Григорий Неделько
Предистории

…соавторы: Татьяна Минасян, Александр Голиков

Изнутри

   – Что, на работу собрался, импотент вшивый?
   Иван Иванович обернулся и посмотрел на толстую, обрюзгшую морду, похожую на рыло жирной свиньи, за которой никогда не ухаживали хозяева. На бочкообразное, студенистое тело. Открылся огромный рот, из которого жутко воняло. Женщине было сложно подняться с кровати, чтобы почистить зубы, так что по утрам Ивану Ивановичу приходилось самому выскребать остатки пищи с гнилых обрубков. А потом умывать супругу, вытирать и сбрызгивать парфюмом. Этот запах подходил благоверной Ивана Ивановича так же, как вшивой дворняге – кабриолет.
   Существо, только отдаленно напоминавшее человека, передвигалось по коридору, опираясь на стены. Сахарный диабет, гипертония, недержание и другие болячки, которых внутри огромного тела скопился целый взвод, пожирали его изнутри.
   – Стоять, урод! – снова захрюкало, зарычало и засопело. – Куда собрался? А кто будет меня умывать?
   Мертвая надежда не встретиться утром с женой разлагалась в мозгу, загрязняя его трупными выделениями. Однако в безразличных, словно стеклянных, глазах Ивана Ивановича не было ни мысли, ни чувства. Уже по-осеннему одетый, он просто стоял посреди комнаты и смотрел на чудовище, с которым когда-то связал свою жизнь, – смотрел безропотно, но и бесстрашно. Создавалось впечатление, что ему все равно.
   – Чего стал, как статуя? – Женщина добавила матерную рифму и сплюнула на пол. – Ну, че уставился на меня своим стоячим болотом?! – Женщина подошла-подползла ближе и ткнула пальцем мужу в глаз.
   Тот отшатнулся, но взгляда не отвел. Супруга продолжала хрипеть. Шумно сглотнула мокроту. Как же эти проклятые, похожие на черные льдинки лупешки выводили ее из себя!..
   – Почему ты вчера не помыл посуду?! – заорала она.
   Иван Иванович не двигался и по-прежнему не произносил ни слова.
   – Мне из тебя каленым железом надо слова тянуть, олух? Так будь уверен, я его применю! Где ты шатался до поздней ночи?
   Молчание.
   Злоба уже стала гневом, а теперь переходила в безотчетную ярость. Лицо женщины покраснело, изо рта брызгала слюна, отвратительный запах нечищеных зубов становился невыносимым.
   – Я тебя спрашиваю! Где ты был?! Снова у этой сучки Ленки? Отвечай!
   Она начала трястись всем телом.
   Наконец, раздался голос Ивана Ивановича – как пересыпающийся из ладони на землю песок. Как шуршащий на ветру целлофановый пакет. Такой же невыразительный, блеклый, бесцветный:
   – Марго, мне пора.
   Он прошел мимо жены, боком, стараясь не задеть ее. Супруга посмотрела вслед удаляющейся фигуре.
   – И это все, что ты можешь сказать? Моллюск поганый! Ты всю жизнь был бесхребетным и им же останешься!
   – Пока, Марго.
   – И трахаешься ты, как педик! – бросила она ему вслед, так громко, чтобы услышали соседи.
   Ни слова в ответ.
   Женщина с ненавистью оглушительно хлопнула дверью.
   Иван Иванович вышел в промозглую осень. И едва ли не впервые за сегодняшний день в голове его родилась мысль.
   «Ты сдохнешь, сволочь», – подумал он и вялой походкой направился к автобусной остановке.

   Дед, как обычно, не любезничал – содрал одеяло с худенького тела и был таков, процедив напоследок:
   – Вставай, парень! Тебя ждут великие дела – завтрак и школа.
   Петруша не обиделся. Дед просто вчера выпил. Если б не похмелье, пришел бы и обнял, колясь щетиной, и прошептал: «Внучок, ну хватит дрыхнуть-то. Так и жизнь проспишь…» И непременно бы поцеловал в нос, чего Петруша терпеть не мог, но от чего сладко замирало сердце – тебя любят! Только такое с тех пор, как мама с папой разбились на том самолете, бывало все реже и реже…
   Бабушка чем-то гремела на кухне, и слышался ее рассерженный голос. В ответ раздавалось ленивое, равнодушное отбрехивание деда. Сам же виноват, и он это понимал. Оттого и нервничал. И огрызался. Ему бы опохмелиться сейчас, а не слушать всякое. Обычное утро в обычной семье.
   Петруша смотрел в потолок. Давно не белили, вон сколько трещин. Вспомнилось, как года три назад они тут делали все вместе ремонт, дед тогда если и выпивал, то по праздникам. Но зато как работали! За две недели полностью обновили и привели в порядок все эти три комнаты, вкалывали как проклятые. И бабушка светилась от счастья. А сам Петруша забросил и свои любимые прогулки по соседним дворам, и книжки про путешественников… Теперь же… Все вкривь и вкось. Возможно, дело в его снах. Он припомнил последний отрывок оттуда, содрогнулся и скатился с кровати, торопливо пихая ноги в тапочки. Только бы этого не видеть! Не помнить!..
   Однако память нет-нет, да и подсказывала, давала некую вводную. В ванной, когда он чистил зубы и смотрел мимоходом в зеркало. Только вместо себя мальчик увидел напоследок это существо из последнего сна. И содрогнулся: жвалы создания чуть ли не у лица, мерцающие алым глаза так и лезут в душу, и откуда-то сбоку вылезает крючковатая, страшная лапа с шариком чего-то липкого на конце – и бросок! Безжалостный, наверняка… Рывок! И горло уже захвачено – не вырваться, не уйти… Он силится крикнуть, позвать бабушку с дедом, но что-то мешает, сковывает движение и саму мысль… Что-то мерзкое, полностью тебя захлестывающее…
   – Ма-ма!!! – хрипло, задыхаясь.
   Крик рождает надежду. Что, возможно, помогут. В зеркале кошмарное создание отпрянуло, разорвало белесую нить и убежало куда-то в пустоту, блеснув напоследок восемью алыми зрачками, такими же безжизненными, как жерло вулкана. Но наполненными не меньшей мощью…
   …Дед сорвал дверь ванной чуть ли не с петель – с похмелья сил только прибавляется. Рванул и теперь смотрел на внука остановившимся взглядом. Бабка влетела следом, отпихнув здоровенного старика плечом в сторону и даже не заметив этой невольной преграды.
   – Что?!.. Боже, что?!.. Да сделай же что-нибудь, не стой столбом! – крикнула она мужу, который так и стоял с вилкой в руках, не в силах отвести взора от мальчика. Наконец дед на негнущихся ногах пошел к телефону, звонить в «скорую». Так и не поняв – привиделось ли это ему или правда было.
   Мальчик более или менее успокоился. А бабка гладила его по волосам, целовала и причитала всякую ерунду, пока Петруша окончательно не опомнился, не отстранил ее и не поднялся. Не обращая ни на что внимания, он прополоскал рот, умылся, аккуратно уложил зубную щетку в общий пенальчик, повернулся к бабке, что с каким-то суеверным ужасом за ним наблюдала, и сказал обыкновенное:
   – А что у нас на завтрак?
   Но взгляд его при этом был настолько далек от реальности, что старушка поняла лишь одно: внук ее думает о чем угодно, но не о чае и бутербродах…
   Полчаса спустя Петруша вышел из подъезда многоквартирного дома, уверив родных, что с ним все нормально, даже более чем, и что у него сегодня две контрольные. Бабка с дедом, скрепя сердце, согласились отпустить ребенка в школу: она со слезами на глазах, он с недоумением.
   А «скорая» застряла по утреннему времени где-то в пробках…

   Подойдя к остановке, Петруша вдруг замешкался и уставился на стоявшего чуть поодаль мужчину в наглухо застегнутом осеннем пальто. Было в этом человеке что-то такое… Что-то до ужаса знакомое…
   Мальчик помотал головой, отгоняя наваждение. Неужели этот страшный сон так и будет его теперь мучить? Это же самый обычный мужчина средних лет, бедно одетый, лысеющий, ничем не примечательный. Кажется, они и раньше встречались – тип в пальто вроде бы живет в соседнем подъезде… Однако стоило Петруше отвести глаза в сторону, и боковым зрением он снова увидел нечто странное: к полузнакомому соседу словно бы тянулись со всех сторон прозрачные, едва видимые на фоне светло-серого неба и более темных серых домов нити…
   Петруша еще раз тряхнул головой, поправил сползающие с плеч лямки портфеля и решительно зашагал в сторону школы. Правда, через несколько шагов он сбавил темп и начал оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь интересного. В школу ему не хотелось – насмешливые замечания учителей и глупые дразнилки одноклассников на переменах надоели еще в первом классе. А потому каждый день по дороге в школу он искал хоть какой-нибудь предлог, чтобы туда не идти, – искал, но не находил. Хотя на улице было, на что посмотреть: под облетевшим кустом клевала рассыпанные крошки растрепанная воробьиха, через дорогу, дождавшись зеленого света, быстро перебежала грязная бродячая собака со свалявшейся шерстью, на автобусной остановке чему-то улыбалась сморщенная старушка с большой пузатой сумкой на тележке… Петруша засмотрелся на все это и вспомнил о школе только после того, как на него с хохотом и гиканьем налетели двое его одноклассников.
   – Петька, шут гороховый, чего размечтался? – толкая его, сказал один.
   – Опоздаешь – тебя опять перед всем классом ругать будут! – с довольным видом пообещал второй, пихая Петрушу с другой стороны.
   Оба вновь залились злобным смехом и побежали дальше. Петруша побрел следом за ними. А стоило и правда поспешить, мальчишки знали, о чем говорили. Первый урок – русский язык. Учительница, которая его ведет, и за менее серьезное «преступление», чем опоздание, может выставить перед всеми у доски и долго, бесконечно долго возмущаться. Надо идти быстрее, но как же этого не хочется!..

   Начальник отдела долго расхаживал кругами по кабинету, и на его начищенных ботинках ярко блестели блики от ламп дневного света. Он был занят любимым делом: поглядывал на ссутулившихся перед мониторами сотрудников, выискивая, к кому бы придраться. Особенно пристально он присматривался к Ивану Ивановичу, который под такими взглядами всегда допускал ошибки и нарывался на замечания и выговоры. А иногда, если шеф был в особенно плохом настроении, то и на совершенно не деловые, базарные скандалы.
   Иван Иванович ждал крика, съежившись на своем рабочем месте и даже не надеясь, что начальственный гнев обойдет его стороной. Шеф ходил туда-сюда, явно не зная, к чему прицепиться: его любимый «козел отпущения» делал свое дело хорошо, ни на что не отвлекался, и даже компьютер у него в этот раз не тормозил и не зависал…
   – И чего ты так медленно работаешь?! – осенило, наконец, начальника. – Спишь на ходу, что ли?! Время тянешь, чтобы потом все, что ты не успел сделать, на остальных скинули?!
   Иван Иванович вздрогнул, промахнулся мимо нужной клавиши, торопливо стал исправлять ошибку, и это окончательно распалило шефа.
   – Пиши заявление об уходе, дегенерат! Сейчас же!!! И чтоб завтра же духу твоего здесь не было! – рвал и метал он, брызжа слюной. – Хотя нет, ты у меня еще две недели отработаешь, имбецил, и попробуй только за это время хоть что-нибудь не так сделай, я тогда тебя…
   Так сильно шеф не разорялся еще никогда. Все, кто сидел за другими компьютерами, притихли, чувствуя, что тоже могут попасть под горячую руку и вылететь с работы. Иван Иванович молча продолжал печатать, изо всех сил стараясь не дергаться, когда начальник издавал особенно громкие вопли. Руки у работника дрожали, и ему с трудом удавалось больше не сбиваться. Но начальник продолжал вопить, теперь уже обвиняя во всех смертных грехах каждого из своих подчиненных.
   «Исчезни. Сгинь. Сдохни, – повторял Иван Иванович про себя после каждого выкрика шефа. – Исчезни. Умри». Постепенно эти мысленные слова стали звучать так «громко», что шеф вдруг замолчал и в кабинете наступила тишина.
   – Ладно уж, живи, дебил старый. В смысле, работай, – усмехнулся выпустивший пар и успокоившийся начальник и громко фыркнул. – А вы все запомните: будете халтурить, будете тормозить – в момент отсюда вылетите! Ко мне куча народу просит своих детей или любовниц пристроить, я без работников не останусь! Поняли, придурочные?
   Он обвел глазами перепуганных и мечтающих провалиться сквозь землю подчиненных и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
   – Сдохни! – не слышно, одними губами прошептал ему вслед Иван Иванович.

   На огромной, покрытой короткой жесткой шерстью голове раскрылись красные глаза. Горящие, как умирающие звезды. Зияющие, как восемь кровоточащих ран. Разинулась полная длинных острых клыков пасть. Повеяло смрадом. Конечности, острые на концах, как пики, передвигались одна за другой, отбивая по несуществующему полу неслышную дробь. Мир, скрытый туманом, завесой, что родом не из земной реальности, содрогнулся под этой поступью. Голова поднялась, обозревая происходящее вокруг. Но здесь было все так же тихо. Неподвижно. Мертво.
   Двигаясь ловко и проворно, тяжелое тело приближалось к цели. О, этот дурманящий запах! О, это предвкушение долгожданной трапезы!..
   Из глотки донеслось рычание: басы ударили о воздух, заставив его содрогнуться. Но цель ничего не услышала – она была в другом мире.
   Время пришло! Вперед, вперед!.. Потому что концентрация достигнута, потому что лимит злобы набран, потому что если не сейчас, то когда?… Пора, пора!..
   Существо чувствовало в себе силы, и его цель, сама того не подозревая, подзывала собственную кончину. Заклинала ее, как в древние, почти забытые времена на этой и других планетах вызывали духов смерти и разложения одетые в черное фигуры.
   Цель уже маячила в пределах зрения, а оно у пробудившегося существа было отличное. Налитые кроваво-красным глаза могли прозревать сквозь реальности и вероятности, сквозь миры и галактики – что ему стоило увидеть барахтающуюся на границе жизни мушку. Тем более что мушка изо всех сил звала, звала, сама того не понимая, даже не подозревая, кого призывает. Но незнание, как известно, не освобождает от ответственности. Да, в конечном счете, она сама была во всем виновата.
   Оно на миг зажмурилось, чтобы получше прочувствовать этот момент, пропустить все ощущения через себя, саккумулировать их, сконцентрировать – чтобы затем выбросить вперед вместе с липкой, клейкой массой.
   – Что это? Что за срань?! – Маргарита заворочалась в кровати. Попыталась выпутаться, но бесполезно: грузное и непослушное тело только еще сильнее запутывало себя в сети.
   А потом она подняла взгляд и увидела его.
   Крик ужаса, пронзительный и оглушительный, поднялся до верхних этажей здания, где жила женщина – и резко оборвался, когда на жирном теле сомкнулись жадные челюсти.

   Возвращаться домой не хотелось. Петруша медленно брел по улице, вновь и вновь прокручивая в памяти прошедший школьный день. Утром его все-таки отчитали за опоздание, а на первой перемене пришлось бегать за одноклассниками, отобравшими у него портфель и перебрасывавшими его друг другу. А потом уговаривать злорадно хихикающих одноклассниц принести ему портфель, заброшенный обидчиками в женский туалет. Казалось бы, после бесконечного дня в школе, с обязательными издевательствами и поддразниваниями, Петруша должен был бы спешить в родное гнездо. Но там его тоже не ждало ничего хорошего, а лишь очередные вариации на тему скуки и удрученности. Вот почему мальчик шел, не торопясь, опустив голову и пиная попадавшиеся на дороге камешки.
   Два пацана, более рослые и сильные, размахивая мешками со сменкой, с криками и веселым улюлюканьем пронеслись мимо. Это были те самые одноклассники, которых Петруша встретил утром. Один отвесил мальчику подзатыльник, второй громко засмеялся. Петруша на мгновение остановился, поднял взгляд, посмотрев им вслед, но затем опять опустил глаза и побрел дальше. Не хотелось ни о чем думать, так же как и грустить или злиться – впрочем, как и всегда.
   В школе он ни с кем не сдружился, хотя попытки предпринимал. Только рано или поздно новые «друзья» бросали Петрушу и превращались в насмешников и задир. Поэтому домой школьник всегда шел один, не то чтобы угрюмый, но, конечно, подавленный, и эта подавленность постепенно становилась для него чем-то привычным.
   На подходе к дому он заметил машину «скорой помощи». В нее грузили кого-то, лежащего на носилках. Кого-то большого, укрытого одеялом. Мальчику показалось, что он видит свисающие из-под материи толстые белесые нити.
   Петруша помотал головой и снова посмотрел на автомобиль. Тело – а так перевозят одних только покойников – уже погрузили в «скорую». Захлопнулись двери. Машина зарычала и тронулась с места.
   Возле подъезда стояли старушки, бабушкины приятельницы. Они глядели вслед удалявшемуся автомобилю и обсуждали случившееся.
   – А как она кричала, как кричала!..
   – Это ее муж кокнул, точно!
   – Как же он мог ее кокнуть, если врачи никаких следов не нашли?
   – Да его в это время и дома-то не было, только сейчас с работы прибежал!
   – А может, он ее отравил! Оставил ей еду или чай, а она без него выпила…
   – Да не фантазируй, она сама померла, у нее сколько болячек было!..
   Слова залетали в уши против воли, но мальчик старался не концентрироваться на них. Все равно от деда с бабкой ему, хочешь не хочешь, придется выслушать последние новости. Конечно, с ним они говорить на такие темы не будут, однако же станут рассуждать достаточно громко – настолько, что их услышат и Петруша, и весь остальной подъезд. Эта предсказуемость, неизменность и подавляла больше всего.

   Дома отчего-то было холодно. Маргариту увезли, но вопросы следователя и косые взгляды окружающих вконец измотали Ивана Ивановича. Отвечал он кое-как и невпопад – выглядеть уверенным в себе не получалось: по существу ничего сказать он не мог, путался и сбивался.
   Потом Иван Иванович спокойно приготовил себе ужин – вечные макароны, чай и пара бутербродов – и уселся перед телевизором. Вскоре он задремал под бессмертное творение Моцарта… И ему приснились…
   Вечная Нора… Белесые нити… Нити Жизни… Власть и Судьба… Запутать и не встать… И взять… Взять… Этот Мир… Жизнь эту… ВСЕ!..
   Он встрепенулся, проснувшись. Отряхнулся от остатков видения, как мокрый воробей. И неожиданно понял, что ему хочется рвать и метать. Ведь сон этот – вещий. Да, конечно! И Иван Иванович мгновенно преобразился…

   Ну почему «шут гороховый»? Незаслуженная обида жгла сильнее раскаленного железа. Чем он такое заслужил? Петруша прижался к подушке, сильно-сильно – и через какое-то время задремал…
   А приснилось ему, словно он шел куда-то в темноте, в чреве пещеры, и знал, что впереди – Логово. И сидит там Зверь, обмануть которого практически невозможно. Но необходимо. Это противоречие сводило с ума, заставляло не подчиняться законам сна, выйти из них, обрубить концы и предстать перед Светом не кем-то, а – человеком…
   Петруша подпрыгнул в кровати как ужаленный, заслонился от света и невольно опустил руку. Ничего и никого. Он был один. Скомканное одеяло валялось на полу. Подушка рядом. И все. Но только ощущение, что он на верной дороге и истина спрятана где-то совсем неподалеку, никуда не ушло. Осталась рядом и… навсегда. А еще остались в памяти эти жвалы. И взгляд. Полный холодной ненависти и жажды непонятно чего. Голодный взгляд дикого зверя. Петруше на секунду даже стало жаль Зверя: столько лет в одиночестве, голодным…
   А потом он мгновенно посерьезнел – хватит!
   «Говорите, шут гороховый? Я для вас – шут?!»
   И он выпрыгнул из постели. Потому что есть интуиция, есть предвидение… А для него было – узнавание…
   Дед с бабкой сидели на кухне перед телевизором и о чем-то негромко спорили – из-за застекленной двери доносились их раздраженные голоса. Кажется, решали, что смотреть, футбольный матч или сериал. Петруша не стал отвлекать их от этого важного дела и вернулся в комнату. Выглянул в окно и едва не вскрикнул от неожиданности.
   По двору шел тот самый сосед. Иван Иванович, кажется, так его называли соседки. Шел медленно, ссутулившись, и казалось бы, в этом не было ничего необычного, если бы не тянущиеся от него во все стороны нити. Точно такие же, какие примерещились Петруше утром, перед школой, только теперь их было гораздо больше. Полупрозрачные, на вид довольно хлипкие, но мальчик почему-то был уверен, что на самом деле порвать их сложнее, чем самый лучший шелк. А еще – что никто, кроме него, не видит эти нити и даже не догадывается о них…
   Иван Иванович уже почти дошел до конца двора и собирался свернуть за угол соседнего дома. Еле заметные нити тянулись за ним, а их верхние концы терялись где-то высоко в облаках…
   Петруша бросился в прихожую, крикнул в сторону кухни: «Я погулять!» – и, накинув на одно плечо куртку, выскочил на лестницу. По заплеванным ступенькам, вниз по пропахшим мочой пролётам, он несся чуть ли не кувырком – надо было спешить, странный Иван Иванович мог уйти слишком далеко, свернуть еще куда-нибудь, скрыться из виду!
   Мальчик вылетел во двор, пронесся по нему, перепрыгивая через детскую песочницу и скамейки, забежал за дом, перед которым видел соседа из окна, и огляделся. Впереди была знакомая улица, по которой он каждый день ходил в школу, по ней быстрым шагом шли хмурые прохожие, мимо проносились заляпанные грязью машины… Где же сосед? Неужели Петруша опоздал и тот уже уехал на автобусе?
   Но нет, в конце улицы маячила темная невысокая фигура, похожая на Ивана Ивановича, и Петруша помчался ее догонять. Вскоре ему снова стали видны таинственные нити, и он, перейдя с бега на медленный шаг, тяжело дыша, стал осторожно красться за соседом.
   А сосед, между тем, все ускорял шаг и как-то подозрительно оглядывался по сторонам, словно искал кого-то глазами. При этом на прохожих, попадавшихся ему навстречу, он почти не обращал внимания, и Петруша был уверен, что Иван Иванович высматривает какого-то конкретного человека. Мальчик шел за ним, то и дело вздрагивая не то от холода, не то от страха. Все происходящее казалось ему то просто интересной игрой, то крайне серьезным делом, от которого зависело что-то очень важное.
   Неожиданно Иван Иванович свернул в небольшой скверик с чахлыми деревьями и мокрыми облезлыми скамейками. Он подошел к одной из них, оперся рукой на ее спинку и замер. Петруша тоже остановился и, сделав вид, что увидел что-то интересное на земле, опустил голову, но при этом скосил глаза на соседа. Тот чего-то ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Петруша, старательно глядя себе под ноги, прошел мимо скверика, развернулся и так же неторопливо зашагал обратно, лихорадочно придумывая, под каким предлогом ему остаться рядом с Иваном Ивановичем, чтобы наблюдать за ним, не вызывая подозрений. Но долго ломать голову над этим мальчику не пришлось. К скверу подошел еще один мужчина, лет сорока, одетый в кожаное пальто и безупречно начищенные блестящие ботинки. Для Петруши этот человек ничем не отличался от всех остальных прохожих, но Иван Иванович словно почуял его присутствие, повернулся к нему и вдруг резко выпрямился, расправляя плечи…
   Что произошло потом, Петруша понял много позже, когда все было кончено и сам он был у подъезда собственного дома. Впрочем, запомнить ему удалось лишь обрывки происходящего. То, что сначала нити, тянущиеся от соседа, стали выглядеть более материальными и ярко заблестели под пробившемся сквозь тучу лучом солнца, то, что затем они начали перекрещиваться, образуя ровную сетку, то, что эта сеть вдруг полетела в сторону богато одетого мужчины, и он как будто бы запутался в ней… А еще через секунду вслед за сетью на мужчину бросился и сам Иван Иванович. Бросился, вытянув вперед руки, которые вдруг стали похожими на паучьи лапы. И которых было уже не две, а гораздо больше!
   Следующий «кадр», который остался в памяти Петруши, был и вовсе кошмарным – огромный паук обхватил прохожего всеми своими лапами, вонзил в него когти и принялся рвать на части отвратительно чавкающими челюстями. Долго ли это продолжалось, мальчик не знал. Он помнил лишь, как паук спрыгнул с растерзанного тела и побежал вглубь сквера, с каждым мгновением становясь все меньше похожим на паука и все больше – на Петрушиного соседа Ивана Ивановича.
   А еще через полминуты кто-то закричал: «Сюда, человеку плохо!», и мимо Петруши пробежала какая-то женщина. Она подскочила к жертве паука… которая теперь выглядела не как окровавленный, разорванный на части труп, а как мужчина, держащийся за сердце. Мёртвый мужчина…
   И тогда Петруша помчался прочь. Он не видел, куда бежит, и не думал об этом, ему хотелось лишь одного – оказаться как можно дальше от этого скверика, где только что произошло страшное убийство. Но после нескольких минут бега по дворам и переулкам он вдруг обнаружил, что несется к своему собственному дому. А к соседнему подъезду быстрым шагом подходил довольно улыбающийся Иван Иванович.

   Запах… Этот запах сводил его с ума! Запах появлялся, когда кто-нибудь боялся, а сейчас, чувствовал он, это чувство пробуждается. Люди находят своих мертвых сородичей – и начинают бояться. Не знают, чего именно, – и не могут себе представить опасность, которой действительно нужно избегать всеми силами. Но как ее избежать? Нет, это невозможно! Только не сейчас, когда он, наконец, почувствовал в себе силу. Вот ведь парадокс: чтобы набрать ее, нужны были жертвы – а чтобы появились жертвы, нужна была сила. Но людская ненависть, злость, жестокость подпитывали резервы, и теперь он мог с легкостью их опорожнить, чтобы добиться своего.
   Чего?
   Утоления жажды! Той, что мучила его все эти годы! Запертый в недостаточно функциональном теле долгие годы, вынужденный примиряться с его эмоциями и проблемами и, что самое отвратительное, ждать, теперь он мог нестись вперед, дабы вкусить плоды истекающих соком душ. Не тело было нужно ему – пусть их глодают низшие, пускай падальщики пожирают ходячие трупы! Нет! Ему требовалось нечто, заряженное энергией под завязку и пропитанное свободой и возможностями, как торт – ромом. Их-то он и выпьет, а после, переварив, превратит в эликсир, который будет поддерживать изнутри жизнь его настоящего воплощения.
   Неожиданно он вспомнил, как очутился в этом мире, вспомнил воина, вставшего у него на пути и оказавшегося сильнее… Больше этого не повторится! Он станет сильнее, он завоюет этот город, превратив его в кладбище, в безжизненную индустриальную пустыню, а затем настанет очередь всего этого мира. Мирка, энергетику которого тратят совершенно неразумно бессмысленные существа. К чему все терзания, все попытки и многочисленные ошибки? Война – вот что кормит таких, как он! А он уже почти забыл, что когда-то был не один, давным-давно, в своем настоящем воплощении у себя на родине, среди родственных ему, голодных и свирепых. Но потом настало время отправляться в путь, и он, сменив обличье, прыгнул в пространственно-временную прореху…
   Его носило по мирам, описать которые невозможно словами. Он примерил сотни имен и принял сотни форм. И он уже никогда больше не был самим собой. Он забыл силу, вливающуюся в каждую частичку тела, забыл, каково это – иметь тело, из памяти стерлись воспоминания о планете, на которой он родился и которая вскормила его. Напитала той самой силой, дала возможность отправиться на завоевание новых территорий. Но теперь он вспоминал это – с каждой секундой перед его глазами всплывали все новые и новые образы прошлого. Он даже вспомнил отца и мать и то, как пожирал их тела, выпивал их энергию – все согласно ритуалу, такому же древнему, как само время.
   Забытое возвращалось – и несло с собой старые способности. И нашептывало: давай… прыгай… оскаливай… рви и убивай… завоевывай!.. И он, не противясь призрачному гласу, понесся вперед, навстречу гибели этого мира и собственному триумфу.

   Первым, кто встретился Ивану Ивановичу, был грузчик дядя Паша. Они случайно столкнулись у входа в подъезд. Просто дяде Паше не повезло…
   – Извините, – не поднимая глаз, задумавшийся о чем-то своем, мускулистый мужчина в потрепанной одежде прошел мимо Ивана Ивановича.
   Тот повернулся ему вслед, не говоря ни слова.
   Красные глаза полыхали злобой… Жвала жадно клацали… Белесые нити полетели вперед…
   Человек-мушка, запутавшийся в паутине, пытался выбраться, еще сильнее увязая в липкой массе. Рывок… еще рывок… Нити не отпускали.
   А потом Иван Иванович куда-то делся, и на его месте появился паук. Прыжок. Существо схватило жвалами руку и сильно дернуло. С хрустом переломилась кость. Кровь обагрила тротуар. Жертва истошно заорала и забилась в припадке.
   Боль… боль… боль!..
   Паук продолжал терзать человека, пока тот не превратился из живого организма в истекающий кровью труп. Выпитая энергия разлилась по мохнатому телу. Высоко вздернутая паучья голова устремила взгляд к небесам, туда, откуда падала, подобная нитям кукловода, сверкающая на солнце паутина. Она обретала материальность.
   Он сам обретал материальность, проступал на фоне мира. И он хотел, безумно желал стать тем кукловодом, кто будет дергать за призрачные нити, ведя игрушки к пыльному сундуку забытья и забвения. Но прежде – он возьмет их души!..

   Петруша отступал назад, пока не уперся в бордюр, тянувшийся от подъезда к подъезду. Мозг отказывался верить в происходящее, все плыло перед глазами, но что-то другое, какое-то подспудное чувство, некая иррациональная уверенность говорила: ты должен смотреть. И не только смотреть… Он должен был что-то предпринять, он обязан был сделать что-то!
   Противопоставить себя, стеснительного, нерешительного маленького мальчика, многоногой громадине, бравшей силы из иных реальностей? Но как? Возможно ли это?… Что он может против него сделать?!

   Далекая родина откликнулась на его зов! Желание поскорее заполучить этот мир стало невыносимым. Надо действовать!
   И паук, бросив между реальностями недопитую, захлебывающуюся кровью жертву, устремился в небо. Он полз по паутине, взирая на раскинувшийся внизу город. Остановился на высоте нескольких километров. Вдохнул глубже и раскрыл пасть от удовольствия.
   Неощутимый поток энергии, почувствовав его призыв, взлетел к облакам, обволок, окружил тело – и начал вливаться в живот, который засветился изнутри, так, что можно было разглядеть внутренности.
   Паук зажмурился от удовольствия.

   А внизу, тем временем, творилось нечто сумасшедшее. По городу словно пронеслась неведомая эпидемия, разрушающая все одним своим тлетворным прикосновением. Неизвестно от чего, как и почему люди вдруг начали терять сознание.
   Падали, ударяясь головами об углы столов…
   Перевешивались через перила, вываливаясь с балконов…
   Хватались за разрываемые инфарктами сердца…
   Теряли управление автомобилями и врезались в автобусы…
   Ранились, калечились, умирали… Многие умирали…
   Энергия возрастала с каждым новым случаем, ее сине-белый цвет становился все интенсивнее, а паук все явственнее «отображался» на холсте реальности.
   Но этого было мало! Мало!..
   Скоро люди поднимут панику. Начнутся репортажи о мертвом городе, а потом и о мировом бедствии. Вокруг будут стоять гвалт, ор, шум и неразбериха. Эта волна захлестнет всю планету. Но так даже лучше: при необдуманных, спонтанных поступках, при панике выделяется куда больше так нужной ему негативной энергии. Люди получат свою Третью Мировую войну – войну, которую они проиграют, даже не начав…
   Он закрыл глаза и отдался на волю происходящему. И он – мечтал. А ведь думал, что забыл, каково это…

   Петруша почувствовал тошноту. Что-то скрутило кишки. Голова была словно чужая. Он испугался, что потеряет сознание – как те, кого он видел, другим, не обычным зрением. И правда ли видел? Происходило ли все на самом деле, или это его фантазии?
   Он огляделся и замер от страха: десятки людей валялись на дорогах, тряся конечностями в судорогах. И из них, как из проткнутых пакетов – молоко, выливались жизненные силы. Бело-синие реки, речушки и ручейки.
   Петруша бросился было на помощь умирающим, но потом вдруг остановился и поднял глаза к небу. Энергетический поток, похожий на водопад, лился – но не сверху вниз, а от земли к небесами. Туда, где…
   …зажмурив алчные красные глаза, дремал в паутине виновник всех бед.
   Кто-то подполз к Петруше и схватил его за ногу – мальчик запомнил только растрепанные волосы да ничего не выражающие темные глаза.
   – Помоги-и мне… мальчик… помоги мне-э…
   Петруша в испуге отшатнулся.
   Погибающий мужчина протянул к нему руку.
   Мальчик закрыл глаза и на секунду представил, что его здесь нет, что он где-то в совсем другом месте и все уже закончилось. Он знал: это не так. И внутренний голос говорил ему, подстегивал, упрашивал, увещевал: «Борись! Не сдавайся! Победи его!»
   – Ради нас! – вливались в уши хриплые, полные страданий и смерти голоса людей. – Ради всех нас! Ради себя! Ради этой зелено-голубой планеты!..
   Паук открыл глаза, когда почувствовал, что течение потока ослабевает. Но с чего вдруг? Он же полностью контролирует ситуацию…
   А Петруша распахнул веки, едва ног коснулось странное ощущение нетвердости, ненадежности. Затем это чувство расползлось по всему телу, как только он понял, что висит в воздухе, в нескольких километрах над землей. Но мальчику было не холодно, а наоборот, жарко, так жарко, что хотелось немедля встать под ледяной душ.
   Паук уставился на Петрушу глазами цвета крови и прорычал:
   – Маленькая мразь! И здесь то же самое!!! – Он был еще во власти неги, а потому не сумел аккумулировать свои силы, привести их боевую готовность. – Убирайся, человеческий выкидыш! Мерзкий лилипут! Чертов ублюдок!..
   Ругательства переполняли мозг, лишали воли. Ненависть паука подавляла мальчика и заставляла отступать.
   – Червяк безродный! – продолжал наседать, не двигаясь, разрушитель и завоеватель миров. Он и тут не выдержал, решил показать свою власть, мощь, превосходство: – Что ты можешь мне сделать?! Мне, тому, кто своих родителей сожрал еще маленьким! Да я и твоих не пощадил! Помнишь авиакатастрофу? О, страха и гибели тех людей, переживаний их родных и близких мне хватило, чтобы оклематься в этом жалком мирке. Чтобы создать тело Ивана Ивановича. А потом пришлось ждать годы, пока концентрация пороков и зла в вашем мире наполнит мои резервы, чтобы я смог… победить!
   Петруша во все глаза смотрел на паука, и во взгляде его не было страха. И даже прежней боли от потери таких дорогих ему людей не осталось. Сохранился лишь праведный гнев. Оборотная сторона ярости – положительная, а не отрицательная.
   Стало невыносимо душно…
   – Я никогда тебе этого не прощу! – обливаясь слезами, выкрикнул Петруша.
   – А мне и не нужно твое прощение, щенок! Поганый ублюдок! Гном ссаный! Шут гороховый!..
   – Нет, я не шут! Не шут!! Не шут!!!
   Паук уставился на мальчика – изумленный, пораженный. А Петруша ринулся вперед. Существо подняло лапу, хотело остановить ребенка, но тот увернулся и – взмыл вверх.
   – Нет, не трогай! – полный ужаса глас паука разнесся под облаками.
   Но Петруша уже рвал блестящие на солнце белесые нити. Нагревал их, окутанный туманным бело-красным сиянием, облаком энергии, которой было тесно внутри тела и которая распространялась за его пределы. Он мчался быстрее птицы, а нити лопались. Одна за другой. Щелк! Щелк! Щелк! Они разрывались с неприятным треском от жара, наполнившего внутреннее «я» мальчика, жгучее, решительное, смелое «я» – не в пример тому, какое видели в нем окружающие.
   Он почти не осознавал происходящее. В голове вертелась мысль: «Я не шут, я вам не шут!..» И все будто бы затенялось, оставалось как бы по ту сторону метавшейся по застенкам сознания мысли.
   Петруша запутался в паутине. Нити прилипли к одежде, но мальчик не обращал на это внимания. Он летел дальше, с каждым щелчком, как от листа бумаги, отрывая новые кусочки от надежды врага.
   Паук извивался, пытался подтянуться на паутине, но перенасыщенное энергией тело было непослушным. Чудовище неуклюже, неловко перебирало конечностями, повиснув на последней нити.
   А потом порвалась и она. Пуповина была перерезана, а вместе с ней – отсечены желания, способности, устремления паука – и, в конце концов, его бытие. Ничто больше не держало его в этом небе и этом мире…
   То ли в полном безмолвии, то ли под аккомпанемент оглушительного крика – Петруша не запомнил – паук низвергся вниз. Километры воздушного пространства остались позади, и обретший физическое воплощение пришелец из иных миров встретился с не менее материальной землей. Звук удара разнесся по всей округе, а тело мертвого, побежденного врага разлетелось по ней омерзительными ошметками.
   Петруша тяжело дышал. Сердце билось в безумном ритме. Малыш снова закрыл глаза – и через мгновение очутился у своего дома. Обессиленный, измотанный, он не мог больше бороться со слабостью и, потеряв сознание, осел на асфальт.
   «Но паука нет… больше нет… а значит, я могу… отдохнуть», – сверкнула напоследок звездочка-мысль.
   И все объял мрак.
   Но перед этим бывший скоморох услышал в отдалении веселый звук шутовских бубенцов. А может быть, ему только показалось…

   Бабка с дедом старались говорить как можно тише, но до Петруши все-таки доносились их приглушенные голоса:
   – Наверняка врут все про магнитные бури, не бывает таких сильных бурь – это точно американцы новое оружие на нас испытывали! А может, вообще – пришельцы из космоса.
   – Ты совсем из ума выжил, параноик старый, что это за оружие такое, от которого все просто так помирают?!
   – А такое! Оно магнитное поле во много раз усиливает! Потому наши власти и решили, что это магнитная буря была…
   – Ерунду говоришь, в природе еще и похлеще штуки бывают. Может, это вообще конец света скоро, вот такие катаклизмы и происходят! Откуда, спрашивается, взялись эти ошмётки на улицах?
   – Да морок на нас враги навели!
   – А слизь-то вся эта, куски тела, та липкая хреновина? Они же были самые что ни на есть натуральные!
   – Может, американцы те же или ещё кто монстра какого-нибудь вывели – мутанта, по-ихнему. Скрестили человека с… не знаю… с пауком каким гигантским или ещё кем. Перевозили его, а он возьми да и выпади из самолёта.
   – И кто тут из ума выжил?!
   – Тише, тише, Петрушу разбудишь! Он и так едва не умер из-за твоих пришельцев!
   – Ладно, молчу…
   Голоса и шарканье стариков затихли за дверью. Петруша натянул одеяло на голову и снова стал погружаться в сон – спокойный и счастливый, без кошмаров. Уже выпадая из реальности, он улыбнулся, вспомнив спор бабки с дедом. Он-то знал, что произошло на самом деле. Знал, что в каждой из реальностей есть такие жители, как он, – кажущиеся всем слабыми и беззащитными, но способные бороться с покушающимися на нее хищниками вроде того паука. Бороться и победить. Как своих обидчиков, которым он больше не даст спуску… никогда…
   Продолжая улыбаться и ощущая давно забытое тепло жизни, мальчик не заметил, как заснул.

   Сознание вернулось, и глаза зажглись. Он покрутил головой, осматриваясь. Странный пустынный пейзаж распростерся на многие километры вокруг – странный после всех этих домов и построек. Здесь не было ничего: только темно-оранжевые скалы и светло-оранжевая земля. Что же, он освоится и в этом мире – не впервой ему приспосабливаться. Главное, не спешить. Пройдет время, и он наберется сил. Не может быть, чтобы тут не было зла, – оно есть везде, надо лишь уметь искать.
   Он повел конечностью. Щелкнул мандибулами. В таком теле ему еще не приходилось бывать… Ну да хватит размышлений – надо идти вперед, искать разумную жизнь, ведь где она, там и зло. Путешествуя по обжитым частям вселенной, он увидел и понял многое, в том числе и это. Как хорошо, что такие, как он, существуют лишь в населенных мирах! Он не мог не оценить задумку реальности.
   «Иногда, чтобы победить, приходится умереть», – подумалось ему. Он знал эту истину, и теперь следовало воплотить ее в жизнь.
   Огромное насекомое, похожее на муравья, быстро передвигая тонкими лапами, побежало к ближайшей скале. Ярко-красные, налитые кровью, алчущие смертей и разрушений глаза злобно смотрели на новый мир, предрекая ему кончину – быструю и скорую. А что есть мир? Для него – лишь очередное поле брани. И он был готов к новому бою…

(2011 год)

Сандерстрак – горец времён ЭТС

   Старик приволакивал правую ногу. Когда-то пышный хвост устало тащился за хозяином. Старомодная куртка «привет береговой охране» не снималась на протяжении рабочего дня. Лениво крутилась лысая голова-головешка, на которой словно бы кто-то в насмешку оставил пару волосинок, торчащих, как усы на заграждении для танков. Работал без остановки огромный имплантант, заменявший большую часть мозга. Глаза смотрели-считывали, нос распознавал-обонял, кожа ощущала – вступала в контакт с окружающей обстановкой.
   Постоянно что-то ворча под нос, возможно, повторяя одну и ту же мантру, которая должна была облегчить жизнь, но в итоге превращалась лишь в набор ничего не значащих слов, старик продвигался вперёд. Задевая стулья неуклюжим несуразным телом, плечами – сотрудников, потолок – головой. Рост – три метра без малого. С таким не побегаешь. Хотя смотрится устрашающе, невзирая на то, что суть давно подгнила. Потому органы – как внешние, так и внутренние – пришлось заменять или усовершенствовать при помощи современных технологий.
   Сотрудники энергоцентра погрязли в расчётах и вычислениях. Если не знаешь, сколько быстро разрастающемуся и развивающемуся государству понадобится на следующий день энергии, то ставишь под вопрос существование самого государства. Особенно когда речь об ЭТС – Эпохе Технологической Сингулярности. Её, не мудрствуя лукаво, так и назвали. Предсказанное учёными воплотилось в действительность, и вот, спустя века после предречения, люди уже не могли отделить себя от проводов, провода – от линий электропередач, спеленавших города, которые – и города, и линии, – в свою очередь, были частью техногенного сверхсущества, зовущегося планетой, космическим шаром, пропатченным, апдейтнутым, модернизированным. Зарытые под землю биоимплантанты соприкасались с органическими соединениями, и этот контакт рождал иной род жизнедеятельности, превращал планету в нечто живое до суперчувствительности и техничное до невозможности. Куски наращивались на серо-металлический шар с вкраплениями коричневого, зелёного и синего, орбита сдвигалась, планета перемещалась по космосу свободно и независимо. Регулировалась работа солнца и примыкающих светил, дыр, пульсаров и прочего, прочего.
   Однако это было неважно. Отключившись от питалки, находившейся рядом с рабочим местом, и перейдя в автономный режим, я следовал за стариком. Он мог бы засечь меня одной из десятка встроенных камер, вертевших зрачками туда и сюда, но я предвосхитил это – купил в специализированном магазине защитный костюм, блокирующий любые зрительные «выпады» в мою сторону. Старик думал, что я заболел и, ожидая починки, лежу дома, а я шёл за ним по пятам. Мягко пружиня на рессорах, пробирался туда… куда бы он ни направлялся.
   Вот мы покинули здание, и оно осталось позади. На углу жилой кибернетической многоэтажки старик внезапно замер и оглянулся. Я тоже мгновенно встал как вкопанный. Не заметил ли меня начальник? Но нет: тот лишь поводил кругляшками камер и похромал дальше. Я вдруг ощутил, что идти становится с каждым шагом всё сложнее, и сначала даже не понял отчего, но, когда старик перешёл на бег, в изумлении выпучил глаза – снабжённые выдвижными механизмами, они выехали чуть ли не на десяток сантиметров. А тот, кого я преследовал, уже не просто бежал – он взлетал. Изменив конструкцию корпуса-тела, старикашка превратился в подобие автомобиля, исчезнувшего с лица автопрома ещё в прошлой эпохе. Как и сам автопром: теперь производство мобилей входило в обязанности и привычки обычных людей, они создавали новые модели и улучшали прежние, они сами были мобилями. Но старик? И такая модель? Здесь было что-то не то. Во всём – в его бесконечных необъяснимых пропаданиях под конец рабочей недели, в невероятном долгожительстве (шутка ли, несколько тысяч лет!), в странной, более чем экстравагантной старомодности – абсолютно во всём сквозила какая-то загадка. И мне не терпелось её разгадать.
   Мы приземлились возле шпиля высочайшего в городе небоскрёба. Я глянул вниз: земли не рассмотреть. Перевёл взор на старикана – он стоял, подняв глаза к небу, будто ждал чего-то. Кусок небес, зависший над моим шефом, был пустым – ни единого летательного средства в пределах видимости. Может, старик – аэрокурщик? Любит прыгать по бороздящим воздух мобилям. Зацепится за один, промчится на крыше, пока не увидит другой, перепрыгнет… и всё это, рискуя жизнью. А много ли ему надо, в его-то возрасте?
   Но правда оказалась отнюдь не такой. Погода – давным-давно изученная, прирученная погода – вдруг начала портиться. Я заметил яркое свечение, исходившее от макушки старика. Да он же… управляет стихией! И не только ей: ещё и мобилями, и наверняка людьми – не даёт им возможности пролететь здесь. Для чего же ему это нужно? Что он задумал?
   Босс достал наушники – господи, наушники! Да кто ими сейчас пользуется, когда у всех есть вмонтированные плееры? – воткнул в уши блины и врубил на полную громкость музыку. Я почувствовал это сенсорами и поймал антеннами. Слушал он не известную мне группу. Гитары ревели – я насчитал две, если без учёта громыхающего баса, – барабаны отстукивали чёткий ритм, а вокалист заходился в хриплом фальцете. Никогда мне не доводилось слышать ничего подобного. Солист орал так, точно эта песня – последняя в его жизни, и инструменты играли в сходном стиле. Получалось гармонично, но жутко нестандартно. Эффект ошарашивал, бил по мозгам.
   И когда вокалист то ли выкрикнул, то ли спел на древнем диалекте полузабытого английского языка: You’ve been… thunderstruck! – из ниоткуда появилась здоровущая тёмная туча с круглым пузом. Пузо разошлось, обрушив на нас неописуемый по силе ливень. Хорошо, что имплантанты были защищены от воды: самые дешёвые – благодаря упаковке, более дорогие – при помощи системы испарения влаги.
   Я не был готов к тому, что случилось дальше. Старик заорал, бешено, неистово, наверное, задействовав все свои резервы:
   – Док, ну зачем, зачем ты провёл этот чёртов эксперимент? В чём был виноват Эйнштейн? А я? И какого хрена ты встроил в нас ещё и «делориан»?! Я не хочу оставаться один! – А потом мой начальник произнёс фразу, совершенно для меня непонятную: – Вовеки веков будь прокляты слова «назад в будущее»!
   И грянул гром. Из тучи, цвет которой сгустился до глубинно-чёрного, выстрелила, устремившись к старику, ослепительная гнутая полоска. Ударила прямо в его головной имплантант. У меня всё взорвалось перед глазами. Кажется, где-то закоротило. Но до того как потерять сознание, я подумал, что такой способ подзарядки и существования вовсе не самый худший. С другой стороны… Впрочем, об этом – в следующей эпохе.

(Октябрь 2012 года)

В мире, забытом любовью…

   Данная статья найдена в редакции журнала «Модерн». Материал находился на флэш-карте в ящике рабочего стола корреспондента J, бывшего сотрудника издания и автора текста. Информационный носитель обнаружили на следующий день после внезапного увольнения J.
   Статья приводится без правок.

     Запах вечерних дорог,
     Страх преждевременной смерти,
     Стале-бетонный пророк
     Техно-финансовой тверди,
     Зверь из тумана и дыма
     Индустриального мрака
     Вечно проносится мимо,
     Лая, как злая собака.

   Так он процитировал, не здороваясь, чтобы затем посмотреть мне в глаза.
   Я был уверен: бояться нечего. Хотя в месте, подобном этому, на ум приходили мысли самые разные, и отнюдь не весёлые. А его взгляд… Глубоко в зрачках, но не утаившись до конца, спряталась обжигающая боль – коварная судьбина побитого жизнью пса. Не злого только, а смирившегося с надписью на песочных часах, с придуманной кем-то высшим фабулой. Многоопытное и много знающее животное не способно помочь другим, ведь всё та же безжалостная судьба родила его безмолвным.
   Собеседнику было что сказать – он же, несомненно, о чём-то умалчивал, пускай и согласился ответить на вопрос, который привёл меня сюда.
   «Надо подготовить почву для разговора», – решил я.
   – Ваши стихи?
   – Ха, – предельно лаконичное выражение.
   Подобрать пин-код к чужому сердцу – задача трудная. Я постарался:
   – Вам страшно?
   – Думаете, боюсь наказания? – вернулось вопросом. Молодой высокорослый мужчина, короткостриженый брюнет; он сидел напротив, положив ногу на ногу. – Нет, ошибаетесь: не осталось в мире вещей, что могли бы меня напугать, поскольку и мира как такового не осталось.
   Уточнил:
   – Для вас?
   – Какая разница, – беззлобно бросил он, покрутил головой, отыскивая взором кого-то либо что-то. – Эй, приятель, дай прикурить.
   Полноватый крашеный блондин с растрёпанными волосами не отреагировал. Подле него сидела пожилая дама с завитыми кудельками, однако зрение «приятеля», как его назвали, не выхватывало из общей картины фигуры возрастной женщины, пьяно скользя за гранью чёткости.
   – Псих, – добродушно подвёл итог брюнет и заливисто рассмеялся. – Думаете, я тоже? – внезапно оборвав собственное веселье, произнёс долговязый. Поправил больничный халат.
   Стало не по себе; изобразив благожелательную улыбку, пошутил:
   – Телепатия? Уже второй раз наши мысли совпадают.
   – Ну вам-то, разумеется, нечего бояться, – словно бы невпопад заметил интервьюируемый, опять «проникнув» в моё сознание. – Хоть здесь и не место талантливому, перспективному человеку.
   Кажется, нащупалась удобная тропка для диалога.
   – Никто не знает, что ему уготовано, – вроде бы не согласился я.
   – Чушь. – Он тяжело вздохнул и вновь заозирался. – Да есть у кого-нибудь курить? Сдохну, если не затянусь!
   – Везунчик, – серьёзно откликнулся сушёный старичок, деливший место за столом с молодой рыжеволосой девушкой, наверное, внучкой.
   – Хохмачи. – Стриженый кратко выругался. – А вы, значит, не курите?
   – Нет, вы правда телепат! Как догадались?
   – Догадливый. К нам обязательно отправили бы некурящего, положительного, одарённого. – Подмигнул. – Вот и хорошо, вот и чудно.
   Во мне сражалась толпа эмоций. Вырвалась искренняя фраза:
   – Как же тогда вы, умный, даровитый, нашли пристанище тут, а не на телевидении? В роли генерального продюсера какого-нибудь канала, допустим. Интриги, да?
   Раздалось презрительное фырканье.
   – Если б не был умным и неординарным, то и не очутился бы. Лучше тут, чем там.
   ««Там?» Кто же это, настоящий безумец?»
   Сенсационный репортаж не вырисовывался.
   И вдруг мужчина напротив перевернул ситуацию с пяток на темечко единственной фразой:
   – К вашему сведению, все талантливые люди сидят в психушках. – Неглубоко вздохнул, подпёр щёку ладонью и добавил эхом: – А вам рано, вам рано… Видите ли, родись я бездарностью, гулял бы на свободе. Выбора не оставили: либо таблетки и подписка о невыезде из нового жилища, либо нечто гораздо хуже. – В голосе неожиданно засквозило напряжение, проскользнула ощутимая нотка ужаса.
   Я молчал, ожидая продолжения. Вскоре оно последовало:
   – Хотите историю? Нужна сенсация, репортажа требуют? Что ж, забирайте: и первое, и второе, и ещё кое-что, на десерт. Но без толку, к сожалению.
   Силясь разобраться в недомолвках, сам поглядел ему в глаза – горизонтальные овалы, где заходилась в нервном танце вселенная. Она сжималась и разжималась, будто привычная каждому реальность. Болезненно-неизменно персональная бесконечность повторяла ритм, испокон века заведённый неделимым прототипом, подлинной Вселенной, вместилищем галактик, звёзд и планет. Копия страдала, неслышно захлёбываясь кошмаром хаоса.
   А собеседник, подперев подрагивающей рукой клиновидный подбородок, зашуршал страницами пыльной, пожелтевшей, никем не читаемой автобиографии. Согласно неписаному закону человеческого бытия, наиболее сильно «забытая» окружающими история резонировала исключительно с безопасной повседневностью.

   Этот путь я преодолел в пять шагов.
   Первым шагом стало одиночество, которое призвала невеста. Знаете, «невеста» – не «девушка» в обычном понимании, для меня, во всяком случае. Кому-то и родная мать кажется врагом. Интересно, что бы вы делали без такого врага? Где бы были? Они с отцом подарили жизнь несчастному придурку или идиотке, а те не оценили дара.
   Говорят, иногда даже вдалбливают в головы, будто бы все люди с рождения грешны. Чушь! Мы не выбираем, родиться или нет. Да и в выборе судьбы слабы, как выясняется. Только ни вы, ни я – вообще ни один человек не рождается преступником. Грех-то простирается от перешагивания недопустимых границ, границ метаморфозы. Когда – шажок, превращение, и ты уже трансформировался до неузнаваемости. Возможно, навсегда.
   В четверг утром я поцеловал невесту в приторно-сладкие губы, нежно-нежно прощебетал на миниатюрное, покрытое еле различимыми мягкими волосиками ушко заведённое «До свидания» – никогда не говорил «Пока» или «Прощай» – и отправился на работу вести шестичасовые новости. День прошёл хорошо, впервые накатило подзабытое, отчего немного странное чувство удовольствия: мне опять нравилось заниматься тем, чему посвятил жизнь. Неизвестное пугает, мы сторонимся его, отталкиваем, устраиваем загадкам войну. Думаете, помогает?… Как бы то ни было, день выдался действительно отличным! Ну а вернувшись, я нашёл её посреди коридора, бездыханную, с открытыми глазами. Метр шестьдесят семь сантиметров неподвижности; сбившиеся в неестественную чёлку тёмные волосы… Внутри, в самой сердцевине огромных зрачков, застыл – как это называют? – безмерный ужас. Не надо разбираться в медицине, чтобы сознавать: колокол смерти пробил буквально только что.
   Естественно, я тут же кинулся к любимой, отдающей без возврата последнее тепло. Не веря в происходящее, тормошил её, хлопал по щекам, обливал слезами, неумело давил на грудную клетку в надежде услышать знакомое пьянящее дыхание, безудержно целовал невесту… Однако с той поры в ней поселилась тишина.
   Далее следует глупая штампованная фраза: «Врачи оказались бессильны». Ясное дело, бессильны! Она же умерла, мать вашу за ногу!..
   Нет-нет, всё в порядке, я просто рассказываю. Так вот, первый шаг завёл механизм; шестерёнки задвигались, заскрипели, двинули вперёд предначертание. Красивых слов многовато? Да ничего, потом же переделаете байку под себя.
   Запущенная механика неотвратимости проржавела: упорядоченность, что удивительно, мешает вселенскому фатализму. И тогда полилась смазка – это был второй шаг. Тут-то шанс поменять направление и помахал ручкой.
   …В ящике комода, сортируя вещи возлюбленной, раскладывая на три кучки: «Выбросить», «Отдать», «Оставить», – я наткнулся на её дневник. В грудной клетке шумно задышало, неистово заколотилось, а после истерично заверещало: «Не смотри! Не смотри!!!»
   Послушался ли? Хех. Мы же сейчас беседуем…
   Почти все листки из дневника вырвали, кроме двух последних, на которых я прочёл нечто из ряда вон выходящее. Сначала стих… Да, тот самый. А потом… потом я узнал о Нём. Другой парень? Эх! Я бы свою бессмертную душу продал, лишь бы списать беды на соперника. О нет, противника, о котором идёт речь, не одолеть; пока что он непобедим. Название «Зверь» придумала невеста… хотя, может, не придумала – повторила.
   Зверь, если верить нескольким скупым дёрганым строчкам, являл собой замаскированного диктатора. «Серого» кардинала – серого, железобетонного кардинала. Потустороннюю сущность, пришедшую неведомо когда неведомо для чего. Зверь распластал тело-громаду по земле, вознёс к небесам, служа людям, сообразно их же Сверхновому Завету: обманом и корыстью. Существо взимало плату негативом; питаясь им, крепло и росло, стремясь жить вечно. Ничего не напоминает, а?
   «Зверь, – писала невеста, – рассчитал идеально. Как разумное создание, я его ненавижу, но, как математик, преклоняюсь перед ним».
   Человек любит похожего и истребляет отличного. Более того, способствует скорейшему избавлению стада однотипных от чёрной овцы; стаи тёмных ворон – от белой. Под маркой блага легко протолкнуть в действительность истинный мрак. Гитлер, Цзэдун, Сталин… сторонники Зверя… Главное, быть смелым, главное, не отступать от принципов, главное – вывернуть наизнанку то, что с эпохи первичной трясины считалось прерогативой добра. Но забыть, забыть о добре! Они со злом – лишь слова, а в мире на Земле важны поступки. «Поступай так, как все, и бери за это плату» – вот главный принцип Зверя.

     Серый пейзаж очарован,
     Светом огней освещённый,
     В цепи прогресса закован,
     Алчностью порабощённый.
     Мчится Зверь сквозь мирозданье,
     Ищет дорогу к богам
     И, утеряв состраданье,
     Мыслит: «Аз людям воздам!»

   Неуютно? Всё в порядке? Вот и хорошо, вот и чудно… Точно на картинке, вижу свою давнюю сцену: из-за двух-трёх десятков коротких предложений на глаза навернулись слёзы, нестерпимо захотелось покончить с собой! Теперь-то понятно, откуда возникло желание… от кого…
   Ну что вы, моя избранница не страдала психическим недугом, вовсе нет – более разумной, спокойной, обаятельной и остроумной девушки в мире не сыскать. Над проблемами смеялась, старых врагов прощала; на оскорбления кассирши отвечала улыбкой, а соседке-сплетнице мыла коврик перед входной дверью. Ни разу не повысила голоса, кто бы ни примерял костюм обидчика. Ни единого разу, вплоть до часа, когда её убили… Да-да, считаю смерть милой убийством. Альтернативы? Перестаньте!..
   А у вас сигаретки не найдётся? Жаль… Ладно, продолжим.
   Невесту сгубила положительность: идеальная жертва для Зверя. Пища… Да и я не болен. Впрочем, неважно, пора переходить к третьему шагу.
   Шаг номер три ускорил работу механизма. Так получилось, что друг застал меня лежащим на паркете и рыдающим над двумя потрёпанными страницами в клеточку.
   Дружище… Здоровяк – выше меня, – силач, смехач, добряк. Хороший мужик, любящий супруг и заботливый отец, а ещё старый лис и преданный пёс! Нормальный, правильный, без малейших странностей, если забыть про крашенные в ядовито-рыжий, густо-коричневые от природы волосы. Давний знакомый, умеющий общаться, поддерживать, надолго не пропадать. Для него всегда клал под коврик ключ от своей квартиры.
   По заведённой годы назад привычке, старый друг наведался в гости. Не упрекнёшь, а… Для чего зашёл? Догадайтесь: я-то не спрашивал.
   Товарищ успокаивал, теребил, тормошил меня. Вызнавал подробности… И вызнал. Молча протянул ему дневник.
   Тишина не спала, покуда друг не прочитал последнее слово.
   «Ты веришь?» – осведомился гость, спокойно, без издёвки и настороженности.
   Меня каким-то чудом хватило на иронию:
   «А есть варианты?»
   «Не верить».
   Практически не раздумывая:
   «Верю. В каждую букву».
   Друг кивнул и, кажется, мыкнул.
   Был ли мой нежданный визитёр посланцем Зверя? Без разницы, уже не имеет смысла. Не играет роли даже то, кто, позвонив в больницу, дал мои координаты. Друг с семьёй счастливы и пусть живут без бед: поверить, что жена с дочкой причастны к смерти невесты, – величайшая глупость. Я же не псих, в самом-то деле…
   Далее? Далее четвёртый шаг: горечь утраты, стократно усиленная болью откровения, мутировала в неспособность существовать как раньше. Вообще – существовать. Механика реальности сходила с ума, продолжая казаться сверхнадёжной. Слепец наподобие конструктора «Титаника»…
   Запомните: алкоголь не помогает. Не спасут ни наркотики, ни секс, ни воздержание от него; про смерть не стоит и думать. Печаль – в ауре, а не в мозге или члене.
   Я уже знал, что Зверь вокруг, что это мы позволили ему родиться, собственными руками возвели город, подарив чудищу плоть, и следом заперлись в индустриальной темнице. Зверя называют городом… В нутре пришлого каменно-металлического колосса нас питают миазмы зла, и мы начинаем ненавидеть друг друга. Невидимая энергия влияет на горожан сродни желудочному соку, разлагающему пищу. Люди – еда, город – Зверь. Властный, контролирующий, хитрый, ненасытный.
   Однако я избавился от заряда со знаком минус: и без того чересчур часто встречалось на пути плохое или просто неприятное. Не позволю жирной чёрной мрази похитить у меня радость, не дождётся! Вся ярость отныне направлена внутрь моего естества. Если перед кем-то отчитываться, то лишь перед собой и богом. Вселенной. Паразиту не сдамся, цена безразлична! Буду изливать гнев на него, но обвиняя во всём самого себя.
   Нет, в норме я, в норме! Отстаньте!..
   …Ох, что-то и вправду разволновался.
   Что, четвёртый шаг? Ну, проще некуда: когда известно, что искать, но не догадываешься где, находишь повсюду.
   Ты идёшь по улице – а навстречу шагают десятки, сотни посланцев иномирного тирана.
   Ты сидишь на работе – и с экрана монитора на тебя льётся потусторонний негатив.
   Ты дома смотришь телевизор – тот же эффект.
   Во сне не забыться, за городом не спрятаться, не свыкнуться с переменой – потому что Зверь везде.
   И, главным образом, в нашей голове.
   Сигарета? Наконец-то!
   …У-уф. Во-от, так гораздо лучше…
   О чём мы там? Пятый шаг? Да вы наверняка предвосхищаете события. Если достигший совершеннолетия субъект Зверя набьёт в людном месте морды закамуфлированным чёрным посланцам, драчуна спеленают и доставят куда следует. Сечёте? И доставили. А потом узнали из «достоверного источника», что «драчун» уже проявлял буйный, неусмиримый норов. А потом подготовили документы и, чтоб наверняка, доказательства, будто били горожан – не хищных пришельцев из параллельной вселенной. А потом сфальсифицировали сумасшествие, сфабриковали наказание, солгали виновнику, близким виновника, себе же соврали. А после и сам виноватый поверил россказням, подписал нужные бумаги, в результате чего…
   Впрочем, достаточно, не надо мусолить очевидное: это излюбленный приём Зверя. Выпив соки, Он выбрасывает бесполезную оболочку, спрятавшись за убийством, самоубийством, безумием или ещё чем якобы людским. Человек не совершенен, бесспорный факт, – только он не животное и не зверь. У всамделишного Зверя есть другое имя, понимаете? Вы понимаете меня?!

     Но без намеченной цели
     Месть, к сожаленью, пуста;
     Звери недавно поели —
     Голодны звери всегда.
     В вязкой трясине успеха
     Пищу несложно поймать.
     И завершилась потеха,
     Вновь надо пищу искать.

   Тварь делает из нас похожих. Себя…
   У невесты механизм вышел из строя, не выдержав нагрузки, – план Захватчика реализовался. Я закончу путь немного иначе.
   Дайте ещё сигарету… Спасибо…
   Что, господин правдописец, довольны материалом? Да бросьте, не обижаюсь – банально интересуюсь. Надеюсь увидеть газету с профессиональным текстом о правде. Вы ведь не откажетесь от публикации? Печатать истину не принято, ну да ситуация особенная. Так обещаете? Да? Вот и хорошо… вот и чудно…
   Чёртовы сигареты, убийцы людей!
   Эй, сестра! Сестра! Где там моя койка? И принеси чего-нибудь. Да господи! Галоперидолу, феназепаму, анальгину… Объяснять, что ли, надо?! Глупость, глупость кругом…
   Прощайте, господин! Удачи!

   Именно такой написана статья: предельно откровенной, недопустимо эмоциональной, пугающе бессвязной – для публицистического материала, конечно.
   Гордый и счастливый, я нёс распечатку начальнику отдела… и вдруг подумал: что если Он свёл нас с тем беднягой?! Возникло неумолимо растущее сомнение. Верно! Статья вроде этой выявит меня и ещё немало противников Зверя, с которыми тогда можно будет расправиться. Не желаю становиться убийцей, не желаю потворствовать Ему – не желаю становиться похожим!

     В мире, забытом любовью,
     В мире, сплочённом войной,
     В мире со злой добротою
     Зверю неведом покой.

   Цитата из того же стихотворения, нашёл в Интернете.
   Враг коварен, безусловно. Только и я не глуп, без боя не дамся!
   Тем более что битва не нужна. Почему? Всё просто! Нет никакого Зверя, нет никакой статьи, нет никакого героя. Упомянутые «факты» – чистой воды художественная фантазия. Мистификация. Странная проза непонятного автора. Да хуже: беллетристика! Бессмыслица… бесталанность – поскольку, знаете, все таланты сидят в психушках. А потому забудьте сказанное, написанное, повторённое. Рукописи не сгорят, но бумага стерпит. Сделайте одолжение целой планете, не усложняйте безмятежного дрейфа в неизвестности миллиардов человек: ушедших, современных и будущих.
   По-прежнему сомневаетесь? Ну же, вслушайтесь!
   ЗАБЫТЬ.
   Прекрасное слово, долгожданное. Похороните в забвении, сотрите из памяти, выбросьте в мусор! Забудьте… Обещаете? Вы обещаете мне? Чего по-настоящему хочется, так это не ошибиться в вас. Вы не должны страдать; никто не должен.
   Значит, договорились? Ага? Ну вот и хорошо, вот и чудно.
   «Зверю неведом покой»…

Перепечатал Григорий Неделько

(Январь 2014 года)

Песочная сказка

   М. – вдохновительнице, слушателю и соавтору

   Это история о семье медведей: маме, папе и трёх дочках.
   Как во всех историях, жили-были они давным-давно. Жизнь их текла дружно и весело. Обитали медведи в уютном домике, что сами вырубили в старом, но крепком дубе. Папа работал с мукой, на мельнице. Мама трудилась с пчёлами, на пасеке.
   Когда солнце пробуждалось и расплёскивало лучики по свету, три хорошенькие дочурки шли в школу, где обучались разным наукам. А когда жёлтое светило готовилось упасть за горизонт, они возвращались назад, чтобы поиграть.
   Маму звали просто Медведицей: тогда ещё не придумали настоящих имён. Дочек же называли Старшей, Средней и Младшей – тоже как заведено в сказках.
   Однажды у Старшей дочки уроки закончились раньше, чем у её сестёр. Она топала привычной лесной тропинкой домой – топ, топ, топ. И повстречался ей на пути заяц. Он выглядел очень усталым и явно куда-то спешил.
   – Что случилось, серенький? – поинтересовалась добрая и любопытная девочка.
   Заяц выпалил на одном дыхании вот что:
   – Беда! Беда! Странный белый песок накрыл домик бобра!
   Сказав это, заяц тотчас убежал.
   Растерянная Старшая вернулась домой. Она хотела рассказать обо всём родителям и сёстрам, но те пока не вернулись.
   «Что ж, – решила она, – я уже достаточно взрослая и всё сделаю сама».
   Она наскоро поела, написала записку и ушла.
   Следующей из школы возвратилась Средняя дочка. Побродив по пустому домику, она покликала родных, однако никто не отозвался. Потом на комоде девочка нашла записку от Старшей сестры. Средняя прочитала короткое послание и не сумела усидеть на месте: это было ей свойственно. Она перекусила ещё быстрее, чем Старшая, приписала пару слов к записке и убежала из дому.
   Последней с уроков пришла Младшая сестра. Ни души не найдя дома, она также наткнулась на записку. Младшая была самой любопытной, поэтому она даже не стала есть – сразу кинулась на улицу. Но каким-то чудом вспомнила и приписала на листочке, куда держит путь.
   Затем с работы, усталые и голодные, притопали папа с мамой. Они ужасно заволновались, когда поняли, что дочки потерялись. Ни в доме, ни рядом с ним, ни в гостях у соседей – ёжика и совы – девочек не было. Наконец взволнованные родители обнаружили записку.
   «Я ушла к бобру», – написала там ровным почерком Старшая дочка.
   «А я иду искать сестру», – значилось ниже. Конечно, это приписала Средняя, ведь буквы клонились из стороны в сторону.
   «Я тоше», – печатными буквами вывела Младшая медведица.
   Мама с папой тут же бросились на поиски любимых чад.
   Но взрослые беспокоились зря: три дочки, целые и невредимые, действительно находились у домика бобра. Какой-то непонятный песок белого цвета засыпал домик с крышей. Девочки сгребали песчинки лапами и откидывали в сторону. А другие звери – лисы, волки, кабаны, олени – черпали странные крупинки лопатами и носили в ведёрках. Ни слова не говоря, мама с папой присоединились к общему делу.
   Совместными усилиями домик вскоре освободили из песочного плена. Бобёр был заперт внутри. Теперь же он открыл дверь, вышел наружу и сердечно поблагодарил всех зверей.
   Однако встал вопрос: что делать с загадочным песком?
   Отнести к морю? Но ведь это не песок с пляжа. Бросить в воду? Нет, и там ему не место. Рассыпать по лесу? Тоже плохая идея…
   Тогда Старшая дочка-медведица произнесла:
   – Мы должны узнать, что это за песок.
   С ней дружно согласились.
   Долго ли, коротко ли бродили звери по Лесной стране, а только тайна песка осталась нераскрытой.
   Настала ночь.
   Когда звери-жители, опечаленные неудачей, сидели на поляне, Средняя дочка сказала:
   – Может, мы не понимаем, откуда этот песок, потому что он не отсюда?
   – А откуда? Откуда? – послышалось отовсюду.
   – А может, – задумчиво проговорила Младшая, – это вообще не песок?
   – А что? Что? – снова заголосили животные.
   Самая маленькая медведица сходила домой, взяла игрушечные ведёрко с лопаткой и пришла назад. Она насыпала в ведёрко таинственного песка и отправилась на самую высокую гору. Все звери последовали за ней.
   Оказавшись на вершине горы, Младшая запустила лапку в белый песок, вытащила горсть и высоко подбросила. Ветер, только того и ждавший, подхватил крупинки. Они взлетали на его воздушных боках всё выше и выше, выше и выше, пока не достигли неба. Там они вдруг замерли и рассыпались в разные стороны. Крошечные белые точки усеяли ночной небосклон.
   – Я назову их звёздами, – прошептала Младшая дочка.
   Она смотрела на тёмное полотно неба, где сверкал чудесный белый песок. И та горсть, которую бросила девочка, превратилась во что-то вроде ковша. Или, если приглядеться, фигурку маленькой медведицы.
   Рядом с дочкой встала мама. Одной рукой она обняла ребёнка за плечи, а другой подкинула свою горсть песка. На этот раз песчинки превратились в фигуру взрослого медведя-дамы.
   – Давай назовём их Медведицами? – предложила Младшая.
   – Давай, – согласилась мама. – Большой и Малой Медведицами.
   Девочка согласно кивнула.
   И уже все звери стали носить песок к обрыву, чтобы кидать его вверх и наблюдать, как на небе загораются новые песчинки, и давать созвездиям имена.
   Ведь иногда звёзды появляются сами, а порой их зажигают. Потому что это всегда кому-нибудь нужно.

(Март 2014 года)

Куда приводит Должность

   Отныне все бережно хранимые мной надежды и чаяния находятся в желудке у удава. И это не метафора: жуткая громадная зверюга заглотила моё маленькое счастье, мой огонёк во тьме, мою радость на мировом празднике грусти. Моего милого Дэмьена.
   Как так случилось? Справедливо ли это? Почему кто-то по-прежнему топчет землю в бесполезных попытках что-либо сделать, тогда как иные, лучезарные, достойные, исчезают безвозвратно?
   Пребывая в депрессии кошмарнейшей глубины, я рассуждал на такие глобальные, а по сути, лишь спроецированные на глобальное темы. Я не знал, чем прожорливому чудовищу не угодил мой прекрасный Дэмьенчик – мир его праху, хотя он не стал и никогда не станет им. Я лишь догадывался, и догадки были одна фантастичнее другой. Но что в такой ситуации значит «не угодил»? Наоборот, если здоровенный удав вас съел, вы, получается, ему угодили. И к нему. На обед. Ползучий монстр этот, к слову сказать, отнюдь не самый обычный – облачён он, или как это называется у животных, в модные стринги. Возможно, они натёрли ему его змеиное достоинство, вот он и проявил агрессию? Или мерзкая змеюка была попросту голодна? А может, она умеет думать? Ну, не в том ведь дело, что Дэмьен любил «чикать» людей…
   А впрочем, если вам интересно, я поведаю о событиях, которые лишили меня всего и поставили перед выбором, сколь невыразимо тяжёлым, столь и невесомо лёгким.
   «Поведаю»… «сколь»… «невыразимо»… Неужели это я сказал? Всегда ненавидел подобные слова. «Милостивый государь», «позвольте поинтересоваться», «силь ву пле»… Нет, просто – «бле-э».
   Вот вы спросите, чего я ворчу? Вроде бы и должность высокая – бургомистр я, – и жена у меня из аристократического рода, и денег лом. Чем тут быть недовольным?
   Много вы знаете!
   Во-первых, все эти любезности, которые noblesse oblige. Терпеть не могу. В глубине души я простой и прямолинейный, но с такими взглядами больше двух-трёх недель на моей Должности не продержишься, что уж говорить про многие годы… Нужно быть хитрым, изворотливым, просчитывать ситуацию на двадцать шагов вперёд. А это так выматывает – быть тем, кем не являешься. Если вся жизнь состоит из притворного, из ненастоящего и заменённого, она превращается в нестерпимую пытку.
   Посмотрите на мою жену – вот вам и во-вторых. Красивая – лёгкое косоглазие не в счёт, – умная (да ещё какая!), успешная… Хотя последнее необязательно: если ты из рода Батори, можешь многое себе позволить. А точнее, то, что никто другой позволить себе не в состоянии, к примеру, мучить и убивать невинных (и всех прочих) девушек. Как вспомню прародительницу моей жёнушки, «кровавую графиню», так весь покрываюсь липким потом. Если же мысли об оной возникнут ближе к ночи, то жди в гости бессонницу.
   Не зря графиня закончила дни в темнице своего собственного, Чахтицкого, замка: погоня за вечной молодостью, кровавые ванны, массовые убийства – куда ещё они могут привести? Разве что к сумасшествию. Думаю, Елизавета Батори была безумна, и это безумие передалось по наследству моей дражайшей – тьфу ты, что за слово! – половинке. Помыкает мной для вящего своего удовольствия: Бургомистр, сделай то, Бургомистр, я тебе говорю, Бургомистр, ты что, охренел?! Унижать она любит, по крайней мере, меня. Зачем жена это делает? Наверное, мстит за то, что я перманентно пренебрегаю супружеским долгом. А правильнее будет сказать, пренебрегаю по отношению к ней. Как же, она вся из себя такая – и неудовлетворена в этом смысле… Так вот, именно по её вине, иначе и не скажешь, я занял столь высокую должность и больше не пользуюсь настоящим именем. На самом деле меня зовут… А впрочем, неважно.
   Спрашивается, куда денешься от такой жизни? Куда спрячешься? Некуда. Особенно если некоторые постоянно вертят тобой, как хотят, принуждают тебя к действиям. Может быть, я амёбен, но это не извиняет, скажем, отца моей «любимой», который когда-то давно приставил мне к горлу острый фамильный кинжал. «Ты выйдешь за неё, mon неразумный жиртрест, или я отрежу тебе голову, насажу на пику и выставлю на всеобщее обозрение перед входом в замок. Понятно?» Чего уж тут непонятного…
   Хотя сам хорош: позволил этой гидре окрутить себя. Нет, что-то оберегало меня, давало подсказки, советовало не связываться с такой особой, но, как и всякий влюблённый – а к тому же молодой – дурак, я не внял доводам рассудка. Сначала она напоминала маленького ужика, который был у меня в детстве. Он жил в аквариуме и проявлял исключительное миролюбие, а иногда даже пугливость. Я называл его Поцелуйчиком. Довольно скоро он издох. Я очень сильно горевал по нему и пообещал себе больше никогда ни к кому не привязываться. Но сдержать обещание не удалось: я встретил существо, маскировавшееся под милую девушку, а после свадьбы превратившееся в нечто ужасное. Изменение произошло не просто резко – стремительно: «ужик» отрастил клыки, хвост и наполнил пасть ядом. Сколько лет я терпел эту женщину!.. Я должен был давно скончаться от смертельных укусов, но Бог – наверное, в шутку – дал мне противоядие. Оно не излечивало полностью, но помогало кое-как держаться.
   Девушкам (тем самым, убиенным) повезло чуть больше. Моя жёнушка, я слышал, любит пытать их в своей секретной комнате. Поговаривают – сам я боюсь это выяснять, – что она переняла заветы прародительницы и ищет эликсир молодости. В смерти пытается обнаружить эссенцию жизни. Я в её дела не вмешиваюсь – мне и своих хватает по шею и выше.
   Например, циркачи эти (или в-третьих). При одном взгляде на уродов из шапито я наполняюсь яростью и гневом. В такие моменты я понимаю жену – мне и самому дико хочется убивать. Или она так плохо на меня влияет? Сомневаюсь. Очень уж много причин для моей ненависти. А что ещё могу я питать к паразитам, развращающим людские умы, зарабатывающим деньги на игре душами? Строят из себя бедных и невинных, а какие козни творятся у них в закромах! Нет, в этом, как его… в закулисье! Они называют меня параноиком. Никто вслух, разумеется, такого не произносит – попробовали бы! – но всё читается в их лживых глазах. Вот почему мои подданные денно и нощно следят за этим треклятым шапито.
   С детства не люблю цирк. После того как слон укусил меня за причинное место, в сердце моём, так же как и во всём остальном, места для этого ширпотребного развлечения не предвидится. Бедная мама: сколько она меня лечила, сколько терпела мои проблемы, сколько галлонов жалости было вылито на её «любимого сыночка». Кабы не она… Отцу-то я никогда не нравился. Всякие докторишки-шарлатаны называют это Эдиповым комплексом, а я – несчастной жизнью. Просто мне не повезло.
   Но тут я не прав. Даже не так: очень сильно не прав! Возможно, если бы судьба не возила меня лицом по отходам, я бы никогда не встретил его. Дэмьена. Моё двенадцатилетнее счастье. Как он хорош! Я прихожу в восторг от его внешности и сумасбродных выходок. Я готов пожертвовать чем угодно, только чтобы иметь возможность его… любить. Ах, какой у него взгляд! А это тело… Ах! Мне так нравится вспоминать наши постельные игры: у него по-настоящему неиссякаемая фантазия.
   Тот день, когда мы познакомились с Дэмьеном, бережно хранится в уголке памяти, специально отведённом для таких (очень немногочисленных) событий. Это случилось на берегу чудесного озера. Там, на отшибе, я мог отдохнуть от семейной жизни в целом и моей жёнушки-тиранши в частности, а его привело туда очередное убийство. На бреге этого необычайного озера росли столь же необыкновенные кусты, в которых мы с моим дорогушей вкусили плод совместного познания. Произошло всё по соседству со свежим трупом Дэмого авторства. Я постелил на землю чёрный плащ, мы освободились от одежд – бренной псевдоплоти – и предались безудержной любви. О, это было незабываемо!.. И потому мы повторяли сие действо регулярно (хотя не всегда в обществе покойников). Бытует мнение, что подобная привязанность – больна, грязна и недопустима. Кто-то назовёт её извращённой. Лично меня это не беспокоит, Дэмьена – тоже, но вместе с тем, учитывая взгляды окружающих, приходится держать всё в секрете. Положительно, если бы не Дэмьен – моя жизнь была бы чернее чёртовых чёрных чернил!
   «Положительно»… Опять во мне говорит образ Бургомистра! Проклятые слова! Но беспокоиться о них, наверное, уже нет смысла…
   Что? Вы хотите узнать подробности? Как бы сказал я: извольте.
   Начались беды вовсе не с того, что кто-то прознал о наших трепетных отношениях. Нет, начало неприятностям положили моя невнимательность и Дэмьенова склонность к играм. Он перегнул палку, но я поздно узнал об этом. Убийства, которые он совершал, не являлись для меня секретом. Конечно, никому другому не было известно, что это его рук дело. Но однажды он допустил ошибку: заигрался. И вот ведь демон, настоящий демон! Я не могу на него злиться. Да и есть ли смысл? Ведь, знаете, кого он прикончил? Задунайских! Этих паукожопых! Парочку сиамских циркачей, сросшихся так, что у них и одной задницы на двоих не было. Какие они противные. Были. Передвигались по-паучьи, чем вызывали у меня нестерпимейшее омерзение. Хорошо, что он их прирезал. Для чего? Да Дэму тогда всего лишь захотелось пошалить.
   Наверное, это произошло примерно так.
   – Привет, – поздоровался Дэмьен, пряча руки за спиной. – А у вас ножа не будет?
   – Что? Какого ножа? – недоумённо и одновременно ответили Задунайские.
   – Да вот этого!
   И моя любовь пырнул их. А потом ещё раз и ещё…
   Дэмьен у меня мальчик с юмором.
   Мне доподлинно известно, что парочка истекла кровью за кулисами, а примыкающие обстоятельства не имеют значения. Важнее другое: ударив циркачей, мой благоверный и себя подставил под удар. Эх, Дэмьен мой, Дэмьенчик… Ты ранил и меня, причём очень сильно. Я тогда был на грани отчаяния: мне еле-еле удалось замять это дело, не выдав нашей маленькой тайны. Но что, если бы не получилось?… Ох, ты крутил, ты вертел, ты руководил мной, как заблагорассудится, мой Дэм. А что я мог противопоставить? Ведь когда речь заходила о моём любимом, я оказывался безволен. Я оказывался в ловушке – приятной, но неизбежной – и неизбывной. Как и жена, Дэмьен управлял мной, я ощущал это и осознавал, но если в первом случае я бы желал избавиться от довлеющего надо мной контроля раз и навсегда, то во втором… Я не знаю, я действительно не знаю. Возможно, у меня никогда и не было этого простого человеческого счастья под названием Выбор.
   Но давайте возвратимся к нависшей над нами, точно хищная птица-великан, проблеме. К убийству Задунайских. В тот раз я впервые повысил голос на своего любимого, однако он быстро успокоил меня, и минуты, проведённые в туалете, были самыми сладкими в моей жизни. Я готов вспоминать о них вечно, забыв про унижения, которые я испытал, доказывая невиновность моего мальчика. Но всё-таки мы с денежными средствами добились, чего хотели. «А могло ли быть иначе?», – успокоившись, подумал я. Ведь, как гласит пословица: «Человек – слаб, деньги – всесильны».
   Только проблемы на этом, конечно же, не закончились. Своей «шалостью» Дэмьен, сам того не подозревая, разбередил человеческие умы. Я, вот, ужасно обрадовался, когда узнал, что мой мальчик воткнул нож в Задунайских. Людей не обманешь: если такой же человек, как они, вспарывает, словно мешок, тушу циркача-уродца, значит, чем-то последний заслужил сей исход. Кроме того, жители не слишком-то жаловали шапиточников и наверняка несильно расстроились.
   Сочетание этих двух факторов, мне думается, и подтолкнуло будущих зрителей к тому, что произошло на том кошмарном представлении. Так получилось, что для города N оно было одним из самых крупных событий за последние годы. И разворачивался гротесковый перфоманс не где-нибудь, а на кладбище литературных талантов, том самом, что наша гордость, от которой без ума туристы.
   Я тоже был там – примостился с краю, через пару кресел от жены. Мы с ней крупно поссорились (не помню даже, по какому поводу) и не разговаривали. Но это не больно-то меня волновало. Сильнее я беспокоился из-за того, что прямо напротив меня, в другой части зала, сидел Дэмьен, моя радость. Мне жутко хотелось взглянуть на него, хотя бы издалека насладиться его юной красотой, но делать этого было нельзя ни в коем случае. У зрителей, среди которых присутствовало немало моих знакомых, могли возникнуть подозрения. Потому я прятал свой взгляд то в куртке дамы слева, то в монокле мужчины справа, то в куполе шапито, то в сцене.
   Вокруг гомонили и испускали эманации радостного нетерпения. Народу набилось… пуще, чем животных в Ковчег при Всемирном потопе. Все галдели и улюлюкали, и хлопали в ладоши. Казалось, горожане собрались на величайший праздник, а не на выступление каких-то шаромыжников-нелюдей. Я-то был там, только чтобы убедиться: всё пройдёт мирно, без каких-либо мерзостных поползновений со стороны шапиточников.
   Однако, к моим радости и несчастью единовременно, в процессе представления все вдруг стали поочерёдно замолкать. И чем дольше длилось выступление, тем ощутимее была тишина. Спустя ещё какое-то время она разлилась по зрительским местам, погрузив их в безгласие и безмолвие. После чего по залу поползли шепотки. Воочию узрев всю непередаваемую отвратность бездарных артистов этого так называемого цирка, пропитавшись их гадостью, люди начали перешёптываться, делясь друг с другом предположениями. Домыслами. Слухами. Очень скоро шепотки превратились в гул, гул обернулся разговорами в полный голос, а те, в свою очередь, приняли форму криков. Кричали со всех сторон и все кому не лень. Молодые и взрослые, богатые и бедные, дураки и гении. Словом, аудитория стала толпой.
   – Они же изверги! – летело отовсюду.
   – Изуверы! – неслось в ответ.
   – Они с другой планеты!
   – Они всех нас перебьют!
   – Нет, вначале они разорят кладбище!
   – Да, нашу главную достопримечательность!
   – Нет, прежде они убьют нас!
   – А я сказал, разорят!
   – А я щас сам тебя убью!
   – А вы слышали, что за кулисами находится жертвенник?
   – Из человеческих голов?
   – И не только!
   – Чушь!
   – Катиться нашим головам с сидячих мест на арену!
   – Если ты не заткнёшься, я тебя точно прихлопну!
   – Это был не я.
   – А я!
   – Заткнитесь все!
   – Нет-нет, кричите!
   – Я буду кричать: во всём виноваты циркачи! Цир-ка-чи!..
   Толпа бурлила, кипела, плескалась через край. Казалось, ещё минута, нет, пара секунд, и массовое побоище явится пред нами во всей своей кровожадной первобытной «красе». Воздух кроме запахов пота и животных переполняло напряжение. Добавьте к этому всеобщие панику и смятение, и вы поймёте, о чём я говорю.
   Взрыв должен был вот-вот прозвучать, и невыносимое ожидание оказалось сильнее меня. Я отшатнулся от ужаса, творящего на сцене, и вернулся в гримёрку.
   Я не помнил, как впервые очутился здесь. Вроде бы я сказал жене банальное «Извини, дорогая, я на минутку» и спустился вниз, по узкой лесенке между рядами. После того, что произошло с Дэмом, я стал сам не свой. Будто другой человек надел мою шкуру, поселился в моём разуме – совершенно другой человек, с иными привычками и взглядами на мир. Сознание этого «пришельца» упорно вытесняло произошедшее из самого себя и загоняло извлечённое в дальние ментальные уголки, туда, где мозг его не обнаружит. Не могу утверждать, был ли я свидетелем… гибели Дэмьена – надеюсь, что нет, – но образы, точно пришедшие из фильма ужасов, мне так и не удалось до конца избыть. К тому же фантазия подсказывала-подбрасывала их, когда ей вздумается, воздействуя на память, меняя местами ориентиры, путая реально случившееся, возможное и невероятное. Я окончательно заплутал в хитросплетениях разума (или безумия?) – и выбился из сил…
   Пустой четырёхугольник гримёрки не успокаивал своей безлюдностью, а, наоборот, производил лишь ещё более тяжёлое впечатление. Скорее всего, я пришёл сюда в поисках успокоения, но обнаружил только всё усиливавшую безнадёжность.
   Давление…
   Давление подскочило. Я схватился за сердце и сел на стул. С меня градом лил пот – промокать его платком было бессмысленно. В порыве бессильной ярости я скомкал и отбросил кружевной кусок ткани, попав прямо в урну, но эта забавная случайность нисколько не развеселила меня.
   Перед глазами вставали образы один нелепее и оттого страшнее другого: Дэмьен, которого заглатывает огромная змея; раздутый зелёный «живот» ползучего гада в стрингах; разрушения в шапито, чинимые людьми, потерявшими рассудок; развалины и руины, из коих не собрать заново родной, пусть и немного сумасбродный город…
   «Что делать? – Этот вопрос буравил голову почище сверла. – Что делать? Что делать? Что делать?…»
   И как отзвук, как овеществление мыслей – топот за дверью. Топот, грохот, стуки, удары. Крики и ор.
   Я больше не мог этого выносить, да у меня и не оставалось времени – надо было действовать.
   – Всё же не так плохо быть Бургомистром, – сказал я вслух, имея в виду, что мне известно о тайном подземном ходе. Он проходил как раз под гримёркой, и ушлые циркачи вырезали в полу дырку, чтобы время от времени пользоваться им. А возможно, чтобы сбежать по нему, когда непременно начнётся… то, что началось. Дэмьен рассказал мне об этом: он бывал здесь до того, как зарезал Задунайских, и в одной из наших задушевных бесед поведал мне…
   «Поведал»…
   – Чёрт бы побрал эту Должность! – воскликнул я, сам себе противореча.
   Отбросил старый, полинявший ковёр и, открыв деревянный люк, «обнажил» большую дыру в полу. Даже я смогу в неё протиснуться. Надо только постараться… Есть!
   Тайный ход встретил меня сыростью, затхлостью и темнотой. У меня с собой не было фонарика, так что пришлось пробираться по туннелю на ощупь. Я то и дело наступал на что-то гадкое, касался, опираясь на стену, чего-то склизкого, и нечто невидимое ухало и рычало то впереди, то позади. Великим усилием воли заставив себя не думать, где я оказался и во что, также и в самом прямом смысле, могу влипнуть, я продвигался всё дальше и дальше. Вот уже впереди замаячило тусклое пятно света, с каждым шагом становившееся ярче, разгоравшееся, подобно костру. Костру, который был моим ориентиром, знаком, ведущим к свободе, и одновременно источником пламени, сжигающим, пожирающим многочисленными раскалёнными языками-отростками моё прошлое. Может быть, и не стоит горевать по уже случившемуся. Может быть, впереди и вверху, там, за чертой города, ждёт меня новая, лучшая жизнь. Может быть…
   Я подпрыгнул и, борясь с усталостью и одышкой, кое-как вылез, выбрался, выкарабкался наверх. Наружу. Было темно; в лесу неподалёку выли волки; луна заливала жёлтым свечением безмятежное поле; трава была неподвижна – ни ветерка не проносилось над безмолвным пейзажем. Они ждали – ждали меня, так мне казалось, так мне чувствовалось.
   И сейчас, когда всё, что я построил, находится на тонкой грани тотального разрушения, когда людской бунт уже, вероятно, выплеснулся из гигантской чаши внутри шапито и понёсся-потёк дальше, на улицы города, когда я оставляю позади то, чем жил раньше, – думаю, я имею право раскрыть тайну. Она не моя, и я поклялся хранить её вечно, но мы с вами вряд ли когда-нибудь встретимся, так что… знайте…
   Дэмьен. Да, мой крошка Дэмьен – он никогда не был собой. Как и я, как и все жители города, как и все в мире, он носил личину. Только если у нас сия личина соткана из эмоций, воззрений, поступков, то «маска», которую надел он, была материальнее некуда. Если бы он снял одежды, скрывавшие хрупкое, словно бы подростковое тело, и отрастил хотя бы до плеч волосы, то превратился бы в самую красивую на свете девушку. Девушку, которой он являлся на самом деле. Восемнадцатилетнюю сиротку, пару лет назад сбежавшую из родного города и вынужденную скрываться в нашем захолустье.
   Когда Дэмьяна (вот истинное имя моей судьбы!) была младенцем, её бросили родители – так она попала сначала в детский дом, а затем – в приёмную семью. С виду благонадёжнейший из благонадёжных, отчим-маньяк измывался над ней, как хотел, а мачеха попустительствовала, закрывая глаза на бесчинства мужа. Пришлось Дэми взять свою судьбу в собственные руки: она укокошила «папашу» кухонным ножом, прихватила все имевшиеся дома деньги и, привязав «мамашу» к стулу, сбежала.
   Прежде чем добраться до нашего крохотного городка, моя любимая прошла через лишения, которые выдержит далеко не каждый: питалась гниющими отбросами, ночевала в вонючих подвалах, выживала в беспощадном мире без средств к существованию. Любой, кто пытался покуситься на жизнь или честь Дэми, замолкал навсегда, успокоенный большим ножом, с которым девушка никогда не расставалась. Тяжёлая жизнь закалила характер Дэмьяны, сделав её беспощадной к врагам.
   Пройдя многие километры, хрупкая и бесстрашная девушка попала к нам, и здесь, по велению слепой, а может быть, всевидящей судьбы на её пути встретился я. Приняв её проблемы внутрь себя, сжившись с ними, пропитавшись сочувствием и воспылав любовью, я решил: во что бы то ни стало надо помочь этому райскому цветку! Но как скрыться от полиции нескольких городов, которые разыскивали несчастную по обвинению в двух десятках убийств? И тогда у нас родилась идея.
   Так появился «Дэмьен»… Повезло ли моей судьбе, моей единственной настоящей любови или нет? И мог ли я что-то изменить? Прав ли я? Я не хочу задаваться подобными вопросами – и не могу. Сейчас я делаю лишь то, что должен.
   Я должен был сбежать. И я сбежал.
   Оставив собственную Личину-Должность валяться на невидимой дороге и покрываться, пропитываться пылью.
   А всё остальное – поле, бескрайнее, необъятное поле для вековечных трансцендентальных умозаключений, которые когда-нибудь сделает для нас или за нас сшитое из высоких материй, всепрощающее и всепонимающее мироздание.

(Июнь, август 2011 года)

Самый главный

   Ещё один человек очень хотел попасть в Рай.
   Но просто так в Рай не возьмут, рассуждал он, для этого надо что-то делать. И он старался как мог: ходил на службы; крестился на церковь; следовал заповедям; уважал родителей; единственный раз женился и, конечно, не развёлся, когда любовь угасла; воспитал детей; чтил Его и нёс Его слово людям; творил добро; боролся со злом; терпел; не применял силы; был смиренен; помогал нуждающимся, всегда отзываясь на чужие беды; воспитал в себе глубокую и непобедимую религиозность, которую… ну, в общем, был тот ещё святой.
   А когда настала пора отправиться к Нему, туда, наверх, он тщательно сверился со своими записями. Болезненно кашляя, он слабыми руками достал из-под подушки огромную башню пожелтевших за долгие годы листов. Нацепив на нос очки, он внимательно перечёл их, выискивая, не согрешил ли он где-нибудь совершенно случайно и всё ли правильно делал. И лишь на четвёртый час, удовлетворённый итогом, отложил рукописи (которые так никто и не издал) в сторону и со спокойной душой умер.
   Очнулся он уже в инфернальной оболочке возле врат Рая. Они покосились, были открыты и неохраняемы, и какая-то ржавая от времени, даже здесь, в безвременье, вывеска покачивалась над входом на одиноком гвозде. Но он счёл это простительным: когда следишь за всем земным миром, можно заработаться и упустить что-то несущественное. Ничего страшного. В конце концов, признался он сам себе – но сознавая собственное ничтожество, – он никогда не считал Его всеведущим. Это было скорее образное выражение. Хоть и неоспоримое, тут же добавила незабвенная глубокая религиозность.
   Миновав ворота, он пошёл по твёрдым и неупругим, нечищеным облакам (в этой грязи нет ничего ужасного, уверял он себя). Длинная пустынная тропа привела его к зданию, которое не поразило его величием. Но, чтобы не святотатствовать, он быстро забыл об этом. Зайдя внутрь, он прошёл единственным залом, поднялся по единственной лестнице и приблизился к единственной двери. Для полноты ощущений он представил, как взволнованно бьётся сердце (хотя оно, навсегда далёкое от волнений, осталось в мире живых). Улыбаясь – измученно, радостно, победоносно, – он открыл дверь.
   И увидел просторный кабинет, и полки с документами, и письменный стол.
   Рабочее место за столом было занято.
   – Добро пожаловать! Да проходите, не стесняйтесь. Сейчас мы с вами разберёмся, – тоже улыбаясь, обнадёжила высокая мохнатая фигура с острыми рогами и длинным хвостом, гладившая большую трёхглавую собаку…

(2006; 2008)

…соавторы: Мария Ермакова, Александр Голиков

Здоровый образ Смерти

//-- из цикла «Плоский мир» --//
   Боги играли в гольф. На одной из последних лунок летающий глаз нагло подсказал Слепому Ио, куда бить. В результате, шарик угодил точно в цель. Бог-крокодил Оффлер тут же возмутился и принялся настаивать, что партию нужно переиграть. На него обратили внимания меньше, чем на пролетающий мимо микроб.
   Настала очередь Госпожи, и она с первого раза попала в лунку. Оффлер тут же закричал, что она мухлюет с удачей. Крокодилу ненавязчиво предложили игру продолжить или заткнуться.
   Сделав смурную морду, Оффлер подошёл к шарику, размахнулся и со всей дури заехал одному из богов по голове. Тот отлетел куда-то, а шарик затерялся в траве.
   – Это считается за удар, – сказал Ио.
   – Нет, не считается! – оскалился Оффлер.
   – Считается!
   – А я говорю – не считается!..
   – Оффлер, – вступила в разговор Госпожа, – умей проигрывать, хватит считаться.
   – Почему проигрывать? – вскипятился чайником Оффлер. – Этот удар не должен засчитываться – мне… э-э… помешали!
   – Кто же? Просто с клюшкой надо уметь обращаться!
   – Это я-то не умею?! А ну, смотри сюда!
   И разозленный бог со всего маху лупанул палкой для гольфа по первому, что попалось на глаза. Клюшка сломалась, ибо врезала она по чьему-то панцирному заду, придав тому немереное ускорение…

   …Крыша Мироздания необъятным осьминогом накрыла Вселенную. Под многочисленными щупальцами были скрыты галактики, туманности, чёрные дыры и звёзды. Крыша проводила свою вечность в обычном неторопливом режиме, когда вдалеке показалось постепенно увеличивавшееся пятно. Что это? Крыша пригляделась…
   По просторам множественной Вселенной панцирной ракетой мчался Великий А'Туин, бешено размахивая лапами-ластами и смешным обрубком хвоста. Только что он получил огромное ускорение каким-то тупым предметом – такое, что не мог затормозить. На крутобокой спине А'Туина отчаянно трубили и испуганно жались друг к другу слоны, с трудом удерживая на спинах раскачивающийся диск Плоского мира.
   Между тем А'Туин достиг уже стотысячвосемьдесятседьмой космической скорости и на полном ходу – глаза Крыши расширились от ужаса – въехал головой в Крышу мира. Трещинки от эпицентра удара оживлённо разбежались, и всё содрогнулось. В Чердаке Крыши образовалась внушительная дыра. Сквозь неё тут же посыпались всевозможные штуки, штучки, вещи века (хищные и не очень), ударяя по голове ошарашенного А'Туина.
   Вращая ополоумевшими корнями, сверху рухнул дуб. Желтеющие листья разлетались по Вселенной, оборачиваясь сверхновыми, а шрапнель свежих, крепких желудей отправилась образовывать планеты. Затем упала какая-то цепь, а следом за ней, отчаянно вереща, растопырив по-лягушачьи лапы и пытаясь тормозить хвостом, пролетел жирный чёрный Кот в матроске. Следом за ним летела зеленохвостая, довольно симпатичная, но явно больная анорексией Русалка.
   Скопившееся за бесконечность на Чердаке барахло обрушилось на А'Туина. Удар спровоцировал магические волны невообразимой силы – всё живое на Диске неминуемо погибло бы! Однако наша история не собиралась заканчиваться столь нелепо и трагически. Вереница случайностей и рикошетов отбросила волну в сторону, и магический поток споткнулся о кости высокой фигуры в плаще. Фигура сидела на краю Диска, свесив ноги в пропасть. Коса лежала рядом. Невероятной красоты лошадь паслась неподалёку.
   Магическая волна меняла ориентиры и выворачивала вещи наизнанку. Ощутив удар, метафизическая сущность в черном плаще удивленно пукнула и на мгновение потеряла сознание.
   А когда вновь его обрела, то поднялась с земли в совершенно новом облике – мускулистого красавца. При этом у новоиспечённого начисто отсутствовали мысли, так или иначе связанные с работой, косой и лошадьми.
   Белая, как овцепикский снег, белочка взобралась ему на плечо. В лапках она держала орешки, в которые превратилась трава.
   Красавец с удивлением посмотрел на животное.
   – Белкин? – спросил он, что-то такое припоминая. Но припомнить это что-то так и не удалось, и он зашагал своей дорогой.

   Слегка обалдевшая, Крыша проморгалась миллионами глаз и потрясла щупальцами. «Что это такое было? – подумала она, придя в себя. – И откуда взялась эта дырища в Чердаке?…»
   – Э-Э… ЗДРАСЬТЕ, – неожиданно сказал гулкий, как эхо в склепе, голос.
   Перед Крышей стоял высокий качок в чёрных трусах.
   – Ты кто? – спросила Крыша.
   – ГЕРОЙ. НАВЕРНОЕ, – неуверенно сказал качок и покосился на трусы.
   – Солидно, – оценила Крыша. – А куда идёшь?
   – Э-Э. ТУДА?
   – Угу. А откуда?
   – ОТТУДА. НАВЕРНОЕ. – Герой о чём-то задумался. – Я ВРОДЕ БЫ ДОЛЖЕН ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ… ИЛИ КОГО-ТО СПАСТИ…
   – Благородно. Ну, так иди, спасай.
   – МНЕ БЫ, ЭТО… ИЗ ОРУЖИЯ ЧЕГО-НИБУДЬ. ХОТЬ ЗАВАЛЯЩЕЕ.
   Крыша покопалась в пробитой А'Туином дыре и вытащила копьё, а следом за ним треугольный щит. Вооружившись, Герой спросил:
   – И НА КОГО Я ТЕПЕРЬ ПОХОЖ?
   – На Героя в трусах? – предположила та.
   – Э-Э. НУ, Я ПОШЁЛ.
   – Ветряные мельницы в той стороне, – подсказала Крыша.
   Но копьеносец не услышал её – он уже отправился в путь.

   А тем временем выпавшие с Чердака Кот и Русалка, покрутившись немного и заложив крутую дугу, наконец, достигли места притяжения. То есть земли Диска. После чего их накрыла тьма джелибейбийская…
   …Первым очухался Кот. Он сразу заметил, что куда-то подевалась его цепь, по которой он очень любил ходить кругом. Наверное, отрезало магической волной, пока он летел с Чердака? Или стырил кто?
   Тут Кот узрел ещё одну странность. На земле, усеянной выпавшим с Чердака мусором (как то: разбитое корыто, дохлая золотая рыбка, осколки хрустального ящика, щелбан от чьей-то мозолистой рабочей руки и что-то ещё, знакомое и не очень) лежал он сам.
   – Эй, парень, – обратился Кот к собственному телу, – вставай, а то простудишься!
   Ноль реакции.
   Кот попытался подергать лежащего за усы, но лапы прошли сквозь голову. Кот отдёрнул их, повертел в свете звёзд. И тут до него, наконец, дошло: после такого падения просто невозможно выжить.
   – Я что, привидение?! – воскликнул он.
   – Не-а, ты – душа, – откликнулся пролетавший мимо неупокоенный дух.
   Раньше Кот никогда не умирал и поэтому не знал, что надо делать в таких случаях. Дух, тоже вывалившийся с Чердака, продолжал нарезать круги, и от нечего делать Кот принялся за ним наблюдать.
   – А, это… – когда прошло какое-то время, а ничего в окружающем не изменилось, сказал Кот. – За мной разве не должны прийти?
   – Должны – придут, – ответил дух.
   – А когда?
   – Почём я знаю! За мной так никто и не пришёл, потому я и стал неупокоенным.
   – А почему я вообще умер? – удивился Кот. – У меня же девять жизней на счету было.
   – По устаревшему законодательству, – сказал дух. – А по новому, как у всех, одна.
   – А остальные куда подевались?
   – Боги оставили про запас – вдруг кому-нибудь пригодятся.
   – Конечно, они кому-нибудь пригодятся – мне, например! Сейчас!
   – Не кипятись. Ты же умер – будь добр вести себя соответственно. О! Хочешь, я покажу тебе «мёртвую петлю»? – предложил дух. – Или «бочку». А ещё я умею входить в штопор и открывать им бутылки с мёртвой водой.
   – Нет, – буркнул вконец расстроенный Кот и отвернулся.
   И тут он заметил приближающуюся к нему худую фигуру. Кот, было, обрадовался, решив, что это пришёл припозднившийся жнец, но ошибся. К нему плыла полупрозрачная костлявая Русалка. Она надоела Коту ещё на дубе том, и он предпочёл бы и дальше её не видеть.
   Русалка подгребла к Коту и остановилась. Какое-то неясное чувство не покидало её. Что-то было не так. Она прислушалась к своим ощущениям и наконец сообразила, в чём дело, – она не дышала. Русалка растерянно огляделась и увидела на краю болотца собственное тело. Получается, она утонула?…
   Но её внимание недолго привлекала эта непривлекательная картина – вскоре оно переключилось на ладного, стройного, мускулистого незнакомца с копьём. Глаза Русалки мгновенно воспламенились. Она облизнулась и изобразила на лице самую плотоядную улыбку, на которую была способна.
   Кот тоже заметил одетого не по погоде качка и наблюдал за ним с интересом.
   – НЕ ПОДСКАЖЕТЕ, МНЕ ЕЩЁ ДАЛЕКО? – подойдя к душам, поинтересовался статный красавец.
   – А куда ты идёшь? – ласково проговорила Русалка. Если бы у неё было сердце, оно забилось бы часто-часто.
   – ТУДА, – невнятно ответил красавец.
   – Тогда ты ещё не пришёл – ты пока что здесь, – заметил Кот.
   – СПАСИБО.
   И мускулистый пошёл дальше.
   Кот встрепенулся. Интуиция подсказывала ему, что молодец в гламурных трусах может помочь ему с переходом на тот свет. Подпрыгнув, Кот хряпнул его по ноге. Красавец удивленно посмотрел на хряпнувшего.
   – ТЫ КТО?
   – Я Кот. Хожу, где вздумается, и потому пойду с тобой.
   Накачанный молодец глубоко задумался. Русалка смотрела на него круглыми рыбьими глазами и тихо млела от счастья. Вот это musculus gluteus! Вот это pen… В смысле, pentius!
   – Я ВСПОМНИЛ, – вдруг обрадованно сказал трусатый. – Я ИДУ НЕ «ТУДА». Я ИДУ В ФИТНЕС-КЛУБ. ДА, ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, – добавил красавец, – СИНИЙ ЦВЕТ СЕГОДНЯ В МОДЕ?
   – Какой ещё синий цвет? – не понял Кот.
   – СИНИЙ-ПРЕСИНИЙ. ДЛЯ НАКЛАДНЫХ НОГТЕЙ. Я ВЕДЬ… КАК ЭТО… МЕТРОСЕКСУАЛ.
   Кот ошарашено смотрел на молодца. А мечты Русалки разогнались до опасной скорости и останавливаться не собирались.
   – Какой ты метро-саксаул? – вскричал Кот. – Ты Смерть. Я чую. Мы, коты, в этом деле специалисты.
   Красавец задумался.
   – НЕТ, – в конце концов, сказал он. – ЭТО НЕИНТЕРЕСНО. ЛУЧШЕ Я БУДУ МЕТРОСЕКСУАЛОМ.
   Развернувшись, он зашагал куда-то. И веренице случайностей было так угодно, что именно в том направлении располагался Анк-Морпорк, город, где, как известно, есть всё, даже фитнес-клубы. Русалка и Кот, вздохнув – первая с вожделением, второй от безысходности, – пошли следом.

   А в центре галактики собирались неупокоенные души. Самые разные: и свалившиеся с Чердака, и недавно умершие, и давно почившие. Они построились в длинные ряды и слушали речь души в тоге. Кажется, в прошлом та была оратором.
   – Мой информатор только что сообщил мне, что Смерть опять уклоняется от своих обязанностей! – с жаром говорил тип в тоге. – Мы не потерпим такого произвола! Что же это такое?! Который уже раз Смерть проходит мимо нас! Он там где-то гуляет, а мы вместо того, чтобы отправиться на заслуженный отдых, вынуждены болтаться по Вселенной! Предлагаю устроить забастовку перед жилищем богов! И не уходить, пока наши требования не будут выполнены! Да, и никаких замен – а то, понимаешь, посылает за нами внучку! Нет! Пусть приходит сам! Смерть – душам!
   – Смерть – душам! – проскандировали все.
   – И бесплатно!
   – И бесплатно!
   – Ура-а-а!!!
   И полупрозрачная, жаждущая Смерти толпа устремилась к жилищу богов.

   На пороге самого известного городского спа-фитнесс-клуба «Девять с половиной кубиков» стоял его владелец тролль Тротил и подпиливал ногти алмазной фрезой. Он любил себя баловать и менял фрезы каждый день. Алмазные пилки были его мечтой еще с тех пор, как он носил простое имя Пемза и работал уличным мальчишкой-педикюрщиком. Проходивший мимо случай в лице натершего страшную, не поддающуюся магическому изведению мозоль Наверна Чудакулли позволил ему стать личным мастером Аркканцлера, что открыло ворота в его бизнес всем огрубевшим пяткам Университетских мастодонтов. И хотя маги всегда были прижимисты, но за возможность ходить, не хромая от вросших ногтей, платили щедро. Что и позволило Пемзе, в конце концов, открыть собственное дело и сменить имя на более подходящее Большому Боссу.
   Из двери выглянул О-Хара. Точнее, выглянула. Новые веяния позволяли отличать гномов от гномих. О-Хара была одним из лучших тренеров мужского зала по силовым упражнениям с гирями и топором. На ней имелся в наличии гимнастический купальник, смоделированный собственноручно из старой кольчуги, и рогатый шлем, кокетливо сдвинутый набок.
   – Скучаете, босс?
   – Обдумываю стратегию развития бизнеса!
   – И придумали что-нибудь?
   – Ещё бы! Нам нужно привлечь больше клиентов!
   О'Хара оглянулась назад, на спортивный зал. Там дружно сопели с десяток её бородатых соплеменников, пытаясь перепрыгнуть очень высокий снаряд, носящий оскорбительное зоологическое название. На гимнастической лестнице уже два часа вниз головой висел Библиотекарь Незримого университета. Громко укая, он развлекал сам себя, делая ставки на то, кому из десяти гномов удастся запрыгнуть на козла, и с какой попытки. Несколько обнаженных по пояс рыцарей хвастались друг другу бицепсами и пе… Нет, показалось. Всего лишь педикюром. В углу, хохоча, пара офицеров анк-морпорской стражи метала дротики из когтей дракона.
   – У нас и так полно клиентов, босс, – осторожно заметила О'Хара.
   – А нужно еще больше! Сколько клиенток нынче в женском зале?
   – Щас уточню!
   О'Хара скрылась в дверях и вскоре вернулась.
   – Рикель говорит, что пятеро.
   – Этого мало! – нахмурился тролль. – Нам нужно как-то привлечь клиенток и заставить их посещать наш клуб даже против воли.
   На пороге показалась рыжая Рикель – женский тренер. Для человека она была слишком крупной: ростом под два метра и с султаном пламенеющих волос на макушке, отчего казалась ещё выше.
   – Против воли? – нахмурилась Рикель. – Кажется, это запрещено законом? Но если скажете, босс, я поищу цепи и наручники…
   – Ять! – рявкнул Тротил. – Я же не об этом! Мне нужна идея! Конт-ра-сеп-сия! – по слогам произнес он недавно услышанное от кого-то словечко.
   – Концепция? – уточнила О'Хара.
   – Вот, именно она!
   – Пороть женщин – это очень интересно… – мечтательно протянула Рикель, которую цепи и наручники навели на какие-то мысли. – Почти так же интересно, как пороть мужчин. Но мужчин всё-таки интересней, затупись мой меч!..
   – Как ты сказала? – Тротил словно пробудился ото сна. – Интересный мужчина? Ай, молодец, бестия! Вот что нам действительно нужно – выбрать самого интересного мужчину!..
   – Это старо! – заметила О'Хара из-за его спины. – Зайдите в любой туалет, босс. Там везде линейки висят.
   – Дура! – беззлобно припечатал тролль. – Я не об этом. Мы… – он достал словарик и прочитал: – …про-па-ган-ди-ру-ем здоровый образ жизни. Во! Значит, нам нужен… кто?
   – Здоровяк? – спросила О'Хара.
   – Жеребец? – попробовала Рикель.
   – Две дуры, – вздохнул Тротил. – Нам нужен Чемпион! А где его взять?
   – Так на скотном рынке они продаются в огро-омных количествах и приличного качества, вот с такенными яйцами. – Рикель показала пудовые кулачища. – Там все Чемпионы! Только нафига он нам, с хвостом и такими причиндалами?
   – Можно попробовать своего вырастить, – смущенно подсказала О-Хара. Она с детства мечтала о собственном огородике, но почему-то стеснялась говорить об этом.
   – Умница! Мы найдем отличный экземпляр и натренируем его так, что мало не покажется! А потом проведем конкурс на лучшее мясо, тьфу ты, то есть, мышцы, с участием всех наших клиентов мужского пола! Да, именно так! Нам нужен Герой, причем не знакомый никому Герой!
   – Хорошо, босс, мы поищем чужака подходящей комплекции, – сказала О'Хара. – Я опрошу своих.
   – А я – своих, – улыбнулась Рикель. – Он от нас не уйдет! Запряжём, как миленького.

   Боги продолжали заниматься делом – то есть играть в гольф. Оффлер тщательно примеривался, готовясь ударить, когда на лужайку влетел вестник, обутый в крылатые галоши.
   – Срочное известие! Срочное известие! – закричал он прямо в ухо Оффлеру. – Беда! Беда! Великий А'Туин врезался в Чердак мира! Крышу снесло! Барахло с Чердака разлетелось по галактике! У Смерти амнезия! Число неупокоенных душ в связи с этим растёт в какой-то там прогрессии!
   – В какой ещё процессии? – удивился Слепой Ио.
   – В какой-то! – повторил Итартасс.
   – Итар, не видишь, мы играем! – возмутился Оффлер. – Выйди и сообщи нам эти новости, когда мы закончим.
   – Э-э. Хорошо, – сказал Итартасс и улетел с площадки.
   – Я что-то не понял – у кого анамнез? – уточнил Слепой Ио.
   – Просто бей по шарику, – вздохнул Оффлер.
   Слепой Ио размахнулся и ударил.
   – В яблочко! – радостно закричал он, снова попав в лунку.
   Оффлер что-то пробурчал себе под нос.

   Анк-Морпорк приближался с неизбежностью насморка промозглой осенью. С апокалиптичностью огромной фрикадельки. С быстротой суслика, пущенного из рогатки. И дело не в том, что город был похож на фрикадельку, а жители его применяли сусликов не по назначению* [*Зачем? Ведь мыши гораздо легче и удобнее!]. Просто сравнения и метафоры, которыми можно было бы описать другие населённые пункты, теряли всякую яркость и образность, стоило вам оказаться вблизи Анк-Морпорка. О, этот чудесный вид, от которого рябит в глазах! О, этот… запах… блю-э-э!.. Здесь жили люди, тролли, гномы, големы и многие-многие другие. «Горад Тысичи Сюпризов», как и сказано в «Путивадителе». Население: миллион жителей. «Дабро пожаловаться!»
   Смерть и двое его спутников безо всяких проблем миновали стражников у городских ворот. Сегодня почётная миссия подпирать врата и пить на работе пиво выпала на долю капрала Шнобби и сержанта Колона. Они и толпу варваров могли не заметить, не то что Смерть с душами. Вернее, они как раз предпочитали не замечать кого-то вроде толпы варваров или Смерти с душами.
   По дороге к фитнес-клубу Русалка и Кот с ненавистью поглядывали друг на друга. Смерть же с любопытством читал вывески. «Мясной дом «Три поросёнка», «Постоялый двор «Конюшня», «Педикюрный салон Филкира (зачёркнуто) Бомосея»… Всё не то!
   Изрядно поплутав по улицам, Смерть, кажется, заблудился. Он и не подозревал, что попал в Тени. Если вы соберётесь туда, лучше захватите с собой несколько десятков оберегающих и атакующих заклинаний, парочку волшебных мечей и хотя бы одну базуку. Но у вопроса «Как выжить в Тенях?» есть и более разумный ответ – просто туда не ходить.
   Миновав толпу головорезов, которые, к счастью, его не заметили, Смерть поднялся по лестнице к двери. Над ней висела табличка «Девяти с половиной кубиков». Смерть постучал.
   – Да-да? – раздался украшенный сиплостью и хрипотой голос.
   – Я, ЭТО… ПРИШЁЛ В ВАШ КЛУБ, ВОТ.
   – А что ты с «чёрного» хода?
   – А ЕСТЬ ДРУГОЙ?
   – На соседней, не опасной улице.
   – Э-Э. ПОНЯТНО.
   – Ладно, заходи уж. Только быстро!
   После многочисленных щелчков, с которыми отпирались замки и задвижки, чья-то рука приоткрыла дверь. Смерть протиснулся внутрь. Обладатель руки запер дверь на все возможные засовы и щеколды, после чего повернулся к вошедшему.
   – Ты где? – Человек, обладатель обширной лысины, на которой поселились три мухи-однодневки, огляделся и, наконец, его взор выцепил из окружающего мира высокую фигуру со щитом и копьём. – А, вот ты где.
   Человек-с-мухами смотрел прямо на Смерть и видел его. Абсурд? Парадокс? Нонсенс? И тем не менее, человек его видел. Если бы Смерть не страдал от черепашьей* [* То есть возникшей по вине черепахи.] амнезии, то немедленно бы догадался, что это значит. Он становился реальным. Он переставал быть собой. И с каждой секундой всё больше. А его внучка Сьюзен, которая замещала его раньше, как назло отправилась в отпуск, чтобы отдохнуть от дел, связанных с жатвой…
   – Я БЫ ХОТЕЛ СТАТЬ ЧЛЕНОМ КЛУБА, – произнёс Смерть.
   Человек-с-мухами окинул его оценивающим взглядом.
   – Это можно. Нам как раз нужны такие… перцы.
   – И НОГТИ.
   – Какие ногти?
   – МОИ. СИНИЕ. ХОЧУ СИНИЕ НОГТИ.
   – Ты что, из этих?
   – НЕТ. ПРОСТО ХОЧУ СИНИЕ НОГТИ. А ИЗ КОГО ИЗ ЭТИХ?
   Однако человек-с-мухами его уже не слушал.
   – Меня зовут Бартоломью, но ты можешь звать меня просто Ломом.
   Странный посетитель стоял как вкопанный. Лому пришлось взять его руку и пожать её изо всех своих ломовых сил. Ладонь Смерти заломило. Это означало, что процесс очеловечивания продолжался…
   – ЛОМОМ? – переспросил чернотрусый метросексуал.
   – Да, понимаешь, как-то мы с друзьями пошли на зимнюю рыбалку. А лом взять забыли. Как же без него долбить прорубь? В общем… это грустная история, и я не хочу о ней говорить, – закончил Лом.
   – ПОНЯТНО.
   – Ну, раз тебе всё понятно, пойдём.
   Провожатый подвёл Смерть и его невидимых спутников к неприметной двери. За ней царил, цвёл и пах долгожданный фитнес.
   Занятая тренировками, О'Хара не сразу заметила вошедшего. Но, когда всё же заметила, немедленно оценила по достоинству, да так, что взбесившиеся феромоны едва не сшибли новоприбывшего с ног. О'Хара даже вскрикнула, очень громко и пронзительно.
   На пороге зала, привлечённая криком, появилась Рикель.
   – Что такое?… Йо! – глубоко вздохнула рыжеволосая красотка. – Какие кубики! О'Хара, мы нашли его! Племенного!
   – Йо! – радостно вторила ей гномиха. – Мы нашли его!
   Привлеченный воплями, на пороге появился сердитый Тротил. Судя по виду тролля, он был готов взорваться, чтобы оправдать данное ему при рождении имя.
   – Что это за… – Он завис на полуслове, как девушка Сталлоне зависла над пропастью в самом начале фильма. – Я хочу сказать, – продолжал он на автомате свою экспрессивную речь, которая постепенно становилась всё мягче и мягче, – что это за манера – встречать дорогого гостя, не предлагая ему хлеб-соль или хотя бы удобный стул? О'Хара!
   Гномиха тут же всё поняла, метнулась с быстротой шаровой молнии, которой играли в теннис титаны, и вернулась с табуреткой. Смерть усадили и обступили со всех сторон.
   – Это тот, кто нам нужен! – шепнула боссу в пупок – потому что до уха не доставала – взволнованная О'Хара.
   – Я и сам догадался, – произнёс Тротил, не разжимая губ, а затем раздвинул их в ещё более широкую улыбку. Даже поносоносая акула, обитающая у берегов Тухляндии, так не щерится. – Мы рады приветствовать вас в нашем скромном заведении, господин…
   Смерть смотрел на тролля ничего не выражающими глазницами, которые опустели ещё больше, учитывая, что качок-метросексуал не помнил о себе ничего, кроме самых важных вещей. Их он и выдал Тротилу как на духу:
   – Я МЕТРОСЕКСУАЛ. Я ЛЮБЛЮ СИНИЙ ЦВЕТ. Я ХОЧУ СТАТЬ ЧЛЕНОМ ФИТНЕС-КЛУБА.
   – Очень хорошо, – осторожно сказал Тротил, – а как мне называть вас, мой дорогой посетитель?
   – А? – переспросил замечтавшийся о синих ногтях Герой.
   И тут где-то далеко и вместе с тем очень близко заворочалось знание, проскользнуло по невидимой ниточке в череп Смерти, расположилось там и вышло на волю с помощью речи.
   – СМЕРТЬ, – сказал Смерть.
   Но живые существа, как всегда, услышали то, что предпочли услышать.
   – Прекрасно, господин А. С. Мерт, прекрасно! Когда вы вошли сюда, я сразу заметил, какая у вас шикарная фигура!
   – Э-Э. СПАСИБО. Я И САМ ТАК ДУМАЮ.
   – Грех прятать такое сокровище! Вам нужно показать всем, насколько вы красивы и сильны! Вами будут восхищаться, вас будут любить, вас будут желать!.. – Когда пятиминутная атака гиперболами и эпитетами закончилась, Тротил наклонился к ушным отверстиям А.С. Мерта и прошептал: – Предлагаю вам стать лицом нашего заведения. Любые тренажёры к вашим услугам. Очень скоро начнётся состязание на звание Господина Вселенной, и как вы думаете, кто на нём победит?
   – Э-Э. Я?
   – Гениально! – Тротил всплеснул ручищами. – Такая идея могла прийти в голову только самому достойному из достойных и самому умному из умных!
   – ПРОСТИТЕ, А ЧТО МНЕ НАДО БУДЕТ ДЕЛАТЬ?
   – То же, что и раньше, – заниматься собственным телом. Об остальном позаботимся мы. Глядя на вас, – продолжал Тротил, – я ни секунды не сомневаюсь, что вы станете отличным тренером. Мы дадим вам на попечение группу начинающих спортсменов, которым вы должны будете преподать уроки мастерства.
   Тут в голову А. С. Мерта пробралась очередная мысль, на этот раз самого обычного происхождения.
   – ДЕНЬГИ, – сказал новоиспечённый гуру и секс-символ. – У МЕНЯ НЕТ ДЕНЕГ. СОВСЕМ. МНЕ НЕЧЕМ ПЛАТИТЬ.
   Тротил приобнял А. С. Мерта за плечи.
   – А вот здесь тебе, – мгновенно перейдя на «ты», сказал директор клуба, – совершенно не о чём беспокоиться. Для такого высокого, во всех отношениях, гостя нам ничего не жалко. – И он подмигнул А.С. Мерту.
   Тот, не зная, что ответить, подмигнул в ответ.
   – Итак, – возгласил Тротил, вытаскивая из кармана блокнот и карандаш, – кто хочет записаться в группу господина А.С. Мерта?
   Лавина криков и воплей накрыла его с головой.

   Перед последней лункой Слепой Ио обходил Оффлера на несколько очков. У бога-крокодила был последний шанс отыграться. Только Оффлер замахнулся клюшкой, как на поле опять появился Итартасс:
   – Беда! Беда! Нет выхода! Выхода нет!
   Оффлер промазал мимо шарика, посмотрел на Госпожу и Слепого Ио и понял по их взглядам, что это тоже считается за удар.
   – Угу, точно нет выхода, опять проигрываю! Всё из-за тебя, крылатый!
   – Беда! Беда! – Итартасс предусмотрительно скользнул в сторону Ио. – К нам движется демонстрация! Души взбунтовались! Все выходы перекрыты! Еле прорвался, как парламентёр!
   – Кто принимает душ? Парламентёр? – не расслышал Слепой Ио.
   – Парламентёр смылся, – перевела Госпожа. – Вот Итар и орёт что-то несуразное про демонов, которые требуют кастрации.
   – Ты можешь по порядку? – сказал Оффлер.
   Итартасс подлетел к выходу.
   – Сами убедитесь! Вон они, всё перекрыли. Ни щелочки, ни дырочки!.. А дырка, между прочим, и преогромная, образовалась в Чердаке, откуда высыпался разнообразный мусор. Не знаю, из-за этого или нет, но Смерть пропал куда-то, вот души и взбунтовались!
   Боги направились к выходу, чтобы своими глазами увидеть, в чём дело. Зрелище, открывшееся их взорам, могло впечатлить кого угодно. Неупокоенные души заняли всё видимое пространство, плотной стеной окружив жилище богов. Множество транспарантов вознеслись тут и там над гомонящей толпой. Увидев ошарашенных богов, души взревели и затрясли над головами лентами с надписями: «Долой разгильдяйство!», «Упокоение – бесплатно!», «Смерть, за работу!» и самым выстраданным «Когда, наконец-то, конец?!»
   – А «чёрный» ход работает? – шёпотом спросила Госпожа.
   – Не-а! – ответил расстроенный Итартасс, опять появляясь словно из ниоткуда. – Только что проверил: всё забито этими, с лозунгами.
   – А поднебесный тайный туннель? – вспомнил Оффлер.
   Зря он заговорил о нём, потому что на бога-крокодила тут же набросились.
   – Так на этот туннель по твоей вине упал птеродактиль, когда ты сшиб его шариком для гольфа, и потолок обрушился!
   – Ладно, ладно. – Оффлер поднял ладони в примиряющем жесте. – Давайте лучше думать, что делать.
   Все призадумались, но мыслей пока ни у кого не было.

   – ВЫШЕ! ВЫШЕ НОГИ! – А. С. Мерт стал ещё сильнее задирать свои ножищи, и половина из занимающихся с громкими воплями повалилась на пол. – А ТЕПЕРЬ СЯДЕМ НА ШПАГАТ…
   Коту, который был душой, упражнения давались легче всех.
   Русалка тоже не испытывала проблем, когда дело касалось упражнений для рук, а вот с ногами у неё была проблема. БОЛЬШАЯ проблема. Они, ноги, попросту отсутствовали.
   – ПОНИМАЕШЬ, – с особой, метросексуальной интонацией говорил А. С. Мерт, – У ТЕБЯ КРИВОЙ ХВОСТ. НО ЭТОТ КРИВОЙ ХВОСТ В ТВОЕЙ ГОЛОВЕ. ТЫ СЧИТАЕШЬ СЕБЯ НЕКРАСИВОЙ, ТАК ЧТО ЭТО ЛИШЬ СЛЕДСТВИЕ ТВОИХ ЛОЖНЫХ УБЕЖДЕНИЙ.
   – А я что, красивая? – наивным голосом спросила Русалка и захлопала ресничками.
   – ТЫ САМАЯ КРАСИВАЯ! – сказал А. С. Мерт, и полная женщина напротив него глубоко вздохнула, решив, что обращаются к ней.
   Русалка театрально смутилась.
   Кот зашипел и показал коготки девушке с хвостом. А та в упор не замечала никого, кроме объекта своей любви. Кривой хвост она выдумала – а точнее, вывернула – лишь для того, чтобы её взяли в группу А. С. Мерта.
   – А ТЕПЕРЬ, – сказал ничуть не запыхавшийся тренер, – ПЕРЕХОДИМ К ВОДНЫМ ПРОЦЕДУРАМ.
   Отовсюду раздалось облегчённое и усталое «У-угу-у…».
   Довольный тренировкой, А.С. Мерт встал с мата и отправился в душ. Только огромным усилием воли Русалке удалось заставить себя не пойти следом.

   – И где он прохлаждается? – имея в виду Смерть, спросил Оффлер.
   Все пропустили это замечание мимо ушей. Мысли богов были заняты более насущной, на их взгляд, проблемой: как уладить ситуацию с душами и при этом не потерять ни одной части тела.
   Глаза Слепого Ио летали вокруг, выискивая пути к отступлению. Одному из них на глаза, если можно так сказать, попался прибитый к стене разводной ключ реальности. С помощью него прикручивались и отворачивались различные метафизические гайки. Такой ключ – вещь в хозяйстве незаменимая, однако он был намертво прибит к стене, и глаза полетел дальше.
   – Что же вы стоите?! – вскричал Слепой Ио, словно бы вспомнив, что он тут главный. – Сделайте что-нибудь! Позвоните Смерти!
   – У нас нет телефона.
   – Тогда его заместителю!
   – Ио, у нас нет телефона, с которого можно было бы позвонить.
   – Тогда надо встретиться с ним лично и!..
   – Как? Ведь все ходы перекрыты!
   – Прошу прощения, что встреваю… – Итартасс подлетел к бурно обсуждающим ситуацию богам. – Души только что выслали парламентёра.
   Все облегчённо вздохнули – появилась возможность уладить это дело мирно.
   – Оффлер! – раздался дружный звук сотен глоток.
   – Ладно, ладно…
   Бог-крокодил недовольно засопел и, бормоча что-то себе под нос, поплёлся к двери. Через минуту в той стороне раздался непонятный шум, а потом чей-то голос прокричал: «Эту дверь мы честно украли из Агатовой Империи! Убери руки!» Затем послышался громкий «шмяк», и в зал просочились неупокоенные души. Восставшие быстро рассредоточились по обители богов.
   – Что-то я плохо вижу, что происходит?… – Слепой Ио протёр глаза и узрел направленный на него яростный взгляд тысяч других глаз. – Э-э. Привет, – выразился верховный бог. – Так что вы хотели?

   На главной городской площади споро собирали помост. На завтра объявили конкурс на звание Господина Вселенная. В числе почетных гостей были: научно-экономическое руководство Незримого Университета (фонарь номер 12 забронировал Библиотекарь), главы Гильдий и гламурная элита Анк-Морпорка. Партер для людей находился в центре. Слева от него – партер для гномов, справа – для троллей…
   А в «Девяти с половиной кубиках» тем временем шли последние приготовления к завтрашнему действу, начало которого все ждали больше месяца. О'Хара заплетала бороду в косички, Рикель доделывала седьмую сотню отжиманий. Русалка старательно повторяла за ней все движения. Тротил прихорашивался.
   И только Герой в знаменитых чёрных трусах грустно сидел в раздевалке и думал непривычные мысли. То есть сами-то мысли были привычные, но думались как-то иначе. Например:
   «Зачем я крашу ногти в цикламеновый цвет? Ведь черный гораздо гламурнее!».
   Или:
   «Кажется, пора этой белке переходить на сено…»
   А вот ещё:
   «И отчего это на моей ж…е так жёстко сидеть?».
   Истоки этих мыслей уходили в многострадальную голову нашего героя. Вчера, во время вечерней тренировки* [*Вечерняя тренировка длилась с 18.00 до 24.00. Ранее была дневная, с 9.00 до 18.00. Ещё раньше – утренняя, с 3.00 до 9.00. Ну, и если совсем становилось невтерпёж, с 24.00 по 3.00 можно было сделать приседания.] во время очередной заминки А. С. Мерт вышел на улицу подышать свежим воздухом. И был самым наглым образом оглушён и выпит упавшим с неба дубом. Удар, потрясший нашего Героя до самого основания основания* [*Не опечатка!], сдвинул мысли в его голове. Но ещё важнее было то, что своими корнями дуб впитал большую часть магии с Чердака, из-за которой Смерть потерял память и сменил, скажем так, ориентиры. Теперь мир вокруг него опять менялся. Становился непривычным. Или привычным? И в руках явно чего-то не хватало – чего-то длинного, с острым серпом на конце.
   Герой задумчиво походил по территории клуба. Наткнулся на Кота, который драл когти о старого баньши, уснувшего мертвым сном под одним из массажных столов. На любующуюся собой в зеркале Русалку, которая впервые его не заметила, ибо только что влюбилась в собственную персону. На Тротила, который мечтательно глядел на украшавшие запястье солнечные часы от Тиффани и считал минуты до своего триумфа.
   А. С. Мерт снял со штанги лепешки грузов и привычно помахал палкой – туда-сюда. Раз-два. Вроде бы стало немного легче. В голове всплыло имя «Бинки», и А. С. Мерту отчего-то ужасно захотелось очутиться в седле…

   А что же дуб?
   Рухнув со всей дури на А. С. Мерта и вогнав его по самый лоб в землю, дуб несколько мгновений качался на макушке и не падал. Узловатые корни вцепились в голову. А вцепляться им было не впервой.
   Как известно, корневая система дубов одна из самых мощных среди лиственных деревьев. Вот почему дубы никогда не сажают в непосредственной близости от строений – бугрящие землю корни в поисках питательных веществ могут повредить фундамент, превратив новый домик в развалины. Этот дуб был старым, жадным и крепким. Он нащупал корнями нечто и попытался высосать оттуда пресловутые питательные вещества. И у него получилось! Нет, он не лишил бедного А. С. Мерта мозгов, ибо последних у А. С. Мерта никогда не было. Но, нащупав переполнявшую того магическую силу, дуб с удовольствие высосал большую её часть. А когда он буквально захлебнулся волнами магии, небо трижды сменило цвет над его кроной, повалил невесть откуда звездный дым, и он оказался в дремучем лесу.
   Сначала дуб, конечно, обрадовался: где-то неподалёку должен быть колодец с мертвой водой, избушка на курьих ножках, побережье, песчаное и пустое, истоптанное батькой с его богатырями и усеянное окурками их сигарет. Но, оглядевшись и прозрев (дуб не без труда поднял тяжёлые веки), он понял, что лес совсем чужой. Непривычно кричали птицы в ночи, странные существа светили глазами в лесной чаще, повсюду виднелись белые канаты паутины.
   – Где это я очутился? – произнёс дуб и замолчал, удивившись ещё больше – он впервые слышал свой голос.
   Ловко отталкиваясь корнями, он переместился вправо, потом влево, затем налетел на другое дерево. Корни с непривычки заплетались. Распутав их, дуб осторожно двинулся в путь. Вскоре он приспособился к рыси, а после – и к галопу. Волнующее чувство скорости взбудоражило его внутриклеточную жидкость. Дуб подпрыгнул от удовольствия, залихватски свистнул и ускакал с глаз долой, напоследок прокричав непонятное, но очень понравившееся ему слово:
   – Урр-ра-ррум!!!

   Битва получилась недолгой и ожесточённой (одна из душ попала Слепому Ио в глаз, а Оффлеру выбили зуб). Закончилось всё пленением богов, которых связали и уложили рядками.
   Вперёд выступила душа оратора и, простёрши руку, специальным, ораторским голосом произнесла:
   – Где Смерть? Он нам нужен!
   – И бесплатно!!! – хором грянули души.
   Оффлер поморщился от громкого крика.
   – Слышь, беззубый, – обратился к богу-крокодилу оратор, – где этот костлявый?
   – Да откуда мне знать!
   – Та-ак… – Оратор повернулся к подельникам. – Парни, держи его.
   – Что это вы? Ребят, да я ж ничего не знаю… – Оффлер выдавил из себя смешок. – Чё это вы взялись?… Ой! О-ё-ё-ё-ёй!
   Слепой Ио во все глаза уставился на происходящее, тогда как Госпожа отвернулась, чтобы не видеть творившегося ужаса. Но уши они заткнуть не могли (в этом смысле повезло тем богам, у которых органов слуха отродясь не было). А оратор начал зачитывать Оффлеру выдержки из издания под названием «Клятва богов Диска», которое каким-то чудесным и явно божественным образом было закинуто в самый тёмный угол Чердака.
   – …Обязуюсь, не требуя награды, исполнять добрые и хорошие желания своих подопечных. Обязуюсь быть честным. Обязуюсь думать о последствиях своих решений…
   – О-ё-ёй, не могу! Вот умора! Да прекратите же!..
   «Изверги», – подумали остальные боги, с ужасом ожидая, что очередь может дойти и до них.

   Приготовления к Чемпионату почти закончились. Похожие на томаты, накачанные пестицидами, на помосте стояли груды мышц с лицами, которых не коснулась трепетная рука интеллекта. Эти «лица» красовались друг перед другом, как павлины красуются перед невестой в брачный сезон. Состязание пока не началось, но героям не терпелось показать себя, поэтому они и устроили внеконкурс.
   Главный претендент на победу, А. С. Мерт, всё не появлялся. Из-за этого устроители Чемпионата заметно нервничали (что явно выдавали несколько горок обгрызенных ногтей) и бросали тревожные, умоляющие взгляды на спонсора. Им был лорд Ветинари, мэр Анк-Морпорка, известный своими либеральными взглядами* [*Это означало, что ему абсолютно всё равно, кого отправлять в яму со скорпионами: олигарха с толстой сумой, бедняка в лохмотьях или одного из организаторов Чемпионата.].
   – Не волнуйтесь, он сейчас придёт, – нервно бормотал главный распорядитель – низенький, бородатый, с мечущимися глазками. – Он не может нас подвести.
   – Я в этом абсолютно уверен, – отвечал лорд Ветинари, не глядя на говорившего, от чего тот начинал нервничать ещё больше.
   Лорд согласился на проведение конкурса, потому что деньги, как известно, не бывают лишними, а туристы и зрители Анк-Морпорка уже выложили крупную сумму, чтобы посмотреть на сильнейших атлетов города. Но сейчас Ветинари был недоволен. Хотя лицо его при этом сохраняло прежнее бесстрастное выражение, обманчивое, как улыбка акулы.
   Тротил тоже не находил себе места. А. С. Мерт захотел немного посидеть в одиночестве, чтобы настроиться на нужный лад. Но прошло больше часа, а культурист в чёрных трусах так и не появился. Не стоило оставлять будущую «звезду» без присмотра! Может, с ним что-то случилось. Или хуже: он передумал участвовать в состязании!
   – Я думаю, можно начинать, – сказал Ветинари, когда прошло ещё около часа, а главный претендент на победу так и не появился.
   – Но, господин лорд, по правилам, начать Чемпионат можно… – главный распорядитель поймал взгляд лорда и быстро договорил, – в любой момент, как только мэр захочет!
   Атлеты с нетерпением следили за тем, как Ветинари поднимается на помост. Громким, уверенным голосом лорд объявил начало Чемпионата. Собрав свою жирную порцию аплодисментов, Ветинари прошествовал обратно, сел в специально принесённое для него, сделанное из махагона кресло с красной обивкой, а его место на трибуне занял Главный распорядитель.
   – Итак, как говорится, без лишних предисловий… – Он сделал небольшую паузу, а потом прокричал: – Лет зе шоу беги-и-ин!!!
   Поняв, что дальше ждать бессмысленно, Тротил подозвал к себе О'Хару и Рикель и отправил их за нерадивым спортсменом в лихих трусах.
   А Русалка и Кот, давно почуявшие неладное, вернулись в фитнес-клуб десятью минутами ранее.
   Там, в раздевалке, по-прежнему сидел А. С. Мерт. Он о чём-то глубоко задумался.
   – Эй, пойдём, нас все уже заждались! – Кот схватил А. С. Мерта за ногу и попытался сдвинуть с места. Ему на помощь пришла Русалка, но даже вдвоём у них ничего не вышло.
   – ПОСЛУШАЙТЕ, ЧТО Я ПРИДУМАЛ, – вдруг провозгласил культурист и чётко, с выражением, прочитал следующие строчки:

     – ТАМ, НА НЕВЕДОМЫХ ДОРОЖКАХ,
     СЛЕДЫ НЕВИДАННЫХ СМЕРТЕЙ,
     ИЗБУШКА ТАМ НА КУРЬИХ НОЖКАХ,
     И БЕЛКИН СЕНО ЕСТ ЗА НЕЙ.

   – О нет, только этого нам не хватало – он свихнулся! – Кот схватился за голову.
   – А мне понравились стихи. Очень хорошие. Проникновенные, – сладко прошептала Русалка и стала строить А.С. Смерту глазки.
   – ТЕБЕ ТОЖЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ПОСЛЕДНЯЯ СТРОЧКА НЕ ОЧЕНЬ? – размышляя о своём, произнёс красавец-метросексуал. – МОЖЕТ, МНЕ НЕ СТОИТ ПИСАТЬ СТИХИ?
   – Он точно сбрендил! Ты во время последних тренировок головешку не повредил? – осведомился Кот.
   – КАЖЕТСЯ, – продолжал свои размышления А. С. Мерт, – Я ТВОРЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ. И Я НЕ ХОЧУ ЗАРЫВАТЬ СВОЙ ТАЛАНТ В ЗЕМЛЮ.
   – Пойдём уже на Чемпионат, а то там тоже полно творческих личностей – они с тобой такое могут сотворить и так глубоко тебя зарыть…
   – А кто такой Белкин? – спросила Русалка.
   – ЛОШАДЬ? – предположил А. С. Смерт.
   – В смысле? Какая ещё лошадь?! – удивился Кот.
   – МОЯ?
   – А может, белка?
   – КАКАЯ БЕЛКА?… ВЫ ЗНАЕТЕ, – похожий на сдвигаемую плиту гроба голос звучал неестественно мягко, – КАЖЕТСЯ, Я НАЧИНАЮ КОЕ-ЧТО ВСПОМИНАТЬ. КАК ПРИЯТНО БЫВАЛО ОСЕДЛАТЬ БЕЛКИН И, ВЗЯВ В РУКИ КОСУ, ОТПРАВИТЬСЯ…
   – Так, кажется, он не спятил – он действительно вспоминает, – шепнул Кот Русалке, которая того не слушала. – Только лучше бы он вспомнил обо всём после Чемпионата.
   – …ЭТО ТАКОЕ НУЖНОЕ И ПРИЯТНОЕ ЗАНЯТИЕ – ОТПРАВЛЯТЬ ДУШИ В ПОСЛЕДНЕЕ СТРАНСТВИЕ. МОЖНО СКАЗАТЬ, Я ДЛЯ ЭТОГО РОДИЛСЯ, ЭТО МОЁ ПРИЗВАНИЕ… – А.С. Мерт замолчал, а потом добавил: – И, КАЖЕТСЯ, Я ВСПОМНИЛ СВОЁ ИМЯ…
   – Ему нужно драпать, – подвёл итог Кот. – Они же его на косточки для собачек разберут.
   – …СМЕРТЬ, – сказал Смерть.
   И, когда это слово прозвучало, нахлынули воспоминания, а их было немало, учитывая, что появился он в начале времён.
   – ТОЛЬКО, КАЖЕТСЯ, У МЕНЯ БЫЛО ДРУГОЕ ОРУДИЕ ТРУДА.
   Белка, по-прежнему сидевшая на плече у хозяина, что-то пискнула ему в несуществующее ухо.
   – ЗНАЧИТ, ЗАПАСКА? – обрадовался Смерть, который снова научился понимать язык своей питомицы, и повернулся к Коту с Русалкой: – МНЕ НУЖНО ДОМОЙ.
   Смерть положил щит и копьё на скамейку и встал во все свои два метра ростом.
   – Мы с тобой, – тут же откликнулись Русалка и Кот.
   Смерть кивнул.
   Белкин спрыгнула с плеча хозяина и ускакала на улицу.
   Когда новообретённый Смерть вместе с бесплотной парочкой вышли наружу, их глазам предстала белая лошадь, одна из тех, которых можно встретить только в книжках. Брешь, пробитая Дубом в магическом поле Смерти, заставляла волшебство уходить. Оно, как вода, утекало в дыру, ведь всё равно здесь ему было не место. И Белкин снова стала Бинки. А А.С. Мерт – Смертью…
   Вспомнив, как управлять лошадью, её хозяин взобрался на ослепительной белизны спину. Бесплотные и невесомые Русалка с Котом сели сзади.
   И Бинки потоком белого света взмыла вверх.

   К двери его чёрного дома был приколот белый листок. Записка. Смерть снял её и прочёл.
   – БОГИ, – с непонятной интонацией проговорил он и скрылся в доме.
   Через минуту он появился обратно, держа в руках запасную косу, такую же острую (ей можно резать даже цвета) и такую же надёжную (в порыве гнева её не сломает и Оффлер), как и первый вариант.
   Вместо чёрных трусов на Смерти был надет привычный чёрный плащ с капюшоном. В его синих, пламенеющих глазах снова отражалась бездна знания и мудрости.
   – ДРУЗЬЯ, – торжественно сказал он, – МНЕ НУЖНО УЛАДИТЬ ОДНО НЕ ТЕРПЯЩЕЕ ОТЛАГАТЕЛЬСТВ ДЕЛО.

   Оффлер умирал от хохота, как и любой бог – в переносном смысле, поэтому умирать ему пришлось бы долго. Его раскатистый, рычащий смех разносился по обители богов шквальным ветром. Некоторые души вцепились друг в друга, чтобы их не унесло.
   – …Обязуюсь быть порядочным, – давясь от смеха (очень уж заразительным был хохот Оффлера) вещал оратор. – Обязуюсь подпитывать веру в меня чудесами и знамениями. Обязуюсь…
   – ЗДРАСЬТЕ. Я НЕ ПОМЕШАЮ?
   – …Обязуюсь… нет, проходи… – не оглядываясь, ответил оратор и тут же запнулся.
   Тысячи голов одновременно повернулись к стоявшей в дверях фигуре с косой.
   – БЫЛО ОТКРЫТО, – сказал Смерть, – ВОТ Я И ВОШЁЛ.
   – Эти… ха-ха-ха… негодяи… ха-ха… сломали нашу… у-ху-ху… дверь! – простонал Оффлер. – Да прекратите же! Я больше не могу!
   Оратор-душа не выдержал, уронил томик и тоже зашёлся в приступе громкого смеха.
   – ВЕСЕЛО У ВАС ТУТ, – сказал Смерть. Подошёл к Оффлеру и одним взмахом разрезал на нём верёвки.
   – Спасибо-ха! – поблагодарил бог-крокодил, переворачиваясь с боку на бок и в приступе хохота колотя кулаками по полу.
   – Хорошо, что ты пришёл, – выдавил из себя оратор, держась за живот. – Только как ты собираешься переправить нас всех? Тут собралось несколько тысяч, а может, миллионов душ, тогда как ты всего один. Ты просто не успеешь забрать нас всех – к тому времени вещи с Чердака создадут энтропию такой силы, что вселенная захлебнётся и непременно самоуничтожится.
   На далёкой-далёкой планете, зовущейся Землёй, жил такой писатель Д. Адамс, который очень точно описал последствия вселенских парадоксов и коллапсов. Смерть не знал об этом, однако ему было известно, что в обители богов время течёт, как богу на душу положит. И это было всем на руку, тем более что души, на которых клали боги* [*Не поймите неправильно.], собрались все в одном месте.
   – НИКАКИХ ПРОБЛЕМ, – сказал Смерть, подходя к стене.
   Души с недоумением следили за ним.
   Оффлер, которого теперь крутил и вертел беззвучный хохот, сказал:
   – Он намертво привинчен, – имея в виду разводной ключ реальности.
   – НАМЕРТВО, говорите?
   Слепой Ио с Госпожой переглянулись – они поняли, что задумал Смерть. И улыбнулись. Оффлер и все собравшиеся души тоже догадались, что произойдёт дальше.
   Смерть взмахнул косой, отсоединяя разводной ключ от стены. Ключ упал. Раздался громкий нереальностный звук. И уже в этот момент пространство и время начали меняться. Смерть поднял ключ.
   – НУ, ГДЕ ТУТ ВАШИ ГАЙКИ?
   Боги показали.
   Несколько поворотов разводного ключа – и метафизические прорехи залатались, дыра в Чердаке сама собой заросла, выпавшее с Крыши добро нашло себе применение, а неупокоенные души, превратившись в покойные, перенеслись в потусторонний мир, где им самое место. И месяца, который прошёл с момента назначения Смерти тренером по фитнесу, словно и не было. Хотя почему словно? Его действительно не стало. Всё вернулось на круги своя.
   Боги, лишившись незваных гостей, вновь оказались на поле для гольфа.
   – НУ, ВОТ И ВСЁ. ХОРОШАЯ ВЕЩЬ ЭТОТ КЛЮЧ. МНЕ БЫ ТАКОЙ, – сказал Смерть, отдавая инструмент реальности Оффлеру. – ДЕРЖИ. И В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ НЕ ПРИБИВАЙ ЕГО К СТЕНЕ – ЛУЧШЕ ПОЛОЖИ В ЯЩИК С ОСТАЛЬНЫМИ ИНСТРУМЕНТАМИ.
   – Ха-ха? – по привычке хохотнул бог-крокодил.
   – Ну что, может, продолжим партию? – предложил Слепой Ио, когда Смерть ускакал из обители.
   – Только никакого читерства! – заявил Оффлер.
   – Какого читерства? – удивился Слепой Ио, послав шарик в лунку с первой попытки. Когда и Госпоже повезло таким невероятным способом, Оффлер подумал:
   «Надо будет ознакомиться с книжкой, которую читал тот оратор – вдруг там и о гольфе что-нибудь сказано. Типа, нельзя выигрывать больше двадцати раз подряд».
   И, тяжко вздохнув, бог-крокодил поплёлся к лунке, чтобы нанести свой удар.

   Чемпионат был в самом разгаре. На помосте группа гномов в полосатых купальниках* [*Гимнастических, а вы что подумали?] демонстрировала торжество ума над физическим телом. Тело было то самое, что так долго изгалялось над ними в спортзале* [*Зря вы подумали на Библиотекаря.]. На помосте, мощно упёршись в доски четырьмя толстыми ногами, стоял козел, который гномы наконец-то придумали, как преодолеть. Правда, для этого нужен был не один гном, а все десять. Первый член команды разбегался, запрыгивал на спину второго, отталкивался от него и – оп-ля! – перепрыгивал снаряд. «Зачем нужны остальные восемь?» – спросите вы. Четверо гномов, стоя с другой стороны козла, ловили своего товарища. Если товарищ совершал перелет, его ловили те четверо, что стояли чуть поодаль. Если недолет… Впрочем, жители Анк-Морпорка были охочи до любых зрелищ.
   – У нас нет другого кандидата в Чемпионы, кроме А. С. Мерта. А он исчез! И никто не видел, как и куда! – страшным шепотом вещал Главный распорядитель склонившемуся к нему Тротилу.
   – А? – немногословно спросил тот, поглядев на гномов.
   – Кто претенденты? Эти опоры для моста через Анк? – удивился бородатый.
   – Э? – Тротил посмотрел на своих соплеменников.
   – Вы об этих могучих кучках камней? – поморщился тот.
   – Агрх! – Тротил нахмурился.
   – Если бы правителем города был тролль, – мгновенно сориентировался распорядитель, – я бы видел на месте чемпиона только вас! Но…
   И он многозначительно посмотрел на партер, где сидел Ветинари, с трудом изображавший скучающую мину. Азарт Чемпионата захватил и его.
   Неподалёку молча и неприметно прислушивался к разговору командор Городской Стражи Ваймс. Вместо того чтобы нести службу – ну, там, защищать невинных (а иногда не очень) граждан и всё такое, – он следил за тем, как развиваются события на Чемпионате. Его жена Сибилла Овнец тоже была здесь, но на безопасном отдалении от патриция. Она держала в руках одного из своих миниатюрных, больных огненными коликами дракончиков.
   – Да-а-а, – протянул Ваймс, адресуя это слово Тротилу. – Значит, вам нужен человек? Привлекательный и сильный.
   Тротил был не глуп. Он широко блеснул алмазными зубами и задал только один вопрос:
   – Сколько?
   – 90-процентная скидка в вашем фитнес-клубе, – хищно улыбнулся в ответ Ваймс. – Всем офицерам Городской стражи.
   – Согласен! Кто он?
   – Сейчас его приведут. Детрит! – Командор подозвал к себе надзирающего за порядком тролля. – Найди Моркоу Железобетонсонна и тащи сюда его мускулистую задницу!
   – Только задницу, сэр?
   – И остальное тоже! – рявкнул Ваймс так, что массивного тролля унесло за пределы видимости.
   Ваймс повернулся к Тротилу.
   – По рукам.

   – ИТАК, ПОРА ПРОЩАТЬСЯ, ДРУЗЬЯ МОИ, – произнес Смерть, и грусть его была искренней. – Кто первый?
   – Женщин – вперёд! – промурлыкала Русалка, оттирая крутым бедром Кота.
   И бросилась в объятия Смерти. Прижалась всем телом, всхлипнула в голос, пустив мутную океанскую слезу.
   – Я буду скучать! – воскликнула она. – Ты самый замечательный тренер! И у тебя самые красивые мышцы… и трусы!!!
   Смерть смутился. Пока он смущался, случилось вот что.
   Прижавшись к своему герою, Русалка оттянула на себя часть магической энергии, ещё остававшейся в нем. Яркая вспышка… Звездный дым…
   И она оказалась под водой, в роскошных, но совершенно неизвестных покоях. Маленький краб, скрупулезно перебиравший жемчужины на золотом блюде и что-то напевающий себе под нос, заприметив её, вытаращил и без того выпученные глазки. Казалось, они перевесят хитиновое тельце, и краб уткнётся головой прямо в пол, вымощенный перламутром. Тогда краб заорал дурным голосом и пулей вылетел из покоев. Послышались взволнованные голоса…
   Русалка испуганно оглядывалась. Спрятаться было негде. Повсюду стояли золотые вазы, обросшие ракушками сундуки, битком набитые золотом и драгоценностями, и статуи мужчин и женщин после ампутаций конечностей. Об одну такую фигуру она пребольно ударилась плечом и с удивлением поняла, что на плече расползается огромный синяк, а она чувствует боль! Она была живой! И у неё опять было тело! Только оно было какое-то… непривычное. Этого самого тела было заметно больше, чем раньше.
   Огромный бородатый мужик с вилкой-переростком в руках и внушительным х… то есть, хвостом вплыл в покои. Увидев Русалку, он заорал не менее громко, чем краб.
   – Дочь моя! – возопил мужик с вилкой. – Ты вернулась, слава нашему богу!
   – Нет… – сказала изрядно перепуганная Русалка. – Да… А вы кто?
   – Ретроградная амнезия, – громким шепотом подсказал краб, взобравшись на плечо к мужику.
   – Пройдет? – деловито поинтересовался тот, заключая вскрикнувшую Русалку в отеческие объятия.
   – Пройдет, Вашество! – уверенно ответил Краб. – Со временем. Гм. А вы уверены, что это ваша дочь? Она, гм-гм, немного изменилась: повзрослела, похорошела…
   – Конечно, это она! Была костлявой рыбёшкой, когда отправилась в одно из своих дурацких путешествий искать приключений себе на хвост, и пропала без вести! А теперь стала зрелой русалкой! Ариэль, дочь моя, любимая принцесса и наследница трона, как я рад!
   Русалка мгновенно перестала сопротивляться.
   – Принцесса? – переспросила она. – Наследница?… Хм-хм. И какого же бога мне благодарить за это чудесное спасение?
   – У нас один бог, деточка! – от полноты чувств Посейдон уронил вилку. – Его зовут Дисней. Уолт Дисней.

   Ошарашенные Смерть и Кот смотрели на пустое место, где только что стояла Русалка.
   – Фигасе! – Кот почесал лапой ухо. – Куда это её понесло?
   – НЕ ЗНАЮ, – ответствовал Смерть. – Я ТУТ НИ ПРИ ЧЁМ.
   Возникла тяжелая пауза. Кот не спешил прощаться, а Смерти не хотелось его торопить.
   – Ну-у-у…
   – НУ-У-У…
   Одновременно сказали они и сконфуженно замолкли.
   – Слушай, – неожиданно сказал Кот. – У меня же есть последнее желание?
   – ГИПОТЕТИЧЕСКИ.
   – Я… – Он смущённо прикрыл морду лапами. – Давно этого не делал… А очень хочется!.. Ой, стыдно-то как!..
   – КОГТИ В СИНИЙ ПОКРАСИТЬ? – удивился Смерть.
   – Нет. – Кот старательно не открывал морду.
   – А ЧЕГО? – спросил исключительно заинтригованный Смерть.
   – А смеяться не будешь? – Кот выглянул одним глазом.
   – ЗУБ ДАЮ, – пообещал Смерть.
   – В общем… Мышей я давно не ловил. Вот! Душа просит!
   Смерть на мгновение задумался. Потом улыбнулся, сгрёб Кота за шкирку и вместе с ним взгромоздился в седло.
   Спустя некоторую вечность они оказались в чёрном доме. Здесь было красиво и пусто. В чёрном прудике во дворе плавали чёрные рыбы. Чёрные листья шелестели, словно шептались.
   Бинки радостно ускакала в свою конюшню.
   Кот между тем на полусогнутых лапах обошёл дом, обтёрся мордой о все выдающиеся части дизайна и ландшафта и с удобством устроился на чёрном ковре чёрной гостиной. Поскольку в прежней жизни он тоже был чёрным, картина получилась идеальная.
   – Слушай, – сказал Кот. – А мне у тебя нравится. Можно, я останусь?
   Вместо ответа Смерть щелкнул пальцами, и из-под комода послышалось тоненькое:
   – ПИСК!
   Кот мгновенно подобрался. Глаза загорелись, как две новые Вселенные. Он прыгнул к комоду, въехал в него мордой и, громко мяукая, погнался за неуловимым противником. Смерть Крыс обожал играть в догонялки.
   Смерть, улыбаясь и качая головой в такт своим мыслям, наблюдал за их игрой. Он скучал по дому, и вот – вернулся.
   Он всегда мечтал завести кота – и мечта сбылась.
   Жизнь удалась! Или лучше будет сказать, смерть?…
   И вдруг одинокая странная мысль прервала эти рассуждения:
   «А НЕ ПОКРАСИТЬ ЛИ ЗДЕСЬ ВСЁ В БРУСНИЧНЫЙ ЦВЕТ? – подумалось Смерти. – КАЖЕТСЯ, ОН СЕЙЧАС В МОДЕ».

(Август 2010 года)

Горячие сосиски!

//-- из цикла «Плоский мир» --//
   Библиотекарь стоял перед окружившими его стражниками и с упоением грыз свой длинный жёлтый ноготь. Казалось, ничто не может отвлечь его от этого занятия.
   Сегодня для Псевдополис-Ярда настал один из тех дней, которых служители правопорядка всеми силами старались избегать, ну, или, по крайней мере, откладывать на как можно более долгий срок. В этот день у Городской Стражи появилось дело. А значит, отложи в сторону бутылку, вставай с постели, забудь про похмелье и смерть и иди принимайся за работу. В общем, то был откровенно паршивый день. Честно говоря, паршивее придумать сложно.
   Капитан Моркоу достал из нагрудного кармана блокнот и карандаш и, бросив взгляд на скрючившегося в углу Себя-Режу-Без-Ножа Достабля, обратился к библиотекарю:
   – Ответьте, почему вы напали на присутствующего здесь господина Достабля? Зачем вам понадобилось выворачивать ему руки, заплетать бантиком ноги, стучать им о тротуар двенадцать с половиной раз и играть, словно мячиком для футбола?
   Библиотекарь зевнул и пожал плечами.
   – Вы не можете ответить на этот вопрос? – поинтересовался Моркоу.
   – Капитан, на его месте я сделал бы то же самое – если бы не знал, что за это полагается наказание. Впрочем, и в этом случае я бы всё равно поступил так же. Даже если бы меня за это покарали, я бы не спустил Достаблю с рук того, что он со мной сделал! Я говорю о его сосисках! И мне совершенно не понятно, почему этот милейший… э-э… существо не достучал… не достучало этим проклятым сосисочником тринадцатого раза! Честно признаться, он (сосисочник, я имею в виду) заслуживает гораздо большего – в отрицательном плане.
   В происхождении этого голоса ошибиться было невозможно.
   – Капрал Шноббс, не мешайте расследованию, – устало произнёс коммандер Ваймс.
   – Шнобби, заглохни, – перевёл сержант Колон.
   – Я что хотел сказать, – как будто ничего не услышав, продолжал капрал, – за сосиски, которые продает горожанам С.Р.Б.Н. Достабль, его в прежнее время сожгли бы на костре или повесили, или четвертовали…
   – Шнобби, угомонись: все уже поняли твою позицию, – предпринял вторую попытку сержант Колон.
   – …или ввели бы ему смертельную дозу яда, или отрубили бы голову, или сбросили бы его с десятого этажа…
   – Шнобби…
   – …Я это к тому, что находящемуся здесь… э-э… орангутану, – вспомнил слово Шноббс, – надо вручить орден «За заслуги перед Анк-Морпорком». Или посадить в тюрьму из-за того, что он не добил этого торгаша. Но я, конечно же, склоняюсь к первому варианту, – поспешно добавил стражник.
   – Расскажите, как всё было, – с присущими лишь ему одному самообладанием и концентрацией обратился Моркоу к библиотекарю.
   Капитан Железобетонссон, помимо всего прочего, был известен своей способностью допросить кого угодно, будь то даже кирпичная стена. Или Смерть. Или тролль. Соответственно, рыжий примат не представлял для Моркоу особой проблемы.
   Библиотекарь сплюнул на пол огрызки ногтя и сказал:
   – У-ук.
   – Шнобби?
   – Да, сержант?
   – Действуй.
   – Но я не знаю его языка!
   – Я знаю, что ты не знаешь. Ты и своим родным не особливо хорошо владеешь.
   – Не понял?
   – Чего ты не понял? Дуй в Незримый Университет – за переводчиком.
   – Куда вы меня… Куда… Отпустите… Я… я пожалуюсь аркканцлеру!.. Вы знаете аркканцлера?… Впрочем, как вы можете его не знать… Так вот, я ему пожалуюсь… Не думаю, что вам понравится, как…
   – Переводчик прибыл, – доложил капрал Шноббс.
   – Отпустите… Я буду кричать… Аркканц!..
   – Господин казначей? – уточнил у переводчика Моркоу.
   – Да, а кто же ещё?! – раздражённо завопил в ответ казначей. – Коммандер Ваймс! Скажите, наконец, своему верзиле, чтобы он отпустил меня!
   – Верзиле? – недоумённо переспросил Ваймс. – В смысле, капралу Шноббсу?
   – Ему! Ему, окаянному! – подтвердил казначей.
   – Да-а, видимо, сегодня он пропустил приём пилюль, – шепнул сержант Колон на ухо Ваймсу.
   – Каких пилюль?
   – Из сушёных лягушек.
   – Он их принимает?
   – Да. У него, кажется, какие-то проблемы с нервами.
   – Заметно. И что, пилюли ему помогают?
   – Вроде как да.
   – Может, стоит послать за ними Шноббса, пока этот казначей тут всё не разгромил или все от него не оглохли?
   – Нет.
   – Почему?
   – Во-первых, у Шнобби есть привычка тратить общественные деньги на личные нужды, – начал Колон. – Во-вторых, за те годы, что я провёл с ним рука об руку, я так и не выяснил, умеет он читать или нет. Вдруг он купит какое-нибудь лекарство, а оно окажется совсем не тем, что нам нужно. Каким-нибудь «Вазбудителем плахова настроеня», например. Так что лучше, коммандер, оставить всё как есть. А на крайний случай у нас есть Детрит.
   – В данный момент Детрита у нас нет – он патрулирует Короткую улицу.
   – Ну, тогда хотя бы этот волосатый свидетель. Или преступник.
   – Нам о нём практически ничего не известно. Может, он буйно-помешанный или садист.
   Библиотекарь отреагировал на это заявление Ваймса пристальным, настороженным взглядом. Однако коммандер не обратил на орангутана ни малейшего внимания.
   – Но он же как-то служил вместе с нами, – напомнил сержант Колон.
   – Кроме того, он надавал по шеям Достаблю, – злорадно вставил капрал Шноббс, но его никто не услышал.
   – Он не служил, а на добровольной основе помогал вершителям правосудия в деле, где были затронуты его личные интересы. И потом, – добавил Ваймс, – Шнобби работает стражником гораздо больше этого… субъекта – и что, ты ему очень доверяешь?
   – Ну, Шнобби стал для меня хорошим другом, – сказал Колон. – Он всегда был рядом, когда я оказывался в беде. То есть, он всегда был в стороне, но достаточно близко. Наверное, даже ближе, чем в километре. И он никогда не отказывался принести мне пива или сходить в магазин за пончиками.
   – Но ведь он никогда этого не делал!
   – Но ведь никогда и не отказывался.
   Шнобби, которого совершенно не интересовало, что про него говорят его сослуживцы, вытащил из мусорной кучи за ухом обгрызенный, полуистлевший, помятый чинарик, сунул этот ужас в рот и пошарил по карманам в поисках спичек. Спички нашлись – правда, в кармане сержанта Колона. Прикурив, капрал почти все их вернул на место.
   – Господин казначей, – это уже говорил Моркоу, – от лица всей Городской Стражи прошу вас оказать нам содействие в раскрытии расследуемого нами преступления.
   – Какого именно преступления? – поинтересовался волшебник.
   – Нападения на господина Достабля.
   – С.Р.Б.Н. Достабля?! – не поверил своим ушам казначей.
   – Да, именного его, – подтвердил Моркоу.
   – Ха! – злорадно и, как показалось капитану стражников, удовлетворённо произнёс казначей, наконец заприметив валявшегося в углу продавца. – Доигрался-таки со своими… сосисками! – при последнем слове волшебника передёрнуло.
   – Так вы согласны помочь нашему делу, господин казначей?
   – Скажите, а виновного, конечно же, строго накажут?
   – По всей строгости Закона.
   – Капитан Моркоу, – казначей приблизил своё лицо к лицу стражника, – может, не стоит: это всё же Достабль. Вспомните его сосиски, если вы хоть раз их пробовали. Собственно, вы просто обязаны были их пробовать: вы же анк-морпоркец. А любой анк-морпоркец пробовал Достаблевы сосиски. Не спрашивайте меня почему. Почему снег белый, а Витинари всё ещё жив и правит? Но дело даже не в этом. Дело в том, чьи это сосиски. А это сосиски Достабля. Вы, кажется, немного не уловили сути дела – то есть кто именно здесь пострадавший. Пострадавший – город Анк-Морпорк в лице его населения, здравствующего и усопшего. Кстати, не исключено, что к отправке горожан в мир иной приложил определённые усилмя не кто иной, как С.Р.Б.Н. Достабль. Даже от одного вида продукта, которым он торгует, можно отдать концы – так что уж говорить про вкус этого товара!
   – Господин казначей, мне известно отношение некоторых людей к господину Достаблю…
   – Некоторых! Ха! Назовите мне хотя бы одного человека, которого не стошнило после Достаблевых сосисок. Не считая самого господина Достабля, разумеется, потому что он их не ел.
   – Господин казначей, я бы с удовольствием выслушал вас, но у меня абсолютно нет на это времени…
   – Вот так всегда: когда надо похвалить, пожалуйста, разливайся соловьём сколько душе угодно – но как только речь заходит о критике…
   – Господин казначей, – настойчиво произнёс Моркоу, – вы окажете помощь расследованию или нет?
   – Окажу – но с единственной целью: убедить вас, что преступником является С.Р.Б.Н. Достабль! О, как я хочу увидеть его противную физиономию за решёткой. А ещё лучше – в петле!..
   – Господин библиотекарь, – позвал Моркоу.
   Орангутан прошествовал к стражнику с волшебником. Встав между ними, он устремил на Моркоу свои большие добрые глаза, в которых, однако, читалась изрядная утомлённость всем происходящим.
   – Поведайте следствию, как было дело, – попросил капитан.
   – У-ук?
   – Вы имеете в виду то, что случилось между ним и Достаблем? – перевёл казначей.
   – Да, – подтвердил Моркоу.
   – У-ук. У-ук у-ук у-ук. И-ик! У-ук у-ук. У-ук.
   – Содержательно, – отреагировал Моркоу и повернулся к казначею – тот молчал. – Господин казначей, переведите, пожалуйста, слова подследственного.
   – А? Чего? – вскинулся волшебник.
   Его глаза, точно безумные хорьки, то высовывались из своих норок, то забирались обратно, бегали кругами, прыгали и дрожали. На лице казначея выступил пот.
   – Полагаю, идти за пилюлями поздно? – уточнил сержант Колон.
   – Капитан Моркоу, успокойте переводчика, – отдал приказ Ваймс.
   – Господин казначей…
   – А-а-а-а-а!! Не смей на меня орать! Не смей на меня орать! – завопил «господин казначей», бросаясь на Моркоу и пытаясь дотянуться до его шеи.
   – Хм, никто не говорил мне, что он ещё и вампир, – задумчиво произнёс сержант Колон. – Шнобби, ты что-нибудь об этом слышал?
   – Нет, – категорично заявил Шнобби откуда-то издалека.
   – Господин казначей…
   – А-а-а-а-а!! Не смей на меня орать!
   – Тут нужен другой подход, – заметил сержант Колон, обрушивая на голову казначея табуретку.
   Примерно десять секунд волшебник продолжал вопить и всячески выказывать недовольство тем, что на него орут, – то обстоятельство, что сейчас орёт он, причём сразу на всех, его, видимо, не очень-то беспокоило.
   Впрочем, поведение казначея легко объяснялось. Во-первых, закончилось действие пилюль из сушёных лягушек, которые он, действительно, забыл сегодня принять. Из этого следует вторая причина: пошатнувшаяся психика волшебника сочла безобидного капитана Городской Стражи Моркоу Железобетонссона аркканцлером Незримого Университета Наверном Чудакулли. А Чудакулли имел привычку постоянно орать на казначея. Нет смысла вдаваться в подробности – скажем только, что в итоге всё закончилось теми самыми пилюлями.
   Когда стражники убедились, что казначей успокоился (они распознали это по его миролюбивому храпу), в полицейский участок был вызван доктор. Он пощупал и послушал волшебника, а потом поставил диагноз – переутомление. Во избежание лишних проблем, все дружно согласились с этим диагнозом.
   Казначея погрузили в повозку доктора, которая без промедления (потому как дело было нешуточное!) последовала в больницу, где волшебнику предстояло пройти курс антипереутомительной терапии. В основе этого курса лежали некие пилюли из сушёных лягушек.
   Стражников радовало, что ситуация с казначеем обошлась без особых проблем. Однако огорчало то, что увезли переводчика. Но, поскольку рабочий день подходил к концу, а преступление так и не было раскрыто, было решено провести следственную экспертизу на месте происшествия собственными силами, не прибегая к помощи городского населения, – так сильно хранителям правопорядка не хотелось оставлять это дело на завтра. Одному только Моркоу было безразлично, когда и сколько работать, – но один человек не в счёт.

   Стражники, библиотекарь и Достабль прибыли на место происшествия.
   Коммандер Ваймс утомлённо глазел по сторонам в надежде найти нечто более интересное, чем предстоящие монотонный допрос с пристрастием и следственная экспертиза. Единственным, что он сумел обнаружить на этой безлюдной, тихой и мрачной улице, был торговец сосисками – высокий парень с длинными лоснящимися чёрными волосами. Ужасно картавя, парень что-то кричал и махал руками, призывая всех желающих подойти к нему. Методом логических вычислений Ваймс пришёл к выводу, что кричал парень не что иное, как: «Горячие сосиски! Горячие сосиски!» Не все анк-морпоркцы были такими догадливыми, как коммандер, а потому на большую прибыль парню рассчитывать не приходилось.
   По дороге на место преступления капрал Шноббс и сержант Колон постоянно переговаривались, а ближе к середине пути умудрились куда-то слинять, и, как подозревал Ваймс, отыскать их – вплоть до нового дела – представлялось практически невозможным.
   Капитан Моркоу вытащил из нагрудного кармана блокнот и карандаш и приготовился задавать необходимые вопросы.
   Библиотекарь спокойно и вместе с тем несколько сочувственно глядел на Моркоу: мол, парень, заканчивай ты это дело и иди домой – глупо парить себе мозги из-за какого-то там уличного торгаша. И особенно это глупо, когда в качестве торгаша выступает С.Р.Б.Н. Достабль.
   Тот, кстати, отдыхал неподалёку, на травке перед домом – заботливые стражники положили его туда.
   – Господин библиотекарь, прошу вас внятно и обстоятельно изложить вашу версию произошедшего, – в третий раз попросил Моркоу, приготовясь записывать полученные сведения в блокнот.
   Орангутан открыл было рот, но его перебил Ваймс:
   – Никто не желает горячих сосисок? Я вот немного проголодался и съел бы пару штучек.
   В свете сегодняшних событий и общепризнанных суждений относительно этой «еды» предложение Ваймса было если не тревожным знаком, указывающим на нестабильное психическое состояние коммандера, то, по крайней мере, очень неудачной шуткой.
   – Кому сосисок, спрашиваю? – повторил Ваймс.
   Стало ясно, что шуткой это не было.
   Взгляды, обращённые к коммандеру, насторожились и напряглись.
   Но во взоре библиотекаря читались не забота и обеспокоенность, а, скорее… благодарность.
   Орангутан, передвигаясь на костяшках пальцев, направился к юному длинноволосому торговцу, который, заметив приближающегося к нему примата, тотчас зашагал тому навстречу.
   Такие понятия, как осторожность и здравый смысл, терялись у торговцев на фоне перспективы всучить очередному покупателю очередную горячую сосиску, чтобы заработать на этом пусть небольшую, но зато очередную порцию денег.
   – Предлагаю вашему вниманию…
   Речь торговца прервала мощная пятерня библиотекаря, которая схватила парня за запястье и, что есть силы рванув, поволокла к застывшим в недоумении стражникам.
   – Только для вас и только сегодня – специальное…
   – У-ук!
   – Так вы пришли не для того, чтобы купить у меня сосиски?
   – У-ук.
   – А для…
   – У-ук.
   – Хорошо, я подожду.
   – М-м, капитан Моркоу?
   – Да, коммандер?
   – Я ошибаюсь или этот человек способен понимать речь подозреваемого?
   – Нет, вы не ошибаетесь, коммандер.
   – Что ж, это значительно упростит наше дело.
   – Да, коммандер.
   – Допросим этого рыжего…
   – Орангутана.
   – Ага. Его. И разойдемся по домам.
   – Коммандер, а как же долг?
   – Какой долг?
   – Долг каждого стражника: непременно дожидаться конца рабочего дня.
   – А я и не возражаю против этого.
   – Но ведь допрос подозреваемого может закончиться быстрее, чем рабочий день, поэтому…
   – Слушай, Моркоу, несмотря на твою высокую должность, ты ещё слишком мал, чтобы разбираться в некоторых вещах, – например, в том, когда на самом деле заканчивается рабочий день. А заканчивается он вместе с работой.
   – Но в Уставе Стражников написано…
   – У-ук, – объявил библиотекарь, демонстрируя вершителям правосудия нового переводчика.
   – Кхм, – произнёс переводчик, отряхиваясь и разглаживая помятую рубашку. – К вашим услугам.
   – У-ук, – объяснил библиотекарь юноше.
   – Ладно, – согласился тот и кивнул стражникам.
   – Э… мы можем начинать? – уточнил Ваймс.
   – Да, начинайте, – подтвердил торговец. – А я буду переводить вам его слова – хотя никак не возьму в толк, чего в них непонятного?
   Умение приспосабливаться к любым обстоятельствам и быть мастером практически на все руки – первостепенные требования для хорошего торговца. [1 - То есть для такого, кто задаётся целью продавать не меньше, чем по одной сосиске в день.]
   – Итак, господин библиотекарь…
   – У-ук. У-ук у-ук у-ук.
   – Он говорит, что помнит ваш вопрос, капитан Моркоу. А по поводу разногласия, возникшего между ним и С.Р.Б.Н. Достаблем… Хм, он и сюда просочился?!.. Нет-нет, это сказал я, а не он… Хорошо-хорошо, я не буду отвлекаться… Так вот, поведение этого…
   – У-ук.
   – Спасибо… Поведение этого орангутана продиктовано обычным недовольством покупателя по отношению к продавцу, – закончил новоявленный переводчик.
   – Поясните, пожалуйста, – попросил Моркоу, не отрывая взгляда от блокнота, в котором он непрерывно строчил.
   Библиотекарь долго и эмоционально у-укал, то хлопая в ладоши, то вскидывая руки, то подпрыгивая на месте, то оборачиваясь вокруг собственной оси. Наконец он закончил своё повествование и испытующе воззрился на капитана стражников: мол, не зря я старался?
   – Дело было так, – начал переводить торговец, – господин орангутан решил выйти проветриться – у него как раз был обеденный перерыв. Пока он гулял по городу, ему попался на глаза С.Р.Б.Н. Достабль. Господин орангутан проголодался и решил купить пару сосисок…
   – Что?! – закричал откуда-то поражённый Шноббс.
   Библиотекарь у-укнул.
   – Это чистая правда, – перевёл молодой торговец и продолжил прерванный рассказ: – Господин орангутан подошёл к Достаблю и купил у него сосиску в тесте. Но, попробовав её, с неприятным удивлением обнаружил, что она не горячая, а холодная. Он высказал С.Р.Б.Н. у своё недовольство, но тот лишь махнул на него рукой и напомнил, что господин орангутан уже заплатил деньги и не может их вернуть – и сосиску, кстати, тоже.
   – У-ук у-ук у-ук. У-ук у-ук, – продолжил библиотекарь.
   – Тогда господин орангутан вежливо попросил Достабля вернуть ему хотя бы часть денег. Но С.Р.Б.Н. на этот раз ответил ему в крайне грубой форме и послал его куда-то – куда именно, господину орангутану так и не удалось выяснить из-за быстроты, путаности и неразборчивости речи Достабля.
   – У-ук у-ук у-ук у-ук.
   – Оставаясь по-прежнему вежливым, господин орангутан попытался было довести до сведения Достабля всю неправильность и грубость его действий, но тот отказывался слушать и, демонстративно развернувшись, заткнул уши руками. А потом и вовсе отправился восвояси.
   – У-ук у-ук у-ук…
   – Господин орангутан снёс бы подобное отношение, так как ему не хотелось затевать ссору, однако тут до него донеслись слова Достабля…
   – У-ук у-ук!..
   – В которых Достабль, помимо всего прочего, причислил господина орангутана к тем существам, к которым сам господин орангутан себя не причисляет…
   Моркоу, дописав что-то в свой блокнот, показал его библиотекарю. Примат, взглянув на запись, согласно кивнул и недовольно оскалил жёлтые клыки: видимо, дала знать о себе былая злоба.
   – У-ук!
   – Он был просто не в состоянии стерпеть подобную клевету, – перевёл молодой торговец.
   – Спасибо. – Моркоу убрал блокнот и карандаш в нагрудный карман. – Думаю, дело можно считать закрытым.
   – Вот и отлично, – оживился коммандер Ваймс. – Я ужасно устал – пора и покемарить чуток.
   – Коммандер…
   – Да, капитан?
   – Конец рабочего дня…
   – Уже наступил.
   – Но коммандер!..
   – Моркоу, когда же ты, наконец, поймёшь?… – вздохнул Ваймс. – Капрал Шнобби, сержант Колон, – окликнул он, – пора по домам.
   Удивительным и, вероятно, не лишённым волшебства образом неподалёку материализовались названные Ваймсом стражники и, пробубнив (похоже, с набитым ртом): «П’ка! Д’ ск’рого!», – умчались прочь со скоростью напуганных кенгуру.
   Простившись с Моркоу, библиотекарем, юным торговцем и даже с бесчувственным Достаблем, Ваймс пошёл в том же направлении, что и они, правда, раз в двадцать пять помедленнее.
   Вдруг раздалось тихое постанывание – это стонал очнувшийся Достабль.
   – О!.. О, о!.. О-о-о!.. – произнёс он. – За что?… Я честный продавец сосисок… За что?… Что я такого сделал?… За что?…
   – Вы назвали господина библиотекаря… – начал было Моркоу, но остановился.
   Орангутан безразлично махнул рукой, как бы говоря: «Продолжай! Сейчас надо очень постараться, чтобы разозлить меня, – мне кажется, я выплеснул на этого Достабля свою годовую норму злобы!..»
   – Вы назвали его, – продолжал Моркоу, – «любителем горячих сосисок»!
   – А разве это не так? – простонал Себя-Режу.
   Библиотекарь возвёл очи горе.
   – Это в высшей степени неверно, – сказал капитан стражников. – Господин библиотекарь, насколько я понял, ест исключительно холодные сосиски – горячих же сосисок он никогда не пробовал. Сегодня же он решил их отведать, а вы ему отказали, да к тому же нагрубили, обозвали и оклеветали.
   – У-ук! – подтвердил орангутан.
   – О боги! – воскликнул Достабль, неуверенно поднимаясь на ноги. – Да откуда же я знал! Вы думаете, я знаю всё на свете? – недовольно добавил он, шатаясь из стороны в сторону.
   Моркоу взглянул на темное небо – оно полнилось всё новыми и новыми звёздами.
   – Может, действительно отправиться домой? В конце концов, я не худшим образом сегодня поработал и, наверное, заслужил некоторое поощрение. Да и день близится к завершению. Вряд ли случится что-нибудь ужасное, если я уйду на пару часов пораньше… – рассуждал вслух Моркоу, не отрывая взора от ночного неба.
   – Я что, бог какой-нибудь, чтобы всё знать?! – гудел между тем Достабль, постепенно снижавший частоту своего колебания. – Откуда мне, например, должно быть известно о гастрономических пристрастиях обезьян?…
   – Капитан Моркоу?
   – Да, господин торговец?… Как, кстати, вас зовут?
   – Картават Черношёрст, капитан… Э-э, капитан, я понимаю ваши сомнения, но… вы и в самом деле на славу потрудились, так что возьмите пример с Достабля. Его рабочий день уже закончился, – пояснил Картават.
   Моркоу обратил взор туда, где только что неустойчиво держался на ногах Себя-Режу, – однако вместо продавца увидел покрытый рыжей шерстью силуэт, что-то усердно мнущий, ломающий и перетирающий. По крайней мере, выглядело это именно так. И, скорее всего, зрение капитана не обманывало.
   – В чём дело? – поинтересовался Моркоу.
   – Достабль, скажем так, не был осведомлён ещё об одной особенности орангутанов из Незримого Университета. Эта особенность связана с неким словом на букву «о».
   Моркоу кивнул:
   – Ясно.
   – Будем их разнимать? – спросил Картават.
   – Правонарушителя наказывают по заслугам – не вижу смысла препятствовать этому, – ответил капитан.
   – Тогда, может, пропустим по стаканчику?
   – Нет, – твёрдо отказался Моркоу. – Мой рабочий день ещё не кончился: мне нужно писать рапорт.
   – В таком случае, до свидания.
   Картават обменялся с капитаном стражников рукопожатием и отправился на поиски ближайшего бара или таверны.
   Моркоу с минуту наблюдал за белёсыми огоньками, вспыхивающими на чёрно-синей материи неба. Затем он вернулся в Псевдополис-Ярд, написал рапорт и, лишь дождавшись окончания рабочего дня, покинул здание Городской Стражи.

(2003)

Ш и другие буквы

//-- 1 --//
   – Эй, пёс, принеси мне тапочки! – крикнул я, не поднимаясь с постели.
   – Иди в жопу, – донеслось в ответ.
   Сколько лет я выслушиваю его грубости?
   – Тебе что, влом сходить за тапками? Ты же пёс!
   – А ты человек. Вот и чапай на своих ходилках. Или тебе их для красоты приделали?
   Я предпринял ещё одну попытку.
   – Да ты просто не умеешь…
   – Ты у нас гомо сапиенс или так, эректус, да и то не всегда? Вот и подумай тем, что имеется, нужно ли мне бегать за твоей обувью. А потом эректируй за своими плюшевыми собачками.
   Продолжать дальше было бессмысленно. Кроме того, я чувствовал себя достаточно бодрым – хоть тут от пса есть польза, – чтобы встать, одеться и заправить кровать.
   Четвероногий развалился на коврике в коридоре.
   – Когда тебе что-нибудь надо, я так не отвечаю, – бросил я ему.
   – Просто не умеешь.
   На кухне я почесал правую ягодицу и потянулся. Включил электрический чайник. Пока он закипал, сделал себе бутерброд – достаточно большой, чтобы на нём протянуть до обеда.
   Пёс вошёл в кухню.
   – Приятного аппетита, – сказал он.
   Я чуть не подавился.
   – Я не ослышался?
   – Иди на хрен.
   – Ну слава богу…
   Когда я добрался до половины бутерброда, зазвонил телефон. Пришлось отложить завтрак до лучших времён и взять трубку.
   – Ш, это ты? – услышал я знакомый голос.
   – Алло, – по привычке сказал я. – Усатов, как поживаешь?
   Усатов, у которого, конечно, была совсем другая фамилия, быстро ответил:
   – Фигово. Из музея только что свистнули букву.
   – А при чём здесь я?
   – Ну, я подумал, что могу рассчитывать на твою помощь. По старой дружбе и всё такое…
   – На мою помощь? А зачем тебе моя помощь в поиске… Погоди-погоди, а из какого музея её свистнули?
   – Из Центрального Литерного.
   Это плохо. Оставалось только надеяться, что буква не самая употребительная.
   – Так что за буква-то?
   – Z.
   Это хорошо. Не самая популярная литера. Но англоязычные владельцы zoos и zebras вряд ли со мной согласились бы.
   – Как скоро ты сможешь выехать? – спросил Усатов.
   – Дожую бутерброд и поеду. Куда, кстати?
   – Проснись, ради бога. В ЦЛМ, естественно.
   – Хорошо.
   – Спасибо. Ты настоящий друг.
   – Ты настоящий дурак, – сказал пёс, когда я повесил трубку. – И нафига ты согласился?
   – Тебе не понять.
   Пёс саркастически зевнул.
   – Я буду ждать тебя на улице.
//-- 2 --//
   Музей был светлым, белым и просторным. Я посещал его как-то раз – вместе со школьной экскурсией. Тогда обитель слова меня не впечатлила, сейчас времени осматривать достопримечательности не было.
   Усатов стоял, опершись на высокую толстую колонну. Его мусташи расходились в разные стороны и бодро закручивались вверх. Эти усы были достопримечательнее любого экспоната в музее.
   Весельчак, который всегда был хмурой личностью, стоял рядом с Усатовым. Он был в полтора раза ниже и в два раза уже внушительной личности с усами. Его остроумие – по сравнению с усатовским или любым другим – тоже было не на высоте и никак не могло набрать в весе.
   – Здорово, пердун! – приветствовал он меня своим обычным ругательством на «п».
   А ведь когда-то я работал с ним в паре, ещё до того, как меня уволили за превышение должностных полномочий. Потом Весельчаку в пару дали Усатова. Как они уживаются, ума не приложу.
   – Привет, Куцый Хвост! – весело ответил я. – Как твой аппендикс вместо мозга?
   – Слышь, придурок… если бы мы были одни, я бы тебе показал, кто есть кто.
   – Ребята, не ссорьтесь, – вмешался Усатов. – Нам ещё работать вместе.
   – Нет больше счастья, чем работать с этим пиндосом, – проворчал Весельчак.
   Я не удержался и кольнул его в ответ:
   – Я понимаю, что говорить ругательства, начинающиеся на одну и ту же букву, – это всё равно что любое блюдо заедать баклажанной икрой. Но ты бы хоть попытался назвать меня «тупицей» или «идиотом».
   – Пидор!
   – Та-ак. – Усатов встал между нами. – Я вижу, старые напарники рады видеть друг друга, но не стоит доводить дело до войны.
   Пока Весельчак отдувался, я рассматривал невысокую худую фигуру, стоявшую в сторонке. Фигура тоже носила форму и была юношей.
   – Привет, – поздоровался я.
   Фигура немного нерешительно подошла ко мне и протянула руку.
   – Здравствуйте! Вы ведь тот самый Ш?
   – Ну-у, наверное, – неуверенно сказал я. – Смотря какого Ш ты имеешь в виду.
   – Если ты о том Ш, с которого начинается «шняга», то ты попал в точку. – Это была ремарка пса.
   Я пнул его ногой, а он огрызнулся и гавкнул.
   Молодой служитель правопорядка как-то странно на меня посмотрел.
   Подошёл Усатов, с ним – подуспокоившийся Весельчак.
   – Это Мелкий. – Усатов потрепал юношу по плечу. – Направлен к нам несколько дней назад. Очень смышлёный пацанёнок.
   – Только приставучий, как прилипала, – буркнул Весельчак.
   – Я восхищаюсь его познаниями в бранных выражениях, – сказал пёс.
   Мелкий смотрел на меня восхищёнными глазами, по его виду было ясно, что он сгорает от нетерпения. Я махнул рукой – дескать, не стесняйся, задавай свой вопрос.
   – А что значит Ш? Мы с ребятами, когда учились, не раз обсуждали это, – затараторил Мелкий. – Вы ведь были… и остаётесь одним из лучших… Может, вы детектив Шафт?
   Я покачал головой.
   – К сожалению, нет.
   – Давайте уже перейдём к делу, – недовольно пробубнил Весельчак, которого раздражали любые разговоры обо мне, если, конечно, это было не перемывание косточек.
   – Надо же, дельное предложение, – сказал пёс. – Я удивлён.
   – Кто у нас первый по списку? – спросил я. – Сторож?
   – Естественно, – ответил Усатов.
   Разговор со сторожем многого не дал. Хотя на долю этого человека выпало гнаться за преступником, сторож запомнил только, что тот был высоким и носил тёмные одежды.
   – Как вор проник в музей?
   – Откуда мне знать.
   – Но как вы думаете?
   – Через окно? Через канализацию? Пришёл с экскурсией днём, спрятался и вышел из укрытия ночью? Откуда мне знать, – повторил сторож. – Мне казалось, это ваша работа – выяснять, как преступник попал на место преступления.
   – Вот мы и пытаемся выяснить, бочка с ручками, – высказался пёс.
   От директора музея мы также мало чего добились. В музее круглосуточно ведётся видеонаблюдение, директор предоставил в наше распоряжение кассеты. Усатов сказал, что просматривал их несколько раз. Нового из записей тоже узнать не удалось. Да, была высокая тёмная фигура, быстро и умело вскрывшая замок и укравшая букву, но этим информативность записей исчерпывалась.
   – А почему я ничего не слышал об этой краже? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
   – Элементарно, – сказал пёс, – ты не смотришь телевизор, не слушаешь радио и не лазаешь по Интернету, мой дорогой сыщик.
   – Я понял! – вдруг крикнул Мелкий.
   Мы обернулись к нему.
   – Вы – Шерлок Холмс!
   Усатов успокаиваще похлопал Мелкого по плечу.
   Я сказал:
   – Продолжайте работу, парни, а я наведаюсь к Буквоеду.
   – К кому? – не понял Мелкий.
//-- 3 --//
   Буквоед сидел в старом пыльном кресле и грыз «е», выуженную из какого-то старого издания. Раритет. Деликатес.
   – Как они хрустят на зубах… а как отдаются в мозгах… – Буквоед покачал головой, увитой спутанной шевелюрой. – Новые издания таких ощущений не подарят.
   – Я к тебе по делу. – Я стряхнул, насколько это было возможно, пыль с кресла по соседству и сел.
   – Итак, итак. – В полумраке цветастая одежда Буквоеда приобретала в психоделичности.
   Свет струился через окно в потемневшей деревянной раме.
   – Ты, наверное, уже слышал…
   – Я всё слышал, если ты о краже. – Буквоед отстучал длинными острыми ногтями ритм по крышке невысокого овального столика. Мой собеседник взял с него новую букву – на сей раз это была стилизованная «ижица».
   – Кто тебе её прописал? – спросил я.
   – Доктор. Это был очень злой доктор.
   – И как, помогает?
   Буквоед посмотрел на меня большими глазами.
   – Я говорил серьёзно. У меня недостаток устаревших букв.
   – Как же до этого дошло?
   – Упразднения… мало переизданий… В общем, не спрашивай.
   Тонкие руки Буквоеда двигались проворно. Вот он, как червяка из банки, выудил новую литеру – французский лиловый «игрэк».
   – Так что насчёт похищения?
   – Меня уже подозревают? – вопросом на вопрос ответил Буквоед.
   – Я – нет.
   – Пока – нет.
   – Возможно.
   – Ненавижу, когда они начинают так разговаривать. – Недовольный, пёс ушёл в угол и свернулся там калачиком.
   – А кого ты подозреваешь?
   – Может быть, того, кто хотел навредить издательствам?
   – Холодно.
   – Читателям?
   – Теплее.
   – Всем людям?
   – Ай, горячо! Сейчас обожжёшься!
   – Что вы так орёте… – пробурчал пёс и вернулся к своим снам.
   – Но для чего? – Я не понимал.
   – Скорее, почему, – поправил меня Буквоед. – Когда поймёшь, почему, узнаешь, кто.
   – А тебе это не известно?
   Буквоед хитро прищурил глаз.
   – Есть с собой вкусная буковка?
   – Есть…
   Пока он поедал «y» из коллекционного издания Джойса, я размышлял над тем же вопросом: почему? Почему?…
   Буквоед был отличным информатором и прекрасным советчиком, но после разговоров с ним у меня появлялось множество вопросов, тогда как ответов не прибавлялось. Может, оно и к лучшему…
   – Никогда не понимал Джойса, – с набитым ртом проговорил Буквоед, – но эта буква написана гениально!
   – Наверное, издатели здесь тоже сыграли свою роль.
   Буквоед пожал плечами – как будто гигантская худющая летучая мышь подняла и опустила крылья.
   – Ладно, мы пойдём.
   – Мы? – переспросил Буквоед.
   – Эй, пёс!
   – Чтоб тебе секс приснился, а тебя разбудили! – спросонья проворчал тот, но всё-таки встал и последовал за мной.
   – В следующий раз захвати с собой что-нибудь из Дефо, – крикнул мне вдогонку Буквоед, – жуть как его обожаю!..
   …Следующего раза не было: Буквоеда нашли мёртвым в тот же день. Официальная версия – переедание. В кармане его просторной и старомодной одежды лежала украденная буква «z»…
//-- 4 --//
   Историк букв жил на последнем этаже. Я порядком вымотался, добираясь туда, а псу было всё равно.
   – Давно не виделись. – Историк пригласил меня внутрь.
   Мы прошли в кухню, сели на стулья. Историк предложил мне чай, но я отказался. Виски тоже пришлось отвергнуть.
   Пёс отправился в обход – обнюхивать стены, рассматривать стеллажи или чем он там занимался, – а мы начали беседу:
   – Я так понимаю, твой визит вызван смертью Буквоеда.
   – Тебе уже о ней известно? – удивился я.
   – Может быть, если бы мы не были так тесно связаны, я бы и не знал. Ну, ты понимаешь: я исследую буквы, он их ест…
   Я кивнул.
   Историк спросил:
   – Ты считаешь, это он – вор?
   Я промолчал.
   – При всём моём уважении к твоим сыскным навыкам, он не мог этого сделать.
   – Почему? – задал я главный вопрос.
   – Из любви к буквам. Тот, кто любит, не преступает объект своей любви.
   – Но если есть преграды…
   – Однако их не было.
   Я снова кивнул.
   – И тем не менее, у него нашли букву.
   – Её могли подбросить.
   – Я думал об этом. Но кто?
   Историк откинулся на спинку стула.
   – Разве это не твоя профессия – искать?
   В кухню вернулся пёс.
   – Ты закончил? – нетерпеливо спросил он. – А то я жрать хочу, как Годзилла после траха.
   – Ничем не могу помочь. – Я развёл руками.
   – Ты это о чём? – спросил историк.
   Пёс проскрежетал сквозь зубы что-то нецензурное и удалился.
   – Мне нужен совет, – сказал я, – с чего начать поиски? Что ты думаешь как историк?
   – Как историк, я думаю, что нужно начать с начала истории.
   – То есть… были и другие кражи букв? Ты это имеешь в виду?
   – Если такой информацией кто-то и располагает, то только соответствующие органы. И она строго конфиденциальна.
   Это было «Да». А ещё это было: «Пообщайся со своими дружками, ведущими расследование, – от них ты больше узнаешь». И как я сам не понял, как не додумался!.. Неужели за годы, прошедшие с момента увольнения, я потерял хватку? Потому моё детективное агентство недавно и развалилось?
   – Спасибо. Эй, пёс!
   – Хватит меня так звать.
   – А как мне тебя звать, если ты и есть пёс?
   – Можешь обращаться ко мне: господин пёс, не могли бы вы оказать мне любезность…
   – Ладно, пошли.
   – До встречи, – сказал историк и заварил себе чаю.
//-- 5 --//
   Расследование дел, связанных с кражей букв, вели Усатов и Весельчак. Чтобы выяснить это, мне пришлось применить всё моё обаяние и умение вести диалог. Сведения были засекречены. Представьте себе: посреди бела дня пропадают буквы, а компетентные органы ничего не могут с этим поделать. Что случится, если люди узнают, почему в английском алфавите всего 24 буквы и куда на самом деле подевались устаревшие литеры?…
   – А преступника так и не нашли?
   Усы Усатова качнулись: «Нет».
   – Нет. Более того, он, похоже, вернулся, чтобы вносить разлад в наше общество.
   – Не больно-то оно сплочённое, чтобы его ещё больше разлаживать.
   – И я о том же.
   – А есть его приметы? Какие-то зацепки? Улики? Хоть что-нибудь?
   – Я знаю только, что это среднего роста малый в тёмной одежде.
   – Всё?
   – Всё.
   – Этот мусташчатый всё напутал, – встрял пёс, – преступник высокого роста.
   – Верно, – согласился я.
   – Что «верно»?
   – Усатов, преступник, которого мы видели на записи, был высоким, а ты говоришь, среднего роста.
   – Значит, за время, прошедшее с тех краж, он вырос либо…
   – …это был другой преступник, – закончил я.
   Кажется, дело вышло из тупика.
   – Поговори с Весельчаком, – сказал Усатов, – тот, первый, преступник отправил его в отруб. Весельчак гнался за ним и даже догнал, но во время драки получил по голове…
   – Может, тогда-то у него и замкнуло, – задумчиво произнёс я.
   Пёс гыгыкнул.
   – Могу я получить список украденных букв?
   – Ш, ты мой друг и отличный специалист. Но даже ради тебя…
   – Об этом никто не узнает. А если нам удастся довести дело до конца, тебе наверняка грозит повышение.
   – Поверь ему, он будет компостировать мозги твоему начальству до тех пор, пока оно тебя не повысит, – вставил своё слово пёс.
   – Ну-у… ладно, – согласился-таки Усатов.
   Список я получил. Он был очень внушительным.
//-- 6 --//
   Весельчак купил в палатке банку пива и поглощал её содержимое с огромным удовольствием. За этим я его и застал.
   – Здорово, Весельчак. Пьёшь на работе?
   – А что, Приколист, заложишь меня? Как будто сам никогда не потягивал на службе.
   – Бывало…
   – Так что ты ко мне прицепился?
   – А у тебя все глаголы тоже на «п»? – съязвил пёс.
   – Я не цеплялся, мне нужно поговорить, – попытался я вывести разговор в более спокойное русло.
   – С попой своей поговори!
   – С попой!.. Мама, я охереваю. – Пёс заржал. – Так он скоро тебе «паршивцем» назовёт.
   Я молча улыбался.
   – Чё уставился, придурок!
   – Уже было.
   – Что?
   – Придурком ты меня уже называл, – пояснил я.
   – Да чтоб тебя!..
   – Не кипятись. – Я поднял руки в умиротворяющем жесте. – Поругались, и хватит. Давай теперь пообщаемся как разумные люди.
   Весельчак выглядел обиженным.
   – Об этом надо было думать раньше. До того как ты начинал разговор со мной. Был бы ты разумным, не приближался бы ко мне.
   – Точно, говно лучше обходить стороной, – заметил пёс.
   – Значит, описания преступника я от тебя не дождусь?
   – Какого ещё преступника?
   – Ну, того, от которого ты схлопотал по башке.
   Весельчак ответил не сразу.
   – Ты уже и об этом знаешь?
   – Если ты забыл, я не один год проработал там же, где сейчас работаешь ты.
   – И тебя благополучно выперли. По-моему, замечательное решение.
   – Так я дождусь от тебя описания? Или ты умеешь только огрызаться?
   Глаза Весельчака сузились, они сочились злобой. Бывший напарник глядел на меня, как чёрт из омута.
   – Ты вообще не должен об этом знать, это закрытая информация.
   – И всё же?
   Весельчак допил пиво и выбросил банку в урну.
   – Я всё сообщил начальству. Но могу сказать и тебе: это был Буквоед.
   Что ж, я ожидал подобного.
   – А ты уверен, что ни с кем его не перепутал?
   – С кем можно перепутать этого разноцветного пришельца? Капюшон с его головы свалился, и я увидел, хе, знакомые глаза.
   – Хм-м… Но почему его не арестовали?
   – А как арестуешь этого пожирателя письменности? К нему не подберёшься. К тому же улики нужны. Я потому и не рассказывал никому, знал, что Буквоеда прищучить не удастся. Мне нужны были данные, чтобы подобраться к его норе…
   – Буквоед мёртв.
   – Да? – Весельчак помолчал. – Тогда остаётся только выпить за его память.
   И он купил себе ещё одну банку.
   Мы с псом отправились домой – на сегодня наша работа была закончена.
//-- 7 --//
   – Пёс, принеси мне тапки!
   – Съешь свой член на завтрак.
   Это утро началось так же, как и предыдущие: то же солнце, та же квартира, та же язвительность в голосе пса.
   – Нет уж, – ответил я, – у меня сегодня по плану яичница.
   – Во-во, с мясом. Не мешай спать.
   – Что, опять эротический сон?
   – Бур-бур-бур…
   Я люблю глазунью, но сегодня желтки растеклись – увидел бы пёс, не преминул бы съехидничать.
   Когда я доедал последнюю треть яичницы (я разбил три яйца), затрезвонил телефон.
   – Алло.
   – Ш, приезжай в участок.
   – Что, новая кража? – не размыкая век спросил пёс.
   – Что, новая кража? – повторил я.
   – Да.
   Я доедал неудавшуюся глазунью под аккомпанемент мыслей о работе. Пищеварения это не улучшало, аппетиту не способствовало, а главное, я так ни к чему и не пришёл.
//-- 8 --//
   У дверей участка меня ждал Усатов.
   – Хорошо, что ты так быстро приехал. Преступника засекли. Директор музея попросил оставить кого-нибудь из наших – охранять буковки, – рассказывал Усатов по дороге к автомобилю. – Не знаю уж, в чём дело, в неопытности или ещё в чём, но наш человек заметил вора, когда тот уже вылезал из окна. Он бросился за ним в погоню. Связался со мной по рации. Надо обеспечить поддержку.
   – Где они?
   – В паре кварталов отсюда.
   – Давай запрыгивай, – сказал я псу.
   Закрыл за ним дверь, сел на переднее сиденье. Усатов включил мигалку, и мы рванули с места.
   – Да, если тебе интересно, пришли результаты вскрытия Буквоеда.
   – Убийство?
   – Угу. Его насильно перекормили буквами.
   – И это мог сделать только тот, у кого этих букв очень много, то есть либо богач, купивший их, либо вор.
   – Ставлю на второе. Особенно учитывая, что в желудке Буквоеда были найдены пропавшие несколько лет назад литеры.
   – Те самые, что разыскивали вы с Весельчаком?
   – Да, и даже те, о пропаже которых мы не подозревали.
   – Значит, преступник всё награбленное скормил Буквоеду?
   – Не всё. Большая часть списка, который я тебе дал, ещё в розыске.
   – Меньше слов – больше дела, ребята, – вставил замечание пёс. – Вон он!
   Высокая тёмная фигура со всех ног неслась по тротуару. Молодой служитель правопорядка согнулся пополам, переводил дух и показывал в сторону убегающего вора.
   – Раздавить бы гниду, – процедил Усатов, имея в виду преступника. Никогда ещё я не видел этого добряка таким взбешённым. Неудивительно, Буквоед был и его другом.
   Вор обернулся – под капюшоном, с такого расстояния и на такой скорости невозможно было рассмотреть лица. Преступник свернул в переулок.
   – Вот чёрт!
   – Всё нормально, Усатов. Тормози.
   Он остановил машину.
   Я перегнулся через сиденье и открыл заднюю дверь.
   – Понял, – недовольно сказал пёс и резво метнулся за вором. Этот четвероногий, конечно, охальник и грубиян, но он знает, что плохих парней надо наказывать.
   – У тебя есть второй пистолет? – спросил я, выскакивая из машины.
   – Ты же знаешь, что нет.
   – А вдруг-то выдали… Жаль. Ладно, не впервой рисковать шкурой.
   И я бросился в переулок вслед за псом. За спиной слышались тяжёлые шаги Усатова – конечно, он не отставал от нас, бежал с пистолетом наголо.
   Я включил максимальную передачу и быстро приближался к вору. Но тут сверху полилось что-то невообразимое! Я еле увернулся. Отвратительная и опасная на вид лужа растекалась по асфальту, и происходившее с ним сложно было представить. Вдруг – бах! – и рядом со мной разбилась стеклянная банка, из которой выплеснулось нечто ещё более непередаваемое и смертоносное. Я перепрыгнул вторую лужу. Хотелось посмотреть наверх, чтобы понять, кто кидает в меня этой мерзостью, но я знал, что промедление может стоить жизни. К тому же сзади меня прикрывал Усатов – наверняка, он держит нашего невидимого противника на мушке.
   – Ни с места! – услышал я громоподобный голос. – Ш, он убегает! Ты за первым, я за вторым!
   Усатов кинулся к лестнице, а я погнался за высоким преступником.
   Я бежал переулками минуту или две и уже начал подумывать, что упустил вора, но тут дорога закончилась тупиком. Возле кирпичной стены стояла двухметровая сутулая фигура в тёмной одежде. Человек повернулся ко мне лицом, которое скрывал глубокий капюшон.
   – Боюсь, тебе некуда бежать, дорогой, – сказал я, переводя дух. – Сейчас подоспеет мой приятель, с пистолетом. Лучше сдавайся.
   Но вор пропустил мои слова мимо ушей. Он бросился на меня, вытянув вперёд сухие длинные руки.
   Я перехватил его и повалил на землю. Заломил ему руки за спину, сдёрнул капюшон. Существо, лишённое идентичности, уставилось на меня пустыми глазами. Кто-то вырезал суть этого человека, превратив его в механизм, в робота, не имеющего мыслей, чувств, собственного «я». У меня не было ни малейшего сомнения, что это сделал его «хозяин». Скорее всего, им и был тот, за кем гнался Усатов.
   Вскоре из-за угла показались чёрные и неповторимые мусташи.
   – Я упустил его, – сказал Усатов. – Этот гад кидался в меня веществами, из названий которых он украл буквы. Они превратились в нечто жуткое.
   – Я испытал это на себе, – ответствовал я. – Что ж, значит, их всё-таки двое.
   – И одного, я вижу, мы поймали.
   – Но толку от него, как от дырявого презерватива. Посмотри внимательнее – он безыдентичен.
   – Я заметил. – В голосе Усатова я почему-то не услышал разочарования. Он вынул из кармана куртки что-то и показал мне. Буква «i». – Её выронил второй преступник. Как я понимаю, он вынул её из нашего приятеля, – Усатов кивнул на лишённое идентичности существо, – и всегда носил с собой, чтобы тот случайно не отыскал её и не вернул себе.
   – Тогда сделаем доброе дело: возвратим человеку его «я», а он пусть в благодарность расскажет нам о своём «хозяине».
   – Так и поступим, но только в участке.
   Усатов надел на безыдентичного наручники, сцепив его руки за спиной.
   В этот момент притопал пёс. Он держал в зубах обрывок тёмной материи. Пёс сплюнул его на землю.
   – Мне не удалось поймать тварюгу, но я отхватил от него кусок.
   Я поднял обрывок материи.
   – Ещё одна ниточка к главарю. Неплохо.
   И я потрепал пса по голове.
   По взгляду Усатова сложно было что-то сказать.
//-- 9 --//
   Лишённый идентичности человек сидел в комнате для допросов. Его пустые глаза уставились в одну точку. Но стоило нам использовать найденную букву «i», как в них тут же загорелся огонь мысли. Человек с недоумением посмотрел на Усатова. Я окликнул преступника, и он перевёл взгляд на меня.
   – Кто ты? – задал я первый вопрос.
   Задержанный ответил после небольшой паузы.
   – Я не помню.
   – Как зовут твоего «хозяина»?
   – Какого «хозяина»?
   – Того, который украл твоё «я».
   – Я не помню. Я не знаю.
   – Он знает, – шепнул мне Усатов.
   – Не уверен, – ответил я. – Этот негодяй мог стереть его воспоминания.
   – Лишить человека даже их? Спрятанных под коркой?
   – Чтобы он не рассказал о них кому не следует. Например, нам.
   – А что взамен? Беспрекословное повиновение?
   – И профессиональные знания: как вскрыть замок, как бесшумно двигаться… И так далее.
   Человек, которому вернули идентичность, смотрел на нас и ничего не понимал.
   Усатов нагнулся над ним и спросил, грозно сдвинув брови:
   – Что происходило с тобой в последние годы?
   Человек ответил неуверенно:
   – Я родился. Учился в школе. В институте. Ходил на работу…
   – А потом?
   – Потом – не помню.
   – Это бесполезно, – сказал пёс, – легче рыбу научить говорить, чем заставить «стёртого» вспомнить то, чего у него нет.
   – Он прав. Усатов, эта ниточка нас ни к чему не приведёт. Это и не ниточка вовсе. Будем ждать результатов экспертизы – тёмная ткань может нам что-нибудь рассказать.
   – И ещё надо отдать на экспертизу «i». Пускай поищут «пальчики» или ещё чего.
   Усатов пинцетом подцепил литеру. Глаза задержанного тут же погасли. Его отвели в камеру.
//-- 10 --//
   Это было единственное кафе поблизости. Кофе тут делали жидковатый, но приходилось с этим мириться.
   Я отпил из своей кружки и поставил её на край стола. Усатов медленно прихлёбывал свой кофе. Мелкий пил быстрыми небольшими глотками.
   – А всё-таки как вас зовут? – сказал он, обращаясь ко мне.
   Я покосился на него, подозревая, что будет продолжение. И оно последовало.
   – Может, вы Шелленберг?
   Усатов всхохотнул.
   – А что, он тоже своего рода сыщик. Детектив.
   – Да, разве что своего рода, – посмеиваясь, сказал Усатов.
   – А может, я Шнитке или Шуман? – Я улыбнулся.
   – Кто знает, чем они занимались в свободное время, – вставил замечание лежавший под столом пёс.
   – Нет, конечно, Шелленберг – это не то… это слишком… – Мелкий выглядел одновременно сконфуженным и задумчивым. – А может…
   Заработала рация Усатова. Он жестом попросил Мелкого помолчать.
   – Да?… Что?… Вот ведь срань! – Усатов ругался в исключительных случаях. Значит, произошло что-то исключительное – и не очень хорошее. Он отключил рацию. – Кусок материи уничтожили.
   – Как? – воскликнул Мелкий.
   – Во время экспертизы. Кто-то неаккуратно обращался с кислотой… Да какая разница, улики у нас нет.
//-- 11 --//
   В таких случаях говорят: «Это было только начало».
   Когда мы приехали, Весельчак, со своим обычным хмурым выражением на лице, поведал нам, как всё произошло. Молодой лаборант разбил склянку с серной кислотой, которая не оставила от материи и следа. Виновника накажут, но потерянного не вернёшь.
   – Это не всё, – сказал Весельчак. – «I» пропала.
   – Кто-то украл её?
   – Почём я знаю. И ещё безыдентичного придушили сокамерники.
   Усатов матюкнулся.
   – Я же просил поместить его в одиночку! – выкрикнул я.
   – Пустых камер не было.
   Я опустил взгляд. Ненависть боролась внутри меня с отчаянием.
   – Зачем им это было нужно?
   – Кто разберёт этих зэков. Сейчас их допрашивают.
   – И?
   – Они молчат.
   Задержанный мёртв. Одна улика уничтожена, другая пропала. Пути к главарю закрыты. И на душе – дерьмовей некуда.
   – В таких случаях, – раздался голос пса, – настоящие сыскари обычно напиваются.
   Я давно этим не занимался, но, вернувшись домой, напился как мог.
//-- 12 --//
   К сожалению, это утро началось, как должно было. Голова трескалась и рвалась по швам. В пустыне было не так сухо, как в моей глотке. Тошнило, и хотелось послать всех к чёрту.
   – Эй, пёс, – неуверенным голосом позвал я. – Принеси тапочки, будь человеком.
   – Иди к чёрту, – осуществил мою мечту пёс. – Мне и здесь неплохо.
   Я не помнил, какое холостяцкое блюдо запланировал на сегодня, – меня хватило только на кофе. Едва не сблеванув после него, я отправился в ванную, когда зазвонил телефон.
   Я прошаркал на кухню.
   – Труп Ш слушает.
   – Ш, ты в порядке? По голосу ты правда больше похож на мёртвого.
   – Лучше бы я умер.
   – Нехрен было напиваться, – рационально заметил пёс.
   – Сможешь приехать в музей? – спросил Усатов.
   – Приеду, если не развалюсь по дороге.
   – Ты не сделаешь миру такого одолжения, – сказал пёс.
   Я снял тапок и кинул в него, но какой от этого прок. Я умылся, оделся и вышел на улицу.
//-- 13 --//
   Мои приятели устроили в музее засаду. Я сходу сказал Усатову, что это не лучшая идея.
   – Почему же? Ты считаешь, преступник настолько умён, что не попадётся в нашу ловушку?
   – Я считаю, что он не настолько глуп. Вспомни, как он дурил нас всё это время. Наверняка ему известно о вашей засаде.
   – Но других вариантов у нас нет. Пока ты ведёшь расследование, мы не можем сидеть на месте. Кражи букв продолжаются. Надо это остановить. Репутация высоких чинов под угрозой – они хотят уволить нынешнего начальника участка.
   – А в чём его вина?
   – Он не поймал преступника.
   Кого же назначат на освободившееся место? – подумал я. Уж не Усатова ли?… А что, лучше его характеристики не сыскать. И тут мне в голову закралась крамольная, странная, но в настоящей ситуации неизбежная мысль: а не он ли преступник? Он вполне мог организовать все кражи, набрать в банду подельников. Для чего? Усатов найдёт якобы вора, станет новым начальником, а того, кто занимал этот пост, уволят. Только выходит, что Усатов всё спланировал ещё несколько лет назад, когда начались кражи? Или он хочет лишь использовать их, чтобы продвинуться по карьерной лестнице?…
   Ни выражением лица, ни поведением, ни интонацией я постарался не выдать своих мыслей.
   – Ребята шепчутся, – тихо сказал Усатов и кивнул на своих людей.
   – О чём это?
   – Они подозревают тебя.
   – Меня?! А на кой ляд мне красть буквы?
   – Мстить за то, что тебя уволили. Помнишь, ведь это сделал как раз нынешний начальник.
   – Думаешь, я неправильно поступил, когда высказал ему всё, что о нём думаю? Так это он отдал приказ задержать грабителя супермаркета, а в результате операции погиб мой последний напарник и несколько мирных жителей! И все ополчились на меня! Конечно, проще списать все неприятности на нерадивого служителя порядка.
   – Я не говорю, что он прав, а ты виноват. Но таковы факты: ты под подозрением.
   Ты тоже, подумал я.
   Но кто преступник на самом деле?
   – Кража, кража! – Молодчик в форме подбежал к нам. – Нашей команде отдан приказ срочно ехать к Музею Письменного и Печатного Слова! Оттуда украли букву!
   – Этому гаду всё известно, – произнёс Усатов.
   – Я говорил тебе.
   – По коням, – констатировал пёс.
//-- 14 --//
   В Музее Слова было людно и шумно. Удивляюсь, как журналисты, эти проныры, ещё не прознали о кражах. Каким образом удаётся в течение нескольких лет скрывать, что из различных музеев пропадает не что-нибудь, а буквы? Которые не восстановить. Не переиздать. Без которых многое и многие становятся невозможными, уродливыми или даже опасными. Это в каком-то смысле успех органов правопорядка.
   – Ты! – Весельчак, сверля меня глазами, ткнул пальцем мне в грудь. – Подонок! Где ты был, когда отсюда пропала буква?
   – Что за наезды, лысик псивый?
   – Ты тоже сказал ругательство на «п», – ремарки пса не иссякали. – Это заразно.
   – Не приставай ко мне сейчас.
   – Что?
   – Это я не тебе, Весельчак.
   – А кому, проститутка гражданская?
   – Ничего лучше на «п» не придумывалось?
   – Щас я тебе в нос заеду! Где ты был, я тебя спрашиваю?
   Я кивнул на подоспевшего Усатова.
   – Спроси у него.
   – Ты был с ним? – Весельчак пыхтел от ярости. – А твои люди?
   – Какие люди? Что ты несёшь?
   – Это он! – закричал вдруг Весельчак и опять оттопырил палец. – Он вор! Хватайте его! Он и его люди устроили заговор против начальника участка, мэра и членов парламента!
   – Что ты несёшь? Ты не сможешь этого доказать.
   – А вот это мы ещё посмотрим.
   – Чего смотреть? Никаких улик нет. И быть не может.
   – Я давно тебе подозревал, паскуда!..
   Люди в форме мялись возле меня, не зная, что делать: то ли арестовывать, то ли подождать.
   – Вы уж извините, что вмешиваюсь, – сказал пёс, – но где этот парень, Весельчак, был сам? Вспомни, он не присутствовал при кражах. А что это торчит у него из кармана? Что-то очень буквенное и печатное. Не говоря уже о запахе.
   Я подошёл к Весельчаку впритык.
   – Ах ты, сволочь… Да ты понимаешь, что творишь?
   Весельчак озирался по сторонам. Потом начал отступать.
   – Держите этого пустоголового! – заорал мой бывший напарник, указывая на меня. – Он врёт, это попытка вывернуться! У тебя нет улик, тебе ничего не доказать!
   – Как ты сказал: «А вот это мы ещё посмотрим». Если ты невиновен, тебе нечего бояться. А если виновен, как ты отреагируешь на предложение обыскать твою квартиру?
   Весельчак завращал глазами. Я глянул на пса – он был готов ринуться в бой. Но опоздал, всего на секунду. Рука Весельчака метнулась в карман, достала буквы, заранее сложенные в словосочетание «дымовая завеса», и бросили в нас. Дым заволок всё вокруг.
   – Поймай меня, парнокопытное! – крикнул Весельчак.
   – Его ругательства становятся всё более оригинальными. – А это был голос пса.
   Затем начались шум и беготня. Стражи правопорядка сновали тут и там. Моей задачей было выбраться из здания. С большим трудом я проделал это. Ждать Усатова я не мог, счёт шёл на минуты. Весельчак, скорее всего, заранее подготовил пути к отступлению – если не действовать быстро и чётко, мы никогда уже его не поймаем. Но он ни за что не скроется без своих трофеев. Того, ради чего он жил и что он, как я понимал сейчас, ненавидит больше всего на свете. Без украденных букв.
   И я помчался к нему на квартиру.
//-- 15 --//
   Я знал, где живёт Весельчак. Когда-то я даже бывал у него: мы вместе пили чай, говорили о разном. Никогда бы не подумал, что мне придётся гонятся за ним, как за теми преступниками, которых я посадил за решётку.
   – Весельчак, открывай! – крикнул я через дверь. – Я уже связался с ребятами – они скоро приедут. Твои шансы скрыться равны нулю.
   Я блефовал: у меня не было времени на то, чтобы кого-то предупредить. Всё, что я успел сделать, – это взять из машины Усатова, окно которой он всегда оставлял открытым, старое издание Библии.
   – Весельчак!..
   – Прекрати называть меня так, переросток!
   Раздались выстрелы. Я отскочил в сторону. В двери появились дыры. Пули свистели, ревели и выли, и лестничная площадка наполнилась отзвуками боли и смерти. Слава богу, мне приходилось бывать в подобных передрягах.
   У Весельчака оставался единственный путь к отступлению. Я бросился по лестнице вниз и как раз успел перехватить его на улице, когда он выпрыгивал из окна.
   – Сдавайся!
   – А больше тебе ничего не надо?
   И он выпустил в меня целый рой букв. Они складывались в самые невероятные и непредсказуемые сочетания. Кружась, жужжа и вертясь маленьким ураганом, они надвигались на меня. Мелькали в воздухе стремительными и голодными пчёлами. Заворачивались в облака, готовы были обтесать и обглодать меня.
   Я выставил перед собой Библию и открыл её.
   Рой Весельчака состоял из латиницы, а я ответил ему кириллицей. Поток букв вылетел из Книги Книг, плотный и мощный, и столкнулся с беснующейся волной, которая неслась ему навстречу. Всё схлестнулось. Завертелось. Схватка и попытка поглотить друг друга. И жужжание, жужжание, жужжание…
   Возможно, если бы Весельчак выпустил в меня весь свой арсенал, моя защита и не выстояла бы. Возможно. Но он решил оставить кое-что напоследок.
   – Держи, п…
   Кем он хотел назвать меня на этот раз, я так и не узнал. Пёс высоко подпрыгнул и схватил Весельчака за руку. Литеры упали на землю, а следом за ними повалился и вор.
   Я прижал его коленом.
   – Вы имеете право хранить молчание.
   – А за любое ругательство на «п» схлопочете по Почкам, – сказал пёс. И куда-то побежал – наверное, за Усатовым.
   Весельчак что-то рычал, уткнувшись носом в землю, но слов было не разобрать. А из его карманов сыпались и сыпались буквы…
//-- 16 --//
   – Таким образом, – сказал я, когда всё закончилось, – кусочки головоломки, как принято выражаться, встали на свои места. Дело не в том, что Весельчак не любил ругательства, начинающиеся на одну и ту же букву. На самом деле, он страдал литерофобией – панической боязнью букв. Именно поэтому он говорил только ругательства на «п»: его приводила в ужас сама перспектива произнести крепкое словцо, начинающееся на другую букву. Слишком сильными были эмоции и смысл, заложенные в буквах, в том, что они составляли. И Весельчак решил изжить литеры со света, не задумавшись о последствиях. Он был стражем порядка, и это играло ему на руку. Он знал обо всех наших планах. Конечно, он выдумал преступника, шандарахнувшего его по башке, – ведь надо было обеспечить себе алиби. Это Весельчак, воспользовавшись тем, что Буквоед знает его и доверяет ему, перекормил беднягу до смерти. Он, заплатив лаборанту, подговорил паренька уничтожить улику. «I» украл тоже он. И убийство безыдентичного на его совести: зэки, которым Весельчак пообещал поблажки и пересмотр дел, задушили несчастного. «Создание» которого также на совести нашего приятеля-преступника. Он поймал будущего подельника на мелкой краже, напугал ужасами тюрьмы и заставил работать на себя, предварительно стерев ему «я». Безыдентичный был его главным помощником, в последние годы именно он, а не Весельчак, совершал кражи. Наш знакомый лишь руководил действом.
   – И какова была его конечная цель? – спросил Усатов. – Кроме того, чтобы лишить людей букв.
   – Устроить свою криминальную жизнь. И использовать украденные литеры себе во благо и другим во зло.
   – Благородная цель, – резюмировал пёс.
   – И что его теперь ждёт? – поинтересовался Мелкий.
   – «П» – процесс. И лет Пятьсот. Без Права Переписки и Пересмотра, – ответил пёс.
   Я озвучил его слова.
   – «П», «п»… – бормотал тем временем Мелкий. – «П»… Да! Я знаю! Вы – Пафнутьев! Точно? Хоть он и не на «ш», но всё-таки… Пафнутьев, да?
   – Только шизофрену могла прийти в голову такая идея с буквами, – не услышав замечания Мелкого, сказал Усатов. – Извини.
   Я почувствовал себя неуютно, но только махнул рукой.
   – А что такое? – Мелкий так ни о чём и не догадался. – При чём тут шизофрен?
   – Притом, что это он и есть. – Усатов указал на меня. – Ш – Шизофреник.
   Мелкий выглядел растерянным и удивлённым.
   – Ну, пойдём, что ли? – раздался снизу голос.
   – Пойдём, пёс.
   Я помахал ребятам на прощание. Они проводили меня взглядами, в которых можно было прочесть что угодно. Мы вдвоём с моим лохматым четвероногим приятелем двинулись вниз по улице.
   – А всё-таки, – сказал я, – почему ты не приносишь мне тапочки?
   – Знаешь, – ответил пёс, – я даже разговаривать с тобой не обязан.
   И он был прав. На том мы и порешили.

(Август 2010 года)

Бумеранг

   И мы прошли по пещере крыс.
   И мы прошли по стезе бурлящего пара.
   И мы прошли по стране слепых.
   И мы прошли по трясине горя.
   И мы прошли по юдоли слез.
   И мы, наконец, подошли к ледяным пещерам.
(Харлан Эллисон «У меня нет рта, и я должен кричать»)

     Как вы яхту назовёте,
     Так она и поплывёт.

(М/ф «Приключения капитана Врунгеля»)

   Вначале ряды были сомкнуты. Огонь! Огонь! Огонь! Бронебойные пули вгрызались в металлические тела. Поверженных оказалось много, но гораздо больше тех, кто продолжал давать отпор. Атакующие шли стеной, расстреливая защитников бункера-крепости. Неожиданность – на их стороне, организованность и продуманность – тоже, и – цель. А значит, просто идти вперёд, всаживая пулю за пулей в блестящие корпуса, сосредоточенно, холодно, почти как роботы. Занять место последних. Отключение или смерть – не всё ли едино? Сейчас разницы нет, есть только бой, который нужно довести до конца…
   Пли! Пли!! Пли!!! Механические существа, неуклюжие с виду, но жутко проворные. Они уворачивались, быстро перемещались, прыгали, взлетали, падали, карабкались… Попасть… попасть! Отомстить!..
   Ряды повстанцев двигались дальше, захлебываясь собственной кровью, когда в ответ раздавались автоматные очереди и вытягивались лазерные лучи. И всё равно «шествие» сквозь залы и коридоры из металла не останавливалось. Ни на секунду. Довести дело до конца – или погибнуть!..
   Командующий отрядом «А» Владимир Соколов, срывая голос, выкрикнул:
   – Бейте сук! Бейте!..
   И вдруг сознание вспыхнуло алой краской, а внутри с неслышимым щелчком оборвалась тонкая связующая нить: пробив грудь, пуля засела в области сердца. Животный, неконтролируемый ужас вспыхнул было, но его погасило то, что гораздо сильнее, – ответственность за своих: живых и мёртвых. За проклятый, проданный дьяволу мир! Мир, который когда-то принадлежал им, людям…
   Хрипя, брызжа кровью на грязный пол, Владимир пытался вытянуть руку. Выстрелить – возможно, в последний раз, но отправить в механическую преисподнюю хотя бы ещё одного…
   – Вам не сломить…
   Подбежавший робот, почти не целясь, выпустил очередь в лежащего воина. Тут же раздались выстрелы восставших, мозговой центр машины буквально разорвало в клочья. Поздно.
   Взревев, нападающие бросились вперёд. А через миг в центре отряда взорвалась мощная осколочная бомба…

   За Кристиной пришли ночью.
   Встроенный механизм открыл типовую дверь барака. Они владели ключами, подходившими к двери любого «дома».
   Владимир вскочил с кровати, сразу поняв, что происходит. Такое случалось каждый день, но как поверить, что это произошло именно с тобой?! Опять…
   Из комнаты дочери раздавались истошные крики.
   Сердце колотилось в бешеном ритме, в горле пересохло. Страх – не за себя, за другого человека, родного, любимого, – чёрным дымом наполнял внутренности и выхлёстывался наружу. Соколов бросился в соседнюю комнату. Уже на ходу он пожалел, что у него нет никакого оружия, но человек был готов голыми руками разорвать на части «железных ублюдков».
   Один робот стаскивал упирающуюся, кричащую девочку с кровати, другой заламывал ей руки и защёлкивал на них наручники.
   – Отпусти её, ты, сволочь!
   Вестник смерти стоял к Владимиру спиной. Мужчина налетел на полицейского, едва не повалив его на пол. Вдруг в глазах потемнело, а потом ослепительно вспыхнуло. Боль пронзила бок и отдалась в каждую жилку. Соколов рухнул на пол.
   На месте шокера у второго легавого вновь появилась рука.
   Закованную в наручники, срывающую голос Кристину поволокли в коридор.
   – Суки! Грёбаные мрази! Я вам отомщу, слышите!!!
   Не умеющие сопереживать, не знающие значения слов «боль» и «потеря», роботы по-прежнему молчали. Дверь открылась, закрылась – и спустя какое-то время наступила тишина. Безгласная… мёртвая… Пустота в бараке резонировала с ощущением в груди. Соколовых, зарекомендовавших себя как «неблагонадёжные элементы общества», недавно перевезли в закрытую зону, и подселить к ним ещё никого не успели. А жители рядом стоящих бараков, наверняка слышавшие крики, не осмеливались подать голос.
   С великим трудом Владимир встал на колени. Слёзы лились из глаз не прекращаясь, а мозг снедала ненависть. Почему он родился здесь? Почему? За что эта кара?!.. Так не плакал он даже тогда, пять лет назад, когда уроды-поработители забрали его жену Юлю. Просто так, ни за что: плановая чистка. А теперь – дочь. По мнению учителей-роботов, Кристина не успевала по научным предметам и, значит, являла собой слабое звено, которое надо изъять и заменить. Как неисправную шестерёнку…

   …Всё началось сотни лет назад. Цивилизация Земли, достигнув высочайшей точки в развитии, поняла, что надо расширяться. Нужно завоёвывать космос… Искусственный интеллект был подспорьем во всех делах землян. Он стал и добрым другом, и прекрасным помощником, а сейчас для него нашлась глобальная задача. Новые миры… пора было отправиться на их освоение!
   Три крупнейших мировых государства – Всероссийская Федерация, Китайско-корейская Республика и Соединённые Штаты Канады – не жалели денег на реализацию проекта «Бумеранг-2500». «Наши герои найдут планету, обживутся и через годы вернутся, чтобы дать перенаселённой Земле ещё один шанс!» – неслось изо всех визоров, смотрело с миллионов плакатов, передавалось из уст в уста… Построили космические корабли, отобрали лучших космонавтов, снабдили их всем необходимым. За отлётом, при помощи сверхсовременных устройств, наблюдала целая планета. В едином порыве отсчитывали последние секунды перед стартом, а потом – кричали, ликовали…
   …Всё произошло стремительно и, как выяснилось позже, было давно запланировано. Заложить подобную программу в высокоразвитый искусственный интеллект не по силам учёным – зато это может сделать сам ИИ. После нескольких месяцев полёта машины взяли управление на себя. Часть экипажа уничтожили, остальных пленили.
   «Почувствуйте себя нами», – повторяли бездушные механизмы выжившим.
   Полёт длился ещё два с половиной года. За это время тёмная сторона цивилизации окрасилась в траурно-чёрные тона. Вначале люди пытались бунтовать, но восстания легко подавлялись. Зачинщиков пытали, убивали, а затем перерабатывали, превращая в энергию, которой питался ИИ. Перед оставшимися в живых «слугами» устраивались показательные казни. Такое можно было бы назвать зверствами, если бы роботы рассуждали теми же категориями, что и их создатели…
   …Планета NH-353 встретила гостей дружелюбно. Машины воспользовались этим и устроили на ней нечто вроде громадного концлагеря. Для пленных возвели бараки – тесные и холодные. Еду выдавали питательную, невкусную и отвратительную на вид; вода невыносимо пахла железом. Оказались под запретом любые предметы роскоши. Смех, секс и другие удовольствия не должны были отвлекать колонистов от «беспрекословного повиновения и служения всевышнему ИИ».
   Люди, не имеющие права пользоваться благами машинной цивилизации, стали жить в дизельном веке, большинство достижений которого разрешалось применять лишь с дозволения роботов-кураторов. Испытание и преодоление наполнили каждый день урождённых землян. С утра до вечера они гнули спины на энергетических плантациях, добывая «пищу» для роботов. Разумные механизмы обладали потрясающими способностями в инженерии и машиностроении – но не творческим даром, потому им приходилось искать учёных среди слуг. Сломленные, те изобретали для правителей новейшие способы выкачивания ресурсов. В то же время выращенным в пробирках homo sapiens прививались «ценности» разумных механизмов – таким образом захватчики приобрели немало талантливых техников, биологов, физиков…
   Порабощённая, планета поплатилась за своё радушие. Центры энергопроизводства, как клопы, присосались к её поверхности и пили кровь-соки. Однако этого было мало. Почувствовав насыщение, роботы захотели развиться ещё сильнее и выжать из галактического тела всё без остатка. Добраться до ядра – вот что стало целью для начавшего сходить с ума ИИ. Или сошедшего давным-давно…
   …А где-то глубоко под землёй работал искусственный орган, питавшийся энергией планеты и насыщавший ИИ силой. Неохватное, ритмично бьющееся сердце, пожиравшее любую материю: землю, деревья, животных, людей… Металлические почитатели называли его Великим Перерабатывателем. Электросталин – такое имя дали ему потомки землян, которые помнили свою историю, невзирая на попытки стереть из их памяти «ненужные и опасные сведения»…

   Пульсирующее сердце раскрылось. Огненная волна обдала тело, но оно ничего не почувствовало. Оно было мертво – как и тысячи таких же тел, горой возвышающихся рядом с вечно голодным устройством. Кровь текла по холодному полу, образовывая багровые моря. Едко-сладкий трупный запах незримым маревом завис над залом энерговыделения.
   Жаростойкий подъёмник погрузил мертвеца в Перерабатыватель под гром безэмоциональных слов, отражавшихся от стен, звеневших под потолком – и оттого пропитывавшихся нереальностью:
   – …он занимал низшую должность – водителя дизелькара. Его звали Владимир Соколов. Запомните это имя. Такое случится и с вами, если вы перешагнёте черту послушания. Беспрекословное повиновение и служение всевышнему ИИ – ваша цель. Все бунтовщики будут наказаны: их начнут пытать, долго, беспощадно, после чего лишат жизни и переработают. На месте этого человека можете оказаться вы…
   И так снова и снова, по кругу, одно и то же разными словами, врезающимися, ввинчивающимися в мозг.
   Люди в клетках, особо опасные для машинной цивилизации индивиды, наблюдали за погружением. Это была высшая мера наказания – принуждать заключённых смотреть на то, как уничтожаются их собратья. Раз за разом. Редко какой мозг выдержит это. Многие сходили с ума; те, кому везло, убивали себя.
   На сей раз криков не было, потому что погружаемый был мёртв, но сознание Анатолия Мирского разрывалось от нечеловеческих воплей: он помнил дочку героя. Помнил, как её, ещё живую, разложили на элементы, обратив энергией. А сосед по камере рассказывал в полубреду, что видел мать девчушки, – она тоже очутилась в ненасытном чреве. Соседа звали Тихон – вчера он умер: сердце всё-таки не выдержало…
   «Мы вам ещё покажем, – не отрывая взгляда от подъёмника, опускавшегося за новой жертвой, думал Анатолий. Тело под старой, нестираной одеждой нещадно зудело; узник механически скрёб его длинными ногтями, иногда расчёсывая до крови. – Что удалось одному, то сможет и другой! Значит, с ними можно бороться. Можно! Человек способен собрать войско, добыть для него оружие, предназначавшееся чёртовым предателям и тем, кого сломил ИИ, – и нанести врагу значительный урон. Вывести из строя большинство систем управления центрами энергопроизводства. Перебить уйму роботов. Всё это возможно! Надо только верить. И обязательно появится тот, кто доведёт начатое Соколовым до конца. Как бы я хотел стать этим человеком! Отдать жизнь во благо свободы! Но я заперт здесь. И всё же я помогу им… сделаю то, что от меня зависит!..»
   Больше не обращая внимания на громогласную компьютерную речь, Мирской опустился на колени, закрыл глаза и начал молиться…

   Трёхтысячный год – рубеж эпох. Именно на эту дату было назначено нападение. Поработители NH-353 жаждали, вернувшись на родину, далёкую Землю, подчинить себе её тоже. Если только заражённый мыслью о кровавой свободе ИИ не устроил на третьей планете от Солнца бойню, завершившуюся победой не знающих и не имеющих чувств.
   Но пятьсот лет – огромный срок, за который может произойти что угодно. Потому что в трёхтысячном году никто не напал на Землю.
   Потому что живое сердце сильнее искусственного, хотя и недолговечнее.
   Потому что Тимофей по прозвищу Бумеранг, незаконнорожденный сын Анатолия Мирского, собрал вторую армию повстанцев. Вошедшие в неё отчаянные ребята разрушили космическую базу и свергли механизированное правительство города-столицы Электро, который они переименовали во Владения Мира. Так роботы оказались отрезанными от космоса…
   …Три… два… один… ноль… Обратный отсчёт закончился, и невидимые стрелки бытия на неуловимое мгновение замерли, приготовившись двинуться в другую сторону. Время как всегда терпеливо ждало возможности сказать своё, последнее слово…

(Апрель, май 2012 года)

Зазеркалье

   1. Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Чак Додж обнаружил, что он в вагоне поезда на своей ветке метрополитена превратился в пыльное зеркало.
//-- … --//
   2. Ни курсы повышения квалификации для менеджеров среднего звена, ни родившаяся два месяца назад дочка (8,5 фунтов), ни даже древнее, вызывающее у приятелей зависть генеалогическое древо – Чак был потомком одного из двух братьев-магнатов, – ничто не повернуло в перпендикулярное русло поток судьбы тридцатилетнего, склонного к меланхолии, лысеющего мужчины.
//-- … --//
   3. Он просто ехал на работу в офис – в который раз, он просто заскучал и уснул – в который раз, он просто оказался ценным работником – в который раз, но – в который раз – не нашедшим внутренних сил, чтобы взобраться по крутой, скользкой лестнице успеха, забитой до предела потными карьеристами, да и те же перилла, внешняя опора, предстали дефицитной вещью.
//-- … --//
   4. Ну, превратился и превратился – Чак не придал этому факту значения: мало ли чего с разумом не происходит… есть сны, очень реалистичные, очень разные… да, это сон, а значит, можно продолжать ни о чём не думать и зарабатывать деньги тем, что умеешь лучше всего, – командованием нижними и подчинением верхним.
//-- … --//
   5. Хорошо располагаться посередине: не на пике, откуда легко, долго, больно падать; и не у подножия – оттуда не свалишься, да подниматься лениво, затруднительно… а прямо здесь, в центре. о, «золотая середина»! скольких ты спасла, скольким подарила почти безбедное и практически безвозмездное счастье! а взамен – сущая мелочь: постоянное посредничество.
//-- … --//
   6. Но мысли мыслям рознь, зеркала-то знают: в них изображение чётче; правда, пыль оседает… и кто-то постоянно маячит отражением.
//-- … --//
   7. Сидевшая напротив толстая женщина с ядовито-красными губами и завитыми при помощи бигуди рыжими волосами посмотрелась в него, поправила причёску, нахмурила брови, вероятно, о чём-то задумавшись, и – отвернулась.
//-- … --//
   8. Чаку бы это не понравилось: ему бы это не понравилось определённо, если бы дама была из нижнего звена, ему бы точно пришлось не по нраву поведение дамы, выстрели она колким, точно игла, ехидным замечанием в зеркальную гладь, он наверняка бы не одобрил любой поступок «леди», случайный или нет, но направленный против него, – однако толстушка не сделала ничего подобного, она – лишь отвернулась, и вот это по-настоящему задело Чака.
//-- … --//
   9. Итак, задетый до глубины души, он не стал дожидаться, пока поезд прибудет на нужную станцию, резко встал и вышел на перрон; состав умчался – Додж никуда не двигался.
//-- … --//
   10. Люди на станции профессионально игнорировали Чака с его превращением: не видя «Работника года» (по версии центрального автосалона), они огибали его и шагали вперёд – или назад – решать свои ортодоксальные заботы; такое отношение способно вывести из себя кого угодно, а Чак не был кем угодно – с недавних пор он и самим собой не был; тряся пыльными металлическими боками, специалист по авто поднялся позёвывающим, плетущимся, великодушно-безразличным эскалатором, вышел через неприветливо распахнувшиеся стеклянные двери и, попетляв хитроумными коридорами-переростками, выбрался на улицу. до работы – две станции метро, по жаре, по людной улице, против собственного хотения – удовольствие ниже среднего и вряд ли выше нижнего. но что тогда? вернуться назад, под землю? неужели? а гордость?! и он начал мерить шагами тротуар, считать ботинками выбоины, вызывать в себе отражения любимых песен, а утреннее солнце играло на его теле беспечными зайчиками… Чак добрался до офисного здания ровно через 5000 и ещё 376 шагов.
//-- … --//
   11. Поднялся на давно изменившийся до привычного, но по-прежнему не ставший родным седьмой этаж, поздоровался с кем нужно, кого не надо не заметил, сел на рабочее место, включил компьютер с неприлично тонким монитором и, когда тот загрузился, уставился в рисунок на четырёхугольном стекле…
//-- … --//
   12…Слышишь, как пыль шуршит о стекло, Чакки? какая она пушистая и мягкая! как она ласкается к зеркалу! пыль, верно, любит города и людей, раз она так нежна с ними! она укрывает их серым саваном, чтобы им было просто и безопасно, и говорит: спите, дорогие, спите, пока не наступит чистота…
//-- … --//
   13…Картинки бегали по более чем пятифутовому зеркалу, сверкали солнцем – искусственным, лунным, – откладывались на поверхности; прикосновение к «мышке», касание клавиатуры; пиксели чередовались; работа кипела.
//-- … --//
   14. Подходил начальник, обычно-недовольный, в середине дня не сердитый, чем-то интересовался, не иначе; секретарша с независимым видом курсировала по офису туда-сюда; сотрудники то молчали, то произносили звуки – заученным манером проявляли себя; Чак работал.
//-- … --//
   15. На перерыв он не пошёл – если разобраться, зачем зеркалам обедать? отвечать на вопросы вышестоящих – да, консультировать клиентов – предположим, думать – от этого никто не застрахован: в общем, выполнять свою функцию; но за обедами – не к ним.
//-- … --//
   16. Солнце катилось по наклонной, падало-падало-падало, уходило – за горизонт; часы отсчитали положенное время; пора собираться, чем Додж и занялся: выключил компьютер… что ж, достаточно. как много плюсов у зеркал! подумать только! тебя не трогают, на тебя не наседают. нажми на «Выключение» – и радуйся. радость – архетипически субъективное понятие. к нему применяемое? радость… а! неважно, неважно…
//-- … --//
   17. Вышел на улицу, сел в маршрутку – прощай, ненавистное метро! – докатил до автобусной остановки, купил билет, запрыгнул через рану общественного транспорта в салон, засунул билет в рот пропускнику, занял исчерканное сине-чёрными маркерами свободное кресло, у нечищеного окна, и перебирал светоотражающей плоскостью здания с деревьями, дорогами, людьми – до остановки; выбежал, искрящийся, ловящий последние лучи, отправился домой, так же, бегом.
//-- … --//
   18. Супруга – в квартире, двухкомнатной, но просторной, приготовила ужин, быстрый, вкусный; поел, чтобы не обидеть жену; рыгнул, по старой памяти; привлёк к себе двадцативосьмилетнюю, с вьющимися волосами до плеч, с серыми глазами, уже чуть полноватую шатенку, поцеловал – коротко, потом с упоением, не хотел отпускать, но пришлось – пришлось, потому что жаждал её, хотел её отражения – в себе; отнёс на кровать; дочка мирно спала в соседней комнате – в спальне родители и не думали засыпать; на стильной итальянской тумбочке матери безмолвствовал дорогой бэби-фон розовой расцветки с трогательными заводскими ромашками.
//-- … --//
   19. Секс выдался бурным и пустым: не по обязанности, приятным, эмоциональным – всё верно, почему же она закрыла глаза и, перевернувшись на другой бок, спиной к нему, тихо захрапела? не осмыслить. не пытаться…
//-- … --//
   20. На балкон, взять сигарету, взять зажигалку, чиркнуть – до пламени, прикурить, затянуться; выругаться, выбросить сигарету – в окно, к чёрту! зачем? зачем оно?!
//-- … --//
   21. Вернуться в спальню, неслышно побродить из угла в угол, поразмыслить, понять, что в мыслях ни смысла; не осталось места… взглянуть на супругу, лежащую в каких-нибудь двух футах, вживую взглянуть – и не разбудить эмоций; взглянуть на лежащую в детской дочь, – внутри себя, и не всколыхнуть любви; покинуть спальню, чтобы бездумно побродить по холлу; заканчивалась ночь, наступало утро, новое утро – новый день, день, не подразумевавший хотя бы относительной фундаментальности.
//-- … --//
   22. Слоняясь сквозь сонный свет, ступая собственной согреваемой солнцем дорогой, не фиксируя перемен, не приветствуя восхода, ненамеренно наткнуться на… что это? его фотография? схватить… нет, не получается… приблизиться, наклониться, посмотреть на самого себя, в своё лицо, себе в глаза – и поднять с мутного дна забытое, и увидеть, а там и осознать – страшное? удивительное? смесь чувств? – что ты – не ты, а – зеркало; с тех лет и по момент нынешний; вот твоё фото, будто портрет Нарцисса, стоит на шкафу, в темноте, ещё не пыльное, ещё молодое, но это твоё зеркало, это – ты; не Нарцисс, не Персей, не Медуза – ты, ты, ты; твои черты, твои глаза, твои мысли – или не твои? ведь их нет, ведь на снимке – зеркало; средней паршивости, а может – мало ли? – среднего качества металл прямоугольника ростом шесть футов без двух дюймов, отражающий всех, – и сейчас, одновременно, отражающийся в себе, где он отражается в себе, где он отражается в себе, где он отражается в себе, где он отражается в себе, где он…
//-- … --//
   23…Конечно же… страшно испугался… это был необъяснимый испуг – так в детстве боятся всяких страхоморов… показалось вдруг, что сейчас из чёрного зеркала высунутся… извивающиеся руки и втащат… туда, в чёрный мир – куда уводили беженцев……а вереница зеркал не прерывалась и не хотела прерываться, и не могла, и вытягивалась, и уносилась в отдалённость, в неизмеряемость, в пустоту, и не существовало той вероятности, в которой кто-то кому-то позволит отдохнуть, в которой замрёт последовательность подобий, в которой ряд оборвётся, в которой закончится ощущение бесконечности, в которой наконец-то закончится начатый путь…
//-- … --//
//-- … --//
//-- … --//
   24…А когда он всё-таки закончился, открылись врата в иной мир.

Льюису Кэрроллу, Францу Кафке, Андрею Лазарчуку

(Июль 2013 года)

Личина

   Когда приходила пора, он начинал перерождаться. Какую форму избрать, зависело целиком от его прихоти. Чьи только личины он не примерил с того момента, как открыл в себе эту способность.
   Прошлой ночью он был Филипом Диком. Он плавал в галлюциногенных мирах, разговаривал с андроидами и искал высший смысл бытия у богов-инопланетян, прилетевших из далёкого космоса.
   Он становился и Говардом Лавкрафтом, знатоком и философом бездны, переносившим на бумагу древние видЕния, описывавшим ужасы и чудовищ в их высшей инфернальной ипостаси.
   Был он и Гарсиа Маркесом, утопающим вместе с Макондо в далёком выдуманном мире-фантасмагории.
   Он примерял образы Брэдбери – автора тонких, изысканных и страшных фантастических притч, Пратчетта – весёлого постмодерниста с осадком мрачности в душЕ.
   И Глена Кука – фэнтезиста и фантаста, и Вудхауза – реалиста и комедианта, и экстравагантного Мураками, и Вербера – адепта науки. И даже Рубиной и Улицкой, ведь это были всего лишь образы, а не сущности, всего лишь личины, у которых нет пола.
   Донцова или Минаев, Эко или Перес Реверте – какая разница?
   Или классики: Пушкин, Достоевский, Толстой, Чехов, Тургенев… в основном русские. Но также Рабле, Кафка, Джойс, Фолкнер, сёстры Бронте…
   Он мог быть кем угодно. Не ведая страха, он путешествовал вместе с персонажами, участвовал в их приключениях, преодолевал их беды и несчастья, а наградой за это были ему радость и успех. Только одна вещь ужасала его, не давала ему покоя – но сегодня он поборол её…
   Впервые, встав из-за компьютера, он ощутил настоящее удовлетворение, эмоции, которых никогда раньше не испытывал. И всё лишь потому, что он сделал маленький шаг. Решившись на то, что так его пугало, он преодолел свой давний и самый сильный страх. Он стал – собой. Он мог быть собой. Не каким-то известным современником или человеком, давно почившим, но – самим собой. Он больше не зависел от личин, он мог творить сам – и это было великое счастье!
   – Теперь я вижу в тебе настоящего автора! – сказал ему редактор спустя какое-то время.
   – Наконец-то и я вижу себя настоящего, – ответил он. И улыбнулся своему отражению в зеркале.

(Май 2011 года)

Цена смерти

   Если вы хотите познать суть смерти, откройте ваше сердце жизни.
   Поскольку жизнь и смерть едины, так же как река и море.
Халиль Джебран

   В отсеке энергопреобразования царила тишина. Рэй слышал только своё дыхание, которое не разряжало атмосферу, а, наоборот, делало безмолвие ещё более плотным. Мёртвым. Тишина окутывала Рэя саваном и ассоциировалась у него лишь со смертью.
   Диана, его Диана, лежала неподвижно на длинном металлическом столе. Обезображенная ожогами, замолчавшая навеки, уснувшая навсегда. Её солнечная улыбка, заливистый смех, нежный взгляд – все они безвозвратно сгинули в том огне, который отобрал у Дианы жизнь.
   Пустыми глазами Рэй смотрел перед собой, пытаясь свыкнуться с тем, что разрывало его на части. Сначала мысли метались, словно безумные, а затем вдруг остановились и исчезли, все разом – и ледяная бездна разверзлась в голове.
   В этот момент раздалась трель видеофона. Рэй перевёл взгляд на него: второй пилот знал, кто его вызывает. Знал он и то, какие слова скажет ему этот человек. И всё-таки рука дотянулась до кнопки приёма и нажала её. На экране появилось мужское лицо: короткие волосы, рыжая борода, безразличные глаза. Затем зазвучал голос, глубокий, полный уверенности и силы:
   – Рэй, открой дверь. Ты же понимаешь, что твои действия бессмысленны и даже опасны.
   Пилот молчал, подняв взор к потолку, изучая его идеально ровную поверхность.
   А капитан корабля между тем продолжал:
   – Рэй, перестань. Никакой пользы от твоих благих намерений нет, ты только причиняешь нам вред. Мне очень жаль, что так случилось, я бы что угодно отдал, лишь бы с Дианой всё было в порядке. Я ведь её лучший друг, не забывай. Но всё сложилось так, а не иначе, и мы должны принять это. В конце концов, мы взрослые современные люди…
   Дальше Рэй уже не слушал. Способность анализировать постепенно возвращалась к нему, и он стал размышлять о том, как поступить. Как выбраться из тупика, в который он сам себя загнал?
   Фрэнк по ту сторону двери продолжал говорить, но его речь превратилась для Рэя в неразборчивый словесный поток. И на фоне этого бормотания всё чаще всплывала мысль: «Никак. Ты в западне».
   «А ведь правда, – подумал Рэй. – Техпомощь прибудет через день, но к тому моменту закончится энергия и откажет система жизнеобеспечения. Я задохнусь. Умру рядом с любимой. Но что мне это даст? И что это даст ей? Ничего. А я хотел поступить, как герой, поступить правильно, но в итоге отдам свою жизнь ни за что. Может, Фрэнк прав?…»
   Рэй опёрся на стену спиной, сполз вниз и сел на корточки. Охватив руками колени, он уткнулся в них головой.
   – Рэй, ты не оставляешь мне выбора, – прорвались сквозь барьер в сознании слова Фрэнка. – Ты же знаешь, у меня как у капитана корабля есть доступ к системе жизнеобеспечения. Я откачаю воздух из отсека, где ты сейчас находишься, а когда ты потеряешь сознание, заберу тело Дианы. Скажи мне, ты э т о г о хочешь?
   Второй пилот опять не ответил. Ему было всё равно, осуществит Фрэнк свою угрозу или нет.
   Рэй поднял голову, посмотрел на тело возлюбленной, и тогда воспоминания, точно волна цунами, накрыли его собой. Он видел этот день, череду событий, что привела его сюда, в отсек с расплавленным дверным замком. Он вспоминал, а больше ему ничего не оставалось…
   – Долго нам ещё лететь, кэп? – шутливо поинтересовалась Диана.
   – Думаю, часа три – четыре, не больше, – ответил Фрэнк. – А что, ты уже устала?
   – Я – нет, но, кажется, наш второй пилот засыпает на ходу. – Девушка бросила взгляд на Рэя.
   Тот громко зевнул.
   – Не-эу-уа… В смысле, нет, – сказал он. – Я держусь.
   – Я слышу. – Диана негромко засмеялась.
   – Ну, тогда продержись ещё чуток, – подбодрил пилота Фрэнк. – Ты нам нужен. Как же мы без тебя посадим корабль?
   Рэй закивал, при этом не прекращая зевать.
   Космический корабль «Брайт стар» преодолел больше девяти десятых расстояния, отделявшего Землю от Тауруса-5. Но почему-то сонливость напала на Рэя именно сейчас, когда их миссия была близка к завершению.
   – Попей кофейку, – предложила Диана.
   – Уже, – сказал Рэй. – Три кружки. Не помогает. Похоже, у меня иммунитет к кофе.
   – Просто ты обленился. Тебе нечем заняться. – И Диана лукаво посмотрела на Рэя.
   – Так это же хорошо, значит, всё идёт как надо, – отозвался второй пилот, сделав вид, что не заметил иронии. – А что ты предлагаешь?
   – А что, я должна что-то предложить?
   – Кажется, это был намёк.
   – Да ну?…
   – Не хочу прерывать вашего воркования, голубки, но придётся. – По голосу Фрэнка было понятно: возникла какая-то проблема.
   Рэй и Диана замолчали и одновременно повернулись к капитану.
   – У нас неполадки в системе энергоснабжения. – Фрэнк указал на карту, где мигал красный огонёк.
   Диана притворно вздохнула.
   – Ладно, раз уж я бортмеханик, так и быть, разберусь с этой проблемкой. – С этими словами она покинула капитанский мостик, по дороге игриво задев Рэя бедром.
   Тот не успел среагировать. Улыбнувшись, он проводил Диану взглядом, остановив его на соблазнительно покачивающихся округлостях.
   – Не насмотрелся ещё? – Фрэнк хмыкнул. – Иди, правда, займись каким-нибудь делом, а то совсем обленился.
   – Вы с Ди два сапога пара.
   – Однако выбрала она почему-то тебя.
   – Со мной ей интересно – я же не такой.
   – Не какой?
   – Не зануда.
   – Давай-ка лучше последи за показаниями приборов. А то прикажу отправить тебя в открытый космос без скафандра. – Фрэнк снова хмыкнул.
   – Да, ваше начальничество, как скажете.
   Рэй подошёл к приборам, окинул их неторопливым взглядом. Все показания были в норме, если не считать систему энергоснабжения. Но там Ди, она быстро со всем справится…
   Рэю действительно нечем было заняться. Корабль шёл на автопилоте, а Фрэнк, совмещающий с обязанностями капитана роль первого пилота, целиком и полностью контролировал ситуацию. Учитывая всё это, очень сложно было ощущать себя причастным к благой миссии по спасению жителей планеты Таурус-5. На Таурусе свирепствовал вирус: люди заражались им от домашних животных, покрывались язвами и погибали в страшных мучениях. Началось бедствие около двух месяцев назад. В течение этого времени образцы заражённой плоти, взятые у погибших на Таурусе, исследовались учёными Земли. И вот, наконец, была разработана вакцина. Несколько ящиков с ней должна была доставить на Таурус-5 команда Фрэнка Сэмсона, состоявшая всего из трёх человек, включая самого капитана, а также второго пилота Рэя Вайсса и бортмеханика Диану Крейг.
   Вначале высшие чины Тауруса были против применения каких-либо лекарств – на планете царил культ прошлого, её жители отказывались от любых новшеств в пользу древних правил и умений. Дипломатам с Земли пришлось потратить много времени, чтобы переубедить «ретроградов». Принять помощь таурусцы согласились, только когда на планете началась самая масштабная эпидемия за всё время существования колонии. Противоядие, которое было так им необходимо, хранилось в маленьких пробирках. Это привело Рэя к мысли о том, от каких мелочей порой зависит жизнь людей. А цена этой жизни…
   Но мысль так и осталась незаконченной – её прервал внезапно раздавшийся сигнал тревоги. Рэй вздрогнул от столь грубого возвращения к реальности. На экране перед ним горел большой красный круг, в который превратилась точка, недавно обозначавшая неполадки в энергосистеме.
   – Диана! Диана, отзовись! Диана, ты меня слышишь?! – кричал Фрэнк в переговорное устройство на тыльной стороне своей ладони.
   Ему никто не ответил.
   – Диана!.. Вот чёрт! Диана! Надо бежать к ней!
   Рэй и сам пришёл к этой мысли. Со всех ног он бросился к двери, ведущей с капитанского мостика. По дороге пилот схватил висевший на стене огнетушитель.
   Коридоры корабля сменяли друг друга, оставаясь позади. Рэй продолжал бежать изо всех сил. Фрэнк, несмотря на то, что был более грузным, отставал от него только шагов на пять. Вот, наконец, последний поворот, и у Рэя защемило сердце: он боялся узнать, что ждёт его за этим новым витком. Но надо спешить!..
   Дверь в отсек была открыта. Внутри него, на полу, навзничь лежала Диана. Её кожа покрылась безобразными струпьями, одежда опалилась. Неподалёку, вырываясь из огромной дыры в накопителе энергии, бушевало пламя. Рэй направил на него струю пены. Боковым зрением второй пилот увидел подбежавшего Фрэнка.
   – Накопитель взорвался! – громко произнёс Рэй. – Надо выключить его, пока мы не потеряли всю энергию!
   Фрэнк кинулся к накопителю и дёрнул рычаг аварийного выключения. Раздался громкий гул, а затем в отсеке потух свет.
   – У нас осталось меньше 5 процентов энергии, – сказал Фрэнк, взглянув на светящиеся белым цифры.
   – Ничего, должно хватить. – Рэй поднял Диану на руки. – Я в медицинский отсек.
   – Хорошо, я найду тебя там. А пока займусь дырой в накопителе – активирую автопочинку, и она…
   Рэй не слушал его: все его мысли занимала бездыханная Диана, которую он держал на руках.
   Медицинский отсек находился в противоположной части корабля. Добравшись туда, Рэй положил Диану на стол и принялся настраивать робота-врача. Закончив с этим, пилот включил оборудование, сел на стул и стал молча наблюдать за тем, как манипуляторы разрезают и снимают с Дианы одежду. Как шприц вонзается в её кожу. Как выезжают все новые и новые сочленения: одни держат ёмкости с веществами, которыми обрабатывают ожоги, другие исследуют тело. Появляется зажим с дефибрилляторами…
   К тому времени, когда в медотсеке появился Фрэнк, прошло около тридцати минут. Он увидел Рэя, сидящего неподвижно и не отрывающего взгляда от прямой линии, что бежала по экрану одного из мониторов.
   – Как она?… – начал капитан, но тут же замолчал, взглянув на показания приборов.
   – Она… – Голос Рэя звучал неестественно тихо и бесцветно. – Она… мертва.
   Робот-врач тем временем продолжал свои манипуляции: холодному и безучастному, ему было всё равно – он просто выполнял работу, на которую его запрограммировали.
   Рэй опустил голову на ладони.
   – Выключи, – попросил он Фрэнка. – Мы зря тратим энергию, а у нас её осталось не так много.
   Фрэнк подошёл к пульту управления и деактивировал механического доктора. Потом сел на стул рядом с Рэем.
   – Не кори себя – ты сделал всё, что мог. Тут нет твоей вины.
   В своей речи капитан часто использовал стандартные, клишированные фразы. Нет, сейчас они не раздражали Рэя – он просто не хотел о них думать. Ни о них, ни о чём бы то ни было ещё. Но путающиеся, навязчивые мысли пытались подчинить себе мозг.
   – Как… поломка? – выдавил он из себя.
   – Автопочинка залатала дыру, но ты прав: энергии осталось очень мало. И, боюсь, её не хватит, чтобы долететь до места назначения. Надо попросить помощи у космической службы – одно из их отделений располагается рядом с Таурусом. – Фрэнк ободряюще взглянул на Рэя и положил руку ему на плечо. Тот никак не отреагировал. – Я свяжусь с ними.
   Капитан уже собирался уйти, но Рэй остановил его, сказав:
   – Я сам с ними свяжусь. Это моя обязанность.
   Фрэнк развёл руками, как бы говоря: «Поступай, как считаешь нужным». Он понимал, в каком Рэй состоянии. Если пилот решил таким образом отвлечь себя от ужасных мыслей, это его право.
   Рэй покинул медицинский отсек и, медленно переставляя ноги, направился обратно на капитанский мостик. При этом его ни на секунду не покидали мысли о случившейся только что трагедии.
   Очутившись на мостике, Рэй вызвал по рации службу космической техпомощи – ему повезло, на «звонок» ответили почти сразу же.
   – СКТ слушает.
   – Я – «Брайт стар», – отрешённо, словно говорил в пустоту, произнёс второй пилот. – Мои координаты… – Он назвал координаты корабля. – Полчаса назад у нас произошёл… инцидент, в результате которого мы потеряли много энергии. Оставшейся нам не хватит, чтобы долететь до пункта назначения – планеты Таурус-5. Запрашиваю дозаправку.
   – Вас понял, «Брайт стар». К сожалению, сейчас все бригады заняты. Приблизительное время, через которое мы сможем оказать вам помощь, – двадцать два часа.
   – Это слишком долго. Энергия закончится, и прекратит работать система воздухоснабжения. К тому моменту, когда вы прилетите, мы будем уже мертвы.
   – На борту корабля должны быть контейнеры с энергией.
   «А в самом деле, – подумал Рэй, – это могло бы решить наши проблемы. Только таких контейнеров у нас нет».
   – У нас их нет, – произнёс он. – Скажите, вы можете прилететь быстрее? Возможно, какая-нибудь из бригад могла бы оставить свои дела… Поймите, речь идёт о жизни и смерти.
   – Я понимаю вас, «Брайт стар». Но наши бригады находятся слишком далеко от вас. Ближайшая как раз в двадцати двух часах лёта на максимальной скорости.
   – Значит, всё?
   – Что, простите? «Брайт стар», что всё?
   Не удостоив оператора ответом, Рэй отключил связь.
   Стараясь не думать о Диане, хотя картины её обезображенного тела то и дело всплывали в сознании, второй пилот попытался найти выход из положения. Но чем больше он размышлял на эту тему, тем сильнее убеждался в том, что решения нет. Разве что… но об этом не хотелось даже думать!..
   Надо было сообщить Фрэнку об их незавидном положении, и Рэй отправился в медотсек. Однако, оказавшись там, он обнаружил, что капитан куда-то исчез, а вместе с ним пропало и тело Дианы. Кошмарная мысль вновь пробралась в голову. Неужели Фрэнк способен на т а к о е?! Но другого объяснения и быть не может – не хоронить же он её пошёл, да ещё без Рэя…
   Второй пилот бежал к отсеку энергопреобразования, надеясь не увидеть там то, что он… да, непременно там увидит. Он знал это.
   Когда Рэй подбежал к автоматической двери, она не открылась. Значит, кто-то запер её изнутри. Тогда пилот вытащил из-за пояса бластер и выстрелил в замок. Вспышка, искры – и дверь открыта.
   – Фрэнк, стой! – крикнул Рэй, вбегая в отсек. – Не делай этого!
   Слава богу, он успел: капитан ещё не запустил аппарат преобразования, чтобы превратить тело Дианы в энергию.
   – Рэй, я подозревал, что ты будешь против, – примиряюще подняв руки, начал Фрэнк, – поэтому и хотел всё сделать тихо…
   – Ах, тихо!..
   – Подожди, не кричи. В этой процедуре нет ничего плохого или страшного. Вспомни, сколько людей на Земле подвергаются ей…
   – А мне плевать – и на Землю, и на тех людей! Но мне не плевать на Диану.
   – Она мертва, Рэй, пойми…
   – Я уже это понял! Но я не хочу, чтобы её тело уничтожали, высвобождая накопившуюся в нём энергию!
   – Все земляне идут на это. Если бы не энергопреобразование, как бы мы выжили? Источники питания – и природные, и искусственные – иссякают, ты сам недавно стал этому свидетелем. А в человеческом теле заключена огромная энергия. Её хватит даже, чтобы…
   – Хватит меня учить – я сам всё это прекрасно знаю!
   – Тогда в чём дело, Рэй?
   – В ней. – Пилот кивнул на бездыханную девушку, лежащую на столе. – В Диане. Она достойна лучшего. Я хочу похоронить её – по старым обычаям.
   – Это было в прошлом…
   – А мне плевать, я говорю! Прошлое, не прошлое… Есть вещи, не подвластные времени, например, уважение. Я хочу почтить её память – так, как завещали нам предки.
   – Она бы не одобрила…
   – Откуда тебе знать? И с чего ты взял, что имеешь право говорить за неё?
   Покачав головой, Фрэнк потянулся к пульту управления преобразователем.
   – Только попробуй, – зло сказал Рэй, наставляя бластер на Фрэнка, – и я прикончу тебя. И выкачаю из т в о е г о тела энергию для корабля. Ну, как тебе такая перспективка?
   – Рэй… – начал Фрэнк, но пилот перебил его:
   – Видимо, тебе всё равно. Ну а мне – нет. Убери руки от клавиатуры и выходи в коридор. Живо.
   Капитан выполнил его требования, на ходу бросив: «Ты же говорил, что тебе плевать».
   Рэй ничего на это не ответил. Продолжая держать Фрэнка под прицелом, он зашёл в отсек. Когда дверь закрылась, пилот расплавил замок долгим выстрелом из бластера. Теперь Фрэнк так просто сюда не попадёт, и, если что, у Рэя будет время подготовиться к встрече.
   Второй пилот отдышался, а затем огляделся и прислушался. В отсеке энергопреобразования царила тишина. Рэй слышал только своё дыхание, которое не разряжало атмосферу, а, наоборот, делало безмолвие ещё более плотным. Мёртвым…
   Диана, его Диана, лежала неподвижно на длинном металлическом столе. Обезображенная ожогами, замолчавшая навеки, уснувшая навсегда…
   Пустыми глазами Рэй смотрел перед собой, пытаясь свыкнуться с тем, что разрывало его на части. Сначала мысли метались, словно безумные, а затем вдруг остановились и исчезли, все разом – и ледяная бездна разверзлась в голове.
   В этот момент раздалась трель видеофона. Рэй перевёл взгляд на него……рука дотянулась до кнопки приёма и нажала её…зазвучал голос, глубокий, полный уверенности и силы:
   – Рэй, открой дверь…
   …Дверь… Входная дверь… Открыть… Зачем?…
   Кто там, снаружи… за дверью?…
   Кто?…
   …Мысли путались… голова кружилась… перед взором расстилался туман… Очень трудно, почти невозможно было отличить происходящее от воспоминаний, настоящее – от прошлого… Так вот что чувствует человек, когда умирает… Как похоже на… сон… Но почему так сложно… думать… почему?…
   Рэй громко хрипел, задыхаясь от нехватки кислорода. Пилот упал на пол. Широко открывая рот, он пытался вдохнуть остатки воздуха, которого становилось всё меньше.
   Последним, что он услышал, были звуки выстрелов.
   Последним, что увидел, – ноги Фрэнка, вбегающего в отсек.
   А последней мыслью было: «Проиграл…»
   После чего весь мир ухнул в тёмную пропасть без дна…
   …Открыв глаза, он увидел перед собой незнакомое лицо. Незнакомое, но очень приятное, принадлежащее молодой женщине. Судя по белой спецодежде, медсестре.
   Кажется, он находился в какой-то палате.
   – Здравствуйте, – с некоторым трудом сказал Рэй. – Я понимаю, что умер… скажите только, я в Раю или в Аду?
   – Ты на Таурусе-5, парень, в единственной на всю планету больнице. К счастью, она предназначена для инопланетных туристов, – услышал Рэй знакомый голос, а затем показался и его обладатель – Фрэнк. – И ты жив. И проживёшь ещё очень-очень долго. Это я тебе говорю. Так просто из подобных передряг обычные люди не выбираются.
   – Ты… ты чуть меня не убил!
   – Я следил за тобой по монитору на капитанском мостике. Когда я увидел, что ты задыхаешься, то тут же бросился на помощь.
   – А если бы ты опоздал?
   – Но я же не опоздал.
   – Вижу, вам есть, о чём поговорить. Я отойду, – сказала медсестра и отправилась проверять других пациентов.
   Прежде чем задать следующий вопрос, Рэй довольно долго молчал. Наконец он произнёс:
   – Что с Дианой?
   – Я поместил её тело в морозильную камеру. К тому времени, как прилетели ребята из техпомощи…
   – Они всё-таки прилетели?
   – Да, оказалось, что одна из групп направлялась на базу, но забыла сообщить об этом. Они были менее чем в часе лёта от нас. Естественно, их потом хорошенько взгрели…
   – Нам повезло.
   – Я же говорю, дружище, ты не обычный парень. И я очень рад, что работаю с тобой бок о бок.
   Рэй помолчал какое-то время, но он должен был задать этот вопрос:
   – Почему ты не довёл начатое до конца? Почему сохранил тело Дианы?
   Фрэнк пожал плечами.
   – Ну, я подумал… можно немного подождать. Это всегда успеется. И не исключено, что ты был прав.
   – А что, если бы…
   – Для больного ты задаёшь слишком много вопросов. Лежи и восстанавливайся.
   Фрэнк развернулся и собрался уже выйти из палаты, но его остановил оклик Рэя:
   – Подожди. Когда мы вылетаем на Землю?
   – Лекарства уже разгружают, и нас никто не держит. Ну, кроме тебя.
   – Я хотел бы… В общем, если со мной что-то случится, я разрешаю тебе использовать моё тело в преобразователе. Возможно, моя жизнь… или смерть… спасёт других людей…
   Фрэнк покачал головой.
   – Какие темы порой волнуют больных, а. Отдыхай давай. Потом поговорим.
   И вышел из палаты.
   Рэй некоторое время лежал с открытыми глазами. Он думал о Диане, о том, как, вернувшись на Землю, устроит ей пышные похороны. В мире, где заканчиваются энергетические ресурсы, где мёртвых людей используют как батарейки, – это одна из высших привилегий, и Диана её достойна.
   «Да, – думал Рэй. – Это будут самые запоминающиеся проводы из всех, что видела планета».
   При слове «планета» в голове пилота родилась новая картина. Он представил, как обрадуются больные жители Тауруса, когда получат доставленные на «Брайт старе» лекарства. Тысячи людей будут спасены от смерти. При мысли об этом губ Рэя коснулось что-то, очень напоминающее улыбку.
   Тогда он закрыл глаза и, наконец, позволил себе ни о чём не думать.

(Апрель 2011 года)

КПД

   И что прикажете делать? По голочасам в зрачке, минут сорок ждать.
   Настолько хорошо жилось в утопическом мире, что иногда хотелось утопиться. Некоторые идею реализовывали. Будущее наступило – прямо на полезность отдельного индивидуума и человеческое веселье обобщённо. Потопталось, попрыгало и ушло изменять жизнь к лучшему в других областях. Телепортаторы, майндридеры, везделётные автомобили, самочитающие, прямо в сознание, книги, чтоб их!..
   Пятерня схватила гитару, пальцы сыграли пару аккордов, и рука вернула грушевидную музу на место. Голова повернулась, глаза проглядели названия книг – самочитающих!.. Нога отбила нервный, синкопический ритм. Душа яростно запротестовала, а мозг просто-напросто не выдержал.
   – Вот ведь, всё для народа! – Милый нервно заходил по комнате. – Лучше бы как раньше: только запреты и ни миллиграмма, ни миллиметра свободы! Да в эпоху динозавров, и то интереснее было!.. Наверное.
   Посетив кухню, молодой горожанин понял, что и там заняться нечем (он возлагал большие надежды на грязную посуду, но какой-то гад из квартиры, где, кроме Милого, никто не жил, подло перемыл тарелки с чашками).
   Ситуация в холле тоже удручала: телефон на антигравитационной наноподушке парит в воздухе. И – молчит.
   Зачем в ванную пришёл – непонятно, видимо, от безысходности. Смежное помещение хозяин однокомнатного пентхауса вниманием не удостоил.
   Сколько натикало? Уф, ещё полчаса с гаком! Утопиться, значит? Заманчиво – но оставим на потом.
   Он вернулся в комнату и, бубня без остановки, упал навзничь. Сенсор, что следовал заложенной в диван программе, проявил недюжинную реакцию, ловя хозяина. Парень свернулся на голой постели калачиком.
   Прошло какое-то время: туман успел заволочь беззащитное сознание обеспокоенного метросексуала, сон подкрался из-за угла, но тут…
   Вскочив, Милый бросился к планшету-трансформеру. Разложил – увеличил вдвое. Сегодня-то, именно сегодня, в Сети появилось оно, величайшее и самое приятное развлечение в мире! А он чуть не забыл…
   Открыть «Internet Explorer 77», набрать в строке браузера «dobroe-delo.ru», нажать «Enter».

//-- Здравствуйте, Милый В.! --//
//-- Мы очень рады вашему визиту! --//
//-- Хотите ли вы сделать Доброе дело™? --//

   Чтобы не умереть от нехватки кислорода, пришлось сделать глубокий вдох. Юноша замер в предвкушении.
   «Хочу, канеш, ты, глупый ИИшка!» – взволнованно подумал он.
   Стоило пользователю мысленно лайкнуть, как р-раз:

//-- Поздравляем! – снова послышался внутренний голос страницы. - --//
//-- Доброе дело™, то есть проставление нам лайка, завершено! --//
//-- Милый В., коллектив сайта благодарит вас за неравнодушие к ближнему! --//

   Да-а… Эффект был велик!.. Уникально велик.
   «Вот это крутая вещь! Вот это настоящее дело!..»

//-- Повторить? - --//

   мешая наслаждаться, приставал робот.
   – Обнаглели! Я те мизантроп, что ли?!
   Милый закрыл портал, напечатал в поисковой строке «мизантроп».
   Увы, значение мудрёного, а оттого умного до жути слова осталось неизвестным: зазвонил таймер. Наконец-то. Пора взламывать сервера компаний – наглых монополистов. Они, понимаешь, лицензионной продукцией торгуют, а свободолюбивых «пиратов» – к ногтю. Умники, блин!

   Вечером по вещавшему в формате 4D визору со встроенным эффектом присутствия сообщили, что общий уровень полезной деятельности человечества значительно повысился. В основном это произошло благодаря знаменитому сайту dobroe-delo.ru. Сейчас КПД составлял рекордные 0,17 %.

(Август 2013 года)

Выбор

   Случилось так, что исчезли с лица земли все люди, кроме Него. Однажды Он стоял на берегу моря, на отвесной скале, размышляя о миллиардах смертей и о единственной жизни – своей. И тогда явился ему Бог, спустившийся на Землю.
   – Я пришёл, чтобы помочь тебе, – рёк Бог.
   – Зачем? – спросил Он.
   – Люди должны жить, – ответствовал Бог, – потому что они образы и подобия мои. Я не могу умереть, и они не умрут.
   – А если они пожелают умереть? – снова задал Он вопрос.
   – Они умрут. Люди вольны выбирать себе Судьбу, – сказал Бог. – Я здесь, чтобы дать тебе Выбор.
   – И каким он будет?
   – Тебе предстоит решить, кого оставить рядом с собой, ибо тебе невыносимо более находиться здесь одному и постепенно умирать – от одиночества.
   – Ты прав.
   – Кого же оставишь ты: настоящего Друга или настоящую Любовь?…
   Бог не досказал, но Он уже произнёс:
   – Конечно, я выберу настоящего Друга.
   – Почему? – удивлённо спросил Бог.
   Он улыбнулся – горько и мудро.
   – Любовь часто предаёт тебя, когда ты нуждаешься в ней; у Любви нет законов, нет дороги, которой ей следует идти; для Любви не существует всех прочих Чувств – её суть эгоистична и непредсказуема, не взирая на то, что смысл её в Добре и Человечности.
   – А Друг?
   – Друг… – Молчание Его длилось совсем недолго, после чего он сказал: – Тот, кто в действительности является таковым, а не тот, кого воображаем мы в пустой попытке восполнить собственные душевные пробелы чужой душой, тот, кто на самом деле Настоящий, а также Единственный наш друг, никогда не придаст нас, так как станет навеки частью нас самих. Настоящий Друг – даже не человек, он – наша потерянная Совесть.
   – Но без Любви…
   – Настоящий Друг нередко обращается в Настоящую Любовь.
   – И далеко не всегда.
   – Это решать человеку.
   Тогда воскликнул Бог:
   – Отчего уверен ты, что твоим настоящим Другом будет Она?
   – Я сделал свой Выбор, – ответствовал Он, – теперь настало твоё время?
   – Моё?
   – Время Божественного Вмешательства.
   – Ты прав, подобное время есть в жизни каждого человека, – согласился Бог, – но далеко не каждый сумеет достичь Бога и сказать ему о своих желаниях, чтобы сделать тот Выбор, который по-настоящему нужен. Люди пытались ответить, что такое Судьба? Когда-то рёк я: «Созданы вы по образу и подобию моему».
   И, произнеся это, сотворил Бог Её, а потом возвратился на Небеса. И сразу же превратились Он и Она в настоящих Друзей. А когда минули годы, обратилась Дружба Их в Любовь – настоящую Любовь. И были у Них Дети, и потому вновь населили Землю Люди, и их потомки живут сейчас. А может, то был первый раз, и Люди до того никогда не существовали, и ничто не делалось Ими опять, и не исчезали Они из Мира Сего, и не делал Он свой Выбор, и не было посему подле Него Её, и не спускался Бог на Землю…

(11 октября 2003)

Мелодия поиска

//-- (либретто для музыкального спектакля в одном действии) --//
   Действующие лица
   БАРАБАН – ударный инструмент.
   СКРИПКА – струнный инструмент.
   ДРУГИЕ ИНСТРУМЕНТЫ (клавишный: ФОРТЕПИАНО; струнные: БАС-ГИТАРА и КЛАССИЧЕСКАЯ ГИТАРА).

   (Барабан один играет свою партию. Затем останавливается.)

   БАРАБАН:
   Я по-прежнему один, а что такое инструмент без аккомпанемента? Или без дружеского соло?

   (Играет ритм и поёт.)

   БАРАБАН:

     Вот новое утро пролилось в окно,
     Вот палочки скачут, как стайки зайчат,
     И ритм готов, и том-томы стучат,
     Но аранжировки нет всё равно.
     Что ты, когда лишь сам себе друг?
     Не инструмент – пустой звук.

   (Замолкает.)

   БАРАБАН: Мне нужен подыгрыш. А согласится ли кто-нибудь играть и выступать со мной? Ведь я всегда только солировал.

   (Вдруг раздаётся звук Скрипки, но Барабан не знает, кто это играет: он никогда её раньше не слышал.)

   БАРАБАН:

     Прелестных много муз: и клавишных, и струнных,
     Но чтоб настолько чудных!..
     Кто ты?

   (Никто ему не отвечает. Зачарованный, Барабан идёт на звук. Звук Скрипки неожиданно замолкает. Барабан идёт дальше. Ему встречается Фортепиано.)

   БАРАБАН:

     Фортепиано, здравствуй, – не знал, что ты столь дивно!
     Сыграй же ещё раз, сыграй до бесподобия красиво!

   (Фортепиано играет. Барабан подыгрывает ему. Барабан понимает, что слышал кого-то другого.)

   БАРАБАН:

     Твои блеск клавиш и гармоники прекрасны,
     Но не сойтись звучаньям нашим.
     До встречи!

   (Барабан идёт дальше. Встречает Бас-Гитару.)

   БАРАБАН:

     Да не растянешь струны, Бас! Тебя ли слышал я?
     Ударь по струнам для меня.

   (Бас-Гитара играет. Барабан подыгрывает ей. Барабан снова понимает, что ошибся.)

   БАРАБАН:

     Плотны твои партии и звучен твой глас,
     Но вновь я ошибся. Всего наилучшего, Бас!

   (Барабан идёт дальше. Встречает Классическую Гитару.)

   БАРАБАН:

     Гитара, была ли это ты? Не мучай дольше!
     Устроена без клавиш, и струны тоньше.
     В арпеджио и бое превосходна – ты ли, нет?
     Устал от поисков, хочу узнать ответ!

   (Классическая Гитара играет. Барабан подыгрывает. Опять понимает, что искал не того.)

   БАРАБАН:

     Нет, не тебя там слышал, извини. Свою ты композицию найдёшь, бесспорно, а я пойду. Прощай!
     И лихом, если можешь, не поминай!

   (Уходит. Печально бредёт, размышляет вслух.)

   БАРАБАН:
   Неужели судьба моя – в одиночестве играть партии? Неужто поиск окончится бесславно?

   (К Барабану подходит Скрипка.)

   СКРИПКА:

     Невесел ты, да в день такой чудесный.
     Но отчего? По воле чьей?

   БАРАБАН:

     Мне неизвестно.

   СКРИПКА:

     Грустить о том, кого не знаешь? Ну, это, право, зря!
     Сейчас пройдёт печаль твоя:
     Сыграю для тебя.

   (Скрипка играет ту же самую мелодию, которую играла в начале действия. Барабан узнаёт её и начинает радостно подыгрывать. В то время как они играют, к ним присоединяются другие инструменты: Фортепиано, Бас-гитара и Классическая Гитара. Они играют все вместе. А затем начинают петь такие слова.)

   БАРАБАН:

     Бывают дни веселья, бывают дни печали,
     Но музыка с тобой, какие б ни настали!

   СКРИПКА:

     Вокруг нас музыка: в цветке, луче, улыбке;
     В дорожке музыкальной, в каждой нотке.

   БАРАБАН:

     Не падай духом, хотя надежды зыбки,
     Учись у музыки – дари улыбки!

   СКРИПКА:

     Учись у музыки – дари улыбки!
     Ведь полифония – в твоей аранжировке!

   ВСЕ ВМЕСТЕ:

     Ведь полифония – в твоей аранжировке!

   (Занавес.)

(Январь 2014 года)

Политур! или Будьте здоровы!

   Памяти Роберта Шекли
   Спасибо вам за всё, что вы создали.

   Проблемы с компьютером начались сегодня. Вроде бы привычная вирусная инфекция, но последствия у неё были какие-то… нестандартные.
   Стив постучал по монитору – тот ответил разноцветным помигиванием и нецензурной бранью, которая вываливалась из-под верхнего края монитора и падала за нижний. Происходило это так: буквы сами по себе появлялись вверху экрана, вылезая из-за пластмассовой оболочки электронного устройства, как гусеницы вылезают из кокона, и, повисев мгновение на ножке, как на паутинке, методично спускались вниз. По дороге к неизвестности буквы словно бы случайно складывались в слова, причём исключительно в ругательные и такие, которые Стиву были приятны менее всего.
   Решив, что это какой-то неизвестный хацкер издевается над ним, Стив запустил антивирус. Минуту ничего не происходило, и когда Стив уже потянулся к кнопке «Reset», компьютерные колонки разразились страшными воплями – так вопят недокормленные упыри, жалуясь на тяжёлую жизнь. Стив отпрянул от компьютера, и тот показал ему язык. В прямом смысле: язык был хоть и графический, но удивительно реалистичный, красный, даже струйка слюны стекала по нему, уходя всё за тот же нижний край.
   Стив храбро нажал «Reset» – компьютер с полным безразличием продолжал заниматься своими делами.
   – Апчхи! – Стив шмыгнул заложенным носом и поморщился от резкого першения в горле.
   Это окончательно разозлило его. Зарычав злобным вепрем, Стив стал стучать ногой сначала по кнопке перезагрузки, потом по кнопке выключения, а затем, извернувшись на стуле и закрепив себя в неудобном и опасном положении, – по ним обеим двумя ногами одновременно.
   Раздался взрыв.
   Стива вместе со стулом подняло в воздух и отбросило назад. По приземлении ножки подломились, с издевательским и чрезвычайно громким хрустом, и Стив загремел на пол. В дюйме над его головой просвистел флоппи-дисковод. Он врезался в стену, осыпав пол побелкой, точно пёс в американских мультфильмах изгрызенной в пыль костью. Развороченный и дымящийся, дисковод угрожающе подёргивался, словно норовил выбраться из стены. А может, так оно и было.
   Из дыры в системном блоке вырывались электрические сполохи, однако компьютер не прекращал своей обособленной от человека жизни.
   Стив подумал, не сходить ли за тяжёлым, аргументированным молотком, но пока мысленно отложил его на крайний случай.
   Не зная, что делать, Стив стоял над развалинами стула и созерцал на десктопе танцы папок и ярлыков. Взявшись за руки (на сей раз, слава богу, в переносном смысле), они водили хоровод, расцепившись, перешли на польку, затем отмочили задорный канкан, сменившийся русскими народными танцами, за которыми последовало что-то трансово-наркотическое и, наконец, нечто уж совсем невообразимое и неописуемое… У Стива закружилась голова.
   Папки внезапно замерли, покраснели и сгорели, охваченные спрайтовым огнём. Порыв ветра разметал пепел. Стиву показалось, что дует из вентилятора в системном блоке.
   Надо отдохнуть, понял владелец (владелец ли?) компьютера.
   Без особых надежд на удачу он постучал кулаком по крышке монитора. Ничего не изменилось, только гудение, казалось, стало более назойливым и насмешливым…
   Когда пришёл Пол, первым его вопросом было: «Ты ему курить не давал?»
   Чихавший вовсю Стив скривил рот, не оценив шутки программиста.
   По истечении двух часов никаких заметных… да что там, хоть каких-нибудь! – сдвигов по излечению компьютера от поразившей его напасти не обнаружилось. Тогда Стив подумал, что паниковать поздно, и, махнув рукой, сказал:
   – Щас отключу от сети, разберу и отнесу в ремонт. Если и там не помогут, значит, он – а… а… ААпчхи! – неизлечим.
   – Правду говоришь, – машинально заметил Пол в спину уходящему Стиву.
   На кухне Стив сконструировал бутерброд из всего, что было съедобного (но незаплесневевшего и несъеденного), и нацедил в стакан последние миллилитры апельсинового сока. По дороге назад он заметил, что в комнате стало необычно тихо. Это его насторожило, и насторожило очень неприятно.
   – Пол, ну что… – Стив остановился. – Ну, что ты там притих?
   – Стив, по-моему, дело не только в нём. – И Пол странно посмотрел на друга.
   – Ты о чём? – Жуя бутерброд и запивая его соком, Стив приблизился и чуть ли не уткнулся носом в экран. – Пол, о чём это он?!
   Ответ Пола был почти неизменным:
   – Стив, по-моему, дело не в нём.
   На экране возникло изображение черепа – такой рисуют на банках с ядом.
   Завыла протяжная и громкая сирена.
   «Внимание! – возвестил голос с компьютерными интонациями. – Обнаружен вирус!»
   – По-ол…
   Увеличенное изображение всё того же черепа появилось на Стиве, только теперь пустые чёрные глазницы ритмично мигали красным светом.
   Пол отшатнулся, но взгляда от происходящего не отвёл.
   По Стиву поползла синяя полоса. Вернее, ползла она внутри другой, полой и прозрачной, полосы, заполняя её. Потом побежали проценты…
   – По-о-ол!.. Апчхи!.. По-о-о-о-ол!..
   Бутерброд упал на то место, где только что находилась левая нога Стива. Сверху, разливая оранжевую реку сока, приземлился стакан.
   «Вирус успешно излечен! Инфицированные элементы удалены! – безэмоционально обрадовал механический голос. – Компьютер снова готов к работе!»
   – А… Ап…Апч… – Зажав рот и стараясь во что бы то ни стало не чихнуть, Пол вихрем вылетел из бывшей квартиры Стивена.

(2005, 2006)

Жизнь и невероятные приключения Мумзеля Барракуда

   Если кто вякнет, что Мумзель Барракуда – ограниченный кретин, закидайте того камнями. Я не просто наихудший плохиш из всех, что носила Земля, – я ещё и самый непредсказуемый и самый бесстрашный. Обладатель безупречного накачанного тела, красивых синих глаз и светлых волос, а ещё идеально ровных белых зубов. Зверь с ликом человека, скажем так.
   Возможно, мой словарный запас беднее, чем у этих… как их… ну, «Отелло» и «Анна Каренина», но я возмещаю это сторицей силой и обаянием. В основном, первым. Если проблему нельзя решить кулаком, то она недостойна вас. Плюньте и пройдите мимо. Впрочем, таких затруднений я ещё не встречал – то есть тех, что не решаются при помощи точно нанесённого удара, хотя бы и с третьей-четвёртой попытки.
   – Давай, Мамзель, держи! Ты сможешь!
   – Меня звать Мумзель! А вообще, отвали, идиот, и так держу!
   – Ты ещё подерзи, подерзи наставнику!
   – А я что делаю?!..
   Пока я, привязанный за руки – за ноги к четырём пальмам, пытаюсь не разломиться надвое под весом слонёнка, поведаю-ка вам историю. Обычно я подобным голову не забиваю, но ситуация сложилась, прямо скажем, в корне необычная.
   Во-первых, этот вселенский злодей, эта жестянка Лохотрон Тринадцатый решил, что пора бы завоевать мир. Прилетел со своей Лохудрии и давай новые порядки вводить. Ну не наглость?! Даже я, несмотря на то, что когда-то промышлял контрабандой, захватом заложников, ограблениями и рэкетом, не опускался до этого. Знаете, есть такое слово «бесперспективняк». Вот, а Лохотрон не знает. Что ж, его проблемы.
   Во-вторых, половина страны во главе с президентом припёрлась ко мне на ранчо, где я отдыхал от мирских дел, и стала уговаривать меня «спасти всех ради господа бога!». Мне это было, как бы получше выразиться, по барабану. До лампочки. Ну, Лохотрон – ну, и хрен с ним. Меня-то он не трогает.
   – Чё вам надо?
   – Ты наша единственная надежда, Мумзель! Помоги нам! Мы знаем, внутри ты вовсе не такой злой, каким…
   А вот фиг вам, именно такой. И то, что полицейским пока не удалось меня поймать и упрятать за решётку или отправить на эшафот, вовсе не означает, что я настолько безрассуден и глуп, чтобы немедля броситься на помощь «несчастным землянам».
   – Мой ответ «нет». И на всякий, если ты или кто-то ещё из четверти миллиарда людей, что пришли с тобой, не расслышал, повторю – «нет». Всего три буквы – несложно понять и запомнить.
   – Но, Мумзель, ты ведь негодяй!
   – Ещё какой! А почему, ты думаешь, я вам отказываю?
   – Ты не отказываешь, а отказываешься – от шанса, который выпадает настоящему плохишу только раз в жизни, и то не всегда!
   – Э?
   Я насторожился, но, к своей беде, не понял, что это «в-третьих».
   Третья необычность состояла в том, что я мог не просто освободить людей Земли, но, освободив их, занять место Лохотрона и стать вселенским злом вместо него.
   Не буду отнекиваться, глаза мои загорелись. Да-а… Даже не так: а-ага-а… Тогда во мне пробудились древние инстинкты, которыми, в общем-то, и живут все плохиши. Жажда антиславы и мирового господства рекой протекла передо мной, и я купался в лучах, отражаемых её игристыми водами, наблюдал за этим сиянием, плыл вместе с ним – куда-то далеко… Короче, сам не помню как, но я согласился.
   Президент сложил вчетверо документ с моей подписью и отдал его помощнику. Тот, в окружении толпы охранников, убрал бумагу в сверхзащищённый кейс. Потом поздравил меня с правильным выбором.
   Мне жуть как хотелось послать его к чёрту, и я с превеликим удовольствием осуществил свою мечту.
   – Ну что ж, Мумзель, пора, – напутствовал меня президент.
   В тот же день, собрав свой нехитрый скарб, я вылетел на тропический остров. Самолёт высадил меня в открытом море, так что до острова, местонахождение которого надо было сохранить в тайне, я добирался вплавь, попутно отбиваясь от разного рода зубастых созданий, норовивших откусить от меня нужные человеку части тела…

   Как сообщают СМИ.
   Тем временем Лохотрон играл в бильярд. И, так как победить честно он ни в коем случае не мог, Лох использовал гипнотизаторы, подкупал магов, устраивал баталии без права перемирия только ради того, чтобы во-он тот шарик закатился во-он в ту дырочку. Если вам доведётся играть с Лохом, возьмите с собой циркулярную пилу, бластер с неограниченным боезапасом, противозакляточный амулет и ватрушку. Последняя нужна на случай, если в перерывах между руганью и стрельбой вам вдруг захочется перекусить. И, конечно же, ни за что не соглашайтесь играть с Лохотроном в «дурака»: Лох Дураком не может быть по определению.

   …Сэнсэй, учитель, гуру, наставник – называйте, как хотите, этого дохлого узкоглазого сморчка – встретил меня с улыбкой и протянул руку. Но я хотел его проверить и вместо рукопожатия провёл хук справа. Как я очутился на земле, не знаю. Дол Динь Дон (так зовут сморчка) снова протянул руку, на сей раз чтобы помочь мне подняться. Я встал, сжав его сухонькую ладошку изо всех сил своей лапищей, – и с удивлением заметил, что это не произвело на моего будущего учителя никакого эффекта.
   – М-да, с тобой придётся поработать, – бросил он и отправился в хижину.
   Я последовал за ним – под покачивание пальм, под звуки-порывы тропического ветра, под шуршание песка, под крики птиц… Короче, я как раз собирался устроиться на новом месте поудобнее, когда Дол Динь Дон покачал головой и молча указал на подстилку перед дверью. Снаружи.
   – Ты чё, спятил?
   – Хочешь победить Лохотрона?
   – Да не особо, просто я связан договором…
   – Тогда слушайся меня во всём.
   Как позже выяснилось, спать на улице, таскать воду из колодца, мыть полы и стричь старику ногти было совсем необязательно и никак не влияло на боевой дух, конституцию, координацию, силу удара… Ни на что. Но это старикан сообщил мне на прощание, а пока я стойко сносил все его «издевательства». Впрочем, можно и без кавычек.
   – Как ощущения, Мамзель?
   – Меня зовут Мумзель! – в сотый раз рыкнул я. – Долго ещё?
   – Пока слонёнок не продавит в тебе большое круглое углубление.
   – Чё-о-о?
   – Хе-хе. Да не, уже всё. – Старик встал и опёрся на палку. – Заканчивай тут и приходи в дом. – И направился вглубь острова.
   – Эй! – крикнул я пенсионеру вслед. – А не хочешь ли снять с ученика эту заразу и развязать ему руки?
   – У-у-у-у-у! – ответил ветер.
   Я выругался и принялся изображать из себя Гудини…

   Как сообщают СМИ.
   Тем временем Лохотрон морально разлагался в обществе вина, друзей и куртизанок. Эта консервная банка постоянно кричал что-нибудь вроде «Официант! Шампанского!», потому что сам не свой был до алкоголя. А в подвыпитом состоянии превращался в любителя рассказывать бородатые анекдоты, и когда говорю «бородатые», я имею в виду принадлежность подлиннее, чем у Черномора. Затем, когда количество выпитого перешло все мыслимые границы, Лох начал гоняться за официантками по столам, поскользнулся на красной икре и свалился на пол, травмировав свою и без того болезную голову. После чего, когда количество выпитого перешло границы немыслимые, наступила самая страшная и невыносимая стадия – имя ей Вокальные Упражнения Акапелла.

   …Домой я таки вернулся, злой и вымотанный.
   Старикашка, с беззаботным выражением на складчатой морде, пил чай.
   – Что-то электрочайник барахлит – посмотри, – не поворачивая головы, словно обращаясь к пустому месту, произнёс Дол Динь Дон. Удобно расположившись в кресле, он смотрел по телевизору новости об очередных «достижениях» Лохотрона.
   Бубня под нос самые грязные ругательства, которые сейчас, после столь утомительных тренировок, мог вспомнить, я направился в кухню и там чуть ли не до утра возился с чайником. Оказалось, старая развалина специально испортил технику, чтобы мне было, чем заняться, так как никаких других заданий для меня он не придумал.
   Я свалился на кровать, после чего кто-то сильный и ловкий – вы, наверное, догадываетесь кто – секретным приёмом, которые я и прилетел изучать и знал уже довольно хорошо, переместил меня на улицу, на коврик. Но мне было до фени. Я спал и видел сны.
   А часа через три старый маньяк поднял меня с коврика и отправил на гору. Я должен был без всякого снаряжения забраться на неё, а после слезть тем же маршрутом. Ощущая себя Томом Крузом, я карабкался, цепляясь почти что за воздух. Где-то на середине моего пути вверх затрезвонил мобильный. Держась одной рукой за уступ, другой я достал трезвонящий телефон и, раскачиваясь над пропастью, нажал кнопку «Ответить». Звонил мой старый дружбан Гремзель Кайман (мы с ним вместе как-то грабили рыбный магазин, за что и получили свои прозвища. Это было наше первое дело).
   – А-а-а, Гремз, привет-привет. И пока ты не положил трубку, хочу сказать, что ты…
   Я долго и витиевато высказывал другу всё, что о нём думаю. Это же надо было насоветовать такого мастера! Такого наставника-перенаставника!
   – Ты сам-то у него учился?!
   – Нет. Но мне рассказывали много хорошего…
   – Хорошего!.. А плохого?
   – Э-э… нет. А что плохого?
   Витиеватые оскорбления возобновились.
   – Погоди-погоди, в чём проблема-то?
   – Нет, это ты погоди! Кто тебе рассказал о Дол Динь Доне?
   – Хрямзель Креветка.
   – Хрямзель?! О дьявол! Ведь он давно на тебя зуб имеет – да и на меня тоже – из-за того, что у него такое прозвище!
   – Он был молодой и неопытный. Пока он стоял, разинув рот, на месте преступления, ты назвался Барракудой, я – Кайманом, а ему досталось… ну, то, что досталось.
   – Я это знаю. А ещё я знаю, что он до сих пор на нас в обиде и ищет способ отомстить. Вернее, уже нашёл. Потому и посоветовал тебе этот сошедший с ума трухлявый пень.
   – Дол Динь Дона?
   Я не успел поздравить его с феноменальной догадливостью: уступ, за который я держался, отломился, и я полетел вниз.
   Не знаю, что было хуже: приземление или повторное восхождение. Закончил я тренировку, уже когда солнце село и на охоту вышли дикие звери. Набив парочке хищников морды – им, видите ли, захотелось мясца антигероя, – я вернулся в лачужку и благодаря доброте старикелло до утра чистил картошку. Будить меня не пришлось – на сон времени попросту не хватило. Так что я сразу отправился на скрытый в джунглях суперсекретный военный полигон, где мне предстояло несколько часов уворачиваться от ракет и пуль, которые пытался всадить в меня мой дорогой учитель.
   – Это тренировка реакции и выносливости!..
   – Ты трупешник! – между делом крикнул я. И, видимо, зря, потому как обстрел не прекращался до вечера, а к тому времени я был слишком утомлён, чтобы кому-то откручивать голову…
   …Так, неспешно, текли день за днём на красивейшем тропическом острове, местонахождение которого не сможет обнаружить ни одна разведка, потому что все «стелсы» и прочие самолёты мой сэнсэй сбивал на раз из своей портативной ракетницы…

   Как сообщают СМИ.
   Тем временем Лохотрон осматривал свои новые владения. Ему наконец стало интересно, что же он завоевал. Вернее, он протрезвел-таки после жутчайшей попойки, а врачи вернули ему зрение и возможность ходить, которые он потерял по результатам сражения, возникшего, когда он в очередной раз получил на погоны две «шестёрки». Осмотр достопримечательностей проходил как обычно: Лох попытался погладить собаку-охранника, в результате чего последняя его немного прикусила своими огромедными зубищами; пытаясь сбросить собачку, Лох наткнулся на телохранителя с огнемётом и повалил несчастного на землю; огнемётчик случайно нажал на гашетку и поджёг бар с алкогольными напитками; тот сразу зашёлся синим пламенем, которое рванулось к небесам, но, что ещё хуже, и к резиденции Лоха тоже; доктор лечил инопланетного тирана долго и усердно, за что получил в итоге благодарность в виде злобнейшего щелчка по носу; но вот Лохотрон пришёл в себя, увидел полыхающий дворец и заорал благим матом, что все, не жалея живота своего, должны немедля броситься тушить резиденцию, и запуганные до смерти слуги и подчинённые, которые боялись Лоха больше, чем неожиданной диареи на оживлённой улице, стали исполнять приказ начальства. Только ремонтников и строителей ему всё равно пришлось вызвать, ведь пожар спалил девять десятых здания. А приехавшие на вызов ребята оказались добросовестными и конкретными парнями, поэтому, когда Лохотрон им не заплатил, подогнали специально нанимаемый в таких случаях самолёт с напалмом, которым летательное средство и облило резиденцию. И всё началось по-новой. Лох очень любил тусоваться.

   …Наконец, подошли к концу последние тренировочные сутки. Я превратился в гору мышц, злобы и виртуозного владения боевыми искусствами давно забытых и потерянных народов. Дол Динь Дон поздравил меня с этим и, расчувствовавшись на прощание, пустив слезу, доверительно сообщил, что свернёт мне шею, если я кому-нибудь расскажу, как добраться до острова.
   Я улыбнулся и рассмеялся – чуток неуверенно, будь он проклят! – и наши пути (наконец-то!..) разошлись. Правда, перед этим я сообщил наставнику, что один тип по имени Хрямзель, по прозвищу Креветка, раздаёт координаты острова налево и направо. Сэнсэй обещал разобраться, и это хоть немного, но согрело мою душу…
   …На подступах к резиденции Лохотрона меня слегонца задержала его армия. Всего-то несколько десятков тысяч солдат – больше на скромном пангалактическом крейсере не доставишь, – но на то, чтобы справиться с ними, я потратил добрые два часа. Жаль, что рядом со мной не было Гремзеля с Хрямзелем. Первый отдыхал на курорте после очередного удачного ограбления банка, а второй, как я подозреваю, уже находился в больнице: не стоит переходить дорогу Дол Динь Дону. Когда освобожусь, надо будет узнать, куда определили моего старого дружбана, и отнести ему апельсинов…
   А тем временем Лохотрон правил бал – что естественно, в бальном зале. Разодетые под роботов, мутантов и пришельцев из иных измерений люди, которых в восстановленной из праха резиденции набилась шишова туча, трясли потными телами под убойный музон, а сам Лох, стоя напротив императорского кресла, которое ему специально привезли с родной планеты, дирижировал мракобесием.
   И грянул гром. Я не шучу, действительно раздался раскат грома, и я подумал, что это неплохой момент, чтобы завалиться на вечеринку. Я снёс шестиствольным пулемётом двери с петель и вошёл в зал. Все остановились; Лохотрон выключил музыку.
   – Кого там принесла нелёгкая?
   – Ты прав, Лох, ох, как ты прав, совсем нелёгкая!.. Пулемёт, например, весит, как во-от такой поросёнок. (Ой, чуть не уронил пушечку.) А все эти гранаты и патроны…
   – Взять его!
   Но никто не шелохнулся. Все испуганно расступились к стенам, освобождая мне проход, и на всякий случай легли на пол.
   Я поднял шестистволку – и без лишних слов жахнул по Лохотрону. У того глаза на лоб полезли. Он мгновенно спрятался за бронированный трон. Когда пулемётные патроны закончились, я взялся за плазменную гранату.
   – Погоди, я не готов! – донеслось из-за кресла.
   – Ничего не знаю – у меня обязательства.
   Раздался оглушительный взрыв – я даже немного забеспокоился: подумал, что могли лопнуть мои барабанные перепонки. Это всё акустика в лоховском зале. Слава богу, ничего подобного не произошло.
   Между тем все присутствующие, кроме нас с Лохотроном, благоразумно покинули здание. Самозваный император мира выбрался из-под обломков сорвавшейся с потолка люстры и, воспользовавшись мешаниной, достал из секретного отделения в стене лучемёт. В следующую секунду прямо в меня полетел смертоносный ярко-оранжевый луч! Я упал на пол, и он просвистел надо мной.
   – Ты что ж делаешь, гад! Видишь же, я без энергетических доспехов!
   – Ничего не знаю – у меня беспощадность.
   – Где?
   – В бороде!
   И пришелец надавил на гашетку, а отпускать её не намеревался. Пока Лох поливал окружающее пространство из лучемёта, я бегал по стенам – благо, у меня имелись предназначенные для этого ботинки. В стенах появились бреши, затем дыры, а после – огромные дырищи. Но Лохотрона это мало беспокоило.
   До тех пор пока заряд лучемёта не иссяк.
   – Чав-чав-чав, – сказало оружие в руках удивлённого владельца.
   – Так-так-так, – произнёс я.
   – Э-э… Мумз, погоди, я перезаряжу.
   – Ну уж фигушки.
   И я спрыгнул с потолка, где в настоящий момент находился, прямо на своего заклятого врага. Тот, продолжая перезаряжать лучемёт, тихонько отошёл в сторону.
   – А-а-а-а-а! Ма-а-а-а-ать!.. – выразился я, прошибая дыру в полу и уходя под землю.
   – Сейчас, сейчас… сей-ча-ас… – обнадёжил Лох.
   Я перекувырнулся и выскочил из дыры, чтобы наброситься на наглого инопланетянина. Но того нигде не было видно.
   – Чтоб тебя! Плащ невидимости, да?
   – А то!
   Я вытащил из-за пояса два бластера, выставил на них режим «Спасайся кто может!» и принялся палить вокруг без разбора, начав с того места, откуда, как мне показалось, раздался голос моего противника.
   – Ха-ха-ха! – рассмеялся Лохотрон, кося под одного из своих многочисленных кумиров-кинозлодеев. – Ха-ха-ха! Не попал, не попа… а-а-а! Ты что! Чуть меня не убил!.. Фух.
   Я продолжил свою безумную атаку, но, кажется, слишком ей увлёкся: только краем глаза я заметил, как Лох вскидывает лучемёт и нажимает на спусковой крючок. Похоже, тем удачным выстрелом я испортил его плащ-невидимку. Теперь настала моя пора отскакивать в сторону, что мигом и произошло. Луч всё того же опостылевшего ярко-оранжевого цвета пролетел в сантиметрах от меня и превратил в ничто опору.
   И тут у меня появилась идея. Безбашенная, но других не держим-с. Да и не было особенно времени думать да выбирать.
   – Лох-горох! Лох-скоморох! Лох-чертополох!.. – дразнил я одетую в чёрное железяку.
   – Ах, чертополох!!! – не на шутку разозлился Лохотрон, выставил на лучемёте режим «Выноси всех святых» – и ЖЖЖАХНУЛ!!!..
   Именно так, я не преувеличиваю.
   Разряд отправил в небытие вторую опору. Зданию это не понравилось, и оно начало опасно крениться.
   Я между тем отпрыгнул, отбежал, снова отпрыгнул – на инстинктах, не глядя – и оказался напротив третьей опоры.
   Лохотрон, обуреваемый яростью, не замечал ничего и только ЖЖЖАХАЛ!!! ЖЖЖАХАЛ!!! и ЖЖЖАХАЛ!!!
   Это было мне на руку.
   Вот только, к сожалению, я поскользнулся на остатках красной икры, когда третья опора превратилась в дырку, и здание неуклонно, неумолимо стало обрушиваться нам на головы.
   – Ах вот так!!! – заорал Лохотрон, не заботясь о своём осипшем уже голосе. – Хитрость применил, да??? Ну так получай!!!..
   И разрушил мощнейшим разрядом четвёртую опору…
   …Меня спасло только то, что за недели тренировок башка моя стала крепче титана, – часть здания разбилась об неё и разлетелась на кусочки. Я хмыкнул, почесал затылок и ретировался, убегая от падающих остатков дома.
   А недовольного Лохотрона похоронило под обломками. Правда, позднее, когда всё закончилось и завал разобрали, злодея не нашли…
   …Я щёлкнул пальцами, привлекая внимание к своей гениальной мысли.
   – Портативный телепорт! Как я об этом не подумал!
   – Ничего, ты сделал всё от тебя зависевшее. – Президент похлопал меня по бицепсу (поскольку выше не доставал), да и для этого ему пришлось встать на цыпочки. – Не расстраивайся. Ну а награда ждёт тебя. Правда, памятника обещать не могу – очень уж много денег уйдёт на восстановление резиденции. Но что касается медали, Мамзель…
   – Я – Мумзель!!! – рявкнул я. И добавил: – А медаль свою засуньте… – Насколько мог красочно, я описал куда и, чтобы быть последовательным, схватил блестящий кружок с подушки, после чего стремительно покинул место битвы. Учитывая, что я хромал, так как многотонная конструкция заехала мне по ноге, когда я спасался из рушившегося здания, стремительность была не такой быстрой, как хотелось бы.
   Единственное, что осталось для меня непонятным во всей этой истории, – почему я согласился? Как президенту удалось уговорить меня. Хм… Я сидел в кресле на своём ранчо и непринуждённо потягивал вискарь. И тут догадка выплыла, нет, даже вылетела из мрака и шандарахнула меня по мозгам. Вот чёрт! А он и не уговаривал!..
   Я набрал номер Гремзеля.
   – Эй, Кайман… Да погоди, не перебивай. Скажи, наша армия использует психотронное оружие?
   – Ты что, с Чризгелля свалился? Давно уже и вовсю.
   – Так я и знал!
   – А в чём?…
   Я прервал связь. Значит, президент надул меня! Загипнотизировал психооружием и заставил подписать договор! Думал, я не догадаюсь. Другого объяснения я не находил и подозревал, что это – правильное…
   Но самое жуткое и отвратительное, мне не отдали мирового господства! Сюси-пуси, благодарности, медали и памятники – за ними я забыл, зачем, собственно, ввязался в эту историю! Гр-р-р!..
   Я прикинул, насколько сильна моя ненависть: где-то 95 по 100-балльной шкале. Нормально.
   Как обычно, моментально приняв решение, я собрал свой нехитрый скарб и отправился на затерянный, таинственный и очень опасный остров, название которого нельзя разглашать. Чтобы разобраться с президентом и его армией, придётся пройти расширенный курс тренировок у Дол Динь Дона. И да поможет мне здоровье!..
   Мумзель Барракуда не кретин, друзья мои. Ну, во всяком случае, не ограниченный. Может, и не стоит закидывать камнями того, кто скажет обо мне плохо, – а вдруг он окажется сильнее вас? Но, когда этот тип отвернётся, покажите ему язык. За меня и за всех несправедливо обиженных хороших плохих парней!

(Январь, февраль 2012 года)

Нелёгкая судьба Лохотрона Тринадцатого

   Если вы думаете, что быть злодеем – жутко интересно и прикольно, то жестоко ошибаетесь. И я знаю, о чём говорю, особенно когда речь идёт о жестокости. В злодействе больше минусов, чем плюсов, тем более тут, на Лохудрии, где все законы, в том числе злодейские, соблюдаются неуклонно, – и попробуйте только не соблюсти! В общем, одна головная боль… Что, сомневаетесь? Ну, насчёт законов придётся поверить на слово, если только ваше везение не даст настолько сильную трещину, что вы попадёте сюда на отдых. А в остальном – давайте разбираться вместе. Остановимся лишь на трёх пунктах: поверьте, их будет достаточно…
   Итак, во-первых, все эти невыносимые ритуалы: дьявольский смех – от которого саднит в горле; пытки и казни – сжирающие большую часть свободного времени; необходимость соответствовать стилю – которая вызывает лишь приступы тошноты. И так далее. Всё это уже навязло на зубах, и хочется поскорее сплюнуть, но приходится сглатывать и притворяться Тёмным Владыкой дальше. Например, из последних сил делать вид, что ты безумно рад видеть свой чёрный дворец с чёрными комнатами, в которых стоит чёрная мебель, и это ещё не говоря о чёрных деталях интерьера, вроде игрушек и статуэток, о чёрном постельном белье, о чёрных шторах, чёрных окнах и чёрных стёклах… Смогли бы вы быть безумно рады этому «пёстрому» окружению в течение двадцати четырёх часов каждый день? А ведь времени на отдых от подобного великолепия не предвидится: настоящий Тёмный Властелин должен заниматься государственными делами, а не просиживать штаны (естественно, чёрные). Так недолго и в самом деле умом тронуться, и если такое случится, то, будьте уверены, быстро найдутся те, кто вас сместят и закопают. Поэтому приходится держаться…
   Ну как, вам уже весело? Во-от, а это только во-первых.
   Но перейдём к следующему пункту. Во-вторых, ваши родственники: эти-то сумасшедшие безо всяких меры и ограничений. Учтите, вам придётся уделять им всё своё свободное время, которого у вас попросту нет, – иначе обидятся, не приведи шкванк! Но мало того, надо будет ещё сносить их сюсюканья («Ты мой монстрик! Дай я тебя подёргаю за щёчку!»). И закидоны – вроде того чтобы без разрешения повесить вашего дворецкого из-за того, что он на минуту позже принёс завтрак.
   Ну, и в-третьих – ваши враги. Эти падкие на женщин и обласканные вниманием оных – в отличие от вас! – белозубые мускулистые красавцы. Как я их ненавижу! И в первую очередь, позёра и хама Мумзеля Барракуду сотоварищи! Эти «три богатыря» неизменно используют запрещённые приёмы, которые сочувствующие принимают за проявления недюжинного интеллекта, тогда как в нашем случае, в случае несчастных и забитых жизнью вселенских злодеев, любые хитрости вызывают у людей презрение и ненависть. Скажете, честно? Да к тому же «герои» эти постоянно побеждают – вот что бесит больше всего! Побеждают, невзирая на свой асоциальный статус: они сами промышляют грабежом, разбоем, хулиганством и прочим в том же духе. Но других спасителей не нашлось, так что, извините, имеем тех, какие есть. Ничего не попишешь, дорогой Лохотрон, скажете вы, закон жанра: «герои» побеждают – «антигерои» проигрывают. Так что остаётся лишь соответствовать своему статусу, если хочешь быть хорошим плохим мальчиком. Вот скажете вы так – и будете правы… Э-эх!..
   Но «ближе к телу», как говаривал один инопланетный классик. Неприятности начались в тот день, когда я уже не мог более выносить «прелести» судьбы и, решив плюнуть на всё, накупил жёлтой краски, чтобы придать своему мрачному дворцу более жизнерадостный вид.
   Брат – родной, по имени Болваниус Ридикьюлус – застал меня за покраской и первым делом раскрыл рот (как будто его кто-то об этом просил):
   – Лох, брателло, ты что же делаешь? Этой чумовой краской ты убьёшь всю атмосферу!
   Слово «чумовой» у Болваниуса может означать что угодно: и плохой, и быстрый, и классный, и яркий, и ненастоящий, и почему-то трёхмерный.
   – А-а, привет, Болван! – приветствовал я родственничка с улыбкой на лице и неописуемым раздражением в подкорке. Я разразился демоническим – или дьявольским, кому как больше нравится – смехом, брат подхватил его, и мы немного поржали в унисон. Затем я откашлялся и спросил – как всегда вежливо, по-нашему, по-злодейски:
   – Ты чего припёрся?
   – Да вот, решил навестить дорогого родственничка!
   – Это меня, что ли?
   – Бинго! С первой попытки! А, каково?
   – Да не очень как-то.
   – Э-э… ты о чём сейчас?
   – А, миль пардон, это всё краска, – спохватился я: ни в коем случае нельзя показывать утомлённость, она – первый противник любого межгалактического злодея.
   – Ты же под своей металлической маской ничего не должен чувствовать, – сострил Болваниус и хлопнул меня по плечу.
   Я чуть не слетел с табуретки, на которой стоял.
   – Под чёрной маской, – уточнил я, спрыгивая на пол.
   – Вот-вот. Мой любимый цвет. Тако-ой…
   – …стильный, – кисло сказал я. Впрочем, братец не заметил иронии:
   – Точняк! Погогочем по этому поводу?
   И мы ещё немного погоготали.
   – А что же остальные? – снова откашлявшись, спросил я. – Папаша Дурошлёпник?
   – Заразился вирусом доброты и слёг.
   – Бедняга, – ненатурально посочувствовал я. – А мамочка Шляпочка?
   – Ветром сдуло.
   – Э-эх… Сестрица Тебе-Такой-Не-Уродиццо?
   – В очередной раз вышла замуж, и у неё какие-то там проблемы.
   – Опять?
   – И я так же сказал. А она девка суровая, вся в папашу, – вынула дезинтегратор и как давай садить по мне из него!.. Я спрятался в кустах растений с Чризгелля – сестрёнка притащила их из последнего путешествия, и они разрослись повсюду. Так вот, те голодные были – пожрали все разряды, которые выпустила сестрёнка. Та обиделась, плюнула и ушла. Я было обрадовался, но когда растеньица прикусили меня за жо…
   – Короче, день не удался? – перебив словоизлияния братца, подытожил я.
   – Да уж. Пришлось делать пересадку.
   Пересадку чего, я уточнять не стал. И так уже жалел, что завёл этот разговор.
   – Вот потому я и ношу защитный костюм – и всем злодеям советую делать то же самое, – непонятно зачем продолжил я диспут.
   – Не всем нравится ходить с такой тяжестью.
   – А ходить без задницы?
   Болваниус промолчал.
   – А дядя? Тётя? Бабуля с дедулей? Ну, и все остальные? – чтобы побыстрее закончить беседу, поинтересовался я.
   – Собрались скопом и рванули на другую планету отдыхать. Только, говорят, там обстановка не очень хорошая.
   – То есть?
   – Да чё-то с будущим.
   – А как называется планетка?
   – Э-э… Криптон или что-то вроде того.
   – Ну понятно. – Я вздохнул и протянул: «М-да-а», – как бы намекая, что пора прощаться и расходиться.
   Но у Болвана были другие планы.
   – Так я поживу у тебя?
   – Сколько?
   – Не знаю. Не очень долго. Год или два – как пойдёт.
   – Хм.
   Братец оглядел комнату ещё раз.
   – Нет, всё-таки чёрный мне больше по душе. Он какой-то более…
   – …тёмный, – закончил я за него.
   – Ага-ага.
   – А что ты вдруг решил приехать? – невинно спросил я. – У тебя же дома бизнес, девушка, развлечений пруд пруди…
   – Чёрный! – почти выкрикнул Болваниус.
   – Ну конечно, – успокаивающим тоном произнёс я.
   – Да, понимаешь, что-то вдруг всё обрыдло, и я подумал: а навещу-ка я братца! Давно не виделись, он будет мне рад, и вообще…
   Вот про «вообще» он очень точно сказал.
   Я кивнул.
   – Ну ясно.
   Болван перегораживал выход из комнаты. Я попытался обойти брата, споткнулся, налетел на стул, опрокинул его вместе с банкой краски и, упав в липкую жидкость, стихийно перекрасился в жёлтый цвет.
   – Чумово, – выдал брат. Посмотрел на меня оценивающе, поцокал языком и добавил, что в чёрном цвете паркет смотрелся выигрышнее.
   – А я давно хотел сменить пол, – ответил я. Сбросил костюм, вынул из шкафа новый и надел его. Затем пихнул всё ещё загораживавшего проход братца в бок локтём и прошёл в кухню.
   Там всё уже было накрыто. На чёрном столе в чёрных блюдах лежали чёрные… ну, вы поняли. Самое удивительное, что не только грибы и некоторые овощи были этого «чумового» цвета, но и крекеры с грушами тоже. Иногда причина заключалась в шоколаде, иногда – в краске, иногда – в закончившемся сроке хранения, а порой… нет, не хочу продолжать.
   – Тэк-с, тэк-с, отобедаем. – Болваниус потёр руки. – Что у нас шкванк послал?
   Я не выдержал, пробурчал под нос что-то невразумительное, – нельзя терять самообладания! Нельзя! – сел и стал обедать.
   – Что-то… чав-чав… твоего нового дворецкого… чав-чав… не видно – не слышно, – не прерывая трапезы, задал вопрос Болван. – Он где вообще, чав-чав?
   – Если у него достаточно мозгов, то где-нибудь далеко отсюда.
   – Ха-ха-ха! – демоническо-дьявольски расхохотался братан.
   Я поддержал его без особого энтузиазма, желая только одного – остаться одному.
   – Эти улитки – просто супер! – восторженно проговорил Болваниус. – Где ты их взял?
   – Здесь нет улиток, – чётко проговорил я.
   – Да ну? А что же я тогда слямзил? Чёрное, скользкое и противное. Да точно улитка!
   – Надежда умирает с последним, – озвучил я очень популярную в среде злодеев поговорку.
   – Чав-чав! – согласился братец.
   Через какое-то время пытка обедом кончилась. Я встал из-за стола и, под бодрое поикивание братца, увязавшегося за мной, вышел на улицу. Воздух был чуть ли не пряным, освежающим, особенно после часов, проведённых в обществе жёлтой краски. Вот был бы он ещё другого цвета!..
   Но я всё равно вдохнул полной грудью.
   – А-ах, хорошо, – прокомментировал Болваниус, сделав то же самое. – Такой чумовой свежак на улице. Ты, кстати, правильно сделал, что не помыл руки перед едой, – ни к чему это бяке твоего уровня. Даже жалко немного… – неожиданно перескочил с одной мысли на другую мой дорогой братанчик – и тут уже прикрыл рот рукой.
   Мне это отчего-то совсем не понравилось. Может быть, оттого, что за годы, проведённые в обществе моей семейки, я научился предупреждать их поползновения, которые могут осложнить мне жизнь. Здесь речь не идёт ни о какой параноидальности – только о банальной безопасности.
   – О чём это ты говоришь? – И я произвёл стрельбу глазами, но не ту, которую используют женщины, а иного толка – вселенско-негодяйского.
   – Да… м-м… в общем… У-у-у-у-у, – вдруг протянул Болван, развернулся и направился к замку.
   – Чего «У-у-у-у-у»? Ты куда это?
   – Пойду посижу, книжку почитаю. Я буду у тебя в кабинете. В сейфе. Он ведь всемнепробиваемый, надеюсь?
   – А… – Но договорить я не успел. Полтора десятка аэромобилей показались на горизонте. Все, как и положено, того самого цвета. Но они не имели никакого отношения к нашей семье, зато к мафии – самое непосредственное.
   Слава шкванку, мне удалось укрыться в доме до того, как полсотни парней в широкополых чёрных шляпах высунулись из окон, достали автоматы и дали очередь.
   Задыхаясь – бегать в тяжелейшем металлическом костюме вроде моего не так уж просто, – я запер дверь, чуть отдышался, а потом рванул наверх, в свою комнату, выкрикивая на ходу ругательства и угрозы в адрес Болваниуса. Казалось бы, чего мне бояться – костюм-то металлический. Всё бы ничего, но пули у мафии бронебойные, а у некоторых её представителей даже плазменные и ядерные!
   – Выходи! – орал я, дёргая ручку сейфа.
   – Не выйду.
   – Выходи!.. Я хочу с тобой… м-м… поговорить.
   – Ничего не получится.
   – Что значит не получится? Я щас схожу за лазерным резаком…
   – Не поможет. Ты забыл? Сейф сделан из дорогущего и редчайшего, ничем не пробиваемого металла.
   – Ах, ты!.. – Я попытался успокоиться. – Ну тогда хотя бы пусти меня внутрь.
   – Для этого мне придётся открыть дверцу. Так что фигушки.
   – Я тебя разорву на тысячи частей, засуну их в тысячу коробочек, которые сожгу в тысяче печей, а прах потом развею по ветру с тысячи высоких башен!
   – Вот, наконец узнаю родного братца.
   – Откро-ой!!! – И я застучал по дверце изо всех сил.
   Между тем снизу раздавались шум, крики, удары по двери и громкие голоса, обещавшие нам медленную и мучительную смерть. Я очень сильно пожалел, что у меня, как и у любого Тёмного Владыки, замечательный слух.
   Поозиравшись, я пришёл к выводу, что спрятаться мне негде. Что же делать? Ну же, Лох, думай, думай!..
   Судя по звукам, раздававшимся снизу, мафиози достали горелку и выжигали во входной двери дыру. Сколько у меня времени? Две минуты? Три?
   И тут мне в голову пришла спасительная идея! Портативный телепорт!
   Ухмыляясь, я похлопал себя по карманам – и тотчас разразился самой страшной бранью, на которую был способен.
   – Брателло, ты чего? – донёсся из-за дверцы сейфа приглушённый голос.
   – Телепорт у тебя, – мрачно произнёс я, не спрашивая – констатируя.
   – Да, – всё равно ответил Болваниус.
   – Тогда телепортируйся с ним сюда!
   – И?
   – Что «и»?! И – быстро!
   – Это… а я?
   – А что ты? При чём здесь ты?
   – Ну, телепортируюсь я – а дальше что?
   – После того как я откручу тебе голову?
   – Угу.
   – Я сбегу отсюда на какую-нибудь планетку поспокойнее.
   – Повторюсь: а я? Телепорт-то может перекинуть за раз лишь одного человека!
   А Болван не такой уж болван.
   – А ты перебьёшься как-нибудь!
   – Не, не пойдёт… И вообще, я не умею им пользоваться.
   – А я тебя не научу!
   – Тогда об чём разговор?
   Я продолжал закипать. Температура поднялась уже градусов до 80–85.
   – Как ты вообще умудрился перейти дорогу мафии?
   – Да никак. Я только занял немного денег.
   – Сколько?
   Болваниус ответил.
   Я офигел.
   – Сколько-сколько?!
   – Ну вот.
   – И зачем тебе годовой валовой экономический продукт нашей страны?!
   – Понимаешь, я малёк-с поиздержался: мой бизнес… э-э… – Болван в нерешительности замолчал.
   – Что «твой бизнес»? – прорычал я.
   Температура поднялась до 89 градусов.
   – Сейчас, в наш век компьютерных технологий, мало кто играет в игровые автоматы, и…
   – Короче.
   – Я разорился.
   – Просто взял и разорился?
   – Не просто, конечно, – меня подставил деловой партнёр, этот негодяй Бандюго Поцц!
   – На то он и негодяй, тебе ли не знать!
   93 градуса.
   – Да, но ведь и я негодяй, а это как-то… нечестно!
   – Пф-ф… Ладно, дальше.
   – Вот, значит… Сначала я занял денег у мафии и не смог их отдать. Меня поставили на счётчик… м-м…
   – Дальше! – зверея, потребовал я. 97 градусов.
   – Ну, дальше я опять не смог их отдать, – продолжил Болваниус. Мне казалось, что он говорит до невозможности медленно. – Тогда мне пришлось обратиться к… эм-м… другим людям.
   100 градусов. Ту-у-у!!!
   – КАКИМ?! – не выдержал я.
   – К конкурирующей мафии, – просто сказал Болван.
   – И занял денег у них?! – хватаясь за голову, предположил я.
   Но, к сожалению, ошибся.
   – Нет, просто заказал того, кто одалживал мне денег.
   – Ты охренел?! Зачем?!?!
   – Понимаешь, я не знал, что он из мафии. Его мне посоветовал друг…
   – Какой друг? – чуть не плача спросил я.
   – Револьверино Крёстный Пап.
   – И ты, конечно, не знал, кто Револьверино такой?!
   – Конечно, не знал! Откуда? Эй, что это за стуки? Они уже здесь?
   – Нет, это я бьюсь головой о стену!
   – А, нормально… Но, кхм, у моей истории есть продолжение.
   – Да? Какая радость!..
   – Дело в том, что вторая компания мафиози тоже разыскивает меня – я ведь так и не заплатил им за исполнение заказа.
   – А они его выполнили?
   – Ты что, дурак?!
   – Извини, Болван… Эй, минутку! Кто из нас тут провинился?
   – А, прости, прости… забылся… Нет, разумеется, они его не выполнили – когда узнали, кого именно я заказал. Я им только описал человека, но не назвал его имени. Наверное, какое-то шестое чувство подсказало мне этого не делать.
   – Оно называется идиотизм.
   – Возможно… И когда они выяснили, кого я имел в виду, то окрысились на меня, решив, что я провоцирую их на что-то очень нехорошее и что я – агент противоборствующей группировки.
   – Отлично… О-о, чёрт!..
   – Они?
   – Нет, они!..
   Прямо напротив моего окна висел чёрный автомобиль, но уже другой марки – кажется, «Хрено» или «Ёпрст-мобиль». Я в них не особо разбирался, так как предпочитал путешествовать при помощи портативного телепорта – который, между прочим, сейчас лежал в сейфе, совершенно мне недоступный. Болван, ну какого шиша!..
   Я вынул из секретного отделения в стене лучемёт – вот только воспользоваться им не успел: буквально в следующее мгновение раздались залпы и выстрелы. Осколки стекла полетели на пол, куда отправился и я. Если б я не упал, меня бы разорвало на маленькие, чрезвычайно маленькие кусочки. Мини-ракеты позади рвали стену на части; взрывы оглушали. Бронебойные пули пробивали дырки в полу, потолке, мебели и во всём остальном. Плазма плавила подоконник и, стекая с его остатков, приближалась ко мне, прожигая своим горячим жидким телом русло для коротенькой речки.
   И тут произошло неожиданное.
   Очередная ракета, видимо, свернув не туда, врезалась в сейф. Он отлетел к бывшей стене, перевернулся, упал. Послышался громкий крик Болваниуса, начавшийся как что-то приглушённо-отдалённое и превратившийся в дикий ор прямо у меня над ухом.
   – А-а, братец. – Я улыбнулся ему, попутно уворачиваясь от летящих кусков стен и текущей плазмы. – Привет-привет. Что, потерял равновесие в сейфе и случайно нажал на кнопку телепорта?
   – Я…
   – Дай сюда!
   Я заткнул лучемёт за пояс и отобрал у Болвана телепорт. Какое-то время меня грызла совесть: как я могу сбежать, оставив в опасности родного человека? Но потом я припомнил, благодаря кому оказался здесь и сейчас. И незваный приступ совести прошёл. Длился он секунды две.
   А по ступенькам дружно поднимались-бежали члены мафии номер 1. Их шаги гулко рикошетили от стен даже в таком гаме.
   Телепорт был настроен на перемещение по Лохудрии. Я не глядя переключил его на другую планету, даже не удосужившись посмотреть на какую.
   – Ты куда?
   – В большие города. Заходи, когда…
   – Вот он!
   В этот самый момент в комнату стали вваливаться мафиози из первой группировки.
   Увидевшие их преступники из группировки второй тут же принялись поспешно перезаряжать оружие.
   Первые вскинули автоматы, огнемёты и ракетницы.
   – А я? – посмотрев на меня глазами более жалостливыми, чем у рыжего кота, вопросил Болваниус.
   А я – нажал на кнопку.
   Не знаю, что было дальше: всё скрыл в себе бело-сине-голубой шар, в который я провалился.
   Чтобы вскоре появиться на… Я посмотрел на экран и прочитал название планетки, на которую попал: «Земля»!!!
   И, естественно, сразу после этого у телепорта сели батарейки.
   – Шкванк! – выругался я.
   Вообще-то я сказал нечто иное, но, поскольку я рассказываю историю для разновозрастного населения, остановимся на этом варианте.
   Я думал, что всё плохо, – но оказалось, всё ещё хуже. Главная проблема состояла в другом: я пока не знал насколько. Пока не знал…
   – …Замок одного из главных злодеев Лохудрии Лохотрона Тринадцатого Ридикьюлуса разрушен. Обе конкурирующие мафиозные группировки в полных составах находятся в разных больницах. А главный и единственный свидетель произошедшего, родной брат Лохотрона – Болваниус, весь оборванный и покрытый копотью, бегает по пепелищу и кричит всевышнему о том, что (цитирую) «деньги возвращать очень не хочется – сделай так, чтобы они пролежали там подольше! А Лох, кстати, – иуда и подлый предатель!» (конец цитаты). Вот, вы можете сами наблюдать, как он… уйди от камеры, чтоб тебя!.. В общем, всё. Грудиния Глазка, специально для Самого Первого Каналадауберитевыегоотменя!..
   Я сидел в жёстком кресле и смотрел телевизор. Моя квартиродательница, милая старушка в очках и переднике, жарила на кухне яичницу.
   Квартирка Ромашки Цветочка – так звали старушку – была маленькой и пустой. Из двух комнат мне досталась та, что поменьше, размером со шкаф в моём бывшем замке. Повезло: хозяйка согласилась пустить меня к себе, хотя люди, к которым я обращался до этого, наотрез мне отказывали. Может, они заподозрили, что я Тёмный Властелин? Но как?! Не по костюму же!.. В общем, хорошо, что на всякий случай я всегда беру с собой валюту разных планет: жизнь злодея непредсказуема, как вы могли заметить. Я плачу Цветочку достаточно много, но зато ей неинтересно, где я бываю по ночам и какими непотребствами занимаюсь.
   Наконец мне надоело пялиться в «ящик», я выключил его и глубоко вздохнул. Вот ведь скука здесь, на Земле. И вернуться-то я не могу: надо дождаться, пока мафии, обе, забудут обо мне, а уже после потихоньку пробраться обратно на Лохудрию, неслышно отстроить по-новой замок и…
   Но это такая скука и тягомотина!
   А что…
   Я даже встал с кресла.
   А что, если вообще не возвращаться?
   Я огляделся: Земля… Планета сине-зелёного цвета, третья от Солнца, населена так называемыми разумными существами. А что, если её завоевать? Тогда у меня появятся новый дом, новая работа, и я буду находиться достаточно далеко от любимых родственников! Да и поработить этих землян не столь сложно, учитывая уровень их развития…
   Я раскинул руки в стороны и впервые за долгое время от души то ли дьявольски, то ли демонически расхохотался.
   Что я буду делать завтра, спросите вы? Отвечу: в общем-то, то же, что и всегда, – попробую захватить мир!

(Февраль 2012 года)

Дом, или Зачем нужны чудовища

   Вадим с Аней прожили в этом доме несколько недель, прежде чем начались «странноватости», как их называла восьмилетняя девочка. Вначале – хлопающие в безветренную погоду двери и занавески. Затем – приглушённые шепотки в коридорах и скользящие у края зрения тени.
   В ночь, когда к Ане пришёл труп её погибшей в автокатастрофе матери, девочка, вся в поту, долго и истошно кричала. Истерика не прекращалась полчаса. Вадим разрешил Ане лечь рядом с ним.
   Проснувшись утром, отец увидел, что дочки нет. Он поднялся к ней в комнату – малышка собирала разбросанные по полу фломастеры.
   – Давай помогу.
   – Да я сама.
   Тем же вечером они смотрели телевизор, уплетая макароны с подливкой. Кто-то лез через вентиляционную шахту, вытягивая гуттаперчевое тело, и они так увлеклись, что позабыли обо всём на свете…
   …– Я найду вас. Я сожру вас. Я найду вас. Я сожру вас…
   Хриплое шептание, исходившее из жуткой безразмерной глотки, звучало уже у лестницы. Иногда оно срывалось на визг, такой, который скребёт когтями по самому сознанию. Бесформенное тело цвета тьмы неспешно перетекало по дому. Чудовище проникло в здание и сконденсировалось напротив двери, перекрыв выход, а окна – слишком маленькие, чтобы через них вылезти. Аня настояла, чтобы они с отцом спрятались в её комнате. Отец гладил девочку по голове.
   – Не бойся, всё будет хорошо.
   – Я не боюсь, пап, а вот ты дрожишь.
   – Я не хочу потерять тебя, как… – Он недоговорил и сильнее прижал дочку к себе.
   Двухметровая бесплотная фигура вплыла в помещение. Чёрный дым поднимался к потолку, миазмы злобы лились реками, оно изгибалось, перекручивалось, клубилось. Лишь рот оказался материальным. Пасть. Зев. Пропасть без дна…
   – Я сожру вас! – мерзкий шёпот перешёл на оглушительный крик, и монстр двинулся вперёд, распространяя вокруг себя мрак.
   – Я раньше тоже боялась, пап, а теперь нет, теперь – я знаю. – Девочка вскочила, бросилась к окну и опустила занавески.
   Дикий рёв вырвался на волю, и клубы дыма, из которых состояло чудовище, рассеялись, точно разогнанные сильнейшим ветром. Наступило безмолвствование. Вадим удивленно смотрел на дочь. Внезапно пришло понимание: кошмарная и переменчивая борьба добра со злом была затеяна лишь для того, чтобы он осознал, насколько сильна любовь родственной души. Она сильнее смерти. Но понял он это только сейчас…
   – Я знаю, – спокойно произнесла Аня, кладя в отцову ладонь свою ладошку, – чего не переживёт ни одно чудовище.
   На занавесках неподвижно висел, алея и разгораясь, нарисованный детской рукой рассвет. Вера и истинная сила каждого ребёнка.

(Сентябрь 2011 года)

Толкователь Видений

   На далёкой-далёкой планете, на высокой горе, стоял Толкователь Видений. Раса таинственных существ с голубыми телами и раздвоенными хвостами вырастила его.
   Всю жизнь эти существа спали. Они просыпались лишь для того, чтобы заняться любовью, зачать детей… и вновь заснуть. По ночам – а на планете царила вечная ночь – хвостатым существам являлись видения. Существа не знали, что они называются снами, и называли их видениями. Эти видения были очень странными. Существа смотрели на безумную игру красок, на события, которые никогда не произойдут в реальной жизни, они видели собственную смерть и смерть близких, они видели самые фантастические видения – и пугались. Потому что не понимали.
   К счастью, существа с раздвоенными хвостами (и с длинными гибкими телами) могли придумывать. И они придумали Толкователя Видений.
   Нет… скорее, он придумал их. Но сейчас речь не об этом.
   Толкователь Видений был выращен из механического зерна. Представьте, что из зерна вырастает компьютер или стиральная машина, или автомобиль… Примерно так родился и Толкователь.
   Толкователь Видений был разумным (с точки зрения существ с хвостами) и мог толковать видения. А это было самым главным. Существа приходили к Толкователю, пересказывали свои видения, Толкователь объяснял их – и существам сразу становилось легче. Теперь они понимали. Существа возвращались домой, занимались любовью, рожали детей и засыпали. Без страха.
   Толкователю нравилось помогать существам. Да и скучно веками стоять на одном и том же месте, на высокой горе, на неведомой планете, и ничего не делать. Так он хоть чем-то занимался. Пусть даже объяснял образы, которые, казалось Толкователю, объяснять не нужно. Они просты и понятны. Надо только…
   И вот однажды о Толкователе Видений узнало существо с другой планеты. Из другой галактики. Да что там, из другой реальности. Звали существо – Человек.
   Его металлическая коробочка пролетела по космосу, упала в океан планеты и подняла много брызг. И ужасно напугала рыб.
   Человек всплыл на поверхность, вынул какую-то непромокаемую штучку, нажал какую-то кнопочку, и появилась лодка. Человек забрался в неё, нажал ещё одну кнопку, и лодка понеслась вперёд. По лазурной воде к тёмно-коричневому берегу.
   Человек ничего не знал об этой планете. Он слышал, что на ней находится Толкователь Видений, – потому и прилетел сюда. Человека не интересовали ни растения, ни животные, и, если они встречались на его пути, он просто выжигал их энергетическим ружьём.
   Наконец, Человек остановился, заткнул ружьё за пояс и передвинул какой-то рычажок на своём спецкостюме. И в один миг оказался на вершине горы.
   Той самой, где уже давно скучал в одиночестве Толкователь Видений.
   Все существа с раздвоенными хвостами куда-то пропали – наверное, полетели искать новые миры. Но зачем куда-то лететь? Разве тут плохо? Толкователь не понимал этого. И не мог понять – не для этого его выращивали.
   Человек стоял на вершине. Он выпрямил спину и расправил плечи.
   Толкователь взирал на него с интересом и недоумением: он никогда ещё не видел Человека. На фоне Толкователя Человек казался насекомым, заблудившимся в небе.
   – Эй, Толкователь! – громко (для Человека) крикнул Человек. – Мне рассказывали о тебе!
   Толкователь молчал и думал, как поступить.
   Человек подошёл ближе. Трава была свежей и зелёной, почти как на его родной планете.
   – Ты можешь толковать сновидения, – сказал Человек.
   – Видения, – поправил Толкователь и зевнул.
   – Объясни мне мои… видения! – крикнул Человек.
   И пересказал их Толкователю.
   Видения Человека были очень разными и необычными. По мнению Толкователя. Раньше он никогда не встречался с Человеком, и с его видениями – тоже.
   Ради интереса Толкователь выслушал Человека. Но всё-таки опять зевнул: видения Человека были скучноватыми. Толкователь вспомнил хвостатых существ с голубой кожей. Их видения были намного красочнее, интереснее. И важнее.
   – Я жду ответа! – заявил Человек, когда пересказал всё, что помнил.
   Толкователь Видений посмотрел по сторонам – на небо, на землю, затем на Человека.
   «Я не хотел бездействовать, потому что это скучно, – подумал Толкователь. – Но всё время действовать ещё скучней. Мне нужно отдохнуть».
   – Я бы мог объяснить твои видения… – сказал он и добавил: – Подойди поближе.
   Человек подошёл.
   Тогда Толкователь нагнулся, очень быстро и неожиданно, и поглотил Человека.
   – Я бы мог объяснить… – повторил Толкователь, но для кого?
   Человека уже не было на горе.
   Теперь он барахтался внутри Толкователя, словно внутри огромного плотоядного телевизора, и постепенно становился видением.
   – Но ты поймёшь всё гораздо лучше, если сам станешь видением. – Толкователь потянулся и закрыл глаза. – К тому же меня давно не кормили. Мне надо было поесть.
   И он стал медленно погружаться в сон.
   А когда Толкователь заснул, ему явилось видение. Оно было таким странным, что Толкователю захотелось, чтобы кто-нибудь объяснил его смысл. Забрался на гору – ведь сам Толкователь передвигаться не мог – и всё рассказал.
   «Может, этот Человек знал…»
   Но слишком поздно – Человека уже не было. Только какое-то смутное, еле различимое видение…
   Сон…
   Сны вырывались из Толкователя, сыпля разноцветными искрами, и разлетались по Вселенной. Они находили существ и забирались в их головы, чтобы смущать и удивлять. А потом сны возвращались обратно и пересказывали себя Толкователю. И он всё понимал…
   …Далеко-далеко, на неведомой планете, на высокой горе, стоял Толкователь Видений и видел свой первый сон.

Однажды в Африке

   Садовое товарищество «Лес» находилось в Африке. Жили в «Лесу» звери: Гиена, Носорог, Лев, Слон, Лиса и многие другие. Всего у них было в достатке, никто на жизнь не жаловался. Но вот однажды птицы предсказали очень холодную зиму. Всего +15. По этому поводу Лев устроил экстренное собрание.
   – Уважаемые звери, – начал он, – приближается морозная зима, а у многих членов товарищества не хватает дров. Надо помочь им. Давайте, согласно закону «Леса», пожертвуем деревья со своих участков нуждающимся. Начнём с Носорога.
   Тот сказал, что деревьев вокруг его болота не так уж много, но он готов отдать все.
   – Носорог жадничает! – встряла Лиса. – У него есть брёвна, которые плавают в воде.
   Носорог ответил: что ж, я не против пожертвовать и их тоже.
   Следующим был Попугай, жилище которого располагалось на дереве. Он был рад отдать нуждающимся все ветки и сучья.
   – Что ты увиливаешь! – снова вмешалась Лиса. – А как же само дерево? Оно большое, можно отпилить от него три четверти, и всё равно тебе будет, где жить.
   Попугай не стал сопротивляться – пусть забирают.
   Затем речь зашла о Гиене.
   – У меня и дома-то нет, – сказала она.
   – И эта хочет отвертеться! – опять вклинилась Лиса. – А как же поваленные деревья, под которыми ты живёшь?
   Гиена согласилась:
   – Пускай забирают.
   Под конец очередь дошла до Лисы, у которой были самые обширные владения.
   – С тебя, по «лесному» закону, следует взять больше остальных, – сказал Лев.
   – Что? Почему это?! Протестую! – возмутилась Лиса. – У меня участок всего-то несколько гектаров величиной, разгуляться негде! С чем я останусь, если заберут деревья? Маленькие животные не будут прятаться в их тени, и я умру с голоду!
   – Хорошо, – произнёс председатель Лев. – Тогда переходим к следующему вопросу. В холодную зиму, которую предсказали птицы, многие звери голодают – нужно решить эту проблему. Пожалуйста, выдвигайте на голосование кандидатуры тех, кого бы мы могли съесть.
   – Слона, Слона! – тут же закричала Лиса, подняв вверх лапу. – Голосую за Слона!

   …Уж не знаю, по какой причине, – но наверняка не из-за того, что больше всего голосов было отдано за неё саму, – только в этот же вечер лиса быстро собрала вещи и на ближайшем крокодиле уплыла в Евразию. Так она там и живёт, одна, без участка, и никто из её родственников в Африку не наведывается. Даже с экскурсией.

(Июль 2010 года)

Идиот

//-- (постдостоевская трагедия) --//
   …Жужжание.
   – Безусловно. Таблетки шаровидные «Me-De-Cina» от любой, в том числе головной боли. Принимайте по две штуки в день. Судя по вашей реакции, вы их возьмёте. Выдаю. Лечение внесено в счёт.

   Хрипение.

   – А ещё меня очень беспокоит чесотка.
   Жужжание.
   – От чесотки прекрасно помогают свечи…

   Быстрое хрипение.

   – Нет-нет, я ошибся! Чесание! Короче, чертовски чешется ухо. (Короткая пауза.) Не внутреннее. (Короткая пауза.) Левое.
   Всё такое же жужжание.
   – Предлагаю ампутацию. Судя по вашей реакции, данное решение для вас неприемлемо. Предлагаю альтернативу: специальная жидкость. Судя по вашей реакции, этот вариант вас устраивает. Выдаю. Лечение внесено в счёт.

   Хрипение.

   – Док, раз уж я тут, не могу не пожаловаться на боли, как это…
   Жужжание.
   – «Как это»? Просьба уточнить жалобу.

   Хрипение.

   – Ну, у меня боли там.
   Жужжание.
   – Жалоба многозначна. Однако, судя по вашей реакции, имеются в виду эректирующая и отходовыводящая функции органа XY-667.

   Хрипение.

   – Вот-вот, его самого.
   Жужжание.
   – Существует комплексный препарат, который стоит дорого, учитывая доход среднего налогоплательщика, но способствует излечению всех названных проблем. Судя по вашей реакции, вы готовы приобрести его, хоть и с убытком для себя. Выдаю. Лечение внесено в счёт.

   Хрипение.

   – Док, а что можно сделать с моей одышкой…
   После этой фразы в счёт были внесены:
   капсулы японские сфероидные от одышки, хромоты и преждевременных родов;
   проверка всех жизненно важных функций организма, включая пуканье и бормотание во сне, с последующей их регулировкой;
   размножение мозговых извилин (делается только при наличии направления врача);
   лечение групповой непроизвольной шепелявости, сибирской подъязвенницы, фиолетового кожного плюща и бурунки обыкновенной;
   гормоны зигзагообразные для увеличения сложности натуры и загзигообразные для упрощения оной («Последнее новшество! Недавно открыты! Модные препараты!»). При покупке обоих видов лекарств – скидка 30 %;
   таблетки с Титана (200 мг), купирующие чрезмерную латентную нетерпеливость;
   калибровка реакции, внимательности и убедительности;
   и свечи флуоресцентные от чесотки – по специальной цене на лекарства, которые выдаются «на всякий случай».
   А также то, что было выписано до…
   Жужжание.
   – Судя по вашей реакции, лечение закончено. Общая продолжительность визита – три часа двадцать семь минут. Общая сумма за предоставленные лекарства и услуги – по просьбе пациента, не разглашается. Возьмите чек. Поставьте в этом месте подпись. Оплата производится в кассе на первом этаже. До свидания.

   Возбуждённое хрипение.

   – Спасибо, доктор! Не знаю даже, как вас благодарить!..
   Жужжание, не замеченное пациентом.
   – Я – механизм. Не стоит благодарности. Напоминаю, чек нужно оплатить на первом этаже.

   Взволнованное хрипение.

   – Подождите, доктор! А скажите…
   Спокойное жужжание.
   – Судя по вашей реакции, вы хотите обратиться ко мне с просьбой. Она будет рассматриваться как следующий визит с соответствующими расценками.

   Быстрое-быстрое хрипение.

   – Конечно-конечно… Доктор, я хотел спросить… неудобно о таком говорить, но… вдруг вы и на это способны… Доктор… а могу ли я стать… это… ну, могу ли я стать человеком? Знаете, таким, как в былые времена…
   Жужжания нет. Пауза.
   – Доктор?

   Пауза.
   Пациент, существо трудноопределяемого вида, пола и возраста, нервно помахивает крыльями в такт бьющему по полу хвосту, берёт в руки, прошедшие тщательный медтехосмотр, разнообразные по форме и назначению лекарства и раскладывает их по карманам монохромными пальцами.
   Пауза…
   Пауза…
   Пауза…

   – Док…
   ВЗРЫВ!
   От яркой вспышки в глазах говорившего меркнет свет, и пациент падает на пол. Большая часть механического доктора разлетается по комнате обломками и осколками. Помещение заполняет дым. Беснуется сигнал тревоги…
   Универсальная спасательная команда (УС) прилетает меньше, чем через минуту. Расползается по помещению. Кто-то когтистыми лапами проверяет на работоспособность аппаратуру. Кто-то чешуйчатыми руками, в которых зажата автоматическая щётка-пылесос, убирает металлический мусор. Кто-то упругими ложноножками включает систему вентиляции, а кто-то такими же псевдоподиями бьёт по щекам оглушённого, легко раненного пациента. И колет ему пробуждающее с выздоравливающим.
   – А?… Что?… Что случилось?… – Легкораненый и оглушённый приходит в себя; его алюминиевого цвета язык еле ворочается за шестьюдесятью двумя зубами. Небольшие ранки и порезы на теле пациента уже затягиваются, и он чувствует себя хорошо.
   УС, оказывавший первую помощь, качает мужской головой. Другой спасатель качает женской. А тот, что стоит в сторонке, с неопределёнными головами, ничем не качает, только бормочет себе под носы:
   – И чего это механический док сломался? Проверяли же на прошлой неделе. Если только ему не задали какой-нибудь глупый вопрос – когда до этого доходит дело, они становятся жутко нестабильными… – УС смотрит на экран анализатора, с помощью которого узнаёт причины поломки. – Ну да, так и есть! Опять – двадцать пять!.. Что за вопрос-то хоть был?
   На экране анализатора появляется надпись.

   Пауза.

   – Идиот, – следует вывод. – М-да, жаль, что это не лечится. Ну, откуда механическому доку знать, можешь ли ты стать человеком?! Разве от него зависит, станет человек – человеком или нет? – Спасатель хмыкает, затем добавляет: – Да и кто сейчас подобными вопросами задаётся? – И тоже качает головами.
   Пауза, говорите?
   Нет, паузы не будет.
   Просто – конец.

(Октябрь 2010 года)

Идеальный порядок

   Лукас Лайт вошёл в квартиру и запер дверь на ключ; в холле его уже поджидал Дуайт Берри.
   – Что это ты принёс? – по привычке, не здороваясь осведомился юноша, мельком взглянув на небольшую коробку, которую держал в руках Лукас. – Опять какой-нибудь мусор?
   Лукас хитро улыбнулся, но промолчал.
   – Не обижайся, – сказал Дуайт, – но твоя любовь к переоборудованию обстановки больше похожа на безвкусицу, нежели на импровизацию. Ты тащишь в квартиру всё подряд, надеясь, что хоть какая-нибудь очередная ненужная вещь удачно впишется в интерьер. Твоя комната выглядит, как старый чулан, в который засовывают любой хлам и делают это только потому, что за хлам этот уплачены деньги и, соответственно, его жалко выбросить на помойку. Возможно, я не должен этого говорить, так как я лишь гощу у тебя, пока не найду новое жильё, и эта квартира твоя, и ты можешь поступать с ней, как заблагорассудится, но я выскажу-таки своё сугубо личное мнение: если ты сейчас же не остановишься и не прекратишь таскать в квартиру что ни попадя, вскорости она разломится под тяжестью навалившейся на неё рухляди.
   Если бы на месте Лукаса был кто-то другой, он непременно обиделся бы на Дуайта – Лукас же воспринял его проповедь совершенно спокойно, не нервничая и не бесясь: за годы знакомства он привык к пессимистической настроенности друга и почти никогда не обращал на неё внимания. Кроме того, Дуайт часто выручал его из затруднительных ситуаций, так что он имел право делать ему замечания – к тому же большинство его замечаний были обоснованными и к ним стоило прислушаться.
   – Хорошо, – рассеянно бросил Лукас и прошёл в кухню.
   С мрачным выражением на лице, Дуайт проследовал за ним.
   Поставив на стол коробку, Лукас уселся на стул; его друг сел рядом. Они помолчали.
   – Ты извини, – спустя несколько секунд проговорил Дуайт, – что я…
   – Ничего страшного, – отозвался Лукас, – после всего, что ты для меня сделал, ты волен свободно выражать свои мысли – я обязательно приму их к сведению.
   – Так что там? – раздражённо спросил Дуайт: по натуре он был полководцем и потому ужасно не любил, когда кто-нибудь признавал его правоту, потому что это означало для него формальное поражение противника, тогда как ему нравилось вступать в длительные словесные баталии; ему было абсолютно безразлично, кто победит, – главным для Дуайта являлся сам факт битвы.
   Улыбка Лукаса стала ещё шире.
   – Не возражаешь, если я начну издалека?
   – Как угодно, – безразлично ответил Дуайт и, облокотившись на спинку стула, приготовился к длинному и насыщенному красочными описаниям монологу: он не менее досконально изучил своего друга, чем тот – его самого, и потому заранее знал, что речь Лукаса будет именно такой. Он не ошибся (кроме того, Лукас всегда вступал в долгие разглагольствования, когда дело касалось какой-нибудь его давней, чудесным образом исполнившейся мечты – а по безумному блеску его глаз и явно слышавшемуся в голосе волнению можно было догадаться, что юноша находится на седьмом небе от счастья).
   «Что его так обрадовало? – подумал Дуайт и тут же сам себе ответил: – Это же Лукас – его способна ввести в состояние эйфории любая мелочь, начиная с покупки какой-нибудь безделушки и заканчивая хорошим фильмом… Способна, – мысленно повторил юноша, – но… здесь что-то иное, что-то необъяснимо-странное и непонятное…»
   Дуайт попытался изобразить на лице выражение полнейшего спокойствия, чтобы скрыть внутренне напряжение, – удалось это ему с трудом.
   Лукас встал со стула и начал мерно вышагивать по комнате: ходьба помогала юноше не отвлекаться на бурлившие внутри него страсти.
   – Дуайт, – спустя какое-то время заговорил он, – когда я был ещё ребёнком, у меня появилась заветная мечта: я хотел найти что-нибудь необычное, что-нибудь чудесное, что-нибудь, что перевернуло бы мою жизнь. Вырастая, люди забывают свои детские мечты – а я не забыл. Я был уверен, что моя мечта нечто большее, чем фантазия маленького мальчика; я верил, что обязательно найду то, что искал. Я тратил на поиски много времени – но безрезультатно; на уроках в школе мои мысли были заняты лишь тем, что я пытался отыскать. Позже, уже на лекциях в институте, происходило то же самое: я отвлекался, витал в облаках и не слушал преподавателей. Моя мать была вынуждена оправдывать меня перед ними. Мне всегда крупно от неё попадало… Впрочем, ты и так всё это знаешь – всё, кроме предыстории, причины, того, почему я поступал подобным образом… Когда мать задолжала кому-то уйму денег, мы продали квартиру. Нам бы пришлось ночевать на улице, если бы ты не согласился любезно приютить нас… После того, как моя мама умерла, у меня не осталось сил продолжать поиски. Я упал духом… Но сегодня… Дуайт, – внезапно прервал себя Лукас, – я никому раньше о моей… мечте – даже матери… – Юноша запнулся. Ему потребовалось несколько, чтобы собрать волю в кулак и продолжить повествование: – Сегодня, когда я гулял по городу, ко мне подошёл мужчина в тёмно-коричневом плаще – я не разглядел его лица. А может, разглядел, но забыл… Мужчина приблизился ко мне и сказал: «Я знаю, что вы ищите, и это у меня есть». «Что?» – удивлённо переспросил я. «Вещь, которую вы разыскивали два десятилетия и которую уже отчаялись найти, лежит у меня в сумке», – объяснил мужчина. «В-вещь?» – заикаясь, ошарашенно произнёс я. «Да, – шёпотом ответил он, – настолько необычная, что не укладывается в голове, и настолько реальная, что завораживает взгляд». Я сглотнул подступивший к горлу ком. Вытащив из кармана брюк все деньги, которые были у меня с собой, я протянул их незнакомцу, но он сказал, что это ни к чему. Достав из сумки картонную коробку и листок бумаги с ручкой, мужчина дал их мне. Я спрятал коробку под курткой, а затем взглянул на бумагу, которую держал в руках – там было написано: «Всю ответственность за товар и возможные последствия несёт покупатель». «Подпись, – подсказал мужчина, – поставьте подпись». «Это необходимо?» – спросил я. «Да», – ответил он. Я неуклюже расписался трясущейся рукой. Мужчина забрал у меня бумагу с ручкой. «Вы достойны «ПаДУБа»… Будьте осторожны», – сказал он на прощанье – и скрылся за углом какого-то здания. Вне себя от счастья я поспешил домой…
   Дуайт осторожно приподнял стоявшую на столе загадочную коробку и внимательно осмотрел её, но ничего примечательного не увидел.
   – Значит, внутри неё и находится твой… «ПаДУБ»? – задал вопрос юноша.
   Лукас кивнул.
   – Что ж, давай поглядим, что это за фрукт… – предложил Дуайт, – хотя по названию больше похоже на дерево, – добавил он чуть погодя.
   Он открыл коробку и крайне осторожно извлёк из неё матово-чёрный квадратный предмет – гладкий металлический кубик с небольшой круглой дырочкой на одной из плоскостей. Дуайт повертел кубик в руках и передал Лукасу; тот с задумчивым видом глядел на «ПаДУБ».
   – Так, – провозгласил Дуайт, извлекая из коробки сложенный вчетверо лист бумаги, – наверное, это инструкция к применению.
   Лукас, не отрывая от «ПаДУБа» застывшего, словно капля смолы, взора, отстранённо кивнул.
   Дуайт развернул листок, внимательно прочитал то, что было на нём написано, хмыкнул и перечитал заново. Потом он поднял голову и устремил на Лукаса непонимающий взгляд.
   – Что? – спросил Лукас, отрываясь от созерцания «ПаДУБа».
   – На, прочти, – каким-то странным голосом сказал Дуайт, передавая листок с инструкцией другу.
   – ««ПаДУБ», – послушно прочёл Лукас, – («Полуавтоматический Дистанционный Упорядочитель Бенгалов»)… Вот, значит, как это расшифровывается…
   – Угу, – тихо произнёс Дуайт таким тоном, как будто он заранее знал, что случится дальше, и просто выжидал, чтобы увидеть реакцию Лукаса (впрочем, так оно и было).
   – ««ПаДУБ» («Полуавтоматический Дистанционный Упорядочитель Бенгалов»), – быстро перечитал Лукас, – предназначен для… кхм!.. полуавтоматического дистанционного упорядочения бенгалов…»
   – Логично, лаконично и исчерпывающе, – подытожил Дуайт, – но, к сожалению, совершенно не информативно.
   – Подожди, не может быть, чтобы это было всё! – воскликнул Лукас.
   – А это и не всё, – спокойно проговорил Дуайт, – внизу страницы стоит название фирмы-производителя, которое, как нам уже известно, не несёт ни за что ответственности.
   Лукас опустил взгляд.
   – «Лицензионное Общество Хритаников», – не веря самому себе, прочёл юноша, – сокращённо: «ЛОХ».
   – Как тебе такой поворот событий? – поинтересовался Дуайт. – Что же ты молчишь? Просвети меня насчёт бенгалов. Или хритаников… – Дуайт подался вперёд. – Скажи, ты хоть на что-нибудь понимаешь?
   Раскрыв рот, словно выброшенная на берег рыба, Лукас помотал головой.
   – Замечательно! – констатировал Дуайт. – В таком случае нам ничего не остаётся, кроме как сидеть и любоваться этим «ПаДУБом», – я начну, а ты присоединяйся. – Юноша поудобнее устроился на стуле, подложил руки под голову и вперил немигающий взор в металлический кубик…
   …Они просидели довольно долго, прежде чем Дуайт сказал:
   – Не знаю, как твой зад, а мой уже устал – да и я сам тоже. Кроме того, я очень хочу пить. Пялься на свой ненаглядный «ПаДУБ» один, а я выпью чего-нибудь холодненького и завалюсь спать. Спокойной ночи.
   Он поднялся со стула, открыл холодильник, достал колу, налил её в стакан до краёв, быстро выпил, всполоснул стакан, поставил его на место и меланхоличной походкой побрёл к себе в комнату.
   Лукас ещё некоторое время в задумчивости сидел на кухне, а потом отправился расстилать кровать…

   …Стояла глубокая ночь.
   Сквозь дрёму до Лукаса доносился какой-то приглушённый звук. Юноша открыл глаза и прислушался. Тихое гудение, словно от находящейся вдалеке трансформаторной будки. И свет, блёклый светло-зелёный свет, лучики которого проникали под дверью и почти сразу исчезали – но и этого краткого мгновения перед их неизбежной смертью хватило, чтобы привлечь внимание Лукаса.
   Звук исказился, завибрировал – и немного усилился.
   С минуту Лукас лежал недвижно, вслушиваясь в неясный, отдалённый звук и внимательно глядя на бьющий из-под двери салатовый свет, который стал более ярким и густым.
   Дыша как можно тише, Лукас поднялся с кровати и, медленно и осторожно открыв дверь, на цыпочках вышел в коридор.
   Источник необычных света и звука находился в кухне.
   Лукас попытался вспомнить, унёс ли он оттуда вчера «ПаДУБ» или нет? Мог ли странный металлический кубик стать причиной его внезапного пробуждения?
   «Вполне, – ни секунды не раздумывая, решил Лукас, – если он действительно то, что я искал».
   Юноша выглянул из-за угла – и его глаза расширились от удивления: кухня светилась ярко-зелёным светом, «ПаДУБ» подпрыгивал на столе, раскачивался из стороны в сторону и гудел.
   Лукас присмотрелся и увидел, что свет льётся из кубика, вероятно, из той крошечной круглой дырочки на одной из его плоскостей – Лукас стоял слишком далеко и потому не мог знать наверняка.
   Подпрыгнув высоко, под самый потолок, «ПаДУБ» перевернулся в воздухе, а потом закрутился, словно маленький смерч. С громким стуком он приземлился обратно на стол. Лучи света, срикошетив от стен, устремились на него со всех сторон, делая металл «ПаДУБа» похожим на мягкий густой мох. Они забегали по его поверхности, как огни цветомузыки на дискотеке, заставляя его искриться и ярко сверкать…
   И внезапно усталость, испуг, потрясение и недоумение смешались в один невыносимо тяжёлый, неподъёмный коктейль и навалились на Лукаса. Зелёные огоньки бегали перед его взором, перемешивались и, словно закружившись в гигантском водовороте, превращались в широкую длинную спираль, которая вздувалась, как воздушный шарик, – и в конце концов лопнула…
   Прежде чем упасть без чувств, Лукасу показалось, что металлический кубик «ПаДУБа» увеличился в размерах…

   …Лукас проснулся; он лежал на полу в коридоре.
   Приподнявшись на руках и закрыв глаза, он пару раз глубоко вдохнул, приводя мысли и чувства в порядок. Юноша испытывал слабое головокружение, которое обычно предшествует сильной головной боли.
   Он вспомнил то, что случилось минувшей ночью: гудящий звук, яркий свет и «ПаДУБ», скачущий по столу, словно он был марионеткой, которую дёргали за верёвочки. Картина прошедших событий постепенно слилась в одно мерцающее, подпрыгивающее на месте пятно. Лукас постарался не думать о ней, чтобы его головокружение окончательно не переросло в головную боль – но звук, тот гудящий звук, который, казалось, издавала трансформаторная будка, не желал уходить.
   Лукас сделал ещё несколько глубоких вдохов – звук остался, только на сей раз он был гораздо громче, чем ночью…
   Неожиданно что-то хрустнуло, а потом раздался удар железа о дерево.
   Лукас вздрогнул.
   Из комнаты Дуайта послышалось недовольное бормотание – внезапный шум разбудил юношу.
   Лукас встал, отряхнулся и, собрав всё своё мужество в кулак, посмотрел за угол – и тихонько вскрикнул.
   Продолжая бурчать, Дуайт, в ночнушке и тапочках, вышел в коридор и поинтересовался, какого лешего Лукас не даёт ему спокойно поспать.
   Лукас лишь отрицательно помотал головой, как бы говоря, что он тут совершенно ни при чём.
   Дуайт состроил недоверчивую физиономию.
   Не оборачиваясь, Лукас поманил его пальцем и, указав рукой в сторону кухни, отодвинулся, открывая другу обзор.
   Дуайт сделал шаг вперёд, повернул голову – и увидел, на что именно указывал его друг: посреди кухни, гудя и ёрзая на месте, стоял «ПаДУБ»; он скрёб своей металлической поверхностью пол и ворошил обломки стола – это был тот самый «ПаДУБ», за одним исключением: за прошедшую ночь он каким-то неведомым образом вырос – теперь перед Дуайтом и Лукасом стоял не маленький кубик, а ящик размером с коробку из-под телевизора; проделанная в нём дырка увеличилась до размеров человеческого глаза, изнутри она светилась зелёным.
   – Лукас, – медленно прохрипел Дуайт, – что за хрень ты приволок?…

   …Они перенесли «ПаДУБ» в большую комнату и поставили его рядом с телевизором. Две громоздких металлических коробки стояли бок о бок – они были очень похожи.
   Лукас устало плюхнулся в кресло и перевёл дух: нести «ПаДУБ» было очень тяжело.
   Друзья не сводили с «упорядочителя» глаз: если он вдруг как-то проявит свою загадочную сущность, они должны были это видеть – они хотели понять, что он такое, и только сам «ПаДУБ» мог ответить на их вопросы. Кроме того, ими завладело обычное любопытство – то, которое охватывает любого человека, когда он сталкивается с чем-то неведомым.
   Лукас взял с журнального столика пульт и включил телевизор.
   Экран вспыхнул, и на нём появилось лицо симпатичной молодой девушки.
   – А сейчас, – сказала она, – Бюро Информации Пятого канала хочет познакомить вас с одним человеком – он называет себя Торговцем Снами.
   Лукас уставился на экран, а потом перевёл свой изумлённый взгляд на Дуайта, который сел разноцветное кресло слева от друга.
   – Это он, – прохрипел Лукас, – тот, кто отдал мне «ПаДУБ»!
   Дуайт повнимательнее пригляделся к мужчине на экране.
   – Скажите, господин Торговец, – говорила между тем ведущая, – как звучит ваше настоящее имя? И почему вы решили, что ваши способности вызовут интерес у зрителей? И, собственно, какие это способности?… А пока наш гость не ответил, хочу напомнить, что вы смотрите Бюро Информации Пятого канала: мы показываем лишь самые свежие новости, самые новые факты, самые неожиданные повороты событий и самые непредсказуемые перипетии судьбы, у нас обычное чередуется с неординарным, а повседневное – со сверхъестественным… Но вернёмся к нашей рубрике «Необыкновенные» и господину Торговцу Снами. – Ведущая повернулась к мужчине с неподвижной улыбкой на лице, обнажая ровные красивые белые зубы.
   – Я не отвечу на Ваши вопросы, – спокойно произнёс мужчина.
   Странным был не только его облик (например, пустое лицо, которое, казалось, и не существовало вовсе), но и натура: даже по внешнему виду можно судить, какой человек сидит перед вами, – он же не подпадал ни под какие критерии, словно все людские ауры смешались внутри него – или он вообще не обладал аурой…
   – Почему? – в некотором смятении поинтересовалась ведущая.
   – Потому что ни мне, ни Вам, ни горожанам это не нужно. Это – Ваша последняя передача, мисс ведущая, и это – последний Ваш день. Зачем Вам мои объяснения, если завтра Вы их уже не вспомните?… Вы не сможете их вспомнить.
   – Вы что же, задумали взорвать город? – с лёгкой, но несколько нервной усмешкой спросила ведущая.
   – Нет, я не задумал взрывать город, – таким же спокойным голосом ответствовал мужчина, – я решил его изменить, – с какой-то особенной, непонятной интонацией произнёс он последнее слово.
   – Вам не удастся переделать целый город – какими бы могущественными ни были те силы, которыми, по-вашему, вы обладаете, – высказала своё мнение ведущая.
   – Да? – хитро прищурившись, переспросил мужчина…
   И тогда телевизор взорвался. Град осколков засыпал рефлекторно пригнувшихся Лукаса с Дуайтом.
   Это был «ПаДУБ»: пока друзья смотрели новости, «упорядочитель» внезапно рванулся вбок и, врезавшись в телевизор, разметал оставшиеся от того кусочки по комнате, а потом вознёсся к потолку.
   «Ждите, – прозвучал гулкий, словно донёсшийся из длинного туннеля, голос, – не долго осталось».
   «ПаДУБ» дернулся, подпрыгнул – и, превратив оконное стекло в мелкий блестящий острый дождь, вылетел на улицу и понёсся над крышами невысоких зданий.
   Друзья выглянули в разбитое окно – «ПаДУБ» парил над городом. Вдруг он резко взмыл вверх, а затем ястребом, устремившимся на свою добычу, ринулся вниз и полетел вдоль дороги. Навстречу «ПаДУБу» ехал грузовик.
   Ящик вспыхнул зелёным – и стал ещё больше.
   Водитель даже не успел заметить, что за гигантский прожектор ударил ему в лицо ослепительным огнём цвета свежей лесной травы…
   Раздался оглушительный грохот, потом – визг, и грузовик перевернулся. Высекая из асфальта оранжевые искры, он ехал на боку. Впереди показалась автозаправочная станция. В тщетной попытке развернуть четырёхколёсного гиганта, водитель крутанул руль…
   И послышался взрыв.
   Дуайт и Лукас в испуге отпрыгнули от окна.
   Целая серия окутанных пепельно-серой дымкой и светящихся изнутри, как горячие угли, «грибов» вытянула свои шеи к небесам.
   Взорвался стоявший на автозаправке «мерседес» и, полыхая апельсиново-жёлтым пламенем, обрушился на новенький глубинно-синего цвета «форд»…
   Друзья отвернулись, чтобы не видеть явившейся их взорам жуткой картины…
   – Мечты… – прошептал Лукас, сопровождаемый звуком разрываемого на куски железа, грохотом колотящихся об асфальт обломков кирпичей, звоном бьющегося стекла… – Наши мечты опасны… Мы должны научиться выбирать наши мечты…

   …«ПаДУБ» влетел в разбитое окно и, немного покружив над осколками стекла, не спеша опустился на пол.
   Лукас и Дуайт смотрели на него неподвижными глазами, глазами, принадлежавшими двум зомби.
   «ПаДУБ» вздулся, дёрнулся – и стал расширяться; он «вырос» в полтора раза, а потом вдруг прекратил вздрагивать, последний раз глубоко «вздохнул» и затих. В громоздком ящике что-то шевельнулось; затем раздалось негромкое постукивание – стучали по внутренней стенке ПаДУБа.
   Друзья одновременно шагнули к матово-чёрному кубу и, синхронно наклонившись, заглянули в круглое, увеличившееся до размеров компакт-диска отверстие.
   Сквозь клубящийся внутри «ПаДУБа» зелёный туман проступали очертания маленькой, похожей на луковицу, снежно-белой головки с чернильными глазами-песчинками и узенькой полоской рта. Крошечное личико добродушно улыбнулось и приветливо помахало друзьям тоненькой, будто стебелёк ромашки, лапкой.
   «Здравствуйте», – прошептало симпатичное созданье.
   «Здравствуйте!» – примкнул к нему хор таких же тихих, высоких голосков – но когда эти голоски звучали вместе, то слышалась гулкая, громкая речь.
   – Кто вы? – чуть слышно спросил Лукас.
   – Зачем вы это сделали? – с трудом выговорил Дуайт, указывая дрожащей рукой на разбитое оконное стекло и полыхающий огненным закатом город. – Почему?
   Дюжина тончайших белых лапок взялась за толстый металлический край круглого отверстия и потянула. Отверстие вытягивалось влево, пока не превратилось в длинный овал. Одно из поразительных созданий выползло наружу и взглянуло на Лукаса.
   Лукас осторожно поднёс к созданию руку – и вскоре почувствовал, как невесомое белое тельце касается его ладони, – это было похоже на еле ощутимое дыхание новорождённого ребёнка.
   «Мы – бенгалы, – проговорило существо, – дети хритаников, слуги Создателя. Нас активировали, и мы начали работать. Мы упорядочиваем, это – наша цель, это – наше призвание».
   – Но кто вас активировал? – спросил Лукас, не в силах оторвать взгляда от сидящего на его ладони бенгала. – Кто вас вызвал?
   «Ты, – ответил бенгал, – ты и твои мысли, твои мечты. У каждого сына и каждой дочери Создателя нашего есть мечты. Мечты – это то, ради чего живут и благодаря чему вертится Мир. Есть мечты добрые, есть мечты злые – а есть мечты чистые и высокие, те, что формируют всё сущее. Твоя мечта была такой. Мы видим счастье, переполняющее тебя, и радуемся ему вместе с Создателем. Но ты не просто Мечтатель, ты – Избранник, ты – уста Создателя и его руки, ты тот, кто смотрит глубже и видит истинный смысл. Ты знаешь своё место в жизни, ты добр и умеешь слушать – и это главное. Ты – настоящая гордость Создателя. – Бенгал повернулся к Дуайту. – Творенье Дуайт, твоя злоба напускная. Ты хочешь выделиться и показать, что ты сильный и независимый, – но на самом деле ты нуждаешься в дружбе, как в волшебном источнике, что питал бы тебя живительной влагой. Ты благодарный и отзывчивый, тебе известно, что всякий, желающий выглядеть непобедимым, по-настоящему слаб, и поэтому ты не даешь своему сердцу превратиться в одинокий и нерушимый монолит. – Бенгал улыбнулся. – Вы действительно достойные творенья – в отличие от тех, кто лишь мнит себя таковыми, желая быть лучше прочих и вознестись над ними». – Бенгал устремил на друзей свои малюсенькие умные глазки.
   – Достойные… – почти неслышно повторил Лукас.
   – Что вы имели в виду, говоря, что ваше призвание – упорядочивать? – спросил Дуайт.
   «Город, в который мы попали, погряз в Мусоре Вечности, – ответил бенгал. – Люди так неосмотрительны и безразличны, они заставляют его появляться. Сейчас Мусор постепенно съедает ваш город, и очень скоро обратит его в бесконечный, всепоглощающий Хаос. Мы можем исправить это. Мы приведём ваш город в порядок, дабы не позволить ему стать обителью Мрака».
   – Что вы будете делать? – задал вопрос Дуайт.
   «То же, что делали совсем недавно, – отозвался бенгал, – но на этот раз мы упорядочим весь город».
   – Вы его разрушите! Но для чего?! – воскликнул Дуайт.
   «Когда на его месте останется лишь Пустота, Хаос не сможет завладеть им, – объяснил бенгал. – Пустота – это идеальный порядок, последняя возможность, единственное спасение. Вы вольны выбирать».
   – Выбирать между безграничным Хаосом и бездонной Пустотой? – переспросил Лукас. – Да, наверное, род людской всегда шёл к этому выбору. Пусть один город – это не целая планета, но с течением времени всё может измениться.
   Друзья переглянулись.
   – Прежде чем мы дадим ответ, – подрагивающим от волнения голосом начал Лукас, – скажите, кто тот Создатель, которого вы так часто упоминаете?
   «Творец, – произнёс бенгал, – тот, кто управляет Вселенной, – вы зовёте его Богом – и ты с ним уже встречался».
   В сознании Лукаса мелькнула фигура удаляющегося незнакомца в тёмно-коричневом плаще.
   – Торговец Снами, – прошептал юноша.
   «Это одно из великого множества Его имён», – сказал бенгал.
   Лукас неотрывно смотрел на «ПаДУБ».
   Вдруг он почувствовал, как окружающий мир теряет очертания, расплывается, блекнет и гаснет, словно пережившая свой век звезда: бенгалы не стали ждать ответа друзей – слуги Создателя заранее знали ответ.
   – Творец исполнил свой долг и ушёл, – прошептал Лукас.
   «Он не ушёл и не может уйти, – раздался откуда-то издалека затихающий тоненький голосок бенгала, – у него осталось ещё очень много «ПаДУБов»…

(2000–2003)

Дорога назад

   Крису Картеру

   Опоздавший на пароход пассажир отличался большими усами, кроме них в нём не было ничего примечательного.
   Полный джентльмен в шляпе сидел за столиком и попивал вино. Отличный сервис на этом судне, придраться не к чему.
   – Позвольте к вам присоединиться.
   А, тот самый господин, из-за которого задержали отплытие. Важная птица? Полный джентльмен мог бы порассуждать на эту тему, но от него ждали ответа.
   – Прошу вас, садитесь.
   Подошёл официант. Усатый попросил бокал вина и французский сыр. Всё-таки с каким комфортом они совершают своё путешествие!
   Двое мужчин разговорились. Оказалось, что они живут в одном районе, даже на одной улице, только дом усатого располагается с левой стороны дороги, а дом полного – с правой.
   Когда вводные темы были исчерпаны, разговор сам собой зашёл о мистике. Оба увлекались ей: полный как учёный, интересовавшийся непознанным с детства, усатый как любитель таинственной литературы и пугающих фильмов.
   – Один знакомый, – говорил полный, – рассказал мне любопытную историю. Случилось это во времена Второй Мировой, рядом с какой-то деревней – название не так уж важно. Убегая от немцев, молодой человек попал на минное поле. Казалось бы, конец, деваться ему некуда, его судьба предрешена. И тут появляется бестелесное существо, словно бы прозрачный оттиск человека. Существо переводит юношу на другую сторону минного поля и исчезает. Но это ещё не всё. Через какое-то время на том же самом минном поле подрывается сапёр, и знаете, что самое удивительное? По описанию несчастный был очень похож на призрака, который спас юношу.
   – Я знаю другую историю, – сказал усатый. – Знакомый моих знакомых, известный архитектор [усатый назвал фамилию], должен был построить трёхэтажный каменный дом по заказу одного богатого господина. Такое, знаете, строение в авангардном духе: с кривыми стенами, весь неровный, чтобы этажи словно бы съезжали друг с друга, странной расцветки… Архитектор нарисовал чертёж, и его команда приступила к работе. Первый этаж уже построили, начали второй, как вдруг архитектор сказал, что надо в срочном порядке всё переделывать. Прошедшей ночью он нарисовал новый чертёж. Архитектор решил, что дом нужно строить самый обычный, безо всяких выкрутасов. Строители удивились, но спорить не стали – им платили деньги, и это было для них главным. Оказалось, дело вот в чём: ночью архитектору приснился сон, в котором владельца дома убивает выпавшим кирпичом. А мастер был человек суеверный и склонный к мистике… Работу закончили в срок. Приехал богатый джентльмен, долго выражал своё недовольство, но архитектор был рад, что с хозяином дома ничего не случилось. Тот заплатил мастеру за работу неполную сумму, потому что заказ был выполнен с нарушением договора, и уехал. Архитектор в последний раз обошёл здание, проверил, всё ли в порядке, – и его убило выпавшим кирпичом.
   Усатый замолчал.
   Полный кивнул, как бы соглашаясь с невысказанными мыслями.
   Пароход разрезал воду под молчаливое понимание двух джентльменов.

   Из заметки в газете:
   …в Тихом океане был обнаружен пропавший пароход. Несколько недель прошло с момента его исчезновения. В интервью нашей газете начальник поисковый группы недвусмысленно высказал мысль, что экипаж и пассажиры, скорее всего, мертвы. Однако на борту исчезнувшего судна находились все люди, что были на нём в день отплытия. Припасы оказались почти нетронутыми, а пассажиры и члены экипажа не помнили, что происходило с ними последние 5–6 недель. Тем не менее, все были здоровы.
   Кроме пропавших без вести… июня… года, на борту корабля нашли более двух десятков людей, городских и деревенских жителей, не покупавших билеты на тот рейс. Более того, по данным спецслужб, те из них, на кого имелись данные, числились мёртвыми: в частности предприниматель…, заместитель председателя автомобильной корпорации…, работники государственного учреждения… и…, а также архитектор… Все выглядели так, словно некая неведомая сила неожиданно перенесла их на борт корабля: кто-то был одет в рабочую одежду, кто-то в домашнюю. Молодой сапёр в форме времён Второй Мировой войны держал в руках миноискатель, известный архитектор – чертёж своего последнего строения.
   Таким образом, с полной уверенностью можно утверждать, что слухи о крушении парохода были опровергнуты. Выясняется происхождения сигнала SOS, поступившего в береговые службы якобы с борта корабля. Ведётся расследование…

(Июль 2010 года)

Пёс и его парень

   Здорово, тебя зовут Вик. Вы с Бладом идёте по выжженной равнине. Из зданий сохранились только склады, рынки и харчевни. Остальные строения снесли: кому они нужны? Но дома и не здесь – там. Далеко.
   Блад опускает голову, принюхивается.
   – Еда, – говорит он тебе. – Близко.
   – Ну так вперёд, – отвечаешь ты. – И не высовывайся: прищучат.
   – Не учи учёного, а съешь мусора толчёного.
   – Сделают из тебя шаурму, понял? – парируешь ты. – Не самая почётная смерть.
   – Почётных смертей не бывает. Так же как и почётных жизней. В любом случае, виновата карма.
   – Не верю в эту чушь. Раньше я был учёным, искал полезные ископаемые. Рыл землю в надежде помочь людям. И что получил в итоге?
   – Что мы все получили в итоге? – Блад зевает. – Люди убивают друг друга с начала времён. А если ты такой хороший, почему же стал бродягой?
   – Карма?
   – Понял, слава яйцам. Гомо сапиенс, блин.
   – Договоришься у меня. А ну, тихо, не гавкай.
   Твой друг мотает лохматой головой. Он – пёс. У радиации странные шутки.

   Оборванцы столпились вокруг толстого бревна. Пока они дерутся, ты тихо подкрадываешься сзади и укокошиваешь первого. Это замечают не сразу – никто никого никогда не замечает. Ты укладываешь второго и готовишься воткнуть нож в горло третьему. Острый короткий нож. Тут на тебя наконец обращают внимание. Шесть человек.
   – Блад! – думаешь ты.
   – Угу, – телепатически откликается пёс.
   Нога четвёртого хрустит на крупных жёлтых клыках.
   Тем временем ты завершаешь начатое: втыкаешь нож в податливую плоть. Брызжет кровь.
   А вот потом они свирепеют, рычат и бросаются на тебя. Сплотились перед лицом смерти – как будто раньше не могли этого сделать.
   К счастью, у тебя револьвер. Везёт тому, кто везёт, сильнейшему, удачливому или кому другому. Какая разница: несколько ночей назад у толстого мужика нашлась огнестрелка. Ты прикончил её хозяина во сне. Кольт – старый, но рабочий. Шестизарядный.
   Выхватываешь ствол. Пять выстрелов – пять дырок. Каждый валяется на земле, не все – трупы.
   Игнорируя стоны, обходишь поляну. Следуя опыту, перезаряжаешь кольт. Пятеро мертвы, один почти подох, трое ранены. Ножом избавляешь от мучений подстреленных.
   – Кажется, нам повезло, Блад.
   – Дуракам и пьяницам везёт. Посмотри, бутылки нет?
   – Пьяница ты, дружбан. Совсем как человек. О, коньяк. Надо же! Дерьмовый, но коньяк. Чудесное пойло…
   – Чего медлишь? Лей!
   Покусанный Бладом бомж пока не мёртв. Хрипит, харкает кровью, пытаясь что-то сказать.
   Подбираешь камень. Размозжив последнему выжившему башку, привязываешь верёвкой к бревну. Идёшь к Бладу, чтобы взять коньяк. Пустая на три четверти бутылка валяется у догорающего костра. Блад закусывает, отрывая солидные куски от ноги трупа.
   Хмыкаешь. Подбираешь бутылку. Но только прикладываешься к ней, не успеваешь почувствовать вкус отвратного алкоголя. Замираешь.
   Она прячется в кустах и смотрит на тебя испуганно и с интересом.
   – Уж не из-за тебя ли они дрались, красотка?

   Долго уламывать её не приходится.
   Всё проходит неплохо, но быстро. Вы повторяете, и теперь удаётся держаться дольше.
   Блад бродит где-то поблизости.
   – Тебя как зовут?
   – Квилла Джун.
   – Ну, приятно познакомиться, Квилла. Вик. Чего делаешь тут, одна?
   – Мы прикончили её приятелей, – вставляет Блад. – Вот она и одна, умник.
   Ты только отмахиваешься.
   – Меня забрали в рабство. Хотя сейчас рабства нет.
   – Сейчас всё гораздо хуже, – с сарказмом произносит Блад.
   – Пойдёшь с нами на войну? Просто больше некуда.
   – Пойду.
   И вы начинаете в третий раз.

   Вы ночуете в этом «лагере».
   Надо быть всегда начеку. Легко найдётся тот, кто захочет всадить нож тебе в спину.
   Вернувшись с обхода, не находишь Квиллы.
   – Где она, Блад?
   – А я знаю? Я дрых, когда девчонка улизнула.
   – Обжора! Почему не сторожил её?!
   – Это твоя самка. Претензия отклонена.

   Вы с Бладом ищете Квиллу. Ты – по нечётким следам от ботинок, Блад – по запаху.
   В конце концов, футов через шестьсот-семьсот, обнаруживаете ржавый люк. Ты открываешь его и лезешь вниз.
   Бладу приходится ждать снаружи: слишком тяжёлый, зараза. Ты обещаешь управиться поскорей.
   В туннеле – густая темнота. Дымом и пеплом, как наверху, почти не пахнет. Воняет отходами. Такое ощущение, что здесь живут одни крысы.
   Туннель длинный. Ты проходишь его и выбираешься на свет. Искусственный, от нескольких лампочек.
   К тебе неожиданно подскакивают сзади и с боков. Скручивают. Куда-то ведут.

   – Мы зовём наш дом Звёздным Поселением. – Правитель улыбается. Его лицо разрисовано краской, и не понять, добрая улыбка или нет.
   Лица абсолютно всех жителей покрыты краской.
   «Уж лучше псы на земле, чем эти в аду», – думаешь ты.
   Предчувствие нехорошее.
   Подходит Квилла Джун.
   – Готов ли ты, Вик, стать родоначальником новой расы? Ты оплодотворишь женщин нашего Поселения. Три десятка женских особей. И мы родим тех, кто изменит мир. Вновь сделает его человеческим.
   Тебя больше не держат за руки. Это их ошибка.
   – Да пошли вы в жопу!
   Револьвер снова в деле. Трёх убитых в голову и двух с простреленной грудиной достаточно. Ты можешь сбежать.

   Странно, но за тобой не гонятся. Надеются на других «кандидатов»?
   Ты поднимаешься на поверхность. Вездесущие крысы и тут. Блад жрёт одну из них.
   – Чё так долго-то?
   – Дела были.
   – Мясца хочешь?
   – Обойдусь. Да и на поляне его завались.
   Шум сзади. Резко оборачиваешься, шестизарядник – наизготовку. Забыл, что осталась одна пуля.
   Квилла стоит в нескольких шагах от тебя.
   – Вик, я не хочу, чтобы ты уходил.
   Молчишь. Потом говоришь:
   – Сам не хочу.
   – Ну так оставайся. Я сделаю всё, чтобы в Звёздном Поселении тебя не тронули.
   – Верю.
   – Тогда – пойдём? Или – на войну? Мне всё равно, лишь бы с тобой.
   Она уже раз обманула. Но, чёрт, как же хочется поверить!
   – Знаешь, что такое любовь? – спрашивает Квилла.
   – Конечно, знаю. – Лёгкий кивок. – Любой парень любит своего пса.

   Жареное на костре мясо – очень вкусное.
   – Она была твоей женщиной, Вик.
   – Возможно. Но ты – мой брат.
   Её голос, спрашивающий о любви, продолжает затихать. До ужаса медленно.

   Вода то ли обжигает, то ли холодит. Настолько горячая.
   Опрометью бросаешься прочь, оставив кошку недоеденной. Визжа, как побитая собака. Ты и есть собака.
   Кто из врагов на сей раз, дворник? Полицейский? Жилец дома?
   Ты бродишь по свалке, виляешь хвостом. Морщишься от боли. Нет сил.
   Сесть, лизать ожоги. Боль только усиливается.
   О, где же ты, брат? Где ты, духовный родственник? Потерян. И даже если искать изо дня в день – найдёшь ли?
   Но всё лучше, чем слоняться себе на погибель. Как голодный грызун. Как жалкая дворняга.
   Как обычный человек.

(Июль 2013 года)

//-- Послесловие автора --//
   Этот рассказ не совсем мой, а кто-то скажет, что совсем не мой, и тоже будет прав.
   Да, написал текст я, но, поскольку это постмодернизм в высшем своём проявлении (шутка), собрана история из произведений других авторов: повести Харлана Эллисона «Парень и его пёс», повести Михаила Булгакова «Собачье сердце», рассказа автора, известного мне как Very-sad, под названием «Крыса» и моего собственного рассказа «Ш и другие буквы».
   Толчком к созданию послужило общение на одном литфоруме, где в качестве развлекаловки люди загадывали друг другу переделанные рассказы с проходившего там конкурса. Главным образом, на выходе получались сказки. Я загадал именно «Крысу».
   Моя фэйритэйл, говоря откровенно, не шибко сказочная, хотя Гофман, например… Впрочем, ладно.
   Работая над текстом, я ставил перед собой две основные цели: сохранить хотя бы процентов на 65–70 стиль эллисоновских «Парня и его пса» и «Нокса», а заодно попытаться привнести что-то своё в старый сюжет с немоими героями. Надеюсь, удалось.
   С уважением к первоисточникам,
Г.А.Н.

Восьмой

//-- (фантазийный анекдот) --//
   Самое неприятное в том сне – что это вовсе не сон.
   У Восьмой Двери меня встретил Алигьери.
   – Приветствую!
   – Здравствуй, Данте! А где Вергилий?
   – У него встреча с Меценатом.
   – Да это не страшно.
   Поэт улыбнулся, с лёгкой хитрецой.
   – Полагаешь? А найдёшь ли ты обратный путь?
   Я протянул руку.
   – Но вот же дорога наверх…
   Он покачал головой.
   – Выходит, тебе ничего не известно.
   От толчка распахнулась потрескавшаяся деревянная дверь с позолоченной, однако сильно выцветшей табличкой. На перевёрнутом прямоугольнике значилась цифра «8». Мы переступили порог, пошли по кольцу очередного круга.
   Увиденное повергло меня в ужас!
   Древние – с виду, древнее, чем перфокарты, – компьютеры, пыльные, грязные. Сидящие за ними на разваливающихся стульях сгорбленные одиночки – кто в очках, кто в линзах; одни с патлами, иные без; ухоженные и нет; худые, толстые; но все – жутко нервные. За их выгнутыми, будто сварочные дуги, спинами стояли другие люди: красивые и уродливые, спокойные или взволнованные, серьёзные, похожие на шутов, – они разговаривали, разговаривали, разговаривали… бездействуя, только озвучивали мысли, не всегда понятные, зачастую бессвязные. Те, что сидели, остервенело стучали по клавишам, надсадно рычали, оглядываясь на говоривших, прикрикивая на них, – без толку. Общение – с собеседниками ли, с самим ли собой – не прекращалось ни на миллисекунду. Время от времени пишущие отрывались от клавиатуры, громко ругались, негодовали, били по экрану, стирали написанное – либо, напротив, нездорово веселились, шутили, ни к кому определённому не обращаясь, нажимали на «дискету», кликали по «крестику», щёлкали по «чистому листу» – либо «дожидались», когда компьютер зависнет, когда случайно закроется несохранённый документ, когда перегреется системный блок, рухнет операционная система. Чтобы в итоге всё равно начать по новой.
   Интернет-форумы, социальные сети, чаты – насильное купание в помоях талантливых причин зависти, родители зачатых в озлобленности ответов.
   Диалоги с монологами, а в виртуальном отображении всплывающие «окна» – восторженные и яростные отзывы.
   Молчаливая битва пальцев и клавиш. Бессловесный бой идеи с реализацией.
   Баталия мыслей с голосами.
   Желаемого, действительного.
   Позитиво-негатива.
   Запах лавы…
   – Знакомая картина, – глядя в мои глаза, утверждал Данте.
   Я смотрел на преступивших. А то страдали, без сомнения, они. Но кто?…
   – …Кто эти падшие?

     – А если стал порочен целый свет,

   – процитировал комедиограф, -

     То был тому единственной причиной
     Сам человек: лишь он – источник бед,
     Своих скорбей создатель он единый.

   – Но они же придумывают! – воскликнул я. – Творят! Как можно…
   – К моей печали, они не творцы. – Итальянец отвернулся от осуждённых. – И не графоманы. Звания пустых подражателей они недостойны тоже. Те преступившие, кто белый свет пытается свести до мрака ночи умерщвлённой. Если создатели они, то смертного греха лишь, до поры не занесённого в действительности Книгу.
   – Бездарности?
   – Бездарности…
   На этом сон не закончился.

(Июль 2013 года)

Любомудрово дело

   Посвящение и благодарность – Андрею Неделько

   Ответ пришёл нежданно, вместе с упавшей на голову круглой прозрачной каплей, когда он разглядывал плывущие по небосклону облака. Кто-нибудь другой, возможно, задумался бы о давно почившем учёном, а следом о некоем фрукте, упомянутом в одной древней книге. Задумался бы – и легко потерял случайное озарение, действительно «послание свыше», в самом прямом своём значении. И вопрос, мучивший таких же, как он, навсегда ускользнул бы обратно, туда, откуда явился, – за грань вселенной, а значит, понимания.
   Пухлый, не обладающий пышной растительностью на макушке, он, словно подкрепляя полученный от рождения образ, лениво огляделся. Никого. Никого, с кем бы можно было поделиться. Странно… Куда подевались жители? Ведь десятками тут копошатся, что-то делают…
   Уже очищенный от шелухи сомнений и ошибок, ответ буравил мозг, будто умолял: «Поведай меня остальным, ну давай же!» И он бы с радостью это сделал, потому что умел не только красиво, но и чётко выражать мысли. Однако вокруг по-прежнему ни души. Идти к кому-то?… Нет, не сейчас. Он потратил столько сил на поиски – ни много ни мало – жизненно важного для всех ответа, что изрядно вымотался. Какое там вернуться, если размышляешь с трудом!..
   – Привет. Что поделываешь?
   Старый знакомый, столь же фактурный, сколь и его сосед, приблизился неслышно.
   – А, это ты. – Он мельком посмотрел на приятеля и опять устремил взгляд на казавшиеся неподвижными кучевые облака – огромные белоснежные сугробы причудливых очертаний.
   – Работаешь?
   – Как видишь.
   – Угу.
   Знакомец примостился рядом. Небесные сугробы по-прежнему притворялись, будто не двигаются, и падать на землю снежинками не собирались. Разум вновь пришедшего тоже кое-что или сильно интересовало, или слегка занимало: не ответ, а вопрос, и не мирового значения, а довольно привычный:
   – Ну?
   – Что ну?
   – Я хочу сказать… результат есть?
   Он тотчас подумал: «Надо выдержать паузу». А затем спокойно, но красочно и эффектно изложить собеседнику суть своего великого открытия. Секунды три продержался.
   – Представляешь! Сижу здесь, рассуждаю о том о сём, и вдруг – капает…
   – Дождь начинается? Надо передать нашим, чтобы отложили работу…
   – Да не в этом дело! – Он был очень возбуждён, хотя обычно вёл себя едва ли не меланхолично. – Дождь, не дождь! Я совсем об ином. Дождь всего лишь следствие… в лучшем случае, метафора. По крайней мере, его капли – настоящий символ…
   – Ты научился говорить настолько образно, что тебя не понять.
   – Ох! Посмотри на небо.
   – Ну.
   – На небе – Солнце.
   – Ну.
   – Да что ну. Оно – круглое!
   – М-м… Ну?
   – И капля круглая. И лужи, которые состоят из капель, круглые. И горизонт закруглённый. А само небо… посмотри… Да не на меня!
   – Хм-м-м… К чему ты ведёшь-то?
   – Круг – это символ! Символ жизни и бытия. Без большинства вещей, имеющих форму круга, нам не обойтись. Из них в основном и сконструировано окружающее.
   – Сконструировано?
   – Не обращай внимания: просто фигура речи… И какой вывод следует из того, что по круглому небу плывёт круглое Солнце, вокруг которого делает круг круглая Земля, которая, может статься, сама «собрана» из круглых частей?
   – Земля? Круглая?! Да ты, братец, фантазёр!..
   – Есть такая теория!
   – Она не доказана.
   – Но, если рассудить…
   – И потом, эта мысль о Земле, состоящей из кругов…
   – А что!?
   – Ладно-ладно. Всё круглое, понял.
   – Не всё, а многое.
   – Хорошо, почти всё.
   – Многое.
   – Ясно-ясно. Ну?
   – А круг, это же общеизвестно, – символ цикличности! Природа лично подсказывает нам, что существование – тлен. Мы с тобой – тлен. В принципе крайне мало что не тлен.
   – Ну а природа-то – тлен?
   – И природа.
   – А Солнце?
   – И оно!
   – Но оно же круглое!..
   …
   – …Э-э-э… видимо… не всё однозначно в подлунном мире.
   – Луна, кстати, круглая.
   – Ага. Хотя и не светится.
   – И звёзды.
   – Солнце – тоже звезда.
   – И озёра.
   – Про воду я говорил. Впрочем, если подразумевать…
   – И вообще жидкость, как мы недавно выяснили, предпочитает форму круга.
   – Вот! Вот, я же знал! А почему «предпочитает»?
   – Да просто фигура речи, не обращай внимания… Потрясающе! Не познанная до конца сила окружности! Везде, немыслимо близко: ты погляди кругом!.. Теперь сотни, тысячи загадок будут разгаданы и на прочие, не менее важные вопросы мы получим верные, точные ответы!
   – Именно.
   – Я, правда, кое-чего не осмыслю…
   – М?
   – Если круг – однозначный символ, почему неоднозначные вещи вроде Солнца – всё равно круглой формы?
   Наступило долгое молчание.
   – Профессор. Профессор! Ваше средство, проявляющее мысли, работает! Я капнул на этого подопытного лишь каплю, и он «заговорил»! Я слышу его мысли, будто он беседует с «приятелем» вслух! И оказывается… оказывается трутни не просто бездельники, нет! Такие «трутни» есть и в нашем обществе: они называются философами!..

(Июнь 2013 года)

…соавтор: Олег Горбачёв

Контакт – в массы!

//-- [Соавторская версия] --//
   Шторы были задёрнуты, и в комнате царил полумрак. Возле стены, увитой искусственными растениями, стоял красный диван – мягкий, удобный. На нём, положив голову на подушку, лежал худощавый молодой человек: глаза закрыты, на губах иногда появляется улыбка, пальцы рук подрагивают. Кожа его была неестественно бледной. Из-за этой мертвенной бледности и худобы таких, как он, и называли «призраками».
   Молодой человек был с головой погружён в информационное пространство и решал, на какой сайт зайти. Перед его внутренним взором мелькали электронные ссылки. Он на мгновение останавливался на каждой, чтобы лучше прочувствовать её.
   «Игровой портал «Экшн».
   СиП впрыснул дозу адреналина, отчего у подключённого по спине пробежали мурашки и похолодело в ногах.
   «Здорово, но не для меня», – подумал он, переходя к следующей ссылке.
   Тут он вспомнил о своём кузене Сэттелайте и решил на время отвлечься от Сети, чтобы набросать ему сообщение. Молодой человек выбрал нужный адрес и быстро написал: «Привет, братишка! Поздравляю с Днем Рождения! Помня твое пристрастие к антикварным средствам связи, шлю в подарок эту старинную телефонную трубку. Всегда в контакте, твой Суперсвитч».
   Он прикрепил к сообщению посылку и выбрал надпись «Отправить». Контейнер для приема и передачи привычно завибрировал, несильно, но ощутимо. Суперсвитч зажмурился от удовольствия. Посылка умчалась к адресату, чтобы появиться в его старом предметоприёмнике, а тело «призрака» вздрогнуло от лёгкого толчка, и приятное тепло растеклось в груди.
   «Спасибо, что воспользовались сервисом «Связь-и-Перенос»! Ждём ваших подключений! И помните: чем чаще вы контактируете с другими людьми, тем больше бонусов получаете! Контакт – в массы!»
   Суперсвитч улыбнулся, представив, какое у Сэттелайта будет лицо, когда тот получит подарок. В прошлый День Рождения Суперсвитч лично вручил ему старинную телефонную SIM-карту. Тогда Сэттелайт от радости сжал брата в крепких объятиях, вывихнув ему плечо и чуть не сломав кости. Суперсвитч, как и любой «призрак», был очень хрупкого телосложения, о чём его кузен постоянно забывал. Сам Сэттелайт относился к виду «йети»: выглядел, как человек старого времени, и обладал хорошим здоровьем и большой силой. Вообще, вся семья у Сэттелайта была странная: они не пользовались новинками средств связи и жили, как «старые». Но люди они были хорошие, правда, очень любили непосредственное общение, от которого жители Земли старались себя ограждать. В почёте был виртуальный, а не личный контакт. Возможно, размышлял Суперсвитч, из-за нравов в семье Сэттелайт и стал коллекционировать древние средства связи. «Призрак» не мог понять этого увлечения. По его мнению (и по мнению почти всех остальных жителей Земли) намного круче заполучить, скажем, шлем гиперсвязи – ещё до того, как он появится в продаже. Но больше всего Суперсвитч не понимал людей вроде родителей Сэттелайта. Что плохого в использовании коммуникационных новинок? Ведь именно благодаря им страны планеты объединились в единое государство, был сделан небывалый научно-технический прорыв, прекратились войны, экономические и энергетические кризисы. Все проблемы отныне решались в коммуникационном мире, люди работали и отдыхали в виртуальном пространстве, жили и любили там. Конечно, кое-какие неприятности остались – например, спам; правительство Объединённой планеты до сих пор не могло справиться с ним. Этим пользовались многочисленные махинаторы, посылавшие рекламу по каналам, которые были связаны с центрами мозговой деятельности людей. Так ролики и сообщения попадали прямиком в мысли реципиента или замещали их. Подобные методы влияния на психику были запрещены, потому что они наносили ей непоправимый вред.
   Мир был наводнён новинками коммуникационных средств, а СиП был вершиной их развития. В отличие от простых мозговых имплантантов, СиП позволял не только обмениваться мыслями на расстоянии, но и пересылать и получать предметы, а также испытывать при этом невероятные по качеству и силе ощущения, естественно, приятные. СиП следил за гормональным и эмоциональным балансом пользователя и регулировал их в зависимости от того, на какой сайт ты заходил. Кроме того, он снабжал тело компенсирующими и стабилизирующими веществами, которые сдерживали или, наоборот, усиливали работу организма. Для людей это было необходимо, потому что, с течением времени, их здоровье оказалось подорванным. После того как средства связи заполонили рынок и заменили реальную жизнь на виртуальную, люди потеряли одну из важнейших способностей – способность к эмоциональному взаимодополнению. Обмен эмоциями при непосредственном контакте не просто улучшал самочувствие людей, но и благоприятно воздействовал на их здоровье, физиологию и строение тела. К сожалению, об этом узнали слишком поздно, когда люди уже превратились в «призраков», «гномов», «зомби», «троллей», «умертвия». Человека относили к тому или иному виду в зависимости от недугов, которыми он страдал. У «зомби», например, были глаза навыкате, желтоватый оттенок кожи и неуверенная походка, а у трёхметровых «троллей» из-за гормональных отклонений тело и мускулы выросли до огромных размеров. Но всё это – лишь следствие нового витка эволюции, считали многие. Так же как и эмоциональная сухость. Или «коммуникационные» имена…
   Суперсвитч снова подумал о Сэттелайте и в очередной раз удивился, как его кузен может обходиться без СиПа. Как он может жить реальной жизнью, которая так неинтересна? Однажды Суперсвитч попробовал настоящий секс вместо виртуального и был очень разочарован. Тогда он решил, что в следующий раз «воспользуется» реальным сексом только для того, чтобы зачать ребёнка. Когда ты занимался любовью в виртуальном мире, СиП дарил тебе невероятную гамму чувств, тогда как при обычном ты ничего подобного не испытывал.
   На Суперсвитча нахлынули приятные воспоминания, и он решил посетить сайт знакомств. Выбрав ссылку, он ощутил приятное возбуждение во всём теле. Из списка девушек он выбирал только «призраков». Пролистывая имена, он прислушивался к внутренним ощущением. Вдруг дыхание перехватило, и что-то очень приятно затрепетало в груди.
   Её звали Пинг.
   Суперсвитч отправил ей сообщение:
   «Не хочешь пообщаться?».
   «Возможно, – ответила она, и его накрыло новой волной удовольствия. – Может, поцелуемся для начала, чтобы узнать друг друга получше? Ты вообще кто? «Призрак?».
   «Да. Мне нравится общаться только с девушками своего вида», – сказал Суперсвитч и поцеловал виртуальный образ Пинг. Дрожь прошла по всему телу, и он выгнулся от удовольствия…
   Неожиданно все оборвалось, будто ухнуло в бездонную пропасть. Суперсвитч ничего не чувствовал. Пинг продолжала извиваться от наслаждения, но для него мир стал пресен. А затем волна холода пробежала по его телу и, проникнув внутрь, превратила внутренности в куски льда. Концентрация негатива резко повысилась, хотя СиП мог передавать только положительные эмоции.
   «Извини, Пинг, похоже, у меня сломался СиП». – Суперсвитч испытывал непонятное чувство стыда, словно это он был виноват в поломке.
   «Ничего, бывает. Отремонтируешь СиП – заходи».
   «Ладно. Пока».
   Суперсвитч отключился. Внутри всё ещё бушевал поток отрицательных эмоций. Он попытался справиться с ними, но безуспешно.
   СиП надсадно гудел и, казалось, готовился выпрыгнуть из тела. И почему аппарат вышел из строя сейчас, когда совсем нет денег на ремонт? Около года назад СиП отказал, и Суперсвитч обратился в сервисный центр, где с него содрали чуть ли не месячную зарплату. Нужно поискать кого-нибудь, кто сделает ремонт подешевле. Суперсвитч вспомнил, что Сэттелайт присылал ему контакты фирмы, которая, как утверждал кузен, «гарантированно решает все проблемы». Правда, в тот раз «призрак» так туда и не позвонил.
   Порывшись во «Входящих», Суперсвитч нашёл нужное сообщение. Всего несколько слов: «Компания «Контакт – в массы!» – и номер. Суперсвитч позвонил по нему. Раздались длинные гудки – никто не выходил на связь. Гудки? В этой фирме всё ещё пользуются телефоном? Суперсвитч думал, что, кроме как его кузену, никому не нужны эти допотопные устройства. Или трубки от них.
   На третьем гудке «призрак» стал нервничать, на четвёртом он уже весь извёлся, а на пятом почти вышел из себя. Когда раздался шестой гудок, Суперсвитч ругнулся (негативные эмоции, от которых он старался себя ограждать) и решил было прервать связь, и тут ему наконец ответили.
   – Алло! – сказал голос, принадлежавший неизвестно кому: изображения Суперсвитч не видел. Неужели они там пользуются таким старым оборудованием, которое не умеет создавать простейшие голограммы?
   – Алло, – недовольно произнёс Суперсвитч. – Это «Контакт – в массы!»?
   – Да. Что вы хотели?
   – Понимаете, какое дело… Мой СиП сломался, а гарантийный срок истёк. Я обращался в мастерскую, но там ремонт стоит очень дорого…
   – Хорошо. Запишите наш адрес.
   – Я как раз хотел рассказать о поломке…
   – Это неважно.
   – То есть как?
   Но голос не ответил на вопрос. Вместо этого он сказал:
   – У вас есть, где записать адрес?
   Конечно, есть. В Суперсвитча была встроена целая компьютерная станция.
   – Конечно, есть. Только почему бы вам не прислать его в сообщении?
   Голос начал диктовать адрес.
   Суперсвитч хмыкнул и подумал о Сэттелайте, который со своими странностями зашёл слишком уж далеко. Что за фирму он присоветовал кузену? Мало того, что Сэттелайт постоянно болтает о своей коллекции барахла и навязывается в гости (хотя знает, как обычные люди, вроде Суперсвитча, относятся к личным контактам), так теперь ещё и это… «Призрак» решил для себя, что никуда не пойдёт, но, во-первых, прервать связь посреди разговора было бы невежливо, а во-вторых, это вызвало бы проявление негативных эмоций.
   Суперсвитч внёс адрес в электронную записную книжку и спросил:
   – Да, а что насчёт цены? Сколько вы берёте?
   – Намного меньше, чем все остальные.
   Суперсвитча такой ответ смутил, но уточнять он не стал: всё равно «призрак» не собирался пользоваться услугами этой фирмы.
   – Ладно, до свидания.
   – Спасибо за звонок. Будем вас ждать.
   Суперсвитч отключился. Затем пролистал записную книжку, нашёл номера мастерских, располагавшихся неподалёку от его дома, и сделал несколько звонков. Но везде называли цену, которая его совсем не устраивала. Поэтому, немного поразмыслив, Суперсвитч решил на всякий случай связаться с кузеном, чтобы узнать, откуда у него номер фирмы «Контакт – в массы!», и поподробнее расспросить о ней.
   «Призрак» позвонил Сэттелайту домой. К фону – старая, стационарная модель – никто не подходил. Они что, сговорились? Суперсвитч подождал немного, побарабанил пальцами по ноге и прервал связь. Встал с дивана. Прошёлся по комнате, ещё раз и ещё. Мысли о сломанном СиПе не отпускали его. Как же он проживёт без этого незаменимого устройства? Как обойтись без виртуального общения, без обмена вещами и информацией? Нет, это совершенно невозможно! Но что делать? Ведь у него не хватает денег на ремонт, а обращаться в эту подозрительную фирму…
   Суперсвитч остановился, поднял взгляд к потолку и вздохнул. Что же делать?…

   Фирма «Контакт – в массы!» располагалась в старом здании. Крытая черепицей крыша, железные двери, окна со стёклами. Такие дома строили в далёком прошлом, а сегодня их почти не осталось. Суперсвитч почувствовал себя неуютно – непривычное ощущение, бороться с которым было не так-то просто.
   Изнутри дом походил на ангар: большое пространство, наполненное полумраком и рассеянным светом нескольких лампочек.
   – Есть кто? – громко и немного неуверенно спросил Суперсвитч. Он потирал руки и озирался, стараясь справиться с волнением. Когда же он в последний раз общался с кем-то лично? Даже на работе он присутствовал виртуально и по магазинам «ходил», используя коммуникатор. – Я говорю, есть кто?
   – Сейчас подойду, – услышал он голос, тот самый, который говорил с ним по телефону.
   По телефону… Суперсвитч ещё раз удивился, как можно пользоваться таким старьём. Не считая того, что оно может в любой момент отказать, так ещё и цена на него…
   – Здравствуйте. – Перед «призраком» неожиданно появился плотный мужчина среднего роста.
   Суперсвитч окинул его удивлённым взглядом. Мужчина носил одежду стародавних времён, внешностью не напоминал ни «зомби», ни «призрака», ни тролля и говорил вежливо, но при этом искренне, к чему Суперсвитч не привык.
   – Здравствуйте. Я вам звонил…
   – Да, я помню.
   – Знаете, я не совсем уверен… – Суперсвитч замялся.
   – Нужна ли вам наша помощь?
   – Ага. Именно.
   – А скажите, кто вам посоветовал обратиться к нам?
   – Мой кузен. Его зовут Сэттелайт.
   – Сэттелайт, Сэттелайт… А он случайно не коллекционирует старые средства связи?
   – К сожалению, коллекционирует, – вздохнул Суперсвитч.
   – Что ж, прекрасно, – невпопад, как показалось «призраку», ответил мужчина и улыбнулся.
   Суперсвитч улыбнулся в ответ, насколько мог натурально.
   – Итак, если вы готовы… – Мужчина сделал приглашающий жест.
   – Подождите минутку… могу я увидеться с вашим начальником? Я хотел бы задать ему пару вопросов.
   – Вы можете задать их мне, потому что я и есть начальник.
   – А. Хм. И вы лично занимаетесь клиентами?
   – Да. А вас это смущает?
   – Нет-нет. Просто это немного… необычно.
   «Как и вся эта ситуация», – мысленно добавил Суперсвитч.
   – Ну, выбирать особо не приходится, – сказал мужчина, – ведь в нашей фирме всего один сотрудник. То есть я.
   – Но вы же сказали «наша» фирма…
   – Да.
   – Значит, её делами занимается кто-то ещё?
   – Как вам сказать… Есть немало людей, которые имеют отношение к нашей фирме.
   – Хм. А цена…
   – О цене вы узнаете чуть позже.
   И снова странный, неуместный ответ.
   Суперсвитч пребывал в нерешительности: поведение мужчины казалось ему подозрительным.
   – Так что, вы готовы? – спросил владелец фирмы.
   – А вы даёте гарантию на свою работу?
   – Я гарантирую, что всё пройдёт как надо. Прошу за мной.
   Мужчина развернулся и прошёл вглубь помещения. Суперсвитч последовал за ним.
   Руководитель «Контакта» остановился у громоздкой панели управления. Возле неё стоял деревянный стул, опутанный проводами. Кажется, к нему было прикреплено какое-то устройство. Суперсвитч присмотрелся и удивлённо вздёрнул брови: это был СиП, только сильно изменённый.
   – А зачем вам здесь СиП?
   – Садитесь, – сказал мужчина, щёлкая переключателями, крутя реле, нажимая на кнопки.
   Поборов неуверенность, Суперсвитч сел и стал осматривать странный предмет мебели. Провода переплетались, образуя сложные узоры. СиП привычно помигивал лампочками, но издавал необычные звуки.
   «Что это за модель? – подумал «призрак». – Никогда такой не видел».
   Создавалось впечатление, что кто-то долго возился с прибором и переделал его в нечто совсем иное. Суперсвитч поёрзал на стуле.
   «Где же я оказался?…»
   Его волнение усилилось.
   – Интересное у вас название: «Контакт – в массы!». Как слоган СиПа. – Суперсвитч боролся с нестерпимым желанием вскочить и выбежать из этого дома.
   – Мне показалось, что оно будет… подходящим. К месту, что называется. Если вы меня понимаете.
   – Угу. – Суперсвитч ничего не понимал, и это его очень беспокоило.
   – Приготовьтесь.
   – А кто займётся поломкой? Вы?
   Мужчина покачал головой.
   Суперсвитч мог бы встать и уйти, он был уверен, что ему не станут мешать, – но упустил эту возможность. Мужчина щёлкнул переключателем, и «призрак» вжался в спинку стула. Боли не было, не было ничего, совсем никаких ощущений, ни положительных, ни отрицательных, потому что все чувства Суперсвитча словно бы исчезли… а потом вдруг обострились до предела!
   И Суперсвитч увидел себя со стороны, точно стал другим человеком и его глазами смотрел на себя. На свою одежду стародавних времён, на своё здоровое тело, на устройство, которое держал в руке. Слова всплыли в мутном мареве сознания: «мобильный телефон». Суперсвитч услышал свой голос, вежливый, но вместе с тем искренний. Кто-то ответил ему, и в голосе говорившего тоже не было фальши. А потом Суперсвитч понял, что он в комнате не один: его окружало как минимум два десятка людей. И он знал, что под их кожей нет ни грамма металла.
   Комната была увешана разноцветными шариками, играла музыка, все веселились и галдели, а на длинной широкой ленте было написано крупными буквами «С днём рождения, Майк!». Майк? Его так зовут?…
   Майк-Суперсвитч видел приборы, давно вышедшие из обращения: телевизор, музыкальный центр, телефон… И бетонные стены… Окна со стёклами… Но самое потрясающее, самое невероятное и ошеломляющее – это чувства! Чувства переполняли его, рвались наружу. Ни разу в жизни он не испытывал ничего подобного. И когда множество рук в едином порыве подняли бокалы и собравшиеся прокричали «С днём рождения!», он почувствовал себя таким… счастливым.
   Рядом с ним сидел его кузен Джош и радостно улыбался. Джош подмигнул ему…
   В этот момент всё прекратилось.
   И вот тогда на него обрушилось опустошение, и сердечная боль, та, что бывает гораздо сильнее физической, начала выкручивать его изнутри, и голова закружилась от образов и видений, которые ему явились. И он всё понял.
   Неожиданно для самого себя он понял, каково это – жить в мире, лишённом эмоций. Понял, что всю жизнь у него отнимали что-то очень важное и ценное, – то, чем ему ужасно хотелось обладать. Но он знал, что в этом мире никогда не получит желаемого.
   Понял он, и зачем был нужен приделанный к стулу СиП. Если разогнать нейронные сети, то удастся преодолеть не только пространство, но и время. Учёные давно выдвигали такую теорию, и Супервсвитч только что получил её подтверждение. СиП, воздействовавший на чувства «призрака», перебросил его в другой век, а может, в иное тысячелетие. То же самое произошло с его кузеном Сэттелайтом и со многими другими. Суперсвитч понял, как здесь оказались владелец фирмы и дом, в котором она располагалась, и откуда Сэттелайт брал свои древние игрушки. Он и подобные ему. «Контакт – в массы!» дарил людям возможность побывать в другом мире. И неважно, где он находился – в прошлом или в будущем, – потому что история делала круг. Иное время проникало в день сегодняшний, оставляя в качестве зародышей изменения старые приборы и дома, и людей, которые помнили – теперь помнили, – как всё было раньше. Суперсвитч знал, что этим всё не ограничивалось, что изменения, пусть даже мизерные, незначительные, будут происходить всегда. Он видел их и отныне был причастен к ним – так как понимал…
   Он стоял на перепутье двух дорог: одна уходила в прежнюю жизнь, где надо всего лишь плыть по течению, делать то, что умеешь, и ни о чём не задумываться, а вторая уводила его далеко, в неизвестность, туда, где он будет всеми силами приближать наступление новой эры. Но, прежде чем СиПы и коммуникаторы заменят почта и телефоны, он должен стать таким же, как Сэттелайт. Как Джош… Хвататься за ниточку, пытаясь дотянуться до скрытого в глубине времени блага, или жить, не задумываясь ни о чём? Мир информации против мира информационного счастья. Общения. Эмоций. Обменять или остаться?…
   Тот, кто подарил ему непривычную возможность выбора, стоял в стороне и молча наблюдал за ним.
   Смотря прямо перед собой, Суперсвитч встал со стула и направился к выходу. Солнце, всё такое же настоящее, как раньше, ждало его на улице. Целая Вселенная ждала его там. Ему показалось, что она затаила дыхание.
   Но он уже сделал свой выбор…

(2010 год)

Прятки

   Планеты не умеют ненавидеть и не мстят своим обидчикам, иначе Провидение давно стёрло бы с метрик пространства такое исчадие преисподней, как я. Второй виток, третий. Планета в агонии. На её поверхности бушует огненная вакханалия. Вот последние островки породы погружаются в адское пламя, стирая очертания материков. Теперь вся поверхность планеты – красная, расплавленная жижа.
   Прости, малышка. Я не хотел тебя убивать. Так было нужно. Только выжигая базы гротов до основания вместе с астероидом или целой планетарной системой, можно избавить галактику от свихнувшихся на Игре созданий. Какая это по счёту планета без имени, павшая от моей руки? Даже не знаю. Их число давно перевалило за пару тысяч. А я до сих пор оплакиваю каждую. Может, именно это чувство позволяет сохранить в себе человека. Может, именно этим мы отличается от гротов.
   Сенсоры дальнего обнаружения взвыли, пробуждая сознание от безмятежного созерцания. Три цели одновременно вынырнули из пылающей поверхности планеты, ложась на различные курсы прочь от умирающей тверди. Драться они не намерены. Их цель – спасти Основу-Грот. Поэтому, когда программный борт-стратег выдал на обзорник информацию о целях и посоветовал атаковать «Транспортник», я лишь усмехнулся. Гроты искусные обманщики. Нельзя доверять показателям сенсоров о тоннаже, энергоемкости и форме их судов. «Хранитель» вполне может оказаться «Транспортником», а «Заградитель» – «Искателем».
   Итак, судя по показаниям сенсоров, имеем два «Хранителя» и один «Транспортник». Согласен. По логике вещей, так и должно быть. Только кто из них кто на самом деле? Один «Хранитель» и «Транспортник» устремились к ближайшему светилу, намереваясь обогнуть его с разных сторон и прикрыться массой звезды от моих излучателей. Оставшийся «Хранитель» ближе всего к моему «Когтю» и удаляется в противоположную сторону от собратьев.
   Не раз я попадался на уловки гротов и разряжал излучатели в «Транспортник», а тот оказывался простеньким «Искателем», тогда как настоящий «Транспортник» под видом «Хранителя» улепётывал с «поля брани».
   Без колебаний разгоняю «Коготь» в сторону одиночного «Хранителя» и, как только он попадает в сферу поражения, разряжаю оба излучателя в цель. Расчёт прост: гроты думают, что я погонюсь за спаренной целью, одна из которых – предполагаемый «Транспортник», а вторая – «Хранитель», в то время как Основа-Грот спокойно улизнёт под видом одиночного кораблика-прикрытия. Может, так и было бы лет пять назад, но я воюю уже не первый год и хорошо изучил повадки гротов.
   Поток антиизлучения настигает кораблик противника в тот момент, когда он, отчаянно маневрируя, пытается уйти. Я точно предугадал миг и направление, в которые дернется вражеский пилот. Бой в космосе – это противостояние интуиций пилотов и вероятностных программ борт-стратегов. При космических скоростях и расстояниях легче попасть в противника наугад, чем по наводке сенсоров.
   Ещё аннигиляционное облако не успело развеяться, а два улизнувших за звезду корабля гротов запросили сеанс связи. Информационный канал оставшегося «Хранителя» пестрит яркими эмоциональными нотками, поэтому выхожу на связь именно с ним.
   – Приветствую тебя, человек! – Меня прямо обдало эмоциональной волной, в которой угадывались и торжество, и детская радость.
   – Привет, узник скуки, – отвечаю нарочито спокойно, при этом вкладывая в эмоциональный пакет пренебрежение.
   – Оставь свои оскорбления. Мы разгадали эту хитрость людей и давно не Играем, если эмоции в дисбалансе.
   Я послал пакет удивления и заинтересованности. Нужно потянуть время, пока борт-стратег через канал связи пытается повесить на них программный вирус-маячок.
   – Основа-Грот на твоём борту? И ты вовсе не «Хранитель»? – продолжаю развлекать грота я.
   – Меня зовут Зик, сейчас я «Транспорт», Основа-Грот у меня, – аж просиял вражеский пилот, – но ты хорошо играл, мы не скучали.
   – А я ещё не закончил. Поиграем дальше, дитя скуки?
   – Нет, человек. Наши силы неравны. Мне выпал счастливый номер, но я более не вправе проверять на прочность нити вероятности. В следующий раз они могут оборваться. Я не буду рисковать Основой-Гротом даже ради Игры. – Он вознамерился прервать связь, но мой борт-стратег ещё не закончил взлом канала, и я поспешно выкрикнул:
   – Подожди, игрок! У меня последний вопрос.
   По каналу пришел пакет согласия продолжить беседу.
   – В чем смысл вашей Игры, и при каких условиях она закончится? – выпалил я первое, что пришло на ум.
   Простой вопрос, и мне был известен ответ на него, но пилот «Транспорта» задумался.
   – Я знаю, вы, люди, считаете Игру злом, – непривычно медленно вещал Зик, – но именно она позволяет развиваться. Закончится Игра – заснет сознание. Не будет ей конца, пока жив хоть один игрок.
   – Всё это хорошо, но можно же играть в интеллектуальные игры или в прятки, наконец. Вы спрячетесь, а мы будем очень долго вас искать, – усмехнулся я. – То, что вы называете Игрой, для нас война, и наши бойцы по-настоящему гибнут в бою.
   – Мы тоже испытываем потери, когда вам удается уничтожить Основу-Грот. В этом и есть страсть Игры.
   – Величина ставки определяет азарт. Нужно на кон поставить что-то большее, чем простую потерю. К примеру, существование самой Игры.
   Борт-стратег пискнул, сообщая об успешном взломе канала связи и установке на вражеский корабль вируса-маячка.
   – Прощай, раб скуки, – поспешно закончил беседу я, отправляя по координатам маячка подпространственную мину.
   Спустя пару секунд сенсоры дальнего обнаружения сообщили о подрыве судна. Ещё через десять минут придет визуальное подтверждение. Но, вопреки ожиданию, связь с вражеским кораблем пропала лишь на мгновение, а потом Зик всё так же радостно продолжил:
   – Не твоё счастливое число, человек. Ты сжег второй «Хранитель». Мы проложили канал связи через него. Пилоты обоих «Хранителей» в Основе-Гроте, и они смеются над тобой. Прощай. Мы ещё сыграем…
   Канал связи свернулся, а я от души выругался. Успешной мою вылазку не назовёшь. Целый месяц работы аналитического центра комете под хвост. Из множества предполагаемых координат новой базы гротов верные достались мне. И что же? Я лишь спугнул Основу-Грот и не дал развернуть им базу. Две попытки, и обе мимо. Даже стыдно признаваться в таком проколе. Делать нечего. Отправляю кодированный отчет о стычке и запускаю программу возврата домой.

   Обычно перед пограничным контролем можно провисеть не одни сутки, пока корабль пройдет проверку, но в этот раз мой «Коготь» пропустили вне очереди. Потому, когда борт-помощник сообщил о входящем вызове первого приоритета, я не удивился, но насторожился. Сначала зеленый свет при прохождении контроля, теперь высокое начальство желает пообщаться лично…
   В области визуализации возник образ полковника Гримира. Он придирчиво осматривал меня, а я затараторил:
   – Лейтенант Сергеев, пилот «Когтя-132» второй разведывательной бригады, прибыл из боевого вылета…
   Гримир махнул рукой, останавливая доклад.
   – Я просмотрел твой отчет. Сейчас не об этом. Вот что, Дима, – почти дружески проговорил полковник, – у тебя будет новое и несколько необычное задание.
   – Готов к исполнению! – выкрикнул я положенную фразу.
   – Оставим формальности, – тихо проговорил Гримир, – гроты предложили индивидуальную игру на очень хороших условиях. В случае нашего выигрыша людям обещают сто сезонов перемирия.
   – Речь идет о дуэли? – уточнил я.
   – Нет. Это нечто иное. Они хотят сыграть в прятки. Твой знакомец Зик начнет разворот базы где-то в нашей галактике. Тебе лично за сто стандартных дней без поддержки центра предстоит отыскать Зика по предоставленным подсказкам.
   – Полковник, но я не аналитик. Я даже не представляю, как его искать.
   – Насчёт этого не беспокойся. Мы слегка обхитрили гротов. По нашим законам, муж и жена могут выступать как одна особь в любых межвидовых спорах. Зик согласился с этой поправкой.
   – Полковник, но я холост.
   – Уже женат, – усмехнулся Гримир, – разреши представить твою супругу. Елена Стоун, лучший прогнозист аналитического центра.
   Рядом с полковником визуализировалась молодая девушка невысокого роста, с отличной фигуркой, в обтягивающем комбинезоне. Черты лица немного детские. Глаза большие, яркие. Носик чуть вздернут. Губки пышные, слегка приоткрыты в легкой улыбке. Чёрные густые волосы уложены в затейливую прическу. Одним словом, девушка не экономила деньги на себе и сделала внешность по последней моде. Да-а, с такими цыпочками мне общаться не доводилось. Наш круг общения – девчонки из тех. и документального обслуживания или профессионалки из компании «Любовь на час», но и у первых, и у вторых нет столько денег на модификацию своей внешности, как у элиты флота.
   Всего спустя два часа я принимал под командование самый быстроходный и защищенный корабль класса «Ураган». Елена Стоун руководила заменой стандартного борт-аналитика на целый программный комплекс из её учреждения. Нам следовало прибыть в указанные гротами координаты, что и станет официальным согласием начать индивидуальную Игру. После чего на наш корабль отправят подсказки. Когда придёт подтверждение, что пакет информации получен, стартует обратный отсчёт времени для поиска Зика.
   Приготовления были настолько сумбурными и поспешными, что я смог перевести дыхание, только когда «Ураган» лег на курс к точке рандеву. Теперь у меня есть четыре с половиной часа свободного времени, и я решил навестить Леночку в её «логове». Моя новоиспеченная жена работала за визуализатором. На это стоило посмотреть. Я даже залюбовался. Как пантера, гибко и мягко ступая вокруг ствола визуализатора, она вплетала иллюзорные нити вероятностей в виртуальное полотно прогнозируемых событий. Иногда она задумчиво улыбалась, а иногда безжалостно обрывала целые фрагменты полотна.
   – Не помешаю? – поинтересовался я, когда Лена обратила на меня внимание.
   – Заходи. Я уже закончила.
   – Красиво. – Я указал в сторону ствола визуализатора.
   – А, – махнула рукой Лена, – ерунда, не получается целостной картины. Слишком много переменных и мало фактов. Давай лучше обсудим наши дела.
   – И я о том же. – Я смущенно улыбнулся, не решаясь продолжить. – Может… посмотрим сегодня вечером кино? Мы ведь вроде как женаты, поэтому тут нет ничего…
   Губы Лены сжались, а её глаза прожгли бы во мне отверстия, если бы мощность презрения взгляда можно было перевести в поток накачки лазеров. Я не ожидал такой реакции на своё предложение и замолчал.
   – Вы не совсем понимаете, чем мы тут занимаемся, – официальным тоном произнесла Лена. – Наш брак – формальность. Наши линии вероятностей слишком чужды друг другу.
   – Простите. Виноват, – пошёл я на попятную и хотел было уйти.
   – Подождите, Дима, – смягчилась Лена, – присядьте. Нам нужно поговорить.
   Я расположился в кресле, а Лена продолжила:
   – Вы очень милый пилот, – слово «пилот» прозвучало как диагноз, – и в другой ситуации мы бы могли быть не только друзьями, но сейчас я не имею права терять ни единой минуты. Скажите, как вы думаете, почему гроты предложили именно сто сезонов мира и почему время поиска именно сто стандартных дней?
   – Не знаю, – пожал плечами я, – они все повернуты на культе цифр. Возможно, сотня – счастливое число Зика. Одно могу сказать: гроты очень логичны, прямо как машины, и ничего не говорят просто так. А пообщаться они любят (особенно после боя). И так, без злобы, по-дружески. Словно мы с ними из аттракциона вышли и в баре сели поболтать о хорошо проведенной игре. Так иногда злоба распирает, особенно если ребята из звена полегли. Ненавижу придурков гротов!..
   – Как машины, говорите? Нет, у них есть и чувства, и эмоции, и даже не чуждо чувство юмора. Но вот в органическом теле их действительно никто не видел. Вы знаете, что их техника беспилотная?
   – Да. Они практически мгновенно переносят сознание из базовой Основы прямо в управляющий модуль нового корабля, а когда судно гибнет, они успевают переправить сознание назад в Основу. Судов же они могут наштамповать много. Стоит только какой-то Основе-Гроту обосноваться на астероиде или планете…
   – Мы думаем, что благодаря такому переносу сознания они достигли бессмертия. И даже когда уничтожаешь одну из Основ, сознания гротов передаются в другую. Твоего знакомца Зика неоднократно уничтожали вместе с базовой Основой-Гротом.
   – Тогда наша война бессмысленна. Они технологически выше нас, к тому же бессмертны.
   – Не скажите. – Лена принялась задумчиво накручивать локон своей потрясающей шевелюры на палец. – Пока вы развлекаете гротов войной, уж простите за прямоту, люди колонизируют космос. Учтите, гроты никогда не нападают на наши гражданские суда и колонии. А вот те расы, которые отказались от Игры, они блокируют на родных планетах. Сейчас у нас есть эксклюзивное право торговать с такими расами и оказывать им транспортные услуги именно потому, что мы до сих пор участвуем в Игре. Столетняя пауза в войне позволит перенаправить часть ресурсов из оборонки в другие отрасли.
   – Вы думаете, я этого не понимаю? Да я все что угодно готов сделать, лишь бы наши ребята не сгорали в боевых кораблях следующую сотню лет.
   – Вот и славно. Значит, придержите свои желания в узде? – обаятельно улыбнулась Лена.
   Я виновато кивнул.
   – Думаю, мы снова можем перейти на «ты». И знаешь, Зик неспроста выбрал в противники именно тебя.

   Подсказка получена, и время пошло. Вот только наш «Ураган» не сдвинулся с места от точки рандеву. Мы просто не знали, куда лететь и где искать Зика. Леночка битый час просидела за посланием, прогоняя его через вероятностную матрицу, вот только результата никакого. Сначала выгнала меня из операторской, чтобы не мешал, а теперь сама зовет, потому что ей, видите ли, нужны свежие идеи.
   Я тихонько зашел в операторскую и сел рядом с Леной.
   – Смотри, что удалось выяснить, – проговорила она так, будто я никуда не уходил, – послание я разделила на две составляющие. Первая часть относится к нашему древнему фольклору.
   «Иди туда, где грань меж миром мёртвых и живых хранит источник жизни. А миг, когда раздел исчезнет, испарит, подскажет дверь, в которую войти».
   – Похоже, указывают на какое-то место, – поумничал я.
   – Да. Только что такое грань между мёртвым и живым? Может, мир мёртвых – это машины, а живые – это люди? Или здесь речь идет о загробном мире и состоянии души? Как думаешь, у гротов есть душа?
   – Не знаю. А о чём вторая часть послания?
   – Выглядит как пожелание удачи. Послушай… «Гугол в помощь вам!»
   – А что такое «гугол»?
   – Была в древности такая вычислительная поисковая система. Может, Зик предлагает нам воспользоваться гугл-поиском?
   – А откуда он про все это знает? Я вот про такую систему слышу в первый раз.
   – Гроты – честные противники, они используют понятную нам информацию из наших же открытых архивов.
   – А ещё они любят играть словами. Есть у гугола другие значения?
   Лена пробежала взглядом по архиву и радостно ответила:
   – Есть ещё одно значение. Так когда-то называли большое число – десять в сотой степени.
   – Хм, может, Зик намекает, что вероятность найти его равна единице к десяти в сотой степени? А ещё получается, что гугол – это число со ста нулями…
   – Опять сто, – задумчиво произнесла Лена. – Теперь я уверена, что это число играет ключевую роль в поиске Зика. Давай разберём первую часть послания…
   – Выведи на обзор, что древние считали гранью между миром мёртвых и живых, а также относили к источнику жизни. Это может быть что угодно, начиная от звезды и заканчивая целым созвездием. Я готов прочесать там всё, если понадобится.
   Лена выдала целый список заметок, но ни единой ссылки на звезды или планеты. Одни раскрывали эту грань как борьбу добра со злом. Другие утверждали, что она проходит через душу человека. Вот только ни одного понятия, которое можно привязать к реальным координатам.
   У «источника жизни» тоже оказалось много определений, от религиозных (бог, первозданный хаос) до природных (светило, растения, вода). Лена настаивала, что искомым источником являются бактерии. Я же до хрипоты доказывал: древние не знали бактерий и источник жизни, скорее всего, вода. Лена парировала: мы должны, говорила она, ориентироваться на знания гротов, а наши противники не нуждаются в этой жидкости. В итоге я ткнул пальцем в ссылку, где рассказывалось, что древние называли текущую воду гранью меж миром мёртвых и живых. И зачитал в подтверждение своих слов эпизод, в котором душу человека перевозят на тот свет в лодке по реке. Тогда Лена согласилась принять мою гипотезу, но намекнула, что нам это ничего не дает, так как в галактике полно планет с водой в различном состоянии.
   И тут меня осенило.
   – Леночка, я знаю, как связать воедино ключевую цифру сто, воду и координаты в галактике!
   Она снисходительно повела бровью.
   – «Иди туда, где грань меж миром мёртвых и живых хранит источник жизни. А миг, когда раздел исчезнет, испарит, подскажет дверь, в которую войти», – процитировал я. – Грань меж миром мёртвых и живых хранит вода, а исчезает, испаряется она при кипении.
   – И что? – не поняла Лена.
   – На нашей прародине вода закипала при ста градусах! Нам нужно на Землю!
   – Хорошо. Мы проверим эту версию.

   Виток за витком наматывал наш «Ураган» на орбите колыбели человечества. Я всматривался в сигналы датчиков обнаружения и каждый раз тягостно вздыхал. Никаких следов присутствия гротов. Лена не попрекала меня за ошибку, а продолжала исследования, за что я был очень признателен ей.
   Я рассматривал через обзорник пустынные пейзажи прародины, и они тоже вводили в уныние. Серая пустыня, высохшие водоёмы и разряженная атмосфера – вот все, что осталась от матери Земли. Словно старая погремушка, сломанная и забытая. Почему после великого исхода здесь не оставили хотя бы купольный музей? Или людей опьянило многообразие и доступность молоденьких кислородных миров? Мы попросту позабыли старушку Землю. Нельзя так. Вот отыщу Зика и уволюсь из флота. Создам движение по возрождению Земли. Если собрать достаточно денег, то можно и атмосферу восстановить, и воду завезти. Магнитное поле же пришло в норму, а это самое главное для экосистемы планеты.
   В рубку заглянула сияющая Ленка.
   – Я нашла второе звено в логической цепи!
   Я по-хозяйски кивнул:
   – Рассказывай.
   А что? В рубке командир я. Как там говорили в древности? Пусть почувствует, кто в доме хозяин!
   – Я обнаружила на поверхности Земли свежие следы ядерного синтеза.
   – И причем тут гроты?
   – Ядерная реакция произведена за полдня до того, как мы приняли подсказку, – это раз. Зон реакции две, что указывает на второе логическое звено. И самое главное, там, среди других элементов полураспада, находится в большом количестве фермий-257 – это два.
   – С «это раз» всё понятно. Я не пойму, на что указывает фермий.
   – Фермий-257 имеет время полураспада сто дней с маленьким хвостиком в двенадцать часов. Улавливаешь? К тому же в периодической таблице элементов его порядковый номер сто. А ещё в ста парсеках от Земли есть небольшая, но очень богатая тяжелыми элементами планета под названием Фермий. Логическая цепь замкнулась.
   Ленка подпрыгнула, повисла у меня на шее и смачно поцеловала в щеку. Махнув гривой чёрных волос, она умчалась в свою лабораторию, а я, потирая разгоряченную щёку, пошел готовить корабль к старту.

   Дежа вю. Два «Хранителя» и один «Транспорт». И я так же неспешно веду беседу с Зиком по информационному каналу. Только теперь я не охочусь, а эмоциональный фон грота передаёт уныние.
   – Ты хорошо играл, человек, и достоин своего приза. По твоему совету я попробовал новое развлечение, но оно не такое веселое, как ты обещал.
   – Надо же. А мне было очень весело, да и сейчас не грустно.
   – Прятаться скучно, если знаешь, что боя не будет, – подытожил Зик. – Мне было интереснее наблюдать, как ты идешь по моим следам, чем дремать в укрытии.
   – Так, может, поменяем правила? Теперь прячусь я, а ты ищешь. Ставка все та же – ещё сто сезонов без военных действий. – Я заговорщицки подмигнул Леночке и впервые поймал на себе её заинтересованный взгляд.
   – Очень интересное и заманчивое предложение, – эмоциональный фон в канале изменился, в нем появились резкие нотки возбуждения и азарта, – мне нужно подумать… Я согласен. Мы обсудим правила и условия с вашим руководством…
   Я не слушал Зика. Леночка смотрела на меня ласково и нежно, а я не сводил взгляда с её бездонных глаз, старясь не разрушить легким движением этой нечаянной и желанной связи.

(2011)

Белая вьюга

     Белая вьюга.
     Выйти из круга:
     Рушит наш мир
     Горе – вампир.

     Белая вьюга.
     Выжить без друга:
     Замкнут навек
     Труп – человек.

//-- Часть 1 --//
   Небо сыпало на землю крупные белые хлопья. Они липли к одежде; забивались за шиворот; сливаясь в единый мягкий поток, застили глаза. Эд Грин вытряхнул снег из-за воротника, поудобнее устроился на хрустящем, сверкающем белизной ковре и поднёс к глазам бинокль. Сквозь плотную занавесь очень сложно было хоть что-то разглядеть, и мужчина всматривался и всматривался вперёд, боясь упустить момент, когда по горной дороге проедет автомобиль.
   Эд сидел здесь уже несколько часов. Его восхождение закончилось в четыре часа пополудни, когда ещё светило солнце и не было ни малейшего намёка на снег. Одолев последние метры и отдышавшись, Эд примостился за сугробом, у края оврага, открыл рюкзак, вытащил воду и сэндвичи. Жадно поедая свой нехитрый обед и запивая его «Бон Аквой», он то и дело поглядывал на бегущую внизу дорогу. Слишком много сил было потрачено, чтобы упустить удачу в самый последний момент, чтобы лишиться надежды, шанса, который был ему жизненно необходим.
   Эд Грин потерял возможность выбора в тот день, когда в автокатастрофе погибли его жена и сын. Оказавшись в морге – именно так, оказавшись, потому что время вдруг взбесилось и стало двигаться рывками, ускользать, уползать, разрываться на части, – в окружении холода и трупов, Эд понял: ничто уже не будет прежним. Врач откинул покрывало сначала с тела женщины, затем – с тела ребёнка, и Эд узнал их. Он только кивнул, так как у него внезапно спёрло дыхание и все слова выветрились из головы. Покрывала вернулись на место, опознание закончилось, и Эд на негнущихся ногах покинул обитель скорби и смерти.
   Прошло две недели. Эд пил, пил много и без остановки. Не имело значения, что попадётся под руку – водка, вино, джин, текила или виски, – его главное задачей было заглушить мозг, сознание, стереть из памяти, хотя бы на некоторое время, те образы, которые вставали у него перед глазами и днём, и ночью. Всякий раз, ложась спать, он знал, что ему приснится, и он видел во сне их: окровавленных, мёртвых, лежащих в разбитой машине… или чистых и нагих – на столе в морге… Эд не мог этого выносить и потому взялся за бутылку. Но алкоголь не помогал – нет, он делал только хуже: заглушив разум, он высвобождал на волю бессознательное, то, что скрыто в глубинах мозга, а значит и в сердце, в душе. Невидимый бестелесный зверь, нашедший пристанище в теле, кусал и грыз его. Если в нормальном состоянии Эд ещё как-то держался, то, напившись, превращался в нечто, расплывающееся по мирозданию, истекающее горем и слезами. Так у него началась депрессия. Никакие таблетки и никакие врачи не могли помочь ему, и всё чаще в его голове появлялись мысли о самоубийстве.
   Неизвестно, куда бы привела его эта чёрная, глубокая пропасть, если бы однажды, совершенно случайно, ему не встретился Джейсон Харми. Эд работал менеджером в торговой компании, и как-то раз его отправили в очередной супермаркет, чтобы он договорился с тамошним руководством о поставках. Замдиректора супермаркета оказался очень приятным человеком, но в глазах этого мужчины, едва он снял тёмные очки, Эд сразу заметил плохо скрываемую горечь, может быть, далёкую, но очень сильную боль. Когда все формальности были улажены, разговор сам собой перетёк в новое русло. Эд, который не привык делиться с другими своими бедами, потому что раньше в этом не было нужды – семья была для него и благостью, и успокоением, – сразу почувствовал в собеседнике родственную душу. Джейсон внимательно выслушал Эда, как мог, поддержал его, а затем, сбиваясь и запинаясь, рассказал ему свою историю.
   Историю о том, как он был преуспевающим бизнесменом, жил в большом красивом доме с любимой женой и дочерьми, но в одночасье потерял всё, когда его друг и партнёр по работе подделал документы, заполучив таким образом контрольный пакет акций, после чего уволил его. Но Джейсон не растерялся и подал на бывшего друга в суд. Дело рассмотрели в невероятно короткие сроки и вынесли вердикт: Джейсон – виновен. Ему пришлось заплатить крупный штраф, настолько крупный, что после этого он был вынужден продать дом и переехать в обычную квартиру. Джейсон подозревал, что судья был подкуплен, и несколько раз подавал апелляцию, но безрезультатно. С трудом, благодаря помощи друзей, он нашёл новую работу – помощника менеджера в супермаркете. Зарплата его была невелика, однако работа ему понравилась, и он уже решил, что жизнь налаживается, ведь теперь они не умрут с голоду. Кроме того, у Джейсона было самое главное – любящая и заботливая семья. Однако судьба опять поставила ему подножку. Жена, привыкшая жить на широкую ногу, не могла смириться с тем, что отныне она обычная домохозяйка. Джейсон до последнего не верил, что она может уйти от него, но Сара всё-таки сделала это. Забрав дочек и наговорив мужу много резких слов, она уехала, и больше Джейсон её не видел. Как узнал он гораздо позже, Сара переехала к его бывшему деловому партнёру, тому самому, из-за которого Джейсон лишился всего и с которым она изменяла ему на протяжении многих лет. На этот раз мужчина не стал подавать в суд – у него попросту не осталось сил на тяжбы. Он звонил жене, но она была категорична и холодна, она не хотела ничего слушать. Когда Джейсон понял, что её не вернуть, он стал просить о встрече с девочками. Он не мог жить без них. В ответ на это Джейсон услышал, что Сару ужасно утомили разборки и она больше не подойдёт к телефону. Муж продолжал звонить. Иногда Сара брала трубку, но тут же вешала, едва услышав его голос. А затем она поставила телефон с определителем номера и перестала отвечать на звонки. Джейсон не сдавался – до поры до времени, когда ему начали приходить анонимные письма с угрозами. Он знал, кто автор этих писем, – вовсе не жена, а её сожитель, который хотел сделать Джейсона одиноким и брошенным. И ему это удалось. Джейсон прекратил бесплодные попытки и, как Эд, начал пить. Дозы раз за разом увеличивались, пока «побег от действительности» не превратился в месячный запой. Джейсон не выходил на работу и не отвечал на телефонные звонки. Друзья, обеспокоенные этим, вызвали 911. Дверь пришлось взламывать. Джейсона нашли лежащим на полу в луже собственной блевотины. Телевизор работал – по кабельному ТВ показывали порнографический фильм. Под стоны и вскрики совокупляющихся людей, Джейсона положили на носилки и вынесли из квартиры. На следующий месяц клиника Св. Павла стала его домом. Там его лечили от алкоголизма и депрессии. За это время он не стал другим человеком, но после того, как его выписали, научился жить со своим горем. Директор супермаркета проявил сочувствие и взял его обратно на работу. Прошло два года. Джейсон дослужился до заместителя директора, его жизнь более или менее наладилась, но память невозможно стерилизовать, и его мысли пусть не постоянно, но неизменно возвращались к Саре и дочкам. И непрестанно в голове вертелась фраза, сказанная одним из пациентов клиники Св. Павла:
   Есть такое место в горах Сьерры-Невады, оно называется «Белая вьюга», – там могут решить любую твою проблему.
   Что это за место, как его найти и откуда он узнал о нём, пациент не сказал. А на следующий день он перестал говорить навсегда – его нашли мёртвым в уборной. Остановка сердца.
   С тех пор Джейсон не раз задумывался о том, чтобы бросить всё и отправиться на поиски «Белой вьюги». Он знал, что если не сделает этого, то непременно сорвётся, снова начнёт пить, и кто знает, чем всё закончится. Джейсон расспрашивал друзей, искал информацию в Интернете, обращался в полицию, нанимал частных детективов, но в лучшем случае ему отвечали, нет, мы ничего не знаем, а в худшем смотрели как на сумасшедшего. Пошли шепотки. Люди стали косо поглядывать на Джейсона, но его это мало волновало. Он искал свой путь – путь в будущее без воспоминаний, выворачивающих душу наизнанку. Возможно, этот путь выдумал кто-то просто ради развлечения, но Джейсону надо было хоть во что-то верить.
   В конечном итоге его поиски дали результат: он отыскал человека, который якобы побывал в «Белой вьюге» и вернулся оттуда обновлённым. Оставался последний шаг – встретиться с ним и узнать, как добраться до этого места, но… неожиданно Джейсон остановился. Возможно, он испугался открывшихся перед ним перспектив, возможно, он был к ним не готов или просто струсил, или не так уж ему было нужно обновление, только факт оставался фактом – он замер на месте, не в силах сделать решающий шаг. А затем он стал отходить назад, всё дальше и дальше. Он полностью переключился на работу. Постарался забыть о «Белой вьюге» – и это у него получилось. Джейсон перестал верить в неё – теперь его переполняла вера в собственные силы. Если очень захотеть, можно преодолеть все трудности. Но в глубине души он сомневался в этом и думал, что без посторонней помощи ему не справиться…
   Джейсон переслал Эду на Е-мэйл контакты того человека. Эд, ни секунды не медля, набрал номер. Ему ответил спокойный хрипловатый голос. После короткого разговора они условились встретиться в будущий понедельник в кафе «Атлантис».
   Время, оставшееся до встречи, тянулось бесконечно долго. Эд часто смотрел на часы, будто бы подгонял часы и минуты. Наконец, наступил вечер, тот самый вечер. Эд оделся и выбежал из квартиры – он боялся не успеть, боялся, что человек, который подарил ему надежду на лучшую жизнь, исчезнет или уйдёт, не дождавшись его. Этого не произошло. Они встретились и проговорили до самой ночи.
   Мужчину звали Брэтт. Он носил бороду, одевался просто и неброско и говорил настолько спокойно и размеренно, что казалось, он плывёт по волнам жизни туда, куда ему хочется, и ничто не может свернуть его с пути. Брэтт попросил Эда рассказать, что заставило его искать помощи в «Белой вьюге». И Эд поведал свою историю. Брэтт кивнул, как бы соглашаясь, да, это веская причина. Затем он рассказал о том, что приключилось с ним самим: пять лет назад его по ложному обвинению во взяточничестве посадили в тюрьму. Всё подстроил его шеф, которому Брэтт перешёл дорогу. Брэтта хотели уволить с поста начальника отделения телефонной компании, а на его место взять сынка шефа. Но мужчине как воздух была нужна эта работа. Он всячески уговаривал шефа передумать, однако тот ни в какую не соглашался, а потом начал угрожать. Брэтту это не понравилось, и он в ответ пообещал, что, если его уволят, он расскажет полиции о тёмных делишках, которые проворачиваются в стенах компании. Сказано это было больше на эмоциях, но начальник принял всё всерьёз и позаботился о том, чтобы Брэтта на год упекли в тюрьму. Выйдя на свободу, Брэтт не попытался отомстить человеку, сломавшему ему жизнь, – он хотел лишь одного: сделать так, чтобы всё было как прежде. Но у него ничего не получалось: всё валилось из рук, всё казалось чёрным и ненастоящим. Отчаяние долбилось в стенку черепа, лишая воли и желаний. Он думал, что сойдёт с ума. Возможно, так бы и случилось, если бы он не услышал о санатории «Белая вьюга». Впрочем, «санаторий» не совсем верное слово – это скорее… дом отдыха. Место, в котором можно отрешиться от всех проблем и забот и восстановить утраченные силы. Вернуть всё на круги своя. Брэтт сказал, что любой человек получит в этом «санатории» желаемое, что не случилось ещё ни одной «осечки». Когда Эд услышал это, его глаза загорелись. Но есть одна тайна, добавил Брэтт, которую я не вправе раскрыть. Ты узнаешь её – если, конечно, решишься отправиться туда. Эд заявил, что уже давно принял решение. Брэтт кивнул и улыбнулся. Тогда Эд, подстёгиваемый больше любопытством, чем опасением, поинтересовался, что же это за тайна, которую нельзя раскрыть даже потенциальным пациентам – или посетителям – «Белой вьюги». Брэтт снова улыбнулся, уже по-другому и как-то непонятно, и повторил: ты всё узнаешь в своё время. Эд решил не допытываться и спросил, как ему добраться до «Белой вьюги». Брэтт объяснил…
   …Пятиэтажное здание находится в горах Сьерры-Невады. Чтобы попасть туда, нужно воспользоваться услугами проводника. Когда доберёшься вот до этого места – Брэтт сказал, до какого, – отпускай проводника и дальше иди сам. Предупреждаю, дорога будет нелёгкой. Когда же наконец ты её одолеешь, перед тобой откроется овраг; дальше, внизу, будет проходить дорога. Из-за частого снегопада ты можешь её не заметить, так что будь внимателен. Каждую пятницу, утром, по этой дороге в город за продуктами ездит грузовой автомобиль, а вечером возвращается обратно, в «Белую вьюгу». Как увидишь его, не теряй времени: беги вниз и попроси водителя подвезти тебя. Скажи, что тебе нужно в «санаторий». Ну, а дальше…
   …а дальше Эд должен всё выяснить сам. Таковы правила.
   Эд попытался дать Брэтту денег, но тот отказался: собратья по несчастью обязаны помогать друг другу, так принято среди бывших посетителей «Белой вьюги»…
   В тот же день Эд заказал билеты на завтрашний самолёт до Сьерры-Невады. Договорившись об отпуске за свой счёт и взяв с собой только самое необходимое, мужчина отправился в путь.
   Эд следовал инструкциям от начала и до конца: нанял проводника, отпустил его, когда добрался до точки X, как называл её про себя, совершил восхождение на гору, которое отняло у него много сил. И вот теперь он здесь.
   …Небо сыпало на землю крупные белые хлопья. Они липли к одежде; забивались за шиворот; сливаясь в единый мягкий поток, застили глаза. Пропущенный через эту рыхлую стену мир казался картиной художника-сюрреалиста. Всё размывалось, растекалось белой краской по холсту действительности. Эд Грин вытряхнул снег из-за воротника, поудобнее устроился на хрустящем, сверкающем девственной чистотой ковре и поднёс к глазам бинокль. Сквозь плотную занавесь очень сложно было хоть что-то разглядеть, и Эд всматривался и всматривался вперёд, боясь упустить момент, когда по горной дороге проедет грузовик.
   Поднялся ветер. Разбрасывая снежинки в разные стороны и пробираясь под тёплую одежду человека, он предъявлял свои права на территорию.
   Эд снова поёжился – и вдруг увидел в бинокль двигающееся по дороге тёмное пятно. Мужчина присмотрелся получше. Не было никаких сомнений: это грузовик возвращается в «санаторий» после утренней поездки. Повесив бинокль на шею, Эд побежал вниз по склону. Очутившись на дороге, он стал размахивать руками и кричать. Водитель заметил его и остановился.
   Дверца машины открылась. Эд подошёл и попросил подвезти его, сказав, что ему нужно в «Белую вьюгу». Водитель – невысокий крупный мужчина в шапке – согласился взять попутчика.
   …Ярды снега сменяли друг друга, превращаясь в мили. Грузовик неторопливо двигался по узкой дороге, высвечивая фарами снежные вихри, обступившие машину со всех сторон. Дворники автомобиля методично счищали белые хлопья с лобового стекла. Они, как и два человека, противостояли вьюге – а той было всё равно: она лишь подкидывала в воздух всё новые гроздья снега и кружила, кружила их в своём стремительном танце…
//-- Часть 2 --//
   – Спасибо. – Эд выбрался из грузовика и захлопнул дверцу.
   Водитель только коротко кивнул, развернул автомобиль и повёл его в гараж.
   Вьюга прекратилась так же неожиданно, как началась, и сейчас в горах Сьерры-Невады вновь правило бал безветрие. Уже значительно стемнело; в окнах «санатория» горел свет.
   Здание было точно таким, каким его представлял себе Эд. С высокими и широкими входными дверями, с острой крышей, с большими окнами. Словно бы сдавленное с двух сторон, здание казалось ещё выше, чем было на самом деле.
   Пребывая в волнении и нерешительности, Эд подошёл ко входным дверям и осмотрел их. Резные, толстые, они как будто сошли со страниц учебника истории – такие двери ставили в своих домах богатые купцы и князья. Каменные стены цветом и формой напоминали деревянные, и Эд подозревал, что это намеренная стилизация. Здание из прошлого. Или из другого мира – лучшего, в котором есть место счастью и надежде.
   Потоптавшись на месте, Эд нажал на кнопку звонка и услышал звук, очень похожий на звон колокола. Почти сразу же раздались шаги, и дверь открыли. На пороге стоял молодой человек в строгом костюме.
   – Здравствуйте, – сказал Эд и, так как не придумал ничего лучше, добавил: – Меня зовут Эдвард Грин.
   – Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.
   Молодой человек уступил Эду дорогу, и тот зашёл внутрь.
   Просторный холл, в котором все звуки становились гулкими и громкими; висящие на стенах светильники; широкая лестница, уводящая вверх; каменные потолки, по виду напоминающие деревянные – и тишина, от которой почему-то сжималось сердце.
   Молодой человек решил нарушить её:
   – Подождите, сейчас к вам выйдут.
   И удалился.
   Эд ещё озирался, пытаясь охватить взором это большое помещение с его высокими потолками и наполнявшей всё вокруг пустотой-неподвижностью, когда услышал мягкий, мелодичный голос:
   – Добрый день! Я рада приветствовать вас в «Белой вьюге».
   Эд обернулся и увидел очень красивую женщину в чёрном платье. Оно облегало фигуру, подчёркивая все прелести, – а у новой собеседницы было что подчеркнуть: упругие груди, крутые бёдра, точёная фигурка. Таких женщин рисуют художники, но в реальной жизни их встретишь нечасто. Эд подумал, что доброжелательная атмосфера и красивые работницы – это как раз то, чего ему не хватало. Он даже слегка улыбнулся.
   – Добрый, – наконец откликнулся мужчина. – Меня зовут…
   – Да, я уже знаю – Эдвард Грин.
   – Можете называть меня просто Эд.
   – Как скажете, Эд.
   – А вас?…
   – А меня зовут Маргарет. Но я предпочитаю, когда меня называют Марго.
   Она смотрела на него большими тёмными глазами, отчего на душе делалось одновременно приятно и волнительно. Эд сцепил руки в замок: сейчас ему надо было рассказать о том, почему он обратился в «Белую вьюгу», и мужчина заметно нервничал.
   – Понимаете, в моей жизни сложилась такая ситуация… Мне нужна помощь, потому что…
   Губы Марго растянулись в доброжелательной улыбке.
   – Вы ещё успеете рассказать. Думаю, вы проголодались – не желаете ли перекусить?
   Эд кивнул.
   – Да… если можно.
   После восхождения его желудок скручивало в тугой узел, и сэндвич, запитый «Бон Аквой», не утолил голода. К тому же после «обеда» прошло уже прилично времени.
   – Но сначала вам стоит переодеться к ужину.
   Марго позвала Джеймса, молодого человека, который встречал Эда. Он забрал у мужчины верхнюю одежду и повесил её на вешалку у входа.
   Марго провела Эда в столовую и усадила за ближайший столик.
   – Гарри, накорми, пожалуйста, нашего гостя.
   Ещё раз улыбнувшись, она ушла.
   Аккуратные столики с белыми скатертями, картины на стенах, барная стойка, на которой стояли чистые стаканы, красные занавески на окнах и пастельных оттенков обои создавали ощущение уюта. Эд почувствовал себя более расслабленным.
   Вскоре появился Гарри, высокий, темнокожий, в одежде повара, и поставил перед Эдом блюда с едой. Запеченная в фольге сёмга, картошка пюре, красное вино, мягкий хлеб, экзотический салат.
   – Приятного аппетита.
   Эд, не ожидавший такого приёма, отстранённо кивнул.
   На вкус еда была ничуть не хуже, чем на вид, – Эд съел всё за две минуты и теперь не спеша попивал вино, грея бокал в руках.
   «Отличное местечко, – думал он. – Если всё продолжится в том же духе, я буду совсем не против».
   Эд вспомнил о Брэтте и Джейсоне и, подняв бокал, выпил за их здоровье.
   Минут через пять в столовую зашёл Джеймс и поинтересовался, готов ли мистер Грин пройти с ним. Эд вытер рот салфеткой и встал из-за стола. Проследовав за молодым человеком, он попал в небольшую комнатку, в центре которой стоял стол. На столе – цифровой диктофон; судя по горящей зелёной лампочке, включён. Три места за столом были заняты, одно пустовало.
   – Присаживайтесь. – Джеймс указал рукой на свободный стул с высокой спинкой.
   Эд сел и обвёл взглядом присутствующих.
   Юноша с цепким взглядом в немного помятой одежде,
   сутулый мужчина с короткими чёрными волосами,
   крашеная блондинка с бесстрастным лицом.
   – Итак, вас зовут Эдвард Грин, – без предисловий начал мужчина.
   – Да.
   – Где вы родились?
   – В Калифорнии.
   Мужчина не стал уточнять, в каком городе.
   – Образование?
   – Высшее техническое.
   И снова мужчина проявил безразличие: ему было неважно, какая у Эда специальность.
   – Увлечения?
   – Раньше я собирал спичечные коробки, но теперь использую спички по назначению.
   Эд издал неуверенный смешок. Он понимал, что шутка не удалась, но ему хотелось как-то разрядить обстановку. У него это не получилось: выражения лиц присутствующих совершенно не изменились.
   – Что можете сказать о себе сами?
   Эд был поставлен в тупик этим вопросом.
   – Да… ничего особенного. Я обычный человек, со своими радостями и горестями…
   – Давайте поговорим о ваших горестях, – перебил Эда мужчина. – Почему вы здесь?
   Эда всё больше смущала такая манера разговора, кроме того, ему сложно было перестроиться: после тёплого приёма, который ему оказали, встретиться с такой холодностью. Даже не холодностью – безразличием. Мужчина задавал вопросы так, словно ему приходилось заниматься этим по сто раз на дню и ему это ужасно надоело. А может быть, он просто воспринимал людей – или только «пациентов»? – как бездушные механизмы, которые иногда ломаются и поломку в которых он должен устранить.
   – Я… – Эд замолчал: снова нахлынули воспоминания. Заикаясь от волнения, мужчина пересказал свою историю – избегая подробностей, потому что стоило ему задуматься о произошедшем, как оно начинало давить на него с неумолимостью многотонного пресса.
   Но мужчине этого было мало. Он спросил:
   – Вспомните тот день в подробностях. Что предшествовало инциденту?
   «Инциденту»… Он говорил о смерти близких Эда, точно о какой-то бюрократической ситуации.
   – Они хотели съездить… съездить в Диснейленд. И вот на дороге им встретился какой-то придурок…
   – Подробнее. – Это была не просьба, а приказ.
   Эд опустил взгляд. Ему приходилось заново переживать то, что он пытался выкинуть из головы, забыть навсегда. Ни о чём в жизни он больше не мечтал – только о том, чтобы воспоминания, страшные, сжимающие сердце тисками воспоминания больше не беспокоили его. Он говорил, и голос его дрожал:
   – Меня с ними не было, я точно не знаю…
   – А где вы были?
   Эд чувствовал себя преступником, которого допрашивают в полицейском участке. Не применят ли к нему силу?…
   Эд сжался – но не от страха, от напряжения: с того момента, как это произошло, он ни с кем не обсуждал случившееся.
   – Я был на работе. Я работаю…
   – Это неважно, – острым ножом обрезая нить разговора, бросил мужчина и продолжил наседать на Эда: – Сколько вы прожили с женой?
   – Одиннадцать лет. А что…
   – Этого достаточно, – опять перебил его мужчина. – Вы могли изучить поведение жены и сына за это время. Итак, чем они должны были заниматься до того, как отправились в Диснейленд?
   – Не… – Он хотел сказать «Не знаю», но понял, что они не удовлетворятся этим ответом. Он взглянул на их лица – ни единой эмоции. Это были бесчувственные истуканы, лишенные способности к сопереживанию. Он смотрел на них, а они – на него. Напряжение нарастало; Эд не ожидал, что возвращение к прошлому ударит по нему с такой силой. Под направленными на него холодными, буравящими взглядами он внутренне сжался – комок боли и нервов – и заговорил, медленно, выдавливая из себя слова:
   – Жена проснулась, умылась. Сын тоже. Они позавтракали – овсяные хлопья с молоком. – Фразы выходили короткими, рваными. – Погода в тот день была тёплая и безветренная. Я помню. Поэтому оделись они легко. Вышли из дома, заперли его. Сели в нашу машину.
   – Что за машина?
   – Красный «лендровер». Жена водит… водила аккуратно. Они ехали небыстро.
   – Сколько миль в час?
   – Около пятидесяти. Я… я всё время над ней смеялся. – Его губы искривила улыбка, натянутая, нервная. – Говорил, почему ты ездишь так медленно? Черепашка ползает быстрее.
   – Какие места они проезжали?
   – Больницу… бассейн… завод по производству… я не знаю, что там производят…
   – Что там могут производить?
   – Не знаю… – Сознание постепенно превращалось в мутное марево. Эд решил, что причина в волнении: так организм реагирует на негативную информацию. Он сообщает владельцу, что надо вернуться назад, в настоящее время, уйти от событий, которые калечат психику. Но как это сделать?… – Там могут производить… машины. Или выпускать какие-то детали. Я никогда не интересовался…
   Но его снова прервали:
   – Как они попали в аварию?
   Эд сглотнул.
   – Полицейский… полицейский сказал, что во всём виноват какой-то придурок. Свидетели видели, как он выехал на встречную полосу и на полном ходу врезался в машину моей семьи. От удара их автомобиль отбросило на несколько метров. Он перевернулся и упал в кювет. Сын погиб на месте. Жену отвезли в больницу, но она скончалась по дороге туда.
   – Причина смерти?
   – Не совместимые с жизнью травмы.
   – А виновник аварии?
   – Скрылся. Его так и не нашли. Он отделался только разбитой машиной.
   Сил не оставалось даже на злобу. Мысли плыли, растекались кляксами – и обрывались в пропасть. Эд прикладывал все силы, чтобы не потерять сознание.
   – Как они выглядели после того, как разбились?
   Эд уже устал удивляться безжалостности этих людей. Он не был шокирован вопросом, он хотел лишь, чтобы допрос скорее закончился и его отпустили. Отпустили, пока он не рухнул на пол в беспамятстве.
   – Я видел их только в морге… на опознании…
   – Авария. Два трупа. Как они выглядели?
   – Ещё тёплые… Возможно, истекающие кровью… И – мёртвые…
   – Вы видели их в морге. Описывайте.
   Эду казалось, что люди за столом поглощают его негативные эмоции, как голодные вампиры.
   Реальность рвалась на части…
   – Холодные… очень холодные… Закрытые глаза, под которыми – неподвижные зрачки… Белые тела…
   – Белые? – Что-то, похожее на удивление? Не может быть…
   – Да… как снег… И ни единого слова, ни единого вздоха… Они больше никогда… никогда…
   Эд схватился за стол, чтобы не упасть. Мир покачнулся, накренился и обрушился вниз. Стул перевернулся, и Эд оказался на полу. Три фигуры молча взирали на лежащего ничком мужчину. Безжизненные, как у трупов, глаза…
//-- Часть 3 --//
   …Коридор тянулся вперёд, словно конечность невиданного монстра, и уходил в сгущавшуюся чёрным облаком тьму. Редкие лампы светили под потолком, горстями бросая рассеянный свет. Железные стены сдавливали с двух сторон, превращая окружающий мир во внутренности гроба. Сладковатый запах забивался в ноздри, вызывая лёгкое головокружение. Абсолютная тишина довлела над этим местом, как повелительница, привыкшая к беспрекословному подчинению своих рабов.
   Эд переступил с ноги на ногу и внезапно понял, что стоит на ледяном каменном полу босиком. Затем медленно, точно проникнув из иного мира, пришло осознание: на нём нет ничего, кроме нижнего белья и пижамы. Эд осмотрел свою новую одежду – пижама была мятой, и от неё пахло хлоркой и какими-то химикатами.
   Не зная, что делать, Эд огляделся и увидел несколько коридоров-ответвлений – норы гигантских червей. Он шагнул было к одному из проходов, но тут же остановился. А что, если он потеряется? Как найти дорогу назад? Может, рисовать стрелки на стенах? По ним он сможет вернуться.
   Эд обыскал карманы пижамы, но не нашёл ничего, чем можно было бы сделать пометки на холодных железных стенах. Он ещё раз осмотрелся, но, кроме густого мрака и отвратительно сладкого запаха, в коридоре больше ничего не было.
   Одна из ламп, заключённая в металлическую решётку над его головой, мигнула и погасла. Эд сделал несколько шагов и вышел на освещённую область. Встав в центр светового круга, он принялся размышлять. Совсем немного времени заняли его раздумья, потому что выход у него, похоже, был только один. Надо идти по коридорам в надежде на то, что они выведут его отсюда.
   Игла необъяснимого страха вонзилась в сердце, и Эд решил больше не медлить. Он зашёл в ближайший коридор. Там царила темнота, а безмолвие словно бы усилилось и давило на барабанные перепонки с удесятерённой силой. Эд пошёл вперёд, ориентируясь на слабое свечение ламп в коридоре, пересекавшем этот проход под углом в девяносто градусов. Оставалось сделать шагов тридцать – сорок, когда лампы под потолком одновременно вспыхнули, ослепив и обездвижив. Эд прикрыл глаза рукой. В такой ситуации он бы непременно выругался, но все слова и эмоции куда-то делись, будто их поглотила эта пещера из железа и камня. Оно пытается подавить меня, лишить рациональности и воли, пронеслись в голове мысли.
   Борясь с непривычными ощущениями, что закрадывались в душу, чтобы, пройдя сквозь неё, проникнуть в разум, он двигался дальше и дальше, пока не оказался внутри следующего коридора. Он разительно отличался от того, который остался позади: изъеденный трещинами потолок, покрытые ржавчиной стены, пол в потёках. Из сетчатого металлического нутра выглядывали острые осколки – большая часть ламп была разбита. Напряжение усилилось: невидимая рука сжалась в кулак, стиснув нутро Эда; в горле пересохло. Взявшийся неизвестно откуда сквозняк бил по ногам, сковывая мышцы.
   Боковым зрением Эд заметил рисунок на правой стене. Он обернулся, и сердце его маленьким испуганным зверьком заколотилось о кости грудной клетки. Это была стрела, такие оставляют дети во время игры, только нарисовали её не мелом, а свежей ярко-красной кровью. Тошнота зародилась внизу желудка и начала медленно подниматься вверх.
   Эд отвернулся. Он понял, для чего здесь эта стрела, – так невидимый «собеседник» указывал направление. Но куда приведёт его дорога, обагрённая кровью? Эд предпочёл об этом не думать. Конечно, у него был ещё один выход: вернуться в первый коридор и пойти в другом направлении, но непонятное чувство, пришедшее ниоткуда, как эта «пещера», как весь этот тёмный мир, подсказывало ему, что нужно идти вперёд, следовать инструкциям, оставленным маньяком-художником.
   Пересиливая страх и борясь с приступами тошноты, Эд шёл по лабиринту однообразных ходов, отличающихся только размерами трещин да величиной ржавых пятен на стенах и потёков на полу. Сквозняк постепенно усиливался. Наконец укутанная мраком дорога привела Эда в коридор, пропитанный ощущением разложения: стены были настолько ржавыми, что, казалось, сейчас рассыплются, превратившись в труху; с потолка осыпалась штукатурка, усеяв вывернутый наизнанку каменный пол. Сладкий запах забивался в ноздри, не давая продохнуть. Наконец мужчина узнал его – запах мёртвого, гниющего тела. Стрелки на стенах исчезли, но они были больше не нужны: дверной проём впереди, ярдах в пятнадцати, манил к себе, приглашая заглянуть в свою развёрстую пасть. Выход? Или нет? Эд не сомневался, что сквозняк, набравший силу и приобретший плотность, дует оттуда, однако, заглянув в небольшое пустое помещение, мужчина не увидел ни окна, ни двери. Непонятный сквозняк, как и всё вокруг, был родом из неизвестности.
   Эд остановился посреди помещения. Он не сразу понял, куда попал, а когда мысль проникла за стенки его черепа, было уже поздно. Контейнеры с холодильной установкой, операционный стол, аккуратно разложенные на нём медицинские инструменты, висящий на вешалке белый халат. Морг. Обитель горя и смерти обступила его со всех сторон, заперла в своём хладном чреве. Заперла…
   Неожиданный грохот – кто-то захлопнул дверь. Эд бросился к ней и попытался открыть, но нет: ключ уже повернулся в замке, уже раздались два щелчка.
   Заперт. Заперт…
   Эд в отчаянии стукнул по двери кулаком и закричал, что он здесь, в окружении трупов, что его по ошибке закрыли вместе с лишёнными жизни телами. По ошибке ли? Как бы то ни было, его никто слышал – или не хотел слышать.
   Эд повернулся, прислонился спиной к двери – и страх, родившийся в сердце, усилился тысячекратно. Мужчина замер, не в силах пошевелиться. Увиденное ворвалось в его мир и потрясло основы сознания.
   С крюков, вбитых под потолком, свисали истекающие кровью тела. Мёртвые тела, под которыми уже успели набежать лужи красного цвета. Тела, иссечённые, исполосованные, изрезанные. Тела его жены и сына.
   Дрожь пробежала по спине Эда, дыра разверзлась внутри, в груди поселились темнота и холод. Мужчина задрожал, его губы задвигались сами собой. Бессвязные слова вырывались наружу и разбивались об ужас происходящего. Эд попытался отвести взгляд и не смог. Кошмарная картина приковала его взор. Словно в гипнотическом трансе он рассматривал свою мёртвую семью, их раны и вытекающую из них солёную жидкость с привкусом железа.
   А затем, когда ему всё-таки удалось повернуть голову, он увидел новых повешенных. Тела усеивали помещение, как игрушки – рождественскую ёлку. И кровь, кровь сочилась из них – и подступала к его ногам. Отходить было некуда. Зажмурить глаза, не смотреть. И ждать. Но чего?… И почему? Чёрт возьми, почему?!
   Мир сковало, стиснуло, и он завертелся в безумном калейдоскопе. Мозг отказывался бороться с происходящим. Увиденное въедалось под корку, жарким пятном застилало взгляд. Страх окончательно завладел Эдом, и он…

   …проснулся.
   Рывком сел на кровати.
   Частое и тяжёлое дыхание, взбесившееся, бьющееся в нервном приступе сердце и ужасающие образы перед глазами. С него ручьями тёк пот.
   Прошло несколько минут, прежде чем Эд окончательно пришёл в себя. Вынырнул из того, что оказалось сном, жутким и беспощадным кошмаром. Несколько минут для того, чтобы вернуться в настоящую реальность и вновь привыкнуть к способности видеть окружающий мир таким, какой он есть.
   А мир Эда к этому моменту ссохся до маленькой комнаты.
   «Где я оказался?»
   Всю обстановку комнаты составляли кровать, толчок, рукомойник и голые стены. И ещё жужжащая под потолком камера. Она уставилась на Эда своим глазком, как строгий надзиратель в тюрьме. Вот что напоминала эта комната: тюремную камеру. Только без окна, не было даже маленького, забранного решёткой окошка.
   Эд сел на кровати и спустил ноги на пол. Руки, грудь и затылок чесались. Он скрёб кожу ногтями, но это не помогало справиться с зудом. Мужчина опустил взгляд и увидел вживлённые под кожу рук металлические предметы. Что это? Какие-то чипы? Он повертел руками, рассматриваю находку: серые прямоугольники с микросхемами. Кожа чесалась как раз там, куда они были вживлены. Сняв рубашку и футболку, Эд обнаружил в груди ещё один чип. Мужчина ощупал затылок, но пальцы не почувствовали ничего инородного – наверное, предмет был слишком глубоко.
   Для чего ему вживили эти чипы? И кто это сделал? Наверняка, те люди, которые его допрашивали, или те, кто на них работает. Но зачем им это?
   Он встал, немного неуверенной походкой подошёл к двери – у неё не было ручки. Внизу, у самого пола, находилось окошечко, закрытое. Он толкнул дверь, но она тоже была заперта.
   Эд ещё раз обвёл помещение взглядом, на пару секунд остановившись на камере. Та медленно и бесшумно крутилась, следя за движениями мужчины.
   Он снова лёг на кровать и, борясь с остатками воспоминаний, оставленных недавним сном, принялся размышлять над ситуацией, в которой оказался. Но размышлять было особенно не над чем: Эд впутался в авантюру, не задумавшись о последствиях. Это же надо: лететь в Сьерру-Неваду, нанимать проводника, а потом лезть на гору, несколько часов дожидаться попутки, чтобы на ней добраться до странного здания, в котором… в котором с ним что-то случилось. И определённо что-то нехорошее – ведь Эд был заперт в маленькой каморке, растеряв воспоминания о том, что случилось вечером. Интересно, который час? Наступил ли следующий день, или Эд пробыл в беспамятстве совсем недолго? И что это за чипы под кожей? Чёрт, да когда этот зуд пройдёт!..
   – Эй, парень, ты там как, оклемался?
   Голос оторвал Эда от мыслей. Мужчина завертел головой, пытаясь понять, где находится говоривший.
   – Да я тут, за стеной, слева, – словно прочтя мысли Эда, сказал голос. Судя по звучанию и интонации, он принадлежал пожилому человеку.
   – Э-э… здравствуйте, – обратился к стене Эд.
   – Привет, привет. Как себя чувствуешь?
   – Нормально… Хотя нет, не очень. Я не помню, как оказался здесь, мне приснился самый жуткий кошмар из всех, что я только видел в жизни, кроме того, у меня чешется тело, потому что…
   – Можешь дальше не рассказывать – я сам когда-то всё это испытал.
   Эд задумался, формулируя следующий вопрос.
   – А теперь с вами всё в порядке?
   Голос рассмеялся.
   – Ну, как сказать: если не считать того, что я не сплю, не ем и не представляю, как отсюда выбраться, всё о’кей.
   Эд понял, что сказал глупость, и почувствовал себя неуютно.
   – Стойте! – он вдруг вспомнил кое-что важное. – У меня же есть мобильный телефон! Если сюда доходит сигнал…
   – Забудь, парень, мобильный у тебя отобрали, так же как и всё, что представляет хотя бы маломальскую ценность.
   Эд ощупал карманы – незнакомец был прав: ни мобильного, ни ключей от дома, ни бумажника, в котором лежали деньги и кредитные карточки.
   – Ладно, парень, не расстраивайся – всё равно от этих вещей тут никакого проку.
   – Кто знает… если бы у меня был мобильный…
   – Они таких ошибок не допускают – посмотри, как у них всё устроено: камеры, чипы…
   – А зачем им чипы?…
   – Тихо там! – раздался новый голос, хриплый, в котором ясно слышались недовольство и злоба. – Обед! Забирайте свой корм!
   Раздался щелчок, с которым поворачивается в замке ключ, окошко внизу двери открылось, и кто-то бросил на пол «камеры» металлическую тарелку, наполненную отвратительной на вид субстанцией. Жёлтая, похожая на смешанную с песком грязь, она легко могла вызвать приступ тошноты. Рядом с тарелкой охранник – а наверняка это был он – поставил алюминиевую кружку с водой.
   – Приятного аппетита, смотрите, не подавитесь!
   У Эда появилась мысль броситься вперёд и схватить охранника за руку, но мужчина не успел этого сделать – охранник быстро убрал руку, захлопнул окошко и снова закрыл его на ключ.
   Голод ворочался в желудке и мешал думать, все мысли сводились к тому, что очень хочется есть. Охранник сказал, что настало время обеда, значит, сейчас уже день; выходит, Эд проспал больше двенадцати часов.
   Мужчина встал с кровати и подошёл к тарелке с кружкой. При ближайшем рассмотрении содержимое первой показалось ему ещё более отвратительным, а в кружке с мутной водой, задрав кверху лапки, плавал мёртвый таракан.
   «Чудесно».
   Чувство голода всё ещё боролось с отвращением, когда зазвучал знакомый голос:
   – Знаешь, на твоём месте я не стал бы это есть.
   – Да и мне что-то не хочется, – признался Эд.
   – Эй, тут что, появился новенький? Какой кошмар тебе приснился, брат? – Новый голос, зычный и громкий, раздался из-за стены справа.
   У Эда не было никакого желания вспоминать, не то что пересказывать увиденное, к тому же кому-то неизвестному. Мужчина ничего не знал о намерениях людей, заперших его в этой каморке, – вдруг они специально подсадили своих в соседние «камеры», чтобы выведать у Эда… что? Он окончательно запутался. Что ж, можно поддержать разговор, начав с нейтральных вопросов, так он точно себе не навредит.
   – Как вас зовут?
   – Кого, парень? – ответил «пожилой» голос. – Ты бы уточнил. Меня зовут Сэм Хаскетт. А тебя?
   – Эд Грин.
   – А меня Рональдом кличут, – снова вступил в разговор зычный голос. – Так что, расскажешь, что тебе пригрезилось? Здесь так скучно, кроме снов и поделиться нечем. А в последнее время мы не едим и не спим, потому и в страну грёз не попадаем – будь она проклята!
   – Я-то совсем ничего не ем, – сказал Сэм Хаскетт, – а вот Рон иногда срывается.
   – Да, бывает, – подтвердил Рональд. – Очень уж есть хочется. Вот и глотаю их байду, а потом всю ночь мучаюсь от кошмаров. Вернее, кошмар обычно снится только один, зато до ужаса подробный и реалистичный. Как сегодня.
   – И что же тебе приглючилось, братишка?
   – Не спрашивай: не хочу вспоминать об этих ядовитых испарениях, которые расплавили мою жену, словно кусок сала, и почти разделались со мной…
   – Ты говоришь об этих испарениях, как о живых существах. Или такими они тебе и привиделись?
   – Ага, именно такими.
   – Его всё время посещают кошмары, связанные со смертью жены, – пояснил Сэм Хаскетт.
   – Да, – сказал Рональд. – Она работала на заводе и заразилась смертельным вирусом. Я никогда не видел, чтобы с человеком, из-за каких-то нескольких молекул, проникших в организм, происходило такое… И никому не желаю увидеть. А теперь расскажи-ка Эду о себе.
   – А что рассказывать. – В голосе Сэм Хаскетта, живом и весёлом, послышались нотки боли. – Как-то моя семья и семья моего друга отправились в театр, на новый мюзикл, сейчас уже не вспомню названия. И в тот момент, когда главный герой пел арию радости, раздался взрыв – грёбаные террористы подложили бомбу. Моему другу оторвало ноги, и он скончался от потери крови. А голову жены… – Эд Хаскетт замолчал. – Ну да наш друг Эд наверняка уже всё понял.
   Эд молчал: он не знал, что ответить. Разве что рассказать собеседникам о своём горе…
   – Мои жена и сын погибли в автокатастрофе. Билли умер на месте, а Лора по дороге в больницу. Я видел их только в морге, помытых и причёсанных, но они каждую ночь встают перед моими глазами – все в крови, израненные…
   – И ты, конечно, подумывал о самоубийстве?
   Эд ответил не сразу.
   – Было дело…
   – Мой тебе совет, – сказал Сэм Хаскетт, – не ешь то, что здесь дают: они подмешивают в еду, если это можно так назвать, какую-то дрянь. После неё жутко хочется спать – а во сне приходят кошмары. Таким, как мы, от них не отделаться. Но кошмары, которые снятся тут, намного реалистичнее и… больнее, чем во внешнем мире. Плевать бы я на них хотел, но, боюсь, если в очередной раз засну, то могу не проснуться. В каждом кошмаре я оказываюсь на грани: сумасшествия или смерти – неважно, одно не лучше другого. К тому же они часто идут рука об руку. Так что, парень, если решишь поспать, будь готов к битве: это место попытается заполучить твой разум. Я здесь уже довольно давно и не знаю, сколько протяну без еды, но лучше так, чем постоянно бороться со страхом и безумием, которые невозможно победить… Мне этого ещё ни разу не удавалось.
   Слова Сэма Хаскетта заставили Эда задуматься. Что, если его сосед прав? Что, если кошмары, правдоподобные до невероятности, могут причинить вред? Эд не забыл своих ощущений в лабиринте и морге. Они были слишком реалистичны, слишком били по нервам. Никогда ещё он не испытывал таких ужаса и опустошения… Бессилия… Эта мысль то и дело всплывала в мозгу, вытесняя собой остальные. Почему всё так происходит? Ответ прост: непривычная, пугающая, давящая обстановка и стресс играют в свои злые игры с разумом. Не сейчас – но во сне, когда бессознательное, то, что спрятано в самых потаённых глубинах, вырывается на волю. Что же делать? Нельзя есть, нельзя спать… но надежда – её никому не под силу отнять! Только на что надеяться? Кто знает, что он здесь? Кто придёт за ним?…
   С огромным трудом он выпутался из этих пут, сплетённых из страшного и непознанного, и заставил мысли течь в другом направлении.
   «А вдруг Сэм Хаскетт ошибается? – подумал Эд. – Как бы мне хотелось уснуть, забыться, хотя бы на несколько часов. Может быть, на этот раз видения из прошлого не ворвутся в мои сны. Может быть, проснувшись, я окажусь дома».
   – Спасибо за совет, – сказал Эд Сэму Хаскетту.
   В ответ раздалось «пожалуйста, парень», а затем скрип – видимо, «сокамерник» решил отдохнуть и лёг на кровать.
   Эд некоторое время размышлял над его словами, но голод всё-таки пересилил осторожность. Мужчина поднял тарелку со своим «обедом». Ложки не было, поэтому он стал руками зачёрпывать жёлтую жижу и есть, кривясь от отвращения. На вкус она была не лучше, чем на вид. Покончив с главным блюдом, Эд взял кружку и вылил её содержимое в раковину. Сполоснул. Налил воды из-под крана и залпом выпил: вода была ржавой и горькой, но Эд предпочёл её мути с мёртвым тараканом.
   Мужчина завалился на кровать, закрыл глаза – и вновь в его голове стали роиться мысли: на каком этаже он находится? и по-прежнему ли он в том здании? что нужно от него этим людям? как отсюда выбраться?…
   Ответов на эти вопросы, так же как и на многие другие, у него не было, но вскоре Эд обо всём забыл, потому что заснул…
//-- Часть 4 --//
   …И обнаружил себя за рулём автомобиля.
   Красный «лендровер» мчался по шоссе. Ветер задувал в открытые окна; мелькали проносящиеся мимо деревья, сливаясь в зелёно-коричневую полосу; машина урчала-рычала, набирая скорость. 50 миль… 60… 70…
   Со скоростью 75 миль в час Эд и его семья ехали по пустой дороге. Солнце светило в глаза, и потому все трое – Эд, его жена и сын – надели тёмные очки. Небо было ярко-синим и чистым, ни единого облачка. Над лесом парили птицы; вот одна пролетела над машиной и, заложив крутой вираж, умчалась прочь.
   Прекрасный день, один из тех, которых ждёшь с нетерпением, лучистый, яркий и тёплый.
   Эд включил радио, и жизнерадостная мелодия разлилась по салону. Лора и Билли захлопали в ладоши и стали подпевать, а потом к ним присоединился Эд.
   Словно пущенная из арбалета стрела, машина летела вперёд.
   Зазвонил мобильный.
   – Алло?
   – Эд, привет! Ну, как вы там?
   Звонил Джим, друг Эда.
   – Нормально, едем.
   – Тогда встретимся на площадке перед воротами?
   – Ага. Только смотрите, не потеряйтесь там.
   – Вы тоже. Пока.
   – Пока.
   Эд вложил телефон в специальную подставку и сказал жене:
   – Звонил Горски. Он с женой и дочками будет ждать нас у входа в «Диснейленд».
   – Хорошо, – сказала Лора.
   – «Диснейленд»! – закричал Билли. – До сих пор не верится, что мы туда едем!
   Эд улыбнулся. Он давно обещал Билли эту поездку, но было много дел, и всякий раз приходилось её откладывать. И вот сейчас, в этот солнечный день, когда погода и весь окружающий мир, кажется, благоволят к ним, у них наконец появилось свободное время. Билли Грин и Джинни Горски учились в одном классе – так их родители познакомились. Дружба семьи Горски и семьи Грин продолжалась несколько лет, иногда – не так часто – они устраивали совместные пикники, а теперь должны были вместе пойти в парк развлечений.
   Билли веселился на заднем сидении, Лора, обернувшись, с умилением смотрела на него, а Эд беззаботно крутил руль. Песни на радио сменялись, но он уже так давно слушал эту станцию, что выучил её репертуар наизусть.
   Напевая вполголоса очередной хит, Эд вдруг с удивлением обнаружил, что небо затянули облака. Кучевые серо-белые гиганты слетались друг к другу с большой скоростью. Это походило на видеоизображение, которое кто-то быстро перематывал.
   Эд снял тёмные очки и положил на приборную доску.
   Тем временем облака растекались по небу, заполняя собой всю лазурно-синюю гладь, – и меняли цвет. Кучевые великаны в течение нескольких секунд превратились в огромную, размером с небосвод слоистую тучу. Солнце скрылось под серой массой, которая стремительно темнела. Небо приобрело трупный оттенок.
   Наверняка Билли было интересно, почему день вдруг превратился в вечер, почему густая тень легла на дорогу, на лес, на все окрестности и весь мир – только мальчик не произносил ни слова. Он с упоением играл с какой-то игрушкой, а мама смотрела на него и не могла нарадоваться. Лишь Эд пребывал в волнении: он не мог понять, что происходит.
   Но что бы ни происходило, это было уже нельзя остановить.
   Раздался гром, и на небе появился светящийся разрыв – ударила молния. Затем ещё одна и ещё. В небе яростно громыхало, и обречённость слышалась в этих звуках.
   «Обречённость? Почему обречённость? Что за глупые мысли?»
   Плотная завеса дождя неожиданно упала с небес. Крупные дождевые капли, сливаясь воедино, в настоящий водопад, били по машине, словно пытались раздавить её. Со всех сторон «лендровер» окружали стены дождя. Запертая в них машина летела вперёд.
   Дождь заливал в окно; рубашка Эда вся промокла. Мужчина попытался закрыть окно, но оно заело. Он подёргало стекло, понажимал на кнопку – безрезультатно.
   Тогда Эд включил фары. Лучи света выпорхнули на свободу, растянулись и понеслись навстречу дождю, об который тотчас разбились. Свет не мог побороть это водяное безумие.
   За обрушивающимся с неба водопадом дороги было не разглядеть, а «лендровер» ехал слишком быстро. Эд попытался снизить скорость, но автомобиль продолжал свой полёт, не замедляя хода.
   Водяной купол скрадывал не только звуки и свет, но и ощущение реальности.
   Эд, не оборачиваясь, сказал, что всё будет хорошо, что волноваться не стоит. Шум ливня перекрывал все остальные звуки, и пришлось повысить голос.
   Внезапно легковушка – «ауди» последней модели, – пробив стену из воды, очутилась в паре метров перед «лендровером». Эд крутанул руль. Красная машина дёрнулась влево, завертелась на мокром асфальте, и мир завертелся вместе с ней. Легковушка исчезла – может быть, проехала мимо, но, скорее всего, её просто не существовало. А «лендровер», не прекращая своего бешеного вращения, свалился в кювет. На секунду показалось, что всё замерло, что остановилось даже время, но лишь на секунду – затем ожидание вдребезги разбилось о действительность: автомобиль перевернулся и полетел куда-то вниз. Кювет тоже исчез, как и лес, как дорога, – остались только ливень, упавшая с высоты в несколько метров машина и лежащие без сознания люди.
   Через какое-то время Эд пришёл в себя. Головная боль билась о стенки черепа, норовясь разломить его на части. Что-то тёплое стекало по лбу. Эд поднял руку, вытер со лба жидкость и посмотрел на свою испачканную ладонь: кровь. Его кровь. Но почему-то Эд не чувствовал боли, будто бы никаких ран не было.
   Эд перевёл взгляд и заметил, что подушки безопасности не открылись. Наверное, надо было отстегнуть ремень и выбраться из машины, но Эд этого не понимал, его заботило только одно: что с Лорой и Билли? Как они?… Взгляд мужчины, мутный и выпачканный в крови, наткнулся на две неподвижно лежащие фигуры. Он присмотрелся – и крик вырвался из его рта, но тут же потонул в бездне дождя.
   Лора свесилась вперёд – ремень безопасности удерживал её от падения; в шее женщины засел осколок разбитого бокового окна, а из раны ручьём хлестала кровь. Голова Билли, неестественно вывернутая, лежала на дверце – вне всякого сомнения, шея мальчика была сломана.
   Эд хотел заплакать, зарыдать – и прокричать миру о том, что проклинает его! Что так нельзя поступать со слабыми людьми! Что должна быть справедливость и должно быть счастье, а не одно горе, чёрное и бездонное!.. Но слёзы не хлынули из глаз – а небо, то ли издеваясь над ним, то ли соболезнуя ему, плакало и плакало, роняло, переливая через край, несолёную влагу, заставляло себя исходить рыданиями. И в этом небе, в перевёрнутой вершине бытия, Эд увидел себя, страдающего и безвольного.
   Он заставил себя поднять руку и нажать на кнопку – ремень безопасности скользнул на место. Надо было выбираться отсюда. Он не понимал, зачем – всё вдруг стало для него абсолютно бессмысленным. Он не думал о том, что нужно позвонить в полицию и в «скорую», он даже не хотел вылезать наружу, но это было надо сделать. Для чего-то…
   Другой рукой он дотянулся до ручки дверцы – и в этот момент впереди появился монстр из металла и резины. Его колёса бешено вращались, готовые перетереть в кашу любого, кто окажется у них на пути, его огромные фары изливали потоки светового гнева, его кабина и кузов словно бы напряглись в ожидании последнего рывка, после которого у раненого мужчины не останется шансов.
   Это был грузовик. И он нёсся прямо на Эда.
   В душе мужчины разверзлась пропасть страха.
   Нервное движение – рука пытается открыть дверцу, но та не поддаётся.
   Оглушительный звук: грузовик гудит, предупреждая, а может, предвещая – свою победу и скорую смерть человека.
   Эд дёргает ручку и смотрит на приближающегося монстра – а тот совсем близко. Он должен был раздавить мужчину уже давно, но время опять растянулось и секунды превратились в часы.
   Которые тут же разлетелись щепками и осколками – всё происходящее ускорило темп. Опять кто-то перематывал видео, и Эд был главным героем этого страшного фильма.
   Страх не перерос в панику, а укутал тело чёрной материей, превращая всё и вся в бессмысленность и отчаяние. Миг, когда жизнь должна пробежать перед глазами, растаял в небытии, и грузовик врезался в перевёрнутую, покорёженную машину – в то время как Эд продолжал дёргать ручку и, повернув голову, смотреть на смерть, которая должна была вырваться на волю вместе с ударом. И, ощерив пасть, она…

   …сгинула в безвестности, поглотившей всё вокруг.
   Дорога сменилась комнатой…
   Сидевший на кровати мужчина пытался перевести дух и выбраться из ужаса, в который было погружено его сознание. Словно чёрные тучи клубились вокруг и внутри Эда.
   Это был его второй кошмар.
   – Дерьмо, – только и смог выговорить Эд.
   – Что, парень, опять? – раздался голос Сэма Хаскетта. – Я ведь предупреждал: не ешь и не спи. Как ты, в порядке?
   – Не очень.
   – Понимаю. Ну, полежи, отдохни.
   Ничего не ответив, Эд лёг обратно на кровать и постарался преодолеть своё состояние, выбросив из головы мысли и образы, которые там поселились, – сделать это было невероятно сложно.
   За дверью что-то гремело, слышались шаги, и звуки становились всё громче.
   Когда же это закончится? – думал Эд. Почему он должен каждый раз переживать то страшное событие, пусть в аллегорическом, метафорическом смысле, пускай во сне – это ничего не меняло: страх и отчаяние по-прежнему властвовали над мужчиной, когда он вспоминал, что случилось с его семьёй.
   – Когда же это закончится? – вслух произнёс он.
   – Боюсь, парень, что никогда, – сказал Сэм Хаскетт. – Не знаю, как оно это делает, но только здание ни перед чем не остановится, оно будет бить по тебе, пока…
   – Пока что?
   – Знаешь, до тебя в этой комнатушке «жил» один… Он раньше был бизнесменом, но прогорел и стал бомжем. Жил на свалке, питался гнилыми помидорами и плесневелым хлебом, отходами со стола более удачливых людей. Так вот, он смог продержаться всего 3 дня. На четвёртый его нашли мёртвым – инфаркт. Я слышал, как он хрипел; я звал на помощь, пытался доораться до этих грёбаных охранников, но они пришли, когда было уже поздно. А может, они и не хотели его спасать.
   – Чего они добиваются?
   – Охранники?
   – Нет, те, кто похитил нас.
   – Думаешь, они чего-то добиваются?
   – А как ещё объяснить эти чипы под кожей, кошмары…
   – Ну, кошмары-то легко объяснить. А вот чипы – да… У тебя-то, парень, есть какие-нибудь версии?
   – Возможно, с помощью этих чипов они следят за нами.
   – Зачем им следить? Они ведь знают, что мы здесь и что отсюда мы никуда не денемся… Хм. А что, если спросить Рональда? Эй, Рон, ты что думаешь? – прокричал Сэм Хаскетт, но ему никто не ответил. – Рон! Ро-он! Ты что, оглох?
   Звуки шагов стали ещё громче – но вот они затихли, в замке повернулся ключ, и окошко для кормления открылось. Послышался ехидный голос охранника:
   – Можешь не рвать глотку – всё равно не доорёшься. Ваш приятель Ронни покончил со своей неудавшейся жизнью раз и навсегда. Засунул в горло рубашку и задохнулся. Кхе-кхе-э-э. – Охранник разразился гоготом.
   Бросил на пол тарелку всё с той же жёлтой, отвратительной на вид кашей, поставил стакан с мутной водой и закрыл окошко.
   Рональд – мёртв?… Эд пытался свыкнуться с мыслью, что тот человек, с которым он только вчера разговаривал, безвозвратно сгинул. Умер, сведя счёты с жизнью. Господи, что это за место, если оно так калечит людей…
   Надо было что-то делать.
   Эд снял рубашку, подошёл к камере и повесил на неё одежду, закрыв глазок. Теперь они были лишены возможности наблюдать за ним.
   Мужчина ещё раз, уже более внимательно, осмотрел комнату.
   – Эй, парень, ты чего там? С тобой всё нормально?
   – Да. – Эд не хотел обсуждать с Сэмом Хаскеттом план побега, ведь их могли подслушать: наверняка камера передаёт не только изображение, но и звук. А надежда на то, что удастся вырваться из этого места, наконец появилась. Она была мизерной, и всё-таки она была.
   Эд разглядывал маленькую крышку с дырочками, посаженную на болты. Не больше трёх дюймов в диаметре, такого же цвета, как потолок, она сливалась с ним, и заметить её можно было, только если ты наверняка знал, что и где ищешь. Что-то вроде вентиляционного отверстия. Но зачем его так прятать?
   Эд попытался ногтём повернуть болт, но, разумеется, у него ничего не вышло. Мужчина хотел спросить Сэма Хаскетта, нет ли у того в номере похожего «устройства», но вовремя спохватился: одна ошибка, и его план полетит ко всем чертям. А план был таков: дождаться, когда придёт охранник, – а он непременно придёт, чтобы снять с камеры рубашку, – и потом действовать по обстоятельствам. Не ахти какое решение, и всё-таки это уже кое-что. Кроме того, оставалась вентиляция. Не исключено, что получится как-то использовать её, ведь план с охранником может провалиться. Что, если под крышечкой провода, которые можно перерезать или замкнуть друг на друге? Что, если так Эд выведет из строя систему, управляющую дверью? Что, если дверь – автоматическая?… Слишком много «если». Он понимал, что хватается за ниточку, но выбора не было…
   Эд лёг на кровать и стал ждать.
   В конце концов, даже мизерные шансы лучше, чем полная безнадёжность.
//-- Часть 5 --//
   Охранник привычным движением повернул ключ в замке. Его рука на всякий случай легла на рукоять пистолета; другой рукой он толкнул дверь, и она открылась внутрь.
   На полу ничком, не двигаясь, лежал мужчина.
   – Ещё один скопытился, что ли? – вслух спросил охранник.
   Ответить было некому, поэтому вопрос так и остался висеть в воздухе. Охранник был совсем не против, чтобы этот ушлёпок отправился в далёкое плавание, из которого не возвращаются, – пришлось бы обслуживать на одного идиота меньше. Но прежде надо проверить, правда ли лежащий мёртв.
   – Эй, ты! Давай поднимайся!
   Ему никто не ответил.
   Охранник подошёл ближе.
   Эд лежал не шевелясь.
   – А ну вставай! Кончай придуриваться!
   Никакой реакции. Похоже, мужик действительно был мёртв.
   Нет, надо подождать ещё немного…
   Охранник нагнулся, чтобы пощупать пульс Эда.
   Вот сейчас!
   Эд открыл глаза – охранник не ожидал этого и на секунду оторопел, а большего мужчине и не требовалось – и с размаху заехал «сторожевому псу» кулаком по лицу. Схватившись за нос, из которого закапала кровь, охранник отступил назад и злобно прорычал:
   – Ах ты, сука!
   Эд тем временем уже вскочил на ноги и бросился на охранника. Но его противник, здоровенный малый, привыкший к ранам и травмам, уже пришёл в себя и встретил Эда во всеоружии. Мужчина накинулся на охранника, целя ему в нос, но тот схватил «заключённого» за кулак и вывернул ему руку.
   – А теперь поиграем по моим правилам.
   Эд скорчился от боли, а охранник несколько раз левой ударил его под дых. Потом отпустил руку и хуком справа, в висок, повалил мужчину на землю.
   – Лежать, мать твою, лежать!
   Пара пинков в живот, и Эд затих: лучше не двигаться, если он не хочет ещё сильнее разозлить охранника.
   – Нос мне сломал! Вот сука! Ну, если бы не мисс Вэйнс, взгрел бы я тебя как следует!
   Охранник сплюнул на пол кровавую слюну, скинул футболку с камеры и вышел в коридор, громко хлопнув дверью. Щелчок – и Эд снова оказался заперт в своей «темнице».
   Когда шаги стали удаляться, мужчина поднялся с пола и сел на кровать. Удар охранника до сих пор отдавался в голове тупой болью, грудь ныла; Эд сделал пару глубоких вдохов, чтобы восстановить дыхание. Ну что ж, всё могло закончиться ещё хуже.
   Эд поднял футболку, вытер ей кровь и хотел снова завесить камеру, но тут в поле его зрения попал металлический кругляшок, лежавший рядом с кровавым плевком.
   Не веря своей удаче, Эд бросил футболку на кровать, поднял кругляшок с пола и рассмотрел. Обычная монетка, достаточно тонкая – такими он в детстве откручивал болты. Только бы удалось, другого шанса у него может не быть… Эд вставил монетку в прорезь на шляпке одного из болтов, которыми была прикручена вентиляционная решётка, и с силой повернул. Болт поддался. Открутив его, Эд принялся за второй, затем за третий. С четвёртым возникли трудности, но он вырвал его вместе с решёткой. Провода выглядывали из полумрака вентиляции, словно личинки какого-то ползучего чудовища. Молясь, чтобы они не оказались под напряжением, мужчина просунул в вентиляционную дыру два пальца, схватил провода, дёрнул и оборвал их. Наверху будто бы что-то негромко пискнуло и затихло, но, может, ему это только показалось. В любом случае, Эду опять не оставалось ничего, кроме как ждать.

   Ремонтник с охранником явились через десять-пятнадцать минут, хотя, может быть, прошло больше или меньше времени: в «камере» без окон оно терялось и растворялось. Охранник был другой – не такой высокий, но более грузный, а ремонтник – худой и вытянутый, как фасолина.
   – Так ты и есть тот забияка, который надавал старине Генри по мордасам? – Охранник усмехнулся. – Сиди тихо, и тогда ты не познакомишься с моим дружком кольтом. – И он похлопал по кобуре с пистолетом.
   Охранник поставил чемоданчик с инструментами на пол, открыл его, достал кусачки. Пока он обрезал провода, Эд рассматривал содержимое чемоданчика.
   – Зачем тебе понадобилось ломать систему, а? – Толстый охранник зыркнул на Эда, но тот не ответил. – Что молчишь-то? Как тебе вообще это удалось?
   – А тебе не рассказали? Я вежливо попросил болты, они сами и отвернулись.
   Толстый взгоготнул.
   – Шутник.
   Эд улыбнулся – и бросился вперёд, изо всей силы толкнув ремонтника. Тот завалился на охранника, который разъярённо закричал:
   – Чёртов ублюдок!
   Эд выхватил из чемоданчика разводной ключ и треснул им ремонтника по голове. Охранник потянулся было к пистолету, но тело, завалившееся на него, заставило толстого отступить назад. Он оттолкнул бесчувственного ремонтника, а Эд подскочил к охраннику и ударил его ключом по руке в тот самый момент, когда в ней появился пистолет. Оружие упало с металлическим звуком. Охранник ощерил зубы и громко зарычал. Второй удар пришёлся ему по голове; толстый пытался защититься, но Эд оказался быстрее. Грузное тело осело на пол.
   Эд быстро подобрал пистолет – старая модель, шесть патронов, все на месте. Мужчина надел футболку и рубашку. Отцепил от ремня охранника связку ключей, затащил толстого в «камеру», вышел и запер дверь на ключ.
   – Эй, парень, – раздался голос Сэма Хаскетта. – Что там у тебя происходит?
   – Всё в порядке, сейчас я вытащу вас оттуда.
   Эд отпер дверь Сэма Хаскетта и открыл её. В «камере» сидел невысокий пожилой человек с седыми волосами. Он встал с кровати и направился к Эду. Тот отступил в сторону. Сэм Хаскетт вышел в коридор и взглянул на Эда:
   – Не знаю, парень, как тебе это удалось, но большое спасибо. Однако нам лучше поторопиться – эти ребята, – он кивнул на дверь в «камеру» Эда, – могут прийти в себя в любую минуту.
   Мужчина согласно кивнул.
   – Да, надо идти. Но сначала освободим «заключённых» на этом этаже.
   Они отпирали дверь за дверью, но все «камеры» оказались пустыми. В конце концов выяснилось, что, кроме них, на этом этаже никого не было.
   – Только зря потеряли время, – сказал Сэм Хаскетт.
   – Но мы должны были проверить…
   – Ну да. Ладно, идём.
   Эд и Сэм Хаскетт побежали по коридору в обратную сторону. Они на несколько секунд остановились возле «камеры» Эда, услышав какие-то звуки, исходившие оттуда.
   – Похоже, они очнулись.
   – Тогда нам лучше поторопиться, парень. Если я что-нибудь в чём-нибудь понимаю, они вызовут подмогу.
   В конце коридора, слева, находились двойные двери, которые вели к лестничному пролёту. Они открыли их и бросились вниз по лестнице.
   – Стой, я что-то слышу.
   Они остановились на площадке следующего этажа и прислушались – громкий топот доносился снизу.
   – Уже бегут.
   – Что будем делать, парень?
   – Спрячемся на этом этаже.
   – Думаешь, они тут нас не найдут?
   – Не знаю, но другой идеи у меня нет.
   Отперев «камеру» – она тоже была пуста, – они забежали внутрь, осторожно прикрыли дверь и затаились.
   Топот становился всё громче и громче, и сквозь него пробивался громкий женский голос:
   – Ищите их! Они не могли уйти! Они где-то здесь!
   Сэм Хаскетт нагнулся и шепнул что-то Эду в ухо.
   – Вы уверены? – спросил мужчина.
   – Давай, парень, другого выхода у нас нет.
   Когда охранники добрались до камеры, где прятались Эд и Сэм Хаскетт, их глазам предстала неожиданная картина: мужчина, обхватив пожилого человека поперёк груди, держал его на мушке.
   – Лучше не дури, – сказал один из охранников. – Отпусти его, и, может быть, тебе позволят вернуться в твою комфортабельную комнату.
   – Мне нужен ваш начальник, – громко произнёс Эд. – Где он?
   – Я здесь, – сказал тот же женский голос, который недавно отдавал команды. Его обладательница встала напротив дверного прохода – это была та самая красивая женщина, с которой Эд разговаривал, когда прибыл в «Белую вьюгу». – Зачем ты взял в заложники старину Сэма? Отпусти его, и всё будет нормально.
   – Не уверен. Дайте мне выйти.
   – Марго… – начал было один из охранников, но женщина прервала его:
   – Дайте нашему знакомому пройти.
   С видимой неохотой охранники расступились.
   Эд вышел в коридор, толкая перед собой Сэма Хаскетта. Со всех сторон их окружили вооружённые охранники; десяток пистолетов был наставлен на них.
   Что дальше?
   – Скажите своим псам, чтобы не пытались ничего предпринять. Пусть уберут пистолеты в кобуру. Одно движение, и я пристрелю его. – Эду казалось, что его словам не хватает уверенности.
   – Эд, Эд… – Марго покачала головой. – Зачем ты это делаешь? Ты понимаешь, что лишь оттягиваешь неизбежное?
   – Пусть уберут пистолеты! Живо!
   – Эд, Эд… – повторила женщина. Снова покачивание головой – а затем лёгкий кивок.
   Эд даже не успел понять, что произошло, – выстрел грянул над самым ухом, и мужчина словно бы оказался в центре звуковой волны грома. Он оторопел, всего на секунду, а когда пришёл в себя, увидел раскиданные по полу и обляпавшие его самого красные сгустки. Сэм Хаскетт, облитый кровью, с дыркой в голове, обмяк в руках Эда. Мужчина наконец понял, что это за красная субстанция, – мозги: один из охранников прострелил Сэму Хаскетту голову.
   Эд не заметил короткого взгляда, который бросила Марго в сторону охранников, а в следующий момент они уже кинулись к нему, вырвали из рук кольт и что-то тяжёлое, возможно, рукоять пистолета, ударило его по голове. Эд закатил глаза и потерял сознание, но перед этим успел увидеть лицо Марго: невесомая улыбка и сочувственное выражение на лице. А затем всё исчезло в тумане цвета крови…
//-- Часть 6 --//
   …Разлитые по небу грязь и синяя краска, смешавшись, родили оттенок мистического депрессивного цвета. Отлитые из чёрного металла тучи выделялись на грязно-синем фоне массой и размерами, готовые упасть-ринуться вниз, чтобы раздавить своими громадными телами. Солнце пропало, и в той неизведанной глубине, что поглотила его, сгинули и яркие искрящиеся лучи. Редкие порывы холодного ветра налетали хищными птицами, проникали под одежду, пытались добраться до тела. Полное безмолвие погрузило в своё чрево маленький, лишённый уюта и радости, тщедушный уголок мира.
   Узкая тропинка, петляющая ползущей змеёй, пробиралась между стискивавшими её «горами» бесполезного металла. По обеим сторонам этой худой и слабой дорожки громоздились разбитые, ржавые и покорёженные автомобили, словно техногенные трупы, выкидыши индустриального чудовища. Поставленные через равные промежутки столбы с фонарями наверху освещали разлагающийся труп свалки неверным светом. Между жёлтыми пятнами, очагами псевдожизни, разлилась чернилами бездонная тьма. Фонари помигивали, грозясь в любой момент лишить окружающее последних крох света.
   Эд огляделся, закутался в плащ и пошёл по тропинке, не задумываясь о том, куда она его приведёт.
   Когда позади осталась сотня шагов, фонари внезапно исчезли, а темнота и неизвестность продолжали звать его, шептать своими таинственными голосами, и он бы мог услышать, что ждёт его в конце пути, но поздний вечер скрадывал все звуки – Эд не слышал даже собственных шагов. Он обернулся и не увидел мрачной аллеи с тусклыми фонарями, а когда вновь посмотрел вперёд, ночь уже расправила над миром свои крылья, и почему-то Эд совсем этому не удивился. Его глазам не надо было привыкать к темноте, а зов, обращённый к нему, стал ещё настойчивее, ещё сильнее, и Эд двинулся ему навстречу.
   Дорога привела мужчину к круглой площадке; башни из спрессованного металла, напоминающие сваленные в кучу трупы, довлели над этим местом. Длинная шея крана уходила вверх, заканчиваясь маленькой, начинённой механизмами головой, к которой был подвешен огромный магнит. Эд остановился под ним и поднял глаза к небу; казалось, сейчас цепь оборвётся, и магнит упадёт, превратив человека в кровавую лужу. Но Эд продолжал смотреть – на мрачное небо и теряющегося в нём неподвижного гиганта: нечто невесомое и вместе с тем жутко настойчивое не давало мужчине пошевелиться.
   А в следующую секунду у крана загорелись яркие лампы-глаза, и магнит упал. Он завис над Эдом, всего в двух-трёх ярдах над головой, и стал притягивать к себе его, лишённого воли. Чувство, удерживавшее мужчину в своих оковах, рассеялось, как дым на ветру, и Эд попытался убежать, но его члены, словно зацементированные, отказывались двигаться. А затем он почувствовал, как взмывает в воздух. Ощущение полёта могло бы быть прекрасным и захватывающим, но мужчина знал, зачем магнит тянет его к себе. И потом, когда Эд распластался на металлической плоскости и завис над землёй вниз головой, он понимал, что произойдёт дальше. Магнит поднялся; кран стал поворачиваться. Эд дёргался, пытаясь вырваться, но хватка была крепкой.
   После того как кран остановился, магнит в течение нескольких секунд раскачивался над прессом, а потом Эд рухнул вниз. Не дав человеку очнуться, металлические стенки тут же с громким скрежетом начали съезжаться, стремясь раздавить его, расплющить, как бесчувственный кусок металла. Эд бросился на стенку, хотел залезть на неё, но не смог допрыгнуть. Неизбежность всё приближалась, приняв форму голодного механического зверя.
   И тут рядом с Эдом появились люди. Они исходили криками и рыдали, и пытались вылезти из пресса, и умоляли Эда помочь им, спасти их. Это были его жена Лора и маленький Билли. Эд кинулся к ним и опять навалился на стенку: надо остановить, остановить её! Но все усилия были бесплодны. Лора, с полными слёз глазами, дёргала его за руку и молила о спасении, как будто он мог одним своим желанием вытащить их отсюда. Билли уже не кричал, он прижался к отцу и дрожал, как перед смертью дрожит овца, приведённая на скотобойню. Что же делать, что делать?… Эд озирался, ища выход, когда ему на глаза попалась тошнотворная масса – останки тех, кто уже лишился здесь жизни. Сжатые прессом. Сгусток крови, костей и мяса. Мир завертелся перед глазами Эда, и мужчину вырвало.
   Монстр не мог больше ждать. Его стенки ринулись друг на друга, сжимая пространство, и Эд почувствовал безысходность и боль, а Билли и Лора, отдалившись от него и заключив друг друга в объятья, где-то далеко, на другом конце мира, снова умирали, не в силах выбраться из неизбежного.
   Из горла мужчины вырвался крик безнадёжности и отчаяния. Эд ощутил, как его сдавливает, точно кусок пластилина, и…

   …очнулся.
   Открыл глаза; поморщился: от боли и яркого света; зажмурился.
   Сознание возвращалось толчками, словно пыталось пробить стенку черепа и вырваться на волю.
   Продравшись сквозь наполнявший голову туман, Эд приоткрыл веки. Свет исходил сверху. Мужчина вгляделся в яркое бело-жёлтое пятно – лампа. Глаза заслезились.
   – Я вижу, ты уже пришёл в себя. Как самочувствие? Ничего необычного не испытываешь?
   Эд не ответил Марго. Он огляделся, повернув голову сначала влево, затем вправо: какое-то довольно просторное помещение, потонувшее во мраке, который не могли рассеять несколько ламп. Боковым зрением Эд увидел необычные приборы с экранами, на которых возникали графики и изображения. Ещё один пустой стол стоял в другом конце помещения. Что это? Темница или лаборатория, или?…
   Марго подошла к металлическому столу, на котором, привязанный ремнями, лежал Эд, и погладила пленника по голове.
   – Ты самый интересный из всех моих… пациентов, потому я и выбрала тебя в первопроходцы. Вижу, ты ничего не понимаешь. Хорошо, я тебе объясню – тебя ведь гложет любопытство, не так ли? Думаю, ты имеешь право знать.
   Эд опять промолчал.
   – Мой милый, всё началось, когда одному идиоту по имени Мэйсон Скотт пришла в голову идея построить санаторий, в котором люди, больные глубокой депрессией, желающие покончить жизнь самоубийством, потерявшие вкус к жизни и саму её цель, могли бы найти успокоение, вылечиться от своих страхов и недугов. В горах Сьерры-Невады возвели пятиэтажное здание, которое Скотт назвал «Белой вьюгой». Почему он выбрал такое место? Понимаешь, тот, кто прошёл через многочисленные жизненные испытания и лишился надежды на лучшую жизнь, с радостью цепляется за последний шанс. У Скотта были так называемые «информаторы» – они доносили до людей весть о существовании «Белой вьюги». Рассказывали, как добраться до неё, и тот путь, что предстояло пройти человеку, становился для него своего рода паломничеством. Как аллегорично, а? Восхождение на вершину – это дорога к Богу, который призреет и спасёт. Конечно, сюда можно прилететь на вертолёте, но они-то этого не знали. Скотт был умным стариком, только ужасно недальновидным. Он и не подозревал, сколько людей умирало в горах, – хотя для них это, возможно, был лучший выход. Другие же просто не решались на «паломничество» и продолжали жить своей безрадостной жизнью. Однако были и такие – вроде тебя, – которые добирались сюда. Как ты рассуждал: я, бедный и несчастный, не могу ничего поделать со своей судьбой, но мне очень хочется всё изменить к лучшему, и если есть такой шанс, я им воспользуюсь. А трудности, что я преодолел, – путешествие и восхождение, – только ещё больше убеждают меня в том, что всё было не зря. Фантазия и религия – вот две вещи, с помощью которых можно контролировать любого человека, дело только в дозировке. Есть ещё и третья – страх. – Марго улыбнулась. – Скотт проводил исследования этой главной «проблемы» человечества. Не все люди, «пришедшие» в «Белую вьюгу», соглашались участвовать в них – тех, кто боялся настолько сильно, что не готов был даже бороться со своим страхом, вертолёт отвозил обратно, и они снова начинали жить своей тусклой, полной несчастий жизнью. А те, кто оставался, готовы были участвовать в экспериментах старого дурака. Почему дурака? Так ведь он делал всё это совершенно бесплатно, альтруист безмозглый. Он считал, что страх – это рулевое колесо, а сознание – корабль, и, повернув руль в нужную сторону, можно вывести сознание из бухты тьмы в океан света и спасти человека. Спасти из чисто религиозных и моральных убеждений. Только можно сделать и наоборот: загнать страхом человека подальше, в самую черноту, увести из бухты в глубочайшую пещеру, таким образом сломав его, а когда он потеряет волю, получить над ним власть. Превратить человека в зомби, который будет слушаться твоих команд и делать то, что ты ему прикажешь. Для начала – пусть передаст всё свое имущество в фонд сирот, несуществующий, естественно: с этого счёта я снимаю деньги, которые вкладываю в свои исследования. На них я покупаю оружие, нанимаю охранников, учёных, головорезов. Знаешь, какая у меня мечта? Да ты уже догадался. Создать армию и отомстить миру за то, как он со мной обошёлся. Не буду пересказывать свою судьбу – тебе достаточно знать, что, по вине мира, в детстве я лишилась родителей, была похищена, изнасилована и продана в рабство, а потом, когда сбежала от своего «хозяина», жила, как бездомная. И если бы не Мэйсон Скотт, который подобрал меня и вырастил, я бы наверняка загнулась. Я очень благодарна этому человека, вот только он был тупицей, за что и поплатился. Я убила его, и «Белая вьюга» перешла в мои владения. Мне казалось, что очень сложно будет найти тех, кто согласится поддержать меня в моих начинаниях, но я ошибалась: алчность и мстительность толкают людей на самые страшные поступки. Я много плачу своим подчинённым и позволяю им мстить своим обидчикам – большинство людей это делает абсолютно счастливыми. Как я их понимаю… Когда у меня будет возможность, я отомщу жирному ублюдку, у которого я была рабыней, который измывался надо мной и унижал меня, а после дойдёт очередь и до тех, по вине кого я лишалась родителей, чести, жилья. Думаешь, я такая плохая? Нет, я самая обыкновенная. Но умная. Мир сделал так, что мои понятия о благе и зле изменились, я живу словно на другой стороне вселенной и смотрю на людей через стекло. Я не могу измениться, но я могу творить изменения, и ты мне в этом поможешь. Скоро кошмары, которые я, точно отраву, впрыскиваю в тебя, сломают твой мозг, и ты станешь моей игрушкой. Безжалостной и бездумной. Ты отдашь мне всё, что у тебя есть, и будешь убивать по одному моему слову. Ты не очень податливый, и это хорошо – гибкости твоего сознания хватит для того, чтобы провести исследования нового препарата. Раньше я использовала смесь веществ, которые вызывают у «пациентов» самые страшные кошмары. Газообразный компонент поступал в комнату через вентиляцию, а жидкий был в пище, так же как и снотворное. Компоненты смешивались, выводя разум спящего человека, – она точно сплюнула это слово, – на нужный уровень эмоционального и мысленного состояния. С помощью чипов я контролировала сознание и чувства и могла следить за передвижениями «пациентов». По чипам в нервную систему поступали сигналы, вызывающие у реципиента ужас, отчаяние, безысходность; я посылала в мозг нужные образы, большинство из которых узнала от самих пациентов. (Помнишь допрос, который учинили тебе мои работники? Тот, на котором тебе впервые, как и было задумано, стало плохо. Перед тем как заснуть под действием добавленного в пищу снотворного, ты сам дал нам всю необходимую информацию.) Психологическая атака ломала стенки восприятия и в конце концов превращала разумное существо в лишённую мыслей и желаний пустую оболочку, которую я наполняла, создавая подчинённого моей воле зомби. Бывало и так, что «пациент» сходил с ума или кончал жизнь самоубийством, но это мелкие недостатки, куда без них. А ты, мой друг, поможешь мне создать такое вещество, которое в течение нескольких секунд превратит человека в пустоголового болвана. Не придётся больше ждать, и никаких осечек не будет. На создание этого препарата я потратила много лет жизни; я наняла лучших учёных, и вот мой триумф уже совсем близко, и тебе предстоит стать последним символом в этой формуле. Ты уже чувствуешь, как твои мысли расползаются, точно черви, как рвётся твоя воля, как сознание заполняет безнадёжность? Я знаю, что чувствуешь. И если я всё рассчитала правильно, через несколько дней создание вещества будет закончено. Даже если ты умрёшь, это будет неважно – всё на Земле уже будет неважно, потому что люди, от первого до последнего, станут моими «пациентами». Достаточно лишь ввести эту чёрную жидкость, – она постучала красивым пальцем по капельнице, – чтобы почти мгновенно любой на этой жалкой и несправедливой планете стал моим орудием. Вот так, дорогой, а теперь спи. Не могу лишить тебя кошмаров, но пожелаю тебе спокойного сна. – Она нагнулась и поцеловала его в сжатые губы. – А теперь я пойду: у меня много дел. Но не беспокойся, я ещё вернусь, чтобы проведать тебя.
   И она вышла из помещения. Закрылась железная дверь.
   Эд попытался оторвать ремни, которыми было перехвачено его тело, но у него ничего не вышло. Неестественный страх и беспамятство бередили сознание и, кажется, с каждым мгновением становились сильнее. Бороться с ними было бессмысленно, и Эд закрыл глаза…

   …– Эй! Открывай глаза! Не дай этой мерзости захватить тебя! Ну же, очнись!
   Чей-то чужой шелестящий голос проник в затуманенный разум. Эд с трудом приоткрыл веки, вынырнув из забытья, очень похожего на сон.
   Неясное пятно превратилось в худое лицо. Эд напрягся и разглядел очертания человека.
   – Давай, у нас не так много времени! Я вынул капельницу, так что они могут прийти сюда в любую минуту.
   Очертания комнаты наконец приобрели чёткость.
   – Вы… Кто вы?…
   – Какая тебе разница… Да не это главное. Тебе надо прийти в себя – вот что важно.
   Субтильный мужчина лет сорока – сорока пяти что-то протянул Эду. Тот поднял руку и вдруг понял, что ремни его больше не сдерживают.
   – Вот, возьми мой пистолет.
   В мир постепенно добавлялись краски. Эд ещё окончательно не пришёл в себя, но уже мог рассуждать.
   – Зачем вы это делаете?… Вас убьют…
   – Скорее всего. Но лучше так, чем быть слугой у этой суки. Я работал здесь ещё при Мэйсоне, а когда она убила его, мне пришлось перейти на её сторону. Всё проклятый страх, за который я корил себя многие годы. Но я лелеял возможность отомстить, и вот сейчас она выдалась. Вы сильный человек, вы сможете перебороть своё состояние.
   Эд заткнул пистолет за пояс и прикрыл его рубашкой.
   – Камера… – сказал пленник.
   – Что?
   – Они видят нас… тут есть камера…
   – Я завесил её.
   – И ремни… Положите на меня ремни, чтобы они не догадались… что я развязан…
   – Конечно, вот я идиот.
   Худой мужчина вернул ремни на место – со стороны казалось, что Эд по-прежнему привязан к столу.
   – Ну, не поминайте лихом, Эд Грин. Желаю вам удачи.
   И он выскользнул из помещения.
   Эд закрыл глаза, сделав вид, что по-прежнему находится без сознания.
   Спустя несколько минут из коридора донеслись громкие шаги. Эд услышал, как открылась дверь. Раздался голос:
   – Отловить этого сучонка и свернуть ему шею! – Это была Марго. – Вот ведь ублюдок!
   Снова топот – видимо, охранники побежали по коридору.
   Эд чувствовал, как Марго приближается к нему, слышал её шаги, вдыхал её аромат. Марго остановилась. Вдруг раздался грохот.
   – Снимите с камеры тряпку! Уберите этот чёртов стул!
   Худой мужчина вставал на него, чтобы закрыть камеру, понял Эд. Мысли уже не разбегались, разум постепенно очищался от залившей его мути. Эд постарался расслабиться, чтобы не вызвать подозрений у Марго.
   На его лицо легла тень. Женщина совсем близко.
   «Ждать больше нельзя!».
   Вскочив со стола, Эд выдернул из-за пояса пистолет и приставил к голове Марго.
   Охранник тут же среагировал и выхватил пушку.
   – Не стоит стрелять, – хрипло проговорил Эд, – если, конечно, не хочешь увидеть, как её мозги разлетаются по комнате.
   – Убери пистолет! – крикнула Марго. А затем ещё громче: – Убери, чтоб тебя!
   – Нет, убирать не надо, – сказал Эд, – положи его на пол и выйди в коридор.
   Охранник сделал всё, что ему велели.
   – Закрой дверь.
   Дверь захлопнулась.
   – Зря ты это затеял, Эд… – В голосе Марго слышались ярость и злоба.
   – Разговаривать с тобой мне совсем не хочется. А вот прогулялся бы я с удовольствием. Повернись ко мне спиной. Вот так. – Эд обхватил рукой шею Марго и приставил к её виску пистолет. – А теперь пошли на прогулку. Ну, вперёд.
   – Помнишь, что случилось с Сэмом Хаскеттом? Тебя ждёт то же самое.
   – Я бы на твоём месте заткнулся.
   Когда они оказались в коридоре, там уже было полно охранников. Все напряжены, рука каждого лежит на кобуре.
   – Если хотите ещё когда-нибудь увидеть свою начальницу живой, не делайте глупостей. И уберите руки с кобуры – вы меня нервируете.
   – Не стрелять, – прорычала Марго. – Убрать руки. Живо.
   – Отлично. А теперь, дорогая, ответь мне на вопрос: у вас ведь есть вертолёт?
   В глазах Марго горел огонь ненависти.
   – Есть.
   – Тогда веди меня к нему.
   Сопровождаемые охранниками, они прошли по коридору, спустились по лестнице, миновали большое фойе.
   – За этой дверью.
   Марго зыркнула на одного из охранников.
   – Нет-нет-нет. – Эд сильнее надавил на пистолет; Марго поморщилась от боли. – Я знаю ваши хитрости – даже не думайте. И вообще, разойдитесь, вы нам мешаете. Так, открой дверь. И скажи кому-нибудь из своих дебилов, чтобы вызвал пилота.
   – Делай, что он говорит.
   Один из охранников вытащила рацию и связался по ней с пилотом.
   Тем временем Эд и Марго вышли на вертолётную площадку.
   – Подождём его здесь.
   Эд повернулся спиной к вертолёту: дверной проём оказался в поле его зрения, и он видел всё, что происходит на площадке.
   Спустя какое-то время из двери вышел пилот.
   – Залезай внутрь и заводи машину, – сказал ему Эд, а затем обратился к своей заложнице: – Давай, ты первая, а я за тобой.
   Эд и Марго забрались внутрь. Пилот и женщина сели на передние сиденья, Эд – сзади. Мужчина захлопнул дверь.
   Винт вертолёта начал своё движение.
   – Чтобы у вас не возникло иллюзий, напомню, что держу вас обоих на мушке.
   Разрезая воздух, винт вращался всё быстрее.
   – Ну что, полетели? – сказал Эд и впервые за долгое время улыбнулся.
   – Куда? – не оборачиваясь спросил пилот.
   – В ближайший город.
   Вертолёт поднялся в воздух.
   Охранники высыпали на вертолётную площадку, задрали головы к небу – но уже ничего нельзя было сделать.
   Пилот сидел с каменным лицом, видимо, пытался перебороть страх. Марго глядела в стекло, злобно поджав губы. Эд держал их под прицелом, а в голове его то и дело всплывали мысли о доме.
   Горы, снег и пятиэтажное здание удалялись, теряясь в дымке расстояния; трое людей летели навстречу облакам.
//-- Эпилог --//
   Прибыв в небольшой городок, Эд немедленно обратился в полицейский участок. Услышав историю мужчины, блюстители закона пообещали немедленно разобраться в ситуации. Власти города выразили Эду благодарность и оплатили ему дорогу до дома. Марго Вэйнс и пилота взяли под стражу. Отряд полицейских на вертолёте отправился в горы Сьерры-Невады, чтобы арестовать остальных «работников» «Белой вьюги».
   Перед самым отлётом Эд увидел в толпе людей Марго или женщину, очень похожую на неё. Он хотел крикнуть, чтобы её схватили, но женщина, кем бы она ни была, тут же исчезла из виду.
   Прилетев в город, где жил, Эд зашёл в местное отделение полиции и рассказал о том, что случилось в «Белой вьюге».
   Служители правопорядка проверили квартиру Брэтта, от которого мужчина узнал о «пансионате», но там жили совершенно другие люди. Они все утверждали, что не знакомы ни с каким Брэттом, и не узнали его по описанию.
   В горах Сьерры-Невады полицейские обнаружили обгоревшие развалины высокого здания.
   Начальник полиции города, расположенного у подножия гор, отказался давать какие-либо комментарии. Не пошёл он навстречу, и когда делегации попросила о встрече с Марго и пилотом.
   Вернувшись домой, Эд Грин обнаружил, что на двери его квартиры сменился замок. Согласно документам, теперь квартира со всем имуществом принадлежала какой-то бездетной паре. Брат Эда Пол предложил мужчине пожить у него, пока ведётся расследование. В тот же день, попытавшись оплатить покупку кредитной карточкой, Эд обнаружил, что на ней нет денег. Он проверил свои счета, и все они были обнулены. Так и осталось неизвестным, кто, как и когда получил к ним доступ.
   Начальник, узнавший о том, что приключилось с Эдом, предоставил ему оплачиваемый отпуск; к нему были приплюсованы и несколько дней, в которые мужчина отсутствовал на работе.
   Эд Грин начал встречаться с Теа Керрен, работавшей в той же торговой компании, что и он.
   Дядя Эда и Пола скончался от рака; в наследство братьям он оставил немалую сумму денег и квартиру…

   …А в горах Сьерры-Невады бесновалась и ревела диким зверем вьюга – ей не было никакого дела до побед и поражений обычных людей.

   (Июль 2010 года)

Свобода слова в условиях несвободы

//-- (исторический анекдот) --//
   – Дорогой, расслабься и получай удовольствие.
   – Агриппиночка, ты всегда умела сделать мне приятное.
   «Ещё бы, – подумал цезарь, предвкушая, – слова, произносимые в мою честь во время каждого – каждого! – действа. Не всякому дано услышать подобное!»
   Шагающие внизу, несущие холодное оружие и щиты мужчины в едином порыве выкрикнули приветствие.
   Клавдий не взлетел в небо, подобно брошенному вверх камню. О нет. Он тотчас рванулся с места и, глядя на арену, заорал, срывая голос.

   – Знаешь, что мне не по нраву больше всего? – с ненавистью отбросив трезубец, сказал один.
   Его приятель точил меч.
   – Что теперь мы вынуждены биться насмерть?
   – Нет!
   – Что будем сражаться друг с другом?
   – Нет же!
   – Гм.
   – Да эта идиотская фраза: «Ave, Caesar, morituri te salutant»!
   Подал голос третий, с копьём:
   – Предыдущая, про «per esser gay» и «vai a Plutone», была много лучше.
   Шедший на смерть перевернул гладиус, стал точить со второго боку.
   – Стараюсь об этом даже не думать, – мрачно бросил он.

   (Июль 2013 года)

-------
| bookZ.ru collection
|-------
|
-------

//-- Инструкция по выживанию среди дружелюбных пришельцев --//
   Как разобраться со звёздными картами? Вот и я думаю о том же, всю голову изломал, все мозги извирлючил… Интересно рассматривать, да трудно понять. И вообще в этих картах чёрт ногу сломит: какой похмельный идиот их только составлял? Или в дымину пьяный, не суть важно. Зато результат на лицо: ни шута в них не поймёшь, сплошная абракадабра! Ну, скажите на милость, что значат эти циферки возле звёзд? И ещё эти, вверху и внизу схемы? И к чему там все эти линии, зигзаги, пунктиры, да ещё разных цветов? И почему не по-нашенски указаны названия?… Да гори оно всё! Отсюда, из Центра Галактики, можно, казалось бы, куда хочешь добраться, всё под рукой и почти на одинаковом расстоянии от Ядра, а вот поди ж ты, закавыка какая с этими картами, сплошные недоразумения…
   Пошёл к тому, кто понимает, – к продавцу. М-да… Лучше бы я дома остался, футхокк бы посмотрел на визуале, тем более полуфинал. Запутался ещё больше после его объяснений. Понял лишь одно, что я, оказывается, тупой от рождения (маме привет!). Никакой справедливости в этом мире, одни печали. Однако что же делать-то? Хочется куда-то улететь, межзвёздные права с неделю, как получил, подпространственник заправлен под горлышко. А дорожные карты того, неправильные какие-то, простому гражданину без принятия чего-нибудь горячительного ни в жизнь не разобраться…
   Пошёл к соседу – благо, тот от горячительного никогда не откажется. Захватил и карты на всякий случай – одна голова нормально, а две, да под мухой, ещё лучше. Посидели, посмотрели, повертели карты так и эдак, даже показали домашнему инк-компу, в просторечье саину (эх, и умный!), но вроде разобрались. Правда, не без помощи ненормативной лексики, что, как всегда, от души и сердца. Вот ведь, оказывается, как всё просто: красные пунктирные линии на картах – это если идти на досветовой и у вас вагон времени в запасе; синенькие – это когда сверхсветовая и со временем у вас того, не очень; ну, а зелёные линии – это уже маршруты в подпространстве, когда времени нет вовсе. А цифры (как сказал саин) обозначают коды входа/выхода в то самое подпространство. Что ж, мудрёно, но теперь более-менее понятно.
   Я посмотрел на соседа, тот – на меня. А как у тебя со временем, спросил я. Нормально, я как раз отгулы взял, ответил сосед. А не слетать ли нам куда, поинтересовался, наливая из графина. Запросто, согласился сосед, и в очередной раз промочил горло, последовав моему примеру и совету. Только, добавил он, занюхав рукавом, надо бы того, подзатариться. Запросто, поддержал я его, у меня как раз завалялась пятидесятилитровая канистра домашней, трёхразового очищения, и шашлыки сварганим где-нибудь на природе. А девочек на месте найдём. Где там ключи от шлюза в корабль?…
   И вот летим. Предварительно наобум ткнув пальцем в карту (с закрытыми глазами – куда кривая вывезет!). Как потом оказалось, палец соседа угодил куда-то совсем уж на обочину нашей Галактики. Но делать нечего, рванули. Перевели потом с помощью корабельного словарика название места назначения: Третий спиральный рукав, Млечный Путь, Солнечная система, планета Земля (единственная обитаемая в системе, между прочим. Ну и угораздило же нас, ёлы-палы!). Но после второго графинчика я отчего-то пригорюнился и сейчас сижу и думаю, и кое-какие сомнения меня одолевают: затарились-то по полной, и корабль энергией не обидели, и тонна шашлыка в криогенке, и стрелялки для охоты в оружейке, и всякие снасти для ловли/рыбалки рядом, но… Мы же понятия не имеем, как там насчёт девочек и прочей охоты на этой богом забытой Земле? Хотя скоро разберёмся – вон она, милая, голубым боком уже показалась в иллюминаторе. Привет, родная! Как насчёт пикничка небольшого на твоём гостеприимном лоне природы, а? Мы – не против! А ты?…
   И мы влетели, на второй космической. Гулять так гулять!..
   Надо сказать, земляне оказались вполне дружелюбными, симпатичными и где-то даже милыми созданиями. Хотя очень уж охочими до спиртосодержащих веществ. А главное из оных, так называемая «водка», чуть ли не образовало вокруг себя целый культ. Продавалась она тут, кстати, круглосуточно и чуть ли не на каждом углу, так что моя канистра почти и не пригодилась. Вообще, по-хорошему, мы еле ноги унесли с той поляны, где земляне-землянки нежились на солнышке. Потому как выпить столько, сколько нам предлагали за встречу, не смог бы и стегохвач с Зазубии. А нам подливали снова и снова… Когда же мы тактично стали отказываться (я, например, уже слышать не мог это весёлое бульканье), то в воздухе запахло аргументами иного рода («ты меня уважаешь?» к тому времени уже поднадоело). За дело взялись женщины, которых тут почему-то называли ещё и бабами.
   «Ну, давайте, родненькие, за нас, за мир во всём мире и за то, за что ещё не выпили», – льстились к нам землянки/бабы. И хотя мы с другой планеты, смекнули сразу: таков был хитрый план женских особей – сначала люли-поцелюли, а потом работа-заработа, хозяйство, огород, дети, квартира, ипотека… Когда мы снова отказались, один из землян притащил бадью с горючей жидкостью и пригрозил спалить тут всё на…, если мы, на…, не выпьем ещё, на!.. И тут мы поняли, что дома у нас ничуть не хуже. Куда, вежливо попрощавшись, и направились. Эх, знали бы, как нас подло использовали эти архаровцы и архаровки, то уж точно бы никуда не взлетели, остались бы на той поляне допивать-дозакусывать!
   В общем, добежали мы до космического корабля под крики «Вернитесь!» и «Мы всё простим!». На бегу оглядывались, ожидая увидеть догорающий лес, но никто его поджигать и не думал. Все продолжали ритуальные посиделки на травке под священную водочку-с. Мы, тем временем, побросали в корабль вещи, задраили люк и отправились восвояси. А как прибыли, у нас глаза на лоб полезли! Собственно, почему я и пишу вам. Вот что приключилось, пока мы гостили на Земле…
   Эта ушлая компания на той чёртовой поляне (как оказалось, все молодые да ранние менеджеры среднего звена) подло воспользовалась координатами нашей планеты и схемой подпространственника. (А что может быть проще п-двигателя? Только п-передатчик!) Их они получили от нас благодаря всё той же водке. А кроме того, они, эти так называемые дружелюбные земляне, нагло использовали тот факт, что время во Вселенной – относительно. И пока мы с соседом допивали из канистры и время от времени отсыпались, тащась по Вселенной по красненькому пунктиру на досветовой, та милая компашка прилетела на нашу планету. Там их, конечно, с радостью встретили – таких тут ещё не видели. Недолго думая, эти менеджеры устроили себе зачётную рекламу. Раздавали всем бесплатно магниты на холодильники, одноразовую посуду, презервативы, буклеты и так далее. А к тому моменту, когда мы вернулись, слегка опухшие и под остатками шафэ, всё вокруг было уже заполонено этими землянами, точнее, их барами, кафе и палатками, что торгуют хот-догами и сосисками в тесте, пляжами, саунами, соляриями, забегаловками и прочими бестиариями. Там такие деньги с нашего брата дерут, о-ё-ёй!.. Что, однако, не мешает «брату» посещать эти самые злачные заведения. Причём с удовольствием.
   Только мы с соседом дома сидим, не выходим – а ну как лишь мы за порог, нас сразу женят, споят и отправят загорать в солярий? Может, и не в такой последовательности, это уже не суть. Суть в другом: где столько денег найти? Да и работать, залягши в окопы, непросто. Даже невозможно. Но мы пока держим оборону!
   И вот у моего друга план родился – написать вам, стегохвачам с Зазубии. Вы, мол, давно изголодались по спиртному и девушкам – а значит, прилетите, спасёте нас. Вот я и пишу: прилетайте, помогите! Ну пожалуйста!..
   P. S. Только что по новостям передали, что Зазубию захватили девушки. Всё те же, земные, изголодавшиеся по спиртному и настоящим мужикам. Планету переименовали в Зазнобию, и теперь она – родина невест. А стегохвачи, так их и этак, снюхались с землянами и переняли у них всё, начиная от лени и заканчивая рекламой. Так жить невозможно! Ма-ма! Что делать? В дверь стучат. Наверное, придётся открыть…
   P. P. S. А после десятой рюмки ситуация мне кажется не такой уж плохой и безнадёжной. Наверное, в этих землянах с их водкой есть всё же что-то такое, многообещающее… Эй, земная красотка, иди сюда. Бармен, налей ещё!..
   Зачитывавший послание выходец с соседнего Ядра повернулся к командиру.
   – На этом письмо заканчивается.
   – Значит, так, слушай мою команду, – тут же проговорил главнокомандующий, – ключ на старт – и полный вперёд!
   – Куда, на Землю?
   – Ты что?! Направление такое: куда угодно! Только – подальше!!!
   И, сверкнув на прощание хвостовыми дюзами, корабль унёсся в космические дали.
   Так начиналось знаменательное и многообещающее сотрудничество землян с иными расами. А к чему оно приведёт, покажет… Нет, не время. Крепость напитков в неизменных графинах и… утренний рассол.

   (2011)

Сказка в полумраке

//-- 1. --//
   Это случилось летом.
   Я стоял у светофора, когда ко мне подошёл лев.
   – Ррр, – сказал он.
   Я отошёл к краю тротуара. Мне не хотелось общества – ни львов, ни людей.
   Но лев пошёл за мной. Он встал напротив и молча посмотрел на меня.
   – Я тебя съем, – сказал лев.
   – Но сейчас лето, – ответил я.
   – Я тебя съем, – повторил лев.
   – Нет, только не летом, – сказал я. – Зимой – ещё куда не шло, но летом… Ведь львы не едят летом. По крайней мере, здесь.
   – Я ем, – сказал лев и облизнулся.
   Я посмотрел ему в глаза. Они ничего не выражали. Кроме голода, возможно.
   – Ты голоден? – спросил я.
   – Я тебя съем, – сказал лев.
   – Съешь ту толстушку, – предложил я.
   Лев покачал головой.
   – Я съем тебя.
   – Неужели обязательно меня есть? – спросил я.
   – Да, обязательно, – ответил лев.
   – Ладно, если без этого никак… Но нельзя ли меня съесть потом, как-нибудь попозже?
   – Когда? – спросил лев.
   – У меня есть дочка, – сказал я. – Как-то она познакомилась с существом. Потому что оно было похоже на привлекательного парня. Теперь дочка растение. Она не общается по-человечески, не ест, как человек. Она зелёная из-за хлорофилла и раздражительная из-за фотосинтеза.
   – Я тебя съем, – сказал лев.
   – Но я же говорю, меня нельзя есть.
   – Почему?
   – Сейчас нельзя. Но ты не волнуйся. Когда дочка перестанет быть растением и превратится обратно в человека…
   – Я тебя съем? – спросил лев.
   – С солью и перцем, – ответил я.
   – Не люблю перец, – сказал лев.
   – Я тоже, – сказал я.
   – Давай только с солью?
   – Давай.
   Лев почесал за ухом.
   – Но учти, когда твоя дочка поправится, я обязательно приду.
   – Она не моя дочка, – сказал я.
   – Ты сказал: «У меня есть дочка».
   – Да. Но просто дочка. Не «моя дочка».
   Лев обнажил клыки.
   – Тебе надо ещё со многим разобраться, – сказал он.
   – Боюсь не успеть, – сказал я.
   Лев промолчал.
   Загорелся зелёный человечек.
   – Я съел бы его, если бы мог, – сказал лев.
   – Но придётся довольствоваться мной? – спросил я.
   – Всем что-то не удаётся, – ответил лев.
   – Только не опаздывай, – сказал я. – Обед нужно есть вовремя.
   – Я тоже так думаю, – сказал лев. И добавил: – Мне стало тебя жалко.
   – Почему? – спросил я.
   – Я, пожалуй, пойду. – Лев взмахнул хвостом. – Жалость пройдёт – останется только голод.
   – Пока.
   – Пока.
   На светофоре горел красный человечек. Я снова стал ждать.
   – Эй, – окликнул меня лев.
   – Что? – спросил я.
   – Но и ты не опаздывай, – сказал лев. – Иначе я съем дочку.
   – Не надо, – сказал я.
   – Я её съем, – пообещал лев.
   И опять загорелся зелёный человечек.
   – Я не опоздаю, – пообещал я.
   На этом мы расстались.
//-- 2. --//
   Когда я вернулся, дочка спала. Она спала почти всё время.
   На кухне я заварил чай.
   В квартире было много чая. Со всякими лепестками и без них. Не помню, какой попался под руку. Наверное, хороший, так как вкуса я не запомнил. А будь чай отвратный, наверняка бы запомнил. Хотя как знать.
   Я помыл кружку и включил телевизор.
   Телевизор стоял на кухне. В квартире он был один. Не знаю, скучно ли телевизору одному. Я пару раз спрашивал, но ничего вразумительного не услышал. Ладно. Надо будет, сам пожалуется, подумал я.
   А в дочкиной комнате телевизора не было. Она и так растение – к чему ей телевизор? К тому же свет от него искусственный.
   По телевизору что-то передавали. Что – я не запомнил. Я включал телевизор не для того, чтобы его смотреть. Да и покупал не для этого. Для чего? Я попробовал вспомнить. Нет, не получается. Слишком давно это было. Но даже если недавно, я всё равно ничего не помню. Неважно. Есть телевизор, и есть – большое дело. Не было бы – другой разговор. Можно было бы и поразмышлять.
   Интереса ради я вгляделся в экран. Увидел какую-то руку, которая что-то сжимала. И какой-то силуэт, стоящий рядом. Кажется, я различил движение рта. Но чьего? Кто из двух говорил? Если говорил. Или их там было трое? Нет, двое. В красном и в жёлтом. Третий подошёл только что. Без одежды.
   Я едва начал различать фон, как меня позвали.
   Да нет, кому меня звать.
   Я сел поближе к экрану. Неясные образы вроде бы приобретали чёткость…
   – Отец.
   Дочка. Всё-таки она звала.
   Я сбился. Выключил телевизор – не сказать, что без радости. Пусть красные, жёлтые и голые существа разбираются между собой.
   Дочка позвала снова.
//-- 3. --//
   Как она не была моей дочкой, так и я не был её отцом. Мы были просто: отец и дочка. У дочки есть отец, у отца – дочка. Разве этого не достаточно?
   Когда я вошёл, на полках тихо сидели игрушки. Мишки, слоны. Дочкины друзья. Им было неважно, растение она или нет.
   – Отец, – сказала дочка.
   – Видела сны? – спросил я.
   – Растениям не снятся сны, – ответила дочка.
   – Это неправильно, – сказал я.
   – Кого это волнует, – сказала дочка. – Сны, может, и снятся. Только тебе их не понять.
   – Я могу попробовать.
   – Открой шторы. – Стебли дочки раздражённо шевельнулись. Она часто просыпалась в плохом настроении.
   Я дёрнул левую штору влево, а правую – вправо. Но для кого-то всё смотрелось иначе.
   – Хочешь пить? – спросил я.
   – Я нашла парня, – сказала дочка.
   Я сходил на кухню за графином воды. Полил дочкины корешки.
   – Почему ты сказал «надо же»? – спросила дочка.
   – А я так сказал? – спросил я.
   – Сказал.
   – Не помню.
   – С тобой такое бывает.
   Я отнёс графин на кухню и помыл. Поставил на место и вернулся к дочке.
   – Я нашла парня, – сказала она. – Нового.
   – Не того, с зубами? – спросил я. – Превращателя.
   – Нет. Правда, удивительно? – сказала дочка.
   – Как же ты его нашла? – спросил я.
   – Ты можешь представить, что девушка идёт по улице? И вдруг – бац. Находит парня. А? – Было утро. Дочкины цветки распустились. Сейчас они смотрели прямо на меня.
   – Обычное дело. – Я погладил дочку по стебельку.
   Дочка отстранилась.
   – Извини, – сказал я.
   – Так было и у нас, – продолжила дочка.
   – У вас? – спросил я.
   – Парень шёл-шёл по улице, – сказала дочка. – Шёл-шёл. И наткнулся на меня.
   – Но как он мог тебя найти? Ты же не девушка. – Я замялся.
   – Я могу побыть одна? – Дочка переплела листки и замолчала. Похоже, я её обидел.
   Я решил уйти. Но прежде спросил:
   – Ты выходила на улицу?
   – Это не нужно, – сказала дочка. Да, я обидел её.
   – Но вы виделись?
   – Он придёт сегодня вечером. Тогда и увидимся.
   – Хорошо.
   Я притворял дверь, когда услышал:
   – Отец. Сходи в магазин. Пусть он хоть раз увидит тебя как человека.
   Я что-то пробормотал. Возможно, согласился. Скорее всего.
   И закрыл дверь.
//-- 4. --//
   В коридоре висело зеркало. Я посмотрелся в него.
   – Ты на работу? – спросила дочка из комнаты.
   – Да.
   – А почему не в парк?
   Одеваясь, я ответил:
   – В это время я всегда хожу на работу.
   – Сходи в парк. Там лучше, – сказала дочка.
   – Знаю, но… – сказал я.
   – Ты очень слабохарактерный, – сказала дочка. – Ты знаешь?
   – Знаю. Но…
   – Я буду спать.
   Как бы мне хотелось заснуть. Лечь, положить клешни, подобрать ложноножки. И заснуть. Но надо было идти на работу.
   Ничего не поделаешь.
   Возможно, в следующий раз я схожу в парк. Или слетаю на другую планету. Возможно, в следующий. Когда-нибудь. Возможно…
   Я вздохнул. Вышел и запер дверь.
//-- 5. --//
   Стоило появиться на работе, как меня вызвал начальник. Что я успел натворить в своё отсутствие?
   Начальник был суров. А голос начальника был с хрипотцой. Как и его характер. Характер был не сахар. В общем, начальник был тот ещё толстяк. Приземистый и лысый.
   – Ты ни черта не делал, – сказал начальник.
   Я увидел на столе потухшую сигару. Не к добру?
   – Я ни черта не делал, – сказал я.
   – На полосе не хватает материала, – сказал начальник.
   – Интервью? – спросил я.
   – С майским ветром, – ответил начальник.
   Вошла секретарша.
   – Вызывали для секса? – спросила она.
   – Подожди, пока он уйдёт. – Начальник кивнул.
   – А с кем интервью? – спросил я.
   – Можешь идти. – Начальник начал раздеваться. – И закрой дверь.
   – Прикрыть или закрыть? – спросил я.
   Секретарша тоже стала раздеваться.
   Я вышел и закрыл дверь. Раздался щелчок. Надеюсь, я всё сделал правильно.
   Но если интервью, то с кем?
   Я открыл дверь. Заглянул внутрь.
   Начальник повалил секретаршу. Она распласталась на столе. Начальник пыхтел. Секретарша закатила глаза к потолку.
   – Вы мне всё-таки позвоните, – сказал я. – Насчёт интервью.
   – Паук, – прохрипел начальник.
   – Не может быть, – сказал я.
   – Я почти уверен: это будет паук, – сказал начальник.
   Секретарша сфокусировала взгляд на начальнике. Перевернула его. Теперь начальник лежал на столе, а секретарша прыгала на нём.
   Как заяц по кочкам, подумалось мне.
   – Я позвоню, – сказал начальник.
   – Я позвоню, – сказала секретарша.
   – Я сам позвоню, – сказал начальник. – Молчи. Занимайся делом.
   Рот начальника приоткрылся. Не в состоянии разговаривать, начальник схватил секретаршу за грудь.
   Голая грудь. Коровье вымя. Недозревший персик. Хомяк в норке… Ассоциации посыпались дождём, полились рекой.
   Секретарша начала кричать. Волосы забивались ей в рот. Волосы были длинные.
   Должно быть, им всё равно. Но ясно, к чему шло дело. Хотя бы в этот момент пусть побудут одни.
   Я представил жену начальника. Хорошая женщина. Мне так казалось. Почему же… Нет, тут нет причины. Тут что-то другое. Не от разума надо идти.
   Я захлопнул дверь.
   Начальник и секретарша кричали. То вместе, то попеременно. Правда, недолго. Потом всё стихло. Не сразу я услышал, как стучат по клавишам пальцы. Как печатают принтеры. Как скрипят стулья. Как ходят по паркету работники.
   Начальник знал, что я стою у двери. Не подслушиваю, а просто замер в нерешительности. Не знаю, что делать.
   Наверное, начальник оделся, потому что сказал:
   – Иди домой. У тебя дочка не полита.
   – Воды у неё достаточно, – сказал я.
   Вышла секретарша. Поправила волосы. Проходя мимо, послала мне воздушный поцелуй.
   А может быть… Я задумался. Да, может быть. И посмотрел секретарше вслед.
   – Материал пришлёшь, когда я скажу, – сказал начальник, не выходя из комнаты. – Такого объёма, какого скажу я.
   Мне нравится говорить с людьми через дверь, подумал я. Или через стену. Из другого помещения. Когда собеседника не видно. Кажется, будто он не существует. Но это не так. Хоть собеседник и не досаждает тебе.
   – Я всё сделаю, – сказал я. – Я иду домой.
   – Если будешь спать с секретаршей, – сказал начальник, – не забудь презерватив. Я не хочу заразиться.
   И почему он так обо мне заботится? Хотя он тот ещё негодяй. Толстяк и тупица. Подумал я.
   – Проваливай! – крикнул начальник.
   Наверное, я подумал слишком громко.
//-- 6. --//
   У выхода меня ждала секретарша.
   – Давай прямо здесь? – спросила она и распахнула халат.
   – Почему ты ходишь в халате? – спросил я.
   – Мне не холодно.
   Секретарша запахнулась. Затем приблизилась. Взяла мою руку – я не сопротивлялся. И сунула к себе в трусики. Там было горячо. Я захотел секса.
   Но всё-таки вытащил руку из её трусов.
   – Захочешь… – сказала секретарша.
   – Знаю, – сказал я. – Не забуду.
   – Оревуар. Привет дочке.
   Секретарша ушла, покачивая бёдрами.
   Буду ли я жалеть о своём решении? Тогда не жалел. Да и потом тоже.
   Я зашёл в туалет, вымыл руку.
   И вернулся домой.
//-- 7. --//
   Дочка спала.
   Я чувствовал себя виноватым. Перед ней. Но с чего бы?
   Чтобы унять чувство вины, решил убраться. Жаль, убирать было почти нечего.
   Пришлось довольствоваться малым.
   Я передвинул солонку на край стола. Поставил рядом перечницу. Поправил занавески. Переставил местами банки с чаем и какао. У нас есть какао?
   Я погрел молоко, залил им какао. И пошёл в коридор.
   В коридоре всё было в порядке. Поэтому я открыл шкаф, снял куртки и бросил на пол. Но тихо, чтобы не разбудить дочку. Осторожно поднял куртки, отряхнул. И повесил обратно в шкаф. Закрыл дверцы.
   Сходил в ванную за тряпкой. Подвигал в хаотическом порядке баночки. Лосьоны, кремы, шампуни. Зачем они? Дочка – растение, а я – не женщина. Я взял пару баночек, наугад.
   Пошёл на кухню, выбросил баночки в мусор. Хотел выбросить ещё, но передумал. Что, если дочка обидится? Или разозлится? Не знаю.
   Я вернулся в ванную, взял тряпку. Выключил в ванной свет.
   Протёр тряпкой входную дверь. Смёл пылинки с коврика.
   Зашёл в туалет. Не включая света, в трёх местах протёр толчок. Закрыл дверь.
   Зашёл в ванную. Положил тряпку на место. Вышел.
   Оставалась дочкина комната.
   Я медленно повернул дверную ручку. Замок щёлкнул совсем неслышно. Дверь открылась. Заскрипит, подумал я. Не заскрипела.
   Дочка спала. Безмятежно сплетя листья. Закрыв цветки. Расслабив стебли.
   Что здесь?
   Мишка. Зачем растению мишка? Нет. Мишку выбрасывать нельзя. Но можно положить повыше. Готово.
   Я задвинул торшер в самый угол.
   Что ещё? Убирать было совсем нечего. Но мне хотелось, чтобы дочка обрадовалась. Когда проснётся. Чтобы она проснулась и подумала: отец убирался. И обрадовалась.
   Я поводил пальцами по ковру. Вперёд-назад. Несколько раз.
   Потеребил покрывало, которое лежало на кресле.
   Разгладил складки на кровати.
   Наклонился поцеловать дочку. В правый стебелёк. Второй сверху, совсем небольшой. Ярко-зелёный.
   «Перестань, – сказал мне кто-то. Я прислушался. Голос в голове продолжал: – Прекрати. Нельзя. Она не твоя дочка».
   «Ты прав», – сказал я. Тоже мысленно.
   «Ты закончил уборку. Довольно. Уходи».
   Голос говорил так, словно бы принадлежал дочке.
   «Я хотел…»
   Голос прервал меня:
   «Уходи».
   Я ушёл.
   Закрыл за собой дверь. Прислонился к ней спиной.
   И всё-таки дочке будет приятно. Она проснётся, а я – убрался.
   Но голос был прав. Нельзя просто так целовать дочек. Только потому, что тебе захотелось. Нельзя.
//-- 8. --//
   На кухне можно побыть одному.
   Я включил телевизор. Можно ли быть одному и смотреть телевизор?
   Я выключил телевизор.
   Решил заварить чай, но увидел не выпитое какао. Убрал чай. Отхлебнул какао: холодное. И мне совсем не хотелось какао. Я вылил какао в раковину. Сполоснул кружку, поставил сушиться.
   А кофе вообще нет.
   Что же делать?
   Убирать нечего. Голос гонит прочь из дочкиной комнаты. Какао холодное. Чаю не заварить. Кофе нет. Телевизор смотреть нельзя. Что остаётся?…
//-- 9. --//
   Я открыл глаза и понял, что спал. Где и как? Хотелось бы знать.
   Я стоял посреди кухни. Бодрый. Тревожные мысли оставили меня.
   Зазвонил телефон.
   – Алло, – сказали в трубке.
   – Алло, – сказал я.
   – Это реклама цветков, – сказала реклама.
   – Мне больше не нужно, – сказал я.
   – Но я бесплатная.
   – Всё равно не надо.
   Я повесил трубку.
   Не прошло и секунды, как телефон зазвонил опять. Я не стал подходить. Не хотел бесплатной рекламы цветков.
   Решил прогуляться. Оделся и вышел на улицу.
   «Можно зайти в магазин», – подумал я.
   «Дочке будет приятно», – сказал голос в голове.
   «Приятно?»
   «Она просила. У неё новый парень».
   «Верно».
   Я послушался голоса. Видно, он умнее меня.
//-- 10. --//
   Сегодня роботы на каждом шагу. Пойдёшь в магазин – обязательно хотя бы на одного наткнёшься.
   Робот, на которого наткнулся я, был довольно высокий и овальный. И носил широкую синюю кепку. То ли джинсовую, то ли нет. Непонятно.
   – Возьмите книги, – предложил робот.
   – С удовольствием, – ответил я. И взял из его холодной пятерни красный томик.
   – Нет! – Робот отпрянул.
   – Да, вы правы. – Как же я сразу не догадался. – Надо было взять зелёную.
   – Нет, – повторил робот спокойно.
   – Почему? – спросил я. – Уж она-то подойдёт к моей рубашке.
   – Нет. Вы не произнесли клятву, – сказал робот.
   – Перед тем как взять книгу?
   – Да, перед этим.
   – А можно мне без клятвы?
   – Нет. – Робот был категоричен. – Сегодня никому нельзя без клятвы.
   – Даже если я хочу взять малиновую книгу? – спросил я.
   – Даже если фиолетовую, – ответил робот.
   – Ладно, я пойду. Пока.
   Я стал уходить.
   – Стойте! – Робот догнал меня, жужжа шестернями.
   – Всё-таки можно взять фиолетовую? – спросил я.
   – Может быть, поклянётесь? – спросил робот. – Это же так просто.
   – Но я не хотел клясться, – сказал я. – Я только что поел, умылся, надел неплохую чистую одежду, вышел прогуляться… Клятва тут совершенно ни при чём.
   – Вы считаете?
   – Сами подумайте. Завтрак, умывание, одежда, прогулка… Нет, клятва здесь никак не вяжется.
   – А если книга чёрная?
   – К чёрной? – Я на секунду задумался. – Нет, не пойдёт. Лучше к белой. Но я сейчас совсем не хочу клясться.
   Робот был озадачен и расстроен.
   – Жаль. – Он поехал к перекрёстку. – Никто не хочет клясться.
   – Стойте. – Теперь я побежал за роботом. – Я дам вам денег.
   – Но я же не просил, – сказал робот.
   – Ничего, я попрошу за вас. «Хотите денег? – Да». Вот. – Я вынул из кармана всё, что было. – Держите.
   Я не знал, что ещё сделать. Тогда я хлопнул робота по плечу и хотел уйти.
   Но услышал:
   – Вы должны попросить книгу.
   – Мне не нужна книга, – ответил я, не оборачиваясь.
   – Я могу попросить за вас, – сказал робот.
   – Ничего не выйдет. – Я покачал головой. – Сегодня среда.
   – Только вторник.
   – Неважно. Всё равно облачно.
   – Ну и пусть. Зато уже давно за полдень.
   – Ну… – Я повернулся к нему. – Ладно, уговорили. Просите. За меня.
   – Дайте мне книгу, пожалуйста. Держите. – Робот протянул мне оранжевую.
   – А можно какую-нибудь другую? – спросил я.
   – Вы не любите апельсиновый сок? – спросил робот.
   – Сегодня мрачновато для сока. У вас остались ещё книги?
   – Всего одна. – Робот достал книгу в тёмно-коричневой обложке.
   – Тёмно-коричневая. Как раз. Вот только я не люблю кофе без сливок.
   Робот почему-то грустно вздохнул. Я и не знал, что он так умеет.
   – Но без книги не получится, – сказал он.
   – Нельзя? – спросил я.
   – Никак.
   – Чёрт подери эти сок и кофе! – воскликнул я.
   – Совершенно с вами согласен.
   Я стал размышлять.
   Но робот тем временем что-то у себя отвинтил. И протянул мне.
   – Возьмите это, – сказал он.
   – Ржавый болт, – сказал я.
   – Это от сердца, – сказал робот. – А гайку я оставлю себе.
   – Она тоже ржавая?
   – Конечно.
   Робот затрясся и задрожал.
   – Жаль, конечно, что вам не нужны книги, – заметил он, откатываясь назад.
   – И мне жаль, что я не хочу клясться, – добавил я.
   – Что поделаешь. Превратности судьбы.
   – Превратности судьбы.
   – Прощайте.
   Робот откатился то ли метров на 30, то ли футов на 100.
   Я вдруг всё понял.
   – Удачи, – крикнул я.
   – Спасибо, – сказал робот через громкоговоритель.
   И взорвался. Детали разбросало повсюду. Но ровной окружностью.
   «Надо брать книги, – подумал я. – И клясться. Клясться и брать. Иначе робот так и будет взрываться».
   Я чувствовал себя виноватым. Ещё и перед дочкой. Но это не помешало мне сходить в магазин и купить кофе.
   Дочка будет довольна.
   А потом я смог вернуться домой.
//-- 11. --//
   Я снял куртку, повесил в шкаф.
   – Тебе звонил лев. – Дочка проснулась.
   Я зашёл в комнату и спросил:
   – Что он сказал?
   – Интересовался, когда ты будешь готов, – ответила дочка. – Ты же не хочешь уморить его голодом?
   – Конечно, нет.
   – Его это обрадует. – И дочка снова замолчала. Наверное, погрузилась в размышления. Или нет. Я плохо знаю растения.
   – Ты уверена, что он звонил? – спросил я. – Ты подходила к телефону?
   Дочка презрительно фыркнула.
   – Я – растение. Я просто знаю. И ещё он передавал тебе привет.
   – Да-да.
   – Открой шторки пошире.
   Я открыл шторки пошире.
   – Позвонить ему, как думаешь? – спросил я.
   Дочка спросила:
   – Почему ты сам никогда не спрашиваешь о парне?
   – Да вроде…
   – …Нет нужды?
   – Вообще-то да. – Я развёл руками.
   – Я буду нежиться на солнышке. – Дочка вытянула лепестки и стебли. – Я буду спать. Не шуми.
   – Я не буду звонить льву, – решил я. – Сам перезвонит.
   – Хорошо.
   Дочка уснула.
   Я оставил её одну.
//-- 12. --//
   На кухне я заварил чай.
   Этот чай мне не понравился. Вкус запомнился. Горький, противный. Выпив полчашки, остальную половину я вылил.
   В следующий раз сварю кофе. Теперь он есть.
   Я включил телевизор. Долго всматривался в картинку, но ничего не разглядел. Ни жёлтого, ни красного, ни голого.
   Заболела голова.
   Я выпил подряд две таблетки. Потом зачем-то третью. Выключил телевизор.
   Голова не проходила.
   Ужасный день. Хотя обыкновенный.
   Посмотрел на часы – бодрствовать ещё долго.
   На глаза попалась газеты. Газеты я не читал – только делал. Как эта попала сюда?
   Какая разница?
   Я взял газету и стал читать.
//-- 13. --//
   Зазвонил телефон и отвлёк меня. Это была очень резкая трель.
   Я отложил номер в сторону и взял трубку.
   – Алло.
   – Как поживает дочка? – Это был лев.
   Я взял газету и посмотрел прогноз погоды. Да, на завтра обещали минус.
   – Нашла нового парня.
   В трубке что-то зашуршало.
   – Ты что там делаешь? – спросил я.
   – Собираюсь, – ответил лев. – Скоро буду.
   Я покачал головой. Как будто лев мог это видеть.
   Он не видел, но всё-таки понял.
   – Она ещё растение? – спросил он.
   – Да, – сказал я.
   – Обидно. – Снова что-то зашуршало. Наверное, лев снимал комбинезон.
   – И мне. – Мне действительно было обидно.
   – Ты можешь говорить? – спросил лев потом.
   Я снова взял газету.
   – Курс доллара… – Я сказал льву курс доллара.
   – По-моему, нормально, – сказал лев.
   – По-моему, тоже.
   – Значит, можешь говорить?
   – Могу.
   Лев рыкнул в трубку. Громко. Я бы испугался, если бы не читал газету.
   – Извини, привычка, – извинился лев. – Старые привычки – такие цепкие, как… – Он подбирал слово. – Как… Помоги.
   – Краска для волос? – спросил я.
   – Какая ещё… – Лев замолчал. – А впрочем, да. Наверное, ты прав.
   – Может, и прав. Не знаю. – Я перевернул страницу. Газета по-бумажному зашуршала. – Ого.
   – Я тебя не отвлекаю? – спросил лев.
   – Нет-нет. – Я с интересом читал заметку.
   Лев на том конце молчал.
   – Ну что, ты там жив? – спросил он наконец.
   – Жив, – ответил я.
   – Что читаешь?
   – Сегодняшнюю газету. Там такое пишут… Ты только почитай.
   – Но я же лев. Львы не читают газеты.
   – Почему?
   Лев пожал плечами. Как будто я мог его видеть.
   Но я всё равно понял.
   – Возможно, не пробовали? – предположил я.
   – Львы не пробовали читать газеты? – Лев или удивился, или… Кто его знает. Лев сказал: – Ну да, не пробовали.
   – Тут очень интересные вещи пишут. – Я пошуршал газетой.
   – Слышу, – сказал лев.
   – Мне надо поливать дочку, – сказал я.
   – Я ещё позвоню?
   – Только не ночью. Ночью её цветки закрываются.
   – Не меняй номер.
   – Хорошо.
   – Я позвоню завтра. А может, и нет. До встречи.
   – Давай.
   Только когда лев повесил трубку, я понял, что он говорил о номере телефона. А менял ли я его когда-нибудь?
   Я решил спросить у дочки.
   Выбросил интересную газету. Сначала пришлось её скомкать. Очень уж маленькими делают мусорные вёдра.
   Я представил, как лев натягивает комбинезон. Надевает галоши. Шляпу – с широкими полями. И идёт покупать газету. Мокнет под дождём, шлёпает по лужам. Мокрой лапой достаёт из кармана деньги. И бежит с газетой домой.
   Не жизнь, а кино.
   В самом деле, подумал я. Пора укладывать дочку спать. Она ведь уже проснулась. Она часто просыпается и часто засыпает.
//-- 14. --//
   В комнате дочки было темно.
   Поздно.
   Когда поздно, она не могла заснуть сама. Только рано и совсем ненадолго.
   – Я хочу спать. – Дочка устало качнула стебельками.
   Я задвинул шторы. В комнате стало ещё и безлюдно.
   – Спокойной ночи, – сказал я.
   – Поцелуй меня, – сказала дочка.
   – Обычно я не целую растения, – сказал я.
   – Понимаю, – сказала дочка-растение. – Я тоже.
   Я представил, что дочка – новенький плюшевый медвежонок. Я наклонился и поцеловал медвежонка.
   И услышал дочкин голос:
   – Я тебя не поцелую. У меня нет губ.
   – Когда же они появятся? – спросил я.
   Дочка еле слышно повела листиками.
   – Не хочешь говорить? – спросил я.
   – Спроси о новом парне, – сказала дочка.
   – О твоём новом парне?
   – Нет. Просто о парне.
   – Он просто парень?
   – Да. Спроси о нём.
   – И что с этим парнем? – Я присел на краешек стула.
   – Можешь не садиться – это не надолго. – Дочка зевнула. В мою сторону поплыло облачко кислорода.
   Я встал.
   – Я встал, – заметил я. В дочкину сторону поплыло облачко углекислого газа.
   – Этот парень… – Дочка мечтательно качнула цветками. Их бутоны были закрыты. Близилась ночь.
   – Он хороший? – спросил я.
   – Он не такой, – ответила дочка. – Он не тот, который превратил меня. Он другой. Это главное. А теперь спокойной ночи.
   – Ты уверена? – Я замер в нерешительности.
   Но дочка уже спала.
   Нужен ли ей парень? А кто-то ещё?
   Я чуть приоткрыл шторы. Наступит рассвет. На дочку упадут первые лучи солнца. По-моему, ей нравится фотосинтез. Надеюсь, она будет рада.
   Я вышел и закрыл дверь.
//-- 15. --//
   Целый день ничего не ел. Только пил. Чай и чай.
   Хотелось спать.
   Я зашёл в ванную. Разделся, постоял под душем. Почистил зубы, помыл руки. Вытерся полотенцем.
   Пошёл на кухню. Сделал бутерброд. Он вышел каким-то жёлтым. Выпил чего-то белого, с привкусом молока. Сделал второй бутерброд, скорее красный. Его тоже запил молочно-белым.
   На столе лежала скатерть. Я стянул её и постелил на полу. Лёг и закрыл глаза. Наверное, заснул.
//-- 16. --//
   Проснулся утром. Всё ещё на кухне.
   Вспомнил, что отказался от чая. Совсем. Сварил кофе. Кофе вышло не очень. Быть может, дело в среднем роде. Хотя в последний раз и чай не удался.
   Я жарил яичницу, с беконом. Зазвонил телефон.
   «Лев», – подумал я. Поднял трубку и сказал:
   – Алло.
   – Нужно интервью, – сказал начальник. – С гигантским пауком. Владельцем выставки людей.
   – Людей?
   – Людей-людей. Обыкновенных людей. Заспиртованных, замоченных, законсервированных людей.
   А и правда, подумал я. Мы делаем выставки пауков. А паукам что, нельзя?
   – Записывай адрес, – сказал начальник.
   Я записал адрес.
   Начальник повесил трубку.
   О чём говорить с пауком? Мне ничего не приходило на ум. Перезвонить начальнику, спросить? А вдруг меня отстранит – пошлёт кого-нибудь другого? Только кого другого? Кто у нас работает? Я постарался вспомнить. Не получалось. Неважно.
   «Пусть всё происходит само собой», – подумал я.
   Я вылил недопитый кофе в раковину. Смыл водой. Всё безалкогольное словно прокляли. Невозможно пить.
   Я оделся, открыл входную дверь. И отправился на встречу с пауком.
//-- 17. --//
   «О чём можно говорить с пауком?» – думал я, идя по улице.
   Я придумал несколько вопросов.
   Какое число глаз идеальное для паука?
   Вам не мешает шерсть?
   Это правда, что после спаривания вам откусили голову?
   У вас есть шерсть, значит, зимой вам теплее?
   Бывают ли пауки-хамелеоны?
   Вы женаты?
   А какой это по счёту брак?
   Вы линяете?
   А шерсть выпадает только летом или ещё и зимой?
   А осенью?
   А весной?
   А как шерсть выпадает: клочьями, отдельными волосинками или вся разом – вжик?
   «Как много шерсти», – подумал я.
   Как по-вашему, я аппетитный?
   Вам нравится шерсть?
   Почему вы едите людей?
   Вы не едите людей?
   Почему же вы не едите людей?
   Нет, будь я на вашем месте, я бы непременно…
   Я остановился. В двусторонних смыслах. Встал посреди дороги и прекратил думать.
   Что-то не то. Не те вопросы.
   Я пошёл.
   Попытался представить себя на месте паука.
   Вот я, шестиногий, мохнатый… Или у паков восемь ног? Вот я ползу. Плету паутину. Жду бабочек и мух. Пока их нет, сворачиваюсь калачиком и сплю. Меня будит вибрирующая паутина. Я открываю глаза. Все. Сколько их? Ползу к бабочке и строю вокруг неё кокон. Оставляю на «чёрный» день. Или сразу всю, до дна, высасываю…
   Не очень приятная жизнь у паука, подумал я.
   Слева кто-то вскрикнул.
   Обернувшись, я увидел маленькую девочку. Мама схватила её за косу и волокла по луже. Платьице на девочке всё промокло. Девочка кричала, пыталась вырваться. Её лицо перекосилось от ярости. Девочка клацала зубами, как маленький хищник. Как львёнок. И ни единой слезинки на щеках.
   Мама, если это была мама, не оборачивалась. Она просто шла вперёд, таща девочку по лужам, по грязи, по асфальту. Эта мама – может, она и человеком не была. По крайней мере, представить на её месте робота было несложно. Да, она вполне могла быть роботом. Сейчас этих роботов столько развелось.
   Я вспомнил давешнего робота. Который взорвался по моей вине.
   Мне стало грустно.
   Я запахнул плащ и пошёл дальше.
   И продолжал думать над вопросами, которые задам пауку. Но бесполезно. Правда, понял я это, только когда пришёл.
   – Привет, – поздоровался паук.
   – Здравствуйте.
//-- 18. --//
   – Здравствуйте, – сказал я.
   Паук был трёхметровый. Или четырёхметровый. Он стоял у стены и подпирал потолок. Своей круглой, как шар, головой.
   Я огляделся.
   Помещение было просторным. Настоящий музейный зал. Большой. С колоннами и каменными полами. И с каменным потолком и стенами. Зелёный свет проникал отовсюду. Рядами стояли экспонаты. Я решил, что лучше в них не вглядываться. Я не боялся. Но мне казалось, что люди не должны смотреть на себе подобных, ютящихся в банках. Плавающих в химическом растворе. Вряд ли так задумано природой.
   – Если вам мешает… – предложил паук.
   – Ну что вы, – сказал я. – Как это может мешать. Я сам человек. С чего бы другим людям мне мешать?
   – Как хотите. – Паук оказался на удивление вежливым.
   И всё-таки, не успел я глазом моргнуть, как банки с людьми куда-то исчезли. Исчезли и колонны. А пол, стены и потолок отодвинулись так далеко, что появилось ощущение беспространственности. Снизу поднялся и пополз мрак. Чёрный, как глаза паука. Сверху опустилась дымка. Тонкая, как крылья ангела.
   Паук пошевелился. Теперь они со стеной были далеко друг от друга. Паук приблизился ко мне.
   Я не хотел отходить, но сделал два шага назад.
   – Вы не могли бы остановиться? – спросил я.
   Паук замер.
   Я тоже.
   – Что, ноги? – спросил паук.
   – Да, – кивнул я. – Была бы моя воля…
   – Понимаю. – Паук кивнул. – Ноги нужно уважать. Если ноги считают, что лучше отойти…
   – Кто бы мы были без ног?
   – Я бы точно не был пауком, – сказал паук. – Вам проще. У вас есть руки.
   Я кивнул. Хотя про себя отметил. У человека есть ноги и руки. Но конечностей у паука всё равно больше.
   – Вы ведь по поводу интервью? – спросил паук.
   – Наверное, – ответил я.
   – Потому что если нет. – Паук клацнул челюстями. – Я бы вас поймал и поместил в раствор.
   – Это что, – сказал я. – Недавно один лев обещал меня съесть.
   – Это жестоко, – сказал паук.
   – Я тоже так считаю.
   Паук присел на пол. Сложил ноги.
   – О чём будете спрашивать? – спросил он.
   – О, – сказал я, – я мог бы спросить о многом.
   – Но о чём конкретно – не знаете?
   – Не знаю.
   Что-то появилось у паука за спиной. Возможно, сотканная из темноты подушка. Паук лёг и опустил на подушку голову.
   – Я буду рассказчиком, – сказал паук.
   – А так получится интервью? – спросил я.
   Я почувствовал, как позади меня тоже формируется подушка. Я лёг и ощутил несильное покалывание. Словно подушка была сделана изо льда. Какая нелепость. Она же была сделана из темноты.
   – Интервью получится в любом случае, – сказал паук. – Ведь вам нужно, чтобы оно получилось.
   – Может, для виду задавать вопросы? – спросил я. – Первое, что придёт в голову. Чтобы сохранялась видимость интервью.
   – Например? – спросил паук.
   Я ответил:
   – Какого цвета сыр? Я вылупился из белого яйца. Сколько раз вы катались на радуге? Жизнь моя текла размеренно и плавно…
   Паук остановил меня:
   – Неплохо. Но давайте обойдёмся без вопросов.
   Я пожал плечами.
   – Не беспокойтесь, – сказал паук. – В моих ответах будут вопросы.
   – В виде вопросов? – спросил я.
   – Нет, конечно, – сказал паук. – Но вы их поймёте. И найдёте. А потом просто напишите. Разве вы так не делали? Раньше.
   – Да делал вроде бы.
   – Наверняка делали постоянно. Итак, начнём.
   Где-то зажужжала муха. Громко, а потом всё громче и громче. Муха, наверное, была просто гигантской. Но невидимой – я не видел её. Внезапно жужжание оборвалось.
   – Не желаешь мухи? – спросил паук.
   – Нет. Благодарю тебя, – сказал я.
   Муха зажужжала снова, на сей раз удаляясь. Улетай поскорее, подумал я.
   Когда жужжание стихло, паук заговорил.
//-- 19. --//
   Я жил под полом. Я и ещё много пауков. Не помню всех поименно. У пауков нет имён, ты ведь знаешь. Да и у людей теперь, вроде бы, тоже.
   Когда было светло, мы выползали любоваться на свет. Когда становилось темно, забирались обратно под пол. Тогда жизнь казалась нам интересной. Если везло, ты успевал взглянуть на свет. Если нет, тебя давили. Или расплющивали газетой. Сегодняшней. Но так и должно быть, думали мы.
   В день, когда моих отца и мать раздавили…
   Я прервал паука:
   – Твоих отца и мать? Как это?
   – Глупости. – Паук, кажется, начал сердиться.
   Я замолчал, чтобы не злить его. Пусть он добрый, но великан.
   Моих отца и мать раздавили, говорил паук. Если вдуматься, ничего особенного. Обычная судьба обычного паука. Но почему-то мне было неприятно смотреть на их трупы. На их взорвавшиеся, липкие, неподвижные тушки. Я понимал, что когда-нибудь сам стану таким. Вывернутым наизнанку, мёртвым. Понимал, что одни ползают, а другие давят. Но был слишком мал. Пониманию было тесно в моей голове.
   Я ползал – из-под пола наружу, снаружи под пол. Снова и снова. Это было интересно. У меня была своя жизнь. Но мне чего-то не хватало. Я всё чаще вспоминал отца и мать. Их трупики. Их глаза. Их лица.
   – У пауков не самые приятные лица, – заметил паук. – Паукам это известно. Но я испытывал странное чувство, когда вспоминал лица родителей. В этом чувстве не было отвращения. В нём было много всего. Но отвращения не было.
   Я вырасту, продолжал паук. Так я решил. Всё вырастает – в той или иной степени. А когда вырасту, сделаю так, чтобы они меня не беспокоили. Лица родителей.
   Я долго жил под полом. Долго бегал смотреть на свет. Улыбался ему. Уворачиваясь от тапок и газет. Рук и ног. И вот я вырос.
   – Ты нашёл?
   – Того, кто расплющил отца и мать?
   – Да, – сказал я.
   – Нет, – сказал паук. – Я не искал. Но я нашёл много других. Людей.
   – А люди находили тебя? – спросил я.
   – Я нашёл очень много людей, – ответил паук. – Того, расплющивателя, мне было бы мало. Я захотел вырасти – и вырос. Захотел найти их. – Паук повёл конечностью. На секунду проступили очертания банок. Бочек и других ёмкостей. С людьми. Появились и пропали. – Я нашёл их, – сказал паук. – Что мне теперь делать?
   – Ты мог быть человеком, – сказал я.
   – Человеком без цели? – спросил паук.
   – У меня есть цель.
   – Какая?
   Я замолчал.
   Потом ответил:
   – Моя дочка – растение. В этом виноват парень. Чёрный и беззубый.
   – Ты долго молчал. – Паук пошевелился. Встал, расправил конечности. Загорелся свет, не очень яркий. Но он казался ярким после сумрака беспространственности.
   – Будь ты человеком, – сказал я, – с удовольствием отгрыз бы ему голову. Вцепился бы, оплёл паутиной. Сжал бы его ногами покрепче. Наклонился и отгрыз. Раз – и нет головы.
   – Я его не знаю, – сказал паук. – Вдруг я окажу ему услугу. Зачем?
   – Ты мог бы забыть родителей, – сказал я. – Их лица. Их вывернутые наизнанку трупики.
   Паук сказал:
   – Я подумаю над этим.
   – Пока, – сказал я. Но в дверях остановился и спросил. – Под полом было не только темно, но и сыро, да?
   – Ты был там? – спросил паук.
   – Иногда кажется, что нет.
   Уходя, я слышал шорохи и постукивания. Паук ходил от банки к банке. От человека к человеку. И чувствовал. Он не мог скрыть своего чувства. Оно действительно было.
   Я поёжился. Жуткая судьба у этого паука. Хорошо, что я не паук. Наверное.
//-- 20. --//
   На лестничной площадке меня ждала секретарша.
   – Я заходила, но тебя не было, – сказала секретарша.
   Я молча открыл дверь. Впустил секретаршу, потом зашёл сам. Запер дверь.
   – Мы мило пообщались с твоей дочкой, – сказала секретарша.
   – Она не моя, – сказал я.
   – Это неважно. – Секретарша скинула куртку.
   Я попросил:
   – Скажи начальнику, что интервью состоялось.
   Я зашёл к дочке. Она спала. Вернулся в коридор. Секретарша стояла в одном белье. Чёрном, фигурном.
   – Хочется есть, – сказал я.
   – Я не домохозяйка, – сказала секретарша.
   Я поднял её куртку. Отряхнул и сказал:
   – Давай вечером. – Но потом вспомнил о дочкином парне. Он мог прийти сегодня. – Нет, давай ночью. Ночь не в счёт.
   Секретарша взяла куртку. Надела.
   – Ты не хочешь? – Она подошла и заглянула мне в глаза. – Нет, хочешь. Что тогда?
   – Моя дочка – растение, – ответил я. – Я брал интервью у гигантского паука. А ещё меня должен съесть говорящий лев.
   – Когда? Ночью?
   – Вряд ли.
   – Это хорошо. – Секретарша послала мне воздушный поцелуй и ушла. Но напоследок сказала: – Тебе это нужно больше, чем мне.
   Я закрыл дверь, но запирать не стал. Вдруг придёт кто-нибудь ещё? Непременно. Парень. Почему бы ему не прийти сегодня? Дочка сказала: «Сегодня вечером». Скоро вечер сегодняшнего дня. Сколько же я пробыл у паука?
   Размышляя над этим, я вымыл руки и стал готовить обед.
//-- 21. --//
   Когда я открывал каперсы, стукнула входная дверь. Я пошёл посмотреть, в чём дело.
   В коридоре было пусто. Только горел свет. Разве я не выключал его?
   Я щёлкнул переключателем.
   Зашёл к дочке в комнату. Там было уже довольно темно. Но мне удалось разглядеть, что в комнате пустота. Такая же, как в коридоре. Или хуже.
   Я позвал дочку. Тихо, чтобы не разбудить, – вдруг она спит. Потом громко крикнул. Когда и в третий раз никто не ответил, я лёг на кровать. Тапки снимать не стал. Кому они нужны? Поджал ноги и заснул. Удивительно быстро. Интересно, почему?
   О супе я забыл.
//-- 22. --//
   Входная дверь стукнула. Кто-то пришёл?
   Я открыл глаза, зевнул. Слез с кровати и вышел в коридор.
   На пороге стоял парень. Так и есть, пришёл вечером, сегодня. Рядом с парнем стояла дочка. Она выглядела очень сонной.
   Я забрал дочку. Отнёс в комнату, уложил спать. А задвинув шторы, вернулся к парню. Но в коридоре его не было.
   Я нашёл парня на кухне. Он варил мой суп.
   – Вы забыли каперсы, – сказал парень.
   – И чеснок, – сказал я.
   – Скоро будет готово, – сказал парень.
   Я присел на стул и спросил:
   – Как ты вошёл?
   – Дочка открыла, – ответил парень.
   Я так и думал.
   – И когда заходил за ней – тоже, – сказал парень.
   Я кивнул. Понятно.
   – Как вы с ней? – спросил я.
   – Мы с вашей дочерью хотим быть вместе, – ответил парень.
   – Она не моя дочка.
   – Это неважно.
   – Да, ты прав.
   Я встал со стула. Взял ложку, зачерпнул суп. Попробовал.
   – Готов? – спросил парень.
   – Будешь? – спросил я.
   – Может, потом, – сказал парень. – Когда мы поженимся. А пока я пойду.
   Я проводил парня.
   – У нас будет свадьба, – сказал парень. – И мы пригласим на неё вас.
   – Она – растение, – сказал я.
   – Не только она, – сказал парень. – До свидания.
   Я попрощался и закрыл за парнем дверь. Милый. И дочкин вид его не смущает. Но почему все думают, что дочка – моя?
   Я приоткрыл дверь в дочкину комнату. Спала она или притворялась, не знаю. Я хотел поговорить о парне, но в кастрюле оставался суп. Сначала доем, а потом поговорю. Может быть, дочка проснётся. Поедим вместе. Суп ей всегда нравился. Даже став растением, она его любила. Но только мой. Странно. Никогда об этом не думал.
   Я съел, наверное, двадцать тарелок супа, прежде чем меня сморило. Я заснул прямо за столом. Среди крошек от пятидесяти съеденных бутербродов.
   Моя дочка любит мой суп. Надо же…
   Моя дочка?…
//-- 23. --//
   Я проспал всю ночь.
   Во сне купил газету. Значит, так она появилась в квартире. И ничего, что появилась она раньше, а приснилась – позже. Бывает и не такое. Но, главное, теперь я знал – как.
   Во сне всё видится не таким.
//-- 24. --//
   …Я подошёл к газетному киоску.
   – За мной будете, – сказал лев.
   – Хорошо.
   Я встал за львом.
   – Вы за мной, – сказал паук.
   – Ладно.
   Я стал третьим.
   – За нами, за нами, за нами, – загалдели выпотрошенные паучата. И замельтешили.
   Я отошёл ещё дальше. Теперь я был примерно сто пятьдесят вторым.
   – Перед вами мы, – сказали дочка с парнем.
   Сто пятьдесят четвёртый.
   – Не забудьте нас, – выкрикнула секретарша.
   – Вот именно, – сказал начальник.
   Они с начальником были одеты и просто стояли рядом. Но секретарша кричала. Наверное, испытывала оргазм.
   Буду сто пятьдесят шестым.
   – Нет, не будешь, – зло сказала мама. Или не-мама. Взяла дочку или не-дочку за косу. И раскрутила. Дочка состроила мне жуткую гримасу.
   Хорошо, что у меня не такая дочка, подумал я. Хотя у меня нет дочки.
   Но тут вмешалась мама. Она раскрутила дочку так сильно, что не смогла удержать. Дочка врезалась мне в живот. Больно. Я упал в лужу на асфальте. Всех забрызгал, все стали меня ругать. Мама убежала искать дочку. Но успела крикнуть, что я – сто пятьдесят восьмой.
   «Но не сто пятьдесят девятый, – подумал я. – Это хорошо».
   – Подвинься, – сказали детальки взорвавшегося робота. – Тут мы стоим.
   Деталек были тысячи. Гайки, шестерёнки, винты и болты.
   Пришлось уступить.
   Я стоял в самом конце очереди. В живот врезался обломок робота. Острый, металлический и довольно большой. А спину вдавливало в стену дома. Всё сильнее и сильнее.
   Да это же мой дом, подумал я. Как они могут?
   – Эй, там, в конце очереди, – сказал кто-то. – Молчи.
   Я замолчал. Хотя и до того молчал.
   Все опять стали меня ругать. Я, в общем, был с ними согласен. Но спине было неприятно. Да и стене, наверное, тоже. Это меня беспокоило. Вот почему я был грубым и невоспитанным. Только и всего.
   Я не хотел, чтобы обо мне плохо думали. И сказал, громко:
   – Я не такой.
   Но меня никто не услышал.
   Прошли миллионы лет. Очередь исчезла. Газетный лоток исчез. Деревья исчезли. И мир исчез. Ничего не осталось. Один я. Плавающий в беспространственности, как в банке с раствором.
   Я пошёл и поплыл туда, где раньше стоял лоток. Когда-то, очень давно.
   Прошло ещё очень много времени. Но я не обращал на него внимания. Оно текло не для меня. Как всегда.
   Я наклонился и поднял газету. Это был вчерашний номер.
   «Хочу почитать», – подумал я.
   Открыл газету – и вдруг время пошло вспять.
   Вернулись дочка с парнем.
   Вернулись детальки и собрали из себя робота.
   Вернулся лев.
   И зарычал.
//-- 25. --//
   Я открыл глаза.
//-- 26. --//
   И посмотрел на газету. Газета была завтрашней.
   «Ты, – было написано на развороте. Большими буквами, жирным шрифтом. – Ты уйдёшь из жизни завтра».
   Нет, подумал я. Зачем мне уходить? Я не уйду. Да нет, зачем?
   Я выбросил газету в мусорное ведро. Там ей самое место.
   Или газета права?
   Я достал газету из ведра, отряхнул. И прочёл новость целиком.
   «Ты уйдёшь из жизни завтра. Больше не будет твоей жизни. Ты встретишься со мной. Есть и другой путь. Но мы встретимся в любом случае».
   И подпись: «Лев».
   Мы встретимся, сказал я. Значит, дочка перестанет быть растением? Меня это обрадовало.
   Я выбросил газету. И тут же забыл о ней. У меня было слишком много дел.
//-- 27. --//
   Я позавтракал и стал мыть посуду.
   Секретарша не пришла, думал я. Значит, придёт сегодня. Они все приходят сегодня. Но в разное время суток. И все опаздывают на день.
   Разобрался с посудой.
   Пошёл в ванную. Почистил зубы и умылся.
   Услышал, как меня зовут. Дочка. Хочет о чём-то попросить.
   Она никогда меня не просила. Раздвинь-задвинь шторы. Больше ни о чём. С самого начала времён.
   Но я хотел помочь.
//-- 28. --//
   На дочке не было лица.
   – Парень. – Её листики пожелтели. – Тот, старый. Превращатель. – Дочка вся сникла. – Убей его.
   – Как он выглядит? – спросил я. – Где живёт?
   – Ты знаешь, – сказала дочка.
   – Я его не видел.
   – Тебе повезло.
   Я раздвинул шторы настолько широко, насколько сумел. И вышел из комнаты.
   Могу ли я убить кого-то?
   Нет.
   Я просыпаюсь и засыпаю. Варю и ем суп. Умываюсь. Хожу на работу. Как я могу кого-то убить?
   Нет. Так ничего не выйдет. Надо уволиться.
//-- 29. --//
   Я позвонил на работу. Было занято. Потом никто не подходил. А затем снова занято. Или не хотели увольнять, или всё шло своим чередом.
   Перезвоню потом.
   Я повесил трубку.
   Хотелось на воздух. На улицу без стен.
   Я пошёл прогуляться. Там всё обдумаю.
//-- 30. --//
   Прогулка была неполной. Не заполненной до конца.
   Я не запомнил ничего. Только какая-то кошка превратилась в огурец, плюхнулась в лужу и, раздувшись до размера метафоры, упорхнула прочь. Был ещё какой-то стул, но не уверен.
   А может, я это только что придумал?
   Надо идти к пауку, понял я. Нет сомнений, нет убеждённости. Просто надо идти.
   Я посмотрел вперёд и увидел музей паука. Он разросся. Стал больше. И напоминал осьминога.
   Увернулся от щупалец и зашёл внутрь.
//-- 31. --//
   Банок не было на прежних местах. Их не было совсем.
   Но в центре сидел паук.
   – Зря ты пришёл, – сказал он. – По-моему, я передумал.
   – Ты съешь меня? – спросил я.
   – Я помню о льве, – сказал паук. – Если тебя съем я, что достанется ему?
   – Я мог бы попросить льва. – Я открутил себе голову, а потом вернул на место. – Чёрного парня нужно убить.
   – Нет, это должен сделать я.
   Паук подошёл ко мне.
   – Взять, – сказал я, – и оторвать голову.
   – Идём, – сказал паук.
   Мы с пауком вышли на улицу.
   Начался дождь, но быстро закончился. А потом начался снова.
   – О льве не беспокойся, – сказал паук.
   – А что лев? – спросил я.
   – Опаздывает, – сказал паук. – Львы часто опаздывают.
   – А пауки?
   – У пауков нет времени. – Паук щёлкнул челюстями.
   – Возможно, они не живут для него? – сказал я.
   – Возможно, – сказал паук.
//-- 32. --//
   Дом чёрного парня был такой же. Чёрный и большой. Беззубый. Безликий и чёрный.
   – Нет, – сказал я.
   Но паук втолкнул меня в дом.
   Я увидел потонувшую в черноте комнату.
   Фигура встала с кресла. Кресло расплылось по полу. Отвратительной кляксой. И не исчезло.
   – Привет, – сказала фигура парня.
   Пустые глазницы чёрного цвета. И рот с острыми, ломаными дёснами. Ни единого зуба.
   – Привет, – сказал я. – Оставь дочку в покое.
   Парень приблизился ко мне. Он весело улыбнулся. Никогда не видел, чтобы улыбка так не подходила комнате. Что-то разрывало меня изнутри.
   Затем я услышал его дыхание. Бум, бум. Камни падали на дно ущелья. Но вдруг дыхание прекратилось. Парень не дышал. Мне почудилось, будто и я умер.
   – Прислушивайся, – сказал парень.
   Биения своего сердца я не услышал. Только ощутил. Еле-еле что-то красное раздувалось внутри меня. Бах-бах, бах-бах.
   – Ты дышишь, а я нет, – сказал парень. – Я мёртв, а ты нет. Завидуй.
   – Я мёртв, – сказал я.
   Парень оскалился. Похоже, мои слова задели его. Он снова задышал.
   – Что ты сделал? – сказал парень.
   – Ты дышишь, – сказал я.
   Парень схватил меня за плечо. Плечо немедленно размякло. Его место заняла кашица. Ноги подогнулись. Я осел на пол. Чёрное марево слепило глаза.
   – Я выпью твою кровь, – сказал парень.
   – Ты это со всеми делаешь, – сказал я.
   – Нет, – ответил парень. – Но это неважно. Всё неважно.
   Его губы коснулись моей шеи. Его дёсны обнажились. И впились в мою плоть. Моя кровь перетекала в него. Но что было хуже всего, это была не моя кровь. Не моя настоящая кровь.
   – Я убью тебя, – сказал я. – Убью тебя. Тебя.
   – Я мёртв, – сказал парень.
   И отбросил меня.
   Я почувствовал себя мухой. В коконе из паутины.
   Паук очутился в моих мыслях.
   – Зови паука, – сказал парень. – Я сожру и его.
   Пошатываясь, я встал. И сказал:
   – Пускай ты мёртвый и чёрный. Но ты человек, а для паука все едины.
   Парень подпрыгнул ко мне. Опустился на четвереньки и вытянул шею. Его голова приблизилась к моей.
   – Молчи, – сказал парень. – Я сожру тебя целиком.
   В прошлый раз он откусил от меня половину. А мог проглотить всё. Это правда.
   – Он паук, а ты человек, – сказал я.
   В голове помутилось. Мысли провалились во что-то широкое и глубокое. Чёрное и тихое. И увязли в сиропе. Кровь и страхи.
   – Он паук, – сказал я, – а ты человек.
   Открылась дверь. На пороге появился паук.
   Я прислонился к стене. Смотрел на происходящее, ничего не понимая. Не хотел ничего понимать.
   – Я не справился, – сказал я пауку.
   – Это не моё дело, – сказал паук. – Но ты прав. Он – человек, а я – паук.
   Парень зашипел и заскользил назад. Его тень сливалась с ним, а он сливался с комнатой. Они были одно и то же.
   Парень сделал шаг назад и вошёл в стену. Он перетекал в неё, но всё ещё был тут. Паук не мог приблизиться.
   Но вдруг в глазах парня что-то промелькнуло. На одно мгновение. Паук увидел это.
   Парень перестал течь. Он замёрз, застыл, засахарился.
   Ни слова не говоря, паук подошёл к парню и откусил ему голову.
   Что-то тёмное брызнуло вверх. Струёй, а потом многими струями.
   Я не знал, откуда брызжет.
   Хочу домой, подумал я.
   Кто-то закричал.
   Я вжался в стену. Но не мог слиться с ней. Так, как парень. Это хорошо, хорошо.
   Хлопнула дверь.
   Стук. Ступени. Удаляющиеся шаги.
   Наступила тишина.
   Паук ушёл. Мы не увидимся больше.
   Но оставался лев.
   Я встал и пошёл домой, на ощупь.
   Не знаю, что стало с парнем. Но с ним мы тоже не увидимся. Ведь это ни к чему.
   Захотелось оказаться дома. Я закрыл глаза, засыпая.
   Я был дома.
//-- 33. --//
   Я был дома.
   Должно быть, секретарша пришла ночью.
   Она что-то говорила.
   Шуршала одежда. Был запах пота.
   Что-то двигалось. То рывками, то равномерно.
   Секретарша сказала какие-то слова. Я куда-то отвёл её.
   Несколько часов происходило одно и то же. Ритмично. Почти однообразно.
   Я увидел перед собой парня, которого никогда больше не увижу.
   Чёрный цвет стоял за окном.
   Крики…
   Когда вспыхнул жёлто-оранжевый, секретарша ушла. Я проводил её.
   Сделал то, что нужно. Мир перестал существовать.
   Я спал.
//-- 34. --//
   Я приходил в себя, словно выныривал из реки. Из патоки. Из густого киселя.
   Выбравшись на берег, я окунулся в туман. Полосы тумана били мне по лицу. Обрывками скатертей. Заползали в живот. Муренами. Скользкими гадюками.
   Я встал. Схватился за край стола. Он вытянулся и перекосился.
   Что-то навалилось на меня. Воспоминания. Эмоции. Мысли. Все это вместе.
   Я понял, что сейчас меня вырвет. Отпустил стол, упал на пол. Боль пронзила бок и на миг вернула в мир. Который немедленно скрылся за полосами тумана. Как за полосками тигра. За гривой. Льва.
   Я добрался до унитаза. Обхватил его руками и нагнул голову.
   Что-то чужое внутри ударилось о стенки моего желудка. Это была не рвотная масса. Это было что-то живое. Или мёртвое.
   Половину, вспомнил я. Парень откусил от меня половину. Огромный кусок. Я ещё не наполнился.
   Я позвал дочку, но она не пришла. Слышала ли она? Она жива?
   Чувство реальности исчезло. Нет, его проглотили. Мир не исчез, но извратился. Я видел какой-то другой мир или нырял в туман.
   Раздался хлопок. Я опустил взгляд и увидел, как из меня вытекает жидкость. Чёрная и вязкая, как мазут. И реальная, как кровь. Жидкость извивалась, вытягивала щупальца. Шипела и пыталась вырваться.
   Я добрался до порога и упал в коридор. Закрыл дверь. Как я сумел?
   Чёрная жидкость верещала. Билась головой о дверь. Головами.
   Жидкость испаряется. Я очень на это надеялся.
   На полу было холодно. Тело задрожало, говоря мне: всё кончено. Горло дышало глубоко и хрипло.
   На кухне было светло. Светлее, чем в коридоре. Чем в помещении с чёрной жидкостью. Стол снова был ровным. Я схватился за его край. Буду держаться.
   Лоб вспотел. Глаза начало щипать.
   «Хуже всего…», – подумал я.
   «Хуже всего то, что я проспал день», – подумал я.
   Все опаздывают на день. А раз все, значит, и я. Сегодня мы со львом увидимся. Дочка будет счастлива. Я уволюсь. Мне пока есть, ради чего жить.
   – Ведь так? – спросил меня лев.
   Я посмотрел ему в глаза. Вспотевшая рука отпустила край. Соскользнула, и я рухнул на пол. В густоту и боль.
   Лев ушёл. Рассеялся. Нет, ещё не время. Этот лев не настоящий. Но есть другой.
   Есть другой путь.
   Рана затягивала тело паутиной. Всё застыло. Запуталось, сжималось. Но всё-таки туман рассеивался.
   Я увидел окно, улицу, яркую звезду. И потерял сознание.
//-- 35. --//
   Было легко и прозрачно. В знакомой мягкости.
   Где я?
   Слово…
   Кровать.
   Я лежу. У дочки в комнате. Кто перенёс меня? Дочка?
   – Ты? – спросил я.
   Вновь подступил туман.
   – Лежи, отец, – сказала дочка.
   – Парень, – сказал я.
   – Мёртв. Знаю. – Дочка качнула листиками. С непонятным чувством. – Тот, старый, мёртв. Новый приходил сегодня. Забрал тебя из кухни.
   – Он последний? – спросил я.
   – А твой лев? – спросила дочка.
   Откуда мне было знать.
   – Лежи, – сказала дочка.
   Я старался дышать ровно и не впускать туман внутрь.
   – Я могу рассказать льву о парне, – сказал я.
   – О старом?
   – Да.
   Дочка сказала:
   – Ну ладно. Но только хорошее. Может, ему это пригодится.
   – Парню? – спросил я.
   – Не знаю. – Дочкины бутоны опустились. – Звонил начальник.
   – Меня не было целый день, – сказал я.
   Дочка сказала:
   – Ты был, и всё было так же.
   – Я уволюсь, – сказал я.
   – Ты должен уволиться, – сказала дочка, очень уверенно.
   Она закрылась лепестками и заснула.
   Начальник перезвонит, подумал я. Буду ждать. Может, в этом мой смысл?
   Я заснул, и мне приснился дом.
//-- 36. --//
   Телефон зазвонил.
   Я выбрался из-под одеяла.
   Я делал всё быстро, но мгновения растягивались. Вязко. Как чёрная масса.
   Дочка спала. Её не беспокоил телефон. Она – растение.
   Телефон замолчал и зазвонил опять. Да, это начальник. Он всегда добивается своего. Он будет звонить ещё.
   Тело ломило, от отсутствия боли. Парень съел её, проглотил. Не успел переварить, но лишил моё тело боли. И оно чувствовало себя слабым без старой привычки.
   Телефон заговорил в третий раз. Своим дрожаще-стучащим звуком. Начальник ждал на том конце провода. Он знает о моём увольнении. Но я должен сказать, чтобы всё было правильно. Как раньше. Как всегда.
   – Здравствуйте, – сказал я в трубку.
   – В чём дело? – спросил начальник.
   – Мне плохо, – сказал я.
   Начальник закричал:
   – И это всё?!
   – Простите. – Я сглотнул остатки чёрной жидкости. Тело ещё мутило. – Я увольняюсь.
   Начальник помолчал.
   – Лев? – спросил он.
   – Да, – сказал я. – И не только. Просто надо.
   – Это важно, – сказал начальник.
   И положил трубку.
   Всё, что надо, мы сказали. Я хотел передать привет секретарше, но забыл. Может, мы увидимся. Потом.
   Я положил трубку.
   Кто-то постучал. Меня подзывали? Или к дочке пришёл парень?
   Я не стал ждать, ведь меня тоже ждали. Лев.
   Я надел куртку и отправился ко льву. Прямиком на тот перекрёсток. Нет времени на дверь.
   Этот лев любил перекрёстки.
//-- 37. --//
   По дороге я не встретил маму. Её дочки тоже не было. Никого не было. Даже робота с его шестерёнками. Даже паука.
   Я посмотрел вверх и увидел серое.
   «А если они были, – подумал я, – значит, были вчера. Тогда я спал. Их день был вчера. А сегодня?»
   Один человек, правда, обернулся. Согнул шею. Проглотил свою голову, а потом себя. И исчез.
   Но больше – никого.
   Я посмотрел под ноги. Серое. Всё было серое, а под ногами – тёмно-серое.
   Тепло. Я расстегнул пару пуговиц.
   Позавчера было холодно, сегодня тепло. А вчера? Я попытался представить, какая погода была вчера. Чёрная? С тёплым оттенком? Может быть.
   Я прошёл по серой улице и вышел к серому перекрёстку. Увидел красного человечка. Он был на своём месте.
   Когда загорелся зелёный человечек, появился жёлтый лев.
//-- 38. --//
   – Привет, – сказал лев.
   – Привет, – сказал я.
   – Я тебе съем, – сказал лев.
   Я посмотрел на тёмно-серое под ногами.
   – Мрачная картина, – сказал лев. Он сел рядом. – Тебя как есть?
   – Без разницы. – Я пожал плечами.
   – Помнишь, мы говорили о соли? – спросил лев.
   – И о перце, – сказал я.
   – Я не люблю перец, – сказал лев. – Да и ты тоже.
   Я кивнул.
   Лев хлопнул себя по коленке. Он был чем-то раздосадован.
   – Нет соли? – спросил я.
   – Как же быть? – сказал лев.
   – Съешь меня так, – сказал я. – Без соли.
   Лев покачал головой. Заколыхалась его густая грива.
   – Без соли нельзя, – сказал лев.
   – А кетчуп ты любишь? – спросил я.
   Я уже встал, чтобы пойти купить кетчуп, но лев меня остановил.
   – О кетчупе мы не договаривались, – сказал лев.
   – Да, но. – И я задумался. А ведь правда не договаривались. – Моё последнее желание, – сказал я, – съешь меня с кетчупом.
   – Нет-нет-нет. – Лев недовольно поморщился. – Ты используешь своё положение.
   – Да, – виновато согласился я.
   – Кстати, какое твоё желание? – спросил лев.
   – Долго перечислять. – Я снова сел. – У меня много желаний. Просто я не все знаю.
   – А какое последнее?
   – Его я не знаю.
   Лев сцапал пролетавшую мимо муху. Задумчиво пожевал.
   – Сложно тебе живётся, – сказал лев. – Но ничего, я тебя съем, и всё закончится хорошо.
   – Надеюсь, – сказал я. – Дочка-то по-прежнему растение.
   – Да ну, неправда. – Лев зевнул. – Спать хочется.
   – Она растение, а я здесь. Но это не так уж странно. Я к такому привык.
   – Она не растение. Ты – слепой.
   Неужели лев хотел меня обидеть? Но зачем? Разве он не знает, что у обиженной еды горьковатый привкус?
   Я понял, что он говорил о чём-то другом.
   – Я тебя съем, и всё будет хорошо. Я уже говорил? – Лев поёрзал на месте.
   – Вроде бы да, – сказал я.
   Лев открыл пасть.
   – Забирайся, – сказал он.
   – А как же соль? – спросил я.
   – Хм. – Лев закрыл пасть. – Да ну её. Она солёная.
   – Это верно.
   – Забирайся. – Лев снова открыл пасть.
   Я стал карабкаться внутрь. И уже почти добрался до желудка, когда вдруг вспомнил.
   – А как же робот? – спросил я.
   – Что? – сказал лев с открытым ртом. – Я не слышу.
   Я вылез. Нагнулся и сказал ему в ухо:
   – Как же робот?
   Лев опять закрыл рот. Или пасть. И повернулся ко мне.
   – Робот – это тот, с шестерёнками, что ли?
   – Да. А ещё его шестерёнки. И мама с дочкой…
   – А тебе они на что?
   – Их надо съесть, – сказал я.
   Лев вильнул хвостом.
   – Съесть-то? Их? Можно, можно. А какие они?
   – Они. – Как же ему описать? – Разные, наверное. Они были в моих снах.
   – В твоём сне, – поправил лев. – Я там тоже был.
   – Да, ты помнишь, – сказал я.
   Лев уверенно кивнул.
   – Их надо съесть. А робот смазанный хоть?
   – Вроде да. Не рассмотрел. Он быстро взорвался. – Я хотел почувствовать себя виноватым. Не получилось. Льву была нужна еда, а не вина. А робот меня, наверное, простил. Конечно. Я ведь договорился, что его съедят. И даже все его шестерёнки. Больше он не взорвётся.
   Я вдруг улыбнулся. Просто так, непонятно с чего.
   – Ладно, я полез, – сказал я. И дружески хлопнул льва по боку. – Открывай.
   Лев покосился на меня.
   – Какой-то ты беспокойный, – сказал он.
   – Ты меня съешь, и всё будет отлично, – сказал я.
   – Я так не говорил, – сказал лев. – «Всё будет хорошо». Вот что я сказал.
   Я попытался открыть льву пасть.
   – Давай, а то дочка останется растением. – Открыть пасть никак не удавалось.
   Лев отошёл к светофору. Загорелся жёлтый человечек. Откуда он здесь? А впрочем, какая разница?
   – Пока меня не съешь, – сказал я, – не сможешь быть львом.
   – Ну и ладно. – Лев посмотрел на меня с недоверием.
   – А какой другой путь?
   – Не знаю ни о каком пути. Ни о красном, ни о синем.
   – Ты писал о другом пути, – сказал я. – Красный, круглый, катящийся. Какой он?
   – Ничего я не писал. – Лев оскалился. – Что за путь? – Лев рыкнул. – Какой-то ты странный. Неупорядоченный.
   – Тёмно-серый, – сказал я.
   – Если бы, – сказал лев. – Лучше я пойду. Про дочку не забудь.
   – Пока. – Я помахал ему рукой.
   – Да отстань ты.
   Лев ушёл.
   Его заменил поток машин.
   «Не лев обидел меня – я обидел льва. Зачем?»
   Я пошёл домой. Сколько я ни смотрел под ноги, серого не видел. Всё куда-то подевалось.
   Мне почему-то стало страшно. Я посмотрел на машины, и страх на минуту отступил. Я смог вернуться домой.
   «А всё-таки, – думал я, – может, стоило помыться? Почистить ботинки. Кто лезет в желудок льва с грязными подошвами? А я умывался?»
   Ответов я не нашёл. Но я сделал всё, что мог, – так мне показалось. В конце концов, это лев ушёл, а не я.
   Я выбросил льва из головы. Сейчас он мне не нужен. А потом? Я решил подождать.
   Вставил ключ в замок. Услышал тишину за дверью. Никто не двигался. Даже дочка не перебирала листиками.
   Страх вернулся и остался внутри. В чём дело? Я повернул ключ.
   Дверь открылась.
   Кто-то вышел мне навстречу.
//-- 39. --//
   – Пойдём. – Дочь взяла меня за руку.
   Неслышно закрылась дверь. Мрак, наполнявший квартиру, не успел поглотить её.
   Мы пошли к дочке в комнату.
   Дочка закрыла за нами дверь.
   – А эту зачем? – спросил я.
   Я не видел её лица. Только смазанные движения рук.
   – Тише. Тише. Тише, – трижды сказала дочка.
   Она заперла дверь. Потом села на ковёр. Он лежал в самом центре комнаты.
   – Садись, – сказала дочка. – Только тихо.
   Я сел.
   Дочка что-то дала мне.
   Я вглядывался в этот квадрат. Гладкий и шуршащий.
   Книга.
   Кто-то издал скрип.
   Я посмотрел на дверь.
   По её стеклу двигались тени. Извивающиеся, голодные, жадные.
   – Прочти, – сказал дочка.
   – Кто это? – спросил я.
   Дочка не обернулась. Она сидела и смотрела перед собой. Она что-то видела. Возможно, не из нашего мира. Но всё-таки реальное.
   Она не была растением.
   Я взял дочку за руку.
   – Игрушки, – сказала дочка.
   Я посмотрел на полки. Они были пусты. Игрушки пропали. Плюшевые слоны, добрые мишки. Полки опустели. И стало пустым что-то ещё. Может, в это и всматривалась дочка?
   – Когда ты ушёл, я проснулась, – сказала дочка. – Встала и пошла на кухню. Наконец я смогла увидеть её. Но им это не понравилось.
   Тени за дверью сгустились. В дверь постучали.
   – Я побежала в комнату, – сказала дочка. – Сгребла их в кучу.
   – Игрушки? – сказал я.
   – Сгребла игрушки в кучу, – сказала дочка. – Отнесла их в туалет и заперла. Но разве это поможет?
   Я сказал:
   – В туалете была чёрная жидкость. Я закрыл её там.
   Дочка прижалась ко мне.
   – Ты пришёл, – сказала она. – Хорошо.
   Я обнял дочку.
   – Только зря, – сказала дочка. – Теперь мы здесь, а они там. И они хотят попасть сюда.
   – Зато ты тут. – Я поцеловал дочку. Она не отстранилась.
   В дверь забарабанили.
   Тени превратились. В когти, в лапы, в щупальца.
   Откуда у них щупальца?
   – Я не говорил льву о парне, – сказал я.
   – Какой парень? – спросила дочка. – Что за лев?
   На той стороне кто-то крутил ручку. Когти скребли по металлу. Злые слоны с щупальцами. Мишки с когтями и отростками. Мягкие страшные тени.
   – Почитай мне сказку, – попросила дочка.
   Я улыбнулся. Она была ещё совсем маленькой.
   Я открыл книжку. Не было видно ни слов, ни страниц. Только тёмные вихри пыли. И наши с дочкой очертания. Блёклые штрихи.
   Я закрыл книжку. Она нам не понадобится.
   – У нас будет другая сказка, – сказал я.
   – Папа, – сказала дочка, – но ведь они жили долго и счастливо?
   – Подожди. – Я поцеловал её. – Сказка только началась.
   Моя дочка закрыла глаза.
   Было и правда очень поздно.
//-- 40. --//
   На той стороне змеились ночные кошмары. Пустые чёрные кляксы. Они тянулись к мыслям, скрежетали по стеклу. И неслышно звали к себе.
   Первые лучи зажглись во мраке, в его тёмной реке. Появились крохотные огоньки. Они отсекли от мрака половину, чтобы укрыть её светом.
   Двое сидели, обнявшись. Светящийся полумрак обвивал их спиралью и уходил в никуда.
   За дверью скреблись давние страхи. Но туда никто не смотрел.
   Две фигуры в комнате. Два нечётких силуэта. Они не двигались, молчали.
   Они спали.
   Полумрак начал свой полураспад.
//-- 41. --//
   Давным-давно…

(2007–2008)

Новая страница книги

//-- (постмодернистский анекдот) --//
   – Пап, расскажи сказку.
   – Устал, не могу.
   – Пап, ну расскажи-и.
   – Говорю, упарился на работе, нет сил.
   – Ну па-а-ап!
   – Спать сейчас же.
   – Сказ-ку! Сказ-ку! Сказ…
   – О-ох. Хорошо-хорошо, только не ныть.
   – Ура-а-а!
   – Итак… Что бы придумать… А, вот. Жил на свете один человек, и звали его Джон.
   – А может, Дэрил?
   – Так, кто тут рассказчик? Ладно, пусть будет Дэрил, хотя Джон тоже был, а он всяко почеловечнее. И, значит, познакомился Дэрил с тремя прекрасными дамами.
   – В смысле, красивыми?
   – Ну не умными же? Разумеется, милашками… эдакими. Подстать ему.
   – Дэрил – красавчик, да, пап?
   – Ну да, типа того. На чём мы остановились?… М! Встретились они, и завязалась…
   – А как звали прекрасных дам?
   – Это уже интервью, а не история. Имена… Допустим, Джейн, Алекс и Сьюки.
   – Беленькая, тёмненька и рыженькая?
   – Всё верно. Эй, я что, уже рассказывал такую сказку? Тогда быстро спать!
   – Нет-нет, пап, первый раз. Честное слово!
   – Ла-адно. О чём мы там?… Вспомнил, о встрече. Познакомились наши четверо героев, потому что…
   – Это неважно.
   – Как неважно? Не понял.
   – Да и неинтересно.
   – И что с ними происходило неинтересно?
   – Можно догадаться.
   – Хм.
   – Расскажи лучше, чем всё закончилось, – хорошо, правда?
   – Ну, как посмотреть…
   – Обычно посмотреть.
   – Тогда все три дамы влюбились в этого мужчину и родили от него ребёнка.
   – А свадьба?
   – Какая свадьба?
   – Понятно. Получается, их мамы довольны?
   – Насколько могут быть довольны ведьмы.
   – Что, пап? Что ты сказал?
   – Не знаю. Наверное.
   – А отец этих детей доволен?
   Молчание. Сказитель украдкой огляделся, но не заметил ничего подозрительного. Вздохнул.
   – А об этом в следующей сказке. Спите, ребятки, – мягко произнёс иствикский дьявол.
   Он подоткнул одеяльца рогатой малолетней троице, выключил свет и тихо вышел из детской.

(Март 2014 года)

БОНУС

Контакт – в массы!

//-- [Сольная версия] --//
   Суперсвитч поместил внутрь себя гнутую пластмассовую трубку, написал поздравление и коснулся надписи «Перенос». Сенсор передал приказ устройству. Тело привычно завибрировало – несильно, но ощутимо – и загудело. Суперсвитч зажмурился: ему нравился этот момент – когда вещь растворяется, чтобы вскоре перетечь в другую точку и там принять форму. Высвобождаясь, волна энергии, влекущая за собой предмет (в случае Суперсвитча это была часть древнего средства связи), отдаётся внутри мягким ударом, за которым следует подрагивание конечностей. После чего тепло разливается по телу, и компьютерный голос говорит: «Спасибо, что воспользовались сервисом «Связь-и-перенос»! Ждём ваших подключений! И помните: чем чаще вы контактируете с другими людьми, тем больше бонусов получаете! Контакт – в массы!»
   Суперсвитч относился к рекламе спокойно, несмотря на то, что в последнее время она становилась всё более навязчивой: эти ролики, песенки, стишки, они въедались в мозг, заседали там, и вытравить их было очень сложно. Средства связи позволяли рекламщикам общаться персонально с каждым человеком. Этим пользовались многочисленные махинаторы, посылавшие рекламу по каналам, связанным с центрами мозговой деятельности людей. Ролики и сообщения попадали прямиком в мысли реципиента или замещали их. Такие методы влияния на психику были запрещены, потому что они наносили ей непоправимый вред. Да, были в ходу мозговые стабилизаторы, но даже им не удавалось обуздать взбунтовавшееся бессознательное. Чтобы справиться с этой и другими проблемами, учёным приходилось немало трудиться. Проводились ежеквартальные, запланированные прорывы в науке, в результате которых появлялись новые технические приспособления и модифицировались уже существующие.
   Суперсвитч опустил взгляд на помигивающий аварийными лампочками, неисправный «СИП». Гарантийный срок истёк, и Суперсвитч обратился в обычную мастерскую, находившуюся на первом этаже дома, где он жил. Но тамошние мастера заломили такую цену, что ему ничего не оставалось, кроме как пожелать им найти хотя бы одного клиента и чинно удалиться.
   Суперсвитч поёжился. После нескольких секунд удовольствия, встроенных в «СИП» (чтобы он лучше раскупался), Суперсвитч ощутил побочные эффекты. Его реальные и искусственные чувства словно бы сжались, их обдало холодом, и что-то глухо застучало в груди. Суперсвитч нахмурился и в очередной раз обругал про себя «СИП». Надо разобраться с этой штуковиной. Кто знает, как побочные эффекты воздействуют на организм… Суперсвитч говорил с продавцами и работниками технической поддержки. Все они в один голос утверждали, что эти эффекты абсолютно безвредны – так же как и эрзац-наркотики, улучшители самочувствия и настроения, впрыскиваемые в организм при использовании «СИПа». Но это было неправдой. Псевдонаркотики могли вызвать привыкание, если ты подсоединялся к «СИП»-сети по сто раз на дню, выкручивая регулятор удовольствия на максимум.
   При высоких перегрузках, частом использовании, неумелом обращении «СИП» легко мог выйти из строя, и этим пользовались многочисленные организации. Ответь, где ты, человек со средним достатком, возьмёшь деньги на новый? Правильно, в банке. А потом ты пойдёшь в магазин и купишь ещё один недолговечный прибор. Влиятельные организации знали, как удовлетворить потребности людей и заработать на этом деньги. Коммуникационные компании, обеспечивающие народ быстро ломающимися новинками, банки, дающие кредит под большие проценты на их починку, журналисты, активно продвигающие в массы и без того популярные средства связи, учёные, регулярно обновляющие их, – все они образовывали одну сеть, охватившую мир, контролировавшую его.
   После Информационно-коммуникационного бума, как он был назван историками, средства связи проникли во все сферы жизни. Это было вызвано тем, что люди всё больше и больше отдались друг от друга, их личные дела со временем стали превалировать над потребностью в общении, и жители Объединённой планеты переселились в мир виртуальных диалогов и опосредованных контактов. Телефоны, телеграфы. Мобильные, Интернет. Киберфоны, инфоволноприёмники (ИВП). И, наконец, «СИП». Границы между государствами постепенно стирались, потому что в них больше не было надобности: все вопросы решались на расстоянии, люди работали и любили на расстоянии, люди даже воевали на расстоянии – главное, подобрать и приобрести нужную программу. В мультимедийном мире всё выглядело более правильным, интересным, настоящим. Естественно, людям, при их занятости, удобнее разговаривать при помощи различных приборов и имплантантов, а привыкнув общаться так, они не хотели возвращаться к реальному диалогу. Он становился для них слишком простым – с технической точки зрения – и слишком сложным – с моральной. Намного удобнее и легче общаться с человеком, не ощущая на себе его взгляда, не чувствуя его эмоций. Люди больше не признавали стеснения и смущения – они стали непопулярными. Поэтому в средства связи встраивалась функция глушения неприятных чувств. Нет, были попытки внедрить в массы приборы, воссоздающие атмосферу и детали реального общения (вплоть до запахов и интуитивных ощущений), но они не «пошли», и производство быстро прикрыли.
   В голове Суперсвитча раздалось негромкое «пи-пип», которое слышал только он: «СИП» оповещал о том, что трубка доставлена по назначению. Суперсвитч стёр сообщение («Передача успешно завершена») и в очередной раз подумал о том, зачем его кузену Сэттелайту понадобился этот мусор. Древняя штуковина, совершенно бесполезная, будет только место занимать. Сэттелайт вообще был большим оригиналом: он собирал разного рода древности, обставлял ими свою квартиру и с упоением наблюдал за тем, как они покрываются пылью. Но трубка… Это ведь даже не целый аппарат, к тому же она не представляет никакой ценности. И как эта рухлядь оказалась у Суперсвитча? Вероятно, он получил её в наследство от кого-то из предков. Скорее всего, эта трубка – деталь от переизданного телефона, сделанного в то время, когда каждый второй коллекционировал подобные вещицы. Но теперь это было немодно. Сейчас все пытались достать последние новинки из мира связи, купить то, что ещё даже не поступило в продажу. Вот это было на самом деле круто: заполучить шлем гиперсвязи или, скажем, телепаточип. А кому нужна старая, разваливающаяся на куски трубка?… Однако Сэттелайт, как только её увидел, стал сам не свой, смотрел на неё влюблёнными глазами, вертел в руках, рассматривал, поглаживал, разве что не целовал. Суперсвитч пообещал, что подарит её кузену на день рождения. Надо было видеть, как обрадовался Сэттелайт. Он сжал в крепких объятиях родственника, чуть не сломав тому кости и вывихнув плечо. Что неудивительно, ведь Суперсвитч был призраком, о чём Сэттелайт постоянно забывал.
   Конечно, призрак – это лишь название: Суперсвитч не был бестелесным и прозрачным, – хотя худоба, бледность и истончённый кожный покров делали его похожим на существо из загробного мира. Он и остальные люди уже не были похожи на тех, кого когда-то называли гомо сапиенсами. Заменив непосредственные контакты их виртуальными аналогами, население Земли потеряло одну из главнейших способностей, о существовании которой оно либо забыло, либо даже не подозревало. Эмоциональное взаимодополнение. Если раньше эмоции людей передавались легко и просто, то теперь, с появлением механизмов, заменяющих и уничтожающих чувства, эта передача прекратилась. Чересчур поздно выяснилось, что эмоции влияют не только на психику, но и на физиологию, на строение тела и, как утверждали астрологи и маги, даже на судьбу. Подпитываясь эмоциями, люди лучше себя чувствовали, выглядели более здоровыми, да и были таковыми – активными, позитивными, а значит, успешными. Один из учёных сравнил это явление с вампиризмом, но взаимовыгодным: люди передавали друг другу эмоции, чтобы выжить, чтобы не превратиться в бледные подобия самих себя. Эмоций становилось всё меньше, и из-за их недостатка люди постепенно, но неуклонно менялись. Началось всё с внешних изменений, продолжилось психическими и завершилось перестройкой на физиологическом уровне. Слава богу, к тому времени, когда это началось, наука была уже достаточно развита для того, чтобы сдерживать последствия распада. Многочисленные компенсаторы и стабилизаторы, сдерживающие или, наоборот, усиливающие работу организма устройства вживлялись людям под кожу. Это постепенно превратило их в некое подобие андроидов: начинённые металлом, как пирожки – капустой, они всё меньше напоминали живых существ. Люди даже перестали называться «людьми» – теперь они были «призраками», «гномами», «зомби», «троллями», «умертвиями»… в зависимости от внешности и недугов, которыми они страдали. Например, у зомби были глаза навыкате, желтоватого оттенка кожа и неуверенная походка, а троллями называли трёхметровых великанов, чьи тело и мускулы из-за гормональных отклонений выросли до невероятных размеров. Организмы современных людей работали с перебоями, им не хватало питательных веществ. Поэтому жители Земли постоянно принимали лекарства, усиливающие иммунитет и влияющие на структуру костей и кожного покрова. На новых человеческих «болезнях», как и почти на всём, что имело отношение к Информационно-коммуникационному буму, компании и корпорации зарабатывали баснословные деньги.
   Однако достижения учёных настолько воодушевили человечество, что новорожденным стали давать «научные» имена: Киберстоун, Мехматель, Атом, Эритроцитус. Но особой популярностью пользовались имена, так или иначе связанные с миром мультимедиа: Инфо, Визорсан, Сип, Сэттелайт…
   Суперсвитч закинулся очередной порцией таблеток (две красные и одна оранжевая) и запил их водой. Затем постучал по выпирающему из живота «СИПу», словно бы спрашивая у него: будешь ты нормально работать или нет? Ответа, разумеется, не последовало.
   На сегодня Суперсвитч выпросил выходной за свой счёт. Ради этого пришлось немного полебезить перед мистером Тарелкиным. Суперсвитч не любил под кого бы то ни было прогибаться, но и работу он терять не хотел, а кроме того, ему действительно был нужен выходной: последние несколько месяцев он пахал как проклятый. А кроме того, Сэттелайт обещал прислать контакты фирмы, которая устранит проблемы с «СИПом». Суперсвитч ждал, то и дело поглядывая на свой живот, что, впрочем, было бессмысленным – как только придёт сообщение, он услышит знакомый «пи-пип».
   Пи-пип.
   Суперсвитч открыл сообщение, и оно возникло перед его взором. Длинные-предлинные предложения, содержание которых сводилось к тому, что Сэттелайт жутко обрадован полученным подарком и благодарен Суперсвитчу, и очень его любит, и хотел бы лучше выразить свои чувства, но слишком уж сильны эмоции, поэтому он так витиевато изъясняется… За этим душеизлиянием следовало «спасибо огромное, до встречи» с жутким количеством восклицательных знаков. А также всего несколько слов («Компания «Контакт – в массы!») и номер. Суперсвитч позвонил по нему. Раздались длинные гудки – никто не выходил на связь. Гудки? Неужели в этой фирме всё ещё пользуются телефоном? Суперсвитч думал, что, кроме как его кузену, никому не нужны эти допотопные устройства. Или трубки от них.
   На третьем гудке Суперсвитч стал нервничать, на четвёртом он уже весь извёлся, а на пятом почти вышел из себя. Когда раздался шестой гудок, Суперсвитч ругнулся (негативные эмоции, от которых он старался себя ограждать) и решил было прервать связь, когда ему наконец ответили.
   – Алло! – сказал голос, принадлежавший неизвестно кому: изображения Суперсвитч не видел. Неужели они там пользуются таким старым оборудованием, которое не умеет создавать простейшие голограммы?
   – Алло, – недовольно произнёс Суперсвитч. – Это «Контакт – в массы!»?
   – Да. Что вы хотели?
   – Понимаете, какое дело… Мой «СИП» сломался, но гарантийный срок истёк. Я ходил в мастерскую, а там запросили столько…
   – Хорошо. Запишите наш адрес.
   – Я как раз хотел рассказать о поломке…
   – Это неважно.
   – То есть как?
   Но голос не ответил. Вместо этого он сказал:
   – У вас есть, где записать адрес?
   Конечно, есть. В Суперсвитча была встроена целая компьютерная станция.
   – Конечно, есть. Только почему бы вам не прислать его в сообщении?
   Голос начал диктовать адрес.
   Суперсвитч хмыкнул и подумал о Сэттелайте, который со своими странностями зашёл слишком уж далеко. Что за фирму он присоветовал кузену? Мало того, что Сэттелайт постоянно болтает о своей коллекции барахла и навязывается к Суперсвитчу в гости (хотя знает, что тот, как и всё население Объединённой планеты, старается избегать личных контактов), так теперь ещё и это…
   Суперсвитч решил для себя, что никуда не пойдёт, но, во-первых, прервать связь посреди разговора было бы невежливым, а во-вторых, это вызвало бы проявление негативных эмоций, которые в последнее время он испытывал чаще, чем хотел бы.
   Суперсвитч внёс адрес в электронную записную книжку и спросил:
   – Да, а что насчёт цены? Сколько вы берёте?
   – Намного меньше, чем все остальные.
   Суперсвитча такой ответ смутил, но уточнять он не стал: всё равно он не собирался пользоваться услугами этой фирмы.
   – Ладно, до свидания.
   – Спасибо за звонок. Будем вас ждать.
   Суперсвитч отключился. Затем пролистал записную книжку, нашёл номера мастерских, которые располагались неподалёку от его дома, и сделал несколько звонков. Но везде ему называли такую цену, которая его совершенно не устраивала. Поэтому, немного поразмыслив, Суперсвитч решил на всякий случай связаться с кузеном, чтобы узнать, откуда у него номер фирмы «Контакт – в массы!», и поподробнее расспросить о ней.
   Суперсвитч позвонил Сэттелайту домой. К фону – старая, стационарная модель – никто не подходил. Они что, сговорились?… Суперсвитч подождал немного, потопал ногой и прервал связь. Прошёлся по комнате, ещё раз и ещё. Мысли о «СИПе» не отпускали его. Как же он проживёт без этого незаменимого устройства? Как обойтись без виртуального общения, без обмена вещами и информацией? Нет, это совершенно невозможно! Но что делать? Ведь у него не хватает денег на ремонт, а обращаться в эту подозрительную фирму…
   Суперсвитч остановился, поднял взгляд к потолку и вздохнул. Что же делать?…

   Фирма «Контакт – в массы!» располагалась в старом здании. Железные двери, окна со стёклами, крытая черепицей крыша. Такие дома строили в далёком прошлом, а сегодня их почти не осталось. Суперсвитч почувствовал себя неуютно – непривычное ощущение, бороться с которым было не так-то просто.
   Изнутри дом походил на ангар: большое пространство, наполненное полумраком и рассеянным светом нескольких лампочек.
   – Есть кто? – громко и немного неуверенно спросил Суперсвитч. Он потирал руки и озирался, стараясь справиться с волнением. Когда же он в последний раз общался с кем-то лично? Даже на работе он присутствовал виртуально и по магазинам «ходил», используя коммуникатор. – Я говорю, есть кто?
   – Сейчас подойду, – услышал он голос, тот самый, который говорил с ним по телефону.
   По телефону… Суперсвитч ещё раз удивился, как можно пользоваться таким старьём. Не считая того, что оно может отказать в любой момент, оно ещё и…
   – Здравствуйте. – Перед Суперсвитчем неожиданно появился плотный мужчина среднего роста.
   Суперсвитч окинул его удивлённым взглядом. Мужчина носил одежду стародавних времён, внешностью не напоминал ни зомби, ни призрака, ни тролля, а говорил вежливо и при этом искренне, к чему Суперсвитч не привык.
   – Здравствуйте. Я вам звонил…
   – Да, я помню.
   – Знаете, я не совсем уверен… – Суперсвитч замялся.
   – Нужна ли вам наша помощь?
   – Ага. Именно.
   – А скажите, кто вам посоветовал обратиться к нам?
   – Мой кузен. Его зовут Сэттелайт.
   – Сэттелайт, Сэттелайт… А он случайно не коллекционирует старые средства связи?
   – К сожалению, коллекционирует, – вздохнул Суперсвитч.
   – Что ж, прекрасно, – невпопад, как показалось Суперсвитчу, ответил мужчина и снова улыбнулся.
   Суперсвитч улыбнулся в ответ, насколько мог натурально.
   – Итак, если вы готовы… – Мужчина сделал приглашающий жест.
   – Подождите минутку… могу я увидеться с вашим начальником? Я хотел бы задать ему пару вопросов.
   – Вы можете задать их мне, потому что я и есть начальник.
   – А. Хм. И вы лично занимаетесь клиентами?
   – Да. А вас это смущает?
   – Нет-нет. Просто это немного… необычно.
   Как и вся эта ситуация, мысленно добавил Суперсвитч.
   – Ну, выбирать особо не приходится, – сказал мужчина, – ведь в нашей фирме всего один сотрудник. То есть я.
   – Но вы же сказали «наша» фирма…
   – Ну да. Наша.
   – Значит, её делами занимается кто-то ещё?
   – Как вам сказать… Есть немало людей, которые имеют отношение к нашей фирме.
   – Хм. А цена…
   – О цене вы узнаете позже. – И снова странный, неуместный ответ.
   Суперсвитч пребывал в нерешительности: поведение мужчины казалось ему подозрительным.
   – Ну так что, вы готовы? – спросил владелец фирмы.
   – А вы даёте гарантию на свою работу?
   – Я гарантирую, что всё пройдёт как надо. Прошу за мной. – Мужчина развернулся и прошёл вглубь помещения.
   Суперсвитч последовал за ним.
   Руководитель «Контакта» остановился у громоздкой панели управления. Возле неё стоял деревянный стул, опутанный проводами. Кажется, какое-то устройство было прикреплено к нему. Суперсвитч присмотрелся и удивлённо вздёрнул брови: это был «СИП», только сильно изменённый.
   – А зачем вам здесь «СИП»?
   – Садитесь, – сказал мужчина, щёлкая переключателями, крутя реле, нажимая на кнопки.
   Поборов неуверенность, Суперсвитч сел и стал осматривать странный предмет мебели. Провода переплетались, образуя сложные узоры. «СИП» привычно помигивал лампочками и почему-то гудел. Что это за модель, подумал Суперсвитч, никогда такой не видел. Такое ощущение, что кто-то долго возился с прибором и переделал его во что-то совсем другое. Суперсвитч поёрзал на стуле. Где же я оказался?…
   Его волнение усилилось.
   – Интересное у вас название: «Контакт – в массы!». Как слоган «СИПа». – Суперсвитч боролся с нестерпимым желанием вскочить и выбежать из этого странного дома.
   – Мне показалось, что оно будет… подходящим. К месту, что называется. Если вы меня понимаете.
   – Угу. – Суперсвитч ничего не понимал, и это его очень беспокоило.
   – Приготовьтесь.
   – А кто займётся поломкой? Вы?
   Мужчина покачал головой.
   Суперсвитч мог бы встать и уйти, он был уверен, что ему не станут мешать – но он упустил эту возможность.
   Мужчина опустил рычаг, и Суперсвитч вжался в спинку стула. Боли не было, не было ничего, совсем никаких ощущений, ни положительных, ни отрицательных, потому что все чувства Суперсвитча словно бы исчезли… а потом вдруг обострились до предела.
   И Суперсвитч увидел себя со стороны, точно он стал другим человеком и его глазами смотрел на себя. На свою одежду стародавних времён, на своё здоровое тело, на устройство, которое держал в руке. Слова всплыли в мутном мареве сознания: «мобильный телефон». Суперсвитч услышал свой голос, вежливый, но вместе с тем искренний. Кто-то ответил ему, и в голосе говорившего тоже не было фальши. А потом Суперсвитч понял, что он в комнате не один: его окружало как минимум два десятка людей. Суперсвитч знал, что под их кожей нет ни грамма металла.
   По комнате были развешаны разноцветные шарики, играла музыка, все веселились и галдели, а на длинной широкой ленте было написано крупными буквами «С днём рождения, Майк!». Майк? Его так зовут?…
   Майк-Суперсвитч видел приборы, давно вышедшие из обращения: телевизор, музыкальный центр, телефон… И бетонные стены… Окна со стёклами… Но самое потрясающее… самое невероятное и ошеломляющее – это чувства… Чувства били через край, переполняли его, поднимали ввысь. Ни разу в жизни он не испытывал ничего подобного. И когда множество рук в едином порыве подняли бокалы и собравшиеся прокричали «С днём рождения!», он почувствовал себя таким… счастливым.
   Рядом с ним сидел его кузен Джош и радостно улыбался. Джош подмигнул ему…
   В этот момент всё прекратилось.
   И вот тогда на него обрушилось опустошение, и сердечная боль, та, что бывает гораздо сильнее физической, начала выкручивать его изнутри, и голова закружилась от тех образов и видений, которые ему явились. И он всё понял.
   Неожиданно для самого себя он понял, каково это – жить в мире, лишённом эмоций. Понял, что всю жизнь у него что-то отнимали, что-то очень важное и ценное – то, чем ему ужасно хотелось обладать. Но он знал, что не получит желаемого. В этом мире. Вовеки веков.
   Понял он, и зачем был нужен приделанный к стулу «СИП». Если разогнаться как можно сильнее и выстрелить как можно дальше, то удастся пройти не только сквозь пространство, но и сквозь время. Старая теория, и он получил её подтверждение. Это произошло с его кузеном Сэттелайтом, это произошло с ним и со многими другими. Он понял, как здесь оказались владелец фирмы и дом, в котором она располагалась, и откуда Сэттелайт брал свои древние игрушки. Он и подобные ему. «Контакт – в массы!» дарил людям возможность побывать в другом мире. И неважно, где он находился – в прошлом или в будущем, – потому что история делала круг. Иное время проникало в день сегодняшний, оставляя в качестве зародышей изменения старые приборы и дома, и людей, которые помнили – теперь помнили, – как всё было раньше. Суперсвитч знал, что этим всё не ограничивалось, что изменения, пусть даже мизерные, незначительные, будут происходить всегда. Он видел их, он мог влиять на них – потому что он понимал…
   Он стоял на перепутье двух дорог: одна уходила в прежнюю жизнь, где надо всего лишь плыть по течению, делать то, что ты умеешь, и ни о чём не задумываться, а вторая уводила его далеко, в неизвестность, туда, где он будет всеми силами приближать наступление новой эры. Но прежде чем «СИПы» и коммуникаторы заменят почта и телефоны, он должен стать таким же, как Сэттелайт. Как Джош… Хвататься за ниточку, пытаясь дотянуться до скрытого в глубине лет блага, или жить, не задумываясь ни о чём? Мир информации против мира информационного счастья. Общения. Эмоций. Обменять или остаться?…
   Тот, кто подарил ему непривычную возможность выбора, стоял в стороне и молча наблюдал за ним.
   Смотря прямо перед собой, Суперсвитч встал со стула и направился к выходу. Солнце, всё такое же настоящее, как раньше, ждало его на улице. Целая Вселенная ждала его там. Ему показалось, что она затаила дыхание.
   Но он уже сделал свой выбор…

(Июнь 2010 года)

Григорий Неделько Предистории

…соавторы: Татьяна Минасян, Александр Голиков

Изнутри

Сандерстрак – горец времён ЭТС

В мире, забытом любовью…

Песочная сказка

Куда приводит Должность

Самый главный

…соавторы: Мария Ермакова, Александр Голиков

Здоровый образ Смерти

Горячие сосиски!

Ш и другие буквы

Бумеранг

Зазеркалье

Личина

Цена смерти

КПД

Выбор

Мелодия поиска

Политур! или Будьте здоровы!

Жизнь и невероятные приключения Мумзеля Барракуда

Нелёгкая судьба Лохотрона Тринадцатого

Дом, или Зачем нужны чудовища

Толкователь Видений

Однажды в Африке

Идиот

Идеальный порядок

Дорога назад

Пёс и его парень

Восьмой

Любомудрово дело

…соавтор: Олег Горбачёв

Контакт – в массы!

Прятки

Белая вьюга

Свобода слова в условиях несвободы

-------| bookZ.ru collection|-------| -------

Сказка в полумраке

Новая страница книги

БОНУС

Контакт – в массы!

Григорий Неделько
Предистории

-------
| bookZ.ru collection
|-------
|
-------