-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Юрий Пивоваров
|
| Братья и Сестры. Сборник
-------
Братья и Сестры
1
Выгоревшее небо лишь отдавало синевой. Солнце слепило нещадно, словно хотело отыграться за нарушенный утренний покой, не разбирая, кто прав, кто виноват, кто сочувствующий, кто победитель или побеждённый. Пора бы зайти за скалу и подарить тень горячей земле. Но время замерло. Или события развивались быстро. От камня поднимался и растекался по горной дороге густой горячий воздух. Недалеко – поворот, и трудно было понять, то ли дорога уходит ввысь, то ли обрывается в пропасть.
Колонна догорала. Кое-где ещё вился дымок, пахло жжёным металлом, горелой резиной, разбросанная, покромсанная, горелая техника густыми и однозначными мазками набросала картину недавнего ада.
Две пары ног в армейских ботинках передвигались уверенно, изредка задерживаясь возле очередного трупа, разбитых ящиков, лишившихся своего содержимого, папок с документами, разбросанных пусковых катушек, ремонтной техники из машины технического обеспечения. Тишина. И потому приглушённые голоса различимы, фразы отчётливы.
– Досталось ребятам. Не дай Бог…
– Не поминай имя всуе. По сторонам смотри. И под ноги.
– Смотрю. И смотреть не хочется.
– Напорешься – тогда точно ничего не захочется. Что со штабной машиной?
– Разнесло. Всё сгорело. Ничего.
– Ничего? Точно?
– Точнее не бывает.
2
Больничная одежда стала привычной, тапочки не по размеру уже не смущали. Новый мирок стал привычным и даже близким. Игорь шёл по коридору хирургического отделения, держась ближе к стене. Самочувствие паршивое, яркий свет из окна – как враг. Навстречу двигал каталку худощавый высокий санитар. Молод, с резко обозначенными чертами лица. Беспристрастный взгляд исключил Игоря из обозримой части бытия и лишь иногда останавливался на действительно заслуживающем внимания объекте – недвижимом парне, прикрытом по груд простынёй. Лицо бледное, глаза закрыты, левая рука лежит поверх савана, на ней закреплена игла и трубка от капельницы. Последнее обнадёживало.
Рядом шла Света, медсестра, придерживала пакет с плазмой, соединённый с капельницей. Игорь посмотрел на неё. Радость, надежда, ожидание, обида… Что там ещё может быть во взгляде? Всё сразу.
Света ловит посыл, смотрит кокетливо, демонстративно развязно показывает язык, быстро отворачивается. Санитар заметил, качнул головой, еле заметно вздохнул, глянул на медсестру с укоризной. Затем – на Игоря, с сожалением. «Дойдут до конца коридора, повернут и – всё…» – подумал Игорь. Света, не оборачиваясь, подняла правую руку и изобразила пальцами «викторию». Жизнь продолжалась, и коридор уже не казался тупиком.
Игорь старался ступать твёрже и уверенней, получалось плохо. Вот и лестница. Остановился, вытер рукавом пот со лба. Оглянулся – коридор пуст.
Подошёл к окну. На подоконнике – горшки с цветами. Что там вдали? Ничего нового. Хорошо виден забор. А дальше и выше – ничего, только небо. А что там могло бы быть? Игорь всматривается, напрягает глаза, щурится. Волна подошла медленно, но уверено, навалилась, захватила.
…Опять шум, опять сумерки. Упал занавес. Или поднялся? Улица небольшого города. Дома, магазины, витрины, легковушки, пуста автобусная остановка. Прохожие – одинаковые и… неподвижные. Большой фонтан. Возле него стоит девочка лет пяти, ест мороженое. Смакует брикет, замирает, смотрит, задумывается и протягивает лакомство Игорю. Шевелит губами. Что она говорит? Надо бы оглянуться – может, кто-то и слышит, и понимает адресованные ему слова? Нет ни сил, ни желания смотреть назад.
И надо бы подойти, что-то сказать ребёнку, может, мороженое это взять, подержать в руке и с чистой улыбкой и доброй, воспринимаемой в детском мире шуткой вернуть… Опять этот верный до назойливости спутник: сзади подходит большой черный, словно выкрашенный мокрой сажей, пес и садится возле правой ноги. Замирает и смотри далеко вперед, не мигая, и не понятно: охраняет? провожает? просто за компанию? Девочка его не боится, и возможно, даже не видит. Картина дрогнула, покривилась, распалась на большие осколки… На этот раз экскурс оказался недолгим…
Окно, цветы в горшках… Пробует рукой землю. Набирает пригоршню и медленно высыпает – сухой песок. Смотрит на скользящую между пальцами струйку. Удивлённо по-детски качает головой. «Не может такого быть». Переходит к следующему окну. На подоконнике такие же цветы. Запустил пальцы – влажная липкая земля. Смотрит на испачканную руку. Удовлетворённо качает головой.
«Что-то не так. Но это не так важно». Важнее другое. Ещё не так давно, а может, совсем недавно он шёл слабый и потный, страхуясь левой рукой о стену, придерживая свободной рукой правый бок. Карман больничной крутки топорщился. Навстречу выплыла пожилая санитарка. Остановилась, посмотрела на бедолагу:
– Из офицерской? Почему один?
Игорь молчит.
– Помочь?
«Неплохо бы, конечно…», но отрицательно мотнул головой.
Усталая женщина на мгновенье замерла в нерешительности, подчеркнула глазами сомнение, не стала больше докучать вопросами и продолжила свой путь. Игорь с опаской оглянулся, проводил белый халат затравленным взглядом. Ещё несколько шагов, и вот цель – туалет.
Жарко. Опять пот. Ну, и благоухание, конечно. Минул помещение с умывальниками и зашёл в действующую часть. Выбрал дальнюю кабинку. Ноги слушаются, но бок, спина… Развернулся, неуверенно пристроил ноги. Достал из кармана полотенце, продел его через дверную ручку. «Полотенце выдержит, но вот ручка…» Взялся правой рукой за сдвоенное полотенце, попытался присесть. Не получилось – в правом боку горячий лом. Сменил руку, зафиксировал бок. Вытер пот о левое плечо – ну, вперёд…
3
Опять коридор, опять стена. Из левого кармана торчит полотенце. «Пусть смеётся тот, кто…» Игорь не смог обрисовать образ этого «кто», но был удовлетворён своей маленькой победой. Пот – ручьями. Расстегнул куртку, как смог поправил майку. И вот встреча. «Откуда она взялась на мою голову?» Она – это Света. Игриво, насмешливо смотрит. Бросает взгляд на полотенце. «Как неловко, как мерзко быть беспомощным». Не прошла, остановилась:
– Товарищ командир, находчивый ты наш. Дополз?
Что тут скажешь… Света приблизилась, не спрашивая, достала из кармана спасительное полотенце, вытерла несчастному лицо, придерживая правой рукой за спину.
– Вот теперь красавец! – сделала ударение на последнем слоге. – Тебя как звать?
– Игорь
– А меня Светлана. Светланка, Светка, Светик—самоцветик.
– Я знаю.
– Как уж не знать… Но всё равно познакомились. Теперь мы дружбаны. Игорь и Света теперь дружбаны. Лады?
Света явно дурачилась. Игорь растерялся, но обиды, раздражения не было.
– Лады. Мне больше нравится Света.
– Можешь меня так и называть, мой рыцарь.
Девушка ещё раз вытерла больному лицо полотенцем, положила его на место:
– Обними меня.
Игорь слегка опешил, неловко попытался обнять медсестру обеими руками. Девушка рассмеялась, отстранила руки:
– Не так. Рано ещё так. Давай я тебе помогу.
Осторожно, но уверенно завела левую руку вконец растерявшегося Игоря себе на плечи и повлекла, придерживая правой рукой за спину. И как ребёнку:
– Топ-топ, топ-топ. Швы у нас надёжные, нервы у нас железные, надежды у нас незлые. Доползём.
Игорь потерял правый тапок, изловчился, поймал его ногой.
«Так давно это было или совсем недавно?»
4
Игорь не без труда преодолел всё пролёты, и вот она желанная – желанная ли? – площадка. Вход в отделение отгорожен большой металлической решёткой, запертой изнутри на амбарный замок. «Как я его раньше не заметил?» В углу возле решётки стоял молодой мужчина в больничной одежде – пациент, левая рука на перевязи, кисти нет, предплечье забинтовано.
Незнакомец недовольно поморщился, посмотрел на Игоря, тихо сказал, не встречаясь взглядом:
– Никого. Что там у них? – вопрос был скорее риторический.
– Может, обход. Может, поверка, – Игорь посчитал корректным ответить.
– Проверка, поверка. Кого поверять? Здесь не убежишь. Система – ниппель.
– Порядок такой, – поддержал диалог Игорь
Больной явно нервничал, изобразил то ли недовольство, то ли протест фигурным поворотом головы, побарабанил пальцами по решётке:
– Ещё б табличку повесили…
– Какую? Здесь и так всё ясно, – без особого желания продолжил Игорь
– «Осторожно: злая собака», – с досадой разъяснил собеседник.
– Уж лучше «Осторожно: злая судьба», – такой был предложен альтернативный вариант.
Раздражённый пациент госпиталя задумался, ответил понимающим и даже уважительным взглядом.
Деревянная дверь открылась, вышел здоровенный санитар в наброшенном поверх солдатской формы белом халате. К визитам он привык, содержание общения нетрудно было предсказать. Судя по поведению, он знал пациента с ампутированной кистью:
– Ну? Тут начальство понаехало. Отбирают. Переполох с утра. Чуть завтрак не сорвали.
– Куда отбирают? – спросил посетитель.
– Не могу знать. По-моему безнадёжных.
– А что есть надёжные? – спросил Игорь
Санитар глянул на него с недоумением, промолчал.
– И куда безнадёжных? – подключился собеседник Игоря.
Санитар пожал плечами:
– Начальству виднее. Здесь госпиталь. А есть, наверное, специальные больницы. Здесь подлечили, а там уж всерьёз возьмутся.
Пациент, рефлекторно дёрнув левой рукой, достал правой из кармана четыре пачки примы и протянул солдату:
– Для Лехи.
– Знаю, – молодцевато ответил санитар
Посетитель достал из кармана ещё одну пачку и протянул дежурному.
Тот отрицательно мотнул головой:
– Могу взять. Для Лехи.
Пациент согласно кивнул. Солдат взял сигареты и вопросительно посмотрел на Игоря.
– Мне Кир нужен, – вступил в разговор Игорь.
– Кир?
– Кирилл Суханов. Старлей. Его, вроде, позавчера к вам…
– Есть такой. Это который из хирургии?
– Он самый. И ожоги.
– Плюс пальцы, ухо, контуха… – добавил санитар.
Игорь кивнул
– Он на уколах, да каликах-моргаликах. Но ходячий. Почти. У него как-то волнами: то нормально, то… Передать что? – санитар не скрывал сомнения. – Не знаю… Бесполезно это. Не получится. Он начнёт спрашивать, а я объяснить ничего не смогу.
– Что, так плохо?
– Здесь у всех плохо, – ответил санитар, покрутил пальцем у виска и добавил, с трудом выговаривая: – Неадекватность ярко выраженная.
– Мне б увидеть. Некоторых, вроде, выпускают. В сопровождении.
– Ох, зема. Не знаю. Нарушение это. Говорят, был случай – страшный…
– Случаи бывают всякие, – вкрадчиво и с улыбкой вставил Игорь
– Ну, если с сестрой поговорить только. С офицером, может, и выпустят – неуверенно выдавил из себя санитар. В его глазах нарисовался вопрос.
– Офицер. Старшой я, лейтенант, – слегка ёрничая, уточнил Игорь.
– Вы зайдите попозже. Уляжется… А я с Марией Терезой перетру. Лады?
– Лады, медбрат, лады, – вспомнив знакомство со Светой, ответил Игорь.
Санитар замялся в нерешительности.
– Ты его не обижай, – вырвалось у Игоря.
– Зря ты… Зря вы так. Я здесь тоже… – обида была явной.
– Извини, друг. Я просто хочу ему помочь, – сгладил ситуацию Игорь.
– Я тоже, – ответил твёрдо санитар и опять замялся в нерешительности. Выдержал паузу и обозначил финал беседы:
– Ну, бывайте.
– Бывай, зёма, – попрощался пациент.
– С Марией поговори. Хорошо? – напомнил Игорь.
– Обязательно, – заверил санитар и после паузы добавил: – Возле него ещё особист крутился.
– Работа у него такая.
Санитар удалился. Дверь закрылась.
5
Игорь направился к лестнице, проклиная слабость и головокружение. Вопрос стал неожиданным:
– Парашютист?
– Что-то вроде этого. А ты? – отреагировал, не оборачиваясь.
– Я без «вроде». Бог войны.
– Не повезло тебе. Трудно быть богом, – Игорь повернулся.
– Это вашу колонну? – неуверенно как бы на всякий случай спросил новый знакомый.
– Нашу! – ответ, видимо, был неожиданным.
– А кто вызвал? – машинально спросил артиллерист и быстро добавил: – Впрочем…
Игорь посмотрел на него твёрдо, слегка с вызовом:
– Какая теперь разница?..
Артиллерист явно чувствовал себя неловко, но что-то заставило его продолжить разговор:
– Наверное, уже никакой.
Игорь развернулся и стал спускаться по лестнице. Пациент задумчиво посмотрел ему в след, глянул на свою послеоперационную руку и предложил:
– Может, по сотке?
– Я по сотке не пью. А больше пока рано, – ответил Игорь.
Он миновал пролёт, площадку, тяжело вздохнул, обернулся и спокойно сказал:
«Я вызвал», – крепче взялся за перила и продолжил спуск.
Автор неудавшегося предложения скривился то ли от боли, то ли от сильного душевного укола, то ли от двух ударов вместе взятых, схватился здоровой рукой за решётку, вновь на рефлексе неудачно попытался пустить в дело больную руку, прижался головой к решётке, прикусил металлический прут. Он молчал. По щекам сползали слёзы.
6
Игорь спустился на первый этаж. «Мои коридоры…Какие-то они тупиковые, последние. Не бывает так». От лестничной площадки широкий коридор вёл к центральному входу, узкий – к служебному. «Выбираем узкий». Недалеко от выхода – обшарпанная дверь. Игорь остановился, задумался, открыл. «М-да… Теперь понятно – мертвецкая».
Комната – чуть меньше палаты, с маленькими окошками, освещение слабое. На полу лежали на медицинских носилках накрытые простынями четыре трупа. Игорь перевёл взгляд с одного на другого, подошёл и поочерёдно открыл и закрыл лица трёх покойников.
Посмотрел на четвёртого. Рука – поверх простыни, перебинтована на локте. На ней добротные красивые часы. «Сохранились – так и должно быть». Наклонился, открыл лицо. Молодой смуглый мужчина, усы, скорее всего, казах. Запахнул простыню, удручённо кивнул головой, вытер рукавом пот со лба и пошёл к выходу. «А часы идут».
Надо же – опять строгая сестра:
– Ты что, сынок, сюда нельзя.
– Я случайно. Дверь была открыта. «Как бы сбежать?»
Пожилая санитарка сокрушённо качает головой.
– Как же так, как же так, ведь нельзя… Ну, я ребятам скажу!
Внимательно смотрит на Игоря:
– Ты как? Не надо волноваться.
– Я больше не буду, – отвечает Игорь с доброй усмешкой и добавляет: – А можете мне помочь?
– Конечно! – но видно смущение.
– А город как называется? – простецки спрашивает Игорь
– Какой город?
– Ну, где мы находимся. Где госпиталь наш размещён.
Санитара мрачнеет и смотрит на назойливого больного с беспокойством:
– Да зачем тебе? Придёт время – сам узнаешь.
Игорь широко улыбается:
– Действительно, зачем? И здесь вопросов хватает.
Санитарка расслабилась, улыбнулась:
– И правильно. А сюда заходить не надо. Не положено. И вопросов много не положено.
Игорь согласно кивает. Санитарка стоит в нерешительности.
– Ну, я пойду. Прогуляюсь.
– Пойди, пойди, а то скоро жара.
Игорь неуклюже расшаркался, повернулся, двинулся к выходу. Санитарка быстро удалилась, издалека послышался её голос: «Дежурный! Где дежурный? У кого ключи?» «Какие ключи?» – последовал безымянный ответ. «Сам знаешь, какие! Оболтусы!»
7
Большая асфальтированная площадка, по краям деревья – тополь и карагач. Игорь шагает уверенно. Большие не по размеру больничные тапочки шлёпают по асфальту. Звон в ушах – дело привычное. Но сейчас – что-то не так. «Цикады? Неужели надо было оказаться… здесь, чтобы их услышать?» Останавливается, трясёт головой – не помогает. Слегка похлопал ладонью по правому уху – всё равно звенит. Хлопнул сильнее – прошло, тихо. «А вдруг оглох?»
«Молодцы ребята: хорошее место». В небольшой посадке среди деревьев расположилась компания из трёх человек – в больничных халатах, всё молоды, веселы. На редкой пожухлой траве расстелена газета, на ней стоит бутылка водки, гранёный стакан, скромная закуска.
Усатый брюнет-красавец держит в руках стакан, наполненный на треть. Второй усатый, но не брюнет, увидев проходившего мимо Игоря, приветственно помахал правой рукой. Брюнет отследил направление, повернулся, подмигнул и обозначил приглашение доброжелательной демонстрацией стакана. Безусый иронично глянул на эти гостеприимные потуги и завалился спиной на траву.
Игорь понятливо и благодарно улыбнулся, отрицательно качнул головой. Прошёл вдоль деревьев, упёрся в одноэтажное здание. У входа разговаривали двое мужчин в халатах. Неподалёку стояли три женщины в чёрных платках. «Понято». Остановился.
«Как? Как это сделать?»
«Взлетел капот впереди идущей машины, и полетели запчасти в райские кущи. Вздулась и пыхнула, как спичечный коробок, штабная будка. Много было желающих проехаться с комфортом. И показалось, что кто-то большой – и убитый, и обгоревший, и контуженный – с болью вздохнул и ахнул. И должны были горы ответить эхом, замешанным на горьком стоне не дождавшихся женщин и горестном зове не родившихся детей. Но не ответили…»
Морщится. Качает головой. «Не то. Не то. Совсем не то!».
Развернулся, тапок спал, привычно зацепил его ногой.
8
Компания не скучала.
– А ему б малость не помешало! – сказал усатый небрюнет. – Посмотрел оценивающе на содержание бутылки и продолжил: – Отходняк. Головняк.
– У меня с неделю такой гул в голове стоял, мама не горюй, – добавил второй обладатель усов. – Что только не делал. Если б не снотворное…
– Не мудрено. Голоса слышал? – включился лежачий.
– И голоса, и ещё что-то. Не могу понять. Пытаюсь вспомнить. Что-то складное было, даже важное. Не могу вспомнить. Потом прошло. Иногда только кажется: что-то я недослышал – важное и нужное…
– И это пройдёт, – задумчиво произнёс брюнет и кивнул головой в сторону удалившегося Игоря.
– Так уж и пройдёт? – засомневался его сидящий на корточках собеседник.
– Если вернётся, пройдёт нескоро. Может, никогда. А если нет… – туманно высказался брюнет.
– На нет и суда нет, – по-своему завершил его спич лежачий пациент…
9
Игорь бесцельно шёл по асфальтовой дорожке. Жарко. Скамейки для отдыха не прельстили – лишь некоторые находились под деревьями, отбрасывающими редкую тень и конечно, были заняты. Выздоравливающие не спеша покуривали, читали газеты, книги, болтали.
Игорь присел на солнцепёке. Привалился к спинке. Закинул не без труда правую ногу на левую. Помахал правой ногой, внимательно осмотрел большой тапок. «Однако, он меня порядком достал». Осмотрелся. Волна приблизилась – вот-вот нахлынет. «Не надо: нелегко ведь… Лучше другое».
…На двери табличка «Изолятор». Открыл, зашёл. Две больничные функциональные кровати, большой медицинский шкаф, стол, два простых стула. Света стоит спиной возле окна – собиралась задёрнуть шторы. Яркий солнечный свет просвечивает халат. «Да уж…» Закрытые шторы смазали картинку. Сестра молча проходит мимо Игоря, достаёт из кармана халата ключ и закрывает дверь. Ключ остаётся в замочной скважине. Подходит. Взгляд смел, кокетлив, слегка наигран и ещё какой–то… «Какой? Неземной. Звёздный. Ночной. Потусторонний. Из глубины. Из глубины чего? Последнего родника в жару! Какой ещё?..»
– Вот мы и увиделись. Ты этого хотел?
– Этого, – не в силах справиться со смущением говорит Игорь
– Ну, обними меня.
Игорь нерешительно протягивает руку, проводит пальцами по её волосам. Убирает руку.
Света расстёгивает больничную куртку и стягивает её двумя руками с его плеч. Куртка падает на пол. Игорь стоит в брюках. Живот опоясывает бинт. Сестра прикасается ладонью к правому боку.
– Болит?
– Нет.
– А болело?
Игорь удивлён, пытается вспомнить.
– Странно. Наверное, болело, – отвечает он неуверенно.
Света убирает ладонь. Смотрит Игорю в глаза:
– А почему наколок нет?
– Зачем?
– Действительно, незачем, – говорит Света. – Не понимаю я этого. – Улыбается, оживляется: – Ну, ты даёшь! Так и будешь стоять? Нравлюсь?
– Очень.
– Ты, наверное, из библиотеки, да и спортзала не вылазил? Мог бы и по подворотням пройтись…
– Бывал я и в подворотнях. Скучно там.
– Не весело. Но полезно иногда, задумчиво говорит Света и меняет тему: – Слабый ты ещё.
– Нет, не слабый. Просто, не пойму я что-то…
– А что тут понимать. Всё мы сестры такие…
Игорь недовольно морщится и возражает:
– Я о другом.
– А я о сёстрах.
– Я такого не говорил… даже не думал, – уже с обидой возражает Игорь
– Не капризничай как ребёнок.
– Я больше не буду.
– Странный ты какой—то. Хоть бы по заднице шлёпнул.
– Ты тоже странная. Шлёпну.
И оба тихо рассмеялись.
Света обнимает Игоря, прижимается к нему:
– А сердце стучит.
Игорь замирает и задумчиво шепчет:
– Может, это рай?
Солнечный блик скользнул по комнате, просочившись сквозь неплотную штору. Сестра резко отпрянула, в глазах её добрых и родниково-сумасшедших на мгновенье промелькнула тревога, зрачки сузились, взгляд стал пронзительным. Но длилось это мгновенье.
– Это не рай. Это почти рай. Ложись, – сказала она тихо.
Пребывавший в растерянности Игорь оглянулся, не двинулся. Света слегка подтолкнула его. Он попятился, неловко присел, медленно лёг.
– Подвинься. Я тоже лягу.
Сестра быстро разделась и вот она рядом. Заглянула ему в глаза, игриво подмигнула и прошептала:
– Вот я и твоя. И ты сейчас задашь мне один из самых идиотских вопросов в своей жизни, – помедлила и продолжила: – Давай, не молчи.
И Игорь, не думая и, как ему показалось, не по своей воле спросил:
– Зачем тебе это нужно?
От ответа повеяло твёрдостью и холодом:
– Мне это нужно.
– Зачем?
Холод ушёл, но твёрдость осталась:
– Чтобы ты почувствовал себя живым. Я умею любить так, что оживёт даже мёртвый.
Игорь нерешительно обнял Свету, провёл ладонью по волосам:
– Я плохо помню. Всё как в тумане.
– Это контузия. Это пройдёт.
Света приподняла голову и спросила:
– Веришь?
– Верю, – неохотно произнёс Игорь и тут же добавил: – Не верю.
– И правильно делаешь. Ты недавно появился. Тебе всё кажется странным. Тебе тяжело.
Но другим и этого не досталось.
Игорь обнял девушку, прижался к ней:
– Ты, ты… Этого не может быть.
– Не может. Но могло быть, – ответила девушка. – Ты в детстве книжки читал? Океан, острова? – Опять заглянула в глаза. – Это твой остров. Это наш остров. И больше здесь никого нет. И не будет.
С улицы донёсся шум. Подъехала машина, заскрипели тормоза – остановилась. Отчётливо слышны голоса:
– Носилки!
– Ну и жара. А ребятам каково. Побыстрей можно.
– Осторожно. Не мины.
Игорь прислушивается, усмехается:
– А говоришь, никого не будет.
– Не будет. Это тебе кажется.
Игорь иронично усмехается, в его глазах рождается новое понимание. «Не может. Но могло…»
– Контузия?
– Да! – твёрдо говорит сестра.
– Как я здесь оказался?
– Тебя привезли.
– А раньше?
– Не знаю, – задумчиво ответила Светлана.
– Но Кира я помню.
– Кто это?
– Военный переводчик.
– Твой друг?
– Да.
– Потому и помнишь. И ещё вспомнишь. Времени у нас много, – с показной уверенностью говорит Светлана.
– Вряд ли.
Света смотрит с тревогой и спрашивает:
– Ты о чём?
– О времени.
Они с минуту лежали молча и бросились друг другу в объятья по только им ведомой команде.
10
Воздух горячий, скамья горячая. Игорь потёр виски, обмахнул пару раз лицо ладонью.
«Ей всё было дано.
А теперь только – груз.
Вот четвёртый жених
Улетает в союз…»
Гримаса неудовольствия пробежала по лицу. «Не то, опять не то».
Посмотрел в сторону высокого каменного забора. А вот и новое знакомство – к скамье подходит и садится ещё один выздоравливающий: левая щека дёргается, вид растерянный, смотрит перед собой и еле заметно шевелит губами. «Какой-то он растерянный».
Игорь сделал джентльменскую паузу и заговорил:
– Можно у вас поинтересоваться?
Растерянный растерялся ещё больше, слегка отодвинулся, но не промолчал:
– Почему ж нельзя? Теперь всё можно.
– Там, за забором, в городе, есть что-то живое? – простецки спросил Игорь.
– Живое? А зачем вам?
– Вроде, полегчало, – пояснил Игорь, – дай, думаю, прогуляюсь, посмотрю. Магазины, кино, может, какое. В самоволку, – подмигнул собеседнику.
Незнакомец тоже попытался подмигнуть – не получилось. Резко встал – ну, не хочет он продолжать скользкий разговор, но приличия выдержал:
– Не знаю, не знаю, что там. Но города там нет. Я не знаю, что там, но кино, магазинов точно нет, – оглянулся по сторонам и тихо добавил: – И женщин там нет. Ни молодых, ни старых.
Присел, подвинулся ближе и чуть склонился к Игорю:
– Чем тебе здесь плохо? Смотри: люди хорошие, цветы на окнах, деревья…
Игорь нагнул голову и чуть не задел лбом дёргающуюся щеку:
– Мне здесь отлично!
Растерянный приободрился и заговорил живее:
– Вот и хорошо. Зачем тебе? Здесь тебе никто ничего толком не скажет. Зато можно неплохо отдохнуть, побыть в одиночестве. – Первый раз посмотрел прямо на собеседника и, заметив в его глазах сомнение, сделал лёгкий поворот: – Если только Пикассо наш. Он тип странный. Но честный. И смелый.
Встал, распрямился и даже обозначил нечто, похожее на военную выправку. И быстро отдалился.
Игорь с лёгкой усмешкой и недоумением посмотрел ему вслед и почти крикнул вдогонку:
– А где он?
Странный больной ответил, не обернувшись:
– Кто?
– Пикассо этот?
Растерянный шёл, не оборачиваясь. Замедлил шаг и махнул рукой в сторону главного входа. «Пикассо так Пикассо».
11
Забавная картина. На асфальтовой площадке в красивом современном кресле-каталке сидит экстравагантный пожилой человек. На голове белая пляжная панама. Одет в красивую цветастую лёгкую куртку. Ноги накрыты изящным цветным покрывалом. В руках – большой альбом для рисования. Подошёл со спины, заглянул. Карандаш в умелых руках делает чудеса, и в несколько секунд в левом верхнем углу рисовального листа появляется весьма небесталанный набросок портрета Игоря. «Уж если это не Пикассо, тогда…» Что «тогда», Игорь не смог обозначить.
– Нравится? – спросила харизматичная личность.
– Хорошая работа.
– Хорошая говоришь? Что ж тут хорошего? – придал беседе необычный поворот госпитальный художник.
Пришла очередь Игорю теряться, но не молчать же.
– Мне рекомендовали к вам обратиться.
Пикассо откровенно по-доброму рассмеялся и повернулся к Игорю:
– Не увлекайтесь пустыми рекомендациями. Чего вы хотите? Впрочем, не надо говорить. И так понятно. Нет там никакого города. Пустыня, песок. Вам это надо? Интересуетесь?
– Не очень… просто посмотреть.
– И смотреть не надо. Я не настаиваю. Но не надо! – бодро заявил Пикассо и вернулся к рисованию.
Рядом с портретом Игоря появились новые штрихи, и через мгновенье волею художника обратились улыбающейся Светланой. Художник работал увлечённо. Игорь ждал. Пикассо оценивающе повертел лист в руках и показал.
– Как живые! – не скрывая восторга, оценил Игорь.
– Вы так думаете? – художник смотрел сквозь нежданного гостя, словно не хотел воспринять его всерьёз, надолго, как равного.
– Всегда завидовал тем, кто умеет рисовать.
– Зависть – плохая черта. Всегда и везде, – назидательно сказал Пикассо.
Игорь согласно кивнул и высказал своё компетентное мнение:
– Здесь ещё много места.
Пикассо преобразился в мыслителя:
– Вы, молодой человек, даже не представляете, насколько его много. Но я ограничусь вашим эпизодом. Это всё, что я могу для вас сделать. И поверьте мне на слово – это немало.
Взгляд Пикассо был строг, пронзителен и снисходителен:
– Вы меня понимаете?
– Нет! – ответил Игорь.
– Вы мне верите?
– Да.
– Вот и прекрасно. Такое спонтанное понимание редко встретишь, – резюмировал Пикассо.
Игорь неопределённо боднул воздух и пошёл в сторону забора. Вслед прозвучало:
– Ну что ж ты настырный такой? Жара-то какая. Шёл бы отдохнул. Иль занялся чем. Что у тебя здесь нет дел? – ударение было сделано на слово «здесь».
Игорь остановился, задумался и ответил:
– Есть.
– Вот видишь…
Игорь вернулся к художнику.
– Здорово у вас получается…
– Верю. Но не проси, – упредил его странный художник.
– Понял. Понятливый.
Пикассо обаятельно улыбнулся и продолжил рисовать. «Что он там насчёт свободного места намекал?»
12
На газете красовалась вторая бутылка, уже початая, пустая стояла неподалёку, из горлышка торчал букетик одуванчиков. Народ слегка раскраснелся, наметилось оживление. Обсуждалась тема рукопашного боя. Усатый брюнет держал шариковую ручку прямым хватом и рассказывал очередную незатейливую байку:
– У нас в училище инструктор был. Подвинутый, точно подвинутый на ножевой. Что он нам только не показывал. И бразильский бой, и филиппинский. Здорово, даже смотреть страшно. Напорешься на такого… За секунды на куски разделывал. Условно, конечно. Ну, а насчёт ручки. Не получится. Это не в пенопласт тыкать. Выскользнет.
Делает несколько выпадов. Недовольно качает головой.
– А ты не так. Дай сюда, – говорит небрюнет, – Принимает ручку, зажимает её между пальцами с упором в тыльную часть ладони.
– Вот так! Это – другое дело.
Лежачий, только что изучавший направление и скорость ветра по движению редких облаков, подключается к столь содержательной теме:
– Так можно и ладошку пробить.
– Сдуру всё можно. А если по уму… Приблизиться к противнику, загипнотизировать его, ласково снять бронежилет и промеж рёбер, – отвечает обладатель ручки.
Всё трое смеются. Они заметили, что Игорь свернул с дорожки на траву и пошёл к ним, но никак не отреагировали.
– Звали меня, а я, дурак, не послушал, – покаянным тоном сообщил Игорь.
– Вообще-то не совсем дурак, – добродушно заметил небрюнет, положил ручку на газету, уверенно налил полстакана и протянул гостю.
Игорь присел на корточки, медленно выпил, одобрительно кивнул, молодецки передёрнул плечами, закусил кусочком хлеба.
– Ты плотнее закуси, а то сейчас поведёт, – посоветовал брюнет, испытывающее глянув на нового собутыльника. Игорь отломил кусок хлеба, положил на него пол плавленого сырка, надкусил. Осмотрелся, вытер рукавом лицо:
– Жара, а водочка хороша. Прохладная.
– А она у нас всегда прохладная, – похвалился лежачий.
Брюнет метнул в него взгляд, полный укоризны, и тот виновато опустил глаза. Плеснул ещё водки и протянул:
– Вдогонку?
Игорь отрицательно мотнул головой:
– Спасибо мужики. Нахлынуло что-то…
– Как нахлынуло, так и отхлынет, – философски заметил небрюнет. – Закрепи успех.
Игорь выпил, доел бутерброд, облегчённо вздохнул:
– Спасибо. Я пойду. Поброжу. За мной должок.
– Никаких должков. Всё – по-братски. Всё нормально, – задумчиво сказал брюнет.
Лежачий привстал и добавил:
– Как и должно быть при жизни!
«Шум прошёл, теперь – ясность какая-то яркая, слишком чистая… А бывает чистая ясность?» Игорь пристально посмотрел на автора фразы, перевёл слегка недоумённый взгляд на брюнета. Тот ему одобрительно подмигнул.
Игорь встал. Ноги затекли, и его шатнуло. Взял себя в руки, выпрямился. Усатый небрюнет неожиданно продекламировал:
«Слегка штормит.
Земля качается.
Под нами время
Неохотно прогибается».
– Это чьё? – не без удивления спросил Игорь
– Ты о чём? – уточнил чтец.
– Стихи чьи? Автор кто?
– Стихи наши. Здесь всё наше. Захотим, стихи напишем, захотим роман.
Трое нарушителей режима простецки рассмеялись.
Игорь улыбнулся, обозначил поклон, неловко повернулся и пошёл к дорожке. Путь до служебного входа был недолгим.
13
Резкий контраст яркого солнца и полумрака в коридоре ударил по глазам – стало темно. Игорь слегка надавил на глазные яблоки – видимость восстановилась. Подошёл к мертвецкой, толкнул дверь – заперто. Неожиданно выскочившая из-за угла Света заметила его движение. Она приветливо улыбнулась, но улыбка не прикрыла тревогу. Приблизилась:
– Зачем тебе? Ты кого-то ищешь? Ищешь – спроси.
Игорь стоял в растерянности и не мог ответить.
– Твоих там нет. Понимаешь – нет. Твои – там остались.
– Знаю. А вдруг? – возразил Игорь
– Вдруг бывает, но очень редко… Ты ещё не здоров. Переключись.
Света принюхалась, досадливо сморщилась, всплеснула руками:
– А вот этого не надо. Это легче всего. Не надо, Игорь. У тебя и так туман. Это те трое, в посадке?
– Да. Хорошие ребята. Я капельку. Что-то нашло.
– Ещё не так найдёт. Не надо. Чего тебе не хватает? Я у тебя есть.
– Ты не у меня. Ты у себя.
– И у тебя – тоже.
«Я понимаю, ты не всесильна. Сестра, спаси меня!» Игорь согласно кивает, обнимает Свету, целует. Она слабо сопротивляется:
– Ты что? Сумасшедший.
– Я хуже сумасшедшего. Я с ума сошедший.
Игорь прижимает Свету к двери мертвецкой, быстро расстёгивает ей халат на груди. Целует грудь. Она шепчет отрывисто:
– Подожди… Ты… Я… Жарко…
В двери повернулся ключ. Игорь услышал звук, но не понял, что происходит. Света сообразила и отпрянула, оглянулась. Ключ провернулся, дверь отворилась. На фоне полумрака стоял молодой санитар в белом халате. В его глазах почему-то поселились растерянность и вызов. Парень хотел пройти, парочка явно мешала.
Игорь и Света посторонились, уступили ему дорогу. Санитар вышел, прикрыл дверь, в его руке был ключ. Игорь его мягко отстранил, открыл дверь и зашёл. Ничего не изменилось, только неприятный запах усилился. Осмотрелся внимательней, вот она рука – часов нет. Повернулся, быстро вышел.
Света, придерживая халат на груди, смотрела на него с тревожным любопытством, в глазах вопрос. А в глазах санитара – вызов. Игорь открыл доступ к двери, санитар закрыл замок, положил ключ в карман, с пониманием посмотрел на Свету и пошёл к выходу. Повернувшись вполоборота, сказал:
– Сегодня задержались. Заберём позднее.
Игорь пребывал в полной растерянности. Света глянула на него:
– Ну, что ты? Работа у него такая. И судьба. «Судьба здесь причём?»
– Ты о чём? – Игорь смотрел на Свету и старался понять смысл сказанного. – Ты что имеешь в виду?
– Всё, – ответила сестра, поправила халат, застегнула одну пуговицу, посмотрела на вторую расстёгнутую.
– Застегни.
Он нехотя попытался застегнуть одной рукой. Не получилось. Призвал на помощь вторую руку – справился.
– Спасибо. Надо уметь не только расстёгивать, но и застёгивать, – назидательно сказала Света, подарила глазами букет обаятельного безумства и добавила: – Вовремя.
Чмокнула Игоря в щеку и скрылась за углом.
14
«Что-то всего много, очень много». Игорь был обескуражен. Машинально толкнул дверь мертвецкой – заперта. Медленно пошёл к выходу. Теперь обжигает мозг яркий свет. Оглянулся по сторонам, сориентировался и направился к моргу.
Здание не радует, но – надо. На скамейке курил санитар. Посмотрел на приближающегося больного, усмехнулся. В его глазах к вызову добавилась усталость. А на руке знакомые часы.
– Зачем? – с закипающим бешенством спросил Игорь.
Молодой санитар затянулся, посмотрел на подошедшего, как на пустое место, вздохнул:
– Что зачем?
– Заходил зачем? – Игорь начал звереть.
– Пообщаться. И вот за этим, – ответил санитар и показал на руке часы.
Игорь резко выдохнул и постарался взять себя в руки:
– Ты что – ненормальный? У тебя что – от мертвяков голову снесло?
– Может, и ненормальный. Не каждый день общаешься с братом. С родным. В покойницкой, – чётко с расстановкой ответил парень и выбросил окурок.
Игорь замер, облегчённо вздохнул. «Ну и влип…»
– Что, легче стало? Легче? – недружелюбно спросил санитар.
Игорь согласно кивнул.
– А мне – нет.
Игорь попытался сгладить ситуацию.
– А почему не объяснил? Можно же как-то по—другому?
– Можно. Многое могло быть по-другому. И ты многое мог сделать по-другому. Но не сделал, – тихо сказал санитар. – И никто за тобой не бегает и не учит, как сделать лучше.
Игорь присел на скамью. Медбрат покосился, слегка отодвинулся, достал из кармана пачку сигарет, протянул Игорю.
– Куришь?
Игорь задумался, вопрос поставил его в затруднительное положение.
– Вроде, да, – ответил он неуверенно.
Подумал, взял из пачки сигарету. Собеседник дал прикурить. Игорь затянулся, одобрительно хмыкнул. Сделал несколько затяжек и заговорил:
– Прости, брат. Что-то я совсем плохой. И думаю только о плохом.
– Проехали, брат.
И в этот момент в альбоме на уже знакомом листке волшебной рукой госпитального художника рядом с портретами Игоря и Светланы в считанные секунды был набросан и доработан в деталях портрет молодого санитара.
15
«Сколько ступенек в этой лестнице? Дома было двенадцать. И где он теперь этот дом?»
На лестничной площадке стоит и смотрит в упор новый знакомый, артиллерист. Игорь проходит мимо, поднимается по ступенькам, стоящая в тени фигура в больничном халате провожает его взглядом и нерешительно зовёт:
– Старшой…
Игорь останавливается, медленно поворачивается.
– Разговор есть.
– Говори, – без особого желания произносит Игорь
Пациент стоит и молчит. Игорь смотрит на него выжидающе. Нехотя спускается, подходит. Пациент прижимается спиной к стене.
– Я слушаю, – спокойно говорит Игорь.
Бог войны пребывает несколько секунд в нерешительности и наконец разряжает обстановку:
– Андрей. Капитан.
– Игорь.
– Слушай, Игорь… Ты здесь недавно. Я насчёт Светки.
Игорь напрягается:
– И что насчёт Светки?
– Ты только. Без дураков, лады?
– Без дураков. Лады.
– Светка, она вроде как девчонка разбитная, весёлая. Но на самом деле, что там у неё в душе? Понимаешь?
– Не совсем.
– Ну, не такая она. Как кажется. Простая она, добрая.
Игорь недовольно морщится, смотрит вверх на лестницу, лёгким поворотом обозначает намерение уйти, передумывает. Слегка наклоняется к пациенту:
– Не простая. Не простая она. А что такая вдруг забота?
– Не знаю. Ты осторожней, что ли. Жаль её.
– А себя тебе не жаль?
Офицер бросает на Игоря недоумённый взгляд:
– Не думал как-то.
– Подумай, – совет звучит жёстко, но не агрессивно.
Игорь наклоняется к уху Андрея и громко шепчет:
– Я не плохой мальчик. Я – хороший мальчик. Я не слепой и не глухой.
– Извини. Я только… Совет, что ли…
– Я так и понял. Спасибо за заботу. Всё?
– Всё.
Игорь поворачивается и, не скрывая на лице досады, продолжает подъём.
– Не всё, – тихо говорит артиллерист. Раздумывает и решительно добавляет: – Это я – вашу колонну.
Игорь замер. Остановился. Опять поворот, опять спуск.
– Ты?
– Да, я.
– Хорошо стреляешь.
– Научился.
– Вот и встретились.
– Лучше б не встречались.
– А зачем окликнул? Зачем Свету впутал?
– Насчёт Светки, я искренне, правда. А вот колонна, не знаю…
– Говори, раз начал.
Капитан поморщился, как от боли:
– А надо было?
– Тогда надо было.
– А сейчас… как думаешь?
– Сейчас не знаю.
– Вот и я не знаю, – вздохнул капитан.
– Сейчас не тогда, понимаешь? Сейчас – не тогда!
– Понимаю. Ты один остался. Один. И я жив. Как теперь?
– Надеюсь, не один. Вот так. Как видишь, – Игорю даже не понадобилось сдерживать эмоции – они давно уснули, а может, умерли.
В тоне артиллериста появились упрямые нотки:
– Я должен был сказать.
– Понимаю.
– Не давит?
Игорь уже решил прекратить этот пустой разговор, но неловко как-то было обрывать собеседника на полуслове:
– Давит. Ещё как. Но давит и другое. Ты знаешь, о чём я.
Капитан растерялся, намёк не был для него неожиданным, он уже смотрел затравленно.
– Позвал – говори! – твёрдо сказал Игорь
– О чём?
– О чём? – Игорь горько усмехнулся. – Я вызвал огонь на себя. С надеждой вызвал, понимаешь? С надеждой! А ты расход превысил. Подавить – это не уничтожить. Ты это прекрасно знаешь. Лупили – как по укрепрайону.
Капитан опустил глаза, прижался виском к стене:
– Ты это сразу понял?
– Сразу.
– И не доложил?
– Некогда было. И некому. Меня никто не спрашивал. И скажи мне, бог войны, о чём докладывать?
– Об этом… о расходе.
– Кому докладывать? Тому, кто дал команду? Или ты сам принял такое решение?
– Не сам.
– А что же ты, герой, на себя не берёшь?
– Я не знал. И стелиться не собираюсь. Батарея, стой! Цель, расход… И всем кранты.Ты же понимаешь.
– Понимаю. Но не хочу понимать.
– А я не понимаю, – упрямо сказал капитан.
– А тебе и не надо понимать. Тебе дали команду, ты – сделал. Что ещё?
– Получается, своих – умышленно?
– Умышленно – не всегда со злым умыслом. Бывает, что и с добрым. Лучше сдать мёртвых, чем живых.
– А зачем вообще сдавать?
– Стратеги… Гуманисты… Значит, так надо было.
Растерявшийся капитан сменил тему и повторил недавнее предложение:
– Может, по сотке?
– Нет. Мне запретили, – сказал Игорь и постучал себя ладошкой по голове.
Капитан слегка принюхался:
– А мне показалось…
– Ну, принял малость. Заставили!
– И всё же. Если б ты не вызвал? – капитан упрямо добивался, если не полного, то хотя бы частичного разъяснения мучивших его вопросов.
– Была бы возможность проскочить – не вызвал бы… коню ясно. Но не проскочили бы.
– Получается, я…
– Получается. Получается, нет здесь твоей вины.
– Но мы-то здесь, а они…
– Им уже думать ни о чём не надо. Выздоравливай. Это лучшее, что сейчас можно придумать. Нет здесь твоей вины.
– А тот, кто дал команду? На уничтожение…
– И у него есть объяснение. Только вряд ли оно нас устроит. Да, и кого – нас?
– Тебя, меня…
– Мы – не в счёт.
Пикассо ловким отработанным движением слегка развернул кресло, спасаясь от прямых солнечных лучей. Удовлетворённо хмыкнул и продолжил свою работу. Мастер, он везде мастер: справа от портретов Игоря, Светланы, санитара появились лёгкие линии. Они замысловато переплелись, обозначились контуры, появилось бесформенное, но узнаваемое пятно, и буквально через секунды с альбомного листа смотрел печальным и упрямым взглядом капитан-артиллерист.
16
Игорь осторожно открыл дверь в процедурную, заглянул. Медицинские шкафы, белый кафель, столики, топчаны, подставки для систем, дурманящий и пугающий специфический запах лекарств встретили его как своего. Зашёл. Сестра приветливо кивнула:
– За вами и не уследишь – уже не лежачий. Видишь – сам пришёл. И самому, наверное, не верилось… Поправляемся. Движение – это жизнь.
Что тут сказать? Действительно, движение – это жизнь, подумал Игорь и натянуто улыбнулся.
– Какую лучше? – спросила сестра, имея в виду выбор руки для капельницы.
Игорь сокрушённо сморщился, вздохнул, поиграл руками, как бы взвешивая их, и как примерный скромный ученик приподнял левую.
– Тогда сюда, – распорядилась сестра и указала на топчан.
Игорь выкарабкался из тапочек, нехотя лёг на спину. Вытянул левую руку. «Надоело. Опять – кулачком-кулачком…» Безучастно посмотрел в окно – не поменялось. «Нарисовано оно что ли?» Выполнил всё команды. Наконец:
– Хватит, – сестра быстро ввела и закрепила иглу. – Отпускай.
Игорь разжал кулак. Сестра осмотрела систему, подкрутила регулятор. Ввела шприцом лекарство в пакет:
– Я – так, сразу. Так лучше. Уколы надоели?
Игорь ответил неуверенно:
– Наверное, надоели.
Сестра полистала журнал назначений:
– Так, кто там ещё. Ну, нет, чтобы вовремя… – повернулась, посмотрела поверх очков на больного:
– Помнишь, спрашивал?
– Помню.
– Он теперь тоже ходячий. Сейчас подойдёт.
– Это хорошо.
– Товарищ?
– Да, кореш.
Лёгкий стук. Дверь открылась. Зашел мужчина явно за тридцать, в больничной одежде. Медсестра встретила его радушно:
– О, товарищ капитан! Нашего полку прибыло.
Вошедший натянуто улыбается и щурится, прячет глаза от света, льющегося из окна:
– Лучше бы не прибывало.
Капитан осматривает комнату, задерживает взгляд на Игоре. Он удивлён, растерян. Опять выдавливает улыбку:
– И ты?
– И я.
Медсестра с тревогой наблюдает за больными. Подходит к правой лежанке, настраивает систему. Поворачивается к капитану:
– Устраивайтесь пока.
Капитан наигранно тяжело вздыхает, ложится, закатывает рукав на правой руке. Повторяются команды, больной послушно всё исполняет, медсестра действует уверенно, по-хозяйски осматривает комнату, смотрит на часы:
– Ну, мальчики, не скучайте, – выходит из процедурной.
Капитан с тревогой смотрит на Игоря:
– Вот и свиделись. Я рад, что ты… Что тебе лучше.
– Я за тебя тоже рад. Здоровья.
Капитан сосредотачивается, его взгляд становится жёстким, испытывающим:
– Хоть и обстановка не очень, а поговорить, как я понимаю, придётся.
– Как пожелаете.
– Желаю.
Игорь поправил иглу на руке и слегка повернулся к собеседнику:
– Я вашу кухню плохо знаю. Нам сказали – мы пошли. Но ты же маршрут не из пальца высосал?
– Резко ты, с места. Не упрощай. Меня и так… и особисты и прокуратура крутили.
Маршрут – дело серьёзное. Разведка могла проглядеть, летуны на маскировке лажанулись. Может, они выдвинулись так быстро, что ничего ни заметить, ни отменить уже нельзя было. Но не упрощай, понял? Не упрощай! Мы к таким передвижениям всегда грушников подключаем. Не было информации. И от них ничего не было. Понимаешь, не было. Всё чисто. Весь комплекс мероприятий выполнен. И прямых и сопутствующих. Нет здесь ни небрежности, ни подставы.
– Получается – не повезло? Но ведь так не бывает, ты же знаешь. Нас расстреливали как в тире. Без пристрелки, наверняка. Это была засада. Заблаговременная! Понимаешь?
Зачем я тебе это говорю? Ты же всё понимаешь, да? – Игорь вонзает взгляд в белый потолок, показавшийся вдруг очень высоким, настолько высоким, что, если взлететь, можно было успеть разогнаться, пробить его и улететь к чёртовой матери – как можно дальше от этого разговора. Но он продолжает: – Мне можно сказать? Мне одному. Хотя бы намекнуть!
Капитан молчит, обдумывает, прикидывает, с сомнением посматривает разгорячившегося собеседника. Игорь готов замолчать, но не молчит:
– Сдать надо было? Да? Стратеги. Ты мне можешь ничего не говорить. Возможно, ничего и не знаешь. Но ты же понимаешь, чувствуешь. У тебя голова есть на плечах? А я знаю, что есть. Есть. Потому… – Игорь обрывает фразу, поняв, что говорит лишнее.
– …Потому в капитанах и хожу. Не стесняйся – не обидел. А голова – была. Давно, понял? И не кипятись. Я не ангел. Но и не дьявол. Доложу тебе, что я вашу кухню тоже не знаю. И потому скажи: надо было огонь вызывать? Надо было? Ты уверен, что надо было? Вертушки быстро прибыли. Быстро. Но уже после мясорубки.
Игорь теряется. Затравленно смотрит по сторонам:
– Надо было. Они нас резать пошли. Но это следствие, понимаешь следствие. Этого не должно было случиться. Я чувствовал, не хотел…
Капитан тянется к регулятору капельницы, слегка его подкручивает:
– Не хотел? А не рано нехотелка выросла? Вот что я тебе посоветую. По-доброму. Не умничай: причина, следствие… Всё случилось так, как случилось. Я от тебя ничего не утаил. Я сделал всё. Как положено. Ты сделал… Не знаю. Предвидел, чувствовал – это всё не то. Понимаешь? Это всё потом, потом, так часто бывает.
– И у меня потом?
– И у тебя. Не ты первый. Тебе виноватые нужны? – спросил старый капитан и снисходительно, не скрывая пренебрежения посмотрел на старлея. Подождал и повторил вопрос: – Нужны? Если нужны, вали всё на меня. Только легче не станет.
– Не станет.
– Зачем тогда огород городить? – капитан поморщился, толкнул пару раз подушку затылком, задумался и допустил откровение: – Мне пушкари говорили… Что-то насчёт целеуказания. Короче, накрыли вас как врагов. Переборщили.
– Так оно и есть.
– А почему – не задумывался?
– Ошибка?
– Ты что, парень? Если бы ошибка, то не одного б уже под белые рученьки. Не ошибка здесь.
Капитан глянул на капельницу, опять подкрутил регулятор:
– Надоело, быстрей бы. Раз так – под капельницей, чуть не уссался…
– Знакомое дело.
– Ты, парень подумай, насчёт груза.
– Вы о чём? – Игорь почему-то перешёл на вы.
– Сдаётся мне, что везли вы что-то. И это что-то, ну, никак нельзя было отдавать.
Игорь закрывает глаза, замирает, выдыхает воздух, пытается вспомнить.
– Туман. Не помню.
– Оклемаешься – вспомнишь. Только не надо каждому встречному… Для себя уяснил и – молчок. Понял?
–Понял, спасибо.
– За что спасибо?
– За разговор.
«А будут они – встречные?»
Пикассо всё ещё не покинул рабочее место. Он смотрел сухими бездонной глубины глазами в никуда, но, казалось, видел и слышал всё. Он уже прервал молчание и насвистывал незамысловатую мелодию, при этом сам себе дирижировал карандашом. Время от времени он отвлекался от музыкальной части и наносил на картину небрежным движением новые чёткие штрихи. Сначала они выглядели хаотично, затем изначальный хаос растворялся в белизне бумаги и уступал место тщательно прорисованным деталям нового феерического шедевра. На листе ещё было много свободного места, и появление там портрета старого капитана не завершило известную только автору композицию. Капитан смотрел с грустной хитрецой и оптимистической безнадёжностью. Как это удалось автору, сказать, конечно, сложно, но и судьбе этого офицера, наверное, было нелегко добиться такого необычного характерного сочетания.
17
Игорь с нетерпением рассматривал металлическую решётку, невольно заостряя внимание на здоровенном висячем замке. «Решётка – понятно, но вот амбарный замок… не вяжется». Собрался слегка постучать висевшей железякой по решётке, но не решился. Помялся, осмотрелся и увидел копку звонка. Быстро несильно нажал. Не понял, пошёл сигнал или нет. Хотел надавить ещё раз, но деревянная дверь открылась, из отделения вышел и приветливо кивнул уже знакомый медбрат. Заговорщически подмигнул и отрапортовал:
– Я с Терезой поговорил. Можно. Но осторожно. Вас двоих она не отпустит. Она – тоже. Иначе никак.
Пожал плечами, развёл руками, обозначив: всё возможное и невозможное сделано, большее неподвластно никому.
– Ну, уж тут… – Андрей тоже изобразил руками бесконечность окружающих непреодолимых обстоятельств и спросил: – А Тереза, как её звать хоть?
– Мы её Терезой величаем. А вообще-то тётя Клава.
– Не молодая, значит, – глубокомысленно заключил Игорь.
Медбрат иронично улыбнулся:
– Не молодая. В матери годится. А кому и матерью стала… Пойду уточню.
Игорь кивнул. Солдат исчез, дверь захлопнулась.
«Там, в круге третьем, прятались от духов, искали свои отрубленные руки и выколотые глаза, вызволяли, спасали и отхаживали друзей, называли санитарку мамой, превращались в генералов и маршалов, вызывали огонь на себя и требовали мочить всех подряд. Вход в круг третий закрывала металлическая решётка…»
«Не то, не то… опять» Игорь вцепился в решётку и вжался головой между прутьями. Подходит, подходит волна родная, уже захватила, пленила и повела.
…Город красочный, но неприветливый, все равно неприветливый. Дома, магазины, пёстрые вывески, язык вывесок не понятен – не буквы, а подобие иероглифов, накарябанных кривой рукой. Опять фонтан. Опять стоит девочка и ест мороженое. Ест безучастно как-то. словно плохо играет плохую роль. Она шевелит губами. Говорит? Ничего не слышно. Улыбается, протягивает мороженое и смотрит… взрослыми глазами. Беззвучно смеётся и отбегает в сторону.
Они там – на той стороне… фонтана… Или реки? Стоят в беспорядке, в сборной форме, без оружия. Смотрят перед собой и молчат. Игорь подходит и упирается руками в кромку фонтана. Девочка смотрит на него со стороны с обидой и удивлением, взрослой обидой и взрослым удивлением. Он наклоняется, черпает ладонями воду и поливает на голову, на лицо. Взрослая девочка кричит, он не слышит и через мгновение осознает, что не может ее больше видеть. Опускает голову в прохладную воду и очень надеется – сейчас все уйдет.
Ушло, но не все. Девочки уже нет. Солдаты – там же, не шевелятся. Рождается и живет уверенность – они видят всё, но молчат. Игорь наклоняется, ещё зачерпывает воды. Держит её мгновенье в ладонях и выпускает в фонтан. Вода густая, льётся медленно, липкими струями. И вот он добрый и мрачный черный спутник. Пес подходит со спины и садится: пусть только тронут, глотку – любому… Откуда же ты друг взялся? Видел я тебя раньше и не раз, и не только у этого фонтана. Но тогда ты был далеко, и не понятно было, чей ты друг. Теперь понятно – не друг ты вовсе: спутник, провожатый, попутчик… Игорь смотрит на воду – она неподвижна, слишком неподвижна, и отраженья нет…
Дверь открылась медленно. На площадку вышел Кир. Повязки уже сняли – лицо обожжено, голова забинтована и не понятно, где рана или травма, правая рука на перевязи, кисть густо забинтована, и размер белого бесформенного комка кричит: кисть там – была. На щеках – щетина. Под левую руку его слегка поддерживает пожилая полная медсестра – тётя Клава.
Не сидится спокойно в кресле-каталке художнику. Пикассо почесал тыльной стороной карандаша лоб, устроился на своём троне поудобней и быстро добавил на полотно сестру Тётю Клаву. Она не видела и не могла видеть портрет, и, возможно, осудила бы художника за настойчивый реализм. Но Пикассо не собирался кому-либо угождать и уж тем более работать на заказ. Он сделал так, как посчитал нужным, и получилась Тётя Клава доброй, твёрдой, непоколебимой и сговорчивой. Так в жизни не бывает. У Пикассо бывает.
18
Тётя Клава оценивающе посмотрела на Игоря и удовлетворённо кивнула. Кир лихорадочно шарил глазами по лестничной площадке и наконец сфокусировался на Игоре. Волшебным образом его взгляд стал осмысленным.
– Игорек… – сказал он и замолчал.
Тётя Клава не скрывала беспокойства и строго посматривала и на того, и на другого.
– Друг? – спросила она, обращаясь к Игорю.
Он утвердительно кивнул. «Она же знает, что друг…»
Тётя Клава на мгновенье замерла в нерешительности, затем достала из кармана халата ключ, открыла висячий замок. Из двери выглянул медбрат, подмигнул Игорю, показал глазами на мать Терезу и выставил с искренним восторгом большой палец.
Тётя Клава сняла висячий замок, открыла решётчатую дверь, вышла, протянула правую руку Киру. Друг Игоря машинально попытался протянуть ей навстречу свою правую руку, сообразил, что не получится, скривился и выбросил вперёд левую руку. Держаться было неловко, случилась небольшая заминка, Тётя Клава ловко сдвинулась в сторону и подвела Кира к Игорю. Они обнялись.
– Помоги ему спуститься. Можете прогуляться. Я буду рядом, – сказала сестра и через секунду добавила: – Не помешаю.
Игорь и Кир подошли к свободной скамье. Тётя Клава держалась невдалеке.
– Вот мы и прибыли, – банально отрапортовал Игорь.
– Ты уверен? – спросил Кир.
Игорь промолчал.
Присели. Тётя Клава разместилась на соседней скамье, достала из кармана свёрнутый листок бумаги, развернула и стала его внимательно разглядывать.
– Кир, я тебя искал. Я рад, старина, – сказал Игорь.
– Я тоже рад. Вот видишь… как.
Кир слегка приподнял больную руку, показывая её Игорю, повёл из стороны в сторону головой:
– У нас даже зеркало есть. Я видел. Мне разрешили…
– Терпимо, – ободрил Игорь
Кир задумался, пальцы левой руки ощупывали воздух, глаза заморгали.
– Ну, а ты как? Я знаю. Крепко вас накрыли.
– Неслабо.
– Ты видишь, какой я. Теперь, наверное, всё спишется… Я рад, что ты здесь. Но… но я не помню, не помню, как здесь оказался. И раньше плохо помню. – Кир окинул взглядом двор, деревья, забор, здание госпиталя и спросил: – А здесь река или озеро есть?
– Не знаю. Говорят, нет. Ничего нет.
– А я надеялся. Так надеялся… Всё правильно, так и должно быть. Ничего.
– Почему так и должно быть?
– Не знаю. Первая мысль, первое впечатление. Я понял, что попал. И хорошо попал. А реку я люблю – с деревцами. И озеро – с кувшинками. Это когда родники…
– Брось, дружище. Ещё многое будет, многое.
– Многое? Ладно, не будем. Я рад, что ты рядом. Я где-то зависаю, смотрю со стороны, а то и вообще сверху, из-под облаков. Потом опять возвращаюсь. Потом опять. Однажды я не вернусь. И никто не будет нужен: ни ты, ни Тётя Клава. Четыре стены, да решётка.
Поэтому я сейчас скажу.
Игорь усомнился, надо ли продолжать разговор, покосился на тётю Клаву, неуверенно посмотрел на Кира.
– А надо ли? – спросил.
– Надо. Я знал, что вас… Что вас… встретят. И не я один.
Игорь усмехнулся, оценивающе оглядел Кира:
– И, конечно, сделать было ничего нельзя.
– Можно было. Можно было. Но нельзя. Сделать – значит провалить источник. Наш источник. Возможно, это была проверка.
– Со мной можно проще, дружище. Ты же знаешь.
– Информация о засаде поступила. Поступила без подтверждения. Источник верный и ценный, я уже сказал. Встал вопрос: или колонна или источник.
– Выбрали колонну.
– Да.
– Я бы выпил за надёжность источника.
– Не надо. Он оказался ненадёжным. Сдал группу. И меня с группой.
– И такое бывает?
– И такое, и всякое.
– А зачем на уничтожение?
– Это уже другая контора. Вы ящик везли. Непримечательный. Сумма – от нолей голова заболит.
– И что – из-за ящичка? Наркота? Мало этого добра что ли?
– Дело не в добре этом. Если бы они этот ящичек взяли, то вопрос бы завис, и надолго. Уж не знаю, выкуп там был или подкуп.
– А если бы проскочили?
– Не могли вы проскочить. Так всё сложилось. Принимающая сторона убедилась в отправке груза. Но он не должен был быть доставленным по назначению.
Игорь оглянулся на тётю Клаву – она одобрительно кивнула.
– Меня садануло здорово, – тихо сказал Кир, переходя на шёпот. – Плохо помню. Говорят, на мне был только ремень, да кроссовки. Аэрозоль что ли? Откуда у них… Ухо, пальцы. Зачем? Кто?
Игорь уже с опаской глянул сестру. Она старательно делала вид, что ничего не слышит.
– Ничего, Кир, говори, говори…
– Шайтан, наверное, – Кир перешёл на явный шёпот. Я его видел, – и затем без перехода: – Дай мне сигарету.
Игорь неуверенно пошарил по карманам, достал пачку сигарет, не без удивления на неё посмотрел, неуклюже выбил сигарету, протянул Киру. Попытка затянуться незажженной сигаретой не увенчалась успехом. Игорь дал прикурить от спички. Кир глубоко вдохнул дым, слегка закашлялся, виновато оглядываясь по сторонам. Игорь покрутил в руках пачку сигарет, спички и положил набор в карман друга. Кир заметил и безучастно кивнул.
– Не жарко? – спросил Игорь
– Я его видел, – продолжил Кир, не желая менять тему.
– Может, пересядем? – предложил Игорь
Кир отрицательно покачал головой, болезненно сморщился:
– Я его видел. Там из-за камня… глыбы, огромной, темной и каким-то мхом или плесенью покрытой, выскочили маленькие красные человечки. А за ними шайтан. Халат у него блестящий, как из металла… из ртути. Я себя в нём увидел – как в зеркале. Он на меня так посмотрел…
– Ты лежал или стоял? – спросил Игорь.
– Не помню. По-моему лежал, – ответил Кир, внимательно рассматривая дымящуюся сигарету: – Я всё время думаю, какое он имел право так смотреть на меня. Так презрительно. Не зло. Презрительно. И откуда они взялись? Эти человечки? Этот шайтан?
Как там Тётя Клава? Осторожный взгляд – пока терпимо. Она слегка развела руками – что тут поделаешь?
Похоже, и на Кира нахлынуло. Он смотрел в пустоту, шевелил губами, водил пальцами левой руки по забинтованной правой и говорил скорее сам с собой, чем с собеседником:
– Игореша, ты не волнуйся. Филолог, служащий в спецназе, это тяжёлая смесь. Можно говорить, можно не говорить. В таких случаях, как мой, советуют много говорить. Мол, выскажется… снимет, сбросит… что там еще…
Игорь попытался ободрить друга улыбкой, получилось плохо. Кир попытался улыбнуться, и тоже получилось плохо. Он продолжил:
– Мне взгляд этот… Какой-то он злой и унизительный. Я таких глаз никогда не видел. Откуда он, этот шайтан? Может, они из параллельного мира? И если он, этот мир, есть, то он страшнее нашего?
– Кир, всё образуется.
– Верю, верю тебе. Игорь, а может, это наше будущее – ужасное и непредсказуемое?
Игорь не знал, что ответить, и помочь некому. «Некому нам с тобой, дружище, помочь – некому!» Тётя Клава никак не реагировала на его мысленные обращения, сидела, не шевелясь, и даже не вытерла скатившуюся по сухой щеке слезу.
– Будущее – это прошлое, помноженное на настоящее. Мы с тобой об этом как-то говорили, – попытался поддержать беседу Игорь.
Кир опять наклонился к нему и перешёл на громкий шёпот:
– А как ты помножишь на настоящее древний кодекс.
– Какой кодекс?
– Ещё в древности было сказано… Запрещается злоупотреблять колдовством в достижении развратных целей, проводить жизнь в похабстве и охоте, отплясывать с утра и до утра во дворцах… – Кир замолчал.
Игорь смотрел в лицо другу и выражал как мог готовность выслушать продолжение, но продолжение не последовало:
– А у нас кодекса нет. И пляшем мы с утра и до утра. И во дворцах. И в хижинах… – скривился от боли: – Голова болит. Достань мне спирта или папироску…
– Попробую… Может, прогуляемся?
– Я как-то прочитал. Не помню, где: под каждой могильной плитой спит всемирная история… Может, так оно и есть. Но что же тогда спит в головах и душах живущих? И просыпается, когда уже ничего не изменишь?
– Не знаю. Сколько людей, столько же душ. Идём?
Кир безразлично кивнул. И опять взгляд в сторону сестры:
– Мы прогуляемся? По двору.
– По двору – да, недолго.
19
Друзья встали. Игорь поддерживал Кира за локоть. Тётя Клава свернула свой листок, положила в карман и последовала за ними.
Пикассо – на своём месте и за своим привычным занятием. Игорь и Кир приблизились к нему, и он их встретил приветливым взглядом. Игорь прикидывал, с чего начать разговор, и в этот момент из центрального входа вышла Света, увидела его и направилась в сторону художника. Игорь растерялся, оглянулся на тётю Клаву, показал рукой на Кира и предупредил:
– Я на секунду.
Тётя Клава ускорила шаг, подошла и взяла Кира под локоть. Игорь двинулся навстречу Светлане. Она расстроена. Игорь хотел положить ей руку на плечо, но она остановила его взглядом и тихо сказала:
– Тебе пора собираться.
– Что, документы пришли?
– Какие документы? – не без заметного удивления спросила Света, спохватилась и ответила: – Да, пришли документы. И время пришло.
– Быстро…
– Да, быстро. И медлить нельзя.
– Совсем?
– Да, совсем.
– А как же всё это? – Игорь неопределённо окинул взглядом окружающее пространство.
– Это? Это твой остров.
– Понял. Остров, значит остров.
Света приближается к Игорю и прижалась к нему всем телом. Она смотрела на него из глубины родника, молча, звала в прохладу и прозрачность, просила прощения и прощалась.
– Ты не понимаешь, кто я тебе? – тихо сказала Светлана. – Ни жена, ни любовница, ни сиделка… Считай, что сестра. Всё мы здесь братья и сестры.
– Странно… сестра, братья. Пусть будет так. А жаль.
– И мне жаль.
– А может…
– Что может?
– Банально, но фото… На память.
– Фото не получится.
– Как не получится?
– Не получится. Пусто там будет.
– Где?
– На фото.
– Но ведь мы – есть!
– Да, мы есть, – дерзко и звонко ответила Света и подошла к Пикассо. Художник изобразил карандашом в воздухе сложную фигуру, напоминающую скрипичный ключ, приветливо кивнул.
Пока Света улыбалась в ответ, на обычном альбомном листке с помощью обычного карандаша появился портрет Кира – без бинтов, ожогов и пустого безнадёжного взгляда. Ведь когда-то он был другим? Тот другой и смотрел с группового портрета.
– Пикассо всё может. Он волшебник, – сказала Света.
– Групповой портрет? – спросил Игорь.
– Он всё может. И портрет, – ответила Света.
– А Кира сможет? – уточнил Игорь и, дабы придать своим словам предметность, показал рукой на друга.
Света утвердительно кивнула. Игорь видел и её тревогу, и её боль, и прощальную потусторонность, но никак не отреагировал на эти превращения, напротив, повеселел, оживился и призвал:
– Ну, тогда вперёд!
– Наш мастер всё может! – поддерживая и подбадривая его, громко сказала Света и оглянулась на вход госпиталя.
Дверь отворилась, и вышли молодой санитар, потерявший брата, и тот, кто был, а может, и остался, богом войны. Света призывно помахала им рукой. Показала рукой на Пикассо. Объяснений и указаний не потребовалось.
Вся группа, готовых позировать братьев и сестёр, беспорядочно выстроилась перед художником на траве, за бордюром. Подскочил слегка запыхавшийся старый капитан и заботливо повернул кресло художника для более удачного, как ему казалось, ракурса.
Пикассо не возразил и разъяснил: «Я времени не терял, хотя время, оно… Вместе – так вместе. Мне ещё не приходилось следовать таким необычным пожеланиям, но этому странному человеку и … – он не смог подобрать слова и замолчал. Собравшиеся замерли в ожидании, и их надежды оправдались – художник умело выстроил продолжение, – и его феерической спутнице я отказать не могу».
Радушный капитал присел на бордюр, покрутил головой и недовольный сложившейся дислокацией изрёк: «Непорядок!» Вскочил, быстро и ловко расставил фигурантов группового портрета под снисходительным взглядом Пикассо.
На огромном жизненном холсте появились новые линии, новые акценты и новые оттенки, объединяющие тех, кого, казалось, объединить невозможно.
Стало легче, и появилась безумная уверенность и вера. Впервые подул ветер – пока слабый и нежный. «Феерическая спутница… Художник, он и здесь… художник – выкрутился!» Игорь обнимает Свету, гонит всё, что могло бы омрачить кроткие, не имеющие продолжения, но искренние слова, и шепчет на ушко:
– Я останусь здесь. Или заберу тебя с собой.
Света принимает его игру, одобрительно кивает, ласково улыбается и тоже шепчет:
– Здесь ты не останешься. И забирать меня не надо. Я твоя. Навсегда. Где бы ты ни был.
Она тревожно смотрит на Пикассо, художник ловит её взгляд и ускоряет работу. Мгновенья – и портрет завершён.
Потянуло родниковой прохладой. Игорь ощутил явную слабость в ногах, пальцы на руках онемели и стали чужими, вздрогнуло и заиграло неровным набатом сердце, навалилась всеобъемлющая усталость. Ветер усилился, и зашелестела тополиная листва. Света поправила разбросанные волосы и с вызовом посмотрела на неменяющееся небо. Её губы шевельнулись, и Игорь не понял, то ли она собралась что-то сказать, то ли сказала. Он отделился от группы, подошёл со спины к Пикассо и заглянул через плечо.
Лист художника вместил всех и разместил всех. Он занял всё обозримое пространство и стал его единственным содержанием. Затем дрогнул, колыхнулся и стал удаляться. Групповой портрет медленно уплывал, и его заслонила спина художника. Затем и Пикассо двинулся вниз и вдаль, и сверху стали видны и братья, и сестры, и художник, и госпиталь, и тротуары, и скамейки, и забор. Через мгновенье всё слились в малую картинку единой обители, а вокруг – голая безжизненная пустыня.
20
– Командир, вот ещё один!
Ноги в армейских ботинках изменили направление движения.
На спине в растерзанной форме лежал Игорь. Открытые глаза ясно, честно, без вопросов смотрели в небо. К шее протянулась рука, пальцы проверили сонную артерию, нервно шевельнулись и закрыли глаза.
– Отвоевался парень. О чём он думал?
– Это только ему известно. Она, сука, всех забирает.
– Подумать только – никого.
– Думать потом будем.
– Будем ли?
– Ты о чём?
– Думать будем… А будем?
На каменистую почву упал дымящийся окурок, ботинок его тщательно растёр, и прозвучал уставший ответ:
– Ты меня лучше о чём-нибудь другом спроси. А лучше – не спрашивай.
Луганск, 2014 год
Под небом голубым…
1
Невольно слушая бесконечную болтовню попутчиков, Андрей уже, трудно сказать, в который раз посетовал, что не взял билет на самолёт. Он плохо переносил поезд, и поездка даже в приличном вагоне и с молчаливыми ненавязчивыми пассажирами его утомляла. Монотонный стук колёс уже никуда не звал, мелькающие станции ничего не напоминали, разгадывать характеры и судьбы наугад выбранных на перроне людей надоело.
Это досадное сомнение по поводу выбора транспорта, граничившее с досадой, назойливо лезло в душу, но его отгоняла упрямая и тревожная мысль: решение ехать на поезде родилось внезапно и… законченно, словно какой-то невидимый властный куратор сказал, как отрезал. Не будучи другом даже умеренной мистики, он всё же верил в случай, не раз встречал подтверждение этой вере и потому без особого сопротивления внял настойчивой просьбе незримого властителя.
Поездом так поездом. Благо, вагон фирменный – кондиционеры вполне сносно противостояли уличной жаре. И окна – тот же телевизор, правда, ролик, поставленный, если не бесконечное, то суточное повторение, крутился без пауз короткий и однообразный. Интересно, а есть ли сейчас вагоны не фирменные, подумал Андрей. Те самые вагоны, где народ на вторые сутки пути превращался в республику единомышленников и единоверцев, бродил в майках и без таковых, играл в карты, курил в тамбуре, рассказывал и сочинял на ходу занимательные были и героические сказки, требовал открыть второй туалет и покупал на полустанках пирожки и домашнюю картошку с солёными огурцами?
Сидеть было уже невмоготу. Интуиция подсказывала появление, если не полного, то хотя бы предварительного, частичного понимания, чего-то большого, судьбоносного и фатально важного. В этом ожидании не просматривались ни свет, ни мрак, ни даже чёрные или серые тени. Зарождающийся образ был многолик, непрост и порождал дерзкий настрой тревожного и полного надежды ожидания. Этого было мало, потому что мозг требовал рационального алгоритма действия. Этого было много, ибо не каждый день и не каждый год тот, который в нас сидит, проявляет подвижническую настойчивость, граничащую с безумием.
Андрей направился в вагон-ресторан. Благо, заведение располагалось через рядом. Прохладно, уют, пиво. За окном за сорок, песок, верблюжья колючка. Но нет красного московского борща и волшебных прослоек в початой бутылке жигулёвского. Отсутствие борща ещё можно понять, но какой катаклизм забрал в прошлое плотное натуральное пиво? Когда-то давно, поезд, если выбивался из графика, мог стоять у каждого столба… Андрей глянул на добротные дорогие часы – за десять. Состав приближался к большой станции, вдали справа выросли из песка многоэтажные дома.
2
… В небе появилась жёлтая звёздочка, уверенно набирающая высоту. Это не самолёт, не экзотический болид и даже не шаровая молния. Полёт вертикальный, уверенный и, как отмечали многочисленные очевидцы, зовущий. Два мальчишки смотрят на взлетающую ракету и деловито рассуждают. Может, космонавт? Может, на Луну? Неплохо бы, и на Венеру… Но на Утреннюю звезду, наверно, ещё рано. Они знают, что вот-вот от красно-жёлтого огонька протянется дымный рукав, как след от истребителя, сначала ровный, затем рваный, постепенно рассевающийся и исчезающий по мере приближения отделившейся ступени к земле. Они видели это не раз – и днём, и вечером, и утром, и даже ночью.
Иногда наблюдения были случайными, иногда ожидаемыми. К ожидаемым относились крупные пуски, когда многие десятки, а может, сотни любопытных, далеко не праздных граждан разных возрастов забирались даже на крыши домов, чтобы посмотреть и душевно поддержать секретный пуск в секретнее время. И если действо осуществлялось поздно вечером, космический жар ракеты и расступившаяся перед мощнейшим вторжением разорванная атмосфера попадали в лучи зашедшего за горизонт Солнца. Картинам, возникающим на небе, не было аналогов, и любая фантазия изощрённого фантаста-художника или креативно смелого импрессиониста отставала от этой реальности на безнадёжное творческое расстояние.
О том, куда она «пошла», расскажут сегодня вечером по радио и телевизору. Завтра, возможно, успеют напечатать в газетах, которых не так уж много. И возможен даже такой счастливый исход, что опять площадь будет полна людей, опять проедет открытый газик с космонавтами и скромным эскортом. Но пока важно, чтобы она пошла. Если не пойдёт – ни о чём не расскажут и не напишут. И тогда родители будут обсуждать на кухне очередную государственную тайну, и очень хочется верить, что будет она, эта тайна, краткой, без трагических подробностей…
3
И опять напомнил о себе таинственный куратор. На смену покою, отрешённости пришла пока ещё не оформившаяся решимость, перерастающая в одержимостью. Андрея никогда не подталкивали в спину и не указывали, куда и зачем идти. Но на этот раз он не стал проявлять строптивость: не допил пиво, встал, проходя мимо официанта, быстро рассчитался и направился в свой вагон. Собираться не пришлось – взял дорожную сумку, пожелал попутчикам доброго пути и двинулся в тамбур. Поезд замедлил ход и вскоре остановился – наверное, встречный. Остановка поезда нарушила планы пожилого проводника, который стоял в тамбуре и собирался закрыть на замок только что открытую дверь.
Разговор был коротким, «мзда» – внушительной, прыжок с неподготовленной к высадке пассажиров площадки – опасным, но удачным.
Андрей повесил сумку на плечо и решительно направился в сторону далёкого города. Проводник молчал и, видимо, думал о превратностях человеческих характеров и вытекающих отсюда капризах. И ещё он подумал о том, что когда был молод, весел, гибок и вынослив, то возил в Москву великолепную таранку с Арала, роскошные и добротные шерстяные носки, выносимые местными жителями к поездам, «ожидающим» на разъездах, овощи, фрукты с Алма-Аты, а обратно загружался индийским чаем. Слово «бартер» тогда не знали, но дело шло, и мелкий бытовой бизнес всех устраивал. Так вот в то далёкое светлое и не обижающее никого время поезд проходил мимо этой станции рано утром, и выходящих здесь пассажиров отличали две особенности: сдержанность в разговорах и обмотанные необычной тогда синей изоляционной лентой ручки чемоданов.
Андрей прошёл метров сто, когда поезд тронулся. Где-то слева должна была пролегать шоссейная дорога, автобусы, такси… Но он шагал по песку, сухой траве и прикидывал, что скоро придётся вытряхивать всё это добро из далеко не туристских туфель.
А вот и наследие прошлого – хлипкая конструкция из полусгнивших деревянных столбиков и ржавой, почти сгнившей колючей проволоки. Можно, конечно, обойти – несколько метров в ту или иную сторону – но Андрей не без легкомысленной лихости, в полупрыжке, преодолел препятствие. И не упал, и брюки не порвал! К счастью?
4
… Цель понятна – найти чёрный тюльпан. Вообще-то, как уверяют взрослые, он фиолетовый. Но всё равно – чёрный. И виден он должен быть издалека. Но пока не попадается. Будущие физики, лирики, работяги, офицеры и зеки, опять забывшие взять с собой воды – да и кто её потащит? – мечтают вслух о газировке и исследуют пустынный аттракцион.
Между огромных бетонных труб закреплена доска, она же трамплин. Ловкий и решительный пацан, приноровившись, может прыгнуть на доску, спружинить и запрыгнуть на противолежащую весьма высокую бетонную тумбу. Почти всё оказались ловкими и решительными. Почти – потому что один путешественник и покоритель не решается, отлынивает. Он отстаёт и, когда никто не видит, делает то же самое. Затем повторяет прыжок, развернувшись в воздухе. Прыгает с площадки на землю, бежит и проверяет, что там за тумбой – чисто? И затем прыгает ещё раз и легко перелетает через пункт традиционного приземления. Это бесспорное достижение, но аудитории нет. Пацаны уже далеко – надо спешить. А вот и удача – награда за смелость: находит за бугорком чёрный тюльпан. Рассматривает его, присев на корточки, легонько трогает пальцами, тихо говорит сам себе – да, всё-таки фиолетовый, не срывает его и спешно догоняет дворовую компанию. И всё равно – чёрный!..
5
Город вырос, приблизился к станции, и потому путь оказался неожиданно недолгим. Такси стояло на дороге – словно ждало. Андрей отметил, что водитель встретил его удивлённым взглядом и вздохом облегчения, словно стоял здесь и мучился поиском решения сложной и сомнительной задачи, нашёл долгожданное решение и удивился его простоте и необычности. Андрей не стал ни гадать, ни спрашивать. Кто знает, что там у водилы на уме – радости, горечи, проблемы или задремал и что-то пригрезилось?
Через десяток секунд водитель заученно выдавал текст брошюры по истории поселившегося в пустыне населённого пункта. Он почему-то решил, что пассажир – человек в городе новый и ему будет интересен рассказ. Не лишённое ораторского мастерства повествование действительно было увлекательным, хотя несколько переполненным датами и событиями. За словесным потоком было трудно уследить. Андрей слушал в пол уха и не стал разочаровывать небесталанного рассказчика уточнениями из своей биографии.
Его больше занимал странный поступок, им совершенный, удивлённый взгляд водителя и… цвет неба. Когда-то оно не было таким, не должно оно быть таким и сейчас.
– И часто небо такое мрачноватое, словно сумерки? – спросил Андрей, обозначив кивком направление к центру.
Ответом ему стал ещё более насыщенный удивлением взгляд, чем при встрече. Он несколько растерялся и впредь решил не спешить с вопросами. Там вдали, где должна была находиться железнодорожная станция и ушедший поезд, хорошо просматривалась выжженная синева, тянувшаяся до города и даже частично его покрывающая. Но вот дальше пролегла зримая граница, разделяющая светлый небосклон и серое мрачное покрывало. Не облачное, не затянутое тучами, а именно серое, плотное и тревожно-неприятное. Казалось даже, что и город в этой части затянут лёгкой дымкой, хотя смогу здесь взяться неоткуда.
«Похоже, день перестаёт быть томным, – подумал Андрей, – что-то не так в датском королевстве… или не датском… и даже не в королевстве…» Он поморгал, лёгким движением правой руки протёр глаза, покосился на таксиста: «Неужели он не видит?» Таксист тоже покосился и по-своему понял некоторую неадекватность пассажира: «Здесь недалеко забегаловка… кафешка неплохая – коньячок наливают…» Андрей понимающе и благодарно улыбнулся и, поддерживая навязанную легенду, одобрительно кивнул.
6
…Журнал «Техника молодёжи», властитель дум и ваятель судеб миллионов, поделился очередным несложным проектом, и благодарные юные читатели приступили в его реализации. Слово экспроприация было тогда ещё трудноватым для произношения, и поэтому можно сказать проще: раскладушка была позаимствована из подвального сарая. А вот каким образом арсенал будущих великих пиратов, корсаров, флибустьеров и просто дерзких путешественников пополнился большим куском брезента, не припоминается. Бесспорно, гермоукупорка подошла бы значительно лучше, но её раздобыть не удалось. А ведь именно из неё были склеены всё без исключения надувные лодки, имеющиеся у романтиков-горожан. Брезент так брезент.
Каркас есть, покрытие есть. Путь до реки недолгий. Груз – по силам. Судно – раскладушка обтянутая брезентом – спущено на воду, в нём разместились два отчаянных мореплавателя, вооружённые палками вместо весел. И уж трудно сказать, кто виноват: то ли автор журнальной статьи забыл напомнить о соединительных рёбрах жёсткости, то ли ребята просто упустили эту мелочь… Лодка от тяжести пассажиров согнулась, моряки пытались распрямить её руками и забыли о вёслах, течение было приличным, судно относило от берега, борьба со стихией переросла в отчаянную… И тут ещё появился военный патруль. Словом, Сыр-Дарья в этот день осталась непокорённой, а новое плавательное средство – не освоенным…
7
Коньяк разогнал кровь, но не прибавил понимания. Андрей повеселел, появился блеск в глазах, но город не посветлел и таксист не прозрел. Он описывал то, что Андрей не видел, или видел не так. Паника не пришла, но беспокойство окрепло. Андрей пробудил в памяти образ придуманного им же таинственного куратора и мысленно обратился с возникшими вопросами к нему. Ответов не последовало, во всяком случае, явных. Андрей не склонялся к мысли, что тайный императивный подсказчик готовит ему западню, мучительные испытания или желает зла. Его сомнения заключались в том, что понимание им добра может существенно отличаться от допустимых привычных норм. И тут к событиям прибавился новый поворот.
– Я в чужие дела стараюсь не лезть, однако вижу – вам полегчало… А это у вас игра какая-то новая?
– Это какая? Ты о чём?
– Вчера в том же месте, где мы встретились, вышел из степи человек… тоже тёр глаза, уверял меня, что я то ли слепой, то ли смотрю не так и вижу не то… хотел даже высадить его…после коньячка оживился, и катались мы с ним по старому городу… – и замолчал.
Андрей выдержал паузу, но продолжения не дождался.
– И как прогулка? – спросил он.
– Лучше бы её не было… Вроде ничего и не случилось, но пассажир уж слишком странный – как вы… Тоже про мрачное небо рассказывал, про Дом офицеров, летний кинотеатр… И дело не в том, что рассказывал… Старожилы говорят, действительно был такой – летний… Дело в том что он показывал, словно видит… А там пустое место. Говорю, даже высадить хотел, или в полицию… Но не решился: вижу, что человек странный, но… мощный какой-то… не чужой, наш…
– И где он сейчас? – спросил Андрей.
Таксист не ответил и продолжил на своей волне:
– Он мне сказал вас встретить… И место и время указал. Заплатил. Необычно как-то это всё… Криминала вроде нет, опасности нет, но и не понятно, совсем не понятно. Потому и спрашиваю: это игра что ли такая?
Андрей сам был не в восторге от происходящего. Интрига и его затянула и утомила. И ответить что-то надо человеку – ведь так и будет думать, может, и всю жизнь, во что влип.
– А как вы меня узнали? – Андрей перешёл на вы.
– Время известно, место известно, ну и вот ещё, – таксист указал глазами на часы, – хорошая вещь – видна издалека. Он и об этом сказал.
Ситуация несколько прояснилась, но мрака непонимания прибавилось.
– Что он ещё сказал?
– Он сказал отвезти вас на Площадь Ленина.
– А адрес, номер?
– Так и сказал. Больше ничего.
– Понятно. Поехали. Это недалеко. Через центр – и мы на месте.
Таксист азартно сверкнул глазами, словно сделал маленькое открытие:
– Сбор ветеранов… одноклассников? Ожидание встречи, волнение, нервишки, перебор небольшой в пути…
– Что-то вроде этого…
– Ну, теперь немного понятней… Это быстро – через проспект Королёва…
– Пусть будет проспект!
Таксист задал глазами вопрос. Андрей ответил:
– Не было такого проспекта… Вернее, улица была, Сергей Павлович был, а проспекта такого не было…
Таксист сокрушённо вздохнул: ну, вот, вроде установился какой-то понятный порядок вещей, но надо вот так его сломать намёками да непонятками.
Андрей глянул в лобовое стекло на небо. Ему показалось, что серая наброшенная неизвестными силами накидка неоднородна, состоит из крупных бесформенных лоскутов и медленно, еле заметно глазу вращается вокруг невидимой оси. Этого ещё не хватало, подумал он. Обычно, когда пасмурно, приходит духота. Но таковая не ощущалась, пока, во всяком случае. Проехали по площади. Когда-то асфальт в летнюю жару легко поддавался давлению даже детских подошв и, если чуть задержаться, можно было в нём оставить следы. Где они – эти следы? Ведь их должно быть так много, что площади не хватит.
Повернули от памятника влево, затем направо, миновали два дома и заскочили в безлюдный двор.
– Народ отдыхает… и мы приехали,– с облегчением и надеждой сказал таксист.
– Да, вроде приехали, – ответил Андрей, не видевший никакого отдыхающего народа.
Достал из кармана деньги и глянул на них с явной опаской. Нет, всё нормально, хоть здесь всё нормально. Рассчитался, вышел и сразу направился к ветхой беседке, где находился только один человек.
8
…Вообще-то, великим путешественникам всегда нужен подробный план. Иначе трудно удержать в голове огромное количество деталей, сопутствующих намеченному свершению. Задача проста и вполне понятна – добраться до Аральского моря. По карте, вроде, километров триста. Течение реки известно, берём дальность, скорость, и продолжительность плавания получается… не критичной. Ну, посещение и изучение островов, составление подробной карты, общий журнал наблюдений и индивидуальные путевые заметки – с этим всё ясно. Прочие задержки – рыбалка, приготовление еды, отдых… Соль, спички, сухари, ножи, леска, крючки – и здесь всё понятно. Но как быть с водой? Брать с собой или кипятить имеющуюся? Если в воду Сыр-Дарьи погрузить руку даже на глубину ладони, то ладонь эта уже не просматривается. Так что, если даже кипятить… кто её знает, эту воду… Могут быть, конечно, родники… Могут быть, могут и не быть. Но котелок всё равно нужен. Ну, и остались мелочи – лодка, желательно с мотором или хотя бы с парусом. Иначе как в море выходить? Лодку можно позаимствовать на лодочной станции – их здесь много, а вот с мотором и парусом сложнее. Процедура возвращения с моря вообще не рассматривается – главное добраться. Примерно так выглядел очередной проект Андрея и Василия, рассматриваемый в кабине разваленного ржавчиной речного катера, брошенного во времена далёкие в камышах давно пересохшей протоки могучей реки…
9
Беседки, скорее всего уже нет, подумал Андрей. Не могла она сохраниться после многолетних ремонтов, реконструкций и прочих новаций, почему-то имеющих тягу к бесконечному разрушению. Старые футбольные ворота без сетки. А была ли она – эта сетка? Память молчит, не подсказывает. Качели с двумя лодочками, позволяющие устраивать соревнования на мощь вестибулярного аппарат. «Летали» до победного – у кого первого голова закружится так, что сдрейфит. И всё бы хорошо, но участники битвы держались до последнего, упрямо и старались не подавать вида, если даже ноги уже не слушались, а пальцы, держащие металлические стропы, разжимались. И тогда невольное продолжение полёта могло быть всяким. И было всяким. И этого всего близкого и далёкого тоже, наверное, нет.
Но – он? Он – есть! Иначе… Что иначе, он сформулировать не смог. Встретил бы на улице, не узнал, наверняка бы не узнал… Но сейчас – вот он собственной персоной. Васька, который был уже давно не Васька, поднялся, вышел из беседки, и они, не сказав ни слова, обнялись.
– Сколько лет… – сказал ожидавший.
– Страшно подумать… – сказал прибывший.
Дома выглядели как тогда. И тополя уже мощные – как тогда. Андрей вспомнил, что где-то проскочила уколовшая сердце строка – вырубили деревья, а новые не посадили. Может, это так. Может. Но сейчас всё на месте. И пусть будет. Андрей жил в доме номер восемь, Васька – в десятом.
10
… Голая пустыня просматривается с четвёртого этажа на многие километры, до горизонта. Поэтому большой огонь, появившийся внезапно, в секунды, хорошо виден. Он колышется в ночи как страшный и безнадёжный факел. Но у стойких молодых офицерских жён сил и надежды ещё много. В комнате полумрак. Необычно много женщин. Необычно много детей – возятся под столом, иногда капризничают – поздно уже, и не понятно, ничего не понятно. Женщины переговариваются намёками, иносказаниями и упрямо уходят от крайних необратимых оценок. Но можно догадаться: что-то случилось – большое и страшное. Но что? На весь дом один телефон, а может, два. И кто-то, наверное, супруга большого начальника время от времени куда-то звонит. А ей отвечают: ждите и надейтесь, они под землёй, в бункере, но… Почему под землёй? Что такое бункер? И главное – почему «но»? Какое ещё «но»?
И затем в солдатском парке прохладным осенним днём шёл мелкий дождь. Андрей был одет в самодельный плащ из редкого тогда материала – полиэтилена. В огромный котлован опускали красные гробы. Их было много, так много, что не укладывалось в голове даже взрослого человека. А сознанию ребёнка предстала тягостная необычная картина, осмыслить которую он был просто не в силах. Но запомнил слова матери: «Пойдём – сейчас будут стрелять…» Почему стрелять, куда стрелять… война что ли?.. И позднее, через годы, Андрей зашёл в первый подъезд десятого дома к другу Ваське. Постучал, открыла не мать – какая-то крайне расстроенная женщина. Она молча позвала приятеля, и тот сообщил, что гулять пойти не может – батя умер. И уже не ребёнок Андрей подумал: как умер? почему? Молодой ведь… Война что ли?…
11
– Ты сам приехал? – спросил Андрей, в душе не рассчитывая на чёткий ответ или даже поверхностные объяснения по поводу таинственного зова и неосознанного стремления упрямого эго, но всё же уточнил: – Как угораздило? Почему вдруг?
– А ты не понял? – риторически спросил Василий и добавил: – У нас времени не так много… На лодочную не успеем… В Солдатский парк тоже. Да и раньше об этом надо было думать. Если только прогуляться… здесь, недалеко…
Хоть бы солнце вышло, что ж давит так, подумал Андрей. Мысль о посещении памятных мест вызвала противоречивое чувство. И надо бы… Но, надо ли? Действительно, раньше всё это надо было делать, раньше.
Тогда давно – когда? – по дороге на лодочную станцию был киоск. К концу дня газировка там уже теряла прохладу, дарованную привозимыми каждое утро большими кусками натурального льда. Могло её уже вовсе не быть. Почти на финише – до вожделенной торговой точки оставалось метров сто, ребята прикидывали количество мелочи в кармане и гадали: работает или не работает? Качество напитка их не интересовало – лишь бы напиться вдоволь после непростой прогулки под никого не щадящим солнцем. И если работал – пару кружек каждый из не отличавшихся богатырскими размерами подростков осиливал без труда. Именно кружек, продажа газировка стаканами была исключением.
А Солдатский парк… Появилась на месте огромного котлована невзрачная взлетающая ракета и десятки имён, внесённых навечно в список покорителей космоса. Позднее появилась ещё одна братская могила – обрамлённая портретами погибших. Именно эта деталь дала толчок фантазии некоторых поверхностных летописцев и журналистов, с чьей кривой руки появилась информация о портретах жертв первой неделинской катастрофы. И никто из них не удосужился задаться вопросом: где ж это можно разместить сотню траурных портретов?
Несколько лет назад Андрею предлагали посетить ставший родным город. Отказался – под надуманным предлогом. Про себя подумал: сердце разорвётся. И вот он здесь. Сердце пока бьётся. И напоминает о себе так и не отформатированная мысль: не сам приехал, не сам… заставили тебя. Кто? Что? Внутренний голос? Зов совести? Тоска? Понимание близости конца? Не то… Не то… Ничего не подходит. Судьба? Хитрая, конечно, трактовка, но всеобъемлющая – на ней и остановимся.
– Всё думаешь? А может не надо ни о чём думать – просто делать? – выдал Василий довольно странную тираду и не менее странно закончил: – Люду встречал – потом?
– Нет, не встречал. Найти можно было… Сначала это имело какой-то смысл. Какой-то. А позднее – никакого.
12
…Андрею с группой других ребят после девятого класса предложили поработать в пионерском лагере. Места вожатого не хватило, и ему был предоставлен почётный статус библиотекаря. Пионерских лагерей было два. Первый расположен в старом фруктовом саду под Чимкентом. Второй сравнительно недалеко от города, на берегу реки. День рождения Толика, солдата-баяниста, выпал на пересменку. Не поехать нельзя. До нужного железнодорожного разъезда можно добраться поездом – и пассажирским, и товарным. Однако проскочить мимо, без остановки, может и тот, и другой. Поехали на пассажирском. Надежда – притормозит. Притормозил – на другом разъезде. И выскочили двое ребят и одна девчонка в темноту. И пошли в обратную сторону по темноте. И шли до рассвета. И шли бы ещё долго… Подвернулся товарняк местного значения, развозящий воду, продукты и что-то ещё не менее важное по многочисленным мелким станциям. Машинист разрешил – выбирайте любой из трёх вагонов, и путь продолжился в полумраке на пыльных досках в окружении затейливых строительных агрегатов. Люда прижалась спиной к стене, Андрей лёг и положил ей голову на колени. И исчезли из их мира шероховатые доски и вся несовершенная вселенная. Добрались и до лагеря. Добрались и до города. Андрей и Люда жили наискосок. Андрей зажигал на балконе спички, Люда зажигала лампу на лоджии, и казалось, эта незыблемая нить никогда не порвётся. А если честно – ничто тогда не казалось – во всё верилось…
13
– Позднее – да. Теперь – тем более, – задумчиво сказал поседевший Васька и предложил: – Может по генеральским прогуляемся?
– Не пустят, – усомнился Андрей, силясь осознать временной формат пребывания в городе. Год – какой? Что можно, что нельзя, что можно, если очень хочется, и что нельзя ни при каких обстоятельствах? Пацанам можно было пробежаться по заасфальтированной дамбе, обрамляющей так называемые генеральские дачи, и даже недолго посидеть в простенькой деревянной беседке, которую позднее назовут Гагаринской. Но какова обстановка в данный момент? Мальчишек мог шугануть дежурный солдат. А взрослых? Шуганут или нет? И если шуганут – как быть?
– Пойдём, – согласился Андрей.
Они пересекли двор и пошли вдоль парка, заложенного с тыльной части Дома офицеров. Прошли мимо летнего кинотеатра и направились по узкой аллейке в сторону реки. Горячий воздух загустел, и конца аллейки не было видно. Проходила она близ городской танцевальной площадки и упиралась в лестницу, ведущую через дамбу на пляж.
Во дворе никого не было – значит так задумано. Кем? Разберёмся, хочется верить. Но увидеть пустой пляж в летний день не хотелось. Очень не хотелось.
Андрей предложил свернуть, Василий согласился. Пересекли парк и вышли к бетонному забору, спускающемуся почти в воду. Река в это время традиционно пересохла, на пляже образовалась огромная песчаная мокрая отмель, позволяющая играть в футбол со всеми возможными и невозможными нарушениями правил. Отступила река и от забора, так что обойти его вдоль воды – не проблема. Андрей не смог отвести взгляд – пляж был пуст. Эта пустота пугала и нагоняла тоску. Эта пустота подчёркивала иллюзорность и невозможность происходящего. Она, пустота, была права. Но сердце настукивало: виденье, мираж – что угодно, но не суди, хорошо ли, плохо ли – ты здесь не за этим.
Прошли по дамбе, зашли в беседку.
– Посидим? – предложил Андрей.
– Надо, – ответил друг детства.
Белая краска местами облупилась, дерево пересохло, покорёжилось. «Это сейчас, а что же потом?» – подумал Андрей. Генеральские располагались на речном повороте, потому схлестнулись течение основное и обратное. Несколько небольших водоворотов намекали: не ждут тебя здесь. Не опасные они, подумал Андрей, на скорости вполне можно проскочить. Но были на реке места, где воронка так лихо засасывала воду, что вид даже с твёрдого берега порождал первобытный страх. Возможно, такие тревожные картинки и многочисленные вполне реальные случаи гибели людей в реке породили то вспыхивающие, то затухающие разговоры о втором дне. Мол, течёт под рекой ещё одна река, и провалиться туда можно запросто. Дети об этом мало задумывались, и тревожные разговоры к ним не «липли». Но позднее Андрей узнал, что такое карстовые воронки и задним числом встал на сторону непопулярной, но имеющий право на существование версии.
Со стороны дач выросла голова в воинской панаме, и через мгновенье на дамбу ступил солдат. Летний вариант: ботинки, гимнастёрка с короткими рукавами. На ремне щтык-нож. Дежурный насвистывал что-то знакомое, очень знакомое и очень далёкое. Не вспоминалось. Солдат прошёл по дамбе, окинул взглядом беседку и продолжил свой путь. Это уже слишком: кого нет – нас или его? Андрей вздрогнул, хотел вскочить догнать солдата, ляпнуть что-нибудь вроде «дяденька, мы просто так… проходили мимо – интересно же…» Навалилась усталость.
– Не спи – замёрзнешь, – выдал Василий старую присказку. Оглянулся на реку, сладко потянулся и как бы нехотя спросил: – Ты часы когда забрал?
– Не помню… Ты уехал… я… не верил… потом поверил, потом подумал – навсегда. Открыл тайник и взял. Вскоре тоже уехал – моим дали квартиру в Воронеже. Учился, работал… в общем – всякое такое.
– Вот видишь – не навсегда.
Андрею не понравился тон последнего замечания. Он не понял его смысл – какой-то укор что ли… Да и был ли в простых словах какой-то смысл? Но всё же пояснил:
– Они не мои, они – наши. Я когда уезжал…вернее, нет, раньше… летом ещё, а уезжал я осенью… Приехал из лагеря того самого, ну, помнишь, где библиотекарем придуривался, пошёл в ванну, включил душ, сел на край и… расплакался. По-настоящему. Внезапно как-то понял: это всё, больше этого не будет, не будет никогда.
– Чего этого?
– И тогда не смог сам себе растолковать и сейчас не смогу, это точно. Всего этого. Всего! Потому и взял. Но не показывал никому довольно долго. Почти. Один раз, правда, занесло – поднёс под ясны очи одному… фарцовщиками их тогда называли, хотя валюты никакой – пластинки, джинсы… Глаза у него загорелись, аки прожекторы. Еле выкрутился – что-то насчёт заграницы, дипломатов-родственников наплёл.
– Поверил?
– Думаю, нет. Но глазки с того момента стали бегать с другой амплитудой.
Андрей расстегнул браслет:
– Бери. У меня они погостили. Теперь твоя очередь.
– Не надо – оставь. Смотри не потеряй… – и промелькнула на лице друга детства взрослая и очень непростая улыбка.
Андрей ничего не понял – слишком много тумана, да и понимать уже ничего не хотел. Потому промолчал.
14
… Под каждой лестницей в каждом подъезде была приличных размеров подвальная ниша. И туда можно было легко забраться. И не только забраться, а притащить старые стулья, тумбочку и даже приличных размеров подушку от дивана. А вот в третьем подъезде вход в нишу закрыт металлической дверью. Замка нет, металл прихвачен сваркой. Неспроста это. А посему надо глянуть, что скрыто.
«Буратино» прочитан давно, мечты и надежды повзрослели. Что за дверцей в каморку? Через лестничную нишу вдоль стены проходят трубы, слегка заложенные кирпичом. Вот этот кирпич и надо убрать. Подвал залит водой. Не проблема. Для этого существуют чулки армейского ОЗК. Комплект один. Ну и что? Васька надел чулки и, шлёпая по воде, перетащил Андрея на закорках. Кирпич разобран, далее – темнота, трубы горячие, но терпеть можно, ползком-ползком, и вот она таинственная кладовая. И даже лампочка на проводе есть. Лёгкий осторожный поворот, и – да будет свет.
Риск вознаграждён: в каморке спрятан мотоцикл. Откуда он здесь? Скорее всего, украден и спрятан. Кем? Понятно, кем – тем, у кого есть сварочный аппарат. У кого он есть? У сантехников. Сантехники, они кто? Гражданские! А эти – всё могут. Для мотоцикла ребята молоды. Но у него есть двигатель, вполне годный для автожира. Такая лёгкая и удивительная машина, как дельтаплан, ещё не известна. И потому, любимый журнал предлагал воздухоплавателям микровертолеты, порой весьма экзотические, именуемые таким непривычным словом. В одном из таких проектов предлагалось разместить на крайних точках лопастей основного пропеллера миниатюрные турбореактивные двигатели. Питание – авиационный керосин. Подача горючего – по трубкам за счёт центробежной силы. И чертежи, и рисунки красивые. Но даже они не поверили и, спасибо судьбе, не попробовали. Но тот автожир в прошлом. Этот – в будущем. Двигатель потянет? Ответ только один – потянет…
15
– Кстати, время? – спросил Васька.
– Почти два.
– 23 июля. Почти два. Пора.
– Куда?
– Спешить надо – погода нелётная, – ответ был более чем расплывчатым.
Неприветливое небо помрачнело, упали мелкие капли редкого дождя. Они мгновенно высыхали на горячем асфальте, не оставляя следов. Обозначились незлые порывы ветра.
А бывают злые? Бывают. Не очень злые, но бывают. Давно, но словно вчера, троица разгильдяев, третий Игорь, отлупивший в день своего появления в школе трёх самых главных хулиганов, переплыли на надувной лодке одну протоку, вторую, третью и наконец оказались на другом берегу. Времени вдоволь, и потому марш-бросок вверх по течению был результативным. Огромный красноватый обрыв просматривался издалека и вот он рядом.
К краю обрывая подходить боязно – красная глина скользкая. Но интересно всё – не только обрыв. Отошли в сторону двух красноватых холмиков. Версия родилась сразу – курганы. А почву возили или таскали от большой красной горы. А где курганы – там захоронения, а где древние захоронения, там мечи, щиты, стрелы и, конечно, золото. Клад – дело нужное и увлекательное. И надо бы основательно покопаться. Но время бежит. Игорь ступил на курган, сделал шаг, другой, и земля провалилась. Успел отпрянуть. Чёрный провал – под углом, рассмотреть, что там, в глубине, невозможно. А подойти и заглянуть страшно, даже таким отчаянным героям. Теория кургана получила бесспорное и проверенное опытом подтверждение…
Прошли ещё с полкилометра, надули лодку, и остался пустяк – сесть поудобней и плыть по течению. И вот на повороте внезапно поднялся тот самый злой ветер, погнавший лодку против течения. Мало того, судно начали захлёстывать волны. Три пассажира отчаянно гребли – всё без толку. Наконец догадались прижаться к берегу и проскочить по мелководью под красную скалу. И запомнилось ещё, что высоко в расщелине сидела крикливая вредная ворона и бомбардировала незваных гостей мелкими, а порой довольно увесистыми камешками: нечего соваться в чужие угодья.
Васька встал и пошёл по дамбе в сторону водокачки. Когда-то там, когда спадала вода, рождался каменистый остров. Протока бурлила от сильного течения, но перебраться можно. А остров выводил уже к большой воде. А где большая вода, там большая рыбалка. Острова не было – может, не сезон, а может быстрая река и время растащили камни.
Дождик быстро прекратился, воздух не набрал свежести, напротив – загустел испарениями и посерел. День, но словно лёгкие сумерки. Васька свернул от реки к городу, к нулёвке – нулевому кварталу.
Андрей последовал за ним. Людей нет, машин нет, никого и ничего. Только мрачный и всё-таки добрый город, да два бродяги неприкаянных. Андрей плохо воспринимал всё происходящее, но хуже всего он воспринимал неприветливость города. Она порождала несогласие и… обиду.
Василий, видимо, понял настрой и насмешливо спросил:
– Что – не нравится?
– Нравится, всё мне нравится, – покривил душой Андрей, – но обидно как-то…
– Заслужили, наверное.
Мысль оказалась неожиданной, но Андрей принял и такой вариант объяснения, ибо всё другие были страшненькие и витиеватые. Гараж из силикатного кирпича стоял на отшибе недалеко от дороги. Василий недолго повозился с замком и открыл. В полумраке неосвещённого помещения стоял моторный дельтаплан. Андрей уже ничему не удивлялся, не удивился и тому, что вместо восторженных, полных технических подробностей объяснений последовала ненавязчивая команда:
– Помогай.
Андрей видел дельтаплан вблизи второй раз жизни. Первый был результативным – даже «прокатился» в качестве пассажира и был удивлён грузоподъёмности внешне неказистого аппарата. Выкатили агрегат из гаража, ещё несколько метров и – дорога. Прогремел гром. Молнии не было. Василий глянул на небо и, не известно, кого обнадёживая, сказал: «Успеем!»
Андрей точно знал по личному опыту, что моторный дельтаплан без проблем может взлететь с просёлочной дороги, ровной поляны и даже свежеубранного поля – сам наблюдал и сам участвовал. А здесь – чистый, просматривающийся на сотни метров аэродром. Как человек, с техникой не очень дружащий, он оживил в памяти крупицы разрозненной информации и сформулировал сам себе вопрос: зажигание от аккумулятора или будет сейчас Васька надсадно давить ногой или крутить рукой капризный рычаг, название которого он и не помнил? Первое смущало по причине необходимости нести дополнительный груз. Второе было чревато неудачей, так как приближался цейтнот, суть которого он не понимал.
Спина приятеля закрывала манипуляции, и что он там нажал или дёрнул, Андрей не видел. Двигатель запустился, пилот отрегулировал газ, кивнул на вращающийся винт, показал рукой «опасно, обходи» и устало изрёк:
– Садись.
Мышечная память – полезная вещь и срабатывает даже тогда, когда весь другой опыт утерян. Андрей к удивлению приятеля довольно быстро и ловко пристроился впереди на шаткой сидушке и не без волнения ухватился за довольно хлипкую раму.
Небольшой разгон и – взлёт. Пахнуло прохладой, мелкие капельки дождя, только что не замечаемые, щекотали лицо. Андрей глянул вниз и не без гордости отметил: самочувствие удовлетворительное, полёт нормальный. А вот взгляд на мрачное, разделившееся на несколько грязных потоков небо, подарил ощущение лёгкого головокружения и нелёгкой тревоги.
Васька хлопнул по плечу. Андрей оглянулся в пол-оборота. Пилот показал рукой на часы. Андрей выкрутил руку и показал время. Пилот кивнул, что-то прикинул, пошевелил губами, словно прочитал молитву, и сделал резкий разворот в сторону города.
16
Может, Васька что-то вспомнил, может, помнил всегда, но не имел возможности совершить, может, просто подгонял график под известный только ему план полёта. Школьный двор, в нём большое п-образное четырёхэтажное здание и малое одноэтажное. В этом, малом, всё началось, и в том, большом, всё закончилось. Дельтаплан толкнул порыв ветра, он устоял, слегка провалился в невидимую яму, но по-прежнему уверенно в крутом вираже заходил на посадку.
«Неужели на стадион? А может на школьный двор?» – подумал Андрей, испытывающий явное головокружение. Но план оказался иным. Машина выровнялась, пронеслась над шифером основного учебного корпуса, сбросила высоту, чуть не чиркнула по крыше одноэтажки, снизилась почти до земли и ровно прошла над стадионом. Двигатель надсадно гудел, капли дождя били в лицо, ветер лохматил волосы и обжигал веки, Васька что-то орал. Стало безумно легко, словно огромная тяжесть, лежавшая на плечах многие годы, в считанные секунды испарилась и рассеялась в огромной, только что родившейся малой вселенной.
И Андрей вспомнил и явь, и сон, которые долгие годы гнал и загонял в отдалённые уголки угасающих воспоминаний. Этот сон-явь приходил к нему то ярким и радостным, то – страшным и безысходным. Середины не было. Как эта граница, разделившая небо на голубую даль и подгоревшую на огне времени серую кашу. Он вспомнил и понял, зачем он здесь и почему машина набрала высоту и ринулась к реке – к обрыву и сероводородному источнику, которому приписывали чудодейственные свойства. Шея – не резиновая, однако Андрей всё же оглянулся. Васька подмигнул, улыбнулся и что-то прошептал. Андрей не расслышал и не мог расслышать. Двигатель ровно выдавал обороты, ветер насвистывал пиратский мотив.
17
… Попытки прорыть пещеру в обрывистом береге предпринимали и ранее. И даже ходили слухи, что есть – да, есть! – ход в большую комнату. Не верилось, но хотелось. Та, старая, пещера со временем обвалилась. Но если была та, почему не может быть эта? Как ни странно, впереди действительно просматривался узкий ход. Слабый фонарик не в силах был бороться с темнотой. Что-то натужно заскрипело и, как показалось Андрею, по-человечески тихо ахнуло. Свод со стороны входа просел, и крупные глыбы грунта почти перекрыли дневной свет. Отталкиваясь локтями и по-змеиному извиваясь, ребята стали сдавать назад. Упёрлись ногами в препятствие и не решались пошевелить его: тогда может обвалиться основательно. Свободного пространства явно не хватало, чтобы выбраться. Истерики и плача не было, но ребята понимали, что долго не продержатся. Опять ахнуло, глыбы просели, и наступила полная темнота. Теперь уже точно – долго не продержаться.
Берег безлюден, никто не видел дерзкие действия юных спелеологов, да и слова такое тогда мало кто знал. Поэтому даже мысленно обозначить нить надежды было трудно, но она, надежда, пока умирать не собиралась. И потому, когда одежда вдруг промокла, со лба покатились капли пота, дыхание участилось, в висках обозначился далёкий и тревожный размеренный нечастый бой, они лежали и уверяли один другого, что всё равно доплывут до Аральского моря и всё равно построят автожир.
Слова быстро кончились, и мысли охватила дрёма. И трудно сказать – наяву или почудились громкие живые голоса. Сначала хлынул ручеёк воздуха, затем – река. Затем ослепил солнечный свет. Затем крепкие руки буквально швырнули их на влажный песок, где они лежали и осознавали цену глотку воздуха. Затем звук – словно отплывает от берега катер. И никого. Две глыбы плотного песка отброшены от входа в рукотворную пещеру. И никого. Вдали в голубом небе парила крупная птица. Васька посмотрел под ноги – блестит. Присыпанные песком лежали необычно красивые часы. Видно, кто-то из спасателей, пожелавших остаться неизвестными, потерял их, пока лихорадочно рвал руками плотную землю…
18
Дельтаплан шёл на встречу с чистым небом, до границы света и мрака оставалось совсем немного. Скоро встретит голубое небо, скоро солнце начнёт слепить глаза, и наверняка город посветлеет и сбросит с себя мистический камуфляж, выбранный для этого необычного дня и чрезвычайно нужного часа.
Сегодня он принял нас, завтра ещё кого-то, затем ещё и ещё. Мы боролись, трепыхались, били и падали битыми, начинали и бросали, проявляли эпическое упрямство и позорное малодушие, задыхались от восторга и злого удушья – он примет всех, всех без исключения, потому что он давал всё и всем, а выбирали мы сами.
Андрей обернулся и попытался помахать рукой. «Они не увидят!» – крикнул Васька. «И это хорошо», – подумал Андрей. Граница пройдена, и казавшееся серым крыло дельтаплана заиграло разнообразием оттенков. Вдалеке был виден поезд, приближавшийся к станции Тюра-Там.
– Сколько времени? – кричит Василий.
Игорь смотрит на опустевшее запястье, оглядывается сначала на берег реки, затем на город, затем на Василия, показывает руку и весело кричит:
– Какая разница? Теперь уже успеем. Успеем, даже если опоздаем.
Москва, 2016 год.