Марина Крамер
Марго, или Люблю-ненавижу

   © Крамер М., 2016
   © Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
//-- * * * --//

   Огромное спасибо моей Neris за неоценимую помощь в работе.

   Танго – это ностальгия, прошлое.
   Прошлое в настоящем, прошлое в будущем.
Онофрио Пасенса

   «Куда… ну куда мне спрятать эту скрипку? Я не хочу – не хочу…»
   Громкий голос из глубины квартиры заставляет шестилетнюю зеленоглазую девочку с тугими каштановыми косичками вздрогнуть и прижать к груди футляр.
   – Где ты застряла? Я знаю, что ты дома. Иди сюда сейчас же.
   Страшнее не может быть ничего… Этот голос, порой напоминающий скрежет металла, принадлежит человеку, которого шестилетняя Марго любит и одновременно боится до ужаса, до дрожи в коленках, до противных мурашек по спине. Голос матери.
   На девочку наваливается оцепенение, она никак не может справиться с собой, сдвинуться с места и сделать хоть какое-то движение – так и стоит посреди просторной детской, прижав к груди футляр с маленькой скрипочкой. Шаги в коридоре – и на пороге возникает ОНА. Крупная, с чуть раскосыми глазами, яркая и вызывающе красивая, с татарскими чертами лица, облаченная в длинный шелковый халат, расписанный змеями и драконами. Дымится сигарета в длинном мундштуке.
   – Марго, ты оглохла? В чем дело?
   Девочка опускает голову.
   – Что?! Ты провалила экзамен, дрянь?! Руки на стол!
   – Мама… мамочка, пожалуйста, ну не надо… я все выучу…
   – Я сказала – руки на стол, неблагодарный выродок!
   Я трачу время и деньги на репетиторов, а ты, бестолочь, этого не ценишь!
   Сигарета летит в стоящую на столе вазу, а в руках у женщины оказывается тяжелая линейка. Она со свистом опускается на тонкие пальчики девочки, нервно вздрагивающие на краю полированной столешницы. Марго не плачет – это бесполезно, это только сильнее раздразнит мать… Линейка взлетает и опускается до тех пор, пока столешница не становится мокрой, а руки шестилетней Марго – красными от крови…
   Я вскидываюсь на влажной постели от собственного крика – господи, опять… Опять этот кошмарный сон…

Москва, начало двухтысячных

   Конечно, это танец, что, по-твоему, я делаю внутри себя?
х/ф «…а в душе я танцую…»

   Меня зовут Маргарита. Но практически никто не пользуется этим именем – в том числе и я сама. Марго – так я называю себя с детства, сколько помню. Только муж никак не воспринимает – зовет Ритой. Восемь лет пытаюсь отучить – все зря.
   – Ты не собака, чтобы носить кличку. У тебя прекрасное имя, – безапелляционно заявляет Рома, и я умолкаю. Не хочу лишний раз ссориться.
   К чему это я сейчас? Не знаю… наверное, когда вспоминаешь что-либо глобальное, будто специально всегда приходят разные мелочи, мешающие основному, сбивающие с толку и не дающие выстроить логичную картину мира. Мне бы удивляться и радоваться, что предаюсь воспоминаниям, сидя в уютном плетеном кресле на веранде собственной дачи, а не в тюремной камере на жестких нарах…
   Чаще всего почему-то на память приходит детство. Вот вы любите детские годы? Наверняка – ведь именно тогда в жизни происходило все самое хорошее, светлое и доброе. У меня же… не знаю. Сказать, что я была несчастна, не могу – все-таки не каждому выпало то, что мне, но и особых положительных эмоций во мне не рождается. Оттуда, из детства, вырастают и все наши комплексы и проблемы, я в этом убеждена.
   Я не стала великой скрипачкой, известной фигуристкой, и даже любовь к теннису куда-то улетучилась с возрастом. Зато моя профессия куда как более в духе времени. Я – GR, то есть Government Relations. Если кратко и по-русски – посредник, оказывающий фирмам услуги по связям с чиновниками разных рангов. Проще говоря, помогаю им «дружить» с властью за определенную сумму. Объектом деятельности являются разовые услуги – типа получения крупных кредитов, например, или разрешительных документов на строительство. Я получаю за это процент от сделки – и все довольны. Но в последнее время такие специалисты, как я, перестали работать «точечно» и с разными конторами. Мы просто «садимся на зарплату» в крупную фирму и решаем только ее вопросы. Но я не ищу легких путей. Мы с Ромой решили начать свой бизнес на этом поприще.
   «С Ромой» – громко сказано, занималась этим в основном я, потому что муж имел серьезную и ответственную работу в газете и не мог целиком посвятить себя семейному делу. Однако его связи помогали мне в развитии и совершении удачных сделок. Зарабатывала я прилично, многое могла себе позволить и позволяла.
   Но разовые сделки меня уже не устраивали – мне хотелось чего-то большего, какого-то крупного заказа, который позволил бы заработать хорошие деньги и исполнить наконец свою мечту – уехать жить в Испанию. О, это моя страсть – Испания…
   Я непременно расскажу, почему именно эта страна запала в сердце. Рома, кстати, вполне разделял мои устремления и помогал в осуществлении мечты как и чем только мог. Это он сводил меня с нужными людьми, подсказывал, направлял и давал дельные советы. Бедный Рома… только ему по плечу оказалось вынести меня со всеми моими странностями и комплексами…

   Мой ночной кошмар зовут Алексом. Он приходит ко мне каждый вечер ровно в одиннадцать и не выпускает, пока я не падаю в изнеможении на подушку, захлебываясь слезами, пока не попрошу: «Отпусти… отпусти меня, пожалуйста, я буду такой, как ты хочешь». Тогда он оставляет меня в покое, закуривает и, прищурившись, наблюдает из темного угла за мной, за тем, как я вытираю влажный от пота лоб, как облизываю пересохшие губы, как перевожу дыхание и пытаюсь унять противную мелкую дрожь во всем теле. Он смотрит так пристально, что у меня возникает ощущение, будто видит все насквозь, каждый нерв, каждую клеточку. Он умеет читать мои мысли, предугадывать мои поступки, он всегда знает, что и когда произойдет со мной. Меня это уже не пугает, не расстраивает – я привыкла. Более того – я уже не могу без этого. Алекс – не демон. Он – мой ангел. Ангел, который дает мне силы жить и не сойти с ума. Он всегда оказывается рядом в момент, когда я особенно в этом нуждаюсь, когда мне больно и плохо, когда я растеряна, расстроена, больна – в любую трудную минуту. Мне не нужно для этого звонить ему или как-то связываться. Он всегда приходит сам. Я могу вернуться вечером с работы, открыть дверь и обнаружить его сидящим на диване с сигаретой. Могу выйти из лифта и оказаться у него на руках. Могу бежать по улице, погруженная в свои мысли, и неожиданно уткнуться лицом в его грудь. Он такой. Он всегда знает, где я и с кем, что делаю, о чем думаю. Он готов ради меня на все. Но именно Алекс сделал мою жизнь такой, какая она есть. Он сломал меня, молодую и наивную дурочку с распахнутыми глазами. Внушил многие вещи, от которых я теперь стараюсь избавиться – и не могу. Сейчас он просто чувствует свою вину и ответственность за меня, и поэтому он всегда рядом – даже если физически находится совершенно в другом месте.
   Я не знаю, как все было бы, если бы не он. И не хочу знать, потому что при всех неприятностях и ужасах моего нынешнего существования я ни за что не смогла бы отказаться от всего того, что было у меня с ним. Целый год, давно-давно, кажется, в другой жизни, я была так счастлива, что все остальное выглядит блеклым и вылинявшим, утерявшим первозданный вид. За год, что я провела с ним, я была бы готова отказаться от многих вещей – да, пожалуй, от всех. Потому что Алекс… чертов эмпат, копающийся в моем мозгу, дал мне такое нереальное счастье, что выпадает в жизни лишь единицам. Но несмотря на это, я никогда не прощу его за то, что он сделал с моей душой. Никогда. Он знает и не пытается оправдаться. Он вообще никогда не оправдывается – он всегда прав. Непогрешимо, бесповоротно. Не могу сказать, что люблю его – нет. Но он – мой. А я – его. Его – даже если учесть, что я давно и относительно без проблем замужем, а мой муж – очень уважаемый человек. Но это другое. Это скорее якорь, возможность не погрузиться в безумие. Стабильность, надежность и чувство уверенности. Он любит меня, прощает мне такое, что другим и не снилось, оберегает меня и понимает. Но он – не Алекс. Он чудесный, спокойный, умный и надежный – но не Алекс.

Когда-то давно

   Танец – это вечное возвращение, скачка цифровых лошадок на сошедшей с рельсов карусели.
Фредерик Бегбедер, «Каникулы в коме»

   Я бежала на тренировку по заснеженной Москве, стараясь не поскользнуться и не упасть. Спортивная сумка хлопала по боку, но я не обращала внимания – только бы успеть, не опоздать, иначе Ольга Петровна непременно позвонит матери и расскажет о нарушении режима, а это чревато очередным скандалом. Как раз сегодня в школе решили устроить генеральную репетицию предстоящей встречи с гостями из Англии. Я училась в специализированной школе с английским уклоном, очень престижной и элитной, попасть туда было сложно, но благодаря обнаружившимся способностям я без труда выдержала вступительные испытания. Нагрузки были аховые, уроков задавали столько, что приходилось сидеть с учебниками повсюду – по дороге на тренировку, с тренировки, в перерывах между занятиями и даже дома до глубокой ночи. Кроме того, я серьезно занималась теннисом, участвовала в соревнованиях и часто уезжала на сборы. Свободного времени не было совсем, ни о каких походах в кино или просто о прогулках с подружками не велось и речи – мать жестко следила за соблюдением режима и всякий раз наказывала за малейшие промахи. Мне уже в ту пору казалось, что мать мстит мне за развод с отцом. Уже в тринадцать лет я считала, что отец просто спасал свою жизнь и здравый рассудок, а потому и ушел из семьи, не вынеся постоянных придирок и скандалов. Мы часто виделись с ним, ездили отдыхать с его новой семьей, и всякий раз это вызывало у матери неконтролируемые приступы ярости. Но к тому времени я уже научилась не реагировать, отстраняться и не слушать оскорблений в свой адрес. Открытая и доброжелательная от природы, дома я превращалась в затравленного зверька, забивающегося в угол при звуке громкого голоса. «Папочка, пожалуйста, забери меня к себе, – просила я, сидя с ногами на подоконнике за тяжелой темно-красной портьерой среди любимых матерью фиалок. – Я буду нянчить твоих детей, буду убирать квартиру, чтобы это не приходилось делать Ларисе, я буду самой послушной – только забери».
   Отец даже не догадывался о том, что происходит в его бывшей семье, – я никогда не жаловалась ему, никогда ничего не рассказывала, а в ответ на вопрос «как дела?» только пожимала плечами и бросала расплывчатое: «Все в порядке, папа».
   …На тренировку я успела, забежав в зал буквально за минуту до начала. Во время занятий мне удавалось забыть о своих проблемах, отвлечься от них и целиком отдаваться любимому делу. Тренер была довольна успехами – в тринадцать лет я подавала большие надежды и даже выиграла пару довольно престижных турниров в стране. Однако после тренировки нужно снова идти домой – туда, где ничего, кроме крика и недовольства, меня не ждало.
   Я любила мать и всякий раз пыталась найти оправдание ее поступкам. Я понимала, что одной, без мужской поддержки и внимания, тяжело, что она устает на работе, что старается дать мне все лучшее. Но порой так не хватало простой возможности сесть рядом на диван и рассказать что-то о школьной жизни, о тренировках, да просто прочитать, наконец, свои стихи, которых было написано уже две толстые тетради в клетку. Мать, холодная, неприступная, не давала такой возможности, и я довольствовалась одинокими посиделками на любимом подоконнике в детской.

Москва, начало двухтысячных

   – Вы не танцуете? Позвольте, но что же вы делаете, когда идете куда-нибудь с дамой?
   – Устраиваю танец напитков в глотке. Получается неплохо.
Эрих Мария Ремарк,
«Три товарища»

   Свою «крупную рыбу» я все-таки выловила. Это случилось в Каннах, куда Рома взял меня с собой на выставку для профессионалов рынка недвижимости. Он даже согласился везти меня туда за свой счет, так как считал, что это полезно для завязывания знакомств и более тесного неформального общения с чиновниками и профессионалами в области недвижимости. Рома, правда, не подозревал, что уже давно я выдаю себя за свободную женщину, потому что интуиция подсказывала мне, что так полезнее для бизнеса и завязывания знакомств – броская внешность сразу притягивала ко мне мужчин разных калибров, а тот факт, что я замужем, не всегда способствовал контакту. Нет, я не спала с потенциальными клиентами направо и налево, но от легкого флирта не отказывалась. Свою близость к Роме я оправдывала в глазах посторонних тем, что мы якобы брат и сестра – благо отчество у нас одно, и это служило дополнительным фактором, заставлявшим бизнесменов сводить знакомство со мной: Рома был широко известен как прекрасный журналист. А пиар значит много, и всем хотелось попасть «под перо» такого обозревателя, как Рома, заполучить интервью с фотографией в том издании, где он трудился. Словом, у нас с мужем было негласное соглашение – не влезать в то, что творится за кулисами бизнеса, и не мешать друг другу работать.
   …В тот вечер на яхте, куда нас привезли после напряженного выставочного дня, я заприметила одного человека. Высокий молчаливый мужчина лет сорока заинтересованно посматривал в мою сторону, однако не проявлял явного интереса, приглашал танцевать пару раз, но при этом вел себя несколько отстраненно и словно бы вынужденно. Меня это задело – я привыкла к мужскому вниманию, а подобное поведение ставило меня в тупик. Кроме того, вокруг было полно куда как более привлекательных кавалеров, и интерес они проявляли завидный, однако я каким-то шестым чувством понимала, что этот молчаливый человек окажется именно тем, кто мне нужен. Рома мой веселился вовсю, флиртовал с приглашенными журналистками, пил, разумеется, и совершенно не обращал внимания на то, чем занята я. Мне же приходилось трудновато – я то и дело отмахивалась от становившихся все более настойчивыми предложений и при этом старалась не упустить из виду заинтересовавшего меня мужчину. Исподтишка наблюдала за его манерой разговаривать, улыбаться, пить – потому что такие мелочи тоже могут многое сказать о человеке. И попутно изобретала способ намекнуть ему на род моих занятий, заинтересовать, заставить задуматься о сотрудничестве. Возможно, это тот самый единственный шанс, который никак нельзя упустить.
   Не придумав ничего умнее, я в конце вечера сунула ему в руку визитку с телефонами, и, когда он в ответ вручил мне свою, я, пробежав ее глазами, даже задрожала: именно то, что мне нужно. Мужчина оказался директором по развитию второй по величине в стране сети торговых центров. Фирма активно развивалась, открывала огромнейшие магазины по всей стране – а следовательно, проблема получения строительных площадок для нее была актуальна. И, разумеется, для их получения нужны связи… О господи, ну бывает же такое везение! Решив брать быка за рога сразу, я выложила ему, чем занимаюсь. Геннадий – так его звали – впервые за вечер посмотрел на меня не просто с интересом, а и с неким подобием уважения.
   – Вы позволите проводить вас до отеля?
   «А-а-а, сработало! Теперь аккуратно, чтобы не спугнуть…»
   – Ну, если вас не затруднит… А то, смотрю, братец мой не собирается никуда идти, выпивка еще не вся закончилась, – как можно небрежнее бросила я, стараясь ничем не выдать охватившего меня волнения. Как мужчина он мне не слишком понравился – я любила другой типаж, ну немудрено – после Алекса… Но вот как в клиенте я была в нем очень заинтересована и готова на все. Ну, почти на все…
   Мы шли по освещенной набережной Круазетт от пирса в направлении отелей, я лениво обмахивалась пальмовой веткой, как веером, а Геннадий неожиданно начал рассказывать о себе:
   – Знаете, Марго, я ведь не всегда занимался этим бизнесом. Было время, когда наша страна нуждалась не в торгово-развлекательных центрах, а в крепких научных кадрах. Я физик-ядерщик. Работал на военном заводе, трудился, так сказать, на оборонку.
   Странно… по-моему, ему куда больше подошло бы кресло руководителя какого-нибудь учреждения, а то и вовсе кабинет лидера партии.
   – Надо же… а вид у вас как у партийного функционера, – пошутила я, и Геннадий скупо улыбнулся:
   – Вы мне льстите, Марго. Я военный, привык действовать четко и ясно, без всех этих подводных камней и закулисных интриг. Мне очень тяжело далось становление в нынешней должности. В армии все кристально честно и прозрачно, а тут… гадюшник, ей-богу.
   «Гадюшник» – очень неправильное слово, на мой взгляд, совершенно не отражающее происходящего в строительном бизнесе. Однако до поры я не считала нужным высказывать потенциальному клиенту собственное мнение по этому вопросу.
   – Вы правы. Но что сделаешь – таковы условия жизни. Думаете, я с удовольствием плаваю в этих водах? Нет. Но жить-то нужно.
   – Кстати… Марго, а сколько стоят ваши услуги?
   «О, прогресс… заинтересовался, значит…» Я сглотнула, перевела дыхание, стараясь вести себя как можно равнодушнее, покрутила ветку пальмы, которую до сих пор держала в руке. Дешевое кокетство, знаю, но мне нужно зацепить его, заинтересовать, увлечь хоть чем-то – пусть даже собой.
   – Геннадий, мы, к сожалению, уже пришли – вот мой отель, – проговорила я нарочито-виновато – мол, так жаль, так жаль, но придется разговор отложить. На самом же деле мне не хотелось демонстрировать свое нетерпение и радость. Пусть дозреет и думает, что это он такой умный – а не я такая хитрая.
   – Действительно, жаль… А я могу позвонить вам, скажем, завтра? – в голосе Геннадия послышались просительные нотки.
   – Конечно. И потом – разве мы не встретимся на выставке?
   – Да, разумеется, но… мне хотелось бы пообщаться без посторонних, в более непринужденной обстановке. Без официоза, так сказать.
   – Посмотрим, – уклончиво проговорила я и повернулась, чтобы уйти, но он мягко удержал меня за локоть.
   – Марго… вам кто-нибудь говорил, что вы безумно красивы?
   – Геннадий, не роняйте себя такими банальностями, хорошо? – Я освободила руку и начала подниматься по ступеням.
   Вслед донеслось:
   – Простите, Марго. До завтра.
   Я не стала оборачиваться.
   В номере, наполнив джакузи, я опустилась в теплую воду и вдруг расхохоталась. Все оказалось так просто, что даже не верилось. Надо же – если бы Рома не предложил мне эту поездку, я могла бы еще сто лет искать. В голове вертелись фразы нового знакомого: «…владелец компании взвалил на меня такие обязанности, при которых дружба с чиновниками разных рангов просто необходима. Как воздух, понимаете? А я не умею дружить с «нужными» людьми, взятки давать не умею. Ну, как это – просто подойти и сказать, мол, вот вам деньги? Странно, да? И кто так делает-то? Меня пошлют подальше – и все. Ситуация повторяется с каждым новым объектом, а как только дело к финишу – у босса уже новая идея, а мне это просто ножом по сердцу – своих ведь забот хватает, стройка, сдача объекта, понимаете?»
   Я понимала. Но так уж устроен строительный бизнес в нашей стране: не подмажешь – не поедешь. И в душе я была твердо уверена, что уж я-то справлюсь, потому что это мой хлеб, моя территория. Да, я не суперспециалист в области строительства, но мое природное чутье и личное обаяние, помноженные на заинтересованность в конечном результате, вполне могут пригодиться.
   Назавтра я появилась на стенде «Золотой улицы» во всеоружии – тщательно одетая, накрашенная и собранная. То, что я там увидела, ввергло меня сперва в шок, а потом просто разозлило. Пресс-служба компании работала из рук вон – две девочки бестолково метались по стенду, расставляя стулья для журналистов, ничего не было готово, начало пресс-конференции непростительно затягивалось, журналисты нервничали, а Геннадий, которому предстояло проводить мероприятие, был просто не в себе от творящегося вокруг бардака. И без того молчаливый от природы, он с трудом представлял, что ему делать, в чем и признался мне шепотом. Я решила, что пора вмешаться. Решительно остановив пиарщиц, я взяла дело в свои руки, в считаные минуты навела порядок на стенде, усадила журналистов, нахально представившись начальником пиар-отдела «Золотой улицы». Геннадий только успевал следить за мной взглядом и благодарно улыбаться. И все бы ничего, если бы как раз в это время его босс не решил навестить свой стенд и проверить, как идет «прессуха». Меня он, разумеется, не знал, а вот мне Геннадий успел шепнуть, кто этот невысокий полноватый мужчина в светлом костюме.
   Я сначала замерла, но потом решила – пан или пропал – и продолжила заниматься не своим делом. Босс напряженно наблюдал за мной, и по его лицу я поняла, что он мучительно пытается вспомнить, кто я. Когда пресс-конференция благополучно закончилась, он подошел ко мне и напрямую спросил:
   – Милочка, а освежите мою стариковскую память – вы кем приходитесь моей фирме?
   Я улыбнулась и ответила:
   – До текущего момента – никем. Но если вы захотите – могу исполнять функции начальника пиар-службы. Насколько я поняла, у вас с этим большая беда.
   Он рассмеялся:
   – Ценю ваше нахальство. Как, собственно, и ваш профессионализм, дорогая. По приезде в Москву жду к себе – обсудим условия.
   Так и получилось, что, вернувшись из Канн, я обзавелась не только собственным небольшим офисом на набережной, шестью толковыми сотрудниками, которым могла поручить несложные задания, но и вполне определенной уверенностью в завтрашнем дне. На меня легли обязанности начальника пресс-службы «Золотой улицы», я организовывала для фирмы деловые мероприятия, освещала ее деятельность в прессе, используя для этого связи Ромы, следила за репутацией компании в деловом мире. Рома старался помогать мне, чем мог, выдавал блестящие идеи, а в спорных или трудных ситуациях я привлекала его как более представительное лицо, ибо в мире мужчин женщине зачастую очень сложно убедить оппонентов в своем профессионализме. Рома же справлялся с этим легко и с пользой как для «Золотой улицы», так и для нашей небольшой фирмы с простым и понятным каждому названием «Дружба».
   Официально я не являлась сотрудником Геннадия, но договора все же были составлены и хранились в разных местах: один – в офисе «Дружбы» в Печатниках, а другой – в юридическом управлении «Золотой улицы» на Кадашевке. Фиксированная сумма вознаграждения должна была выплачиваться регулярно, независимо от объема выполненной работы – так называемая «абонентка». Иногда – хотя, впрочем, это случалось редко – босс задерживал выплаты, и тогда я звонила Геннадию, с которым у меня установились к этому времени вполне дружеские отношения. У него в подчинении были четыре отдела, но Геннадий никогда не жалел времени и сам лично проверял всю цепочку выплат моей фирме. Все-таки дружеские отношения очень помогают и в бизнесе тоже…
   Я работала, стараясь приблизить тот день, когда смогу наконец бросить все и уехать отсюда. Работа помогала забыть о неудачах, и только одно оставалось неизменным. Мой Алекс.

Когда-то давно…

   Люди танцуют, потому что танец может всё изменить.
х/ф «Шаг вперед»

   Ну, за что, за что же опять, чем я провинилась, что сделала не так? Почему он снова ушел, ушел, не сказав ни слова, кроме этой дурацкой эсэмэски? За что?
   Я ненавижу, когда Алекс так делает, я боюсь этих моментов, хотя постоянно жду их и всегда четко знаю, что так будет. Но привыкнуть – не могу. Нельзя привыкнуть, просто невозможно, потому что всякий раз это так же больно, как и в первый. Хотя… больнее того, первого, раза никогда не будет. В тот день он убил меня. Убил жестоко и цинично, растоптал душу и сердце и оставил лежать на скамье в большом парке. Сколько я так пролежала – не помню, видимо, долго, потому что очнулась от жуткого холода и оттого, что мое голубое летнее платье насквозь промокло под проливным дождем. Вокруг была вода, но мне казалось, что это не дождь, а мои слезы, разве что не окрашенные кровью, хотя внутри все сочится ею. Нужно вставать, идти куда-то, как-то жить дальше – но сил не было. И желания тоже – зачем? Зачем – когда его нет больше? Я осталась совершенно одна в чужой стране, молодая, почти ребенок, – мне некуда и не к кому идти. Но и лежать тут, на каменной скамье большого старого парка, тоже невозможно – а потому я встала и побрела куда-то не разбирая дороги.
   И вот вчера… вчера он опять сделал нечто подобное. Хотя на этот раз я думаю, что все закончилось. На этот раз – точно все… за что, зачем ты сделал это, Алекс?..
   …Голос мужа, полный раздражения и досады, выдергивает меня из раздумий. А, ну да – посуда в раковине… мне не до этого сейчас, неужели ты не в состоянии понять? Какая посуда, когда… а, к черту – все равно не поймет и будет весь вечер нудить. В нем все хорошо – он добрый, отзывчивый, очень мягкий, заботливый, – но вот это его постоянное, ставшее уже привычным за восемь лет занудство просто сводит меня с ума. Я не понимаю – неужели три тарелки в раковине могут являться таким уж раздражающим фактором? Ну, вымою я их, если так – но зачем создавать из этого такую проблему?
   – Рита, ты меня вообще слышишь?
   – Слышу, не нужно кричать. Я поняла, сейчас все сделаю.
   Я с трудом сползаю с дивана – буквально сползаю и стою какое-то время на четвереньках, словно соображая, что делать дальше. Не дождавшийся меня в кухне Рома входит в большую комнату, служащую нам одновременно гостиной и кабинетом, удивленно смотрит на меня:
   – Ты что? Болит что-нибудь?
   Болит, хочется рявкнуть мне, так болит, что дышать нечем, не говоря уж о твоей чертовой посуде, но я сдерживаюсь. Все разговоры об Алексе в нашей семье приводят к одному – Рома напивается вечером и срывает на мне зло с помощью тумаков. Но даже этого он не может сделать по-мужски, а просто смешно машет кулаками, наскакивает на меня, как петух на курицу, пытается ущипнуть или схватить за волосы. Назавтра полдня спит, а когда встает, ходит с видом побитой дворняжки, виновато опустив глаза, и бормочет извинения. И это – мужчина? После Алекса… ой, нет, не буду – не могу, больно…

Москва, начало двухтысячных

   – По-твоему, жизнь это только танцы?
   – Нет, конечно. Но если ты не станцуешь свой собственный танец, то кто его станцует за тебя?
х/ф «Танцуй»

   Число клиентов «Дружбы» ощутимо росло. Примерно треть всех компаний, занимавшихся строительством торговых комплексов и бизнес-центров, хоть раз да обращались ко мне. Мне приходилось много ездить по стране, организовывать открытия новых объектов, придумывать им броские названия, устраивать акции и презентации, а то и организовывать концерты с участием звезд эстрады, которые собирали на площадках половину населения городов, куда приезжали. Открытие огромных магазинов, да еще с многозальными кинотеатрами, совсем как в Европе, вызывало ажиотаж среди местных жителей, а потому банальная акция неизменно превращалась в общегородской праздник. Я возвращалась домой усталая, измотанная, с потрепанными нервами, но зато мой банковский счет неизменно пополнялся весьма ощутимыми суммами. Это с каждым днем приближало меня к заветной цели – дому в Испании, где-нибудь на побережье. Разумеется, часть денег приходилось тратить на себя – ведь при моем образе жизни и круге общения нужно было выглядеть подобающим образом. Та же дамская сумка не могла быть какой угодно – она должна была быть статусной, чтобы соответствовать – как и все остальное. Словом, постепенно я превратилась в этакую бизнес-леди – холеную, ухоженную и дорогую. Рома не замечал этого – да он вообще мало что замечал, его больше интересовала собственная работа и то, готов ли дома ужин и насколько свежими оказались продукты. Мы наняли домработницу – поскольку у меня просто не оставалось времени следить за хозяйством и заниматься уборкой, готовкой и стиркой.
   «Дружба» потихоньку процветала вместе со своими клиентами, а я уже могла с гордостью говорить и о некой социальной роли своего бизнеса. Иногда чиновники вместо банальной взятки выдвигали условие строительства социально значимых объектов или предлагали спонсорство спортивных или культурных мероприятий. Так в мою жизнь вошли бальные танцы.
   Строился очередной торгово-развлекательный комплекс, и под снос попало небольшое здание, в котором базировался танцевально-спортивный клуб «Фокстрот». Разумеется, решение о сносе было принято не без моего участия, но кто ж мог предположить, что родители занимающихся там детей устроят целую акцию протеста с плакатами, письмами в префектуру и мэрию, с «живой изгородью» из собственных детей перед бульдозерами…
   Мне пришлось немало потрудиться, чтобы замять конфликт, а человек из мэрии предложил мне простой, но устраивающий всех вариант – взять этот клуб на баланс фирмы и стать его спонсором. Я вынуждена была согласиться, но впоследствии была признательна этому человеку за подсказку, так как именно благодаря клубу в моей жизни появилась Мэри. Мэри – это Мэри. Моя рыжая Мэри, без которой я не мыслю своего существования точно так же, как и без Алекса.
   Мэри… Отдельный разговор. Вызывающе нахальная сучка с прищуренным взглядом голубых глаз из-под челки, с неизменной сигаретой в пальцах. Это один из ее образов, тот, который она демонстрирует окружающим. Есть еще моя Мэри – спокойная, тихая, с детским взглядом, устремленным на меня. Мэри, доверчиво жмущаяся ко мне, совершенно беззащитная и беспомощная. Но такой ее знаю только я. Остальным достается стерва…
   Так и вижу: огромное окно отеля, широкий низкий подоконник – и она в черной ночной рубашке на фоне мерцающего огнями города. Курит, периодически отхлебывает из стакана коньяк и плачет. Я лежу на кровати, смотрю на нее и плачу вместе с ней, но не вслух, а в себе, потому что Мэри бесится, когда видит мои слезы… Бесится, топает ногами и шипит. В такие минуты мне кажется, что, будь у нее жало, я непременно получила бы порцию яда. Я понимаю – она беспокоится за меня, хочет уберечь от неприятностей. Но не могу понять другого – как же Мэри не видит, насколько мы с ней похожи? Внутри одинаковые, и способность влипать куда-то у нас совершенно идентичная. Уж Мэри ли этого не знать…
   Вот она опять затягивается сигаретой, прихлебывая коньяк, потом поворачивает ко мне заплаканное лицо и спрашивает так тихо, что я скорее угадываю, чем слышу:
   – Знаешь, что я видела во сне?
   Знаю. Она всегда видит то же, что и я, когда мы вместе. Алекса. У нас даже кошмар общий. Призрак Алекса.
   …Отвлеклась. Так вот, о «Фокстроте». Я решила проблему с помещением, уговорив владельца строящегося торгового центра выделить довольно большую площадь и уложить там паркет. Обрисовала сказочную перспективу привлекать взрослых танцоров к различным акциям, устраивать небольшие турниры и танцевальные вечера – словом, уговорила пустить ставший по нашей вине «бездомным» коллектив под свою крышу. Деньги пришлось выделять мне из своих активов, но это были смехотворные суммы, так что все шло отлично.
   «Золотая улица» казалась непотопляемой и с легкостью покрывала все мои расходы на уже расширившийся штат, на недешевый офис в центре и на очень даже значительные представительские расходы. Меня все знали в лицо, даже охрана пускала в здание без пропуска, несмотря на жесткие в отношении других приказы службы безопасности. Правда, мне тоже приходилось подвергаться проверкам – вплоть до прослушки наших с Ромой телефонов, но это оправдано – учитывая информацию, которой мы оба владели. При желании мы вдвоем могли «сплавить» фирму в считаные дни.
   Прошел год, прежде чем босс «Золотой улицы» перестал проверять нас и даже дал распоряжение по первому требованию предоставлять мне все необходимые документы и информацию. Кроме того, я получила свободный доступ в его кабинет, и теперь мне не требовалась предварительная запись и долгие часы ожидания в приемной. Босс держался со мной по-отечески, расспрашивал о семейной жизни, о делах Ромы, я жаловалась на растущие арендные ставки, нерадивых сотрудников, трудности ведения бизнеса в одиночку – муж мой постоянно был занят на своей основной работе и все реже интересовался делами «Дружбы». Относительно некрупному бизнесу становилось все труднее выживать в постоянно меняющихся экономических условиях, и я начала задумываться о переезде в большой бизнес-центр, чтобы решить вопросы охраны важных документов, эксплуатации офиса. Однако это мероприятие могло сильно подорвать мой бюджет. «Золотая улица» же как раз в это время заняла одну из лидирующих позиций на рынке и требовала от меня все больших затрат времени и сил. Расширять штат я не хотела, да и не видела в этом большого смысла, так как большую часть вопросов могла решать только сама, не посвящая никого постороннего, а потому была вынуждена ездить в офис основного клиента ежедневно и проводить там все больше часов. Плюс к этому – время на дорогу и обязательный ритуал чаепития с Геннадием. Пришлось пожертвовать новыми клиентами – у меня совершенно не оставалось сил и времени на их поиск. Разумеется, я потихоньку намекала Геннадию на повышение моего гонорара, так как других клиентов у меня почти не осталось – все рабочее время пожирала «Золотая улица». Поскольку я не наглела, он мне не отказывал. Однако, как выяснилось много позже, это и было началом моего конца, крахом бизнесвумен Марго – нельзя делать ставку на одного клиента. Рано или поздно это должно было привести к развязке, однако столь оригинального конца не могла предвидеть даже я…

Когда-то давно

   Когда танцуешь, невозможно умереть, и ты чувствуешь себя Богом.
х/ф «Легенда о пианисте»

   Алекс исчез. Исчез внезапно, не объясняя причин. Просто пропал. Мы должны были встретиться в лондонском кафе «Старбакс», я отчаянно опаздывала, все смотрела на часы и торопила водителя – Алекс не терпел опозданий, всегда приходил в ярость, если приходилось ждать. Но именно сегодня приехала моя подруга, мы не виделись около трех месяцев, а потому заболтались, и я совершенно упустила из виду, что время близится к четырем.
   Я вошла в пустой полутемный зал кафе и огляделась. Вот наш любимый столик, именно там, у окна, мы всегда сидели и часами разговаривали. В такие моменты я всегда вспоминала самую первую встречу наедине с Алексом еще в Москве. Что он, такой удивительный, прекрасный просто принц из наивной детской сказки, нашел во мне, сопливой шестнадцатилетней девчонке, – я никак не могла понять, как не понимаю этого до сих пор. Сейчас я стала совсем другой… и внешне, и внутри, и в этой моей перемене тоже его вина. Вина – потому что нельзя, нечестно… ох, не могу, мне все еще больно.
   Итак, я вошла в кафе, Алекса не было. Подскочил официант в длинном черном фартуке, пригласил располагаться.
   – Здесь должен был ждать мужчина…
   – Сомневаюсь, мисс, у нас с самого утра почти нет клиентов. Но, возможно, его задержали дела?
   – Я подожду.
   Опустившись за столик, я заказала любимый латте с карамельным сиропом и погрузилась в ожидание. Скорее всего, Алекс разозлился и теперь дома накажет меня за опоздание.
   Я провела в кафе остаток дня – он так и не пришел. Его телефоны молчали, в офисе мне ответили, что он не был там уже два дня. Это было странно и необъяснимо – Алекс деловой человек, европеец, он не мог себе позволить забыть о бизнесе даже на час, и вдруг… Я не находила причины, которая могла бы заставить его так поступить.
   Нужно было идти домой, и я кое-как уговорила себя встать и пошла к выходу. Ноги несли меня куда-то прочь от кафе, и в итоге я оказалась в городском парке на большой каменной скамье. Трель мобильного в кармане вывела из оцепенения. Звонила его мать.
   – Будь ты проклята, будь ты проклята, это все ты… – услышала я, но не удивилась. Отношения у нас никогда не были безоблачными. – Ты извела моего сына, это ты, ты… – Ее голос становился все звучнее и сорвался в истерический визг: – Ненавижу, чтоб тебе сгореть!
   Сгореть… Господи, да что ты знаешь об этом – ты, благополучная мать благополучных с виду сыновей! Если бы ты видела, что сделал однажды со мной твой любимый сын, если бы только я могла показать тебе ожоги, оставшиеся на моей коже… Но ты, разумеется, не поверила бы. Ты всегда ненавидела меня, всегда хотела ему другую жену – тихую, покорную армянскую девочку, а не меня – русскую, так непохожую на ваших женщин. Но Алекс меня любил – и даже то, что он делал иной раз со мной, было как раз от невозможности выразить любовь иначе. Он хотел меня целиком, жаждал полностью подчинить себе – и не понимал, что для этого ему не нужно насилие: я и так принадлежу ему до последней капли. Вся – его, и за одно ласковое слово, за один взгляд, за одно нежное прикосновение я готова умереть…
   – Да скажите же мне, ради бога, что произошло! – вклинилась я в рыдания свекрови.
   – Его нет! – рявкнула она так, что я вздрогнула. – Исчез – осталась только ты! А лучше было бы наоборот!
   В принципе в периодических исчезновениях Алекса не было ничего необычного. Он мог уехать, не предупредив, и вернуться через неделю-полторы с каким-нибудь подарком и букетом цветов как ни в чем не бывало, поцеловать меня и небрежно спросить:
   – Скучала, любимая?
   Я никогда не спрашивала, куда и зачем он отлучается, где пропадает, почему возвращается домой со странным блеском в глазах, почему пару дней после возвращения находится в возбуждении и вообще ведет себя необъяснимо. Я хорошо знала причины этих отлучек, но говорить об этом не решалась – знала, что не поймет, рассердится, накажет.
   В самом начале нашей совместной жизни я позволила себе задать вопрос. Нет, не так. Алекс пропал внезапно – просто исчез на неделю. Я в панике звонила его родственникам, пыталась дозвониться ему – но оба телефона не отвечали. Я сходила с ума от страха, от тревоги и от того, что мне казалось – все, он меня бросил, я его не увижу никогда. А воскресным вечером он как ни в чем не бывало открыл дверь, бросил у порога спортивную сумку и шагнул ко мне, замершей у камина:
   – Здравствуй, Марго. Скучала?
   – Где ты был? – тоном сварливой бабы осведомилась я, с удивлением отметив, что даже голос мой изменился.
   – У меня были дела, – все еще спокойно ответил он, снимая пиджак.
   – Дела?! Что это за дела, о которых нельзя предупредить заранее?!
   – Марго! – предостерегающе произнес Алекс, но я и это проигнорировала:
   – Я восемнадцать лет Марго! Где ты был?!
   – Ты не вправе задавать мне такие вопросы.
   – Да ты что?! А я кто? Не жена тебе?
   – Это не дает тебе права…
   – Да что ты заладил?! Говори, где был! – заорала я, не помня себя, и тут-то и случилось…
   Алекс схватил с каминной полки канделябр на двенадцать свечей и что есть силы швырнул в меня. Будь я меньше ростом – и железяка с зажженными свечками раскроила бы мне голову, а так удар пришелся в плечо, но на мне была синтетическая водолазка, моментально вспыхнувшая на груди… Я онемела от шока, стояла и смотрела, как горит одежда, а вместе с ней уже и кожа на груди. Гортанный вскрик пришедшего в себя Алекса вывел меня из ступора, я сразу почувствовала боль, упала на пол, пытаясь сбить пламя. Он накинул на меня пиджак, бросился в кухню и вернулся с кувшином воды, вылил ее на тлеющую водолазку. Сбить пламя удалось, но расплавившаяся синтетика впаялась в кожу на груди, причиняя невыносимую боль. Алекс, совершенно обезумевший от содеянного, метался вокруг и выкрикивал что-то по-армянски. Я слышала, как он звонит врачу, просит его приехать быстрее, но от боли сознание мутилось.
   Очнулась я в спальне на кровати, коснулась рукой груди и обнаружила повязку. Резкий запах лекарства ударил в нос, я поморщилась и чихнула.
   – Марго…
   Я с трудом повернула голову и увидела сидящего рядом на кровати Алекса.
   – Детка, прости… я не понимаю, что на меня нашло…
   Я промолчала. Но больше никогда не осмелилась задать ему этого вопроса – «где ты был?».
   Даже спустя годы воспоминания об этом причиняли боль.
   Нет, лучше вспомню что-нибудь другое. Например, как мы впервые оказались в кафе. Я никогда прежде не была в кафе с мужчиной – да и вообще не была на свидании, мне просто некогда было гулять и развлекаться, а уж о кавалерах вообще речи не шло – я училась, занималась спортом и потакала капризам мамы. И вдруг – он. Такой взрослый, красивый и необыкновенный. Я смотрела во все глаза, боялась дышать, открыть рот, чтобы не сморозить глупость и не показаться малолетней дурой. И запах… такой удивительный запах, окутывавший его, как плащ… Единственным знакомым мне в то время ароматом был тройной одеколон, ибо ничего другого в продаже не появлялось. И вдруг – Алекс… и я не выдержала. Когда мы выходили из кафе, я вдруг поддалась необъяснимому порыву и прижалась лицом к его свитеру, вбирая в легкие этот изумительный аромат. Алекс отстранил меня, жестко взглянул в лицо и дал такую оглушительную пощечину, что я едва не упала.
   – Кто позволил тебе? – негромко спросил он, но в его голосе совершенно не было злости.
   Я подняла на него наполнившиеся слезами глаза и в этот самый миг поняла – никогда, просто никогда я не ослушаюсь его, не сделаю ничего против его воли, и любое его слово и желание будут для меня законом. Мне было семнадцать лет…
   Никогда прежде я не задумывалась о том, что захочу настолько подчиниться мужчине, что совершенно забуду о себе, растворюсь и слепо доверю свою жизнь человеку, чья фантазия простиралась далеко за пределы разумных обывательских понятий. Но Алекс… это другое. Совершенно не то, к чему я привыкла, – ведь, несмотря на занятость, у меня все-таки были поклонники – мальчики из школы, теннисной секции, да и просто знакомые. Но ни к кому из этих приглаженных, хорошо воспитанных и нормальных во всех отношениях юношей я не испытывала того, что до сих пор чувствую к Алексу. Я не могу объяснить, ни один нормальный человек никогда не поймет – это за пределами общепринятого. Но все, что он говорил и делал, становилось для меня непреложной истиной, догмой, которую не обсуждают, о которой не думают и не рассуждают, а просто слепо доверяют и принимают как единственно верное. Я не могу сказать, что в то время это уже была любовь, но и жить без него я не могла. И с течением времени осознала, что никого в этом мире не любила так, как Алекса, – до сих пор, хотя вот уже восемь лет как замужем за Ромой. Никогда прежде я не думала, что смогу лечь в постель с другим мужчиной, смогу обнять и поцеловать кого-то, отличного от моего необыкновенного Алекса, моего мучителя, демона – и ангела в одном лице. Рома нормален до мозга костей, до икоты, до мучительно стягивающей челюсти тоски. Но именно он помог мне в определенный момент не сойти с ума, не броситься под машину, не начать употреблять наркотики – хотя соблазны были. Рома предан мне без оглядки, прощает мои капризы и завихрения, терпеливо сносит мои придирки и мимолетные романы, возникающие там и тут. Кто, как не он, всегда готов подставить мне плечо и выслушать нытье по поводу неудавшейся жизни… Я за все благодарна ему, но из благодарности никогда не возникает страстное и сильное чувство, зовущееся любовью, как это ни прискорбно звучит. Он предан мне, как пограничная овчарка, – но разве это можно считать любовью? Конечно, нет. Мне порой бывает очень жаль его – но ничего поделать я не могу. Он не нужен мне как муж и мужчина – возможно, именно поэтому вот уже восемь лет мы безуспешно пытаемся родить ребенка, которого я страстно желаю. Но как может родиться малыш от нелюбимого мужчины? Вот и я говорю – никак…
   Подруги наперебой пытаются внушить мне чувство вины, но безуспешно. Я не испытываю угрызений совести – зачем? Если судьбе было угодно распорядиться так, чтобы у нас с Ромой не было детей, – какой смысл грызть себя и пытаться что-то изменить? Наверное, честнее было бы развестись и дать мужу возможность строить свою жизнь отдельно от меня, но Рома и слышать об этом не желает. Значит, его все устраивает.

Москва, начало двухтысячных

   Я танцую для собственного удовольствия.
   Если вы пытаетесь доставить удовольствие всем – это не оригинально.
Рудольф Нуриев, танцовщик

   У «Золотой улицы» начались небольшие проблемы как раз в той области, которую курировала именно я. Неожиданно не заладились отношения с одним высокопоставленным чиновником, который потребовал неоправданно большую сумму «отката». Руководство «ЗУ» же было мною приучено к тому, что все подобные вопросы можно решить «малой кровью». Площадка была уже освоена, однако для продолжения строительных работ требовалась ощутимая сумма денег – а новоиспеченный чиновник в жесткой форме потребовал увеличить долю, мотивируя это высоким риском для своего положения. Каждый день на объект приезжали все новые проверяющие, рыли с добросовестностью бульдозеристов, стараясь найти нарушения, а зачастую и просто открыто вымогали деньги. Финансы проблемой не являлись, но босс «ЗУ», возомнивший себя уже почти богом, полагаясь на доброе имя и авторитет своей фирмы, платить никому не собирался. Он надеялся найти управу на зарвавшегося чинушу. Кроме того, отступать было уже поздно и некуда – площадка освоена, в рекламу проекта вложены огромные деньги, а в поддержку рекламной кампании мы успели провести в самом центре Москвы грандиозный концерт с приглашенными западными звездами. Это, в свою очередь, потребовало привлечения дополнительных инвесторов. Словом, отступить означало потерять такую сумму, что даже озвучить страшно.
   Я советовала боссу заплатить несговорчивому чиновнику, но он не слушал ни меня, ни даже Рому, с мнением которого считался. Я смутно чувствовала, что в последнее время «Дружба» начала раздражать босса – все-таки несколько клиентов, помимо «ЗУ», у меня сохранились, и их делами я тоже занималась. Возможно, он боялся, что какая-то информация по сделкам «ЗУ» может просочиться куда не надо. Это, разумеется, ему не нравилось – как раз в этом году он вошел в сотню самых обеспеченных людей России. Вероятно, именно этот факт придал ему дополнительной уверенности в себе и собственных безграничных возможностях, а потому босс неожиданно решился предложить мне некое мероприятие, от которого, на его взгляд, я не смогла бы отказаться.
   …Однажды рано утром он вызвал меня к себе. Это против правил – босс прекрасно знал, что я «сова», а потому с утра мало что соображаю и вообще с трудом принимаю решения и воспринимаю информацию. Кроме всего, мне пришлось больше двух часов провести в приемной, изнывая от борьбы с сонливостью и мук неведения. Когда же наконец мне позволено было войти, босс с отеческим радушием усадил меня на диван и по обыкновению принялся разводить вопросами на откровенность и жалобы. На какой-то момент мне показалось, что он видит во мне не преуспевающую бизнес-леди, а обычную женщину, совсем еще молодую, слабую и уставшую, несчастную в личной жизни, вечно носящуюся со своим гениальным, но совершенно никчемным в быту супругом. Расчет его был прост – предложить мне помощь и опеку, этакое «сильное мужское плечо», «надежную спину», «уютное крыло», к которым подспудно стремится каждая женщина.
   Я в этом плане не была исключением. Жизнь с Алексом приучила меня к мужчинам с доминантным типом поведения, склонным принимать решения в одиночку, способным управлять не только собственной жизнью, но и моей тоже. Рома же в этом плане абсолютный младенец, он даже одеться с утра не мог без моей помощи – я подсказывала, какую рубашку, свитер, джинсы и носки стоит выбрать сегодня. Так что тут босс не ошибся, стараясь давить именно на мою склонность к подчинению. Его предложение продать «Дружбу» не выглядело наглым поглощением мелкого бизнеса крупным. Он дипломатично предложил моей фирме влиться в группу его компаний с сохранением всего штата.
   – А еще ты сможешь сэкономить на офисе, Марго.
   Предложение выглядело вполне заманчиво. Времени на остальных клиентов у меня все равно уже не оставалось. Но решить вопрос самостоятельно я не могла. Не то чтобы слово Ромы для меня так уж важно, но и «сохранить лицо» тоже хотелось, а потому я попросила у босса пару дней на раздумья. Неожиданно тот отказался. Мягко, тактично. Попросил не тянуть с принятием решения дольше сегодняшнего вечера.
   Я вышла из кабинета совершенно растерянная, промаялась полдня, ожидая возвращения в офис Геннадия, чтобы хоть с ним посоветоваться, но тот задерживался, а время шло. Когда стрелки часов придвинулись к отметке «восемь», я вернулась в кабинет босса и дала принципиальное согласие, но с тем условием, что начну готовить документы только после того, как будет определена цена. Это хотя бы даст мне время на раздумья. Жадность не числилась в списке моих пороков, но отдавать даром свое детище с уже сложившейся репутацией и именем на рынке мне тоже не хотелось. Все-таки мы с Ромой вложили в «Дружбу» много сил, а потому я решила сорвать куш с босса.

Когда-то давно…

   Я не пытаюсь танцевать лучше, чем кто-либо другой. Я пытаюсь танцевать только лучше самого себя.
Михаил Барышников, танцовщик

   – Ты ни на что не годишься, я вообще не понимаю, как я могла произвести на свет такое существо, как ты! – Голос матери заставляет меня в который раз сжаться на подоконнике за шторой и замереть, не дышать даже, чтобы не вызвать новую волну гнева. – Это из-за тебя ушел отец! Ему было просто стыдно признать, что вот это чудище – его дочь!
   Мать отдергивает единственную преграду, защищающую меня от внешнего мира, и раздраженно продолжает:
   – Только посмотри! Рядом с тобой стыдно идти по улице – ведь ты безобразная, толстая и тупая!
   Мне всего двенадцать лет, я сжимаюсь на широком подоконнике, стараясь стать как можно менее заметной, но это, разумеется, невозможно. Мать не выпускает изо рта неизменную сигарету в длинном мундштуке и придирчиво оглядывает меня.
   – Как можно быть такой, зачем ты вообще живешь? – вопрошает она, зло прищурив татарские глаза.
   Я даже не плачу – за свою короткую жизнь уже привыкла к несправедливым обвинениям, постоянно вырывающимся из уст матери. Что бы я ни сделала, ни сказала – все выходит боком, она всегда найдет повод для недовольства. Я привыкла с шести лет изнурять себя диетами, только чтобы не слушать вот этого: «ты толстая и безобразная», чтобы не видеть кривящегося в отвращении материнского лица. Но разве можно обмануть природу, наделившую меня крупной фигурой и броской внешностью, которую не изменишь и не исправишь никакими луковыми супами и бессолевыми диетами? Широкая кость и высокий рост достались от отца, как и мягкий характер, уступчивость и покладистость. Другая при подобном давлении со стороны матери уже давно бы ожесточилась, замкнулась и стала ненавидеть все человечество – но я при всех издержках материнского воспитания ухитрялась оставаться доброй и всепрощающей. Именно это так бесило мать, именно потому она старалась как можно больнее уязвить, обидеть и унизить. Я терпела, искала оправдания материнским поступкам и словам, пыталась как-то объяснить себе злые выпады, но в душе постоянно росло и множилось сомнение в себе. «Может, это все правда? Может, я на самом деле такая, как говорит мама, – толстая, неповоротливая уродина, до которой ни одному нормальному человеку не может быть никакого дела?» – думала я, машинально отковыривая ногтем кусочек штукатурки. Ответа не находилось, и постепенно я искренне уверовала в свою никчемность.
   Все наши комплексы рождаются в детстве. Мы очень восприимчивы, верим взрослым на слово – и любое неосторожное слово, любая не так и не вовремя сказанная фраза способны нанести непоправимый вред, оставить шрам в душе… Взрослые почему-то не осознают этого. Когда у меня будет дочь, я буду другой…
   Моя мама к моим двенадцати годам успела основательно потрудиться на поприще развала моей психики и утверждения в моей голове различных комплексов по поводу внешности и манеры вести себя, а потому появление Алекса было практически неизбежным. Может, он просто оказался в удачное время в удачном месте? Интересно, вспоминает ли он маленькую нервную девочку в костюме кометы? Плащ был сшит специально, а водолазка – бабушкина, парадная. Через четыре года после нашей первой встречи она была забыта у него дома возле дивана в огромной плетеной корзине с орехами. В те мои двенадцать лет я не воспринимала его никак – просто взрослый дядя. Но яркий и красивый, вроде как англичанин, ласковый и заинтересованный во мне – только вот почему? Почему – я? Та встреча в закутке возле кабинета труда изменила всю мою жизнь, как в рассказе Брэдбери меняет эволюцию человечества смерть единственной бабочки. Второй этаж, наш новогодний утренник, я честно отработала свой номер под пристальным взглядом классной руководительницы и хотела домой. В школе меня ничто не удерживало. Но уйти раньше было нельзя, вот я и вышла передохнуть. И вот там-то он и наколол меня на свой ласковый взгляд, как коллекционер – бабочку на булавку. Сейчас кто-нибудь сказал бы – педофил. Пусть даже педофил. Он пришел, чтобы мне помочь, – это я поняла сразу. Потом быстро забыла – дети с трудом держат в голове такие вещи, особенно когда у них полно других занятий.
   А он наверняка запомнил…
   Целый год мы учили друг друга нормально писать: он меня – по-английски, я его – по-русски. Я смеялась над ним в каждом письме, советовала книжки из моей школьной программы. Он читал, привыкал, но не упускал случая подколоть и меня. Кем он был для меня? Что это было? Pen-friend?.. Он был другим, он был взрослым. Я писала ему глупости, наклеивала медвежат, рисовала смешные картинки. Бумага все стерпит.
   Сейчас я думаю – на что он «разводил» меня, чего хотел от девочки-подростка? Если рассудить трезво – зачем ему эти проблемы, ведь он уже тогда был взрослым красивым мужчиной, не по-европейски рано закончившим все возможные виды обучения и уже вовсю вкалывающим в бизнесе отчима. Вокруг наверняка были такие же взрослые красивые девушки – без всяких проблем, ищущие его внимание, ловящие взгляд. Наверняка.

Москва, начало двухтысячных

   Мир, в котором мы живем, есть танец создателя. Танцоры приходят и уходят в мгновение ока, но танец продолжает жить.
Майкл Джексон, певец

   Торги по продаже «Дружбы» затянулись на три долгих месяца. И вот тут у «Золотой улицы» случились крупные неприятности. Озлобленный несговорчивый чиновник нашел-таки зацепку – и на фирму тут же завели уголовное дело. Мне в тот момент неплохо было бы сесть и крепко подумать, а стоит ли заниматься продажей своей конторы дальше, но проблем было и без того по горло: мне приходилось общаться с журналистами, представителями власти, как-то поддерживать разъяренного босса, принимая на свою бедную голову весь его гнев. Это изматывало больше морально, чем физически, да еще и Геннадий периодически впадал в истерическое состояние, и я на правах приятельницы была вынуждена успокаивать еще и его. Мужчины слабы перед лицом реальной опасности или при малейшем намеке на неприятности, и только женщина старается до последнего сохранять здравый рассудок. Чем, собственно, я и занималась. Начались ожидаемые перебои с поступлением денежных средств, а потому я все-таки подготовила все документы на продажу «Дружбы». Но попросила сперва Геннадия забрать весь пакет к себе в офис для внутреннего аудита, пообещав, что завтра после обеда заеду сама.

   К такому повороту событий я оказалась не готова. Возле офиса «ЗУ» стояли несколько милицейских машин. Я заметила их практически сразу, едва только приблизилась к воротам, а потому, насторожившись, решила не заезжать во двор, а припарковать машину где-нибудь в ближайшем переулке. Какое-то шестое чувство не давало мне направиться сразу в офис, а потому я, устав бороться с интуицией, зашла на детскую площадку и набрала номер Геннадия. Телефон молчал. Гудки шли – без ответа. Я позвонила секретарше, и та приглушенной скороговоркой выдала, что в офисе производится изъятие документов, а всех сотрудников заперли в переговорной и отобрали телефоны. У меня от такой новости подкосились ноги, я без сил плюхнулась на ближайшую лавочку и задумалась. Перед глазами мелькнула весьма неприятная картинка: в руки какого-нибудь следователя попадает мой не учтенный нигде договор, мои подписи за получение ежемесячных денег, а главное – пакет документов по продаже «Дружбы». Генеральным директором числился Рома, я формально была только его заместителем, но и учредителем тоже являлась. Голубое небо над головой вдруг показалось закрытым решеткой…
   Я стала набирать номер мужа, но вовремя сообразила: телефоны прослушивались службой безопасности «ЗУ», и где гарантии, что сейчас прослушку не возобновят следователи? Нет, лучше не совершать резких движений – так шансы спастись гораздо выше…
   Телефон внезапно завибрировал в руке, от неожиданности я едва не упала с лавки. Пришла эсэмэска с незнакомого номера. Текст гласил: «То, что тебе нужно, у меня в пиджаке. Геннадий».
   Я выдохнула с облегчением, но тут же поняла новую проблему – а как я достану пиджак? Нельзя ведь пройти сквозь милицейское оцепление с невинным лицом и фразой «да я только одежду возьму». Я беспомощно осмотрелась по сторонам и поняла, что делать. К зданию, где располагался офис, примыкал один из торговых центров, принадлежавших «ЗУ». Его крыша располагалась вровень с окнами третьего этажа, и как раз через одно из этих окон я могла бы попасть в помещение. В торговом центре шла обычная жизнь – его никто не тронул, оцепления вокруг не было, и я ринулась туда, прямиком в кабинет управляющего. Тот сперва отказывался верить в происходящее, но я подтащила его к окну, отдернула жалюзи, и Иван Игнатьевич, оттолкнув меня, кинулся к сейфу и начал быстро скидывать бумаги в полиэтиленовый пакет.
   – Иван Игнатьевич, как мне на крышу попасть?
   – Сдурела? Тебе зачем на крышу-то? Вали-ка отсюда подальше, – не прерываясь, посоветовал управляющий, но я взмолилась:
   – Да поймите вы, там, в офисе, практически на каждом столе лежит компромат на меня!
   – И что – по всем столам собирать пойдешь? В обход ментов или на их изумленных глазах?
   Это меня взорвало: однажды я спасла его задницу от увольнения, прикрыв кое-какие махинации, а теперь он тут упражняется в остроумии, когда мне, может, на свободе осталось быть полчаса-час!
   Об этом я и напомнила Ивану Игнатьевичу, пообещав попутно, что в случае чего он отправится на нары вместе со всеми.
   Через пять минут я уже стояла на подоконнике чердака подсобки магазина. Как в кино – впереди метров пятьдесят покатой крыши, окна переговорной, в которой заперты сотрудники офиса, и призрачная надежда попасть в здание незамеченной. А ведь потом предстоит вернуться сюда – тем же путем. А если порывом ветра захлопнет окно? А если кто-то из милиционеров выглянет и узрит мои маневры? Господи, как мне страшно… Но выхода нет…
   Первый шаг – и я со свойственной мне неловкостью тут же обдираю до крови руку, схватившись за железный откос. Обожгло так, что нечем стало дышать. Мелькнула шальная мыслишка повернуть, но куда – навстречу нарам и тюремному сроку? Нет, нет! Надо идти… я сильная, я справлюсь, я смогу…
   Страшно дается только первый шаг, потом уже как-то легче. Я медленно продвигалась вперед и боялась даже опустить глаза – внизу, во дворе офиса, курсировали люди с автоматами, и стоило хоть кому-то поднять голову… Нет, нельзя об этом. Со мной ничего не случится, ни-че-го! Чертова циркачка, мадам Чинизелли… господи, мне бы только выбраться – и я уеду, плюну на деньги – и уеду хоть ненадолго… Еще шаг – и я на подоконнике. Это окно вело не в переговорную, а в соседнюю комнату, но зато было открыто. Черт! Я зацепила ногой цветочный горшок, и тот повалился на пол, усугубив и без того творящийся в кабинете беспорядок. У меня перехватило дыхание – а что, если на звук кто-то войдет? Выждав пару минут, я двинулась к двери. Ручка пошла вниз почти бесшумно, я осторожно выглянула – коридор пуст. До переговорной двадцать пять метров – или больше. Все просматривается камерами наблюдения. Как узнать, кто сейчас сидит за пультом? Двадцать пять метров, которые могут перечеркнуть всю мою жизнь – весь мой непростой путь к деньгам, к стабильности, к каким-то перспективам. И только одна трагическая ошибка, поставившая под удар все… Надо заставить себя идти, надо! Но ведь дверь переговорной наверняка заперта… и – о, чудо! – она вдруг открылась, и в коридор вышел омоновец. Вынув мобильник, он принялся куда-то звонить. «А ведь в коридоре у нас телефоны-то не ловят!» – мелькнуло у меня в голове. Как-то недавно мне пришлось едва ли не на улицу бежать, когда нужно было позвонить маме с какой-то важной просьбой. Так и есть – сейчас он тоже будет пробовать набрать номер через каждые пятнадцать метров, пока не скроется за поворотом на лестницу. Ну же, давай, родной, давай… Все, можно! Только бы не передумал, только бы не вернулся…
   Каким-то марш-броском я преодолела двадцать пять метров коридора, толкнула дверь, попутно ударив кого-то в переговорной. Два юриста, аналитик, секретарь из приемной финансового директора – куча знакомых лиц. Геннадий… он сразу все понял, кинулся, прижал меня к стене и начал совать в мою сумку листы формата А4, сложенные пополам.
   – У кого еще что есть – сюда. Быстро! – скомандовал он негромко, и моя сумка в момент наполнилась документами.
   – Гена… идем со мной, Гена. Я знаю, как выйти!
   Но он отрицательно покачал головой:
   – Нет, Марго. Нас пересчитали, обыскивать еще будут, наверное. Но ведь на каждого поименно санкция нужна. Вот и возятся, паспортные данные только переписали. Уходи, Марго. Беги, насколько сил хватит.
   И я побежала, уже не боясь шуметь…
   Комната архитекторов. Подоконник. Пожарная лестница – пять ступенек вниз. Крыша. Осторожно… Беги, Марго, беги…
   По крыше бежать побоялась, пошла медленно. Рано обрадовалась, поняла я, поставив ногу на ржавый подоконник. Окно подсобки оказалось закрыто. Дернула сильнее – нет, закрыто, закрыто, черт!!! Неужели Иван Игнатьевич решил смягчить свою участь, оказав помощь следствию? Или просто попалась добросовестная уборщица? Хотя какая на чердаке уборщица? Что мне делать, господи, что мне делать?! Разбить стекло? Нет, привлеку внимание… С края двора эта часть крыши видна прекрасно – на проходной всегда есть люди. Вопрос только в том – наши ли сейчас. Боже мой, как на войне: «наши – не наши»… А ведь по сути это война и есть.
   Окно вдруг бесшумно отворилось, и луч солнца выхватил из чердачного полумрака лицо Геннадия:
   – Скорее давай! Да что ж ты смотришь-то на меня, как на покойника?! Руку давай, не стой! Так и знал, что Ванька окно закроет, вот же барахло человек, небось уже к канадской границе подгребает с перепугу. Ну, что ты стоишь, Марго? Руку, я сказал.

Когда-то давно

   А если душа слабая, простая как арифметическая задачка, какой танец она может создать?
Анхел де Куатье, «Учитель танцев»

   Черно-белые клавиши. Теплые смуглые пальцы, всегда опускающиеся на них с какой-то глубокой мыслью. Черно-белая одежда. Однажды он сказал мне, что с юности решил одеваться в этой гамме – так проще подбирать гардероб, каждая вещь будет сочетаться с другой. Тогда меня удивило такое пристальное внимание молодого мужчины к своему внешнему виду. Но он во всем такой – безупречный. Это – Алекс.
   Каждый раз, как Шерлок Холмс, я, выходя из лифта, напряженно вслушиваюсь в шорохи, в запах сигарет – его табак ни с чем нельзя спутать, но даже я иногда обманываюсь. Либо он обманывает меня.
   Рассказывать все «по порядку» – это все равно что пить «Мохито», не смешивая ингредиенты. Отдельно ром, отдельно сахар. Откусить лед, пожевать мяту. И потом удивиться – а что тут такого? Довольно странно – но и все…
   У каждой женщины в жизни должен быть такой мужчина. Самое странное, что его никак, просто никак нельзя считать идеальным – за долгие годы разнообразных отношений у меня было много поводов ненавидеть его и даже бояться. Бояться до такой степени, чтобы в ужасе отдергивать руку от протянутого пальто… Мало что в жизни остается неизменным, по крайней мере – у меня. Алекс – один из таких перманентных персонажей, уверена, что им и остался бы… если бы…
   Если бы мог.
   Как описать целостное ощущение от человека? Как передать на бумаге дрожь своей руки, вытирающей капли пота с его лица? Его неповторимый жест, стряхивание капель дождя с черного зонта-трости… Он – единственный из всех моих мужчин, кого я никогда не могла пожалеть, в ком ни разу не увидела маленького мальчика, с кем никогда не пыталась соревноваться в чем-то или даже просто спорить. Когда мы только поженились – я даже боялась встать как-то неправильно, чтобы случайно не нарушить эстетский минимализм его холодного дома. Со временем я начала повышать на него голос, а он не напирал, только растворялся в моих руках, как песок, который нельзя ухватить. Из мужа он очень быстро превратился в ангела-хранителя, в мой ночной кошмар, в слезы в уголочке, каждый раз, когда меня кто-то сильно обижал: «Почему ты не рядом, почему не со мной, зачем оставил меня…»

Москва, начало двухтысячных

   Мужчины, с которыми я бы охотно потанцевала, все без исключения не танцуют.
Марлен Дитрих, актриса

   Через час мы с Геннадием сидели в моей «двушке». Он улыбался как ни в чем не бывало:
   – Да я ведь за тобой пошел. Куда мне было деваться? С другой стороны крыша плоская, и путь короче в три раза – что ж тебя понесло-то на покатую? Небось Игнатьич отправил?
   Я кивнула, и Геннадий удовлетворенно хохотнул:
   – Так и знал, вот же гнида. Да, недосчитаются меня бойцы, но что ж теперь. Пусть арестовывают. Я ж ничего не подписывал, никаких бумаг, что предупрежден, и все такое.
   Дома его ждали жена и маленькая дочка…
   – Гена… объясни мне, что происходит. Я не понимаю, но ты-то должен знать! – Я затягивалась уже второй сигаретой, хотя вообще-то не курила.
   – И знаю. И объяснить могу. Ты ведь в курсе, как происходит стандартный рейдерский захват? Есть люди, собирающие компромат на олигархов. Просто так – помнишь, как у Ильфа и Петрова Коробейников собирал ордера на мебель? – Геннадий отхлебнул чаю, поморщился. – Горячо. Так вот. Риск есть, конечно, потому что а ну как этот олигарх никому дорожку не перейдет и все труды зря? Или перейдет – но горе-Коробейников об этом не узнает? Но ты ж понимаешь, что такие вот Коробейниковы там, где надо, хорошо известны, а олигархи рано или поздно непременно оступаются. Вот и на босса нашелся такой специалист. Выясняем, конечно, кто и что, но пока тихо и глухо. Понятно только, что приглянулась кому-то наша площадка, кусок набережной – место сладкое. Все сделано, укреплено, чтоб не осыпалось, строй – не хочу. Нашему-то три раза предлагали продать, а он ни в какую – мол, имиджевый проект, репутация. А сегодня и в офисе не было его – уехал.
   А был бы на месте – не вошел бы в офис никто.
   – М-да… – протянула я растерянно. – И что теперь будет, а?
   – Ничего, – пожал плечами Геннадий. – Слушай, а давай-ка мне бумаги. Там папка голубая, я ее заберу.
   Я послушно вышла в коридор, где так и валялась моя набитая вынесенными из офиса документами сумка, вынула голубую пластиковую папку.
   – А что там? – протягивая ее Геннадию, спросила я, без всякого, впрочем, интереса.
   – Так… договора кое-какие, переписка с клиентами.
   – А-а…
   Мы просидели еще около часа, и Геннадий уехал домой, а я улеглась в ванну и прорыдала там, не выдержав нервного напряжения, до самого вечера. Утром я решительно поругалась с Ромой, плюнула на все, заплатила бешеные деньги за быстрое оформление визы и через два дня улетела в Испанию.

Когда-то давно

   В этом мире на тебя наваливается столько разных проблем, а когда ты танцуешь, ты свободен.
х/ф «Шаг вперед»

   Я не очень хорошо чувствую себя по утрам – ранние подъемы никогда не давались мне легко. Вот и сегодня я еле заставила себя подняться и пойти в душ – меня ждала портниха, мне шили платье для большого приема у одного весьма известного в Англии человека. Ради такого случая можно потерпеть, сказала я себе и безжалостно повернула холодный кран.
   Примерка прошла отлично, платье получалось действительно стильным и дорогим. Настроение взлетело вверх, я почти вприпрыжку направилась к припаркованной машине, но тут меня вдруг окликнула молоденькая продавщица цветов из лавочки напротив:
   – Послушайте, мисс! Это не мое дело, конечно, но я видела, как полчаса назад какой-то парень в бейсболке и спортивном костюме сунул что-то под вашу машину.
   – То есть как – сунул? – бестолково переспросила я, и девушка рукой изобразила, как незнакомец прячет что-то под днище.
   Внутри все похолодело – я уехала на машине Алекса… Лихорадочно роясь в сумке, я пыталась найти мобильник, но тот, как назло, завалился между косметичкой, кошельком и еще какими-то мелочами, которые я так и не могла отвыкнуть таскать с собой. Издав стон, я опустилась на тротуар и вывернула содержимое сумки прямо на бордюр. Проигнорировав удивленный взгляд цветочницы, я нашла-таки телефон и позвонила Алексу.
   – Ты можешь приехать сюда немедленно? – заговорила я по-русски, чтобы не возиться с подбором слов и выражений.
   – В чем дело?
   – Алекс, я тебя умоляю – приезжай, я не могу по телефону, кругом люди!
   – Хорошо, жди меня.
   Он подъехал минут через двадцать, я уже успела тихонько сойти с ума от ужаса. Но вот он легко выпрыгнул из моей машины, подошел и хмыкнул:
   – Ты так соскучилась, Марго, что придумала повод?
   – Алекс, под днищем машины что-то есть, – прошептала я, прижавшись к нему и дрожа.
   К моему удивлению и ужасу, эта информация не заставила Алекса даже бровью повести, такое ощущение, будто он ждал чего-то подобного. Отстранив меня, он опустился на колени и заглянул под машину. Потом встал, закурил и велел мне:
   – В машину, Марго. Мы уезжаем.
   – То есть?
   – Я сказал – в машину.
   На плохо слушавшихся ногах я дошла до машины, забралась на заднее сиденье и затихла, боясь даже дышать. Алекс о чем-то переговорил с цветочницей, что-то сунул ей в руку и неторопливо пошел к водительской двери.
   – Испугалась? – спросил он, когда мы отъехали примерно за два квартала.
   – Очень… что это было?
   – Тебе не надо знать.
   – Алекс… я уже знаю – так, может, ты объяснишь?
   Он только усмехнулся и отрицательно покачал головой.
   Возле дома он высадил меня и сразу уехал, не сказав, как обычно, куда. Я уже почти привыкла к подобным отлучкам, но сегодня мне стало нестерпимо обидно – я пережила такой стресс, мог бы побыть со мной.
   Полежав в ванне и выпив немного мартини, я расслабилась и перебралась в комнату, включив зачем-то телевизор. Шел выпуск новостей, и вдруг я увидела нашу машину и полицейское оцепление вокруг. Я недостаточно хорошо понимала беглую английскую речь, однако смысл уловила – под машиной обнаружили бомбу, которой хватило бы, чтобы разнести весь квартал. Если бы я открыла дверь и села за руль… меня уже не было бы. В испуге я выключила телевизор и зарыдала. Всего пара секунд, пара секунд отделяли меня от смерти – если бы в тот момент в цветочной лавке оказался покупатель, то продавщица не обратила бы внимания на меня… И еще одно проскользнуло в словах репортера – что автомобиль зарегистрирован на некую фирму, владельцев которой уже неоднократно подозревали в связях с террористическими группировками. Это удивило и испугало меня еще сильнее, хотя казалось бы – куда уж…
   Я проплакала до вечера, никогда в жизни мне не было так страшно, как сегодня. Алекса не было… И я вдруг решилась на жуткую вещь, о которой впоследствии очень жалела. Я прошла в ванную и открыла тайник под кафельной плиткой в самом углу. О существовании этого тайника я узнала совершенно случайно – зашла в ванную, когда Алекс принимал душ, вернувшись из очередной отлучки, и застала его у открытой дыры в стене. Он тогда закричал на меня, велел стучаться, и я не придала значения этому инциденту. Но сейчас мне стало любопытно – а что же именно было там, в стене?
   Лучше мне было этого не знать…

Барселона, начало двухтысячных

   То, как люди перемещаются, – это их биография в движении.
Джерри Спенс, адвокат

   Впервые я увидела Барселону в дождь. Первая встреча всегда запоминается, правда же? Вот вы помните, каким впервые увидели своего будущего возлюбленного? Сравнение это отнюдь не пустое, ведь город тоже может быть предметом пылкой страсти и длительной привязанности. Пожалуй, я бы сказала, что любить город гораздо проще, чем мужчину, – разочарования и ссоры случаются реже, обиды забываются быстрее, роман не приедается, новизна никогда не угасает, особенно когда город – такой, какой я увидела Барсу ранним мартовским утром.
   В ту первую поездку я так и не застала в Испании яркого солнца, привычного местным жителям. Зато я чувствовала его мягкое прикосновение через постепенно просыхающие облака – они были подсвечены желтым откуда-то изнутри. Под дождь я больше не попадала – все мои вылазки и прогулки были просушены крепким морским ветром.
   Мне никогда не был важен визуальный ряд – я воспринимаю мир через запахи и звуки. А этого в Каталонии в избытке. Как собака, я жадно вдыхала общеевропейский запах сладкого и чистого воздуха, к которому примешивалась свежая рыба, бензин, бесчисленные цветы и еще, еще что-то, трудно поддающееся определению. Ночами я лежала в постели, стараясь подольше не уснуть, чтобы впитать в себя звуки испанской речи с чуть картавым акцентом, шум моря, жужжание мопедов и мотоциклов – основного и любимого средства передвижения местной молодежи. С утра я всегда выходила на балкон или просто на улицу и окуналась в самый любимый на свете звук – утреннее воркование горлиц в лесу. Лес начинался сразу за нашим отелем – ухоженный сосновый бор на окраине маленького курортного городка, восемьдесят километров от Барселоны. Любой каталонский мало-мальски крупный город устроен так: набережная с возможным и даже вероятным пляжем, по другую сторону – променад с художниками и кафе, затем параллельно пешеходная улочка с крохотными магазинчиками, а перпендикулярно этой прибрежной черте город режет рамбла – тоже, как правило, пешеходная улица с лавочками, памятниками, платанами и, разумеется, – голубями. В любом городе рамбла упирается в море – такова простая и откровенная геометрия. Обычно в конце рамблы, на берегу, на пересечении с набережной, образовывается некоторая площадка – иногда это довольно большая площадь с огромным памятником Колумбу, как в Барсе, с круговым движением машин, вечными пробками и стоянками такси. Но чаще это просто милая круглая площадка с кафе и голубями, а в центре – фонтанчик или герб городка. Даже не зная языка, по рамбле можно легко ориентироваться в любом городе – прохожие всегда вам покажут, как туда выйти.
   Тем, кто хочет узнать подробности, проще заглянуть в путеводитель. Я же всегда узнавала город сначала через собственные, весьма субъективные ощущения. Пальмы, агавы, фонтаны и кафе. Общее ощущение – расслабленность. Испанцы вообще никуда не торопятся, напряжение им чуждо. Но у меня было совсем иначе – я чего-то ждала. Ждала первого шага, как приглашения от мужчины. Взгляд я давно чувствовала на себе, поймала и удерживала. Следующий ход – за ним.
   Любовь была повсюду. Кругом сидели и прогуливались целующиеся парочки, самой мне стоило лишь на секунду присесть одной на лавочку, как я сразу же окуналась в мужское настойчивое внимание. Флирт здесь что-то вроде национальной культуры, особенности характера, температуры крови. Мужчины прекрасны до такой степени, что знаки их внимания трудно воспринимать всерьез. Однако же каждый из них, предлагая незнакомке руку и сердце на пятой секунде общения, – не шутит, а говорит правду. Тут повсюду судьба, случай, опасность, внезапные повороты и отчаянная неизбежность каждого из них. Случай подстерег и меня – как и каждого, кто этого ждет и жаждет.
   Позже Испания стала для меня совсем другой. Я узнала ее яркие краски, безжалостное солнце, ощутила кожей всю любовь и всю боль, стала такой же расслабленной, поняла, почему здесь так легко убить от ревности. Потому что это – сама жизнь в ее сухом остатке, с выпаренной водой, без примесей и добавок, жесткая и пряная, с привкусом крови и трагедии. Поняла и полюбила местный танец фламенко, больше распространенный на юге, наконец, простила ему то, что меня смущало раньше, – в нем практически не участвуют бедра. Бедра – это латина, это секс и игра. Фламенко – это жизнь, страсть и отчаянная правда без всяких шуток. Кто боится – пусть сидит дома… А я – не стала…

Когда-то давно

   Нет времени на медленные танцы.
Владимир Вишневский, сатирик

   Я с ужасом держала в руках пять паспортов. Раскрыв их один за другим, я обнаружила во всех одно и то же фото, принадлежавшее Алексу. Но вот имена и даже их национальная принадлежность были совершенно разными…
   Что происходит, откуда эти паспорта, зачем они? В голове роились мысли, одна ужаснее другой, я растерянно перебирала паспорта и так погрузилась в себя и свои мысли, что не услышала, как вернулся Алекс. Он вошел в ванную, сразу понял все. Да и что понимать, когда я стояла под открытым тайником, держа в руках паспорта…
   Он ударил меня по щеке, швырнул документы обратно и за руку выволок меня куда-то. Я покорно шла за ним, не в состоянии возражать, сопротивляться. «Сейчас он меня убьет», – как-то совсем уж отстраненно и равнодушно думала я, даже не испугавшись.
   Алекс притащил меня в подвал, где у него был оборудован винный погреб – ровные стеллажи, в которых полулежали бутылки с разными винами, несколько пузатых бочонков, пустые корзины, в которых ему привозили эти самые бутылки. В самом дальнем углу оказалась большая куча соломы, невесть как там очутившаяся, и прямо над ней в стене торчал большой подернутый слоем ржавчины крюк. Не отпуская моей руки, Алекс пошарил на одном из стеллажей и стащил с него длинную цепь с наручниками. Закрепив ее одним концом на крюке, другой он наручником прицепил к моему запястью.
   – Извини, Марго. Это все, что я сейчас могу для тебя сделать.
   Он толкнул меня на кучу соломы и ушел.
   Я осталась одна в полной тишине и темноте. Даже не знаю, было ли мне страшно – скорее нет. Насколько я успела узнать Алекса, то по всем законам он должен был просто меня прирезать – и все. А он почему-то не сделал этого…
   Потянулись дни в заточении. Алекс приходил ко мне трижды в день, кормил, разрешал прогуляться по подвалу, но наверх не выпускал. Первое время я отчаянно пугалась моментов, когда дверь начинала со скрипом открываться, – казалось, что этот миг может стать в моей жизни последним. Однако Алекс был даже дружелюбен и лишь однажды прорвался фразой:
   – Если бы я не любил тебя так сильно, Марго…
   Это убедило меня в том, что он ничего со мной не сделает.
   В первые дни я искренне ненавидела его – за вранье, за заточение, да мало ли… А потом пришла жалость – и я поняла, что не могу злиться. Он такой же заложник, как и я. Только он заложник обстоятельств, о которых мне ничего не известно, а мое заточение рано или поздно закончится. И от этого мне стало даже легче. И в один из дней я притянула его к себе и поцеловала. Алекс посмотрел на меня с таким удивлением, что мне стало смешно.
   – Марго…
   – Что, дорогой?
   – Как ты можешь, Марго?
   – Я люблю тебя. Ты мой муж.
   Он поднялся и молча вышел – скорее, выскочил, и я прекрасно поняла причину – в глазах Алекса стояли слезы.

Москва, начало двухтысячных

   Танго не только танцуют и поют – его помнят.
Рауль Сорди, танцовщик танго

   Это было еще до злополучной истории с захватом офиса. Именно тогда я и познакомилась с Мэри. Я искренне рада ее появлению, без нее уже не могу представить свою жизнь. Это все равно что оторвать кусок сердца, отрезать руку – да что угодно. Как членовредительство…

   «Дружба» стала спонсором танцевально-спортивного клуба «Фокстрот», и мне волей-неволей приходилось иногда бывать на каких-то турнирах, помогать руководителю с костюмами, организовывать сборы и поездки. Во время таких вот летних сборов она и появилась. Их было несколько пар из какого-то сибирского города, но эту девушку я отметила сразу, уж слишком она выделялась своей осанкой даже среди стройных, подтянутых и гордо державших головы танцовщиц. Рыжие волосы до плеч, тонкие руки, длинные пальцы, изящные запястья. Голубые глаза, надменно взирающие на всех из-под чуть длинноватой челки. Весь вид словно говорил: «Да, все люди как люди. А вот я – богиня». Ее партнер не отходил ни на шаг, суетился вокруг, но я видела, что между ними нет и намека на интим. Это сразу чувствуется по взглядам, по жестам, по каким-то милым мелочам. В этой парочке такого не наблюдалось – ровные отношения, скорее родственные, чем даже дружеские.
   Я почему-то начала исподтишка наблюдать за девушкой, благо возможности были – я поселилась на тренировочной базе, расположенной в нескольких километрах от небольшого подмосковного городка, и проводила там свой отпуск, совмещая приятное с полезным, так сказать. Отчего-то здесь мне хотелось вставать рано утром, распахивать настежь окно, вбирать в легкие свежий, пахнущий травой и озером воздух. Я даже начала совершать утренние прогулки, маршрутом совпадавшие с пробежкой танцоров. Заинтересовавшая меня девушка всегда бегала одна. Я часто видела ее, одетую в спортивный костюм. Длинные черные гетры, легкие кроссовки, волосы, забранные в высокий хвост. Она, казалось, не замечала ничего вокруг, в том числе и мою персону, и это было обидно. В конце концов, благодаря моей фирме здесь вообще что-то происходит! Не знаю, чем меня так зацепила сибирская танцовщица, но я решилась сама подойти и заговорить.
   Случай выдался скоро. Я прогуливалась по корпусу – было дождливо, а мне нужно было непременно «намотать» свои километры – таким образом я решила похудеть хоть чуть-чуть. Мое внимание привлек голос, доносившийся из-за ближайшей двери:
   – Макс! Ну, выслушай! У меня заканчиваются деньги, машина в город будет только через два дня, я просто не смогу купить карточку! Макс! – вслед за этим раздался не то стон, не то всхлип, потом резкий звук чего-то ударившегося о стену, и вслед за этим – плач.
   Я решила вмешаться в ситуацию – мало ли что случилось у человека за дверью, вдруг моя помощь придется кстати? Постучав и не получив ответа, я толкнула дверь и вошла. Удивлению не было предела – на кое-как закинутой покрывалом постели лицом в подушку лежала моя рыжеволосая незнакомка. На звук шагов она приподнялась на локтях и зло посмотрела в мою сторону:
   – Что?!
   – Простите… я подумала, что вам нужна помощь… – Я растерялась даже от такой реакции и не сразу нашлась что сказать.
   – Помощь? – Она села и потянулась к тумбочке, на которой лежала пачка сигарет и зажигалка.
   – Ну да. Просто вы плакали… что-то упало…
   – Телефон.
   – Что? – не поняла я, и она указала пальцем в угол, где на полу сиротливо раскинулись внутренности мобильного телефона. – А-а… если нужно позвонить – я могу дать свой.
   – Не стоит. У меня нет ни желания, ни возможностей расплачиваться за вашу мобилу.
   У нее был довольно высокий голос, мне такие раньше никогда не нравились, но почему-то именно сейчас это звучало едва ли не музыкой. Я рассматривала новую знакомую жадно, точно старалась впитать в себя каждую черточку, каждый изгиб тела. Меня неудержимо тянуло к ней, даже не понимаю, как так получилось. И это было не физическое влечение – я почувствовала в ней родную душу.
   – Меня зовут Марго.
   – Мария.
   Даже имена у нас начинались на одну букву… Жизнь с Алексом приучила меня видеть какие-то знаки в любых, даже самых обыденных вещах, искать совпадения, намеки, сходства. В этой девушке оказалось слишком много меня…
   – Не стойте, садитесь, – хмуро бросила Мария, пытаясь привести в порядок лицо.
   Я осмотрелась – номер явно хуже моего, маленький, хоть и двухместный. Под кроватью, на которой сидела Мария, стояли ровным рядком несколько пар туфель и пара мягких джазовок, в которых я увидела два эластичных бинта, скатанных в рулончики.
   – А вы давно танцуете? – поинтересовалась я, садясь на стул у большого, во всю стену, шкафа.
   – Всю жизнь.
   – А сколько вам лет?
   Она посмотрела чуть удивленно, но ответила:
   – Двадцать семь.
   Старше меня на три года, а выглядит моложе лет на десять – вот что значит худоба и узкая кость… Почему она ничего не спрашивает в ответ? Неужели ей неинтересно, кто я? Но Мария молчала, задумчиво глядя в стену.
   – Я тоже всегда хотела танцевать. Но вышло так, что играла в теннис, а теперь вот…
   – Что – вот? – не отрывая взгляда от стены, спросила она, и я убедилась, что меня слушают.
   – Вышло так, что я сама не танцую, зато помогаю другим делать это. Моя фирма – спонсор клуба «Фокстрот».
   – И что – гордитесь собой? – чуть прищурившись и прикурив новую сигарету, поинтересовалась Мария, чем взбесила меня – что себе вообще позволяет эта девка?
   – Да, горжусь! – ответила я с вызовом и встала, собираясь уйти. Вслед мне прилетело, как камнем:
   – На будущее учтите – не за каждую помощь говорят «спасибо».
   Я вылетела из номера, оскорбленная откровенным хамством и равнодушием. Меня, мягкую, податливую и открытую, очень часто обижали люди, но почему-то слова и поведение именно этой девушки ранили так больно, что захотелось плакать. Я даже не знаю, на что она сдалась мне, для чего, почему ее поведение так задело. Где-то внутри я чувствовала, что должна каким-то образом заставить ее остаться в моей жизни, стать близким человеком.
   И тогда я совершила нечто запредельное, совершенно необъяснимое. Забившись в своем номере на кровать, я позвонила Алексу. Вообще-то я никогда не звоню ему сама – всегда только он решает, хочет ли говорить со мной. Но сегодня… я просто не знала, с кем мне поделиться своим горем – ну не с Ромой же…
   Он долго не брал трубку, и я испугалась, что не носит с собой тот телефон. Но вот наконец раздался такой знакомый голос, до сих пор вызывавший во мне бурю эмоций:
   – Что ты хочешь, Марго?
   Вот так – ни «здравствуй», ни «привет, как дела?» – а сразу – «что ты хочешь, Марго?». Уже не знаю…
   – Алекс… ты можешь говорить, я не отрываю тебя?
   – Нет. Говори.
   Господи, ну почему так сухо? Неужели действительно занят или просто не хочет говорить?
   – Понимаешь, я… даже не знаю, как сказать… в общем, я встретила девушку…
   В ответ раздался его смех. Я вдруг очень четко увидела эту картинку – как он сидит за столом в большом кресле, по привычке положив ногу на ногу – щиколоткой на колено – и смеется, чуть откинув назад голову.
   – Ты спятила, Марго, – проговорил он, отсмеявшись.
   – Ты не понял… Я встретила девушку – она очень похожа на меня, я чувствую. Не могу объяснить, но чувствую, понимаешь?
   – Да. Что ты хочешь от меня, Марго?
   – Не знаю. Она не обращает на меня внимания.
   – А ты, безусловно, этого хочешь? – насмешливо спросил он.
   – Хочу.
   – Я-то чем могу помочь?
   – Не знаю.
   – Ну, вот когда узнаешь – тогда и звони. – Мне в ухо ударили гудки отбоя.
   Черт… на что я рассчитывала? Что он бросит все и прилетит сюда? И дальше? Заставит эту рыжую сучку общаться со мной? Как? Силой? Смешно же… ладно, черт с ними – и с Алексом, и с Марией тоже. Пойду пройдусь немного.
   Я вышла из номера и спустилась на первый этаж. Из конференц-зала доносилась музыка. Я прислушалась – танго. Вокал, немецкий язык. Не сумев совладать с любопытством, я приоткрыла дверь и так и замерла – в зале работала моя Мария с партнером. Такого бешеного темперамента в худенькой девушке я предугадать не могла – от нее просто волнами исходила энергетика, заполняя все пространство зала. Партнер, высокий, темноволосый красавчик с вьющимися волосами, вел ее в танце уверенно и властно, но это была лишь видимость – потому что на самом деле главенствовала Мария. Это было настолько очевидно и так прекрасно, что я невольно залюбовалась тонкой фигуркой в длинной черной юбке и обтягивающей маечке. Рыжие волосы убраны в гладкую прическу, никакого макияжа – но я почему-то ясно увидела, как она исполняет это танго в ярком сценическом гриме, в непременном черно-красном платье, без всяких пошлых роз в волосах.
   Она просто не могла быть банальной, не могла позволить себе какие-то обыденные прически или аксессуары – я это чувствовала.
   – Мария, вас слишком много, приглушите эмоции – и станет лучше, – услышала я голос Володи – главного тренера «Фокстрота». Он сидел на краешке сцены и внимательно наблюдал за танцующей парой, однако я его даже не заметила, увлеченная образом девушки.
   – Это не меня много – это партнера мало, – спокойно отозвалась Мария и, наклонившись, чуть задрала юбку и поправила бинт на колене.
   Володя расхохотался, а партнер Марии только плечами пожал:
   – Вот так и работаем. Это она просто с постановок перестроиться не сразу умеет, там-то как раз эмоции и важны, зритель тонкостей техники не видит, а вот окраску и чувства – подавай ему. Мы на турнирах горим иной раз поэтому.
   – На турнирах мы горим потому, что ты в полноги на тренировках стал работать. Но это тема не для обсуждения на сборах, правда? – Мария насмешливо взглянула на партнера, и тот чуть смешался:
   – Да ладно тебе…
   – Без «ладно» прохладно, – фыркнула она. – Продолжаем, Владимир Сергеевич?
   – Как пожелаете, мадемуазель, – рассмеялся Володя и спрыгнул со сцены. – Значит, так. «Перо»… – Дальше пошли неинтересные мне термины и долгое обсуждение, сопровождавшееся показом движений. В какой-то момент я вдруг поняла, что Мария меня увидела. Я почувствовала взгляд в упор, подняла глаза и застыла – она стояла прямо перед дверью и молча смотрела мне в лицо холодными голубыми глазами. Меня передернуло – так умел смотреть Алекс.
   – Простите… я не хотела мешать…
   – О, Маргарита Николаевна, проходите в зал, что ж вы в дверях-то! – это Володя заметил меня и тоже подошел к двери. – Заходите, не стесняйтесь, вы ж тут первый человек. Если бы не вы…
   – Я пойду, пожалуй, – быстро перебила я начавшуюся благодарственную тираду – мне не хотелось, чтобы Мария видела, с каким подобострастием смотрит на меня главный тренер. Не знаю, почему, но мне это было неприятно.
   – Нет-нет, останьтесь, посмотрите, вы нам не помешаете. – Володя чуть не силой втащил меня в зал, усадил в кресло. – Кстати, позвольте вам представить – это Мария Лащенко и Иван Переверзев, чемпионы Сибири, между прочим, по десяти танцам.
   Иван отвесил мне шутливый поклон, а Мария даже не шелохнулась. Статуя, не женщина…
   Они продолжили работу, а я замерла в кресле, не в силах оторвать взгляда от того, как они летят по паркету, как замирают на мгновение, как Мария нервно передергивает плечами в такт ударам музыки, как выбрасывает вперед ногу в маленькой бальной туфельке с истертым носком, как Иван опускает ее на паркет в самом конце танца, а потом резким рывком ставит на ноги, прижимая к себе. Это зрелище заворожило меня настолько, что я не заметила, как закончилась музыка, как танцоры исполнили прощальный поклон тренеру, и только легкое прикосновение руки к плечу вернуло меня к действительности:
   – Так и будете здесь сидеть, леди спонсор? – Мария держала в руках туфли и насмешливо смотрела на меня.
   Я поднялась и оказалась выше ее на добрых двадцать сантиметров – девушка в тапочках оказалась совсем невысокой относительно меня.
   – Мне безумно понравилось, как вы танцуете, – искренне призналась я, и в холодных глазах Марии блеснуло что-то похожее на удовлетворение.

Когда-то давно

   Я провела в подвале два месяца. Если сейчас скажу, что это были лучшие два месяца в моей жизни, меня сочтут сумасшедшей. Но я на самом деле была счастлива. Алекс проводил со мной времени едва ли не больше, чем раньше, относился с какой-то прежде неведомой нежностью. Мне казалось, что его гложет вина за то, что он запер меня здесь.
   – Понимаешь, Марго… если быть честным, то я должен убить тебя, – сказал он мне как-то, лежа рядом со мной на соломе и покусывая длинный стебель, выдернутый из кучи. – Но я не могу этого сделать.
   – Почему?
   – Потому что люблю тебя, – просто ответил он, поворачиваясь на живот и начиная водить кончиком стебля по моей щеке. – Люблю и не могу потерять.
   – Тогда зачем я здесь?
   – Так нужно, Марго, поверь.
   Я верила ему – верила безоглядно и бесповоротно. «Стокгольмский синдром» в моем случае оправдывался любовью – той любовью, что связывала меня с Алексом еще до того, как он запер меня в подвале.
   – Ты… никогда не объяснишь мне? – спросила я однажды, и он покачал головой:
   – Нет, Марго. Для твоей же безопасности. Поверь – так лучше.
   И еще я хотел, чтобы ты знала – даже если меня не будет рядом физически, я все равно с тобой. И что бы ни случилось – можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку. Я никогда тебя не брошу.
   Мне даже в голову не пришло насторожиться от этой странной фразы, а надо было…

Москва, начало двухтысячных

   Танцуй для себя. Если кто-то понимает – хорошо, если нет – не важно, продолжай делать то, что любишь.
Луис Хорст, актер

   Мой вынужденный отпуск закончился. Я вернулась в Москву, немного восстановив нервную систему и вообще отдохнув. «Золотая улица» еще держалась на плаву, отчаянно пытаясь сохранить репутацию и «лицо». Но машина уничтожения уже была запущена, и, по всей видимости, заинтересован в этом был кто-то «наверху». Проверки объектов, визиты сотрудников прокуратуры в офис – когда там не было босса, откровенная травля в газетах. Я боялась открывать глаза по утрам – Рома тут же совал мне в лицо очередной номер «Коммерсанта» с пугающими заголовками. Мои попытки договориться со знакомыми журналистами не приводили ни к чему – словно мухи на мед, они налетали на сенсацию, додумывая и перевирая факты.
   Нас уничтожали медленно, со вкусом, смакуя каждый миг краха довольно крупной компании. Босс не вылезал из Швейцарии, мы с Геной, как могли, отбивались – но все попытки терпели неудачу. Я снова стала нервной и истеричной, срывалась на Рому, то и дело выставляя его из дому и обвиняя во всех смертных грехах. В довершение всего я вдруг обнаружила за собой слежку. Да-да, самую настоящую слежку. Все походило на безумие, на бесконечный, каждодневный кошмар, когда с утра не знаешь, вернешься ли домой вечером. Надо ли говорить, в каком состоянии я была в эти дни…

   Удар по затылку застал меня врасплох – ну, еще бы… Открыв глаза через какое-то время, я поняла, что сижу в машине, связанная по рукам и ногам, с заткнутым ртом. С водительского сиденья в ответ на мои попытки освободиться раздалось:
   – Не ерзай. Уже приехали.
   С перепугу я не успела разобрать, как выглядит тот, кто вез меня, – рывком открыв дверь, он ловко натянул мне на голову черную шапочку, закрыв лицо, и поволок куда-то. Я поняла только, что мужик не из хилых – все-таки при росте в сто восемьдесят сантиметров весила я около восьмидесяти килограммов. Меня усадили на стул, выдернули кляп, однако шапку не сняли, и через какое-то время я услышала мужской голос:
   – Значит, так. Если хочешь пожить, слушай внимательно. Через неделю к тебе на улице подойдет человек, и ты отдашь ему весь компромат, что есть у тебя на босса. Поняла?
   – У меня нет никакого…
   – Я сказал – заткнись и слушай. Напишешь все, что знаешь, о его махинациях. Особенно меня интересуют сделки по покупке предприятий, имеющих отношение к ядерной энергетике.
   Мне стало дурно…
   Об этой стороне деятельности босса я знала, более того – пару раз помогала ему в проведении сделок. Петля на шее затягивалась – причем это была моя шея.
   – Ты все поняла?
   Меня парализовало от страха, я не могла сказать ни «да», ни «нет», не могла даже кивнуть. Но больше вопросов не последовало, меня снова поставили на ноги и повели, а затем и повезли.
   Номер машины, из которой меня вытолкнули на тротуар, я не увидела – стояла дождливая, грязная осень, естественно, что цифры заляпаны. Да и что бы мне это дало? Господи, как влипла… Мне захотелось сесть прямо на мокрый тротуар и зарыдать. В голове зашумело, видимо, стало подниматься давление, я побрела в сторону дома, стараясь удержаться в сознании и не упасть. До квартиры оставалось буквально двадцать шагов, когда за спиной раздалось:
   – Поздно гуляешь, – и этого я уже не вынесла – упала в обморок прямо на несвежий кафель лестничной площадки.

   …Он сидит у окна в белом свитере. Смуглую кожу белое оттеняет, его комната и так как больница. Здесь и есть больница. За его спиной открытое окно – все в зелени, значит, мы на третьем или четвертом этаже. Раньше он никогда не сидел спиной так близко к открытому окну, а сейчас расслабился. Значит – мы в безопасности.
   Как приятно разглядывать его, зная, что он этого не замечает – уткнулся носом в «Ведомости», они розовые, и этот цвет меня раздражает. Он как всегда свеженький – интересно, давно ли тут? Немного отросла щетина – значит, сутки. Он складывает газету, а я, боясь встретиться с ним взглядами, тут же возвращаюсь в исходное положение и только сквозь ресницы вижу, как он выходит в коридор и плотно закрывает дверь.
   Кажется, я впадаю в дремоту, как всегда у меня происходит под капельницей. Раньше я ее боялась – острой иглы, которая постоянно находится в вене. Но теперь это уже не имеет никакого значения, как и все прочие страхи – на них просто не хватает сил. Из коридора слышны какие-то голоса, но слов я различить не могу. Дверь открывается, входит медсестра. Я ясно слышу, что он с кем-то ругается, кого-то как будто прогоняет, но она снова закрывает дверь и переключает мое внимание на себя. Она похожа на актрису Нину Гребешкову – приятная немолодая блондинка, небольшая, внушающая ощущение покоя и веры в выживание человеческого рода. Она все время чуть улыбается, хотя глаза у нее уставшие и озабоченные. И тут я спрашиваю, как всегда, ввергая несчастную жертву человеколюбия в шок:
   – Скажите – у вас все в порядке? Мне кажется – нет.
   Выражение ее глаз меняется, она испуганно смотрит на меня несколько секунд, а я продолжаю:
   – Я могу что-нибудь для вас сделать?
   Она тихо и невесело смеется:
   – Тихо, деточка, сейчас вторая докапает, и все вынем. – И потом, через большую паузу добавляет, усмехаясь: – Муж ваш приехал. Там этот-то не пускает его. И что за жизнь такая пошла непонятная…
   В моей голове всегда крутятся какие-то мысли. А сейчас вот – не крутятся, остановились. Мне просто хорошо оттого, что он рядом, оттого, что он мне улыбается своими чудесными полными губами, что он небрит – а значит, был со мной здесь. Иногда я думаю – а зачем я ему нужна? Тот факт, что я недостойна его, очевиден всем. Всем – кроме него. Или только мне? Почему я полюбила его так сильно? За красоту ли, за «мужскую энергетику», как говорит моя мама? За что?
   Как вовремя он появился, какое счастье, что это был он – а не кто-то из тех, кто угрожал мне. Почему я здесь, что случилось? Пытаюсь спросить медсестру, но та только качает головой:
   – Вы отдыхайте, потом все узнаете.
   – Позовите… позовите его, пожалуйста… – Губы не слушаются, очень хочется пить.
   Он возвращается, плотно прикрывает дверь, бросает беглый взгляд на капельницу. На лице – абсолютно никаких эмоций, даже намека. Я едва успеваю прикрыть глаза, но почему-то мне кажется, что от него скрыть что-либо просто невозможно. От этого должно быть неуютно, но мне почему-то спокойно, когда он рядом, такой невозмутимый. Словно и не было ничего, никаких разборок в коридоре, он не срывался на крик, не угрожал, не боялся сам… Словно мы не в больнице, а на пляже. Он невозмутимо садится в любимую позу – ногу на ногу щиколоткой на колено – и разворачивает газету. Только она у него перевернута…
   – Алекс…
   – Что? – Он отрывается от якобы чтения и смотрит на меня.
   – Спасибо…
   – Помолчи.
   Эти властные нотки в голосе, этот непререкаемый тон, господи… Почему, за что жизнь разделила нас и теперь никак не желает свести обратно насовсем, а сводит вот так – по случаю? Может, потому, что я не смогла преодолеть себя, не смогла простить? А он – смог? Он – смог простить мне скоропостижный брак с Ромой? Не знаю. Но, видимо, осталось что-то, что заставляет его чувствовать мои неприятности и появляться в тяжелые моменты.

Когда-то давно

   Танго – это зарифмованный разговор.
Энрике Дельфино, музыкант

   Сборы в «Фокстроте» завершал гала-концерт – это стало доброй традицией. Я активно участвовала в подготовке, но даже себе боялась признаться, что делаю это вовсе не потому, что мне нравится, а потому, что это возможность быть постоянно рядом с Марией. Она стала чуть мягче, удостаивала разговорами за чашкой кофе, улыбалась утром, встречая меня во время пробежек. Мне нравилось открывать в ней новые черты. Выяснилось, что не такая уж она и стерва, какой выглядела. Она почти не улыбалась, но когда делала это, ее лицо становилось совершенно иным – мягким, привлекательным и очень открытым. Хотя и в ее стервозности был шарм, чего уж. За ней волочилась добрая половина танцоров и кое-кто из тренеров «Фокстрота», однако Мария никого не удостоила вниманием, не говоря уж ни о чем другом. Я уже знала, что дома ее ждет любимый мужчина – травматолог Максим, с которым они живут вместе уже несколько лет. Кстати, с этим самым Максимом они довольно часто ссорились, хотя и ненадолго. Телефонные разговоры отнимали у Марии почти все свободное время, и мне даже было любопытно, откуда берет деньги эта явно не суперобеспеченная девушка, чтобы оплачивать словесные баталии.
   Еще одной странностью было то, что она никому не позволяла уменьшать собственное имя. Все звали ее Марией – и никак иначе. Смешно – совсем как я, только мне, наоборот, нравился укороченно-иностранный вариант. Разговорившись однажды вечером после ужина, мы выяснили, что слушаем одну и ту же музыку, читаем одних авторов, любим сыр и все, что из него делается. Даже в детских воспоминаниях проскальзывало что-то общее, детали, поступки. Это будоражило нас обеих, заставляло внимательнее присматриваться друг к другу, подмечать все новые общие черты. При совершенной внешней непохожести внутри мы были одинаковы. Даже не так – внутри мы одно целое, и рядом с ней я и чувствовала себя цельным человеком – не половинкой кого-то.
   Рассказала мне Мария и о своем поклоннике, некоем Косте – лидере армянской диаспоры их города. Этот Костя, кстати, несколько раз звонил ей, но Мария держалась сухо, чуть отстраненно, и мне даже стало жаль его – наверное, человек страдает, натыкаясь на такую стену равнодушия.
   Я тоже очень хотела рассказать ей об Алексе – но что-то удерживало меня. И я даже понимала, что именно. Боялась, что Мария не поверит, потому что нормальному человеку трудно поверить в реальность происходившего. И я промолчала.
   На гала-концерте Мария с Иваном показали постановочное танго на очень известную песню «В Гарлеме». Более оригинального номера я не видела, пожалуй, никогда. Оба в черном, с гладко прилизанными волосами, стройные и гибкие, они продемонстрировали такую бешеную страсть и энергетику, что зрители в конце номера взвыли от восторга и заставили повторить еще раз. Убегая, Мария сняла мужскую шляпу и помахала мне. Мое сердце и так было готово выскочить из груди, а тут еще и это. Я не знаю, чем уж так зацепила меня эта рыжая колючка с отвратительным характером, но любое ее внимание ко мне было просто подарком. Сегодня же я почему-то пожалела, что рядом нет Алекса – ему она точно понравилась бы.

Москва, начало двухтысячных

   О короле можно судить по тому, как танцуют во время его правления.
Китайская пословица

   Алекс пробыл со мной долго – пару дней, до тех пор, пока меня не выписали из больницы, и потом еще дома, пока я окончательно не встала на ноги. Он не выпускал меня из квартиры, запрещал подходить к окну и выходить на балкон. Мне эти меры предосторожности казались смешными и какими-то киношно-гангстерскими, но умом я понимала, что Алекс – не тот человек, который станет шутить. Я рассказала ему все, но оказалось, что он и сам знал – скандал с «Золотой улицей» подробно смаковался в Интернете и во всех мало-мальски известных финансово-экономических СМИ.
   – Что мне делать? Ведь тот, кто выдвинул условия, непременно возникнет еще раз. – Я сидела на кровати, по-турецки поджав ноги, и ела дыню, заливая руки ароматным соком.
   Алекс лежал у меня в ногах, закинув за голову руки, и, глядя в потолок, о чем-то думал. Казалось, что вопроса он не расслышал.
   – Ты ешь-ешь, – рассеянно пробормотал он.
   – Не могу больше, – простонала я, вытирая руки полотенцем. – Слушай, а мы долго будем вот так взаперти сидеть?
   – Сколько надо – столько и будем, – отрезал он, по-прежнему не глядя на меня. – И так наворотила тут, еще хочешь?
   – Я наворотила?
   – А кто? Зачем полезла?
   – Это моя работа, я за нее, между прочим, деньги получала!
   – Ах, деньги! Ну, тогда все ясно. – Он рывком сел, посмотрел наконец на меня так, что я съежилась, встал и вышел из комнаты.
   Вернувшись, он бросил мне на колени кредитную карту и заявил безапелляционно:
   – Вот. Здесь тебе лет на десять. И больше я не слышу, что ты имеешь какие-то контакты с «Золотой улицей». Поняла?
   Я швырнула карту ему в лицо, оскорбленная таким поведением.
   – Кто ты такой, чтобы давать мне деньги? Ты мне никто, и ты сам так решил. На жизнь я в состоянии заработать сама. И еще у меня есть муж.
   – Муж? – На губах Алекса заиграла презрительная усмешка. – Никчемный мямля, который приходит сюда ночевать?
   – Ты не смеешь… – вспыхнула я, но он перебил:
   – Смею. Я – смею. Потому что ты принадлежишь мне – что бы ты там себе ни думала. Я позволяю ему быть рядом с тобой – пусть будет доволен.
   Высказавшись, он ушел, а через десять минут хлопнула входная дверь, и в замке повернулся ключ – значит, меня заперли снаружи, и выйти я не смогу. Слова, сказанные Алексом, убили меня. Он до сих пор так и не понял, что сделал со мной тогда своим исчезновением. И до сих пор считал себя вправе распоряжаться мной, командовать, унижать. Нет, я несправедлива. Он помогает мне, решает за меня какие-то трудные вопросы, защищает меня – он, а не Рома, мой законный муж. Значит, я небезразлична ему – иначе зачем? Вокруг него крутятся такие женщины, что подумать страшно, – а он тратит свое время на меня, больную, проблемную и ничем особо не выдающуюся.
   И я уже не знаю, радоваться мне или огорчаться.

   …Он вернулся только через два дня. Все это время я просидела взаперти, так как Рома в моменты, когда появляется Алекс, мгновенно испаряется и перемещается к родителям в Подмосковье – от греха подальше. Мне порой дико обидно и очень хочется, чтобы Рома хоть раз в жизни повел себя как мужик – ну, взял, допустим, и жестко сказал Алексу, чтобы тот убирался вон. Но Рома никогда не решится. Мне кажется, что даже если он застал бы нас в постели – чего, разумеется, никогда не произойдет по ряду причин, – то и тут просто извинился бы и ушел в соседнюю комнату за компьютер, да еще постарался бы не шуметь, чтобы не помешать. Господи, как я с ним живу, действительно?
   Я часто задумывалась об этом и всякий раз не находила ответа. Возможно, я просто привыкла. Или боялась, не знаю. Все-таки новые отношения таят в себе массу подводных камней, каждый раз нужно менять что-то в себе, подстраиваться, приноравливаясь к характеру и привычкам другого человека.
   А Рому я знаю давно, никаких неожиданностей. Да, жить с ним в бытовом плане очень трудно, потому что как глава семьи он не состоялся и уже вряд ли состоится, но в каких-то вещах я могу рассчитывать на него полностью. Много раз он помогал мне, поддерживал, всячески наставлял и направлял. Но ведь для женщины важно чувствовать крепкое мужское плечо – мужское, а не просто дружеское…

   Вернувшись после двухдневного отсутствия, Алекс вел себя как ни в чем не бывало, словно и не уходил никуда, а просто вышел в булочную. Я не расспрашивала, а он не рассказывал, где был.
   Назавтра он разбудил меня рано утром, безжалостно запихнул в душ и объявил:
   – Ты идешь на работу.
   – Куда?! – От неожиданности я слишком резко повернулась, захлебнулась водой, которая мощной струей била из душа, закашлялась.
   – На работу идешь. В «Золотую улицу».
   – Алекс…
   – Все, я тебе сказал. Собирайся. Мне пора в аэропорт.
   Вот так… Ничего не объяснил толком, не сказал, где был и что делал. Все просто: «Мне пора в аэропорт». И ни слова о том, когда возникнет снова – и возникнет ли вообще. Всякий раз, когда он уезжал, я не знала, увижу ли его вновь…

   На работу я вернулась. Дела в фирме шли плоховато, продажи стремительно падали вместе с улетучивающимся доверием клиентов. Журналисты лили грязь ведрами, я не знала, с кем и в каком тоне разговаривать в первую очередь. Пробовала выйти на нашего с Ромой общего приятеля Илью, сотрудника крупного финансово-экономического еженедельника. Но он никак не желал, прятался, не брал трубку, выходил из офиса, возле которого я, отчаявшись, караулила, через черный ход – словом, ясно давал понять, что иметь со мной дел не желает. Зато исправно выдавал скандальные статьи о «Золотой улице». Информацию, как я смогла выяснить окольными путями, он получал непосредственно в прокуратуре, искажал ее в рамках разумного, но так, чтобы это было в интересах заказчиков, и номера еженедельника разлетались, как пирожки. Босс ежедневно разносил меня в пух и прах на «летучках», но что я могла? Прекратить информационную войну, развязанную с ведома прокуратуры? И как прикажете…
   Я пыталась донести до своих приятелей-журналистов мысль о том, что судебного решения до сих пор нет, а потому босс не может считаться виновным в чем-либо – но кому это интересно, когда вот они, «жареные» факты о махинациях, взятках и коррупции? На фоне скандалов фирма стремительно теряла доверие партнеров, банков, и единственной темой для обсуждения с сотрудниками «Золотой улицы» было именно это уголовное дело.
   Я прекрасно понимала, с чего, собственно, вся эта свистопляска. Босс, свято уверовавший в свою недосягаемость, расслабился, а один из его замов вдруг в обход меня дал интервью, в котором чуть ли не открытым текстом заявил, что начальник собирается стать монополистом в области атомной энергетики. Само собой, подобное заявление обеспокоило некоего очень высокопоставленного чиновника – ну, а как же? И он придумал простой, но действенный выход – через подставных лиц обратился в прокуратуру одного из районов, где размещались кое-какие наши объекты. А там, как водится, пылились килограммы компромата на всех поголовно бизнесменов, работавших в этом районе. Ну, и на босса, само собой. Ему вменили «махинации с земельными участками», предложили заплатить отступные – но босс по своей наивности отказался, думая, что решит все без помощи денег. Куда там…
   После попытки захвата офиса его начали таскать на допросы, выматывая нервы, сливали журналистам материалы о ходе дела, пытались даже изъять компьютеры фирмы, но тщетно – служба безопасности наконец отреагировала и не пустила посторонних на территорию, несмотря даже на подогнанные к стенам бронетранспортеры: босс был на месте.
   Я не понимала, как удалось Алексу вывести меня из ситуации с шантажистами, но была благодарна. Меньше всего я хотела быть втянутой еще глубже.
   Однако меньше – не получилось. Мы не вольны распоряжаться чужими мыслями, не можем управлять чужими желаниями и резонами.
   Я возвращалась из офиса далеко за полночь – готовила релиз для одного крупного издания. Оставив машину в переулке, я зашла в круглосуточную аптеку за таблетками, голова раскалывалась, нужно было что-то делать с этим. На ходу сунув в рот капсулу, я начала рыться в сумке в поисках ключей от дома. Ну, так и есть – я кинула их на сиденье машины и там благополучно оставила.
   – Ну, за что, господи?! – простонала я вслух и обреченно побрела к парковке. До машины оставалось три шага, когда я поняла, что в ней кто-то сидит. Да, сидит на водительском месте и копается в замке зажигания. Ноги приросли к асфальту, я понимала, что обнаруживать себя нельзя – мало ли. Надо бы сделать пару шагов в тень, хотя бы к кустам, растущим вдоль невысокого заборчика, но страх парализовал меня, я не могла пошевелиться. Машина вдруг взревела и сорвалась с места, сильно вильнув в мою сторону и задев крылом. Я отлетела, ударилась боком о забор, содрала кожу на колене и сильно подвернула ногу. Машина уже скрылась за поворотом. Прекрасно – теперь я осталась без средства передвижения и вдобавок без ключей от квартиры. Хорошо, если это просто случайный угон – а если нет? Тогда у похитителя есть еще и адрес, а это значит – жди гостей. Совсем хорошо…
   Охнув от боли, я поднялась и, хромая, побрела домой. Дались же мне эти ключи, ведь дома муж, открыл бы! Да, машины лишилась бы – но хоть сама бы не покалечилась.
   Рома, открыв дверь, остолбенел:
   – Рита, ты где была? Что с тобой?
   – А не видно? – зло буркнула я, бросая сумку на пол и присаживаясь на полку для обуви. – Машину у меня угнали только что.
   – Машину?! – Рома моментально пришел в себя и начал стенать по поводу «новых незапланированных трат, когда денег и так нет».
   – Господи, да замолчи ты! – не выдержала я. – Машина! Спросил бы лучше, что со мной, как я себя чувствую!
   – Ты пришла домой на ногах, значит, все хорошо, – огрызнулся он, набирая номер милиции.
   Я поднялась и решительно отобрала у него трубку:
   – Не надо звонить. Никто не найдет машину, да и искать не будут, скорее всего. Сколько угонов по городу ежедневно…
   – Ты сдурела?! – взревел муж. – Она стоила денег!
   – Да – тех, что я заработала.
   Рома развернулся вдруг и ударил меня по лицу, а потом набросил куртку и туфли и ушел, громко шарахнув дверью. Понятно – пойдет сейчас и напьется.
   Я потрогала пальцами щеку, словно проверяя, на месте ли она, и побрела в ванную. Под душем я расплакалась от обиды – ну, как можно так глупо лишиться машины? Теперь придется ездить на работу, как все люди – в метро. Ну, ничего, привыкну…
   Я уже лежала в постели и даже задремала, когда зазвонил мобильник.
   – В следующий раз в тачке окажешься ты. Посмотри эсэмэску, – сказал глуховатый мужской голос и тут же пропал, сменившись гудками.
   Я пощелкала клавишами и увидела новое сообщение. В нем оказалась фотография моей горящей машины. Значит, я все правильно поняла – это не был случайный угон, это было спланировано…

   Назавтра в офисе ко мне подошел Геннадий:
   – Марго, на тебе нет лица, в чем дело?
   Я почему-то не решилась рассказать ему об угнанной машине, даже не знаю, что меня удержало. Отговорилась головной болью и усталостью после вчерашней полуночной работы.
   Зато появившийся в офисе босс сумел вытрясти из меня все, что хотел. Он подумал о чем-то пару минут, постукивая по столешнице пальцами, а потом изрек:
   – Не переживай. Машину я тебе компенсирую.
   – Но…
   – Выслушай, Марго, не перебивай. Машину компенсирую, а вот защиту, увы, гарантировать не могу – сам не понимаю, откуда прилетит следующий снаряд. Будь осторожнее, Марго, хорошо?
   Я вышла из кабинета и, закрывая дверь, успела заметить, как босс кладет под язык таблетку.
   Машину он мне купил – такую же, как была. Даже с цветом не промахнулся. А через несколько дней я обнаружила за собой слежку.
   Двое молодых людей беззастенчиво передвигались за мной по городу, даже не пытаясь как-то маскироваться. Они сидели в машине по утрам, когда я выходила из подъезда, чтобы ехать на работу, околачивались возле офиса, провожали меня до дома. Первым побуждением было обратиться в милицию – но, подумав, я отмела эту идею. Кто мне поверит?
   Я стала маниакально осторожна, старалась не оказываться в безлюдных местах, не задерживаться слишком уж в офисе. И все думала – кто, ну кто может так нахально провожать меня? Если те, кто шантажировал, то это глупо. А еще – кто?
   Разрешилось все очень скоро. Ответ на свой вопрос я получила, в буквальном смысле рискуя жизнью.
   После напряженного рабочего дня я села в машину и вдруг почувствовала, что в салоне не одна. Подняв глаза, в зеркале заднего вида я рассмотрела силуэт мужчины, сидящего позади на сиденье. На нем была кепка с длинным козырьком, а поверх нее натянут еще и капюшон толстовки. Змеиным броском он выкинул вперед руку, и у моего горла оказался нож.
   – Заводи, – велел он.
   Я понимала, что сопротивляться или кричать бесполезно – чуть что, и он сразу чиркнет по шее. Я медленно тронулась с места.
   – Езжай прямо.
   «Прямо» оказалось километра два-три, потом мы свернули в какой-то переулок – я от страха совсем потеряла ориентир и не понимала, в какой район еду. Незнакомец указывал направление и командовал, куда и когда поворачивать.
   – Все, тормози, приехали. Фары выключи.
   Я подчинилась, лихорадочно соображая, что же теперь будет. За окном угадывался гаражный массив. В машине воцарилась тишина, как на кладбище, я даже слышала, как стучит сердце у сидевшего позади меня человека. Наверное, убивать страшно…
   – Ты зря не послушалась. Я ведь предупредил – в следующей тачке будешь гореть ты.
   При слове «гореть» у меня перед глазами встала картина из далекого прошлого – я в занявшейся огнем водолазке катаюсь по полу… От ужаса и от воспоминаний о пережитом я вдруг заплакала, и человек сзади растерялся немного:
   – Эй… ты это… погоди реветь, может, договоримся еще…
   И в этот момент прямо перед моей машиной вспыхнули яркие «противотуманки», ослепив и меня, и моего похитителя. Он выронил нож мне на колени, а дверки вдруг распахнулись с четырех сторон, и меня выдернули из машины сильные руки. Падая на землю, я успела увидеть, что в салон сели трое, взревел мотор – и моя машина стремительно полетела задом к выезду из гаражного массива. Меня же поставили на ноги, заботливо отряхнули грязь с одежды. Я, кажется, ослепла от испуга и от яркого света противотуманных фар припаркованной машины, потому что все силилась рассмотреть человека, стоящего рядом, и не могла. Он ничего не объяснял, просто крепко держал меня за руку. Вынув из кармана мобильник, набрал какой-то номер и через пару секунд заговорил по-английски. Я разобрала только фразу «все в порядке, она цела» и «проблема разрешилась»». Почему по-английски, подумала я, кто это? И вдруг меня словно водой облили – Алекс! Только он мог устроить такой цирк, только у него хватило бы наглости приставить ко мне охранников… Он опять меня выручил. И я снова ему обязана.
   Я высвободила руку и обошла незнакомого мужчину, чтобы взглянуть в лицо. Разумеется, это не Алекс – просто высокий мужчина в плаще. Его глаза смотрели почти ласково, он улыбнулся и спросил, все ли в порядке.
   – Да… все… – пробормотала я, почувствовав разочарование.
   Не он… не сам…
   Он представился Джефом, довез меня до дома, у подъезда я с удивлением обнаружила свою машину. Около нее топтался один из молодых людей, что провожали меня последние дни. Он протянул мне ключи, тоже улыбнулся, как и Джеф, быстро сел в машину, и они уехали, не сказав больше ни слова.
   Дома я, выпив полбутылки мартини, устроила истерику, чтобы сбросить напряжение. К счастью, Ромы не было, и я смогла всласть поорать и поплакать без свидетелей.
   Среди ночи меня разбудил телефон. Сонно нашарив под подушкой трубку, я буркнула:
   – Алло! – и услышала то, чего в принципе ожидала:
   – Больше ничего не случится. Живи спокойно, Марго.
   Я не успела ни поблагодарить, ни спросить, как он узнал, – трубка уже пищала гудками отбоя…

Когда-то давно

   Танец – единственный вид искусства, в котором мы сами являемся инструментом.
Рахель Фарнхаген, писательница

   После сборов Мария осталась в Москве на две недели – шила новые костюмы, это требовало дополнительного времени. Она жила в гостинице, но большую часть времени мы проводили вместе – насколько это позволяла моя работа. Она встречала меня вечером возле офиса, и мы ехали куда-нибудь ужинать. Я узнавала ее все лучше, она постепенно раскрывалась и демонстрировала мне все новые грани своей странной, но невероятно притягательной натуры. Оказалось, что она тоже пишет стихи – немного другие, чем я, но мне нравилось. Читала она их неохотно, но если я настаивала, то сдавалась и выдавала пару четверостиший. Расставались мы только на ночь, я довозила ее до гостиницы и ехала к себе – к опостылевшему Роме с его капризами, к его вечному нытью и жалобам на жизнь. Денег становилось все меньше, дела шли из рук вон плохо, и муж на полном серьезе считал, что я обязана что-то с этим делать. Я же, уставая на работе больше морально, чем физически, мечтала только об одном – чтобы Рома уткнулся в свой компьютер и оставил меня в покое хоть ненадолго. Моим мечтам не суждено было сбыться – Рома предъявлял мне претензии по любому поводу, доводил до слез придирками и вообще всячески трепал нервы. Я всерьез подумывала о разводе, но решиться никак не могла – все-таки мы были привязаны друг к другу, и отношения у нас уже даже не супружеские, а родственные. Я оставила все попытки родить ребенка, понимая, что будущего с таким мужем у меня нет.
   Именно в этот момент снова появился Алекс. Он всегда возникает тогда, когда его не ждешь, и хорошо, если в этот момент он действительно нужен, а если нет? Вот сейчас он явно «не ко двору». Но чтобы его это когда-то останавливало…
   Возник он, как обычно, со своими причудами – я отвезла Марию в гостиницу и, припарковав машину в переулке, шла домой. Уже в подъезде меня охватило предчувствие, я машинально сжала в кармане куртки газовый баллончик. Но в подъезде было тихо, везде горел свет. Открыв дверь квартиры, я потянулась к выключателю и вдруг явственно ощутила запах табака. Рома еще не должен был вернуться, а потому я испугалась и уже собралась выскочить вон, как из кухни донесся знакомый до дрожи голос:
   – Не стой в дверях, сквозняк.
   Уф…
   Он вышел в коридор, помог мне снять куртку, аккуратно повесил ее на вешалку и по-хозяйски пригласил:
   – Ну, проходи, что стоишь?
   – Алекс… ты как – здесь?
   – Самолетом.
   – Нет, я не об этом. Ты как в квартиру попал?
   – Какая разница? – уклонился он. – Я пару дней у тебя побуду, дела у меня тут.
   Не спросил – можно ли, нет ли планов, просто констатировал – как всегда.
   Ужин был готов – домработница обычно готовила перед уходом. Я не была голодна – мы с Марией сидели в небольшом итальянском ресторанчике, и после этих посиделок меня клонило в сон. Алекс тоже не был настроен ужинать, как, собственно, и разговаривать. Он сразу ушел в большую комнату и уселся за компьютер. Я тоже пошла в спальню, легла на кровать и закрыла глаза. Кажется, я задремала, потому что через какое-то время не сразу поняла, что происходит – в соседней комнате орал Алекс:
   – Марго!!! Марго, иди сюда!
   Я вскочила, метнулась к двери, попутно ударившись ногой о табуретку, охнула от боли и, хромая, побрела в соседнюю комнату. На Алекса было страшно смотреть – белое лицо, совершенно бешеные глаза… Он ткнул пальцем в монитор и спросил каким-то чужим напряженным голосом:
   – Кто это?
   Я заглянула ему через плечо и с удивлением увидела фотографию Марии. Большой портрет – она смотрела прямо в объектив, опираясь подбородком о скрещенные на спинке стула руки. Моя любимая фотография из всех, что мне удалось выпросить у Марии на память.
   – Знакомая. А что?
   – Ты меня слышишь? Я спросил – кто?
   – Говорю же – знакомая одна. А что?
   – Как ее зовут? – теряя остатки терпения, повторил он.
   – Мария. Да в чем дело-то? – Я наклонилась, чтобы посмотреть наконец, насколько сильно ободрала кожу на ноге, но Алекс вскочил из-за стола и, схватив меня за плечи, сильно встряхнул:
   – Ты меня не слышишь?! Кто эта женщина?!
   Я охнула от боли и неожиданности:
   – Отпусти, ты что? Я же сказала – это моя знакомая, ее зовут Мария, она танцовщица – бальные танцы, понимаешь?
   – Где мне ее найти?
   – Ты сдурел? Зачем?
   – Затем! – рявкнул он. – Говори, где она, ну?!
   Я не успела открыть рот, как у меня запиликал мобильный. Алекс отвлекся, ослабил хватку, и я вырвалась, взяла со стола телефон и убежала, хромая по-прежнему, в кухню. Это оказалась эсэмэска от Марии, но когда я открыла ее, волосы на голове зашевелились. Я ожидала чего угодно – но не этого… «Кто такой Алекс?» – спрашивала Мария, сопроводив текст целым рядом вопросительных знаков. Мне, натурально, стало плохо – ну, не может быть такого…
   Я быстро набрала ответ: «Не поняла, повтори», и через минуту получила тот же вопрос, но уже с меньшим количеством знаков. Сев прямо на пол, я настрочила: «Это мой бывший муж. Почему ты спросила?» Я не могла понять – почему она не позвонит и не спросит, а только шлет мне эти куцые тексты, а потому решила набрать сама. Мария долго не отвечала, я начала беспокоиться, но тут раздался приглушенный голос:
   – Да…
   – Мария, что стряслось? – истерично заговорила я. – Почему ты спросила про Алекса? Ты его знаешь?
   – Нет… но я только что видела человека…
   – Что?! Видела? Кого?! – Я не могла понять, что происходит, как это – видела, когда он сидит у меня в соседней комнате. На всякий случай я аккуратно выползла из кухни и прямо так, на коленках, двинулась по коридору. Алекс по-прежнему сидел перед монитором, в лице – ни кровинки, рука рассеянно блуждала по экрану, словно гладила находившееся там изображение Марии, которая в этот момент разрыдалась у себя в гостинице и зашептала мне в ухо:
   – Марго, это ужасно… я сидела на подоконнике, курила – и вдруг… ты представляешь, я увидела человека – прямо за стеклом… высокий, темноволосый, кажется, нерусский, в светлом костюме… и имя, Марго… я увидела имя – Алекс…
   Учитывая, что номер, где она остановилась, находился на пятнадцатом этаже… странно, правда?
   – Мария, ты успокойся… не плачь… это просто галлюцинация…
   – Я не пьяная! – сразу отвергла мои подозрения Мария, любившая иногда на ночь принять граммов сто, о чем я, разумеется, тоже знала.
   – Хорошо-хорошо, успокойся… ну, может, ты просто задумалась, читала что-то – и тебе образ привиделся?
   – Марго! Марго, не старайся убедить меня, что я сумасшедшая! – захлебываясь слезами, закричала Мария. – Я видела, понимаешь?!
   Я не успела ответить ей – в кухню влетел Алекс:
   – Что ты тут делаешь?! Где ключи? – Он метнулся назад, в комнату, начал лихорадочно одеваться, и я не на шутку испугалась, наскоро пробормотала Марии, что перезвоню, и кинулась в комнату к Алексу:
   – Что ты делаешь?! Куда ты?!
   Он не обращал на меня внимания, одевался, и я вдруг увидела, что пиджак на нем – светлый, как и брюки… Нет, этого не может быть! Понимая, что сделать ничего не смогу, ибо физически, разумеется, сильно уступаю ему, я быстро вышла в коридор и потихоньку вынула ключ из входной двери. Спрятать было некуда, и я пошла самым банальным путем – сунула себе в трусы и уселась в спальне на кровать.
   Какой гнев я вызвала этим поступком!.. Он орал, угрожал, рвался, как безумный, и я от греха замкнулась в спальне, а он в это время крушил все в большой комнате, роняя на пол стеллажи с книгами. Погром, боже мой… Но пусть – лишь бы не вышел, потому что – куда он пойдет? Хотя Алекс, если ему нужно, мог бы запросто найти Марию… Вот этого я и боялась.
   Затрезвонил мобильный, я вздрогнула, как от удара, откинула крышку – это оказалась Мария.
   – Да, я слушаю тебя! Как ты?
   – Плохо… – выдохнула она, и я снова услышала в голосе слезы.
   – Мария… я не знаю, как сказать, но… он у меня, он видел твою фотографию и теперь рвется тебя найти.
   Она помолчала, даже, кажется, успокоилась и перестала плакать.
   – Не пускай его, – и бросила трубку.
   Разумеется, это я знала и без нее. Прислушавшись, я поняла, что Алекс успокоился. Надо было выйти и посмотреть, что там, но я боялась. В состоянии крайнего возбуждения Алекс переставал контролировать себя и мог сотворить все, что угодно.
   Набравшись смелости, я все-таки вышла в соседнюю комнату, представлявшую собой Куликово поле после сражения. Алекс спал на диване, его дыхание было ровным и размеренным, лицо – совершенно безмятежным, как будто не он час назад крушил тут все с яростью тигра. Стараясь не шуметь, я присела на краешек дивана и положила руку ему на грудь. Он пробормотал что-то, но не проснулся. Он проспит долго, до завтрашнего обеда – точно. У меня будет время все убрать и позвонить Марии.

Москва, начало двухтысячных

   Когда кругом все танцуют, мне так одиноко в море лиц…
Энни Нильсен, актриса

   Новый год.
   Новый. Мы впервые шли в гости к Принцу, тем более – отмечать такой чудесный праздник. Мы вместе – я и моя подруга Милка. Она была очень хороша в тот вечер – мы купили ей короткое голубое кожаное платье с рисунком под рептилию – голубой нам обеим очень идет. И еще зачем-то несли с собой чайные розы.
   Я задержалась в огромном роскошном холле – мне внезапно позвонили. Пока я, развалясь с комфортом на мягком диване, отвечала на звонок, Милка позвонила в дверь на третьем этаже, было слышно, как ей открыли, она ответила, к кому идем.
   Когда же через несколько минут поднялась я, дверь мне открыла сама Королева. Мне трудно было взять себя в руки и не разглядывать ее излишне пристально – но в дверном проеме я увидела Звезду. Единственную и настоящую. Квартира принадлежала ее сестре, прихожая утопала в елочных шарах и – как ни странно – цветах. Тут я вспомнила про свой букет и, поздоровавшись, протянула ей. Клянусь, она разглядывала меня гораздо пристальнее, чем я ее, а букет взяла так, словно это были первые цветы в ее жизни. Но – без тени улыбки, хотя она была изрядно пьяна. Вышла домработница, но Королева жестом отослала ее обратно. Я сняла пальто и шарф, остановилась в нерешительности. Королева разглядывала меня уж слишком невежливо даже для выпившей дамы. И вдруг нарушила тишину.
   – Примерь, сделай милость, – и жест куда-то за мою спину.
   Я в недоумении обернулась. Сзади висела одежда. Ближе всех ко мне была шикарная пелерина из белой норки – было очевидно, что принадлежать она могла только настоящей Звезде. Королева всегда была склонна к полноте и не носила столь популярных в те годы «халатиков» с поясом на талии. Моя талия тоже всегда отсутствовала, несмотря на тогдашнюю относительную стройность – я любила разные свингеры и короткие широкие пальто – чтобы были видны красивые ноги. Наши вкусы явно совпадали.
   Она выжидающе смотрела. Покачнувшись, Королева повторила предложение тоном, не терпящим возражений. Пелерина была легкой как пух. Вместо зеркала я уставилась на ее лицо. Она чему-то улыбалась, я бы даже сказала – ухмылялась.
   – Тебе говорили, что ты похожа на меня?
   – Да, – зачем-то соврала я.
   – Ты выше. Но это же хорошо, да? Сейчас в моде высокие девушки.
   Она подошла ко мне, обняла одной рукой и развернула нас обеих к огромному зеркалу. Говоря откровенно, чтобы считать нас похожими, выпить надо было больше, чем было заметно по ее состоянию. Но белый мех чем-то усиливал это сходство.
   – Ты заходи прямо так, у нас там холодно.
   – Холодно? А почему?
   – Так зима же, детка, зима…
   Она, так и не снимая руки с моей талии, завела меня в комнату, роскошнее которой я ничего в жизни не видела. Тогда впервые я в доме встретила белый рояль. За роялем сидел Принц, бренча что-то не соответствующее ситуации, одной рукой, небрежно и лениво, а за его спиной стояла хозяйка квартиры. Принц поднял свои оленьи глаза и перестал на минутку играть – как выяснилось позднее, он тоже принадлежал к числу тех, кто обнаружил наше внешнее сходство с Королевой. Мне было обидно – я была выше, моложе, стройнее, трезвее и гораздо глупее ее. Раза в два. Во мне не было того, что заставляло людей терять дар речи. Остальные люди в комнате не отреагировали на мой приход столь бурно – просто поприветствовали. Публика была важная, творческая, поющая. Пели весь вечер, в том числе пел и Принц, собственно, ради которого мы и пришли. Милка сияла глазами из угла, куда она забилась сразу, как пришла, сдержанно улыбалась, но не пыталась даже приблизиться к своему кумиру. Впрочем, ее сразу взял в оборот кто-то из именитых гостей – он надеялся, видимо, сразу же в этот сказочный вечер довести до логического завершения процесс ухаживания. Принц прыгал вокруг Королевы как щенок, подносил стул, бокал, подушку. Воспользовавшись отсутствием пристального внимания, я осторожно отнесла шубу в прихожую и повесила на плечики – жара в гостиной была ужасная. Духота усиливалась алкоголем, жаром свеч и постоянной живой музыкой, впрочем, очень хорошего качества. Пели песни – знакомые и незнакомые, свои и чужие, на разных языках, в том числе и совершенно мне незнакомых.
   И вдруг запела она. Аккомпанировал ей очень известный и талантливый человек, но даже его гениальные руки не могли соперничать с голосом, который занимал не просто все дозволенное пространство – казалось, он проникал сквозь поры кожи до самой души и приятно щекотал «под ложечкой». Королева пела простенькую, немного даже шутливую песенку, сочиненную для нее когда-то как раз ее сегодняшним аккомпаниатором. Без микрофона, совершенно пьяная, держась за спинку стула. Рядом почтительно склонился Принц, стараясь поддержать любимую под руки, если она все-таки свалится. Но голос… Он меня абсолютно покорил.
   Звездопад. Счастье, которое так коротко. Глупые люди, которые не умеют зажечь и сберечь свою любовь. Талант, который умирает, и бездарность, которая несчастна, так как тоже хочет в небо. А потом она пела про мужчин и женщин, про разочарование и бессонницу, пела весь вечер.
   Незаметно наступил Новый год, все весело защебетали, а я все слушала, как зачарованная.
   В самом разгаре ночи начали уходить первые гости. Вскоре Милка потянула меня за рукав. Мы распрощались со всеми, с кем успели познакомиться, и пошли в прихожую. Ее ухажер вышел первым – искать нам такси, Милка за ним. Я долго искала в прихожей свой шарф, а когда нашла, меня кто-то требовательно потянул за рукав пальто. Королева была трезвее, чем в начале вечера, и протягивала мне белую пелерину вместе с плечиками.
   – Надень.
   – Что вы, я не могу!
   – Это подарок. На Новый год.
   – Нет, я не могу.
   – Почему?
   – Это очень дорогой подарок, если честно.
   – А для меня – нет. Ты, мать твою, похожа на меня! Красивая баба должна носить красивые шмотки. – Пальто уже валялось на полу.
   Я собрала все пакеты – мои и Милки – и выкатилась наконец из квартиры. Королева вышла за мной и весело мне подмигнула. В волосах ее была неумело приколота роза от нашего букета.
   В такси я перевела дух. Милка тоже, так как ухажер не поехал нас провожать. Она щебетала о Принце, но мою обновку все-таки заметила. Я не знала, что ей сказать, поэтому просто придумала, что случайно перепутала. Ее это вполне убедило, она разве что протяжно произнесла сонное: «Ну ты даеееешь…»
   Дома спал Рома, гулявший отдельно от меня в компании каких-то телевизионщиков, и я на цыпочках прошла в кухню.
   В голове – да что в голове – в душе моей звучал ее голос…
   Звездопад…

Когда-то давно

   Нельзя выучить человека танцевать по-настоящему, это он только сам может.
Джером Дэвид Сэллинджер
«Над пропастью во ржи»

   Какими словами можно описать то, что творится в душе восемнадцатилетней девочки, живущей в чужой стране и неожиданно обнаружившей, что ее любимый мужчина, ее муж, человек, которому она открылась и доверилась, – изменяет ей? Вот и я не знаю.
   Я не понимаю, как такое могло произойти – ведь он всегда говорил, что любит только меня, что ни с кем, кроме меня, ему не было хорошо? Как понять, когда именно он врал – тогда или теперь? И как жить – после того, что я увидела?
   Я вернулась из магазина – мне вдруг остро захотелось ананаса, и я рванула в супермаркет. Там меня что-то задержало – не то акция какая-то, не то просто я по привычке загулялась по огромному зданию, утоляя свой товарный голод после пустой тогдашней Москвы, – но факт есть факт. Домой я вернулась только к вечеру, удивилась, что входная дверь не заперта, бросила пакеты в кухне на стол и пошла наверх в поисках своего дорогого супруга:
   – Алекс! Ты уже дома?
   Никто не отвечал, и я улыбнулась – ну, конечно, он дома, просто по привычке решил разыграть меня.
   Ни в одной из комнат его не оказалось, осталась только спальня, и я, предвкушая, распахнула дверь туда настежь.
   В первый момент мне показалось, что я вообще попала не в свой дом. Иначе как объяснить то, что я вижу?
   Шторы на больших окнах чуть прикрыты, горит камин – с чего бы, ведь на улице совсем тепло, – а в кресле, придвинутом к нему, сидит Алекс. И все бы ничего – и шторы, и камин, если бы не одно «но». На его коленях лицом ко мне извивается голая блондинка лет тридцати, в которой я вдруг узнала известную телеведущую… Слепому видно, что они не о делах говорят…
   Я окаменела в дверях, не в состоянии ни убежать, ни подойти и дать по лицу – ему или ей – не важно. Меня словно парализовало от горя – руки, ноги, мозг. Как он мог… в нашей спальне – там, где прошло столько замечательных часов… предатель, предатель! Ведь он обещал, что никогда не обидит меня!
   Меня потрясло даже не то, что Алекс изменяет мне. Я увидела его лицо… Он улыбался и с вызовом смотрел на меня.
   С вызовом и каким-то злорадным удовлетворением – мол, вот, видишь, какие женщины ко мне в постель прыгают?
   Сделав над собой усилие, я развернулась и вышла из комнаты, из дома, пошла по улице вверх, не соображая, куда иду и зачем. Я шла очень долго – так долго, что, когда очнулась, поняла, что нахожусь на другом конце города. В кармане не было ни фунта, и тогда я села на лавку и расплакалась. Уже стемнело, нужно было как-то выбираться отсюда, но сил не было. Слепящий свет фар заставил меня зажмуриться и прикрыть глаза рукой. Шаги по сухой листве… напряженное дыхание… знакомый запах туалетной воды… рукав черного пиджака, черно-белый шарф…
   – Марго, прости…
   Я подняла на него невидящие глаза. Хотелось так много сказать – а голоса не было. Он подхватил меня на руки и понес в машину.

   Я молчала и на следующее утро, и к вечеру. И еще два дня. Плакала и молчала. Алекс обезумел и к концу третьего дня сгреб меня в охапку, прихватил только паспорта, и через три часа мы уже летели в самолете. Куда, зачем – мне было все равно, я чувствовала себя как в кино – словно сижу по эту сторону экрана, а на белом полотне перед глазами проходит моя собственная жизнь. И режиссер – хотя правильнее, видимо, сказать сценарист – сидит рядом со мной в пустом салоне бизнес-класса, держит меня за руку и пытается напоить соком. Какой сок – я ничего не хочу. У меня сгорело что-то внутри от его предательства, а он пытается залить тлеющие угли стаканом апельсинового напитка.

   Море… Боже мой, как давно я не видела моря. Наверное, с момента, когда ездила туда с отцом и его новой женой. Огромная, бескрайняя масса воды всегда успокаивала меня, делала равнодушной ко всему, что происходит вокруг, мирила с проблемами и невзгодами моей еще такой недлинной жизни. Впервые я увидела в море спасение в тот раз, когда мама вышвырнула меня из дома. Взяла и выкинула из квартиры, как щенка на мороз – в буквальном смысле. Мне было шестнадцать, и у меня был мальчик. К этому времени из моей жизни уже исчез теннис, появилось относительно много свободного времени. Ну и Алекс, конечно, – но это не афишировалось, иначе мать предприняла бы что-то глобальное. Так вот, мальчик Слава, старше меня на три года – поскольку я с детства была девушкой крупной, то ему и в голову не пришло, что я малолетняя. Разумеется, однажды он не смог совладать с охватившим его чувством… Один раз. А через месяц меня начала мучить утренняя тошнота. Когда мама застала меня в ванной, склонившуюся в приступе рвоты, она не стала выяснять причину – ей моментально стало все ясно. Я едва успела выскочить из квартиры, увернувшись от летевшей мне в голову табуретки. Весь день прослонялась по городу, а к вечеру вернулась домой. Мамы не было, задержалась на работе. Я быстро разделась и юркнула в постель, а через пару часов была за волосы выдернута из-под одеяла и прямо так, в ночной рубашке, вышвырнута за дверь. Я стучала, плакала, умоляла маму впустить меня – но из-за двери мне было сказано, что жить рядом с опозорившей ее дочерью она не собирается. Спасибо соседке – она позвонила моему отцу, и тот приехал и забрал меня к себе. Его жена назавтра отвела меня к врачу. Оказалось, что это приступ острого гастрита – и больше ничего…
   Отец оформил отпуск, и мы улетели в Сочи. Я целыми днями бродила по пляжу, обнаружив, что с морем можно разговаривать, особенно в прилив. Оно словно поглощало мои проблемы, впитывало их и смывало, оставляя на песке ровную пустую поверхность, на которой можно было начать писать свою жизнь заново. Становилось легче.
   И вот сейчас, спустя два с лишним года, я снова оказалась на море, и снова меня угнетали проблемы. Но в этот раз я не могла говорить.
   Я сидела в кресле на балконе второго этажа небольшого коттеджа, снятого Алексом, смотрела на простирающуюся до горизонта морскую гладь и молчала. Алекс из кожи вон лез, стараясь добиться от меня хоть каких-то эмоций. Он приносил мне по утрам свежую клубнику со взбитыми сливками и тертым шоколадом, кормил меня с ложечки, читал вслух хорошие книги и вообще ни на секунду не оставлял одну. Но я не замечала его присутствия, не замечала стараний вернуть меня к жизни. Как можно реанимировать человека, у которого ты сам буквально вчера вырвал сердце?
   Я, конечно, начала разговаривать, даже поддерживать беседу, но внутри все по-прежнему было мертво.
   Мы вернулись домой, он продолжал зализывать мои раны, но прежняя Марго никак не желала возвращаться. И тогда он решился на откровенный разговор, в ходе которого я выпалила:
   – Я не желаю больше видеть тебя. Никогда.
   – Я уйду. Но завтра жду тебя в «Старбаксе» – надеюсь, ты за ночь взвесишь все и примешь правильное решение.
   Это была самая мучительная и одинокая ночь в моей жизни. Я все поняла – без него мне просто неинтересно будет жить. Он был ярким фейерверком – а без него… Ну, серые будни, обыденная жизнь. Все, как у всех. Не хочу.
   …В «Старбаксе» Алекс так и не появился…

Москва, начало двухтысячных

   Одиночество в танцах вредно отражается на мировоззрении.
Памела Трэверс
«Мэри Поппинс, до свидания»

   Казалось, что все в жизни более-менее утряслось и приняло законченный вид. Я продолжала работать в «Золотой улице», стараясь восстановить реноме фирмы. Это удавалось с трудом, но все же скандал потихоньку отошел на второй план – у журналистов нашлись новые темы для горячих материалов. Босс перевел дыхание, мы продолжили строительство. Неизвестные шантажисты больше не появлялись, я успокоилась – значит, все-таки Алекс сдержал слово и избавил меня от неприятностей. Рома по-прежнему увлеченно занимался своим делом, не забывая, однако, спрашивать с меня уют в доме и свежий ужин каждый вечер. Я приезжала домой глубоко за полночь, валилась на постель, не в силах даже раздеться. Он жалел меня, сочувствовал, но, повернувшись, тут же забывался и начинал свою песню о бытовых неудобствах. Я, как могла, старалась не реагировать, хотя с каждым днем желание развестись с ним укреплялось.
   Ежедневная работа затягивала, мешала сосредоточиться на внутрисемейных проблемах. Я старалась протолкнуть на пресс-конференции представителей компании, чтобы они как можно шире освещали все, что связано с «Золотой улицей», чтобы потенциальные клиенты и партнеры видели нашу благонадежность. Мне казалось, что это удается, во всяком случае, отток желающих работать с нами прекратился, и это не могло не сказаться на финансовом состоянии. Моем в том числе.
   Босс благодарил меня за попытки спасти положение, но от его слов становилось только противнее – оказалось, что люди, которых я считала надежными и верными, на самом деле не являлись таковыми и быстро учуяли, откуда дует ветер. А потому решили для себя правильным перейти на другую сторону.
   Но благополучие оказалось видимым. На самом деле это было просто затишье перед настоящими военными действиями, перед последним мощным ударом. Босса арестовали. От него мгновенно отвернулись все – и священнослужители, которым он помогал реставрировать и возводить церкви, и чиновники, которые десятилетиями кормились за его счет. Руководство компанией перешло к его сестре. Рейдеры, «заказавшие» «Золотую улицу», проплачивали дополнительную шумиху с уклоном в нужную им сторону, у нас же денег на ответные шаги просто не было. Босс ухитрялся из тюрьмы писать письма и хоть как-то управлять процессом, однако вскоре посадили и его сестру, и почти все руководство. Я осталась практически в одиночестве. В душе я благодарила Бога за то, что мне не суждено было подписать документы на продажу своей «Дружбы», иначе села бы и я – как генеральный директор одной из «дочерних» компаний «Золотой улицы», и даже моя мама – как главный бухгалтер.
   На очередную пресс-конференцию должен был идти Володя Реутов – директор «Золотой улицы» по продажам, один из немногих уцелевших в ходе «зачистки» представителей руководства компании. Я уже ждала его в холле пресс-центра, чтобы удостовериться, что все в порядке, он готов и во всеоружии.
   Увидела я его сразу, едва он вошел – высокий, представительный, уверенный в себе. Я сделала пару шагов навстречу и замерла как вкопанная – наперерез Реутову с двух сторон холла двигались мужчины в серых пиджаках. Один из них показал Володе какой-то документ, и я с ужасом поняла, что произошло, – Реутов задержан. Его вывели из холла, и через стеклянные двери я увидела, как Володю усаживают в милицейскую «Волгу». Это конец…
   Выступать на пресс-конференции пришлось мне как начальнику пиар-службы. Такой беспомощной я не чувствовала себя никогда прежде. Чуть не со слезами в голосе я отвечала на вопросы и почти умоляла не отворачиваться от компании, поддержать ее в сложное время. Пыталась убедить собравшихся, что скоро все будет иначе, все наладится, все пойдет так, как надо. Рассказывала все, что знаю о происходящих событиях. Глядя в зал, понимала – мне не верят… Тогда я решилась и произнесла сакраментальную фразу от том, что дело против босса сфабриковано, – терять было уже нечего.
   Покидала пресс-центр я под стук собственных каблуков – как поверженная прима покидает сцену. О том, что случится со мной завтра, боялась даже подумать. Вполне возможно, что с утра меня возле дома или офиса будут ждать сотрудники милиции.
   Не знаю, как так вышло, но ни завтра, ни через неделю, ни через месяц меня никто не тронул. Даже в прокуратуру не дернули ни разу. Я на всякий случай сказалась больной и переехала на дачу, не обращая внимания на позднюю осень и не очень хорошую погоду. Но и там меня никто не искал. Я оказалась в полной добровольной изоляции, даже Рома не утруждал себя визитами, и только Мария звонила регулярно, расспрашивала о делах и молчала, выслушивая ответы, как будто не верила. Я скрывала происходящее и от нее, но не потому, что не считала нужным посвятить Марию в мои проблемы – я не хотела неприятностей ей. Мой телефон мог все-таки прослушиваться.
   Однако чуткая Мария заподозрила неладное и все чаще задавала мне такие вопросы, на которые я не сразу находила что ответить.
   Кончился этот кошмар моим увольнением. Новые хозяева больше не нуждались в моих услугах, о чем и уведомили письменно.
   Я осела дома и начала превращаться в домашнюю хозяйку.

   …Эсэмэска была подписана «Мэри». Это меня удивило. Номер Марии не отвечал – я сразу набрала, чтобы переспросить, что значит эта странная подпись. Мы общались все чаще, ежедневно писали и звонили друг другу. Мария обмолвилась как-то, что у нее проблемы с Максимом – мол, ревнует, хватает телефон, пытается что-то вынюхать.
   – А что тебе скрывать? – удивилась я тогда. – Скажи, как есть.
   – Сказала. Не верит, – усмехнулась она. – Не верит, считает, что я изменила ему и продолжаю поддерживать переписку с любовником.
   – Н-да… А что этот твой Костя?
   – Все как всегда, – с досадой отозвалась Мария, и я даже представила сразу, как поменялось выражение ее лица, став на мгновение брезгливым. – Представляешь, приехал тут на тренировку, завалился в зал с охапкой роз – и на паркет все это, ковром просто. Тренер в шоке, Ванька в панике…
   – А ты?
   – А мне-то что? Я его прошу об этом, что ли? Сто раз сказала – не приезжай, не будет по-твоему. Хватит с меня и того, что в городе уже считают, будто я твоя девушка.
   Да, это проблема. В связи с этими слухами Марию уже похищал какой-то человек с криминальным настоящим – с помощью шантажа он вынудил Костю вернуть кому-то какие-то деньги, я в этом не разобралась, а Мария детально не рассказывала. Все-таки близость – пусть даже мнимая – к такому человеку весьма опасна, и я всерьез беспокоилась по этому поводу.
   Но почему же молчит телефон? Что случилось? Хотя… суббота ведь, а Мария что-то говорила про большой турнир. Да, точно!
   Я занялась своими повседневными делами, а через пару часов телефон зазвонил, высветив на дисплее номер Марии.
   – Привет, Лелька. Звонила? – это имя она прилепила мне как-то по случаю, объяснив детскими ассоциациями, и я не возражала – звучало ласково и как-то по-домашнему.
   – Да. Как ты?
   – Прекрасно. – Щелкнула зажигалка, я услышала, как Мария выдыхает дым и говорит кому-то в сторону: – Водички принеси, пожалуйста. Марго, ты тут? – это уже относилось ко мне.
   – Где мне быть? А вы танцуете?
   – Да, остался финал. Колено болит у меня, – пожаловалась Мария, и я сразу пожалела мою девочку – сейчас перетянет колено бинтами, натянет сверху наколенник – и выйдет на паркет. Хорошо еще, если осталась европейская программа, там длинное платье, оно скроет этот вынужденный дефект.
   А если латина?
   – Что вы танцуете?
   – Латину, черт, – проговорила Мария расстроенно. – Пойду, пожалуй, попрошу заморозку сделать – не вытяну финал, пять танцев без передыху.
   – Конечно. Ты не терпи боль, нельзя ведь. Может, ты сюда приедешь? Я бы тебя врачу хорошему показала.
   Я понимала, что говорю пустое, – среди сезона Мария не вырвется, не сможет найти даже недели в напряженном графике тренировок. А мне так хотелось увидеть ее, поговорить не по телефону, а сидя на диване рядом – чтобы видеть реакцию.
   – Слушай, Мария… я хотела спросить – что за подпись ты в эсэмэске поставила?
   – А-а, это, – рассмеялась она. – Ну, так меня один человек зовет, я машинально подписалась, забыла, что это тебе.
   Ого… а с кем это у нее такая переписка? И ведь молчит, не говорит.
   – Ладно, Лелька, мне пора. Я потом позвоню, хорошо?
   – Да, конечно. Удачи вам.
   Любопытство глодало меня весь день до самого вечера. Мария не перезванивала, и я сама не решилась набрать номер – мало ли. Позвонила мама и попросила срочно заехать к ней. Вздохнув, я оделась, в последний момент передумав надевать куртку, а сняв с плечиков белую норку, взяла ключи и сумку и вышла из квартиры. Машина стояла в переулке, слегка припорошенная снегом. Тепло, а снег не тает – надо же.
   Водить я любила, могла просто ночью сорваться вдруг и поехать кататься по ночной Москве. Бесцельно ездила – и все. Нравилось ощущение скорости, ощущение власти над техникой. Сегодня, однако, я почти не гнала, ехала довольно аккуратно. Откуда взялся этот грузовик? Я резко вывернула руль вправо, пытаясь уйти от столкновения. Меня остановило ограждение, налетев на которое колесами, машина перевернулась и встала на колеса, развернувшись против хода движения. Я очень сильно ударилась головой обо что-то, но подушка безопасности самортизировала, не дав мне сломать ребра о руль. Дверцу машины кто-то рванул, мужские руки отстегнули ремень безопасности и помогли мне выйти. Не соображая еще, что случилось, я оглядела место аварии – рядом, метрах в десяти, стояла искореженная четвертая модель «Жигулей», буквально на ней передними колесами замер грузовик, водитель которого уже сидел на асфальте, зажимая рукой рану на лбу. Вокруг суетились люди, старались вытащить кого-то из «Жигулей». Я же, обернувшись на свою «Ауди», впала в ступор – она годилась только на металлолом, просто удивительно, на мне ни царапины… По шее потекло что-то теплое, я дотронулась пальцами и, поднеся их к глазам, увидела кровь. Из только что подъехавшей «Скорой» вышла молоденькая девушка, сразу подошла ко мне и потянула за собой.
   – Вам придется в травмпункт проехать, тут нужны швы, – сказала она, вытирая тампоном кровь.
   – Да, спасибо…
   Ко мне подошел «гаец» в лейтенантских погонах, попросил документы. Я отдала, напряженно вглядываясь в то, как работают возле «Жигулей» подоспевшие спасатели. Останки машины резали буквально на полоски.
   – Четыре трупа, – проследив за моим взглядом, констатировал лейтенант. – Семья – родители и двое детей. А вам повезло.
   – Да. Повезло, – механически повторила я, сунув документы в карман, и зачем-то посмотрела на часы. Семнадцать ноль пять.
   Домой я вернулась поздно, со швами чуть выше правого уха, с чудовищной головной болью и единственным желанием – лечь спать и провести в таком состоянии не меньше суток. Но у меня ведь еще и муж имелся… Узнав, что я разбила машину так, что восстановить ее теперь не удастся, Рома помолчал, а потом принялся шумно жалеть себя – мол, теперь придется делить одну машину на двоих, а это вызовет неудобства. Страдая от головной боли, которая не снималась никакими таблетками, я дала себе слово – сейчас отлежусь, потом плюну на все, сниму оставшиеся на счету в банке деньги и куплю себе то, на что хватит. Статусная машина мне ни к чему, а колеса нужны до зарезу – я отвыкла пользоваться метро и другими видами транспорта. Да, точно, вот отлежусь – и так и сделаю.
   …Телефонный звонок, раздавшийся около часу ночи, разбудил сперва Рому. Он недовольно заворчал, толкнул меня в бок и протянул трубку:
   – Это тебя…
   Кто мог в такое время, кроме Алекса? Но это оказался не он.
   – Леля, с тобой все в порядке? – истерично кричала Мария, и мне вдруг передалось ее состояние:
   – У тебя что-то случилось?
   – Да, я попала в аварию, машина в хлам…
   – Что?! – Я резко села и включила бра возле изголовья кровати. Рома накрылся одеялом с головой и пробурчал:
   – Мне завтра вставать рано. Иди, пожалуйста, в другое место разговаривать.
   Я нашарила ногами тапочки, кое-как накинула на плечи халат и ушла в кухню, закрыв за собой обе двери.
   – Мария… что произошло?
   – Да что-что… нажрутся, блин, и за руль! – с досадой бросила моя подруга, и я услышала уже ставший привычным щелчок зажигалки.
   У меня внутри все похолодело – водитель подрезавшего меня грузовика тоже оказался пьян. Если бы мне рассказали об этом раньше, я не поверила бы – ведь не бывает таких совпадений, и нормальному человеку слышать такое удивительно и странно. Машина у Марии старенькая, но тоже «Ауди».
   – Во сколько?.. – проговорила я, боясь услышать цифру – потому что точно ее знала.
   – Семнадцать ноль пять.
   О, боже мой… Разница в часовых поясах – но время одно и то же…
   – Мэри, – впервые назвав подругу этим именем, взмолилась я. – Скажи мне, что я сплю. Умоляю тебя…
   – Что происходит, Лелька? – насторожилась она, и тут я вывалила ей свое – про грузовик с пьяным водителем, про машину, разбитую вдрызг, про швы за правым ухом, про белую норковую шубу. И время – семнадцать ноль пять…
   Она долго молчала, я даже испугалась, что нас разъединили, но потом в трубке раздался ее охрипший почему-то голос:
   – Этого не может быть, Леля. Так просто не бывает…
   – Ты мне не веришь?
   – Глупостей не говори. Просто странно – понимаешь? Странно и страшно – как так?
   – Я сама не понимаю…
   – Н-да… – протянула Мария, с этого момента и навсегда ставшая для меня только Мэри. – Бывает же…
   Бывает. Точно. Сейчас, когда в моей жизни появилось много свободного времени, я могла позволить себе проанализировать какие-то факты из наших биографий. То, что я обнаружила, ввергло меня сперва в шок, а потом и в ужас. У нас оказалось столько общего, что, не родись мы с разницей в три года, вполне могли бы считать себя близнецами.
   Словно почувствовав, что у меня происходит что-то, следом за Мэри позвонил Алекс с тем же вопросом:
   – У тебя все в порядке, Марго?
   Я не хотела снова пересказывать свои злоключения, однако скрыть что-то от него мне никогда не удавалось. Выслушав, он помолчал пару минут, а потом вдруг выдал:
   – И даже это совпало.
   – Что? – испуганно спросила я, сжимаясь на стуле.
   – Мэри сегодня тоже разбилась.
   – Мэри? – непонимающе переспросила я, и тут меня ошпарило – Мэри!!! Так вот кто дал ей это имя! Ого… – Откуда ты знаешь?
   – Ты забыла, что сама дала мне номер ее аськи?
   Черт… «Дала»? Да ты выбил его из меня, иначе ни за что бы не сказала, не поговорив предварительно с ней и не заручившись ее согласием.
   – Она тебе сама сказала?
   – Да. Я тебе потому и звоню – уж очень вы мне друг друга напоминаете.
   Ха-ха, шутник… Как может худая, не очень высокая, взбалмошная Мэри напоминать ему меня – рослую, крупную и спокойную? Внешне мы совершенно разные – как черное и белое.
   – Алекс… скажи, почему так происходит?
   – Почему ты думаешь, что я знаю?
   – Ты всегда сам говорил, что знаешь все, что происходит со мной и что произойдет.
   Он рассмеялся, но не ответил. Да я и не надеялась получить ответ – если Алекс не хотел говорить, то все просьбы и мольбы уходили в никуда. А на такой вопрос и подавно.
   – Ты часто общаешься с ней?
   – Это что – ревность, Марго? – усмехнулся он, и я задумалась.
   Нет, не ревность. Вернее, не ревность в ее классическом варианте – когда ревнуешь любимого мужчину, например. У меня было другое – я не хотела делить внимание Мэри ни с кем, даже с Алексом. Мне хотелось быть центром ее внимания, объектом, на который направлены все ее взгляды, мысли, слова.
   И появление в этом круге Алекса могло быть для меня опасным – как яркий и сильный человек, он, безусловно, имел больше шансов. К тому же он мужчина.
   – Ну, что молчишь? – в его голосе явственно слышалась насмешка. – Боишься признаться?
   – Нет. Я не ревную тебя.
   – Я разве спросил, ревнуешь ли ты меня? – неожиданно погрустнев, бросил Алекс. – Ладно, Марго, это беспредметный разговор. Береги себя.
   Гудки… Я опять осталась одна, испуганная, с больной головой, со свежими швами за ухом. Одна.

Москва, двухтысячные

     Танцуй перед народом
         с собой наедине.
     Ведь танец идет по водам.
         И не горит в огне.

Федерико Гарсиа Лорка

   Она снова прилетела – какие-то неотложные дела.
   Я с радостью встречала ее в аэропорту, нетерпеливо подпрыгивая на одном месте и напряженно вглядываясь в толпу, медленно проходящую через стойку контроля. О, вон она, вон – рыжая голова, черная кожаная куртка, стук каблуков сапожек – никто не ходит так громко, как она. Казалось бы, чему там так стучать, в ней и веса-то нет никакого…
   – Мэри! – Я замахала руками, снова подпрыгнула, и она заметила меня:
   – Марго! Марго, родная! – повисла на моей шее, не обращая внимания на удивленные взгляды. Мэри всегда было безразлично людское мнение.
   – Ты постриглась? – Я чуть отстранила ее, рассматривая и пытаясь найти явные изменения во внешности – фокусница Мэри любит эксперименты.
   – Да, чуть-чуть. Мне не идет?
   – Нет, что ты! Ты прекрасна…
   – Н-да… но чтобы кто-то это оценил…
   Кому адресуется эта фраза, я не понимаю, да и не важно – главное, что Мэри здесь. Пусть ненадолго, но со мной. Только ей могу сейчас рассказать о произошедшем, только ей – потому что она существо из другого мира, где нет этих ужасов с работой, взяток, обходных путей, грязи и рейдерских захватов. Моя Мэри – девушка почти воздушная, земные проблемы ее мало беспокоят. Живет, в завтрашний день особо не заглядывает… Вот бы мне так…
   Выходим из здания аэропорта, на стоянке убираем ее чемодан в багажник, и вдруг Мэри ручкой зонта-трости (который, кстати, ей подарила я) тянет меня к себе, уцепившись за шаль, обернутую вокруг шеи:
   – Ну что, какие новости?
   – Мэри, отпусти, ну, что ты? – Я пытаюсь освободиться, но она тянет:
   – Марго, не туфти, я же вижу. Рассказывай, пока за руль не села, потом отвлекаться будешь, а я еще пожить планирую.
   Вздыхаю. Не очень хочу грузить Мэри проблемами с работой и вообще ее полным нынешним отсутствием даже в перспективе – она начнет считать себя виноватой. Уж не знаю, как так вышло, но у нее какое-то обостренное чувство вины перед всем человечеством. А уж во всем, что касается меня, Мэри просто маньячка. И я перевожу разговор. И ошибаюсь с темой…
   – Если ты имеешь в виду Алекса, то он снова пропал.
   И вот тут Мэри буквально взрывается, отшвыривая сигарету:
   – Да и черт с ним! И больше вообще никогда не говори мне о нем – я просто не желаю слышать!
   Однако… что же такого умудрился сделать ей Алекс, чтобы Мэри так психанула? Надо будет осторожно, попозже, в момент, когда она расслабится и потеряет бдительность, выяснить. Потому что в том, что было нечто, я не сомневаюсь даже – не первый год его знаю. И еще меня удивляет, что Мэри вдруг перестала звать меня Лелькой, как всегда, – перешла на имя. «Марго, Марго»… Странно. Кстати, откуда возникла эта «Лелька», Мэри так и не говорит.
   Был в ее жизни момент, который она старается не вспоминать. Мэри ушла от Максима. Ушла сама – по причине дикой гордости и неспособности прощать. Он ударил ее – и ушла. Ушла, чтобы не вернуться, чтобы выйти замуж за человека, с которым живет теперь. Этот ее Костя – просто бред сумасшедшего. Богатый, довольно привлекательный – но настолько страшный внутренне, что я, например, боюсь даже думать.
   А Мэри живет с ним. Отвлеклась я… Так вот, с того самого момента, как рассталась с Максимом, Мэри начала звать меня Лелькой. Уж не знаю, какие ассоциации это рождает в ее голове, но я привыкла, и теперь мне очень странно, когда с ее губ срывается мое настоящее имя.
   До моего дома едем молча. Мэри курит, приоткрыв окошко, думает о чем-то. Мне очень хочется расспросить ее о жизни, о том, как там сейчас в Испании, которую я просто обожаю, но она молчит так многозначительно, что я не решаюсь. Она живет там вот уже несколько лет, муж купил дом на севере, потому что Мэри не выносит жару, а в Бильбао обычно довольно прохладно. Я была у нее только однажды – когда ее Костя уехал в Америку почти на два месяца. Восхитительное было время…
   Мэри совершенно не привязана к определенной территории, на мой взгляд. Она может быть своей везде – какая-то странная особенность. Еще раньше я это заметила, когда только-только познакомилась с ней. В Москве она, коренная сибирячка, совершенно не выглядела провинциалкой, не комплексовала по поводу своего говора. Возможно, потому, что за свою жизнь Мэри где только не побывала – танцы, знаете ли, такой вид спорта, заставляет много ездить. Хотя я лично думаю, что Мэри просто изнутри такая – ей все равно, где она живет.
   – Пропал, значит… – вдруг хрипло говорит она, и я вздрагиваю от неожиданности, от незнакомого голоса, в котором слышу старательно спрятанные даже от меня слезы. – Ну, собственно, что-то в этом роде он мне и сказал…
   «Сказал»?! Я не ослышалась?.. Ну, черт возьми, я ведь и так была практически уверена в том, что они встречаются – не зря же он столько рассказывал мне о ней, говорил такие слова, что даже завидно становилось. Однако следующая фраза заставила меня отказаться от этой мысли:
   – Трепло чертово… такой бред писал – ужас.
   – Писал? Мэри, ты о чем? – робко интересуюсь я, и Мэри фыркает:
   – Все о том же!
   Ясно – разговор окончен. Я ненавижу эту ее манеру говорить загадками и отвечать вопросами. Что за странный человек…

   Дома она сразу идет в ванную, долго плещется, я изнываю от нетерпения – мне хочется говорить с ней, смотреть на нее – я так ждала, так соскучилась. Не выдержав, я открываю дверь и – о, кошмар! – вижу, как Мэри, стоя перед зеркалом в одних тонких стрингах, прямо с длинного ногтя втягивает носом порошок. Сука, коксом балуется!
   Я развернула ее к себе и с такой силой ударила по лицу, что даже ойкнула, испугавшись. Мэри же только мотнула головой, слизнула кровь с лопнувшей – или прикушенной, не знаю уж – губы, бросила:
   – Ну, за дело в принципе, – и вышла, прихватив с крючка мой длинный банный халат, которым ее можно было обернуть раза три.
   Я опустилась на край ванны и зарыдала. Только не ты, детка, только не ты, пожалуйста! Я не вынесу, если потеряю тебя… Наревевшись всласть, я умылась и побрела в кухню. Разумеется, Мэри на своем любимом месте – в углу между окном и стеной, сидела на стуле, поджав под себя ноги, задумчиво курила и иногда делала глоток чаю из большой чашки, стоявшей перед ней. Как кошка – выбрала себе место и свято его придерживается, а у меня после ее отъезда остается ощущение, что я войду в кухню, – а она так и сидит там, в теплом углу, затягиваясь неизменной сигаретой.
   – Мэри… прости меня.
   – Дуреха ты. За что?
   – Я не имела права бить тебя…
   – Глупости, Марго. Только ты и имеешь на это право. Больше никто – хотя желающих хватает.
   – А… ты давно?.. – Я присела на краешек стула напротив Мэри.
   Она усмехнулась:
   – Недавно.
   – А бросить можешь?
   – Не вопрос.
   – Тогда брось, а?
   – Как скажешь, Марго.
   Этого мне было достаточно – я слишком хорошо знаю Мэри, чтобы не верить. Если она сказала – то сделает, даже если при этом ей будет трудно, больно, страшно – что угодно. Если обещала мне – сделает.
   – Мэри… а можно я тебе стихи почитаю?
   Она чуть удивленно вздернула бровь, хотя прекрасно знала, что я иногда продолжаю баловаться стихами.
   – Ну-ка…
   – Ты только не смейся. Ладно?
   – Ты меня убиваешь, Марго. Я когда-нибудь смеялась? Ты вообще часто видишь меня смеющейся, да?
   – Прости… это я от смущения…
   Я бегу в комнату, хватаю из-под подушки тетрадку, судорожно отыскиваю нужное место и возвращаюсь. Мэри берет новую сигарету, щелкает зажигалкой – новая какая-то, я раньше не видела – дорогая, черная, с позолотой и какой-то буквой на корпусе. Стараясь не смотреть Мэри в глаза, я начинаю:

     Каждый день вижу сон поутру –
     Не сгибаясь, касаясь ветвей,
     Чуть качаясь на сильном ветру,
     Ты идешь по аллее моей.
     Ты проходишь сквозь тисовый строй,
     Поднимаешься вверх налегке,
     Но обходишь меня стороной,
     Шелк подола сжимая в руке.
     Ты не слышишь – как пахнут цветы,
     Избегаешь влюбленного взгляда.
     Ты так близко – и словно не ты,
     Словно есть между нами преграда.
     Ты обходишь тропинками ров,
     Сквозь туман голубой и густой
     Ты идешь через парк моих снов –
     И я вечно иду за тобой [1 - Ольга Пряникова.].

   Я выпалила это совершенно без эмоций, без пауз – одним сплошным текстом, но выражение лица Мэри сказало, что и не нужно никакого актерского мастерства – она и так все поняла. Ее рыжая голова опустилась на сложенные на столе руки, челка прикрыла обручальное кольцо и перстень с квадратным черным бриллиантом – подарком мужа на тридцатилетие.
   – Мэри, ну что ты? Расстроилась? – Я опустилась на корточки перед ней, втиснувшись в относительно небольшое пространство между столом и стеной, и попыталась заглянуть в лицо.
   – Нет, – глухо проговорила она. – Просто… ты знаешь, мне вдруг стало так трудно, Марго… ты знаешь, зачем я приехала?
   – Нет. Ты ведь никогда не говоришь.
   Она вздохнула, подняла голову и вдруг улыбнулась, став на мгновение снова моей Мэри.
   – Я приехала на свидание, Марго.
   «Алекс!!! – пронеслось в моей голове. – Черт, неужели… о-о-о!»
   Мэри, продолжая улыбаться какой-то мягкой, нежной и совсем несвойственной ей улыбкой, произнесла:
   – Ты представляешь, Марго, я влюбилась. Влюбилась в голос по телефону, в слова в аське… дура я, да?
   «Ну, все – это точно он…»
   Мое сердце забилось чаще – я хорошо помнила их единственный разговор по телефону – по моему мобильнику, когда он сказал ей всего несколько фраз – и Мэри потом неделю была абсолютно невменяема, и я не знала, что мне делать с ней.
   – Ты не дура, Мэри… Просто ты пойми… он, безусловно, яркий и привлекательный, он сильный, он никогда в жизни не причинит тебе зла, но, Мэри, с ним очень трудно…
   Ее недоуменный взгляд выбил меня из колеи совершенно – Мэри явно не понимала, о чем и о ком речь.
   – Стой, Марго. Ты-то откуда его знаешь? Я ведь даже тебе не говорила…
   – Мэри… погоди… то есть – это не Алекс?
   В ответ она расхохоталась так, что мне на мгновение показалось, будто Мэри тронулась умом – ничего смешного в моей фразе не было.
   – Господи, Марго, ну ты даешь! Совсем помешалась на своем распрекрасном Алексе! Я вас умоляю – не тяните меня в свою команду умалишенных, мне того, что у меня происходит, вполне достаточно!
   Я решительно ничего не понимала. Если это не Алекс, тогда – кто? Кто же это должен быть, чтобы Мэри понеслась через всю Европу на свидание, презрев даже опасность быть уличенной своим далеко не простым супругом?
   – Мэри… расскажи.
   Но она только покачала головой и снова чуть заметно улыбнулась.
   – Марго, давай я сперва встречусь с ним, а потом уж все-все тебе расскажу. А то как-то странно – кроме пары фотографий и букв на экране, я ничего о нем не знаю.
   – Ну хорошо, – покорно вздохнула я.
   Если бы в тот момент я могла увидеть, чем обернется для Мэри эта встреча, я связала бы ее и не выпустила из квартиры.

Когда-то давно

   Совсем не обязательно говорить с человеком о литературе, иногда достаточно просто танцевать с ним.
Франсуаза Саган, писательница

   Я хорошо запомнила день, когда Мэри вышла замуж. Она позвонила накануне церемонии, обливалась слезами, разрывая мне сердце, но отвечать на мои многочисленные «почему» и «зачем» отказалась.
   У меня же в голове не укладывалось – как? Особенно потрясло имя жениха – Костя. Значит, настойчивый кавалер все же сумел каким-то непостижимым образом уломать строптивую Мэри. Однако все оказалось куда прозаичнее.
   Через неделю после свадьбы они полетели в Париж. На целые сутки Мэри оказалась в моем распоряжении, так как у Кости в Москве нашлись срочные дела, она заявила новоиспеченному супругу, что сидеть одна в гостинице не желает. Влюбленный до пелены в глазах Костя не возражал, и Мэри приехала ко мне.
   Открыв дверь, я не сразу узнала мою девочку. Она изменилась так разительно, что, встреть я ее на улице, ни за что не подумала бы, что это она. Во-первых, она отрастила волосы, и теперь они спускались ниже плеч. Во-вторых, она выкрасила их в красновато-рыжий цвет, добавив при этом несколько черных прядей. Она вставила пошлейшие зеленые линзы, но дело даже не в том – взгляд… Господи, что она сделала со своим взглядом? На меня смотрела не моя Мэри. Чужая, самоуверенная, заносчивая стерва. Что произошло с моей девочкой, кто ее так?
   – Мэри…
   Она улыбнулась одними губами, не ответив на мой изумленный выдох. Бросила сумку на обувную полку, сняла сапоги, короткую куртку с большим меховым воротником-капюшоном и осталась в узких черных джинсах и черном же свитерке, по-прежнему тонкая и излучающая какую-то нервную энергию. Странное дело – я почти никогда не ощущала этой нервозности, когда мы были вдвоем, наоборот – присутствие Мэри в доме не взвинчивало, а успокаивало. Удивительно – комок нервов действует расслабляюще…
   Вытащив из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку, Мэри прошла в кухню, забилась в любимый уголок и закурила. Я не была согласна с таким раскладом – я соскучилась, мне нужно прикоснуться, почувствовать запах духов, а не смотреть беспомощно, как Мэри выпускает дым колечками. Я взяла ее за руку и вытащила из-за стола, прижала к себе – и тут моя железная Мэри распалась на куски, разрыдавшись совсем по-детски, всхлипывая и растирая по лицу косметику.
   – Мэри, что с тобой? – испуганно спросила я, чуть отстранив ее от себя.
   – Погоди секунду… линзы… – пробормотала она и убежала в ванную, зашумела там водой. – Черт, утопила одну, – сообщила она, вернувшись. – Да и ладно, фиг с ними.
   – Они тебе не идут, Мэри, – мягко проговорила я, стараясь не обидеть. – У тебя лицо становится совсем простое…
   – Косте нравится, – фыркнула она.
   – Расскажи, – потребовала я, не продолжая вопроса – Мэри и так знала, что именно меня интересует.
   Она вздохнула, пожала плечами:
   – Да что тут скажешь, Марго. Замужем я теперь.
   – Это я вижу. – Я взяла ее руку и покрутила кольцо на пальце. – Хорош булыжник, видно, не бедный парень этот твой Костя.
   – Не бедный, – кивнула Мэри.
   – И что – ты его любишь?
   – Люблю? – словно пробуя звуки на вкус, повторила она. – Ну, если замуж пошла – значит, люблю, ведь так? Иначе это не брак – правда?
   У меня моментально сложилось впечатление, что Мэри не слишком уверена в правильности своего поступка, и теперь пытается оправдать его и найти аргументы в свою защиту.
   – Мэри… ну, мне-то не ври, я ведь вижу.
   Она замкнулась, замолчала, поджала под себя ноги и уставилась в стоящую на бортике вытяжки картинку. Старая улица – это я сама рисовала когда-то давным-давно. Мэри всегда любила эту картинку, часто замирала в такой вот, как сейчас, позе и словно мысленно переносилась туда, на мощенную красным кирпичом дорожку. Мне, кстати, всегда казалось, что она органично выглядела бы именно на такой улице.
   – А как же Максим? – решилась я, и Мэри моментально вышла из своего оцепенения:
   – Максим? А я тебе разве не звонила – после того как рассталась с ним?
   – Звонила. Но что же – все было так серьезно, что тебе непременно нужна была свадьба? Все так трудно, что ты выскочила замуж за человека, от которого, по твоим же собственным словам, тебя воротило несколько лет? Все настолько запуталось, что ты даже не позвала меня на свадьбу, Мэри? – Я задохнулась от своей пламенной речи, налила воды в стакан и залпом выпила. Мэри неотрывно смотрела на меня, по щекам ее текли слезы.
   – А ты не подумала, Марго, что мне просто стыдно? Что я не хотела, чтобы ты видела этот фарс? Все эти крики, всю эту толпу армянских родичей и соплеменников, а? Я была там совсем одна – понимаешь? Я не позвала даже отца – потому что не хотела, чтобы он это видел. Это мое наказание, Марго, понимаешь? Одна среди этой толпы, я не понимала ни слова из того, что они говорили… Я проплакала всю свадьбу, наутро вместо глаз было два куска мяса. Но поверь – то, что я сделала, было лучшим выходом. Лучшим, Марго.
   Я не понимала этого. Просто отказывалась понимать.
   – Мэри, ведь это же неправда. Ведь не может быть, чтобы только замужество являлось выходом… Неужели пощечина – такой повод?
   – Да не пощечина, Марго, как же ты не понимаешь? Дело в том, что Макс перестал мне верить. А как жить дальше, если тебе не верят? Если проверяют, шпионят, лезут в твою почту, в телефон? Как жить вместе?
   – А Костя не будет этого делать?
   – Поживем – увидим, – уклонилась Мэри, но в ее голосе я не почувствовала уверенности. – Марго… ты не обидишься, если я прилягу на часок? Меня в твоем доме всегда к дивану тянет, – пошутила она, и я встрепенулась:
   – Конечно, дорогая. Идем, я постелю. Ты ведь до завтра у меня пробудешь?
   – Да, мой супружник честно предупредил – в казино пойду с братьями, – хохотнула Мэри, выскальзывая из джинсов. – Видишь – не врет. По бабам – значит, по бабам, – она пыталась шутить, но и в голосе, и в лице была такая тоска, что мне снова стало жаль ее.
   И даже обида прошла: ну не пригласила на свадьбу, подумаешь – что я, свадеб не видела?
   Мэри уснула мгновенно, как ребенок, утомленный длительной прогулкой. Я укрыла ее одеялом, поправила подушку, задернула штору и вышла в кухню.
   Свадьбы… почему-то свои собственные я вспоминала редко, зато вот те, на которых была в качестве гостьи, почему-то то и дело всплывали в памяти. Как эта, например, на которой мы были с Алексом уже после разрыва.

   …Я ненавижу и проклинаю себя за эту золотую юбку – в ней я чувствую себя полной дурой, русской проституткой, куклой на чайнике и снегирем одновременно. Почему снегирем – не знаю. Какие-то хохломские цветы на ней вышиты, и от этого выражение моего лица делается неуместным и напыщенным. Он подходит и обнимает сзади – интеллигентно, одной рукой – слегка, словно закрывая меня от чего-то. Иронично вздыхает:
   – Ннндааа….
   Да. Я нервная истеричная баба. Мне хочется сказать ему много всего неприятного и даже гадкого. Хотя он ни в чем не виноват – но мне бы этого очень хотелось. Я мысленно считаю до десяти, до пятидесяти, чтобы успокоиться. Я не хочу даже смотреть на его руку – я и так знаю, какая она. Моя злоба густеет, счет не помогает. Я упрямо молчу, молчит и он. Куском голого плеча я чувствую шарф на его шее – тонкий хлопковый полосатый шарф. Почему наши русские мужчины в шарфах смотрятся геями? И зачем мне оголенное плечо, когда он надел шарф? Кто я, что я с собой делаю, перед кем выпендриваюсь?
   Нервно вздергиваю руку, поправляю вырез-лодочку. Сумочка падает на землю, я резко приседаю за ней, и проклятая золотая юбка тут же впивается в ляжки и бедра. Сзади, сбоку – везде. И в живот. И мне даже кажется – в щиколотки. Я секунду жду, что он нагнется, подаст мне руку, возьмет сумочку, прижмет меня к себе, я успокоюсь от его запаха. Но он стал жесток – молча стоит и рассматривает мои мучения. В довершение всего чертова сумочка расстегивается – и из ее шелкового брюха выпадает все, что было туда бережно набито, – телефон, блеск для губ, ключи, расческа, деньги, скомканные в отсутствие кошелька в трубочку, – и финальным аккордом раскрывается пудреница, разбивается и унизительно орошает асфальт неприличным пятном интимно-телесного цвета. Во мне возникает какое-то сексуальное чувство, кроме того, я понимаю, что это делает Алекс. Он не может прекратить унижение – он зависит от него так же, как и я. Я молчу.
   Я беру себя в руки и складываю все назад. Пудреницу не трогаю. Когда поднимаюсь – Алекс уже отошел, в зоне видимости его нет. Я постепенно начинаю нормально дышать, чувствую, как проклятая юбка отлипает от бедер. Да чем же она проклятая? Красивая юбка, купленная в ЦУМе позавчера в бешеной панике – но довольно удачно. Телесного цвета, да, цветы контурно вышиты неброской золотой нитью. Длинная, облегающая бедра, плотная, тяжелая у щиколоток, как колокол. К ней идут любые туфли.
   Подъезжает черный лимузин с молодоженами – я уже вполне искренне улыбаюсь, когда моя подруга выныривает… нет, какое выныривает – когда два мужика вытаскивают ее оттуда на свет божий. Вот уж кто должен проклинать свою юбку – так это она.
   – Дааааашаааа!!!!
   – Мааааргооооо!!!
   Постояли, пообнимались пять секунд.
   – Ну? Ты счастлива?
   – Не помни прическу. Так. Подержи, а? Так, тут тоже. И это возьми. Дай пудру, пожалуйста.
   – У меня нету, только что разбила.
   – Марго, ну что ты врешь все время, постоянно врешь. Пудру ей жалко! Ну у мамы моей возьми, а?
   Я смиренно опускаю голову. Два обстоятельства – и к обоим я давно привыкла. Мне не верят, когда я говорю правду, – это нормально, это мой крест. И второе – на наших свадьбах никто никогда не бывает расслаблен и по-настоящему счастлив, особенно молодожены и их семьи. Когда я осознала эту печальную истину – решила изменить все к лучшему и взялась за организацию свадеб сама. Но, видимо, свадьба – первое испытание для новорожденной семейки, ничем этого не изменить.
   Тут как раз подбегает и раскрасневшаяся мама новобрачной – толстая и розовая, как свежевыкупанный поросенок. И с ней «свидетельница» – то есть та девушка, которая после отмены данного института продолжает так именоваться потому, что носит косметику и мобильный телефон невесты. Они втроем начинают шумно пыхтеть, поправлять и подкрашивать, и тут Дашка наконец оживает:
   – А где твой-то?
   – Смотря кто – «мой», Даш…
   – Ну, кто – Рома, кто еще-то.
   – Дома. Поссорились вчера вечером, да пусть сидит, зачем он тебе нужен?
   – А ты что – одна? – таким тоном, словно обнаружила что-то неприличное. Ну, еще бы – как можно появиться на публичном мероприятии без спутника, это же все равно что нацепить табличку «Я неудачница»! Черт бы побрал ваши псевдосветские расшаркивания…
   – Нет. Я, Даш, с Алексом…
   – Чтооооооооооооо?? – Дашкины маленькие глаза раскрываются, как огромные цветы.
   – Тоооооо! – передразниваю ее я, стараясь придать голосу максимально шутливый тон. Но Дашка шуток не понимает, моментально сощуривает глазки и возвращается в привычный образ.
   – А, может, с папой римским?
   – Нет, Даш, я серьезно – вон он стоит с лилиями белыми, ну, где девочки две – видишь?
   В этот момент к беседе жадно присоединяются мама и свидетельница. Мама знает меня с первого класса и еженедельно с удовольствием смакует все подробности моей личной жизни, поэтому ей не приходится объяснять – кто это и почему. У всех троих глаза снова округляются.
   – А я думала – чья машина такая красивая, думала, может, из Андрюшкиных пацанов кто купил, – пытается разрядить обстановку матушка. – Марго, что за машина-то? Дорогая, да?
   – Да… – отцепитесь от меня, я понятия не имею, сколько стоит эта машина.
   – Ого… Так что, правда, что ли, Марго, а? Что, серьезно, оказалось, что он… И ты что – его простила?
   – Марго, – снова оживляется Даша. – А он знает?
   – Потом, ладно? Давай сейчас займемся тобой. Пойдем внутрь. – Я решительно беру ее за руку и тащу за собой.
   Мы проходим метров шестьдесят, и у самого входа я поднимаю край Дашкиного платья:
   – Осторожно, не вляпайся, я тут насвинячила.
   – Боже мой, что это?! – отпрыгивает она.
   – Пудру разбила только что, я же тебе говорила.
   Даша смотрит на меня так, словно собирается защищать диссертацию перед строгой комиссией, а я – ее оппонент. Она, очевидно, вспомнила, что не поверила мне – как и всегда. И ей стыдно. А признать еще стыднее – как и всегда…
   Это означало бы – признать, что я лучше…

   Слух о присутствии моего первого мужа облетает всех знакомых, которых здесь больше, чем мне хотелось бы. Все всё знают, с интересом наблюдают за нами. Я не знаю, как себя вести – как и на всех свадьбах, где я не работаю, а просто гость. Алекс всегда Алекс. Самодостаточен, и рядом с его сияющим совершенством я опять чувствую свое кричащее уродство, начинаю нервничать. Ситуацию спасает Дашин папа – оттанцевав с дочерью, он вошел в раж и хочет продолжить со мной.
   – Пойдем, Маргуля, потанцуем, моя хорошая.
   И берет меня за руку – за запястье. Грубым, пьяным движением. Поверх его руки сразу же ложится ладонь, пугая контрастом между кистями, – его старой и жилистой и Алекса – смуглой и слишком тонкой для мужчины такого роста.
   – Молодой человек. Могли бы спросить разрешения у меня – дама все-таки не одна.
   Мысленно я произношу все известные мне проклятья и матерные слова, спешу скорее вытащить из-под стола свою ненавистную юбку и отдаться на волю судьбы и Дашиного отца, который, к счастью, пьян настолько, что дерзости не заметил, а только заржал как конь и погрозил Алексу пальцем. Его реакции я уже не вижу – концентрирую внимание на том, чтобы не впечататься в колонну со своим кавалером.
   Через три минуты чувствую Алекса рядом. Вижу, как он танцует в нескольких метрах от меня – с другой девушкой, разумеется. И вдруг я понимаю, что музыка – та самая, наша музыка.
   Девушка мне знакома – Дашина институтская подруга. Начинаю судорожно соображать, может ли она знать, кто он. Нет, не может, если ей никто не сказал. Она в строгом белоснежном деловом костюме, в узкой короткой юбке… Ох, да что я к этим юбкам привязалась!
   Взгляд все равно возвращается к ним – хотя мне надо бы подумать о том, как избавиться от своего партнера. Ее ручки лежат у Алекса на плечах, и вдруг она – раз – и быстро поправляет его челку… Моим движением. Моим движением…
   Или – не моим?
   Ты – уже не мой?
   Все, это последняя капля, я не в силах справиться с собой. Выдираюсь из объятий Дашкиного отца и спасаюсь бегством.
   В курилке весело. Дашкины коллеги сравнивают свои часы на предмет стоимости. Пьяный Андрюша лежит на подоконнике. Жених….
   У меня в руках какой-то кусок чего-то съедобного. Похоже на тарталетку или пирожок. Я стою, уставившись на этот предмет, и жадно вдыхаю едкий запах дыма. Глубоко, в самые легкие, до самого донышка души.
   Из оцепенения меня выводит Дашка. Растрепанная и злая, она вываливается из дверей, застревая юбкой в трех местах.
   – Марго, хватит жрать, а? – Пирожок летит в урну. – Ты и так толстая, посмотри на себя, тебе худеть надо! Что ты тут стоишь? Андрей, а ты что тут лежишь? Мам! Мааааам! Марго, идем, поможешь. Поправишь мне тут, а тут завяжешь…
   Мы отходим, а точнее – меня оттаскивают к уборной, к большому зеркалу. Да, похудеть не помешало бы. Я послушно и автоматически поправляю и завязываю. Шнурую и закалываю. Покорно мычу и киваю в ответ на любые реплики. Что я делаю здесь, ну что? Почему я шнурую и закалываю здесь это? Где я могла бы быть сейчас, с кем? Чего я хочу?
   Возвращаясь обратной дорогой в зал, я цепляю взглядом окно. И красивую машину Алекса, на которую все сегодня пялились. И девушку в белом строгом костюме, садящуюся в нее с той стороны, которая как раз мне видна. Мне с утра пришлось три раза юбку поправлять, прежде чем он смог нормально закрыть дверь, а у нее короткая совсем – не стесняет движений… Дались мне эти юбки…
   – Марго, мне что, сто раз тебя спрашивать – ты чай будешь или кофе?
   «Я чужая», – думаю я.
   Оборачиваюсь и, видя Дашкино лицо, вдруг понимаю, что последнюю фразу я произнесла вслух. Ее глаза как-то очень сильно меняются. Она делает шаг вперед и прижимается ко мне тесно-тесно, всем телом, всем завязанным, шнурованным, только что поправленным, словно не боится ничего помять и смазать.
   – Я тоже, Марго. Мы все чужие.
   К чему сейчас вспомнилось, а? Я сто лет не общаюсь с Дашкой, не вижу ее родителей. Даже почти забыла, как Алекс бросил меня одну. Тем более что это случилось не впервые и повторялось не единожды.
   К чему вспоминать то, от чего только больно?
   На диване застонала Мэри, я невольно прислушалась:
   – Не надо… за что?
   Бедная девочка… Даже во сне она продолжает съедать себя, не может расслабиться и отдохнуть, как положено. Даже там ее преследуют призраки ее собственной жизни – как и меня, в общем-то. И есть один общий. Один на двоих – как корь в большой семье. Призрак Алекса.

   Она спит почти до самого вечера, и я борюсь с желанием разбудить ее. Видимо, стресс затянулся, и самое лучшее лекарство – сон.
   Мэри выплыла в кухню в тот момент, когда я сбрасывала со сковородки очередной блин – сама я их не ем из-за постоянной диеты, но Мэри любит, и потому я решила порадовать ее. Сонным еще голосом она тянет:
   – Скооолько времениии? – и потягивается, как кошка, вцепившись наманикюренными коготками в дверные косяки.
   – Уже девять. Ты проспала весь день.
   – О… – лицо принимает расстроенное выражение. – Что ж не разбудила?
   – У тебя очень усталый вид, Мэри.
   – Н-да… счастливая новобрачная, – фыркает она и усаживается за стол, забрасывает ноги на табуретку, скрещивает лодыжки. Я замираю, наблюдая за этим зрелищем – она всегда казалась мне неземным существом, и всякий раз я не верю своему счастью – вот она, в моей квартире, в моей кухне. Моя Мэри.
   – Марго, блины, – замечает она, и я дергаюсь к плите, где на сковороде уже дымится сгоревший наполовину блин.
   – Черт!!!
   – Брось ты это. Я не хочу есть. Посиди со мной, пожалуйста.
   Я с сомнением смотрю на оставшееся тесто, но Мэри, докурив, встает и решительно выливает полужидкую массу в раковину, берет меня за руку и тянет в большую комнату. Там уже темно – шторы задвинуты, и свет фонаря почти не пробивается. Я вдруг ощущаю потребность в свечах – не знаю, почему, но, когда Мэри у меня, мне постоянно хочется вот таких посиделок с горящими свечами, коих у меня коллекция. Заодно приношу пепельницу – Мэри, конечно, захочет курить, но встать и выйти в кухню ей лень. Садимся на диване рядом, поджав под себя ноги. Молчание становится вязким, как кисель, слышно только потрескивание свечей – говорят, это плохой знак, если свеча горит с треском.
   – О чем ты думаешь, Марго? – первой не выдерживает Мэри.
   – Не будешь смеяться?
   Она чуть вздергивает бровь, и мне сразу неловко за неуместный вопрос – Мэри и несмешные вещи несовместимые.
   – Я думаю о том, как бы сложилась моя жизнь, не встреть я Алекса.
   – О…
   – Что – «о…», Мэри? Ты ничего не знаешь о нем.
   – Поверь, Марго, – знаю достаточно. Ну, в тех пределах, которые возможны при интернетном общении, конечно.
   – Ох, Мэри… ты ничего не знаешь, поверь.
   – Расскажи, – требует она, схватив меня внезапно за руку. Я чувствую, как странно она дрожит при этом.
   Я тяну время, иду в спальню за пледом, укутываю им Мэри. Я не могу – просто не знаю, с чего начать, какими словами рассказать ей обо всем.
   – Мне было шестнадцать лет, Мэри… – Неужели это мой голос такой хриплый, словно я стакан уксуса выпила? Почему до сих пор эти воспоминания даются мне с таким трудом? Ведь все кончилось – я другая, он другой… – Ты представляешь, что такое влюбиться во взрослого мужчину в таком возрасте? Во взрослого мужчину, в иностранца? Я никогда прежде не видела таких, как он… Меня всю жизнь гнобила мама – гнобила жестко, ломала так, что вообще удивительно, как я с ума-то не сошла. Да, я для своих шестнадцати выглядела на все двадцать с лишним – ты ведь видишь, какого я роста и какой комплекции? Никому в голову не приходило, что я подросток… А он понял. Понял – и не пожалел, решил воспитать из меня то, что ему нужно – хотя я до сих пор не понимаю, зачем ему это, если мы все равно не вместе. Ты не думай… я в принципе сама была не против, но ведь нельзя, все равно нельзя… – Я неожиданно для себя расплакалась, и Мэри обхватила меня за плечи:
   – Не надо… не говори больше ничего…
   – Нет уж! – вдруг ожесточилась я. – Ты хотела знать – так теперь имей мужество дослушать!
   – Хорошо, только не кричи…
   – Он забрал меня к себе, в Англию. Мы поженились, Мэри. Это был самый счастливый год в моей жизни. Несмотря ни на что – самый счастливый, я могу отдать все за то, чтобы его повторить. Если бы не его постоянные отлучки. Он исчезал внезапно, без объяснений, без звонков – просто пропадал на пару дней, на неделю. Потом возвращался – тоже без предупреждения. От него исходили какие-то волны – знаешь, когда человек перебрал адреналина, когда все его существо перевозбуждено. Я боялась его в такие моменты. Не зря боялась. В самый первый раз я начала разбираться – где был, с кем… Он схватил вот такой же подсвечник и швырнул в меня. Там было двенадцать больших свечей, а на мне – нейлоновая водолазка… – Я рванула халат и повернулась так, чтобы отблески свечей попали на грудь. – Видишь вот эти шрамы, Мэри? С тех пор я не ношу декольте, украшений на шее, не раздеваюсь на пляже.
   Мэри вздрогнула и закрыла руками лицо. Я запахнула полы халата, укуталась до самого подбородка.
   – Это научило меня не задавать ему вопросов – никогда, что бы ни случилось. Ты, наверное, думаешь – почему эта дуреха не ушла? А я не могла уйти. Куда? Меня никто нигде не ждал, а Алекс при всей своей вспыльчивости и жестокости все-таки любил меня. Ты бы видела, что с ним было, когда ушел доктор…
   – Прекрати, Марго, не могу больше… – Мэри схватила сигарету и посмотрела на меня. – Ты не поверишь, но он говорил мне об этом. Я думала – пьян, бредит… Оказывается…
   – Мэри, я прошу тебя – дослушай, – взмолилась я, беря ее свободную от сигареты руку в свои. – Мне необходимо выговориться, иначе я сойду с ума… Я прошу тебя…
   – Марго… умоляю – не сегодня…
   Значит, не сегодня. Я понимала – у нее своих проблем по горло, и замужество это нелепое, и Алекс, пудрящий ей мозги в аське… И вряд ли именно сейчас ей нужна вся правда о нем. Наверное, всему свое время…
   Не сегодня.
   Как скажешь, Мэри.
   Я подожду.

Москва, начало двухтысячных

     Всё в мире – кружащийся танец
     И встречи трепещущих рук.

Александр Блок, поэт

   Так странно – из моей жизни постепенно исчезают все, кто мне дорог. Только Рома неизменен. Наверное, так всегда и бывает.
   Мэри, правда, не исчезла. В первый год замужества она продолжала танцевать и довольно часто прилетала в Москву, не пропуская ни одного турнира, даже не очень крупного. Меня это радовало – я настояла на том, чтобы Мэри ни в коем случае не останавливалась в гостиницах, а жила у меня.
   Это были самые счастливые дни. С утра мы вскакивали, наскоро по очереди бежали в душ, потом Мэри около получаса занималась прической – в ванной после долго стоял запах геля для укладки, лака и воска. Макияж ей делала я – мне доставляло удовольствие разрисовывать ее лицо, превращая обычную девушку в куклу с огромными ресницами. Оставалось только нанести на все тело автозагар из флакончика, растушевать все это губкой – и все, можно одеваться и ехать.
   К счастью, я успела купить машину – не «Ауди», конечно, но вполне приличную «Тойоту Короллу», и нам не приходилось спускаться в метро. Мэри сидела рядом со мной сосредоточенная, спрятав руки в рукава куртки либо шубки – по сезону, – и вытаскивала их, только чтобы закурить.
   Мне все время хотелось спросить, планируют ли они с Костей детей, но как-то в последний момент язык цеплялся за зубы – и я молчала.
   А потом поездки прекратились. Мэри позвонила как-то и срывающимся от слез голосом сказала, что Костя категорически запретил ей выступать.
   – Представляешь – опозорил на всю тусовку, – рыдала Мэри. – Приехал со своими быками и прямо посреди танца с паркета меня забрал! Посреди румбы – вышел, перекинул через плечо, как куль муки, и унес! Так и сказал: нечего, мол, меня позорить, на тебе почти ничего не надето, и мужик чужой тебя у всех на глазах лапает…
   Я посочувствовала, конечно, но в душе понимала, что Костя поступил так, как поступают все мужчины его национальности – мое никто не может трогать, видеть и вообще. Мое – это мое. Удивительно, как Мэри этого не понимала…
   Но бог с ними, с этими ее танцами, хуже другое – теперь у нее не окажется больше поводов прилетать ко мне раз в месяц, а то и чаще. И я останусь совсем одна…
   Однажды она сумела вырваться ко мне на неделю – убедила Костю в том, что ей необходима консультация известного московского невролога. Пару лет назад Мэри получила травму на соревнованиях, и теперь у нее возникали периодические боли в шее, немела левая рука. Костя, разумеется, не смог противиться – для него здоровье Мэри было на первом месте, а потому он отпустил ее и снял номер в небольшой частной гостинице. Но он даже не подозревал, что Мэри всю эту неделю проведет у меня. Рома как раз уехал на несколько дней в Израиль к сестре – по моему настоянию, разумеется, и квартира была свободна.
   Я снова – по привычке – встречала ее в аэропорту. Она появилась последней, как всегда, впрочем. Широкие белые брюки, обтягивающая майка, легкие босоножки на тонких шпильках, небрежно сколотые в узел волосы. Моя Мэри.
   Она стала спокойнее, ощутимо спокойнее, и выглядела почти счастливой. Почти. В том, как она молча прижалась ко мне и долго не отходила, словно боясь, что я исчезну, мне почудилась какая-то тщательно скрываемая проблема.
   В машине Мэри неожиданно разговорилась, расчирикалась, как птичка, что для нее вообще нехарактерно. Она рассказывала мне о каких-то пустяках, о том, что бывший партнер ее тоже больше не выступает, а тренирует группу малышей в своем клубе, о том, что отец стал меньше пить после инфаркта. И только дома, приняв душ, она села в любимом уголке с чашкой кофе и, избегая моего пристального взгляда, произнесла:
   – А ведь я уезжаю, Марго… насовсем.
   – Куда?!
   – В Испанию. Костя купил дом в Бильбао, уже и документы все оформили на выезд. Я к тебе потому и рванула.
   Я уселась прямо на пол и разрыдалась, размазывая слезы по лицу. Мэри соскользнула со стула, обняла обеими руками, прижала мою голову к груди и поцеловала в макушку:
   – Марго… ну, не плачь… Я не думаю, что он запретит мне приезжать сюда. И ты сможешь в гости прилетать, ты ведь так любишь Испанию… Мы с тобой всю ее объездим – хочешь?
   Я возненавидела Испанию в тот самый момент, когда Мэри произнесла фразу про дом в Бильбао. Эта страна отнимала у меня единственное близкое существо – как я могла продолжать любить ее?
   – Почему? Ну почему, как только я привязываюсь к кому-то, этот человек сразу исчезает? – прорыдала я, вцепившись в худые плечи Мэри. – Почему ты тоже? За что? Алекс… ты – за что вы меня бросаете?
   – Марго, родная, я не бросаю тебя, – взмолилась Мэри, пытаясь вытереть мои слезы. – Я просто переезжаю из одной страны в другую – но ведь сейчас и это не препятствие! Мы все равно можем общаться – ведь и сейчас я живу далеко от тебя. Марго… я не брошу тебя. Костя хочет исчезнуть – как ты понимаешь, он много наворотил в нашем городе, боится, что его вот-вот арестуют, ему хватит на три пожизненных, – печально улыбнулась она, поглаживая меня по плечам. – Мне-то все равно… Я не люблю его, Марго, никогда не любила и уже вряд ли смогу – мы слишком разные. Этот брак был ошибкой, трагической ошибкой. Но теперь выхода нет – Костя меня ни за что не отпустит. А тебя я не брошу, поверь – у меня нет никого ближе тебя, ты же часть меня, Марго…
   Я затихла под ее руками, гладившими меня по плечам и голове, всхлипнула пару раз и подумала, что, пока она здесь, со мной, я не имею права киснуть и рыдать. Мне нужно провести это время так, чтобы надолго запомнить. Нужно постараться заполнить себя всю своей девочкой – чтобы никому больше не было места.
   Та еще выдалась неделька…
   Мы носились с Мэри по всей Москве как одержимые, до полуночи сидели в каких-то ресторанах или кафе, болтали без умолку, а, вернувшись в мою пустую квартиру, укладывались на кровать в спальне и продолжали болтать. Хотя было одно «но» – у Мэри с собой оказался крошечный ноутбук, и она часами просиживала в Интернете, стоило мне только задремать. Она сама практически не спала, пугая меня.
   – Пустяки, Марго, – отмахивалась Мэри. – Если захочу, то усну стоя, как фронтовая лошадь.
   Тоже правда. К утру Мэри проваливалась в сон, но через пару часов снова вскакивала и хваталась за сигарету, ноутбук и чашку кофе. Ее поведение мне не нравилось, но я молчала. С кем общается, Мэри тоже не говорила. Меня не раз подмывало залезть в ее ноутбук, пока она спит, и посмотреть историю сообщений, но в последний момент я сдерживала себя, понимая, что Мэри, если узнает, может обидеться. Хотя была на все сто процентов уверена, что знаю адресата и виновника ее ночных бдений.
   Однажды я потащила ее в одно закрытое и очень пафосное место, куда попасть можно было только по протекции. Мне таковую составил один из бывших клиентов «Дружбы»: мы до сих пор иногда общались и могли выпить чашку кофе – ни к чему не обязывающее общение. Мне, уж не знаю, с какой целью, очень хотелось показать Мэри, как отдыхает «светская элита».
   Ехать решили на машине, спустились вниз, в полупустой переулок, где была припаркована моя «Тойота». Сев за руль, я почувствовала какой-то холодок в области позвоночника. Неприятное такое ощущение… Вставив ключ в замок зажигания, я задела ногой педаль тормоза и похолодела окончательно – педаль ушла в пол совершенно без усилий. Попробовав еще раз, поняла – тормозов в машине нет. Я перевела взгляд на Мэри – та смотрела вниз, мне на ногу. Медленно подняв голову, она уставилась мне в лицо. Так мы просидели какое-то время, и вдруг тишину в салоне взорвал звук пришедшей мне на мобильный эсэмэски. Вздрогнув всем телом, я открыла сообщение: «Быстро из машины. Обе. Алекс». Я молча показала телефон Мэри, и мы как по команде выскочили из машины. Нажав кнопку сигнализации, я инстинктивно закрыла глаза, но ничего не произошло. Тогда я схватила Мэри за руку и побежала по переулку в сторону оживленной магистрали, оставляя злополучную машину там, где она стояла.
   Мэри на бегу вытащила из кармана сигареты и зажигалку, выдернула свою руку из моей и остановилась, закуривая. Я тяжело дышала, стараясь не поддаться панике, Мэри же, сделав пару затяжек, отбросила сигарету и вопросительно посмотрела на меня:
   – Марго… рассказывай.
   – Я не знаю, что рассказывать, – пробормотала я, стараясь восстановить дыхание и хоть как-то успокоиться.
   – Марго, не темни, не люблю. Сами по себе тормоза не лопаются.
   – Я клянусь – понятия не имею, что это!
   Она с иронией окинула меня взглядом с ног до головы, но ничего больше не спросила, вышла на обочину и подняла руку, останавливая такси.
   – Постой, я сама, ты адреса не знаешь, – я отстранила ее, и тут же около нас затормозил темно-синий «Фольксваген».
   Нет, это был не мой вечер, совершенно определенно – водитель оказался глухонемым, и я, вместо того чтобы закрыть дверцу и попрощаться, зачем-то принялась писать ему адрес на бумажке. На этом приключения не кончились – старательный мужик прокатил нас по всем имевшимся на тот момент в наличии пробкам центральной части Москвы. Мэри метала в зеркало молнии глазами, я же чувствовала себя полной дурой – ну, как можно так влипнуть? На просьбы остановиться «прямо тут» водитель реагировал энергичной тряской головы и обещанием довезти до места, выражаемым красноречивым мычанием. Черт…
   Когда нам все же удалось попасть туда, куда нужно, ехидная Мэри, подождав, пока я рассчитаюсь, поинтересовалась:
   – А ты ему пять сотен отвалила, чтобы он нас ненароком не подождал и домой не отвез?
   Я сначала хотела обидеться, но потом, представив себе обратную поездку с тем же водителем, расхохоталась:
   – Ты угадала!
   – Слава богу! А то я уже настроилась осмотреть все помойки вашего гостеприимного города, – фыркнула Мэри.
   В клубе царил интимный полумрак, нас проводили на небольшой диванчик в углу у сцены, и Мэри сразу потребовала коктейльную карту.
   – Тебе, Марго, тоже советую – все равно не за рулем.
   Пить не хотелось, но нервы были на пределе, и я здраво рассудила, что один коктейль не сделает из меня пропойцу. Мэри по традиции заказала «Маргариту» – так она поступала всегда, подначивая меня. Я же на этот счет всегда имела четкое мнение, что Мэри просто стесняется при мне пить чистую текилу, а потому и заказывает суррогат.
   Я же долго мучилась выбором – как, впрочем, и всегда, когда есть больше одного наименования, – пока не остановилась на «Мохито». Мэри хмыкнула – не понимала вкуса, но ее никто и не заставлял: пей свое, а меня не трогай.
   – Слушай, Марго… – помешивая трубочкой в широком бокале, протянула она. – А все-таки… кто мог твою машину оттюнинговать, а?
   – Я на самом деле не знаю. Кому нужна скучная домохозяйка?
   – Ох, темнишь ты, Марго… каким боком Алекс к этому?
   – Не знаю…
   – Опять темнишь, – резюмировала Мэри, залпом допивая содержимое бокала и жестом подзывая официанта. – Повторите. – Она протянула пустой бокал, и парень, кивнув, удалился.
   Я обвела взглядом полутемный зал и вдруг зацепилась взглядом за до боли знакомый предмет. Черно-белый шарф… Черт возьми – Алекс сидит за столом наискосок. В руке с каким-то бокалом. Курит и смотрит прямо на нас. Я было решила махнуть ему, чтобы перебирался к нам и не сидел в одиночестве, но едва начала поднимать руку, как он демонстративно отвернулся.
   Мэри тоже оглядывала зал, беззаботно улыбаясь. Я все ждала – заметит ли она его, узнает ли – ведь я столько раз показывала ей фотографии. Но она только скользнула взглядом по столику, за которым сидел Алекс, и продолжила изучать клиентов заведения.
   Меня просто распирало от любопытства – зачем он прилетел опять, почему не позвонил, не заехал? Почему сидит здесь и, кажется, не собирается обнаруживать свое присутствие? Но пытаться понять его поведение – дело бессмысленное, так что я выбросила это из головы и переключилась на Мэри.
   Не знаю зачем, но я вдруг начала показывать ей каких-то людей из моего прошлого и давать им характеристики. Мэри без интереса слушала, рассматривала, качала головой и наконец устала:
   – Слушай, Марго… не хочу тебя обижать, но вот скажи… зачем мне знать, кто есть кто?
   – Ну так… для общего развития… тебе неинтересно?
   – Абсолютно, – заверила Мэри, приканчивая четвертую «Маргариту».
   Она вообще всегда была удивительно равнодушна ко всему, от чего, как принято считать, тают девушки из провинции. Ее нельзя удивить зашедшей в магазин звездой или знакомством с каким-нибудь известным человеком. И оказавшиеся в клубе строительные воротилы ей были глубоко безразличны. Меня это всегда радовало – моя девочка оказалась самодостаточной и лишенной пиетета перед столичным обществом.
   Алекс продолжал исподтишка наблюдать за нами, поигрывая бокалом на столе. Пепельница перед ним наполнилась окурками – удивительно, нервничает, что ли?
   – Марго? Вот так встреча! – раздалось над моей головой, и я, погруженная в свои мысли, вздрогнула и подняла глаза. Надо мной возвышался Геннадий.
   – Гена?! Ты… ты как тут, а?
   – Да так – забрел вот по старой памяти. Можно присоединиться? – Его рука легла на спинку свободного стула, стоявшего напротив дивана через столик.
   Я уже совсем было собралась кивнуть, как вдруг почувствовала сразу два взгляда, пронизывающих меня насквозь. Один принадлежал Алексу, а второй – Мэри, которая почему-то сразу напомнила мне выгнувшую спину кошку.
   – Гена… ты извини, но моя подруга скоро уезжает. Я хотела бы поговорить… Не обижайся, ладно? – забормотала я.
   То ли мне показалось, то ли я просто разнервничалась, но в голосе Геннадия, когда он прощался, послышалось нечто неприятное. Он отошел от стола и вскоре вообще исчез из моего поля зрения. Мэри курила, укутав плечи длинным палантином, и я поймала себя на том, что ей бы мундштук хорошо подошел – к этому образу.
   – Кто это был?
   – Это… как тебе сказать… сослуживец бывший.
   – Редкий козел твой сослуживец, деточка, – невозмутимым тоном бросила Мэри, и я почему-то обиделась:
   – Ты его не знаешь!
   – Поверь – и это к счастью, – заверила она абсолютно без тени юмора.
   – Мэри, ты иной раз такая бескомпромиссная, что мне страшно. Ты видишь человека всего пару минут – и тут же вешаешь ярлык «сволочь».
   – Не сволочь, а козел, я сказала, – поправила она тем же невозмутимым тоном.
   – Мэри!
   – Что?
   – Я ненавижу эту твою категоричность! Ты его вообще не знаешь!
   – Иногда достаточно пары минут, чтобы все понять.
   Мэри встала, накинула на плечо ремень сумки и вышла из зала так быстро, что я не смогла даже сориентироваться и как-то отреагировать. Когда и как она успела достать и бросить на стол две тысячные купюры, я тоже не заметила. Я выбежала в холл – Мэри не было. Зато был Алекс – меня он не увидел, поднимался по лестнице к выходу. Ясно – рванул за ней, значит, можно не переживать, с Мэри ничего не случится, а я возьму такси и окажусь дома раньше.
   Однако ночевать Мэри не пришла. Я в панике звонила на ее мобильный, но он оказался выключен. Тогда я решилась и в пятом часу набрала номер Алекса.
   – Что? – нетерпеливо спросил он, как будто торопился куда-то.
   – Алекс, ты где?
   – А ты не знаешь, где я?
   – Я не о том. Ты… с Мэри?
   – С кем?
   – Ну, ты ушел из клуба вслед за Мэри, я подумала…
   – Что я ее догнал и теперь лежу с ней в постели, Марго, да?
   – Зачем ты так? Я переживаю. Мы поссорились, она ушла.
   А Москву знает плохо, я волнуюсь…
   – Не волнуйся, я ее вижу. Сидит на лавке в сквере у твоего дома и курит.
   – А ты? – глуповато спросила я.
   – А я курю под деревом. Все? Допрос окончен?
   – Да, прости… спасибо, что ты ее проводил.
   – Не за что. Пока, Марго.
   Мне полегчало – значит, с Мэри все в порядке. Отдернув легкую занавеску на кухонном окне, я выглянула вниз. Так и есть – Мэри сидела на лавке, перекинув ногу на ногу, и курила, выпуская дым вверх. Алекса я не увидела, хотя пристально всматривалась в темноту. Ну, ладно – подумаешь.
   Однако Мэри пора бы и подняться, светает все-таки, пятый час утра. Можно еще поспать…
   Я накинула куртку и пошла во двор. Мэри по-прежнему сидела на лавке, обхватив себя руками за плечи, и о чем-то думала. Я осторожно присела рядом, прижала ее к себе:
   – Мэри… прости меня, если обидела.
   – Не надо, Марго, не извиняйся.
   – Идем домой, уже утро…
   Обнявшись, мы пошли к подъезду. Не знаю, как Мэри, а я спиной чувствовала пристальный взгляд. Думаю, не стоит говорить, кому он принадлежал…

   Она улетела через два дня. Не просто улетела – ее забрали. Я привезла ее в аэропорт, и там нас встретили два молодых человека. Мэри помрачнела, завидев их, приближающихся к нам уверенной походкой:
   – Вот черт…
   – Что?
   – Костина охрана. Очень здорово, что они меня в порту встречают, а не у гостиницы.
   Она скроила надменную рожицу и вальяжно бросила подошедшим:
   – Сделайте так, чтобы я вас видела как можно меньше.
   – Хорошо, Мария Юрьевна, – каркнул тот, что был старше и чуть выше, и они отошли шагов на десять, однако встали так, чтобы держать Мэри в поле зрения.
   Я, если честно, слегка опешила. Конечно, я понимала, что муж Мэри весьма далек от народа, но чтобы вот так – отправить в Москву двух охранников за женой… Однако замашки у него…
   Я проводила ее до самого выхода и долго потом стояла, не в силах сдвинуться с места. Стояла и смотрела, как Мэри идет между двух охранников, словно арестантка. По сути, так и было, ведь теперь только от согласия ее мужа зависит наша следующая встреча. Позволит ли господин… Бедная моя Мэри, бедная я…

   Праздник кончился, фонарики сняли, конфетти смели веником, а гирлянды смотали в клубки и убрали на антресоли – такое у меня осталось впечатление от прощания с Мэри. Больше ничего не будет – долго.
   Однообразные серые дни снова потекли один за другим. Встать утром, приготовить Роме завтрак, выслушать его распоряжения, мысленно послать его подальше, закрыть за ним входную дверь, нырнуть в постель – и забыться сном до обеда. Потом магазины, стирка, уборка… Интересно, а надолго ли меня хватит-то?
   …Я брела из магазина – припозднилась сегодня, долго чистила ковры. Уже стемнело, накрапывал мелкий дождик, я старалась удержать в руках три пакета с продуктами и зонт. До подъезда оставалось метров двадцать, когда сзади вдруг вспыхнули фары, и прямо на меня двинулась припаркованная в самом углу двора машина. Я растерялась и встала как вкопанная, вместо того чтобы бежать или отпрыгнуть в сторону. Еще секунда – и меня сметет… Но тут чьи-то сильные руки схватили меня за куртку и отшвырнули к стене дома. Я больно ударилась спиной и локтем, упала на четвереньки, рассыпав содержимое авосек по мокрому асфальту. Зонт вылетел и попал под колесо взвизгнувшего резиной джипа. Машина унеслась на такой скорости, что я не успела рассмотреть марку… Те же руки поставили меня, отряхнули мокрые на коленях треники, подняли пакеты:
   – Надо было слушаться подружку.
   Алекс!!! Господи, опять Алекс – и опять вытаскивает меня из переделки. Я расплакалась, уткнувшись лицом в его пальто.
   – Ну, не реви, хватит. Идем, я замерз уже – полтора часа тебя тут жду.
   Он вынул у меня из кармана ключи, открыл подъезд и почти силой впихнул меня в полутемный коридор. В лифте поднимались молча, я даже в глаза ему посмотреть не могла, непонятно почему. Уже в квартире, рассматривая разодранные на коленях брюки и слегка поцарапанные ладони, я вдруг словно вновь услышала его фразу, брошенную мне там, на улице: «Нужно было слушать подружку».
   – Алекс… а что ты имел в виду, когда сказал про Мэри?
   Он усмехнулся:
   – Только то, что она была права.
   – Права – в чем?
   – В том, что твой сослуживец не совсем порядочный человек.
   – Гена?
   – Я не знаю, как его зовут. Больше не спрашивай ни о чем, Марго, я устал.
   Он прошел в кухню, щелкнул там зажигалкой. Я осталась сидеть неподвижно на обувной полке среди раскиданных пакетов.
   С чего они оба это взяли – что Геннадий какой-то там «нечестный» и «непорядочный»? Ну, ладно еще Алекс, он мог раскопать что-то по своим каналам, но Мэри? Откуда она-то знает? Интуиция?
   Устав ломать голову, я кое-как встала, добрела до ванной, сменила порванные штаны на халат и вышла в кухню. Алекс уже не курил, сидел, закинув ногу на ногу, и мечтательно смотрел сквозь штору на улицу.
   – Ты голоден?
   – Что? А… нет.
   Я принялась готовить ужин – скоро должен был вернуться Рома, не подозревавший о присутствии Алекса. Внезапно он вскочил, выбежал в коридор и вернулся оттуда с моим мобильным:
   – Звони!
   – Что? Кому? – не поняла я.
   – Ей звони, ну?! Марго!!!
   Мне стало страшно – безумец какой-то. У Мэри сейчас поздний вечер, да что там – ночь, а тут я со своими звонками – потому что, видишь ли, Алексу что-то в голову взбрело!
   Но спорить бесполезно, и я послушно набрала номер Мэри.
   Она долго не отвечала, потом раздался чуть приглушенный голос:
   – Да, Марго…
   Алекс дотянулся и нажал кнопку громкой связи. Я возмущенно посмотрела на него, но он покачал головой, и я смирилась.
   – Мэри, как ты? У тебя все в порядке?
   – Я попала под машину, Марго… я сейчас в больнице, мне не очень удобно разговаривать. Можно, я перезвоню чуть позже, ты ведь все равно не спишь?
   – Да-да, конечно. Ты только скажи – ничего серьезного?
   – Нет, только колено сильно разбито, Костя боится, что перелом, – прошелестела она совсем слабым голосом. – Очень больно, Марго…
   – Потерпи, моя хорошая… ты в больнице, все хорошо…
   Позвони мне, как сможешь, я волнуюсь.
   Я выключила трубку и перевела взгляд на Алекса. Тот молчал, но лицо его побледнело. Внезапно он схватил меня и прижал к себе, уткнулся в волосы и тяжело задышал.
   – Марго… Марго, пожалуйста, пообещай мне, что ты будешь немного осторожнее. Я боюсь не успеть. Ты ведь видишь, что происходит – ты, она… меня не хватит. А ты… ты для меня на первом месте, если с тобой что-то произойдет…
   – Успокойся.
   – Я спокоен. Просто пообещай.
   – Да…

   Мэри позвонила около двенадцати. Рома уже успел выразить мне недовольство по поводу присутствия моего бывшего мужа, поужинал и юркнул в постель, не заглянув даже в компьютер. Алекс тоже лег, и только я бродила по квартире, не зная, куда себя деть. Когда же наконец угнездилась в кухне с ноутбуком, раздался звонок.
   – Мэри! Ну, слава богу! Как ты?
   – Нормально, не волнуйся. Сильный ушиб, но все цело, к счастью. А… ты почему позвонила? – спохватилась Мэри, учуяв наконец подвох в моем звонке.
   – Просто…
   – Марго! – она чуть повысила голос. – Ведь мы договорились – не врать.
   Я вздохнула и выложила про свою едва не случившуюся аварию.
   – Блиииин… – протянула Мэри, и я услышала, как щелкает зажигалка. – Вот это да…
   – И не говори. Хорошо, что Алекс успел.
   – Алекс?! Он что – там?
   – Да. Почему ты спросила?
   – Да так…
   – Мэри!
   – Нет, Марго, на самом деле ничего… просто я удивилась.
   Мне опять показалось, что эти двое меня дурят и знают друг о друге куда больше, чем говорят.
   …И только поздно ночью Алекс вдруг разбудил меня, не стесняясь того, что рядом Рома. Вытащив в коридор, он прижал меня к стене и сказал, глядя в глаза:
   – А ведь это твой Гена был за рулем машины сегодня.
   Спросонья я отказывалась соображать, а уж верить в то, что сказал Алекс, вообще не могла.
   – Ты что???
   – А вот то. Они будут мстить тебе за то, что ты не села вместе со всеми, Марго.
   – Но ведь Гена тоже не сел!
   – Он вышел под большой залог, а твоего босса отпустят на днях.
   – Откуда ты знаешь?!
   – Не спрашивай, Марго. Просто поверь. Они считают, что это ты слила информацию.
   У меня подкосились ноги. Это же неправда! Я боролась за компанию, как могла, и обвинять меня в том, что я сдала всех… господи, если это правда – меня точно не пощадят. Но тогда при чем тут Мэри? Если меня хотели убить – то Мэри?..
   – Алекс… этого не может быть. Ну, хорошо, допустим, ты прав. Но тогда объясни, что происходит с Мэри? Это уже не впервые – одинаковые обстоятельства. А она ведь даже не в курсе того, что стряслось в «Золотой улице», я никогда ей не рассказывала.
   – Я не думаю, что это как-то связано…
   – Да?! Тогда чего ж ты так переполошился и заставил меня звонить ей среди ночи?
   – Предчувствие, – пожал он плечами и улыбнулся.
   – Ты ври другому кому, а не мне! Предчувствие! Какое предчувствие может быть у тебя в отношении совершенно незнакомого тебе человека?
   Он опять только усмехнулся и не ответил.
   – Алекс, почему ты молчишь? – Я коснулась его руки, и он перехватил мои пальцы, чуть сжал их.
   – Не спрашивай об этом, Марго. Я не скажу.
   – Алекс!
   – Марго!
   Мы пару минут поиграли в «гляделки» и расхохотались. Мне стало вроде как легче – как, впрочем, и всегда, когда он был рядом.
   Но мысль о том, что бывшие коллеги затаили злобу и теперь пытаются свести счеты, застряла в моей голове раскаленной шпилькой. Уж кто-кто, а я-то хорошо понимала, что играть в кошки-мышки с бывшим боссом мне просто не по зубам – кто я против этого зубра? Вполне явственно я ощутила себя беспомощной мышью, загнанной в темный угол за диваном. Еще пара минут – и коту надоест забавляться с жертвой, он накинется – и… Нет-нет, пока рядом Алекс – мне можно особо не волноваться… Хотя…

   Босса действительно выпустили под залог через три дня.
   Я прочитала об этом в Интернете – этой новостью спешили поделиться практически все, кто имел хоть какое-то отношение к недвижимости.
   – Что я говорил? – мимоходом заглянув мне через плечо и углядев фамилию, спросил Алекс.
   – Даже не спрашиваю, откуда ты знал. Интересно другое – что мне теперь делать? Если все так, как ты сказал, то мне надо отсюда бежать. – Я развернулась в крутящемся кресле и закинула ногу на ногу.
   – Бежать? – Алекс уселся на диван, потянул к себе пепельницу. – Куда, Марго?
   Действительно… Не проситься же к нему – это глупо и недостойно.
   – Ты была в Сибири, Марго? – вдруг спросил он, и я вздрогнула:
   – Что?
   – В Сибири была, говорю?
   Была, и не раз. По работе. Только какая связь между этими событиями?
   – Мэри.
   – Что?!
   – Мэри живет в Сибири, никто не свяжет ваши имена – ее никто не знает.
   – Это невозможно, Алекс. Она… они…
   – Что? – настороженно спросил теперь уже он, переставая курить.
   – Они с мужем уезжают в Бильбао. Насовсем. Должны отбыть в этот выходной.
   Алекс помолчал, покрутил недокуренную сигарету, как будто не мог решить, что делать с ней дальше, и, определившись, ткнул в пепельницу.
   – В Бильбао, значит… Что мне делать с тобой теперь?
   И я не удержалась… просто не смогла удержать слова, рвущиеся с языка:
   – Возьми меня к себе.
   Он удивленно посмотрел на меня:
   – К себе?
   – Да. Разве ты не можешь?..
   В его взгляде я вдруг отчетливо прочитала – нет, не могу. Это было обидно – всегда говорил о том, что ради меня не остановится ни перед чем, называл себя ангелом-хранителем, а как дошло до дела – не может.
   – Почему?
   – Я не буду отчитываться, Марго. Просто прими.
   Только через месяц я узнала, что у него появились серьезные проблемы, решение которых он отложил, чтобы вырваться в Москву. Ко мне…

Москва, двухтысячные

     А та, что сейчас танцует,
     Непременно будет в аду.

Анна Ахматова

   Мэри собиралась на свидание к своему таинственному поклоннику. Я никогда прежде не видела ее такой воодушевленной и романтичной, она даже в танцах всегда собранная и жесткая. А тут…
   Мне очень хотелось пойти с ней, я так прямо и сказала – мол, я посижу в углу за другим столом, просто хочется посмотреть. Но Мэри была непреклонна – нет, и все. Пришлось смириться.
   Она уехала на такси, а я примерно через час почувствовала легкое волнение, а потом сильную головную боль, переросшую в отчаянную тревогу. Я металась по квартире, бестолково налетая на разные предметы, разбила любимую кружку, рассыпала сахар. Тревога росла с каждой минутой, и я наконец не выдержала – оделась и выбежала из дома, успев схватить ключи от машины и сумку. Не знаю почему, но я была уверена – с Мэри что-то не так. Хорошо, что догадалась узнать, куда именно она собралась, а потому направилась сразу туда, в небольшой ресторан недалеко от Алексеевской. Слава богу, воскресенье, день, пробок нет, дорога свободна. Я старалась не гнать, чтобы не нарваться на «гайцев», но нога сама как-то плавно уходила в пол вместе с педалью газа, и мне приходилось одергивать себя. Вот уже здание ресторана, парковка… Я выскочила из машины и тут же была остановлена милиционером:
   – Внутрь нельзя, девушка. Там опергруппа работает.
   – Что?! – завизжала я, отталкивая его, и побежала внутрь, не реагируя на окрики.
   Он схватил меня за полу куртки как раз в тот момент, когда я, вбежав в помещение ресторана, увидела Мэри. Она стояла на полу на коленях и смотрела в одну точку. Рядом с ней распростерлось тело мужчины в светлом костюме.
   «Алекс!» – обожгло меня, и я рухнула под ноги растерявшемуся милиционеру.

   …Пробуждение мучительно – тошнит, болит голова. Я пытаюсь сесть и не могу – слабость. На лоб ложится холодная рука, и я вздрагиваю всем телом, но знакомый голос успокаивает:
   – Лежи, пожалуйста, Марго…
   – Мэри… – выдыхаю я. – Мэри… что с ним? Где он?
   – В морге… – голос бесцветный, я пытаюсь повернуть голову, чтобы увидеть ее лицо, но Мэри шипит: – Лежи, Марго, тебе нельзя.
   – Что случилось, Мэри? Ради бога – скажи, я имею право знать, он мне не чужой… – Я, кажется, плачу – по щеке что-то влажное катится вниз. Нет, это не мои слезы – они не из глаз, они капают на лицо сверху, и я понимаю, что это плачет Мэри.
   – Марго, о чем ты? Кто не чужой тебе? Герман? Ты его даже не знала…
   Герман? Что за Герман, откуда? Алекс мертв – вот что главное, а Мэри с какой-то ерундой…
   – Мэри, зачем ты врешь? Я столько раз прощалась с ним, что уже не могу страдать. Мне просто нужно знать…
   Она наконец пересаживается так, чтобы я могла ее видеть, и то, что я замечаю, меня пугает – прямо у левого виска прядь рыжих волос, у корней – белая… А глаза… Господи, какие у нее сделались глаза… такие бывают у мороженой рыбы – красные и совершенно пустые, складывается такое впечатление, что они вообще ничего не видят. Я не могу понять, с чего бы ей так убиваться по человеку, с которым почти ничего не было – ну а что было, не в счет?
   – Марго… тебе нужно отдыхать, у тебя тяжелое сотрясение мозга, ты едва череп не пробила, чуть левее торчал ограничитель двери…
   Я с трудом поднимаю руку и нащупываю повязку. Значит, правда…
   – Мэри…
   – Да, родная? – Она наклоняется надо мной, и я чувствую ее духи – холодные, строгие, такие же, как она сама.
   – Скажи мне правду…
   – Какую правду ты хочешь от меня, Марго? Я сказала…
   – Нет, ты сказала не все. Алекс – он точно мертв?
   Лицо Мэри выражает изумление в крайней степени – сильнее удивиться уже нельзя, даже я это понимаю.
   – Алекс? А что с ним? Он разве здесь, в Москве?
   Я начинаю злиться – голова болит сильнее, а настырная Мэри по-прежнему мучает меня шарадами.
   – Мэри, ведь ты была с ним. С ним, я видела… Зачем ты врешь? Ведь это его тело было там, на полу…
   – Марго, родная… ты ошибаешься, – голос Мэри стал совсем глухим. – Я не была с Алексом, я даже не представляю, как он выглядит. Я была с Германом… и вот я есть – а его нет… Марго… Мне не нужно было соглашаться, я даже не подумала… Костя… – Ее речь делается все менее связной из-за рыданий, я уже совсем не разбираю слов – только обрывки какие-то.
   Она плачет долго, роняя слезы на черные атласные брюки. Пятна останутся, жалко – брюки дорогие…
   – При чем тут Костя, Мэри? – спрашиваю я, когда она немного успокаивается.
   – Костя убил его. Сам – представляешь, сам, своей рукой… – шепчет она и закрывает себе рот полотенцем, которым до этого вытирала глаза.
   У меня в голове не укладывается – как так? Что она говорит вообще? Костя в Испании, откуда ему взяться здесь именно сегодня? Он, конечно, страшный человек, явно имеет отношение к уголовщине – но чтобы так, средь бела дня, что называется… на глазах любимой женщины… а в том, что Мэри он любит безумно, я лично не сомневалась ни секунды. Моя девочка явно рехнулась…
   – Погоди, я не понимаю… При чем тут Костя?
   – Он меня выследил, оказывается… вернее, не он – его Гоша, правая рука и вообще козел редкий… Я давно подозревала, что он за мной шпионит постоянно… значит, узнал, что я билет в Москву заказывала. И телефон прослушивал наверняка… – Мэри снова закрыла лицо полотенцем и умолкла.
   Я же лежала, стараясь переварить полученную информацию.
   В голове не укладывалось… Я встречалась с Костей всего один раз, но он произвел на меня очень хорошее впечатление, показался человеком открытым, спокойным и до крайности влюбленным в Мэри. Он смотрел на нее такими глазами, что мне иной раз было чуть-чуть завидно. Он чем-то неуловимым напоминал мне Алекса – может быть, дело в национальности или в манере держаться – хотя Алекс европеец до мозга костей, а муж Мэри все-таки немножко люмпен, из этих «новых», поднявшихся на криминале. Но он прекрасно умел маскировать это, не употреблял арго, не позволял себе ничего лишнего. Однако нутро все равно не спрячешь, не скроешь, не отлакируешь образованием и наносными манерами – это должно быть все-таки врожденным.
   Со мной Костя держался ровно и приветливо, разговаривал о недвижимости, шутил, но в черных глазах я иногда угадывала острое желание больше не встречаться. Мэри потом обмолвилась, будто бы он считает, что я наговариваю ей на него, пытаюсь как-то очернить и подорвать их отношения. Разумеется, она посмеялась, но я на всякий случай решила больше с Костей не пересекаться.
   – Мэри… почему ты думаешь, что это Костя?
   Она встрепенулась, почему-то напомнив мне взъерошенного воробья на ветке морозным утром, подняла пустые заплаканные глаза:
   – Неужели ты меня не слышишь? Я же сказала – он был здесь… Вошел в ресторан, прошел в кабинет, где мы сидели, вызвал Германа… я пошла с ними, Костя закричал, приказал вернуться, я не послушалась… и тогда он… он выстрелил… взял и выстрелил прямо ему в грудь… – Она подавила рыдания, помолчала. – Так буднично, спокойно – как будто делает это постоянно, понимаешь, Марго? Потом убрал пистолет и сказал мне – мол, живи теперь и оглядывайся. И не дай бог не вернешься через неделю – найду и живьем закопаю.
   Я никогда не считала себя слабонервной барышней, бывала в переделках сродни этой, но то, что сказала сейчас Мэри, повергло меня в ужас. Если бы дело касалось лично меня, я, наверное, не придала бы угрозам такого значения – но как, каким образом мне защитить эту девушку, самого дорогого мне человека? Что я могу – я, слабая женщина? Мэри, моя, Мэри, как бы я хотела забрать все твои неприятности, как бы хотела оградить тебя от всех этих ужасов…
   – Ты не поедешь никуда, – решительно заявила я, с усилием садясь на кровати и подавляя приступ тошноты, подкатившей к горлу от перемены позы. – Я не отпущу тебя, понятно?
   – Марго, милая… ты не понимаешь, – печально улыбнулась Мэри, погладив меня по щеке холодной рукой. – Я не могу не ехать – иначе подставлю под удар тебя. Костя не бросается словами, он вернется, тогда пострадаешь ты. А вот этого я уже не переживу.
   – Я не понимаю, Мэри! Я не понимаю этого самопожертвования! Как можно спокойно возвращаться к такому человеку?! Ну, ты ведь не жертвенная овца, правда?
   – Успокойся, не кричи, тебе нельзя. – Она мягко, но настойчиво уложила меня обратно, натянула одеяло до груди, поправила подушку. – Марго, я благодарна тебе за заботу, ты ведь знаешь, как я тебя люблю, но не проси того, чего я никогда не смогу сделать, хорошо? Я вернусь – но теперь я четко знаю, что делать. Ты права – я не жертвенная овца, а потому… – Ее глаза на какое-то мгновение приобрели осмысленное выражение, в них блеснула злорадная искорка, но тут же погасла. – Да, теперь я знаю, что делать.

Москва, двухтысячные

   Тело никогда не лжет. Это барометр, показывающий погоду в душе.
Марта Грэм, танцовщица

   На работу устроиться я так и не сумела. Никому оказались не нужны мои знания, да и то, что я работала в скандально известной «Золотой улице», не добавляло плюсов в глазах потенциальных работодателей. Кроме того, узнав возраст и то, что детей у меня нет, сразу предлагали обратиться в другое место. В одной фирме так честно в глаза и сказали:
   – С вашим опытом работы вы ведь не согласитесь на низкую должность, да и вряд ли наш начальник пиар-отдела будет рад иметь вас в подчинении – вы будете подавлять авторитетом.
   Напрасно я умоляла дать мне хотя бы попробовать – никто не соглашался. Я готова была работать на любой должности, за ту зарплату, что позволит мне хотя бы минимально чувствовать себя независимой от Ромы, – но мои желания не совпадали со взглядами работодателей. От нервного напряжения и постоянных неудач я начала болеть, даже попала в больницу, однако знакомый врач не нашел ничего.
   – Нервы, Марго. Причина всего – нервы. Тебе нужно успокоиться и перестать грызть себя изнутри – и всем твоим хворям придет конец.
   Легко ему говорить…
   Я перестала ходить в магазины – зачем, когда денег нет, только растравлять себя. Перестала следить за новинками – будь то парфюмерия, одежда или обувь, хотя раньше всегда любила это занятие и неплохо разбиралась в тенденциях. Одно время мне даже нравилось таскать по магазинам Мэри, когда она приезжала в Москву, играть с ней, как с живой куклой, подбирая гардероб, обувь, какие-то милые мелкие безделушки и аксессуары, сумки и зонты – да мало ли… В то время, когда она еще танцевала, я водила ее в крутейшее танцевальное ателье, выдумывала фасоны платьев, подбирала к ним прическу и макияж – словом, лепила новый образ танцовщицы Марии Лащенко. Мэри потом звонила мне с разных турниров и рассказывала, что ею восхищаются и спрашивают, кто же консультирует ее в вопросах имиджа – уж не кто-то из московских стилистов. Мне становилось безумно приятно.
   Сейчас, когда Мэри перестала выступать, эта маленькая радость тоже исчезла из моей жизни. Ничего не доставляло удовольствия, ничего не хотелось. Я могла выйти из дома в трикотажных штанах типа тренировочных и в мягких фетровых сапогах без каблука и при этом не чувствовать себя ущербной. Правда, прическу и макияж делала, однако умение привести волосы за десять минут в почти салонный вид утратила – зачем, когда день ничем не занят, можно тратить столько времени, сколько захочешь, а то и вовсе спать до обеда. Домашние дела не отнимали много времени, а потому я вообще не знала, куда себя деть. От скуки я занялась – по просьбе одного Роминого знакомого – интерьером ночного клуба. Это был не клуб в привычном смысле, а что-то вроде элитного салона – там проводились закрытые просмотры остро модных фильмов категории «кино не для всех», устраивались встречи с писателями, поэтами и художниками. Я с увлечением занималась обустройством помещения, выбирала мебель, шторы и предметы декора, стараясь сделать все уютным и максимально приближенным к домашней обстановке – согласно требованию владельца. Он жил в том же доме, где размещался клуб, и предпочитал спускаться в свое заведение едва ли не в спортивных брюках и тапочках. Кухня тоже почти домашняя, атмосфера – семейная, так как случайные люди в клуб не попадали, прийти можно только по специальной карте – это гарантировало порядок и спокойствие. Мне самой тоже нравилось там бывать, общаться с посетителями – это отвлекало меня от одиночества, от постоянной тоски, занимало время, которое я могла бы посвятить жалости к себе и литью слез в подушку. «Ночной лотос» скоро стал весьма популярным местом среди московской элиты, многие известные люди стремились стать членами клуба и с удовольствием посещали заведение. Владелец платил мне небольшую сумму – чисто символическую, но все же это деньги. Рома тоже был доволен, что я не лежу целыми днями в обнимку с ноутбуком, а выхожу и занимаюсь хоть чем-то.
   Мне было бы хоть немного легче, если бы рядом был хоть кто-то близкий, кто понимал бы меня и мог поддержать. Рома не в счет. Мэри же почти пропала – изредка звонила да иногда выходила в аську. Чем занимается, как живет – рассказывала сухо и неохотно, словно скрывала что-то. Я звала ее к себе, но она отвечала уклончиво, что сейчас никак не может вырваться, Костя постоянно в разъездах, а ей приходится самой заниматься домом. Это меня удивило – вообще-то у них была помощница по хозяйству, а Мэри крайне редко интересовалась ведением домашних дел. У нее определенно что-то происходило, но подруга моя темнила и не желала посвящать меня. На первых порах мне было обидно, но потом я решила, что Мэри просто не хочет расстраивать меня своими проблемами, ссорами с мужем и прочей ерундой, считая, что мне хватает и своего.

   Босс все-таки нашел меня. Позвонил домой и предложил встретиться. Я, если честно, испугалась. Слова Алекса о том, что мне будут мстить, так и не выветрились из головы, а уж в возможностях своего бывшего начальника я не сомневалась. Но тон его был настойчивым, и возражать я не решилась. Чтобы подстраховаться, сообщила Роме, куда и с кем иду, но он отреагировал вяло – мол, иди, я не держу.
   Собиралась я тщательно, хотя и расстроилась, глядя на то, как отвратительно сидит на мне единственный подошедший по размеру костюм. Юбка предательски обтянула все излишки, пиджак тесен в груди, его даже застегнуть на все пуговицы невозможно. Кошмар… А ведь я на диете – ни мучного, ни сладкого. Но как тут не растолстеешь, когда целыми днями только и делаешь, что лежишь в постели с ноутбуком и ждешь – не появится ли в аське Мэри. Вся моя двигательная активность – поход в ближайший продуктовый магазин и уборка квартиры. Н-да, пора себя в руки брать…

   …Босс ждал меня в том самом клубе, куда я водила Мэри совсем недавно. Меня провели в отдельный кабинет, и я, едва успев отдышаться после быстрой ходьбы, оказалась лицом к лицу с бывшим работодателем. Он осунулся, похудел, прежний лоск сошел, глаза сделались печальными и какими-то затравленными.
   – Ну, что стоишь, Марго? Присаживайся, – даже голос изменился, приобрел какие-то жалкие старческие нотки.
   Я тяжело плюхнулась на стул, оправила топорщащуюся на коленях юбку и украдкой расстегнула пуговицы пиджака, впившегося мне в складку на животе. Но от босса не укрылись мои маневры, и он хмыкнул:
   – Что, Марго, теряешь форму?
   – Какая форма тут… до того ли…
   – А что так?
   – Без работы сижу.
   Босс удивленно посмотрел на меня и усмехнулся:
   – Надо же… такой специалист – и без работы? Странно, Марго, странно – с твоими-то талантами.
   – На что вы намекаете? – сразу вспыхнула я, но босс только рассмеялся еще громче:
   – Ох, деточка, напрасно ты затеяла игры. Злилась за то, что я тебя с «Дружбой» твоей кинуть пытался? Нашла не лучший способ поквитаться.
   – Я не…
   – Не перебивай меня! – Впервые в жизни я увидела, как босс выходит из себя. Зрелище не понравилось, скажу честно… – Не перебивай, когда я говорю, соплячка! Мы все в дерьме – а ты одна вся в белом! Как случилось, что сели даже беременные женщины – рядовые сотрудницы офисов, а ты, начальник пиар-службы, осталась на свободе, а?! Как так – человек, бывший в курсе всех дел компании, остается в стороне?!
   – Именно поэтому вы натравили на меня Гену? – дрожащим голосом спросила я, чувствуя, как от волнения начинает подниматься давление.
   Босс как будто запнулся на бегу, вытаращил на меня глаза и пару раз судорожно вдохнул воздуха.
   – Что… откуда… что ты сказала? – выдавил он наконец.
   – Только то, что на днях он пытался убить меня прямо у подъезда. Только чудом…
   – Надеюсь, ты не думаешь, что это я?
   Я как раз склонна была думать именно так, тем более что Алекс сумел убедить меня, но говорить вслух не решалась. Босс же выглядел так, словно не имел к произошедшему никакого отношения и узнал обо всем только от меня.
   – Что ты молчишь, Марго? Говори прямо.
   – Я не знаю, что говорить. Я не уверена, но…
   Рука легла на мою – надо же, я никогда не замечала, какие у него старые руки, насколько они не соответствуют возрасту.
   – Марго, дорогая, поверь – я ни при чем. Да, у меня есть подозрения относительно тебя, более того – я практически уверен, что ты помогла следствию и дала показания, но чтобы скатиться до физической расправы… За кого ты меня принимаешь?
   Я могла бы возразить, что мои показания ему предъявили бы и как минимум устроили бы нам очную ставку. Но почему-то все доводы казались мне неубедительными – он так явно не верил мне и так явно подозревал в предательстве, что это ощущалось в каждом слове, в каждом движении. Может, Алекс ошибся, и ни Гена, ни – тем более – босс ни при чем? Ведь это мог быть случайный автомобиль, случайный водитель, случайно нажавший на педаль газа в тот момент, когда я случайно… Стоп! Не бывает столько совпадений – даже в моей запутанной жизни. Это слишком. А Алекс никогда не ошибается.
   – Марго, давай так. Я постараюсь выяснить, кто стоит за покушением. А ты отдашь мне папку с документами и номерами счетов в банке Вены, – услышала я и обомлела – о чем он? Какая папка, какие номера счетов?
   Я непонимающе уставилась на босса.
   – Что, Марго? Не подходит?
   – Ка… какой вариант? Я не понимаю, о чем речь…
   – Марго! – он чуть повысил голос. – Я не люблю, когда человек пытается казаться глупее, чем есть. Ты прекрасно поняла. Голубая пластиковая папка, всего несколько листков. Я знаю, что ты вынесла ее из здания во время первого обыска.
   Я прекрасно помнила, как мою сумку набивали документами, но что именно было в тех бумагах, не знала – во-первых, было не до того, а во-вторых, Геннадий забрал все в тот же день. Стоп! Геннадий…
   Я наскоро выложила боссу все, как было, – от моего путешествия по крыше туда и обратно до наших с Геной посиделок в моей кухне. Босс слушал внимательно, постукивал пальцами по столу и время от времени прикладывался к стакану с виски. Лицо его хмурилось, брови все сильнее сходились к переносице. Когда же я закончила и залпом махнула стакан минералки, чтобы хоть как-то прийти в себя, он, оттолкнув виски, бросил:
   – Понятно. Тогда все понятно. Прости, Марго…
   – За что?
   – За то, что подозревал. Значит, Генка… Хорошо, разберусь. Иди домой, Марго.
   – Я…
   – Иди!
   Возражать я не решилась, хотя оставлять его одного в таком состоянии мне было страшновато. Все-таки мое предательство выглядело бы для него не таким вопиющим, как предательство человека, которому он доверял, как самому себе.

   Я не знаю, что предпринял босс, чтобы вернуть свое, знаю только, что буквально через пару недель Геннадий был объявлен в федеральный розыск. Ходили слухи, что он исчез из России, обзаведясь поддельными документами, но это лишь слухи – не более. Боссу же это не помогло – уголовное дело так и не закрыли, обвинения не сняли.
   В моей жизни закончился период белых норковых шуб – у меня так и не поднялась рука отдать ту, подаренную Королевой, в химчистку, и она так и осталась висеть в чехле, покрытая кровавыми дорожками на воротнике. Больше никогда я не обращала внимания на норку такой расцветки. Кстати, Мэри не смогла отказаться от привычки покупать снежно-белые шубы, уж не знаю почему.

Москва, двухтысячные

   Разве можно ходить на танцы с обезьяной? Нужно ходить с тигром!
х/ф «Дикий ангел»

   Я не могла понять, что происходит. Мэри позвонила мне рано утром. Да какое «утром» – просто ночью, и глухим голосом попросила встретить ее в аэропорту.
   Я слегка опешила – неужели нельзя было позвонить вечером накануне, а не за пять минут до отлета? Сейчас мне придется по ночи гнать в Домодедово, но ничего не попишешь.
   – У тебя что-то случилось, Мэри?
   – Потом, Марго, все потом… – и в трубке сиротливо запиликало.
   Что же у нее стряслось, если она летит ко мне так наспех, не предупредив? Мэри обычно очень щепетильна в таких делах, сто раз переспросит, не причинит ли ее визит неудобств мне и Роме, не строили ли мы каких-то планов, нет ли еще каких обстоятельств, а тут – трах-бах, встречай барселонский рейс через три часа…
   Зевая, я начала собираться. Гололед на улице, надо бы мне поторопиться, чтобы не гнать и не рисковать, лучше, если приеду раньше, посижу в кафе.
   – Куда ты? – сонно пробормотал Рома.
   – Спи, я по делу.
   Он пробурчал что-то, повернулся на другой бок и продолжил просмотр сновидений. Прекрасный муж – жена среди ночи куда-то собирается, а он проглатывает нелепую отмазку про «дела» и спит себе дальше.
   Морозец, однако… интересно, Мэри догадалась посмотреть прогноз погоды? А то явится в курточке – заболеет сразу.
   Я неспешно ехала в Домодедово, врубив на всю громкость диск «Ночных снайперов», неведомо как затесавшийся в мою коллекцию. Еще чуть-чуть – и я увижу Мэри. Я соскучилась – в последний раз она была в Москве около двух лет назад, прилетела в сопровождении двух верзил откровенно бандитского вида, они с нами даже в ресторан ходили, хоть и сидели за соседним столом. Нам даже поговорить толком не удалось, и Мэри не объяснила мне, зачем прилетела, почему не может отвязаться от своей охраны, почему так редко звонит мне.
   Домодедово жило обычной жизнью – кто-то улетал, кто-то прилетал, провожающие, встречающие… Я взглянула на часы – у меня еще достаточно времени, чтобы выпить чаю и съесть хотя бы бутерброд. Я села в первом же кафе, сделала заказ и от нечего делать принялась разглядывать проходящих мимо людей. Разные типажи попадались, даже забавно. Мне вспомнилась наша с Мэри забава – определять, кто кем работает и куда едет. Я начала играть сама с собой и увлеклась так, что едва не прозевала объявление о посадке барселонского рейса. Опрометью выскочив из кафе, понеслась в зону прилета. По дороге я со всего маху наткнулась на какого-то мужчину, выбила у него из рук не то газету, не то книгу, пробормотала извинения и зачем-то посмотрела ему вслед. И тут меня как током поразило – высокий темноволосый мужчина с легкой походкой, в светлом костюме, с переброшенным через руку пальто и в небрежно наброшенном на шею черно-белом шарфе. Алекс!!! Но потом я одернула себя – откуда тут Алекс? Он не появлялся в Москве ровно столько, сколько и Мэри, и вообще о нем не было никаких вестей – так с чего бы это быть ему? Я ошиблась…
   Мэри я увидела сразу – да и как не увидеть… Высокая из-за неимоверных каблуков, в белой норковой шубке, с распущенными по плечам рыже-красно-черными волосами. Макияж, правда, наложен кое-как, что для нее совершенный нонсенс, но, возможно, она просто задремала в самолете.
   – Мэри, Мэри! – твердила я, как умалишенная, подхватив ее и приподняв над полом. – Господи, какое счастье, что ты здесь! Как ты решилась?
   – Марго, ради бога – давай скорее уедем отсюда, я расскажу все по дороге, – нервно оглядываясь, попросила Мэри, и это удивило меня – не сказала, что рада, что соскучилась…
   Следующим удивительным фактом было отсутствие чемодана. Только дамская сумка – и еще одна, чуть больше первой. Но для Мэри, любившей возить с собой полдома, это странно.
   – Что происходит, ты мне можешь сказать? Почему я должна вытягивать клещами? – Я развернула ее лицом к себе на стоянке около машины и испугалась – Мэри плакала. – Господи, да что с тобой?!
   – Поехали, я тебя умоляю… – Она порылась в кармане шубки, достала сигареты и зажигалку, затянулась сигаретой несколько раз, бросила ее под ноги. – Марго…
   – Да-да, все, – проговорила я, нажимая на кнопку отключения сигнализации. – Садись, дорогая.
   Она забилась в машину, натянув капюшон шубки на глаза. Я же достала щетку и принялась сметать свежий мокрый снег, успевший залепить лобовое стекло «Ауди». Внезапно по спине побежал холодок, я обернулась назад и увидела того самого мужчину, на которого налетела в аэропорту. Нет, все-таки мне показалось – никакой не Алекс… Он сел в черный «Мерседес», и машина вылетела с парковки. Я тоже уселась за руль и с опаской глянула на пассажирское сиденье – Мэри, сунув руки в рукава шубки, спала.
   Я старалась ехать медленно, чтобы выглядевшая измученной Мэри могла хоть немного подремать. Конечно, в моей квартире ей было бы куда удобнее спать, но перед этим пришлось бы подняться, принять душ – словом, уснуть удалось бы не сразу и не скоро. Припарковавшись во дворе, я заглушила двигатель и снова посмотрела на Мэри. Сейчас, вблизи, я поняла, что то, что я приняла за неудачный макияж, не что иное, как попытка замазать огромные синяки под глазами, которые появлялись у Мэри в двух случаях – когда она крепко пила пару дней или когда пару ночей проводила без сна. Осторожно нагнувшись к самому ее лицу, я втянула носом воздух – нет даже следов спиртного. Значит, бессонница. Что же настолько выбило из колеи мою девочку, что она не спала и прилетела так неожиданно?
   …Я просидела около спящей Мэри почти два часа, уже рассвело, начали появляться первые «собачники» со своими питомцами. Вон соседка моя понесла на прогулку мопса, а чуть позже вышел парень с девятого этажа – с овчаркой. Вон и Рома пошел на работу, надо же – ухитрился одеться без моей помощи…
   Мэри все никак не просыпалась, я уже беспокоилась – все ли с ней в порядке. Мелькнула шальная мысль о том, что она нарушила обещание и по-прежнему увлекается кокаином, но я отмела ее – нет, Мэри никогда так не поступала.
   Наконец она открыла глаза, обвела салон машины еще мутным взглядом, потянулась и взяла меня за руку:
   – Марго, родная, какое счастье, что ты есть.
   – Куда мне деться? – я прижала ее руку к щеке. – Тебя так долго не было.
   – Дела были, Марго… такие дела… – Она закурила, сразу наполнив салон машины ароматом табака с ментолом.
   – Расскажешь?
   – Да… Марго, скажи – я могу пожить у тебя какое-то время? – вдруг выдала Мэри, просительно глядя мне в глаза. Мэри и «просительно» – понятия несовместимые, и это тоже удивило меня, как и отсутствие чемодана, и скоропостижный приезд.
   – Мэри, ну, что за глупости? Конечно, можешь. Рому я сегодня же выгоню к родителям – задолбал.
   – Нет, Марго, так не пойдет, – запротестовала она, но я перебила:
   – Так, все, это не твои проблемы. Уже сто раз надо было это сделать. Позвоню на работу, скажу, чтобы не приезжал, – и все.
   Я не лукавила. В присутствии Мэри все проблемы казались мне разрешимыми, причем без потерь. А уж утрату Ромы на пару недель я вообще не считала трагедией, а скорее заслуженным отпуском.
   – Ты сколько планируешь пробыть?
   И тут она огорошила меня:
   – А не знаю, Марго. Долго… в бегах я, Марго, вот.
   Я потеряла дар речи минут на пять, сидела, вытаращив глаза, и хлопала ресницами.
   – В чем?
   – В бегах, – нервно хохотнула Мэри, поежившись. – От мужа я сбежала, Марго. Потому и без вещей – что смогла скидать, пока он домой мчался, то и при мне. Повезло, что он не в Испании был, а во Франции – не пять километров-то из Прованса до Бильбао. Ты, Марго, сейчас реши – хочешь ли влезать, если нет – я пойму.
   – Сдурела?! – возмутилась я, оскорбленная словами подруги. – Что значит – «хочешь ли! Как я могу не хотеть? Ты мой самый близкий человек, Мэри, и мне обидно…
   – Т-с-с, хватит! Дело не в «обидно» – дело в том, что я своим приездом тебя тоже под удар подставляю. Начнут искать – к тебе явятся непременно.
   – Пусть! – решительно заявила я. – Я такая бываю хитрая, что Костя твой с катушек съедет.
   – Ну, с этим он и без твоей помощи справился, – фыркнула Мэри, постукивая ногтями по колену. – С дурью у него всегда все в порядке.
   – Так, все, идем в квартиру. Ноги затекли за рулем сидеть.
   Мэри вышла из машины, потянулась, как кошка, изогнув тело и вскинув вверх руки:
   – Хорошо… снежок… как я соскучилась по настоящему снегу, Марго, если бы ты знала…
   – Да уж, – откликнулась я, доставая из багажника ее сумку. – У вас в Сибири сейчас, наверное, по колено насыпало.
   Мэри помрачнела. Она не была дома еще дольше, чем в Москве, я знала, что там у нее остался отец, который после скоропалительного замужества дочери отказался общаться с ней. Она редко рассказывала мне о своей жизни до Кости, разве что обмолвилась, что мать ее умерла очень давно, когда Мэри была совсем маленькой, а отец крепко пил. С семнадцати лет она сама зарабатывала себе на жизнь, тренируя детей в клубе, за который выступала. Мне всегда было очень жаль, что она перестала танцевать – Костя был категорически против. Мне казалось, что, только танцуя, Мэри жила полной жизнью, а теперь какая-то часть ее словно умерла. Иногда я заставала подругу по утрам за разминкой – она исполняла какие-то танцевальные движения под одной ей слышимую музыку, но чтобы увидеть ее снова танцующей полноценно – нет, Мэри и слышать об этом не хотела. Однажды я нарочно затащила ее в танцкласс, где работала моя приятельница, и там ее увидел молодой преподаватель аргентинского танго Мигель – настоящий аргентинец, типичный знойный мачо. Разумеется, Мэри привлекла его внимание гордой осанкой и посадкой головы, характерной для девушек, много лет занимающихся танцами. Мигель направился к нам и на ломаном английском спросил, не танцует ли она, но Мэри отрицательно покачала головой и забилась в самый угол зала, чтобы даже не попадаться ему на глаза. Я исподтишка наблюдала за выражением ее лица, когда Мэри внимательно следила за движущимися по паркету парами – в глазах моей девочки была настоящая тоска. Я и сама видела, что Мэри не идет ни в какое сравнение с девушками, пытающимися повторить за Мигелем движения, что если бы сейчас она вышла на паркет, то все почувствовали бы свою никчемность – все-таки у нее был международный класс, очень высокий уровень. Но она сидела в углу с глазами больного щенка и давила в себе желание встать и начать двигаться в ритме танго. Это мне было непонятно – зачем, за что истязать себя, когда все так просто? Хочешь танцевать – танцуешь. Но Мэри – это Мэри, и я не всегда могла объяснить себе ее поведение.
   …Мы поднялись в квартиру, и Мэри, скинув шубку прямо на пол, стянула сапоги и шустрой мышкой пробежала в большую комнату, забралась с ногами на диван и обняла моего плюшевого медведя, валявшегося там:
   – Господи, Марго, как же мне у тебя хорошо… Я чувствую себя здесь как дома – вот скажи, почему так?
   Я рассмеялась, вешая ее шубку на плечики. Мне всегда было приятно, когда Мэри говорила что-то в этом роде – создавалось ощущение, что мы не просто подруги, а сестры, даже ближе.
   – Кофе сварить?
   – Да, если не сложно.
   – Очень сложно. Но ради тебя я готова терпеть эти неудобства. – Я сунула ноги в тапочки и прошлепала в кухню, включила плиту и чайник, достала из шкафчика банку кофе и пакетик с корицей – Мэри пила только такой, с молоком и без сахара. Когда она села в любимом уголке с сигаретой и чашкой кофе, я вновь почувствовала себя совершенно цельным человеком: есть она – и у меня все в порядке, со мной ничего не случится, у меня хорошее настроение, ничего не болит и не беспокоит. Все дома.
   Пока я занималась сооружением завтрака, Мэри успела принять душ и пришла в кухню с мокрыми волосами и завернутая в мой банный халат – это тоже традиция. Поджав под себя одну ногу, а вторую вытянув на стоящий рядом стул, она закурила и потянула к себе чашку.
   – Ох, Марго…
   – Что?
   – Да так… ты знаешь, я вот думаю – а вправе ли я так нагружать тебя? Ведь Костя узнает, что я здесь…
   – Мэри, ты невыносима. А куда еще ты могла поехать – в Сибирь?
   – Туда мне вообще дорога заказана. Там до сих пор полно бывших Костиных подельников, меня могут перехватить еще у трапа, да, скорее всего, там и будут искать в первую очередь. – Она затушила сигарету и отхлебнула кофе.
   – Мэри… – Я села напротив нее и вопросительно уставилась в лицо. – Рассказывай.
   Она помолчала, потом вздохнула, встала и вышла из кухни, а через пару минут вернулась и положила передо мной книжку в мягком переплете:
   – Вот.
   – Что это? – Я взяла книгу в руки, повертела – черно-белая обложка, как негатив фотографии, мужское лицо, колода карт, пистолет и расстегнутые наручники.
   – Ты сзади смотри.
   Перевернув книгу, я с удивлением уставилась на фотографию – с нее на меня, чуть улыбаясь, смотрела Мэри. Я перевела взгляд на сидящую напротив подругу, словно сличая образ.
   – Не поняла…
   – Что – не похожа? – усмехнулась она, закуривая новую сигарету.
   – Объясни по-человечески! – рявкнула я, выведенная из себя ее вечной манерой отвечать вопросами.
   – Не ори. Это моя книга.
   Я взглянула на фамилию автора – Мэри Кавалье. «Кавалье – это ж сокращение от Кавалерьянц!» – обожгла меня догадка, и тут все встало на свои места – колода карт на обложке, лицо мужчины в негативе и наручники. Это же о Косте… «Жена каталы» – это же автобиография Мэри… Господи, бедная моя девочка, что же ты натворила, что наделала… Да если Костя это видел – ничего мудреного в том, что ты теперь в бегах, ведь это же приговор тебе, приговор без обжалования, потому что твой муж не простит.
   – Мэри… – выдохнула я. – Мэри, что ты наделала, зачем?..
   – Затем! – зло проговорила она. – Это моя месть за Германа. Я вынашивала этот план долго, а реализовала всего за полгода.
   – И что же Костя?..
   – Ну а как ты думаешь? Разумеется, ему привезли – книга вышла здесь, в России, в небольшом издательстве, маленьким тиражом, но каждый экземпляр – это приговор Косте.
   – Мэри! Да это не ему – тебе приговор! Я не сомневаюсь, что он уже приговорил тебя! Господи, зачем ты сделала это?! – простонала я, хватаясь за голову.
   – Марго, хватит истерить. Я прекрасно понимала, на что иду. Просто не подрассчитала, что Костя начнет охоту на всех, кто так или иначе связан с этим. Он обанкротил издательство, изъял те небольшие остатки тиража, что были на складе, и уничтожил, его люди убили редактора и того журналиста, что дал мне рекомендацию и написал пару статей в поддержку книги. Теперь моя очередь. Я не могла умереть, не повидавшись с тобой.
   Она сказала это так буднично, что мне стало больно и страшно. Нужно срочно что-то придумать, чтобы спасти ее, вывести из-под удара, сохранить ее – для себя, потому что вместе с ней умру и я.
   – Мэри, тебе нужно уехать из Москвы – вообще из России, понимаешь? – заговорила я лихорадочно, схватив ее за руку. – Совсем – куда угодно, Косте в голову не придет тебя искать.
   – Смешная ты, Марго, – улыбнулась Мэри, накрывая мою руку своей. – Мне некуда ехать – у меня нет никого, кроме тебя и отца, но домой нельзя… да и у тебя тоже нельзя, я только сейчас поняла.
   И тут у меня мелькнула шальная мысль – а что, если… Да-да, как мне раньше не пришло это в голову?! Ведь это так просто…
   Я сорвалась с места и побежала в спальню, прихватив со стола мобильник. Господи, только бы не было отключено, только бы найти, только бы найти – и уж тогда я уговорю, я умею убеждать, умею настаивать и могу даже приказать – потому что сейчас тот самый крайний случай.
   – Что тебе надо, Марго?
   – Алекс! – облегченно и радостно выдохнула я в трубку. – Алекс, ты меня слышишь?
   – Слышу. Что надо?
   – Алекс, где ты сейчас? Я имею в виду – территориально – где ты?
   Он помолчал несколько секунд, показавшихся мне вечностью.
   – В Москве.
   – В Москве?! – ахнула я, не в силах поверить своей удаче. – О боже мой…
   – Что тебе надо?
   – Ты можешь приехать ко мне прямо сейчас?
   – Что за спешка? – он спросил таким тоном, что я на миг увидела его лицо – удивленно-раздраженное.
   – Я не могу по телефону… но ты должен, понимаешь, – ты должен приехать немедленно, я прошу тебя, для меня это очень важно! Я объясню все, но только лично – мне нужна помощь.
   – Не сомневаюсь. Всякий раз тебе нужна помощь. Что сейчас?
   – Алекс, я хочу познакомить тебя кое с кем.
   – А я этого хочу?
   – Ты – хочешь. Ты давно хочешь, ты даже был близок, всего в полушаге… Приезжай, пожалуйста.
   – Марго, так не пойдет. Я жду ответа.
   – У меня дома Мэри, Алекс…
   Мне показалось, что зазвучавшие в трубке гудки оглушили меня. Я набрала номер еще раз, но автоматический голос сообщил, что аппарат абонента отключен. Черт! Ну почему он такой?! Я так редко сама просила его о чем-то – и в самый нужный момент он отказывается мне помочь… Дрянь, сволочь! Я бросила телефон на кровать и расплакалась. Надежды рухнули, как снесенное взрывом здание. Он отказался помочь…
   В комнату неслышно вошла Мэри, скользнула на покрывало рядом со мной и попыталась заглянуть в лицо, но я отвернулась, вытирая слезы.
   – Что случилось, Марго? Ты плачешь? Почему?
   – Ненавижу мужиков, Мэри… они предают в самый важный момент, они всегда предают…
   – Тоже мне – новость, – спокойно откликнулась она. – Кому ты звонила?
   – Уже никому… никому, все.
   Воцарилась тишина. Мы лежали рядом на кровати и молчали каждая о своем. Не знаю, о чем думала Мэри, но лично мне казалось, что с каждой минутой она все приближается к краю обрыва, у которого нет дна, еще мгновение – и я потеряю ее навсегда. Какое ужасное слово, безысходное и трагическое… Вот сейчас она есть – а потом ее не будет. Никогда не будет – ни со мной, ни вообще. Я не увижу, как она просыпается утром, как выходит из душа, как смешно морщит нос, накладывая косметику… Не будет холодного запаха ее духов, аромата ментоловых сигарет, ее высокого голоса в телефонной трубке. Как мне жить тогда? Вместе с ней исчезнет часть меня, да что там – часть – я исчезну. Останется тело, оболочка – а меня не будет. Души не будет.
   Звонок раздался так неожиданно, что я вскрикнула, не выдержав нервного напряжения.
   – Звонят, – равнодушно бросила Мэри, даже не шевельнувшись, и я поразилась ее спокойствию.
   Я пошла в прихожую, на ходу размышляя, кого принесло – может, мать приехала, она любит вот так, без звонка. Но когда я посмотрела в глазок, внутри все ухнуло – на площадке стоял Алекс в том самом костюме и черно-белом шарфе…
   Я распахнула дверь и повисла у него на шее, чего никогда не делала с тех пор, как была за ним замужем. Но сейчас я настолько обрадовалась его появлению, что забыла все свои прежние обиды, копившиеся годами. Он приехал, он поможет, и, значит, Мэри в безопасности – уж в чем, а в этом я уверена абсолютно.
   – Ты приехал…
   – Где? – Он отстранил меня и пошел в комнату.
   Я двинулась следом. Почему-то вдруг идея перестала казаться мне блестящей – я ведь не спросила Мэри, не подумала, как она отнесется к этому. Вдруг она сейчас вспылит, пошлет нас на пару далеко-далеко, оденется и исчезнет? Господи…
   – Марго, кто там? – спросила Мэри из спальни, и Алекс, опередив меня – просто отодвинув с пути, как ящик, – рванул на звук ее голоса.
   Я опустилась на диван и зажала уши, рассчитывая на скандал с поломкой мебели – этих двоих нельзя было сводить, как я не подумала раньше… Сейчас они либо поубивают друг друга, либо окажутся в постели – и тогда мебель тоже пострадает наверняка…
   Осторожно отняв одну руку от уха, я прислушалась. В спальне было тихо.
   Воображение мгновенно нарисовало мне картину – два трупа на моей кровати. На цыпочках я прокралась к двери и аккуратно высунула нос из-за косяка. Мэри, поджав ноги, сидела на кровати у самой спинки, влипнув в нее, а напротив замер Алекс. Они сидели и смотрели друг на друга – и все. Молча, кажется, даже не моргая. Я почувствовала себя лишней, настолько шумной и загромождающей пространство, что сочла за благо удалиться в кухню и закрыть дверь.
   Я успела приготовить обед, посмотреть какую-то ерунду по телевизору, попить чаю… Они не выходили. Я не могла понять – как можно вот так сидеть и молчать, как два бревна, когда он рвался к ней, а она… Ну, впрочем, насчет Мэри у меня не было мыслей – просто потому, что она никогда не говорила о своем отношении к моему ангелу-хранителю. И только однажды прорвалась фразой «Я не желаю больше ничего о нем слышать – никогда». Я, кстати, так и не выяснила, что же произошло.
   Ожидание затягивалось, мне порядком надоело сидеть в одиночестве.
   Я знала их обоих. Знала малейшие оттенки поведения, могла предсказать реакции на любые события. Но я никогда не могла предположить, что они встретятся. И будет ли это моя Мэри.
   И мой Алекс. Умом я понимала, что странное притяжение между ними не кончится ничем хорошим, но сердце мое все равно стучало громко и счастливо.
   В комнате по-прежнему было так тихо, что даже звенело в ушах – знаете, бывает такая напряженная тишина, как электричество. Я набралась решимости, подошла вплотную и зачем-то постучала в дверной косяк. Мне никто не ответил. Ждать было как-то неприлично, и я вошла. Мэри сидела на том же месте, и даже выражение ее лица поменялось незначительно – скорее, она теперь просто изучала его. Но изучала скрыто-настороженно. Алекс выглядел более дружелюбным и раскованным и даже уже улыбался уголком рта.
   Мое появление никого не побеспокоило, хотя они оба все-таки удостоили меня взглядом. И вернулись к рассматриванию, нет, скорее к пожиранию глазами друг друга. Мэри выглядела равнодушной, но ни меня, ни Алекса этим показным равнодушием обмануть было нельзя. Интерес был – и еще какой! Алекс решил разрядить обстановку, возможно, ему просто надоело сидеть под жгущим прицелом прищуренных глаз – он поднялся, сунул руки в карманы и слегка покачнулся на носках, как обычно делают не очень уверенные в себе люди в трудной ситуации. Улыбнулся чуть шире.
   – Ну-с, девочки, кого тут надо спасать?
   Мэри вытаращила глаза, потом перевела взгляд на меня:
   – Марго, что за хрень?
   – Мэри… выслушай…
   – Не собираюсь! – Она зашипела, как кошка, спрыгнула с кровати и направилась к двери, но Алекс перехватил ее, остановил, сжав рукой локоть:
   – Сядь.
   Я аж зажмурилась – ну, что он делает, ведь это Мэри, которой абсолютно все равно, кем он себя считает и как привык общаться. Сейчас она так далеко его пошлет…
   К моему удивлению, она промолчала, опустилась на кровать, запахнув на груди разошедшиеся полы халата. Однако…
   Я вдруг с чего-то вспомнила, что так и не познакомила их.
   – Алекс… это Мэри…
   – Спасибо, а то я сразу-то не догадался, – не глядя на меня, проговорил он. – Помолчи, Марго. – И снова обратился к Мэри: – Я так понял, у тебя проблемы.
   – Проблемы? – с нервным смешком повторила Мэри. – Да что ты – какие это проблемы? Так, фигня…
   – Была бы, как ты выразилась, фигня – Марго не стала бы звонить мне и тащить сюда.
   – Мог не ехать.
   – Мог бы – не ехал бы, – отрезал Алекс. – Прекрати.
   – Я что – просила мне помочь? – Определенно, Мэри себя не контролировала, и мне стало страшно. Я-то хорошо знала, до какого предела можно испытывать терпение Алекса.
   – Ты… самурай сопливый, – выдал вдруг Алекс, заставив меня фыркнуть, а Мэри – снова вытаращить глаза. – Хватит уже. Я здесь – значит, рассказывай.
   «Пора сматываться», – определила я и бочком протиснулась в дверь, оставив их наедине.
   Они говорили больше часа; я, почувствовав, что меня шатает от голода, налила себе суп и поела – а эти двое все обсуждали проблемы Мэри. Странное дело – совершенно не было ревности. Вот просто ни капельки – хотя я всегда, всегда, всю жизнь, ревновала его к любой женщине. Но ревновать к Мэри – это как ревновать к себе самой. Мне почему-то казалось вполне естественным, что они могут понравиться друг другу, что между ними может что-то возникнуть. Странно…
   – Ты не понимаешь! – донесся до меня вдруг истеричный крик Мэри, и я вздрогнула. – Не понимаешь, я не могу, просто не могу!
   – Почему? – Алекс, к моему удивлению, не отреагировал на крик даже легким повышением голоса.
   – Я не хочу быть обязанной тебе – ничем!
   – Ты думаешь, мне нужны твои обязательства, Мэ-ри? – растягивая по слогам ее имя, спросил он. – Совершенно не нужны. Я просто хочу помочь тебе – потому что Марго об этом попросила.
   – Марго не понимает, что делает. Я очень люблю ее, очень ей благодарна за попытку помочь – но она не понимает, во что ввязывается и с кем собирается тягаться. Мой муж…
   – Мэри, не старайся убедить меня в том, что твой муж близкий родственник Супермену. Поверь, я решал проблемы с куда более крутыми людьми.
   – Очень смешно. Это ты не старайся убедить меня в своей исключительности – мне хватило твоих упражнений со мной в аське. Я дала себе слово больше никогда с тобой не связываться и не сталкиваться! Самым счастливым моментом в моей жизни стало твое исчезновение.
   – Зачем ты врешь, Мэ-ри? Кого стараешься обмануть?
   Себя?
   Снова воцарилась тишина. Я боялась дышать, чтобы не спугнуть их, чтобы дать возможность разобраться во всем, выяснить запутанные отношения, а главное, чтобы Алекс смог убедить Мэри в том, что он ей поможет – только он.
   – Марго, свари кофе, – услышала я голос Алекса.
   – Да, сейчас.
   Я вошла в комнату с подносом, на котором дымились две чашки. Мэри плакала, вытирая слезы рукавом халата, Алекс, отвернувшись от нее, смотрел в окно и о чем-то думал.
   – Поставь и выйди, – не оборачиваясь, велел он мне.
   Мне вдруг стало отчаянно жаль мою девочку, я присела на край кровати и взяла ее за руку, но Алекс, резко повернувшись, поднял меня, как нашкодившую кошку, за воротник, и толкнул к двери:
   – Ты не слышала меня? Я сказал – выйди!
   – Я…
   – Выйди отсюда! – заорал он, выталкивая меня из комнаты, и сам тоже вышел следом.
   – Алекс, не дави на нее, ты же видишь – она напугана, ей плохо…
   – Марго, я много раз просил тебя не указывать мне, что делать. Я не причиню ей вреда – но если она не прекратит упираться, я просто уйду.
   – Чего ты добиваешься от нее? Скажи – я имею право знать.
   – Имеешь. Я предложил ей уехать ко мне.
   – Что?!
   – Что слышала. Я предложил ей уехать ко мне – завтра. Сегодня оформлю бумаги, и можно улетать первым рейсом. Но эта… эта кошка цепляется за непонятные мне причины и отказывается.
   Я молчала. Он прав – если Мэри поживет у него, ей ничто не будет угрожать, потому что кому придет в голову искать ее в Англии? Но с другой стороны… Это означало, что и я не увижу ее неопределенное время, не смогу позвонить, поговорить.
   – Если я уговорю ее… ты позволишь мне? Позволишь поехать с вами?
   Он, кажется, удивился – левая бровь чуть приподнялась, лицо приняло насмешливое выражение.
   – Это зачем еще?
   – Ты ведь сам говорил мне – помнишь? Ты сам говорил, что мы с ней одно целое, почему-то разорванное пополам. Это ты говорил, что ей досталась вся жесткость, решимость и сила, а мне – слабость и мягкость. Алекс, я не могу ее потерять, я умру.
   – Ты умрешь, если я не увезу ее отсюда. А я не могу потерять никого из вас – ни ее, ни тебя.
   – Ты… влюбился? – негромко спросила я, осторожно взяв его руку в свои и поднеся ее к лицу.
   Он не удостоил меня ответом, долго смотрел в глаза, потом нагнулся и поцеловал – легко, словно мимоходом, – освободился из моих рук и пошел в спальню. Оттуда донеслось:
   – Значит, так, Мэ-ри. У тебя есть два часа, чтобы все обдумать. Я вернусь, и ты скажешь мне, что решила. Хорошо подумай, девочка. И запомни – то, что ты решишь, ты решишь за двоих – за себя и за Марго. Постарайся решить так, чтобы не вынуждать меня жалеть о моем приезде. Терять Марго я не собираюсь, запомни. И если что, не пожалею никого – даже тебя.
   Я сжалась от испуга – слишком уж жестоко прозвучали слова Алекса, слишком грубо и прямо. Я подкралась к двери и заглянула – они стояли у кровати, и Алекс, подняв голову Мэри за подбородок, смотрел ей в глаза. Она не отрывала от него взгляда, и по ее щекам катились слезы. Он легко провел пальцами, смахивая эту влагу, погладил ее по растрепанным волосам и повторил негромко:
   – Хорошо подумай, Мэри. Я надеюсь на твое благоразумие.
   Он развернулся и вышел, оттолкнув меня с дороги, а Мэри мешком свалилась на пол в обмороке. Я кинулась к ней, заливаясь слезами, и услышала с порога:
   – Не реви, Марго. Она очнется и сделает все, как нужно.
   Хлопнула входная дверь – он ушел.
   Я вышла в коридор – там все еще оставался едва уловимый запах его туалетной воды, – зачем-то проверила замок на входной двери, потом вернулась в комнату – Мэри, очнувшись, сидела на полу, прислоняясь к кровати, и сжимала пальцами виски.
   – Что, голова? – Я опустилась рядом с ней и заглянула в глаза.
   Она не плакала больше, только помотала головой и пробормотала:
   – Как в тиски зажали… что это было, Марго?
   – Обморок.
   – Это я поняла. Как он это сделал?
   – Не пытайся понять, не надо. Скажи… ты подумаешь над его предложением?
   Она вздернула брови, начала вроде нормальным голосом, но постепенно сорвалась в крик:
   – Ты меня удивляешь, Марго. Как вы оба себе это представляете? Куда я поеду, с кем, к кому?! В качестве кого он меня туда повезет?!
   – Мэри, Мэри, не кричи! – умоляюще заговорила я, перехватывая ее руки, безжалостно тискавшие край халата. – Он хочет помочь. И, главное, может – понимаешь? Он увезет тебя туда, где ни люди твоего Кости, ни он сам найти не смогут. Алекс – влиятельный человек…
   – Пусть влияет на кого-нибудь другого! – отрезала она.
   – Мэри! Я прошу тебя…
   – Нет, Марго. Разговор окончен. Завтра я улечу в Сибирь.
   – Нет!!! – Я вскрикнула так, словно мне в сердце вдруг вонзился огромный острый шип и разворотил все. – Я не отпущу тебя, я не могу тебя отпустить!
   – Прекрати истерику, Марго. Я все решила. И верить в его бредни я больше не хочу – не хочу, понимаешь? Он достаточно потрепал мне нервы еще тогда, помнишь? Зачем ты дала ему мой номер телефона, номер моей аськи – зачем? Чего ты хотела добиться?
   – Я хотела, чтобы ты была счастлива. Я знаю, он мог бы это сделать – никогда прежде я не видела, чтобы он так сильно рвался к кому-то.
   – Рвался, говоришь? – насмешливо спросила Мэри, поднимаясь с пола. – Ну да… Рвался – до дури надышавшись коксом. Ты бы видела, что он мне писал, о чем со мной говорил!
   Хорошо еще, что и я в тот момент уже довольно регулярно употребляла, чтобы принимать все за чистую монету. А так – удачно вышло, могу списывать на собственную невменяемость!
   – Господи, да что такого он мог тебе писать?! – Я тоже встала и пошла вслед за ней в кухню.
   Мэри забралась в любимый уголок, закурила, подперев голову рукой, и с блуждающей улыбкой смотрела на меня. Я не понимала ее странного поведения, ее ослиного упрямства – ну, разве так ведет себя человек, старающийся спастись от верной смерти, которая идет следом и вот-вот нагонит? Тут надо хвататься за любую возможность, за любую соломинку – а она отталкивает руку, способную крепко взять ее и вывести из-под удара.
   – Ну, что ты молчишь? – требовательно спросила я, и Мэри откликнулась:
   – А что ты хочешь услышать?
   – Правду.
   – Если бы я знала эту правду… если бы только я сама ее знала…
   – Мэри, ну прекрати издеваться надо мной! Почему тебе непременно нужно трепать мне нервы, ты же видишь, что я и так не в себе! – Я заплакала, закрыв руками лицо.
   Мэри молчала. Я сквозь слезы слышала только мерное постукивание ногтями по столешнице – и больше ничего. Странно – раньше мои слезы всегда возвращали Мэри к действительности, она моментально становилась другой – кидалась утешать, вытирать мне глаза и уговаривать, как ребенка. Что же случилось с ней, неужели она настолько очерствела за два прошедших года, что даже не в состоянии пожалеть меня?
   – Марго, довольно. Прекрати.
   Я подняла заплаканное лицо и посмотрела на Мэри – она курила и улыбалась.
   – Тебе смешно?
   – Да, мне смешно. Мне очень смешно. Я до сих пор не могу понять, почему ты возишься со мной, зачем я тебе нужна?
   – Мэри… неужели ты не понимаешь? Неужели не видишь, что ты единственное родное мне существо? Что только с тобой я могу быть откровенна и не бояться, что ты не поймешь? Меня столько раз обижали в жизни, с самого детства – и только ты принимаешь меня такой, какая я есть…
   – А Алекс? – усмехнулась она, ткнув окурок в пепельницу. – Как же твой распрекрасный Алекс, готовый убить за тебя?
   – Это другое… ты многого не знаешь…
   – Ну вот! А говорила – можешь быть откровенна, – хмыкнула она, меняя положение ног на стуле.
   – Я расскажу, если хочешь… но сейчас просто нет времени. Скоро он вернется и потребует ответа. Что ты ему скажешь?
   – То же, что и тебе.
   – Дура! Какая ты дура, Мэри!
   – Дура, – согласно кивнула она. – Но не сумасшедшая.
   Высказавшись, Мэри встала, бочком протиснулась мимо меня в коридор и скрылась в комнате. Через двадцать минут, которые я провела там, где сидела, не шелохнувшись даже, она выплыла полностью одетая и накрашенная, с забранными в пучок волосами. В руках я заметила сумку – не ту, большую, с вещами, а обычную, повседневную.
   – Куда ты?
   – За билетами. Я помню, у тебя в соседнем доме была авиакасса – не поменялось ничего? – Мэри присела на низкую обувную полку, застегивая сапоги.
   – Не поменялось.
   Меня вдруг охватила апатия – да и черт с ней, я все равно не удержу, у меня не хватит сил на это – я слабая, больная женщина, а не киборг в юбке. Я тяжело поднялась и ушла в большую комнату, бессильно рухнула там на диван и задумалась. Мэри тем временем порылась в сумке, бормоча что-то себе под нос, потом на цыпочках, стараясь не наступать на всю подошву, прошла в кухню – я поняла, что за сигаретами, – и оттуда вдруг донесся ее вскрик.
   – Что? – равнодушно спросила я, но ответа не последовало, и мне пришлось идти к ней.
   Мэри, сравнявшись лицом с оттенком своей шубки, прижалась спиной к холодильнику и испуганно смотрела в окно. У меня мелькнула шальная мыслишка, что там, за окном, Алекс, но я вовремя вспомнила, что этаж высоковат, а Алекс при всех своих умениях крыльев не имел все-таки. Но тогда – что? Ведь не голых веток дерева так испугалась Мэри.
   – Что случилось?
   – Марго… все закончилось – они меня нашли, – прошептала Мэри, оседая на пол. – Нашли…
   – Кто? Ты можешь сказать нормально?!
   – Там, внизу, машина – серая старая «бэшка». А в ней люди Кости – Арам и Тимур. Арам вышел как раз в тот момент, когда я за сигаретами на подоконник полезла… а потом и Тимур вышел, дом рассматривал, – Мэри всхлипнула. – Как глупо…
   И тут раздался звонок, ударивший нам обеим по натянутым до предела нервам с такой силой, что мы закричали хором.
   – Не открывай! – Мэри схватила меня за полу халата и потянула вниз, заставив сесть. – Марго… если ты откроешь…
   – Мэри, они не могут знать номер квартиры – кто им скажет? Ни имени моего полного, ни фамилии тоже не знают! Ну, могли выследить, конечно… Но ведь не факт! Вдруг это мама?
   – Позвони ей! – велела она, и я послушно вынула из кармана мобильник.
   Мама оказалась не в духе, но была дома. Звонок повторился.
   – Они не уйдут, Мэри. Может, милицию?
   – Ага! – с сарказмом отозвалась она.
   – Ясно… но что делать?
   Мобильник в руке заверещал, и я его уронила от неожиданности. Мэри перехватила, глянула на дисплей и отшвырнула несчастную трубку:
   – Еще один!
   Алекс. В его голосе, когда я ответила, скользило недовольство:
   – Почему не открываешь? Уснули обе? Звоню второй раз!
   – Да-да, сейчас. – Я вскочила и побежала в коридор, на ходу успев крикнуть: – Мэри, все нормально, это Алекс приехал.
   Не знаю, как ей, а мне вот стало намного легче. Он вошел, буквально сметя меня с дороги:
   – Совсем с ума сошла, Марго? Я думал, что случилось что-нибудь.
   – Случилось. Под балконом стоит серая «BMW», старая такая – видел?
   – Да, стоит – и что?
   – В ней люди мужа Мэри.
   – Кто? – удивленно протянул он и даже остановился на минуту, словно не расслышал.
   – Мэри сказала… она узнала обоих.
   – Что – вот так из окна? – усмехнулся он. – Где ясновидящая?
   – Алекс, не надо, я тебя умоляю… она перепугана – дальше некуда, – взмолилась я, но Алекс отмахнулся:
   – Перестань ты, как курица, кудахтать! Никто твою Мэри драгоценную не тронет, хотя очень мне хочется по голове ей дать.
   – Алекс!
   – Да что ты завелась, Марго? Я сказал – не трону. Где она?
   – В кухне…
   Но идти не пришлось – Мэри вышла сама, и вид у нее был как у поверженной королевы – виновато-страдальческий.
   – Ну что? Ты ж самурай у нас. Сэппуку тут совершать будешь – или на площадку выйдем, чтобы Марго ковры не пачкать? – насмешливо поинтересовался Алекс, глядя на нее сверху вниз, и Мэри вспыхнула:
   – Очень смешно!
   – Не смешно. Ты вот что скажи – как теперь тебя отсюда вывести? Постояла красиво, усугубила ситуацию? Теперь по крыше пойдем, как в боевиках показывают?
   – Пожалуйста… – взмолилась вдруг Мэри таким тоном, что мне стало завидно – мне никогда не удавалось вытянуть из нее такую интонацию. – Пожалуйста, прекрати! Я не вынесу…
   – Все, не буду. Бери сумку, идем.
   Я всполошилась, как это – идем, куда? А я?
   – А ты останешься, – отрезал он, словно прочитав мои мысли. А может, я сказала это вслух…
   – Алекс, так нечестно! Ты обещал!
   – Я? Ничего я не обещал. Что ее заберу – говорил. Про тебя речи не было, – спокойно и твердо отрезал он, и я поняла – все. Он никогда не изменит принятого решения.
   Не дав нам с Мэри даже попрощаться по-человечески, он вытолкнул ее из двери и вышел следом. Но направились они не к лифту, а к балконам – в нашем подъезде есть такие балконы, выходящие на улицу, а на них – пожарные лестницы. Господи, да он же ее точно на чердак потянет, идиот! Она ведь на шпильках… Я заревела в голос – мало того, что он забрал Мэри, так еще и подвергает ее такому риску! Но где-то глубоко, в самом темном уголочке моей души, теплилась надежда, что Алекс сумеет уберечь ее от всего. Уберечь – чтобы я ее не потеряла.

Москва, двухтысячные

   Танцы перед смертью не в моде.
Немецкая пословица

   До самого вечера я пролежала в спальне, зашторив окно. Скоро вернется Рома – и все повторится с точностью до слова, до буквы – где ужин, почему пол в коридоре не подметен, почему его любимый свитер так и лежит в пакете, приготовленный утром для химчистки, почему нет кофе, нет сыра, нет того, другого, третьего… День сурка!
   Я наизусть знаю эти претензии, восемь лет их слушаю.
   В замке повернулся ключ, в коридоре послышалось покашливание, стук брошенного на полку портфеля, и началось:
   – Рита! Свитер так и лежит? Я ведь просил! А на коврике мусор!
   И я не выдержала. Выскочив из спальни, я схватила оторопевшего от неожиданности мужа за куртку, развернула лицом к двери, распахнула ее и выпихнула Рому на площадку, а следом отправила туда же его ботинки, портфель и злосчастный свитер в пакете:
   – Все!!! Хватит, я не могу больше! Иди туда, где тебе будут в рот смотреть и выполнять твои младенческие прихоти! А я не могу больше!!!
   Захлопнув дверь, я села прямо на коврик и перевела дыхание. Слез не было – видимо, внутри себя я уже давно приготовилась к подобной развязке, просто именно сегодня набралась решимости и выполнила задуманное. Стало легче, ей-богу.
   Я глубоко вдохнула, резко выдохнула, восстанавливая дыхание, и взяла мобильник. Рома ответил мгновенно, словно ждал.
   – Твои вещи я соберу и отвезу тебе на работу завтра. Не звони мне, я не буду отвечать. Мы разводимся, – выпалила я и отключила телефон.
   Вот и все – восемь лет супружества и дружеских отношений окончились в пять минут. И не больно даже.
   Следующие два дня я провела в постели – спала, просыпаясь только, чтобы попить чаю и проглотить бутерброд. Вкуса еды не чувствовала. Вещи Роме отвезла, как и обещала, но разговаривать с ним отказалась – просто развернулась и ушла, когда он начал плакать и просить меня одуматься. Он позвонил моей маме, но сочувствия не нашел – ей он никогда не нравился. Я перевернула эту страницу своей жизни, а на чистом листе писать пока было нечего – и не с кем.

   Звонок телефона застал меня в душе, я выскочила с мокрой головой, схватила трубку:
   – Алло!
   – Марго? – раздался незнакомый мужской голос.
   – Да.
   – Это Костя.
   – Кто? – Я лихорадочно перебрала в уме всех знакомых, но человека с таким именем припомнить не смогла.
   – Костя Кавалерьянц, муж Марии.
   О, черт…
   – Я вас слушаю.
   – Это я тебя слушаю! – В голосе прозвучала угроза.
   – Я не знаю, что говорить.
   – Где она?
   – Кто?
   – Ты что – совсем не понимаешь? – Армянский акцент, проскользнувший в словах, выдал волнение – обычно Костя, насколько я это помнила, говорил чисто. – Ты не понимаешь, с кем говоришь?
   – Понимаю. Но я не знаю, чего вы ждете от меня. Я не видела Марию два года.
   – Врешь! Она была у тебя в квартире три дня назад, я точно это знаю. Где она? – зарычал на том конце Костя, и я вздрогнула.
   – Я действительно не знаю…
   – Не вынуждай меня встречаться с тобой и выяснять это силой.
   – Почему вы мне угрожаете? Я же сказала – я не видела Марию два года, это правда. – Господи, почему так дрожит голос?
   – Ты не оставила мне выбора. – Он бросил трубку, а я завыла от страха.
   Что теперь будет, подумать страшно… Он действительно приедет, и тогда мне конец. А ведь я не уверена даже, что Алекс увез Мэри к себе, а не куда-нибудь еще…
   Не чувствуя холода от стекающей по спине каплями с волос воды, я лихорадочно отыскала в записной книжке номер Алекса, молясь про себя, чтоб он ответил. И он ответил – веселым голосом и без своего обычного «Что тебе надо, Марго»:
   – Привет!
   – Алекс… мне нужна помощь, мне очень страшно…
   Он сразу стал серьезным:
   – Что случилось?
   – Мне только что звонил муж Мэри… он ищет ее, я боюсь, что он приедет сюда…
   – Не выходи никуда и не открывай дверь. Я прилечу ближайшим рейсом. Успокойся, я никому не позволю обидеть тебя. – И прежде чем положить трубку, добавил неожиданно: – Я люблю тебя, Марго.
   «Я люблю тебя, Марго»…
   Как же нужна мне была твоя любовь раньше, до всего, что случилось со мной за эти годы без тебя… Зачем ты оставил меня, зачем исчез тогда – ведь все могло сложиться иначе и у меня, и у тебя. Мы были бы вместе, были бы счастливы, у нас уже подросли бы дети. Но ты решил все за меня, обрек на бесцветную жизнь с нелюбимым мужем, на прозябание и постоянные слезы в подушку. И только твои приезды… твои краткие визиты – пусть так, как ты привык, с мистикой и тайнами, с постоянными загадками – мирили меня с моим существованием. Я знала, что ты жив, что у тебя все в порядке, что ты не забыл меня. Это было главным – что ты меня не забыл, не бросил окончательно, что ты всегда готов помочь мне. И сегодня ты снова оставил все свои дела, может быть, даже оставил Мэри, к которой у тебя – я же видела, можешь не отпираться – есть какие-то чувства, чтобы только уберечь меня, спасти. Я всегда буду тебе за это благодарна, Алекс.

   Он позвонил сперва по мобильному, предупредив, что поднимается. Я стояла у двери и дрожала от нетерпения – ну же, скорее, что же так долго, целая вечность прошла… Звонок… Я открыла дверь и впустила его в прихожую. От него пахло снегом, его пальто еще хранило несколько снежинок, медленно тающих в теплом помещении. Я прижалась к нему и всхлипнула – нервное напряжение немного спало, захотелось плакать.
   – Ну-ну, успокойся. Все хорошо, я здесь, – обняв меня одной рукой, он опустил на пол небольшую сумку, которая грохнула довольно звучно.
   – Что там? – испуганно спросила я – ведь не могут вещи издавать такой ужасный звук.
   – Не твое дело, Марго, – усмехнулся он, ногой заталкивая сумку под стоящий рядом стул.
   – Проходи…
   Я отошла и прислонилась к косяку двери, ведущей в большую комнату, стояла и смотрела, как он снимает пальто, стряхивая влагу, как вешает его на плечики, как сбрасывает туфли и привычно, как у себя дома, сует ноги в тапки. Я впитывала каждый жест, каждое движение, каждый его взгляд. Он здесь… со мной ничего не случится, пока он здесь.
   – Свари кофе.
   Я послушно двинулась в кухню, он пошел следом и, к моему удивлению, сел на то самое место, которое облюбовала для себя в свой самый первый приезд ко мне Мэри.
   – Что – она тут любит сидеть? – усмехнулся он, заметив мой взгляд.
   – Да…
   – Ну, это неудивительно – кошки всегда к батарее жмутся.
   Он закурил, легким щелчком отбросил зажигалку, а я подумала, что Мэри вряд ли кошка – скорее маленькая собачка вроде тех, что сейчас любят таскать с собой всюду светские девушки. Маленькая, рыжая собачка, отчаянно лающая тонким голоском при приближении кого бы то ни было к ее хозяйке. А вот Алексу она напоминала кошку, надо же…
   – Скучаешь? – словно поймав мои мысли, спросил Алекс.
   – Очень. Мне совсем одиноко, пусто. Раньше я хотя бы могла позвонить, написать, а теперь… скажи, она у тебя?
   Он загадочно улыбнулся, но не ответил.
   – Где этот?
   – Кто? – не сразу поняла я и только потом вспомнила, что Алекс никогда не звал Рому ни по имени, ни словами «муж» или «супруг». Он не воспринимал его никак, и был он для него – никто. – Я его выгнала.
   Брови Алекса поползли вверх, он какое-то время смотрел на меня, не моргая, потом вдруг расхохотался:
   – Однако, Марго…
   – Что? – Я наливала кофе в большую фарфоровую чашку, мимоходом отметив про себя, что почему-то взяла именно эту – из нее любила пить Мэри.
   – Вот уж не думал, что когда-нибудь дозреешь и сделаешь это. Сколько можно жить с грудным ребенком вместо мужа?
   – Не говори так.
   Мне всегда было неприятно, когда Алекс начинал комментировать мой выбор и манеру общения с мужем. Какое его дело, в конце концов! Даже сейчас, когда я уже искренне считала Рому своим прошлым, мне стало обидно. Не все такие, как он, – уверенные в себе, успешные и самодостаточные.
   – Не злись, Марго. Посиди со мной, что ты встала, будто ищешь, куда убежать?
   Я присела на краешек стула, подперла рукой голову и уставилась на него, забывшись. Он терпел недолго:
   – Ну?!
   – Да, прости, забыла…
   Не знаю, как так, но Алекс терпеть не мог, чтобы на него смотрели в упор, страшно злился, выходил из себя, и я быстро усвоила это нехитрое правило. Интересно, он и Мэри так дрессирует? Той, если что не нравится, – упрется в лицо глазами и будет «переглядывать», до слез. Со мной часто так делала…
   – Ты постоянно о ней думаешь? – делая глоток, вскользь бросил Алекс, и я в очередной раз удивилась – неужели на самом деле умеет мысли читать? Я ведь ничего не сказала.
   – Постоянно. У меня такое чувство, что я лишилась чего-то важного в жизни. Мне очень плохо.
   – Поверь – ей еще хуже.
   Эта фраза застала меня врасплох. Что значит – ей еще хуже? Он имел в виду, что Мэри скучает? Или что-то другое – судя по тону?
   – Алекс…
   – Ты знала, что она пьет?
   – Я знала даже, что она нюхала кокаин. А пьет она немного, как все.
   – Ну да – я забыл, что у вас, русских, абсолютно иррациональное понятие о нормах, когда дело касается выпивки.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Ну, твоя Мэри расправляется с бутылкой коньяка примерно за полчаса, потом открывает окно на втором этаже, усаживается на подоконник, свешивает ногу на улицу и курит, – усмехнувшись, сообщил он. – Сидит, болтает ногой и курит. Иногда еще и поет.
   – Поет?!
   – Поет-поет. Какие-то песни странные, про тюрьму все, про арестантов.
   Я расхохоталась, представив, как пьяная Мэри оглашает тихую улицу исполнением шансона. При своей музыкальности и привычке к хорошей музыке она могла иной раз послушать что-то из «блатняка», в машине, насколько я знаю, точно всегда возила пару сборников. Но что она еще и поет… Могу только догадаться, как сильно удивился Алекс, услышав и увидев это все впервые.
   – Тебе смешно, Марго? А я серьезно думаю, что ей надо врачу показаться.
   – Ой, Алекс, перестань. Просто стресс, а вообще Мэри давно уже не напивалась – ну, при мне, во всяком случае.
   – Да при мне тоже. Но сам факт!
   – Не перекраивай ее, не нужно. Она не даст тебе сделать этого – вы только истреплете друг другу нервы.
   – Не учи меня.
   Он допил кофе, выкурил еще сигарету, потянулся и встал:
   – Слушай, Марго… я устал, поспать бы. А с проблемами давай завтра.
   – Как скажешь.
   Когда Алекс рядом, мои проблемы становились мелкими и незначительными – мне казалось, что вокруг меня вообще зла нет. Так что подождать я могла и до завтра, и еще неделю.
   Я постелила ему на диване, подождала, пока уляжется, и присела на край:
   – Можно я посижу с тобой?
   – Ну, посиди.
   Алекс закинул руки за голову и задумался; я боялась шевельнуться, чтобы не спугнуть или не нарушить ход его мыслей. О чем он думает? Или – о ком? Набравшись смелости, я негромко спросила:
   – Алекс, скажи… у тебя с ней было что-то?
   – Нет, – спокойно отозвался он.
   – Нет?
   – Что тебя удивило, Марго?
   – Ничего, просто… просто я думала…
   Он рассмеялся и взял меня за руку:
   – Ты знаешь, она оказалась сильнее, чем я мог представить. Сильнее не физически, как ты понимаешь. Она меня уничтожила словами, унизила так, что я до сих пор удивляюсь, как не убил ее на месте. Сказала – «а говорил, что тебе не нужны мои обязательства. Врал, как и все мужики. Ну, воспользуйся силой и случаем – я в чужой стране и полностью от тебя завишу». Представляешь?
   Я представляла… Чтобы сказать такое Алексу в лицо, нужно было быть Мэри, а ему, чтобы стерпеть и не дать хотя бы пощечину, нужно было видеть перед собой опять-таки ее. Определенно, эти двое нашли друг друга, и теперь все либо пойдет хорошо, либо слишком плохо. Бесконечный ужас – или ужасный конец, и даже непонятно, что лучше.
   – Н-дааа, – протянула я, избегая смотреть ему в глаза.
   – Скажи, Марго, а ты очень расстроишься?
   – В смысле? Из-за чего я должна расстроиться?
   – Если вдруг когда-нибудь я скажу тебе, что между мной и Мэри что-то есть?
   Вопрос… На такое способен только Алекс – вот так загонять иголки в сердце и смотреть, как я корчусь от почти физической боли. Но не в этот раз. Я давно для себя поняла – что бы там ни было между ними, я никогда не сумею заставить себя ревновать, расстраиваться или плакать. Это моя Мэри и мой Алекс – и для меня почти естественно, что между ними может быть что-то. Почти…
   – Вряд ли.
   – Вряд ли? – он искренне удивился, по-моему. – Или ты имеешь в виду, что она вряд ли согласится – учитывая обстоятельства, в которых сейчас находится?
   – Она не вечно будет в бегах. И не вечно будет жить у тебя. – Вот тебе, получи. Решил сделать мне больно? Ну, так сам попробуй, каково.
   – Я могу сделать так, что она сама никуда не захочет.
   – Ты всегда был слишком самоуверенным, Алекс. Всегда – слишком. Чем ты можешь удержать ее? Деньгами? Смешно – она бросила мужа, у которого денег куры не клюют. Сексом? Сомнительно – насколько я ее знаю. Страхом? Вряд ли – в определенный момент она перестанет бояться и уйдет. Понимаешь?
   – Ты приводишь какие-то нелепые доводы, Марго. Можно подумать, что, кроме этого, в жизни больше ничего нет. – Алекс сел и потянулся к стоявшей на полу пепельнице.
   Я щелкнула зажигалкой, давая ему прикурить:
   – Почему? Наверняка есть. Но Мэри… ты не понимаешь в ней многих вещей – да и я, если честно, не все понимаю.
   – А ты не допускаешь, что она может влюбиться?
   – Ха-ха-ха, – без тени улыбки отозвалась я. – Ты на это надеешься? Зря. Она не рассказывала тебе о Германе?
   – О ком?
   – Был такой персонаж пару лет назад – собственно, из-за него вся возня сейчас и происходит. Так вот, после его смерти Мэри сказала: больше никогда и никого. А уж тут – поверь, я это знаю – она из кожи вывернется, но сделает так, как сказала. И ты не станешь исключением, Алекс. Можешь даже не упираться.
   Господи, как же мне нравилось втыкать словесные шпильки ему в душу! Я прекрасно знала – азартный Алекс кинется доказывать, что я ошиблась, что уж он-то, блестящий и великолепный, всегда победит в любом забеге. Это могло бы быть интересным, конечно… Но в реакции Мэри я была уверена настолько, что могла поспорить даже на что-то ценное.
   – Все, ты заморочила мне голову, Марго. Иди спать – завтра день трудный.
   Ага, мне удалось его уязвить – раз он так скоро свернул разговор и отослал меня спать. Ничего, дорогой, и тебе полезно научиться смотреть под ноги.
   Уже выходя из комнаты, я не удержалась, чтобы не клюнуть его еще и напоследок:
   – А вообще-то ты прав – она может влюбиться. Но вряд ли в тебя.
   Вслед мне полетели тапочки, и я со смехом убежала в спальню.
   – Алекс, а можно, я ей позвоню? – крикнула я, забравшись в постель с мобильником, и он отозвался:
   – Звони. Только боюсь, что сейчас она уже пьяна.
   Он продиктовал мне какой-то незнакомый номер, и я приготовилась долго ждать, но Мэри схватила трубку на втором гудке:
   – Алло! Алекс…
   – Это Марго.
   – Марго!!! Марго, родная, откуда? Как ты узнала? – Мэри, казалось, вне себя от счастья, от звука моего голоса, от моего звонка.
   – От него и узнала. Как ты там, моя девочка?
   – Все хорошо, Марго. Все на самом деле хорошо. Я была такой дурой, когда упиралась… прости меня, если можешь, – в голосе Мэри явственно слышалось раскаяние – этого просто не могло быть… Что Алекс сделал с ней? Я не узнавала свою девочку, решительно не узнавала.
   – Мэри… ты… пьешь? – с усилием вывернула я, и в ответ мне зазвучал ее смех:
   – Что, Алекс нажаловался? Не волнуйся, Марго, сегодня я абсолютно трезва.
   – Слава богу. Мэри, ты не побоишься несколько дней побыть одна? Пока не вернется Алекс?
   – У тебя случилось что-то, Марго? – сразу став серьезной, спросила Мэри.
   – Нет, что ты…
   – Марго! Если он сорвался с дивана после телефонного звонка и уехал – то зачем ты теперь пытаешься меня убедить, что с тобой все нормально? Рассказывай.
   Я вздохнула и выложила ей все о звонке Кости. Мэри помолчала какое-то время, подышала в трубку, пощелкала зажигалкой.
   – Н-да… Марго, как ты думаешь… если ты попросишь Алекса забрать тебя сюда?
   – Он не согласится, Мэри. Ни за что не согласится. Мне кажется, у него планы относительно тебя, и в моем присутствии он будет себя сдерживать…
   – Марго, не говори ерунды! – перебила Мэри. – Никаких планов нет, поверь. Я сразу сказала – даже не думай об этом.
   – И он, конечно, тебя послушал, – улыбнулась я. – Ты просто вспомни, что я тебе рассказывала о нем, и подумай, есть ли для Алекса слово «нет», если ему чего-то захотелось.
   – Марго, я никогда… это твой мужчина, я не позволю себе – даже если сама захочу…
   – Мэри, Мэри, ну, что ты говоришь? Он давно не мой – и ничей. Он свободен – от всех. И ты теперь тоже свободна. Почему ты всегда мучаешь себя ограничениями там, где не нужно?
   Она не ответила. Да и зачем? Я и так знала ответ. Для Мэри существовали какие-то только ей понятные законы, по которым она жила. И если она по какой-либо причине отказывала себе в удовольствии – то, значит, считала себя недостойной. В том, что Алекс мог стать для нее этим самым удовольствием, я не сомневалась, но упрямица Мэри уже поставила себе табу. Оставалось только надеяться, что он сумеет ее переубедить, – хотя бог весть, зачем мне-то это было нужно?
   – Марго, я очень тебя прошу – будь осторожна. Поверь мне – Костя не тот человек, с кем стоит играть. Если что – скажи ему все, что он захочет. Я пойму.
   – Ты дура, Мэри! – Меня просто взорвали эти слова – как она смеет вообще говорить мне подобное?! – Ты понимаешь, что обижаешь меня?!
   – Прости, Марго. Я хотела как лучше.
   – Не надо хотеть «как лучше» – ты не знаешь, что лучше для меня! Только я это знаю! А для меня лучше, если с тобой не случится ничего и я буду в этом уверена!
   – Не кричи, Марго. Я хорошо понимаю спокойную речь.
   – Хватит болтать! – раздалось над головой, и из моей руки безжалостно вырвали телефон. Алекс!
   Он приложил трубку к уху и спросил:
   – У тебя все в порядке? Точно? Тогда ложись. Да, я позвоню утром. Все, спокойной ночи. Да. Да. Молодец.
   Отключив телефон, он бросил его мне в руки и ухмыльнулся:
   – Ну что, Марго? Убедилась, что мы с ней не спим?
   Я вспыхнула:
   – Почему ты позволяешь себе так разговаривать со мной? Ты мне сказал – нет, и мне достаточно твоего слова, чтобы еще и у Мэри перепроверять. И вообще – мне нет дела до того, с кем ты спишь или не спишь!
   – Не ври. – Он пошел к двери и на пороге обернулся: – Может быть, тебе нет дела до остальных. Но до этой девушки – есть. Не ври мне, Марго. – И вышел, прикрыв за собой дверь.
   Ну, что ж, один – один…

Цюрих, двухтысячные

   Мужчина предлагает шаг, а женщина выбирает, принять или нет.
х/ф «Держи ритм»

   Алекс прожил у меня почти неделю, но ничего так и не произошло. Звонков от Кости не было, никто не приезжал, не приходил, не караулил. Алекс засобирался домой, а я вдруг ощутила такую пустоту и одиночество, каких не испытывала прежде. Вот сейчас и он уйдет, как ушла Мэри, – и что мне делать здесь совсем одной? Одной – в пустой квартире, без работы, без друзей? Я передвигалась по дому как привидение, натыкалась на предметы, разбила столько посуды, сколько не удалось за всю предыдущую жизнь. Алекс наблюдал за мной с легкой усмешкой – мне казалось, что он получает своеобразное удовольствие от моих мучений, растерянности и испуга. Вечером накануне отлета он куда-то исчез, а когда вернулся, удивленно спросил, оглядывая прихожую:
   – Я не понял… а где вещи твои?
   – Какие вещи? – не сразу поняла я.
   – Ну, чемодан твой где?
   – Чемодан? – тупо переспросила я, глядя на Алекса с недоумением.
   Он сморщился, пошел в спальню, выдернул с верхней полки шкафа мой розовый чемодан и начал сбрасывать в него все, что попадалось ему под руку.
   – Что ты делаешь?
   – Непонятно? Собираю твои вещи. У нас самолет через пять часов, поторопилась бы.
   Я завизжала и кинулась к нему, повисла на шее, и он, не удержавшись, повалился вместе со мной на кровать. Я, не помня себя и не вполне понимая, что делаю, целовала его в щеки и ревела.
   – Марго, ты забываешься, – его голос отрезвил моментально, я села на кровати и прикрыла рукой рот:
   – Прости…
   – Все, собирайся.
   Он встал и ушел в кухню, а я вытерла слезы и попыталась сосредоточиться на чемодане. В душе вместе с благодарностью всколыхнулась обида – что ему стоило ответить на мой поцелуй? Неужели он забыл все, что было? Неужели все прошло и никогда уже не воскреснет? Тогда почему я помню каждую нашу минуту, каждый миг, проведенный вместе?
   Я перебираю их, как жемчужные бусины, нанизываю на нитку, любуюсь, достаю из ящичка памяти в тот момент, когда мне плохо. А он? Он… да…
   – Марго, поторопись, – донеслось из кухни.
   Я вздохнула, вытерла слезы, снова побежавшие было по щекам, и взяла себя в руки. В конце концов, разве я имею право что-то требовать от него? Нет… Я не дождалась, вышла замуж за Рому – а когда через год после свадьбы Алекс снова возник в моей жизни, ясно сказала ему, что он может считать себя свободным после всего, что мне пришлось пережить.
   – А мне? – спросил он тогда, требовательно глядя мне в глаза. – Что пришлось пережить мне – сейчас? Вот сейчас – когда я вижу, за чем ты замужем? Марго, как ты могла?
   И я с несвойственной мне категоричностью заявила, что не обязана была ждать его всю жизнь – мы не в голливудской мелодраме. Он развернулся и ушел, однако с тех пор все в наших жизнях пошло наперекосяк – и у него, и у меня. Всякий раз, когда у меня что-то случалось, Алекс бросал свои дела и летел мне на помощь. Он обращался со мной как с чужим человеком – но при этом ни разу не отказал, как будто искупал вину за все, что сделал. Насколько я знаю, его личная жизнь не особо сложилась, он так и не смог найти женщину, которая устроила бы его полностью. Его любовницы всегда были молодыми, яркими, известными – но жениться он не торопился. Я не льстила себе, не думала, что причиной этому – я, нет. Но где-то совсем глубоко и только наедине с собой я признавалась, что мне это приятно. Эгоизм чистой воды…

   В самолете я спала – всегда так делала, когда приходилось много летать по рабочим вопросам. Глаза открыла только во время посадки, глянула в иллюминатор – и не узнала место. Это точно не аэропорт Хитроу – уж его-то я узнала бы моментально. Переведя взгляд на Алекса, я открыла рот, чтобы задать вопрос, но он меня опередил:
   – Это Цюрих, Марго.
   – Что??
   – А что? Я не говорил разве? – улыбнулся он, расстегивая ремень. – Я теперь тут живу, в пригороде.
   – И что же – Мэри ты привез сюда?
   – Мэри? Нет, Мэри в Лондоне.
   Я уставилась на него, чувствуя, что сейчас разревусь. Как это – Мэри в Лондоне? А почему тогда я здесь, в Цюрихе?!
   – Потом, Марго, все потом. – Алекс почти силой поднял меня на ноги и повел к выходу.

   В машине по дороге я молчала, прикусив губу, чтобы не начать орать и оскорблять его, держалась из последних сил. Меня уже ничто не радовало – ни отъезд из Москвы, ни прерванное наконец одиночество. Я стремилась к Мэри – а ее здесь не было…
   Про «пригород» Алекс приврал – дом, у которого мы остановились, располагался на окраине самого Цюриха, на тихой узкой улочке. В другое время я принялась бы рассматривать двор, изгородь, сам дом – но сейчас мне было совершенно все равно, как это выглядит. У меня осталась обида ребенка, которому пообещали красивый большой леденец, но в последний момент рука, протягивавшая его, спряталась за спину. Алекс вышел из машины, помог выбраться мне и подтолкнул в сторону невысокого крылечка:
   – Что встала? Иди, там должно быть открыто.
   Я замерла, не в силах сдвинуться с места. Не хотела я никуда идти, ничего открывать – зачем? Алекс достал чемодан и свою сумку, мимоходом подтолкнул меня в спину еще раз и легко взбежал на крыльцо. Я понуро побрела следом. Он толкнул дверь, которая в самом деле оказалась не заперта, вошел в просторную прихожую и, опустив вещи на пол, громко спросил:
   – А почему никто не встречает?
   Где-то в глубине дома раздался цокот каблучков – и в большой арке за свисающими до полу тонкими занавесками показался женский силуэт. Когда же занавески разлетелись в стороны, я увидела Мэри в коротких шортах и майке… Не в силах поверить, я обернулась – сзади, скрестив на груди руки, улыбался Алекс…

   Когда первый шок прошел, я, уже сидя в кресле перед огромным камином и держа Мэри за руку, спросила:
   – Ты… знала?
   – Знала – что, Марго? – улыбнулась она.
   – Что он меня заберет.
   – Конечно, нет – можно подумать, ты сама не знаешь, что он никогда не посвящает никого в свои планы. Он позвонил мне вчера вечером, я уже спать собиралась, сказал, чтобы я открыла дверь в одиннадцать утра. И все.
   Я уже плохо слышала ее слова – я рассматривала мою девочку. Надо же – всего за несколько дней из задерганной, нервной, болезненно реагирующей на каждое слово истерички она превратилась в довольное жизнью существо. Определенно смена места жительства пошла ей на пользу.
   – Мэри… тебе хорошо – тут?
   Она задумалась буквально на пару секунд, прижала мою руку к щеке и улыбнулась:
   – Мне везде хорошо, Марго. А здесь просто спокойно.
   – И только? – Меня иной раз злило равнодушие Мэри к происходящему, к окружающему. Я-то всегда с радостью впитывала в себя все новое, с удовольствием открывала для себя города и страны, какие-то маленькие городки и деревушки, новый для меня уклад жизни. Мэри же только равнодушно пожимала плечами.
   – А что еще? Мне нужно привести в порядок нервы, успокоиться, прийти в себя – а здесь все такое умиротворяющее, что я иной раз хочу напиться вдрызг и орать посреди улицы.
   – В этом ты преуспела, – сообщил Алекс, входя к нам с бутылкой вина и тремя бокалами. – Соседи всерьез обеспокоены нравами моей новой девушки.
   – Не льсти себе, – фыркнула Мэри, и Алекс, к моему удивлению, не крикнул, не велел ей следить за словами, а лишь протянул нам пустые бокалы.
   Мэри взяла свой за тонкую длинную ножку, повертела в пальцах, потом перевела взгляд на бутылку – я уже увидела, что это «Слеза Христова», «Lakrima Christi», вино из чуть подвяленного винограда. Я даже помнила цвет и теплый аромат, исходивший от напитка. Давно… это было так давно. Мэри, крайне редко употреблявшая напитки вроде этого легкого вина, к моему удивлению, не возразила, послушно подставила бокал под янтарную струю. Мне кажется, только я знала о ее пагубной привычке носить в сумке маленькую фляжку коньяка – не то чтобы она пила, нет, но присутствие этой самой фляжки вселяло в Мэри уверенность в собственном моральном равновесии.
   – Ну что, девочки, придется какое-то время жить втроем, – Алекс сел в кресло, закинул ногу на ногу и улыбнулся нам обеим сразу, но улыбки вышли все равно разные – или это мне так показалось?
   «Моя» была теплой – так смотрят на любимого, хоть и проблемного и избалованного ребенка, а улыбка для Мэри… о, и пусть эти двое не говорят мне о своем равнодушии – ни за что не поверю. Но, возможно, мне просто хотелось, чтобы так было.
   Мы выпили, потом еще… В голове зашумело, я стала какой-то вялой и словно набитой ватой – захотелось стечь на пол и лежать, глядя на огонь в камине. Я долгое время не могла видеть открытый огонь – очень долгое время. Но сегодня почему-то вид горящего камина не пугал, а, напротив, дарил покой и ощущение полноты жизни. Вот сидят мои любимые люди – и больше никто не нужен.
   – Мэри… проводи меня в спальню, я хочу подремать… – пробормотала я, обращаясь почему-то именно к подруге, хотя логичнее было бы попросить Алекса – вряд ли худая невысокая Мэри справится с моим обмякшим от вина телом.
   Но именно Мэри увела меня наверх, в просторную спальню с огромной кроватью, помогла раздеться и лечь, задвинула плотные шторы и забралась с ногами на постель.
   – Марго, что происходит? Ты так странно смотришь на меня.
   – Я хочу тебе счастья, моя девочка, – пробормотала я плохо слушающимся языком.
   – Да? Спасибо, – усмехнулась она, поправляя волосы. – Только, дорогая, будь так добра – не напрягай ситуацию, хорошо? Она напряжется сама – если будет нужно.
   – Ты о чем?
   – А вот о чем – прекрати сводить меня со своим Алексом! – зашипела вдруг она, сразу напомнив мне злую рыжую кошку, ощетинившую загривок. – Даже то, что я живу в его доме, не обязывает меня иметь с ним какие-то другие отношения, ясно тебе, Марго?
   – Мэри…
   – Все! Отдыхай, ты плохо переносишь перелеты.
   Она спрыгнула с кровати, сунула ноги в шлепанцы на высоких каблуках и удалилась, не забыв плотно закрыть за собой дверь.
   Меня почему-то захлестнула обида – я старалась дать ей счастье, старалась устроить ее жизнь – а она…
   Хотя…
   Если вдуматься, Мэри права – разве можно осчастливить насильно? Разве я могу управлять ею или Алексом?
   Конечно, нет…

   Потекли дни, недели… Блаженное ничегонеделание – мы с Мэри валялись в кроватях до полудня, встречались внизу у камина – Мэри с чашкой кофе и сигаретой, я – с чаем и пирожным. Мы болтали, читали стихи, иногда Мэри вспоминала какие-то танцевальные истории – и никогда, просто ни разу больше мы не коснулись темы Алекса. Он не особенно обременял нас своим присутствием – по традиции пропадал где-то и возвращался поздно, а иногда и вообще не возвращался. Мы не придавали этому значения, тем более что у нас обеих начала образовываться в Цюрихе своя личная жизнь.
   Мэри познакомилась в одном из многочисленных кафе со Стасом, бывшим соотечественником, да мало этого – еще и тренером по бальным танцам, а я…
   Я встретила Лео – своего давнего приятеля и любовника еще со времен моей первой поездки в Испанию. Столкнулись мы случайно и в буквальном смысле – выходя из маленькой пекарни с двумя батонами свежего хлеба, я налетела на крыльце на мужчину, а когда подняла глаза, чтобы извиниться за неловкость, обнаружила, что на меня с высоты двухметрового роста смотрит Лео.
   – Лео!
   – Марго! – сказали мы в унисон удивленно и расхохотались.
   Он потянул меня к себе, довольно бесцеремонно, но, как, наверное, и подобает старому любовнику, обнял и поцеловал, не смущаясь тем, что мы на довольно людной улице.
   – Как ты оказалась тут, Марго?
   – Я… случайно. Долгая история. А ты?
   – А я тренирую местную команду.
   Во времена нашего знакомства Лео тренировал юношеский состав футбольной «Барселоны». Значит, теперь перебрался в Швейцарию, надо же…
   – Ну что – поищем место, где пьют сангрию? – шутливо предложил он, и я неожиданно согласилась.
   Дома ждала Мэри, но ведь я спокойно отношусь к ее отлучкам с этим Стасом и вопросов не задаю. А с Лео меня связывают не только любовные, но и дружеские отношения – что же, я не могу посидеть в кафе со старым приятелем? Оправдавшись в собственных глазах, я радостно взяла Лео под руку, и мы двинулись куда-то в сторону центра.
   Колоритная внешность Лео не оставляла нас без постороннего внимания – огромный, с длинными, чуть вьющимися седоватыми волосами, он напоминал холеного льва, степенно вышагивающего по тротуару. К собственному удивлению, я не испытывала к нему больше ничего, кроме приязни. А ведь раньше, бывало, мы часами не вылезали из постели в его большом доме неподалеку от стадиона. Надо же, как все меняется со временем…
   Уютный ресторанчик с красными клетчатыми скатерками и настоящими фиалками в горшочках мы нашли, и сангрия там оказалась приличная – уж кто-кто, а Лео понимал в этом. Именно он научил меня пить ее, и с тех пор я частенько держала на столе большой кувшин со сладким красным вином, добавив в него еще и яблоки с апельсинами.
   Разговоры ни о чем – это так похоже на нас с Лео… Болтать о ерунде – и умолчать о главном. Я прекрасно видела, что он рад нашей встрече, не забыл, как… Эх, ну что со мной, почему я сижу тут, как каменное изваяние, и никак не реагирую на исходящие от него волнами призывные флюиды? Что со мной случилось за эти годы, неужели больше никогда я не посмотрю с интересом на мужчину? Неужели Рома все убил во мне? Или – Алекс?
   – Марго… А ты с кем здесь?
   – Я? Я… ну, словом, это не важно, Лео, какая разница, с кем? Сейчас вот с тобой сижу.
   Он с удивлением посмотрел на меня – прежняя Марго не позволяла себе такого тона. У Мэри я набралась этого, что ли?
   – Ну, чего ты ждешь? Пригласи меня к себе, что ли.
   Я не боялась показаться навязчивой или распущенной – Лео сто лет меня знал, чтобы напрягаться. Напротив, ему же легче, не нужно придумывать повод, искать слова. Просто и ясно – ты меня хочешь? Идем – получишь.
   Его дом находился в противоположной стороне от дома Алекса, на севере Цюриха. Большой дом, основательная мебель, большие чайные чашки – у Лео все и всегда напоминало атрибутику средневекового великана. Мне порой казалось, что вот-вот он вынет из холодильника говяжью лытку и начнет смачно грызть ее, то и дело сплевывая на пол. Откуда такие фантазии – не представляю. Лео – типичный европеец, очень ухоженный, с безупречными манерами, с чувством стиля и неплохим вкусом – просто любит все большое и основательно сделанное – ну, при его габаритах чему удивляться? Вечно я сказки сочиняю…
   Лео миндальничать не стал. Как, впрочем, и всегда – сразу перешел к делу, уволок меня в спальню и повалил на постель. Раньше я бы испытала по этому поводу бурю эмоций – от слез до немого восторга, но сегодня что-то шло не так, хотя, возможно, я просто отвыкла от него.
   Лео тоже почувствовал непорядок, откатился от меня, закурил, поставив пепельницу на грудь, и спросил, глядя в потолок:
   – Марго, что-то не так? Ты совсем чужая…
   – Я отвыкла, Лео… успела забыть тебя за эти годы.
   – Ты очень изменилась.
   – Это хорошо или плохо? – Я завернулась в одеяло и села, поджав под себя ноги.
   Лео оторвался от изучения потолка и посмотрел на меня.
   – Я пока не понял. Но ты совсем другая, не та, что была тогда в Барселоне.
   – Ну… у меня много всего случилось в жизни…
   Лео отрицательно покачал головой, давая мне понять, что вникать в мои жизненные перипетии не желает. В этом, кстати, заключалось его самое ценное, на мой взгляд, качество – он никогда не лез в мою жизнь, не интересовался подробностями, просто любил меня – и все. Я же не испытывала потребности поделиться с ним – для этого у меня существовала Мэри, а раньше – дневник. Я вообще не понимаю мужчин, дотошно выспрашивающих у любовниц какие-то детали, мелочи – да просто позволяющих себе лезть в чужую жизнь. В этом смысле Лео был идеальным.
   Я вдруг ощутила непреодолимую тягу к нему, отняла сигарету и, затушив ее в пепельнице, улеглась на Лео сверху:
   – А мы можем повторить?
   – Запросто! – захохотал Лео, и от раскатов его смеха мне стало легко и свободно.

   Домой я вернулась поздно, пьяненькая и в прекрасном расположении духа. Мэри сидела у камина, закинув ноги в длинных теплых гетрах на подлокотник кресла. В руке ее я заметила плоскую широкую рюмку с коньяком.
   – Мэри, ты обещала! – укоризненно проговорила я, бросив сумку на пол и опустившись на ковер у ног Мэри.
   Она подняла на меня глаза:
   – Ты не могла мне позвонить? Просто набрать номер и сказать: Мэри, я задержусь, не жди меня? Например, для того, чтобы Алекс не звонил и не орал на меня, как будто я проштрафившаяся школьница.
   Мне стало стыдно. Я отключила мобильный, едва мы с Лео оказались в кафе, и мне в голову не пришло, что Мэри будет волноваться, а Алекс и вовсе устроит истерику, на кои он оказался горазд. Ничего себе – за хлебушком сходила…
   – Мэри… прости, – покаянно прошептала я, уткнувшись лбом в ее колено. – Я не подумала… А он – где?
   – Тебя ищет, – ухмыльнулась Мэри, залпом выпив коньяк. – Приехал час назад, пробежался по дому, поорал на меня в воспитательных целях – и уехал.
   – Черт… – пробормотала я. – Он же сейчас весь Цюрих на уши поставит.
   Вытащив телефон, я набрала номер. Трубку долго никто не брал, потом раздался голос Алекса:
   – Что, нагулялась?! Дома уже?
   – Дома. Со мной все…
   – Я приеду и объясню тебе, что с тобой не все в порядке! – загремел он. – Ты что творишь, Марго?!
   – Да что ты так возбудился-то? Я встретила… приятельницу, – с запинкой начала врать я, но провести Алекса мне удавалось крайне редко.
   – А она носит брюки и курит трубку с черешневым табаком – да?
   О, черт… откуда он это-то знает?! Лео действительно курит трубку и всем видам табака предпочитает ароматизированный черешней.
   – Алекс…
   – Все, хватит. Скоро приеду.
   Я убрала телефон и шумно перевела дух. Мэри с интересом наблюдала за мной.
   – Что – влетело? Папочка сердится?
   – Не острила бы, – попросила я жалобным голосом. – Думаешь, мне нравится, когда он так себя ведет?
   – Марго, поверь мне – если бы тебе это не нравилось, ты не терпела бы.
   – Ох, надо же! И кто говорит? Женщина, которая столько лет терпела рядом с собой не охранника даже – а просто осведомителя? Того, кто докладывал ее мужу о каждом шаге?
   – Ты не понимаешь, Марго. Я была зависима от Кости – он все сделал для этого. Я не работала, я жила в чужой стране, у меня не было ни подруг, ни просто близких людей. Как я могла сопротивляться?
   Мэри замолчала, покручивая пустую рюмку в пальцах. Лицо сделалось чужим и холодным. Я в душе прокляла себя за болтливость – ведь прекрасно знаю, как тяжело она воспринимает все разговоры о Косте. То, что рядом с ней постоянно находился этот самый Гоша, контролировавший каждый шаг и немедленно докладывавший Косте о любом ее разговоре или взгляде в сторону другого мужчины, оскорбляло Мэри – но идти ей в самом деле было некуда. Костя приложил все усилия к тому, чтобы она не нуждалась ни в чем – но при этом запер в чужом доме, в чужой стране, лишив самого важного – простого общения с людьми, которых она любила. За все это время Мэри ни разу не видела отца, даже не говорила с ним по телефону – Костя запретил. Для меня он сделал исключение только единожды – когда уехал в Америку и позволил Мэри пригласить меня к себе, чтобы ей не было уж совсем одиноко. Жены Костиных приятелей по определению не могли составить ей компанию, даже он сам это признавал: домашние армянские женщины, занятые только детьми, кухней и домашним уютом, – о чем они могли говорить с выросшей в совершенно другой среде Мэри?
   – Марго, я знаю, ты имеешь право осуждать меня, но пойми… – заговорила она хриплым голосом, пытаясь не заплакать. – Ты, даже будучи замужем за Алексом, все-таки была относительно свободна. А я…
   – Мэри… что ты знаешь об этом? – грустно перебила ее я. – Только то, что я тебе рассказала? А ты не думала, что Алекс – совсем не тот, кем хочет казаться? Что он совсем не тот, о ком тебе говорила я?
   Мэри удивленно уставилась на меня:
   – Марго, ты бредишь?
   Я тяжело поднялась с пола и протянула ей руку:
   – Идем ко мне в спальню, я хочу прилечь, мне что-то не очень… Пойдем, я расскажу тебе кое-что, пока не вернулся наш отец-спаситель.
   Мы поднялись наверх, заперлись в моей спальне. Пока я переодевалась, Мэри успела выкурить пару сигарет и теперь стояла у большого окна и смотрела на вечернюю улицу. Мне всегда нравилось наблюдать за этим – как она стоит, чуть наклонив голову вправо, и, скрестив на груди руки, высматривает что-то в чуть подсвечиваемой уличными фонарями темноте. При этом губы ее чуть шевелились, и мне казалось, что в такие моменты она сочиняет стихи, которые потом никому не показывает. Даже мне.
   – Иди ко мне, – позвала я, устраиваясь в кровати, и Мэри вздрогнула. – Испугалась?
   – Нет… задумалась просто.
   Она села у меня в ногах, вытянула больное колено и чуть помассировала его – почти машинальным движением. Я долго молчала, не зная, как сказать ей то, что собиралась.
   – Понимаешь, Мэри… Алекс… он… Как бы это так правильно назвать… Словом, он террорист, Мэри.
   – Кто?! – Мне кажется, сообщение о том, что Алекс – предводитель марсианских пришельцев, не произвело бы на нее такого впечатления, как короткое слово «террорист».
   – Террорист, Мэри. Я не могу утверждать стопроцентно, но по некоторым признакам… Человек, убивающий по заказу и за деньги. Организовывающий взрывы, диверсии и просто убивающий людей, берущий их в заложники. Правда, мне кажется, что он делает это больше из спортивного интереса – денег у него и так достаточно. Он всю жизнь живет под разными именами, мне кажется, даже я не знаю, как его зовут на самом деле.
   – Марго, ты бредишь… – второй раз за этот вечер проговорила Мэри, но уверенности в ее тоне что-то поубавилось.
   – Если бы… ты знаешь, когда я поняла это, а потом и получила подтверждение своим подозрениям, я тоже подумала – лучше бы бредить. Но, к сожалению, это оказалось чистой правдой. Когда Алекс понял, что я знаю, он озверел… Он запер меня в подвале – представляешь, семнадцатилетнюю девчонку взял и запер почти на два месяца. Нет, он меня не бил, не трогал – просто не выпускал. Первую неделю я пыталась найти способ убежать, кричала, плакала, угрожала. Потом… с каждым днем мое желание убежать становилось все слабее. – Я перевела дыхание и повернулась к тумбочке, на которой у меня всегда стояла бутылка минеральной воды. Мэри молчала, уставившись в одну точку. – Знаешь, «стокгольмский синдром» существует, я это точно поняла. Когда он выпустил меня – я уже никуда не хотела идти. Я хотела только одного – быть рядом с ним, что бы ни случилось. Всегда быть рядом. Ведь он должен был убить меня, Мэри, – убить. А он… Он продолжал жить со мной и делать вид, будет ничего не произошло.
   Я очень любила его, Мэри…
   – Марго… как можно любить того, кто позволяет себе…
   – Мэри, не торопись осуждать, хорошо? Просто не торопись. Вот скажи – если бы такой, как Алекс, позвал тебя, когда тебе всего семнадцать, а за спиной – только мать с ее вечными придирками, ором и обвинениями в собственной неудачной личной жизни? Ты – не пошла бы?
   – У меня вообще не было матери – только отец-алкоголик и танцы. Ни денег, ни возможностей – а Костя бросал в грязь огромные букеты роз, был рядом, когда я едва не сломала шею, когда… – Мэри чуть задохнулась, замолчала на пару секунд. – Он был самым известным в городе человеком, а как же – лидер армянской диаспоры, богатый, уважаемый, хоть все знали, на чем и как он сколотил свое состояние. Как думаешь, в провинциальном городе девушки не мечтают вырваться из нищеты?
   – Мэри, ты говоришь не о том.
   – О том! – отрезала она. – Ты так любишь себя жалеть, Марго, что даже не видишь, что вокруг люди, которым не лучше, чем тебе. Но я всегда знала – нельзя близко подходить к таким, как мой Костя и твой Алекс.
   – Да? И посмотри вокруг. Ты сбежала от своего Кости – к моему, как ты выражаешься, Алексу.
   Мэри встала, обдала меня ледяным холодом и молча вышла из комнаты. Я не стала ее останавливать. Мне казалось, что даже она не имеет права осуждать меня. Даже она – самый близкий мне человек. Потому что Мэри не могла знать, как это – жить с матерью, которая видит в тебе лишь источник собственных неудач, которая постоянно тычет тебе в нос твоей никчемностью, твоей «не такой» внешностью, твоей отвратительной, по ее мнению, жизнью. Разве могла она знать, каково это – из кошмара оказаться неожиданно в сказке, где ты окружена вниманием, обласкана, отогрета, где тебя любят и тобой восхищаются. И дело как раз в том, что он считал меня своей, в том, что я принадлежала ему. И ощущение принадлежности, нужности кому-то – оно не стоило тех чертовых двух месяцев в подвале. И даже сейчас я согласилась бы повторить все это – потому что я его любила.
   Снизу раздался голос Алекса:
   – Вы спать легли?
   – Нет, сейчас, – отозвалась я, вставая.
   Накинув халат, я прошла по коридору до комнаты Мэри, постучала. Ответа не было. Я подождала пару секунд и толкнула дверь. Она легко подалась, но комната оказалась пуста. Мне стало не по себе… Я быстро вошла и открыла шкаф – сумки Мэри не было, как не было ее любимых сапог, джинсов и кожаной куртки. О, черт, ненормальная!!! Куда она направилась на ночь глядя, да еще не совсем трезвая?
   Я в растерянности села на кровать, думая, что же теперь говорить Алексу. Рассказывать о нашем с Мэри разговоре смысла не имело – я прекрасно понимала, что он не одобрит. Но что теперь делать, где искать ее?
   Алекс пришел сам – его шаги по лестнице заставили меня чуть сжаться и втянуть голову в плечи.
   – Что вы тут… – начал он и замолчал, увидев мое лицо. – Где она?
   – Не знаю…
   – Что ты ей сказала, Марго?
   – Ничего…
   – Не ври. – Он наклонился и взял меня за подбородок двумя пальцами. – Марго, что ты ей сказала?
   – Мы поссорились.
   – Смотри на меня, – велел он. – Ты рассказала ей, кто я? Зачем?
   – Откуда… – начала я, но он покачал головой:
   – Марго, ты никогда не была дурой. Неужели ты думаешь, что я оставил вас тут без присмотра?
   – В смысле?
   Он отпустил меня и подошел к окну, взял в руку свисавший со шторы длинный декоративный шнур и повернул его кисть ко мне:
   – Это мини-камера, Марго. У тебя в комнате, в кухне, в гостиной – да везде – такие же. И все, о чем вы говорили, всегда слышал и видел я. Так зачем ты рассказала ей?
   Я опустила голову. Не знаю, зачем рассказала. Возможно, мне захотелось как-то оправдаться – или объяснить ей, кто такой Алекс на самом деле. Судя по всему, она совершенно равнодушна к нему – иначе как объяснить ту холодную вежливость, с которой они общаются все это время? Как объяснить отлучки к этому Стасу – когда дома есть мужчина, который не против, стоит ей только дать ему понять, что и она – за?
   – Ну, не молчи, я ведь не ругаю тебя.
   И тут во мне что-то перегорело – я вскочила и заорала так, что у самой заложило уши:
   – Да кто ты такой, чтобы ругать меня?! Ты, человек, сломавший мне жизнь и искалечивший психику?!
   – Марго, погоди…
   – Да пошел ты!!! – рявкнула я, выскакивая из комнаты.
   – Куда ты, Марго?
   – Мэри искать!
   – Погоди, я только переоденусь.

   Мы исколесили, кажется, весь Цюрих вдоль и поперек, заглянули в десятки разных баров и ресторанов, но Мэри исчезла. Телефон ее был выключен, я уже начала паниковать, когда Алекс вдруг развернул машину и направился куда-то в пригород.
   – Что ты делаешь?
   – Мы поедем к этому ее… как его зовут?
   – К Стасу?
   – Да.
   – Но откуда… – Он бросил на меня такой взгляд, что я мгновенно закрыла рот, поняв неуместность вопроса, – разумеется, Алекс уже все знал о новом кавалере Мэри.
   Жил Стас в старом доме, половина которого была вообще заброшена. В жилой части во всех комнатах горел свет, а в самом большом окне я увидела четкий женский силуэт. Мэри!!!
   – Она там! – Я указала на окно пальцем, но Алекс это уже и без меня видел.
   Мы вышли из машины и направились к крыльцу. Дверь легко подалась, и Алекс двинулся на оглушительный рев музыки.
   Я старалась не отстать – из комнат то и дело выходили какие-то люди с не совсем нормальными лицами, какие-то полуголые девицы с истошным хохотом бегали друг за другом по коридору. Меня вдруг схватил за руку высокий тощий парень с безумным взглядом, я завизжала, и он тут же упал, получив кулаком в лицо – Алекс успел развернуться и помочь мне:
   – Не отставай, Марго, это притон.
   Меня колотила дрожь. Как могла моя девочка оказаться в таком ужасном месте, что связывало ее с этими людьми – раз она побежала от меня сюда?
   Мэри танцевала танго в большой ярко освещенной комнате. Сперва одна, но в тот момент, когда мы вошли, к ней присоединился и Стас – высокий блондин с короткой стрижкой и накачанными руками. Он уверенно вел ее в танце, резко поворачивал, давая вскинуть вверх ногу, наклонял так, что Мэри почти касалась затылком пола. Нас она не видела… К ним неожиданно присоединилась худая блондинка, органично «вошла» в танец, оттеснив Стаса и полностью завладев Мэри. Теперь уже она вела вместо партнера, а в тот момент, когда Мэри, мотнув головой, уставилась ей в глаза, блондинка запустила руку в ее рыжие волосы и впилась в рот. Я прикрыла глаза, а Алекс пролетел через всю комнату и отпихнул девицу от Мэри. К нему бросился Стас и тут же со стоном рухнул на пол, зажимая окровавленное лицо.
   – Ну, еще кому что объяснить? – рыкнул Алекс, крепко держа Мэри за руку.
   Желающих задать вопросы не было…
   Перекинув Мэри через плечо, он взял меня за запястье и потянул к выходу. Под ноги ему полетела бутылка, Алекс подпрыгнул, выпустил мою руку и достал из кармана брюк пистолет. Не целясь, он выстрелил и попал в ногу кому-то из окружавшей нас невменяемой толпы. Раздался визг, и люди перед нами разошлись, образовав коридор. Алекс подтолкнул меня:
   – Иди вперед.
   Чувствуя себя актрисой голливудского боевика, я двинулась через этот живой коридор к выходу. Алекс с отключившейся Мэри на плече шел следом.
   Мы добрались до машины, уложили Мэри на заднее сиденье, Алекс закурил и пробормотал:
   – Не хватало мне своих проблем…
   Меня по-прежнему трясло, как в ознобе, и он накинул мне на плечи свой пиджак. Я прижалась к нему и пробормотала:
   – Спасибо тебе…
   – Марго, я убью ее, когда очнется, – буднично сообщил Алекс, закуривая. – Мне надоело.
   – Что ты говоришь? – в ужасе выдохнула я. – Что значит – убьешь, ты что?!
   – А что? Сколько я могу терпеть ваши фокусы?
   – Если хочешь, мы уедем…
   Он вздохнул, обнял меня за плечи и, неожиданно развернув к себе, поцеловал.
   – Куда вы уедете? – оторвавшись, спросил он. – Разве я отпущу? Ты ведь понимаешь – теперь вы обе слишком много знаете.
   – Да… и нас пора убить, – механически пошутила я, стараясь сохранить вот это сладкое ощущение его поцелуя.
   – Если бы я хотел… если бы мог… Я убил бы тебя еще тогда… – Алекс проговорил это почти нежно, словно признался мне в любви, и снова привлек к себе. – Марго… почему ты ушла от меня, а? Разве нам было плохо вдвоем?
   – Алекс… не надо, пожалуйста…
   – Да, поедем.

   Мэри так и не проснулась, мы заперли ее на ключ и спустились вниз, сели в темной гостиной у камина и впились друг в друга глазами.
   – Марго… ты не ответила мне.
   – Ты ведь знаешь… не я первая начала. Ты…. Тогда я застала тебя – помнишь? Ты убил во мне что-то.
   Он переместился из кресла на пол, положил голову мне на колени и проговорил с горечью:
   – И ты никогда не простишь меня?
   – Я не знаю ответа.
   – Знаешь. Просто у тебя не хватает смелости его озвучить. Ты не простила меня – именно потому выскочила замуж за этого…
   – Он просто оказался рядом в тот момент, когда мне казалось, что я умерла.
   – Тогда почему, когда я вернулся, ты не пошла со мной? Ведь я прилетел специально – а как раз в тот момент мне никак нельзя было появляться в твоей стране. Я прилетел за тобой, потому что только ты, понимаешь, Марго, только ты мне нужна.
   – Только я? – я усмехнулась и погладила его по волосам. – Алекс, ты врешь даже себе – господи, вот во что тебя превратило твое занятие. Ты врешь себе, потому что привык врать окружающим.
   – Я не вру тебе, Марго, – это главное. Я действительно прилетел тогда с единственной целью – вернуть тебя, забрать с собой.
   – А как же все твои блестящие любовницы, Алекс? Как же все эти яркие куклы, рядом с которыми я…
   – Не говори так! – Он дотянулся до моих губ и приложил к ним ладонь. – Никогда не говори так. Мне никто не был нужен так, как ты. Я люблю тебя, Марго…
   Его голос стал совсем тихим, он обволакивал меня, кружил голову и мутил сознание. Я чувствовала, как теряю остатки решимости, как тает во мне обида, как я хочу сейчас, чтобы вместо его руки оказались его губы. Алекс встал и обнял меня, подняв из кресла. Я закинула руки ему на шею и посмотрела в глаза – они были совсем близко, и в них появилось что-то такое знакомое, такое… не знаю, родное, что ли… Это был мой прежний Алекс – тот, в которого я влюбилась еще в детстве. Его рука скользила по моему лицу, я закрыла глаза и отдалась ощущению. Господи, как давно со мной не было ничего такого. Лео не в счет – он вообще мужлан по сравнению с Алексом. Зачем он мне?..
   – Марго… пойдем… – услышала я.
   – Алекс…
   – Т-с-с, молчи, Марго…
   Он увлек меня за собой, и я пошла, повинуясь его голосу и его руке, крепко державшей меня за запястье.
   В его спальне было прохладно и темно из-за задвинутых плотных штор. Я опустилась на кровать, чувствуя холод покрывала через тонкий халат.
   – Я совсем забыл тебя, Марго… забыл твой запах, надо же, – промычал Алекс, упав рядом и зарывшись лицом в рассыпавшиеся волосы.
   Я плохо понимала, что происходит, что он делает со мной, как я отвечаю ему, – я просто вдруг стала той семнадцатилетней девчонкой, которая любила этого человека много лет назад. И сейчас мне все равно, кто он и как его зовут на самом деле, сколько людей он отправил на тот свет и что в соседней спальне спит не то пьяная, не то укурившаяся Мэри… Мне было хорошо – впервые за много лет.

   Утром я проснулась рано и не сразу поняла, где нахожусь. Проведя рукой по кровати, обнаружила лежащего рядом Алекса. «О, черт… только не говорите мне…» – но рука, скользнувшая под одеяло, обнаружила отсутствие белья. Значит, все было… а не приснилось.
   Осторожно, чтобы не разбудить его, я выбралась из-под одеяла, наспех собрала раскиданные по комнате вещи и выскользнула в коридор.
   Постояв под прохладным душем, я завернулась в халат и решила проведать Мэри. Вчера в пылу любовных страстей мы совершенно забыли о ней, и я испытала укол совести – ведь ей могло быть плохо, неизвестно, чем ее накачали в том доме.
   Мэри не спала, сидела по обыкновению на открытом окне, завернувшись в одеяло, и курила. На мое появление она даже не отреагировала, только плечом чуть повела, поправляя сползающее одеяло.
   – Как ты себя чувствуешь? – Я подошла ближе, стараясь заглянуть в лицо, но Мэри отвернулась. – Тебе плохо, да?
   Я вдруг почувствовала себя какой-то слишком уж взрослой и умудренной жизненным опытом – как будто Мэри превратилась в мою дочь, которая запуталась в жизни. И я отчаянно пытаюсь помочь ей – а она прячется в скорлупу и не дает мне этой возможности.
   – Мэри…
   – Ты всегда так орешь во время секса, Марго? – поинтересовалась она, и я приросла к полу:
   – Что?
   – Ничего, – усмехнулась она, спрыгивая с подоконника и направляясь в душ.
   Мои щеки почему-то залила краска стыда, я чувствовала, как горит лицо, как язык прилип к небу… И слов нет. Хотя… Какие нужны слова, разве я должна в чем-то оправдаться? Я взяла свое, то, что принадлежало мне много лет назад, – и никто, даже Мэри, не имеет права судить меня.

   Завтрак выдался тот еще…
   Мы с Алексом с чего-то вдруг не могли поднять друг на друга глаза, как нашкодившие дети, а Мэри… О, эта стерва наслаждалась от души. Она пила кофе, откинувшись на спинку стула и покачивая ногой в шлепанце на каблуке, потом закурила, внимательно вглядываясь то в мое лицо, то в лицо Алекса, а потом вдруг расхохоталась:
   – С ума сойти! Ни дать ни взять – юные влюбленные!
   Ха-ха-ха! А что лица-то такие постные, а? Я вам не сильно мешала, надеюсь?
   – Прекрати, – процедил Алекс, надежно укрывшись утренней газетой, но Мэри, разумеется, проигнорировала его просьбу.
   – А что так? Стесняешься, что ли? Вроде как не чужие люди, не подростки? Все правильно.
   – Заткнись, Мэри! – проговорил он уже с угрозой, но Мэри и это пропустила мимо ушей.
   – Нет, я не понимаю – вы ненормальные, что ли? Что такого случилось, что вы сидите с такими лицами, как будто убили кого-то и в саду закопали? Если хотите знать, так все к тому и шло, и я за вас ра… – договорить она не успела. Алекс отшвырнул газету, развернулся и ударил ее по щеке:
   – Ты не понимаешь с первого раза?! Я ведь просил – заткнись!
   Я сжалась от ужаса, не вполне понимая, что с ним. Мэри похлопала ресницами, загоняя внутрь навернувшиеся слезы, потом встала, выпрямилась, щелкнула каблуками:
   – Слушаюсь, хозяин! Больше не повторится! – Бросила окурок прямехонько в чашку Алекса, повернулась и вышла, громко цокая каблуками.
   – Сучка, – пробормотал он, отодвигая от себя кофе. – Ну, что за сучка?
   – За что ты ударил ее? – спросила я, осторожно положив свою руку поверх его.
   – Чтобы не лезла не в свое дело.
   – Никогда не бей ее, Алекс. Я серьезно.
   – Да, Марго, прости. – Он поднялся, чмокнул меня в макушку и вышел.
   Я допила чай и пошла к Мэри. К моему удивлению, она не плакала и не разносила в щепки мебель. Она сидела на подоконнике с блокнотом и что-то быстро строчила простым карандашом с красной резинкой на конце. Блокнот я узнала – сама когда-то подарила ей, но даже не думала, что за столько лет она не потеряла его и не выбросила.
   – Мэри…
   – Погоди! – Она написала еще пару строк, закрыла блокнот, сунула карандаш за ухо и повернулась ко мне: – Что?
   – Тебе больно?
   – Дурацкий вопрос.
   – Мэри, не кусайся, – попросила я, подходя вплотную и обнимая ее. – Ты ведь понимаешь, что я не щеку имела в виду.
   – Марго, да ты рехнулась! Ты, что же, думаешь – у меня к нему что-то есть?! Я ведь сказала – это твой мужчина. И я никогда не влезу.
   …Ровно через двенадцать часов я застала их самозабвенно целующимися в ее комнате.
   Мне тоже не было больно – вот честное слово, не было.
   Я видела, с какой силой руки Мэри упираются в его грудь – она честно пыталась сопротивляться – и не могла. И я не осуждала ее…
   Позже, когда она рыдала в моей комнате, уткнувшись лицом мне в колени, я гладила ее по волосам и шептала:
   – Мэри, ну, что ты? Не плачь… на самом деле ничего не произошло. Подумаешь – поцеловались! Я видела куда более интересные вещи, поверь…
   – Я не могу так, Марго! – прорыдала она глухо. – Не могу – это неправильно! Зачем он делает это, я ведь просила его!
   – Ш-ш-ш, успокойся… Он всегда делает только то, чего хочет сам, не считаясь ни с кем.
   – Я не буду так жить! Я не могу чувствовать себя шлюхой, которую можно вот так зажать в углу и сделать все, что в голову взбредет!
   Внезапно у нее в кармане завибрировал мобильный, Мэри вытерла глаза и достала трубку.
   – Да! – сказала она, и лицо ее моментально сделалось белым. Она что есть сил хлопнула телефон об пол и растоптала каблуками останки.
   – Что?! – У меня сразу зашевелились нехорошие предчувствия, которые немедленно оправдались.
   – Это Костя… он меня вычислил, Марго…
   Она села прямо на пол среди обломков телефона и замерла. Я тоже впала в оцепенение – как же так, ведь телефон был другим! Алекс не прокалывался на таких мелочах…
   Я подхватилась с кровати и босиком побежала вниз, в кабинет Алекса. Вломившись туда без стука, я заорала не своим голосом:
   – Алекс, он ее нашел!!!
   – Не ори, Марго! – поморщился Алекс, убирая листок бумаги в стол и пряча телефон в карман. – Что такое?
   – Мэри сейчас позвонил Костя…
   – И?
   – Ну как?! Он ее нашел – понимаешь?!
   Алекс посидел молча пару минут, потом полез в стол, вынул листок бумаги, что-то прочел и вдруг расхохотался.
   – Тебе смешно?! – Я не верила своим ушам – он хохотал, как в цирке, в тот момент, когда Мэри грозила опасность… ну, что за животное?!
   – На, посмейся, – он протянул мне листок.
   Не понимая, куда он клонит, я взяла бумажку и прочитала несколько строк, написанных острым почерком: «Женщина, русская, около 30, рыжая, худая, высокая, может работать танцовщицей, ориентировочно находится в Швейцарии».
   – Что это?
   – Ты не понимаешь? Это – твоя Мэри. А в целом это – заказ.
   – Что?! – Я почувствовала перебои в работе сердца, когда до меня дошел смысл его слов.
   – А то. Я не буду объяснять тебе, что откуда, но вот это – заказ, за который мне обещали… ладно, не скажу, а то хлопнешься в обморок.
   – Алекс… ты ведь не убьешь ее, правда? – Я умоляюще сложила руки и готова была даже на колени рухнуть, но Алекс серьезно посмотрел на меня и проговорил:
   – Каким же чудовищем ты меня считаешь, Марго? Неужели ты думаешь, что я в состоянии убить девчонку, которую сам спас? Да и не мой профиль – такие дела. Это я хотел тут одному типу передать…
   – Алекс!!!
   – Да что ж ты кричишь-то? Я ведь сказал – пока она тут, ничего не случится. Хотя…
   – Что?
   – Я сделаю проще. Позвоню и скажу, что возьму заказ сам.
   – Господи…
   – Марго, ну хватит уже. Ничего не говори ей, я сам решу, поняла? А теперь выйди, мне нужно позвонить.
   Я вышла из кабинета и направилась было к себе, но потом вдруг развернулась и прижалась ухом к замочной скважине. Алекс разговаривал на каком-то незнакомом языке, и я от досады закусила губу – мне непременно нужно было знать, о чем он говорит. Вот черт…
   Я едва успела отскочить от двери и юркнуть в коридорчик, который вел на лестницу в подвал, – Алекс так стремительно вышел из кабинета. Выждав пару минут, я осторожно выглянула, убедилась, что его нет, и направилась к себе. Проходя мимо двери в спальню Мэри, я услышала, как Алекс говорит ей тоном, не допускающим споров и возражений:
   – …и носа не смей высовывать, поняла? Не умрешь без прогулок несколько дней. В выходной, если будет время, я вас вывезу на Женевское озеро – там и подышишь. А так – никуда не сметь. Я не буду повторять тебе больше, мне надоело. Либо делай так, как я сказал, либо не рассчитывай на мою помощь.
   – Как скажете, хозяин. – И в тоне Мэри я не услышала ни иронии, ни скепсиса, как обычно. Что же он сказал ей, раз она так испугалась? Неужели рассказал? Нет, не должен, зачем ему это?
   – Подслушиваешь? – Я едва не упала в обморок от ужаса – Алекс, оказывается, уже вышел и теперь стоял рядом со мной, насмешливо глядя сверху.
   – Я… нет…
   – Ох, Марго! Твое любопытство не доведет до добра.
   Он потрепал меня по щеке и ушел.
   Пока я размышляла, зайти к Мэри или пока не трогать ее, она появилась сама. Против обыкновения, вместо шортов и майки на ней было длинное платье, но не обычное, а сшитое явно на заказ именно для дома. Разумеется – при таком муже, как Костя, Мэри вряд ли могла позволить себе целыми днями разгуливать в халате.
   – Ну что, Марго, теперь я вообще тут заложница. Приказано не выходить, не подходить к окнам и – тем более – не сидеть на них с сигаретой, – усмехнувшись, бросила она. – Пойду, пожалуй, спрошу у Ингрид, не надо ли серебро какое почистить.
   – Ингрид сама справится. Мэри, я прошу тебя – сделай так, как он сказал, – взмолилась я, беря ее за руки. – Я тебя умоляю – на этот раз не ерепенься, прислушайся, Алекс не будет пугать на пустом месте!
   – Да какое уж тут пустое место, о чем ты говоришь. – Мэри ткнулась лбом мне в плечо. – Мне так страшно, Марго… Я думала – все, все закончилось, я в безопасности. И тут – Костя… Помнишь, ты про Супермена говорила?
   – Это не я – это Алекс говорил.
   – Не важно, – отмахнулась она. – Я еще тогда сказала, что для него практически нет невыполнимого? Ну, видишь – я права. Он нашел даже номер моего цюрихского мобильника! Откуда ему знать, что я здесь?
   В этом месте ее речи я подумала, что Алекс в свое время был прав – ну, на фиг ей здесь мобильник, кому звонить? Сама подставилась.
   – Мэри, успокойся… пока ты здесь…
   – Да, я знаю – ничего не случится и все такое. Еще один Бэтмен на мою голову… Слушай, а как его зовут на самом деле, а? – внезапно спросила она, и я, не сразу поняв, что она имеет в виду, тупо уставилась в лицо Мэри. – Маргоо! Я ничего криминального не спросила ненароком?
   – А-а… ты вон о чем… Алекс его зовут.
   – Угу, понятно, – кивнула она. – Алекс Суперменович Бэтмен, значит.
   – Не – Бэтманян, – поправила я, и мы захохотали так громко, что снизу прибежала Ингрид, хлопотавшая в кухне.

   С этого дня Мэри перестала выходить на улицу. Сидела в своей комнате, что-то писала в блокноте, то и дело щелкала кнопками плеера и практически все время молчала.
   Алекс сдержал обещание и в ближайший выходной вывез нас на берег Женевского озера. Но и это не встряхнуло Мэри. Она вяло побродила по берегу, разбрасывая гальку, а потом забралась на заднее сиденье и просто уснула. Мы же еще долго ходили туда-сюда и разговаривали. Обо всем – и ни о чем одновременно. Я вдруг не к месту начала вспоминать момент знакомства с Ромой – Алекс хмурился, но не перебивал.
   Я видела, что ему не нравится этот разговор, но прервать его он не может или не хочет по какой-то только ему известной причине.
   – Марго, а вот если бы тебе сейчас предложили все вернуть и начать сначала – ты что изменила бы? – вдруг остановившись, спросил он.
   Я помолчала пару секунд и почти шепотом сказала:
   – Ничего…
   – Совсем-совсем?
   – Да…
   – А вот я бы изменил.
   Сделав это признание, он развернулся и пошел к машине, где, свернувшись в клубок, как кошка, по-прежнему спала Мэри.

   Вечером, когда в доме все стихло, я на цыпочках прокралась к его двери и взялась за ручку. Повернув ее, открыла и вошла. В спальне было темно и прохладно – как всегда. Скользнув под одеяло, я вдруг поняла, что лежу одна. Дотянувшись до изголовья кровати, я щелкнула кнопкой бра – Алекса не было. У меня перехватило дыхание как от удара под ложечку – он ушел, не сказав мне, даже не намекнув!
   Разозлившись, я схватила телефон и позвонила Лео. Тот приехал за мной через полчаса и увез к себе.
   Вернулась я только утром, не прячась, прошла, цокая каблуками, в гостиную – Алекс сидел с чашкой кофе и утренней газетой.
   – Больше никогда не подходи ко мне, – бросил он, не отрываясь от чтения. – Ты сама убила все, Марго. На этот раз – ты.
   Я фыркнула совсем как Мэри и пошла к себе. Открыв дверь, я обомлела – на туалетном столике, на окне, на кровати и даже на полу охапками лежали бледно-розовые тюльпаны…
   Щеки загорелись, как от пощечин, но я понимала: никакие слова не помогут мне теперь. Я действительно убила все – сама.

   – …Вот иди и сама с ней разбирайся! – гремел в трубке голос Алекса.
   Я сонно лежала в постели Лео, отдыхая после весьма качественного секса, когда раздался этот звонок. Я даже не сразу поняла – куда иди, с кем разбирайся?
   – Что?
   – Надоели вы мне обе! Где я вас подобрал на пару – больных на голову?
   – Да ты скажи толком, что происходит?
   – Ты где вообще? Скажи место, я приеду.
   О-па… а вот это лишнее. Ни к чему мне знакомить его с Лео, ох, ни к чему.
   – Алекс, я уже еду домой, ты не волнуйся, – зачастила я, пытаясь одновременно отбиться от назойливых рук Лео, надеть майку и не выронить телефон, зажатый плечом.
   – Давай скорее. Я уже еле сдерживаюсь, чтобы ей пощечин не отвесить.
   Ага, значит, Мэри все-таки… Но что могло случиться, чтобы Алекс так вызверился?
   Кое-как объяснив Лео причину немедленного отъезда, я выбежала на улицу и отчаянно замахала едущему прямо на меня такси. До самого дома я гадала, что же произошло. Вообще Мэри ходила какая-то странная в последнее время. Все чаще запиралась – именно запиралась на задвижку в своей комнате, совсем перестала сидеть со мной у камина по утрам, мало ела и, кажется, мало спала – судя по красным глазам. Я решила, что она пишет книгу – а что ей еще делать? Но на мой вопрос об этом она только отмахнулась:
   – Ну что ты, Марго, какая книга?
   Ее Стаса тоже не было видно, и куда он пропал, Мэри не говорила. Но лично мне было ясно, что после нашего с Алексом визита в тот дом молодой человек решил не искушать судьбу и к Мэри с ее странными знакомыми не приближаться. Я бы на его месте точно так же поступила. Мэри же по поводу его отсутствия не высказалась вообще никак: был – и был, пропал – тоже хорошо.
   Вбежав в дом и пулей взлетев вверх по лестнице, я застала жуткую картину – Мэри, вся в крови, лежала на полу в своей спальне, а над ней склонился Алекс. В первую минуту я решила, что это он что-то сделал с ней, а потому, не разбираясь, налетела сзади, но тут же впечаталась в стену спиной, отброшенная его руками:
   – Сдурела?
   – Что ты сделал?! – завизжала я. – Что ты с ней сделал?!
   У Алекса сделалось такое лицо, как будто у меня выросли рога и ими я задеваю старинную люстру.
   – Я?! Да ты лучше спроси, что эта дура сделала с собой!
   Мэри внезапно поднялась на руках и посмотрела на нас – лохматая, с черными кругами вокруг помутневших глаз, заплаканная и абсолютно чужая.
   – Не смей орать на меня, понял?! – Она сделала усилие и встала на ноги, пошатнулась и, неожиданно схватив со столика канделябр с зажженными зачем-то свечами, размахнулась и швырнула его в Алекса: – А это тебе за Марго!
   На Алексе вспыхнул свитер, я заметалась, не зная, кому раньше нужна помощь – ему, сдирающему с себя горящую одежду, или же Мэри, с неожиданной для ее состояния прытью выскочившей из комнаты.
   – Верни! Верни ее, Марго, слышишь?!
   Я кинулась за Мэри и едва не наступила на нее, лежащую без сознания на лестничном пролете.
   – Мэри! – Я упала на колени рядом с ней и принялась тормошить. – Мэри, что с тобой?
   – Не тряси ее. – Алекс вышел из спальни и присел рядом со мной. – Ты знала, что она беременна?
   – Что?! Как… беременна? От кого?
   – Марго, ну не от тебя ведь.
   – Как ты можешь… что за шутки в такой момент?! Вызови врача!
   – Уже.
   Он поднял Мэри на руки и унес в спальню, уложил на кровать и сел рядом. Я тоже пошла туда, прислонилась плечом к косяку и наблюдала за ними.
   – Алекс… когда же вы успели?
   – Что? Как это – успели?
   – Ну…
   – Марго! Ты в своем уме? – в голосе прозвучало искреннее негодование, и я совсем растерялась – мне казалось, что это весьма логично. Господи, девочка моя…
   – Я не понимаю, – донесся до меня сквозь какую-то пелену голос Алекса. – Я не понимаю – ты о чем думала? Как ты могла? Как ты посмела вообще?
   – Да уйди ты! – вяло отбивалась пришедшая, оказывается, в себя Мэри. – Не слишком обуглился, нет? А жалко…
   – Да я не про то! Я про ребенка – как ты посмела, Мэри?
   – А ты-то тут при чем? Это мое дело!
   – Ты живешь в моем доме! – отрезал он. – Я отвечаю за вас обеих! И я еще разберусь, кстати, где постоянно пропадает Марго!
   Ого… это еще зачем, интересно? Пора вмешиваться…
   – Алекс…
   Он обернулся ко мне так резко, что я вздрогнула:
   – Так, молчи. Устроили мне тут!
   Неизвестно, чем закончился бы этот гневный монолог с обличительными выпадами, но, к счастью, приехал доктор.
   Мы с Алексом ушли вниз, сели у камина и приготовились ждать.
   – Так ты говоришь, – не выдержала я, – что ты ни при чем? Тогда с чего ты разговаривал с ней таким тоном, словно имел право решать судьбу Мэри и ее ребенка?
   – Марго, я уже все тебе сказал. Моего слова недостаточно? – Он смотрел в камин и думал о чем-то.
   Его слова мне было достаточно… Непонятно другое – тогда почему он кидался такими обвинениями и с такой злостью разговаривал с Мэри? Сверху спустился доктор, аккуратно покашлял, обращая на себя наше внимание:
   – Она уснула. Все в порядке, но я бы понаблюдал. Если честно, давно уже не видел криминального аборта, думал – такого и нет в природе. Оказывается, ошибся.
   Страховки у Мэри, разумеется, не было, пришлось решать все с помощью хрустящих зеленых бумажек – иначе доктор еще и в полицию бы сообщил, а нам только этого и не хватало. Пока Алекс провожал его, я поднялась наверх.
   Мэри спала, раскинувшись на кровати. Я подумала, что надо бы сменить постельное белье, но не будить же ее для этого. Ничего, потом…
   Внезапно Мэри открыла глаза – так, как делали это куклы в нашем советском детстве – хлоп-хлоп, взгляд бессмысленный, ничего не выражающий, только ресницы вверх-вниз, – и произнесла абсолютно ясным голосом:
   – Ну, вот и все, Марго. Вот и все.
   Эту фразу я могла разделить с ней напополам – у меня тоже было «вот и все». После моей ночной выходки с отъездом к Лео Алекс общался со мной совершенно ровным тоном, без каких бы то ни было намеков на интим или простую нежность. Сухо, сдержанно. Я проклинала себя за импульсивность, за то, что не позвонила, а сразу кинулась мстить – кому хуже в итоге? Только мне… А ведь все могло сложиться иначе, совсем иначе, и мы снова были бы вместе.
   – Мэри… скажи мне…
   – Если ты думаешь, что между мной и Алексом было что-то, то я тебе в стотысячный раз говорю – нет. – Мэри сомкнула ресницы и замолчала.
   – Я не об этом… хотя и об этом тоже… – Я уже и сама запуталась и не понимала, чего хочу от нее. – Мэри, зачем ты сделала это?
   – Я не собираюсь тебе отчитываться, Марго. Все, что было нужно, уже рассказал твой драгоценный Алекс. И хватит об этом.
   Она отвернулась от меня и, кажется, снова уснула. Я посидела рядом какое-то время, посмотрела на то, как мерно дышит во сне Мэри, осторожно поправила ее волосы и пошла к себе.
   В спальне Алекса горел свет – узкая полоска пробивалась из-под двери. Я нерешительно взялась за ручку, но потом поняла – нет, не могу, не надо. Он четко сказал – больше не приближайся, сама все убила. Наверное, впервые в жизни я захотела поменять что-то в своей жизни, вернуть ту ночь, послать к черту Лео – только чтобы войти в свою комнату, заваленную тюльпанами. И обнаружить там улыбающегося Алекса.
   Поздно…
   Он словно почувствовал – распахнул дверь и удивленно уставился на меня:
   – Ты что-то хотела?
   – Поговорить… – Я мучительно искала тему для разговора, чтобы просто побыть рядом с ним, послушать его голос.
   – О чем?
   – О Мэри.
   – Заходи. – Алекс чуть посторонился и впустил меня.
   Я хотела сесть на кровать, но потом передумала и опустилась в большое мягкое кресло у окна. Алекс лег поперек кровати и усмехнулся:
   – Видишь, Марго, всегда есть тема – да? Мэри не даст умереть в гробовом молчании. Ты что же – снова будешь обвинять меня в связи с ней?
   – Ой, перестань… Я знаю, что ничего не было. Но тогда я не понимаю – почему ты так напирал на нее? – Я провела руками по подлокотникам, обитым белой кожей, – прикосновение к этому материалу вызвало почему-то неприятную ассоциацию, и я поспешно скрестила руки на груди.
   – А ты считаешь, что она поступила правильно? Она убила ребенка, Марго.
   – Алекс… ей только этого не хватало сейчас – ребенка от наркомана!
   – Ты уверена, что дело в этом Стасе? Она сама тебе сказала?
   – Да что говорить-то?! Я ее знаю – вряд ли был еще кто-то!
   – Все равно она не должна была, – настаивал Алекс, и я внутри была с ним согласна. Однако рожать от наркомана я тоже не стала бы.
   – Успокойтесь. Если бы это был твой ребенок, Алекс, поверь, я не избавилась бы от него, – раздался вдруг в дверях голос Мэри, и мы оба вздрогнули.
   Она стояла, держась руками за косяки, и смотрела только на Алекса. Он растянул губы в ухмылке, напомнив мне при этом какого-то хищного зверя:
   – Поверь мне, Мэри, если бы ты поступила так с моим ребенком – то уже не стояла бы тут с наглым лицом.
   – Ты меня испугал. Я теперь сто раз подумаю, прежде чем решусь оказаться с тобой в постели, – высокомерно заявила она и ушла вниз, держась рукой за стену.
   Первым моим желанием было кинуться за ней – ведь она слабая, упадет, не дай бог, а лестница крутая, но Алекс покачал головой:
   – Посиди со мной, Марго. Пусть эта кошка пофыркает – ей необходимо.
   В спальне повисла тишина. Мы молчали так странно и каждый о своем – это чувствовалось. Я почему-то была уверена, что Алекс думает о Мэри – вот не знаю почему. И оказалась права.
   – Марго… мне нужен совет. В других обстоятельствах я никогда не стал бы делать этого, но ты замешана еще больше меня, так что… – начал он, перекатившись к тумбочке и взяв сигарету. – Заказчик просит доказательства того, что она мертва.
   – Что?!
   – А как ты думала? В этой жизни никто никому на слово не верит – и денег без подтверждения не платит, – усмехнулся он.
   – И… что ты будешь… делать? – с запинкой проговорила я, стараясь унять нервную дрожь.
   – Уговори ее отрезать прядь волос – чтобы не пришлось резать палец.
   – Не шути так, я тебя прошу – меня сейчас вырвет! – попросила я, зажав рукой рот.
   – Какие шутки, Марго? Мне нужна ее одежда – что-то из того, что она носит постоянно, и прядь волос. А еще лучше – что-то такое, что есть только у нее. Я не приглядывался, но, может, ты знаешь?
   Я задумалась. Ничего, кроме перстня с бриллиантом, Мэри не носила – она вообще была равнодушна к побрякушкам. Сколько раз я пыталась затащить ее в какую-нибудь ювелирную лавочку и соблазнить там сережками, колечком или цепочкой, но Мэри бесстрастно окидывала взглядом все это великолепие и выходила, как вошла, – с пустыми руками. С одеждой проблем не возникнет – я просто стяну что-то, и все, но вот волосы… и перстень – она его не снимает.
   – Алекс… а как я ей объясню, зачем мне ее волосы, а? Ведь дикость же.
   – Марго, ну, сочини что-нибудь. Скажи, что хочешь… ну, не знаю – кулон сделать там, на память, – Алекс сел и выпустил в мою сторону облачко дыма. – Неужели не можешь придумать?
   Придумать я не могла – все, что приходило в голову, казалось глупым или просто смешным. Мэри не малолетняя дурочка, ее не проведешь. Версия с кулоном годилась, конечно, но вот повод… Я ж не собиралась умирать, да и Мэри, к счастью, тоже. И мы не юные влюбленные… Фу, бред!
   – Все, Марго, иди к себе. Завтра утром нужно провернуть это – ты мне поможешь.
   Я ушла к себе, закрылась на ключ и упала на постель, закусив угол подушки. Задачку он мне задал.
   Дождавшись, когда все в доме уснут, я прокралась в комнату Мэри и прошла в ванную. Ее окровавленные джинсы и черная майка с длинными рукавами валялись на полу у бака с бельем – я сама их бросила туда. Отлично… Но что делать с перстнем и волосами? Что мне придумать?!
   Всю ночь я не могла сомкнуть глаз, но никаких свежих идей не возникло. К утру меня сморил сон, но выспаться мне не дали – пришел Алекс и буквально силой стащил меня на пол:
   – Марго, хватит спать. Идем.
   – Алекс… я… только одежду смогла… – растирая пальцами виски, пробормотала я.
   – Так и знал, что на тебя невозможно рассчитывать, – с досадой бросил он. – Иди пока, приведи себя в человеческий вид. Сам все сделаю.
   Он скрылся в комнате Мэри. Я же вместо душа, разумеется, тоже на цыпочках пошла туда и встала за дверь так, чтобы в щель видеть и слышать все происходящее.
   Мэри не спала – сидела в постели и писала что-то. Алекс остановился вплотную к кровати, заложил руки за спину и стоял так какое-то время, покачиваясь с носка на пятку. Мэри продолжала черкать в блокноте, игнорируя его присутствие.
   – Отложи, пожалуйста, карандаш, – попросил Алекс миролюбиво.
   – Ты не мог бы зайти позже? – не прерываясь, поинтересовалась Мэри.
   – Нет, я сейчас уезжаю. Отложи карандаш, Мэри.
   – Зачем?
   – Я так хочу.
   – А я – не хочу.
   – Тебе не удастся вывести меня из терпения – я сегодня в хорошем настроении, – улыбнувшись, сообщил Алекс, но я-то слышала, с каким усердием он маскирует вспышку злости.
   – Поздравляю. Мир может расслабиться и отдохнуть пару часов.
   – Мэри… я прошу тебя… – Ого-го, как заговорил, надо же!
   Алекс присел рядом с Мэри, взял ее за руку и вынул из пальцев карандаш.
   – Это пара минут.
   – Что ты еще хочешь от меня? Я уже и так живу здесь как заложница. Что тебе нужно теперь? Моей крови на завтрак? Возьми! – Она резко вскинула свободную руку и поднесла запястье к губам Алекса. Тот рассмеялся и, поцеловав, опустил ее руку на кровать.
   – Спасибо, конечно, но на завтрак я предпочитаю кофе.
   Мэри… моя просьба может показаться странной, но обещай, что выполнишь.
   – Почему меня не удивляет твое предисловие? Сейчас что-нибудь эдакое потребуешь – ты ведь не просишь, ты у нас приказы раздаешь.
   – Мэри, я не настроен ссориться.
   – Мы не в песочнице, чтобы ссориться.
   Мэри нарывалась на неприятности, я чувствовала это по тону, по тому, как она нервно прикусывает губу после каждой фразы. Единственное, что непонятно: зачем она делает это, зачем дразнит Алекса, а главное – как он терпит такое поведение? Неужели только ради того, чтобы получить деньги с заказчика?
   – Мэри… а ты не думаешь, что мне скоро надоест?
   – И что? Ты выставишь меня? Алекс, поверь – я могу уехать хоть сейчас.
   – Да? И куда же вы, мадам, направитесь? В объятия к супругу? То-то радости будет! – ехидно поддел Алекс. – Он с тебя кожу снимет столовым ножом – и все. Коврик потом сделает, к кровати, чтоб каждое утро тебя видеть.
   – Тебе-то что за забота? – огрызнулась она.
   – Мне? Значит, есть забота, Мэ-ри… значит, есть… – Он начал наклоняться к ней, и я зажмурилась – стало почему-то больно видеть, как он сейчас поцелует ее.
   Однако в ответ раздался голос Мэри:
   – Не заставляй меня унижать тебя пощечинами. Алекс, это просто за гранью. Я очень люблю Марго и не сделаю ей больно.
   – При чем тут Марго?
   – При том, – отрезала она. – Говори, зачем пришел.
   – Подари мне свой локон, Мэри.
   – Заболел? – удивилась она. – Что за ерунда?
   – Прошу тебя. Мне это важно.
   – Алекс, ты спятил…
   – Так можно? – Алекс огляделся и увидел в раскрытой косметичке маникюрные ножницы.
   Пощелкав ими, он придвинулся к Мэри, вытянувшейся от неожиданности в струнку, намотал на палец прядь ее рыжих волос и приблизил к ним острые лезвия ножниц. Отрезав волосы, он не сразу отпустил Мэри, а зачем-то провел кончиками ножниц по ее щеке от виска к подбородку. Мэри не шевелилась и не отводила от него взгляда. Алекс вдруг увлекся этим – ножницы скользили по лицу Мэри, а она по-прежнему не двигалась и все смотрела ему в глаза. Эти ужасные ласки привели меня в полубессознательное состояние – я все время ждала, что вот сейчас, сейчас он нажмет чуть сильнее – и на бледной коже Мэри покажется полоска крови. Черт! Я словно сглазила его – он вздрогнул и отшвырнул ножницы. Мэри даже не шелохнулась, сидела, как замороженная, и смотрела на то, как суетится по комнате Алекс, отыскивая что-то, чем можно стереть кровь.
   – Прости, я не хотел…
   – Не ври, – ее голос был глухим и тихим, я еле разобрала. – Ты хотел – просто не мог найти повода.
   – Мэри…
   – Уходи, Алекс. Я все сделаю сама. Уходи. Нет, стой. – Она с усилием сняла с пальца перстень, провела им по кровоточащей ранке на щеке и протянула Алексу: – Вот, возьми. Ты ж на память хотел – так пусть будет это.
   – Зачем… – начал он, но Мэри повысила голос:
   – Все, уходи. Мне больно, я хочу встать и обработать рану.
   Алекс поднялся, небрежно надев кольцо на мизинец, и вышел. Наткнувшись на меня, он даже не удивился, кажется, а только спросил шепотом:
   – Опять подслушивала? Собирайся, нужно ехать.
   Когда я, уже совершенно готовая к выходу, постучала в его кабинет и толкнула дверь, не дождавшись приглашения, то обнаружила Алекса сидящим в кресле и рассеянно вертящим в пальцах перстень Мэри. Я приблизилась и заглянула через плечо – он рассматривал неровные штрихи, оставленные капельками крови на идеальной поверхности бриллианта.
   – Она ненормальная, Марго, – буднично сообщил он мне, словно я сама не знала этого.
   – А кто нормальный, Алекс? Я? Или, может быть, ты?
   – Марго, она не говорила тебе, что знает дату своей смерти? – неожиданно спросил он, и я вздрогнула:
   – Ты что?! Нет, конечно.
   – А вот мне сказала. Но назвать отказалась, хотя я очень настаивал.
   – Зачем тебе?
   – А как иначе я смогу ее уберечь?
   С этого момента я опять перестала его понимать. То он кричит, что знать ее не желает, называет сучкой и ненормальной, а то говорит тихим голосом такие ужасные вещи и собирается защищать ее от чего-то. Кто из них двоих более ненормален, определить не взялся бы, я думаю, ни один психиатр. Так что куда уж мне…
   Пока я размышляла, Алекс успел сложить в сумку вещи Мэри, упаковать в почтовый конверт прядь ее волос и только над перстнем он задержался на мгновение, еще раз внимательно осмотрел его и только потом опустил в тот же конверт.
   – Едем, Марго, много дел.

   Он привез меня на какой-то пустырь – я даже не думала, что в Швейцарии случаются такие заброшенные места. Это не была свалка в прямом смысле, но тут полно было остовов старых автомобилей, каких-то полуразложившихся покрышек, запчастей, горы старых газет и тряпья. Запах соответствующий… Меня едва не вывернуло наизнанку, я с трудом дышала, стараясь делать это пореже, чтобы не вбирать в легкие здешний смрад.
   Алекс извлек из багажника сумку и какой-то бумажный пакет, из которого вынул яркую коробку.
   – Что это? – спросила я, борясь с подкатившей тошнотой.
   – Это Мэри, – хохотнул Алекс, разворачивая коробку лицевой стороной ко мне.
   Я присмотрелась и ахнула – надувная кукла из секс-шопа. Но самым забавным моментом оказалось имя на упаковке, то, которое нужно, – «Мэри». Не зная, плакать или смеяться, я отвернулась, а Алекс, распаковав коробку, вздохнул:
   – Господи, ты видишь, чем приходится заниматься ради паршивых ста тысяч?
   – Ста тысяч? – удивилась я, и он подтвердил:
   – Да, дорогая. Именно в эту сумму оценил Костя жизнь своей обожаемой жены. Сто тысяч в европейской стабильной валюте. Вот так.
   – И ты что же – возьмешь?
   Он посмотрел так, словно поймал меня за каким-то неблаговидным занятием:
   – Марго, а как ты думаешь?
   – Алекс…
   – Так, все, хватит. Там в пакете парик, приведи его в божеский вид, пока я девочку надуваю.
   Какое счастье, что со стороны нас никто не видит, думала я, безжалостно дергая расческой длинные, почти как у Мэри, искусственные волосы парика. Два идиота – один надувает резиновую куклу, другая парик вычесывает…
   Общими усилиями мы натянули на надувную игрушку джинсы и майку Мэри, нацепили парик, и Алекс уложил ее лицом вниз между двух полусгнивших кузовов. Из того же пакета извлек бутылку с какой-то краской, плеснул на затылок куклы и щедро разлил вокруг.
   – Кровь, – объяснил он мне, и я усомнилась:
   – Настоящая?
   – На, попробуй. – Он сунул бутылку прямо к моему носу, и я не выдержала, зажала рот и кинулась в сторону.
   Меня выворачивало минут пять, я уже еле держалась на ногах, когда Алекс соизволил подойти и потрепать меня по спине:
   – Ну, что ты? Испугалась? Идем, в машине вода есть, попьешь и умоешься. Я уже закончил. – С этими словами он сунул мне в руки два поляроидных снимка. Они были чуть размазаны, но Алекс объяснил, что сделал это намеренно, мол, торопился, нужно было срочно уходить – так он объяснит заказчику.
   – И он поверит? – недоверчиво переспросила я, рассматривая снимки и понимая, что даже я вижу лежащую на животе Мэри с пробитой головой.
   – Поверит. Ему слишком хочется видеть ее мертвой, а волосы и перстень только подкрепят его уверенность.
   – Вот урод, – процедила я сквозь зубы.
   – Это точно…

   Мы возвращались домой молча, я получила слишком много эмоций, чтобы разговаривать о чем бы то ни было, а Алекс всю дорогу болтал по телефону. Я не вслушивалась, как, собственно, никогда раньше. Мне не терпелось скорее увидеть Мэри, обнять ее, убедиться, что она жива.
   В прихожей Алекс задержал меня и крепко сжал руку:
   – Марго, не вздумай проговориться, поняла?
   – Я знаю.
   – Знать мало. Надо сделать.
   Я освободила руку и пошла наверх, в спальню Мэри. Она сидела в постели, закутавшись в одеяло, и курила. В комнате пахло ментоловым табаком, рядом с пепельницей на тумбочке дымилась чашка кофе.
   – Ингрид ушла, – бросила Мэри, стряхивая пепел с кончика сигареты. – А ты забыла у меня свой мобильник. Тебе звонили.
   – Кто?
   – Откуда я знаю? Мне запрещено подходить к телефону, подозреваю, что и на твой мобильник этот запрет распространяется, – хмыкнула она.
   – Как щека? – Я осторожно взяла ее за подбородок и развернула к свету. Тонкая неровная царапина пролегла от скулы к подбородку. – Придурок, господи, – пробормотала я.
   Мэри мотнула головой, стряхивая мои пальцы:
   – Не надо, Марго. Мне неприятно. Где ты была, кстати?
   – Гуляла, – уклонилась я. – Пойду, звонки посмотрю. Потом, может, поедим вместе? Ты завтракала?
   – Я уже даже обедала, так что не хочу.
   Она отвернулась от меня, натянула на плечо одеяло и всем видом дала понять, что разговор окончен. Поведение и состояние Мэри в последнее время меня пугали. Этот аборт еще…
   Я не могла понять одного – почему вдруг Алекс так отреагировал на произошедшее. Алекс – фактически собственными руками лишивший свою первую жену Мадлен ребенка. Он женился на соседке сразу после того, как я отказалась развестись с Ромой и вернуться к нему. А как, как я могла вернуться – когда человек исчез, не подавал никаких вестей о себе, и я вообще считала его мертвым? И тут он является и требует, права какие-то качает. Он оскорбился моим отказом, уехал, женился на Мадлен. Она ждала ребенка… Я не знала об этом, вот честно – не знала, иначе не позвонила бы. Но просто в какой-то момент я вдруг осознала свою ошибку и то, что брак с Ромой не приведет ни к чему.
   Алекс прилетел…. Он обрушил на меня такую лавину нежности и любви, что я на секунду поверила – возможно, он изменился, все пойдет иначе. Он вынужден был вернуться домой – какие-то дела. Я ждала его в Москве, потихоньку собирала вещи и готовилась к разводу с Ромой, когда Алекс позвонил и сообщил, что приедет на пару дней позже – из-за развода с Мадлен и… похорон ребенка. Я лишилась дара речи, потому что слишком хорошо его знала…. И отказалась вернуться к нему. А через некоторое время от его брата совершенно случайно узнала о том, что в гибели ребенка был виноват Алекс и косвенно – я.
   И вот теперь он осуждает Мэри, избавившуюся от ребенка, зачатого непонятно от кого. Да, Мэри, возможно, не права, но кому бы судить об этом, только не Алексу.
   Только не ему….

   Номер оказался незнакомым, я так и этак прикинула – нет, не знаю. Ну, ладно, может, ошибся кто-то – бывает. Наскоро переодевшись, я пошла в столовую, но оказалась там наедине с приготовленным Ингрид тушеным кроликом. Алекс обедать не стал, побросал какие-то бумаги в портфель и уехал, как всегда забыв сообщить, во сколько вернется и вернется ли вообще. Я послонялась по дому, попила чаю, вытащила какую-то книгу с полки огромного шкафа и прилегла на диване в гостиной. Однако чтение не увлекло – строчки прыгали и расплывались, смысла прочитанного я не улавливала, а потому решила не насиловать себя. Отложив книгу в сторону, почему-то вспомнила Рому. Интересно, как он там без меня? Кто теперь собирает его по утрам на работу, кто подбирает ему носки и рубашки с галстуками, кто выслушивает его постоянные жалобы на плохую погоду, тяжелый трудовой процесс, идиотов-журналистов и зануд-редакторов? Мама? Я почему-то была уверена, что Рома вряд ли до сих пор один – к нему всегда проявляли интерес женщины, считали его святым и покладистым, удобным в жизни и к тому же имевшим достаточно прочное положение в определенных кругах. Удивительно, что я не испытываю никаких эмоций по этому поводу… В последнее время я вообще стала замечать за собой эту отстраненность от всего и от всех – как будто заразилась от Мэри ее постоянным безразличием ко всему.
   Позвонил Лео, но я вяло отговорилась от встречи, сославшись на больную голову и высокое давление. Почему-то именно сегодня я вдруг почувствовала отвращение к нему, как будто он виноват в том, что Алекс не пытается больше сблизиться со мной. Все, хватит – никаких Лео больше.
   – Марго, ты чего тут? – В гостиную неслышно вошла Мэри, укутанная в джинсы, гетры и теплый свитер с высоким горлом, в мягких тапочках вместо привычных шлепанцев на шпильках. – Холодно, – пожаловалась она, присаживаясь на край дивана и пряча руки в рукавах свитера.
   – Может, врачу позвоним? – предложила я, но Мэри покачала головой:
   – Ты что, какому врачу? Все в порядке, просто согреться не могу.
   – Хочешь, камин растопим? Ты ведь любишь. – Я поднялась и, не слушая вялых протестов Мэри, разожгла огонь.
   Мы расположились в креслах, я даже успела заварить чай и принести его в большом чайнике в гостиную, так что теперь мы могли спокойно наслаждаться напитком и не двигаться с места.
   – Я хочу уехать, Марго, – вдруг сказала Мэри, отхлебнув чаю.
   – Как уехать?! Куда?! – моментально всполошилась я, но Мэри остановила меня жестом:
   – Погоди, не кричи. Я устала, Марго. Чувствовать себя заложницей, жить в четырех стенах. В конце концов, стоять между вами.
   – Мэри, что за глупости…
   – Это не глупости, поверь. Я ведь не слепая, все вижу. Вас тянет друг к другу, но какие-то старые обиды не дают перешагнуть черту. Знаешь, в детстве на парте рисовали линию – мол, не смей на мою половину локтем? – Она усмехнулась. – Вот и вы, как те пионеры, нарисовали себе полоску и вдоль нее ходите, облизываетесь. А зачем? Будь умнее, Марго, сотри ее сама.
   Я опустила голову и молчала. Проницательная Мэри почувствовала мое настроение, смогла увидеть, что я по-прежнему страдаю по Алексу, по-прежнему хочу быть с ним, но из упрямства твержу – нет, не будет этого. Но ведь она не знала главного – того, что я сама ухитрилась оттолкнуть его. Оттолкнуть в тот момент, когда он пошел на примирение первым…
   – Мэри, я тебя прошу – не уезжай, – я подняла на нее глаза, чувствуя, что вот-вот заплачу. – Я не могу тебя потерять… И ты ни при чем в наших отношениях…
   – Ой, Марго-Марго, такая взрослая – а врать не умеешь, – рассмеялась Мэри невесело. – Я ведь тоже не вчера родилась. Ему тяжело с нами двумя. Он вроде как и к тебе – но и я здесь, понимаешь? А когда меня не будет – у вас все пойдет правильно, вот увидишь.
   – Так, может, лучше – чтобы меня не было?
   – Вот дурная! Он мне не нужен – и никогда не был нужен. А если бы… Поверь, Марго, женской дружбы не бывает.
   Я молчала. На самом деле ее слова не произвели на меня никакого впечатления – я знала, что их с Алексом тянет друг к другу, но вот как раз Мэри и нарисовала ту самую пресловутую линию, за которую, как за заколдованную, никак не может зайти Алекс. А про отсутствие в мире женской дружбы она сейчас сказала только с целью подстегнуть меня.
   – Словом, хватит обсуждать, Марго, – подытожила Мэри, вставая из кресла. – Все решено. Я пару дней отлежусь – и уеду.
   – Господи, куда ты поедешь? Тебя найдут везде!
   – Что ж мне теперь – всю жизнь проторчать в этой Швейцарии? Я не смогу вечно прятаться, понимаешь? Так что будь что будет. Поеду домой. Там машина у меня осталась в гараже, квартира, опять же. Вдруг пронесет, а? – Мэри улыбнулась мне и ушла так же бесшумно, как и появилась.
   Мне стало страшно – в ее тоне я почувствовала ту непреклонность, какую проявлял иной раз Алекс, и в очередной раз удивилась, насколько эти двое бывают схожи в мелочах. То, что она сделает так, как решила, мне было вполне очевидно. Я ничего не смогу сделать. Я – ничего… а вот Алекс… да, вот он, пожалуй, может заставить ее остаться. Заставить – не убедить, не уговорить, а именно заставить силой – только так она поймет.
   Я кинулась звонить. Телефон отключен. Ладно, вернется же он… хотя – вдруг не вернется, ведь он часто исчезал вот так, налегке, с одним портфелем? Что мне тогда делать? Я не удержу своенравную Мэри, она соберет вещи и исчезнет. Да, хорошо, если Костя, получив доказательства «смерти», не станет больше искать жену – а если не поверит? Ну, мало ли, вдруг что-то не так? И тогда Сибирь – последнее место, где Мэри окажется в безопасности, потому что уж туда он непременно пошлет своих людей. Я бы точно так сделала. И не думаю, что Костя глупее меня.

   Мэри заперлась в комнате и не впустила меня, как я ни просила и ни стучала.
   – Оставь меня, Марго, пожалуйста. Мне хочется побыть одной и подумать.
   Я почувствовала себя побитым щенком, ушла к себе и свернулась на кровати, притянув ноги к груди и с головой укрывшись одеялом. На мое счастье, буквально через пару часов вернулся Алекс, и я, услышав его шаги, побежала вниз.
   – Что случилось? Ты встречаешь меня у двери? Вот новости, – усмехнулся он, разматывая свой неизменный шарф.
   – Алекс, как хорошо, что ты вернулся!
   – Понятно – проблемы, – заключил он с притворным вздохом. – С тех пор как вы поселились в этом доме, я не имею ни минуты спокойной – постоянно что-то рушится, валится, ломается и разбивается вдребезги. И на этот раз – что?
   – Она уезжает, Алекс…
   – Так, все! – вдруг рявкнул он, моментально теряя терпение и выдержку, и я даже испугалась – а надо ли было говорить… – Я устал от ее выкрутасов! Что за сука, все нервы вымотала!
   Алекс кинулся наверх, я – следом, хотя и знала, что дверь в спальню Мэри заперта, но для него это вряд ли преграда – в таком-то состоянии. Так и было – ногой он сразу ударил в ручку, и замок жалко звякнул, развалившись. Алекс рванул в комнату, я попыталась удержать его, но бесполезно – он отбросил меня:
   – Уйди, Марго! – И я осталась в коридоре бессильным наблюдателем.
   Мэри стояла у зашторенного окна, оставив только узкую полоску, и курила. На шум она обернулась и удивленно вздернула брови:
   – Оригинальный способ стучать.
   – Ты… ты… – задохнулся Алекс, хватая ее за руки и мотая туда-сюда. – Ты что вытворяешь?! Куда ты собралась?!
   – Отпусти меня и не ори – я и так прекрасно слышу, – ее тон был ровным, как будто беседа шла в мирном ключе. Казалось, Мэри не видит возбужденного состояния Алекса, не замечает его перекошенного лица, его горящих злобой глаз. – Что ты хотел узнать? Куда я еду? Неужели Марго не рассказала?
   А, понимаю, не успела – слишком быстро с тебя слетели лоск и благовоспитанность.
   – Да ты соображаешь, с кем разговариваешь?! – взревел Алекс, и я на секунду зажала уши.
   – Соображаю, не волнуйся. Но твой статус и твое самоопределение меня волнуют мало – как и ты сам, смирись с этим.
   Я все ждала, когда же он ударит ее – потому что по всем признакам Мэри уже должна была получить пару таких оплеух, что о-го-го. Но Алекс внезапно отпустил ее и бросил спокойно:
   – Я так и знал – ты побоишься жить и сама подставишься. Ну, что ж – ты выбрала, это твое дело, и я не могу за тебя ее прожить. Уезжай, Мэ-ри. Так будет лучше. Я хотя бы не увижу твои мозги размазанными по стенам моей спальни.
   Она повернулась и насмешливо посмотрела на него:
   – Ты прав, Алекс. Так будет лучше. Ремонт дорогой у тебя.
   Алекс развернулся и вышел, толкнув меня плечом, а я бросилась к Мэри, обхватила ее и заплакала:
   – Зачем ты делаешь это? Куда ты уезжаешь, почему бросаешь меня?
   – Я хочу тебе добра, Марго. Понимаешь? Пока я рядом – ты не сможешь сосредоточиться на том, на чем тебе сейчас нужно. Вернее, на ком. Ты должна вернуть его, Марго. – Она освободила руки и взяла в ладони мое лицо. – Ты слышишь?
   Верни его.
   – Он не вернется больше, Мэри. – Я спрятала лицо на ее плече и всхлипнула. – Он… он пытался вернуться, но я оттолкнула его. В тот день, когда на озеро ездили, – помнишь?
   Я пришла к нему ночью, его не было – и я, разозлившись, уехала к Лео. А когда вернулась утром, Алекс сказал – больше не приближайся, сама убила все… Он всю ночь меня ждал, Мэри… Он просто уехал за цветами, за тюльпанами моими любимыми – а я…
   – Глупышка ты моя, – вздохнула Мэри, погладив меня по волосам. – Глупышка… Я ведь вижу, как он смотрит на тебя… как ты можешь ему не верить?
   – Мэри… ты ведь знаешь – он столько раз обманывал меня, столько раз…
   – Ты дурочка. Марго. Это было давно. Сейчас все иначе.
   Если бы хоть раз он посмотрел так на меня – я никуда не ушла бы. Я бы делала все, что он скажет, поверь. И не отпустила бы его.
   – Ну, так попробуй, я ведь чувствую – ты хочешь…
   – Э, нет! – засмеялась она. – Не лови меня «на слабо», Марго. Я этого не сделаю.
   – Слабо? – улыбнулась я сквозь слезы, и Мэри с улыбкой кивнула:
   – Считай, что так. Только никогда не говори ему об этом – хорошо?
   – Как скажешь, дорогая…

Цюрих – Барселона – Москва, двухтысячные

   Танец похож на миллион других занятий, в которых главное – не задумываться о том, что делаешь.
Дэвид Митчелл, «Лужок Черного Лебедя»

   Она улетела в Россию через неделю. Алекс сам оформил все документы, сам привез ей билеты – до Москвы и до родного города. Все – молча. С той ссоры они больше не сказали друг другу ни слова.
   Мы провожали ее в аэропорт, я рыдала навзрыд, а Мэри, к моему удивлению, была собранно-холодной, сосредоточенной и словно просчитывавшей что-то внутри себя. У стойки регистрации она попросила меня сразу же уехать, как только она получит посадочный талон.
   – Я не хочу, чтобы ты рыдала мне на дорогу, Марго.
   – Да, я поеду – у меня сердце разорвется, если я увижу, как ты удаляешься от меня, – прорыдала я, обнимая ее. – Ты хотя бы позвонишь мне?
   – Не обещаю. Но постараюсь. Иди, Марго, и помни, о чем я тебе говорила. Не подведи меня, хорошо? – Мэри поцеловала меня в мокрую от слез щеку и чуть оттолкнула от себя.
   Я сделала пару шагов назад, и тут, к моему удивлению, Алекс, стоявший до этого в стороне, подошел и взял Мэри за руку:
   – Ну что, Мэ-ри, сбежала? Беги… Только вот… – Он полез в карман пиджака и достал пластиковую карту. – Возьми.
   – Что это? – удивленно спросила она, не шелохнувшись.
   – Я сказал – возьми. А что это – ты прочтешь тут. – Из другого кармана он достал небольшой конверт и тоже протянул Мэри.
   Она поколебалась секунду, но взяла и карту, и конверт.
   – Прочитаешь и поймешь. Может, новое что откроешь для себя, – усмехнулся Алекс. – В любом случае… Живи, Мэри, просто живи – хорошо?
   – Я постараюсь, – серьезно ответила она, глядя ему в глаза.
   Алекс вдруг нагнулся и поцеловал ее – легко, в щеку, едва коснувшись губами. Потом резко повернулся, взял меня за руку и потянул к выходу:
   – Идем, иначе будет сложнее. Едем домой, Марго.
   Он не дал мне больше обернуться, не дал посмотреть назад, но я спиной чувствовала, как стремительно удаляется от меня по длинному коридору моя Мэри…

   – Что было в том конверте? – спросила я, уже сидя в машине.
   – Это предназначено ей. Тебе не скажу, – Алекс не повысил голоса, но я поняла, что спрашивать не нужно.
   Дом омертвел – ну, мне, во всяком случае, сразу так показалось. Мне вдруг стало страшно подниматься наверх – спальня рядом с моей опустела, и там теперь поселился новый призрак – призрак Мэри. Еще долго мне будут чудиться ее шаги на лестнице, запах ее сигарет, аромат духов, слышаться ее высокий голос… Я буду просыпаться утром в надежде, что вот сейчас откроется дверь – и на пороге возникнет она, улыбнется и позовет пить кофе. Такое уже было в моей жизни, когда исчез Алекс. Я тогда вернулась в Москву, но и там меня постоянно преследовал его образ – как по ночам преследовал кошмар материнского гнева. Мои призраки множились, создавая вокруг меня кольцо…
   Алекс рассказал мне о том, как передал конверт с кольцом и прядью волос Мэри посреднику, а через час получил деньги. Заказчик остался доволен работой, даже выплатил премию «за скорость». Я снова спросила, взял ли Алекс деньги, и он только ухмыльнулся:
   – Марго, ты меня удивляешь.
   Это почему-то родило во мне неприязненное чувство – ну, как он мог, когда дело касалось Мэри…
   Она не звонила, а я не знала ее нового номера – словом, стало понятно, что больше мы уже вряд ли увидимся.
   – Не волнуйся, Марго, с ней все будет в порядке, – успокаивал меня по вечерам Алекс, глядя на то, как я с тоской смотрю на черный экран мобильного или на пустое окно переписки в аське.
   – Я надеюсь…

   Я не понимала, почему продолжаю жить в доме Алекса – мне, по сути, можно было уже возвращаться. Костя считал Мэри мертвой, значит, ко мне вопросов у него больше не было. Нужно было как-то начинать жить, налаживать судьбу, вновь искать работу. Но я продолжала просыпаться каждое утро в маленькой спальне дома в Цюрихе, исправно спускалась к завтраку, пила чай вместе с молчаливым и погруженным в какие-то мысли Алексом. Это продолжалось довольно долго. Мы почти не общались, и я чувствовала себя затворницей, лишенной всех радостей в жизни, – с Лео я порвала решительно и грубо в тот день, когда улетела Мэри.
   Единственной радостью оставались только прогулки в небольшом сквере недалеко от дома. Я выбиралась туда дважды в день – перед обедом и ближе к вечеру, – бродила среди старых деревьев, подбирала в уме рифмы и, присев на первую попавшуюся лавку, записывала рождающиеся стихи в блокнот. Делала я это с единственной целью – не сойти с ума.
   От Мэри по-прежнему не было никаких вестей, я даже не знала, добралась ли она до родного города, устроилась ли как-то. Старый мобильный был отключен, нового я не знала, а цветок ее аськи всегда горел красным. Письма, которые я посылала на электронный ящик, возвращались с пометкой «данный адрес не существует».
   Мэри исчезла…

   Я понуро брела по дорожке, совершая ежедневную вечернюю прогулку. В голове крутилась фраза, утром брошенная Алексом вскользь: «Второй день спиной чувствую опасность». О его феноменальном чутье я знала – Алекс почти всегда четко знал, что произойдет в тот или иной момент, мог просчитать ситуации, заблаговременно найти из них выход, а то и вовсе предотвратить. К чему относилась сегодняшняя фраза, я не поняла, но в голове она засела.
   Взглянув на часы, я заторопилась – время приближалось к восьми, скоро вернется Алекс, который не слишком одобрял мои отлучки. Я ускорила шаг и вдруг услышала за спиной тяжелое дыхание. Почему-то стало очень страшно – на улице темно, за спиной дышит кто-то, нужно скорее выбраться на оживленную трассу. Я еще прибавила темпа, но меня грубо схватили за воротник куртки, и сильные руки, зажав рот, потащили меня в кусты. Я начала вырываться, мычать и попыталась укусить зажавшую мне рот руку, но безуспешно – противник был явно сильнее. Он бросил меня на спину, я больно ударилась спиной не то о корень, не то о какую-то валявшуюся ветку. Из темноты на меня смотрели глаза – только глаза в прорези темной маски, натянутой на лицо.
   – Ну, вот и встретились, Марго…
   От ужаса я перестала дышать – голос принадлежал Геннадию. Значит, слухи о том, что он скрылся за границей, небеспочвенны…
   – Если не будешь орать, я уберу руку. – Я согласно закивала, потому что уже начала задыхаться. – Вот так… ну что, Марго, сдала меня боссу?
   – Гена, что ты?! Я…
   – Заткнись, – прошипел он. – А кто?! Кто знал про папку с бумагами? Только ты – потому что ты ее вынесла из офиса, и ты же отдала потом мне! Только ты знала, что я ее взял!
   – Гена, я…
   – Все ясно, Марго. Думала – в Цюрихе скроешься? Нет уж! Я все потерял из-за тебя – все, понимаешь?! Эти бумаги теперь – просто листы, не годные ни на что! Этот старый козел сразу заблокировал все счета и сделал так, чтобы на меня разослали ориентировку! Мало мне проблем с федералами – так еще и денег ни копейки!
   – Гена, я умоляю – выслушай меня! – Я едва не плакала, понимая, что на этот раз все, не будет никакого Алекса, никто мне не поможет…
   – Да не собираюсь я тебя слушать. – Он буднично полез в карман и вынул пистолет. – Не собираюсь, Марго. Хватит разговоров. Да – денег нет, но хоть моральное удовлетворение полу… – Он поперхнулся, закашлялся и вдруг повалился на меня сверху. На лицо мне хлынуло что-то горячее и чуть пахнущее металлом, я не сразу поняла, что это кровь… От ужаса я не могла ни кричать, ни шевелиться, тело Гены стало невыносимо тяжелым, словно оно – могильная плита. Сознание начало уплывать, я пыталась удержаться, и вдруг прямо над собой увидела лицо Алекса. «Господи, призрак…»
   Но призрак вдруг сказал четко и понятно:
   – Испугалась, моя девочка? Сейчас, родная, сейчас… – и мне сразу стало легко, свободно и спокойно.
   Алекс отбросил труп, взял меня за руки и помог подняться. Ноги мои отказывались подчиняться голове и никак не удерживали тело вертикально.
   – Ну-ну, что ты? Не бойся, уже все. Я успел.
   – Ты… как ты… откуда? – пробормотала я, обвиснув на его руках.
   – Никогда не спрашивай меня о моих источниках – кажется, я уже говорил тебе? – улыбнулся он и вдруг приник к моим губам долгим поцелуем. – Домой, Марго… домой, – пробормотал он, встряхивая меня.
   Я почувствовала себя увереннее, сделала несколько шагов, опираясь на его руку, и наконец пошла нормально.
   – Алекс… ты снова… снова…
   – Я не могу оставить тебя, Марго. Что бы я ни говорил – я никогда не смогу оставить тебя, потому что ты моя.
   О-о-о! Я ждала этих слов так долго…
   С этого ужасного вечера все наладилось. Алекс ходил вокруг меня, как вокруг больного ребенка, – мне на самом деле стало плохо, и я слегла на долгих две недели – кормил, баловал, приносил охапками цветы и проводил дома столько времени, сколько никогда прежде. Я боялась думать о том, насколько наконец счастлива, – боялась сглазить, спугнуть. Мне хотелось продлить каждый совместный вечер, каждую ночь, запомнить каждое его слово, любой взгляд, любое движение. Он снова играл на рояле, и это тоже было счастьем – как маленькие капельки росы утром на свежих цветах, как крошечные бриллианты в длинных сережках. Как его присутствие в моей жизни.
   Он вернул мне мое кольцо – рубиновое кольцо, которое я швырнула ему под ноги в тот день, когда мы расстались окончательно – через год после моей свадьбы с Ромой. Сохранил, надо же…
   И только одно тревожило меня ночами. Только одно…
   Я перестала видеть в кошмарах свою маму, зато начала – Мэри. Она являлась ко мне, как раньше Алекс, садилась в углу комнаты, закуривала и смотрела на меня. Просто смотрела – и все, но этот взгляд заставлял меня просыпаться с криком и в мокрой от пота рубашке. Алекс сердился и просил меня выкинуть Мэри из головы – но как я могла? И как он мог просить об этом, когда я однажды, убирая его кабинет, нашла скомканный листок бумаги, на котором его рукой было несколько раз написано «Ma-ry… Мэ-ри» – по-английски и по-русски?
   Он тоже ее не забывал…

   Зимой мы поехали в Барселону.
   Я так давно не видела моря… Сразу нахлынули детские воспоминания, захотелось бродить по кромке воды, говорить что-то, читать стихи, которых было уже столько, что пришлось завести новый блокнот. Алекс посмеивался над моими чудачествами, а я… Я была так счастлива, что хотела обнять весь мир. Каждое утро я спускалась к пирсу и разговаривала со старичком рыбаком. Он делился свежими новостями, показывал улов, предлагая мне всякий раз пару-другую только что выловленных рыбин, но я отказывалась. Мне просто нравилось разговаривать с ним на смеси английского, французского и немного испанского.
   Мы совсем не обсуждали с Алексом будущее – жили сегодняшним днем, наслаждались, как хорошей едой или прекрасно снятым фильмом – и не больше. Я впервые не строила планов, не составляла каких-то списков и не старалась упорядочить что-то в своей жизни. Оказывается, это тоже приятно.

   Однажды в городе я зацепилась взглядом за нечто знакомое. Рассматривая витрину, вдруг почувствовала, что на меня смотрят. Обернулась, поискала глазами – нет, никого. Разве… разве что черноволосый мужчина на противоположной стороне улицы… Что-то смутно знакомое почудилось мне в его породистом лице. Присмотревшись, я обмерла и ахнула – напротив стоял Костя. Нас разделяла только узкая проезжая часть – небольшая полоска асфальта. Я сжалась, думая о том, как избежать разговора, уйти отсюда, но и Костя, похоже, не особенно горел желанием общаться, а может, просто не узнал – мало ли. Ну, посмотрел на женщину – бывает…
   Я с удивлением увидела, что к нему подходит высокая рыжеволосая девушка, и едва не ахнула – Мэри… Мэри – здесь, с Костей?! Но когда они развернулись и пошли в сторону маленькой кофейни, я поняла, что ошиблась, – у девицы был длинный носик, узко посаженные глаза и широкий рот, накрашенный кирпичного цвета помадой. Это не могла быть Мэри – хотя со спины здорово ее напоминала.
   Когда ко мне вернулся Алекс, ходивший, как выяснилось, за очередным букетом, я рассказала ему об этой мимолетной встрече, и его лицо помрачнело:
   – Нам нужно уехать, Марго.
   – Но почему?
   – Мне не нравятся совпадения. Очень не нравятся.

Сибирь, двухтысячные

   Я хочу танцевать до ста лет.
   А если не лениться, то больше сорока не протянешь.
Майя Плисецкая, балерина.

   На следующее утро мы уехали в Цюрих, а еще через неделю – в Москву.
   Московская зима – нечто. Каша под ногами и моя вечная депрессия. Очень хотелось чистого снега, свежего морозного воздуха – а каждое утро преподносило лишь сюрприз в виде смога. Мы жили у меня, и я каждое утро боялась открывать шторы – не хотела видеть серых домов и низкого, мрачного неба.
   Алекс пропадал где-то, возвращался только вечером, но всегда с таким лицом, словно дома его ждал кусок торта. Мне казалось, что никогда прежде я не была так счастлива – ну, может быть, в тот год, когда мы были женаты.
   Я хотела начать поиски работы, но он запретил – сказал, не хочет, чтобы дома вечером его не ждали. Я смирилась.
   Благополучие разрушил телефонный звонок.
   Было первое января, новогодние праздники в разгаре, мы собирались в гости к моему отцу. Я прыгала по спальне, выбирая наряд и отвергая одну юбку за другой, меняла блузки и водолазки, не решаясь на чем-то остановиться. Алекс шумел водой в душе, напевал что-то, и меня это веселило. Настроение было просто сумасшедшее – хотелось вытворять глупости и целовать всех прохожих.
   Телефон затрезвонил, и я решила, что звонит отец – мы задерживались. Но номер оказался незнакомым. Более того – и мужской голос в трубке тоже мне никого не напомнил.
   – Добрый вечер. Марго?
   – Да. – Про себя я отметила, что вообще-то на дворе белый день – странное приветствие.
   – Вы меня не знаете, скорее всего… Меня зовут Максим Нестеров.
   – Как?
   – Максим Нестеров. Я бывший… как это… бывший молодой человек Маши Лащенко.
   У меня внутри все похолодело. Маша Лащенко! Да это же моя Мэри… Точно – Максим Нестеров, хирург…
   – Что… что вы хотите? – срывающимся от нехорошего предчувствия голосом спросила я.
   В трубке помолчали, раздалось тихое покашливание, потом собеседник вздохнул и проговорил:
   – Марго… вы не могли бы приехать?
   – Что?! Куда приехать?! Зачем?!
   – Что ты кричишь, Марго? – раздался из приоткрытой ванной голос Алекса, и я шарахнула дверью спальни.
   – Максим, я не поняла вас!
   – Марго, дело в том… словом, у Марии проблемы, она сейчас у меня дома, но оставаться здесь ей бы нежелательно…
   Я ничего не понимала – как, откуда, какими судьбами Мэри в квартире бывшего любовника? Что значит – «у нее проблемы»? У нее постоянно проблемы!
   – Максим, вы можете сказать четко и ясно – что с Мэри… с Марией? – выкрикнула я, не в силах сдерживать тревогу и одновременно злость на этого человека – неужели трудно сказать прямо?!
   – Марго, здесь появился ее муж… тридцать первого числа Машу привезли, я дежурил… Она попала в аварию, водитель грузовика, врезавшегося в ее машину, выпрыгнул из кабины, она видела это.
   Я уже не слышала, о чем он говорит дальше, я буквально увидела эту картину – как несется лоб в лоб на серебристый «Паджеро» Мэри огромный грузовик, из которого за минуту до столкновения вываливается водитель…
   – Аааалееекс! – заорала я, роняя трубку на пол и наклоняясь за ней.
   Он влетел в комнату голый по пояс, мокрый и какой-то испуганный:
   – Что?!
   – Мэри… – простонала я, показывая ему телефон.
   Его рука потянулась к трубке, но я не дала, собрала остатки воли и продолжила:
   – Максим… простите, я немного… что с Марией?
   Алекс дотянулся до кнопки громкой связи, нажал и сел на кровать, потянув меня за собой. Я плюхнулась рядом. Максим продолжил:
   – У нее сложные переломы голеней, сломано бедро, сотрясение мозга… Словом, она не в лучшем состоянии…
   – Постойте! – перебила я. – Вы ведь сказали, что она у вас дома?!
   – Дослушайте, Марго. Я был вынужден… Понимаете, она совершенно четко определила, в чем дело, и как чувствовала – за ней пришли.
   – Кто? – скорее подумала, чем сказала я, хотя не сомневалась в том, чье имя сейчас произнесет Максим.
   – Ее муж со своими людьми. Я успел… успел увезти ее в морг.
   – Мамочки… – прошептала я, представив, как моя Мэри лежит в холодном морге совсем одна – точнее, в компании трупов.
   – Вы не пугайтесь, Марго, с ней все в порядке, и ее муж теперь считает, что Маша мертва.
   Алекс расхохотался так, что я вздрогнула и запустила в него подушкой. Он поймал ее, зажал лицо и продолжал ржать, как полоумный, катаясь по кровати.
   – Простите, Максим… А… как она сейчас?
   – Собственно, я звоню по ее просьбе… секунду… – повисла пауза, потом раздалось какое-то шуршание – и голос Мэри:
   – Марго! Марго, родная!
   – Мэри!!! Мэри, что с тобой? Как ты?! – мы кричали наперебой, словно боялись, что связь прервется, а перезвонить окажется невозможно.
   – Я… плохо, Марго. Спасибо Максу – могло быть хуже…
   – Мэри… Господи, почему ты пропала? Почему ни разу не позвонила?
   – Разве он не сказал тебе? – удивленно спросила она, и у Алекса как-то сразу поубавилось веселости.
   – Не сказал – чего? – я метнула в него свирепый взгляд.
   – Ну, значит, и я не скажу.
   – Хорошо, я сама… – Я осеклась, поняв, что не надо пока говорить Мэри о том, что Алекс – вот он, лежит на расстоянии вытянутой руки и сверкает глазищами, недовольный услышанным только что. – Мэри… скажи честно – как твое состояние?
   – Марго… я понимаю, это наглость, ты вправе отказаться и все такое… – Странные нотки в голосе Мэри насторожили меня. Она просила меня о чем-то. – Но… ты не могла бы забрать меня отсюда? Хотя бы ненадолго? Пожалуйста… Я совсем одна… папа умер…
   Я едва не завизжала, что вылетаю через пару часов, – наконец-то она просила меня о том, чего я хотела больше всего на свете – быть рядом.
   – Мэри… ты просишь приехать и забрать тебя? А ты уверена, что можно будет тебя перевезти? В смысле – как же твои ноги?
   – Я могу сидеть… – Она вдруг заплакала, заражая и меня своими слезами.
   – Я прилечу, Мэри! Я прилечу, жди меня!
   – Спасибо, Марго, – прорыдала она и отключила телефон.
   Я медленно закрыла крышку своего мобильного и перевела взгляд на Алекса. Тот ответил мне ясным взглядом и легкой улыбкой.
   – Объявилась наша головная боль? Ты вне себя от счастья? Будь я ревнив, Марго, – убил бы тебя.
   Я развернулась и отвесила ему пощечину. И – о ужас! – Алекс стерпел! Стерпел, только мотнул головой:
   – Ух ты! Смелая стала…
   – Смелая. Скажи мне – зачем ты вмешался? Что ты такого ей сказал? И, главное, когда ты успел это сделать? – Меня трясло от негодования. – Ты что же – за моей спиной общался с Мэри, видя, как я страдаю?
   Он сел и попытался обнять меня, но я вырвалась:
   – Не надо! Я разговариваю серьезно.
   – Я так и понял. Но я не общался с Мэри – тем более за твоей спиной.
   – Алекс! – я повысила голос, и он поморщился:
   – Не кричи. Я сказал тебе, как было.
   – То есть Мэри соврала?
   – Нет, она сказала тебе правду.
   У меня возникло ощущение, что Алекс издевается надо мной специально, – этот звонок почему-то его разозлил, но он старался скрыть это от меня и потому вел себя таким образом.
   – Я не хочу это обсуждать сейчас. Мне нужно успеть в кассу – еще открыто.
   – Ты никуда не полетишь, Марго, – отрезал он.
   – Полечу – и ты не хуже меня это знаешь. Я не брошу ее там!
   Алекс вскочил – наконец-то его злость выплеснулась наружу. Сжав кулаки, он подступил ко мне, но я посмотрела ему в глаза и тихо произнесла:
   – Только попробуй.
   Он удивленно посмотрел на свои руки, словно не понял, как так вышло, разжал пальцы и бережно взял меня за плечи:
   – Марго… я тебя прошу – не лезь.
   – Как ты не поймешь… У нее никого нет – только я! Теперь даже отца нет!
   – Марго… ты не можешь жертвовать собой ради…
   – Не смей! Не смей так говорить! Она – все равно что ты! Все равно что ты – для меня! Я не оставлю ее там!
   – Марго, нельзя всю жизнь водить за руку сумасшедшую девку…
   – Не называй ее так!
   – Хорошо, не кричи. Ты ведь сама видела, Марго, – Алекс погладил меня по волосам. – Я пытался ее спасти…
   – Ты? Да ты же меня уверял, что Костя поверил в ее смерть! И что? Она умерла уже дважды!
   – В третий раз умрет совсем, – буднично кинул он, и я оттолкнула его от себя:
   – Ты…
   Алекс развернулся и вышел, но на пороге задержался и бросил:
   – И в этот третий раз по-настоящему убью ее – я.

   Мы не разговаривали три дня – до моего отлета в Сибирь. Я все рассчитала – прилечу, заберу Мэри, вернусь в Москву и буду думать, как ее лечить. Сейчас, когда она осталась без Кости, Мэри вполне могла бы танцевать снова – возраст позволял, да и форму она вряд ли растеряла, но вот переломы… Это, конечно, могло представлять определенные трудности, все-таки для танцовщицы ноги – рабочий инструмент. Но я была уверена, что, когда Мэри окажется рядом, я сумею сделать все, чтобы она снова танцевала. Я обзвонила все известные мне клиники, занимавшиеся лечением и реабилитацией больных с переломами конечностей, нашла нескольких врачей, показавшихся мне надежными, и договорилась о консультациях. Алекс, слушавший эти телефонные переговоры, только усмехался, но не комментировал никак.
   В день отъезда он повез меня в аэропорт сам, хотя я собиралась взять такси.
   – Я должен убедиться, что с тобой все в порядке.
   Со мной все было в порядке – я считала часы, оставшиеся до встречи с Мэри. Алекс же вдруг сделался каким-то странным – он постоянно держал меня за руку, обнимал, прижимался губами то к макушке, то к щеке.
   – Ты как будто прощаешься, – улыбнулась я, стоя в очереди к стойке регистрации. – Я вернусь через три дня.
   – Я знаю, Марго. Я буду тебя ждать.

   Я оказалась не готова к такому морозу – пар валил изо рта, капюшон шубы не спасал, лицо моментально замерзло, губы не шевелились – и все это за то время, что я добежала от трапа самолета до автобуса. Как же в город ехать, это же чудовищно?! Но меня, к счастью, встречали – буквально сразу в мою сторону направился высокий, плечистый мужчина в короткой дубленой куртке и огромной волчьей шапке.
   – Вы – Марго? – Его карие глаза смотрели по-доброму, и вообще весь он излучал какую-то положительную энергию.
   – Да. А вы – Максим?
   – Угадали, – рассмеялся он, подхватывая мой розовый чемоданчик, который сразу как-то потерялся и выглядел едва ли не дамской сумкой в огромной руке. – Идемте, у меня машина стоит на прогреве, а то не заведу потом. Давит сегодня – сорок шесть за городом.
   – Господи, – простонала я, глянув на свои лаковые ботинки. – Я без ног останусь…
   – Не волнуйтесь, Маша сказала, что вы, скорее всего, окажетесь не готовы к нашему климату, так что я валенки прихватил. Они, конечно, большие, зато новые и теплые.
   Я с благодарностью посмотрела на нового знакомого и про себя отметила маленький нюанс – он звал Мэри Машей, чего та не позволяла никому. У меня зачесался язык, и я не выдержала:
   – Скажите, Максим… а она не ругает вас за «Машу»?
   – Когда не слышит – не ругает, – улыбнулся он, уверенно проводя меня за собой через выстроившихся у выхода из аэропорта таксистов. – А вообще терпеть не может, тут вы правы.
   С детства только Мария – и никак по-другому.
   Мы бегом добрались до автостоянки, и лично я старалась даже дышать пореже, чтобы не отморозить внутренности – настолько морозным оказался воздух. Ресницы сразу слиплись от образовавшегося на них инея, губы перестали двигаться, а нос начал отмерзать, как я ни силилась закрыть его кожаной перчаткой. Машина оказалась большим старым «Лендкрузером», Максим помог мне сесть на переднее сиденье, закинул чемодан в багажник и, сев за руль, показал на огромные валенки, стоявшие у меня в ногах:
   – Вы ботинки свои снимайте, не стесняйтесь, а то отморозите пальцы с непривычки. А вообще – коньячку не хотите для согрева?
   Я замотала головой и отказалась, однако ноги в валенки сунула с удовольствием, и уже через пару минут почувствовала, что называется, разницу. Да и вообще в машине с работающей печкой стало гораздо лучше.
   – Скажите, Максим… вы ничего не скрыли от меня? У Марии очень серьезные травмы?
   – Я сказал вам правду. Меня беспокоит левая нога, та, где у нее и так травма колена, она и пострадала сильнее. Но в целом все должно быть хорошо. Я оперировал ее сам. Честно – если бы мог, отказался бы, но вы ведь понимаете – праздник, дежурство…
   Его лицо помрачнело – видимо, воспоминания о том дежурстве были не радужные.
   – Вы представляете, Марго, что это значит – увидеть через столько лет женщину, которую любил? В таком состоянии?
   А потом еще и узнать, что ее вот-вот убьют? – Максим обогнал еле движущийся впереди нас автобус и повернулся ко мне. – Представляете?
   – К сожалению, да. Я вам благодарна, Максим, за ваш звонок и за то, что вы встретили меня.
   – Это ерунда, Марго. Знаете, я не стану врать, что все эти годы помнил Марию, что любил и все такое, нет. Я был женат, у меня есть маленький сын, но жена ушла, и теперь я его не вижу. Но Мария… она появилась – и я понял, чего был лишен все эти годы. – Максим вздохнул и крепко сжал пальцами оплетку руля.
   Я понимала, о чем он. Уж если мне, женщине, невыносимо одиноко без Мэри, то какие чувства она должна возбуждать во влюбленном мужчине?
   Ехали мы долго – аэропорт оказался намного дальше от города, чем наши московские. Интересно, а вот если бы на автобусе добираться – через какое время я осталась бы совсем без ног? Наконец Максим остановил машину у серой пятиэтажки, окруженной невысокими кустами, покрытыми инеем, и помог мне выйти.
   – Идите прямо в валенках, дома снимете.
   Если честно, то сейчас никто не смог бы убедить меня снова переобуться в мои лаковые ботинки, никакой стилист-дизайнер-модельер. Я потопала к подъезду, чувствуя себя деревенской бабищей – еще бы мне тулуп и шаль.
   Лифта в доме не оказалось, и на пятый этаж мы поднимались пешком. Интересно, как мы отсюда понесем Мэри? Максим открыл дверь, впустил меня в полутемную прихожую и позвал:
   – Мария, ты проснулась?
   – Не кричи, я слышу, – раздался откуда-то из глубины квартиры голос Мэри.
   Я быстро скинула валенки, сбросила на руки Максиму шубку и шарф, на ходу глянула в большое зеркало и пошла на голос.
   – Вы в спальню проходите, она там, – чуть запоздало подсказал Максим, показывая направление рукой, но я уже разобралась в планировке квартиры и без труда нашла дверь в небольшую комнатку с огромной кроватью и узким шкафом-пеналом в самом углу. Мэри полусидела в постели, одетая в теплую пижамную кофту и укутанная до пояса двумя одеялами – в квартире было прохладно.
   – Мэри… боже мой, Мэри! – Я бросилась к ней, но она вытянула вперед руку:
   – Осторожнее, Марго, я вся в гипсе…
   – Ой, я совсем что-то… – смутилась я и аккуратно присела на край кровати, чтобы не потревожить Мэри.
   Взяв ее за руку, я посмотрела в глаза – Мэри улыбалась, но в уголках копились слезы. Я поднесла к губам ее руку и начала дышать на нее, согревая:
   – Мэри… как же тебя угораздило-то, родная?
   – Как-как… можно подумать, ты не знаешь, Марго, – как!
   Я ведь сказала – Костя не успокоится, пока не увидит меня мертвой. Я жила тут спокойно все это время и все-таки наткнулась на одного человечка из Костиных. Ну а тот, разумеется, решил воспользоваться шансом и заработать. К счастью, теперь Костя уверен, что я мертва.
   – Он был уверен в этом и раньше, – вырвалось у меня, и я в испуге закрыла рот рукой.
   – Что? – переспросила Мэри, удивленно вздернув брови.
   Я начала отнекиваться и выдумывать что-то, но она перехватила мою руку, сжала так, что мне стало больно, и требовательно сказала, уставившись мне в лицо:
   – Марго! Сто раз говорили – не врать друг другу. Рассказывай.
   Что мне оставалось делать? Только рассказать ей о «заказе» Алексу от ее мужа, об инсценировке убийства, об отрезанной пряди волос, о перстне…
   Мэри слушала молча, не перебивая, потом отпустила мою руку и потянулась за сигаретами. В этот момент появился Максим, до того гремевший в кухне посудой, и предложил завтрак, но Мэри отмахнулась от него, как от мухи:
   – Погоди ты с завтраком, дай поговорить!
   Он неловко потоптался в дверях еще минуту и вышел, а я спросила:
   – Зачем ты его так?
   – Как? – неприязненно переспросила Мэри, но я не насторожилась, а решила все-таки выяснить, почему она так относится к Максиму.
   – Мэри, нельзя отталкивать человека, который тебя любит. А он – любит, я вижу…
   – Так, проницательная моя, ты не заговаривай мне зубы.
   С Нестеровым я сама как-нибудь… – Мэри закурила, задумчиво повертела в пальцах зажигалку. – Я любила его – тогда, давно… в прошлой жизни, кажется. А он убил меня недоверием. Теперь – поздно.
   Эта фраза, как я поняла, была финальной в нашем разговоре о чувствах Максима к ней. Мэри не оглядывалась назад, предпочитала не топтаться на месте, а двигаться дальше, как можно скорее забывая людей из прошлого. Жалко мужика…
   – Марго, ну что ты молчишь?
   – Я все сказала.
   Мэри выпустила облачко дыма, помолчала, а потом вдруг произнесла совершенно без эмоций:
   – Так, значит, вот откуда деньги были…
   – Что? Какие деньги, родная, о чем ты? – переспросила я, и тут Мэри захохотала – громко, навзрыд, до истерики.
   Я не понимала, что происходит, из соседней комнаты пришел Максим, постучал, но я, подойдя к двери, попросила его пока не входить. Мэри все хохотала, напоминая умалишенную, но вдруг замолчала и сказала совершенно ровным голосом:
   – Ты представляешь, он отдал мне деньги, которыми была оплачена моя смерть.
   – Кто?
   – Алекс. Ты помнишь, как в аэропорту он отдал мне карточку и конверт? Я проверила ее в Москве в банкомате – там оказалось сто пятьдесят тысяч евро. Я сперва разозлилась, а потом решила не трогать эти деньги и вернуть их при случае. Меня никто никогда не мог купить, понимаешь? А оказалось – он просто вернул мне деньги, которые заплатил Костя за мое убийство…
   Я не верила своим ушам… Но в этом весь Алекс: убедил меня, что взял с Кости все, что причиталось, да еще и премию, а сам отдал это Мэри, считая, что эти деньги по праву принадлежат ей.
   – Дорогая, ты заслужила. После всего, что тебе пришлось пережить рядом с мужем.
   Мэри задумчиво посмотрела на меня и вдруг выдала:
   – Слушай, Марго… А не заплатить ли мне Алексу за услугу?
   – За какую услугу, Мэри?
   – За работу, Марго. За ту работу, что он умеет делать. – На губах Мэри появилась незнакомая мне прежде улыбка – так улыбаются злодейки в голливудских фильмах, ей же это никогда не было свойственно.
   Когда до меня дошел смысл ее слов, я похолодела:
   – Да ты что?! Ты что же… хочешь?..
   – Почему ему можно, а мне – нет? – спокойно спросила она, закуривая новую сигарету. – Почему он считал себя вправе заплатить кому-то за мою смерть – а я не могу этого сделать?
   Я обняла ее, чувствуя ладонями, как напряглось все ее тело под фланелевой кофтой. Бедная девочка, совсем с ума сошла, если задумала «заказать» Костю, да еще кому – Алексу! Очень смешно…
   – Мэри… я умоляю тебя – не надо! Как ты будешь жить?! – Я заплакала, уткнувшись лицом в ее плечо.
   Мэри погладила меня по затылку, потрепала волосы и спокойно сказала:
   – Марго, я пошутила. Костя не стоит того, чтобы я просыпалась остаток жизни в холодном поту. У меня появились другие планы. – Она улыбнулась и громко крикнула: – Макс, мы созрели завтракать.

   Я все три дня не уставала удивляться тому, как может мужчина выполнять обязанности няньки, врача, кухарки, уборщицы, носильщика – и еще много чего. Максим окружил Мэри такой заботой, что мне порой становилось немного завидно. Я тоже старалась постоянно быть рядом с ней, тем более что на улицу выйти возможности совсем не было – мороз не ослабевал, и Максим, выходивший в магазин, всякий раз со смехом говорил, что это специально для меня природа решила показать, на что способна. Он мне нравился – спокойный, надежный, как огромная каменная глыба, за которой можно укрыться от неприятностей. Я интуитивно чувствовала, что с таким мужчиной Мэри могла быть спокойна и счастлива. Именно такой, как Максим, может справиться с ее отвратительным характером и суметь дать ей такую любовь, какой, безусловно, она заслуживала. Я всячески старалась открыть ей глаза, убедить дать Максиму еще шанс. Однако Мэри никак не желала обсуждать это со мной и всякий раз отмахивалась:
   – Не сводничай, Марго.
   О том, что мы живем с Алексом вместе, я ей почему-то не сказала. Хотя в душе понимала причину – своенравная Мэри, узнав правду, могла отказаться лететь ко мне, а оставлять ее тут мне не хотелось. Алекс, кстати, не звонил, и я сама никак не могла поймать его ни по одному телефону. Но это меня мало волновало – к подобным пропажам я уже привыкла и не пугалась.

   Мы улетали с Мэри в Москву. Макс провожал нас и все время наблюдал исподтишка за тем, как я суечусь вокруг инвалидного кресла, в котором сидела Мэри. Мне казалось, что он изучает меня, пытается выведать что-то, понять. Мэри, которая чувствовала себя не очень хорошо, злилась и курила одну сигарету за другой. Обе ноги у нее были упакованы в гипс, сидеть ей оказалось трудновато, но другого выхода не было, хотя Максим и предлагал мне ехать поездом. Но трое суток… Нет, лучше немного помучиться сейчас, зато вечером мы уже будем дома, Мэри выспится, отдохнет, и все будет хорошо. Мне показалось, что ей холодно, и я укутала ее ноги клетчатым пледом, который зачем-то привезла из Москвы, – именно в этот плед так любила заворачиваться она по утрам. Мне казалось, что ей будет приятно, но она вдруг сделалась злой и колючей, прищурила голубые глаза и процедила:
   – Никогда больше не делай такого! Я не останусь инвалидом, тебе ясно? – И сдернула плед, швырнув его мне.
   Я все поняла… Максим как раз вчера показал мне ее потрепанный блокнот, в котором последняя запись показалась мне ужасной:

   «А потом просто усмехаешься и советуешь – мол, смените ручку, господин сценарист. А то в старой чернила закончились, если вы вдруг не заметили. Текст пошел невидимый и бредовый. Зверек не в состоянии возвращаться туда, где его щелкнули по носу и прищемили лапу. Не лапу – душу прищемили. Никогда. Камбэки – это не мое. Я начну жить заново, с чистого листа, с ровного места, с новым человеком. Прошу заметить – с любимым человеком. И мне совершенно наплевать, что об этом думаете вы – и кто там еще. А потому – всех на фиг. Я устала оглядываться на мнение окружающих, устала делать так, «как принято». Я хочу прожить то, что мне осталось, так, как хочу этого сама. И я из шкурки вылезу, а проживу. Конечно, я не мечтала никогда, что буду сидеть в кресле, обернув ноги пледом, с ноутбуком на коленях, и писать что-то, а вокруг меня будет суетиться любимый человек. Нет, это пошло, вульгарно – и вообще дурновкусие. Но быть рядом с любимыми людьми я имею полное право, я думаю. И буду».

   Я поняла, кого она имела в виду под «сценаристом». И еще поняла, что мне нельзя сдаваться, надо поставить ее на ноги – чтобы не было в ее жизни инвалидного кресла и клетчатого пледа.
   – Как скажешь, Мэри, – примирительно сказала я, погладив ее тонкую руку в перчатке. – Все будет так, как ты скажешь, дорогая. Только так.
   Она благодарно улыбнулась, и я быстро свернула злосчастный плед и сунула его ей за спину:
   – Так теплее, правда?
   – Правда.

Москва, двухтысячные

   По-настоящему танцевать любят лишь те, кто танцует голыми ногами на колючей траве.
Томас Фуллер, историк

   В Москве нас никто не встретил, хотя я оставила Алексу несколько сообщений на автоответчик. Пришлось заплатить молодому здоровенному таксисту за то, что он помог мне уложить Мэри на заднее сиденье, упаковать кресло в багажник и потом проделать все это еще раз, но уже в обратном порядке, возле моего дома.
   В квартире было пусто. Закатив кресло Мэри в большую комнату, я прошла в кухню – там на столе по-прежнему стояла моя чашка, из которой я пила чай три дня назад перед отлетом. Странно – педантичный Алекс убрал бы ее, чтобы не любоваться на чайные останки каждое утро. Я быстро прошлась по квартире – все вроде на своих местах, только… Только почему у меня такое ощущение, что здесь уже три дня никто не живет? Не пахнет его туалетной водой, нет окурков в пепельнице – как нет их и в мусорном ведре, я проверила. Неужели…
   – Марго, иди сюда! – позвала Мэри, и я, очнувшись, поспешила к ней.
   Мэри сидела в кресле уже без шубки и теплого свитера, волосы чуть взъерошились. В руке она держала конверт:
   – Тебе письмо.
   Я взяла конверт и вскрыла его трясущимися пальцами. Больше всего на свете я боюсь вот таких белых конвертов без надписи, потому что они таят в себе какую-то угрозу, опасность. Развернув листок, я увидела всего одну строчку знакомым почерком:
   «Марго, помни – я всегда рядом. Я люблю тебя».
   Ни подписи, ни объяснений… Он снова исчез.
   Я опустилась на диван и бессильно уронила руки. Мэри, оттолкнувшись, подкатилась ко мне и осторожно взяла листок:
   – Можно? – и, так как я молчала, развернула его и пробежала глазами. – Все ясно… Почему ты не сказала мне, что вы вместе, Марго?
   – Что это изменило бы? – проговорила я с усилием.
   – Все. Это изменило бы все, Марго.
   – Прекрати. Ты тут ни при чем.
   – Да? А вот он так не считает – раз исчез! – выкрикнула она, и я встряхнулась от звука ее голоса.
   – Мэри… я уверяю тебя, что как раз ты здесь совершенно никакой роли не сыграла. Алекс такой, он пропадает без объяснений и без них же появляется вновь. Вот увидишь – однажды ты будешь возвращаться откуда-нибудь, а он выйдет сзади тебя из-за мусорки, например, или просто окажется в квартире, когда нас с тобой тут не будет. Он поступает так всегда.
   Я вдруг почувствовала себя безмерно уставшей, словно перенесла на себе вагон кирпичей. Захотелось лечь и забыться сном, не вставать с постели, не есть, не пить, вообще впасть в анабиоз недельки на две. Но у меня была Мэри, и оставить ее в одиночестве казалось мне кощунством. Я встала и направилась в кухню, но Мэри остановила меня:
   – Марго! Давай позвоним Максу – он заберет меня.
   – Не говори глупостей. Никаких Максов.
   – Марго, я не желаю чувствовать себя виноватой в том, что ты несчастна.
   – А я счастлива, Мэри. Поверь, счастлива.
   Мэри непонимающе захлопала ресницами:
   – А как же…
   – Алекс? Я привыкла.
   – Больше всего на свете я хочу сейчас увидеть его и дать по морде, – процедила она, вцепившись пальцами в ободья колес.
   – Не сердись на него, Мэри. Поверь – он просто не умеет по-другому. Я иной раз даже не уверена, а был ли он вообще? Может, это просто плод моего воображения, а? Просто выдумка, фикция, фарс? Как ты думаешь, Мэри, такое – возможно?
   Мэри помолчала, погладила пальцами подлокотники кресла, перевела взгляд на свои загипсованные ноги.
   – Призраки не швыряются деньгами и не дарят цветов охапками, Марго. И потом – с ума сходят поодиночке. А я тоже видела его.
   И вот это роднило нас еще больше – то, что даже призрак у нас был один на двоих. Призрак Алекса. И как бы ни повернулась наша жизнь дальше, это всегда останется неизменным – пока он жив. Он будет приходить, уходить, исчезать, появляться, вмешиваться в нашу жизнь, диктовать, разрушать… Все будет так, как было. Но это не важно – мне нужно, чтобы он просто был. Просто был в моей жизни, чтобы я всего лишь знала, что он жив и что у него все в порядке – пусть даже не со мной.
   Призрак Алекса.
   Я подошла к Мэри вплотную, улыбнулась, погладила по волосам и пошла в кухню, варить кофе.
   Начиналась новая жизнь.

Марина Крамер Марго, или Люблю-ненавижу

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно…

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно…

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно

Барселона, начало двухтысячных

Когда-то давно

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно

Москва, начало двухтысячных

Когда-то давно

Москва, начало двухтысячных

Москва, двухтысячные

Когда-то давно

Москва, начало двухтысячных

Москва, двухтысячные

Москва, двухтысячные

Москва, двухтысячные

Москва, двухтысячные

Цюрих, двухтысячные

Цюрих – Барселона – Москва, двухтысячные

Сибирь, двухтысячные

Москва, двухтысячные

Марина Крамер
Марго, или Люблю-ненавижу