Алексей Григорьевич Кибальник
Современное международное уголовное право: понятие, задачи и принципы

   © А. Г. Кибальник, 2003
   © Изд-во «Юридический центр Пресс», 2003

//-- Уважаемый читатель! --//
   Вы открыли книгу, входящую в серию работ, объединенных общим названием «Теория и практика уголовного права и уголовного процесса».
   Современный этап развития уголовного и уголовно-процессуального законодательства напрямую связан с происходящими в России экономическими и политическими преобразованиями, которые определили необходимость коренного реформирования правовой системы. Действуют новые Уголовный и Уголовно-исполнительный кодексы, с 1 июля 2002 г. вступил в силу Уголовно-процессуальный кодекс РФ.
   В этих законах отражена новая система приоритетов, ценностей и понятий, нуждающихся в осмыслении. Появившиеся в последнее время комментарии и учебники по данной тематике при всей их важности для учебного процесса достаточно поверхностны. Стремление познакомить читателя с более широким спектром проблем, с которыми сталкиваются как теоретики, так и практики, и породило замысел на более глубоком уровне осветить современное состояние отраслей криминального цикла. Этой цели и служит предлагаемая серия работ, посвященных актуальным проблемам уголовного права, уголовно-исполнительного права, криминологии, уголовного процесса и криминалистики.
   У истоков создания настоящей серии книг стояли преподаватели юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Впоследствии к ним присоединились ученые Санкт-Петербургского юридического института Генеральной прокуратуры Российской Федерации, Санкт-Петербургского университета МВД и других вузов России, а также ряд известных криминалистов, обладающих большим опытом научных исследований в области уголовного права, уголовно-исполнительного права, криминологии, уголовного процесса и криминалистики.
   В создании серии принимают участие и юристы, сочетающие работу в правоохранительных органах, других сферах юридической практики с научной деятельностью и обладающие не только богатым опытом применения законодательства, но и способностями к научной интерпретации результатов практической деятельности.
   С учетом указанных требований формировалась и редакционная коллегия, которая принимает решение о публикации.
   Предлагаемая серия основывается на действующем российском законодательстве о противодействии преступности и практике его применения с учетом текущих изменений и перспектив развития. В необходимых случаях авторы обращаются к опыту зарубежного законотворчества и практике борьбы с преступностью, с тем, чтобы представить отечественную систему в соотношении с иными правовыми системами и международным правом.
   Подтверждением тому служат следующие вышедшие из печати работы Б. В. Волженкина «Экономические преступления», В. И. Михайлова и А. В. Федорова «Таможенные преступления», Е. В. Топильской «Организованная преступность», М. Н Становского «Назначение наказания», В. Б. Малинина «Причинная связь в уголовном праве», Д. В. Ривмана и В. С. Устинова «Виктимология», В. М. Волженкиной «Нормы международного права в российском уголовном процессе», Р. Д. Шарапова «Физическое насилие в уголовном праве», М. Г. Миненка и Д. М. Миненка «Корысть. Криминологические и уголовно-правовые проблемы», С. Д. Шестаковой «Состязательность в уголовном процессе», И. Ю. Михалева «Криминальное банкротство», Г. В. Овчинниковой, М. Ю. Павлика, О. Н. Коршуновой «Захват заложника», А. Н. Попова «Преступления против личности при смягчающих обстоятельствах», О. В. Старкова, С. Ф. Милюкова «Наказание: уголовно-правовой и криминологический анализ», А. Л. Протопопова «Расследование сексуальных убийств», С. А. Алтухова «Преступления сотрудников милиции», В. Г. Павлова «Субъект преступления», Ю. Е. Пудовочкина «Ответственность за преступления против несовершеннолетних по российскому уголовному праву», И. М. Тяжковой «Неосторожные преступления с использованием источников повышенной опасности», В. М. Борисенко, К. И. Егорова, Г. Н. Исаева, A. В. Сапсая «Преступления против военной службы», А. А. Майорова, B. Б. Малинина «Наркотики: преступность и преступления», Г. В. Назаренко «Невменяемость: уголовно-релевантные психические состояния», Б. В. Волженкина «Преступления в сфере экономической деятельности (экономические преступления)», 2-е изд., дополненное и расширенное, А. А. Струковой «Невозвращение из-за границы средств в иностранной валюте: уголовно-правовая характеристика», С. С. Тихоновой «Прижизненное и посмертное донорство в РФ: вопросы уголовно-правового регулирования», А. В. Мадьяровой «Разъяснения Верховного Суда РФ в механизме уголовно-правового регулирования», М. Л. Прохоровой «Наркотизм: уголовно-правовая характеристика», Л. А. Андреевой, И Ю. Константинова «Влияние жестокости преступного поведения на уголовную ответственность», И. В. Александрова «Налоговые преступления», Л. С. Аистовой «Незаконное предпринимательство», и др., в которых анализируются современные проблемы борьбы с преступностью.
   Надеемся, что найдем в Вас взыскательного читателя, если Ваша принадлежность к юридико-образовательной или правоприменительной деятельности вызовет интерес к этой серии книг.

Редакционная коллегия
Февраль 2003 г.

Предисловие

   Социально-экономические и политические процессы, происходящие в России, усиливают интеграцию нашей страны в мировое сообщество, в том числе – в мировую правовую систему. Впервые, с принятием Конституции РФ 1993 года, в Основном законе был закреплен принцип приоритета международного права над правом национальным. В связи с этим особую ценность приобретают исследования взаимодействия отечественной правовой системы и системы международного права.
   На протяжении второй половины XX в. одной из самых бурно развивающихся отраслей международного права стало международное уголовное право, что было обусловлено историческим опытом развития человечества. Итоги Второй мировой войны, закончившиеся принятием ряда основополагающих документов международного права, заложили основы современного международного уголовного права. Однако созданное в целях борьбы с преступлениями против мира и безопасности человечества международное уголовное право в дальнейшем претерпело существенную эволюцию.
   Трансформация международного уголовного права вызвана потребностями времени: мир столкнулся к концу XX в. с новыми угрозами глобального масштаба. Одной из них стала угроза международной преступности, которая сейчас не менее серьезна, чем в свое время угроза мировой войны. К великому сожалению, данная угроза в наступившем XXI в. не только не ослабевает, но и становится все более опасной (достаточно вспомнить акты международного терроризма, потрясшие Соединенные Штаты Америки и весь мир в сентябре 2001 г.).
   Ответом на вызов глобализации преступности должно стать форсированное развитие международного уголовного права, перспективы которого связываются с политической интеграцией мирового сообщества в субъекта глобальной уголовной политики, обладающего универсальной юрисдикцией и способного кардинально решить проблему организации эффективной борьбы с преступностью.
   На рубеже веков страны – члены ООН особо отметили «необходимость более тесной координации и сотрудничества между государствами в решении мировой проблемы преступности, учитывая, что борьба с ней является общей и совместной обязанностью». [1 - Статья 4 Венской декларации о преступности и правосудии: ответы на вызовы XXI века // A/CONF.187/4/Rev.3.]
   В настоящее время интерес к международному уголовному праву резко возрос и в нашей стране – только за последние четыре года вышло несколько монографических исследований, посвященных изучению международного уголовного права. [2 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999; Международное уголовное право / Под ред. В. Н. Кудрявцева. М., 1995 (2-е изд.: М., 1999); Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997; Цепелев В. Ф. Международное сотрудничество в борьбе с преступностью. М., 2001.]
   В то же время сохраняются различные (порой, взаимоисключающие) подходы в определении самого международного уголовного права, его основных институтов, проблем взаимодействия с национальными уголовно-правовыми системами. До сих пор не совсем ясно соотношение материальных и процессуальных начал в международном праве. Малоизученными являются отраслевые принципы международного уголовного права; не всегда имеется ясное представление о задачах международного уголовного права.
   И это лишь небольшой перечень проблем, связанных с пониманием самого юридического феномена международного уголовного права.
   Все вышесказанное обусловливает актуальность темы исследования и требует выработки обоснованного подхода в концептуальном понимании международного уголовного права как такового, его отраслевых принципов, задач, способов и методов решений последних.

Глава I
Международное уголовное право как отрасль международного права

§ 1. Понятие международного уголовного права

   Мысль о необходимости существования международного уголовного права отнюдь не нова. Еще в конце XIX в. российский юрист H. М. Коркунов обосновывал необходимость создания международного уголовного права тем, что нормы последнего призваны служить защитой принципов межгосударственного сотрудничества. [3 - Коркунов H. М. Опыт конструкции международного уголовного права // Журнал уголовного и гражданского права. СПб., 1889. № 1.]
   В отечественной науке концептуальные основы международного уголовного права были заложены профессором Ф. Ф. Мартенсом, отметившим, что международное уголовное право «заключает в себе совокупность юридических норм, определяющих условия международной судебной помощи государств друг другу при осуществлении ими своей карательной деятельности в области международного общения». [4 - Мартенс Ф. Ф. Современное международное право цивилизованных народов. T. II. СПб., 1896. С. 379.]
   Исторический опыт XX в. заставил по-новому подойти к проблеме теоретического понимания международного уголовного права. При этом спорным стал вопрос о признании самого факта существования последнего. Так, по замечанию И. И. Карпеца, «дискуссионен вопрос не только о понятии международного уголовного права, но и том, необходима ли вообще такая отрасль права, имеет ли она право на существование». [5 - Карпец И. И. Преступления международного характера. М., 1979. С. 12.]
   Наличие уголовно-правовых норм в международном праве не вызывает в настоящее время сколько-нибудь серьезных возражений. Об этом свидетельствует большое количество самых разных международно-правовых документов, принятых с середины XX в. Мы не ставим своей задачей проанализировать исторические предпосылки появления тех или иных международных актов. Тем не менее необходимо отметить, что их принятие, как правило, обусловливалось задачей межгосударственного сотрудничества в поддержании мирового порядка. В последний обычно включались и задачи борьбы с международной преступностью, а также предотвращения и наказания преступлений международного характера.
   Такой подход в понимании необходимости международно-правовой регламентации борьбы с преступлениями на межгосударственном уровне сохраняют и новейшие документы международного права. Так, например, ст. 2 Декларации Организации Объединенных Наций о преступности и общественной безопасности 12 декабря 1996 года прямо указывает на обязанность государств-членов способствовать «расширению сотрудничества и помощи в правоохранительной области на двусторонней, региональной, многосторонней и глобальной основе, в том числе заключению в соответствующих случаях соглашений о взаимной юридической помощи, в целях содействия выявлению, задержанию и преследованию лиц, которые совершают опасные транснациональные преступления или каким-либо иным образом несут за них ответственность, и в целях обеспечения эффективного международного сотрудничества правоохранительных и других компетентных органов». [6 - Резолюция 51/60 Генеральной Ассамблеи ООН.]
   В отечественной и мировой теории понимание международного уголовного права преимущественно развивалось в ключе его определения как отрасли международного публичного права. При этом на настоящий момент существует несколько основных доктрин, определяющих сущность данной юридической отрасли.
   Сторонники преобладающего направления российской теории международного права подчеркивали, что международное уголовное право – «находящаяся в стадии становления специфичная отрасль международного права». [7 - Курс международного права: В 7 т. / Под ред. Н. А. Ушакова. М., 1992. Т. 6 С. 192–194.] Таким образом, международному уголовному праву фактически отказывалось в «праве» на самостоятельное существование.
   Однако в последнее время интерес к проблеме существования международного уголовного права существенно возрос. Тем не менее в концептуальной своей основе подход к определению международного уголовного права как отрасли международного публичного права остался прежним.
   Всего тридцать лет назад в науке одной из господствующих была позиция, согласно которой международное уголовное право как отрасль международного права отсутствует. [8 - Галенская Л. Н. О понятии международного уголовного права // Советский ежегодник международного права. 1969. М., 1970. С. 247.]
   Однако в дальнейшем положение вещей серьезно изменилось.
   Так, например, И. И. Лукашук и А. В. Наумов определили международное уголовное право как отрасль международного публичного права, принципы и нормы которой регулируют сотрудничество государств и международных организаций в борьбе с преступностью. [9 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 9.]
   В. П. Панов предложил под международным правом понимать систему принципов и норм, регулирующих сотрудничество государств в борьбе с преступлениями, предусмотренными международными договорами. [10 - Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997. С. 15.]
   Существует иная концепция, согласно которой международное уголовное право – это комплексная отрасль, включающая в себя материальные и процессуальные нормы, которые, в свою очередь, могут относиться как к международному публичному, так и к международному частному, а также к национальному уголовному праву (Ю. А. Решетов). [11 - Решетов Ю. А. Борьба с международными преступлениями против мира и безопасности. М., 1983. С. 63.]
   Практически на этих же позициях стоит ряд других авторов – общим для них является то, что при определении международного уголовного права сохраняются тенденции к определению его несамостоятельности как правовой отрасли, либо идет речь о комплексных предметах правового регулирования и Источниковой базы.
   Так, о комплексном характере международного уголовного права говорили такие международники, как Д. Дж. Бешаров (D. J. Веsharov), Я. Динштейн (Y. Dinstein), М. Ш. Бассиони (М. Ch. Bassiouni). [12 - Besharov D. J. Evolution and Enforcement of International Criminal Law // International Criminal Law. N.Y., 1986. Vol. 1. P. 59–60; Dinstein Y. International Criminal Law // Israel Law Review. Jerusalem, 1985. Vol. 20. N 2–3. P. 206–208; Bassiouni M. Ch. Characteristics of International Criminal Law Conventions // International Criminal Law. N.Y., 1986. Vol. 1. P. 1.]
   В одном из новейших исследований международное уголовное право определялось как система международно-правовых принципов и норм, определяющих составы международных преступлений и преступлений международного характера, регулирующих деятельность органов международной юстиции, а также вопросы оказания межгосударственной помощи по уголовным делам. [13 - См.: Каюмова A. P. Международное уголовное право (становление и современные тенденции развития). Автореф. дис… канд. юрид. наук. Казань, 1996. С. 7, 14–15.]
   Н. И. Костенко, говоря о международном уголовном праве как о «комплексной, самостоятельной отрасли международного публичного права», указывает, что оно представляет собой систему общепризнанных международно-правовых принципов и норм, регулирующих сотрудничество между субъектами международного права по предупреждению и привлечению виновных лиц за совершение международных преступлений и преступлений международного характера, а также «оказанию судебной помощи, проведению расследования, уголовного преследования и судебного разбирательства, применению и исполнению меры наказания, обжалованию и пересмотру судебных решений, оказанию правовой помощи по уголовным делам…». [14 - Костенко Н. И. Развитие концепции международного уголовного права в отечественной литературе // Государство и право. 2001. № 12. С. 88.]
   Нетрудно заметить, что в данных определениях также смешаны материально-правовые, процессуальные и судоустройственные начала.
   В литературе высказана заслуживающая внимания позиция о том, что, «только основываясь на концепции многоуровневой международной правосубъектности», можно создать единую концепцию международного уголовного права. [15 - Блищенко И. П., Солнцева М. М. Мировая политика и международное право. М., 1991. С. 92.]
   Попытаемся проанализировать основные доктринальные подходы в понимании юридической природы международного уголовного права на основе рассмотрения действующих международно-правовых норм, а также сформулировать наше понимание современного международного уголовного права, его предмета, методов и системы в целом.

   Тенденция обособления международного уголовного права как самостоятельной отрасли.
   Как уже говорилось, большинство авторов отмечают комплексный характер международного уголовного права – т. е. тот факт, что оно объединяет в единую отрасль нормы материального и процессуального характера (а в некоторых случаях и нормы, посвященные регламентации процедуры исполнения наказания), а также нормы, относящиеся к судоустройству.
   Да, действительно, многие (если не большинство) международно-правовые акты уголовно-правового характера содержат как материально-правовые, так и уголовно-процессуальные нормы. Это замечание справедливо, например, относительно уставов международных трибуналов (Нюрнбергского, Токийского, по бывшей Югославии, по Руанде). Более того, по замечанию В. Э. Грабаря, само по себе международное уголовное право изначально и главным образом было правом процессуальным. [16 - Грабарь В. Э. Материалы к истории международного права в России (1647–1917). М., 1958. С. 457.]
   Однако в настоящее время наблюдается тенденция более четкого разграничения норм материального уголовного права и норм процедурного характера. Особенно явно такая тенденция проявилась в предложенном Комиссией международного права ООН Проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества 1991 года, [17 - Российская юстиция. 1995. № 12. С. 51–54.] а также в принятом Римском Статуте Международного уголовного суда от 17 июля 1998 года. [18 - A/CONF. 183/9. Russian.] Названные документы впервые четко разграничивают нормы материального уголовного права и нормы процедурного характера. При этом, например в Римском Статуте Международного уголовного суда практически впервые речь идет именно о самостоятельности международного уголовного права как отрасли права.
   Наметившееся формальное разделение международных уголовно-правовых норм материального характера и соответствующих им процедурных норм, а также положений о международном судоустройстве представляется закономерным этапом в становлении и развитии международного права в целом. Смешанность, «комплексность» норм международного уголовного права, отмеченная многими авторами, затрудняла (и до сих пор затрудняет) осознание места и роли международного уголовного права как такового, определение предмета и метода.
   Тенденция к «возрастанию самостоятельности» материального международного уголовного права носит принципиально важный характер – именно она позволяет говорить о том, что международное уголовное право приобретает характеристики самостоятельной отрасли права.
   Конечно, пока речь идет только о тенденции. Но сам факт того, что международное сообщество стремится к созданию универсального международного уголовного законодательства (а, как известно, первый проект Международного Уголовного кодекса был предложен еще в 1954 г.), сопровождается еще одной параллельной тенденцией – созданием международного уголовного процесса также как самостоятельной отрасли права.
   Надо отметить, что в теории положительно оценивается становление самостоятельного международного уголовного процесса («международного уголовного судопроизводства»). [19 - Костенко Н. И. Судопроизводство Международного уголовного суда – основа международного уголовного процесса // Государство и право. 2001. № 2. С. 64–70; Лобанов С. А. Международно-правовые аспекты уголовного судопроизводства по делам о военных преступлениях // Государство и право. 1998. № 5. С. 76–84.]
   Тенденция к самостоятельности такой отрасли, как международное уголовное право в собственном смысле этого слова – т. е. правовой отрасли материального характера, – позволяет более четко разграничить предмет и метод правового регулирования между международно-правовыми установлениями материального, процессуального и судоустройственного характера.
   Нельзя не согласиться с Е. Т. Усенко в том, что «каждой материальной отрасли национального права, как известно, соответствует процессуальное право, в принципе обособленное, а в науке международного права почему-то считается допустимым смешивать все воедино… Смешение в международном праве материальных и процессуальных норм порождает немалые затруднения». [20 - Усенко Е. Т. Соотношение и взаимодействие международного и национального права и Российская Конституция // Московский журнал международного права. 1995. № 2. С. 25.]
   Представляется, что данная мысль весьма подходит к идее разъединения в международном праве материальных и процессуальных норм. Об этом говорит и само развитие международного уголовного права – подтверждением этому служат попытки кодификации норм и принципов международного права, имеющих уголовно-правовое и уголовно-процессуальное значение. Такая направленность в эволюции норм международного права логически все-таки завершится принятием Международного Уголовного кодекса.
   Тем не менее, на наш взгляд, уже сейчас можно говорить о все большей самостоятельности международного материального уголовного права. Так, например, своеобразная кодификация составов преступлений, подсудных Международному уголовному суду, проведена во второй части Римского Статута Международного уголовного суда («Юрисдикция, приемлемость и применимое право»). Более того, часть третья этого же документа посвящена регламентации общих принципов материального уголовного права. Что же касается вопросов процедуры и судоустройства, то она в названном Статуте регламентирована раздельно.
   Кроме того, и ранее принятые международные договоры, имеющие уголовно-правовой характер, довольно четко разграничивают вопросы материального права и процедуры. С другой стороны, это свидетельствует, о том, что данные документы являются одновременно источниками как уголовно-материальных, так и процессуальных норм. Но, как справедливо отмечает подавляющее большинство авторов, такая отрасль права, как международное уголовное право, находится в стадии становления. [21 - См., напр.: Курс международного права. Т. 6 / Под ред. Н. А. Ушакова. М., 1992. С. 12.] И результатом такой эволюции видится окончательное оформление международного уголовного права в самостоятельную правовую отрасль [22 - Отметим суждение В. Ф. Цепелева: «Тенденции развития международного уголовного права таковы, что в результате сближения, взаимопроникновения международной и внутригосударственной (национальной) систем права, международное уголовное право все более движется к оформлению в качестве самостоятельной синтезированной отрасли права, находящейся на стыке этих двух систем». См.: Цепелев В. Ф. Международное сотрудничество в борьбе с преступностью. М., 2001. С. 72.]. Причем наряду с данной отраслью в качестве самостоятельной будет выступать международный уголовный процесс.
   И хотя это довольно смелый вывод, но все же, на наш взгляд, уже можно говорить о том, что международное уголовное право практически приобрело черты самостоятельной отрасли. Данный вывод основан на том факте, что международное уголовное право регулирует целый участок однородных правовых отношений и интересов, а также на том, что у международного уголовного права все в большей мере оформляется специфический режим юридического регулирования.
   При этом, конечно, международное уголовное право по своему определению является составной частью системы международного права в целом. В этом суждении, на наш взгляд, нет кардинального противоречия, ведь система международного права в целом представляет собой совокупность различных отраслей международного права.
   По поводу определения международного уголовного права один из наиболее авторитетных специалистов-международников И. П. Блищенко справедливо указал, что выработка понятия международного уголовного права должна начинаться с определения таких явлений, которые оно призвано регулировать и охранять, а также таких, с которыми оно призвано вести борьбу. [23 - Международное уголовное право. / Под ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1999. С. 8.]
   Думается, что ключевым «явлением», позволяющим сформулировать понятие международного уголовного права, является событие преступления, как таковое определенное в нормах международного права. Соответственно производным «явлением» можно считать пределы ответственности субъекта по международному уголовному праву.
   При этом вопросы ответственности необходимо понимать шире, нежели классическую наказуемость деяния. Во-первых (и мы не раз будем оговариваться на сей счет), в актах международного уголовного права определение наказания является скорее исключением, нежели правилом. Во-вторых, международное право нередко регламентирует не столько вопрос о виде или размере наказания, сколько иные вопросы наступления ответственности за совершенное деяние (например, вопросы экстрадиции, преодоления уголовно-правовых иммунитетов и проч.)
   В связи с этим можно утверждать, что международное уголовное право регулирует другие материально-правовые вопросы наступления уголовной ответственности.
   Практически все авторы указывают, что задачей (целью) международного уголовного права является борьба с международной преступностью, преступлениями международного характера, защита мира и т. п.
   Соглашаясь в принципе со всеми приведенными утверждениями, можно резюмировать: определение преступности деяния и пределов ответственности за его совершение в конечном итоге ставит своей целью обеспечение мирового правопорядка. Реализацией данной цели пропитаны «буква и дух» актов международного уголовного права, а ее достижение возможно путем применения международного уголовного права как в международной, так и в национальной уголовной юрисдикции (данный вопрос будет рассмотрен подробно).
   Сейчас же представляется возможным определить концептуальные моменты для выработки понятия международного уголовного права.
   1. Новейшие документы международного уголовного права дают основания полагать, что важным критерием выделения международного уголовного права (в материально-правовом смысле) является определение преступности деяния по международному праву. Преступность деяния означает прямую его запрещенность в международно-правовом акте. В международном уголовном праве должен определяться субъект ответственности.
   2. Международное уголовное право регламентирует пределы ответственности за совершение такого деяния в материально-правовом смысле (наступление ответственности, течение сроков давности и проч.) Процедурные вопросы реализации ответственности и осуществления уголовного преследования являются предметом международного уголовно-процессуального права.
   3. Субъект применения международного уголовного права, регламентация деятельности последнего также не должны быть предметом материально-правового регулирования в международном уголовном праве – тем более, что субъектом правоприменения может быть не только международный, но и национальный правоприменительный орган.
   4. Международное уголовное право, являясь составной частью международного права, оказывает определенное влияние на формирование национального уголовного права. Более того, через национальное уголовное право происходит реализация задач международного уголовного права. Однако, обладая приоритетом над национальным уголовным правом (в силу конституционных предписаний большинства государств) и отличаясь по субъекту принятия, международное уголовное право не может отождествляться с национальным уголовным правом либо включать в себя последнее.
   5. Международное уголовное право как самостоятельная отрасль международного права должно иметь собственные предмет и методы правового регулирования. Соответственно вполне справедливо говорить о самостоятельной Источниковой базе данной отрасли.
   Нельзя не согласиться с И. П. Блищенко и И. В. Фисенко в том, что включение в международное уголовное право норм национального права необоснованно: в этом случае любую отрасль международного права можно отнести к комплексной отрасли, так как «ее принципы и нормы осуществляются на территории государства, с помощью норм национального законодательства». [24 - Блищенко И. П., Фисенко И. В. Международный уголовный суд. М., 1998. С. 11.]
   Тем не менее в дальнейшем мы постараемся обосновать позицию, согласно которой реализация задач международного уголовного права возможна и через национальное уголовное право.
   Все это позволяет определить международное уголовное право как самостоятельную отрасль, входящую в единую систему международного права, состоящую из международно-правовых норм и решений международных организаций, определяющих преступность деяния и пределы ответственности за его совершение, а также регламентирующих иные уголовно-правовые вопросы в целях охраны мирового правопорядка.
   И, наконец, необходимо определить взаимосвязь международного уголовного права с другими отраслями права.
   Наиболее тесную связь исследуемая отрасль имеет с национальным уголовным правом. Взять хотя бы тот факт, что национальное уголовное законодательство различных стран в значительной мере формировалось на протяжении второй половины XX в. под непосредственным воздействием международного уголовного права. Исследованию вопроса о взаимодействии международного уголовного и национального уголовного права посвящена гл. IV данной работы.
   Реализация международного уголовного права происходит в рамках международного и национального уголовного процессуального права. Уголовное судопроизводство производится посредством деятельности органов международной уголовной юстиции, осуществляющих на международном и национальном уровнях расследование, рассмотрение и разрешение уголовных дел о преступлениях, регламентированных международным уголовным правом. [25 - Сходная точка зрения предлагалась применительно к определению уголовного судопроизводства по ряду международных преступлений. См.: Лобанов С. А. Международно-правовые аспекты уголовного судопроизводства по делам о военных преступлениях // Государство и право. 1998. № 5. С. 79.]
   Международное уголовное право тесно связано с криминологией – в первую очередь это обусловлено задачей поддержания мирового правопорядка, в которую безусловно включается борьба с международной преступностью. По этому поводу в литературе было удачно отмечено, что не случайно основные стандарты, нормы и правила ООН начинаются со слов «предупреждение преступности», а совершенствование международного уголовного права в первую очередь связывается с предупредительной деятельностью государств и международных организаций. [26 - Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997. С. 21.]
   И, конечно, в силу того, что международное уголовное право является составной частью единой системы международного права, оно тесно связано с иными отраслями международного права – международным гуманитарным, международным морским, международным воздушным, международным экономическим и другими отраслями.
   Видимо, именно эта тесная взаимосвязь дает основание для высказанного мнения о том, что международное уголовное право призвано бороться с проявлениями преступности в иных отраслях международного права. [27 - Международное уголовное право / Под общ. ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1999. С. 13.]

§ 2. Предмет и методы международного уголовного права

   Как ни странно, но большинство отечественных авторов попросту умалчивают о выделении самостоятельного предмета правового регулирования, присущего международному уголовному праву.
   Обратных примеров немного.
   В 40-х годах XX в. определение предмета международного уголовного права исходило из задач борьбы за мир, борьбы с преступлениями, которые были сформулированы в Уставе Нюрнбергского трибунала. [28 - См.: Трайнин А. Н. Защита мира и борьба с преступлениями против человечества. М., 1956. С. 36–39.]
   Так, П. С. Ромашкин считал, что предметом регулирования международного уголовного права являются те отношения между государствами, которые складываются в процессе координирования их борьбы с международными преступлениями. [29 - Ромашкин П. С. К вопросу о понятии и источниках международного уголовного права // Советское государство и право. 1948. № 3. С. 26.] Такая позиция разделялась большинством авторов. [30 - См., напр.: Левин Д. Б. О понятии и системе современного международного права // Советское государство и право. 1947. № 5.]
   Вместе с тем И. И. Лукашук и А. В. Наумов полагают, что международное уголовное право регулирует «межгосударственные отношения, т. е. отношения с участием государств и международных организаций». [31 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 9.]
   Большинство же исследователей просто констатируют, что для международного уголовного права характерно сохранение международного правопорядка «в целом с помощью специфических уголовно-правовых методов и средств». При этом международное уголовное право призвано бороться с преступностью в области международного морского права, международного воздушного права, дипломатического права, международного экономического и финансового права и т. д. [32 - Международное уголовное право / Под общ. ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1999. С. 13.]
   Однако факт возрастания «самостоятельности» международного уголовного права заставляет говорить о необходимости определения самостоятельных его предмета и метода (а вернее – предмета и методов).
   В общей теории права под предметом правового регулирования обычно понимаются «особый участок общественной жизни, особый вид однородных общественных отношений», регламентируемый той или иной отраслью права. [33 - См., напр.: Алексеев С. С. Право. М., 1999. С. 44–45.]
   Попробуем определиться с пониманием предмета международного уголовного права.
   Как известно, предмет любой отрасли права носит всегда комплексный характер.
   Какой вид общественных отношений регулирует международное уголовное право? На первый взгляд, и это отмечается практически всеми авторами, международное право регламентирует отношения, возникающие по поводу строго определенных юридических фактов – совершения виновным лицом (лицами) деяния, признанного международным преступлением. При этом такое деяние может быть преступлением по общему международному праву либо преступлением международного характера.
   Да, действительно, большинство действующих актов международного права содержит непосредственное указание на то, что они применимы в случае совершения строго определенных деяний.
   Так, например, Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него от 9 декабря 1948 года (далее – Конвенция о геноциде) [34 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1954. № 12. Ст. 244.] прямо перечисляет в ст. II деяния, образующие названное преступление: «В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: а) убийство членов такой группы; b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; е) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую».
   Подобные установления характерны для многих других документов (ст. 2 Конвенции о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов от 14 декабря 1973 года; [35 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 33. М., 1979. С. 90–91.] ст. 1 международной Конвенции о борьбе с захватом заложников от 18 декабря 1979 года [36 - Сборник международных договоров СССР. Вып. 43. М., 1989. С. 100.] и проч.)
   Таким образом, в подавляющем большинстве случаев нормы международного уголовного права в первую очередь, регулируют охранительные отношения, возникающие в связи с совершением виновным лицом вполне определенного юридического факта – деяния, преступность которого установлена в международном уголовном праве.
   Кроме того, в ряде случаев можно увидеть ситуацию, когда в международно-правовом акте преступное деяние только называется, при этом отсутствует его содержательное определение. Так обстоит дело, например, в ст. 36 Единой конвенции о наркотических средствах от 30 марта 1961 года. [37 - «С соблюдением своих конституционных ограничений каждая Сторона принимает такие меры, которые обеспечат, что культивирование и производство, изготовление, извлечение, приготовление, хранение, предложение, предложение с коммерческими целями, распределение, покупка, продажа, доставка на каких бы то ни было условиях, маклерство, отправка, переотправка транзитом, перевоз, ввоз и вывоз наркотических средств в нарушение постановлений настоящей Конвенции и всякое другое действие, которое, по мнению Сторон, может являться нарушением постановлений настоящей Конвенции, будут признаваться наказуемыми деяниями в тех случаях, когда они совершены умышленно…» См.: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 23. М., 1970. С. 135.]
   Отметим сразу, что подавляющее большинство международно-правовых актов, устанавливающих преступность деяния, содержит указания на обязательность соответствующих изменений в национальных уголовных законах стран-участников. Вопрос о соотношении международного уголовного и национального уголовного права будет рассмотрен в гл. IV настоящей работы.
   Полагаем, что следует остановиться на такой важной проблеме: как определить предмет правового регулирования в случае, когда преступность деяния определена одновременно в национальном и международном уголовном праве?
   С одной стороны, в силу II принципа международного права, признанного Уставом Нюрнбергского трибунала, то обстоятельство, что по внутреннему праву не установлено наказания за какое-либо действие, признаваемое по международному праву преступлением, не освобождает лицо, совершившее это действие, от ответственности по международному праву. [38 - Принципы международного права, признанные уставом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в решении этого трибунала // Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / Под ред. И. А. Ледях и И. И. Лукашука. М., 1995. С. 113.] Казалось бы, международное уголовное право обладает абсолютным приоритетом в регулировании общественных отношений по поводу совершения преступления, предусмотренного в его установлениях.
   С другой стороны, в современном международном уголовном праве отмечается тенденция признания того, что оно всего лишь «дополняет национальные органы уголовной юстиции», а «обязанностью каждого государства» является осуществление его собственной, национальной уголовной юрисдикции в случае совершения преступлений, предусмотренных в международном уголовном праве (преамбула Римского Статута Международного уголовного суда).
   Хотя, справедливости ради, надо отметить, что в теории и практике международного уголовного права имеется и другая тенденция – тенденция признания абсолютного и неоспоримого приоритета применения нормы международного права вне зависимости от национального права. Так, например, в соответствии со ст. 2 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, «квалификация какого-либо действия или бездействия в качестве преступления против мира и безопасности человечества не зависит от внутригосударственного права». [39 - Российская юстиция. – 1995. № 12. С. 51.] Однако данная тенденция не получила законодательного оформления, и этот факт также подтверждает понимание того, что международное уголовное право и национальное уголовное право являются различными отраслями права со своим предметом регулирования.
   Кроме того, в силу положений п. «а» ст. 17 принятого Римского Статута Международного уголовного суда одним из оснований невозможности осуществления юрисдикции Международного уголовного суда (и, соответственно, применения нормы международного уголовного права напрямую) является осуществление национальной юрисдикции государства за совершенное международное преступление.
   Таким образом, если национальный уголовный закон предусматривает ответственность за международное преступление, то охранительные общественные отношения по поводу данного юридического факта становятся предметом правового регулирования национального уголовного закона. Сказанное еще раз подтверждает мысль о том, что сферы действия международного и национального права различны.
   Однако в силу конституционных предписаний большинства стран (ч. 4 ст. 15 Конституции России, ст. 25 Конституции Федеративной Республики Германии, [40 - Федеративная Республика Германия. Конституция и законодательные акты. М., 1991. С. 34.] ст. 55 Конституции Франции, [41 - Французская Республика. Конституция и законодательные акты. М., 1989. С. 43.] разд. 2 ст. 6 Конституции США [42 - Соединенные Штаты Америки. Конституция и законодательные акты. М., 1993.] и др.), международно-правовые акты, вступившие в силу для этих государств, включаются в национальную правовую систему и имеют приоритетное действие.
   Вместе с тем может иметь место ситуация, когда в национальном законе отсутствует норма, содержащаяся в международно-правовом акте, либо такая норма не соответствует последнему. В этих случаях изначально юридическое регулирование по поводу совершения преступления, предусмотренного в международном уголовном праве, должно происходить в соответствии с установлениями последнего.
   Видимо, именно эти ситуации имелись в виду в уже цитированном п. «а» ст. 17 Римского Статута Международного уголовного суда, указавшего, что Суд считает дело приемлемым и применяет нормы международного права, если государство «не желает или не способно» вести преследование или возбудить уголовное преследование должным образом. Такая «должность» должна означать соответствие нормы национального уголовного закона норме международного уголовного права. Если имеется отсутствие в национальном законодательстве подобной нормы либо ее несоответствие норме международного уголовного права, то юридический факт совершения преступления по международному уголовному праву становится основанием для регулирования возникших общественных отношений непосредственно по международному уголовному праву.
   Далее, действующее международное право дает все основания полагать, что и регламентирование иных вопросов, имеющих уголовно-правовой характер, входит в предмет правового регулирования международного уголовного права. При этом преступность самого деяния может быть установлена и не в международном, а в национальном законе.
   Подтвердим сказанное на примере регламентирования материально-правовых вопросов наступления уголовной ответственности лиц, пользующихся уголовно-правовым иммунитетом в силу международного права.
   В современном международном праве дипломатический иммунитет определяется как совокупность особых прав, характеризующих невосприимчивость к юрисдикции принимающего государства глав и сотрудников органов внешних сношений. [43 - Лукашук И. И. Международное право. Особенная часть. М., 1997. С. 48–49.] Такие права призваны обеспечить особую защиту дипломатического персонала иностранных государств, «более надежную, чем та, которую принимающие государства обязаны предоставлять частным лицам». [44 - Блищенко И. П., Жданов Н. В. Принцип неприкосновенности дипломатического агента // Советский ежегодник международного права. 1973. М., 1975. С. 191.]
   Круг лиц, на которых не распространяется уголовная юрисдикция страны пребывания, весьма обширен и определен во многих международно-правовых актах. Из них наибольшее и универсальное значение имеет Венская Конвенция о дипломатических сношениях от 18 апреля 1961 года. [45 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1964. № 18. Ст. 221.]
   В силу предписаний конституционного и уголовного права большинства стран, положения об уголовно-правовом иммунитете, закрепленные в нормах международного права, действуют на территории государства непосредственно.
   Согласно Венской Конвенции 1961 года на дипломатов и иных лиц, пользующихся иммунитетом по международному праву, распространяется ограниченная уголовная юрисдикция принимающего государства, которая «не может быть осуществлена принудительно». [46 - Лукашук И. И. Нормы международного права в правовой системе России. М., 1997. С. 78.] С другой стороны, иммунитет в принимающем государстве не освобождает совершившее лицо от уголовной ответственности по законам посылающего государства (ч. 4 ст. 31 Венской Конвенции 1961 года).
   Уголовно-правовым иммунитетом обладает, в первую очередь, «дипломатический агент», который «пользуется иммунитетом от уголовной юрисдикции государства пребывания». Этот иммунитет действует в отношении любой деятельности дипломатического агента, а также распространен на членов его семьи, постоянно проживающих вместе с ним (ч. 1 ст. 37 Венской Конвенции о дипломатических сношениях 1961 года). В силу указания ч. 2 ст. 37 этой же Конвенции, аналогичный иммунитет от уголовной юрисдикции распространяется на членов административно-технического персонала посольств (которыми признаются члены персонала представительства, осуществляющие административно-техническое обслуживание последнего – п. «f» ст. 1) и постоянно проживающих с ними членов их семей.
   В соответствии с ч. 2 ст. 31 («Дипломатический агент не обязан давать показания в качестве свидетеля») и ч. 1, 2 ст. 37 Венской Конвенции 1961 года (распространяющих этот иммунитет на членов семьи дипломатического агента, членов административно-технического персонала и членов его семьи), в качестве составной части дипломатического иммунитета надо рассматривать свидетельский иммунитет. Свидетельский иммунитет указанных лиц и распространен на любые обстоятельства, о которых эти лица могут быть допрошены. Буквальное прочтение названных положений Конвенции позволяет сделать вывод о возможности отказа от свидетельского иммунитета указанными лицами по своей инициативе. Однако и в случае такого отказа и последующего лжесвидетельства эти лица не могут привлекаться к ответственности за дачу ложных показаний (если с них не снят иммунитет от уголовной юрисдикции в целом).
   Кроме того, ст. 40 Венской Конвенции 1961 года требует от властей третьего государства предоставлять иммунитет от уголовной юрисдикции в полном объеме любому лицу, пользующемуся иммунитетом согласно предписаниям Конвенции, следующему транзитом через территорию такого государства.
   В Венской Конвенции 1961 года специально оговаривается время действия каждого уголовно-правового иммунитета. В соответствии с ч. 1 ст. 39, ч. 1–3 ст. 40, каждое лицо, имеющее право на привилегии и иммунитеты, начинает пользоваться ими в любом из двух случаев:
   1) с момента вступления лица «на территорию государства пребывания при следовании для занятия своего поста»;
   2) при нахождении лица на территории государства пребывания – «с того момента, когда о его назначении сообщается министерству иностранных дел или другому министерству, в отношении которого имеется договоренность».
   Время прекращения действия иммунитета определяется как момент:
   1) оставления лицом страны пребывания;
   2) истечения «разумного срока» для оставления страны пребывания.
   Кроме того, в Венской Конвенции 1961 года специально оговорено, что «в случае смерти сотрудника представительства члены его семьи продолжают пользоваться привилегиями и иммунитетами, на которые они имеют право, до истечения разумного срока для оставления страны пребывания» (ч. 3 ст. 39).
   В относительном характере дипломатического иммунитета от уголовной юрисдикции выражается положение о «непринудительном действии» (И. И. Лукашук) местного уголовного закона в отношении лиц, обладающих таким иммунитетом. В соответствии с ч. 1 ст. 9 Венской Конвенции 1961 года, совершившего преступление члена дипломатического персонала (или члена его семьи) власти страны пребывания могут объявить persona non grata («нежелательной персоной»). Такое лицо должно быть отозвано аккредитующим государством. В противном случае (при отказе в отзыве) последнее должно прекратить функции лица в представительстве. Соответственно лицо, объявленное persona non grata и не отзываемое аккредитующим государством, лишается дипломатического иммунитета. В таком случае оно должно нести уголовную ответственность на общих основаниях.
   Кроме того, целый ряд других уголовно-правовых иммунитетов, связанных с особым правовым статусом лица, определен в международно-правовых актах: консульский, персонала международных организаций, лиц, пользующихся международной защитой, и др.
   Все приведенные примеры свидетельствуют о том, что нормы международного права могут регламентировать вопросы материального уголовно-правового характера и в случае, когда в этих актах ничего не говорится о преступности или наказуемости того или иного деяния.
   Может ли лицо, пользующееся дипломатическим (и иным) иммунитетом в силу международного права, совершить преступление в стране пребывания? Безусловно, да. Но материально-правовые (впрочем, как и процессуальные) вопросы наступления его уголовной ответственности по закону страны пребывания определены в международно-правовых актах. А последние имеют приоритетную юридическую силу в соответствии с указаниями национального законодательства большинства современных государств (достаточно вспомнить ч. 4 ст. 15 Конституции России).
   Таким образом, международное право знает примеры того, что и иные уголовно-правовые установления охранительного характера, не связанные с определением преступности и наказуемости деяния, могут иметь обязательную и приоритетную юридическую силу. Подобным образом, например, обстоит дело с институтом выдачи лиц, совершивших преступления. Сама по себе выдача как процедура регламентируется процессуальными нормами, но основание выдачи всегда имеет материально-правовую основу. При этом возможность или невозможность выдачи лица другому государству также не является вопросом определения преступности или наказуемости деяния. [47 - Подробнее о материально-правовых основаниях института выдачи в международном праве см.: Лукашук И. И., Наумов А. В. Выдача обвиняемых и осужденных в уголовном праве. М., 1998. С. 30–36.]
   Все рассуждения о том, какие охранительные общественные отношения подлежат регулированию международным уголовным правом, позволяют прийти к следующим выводам: это общественные отношения, возникающие по поводу совершения деяния, преступность которого определена в международно-правовых актах. При этом охранительные общественные отношения, регулируемые международным уголовным правом, характеризуются следующей особенностью: приоритет юридического регулирования по международному уголовному праву имеет место, если национальный закон не содержит либо содержит противоречащую международному уголовному праву норму о преступности деяния по международному праву. Кроме того, в предмет международного уголовного права входят охранительные общественные отношения, связанные с международно-правовой регламентацией наступления уголовной ответственности по национальному законодательству государств.
   Анализ актов международного права позволяет говорить также о том, что в предмет международного уголовного права входят и общественные отношения общепредупредительного характера. Данные отношения связаны с удержанием лиц от совершения преступлений по международному уголовному праву. При этом средством такого удержания является угроза применения строгого и неотвратимого наказания.
   Видимо, одной из главных целей общепредупредительного воздействия международного уголовного права и является поддержание мирового правопорядка. «Духом» этой задачи пропитан практически каждый международный документ уголовно-правового характера. [48 - Так, например, в ст. I Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (1948 г.) читаем: Договаривающиеся Стороны подтверждают, что они «обязуются принимать меры предупреждения» геноцида в военное и мирное время.]
   Действительно, «болезнь всегда лучше предупредить, чем лечить». Именно с этим связана прямая и явная угроза применения самых строгих мер ответственности, адресованная потенциальным преступникам и многократно повторяющаяся в самых различных международных актах. При этом неотвратимость наказания, видимо, является главным средством общепредупредительного воздействия международного уголовного права. Оставим без комментариев одно из положений преамбулы Римского Статута Международного уголовного суда: страны-участники приняли этот документ, «будучи преисполненными решимости положить конец безнаказанности лиц, совершающих такие преступления, и тем самым (выделено нами. – А. К.) способствовать предупреждению подобных преступлений».
   К тому же сам факт установления преступности деяния в международном уголовном праве налагает на любое лицо обязанность воздержаться от совершения преступления. Подобным образом происходит специальное, присущее только для международного уголовного права регулирование поведения как в мировом сообществе в целом, так и в национальных обществах в частности.
   Тот факт, что международное уголовное право устанавливает запрет на совершение преступлений и на национальном уровне, прямо подтверждается многими международными актами. Так, например, геноцид расценивается как международное преступление вне зависимости от того, в военное или мирное время совершен его акт, на территории одного или нескольких государств. [49 - Ст. I Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него.] Более того, ряд преступлений, предусмотренных в международном уголовном праве, как раз направлен как на охранительное, так и на общепредупредительное воздействие на общество внутри одного государства. А нарушение этого запрета расценивается как угроза всему мировому правопорядку.
   Так, например, ст. 3 Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации от 7 марта 1966 года [50 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1969. № 25. Ст. 219.] устанавливает, что государства-участники особо осуждают расовую сегрегацию и апартеид и обязуются «предупреждать, запрещать и искоренять всякую практику такого характера на территориях, находящихся под их юрисдикцией» (выделено нами. – А. К).
   Как это ни цинично звучит, но мы считаем, что именно страх наказания во многом удерживает потенциальных преступников от совершения преступлений. И мы разделяем мысль о том, что общественные отношения по поводу реализации воздержания лиц от совершения преступления из уголовно-правового запрета входят в предмет правового регулирования, [51 - Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996. С. 9.] в нашем случае – в предмет правового регулирования международного уголовного права. В конечном итоге именно от эффективности общепредупредительного воздействия норм международного уголовного права во многом зависит обеспечение мирового правопорядка во имя реализации основополагающего принципа сотрудничества государств для «поддержания международного мира и безопасности». [52 - Декларация ООН о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН от 24 октября 1970 года.]
   Для отечественной теории уголовного права характерно выделение и третьей группы общественных отношений, входящих в предмет национального уголовного права – общественных отношений регулятивного характера. [53 - См., напр.: Галиакбаров P. Р. Уголовное право. Общая часть. Краснодар, 1999. С. 11.]
   Подобные нормы наделяют субъектов правом на правомерное причинение вреда и, при соблюдении критериев допустимости, ответственность за причиненный вред исключается («обстоятельства, исключающие преступность деяния»). Существуют ли регулятивные общественные отношения в качестве составляющей предмета международного уголовного права?
   Общепризнанно, что регулятивные общественные отношения регулируют правомерное поведение лица, которое в то же время является поведением социально полезным. [54 - Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996. С. 10.]
   Казалось бы, ряд норм международного уголовного права содержит указание на возможность реализации именно таких общественных отношений. В первую очередь к ним относятся отношения, связанные с освобождением от ответственности по международному уголовному праву.
   Так, например, в силу положений п. «b», «с», «d» ст. 31 Римского Статута Международного уголовного суда, основаниями освобождения от ответственности являются:
   – состояние необходимой обороны – если лицо причинило вред, но действовало «разумно для защиты себя или другого лица»;
   – состояние «вынужденной ответной реакции» на угрозу неминуемой смерти либо причинения тяжких телесных повреждений для него самого или другого лица;
   – состояние интоксикации, которое лишало лица возможности понимать противоправность или фактический характер своих действий.
   Причинитель вреда, совершивший деяние при этих обстоятельствах, вступает в правовые отношения либо с внутренним, либо с международным правоприменителем. Именно правоприменитель в итоге решает, освобождать лицо от ответственности по международному уголовному праву или нет.
   Однако обратим особое внимание на следующее: речь в предписаниях подобного рода идет только об освобождении лица от ответственности не только в силу вынужденности либо непонимания тех или иных действий. Несмотря на то, что международное уголовное право ставит своей целью в первую очередь поддержание мира и безопасности всего человечества, причинение вреда иным интересам носит не столь опасный характер. Следствием этого является исключение ответственности причинителя вреда в ситуации обороны и необходимости.
   Об этом прямо говорится и в ч. 2 ст. 31 названного Статута, где дается право на применение названных оснований освобождения от ответственности.
   Анализ действующих норм международного права позволяет говорить о том, что в них имеется ряд уголовно-правовых предписаний дозволительного характера. Поэтому мы осмелимся сделать вывод, что для предмета международного уголовного права возможно наличие общественных отношений регулятивного характера, которые бы предписывали и считали непреступным причинение вреда тем интересам, которые охраняются рассматриваемой отраслью.
   Вышеизложенное позволяет прийти к выводу о том, что предмет международного уголовного права представляет собой комплекс следующих общественных отношений:
   1) Охранительные общественные отношения, возникающие по поводу совершения деяния, преступность которого определена в международно-правовых актах. При этом охранительные общественные отношения обладают особенностью: приоритет юридического регулирования по международному уголовному праву имеет место, если национальный закон не содержит либо содержит противоречащую международному уголовному праву норму о преступности деяния по международному праву. Кроме того, в предмет международного уголовного права входят также охранительные общественные отношения, связанные с международно-правовой регламентацией наступления уголовной ответственности по национальному законодательству государств.
   2) Общепредупредительные общественные отношения, которые складываются по поводу соблюдения запрета на совершение преступлений, предусмотренных в международном уголовном праве.
   3) Дозволительные (предписывающие) общественные отношения, возникающие по поводу причинения вреда в рамках допустимых обстоятельств освобождения от ответственности, не связанных с отсутствием признаков субъекта ответственности.
   Самым непосредственным образом с предметом международного уголовного права связаны его задачи и методы правового регулирования.
//-- Методы международного уголовного права --//
   Если предмет отрасли права – «особый участок общественной жизни», то метод правового регулирования представляет собой особый юридический режим – т. е. то, как, каким способом осуществляется юридическое регулирование той или иной отраслью. [55 - Алексеев С.С. Право. М., 1999. С. 45–46.]
   При этом метод правового регулирования является довольно емким понятием, состоящим из многих компонентов: порядка установления юридических прав и обязанностей; степени определенности прав и автономности действий субъектов; подбора юридических фактов, влекущих правоотношения; характера взаимоотношения сторон в правоотношении; путей и средств обеспечения субъективных прав. [56 - См., напр.: Общая теория государства и права. Т. 2. Общая теория права / Под ред. В. С. Петрова и Л. С. Явича. Л., 1974. С. 283.]
   Общепринятым методом международно-правового регулирования в целом является выработка и осуществление правовых норм на основе взаимного согласия и добровольности участников каких-либо правоотношений.
   Однако меры в рамках реализации ответственности по международному уголовному праву включают элементы силы, принуждения, что, по мнению многих авторов, не соответствует согласительной природе современного международного права в целом. [57 - Мелешников А. В., Пушмин Э. А. Международно-правовая ответственность: понятие, процессуальные вопросы реализации // Советское государство и право. 1988. № 8. С. 87.] Некоторые авторы представляют принуждение как находящееся в международном уголовном праве в начальной стадии своего развития. [58 - Василенко В. А. Международно-правовые санкции. Киев, 1982. С. 53–57.]
   В общей теории права обычно выделяются три метода (типа) правового регулирования: дозволение, предписание и запрет. При этом подчеркивается, что все три типа правового регулирования можно обнаружить в различных отраслях права, но в одних решающим является дозволение, в других – предписание, в третьих – запрет [59 - Сорокин В. Д. Метод правового регулирования. Теоретические проблемы. М., 1976. С. 16.].
   Казалось бы, сама сущность международного уголовного права заставляет говорить о том, что для него характерен запретительный (принудительный) метод воздействия. Действительно, это наиболее очевидно, ведь большинство международных актов устанавливают преступность деяния и обязанность подвергаться ответственности в случае его совершения.
   Мы полагаем, что, исходя из общетеоретического определения метода правового регулирования, определение последних в международном уголовном праве должно быть связано с фигурами субъекта ответственности по международному уголовному праву и субъекта применения международного уголовного права.
   Общепринята позиция, согласно которой те или иные правоотношения, входящие в предмет отрасли права, характеризуются определенными методами.
   Так, охранительные общественные отношения в международном уголовном праве регламентируются:
   – методами реализации ответственности в виде назначения наказания за совершение преступлений по международному уголовному праву;
   – методами освобождения от ответственности при наличии обстоятельств, указанных в нормах международного уголовного права.
   При этом такой метод, как реализация ответственности в виде назначения наказания, не означает применения санкции международной уголовно-правовой нормы в силу того, что названные нормы не содержат санкций как таковых. Поэтому при реализации наказания могут быть применены санкции национального закона и использованы виды и размеры наказаний, определенных в ранее имевших место решениях международных организаций. Об этом, в частности, свидетельствуют положения ст. 21 Римского Статута Международного уголовного суда, в которых указывается, что он (суд) может применить:
   – национальные законы государств, которые «при обычных обстоятельствах осуществляли бы юрисдикцию в отношении данного преступления»;
   – принципы и нормы права в соответствии с тем, «как они были использованы в его предыдущих решениях».
   Однако характерной чертой запретительного метода в международном уголовном праве является фактически «произвольная» возможность определения вида и размера наказания лицу, признанному виновным в совершении преступления, хотя, конечно, и при таком подходе правоприменитель обязан назначать наказание в соответствии с нормами международного права, в частности – с Конвенцией против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 10 декабря 1984 г. [60 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1987. № 45. Ст. 747.]
   Далее, применение принципов и норм международного права, «как они были ранее использованы», означает не что иное, как возможность назначения наказания в соответствии с ранее имевшим место судебным прецедентом.
   С самим юридическим фактом – совершением преступления по международному уголовному праву – связывается возникновение охранительных отношений в международном уголовном праве. Установление этого юридического факта, реализация прав и обязанностей субъектов охранительного правоотношения осуществляется в строго определенных процессуальных рамках.
   Таким образом, правом на принуждение в международном уголовном праве обладают как отдельные государства (в лице уполномоченных органов) в качестве субъектов международного публичного права, так и международные организации. В литературе справедливо отмечалось, что принуждение как метод международного уголовного права нуждается в проработанном механизме процессуального обеспечения. [61 - Блищенко И. П., Фисенко И. В. Международный уголовный суд. М., 1998. С. 16.]
   Ранее мы попытались (на основе международного уголовно-правового иммунитета) показать, что сами охранительные общественные отношения в международном уголовном праве имеют свою специфику. В силу этого также специфичен и метод воздействия на охранительные общественные отношения, связанные с международно-правовой регламентацией наступления уголовной ответственности по национальному законодательству государств.
   Попробуем определить такой метод на основе анализа преодоления уголовно-правового иммунитета, определенного в международном праве. Лишение лица иммунитета от уголовной ответственности (например, при лишении неприкосновенности аккредитующим государством) само по себе является основанием для привлечения его к ответственности в государстве аккредитования. Таким образом, этот частный метод международного уголовного права может проявляться в преодолении материально-правовых препятствий, установленных в международном уголовном праве, для наступления уголовной ответственности по закону страны пребывания.
   Для общепредупредительных правоотношений, входящих в предмет международного уголовного права, характерен метод предписания. Именно стремление к недопущению преступлений по международному уголовному праву обусловливает то, что любому лицу предписывается воздержаться от их совершения.
   Содержательный смысл предписывающего метода в международном уголовном праве можно попытаться раскрыть с помощью философии права. Так, столпом идеи права, по Гегелю, является свобода: «Идея права есть свобода, и истинное ее понимание достигается лишь тогда, когда она познается в ее понятии и наличном бытие этого понятия». [62 - Гегель. Философия права. М., 1990. С. 59.] Такое определение права соответствует признанию приоритета общечеловеческих ценностей, к которым можно отнести мир и безопасность всего человечества. Действительно, хотя сам запрет в международном уголовном праве ориентирован на ограничение свободы преступника, высший смысл предписывающего метода состоит в том, что человек, совершивший преступление, сам определяет рамки своей свободы. Именно свободный выбор человека (совершать или не совершать что-либо) положен в основу общепредупредительного свойства международного уголовного права (впрочем, по нашему убеждению, и любого другого права). И суть предписания права как его метода состоит в оказании определенного воздействия на любого человека, который в силу свободы воли может стать, а может и не стать преступником.
   Наконец, мы уже говорили о том, что современное международное уголовное право практически не знает такой составной части своего предмета, как регулятивные (т. е. дозволительные в общепринятом понимании) правоотношения. Поэтому приходится констатировать если не отсутствие в международном уголовном праве, то весьма слабое развитие и такого метода правового регулирования, как дозволение.
   Хорошо это или нет – вопрос другой. На наш взгляд, не совсем, так как международное уголовное право не исключает возможности наступления ответственности за совершение (при определенных обстоятельствах) деяния, которое, например, по внутреннему Закону вообще могло бы считаться непреступным и даже «рекомендуемым» со стороны законодателя.
   Однако и этому факту есть объяснение. Преступления, предусмотренные международным уголовным правом (и об этом будет сказано), как раз и специфичны тем, что причиняют вред абсолютным благам – интересам обеспечения мира и безопасности человечества в целом. Видимо, по этой причине сам факт умышленного причинения вреда этим благам как бы «презюмированно» расценивается как преступный. Возможно, этим и объясняется тот факт, что международное уголовное право не знает в принципе института обстоятельств, исключающих преступность содеянного – речь может идти только лишь о возможности освобождения лица от уголовной ответственности по международному уголовному праву.
   Показательно, что такое (и несколько необычное) суждение подтверждается одним из положений Римского Статута Международного уголовного суда – положением о том, что сам факт отдачи и исполнения приказа о совершении преступления геноцида или преступления против человечности всегда должен расцениваться как явно незаконный (ч. 2 ст. 33). То есть любой человек в силу бесчеловечности совершения любого из этих деяний (если можно так сказать) должен понимать, что совершает именно преступление.
   Таким образом, исходя из специфики предмета международного уголовного права, можно говорить о том, что этой отрасли присущи два основных метода юридического регулирования – запрет (принуждение) и предписание. Дозволение как метод правового регулирования в международном уголовном праве находится на начальном этапе своего развития.

§ 3. Источники и система международного уголовного права

   Для исследования вопроса о том, что является источниками международного уголовного права, необходимо определиться с пониманием самого термина «источник права».
   В общей теории права советского периода изучение данной категории велось в целом с позиции противоборства двух мировых систем, а закономерности развития источников права выводились из тезиса о диаметральной противоположности классовой сущности буржуазного и социалистического права. [63 - См., напр.: Александров Н. Г. Понятие источника права // Ученые труды ВИЮН. Вып. VIII. М., 1946.] Само исследование проблем источников права обычно проводилось лишь в рамках проблематики советского права. При этом единственным источником права признавался, по существу, только нормативный акт. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что применительно к остальному миру определялась множественность источников права (обычай, судебный прецедент и проч.)
   Одна из причин недостаточной разработки понимания термина «источник права» – многозначность и нечеткость самого этого понятия. Мысль о том, что «источник права – это не более как образ, который скорее должен помочь пониманию, чем дать понимание того, что обозначается этим выражением», актуальна и сейчас. [64 - Кечекьян С. Ф. О понятии источника права// Ученые записки МГУ. Вып. 116. М„1946. С. 3.] В самом деле, под источником права понимают и материальные условия жизни общества (источник права в материальном смысле), и причины юридической обязательности нормы (источник права в формальном смысле), и материалы, посредством которых мы познаем право (источники познания права), и исторические источники права (вклад международного, внутреннего и иностранного права в создание какой-либо правовой системы). [65 - Муромцев Г. И. Источники права (теоретические аспекты проблемы) // Правоведение. 1992. № 2. С. 24.]
   Надо признать, что в отечественной науке отсутствует общепринятое понятие «источника права». Еще в 60-е годы ряд исследователей предлагали заменить понятие «источник права» понятием «форма права», которое, по их мнению, позволяло исследовать право с позиций материализма более глубоко и всесторонне. [66 - Зивс С. Л. Развитие формы права в современных империалистических государствах. М.,1960. С. 9–10.] У большинства авторов такая идея не нашла поддержки, и при употреблении термина «источник права» они обычно понимают юридический источник права (т. е. источник права в формальном смысле).
   В литературе высказывались позиции, согласно которым под юридическим источником права понималась форма, в которой выражено правило, сообщающее ему качество правовой нормы; [67 - Алексеев С. С. Общая теория права. М., 1981. С. 315.] форму установления и выражения правовых норм; [68 - Керимов Д. А. Философские проблемы права. М., 1972. С. 218; Мицкевич А. В. Акты высших органов Советского государства. М., 1967. С. 15.] деятельность государства по установлению правовых норм либо административные и судебные прецеденты [69 - Сюкияйнен Л. Р. Система, источники и форма права // Право в странах социалистической ориентации. М., 1979. С. 60.] и т. д.
   Однако различия между указанными подходами не столь принципиальны. Во всех случаях вопрос рассматривается с позиции и формирования права, и форм существования последнего. То, что одни авторы определяют как формы установления правовых норм, другие называют деятельностью государства по их установлению. Таким образом, под источником права понимается лишь формально объективированная деятельность, т. е. правотворческий акт, ведь норма права не может существовать вне источника права.
   Подобное понимание «источника права» характерно и для многих зарубежных авторов. Так, К. Эллен (С. Allen) определяет источник права как «деятельность, посредством которой нормы поведения приобретают характер права, становясь объективно определенными, постоянными и прежде всего обязательными». [70 - Allen С. К. Law in the making. Oxford, 1958. P. 1–2.]
   Итак, при всех различиях в подходе к проблеме источника права под ним понимается деятельность либо результат деятельности по созданию правовых норм. Поэтому понятие «источник права» как бы предполагает правотворческий процесс. Однако последний не является предметом настоящего исследования.
   Так, в дальнейшем, употребляя понятие «источник права» применительно к международному уголовному праву, мы будем понимать под ним только юридический источник права. Такой источник в формальном смысле является итогом нормотворческой, а ряде случаев и правоприменительной деятельности. Последняя может относиться к компетенции нескольких государств непосредственно (например, при заключении двухстороннего или многостороннего договора) или опосредованно (например, когда государство делегирует полномочия международной организации – ООН, Совету Европы и проч.)
   Применительно к принципам и нормам международного права как источникам международного уголовного права можно вести речь, если международно-правовой акт устанавливает, изменяет или устраняет преступность деяния либо иным образом регламентирует материально-правовые вопросы уголовной ответственности. При этом такое международно-правовое положение должно иметь не рекомендательный, а обязательный характер. В противном случае потеряет смысл международное уголовное право как таковое, ибо представить себе исключительно «рекомендательное» уголовно-правовое установление вряд ли возможно.
   В связи с этим положением вряд ли можно признать источниками международного уголовного права те акты международного права, которые относятся к категории «мягкого права», юридически не обязательного для государств (например, многочисленные рекомендации ООН по международному сотрудничеству в области предупреждения преступности и уголовного правосудия в условиях развития).
   Итак, основным качеством источника международного уголовного права является его обязательность для правоприменителя.
   Под источниками международного уголовного права принято считать международный договор, международный обычай и решения международных организаций. [71 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 14–15.] В ряде работ, например, И. П. Блищенко, также указывается на то, что в качестве дополнительных («вспомогательных») источников надо признавать как нормы национального уголовного права, так и решения внутригосударственных судов, «в той или иной степени направленные на преследование и наказание за совершение международных преступлений или преступлений международного характера». [72 - Международное уголовное право / Под общ. ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1999. С. 25, 28.]
   Обратимся к положениям ст. 21 Римского Статута Международного уголовного суда («Применимое право»). В силу этой нормы, Международный уголовный суд применяет следующие правовые источники материального характера:
   – положения настоящего Статута (в частности, элементы преступлений);
   – применимые международные договоры, принципы и нормы международного права, включая общепризнанные принципы международного права вооруженных конфликтов;
   – принципы и нормы права в соответствии с тем, как они были истолкованы в предыдущих решениях Суда;
   – в исключительных случаях – национальные принципы и нормы права тех стран, которые при обычных обстоятельствах осуществляли бы юрисдикцию в отношении данного преступления (при условии отсутствия противоречия этих принципов и норм международному праву.
   А вот какой перечень применимого права содержится в ст. 38 Статута Международного Суда ООН: [73 - Статут Международного Суда от 26 июня 1946 года // Международное публичное право. Сборник документов. T. 1. М., 1996. С. 410.]
   a) международные конвенции, как общие, так и специальные, устанавливающие правила, определенно признанные спорящими государствами;
   b) международный обычай как доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы;
   c) общие принципы права, признанные цивилизованными нациями;
   d) с оговоркой, указанной в ст. 59, [74 - «Решение Суда обязательно лишь для участвующих в деле сторон и лишь по данному делу».] судебные решения и доктрины наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм.
   Как видно из самих норм международного права, при решении уголовно-правовых вопросов в принципе возможно использование следующих формальных источников: «общие» принципы права; «принципы и нормы международного права» (в них в первую очередь включены международные договоры), международный обычай; решения международных организаций (в том числе и «судебные решения»); юридические доктрины.
   На первый взгляд источниковая база международного уголовного права чрезвычайно разнообразна и эклектична. Поэтому попробуем определиться с пониманием и сущностью каждого из названных источников.
   Сложнее всего обстоит дело с пониманием и юридическим значением «принципа международного права». Как известно, сам термин «принцип» происходит от латинского «principium», что означает «начало, основа». [75 - Большой энциклопедический словарь. М.; СПб., 1997. С. 960.]
   В науке общей теории права отмечается, что первоначально вырабатывается какая-либо всеобъемлющая руководящая научная идея – принцип права. Такая идея выражается в качестве «исходного руководящего начала» права. [76 - Алексеев С. С. Общая теория права. М., 1981. С. 98.]
   В теории подчеркивалось, что правовые принципы, с точки зрения их закрепления, разграничиваются на правовые принципы, закрепленные в праве, и правовые принципы, не закрепленные в нем. Правовые принципы, не закрепленные в нормах права, входят в правосознание, а правовые принципы, закрепленные в правовых нормах, – в право. Эти вторые становятся принципами права. Следовательно, «всякий принцип права есть правовой принцип, но не всякий правовой принцип есть принцип права». [77 - Беляев Н. А. Принципы уголовного законодательства // Уголовное право на современном этапе: проблемы преступления и наказания. СПб., 1992. С. 64–65.] Причем, фундаментальное значение, согласно наиболее распространенной позиции, имеют именно те принципы права, которые не столько отражены в отраслевых нормах, сколько воздействуют на правосознание в качестве идеи. [78 - Келина С. Г., Кудрявцев В. Н. Принципы советского уголовного права. М., 1988. С. 24–25.] Но в данном случае речь должна идти, на наш взгляд, не столько о международном уголовном праве, сколько о международной уголовной политике в целом и способах ее реализации.
   Такой дуализм в понимании существа правового принципа характерен и для отечественной науки международного права. Традиционна позиция, согласно которой разделение на принципы-идеи и принципы-нормы наиболее обосновано и юридически правильно. Причем приоритет должны иметь «основные принципы» высшей юридической, политической и моральной силы (jus cogens), на основании того, что они закрепляют основы современной системы международных отношений и международного права, являясь наиболее «обобщенными нормами». [79 - См., напр.: Курс международного права: В 7 т. / Отв. ред. И. И. Лукашук. М., 1989. T. 2. С. 6–9.]
   Нетрудно заметить, что в такой позиции кроется и некоторое формальное противоречие. Действительно, принцип-идея любой отрасли права вряд ли может иметь правоприменительное значение, не будучи закрепленным в норме. В этом случае он превращается лишь в «благое пожелание», а его несоблюдение не может повлечь никаких неблагоприятных последствий для нарушителя. А суть любой ответственности (в ретроспективном плане) за совершенное правонарушение состоит как раз в возложении на субъект негативных для него последствий. К тому же была бы абсурдна сама возможность юридической ответственности за нарушение идеи, пусть даже самой фундаментальной.
   Примечательно, что германская доктрина международного права нередко указывает на то, что принципы в целом являются «только абстракциями (abstractions only), вытекающими из норм международного права, поскольку они сами по себе не обязательны, если не были включены в международное право». [80 - Schwarzen berger G. A manual of international law. London, 1960. Vol. 1. P. 25.] Еще более жесткую позицию занимают английские авторы, считающие, что не отраженный в норме принцип права «в действительности никого не обязывает и ни для кого не создает прав». [81 - Kelsen H. General theory of law and state. Cambridge, 1945. P. 6–7.]
   Такую же позицию, по сути, занимает Декларация о принципах международного права 1970 года, призывая все государства в своей деятельности всего лишь «руководствоваться этими принципами». [82 - Международное право в документах. М., 1982. С. 11–12.]
   А ст. X Заключительного Акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года требует, чтобы государства при осуществлении своих суверенных прав, включая право устанавливать свои законы, сообразовывались «со своими юридическими обязательствами по международному праву». [83 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1975. № 33. Приложение.] Причем такие обязательства всегда имеют нормативное оформление (конвенции, двухсторонние и многосторонние договоры и т. д.).
   Следовательно, основополагающие документы международного права предполагают юридическое закрепление принципов в правовых нормах как международного, так и внутригосударственного характера. При этом сам «основополагающий принцип» становится нормой, предписанным правилом поведения, неисполнение или нарушение которого влечет то или иное неблагоприятное последствие.
   Именно это значение может иметь принцип международного права как источник уголовного права. Попытаемся доказать это положение на основе анализа фундаментального института юридической ответственности.
   Уже в 60-х годах в философии понятие ответственности начинает рассматриваться не только в ретроспективном (негативном), но и в активном (позитивном) аспекте. Под ответственностью в ретроспективном плане понимается ответственность за прошлое деяние, нарушившее правовое нормативное предписание. Ответственность в позитивном плане – это осознание личностью своего долга перед другими людьми, обществом, государством, осознание смысла и значения своих поступков. [84 - Самощенко И. С., Фарукшин М. X. Ответственность по советскому законодательству. М., 1971. С. 6.]
   Взаимосвязь позитивной и ретроспективной ответственности проявляется в оценке поведения индивида. При правомерном поведении лица по сути дела реализуются правовые предписания в настоящем; такое поведение поощряется и санкционируется государством. Неправомерное поведение подлежит пресечению и получает негативную оценку со стороны общества и государства. [85 - Теория «позитивной» уголовной ответственности, лежащая в основе правомерного поведения, получила развитие в работах В. Г. Смирнова, А. Н. Тарбагаева и ряда других авторов. Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. Л., 1965. С. 79; Тарбагаев А. Н. Ответственность в уголовном праве. Автореф. дис… докт. юрид. наук в форме научного доклада. СПб., 1994. С. 40.]
   Несмотря на возражения сторонников теории «позитивной» или «единой» ответственности, при рассмотрении вопроса о значении принципов и норм международного права при наступлении уголовной ответственности по международному уголовному праву предпочтение должно быть отдано позиции ответственности за уже совершенное деяние. Тем более что «есть отрасли, которые в объективно-правовом плане имеют исключительно ретроспективную ответственность… И наоборот, есть отрасли преимущественно регулятивного содержания и опирающиеся преимущественно на позитивную юридическую ответственность». [86 - Боброва Н. А., Зражевская Т. Д. Ответственность в системе гарантий конституционных норм. Воронеж, 1985. С. 17.] Международное уголовное право преимущественно относится к отраслям первого порядка.
   В науке не выработано единого понятия ретроспективной юридической ответственности. Из имеющихся концепций следует выделить две наиболее распространенные.
   Во-первых, ответственность рассматривается как реакция правоприменителя (в нашем случае – государства или международной организации) на деяние, являющееся преступлением по международному уголовному праву. При этом главной характеристикой такой ответственности является наказание, кара. [87 - Надо заметить, что в теории отечественного уголовного права уголовную ответственность и наказание отождествляли Я. М. Брайнин, А. А. Пионтковский и другие авторы. См.: Брайнин Я. М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. М., 1963. С. 25; Курс советского уголовного права: В 6 т. Т. 3 / Под ред. А. А. Пионтковского, П. С. Ромашкина, В. М. Чхиквадзе. М., 1970. С. 7. – Надо заметить, что действующий уголовный закон указывает различные основания освобождения от уголовной ответственности и наказания, проводя тем самым принципиальное разграничение между ними.] Согласно другой точке зрения, уголовная ответственность определяется как наличие у преступника юридической обязанности подвергнуться принуждению [88 - Уголовное право Российской Федерации. Общая часть / Отв. ред. Б. В. Здравомыслов. М., 1996. С. 66–67.] (в международном уголовном праве – опять-таки со стороны государства-правоприменителя или международной организации).
   Однако определение ответственности как юридической обязанности субъекта в конечном итоге переводится в практическую плоскость и рассматривается как реализация уголовной ответственности по международному уголовному праву. А суть такой реализации как раз и состоит в применении принудительных мер международного уголовно-правового характера с правоприменяющей стороны. При этом обязанность лица претерпевать ответственность должна возникать в момент совершения преступления по международному уголовному праву – а международное уголовное правоотношение само по себе уже существует потому, что свершился юридический факт – произошло преступление.
   Вместе с тем преступление может быть совершено деянием, которое всегда нарушает конкретную норму права, а не какую-нибудь «руководящую» или «основополагающую» идею. Иными словами, уголовная ответственность невозможна при нарушении юридической доктрины, каковым является принцип-идея. Следовательно, основополагающий принцип любого права, в том числе и международного, имеет уголовно-правовое значение, будучи закрепленным в конкретной норме права.
   То есть, с точки зрения наступления уголовной ответственности по международному уголовному праву, граница между «нормой международного права» и «принципом международного права» стирается, а принцип международного права для признания его источником международного уголовного права должен иметь нормативное оформление.
   В дальнейшем, говоря об основных («основополагающих») принципах международного права как источниках международного уголовного права, мы будем подразумевать только те основные принципы, которые получили нормативное оформление. К таким принципам, имеющим уголовно-правовое значение, относятся:
   – принцип всеобщего уважения прав и свобод человека;
   – принцип равноправия народов и права народов распоряжаться своей судьбой;
   – принципы мирного сосуществования и суверенного равенства государств и связанный с ними принцип неприменения силы или угрозы силой в международных отношениях;
   – принцип нерушимости государственных границ и территориальной целостности государств;
   – принцип сотрудничества государств.
   Еще раз подчеркнем, что речь идет о тех основных принципах международного права, которые имеют непосредственное уголовно-правовое значение и нормативное оформление. Мы привели только примеры закрепления принципов в нормах международного права. Представляется, что исчерпывающий перечень таких норм невозможен (хотя бы в силу того, что не ограничено число двухсторонних договоров), да и вряд ли необходим. Причина последнего кроется в том, что принципы-нормы носят декларативный характер и нуждаются в уточнении договорными нормами международного права в собственном смысле этого слова.
   Тем не менее ряд авторов говорят о принципах-нормах международного права как об обязательной норме, отклонение от которой недопустимо, называя их нормами jus cogens [89 - См., напр.: Международное право / Отв. ред. Ю. М. Колосов, В. И. Кузнецов. М., 1995. С. 20–21.] (т. е. императивными нормами общего международного права). Представляется, что все остальные нормы международного права должны соответствовать таким принципам-нормам, однако вопрос такого соответствия остается за рамками исследования.
   Количество исследований о понимании и значении норм международного права в собственном смысле этого слова настолько велико, что его невозможно перечислить в рамках настоящего исследования. [90 - Среди фундаментальных работ отметим: Лукашук И. И. Источники международного права. Киев, 1966; Тункин Г. И. Теория международного права. М., 1970; Шестаков Л. Н. Императивные нормы в системе современного международного права. М., 1981, и пр.] Однако в науке традиционно под нормой международного права понимается правило поведения, которое признается субъектами международного права (государствами и иными субъектами) в качестве юридически обязательного. По своей сути такое правовое предписание представляет из себя «согласованную волю государств», имеющую диспозитивный или императивный характер. [91 - См.: Курс международного права: В 7 т./ Отв. ред. Р. А. Мюллерсон, Г. И. Тункин. М., 1989. T. 1. С. 184–188.]
   Норма международного права не означает идентичности воли государств – достаточно, чтобы они были согласованы в том, что касается правила поведения и признания его в качестве юридически обязательного. Поскольку воля государств согласована в отношении содержания правила поведения и признания его в качестве правовой нормы, здесь они едины. Норма международного права – это продукт не «общей» воли государств, а согласования волеизъявлений. [92 - В теории высказывалась позиция относительно того, что норма права представляет собой «общую волю» создавших его государств. Но эта точка зрения не получила поддержки. – Алексидзе Л. А. Некоторые вопросы теории международного права. Императивные нормы. Тбилиси, 1982. С. 167.]
   В том, что нормы международного права – это результат согласования и взаимообусловленности волеизъявлений государств, и состоит их отличие от норм внутригосударственного права.
   В отечественной науке обычно считается, что только договорные нормы международного права могут иметь обязательный характер. Разделяя эту позицию, заметим, что именно обязательность договорных норм международного права делает их источниками международного уголовного права. На настоящий момент действует около трехсот договорных норм международного права, так или иначе регламентирующих вопросы уголовного права. Именно это обстоятельство дает основание для вполне справедливого утверждения о том, что договорная норма международного права является в настоящее время основным источником международного уголовного права. [93 - Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997. С. 24–25.]
   Весьма актуальным представляется проведение классификации норм международного права как источников международного уголовного права.
   По способу принятия норма международного права может быть:
   – двухсторонней – содержится в двухстороннем договоре между государствами и имеет юридическую силу только для них (примерами такой нормы могут являться договоры о правовой помощи, регламентирующие в том числе вопросы выдачи лиц, совершивших преступления; консульские конвенции между государствами, определяющие пределы консульского иммунитета от уголовной ответственности);
   – многосторонней – содержится в трехстороннем (и более) договоре, не являющимся по своему определению универсальным актом международного права; большинство таких договоров заключается государствами – членами региональных международных организаций, и действие этой нормы обычно ограничено только участниками (например, Конвенция СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 22 января 1993 г.); [94 - Собрание Законодательства Российской Федерации. 1995. № 17. Ст. 1472.]
   – универсальной – обычно содержится в конвенционном договоре, при этом особенностью универсальной нормы является ее открытость для подписания другими государствами (самые яркие примеры – Конвенции Организации Объединенных Наций).
   По способу правового регулирования нормы международного права подразделяются на:
   – диспозитивные – в рамках такой нормы субъекты международного права могут сами определять свое поведение, взаимные права и обязанности в зависимости от обстоятельств;
   – императивные – такие нормы устанавливают конкретные пределы определенного поведения.
   Нетрудно заметить, что источником международного уголовного права могут быть только международно-правовые нормы императивного характера. Именно в силу повелительного характера государства и международные организации как субъекты международного права в целом обязаны исполнять такие нормы как непосредственно, так и внося определенные изменения в национальное законодательство (в том числе, конечно, и в уголовное).
   По характеру своего действия в международном уголовном праве императивные договорные нормы международного права можно разделить на:
   – имеющие непосредственное действие – такие нормы могут не включаться во внутреннее законодательство государства;
   – имеющие опосредованное действие – эти нормы подлежат обязательному включению во внутригосударственное законодательство либо в оригинальном виде, либо национальный закон приводится в соответствии с ними.
   Итак, в качестве основного источника современного международного права следует признать договорную норму международного права, имеющую императивный характер.
   Данное положение нашло свое последовательное подтверждение в позиции Международного трибунала по бывшей Югославии по вопросу о применимости норм международного права: «Международный трибунал вправе применять…любой договор, который: 1) был несомненно обязателен (выделено нами. – А. К.) во время совершения инкриминируемого деяния и 2) не противоречил или не отступал от императивных норм международного права…» [95 - Международное публичное право. Сборник документов. Т. 2. М., 1996. С. 104–105.].
   Своеобразной разновидностью императивных норм международного права являются уставы международных организаций (ООН, Международного Суда, Международного уголовного суда) и международных трибуналов – Нюрнбергского, Токийского, по бывшей Югославии и по Руанде. В литературе отмечалось, что создание Советом Безопасности ООН двух последних из названных трибуналов явилось уникальным для современности случаем прямого создания норм и институтов международного уголовного права – и особенность такого учреждения трибуналов заключалась не в договорном характере, а в «молчаливом признании их государствами». [96 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 15–16.]
   Мы разделяем подобную точку зрения. Отметим, что подобное исключение, на наш взгляд, подтверждает общее правило – для признания нормы международного права источником международного уголовного права требуется, чтобы она имела обязательный характер в силу договорного механизма ее принятия.
   И надо еще раз отметить закономерность и положительный характер стремления к кодификации норм международного уголовного права. Особая заслуга в его реализации принадлежит Комиссии международного права ООН, что отмечается практически всеми авторами. [97 - См., напр.: Верещетин В. С. Международный уголовный суд: новые перспективы (к рассмотрению вопросов в Комиссии международного права ООН) // Московский журнал международного права. 1993. № 2. С. 3–13.] Остается только надеяться, что Международный уголовный кодекс все же станет реальностью.
   Как известно, межгосударственные отношения во многом строятся в соответствии с международным обычаем – исторически сложившейся традицией. Вопрос об отнесении обычая к источникам международного уголовного права довольно спорен.
   Вместе с тем международный обычай – неписаное правило поведения, которым регулируются те или иные отношения при «молчаливом согласии» субъектов международного права. Однако как оценить ситуацию, если какой-либо субъект международного права выступит против соблюдения такого обычая? В этом случае он (обычай) потеряет качество обязательности соблюдения. Представляется, что «неписаный» обычай в международном уголовном праве вряд ли может рассматриваться в качестве императивного («жесткого») источника, а, следовательно являться источником международного уголовного права в формальном смысле.
   Иначе обстоит дело, когда обычай официально признается двумя и более государствами в качестве правила поведения. В этом случае «официальность» такого обычая означает его документальное, договорное закрепление. И тогда такой обычай должен расцениваться как норма международного права, со всеми вытекающими отсюда последствиями. [98 - См., напр.: Тункин Г. И. Теория международного права. М., 1970. С. 177.]
   В связи с этим трудно согласиться с высказанной в науке точкой зрения о том, что в настоящее время в силу различного рода трудностей (связанных в основном с процедурой принятия договорной нормы) обычные нормы международного права играют более важную роль, чем международные договоры. [99 - Арцибасов И. Н., Егоров С. А. Вооруженный конфликт: право, политика, дипломатия. М., 1989. С. 56.]
   Высказанная позиция прямо опровергается и положениями основополагающих международно-правовых актов: во многих источниках подчеркивается, что не только договор, но и обычай как международная традиция имеет юридическую силу только в том случае, если он «признан в качестве правовой нормы». Об этом прямо говорится, например, в п. 1 ст. 38 Статута Международного Суда от 26 июня 1945 года. [100 - Устав Организации Объединенных Наций и Статут Международного Суда: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1968. С. 47.]
   Таким образом, по своей юридической природе и значимости международно-правовые нормы договорного характера и обычные международно-правовые нормы, получившие договорное закрепление, уравнены.
   История знает немало примеров, когда обычные нормы трансформировались в собственно международный договор.
   Так, например, Международный трибунал в Нюрнберге заявил, что большинство правил, отраженных в IV Гаагской конвенции 1907 года, были признаны цивилизованными нациями и рассматривались как действующие законы и обычаи войны. В дальнейшем «обычаи ведения войны» нашли договорное закрепление в ст. 35, 37–39 I Дополнительного протокола 1977 года к Женевским конвенциям о защите жертв войны (1949 г.), [101 - К ним относятся веками формировавшиеся в Европе обычаи права выбора ведения войны, запрета вероломства, определения эмблем и знаков отличия.] а также нормативное подтверждение в Уставе Международного трибунала по бывшей Югославии [102 - Международное публичное право. Сборник документов. T. 2. М., 1996. С. 102–109.] и Руанде. [103 - Там же. С. 109–117.]
   Ярким примером придания нормативного характера обычному праву явилось принятие Всеобщей декларации прав и свобод человека от 10 декабря 1948 года, [104 - Сборник стандартов Организации Объединенных Наций в области предупреждения преступности и уголовного правосудия: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1992. С. 275–279.] ставшей основополагающей частью Международного стандарта ООН в области защиты прав и свобод личности. Названный документ исторически уходит корнями к первым правовым установлениям буржуазной эпохи, в частности, к Французской декларации прав человека и гражданина 1789 года.
   Сказанное позволяет сделать вывод о том, что международный обычай может расцениваться в качестве источника международного уголовного права, но при условии его нормативного закрепления в международных договорах.
   Одним из самых спорных вопросов, касающихся источников международного уголовного права, является вопрос о признании в качестве таковых решений международных организаций. Казалось бы, приведенные выше положения Устава Международного Суда ООН и Римского Статута Международного уголовного суда вполне позволяют применять ранее вынесенные решения этих организаций при рассмотрении последующих дел.
   Но у этих правовых актов есть существенное различие. Устав Международного Суда ООН (ст. 38) специально оговаривает, что его решения могут быть применены с оговоркой о том, что решение Суда обязательно лишь для участвующих в деле сторон и лишь по данному делу. Следовательно, применение ранее вынесенного судебного решения по другому делу становится невозможным, если против этого возражают участники процесса.
   В более позднем документе – Римском Статуте Международного уголовного суда – подобной оговорки нет: Суд может применять принципы и нормы международного права так, как они были истолкованы в его предыдущих решениях (ст. 21).
   Как видно, сам факт подобного эволюционирования в понимании места и значимости решений международных организаций позволяет говорить о том, что последние становятся «полноправными» источниками международного уголовного права.
   Однако ряд договорных норм международного права берет свое начало как раз из решений соответствующих организаций. Яркий тому пример – принятие в 1948 г. Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него: основные уголовно-правовые положения этой конвенции (в том числе и определение преступления геноцида) генетически связаны с принятыми в 1950 г. Комиссией Международного права ООН «Принципами международного права, признанными статутом Нюрнбергского трибунала и нашедших выражение в решениях этого трибунала».
   Таким образом, в международном уголовном праве допустимо (весьма осторожно) говорить о том, что решение международной организации может иметь не только правоприменительное, но и правоустанавливающее значение. В любом случае решение международной организации должно иметь обязательную силу для государств-y частников. Если же решение носит рекомендательный характер, то с точки зрения международного уголовного права оно не может быть его прямым источником. Так, на основе анализа рекомендательных резолюций Совета Безопасности ООН И. И. Лукашук сделал вполне справедливый вывод о том, что они сами по себе «не могут служить основанием для привлечения к уголовной ответственности». [105 - Лукашук И. И. Значение резолюций Совета Безопасности ООН для органов правосудия // Российская юстиция. 1994. № 2. С. 41.]
   В связи с этим надо особо остановиться на такой разновидности решения международной организации, как прецедентное решение по делу, вынесенное международным судом (трибуналом). В науке довольно прочно устоялось мнение, что судебный прецедент – это решение суда по конкретному делу, обязательное при решении аналогичных дел в последующем этим же судом, либо судами, равными или нижестоящими по отношению к нему. [106 - Российская юридическая энциклопедия. М., 1999. С. 800.]
   Представляется, что в случае прямо установленной обязательности судебного прецедента он как разновидность решения международной организации является источником международного уголовного права.
   Так, например, в силу ст. 57 Европейской Конвенции о международной действительности судебных решений по уголовным делам от 28 мая 1970 г., [107 - ETS № 70.] каждое договаривающееся государство обязано принять законодательные меры для того, чтобы «принимать во внимание любое решение Европейского суда по уголовным делам».
   Еще большую юридическую силу имеют прецеденты Европейского суда по правам человека (правда, только для стран – членов Совета Европы). В соответствии с положениями Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года (с последующими протоколами), [108 - Российская газета. 1995. 5 апр.] решения Европейского Суда по правам человека являются единственным официальным толкованием текста названной Конвенции и имеют равную с ней юридическую силу.
   Признание за прецедентами Европейского Суда по правам человека явилось своеобразной «революцией в праве» не только для государств-участников, [109 - Гомьен Ц., Харрис Д., Зваак Л. Европейская конвенция о правах человека и Европейская социальная хартия: право и практика. М., 1998. С. 3.] но и, как представляется, стало резким поворотом в понимании Источниковой базы международного уголовного права: отдельное решение международного суда по конкретному делу стало приравниваться к норме международного права. Важнейший характер прецедентного права Совета Европы отмечался в новейшей литературе. [110 - См., напр.: Клепицкий И. А. Преступление, административное правонарушение и наказание в России в свете Европейской конвенции о правах человека // Государство и право. 2000. № 3. С. 65–74.]
   Для нас же наиболее важен тот факт, что прецедентные решения международных судов нередко имеют материально-правовое значение для последующих решений по уголовным делам. Так, например, в развитие положений ст. 8 Европейской Конвенции о правах человека было вынесено несколько решений Европейского Суда по правам человека о том, что в содержание тайны личной жизни (нарушение которой расценивается как преступление) должны входить, например:
   – сведения медицинского характера – особенно в отношении защиты тайны сведений о ВИЧ-инфицированных; государство обязано в силу исключительной деликатности таких сведений всякий раз исследовать вопрос о распространении в какой бы то ни было форме таких сведений; [111 - Z. против Финляндии. Судебное решение от 25 февраля 1997 года // Европейский Суд по правам человека. Избранные решения. T. 2. М., 2000. С. 412–419.]
   – сведения о сексуальной ориентации и психосоциальном типе личности, а также сведения о смене пола и имени. [112 - В. против Франции. Судебное решение от 25 марта 1992 года // Европейский Суд по правам человека. Избранные решения. T. 1. М., 2000. С. 705–714.]
   Таким образом, необходимо считать в качестве источников международного уголовного права имеющие обязательную юридическую силу решения международных организаций. Разновидностью последних являются прецеденты, сформулированные международными судами. При этом подобные решения могут быть правоприменительными (толковательными).
   Наконец, необходимо остановиться на вопросе о том, могут ли национальное уголовное право и решение внутригосударственного уголовного суда расцениваться в качестве источников международного уголовного права. Как уже говорилось, ряд авторов склонны к такому мнению, отводя при этом названным актам роль «вспомогательных» или «второстепенных» источников.
   При этом приводятся соответствующие примеры: так, национальный уголовный запрет преступления наемничества, содержащийся в законодательстве некоторых стран, позволил сформироваться обычной норме о недопущении наемничества, что впоследствии оказало влияние на разработку международно-правовых норм, квалифицирующих наемничество как международное преступление. [113 - Международное уголовное право / Под общ. ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М„1999. С. 26.]
   Далее, приводится пример, как решение ангольского суда в процессе над наемниками (1976 г.) также оказал своеобразное влияние на появление международно-правовых норм, запрещающих наемничество как международное преступление: Международная комиссия, созданная для расследования преступлений наемников в Анголе, проанализировав результаты своей деятельности, приговор ангольского суда, международную практику борьбы с наемничеством, резолюции Генеральной Ассамблеи ООН и региональные конвенции, разработала проект Конвенции о предотвращении и запрещении наемничества. [114 - Блищенко И. П., Дориа Ж. Прецеденты в международном публичном и частном праве. М., 1999. С. 280–285.]
   Действительно, нельзя не согласиться с тем, что данные примеры свидетельствуют о влиянии национального закона или национального правоприменения на формирование международно-правового акта. Но речь идет только об абстрактном «влиянии», причем остается не совсем ясной суть и степень такого влияния. Понятно, что об обязательности названных актов речь не идет, что признают и сами авторы. По этим причинам – в силу отсутствия императивного характера и формально определенной юридической силы – национальное законодательство и решения внутригосударственных судов вряд ли можно отнести к источникам международного уголовного права в строго юридическом понимании последних.
   Вместе с тем следует также остановиться на проблеме, может ли юридическая доктрина быть источником международного уголовного права. Действительно, ст. 38 Устава Международного Суда ООН допускает использование доктрин наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву – но исключительно в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм. Приоритет остается за текстом самой нормы. «Мягкость» юридического характера доктрины ученого делает ее попросту рекомендацией, которую можно принять во внимание, а можно и не принять. Исходя из нашего понимания источника международного уголовного права, доктрину также нельзя считать разновидностью последнего.
   Итак, под источником международного уголовного права надо понимать юридический источник права, являющийся в формальном смысле итогом нормотворческой или правоприменительной деятельности. Основным признаком любого источника международного уголовного права является его императивный, а не рекомендательный характер для правоприменителя. Систему источников международного уголовного права образуют: принципы международного права, договорные нормы международного права, обычные международные нормы, решения международных организаций (включая прецеденты международных судов и трибуналов). При этом принципы международного права и международный обычай должны иметь обязательное нормативное оформление.

   Что такое система международного уголовного права?
   Представляется, что систему международного уголовного права можно определить посредством совокупного анализа предмета и методов юридического регулирования, а также задач, присущих данной отрасли права.
   Для этого подведем некоторые «промежуточные» итоги нашего исследования:
   1. В настоящее время можно считать de facto состоявшимся обособление норм материального уголовного права в системе международного права в целом.
   2. Предметом международного уголовного права являются общественные отношения, возникающие по поводу совершения деяния, преступность которого определена в международно-правовых актах. При этом пределы наказуемости деяния по международному уголовному праву могут определяться также решениями международных организаций. Кроме того, в предмет международного уголовного права входят также общественные отношения, связанные с международно-правовой регламентацией наступления уголовной ответственности.
   3. Для международного уголовного права характерны два основных метода юридического регулирования – запрет и предписание.
   4. Международное уголовное право имеет две основные задачи – обеспечение мирового правопорядка (общая превенция) и наказание виновного в совершении преступления лица (репрессия).
   Указанные положения позволяют говорить о том, что систему международного уголовного права образуют все международно-правовые нормы и решения международных организаций, определяющие взаимосвязанные предмет, метод и задачи юридического регулирования и, в конечном итоге – отраслевую самостоятельность международного уголовного права. При этом данная отрасль сама по себе продолжает оставаться неотъемлемой частью системы международного права в целом.
   В теории предлагалось разделить систему международного уголовного права на Общую и Особенную части. Так, И. И. Лукашук и А. В. Наумов к Общей части международного уголовного права отнесли совокупность норм, определяющих принципы международного уголовного права, его действие во времени и пространстве, вопросы уголовной юрисдикции и ответственности, а к Особенной части – совокупность норм, определяющих преступность конкретных деяний по «общему международному праву» и конвенционные преступления. [115 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 10, 112.] Сходную позицию занимают и другие авторы. [116 - Международное уголовное право / Под общ. ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1999. С. 8, 126.]
   Не претендуя на оригинальность, мы полагаем, что к Общей части международного уголовного права надо относить совокупность международно-правовых норм и решений международных организаций, определяющих принципы международного уголовного права, понятие и признаки преступного деяния, регламентирующих вопросы действия международных актов уголовно-правового характера, а также наступление ответственности и освобождение от нее.
   Особенную часть международного уголовного права составляет совокупность международно-правовых норм и решений международных организаций, в которых определены признаки конкретных преступлений по международному уголовному праву.

Глава II
Отраслевые принципы международного уголовного права

   Как уже говорилось, любой отрасли права присуще наличие тех или иных принципов – т. е. основополагающих идей, в соответствии с которыми осуществляется правовое регулирование в рамках данной отрасли.
   Поскольку отрасль международного уголовного права входит в систему международного права, то для него характерны все основополагающие принципы международного права в целом.
   В свою очередь, если общие принципы международного права действуют через отраслевые, то специфические отраслевые принципы являются своеобразным «преломлением» общих принципов, характерных для международного права. [117 - В отечественной теории уголовного права такая концепция была предложена В. Н. Кудрявцевым и С. Г. Келиной. См.: Кудрявцев В. Н., Келина С. Г. Принципы советского уголовного права. М., 1988. С. 61–62.]
   Именно поэтому принципы, характерные для одной отрасли права, обычно имеют свои «аналоги» в других отраслях. Однако цель настоящего исследования – изучение принципов, присущих именно международному уголовному праву, поэтому мы оставим вне рамок работы международно-правовые принципы jus cogens.
   Отличительной чертой международного уголовного права является юридическое оформление довольно большого количества его принципов.
   Впервые принципы международного уголовного права получили нормативное оформление в докладе Комиссии международного права ООН «Принципы международного права, признанные Уставом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в решении этого трибунала» (1950 г.). [118 - Международное публичное право. Сборник документов. T. 2. М., 1996. С. 113.]
   Изначально в этом документе, да и в последующих международно-правовых актах смешивались принципы международного материального права и принципы международного уголовного процесса (что, впрочем, было вполне закономерно).
   Среди основных принципов, относимых к международному уголовному праву, в данном источнике можно выделить следующие:
   • наказуемость всякого лица, совершившего какое-либо действие, признаваемое, согласно международному праву, преступлением;
   • если государство по национальному праву не устанавливает преступности и наказуемости деяния, признаваемого преступлением по международному праву, этот факт не освобождает виновное лицо от ответственности по международному праву;
   • не может расцениваться как основание для освобождения от ответственности за совершение преступления по международному праву ссылка лица на государственный статус или должностное положение;
   • исполнение приказа своего правительства или начальника не освобождает лицо от ответственности по международному праву, если сознательный выбор был фактически для него возможен;
   • соучастие в совершении преступления против мира, военного преступления или преступления против человечности признается международно-правовым преступлением.
   Развитие международного уголовного права как самостоятельной отрасли привело к закономерному результату – своеобразной кодификации специфических (отраслевых) принципов международного уголовного права, нашедшей свое выражение в части 3 Римского Статута Международного уголовного суда «Общие принципы уголовного права».
   Кроме этого, принципы международного уголовного права содержатся во многих других документах общемирового и регионального характера (в частности, в Международном Стандарте ООН в области защиты прав и свобод человека, актах Совета Европы).
   Поэтому мы попытаемся сформулировать систему характерных принципов международного уголовного права на основе комплексного анализа источников, а также показать допускаемые (или допускавшиеся) исключения из действия этих принципов.

§ 1. Принцип индивидуальной ответственности. Проблема ответственности государств и юридических лиц в международном уголовном праве

   Принцип индивидуальной ответственности по международному уголовному праву явился одним из важнейших тезисов Нюрнбергского процесса, [119 - Волчков А. Ф. Нюрнбергский приговор// Советское государство и право. 1976. № 10. С. 14.] сменивших доктрину Бриана-Келлога, в которой речь шла только об ответственности государства за совершение агрессии как международного преступления.
   В силу этого принципа ответственности по уголовному международному праву могут подлежать только физические лица (ч. 1 ст. 25 Римского Статута). При этом Международный уголовный суд обладает юрисдикцией только в отношении лиц, достигших 18-летнего возраста (ст. 26).
   Принцип индивидуальной (личной) ответственности означает, что лицо несет ответственность по международному уголовному праву в случае, если оно является исполнителем или иным соучастником преступления, а также если оно покушается на преступление.
   Вполне допустимо несоответствие в возрастном цензе субъекта ответственности по международному и национальному уголовному праву.
   Так, в нормах УК России, предусматривающих ответственность за преступления против мира и безопасности человечества (ст. 353–360), возраст субъекта определен в 16 лет. Может ли лицо, совершившее такое преступление в возрасте от 16 до 18 лет, нести ответственность по международному уголовному праву?
   В нормах международного уголовного права практически нигде не указывается на минимальный возраст субъекта преступления. Поэтому в силу понимания положения о толковании любого сомнения в пользу лица ответ может быть только один – по международному уголовному праву такое лицо нести ответственность не может.
   Принцип индивидуальной ответственности физических лиц позволяет также добиться более последовательной дифференциации и индивидуализации ответственности по международному уголовному праву в зависимости от своего фактического участия в совершении деяния, а также от степени завершенности последнего.
   В силу принципа индивидуальной ответственности лиц по международному уголовному праву очевидно, что общим субъектом преступления должен расцениваться любой человек, вне зависимости от демографических, социальных, имущественных либо иных характеристик, совершивший это преступление и подлежащий ответственности по международному уголовному праву.
   В отличие от национальных уголовных законов, практически во всех источниках международного уголовного права отсутствуют какие-либо указания на признаки, характеризующие субъекта преступления. В международных актах речь обычно идет о «лице», «всяком лице», «любом лице».
   Отметим еще раз – в силу понимания правоотношения в международном уголовном праве, принципов последнего и возможности его применения, в качестве субъекта преступления должен пониматься только человек – по крайней мере, на современном этапе развития международного уголовного права.
   Правоотношения и ответственность других «лиц» (юридических, государственных органов и государства в целом) имеют принципиально иной характер. Другое дело, что руководители государства, юридических лиц могут и должны нести ответственность за совершенные ими преступления. Действительно, трудно не согласиться с А. Н. Трайниным в том, что «государство не может быть вменяемо или невменяемо; государство не может быть на скамье подсудимых или за решеткой тюрьмы». [120 - Трайнин А. Н. Защита мира и борьба с преступлениями против человечества. М., 1956. С. 42.]
   Сказанное в полной мере относится к юридическим лицам (достаточно вспомнить действовавший еще в римском праве принцип «societas delinquere non potest» – юридические лица не могут совершать преступлений). [121 - Хотя в ряде национальных систем уголовного права этот принцип «успешно» преодолен.]
   Таким образом, можно утверждать, что в современном международном уголовном праве смысл принципа индивидуальной ответственности лица сводится к установлению тождества между понятиями «субъект преступления» и «субъект ответственности». Как будет сказано ниже, отсутствие названного тождества порождает до сих пор не разрешенную проблему ответственности государств и юридических лиц в международном уголовном праве.
   Под «лицом» как субъектом преступления по международному уголовному праву надо понимать любого человека, который:
   – сам совершил преступное деяние;
   – использовал для совершения преступного деяния другого человека (например, при исполнении незаконного приказа).
   Национальное законодательство всегда устанавливает возрастной предел, с которого возможно признание человека субъектом преступления и, соответственно, возложение на него обязанности нести ответственность за совершенное преступление (например, ст. 20 УК России). Иначе обстоит дело в источниках международного уголовного права – указание на минимальный юридически значимый возраст лица, как правило, отсутствует.
   Означает ли это, что возраст лица не играет никакой роли? Очевидно, что нет. В силу специфики правоотношения и его реализации в международном уголовном праве, установление возраста уголовной ответственности зависит от национального законодательства государства, осуществляющего юрисдикцию в отношении такого лица.
   При этом надо особо подчеркнуть, что в ситуациях, когда возможно осуществление юрисдикции в отношении лица несколькими национальными правоприменителями, сомнения в допустимости возможности признания лица субъектом преступления должны быть истолкованы в пользу такого лица. [122 - Так, например, в силу действующих в России судебных правил, лицо считается достигнувшим того или иного возраста не в день своего рождения, а с началом следующих суток.]
   Международное уголовное право знает исключительный случай, когда непосредственно в тексте его источника имеется указание на возрастной предел субъекта. Такое положение содержится в ст. 26 Римского Статута Международного уголовного суда – «Суд не обладает юрисдикцией в отношении любого лица, не достигшего 18-летнего возраста на предполагаемый момент совершения преступления».
   Но данное положение относится только к юрисдикции Суда и не мешает осуществлять национальную юрисдикцию над более молодыми лицами, совершившими «предположительно» преступные деяния по международному уголовному праву. В этом случае и более молодой человек (например, в возрасте от 16 до 18 лет, как это установлено по общему правилу в ч. 1 ст. 20 Уголовного кодекса РФ) должен признаваться достигшим возраста ответственности и нести ответственность за преступление, предусмотренное в международном уголовном праве.
   Вторая неотъемлемая от личности субъекта характеристика – его вменяемость, т. е. способность понимать фактический характер своего деяния (действия или бездействия) и свободно руководить им.
   В определении вменяемости как юридической категории именно международное право находится в «выигрышном» положении по сравнению, например, с российским Уголовным законом (где это понятие попросту отсутствует, а его понимание выводится из определения «невменяемости»).
   Международный стандарт ООН в области защиты прав человека признает каждого человека вменяемым, пока не доказано обратное (это следует, например, из ст. 16 Международного Пакта о гражданских и политических правах человека 1966 года).
   Следовательно, в международном уголовном праве действует презумпция вменяемости лица, достигшего наступления ответственности: любой человек, достигший возраста уголовной ответственности, считается вменяемым, то есть понимающим характер своих действий (бездействия) и руководящим ими, пока не доказано обратное.
   Исходя из конституционного предписания о приоритете норм международного права над национальным правом, можно утверждать, что положение о презумпции вменяемости действует в уголовном праве тех стран, где ее законодательное определение отсутствует (например, в Российской Федерации).
   Отсутствие хотя бы одного из этих признаков исключает возможность признания лица субъектом преступления.
   Наиболее очевидно это с возрастным критерием. И, хотя в международных актах отсутствует определение «невменяемость», именно состояние невменяемости лица по каким-либо медицинским показаниям на момент совершения деяния, является основанием исключения ответственности по международному уголовному праву.
   Так, в соответствии с п. «а» Римского Статута Международного уголовного суда, лицо не может нести ответственность, если страдает психическим заболеванием или расстройством, которое лишало его возможности осознавать противоправность или характер своего поведения или сообразовывать свои действия с требованиями закона.
   С другой стороны, п. «b» этой же нормы в качестве обстоятельства непривлечения к ответственности расценивает состояние интоксикации, которое имело следствием лишение лица возможности понимать характер своих действий или сообразовывать их с положениями закона. В данном случае условием является то, что лицо подверглось интоксикации недобровольно, т. е. насильно, помимо его воли. В ряде национальных законов подобное обстоятельство, формулируемое как «физическое принуждение», расценивается не как лишающее субъекта его юридических характеристик, а как исключающее преступность деяния (при соблюдении допустимых критериев – например, в ч. 1 ст. 40 УК РФ).
   Наконец, международному уголовному праву знаком специальный субъект преступления – т. е. лицо, обладающее дополнительными юридически значимыми признаками. При этом указание на эти признаки должны содержаться в самой норме международного уголовного права (например, «начальник», «военный командир», «лицо, эффективно действующее в качестве военного командира» – ст. 28, 33 Римского Статута).
   Принцип индивидуальной ответственности в международном уголовном праве предполагает виновное отношение причинителя к содеянному.
   Основной характеристикой субъективной стороны любого преступления является вина, т. е. определенное психическое отношение лица к своему деянию и возможному результату – последствиям. [123 - Вопрос о понимании субъективной стороны преступления также является предметом многочисленных исследований в отечественной науке. См., напр.: Дагель П. С., Котов Д. П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж, 1974; Злобин Г. А., Никифоров В. С. Умысел и его формы. М., 1972; Рарог А. И. Проблемы субъективной стороны преступления. М., 1991, и др.]
   Статья 30 Римского Статута Международного уголовного суда определяет субъективную сторону двумя признаками – «намеренностью» и «сознательностью».
   При этом намеренность, т. е. целенаправленность поведения, определяется применительно:
   – в отношении деяния, когда лицо собирается совершить такое деяние;
   – в отношении последствия – если лицо собирается причинить это последствие или сознает, что оно наступит при обычном ходе событий.
   Рассматривая признаки субъекта преступления, мы отметили, что в международном уголовном праве действует презумпция вменяемости лица. Из этого следует, что любое лицо должно понимать (осознавать) фактический характер своих действий и руководить ими.
   Намерение – характеристика волевой сферы психики человека, означающая «желание, замысел» чего-либо. [124 - Ожегов С. И. Словарь русского языка. 15-е изд. М., 1984. С. 338.] Следовательно, желание как волевая характеристика может относиться как к деянию, так и к последствию (при предполагаемой осознанности фактического характера своих действий).
   В отечественной доктрине уголовного права таким психологическим характеристикам соответствует определение прямого умысла, при котором лицо сознает общественно опасный характер своего деяния, предвидит неизбежность или реальную возможность наступления общественно опасных последствий и желает их наступления.
   Таким образом, международное уголовное право допускает возможность прямого умысла (через «намерение») как в отношении деяния, так и в отношении последствия. Следовательно, прямой умысел виновного возможен в преступлениях как с формальным, так и с материальным составом.
   «Сознательность» в определении субъективной стороны преступления по международному уголовному праву допускается только лишь в отношении последствия – «сознательно» означает с осознанием того, что последствие, возможно, наступит «при обычном ходе событий». Таким образом, «сознательное» отношение к последствиям своего деяния означает не что иное, как их допущение либо безразличное к ним отношение, которые традиционно считаются волевыми характеристиками косвенного умысла в отечественном уголовном праве.
   Таким образом, в международном уголовном праве допускается совершение преступления: только с прямым умыслом – в формальных составах; с прямым или косвенным умыслом – в материальных составах. [125 - В доктрине международного права существует концепция вины государства как социально-политического и правового понятия. Так, по мнению В. А. Василенко, вина государства – неправомерно реализуемая воля государства-правонарушителя, проявляющаяся в противоправных деяниях его органов. Такой подход нисколько не противоречит психологической концепции вины субъекта преступления – ведь такая воля государства выражается через желания и побуждения официальных и должностных лиц государства. См.: Василенко В. А. Ответственность государств за международные правонарушения. Киев, 1976. С. 150–151.]
   Неосторожная вина в международном уголовном праве – явление исключительное. На возможность такой формы вины в виде небрежности либо легкомыслия можно указать только в преступлениях экологического характера (загрязнение окружающей среды) и в составе повреждения подводного морского кабеля.
   Многие составы содержат прямое указание на такие признаки субъективной стороны, как мотивы и цели совершения преступления. В этих случаях данные признаки становятся обязательными для установления.
   Так, мотивы преступлений против мира и безопасности человечества не играют никакой роли при юридической оценке деяния, если они «не охватываются определением данного преступления». [126 - Ст. 4 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества.]
   Между тем «коммерческие цели» при незаконном обороте наркотических средств являются обязательной характеристикой нескольких деяний, образующих сам оборот (ст. 36 Единой Конвенции о наркотических средствах).
   Наконец, субъективная сторона преступления в международном праве допускает возможность ошибки лица, т. е. его заблуждения относительно фактических (ошибка в факте) или юридических (ошибка в праве) обстоятельств.
   В силу положений ст. 32 Римского Статута Международного уголовного суда, ошибка имеет следующее значение:
   – ошибка в факте является основанием освобождения от ответственности, если она «исключает необходимую субъективную сторону» данного преступления (то есть в силу такой ошибки у лица отсутствует умысел на совершение деяния или причинение каких-либо последствий);
   – ошибка в праве, по общему правилу, не является обстоятельством, освобождающим от ответственности, но может быть таковой, когда также «исключало субъективную сторону данного преступления».
   Проявлением принципа индивидуальной ответственности в международном уголовном праве является самостоятельная регламентация ответственности лица за неоконченное преступление и соучастие в его совершении. Поэтому представляется необходимым специально рассмотреть вопрос об уголовной ответственности в указанных ситуациях.

   Неоконченное преступление в международном уголовном праве.
   В теории уголовного права не вызывает сомнений тот факт, что многие умышленные преступления обдумываются заранее и проходят свои этапы развития, получившие в теории уголовного права название «неоконченные преступления».
   Нередко преступная деятельность начинается с осмысления виновным целей преступления, обдумывания способов его совершения и проч. Но такое формирование преступного умысла не рассматривается как стадия в развитии преступной деятельности, поскольку основанием уголовной ответственности может быть только преступное поведение. Пока замысел остается в пределах внутреннего развития, не воплощаясь в общественно опасное поведение, он не подлежит уголовно-правовой оценке.
   Если предварительная преступная деятельность виновного может начинаться с формирования преступного умысла, то уголовно-правовой оценке подлежит только та деятельность лица, которая непосредственно направлена на совершение задуманного преступления. Такая деятельность по реализации преступного замысла получила в науке название «стадии совершения умышленного преступления». Таким образом, согласно устоявшимся теоретическим традициям, стадии совершения преступления являются уголовно значимыми этапами в его развитии. [127 - В отечественной литературе проблемам неоконченного преступления посвящено немалое количество работ. См., напр.: Дурманов Н. Д. Стадии совершения преступления. М., 1955; Караулов Н. Ф. Стадии совершения преступления. М, 1982; Тер-Акопов А. А. Добровольный отказ от совершения преступления. М., 1982, и др.]
   В свою очередь, стадии совершения умышленного преступления – это этапы осуществления лицом своего замысла на преступление, проявляющегося во внешнем его поведении. Стадии преступления различаются между собой по объему выполнения данного замысла. Следовательно, стадии совершения преступления отграничиваются друг от друга, в первую очередь, по степени и объему исполнения виновным объективной стороны преступления. Традиционно в теории и законодательстве выделяются две стадии совершения преступления – приготовление к преступлению и покушение на преступление.
   В международном уголовном праве также существует указание на то, что лицо может быть подвергнуто ответственности не только по факту оконченного преступления, но и в ситуациях, когда задуманное и реализуемое преступление не было доведено до конца по каким-то причинам, не зависящим от воли субъекта.
   В то же время особенностью международного уголовного права является то, что его источники всегда специально указывают на то, какая стадия совершения преступления может подлежать уголовно-правовой оценке.
   Так, ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала устанавливает преступность «заговора» и «общего плана», направленных на осуществление акта агрессивной войны. Обычно в литературе утверждается, что такое планирование преступления или сговор с целью его последующего совершения расцениваются как самостоятельные составы, образующие в совокупности преступление агрессии. Позволим себе не согласиться полностью с этим мнением.
   В ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала в качестве преступных указываются: планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны, а равно – войны в нарушение своих международных обязательств. Все это вполне определенные действия, понимание которых нашло свое отражение в решении трибунала. В связи с этим возникает вопрос – что же представляет собой «заговор» или «общий план» при планировании или подготовке агрессии? В силу отсутствия конкретного юридического содержания этих форм поведения и их направленности на обеспечение иных действий, образующих объективную сторону агрессивной войны, представляется, что наличие «заговора» или «общего плана» (в отличие от «планирования» как деяния) является скорее приготовлением к совершению этого преступления.
   Это предположение подтверждается указанием ст. III Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, в которой, наряду с осуществлением акта геноцида (как оконченного преступления) и покушения на совершение геноцида, прямо говорится о преступности «заговора с целью совершения геноцида».
   В данном случае буквальное толкование положений названной Конвенции позволяет сделать вполне определенный вывод – при заговоре только определяется цель совершения преступления, но начала реального его осуществления (т. е. исполнения объективной стороны) еще не произошло.
   С точки зрения теории уголовного права такая стадия совершения преступления, когда лицо (лица) совершило какие-либо действия по подготовке к совершению преступления, но объективная сторона самого этого преступления не начала исполняться, расценивается как приготовление к преступлению.
   Таким образом, международное право знает стадию приготовления к преступлению, которая выражается в достижении «заговора» (сговора) с целью последующего совершения преступления. [128 - В литературе была высказана точка зрения о том, что такой «заговор» является еще и «соучастием особого вида». См.: Беляев С. С. Конституция Российской Федерации и международное уголовное право // Вестник Московского университета. Сер. 11. Право. 1995. № 3. С. 69.]
   Известно, что установление преступности приготовления к преступлению в международном уголовном праве является исключительно редким явлением, и введение ответственности за приготовление к тем или иным преступлениям обусловлено, по всей видимости, исключительно тяжким характером последних.
   Вместе с тем покушение на преступление очень хорошо известно международному уголовному праву. При этом речь в источниках может идти о покушении как таковом либо о «попытке» совершения деяния (например, при захвате воздушного судна – п. «а» ст. 1 Конвенции о борьбе с незаконным захватом воздушных судов 1970 г.; захвате заложника – ч. 2 Международной конвенции о борьбе с захватом заложников 1979 г. и т. д.)
   «Попытка» совершения преступного деяния есть не что иное, как стадия покушения на его совершение, при котором желаемый результат (исполнение деяния полностью либо наступление желаемых последствий) не достигнут вопреки воле лица. [129 - «Преступление осталось незавершенным по обстоятельствам, не зависящим от намерений данного лица» – п. «е» ч. 3 Римского Статута.]
   Таким образом, в международном уголовном праве преступность той или иной стадии совершения преступления устанавливается применительно к каждому деянию. По общему правилу, преступным признается покушение на преступление, а в исключительных случаях – и приготовление к нему (в форме «заговора на совершение преступления»). При этом в самих нормах международного уголовного права отсутствует какое-либо обязательное правило о дифференциации ответственности за оконченное и неоконченное преступление.
   В то же время современному международному уголовному праву известен также институт добровольного отказа от доведения преступления до конца.
   Так, в соответствии с п. «е» ч. 3 Римского Статута Международного уголовного суда лицо освобождается от наказания, если «отказывается от попытки совершить преступление». При этом для освобождения от наказания по этому основанию должны быть соблюдены следующие требования:
   – предотвращено «завершение преступления» (т. е. отказ возможен только при неоконченном преступлении);
   – лицо полностью и добровольно «отказалось от преступной цели» (т. е. должны быть установлены критерии отсутствия вынужденности отказа и наличия у лица реальной возможности довести задуманное преступление до окончания).
   Если начатое преступление, от доведения которого до «завершения» лицо отказалось, все же стало оконченным (по различным причинам – например, в силу развития причинной связи, несвоевременности самого отказа и проч.), в таком случае лицо не освобождается от наказания.

   Соучастие в преступлении в международном уголовном праве.
   В теории уголовного права под соучастием в совершении преступления обычно понимается умышленное совместное участие двух и более лиц в совершении умышленного преступления. При этом обычно выделяются объективные признаки соучастия (совершение преступления двумя и более лицами, являющимися субъектами преступления; совместность деятельности двух и более лиц при совершении преступления; общий для соучастников преступный результат, находящийся в причинной связи с действиями всех соучастников) и его субъективные признаки (взаимная осведомленность соучастников о совместных действиях, т. е. двухсторонняя субъективная связь между собой; общность умысла соучастников в совершении преступления – причем мотивы и цели соучастников в совершении одного и того же преступления могут быть различными). Отсутствие хотя бы одного из названных объективных или субъективных признаков исключает юридическое соучастие в преступлении.
   Институт соучастия хорошо знаком международному уголовному праву. Представляется обоснованным утверждение, что соучастие в международном уголовном праве характеризуется практически теми же основными признаками. Действительно, в силу ч. 3 ст. 25 Римского Статута Международного уголовного суда для соучастия в преступлении характерны следующие признаки: [130 - Тем не менее именно соучастие остается одним из самых проблематичных институтов уголовного права. См.: Галиакбаров P. Р. Совершение преступления группой лиц. Омск, 1980; Гоишаее П. И., Кригер Г. А. Соучастие по советскому уголовному праву. М., 1957; Иванов Н. Г. Понятие и формы соучастия в советском уголовном праве. Саратов, 1991; Ковалев М. И. Соучастие в преступлении. Ч. 1–2. Свердловск, 1960; Тельное П. Ф. Ответственность за соучастие в преступлении. М., 1974, и др.]
   – лицо «совместно с другим лицом» совершает преступление или покушение на преступление (п. «а»);
   – при совершении преступления группой лиц они действуют «с общей целью» (п. «d»);
   – лицо осознает «умысел группы» на совершение конкретного преступления (п. «d»).
   В международно-правовых актах обычно не говорится об отдельных видах соучастников – в них чаще указывается, что ответственности подлежит любое лицо, которое «принимает участие в качестве сообщника любого лица, которое совершает или пытается совершить» [131 - Пункт «b» ч. 2 ст. 1 Международной конвенции о борьбе с захватом заложников 1979 г.] преступление либо просто «является соучастником лица», [132 - Пункт «b» ст. 1 Конвенции о борьбе с незаконным захватом воздушных судов 1970 г.] совершающего деяние или покушение на деяние.
   Принятые позже акты международного уголовного права более конкретно говорят о допускаемых видах соучастников в совершении преступления.
   Так, в соответствии со ст. 25 Римского Статута Международного уголовного суда, подлежит уголовной ответственности лицо, которое:
   – совершает преступление индивидуально или совместно с другими лицами (п. «а»);
   – приказывает, подстрекает или побуждает совершить преступление (если такое преступление все же совершается или имеет место покушение на его совершение – п. «b»);
   – с целью облегчить совершение такого преступления пособничает или иным образом содействует его совершению или покушению на него, включая «предоставление средств для его совершения» (п. «с»).
   Статья 6 Устава Нюрнбергского трибунала прямо говорит о существовании таких видов соучастников, как руководитель, организатор, подстрекатель и пособник.
   Таким образом, в международном уголовном праве можно говорить о пяти самостоятельных видах соучастников преступления: [133 - Российский уголовный закон называет четыре вида соучастников, соединяя организаторские и руководительские функции в лице «организатора преступления» (ч. 3 ст. 33 УК РФ).]
   Исполнитель преступления – лицо, непосредственно совершившее преступление или покушение на преступление самостоятельно либо совместно с другими лицами. При этом мы разделяем точку зрения А. Н. Трайнина, полагающего, что особенность роли исполнителя международного преступления зачастую заключается в том, что «он действует не только сам, но и при помощи сложного исполнительного аппарата… Возникает весьма своеобразная правовая ситуация: основной исполнитель преступления действует при помощи лиц, которые сами также выступают в роли исполнителей». [134 - Трайнин А. Н. Уголовная ответственность гитлеровцев. М., 1944. С. 80–81.]
   Организатор преступления – лицо, которое организует совершение преступления или покушение на преступление, т. е. не просто склоняет другое лицо к преступлению, а планирует совершение последнего (например, подбирает соучастников).
   Руководитель преступления – лицо, руководящее непосредственным совершением преступления в качестве распорядителя преступной деятельности других соучастников. При этом традиционно считается, что фигура организатора и руководителя преступления в международном уголовном праве опаснее, нежели фигура исполнителя. [135 - В качестве иллюстрации приведем фрагмент из речи на Нюрнбергском процессе Главного обвинителя от СССР Р. А. Руденко: «Конечно, подсудимым, занимавшим высшие руководящие посты в гитлеровской Германии, не было никакой нужды самим своими руками расстреливать, вешать, душить, замораживать живых людей в виде эксперимента. Это делали по их указаниям их подчиненные палачи, выполнявшие, так сказать, черную работу, а подсудимым нужно было только давать приказания, выполнявшиеся беспрекословно… Но они (подсудимые. – А. К.) во много раз опаснее, чем те, которых они воспитывали в духе человеконенавистничества и изуверства и от которых, спасая себя, теперь отрекаются» // Нюрнбергский процесс. T. II. М., 1955. С. 618–619.]
   Подстрекатель к преступлению – лицо, склонившее другое лицо (исполнителя) к совершению преступления или покушению на преступление путем уговора, подкупа, угрозы или другим способом (в том числе, отдав такому лицу незаконный приказ). Однако международному уголовному праву известны случаи, когда подстрекательская по форме деятельность расценивается как преступление (например, преступлением является «прямое и публичное подстрекательство к совершению геноцида» – п. «с» ст. III Конвенции о геноциде).
   Пособник в совершении преступления – лицо, содействовавшее совершению преступления советами, указаниями, предоставлением информации, средств или орудий совершения преступления либо устранением препятствий, а также лицо, заранее обещавшее скрыть преступника, средства или орудия совершения преступления, следы преступления либо предметы, добытые преступным путем, а равно лицо, заранее обещавшее приобрести или сбыть такие предметы.
   Действия всех соучастников, не являющихся исполнителями, характеризуются «сознательным содействием совершению преступления» [136 - Пункт «с» ст. 101 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 года // Международное право в документах. М.,1997. С. 394.] – т. е. совершаются с прямым умыслом.
   Пределы ответственности соучастников, не являющихся исполнителями преступления, основаны на доктрине ограниченного акцессорного соучастия. Их ответственность, по общему правилу, зависит от того, совершил ли исполнитель преступление или покушение на преступление. Так, в ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала указано, что «руководители, организаторы, подстрекатели и пособники, участвовавшие в составлении или осуществлении общего плана или заговора… несут ответственность за все действия, совершенные любыми лицами с целью осуществления такого плана». Если исполнитель по какой-либо причине не совершил того преступления (покушения на преступление), на что были направлены усилия подстрекателя, пособника, организатора или руководителя, то последние вряд ли будут подлежать ответственности. Мы понимаем некоторую неожиданность подобного вывода, но он исходит из буквального понимания ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала. Другое дело, что все соучастники должны нести ответственность за фактически совершенные ими деяния, без обязательной «привязки» к действиям исполнителя – но для этого необходимо соответствующее изменение в нормы международного уголовного права.
   В то же время ограниченность акцессорности при регламентации уголовной ответственности соучастников состоит в том, что в ряде случаев деятельность других соучастников (не являющихся исполнителями преступления или покушения на преступление) подлежит самостоятельной правовой оценке (например, «прямое и публичное» подстрекательство к геноциду).
   Так как международное уголовное право знает пять видов соучастников, то по своему содержанию вполне допустимо как простое соучастие (соисполнительство), так и сложное соучастие (наличие, наряду с исполнителем, других соучастников). Последний вид соучастия обычно называется «соучастием с распределением ролей», и, по мнению авторов, именно он в большей мере характерен для международного уголовного права. [137 - Международное уголовное право. / Под ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1999. С. 80.]
   В каких формах может существовать соучастие в международном уголовном праве?
   В источниках речь идет о «группе лиц» – при этом отсутствует указание на то, имеется ли в такой группе предварительный сговор или нет. В принципе, допускается существование группы лиц как без предварительного сговора, так и с наличием предварительного сговора. Хотя в силу специфики преступлений по международному уголовному праву весьма маловероятно совершение преступления группой лиц безо всякой предварительной договоренности (в порядке эффекта «присоединения» к уже начавшемуся преступлению).
   Наконец, в ст. 9 Устава Нюрнбергского трибунала указывается на существование такой формы соучастия в международном уголовном праве, как преступная организация. В теории уголовного права (а источники признаков такой организации практически не определяют) обычно считается, что основной признак преступной организации – это ее сплоченность, которую образуют следующие элементы: жесткая организационно-управленческая структура; устойчивый, планируемый, характер деятельности; самостоятельная экономическая деятельность; распространение своего влияния на определенной территории; заранее планируемое преступное поведение.
   Итак, институт соучастия в международном уголовном праве находит свое выражение в юридическом определении пяти видов соучастников (исполнитель, организатор, руководитель, подстрекатель, пособник) и признании двух форм соучастия: группы лиц (как соисполнителей, так и со сложным соучастием) и преступной организации. Ответственность соучастников, не являющихся исполнителями, строится в соответствии с принципом ограниченной акцессорное™.
//-- Проблема ответственности юридических лиц и государства в международном уголовном праве --//
   В литературе имеются указания на необходимость признания юридических лиц субъектами преступлений по международному уголовному праву. [138 - Так, В. П. Панов допускает это на примере признания в Приговоре Нюрнбергского трибунала преступными таких организаций, как СС, СД, гестапо. См.: Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997. С. 32.]
   Более того, в Руководящих принципах в области предупреждения преступности и уголовного правосудия в контексте развития и нового экономического порядка (1985 г.) имеется следующее предписание: «Государства-члены должны рассматривать вопрос о предусмотренное™ уголовной ответственности не только для лиц, действовавших от имени какого-либо учреждения, корпорации или предприятия… но и для самого учреждения, корпорации или предприятия путем выработки соответствующих мер предупреждения их возможных преступных действий и наказания за них». [139 - Сборник стандартов и норм ООН в области предупреждения преступности и уголовного правосудия: Официальное издание. Нью-Йорк, 1992. С. 34.]
   Итак, международный документ признает, что юридическое лицо может совершить преступление. Но как это лицо будет нести ответственность? Этот же документ требует установить ответственность для юридического лица только в рамках национального закона – и при этом ничего не говорится о том, возможна ли ответственность по международному уголовному праву. Понятно, что ответственность юридического лица вполне допустима по международному праву (например, материальная), но об уголовной ответственности по международному праву речь идти не может. По крайней мере, на текущий момент.
   Ученые, ратующие за введение в законодательство института уголовной ответственности юридических лиц, подчеркивают, что вред, причиняемый деятельностью юридического лица, значительно превышает вред, который может быть нанесен отдельным физическим лицом. [140 - Волженкин Б. В. Уголовная ответственность юридических лиц. СПб., 1998. С. 6–9.]
   Так, С. Г. Келина отмечала, что привлечение к уголовной ответственности руководителей или иных физических лиц, представляющих соответствующее юридическое лицо, как правило, связано, по существу, с объективным вменением, так как такое лицо, хотя и знало о незаконной деятельности юридического лица, но своими силами изменить ничего не могло. В ряде случаев вообще трудно установить, кто конкретно виновен в преступлении. [141 - Келина С. Г. Ответственность юридических лиц в проекте нового УК Российской Федерации // Уголовное право: новые идеи. М., 1994. С. 52.]
   Разработчики Концепции уголовного законодательства Российской Федерации аргументировали целесообразность введения уголовной ответственности юридических лиц тем, что применение к ним соответствующих санкций, например, за преступления против мира и безопасности человечества, могло бы усилить уголовно-правовую охрану важнейших объектов. [142 - Концепция уголовного законодательства Российской Федерации // Государство и право. 1992. № 8. С. 44.]
   А. С. Никифоров подчеркивал, что принципиальными основаниями признания за организацией статуса субъекта преступления и уголовной ответственности за него являются специфичные в таких случаях причинная связь и вина. Поскольку организация делегирует своему управляющему органу принятие и исполнение стратегических и оперативных решений, такие решения и основанное на них поведение по своей юридической сути являются решениями и поведением организации, поэтому она и должна нести ответственность. Отсюда делается вывод: «Преступление признается совершенным юридическим лицом, если оно совершено (непосредственно или при посредничестве других лиц) лицом или лицами, которые контролируют осуществление юридическим лицом его прав и действуют в осуществление этих прав, т. е. являются alter ego юридического лица – его “другим я”». [143 - Современные тенденции развития уголовного законодательства и уголовно-правовой теории // Государство и право. 1994. № 6. С. 65.]
   Противники уголовной ответственности юридических лиц прежде всего подчеркивают, что установление уголовной ответственности юридических лиц не соответствует краеугольным принципам уголовного права – принципам личной и виновной ответственности. Уголовное право связывает ответственность со способностью лица, совершившего преступление, отдавать отчет в своих действиях и руководить ими, каковой обладают лишь люди.
   «Сочетать принципы вины и личной ответственности с невиновной и коллективной ответственностью юридических лиц невозможно, – считает Н. Ф. Кузнецова. – Вина всегда не что иное, как психическое отношение лица к своему деянию. Этой вины у юридических лиц нет». [144 - Кузнецова Н. Ф. Цели и механизмы реформы Уголовного кодекса// Государство и право. 1992. № 6. С. 82.]
   В принципе в международном уголовном праве возможно установление именно уголовной ответственности юридических лиц – но это дело будущего. Как известно, юридические лица являются субъектами преступлений в уголовном праве многих государств (США, Франции и других); нередко (особенно в последнее время) ставится вопрос о необходимости установления ответственности юридических лиц в российском уголовном праве. [145 - См., напр.: Никифоров А. С. Об уголовной ответственности юридических лиц//Уголовное право: новые идеи. М., 1994. С. 43–49.] Но в любом случае о юридическом лице как субъекте преступления по международному уголовному праву однозначно говорить на настоящий момент не приходится.
   Мы полагаем, что юридические лица должны быть признаны официально и бесспорно субъектом ответственности по международному уголовному праву: таковое признание позволит более последовательно и эффективно реализовывать задачи международного уголовного права как в международной, так и в национальной юрисдикции.
   Практически таким же образом обстоит дело и с признанием государства субъектом преступления по международному уголовному праву. Очевидно, что многие преступления против мира и безопасности человечества совершаются от лица государства (например, развязывание и ведение агрессивной войны). Но может ли государство нести уголовную ответственность?
   Несмотря на различные точки зрения, нормы международного права не предусматривают ответственность государства по международному уголовному праву как таковому. Так, например, ст. 5 Определения агрессии [146 - Определение агрессии от 14 декабря 1974 года: Официальные документы ООН. Т. 1. Нью-Йорк, 1975. С. 181.] устанавливает только «международную ответственность» государства за агрессивную войну против мира и безопасности человечества. Вполне можно согласиться с мнением Ю. М. Рыбакова о том, что «общепризнанный в настоящее время в международном праве принцип международной уголовной ответственности индивидов за преступления против мира и безопасности человечества является важным и необходимым дополнением института международной ответственности государства за агрессию как тяжкое международное преступление». [147 - Рыбаков Ю. М. Вооруженная агрессия – тягчайшее международное преступление. М., 1980. С. 182.] Подобная позиция разделяется подавляющим большинством авторов (Г. И. Тункин, И. И. Карпец, П. С. Ромашкин, А. Н. Трайнин и др.) [148 - Карпец И. И. Международная преступность. М., 1988; Ромашкин П. С. Преступления против мира и человечества. М., 1967; Трайнин А. Н. Защита мира и уголовный закон. М., 1969; Тункин Г. И. Теория международного права. М., 1970. С. 431 и др.]
   Тем не менее вопрос ответственности государства за международные преступления вызывает много разногласий. В отличие от ответственности индивида они обусловлены не отсутствием согласия по вопросу о правовом происхождении ответственности (юридическая ответственность государства может быть только международно-правовой), а разным подходом к содержанию ответственности за международные преступления (конкретному перечню мер – исходя из их направленности) и оценке характера (является ли она уголовной, политической, моральной и т. п.). Хотя сама возможность несения государством ответственности за совершение международных преступлений является также общепризнанной. [149 - Bassiouni М. Ch. A Draft International Criminal Code and Draft Statute for an International Criminal Court. Dordrecht, 1987. P. 48.]
   Отказ от исключительно цивилистического понимания международной ответственности государств и невозможность при помощи одного института международной уголовной ответственности индивида предупредить совершение международных преступлений приводят к тому, что идея особого режима международной ответственности государства за совершение международных преступлений и создания международного юрисдикционного органа для ее реализации продолжает оставаться популярной.
   Комитет по уголовной юстиции 1951 года при обсуждении ст. 25 Проекта Статута Международного уголовного суда ограничил персональную подсудность физическими лицами, отметив, что «ответственность государств за действия, составляющие международные преступления, имеет преимущественно политический характер», и «не дело суда решать подобные вопросы». [150 - Док. ООН А/2136.]
   В 1983 г. Комиссия международного права, возобновив рассмотрение темы проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, попросила Генеральную Ассамблею уточнить, входит ли государство в число субъектов права, которым может быть вменена международная уголовная ответственность, «ввиду политического характера этой проблемы». В 1984 г. Комиссия международного права решила ограничить проект на нынешнем этапе уголовной ответственностью индивидов, что не препятствует последующему рассмотрению возможности применения к государствам понятия международной уголовной ответственности. [151 - Фисенко И. В. Ответственность государств за международные преступления // Белорусский журнал международного права и международных отношений. Минск, 1998. № 3.]
   В проект Кодекса включена специальная ст. 4 «Ответственность государств», которая устанавливает, что «ответственность отдельных лиц за преступления против мира и безопасности человечества, предусмотренная в настоящем Кодексе, никоим образом не влияет на ответственность государств по международному праву».
   Специальным предметом рассмотрения эта проблема стала в связи с проектом статей об ответственности государств, который был принят Комиссией в первом чтении в 1996 г.
   В отношении последствий международных преступлений Комиссия международного права признала, что они влекут за собой все юридические последствия международно-противоправных деяний, а также дополнительные последствия (ст. 51). В качестве особых последствий международных преступлений Комиссия признала, что реституция в случае международного преступления не производится лишь в случаях, когда она материально невозможна или влечет за собой нарушение нормы jus cogens, а при получении сатисфакции потерпевшим государством правомерно выдвижение даже таких требований, которые наносят ущерб достоинству государства-правонарушителя (ст. 52). В дополнение в проекте содержатся обязательства для всех государств не признавать в качестве законной ситуацию, создавшуюся в результате международного преступления, не оказывать помощь или содействие государству, совершившему преступление, в сохранении этой ситуации, сотрудничать с другими государствами в выполнении этих обязательств и в осуществлении мер, направленных на ликвидацию последствий преступления.
   В уже существующих и действующих международных конвенциях, посвященных борьбе с международными преступлениями, проблема ответственности государств не решена, что справедливо рассматривается как их существенный недостаток. [152 - См., напр.: Ляхов Е. Г. Терроризм и межгосударственные отношения. М., 1991. С. 63, 71,82, 91.]
   Международные судебные и арбитражные органы практически никогда прямо не рассматривали вопрос о различии режимов ответственности за международно-противоправные деяния различной тяжести. Это легко объяснить. Компетенция международных судебных органов основана на согласии спорящих сторон, и государства всегда негативно относятся к возможности вынесения подобного вопроса на суд третьей стороны, ими не контролируемой. Поэтому единственной мерой ответственности, которая рассматривалась в этой связи, была репарация. В качестве примера можно привести рассматривавшееся в Международном суде ООН дело о проливе Корфу, которое стало поистине хрестоматийным. В Меморандуме Великобритании действия Албании по расстановке мин в мирное время квалифицировались как преступление против человечества, однако единственной мерой ответственности, которую должна была понести Албания, по мнению заявителя, должна была стать репарация.
   Вполне естественно, что такая ситуация в международном праве вызывает серьезные разногласия и в доктрине по поводу ответственности государств за международные преступления.
   В доктрине существует довольно влиятельное направление, признающее уголовный характер такой ответственности.
   Большое значение концепции уголовной ответственности государства для поддержания мира связывается с возможностью замены права победителя, права сильного на право справедливости. Теория уголовной ответственности государств базируется на данных психологии коллективов и социологии тех лет с исходным принципом существования групповой воли, отличной от воли членов, составляющих группу.
   Г. И. Тункин, проанализировав вышеизложенную концепцию, считает, что основным недостатком концепции уголовной ответственности государств является идея единства путей международного и национального права, согласно которой «развитие права представляет из себя единый процесс, в котором национальное право и международное право находятся лишь на разных ступенях». [153 - Тункин Г. И. Теория международного права. М., 1970. С. 451.]
   С этим в принципе можно согласиться, но все же следует отметить, что в сфере международного уголовного права потребность проведения параллели между системами гораздо больше, чем в других отраслях права, в силу особой значимости проблемы принуждения для международного уголовного права.
   Очевидно, что для механизма реализации уголовной ответственности государств нужны более солидные гарантии, чем сила великой державы, предоставление которой в распоряжение международного уголовного правосудия будет зависеть от совпадения решений последнего с интересами соответствующей великой державы.
   X. Лаутерпахт противопоставляет концепцию уголовной ответственности государств ограничению международной ответственности государств лишь цивилистической, материальной ответственностью. По его мнению, подобное ограничение позволит индивидам под прикрытием государства получить в отношении совершенных ими преступлений определенный иммунитет, которым они не обладают, действуя по отдельности. Причем этот иммунитет распространяется на деяния, которые, «будучи коллективными и пользуясь поддержкой почти безграничной мощи современного государства, обладают практически неограниченной разрушительной силой».
   Современные последователи концепции уголовной ответственности государств стоят на относительно более гибких позициях. К примеру, иранский исследователь М. Фархад признает за государством возможность предстать перед судом за совершение международного преступления. При этом в качестве особенностей государства как субъекта международного уголовного процесса он называет долгое существование (намного превышающее, как правило, человеческую жизнь), более явный характер нарушения норм международного права и, следовательно, большую возможность доказательства совершения международного преступления со стороны государства, более высокий уровень гарантий возмещения причиненного ущерба по сравнению с индивидом, а также невозможность для государства укрыться от преследования в силу привязанности к определенной территории.
   В рамках уголовной ответственности государств М. Фархад предусматривает применение санкций, в основном имущественных, к самому государству и «персональных» санкций к официальным представителям преступного государства, общественным образованиям, вооруженным силам. Автор сформулировал семь статей по уголовной ответственности государств, в которых отражаются его взгляды на происхождение, формы и объем ответственности за международные преступления. Седьмая статья посвящена принципиальному механизму реализации ответственности, который построен на обязанности всех государств участвовать в подавлении международных преступлений по требованию ООН. Невыполнение этой обязанности является правонарушением. [154 - Обзор точек зрения см.: Фисенко И. В. Ответственность государств за международные преступления // Белорусский журнал международного права и международных отношений. Минск, 1998. № 3.]
   В качестве одного из возражений против концепции уголовной ответственности государств приводится тезис, что в случае ее признания «вся тяжесть правовых последствий ложится не на виновных, а на все население, за действия преступной клики должен отвечать народ». [155 - Иванова И. М. Международная уголовная юстиция и преступления против человечества. Дис… канд. юрид. наук. М., 1959. С. 258.]
   Как доказательство необходимости распространения уголовной ответственности на весь народ приводятся тезисы, что народ должен был и мог предупредить совершение преступления, а также, что такой подход к ответственности народа будет служить сдерживающим фактором для инициаторов преступления и побудительным фактором для народа принять меры для предупреждения преступления.
   Подобная концепция имеет скорее моральную, чем юридическую, ценность и преследует цель осудить со стороны международного сообщества преступное поведение. Фактом является отсутствие специальных мер и механизма по их осуществлению в отношении народа, отличающихся от ответственности индивидов, их объединений, государств за совершение международных преступлений. [156 - Bassiouni М. Ch. A Draft International Criminal Code and Draft Statute for an International Criminal Court. Dordrecht, 1987. P. 50.] Народ действительно претерпевает определенные и весьма значительные лишения, но «с юридической точки зрения обязательства, вытекающие из ответственности, налагаются только на государство». [157 - Курис П. M. Международные правонарушения и ответственность государства. Вильнюс, 1973. С. 85.]
   Суммируя все вышесказанное, необходимо отметить, что идея уголовной ответственности государств обусловливается практической ценностью этой идеи – не оставить безнаказанным государство, обычно основной субъект международных преступлений: в качестве главной цели этой концепции можно считать обоснование специального режима ответственности государств за международные преступления, стремление выделить ее из общей теории ответственности государств за действия, нарушающие международное право. При этом используются различные элементы института ответственности для выделения ответственности именно за преступления: подчеркивание сугубо принудительного характера такой ответственности, практически исключающего возможность согласия преступного государства на ее реализацию; акцент на процедуре принятия решения в отношении такого государства и на органе, уполномоченном принимать такие решения, а именно – судебном органе.
   Таким образом, государство может совершить преступление в международном праве, но не может подвергаться ответственности по международному уголовному праву, неся международно-правовую ответственность. В данном случае мы имеем дело с несовпадением понятий «субъект преступления» и «субъект ответственности».
   На такое довольно необычное для юриспруденции положение вещей обратил внимание Ю. В. Петровский: «Одна из интересных особенностей международно-правовой ответственности за такие деликты (т. е. совершение преступлений по международному праву. – А. К.) состоит в несовпадении субъектов правонарушения и субъектов ответственности». [158 - Петровский Ю. В. Международно-правовая ответственность. Л., 1968. С. 113.]
   И, наконец, ст. 5 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества прямо указывает на то, что государства несут ответственность только по международному праву. [159 - «Судебное преследование лица за преступление против мира и безопасности человечества не освобождает государство от ответственности по международному праву за действие или бездействие, вменяемое этому государству».] Тем более что «ни одно положение… касающееся индивидуальной уголовной ответственности, не влияет на ответственность государств по международному праву» (ч. 2 ст. 25 Римского Статута Международного уголовного суда).
   Таким образом, концепция уголовной ответственности государств существует лишь в доктринальных разработках. По этим причинам практическое осуществление в настоящее время уголовной ответственности государств невозможно.
   Фактически реализуется политическая (не в смысле оснований, а в смысле процедуры принятия решений) ответственность государств за международные преступления. Само «появление политической ответственности было вызвано в международном праве новой категорией правонарушений – международными преступлениями». [160 - Мазов В. А. Ответственность в международном праве. М., 1979. С. 99.]
   Эта ответственность выходит за рамки традиционной обязанности возместить ущерб и предусматривает меры превентивного характера и меры наказания. Перечисленные меры носят репрессивный характер, но уголовными (на сегодняшний день) они не являются по указанным выше причинам.

§ 2. Принципы nullum crimen sine lege и nullum poena sine lege

   Эти принципы являются буквальным воплощением в международном уголовном праве классической римской правовой формулы «нет преступления без указания на то в законе». В соответствии с Римским Статутом Международного уголовного суда, никто не может подлежать ответственности по настоящему Статуту, если только инкриминируемое деяние на момент его совершения не признавалось преступлением, подпадающим под юрисдикцию Суда (ч. 1 ст. 22).
   Как может показаться на первый взгляд, речь идет лишь о преступлениях, подпадающих под юрисдикцию Суда, а эта формулировка является специализированным выражением общего принципа уголовного права применительно к юрисдикции Суда.
   Однако это не совсем так – подтверждением универсальности этого принципа для всего международного уголовного права является тот факт, что этот принцип, если не буквально, то по своему существу, содержится практически в каждой международной норме уголовно-правового характера. Так, например, ч. 1 ст. 15 Международного Пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 года [161 - Сборник стандартов Организации Объединенных Наций в области предупреждения преступности и уголовного правосудия: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1992. С. 289–304.] (являющегося составной частью Международного стандарта ООН в области защиты прав и свобод человека), прямо устанавливает, что никто не может быть признан виновным в совершении какого-либо уголовного преступления, которое, согласно действовавшему в момент его совершения внутригосударственному законодательству или международному праву, не являлось уголовным преступлением. Аналогичная норма содержится в ст. 7 Европейской Конвенции по правам человека.
   Далее, если деяние являлось преступным в соответствии с другой нормой международного уголовного права до вступления в силу новой нормы, то оно подлежит квалификации по той норме, которая действовала на момент совершения деяния. Так, например, совершение акта геноцида до вступления в силу Статута Суда должно быть квалифицировано в соответствии с Конвенцией о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (1948 г.), если, конечно, деяние имело место после вступления названной конвенции в силу.
   В одном из судебных прецедентов Европейского Суда по правам человека также содержится недвусмысленное указание на то, что недопустимо никакое отступление от принципа «нет преступления без указания на то в законе», даже «в период войны или иного чрезвычайного положения» в целях обеспечения максимально эффективной защиты лица от произвольного уголовного преследования, осуждения и наказания. [162 - S.W. против Соединенного Королевства. Судебное решение от 22 ноября 1995 года // Европейский Суд по правам человека. Избранные решения. Т. 2. М., 2000. С. 161–162.]
   Логическим следствием запрета применять положения действующего международно-правового акта к деяниям, имевшим место до его вступления в силу, является запрет на применение нормы международного уголовного права по аналогии. В указанных целях прямо предписана необходимость как можно более четкого определения самого преступления по международному уголовному праву. При этом надо особо уточнить, что применение решений международных организаций (в том числе прецедентов международных судов) нельзя расценивать как аналогию – в этом случае такое решение разъясняет норму, содержащуюся в другом источнике международного уголовного права. Другое дело, что толкование, данное в решении международной организации, является обязательным при применении той или иной нормы международного уголовного права.
   Составной частью рассматриваемого принципа является «правило о сомнениях», согласно которому любое сомнение в возможности или правильности квалификации по нормам международного уголовного права должно быть истолковано в пользу обвиняемого лица.
   Исключение. Как ни странно, но именно из этого принципа история международного уголовного права знает прямые исключения. Речь идет о признании виновности и об установлении ответственности за те деяния, которые совершались до вступления в силу нормативного предписания международного права во время Второй мировой войны. Действительно, ведь в документах Нюрнбергского и Токийского трибуналов определена вина военных преступников и в тех деяниях, которые на момент их совершения формально не являлись преступлениями по международному праву. Как известно, защита требовала отмены самого процесса по этому основанию, однако трибунал сослался на то, что все совершенные военными преступниками деяния расценивались как преступные по обычному международному праву.
   Подчеркнем – исключительность данного случая была обусловлена исключительностью обстановки юридического процесса над военными преступниками Второй мировой войны. Недаром следствием прецедентного формулирования основных принципов международного права и их нормативным закреплением в Уставе Нюрнбергского трибунала явилось принятие ряда фундаментальных международных нормативных актов, заложивших основу современного международного уголовного права (в частности, Конвенции о геноциде, Женевских конвенций о праве вооруженных конфликтов).
   Несомненно, понятие и понимание преступления как юридического факта, вызывающего к жизни само уголовное правоотношение, являются ключевыми в уголовном праве. Подавляющее большинство институтов уголовного права (как национального, так и международного) в той или иной степени зависят от понятия преступления, будучи, по существу, производными от него.
   Понятие и социальная природа преступления – одни из самых разработанных доктрин в теории отечественного уголовного права. Мы не будем приводить многие высказывавшиеся точки зрения относительно понятия преступления, отметим лишь, что для отечественной науки советского периода была характерна доктрина классовой сущности преступления и последовательно доказывался тезис о том, что преступление в социалистическом обществе и преступление в буржуазном обществе – это два принципиально различных юридических явления. [163 - См., напр.: Дурманов Н. Д. Понятие преступления. М., 1948; Кузнецова Н. Ф. Преступление и преступность. М., 1969; Пионтковский А. А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961; Прохоров В. С. Преступление и ответственность. Л., 1984, и др.]
   В настоящее время в теории обоснована позиция, согласно которой переход на позиции приоритета общечеловеческих ценностей требует разрушения постулата о противоположности и непримиримости понятий преступления, даваемых в советской и западной науке уголовного права. [164 - Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996. С. 115.]
   Действительно, универсализация международного правопорядка, в том числе достигаемая за счет развития международного уголовного права, требует своеобразной универсализации основных положений практически всех отраслей права – и уголовное право здесь не исключение. Напротив, уголовное право, будучи самым репрессивным по своей природе, все в большей мере требует если и не полной идентичности, то хотя бы концептуальной одинаковости в оценке деяния как преступного. Такая «одинаковость» отразится и на всех производных уголовно-правовых институтах как в национальных правовых системах, так и в системе международного права в целом.
   Международное уголовное право является одним из факторов сближения национальных уголовно-правовых систем. И ключевой момент в таком сближении – это принципиально сходный подход к определению преступления в международном уголовном праве. Такое определение так или иначе должно быть воспринято уголовными законами государств, а, значит, в понимании преступления действительно возобладают, не могут не возобладать общечеловеческие ценности.
   Какие характеристики присущи преступлению по международному уголовному праву? Отметим сразу, что такие характеристики должны иметься у каждого деяния, признаваемого преступным по международному уголовному праву.
   В первую очередь, преступление является юридическим фактом, порождающим уголовное правоотношение в международном праве, причем такой юридический факт нельзя расценить как событие, не зависимое от воли и сознания человека.
   Очевидно, что преступление – это прежде всего деяние лица, его акт поведения, имеющий временные и пространственные характеристики.
   Вместе с тем такое деяние должно совершаться осознанно, а совершающее лицо – поступать волевым образом.
   Осознанность означает, что лицо, совершающее такое деяние, понимает фактический характер своего поведения. Действительно, неправильное понимание фактических характеристик совершаемого деяния делает поведение субъекта юридически не значимым. Так, например, ч. 1 ст. 32 Римского Статута Международного уголовного суда устанавливает, что ошибка в факте является основанием для «освобождения от уголовной ответственности» при условии, что такая ошибка исключает субъективную осознанность того, что лицо совершает.
   При этом в международном уголовном праве презюмируется тот факт, что совершение целого ряда деяний любым лицом должно осознаваться как явно преступное. Эта чрезвычайно важная новелла (ч. 2 ст. 33 Римского Статута) позволяет утверждать, что любой человек в силу того, что «все люди… наделены разумом и совестью», [165 - Статья 1 Всеобщей Декларации прав человека от 10 декабря 1948 года.] должен осознавать недопустимость таких деяний, как геноцид либо преступления против человечности, и доказывать обратное не требуется. На этой посылке в международном уголовном праве основана презумпция вменяемости лица (подробнее о ней ниже), в силу которой каждый человек, пока не доказано обратное, понимает (осознает) фактический характер того, что он сам делает (или не делает).
   Неосознаваемость фактического характера своих действий (бездействий), имеющая место в силу разного рода причин, как правило, является основанием для освобождения лица от уголовной ответственности за совершенное деяние. Так, например, в силу п. «а» ч. 1 ст. 31 Римского Статута, если лицо страдает психическим заболеванием или расстройством, которое лишало его возможности «осознавать противоправность или характер своего поведения» на момент совершения деяния, то оно безусловно освобождается от ответственности за такое деяние.
   Аналогичным образом обстоит дело с такой характеристикой деяния, как воля человека при его совершении. Любое лицо, в силу Международного Стандарта прав и свобод, обладает свободой воли, т. е. возможностью произвольно определять вариант своего фактического поведения. Если на свободу воли влияет какой-либо внешний фактор, то в целом ставится вопрос о преступности совершенного лицом.
   Яркий тому пример – обязательность исполнения приказа начальника. Такой приказ (как внешний фактор) безусловно сужает волевые (произвольные) характеристики действий исполнителя. И обязательность приказа, наряду с неочевидностью незаконности последнего для исполнителя, становится одним из оснований, освобождающих исполнителя от ответственности по международному уголовному праву. В то же время нормы международного права говорят о необходимости сохранения у исполнителя возможности «осознанного выбора» поведения при исполнении приказа. Если у лица имеется возможность выбора поведения при исполнении приказа, то сама такая возможность характеризует деяние как произвольное, зависящее от воли человека. И если он совершает во исполнение приказа преступное деяние, то должен подвергаться ответственности [166 - Статья 11 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества: «… то обстоятельство, что какое-либо лицо, обвиняемое в совершении преступления против мира и безопасности человечества, действовало во исполнение приказа своего правительства или начальника, не освобождает это лицо от уголовной ответственности, если в условиях того времени оно могло не выполнять этого приказа».].
   Каким может быть деяние как акт поведения лица в международном уголовном праве?
   В подавляющем большинстве международных актов указывается на преступность не просто деяния, а действия – то есть активного, осознанного и волевого поведения человека. Однако, как нам представляется, в ряде случаев вполне возможно совершение преступления по международному уголовному праву и бездействием.
   Так, например, в соответствии с ч. 2 ст. 28 Римского Статута Международного уголовного суда, военный командир (начальник) подлежит ответственности за те деяния, которые совершены находящимися под «его эффективным контролем» подчиненными, если совершение этих деяний стало результатом «неосуществления» командиром контроля надлежащим образом.
   При этом ответственность командира за действия своих подчиненных имеет место, если соблюдены следующие условия:
   – знание и игнорирование того факта, что подчиненные совершали или намеревались совершить преступление;
   – преступление, совершенное подчиненными, затрагивали деятельность, подпадающую под «эффективный контроль» начальника;
   – начальник не принял всех «необходимых и разумных мер» в рамках его полномочий для предотвращения или пресечения преступных действий своих подчиненных.
   В данном случае командир (начальник) совершает преступное бездействие – т. е. преступным само по себе расценивается неисполнение лицом специально возложенных на него обязанностей (в данном случае – по контролю за поведением своих подчиненных). При этом, как представляется, такая обязанность может иметь место как в силу прямого правового предписания, так и в силу служебного (должностного, официального) статуса лица.
   Очевидно, что преступлений, совершаемых бездействием, в международном уголовном праве гораздо меньше, чем тех, которые характеризуются активными действиями лица. Для нас же основное значение имеет сам факт того, что деяние в международном уголовном праве может быть совершено как действием, так и бездействием. Для того чтобы деяние было признано преступным, оно должно обладать рядом обязательных юридических признаков. Попробуем определиться в понимании последних.
   Задачей международного уголовного права является охрана международного правопорядка от преступных посягательств. Сама по себе категория «международный правопорядок» чрезвычайно обширна и является результатом взаимного интегрирования различных категорий правопорядка, обеспечиваемого международным правом.
   В отечественном уголовном законе одним из фундаментальных признаков преступления является его общественная опасность – т. е. способность предусмотренного уголовным законом деяния причинить вред охраняемым общественным отношениям и интересам.
   При этом в российской науке традиционно считается, что общественная опасность – главный, основополагающий признак преступления, по которому и проводится его отграничение от иных правонарушений. Примечательно, что данный признак расценивается как обязательный для преступления в уголовном праве многих государств. [167 - Так, в примерном Уголовном кодексе США преступление определено как «поведение, неоправданно и неизвинительно причиняющее существенный вред интересам личности и общества или угрожающее причинением такого вреда». См.: Примерный Уголовный кодекс (США). М., 1969. С. 32.]
   Представляется, что как общественная опасность в отечественном уголовном праве, так и способность преступления в международном уголовном праве причинить вред интересам мирового правопорядка – это объективное качество деяния, его внутренняя характеристика.
   Действительно, в международном уголовном праве определена преступность самых различных по своим проявлениям деяний. При этом многие из них в национальном праве традиционно считаются общеуголовными преступлениями. Однако международные нормы предписывают расценивать такие общеуголовные деяния, как преступления по международному праву (например, убийство, умышленное причинение «серьезных» телесных повреждений военнопленному либо мирным гражданам, находящимся на оккупированной территории; незаконный оборот наркотических средств и психотропных веществ; фальшивомонетничество).
   Что объединяет такие «общеуголовные» преступления и преступления, традиционно рассматриваемые как международные?
   Полагаем, что их объективный юридический «знаменатель» заключается в том, что эти самые разные деяния так или иначе посягают на интересы поддержания мирового правопорядка – при этом каждое из преступлений причиняет вред (создает угрозу причинения вреда) какой-либо составной части мирового правопорядка.
   Так, деяния, расцениваемые как военные преступления (убийства, причинение вреда здоровью, изнасилование и другие, совершение которых в мирное время либо в момент отсутствия вооруженного конфликта немеждународного характера расцениваются как общеуголовные и, соответственно, не являются юридическими фактами в международном уголовном праве), посягают на интересы поддержания норм и обычаев ведения военных действий и вооруженных конфликтов.
   Фальшивомонетничество (вот уж исторически «национальное» преступление, приобретшее в настоящее время широкий международный размах) посягает на такую составную часть мирового правопорядка, как обеспечение интересов экономической и коммерческой деятельности в транснациональном масштабе.
   Незаконный оборот наркотических средств и психотропных веществ как преступное деяние угрожает здоровью населения в мировом масштабе, а не только интересам поддержания здоровья неопределенного круга лиц внутри какого-либо одного государства (достаточно вспомнить, что годовые обороты латиноамериканских, южноазиатских и центрально-азиатских производителей и торговцев наркотиками превышают или соответствуют валовым национальным продуктам соответствующих государств; а угроза распространения наркомании приобретает угрожающие масштабы планетарного значения).
   Примеры можно было бы продолжить, но значение всех наших рассуждений сводится к одному – объективным и обязательным признаком любого преступного деяния по международному уголовному праву является причинение им вреда мировому правопорядку в целом либо составляющим частям такого правопорядка. [168 - Как уже говорилось, в отечественной доктрине уголовного права в качестве характеризующего признака преступления называется его способность причинить вред охраняемым законом интересам и отношениям, т. е. угроза причинения вреда последним. Однако среди действующих документов международного уголовного права мы не нашли ни одного преступления, которое только бы создавало угрозу причинения вреда мировому правопорядку.] Именно это качество любого преступления по международному уголовному праву определяет его юридическую природу. При этом следует иметь в виду, что интересы обеспечения мирового правопорядка в целом и его составляющих частей в конечном итоге касаются интересов не только всех стран, но и всех людей независимо от места их проживания и прочих характеристик.
   Далее, в силу принципа «нет преступления без указания на то в законе», неотъемлемым признаком любого преступления по международному уголовному праву необходимо считать его противоправность.
   Противоправность означает прямую запрещенность деяния по международному уголовному праву. При этом противоправность как формальный признак деяния не допускает применения международного уголовного права по аналогии (ч. 2 ст. 22 Римского Статута Международного уголовного суда). Как представляется, нельзя в качестве нарушения признака противоправности деяния расценивать действие решений международных организаций (прецедентов международных судов) в силу того, что они являются скорее правотолкующими, а не правоустанавливающими источниками международного уголовного права. [169 - Об исключениях, связанных с решениями Нюрнбергского и Токийского военных трибуналов, мы говорили ранее.]
   В теории отечественного уголовного права советского периода обычно утверждалось, что противоправность любого преступления – это его производный, как бы «второстепенный» признак. [170 - См., напр.: Советское уголовное право. Общая часть / Под ред. Г. А. Кригера, Н. Ф. Кузнецовой, Ю. М. Ткачевского. М., 1988. С. 44–48.] Применительно к международному уголовному праву с такой позицией согласиться нельзя: так как одним из общих принципов уголовного права провозглашен принцип «nullun crimen sine lege», то и признак противоправности преступления следует считать основным.
   Несмотря на обычное отсутствие указания на обязательность установления вины в совершении деяния, в качестве признака любого преступления необходимо расценивать виновность лица в его совершении.
   Виновность означает, что лицо, совершающее деяние, имеет определенное психическое отношение к своему действию (бездействию) и возможным последствиям своего действия (бездействия). Акты международного уголовного права нередко употребляют при характеристике психической деятельности такого лица следующие термины:
   – «намерение» (ст. II Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него);
   – «сознательность» (ст. 2 Конвенции о борьбе с торговлей людьми и с эксплуатацией проституции третьими лицами от 12 марта 1950 года); [171 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957. С. 281.]
   – «преднамеренность» (ст. 1 Конвенции о борьбе с незаконными актами, направленными против безопасности гражданской авиации).
   Как видно из приведенных примеров, для вменения преступления по международному уголовному праву требуется установить определенное психическое состояние лица, совершающего это деяние (а в ряде случаев, мотивацию и (или) целеполагание действий такого лица). В науке уголовного права такое психическое состояние, психические процессы получили определение «вина в совершении деяния».
   При этом надо заметить, что виновность как признак преступления означает не только сам факт наличия того или иного психического отношения к совершенному деянию, но и необходимость доказанности этого психического отношения при правоприменении. И здесь мы сталкиваемся со своеобразным конфликтом наличия фактической виновности лица (т. е. де-факто имевшегося у него определенного психического состояния по отношению к содеянному) и презумпцией невиновности, определенной в основополагающих документах Международного Стандарта прав человека. [172 - Часть 2 ст. 14 Международного Пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г.: «Каждый обвиняемый в уголовном преступлении имеет право считаться невиновным, пока виновность его не будет доказана согласно закону». Аналогичные предписания имеются и в Европейском Стандарте в области прав человека («ч. 2 ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.), а также обычно присутствуют в конституционном и процессуальном законодательстве государств (например, ст. 49 Конституции России).] В рамках конкуренции указанных положений, на наш взгляд, возможен сам факт развития материального правоотношения ответственности в процессуальных формах.
   Акты международного уголовного права последовательно требуют от государств-участников устанавливать не просто преступность того или иного деяния в национальном законе, но и его наказуемость. Следовательно, мы можем говорить о том, что признаком всякого преступления по международному уголовному праву является ответственность физического лица за его совершение.
   Под ответственностью мы понимаем обязанность лица подвергнуться за содеянное каким-либо неблагоприятным принудительным последствиям. В силу специфики правоотношения в международном уголовном праве, а также применения норм международного уголовного права, формальные пределы ответственности обычно в самих международно-правовых актах не установлены. По этой причине границы ответственности за каждое преступление устанавливаются национальным законодателем в соответствии с предписаниями международного уголовного права.
   Мы сознательно избегаем такой характеристики преступления в международном уголовном праве, как его «наказуемость», именно по этой причине.
   Наказуемость, как известно, формализованный признак, означающий какое именно и в каком объеме наказание «грозит» преступнику. Но факт совершения преступного деяния по международному уголовному праву еще не означает окончательную предрешенность вопроса о том, какое наказание и в каких пределах будет назначено лицу, признанному виновным. Вопрос о формально возможном наказании зависит от того, кем и как будет применена норма международного уголовного права либо национального уголовного права (в соответствии с международным), т. е., в целом, от возможного варианта реализации материального правоотношения в международном уголовном праве.
   К тому же необходимо еще раз отметить, что принцип «nullum poena sine lege» определяет сам факт того, что виновное лицо должно понести наказание. А последнее может быть, например, назначено в соответствии со сложившейся практикой правоприменения международными организациями.
   На основе изложенного предлагается определить преступление в международном уголовном праве как нарушающее мировой правопорядок, виновно совершенное лицом деяние, противоправность которого и ответственность за которое установлены в международном уголовном праве.
   Предложенное нами определение преступления в международном уголовном праве содержит его обязательные признаки (юридические и социальные), присущие каждому преступному деянию как юридическому факту в международном уголовном праве.
   Но правовые нормы не содержат непосредственного указания на сами юридические факты, являясь только юридическими абстракциями. Для реализации уголовной ответственности по международному уголовному праву требуется установить соответствие деяния (как юридического факта) предписанию самой нормы, т. е. произвести юридическую квалификацию содеянного, на основе которой собственно и строится применение нормы международного уголовного права.
   Норма содержит логико-юридическую абстракцию, которую в теории уголовного права принято называть составом преступления.
   Под составом преступления в литературе традиционно понимается совокупность установленных уголовным законом объективных и субъективных признаков, характеризующих общественно опасное деяние как преступление. [173 - См., напр.: Галиакбаров P. Р. Уголовное право. Общая часть. Краснодар, 1999. С. 82; Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996, и др.] При этом отмечается, что любой состав преступления образуют четыре группы признаков, называемые элементами состава преступления: объективные признаки (объект и объективная сторона) и субъективные признаки (субъект и субъективная сторона).
   Анализ норм международного уголовного права также позволяет говорить о том, что в них определяются признаки, характеризующие то или иное деяние как преступное. При этом данные признаки могут носить как объективный характер (описание деяния, последствий, способов совершения деяния, обстановки его совершения и проч.), так и субъективный характер (например, цели и мотивы поведения виновного).
   Каждое преступление по международному уголовному праву характеризуется четырьмя обязательными признаками: опасностью для мирового правопорядка, противоправностью, виновностью, наличием индивидуальной ответственности за его совершение.
   Представляется справедливым, что этим признакам фактически совершаемого преступления должны соответствовать определенные юридические формы, характерные для правовой нормы. Тем более что начальным этапом любого правового регулирования является наличие той или иной юридической нормы, которая может быть применена при состоявшемся юридическом факте.
   На наш взгляд, самые разнообразные юридические признаки, характеризующие деяние как преступное, можно сгруппировать в соответствии с признаками самого преступления следующим образом:

   Признаки, юридически характеризующие то или иное качество преступного деяния, можно объединить в юридические элементы нормы международного уголовного права. Представляется возможным применить в доктрине международного уголовного права выработанное учение о составе преступления. Это подтверждается и самим международным правом – так, в частности в ч. 1 ст. 20 Римского Статута Международного уголовного суда содержится прямое упоминание о «составе преступления» как о юридической характеристике самого преступления.
   Мы не будем детально останавливаться на понимании и значении состава преступления, так как этот вопрос изучен в отечественной теории фундаментально. [174 - Достаточно указать на следующие работы: Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответственность и состав преступления. М., 1974; Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. 2-е изд. М., 1999; Куриное Б. А. Научные основы квалификации преступлений. М., 1984; Трайнин А. Н. Общее учение о составе преступления. М., 1957.]
   Отметим, что в силу разнообразия Источниковой базы международного уголовного права, составы тех или иных преступлений могут содержаться в самых различных международных актах. При этом составы могут содержаться одновременно в нескольких действующих документах (например, состав преступления геноцида содержится как в соответствующей конвенции, так и в Римском Статуте).
   С учетом изложенного, состав преступления по международному уголовному праву можно определить как совокупность установленных источниками международного уголовного права объективных и субъективных признаков, характеризующих деяние как преступление по международному уголовному праву.
   Одной из самых примечательных тенденций в развитии международного уголовного права стала эволюция института обстоятельств, традиционно расцениваемых как «исключающих преступность деяния».
   Формирование этого института началось с понимания того, что, несмотря на принцип «недопустимости ссылки на приказ», причинение объективно преступного вреда во исполнение последнего все же может при определенных обстоятельствах расцениваться в целом как непреступное.
   Так, Комиссия международного права ООН, формулируя принципы Нюрнбергского процесса, решила этот вопрос следующим образом: «Исполнение приказа правительства или начальника не освобождает от ответственности… если фактически был возможен сознательный выбор». [175 - Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / Под ред. И. А. Ледях и И. И. Лукашука. М., 1995. С. 113.]
   То есть, отсутствие сознательного выбора поведения исполнителя приказа освобождало его от ответственности за исполнение обязательного для него распоряжения.
   В современных актах международного уголовного права продолжает действовать принцип, согласно которому исполнение преступного приказа не освобождает от уголовной ответственности. Однако и из этого правила имеются исключения.
   Так, в соответствии со ст. 33 Римского Статута Международного уголовного суда, основанием для освобождения исполнителя приказа от уголовной ответственности является наличие совокупности следующих факторов:
   – исполнитель был юридически обязан исполнять приказы правительства и начальника;
   – исполнитель явно не осознавал незаконности приказа и сам приказ не носил очевидно незаконный характер.
   Единовременное наличие всех этих критериев освобождает исполнителя от уголовной ответственности за исполнение незаконного приказа – за исключением исполнения приказа об осуществлении акта геноцида или преступления против человечности, которые, в силу своей очевидности, презюмированно расцениваются как осознаваемо незаконные для исполнителя.
   Следует обратить внимание на то, что Римский Статут не употребляет нигде формулировки «обстоятельство, исключающее преступность деяния». Вместо этого в данном документе (как и в других) речь идет об обстоятельстве, освобождающем от ответственности.
   При этом существует довольно большой перечень таких обстоятельств (ст. 31–33 Статута). Все указанные обстоятельства имеют абсолютно различную правовую природу (невменяемость, принудительная интоксикация, ошибка в факте и проч.).
   Тем не менее, на наш взгляд, позволительно говорить о выделении в международном уголовном праве ряда обстоятельств, которые традиционно в теории уголовного права определяются как «обстоятельства, исключающие преступность деяния».
   Эти обстоятельства связаны между собой следующими юридическими посылками:
   – вред, причиненный лицом в условиях такого обстоятельства, объективно является преступным;
   – лицо, причинившее такой вред, сохраняет все признаки субъекта на момент причинения (т. е. остается вменяемым);
   – отсутствуют основания для признания вреда причиненным в силу фактической или юридической ошибки.
   Совокупность этих условий и одновременное наличие обстоятельства, освобождающего лицо от ответственности, дают право полагать, что такое обстоятельство по своей правовой природе не просто освобождает лицо от ответственности, а дает ему право на причинение вреда охраняемым международным уголовным правом интересам.
   Данные обстоятельства (кроме исполнения приказа) содержатся также в ст. 31 Римского Статута.
   В соответствии с п. «с» ч. 1 этой нормы, лицо может не нести ответственность, если, причиняя вред, действовало «разумно для защиты себя или другого лица или, в период военных действий, имущества, которое является особо важным для выживания данного лица либо другого лица, либо имущества, которое является особо важным для выполнения задачи военного характера».
   При этом главное требование допустимости такого вреда – его соразмерность степени опасности, угрожавшей этому лицу, другому лицу или названному имуществу. Опасность, от которой лицо защищается, может исходить только от человека – по существу, нападающего человека. И причинитель вреда применяет к нему контрдействие – защищается, причиняя при этом вред.
   Примечательно, что «соразмерность» причиненного вреда не означает его полной эквивалентности – ведь тогда защищающийся не сможет, например, никогда лишить жизни нападающего.
   Представляется, что данное обстоятельство если и не соответствует прямо, то корреспондирует к хорошо известной многим национальным законам необходимой обороне. Однако международное уголовное право предоставляет право на «оборону» не от всякого посягательства, а только от посягательства (нападения) на человека и особо ценное имущество. Кроме того, участие лица в операции по защите само по себе «не является основанием для освобождения от уголовной ответственности» по этому обстоятельству.
   Другим обстоятельством освобождения от ответственности, имеющим сходную юридическую природу, является причинение вреда в силу «вынужденной ответной реакции на угрозу неминуемой смерти либо неминуемого причинения тяжких телесных повреждений» для самого лица или другого лица (п. «d»).
   Такая угроза может:
   – исходить от других лиц;
   – быть создана другими обстоятельствами, не зависящими от этого лица (при этом не обязательно человеком).
   Лицо может быть освобождено от ответственности за причинение вреда в данной ситуации, если:
   – приняло «необходимые и разумные» меры для устранения угрозы;
   – не намеревалось причинить больший вред, чем тот, который пыталось предотвратить.
   Конструкция этого обстоятельства освобождения от ответственности весьма сильно напоминает еще одно традиционное исключающее преступность обстоятельство – крайнюю необходимость. Однако, в отличие от классической «крайней необходимости», ситуация «вынужденной ответной реакции», видимо, все же допускает реальное причинение большего вреда, чем вред предотвращенный.
   В любом случае, на данный момент вряд ли возможно проводить жесткую сравнительную параллель между этими обстоятельствами и традиционными обстоятельствами, исключающими преступность деяния.
   Думается, что в дальнейшем оба эти обстоятельства, наряду с исполнением приказа, будут эволюционировать в сторону большей юридической проработанности и, возможно, получат статус «полноценных» обстоятельств, исключающих именно преступность деяния.
   Конечно, пока можно только говорить об эволюции в международном уголовном праве института обстоятельств, исключающих преступность деяния. Нормативное признание за данными обстоятельствами заставит по-новому подойти к оценке многих фундаментальных положений международного уголовного права (например, появится обоснованная возможность и необходимость говорить о том, что международному уголовному праву станет присущ такой метод юридического регулирования, как дозволение).

   Принцип nullum poena sine lege.
   Еще один из принципов, выработанных римским правом («нет наказания без указания на то в законе»). Смысл данного предписания состоит в том, что лицо, признанное виновным по международному уголовному праву, может быть подвергнуто наказанию, определенному нормой международного уголовного права.
   И вот здесь возникает довольно серьезная проблема – о каком применении наказания «по букве закона» может идти речь, если нормативные международные акты, определяющие преступность деяния, обычно не содержат ни вида наказания, ни его размера.
   Исключение из этого общего правила имеется в Римском Статуте Международного уголовного суда. Как отмечалось в литературе, при принятии этого документа оживленно дебатировался вопрос о возможности применения смертной казни – но он не получил поддержки. [176 - Кузьменков С.Ю. О принятии Статута Международного уголовного суда // Вестник Московского университета. Сер. 11. Право. 1999. № 4. С. 62.] В соответствии со ст. 77 Статута, виновное лицо по решению Международного уголовного суда может быть приговорено к лишению свободы на срок до 30 лет либо к пожизненному лишению свободы (если это оправдано «исключительно тяжким характером преступления»).
   Но как и какое наказание надо назначать, если определение последнего отсутствует в норме международного уголовного права? Решение этой проблемы видится в следующем. Нормы международного уголовного права допускают (если не предписывают) возможность применения национального уголовного права – видимо, [177 - Пункт «с» ч. 1 ст. 21 Римского Статута Международного уголовного суда.] это указание в полной мере относится к назначению вида и размера наказания за международное преступление, определенных в национальном праве. При этом, как уже говорилось, многие международные акты, предписывающие установить преступность того или иного деяния в национальном праве, требуют устанавливать «строгие и эффективные» наказания.
   Недопустимость применения к лицу более строгого наказания, чем то, которое предусматривалось законом на момент совершения деяния, подтверждена прецедентами Европейского Суда по правам человека. [178 - Welch против Соединенного Королевства. Судебное решение от 9 февраля 1995 года // Европейский Суд по правам человека. Избранные решения. Т. 2. М., 2000. С. 79–84.]
   Если же преступность (и, соответственно, наказуемость) деяния в национальном законе не определена, то правоприменитель может назначить наказание виновному лицу, опираясь на свое собственное понимание международного уголовного права либо на ранее принятое решение (в том числе и прецедент международного суда). Именно поэтому при определении этого принципа отсутствует указание на запрет назначения наказания по аналогии.
   Совокупность принципов nullum crimen sine lege и nullum poena sine lege образует своеобразный принцип «законности» в международном уголовном праве.

§ 3. Принципы недопустимости ссылок на официальный статус и приказ

   Принцип недопустимости ссылки на официальное или должностное положение лица был впервые сформулирован в ст. 7 Устава Нюрнбергского трибунала: «Должностное положение подсудимых, их положение в качестве глав государств и ответственных чиновников различных правительственных ведомств не должно рассматриваться как основание к освобождению от ответственности или смягчающее наказание», а затем повторен в Уставах Международных трибуналов по бывшей Югославии (ст. 7) и Руанде (ст. 6). [179 - «Должностное положение обвиняемого в качестве главы государства или правительства или ответственного чиновника не освобождает это лицо от уголовной ответственности и не является основанием для смягчения наказания».]
   Представляется очевидным фактом, что многие преступления по международному уголовному праву (в частности, преступления против мира и безопасности человечества) являются результатом государственной политики правящих кругов – для этого достаточно вспомнить исторические события XX в. (нацистский режим в Германии, правление Пол Пота в Камбодже, события на территории бывшей Югославии и проч.) По всей видимости, назначение данного принципа состоит в реализации неотвратимости наказания тех лиц, которых можно назвать «главными» виновниками этих преступлений.
   В соответствии со ст. 13 Проекта Международного уголовного кодекса, никакой официальный статус лица (в том числе главы государства или правительства) не освобождает его от уголовной ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности. Более того, ч. 1 ст. 27 Римского Статута Международного уголовного суда устанавливает, что положения Статута применяются в равной мере ко всем лицам «без какого бы то ни было различия на основе должностного положения».
   Такое указание позволяет нам предположить, что принцип недопустимости ссылки на официальное или должностное положение лица по своей сути оформляет равенство всех лиц вне зависимости от их должностного (официального) статуса в международном уголовном праве.
   Это подтверждается тем, что на ответственность официальных и должностных лиц не влияет наличие у них каких-либо иммунитетов от уголовной ответственности, предусмотренных как в международном, так и в национальном законодательстве (ч. 2 ст. 27 Римского Статута). В новейшей международной практике имеются примеры, когда суд не принял во внимание наличие иммунитета для привлечения должностного лица к ответственности.
   Так, английский суд не принял во внимание наличие парламентского иммунитета бывшего чилийского диктатора А. Пиночета, обвиненного в совершении ряда военных преступлений.
   Составной частью данного принципа является ответственность командиров и других военных начальников за совершение преступлений по международному уголовному праву, согласно которому военные командиры или лица, «эффективно действующие в качестве военных командиров», подлежат ответственности за преступные по международному уголовному праву деяния, если те совершены силами, находящимися под его «эффективным командованием, властью или контролем» (ч. 1 ст. 28 Римского Статута Международного уголовного суда).
   В науке нередко это положение выделяется в качестве самостоятельного принципа международного уголовного права (принцип «ответственности вышестоящих должностных лиц»). [180 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 30–31.] Однако, на наш взгляд, ответственность официальных и должностных лиц государства и ответственность «вышестоящих должностных» лиц объединяет тот факт, что эти лица для совершения преступления по международному уголовному праву используют свой юридический статус. При этом сами они непосредственно своими действиями или бездействием могут и не совершать преступления, но расцениваются как его исполнители в силу того, что подчиненные им лица выполняют их приказы и распоряжения.
   Однако ответственность вышестоящих должностных лиц имеет свою специфическую особенность. Так, военный командир несет ответственность за действия своих подчиненных – когда он должен был знать, что вверенные ему силы совершают преступление, но не принял всех мер в пределах своих полномочий для предотвращения или пресечения его совершения.
   Это положение, впервые появившееся еще в IV Гаагской Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны (1907 г.), в наиболее полной мере было закреплено I Дополнительным Протоколом от 8 июня 1977 года к Женевским конвенциям 1949 года. [181 - Документ ООН/А/32/114. Приложение I.]

   Недопустимость ссылки на приказ начальника или предписание закона.
   Многим национальным уголовным законам известно такое обстоятельство, исключающее преступность содеянного, как исполнение приказа. Однако сам этот правовой институт свое становление получил как раз в нормах международного уголовного права.
   Так, в IV принципе международного права, нашедшем свое отражение в Уставе и решениях Нюрнбергского трибунала, содержится указание на то, что исполнение приказа правительства или начальника не освобождает лицо (исполнителя) от ответственности по международному праву, если сознательный выбор был фактически для него возможен.
   В дальнейшем принцип недопустимости ссылки на приказ начальника или предписание закона получил развитие в Кодексе должностных лиц по поддержанию правопорядка 1979 года, [182 - Международная защита прав и свобод человека: Сборник документов. М., 1990. С. 319–325.] установившего, что ни одно должностное лицо по поддержанию правопорядка не может осуществлять, подстрекать или терпимо относиться к любому действию, представляющему собой пытку или другие жестокие, бесчеловечные или унижающие достоинство виды обращения и наказания, и ни одно должностное лицо по поддержанию правопорядка не может ссылаться на распоряжения вышестоящих лиц или такие исключительные обстоятельства, как состояние войны или угроза войны, угроза национальной безопасности, внутренняя политическая нестабильность или любое другое чрезвычайное положение, для оправдания пыток или других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (п. 8).
   Названный Кодекс ввел юридическое обоснование уголовной ответственности исполнителя за исполнение незаконного приказа вышестоящих должностных лиц: применение силы и (или) огнестрельного оружия не является оправданием, если лицо-исполнитель знало «о явной незаконности приказа». При этом ответственность в любом случае возлагается также на «вышестоящих должностных лиц, отдавших незаконные приказы» (п. 26).
   Аналогичные предписания содержатся в п. 3 ч. 2 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих человеческое достоинство видов обращения и наказания (1980 г.) [183 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1987. № 45. Ст. 747.]
   Международно-правовые акты в регламентации ответственности за исполнение незаконного приказа исходят из концепции «умных штыков»: [184 - Зимин В. П. Правомерное неисполнение приказа: доктрина «умных штыков» // Правоведение. СПб., 1993. № 2. С. 35–45.] лица, совершающие преступление при исполнении явно для них незаконного приказа, должны подлежать уголовной ответственности; а начальник должен нести ответственность за совершенные преступления при исполнении отданного им незаконного приказа в любом случае.
   Нетрудно заметить, что доктрина «умных штыков» положена в основу как принципа недопустимости ссылки на официальное (должностное) положение лица, так и принципа недопустимости ссылки на приказ начальника или предписание закона.
   В теории приказ обычно определяется как данное компетентным органом либо лицом, наделенным соответствующими полномочиями, распоряжение другому лицу о совершении какого-либо действия (бездействия). При этом вполне допустима ситуация, когда отдается приказ о совершении какого-либо деяния, преступного по международному уголовному праву.
   В принятых в последнее время документах международного права содержится перечень обстоятельств, освобождающих исполнителя приказа от уголовной ответственности. При этом должны быть соблюдены следующие требования:
   – исполнитель был обязан исполнить приказ правительства или начальника;
   – исполнитель не знал, что приказ был незаконным или сам приказ не носил явно незаконного характера.
   Несоблюдение этих критериев является основанием для привлечения исполнителя приказа к ответственности по международному уголовному праву. Тем не менее факт обязательности приказа может расцениваться как обстоятельство, смягчающее наказание, – если приказ исполнен лицом под страхом «серьезных отрицательных последствий» для себя или своей семьи. [185 - Ст. 8 Устава Нюрнбергского трибунала; ст. 7 Устава Международного трибунала по бывшей Югославии; ст. 6 Устава Международного трибунала по Руанде.]
   Освобождение исполнителя приказа от ответственности по международному уголовному праву не означает автоматического освобождения лица, отдавшего такой приказ. Более того, мы полностью солидарны с точкой зрения о том, что сам факт отдачи должностным (официальным) лицом приказа о совершении преступления должен, в случае неисполнения такого приказа, расцениваться как неоконченное преступление для лица, отдавшего приказ. [186 - Соломоненко И. Г. Исполнение приказа и его уголовно-правовое значение. Ставрополь, 2000. С. 65–66.]
   Исключение. В силу ч. 2 ст. 33 Римского Статута Международного уголовного суда, приказ о совершении акта геноцида или любого преступления против человечности всегда расценивается как явно незаконный. Это означает, что исполнитель такого приказа (в силу очевидной преступности последнего) не может освобождаться от ответственности ни при каких обстоятельствах. Очевидность преступности приказа означает, что любой человек должен понимать де-факто, что ему отдан приказ о совершении преступления, и что, исполняя такой приказ, человек также совершает преступление.
   Представляется, что принципы недопустимости ссылки на официальный статус или приказ являются производными от принципа индивидуальной ответственности в международном уголовном праве.
   Действительно, особая оговорка об ответственности вышеуказанных лиц является не чем иным, как проявлением ужесточения международно-правовой уголовной репрессии, обусловленной самим статусом лица.
   В связи с этим можно предположить, что принципы недопустимости ссылки на официальный статус или приказ – частное проявление принципа индивидуальной ответственности, наличие которого обусловлено специальным статусом субъекта – причинителя вреда. Специализация субъекта зависит от его положения в системе государственного органа или подразделения (начальник-подчиненный).

§ 4. Принцип ne bis in idem

   Принцип ne bis in idem генетически связан с принципами nullum crimen sine lege и nullum poena sine lege.
   Это – один из фундаментальных принципов, отражающий «справедливость» международного уголовного права и запрещающий повторное осуждение лица за совершение одного преступления по международному уголовному праву. В наиболее завершенном виде этот принцип содержится в ст. 9 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества и состоит из двух частей:
   1. Никто не может быть привлечен к ответственности и подвергнут наказанию за преступление, за совершение которого лицо было осуждено или оправдано любым международным судом;
   2. Никто не может быть привлечен к ответственности и подвергнут наказанию за совершение преступление, за которое данное лицо было уже осуждено или оправдано. Если национальный суд вынес обвинительный приговор, то требуется условие приведения его в исполнение.
   Определяя этот принцип, Комиссия международного права ООН исходила из того факта, что одно преступление может порождать только одно последствие в виде наказания. В противном случае репрессия международного уголовного права была бы ничем не ограничена.
   Нельзя не согласиться с позицией А. В. Наумова о том, что справедливость в уголовном праве, выражающаяся в возможности однократной ответственности за одно преступление, «аккумулирует» в себе другие важнейшие принципы – ведь все они характеризуют определенный аспект справедливости в уголовном праве, без которой нет справедливости права в целом. Таким образом, справедливость можно рассматривать и как обобщающий принцип, и как обобщающее начало уголовного права. [187 - Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996. С. 52.] Думается, что такое положение вещей полностью характерно и для международного уголовного права.
   Однако имеются вполне определенные юридические последствия такого формулирования принципа справедливости. Факт совершения преступления по международному уголовному праву влечет обязанность лица подвергнуться репрессии – при этом (чаще) как по международному уголовному, так и по национальному уголовному праву (ведь в большинстве государств нормы международного уголовного права имплементированы в национальное законодательство). И в этом случае принцип «нельзя судить дважды за одно и то же» становится своеобразным регулятором возникновения, развития и реализации международного уголовного правоотношения.
   Действительно, если к виновному в совершении преступления применена норма национального уголовного права, то в силу этого принципа он уже не может подвергаться репрессии по международному уголовному праву, и наоборот. И здесь принцип справедливости является краеугольным камнем в понимании самого характера правоотношения в международном уголовном праве (подробнее вопрос о правоотношении в международном уголовном праве будет рассмотрен ниже).
   Исключения. В силу того, что данный принцип олицетворяет собой справедливость, то международное уголовное право делает из него прямые исключения по причине «несправедливого» применения уголовного права (международного или национального).
   1. В статье 20 Римского Статута Международного уголовного суда (ч. 3) имеется указание на возможность повторного проведения судебной процедуры в Международном Суде в отношении лица, если национальный (или иной) суд был явно несправедлив и:
   а) разбирательство в нем «предназначалось для того, чтобы оградить лицо от ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда»;
   б) процесс был иным образом проведен не независимо или небеспристрастно при отсутствии реальной цели «предать соответствующее лицо правосудию». [188 - Аналогичные предписания содержатся в Уставах Международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде.]
   При этом наличие или отсутствие оснований для применения этих исключительных положений находятся полностью на усмотрении Международного Суда. Подобное положение юридически допустимо, так как основанием для повторного предания суду (но уже международному) является факт неосуждения лица национальным судом за предположительно совершенное им преступление. Действительно, ведь рассматриваемый принцип подразумевает в итоге не невозможность повторного предания суду за совершенное преступление, а невозможность факта повторного осуждения лица за одно и то же преступление. Тем более что основанием неосуждения может явиться «искусственная» квалификация преступления по международному уголовному праву как общеуголовного.
   2. В соответствии с ч. 4 ст. 9 Проекта Кодекса о преступлениях против мира и безопасности человечества, лицо, преданное национальному суду и осужденное в одной стране, может быть повторно предано суду и осуждено в другом государстве при следующих условиях:
   а) если деяние, которое являлось основанием для приговора, вынесенного иностранным судом, имело место на территории данного государства;
   б) если данное государство является «основной жертвой преступления».
   На наш взгляд, данное исключение (пока, правда, еще только предполагаемое – ведь оно содержится в Проекте Кодекса) не имеет под собой формально-юридических оснований, так как негативная юридическая оценка деянию уже содержится в обвинительном приговоре другого суда. «Повторное признание виновным» другим судом требует всего лишь учета меры наказания, вынесенной первым судом.
   С другой стороны, подобные установления прямо противоречат действующим международным нормам. Так, например, в соответствии с Европейской Конвенцией о передаче судопроизводства по уголовным делам (1972 г.), лицо, в отношении которого вынесен окончательный приговор, не может за то же самое деяние ни преследоваться, ни быть приговоренным, ни подвергнуться наказанию в другом государстве.
//-- Принцип ne bis in idem и материальное правоотношение в международном уголовном праве --//
   Принцип ne bis in idem имеет большое значение при возникновении и реализации материального правоотношения в международном уголовном праве.
   В общей теории права обычно выделяют два вида правоотношения:
   – охранительное – правоотношение, содержание которого состоит в применении к правонарушителю мер принудительного воздействия, такое правоотношение связано с юридической ответственностью;
   – регулятивное – правоотношение, которое, состоя из установленных для лиц прав и обязанностей, не связано с юридической ответственностью.
   Исходя их предложенного понимания международного уголовного права, его задач, предмета и методов юридического регулирования, можно утверждать, что для данной отрасли права характерно охранительное правоотношение.
   Любое правоотношение возникает в силу совершения какого-либо юридического факта – т. е. того жизненного обстоятельства, с наличием которого право связывает сам факт возникновения, изменения либо прекращения существования субъективных прав и обязанностей – т. е. правоотношения в целом.
   О юридическом факте в отечественной теории уголовного права существуют довольно разнообразные точки зрения. Ряд авторов говорят о существовании юридического факта в виде вступления в силу обвинительного приговора суда; [189 - Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. Л., 1965. С. 158.] другие признают юридическим фактом момент возбуждения уголовного дела [190 - Санталов А. И. Теоретические проблемы уголовной ответственности. Л., 1982. С. 62.] либо момент привлечения лица в качестве обвиняемого. [191 - Брайнин Я. М. Уголовный закон и его применение. М., 1967. С. 34.] Подавляющее большинство исследователей в качестве юридического факта в уголовном праве считают совершение преступления [192 - Прохоров В. С. Преступление и ответственность. Л., 1984. С. 92; Багрий-Шахматов Л. В. Уголовная ответственность и наказание. Минск, 1976. С. 42, и др.] либо деяния, содержащего признаки преступления. [193 - Барков А. В. К вопросу о сущности уголовных правоотношений // Проблемы уголовного права. Сборник статей. Минск, 1976. С. 9–10.]
   Что является юридическим фактом в международном уголовном праве?
   Во-первых, общая теория права в качестве юридических фактов называет прежде всего события (порождаемые ими правовые последствия не зависят от воли человека) и деяния (порождаемые ими правоотношения зависят от воли человека).
   Во-вторых, и это довольно очевидно, что в международных документах в качестве основания для применения уголовной репрессии признается совершение лицом какого-либо преступления. При этом в качестве фактического обстоятельства выступает не только оконченное, но и неоконченное деяние, а также соучастие в нем. Так, например, в соответствии со ст. III Конвенции о геноциде, наказуемыми признаются следующие деяния: геноцид как таковой, заговор с целью совершения геноцида, прямое и публичное подстрекательство к совершению геноцида, покушение на совершение геноцида и соучастие в геноциде. [194 - Или процитируем другой пример: «Любое лицо на борту воздушного судна, находящегося в полете, которое: а) незаконно, путем насилия, или угрозы применением насилия, или путем любой другой формы запугивания захватывает это воздушное судно или осуществляет над ним контроль либо пытается совершить любое такое действие или b) является соучастником лица, которое совершает или пытается совершить любое такое действие, совершает преступление…» (выделено нами. – А. К.). См.: Статья 1 Конвенции о борьбе с незаконным захватом воздушных судов от 16 декабря 1970 года // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 27. М., 1974. С. 292.]
   Все эти различные, с «классической» точки зрения отечественного уголовного права стадии и формы совершения деяния в международном праве считаются если и неравнозначными по степени своей опасности, то, во всяком случае, равно достаточными для наступления ответственности виновных лиц. По этой причине все они объединены единым термином «преступление».
   Может ли считаться юридическим фактом в международном уголовном праве та или иная процессуальная форма реализации уголовной ответственности? Представляется, что нет. Первой причиной такого отрицания является тот факт, что возможность существования такой формы связана с наличием преступного деяния. И самым ярким подтверждением тому выступает отсутствие (неисчисление) срока давности привлечения к ответственности лица, совершившего преступление против мира и безопасности человечества.
   Итак, в качестве обстоятельства, с которым международное уголовное право связывает возникновение обязанности понести ответственность за содеянное, надо расценивать совершение деяния, которое признается преступным. Мы сознательно не употребляем термин «преступление», так как в процессе предварительного расследования либо судебного слушания вполне возможно выявление такого обстоятельства, существование которого исключает существование возможности нести ответственность (как, например, невменяемость лица на момент совершения инкриминируемого деяния).
   Обязательным элементом любого правоотношения являются его субъекты – носители права (т. е. дозволенного поведения – «управомоченный субъект») и соответствующей обязанности (т. е. должного, необходимого поведения – «правообязанный субъект»).
   Имеющиеся в уголовно-правовой литературе основные точки зрения по поводу субъектного состава в уголовном правоотношении сводятся к следующему:
   – правообязанным субъектом является: преступник; [195 - Багрий-Шахматов Л. В. Уголовная ответственность и наказание. Минск, 1976. С. 44; Курляндский В. И. О сущности и признаках уголовной ответственности // Советское государство и право. 1963. № 11. С. 90.] обвиняемый, подсудимый, осужденный; [196 - Брайнин Я. М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. М., 1963. С. 17–18.] физическое лицо, отвечающее признакам субъекта преступления; [197 - Загородников Н. И. О содержании уголовно-правовых отношений // Советское государство и право. 1963. № 11. С. 87.] лицо, совершившее преступление; [198 - Кирись Б. А. Субъекты уголовно-правового отношения // Правоведение. 1976. № 6. С. 79.]
   – управомоченным субъектом являются: органы государства; [199 - Кечекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М., 1958. С. 91; Ривлин А. Л. Об уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношениях // Правоведение. 1959. № 2. С. 109, и др.] государство в целом. [200 - Санталов А.И. Теоретические проблемы уголовной ответственности. Л., 1982. С. 54.]
   Таким образом, в понимании субъектного состава в материальном правоотношении по внутригосударственному уголовному праву, несмотря на весь разброс мнений, имеется определенное единство: субъектами такого правоотношения признаются лицо, совершившее преступное деяние, и государство (государственный орган), возлагающий ответственность на такое лицо.
   Субъектный состав правоотношения в международном уголовном праве выглядит иначе.
   Как мы уже говорили, действующее международное уголовное право основывается на принципе индивидуальной ответственности, т. е. ответственности физического лица, совершившего то или иное деяние. Именно это лицо, в силу факта совершения последнего, подвергается репрессии в соответствии с международным уголовным правом (подчеркнем еще раз – государства и юридические лица могут подлежать ответственности по международному праву (материальной и политической), но не уголовной ответственности как таковой).
   Следовательно, первым субъектом правоотношения в международном уголовном праве становится физическое лицо, совершившее деяние, признаваемое преступлением по международному уголовному праву. Государство или юридическое лицо, совершившее деяние, расцениваемое как преступное, становится субъектом ответственности по международному праву.
   Какие права и обязанности присущи физическому лицу, совершившему деяние, как субъекту правоотношения в международном уголовном праве? Принцип индивидуальной ответственности прямо указывает на то, что на такое лицо прежде всего накладывается обязанность понести ответственность за содеянное – т. е. претерпеть какие-либо негативные последствия по причине совершенного.
   С точки зрения процедурных отношений, такое лицо имеет множество прав (на справедливое рассмотрение дела, пользование услугами защитника и переводчика и т. п.) – но в материальном правоотношении по поводу совершенного преступного деяния главной юридической характеристикой физического лица как субъекта правоотношения является его юридическая обязанность понести ответственность за содеянное.
   Вторым субъектом материального правоотношения в международном уголовном праве является тот субъект, который имеет какие-либо права или обязанности в отношении первого; тот, который в порядке осуществления таковых прав либо обязанностей применяет норму международного уголовного права.
   Содержание любого правоотношения составляют права одних субъектов и соответствующие им обязанности других (равно как и наоборот). Поэтому обязанности физического лица отвечать за совершенное должно «противостоять» (а, вернее, соответствовать) право другого субъекта на применение ответственности по международному уголовному праву.
   Как будет специально оговорено далее, применение нормы международного уголовного права может происходить как непосредственно, так и опосредованно – через применение положения национального уголовного закона в соответствии с положениями международного уголовного права. И в первом, и во втором случаях применение международного уголовного права осуществляется либо национальным правоприменительным органом либо международным правоприменительным органом (международным судом, трибуналом).
   С точки зрения процессуальной процедуры, применение материально-правовой нормы начинается на стадии предварительного расследования. Окончательное ее применение находит выражение в решении судебного органа. Именно по этой причине мы воздерживаемся от определения второго субъекта уголовного международного правоотношения как органа национальной или международной юстиции – нам представляется более верным определить его как «национальный или международный орган правоприменения» (вариант – «национальный или международный правоприменитель»).
   В силу прямых указаний документов международного уголовного права, международные суды обычно являются всего лишь органами, «дополняющими национальные органы уголовной юстиции» (ст. 1 Римского Статута Международного уголовного суда). Следовательно, по общему правилу, орган международной уголовной юстиции имеет «второстепенный» характер как субъект правоотношения – приоритет отдается внутригосударственному. Но этот приоритет носит скорее не материально-правовой, а процессуальный характер.
   Следовательно, физическому лицу как правонарушителю в охранительном правоотношении могут противостоять сразу два субъекта правоприменения – национальный (приоритетный) и международный.
   Таким образом, само по себе охранительное правоотношение может иметь (и чаще всего имеет) своеобразный «ступенчатый» характер – субъекту-правонарушителю соответствуют сразу два субъекта-правоприменителя. При этом международный правоприменитель «вступает в действие» по реализации своего права на наложение ответственности по международному уголовному праву в случае невозможности либо отказа национального правоприменителя на реализацию данного правомочия.
   При этом надо оговориться, что у национального правоприменителя право на применение международного уголовного права не имеет юридического характера классического правомочия, оно скорее является правом-обязанностью (что не должно быть пугающим – ведь любое обязательственное право сочетает в себе предписывающие и управомочивающие элементы).
   Как уже говорилось, такая невозможность может быть обусловлена целым рядом причин, среди которых выделим следующие:
   – отсутствие в национальном законе соответствующей нормы, которая предусматривала бы преступность и наказуемость деяния в соответствии с действующим международным уголовным правом;
   – нежелание самого внутригосударственного правоприменителя на справедливое применение национальной уголовно-правовой нормы либо непосредственно международного договора.
   В этих случаях правоотношение реализуется путем разрешения юридического конфликта непосредственно международным органом.
   Подчеркнем – речь не идет о самостоятельном существовании двух материальных правоотношений (между лицом и национальным правоприменителем, с одной стороны, и лицом и международным правоприменителем – с другой). Деяние, содержащее признаки преступления по международному уголовному праву, как юридический факт порождает одно охранительное правоотношение, а последнее, в силу различных способов его реализации, носит сложный, «ступенчатый» субъектный характер.
   Субъект в виде международной правоприменительной организации получает, как правило, право на возложение ответственности по международному уголовному праву только после того, как от реализации данного права отказался национальный правоприменитель либо он не реализовал свое право в соответствии с положениями международного договора. Но субъект правоотношения в виде международной организации не возникает после того, как «прошла очередь» национального органа – он как таковой существует с момента совершения лицом преступного деяния.
   Для доказательства такой позиции приведем положения ст. 17 Римского Статута Международного уголовного суда. В соответствии с п. «а» названной статьи, Международный уголовный суд не имеет права принять дело к своему производству (и, следовательно, реализовать свои права субъекта правоотношения по международному уголовному праву), если:
   – это же дело расследуется (рассматривается) органом государственной юстиции;
   – если принято мотивированное решение государственного правоприменительного органа о прекращении преследования в отношении лица;
   – если лицо было осуждено за инкриминированное ему деяние национальным судом.
   По общему правилу, государственный правоприменитель становится субъектом правоотношения, если:
   – на территории такого государства имело место преступное деяние;
   – этому государству преступным деянием причинен «наибольший вред»;
   – лицо, совершившее такое деяние, является гражданином этого государства.
   Однако, как уже отмечалось, международное уголовное право устанавливать возможность осуществления юрисдикции любым государством в отношении лиц, совершивших преступления против мира и безопасности человечества и ряд конвенционных преступлений. Таким образом, с точки зрения субъектного характера правоотношения в международном уголовном праве обязанности лица подвергнуться ответственности за содеянное может соответствовать право неопределенного круга национальных правоприменителей привлечь такое лицо к ответственности. Поэтому можно предположить, что, в силу имеющей место тенденции, характер большой части правоотношений, возникающих по поводу совершения преступных по международному праву деяний, становится все более абсолютным. При этом «абсолютность» такого правоотношения состоит в том, что обязанности одного субъекта – физического лица, совершившего деяние, может противостоять право любого национального правоприменителя, вне зависимости от места совершения деяния и прочих характеристик последнего.
   И, наоборот, применение нормы международного уголовного права международным органом (т. е. реализация им своего субъективного материального права) непосредственно имеет место в случаях, когда:
   – государство «не желает или не способно» вести расследование или возбудить уголовное преследование «должным образом»;
   – решение национального правоприменителя о прекращении уголовного преследования стало результатом «нежелания или неспособности» государства возбудить уголовное преследование «должным образом» (решение было вынесено, в том числе, с целью оградить соответствующее лицо от уголовной ответственности за преступления по международному уголовному праву – и, в частности, путем переквалификации содеянного на норму, предусматривающую ответственность за общеуголовное преступление).
   В последних случаях субъектом материального правоотношения в международном уголовном праве становится орган международной юстиции, и общим условием такого «субъектного замещения» является неисполнение государственным органом своей прямой обязанности – осуществления уголовной юрисдикции над лицом, совершившим международное преступление. И при таком развитии ситуации данное правоотношение продолжает оставаться по своей природе одним и тем же – ведь оно порождается одним юридическим фактом. Происходит только замена правоприменяющего субъекта – при этом такая «замена» возможна в силу принципа приоритета международного права над правом национальным.
   Однако практика международного уголовного права знает примеры, когда возникающее по поводу совершения преступного деяния правоотношение не имеет «ступенчатой» субъектной характеристики.
   В этом случае само по себе правоотношение возникает и развивается непосредственно сразу между лицом, совершившим деяние, и международным органом правоприменения, без какого-либо участия национального правоприменителя. Показательно, что подобное изъятие лиц (в частности, военных преступников) из юрисдикции государства само по себе в теории международного уголовного права расценивается как «особая форма» политической ответственности такого государства (Р. А. Каламкарян). [201 - Международное уголовное право. / Отв. ред. В. Н. Кудрявцев. 2-е изд. М., 1999. С. 103–104.]
   Подобное правоотношение возможно в силу исключительности обстоятельств, его породивших. С точки зрения материального права этот вид правоотношения в международном уголовном праве имеет место при учреждении исключительных органов международной юстиции, специально создаваемых для расследования и судебного разбирательства в отношении лиц, совершивших преступные деяния.
   При этом у государственного правоприменителя попросту отсутствует возможность стать субъектом правоотношения и осуществлять свою юрисдикцию. Происходит это в силу того, что само государство является виновным в совершении преступления и лишается названной возможности. Таким образом, второй вид правоотношения в международном уголовном праве (т. е. правоотношения, в котором изначально субъектами являются только физические лица, которым инкриминируются преступные деяния, и международный орган правоприменения) имеет место в случае, когда на само государство возложена ответственность по международному праву, либо когда государство прекратило свое существование.
   Этого рода материальные правоотношения имели место при учреждении и работе Нюрнбергского и Токийского военных трибуналов, созданных после окончания Второй мировой войны, когда Германия и Япония как государства-агрессоры были лишены возможности осуществлять свою юрисдикцию над своими же гражданами.
   Ситуация, когда в материальном правоотношении по международному уголовному праву изначально отсутствует национальный правоприменитель как субъект этого правоотношения, имела место при учреждении трибунала по бывшей Югославии.
   Что же касается трибунала по Руанде, то сам факт его создания был обусловлен тем, что правящие круги этой страны вели преступную по международному праву политику – именно по данной причине потребовалось создание специального международного юрисдикционного органа (как ранее говорилось, уникального по своей правовой природе).
   Итак, охранительное правоотношение в международном уголовном праве возникает по поводу совершения лицом деяния, признаваемого преступлением, и представляет собой юридическую связь между субъектами – физическим лицом, совершившим такое деяние, с одной стороны, и национальным и (или) международным правоприменителем – с другой. Содержанием правоотношения является совокупность обязанности физического лица, совершившего преступное деяние, понести ответственность за содеянное, и соответствующее этой обязанности право национального или международного правоприменителя подвергнуть такое лицо уголовной ответственности. В настоящее время существует два вида материального правоотношения в международном уголовном праве в зависимости от состава управомоченных субъектов в таком правоотношении:
   – сложное («ступенчатое») правоотношение, где приоритет в праве правоприменения имеет национальный орган, и только по причине невозможности правильного правоприменения национальным органом его осуществляет международный орган;
   – простое правоотношение, в котором изначальное правоприменение осуществляет международный орган по причине отсутствия самого национального правоприменителя либо в силу наложения на государство ответственности по международному праву.
   Если норма международного права (либо норма национального права в соответствии с международным) не регламентирует преступность деяния, а регулирует иные материально-правовые вопросы, то необходимо говорить о правоотношении «вспомогательного» характера – мы позволим себе определить его как факультативное правоотношение в международном уголовном праве.
   Субъектами этого правоотношения являются:
   – правообязанный – лицо, совершившее преступное деяние;
   – управомоченные – национальные правоприменительные органы, причем как минимум двух государств.
   Примерами такого правоотношения могут являться совокупность прав и обязанностей субъектов при регулировании вопроса о возможности наступления уголовной ответственности лиц, пользующихся иммунитетом от уголовной ответственности по международному праву; совокупность таковых прав и обязанностей при выдаче лиц и т. п.
   Особенностью такого правоотношения является то, что обязательная характеристика юридического факта – преступность совершенного деяния – может быть установлена в национальном законе, без всякого воздействия со стороны международного уголовного права. Последнее регламентирует возможность (в материально-правовом отношении) установления той или иной национальной юрисдикции в отношении предполагаемого преступника.
   Так, например, в случае совершения в стране пребывания преступного деяния лицом, пользующимся международно-правовым иммунитетом, нормы международного права (в частности, Венской Конвенции о дипломатических сношениях 1961 г.) устанавливают возможность и порядок наступления уголовной ответственности такого лица. Как уже говорилось, объявление последнего persona non grata обязывает аккредитующее государство отозвать такое лицо. При этом отзываемое лицо вовсе не «прощается» – аккредитующее государство должно дать его действиям правовую оценку, но в соответствии со своим национальным уголовным законом. Если же иммунитет преодолен, то к лицу правоприменитель применяет норму об уголовной ответственности за совершенное деяние в соответствии со своим уголовным законом.
   Смысл такого «факультативного» правоотношения состоит в преодолении (либо непреодолении) материально-правовых препятствий для наступления уголовной ответственности по закону страны пребывания. В случае непреодоления лицо должно подвергнуться обязанности отвечать за содеянное у себя на Родине, по Закону последней.
   Подобное правоотношение возникает и при решении вопроса о выдаче предполагаемого преступника (но не осужденного для последующего отбывания наказания). Если государство согласно на выдачу – значит, оно добровольно отказывается от осуществления юрисдикции над таким лицом и, соответственно, от применения собственного уголовного законодательства, предоставляя решение этого вопроса иностранному правоприменителю.
   Необходимо также уделить внимание пониманию объекта охранительного правоотношения в международном уголовном праве.
   Обычно под объектом любого правоотношения понимается то материальное или нематериальное благо, по поводу и в отношении которого сложилось и существует правоотношение как таковое.
   «Объект должен отражать предметно-практическую и познавательскую деятельность субъектов правоотношения» [202 - Петрова Г. О. Понятие уголовно-правового отношения. Ставрополь, 1993. С. 18.] – следовательно, он должен соответствовать задачам международного уголовного права. Так как задачей данной отрасли является защита мирового правопорядка от преступных посягательств, то именно его (мировой правопорядок) можно определить как общий объект правоотношения в международном уголовном праве. С другой стороны, мировой правопорядок включает в себя многие блага – и интересы мира, и интересы безопасности человечества, и права и свободы человека, и интересы общественной безопасности, и интересы здоровья населения и т. д. Поэтому можно говорить о том, что в глобальном интересе – интересе мирового правопорядка – выделяются однородные по своей природе группы (комплексы) благ и интересов, образующих родовые объекты правоотношения. Наконец, непосредственным объектом конкретного правоотношения должно признаваться то нарушенное благо, по поводу защиты которого возникло само уголовное правоотношение в международном праве.
   Как видно, объект правоотношения имеет непосредственную генетическую связь с объектом преступления по международному уголовному праву.

   Реализация правоотношения в международном уголовном праве.
   Оговоримся сразу – под реализацией охранительного правоотношения мы будем понимать его развитие в материально-правовом смысле.
   Реализация правоотношения в уголовном праве обычно означает осуществление субъектами правоотношения своих субъективных прав и обязанностей. Специфика реализации правоотношения в международном уголовном праве определяется, в первую очередь, спецификой норм самого международного уголовного права, применения последних, а также субъектного состава и содержания охранительного правоотношения.
   Общеизвестно, что реализация любого материального правоотношения охранительного характера происходит в рамках соответствующей процедуры, определяемой процессуальными нормами. Процессуальная форма реализации уголовного правоотношения обусловливает два важных момента:
   1) от имени правоприменяющего органа (национального или международного) изменяется правовой статус другого субъекта – лица, которому инкриминируется преступление по международному уголовному праву;
   2) итогом реализации правоотношения становится применение нормы международного уголовного права.
   Изменение процессуального статуса физического лица как субъекта правоотношения останется за рамками нашего исследования, а основное внимание мы уделим вопросу о видах конечной реализации правоотношения в международном уголовном праве.
   Процесс реализации материального правового отношения имеет следующие основные стадии:
   – анализ фактических обстоятельств дела;
   – выбор нормы и удостоверение в правильности ее текста;
   – уяснение смысла и содержания юридической нормы;
   – принятие решение и оформление акта применения;
   – контроль за исполнением решения о правоприменении. [203 - См.: Теория государства и права. М., 1989. С. 341.]
   Эта общетеоретическая схема применительно к развитию и реализации правоотношения в международном уголовном праве может выглядеть следующим образом:
   – установление юридического факта – совершения лицом, имеющим все признаки субъекта преступления, деяния, преступность которого установлена в международном уголовном праве;
   – в зависимости от характера возникшего охранительного правоотношения («ступенчатого» или «простого») – определяется правоприменитель (национальный или международный);
   – определяется возможно применимая норма – либо непосредственно международного уголовного права, либо национального уголовного права в соответствии с международным;
   – в рамках установленной процедуры правоприменитель принимает решение о применении или неприменении такой нормы к предполагаемому преступнику;
   – в случае признания лица виновным в преступлении по международному уголовному праву ему назначается соответствующее наказание.
   Как видно из приведенной схемы (конечно, весьма не бесспорной), ключевым моментом реализации охранительного правоотношения следует считать момент применения (непосредственно или опосредованно) материально-правовой нормы. Именно от этого зависят возможные варианты реализации правоотношения в международном уголовном праве в целом.
   Анализ ранее рассмотренных институтов международного уголовного права позволяет следующим образом классифицировать возможные варианты реализации охранительного правоотношения.
   В случае осуществления юрисдикции национальным судом:
   – признание лица виновным в деянии, квалифицированном по национальному закону в соответствии с международным уголовным правом, и назначение ему соответствующего наказания (также в рамках санкции национальной нормы);
   – признание лица виновным в деянии, квалифицированном непосредственно по международному уголовному праву и назначение ему соответствующего наказания в соответствии с последним;
   – признание лица виновным в деянии, квалифицированном по национальному закону в соответствии с международным уголовным правом либо непосредственно по международному уголовному праву, и последующее освобождение этого лица от наказания (если это не противоречит международной норме);
   – оправдание лица в совершении деяния, признанном преступным по международному уголовному праву;
   – освобождение лица от уголовной ответственности за совершенное преступление в соответствии с нормой международного права или национальной нормой, применяемой в соответствии с международной;
   – отказ национального правоприменителя в возбуждении уголовного преследования в соответствии с материально-правовыми основаниями, предусмотренными своим национальным правом (например, наличие обстоятельств, исключающих преступность содеянного) либо международным правом.
   При этом реализация правоотношения, проведенная национальным органом, по степени своей юридической законченности может быть:
   – окончательной – при вынесении обвинительного приговора и назначении наказания – в силу принципа ne bis in idem (правда, как уже говорилось, в некоторых международных актах требуется «удостоверение» в реальности исполнения такого наказания);
   – относительной – оправдывающее либо иное не связанное с применением мер уголовной репрессии решение национального правоприменителя (освобождение от наказания, освобождение от уголовной ответственности) может быть не принято во внимание как окончательное, и, по решению международной организации, реализация этого правоотношения может быть продолжена самим международным правоприменителем. [204 - По букве ч. 3 ст. 20 Римского Статута Международного уголовного суда, лицо, ранее судимое, но не осужденное за деяние, может быть судимо Судом за это же деяние, если «разбирательство в другом суде: а) предназначалось для того, чтобы оградить соответствующее лицо от уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию суда; или b) по иным признакам не было проведено независимо или беспристрастно в соответствии с нормами надлежащей законной процедуры, признанными международным правом, и проводилось таким образом, что, в существующих обстоятельствах не преследовало цели предать соответствующее лицо правосудию».]
   В случае отправления правосудия международным органом, формы реализации охранительного правоотношения могут быть следующими:
   – признание лица виновным в инкриминируемом деянии, квалифицируемом по норме международного права либо национальной норме (в соответствии с международным правом) и соответствующим назначением наказания;
   – оправдание лица в совершении инкриминируемого ему преступления;
   – освобождение лица от уголовной ответственности по основаниям, предусмотренным в международно-правовой норме.
   В отличие от реализации правоотношения в рамках национального судопроизводства, реализация такого правоотношения, нашедшая отражение в решении международной организации, всегда является окончательной – ведь в соответствии с ч. 1 ст. 20 Римского Статута Международного уголовного суда никакое лицо не может быть судимо Судом за деяние, составляющее основу состава преступления, в совершении которого данное лицо было «признано виновным или оправдано Судом».
   Необходимо обратить внимание на один существенный вопрос – в отношении кого может быть реализовано охранительное правоотношение по международному уголовному праву? Казалось бы, ответ очевиден: в отношении лица, признанного национальным либо международным правоприменителем виновным в совершении преступления.
   Как правило, международные акты не устанавливают каких-либо формальных требований к такому лицу. Одним из исключений из этого правила стало указание Римского Статута о том, что юрисдикции Международного уголовного суда подлежат только лица, достигшие на момент совершения деяния («предполагаемого преступления») 18-летнего возраста (ст. 26).
   Здесь возникает своеобразная коллизия: национальное законодательство обычно устанавливает более низкий возрастной порог для признания лица субъектом преступления (например, в ч. 1 ст. 20 УК РФ он определен в возрасте 16 лет, а за ряд особо оговоренных преступлений – только с 14 лет). При этом национальные уголовные законы распространяют это правило на все преступления, в том числе введенные под прямым воздействием международных норм.
   Решение этой проблемы видится в следующем. В ст. 26 Римского Статута установлен минимальный возраст субъекта, который может подлежать юрисдикции самого Суда за совершение преступлений, предусмотренных в ст. 5–8 Статута. В то же время Суд только «дополняет» органы национальной юстиции в их правоприменительной деятельности. В данной ситуации, на наш взгляд, вопрос о субъекте реализации международного права, проводимой органом международной юстиции, должен быть разрешен в строгом соответствии с названным предписанием. В то же время если реализуется правоотношение в рамках национального правоприменения, то должны действовать установления внутреннего уголовного права.
   Ранее рассмотренное «правило о сомнениях» при квалификации содеянного и определении наказания действует только в случаях возникновения и последующей реализации охранительного правоотношения, где субъектами являются лицо – причинитель вреда и международный орган. Лицо, не достигшее 18 лет, но достигшее возраста уголовной ответственности по внутреннему закону, является субъектом «классического» уголовного правоотношения, развитие и реализация которого проходят в рамках национального права. Применение к такому лицу правил о непосредственном применении норм международного уголовного права недопустимо.
   В то же время возрастная планка определена только для преступлений, строго оговоренных в Статуте (геноцид, преступления против человечности, военные преступления, преступление агрессии). Другое дело, если в ином действующем международном акте, предусматривающем преступность такого же деяния, не указано на возраст субъекта (например, в Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него): в этом случае должно быть в полной мере реализовано «правило о сомнениях» – толкование (в том числе и сопоставительное) подобных «конкурирующих» норм сводится в пользу лица.
   Если же в международном акте не установлен минимальный возрастной ценз субъекта (а таких большинство), то должны действовать национальные правила при реализации правоотношения как внутригосударственным, так и международным правоприменителем.
   Вышесказанное позволяет утверждать, что принцип ne bis in idem является «отправной точкой» для понимания сущности материального правоотношения в международном уголовном праве и его реализации. Более того, именно рассматриваемый принцип международного уголовного права играет одну из ключевых ролей при применении самого международного уголовного права.

§ 5. Принципы действия международного уголовного права во времени и пространстве

   Проблема действия международного уголовного права – одна из самых сложных и спорных в науке. Она включает в себя два основных компонента: действие во времени и в пространстве. Анализ действующих норм позволяет предложить следующие принципы действия международного уголовного права.
//-- Действие международного уголовного права во времени. Принцип ratione temporis --//
   В соответствии с принципом «нет преступления без указания на то в законе», преступность деяния определяется только той нормой международного уголовного права, которая имела юридическую силу на момент совершения данного деяния. Это положение является общепризнанным в отечественной и зарубежной теории.
   Гораздо более сложным представляется вопрос о том, каково действие во времени самого акта международного уголовного права. На наш взгляд, решение этого вопроса ставится в зависимость от того, какой по своей юридической природе акт может быть применен для юридической оценки содеянного.
   Как мы уже говорили, основной перечень источников международного уголовного права сводится, по существу, к следующему: договорная норма (международный договор), принципы международного права и нормы обычного права (в случае нормативного оформления последних), решение международной организации (включая прецедент международного суда). Действие того или иного акта международного уголовного права во времени зависит от его юридической формы.
   Исходя из предлагаемого нами понимания Источниковой базы международного уголовного права, по существу можно говорить о действии во времени международного договора и решения международной организации.
   Действие во времени норм международного уголовного права. В литературе действие международного договора во времени обычно связывается с действием всего договора в целом. При этом подчеркивается, что действие отдельной договорной нормы может существенным образом отличаться от действия договора в целом. [205 - Обзор точек зрения по этому вопросу см.: Капустина М. А. Действие норм международных договоров во времени: теоретико-правовой анализ // Правоведение. 1998. № 2. С. 51–52.]
   Следует согласиться с высказанной позицией о начале действия международной договорной нормы с того момента, когда такая договорная норма сформулирована субъектами международного права в тексте договора. [206 - Greig D. W. International Law. London, 1976. P. 462.] Но формулирование правовой нормы вовсе не означает придание ей юридической силы. С момента появления договора «на свет» субъекты международного права могут, но не обязаны руководствоваться ею.
   Обязанность руководствоваться нормой международного права (в том числе и уголовного) возникает в тот момент, когда сама эта норма приобретает обязательную силу. Международный договор вообще может не вступить в силу, но это, по мнению А. Н. Талалаева, не будет препятствовать действию во времени правовых норм, содержащихся в нем. [207 - Талалаев А. Н. Право международных договоров: действие и применение договоров. М., 1985. С. 35–38.] Эта позиция основана на следующей посылке: действие договорной нормы связано непосредственно с ее реализацией, и начинается оно с возникновением договорной нормы, когда то или иное юридическое правило сформулировано участниками договора. Так как международно-правовые нормы создаются государствами и международными организациями, то соглашение между ними (т. е. подписание договора) является решающим моментом для начала действия этой нормы.
   Но всегда были и противники этой позиции. Так, Д. Анцилотти указывал, что международная норма действует «с момента вступления ее в силу до момента утраты силы». [208 - Анцилотти Д. Курс международного права. Т. 1. М.,1961. С. 101.]
   Как известно, принятие нормы и вступление этой нормы в силу – разновременные акты. В большинстве международных договоров содержатся строго оговоренные условия, при которых принятая международная норма вступает в юридическую силу для государств, ее подписавших. Обычно юридическая обязательность нормы международного права возникает с момента ее ратификации оговоренным в самом договоре количеством государств-подписантов.
   Так как нормы международного уголовного права по своей сути носят всегда императивный характер, то надо признать, что их обязательность возникает только в тот момент, когда сам договор вступает в силу.
   Это положение подтверждается и Венской Конвенцией о праве международных договоров от 23 мая 1969 года, [209 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1986. № 37. Ст. 772.] согласно которой до вступления договора в официальную силу государства, которые подписали договор или обменялись документами, образующими договор, под условием ратификации, принятия или утверждения или выразившие согласие на обязательность для них договора до его вступления в силу, должны только «воздерживаться» от действий, которые лишили бы договор его объекта и цели.
   Однако вступление в силу международного договора еще не означает автоматической обязательности его для заключившего государства. Действительно, в международном договоре, как правило, устанавливается «кворум» – ратифицировать его должно определенное количество государств. При этом в ситуации, когда государство – участник договора еще его не ратифицировало, а сам договор приобрел юридическую силу, последний не будет иметь характер обязательного для такого государства. При этом действие вступившего в силу договора, выражающего «согласованную волю» государств, не прекращается из-за его игнорирования каким-либо участником договора.
   Как известно, вступление в силу международного договора для России может производиться после его официального признания, ратификации и одобрения. [210 - Комментарий к Федеральному закону «О международных договорах Российской Федерации». М., 1996. С. 51–53.] Если международный договор в России не прошел процедуру ратификации в Федеральном Собрании РФ, то нормы, содержащиеся в нем, не подпадают под действие ч. 4 ст. 15 Конституции России – т. е. такие нормы не становятся составной частью правовой системы нашего государства и не имеют приоритета перед национальным законодательством (и. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 8 от 31 октября 1995 г. «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия»). [211 - Бюллетень Верховного Суда РФ. – 1996. № 1. С. 3.]
   Аналогичное понимание момента вступления в силу международного договора характерно для конституционного законодательства многих стран. Например, подобные предписания содержатся в ст. 96 Конституции Испании: «Законно заключенные и официально опубликованные в Испании международные договоры составляют часть ее внутреннего законодательства». Наиболее четкая регламентация применения норм международного права как источников внутреннего законодательства характерна для Конституции Франции (ст. 55): «Договоры или соглашения, должным образом ратифицированные и одобренные, имеют силу, превышающую силу внутренних законов, с момента опубликования при условии применения каждого соглашения или договора другой стороной». [212 - Испания. Конституция и законодательные акты. М., 1982. С. 63; Французская республика. Конституция и законодательные акты. М., 1989. С. 43.]
   Таким образом, нормы международного уголовного права начинают иметь юридическую силу после вступления самого договора в силу в соответствии с условиями, указанными в самом договоре. С другой стороны, для государства-участника такой договор становится обязательным при прохождении им процедуры внутреннего утверждения (обычно – ратификации).
   Возможна еще одна ситуация – когда договор ратифицирован государством, но сам по себе не вступил в законную силу. Сам факт отсутствия у договора как «согласованной воли» государств обязательной юридической силы вряд ли позволяет говорить об обязательности такого договора для всех государств, подписавших договор.
   Только наличие двух условий – вступления самого договора в силу и его внутреннее подтверждение государством-участником – делает такой договор обязательным.
   Если же государство присоединяется к уже вступившему в силу международному договору, то последний становится обязательным для этого государства только после вступления в силу для последнего. [213 - Так, например, «Если какое-либо государство становится участником настоящего Статута после его вступления в силу, Суд может осуществлять свою юрисдикцию в отношении преступлений, совершенных после даты вступления в силу настоящего Статута для этого государства» (ч. 2 ст. 11 Римского Статута Международного уголовного суда).]
   С другой стороны, практика международного права знает ситуации «временного действия» международного договора до его вступления в законную силу. Так, например, Россия может временно применять международный договор или часть договора до его вступления в силу, если это предусмотрено в договоре или если об этом была достигнута договоренность со сторонами, подписавшими договор. [214 - Статья 23 Федерального закона РФ «О международных договорах Российской Федерации» от 15 июля 1995 года // Собрание законодательства РФ. 1995. № 29. Ст. 2757.] Но исключительность этого правила подтверждается тем, что при «временном применении» международного договора последний может утратить силу для государства, если оно уведомит о своем намерении не ратифицировать договор.
   Прекращение действия международного договора возможно по нескольким основаниям.
   Во-первых, такой договор может заключаться на определенный срок, и по его истечении такой международный акт теряет юридическую обязательность для участников.
   Во-вторых, бессрочный договор может утратить силу вследствие его замены новым договором. При этом моментом прекращения действия такого договора следует, по всей видимости, считать время вступления в силу нового договора (но не момент принятия последнего).
   В-третьих, государство-участник обычно имеет право на выход из договора. Представим ситуацию, когда из договора вышли все участники или в договоре осталось меньшее количество государств, которое требовалось для вступления его в законную силу. Будет ли сохранять такой договор обязательную силу? Думается, что нет. Однако в теории права было высказано мнение, что правило, содержащееся в утратившем силу международно-правовом акте, может сохранить действие во времени в качестве обычной нормы. [215 - Иванов С. И. Действие во времени международных договоров и международных договорных норм. Автореф. дис… канд. юрид. наук. Свердловск, 1982. С. 14.]
   В-четвертых, в соответствии с Венской Конвенцией о праве международных договоров 1969 года, действие международного договора (или его части) может быть отменено по причине его противоречия основополагающим принципам международного права – принципам jus cogens. Механизм прекращения действия договора по этому основанию достаточно хорошо изучен в литературе. [216 - См., напр.: Миронов Н. В. Международное право: нормы и их юридическая сила. М., 1980. С. 39.]
   Таким образом, действие норм международного уголовного права в целом подчиняется правилам, общим для системы международного права.
   Действие во времени решения международной организации. Принятие и вступление в силу решений международных организаций (в том числе прецедентов международных судов) имеет свою специфику.
   Во-первых, такое решение не требует «согласования воль» государств, так как принимается от лица организации. Следовательно, момент вступления в силу решения международной организации определяется ею самой в принятом решении.
   Далее, решение международной организации со времени вступления его в силу автоматически становится обязательным для всех участников этой организации – так, например, обстоит дело с признанием странами – членами Совета Европы решений Европейского Суда по правам человека («Страсбургских прецедентов»). Примечательно, что игнорирование внутренним законодателем и правоприменителем Страсбургского прецедентного права может привести к применению в отношении таких государств международно-правовых санкций, [217 - Клепицкий И. А. Преступление, административное правонарушение и наказание в России в свете Европейской Конвенции о правах человека // Государство и право. 2000. № 3. С. 66.] равно как и несоблюдение действующей нормы международного права (в том числе и уголовного).
   Соответственно у государства, являющегося членом международной организации, нет права выхода «из решения этой организации» – но, видимо, такое решение может утратить силу с выходом государства из самой организации.
   В остальном действие во времени решения международной организации совпадает с действием нормы международного права.
   Если в соответствии с международным уголовным правом применяется норма национального уголовного права, то ее действие во времени также определяется согласно правилу «преступность и наказуемость деяния определяется законом, действовавшим на момент совершения деяния» (ч. 1 ст. 9 УК РФ, § 1 и ч. 1 § 2 УК Германии, ч. 1 ст. 1 УК Испании и др.).
   Обратная сила в международном уголовном праве. По общему правилу, обратная сила – т. е. регулирование отношений, возникших до вступления в силу норм международного уголовного права, не допускается (в равной степени это относится и к другим источникам).
   Однако, в соответствии со ст. 10 Проекта Кодекса о преступлениях против мира и безопасности человечества, при применении правила об обратной силе ничто не мешает применить другую норму международного уголовного права, действовавшую на момент совершения деяния.
   В связи с этим возникает вопрос: как квалифицировать содеянное, если национальный закон на момент совершения деяния не знал нормы, предусматривающей ответственность за международное преступление, но имелась соответствующая норма международного уголовного права. Так, например, не совсем ясно, как надлежит квалифицировать по УК России деяние, подпадающее под признаки преступления против мира и безопасности человечества, но совершенное до вступления в силу УК России 1996 года?
   В соответствии с указаниями норм международного права (отсутствие во внутреннем праве преступности и наказуемости деяния, признаваемого преступлением по международному праву, не освобождает лицо, совершившее это действие, от ответственности по международному праву), [218 - II Принцип международного права, признанный Уставом Нюрнбергского трибунала и нашедший выражение в решениях этого трибунала.] мы должны констатировать необходимость применения к такому лицу нормы международного права, в том числе и национальным правоприменителем.
   Тем не менее международное уголовное право знает ситуации, когда возможно применение обратной силы. Ранее мы уже говорили об исключительных случаях признания обратной силы при определении преступности и наказуемости деяния (решения Нюрнбергского и Токийского военных трибуналов).
   В силу «правила о сомнениях» (являющегося составной частью принципа nullum crimen sine lege), обратная сила может быть применена в случаях, когда норма международного уголовного права смягчает положение обвиняемого (осужденного). В этом положении находят свое выражение гуманистические начала международного уголовного права.
   Но действующее международное уголовное право допускает применение обратной силы «по согласованию». Так, например, допускается применение положений Римского Статута Международного уголовного суда по отношению к деяниям на территории государств, для которых Статут еще не вступил в действие, при условии, что запрашивающее государство обратится с соответствующим заявлением (ч. 2 ст. 11, ч. 3 ст. 12). Подобное положение вещей основано на том факте, что в международном праве отсутствует императивное предписание, запрещающее участникам договора применять обратную силу по их согласию.
   Принцип, называемый отсутствием обратной силы правового акта, означает, что невозможно применение нормы международного уголовного права к тем деяниям, которые имели место до ее вступления в законную силу.
   С другой стороны, акты международного права прямо указывают: ничто не мешает подвергать ответственности любое лицо за любое деяние, которое на момент совершения являлось преступлением в соответствии с международным правом или внутригосударственным правом, применимым в соответствии с международным правом.
   Принцип отсутствия обратной силы является производным от принципов «нет преступления без указания на то в законе» и «нет наказания без указания на то в законе». И этому принципу присущи качественные характеристики последних.
   Так, например, в соответствии со ст. 21 Римского Статута Международного уголовного суда, лицо не может подлежать ответственности по Статуту до момента вступления его в силу. Это не мешает квалифицировать содеянное лицом как преступление по международному уголовному праву, если на момент совершения деяния действовала международная норма или национальная норма (в соответствии с международной), предусматривавшая преступность данного деяния.
   В соответствии с требованием справедливости, в случае конкуренции двух и более норм, предусматривающих уголовную ответственность за содеянное, должна применяться та норма, которая более благоприятна для виновного лица (как в плане квалификации, так и наказания).
   Исключение. Так как принцип нераспространения обратной силы является производным от принципов преступности и наказуемости деяния по международному уголовному праву, то и для него имеют (вернее – имели) место исключения, о которых было сказано выше.
//-- Принцип неприменимости сроков давности --//
   Учитывая исключительную опасность ряда преступлений по международному уголовному праву, еще в 1968 г. была принята Конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества. [219 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1971. № 2. Ст. 18.]
   В соответствии с этим документом, никакие сроки давности не исчисляются при совершении ряда международных преступлений, в том числе:
   – за военные преступления (нарушения законов и обычаев войны – определены в п. «b» ст. 6 Устава Международного Военного трибунала от 8 августа 1945 года), в том числе за «серьезные нарушения», перечисленные в Женевских конвенциях о защите жертв войны от 12 августа 1949 года; [220 - Официальный текст этих документов см.: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957.]
   – за преступления против человечества, вне зависимости от времени их совершения и того, являются ли они нарушением внутреннего права (определены в п. «с» ст. 6 Устава Международного Военного трибунала от 8 августа 1945 года;
   – за совершение актов геноцида (как он определен в соответствующей Конвенции 1948 года).
   Таким образом, срок давности не исчисляется не за все преступления по международному уголовному праву, а только лишь за те деяния, которые (вначале в теории, а затем и в международно-правовых нормах) были отнесены к преступлениям против мира и безопасности человечества.
   Отсутствие сроков давности за данные преступления было подтверждено и более поздними актами международного уголовного права. При этом произошло расширение перечня деяний, являющихся такими преступлениями.
   Так, ст. 29 Римского Статута Международного уголовного суда установила, что ни за одно из преступлений, подпадающих под юрисдикцию суда, не течет срок давности. В соответствии со ст. 5 этого же документа, к юрисдикции суда относятся: преступление геноцида, преступление агрессии, преступления против человечности (11 деяний), военные преступления (среди которых: 8 «серьезных нарушений» Женевских конвенций 1949 года; 26 «других серьезных нарушений» законов и обычаев международных военных конфликтов; 4 особо оговоренных «серьезных нарушения» Женевских конвенций 1949 года, предпринятых в отношении лиц, не принимавших участия в военных действиях; 12 «серьезных нарушений» законов и обычаев, применимых в вооруженных конфликтах немеждународного характера – т. е. всего 50(!) преступлений против законов и обычаев ведения войны и военных действий). [221 - Подробнее см.: Костенко Н. И. Международный уголовный суд (юрисдикционные аспекты) // Государство и право. 2000. № 3. С. 93–95.]
//-- Территориальный принцип действия международного уголовного права --//
   В соответствии с общим принципом, действие того или иного права ограничивается какой-либо территорией. По каким правилам происходит действие международного уголовного права?
   Исходя из буквального понимания международных соглашений, действие международного права имеет место в первую очередь на территории тех государств, где имело место преступное деяние. При этом понятие «территория» также обычно корреспондирует к общему международному праву либо к конституционному праву государств-участников.
   Обычно территория государства включает в себя сушу в пределах государственной границы, внутренние и территориальные воды и воздушное пространство над ними. В специально оговоренных в международном праве случаях юрисдикция государства может распространяться на его континентальный шельф и исключительную экономическую зону, но с рядом изъятий (так, например, уголовная юрисдикция государства не распространяется на преступления, совершенные на иностранном судне в исключительной экономической зоне государства, если они не затрагивают суверенные права государства, определенные международным правом). [222 - Статья 27 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 года // Международное право в документах. М., 1997. С. 366. – Как было отмечено в литературе, ограниченность суверенитета государства на названных территориях требует соответствующего пересмотра ч. 2 ст. 11 УК РФ; Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 36–37.] Кроме этого, к территории государства относятся морские и воздушные суда, зарегистрированные в этом государстве. [223 - Пункт «а» ч. 2 ст. 12 Римского Статута Международного уголовного суда.]
   Таким образом, территория государства – это то пространство, на котором применяется правовой порядок государства. В то же время государство, в соответствии с международным правом, может изымать из-под действия той или международно-правовой нормы часть своей территории.
   Так, например, в силу ст. 25 Европейской Конвенции о правовой помощи по уголовным делам от 20 апреля 1959 года, [224 - Международные акты о правах человека. Сборник документов. М., 1999. С. 596–602.] она применяется только к территориям метрополий Договаривающихся сторон: например, Нидерланды могут (но не обязаны) распространить действие Конвенции на свои неевропейские территории.
   К тому же в ряде конвенций установлен прямой запрет на их применение на территории государств, причем этот запрет всегда оговаривается наличием дополнительных условий. Так, например, ст. 13 международной Конвенции о борьбе с захватом заложников от 18 декабря 1979 года [225 - Сборник международных договоров СССР. Вып. 43. М., 1989. С. 104–105.] исключает применение Конвенции в случаях, когда «преступление совершено в пределах одного государства, когда заложник и предполагаемый преступник являются гражданами этого государства и когда предполагаемый преступник находится на территории этого государства».
   Как показывает анализ норм международного права, территориальный принцип действия международного уголовного права характерен в основном для преследования за конвенционные преступления.
//-- Реальный принцип действия международного уголовного права --//
   В силу этого принципа нормы международного уголовного права могут быть применены на территории государств, не являющихся участниками соглашения.
   Условием такого применения нормы международного уголовного права является согласие государства. Так, например, Международный уголовный суд может осуществлять свою юрисдикцию на территории такого государства, если последнее сделало соответствующее заявление (ст. 4, ч. 3 ст. 12 Статута Суда). Но если государство дало такое согласие, то оно обязано действовать «без каких бы то ни было задержек и исключений».
   Во многих конвенциях специально оговариваются вопросы выдачи лиц, совершивших преступление, между государствами, не имеющими соглашения о выдаче – т. е. в отношении государства, не имеющего такого договора, нормы международного уголовного права, регламентирующие процедуру выдачи, действуют в соответствии с реальным принципом.
   Так (и хотя пример этот «притянут», мы все же осмелимся его привести), в силу ст. 8 Конвенции о борьбе с незаконным захватом воздушных судов от 16 декабря 1970 года, [226 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 27. М., 1974. С. 294.] если государство-участник получает просьбу о выдаче от другого государства-участника, с которым оно не имеет договора о выдаче, оно «может по своему усмотрению рассматривать настоящую Конвенцию в отношении такого преступления в качестве юридического основания для выдачи». А Европейская Конвенция о выдаче от 13 декабря 1957 года [227 - Международные акты о правах человека. Сборник документов. М., 1999. С. 592.] в ст. 15 предусматривает прямой случай реального действия нормы – возможность выдачи лица запрашивающей стороной третьему государству, не являющемуся участником данной Конвенции (при соблюдении строго определенных условий).
//-- Универсальный принцип действия международного уголовного права --//
   Данный принцип действия означает возможность ответственности по международному уголовному праву вне зависимости от того, где и кем было совершено преступление.
   Основы этого принципа были заложены в I Принципе международного права, выработанном Уставом Нюрнбергского трибунала: всякое лицо, совершившее какое-либо действие, признаваемое, согласно международному праву, преступлением, несет за него ответственность и подлежит наказанию. При этом действие универсального принципа было распространено на те преступления, которые вошли в юрисдикцию Международного трибунала.
   В дальнейшем в международном уголовном праве сформировалось понимание применения данного принципа ко всем преступлениям против мира и безопасности человечества.
   Логического завершения формулирование универсального принципа действия международного уголовного права достигло в ч. 1 ст. 3 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества: «Лицо, которое совершает преступление против мира и безопасности человечества, несет за это ответственность и подлежит наказанию». От себя добавим – любое лицо, где бы оно ни совершило подобное преступление (тем более такое, за которое не исчисляется срок давности) может подлежать юрисдикции любого государства или Международного уголовного суда.
   В настоящее время можно говорить о распространении универсального принципа действия международного уголовного права и в отношении ряда конвенционных преступлений. Например, в Конвенции о пресечении преступления апартеида и наказании за него 1973 года [228 - Конвенции по борьбе с преступлениями международного характера. М., 1990.] указано, что виновные лица «могут передаваться компетентному суду любого государства – участника настоящей Конвенции, которое может приобрести юрисдикцию над личностью обвиняемых».
   Тенденция к расширению универсального принципа действия норм международного уголовного права должна расцениваться как положительная, ведь универсализация последнего будет означать как единообразие в его применении, так и более успешное достижение его задач по поддержанию мирового правопорядка и наказанию виновных.
   Итак, международное уголовное право действует во времени и пространстве в соответствии со следующими принципиальными положениями:
   Преступность и наказуемость деяния, вопросы наступления уголовной ответственности по международному уголовному праву регулируются только теми актами, которые имели юридическую силу на момент совершения деяния. Обязательная юридическая сила международного акта уголовно-правового характера обычно наличествует при соблюдении двух условий: вступление его в силу, регламентированного в самом документе, и подтверждение обязательности такого акта самим государством-участником. Прекращение действия международно-правового акта (или его части) во времени может быть произведено: истечением оговоренного срока действия, заменой, выходом необходимого для его действия количества участников, отменой в силу противоречия договора принципам jus cogens. Некоторая специфика присуща действию во времени решений международных организаций.
   По общему правилу, обратная сила в действии международного уголовного права не допускается.
   Территориальный принцип действия означает, что международное уголовное право имеет силу на всей территории государства-участника соглашения, находящейся под его юрисдикцией.
   Реальный принцип действия заключается в том, что нормы международного уголовного права могут применяться в отношении деяний, совершенных на территории государств – неучастников соглашения, при условии, что такое государство дает согласие на применение этих норм.
   Универсальный принцип действия состоит в том, что, в случае совершения преступлений против мира и безопасности человечества, а также ряда конвенционных преступлений, нормы международного уголовного права применяются вне зависимости гражданства лица и места совершения этого преступления.
   Все вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что в современном международном уголовном праве сложилась система специфических, присущих в основном этой отрасли принципов:
   1) принцип индивидуальной ответственности физических лиц по международному уголовному праву (но не исключающий иной международно-правовой ответственности государства и юридических лиц);
   2) принцип nullum crimen sine lege (включающий в себя запрет на применение закона по аналогии, а также правило о толковании сомнений в пользу лица, подвергаемого ответственности) и принцип nullum poena sine lege (причем два последних образуют в совокупности своеобразный принцип «законности»);
   3) принципы недопустимости ссылки на официальное или должностное положение лица (включающий в себя положение об ответственности военных начальников и командиров) и недопустимости ссылки на приказ начальника и предписание закона, которые, по своему существу, являются производными от принципа индивидуальной ответственности;
   4) принцип non bis in idem, аккумулирующий «справедливость» международного уголовного права и оказывающий решающее влияние на возникновение и реализацию материального правоотношения в международном уголовном праве;
   5) принципы действия международного уголовного права во времени и пространстве, включающие положения о недопустимости применения обратной силы международного уголовного права, о неприменении срока давности за преступления против мира и безопасности человечества, а также положения о территориальном, реальном и универсальном действии международного уголовного права.

Глава III
Задачи международного уголовного права

§ 1. Понимание задач международного уголовного права

   В большинстве работ авторы указывают на то, что принципы и нормы международного уголовного права регулируют сотрудничество государств и международных организаций в борьбе с преступностью либо с преступлениями, предусмотренными международными договорами. [229 - См., напр.: Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997. С. 15.]
   Действительно, в основополагающих документах международного права прямо говорится о необходимости «поддерживать международный мир и безопасность», для чего необходимо принимать эффективные коллективные меры для предотвращения либо устранения угрозы миру. При этом Устав ООН от 26 июня 1945 года (далее – Устав ООН) прямо говорит о том, что данные цели осуществляются путем развития «международного сотрудничества в разрешении проблем экономического, социального и гуманитарного характера». [230 - Пункт 1, 3 Устава Организации Объединенных Наций от 26 июня 1945 года // Устав Организации Объединенных Наций и Статут Международного суда: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1968. С. 7.]
   При этом рост преступности является одной из главных социальных угроз современности – угрозой, с которой в современном мире вряд ли может справиться одно отдельно взятое государство, пусть даже и наиболее сильное. Глобализация угрозы международной преступности отмечается большинством авторов, также как и необходимость всемерного сотрудничества государств как субъектов международного права в борьбе с ней. [231 - См., напр.: Богатырев А. Г. Международное сотрудничество государств по борьбе с преступностью. М., 1989; Галенская Л. Н. Международная борьба с преступностью. М., 1972; Галенская Л. Н. Сотрудничество государств в борьбе с преступностью. Правовые проблемы. Л., 1978; Карпец И. И. Международная преступность. М., 1988; Панов В. П. Сотрудничество государств в борьбе с международными преступлениями. М., 1993 и др.]
   Многочисленные акты международного права также расценивают рост преступности как одну из наиболее значительных угроз международному миру и безопасности. Так, например, в Венской декларации о преступности и правосудии от 20 апреля 2000 года особо отмечалось, что государства – члены ООН, будучи обеспокоены воздействием на общество результатами совершения серьезных преступлений, имеющих глобальный характер, «убеждены в необходимости двустороннего, регионального и международного сотрудничества в области предупреждения преступности и уголовного правосудия». [232 - A/CONF.187/4/Rev.3.]
   При этом в новейших международно-правовых актах указывается, что наряду с преступлениями против мира и безопасности всего человечества, государствам необходимо совместно бороться с теми деяниями, которые традиционно считались преступными в соответствии с национальным законодательством.
   Так, например, на особую угрозу в развитии международного сотрудничества в экономической сфере в виде коррупции и взяточничества указала Декларация ООН о борьбе с коррупцией и взяточничеством в международных коммерческих операциях. [233 - Утверждена резолюцией 51/191 Генеральной Ассамблеи от 16 декабря 1996 года // Официальные отчеты Генеральной Ассамблеи, пятьдесят первая сессия, Дополнение № 49 (А/51/49). С. 173–174.] В названном документе указывается на необходимость принимать «эффективные и конкретные меры по борьбе со всеми формами коррупции, взяточничества и связанными с ними противоправными действиями». При этом государства должны, в соответствии со своими международными обязательствами (выделено нами. – А. К.) «обеспечивать эффективное применение действующих законов, запрещающих взятки… содействовать принятию законов в этих целях там, где их не существует» и призывать находящихся под их юрисдикцией лица «содействовать достижению целей настоящей Декларации» (ст. 1).
   Подобные указания, предписывающие государства применять либо изменять собственное национальное уголовное законодательство в силу международных обязательств, можно найти и в иных документах международного права: например, в Единой конвенции о наркотических средствах от 30 марта 1961 года [234 - Статья 4: «Стороны принимают такие законодательные акты… какие могут быть необходимы для того, чтобы: а) ввести в действие и выполнять постановления настоящей Конвенции в пределах их собственных территорий; b) сотрудничать с другими государствами в выполнении постановления настоящей Конвенции…» Цит. по: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 23. М., 1970. С. 105–106.]. Подчеркнем при этом еще раз: акты международного права предписывают государствам сотрудничать в предотвращении и наказании не только преступлений против мира и безопасности человечества и преступлений международного характера, но и в борьбе с преступлениями «национального» характера. При этом в ряде международных договоров прямо указывается на необходимость юридической оценки содеянного «в рамках своего национального законодательства». [235 - Подобное указание содержится, например, в ст. 7 Конвенции о физической защите ядерного материала от 3 марта 1980 года // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 43. М., 1989. С. 107–108.]
   Подобные положения международного права позволяют сделать следующие очень важные выводы:
   1) международное сотрудничество в борьбе с преступностью (как публично-правовая процедура) является не столько предметом международного уголовного права, сколько средством реализации методов последнего – то есть нормы, регламентирующие подобное сотрудничество составляют одну из юридических основ международного уголовного процесса;
   2) исходя из буквального понимания подавляющего большинства действующих международных актов уголовно-правового характера, можно в качестве задачи международного уголовного права считать борьбу с преступностью.
   Что означает борьба с преступностью в международном уголовном праве?
   Во-первых (и это отмечено большинством ранее цитированных авторов), речь должна идти о борьбе с международными преступлениями и преступлениями, традиционно относимыми к преступлениям международного характера. Однако в настоящее время многие общеуголовные преступления (в традиционном их понимании) приобретают характер вышеназванных – например, преступления, связанные с коррупцией (взяточничество и др.) Поэтому предупреждение преступности в международном уголовном праве скорее должно расцениваться в контексте поддержания мирового правопорядка.
   Если именно таким образом понимать цель «борьбы с преступностью», становится понятным, почему международное уголовное право применимо не только на международном, но и на внутригосударственном уровне – ибо деяния, признанные преступлениями по международному уголовному праву, вполне могут не носить «классического» международного характера, но угрожать общемировому правопорядку как таковому. По этой причине и столь традиционные преступления против прав и свобод человека, как убийство, причинение вреда здоровью различной степени тяжести и т. д., при определенных обстоятельствах приобретают статус преступления по международному праву – ибо главной ценностью в современном мире общепризнаны права и свободы человека.
   Более того, именно задачей поддержания мирового правопорядка обусловлена возможность применения норм международного права даже без их имплементации в национальном законодательстве, а также на территории и в отношении граждан тех государств, для которых нормы международного уголовного права по той или иной причине не вступили в силу.
   Действительно, «мировой правопорядок» – понятие глобальное. В него включаются задачи и обеспечения мира и безопасности человечества в целом, и задачи всемерной охраны прав и свобод личности, и задачи экологической безопасности и т. д. В принципе, мировой правопорядок – это совокупность всех интересов, взятых под защиту всеми отраслями права. Но международное уголовное право ставит в качестве своей цели защиту мирового правопорядка от тех деяний, которые именно рассматриваемой отраслью признаются преступлениями.
   Данную задачу международного уголовного права можно определить как общепревентивную – и ее суть состоит в предупреждении совершения неопределенным кругом субъектов преступлений, предусмотренных международным уголовным правом.
   Если провести параллель между общепревентивной задачей международного уголовного права и предметом юридического регулирования, то нетрудно заметить, что названная задача достигается путем реализации методов, регулирующих общепредупредительные общественные отношения в международном уголовном праве.
   С другой стороны, международное уголовное право очевидно преследует решение еще одной задачи – задачи всемерной репрессии лица, совершившего преступление. Действительно, без установления ответственности за совершение преступления само международное уголовное право потеряло бы всякий смысл. При этом, как уже говорилось, большинство международных актов обязывают применять к лицу, виновному в совершении международных преступлений, самые «суровые», «эффективные» или «соответствующие» меры наказания. [236 - Соответственно: ст. 2 Конвенции о борьбе с незаконным захватом воздушных судов (1970 г.), ст. V Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (1948 г.) и ст. 22 Конвенции о психотропных веществах (1971 г.).]
   На наш взгляд, в репрессивную задачу международного уголовного права входит также и частная превенция в отношении совершивших преступление лиц. На самом деле, если под частной превенцией понимать недопущение повторения совершения лицом преступлений посредством применения мер уголовно-правового воздействия, [237 - См., напр.: Галиакбаров Р.Р. Уголовное право. Общая часть. Краснодар, 1999. С. 8; Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996. С. 23; Российское уголовное право. Общая часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева и А. В. Наумова. М., 1997. С. 14 и др.] то данное положение вполне применимо к международному уголовному праву.
   Таким образом, международное уголовное право имеет две основные задачи – общепревентивную (обеспечение мирового правопорядка) и репрессивную (всемерное наказание виновного в совершении преступления лица).
   Может возникнуть вопрос об иерархии названных задач. Вполне допустимы доводы за признание той или иной задачи международного уголовного права в качестве приоритетной. Однако, на наш взгляд, в силу понимания комплексного характера предмета и методов юридического регулирования, характерных для рассматриваемой отрасли права, разделить эти обе задачи на «более» или «менее» главные вряд ли целесообразно и возможно.
   Поэтому представляется, что обе названные задачи в международном уголовном праве в принципе, равны по своей значимости.
   Это суждение подтверждается и тем доводом, что решению названных задач в равной мере соответствуют такие методы, как установление преступности деяния в международном уголовном праве, а также устрашение потенциального преступника наказанием.
   И еще одно интересное замечание. Как уже отмечалось, многие нормы международного уголовного права прямо предписывают установление преступности и наказуемости того или иного деяния в национальном законодательстве государств. Такая тенденция вовсе не означает подмены национального уголовного права международным.
   Но, с другой стороны, международное уголовное право способствует большей унификации уголовной ответственности за совершение самых серьезных преступлений и, в конечном итоге, может расцениваться в качестве своеобразного «знаменателя» в отмеченном сближении национальных уголовно-правовых систем современного мира. [238 - Наумов А. В. Сближение правовых систем как итог развития уголовного права XX в. и его перспектива в XXI в. // Государство и право. 1998. № 6. С. 50–58; Флетчер Дж., Наумов А. В. Основные концепции современного уголовного права. М., 1998. С. 26.] Такое свойство международного уголовного права также в равной степени позволяет более эффективно решать присущие ему задачи.
   С точки зрения общей теории права, начальным звеном действия любой отрасли права являются юридические нормы последней. Следующим звеном в юридическом регулировании выступают субъективные права и субъективные обязанности, совокупность которых образует правовое отношение (правоотношение). [239 - Алексеев С. С. Право. М., 1999. С. 66–67.]
   Как известно, правоотношение должно соответствовать целям той или иной отрасли права. Как ранее говорилось, на наш взгляд, международное уголовное право преследует две основные задачи – общепревентивную (обеспечение мирового правопорядка) и репрессивную (всемерное наказание виновного в совершении преступления лица).
   Следовательно, установление преступности деяния и ответственности за его совершение в международном уголовном праве является основным средством достижения целей самого международного уголовного права.
//-- Виды преступлений в международном уголовном праве --//
   В науке международного уголовного права предложено несколько классификаций преступлений.
   Так, И. И. Карпец считает, что существуют следующие группы преступлений международного характера: международные преступления (к которым относятся преступления против мира и безопасности человечества) и преступления международного характера. [240 - Международное уголовное право / Под ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1999. С. 121–125.] Аналогичная классификация выдвинута и В. П. Пановым. [241 - Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997. С. 53, 67.]
   На неоднородность преступлений по международному уголовному праву и их классификацию по двум группам указывали и зарубежные авторы – К. Саль дана, Н. Политис. [242 - Международное уголовное право / Отв. ред. В. Н. Кудрявцев. 2-е изд. М., 1999. С. 52.]
   И. И. Лукашук и А. В. Наумов преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности объединили единым определением – «преступления по общему международному праву» (сформулированные в ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала), а остальные преступления обозначили как «конвенционные». [243 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999.]
   Что может находиться в основе классификации преступлений в международном уголовном праве?
   В теории международного права существует несколько оснований для классификации преступлений. В частности, Д. Б. Левин предлагал считать международные преступления государств и международные преступления физических лиц разными категориями и соответственно относить их к компетенции международного и национального уголовного права. [244 - Левин Д. Б. Ответственность государств в современном международном праве. М., 1966. С. 40.] Против данной позиции выступили И. П. Блищенко и И. В. Фисенко, по мнению которых, не может существовать двух «одноименных» определений агрессии, геноцида и проч., применимых к различным субъектам. [245 - Блищенко И.П., Фисенко И. В. Международный уголовный суд. М., 1998. С. 20–21.]
   Если опереться на отечественное законодательное определение видов преступлений, то они зависят от характера и степени общественной опасности деяния (ст. 15 УК РФ). Но автоматически применить такой подход для определения видов преступлений в международном уголовном праве вряд ли возможно – такие посягательства могут быть настолько различными, что их сопоставление между собой только по степени тяжести отрицательного воздействия попросту абсурдно (как, например, можно сопоставить тяжесть акта геноцида и незаконного радиовещания?)
   Представляется более приемлемым и обоснованным говорить о видовой классификации преступлений в международном праве в зависимости от понимания объекта этих преступлений.
   Любое международное преступление посягает на общий объект – интересы мирового правопорядка. При этом общий мировой правопорядок состоит из различных родовых групп юридических интересов и благ.
   Мы считаем, что в основу видовой классификации преступлений в международном уголовном праве должен быть положен родовой объект преступного посягательства как своего рода «интегрированный» знаменатель и степени тяжести совершенного деяния, и его отличия от других преступных посягательств. При этом не следует забывать, что многие преступления могут одновременно посягать на несколько родовых объектов уголовно-правовой охраны в международном праве, поэтому такие преступления мы будем относить к той группе, для которой родовой объект посягательства является изначальным, определяющим.
   Приведем пример. Геноцид как деяние, имеющее своей целью полное либо частичное уничтожение демографической группы населения, может совершаться и в мирное, и в военное время. При этом акт геноцида может «оправдываться» требованиями военного времени. К какой группе преступлений надо отнести состав геноцида в целом? Представляется, что любой акт геноцида изначально причиняет вред интересам безопасности человечества, хотя, будучи осуществлен в военное время, он также подпадает под признаки военного преступления. Поэтому любое деяние, образующее преступление геноцида, следует определить как преступление против безопасности человечества.
   Такой подход мы будем использовать при определении видовой классификации преступлений в международном уголовном праве. Однако не следует забывать, что любая классификация условна и не лишена методологических недостатков. [246 - Иные виды классификации преступлений по международному уголовному праву см.: Бородин С. В., Ляхов Е. Г. Международное сотрудничество государств в борьбе с преступностью. М., 1983; Галенская Л. Н. Международная борьба с преступностью. М., 1972; Карпец И.И. Преступления международного характера. М., 1979; Панов В. П. Сотрудничество государств в борьбе с международными уголовными преступлениями. М.,1993.]
   Следуя традиции отечественной доктрины уголовного права, представляется допустимым говорить о наличии четырех элементов в любом составе преступления: объекта и объективной стороны состава преступления (объективные элементы), субъекта и субъективной стороны (субъективные элементы).
   Соответствие элементов и признаков состава преступления в международном уголовном праве можно представить следующим образом:

   Обычно в отечественной теории уголовного права производится классификация составов преступлений по тем или иным основаниям. Так, например, в зависимости от характера и степени общественной опасности преступления выделяют основной, квалифицированный, особо квалифицированный и привилегированный составы; по законодательной конструкции – формальный и материальный и проч.
   Представляется, что в силу отсутствия единого кодифицированного акта в международном уголовном праве вряд ли можно провести последовательную обоснованную классификацию составов преступлений по традиционным основаниям.
   Тем не менее (но весьма осторожно) все-таки можно, с позиции конструкции объективной стороны составов преступлений, последние в международном уголовном праве разделить на:
   – формальные – норма содержит указание только на деяние, без описания каких-либо последствий (например, захват воздушного судна определен в ст. 1 Конвенции о борьбе с захватом воздушных судов как действие, выраженное в незаконном, путем насилия или применения насилия либо иным запугиванием захвате воздушного судна или осуществлении контроля над последним);
   – материальные – норма содержит указание на обязательное последствие в результате совершенного деяния (например, такое «серьезное нарушение законов и обычаев, применимых в международных вооруженных конфликтах», как убийство или ранение комбатанта, который, сложив оружие или не имея больше средств защиты, безоговорочно сдался – пп. VI п. b) ч. 1 ст. 8 Римского Статута);
   – формально-материальные – норма содержит указание как на деяние, так и на последствие, причем для вменения достаточно установить хотя бы одно из них (например, определение геноцида одновременно как убийства представителей той или иной демографической группы, равно как принятие мер, рассчитанных на предотвращение деторождения в среде такой группы – ст. III Конвенции о геноциде).
   Значение состава преступления по международному уголовному праву состоит прежде всего в правильной юридической оценке содеянного для реализации задач международного уголовного права как такового.
   Традиционно в отечественной науке считается, что основной характеристикой любого преступления является его общественная опасность, то есть способность причинить вред охраняемым уголовным законом объектам. Не вдаваясь в теоретический спор о юридической природе категории «общественная опасность преступления» (этот вопрос находится за рамками исследования), тем не менее, отметим, что мы солидарны с позицией, согласно которой криминализация деяния происходит как раз в зависимости от ценности объекта правовой охраны. [247 - Кузнецова Н. Ф. Преступление и преступность. М., 1969. С. 10–12.]
   Однако надо отметить, что в отечественной науке в последнее время снова поднят вопрос о понимании объекта преступления как такового. В теории уголовного права традиционно считается, что уголовно-правовые нормы охраняют те общественные отношения, которые в теории получили определение «объекта преступления». [248 - Вопросу о понимании объекта преступления в теории советского уголовного права посвящено много литературы. См., напр.: Никифоров Б. С. Объект преступления по советскому уголовному праву. М., 1960; Коржанский Н. И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. М., 1980; Курс советского уголовного права / Под ред. А. А. Пионтковского, П. С. Ромашкина, В. М. Чхиквадзе. Т. 2. М., 1970 и др.]
   В настоящее время в теории уголовного права обосновывается позиция, что объектом уголовно-правовой охраны могут быть не только общественные отношения в традиционном их понимании. Так, А. В. Наумов последовательно отстаивает позицию, согласно которой теория объекта преступления, исключительно как общественного отношения, «не срабатывает» в целом ряде случаев. [249 - Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996. С. 147–149.] Таким образом, в уголовно-правовой теории наметился своеобразный поворот к пониманию объекта правовой охраны не только как общественного отношения в узком смысле этого слова, но и как реального блага, интереса.
   Такое понимание объекта преступления корреспондирует к пониманию объекта правоотношения в международном уголовном праве, к задачам данной отрасли права.
   Исходя из того, что таковой задачей является обеспечение и поддержание мирового правопорядка, можно сделать вывод о том, что мировой правопорядок является общим объектом всех преступлений по международному уголовному праву. При этом под мировым правопорядком надо понимать всю совокупность благ и интересов, охраняемых системой международного права в целом.
   Понятно, что такая совокупность чрезвычайно обширна – в нее включаются самые разнообразные правовые интересы: и интересы обеспечения и охраны прав и свобод личности, и интересы поддержания мира, и интересы развития человечества в целом, и интересы мировой экономики и т. д.
   В силу разнообразия составных частей мирового правопорядка мы сталкиваемся с разнообразием составов преступлений по международному уголовному праву. Как уже говорилось, зачастую трудно найти основание, по которому то или иное преступление (традиционно считавшееся таковым только по национальному закону) становится преступлением международного характера.
   Нам представляется, что такое основание есть. Если та или иная отрасль международного права берет под свою охрану тот или иной правовой интерес, а международное уголовное право устанавливает преступность посягательства на такой интерес, то последний становится составной частью мирового правопорядка, защищаемого уголовно-правовыми способами.
   Таким образом, составные части мирового правопорядка – группы однородных юридических благ и интересов, взятых под охрану международным уголовным правом, – можно расценивать как родовые объекты преступлений по международному уголовному праву.
   В соответствии с родовым объектом посягательства возможна классификация преступлений, о которой будет сказано в следующем параграфе.
   Наконец, непосредственным объектом преступления по международному уголовному праву будет тот юридический интерес, которому причиняется вред конкретным преступлением. Особенностью преступления по международному уголовному праву является то, что оно обычно является многообъектным, т. е. причиняет вред одновременно нескольким непосредственным объектам. Однообъектное преступление в данной отрасли – скорее исключение, чем правило. Таким образом, позволительно говорить о возможности выделения дополнительного объекта преступления в международном уголовном праве – т. е. того объекта, которому всегда (и наряду с непосредственным) преступлением причиняется вред.
   Действительно, например, в упоминавшемся не раз преступлении геноцида всегда и изначально вместе с интересами безопасности всего человечества будет причиняться вред интересам жизни и здоровья представителей той или иной демографической группы. При этом последние интересы являются дополнительным объектом данного преступления.
   Итак, иерархию объектов уголовно-правовой охраны в международном праве можно представить следующим образом:
   – общий объект – мировой правопорядок как совокупность всех юридических благ и интересов, определенных системой международного права в целом и охраняемых международным уголовным правом;
   – родовой объект – составная часть общего объекта, представляющая собой группу однородных юридических благ и интересов, охраняемых международным уголовным правом;
   – непосредственный объект – тот правовой интерес, на который посягает конкретное преступление по международному уголовному праву.
   Элемент состава, называемый объективной стороной, является совокупностью признаков, характеризующих деяние и наступающие в результате его последствия, т. е. объективная сторона преступления – это его проявление вовне.
   Объективизация преступления начинается с поведения человека – именно поэтому ключевую роль в понимании объективной стороны играет деяние, совершаемое лицом. При этом такое деяние должно быть одновременно противоправным, осознаваемым и волевым. Именно эти характеристики деяния как уголовно-значимого поведения человека были выработаны теорией уголовного права. [250 - Среди основных работ, посвященных юридическому анализу деяния в уголовном праве, следует особо отметить следующие: Ковалев М. И. Проблемы учения об объективной стороне преступления. Красноярск, 1991; Кудрявцев В. Н. Объективная сторона преступления. М., 1960; Тер-Акопов А. А. Бездействие как форма преступного поведения. М., 1980.]
   Как ранее говорилось, в международном уголовном праве в принципе допускаются обе формы преступного деяния – как действие, так и бездействие. Последнее имеет место, например, при неоказании помощи на море. Но в подавляющем большинстве случаев преступление совершается действием (действиями) – т. е. активным поведением субъекта.
   При этом вполне справедливо замечание И. П. Блищенко о том, что объективно многие международные преступления представляют собой «сложную и разветвленную деятельность многих лиц», осуществляемую на протяжении многих лет и даже десятилетий. [251 - Международное уголовное право / Под ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1999. С. 69.] На это же обстоятельство обращал внимание А. Н. Трайнин, говоря о том, что «преступление против человечества складывается не из эпизодического действия (удар ножом, поджог и т. п.), а из системы действий, из определенного рода “деятельности” (подготовка агрессии, политика террора, преследование мирных граждан и т. п.)». [252 - Трайнин А. Н. Защита мира и уголовный закон. М., 1969. С. 316.]
   Особенностью объективной стороны преступлений в международном уголовном праве, на которую справедливо указывали авторы, является то, что большинство преступлений в международном уголовном праве имеет формальный состав. [253 - Панов В. П. Международное уголовное право. М., 1997. С. 34.]
   Одновременно немало составов преступлений в международном уголовном праве носят формально-материальный характер (геноцид, большинство военных преступлений), где ответственность устанавливается альтернативно либо за действие, либо за наступившее последствие.
   В случаях, когда для вменения состава преступления требуется установление преступных последствий, необходимо устанавливать причинную связь между деянием (деяниями) и этими последствиями. В литературе особо подчеркивалось, что именно этот элемент «исключительно сложен» во многих преступлениях по международному уголовному праву в силу наличия многочисленных «звеньев» между деянием и последствием. [254 - Международное уголовное право / Под ред. В. Н. Кудрявцева. 2-е изд. М., 1999. С. 72.]
   Действительно, еще на заседании Нюрнбергского трибунала отмечалось, что подсудимые «захватили германское государство и превратили его в разбойничье государство, подчинив своим преступным намерениям всю исполнительную мощь государства… Этому содействовали все руководители всех прочих учреждений и оказывали этому поддержку… Ни одно из учреждений не хотело уклониться, так как газовые камеры и уничтожение в целях приобретения жизненного пространства являлись выражением высшей идеи режима, а этим режимом были они сами». [255 - Нюрнбергский процесс. Сборник материалов. T. 2. М., 1955. С. 600.]
   Во многих составах преступлений непосредственное юридическое значение приобретают те признаки объективной стороны, которые традиционно расцениваются как факультативные (время, место, обстановка, орудия, средства и способ совершения преступления).
   Так, например, Женевские конвенции о защите жертв военных конфликтов 1949 года и Протоколы к ней специально оговаривают ситуацию международного вооруженного конфликта, с одной стороны, и вооруженного конфликта немеждународного характера – с другой. При этом «ситуация» совершения многих военных преступлений одновременно и неразрывно характеризуется временем, местом и обстановкой их совершения.
   С другой стороны, особенным содержанием в международном уголовном праве характеризуется и способ совершения преступления как определенный порядок, метод, последовательность приемов осуществления преступного деяния. Способ совершения преступления все в большей мере приобретает характеристики совершения самого деяния, причем неразрывно связанные с ним. Отметим, что в отечественной теории также предлагалось не выделять способ совершения преступления в качестве самостоятельного признака объективной стороны, а расценивать его как признак самого деяния. [256 - Российское уголовное право. Общая часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева и А. В. Наумова. М., 1997. С. 101.]
   Многие международные преступления конструктивно могут носить характер длящихся и продолжаемых.
   Длящиеся преступления характеризуются непрерывным осуществлением состава определенного преступного деяния. Следовательно, длящееся преступление – действие или бездействие, сопряженное с последующим длительным невыполнением обязанностей, возложенных на виновного международным уголовным правом (например, захват и удержание заложников). Длящееся преступление начинается с момента совершения преступного действия (бездействия) и кончается вследствие действия самого виновного, направленного к прекращению преступления, или наступления событий, препятствующих совершению преступления.
   Продолжаемые преступления складываются из ряда тождественных преступных действий, направленных к общей цели и составляющих в своей совокупности единое преступление (например, терроризирование мирного населения на оккупированных территориях). Началом продолжаемого преступления считается совершение первого действия (бездействия) из числа нескольких тождественных действий, составляющих одно продолжаемое преступление, а концом – момент совершения последнего преступного действия (бездействия).
   Анализ действующего международного уголовного права позволяет говорить о семи видах преступлений, основанием выделения которых является родовой объект посягательства.
//-- Преступления против мира человечества --//
   В эту группу входят деяния, посягающие на интересы мирного сосуществования государств и народов. Преступления против мира человечества, безопасности человечества и военные преступления были впервые определены в ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала. Юридическое определение составов этих преступлений стало началом формирования системы современного международного уголовного права (недаром А. Н. Трайниным эти три группы преступлений обобщенно были названы «преступлениями против человечества»).
   На сегодняшний день можно выделить следующие преступления против мира человечества:
   1. Агрессия (агрессивная война) – применение вооруженной силы государством против суверенитета, территориальной целостности или политической независимости другого государства или каким-либо иным образом, не совместимым с Уставом ООН. [257 - Определение агрессии от 14 декабря 1974 г.] Ответственность установлена за следующие деяния: планирование, подготовка, развязывание, ведение агрессивной войны.
   2. Угроза агрессии (которую образуют заявления, сообщения, демонстрация силы или иные меры, дающие правительству какого-либо государства веские основания полагать, что серьезно рассматривается возможность агрессии против этого государства).
//-- Преступления против безопасности человечества --//
   Родовым объектом этой группы преступлений являются интересы защищенности физического существования населения от глобальных угроз социально-политического характера. Дополнительным объектом этих преступлений, как правило, являются жизнь и здоровье человека.
   Основные источники:
   – Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 года;
   – Устав Нюрнбергского трибунала (ст. 6);
   – Римский статут Международного уголовного суда (ст. 6–7);
   – Конвенция о пресечении преступления апартеида и наказании за него 1973 года. [258 - Конвенции по борьбе с преступлениями международного характера. М., 1990. С. 45–48.]
   В международном уголовном праве установлена преступность следующих деяний, посягающих на безопасность человечества:
   1. Геноцид (любое из следующих деяний, совершаемых с намерением полностью или частично уничтожить какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: убийство членов такой группы; причинение им серьезных телесных повреждений или умственного расстройства; умышленное создание таких жизненных условий, которые рассчитаны на достижение указанных целей; меры по предотвращению деторождения; насильственная передача детей в другую демографическую группу).
   2. Деяния, совершаемые в рамках сознательного широкомасштабного или систематического нападения на любых гражданских лиц (в том числе: убийство, истребление, порабощение, депортация или насильственное перемещение; жестокое лишение физической свободы; пытки; изнасилование или различного рода сексуальное принуждение; преследование любой идентифицируемой общности по политическим, национальным, этническим, культурным, религиозным или гендерным мотивам; насильственное исчезновение людей).
   3. Апартеид (действия, совершаемые в контексте институционализированного режима систематического угнетения и господства одной расовой группы над другой).
//-- Военные преступления --//
   Эта группа преступлений посягает на регламентированный договорными и обычными нормами международного права порядок ведения военных действий в международных и внутригосударственных вооруженных конфликтах. Дополнительным объектом многих военных преступлений являются личные права и свободы человека (право на жизнь, физическую неприкосновенность, личную свободу и проч.)
   Основными источниками международного права, устанавливающими преступность данной группы деяний, являются:
   – Женевские конвенции о защите жертв войны от 12 августа 1949 года (и Протоколы к ним): Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях; [259 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957. С. 71–97.] Об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море; [260 - Там же. С. 101–124.] Об обращении с военнопленными; [261 - Там же. С. 125–204.] О защите гражданского населения во время войны. [262 - Там же. С. 205–280.]
   – Римский Статут Международного уголовного суда (ст. 8).
   – Конвенция о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие от 10 апреля 1981 года. [263 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1984. № 3. Ст. 50.]
   – Протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств от 17 июня 1925 года. [264 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 5. М., 1930. С. 4–5.]
   – Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) оружия и токсинного оружия и об их уничтожении от 10 апреля 1972 года. [265 - Там же. Вып. 31. М., 1977. С. 58–61.]
   – Конвенция о запрещении вербовки, использования, финансирования и обучения наемников 1989 года. [266 - Действующее международное право. T. 2. М., 1997. С. 812–819.]
   В соответствии с названными источниками, можно выделить следующие подгруппы военных преступлений (терминологические определения заимствованы из Римского Статута):
   1. «Серьезные нарушения» Женевских конвенций, посягающие на лиц и имущество, защищаемые этими конвенциями (умышленное убийство; пытки и бесчеловечное обращение; умышленное причинение сильных страданий или серьезных телесных повреждений; бессмысленное и крупномасштабное уничтожение и присвоение имущества, не вызванное военной необходимостью; принуждение военнопленного к службе в вооруженных силах неприятельской державы; умышленное лишение военнопленного права на справедливое и нормальное судопроизводство; незаконные депортация, перемещение или лишение свободы; взятие заложников).
   2. «Другие серьезные нарушения законов и обычаев, применимых в международных вооруженных конфликтах в установленных рамках международного права» (умышленное нападение на гражданское население и отдельных гражданских лиц, не принимавших участие в вооруженных действиях; умышленное нападение на гражданские объекты; умышленное нанесение ударов по персоналу, транспортным средствам и иным объектам, задействованным в оказании гуманитарной помощи; умышленное совершение нападения, когда известно, что такое нападение явится причиной случайной гибели гражданских лиц, ущерба гражданским объектам или окружающей среде; убийство или ранение сдавшегося комбатанта; ненадлежащее использование флага парламентера, национального флага или знаков различия; перемещение оккупирующей державой части ее собственного населения на оккупируемую территорию; нанесение ударов по зданиям, предназначенным для целей религии, образования, искусства, науки или благотворительности; причинение лицам, находящимся под властью противной стороны, физических увечий или совершение над ними медицинских или научных экспериментов любого рода; вероломное убийство или ранение лиц, принадлежащих к неприятельской нации или армии; заявление о том, что пощады не будет; уничтожение или захват имущества неприятеля (кроме случаев военной необходимости); объявление отмененными, приостановленными или недопустимыми в суде прав и исков граждан противной стороны; принуждение граждан противной стороны к участию в военных действиях против их собственной страны; разграбление города или населенного пункта; применение яда или отравленного оружия; применение удушающих и ядовитых газов; применение легкоразворачивающихся или сплющивающихся пуль; применение оружия и методов ведения военных действий, которые вызывают чрезмерные повреждения или ненужные страдания; оскорбительное и унижающее обращение; изнасилование и иные принуждения сексуального характера; использование гражданского лица для защиты от военных действий определенных пунктов; умышленное нанесение ударов по объектам, использующим отличительные эмблемы, установленные Женевскими конвенциями; умышленное совершение действий, подвергающих гражданское население голоду; набор или вербовка детей в возрасте до 15 лет в состав вооруженных сил и их использование в боевых действиях).
   3. «Серьезные нарушения законов и обычаев, применимых в вооруженных конфликтах немеждународного характера» (перечень этих преступлений в основном соответствует таковому для «серьезных нарушений» правил и обычаев, применимых к вооруженному конфликту международного характера).
   4. Наемничество (вербовка, обучение, финансирование и использование в вооруженном конфликте наемника; участие самого наемника в вооруженном конфликте).
//-- Преступления против личных прав человека --//
   Преступления, относимые нами к этой группе, причиняют вред неотъемлемым правам человека, присущим ему в силу факта своего существования (личным правам). При этом надо оговориться, что очень многие другие преступления по международному уголовному праву самым непосредственным образом затрагивают важнейшие права человека (на жизнь, физическую неприкосновенность, личную свободу, сексуальную свободу и т. д. – например, в преступлениях против безопасности человечества, военных преступлениях). Но в названных деяниях личные права и свободы расцениваются как дополнительный объект посягательства. [267 - По этой причине трудно согласиться с однозначным мнением о том, что борьба с «общеуголовными» преступлениями не входит в предмет международного уголовного права. Цепелев В. Ф. Международное сотрудничество в борьбе с преступностью. М., 2001. С. 71.]
   К преступлениям против личных прав мы предлагаем относить только те, в которых основным непосредственным объектом будет то или иное право человека, гарантированное ему Международным Стандартом ООН.
   Особенностью источниковой базы этих преступлений является то, что она применима практически ко всем основным институтам международного уголовного права (в силу того, что человек объявлен высшей ценностью в современном мире). Ее образуют:
   – Всеобщая декларация прав человека от 10 декабря 1948 года; [268 - Сборник стандартов Организации Объединенных Наций в области предупреждения преступности и уголовного правосудия: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1992. С. 275–279.]
   – Международный Пакт об экономических, социальных и культурных правах от 16 декабря 1966 года; [269 - Там же. С. 280–288.]
   – Международный Пакт о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 года; [270 - Там же. С. 289–304.]
   – Конвенция относительно рабства от 25 сентября 1926 года; [271 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 17–18. М., 1960. С. 274–278.]
   – Дополнительная Конвенция об упразднении рабства, работорговли и институтов и обычаев, сходных с рабством от 7 сентября 1956 года; [272 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1957. № 8. Ст. 224.]
   – Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин от 18 декабря 1979 года; [273 - Там же. 1982. № 25. Ст. 464.]
   – Конвенция о борьбе с торговлей людьми и с эксплуатацией проституции третьими лицами от 12 марта 1950 года; [274 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 16. М., 1957. С. 280–289.]
   – Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 10 декабря 1984 года. [275 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1987. № 45. Ст. 747.]
   К преступлениям против личных прав и свобод человека, прямо предусмотренных международным уголовным правом, следует, в частности, отнести следующие (при этом основной перечень преступлений против прав и свобод человека установлен в национальных законах).
   1. Преступления, связанные с установлением атрибутов собственности на человека (рабство и работорговля;
   2. Торговля людьми без цели обращения в рабство (в первую очередь, женщинами и детьми).
   3. Сексуальная эксплуатация (в том числе сводничество, склонение и совращение других лиц с целью эксплуатации проституции третьими лицами).
   4. Преступления, выражающиеся в бесчеловечных или унижающих достоинство видах обращения и наказания (в частности, применение пыток).
//-- Преступления против общественной безопасности --//
   Родовым объектом данной группы преступлений являются интересы обеспечения безопасности неопределенного круга лиц от любых угроз. Под определение такого поступления может, в принципе, подпасть большинство деяний, считающихся преступными в международном уголовном праве. Это и понятно, ведь самые различные деяния так или иначе нарушают общественную безопасность.
   По этой причине мы попытались сгруппировать только те деяния, в которых интересы общественной безопасности являются основным непосредственным объектом.
   Основные источники:
   – Международная конвенция о борьбе с захватом заложников от 18 декабря 1979 года; [276 - Сборник международных договоров СССР. Вып. 43. М., 1989. С. 100–105.]
   – Конвенция о борьбе с незаконным захватом воздушных судов от 16 декабря 1970 года; [277 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 27. М., 1974. С. 292–296.]
   – Конвенция о борьбе с незаконными актами, направленными против безопасности гражданской авиации от 23 сентября 1971 года; [278 - Там же. Вып. 33. М., 1979. С. 90–95.]
   – Конвенция о физической защите ядерного материала от 3 марта 1980 года; [279 - Там же. Вып. 43. М., 1989. С. 105–115.]
   – Международная конвенция о борьбе с бомбовым терроризмом от 16 декабря 1997 года; [280 - A/RES/52/164.]
   – Конвенция о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов от 14 декабря 1973 года; [281 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 33. М., 1979. С. 90–94.]
   – Европейская Конвенция о пресечении терроризма от 27 января 1977 года. [282 - Международные акты о правах человека. Сборник документов. М., 1999. С. 602–606.]
   К рассматриваемой группе преступлений можно отнести следующие.
   1. Международный терроризм – собирательное понятие, включающее в себя, в частности: угон и захват с целью угона судна воздушного транспорта; совершение актов насилия в отношении лиц, находящихся на борту судна воздушного транспорта; разрушение или повреждение судов воздушного транспорта и аэровокзальных комплексов; убийства, похищения и нападения на лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов, а также нападения на помещения и транспортные средства, пользующиеся международной защитой; преступления, связанные с похищением людей, захватом заложников или серьезным незаконным задержанием; преступления, связанные с использованием огнестрельного оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ, взрывных устройств). [283 - Среди последних работ, посвященных проблемам международного терроризма, надо отметить: Еделев А. Л. Террористические преступления в международном уголовном праве. Ставрополь, 2001.]
   Мы считаем, что нередко предлагаемое определение «государственный терроризм» подпадает под признаки агрессии и, соответственно, является преступлением против мира.
   2. Преступления против безопасности морского судоходства (в первую очередь, угрозу общественной безопасности среди таких преступлений создает пиратство «как любой неправомерный акт насилия, задержания или любой грабеж, совершаемый с личными целями экипажем или пассажирами какого-либо частновладельческого судна… [284 - Статья 101 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 года // Международное право в документах. М., 1997. С. 394.]; к этой подгруппе преступлений можно отнести разрыв или повреждение морского кабеля, неоказание помощи терпящему бедствие судну, столкновение морских судов и ряд других).
   3. Незаконный оборот ядерного материала (также собирательное понятие, включающее в себя незаконные приобретение, сбыт и совершение иных действий в отношении ядерного материала, а также его хищение; некоторые деяния, составляющие объективную сторону оборота ядерного материала, могут подпадать под определение международного терроризма, например, при «распылении» радиоактивных веществ).
   4. Экологические преступления (экоцид и биоцид – деяния, выраженные в массированном агрессивном воздействии соответственно на окружающую среду и существующие формы жизни, преследующие цель или могущие повлечь экологическую катастрофу).
//-- Преступления против здоровья населения и общественной нравственности --//
   Эти деяния посягают на интересы обеспечения здоровья населения (т. е. обеспечение здоровья неопределенного круга лиц, проживающего на той или иной территории), а также на интересы общественной нравственности как исторически сложившейся совокупности правил поведения, отражающих представления о добре и зле, справедливости, чести, достоинстве.
   Среди основных источников для данной группы преступлений необходимо отметить следующие:
   – Единая Конвенция о наркотических средствах от 30 марта 1961 года; [285 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 23. М., 1970. С. 105–136.]
   – Конвенция о психотропных веществах от 21 февраля 1971 года; [286 - Там же. Вып. 35. М., 1981. С. 416–434.]
   – Конвенция о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта от 14 мая 1954 года. [287 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1957. № 3. Ст. 54.]
   К преступлениям против здоровья населения и общественной нравственности в международном уголовном праве можно отнести следующие.
   1. Незаконный оборот наркотических средств и психотропных веществ (включая их производство, а также выращивание наркотикосодержащих растений, а также незаконный оборот оборудования, используемого для получения названных предметов).
   2. Посягательства на культурные ценности народов (главным образом, во время вооруженных конфликтов).
   3. Незаконный оборот порнографической продукции.
//-- Преступления против мировой финансово-экономической системы --//
   Данная группа преступлений посягает на интересы нормального функционирования и развития финансовых и экономических институтов как в мировом, так и в региональном масштабе. В настоящее время экономическая преступность все в большей мере выходит за национальные границы и приобретает характер общемировой угрозы, что отмечалось в Венской декларации о преступности и правосудии от 17 апреля 2000 г. [288 - Документы ООН. A/CONF.187/4/Rev.3.]
   В настоящее время в международном уголовном праве установлена преступность таких деяний в сфере экономической деятельности, как фальшивомонетничество (подделка денежных знаков), [289 - Международная конвенция по борьбе с подделкой денежных знаков от 20 апреля 1929 года // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 7. М., 1933. С. 40–53.] легализация преступных доходов (на европейском уровне борьба с этим преступлением осуществляется на основе Конвенции Совета Европы об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности), а также преступления экономического характера, совершаемые в экономической зоне или на континентальном шельфе.
   В литературе последнего времени отмечается, что характер международного экономического преступления приобрела коррупция. [290 - Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 190–200.] Справедливость такого суждения подтверждается принятием Декларации ООН о борьбе с коррупцией и взяточничеством в международных коммерческих операциях от 16 декабря 1996 года. [291 - Официальные отчеты Генеральной Ассамблеи ООН. Дополнение № 49 (А/51/49). С. 173–174.]
   Итак, в зависимости от групп родовых объектов (в общей сложности образующих мировой правопорядок), можно говорить о семи видах преступлений в международном уголовном праве: преступления против мира человечества, преступления против безопасности человечества, военные преступления, преступления против личных прав и свобод человека, преступления против общественной безопасности, преступления против здоровья населения и общественной нравственности и преступления против мировой финансово-экономической системы.
   Установление преступности того или иного деяния в международном уголовном праве является главным средством достижения целей самого международного уголовного права.

§ 2. Реализация задач международного уголовного права посредством его применения

   Прежде всего оговоримся – под применением международного уголовного права мы будем понимать возможность применения его норм (непосредственно или опосредованно). Процедурные вопросы, относящиеся к сфере действия международного уголовного процесса, останутся вне рамок нашего исследования.
//-- Непосредственное применение --//
   Непосредственное применение международного уголовного права означает, что данная норма применяется национальным или международным судом самостоятельно, без каких-либо оговорок и ограничений.
   Особенностью международного уголовного права является сравнительно малая возможность применения его положений непосредственно. Это обусловлено тем, что подавляющее большинство международных документов уголовно-правового характера требует установить преступность того или иного деяния в национальном законе.
   Подобная традиция была заложена в ст. V Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (1948 г.), предписывавшей государств-участников для введения в силу положений настоящей Конвенции «провести необходимое законодательство… в соответствии со своей конституционной процедурой». Такая по своему существу формулировка впоследствии стала общепринятой, хотя и варьируется теперь от обязанности государств-участников просто «принять меры», необходимые для реализации положений Конвенции, [292 - Статья 6 Конвенции относительно рабства от 25 сентября 1926 года (в редакции Протокола от 7 декабря 1953 года) // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 17–18. М., 1960. С. 275.] до прямого требования установить преступность и наказуемость деяния во внутригосударственном праве. [293 - Статья 22 Конвенции о психотропных веществах от 21 февраля 1971 года// Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 35. М., 1981. С. 425–426.]
   Рассмотрим способы непосредственного применения международного уголовного права.
   Во-первых, норму международного уголовного права может применить международный орган (суд). Так, в соответствии с ч. 1 ст. 21 Римского Статута Международного уголовного суда, Суд в первую очередь применяет положения своего Статута. Если таковые применить невозможно, то он может применить любую действующую норму международного уголовного права.
   Во-вторых, непосредственно норму международного уголовного права может применить и национальный суд. При этом такая возможность может происходить из прямого указания уголовного закона.
   Так, например, УК РФ предусматривает возможность непосредственного действия на территории России международных норм уголовно-правого характера – в случае наличия иммунитета от уголовной ответственности, предусмотренного в международном договоре РФ (ч. 4 ст. 11 УК РФ).
   В-третьих, национальный суд обязан применить имеющуюся для государства норму международного уголовного права в случае, если в национальном законе этого государства отсутствует соответствующее положение. Этот вывод следует из конституционного предписания большинства государств о том, что действующие для них нормы международного права являются неотъемлемой частью их национальной правовой системы.
//-- Опосредованное применение --//
   Как подчеркивалось ранее, для международного уголовного права более характерно опосредованное применение – т. е. применение национального уголовного закона с соблюдением требований международного уголовного права.
   Отличительной чертой многих международных актов является наличие требования об установлении ответственности за международное преступление в национальном праве с целью получения государством собственной юрисдикции в отношении преступника.
   Так, например, в ст. 5 Конвенции о борьбе с незаконными актами, направленными против безопасности гражданской авиации, от 23 сентября 1971 года [294 - Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. 33. М., 1979. С. 91.] указано, что «каждое Договаривающееся Государство принимает такие меры, какие могут оказаться необходимыми, чтобы установить свою юрисдикцию над преступлением…»
   В число этих мер входит, в первую очередь, установление преступности определенного в международном акте деяния во внутригосударственном законе.
   Расширенную возможность опосредованного применения норм международного уголовного права предусмотрел и Римский Статут Международного уголовного суда. Так, в ст. 1 прямо указано, что Суд «дополняет национальные органы уголовной юстиции».
   В соответствии с преамбулой к Статуту Суда, «обязанностью каждого государства является осуществление его уголовной юрисдикции над лицами, несущими ответственность за совершение международных преступлений». Многие национальные уголовные законы содержат положения о том, что уголовное право применяется в строгом соответствии с самим уголовным законом (например, это следует из смысла ч. 1 ст. 1 УК РФ).
   Характер и последствия изменения национального уголовного законодательства под воздействием международного уголовного права будет рассмотрен в гл. IV данной работы, а сейчас отметим следующее.
   Национальный суд, как правило применяет норму национального уголовного права. При этом квалификация содеянного и назначение наказания также происходят в соответствии с требованиями внутреннего уголовного права. Универсальным для такого применения нормы внутригосударственного права является ее соответствие международному уголовному праву. Если она (норма национального закона) не соответствует или прямо противоречит международной, то должна применяться последняя. Это прямо следует из положения о приоритете международного права над внутренним.
   Другое дело, что вводимая или изменяемая в соответствии с международным обязательством уголовно-правовая норма изначально не должна противоречить положениям международного акта. Однако этот вопрос относится к компетенции законодателя.
   Опосредованное применение норм международного уголовного права характерно для большинства государств, в том числе и для России. Остается только сожалеть, что отечественное уголовное законодательство не предусмотрело возможности применения международной нормы напрямую при отсутствии «аналога» в УК РФ или несоответствии последнего международному предписанию.
   Как известно, УК России основан на «общепризнанных принципах и нормах международного права», а единственным источником уголовного права признается только текст самого Уголовного кодекса (данные положения, содержащиеся в одной статье УК РФ, даже между собой находятся в некотором противоречии).
   Получается, что законного механизма разрешения коллизии между уголовным законом России и международным актом, имеющим силу для РФ, попросту не существует. А он необходим, хотя бы в силу конституционного правила о приоритетном действии международной нормы.
   Исходя из изложенного, мы считаем, что ст. 1 УК России должна быть дополнена частью третьей:
   «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные настоящим Кодексом, то применяются правила международного договора».
   Заметим, что новейшее отраслевое законодательство разрешает возможную коллизию между национальным нормативным актом и международным правом именно таким образом.
   Примечательно, что и международный правоприменитель может применить норму международного уголовного права опосредованно – то есть через национальный закон.
   Например, Уголовно-процессуальный кодекс РФ 2001 г. в ч. 3 ст. 1 прямо предусмотрел, что «если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные настоящим Кодексом, то применяются правила международного договора». И это несмотря на то, что в ч. 1 этой же статьи указано, что порядок уголовного судопроизводства на территории России «устанавливается» только УПК РФ. [295 - Собрание законодательства РФ. 2001. № 52. Ч. 1. Ст. 4921.]
   Такая возможность предусмотрена в п. «с» ч. 1 ст. 21 Римского Статута Международного уголовного суда (Суд применяет «национальные законы государств, которые при обычных условиях осуществляли бы юрисдикцию в отношении данного преступления»). Опосредованное применение международным судом нормы международного уголовного права возможно при соблюдении следующих условий:
   – невозможность применения материально-правовых положений самого Статута;
   – невозможность применения международного договора, принципов и норм международного права, включая общепризнанные принципы международного права вооруженных конфликтов.
   Теоретически это возможно, например, при следующей ситуации. Государство ввело во исполнение международного договора дополнение (изменение) в национальный уголовный закон. При этом содержанием такого договора может быть изменение самого Статута Суда. Но международный договор еще не вступил по той или иной причине в силу. Лицо в этот момент совершило деяние, считающееся преступлением по национальному праву, но применить к нему положения международного договора невозможно по двум причинам – он еще не вступил в силу, а по вступлении не имеет обратной силы. Именно в этом случае международный уголовный суд может опосредованно применить норму международного уголовного права через непосредственное применение нормы национального уголовного права, введенной (измененной) в соответствии с международным правом.
   Итак, применение международного уголовного права возможно двумя способами: непосредственно (национальный правоприменитель или международный орган применяют собственно саму норму международного уголовного права) и опосредованно (применяется норма национального уголовного закона в соответствии с международным уголовным правом). В случае коллизии норм международного и национального уголовного права приоритет должен отдаваться действующей норме международного уголовного права.

Глава IV
Реализация задач международного уголовного права в национальной уголовной юрисдикции

Как уже многократно отмечалось, международное уголовное право играет большую роль в формировании национальных уголовно-правовых систем. Наряду с универсализацией мирового правопорядка, именно через воздействие международного уголовного права на национальное во многом обеспечивается реализация задач самого международного уголовного права. [296 - Проблемы, связанные со взаимодействием международного уголовного и национального уголовного права, рассматривались нами и ранее. Кибальник А. Г. Введение в международное уголовное право. Ставрополь, 2001; Кибальник А. Г., Соломоненко И. Г, Шибкое О. Н. Принципы и нормы международного права как источники уголовного права. Ставрополь, 2000.]

§ 1. Соотношение международного и национального уголовного права

   В вопросе соотношения международного и внутригосударственного права наука выработала три основных направления: одно – дуалистическое и два монистических.
   Сторонники первой монистической концепции отдают примат внутригосударственному праву. Эта теория получила развитие в германской юридической литературе на рубеже XIX–XX вв. и рассматривала международное право как сумму внешнегосударственных прав, как «внешнее государственное право». Суть этой идеи сводилась к тому, что «государство оставляет за собой свободу решать, соблюдать международное право или нет, в зависимости от того, диктуется ли это его интересами». [297 - Курс международного права: В 7 т. Т. 2. С. 273–274.]
   Подобные воззрения базировались на взглядах Гегеля, считавшего, что «взаимоотношения между государствами суть взаимоотношения между самостоятельными контрагентами». [298 - Гегель. Сочинения. Т. 7. М.; Л., 1934. С. 349.] Из этой философской посылки делался вывод о том, что государство вправе по своей воле изменить не только внутреннее, но и международное право. То есть, сторонники данной доктрины по существу отрицают международное право в пользу государственного суверенитета.
   Положение о приоритете внутригосударственного права над международным господствовало в отечественной науке в сталинский период, что широко использовалось для оправдания действий СССР на мировой арене. [299 - Вышинский А. Я. Международное право и международная организация // Вопросы международного права и международной политики. М., 1949. С. 481.]
   Более распространена иная монистическая теория – концепция примата международного права над внутригосударственным. Идейное обоснование она получила в трудах авторов англосаксонской и французской правовых школ. Так, Г. Кельсен (Н. Kelsen) рассматривал государство как «правовое явление», «юридическое лицо», а соотношение между международным и внутригосударственными правопорядками – как «соотношение национального правопорядка и внутренних норм корпорации». [300 - Kelsen Н. General theory of law and state. Cambridge, 1945. P. 16.] Таким образом, сторонники этой доктрины отрицают наличие суверенитета у государства в пользу международного права, объявляя последнее высшим правопорядком.
   Нетрудно заметить, что монистические теории не соответствуют правовым реальностям существования суверенных государств и международного права как юридического феномена. Вследствие этого в науке возобладал дуалистический подход в понимании соотношения внутригосударственного и международного права. [301 - Броунли Я. Международное право. T. 1. M., 1977. С. 67.]
   Суть дуализма заключается в том, что международное и внутригосударственное право рассматриваются не просто как различные отрасли права, а «представляют собой отдельные правопорядки». [302 - Анцилотти Д. Курс международного права. Т. 1. М., 1961. С. 66.] При этом отнюдь не исключается взаимодействие между этими двумя правопорядками, ибо и международное право может отсылать ко внутригосударственному, но возможна и обратная ситуация. Однако именно государства создают международное право, а не наоборот. Вступая в международные обязательства, государство учитывает свои национальные правовые нормы, возможность в случае необходимости их изменения в целях приспособления к принимаемым государством международным обязательствам. Из этих посылок в науке середины XX в. обоснована презумпция, согласно которой если для выполнения международных обязательств необходимо осуществить определенные законодательные мероприятия, то они должны быть осуществлены. [303 - Тункин Г. И. Основы современного международного права. М., 1956. С. 9–10.]
   Дуалистическое понимание взаимодействия международного права с внутренним является проявлением компромисса между государственным суверенитетом и международным правом в целом.
   Эта теория на практике сводится к следующему. Если влияние норм внутреннего права можно назвать первичным (так как государство исходит при создании норм международного права из положений собственного законодательства), то при наличии уже действующих правовых норм международного характера оно не может не признавать их преимущественного значения над нормами внутреннего права. Такое положение вещей отражено в основополагающих документах международного права.
   Так, ст. 27 Венской Конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1963 года указывает на то, что государство – участник договора «не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания невыполнения им договора». [304 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1986. № 37. Ст. 772.]
   Приоритет норм международного права означает, что «право каждого государства состоит из двух юридических систем: внутригосударственной юридической системы и международной юридической системы государства. Они вместе составляют определенное единство – право страны (Law of state)», [305 - Nagy К. Problems of relationships between international and domestic law // Questions of international law. Leyden, 1977. P. 139.] но в случае конфликта преимущество отдается международному праву. Следовательно, нормы внутригосударственного права не только не могут противоречить нормам международного права, но, скорее, должны уточнять и обеспечивать реализацию требований международно-правовых норм.
   Советские юристы традиционно не признавали нормы международного уголовного права в качестве источников национального уголовного права, однако допускали идею дуалистического воздействия международных актов на внутреннее законодательство, которые могут «в некоторых случаях помочь уяснить содержание соответствующей статьи Уголовного закона». [306 - Курс советского уголовного права: В 6 т. / Под ред. А. А. Пионтковского, П. С. Ромашкина, В. М. Чхиквадзе. М., 1970. Т. 1. С. 160–161; Советское уголовное право. Часть Общая / Под ред. М. А. Гельфера, П. И. Гришаева, Б. В. Здравомыслова. М., 1972. С. 30–33, и др.]
   Сегодня многие авторы считают международные договоры России источниками ее уголовного права, [307 - Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., С. 59; Российское уголовное право. Общая часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева и А. В. Наумова. М„1997. С. 37–38.]   хотя эта позиция разделяется не всеми. [308 - См., напр.: Уголовное право. Общая часть / Под ред. Н. Ф. Кузнецовой. М., 1993. С. 66–67.]
   Таким образом, в понимании природы взаимодействия внутригосударственного и международного права господствует дуалистическая концепция. При этом, в случае юридического конфликта, приоритет отдается норме международного права. [309 - Лукашук И. И. Нормы международного права в правовой системе России. М., С. 7-14.] Такое понимание соотношения двух правовых систем – международной и внутригосударственной – нашло законодательное оформление в конституциях большинства развитых государств, [310 - Лукашук И. И. Конституции государств и международное право. М., 1998. С. 11–28.] в том числе в ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации.
   Теперь рассмотрим вопрос о способах воздействия международного уголовного права на внутригосударственное.
   В советской науке господствовало представление о том, что в силу самостоятельности международной и внутригосударственной правовых систем, международный договор не может быть непосредственным источником внутригосударственного права, в том числе и уголовного. А последний может быть применен только в случае его трансформации во внутреннее законодательство. [311 - Лихачев В. Н. Установление пробелов в современном международном праве. Казань, 1989. С. 41–54.] Такая позиция, на наш взгляд, может быть объяснена социально-экономической и политической замкнутостью бывшего СССР.
   Рассмотрим предложенные точки зрения о способах воздействия международного права на внутригосударственное право в целом.
   Д. Б. Левин полагал, что имеют место три способа приведения в действие норм международного права в рамках внутригосударственного правопорядка: отсылка к международному акту; рецепция и трансформация последнего во внутренний закон. [312 - Левин Д. Б. Актуальные проблемы теории международного права. М., 1974. С. 247.]
   Данная позиция получила критику на основании того, что прямое действие нормы международного права при отсылке к последней может подорвать суверенитет государства. В дальнейшем наука шла по пути признания трансформации как основного «способа осуществления международного права путем издания государством внутренних нормативных актов… в обеспечение исполнения им своего международного обязательства». [313 - Усенко Е. Т. Теоретические проблемы соотношения международного и внутригосударственного права // Советский ежегодник международного права. 1977. М., 1979. С. 69.]
   Сам по себе термин «трансформация» является условным. Ряд авторов относят к трансформации все способы и формы осуществления международного права посредством права внутригосударственного, в том числе прямую рецепцию международной нормы во внутреннем законе либо отсылку внутреннего закона к международной норме. [314 - Черниченко С. В. Личность и международное право. М., 1974. С. 49–53.]
   Другие авторы выделяют отсылку в самостоятельный способ взаимодействия, так как в этом случае применяемое внутри государства предписание международной нормы не приобретает характера внутригосударственного предписания; а нормы ратифицированного договора могут считаться трансформированными (реципированными) во внутреннее законодательство лишь в случае, если имеется указание закона на то, что международный договор является частью внутреннего права страны. [315 - Мюллерсон Р. А. Соотношение международного и национального права. М., 1982. С. 74.]
   Есть авторы, которые отмечают, что ратифицированный договор приобретает силу внутреннего закона, и о его «трансформации» в правовую систему государства не может быть и речи. [316 - См., напр.: Талалаев А. Н. Юридическая природа международного договора. М., 1963. С. 252.]
   Вместе с тем существует и множество различных точек зрения по поводу терминологии, обозначающей способы воздействия международного права на право внутригосударственное. Суть проблемы состоит не в уяснении терминологии, а в определении юридического критерия для классификации способов воздействия системы международного права на уголовное право, при которых первые могут расцениваться в качестве источников последнего.
   Анализ норм международного права, Конституции России и федеральных законов позволяет, применительно к теме исследования, сделать следующие выводы относительно способов воздействия международного уголовного права на уголовное законодательство России.
   Во-первых, в тексте многих национальных уголовных законов (в том числе и в ч. 4 ст. 11 УК России) имеется указание на возможность прямой отсылки к норме международного права при решении уголовно-правовых вопросов.
   Во-вторых, более универсальным способом является восприятие нормами национальных уголовных законов предписаний международного уголовного права. Такое восприятие может быть проведено, по существу, тремя путями:
   1) путем текстуального включения нормы международного уголовного права в уголовное законодательство во исполнение международного договора;
   2) путем включения нормы международного уголовного права в уголовное законодательство, причем предписание международного договора не устанавливает жесткой формы восприятия его предписания во внутригосударственное право;
   3) путем изменения уже существующих норм уголовного законодательства во исполнение положений международного уголовного права.
   Понимая, что любая терминология условна, в дальнейшем мы будем использовать следующие термины, характеризующие способ (форму) воздействия международного права на уголовное право в разрезе основной проблемы исследования – понимания характера и места международных уголовно-правовых норм как источников внутригосударственного уголовного права:
   – «отсылка» – непосредственное (т. е. без приведения в тексте Уголовного закона) указание на действие нормы международного права, имеющей уголовно-правовое значение;
   – «рецепция» – акт международного уголовного права как источник уголовного права полностью включается в национальный уголовный закон без каких-либо изменений, при этом может вводиться новая норма или изменяться существующая;
   – «имплементация» – уже существующая уголовно-правовая норма или (чаще) вводимая новая норма национального уголовного закона адаптируется внутренним законодателем во исполнение международного договора.
   Нетрудно заметить, что последние два способа по содержанию представляют собой инкорпорацию (включение) предписаний международного уголовного права в уголовное законодательство.
   На наш взгляд, особо надо уточнить, по какой причине под имплементацией мы понимаем две разновидности воздействия международного уголовного права на национальное уголовное право. Дело в том, что имплементация по форме похожа на рецепцию – речь в обоих случаях идет либо о вновь принимаемой норме национального права, либо об изменении существующей. Но при имплементации норма национального уголовного закона адаптирует положение международной нормы не буквально, а в соответствии с особенностями правовой системы государства.
   Действительно, многие международные акты, предписывая внести то или иное изменение в уголовное законодательство страны, не содержат даже примерного текста уголовно-правовой нормы. Поэтому в этом случае у внутреннего законодателя остается своеобразное «пространство для маневра» в целях издания наиболее эффективного и социально значимого для внутренней правовой системы правового предписания. А такая возможность отсутствует при рецепции нормы международного уголовного права.
   Следовательно, основное различие между рецепцией и имплементацией видится не в форме восприятия предписания международного уголовного права внутригосударственным уголовным законодательством, а в сути такого восприятия.
   Рассмотрим способы влияния международного уголовного права на национальное на примере Российской Федерации.
   В связи с этим представляется уместным рассмотреть процедуру, согласно которой международный акт уголовно-правового характера становится источником уголовного права России.
   В Конституции РФ указано, что Основной закон страны и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации (ч. 1 ст. 3), а сама Конституция России относит к исключительному ведению федерального центра принятие и изменение уголовного законодательства (п. «о» ст. 71). В то же время общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются частью ее правовой системы, а в случае, если «международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора» (ч. 4 ст. 15).
   Отметим, что включение принципов и норм международного права во внутригосударственную правовую систему является правилом для большинства развитых государств. Примечательно другое. Конституция России, говоря об «общепризнанных принципах и нормах международного права» как части своей правовой системы, прямо допускает возможность коллизии между ними и федеральным законом. Причем это противоречие разрешается только в соответствии с международным договором Российской Федерации, т. е. тем нормативным актом международно-правового характера, который имеет юридическую силу для России.
   В соответствии с Федеральным законом РФ «О международных договорах Российской Федерации» от 15 июля 1995 г. международный договор РФ тоже является частью правовой системы России (ст. 5). Под международным договором понимается письменное международное соглашение, заключенное Россией с иностранным государством (государствами) либо международной организацией и регулируемое международным правом (ст. 2).
   Как известно, вступление в силу международного договора может производиться несколькими способами – присоединением к договору, ратификацией договора, утверждением договора либо фактом заключения сторонами самого договора. [317 - Комментарий к Федеральному закону «О международных договорах Российской Федерации». М., 1996. С. 51–53.]
   Если международный договор не требует издания внутригосударственного акта для его применения, он действует на территории России непосредственно (п. 3 ст. 5 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»).
   Уголовный кодекс является федеральным законом, и только в нем могут быть определены основания и пределы уголовной ответственности за совершенное преступление, а новые законы, устанавливающие уголовную ответственность, «подлежат включению в настоящий Кодекс» (ч. 1 ст. 1 УК РФ). Следовательно, изменение условий уголовной ответственности за то или иное деяние, предусмотренное международным договором РФ, требует их непосредственного включения в текст УК.
   Такая ситуация должна разрешаться в соответствии с п. «а» ч. 1 ст. 15 ФЗ «О международных договорах Российской Федерации», определяющим, что любой международный договор, исполнение которого требует «изменения действующих или принятия новых федеральных законов, а также устанавливающий иные правила, чем предусмотрены законом», подлежит обязательной ратификации.
   Такой международный договор действителен и обязателен для России только с момента его ратификации. А акт ратификации сам по себе является новым федеральным законом (ст. 14 ФЗ «О международных договорах РФ»).
   Согласно ст. 6 Федерального закона РФ «О порядке опубликования и вступления в силу Федеральных Конституционных законов, Федеральных законов, актов палат Федерального Собрания» от 14 июня 1994 года, [318 - Собрание законодательства Российской Федерации. 1994. № 8. Ст. 801.] ратифицированные международные договоры России вступают в силу по истечении 10 дней со дня их официального опубликования либо в соответствии со специальным порядком, указанным в самом законе.
   Таким образом, федеральное законодательство устанавливает правило изменения норм самого Уголовного кодекса при вступлении в силу международного договора, регламентирующего вопросы уголовной ответственности.
   Так как уголовное законодательство России состоит только из Уголовного кодекса, то изменение последнего при вступлении в силу международного акта, имеющего уголовно-правовое значение, может производиться двумя способами из ранее рассмотренных:
   – рецепцией, т. е. прямым включением положений международно-правового акта в Уголовный кодекс;
   – имплементацией, т. е. изменением положений Уголовного кодекса в соответствии с правилами международно-правового акта.
   Таким образом, можно полностью согласиться с позицией судьи Конституционного Суда РФ О. И. Тиунова о том, что «нормы международного права, а также международные договоры России применяются Конституционным Судом России как инкорпорированные в национальное право нормы». [319 - Тиунов О. И. Конституционный Суд Российской Федерации и международное право// Российский ежегодник международного права. 1995. СПб., 1996. С. 180.] Необходимо еще раз отметить, что под инкорпорацией понимается как рецепция (в узком смысле этого слова), так и имплементация норм международного права в уголовное законодательство России.
   Итак, в соответствии с конституционным предписанием, международный акт уголовно-правового характера должен вносить изменения в Уголовный кодекс. Представляется, что такая международно-правовая норма должна так или иначе включаться в УК РФ одним и тем же Федеральным законом – о ратификации международного договора.
   В противном случае возникает непреодолимая трудность в судебном применении уголовно-правовой нормы международного характера. Действительно, согласно п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» от 31 октября 1995 года, [320 - Бюллетень Верховного Суда РФ. 1996. № 1. С. 5.] суд при рассмотрении дела не вправе применять нормы уголовного закона, если вступившим в силу для Российской Федерации международным договором, решение о согласии на обязательность которого для России было принято в форме Федерального закона, установлены иные правила, чем предусмотренные УК РФ. В этих случаях «применяются правила международного договора». Но как применить эти правила, если преступность деяния и все уголовно-правовые последствия содеянного предусмотрены только в Уголовном кодексе, и при осуществлении правосудия по уголовным делам суд должен применять нормы УК РФ? Ответ может быть один – в рассматриваемом случае не должно быть самой коллизии. А избежать ее возможно лишь путем одновременного, наряду с ратификацией международного договора, изменения Уголовного кодекса России.
   Из положения о включении в уголовный закон новых законов, регулирующих вопросы уголовной ответственности, сам Уголовный кодекс делает единственное исключение – согласно ч. 4 ст. 11 УК РФ «вопрос об уголовной ответственности дипломатических представителей иностранных государств и иных граждан, которые пользуются иммунитетом, в случае совершения этими лицами преступления на территории Российской Федерации, разрешается в соответствии с нормами международного права». Таким образом, УК РФ при решении вопроса об уголовной ответственности лиц, обладающих дипломатическим или иным иммунитетом, напрямую отсылает к положениям норм международного уголовного права.
   Положения об уголовно-правовом иммунитете, закрепленные в нормах международного права, по существу включаются во внутреннее уголовное законодательство и действуют на территории нашей страны непосредственно, т. е. без внесения изменений и дополнений в Уголовный кодекс России. Об этом свидетельствуют предписания ряда нормативных актов, в соответствии с которыми положения внутреннего уголовного законодательства не затрагивают установленных международными договорами «иммунитетов глав и сотрудников иностранных дипломатических и консульских представительств, а также других лиц». [321 - Статья 33 Закона СССР «О правовом положении иностранных граждан в СССР» от 24 июня 1981 г. в редакции федеральных законов Российской Федерации от 19 мая 1995 г. и от 15 августа 1996 г.]
   В любом случае, когда источником российского уголовного права становится норма международного уголовного права, по существу происходит их совместное применение. Формально на территории Российской Федерации может действовать только Уголовный кодекс России (в силу ч 1. ст. 1 УК РФ), но через его предписания опосредованно и согласованно действуют уголовно-правовые нормы международного характера (за исключением, как уже говорилось, норм об иммунитете).
   Согласованное (совместное) применение внутригосударственных и международно-правовых норм является проявлением универсализации мирового правопорядка. В теории высказана точка зрения, согласно которой согласованное (совместное) применение международной и внутренней нормы возможно при совпадении предмета правовой охраны, причем о совпадении объектов правовой охраны речь идти не может. [322 - Лихачев В. Н. Установление пробелов в современном международном праве. Казань, 1989. С. 75; Лукашук И. И. Сфера действия международного права// Советский ежегодник международного права. 1985. М., 1986. С. 92.]
   С точки зрения уголовного права объект уголовно-правовой охраны – это то общественное отношение, общественное благо или интерес, которые взяты под охрану уголовным законом. Предметом преступления является материальная вещь, причем предмет преступления может быть только в тех преступлениях, где преступное посягательство на объект осуществляется через непосредственное воздействие на материальные предметы внешнего мира. Поэтому не имеют предмета такие преступления, как изнасилование, оскорбление и проч. Иными словами, предмет представляет собой «материализованный» объект уголовно-правовой охраны и структурно является составной частью последнего.
   Таким образом, при имплементации или рецепции норм международного права общим является не столько предмет уголовно-правовой охраны, сколько ее объект. В противном случае теряет смысл само уголовно-правовое отношение, защищающее общественные блага и интересы, а они далеко не всегда могут быть материализованы. [323 - Коржанский Н. И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. М., 1990; Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М., 1996. С. 146–155.]
   Это тем более верно, так как в международной и внутригосударственной правовых системах выделяются группы норм, «обладающих качеством регулятивной совместимости» [324 - Игнатенко Г. В. Международное и советское право: проблемы взаимодействия правовых систем // Советское государство и право. 1985. № 1. С. 77.], т. е. общим объектом правового регулирования. Данное положение наглядно подтверждается указанием на то, что основным объектом уголовно-правовой охраны (согласно предписаниям многочисленных международно-правовых актов, с одной стороны, и ст. 2 Конституции РФ и ст. 2 УК РФ – с другой) являются: человек, его права и свободы – которые никак не могут расцениваться в качестве предмета преступления.
   Наконец, надо остановиться на вопросе о силе в Российской Федерации международного договора, устанавливающего вопросы уголовной ответственности, в случае его противоречия принципам международного права. Вероятность такой коллизии исключить нельзя. В литературе высказана позиция, согласно которой такой договор должен признаваться ничтожным, а действие договорной нормы прекращаться автоматически. [325 - Капустина М. А. Действие норм международных договоров во времени: Теоретико-правовой анализ // Правоведение. 1998. № 2. С. 56.]
   Признавая наличие принципов-идей jus cogens, заметим, что в настоящее время отсутствует возможность «автоматического» прекращения действия противоречащих им положений уголовного закона как федерального закона, так и международных договоров, устанавливающих уголовную ответственность. И дело даже не в отсутствии какого-либо органа, который аннулировал бы подобную норму. Повторимся еще раз – декларативный принцип, не закрепленный в норме, не может быть использован при разрешении подобного противоречия, ибо он не может быть источником уголовного права в формальном понимании.
   Другое дело, если международно-правовая норма об уголовной ответственности противоречит другой имеющей силу для России международно-правовой норме. Представляется, что в данном случае коллизия должна разрешаться в соответствии с теми «основополагающими принципами», которые нормативно оформлены и действительны для Российской Федерации, ведь только такие принципы могут быть источниками внутригосударственного права (в том числе уголовного), имеющими высшую юридическую силу. Именно так надо понимать приводившееся ранее положение ч. 4 ст. 15 Конституции России.
   Анализ принципов и норм международного права позволяет говорить о том, они должны расцениваться источниками уголовного права России в случае их инкорпорации во внутреннее законодательство путем рецепции либо имплементации. Общим для уголовного права России и зарубежных стран континентальной системы права является возможность в исключительных случаях прямого и непосредственного действия международно-правовых актов, имеющих уголовно-правовое значение. Признание того, что международно-правовые нормы должны считаться источниками отечественного уголовного права, само по себе свидетельствует о сближении правовых систем цивилизованных стран и подтверждает мысль о том, что между уголовно-правовыми системами России и Запада на самом деле гораздо больше общего, нежели различного. [326 - Флетчер Дж., Наумов А. В. Основные концепции современного уголовного права. М., 1998. С. 508–510.]

§ 2. Международное уголовное право в системе национального уголовного права России

   Реформа уголовного законодательства России потребовала выработки новых подходов в понимании назначения и задач самого уголовного закона. Рассмотрение данного вопроса мы попытаемся провести на основе анализа влияния международного уголовного права, а также принципов и норм международного права в целом на Общую и Особенную части действующего отечественного уголовного законодательства.
   Как ранее подчеркивалось, большинство международных актов уголовно-правового характера устанавливает невозможность уголовного преследования лица в случае, когда «деяние или бездействие, которые во время их совершения не составляли преступления по национальным законам или международному праву». [327 - Например, ч. 2 ст. 11 Всеобщей Декларации прав человека; ч. 1 ст. 15 Международного Пакта о гражданских и политических правах.]
   Следовательно, международно-правовой стандарт подтверждает классическое правило «нет преступления без указания на то в законе». При этом, исходя из приоритета норм международного права, допускается, что состав преступления может отсутствовать в национальном законе, будучи определен в международно-правовой норме.
   С другой стороны, УК РФ под принципом законности понимает определение преступности деяний и их уголовно-правовых последствий, которые содержатся только в уголовном законе (ч. 1 ст. 3 УК РФ). Исходя из конституционно закрепленного правила о приоритете международного права, сопоставление этих, казалось бы несоответствующих друг другу предписаний, должно приводить к следующему выводу.
   Приоритет международного права заключается в обязанности государства при формулировании своих уголовно-правовых запретов неукоснительно следовать указанным международным нормам; в первую очередь это относится к нормам о правах человека. В литературе высказана позиция, что в случае противоречия внутренних уголовно-правовых запретов международному стандарту в области прав человека, лицо должно быть освобождено от уголовной ответственности и наказания за совершение деяния, не являющегося преступным согласно международно-правовым актам. [328 - Наумов А. В. О соотношении норм международного и уголовного права// Советская юстиция. 1993. № 19. С. 3.] В принципе мы разделяем эту позицию. Вместе с тем, еще раз подчеркнем, что, исходя из концепции дуалистического понимания соотношения международного и внутригосударственного права, ведущая роль внутригосударственных норм по отношению к нормам международного права будет заключаться в том, что никто не может быть привлечен к уголовной ответственности и осужден за деяние, не предусмотренное уголовным законодательством России, хотя бы и предусмотренное нормами международного права. Такое понимание соотношения внутреннего уголовного и международного права также соответствует предписанию о запрете на применение уголовного закона по аналогии (ч. 2 ст. 3 УК РФ).
   Непосредственное отношение к регулированию общеуголовных вопросов ответственности за совершенные деяния имеет Конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 26 ноября 1968 года, [329 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1971. № 2. Ст. 18.] установившая неприменение любых сроков давности за преступления против человечества вне зависимости от времени совершения этих преступлений. В соответствии с этим документом в ст. 78 и 83 УК РФ содержится предписание о неприменении сроков давности уголовной ответственности и исполнения приговора за совершение ряда преступлений против мира и безопасности человечества (ст. 353, 356–358 УК РФ). Показательно, но такое указание на течение сроков давности появилось во внутреннем законодательстве раньше, нежели в международном праве. [330 - Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 марта 1965 г. «О наказании лиц, виновных в преступлениях против мира и человечности и военных преступлениях, независимо от времени совершения преступления» // Ведомости Верховного Совета СССР. 1965. № 10. Ст. 123.]
   Одним из основополагающих положений норм международного права является указание на то, что все люди «наделены разумом и совестью» в силу рождения. [331 - См., напр.: Статья 1 Всеобщей Декларации прав человека.] Таким образом, «разум» человека, свобода его мыслительной и волевой деятельности присущи любому лицу, составляя содержание «правосубъектности» лица. [332 - Статья 16 Международного Пакта о гражданских и политических правах.] Исходя из смысла норм международного права, такая «правосубъектность» означает в уголовно-правовом смысле вменяемость лица. УК РФ в ст. 21 определяет невменяемость лица как неспособность последнего понимать фактический характер своих действий и руководить ими в силу наличия одного из перечисленных медицинских критериев. Понятие вменяемости лица выводится из понятия невменяемости, и, будучи одним из основных признаков субъекта преступления, формулируется в теории уголовного права как способность лица понимать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. [333 - См., напр.: Российское уголовное право. Общая часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева и А. В. Наумова. С. 122.]
   Необходимо еще раз подчеркнуть, что международно-правовые акты говорят, по сути дела, о презюмированной вменяемости любого человека, не требующей специального доказывания. Применительно к уголовной юстиции это означает, что каждый человек, достигший возраста уголовной ответственности, должен считаться вменяемым, пока не доказано обратное. Российская судебная практика давно исходит из этого положения, [334 - См., напр.: Определение Судебной коллегии Верховного Суда РФ // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 7. С. 11.] однако оно, на наш взгляд, должно найти свое законодательное закрепление в УК РФ в силу предписания международно-правовых норм jus cogens.
   Фундаментальным принципом современного международного права, провозглашенным еще во Французской декларации прав человека и гражданина 1789 года, является принцип уважения прав человека и его основных свобод без различия расы, пола, языка и религии. В настоящее время этот принцип нормативно оформлен во многих международно-правовых актах универсального характера. Но начало утверждению принципа всеобщего уважения прав человека и основных свобод для всех, без какой-либо дискриминации, положил Устав ООН (п. 4 ст. 1), обязавший все государства – члены ООН уважать права человека.
   В дальнейшем перечень основных прав и свобод человека был сформулирован во Всеобщей Декларации прав человека от 10 декабря 1948 года, [335 - Сборник стандартов Организации Объединенных Наций в области предупреждения преступности и уголовного правосудия: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1992. С. 275–279.] Декларации ООН и Международной конвенции о ликвидацией всех форм расовой дискриминации, Международном Пакте об экономических, социальных и культурных правах от 16 декабря 1966 года, [336 - Там же. С. 280–288.] Международном Пакте о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 года; [337 - Там же. С. 289–304.] Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года (с последующими изменениями в связи с принятием Протоколов к ней; далее – Европейская Конвенция) [338 - Российская газета. 1995. 5 апр.] и других документах. В дальнейшем мы будем называть совокупность названных универсальных международно-правовых документов международным стандартом в области защиты прав и свобод человека.
   Анализ положений названных актов позволяет прийти к выводу о том, что в международном праве выработалось достаточно четкое понимание необходимости всемерной защиты неотъемлемых прав и свобод человека. Основное внимание эти документы уделяют процессуальным вопросам обеспечения прав и свобод человека. Однако, в ряде случаев они имеют и непосредственное уголовно-правовое значение.
   Все Декларации и Конвенции, образующие Международный стандарт ООН (и Совета Европы) буквально пропитаны духом понимания того, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью.
   Однако отечественное законодательство исходило из этого положения далеко не всегда. Как известно, уголовные кодексы советского периода на первое место среди своих задач ставили защиту совсем других общественных отношений и интересов. Так, например, УК РСФСР 1960 года даже в своей последней действовавшей редакции в ст. 1 предусматривал приоритет уголовно-правовой защиты общественного строя государства, политической и экономической систем последнего. И только затем говорилось о «личности, правах и свободах граждан». [339 - Уголовный кодекс РСФСР 1960 года. М., 1994. С. 3.]
   Решительный поворот в направлении признания первоочередной задачи охраны прав и свобод человека случился только в постсоветский период – в связи с принятием 22 ноября 1991 года Декларацией прав и свобод человека и гражданина. [340 - Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1991. № 37. Ст. 1038.]
   Примечательно, что это произошло под непосредственным влиянием норм международного права, имеющих силу для Российской Федерации. Так, в ст. 1 названной Декларации указывалось, что «общепризнанные международные нормы, относящиеся к правам человека, имеют преимущество перед законами РСФСР». Позднее это положение было воспроизведено в ст. 32 Конституции РСФСР, но действовавшая до 1997 г. редакция УК РСФСР по-прежнему не считала охрану прав и свобод человека основной задачей уголовного законодательства.
   В настоящее время такое противоречие разрешено в соответствии с принципами и нормами международного права. Так, ч. 2 ст. 2 УК РФ 1996 г. принципиально изменила иерархию объектов уголовно-правовой охраны: ведущее место среди них занимает охрана прав и свобод человека и гражданина. Соответственно Особенная часть УК РФ на первое место ставит защиту от преступных посягательств основных общечеловеческих ценностей: жизнь, здоровье, свободу, честь, достоинство, конституционные права и свободы человека и гражданина, семью и права детей.
   Таким образом, можно утверждать, что все положения уголовного закона по крайней мере должны строиться в соответствии с рассматриваемым принципом. Тем не менее в действующем УК РФ сохраняется ряд несоответствий либо досадных неточностей этому фундаментальному принципу международного права.
   Так, ст. 4 УК РФ, дублируя конституционное положение, определяет уголовно-правовой принцип «равенства граждан перед законом». Но в Декларации о принципах международного права 1970 года [341 - Международное право в документах. М., 1982. С. 9.] указано на обязательное «уважение и соблюдение прав и человека и основных свобод для всех», то есть для всех без исключения лиц. Конституция РФ также говорит о равенстве «всех» пред законом и судом (ст. 19). Текстуальное содержание ст. 4 УК РФ устанавливает равенство перед законом вне зависимости от каких-либо обстоятельств всех лиц, совершивших преступления. Очевидно, что «граждане» и «все лица» – не совпадающие понятия. Таким образом, можно говорить о несоответствии формального определения принципа равенства его содержанию. Поэтому представляется, что наименование ст. 4 УК РФ должно быть изменено в соответствии с международным правом и Конституцией РФ следующим образом: «Принцип равенства всех перед законом».
   Однако общие положения УК РФ, прямо не отсылающие к нормам международного права, нередко не соответствуют стандарту ООН и Совета Европы о равной защиты прав и свобод человека вне зависимости от каких-либо обстоятельств, связанных с его происхождением и социальным статусом.
   Так, УК РФ, последовательно соответствуя предписаниям Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин от 18 декабря 1979 года, [342 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1982. № 25. Ст. 464.] в ряде случаев «перегибает палку» и, как это ни странно, нарушает право мужчин на равенство с женщинами перед законом и судом.
   Во-первых, это проявляется в наложении запрета на возможность назначения таких наказаний, как пожизненное лишение свободы и смертная казнь в отношении осужденной-женщины (ст. 57, 59 УК РФ). Конечно, можно данные положения УК РФ расценивать как проявление гуманного отношения уголовного закона к женщине. Однако подобный «гуманизм» не соответствует как международному стандарту, так принципу равенства перед законом. Уточним, речь идет только о необходимости законодательно предусмотреть возможность применения указанных наказаний к женщинам. Это приведет УК РФ в соответствие с международными актами, а также будет иметь существенное значение для общепредупредительной функции уголовного закона. Тем более с позиции развития мировой криминологической ситуации как раз женская преступность характеризуется наибольшим абсолютным приростом и структурным «утяжелением». [343 - См., напр.: Криминология / Отв. ред. В. Н. Кудрявцев и В. Е. Эминов. М., 1997. С. 303; Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировой криминологический анализ. М., 1997. С. 453.]
   А ряд актов международного стандарта налагают запрет на назначение смертной казни только беременным женщинам, а не женщинам вообще в силу «равного для мужчин и женщин права пользования всеми гражданскими и политическими правами». [344 - Например, ст. 3 и ч. 5 ст. 6 Международного Пакта о гражданских и политических правах.]
   Во-вторых, нарушение равноправия по половому признаку имеет место при регламентации освобождения от наказания. Так, применение отсрочки приговора возможно только в отношении беременных женщин и женщин, имеющих детей в возрасте до восьми лет (ст. 82 УК РФ). Почему нельзя применить такое основание освобождения от наказания мужчине, имеющему малолетних детей, не понятно. Поэтому, по нашему мнению, необходимо, в соответствии с международными стандартами, внести соответствующие изменения в ст. 82 УК РФ.
   Далее, непосредственно воспроизводит международные стандарты в области защиты прав и свобод человека принцип гуманизма (ст. 7 УК РФ). По своему содержанию гуманизм представляет собой объединение двух начал – обеспечения безопасности людей, общества и государства в целом от преступных посягательств и одновременном обеспечении гуманного и справедливого наказания лицам, признанным виновными в совершении преступлений.
   Статья 4 Декларации ООН о защите всех лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 9 декабря 1975 года [345 - Сборник стандартов Организации Объединенных Наций в области предупреждения преступности и уголовного правосудия: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1992. С. 259–261.] предписывает всем государствам – членам ООН принимать «эффективные меры» для недопущения пыток и других жестоких видов наказания в сфере его юрисдикции. В свою очередь, определение «пытка» («любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное») дается в ст. 1 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 10 декабря 1984 года. [346 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1987. № 45. Ст. 747.]
   В соответствии с указанными международно-правовыми актами, принцип гуманизма, закрепленный в ст. 7 УК РФ, запрещает возможность причинения назначаемым наказанием лицу физических страданий или унижения человеческого достоинства.
   В контексте международных стандартов гуманизм уголовного наказания прежде всего касается защиты права на жизнь и проблемы применения в виде наказания смертной казни.
   В соответствии со ст. 20 Конституции РФ, смертная казнь как исключительное и временное уголовное наказание установлена за совершение пяти особо тяжких преступлений против личности. Вопрос об оправданности и необходимости сохранения смертной казни в системе наказаний уже долго дебатируется в отечественной науке. [347 - См., напр.: Смертная казнь: за и против / Под ред. С. Г. Келиной. М., 1989; Сурова Л.Б. Проблема смертной казни в современном обществе // Государство и право. 1996. № 4. С. 153.] Нас же интересует вопрос юридической силы международно-правовых актов, действующих для России, в отношении смертной казни.
   Как известно, Российская Федерация подписала Протокол № 6 от 22 ноября 1984 г. к Европейской Конвенции, согласно которому «Смертная казнь отменяется. Никто не может быть приговорен к смертной казни или казнен». [348 - Цит. по: Алексеева Л. Б., Жуйков В. М., Лукашук И. И. Международные нормы о правах человека и применение их судами Российской Федерации. М., 1996. С. 347.] Однако подписание этого протокола произошло параллельным изданием Президентом РФ Указа от 16 мая 1996 года «О моратории на исполнение смертной казни». Указ главы государства не является федеральным законом, а мораторий на исполнение смертной казни не означает ее отмены как вида наказания.
   В силу этих обстоятельств надо признать, что только ратификация Государственной Думой РФ данного Протокола позволит говорить об изменении системы наказаний в российском уголовном праве путем изъятия из нее смертной казни как таковой, то есть отмены ст. 59 УК РФ. В связи с этим нельзя согласиться с позицией, согласно которой при отмене (заметим, вероятной) смертной казни Россия будет обязана «изъять из Уголовного кодекса составы преступлений, караемых смертной казнью». [349 - Ледях И. Новый Уголовный кодекс РФ и международные стандарты по правам человека // Российская юстиция. 1997. № 1. С. 4.]
   Нельзя согласиться с точкой зрения о наличии обязанности России ратифицировать Протокол № 6 на основании того, что он является составной частью Европейской Конвенции, уже вступившей в силу для России. [350 - Петрухин И. Комментарий к Федеральному закону «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» // Российская юстиция. 1998. № 7. С. 2–3.] Такая позиция противоречит ст. 17 Венской Конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 года, [351 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1986. № 37. Ст. 772.] согласно которой любое государство имеет право на оговорку при заключении международного договора, если это допускается самим договором. Текст Конвенции о защите прав человека и основных свобод такого запрета не содержит. [352 - Российская газета. 1995. 5 апр.]
   Таким образом, на России не лежит обязанность ратифицировать Протокол № 6, и, следовательно, изменить текст уголовного закона в связи с ратификацией самой Европейской Конвенции и ряда Протоколов к ней. Достаточно заметить, что из более чем 40 государств – членов Совета Европы далеко не все подписали Европейскую Конвенцию со всеми Протоколами без каких-либо оговорок. [353 - Игитова И. Механизм реализации Европейской Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» // Государство и право. 1997. № 1. С. 76–82.] Более того, с точки зрения стандарта ООН, каждое государство принимает «меры для отмены смертной казни в рамках своей юрисдикции» исходя при этом из положения ст. 6 Международного пакта о гражданских и политических правах о желательности отмены смертной казни. [354 - Второй Протокол к Международному Пакту о гражданских и политических правах // Сборник стандартов Организации Объединенных Наций в области предупреждения преступности и уголовного правосудия: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1992. С. 308–309.] То есть, международные нормы jus cogens вообще не ставят вопрос об обязательности отмены этого вида наказания в государствах – членах ООН.
   С точки зрения соответствия международным стандартам охраны прав и свобод человека, принцип гуманизма ярко проявляется в положениях о пределах действия обратной силы уголовного закона. Так, ч. 1 ст. 10 УК РФ устанавливает, что «уголовный закон, устраняющий преступность деяния, смягчающий наказание или иным образом улучшающий положение лица, совершившего преступление, имеет обратную силу, т. е. распространяется на лиц, совершивших соответствующие деяния до вступления такого закона в силу, в том числе на лиц, отбывающих наказание или отбывших наказание, но имеющих судимость». С другой стороны, «уголовный закон, устанавливающий преступность деяния, усиливающий наказание или иным образом ухудшающий положение лица, обратной силы не имеет». Такой принцип действия обратной силы законов считается общепризнанным и закреплен в п. 1 ст. 15 Международного Пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 года.
   Новелла отечественного УК, специально оговаривающая пределы действия обратной силы закона при сокращении срока или смягчения наказания (ч. 2 ст. 10 УК РФ), также корреспондирует к данному международно-правовому акту («Если после совершения преступления законом устанавливается более легкое наказание, действие этого закона распространяется на данного преступника»).
   Среди основных прав и свобод человека в международном стандарте неоднократно упоминается о том, что никакое лицо «не должно быть вторично судимо или наказано за преступление». [355 - Часть 7 ст. 14 Международного Пакта о гражданских и политических правах.] В целом это положение воспроизводится в указании Уголовного кодекса РФ о том, что «никто не может нести ответственность дважды за одно и то же преступление» (ч. 2 ст. 6).
   Казалось бы, в данном случае уголовно-правовой принцип справедливости ответственности и наказания соответствует международному стандарту. Однако это не совсем так. Нормы международного права говорят о недопустимости повторного осуждения только в том случае, когда лицо «окончательно осуждено или оправдано в соответствии с законом… страны». Таким образом, в международно-правовых актах речь идет не о возможности неоднократного наступления уголовной ответственности, а о невозможности дважды и более нести уголовную ответственность по приговору суда, который и только который может определить меру уголовно-правового воздействия на лицо, совершившее общественно опасное деяние.
   На наш взгляд, понимание справедливости уголовного закона должно соответствовать международному стандарту, в связи с чем в ч. 2 ст. 6 УК РФ должно быть указано не просто о том, что никто не может «дважды нести уголовную ответственность за одно и то же преступление», а оговорено, что исключается наступление уголовной ответственности дважды за одно и то же преступное деяние. Это и будет означать, что мера уголовно-правового воздействия на лицо может быть выбрана судом только однажды.
   Далее, Международный стандарт ООН предписывает учитывать возраст несовершеннолетних при наступлении их уголовной ответственности и «желательность» содействия уголовно-правовых мер их перевоспитанию. [356 - См., напр.: Часть 4 ст. 14 Международного Пакта о гражданских и политических правах.] Уголовный закон конкретизирует данное положение. Так, в соответствии со ст. 87 УК РФ, несовершеннолетним признается лицо, совершившее преступление в возрасте от 14 до 18 лет, причем лицо считается достигшим того или иного возраста не в день рождения, а в начале следующих суток.
   Положения раздела V УК РФ, регулирующего вопросы уголовной ответственности несовершеннолетних, по своей сути являются более специальными по отношению к положениям других статей Общей части и действуют по правилам конкуренции специальных норм. Особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних обусловлены исключительно возрастом субъекта преступления и все они направлены на смягчение ответственности и наказания несовершеннолетних (а в силу ст. 61 УК РФ несовершеннолетний возраст сам по себе обязательно смягчает наказание). Показательно, что и наказание, и иные виды уголовно-правового характера, применяемые к несовершеннолетним, ставят своей целью в первую очередь именно перевоспитание последних, а не карательное воздействие со стороны государства. Представляется, что особое регламентирование в УК РФ уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних полностью отвечает духу международного стандарта защиты прав и свобод личности, а также ст. 40 Конвенции о правах ребенка от 20 ноября 1989 года. [357 - Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1990. № 45. Ст. 955.]
   Однако международно-правовые документы регламентируют не только вопросы преступности и наказуемости деяния либо пределов действия национальных уголовных законов. Нередко они могут являться источниками для отдельных общеуголовных институтов внутригосударственного права. В первую очередь, это касается обстоятельств, исключающих преступность деяния.
   Как уже говорилось, составной частью любого уголовно-правового принципа является защита человека, общества и государства от преступных посягательств. В свою очередь международно-правовые стандарты по обеспечению прав и свобод человека допускают то или иное причинение вреда (включая лишение жизни), которое не должно расцениваться как преступное.
   Это касается случаев отражения «противоправного насилия» (например, ч. 2 ст. 2 Европейской Конвенции). В уголовно-правовом смысле это предписание выражается в допустимости причинения вреда в состоянии необходимой обороны.
   Как правило, международные документы не регламентируют пределы необходимой обороны – этот вопрос остается в компетенции внутреннего законодательства. Поэтому положения ст. 37 УК РФ («Необходимая оборона») в целом соответствуют международному стандарту.
   Наряду с необходимой обороной, международное право регламентирует применение других обстоятельств, исключающих преступность содеянного.
   Так, четвертый принцип международного права, признанный Уставом Нюрнбергского трибунала, указал на невозможность освобождения лица от ответственности за причинения вреда, если «какое-либо лицо действовало во исполнение приказа своего правительства или начальника», при условии, что у исполнителя имелся «сознательный выбор» поведения. [358 - Принципы международного права, признанные уставом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в решении этого трибунала // Международное публичное право. Сборник документов. Т. 2. М., 1996. С. 101.]
   В дальнейшем регламентировал ответственность за исполнение приказа Кодекс должностных лиц по поддержанию правопорядка 1979 года, [359 - Международная защита прав и свобод человека: Сборник документов. М., 1990. С. 319–325.] указавший на недопустимость «никакого оправдания» исполнителя (в том числе и посредством ссылки на обязательное для него распоряжение вышестоящего должностного лица) для исключения ответственности за применение «пыток или других жестоких, бесчеловечных или унижающих человеческое достоинство видов обращения и наказания». Аналогичные предписания содержатся в п. 3 ч. 2 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих человеческое достоинство видов обращения и наказания 1980 года. [360 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1987. № 45. Ст. 747.] Наконец, правила ответственности за исполнение незаконного приказа были еще раз сформулированы в Уставах международных трибуналов, созванных в самое последнее время. [361 - Устав Международного трибунала (по Югославии) // Международное публичное право. Сборник документов. Т. 2. М., 1996. С. 103; Устав Международного трибунала по Руанде // Международное публичное право. Сборник документов. Т. 2. М., 1996. С. 111.]
   Исключение ответственности за причинение вреда во исполнение обязательных приказа (распоряжения) явилось существенной новеллой УК РФ 1996 года – ранее это обстоятельство в советском законодательстве отсутствовало. Данный факт свидетельствует о восприятии уголовным законом не только международного стандарта защиты прав и свобод человека в целом, но и тех норм международного права, которые регулируют вопросы применения отдельных уголовно-правовых институтов.
   В положениях Общей части УК РФ нашел отражение такой основополагающий принцип международного права, как принцип нерушимости государственных границ, суверенитета и территориальной целостности государств. Нормативно он закреплен в нескольких международных актах, особое значение среди которых имеет Заключительный Акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года (далее – Заключительный Акт СБСЕ). [362 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1975. № 33. Приложение.]
   Применительно к сфере действия уголовного закона названный международно-правовой принцип выражается в определении пределов территориального действия УК РФ. Согласно ч. 1 ст. 11 УК РФ, любое лицо, совершившее преступление на территории Российской Федерации, подлежит уголовной ответственности по настоящему Кодексу. Суверенитет государства в первую очередь выражается в возможности осуществлять им свою юрисдикцию (в том числе и уголовную) на своей собственной территории. Причем это право государства не может быть поставлено под какое-либо сомнение. В связи с этим представляется несоответствующим реалиям анахронизмом и сейчас довольно распространенная точка зрения о том, что имеется исключение из территориального принципа действия Уголовного закона, выраженное в экстерриториальности (внеземельности) дипломатических представительств. [363 - См., напр.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Общая часть / Под ред. В. М. Лебедева и Ю. И. Скуратова. М., 1996. С. 14.] Подобная позиция прямо противоречит положениям международного права, например, ст. 41 Венской Конвенции о дипломатических сношениях 1961 года, [364 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1964. № 18. Ст. 221.] определяющей, что все дипломатические служащие обязаны соблюдать и уважать законы и постановления страны пребывания.
   Серьезной новеллой в УК РФ стало введение принципа реального действия уголовного закона в пространстве (ч. 3 ст. 12), согласно которому иностранные граждане и лица без гражданства, не проживающие постоянно в Российской Федерации, совершившие преступление вне пределов Российской Федерации, подлежат уголовной ответственности по настоящему Кодексу в случаях, если преступление направлено против интересов Российской Федерации, и в случаях, предусмотренных международным договором Российской Федерации, если они не были осуждены в иностранном государстве и привлекаются (в процессуальном порядке) к уголовной ответственности на территории Российской Федерации.
   Ранее в ч. 4 ст. 5 УК РСФСР 1960 года содержалось указание на то, что иностранные граждане и апатриды могли нести ответственность по УК РСФСР в случаях совершения преступлений вне пределов государства только в случае, предусмотренном международным договором. Подчеркнем, что предусматривалась не возможность прямой отсылки к международной норме, а наступление ответственности только по статье Особенной части УК РСФСР, предусматривающей ответственность за преступление, включенное во внутреннее законодательство в силу международного права.
   В настоящее время в силу реального принципа действия уголовного закона возможна ответственность по УК РФ иностранцев и лиц без гражданства не только за конвенционные преступления, но и за все преступления против интересов России, совершенные вне ее пределов. Представляется, что в этом положении нашел отражение рассматриваемый принцип международного права, поскольку охрана суверенитета и территориальной целостности любого государства является одной из основных задач международного права как такового и, безусловно, должна быть отражена в охранительных положениях внутреннего закона.
   Наконец, в тесной связи с указанной проблемой состоит международно-правовой принцип сотрудничества государств, непосредственно выражающийся в уголовно-материальном смысле в таком институте уголовного права, как выдача другому государству лиц, совершивших преступления.
   Статья 13 УК РФ, повторяя конституционное предписание, указывает, что граждане Российской Федерации, совершившие преступление на территории иностранного государства, не подлежат выдаче этому государству. С другой стороны, иностранные граждане и лица без гражданства, совершившие преступление вне пределов Российской Федерации и находящиеся на территории Российской Федерации, могут быть выданы иностранному государству для привлечения к уголовной ответственности или отбывания наказания в соответствии с международным договором Российской Федерации.
   Таким образом, в уголовном законе установлен жесткий запрет на выдачу российских граждан иностранному государству в случае совершения ими преступления на территории последнего.
   Однако, в ряде международных документов предписана возможность выдачи другому государству любого лица, совершившего преступление на территории этого государства. Так, например, в соответствии со ст. V Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 года, прямо указывается на то, что «лица, обвиняемые в совершении геноцида… должны быть судимы компетентным судом того государства, на территории которого было совершено это деяние». Далее, договаривающиеся Стороны «обязуются осуществлять выдачу в соответствии со своим законодательством и действующими договорами» (ст. VI). Подобное предписание содержится также в ст. III Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 26 ноября 1968 года. [365 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1971. № 2. Ст. 18.] Отметим, что Россия (СССР) при ратификации указанных конвенций не сделала оговорку о недопущении экстрадиции своих граждан.
   Более того, согласно резолюции 45/116 Генеральной Ассамблеи ООН от 14 декабря 1990 года, допускается выдача «любого» лица, но отказ в экстрадиции лица на основании того, что оно является гражданином государства, является факультативным обстоятельством, которое должно быть урегулировано внутренним законодательством. [366 - Сборник стандартов Организации Объединенных Наций в области предупреждения преступности и уголовного правосудия: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1992. С. 58–60.]
   Можно возразить, что за совершение геноцида и других подобных преступлений граждане России могут и должны нести ответственность по УК РФ на территории и перед судом нашего государства. И это вполне справедливо, так как предусмотрено внутренним законодательством и отвечает принципам применения международного уголовного права. Мы лишь отметим, что ст. 13 УК РФ текстуально не вполне соответствует нормам международного права и поэтому в ней должна быть предусмотрена либо возможность выдачи граждан РФ в соответствии с принципом сотрудничества государств, либо, с другой стороны, невозможность выдачи российских граждан должна быть отражена в оговорках Российской Федерации ко всем подобного рода международным договорам.
   Итак, анализ источников позволяет сделать вывод, что принципы и нормы международного права оказали наибольшее влияние на сформулированные в Общей части УК РФ положения о преступности и наказуемости деяния, пределах действия уголовного закона, сроков давности уголовно-правового отношения, а также на ряд отдельных институтов Общей части УК РФ (среди которых обстоятельства, исключающие преступность деяния, основания освобождения от уголовной ответственности и наказания).
   Как уже говорилось, структура Особенной части УК РФ 1996 года в целом отражает иерархию ценностей, сложившуюся в принципах и нормах международного права. При этом статьи Особенной части УК РФ условно можно разделить на две группы в зависимости от их соответствия положениям международного уголовного права:
   – универсального характера – в силу этих норм уголовный закон охраняет права и свободы человека в соответствии с международными стандартами ООН и Совета Европы в области охраны прав и свобод человека;
   – конвенционного характера – введены (или изменены) в Особенную часть УК РФ по причине вступления для России в силу конвенций и иных договоров более частного характера по сравнению с международным стандартом; как правило, наряду с правами и свободами человека защищают иные объекты уголовно-правовой охраны.
   Не вызывает никаких сомнений, что уголовное законодательство любой страны так или иначе защищает права и свободы человека. Нас же интересует вопрос, в какой мере охрана прав и свобод личности уголовно-правовыми нормами Особенной части УК РФ соответствует международному стандарту.
   Безусловно, международное законодательство ставит главной целью защиту неотъемлемых прав и свобод человека, к числу которых относятся права на жизнь, здоровье, свободу, личную неприкосновенность, честь и достоинство. Раздел VII УК РФ («Преступления против личности») и его главы практически полностью повторяют приведенный перечень объектов международно-правовой охраны.
   Так, ст. 3 Всеобщей Декларации прав человека, ст. 2 Европейской Конвенции провозглашает имманентно присущее право любого человека на жизнь, свободу и личную неприкосновенность. Жизнь и здоровье человека в УК РФ стали самыми важными объектами уголовно-правовой охраны, причем особенностью уголовно-правовой системы России, по сравнению со многими другими странами Европы, является, как уже отмечалось, сохранение исключительной меры наказания за умышленные посягательства на жизнь человека. Такое право за законодателем допускает ч. 2 ст. 6 Международного Пакта о гражданских и политических правах, указывая, что «в странах, которые не отменили смертной казни, смертные приговоры могут выноситься только за самые тяжкие преступления». Умышленные посягательства на жизнь как раз должны расцениваться таковыми – действующая редакция УК РФ предусматривает ответственность за подобные преступления в пяти статьях УК РФ (ст. 105, 277, 295, 317, 357).
   Далее, международный стандарт указывает на необходимость всемерной защиты такого права лица, как его «свобода». [367 - Ст. 3 Всеобщей Декларации; ст. 5 Европейской Конвенции и проч.] Думается, что под «свободой» лица понимается свобода в широком смысле этого слова, включающая и свободу передвижения, и свободу выбора места жительства, и «телесную» свободу человека (т. е. запрет на нарушение личной неприкосновенности лица), и возможность ограничения либо лишения этого права только по вступлении в силу законного приговора суда. В свою очередь, уголовное законодательство разделяет «свободу» в широком понимании этого слова на не сколько интересов, составляющих различные непосредственные объекты уголовно-правовой охраны.
   Если международно-правовые документы говорят о личной неприкосновенности как праве человека, то УК РФ не выделяет это благо в качестве отдельного объекта защиты. Но, на наш взгляд, этот факт не должен расцениваться как упущение уголовного закона. Действительно, невозможно представить себе преступное посягательство на жизнь или здоровье, не связанное с посягательством на личную неприкосновенность. Поэтому отсутствие специального указания на такое уголовно охраняемое благо, как личная неприкосновенность, должно расцениваться как своеобразие юридической техники конструирования статей и глав Особенной части, а не как несоответствие международному стандарту.
   А ликвидация различий в степени уголовно-правовой охраны половой свободы и половой неприкосновенности мужчины и женщины, выразившееся в уравнивании ответственности за посягательства на эти интересы в ст. 131 и ст. 132 УК РФ, должно расцениваться как изменение, соответствующее международному стандарту. Мы уже не раз говорили о своеобразном «перекосе» в охране прав и свобод по половому признаку, до сих пор сохраняющемся в ряде положений Общей части УК РФ. Особенная часть уголовных кодексов советского периода традиционно сильнее защищала половую свободу и половую неприкосновенность женщины, [368 - Для этого достаточно сравнить санкции ст. 117 и 121 УК РСФСР 1960 года. Особо квалифицированный состав изнасилования предусматривал возможность назначения смертной казни, в то время как насильственное мужеложство грозило виновному максимум семью годами лишения свободы.] что явно противоречило равенству всех прав и свобод вне зависимости, в частности, от пола человека (ст. 2 Всеобщей Декларации). В то же время нельзя не отметить тот факт, что уголовный закон, охраняя половую свободу, устанавливает ответственность либо за половое насилие, либо за сексуальные действия в отношении малолетних. Свобода сексуального выбора получила лишь опосредованное нормативное оформление в международном стандарте. [369 - Так, ст. 12 Всеобщей Декларации и ст. 8 Европейской Конвенции говорят о недопустимости произвольного вмешательства в «личную» жизнь человека во всех смыслах этой фразы.] Прямого указания на эту свободу в международных актах универсального характера нет, но ее давно придерживается правовая доктрина как за рубежом, [370 - См., напр.: Frankel L. J. Sex Discrimination in Criminal Law // The Criminology of Deviant Women. Boston, 1979. P. 340–356.] так и, с недавнего времени, – в России. [371 - В отечественной теории уголовного права первые упоминания о возможности уголовно-правовой защиты половой свободы в полном смысле этого слова появились только в начале 90-х годов. – Уголовное право. Особенная часть / Отв. ред. Б. В. Здравомыслов. М., 1993. С. 152.]
   Универсальный запрет международно-правовых норм на применение пыток или жестокое, бесчеловечное или иное унижающее достоинство человека обращение применительно к статьям Особенной части УК РФ нашел выражение в том факте, что указанные способы воздействия на личность расцениваются в ряде составов как:
   а) конструктивный признак состава – например, при доведении до самоубийства (ст. 110); истязании (ч. 1 ст. 117);
   б) квалифицирующее обстоятельство – например, при убийстве (п. «д» ч. 2 ст. 105 УК РФ).
   Основополагающие международные акты неоднократно говорят о защите, наряду с личной неприкосновенностью человека, его «свободы» в широком понимании этого слова. [372 - Статья 3 Всеобщей Декларации, ст. 5 Европейской Конвенции, ст. 9 Международного Пакта о гражданских и политических правах.] УК РФ предусматривает уголовную ответственность за такие преступления против свободы лица, как похищение человека (ст. 126), незаконное лишение свободы (ст. 127). Усиленная ответственность установлена по специальным нормам за такие преступления против правосудия, которые непосредственно посягают на личную свободу человека, такие как незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей (ст. 301) и вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта, связанного с вынесением незаконного приговора суда к лишению свободы (ч. 2 ст. 305).
   В то же время в российском уголовном законодательстве сохраняется ряд несоответствий международному стандарту в плане защиты личной свободы человека. Так, ст. 8 Международного Пакта о гражданских и политических правах, ч. 1 ст. 4 Европейской Конвенции специально устанавливают недопустимость содержания лица в рабстве или подневольном состоянии.
   Кроме того, Российская Федерация является участником специальной Конвенции относительно рабства от 25 сентября 1926 года, [373 - Международное право в документах. М., 1997. С. 282–283.] ст. 1 которой определяет рабство не просто как отсутствие личной свободы, а как «состояние или положение человека, над которым осуществляются права собственности или некоторые из них». В силу положений данной Конвенции недопустимо совершение «торговли невольниками», т. е. любого акта захвата, приобретения или уступки человека с целью продажи его в рабство; всякого акта приобретения невольника с целью продажи его или обмена; всякого акта уступки путем продажи или обмена невольника, приобретенного с целью продажи или обмена, равно вообще как и всякого акта торговли или перевозки невольников. Кроме политических обязательств относительно пресечения и сотрудничества в недопущении актов работорговли, государства – участники данной Конвенции взяли на себя обязательство по приведению внутреннего законодательства в соответствие с настоящей Конвенцией (ст. 6). Данное обязательство не нашло отражения в действующем УК РФ, несмотря на то, что Россия является участницей не только этой, но также Дополнительной Конвенции об упразднении рабства, работорговли и институтов и обычаев, сходных с рабством, от 7 сентября 1956 года. [374 - Там же. С. 284–287.]
   Казалось бы, данное предписание международного права воплощено в статьях УК РФ о незаконном лишении свободы и похищении человека (тем более что ст. 126 имеет квалифицирующий признак – совершение деяния из корыстных побуждений). Однако это не совсем так. Полагаем, невозможно говорить об уголовном преследовании за рабство как таковое при похищении человека «из корыстных побуждений», ведь похищение человека возможно совершить, не имея корыстной мотивации, а при рабстве человек становится всегда объектом правоотношений собственности либо иных вещных прав. С другой стороны, незаконное лишение свободы вообще не предусматривает наличия корыстной мотивации виновного.
   Поэтому представляется необходимым, в соответствии с международными обязательствами России, введение в УК РФ специальной нормы, устанавливающей уголовную ответственность за обращение человека в состояние рабства или подневольное состояние. Данная норма должна быть имплементирована в силу положений указанных Конвенций относительно рабства и работорговли, ибо существующие положения УК РФ о защите личной свободы человека указанные ситуации в целом не регламентируют.
   Далее, международно-правовые предписания о необходимости защиты уголовным законом таких имманентно присущих человеку прав, как его «честь и репутация», [375 - Ст. 12 Всеобщей Декларации.] реализованы в статьях УК РФ, предусматривающих общеуголовную ответственность за клевету и оскорбление (ст. 129–130).
   Имплементированными в уголовное законодательство из принципов и норм международного права, посвященных защите прав и свобод личности, также надлежит считать нормы о свидетельском иммунитете, неизвестные уголовному праву советского периода. Такой иммунитет выражается в непривлечении к уголовной ответственности лица, его супруга и близких родственников при совершении отказа от дачи показаний (ст. 308 УК РФ) и заранее не обещанном укрывательстве (ст. 316 УК РФ). В международных документах содержится право человека не давать показаний против себя, [376 - См. ч. 3 ст. 14 Всеобщей Декларации.] и мы разделяем положения западной доктрины о том, что свидетельский иммунитет, основанный на родственной и семейной связи, появился и развился из привилегии от самообвинения (self-incrimination). [377 - Encyclopedia Americana. Danbury, 1987. Vol. 14. P. 811.] Необходимость введения в государственное (ст. 51 Конституции РФ) и уголовное законодательство свидетельского иммунитета основана на его социальном назначении как средства обеспечения уважительного отношения личности, охраны ее прав и свобод, укрепления нравственных основ судопроизводства. Никто не имеет права ставить человека перед обязанностью давать показания во вред наиболее близким людям, т. е. фактически предавать последних.
   Наиболее последовательное воплощение в УК РФ нашла защита не только личных, но и гражданских, политических, экономических и культурных прав и свобод. Охране этих интересов посвящена гл. 19 УК – «Преступления против конституционных прав и свобод человека и гражданина».
   В соответствии с международным стандартом, а также Международной Конвенцией о ликвидации всех форм расовой дискриминации от 7 марта 1966 года, [378 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1969. № 25. Ст. 219.] ст. 136 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина в зависимости от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям. [379 - В редакции Федерального закона РФ № 156 от 9 июля 1999 года.] Кроме того, уголовный закон предусматривает повышенную уголовную ответственность за совершение ряда преступлений по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды: в частности, убийства (п. «л» ч. 2 ст. 105 УК РФ), умышленного причинения тяжкого и средней тяжести вреда здоровью (п. «е» ч. 2 ст. 111 и п. «е» ч. 2 ст. 112 УК РФ) и других. Более того, уголовный закон к разряду государственных преступлений относит возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды (ст. 282 УК РФ). Причем под таким «возбуждением», в соответствии с международным стандартом, должны пониматься любые действия, инициирующие дискриминацию человека по признакам расы, цвета кожи, родового, национального или этнического происхождения, религиозных убеждений, «имеющие целью или следствием уничтожение или умаление на равных началах прав человека или основных свобод в политической, экономической, социальной, культурной или любых других областях общественной жизни». [380 - См. ч. 1 ст. 1 Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации от 7 марта 1966 года.]
   Международный Пакт о гражданских и политических правах говорит о необходимости государственной защиты таких благ, как «личная и семейная жизнь», «неприкосновенность жилища», «неприкосновенность личной корреспонденции» (ст. 17). Уголовный кодекс содержит соответствующие составы (ст. 137–139). Показательно, что российский уголовный закон защищает указанные блага даже в большей мере, нежели международный стандарт, и соответствует требованиям времени. Так, например, если названный Пакт говорит о необходимости охраны только «личной корреспонденции», то ст. 138 УК РФ расширяет перечень предметов охраны, добавляя к корреспонденции тайну телефонных переговоров и иных сообщений. Это весьма актуально в настоящее время, когда тайна личной жизни может содержаться не только в корреспонденции в традиционном понимании этого слова, но и в «иных» сообщениях – телекоммуникационных, сетевых и прочих.
   Статья 18 названного Пакта провозглашает свободу мысли, совести и религии. [381 - См. также ст. 9 Европейской Конвенции.] Но УК РФ предусматривает ответственность только за «воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и вероисповеданий». Прямо нарушение свободы мысли уголовным законодательством не запрещено. Традиционно отечественная доктрина уголовного права исходит из того, что за мысли (даже преступные) и их изъявление человек не может подлежать уголовной ответственности: «Формирование преступного умысла не может рассматриваться как стадия в развитии преступной деятельности, поскольку основанием уголовной ответственности может быть только преступное поведение, выразившееся в конкретном деянии, а не антиобщественные свойства личности, ее помыслы и убеждения». [382 - Сухарев Е., Куликов А. Предварительная преступная деятельность // Советская юстиция. 1992. № 20–21. С. 8–9.] Другое дело, что никакой человек не может быть ограничен в свободе своей мыслительной деятельности и ее изъявления (если, конечно это само по себе не является преступлением – как, например, при публичных призывах к насильственному изменению конституционного строя). Поэтому, в соответствии с Международным стандартом ООН и Совета Европы, представляется необходимым в ст. 148 уточнить, что уголовная ответственность наступает и за воспрепятствование свободе мысли.
   А право любого на справедливый суд корреспондирует новелле УК РФ – ст. 294, предусматривающей уголовную ответственность любого лица за воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования в какой бы то ни было форме. Указанная норма в большей мере защищает право на справедливое судебное разбирательство и соответствует предписаниям международного права, нежели существовавшие статьи в УК РСФСР. [383 - Мальцев В. Ответственность за воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования // Законность. 1997. № 12. С. 12–16.]
   Среди комплекса гражданских и политических прав, провозглашенных международным стандартом, надо особо выделить право на управление государством (активное и пассивное избирательное право), свободу мирных собраний, право на получение и распространение информации. [384 - Ст. 20–21 Всеобщей Декларации; ст. 19, 21, 25 Международного Пакта о гражданских и политических правах; ст. 10 Европейской Конвенции.] Охрана указанных прав и свобод нашла свое закрепление в ст. 140–142, 149 УК РФ.
   Тем не менее необходимо указать на сужение рамок уголовно-правовой охраны одного из основных прав – права на получение и распространение информации. Таковая сводится к уголовному преследованию должностного лица при отказе последнего в предоставлении гражданину разрешенной информации либо его заведомой дезинформации. Исходя из международного стандарта, правом на информацию обладает любое лицо, а не только гражданин государства – поэтому в уголовном порядке должно защищаться право на информацию всех людей. Это требует приведения редакции ст. 140 УК РФ в соответствие с международно-правовыми актами.
   Как известно, защите социально-экономических прав личности посвящены многие международно-правовые документы. Так, Протокол № 1 к Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод [385 - Российская юстиция. 1998. № 7. С. 11.] специально устанавливает право каждого беспрепятственно пользоваться своим имуществом. Данное предписание в уголовно-правовом смысле корреспондирует к главе 21 УК РФ «Преступления против собственности». Отметим известный факт, что УК РФ в равной мере защищает все формы собственности от преступных посягательств, и начало этому было положено еще в 1994 г. Федеральным законом РФ от 1 июля 1994 г. [386 - Российская газета. 1994. 7 июля.]
   Но основной перечень социально-экономических прав человека содержится в Международном Пакте об экономических, социальных и культурных правах, а также в ряде европейских документов.
   Так, ст. 6 Пакта говорит о «свободном выборе труда» для всех и связанной с ним защитой от безработицы. С другой стороны, УК РФ считает преступлением необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение беременной женщины или женщи ны, имеющей детей в возрасте до трех лет (ст. 145). Опять возникает вопрос – почему в уголовном порядке не защищено право на труд мужчины, имеющего детей указанного возраста? Представляется, что право на труд должно быть равно защищено для всех лиц, имеющих малолетних детей, вне зависимости от полового признака, что требует изменения редакции ст. 145 УК РФ в соответствии с международным стандартом.
   Неотъемлемо от права на труд право на справедливое и своевременное вознаграждение труда (ст. 7 Пакта, ст. 23 Всеобщей Декларации). В связи с этим представляется обусловленным не только в социальном, но и в формально-юридическом плане введение в УК РФ нормы об ответственности за невыплату заработной платы, пенсий, стипендий, пособий и иных выплат (ст. 1451). [387 - Федеральный закон Российской Федерации № 48 от 15 марта 1999 года.] В данном случае можно говорить об имплементации нормы международного права во внутреннее уголовное законодательство. Примечательно, что квалифицированный состав этого преступления предусматривает повышенную ответственность за указанные деяния, «повлекшие тяжкие последствия». Тяжкие последствия – признак оценочный, но что является последствием невыплаты заработной платы, стипендии, пенсии и проч.? Человек остается без средств к существованию и не может легально прокормить себя и свою семью. В уголовном законе не предусмотрено такого последствия, как голод, зато ст. 11 Пакта говорит о свободе любого человека от голода. Представляется желательным специальное указание закона на такое последствие невыплаты заработной платы, стипендии, пенсии, как наступление голода лица и его семьи (близких). Такое новшество позволит более четко следовать международному стандарту охраны социально-экономических прав.
   Статья 23 Всеобщей Декларации и ст. 12 Пакта требуют обеспечить право любого человека на безопасные условия труда. Не подвергая сомнению приоритет трудового законодательства в решении этого вопроса, отметим, что это право защищено и в Уголовном кодексе, ст. 143 которого устанавливает ответственность за нарушение правил охраны труда. Требование соответствия международному стандарту условий труда, отвечающих требованиям безопасности и гигиены, содержится также в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 1 от 23 апреля 1991 г. в редакции Постановления Пленума № 10 от 25 октября 1996 г. «О судебной практике по делам о нарушении правил охраны труда и безопасности горных, строительных и иных работ». [388 - Бюллетень Верховного Суда РФ. 1997. № 1. С. 8–11.]
   Наконец, право на труд связано в международном праве с правом на забастовку как форму социально-экономического протеста трудящихся (ст. 8 Пакта). Как уже говорилось, уголовный закон запрещает вмешательство должностных лиц в проведение такой акции, если последняя разрешена в соответствии с текущим законодательством (ст. 149 УК РФ).
   К ведущим социально-экономическим правам ст. 15 Пакта относит авторские права, по сути считающиеся интеллектуальной собственностью лица (ст. 27 Всеобщей Декларации). Уголовный закон расширяет круг объектов уголовно-правовой охраны, устанавливая преступность нарушения как авторских и смежных (ст. 146), так изобретательских и патентных прав лица (ст. 147).
   Итак, личные и иные права и свободы человека, установленные международным стандартом, взяты под охрану Особенной частью уголовного закона России. Как правило, характер и степень уголовно-правовой защиты этих прав в целом соответствует предписаниям международного права. А сами указанные нормы Особенной части УК РФ носят в основном универсальный, а не конвенционный характер.
   Важной новеллой в УК РФ 1996 г. стало выделение специальной главы, устанавливающей перечень преступлений против семьи и несовершеннолетних. Безусловно, международный стандарт говорит о необходимости защиты семьи и детей, причем семья признается «естественной и основной ячейкой общества». [389 - Ст. 10 Международного Пакта об экономических, социальных и культурных правах.] Однако в более серьезной мере особые права несовершеннолетних регламентируются специальной Конвенцией о правах ребенка от 20 ноября 1989 года, [390 - Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1990. № 45. Ст. 955.] поэтому соответствующие нормы УК РФ в большей мере носят конвенционный характер.
   Так, ст. 33 настоящей Конвенции устанавливает, что государство обязано предпринять все меры для защиты детей от незаконного употребления наркотических и психотропных веществ. В свою очередь, ст. 151 УК РФ устанавливает ответственность за вовлечение несовершеннолетнего в систематическое употребление спиртных напитков и одурманивающих веществ. Представляется, что в соответствии с указанной Конвенцией в диспозиции ст. 151 УК РФ должно быть указание на недопустимость вовлечения несовершеннолетнего в употребление именно наркотических и психотропных веществ, а не расплывчатого термина «одурманивающее» вещество.
   В соответствии со ст. 35 Конвенции в уголовный закон впервые введена норма об ответственности за торговлю несовершеннолетними в любой форме (ст. 152). Примечательно, что новая редакция этой статьи УК РФ учла положения ст. 34 Конвенции о защите ребенка от всех форм «сексуальной эксплуатации и сексуального совращения» – в п. «е» ч. 2 ст. 152 УК РФ введено квалифицирующее обстоятельство торговли несовершеннолетними «для совершения действий сексуального характера». [391 - Федеральный закон Российской Федерации № 92 от 25 июня 1998 года.] Императивный запрет международно-правовых норм на любые сексуальные действия в отношении детей имплементирован также в ст. 134 и 135 УК РФ, устанавливающих соответственно уголовную ответственность за совершение полового сношения и иных действий сексуального характера с лицом, не достигшим четырнадцатилетнего возраста, и за развратные действия в отношении малолетних.
   Но УК РФ не воспринял указание ст. 34 Конвенции о повышенной опасности вовлечения несовершеннолетнего в занятие проституцией и другой сексуальной эксплуатацией. Поэтому ст. 240 УК РФ нуждается в приведении в соответствие с международным правом путем введения квалифицирующего обстоятельства – вовлечения в занятие проституцией заведомо несовершеннолетнего.
   Кроме того, ст. 35 Конвенции о правах ребенка соответствует усиление ответственности за ряд преступлений против свободы личности, если они совершены в отношении несовершеннолетних – например, при похищении человека (п. «д» ч. 2 ст. 126 УК РФ), не законном лишении свободы (п. «д» ч. 2 ст. 127 УК РФ), захвате заложника (п. «д» ч. 2 ст. 206 УК РФ).
   Статье 37 Конвенции прямо корреспондирует диспозиция ст. 156 УК РФ, описывающая неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего как «жестокое обращение» с таким лицом. Однако в тексте рассматриваемой нормы нет указания на запрет унижающего достоинство несовершеннолетнего обращения с ним, хотя такая формулировка диспозиции ст. 156 УК РФ будет в большей мере отвечать требованиям данной Конвенции.
   Итак, положения УК РФ об охране семьи и несовершеннолетних, соответствуя в целом международному стандарту, не всегда воспроизводят предписания Конвенции о правах ребенка. Данное несоответствие должно быть ликвидировано путем имплементации норм указанной Конвенции.
   Как ранее неоднократно говорилось, в международном праве XX в. прочно утвердился принцип уголовной ответственности физических лиц, виновных в совершении международных преступлений. При этом под термином «международные преступления» понимаются как преступления против мира и безопасности человечества, так и преступления международного характера.
   Обе подгруппы международных преступлений нашли свое отражение в международно-правовых конвенциях, поэтому носят конвенционный характер. Впервые принцип уголовной ответственности за международные преступления был подтвержден и реализован в ходе Нюрнбергского процесса над военными преступниками гитлеровской Германии. В приговоре Международного военного трибунала отмечалось, что «преступления против международного права совершаются людьми, а не абстрактными категориями, и только путем наказания отдельных лиц, совершающих такие преступления, могут быть соблюдены установления международного права».
   В этой связи основополагающее значение для обеспечения мира и защиты человеческой личности приобретает включение в УК самостоятельного раздела об ответственности за преступления против мира и безопасности человечества.
   Раздел XII УК РФ представляет собой своеобразную кодификацию основополагающих международных преступлений на уровне национального уголовного законодательства. Исходя из предложенной нами классификации способов воздействия норм международного права на национальное уголовное законодательство, введение раздела XII в УК РФ представляет собой практически полную рецепцию положений международно-правовых актов.
   Уголовная ответственность устанавливается за: планирование, подготовку развязывания или ведение агрессивной войны (ст. 353); публичные призывы к агрессивной войне (ст. 354); производство или распространение оружия массового поражения (ст. 355); применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356); геноцид (ст. 357); экоцид (ст. 350); наемничество (ст. 359); нападение на лиц или учреждения, которые пользуются международной защитой (ст. 360).
   Исторически в теории уголовного права геноцид трактовался трояко: как физический (уничтожение людей), биологический (предотвращение появления детей на свет) и национально-культурный (уничтожение традиционной этнической культуры). [392 - Трайнин А. Н. Защита мира и уголовный закон. М., 1969. С. 408.] В международном праве было сформулировано понимание геноцида как совершения «следующих действий, совершаемых с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: а) убийство членов такой группы; b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; е) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую» (ст. II Конвенции о геноциде). Положения Проекта международного Кодекса полностью повторяют такое определение геноцида. В таком виде диспозиция данного преступления была реципирована в УК РФ (за исключением замены терминов «предумышленный» на «умышленный» и «серьезные телесные повреждения» на «тяжкий вред здоровью»). [393 - Более детальную характеристику пределов уголовной ответственности за геноцид в отечественном уголовном праве см.: Вартанян В. М., Кибальник А. Г., Соломоненко И. Г. Уголовная ответственность за геноцид. Ставрополь, 2001.]
   Статья 353 УК РФ предусматривает ответственность за планирование, подготовку, развязывание и ведение агрессивной войны, не раскрывая термина «агрессия». Представляется, что уголовное законодательство должно воспринять не только указанный перечень деяний, но и официальное международно-правовое определение агрессии как «применения вооруженной силы государством против суверенитета, территориальной целостности или политической независимости другого государства или каким-либо другим образом, не совместимым с Уставом Организации Объединенных Наций». [394 - Определение агрессии от 14 декабря 1974 года: Официальные документы ООН. Т. 1. Нью-Йорк, 1975. С. 181.] В свою очередь, ст. 2 Устава ООН предписывает, что все государства – члены ООН разрешали свои международные споры «мирными средствами таким образом, чтобы не подвергать угрозе международный мир, безопасность и справедливость». [395 - Устав Организации Объединенных Наций и Статут Международного суда: Официальное издание ООН. Нью-Йорк, 1968.] Примечательно, что международно-правовые акты, в том числе и Проект международного Кодекса, не предусматривают необходимости уголовной ответственности отдельно за публичные призывы к развязыванию агрессивной войны – в этом отношении отечественное уголовное законодательство, на наш взгляд, выгодно отличается от установлений международно-правовых актов императивного характера. Международному праву знакомо определение «угрозы агрессией» (ст. 16 Проекта международного Кодекса) как заявления, сообщения, демонстрации силы или любой иной меры, которые дают правительству какого-либо государства «веские основания полагать, что серьезно рассматривается возможность агрессии против этого государства». Причем такая угроза может исходить только от руководителя государства или по приказу последнего. Однако именно такая ситуация охватывается квалифицированным составом ст. 354 УК РФ.
   Ответственность за производство или распространение оружия массового поражения (ст. 355 УК РФ) определена в силу предписания ряда конвенций и договоров. Среди них надо в первую очередь назвать следующие: Договор о нераспространении ядерного оружия от 1 июля 1968 года, [396 - Ведомости Верховного Совета СССР. 1970. № 14. Ст. 118.] Договор о запрещении размещения на дне морей и океанов и в его недрах ядерного оружия и других видов оружия массового поражения от февраля 1971 года, [397 - Там же. 1972. № 30. Ст. 257.] Конвенцию о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) оружия и токсинного оружия от 10 апреля 1972 года, [398 - Международное право в документах. М., 1997. С. 577–579.] и не ратифицированную Россией Конвенцию о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о его уничтожении от 3 января 1993 года. [399 - Там же. С. 582–583.]
   В свою очередь, уголовная ответственность за применение запрещенных средств и методов ведения войны наступает за применение запрещенных договором Российской Федерации видов оружия массового поражения (как говорилось выше, к ним в силу конвенционных предписаний относятся химическое, биологическое и токсинное оружие) и за применение запрещенных международным правом средств и методов ведения войны. Последнее предписание имплементировано сразу из нескольких международно-правовых источников. Так, запрет на жестокое обращение с военнопленными и гражданским населением следует из предписаний ст. 12–16 Конвенции об обращении с военнопленными от 12 августа 1949 года [400 - Там же. С. 611–631.] и ст. 13–22 Конвенции о защите гражданского населения во время войны от 12 августа 1949 года. [401 - Там же. С. 632–653.] А перечень средств и методов ведения войны, запрещенных международным договором России, включает на сегодняшний день:
   – применение химических и бактериологических средств; [402 - Протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств от 17 июля 1925 года // Международное право в документах. М., 1997. С. 632–653.]
   – применение любого оружия, осколки которого не обнаруживаются в человеческом теле с помощью рентгеновских лучей, а также применение против гражданского населения зажигательного оружия, мин-ловушек и ряда других подобных устройств; [403 - Конвенция о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие от 10 апреля 1981 года // Ведомости Верховного Совета СССР. 1984. № 3. Ст. 50.]
   – применение сплющивающихся, разрывных пуль и пуль со смещенным центром тяжести. [404 - Декларация о неупотреблении легко разворачивающихся и сплющивающихся пуль от 29 июля 1899 года // Международное право в документах. М., 1997. С. 594.]
   Международное право не знает нормативного определения понятия «экоцид» – оно выработано доктриной международного права после войны США во Вьетнаме. [405 - См., напр.: Фан Ван Бать и др. Война во Вьетнаме и международно-правовая ответственность американских агрессоров// Советское государство и право. 1972. № 1. С. 58.] Поэтому формулировка этого преступления в ст. 358 УК РФ является своеобразным «изобретением» отечественного законодателя. Тем не менее она корреспондирует к международно-правовому запрету на «военное или любое иное враждебное использование» средств воздействия на природную среду, которое имеет «широкие, долгосрочные или серьезные последствия». [406 - Конвенция о запрещении военного или любого иного враждебного использования средств воздействия на природную среду от 18 мая 1977 года // Международное право в документах. М., 1997. С. 495–497.]
   Определение термина «наемник» в ст. 359 УК РФ является полностью реципированным из ст. 47 Дополнительного Протокола I от 8 июня 1977 года к Женевским конвенциям 1949 года. [407 - Международная защита прав и свобод человека. Сборник документов. М., 1990. С. 587.] Состав наемничества в целом имплементирован из Конвенции о запрещении вербовки, использования, финансирования и обучения наемников 1989 года. [408 - Характеристика состава преступления наемничества по УК РФ рассматривалась нами в монографии: Кибальник А. Г., Молибога О. Ю., Соломоненко И. Г. Уголовная ответственность за наемничество. Ставрополь, 2001.]
   Наконец, под влиянием норм международного права (в первую очередь, ст. 1–3 Конвенции о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов от 14 декабря 1973 года) [409 - Международное право в документах. М., 1997. С. 310–311.] в УК РФ введена уголовная ответственность за нападение на лиц или учреждения, которые пользуются международной защитой.
   Таким образом, уголовная ответственность за международные преступления введена в УК РФ путем либо рецепции, либо имплементации конвенционных норм международного права и соответствует принципу мирного сосуществования государств и мирного разрешения международных споров.
   Надо отметить, что ряд авторов в качестве международных преступлений в собственном смысле этого слова предлагают расценивать такие преступления как рабство (работорговля) и терроризм. [410 - См., напр.: Международное уголовное право / Под ред. В. Н. Кудрявцева. М., 1999. С. 135, 140.] Мы не можем согласиться с такой позицией, так как эти преступления не обязательно посягают на мир и безопасность человечества и могут носить только внутригосударственный характер.
   Но и раздел XII УК РФ содержит ряд существенных, на наш взгляд, упущений и пробелов. Так, международное право предписывает объявлять «караемым по закону преступлением» всякое распространение идей о расовом превосходстве и любые акты расовой дискриминации (ст. 4 Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации от 7 марта 1966 года). К их числу Проект международного Кодекса относит апартеид (ст. 20) – любые акты, основанные на политике и практике расовой сегрегации, совершаемые с целью установления и поддержания господства одной расовой группы над какой-либо другой расовой группой. О необходимости установления уголовной ответственности за апартеид (расовую сегрегацию) заявляет вступившая в силу 18 июля 1976 г. Конвенция о пресечении преступления апартеида и наказании за него 1973 года. [411 - Конвенции по борьбе с преступлениями международного характера. М., 1990. С. 45–48.] К тому же норма об уголовной ответственности за апартеид должна быть реципирована во внутреннее законодательство в силу предписания названной Конвенции.
   Кроме того, в качестве международных преступлений названный Проект предписывает установить уголовную ответственность за систематические и массовые нарушения прав человека. Представляется, что эти нормы международного права должны найти непосредственное закрепление в разделе XII УК РФ.
   Теперь необходимо обратить внимание на конвенционные преступления международного характера в уголовном законе России. Как ранее подчеркивалось, под такими преступлениями мы понимаем те нормы уголовного закона, которые были включены в него под непосредственным воздействием международно-правовых актов не универсального, а частного (конвенционного) характера. Нередко эти преступления действительно носят международный характер, но это не обязательно – в этом состоит их основное отличие от международных преступлений в собственном смысле этого слова. Таким образом, мир и безопасность человечества, мирный характер международных отношений могут являться только факультативными объектами данных преступлений. Иными словами, преступления международного характера – это «деяния, предусмотренные международными соглашениями (конвенциями), не относящиеся к преступлениям против человечества, но посягающие на нормальные отношения между государствами, наносящие вред мирному сотрудничеству… а также организациям и гражданам, наказуемые… согласно нормам национального уголовного законодательства в соответствии с этими соглашениями». [412 - Карпец И. И. Преступления международного характера. М., 1979. С. 48.]
   К таковым преступлениям в отечественном уголовном законе относятся, в частности:
   – подделка денег и ценных бумаг (фальшивомонетничество, ст. 186 УК РФ) – введена в силу Международной конвенции по борьбе с подделкой денежных знаков от 20 апреля 1929 года; [413 - Конвенции по борьбе с преступлениями международного характера. М., 1990. С. 11–14.] отметим, что в отличие от названной Конвенции, уголовная ответственность предусмотрена не только за ввоз поддельных денег и ценных бумаг, но и за любые действия, образующие сбыт;
   – терроризм (ст. 205 УК РФ) – наряду со многими международно-правовыми актами, так или иначе предусматривающими ответственность за акты терроризма, непосредственное значение в качестве источников этого состава преступления во внутреннем законодательстве имеет Европейская Конвенция о борьбе с терроризмом 1976 года;
   – захват заложника (ст. 206 УК РФ) – введена в силу указания Международной конвенции о борьбе с захватом заложников от 18 декабря 1979 года. [414 - Сборник международных договоров СССР. Вып. 43. М., 1989. С. 100–105.] Надо отметить, что понятие этого преступления является практически прямо реципированным из ст. 1 названной Конвенции («Любое лицо, которое захватывает или удерживает другое лицо и угрожает убить, нанести повреждение или продолжать удерживать другое лицо… для того, чтобы заставить третью сторону, а именно: государство, международную межправительственную организацию, какое-либо физическое или юридическое лицо или группу лиц – совершить или воздержаться от совершения любого акта в качестве прямого или косвенного условия для освобождения заложника…»);
   – угон судна воздушного или водного транспорта либо железнодорожного подвижного состава (ст. 211 УК РФ) – в части, касающейся воздушного судна, эта норма реципирована из ст. 1 Гаагской Конвенции о борьбе с незаконным захватом воздушных судов от 16 декабря 1970 года; [415 - Международное право в документах. М., 1997. С. 302–305.] кроме названной Конвенции уголовную ответственность за угон судна воздушного или водного транспорта предписывают устанавливать и другие нормы международного права. В международной практике это преступление обычно именуется как «угон самолетов». [416 - Ляхов А.Г. Преступления против безопасности международной гражданской авиации и советское уголовное законодательство // Советское государство и право. 1989. № 7. С. 124–128.] Примечателен тот факт, что названная норма появилась еще в советском уголовном законодательстве (ст. 213 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

УК РСФСР 1960 г.) в результате рецепции соответствующего предписания Гаагской Конвенции 1970 года, что само по себе является редким фактом для уголовных законов советского периода;
   – пиратство (ст. 227 УК РФ), неоказание капитаном судна помощи терпящим бедствие (ст. 270 УК РФ) имплементированы в уголовное законодательство под прямым воздействием Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 года. [417 - Международное право в документах. М., 1997. С. 358–437.] Надо отметить, что под пиратством в УК РФ понимается нападение на морское или речное судно в целях завладения чужим имуществом, совершенное с применением насилия либо с угрозой его применения. А ст. 101 названной Конвенции определяет пиратство как нападение не только на судно водного, но и воздушного транспорта. В связи с этим представляется необходимым привести редакцию ст. 227 УК РФ в соответствие с нормами международного права. Хотелось бы еще отметить тот факт, что криминализация названных деяний, произошедшая в результате принятия соответствующих норм международного права, уходит своими корнями в международное обычное право;
   – незаконный оборот ядерного и радиоактивного материала (ст. 220–221) как ряд уголовных преступлений международного характера появился под влиянием целого ряда международно-правовых актов: уже упоминавшегося договора о нераспространении ядерного оружия, а также ст. 7, 14 Конвенции о физической защите ядерного материала от 3 марта 1980 года; [418 - Сборник международных договоров СССР. Вып. 43. М., 1989. С. 105–115.]
   – незаконный оборот наркотических средств и психотропных веществ (ст. 228–233 УК РФ) – уголовно наказуемо совершение целого ряда деяний в отношении указанных веществ; причем предметный перечень последних определен в Единой Конвенции о наркотических средствах от 30 марта 1961 года [419 - Международное право в документах. М., 1997. С. 291–295.] и Конвенции о психотропных веществах от 21 февраля 1971 года. [420 - Там же. С. 296–301.] Регламентация незаконного оборота указанных предметов в новом УК РФ является ярким примером удачной имплементации норм международного права в уголовное законодательство – так как в ст. 224, 224 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

224 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, 224 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, 226, 226 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

УК РСФСР, несмотря на действовавшие международные обязательства, уголовная ответственность устанавливалась только за незаконный оборот наркотических средств. Ряд авторов предлагают считать не просто преступлением международного характера, а международным преступлением «распространение наркомании». [421 - Богатырев А. Г. Международное сотрудничество государств по борьбе с преступностью. М., 1989. С. 37–43.]
   Мы привели перечень деяний, которые стали расцениваться как преступления международного характера под непосредственным влиянием конвенционных норм международного права. Тем не менее надо заметить, что влияние международного права имеет место при определении составов и тех преступлений, которые традиционно не расцениваются как деликты международного характера. Так, например, не вызывает сомнений, что установление пределов уголовной ответственности за противоправное изменение Государственной границы Российской Федерации (ст. 323 УК РФ) корреспондирует Заключительному акту СБСЕ, в котором сформулирован принцип нерушимости границ и территориальной целостности государств.
   С другой стороны, в УК РФ 1996 года декриминализированы многие существовавшие в УК РСФСР 1960 года составы преступлений, так или иначе нарушавшие предписания международно-правовых норм, в частности: измена Родине в форме бегства за границу или отказа возвратиться из-за границы; нарушение законов об отделении церкви от государства и школы от церкви; нарушение правил паспортной системы; занятие бродяжничеством и попрошайничеством либо ведение иного паразитического образа жизни; частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество и проч.
   Для нас главное заключается в том, что на основе сравнительного анализа УК РФ и норм международного права позволителен вывод о соответствии в целом УК РФ принципам и нормам международного права как приоритетным источникам законотворчества. Имеющиеся пробелы в УК РФ, а тем более противоречия международному праву должны быть ликвидированы в соответствии с предписаниями последнего.
   Анализ более ста актов международного права, международного уголовного права, отечественного и зарубежного конституционного и уголовного законодательства, а также результаты проведенного социологического исследования позволяют предложить внести в УК РФ 1996 г. следующие изменения в соответствии с приоритетом принципов и норм международного права как источников уголовного права России:
   1) Для реализации положений резолюции 45/116 Генеральной Ассамблеи ООН от 14 декабря 1990 года необходимо изложить ч. 1 ст. 13 УК РФ («Выдача лиц, совершивших преступление») в следующей редакции:
   «Граждане Российской Федерации, совершившие преступление на территории иностранного государства, не подлежат выдаче этому государству, если иное не предусмотрено вступившим в силу международным договором Российской Федерации».
   2) В силу ст. 1 Всеобщей Декларации и ст. 16 Международного Пакта о гражданских и политических правах представляется необходимым ввести в уголовный закон понятие презумпции вменяемости и изложить ст. 19 УК РФ «Общие условия уголовной ответственности» в следующей редакции:
   «Уголовной ответственности подлежит только вменяемое физическое лицо, достигшее возраста, установленного настоящим Кодексом. Лицо считается вменяемым, то есть способным осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими, если не установлено обратное».
   3) В соответствии с международным стандартом защиты прав и свобод человека, наименование ст. 4 УК РФ должно быть изменено следующим образом: «Принцип равенства всех перед законом».
   4) В силу предписаний международного права и принципа равенства всех перед законом, в ст. 57 и 59 УК РФ должны быть исключены оговорки о невозможности назначения таких наказаний, как пожизненное лишение свободы и смертная казнь в отношении любой осужденной женщины. Предлагается изложить в следующих редакциях ч. 2 ст. 57 УК РФ («Пожизненное лишение свободы»): «Пожизненное лишение свободы не назначается лицам, совершившим преступления в возрасте до восемнадцати лет, а также женщинам, достигшим к моменту вынесения судом приговора пятидесятипятилетнего возраста, и мужчинам, достигшим к моменту вынесения судом приговора шестидесятипятилетнего возраста»; ч. 2 ст. 59 УК РФ («Смертная казнь»): «Смертная казнь не назначается лицам, совершившим преступления в возрасте до восемнадцати лет, а также женщинам, достигшим к моменту вынесения судом приговора пятидесятипятилетнего возраста, и мужчинам, достигшим к моменту вынесения судом приговора шестидесятипятилетнего возраста».
   Соответственно по этим же причинам предлагается изменить наименование ст. 82 УК РФ – «Отсрочка отбывания наказания беременным женщинам и лицам, имеющим малолетних детей» и изложить данную норму в следующей редакции:
   «1. Осужденным беременным женщинам и лицам, имеющим детей в возрасте до восьми лет, кроме осужденных к лишению свободы на срок свыше пяти лет за тяжкие и особо тяжкие преступления против личности, суд может отсрочить отбывание наказания до достижения ребенком восьмилетнего возраста.
   2. В случае, если осужденное лицо, указанное в части первой настоящей статьи, отказалось от ребенка или продолжает уклоняться от воспитания ребенка после предупреждения, объявленного органом, осуществляющим контроль за поведением осужденного лица, в отношении которого отбывание наказания отсрочено, суд может по представлению этого органа отменить отсрочку отбывания наказания и направить осужденное лицо для отбывания наказания в место, назначенное в соответствии с приговором суда.
   3. По достижении ребенком восьмилетнего возраста суд освобождает осужденное лицо от отбывания оставшейся части наказания, или заменяет оставшуюся часть наказания более мягким видом наказания, или принимает решение о возвращении осужденного лица в соответствующее учреждение для отбывания оставшейся части наказания».
   5) В соответствии с Конвенцией относительно рабства 1926 года и другими международными обязательствами России, необходимо введение в гл. 17 УК РФ ст. 125 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

«Обращение человека в рабство» следующего содержания:
   «1. Обращение человека в рабство или работорговля, —
   наказываются…
   2. Те же деяния, совершенные:
   а) группой лиц по предварительному сговору;
   6) неоднократно;
   в) с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с применением такого насилия;
   г) с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия;
   д) в отношении заведомо несовершеннолетнего;
   е) в отношении женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности;
   ж) в отношении двух или более лиц, —
   наказывается…
   3. Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, если они:
   а) совершены организованной группой;
   б) совершены лицом, ранее судимым за преступления, предусмотренные настоящей статьей, а также за незаконное лишение свободы или захват заложника;
   в) повлекли по неосторожности смерть потерпевшего или иные тяжкие последствия, —
   наказываются…
   Примечание. Под рабством понимается установление над человеком атрибутов права собственности или некоторых из них. Под работорговлей понимается совершение всякого акта захвата, приобретения или уступки человека с целью продажи его в рабство, равно как и всякий акт торговли или перевозки такого человека».
   6) Предлагается изменить наименование ст. 145 УК РФ (в соответствии со ст. 6 Международного Пакта об экономических, социальных и культурных правах) на «Необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение беременной женщины или лица, имеющего детей в возрасте до трех лет» и изложить эту норму в следующей редакции:
   «Необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение женщины по мотивам ее беременности, а равно необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение с работы лица, имеющего детей в возрасте до трех лет, по этим мотивам, —
   наказывается…»
   7) В соответствии со ст. 37 Конвенции о правах ребенка в диспозицию ст. 156 («Неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего») желательно ввести уточнение о том, что указанное «деяние соединено с жестоким либо унижающим достоинство обращением с несовершеннолетним».
   8) В силу Конвенции ООН по морскому праву 1982 года, ч. 1 ст. 227 УК РФ («Пиратство») требует изложения в следующей редакции:
   «Нападение на водное или воздушное судно в целях завладения чужим имуществом, совершенное с применением насилия либо с угрозой его применения, —
   наказывается…»
   9) Международные договоры России требуют введения определения агрессии в национальное законодательство, в связи с чем ст. 353 УК РФ («Планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны») должна быть дополнена примечанием следующего содержания:
   «Под агрессивной войной понимается применение вооруженной силы государством против суверенитета, территориальной целостности или политической независимости другого государства или каким-либо другим образом, не совместимым с Уставом Организации Объединенных Наций».
   10) В силу предписания императивных норм международного права (Международной Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации 1966 года; Конвенции о пресечении преступления апартеида и наказании за него 1973 года) в раздел XII УК РФ должен быть введен состав апартеида как одного из наиболее тяжких преступлений против мира и безопасности человечества, известных международному уголовному праву:
   «Статья 357 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Апартеид.
   Апартеид, то есть совершение действий, основанных на расовой сегрегации, выражающихся в лишении членов расовой группы права на свободу личности либо принятии любых мер, рассчитанных на воспрепятствование участию расовой группы в политической, социальной, экономической или культурной жизни страны либо создании условий, препятствующих полноценному развитию расовой группы, —
   наказываются…» [422 - См. также: Кибальник А. Г., Соломоненко И. Г. О соответствии уголовного законодательства Международному стандарту по правам человека // Государство и право. 2001. № 9. С. 47–48.]
   Позволим себе утверждение о том, что международное уголовное право играет большую роль в формировании национальной уголовно-правовой системы России.
   Именно через национальную уголовную юрисдикцию (т. е. через применение отечественного уголовного права) во многом достигаются цели самого международного уголовного права.

§ 3. Международное уголовное право в системе национального уголовного права зарубежных государств

   В современном конституционном и уголовном законодательстве зарубежных государств также общепризнанным является приоритет норм международного права над внутренним законодательством. Более того, во многих странах законодательно оформлено включение норм международного права во внутреннюю правовую систему. Следовательно, нормы международного права в целом можно расценивать в качестве источников внутреннего уголовного права зарубежных государств.
   Тем не менее в странах с различной системой внутреннего права сохраняются определенные различия в решении вопроса о том, каким образом международно-правовые нормы становятся источниками уголовного права (уточним еще раз, что мы имеем в виду источники права в их формальном понимании).
   Так, в странах континентального права обычным юридическим правилом считается включение во внутреннюю правовую систему вступивших для этих государств в силу международных договоров и обязательств.
   Например, ст. 25 Конституции Федеративной Республики Германии устанавливает, что «общепризнанные нормы международного права являются составной частью федерального права», а также «имеют преимущество перед законами и порождают права и обязанности непосредственно для лиц, проживающих на территории Федерации». [423 - Федеративная Республика Германия. Конституция и законодательные акты. М., 1991. С. 34.]
   Подобные предписания содержатся в ст. 96 Конституции Испании: «Законно заключенные и официально опубликованные в Испании международные договоры составляют часть ее внутреннего законодательства». Наиболее четкая регламентация применения норм международного права как источников внутреннего законодательства характерна для Конституции Франции (ст. 55): «Договоры или соглашения, должным образом ратифицированные и одобренные, имеют силу, превышающую силу внутренних законов, с момента опубликования при условии применения каждого соглашения или договора другой стороной». [424 - Испания. Конституция и законодательные акты. М., 1982. С. 63; Французская Республика. Конституция и законодательные акты. М., 1989. С. 43.]
   Итак, как правило, нормы международного права становятся источниками внутригосударственного права в странах континентальной системы при следующих условиях:
   – соблюдение определенного порядка вступления международного договора в силу для того или иного государства (ратификация, официальное опубликование и проч.);
   – взаимность применения норм международного права договаривающимися сторонами.
   Концепция современного уголовного права большинства стран континентальной системы базируется на идеях примата общечеловеческих ценностей (фактически – международных) над национальными, а, следовательно, подчинение национальных правовых систем праву мирового сообщества. К числу отличительных признаков правового государства западные политики и юристы относят не только верховенство закона, но и его соответствие международному праву. [425 - Боботов С. В., Васильев Д. И. Французская модель правового государства // Советское государство и право. 1990. № 11. С. 105–112.] Несомненно, это в равной мере касается всего отраслевого законодательства развитых стран, в том числе и уголовного.
   Действительно, в новых уголовно-правовых актах европейских стран эти положения получили непосредственное закрепление.
   Так, концептуальной идеей нового УК Франции является реализация принципа примата международного права над внутригосударственным. [426 - Крылова H. Е. Основные черты нового Уголовного кодекса Франции. М., 1996.] Несмотря на отсутствие в УК Франции 1992 года прямого законодательного указания на преимущество международной нормы над нормой национального права, этот принцип последовательно реализуется в Особенной части. Так, в УК Франции в связи с подписанием ряда международных соглашений впервые включены нормы о преступлениях против человечества. Например, § 211-1 УК Франции в соответствии с положениями Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 года, дает даже более широкое, нежели в названной Конвенции, понятие геноцида как «деяния, осуществляемого во исполнение заранее обдуманного плана, имеющего целью полное или частичное уничтожение какой-либо национальной, расовой или религиозной группы, либо группы, определенной на основе любого другого произвольного критерия». Далее, УК Франции устанавливает ответственность за другие преступления, предусмотренные в нормах международного права: депортацию; обращение в рабство; массовое и систематическое осуществление смертной казни без суда; похищение людей, за которым следует их исчезновение; пытки или акты жестокости, совершенные по политическим, расовым или религиозным мотивам и организованные во исполнение обдуманного плана против группы гражданского населения. УК Франции особо оговаривает ответственность за приготовление к совершению названных преступлений, а также устанавливает наиболее строгое наказание за их совершение (причем при назначении последнего не подлежат учету смягчающие обстоятельства – «льготы по смягчению наказания»).
   Выгодной, на наш взгляд, особенностью французского уголовного закона является возможность наступления ответственности за указанные преступления не только физических, но и юридических лиц (§ 212-1–212-3; 213-1–213-5). [427 - Новый Уголовный кодекс Франции. М., 1993. С. 155–157.]
   В соответствии с Гаагской Конвенцией о борьбе с незаконным захватом воздушных судов 1970 года и Римской Конвенции о борьбе с незаконными актами, направленными против безопасности морского судоходства 1988 года, в УК Франции введена соответствующая статья «Захват воздушного судна, корабля или другого транспортного средства» (§ 224-6). Расширенно применяя международно-правовые нормы, установлена ответственность за «любые» формы дискриминации (§ 225-1). [428 - Там же. С. 168–170.]
   Перечень деяний, криминализованных в УК Франции 1992 года в соответствии с международными договорами, можно было бы продолжать. Однако, на наш взгляд, следует обратить внимание на то, что международно-правовые нормы стали источниками французского уголовного закона в силу их инкорпорации во внутреннее законодательство. Причем, как правило, она происходила путем имплементации международной нормы, т. е. ее адаптации в соответствии с национальными особенностями. Причем такая адаптация нередко носит своеобразный расширительный характер по сравнению с нормой международного договора.
   В то же время УК Франции в ряде случаев прямо заимствует то или иное положение из норм международного права. Так, например, определение пытки (§ 222-6) полностью соответствует ст. 1 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 10 декабря 1984 года.
   Таким образом, уголовному законодательству стран континентального права известна практика рецепции норм международного права.
   Сходные с рассмотренными положения закреплены в УК Германии (в действующей редакции). Однако выгодной особенностью германского уголовного закона является прямое указание в его тексте на то, что «международные Конвенции» имеют преимущественную силу перед национальным законодательством – то есть конституционное предписание о приоритете норм международного права по существу продублировано в самом уголовном законодательстве (§ 5). [429 - Уголовный кодекс ФРГ. М., 1996. С. 8.]
   Анализ Особенной части УК ФРГ также позволяет сделать вывод об инкорпорации норм международного права в национальное уголовное законодательство путем имплементации либо рецепции. Нередко при имплементации нормы международного права в Германии принимается специальный закон о выполнении того или иного международного акта уголовно-правового характера. Так, например, были приняты Законы о выполнении Конвенции ООН по международному морскому праву от 10 декабря 1982 года и Конвенции по международному морскому праву от 6 июня 1995 года, внесшие непосредственные изменения в п. 11 § 5 УК ФРГ. [430 - Крылова H. Е., Серебренникова А. В. Уголовное право современных зарубежных стран (Англии, США, Франции, Германии). М., 1997. С. 56.]
   Более того, в ряде случаев уголовный закон Германии расширяет сферу применения положений международного права. Так, например, УК ФРГ не распространяет свидетельский иммунитет ни на одно лицо при отказе от дачи показаний, укрывательстве и недонесении в случае совершения геноцида, захвата заложников, нападения на воздушный транспорт и совершении других международных преступлений или преступлений международного характера – хотя международно-правовые акты прямо этого не предписывают. [431 - Там же. С. 99, 137.] Обратное положение вещей имеет место в Уголовном кодексе Испании, где недонесение о любых, в том числе международных, преступлениях декриминализировано, а уголовная ответственность наступает только за их исполнение либо соучастие в их совершении. [432 - Уголовный кодекс Испании. М., 1998. С. 141, 145.]
   Необходимо заметить, что ряд новейших уголовных законов стран континентальной системы права содержит возможность прямой отсылки к международной норме уголовно-правового характера. Таким образом, международно-правовой акт может расцениваться и как непосредственный источник уголовного права. Об этом, в частности, свидетельствует ст. 5 УК Польши 1997 года, говорящая о пределах действия польского уголовного закона – последний не применяется, когда «международным договором, стороной которого является Республика Польша, установлено иное». [433 - Уголовный кодекс Республики Польша. Минск, 1998. С. 8.]
   Однако в странах континентальной системы права возможна практика непосредственного применения уголовно-правовых норм международного права без специального указания на то в национальном законе. Так, например, во Франции непосредственно применялись уголовно-правовые нормы Европейской Конвенции по правам человека и Венской Конвенции о дипломатических сношениях. [434 - Курс международного права: В 6 т. / Отв. ред. Р. А. Мюллерсон и Г. И. Тункин. T. 1. С. 298.] А в тех странах Европейского Сообщества, где внутренним законодательством не предусмотрена возможность разрешения юридической коллизии между международной и внутренней нормой, этот пробел восполнил Суд Европейского сообщества, согласно решению которого закрепляется не только приоритетное, но и прямое действие права Европейского сообщества в случае противоречия им предписания любого национального, в том числе конституционного и уголовного права государства – участника ЕС. [435 - Панасюк В. В. Право европейское и внутригосударственное: практические аспекты функционирования двух правовых порядков // Юрист. 1998. № 5. С. 56.]
   Более того, в ряде государств вообще расценивается не обязательным издание и применение внутренних норм применительно к ряду вопросов уголовно-правового характера. Так, в Нидерландах (где расположены многие штаб-квартиры международных организаций, в том числе Международного Суда ООН) считается, что специальный закон, регулирующий уголовно-правовые аспекты взаимоотношений между персоналом этих организаций и государственными органами страны-пребывания вовсе не нужен, так как имеются вступившие в силу международные соглашения, регулирующие эти вопросы. А обязанность решения вопросов уголовной ответственности персонала названной организации зависит только от предписаний норм международного права и никак не регламентируется внутренним уголовным законодательством. [436 - Bekker P. H. F. The legal position of intergovernmental organizations: A functional necessity analysis of their legal status and immunities. Dordrecht; London; Boston, 1994. P. 141–142.] В этом случае уголовноправовые нормы международных актов применяются непосредственно без какой-нибудь отсылки к ним национального уголовного законодательства.
   Несколько иная ситуация наблюдается при анализе международно-правовых норм как источников уголовного права в странах системы общего (англосаксонского) права.
   Так, английская правовая доктрина обычно исходит из признания «существования общего согласия о том, что… международное право является частью права Англии». [437 - Holloway K. Modern trends in treaty law. London, 1967. P. 288.] Более того, «все права, полномочия, обязательства, ответственность и ограничения, которые устанавливаются Договорами или возникают из них… должны применяться в Соединенном Королевстве без последующих законодательных актов и быть включены в его право». [438 - Уолкер P. Английская судебная система. M., 1980. С. 78.] Казалось бы, что уголовное законодательство стран общего права вообще признает норму международного акта в качестве своего непосредственного источника и не требует соответствующего изменения.
   Такой международно-правовой документ в английской правовой доктрине получил название «самоисполнимого договора». Однако применение во внутренней уголовной юрисдикции Англии и других стран общего права «самоисполнимого договора» на практике происходит несколько по-иному.
   Согласно наиболее распространенной доктринальной позиции, предоставление права определять, является ли международная нор ма частью права Англии, отдано английскому суду. [439 - Waldock Н. General courts on public international law // Records of Courts. Vol. 1. 1962. P. 129.] Такая позиция вызывает нарекания со стороны самих английских юристов, считающих, что национальный правоприменитель не может произвольно решать, является ли международный договор обязательным для Англии или нет – только в этом случае «Великобритания снова войдет в круг государств, следующих международным стандартам свобод и справедливости». [440 - Бингем T. X. Европейская конвенция о правах человека: время инкорпорации // Правозащитник. 1996. № 4. С. 27.] Эта точка зрения по справедливости разделяется многими отечественными и зарубежными авторами. [441 - Бойцова В., Бойцова Л. Комментарий к статье T. X. Бингема «Европейская Конвенция о правах человека: время инкорпорации» // Правозащитник. 1996. № 4. С. 28–29.]
   Однако существующая практика применения международного права в национальной уголовной юрисдикции характерна в настоящее время не только для Великобритании, но и для других стран общего права, в том числе США и Канады. Так, «канадские суды, по существу, приняли такой же подход к международному договорному праву, что и английские суды». [442 - McDonald R. St. International and the domestic law in Canada. The Hague; Boston; London, 1979. P. 224.] Примечательно, что такой подход к международным актам уголовно-правового характера нередко вступает в противоречие с конституционным законодательством названных государств.
   Так, например, согласно разд. 2 ст. 6 Конституции США, «договоры, которые заключены или будут заключены Соединенными Штатами, являются верховным правом страны». [443 - Соединенные Штаты Америки. Конституция и законодательные акты. М., 1993.] Казалось бы, провозглашение приоритета норм международного права Основным законом Соединенных Штатов предполагает их непосредственное или имплементированное действие на территории США. Причем первый вариант относится как раз к действию «самоисполнимого» договора, не нуждающегося в «утверждении» внутренним законодателем.
   Но правоприменитель практически всех стран общего права не признает практики действия самоисполнимого договора и требует инкорпорации последнего в национальное право государства. Так, Л. Хенкин (L. Henkin) прямо утверждает, что «многие, может быть, большинство международных обязательств США… рассматриваются как «несамоисполнимые» и должны включаться во внутреннее право через законодательство или акт исполнительных органов, а потому… это уже не договор, а имплементирующий акт, который является правом страны». [444 - Henkin L Essays on the Development of International Legal Order. – Leyden, 1980. P. 107.]
   Еще более категоричен Сенат США, который, одобряя в 1986 г. Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, заявил, что Конвенция не является в США самоисполнимой, как и другие подписанные США международные соглашения. [445 - American Journal of International Law. Vol. 80. № 3. 1986. P. 612–622. – Кстати, показательным является тот факт, что данная Конвенция была ратифицирована Сенатом США почти через сорок лет после ее подписания Соединенными Штатами.] Это по своей сути означает невозможность применения какого-либо международного акта (в том числе уголовно-правового характера) без ссылки на него во внутригосударственном правоприменительном акте Соединенных Штатов. В настоящее время в США считается почти аксиомой, что «только Конгресс, а не те власти, которые заключают международные договоры, может создавать уголовное законодательство». [446 - Henkin L U. S. Ratification of Human Rights Conventions // American Journal of International Law. 1995. № 2. P. 347.]
   Но самым ярким примером отрицания общепризнанного приоритета норм международного права над национальным явились положения американского Закона об иммунитетах международных организаций 1945 года (International Organizations Immunity Act), [447 - US Public Law 291. Washington, 1945. P. 73–84.] регламентирующие вопросы уголовной ответственности персонала ООН и других международных организаций, расположенных на территории США.
   Пункт 1 ст. 7 названного Закона не распространяет дипломатический иммунитет на представителей государств, устанавливая для них только иммунитет при исполнении служебных обязанностей. Вместе с тем п. 3 ст. 8 рассматриваемого Закона устанавливает иммунитет от уголовной юрисдикции для должностных лиц международных организаций. Особо подчеркивается, что те не обладают дипломатическим иммунитетом, а их иммунитет распространяется только на деяния, совершенные при исполнении служебных обязанностей.
   Данное положение находится в прямом противоречии с Общей конвенцией о привилегиях и иммунитетах ООН. Действительно, п. «g» разд. 11 ст. IV названной Конвенции устанавливает дипломатический иммунитет для представителей государств при ООН и специализированных учреждениях ООН вне зависимости от того, находятся те при исполнении служебных обязанностей или нет. [448 - Международное публичное право. Сборник документов. Т. 1. С. 239.]
   Такое произвольное сужение рамок уголовно-правовых вопросов деятельности персонала ООН и других международных организаций на территории под юрисдикцией США в противовес международным договорам было подвергнуто обоснованной критике в отечественной и зарубежной науке. [449 - Ганюшкин Б. В. К вопросу о правовом статусе постоянных представительств государств при международных организациях // Советский ежегодник международного права. 1971. М., 1973. С. 212; Bekker P. H. F. The legal position of intergovernmental organizations. P. 140–141.]
   Наиболее последовательным образом вопрос о значении международных договоров как источников уголовного права в странах общего права решается в Канаде.
   Отсутствие указания на приоритет международной нормы в Основном законе Канады позволяет сделать вывод о том, что «международное право является частью национального права только тогда, когда его нормы инкорпорированы в право Канады путем издания статута или посредством судебного прецедента». [450 - Jacomy-Millette A. Treaty law in Canada. Ottawa, 1975. P. 186–187.]
   Источником национального уголовного права международный договор может быть, если он имплементирован законодателем одним из трех способов:
   – парламент может издать ряд статутов или дополнений к ним;
   – он может издать общий закон, в котором будут даны основные положения договора, и не возникнет сомнений в том, что закон принят с целью имплементации договора;
   – он может прямо с соответствующей преамбулой ввести этот договор в состав национального права.
   Последние два способа «дают суду возможность обращаться к самому договору с целью его толкования как вспомогательного (курсив наш. – А. К.) средства применения статута».
   Итак, в странах общего права имеются случаи прямого нарушения внутренним законодательством общепризнанного приоритета международно-правовых норм. Такой способ действия международного акта уголовно-правового характера как его непосредственное применение на территории этих государств в принципе исключается. Норма международного права может являться источником уголовного права только при ее инкорпорации (рецепции либо имплементации) в национальное уголовное законодательство стран общего права. При этом большое (если не большее) значение имеет инкорпорация международно-правового предписания не столько в статутное право, сколько в судебный прецедент.
   Таким образом, несмотря на общность признания за международно-правовыми нормами статуса источников уголовного права развитых государств в целом, сохраняется определенное различие в способах такого признания между странами континентального и общего права.
   В заключение представляется целесообразным кратко изложить основные положения и выводы.
   1. Общемировая тенденция в развитии международного права заключается в последовательном «обособлении» уголовных норм материального и процессуального характера.
   2. Международное уголовное право предлагается определить как самостоятельную отрасль, входящую в единую систему международного права, включающую международно-правовые нормы и решения международных организаций, определяющие преступность деяния и индивидуальную ответственность физических лиц за их совершение, а также регламентирующие иные уголовно-правовые вопросы в целях охраны мирового правопорядка.
   3. Предметом международного уголовного права являются правоотношения, возникающие по поводу совершения деяния, преступность которого определена в международно-правовых актах. При этом предмет международного уголовного права обладает особенностью: приоритет юридического регулирования по международному уголовному праву имеет место, если национальный закон не содержит либо содержит противоречащую международному уголовному праву норму, предусматривающую преступность деяния по международному праву. Кроме того, в предмет международного уголовного права входят также общественные отношения, связанные с международно-правовой регламентацией наступления уголовной ответственности по национальному законодательству государств.
   4. В силу такого понимания предмета международного уголовного права можно говорить о наличии двух основных методов юридического регулирования – запрете (принуждении) и предписании. Дозволение как метод правового регулирования в международном уголовном праве находится на начальном этапе своего развития. Методы правового регулирования в международном уголовном праве связаны с определением субъектов ответственности и субъектов правоприменения.
   5. Под источником международного уголовного права надо понимать юридический источник права, являющийся в формальном смысле итогом нормотворческой или правоприменительной деятельности. Основным признаком любого источника международного уголовного права является его императивный, а не рекомендательный характер для правоприменителя. Систему источников международного уголовного права образуют: принципы международного права, договорные нормы международного права, обычные международные нормы, решения международных организаций (включая прецеденты международных судов и трибуналов). При этом принципы международного права и международный обычай должны иметь обязательное нормативное оформление.
   6. В современном международном уголовном праве сложилась система специфических, присущих в основном этой отрасли принципов:
   а) принцип индивидуальной ответственности физических лиц по международному уголовному праву (но не исключающий иной международно-правовой ответственности государства и юридических лиц);
   б) принцип nullum crimen sine lege (включающий в себя запрет на применение закона по аналогии, а также правило о толковании сомнений в пользу лица, подвергаемого ответственности) и принцип nullum poena sine lege (причем два последних образуют в совокупности своеобразный принцип «законности»);
   в) принципы недопустимости ссылки на официальный статус (включающий в себя положение об ответственности военных начальников и командиров) и недопустимости ссылки на приказ начальника и предписание закона – которые, по своему существу, являются производными от принципа индивидуальной ответственности;
   г) принцип non bis in idem, аккумулирующий «справедливость» международного уголовного права и оказывающий решающее влияние на возникновение и реализацию материального правоотношения в международном уголовном праве;
   д) принципы действия международного уголовного права во времени и пространстве, включающие положения о недопустимости применения обратной силы международного уголовного права, о неприменении срока давности за преступления против мира и безопасности человечества, а также положения о территориальном, реальном и универсальном действии международного уголовного права. Территориальный принцип действия означает, что международное уголовное право имеет силу на всей территории государства – участника соглашения, находящейся под его юрисдикцией. Реальный принцип действия заключается в том, что нормы международного уголовного права могут применяться в отношении деяний, совершенных на территории государств – неучастников соглашения, при условии, что такое государство дает согласие на применение этих норм. Универсальный принцип действия состоит в том, что, в случае совершения преступлений против мира и безопасности человечества, а также ряда конвенционных преступлений, нормы международного уголовного права применяются вне зависимости гражданства лица и места совершения этого преступления.
   7. Охранительное правоотношение в международном уголовном праве возникает по поводу совершения лицом деяния, признаваемого преступлением, и представляет собой юридическую связь между субъектами – физическим лицом, совершившим такое деяние, с одной стороны, и национальным и (или) международным правоприменителем – с другой. Содержанием правоотношения является совокупность обязанности физического лица, совершившего преступное деяние, понести ответственность за содеянное, и соответствующее этой обязанности право национального или международного правоприменителя подвергнуть такое лицо уголовной ответственности. Кроме того, представляется возможным говорить о «факультативном» правоотношении, когда норма международного права регламентирует возможность (в материально-правовом отношении) установления той или иной национальной юрисдикции в отношении предполагаемого преступника.
   8. Международное уголовное право имеет две основные задачи – общепревентивную (обеспечение мирового правопорядка) и репрессивную (всемерное наказание виновного в совершении преступления лица). А установление преступности деяния и ответственности за его совершение в международном уголовном праве является основным средством в достижении целей самого международного уголовного права.
   9. Предлагается определить преступление в международном уголовном праве как нарушающее мировой правопорядок, виновно совершенное лицом деяние, противоправность которого и ответственность за которое установлены в международном уголовном праве. Соответственно состав преступления по международному уголовному праву предлагается определить как совокупность установленных источниками международного уголовного права объективных и субъективных признаков, характеризующих деяние как преступление по международному уголовному праву. В работе проанализированы элементы состава преступления по международному уголовному праву.
   10. В зависимости от групп родовых объектов предлагается классифицировать преступления в международном уголовном праве на семь видов: преступления против мира человечества, преступления против безопасности человечества, военные преступления, преступления против личных прав и свобод человека, преступления против общественной безопасности, преступления против здоровья населения и общественной нравственности и преступления против мировой финансово-экономической системы.
   11. Решение задач международного уголовного права обеспечивается путем его применения. Последнее возможно двумя способами: непосредственно (национальный правоприменитель или международный орган применяют собственно саму норму международного уголовного права) и опосредованно (применяется норма национального уголовного закона в соответствии с международным уголовным правом). В случае коллизии норм международного и национального уголовного права приоритет должен отдаваться действующей норме международного уголовного права, в связи с чем обосновано внесение изменения в УК России.
   12. Применительно к международному уголовному праву как источнику национального уголовного права можно вести речь, если международно-правовой акт устанавливает, изменяет либо устраняет преступность деяния; либо регламентирует иные вопросы уголовной ответственности. При этом через влияние международного уголовного права на формирование национальных уголовно-правовых систем также обеспечивается достижение целей самого международного уголовного права.
   13. Несмотря на общность признания за международно-правовыми нормами статуса источников уголовного права развитых государств в целом, сохраняется определенное различие в способах такого признания между странами континентального и общего права.

//-- Алексей Григорьевич Кибальник --//
   Кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права Ставропольского государственного университета

   В 1995 г. окончил исторический факультет Ставропольского государственного педагогического университета, в 1996 г. – юридический факультет Международной Академии предпринимательства. В 1999 г. защитил кандидатскую диссертацию в Московском юридическом институте МВД России по теме «Иммунитет в уголовном праве».
   Автор более 50 научных и учебно-методических трудов, основные из которых: «Иммунитеты в уголовном праве» (1999), «Принципы и нормы международного права как источники уголовного права» (2000; в соавторстве), «Введение в международное уголовное право» (2001), «Практический курс уголовного права России» (2001; в соавторстве), «Преступление и ответственность в международном уголовном праве» (2002).
   Область научных интересов – международное уголовное право и его соотношение с национальным уголовным правом.

Алексей Григорьевич Кибальник Современное международное уголовное право: понятие, задачи и принципы