприятного различия, основанного на признаках расы, цвета кожи, пола, языка, религии или вероисповедования, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, имущественного положения, рождения или иного статуса, или на каких-либо других подобных критериях (именуемого далее «неблагоприятным различием»), ко всем лицам, затрагиваемым вооруженным конфликтом, как он определен в статье 1.
   2. По окончании вооруженного конфликта все лица, которые были подвергнуты лишению или ограничению свободы по причинам, связанным с таким конфликтом, а также те лица, которые подвергаются лишению или ограничению свободы по тем же причинам после конфликта, пользуются защитой, предусмотренной статьями 5 и 6, до конца периода такого лишения или ограничения их свободы.

   Статья 3. Невмешательство
   1. Ничто в настоящем Протоколе не должно истолковываться как затрагивающее суверенитет государства или обязанность правительства всеми законными средствами поддерживать или восстанавливать правопорядок в государстве или защищать национальное единство и территориальную целостность государства.
   2. Ничто в настоящем Протоколе не должно истолковываться как оправдание прямого или косвенного вмешательства по какой бы то ни было причине в вооруженный конфликт или во внутренние или внешние дела Высокой Договаривающейся Стороны, на территории которой происходит этот конфликт.

   Статья 4. Основные гарантии
   1. Все лица, не принимающие непосредственного участия или прекратившие принимать участие в военных действиях, независимо от того, ограничена их свобода или нет, имеют право на уважение своей личности, своей чести, своих убеждений и своих религиозных обрядов. При всех обстоятельствах с ними обращаются гуманно и без какого-либо неблагоприятного различия. Запрещается отдавать приказ не оставлять никого в живых.
   2. Без ущерба общим положениям, указанным выше, запрещаются и будут оставаться запрещенными в любое время и в любом месте следующие действия в отношении лиц, упомянутых в пункте 1:
   a) посягательство на жизнь, здоровье, физическое и психическое состояние лиц, в частности убийства, а также такое жестокое обращение, как пытки, нанесение увечий или любые формы телесных наказаний;
   b) коллективные наказания;
   c) взятие заложников;
   d) акты терроризма;
   e) надругательство над человеческим достоинством, в частности унизительное и оскорбительное обращение, изнасилование, принуждение к проституции или непристойное посягательство в любой форме;
   f) рабство и работорговля во всех их формах;
   g) грабеж;
   h) угрозы совершить любое из вышеуказанных действий.
   3. Детям обеспечиваются необходимые забота и помощь, и в частности:
   a) они получают образование, включая религиозное и нравственное воспитание, согласно пожеланиям их родителей или, в случае отсутствия родителей, тех лиц, которые несут ответственность за попечение над ними;
   b) принимаются все необходимые меры для содействия воссоединению разъединенных семей;
   c) дети, не достигшие пятнадцатилетнего возраста, не подлежат вербовке в вооруженные силы или группы и им не разрешается принимать участие в военных действиях;
   d) особая защита, предусматриваемая настоящей статьей в отношении детей, не достигших пятнадцатилетнего возраста, продолжает применяться к ним, если они принимают непосредственное участие в военных действиях, вопреки положениям подпункта c), и попадают в плен;
   e) в случае необходимости и по возможности с согласия их родителей или лиц, которые по закону или по обычаю несут главную ответственность за попечение над ними, принимаются меры для временной эвакуации детей из района военных действий в более безопасный район внутри страны, при этом обеспечивается освобождение их лицами, ответственными за их безопасность и благополучие.

   Статья 5. Лица, свобода которых была ограничена
   1. В дополнение к положениям статьи 4 в отношении лиц, лишенных свободы по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, независимо от того, интернированы они или задержаны, соблюдаются, как минимум, следующие положения:
   a) раненые и больные пользуются обращением в соответствии с положениями статьи 7;
   b) лица, указанные в этом пункте, в такой же степени, как и местное гражданское население, снабжаются продовольствием и питьевой водой, им обеспечиваются условия для сохранения здоровья и соблюдения гигиены, а также предоставляется защита от суровых климатических условий и опасностей вооруженного конфликта;
   c) им разрешается получать помощь в индивидуальном или коллективном порядке;
   d) им разрешается отправлять свои религиозные обряды и, при наличии соответствующих просьб и когда это уместно, получать духовную помощь от лиц, таких как священники, которые выполняют религиозные функции;
   e) в случае привлечения к работе они обеспечиваются условиями труда и защитой, аналогичными тем, которые предоставляют местному гражданскому населению.
   2. Те, кто несет ответственность за интернирование или задержание лиц, о которых говорится в пункте 1, соблюдают также, в пределах воих возможностей, следующие положения, касающиеся таких лиц:
   a) за исключением случаев совместного размещения мужчин и женщин, составляющих одну семью, женщины содержатся в помещениях, отдельных от помещений, занимаемых мужчинами, и находятся под непосредственным надзором женщин;
   b) им разрешается посылать и получать письма и почтовые карточки, число которых может быть ограничено компетентными властями, если они сочтут это необходимым;
   c) места содержания интернированных и задержанных лиц не должны находиться вблизи зоны боевых действий. Лица, упомянутые в пункте 1, должны быть эвакуированы, когда места их интернирования или задержания подвергаются прямой опасности в результате вооруженного конфликта, если их эвакуация может быть осуществлена в достаточно безопасных условиях;
   d) они пользуются правом на медицинское обслуживание;
   e) их физическому или психическому состоянию здоровья и неприкосновенности не наносится ущерб путем какого-либо неоправданного действия или упущения. Соответственно запрещается подвергать лиц, указанных в настоящей статье, каким бы то ни было медицинским процедурам, необходимость в которых не вызывается состоянием здоровья соответствующих лиц и которые не отвечают общепринятым медицинским нормам, применяемым в отношении свободных лиц при аналогичных, с медицинской точки зрения, обстоятельствах.
   3. Лица, на которых не распространяются положения пункта 1, но свобода которых каким бы то ни было образом ограничивается по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, пользуются гуманным обращением в соответствии со статьей 4 и пунктами 1 a), c) и d) и 2 b) настоящей статьи.
   4. Если принимается решение об освобождении лиц, лишенных свободы, те, кто принимает такое решение, предпринимают необходимые меры для обеспечения безопасности этих лиц.

   Статья 6. Уголовное преследование
   1. Настоящая статья применяется к судебному преследованию и наказанию за уголовные правонарушения, связанные с вооруженным конфликтом.
   2. Никакое судебное решение не выносится и никакое наказание не налагается в отношении лица, признанного виновным в правонарушении, кроме как на основе приговора суда, обеспечивающего основные гарантии независимости и беспристрастности. В частности:
   a) процедура должна предусматривать, чтобы обвиняемый был без промедления информирован о деталях правонарушения, вменяемого ему в вину, и предоставлять обвиняемому до и во время суда над ним все необходимые права и средства защиты;
   b) ни одно лицо не может быть осуждено за правонарушение, кроме как на основе личной уголовной ответственности;
   c) ни одно лицо не может быть признано виновным в каком-либо уголовном правонарушении в связи с каким-либо действием или упущением, которое не являлось уголовным правонарушением по закону во время его совершения; равным образом, не может налагаться более суровое наказание, чем то, которое было применено, когда было совершено данное уголовное правонарушение; если после совершения правонарушения законом устанавливается более легкое наказание, то действие этого закона распространяется и на данного правонарушителя;
   d) каждый, кому предъявляется обвинение в правонарушении, считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана по закону;
   e) каждый, кому предъявляется обвинение в правонарушении, имеет право на судебное разбирательство в его присутствии;
   f) ни одно лицо не может быть принуждено к даче показаний против самого себя или к признанию себя виновным.
   3. При вынесении приговора осужденному должно быть сообщено о его праве на обжалование в судебном или ином порядке, а также о сроке, в течение которого он может воспользоваться этим правом.
   4. Смертный приговор не выносится лицам, которые в момент совершения правонарушения не достигли восемнадцатилетнего возраста, и не приводится в исполнение в отношении беременных женщин и матерей, имеющих малолетних детей.
   5. По прекращении военных действий органы, находящиеся у власти, стремятся предоставить как можно более широкую амнистию лицам, участвовавшим в вооруженном конфликте, и лицам, лишенным свободы по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, независимо от того, были ли они интернированы или задержаны.

Конвенция о запрещении или ограничении применения конкретных видов оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие от 10 апреля 1981 г. (извлечение)

   Источник: Ведомости Верховного Совета СССР. 1984. № 3. Ст. 50.

   Статья 1. Сфера применения
   Настоящая Конвенция и прилагаемые к ней Протоколы применяются в ситуациях, указанных в статье 2, общей для Женевских конвенций от 12 августа 1949 г. о защите жертв войны, включая любую ситуацию, описываемую в пункте 4 статьи 1 Дополнительного Протокола I к этим Конвенциям.

   Статья 2. Связь с другими международными соглашениями
   Ничто в настоящей Конвенции или прилагаемых к ней Протоколах не может быть истолковано как умаляющее значение других обязательств, налагаемых на Высокие Договаривающиеся Стороны международным гуманитарным правом, применяемым в вооруженных конфликтах.

   Статья 6. Распространение
   Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются как в мирное время, так и во время вооруженного конфликта распространять настоящую Конвенцию и те из прилагаемых к ней Протоколов, которыми они связаны, возможно шире в своих странах и, в частности, включать их изучение в программы военной подготовки, с тем чтобы эти документы могли стать известными их вооруженным силам.

   Статья 7. Договорные отношения после вступления в силу настоящей Конвенции
   1. Если одна из сторон в конфликте не связана каким-либо из прилагаемых Протоколов, то стороны, которые связаны настоящей Конвенцией и этим прилагаемым Протоколом, остаются связанными ими в своих взаимоотношениях.
   2. Любая Высокая Договаривающаяся Сторона является связанной настоящей Конвенцией и любым прилагаемым к ней Протоколом, который вступил в силу для нее, в любой ситуации, предусмотренной статьей 1, в отношении любого государства, которое не является участником настоящей Конвенции или не связано соответствующим прилагаемым Протоколом, если последнее принимает и применяет настоящую Конвенцию или соответствующий Протокол и уведомляет об этом депозитария.
   3. Депозитарий немедленно извещает соответствующие Высокие Договаривающиеся Стороны о любом уведомлении, полученном в соответствии с пунктом 2 настоящей статьи.
   4. Настоящая Конвенция и прилагаемые Протоколы, которыми связана Высокая Договаривающаяся Сторона, применяются в отношении направленного против этой Высокой Договаривающейся Стороны вооруженного конфликта такого рода, о котором говорится в пункте 4 статьи 1 Дополнительного Протокола I к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г. о защите жертв войны:
   a) если Высокая Договаривающаяся Сторона также является участником Дополнительного Протокола I и если власть, упоминаемая в пункте 3 статьи 96 этого Протокола, обязалась применять Женевские конвенции и Дополнительный Протокол I в соответствии с пунктом 3 статьи 96 упомянутого Протокола и обязуется применять настоящую Конвенцию и соответствующие прилагаемые Протоколы в отношении данного конфликта; или
   b) если Высокая Договаривающаяся Сторона не является участником Дополнительного Протокола I и если власть такого рода, о которой говорится в подпункте а, выше, принимает и применяет обязательства по Женевским конвенциям, а также по настоящей Конвенции и соответствующим прилагаемым Протоколам в отношении данного конфликта.
   Такое принятие и применение влечет за собой в отношении данного конфликта следующее:
   i) Женевские конвенции, а также настоящая Конвенция и соответствующие прилагаемые к ней Протоколы немедленно вступают в силу для сторон в этом конфликте;
   ii) упомянутая власть приобретает те же права и обязательства, какие приобрела Высокая Договаривающаяся Сторона Женевских конвенций, настоящей Конвенции и соответствующих прилагаемых к ней Протоколов; и
   iii) Женевские конвенции, настоящая Конвенция и соответствующие прилагаемые к ней Протоколы являются в равной степени обязательными для всех сторон в этом конфликте.
   Высокая Договаривающаяся Сторона и власть могут также согласиться принять и применять на взаимной основе обязательства по Дополнительному Протоколу I к Женевским конвенциям.

Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении от 10 апреля 1972 г. (извлечение)

   Источник: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 31. М., 1977.

   Статья I
   Каждое государство – участник настоящей конвенции обязуется никогда, ни при каких обстоятельствах не разрабатывать, не производить, не накапливать, не приобретать каким-либо иным образом и не сохранять:
   1) микробиологические или другие биологические агенты или токсины, каково бы то ни было их происхождение или метод производства, таких видов и в таких количествах, которые не имеют назначения для профилактических, защитных или других мирных целей;
   ) оружие, оборудование или средства доставки, предназначенные для использования таких агентов или токсинов во враждебных целях или в вооруженных конфликтах.

   Статья II
   Каждое государство – участник настоящей конвенции обязуется уничтожить или переключить на мирные цели как можно скорее, но не позднее девяти месяцев после вступления конвенции в силу, все агенты, токсины, оружие, оборудование и средства доставки, указанные в статье 1 конвенции, которыми оно обладает или которые находятся под его юрисдикцией или контролем. При выполнении положений настоящей статьи должны быть приняты все необходимые меры предосторожности с целью защиты населения и окружающей среды.

   Статья III
   Каждое государство – участник настоящей конвенции обязуется не передавать кому бы то ни было при прямо, ни косвенно, равно как и никоим образом не помогать, не поощрять и не побуждать какое-либо государство, группу государств или международные организации к производству или к приобретению каким-либо иным способом любых агентов, токсинов, оружия, оборудования или средств доставки, указанных в статье 1 конвенции.

   Статья IV
   Каждое государство – участник настоящей конвенции обязуется в соответствии со своими конституционными процедурами принять необходимые меры по запрещению и предотвращению разработки, производства, накопления, приобретения или сохранения агентов, токсинов, оружия, оборудования и средств доставки, указанных в статье I конвенции, в пределах территории такого государства, под его юрисдикцией или под его контролем, где бы ни было.

Конвенция о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о его уничтожении от 3 января 1993 г. (извлечение)

   Источник: www.un.org/russian

   Статья I. Общие обязательства
   1. Каждое государство-участник настоящей Конвенции обязуется никогда, ни при каких обстоятельствах:
   a) не разрабатывать, не производить, не приобретать иным образом, не накапливать или не сохранять химическое оружие или не передавать прямо или косвенно химическое оружие кому бы то ни было;
   b) не применять химическое оружие;
   c) не проводить любых военных приготовлений к применению химического оружия;
   d) не помогать, не поощрять или не побуждать каким-либо образом кого бы то ни было к проведению любой деятельности, запрещаемой государству-участнику по настоящей Конвенции.
   2. Каждое государство-участник обязуется уничтожить химическое оружие, которое находится в его собственности или владении или которое размещено в любом месте под его юрисдикцией или контролем, в соответствии с положениями настоящей Конвенции.
   3. Каждое государство-участник обязуется уничтожить все химическое оружие, оставленное им на территории другого государства-участника, в соответствии с положениями настоящей Конвенции.
   4. Каждое государство-участник обязуется уничтожить любые объекты по производству химического оружия, которые находятся в его собственности или владении или которые размещены в любом месте под его юрисдикцией или контролем, в соответствии с положениями настоящей Конвенции.
   5. Каждое государство-участник обязуется не использовать химические средства борьбы с беспорядками в качестве средства ведения войны.

   Статья II. Определение и критерии
   Для целей настоящей Конвенции:
   1. «Химическое оружие» означает в совокупности или в отдельности следующее:
   a) токсичные химикаты и их прекурсоры, за исключением тех случаев, когда они предназначены для целей, не запрещаемых по настоящей Конвенции, при том условии, что виды и количества соответствуют таким целям;
   b) боеприпасы и устройства, специально предназначенные для смертельного поражения или причинения иного вреда за счет токсических свойств указанных в подпункте а) токсичных химикатов, высвобождаемых в результате применения таких боеприпасов и устройств;
   c) любое оборудование, специально предназначенное для использования непосредственно в связи с применением боеприпасов и устройств, указанных в подпункте b).
   2. «Токсичный химикат» означает: любой химикат, который за счет своего химического воздействия на жизненные процессы может вызвать летальный исход, временный инкапаситирующий эффект или причинить постоянный вред человеку или животным. Сюда относятся все такие химикаты, независимо от их происхождения или способа их производства и независимо от того, произведены ли они на объектах, в боеприпасах или где-либо еще.
   3. «Прекурсор» означает: любой химический реагент, участвующий в любой стадии производства токсичного химиката каким бы то ни было способом. Сюда относится любой ключевой компонент бинарной или многокомпонентной химической системы.
   4. «Ключевой компонент бинарных или многокомпонентных химических систем» (именуемый далее как «ключевой компонент») означает: прекурсор, играющий самую важную роль в определении токсичных свойств конечного продукта и быстро реагирующий с другими химикатами в бинарной или многокомпонентной системе.
   5. «Старое химическое оружие» означает:
   a) химическое оружие, произведенное до 1925 года; или
   b) химическое оружие, произведенное в период между 1925 и 1946 годами, которое ухудшилось в такой степени, что оно уже не может использоваться в качестве химического оружия.
   6. «Оставленное химическое оружие» означает: химическое оружие, включая старое химическое оружие, которое было оставлено государством после 1 января 1925 г. на территории другого государства без согласия последнего.
   7. «Химическое средство борьбы с беспорядками» означает: любой не включенный в список химикат, способный быстро вызвать в организме человека раздражение органов чувств или физические расстройства, которые исчезают в течение короткого промежутка времени после прекращения воздействия.
   8. «Объект по производству химического оружия»:
   а) означает любое оборудование, а также любое здание, вмещающее такое оборудование, которое было предназначено, построено или использовано в любое время с 1 января 1946 года;
   i) как часть стадии производства химикатов («последняя технологическая стадия»), на которой материальные потоки содержали бы при функционировании оборудования:
   1) любой химикат, включенный в Список 1 Приложения по химикатам; или
   2) любой другой химикат, который не находит применения сверх 1 тонны в год на территории государства-участника или в любом другом месте под юрисдикцией или контролем государства-участника в целях, не запрещаемых по настоящей Конвенции, но который может быть использован для целей химического оружия; или
   ii) для снаряжения химического оружия, включая, среди прочего, снаряжение химикатов, перечисленных в Списке 1, в боеприпасы, устройства или емкости для хранения; снаряжение химикатов в контейнеры, входящие в состав бинарных боеприпасов и устройств унитарных боеприпасов и устройств в сборе; и установку контейнеров и химических подзарядов в соответствующие боеприпасы и устройства;
   b) не означает:
   i) любой объект, у которого производственная мощность для синтеза химикатов, указанных в подпункте а) i), составляет менее 1 тонны;
   ii) любой объект, на котором химикат, указанный в подпункте а) i) производится или производился как неизбежный побочный продукт деятельности в целях, не запрещаемых по настоящей Конвенции, при условии, что на такой химикат приходится не более трех процентов всей продукции и что объект подлежит объявлению и инспекции в соответствии с Приложением по осуществлению и проверке (именуемым далее как «Приложение по проверке»); или
   iii) единственный маломасштабный объект по производству химикатов, перечисленных в Списке 1, для целей, не запрещаемых по настоящей Конвенции, как это указано в части VI Приложения по проверке.
   9. «Цели, не запрещаемые по настоящей Конвенции», означают:
   a) промышленные, сельскохозяйственные, исследовательские, медицинские, фармацевтические или иные мирные цели;
   b) защитные цели, а именно цели, непосредственно связанные с защитой от токсичных химикатов и защитой от химического оружия;
   c) военные цели, не связанные с применением химического оружия и не зависящие от использования токсических свойств химикатов как средства ведения войны;
   d) правоохранительные цели, включая борьбу с беспорядками в стране.
   10. «Производственная мощность» означает: годовой количественный потенциал для производства конкретного химиката на основе технологического процесса, фактически используемого или, в случае еще не используемого процесса, запланированного к использованию на соответствующем объекте. Она считается равной номинальной мощности или, в отсутствие номинальной мощности, – проектной мощности. Номинальная мощность представляет собой выпуск продукции в условиях, оптимально рассчитанных на максимальный объем производства применительно к производственному объекту по данным одной или нескольких пробных прогонок. Проектная мощность представляет собой соответствующий выпуск продукции по данным теоретических расчетов.
   11. «Организация» означает Организацию по запрещению химического оружия, учреждаемую согласно статье VIII настоящей Конвенции.
   12. Для целей статьи VI:
   a) «Производство» химиката означает его образование посредством химической реакции;
   b) «Проработка» химиката означает физический процесс, например составление, экстракцию и очистку, в ходе которого химикат не превращается в другой химикат;
   c) «Потребление» химиката означает его превращение в другой химикат посредством химической реакции.

   Статья VII. Национальные меры по осуществлению
   1. Каждое государство-участник в соответствии со своими конституционными процедурами принимает необходимые меры по выполнению своих обязательств по настоящей Конвенции. В частности, оно:
   a) запрещает физическим и юридическим лицам, находящимся где бы то ни было на его территории или в любом другом месте под его юрисдикцией, как это признано международным правом, проводить любую деятельность, запрещаемую государству-участнику по настоящей Конвенции, в том числе принимает уголовное законодательство в отношении такой деятельности;
   b) не разрешает в любом месте под его контролем любую деятельность, запрещаемую государству-участнику по настоящей Конвенции; и
   c) распространяет свое уголовное законодательство, принятое в соответствии с подпунктом а), на любую деятельность, запрещаемую государству-участнику по настоящей Конвенции, которая проводится где бы то ни было физическими лицами, обладающими его гражданством, в соответствии с международным правом.
   2. Каждое государство-участник сотрудничает с другими государствами-участниками и предоставляет в соответствующей форме правовую помощь, с тем чтобы облегчить выполнение обязательств по пункту 1.
   3. Каждое государство-участник в ходе выполнения своих обязательств по настоящей Конвенции уделяет первостепенное внимание обеспечению безопасности людей и защите окружающей среды и соответственно сотрудничает с другими государствами-участниками в этом отношении.

Протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств от 17 июня 1925 г. (извлечение)

   Источник: Международное право в документах. М., 1997.

   Нижеподписавшиеся уполномоченные, от имени своих соответственных правительств:
   считая, что применение на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов, равно как и всяких аналогичных жидкостей, веществ и процессов справедливо было осуждено общественным мнением цивилизованного мира,
   считая, что запрещение этого применения было сформулировано в договорах, участниками коих является большинство держав мира,
   в целях повсеместного признания вошедшим в международное право сего запрещения, равно обязательного для совести и практики народов,
   заявляют:
   что Высокие Договаривающиеся Стороны, поскольку они не состоят уже участниками договоров, запрещающих это применение, признают это запрещение, соглашаются распространить это запрещение на бактериологические средства ведения войны и договариваются считать себя связанными по отношению друг к другу условиями этой Декларации.

Международная конвенция о борьбе с вербовкой, использованием, финансированием и обучением наемников от 4 декабря 1989 г. (извлечение)

   Источник: A/RES/44/34

   Статья 1
   Для целей настоящей Конвенции:
   1. Термин «наемник» означает любое лицо, которое:
   a) специально завербовано на месте или за границей для того, чтобы сражаться в вооруженном конфликте;
   b) принимая участие в военных действиях, руководствуется главным образом желанием получить личную выгоду и которому в действительности обещано стороной или по поручению стороны, находящейся в конфликте, материальное вознаграждение, существенно превышающее вознаграждение, обещанное или выплачиваемое комбатантам такого же ранга и функции, входящим в личный состав вооруженных сил данной стороны;
   c) не является ни гражданином стороны, находящейся в конфликте, ни лицом, постоянно проживающим на территории, контролируемой стороной, находящейся в конфликте;
   d) не входит в личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте; и
   e) не направлено государством, которое не является стороной, находящейся в конфликте, для выполнения официальных обязанностей в качестве лица, входящего в личный состав его вооруженных сил.
   2. Термин «наемник» означает также любое лицо, которое в любой другой ситуации:
   a) специально завербовано на месте или за границей для участия в совместных насильственных действиях, направленных на:
   i) свержение правительства или подрыв конституционного порядка государства иным образом; или
   ii) подрыв территориальной целостности государства;
   b) принимая участие в таких действиях, руководствуется главным образом желанием получить значительную личную выгоду и которое побуждается к этому обещанием выплаты или выплатой материального вознаграждения;
   c) не является ни гражданином, ни постоянным жителем государства, против которого направлены такие действия;
   d) не направлено государством для выполнения официальных обязанностей; и
   e) не входит в личный состав вооруженных сил государства, на территории которого совершаются такие действия.

   Статья 2
   Любое лицо, которое вербует, использует, финансирует или обучает наемников, определение которых содержится в статье 1 настоящей Конвенции, совершает преступление по смыслу настоящей Конвенции.

   Статья 3
   1. Наемник, согласно определению, содержащемуся в статье 1 настоящей Конвенции, который непосредственно участвует в военных или совместных насильственных действиях, в зависимости от обстоятельств, совершает преступление по смыслу настоящей Конвенции.
   2. Ничто в настоящей статье не ограничивает сферу применения статьи 4 настоящей Конвенции.

   Статья 4
   Преступление совершает любое лицо, которое:
   a) пытается совершить одно из преступлений, указанных в настоящей Конвенции;
   b) является соучастником лица, которое совершает или пытается совершить любое из преступлений, указанных в настоящей Конвенции.

   Статья 5
   1. Государства-участники не вербуют, не используют, не финансируют и не обучают наемников и запрещают такую деятельность в соответствии с положениями настоящей Конвенции,
   2. Государства-участники не вербуют, не используют, не финансируют и не обучают наемников для цели противодействия законному осуществлению неотъемлемого права народов на самоопределение, признанного международным правом, и принимают в соответствии с международным правом надлежащие меры по предотвращению вербовки, использования, финансирования или обучения наемников для этой цели.
   3. Государства-участники предусматривают соответствующие наказания за преступления, указанные в настоящей Конвенции, с учетом тяжести этих преступлений.

   Статья 6
   Государства-участники сотрудничают в предотвращении преступлений, указанных в настоящей Конвенции, в частности путем:
   a) принятия всех практически осуществимых мер по предотвращению подготовки в пределах их соответствующих территорий к совершению этих преступлений в пределах или вне пределов их территорий, включая запрещение незаконной деятельности лиц, групп и организаций, которые поощряют, подстрекают, организуют или участвуют в совершении таких преступлений;
   b) координации, в случае необходимости, принятия административных и других мер для предотвращения совершения таких преступлений.

   Статья 7
   Государства-участники сотрудничают в принятии необходимых мер для осуществления настоящей Конвенции.

   Статья 8
   Любое государство-участник, имеющее основания полагать, что совершено, совершается или будет совершено одно из преступлений, указанных в настоящей Конвенции, предоставляет в соответствии со своим национальным правом непосредственно или через Генерального секретаря Организации Объединенных Наций соответствующую информацию затронутым государствам-участникам сразу же после ее получения.

   Статья 9
   1. Каждое государство-участник принимает такие меры, какие могут быть необходимы для установления его юрисдикции в отношении любого из указанных в настоящей Конвенции преступлений, которые совершены:
   a) на его территории или на борту морского или воздушного судна, зарегистрированного в этом государстве;
   b) любым из его граждан или, если это государство считает это приемлемым, теми лицами без гражданства, которые обычно проживают на его территории.
   2. Каждое государство-участник принимает также такие меры, какие могут быть необходимы для установления его юрисдикции в отношении преступлений, указанных в статьях 2, 3 и 4 настоящей Конвенции, в случаях, когда предполагаемый преступник находится на его территории и оно не выдает его какому-либо из государств, упомянутых в пункте 1 настоящей статьи.
   3. Настоящая Конвенция не исключает применения любой уголовной юрисдикции в соответствии с национальным правом.

   Статья 10
   1. Убедившись, что обстоятельства того требуют, любое государство-участник, на территории которого находится предполагаемый преступник, в соответствии со своими законами заключает его под стражу или принимает такие другие меры, которые обеспечивают его присутствие до тех пор, пока это необходимо для того, чтобы возбудить уголовное преследование или предпринять действие по выдаче. Такое государство-участник немедленно проводит предварительное расследование фактов.
   2. Когда государство-участник, в соответствии с настоящей статьей, заключает лицо под стражу или принимает такие другие меры, которые указаны в пункте 1 настоящей статьи, оно безотлагательно уведомляет непосредственно или через Генерального секретаря Организации Объединенных Наций:
   a) государство-участника, на территории которого было совершено преступление;
   b) государство-участника, против которого было направлено преступление или покушение на преступление;
   c) государство-участника, гражданство которого имеет физическое или юридическое лицо, против которого было направлено преступление или покушение на преступление;
   d) государство-участника, гражданином которого является предполагаемый преступник или, в случае если он является лицом без гражданства, на территории которого он обычно проживает;
   e) любое другое заинтересованное государство-участник, которое оно считает необходимым уведомить.
   3. Любому лицу, в отношении которого принимаются меры, предусмотренные в пункте 1 настоящей статьи, предоставляется право:
   a) безотлагательно связаться с ближайшим соответствующим представителем государства, гражданином которого оно является или которое иным образом правомочно защищать его права, или, если оно является лицом без гражданства, государства, на территории которого оно обычно проживает;
   b) посещения представителем этого государства.
   4. Положения пункта 3 настоящей статьи не наносят ущерба праву любого государства-участника, претендующего на юрисдикцию в соответствии с пунктом 1b статьи 9, просить Международный комитет Красного Креста связаться с предполагаемым преступником и посетить его.
   5. Государство, которое производит предварительное расследование, предусмотренное пунктом 1 настоящей статьи, незамедлительно сообщает о полученных им данных государствам, указанным в пункте 2 настоящей статьи, и указывает, намерено ли оно осуществить юрисдикцию.

   Статья 12
   Государство-участник, на территории которого находится предполагаемый преступник, если оно не выдает его, обязано без каких-либо исключений и независимо от того, совершено преступление на его территории или нет, передать дело своим компетентным органам для целей уголовного преследования посредством проведения судебного разбирательства в соответствии с законодательством этого государства. Эти органы принимают решение таким же образом, как и в отношении любого другого тяжкого преступления, действуя в соответствии с законодательством этого государства.

   Статья 13
   1. Государства-участники оказывают друг другу наиболее полную помощь в связи с уголовно-процессуальными действиями, предпринятыми в отношении преступлений, указанных в настоящей Конвенции, включая предоставление всех имеющихся в их распоряжении доказательств, необходимых для судебного разбирательства. Во всех случаях применяется законодательство государства, к которому обращена просьба о помощи.
   2. Положения 1 настоящей статьи не затрагивают обязательств в отношении взаимной судебной помощи, закрепленных в любом другом договоре.

   Статья 14
   Государство-участник, на территории которого предполагаемый преступник подвергается уголовному преследованию, сообщает в соответствии со своим законодательством об окончательных результатах разбирательства Генеральному секретарю Организации Объединенных Наций, который направляет эту информацию другим заинтересованным государствам.

   Статья 15
   1. Преступления, указанные в статьях 2, 3 и 4 настоящей Конвенции, считаются подлежащими включению в качестве преступлений, влекущих выдачу, в любой договор о выдаче, существующий между государствами-участниками. Государства-участники обязуются включать такие преступления в качестве преступлений, влекущих выдачу, в любой договор о выдаче, заключаемый между ними.
   2. Если государство-участник, которое обусловливает выдачу наличием договора, получает просьбу о выдаче от другого государства-участника, с которым оно не имеет договора о выдаче, оно может по своему усмотрению рассматривать настоящую Конвенцию в качестве правового основания для выдачи в отношении этих преступлений. Выдача производится в соответствии с другими условиями, предусматриваемыми законодательством государства, к которому обращена просьба о выдаче.
   3. Государства-участники, не обусловливающие выдачу наличием договора, рассматривают в отношениях между собой эти преступления в качестве преступлений, влекущих выдачу, в соответствии с условиями, предусмотренными законодательством государства, к которому обращена просьба о выдаче.
   4. Преступления рассматриваются для целей выдачи, осуществляемой государствами-участниками, как совершенные не только в том месте, где они произошли, но и на территории государств, которые обязаны установить свою юрисдикцию в соответствии со статьей 9 настоящей Конвенции.

   Статья 16
   Настоящая Конвенция применяется без ущерба для:
   a) норм, касающихся международной ответственности государств;
   b) права вооруженного конфликта и международного гуманитарного права, включая положения, касающиеся статуса комбатантов или военнопленных.
//-- Кибальник Алексей Григорьевич кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права Ставропольского государственного университета --//
   В 1995 г. окончил исторический факультет Ставропольского государственного педагогического университета, в 1996 г. – юридический факультет Международной Академии предпринимательства. В 1999 г. защитил кандидатскую диссертацию в Московском юридическом институте МВД России по теме «Иммунитет в уголовном праве».
   Автор более 50 научных и учебно-методических трудов, основные из которых: «Иммунитеты в уголовном праве» (1999), «Введение в международное уголовное право» (2001), «Практический курс уголовного права России» (2001, в соавторстве), «Современное международное уголовное право» (2003).
   Область научных интересов – международное уголовное право и его соотношение с национальным уголовным правом.
//-- Соломоненко Иван Геннадьевич кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права, криминологии и уголовно-исполнительного права Ставропольского филиала Краснодарского юридического института МВД РФ --//
   В 1994 г. окончил Омскую высшую школу милиции МВД РФ. В 1999 г. защитил кандидатскую диссертацию в Московском юридическом институте МВД России по теме «Исполнение приказа и его уголовно-правовое значение (в деятельности органов внутренних дел)».
   Автор более 50 научных и учебно-методических трудов, основные из которых: «Исполнение приказа и его уголовно-правовое значение» (2000), «Тайна в уголовном праве» (2000, в соавторстве), «Уголовная ответственность за наемничество» (2001, в соавторстве), «Практический курс уголовного права России» (2001, в соавторстве).
   Область научных интересов – проблемные вопросы учения о преступлении, преступления против мира и безопасности человечества.

Алексей Кибальник, Иван Соломоненко Преступления против мира и безопасности человечества