-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Алексей Сухаров
|
| 21
-------
Алексей Сухаров
21
Посвящается моим родителям
друзьям и товарищам по ремеслу
а также той, которая,
сама того не подозревая,
пробудила во мне страсть
к литературному творчеству
Пролог
Мне 20 лет. Я чувствую себя прекрасно. Еще бы: для своего возраста я уже достиг немалых высот. Пока мои одногодки сидят за учебниками по физике и биологии, я не прошу для себя пощады в работе и в поиске все новых и новых перспектив. Я не желаю мыслить стандартно и идти по проторенным дорожкам. Я не обладаю ярко выраженными талантами – они мне и не обязательны. Я – журналист, с недавнего времени получивший документарное тому подтверждение. Я написал массу статей и публикуюсь в не самых малых изданиях. Я бросаюсь на задания любой сложности как волк на овцу и беру их нахрапом. Ничто не в силах остановить меня, ничто не может встать на моем пути и надолго меня задержать. Ибо у меня есть цели. У меня есть что и кому доказывать.
У меня была прекрасная девушка. Была и сплыла. Но я не отчаиваюсь – провал в личной жизни дал мне солидный толчок для реализации себя в иных сферах жизни. Все душевные боли удачно трансформируются в энергию для рабочих свершений. Все, что меня гложет, дает мне силы для творчества.
Да, это так банально. Я хочу ей показать, на что я способен. Насколько я крут и насколько она ошибалась. Я почему-то уверен, что вокруг меня вскоре будет крутиться уйма баб – и тогда я и не посмотрю в сторону той, которая основательно изменила меня и мое отношение к природе вещей.
Я увлекся табаком. Сигареты – потрясающая вещь. Источник вдохновения. Отличная встряска для застоявшихся мозгов. Нет, я не никотинозависимый. Я могу спокойно прожить день-два без сигарет. Но зачем, если курить – это так здорово?
Я не понимаю людей, которые говорят, что у них нет времени. Вы смеетесь? В сутках гораздо больше двадцати четырех часов. Нужно попросту посмотреть на время по-другому, сменить точку обзора. У вас выдался свободный вечерок? За это время можно горы свернуть. Я этим каждый день занимаюсь.
Считаю, что я знаю всё обо всём. Могу преуспеть в любой области. Это нескромно. Но я действительно в этом уверен. И я это докажу.
В общем, я живу, ни минуты не сижу без дела и рад тому, что имею. Я силен, полон энергии и желания, здоров как конь и передо мной стоит на коленях весь мир. Что могло пойти не так?
Разумеется, всё.
Часть первая: рассказы
1
Восходящее солнце предвещает хороший день. Люблю утро, особенно такое, какое сейчас. Я сижу на крыше небоскреба. Курю, стряхивая пепел вниз. Наверняка он никогда не долетает до земли. С крыши этой высотки до ее основания, до того уровня, где улицы переполнены суетящимися 24 часа в сутки людьми, где автомобили, медленно, как гусеницы, ползут стройными рядами за «капустой», простаивая в пробках несколько тысяч минут в неделю, где от шума торговой индустрии можно сойти с ума, – порядка двух сотен метров. Двух сотен метров, которые ты пролетишь быстрее, чем их пробежит самый быстрый чемпион мира по бегу на короткие дистанции, если будет бежать их по горизонтали.
Нет, не подумайте, что этим прекрасным утром я собрался прыгать вниз и заниматься членовредительством. Мне нравится жить, в отличие от многих людей нашего времени. А все потому, что я обитаю здесь, наверху, и не тороплюсь туда, вниз. Я попадаю в сугубо городские условия, в худшем случае, два раза в день, и то ненадолго: когда иду на работу и когда с нее возвращаюсь, попутно забегая в магазин за продуктами. Почти все остальное время, когда я не ем и не сплю, я нахожусь на крыше небоскреба, в котором на одном из верхних этажей расположилась моя не самая скромная квартирка.
На крыше, на такой высоте, довольно ветрено, но я привык. Днем здесь жарковато, а по ночам прохладно, но и к этому я приспособился. Я созерцаю небо, плывущие по нему облака или выступающие на нем звезды, крыши соседних высоток. Я не сижу в интернете и не занимаюсь той идиотской волокитой, которой люди привыкли заниматься там, внизу, и у себя дома. Я сижу на крыше и живу (если можно так говорить, находясь в человеческом, технологическом, индустриальном муравейнике) в гармонии с природой, с этим восходящим солнцем, прекрасным небом, ветром, холодом и зноем, облаками и звездами. Я в каком-то роде буддист, застрявший в месте, именуемом центром, вершиной цивилизации.
Почему я, в таком случае, не свалю куда-нибудь в спокойное, безлюдное местечко и не радуюсь настоящей природе там? Ну, в городе я неплохо зарабатываю, не затрачивая при этом каких-то невероятных усилий. Я настолько неплохо зарабатываю, что могу позволить себе не самую скромную квартирку на одном из верхних этажей не самого скромного небоскреба – ведь давно известно, что чем выше, тем не только холоднее, но и дороже. Потом, для жизни в спокойных, безлюдных местечках мне было бы необходимо добывать себе пропитание. Здесь же я могу получить любые продукты, бытовую химию и некоторые предметы комфорта, лишь спустившись на дно городского хаоса, что, конечно, неприятно, но периодически необходимо.
Мне искренно жаль людей, которые там, внизу, используя всяческие наживки, отчаянно пытаются ловить зеленого цвета рыбу под названием деньги. Они тратят на эту изматывающую рыбалку всю свою жизнь – возможно, именно поэтому она им и не нравится. А я считаю, что деньги не имеют смысла, если они не достаются легко. Достаются трудно – ищи там, где легче. Суетись и бегай, как ты это обычно делаешь, но с иной целью, – в поисках лучшей зарплаты при как можно меньших физических и эмоциональных затратах, как когда-то сделал я.
Есть еще одна причина, по которой я люблю сидеть на крыше высотки и смотреть в небо. Это дирижабли. Не те, которые можно увидеть на застарелых пленках XX века, а другие, новые – компактные и легкие, элемент престижа. Богачи покупают такие и перемещаются на них по воздушному пространству города. Так они не застревают в пробках и не напрягаются в суете улиц. Такие богачи живут в своих воздушных дворцах на самых верхах циклопических зданий. Так они отгорожены от жизни на поверхности земли. Такие богачи летают от высотки к высотке (в каждом престижном небоскребе под крышей имеются так называемые парковки для дирижаблей, этого воскресшего из мертвых вида транспорта), проводят деловые встречи, отдыхают с друзьями, обедают в воздушных ресторанах. Они живут в свое удовольствие, отлавливая свою зеленую рыбу под названием деньги огромными сетями выстроенного годами, а теперь оставленного заместителям и помощникам, прибыльного бизнеса. Деньги достаются им легко. Они все делают правильно.
Есть у меня мечта – приобрести когда-нибудь такой дирижабль. Я восхищаюсь ими и потому не устаю за ними наблюдать. Я хотел бы иметь свой воздушный дворец, пусть не очень большой, зато уютный и комфортный, и собственный дирижабль, на котором я бы курсировал над крышами мегаполиса, любуясь небом и облаками, можно сказать, изнутри. Я никуда не тороплюсь и не стремлюсь заниматься бизнесом, который всегда равен беготне, суете и нервотрепке, чтобы воплотить свою мечту в жизнь. Мне кажется, что все само когда-нибудь придет в мои руки.
Утро уже давно передало эстафету разгару дня, солнце в зените – полдень. На крыше становится жарковато. Я снимаю с себя футболку и закуриваю сигарету, стряхиваю пепел вниз. В небе появляются они – дирижабли, а это значит, что сильные мира сего отправляются на обед. В этом районе, где находится не самый скромный небоскреб, в котором на верхних этажах расположена моя не самая скромная квартирка, дирижабли с «ценным грузом» на борту появляются очень часто – здесь есть бизнес-центры, мегамаркеты и воздушные рестораны.
Один из этих дирижаблей медленно плывет прямо в сторону крыши, на которой я восседаю с сигаретой в зубах. Он подлетает совсем близко и разворачивается ко мне боком. В гондоле я вижу двух человек: мужчину лет сорока в шикарном костюме и шляпе, который, собственно, и управляет дирижаблем, и молоденькую красотку в платье с глубоким вырезом, которая обнимает мужчину за шею и всеми способами к нему ластится, таким способом показывая, вероятно, неземную любовь к нему. Мужчина мне кричит:
– Добрый день, гражданин! Не подскажешь, где здесь ресторанчик? Забыл как его…
– «Триумф»? – кричу ему в ответ.
– Да, точно, он самый!
– Воооон в той стороне, – тычу пальцем вправо от себя, в крышу гигантской высотки, облепленной рекламными баннерами, – мимо еще двух домов.
Мужчина вглядывается в высотку, разбирает вдалеке вывеску элитного воздушного ресторана «Триумф» и кричит мне:
– Вижу! Спасибо!
Киваю ему головой и показываюбольшой палец вверх. Спутница мужчины, судя по ее виду, готова напрыгнуть на него прямо здесь и сейчас, внутри гондолы, на высоте двухсот с лишним метров над землей.
Провожаю их взглядом.
Интересное получается дело. В наше время физическое расположение богатых по отношению к бедным стало соответствовать социальному статусу как тех, так и других. Самые богатые в прямом смысле слова живут наверху, бороздят небо, а самые бедные копошатся в грязи на земле. Еще лет двадцать назад состоятельные люди предпочитали выкупать территории загородом, дабы не сталкиваться с простыми смертными. И всё же имеющие капитал и его лишенные находились на одной горизонтальной линии. Но сейчас – социальная иерархия налицо. И так, наверное, и должно быть.
Четыре часа дня. К сожалению, сейчас мне придется покинуть мою любимую крышу.
Я прыгаю вниз.
И приземляюсь на балконе собственной квартиры. Я прохожу на кухню, съедаю тарелку салата, одеваюсь и выхожу на работу в вечернюю смену. Идти мне придется недалеко.
Я работаю официантом. В элитном воздушном ресторане «Триумф».
2
Сидишь в комнате один, за ноутбуком. Просматриваешь папку за папкой, находишь в закромах жесткого диска неплохой, когда-то любимый тобой музыкальный альбом. Надеваешь наушники для пущей атмосферности и нажимаешь на кнопку «Play». Делаешь звук громче, громче.
Неслышно, особенно для человека в наушниках, открывается дверь. Некто входит в пространство твоей комнаты, но этого, опять же, не слышишь, не чувствуешь. Волнуешься почему-то, но списываешь волнение на музыку, столь прекрасную, столь трогательную.
Четкие, беззвучные шаги. Блеск лезвия, чья острота проверена только что порезом на руке. Некто резко приподнимает твою голову за волосы и вгоняет нож в твое горло, минуту назад еще напевавшее запавший в память припев. Еще несколько ритмичных движений – и твоя голова, мигом ранее раскачивавшаяся под мерный стук барабанов, медленно падает по направлению к клавиатуре.
Хрипишь. Кровища брызжет на экран и кнопки компьютера. В предсмертной секундной агонии замечаешь грязь, налипшую на клавишу, посредством которой ты изображал свою несуществующую улыбку в бездушных личных сообщениях. Один наушник вывалился; в другом музыка затухает и дефектно растягивается. Голова утыкается в ноут; из зияющей раны потоки липкой крови стекают с компьютера на стол, со стола – на пол.
Альбом закончился. Залитый кровищей компьютер невозмутимо спрашивает: «Повторить?»
3
Я положил в рот жевательную резинку, достал сигарету из пачки и вышел на лестничную площадку покурить. Для тех, кто не в теме: смолить со жвачкой во рту – особенное удовольствие.
Но в этот раз немного не задалось. Я сделал пару затяжек, шевеля челюстями, и вдруг ощутил в липкой жевательной массе нечто довольно крупное и твердое. В голову сразу закрались нерадостные подозрения.
Я быстро докурил и спустился в комнату. Достал изо рта жвачку и чужеродный элемент, в ней застрявший. Элемент своим видом напоминал маленький светлый камушек.
Я пошерудил языком в зубах. В одном из них нащупывалась непривычная пустота. Подозрения подтвердились.
Пломба. И ее отсутствие. Я, сам того не желая, выкорчевал ее жвачкой.
Я повертел пломбу в руках и отправил в урну. Еще пару минут назад она была частью моей ротовой полости, частью моего тела, частью меня. А теперь это просто ненужный, использованный кусок медицинского материала.
Очень странные чувства. Дырка в зубе перестала ощущаться как пустота – теперь она превратилась в некое нематериальное новообразование. Оно притягивало и одновременно пугало. Я тыкал языком в осиротевший зуб, стараясь свыкнуться с его новым статусом. Я полизывал место отпавшей пломбы подобно тому, как парень полизывает девушке клитор в попытке доставить и ей, и себе хоть какое-нибудь удовольствие.
Прошло немало времени, прежде чем я привык. Так привыкают люди, когда лишаются чего-то, что составляло важную часть их жизни, но при этом они совершенно об этом не догадывались. Они просто имели это и всё. Они принимали это как должное. То, о чем не стоит переживать. То, что будет вечно.
Но, к сожалению, это не так. Ситуация может поменяться в один момент. В одну секунду во время перекура со жвачкой, призванного приносить особенное удовольствие, а в итоге оборачивающегося потерей.
Такие потери приводят к изменениям, которые достаточно болезненны, но не фатальны. И к ним привыкают. Привыкают жить в одиночестве. Привыкают жить на новом месте и в новое время. Привыкают к новым хобби в новом возрасте. Привыкают к новым людям и новым языкам. Привыкают к техническим новинкам. Привыкают к кино в 3D. Привыкают к новой работе и к новому коллективу.Привыкают к пробкам на дорогах и к военной службе. Привыкают к новому правительству или новому строю. Привыкают к отсутствию пломб в зубах.
Заметьте, все эти изменения имеют место быть только вследствие каких-то потерь или жертв. К счастью, многое можно вернуть на круги своя.
Поэтому я записался к стоматологу. Платному.
Я надел бахилы, прошел в кабинет и уселся в кресло. Стоматологи работали в паре. Меня подняли на удобную для врачей высоту. Передо мной сверкнул набор чудовищных инструментов, и мне посоветовали расслабиться.
Лет шесть назад на недавно атакованном жвачкой зубе мне удалили нерв. По идее, это означало то, что я ничего не почувствую. Тем не менее, расслабиться я так и не смог до конца процедуры.
Я не слишком боюсь стоматологов. Особенно когда одна из них молодая и симпатичная. Но всё равно неприятно, когда тебе в течение пятнадцати минут ковыряются во рту, что-то сверлят, вкалывают, заталкивают пинцетом и снова сверлят.
Я сплюнул какую-то дрянь, слюна тянулась и сползала по подбородку. Я спустился с кресла, поблагодарил стоматологов (особенно молодую и симпатичную) и прошел в регистратуру, где заплатил за услуги.
Я пошерудил языком в зубах. В одном из них нащупывалась новенькая пломба. Нужный, еще не использованный кусок медицинского материала.
Очень странные чувства. Вполне реальное новообразование. Я тыкал языком в зуб и его сегодняшнее приобретение. Я испытывал удовольствие.
Я привык к новой пломбе довольно быстро. Я принял ее как должное. Теперь я могу об этом не переживать. Я начал верить, что она была у меня вечно. Через неделю я и забыл, каково это – жить с дырой в зубе.
Таким же образом люди забывают, как они с кем-то делили свой дом. Как они жили на старой квартире и в прежние времена. Как и чем увлекались в юности. Как были близки кому-то когда-то давно. Как пользовались кнопочным телефоном. Как ходили в кино и смотрели плоские фильмы. Как работали в предыдущей компании в предыдущем офисе. Как гоняли по пустым деревенским дорогам или бухали на гражданке. Как поносили или превозносили прошлого президента. Как пережевывали еду без пломб в зубах.
На перекуры со жвачкой я больше не хожу.
4
– Делал что-то подобное ранее? – спросил он.
– Нет, никогда, – ответил мальчик.
– Серьезно? Ну, не переживай. Знаешь ли, мы всё делаем когда-либо в первый раз. Дети рождаются, не умея ничего. Они открывают для себя мир, каждый день пробуя что-нибудь новое. Они учатся говорить, есть, ходить…
Он внезапно прервал свою речь.
– Ладно. Они уже ждут тебя. Ты готов?
Мальчик глубоко вдохнул, настолько глубоко, будто это была его последняя возможность ощутить кислород в легких. Он кивнул головой и произнес:
– Готов.
– Хорошо, – сказал мужчина. – Тогда вперед.
Он открыл двери, и мальчик увидел яркий свет, бьющий из огромных окон конференц-холла. Это был полдень, и солнечные лучи атаковали холл, мальчика и мужчину позади него. Солнечные лучи атаковали людей, сидевших в этом холле. Теперь мальчик видел этих людей. Богатые мужчины и женщины. Пиджаки, галстуки и туфли. Шляпы. Золотые наручные часы. Сумки из крокодиловой кожи. Бумага для банковских расчетов.
Мальчик оказался на сцене. Он поднял глаза на баннер на задней стене холла. Он прочитал только два слова – «благотворительность» и «талант» – на этом баннере, прежде чем мужчина позади него громко сказал:
– Леди и джентльмены! Познакомьтесь, это Морган, ему шестнадцать лет. Он подготовил для вас песню.
Богатые мужчины и женщины уставились на мальчика.
Он понял, что пришло время начинать. Он на несколько секунд закрыл глаза.
Он начал петь.
Он пел о войне и дорожно-транспортных происшествиях. Он пел о детях-инвалидах. Он пел о ядерных ударах и оружии массового поражения. Он пел о голоде в странах Африки. Он пел обо всем, что делает людей несчастными. Он смешал всё это в одной грустной песне. Его голос был сильным и пронзительным. Его голос был чистым и резким, как звон колокольчика в спокойном луговом воздухе.
Он закончил.
Богатые мужчины и женщины не аплодировали. Они не издавали ни звука. Мужчины сидели с испуганными лицами под дорогими шляпами. Слезы женщин капали на их сумки из крокодиловой кожи.
Один из мужчин в первом ряду взял свою ручку и спросил:
– Сколько ты хочешь за это… Морган?
– Нисколько, – ответил мальчик.
Мужчина в первом ряду не понял его. Тогда мальчик добавил:
– Мне не нужно ничего. Было бы лучше, если бы вы… каждый из вас давал деньги тем людям, которые действительно в этом нуждаются. Тем, кто не сможет прожить без вашей помощи.
Мужчина в первом ряду был удивлен. Он на всякий случай спросил:
– А тебе-то точно ничего не надо? Ты уверен?
Мальчик ответил:
– Абсолютно уверен.
– Я… мы обещаем сделать то, о чем ты попросил… Спасибо тебе, Морган.
Теперь аудитория начала аплодировать. Мужчина в первом ряду написал на бумаге для банковских расчетов: «Войны. ДТП. Голодные и беспомощные дети».
Мальчик благодарно поклонился. Мужчина позади него помог ему справиться с его коляской.
5
Дверной косяк.
Я сделал его уникальным воспитателем самодисциплины.
За каждый свой косяк я бился головой в дверной косяк.
За каждые грабли, на которые я вновь и вновь наступал, я, помимо удара по лбу собственно граблями, вознаграждал себя ударами в дверной косяк.
За каждую ошибку, недоработку или просчет я расплачивался ударами в дверной косяк.
Это как родительская порка ремнем, только лучше.
Неподготовленное практическое – косяк.
Загулялся допоздна – косяк.
Засиделся за компом – косяк.
Позволил себе лишнюю сигарету или стакан пива – косяк.
Со временем мои требования к себе стали еще жестче.
Не проснулся в семь – косяк.
А в выходные – в девять. Пять минут десятого – косяк.
Не прочитал за неделю книгу – косяк. А после – дочитывать.
Не дописал статью или не подготовил отчет – косяк.
Все вещи, которые я мог сделать сегодня, но откладывал на завтра, материализовывались ударами головой в косяк.
Методом дверного косяка я построил себе режим дня. Идеальный тайм-менеджер.
А на вещи, из которых как бы чего-нибудь могло бы выйти, мой организм отвечал покраснением на лбу как реакцией на последующий удар в дверной косяк.
Это значит, что я еще и на всякие глупости не отвлекался. Сугубо по делу. Иначе – косяк.
В один момент я понял, что живу скучно. Я посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрел задушенный самоограничениями малец с треугольной выемкой в центре лба. Я посмотрел на дверной косяк. Он был покрыт застывшими пятнами крови.
Я понял, что нужно что-то менять.
Но я не мог.
Я пытался загулять по клубам и питейным заведениям. Не вышло. Я против своей воли после ночной попойки просыпался в семь. В выходные – в девять. Кроме того, лишние сигареты или стаканы пива вызывали у меня рвоту и аллергию. На лбу.
Я пытался ухаживать за девчонками, но они избегали меня из-за моей страшной треугольной выемки посередине головы. Мелочь, но неприятно.
Я не мог даже забить на всё и просто валяться на диване. Некая неведомая сила постоянно поднимала меня с него и заставляла мыть посуду, стирать одежду, писать статьи и готовить отчеты даже тогда, когда меня об этом никто не просил.
Я перепробовал все способы досуга и отдыха, включая путешествия. Безуспешно. Я понял, что от себя, с дверным косяком в голове, никуда не сбежать.
Косяк никуда от меня не делся, несмотря на все мои старания. Я стал его заложником. Теперь это он искал и преследовал меня. Когда я на секунду о чем-нибудь задумывался, расхаживая при этом по квартире, я обязательно ударялся об него головой. Случайно ли?
Я долго не оставлял попытки порвать эту странную связь с дверным косяком, избавиться от этой порчи, этого проклятья. Убить, заморить его, этого воспитателя самодисциплины и идеального тайм-менеджера. Я сходил с ума. В исступлении я бился головой в косяк снова и снова с такой силой, что, казалось, мой череп сейчас треснет и разлетится на части. Треугольная ямка во лбу становилась всё глубже, теперь она идеально входила в дверной косяк. Они прекрасно дополняли друг друга. Как болт и гайка. Как два кусочка мозаики.
Мне приходилось биться всё сильнее и сильнее, чтобы почувствовать боль. Дверной косяк с каждым днем проникал дальше в мою голову, и я боялся, что он однажды достигнет мозга.
Я лунатил. Я просыпался в холодном поту перед дверным косяком; по моей переносице стекала свежая кровь. Я бесился, закидывался снотворным и падал без сил на кровать. Но сколько бы таблеток успокоительного я не глотал, я всегда просыпался в семь утра. В выходные – в девять.
Однажды утром, после очередного приступа лунатизма, я понял, что так не пойдет. Бунт – не выход. Как и смирение. Необходим компромиссный вариант.
И я его нашел.
Я устроился мелким работником в одну неплохую компанию. Благодаря моей усидчивости и исполнительности, выработанной в процессе общения с дверным косяком, меня быстро заметили. Карьерный рост. Близкое знакомство с директором фирмы, ее спонсорами и заказчиками. Пять лет – и я становлюсь первым заместителем директора.
Теперь я – важная персона. Под моим контролем находятся сотни людей. Дверной косяк никуда так и не делся из моей жизни. Я просто нашел ему другое применение.
Я бью в него лбами других.
За каждую ошибку, недоработку или просчет.
6
Сижу на скамеечке и гляжу исподлобья на малышей, резвящихся на игровой площадке детского сада. Я не люблю детей. Жутко не люблю. Ну вы только посмотрите на этих извергов. Они же неуправляемые. Натуральные преступники в миниатюре. Бесятся, скачут, дерутся. Кидаются друг в друга песком. Кричат, ревут и рвут купленную родителями одежду. Звери, движимые единственным инстинктом – запулить кому-нибудь мячиком промеж глаз. Кто не в курсе – это очень неприятно и достаточно больно. Но дети этого не понимают. Они ни черта не понимают. У них обучающие игрушки в детском саду точно такие же, какими тестируют шимпанзе в лабораториях. Кубики, пирамидки и шарики. Но эти дети настолько тупы, что даже подобные простейшие задачи решают через раз. Овсяная каша вместо мозгов.
Кто или что из них вырастет? Достойные члены общества? Образцовые родители? Политики и экономисты? Ученые, изучающие интеллект шимпанзе? Нет, нет и еще раз нет. Их удел – уголовники. Даже форма содержания в детском саду и в тюрьме в общих чертах похожа. Этих детей-выродков я бы прямиком за решетку и отправил бы. По окончании детского сада по коридору, обшитому пуленепробиваемой сталью, чтоб не сбежали, и в колонию. Школа? Нет, школа их не исправит. Она только усугубит ситуацию. Быть может, в школе из этого ига и отколется пару умников или умниц. Но не больше. А остальные как были дегенератами, так ими и останутся. Они выйдут из школы и начнут чинить непотребства. Поэтому лучше изолировать этих выродков от общества как можно скорее. Всех. Под одну гребенку. Включая тех, кто вроде бы неплох и подает признаки цивилизованности. Риск слишком велик.
Вы мне можете сказать, что я конченый мизантроп и вообще психически нездоровая личность. Ну или что я слишком молод, чтобы понять, что дети – это цветы жизни. Скажете: вот будет у тебя свой ребенок – и ты так говорить не будешь. В одном вы правы – детей у меня, к счастью, действительно нет и быть не может. А насчет возраста вы полностью ошибаетесь – я стар как мир, а моя позиция на счет этих мелких кровососов абсолютно осознанная и обдуманная.
Изучал как-то одну оккультную книгу. Там было написано, что некоторых демонов за неповиновение Люциферу подвергали высшей мере наказания и одновременно изощренной пытке: их превращали в новорожденных детей и отправляли на Землю на целый десяток лет. Этакие дети-омены, знаете ли. Так вот, я смотрю на этих малолетних придурков и думаю, что, вероятно, есть в них нечто демоническое. А потом понимаю, что нет, эти дети от природы такие пришибленные. Даже в глазах у самого опущенного дьявола и то есть хоть капля здравого смысла и сознательности. А у этих стадных извращенцев нет ничего.
Воспитатели убежали куда-то на перекур, дети были предоставлены сами себе, и вот тут-то и началась самая настоящая вакханалия. Они валяются в грязи, прыгают с лесенок на головы нижестоящих и бьют качелями по лбу наиболее нерасторопных. Ржут как кони. Из всей этой бесовской массы выделяются двое: Гоша и Кирюша. Первый, обладатель весомого для пятилетнего ребенка брюха, любит драть попавшихся ему на пути за уши. Кирюша и вовсе придумал пытку, которой позавидуют самые отъявленные палачи из мира мертвых: он закидывает жуков ребятам за шиворот. Шестилапое создание мечется между телом и плотным слоем одежды, царапает и кусает нежную кожу ребенка. Ребенок, в свою очередь, тоже мечется, просовывает руки за спину, пытаясь достать или прихлопнуть бедное насекомое. Иногда жертва Кирюши, желая спастись от щекочущей экзекуции, принимается панически сбрасывать с себя купленную родителями одежду прямо посреди луж, оставаясь на прохладном весеннем воздухе в одной футболке с изображенными на ней героями диснеевских мультиков. В общем, зрелище не для слабонервных.
В другой оккультной книге, которую мне некогда довелось прочитать, было написано, что вороны – посланники Ада – прилетают к самым безнадежным и вредным детям, хватают их и уносят на свою территорию, где еще живым выклевывают глаза, распарывают когтями живот и сжирают сердце. А затем закидывают бездыханное юное тельце на крышу родительского дома. Как по мне, это была бы очень полезная процедура. Вороны есть и здесь, на игровой площадке детского сада, правда, уносить и раздирать они никого, видимо, не собираются. Они предпочитают клевать не глаза жестоких несмышленышей, а печенья и конфеты, которые непрестанно сыплются из карманов беснующейся малышни. Печенья и конфеты, которые запасливые вырожденцынатырили с родительского стола за завтраком, дабы позже, в перерывах между своими непотребными делами, насыщать ими свои бездонные алчные чрева.
А что вы скажете о железной сетке, которая по периметру обрамляет территорию детского сада? Мне кажется, что это неспроста. Нет, она была здесь возведена не для того, чтобы обезопасить малюток от влияния извне. Как раз наоборот: детей поместили в эту клетку единственно потому, что иначе они могут сбежать, вырваться на свободу и совершить с десяток-другой по-детски наивных, и потому жестоких, преступлений. Я думаю, что никому бы не понравилась судьба вполне зрелого человека, которого мелкие выродки забили кирпичами только потому, что он зажмотил им жевательную резинку или горсть чипсов. Но это я говорю условно, на деле о зверствах такого рода я не слышал. А всё почему? Потому что территории детских садов предусмотрительно оцепляют железными сетками.
Впрочем, как вы уже наверняка успели заметить, опасность поджидает и тех, кто находится внутри клетки этого амфитеатра для самых маленьких. Вот, к примеру, я отказываюсь верить, что этот Гоша наел такое пузо на пюрешках из комплекта детского питания. Этот бугай наверняка жрет кровяное мясо. Я подозреваю, что Гоша и парочка его закадычных друзей убили девочку из ясельной группы, которая не появлялась в саду уже недели две, расчленили ее тело и спрятали останки повкуснее в холодном подвале яслей, где уже несколько лет хранятся ветхие и никому не нужные музыкальные инструменты. А во время тихого часа эта преступная кодла с Гошей во главе пробирается в сей подвал и без стеснения жрет там мягкую человечинку. Только вот у меня доказательств нет. Ах ты ж черт!
Я чувствую, что между моей кожей на спине и плотным слоем одежды кто-то копошится, царапает и кусает меня. Я поднимаю глаза и вижу Кирюшу, отступающего от меня приставными шагами, который лыбется во весь свой молочный рот и тыкает на меня пальцем. Этот гад обошел меня сзади и закинул мне за шиворот жука. Невоспитанная падла. Я засовываю руки за спину и нащупываю насекомое, начинаю тянуть его наверх, к шее, дабы освободиться самому и дать спасение божьей твари, волею судьбы попавшей в руки детсадовскому извергу. Вот и все, жук уже на моей ладони, лети, бедняга! Я поворачиваю голову вправо, провожая улетающее насекомое взглядом, и понимаю, что радоваться рано: ко мне, не торопясь, приближается Гоша с явным намерением надрать мне уши – я вижу это по его сальной ухмылке. Я застываю на месте, прокручивая в голове варианты своих действий, но тут раздается спасительный для меня крик:
– Гоша! Кирюша! Ну-ка отстаньте от него!
Воспитательница вернулась с перекура и окликнула малолетних садистов. Те нехотя отдалились от меня на почтительное расстояние, а потом побежали к качелям. Хвала богам, в этот раз несчастье обошло меня стороной.
Хорошо еще, что двое этих придурков, в принципе, более или менее послушные. А то недавно был тут один, Игорьком звали. Этот четырехлетний оболтус был абсолютным злом, контролировать которое было практически невозможно. Так вот, Игорек, когда кто-либо из воспитателей пытался сделать ему замечание, не находил ничего лучше, кроме как кидать в педагогов камнями, причем делал он это на удивление точно. Даже Бегемот, демон Земли, не отказался бы взять у Игорька пару уроков метания булыжников – авось пригодится. Родителям Игорька посоветовали подыскать другой детский сад после того, как он во второй раз рассек камнем подбородок милейшей воспитательнице Жанне – причем Игорек умудрился попасть как раз в то место на подбородке Жанны, куда пришелся и первый его удар. С тех пор Игорька в этом саду никто не видел.
Ко мне на скамеечку присел ворон. Он вертит головой, по-дурацки приоткрыв клюв. Я пытаюсь делать ему мысленные сигналы: ну же, дружище, пора приступать к своим прямым обязанностям, данным тебе и твоим собратьям самим Сатаной. Но ворон как будто и не слышит меня. Он помотал башкой еще с полминуты, а затем сорвался в полет, заметив на песке фантик «Мишки на Севере».
Измельчали вороны, оборзели и обнаглели дети.
Что-то я засиделся. Чересчур задумался. Так нельзя. Могу навести на себя подозрение. Самое время слиться с толпой.
Я встаю со скамейки, беру пластмассовую лопатку и иду в песочницу рыть землю. Отвратительное занятие.
И вот какого черта я вздумал не повиноваться Люциферу?
7
Суббота… Надоело так жить… Настало время что-то менять…
Сегодня студенческая вечеринка. Пишу сообщение Ленке: Привет, идешь сегодня в паб?
Получаю ответ: Да вообще-то не собиралась, хотя и планов других нет… А ты?
Пишу ей: Ага. Пойдем, выпьем немного пивка.
Получаю ответ: Если только немного.
Пишу ей: Заметано.
Выжидаю десять минут, ответа нет. Что ж, не в этот раз…
Проходит пара часов, я начинаю готовиться. На всякий случай сходил в душ… два раза. Надеваю свою самую лучшую одежду… из повседневного: лучшую застиранную рубашку, лучшие потрепанные джинсы и лучшие замызганные туфли. Сажусь на автобус и еду в паб.
Ищу Ленку глазами в пабе, здороваюсь со знакомыми. Нахожу ее минут через пятнадцать… она только пришла. Опаздывает.
Садимся у барной стойки:
– Угостить?
– Угощусь.
Самостоятельная.
Первая кружка. Болтаем о какой-то чепухе, о чем-то между проблемами с учебой и выборами президента США. Вторая кружка. Ничего не изменилось.
Третья кружка. Я смотрю ей в глаза и понимаю, что она перебрала. Я тоже перебрал… варианты в голове.
И тут она так, как бы между делом, спрашивает:
– А у тебя же девушка есть?
В обычной ситуации я бы просто сказал «нет». Но сегодня, когда на мне лучшая одежда из повседневного, я не могу ответить слишком просто…
Говорю ей:
– Нет…
И так, в ее «междуделом» стиле, добавляю:
– Все еще жду свою лучшую звезду…
Снова смотрю ей в глаза. Она говорит:
– Ты знаешь, не нужно ждать чего-то особенного… Иногда достаточно просто посмотреть по сторонам…
– Соглашусь. Но я даже по сторонам перестал смотреть…
– Почему это? – недоумевает Ленка.
– Потому что я верю, что лучшая звезда уже у меня под носом.
Она улыбается, пододвигается ко мне ближе и целует в губы. Самостоятельная.
Отодвигается через минуту. Выглядит довольной. Я же доволен настолько, что меня аж распирает… в районе паховой области.
Подходит знакомый, толкает меня в плечо:
– Дай сигаретку.
– Я бросил.
– Когда это?
– Прямо сейчас.
Смотрю на Ленку, она улыбается широченной завлекающей улыбкой.
Знакомый уходит. Говорю Ленке:
– Нам тоже пора уходить.
У нее дома я снимаю свою лучшую из повседневного одежду. После известных действий (угостил и угостился) меня перестает распирать в районе паховой области… два раза.
Следующая суббота… Надоело так жить… Настало время что-то менять…
Сегодня студенческая вечеринка. Смотрю по сторонам, закуриваю сигарету, пишу сообщение: Привет, идешь сегодня в клубешник?
И отправляю его Наташке…
8
Становится холодно; по-видимому, на мир опускается ночь. Я лежу в яме, вокруг меня сухие листья. Я на них и под ними лежу; те, что подо мной, немного сырые – это от земли. Зато те, что меня покрывают, ломкие и легкие.
Из-за массы листьев я не вижу дневного света, впрочем, как и света луны. Я лежу в своей могиле не шевелясь, даже боясь глубоко дышать – листья могут забиваться в носоглотку. Я аккуратно втягиваю кислород в легкие, как кот тянет колбасу с хозяйского стола. Из-за такого режима дыхания я не очень хорошо себя чувствую. Наверное, я бледный как смерть. Но какое это имеет значение?
Я наверняка слеп как крот. Я хлопаю веками; листья двигаются и, возвращаясь на прежнее место, снова застилают мне глаза.
Я не представляю себе, как долго я лежу здесь, в этой могиле. Время для меня совершенно неважно; оно течет там, на поверхности земли. Я лишь чувствую, как ночь сменяет день, а день сменяет ночь; в первом случае мои пятки мерзнут, во втором – вновь теплеют. Но я не веду подсчет этим температурным изменениям.
И я бы не сказал, что мне очень уж некомфортно в моем положении. Я привык. Сухие листья скрывают меня от посторонних глаз. Немного сырые листья под моей спиной не дают мне промокнуть и окончательно охолодеть.
Но пришло время с этим покончить. Попытаться выбраться на поверхность. Ослепнуть от яркого солнечного света. Обрести здоровый цвет кожи. Дышать полной грудью, не страшась попадания в горло инородного объекта. Не скрываться от посторонних глаз.
Сегодня ночью, а это я понял по своим холодеющим пяткам, я полезу наверх. Я собираюсь с мыслями. Морально готовлюсь. Я хочу глубоко вздохнуть, но из-за массы листьев на моем лице я не могу этого сделать. Я двигаю руками. Я шевелю ногами. Чувствую, что будет непросто.
Я напрягаю позвоночник и начинаю прорываться через массу сухих листьев. Немного сырые листья, пару секунд назад служившие мне грелкой, я использую как опору. Я машу конечностями, разгребая похоронивший меня гербарий. Я плыву в массе отживших свое частей деревьев.
Я вдруг понимаю, что я сильно недооценил глубину своей могилы. Массив сухих листьев гораздо больше, чем я предполагал. Я начинаю грести руками и ногами быстрее, быстрее, быстрее, изо всех сил. Я поднимаюсь.
Становится жарко, но не потому, что взошло солнце. От постоянных движений мое тело невероятно разгорячилось. Пот выступает на моем лбу, к нему прилипают сухие листья. Температура в моей могиле растет с каждой секундой, жара невыносима. Листья вокруг меня начинают скручиваться. Я прорываюсь сквозь них, они обжигают мою кожу.
Листья начинают тлеть. Листья начинают дымиться. Листья начинают гореть. Я и не заметил, как огонь охватил листья, а в них – меня. Я отбиваюсь от пламени и на последнем издыхании рвусь вверх, но просвета не видно. Огонь кусает меня за руки, за ноги. Волосы на голове загораются. Я начинаю кричать. Я чувствую, как мое тело коптится, как оно окунается в пламя. Я извиваюсь как змея на сковородке. Я зажариваюсь как курочка-гриль.
Сгорая в куче сухой листвы, я понимаю, что не стоило пробовать выбраться из могилы. Лежал бы себе на немного влажной листве, дышал бы частицами кислорода, морозил бы пятки. Был бы бледен и слеп. Это лучше, чем поддаться беспощадной термообработке.
Но уже поздно. Огонь пробирается внутрь моей головы. Мои глаза вышибает пламенем. Из моих ушей идет дым.
Листва догорает быстро. Дольше всего сопротивляются немного влажные листья на дне могилы. От моего тела остаются лишь угли.
9
Посленовогодняя посиделка. Нас трое, суровая мужская компания. Мы пьем крепкий алкоголь, играем в покер и обсуждаем женщин. Телефоны были выключены или переведены на беззвучный. Классика.
Я только-только сгреб пятый за вечер банк, как в дверь постучали. Затем позвонили. Очень настойчиво и беспокойно.
Мы открыли. На пороге стоял Андрюха и тяжело дышал, видимо, после бега. Его лицо выражало крайнее волнение и замешательство.
– Там это, Виталька, кажись, помер, – выговорил, наконец, он. – Одна голова из сугроба торчит. Рот перекошен, глаза навыкате…
Мы с ребятами переглянулись, накинули куртки и крикнули Андрюхе:
– Веди!
В двухстах метрах от дома, где мы втроем собрались суровой мужской компанией за алкоголем, покером и обсуждением женщин, мы нашли Витальку. Всё, как описал Андрюха. Голова из сугроба торчит, рот перекошен, глаза навыкате.
– Набирай скорую, – приказал я Андрюхе, а сам подошел ближе к голове Витальки. Когда я оказался всего в нескольких сантиметрах от безжизненной башки, тело Витальки выпрыгнуло из снега.
Мы все, включая Андрюху с прислоненным к уху мобильником, вскрикнули от ужаса и отпрыгнули назад. Я кричал и отпрыгивал больше всех.
Виталька стоял и покатывался со смеху.
– Идиот! Напугал нас всех! Мы уж подумали, что ты того, коньки отбросил, – сказали мы, переводя дух после неожиданного и резкого воскрешения, казалось бы, мертвого товарища.
Виталька не унимался:
– Ну как, классно я вас всех разыграл, правда?
– Да уж! Мы чуть в штаны не наложили, – признался я.
Виталька лыбился во все тридцать два зуба, держа свою собственную голову в правой руке.
Мы отошли-таки от испуга и засмеялись вслед за Виталькой. Наши хохочущие рты упирались в наши же ладони.
10
Начиналось всё довольно неплохо.
Как будто разорвались цепи на руках и исчезло то, что сдавливало грудь; голова снова начинала работать в правильном, рациональном направлении, избавившись от кипящих в ней мыслей, полных ненависти и недовольства. Казалось, пришло так давно искомое спокойствие, свобода, а не безнадежность, сторожила меня. Снег снова стал белым, а стены домов более не давили на меня своей противоестественной желтизной; даже налепленная на них использованная жевательная резинка (те, кто цементировал ею подъезды, таким способом напоказ выставляли свое дурное воспитание) прекратила резать глаза. Ядовитые замечания по отношению к окружающим не копились теперь в кишках и не выплескивались при малейших колебаниях наружу; мне не приходилось больше портить отношения с близкими и друзьями из-за моих расшатанных нервов и не держащегося за зубами языка. Хотелось верить, что жизнь моя вновь обрела краски, вернулась в ту точку, где когда-то заблудилась; самое время выбрать ей новую, на сей раз правильную, дорогу.
Я проснулся, привел себя в порядок, легко позавтракал, позвонил Ларисе и сказал, что хочу с ней встретиться. Она не отказала, и в полдень мы уже сидели в кафешке неподалеку от ее дома.
– Ну как поживаешь? – спросила она меня, наливая в кружку ароматный зеленый чай, чай, который в этом кафе был совершенно особенным, чай, который пленял посетителей и не позволял им выбирать для посиделок еще какое-либо заведение, кроме означенного.
– Лучше, чем всегда, – ответил я. Свободен как птица и ищу, чем себя занять. Как твои дела?
– Ой, у меня куча планов. Я редко куда выбираюсь, поэтому сижу дома и работаю над всякой чепухой. Ну, тебе, наверное, это не интересно, ты же обычно сам любишь…
– Брось, – перебил я Ларису – Рассказывай, что там у тебя.
– Хорошо. Сейчас я занимаюсь одним проектом. Идея городского молодежного видеожурнала. Хочешь поучаствовать?
– Звучит здорово, – признался я. – Правда, нужны детали, чтобы понять, стоит ли оно того.
– Я уверена, что стоит. Главное – развить основные фишки. Я могу тебе их наглядно продемонстрировать, если ты действительно заинтересован.
– Конечно, я с удовольствием на них посмотрю. Давай встретимся завтра, тут же и в это время. В этом кафе очень приятная обстановка. И чай невероятно вкусный.
– Отлично, – заключила Лариса. – Договорились.
Мы еще немного поболтали, допили чай. Я проводил Ларису до дома и вернулся к себе. Я чувствовал себя прекрасно.
***
По радио передают не самые хорошие новости. Эта чертова инфекция добралась-таки до нашего города и уже буйствует в телах десятков людей вокруг нас. Инфекция распространяется стремительно и так же стремительно убивает. Способов спастись практически нет, по крайней мере, никто, включая ведущих медиков страны и мира, о них не знает. Ученые тщетно пытаются отыскать или создать хоть какое-нибудь лекарство или вакцину. Поначалу надеялись, что вирус будет убивать быстрее, чем поселяться в клетках новых носителей, – такое ранее происходило с десятками напастей из микромира – и, таким образом, инфекция уничтожит саму себя. Расчеты не оправдались, смертельные кусочки РНК по-прежнему выкашивают людей тысячами. Ежедневно.
Власти, квалифицированные медицинские работники и гражданские активисты в один голос настойчиво советуют горожанам не выходить из своих домов, максимально ограничить любые контакты с внешним миром. Изоляция – единственная гарантия быть в относительной безопасности. Лично я расслышал в этих сообщениях следующий подтекст: «Мы не можем рисковать. Если ты вдруг уже заражен – умри в собственной квартире, не подвергай опасности других». Логично. Но невесело.
По радио началась пятнадцатиминутная программа с обзором зверств нынешней пандемии. В одном из южных регионов страны некий священник устроил прилюдное сожжение трупов жертв инфекции, объясняя свои действия тем, что только огонь может спасти нас от «саранчи из бездны». После чего священник провел панихиду по безвременно почившим, на которую сбежалась еще большая толпа, чем на фаэр-шоу из человеческих тел и их невидимых убийц. Через несколько дней все прихожане церкви были мертвы. Священник скончался первым, всего через двое суток и шестнадцать часов после торжественного сжигания «саранчи».
Передача закончилась. Сигналы точного времени. Полдень. Я вспомнил, что на это время у меня назначена встреча с Ларисой.
Я задумался, стоит ли идти. Подвергать ли себя опасности ради одного часа в компании приятной девушки и ее проекта? Рискнуть ли жизнью?
С другой стороны, если инфекция настолько сильна и она без проблем выкосит львиную долю населения города, то вряд ли имеет смысл надеяться, что я в эту долю не попаду. Возможно, через пару дней я сдохну, поэтому, черт подери, нужно провести их с пользой.
Я оделся и побежал в кафешку неподалеку от дома Ларисы. Она уже сидела за столиком.
– Опоздал, – констатировала она, впрочем, без тени обиды.
– Прости, замотался. Чаю?
Я заметил, что сегодня в кафе было уже не так многолюдно. В воздухе чувствовалось какое-то напряжение.
– Слышал? – спросила Лариса.
– Инфекция?
– Ага. Честно говоря, я сомневалась, нужно ли вообще из дома выходить.
– Вот как? – ответил я, пытаясь скрыть, что сам не без греха. – Почему же всё же пришла?
– Уговор есть уговор, – она улыбнулась. – Но ты только представь, что каждый из здесь сидящих может быть носителем этой страшной… хреновины.
Лариса как-то странно на меня посмотрела. У меня захолодело в ногах.
«Включая ее», – подумал я.
Нам подали ароматный зеленый чай. Настроение мгновенно поднялось, и Лариса, сунув мне в руки папку с подробным планом видеожурнала, сказала:
– Смотри.
Я смотрю. Вчитываюсь. Хорошая идея номер один. Хорошая идея номер два. Эта девочка определенно понимает, что к чему.
– Потрясающе, – говорю я ей. – Нужен пилотный выпуск. В кратчайшие сроки.
– Получится ли у нас сделать это сейчас?
– А когда потом? Я не уверен, что буду жив спустя неделю, – я ухмыльнулся, чтобы моя фраза не была чересчур пессимистичной.
– Хорошо. Тогда я набросаю сценарий пилота, и мы начнем.
– Я в свою очередь осведомлюсь о технике. До завтра справишься?
– Постараюсь.
– Здесь же и в полдень?
– Договорились.
Мы допили чай, поболтали о чепухе. Я проводил Ларису до дома, обнял ее на прощание. Она как-то странно на меня посмотрела, но не как в кафе, а гораздо теплее.
Я вернулся к себе. Я неожиданно подумал о том, что если уж и приходит время наших последних дней, то я хочу провести их с Ларисой.
***
По радио передают плохие новости. В городе зафиксированы первые случаи смерти от жуткой инфекции. Эксперты говорят о том, что, вероятно, уже несколько тысяч человек заражены, а в ближайшие сутки число потенциальных покойников возрастет до пятидесяти тысяч. Медики до сих пор не имеют понятия, что же может помочь человечеству выкарабкаться. Настойчивые советы оставаться взаперти уже принимают характер приказов.
По радио началась пятнадцатиминутная программа с обзором зверств нынешней пандемии. На севере страны некий военный гарнизон прошелся с зачисткой по населенному пункту, расстреляв всех, кто попался им на глаза. А затем вояки укрылись в казарме и прилегающем к нему бункере. Через две недели весь состав был найден мертвым. Причиной тому послужил единственный зараженный солдат.
Передача закончилась. Сигналы точного времени. Полдень. Плевать. Я пойду на встречу с Ларисой.
Я оделся и побежал в кафешку неподалеку от дома Ларисы. Ее не было. Я присел за столик. Три дня назад кафешка к обеду всегда была полна людей. Сейчас же, помимо меня, здесь было всего четыре посетителя. Единственный официант и единственный повар скрывали лица под респираторами.
Придет или нет? Подвергнет ли себя опасности ради одного часа времени со мной? Рискнет ли жизнью?
Я набрал ее номер телефона. Лариса сказала, что она уже на подходе, и попросила меня заказать чай.
Я кликнул официанта. Через минуту Лариса, запыхаясь, зашла в кафе и подсела ко мне.
– Опоздала, – улыбаясь, сказал я Ларисе.
– Прости, замоталась, – ответила она.
Я разлил ароматный зеленый чай по кружкам.
– Подготовил технику? – спросила Лариса.
– Да, разумеется. Камеры, провода, память, свет – всё в моей квартире. Как с планом пилота?
Лариса подала мне новую папку:
– Смотри.
Я смотрю. Вчитываюсь. Реализация хорошей идеи номер один. Реализация хорошей идеи номер два. Я не разочарован.
– Когда приступим? – спрашиваю Ларису.
– Можно завтра, в это же время. Заснимем для начала вводную часть.
– Класс. Думаю, что можно договориться о съемках прямо здесь, в этом кафе. Народу тут теперь нет совершенно, шумно не будет.
– Отлично, мне нравится.
Мы выпили по кружечке чая. Я, наконец, задал Ларисе вопрос:
– Что думаешь по поводу этой дряни?
– Я не знаю, – сказала Лариса. – Знаешь… я вчера вечером поплакала и поняла, что… будь что будет. Мы всё равно все умрем, рано или поздно. Пусть наш пилотник будет последним делом нашей жизни. Мы успеем его заснять и смонтировать.
Для хрупкой девушки она на удивление волевая и сильная.
– Я считаю точно так же, – спокойно ответил я.
Мы допили чай. Я подошел к официанту в респираторе и поинтересовался у него, можно ли провести в кафе съемки.
– Да, пожалуйста, – ответил официант, немного меня сторонясь. – Даже наш хозяин наплевал на нас, заперся дома, а нас заставляет выходить на работу. Посетителей, как ты видишь, почти нет, а мы ежедневно рискуем жизнью. Всё идет прахом. Так что делайте всё, что хотите, не жалко.
Я поблагодарил его. Мы с Ларисой вышли из кафешки, я проводил ее до дома.
Мы стояли около ее подъезда. Она прижалась к моей груди, я обнял ее. Мне нужно ее успокоить. Мне нужно придать ей уверенности. Мне нужно дать ей надежду.
Я поцеловал ее в губы. Она охотно ответила.
– Если уж и пришло время наших последних дней, то я хочу провести их с тобой, – сказала она.
***
По радио передают отвратительные новости. Тысячи человек в городе скончались от вируса прошлой ночью. Эксперты уже ничего не прогнозируют – они умерли вслед за остальными беднягами. Ясно одно: скоро и наш город, как и десятки других до этого, превратится в пустыню.
По радио началась пятнадцатиминутная программа с обзором зверств нынешней пандемии. На востоке страны некая компания молодых людей устроила, как они сами заявили, «пир во время чумы». Пять десятков студентов награбили тонны выпивки из пустующих супермаркетов и организовали на главной площади города грандиозную вечеринку со всеми запретными удовольствиями. Через двое суток вся компания благополучно склеила ласты, не успев выйти из алкогольного и наркотического опьянения.
Передача закончилась. Сигналы точного времени. Полдень. Настало время съемок пилотника.
Я собрал всю необходимую для съемок технику и, подобно навьюченному ишаку, поковылял к кафешке. Улицы абсолютно опустели. Мы с Ларисой подошли к порогу заведения одновременно. К нашему удивлению, двери были закрыты.
Мы с Ларисой переглянулись и уселись на ступеньки перед дверью кафе.
– Как думаешь, что стряслось? – спросила она.
– Может быть, они закрылись из-за отсутствия посетителей; откуда им взяться? Но, думается мне, персонал мертв.
– Стоп, – сказала Лариса. – Как же так? Если персонал или другие посетители были заражены, то мы бы тоже… умерли, верно?
– Верно, – я задумался. – Чем мы лучше их, что мы сделали иначе?
Лариса как-то странно на меня посмотрела. Меня осенило.
Я пробиваю тонкую дверь кафе штативом камеры, открываю замок изнутри и вхожу в помещение. Дергаю рубильник; под лампами дневного света – привычная обстановка ставшего любимым заведения. Я прохожу мимо столиков, прохожу за стойку, в кухню. Вход в складское помещение. Включаю свет и роюсь в коробках и мешках.
Нашел.
Чай. Ароматный зеленый чай. Чай, который в этом кафе был совершенно особенным. Чай, который пленял посетителей и не позволял им выбирать для посиделок еще какое-либо заведение, кроме означенного.
Крупнолистовой. Производитель – Индия. Функция – спаситель.
***
Я набираю номер телефона местной радиостанции. Не берут трубку. Я поворачиваю ручку приемника. Зацикленное сообщение с пятнадцатиминутным обзором жертв нынешней пандемии.
Сотрудники местной радиостанции умерли. По всей видимости, пару часов назад.
С экспертами в области медицины и так уже всё ясно.
Лариса заварила чай. Она подала мне чашку и спросила:
– А нельзя ли связаться с властями? Или другими СМИ?
Я вспомнил, что у меня были контакты в местной администрации. Скорее всего, эти люди живы, будучи давно изолированными в каких-нибудь труднодоступных местах.
Я набираю номер за номером. Наконец, на другом конце виртуального провода мне отвечают. После короткого приветствия я перехожу к сути дела:
– Нужна ретрансляция видеосигнала на все возможные каналы. Телевидение, интернет, рекламные табло на улицах…
– А каков повод? – спрашивают меня.
– Кажется, мы нашли барьер вирусу.
***
Лариса работает в кадре. Рассказывает о том, что один из сортов индийского крупнолистового зеленого чая блокирует инфекцию. Пока неизвестно, каким именно образом. Но это обязательно будет проверено и изучено оставшимися в живых мировыми экспертами из мира медицины.
Лариса работает в кадре и светится от счастья. Я, стоя за камерой, безмерно рад за нее и за себя.
Пилотник удался, хоть и вышел совсем не таким, каким планировался. Ларису транслируют по всем каналам телевидения, в интернет и даже на рекламные табло на улицах. Лариса настоятельно рекомендует всем выжившим, по крайней мере, в нашем городе, срочно приходить по адресу кафе – запасов чая хватит многим и надолго.
В кои-то веки хорошие новости.
– Жизнь вновь обретает краски, возвращается в ту точку, где когда-то заблудилась. Самое время выбрать ей новую, на сей раз правильную, дорогу, не так ли?
Лариса заканчивает работу в кадре этой фразой. Я выключаю камеру. Подхожу к Ларисе и целую ее в губы.
Я же говорил, что всё довольно неплохо.
11
Поздний летний час. Сижу на застекленном балконе, читаю. Воздух свеж и приятен. Из окна открывается прекрасная панорама: солнце скатилось куда-то вниз и оттуда слабым теплым светом озаряет чистое, голубовато-белое небо; двухэтажные домики, чем дальше к горизонту, тем больше сиротливо прижимаются друг к другу.
Глаза уже в кучу, пора передохнуть. Открываю окно, высовываю голову наружу, еще раз любуюсь природой. Вдалеке лают собаки. Мимо проезжает «девятка»; из нее раздается какая-то непотребная музыка. Размазываю по стеклу моль, влетевшую было на балкон с намерением полакомиться свежекупленной одеждой; от убитой на пальцах и стекле остается мокрый, белесоватый налет.
Достаю сигарету, закуриваю, затягиваюсь. Гляжу влево и вверх, в сторону крыши. Мое внимание привлекает торчащий оттуда изогнутый черный провод. Вдруг провод начинает шевелиться. Не придаю этому особого значения, мало ли, ветерок подул. Еще раз затягиваюсь. Провод уже не просто шевелится, а ритмично дергается, как движутся у насекомых усики-антенны. И точно: внезапно я понимаю, что это отнюдь не провод, а ус огромного, величиной с человека, жука, сидящего на крыше.
Похоже, он тоже заметил меня. Жук наклонился немного вперед и теперь рассматривает мою торчащую из балкона голову своими большущими черными глазами. От удивления и страха я оцепенел, не в силах что-либо предпринять. Жук неуверенными шагами всех шести лап продвигается ко мне. Не переставая пялиться на него и нервно затягиваться сигаретным дымом, нашариваю на балконном столике мобильник, дабы успеть запечатлеть это невероятное существо на камеру.
Усач тем временем уже надо мной, еще мгновение – и он вгрызается своими челюстями в мой затылок. Я всеми силами стараюсь вырваться, но эта тварь накрепко вцепилась в мою башку. Сдавленно крича, я бью его локтем по головогруди; жук издает звук, похожий на скрип ржавого дверного шпингалета, но он по-прежнему не отпускает меня, продолжая отчаянно буровить мою черепную коробку. Выплевываю, наконец, сигарету (она летит вниз, разбиваясь о землю; пепел, словно стая испуганных птиц, разлетается в сторону) и из последних сил рвусь из челюстей усача, нанося ему резкие удары локтем. Хватаюсь за ручку окна, захлопываю его – раз! усач, получив рамой по голове, отпускает меня и отступает обратно на крышу, я хлопаю окном – два! ус-антенна исполинского насекомого оказывается прижатой между рамами. Жук рвется ввысь, его ус отрывается, тварь с диким скрипящим криком ретируется на крышу. Я прихожу в себя и, быстро вдыхая и выдыхая ночной летний воздух, вижу, что жук оставил мне на память только длинный черный изогнутый провод…
И тут я понимаю, что курить надо меньше…
12
Летнее утро. Я разлепил глаза, прокрутил новости в соцсетях и вышел в общий туалет.
К моему удивлению, унитаз содержал в себе огромный кусок человеческого дерьма.
Коммунальщики обещали отключить воду сегодняшним утром. На сутки. Якобы ремонтные работы. Увидев гигантский котях в унитазе, я об этом вспомнил.
Тот неизвестный, который этот котях сюда наложил, видимо, об отключении воды не знал. Или вспомнил, но слишком поздно.
Теперь этот нерукотворный памятник будет неплохим напоминанием тем, кто про обещание коммунальных служб относительно сегодняшнего утра забыл.
Я, неумытый, решил, что хуже не будет, и добавил к памятнику своего гранита.
Я, неумытый, оделся, обулся и вышел из дома. Лето, солнце, жара. Изможденные июльской погодой горожане лениво брели: кто на работу, кто уже с нее, кто по делам, кто на берег реки. Везде, кроме берега реки, горожан ожидала пустыня.
Потные подмышки и прилипшие к задницам юбки. Взъерошенные, всклокоченные волосы. Горожане под тридцатиградусным зноем – один в один выброшенные на берег рыбы.
Я заплатил за стакан кваса из бочки на улице – пить больше нечего. И пошел к реке. На автобусе не поехал: я увидел в нем консервную банку из выброшенных на берег рыб. С прилипшими к задницам юбками и взъерошенными волосами.
Лето, солнце, жара.
***
Возвращаясь вечером с реки, я видел в лицах рыб-горожан некоторое облегчение и воодушевление. Жара несколько спала, а души вспотевших бедняг грела приятная мысль об утреннем душе.
Но нет.
Утром вода не появилась. Нерукотворный памятник с всё новыми и новыми кусками гранита это прекрасно демонстрировал.
Прокручиваю новости в соцсетях. Говорят, руководство коммунальных служб ушло в незапланированный и, более того, самовольный отпуск.
Летняя прокрастинация. Никому не хочется работать. Даже руководству коммунальных служб. По слухам, они поглядели на масштаб необходимого ремонта, поняли, что вновь запускать систему в настолько обветшалом состоянии опасно для премий и поощрений сверху, и решили немного повременить. Полениться. Потянуть кота за хвост перед неизбежным. Полежать на диване и посмотреть телевизор. Сами они, вероятно, водой обеспечены.
Комментарии руководства газетчикам получить не удалось. Да они и не слишком старались это сделать – настроения нет. Говорят лишь, что, по слухам, глава коммунальной службы заперся дома и страдает от депрессии. Простые работяги коммуналки, не получив указаний, пошли под навес пить пиво, спасаясь от палящего солнца.
Я вышел в общий туалет, посмотрел на его состояние и понял, что к произведению искусства внутри унитаза уже нельзя ничего добавить. Хоть и очень хочется.
Я, неумытый, оделся, обулся и вышел из дома. Заплатил за стакан кваса из бочки на улице. И пошел пешком к реке. На автобусе не поехал по понятным причинам.
Сегодня на берегу собралось гораздо больше народу, чем вчера. В основном, народ отдыхает. Снимает с себя рубашки с потными подмышками и прилипшие к задницам юбки. Загорает. Прокрастинирует.
Есть и те, кто оказался здесь по делу. Кто-то моется, с шампунями и гелями для душа, не стесняясь своей наготы. Кто-то стирает запревшие вещи. Кто-то набирает воду из реки в огромные чаны для домашних нужд.
Меня тоже настигла нужда. Большая. Слишком большая, чтобы держать ее в себе. Я удалился в кусты неподалеку от берега и сделал там свои отложные дела.
Я быстро вернулся назад к реке и прыгнул в воду прямо в шортах и футболке. Ботинки оставил на берегу. Проплыл метров пятьсот-шестьсот вдоль берега, пока не достиг безлюдного, спокойного места. Там я выбрался на сушу и сел обсыхать.
В двадцати метрах от себя я заметил мужика, удящего рыбу. Я подошел к нему и, поздоровавшись, спросил, как улов.
– Ох, хорошо! – ответил мужик. – Эти голожопики в центре всю рыбу распугали, так она сюда и плывет, да и прям мне на крючок. О как, посмотри-ка, опять!
Мужик дернул леску, и небольшой окунек плюхнулся на берег подле моих ног. Я посмотрел на задыхающуюся рыбку. Я ошибался. Она выглядит гораздо лучше наших горожан.
***
Я разлепил глаза и прокрутил новости в соцсетях. В общий туалет решил не заходить.
Я, неумытый, оделся, обулся и вышел из дома. Бочек с квасом на улице заметно прибавилось – пить же больше нечего. Разве что пиво под навесом.
Я заплатил за стакан кваса и пошел к реке, по обыкновению, пешком. На берегу со вчерашнего дня ничего не изменилось. Загорают, прокрастинируют, моются, стирают и таскают воду десятилитровыми бидонами.
Я некоторое время посидел на песке. Почему-то мне жутко захотелось удалиться в кусты недалеко от берега, на сей раз просто из интереса. Преступник всегда возвращается на место преступления.
К моему удивлению, я обнаружил, что место моего преступления стало местом преступления для кое-кого еще. Я увидел, что на моем вчерашнем отхожем месте теперь сидит какой-то чувак и, как и я сутки назад, закладывает основы мироздания.
Он недоуменно на меня посмотрел, не отвлекаясь от процесса.
– Извините, – сказал я и быстро вернулся назад к реке.
Видимо, нерукотворных памятников понаставили в туалетах по всему городу. И теперь люди тянутся ближе к природе.
Я заметил на песке бесхозный шампунь и гель для душа. Решил, что я ничем не хуже других. Снял с себя всю одежду и, намыливаясь, зашел в воду, совершенно не стесняясь своей наготы.
Я понял, что совмещаю приятное с полезным. Я не только моюсь, но и своей голой жопой гоню рыбу к мужику с удочкой в шестистах метрах отсюда.
Закончив, я сел обсыхать. Обсыхая, я вспомнил, что не ходил на работу уже три дня. Ну и ладно. У меня настроения нет.
Поэтому я оделся, обулся и пошел пить пиво под навес.
Под навесом я встретил простых работяг коммуналки, не получавших указаний от руководства. Я кивнул им и поднял бокал, светя уже потной подмышкой. Простые работяги коммуналки светили мне тем же.
***
Я разлепил глаза и понял, что заболел. Ангина. Лето, солнце, жара. Холодный квас из бочки на улице и холодное пиво под навесом. Купания в реке голышом. Вот я и слег.
Я проглотил несколько таблеток, обрызгал горло антисептиком и вновь завалился спать.
Мне даже стакан воды никто не принес. Не потому, что я одинок. Потому, что воды до сих пор не было.
К вечеру мне позвонил начальник с работы. Он только заметил мое отсутствие. Я ему сказал, что болею, поэтому лежу дома.
– Я тоже, – признался начальник. – Летняя прокрастинация. Депрессия. Ангина.
– Понимаю, – ответил я.
На следующий день мне стало лучше. Прокручиваю новости в соцсетях. Сплошные срочные сообщения.
Говорят, река пересохла. По неестественным причинам.
Я вспомнил людей, таскающих воду колоссальными жбанами.
По слухам, хозяин бочек с квасом на улицах заказал себе солидный участок за городом под коттедж.
Ожидаемо.
Говорят, некие ребята организовали автобусные маршруты в другой город в бани и душевые. Специально для тех, кто стеснялся своей наготы слишком сильно, чтобы мыться в речке у всех на виду. До того, как она пересохла.
Я представил себе, что происходит в этих автобусах. Особенно на пути «туда».
По слухам, поголовье рыб в реке резко сократилось. Еще до того, как она пересохла.
Вот как?
Говорят, что содержание органических вещей в кустах на берегу реки увеличилось в три раза по сравнению с нормой.
Хм......
***
Я разлепил глаза. Горло почти не болело. Я вышел в общий туалет. К моему удивлению, унитаз в себе больше ничего не содержал.
Я дернул ручку умывальника.
Лето, солнце, жара. Вода.
Я пролистал новости в соцсетях. Действительно, руководители коммунальных служб вышли из депрессии. По слухам, им сверху пригрозили, что их депрессия может затянуться на более длительный срок, когда они не получат премий и поощрений.
Говорят, работы могли бы закончить еще вчера утром, если бы простые работяги коммуналки не были чересчур пьяными.
Я почему-то не испытал особой радости от возвращения воды в каждый дом. Я уже привык к иному способу существования. Так я был ближе к природе. Все горожане были ближе к природе. Они даже рыб своим видом напоминали, хоть немного до них и не дотягивали.
Я пошел в туалет по нужде. Большой. И не смыл. Не потому, что забыл. Потому, что не хотел.
Я, неумытый, оделся, обулся и вышел из дома. Горожане все так же щеголяли потными рубашками и прилипшими к задницам юбками, только рожи у них были счастливые. Изображавшие облегчение и воодушевление.
Я заплатил за стакан кваса из единственной оставшейся бочки на улице. И пошел, по обыкновению, пешком, к реке. Говорят, пересохшей.
13
Сегодня еще один день, когда я недоволен собой. Невыспавшийся, несобранный, несерьезный. Делаю глупости и не осознаю, что их делаю. К чему все эти игры? Они же ни к чему не приведут, кроме как к тому, что общество еще раз посчитает тебя долбоебом. Не то что бы я зависим от мнения социума, но показывать себя в неправильном свете тоже считаю неприемлемым.
Да, она очень хорошая. Но не моя. Во всех смыслах. Мы слишком разные, и она слишком меня не любит. Она социопатка, а я привык играть на публику. Но иногда переигрываю. Маска прирастает. Иногда я даже не думаю, что говорю и что делаю. Как будто это вовсе не я. Вот как сегодня. Или вчера. Но вчера было весело – потому что в новинку, да и ее реакция меня удовлетворяла. А сегодня меня не удовлетворяет уже моя реакция. Я принял ситуацию слишком серьезно. А ее мое чуханское внимание явно достало.
Вчера я играл, но играл хорошо. Перло, как в казино или на букмекере. Я рисовал ей сердечки в тетрадках, махал руками и жрал бумагу. Серьезно, блять, я жрал бумагу. И смеялся, наблюдая за ее недовольством или скромной, но красивой улыбкой. Я играл. А сегодня переигрываю.
А может, игра превратилась в реальность? В стремлении произвести как можно больше впечатления и самому здорово развлечься я потерял себя. Стерлись грани между разрешенным и табуированным. А теперь – как молотом по голове – я понял, что игра зашла слишком далеко. И теперь никто не воспримет меня серьезно. Как бы я этого не хотел. Для нее, как бы не старался, я все равно буду тем беспринципным шутником без тормоза в голове и теле.
Как бы там ни было, я выхожу из игры. Заканчиваю этот цирк. Перестану ржать как конь, делиться с окружающими своими якобы увлечениями и вести себя столь самоуверенно и эгоистично.
Смотрю теперь на другую. Она стоит за кафедрой, огненно-рыжая, стройная, стильная. Свободная. Старается вбить в наши пустые, гнилые головы абстрактную и потому сложную информацию. Она молода, но я гораздо моложе. Она умна, а я гораздо тупее. Прекрасная женщина. А как говорит. А сколько знает. Разумеется, она не без недостатков. Например, чтоты не ответил бы ей на ее вопрос, она перестроит это на свой лад независимо от того, правилен ли твой ответ или нет. То есть и не похвалит и не сравняет с землей. Правда, после каждого такого момента все одно чувствуешь себя ограниченным, в большей или меньшей степени. Теперь уже зависимо от того, насколько твой ответ был правилен.
О чем с ней начать разговор вне учебного, если его можно так назвать, процесса? Как привлечь внимание такой красотки, прекрасной и премудрой одновременно? Стоит ли вообще это делать? Но я бы рискнул. Поставил бы на карту всю свою тухлую реальность. Выиграл бы – получил бы всё и себя отдал полностью. Да и проиграть в таком случае совсем не жалко. Только вот проигрывать не хочется. Ой как не хочется. Да и играть после сегодняшнего никакого желания нет. Пора вернуться в реальность.
Но возвращаться страшно, и как только я думаю о том, что что-то с этим надо делать, я действительно начинаю трястись. Мне кажется, что перед тем, как бросить ей в неформальной обстановке пару слов, я реально могу обоссаться.
Возможно ли выиграть в данной ситуации? Могу ли я побороть, пересилить себя? Могу ли не бояться проиграть? Возможно ли?..
Но нет, я не сяду вновь за игровой стол. Нет, невозможно выиграть – она не моя, и я слишком для нее мелок. Я не смогу побороть себя – я играю только по мелочи. Что мне делать с призом, если я даже выиграю? Хотя нет, выиграть невозможно. И играть тоже.
Как бы то ни было, я выхожу из игры. Заканчиваю этот цирк. Возвращаюсь в реальность – тухлую, скучную, безынтересную. Без них обеих.
14
Привет папочка!
Я учусь писать
у меня палучаеса
Мама сказала што я умнитса через 2 годика я пойду в школe
Я хачу тебе покозать как я пишу. Возращаиса скорее
Мама пригатовила вкусны ужин мы тибя ждем.
***
Привет папочка!
Севодня я пошла в школу. Мне очень понравилось. У нас в класе 18 ребят 7 мальчикав и 11 девочек.
У нас была текника чтения я прочетала 60 слов за минуту.
Мама купила мне рюкзочок он синиво цвета с мишкой. А еще прописи азбуку и математику карандаши и ручки разно цветные.
Мама за меня очень рада она улыбалась когда мы были на ленейке. У меня был белый бант.
Завтра мы будем учитса. Евгения Николаевна хорошая учительница.
Жаль што ты не был севодня. Прихади быстрее домой мы с мамой по тебе кучаем.
***
Привет папочка!
Я учусь на отлично. За четверть у меня две четверки по математике и истории а остальные пятерки. Евгения Николаевна часто меня хвалит. У меня очень хорошие рисунки по изо. У нас был конкурс и я заняла второе место. А еще я учавствовала в олимпиаде по русскому языку только результаты пока не сказали. Через полгода мы заканчиваем началную школу и у нас будет выпускной. Ты же на нем будешь, правда?
Паша часто на меня задирается. Я его ругаю но вообще то он смешной. Хотя мне больше нравится Егор. Его мама прикольно зачесывает ему волосы.
В школе весело. На переменах мы бегаем, играем с девочками в куклы и прыгаем на веревочке. Правда несколько девочек говорят что мы уже слишком взрослые для кукол.
На прошлой неделе мальчика с моего класса поймали когда он курил на заднем дворе. Нас собрали и говорили что от курения гниют легкие и человек умирает. Ты же не куришь папочка? Не кури пожалуста.
У нас с мамой все хорошо но она немного грустит и ей тебя не хватает. Я то же скучаю и жду когда ты вернешься.
Я хочу пригласить к нам в гости Таню и Свету из моего класса. Мы хотим порисовать. Ты же не против? Приежай скорей.
***
Привет, папочка!
Обидно что ты не смог присутствовать на моем день рождения. Мы с мамой испекли торт и я задувала свечки, потом мы с девчонками смотрели кино. Ты вернешься и мы снова что нибудьиспекем.
В школе дела хорошо. Пятый класс не такой сложный как о нем говорили учителя. Мы теперь учимся в новом блоке, там красивые стены и потолки. У нас есть школьная газета, там пишут умные ребята старшеклассники. Я подросту и тоже буду там писать. А пока я рисую, мама купила мне новые краски гуашь, карандаши и маркеры.
Егор часто провожает меня до дома, а Паша недовольный и хочет его побить. Это же мальчики им хочется драться. А мне они теперь оба не нравятся. Они дураки.
Приезжай побыстрее! На выходных мы с мамой идем в зоопарк и я хочу, чтобы ты был с нами.
***
Привет, папочка!
Я сегодня очень испугалась. Из меня потекла кровь. Я заплакала и побежала к маме. Она сказала, что это нормально и я просто взрослею. Она сказала, что такое теперь будет каждый месяц по нескольку дней. Она сказала, что купит мне какие то средства гегиены. Я не хочу взрослеть. У взрослых столько проблем и работа.
Интересно, Таня и Света тоже взрослеют? Но я боюсь у них спрашивать. Вдруг я быстрее всех повзрослею, состарюсь и умру? Я так не хочу, папочка. Мне тебя очень не хватает. Я не хочу так быстро повзрослеть, чтобы ты этого не заметил.
Я нарисовала три рисунка для школьной газеты. Меня похвалили. У них главного зовут Саша, он на три года старше нас. У него светлые волосы и он высокий. Он сказал, что будет просить меня рисовать потом тоже. Он очень серьезный и умный не так как Паша или Егор.
Они недавно подрались и Паша сказал Егору чтобы он меня больше не провожал до дому. Они очень глупые, а я хожу домой одна.
Отметки у меня хорошие. По русскому и математике у меня четверки. А еще мы много учим английского. Когда ты приедешь, я спрошу у тебя что-нибудь по английскому, а ты будешь мне отвечать.
Мы с мамой ходили в гости к ее друзьям. Они пили пиво на кухне и о чем то разговаривали, а я сидела с их маленьким сыном. Мне не нравятся ее друзья, но сын у них хороший. А еще я люблю когда мы с мамой что нибудь вместе готовим, но сейчас у мамы часто нет времени, чтобы так делать.
Я соскучилась, возвращайся поскорее.
***
Привет, папочка!
Как твои дела?
У меня появились новые друзья. Они очень крутые ребята. Мы тусуемся с ними на стройке в трех кварталах от нашего дома. Мы слушаем рок, пьем пиво, ходим на концерты и много гуляем. Ребята предлагали сигареты и еще какую-то дрянь. Я отказывалась. Я помню, что от курения гниют легкие. А алкоголь, по-моему, это неплохо. От него весело и легко, он кружит голову и ты ничего не боишься.
Саша, который главный в газете, тоже иногда гуляет с нами. Парни его уважают и даже немного боятся. Он старше нас всех и иногда предлагает очень дельные вещи. Он умный, и он мне нравится. Но я боюсь ему об этом сказать. Он многим девчонкам нравится.
Школа мне уже не доставляет. По-моему, нас грузят какой-то фигней. Я умею читать, писать и считать, разве этого недостаточно? Так нет, нам теперь дают какую-то чертову физику и долбанную химию. Там же вообще ничего непонятно. Херня, в общем. Да и класс у меня – придурки. Девчонки, в том числе Таня и Света, красятся как шлюшки и обсуждают мальчиков, а парни постоянно дерутся и разбираются друг с другом. Егора вообще поставили на учет в ментовке, он окна в домах камнями бил со своими дружками.
Единственное, что мне нравится – это рисование и английский. Но теперь я рисую в готическом стиле, кресты, могилы, ангелы и демоны. Это очень круто. Учит быть не таким как все. А английский не помешает, так как многие ребята говорят, что нужно валить из нашей страны в Европу или Америку. Вон там, говорят, настоящая жизнь, не то что здесь. А еще я учу язык, чтобы понимать песни любимых исполнителей.
Мать постоянно на меня кричит из-за того, что я связалась с этими ребятами, что иногда прихожу пьяная. А она же совсем не лучше. Постоянно где-то шляется с друзьями, каждую неделю устраивает шумные посиделки дома. Мне это тоже между прочим не нравится. Но она меня не слышит. Поэтому и я ее слушать не хочу. Я же не какая-нибудь там ботаничка, чтоб сидеть дома и учить уроки, пока она отдыхает со своими тетками и дядьками.
Хочу покрасить волосы в черный. Как ты думаешь, мне пойдет?
Ты можешь на меня, конечно, накричать, что я иногда выпиваю и все такое, но ты же меня всегда понимал и вставал на мою защиту. Ты всегда так делал. Ты же мировой папа. Ты меня поддержишь, я знаю, в ситуации с матерью тоже. Повлияй на нее, если можешь.
И приезжай быстрей.
***
Привет, папочка! Как поживаешь?
Хочу поделиться с тобой своей радостью!
Саша наконец обратил на меня внимание. Неделю назад он сказал мне, что ему нравится мой цвет волос, ну, то есть черный, в который я не так давно покрасилась. Вообще он сказал, что предпочитает брюнеток, и это меня немного расстроило, я же не натуральная брюнетка.
В компании он не спускал с меня глаз и говорил со мной. Хвалил меня за рисунки. Я почему-то нелепо ему отвечала, и когда он предложил мне прогуляться на днях, я сразу же согласилась. Дурочка.
А потом мы пошли с ним гулять вдвоем. Я очень волновалась, и я думаю, что он заметил мое волнение, но сделал вид, что это не так. Он вел себя очень сдержанно и как взрослый человек, это мне в нем больше всего нравится. А потом он взял меня за руку, и мы так и дошли до моего дома. У подъезда он решил меня поцеловать, и я не смогла этому противиться. Я и сама этого хотела, но боялась. Папочка, это был мой первый поцелуй!
Мать увидела меня с Сашей в окно, и когда я зашла домой, она дико на меня орала. Ругалась как бешеная. Я наорала на нее в ответ, и с тех пор мы в ссоре. Мне плевать, что она подумала обо мне с Сашей. Мне кажется, я влюбилась, а она не может этого понять.
Моя успеваемость упала. Ну, так учителя говорят, но мне пофиг на их мнение. Сейчас я живу по-настоящему, а не учу эти ненужные уроки. Они говорят мне, что я попала в дурную компанию и ребята плохо на меня влияют. Они недавно звонили матери, но она пропустила это мимо ушей. Папочка, возможно, скоро они вызовут тебя в школу. Прости, что из-за меня у тебя могут быть проблемы, но зато ты приедешь и мы сможем нормально поговорить.
Мы с Сашей еще один раз гуляли и целовались. А сегодня он зовет меня в гости. Я пойду. Я хочу его видеть. Сейчас вот напишу тебе и выхожу.
Прости, что вот так прерываю письмо. Возвращайся скорей. Я познакомлю тебя с Сашей, и мы придумаем, что делать с матерью и школой.
***
Папочка!
Саша меня использовал и бросил!
В тот вечер я пошла к нему в гости. Дома у него никого не было. Он угостил меня вином, мы начали целоваться и он повалил меня на кровать. Я не могла и не хотела ему сопротивляться. Он медленно меня раздел, целовал мое тело, а потом он в меня вошел, и это было очень больно, но я терпела ради него. Минут через двадцать все закончилось, и мы пошли с ним в душ. Он сказал, что скоро придут его родители, и мне нужно идти. Он сказал, что позвонит мне вечером или завтра.
Я не очень хорошо себя чувствовала и ждала звонка весь вечер и весь следующий день. Я не пошла в школу, и мать орала на меня как резаная, когда вернулась в обед уже пьяная. Я не выдержала и позвонила Саше сама, но он сказал, что у него много работы с газетой и он очень занят. Я позвонила ему через пару дней, он сказал то же самое. Потом он просто не брал трубку. И я все поняла.
Что мне делать, папочка???
***
Привет, папочка! Давно тебя не было слышно, да я и сама немного пропала. Как ты там?
Я все-таки решила пойти в десятый класс и побыть в школе еще два года. Во многом я это сделала назло матери и учителям. Мать выгоняла меня из дома, говорила, что мне пора учиться в колледже в другом городе или вообще идти работать, чтобы ее не бесить, не нагружать и не тратить ее деньги. Я сказала ей, что буду получать образование здесь и хочу поступить в универ, чтобы потом работать и зарабатывать хорошо. Она заткнулась, но потом намекнула, что не намерена содержать меня столько времени.
А учителя давно потеряли в меня веру, когда я постоянно гуляла и пропускала занятия. Они говорят, что я не сдам выпускные экзамены. Конечно, я ничего не понимаю теперь ни в физике, ни в химии, ни в геометрии, но я и не хочу этим заниматься в дальнейшем. Я пока вообще в раздумьях. Может быть, я хорошо сдам английский и поеду учиться за рубежом.
Я больше не вожусь с той компанией. Они совсем на голову больные. И я терпеть не могу видеть этого ублюдка Сашу. Он выпустился в прошлом году, и теперь хотя бы не мозолит глаза в школе. Правда, помогать школьной газете я все равно больше не хочу, хоть мне и предлагали этим заняться и надеялись на мои рисунки. Не хочу, чтобы мне что-либо напоминало о том козле и уроде.
У меня сейчас нет друзей. Совсем. С той компанией я не общаюсь, девчонки меня не принимают, а парни как-то странно смотрят и смеются. Мне кажется, что эта тварь разболтала о том, что я ему дала. И теперь все считают меня шлюхой. Но наверное боятся об этом говорить мне в лицо. Правда, пару раз ко мне подходили какие-то мудаки и предлагали переспать за деньги. Я думаю, в этом тоже виноват тот козел.
Лишь одна девчонка меня принимает. Она вроде как ботаничка. Узнала, что у меня проблемы с точными науками и предложила свою помощь. С ней тоже никто не общается. То есть ну хоть какое-то развлечение.
Кстати, я стала курить, тоже после той истории с Сашей. Я знаю, ты будешь ругаться, но от сигарет мне становится немного легче переносить проблемы в семье и в школе. Я поняла, что легкие гниют от курения далеко не сразу, а после многих лет стажа. Но я брошу до того момента. Обещаю тебе.
Не хотела тебе говорить, но я заметила, что мать частенько тусуется с каким-то непонятным мужиком. Он здоровый такой, с пузом, от него вечно несет перегаром и потом. Он иногда даже бывает у нас дома. Мать с ним пьет и черт его знает, может еще чем занимается. Мне кажется, тебе пора вмешаться.
Короче говоря, сейчас в моей жизни сложный такой период. У тебя тоже наверное были такие. Расскажи мне, как ты справлялся. Мне очень нужна твоя поддержка сейчас.
Поэтому приезжай скорее.
***
Привет, папочка! Как ты?
У меня дела идут все хуже и хуже. Я даже не знаю, с чего начать.
Мать окончательно спилась. Она каждый день бухает, то со своими подругами, то с этим жирным мужиком. Нажирается и дома, и в гостях. Этот жирный мужик по нескольку дней живет у нас и ночами ее потрахивает, я хорошо слышу это из своей комнаты. Из-за того, что наша квартира превратилась в притон и бордель, мне совсем не хочется там появляться.
Я устроилась на работу. Официантом в кафе неподалеку. Днем я хожу в школу, а после нее иду в кафе. Заканчиваю работу к полуночи. У меня совсем нет времени на домашку, но зато я посещаю все уроки и целыми днями не вижу эту кодлу во главе с матерью.
Я получаю не так много, как хотелось бы, но этих денег мне хватает на жизнь, я даже откладываю на будущее. Мне кажется, скоро мать начнет распродавать вещи из дома, чтобы покупать бухло, потому что ее уволили с работы и она растратила уже все накопленные за долгие годы деньги. Ну или она попросту выгонит меня из дома. Свой заработок мне точно понадобится.
Я как-то не выдержала и напомнила матери о тебе, на что она мне грубо ответила и стала поносить тебя последними словами. Мне кажется, что она сходит с ума.
Скоро выпускные экзамены. Я не знаю, как с ними справлюсь. Я хочу поступить в университет в другой город, на бюджетную основу. Мне бы дали общежитие и стипендию. Я бы подрабатывала и училась. Но для всего этого нужны хорошие оценки и баллы.
Помнишь Пашу? У него родители постоянно в разъездах и командировках, и он в квартире живет один. Я хожу к нему, когда совершенно не хочется видеть мать и ее жирного ухажера. Когда я к нему прихожу, мы занимаемся с ним сексом. За это он разрешает мне у него ночевать. У нас что-то вроде отношений. Но он грубый и злой, потому я и с ним не могу долго находиться вместе.
Папочка, я очень устала! Честно говоря, мне очень хочется к тебе.
Ну или приезжай ты. Как можно скорее.
***
Папочка! Я так больше не могу!
Я сдала выпускные экзамены не очень хорошо и не смогла поступить на бюджет ни в один из вузов. А на контракт у меня нет денег, а мать распродала чуть ли не всю квартиру. Может, и квартиры уже нет, я не знаю. Я давно к ней не заходила и не хочу.
Я все так же работаю в кафе официантом. Наверное, я переведусь на полный день, потому что теперь никуда не иду учиться. Живу у Паши. Он всем своим видом показывает, что ему не очень хочется иметь со мной дело. Когда он злится на меня или когда выпивает, он меня бьет. Он бьет и тогда, когда меня трахает. Я знаю, что он меня держит у себя только из-за секса. Он уже говорил мне об этом. Он грозится когда-нибудь выгнать меня к чертям собачьим. А идти мне некуда. Поэтому приходится терпеть его побои и исполнять все его прихоти. Иначе я буду ночевать на улице. Заработанных денег мне даже на съем квартиры не хватит.
Чтобы успокоится, я выпиваю бутылку пива и курю сигареты. И рисую. Я бы хотела быть дизайнером или художником. Разрабатывать логотипы или что-то в таком духе. Но мне кажется, что я никому не нужна и никого не заинтересует моя работа.
Но сейчас мне не помогает ничего.
Папочка, я прошу тебя, я молю тебя, забери меня отсюда! Вытащи меня из того ада, в котором я оказалась!
Все эти годы ты был для меня единственной поддержкой. Лишь к тебе одному я всегда могла обратиться за помощью. Лишь тебе я могла поведать все свои тайны и поплакаться в жилетку. Я всегда тебя ждала. Я верила, что в самый трудный момент ты придешь за мной и протянешь мне свою сильную руку.
Я всегда тебя ждала. И я не виню тебя, что ты не приходил.
Знай, ты прекрасный человек. Я очень тебя люблю.
Ах, папочка, как же жаль, что ты умер восемнадцать лет назад.
15
Однажды, много лет назад, я вышел из дома. И двинулся в путь.
Вскоре я осознал, что не разбираю дороги. Что я иду вслепую. Но я понял, что у меня есть спутники, гораздо старше и опытнее меня. Они держали меня за руки и вели сквозь туман.
Я слабо представлял, где я иду, зачем я это делаю и кто я такой, чтобы вообще идти. Но мои спутники не отпускали меня и терпеливо отвечали на все вопросы, которые я задавал.
Я ничего не видел перед собой, но я понимал, что мне никуда не свернуть с этой дороги. Что я создан, чтобы идти. Тогда путь не казался мне сложным. Дорога была ровной, без кочек, резких спусков или подъемов, но мои спутники по-прежнему внимательно следили, чтобы я нигде не споткнулся и не упал.
Так продолжалось долго. Туман постепенно рассеивался, а путь мне даже успел наскучить. Я видел тропинки, ведущие в другие стороны, но заботливые руки крепко держали меня и не отпускали. Мне очень хотелось узнать, что же там, в иных сторонах. Но я, ведомый своими спутниками, упорно шел прямо.
Мне надоела опека. Мне казалось, что я отчетливо видел дорогу на много миль вперед. Тогда я грубо потребовал от спутников отпустить меня. Мне хотелось идти быстрее, заглядывать за каждый куст на обочине и проверять все возможные тропинки. Я не боялся заблудиться. Я был уверен, что всегда смогу вернуться на эту главную, ровную, ясную дорогу.
Но мои спутники попросили меня подождать. Позволить им проводить меня еще немного. И я согласился. Мы шли дальше, развилок становилось всё больше, а на дорогу опять опустился туман, густевший с каждым новым шагом.
Внезапно мне стало страшно. Я остановился перед пеленой тумана, ощутив, что мои руки свободны. Я обернулся. Мои спутники были совсем не веселы. Они махали мне на прощание.
Я помахал им в ответ. Развернулся и уткнулся в стену вязкого воздуха. Я робко сделал шаг. Еще один. И еще. Я уже уверенно ступал по туманной дороге в гордом одиночестве. Меня ничто не сковывало.
И я побежал.
Я бежал быстро и не хотел уставать. Я бежал, с легкостью перемахивая через препятствия, которые, откуда ни возьмись, появлялись на дороге. Я бежал, прыгая по кочкам, торопясь на спусках и взбираясь на горки. Я заглядывал за каждый куст на обочине и проверял все возможные тропинки. Я бежал, а над моей головой светило солнце и пели птицы.
Я увидел на дороге девушку. Я взял ее за руку, и мы побежали вместе. С ней я прекрасно себя чувствовал. Парой мы бежали с большим энтузиазмом, чем по отдельности. Я был уверен, что весь мой путь, который я, со спутниками или без, проделал, был только для того, чтобы встретить эту прекрасную девушку. Я был уверен, что теперь это наш общий путь, и я бегу изо всех сил единственно ради нее. Я был уверен, что мы достигнем окончания пути вместе.
Но однажды она свернула с дороги. Ушла по одной из множества тропинок. А я не смог ее остановить. Она бросила нашу общую дорогу. По которой я бежал единственно ради нее.
Я замедлил шаг, но нашел в себе силы вновь набрать скорость. Но, как бы я ни старался разогнаться, я не получал удовлетворения. Мне казалось, что я бегу недостаточно быстро, не так, как раньше. Меня не радовали даже солнце и поющие птицы над головой.
Я ничего не видел перед собой. Я бежал не разбирая дороги. Я слабо представлял, где я бегу, зачем я это делаю и кто я вообще такой, чтобы бежать. Но я уже не мог иначе.
Я споткнулся, но не обратил на это внимания и продолжил бежать. Вскоре я споткнулся еще раз. Я обернулся. Прямо посередине дороги висела проволока. Я, впервые за долгое время, внимательно разглядел дорогу. Она была покрыта колдобинами и рытвинами, повсюду из земли торчали острые прутья. Я понял, что, в помутнении рассудка, заблудился, свернул не туда. Я набрался смелости и вновь попытался набрать скорость.
Но это было нелегко. Я постоянно останавливался, чтобы перевести дух. Я с трудом преодолевал многочисленные препятствия, и после каждого барьера мне хотелось всё бросить, остановиться, лечь в траву и закончить свой путь. Навсегда.
Но я раз за разом набирал воздух в легкие и, стиснув зубы, продолжал продвигаться вперед. Мои ноги были изрезаны проволокой, и я истекал кровью.
Я споткнулся еще раз. Проволока глубоко вошла в мою голень. Я засеменил ногами и, будучи не в силах выдержать удар, упал лицом в песок. Превозмогая жуткую боль, я пополз. Я не хотел оставаться здесь, на этой земле. Я подтягивался руками и подтягивал поврежденные ноги. Я кряхтел, тяжело дышал, скрипел зубами, но полз. Больше жизни я хотел выбраться отсюда.
Я оглянулся назад. Я никого не увидел, хоть и очень, очень хотел. Я осознал, что вокруг меня, на много миль вперед и назад, не было ни одной живой души. Вокруг меня не было никаких спутников – ни тех, добрых, что заботливо вели меня за руки в начале пути, ни той единственной, которая заставляла мое сердце биться чаще. Никто не мог меня поддержать. Никто не мог помочь мне залечить мои раны и завершить отрезок пути, полный скрытых и явных опасностей.
Я горько заплакал, а мои пальцы, разгребая песок, тянули мое безжизненное, израненное, ревущее тело вперед.
Я увидел перед собой неглубокую яму в земле. Я собрал всю волю в кулак, дополз до нее и мешком повалился на ее дно. Я и доныне в ней, в этой яме. Я понимаю, что надо двигаться дальше. Выползать отсюда. Маленькими шажочками начинать движение. Постепенно разгоняться. Не давать воспоминаниям застилать мне глаза. Не оборачиваться назад. И внимательно смотреть под ноги. Я же должен узнать, чем кончается этот путь. Впереди ведь должно быть нечто более приятное, чем эта яма.
Хватит ли сил?
16
– Ты нахрена его сюда притащил??? Ты где его достал вообще?
Он, по-мертвецки не шевелясь, лежал перед нами на столе, темно-коричневый кожей и до неприличия волосатый.
– Чё нам теперь с ним делать???
Я пожал плечами:
– На самом деле, я думал, что вы мне поможете.
Они переглянулись. Один из них, укоризненно посмотрев на меня, спросил:
– Ты идиот? Я первый раз с таким сталкиваюсь. И, знаешь ли, и не хотел бы.
– Да вы чё, ребята? Не волнуйтесь, я поделюсь.
– К чертям. Тащи его к себе, – отрезал второй.
– Не могу. Давай по-быстрому его разделаем, и делу конец. Грязь потом приберу.
– Не-а, дружище. Участвовать в разделке я не собираюсь.
– Димон, а ты?
Димон подумал. Говорит:
– Если че, я тут был не при делах. Инструменты подавал.
– Не вопрос, я сам вскрою. Тащи нож.
Я схватил темно-коричневого за волосы, легонько потряс. Крепкий.
Димон притащил нож, дал его мне. Я, все еще держа темненького за волосы, начал отпиливать ножом его растительность. Сначала сверху. Потом снизу. Дело шло легче, чем я ожидал.
Димон оценил:
– Ну, теперь хоть что-то на нем видно. Только волосы эти повсюду на полу валяются…
– Приберу.
– Че дальше? – спросил Димон.
– Видишь?
Димон вгляделся:
– Типа глаз?
Сжимая нож, я подтвердил:
– Ага. Сейчас выковыривать начну.
Кончик лезвия без особых проблем вонзился в мягкую плоть. Я пару раз провернул нож. Из отверстия начала сочиться белая жидкость, по краям собиралась какая-то муть. Я не стал стесняться, наклонился и пригубил жидкость из отверстия.
Димон, наблюдавший на процессом с каменным лицом, спросил:
– Ну и как?
– Безвкусно.
Я продолжил орудовать ножом, основательно прочищая глазницу от мутной жидкости. То же я проделал и со вторым глазом.
– Тащи открывашку, – приказал я Димону. Тот не торопясь пошарил в кухонных шкафчиках, достал необходимый мне инструмент и поставил кипятиться чайник.
Я вонзил острие открывашки в отверстие в попытке расколоть окружающее глазницу пространство. Не поддается. Попробовал в соседнем отверстии – безрезультатно.
– Приложи больше силы. Смотри, какая крепкая балда, так просто не расколешь, – подсказал Димон.
Я дернул открывашку пару раз и как следует приложился к рукоятке. Почувствовал, что кончик инструмента стал гнуться. Я надавил что есть силы. После нескольких секунд напряга меня отбросило – зубец открывашки откололся и исчез в коричневой утробе «балды», как сказал бы Димон.
– Хреновый, брат, инструмент, – констатировал я.
Димон снова метнулся на кухню, нашел еще одну открывашку («Покрепче!» – говорит.Мне очень понравилось, что он повеселел) и налил себе чаю. Похлебывая кипяточек, он готовился, как сам заявил, к «раунду номер два», для веселья даже стукнув пару раз ложкой о стенку кружки. Звук получался очень звонким и действующим на нервы.
– Прекрати, – раздраженно сказал я. – Мешаешь сосредоточиться.
Я и вправду склонился над коричневой «балдой», пытаясь обнаружить в ней хоть какую-то уязвимость. Я затолкал «открывашку покрепче» в отверстие, пошерудил ей там немного, застыл и задумался:
– Ну-ка, давай молоток.
Димон поставил чашку с чаем на стол и покопался на кухне. Через минуту он предоставил мне небольшой молоток для разделки мяса. Я осторожно ударил «балде» между глаз. Еще пару раз, посильнее, пока между этими самыми глазами не показалась еле заметная трещина.
– А чего ты его не расхерачишь к чертям собачьим? – спросил Димон.
– Внутренности жалко.
Я снова начал надавливать открывашкой. Молоток сыграл свою роль – «балда» потихоньку стала трещать. Но как только я решил, что дело сделано, небольшой овальный кусок «балды» откололся и с шумом полетел в стену.
– Лады, – сказал я. – По крайней мере, теперь мы видим, что у него внутри.
Я сменил тактику. Теперь я, следуя вдоль трещин и границам раскола, совершал действия, обратные движениям при открытии консервной банки, стараясь не повредить ничего внутри. И это мгновенно дало результат – коричневая «балда» расходилась по швам. Еще через пару минут бывший волосатик был распорот настолько, что мне хватило дури разломать его руками на две части, как будто я делил пополам только что очищенный апельсин. Из расколотого я аккуратно достал содержимое и положил в предоставленную Димоном тарелку. Руки были липкие.
– Что ж, приступаем к самому интересному.
Взяв нож, я всадил его в липкий овал. Легкие движения. Из разрезов засочилась мутная сероватая жидкость. Через минуту овал был порезан на несколько кусков, мутная жидкость слита в раковину.
– Пробуем, каннибалы! – не без удовольствия сказал я.
Из комнаты выполз второй, посмотрел на меня, Димона и результат нашей работы. Кажется, он был удивлен.
– Да нет, спасибо, – сказал тот. – Не хочется.
– Дело твое. А мы с Димоном, пожалуй, перекусим.
Второй в трапезе не участвовал, но остался посмотреть. Димон, затолкав кусок в рот и подозрительно пережевав, на полном серьезе заявил:
– На картошку похоже.
Я ел и не краснел. Ничего особо вкусного, но при этом и не то, что есть невозможно. Однако большая часть добытого часовым трудом так и осталась лежать на тарелке.
Я подмел волосы на полу, протер стол.
– Ну чего, ребят, тогда я сейчас за другим, с ирокезом, сгоняю.
– Чего? – не понял Димон.
– Ну, за ананасом. А то, как я посмотрю, вам кокос не очень понравился.
17
Гадкий сон. Просто отвратительный. Лена умывается, расчесывает волосы и подходит к кровати своего четырехлетнего сына Володи:
– Вставай, малыш. Нам пора ехать.
Четыре утра. Володя одет в прекрасные черные брючки, белую рубашку и серую жилетку поверх нее.
– Ты готов, малыш?
Володя акцентированно кивает головой. Лена закидывает ему за спину крохотный рюкзачок. Мать и сын выходят за дверь своей квартиры, Лена ворочает ключом в замочной скважине. Они подходят к лифту и нажимают кнопку вызова. Двадцать второй этаж из двадцати восьми. Лифт лениво и с шумом спускается. Его серебристая дверь сдвигается вправо.
– Заходи, сынок.
Помимо Лены и Володи в лифте еще два человека, два мужчины: молодой парень с жиденькой бородкой, уставившийся в свой портативный компьютер, и лысоватый, с сединой, пенсионер в очках. Все они движутся вниз, на первый этаж.
Что, если мы – всего лишь мелкие частицы вещества? Что, если мы всего лишь крошечные кусочки атомов? Что, если мы на самом деле ничего не решаем, и наша жизнь – всего лишь работа на субъекты гораздо более крупные? Или всего лишь стадия химической реакции?
Лифт лениво и с шумом спускается. Табло над головами пассажиров честно отображает путь лифта: 15, 14, 13, 12, 11, 10, 9, 8. На восьмом лифт тормозит. Тормозит, но его серебристая дверь даже и не собирается в сторону. Лифт встает замертво. Застревает. Свет дергается, грозясь окончательно погаснуть.
– Что происходит? – недоуменно спрашивает Лена у мужчин, пока Володя пялится во все глаза на перебои в работе ламп.
– Понятия не имею, – отвечает пенсионер.
– Может быть, розыгрыш. Пранк. Сейчас это популярно, – самоуверенно говорит юноша с жиденькой бородкой, не отрываясь от портативного технического устройства.
– В четыре утра? – задает резонный вопрос Лена.
– Для пущего страха, – невозмутимо защищает свою позицию парень.
Однако время идет, а ничего и никого в лифте не появляется.
– Ну и где же твои шутники? – интересуется пенсионер.
– Значит, мы просто застряли.
Лена тем временем нажимает кнопку вызова лифтера. Она пытается докричаться до работников службы. Никого нет. Никто не отвечает. Володя обхватил руку матери и прижался к ней всем телом. Ребенок начал пугаться, паниковать. Его лицо раскраснелось, из глаз сочатся слезы, но он держится, не ревет.
– Успокойся, успокойся, малыш, – шепотом говорит ему Лена. – Сейчас они проснутся, услышат нас и помогут нам спуститься. Они знают, что мы опаздываем, поэтому и они будут торопиться. Подожди, подожди.
Что, если мы являемся лишь винтиками в гигантском, невидимом нам механизме? Топливом для колоссальных машин? Пылинками в воздухе, фотонами света, которые разумно используются силами Вселенной?
Неизвестно, как долго четыре человека ожидали помощи. Время для узников лифта остановилось после того, как у молодого человека с жиденькой бородкой разрядился портативный компьютер. Юноша, конечно же, опубликовал пост в социальной сети о том, что он оказался заперт в лифте высотки по такому-то адресу, правда, поздней ночью/ранним утром он не получил никакого отклика от своих подписчиков из виртуального мира. Часы пенсионера и телефон Лены также не подавали признаков жизни сразу же после случившейся аварии. На другом конце кнопки вызова работников-спасателей по-прежнему никто не отвечал. Володя, разнервничавшись, уснул на руках матери. Лампы, как и часами ранее, испускали свет с перерывами.
Лифт дернулся, пошевелился. Запертые в лифте люди, за исключением спящего Володи, воодушевились. Железная коробка с серебристой дверью лениво и с шумом поползла вверх, этаж за этажом.
–Нет, нам не нужно наверх, – пожаловался неизвестно кому лысоватый пенсионер.
Лена нажимает на кнопку первого этажа. Раз, другой, третий. Лифт не слушается и упрямо двигается вверх.
– Быть может, кто-то наверху его и вызвал, – спокойно сказал юноша.
Лифт набирает скорость. Он буквально летит по шахте и не думает останавливаться. Еще пару секунд – и коробка с четырьмя узниками на борту со всей силы бьется в потолок шахты. От ужасающего удара людей раскидало по полу.
– Что это за…черт подери его?!! – кричит пенсионер.
– Пранк? Розыгрыш? – глазки молодого человека панически бегают в подбровных отверстиях.
Володя проснулся. Он прижался к Лене, которая, из-за удара, чуть не потеряла сознание.
– Спокойнее, малыш. Лифт немного шалит, мы сейчас спустимся вниз.
Лена колотит по кнопкам панели. Она призывает лифт остановиться, открыть его серебристую дверь, доставить их на первый этаж. Лифт, кажется, послушался и, лениво и с шумом, поехал вниз по шахте.
Но вскоре вновь замер, примерно на полпути. И вновь поехал вверх. С чудовищной скоростью.
Что если мы все заперты в крайне ограниченном пространстве? Как камушки в желудке коровы? Как кольца молекул нефтепродуктов в двигателе внутреннего сгорания?
Лифт, подобно поршню, взлетал вверх, бился в потолок и скатывался вниз. Частота цикла становилась все больше. Пассажиры болтались в лифте как частицы вещества в пробирке над огнем. Пассажиры ударялись головами, конечностями, ребрами и спинами в серебристые стены коробки. Тяжелее всего приходилось лысоватому, с сединой, пенсионеру, он задыхался; его очки перемололись в кашу, и мелкие кусочки стекла врезались в кожу четырех бедняг. Парень с жиденькой бородкой раздробил нос, его кровь запекалась на его губах и подбородке. Лена все-таки потеряла сознание, ее тело бросало из стороны в сторону, как мешок картошки. Володя кричал и плакал, крошечный рюкзак на его спине амортизировал его падения и взлеты.
Кровь. Слезы. Крики. Сдавленные стоны. Стальная неуправляемая коробка-убийца, взявшая курс на самоуничтожение.
Лифт вбивался в потолок шахты с такой скоростью, что стальная неуправляемая коробка-убийца начала плющиться, сжиматься, как алюминиевая банка из-под пива, на которую медленно наступали ногой. Перегрузка как при запуске шаттла. Бесчувственные тела узников лифта кидало с потолка на пол, как таблетки прыгают по коробочке, когда ее встряхиваешь.
Десятки ударов в потолок шахты. Раз за разом стальная коробка лифта сжималась и раскореживалась все больше, пока, наконец, не превратилась в нечто практически плоское, напоминавшее собой квадратную хоккейную шайбу. Лифт, точнее то, что от него осталось, последний раз впился в потолок – и с шумом полетел вниз, на дно шахты. Туда, куда стремились пассажиры изначально, – на первый этаж.
– Мама! Мама!
Володя, сжимая холодную руку Лены, ревел. Он не хотел верить в то, что мать не проснется, не отойдет от ударов. Он впервые столкнулся со смертью. Все пассажиры лифта, кроме Володи, умерли, не приходя в чувство.
Последнее, что видела Лена, – это серебристые стены лифта и гадкий, отвратительный сон, в котором страшное, неизвестное ей существо объясняло всю мелочность ее, как и, впрочем, всех остальных людей, существования.
Володя видел небольшое отверстие – стальные листы треснули, и через это отверстие просачивался свет. Володя пополз к нему, перелезая через трупы его товарищей по несчастью, минуя острые куски искореженного металла. Мальчик понял, что он может выбраться. Но он не хотел. Без мамы.
Он пытался тянуть ее за руку, по-прежнему пронзительно стеная. Он понял, что уже ничем не сможет ей помочь.
Володя оказался в коридоре. Перед ним была раскуроченные шахта лифта и сам лифт. В отверстии он видел безжизненную руку Лены. Володя всхлипывал, наматывал сопли на кулак. Его прекрасные черные брючки, белая рубашка и серая жилетка поверх нее были покрыты пылью, металлической стружкой, кусками стекла и кровью. Его крохотный рюкзачок помялся.
Володя с трудом открыл тяжелую дверь подъезда. Улицы были пусты, шел ливень с грозой. Володя отошел на пару десятков шагов от дома, повернулся и уставился на многоэтажку. При ударе молнии ему показалось, что дом, на самом деле, является огромным механическим существом, гигантом, монстром, титаном, колоссом.
Или не показалось.
18
Я ехал домой в маршрутном микроавтобусе. Путь неблизкий. Я прислонился головой к холодному стеклу, любовался на дорожные сумерки и слушал приятную музыку. В салоне было тепло и пахло кожей. Канун Рождества.
На полпути – запланированная остановка.
– 10-15 минут, – сообщил водитель.
Пассажиры вывалились из теплого салона маршрутки на морозный рождественский воздух. Я скрутил наушники и, складывая их в карман джинсов, последовал за всеми. Перекур.
Водитель и пассажиры зашли в придорожное кафе. Я неторопливо курил и глядел на окрестности; темнота с каждой минутой всё более окутывала их.
Я обратил свое внимание на собаку, сидевшую неподалеку от входа в кафе, на той воображаемой линии, где обыкновенно находятся передние фары припарковавшихся здесь автомобилей. Собака была некрупной, худощавой, гладкошерстной, светло-коричневого окраса. Она сидела на тонком слое снега, поджавши хвост, и слегка шевелила ушами. Дворняга не отрываясь смотрела на свет, исходивший из окон кафе. Вид у нее был жалобный.
Поначалу я подумал, что собака не одинока; она просто ждет своего хозяина, который по каким-то причинам задержался в придорожном кафе. Однако время шло, из заведения выходили все новые и новые люди: они шумно разговаривали, садились в свои автомобили, заводили моторы и уезжали. А собака всё сидела на прежнем месте, и никто ее не подзывал, не гладил и не открывал для нее двери салонов. Я докурил вторую сигарету, выбросил бычок в стоящую рядом урну, и меня вдруг осенило: дворняжка бездомна. Притом, судя по ее поведению, таковой она стала совсем недавно.
Да. Она была брошена здесь, на пустыре с придорожным кафе и заправочной станцией. Собака всё еще верит, что ее хозяин рядом, он скоро вернется, он позовет ее, погладит, накормит и откроет перед ней двери салона своего автомобиля. Это видно по ее глазам и позе. Видно и то, что она замерзла и голодна.
Первой моей мыслью было забежать в кафе и купить бедняге чего-нибудь поесть, пирожок или бутерброд с колбасой. Однако я остановился, только-только сделав шаг к порогу общепита. Я вдруг решил, что делать этого не стоит.
Собака тем временем отбежала от линии, где обыкновенно находятся передние фары припаркованных автомобилей, и стала носом ковырять землю – с левой и правой стороны кафе, ближе к дороге и в пяти метрах от заправочной станции. Кажется, что существо, наконец, осознало свое положение. Надежда растворилась, как остатки дневного света растворились в январской темноте. Собака поняла, что ждать больше нечего и некого – нужно действовать самой, иначе можно умереть от голода и холода, застыв в сидячем положении на тонком слое снега напротив придорожного кафе. Ее поиски увенчались успехом. Через пару минут я увидел, как дворняга остановилась в неглубоком сугробе с правой стороны кафе и одной стороной пасти пыталась разгрызть какое-то дерьмо. Вид у нее по-прежнему был жалобный.
Вероятно, это ее первый день бродяжничества. И его она запомнит надолго.
Почему я решил не помогать ей и не покупать для нее еду? Все очень просто. Сейчас, когда бродяжничество для нее в новинку, когда хозяин только что ее покинул, она еще не знает, как выживать. Сразу же показывать ей, что она может обходиться подачками, значит сделать из нее нахлебницу. А ведь никто не любит нахлебников, правда? Наверняка многие из вас видели стаи псов-нахлебников во дворах, рядом с рынками или, как в данном случае, у придорожных кафе. Это уже не собаки – это шакалы. У них вырабатывается инстинкт: если из дома или кафе выходит человек, то он ДОЛЖЕН иметь при себе еду для стаи. Они подбегают к людям, лают и бросаются на них, требуя то, к чему привыкли. А если человек не дает им этого, то эти псы, от души налаявшись и набросавшись, выглядят так, будто искренне не понимают, почему их обделили. Псы готовятся и ждут следующего условного сигнала. Который, по правилам их нахлебничества, будет обещать им вкусную кормежку.
Я не хочу подобной судьбы для дворняжки, которая только что грызла какое-то дерьмо в сугробе у правой стороны кафе. Я смотрю на нее и понимаю, что сейчас эта собачка получает бесценный жизненный опыт. Она мерзнет и жрет дерьмо. Попрошайкой она всегда успеет стать – слишком много у нас неравнодушных людей, готовых накормить беднягу, превращая ее в объект для отстрела. Но сейчас она мерзнет и жрет дерьмо, познает всю суровость бродячей жизни. Она поймет, что надеяться можно только на себя. Никто не придет и не поможет тебе – этого и не нужно. Она научится выживать самостоятельно, без помощи хозяев и подающих добросердечных убийц воли.
То же самое и с людьми. Чтобы стать человеком, ценить доброту и мораль, нужно на своей шкуре испытать бедность, несправедливость и жестокость. Люди должны мерзнуть и жрать дерьмо, чтобы, наконец, понять, что хорошо и что плохо. Чтобы стать человеком, а не сволочью, не знающей таких слов, как любовь и преданность. Чтобы стать человеком, а не тварью, оставляющей своих питомцев на морозных пустырях перевалочных пунктов.
Водитель хлопает меня по плечу. Я, очнувшись, поворачиваюсь к нему, а он кивает на салон автомобиля. Дескать, пора в путь. Я провожаю дворнягу взглядом, сажусь в кресло и захлопываю дверь маршрутного такси.
До дома еще час с небольшим. Я продолжаю думать о маленькой, худой, светло-коричневой и гладкошерстной собаке. Я надеюсь, что с ней все будет хорошо. Я мысленно прошу у нее прощения за свою черствость, мысленно же объясняя, что это к лучшему.
Я мысленно желаю ей удачи.
19
Поселковый дворик, лето. Я сижу на скамейке. Вечереет. Люди из соседних домов выходят из своих квартир с мешками мусора, пакетами, заполненными бутылками, и прочим ненужным хламом. Люди идут к грунтовой дороге, разделяющей поселковые дворики и сараи. Они кладут мусор на край дороги, переговариваются о чем-то. Они ждут так называемую «помойную машину» – невиданное явление для жителей города, привыкших к мусоропроводам и тому подобным удобствам.
Машина сигналит, аккуратно подъезжает к людям. Мужики закидывают в кузов хлам потяжелее, женщины бросают пакеты и мешки. Вся процедура занимает не больше минуты. Водитель, убедившись, что жители конкретно этих дворов избавились от всего, от чего хотели, трогает помойную машину с места и направляет ее к следующей группе дворов.
Я смотрю на людей из соседних домов, возвращающихся в свои жилища. Они идут, всё так же переговариваясь, с улыбками на лицах. Они, на удивление, выглядят счастливыми.
Я сижу на скамейке и пытаюсь понять, в чем причина их улучшившегося настроения. Они всего лишь выкинули мусор – эка невидаль. Однако…
Я вспоминаю, как чувствуешь себя после посещения бани. Ты выходишь оттуда совершенно новым человеком. Ты оставляешь дрянь, налипшую на твоем теле, в глубине отсыревших досок.
Я вспоминаю, как чувствуешь себя после проведения в своей квартире генеральной уборки. Квартира выглядит полностью обновленной. В ней становится гораздо приятнее жить, даже мусорить стыдно. Стремишься поддерживать порядок, чтобы эти приятные ощущения от обновленной квартиры сохранялись подольше.
Но в чем фишка избавления от мусора? Эта процедура повторяется через день. Ты выкидываешь его единственно для того, чтобы он не тух и не разносил смрад по всему жилищу.
Я вернулся к размышлениям об этом гораздо позже, когда однажды заглянул в свой старый шкафчик, напичканный различными позабытыми мною вещами. Школьные конспекты. Бесполезные аксессуары и сувениры. Мелочи, которые мне некогда подарила бывшая девушка.
Я смотрю на эти вещи. Я припоминаю, что меня с ними связывало. Мои эмоции, которые они в себе сохранили. События, которые ими сопровождались.
Я смотрю на эти вещи. Смотрю… и без сожаления выбрасываю их в мусорный пакет. К чертям. Это мне не нужно. Эти вещи более не определяют мое существование. Связи с ними отсутствуют. Эмоции давно стерлись. События безвозвратно прошли.
Вещь, превратившаяся в хлам или мусор, содержит в себе нечто, что ложится на нас грузом. Подобно грязи на нашем теле или беспорядку в нашей квартире. Даже если эта вещь – пакет из-под молока, из которого мы варили кашу на завтрак. Даже если эта вещь – пачка из-под чипсов, которыми мы губили свой желудок. Даже если эта вещь – бутылка из-под водки, которая утром дает о себе знать в похмельном синдроме. Любой мусор – частица нашего существования, оставшаяся в прошлом, от которой нужно избавляться. Обновлять свое окружение, как клетки нашего тела ежедневно обновляют организм.
Я бросаю в мусорные пакеты груды запылившегося старья из своего шкафчика. Добавляю к ним пакет из-под молока, пачку из-под чипсов и бутылку из-под водки. Выбрасываю эти отмершие частицы себя.
Дожидаюсь вечера, выхожу из дома и иду к грунтовой дороге, разделяющей поселковые дворики и сараи. Переговариваюсь с людьми из соседних домов. Держу в своих руках четыре пакета мусора, которые я кладу на край грунтовки. Улыбка расплывается по моему лицу.
20
Я робко вошел в класс после обеденного перерыва. Я увидел там то, что ожидал и чего боялся увидеть.
Снова они. Пятеро известных в школе хулиганов. Пятеро акселератов, распухших от дешевого пива в баклажках и едкого сигаретного дыма. Пятеро ублюдков, донимающих всех остальных. В их послужном списке: вымогательство денег и ценных вещей, кражи, избиения и издевательства.
Они снова пришли в наш класс с намерением повеселиться. Порыскать в рюкзаках запуганных учеников в поисках чего-либо съестного. Отвесить кому-нибудь послабее десяток подзатыльников и надеть ему на голову урну, полную банановой кожуры. Потискать и позажимать симпатичную девушку в углу, убеждая ее пойти с одним из них на свидание. Конечно же, она откажется. И тогда они дружно выльют на нее поток грязных ругательств, а затем, запрыгнув с ногами на ее ученический стол, будут тыкать своими паховыми областями ей в лицо. В общем, самая простая развлекательная программа этих пятерых мудаков.
Я робко вошел в класс и посмотрел на них, соображающих, какую жертву выбрать и для какого рода пытки. Звери. Весь наш класс замер в ожидании их решения. Не особо крепкие парни-индивидуалисты (я – из таких же) надеются и верят, что отсидятся за своей партой, пока великолепная пятерка сволочей будет измываться над кем-нибудь другим. Девчонки сбиваются в группы – так легче отражать похотливые атаки полоумных извращенцев.
Я посмотрел на них, и они это заметили. Мой взгляд должен был выражать дерзость, но не настолько, чтобы сразу нарваться на неприятности, и дать им понять, что тут им не рады. Я чувствую, что получилось не очень. Я чувствую, что из меня прямо-таки сквозит страхом.
Они ничего не сказали. Я прошел за свое место и сел. Наблюдаю за выродками, как и все в этом классе. Кажется, они что-то придумали. Перешептываться не в их правилах, – обычно они озвучивают свои намерения громко и четко – но сейчас они делают именно это. Они нагло ржут. Совсем не к добру.
В класс после обеденного перерыва робко входит Женя – маленькая, худенькая, до ужаса скромная девочка со светлыми, чуть рыжеватыми волосами. Она явно оказалась не в то время и не в том месте.
Хулиганы тотчас же берут ее в оборот. Они окружают Женю и прислоняют ее к покрытой мелом после предыдущего урока доске. Они задирают ей кофту, хватают за волосы, кричат ей в лицо о том, какая она ущербная. Из глаз Жени беззвучно текут слезы. Она не знает, как вырваться из их круга. Она молящим взглядом смотрит в лицо каждого из них, и каждый из них считает за честь потянуть ее за ухо или ударить тыльной стороной ладони по губам. Твари.
На это просто невозможно смотреть. Я терплю изо всех сил, но из меня все же вырывается. Вырывается громко и четко, почти в их стиле:
– Отстаньте от нее.
Рожи мудаков поворачиваются к классу. Они знают, кто это сказал.
Самый нервный и горластый из них уже завелся.
– Эй! – кричит он и бодрым шагом придвигается ко мне.
Я молчу.
– Это чё типа, твоя телка? – он останавливается перед моим столом, до безобразия скривляет свою харю и тычет пальцем в сторону Жени.
В моем голосе заметно поубавилось смелости.
– Нет, – отвечаю я, тихо и с комом в горле.
– Так а хули ты тогда впрягаешься???
Я молчу.
– Борзый, погодь, – в разговор низким басом вмешивается их лидер. Он здоров как бык и имеет нешуточный авторитет среди своих товарищей по ремеслу. Одним глазом он присматривает за прижавшейся к доске Женей, а другим сканирует мое лицо поверх Борзого:
– Иди-ка сюда.
Я молчу. Встаю с места, прохожу мимо Борзого и направляюсь к доске. Мои колени дрожат. Я вплотную подхожу в лидеру. Четверо его шестерок уже увеличили радиус круга, чтобы держать под контролем не только Женю, но и меня.
– Она внатуре тебе нравится? – спрашивает меня лидер.
Я молчу. Смотрю на Женю. Она по-прежнему беззвучно плачет, обтирая спиною покрытую мелом доску.
– Да??? – лидер повторяет вопрос.
Я поднимаю глаза и смотрю на лидера. Мне становится не по себе. Мой желудок сводит от страха.
– Нет, – отвечаю я.
– Нет? – уточняет лидер. – То есть ты тоже считаешь, что она – уебище?
Ублюдки ржут. Покатываются со смеху. Лидер оглядывает своих подопечных с довольной улыбкой. Его глаза светятся. Его жирная кожа сверкает на солнце, пробивающееся сквозь окна класса.
Я молчу.
– Ударь ее, – тихо произносит лидер.
Я вопрошающе уставился на него.
– Ударь. Давай вместе над ней повеселимся. Ну ты только глянь на нее. Она же страхоебина. Ударь.
Я молчу. Я слышу, чувствую ухмылки выродков за моей спиной. Я ощущаю полное безразличие одноклассников, трясущихся за свои шкуры еще сильнее, чем я – за свою. Ублюдки удовлетворенно переглядываются. Я вдруг понимаю, что именно этого они и хотели. Именно это они и планировали. Именно об этом они и перешептывались. Именно эти жертвы они и выбрали. Именно это у них и получилось.
– Ударь.
Я молчу. Я смотрю на Женю. Она молящим взглядом смотрит на меня, как минуту назад смотрела на них. Я понимаю, что если я не ударю ее, они меня изобьют. Отмудохают до полусмерти. Разобьют мое лицо в кашу. Перемелят мне тело, руки и ноги.
– Ударь.
Они выиграли в любом случае. Они будут неистово рады, если я изобью Женю. Они будут не менее рады, если изобьют меня и лишний раз продемонстрируют всем остальным, что шутки с ними – крайне плохи.
– Нет, – набравшись смелости, говорю я.
Лидер довольно улыбается.
– Ну раз ты скромничаешь, то тогда начну я.
Лидер подходит к Жене и сильнейшим ударом ладонью обрушивается на ее лицо. Девочка лишь слабо вскрикивает. Он попал ей по носу. Из ее ноздрей закапала кровь.
– Твоя очередь, – кивает мне лидер. – Бей.
Я молчу. Я не двигаюсь.
– Ладно, – говорит лидер и отвешивает еще один страшный удар по лицу Жени. – Бей.
Меня передергивает от страха за себя, за Женю и за безвыходность положения.
Лидер снова замахивается на девочку. Я больше не могу этого вынести. Я успеваю схватить его за руку до того, как он нанесет удар, и изо всех своих сил треснуть ему прямо в бровь.
Он слегка отшатнулся, а мне в спину мгновенно прилетел пинок от Борзого. Я упал вперед, под ноги лидера. Он ботинком отшвырнул меня обратно.
– Не трожь! – крикнул лидер своим шестеркам. – Я сам его ушатаю.
Я поднимаюсь на дрожащие от страха ноги. Тело меня не слушается. Я вижу, как Женя, воспользовавшись моментом, сбегает из круга и пулей вылетает из класса. Она больше им не интересна. И я очень этому рад.
Я замахиваюсь на лидера, но он легко уворачивается от удара и бьет меня в подбородок. Я пытаюсь атаковать его еще раз, но он бьет носком тяжелого ботинка мне в голень. От боли я сажусь на пол. Эта падла прекрасно знает, куда бить.
Он хватает меня за волосы и тычет кулаком в мое лицо. Десятки раз. Я заливаюсь кровью, льющейся из моего разбитого носа по моим разбитым губам. Я чувствую, как мои глаза заплывают от бесконечных ударов. Он колотит меня ботинками по плечам и коленям. Пару раз пробивает в живот.
Кажется, разбитый нос Жени увидели учителя и забили тревогу. Об этом, только в гораздо более грубой форме, лидеру сообщила одна из его шестерок. Он отошел от меня. Посмотрел в мои заплывшие глаза. Довольно улыбнулся. И побежал вон из класса за своими подчиненными.
Я встаю на ноги. Я не собираюсь так просто сдаваться.
Я, преодолевая бешеную боль во всем теле, бегу за ним. Я кричу ему:
– Стой, падла!
Я понимаю, что мои разбитые колени не в силах вынести беговую нагрузку. Я спотыкаюсь и падаю на пол.
– Иди сюда, тварь!
Я волочу по полу отказывающиеся меня слушать ноги.
– Ну куда же ты, трус!
От бессилия я утыкаюсь головой в руки. Из моих заплывших глаз потоком вытекают слезы. Я отхаркиваю, выплевываю слова:
– Возвращайся, мудила!
Я тяну руку в сторону убежавшего лидера. Я кричу, и мой голос хрипит. Я остаюсь без сил лежать там, в школьном коридоре, две минуты, три минуты, пять минут. Из моего окровавленного рта летят ругательства. Я молю его вернуться. Я жду реванша.
До сих пор.
21
Я пытаюсь бросить курить.
Но иногда мне кажется, что это невозможно. Я стараюсь не думать о сигаретах. Случается, я забываюсь, утопаю в рабочих делах и домашних заботах, но, как правило, ненадолго. Навязчивые мысли о куреве всегда возвращаются ко мне. Длинными темными вечерами и в беспокойных снах. Утром, когда я осознаю, что мне чего-то не хватает. В середине рабочего дня. Когда я лежу в ванной или пью пиво перед телевизором. Когда я прогуливаюсь на свежем воздухе. Хожу по магазинам. Я не могу отделаться от ощущения, что если бы они сейчас были со мной, всё было бы иначе. Легче, приятнее и веселее. Я представляю себя с сигаретой, и на меня находит страшная, неописуемая тоска. Я сбрасываю эти оковы с себя, и они остаются лежать там, в моей постели, на полу офиса и на прилавках гипермаркетов, на запорошенной снегом земле и в молодой майской листве. Оковы лежат, скрутившись в клубок, незаметные и неосязаемые, затаившиеся в терпеливом ожидании, готовые вновь опутать меня. Когда я менее всего буду к этому готов. Когда я лишь брошу неаккуратный взгляд на объект моей любви и ненависти. Когда я почувствую в воздухе запах сигареты, от которого тошнит и одновременно сводит с ума.
Я вновь пытаюсь бросить курить.
И в этом моем решении мне помогает одна простая и светлая мысль, отдельная от ощущений и эмоций: с куревом было бы, на самом деле, еще хуже, чем сейчас. Я это твердо знаю. Да, сигарета давала мне некоторые минуты счастья и блаженного забытья, но их было, откровенно говоря, не очень-то и много. С ней было особенно здорово поначалу, когда зависимости как таковой еще не возникло. Я вдыхал ее дым, и это кружило мне голову. Я ощущал себя взрослее, мужественнее, круче. Мне было очень хорошо, и я пел сигарете гимны. Но это не могло продолжаться вечно. Я понял, что курево на меня негативно влияет. Наверное, было бы проще завязать с ним тогда, когда простое увлечение сигаретой не превратилось в обузу. Но я не смог этого сделать, наивно полагая, что это простое увлечение сигаретой всё еще может быть всего лишь милой забавой. Что это может приносить истинное удовольствие. Я ошибался. Вскоре отрицать зависимость стало бессмысленно, и из курения исчезла значительная часть шарма и романтики. Перекуры теперь не ожидались с эйфорией. Теперь они даже не расшатывали сознание, превратившись в нечто скучное, обыденное и бытовое. Даже тогда было не поздно с этим покончить. Но нет. Я забрасывал сигареты на пару дней, осознавал, что ничего не клеится, и бежал за новой пачкой. И она меня выручала, на время возвращая ту самую смоляную радость. В привычной же обстановке сигарета не вызывала ничего, кроме раздражения. Мне становилось неприятно, стыдно и неловко чуть ли не после каждой выкуренной. Но я уже и не мог представить себе, что смогу когда-либо забыть о сигарете совершенно. Я не мог представить, что в ясный июньский день я буду попивать апельсиновый сок, не отвлекаясь на затяжки. Что, стоя на темной декабрьской улице, я не буду более согреваться ее угольком на кончике. Забегать за ней к соседям с верхнего этажа. Находиться с ней в компании таких же коллег-куряг за обсуждением текущих проблем человечества и нас, как отдельных его представителей. Конечно, быть в таком обществе можно и не имея сигареты между пальцами. Но это, как несложно догадаться, в высшей степени некомфортно.
Я в очередной раз пытаюсь бросить курить.
Если я сейчас сдамся, это ни к чему хорошему не приведет. Мой порыв лишь усугубит ситуацию. В лучшем случае всё вернется на круги своя, а эти круги отнюдь не из тех, в каких бы мне хотелось быть. В худшем я еще больше возненавижу себя и виновниц этой ненависти. Я боюсь, что не выдержу еще один виток борьбы с собой и своей дурной привычкой. И, если честно, я не понимаю, почему у меня не хватает воли выбросить это из головы окончательно. Ведь в этом нет, по сути, ничего сложного или необычного. Все могут справиться и все через это проходят. Едят орешки и грызут семечки. Сосут мятные конфетки и жрут шоколад. Занимаются спортом. Короче говоря, заменяют одну привычку другими, менее губительными. На крайняк уходят в затворничество на пару недель, возвращаясь оттуда посвежевшими и отдохнувшими. По крайней мере, на вид. Но вот у меня почему-то не получается. Всё перепробовал и всё без толку. Я один такой проклятый? Или просто самый слабый из всех? Безвольный? Безнадежный? Обреченный? Или же мне просто нужно больше времени, чтобы это пережить, чем всем остальным?
Я опять пытаюсь бросить курить.
Моя любимая марка сигарет. По правде говоря, я всегда любил только ее. Конечно, я перепробовал и множество других, по разным причинам. Допустим, на вечеринках, когда я забывал любимый табак дома, а знакомые делились своим. Или я сам тянул сигарету за сигаретой из вроде бы бесхозной пачки. Вечерами, когда сигареты заканчивались, я бежал в ближайший ларек и забирал первое, что попадалось на глаза. Но, честно признаюсь, сигареты других марок я курил с отвращением. На пьянках-то еще ладно – там что дают, то и бери, жалеть смысла нет. А вот когда я курил другие и делал это осознанно, тогда я, утолив свою потребность, начинал себя ненавидеть. Я считал это изменой – самому себе и, как бы это странно ни прозвучало, любимой марке. Это работает и в обратную сторону. Не дай бог я ненароком увижу, что кто-то на улице или где-либо еще стоит и курит до боли знакомую сигарету… В такие моменты я впадаю в ступор. Я бешусь. Я посылаю проклятия и бедняге, который курит моисигареты, и любимой марке, хотя она, в сущности, ни в чем не виновата – это же я пытаюсь бросить курить, а не марка намеревалась уйти с табачного рынка. Но самому себе этого не объяснишь. Курящий мою любимую марку мгновенно становится моим личным врагом. Мне хочется его выслеживать. Мне хочется его догонять и избивать. Мне хочется в ярости выкрикнуть ему прямо в лицо – не смей курить мою марку! Она принадлежит мне и только мне. Еще раз я увижу тебя даже рядом с ней – и я тебя уничтожу. Убью. Сожгу. Сотру с лица земли. Конечно, я никогда так не поступал и вряд ли поступил бы – разум все-таки берет верх над эмоциями и этой больной, необоснованной ревностью. Тем не менее, меня пугает моя реакция. Так не должно быть. Прошло слишком много времени, чтобы реагировать наподобного рода вещи так болезненно.
Как бы там ни было, я пытаюсь бросить курить.
Я скучаю по своей любимой марке. На моем письменном столике все еще лежит пачка с ее логотипом, разумеется, пустая. По-хорошему давно пора ее выкинуть к чертям собачьим, но у меня на это духу не хватает. Мне кажется, что если я так сделаю, то я потеряю связь с огромным периодом моей жизни, с чем-то очень важным и значимым. Да, прошлое необходимо выбрасывать без сожаления, если хочешь получить счастливое будущее. Но это прошлое каким-то образом определяет мою сегодняшнюю жизнь, и если я о нем в одночасье забуду, то останусь ни с чем, и не факт, что вновь найду себя. Забывать постепенно тоже не получается. Верится только в одно: когда-то я очень неплохо жил и без любимого курева, значит, можно и теперь жить без него. Я все еще молюсь о поблажках. Например, я мечтаю, что буду курить иногда, когда захочется, по настроению, не имея никакой зависимости. То бишь, это не я буду зависеть от сигарет, это они будут подстраиваться под мои желания. Они будут привязаны к моей воле. В какой-то степени, это реванш, и я его жажду. Помимо реванша, есть еще два варианта развития событий, которые, я верю, принесут мне спасение. В первом из них я, после долгого воздержания, возвращаюсь к сигаретам, закуриваю раз-другой и вдруг осознаю, что они – ничто. Абсолютно обыденная, ненужная вещь. Дрянь, ради которой не стоит убиваться. Пустой звук. Пустой дым. Всё желание напрочь отпадает, и я выбрасываю чертову пачку – в мусорку и из головы. Второй вариант можно считать утопическим. Идиллическим. Я возвращаюсь к сигаретам и, несмотря на их очевидный негативный эффект, живу с ними счастливо, совершенно ни о чем не беспокоясь и во всем им уступая. Единение моих легких и их токсичных продуктов сгорания. Пока смерть не разлучит нас. Варианты неплохие, но при каждом из них мне необходимо сделать один важный шаг – вернуться к сигаретам. Я хоть и хочу, но не могу. Я считаю, что сигареты сами бы ко мне вернулись, если бы хотели. Но они, видимо, не хотят, если не возвращаются. Поэтому я всё еще борюсь с самим собой. Я всё еще держусь.
Я всё еще пытаюсь бросить курить.
Часть вторая: стихотворения
1
Кидают камнями…не больно.
Лишь мелкие недруги, чернь.
Кидать в них камнями в ответку
Мне даже, признаться, лень.
С тобой же совсем по-другому:
От каждого камня – рыдать.
Мы будем, вплотную сближаясь,
Друг друга камнями сшибать.
2
Предрассветный окрас голубой высоты,
Влажный воздух вокруг, на дорожках цветы.
Мне так больно гореть и сгорать вне огня.
Я избавлю тебя и себя…от себя.
3
Ты – умная девочка.
Универ – пригодится!
И вот она, корочка –
Можешь гордиться.
Ты думаешь, верно,
Что в лужу не села?
Четыре ты года на это убила.
А что с ними делать?
Засунь в трусы
Диплом свой несчастный,
И пусть он раз в месяц
Становится красным!
4
Не в то мы время родились.
Назад бы нас веков на –дцать.
Там нас свершенья заждались,
А тут нам нечего свершать.
А нам бы – на арены Рима.
Врагами наполнять гробы
И убивать назло режиму.
Они свободны. Мы – рабы.
А нам бы брать на абордаж
Суда в морях и океанах.
Но мы берем бухло в гараж.
Но мы лишь пялимся в экраны.
Соревноваться бы в речах
И покорять пустыни, горы.
Но нам лишь ныть по мелочам.
Но нам лишь прятаться по норам.
А нам бы – викингскую страсть.
А нам бы – в кельтские зарубы.
А нам бы драться, биться всласть.
Но мы лишь пьянствуем по клубам.
А нам бы эпосы писать
И рисовать на стенах фрески.
Но мы привыкли лишь страдать
И слать друг другу смс-ки.
А нам бы – в месиво войны.
А нам бы – сквозь огонь столетий.
А нам бы честь спасать страны,
Но мы сидим… сидим в инете.
5
Прощай, мой маленький трактир.
Прощай, мой глупый старый мир.
Мой старый глупый скучный мир.
Мой тусклый глупый старый мир.
Прощай, мой маленький трактир,
Где новый день – не новый пир.
А если пир – то грустный пир.
Каков мой мир – таков и пир.
Прощай, мой маленький трактир,
Где каждый день – ружейный тир,
Где я – мишень, где я – сортир.
Кровавый, мерзкий, грязный тир.
Прощай, мой маленький трактир,
И здравствуй, дивный новый мир.
Прекрасный, дивный новый мир.
О, этот дивный новый мир…
6
Давай мы с тобой улетим
На край безымянной земли,
Давай мы с тобой посетим
Места, что нам сниться могли,
Давай мы с тобой покорим
Глубины холодного моря,
А лучше, давай переспим
И не увидимся боле…
7
Фонтаны открылись…они исцеляют.
Они мне помогут унять эту боль.
Я пью эту воду, и я понимаю,
Что это лишь слезы, из глаз моих соль.
8
Твоя смерть придет, когда ты будешь спать.
Заползет в твою белоснежную кровать,
Почешет за ушком и нежно обнимет,
Проникнет под кожу… и вроде бы сгинет.
Проснешься под утро, умоешься в ванной,
Пойдешь на работу – а как не пойти?
Ничто не получится: скверно, но ладно,
Вернешься домой ты со смертью внутри.
Бухая по пятницам, чипсы сжирая,
Ты будешь все новые годы встречать,
Без света и веры, надежды на лучшее
Денно и нощно смертью дышать.
Ложась, как в могилу, в кровать белоснежную,
Ты будешь уныло конца ожидать,
И не понимая, что заживо мертвый,
Чесать за ушком и смерть обнимать.
9
Вечером после работы
Зайду я в твою квартиру,
Поздороваюсь, поцелую,
Выпью горячего чая,
Улягусь на теплой кровати.
Спрошу тебя: как делишки?
Как день провела, красавица?
Ты мне ответишь: нормально,
И ничего необычного.
Расскажешь, экзамены сложные,
Много готовить билетов,
Курсач до сих не написан,
Преподы требуют, строгие.
Я расскажу о проблемах:
Завтра сдавать статьи в номер.
О журналистском призвании,
Лучшем призвании в мире.
Расскажу, как потел в тренажерке:
Два часа непрерывных занятий.
Расскажу о прохладном душе
И выпью горячего чая.
Ты займешься своими делами,
Я не буду тебе мешаться,
Улягусь на теплой кровати,
Полазаю в интернете.
Пораскину мозгами немного:
Идеи для будущих подвигов.
Посмотрю на твои волосы.
Как красивы они на закате!
Ты зевнешь и закроешь учебники,
Ляжешь со мной на кровати.
Обниму тебя тихо за талию
И уткнусь в твои мягкие волосы.
Я укрою тебя одеялом.
Засопишь как дитя, едва слышно.
Я взгляну в потолок и задумаюсь,
Совершенно довольный, счастливый.
Ведь не нужно мне больше ничуточки,
Ни ссор, ни нервов, ни ревности,
Ни разборок больных неделями,
Ни глупых обид повседневных.
От тебя не прошу я политики,
Жизненной философии,
Разговоров заумных, бессмысленных,
Рассуждений на темы вечные.
И с тобой не желаю пошлости,
Грязных совокуплений,
Конфликтов непонимания,
Вопросов, кто в доме хозяин.
Совершенно довольный, счастливый,
Я закрою глаза уставшие,
Задумаюсь и пожалею
О той, с кем всё то совершалось.
И ссоры, и нервы с обидами,
И разборки больные неделями,
Недовольства и ругань, депрессии,
Шаткий баланс настроения.
С кого просил, с кого требовал
Политики, философии,
Разговоров заумных, бессмысленных,
Рассуждений на темы вечные.
С кем желал и желаю пошлости,
Грязных совокуплений.
Чью не ценил я заботу
Вечером после работы.
10
Однажды в студеную зимнюю пору
Ударился я головой.
Догнал я тебя по пути к универу
И громко воскликнул: постой!
Ты знаешь, но это не глупая шутка,
Ты, милая, мне по нутру.
А ты улыбнулась холодно и жутко.
Сказала: не стой на ветру.
11
Ты такая одна, как в небе полная луна.
Ты как солнечный луч в мире темных-темных туч.
Ты как икона среди мелких и тусклых картин.
Ты – мотылек средь пауков и паутин.
12
Уходите, женщины,
От молодых и красивых.
Уходите, женщины,
От перспективных и сильных.
Уходите, женщины,
От волевых и спокойных.
Уходите, женщины,
От здоровых и стройных.
Уходите, женщины,
От умного, резвого.
Уходите, женщины,
От доброго, трезвого.
Уходите, женщины,
От любящих, ценящих.
Уходите, женщины.
От заботливых, верящих.
Уходите, женщины,
К алкоголикам грязным.
Уходите, женщины,
К фанатикам разным.
Уходите, женщины,
К быдлу второсортному.
Уходите, женщины,
К жирному, жмотному.
Уходите, женщины,
К тем, кто не любит.
Уходите, женщины,
К тем, кто погубит.
Уходите, женщины,
К тем, кому нужно «одно».
Уходите, женщины,
К тем, кто с баблом.
Уходите, женщины,
К козлам и уродам.
Уходите, женщины,
К мудакам и мразотам.
Уходите, женщины,
К хлюпикам ноющим.
Уходите, женщины,
К ничего не стоящим.
Уходите, женщины,
Прочь от логичного.
Уходите прочь
От реальности дня.
Уходите, женщины,
Прочь от разумного.
Уходите, женщины,
Прочь от меня.
13
Мою силу теперь не измеришь в ньютонах,
Моя ширится слава, веселей мои шутки.
Я давно уж не слушаю всяких гондонов,
Что садились мне на уши круглые сутки.
Я б движеньем одним раздавил твое тельце,
Я б прирезал тебя, придушил как гадюку.
Я тебя ненавижу всем склеенным сердцем.
Я тебя ненавижу, паршивая сука.
14
Не верь в мою полубогиню.
Лишь я могу ей следовать слепо.
Лишь я рисую ее иконы.
Лишь я вижу ее корону.
15
Пойду и отдам свое тельце
На растерзанье вечернему солнцу.
Закину шмотьё в свой потрепанный ранец,
Зажму его лямками легкие с сердцем.
И побегу по кругам, по кружищам,
Мотая километр за километром.
В попытке уйти от проблем настоящего,
В борьбе против ветра, и дальше – по ветру.
Я буду бежать, столь долго, сколь надо,
Пока голова не станет вновь ясной,
Пока что-то внутри не останется радо,
А жизнь не покажется снова прекрасной.
И тут остановится слабое тельце,
Согретое чутким вечерним солнцем.
Освободятся легкие с сердцем
От жестких лямок старого ранца.
16
Я думаю, что ваши рыла свиные
Привыкли жрать гнилые помои.
Иначе, я думаю, и не бывает
При вашем любимом строе.
Я думаю, ваши ленивые задницы
Сдохнут быстро, годам к тридцати.
От ваших безмозглых голов, вероятно,
Их уже не спасти.
Я думаю, что ограниченность в целом
Совсем не повод этим гордиться.
И я надеюсь, от вашего семени
Больше ничто не родится.
17
Говорил, не боюсь высоты.
Говорил, не страшусь я огня.
Ты, конечно, не верила мне.
Ты, конечно, любила меня.
Наш ручей перекрыла скала.
Мы расстались… по нашей вине.
Мои мысли теперь как смола.
В руках – джойстик, бухло – на столе.
Жадно память о прошлом храню
И за все благодарен судьбе.
Одного лишь понять не могу.
Отчего ты не верила мне?
18
Что мне до твоего прощения?
Что мне до твоего возвращения?
Ну что мне лучше, что ль, станет?
Или изменится что-либо резко?
Или я стану вдруг добрым и милым,
Верящим в лучшее, юным, наивным?
Сразу забыв о скверном характере,
Стану вновь, как прежде, счастливым?
Закрою глаза на твои недостатки?
Забью на серьезную разницу вкусов?
Фортуна лицом ко мне повернется?
Тузы с рукавов посыпятся тоннами?
Солнце светить станет ярче, теплее?
Звезды мерцать будут в нужных созвездиях?
Вселенная кругом перевернется?
Земля перестанет ублюдков носить?
Нет? Значит, нечего париться.
Нет? Значит, не стоит ныть.
19
Не верь тому, что я говорю.
Я научился лишь врать.
От одного лишь безделия я
Заполняю стихами тетрадь.
Не верь и тому, что вокруг говорят.
Это лишь сплетни, кино.
Ты знай только то, что щебечет душа.
Ты знай только это… но
Поверь же тому, что я говорю.
Тебе не умею я врать.
Из-за больных перестуков в груди
Заполняю стихами тетрадь.
Часть третья: эссе и опубликованные материалы
1
Вокруг – дезинформация. Правды не найти. Факты, кажущиеся неоспоримыми, перевираются на любой, необходимый той или иной силе, лад. Ничто нельзя принимать на веру, иначе угодишь в жернова запудривающей мозги системы. Ненавязчивая, но столь эффективная пропаганда. Невидимое манипулирование, превращающее неопределившихся людей в идейных фанатиков.
Неизвестно, что нужно читать, что смотреть и кого слушать подростку, чтобы во мгновение ока не вырасти оголтелым путинистом, воинственным апологетом РПЦ, противоречивым либералом или беспринципным националистом. Отгородится вообще от всего? Огюст Конт, родоначальник социологии, практиковал «мозговую гигиену»: он специально не читал трудов других авторов, чтобы их мнения не повлияли на его мировоззрение. Но это когда было. А сейчас так не пойдет. Знание всех вышеперечисленных идей необходимо, чтобы разбираться в том, что в стране и мире творится. Но… как увидеть разницу между объективным и выдуманным, как фильтровать информацию, как не попасть под влияние тех, кто хочет на тебя влиять?
Молодых людей, которые, думая, что попросту балуются черным, циничным юмором в сети, впутываются в интернет-пропаганду и еще и гордятся этим, лично я именую «поколением MDK». Многомиллионные паблики в социальных сетях, практикующие, простите, злость и ненависть «забавными» картинками-мемами, невероятным образом действуют на неокрепшие умы молодежи. И вот, спустя всего-то недельку после нажатия «заветной» кнопки «Подписаться», очередной подросток уже презирает инвалидов, плюет в сторону малоимущих, боится и, как следствие, не терпит представителей других национальностей. Негативное всегда прививается проще, чем позитивное. Поэтому даже начинающего интернет-аморала хрен переучишь обратно.
Пропаганда и интернет как уникальное средство для ее распространения породили, так скажем, личностей, каждый день проверяющих здравый смысл на прочность. Политические провокаторы. Агрессивно настроенные гомосексуалисты. Радикалы, сжигающие священные книги на камеру. Антиморалисты, ждущие смерти родственников, чтобы бесплатно бухнуть на похоронах. Ненавистники ветеранов Великой Отечественной, призывающие заживо хоронить "большевистскую мразь". Партии педофилов. И это лишь краткий список. Думаю, что каждый читатель без труда добавит еще пару-тройку подобных нездоровых примеров.
И такие вот приспешники идей распаляют вражду, намеренно или неосознанно. Мужчины против женщин. Русские против кавказцев. Славяне против славян. А мы верим. Формируем стереотипы. Рассматриваем отдельные случаи, раздутые теми, кому это нужно, как сложившуюся тенденцию. С охоткой включаемся в игру, из которой никто не выйдет победителем.
Больше всех достается бедняжкам историческим фактам. Всё, что угодно, ставится под сомнение. Кто на кого напал, кто чей потомок, кто сколько расстрелял и репрессировал, кто прав и кто виноват, наконец. Бедняжки исторические факты переворачиваются с ног на голову. Сейчас уже не удивляют высказывания типа: «Гитлер – спаситель человечества, а Сталин – антихрист, помешавший пришествию мессии». Периодически кажется, что мир в край...... крышей поехал, в общем.
Думать своей головой. Не вестись на провокации. Иметь собственное мнение. Не этому ли нас учили в детстве родители, чтобы мы не натворили глупостей? Не они ли просили нас не прыгать с крыши следом за всеми?
2
Сегодня ровно два года, как я проводил самое лучшее, что было в моей жизни. Посадил на поезд и отправил, как оказалось позже, в один конец. И вместе с этим поездом уехала в прошлое огромная часть меня. Безвозвратно уехало мое счастье и моя молодость. Уехал весь я – веселый, наивный и бесконечно влюбленный.
Тяжесть потери ощущается и сегодня также явственно как в тот день, два года назад. И как будто не было этих чертовых двух лет – эмоции нахлынули с той же силой, и они абсолютно идентичны тем, с какими я пережил ночь с 3-го на 4-ое июля 2012 года. Я ревел и бился в конвульсиях, понимая, что теперь мне придется жить без нее целых два месяца. Я ошибался. Мне придется прожить без нее всю оставшуюся жизнь.
Я не знаю, с чем сравнить ту потерю и какое ей дать определение. Не найти слов, чтоб ее описать. От меня попросту оторвали кусок мяса и оставили истекать кровью, одного. Рана затянулась, но она периодически открывается и болит с прежней силой. И никакими средствами ее не залечить.
Я изменился. Мне не для чего стремиться ввысь и что-то кому-то доказывать. Я прибился к земле и тут и останусь. Без энтузиазма беру мелочные высоты, радуюсь ничтожным развлечениям и стремлюсь быть близким людям, которые мне безразличны. Я давно не чувствую себя. Я сегодняшний – ложный и ненастоящий. Потерявший собственную идентичность. Неживой.
И тебя тоже больше нет. Ты жива только в моей памяти. На новых фото – не ты. В новых словах – не твой голос. В твоей новой жизни больше нет тебя.
Был шанс все исправить. Многое вернуть на круги своя. Вновь с головой окунуться в этот родник. Но я предпочел ныть и плакаться дальше, а не поработать над собой и стать терпимее. А теперь нет повода быть терпимее. Я изменил вектор своих эмоций. Вместо исключительной любви к тебе прежней – лютая ненависть к тебе настоящей. Это несправедливо. Однако это единственный способ не измотать себя окончательно.
Хотя и этот способ далек от идеала. День ото дня я становлюсь скованнее, боязливее, хуже. Я увядаю от ненависти даже быстрее, чем от безрезультатных сожалений и горькой печали. И ненависть ненадежна. Вот как сегодня – от нее не осталось и следа. Испарился разум и холодный расчет. Остались лишь те самые эмоции, двухлетней выдержки.
«Наше самое прекрасное доказательство любви – вечная разлука».Фредерик Бегбедер.
3
Прихожу/приезжаю, бывает, на какое-нибудь довольно крупное городское или республиканское событие/мероприятие и вижу там, среди прочих, своих коллег-студентов, обучающихся на «журналистике» или просто занимающихся медиа в СыктГУ. Они разгуливают с блокнотиками, щелкают затворами недешевых фотоаппаратов, суетятся с видеокамерами и микрофонами и при этом, если повезло, щеголяют бейджиками с надписью «Пресса».
И они меня, значит, после приветствия обычно спрашивают: «А ты куда пишешь/будешь писать?» И, чтоб меня не утруждать, сами накидывают варианты, где бы я мог опубликовать репорт или заметку. Я им добродушно отвечаю: «Да почему ж сразу писать? Нет. Я просто так здесь, посмотреть да поучаствовать, интересно же». Мои коллеги-студенты, как правило, немного (или много) удивляются такой позиции. Видимо, они целиком и полностью считают, что раз уж ты журналист, то будь добр писать обо всех мероприятиях, на которых побывал. Просто так журналист ничего посетить не может.
И так за время проведения «ивента» подойдет, поздоровается и спросит двадцать-тридцать моих коллег-студентов. Разумеется, в скором времени это начинает нехило так раздражать. Вы не подумайте, что я страдаю нарциссизмом или считаю, что знаю о журналистике всё в той мере, чтоб всех подряд учить, но…
Нахрена мне писать об этом событии что-либо, если вы, вот эти вот двадцать-тридцать человек, сделаете заметки, статьи, фоторепортажи, видеоотчеты и так далее, загадив все медиа-пространство одной и той же информацией? Зачем мне вставлять в это варево свои пять копеек, если об этом уже всё сказано-пересказано? Что моя писанина в данном случае изменит или добавит нового, в отличие от десятков ваших репортажей?
И ладно бы, если эти репортажи/заметки хоть чем-нибудь существенным друг от друга отличались. Но нет же. Они одинаково скучные, безвкусные и, как правило, без каких-либо отрицательных оценок. Критики же в СМИ республики нет. Моих коллег-студентов специально накачивают так, чтобы они писали о таких больших событиях в официальные медиа только положительное. Пиар-инструмент, за который не нужно дополнительно платить.
Если такова ваша работа – хорошо писать обо всем, что попадется под руку, – то не стоит громко называть себя журналистами и этим гордиться. Относитесь к этому как к грязной работе, на которую вы пошли только чтобы кой-какую копейку иметь. Заметьте, дворники и сантехники не щеголяют в толпах людей с мётлами и гаечными ключами, а доярки не выкладывают свои фото с навозом в Instagram. И вот именно поэтому вышеперечисленные низкооплачиваемые профессии достойны уважения.
Поэтому если у вас есть такая возможность, а ваши мозги еще не окончательно промыты вашими учителями или наставниками по продаже информационного мусора, то действуйте. Ищите способы писать необычно о тривиальном – слогом, формой. А еще лучше – перестаньте подбирать то, что лежит на поверхности, и находите по-настоящему интересные темы для статей. Эксклюзивность – главный критерий любого журналистского материала. Ваши репортажики (конкурирующие еще с двумя десятками идентичных) – однодневки. Люди прочитают или посмотрят репортажик (не факт, что именно ваш – как повезет) и через пять минут его забудут.
То ли дело оригинальные и уникальные журналистские статьи, над которыми человек действительно поработал. Такие материалы даже по прошествии времени актуальны и читаются с интересом. Самый простой способ такую статью соорудить – «испытать на себе». Решили попробовать что-либо новое для себя – поделитесь с народом. Конечно, я не имею в виду ваше первое посещение кафешки через дорогу. Что-то более серьезное, где вы в процессе встречаетесь с профессионалами своего дела, которые могут дать вам прекрасную информацию. Напроситесь в химическую лабораторию и напишите о том, в каких условиях сейчас работают представители этой профессии. Постучитесь в тату-салон и выясните, каковы нынче запросы населения на данный вид услуг. Прыгните, наконец, с парашютом, не забыв включить диктофон…
Попали в сложную, нестандартную или даже небезопасную ситуацию? Самое время для статьи. Вас положили в больницу или упекли в кутузку за переход улицы в неположенном месте? Отлично! Вам выпал уникальный шанс выяснить, как обстоят дела в подобных заведениях. Но верх журналистского мастерства – это расследование, что, к сожалению, мало кому по силам. Вы по крупицам собираете информацию, встречаетесь с множеством людей, копаетесь в архивах, наступаете на хвост не очень приятным персонам, но в конечном итоге добиваетесь своего. Признайтесь, когда вы решили связать свою жизнь с журналистикой, вы наверняка мечтали о нечто подобном (ну или о «Первом канале», хорошо), а не о репортажах об открытии очередного бесполезного форума с дядями из министерств в начищенных костюмах. Где же ваши мечты сейчас?
Смотрели фильм «Брюс Всемогущий»? Вот вам пример. Стремитесь быть такими «Мистерами Эксклюзив», а не гражданами «Капитанами Очевидность». А хоррор-лента «Репортаж»? Там журналистка просила оператора не выключать камеру даже тогда, когда их в темноту утаскивали зомби.
«Сравнил! – скажете вы. – Где мы в республике, а уж тем более в универе, такое отыщем? Да и молоды мы еще для такого». Да, соглашусь. Но это не значит, что не нужно пробовать работать в данном направлении уже сейчас. Осмотритесь, подумайте, если ли рядом то, что может быть интересно читателям, что не очевидно, желательно спорно, и что при этом особо нигде не обсуждалось? Нашли? Валяйте.
Конечно, над такими вещами работать гораздо труднее, чем над репортажем о театральной премьере. Однако никто и не просит выдавать эксклюзивные материалы каждый день. Если у вас получается написать что-то действительно крутое раз в месяц – считайте, что вы молодец. Остальные 30 дней можете кататься и писать «однодневочки», но именно тот самый 31 материал уверенно перебьет по качеству три десятка ваших стандартных заметок/репортов.
В общем, успехов, коллеги-студенты. И не спрашиваете, пожалуйста, завидев меня на очередном большом мероприятии, куда я буду писать репортаж. Всё равно не отвечу.
4
Сети продовольственных товаров вконец оборзели. Супермаркеты – на каждом шагу. Олигополии борются между собой за каждый клочок земли, за каждое здание. Чтобы потом на ней построить или в нем открыть свой очередной капиталистический притон. Где люди всех возрастов будут катать корзинки и накидывать в них молочку, консервы и фрукты. Сомнительного качества.
Давно уж нет честных маленьких магазинчиков и мясных/рыбных/овощных лавок. Рынок, легко и как бы шутя, захватили маркеты с самообслуживанием и оплатой по банковским картам. С гигантским, вроде бы, ассортиментом товаров. В которых можно найти всё – от крабовых палочек до освежителей воздуха. От йогуртов с гормонами роста до баскетбольных мячей. От презервативов до журналов на «подрочить». Пожалуй, да, это удобно. И порой дешевле, чем в специализированных магазинах. Или аптеках. Или киосках.
Есть небольшая проблема. Разветвленность сетей (готов поспорить, что в ста метрах от вашего дома, в каком бы месте города вы ни жили, есть какое-нибудь супермаркет-заведение), система дисконтных и скидочных карт (кому не хочется сэкономить?) и пресловутый ассортимент (найдется всё!) делают свое дело. Покупатель перестает выискивать места с ценами ниже и качеством выше. Он верит, что, пробежав свою стометровку до режущей глаз вывески, купит за раз всё, что ему необходимо, да еще и выручит двадцатку на проезд в автобусе до места работы. Подобных людей в том самом радиусе ста метров – сотни и тысячи. И все их финансы успешно оседают в карманах хозяев торговых сетей.
Это, конечно, не значит, что периодически покупатель не будет срываться в другой конец города, поскольку там сахар на рубдешевше. Будет. В другую похожую сеть супермаркетов. Где и ассортимент еще больше, и скидка от дисконтной карты позволит нейтрализовать две двадцатки на проезд в автобусе туда и обратно.
Есть гораздо большая проблема. Вы наверняка замечали в супермаркетах ценники привлекательного цвета, желтые, красные, зеленые, которые гласят что-то вроде «социальная цена!» или тому подобнуюлабуду. Прежние, заоблачные цифры смело перечеркнуты черной линией, и тут же нарисован новый рублевый эквивалент –значительно более низкий.
Известно, что ни один предприниматель не будет торговать каким-либо товаром дешевле, чем его приобрел. Известно, что продавать что-либо по себестоимости также не имеет смысла. Так вот, это значит, что та самая «социальная цена» – выше, и неизвестно насколько, настоящей цены товара. Или вы действительно верите в щедрость торговых сетей, которые вот просто так дарят вам двадцатку на проезд в автобусе с одной пачки творога? А теперь вспомните перечеркнутые заоблачные цифры, которые через неделю, когда сети передумают давать вам возможность сэкономить, станут актуальной ценой. На примере того же творога можно поупражняться в арифметике и, беря в расчет не очень-то и «социальную» цену, выяснить, что настоящая цена спрессованной молочки как минимум раза в два ниже той, что изображена на ценнике и иногда перечеркивается, позволяя самому ценнику раскраситься во все цвета радуги для привлечения внимания голодных до скидок покупателей.
Вы наверняка замечали и то, что места на полках рядом с «социальными ценами» пустеют намного быстрее, чем места с товарами, реализующимися через «фулл-прайс». Это понятно – все покупают дешевый «социальный» творог, а не творог, который не скрывает своих корыстных мотивов. Отсюда следует еще один вывод – хотят они того или нет, торговые сети диктуют нам, что покупать. Не являясь врагами собственного не особо толстого кошелька, мы закидываем в корзинку «социальный» творог – именно тот, который сетям НУЖНО продать. Получается, что вся наша свобода выбора становится мнимой, ложной, вылетает в трубу, когда предприниматель скидывает с цены червонец.
Можно включить фантазию и попытаться объяснить, что лежит в основе этого «продуктового» диктата. В ход пойдут самые разнообразные теории: от того, что супермаркеты распродают товар, близкий к окончанию срока годности, до мысли о том, что само государство вмешивается в дела олигополий и стремится зомбировать население, подсовывая по дешевке вредные или вызывающие зависимость продукты. Как бы там ни было, ясно одно: ничего хорошего сети супермаркетов, «социальные цены» и вообще капиталистическая система для простого обывателя не принесут.
5
Оторвав взгляд от черного неба, он повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза:
– Всё, это конец. Настал тот самый Судный день. У нас были возможности его предотвратить, но мы и не подумали воспользоваться этими шансами. У нас было время, много времени, но мы провели его в праздности. Многие нас предупреждали о надвигающейся опасности, но мы пренебрегали их советами вместо того, чтобы внять им.
– Что же делать? – робко отозвалась она.
– Если бы я знал…
– Но ведь можно же еще всё исправить…
– Вряд ли.
– Ах, если бы мы знали об этом заранее…
– Молчи! – он внезапно вскипел, – мы прекрасно знали, что это произойдет! Ты думаешь, что, вернувшись на пару месяцев назад, беспокоилась бы об этом? Черта с два!
От его грубых, но, несомненно, справедливых слов ее глаза помутнели, и она отвернулась.
Он вновь посмотрел на черное как смоль небо, с мужеством готовясь принять свое и ее поражение. На них с небес, неотвратимо приближаясь, взирал огромный, заслоняющий само Солнце, всепоглощающий Курсач…
6
Недавно наблюдал такую картину. На пороге гаража работник сваривает трубу. Его помощник, зевая, развалился на стуле в глубине строения и со скукой глядит вдаль сквозь солнечные очки.
Неподалеку от места сварки толпится ребятня, шесть-семь пацанов детсадовского возраста. Обсуждают волнующий, привитый им заботливыми родителями миф о том, что если долго смотреть на огни сварки, то можно безнадежно ослепнуть. Спорят, по-детски ругаются, берут друг друга на слабо – дескать, ну иди, заглядись, без глаз останешься.
Думаю, да, в чем-то дети правы. Проблемы со зрением и «песок» в глазах – распространенные профессиональные недуги сварщиков.
Вдруг один мальчик, светловолосый, худенький, не участвовавший полноценно в дискуссии (словами не бросался, только других слушал), срывается и бодрым шагом топает к гаражу. В спину ему летят изумленные возгласы детей, но останавливать его никто из товарищей не спешит. Мальчик этот подходит все ближе, неотрывно глядя на разлетающиеся во все стороны яркие, горячие искры. В двух метрах от порога гаража он тормозит и продолжает пялиться на почти смертельную по меркам детей ремонтную процедуру. Сварщик не замечает ребенка; второй мужик все также безразлично смотрит куда-то вдаль.
Чуть позже я узнал, что мальчик этот был в высшей степени одинок. От него при рождении отказались родители, и пацана приютили неродные ему люди. Новые папа и мама не особо беспокоились о приемном сыне, периодически пороли его за непослушание и были очень довольны, когда он целыми днями бродил по улицам со сверстниками. Но и ребята с соседних дворов не слишком-то жаловали скромного товарища. И сейчас, своими рисковыми действиями, мальчик то ли пытался заслужить уважение «коллектива», то ли ему просто нечего было терять.
Ребенок постоял с полминуты у сварки, никто ни из детей, ни из взрослых его не гнал, и он, с гордо поднятой головой, зашагал обратно. Наверное, парень нахватался неслабых «зайцев», и сейчас, когда в его глазах мелькали тысячи отблесков, ему действительно было за себя страшно. Мальчик повернул в сторону своего дома, где его НЕ ждали родители; его товарищи не бросились к нему выражать свои восхищения или опасения; дети мигом нашли себе новую забаву и побежали в какое-то другое место. Паренек, ушедший от сварки вполне здоровым, теперь нисколько не волновал их, как не волновал он скучающего мужика из гаража.
Но в моих глазах мальчик этот выглядел героем. Он не побоялся пойти против мнения остальных, наплевал на все условности и проверил на прочность устойчивый миф, не получив за это признания у «современников». Маленький Прометей. Маленький Джордано Бруно. Маленький революционер…
7
Одно время в студенческой среде были очень популярны разговоры об отмене комендантского часа в общежитиях университета. Дескать, это ограничивает свободу передвижения личности, что вообще-то запрещено Конституцией, да и вышел закон, который гарантирует право студентов на круглосуточный доступ в «общагу». Юные активисты писали кипятком, стремясь хоть как-нибудь помочь ускорить процесс «либерализации» общажных порядков, но вот прошел уже целый год, а комендантский час как был, так и остался.
И правильно, никуда он и не денется, и я обеими руками «за», и тому есть несколько причин. Нет, конечно, я был бы абсолютно не против, если бы мог возвращаться в свою комнату в любое время, но, во-первых, мне и так неплохо, а во-вторых, комендантский час является неким гарантом порядка, которого, как известно, у нас не хватает.
Студенты – они же как дети, особенно первые пару курсов. Они только-только вылетели из-под родительского крыла. Перед ними и так лежит мир, полный возможностей, приключений и опасностей. А тут еще – круглосуточный доступ в общагу. Я очень сомневаюсь, что учащиеся будут использовать этот факт на пользу. Как раз наоборот – они рискуют спиться и скуриться к чертям собачьим. Гулянки всю ночь напролет – это не то, зачем приходят студенты в университет. А нетрезвые, слоняющиеся по ночам неоперившиеся молодые люди определенно приведут к увеличению подростковой преступности. Да и потом, кто желает спиться и скуриться, найдут способы это сделать, даже несмотря на закрытие общежитий до полуночи. Зачем же соблазнять остальных?
Так что комендантский час в данном случае играет роль дисциплинирующего, сдерживающего фактора. Перспектива остаться на улице отпугивает молодых гуляк от неразумных, спонтанных действий.
Но отпугивает отнюдь не всех. Любой уважающий себя гуляка знает, как попасть в общежитие после его закрытия, – по балконам. Любой уважающий себя парень сделает это без особых проблем и посторонней помощи. Любая уважающая себя девушка позвонит уважающим себя парням, и они поднимут ее по веревочной лестнице.
Конечно, мне возразят. А вдруг студент полезет по балконам, сорвется, упадет, сломает себе что-нибудь, а того и убьется?
Ну, упадет и переломает себе что-нибудь, и что? Это ни в коем случае не забота общежития и, тем более, университета. Полез по балконам – значит, понимал степень опасности такого рода действия. Это личное дело взявшего на себя риск студента. Упадет – и в следующий раз, если таковой состоится, будет знать.
Конечно, мне возразят. А что если студент до ночи или по ночам работает? Как ему быть? Как ему в общежитие попадать?
Интересно, а где это студент по ночам или до ночи работает? В круглосуточной библиотеке? Что-то я сомневаюсь. Обычно до ночи или по ночам работают официантами или барменами в клубах или каких-нибудь забегаловках. Нет, это ни в коем случае не является чем-то плохим. Просто в таком случае график работы студента – тоже целиком и полностью его личное дело. Выбирая место работы, он прекрасно знал, что ему придется задерживаться и приходить в общежитие поздно.
Да и потом, проблемы с опозданиями успешно решаются в индивидуальном порядке. Приносятся справки с работы. Договариваются с вахтерами. За четыре года проживания в общежитии у меня была парочка случаев, когда я задерживался на мероприятиях в других населенных пунктах республики. Мне всегда открывали, даже без предварительных договоренностей. И без всякого вреда для комендантского часа.
Повторюсь, я не против отмены комендантского часа, но при условии, если порядок будет соблюдаться. Если сама отмена пройдет правильно, грамотно, рационально. С чувством, с толком, с расстановкой. И если будет неусыпный, круглосуточный контроль, кто в то или иное общежитие проходит. Причем со стороны вполне себе серьезных сил – охраны, например, использующих работающие технические средства – хотя бы камеры наблюдения. Иначе общежитие рискует превратиться в проходной двор. И проходить через него будут далеко не кандидаты наук, чтобы прочитать студентам лекции на ночь.
Оно и так постепенно в него превращается. Через вахту, при удаче, можно пройти без всяких пропусков и сопровождающих. И никто не отменял всё те же балконы. И иногда этим начинают пользоваться совершенно посторонние люди.
Я думаю, что никому не понравится, если в его секции будут ошиваться странные подбуханные личности в поисках алкоголя и доступных девушек. А такое, представьте себе, бывало. Мой дом – моя крепость, и я не хочу терпеть, чтобы в мою крепость заявлялись холопы с целью раздобыть себе пару бочек медовухи и снять трактирных шлюх. Если мне не могут гарантировать порядок в месте, где находится мой дом, то придет час, когда порядок придется наводить самому.
Куда уж тут до отмены комендантского часа.
8
Лень. Ключевое слово нашего покоЛЕНия.
Я собираюсь написать этот текст, но мне невероятно лень это делать. Лень нажимать на кнопки компьютера. Лень думать, записывать и расставлять знаки препинания.
Лень – это вообще уникальная штука. Она парадоксальным образом меняет человеческую жизнь. Я не буду утверждать, что лень – это двигатель прогресса, как это делают некоторые. Но и не буду отрицать. Если иметь в виду прогресс технический – то да, конечно. Но если иметь в виду развитие человека как создание природы – то тут возникает очень много вопросов.
Лень существовала с самого момента появления вида Человек Разумный. Никогда работа не была убегающим в лес волком и всегда от работы дохли кони. Но многие века лень была чем-то вроде знака отличия. Символа аристократизма. Подобно перьям страуса вокруг шеи или собственного парикмахера. Позволить себе лениться могли только привилегированные слои населения: монархи, феодалы, буржуазия. Только последние несколько десятков лет лень стала доступной для всех. Как избирательное право. Как медицинская помощь.
На протяжении всех веков человеческой истории люди стремились к лени как к вершине своего существования. Им было лень ходить пешком – и они придумали множество устройств для более быстрого перемещения в пространстве. Велосипеды, кареты, автомобили. Им было лень стирать и мыть посуду руками – и они придумали стиральные и посудомоечные машины. Им было лень писать друг другу письма – и они придумали телефон и интернет. Они напрягали свои извилины, чтобы больше не напрягать свои ноги или руки.
Кто-то возразит и скажет, что я путаю лень и удобство. Конечно, машины, химчистки и средства коммуникации сделали жизнь удобнее. Следовательно, проще. Следовательно, ленивее. Мы закидываем одежду в стиралку и садимся смотреть телевизор, дабы нихрена больше не делать.
Сейчас люди достигли такого уровня развития собственной лени, что они перестают воспринимать информацию. Им лень даже тыкать по кнопкам – вот как мне сейчас. Люди целыми днями сидят на жопе и прокручивают ленту новостей в социальных сетях. Просто прокручивают. Поскольку им лень щелкать по сердечкам в углах постов.
Умная техника делает тупыми людей. Все, что будет требоваться от них в ближайшей перспективе, – это включить свой умный пылесос и смотреть, как он умело маневрирует по комнатам, вбирая в свое нутро отходы их жизнедеятельности.
Ноги и руки человека, которые он путем мозговой активности от работы избавил, атрофируются и больше не будут способны на какие-либо активные действия. Животы вырастут от синтетической еды, приготовленной заботливыми роботами. Жирный живот с тоненькими руками и ногами по краям будет кричать в свои умные часы, призывая их опубликовать злостный комментарий по поводу возмутившего его клипа, залитого в недра видеохостинга пару часов назад.
И это будет сбывшейся мечтой человечества. Венцом развития цивилизации. Воплощенной в жизнь утопией.
Лени поют гимны, и она продолжает свой завоевательный поход. К примеру, сейчас лень добралась до такой совсем не ленивой сферы, как мода. К примеру, мужчинам стало лень бриться, и они придумали опускать бороды. Попутно составили отговорку – так они якобы выглядят мужественнее и солиднее. Женщинам стало лень надевать бюстгальтеры, и теперь они ходят с торчащими из-под блузок сосками, объясняя это тем, что таким образом они выражают свой протест против неравноправия полов.
Печатать текст, конечно, не мешки ворочать, но что-то я притомился. Устал. Пойду полежу, предварительно закинув в микроволновую печь попкорн. Я мог бы еще многое сказать, но мне лень писать дальше – лучше посмотрю, что там сегодня по телеку.
Короче говоря, вы меня поняли. Если что, домыслите сами. Если, конечно, не обленились и дочитали до конца.
А вот и он.
9
Спасибо им за мирное небо над головой. Спасибо им за то, что нас не сжигают заживо в печах. Спасибо им за то, что нас не расстреливают на опушках потехи ради. Спасибо им за то, что мы не являемся рабами бездушной фашистской системы. Спасибо им…за жизнь.
Мне очень стыдно за наше молодое поколение, которое, в большинстве своем, относится к празднику Победы как минимум равнодушно. Мы не достойны героев Великой Отечественной, павших за наше светлое будущее. Мы беззаботно прожигаем свои жизни. Мы просиживаем свои задницы, озабочены мелочными проблемами и, пусть и невольно, поддерживаем бесчеловечный капиталистический порядок. Мы должны были извлечь уроки из крупнейшей трагедии в истории, но не извлекли их. Мы не достойны мужества победителей.
Ладно бы еще, если так. Но ведь нет, каждый новый день рождает ублюдков, ставящих цель во что бы то ни стало осквернить и опошлить Память. Ублюдки, использующие георгиевские ленты в качестве модного аксессуара или шнурков для кроссовок. Ублюдки, лениво рассуждающие о том, что «совок закидал Германию мясом». Ублюдки-любители неологизмов типа «высераны» и «дидывоевале». Ублюдки, призывающие уничтожать ветеранов как отжившие свое отходы большевистского режима… Горите в аду! Вы еще ответите по заслугам. Бог вас накажет, если он, конечно, есть. В данной ситуации его просто не может не быть.
Бойтесь, сволочи, трепещите перед мужеством победителей! Их сила, как и семь десятилетий назад, велика, они – столпы, они – Колоссы. Дедушки и сейчас в честном бою могут запросто надавать пиздюлей вам, зарвавшимся падлам, пропитым «ягуаром» и прокуренным гашишем. Вы слабы и гниете заживо, а победители – вечно молоды, и на их стороне Правда.
Не нужно тратить время на всякую чепуху. Лучше вместо этого преклоните колени перед ветеранами Войны и поблагодарите их искренно, от всего сердца. И они вам ответят улыбкой, которая дороже миллиона торжественных слов. Ведь они – не мы, они знают цену искренности. Им не нужно пафосных парадов-перфомансов а-ля открытие/закрытие Олимпиады или богатых салютов – артиллерийский залп гораздо роднее. Им нужна только наша Память и наше Уважение.
10
Все идет из детства. Это, в принципе, понятно – то, как нас воспитали родители, учителя, наставники обязательно отразится на нас в будущем. Слишком банально? Выскажусь чуть иначе. Все, чем мы увлекаемся в детстве, может стать определяющим в выборе, даже подсознательном, будущей профессии, хобби и жизненных приоритетов.
Не буду в подробностях описывать то, что я не ходил в детский сад, отца у меня не было и меня окружало исключительно женское внимание. То есть я рос внеобщественным элементом с явным закосом под бабское нытье. К счастью, только рос, а не вырос. Свободного времени у меня было предостаточно, я был сытым и довольным, и в только-только набухающей извилинами голове возникали интересные мысли и идеи, которыми я торопился делиться с мамой и бабушкой. Говорили, что я – талантливый ребенок.
С пеленок я страсть как любил газеты. Еще и читать не умел, а уже листал прессу, всматривался в иллюстрации и фотографии внутри статей. А как подрос, стал заниматься очень интересным и странным делом: я садился перед телевизором, слушал новости, затем брал бумагу и, так сказать, конспектировал всё, что только что узнал. Причем не только конспектировал – еще и добавлял свои мысли и впечатления. Получалось этакое «новостное и аналитическое издание». Называл я его, как сейчас помню, почему-то «Публика». Значит, записывал я новости на листок печатными буквами и тащил родителям хвастаться. Мамка читала, хвалила, хотя подчас не могла разобрать, что ж это за бред такой янакалякал.
После того, как я научился читать и оставил пылиться на полке букварь, я взял в руки газеты и «мониторил медиасферу». В школе все повально охеревали от моей способности читать непростые для детского восприятия журналистские тексты.
Дальше – больше. Увлекался я попутно динозаврами (очень любил больших, жирных и страшных ящериц) и решил выпускать домашнее ежемесячное издание про их житие-бытие. Получалось по восемь страниц рукописного материала, сшиваемых позже ниточкой. В «Динозавре» (так незатейливо окрестил я свой «специализированный журнальчик») я получил первый опыт в «верстке» (старательно очерчивал линеечкой колонки и поля), иллюстрировании и «брошюровке». Материалы для статей брал из различных книжек и энциклопедий, заметно их преобразовывая. Занимался я этим изданием около двух лет. Однажды в непонятном для меня сейчас порыве я порвал и сжег всю подшивку, около 15 экземпляров. А говорят, что рукописи не горят… Многое отдал бы, чтобы сейчас иметь на руках хоть один номер своей «протожурналистики».
Затем я забыл о прессе практически на десятилетие. Тяжело для меня сложились школьные годы чудесные. После шести часов издевательств и насмешек надо мной в школе, я приходил домой, садился за любимую «Плейстейшн», отпускал джойстик под вечер, делал уроки и ложился спать. Ни о каких газетах и не задумывался. Планировал поступать на врача, желательно на патологоанатома, чтоб дерзко и сурово. Лишь в середине одиннадцатого класса подумал как-то невзначай о карьере журналиста. Одним холодным февральским вечером написал рецензию на понравившийся музыкальный альбом, но лишь в середине апреля разместил этот отзыв на одном из специализированных сайтов. Отзывы к моему опусу превзошли все мои ожидания, и я загорелся. В сентябре 2011-го я уже гонял с гордым званием первокурсника сыктывкарского журфака. Промозглым октябрьским утром подошел к умывальнику, протер глаза и внезапно прозрел (так осеняет главных героев голливудских фильмов в самый ответственный момент) – журналистскому «сегодня» я обязан своему детскому «вчера». Именно тогда я сделал свой выбор, именно тогда это стало делом моей жизни. Я вспомнил все свои успехи и все свои стремления – и это дало мне новых сил. А видеоигры и анатомия – это так, мое личное средневековье.
С музыкальным вкусом тоже вышла история. В 14 лет я познакомился с творчеством таких групп, как «The Rasmus» и «Guano Apes», и их музыка показалась мне до ужаса знакомой. Я стал вспоминать, где я уже слышал эти композиции. Как оказалось, я бегал по дому и криво напевал «Lords of the Boards» и «In the Shadows» еще в десятилетнем возрасте. Откуда в мою голову попали эти треки – понятия не имею, у нас в то время только аудиокассеты «Руки Вверх» и «Красок» валялись. Может, по телеку услышал, может, кто из соседей воспроизводил – не знаю, не помню. Однако именно эти простенькие рок-группы в конечном итоге привели меня к тому, к чему привели. И я бесконечно этому рад.
Все самое лучшее в нашей жизни формируется в детстве. Поэтому это самое детство нужно беречь. И никогда не поздно пересмотреть взгляды на свое малолетство и, возможно, найти в нем что-то для себя сегодняшнего.
11
К черту социал-дарвинизм, сами знаем: в мире есть огромное количество людей обездоленных, побирающихся. Для многих из них такой образ жизни становится единственным. До тех пор, пока они погибнут от голода или от чьей-либо горячей руки. Пока не попадут в тюрьму или, в самом лучшем случае, не вырвутся за черту бедности.
Попрошаек столь много, и они настолько разные, что можно составить полновесную классификацию, написать целое социологическое исследование. Юные и пожилые. Мужчины и женщины. Наглые и смиренные. Демонстрирующие свои таланты и пассивно ждущие своей очереди. Вовлеченные в криминальные структуры и абсолютно свободные в своем несчастье. Имеющие физические недостатки и полностью здоровые. Наконец, скрывающие свои истинные мотивы и предельно честные. Не все истории, рассказанные ниже, касаются людей именно нищих, есть и те, кто попросту оказался в сложной ситуации на несколько часов. Сразу прошу прощения за некоторую долю цинизма, содержащуюся в статье.
I
Привлекать к делу детей – подход простой, но выгодный: немногие могут без сожаления пройти мимо бедствующего ребенка. Этим издавна пользуются потомки кочевых племен, цыгане, к примеру. По сей день женщины, укутанные в платки, держат на руках малышей, пытаясь разжалобить прохожих. И подаешь не этим матерям, но их детям, хотя где-то внутри понимаешь, что ребенок в данном случае всего лишь приманка.
Стою однажды на улице, знакомого дожидаюсь. Мимо проходит бабушка с внучкой, слышу, беседуют о чем-то своем. Увидели меня, бабушка приблизилась, говорит: «Извините, так неловко вас просить, но… нам не хватает денег на автобус, а мы уже замерзли очень». К монологу бабушки подключается девочка: выговаривает явно заученные фразы, подтверждающие молебные слова родственницы. За секунду до этого момента ребенок говорил легко и свободно, по разговору с бабушкой слышал, сейчас же –как по бумажке. Причины, заставившие этих двоих мерзнуть на улице, мне совершенно не хочется знать, отсыпаю им пару десяток. Говорят, что это особо им не поможет, но и на том спасибо. Бабушка и внучка отходят; девочка громко восклицает: «Ура!» Не могу понять, то ли это ужасно плохо – девочка в столь раннем возрасте радуется не игрушкам и походам в детский сад/школу, а полученным от незнакомца червонцам, то ли очень хорошо – она действительно умеет играть, и через десяток лет перед ней распахнутся двери театральных училищ. Если она, конечно, найдет на них деньги.
II
Некоторые, даже оказавшись на краю голода, не могут привыкнуть к тому факту, что им приходится безвозмездно просить у более удачливых средства к существованию. Поэтому они берут в руки, например, музыкальные инструменты и идут услаждать слух горожан мелодиями и стихами. Кто-то играет лучше, кто-то хуже, но, по крайней мере, такой заработок вполне может считаться честным. Иногда становится даже обидно, если у очередного уличного музыканта в шапке/стаканчике/футляре слишком мало столь важных в нашем жестоком мире монет и бумажек. Исполняют свои и чужие (этакие беспризорные «кавера») песни, играют на гитарах, самодельных ударных/там-тамах, скрипках, гармошках, трубах и флейтах. У тех, кто исполняет свое, получается очень душевно и даже надрывно: в тексты и музыку они вкладывают все свое отчаяние, вызванное плачевным положением.
Больше всего меня поразила «оперная» певица в одном из московских подземных переходов. Она пела так громко, так мощно, что, казалось, расплачешься. Уникальное пение еще усиливалось эхом в сквозном бетонном помещении. Певица манила к себе людей, чтобы получить от них немного денег, как сирены притягивают к себе моряков, чтобы забрать их души. Люди обходили ее на почтительном расстоянии, видимо, боялись чего-то, но, как по мне, не бросить к ее ногам полтинник-другой – преступление.
III
Другой вид честного промысла обездоленных – изготовление неких предметов, полезных или сугубо декоративных, из подручных средств и их последующая реализация. Причем некоторые товары совсем не выглядят, что называется, «хэнд-мэйд». Продают глиняную посуду, статуэтки и фигурки, сувениры. Здесь, казалось бы, тоже прикопаться не к чему: человек, по сути, малым бизнесом занимается. Однако…
Один мой знакомый рассказывал, что однажды, сидя в одной из кафешек города, он заметил человека, который раскладывал по столам фигурки с прикрепленной к ней запиской. Записка гласила, что этот человек глухонемой: он изготовляет подобные сувениры, просит их приобрести и тем самым помочь ему в беде. Кое-кто из посетителей кафе оставил на краях стола установленную сумму, кое-кто проигнорировал данное сообщение. Через некоторое время глухонемой собрал выручку и нереализованные фигурки и двинулся к выходу. В этот момент мой знакомый крикнул ему: «Молодой человек, вы деньги обронили». И «глухонемой» мигом обернулся и начал искать пропажу…
Скорее всего, подобные люди прикидываются инвалидами, чтобы проще и за более высокую сумму сбывать свою бесполезную продукцию, либо же их попросту используют некие структуры, заставляя изображать из себя больных. Страшно представить, какие еще приемы используются в таком суровом, жестоком и практически неизученном явлении, как бизнес на попрошайках. Одно понятно: было бы невыгодно – этим бы не занимались. Но что может быть циничнее, чем заработок на людских сантиментах?
IV
Просить денег на автобус – излюбленная «тема» многих бедствующих. Мне кажется, что большинство подобных попрошаек собирает отнюдь не на транспорт (может, им и ехать-то некуда), а на выпивку. Очень буду рад, если ошибаюсь. Очень буду рад, если узнаю, что с помощью подброшенной мною мелочи люди добрались до Эжвы, Выльгорта, Поенги, Максаковки и многих других мест, на проезд к которым просили грош.
Не так давно мой хороший знакомый отвесил пятисотку совершенно незнакомому человеку. Прогуливаясь вечерком, он напоролся на девушку лет двадцати, вида неопрятного, но далеко не бомжеватого. Подбежала она к нему и говорит: «Молодой человек, не выручите ли вы меня? Сделаю все что угодно!» «Что угодно» моему другу не требовалось, поэтому он спросил, что именно она хочет. Девушка собирала на билет до Микуни: видимо, спустила куда-то все деньги и не знала, на что добираться до дома. Мой знакомый спросил, какая сумма на это необходима. «Триста, грубо говоря, – ответила девчонка, – я тут наскребла сколько-то, но немного». Мелочи у моего товарища с собой не было, только пять сотен одной купюрой, поэтому он решил так: «Давайте мне это «сколько-то», а я вам пятьсот». Девушка, не будь дурой, согласилась, с благодарностью приняла купюру и побежала в сторону вокзала.
На месте моего товарища я бы всё же добрался с ней до жд-кассы и посадил на поезд. Душа бы уж точно не болела за свой добрый поступок.
V
Отдыхал с ребятами в забегаловке в центре Сыктывкара. Вышли с товарищем покурить. К нам подваливает неопрятного вида женщина предпенсионного возраста, нетрезвая. Лепечет, как водится, про мелочь на транспорт до еще одного пригорода столицы республики.
– Мне, – говорит, – на днях 49 лет исполнилось, я слишком хорошо погуляла, вот и денег совсем не осталось, помогите, а?
Товарищ мой – в откат: нет, мелочи (для вас) нет. Я не столь категоричен: засовываю руку в карман, нащупываю десятку и еще какую-то монетку, даю их женщине. Она реагирует на высыпанные в ее ладонь деньги, словно голубь на семечки, принимается их считать.
– Одиннадцать,– говорит, – нечетное число, несчастье будет, подкинь еще.
Я несколько смутился, но достаю еще руб, снова голубиная реакция. Женщина меня благодарит и потом вдруг добавляет:
– Знаешь, а ты ничего. Запиши-ка мой телефончик.
Я, признаться, опешил.
– Не, – говорю, – не надо.
– Да че ты, – борется за личное счастье бомжиха, – ну запиши, вдруг пригодится.
Хорошо, что табак в сигаретах закончился, и мы с товарищем ретировались обратно в забегаловку. Пришел через часик домой и задумался: а, может, зря я так, с женщиной и ее телефончиком? Вдруг это был мой последний шанс?
VI
Но самое большое впечатление на меня произвел бомж по фамилии Арихин.
Выхожу однажды из супермаркета, а бомж как будто меня и дожидается.
– А молодой человек, – говорит он мне, – помоги-ка.
– Чем помочь-то? – недоумеваю я.
– Чем-чем, – раздражается бомж, – деньгами, естественно. Согреться нечем.
Его напор, наглость и прямота – он и не скрывал, что на бутылку собирает – меня, так скажем, подкупили. Я и вывернул ему звенящее содержимое своих карманов. Только собрался уходить – бомж меня останавливает.
– А ты кто? – спрашивает он. – Чем по жизни занимаешься?
– Ну, – говорю, – студент.
– А, тоже бедствуешь, – заключает он. – А учишься на кого?
– На журналиста, – отвечаю ему.
– О, – восхищается бомж и хлопает меня по плечу. – Молодец!
– Ты знаешь, – снова останавливает меня он, – у меня фамилия Арихин. Прочитай наоборот – получится «нихера», – и ржет. – Напиши об этом в газете.
– Хорошо, напишу, – отвечаю Арихину и, наконец, сбегаю от негочерез дорогу.
Обещал. Написал.
12
Литераторы периодически загоняются, наполняя свои произведения, зачастую совершенно не стоящие внимания, огромным количеством украшений и сложных речевых оборотов. Так было и во времена Пушкина, так было и во времена Достоевского, так есть и сейчас. Непонятно, для чего это делается. Чтобы показать всем, как вычурно автор умеет соединять воедино с десяток красивых слов? Чтобы сделать рассказ/повесть/роман объемнее? Чтобы соответствовать и подражать другим, по-настоящему сильным, писателям?
Так вот, соединять воедино десятки красивых слов можно и не во вред смыслу. Делайте свой текст доступным и понятным. Если вы не можете объяснить того, что накрутили в тексте, в двух словах, то какой смысл в десятке таких же слов?
Древнегреческие философы говорили: «Можешь не писать – не пиши». Тянуть из себя абзац за абзацем, не зная, как еще удлинить собственный опус, – насилие не только над собой, но и над читателем. Сразу же видно, если человек писал не от души, а для эффекта. Только эффект прямо противоположный. Читатель – не дурак. Он тоже чувствует.
Рвете жилы, чтобы соответствовать лидерам литературного движения? Не рвите. Все равно не дорветесь. Нет рецепта становления литературного гения, если у вас нет таланта. Лидеры пишут, как чувствуют, и в этом их сила и в этом их истинный талант. Плюс грамотность, но это дело наживное. Оборотами не станешь гением. Мудреный механизм не будет иметь смысла, если не будет работать с пользой. Так и с литературой. Прежде чем крутить обороты, нужно сначала костяк выстроить, хорошую, достойную основу. Незачем украшать пустоту.
В середине XX века балом правили минималисты. Это движение и соседние с ним (антидрама, например) провозглашали отказ от словесных украшений в угоду чистому смыслу. И их произведения, состоящие почти целиком из одной фабулы, имели реальный успех. Эти книги читаются действительно просто, хоть и местами скучно, идеи в них более чем прозрачны. Конечно, литература на то и литература, чтобы доставлять эстетическое удовольствие, но если переборщить с образностью, никакой эстетики в этом не будет. Будет бессмысленный набор филигранных словечек.
Одна из моих учительниц по литературе в школе пробовала нас учить читать по 50-100 страниц в час. Когда мы, десятиклассники, говорили, мол, это ж невозможно, она отвечала: «Так вы пропускайте описания. Видите, Толстой тут мыслию по древу растекся. Смотрите, где начинается следующее развитие сюжета, и оттуда читайте». Мы, признаться, от такого подхода несколько обалдели. Другие наши преподаватели учили нас совсем иному.
Советом учительницы я пренебрег. Может быть, зря.
13
Планете – четыре с половиной миллиарда лет. Примерно восемьсот миллионов лет назад на Земле зародилась жизнь. Восемьсот миллионов лет процесс эволюции не давал сбоев. До момента зарождения вида Homo Sapiens. Да, это вершина развития живых организмов. Да, это единственный вид, обладающий сознанием и познающий окружающий мир. Но это прекрасное создание было награждено… глупейшей репродуктивной системой.
Человек – единственное существо, сделавшее из процесса размножения способ получения наслаждения (возможно, еще дельфины, но это под вопросом), форму досуга и общественный культ. Секс – такое наименование получил этот способ, эта форма и этот культ. И из-за этого культа возникло множество проблем. Различного рода: этических, социальных и даже биологических.
Человек, сверхумное, обладающее огромным потенциалом существо, не думает совершенно ни о чем, кроме секса. С момента начала полового созревания парни только и мечтают о заталкивании своих штуковин в девушек, а девушки тем временем соображают, как бы принять в себя эти штуковины с наибольшей выгодой и наименьшими последствиями.
Вывод: девушки и парни, мужчины и женщины не понимают друг друга. Не разделяют мотиваций противоположного пола. Отсюда все мужики – козлы и хотят только одного, а все бабы – стервы или шлюхи.
От такого рода позиций страдает институт семьи, а институт семьи заодно является единственным этически принятым способом размножения в обществе. Получается, что, как бы парадоксально это не звучало, секс мешает размножению.
Культ секса породил новые формы семьи (которые семьями, по факту, не являются) и распространил смертельные заболевания, передающиеся половым путем.
Но при этом культ секса, при поддержке научно-технической революции, обещает через три-четыре десятка лет избавить мир от большинства возникших из-за него же проблем. Дети будут выращиваться в пробирках, а люди – стерилизоваться. Чтобы заниматься сексом и не думать о таких неприятных вещах, как, например, нежелательная беременность. А с этим решится проблема абортов и брошенных младенцев.
То есть человек наступает природе на горло, чтобы избавить общество от проблем, которые возникли из-за глупейшей репродуктивной системы, данной самой природой.
Запутанный такой крюк получается. А ведь природа могла поступить гораздо проще. Дать человеку форму размножения, которая соответствовала бы его статусу сверхсущества. Примеров подобных форм из биологии – множество.
Представьте, что было бы, если бы человек размножался делением. Дорастает парень или девушка до определенного возраста, и от него или от нее «откалывается» новый организм. На удивление просто. Никаких проблем с противоположным полом. Не мешает карьере. И никакой ВИЧ-инфекции и прочего дерьма под аббревиатурой ЗППП.
Представьте, что было бы, если бы человек мог размножаться вегетативным способом, подобно растениям. Отрезал у себя пять пальцев на руке, а из них со временем развились пять сыновей или дочерей. Не нужно будет беспокоиться о их генофонде. Не нужно будет беспокоиться, что старший вышел умным детиной, а младший – Иванушкой-дурачком. Дети будут вашими полными копиями. Ими можно будет гордиться, по крайней мере внешне, ровно в той степени, в которой вы гордитесь самим собой.
Представьте, что было бы, если бы человек мог размножаться спорами, как грибы или папоротники. Невтерпеж тебе – выбросил споры и пошел по своим делам. Дальше – не твоя забота. Авось прорастут.
Представьте, что было бы, если бы человек размножался подобно тому, как это делают покрытосеменные растения. Мы бы ходили абсолютно голые, к нашим половым органам подлетали бы пчелы и бабочки, терлись бы там как следует, а потом переносили семя. На наших половых органах появлялись бы цветочки, а потом и плоды. А в плодах были бы семена, из которых бы прорастали новые люди.
Даже формы размножения представителей мира животных не выглядят столь проигрышно, как человеческая. После совокупления девушки могли бы метать икру в воду. После совокупления девушки могли бы нести яйца, а мужики сидели бы на них и грели их теплом своего тела. Пол зародышей определялся бы температурой окружающего яйца пространства. Хочешь мальчика – грей воздух, хочешь девочку – врубай кондиционер. Удобно. Практично.
Даже формы размножения других млекопитающих выглядят привлекательнее. Было бы здорово, если бы у людей был брачный сезон. Парни бы дрались за лучших красавиц, а потом совокуплялись бы с ними. Было бы точно известно, когда дети родятся. Было бы точно известно, когда выдавать декретные отпуска.
Но у людей нет даже этого. Мы ни в чем не можем быть уверенными.
С одной из перечисленных форм мы действительно могли бы быть высшими созданиями. Мы бы не задумывались о долбанном сексе. Мы просто размножались бы, когда приходит нужное время. А остальное время мы тратили бы на дела получше, те, которые соответствовали бы статусу сверхчеловека. Но…
Природа, как же ты жестока.
14
Экономика страны жестко привязана к нефти. Нефть – это вещь уникальная и неповторимая. Нефть – это наше всё. Нефть – это основа государственного бюджета. Нефть – это пища для двигателя и сам двигатель. И, к сожалению, теперь нефть – это единственное, чем мы обладаем.
Но нефть когда-нибудь, и очень скоро, закончится. Придет день, когда из последней скважины будет высосана последняя капля «черного золота». Нет, я не буду давать прогнозов о том, что случится, когда наступит тот самый день. Нет, я не буду говорить о том, на какое дно рухнет вся мировая экономика в тот самый день. Нет, я не буду фантазировать на тему того, сколько будут стоить и какие войны начнутся за последние в мире баррели, когда наступит тот самый день. Я хочу сказать о другом.
О том, что огромные запасы нефти в нашей стране и доходы от них уходят в пустоту. Доходы от них оседают не только в карманах людей, которые бессовестным образом приватизировали нефтяную промышленность. Они оседают еще и в карманах, например, владельцев ликероводочных заводов. Да-да.
Типичный нефтяник-вахтовик представляет собой следующую картину. Это человек, который получил корочку в соответствующем училище/колледже, покупая преподавателям конфеты с коньяком или учебные принадлежности на благо ссуза. Или вообще не запаривался и приобрел эту самую корочку за несколько тысяч в подвале, где изготавливают поддельные документы. Согласитесь, не самый трудный путь в элиту общества, которой нефтяная промышленность, по сути своей, должна являться.
Это человек, который, как правило, любит выпить, точнее, бухнуть. К этому он приучился, постепенно двигаясь по звеньям образовательной цепочки.
Это человек, который выполняет самую простую, хоть и физически сложную, работу – честь ему и хвала. На вахтах всем хорошо платят, в том числе таким работягам. Им платят так, что простым работягам в других промышленных сферах и не снилось.
Предположим, что у нашего типичного нефтяника-вахтовика есть семья. Жена с детьми. Их ему, вахтовику, нужно кормить и обеспечивать. Он выполняет эту обязанность, и часть своей немаленькой зарплаты он тратит на семью. Остальное – на алкоголь.
Типичный график типичного нефтяника-вахтовика – это месяц работы и месяц бухалова. Он не откладывает деньги на что-то серьезное, что позволит ему улучшить свое благосостояние. Он попросту, раз за разом, пропивает огромные суммы. Конечно, во-первых, так делают отнюдь не все, во-вторых, так делают не только нефтяники, в-третьих, разбазаривание зарплаты – личное дело каждого. Однако.
Получается, что нефтедобывающие компании спонсируют ЛВЗ тем, что платят своим простым, живущим не по принципам здорового образа жизни работягам немалые зарплаты. Которые оттого большие, что нефть – дорогая.
И проблема совсем не в работягах. Проблема – в системе. Деньги, зарабатываемые на нефти, никто не считает, потому что они легкие. Все «национальное достояние» сливается на бухло у работников, на тачки и квартиры у сотрудников высокого ранга, на активы в банках для руководителей компаний и на зарубежных футболистов для клубов, принадлежащих этим компаниям. Ничего не достается только тем, кто этого в первую очередь заслуживает – гражданам страны.
Основа государственного бюджета, пища для двигателя и сам двигатель, наше всё в тот самый день иссякнет, и с нефтью исчезнет то, за что мы ее продавали. Утечет в унитаз похмельными приливами и отливами. Уедет на дорогущих внедорожниках в Европу и улетит на частных самолетах в Америку. Растает на искусственных газонах футбольных полей и стадионов. Только нам, гражданам страны, не останется ничего.
Если бы хоть на месяц система поменялась, и доходы от продажи «черного золота» пошли бы в нужное русло, мы бы увидели, как наша жизнь меняется к лучшему.
15
Говорят, что интернет – безграничный источник информации. Наверное, поэтому вся молодежь в нем и сидит. Просвещается. А не стоило бы.
Скажите, чего полезного вы выудили из интернета за последнюю неделю? Подумайте. Вероятно, ничего. Ну, может быть, пару забавных, сомнительной правдивости, фактоидов. Что кошки могут какать стоя, а Земля делает полный оборот вокруг своей оси за несколько другое время, чем ровные двадцать четыре часа.
Сомневаюсь, что эти факты вам где-то пригодятся. Даже в кроссворд их не влепишь.
За просиживанием задниц на стульях перед компьютером мы забыли о главном источнике информации – практике. В какой угодно сфере.
Практика не обладает точностью теории и всегда субъективна, но и теория далеко не всегда удачно применима. Есть один неоспоримый плюс практики – она лучше, гораздо лучше воспринимается и запоминается.
Скажите, как давно вы занимались чем-то абсолютно новым для себя? Находили себе новое хобби? Разбирали автомобильный мотор? Пробовали рисовать в одном из модернистских стилей? Брали в руки музыкальный инструмент? Пробовали поиграть в спортивную игру, в которую до этого момента никогда не играли?
Почувствовали? С интернетом и его безграничной информацией мы, оказывается, стали очень даже консервативными. Наши мозги загустели. Мы не впускаем в свою жизнь ничего нового, отчаянно держась за ценность старого. А так, представьте себе, мы, дополнительно почитав информацию в интернете, запомнили бы схему двигателя внутреннего сгорания, могли бы отличить импрессионизм от экспрессионизма, однажды удивили бы друзей игрой на губной гармошке и знали бы, как правильно ткнуть кием в бильярдный шар.
География – это уж тем более практическая наука. Вы можете сколь угодно долго учить по картам названия вулканов Исландии или столицу Мадагаскара, но это ничего не даст вам до того момента, пока вы не соберетесь в путь и не увидите всё своими глазами.
Но для подобного рода практики совсем не обязательно ломиться к черту на кулички. Даже наш родной край, кажущийся скучным, скрывает (на самом деле, не скрывает – это мы где-то скрываемся) множество крайне интересных вещей. Шаг влево или шаг вправо от железной дороги – и уже обнаруживается нечто захватывающее. «Черные» озера или горы, над которыми постоянно бьют молнии.
И такое – сплошь и рядом, повсюду, если покинуть бетонную клетку города. Вам это не нужно? Хорошо. В следующий раз не говорите, что вы живете скучно.
Мир и знания, им накопленные, – это гигантская мозаика. Каждый ее элемент соответствует определенной сфере теории и практики. Каждый элемент также связан с десятком других. И нет ничего увлекательнее, чем эту мозаику собирать, а не просто на нее смотреть. Конечно, сложить ее полностью невозможно – уж слишком она большая. Но ведь чем больше соберешь – тем красивее получившаяся картинка.
16
Нынче очень модной стала антисоветчина, и в этом нет ничего удивительного. В начале 90-х россиянам разрешили говорить что угодно, жить так, как захочешь, и выбирать то, что нравится. Никакой колхозной обязаловки и пионерского активизма. Свободное знакомство с зарубежной продукцией и доступ к любым, особенно радикальным, идеям. Демократия и толерантность, в конце концов. Конечно, в таких якобы комфортных условиях нет смысла любить «темные» годы коммунизма.
И властям очень выгодно антисоветские настроения поддерживать, точнее, правительство их во многом и насаждает. Меньше ностальгических вздохов – меньше вероятность реакции. А новое поколение сознательно взращивается на отрицании всего социалистического, чтобы молодежь искренне верила: 70 лет «совка» – 70 лет стеснения, террора и рабства.
В школах это уже давно практикуется. Учителя легко и ненавязчиво прививают детям ненависть к желто-красному знамени и четырехбуквенной аббревиатуре социалистической коалиции. А школьники и рады бегать с флажками правящей сегодня партии и заливаться смехом, только завидев плакаты вождей в старых школьных подсобках.
Но это в школе, и это легко объясняется: молодежная политика такая. Но в вузе-то куда? Здесь все люди, студенты то есть, сформировавшиеся, умные, думающие, с собственным мнением. Ну, по крайней мере, должны такими быть. И вот открытие (возможно, лично для меня) – лекции с ярко выраженным антисоветским началом.
Нам уверенно рассказывают о дегенеративной советской литературе и извращениях над русским языком времен коммунизма. В противовес этому восхваляют эмигрантов всех трех волн, бедняг-литераторов, замученных в сталинских лагерях, и прочих «борцов с системой». Преподаватель, читая материал о 30-х годах XXвека, упоминает все самые шаблонные романы этого времени и почему-то забывает о «Как закалялась сталь» Островского, произведения, по сей день не утратившего своей важной роли в воспитании личности сильной, мудрой, работоспособной. Но о нем ни слова. Как это понимать? А военная литература? И она ведь не такая, как ее на данный момент малюют. Есть очень глубокие романы с очень даже весомой долей «свободы» – полистайте, к примеру, «А зори здесь тихие».
Зато о диссидентах и тунеядцах – в героических красках. Вот непартийного писаку преследует ГУЛАГ и отправляет его в лагерь, а тут война, и писака с немцами (!) бежит на Запад, а позже перебирается в США. Герой, правда? А там он пишет свои «гениальные» рассказы в какой-нибудь диссидентский журнал на потеху американской публике, и без того мешающей всё русское с грязью. Достойно? Безусловно. Настоящий патриот матушки-Руси.
А теперь подумаем хорошенько, кого мы изучаем и восхваляем. Людей, которые в трудный для России период не нашли ничего лучше, как предать ее и сбежать? Врагов и трусов? Не будь они писателями, а, допустим, колхозниками, то при немцах с удовольствием расстреливали бы своих же односельчан – главное, чтоб собственная задница была в тепле. Вы предлагаете нам творчество таких людей изучать? А чему мы у них научимся? Стучать? Продаваться за деньги? Быть без чести и совести? Не ценить Родину и Россию? Спасибо, друзья. Именно этого мне в жизни и не хватает.
А кто из этих трусов широко известен? Среди кого? Солженицын? Да, известен своей работой на Запад и может стоять в одном ряду с такими «патриотами» как Ельцин и младший Гайдар. Набоков? Да, но он с самого детства был человеком европейским, учился за рубежом, его в эту группу включать не стоит. А кто еще? Вот то-то и оно. А делают из этих никому не известных литераторов святых мучеников, пишущих свои антикоммунистические Евангелия в стол.
И студенты ведутся. С упоением рассказывают на п/з об очередном талантливом и чувственном поэте/писателе, которого чуть не похоронила под собой бездушная советская система, но его произведения, назло всем, прорываются из пыли заброшенных архивов. Берут из интернета комичную информацию типа «По психологизму прозу N..ва можно сравнить с прозой Достоевского». Последний после такого, наверное, как центрифуга в своем гробу крутится. Простите, Федор Михайлович, их, неразумных.
Конечно, система СССР была далеко не идеальной, и в идеологическом плане действительно перегибали палку. Ну, время было такое. Соглашусь и с тем, что представители социалистического реализма тоже мало знакомы широким кругам, в пантеоне классиков мировой литературы таких писателей практически нет. Не могу понять одного: зачем так бессовестно хаять одно и не к месту превозносить другое?
17
Ненавижу парней, страдающих влюбленностью. Девки еще куда ни шло, они все-таки… ну, девки. А парни-то куда? Детское поведение. Глупые поступки. Отвратительно.
Влюбленные парни – жуткие аморалы. Заискивают со своими «избранницами», обижаются на неосторожно брошенные девушкой фразы, улыбаются во весь рот, будто в лотерею выиграли. Умиляются, расплываются, как сыр на сковородке, и совершенно не заботятся о своей мужской гордости. Позволяют собой манипулировать. Не жалеют галлонов денег и времени. Теряют способность объективно и логично мыслить. Выпендриваются, выпячивая свои якобы достоинства. Стараются произвести впечатление, показать себя мужчиной, хотя, выполняя все вышеперечисленное, не могут считаться таковыми.
Влюбленные парочки зачастую раздражают окружающих своей повышенной сопливостью. Парочки, по обыкновению, в ответ грубо рекомендуют окружающим не завидовать. При этом, расставшись, бывшие влюбленные сами начинают поливать дерьмом «более счастливых», то есть задержавшихся на ниве соплежуйства подольше. Не новость, что люди в чужом глазу и соринку видят, а у себя в постели бревно не замечают. Отвратительно.
Я в принципе не могу отрицать, что не являюсь одним из таких «мелких» завистников. Однако я, когда замечаю за собой, что рассентиментальничался, общаясь со своей очередной пассией, начинаю себя отдергивать. Отвратительно, особенно если попытаться посмотреть на себя в такие моменты влюбленной слабости со стороны. Блять, да даже сейчас, набирая этот текст, я чувствую себя паршиво. Дал слабину, размяк, заговорил на табуированную для себя тему. Поэтому я ничем не лучше этих ноющих ублюдков.
Если уж сравнивать влюбленность с болезнью, то очень хотелось бы, что она, влюбленность, имела подобие ветрянки. Переболел разок – и хорош. Иммунитет на всю оставшуюся, суровую, бессопливую жизнь. Но нет же. Влюбленность скорее похожа на грипп, который может настигать нас, бедняг, чуть ли не каждый сезон. А ведь многие живут и мечтают, чтобы их душевно-сердечная иммунная система пошатнулась и они влюбились, теперь уж точно по-настоящему, навсегда. В такие моменты они напоминают мне семиклассников, жрущих снег накануне важной контрольной работы по математике. Отвратительно.
18
В прошлом году, по зиме, я попал в довольно неловкую и щекотливую ситуацию.
Мы с товарищем шли на спортивное мероприятие, немного опаздывали. Заскочили по пути в магазин, принадлежащий широко известной сети супермаркетов, мне – за жвачкой, другу – за чем-нибудь, чем можно перекусить. Пока мой товарищ выбирал себе что-то на прилавках, я заметил на полке хлебцы, цена на которые была заметно ниже, чем в других торговых точках. Решил их тоже, вместе со жвачкой, купить. Чтобы хлебцы не занимали руки (напомню, что мы спешили на спартакиаду), я сразу же засунул их в объемный карман куртки, без всякой задней мысли. И благополучно забыл о своей «заначке» на кассе, оплатив только жевательную резинку. Естественно, на выходе нас уже поджидали охранники.
Осознание того, что случилось, пришло ко мне мгновенно, о запиханных в карман хлебцах вспомнил сразу же. Вытащил злополучную упаковку, начал оправдываться, что, дескать, это я случайно, бес попутал, ничего тырить не хотел. Предлагал тут же расплатиться за этот товар. Но охранникам же не объяснишь. Они подобные отговорки, наверное, каждый день и по несколько раз слышат, причем от настоящих, а не «плюшевых» воров. Я как раз и выглядел как типичный мелкий «халявщик». При этом, конечно же, считал себя невиновным. Моя ошибка была лишь в том, что я вовремя не вспомнил о шебуршащих в куртке треклятых хлебцах. Охрана попросила нас с товарищем (он вообще не понимал, что происходит) «пройти» с ними.
Нас, как и полагается, пригласили в комнатку для «переговоров». Делать нечего, идем. Повели сквозь лабиринты подсобных помещений далеко вглубь здания, в маленькую каморку с ящиками вокруг. Она натурально походила на подвал, в которых «мочат» своих конкурентов «братки» из девяностых. Тут охранники нас осмотрели, ощупали, пошастали по карманам, убедились, что мы больше ничего не украли. Моего товарища (так как он догадался взять чек и не был никоим образом к моему «косяку» причастен) нехотя отпустили с покупками на волю.
Тут и началось все самое интересное. Мне предъявили ультиматум: либо я плачу «штраф» в размере 500 рублей, либо к нам приедет полиция. Настаивали ребята все же на первом раскладе, так сказать, на «мирном» развитии ситуации. Таких денег у меня с собой не было (всего 80 рублей – как раз на жвачку да на хлебцы), а видеть сотрудников правопорядка особо не хотелось. Я начал искать другие варианты – повторял, что не виновен, предлагал оплатить хлебцы и шагать восвояси, отдавал все те «копейки», что у меня с собой были. Охранник, поколебавшись, согласился на последний вариант, но с условием, что продукты (хлебцы и жвачку) я оставляю здесь, в подсобке.
Тут настал мой черед возмущаться. По идее, жвачку я оплатил, забирать ее у меня – нарушение. Охранник ошалел от моей дерзости, с криком «ты у меня еще права качать будешь?!» начал выпроваживать меня через «черный ход». Я не унимался, продолжая твердить о принадлежащей мне жвачке. Воинственный сотрудник супермаркета принялся мне угрожать, пообещав «навалять» мне как следует, злобно посоветовал в их магазине больше не появляться и выставил меня за дверь их огромной подсобки.
Мой товарищ поджидал меня на улице, готовый помочь в случае дальнейшего требования денег или каких-либо еще неприятностей. На спартакиаду мы уже безнадежно опаздывали, настроение было испорчено, поэтому пошли по домам, шокированные произошедшим с нами конфузом.
На холодную голову я начал соображать. Во-первых, нужно было включить диктофон, дабы потом эту запись можно было, в случае чего, использовать. Второе: охранники не имели права самостоятельно взимать с меня штраф – это прерогатива правоохранительных органов. Меня осенило: а не наваривается ли охрана магазинов на подобных нарушениях по аналогии с нечистыми на руку сотрудниками ГИБДД? Поймали воришку, запугали, он им деньги и выложил. Никаких проблем с полицией плюс доход в свой карман. Выгодно, не правда ли?
Немного позже я узнал о похожем случае, который произошел с одним моим знакомым в маркете, принадлежащем всё той же компании. Знакомый покупал себе салат для мгновенного перекуса, но эту еду нужно было чем-то отправлять в рот. Поэтому он прихватил с собой пластиковую ложку, лежавшую в куче одноразовой посуды и не обернутую ни в какую оболочку. Какого было удивление моего знакомого, когда на выходе из магазина его остановили и вынудили заплатить за три (!) набора разовой посуды, в которые, по идее, и должна была входить та самая ложка…
19
Мы живем в прекрасную эпоху демократии. Мы имеем счастие не быть рабами социалистической системы. Мы не убиваем свои лучшие годы на служение колхозам и не поем идеологические песни пионерскими стадами. У нас, наконец, есть Свобода.
Свобода нихрена не делать, деградировать, приобретать дипломы в подземных переходах.
Свобода выбирать, в каких фаст-фуд забегаловках травить свой организм: в тех, у которых логотип похож на московский метрополитен, или в других, попроще.
Свобода пялиться в супермаркетах на тридцать разновидностей колбасы, имея возможность купить только двести грамм одной из них. Сами колбасоделы свободно могут лепить колбасу из чего угодно.
Свобода «любить», независимо от собственного пола и возраста, девочку или мальчика.
Свобода умереть от передоза наркотиков или от буйства обкурившихся малолеток-алкашей в подворотне.
Хороша Свобода, не правда ли?
У нас никак не могут понять, что «система» никуда не делась, она просто приняла другую, капиталистическую форму и стала еще безжалостнее.
Теперь тебе никто не даст второй шанс, если ты вдруг сорвешься – ты просто сгниешь на вокзале или у неоновой вывески торгового центра.
Теперь тебя не отправят после окончания вуза в глухую деревню – ты просто не найдешь работу по специальности.
Теперь ты не будешь годами стоять в очереди на квартиру – ты будешь тридцать лет за нее расплачиваться.
Теперь тебе не всучат землю и не прикажут на ней пахать – ты сам за ней прибежишь и будешь отдавать за нее миллионы.
Теперь ты не заготавливаешь тонны картофеля для государства, оставляя часть себе – ты покупаешь ее в магазинах втридорога.
Теперь тебе не дадут срок за кражу трех колосков пшеницы – тебя на мелкий проступок будут насиловать бутылкой из-под шампанского в местном отделении полиции.
Тебя не пошлют атаковать противника с одной винтовкой на двоих – тебя забьют табуреткой до смерти еще в учебке за спрятанный в кармане телефон.
Теперь на твою смерть даже патрона тратить не будут – ты сам должен будешь выложить несколько десятков тысяч на свои похороны.
Да что там похороны! Ты попробуй просто родиться в незапланированное для недалекой матери время – и ты рискуешь угодить в морозильник или пакет для мусора.
Да-да, ребята, теперь мы очень свободны. Теперь мы можем спокойно читать Солженицына и травить политические анекдоты, не боясь, что соседи сдадут нас партийным карателям. Цените это. Пожалуйста.
20
Помнится, мы были детьми. А дети всегда очень любопытны. Для нас, детей сельских, единственным методом познания было увидеть что-либо своими глазами. Если получится, провести эксперимент. И сделать соответствующие выводы.
Мы ловили насекомых: жуков, пауков, кузнечиков. Мы рассаживали их в банки и бутылки с листьями и травой внутри и смотрели на них в жестко ограниченной стеклянными стенками среде обитания. Мы подкармливали их, попутно выясняя, что тот или иной вид предпочитает. Мы стравливали их и наслаждались их битвами. Мы их убивали и наблюдали за их агониями. Мы разоряли муравейники, желая заполучить их королеву, и тыкали палками в паучьи гнезда.
Однажды летом, после нескольких дней дождей, мы направились к гаражам неподалеку от лесопилки. Мы шли по отсыревшим щепкам, а из-под них десятками выбегали черные паучки, неравнодушные, как мы выяснили, к древесине. Они нас больше не интересовали.
Почему-то мы остановились именно здесь. Самый старший из нас троих решил сдвинуть с места небольшую корягу. Он вгляделся в отсыревшую землю с примятой травой, бывшую скрытой от внешнего мира куском дерева, и вдруг, с каким-то страхом в голосе, прошипел:
– ПАУК!
Мы еще с одним мальчиком вгляделись в отсыревшую землю с примятой травой вслед за старшим. Я абсолютно нихрена не видел. Второй мальчик, через несколько секунд, тоже начал со страхом шипеть, обнаружив этого, видимо очень страшного, паука, и только я, напряженно выпучив глаза, по-прежнему нихрена не видел.
– Да вот же! – шипели ребята с двух сторон, аккуратно, как будто побаиваясь, тыкая пальцами куда-то в сторону отсыревшей земли с примятой травой.
Наконец, мои глаза распознали сначала конечности, потом коричневое брюшко с белым овальным пятном, а затем и головогрудь паука. Я был ошарашен не меньше своих товарищей. Не помню, матерился ли я в том возрасте, но я точно тогда прошипел нечто несуразное.
Потому что этот паук был не просто большим. Он был огромным. Он был гигантским. Его лапы были толстыми, как нитки мулине. В целом, он напоминал откормленного, заплывшего борова из мира членистоногих – из его брюха, казалось, вот-вот потечет жир. А еще он довольно неплохо маскировался: его коричневый окрас отлично сочетался с отсыревшей землей.
Мы с ребятами, будучи уже не профанами в отлове мелкой живности, никогда не видели ничего хотя бы близко схожего по размерам с этим чудовищем. Мы, не сговариваясь, решили, что это тарантул. Ну, какой-нибудь там. Севернорусский, к примеру.
– Давайте его ловить, – сказал самый старший из нас. – Такого нельзя упускать.
Поблизости мы нашли пустую прозрачную бутылку из-под водки, пока один из нас внимательно следил, чтобы паук никуда не убежал. Впрочем, тарантул и не хотел проявлять никакой активности. Он был инертен даже тогда, когда мы начали щепками (трогать его руками ни у кого из нас смелости не хватило) загонять его внутрь бутылки. Его жирная жопа не могла протиснуться в горлышко бутылки, и мы протолкнули его внутрь палкой.
Мы были необыкновенно рады и счастливы. Мы поймали настоящее сокровище. Демона из мира насекомых. Гордость класса паукообразных.
Конечно, мы окружили паука невероятной заботой и вниманием. Мы накидали ему в бутылку землицы, листьев и травы. Тарантул, кажется, легко свыкся со своей неволей. Уже на второй день он сплел в листве прекрасную овальную паутину. Мы начали подкидывать ему в бутылку насекомых. Он без каких-либо усилий расправлялся с ними. А затем поедал. Он уплетал даже длинноногих травоядных комаров и дождевых червей. Всем своим видом и поведением он показывал: я – король. Что на свободе, что в плену. Я – дар природы, и я – ее краса.
Паук никогда не суетился. Любые действия он выполнял размеренно и спокойно. Он не был ленив – он совершал столько движений, сколько ему было необходимо. Он был силен и велик, и он это знал. Он не боялся нас, людей. Это мы чуть не писались со страха, когда он смотрел на нас сквозь призму бутылки.
Мы рассказывали своим домашним о нашей потрясающей находке. Они отказывались верить нам, что мы поймали «тарантула» величиной в две фаланги пальца взрослого человека. Но когда мы показывали им бутылку с колоссальным пауком внутри, они меняли свое мнение. Да, вероятно, это был все же не тарантул. Но размер паука поражал всех без исключения. Таких тварей прежде не видели в наших краях. Мы даже хотели отнести пленного в класс биологии. Но никто из нас не желал идти в школу во время летних каникул.
Паук пропал. И очень трагичным образом.
Однажды мы оставили бутылку с тарантулом на попечительство самого младшего из нас. И он, по обыкновению, спрятал ее за сараями. Вероятно, где-то в дровах. Быть может, в каком-либо месте под забором. Мы всегда помнили места, куда мы ныкали своих «питомцев». А самый младший из нас место того злополучного дня забыл.
Мы долго искали бутылку, но так и не нашли ее. Шансов на то, что паук выбрался бы из стеклянного плена, не было никаких. Он попросту умер там, внутри бутылки, под пробкой, без кислорода, который мы «обновляли» ему каждый день.
Чудо природы. Колосс. Живой, плетущий паутину страх. Погиб. Жуткой смертью клаустрофоба.
Прошло уже больше десятка лет, а я всё никак не могу позабыть эту историю. Не могу простить себе нашего хладнокровного убийства членистоногого суперхищника, монстра, грандиозного существа. На самом деле, паук умер не от недостатка кислорода в закрытой наглухо бутылке. Он умер потому, что мы увидели его, великого и пугающего, и захотели им владеть.
Такова уж людская сущность. Мы стремимся уничтожать уникальное, самое крупное, самое сильное, самое величественное. То, что внушает нам страх, то, что может нас побороть. Легендарное, гигантское – подвергается бесконечным атакам и нападкам.
Посмотрим в Красную Книгу. Среди вымирающих видов – самые крупные. Африканские и индийские слоны. Белые и черные носороги. Они уничтожаются не потому, что их кость или рога настолько ценные. Они уничтожаются потому, что они большие и сильные. А ценными их сделали люди. Убивать слонов и носорогов гораздо труднее, чем лис или волков. Цена кости или рога прямо пропорциональна затратам сил и ресурсов в процессе кровавого промысла.
Осетр – на грани уничтожения. Страус – на грани уничтожения. Веками охотники на крупнейших млекопитающих планеты – китов – чуть ли не боготворились. Секвойи и австралийские эвкалипты вырубаются потому, что, по мнению людей, негоже деревьям вырастать до сотни метров.
А сколько уже безвозвратно уничтожено? Крупнейшие нелетающие птицы планеты – Моа – и крупнейшие летающие птицы – Хааст – уже несколько веков живут только на страницах книжек по зоологии.
Морские коровы вымерли не потому, что их мясо было настолько вкусным и питательным. Их истребили потому, что они были большими и уверенными в своей безопасности.
Мифическим существам, если таковые существуют, лучше не показываться человечеству на глаза. Если Джеба Фофи и Мокеле Мбембе из африканских джунглей или плезиозавры из озер типа Лох-Несс будут обнаружены, то к ним придут совсем не для того, чтобы погладить.
Фильмы ясно дают понять, что люди делают с уникальными существами. Кинг-Конг, Годзилла или динозавры на не отмеченных на картах островах. Их убивали, когда не могли смириться с их силой и величием. А они всего лишь хотели сохранить свое место в экосистеме.
Как и все другие виды. Как и все другие особи. Как и все мы.
21
Несбывшиеся надежды напоминают дрему перед поллюцией. Сначала не веришь тому, что происходит с тобой, но становится хорошо, погружаешься в происходящее, потом всё лучше и лучше, кажется, успех так близок – но вдруг ты понимаешь, что тупо обкончался, лежа в своей собственной кровати…
Эпилог
Я лежу на своей кровати. Не могу уснуть. В полночь мне исполнится 21 год.
Я вспоминаю, каким я был в 20. Мне стыдно.
Черт возьми, да я ж всё просрал.
Я совсем не перспективен. Я туп как пробка. Я провалил с пяток очень важных заданий. Я сдаюсь при первых же трудностях. У меня ни на что не хватает времени – просто потому что я не нахожу ему достойного применения. Я потерял все контакты, все должности. Я слаб. Я устал. Я зациклен на своих проблемах. Мне кажется, что я перегорел.
Я страдаю. Я болею. Морально и физически. Я все так же переживаю по поводу бывшей девушки – уйма баб почему-то до сих пор вокруг меня не крутится. Я – никотинозависимый. У меня проблемы с желудком. Я теряю килограммы. Я не имею никакого распорядка дня, режима работы и отдыха. Я не высыпаюсь. Я постоянно вял и с плохим настроением.
Я не знаю, что ждет меня дальше. Я пытаюсь что-либо изменить, но у меня не очень-то получается. У меня самые пессимистичные настроения на этот счет.
Я нисколечко не крут. Моя бывшая девушка ничуточки не ошибалась.
