Оксана Демченко
Ромашки для королевы

   Старый маг Хорий бережно протер крышку каменного ларца, облокотился на нее и поднялся с колен. С уважением тронул полированный камень еще раз. Бессчетно веков этому ларцу – и ни единой трещинки. Беспросветное зло запереть могли только великие мастера, эльфы и маги прошлого. И они уважали силу ордена.
   Когда-то орден был многочислен и славен. Он хранил древние тайны, копил славу, наслаждался властью и придирчиво избирал учеников. Это было неизмеримо давно, и старик не застал те времена, даже следы их истерлись, как растрескавшиеся ступени.
   В пору, когда Хорий был юн, этот замок уже пустовал. Ветер тосковал в каменных лабиринтах, волки вторили ему за крепостным валом, осевшим в болотистый грунт… Весь орден составляли пятеро магов, таких же стариков, как он теперешний. Ничуть не капризных и славой не избалованных, какое там! Брошенные, иззябшие душой, маги соскучились по молодым голосам и заботе, вот почему они охотно приняли учеником первого встречного – в глушь лесов, что залегли у самой Черной стены, давно не забредали люди. И он бы не пошел – слухи приписывали буреломным зарослям дурные и нелепые свойства. Мол, выходят из-за Стены черные эльфы и уводят людей в рабство, от которого не спасает сама смерть. Даже звери в лесах – их тайные слуги, наделенные злой магией неумирающих, которых деревенские сказки именуют «неупокоенными», намекая, что смерть давно прибрала их души, но почему-то не позаботилась о телах…
   Вот как время переворачивает привычное. Когда-то эльфов считали доброй былью, а теперь зовут злой сказкой. И здесь, у Черной стены, – всё чаще.
   Хорию, бежавшему в леса от гнева правителя, повелевшего уничтожить весь род до седьмого колена, выбирать не пришлось. Сперва думал вернуться, когда погоня потеряет след. Надеялся осесть в в безопасной глуши, где хоть раз в год люди проходят, их голоса звучат, не забываются…
   Стена башни выросла перед ним – как из сказки. Пока юный Хорий шел лесом, не было ее. Потом, раз – чуть носом не уперся. Древняя магия, так прятать теперь не умеют… Хорий осмотрел стену и пошел вдоль нее, удивляясь: эдакая силища – и кругом сплошное запустение. Ворота ему открыли старики. Они же накормили, дали комнату и одежду, допустили к общей работе, ни в чем не выделяли, не ущемляли как младшего. Зима прошла незаметно, лето промчалось и того быстрее. Уходить он иногда порывался, но каждый раз что-то мешало.
   Потом привык, привязался к старикам, а со временем сам начал учиться забытому искусству магии по книгам, какие не уцелели более нигде, даже и в лучших королевских библиотеках. Старики хвалили, называли одаренным и усердным. Лес шумел, его голос все становился роднее и понятнее, а мир людей с их суетой и бестолковостью – забывался, терял притягательность. А потом пришло время, и Хорию рассказали о главном деле ордена. Стало понятно: служение передать более некому. Маги ушли один за другим, а он принял бремя ответственности за тайну и честно исполнял дело день за днем…

   Старик закашлялся и устало уселся на каменную крышку ларца. Таких вольностей в обращении с заклятым сосудом он себе не дозволял, но годы – они о церемониях не думают. И ему, последнему из рода Хориев, ученика ждать не приходится. Давно заросли тропы к древней башне, людские поселения под натиском суеверий отступили за хребет.
   А более предрассудков, само собой, постарались ведимы. Страшное племя! Хуже чумы и пожара, пришедших вместе, и даже в сопровождении голода, наводнений и камнепада.
   Ведимы, или прирожденные маги, – так принято звать породнившихся с демонами полулюдей. Они черпают магию из собственной крови, несущей темные токи глубинного зла. Сила ведимов питается страхом и сама же растит его, не зная границ.
   Хорий вздохнул, сокрушенно покачал головой, крепче оперся о посох и поднялся на старые непослушные ноги. Орден выстроил башню, чтобы сокрыть ларец, древнейшую из своих тайн – и самую опасную. Род ведимов идет от неприкаянных демонов Огня. И, как гласит пророчество, однажды он пресечется, если не получит новых душ и не возродит демонов. Орден надеялся пережить ведимов и покончить с их злом. Почти преуспел – люди без малейшего дара в крови создали заклинания и подчинили себе силу почти так же прочно и уверенно, как эльфы и гномы. Но последней войны с ведимами, о которой люди вне круга посвященных и понятия не имеют, орден не осилил. Да, он выстоял и сберег тайну, но хранителей уцелело так мало, что передать великое знание стало некому…
   Правда, и полулюди пострадали в войне. Истратили силы, беспрерывно заклиная Огонь в поисках спрятанного ларца. Погибли в столкновениях с магами, унося и жизни людей ордена.
   Когда Хорий пришел в обитель, немногочисленные старики-маги твердо знали: враги вымирают. Огонь более не горит в крови их женщин, именуемых в древних книгах ордена «углями силы». Маги-мужчины, обозначенные там же как «пляшущие Огни» слабеют и стареют. Каких-то сто лет – и всё будет кончено…
   Хорий закряхтел и, тяжело шаря по стене, на ощупь двинулся вниз по винтовой лестнице. Он узнает, когда последний из Огней тьмы не найдет достаточно силы, чтобы плясать, и след его растворится во мраке, откуда однажды пришел, чтобы проклясть мир. В тот день ларец станет обычным камнем, и рука, касаясь его, не будет ощущать пытки льдом и жаром. Пытки, рождаемой близостью душ трех последних демонов. Пока еще эти души не стали пеплом – и ведимы пляшут и воют, уговаривая ночь вернуть им полноту страха и силы.
   Давно, полвека назад, Хорий остался в холодном кольце каменных стен, чтобы беречь тайну. Необходимость ежедневного заклинания сосуда зла становилась для него с каждым годом всё более тяжелым бременем. Но, если не читать нужных слов, полулюди узнают, где укрыт ларец. Как гласит древняя легенда – достаточно поднять крышку, чтобы демоны вернулись в мир. Еще в книге сказано: «В каждом роду живущих найдут обремененную ненавистью душу и раздуют огонь, и большая война возожжет угли, даруя пляске Огней необоримое могущество, и иссякнет свет».
   Хорий добрел до своей кельи и устало уселся. Слабо махнул рукой, затеплив пламя в очаге. Придвинул мисочку с жареными семечками и достал из корзины орехи. Белки наносили ему грибов и разносортных ядрышек – чищенных и в скорлупе, птицы отдали свое уважение ягодами. Жизнь мага не так уж плоха. Жаль лишь, что старость подступила вплотную, и ни одно заклинание уже не распрямит спины, не вернет сил и не восполнит угасающую зоркость. Лет десять назад он приметил признаки идущей под гору жизни и очень испугался, что покинет мир – и некому станет продолжать дело ордена. А потом решил: он в ответе лишь за то время, что отпущено ему богами.
   Он человек и должен делать посильное, а прочее – забота высших. Нет у человека права и власти вмешиваться в их промысел. Даже если боги задремали и недоглядели.
   В последние годы Хорий все чаще подозревал тайком, что бессмертные не избежали непомерности времени. Их слух ослаб, зрение притупилось, память дает сбои. А дети богов бегают невесть где и не желают принимать бремя ответственности за созданный родителями мир Саймилии, потому что это – чужая и непонятная игрушка.
   Старик закряхтел, кутаясь в войлочное одеяло.
   – Неслухи и недоросли, – пожаловался он ворону, своему единственному собеседнику. Тот пережил несколько поколений магов и давно обрел право считаться мудрым по-настоящему. – Недоглядят!
   – Прахом пустят, – хрипло отозвался клювастый.
   – Именно, – закивал старик. – Небось, налепили наспех мирков, криво да неумело, там своих бед предостаточно. Вот и стоит наша Саймилия без пригляда. Как старый сенной стог. И дела им нет, пока не заполыхает…
   – Страшно, – согласился ворон.
   – Демоны – они как грозовые огни или искры, – сонно прошамкал Хорий. – Здесь припрятаны и всем до поры не страшны, можно и не помнить о них. А как в силу войдут, и богам мало не покажется. Пока погасят – всю лужайку в пепел, а ведь не муравьи – люди, эльфы, гномы… целыми странами погорим. Дальше – хуже, мир за миром займутся войной, и, кроме демонов и ведимов их окаянных, никому от этого пожара радости не будет.

Гном в верхнем мире

   Сын рода Гррхон, от рождения первых гор правящего в глубочайших шахтах Гхросса, сердито и неодобрительно глянул в сторону солнечного горна, раскалившегося уже почти добела. Сощурился и отвернулся. У бога Опрокинутых озер золото не переводится, а сияние его горна озаряет весь мир поверхности. Хорошо хоть, ночами Труженик спит. Людям сияние его огня желанно, а для гномов оно мучительно. Как и Опрокинутые озера неба – без края, лишенные крепости настоящего каменного свода. Ни тебе опор, ни следа кирки. Колдовская работа! А гномы сами не колдуют и иным не советуют.
   Рртых прищурился и зашарил по карманам. Благо, в любимой куртке их десятка три, да и штаны походные неплохи, есть куда рассовать ценное барахло. И просто барахло. Поди пойми, может, сегодня оно не полезно, а завтра сгодится в самый раз.
   Гном с сомнением изучил старый вощеный листок с узором. Ножны, заказ из южной Бильсы. Им коней подавай – да побольше, табуном. Из-за этого пришлось месяц к свету глаза приучать и лошадок рассматривать, день за днем. Спасибо, егеря человечьи помогли, не отказали. Заказчик как коней своих увидел – затрясся. Может, впрямь неплохи? Приятное было дельце, небольшое, но памятное. Год, как исполнен заказ, пивом с перцем запит и забыт, – а задумка все шуршит по карманам. Рртых повертел листок, усмехнулся и снова убрал. Гномы запасливы, а вощенка для растопки хороша. Как любая бумага.
   Ох и побегал Рртых Второй, знаменитый тезка, покуда секретик у оллфов умыкнул! Да и после, как в погоню за ним пустились сторожа, архив оллфовский сберегающие… все как есть – маги, наисильнейшие. Но Рртых оказался хитер и проворен. Славное дело совершил, как жить без бумаги? О том есть песнь, и ведома она каждому жителю подгорья. Почти так же любима, как и большой сказ о Рртыхе Первом, великом бойце гномов.
   А он вот – Третий из Рртыхов, пока ничьих добрых слов не заслужил, даже и без стихотворчества. Как тут отличишься, когда оллфы Стеной отгорожены, а люди, слабаки вершинники, не накопили тайн, достойных кражи. Может, изобрести чего? Вот как прадед хотя бы. Малую войну умудрился в один день выиграть, без большой крови и долгих мстительных обид, а уж к старости вовсе род прославил. Очки выплавил, да не только темные, но и для улучшения зоркости годные. Вторые, слава Рудокопу, Рртыху без надобности, а вот чернью покрытые – самое оно, годны. Без них к вершинникам только мальчишка пустоголовый полезет прямиком из шахт.
   Славное и полезное изобретение – дымчатые очки! Одна беда – хрупкие они, нежные… У Рртыха, гнома обстоятельного и запасливого, было с собой три пары. Одна не вынесла последнего шкуродера. Всё ж лазы не для его роста и сложения обустраивались. И так чуть не голый полз, вещи следом волок, так все одно, не сохранил кожаный чехол целости стекла. Вторая пара ухнула в щель с мешком провизии, сильно расстроив не склонного к голоданию гнома.
   Зато последние, любимые, бережно уложенные в медный узорный футляр его собственной чеканки, – выжили. И теперь гордо оседлали короткий нос, плотно и надежно угнездились под кустистыми бровями, оперлись золотом оправы в широкие скулы. Благодать!
   Еще бы, дурное дело – смотреть на чужую плавку, не защитив глаз. В давние времена гномы из-за беспечности слепли и к старости звались Кротами. Так и бродили по привычным, наизусть знакомым, пещерам, бормоча под нос глупости о ненужности и бессмысленности зрения. Всегда так: чего лишились – то и хаем! А как без него? Ни тебе руду распознать, ни камень оценить, да и девушки, проныры расчетливые, тоже пользуются. Сколь сказок у гномов напридуманно, с грустной яви подсмотрено: сама тоща да уродлива, три фута с половиной роста в ней, – а слепому и не разобрать! И до богатства коварная пройдоха дотянется, и род испоганит.
   Тощий мелкий квелый гном – это не просто позор, а настоящее несчастье! В шахтах такой не надобен. Выработки с него чуть, а трав на лечение уходит – как на трех здоровых. За золото у вершинников выменянных трав, между прочим! Так, по женской злобе, погибли, сошли до убогого жития в верхних пещерах, некогда славные Ллтыхи и Пфттуры. Были в древние времена по пяти футов ростом, а теперь смотреть тошно! Четырехфутовые недомерки уже имеются – и до того, по правде если, не дотягивают, каблуки в моду ввели! Тьфу, ну прям позор древнего горняка!
   Рртых нервно дернул головой. Короткая шея еле позволяла это движение, вовлекая в него всю массу плечевых мышц. Если разобраться, то мысли глупые и недельные. Его работа ныне – не руду прошлого перемывать да сортировать, а выйти на поверхность и глянуть толком, что за беда у вершинников, отчего перевалы пусты? Тихо глянуть, тайком. Оттого и ползти пришлось старыми норами, узкими и ненадежными. Отец, вот уж королевская кровь взыграла некстати, взялся послать в дозор упомянутых Ллтыхов. Недомерков, которые против горного барса и вдвоем не встанут! Кошек они, вишь ты, опасаются… Рртых сердито хлопнул футляром, убрал его в ближний нагрудный карман. Снова фыркнул. Недомерки трусоватые, ничем славы не заслужившие – и всё ж пошли наверх. Им и дорогу наладили, и припас полный дали, и проводников из наилучших – как же, слабаков теперь беречь принято. А что такие рассмотрят? Да ничего, у них в роду из любых пяти старших трое – Кроты! Как разгорится горн в Опрокинутых озерах, мордами в песок зароются и будут ныть до сумерек.
   Потому для него, для подгорного принца, верное дело – лично все проведать и собственное мнение выковать бережно, без спешки. Чтоб не с чужих слов узор-то угадывать, на россказни полагаясь.
   Он и отцу так объяснил план. Казалось, не понять невозможно! Рыжий Кныттф, правящий всего-то полвека, еще молодой и готовый к новым замыслам, как ни странно, не воспринял здравую идею. Точнее, очень даже воспринял, и своего обожаемого «малыша», ростом как раз в упомянутые пять футов, да еще и с тремя дюймами сверх того, усердно запер в нижних штольнях.
   Запер!!!
   Рртых зарычал от мерзости воспоминания. Именно так и было, да еще хуже, отец объяснил негромко и сердито: когда из щелей сочится гремучий газ, для выяснения меры опасности используют птах, а сами – благо, разум есть, – берегутся и наблюдают. Лттыхи и есть канарейки, чего их жалеть? Сказав так, Кныттф провернул ключ в засове, деловито проверил второй запор, третий… зыркнул на охрану. И ушел, унося золотой фонарь вершинного света, недавнее изобретение гномов. С появлением ярких фонарей выходить на поверхность и привыкать к горну Труженика стало проще и быстрее. А отец оставил в шахтах только масляные лампы и факелы. Тоже – милая хитрость. После нескольких недель при тусклых светильниках лишь безумец сунется на поверхность. Враз Кротом сделаешься, да еще и рассудок Труженик отшибет, огнем вершинного горна спалит: он мужик обстоятельный. Ка-ак жахнет золоченым световым молотом по маковке… Рртых нервно уплотнил оправу, прижимая к скулам.
   Два месяца прошло с упомянутого разговора. Высочество мрачно долбил скалы и сердился все более, поскольку жила рубинов шла отменная, а радости от их добычи не проявлялось и малой.
   Может, Кроты и недомерки, но мыслимое ли дело: гнома равнять с разменной монетой и отсылать в безнадежное дело? Или отец себя перемудрил, или недоговаривает так крепко, что и подумать противно. Уж не война ли у вершинников? Или мор какой загадочный, или маги с ума посходили и шалят? Мысли крутились и шелестели, как шестеренки в хороших часах, передавая бегучую силу идеи тайного похода от колесика к колесику: раз дело неладно – надо бы самому вызнать вдвойне – раз надо вызнать, пора из штольни наверх выбираться, а коли не пускают – им же хуже.
   Нашли, кого не пускать! Ключи Рртых выковал в первые же дни, по свежей памяти. Очки умыкнул заранее, притащил с собой. Охрану успокоил, выбрав подходящий момент. Связал покрепче, чтоб ребят потом не шибко ругали. Собственно, они ему как раз успели вкратце пересказать то, что сами собирались услышать от величества. Отец в гневе многословен и разнообразен. Да и рука у него, надо признать, в полной силе. Ох, трудное будет возвращение. Вот разве – если с пользой, с большом важным сообщением. Рртых тяжело вздохнул и заранее потер шею. Чего там, и с сообщением будет больно.
   Но это – позже.
   Пока же проблемы вершинников темны, как угольная штольня. Третий день Рртых носится по горным тропам, постепенно привыкая к тому кошмару, который называют рассветом, и не нашел ни единой живой души! Только след то ли Ллтыхов, то ли следующего посольства – свежий совсем. Вел след по тропе вниз, к большому торговому плато. И обрывался очень неприятно. Были там и кровь, и следы от добротных наконечников стрел лучшей гномьей ковки, глубоко изжаливших скалу. Только подгорников не нашлось, как и обычных меток хода боя, оставленных для своих, пришедших с подмогой поздно, не заставших драку. Им разбираться в таком неприятном случае только метки и позволят.
   Каждый гном знает нерушимый закон. Напали – отмахни секирой или киркой рядок зарубок: люди тебе враги или гномы, с магами явились или без, сколько их, а если успеешь – то укажи, с чего началась заварушка. Для всего есть простые знаки. Пара движений опытной руки – и готово письмо. Охрана была знатная, из норников, те бойцы настоящие. Неужели и на это у них не нашлось времени?
   Рртых решил посидеть возле следа и подумать, а заодно понаблюдать за тропой. Тем более, пока его глаза не способны воспринять яркость раскаленного добела горна Опрокинутых озер. Рртых тяжело вздохнул и задернул полог, усердно уплотнил щели, уже нащупанные пальцами вездесущих лучей. Стало уютнее, обиталище в малой пещерке посетил привычный сумрак. Сперва зеленоватый после избыточной яркости внешнего света, но потом мягкий, домашний. Рртых упихал за спину малый, уцелевший от падения в трещину, мешок. Надо сидеть и ждать заката, чтобы заново поупражнять глаза. И думать, коль времени полно. А объяснение, по первому впечатлению, всего-то одно и неприятное: раз бой был мгновенным, встретили гномов – маги.
   Маги есть лишь у людей, и такое начало разговора с посольством гномов называется очень страшно: война… Нет, подобное утверждение слишком серьезно и не определяется одним днем. Рртых встряхнулся. Больших войн давно не было. Так, стычки из-за золота или наивные попытки людей вызнать, где гранят алмазы. Глупости, мелочь. Воров и разбойников ловили общими силами. Егеря страны Рониг – вообще люди толковые, без ржавчины на душе. Судили обычно достаточно справедливо.
   Да мыслимое ли дело: вершинникам воевать подгорных? Для них лабиринт ходов даже малого верхнего города незнаком и загадочен, какие там могут быть бои! Сила магов – и та в глубинах не обеспечит верной победы. Потому что есть обвалы, газы, сонный и рудничный взрывчатый, угольная пыль… да мало ли средств! Лезть вниз для людей – самоубийственно.
   Однако пропавшее посольство уже третье по счету, насколько ему, Рртыху, известно. Может, и не третье… Папа знал слишком подвижный характер наследника и наверняка оградил его по мере сил от лишней информации. Ну и шлак с ними, с мыслями без достаточных знаний, резко выдохнул Рртых. Лучше выспаться.
   С такой здравой идеей гном устроился в каменной нише, зевнул разок, прикрыл веки и обмяк. Бессонница – самое непонятное для пещерника слово. Настоящее оскорбление. Такой позор приключается лишь с лодырями. И лечится просто – двое суток с киркой, мимо всяких там смен и перерывов, и обязательно по твердой породе. Железное, как и сам гном, средство. Правда, Рртых полагал, это мягкая и слабая мера. Ему доводилось рубить уголь и по три дня. Ничего особенного, чуток подуставал только. Впрочем, и про бессонницу в роду подгорного короля не слышали. Ленивые гномами не правят – кто таких послушается?
   Рртых открыл глаза парой секунд позже – по внутреннему ощущению – ибо сны народу гор неведомы. Довольно потянулся, отмечая, что яркий предзакатный свет в пещерке уже не мучителен для глаз. Еще неделя, и он вполне освоится наверху.
   Футляр выплюнул на ладонь очки, темные стекла добавили закату пасмурности. Гном неспешно отодвинул полог и осторожно раскрыл веки. Нормально, если на огненный горн не глядеть. Зато в тенях гномье зрение куда сильнее любого иного. Мир сумерек виден ясно, в полном цвете, да еще если камни теплы – в объеме. Вот она, малая лощина, где подловили посольство, вся, как на ладони. Скалы жмут тропу с двух сторон, лишь одна площадка пошире имеется. Дорожка ровная, для конных обустроена, да и повозка по ней малая пройдет. Только давно уже не бывают тут торговцы. Тем более – к ночи. И лежит лощинка тихая, мирная, пустая.
   Пустая?
   Гном замер и осторожно нашарил секиру коротким движением кисти руки. Вот и встретил первого вершинника. Лазутчика!
   Человек двигался медленно и осторожно, грамотно хоронился за каждым камнем и то и дело замирал, вслушиваясь в вечернюю тишину гор. Достаточно рослый для племени людей, легкий – это оттого, что молод, – Рртых уже разобрался в людской худобе. Бывает болезненная, а случается и такая, она позже в добротную силу перерастает. Многие егеря худощавы. А этот – из них, сразу видно по темной одежке знакомого кроя, по сапогам, тихим на ходу и удобным. Вершинник добрался до камней, иссеченных стрелами, еще раз осмотрелся и встал в рост. Недоуменно тронул следы, метнулся, припал к мелкому щебню тропы, изучил капли старой крови. Сел, принялся задумчиво смотреть по сторонам. Гном кивнул – так он сам делал два дня назад. Пытался понять, кто напал, откуда. Тоже не смог сообразить, глупые мысли в голову лезли, а умные так и застряли на входе. Казалось, будто люди или иные загадочные враги… вышли из камня или ждали в засаде на глухой тропе, уводящей к обрыву, откуда нет пути. Рртых знал про тупик, а лазутчик – нет. До полуночи парень ползал по скалам, заслужив некоторое уважение со стороны Рртыха своим усердием и опытностью в горах. И полностью убедив принца рода Гррхон: человек сунулся сюда один. Не иначе, тоже поперек чьих-то важных указаний. Оно и видно – мальчишка, в кости легкий, в силу еще не вошел толком. Чуть не задохнулся в гномьих лапах.
   Утро лазутчик встретил в гостеприимной пещерке гнома, бережно упакованный в собственный плащ. Рот пленнику Рртых затыкать не стал. Просто предупредил – мол, кое-кого тут уже подловили, если нас услышат, тоже не пожалеют. Человек оказался понятливым. И нудным.

   – Совести у тебя нет! – заныл он едким шепотом. – Говорят, вы камни грызете и тем сыты. А я нормальной еды хочу, понимаешь? Развяжи, ну куда я денусь!
   – Куда я денусь, вот что важнее, – буркнул гном. – Может, они тоже тебя развязали. А ты магов свистнул.
   – Уже свистнул бы, если б знал, как, – зло пообещал тот.
   – Логично. А вдруг ты сам колдуешь? Руками помашешь, и засну я, дурак дураком.
   – А так умный сидишь, – надулся пленник. – После пяти наших посольств, порванных в лоскуты, сюда никого ценнее пьяни подзаборной не отсылают.
   – Так ты еще и выпиваешь лишнее, в такие-то годы? – презрительно скривился гном. – Лентяй?
   – Потомственный, – огрызнулся парень. – Я стременной сотника горного егерского дозора. И его сын, кстати. Так что придержи язык. Эх и врезал бы я тебе… ничего, наши подойдут, сквитаюсь.
   – Раньше надо было стараться, – беззлобно посоветовал гном, прищурился насмешливо. – Слушай, стременной, а где ваша сотня и та лошадь, у которой ты состоишь при стремени? Я этих зверюг отродясь не видывал, окромя как по делу, ради заказа с ножнами. Но стремена часто ковал, так что знаю. Должна быть лошадь. Здоровенная.
   – В конюшне она, – скис мстительный пленник. – Ты точно подметил. Никто меня не посылал в дозор. Только через два дня сюда снова придут наши. Вот я и подумал, надо глянуть заранее, что и как. Засаду устроить.

   Гном ненадолго задумался. Интересное дело: и там потери, и здесь недосчет. Кто ж всем гадит? И крепко гадит, умело.
   Стременной терпеливо ждал, пока гномьи мысли выстроятся в цепочку решения. Знал – переупрямить подгорников нельзя, но убедить некоторых, давая настоящие факты, можно. Рртых глянул на пленника с растущим интересом. Егерь ему не враг, отродясь такого не случалось, и теперь, спасибо Труженику, не произошло. Вполне симпатичный парень. Загорелый, люди Ронига вообще в большинстве – медные кожей. Правда, это светлая медь, не то, что в Бильсе, степном южном краю. Волос у егеря курчавый и темно-коричневый. Глаза довольно крупные, озорные, переливчато-серые. Хороший цвет. Когда зол – сталь, а как к девкам выберется, в нижние селения, так, пожалуй, чистый шелк.
   Егерь тоже рассматривал гнома с интересом. Собственно, такого огромного подгорника он видел впервые. Отец говорил, что торговые гномы самые мелкие, что торговля по меркам жителей Гхросса – ремесло неудачников. А настоящие гномы работают руками, они руду рубят, сталь куют и бою обучаются. Они выше торговцев и мощнее. Но чтобы настолько? Даже не стыдно, что в плен попал – такому поди возрази. Небось ему и гномихи не возражают. Даже по меркам людей очень симпатичный гном. Волос рыжий, в красное золото, глаза синие, острые, с хитрым прищуром. Кожа светлая, но не бледная. Видно – и наверху он не первый раз, и возле горна стоял часто. Толковый гном, настоящий. И, кажется, уже что-то решил для себя.

   – У нас тоже три посольства пропало, если не больше. Так что можешь моей пещеркой пользоваться, – великодушно разрешил гном. – Я сам здесь тайком от своих. Но учти. Сидеть тихо, будить, если что нехорошее начнется, – честно. И как еще один-единственный раз скажешь, что я могу сытым быть, камни глодая, убью. Это не особенно приличная шутка, тем более теперь. С едой у нас уже полгода туго, как с вами не ладим.
   – А у нас в зиму было холодно, – пожаловался стременной, выбираясь из плена плаща. – Сестренка кашляла, до сих пор ей худо. Уголь-то ваш в домах очень нужен, как не стало его, подвоз дров не успели наладить. Степь внизу, топить нечем. А зима была лютая. Кстати, звать меня Энтор. А если длинно – виконт…
   – Не надо длинно, знаю вашу нудность, – взмолился гном, торопливо соображая, как некстати было бы именовать себя полным титулом. – Рртых. Это мое имя.
   – Очень приятно, – кивнул стременной, развязывая свой мешок. – Козий сыр. Это мой завтрак. Присоединяйся.
   – Славно, – кивнул гном. – А то, будь неладна кривая кирка, припасы мои ухнули в такую гнусную щель, что и не достать. Ух я злостью изошел: серые дикие крысы пируют, а сам я – хоть подыхай.

   Завтрак примирил лазутчиков. Сытость вообще настраивает на благодушный и спокойный лад. Без особых подначек они распределили дежурства. Гном оставил себе ночь, а человек – день, это устраивало обоих. И давало надежду, что неизвестные похитители и губители посольств не останутся незамеченными. Энтор уселся дежурить, одобрив систему маскировки гномьего логова и честно признав, что сам бы так не смог обустроить лаз. Рртых кивнул благосклонно, принимая похвалу – и рухнул в темный глухой сон.
   Разбудил его юноша незадолго до заката, усердно зажимая рот сложенным втрое плащом. Гном нервно поправил свои заплетенные в тройные короткие косицы усы, ощупал ленточку-завязку на бороде. Вроде, пока убивать не за что, прическа цела. Наспех устроил на носу очки и подобрался к пологу вплотную, недовольно щурясь на излишне яркий свет. Впрочем, сегодня с погодой везло. Дым верхней кузни тянулся через весь свод Озер и застил свет с редким усердием.
   В лощине копошились двое.
   Едва различив их, Рртых задохнулся и вжался в камни. Рядом, бледнее мела, замер Энтор. Гномы не уважают магию и самих магов побаиваются. Люди опасаются гномьих знахарей, которых зовут шаманами бездны. Те и другие стараются не упоминать ведимов. Правда, люди их переиначили в ведьменей, а гномы – во вддыхров. Но и тех и других к ночи не поминают. От таких и днем отбиться – большая удача.
   А уж в сумерках, когда темные в полной силе…
   И без упоминания, незваные, на площадке, где оставил последние следы гномий отряд, копались два ведима. Средних лет, жирноватые, не особенно рослые, в балахонах невнятно-серого тона. С неизбежными для их расы черными волосами и глазами, в глубокой тьме которых не различить зрачка. В руках – черные посохи из обугленной мертвой древесины. Из-под коротких рукавов видны локти. И черные узоры татуировки – до самых пальцев.
   Гном скосил взгляд на напарника. Тот на миг прикрыл веки. Оба никогда не видели Черных, но описания знали крепко и согласились без слов: нет повода к сомнениям, рядом, в полусотне саженей – они, полулюди, демоново семя. И творят они злое колдовство, против которого бессильны маги и шаманы. Чертят знаки на щебне, деловито перебрасываются короткими фразами на чужом, шипящем наречии. Время от времени вслушиваются в тишину и осматривают горы. Опытные и осторожные, место знают, – отметил гном. Вон как точно и уверенно шарят взглядами по тропам, не упуская и малых, и тайных. А безопасные сплошные скалы пропускают при быстром повороте головы.
   Работа Черных затянулась до полуночи. Лежать без движения оказалось с отвычки от ратных уроков мучительно трудно, но и шевелиться столь близко от настороженного врага – невозможно.
   Наконец ведимы закончили свое злое дело и разошлись без единого слова, по короткому согласному движению рук. Один выбрал тропу вниз, другой двинулся вверх по склону. Гном согласно кивнул – перед тем, как наладить засаду, надо осмотреть подступы. То есть вернутся враги очень быстро. Отпущенной передышки засадникам хватило для многого необходимого. Рртых вручил человеку свой строенный малый арбалет. Тот осмотрел, восхищенно щелкнул языком и добавил к вооружению человечий, более массивный и неуклюжий. Оба знали – ведимы очень быстры, но если бить с малого расстояния и двумя залпами, шанс есть. Грубым болтом людей напугать и отвлечь, а тройным ударом более мощных гномьих – постараться ранить.
   Рртых в несколько движений зачернил особой пастой лицо, ладони и секиру, передал баночку человеку. И коротко шепнул – он пойдет к скалам за тропой, там есть малая засидка, подготовленная заранее.

   – Не вступай в рисунок… – зашипел почти без звука Энтор.

   Рртых презрительно скривился: что он, мальчишка? Между прочим, вполне уже взрослый гном, сорок один год без малого. Под зиму отпраздновали в дворцовых пещерах совершеннолетие. Уж не чета человечьему мальчишке. Сколько ему? Да лет двадцать, не больше. Гномы бы такого не допустили до огранки худших камней серой воды.
   Наследник рода Гррхон заскользил по камням, обходя лощинку, юркнул за заслон шкур у неприметной ниши и замер. Хорошее место, он сразу присмотрел на случай боя. Если верить следам на камнях, вддыхры выйдут на посольство самое дальнее в десяти футах от этой скалы. Если повезет, он будет у врагов за спиной.
   Почти неразличимый шелест щебня отметил возвращение врагов. Гном стал дышать мелко и плавно, стараясь вовсе не шуметь. Он точно представлял, где оба Черных. Сам рассматривал те щели, но счел неудобными. Он ведь не маг, для него оттуда до тропы далековато. Да и плечи у боевого пятифутового гнома пошире человечьих – и заметно.
   Секира приятно грела правую руку, малый топор был приготовлен в левой для первого движения. Гномов не зря зовут каменными. Кто с намеком на их упрямство, а иные – со знанием подлинной природы и опасливым уважением. Человек в такой вот позе простоит – при наилучшей подготовке – полчаса-час. А боевой гном – сутки. Гордый представитель рода Гррхон не без причин полагал себя способным выдержать и двое суток. Но так долго не устоят уже никакие вддыхры…
   Шум движения небольшого отряда донесся снизу, от долины, перед рассветом. Он был еще далеко, когда мимо скользнули тихие и ловкие разведчики, осмотрели лощину, нашли безопасной и ушли дальше – вверх по тропе. Негромко процокали копыта четырех лошадей в полной боевой сбруе. Гном одобрительно прищурился – работа его народа, и не из худших. Наспех сказать трудно, но, возможно, род Лыхм. Знатные оружейники, но буквально помешаны на нелепых лиственных узорах. Словно они – вершинники какие-то. Прям тошно, ведь напоказ стараются, клиенту в угоду, а не от души. Иной раз витки так кладут – заказчики приносят в переделку. Красота велика, а удобство – оно для хорошего стремени тоже важно. Вот вещи с клеймом Гррхон ни разу не приносили на доработку. Короли не работают по-черновому.
   Звук копыт стих вдали.
   Пора, уже скоро. Рртых наклонил голову – почти неприметно – и стал дышать полнее, нагоняя свежую кровь. Люди так не умеют, многие гномы, особенно из торговых, – тоже, а он обучен сполна. И руки будут крепче, и движения быстрее. Это главное в бою против вддыхров, которые чудовищно стремительны, словно мало того, что урождаются злобными и сильными магами все до единого.
   Основное посольство подъехало кучно. Охрана берегла седого невысокого человека на легком вертком коне. Старик, к удивлению гнома, не был обременен никаким оружием. Он ехал в центре группы спокойно, почти лениво, даже вроде бы прикрыв глаза. Зато два десятка воинов смотрели по сторонам тревожно и пристально. Да и с чего им быть спокойными? Насколько понятно со слов Энтора, им отлично известна страшная судьба прежних походников. Рртых уважительно изучал отряд. Достойные воины, знают, что участь их, по сути, предрешена, но службу несут честно.
   Сзади слева нечто почти неприметно шевельнулось – и щебень под копытами коней потек, рванулся вверх шипами каменных игл.
   Старик широко раскрыл глаза и крикнул что-то резко и повелительно. Рртых усмехнулся. Мудрый дед всегда говорил: не суди о камне, пока он сокрыт в корке породы, сперва добудь, очисти, да в душу глянь. И то… надо ж, как в жизни бывает! Он, гном, рад встрече с магом. А вот вддыхры – не рады. Оба вырвались из своих щелей и завизжали, потянулись горелыми посохами к пошатнувшемуся кудеснику.
   Из пещерки сухо щелкнул первый арбалет и сразу же второй, едва вддыхр выбрал направление для уклонения. Парнишка почти успел – все три болта прошли вплотную к боку, разорвав серый просторный балахон. Но малый топор Рртыха исправил положение, как гном и планировал. Шея – она топору лакомая мишень. В косом ударе лезвие ушло глубоко и удачно, до самой ключицы вддыхра от спины прорубилось.
   Большая секира уже вынуждала второго Черного чародея прыгать. Жирным это, как известно, противопоказано. Рртых рявкнул и повторил урок для вддыхра. Он не рассчитывал попасть, но очень надеялся, что в охрану послов не берут полных идиотов. И не ошибся. Стрелы легли кучно, и одна напилась-таки крови. Подраненный вддыхр метнулся прочь, вверх по тропе. Конные передового отряда уже неслись оттуда, расслышав звуки боя, но Черный ловко скользнул прямо под копыта, извернулся, минуя шипы подков.
   Старый маг, о котором забыли все, кроме подхватившего его под плечи охранника, все же бросил последнее и, наверное, самое удачное, заклинание в своей жизни. Всего на долю мгновения оно притормозило стремительную темную тень. И копыта, уже почти безопасные для получеловека, оставленные им позади, смяли вддыхру спину!
   Гном кивнул и уверенно шагнул на тропу. Одним коротким движением вернул себе топорик, вторым – отсек голову первого Черного от тела. Согласно преданиям, это самый верный способ упокоить зло. Гном деловито пихнул голову носком сапога и зашагал ко второму телу. Кони шарахнулись, реагируя на смерть и запах крови. Их седоки удивленно охнули.
   Из пещерки выбрался Энтор и заспешил к отряду.

   – Отец!

   Гном тяжело выдохнул. Значит, сотником у егерей был маг. Поздновато он завел семью, мальчишке едва исполнилось двадцать, а папаша-то уже крепко седой. Впрочем, итогом этого боя все обязаны именно ему, толковый оказался колдун. И расплатился за своих егерей – тоже он, что достойно командира.
   Рртых подобрал с камней брошенный юнцом арбалет. Свой, любимый, трехзарядный. За такое обращение с лучшим военным изделием его ковки парню бы всыпать, но… потом. А пока – нет времени. Гном на ходу обмахнул секиру тряпицей и убрал в чехол, пристроил на поясе арбалет. Он уже вплотную подошел к группе, скопившейся у тела сотника. Без глупых церемоний подвинул людей плечом и сел. Провел рукой над лицом умирающего, которого уже покинуло последнее дыхание, тронул пальцами веки над угасшими глазами.

   – Пошли все вон, три шага назад! Эй, стременной, тащи мой мешок. Магом ему больше не быть, воином тоже. Но, если повезет, жизнь я отпою. Плохонькую, но хоть так…

   Парень кивнул и метнулся к лазу без рассуждений. Приволок вещи одним мигом и замер, размазывая по рукам жирную темную пасту. В голове у него бессмысленно метались короткие обрывки вопросов. На ответы времени и сил не осталось. Гном требовал все нового и нового – странного. Веревок, огня, светлых полотнищ, каких-то камней. Его слушались молча и быстро.
   Наконец маг оказался упакован в плотный кокон и устроен в круге из камней и рисунков, а его егеря держали факелы в тех самых точках, куда ткнул короткий палец широкой руки гнома. Рртых уселся, отложил секиру, вдумчиво хлебнул из фляги и расстегнул куртку.
   Помолчал, недовольно глядя на светлый уже восток. Надел очки.
   Прикрыл глаза и затянул что-то заунывно-рычащее, выворачивающее наизнанку и рождающее почти неодолимое желание убраться от тропы, гнома и камней как можно дальше. Но егеря стояли и смотрели с надеждой. Гномы не любят магов. Люди – шаманов. А эта ночь выдалась странная, всё перевернулось и стало немного иным.
   Петь пришлось долго.
   Под веки уже лилось раскаленное золото горна вершинного Труженика, а старый маг все никак не мог выбраться из-под горы, куда вела последняя тропа людей. Рртых тащил и направлял его, затрачивая на путь куда больше сил, чем ушло бы на самую трудную ковку. Он знал, что сделали с человеком вддыхры, о таком ужасном непотребстве рассказывал дед Збыр, лучший из гномьих знахарей.
   Два посоха, направленные в грудь старого, буквально вышибли дух из тела. И не просто вышибли – разорвали нити жизненной связи. Достойно большого уважения то, что после страшного действа маг все же умудрился удержаться на каком-то последнем обрывке нити и сделать важное, спасшее весь отряд. Потому что подраненный вддыхр не ушел бы далеко, затаился и вернулся к ночи. Да еще, того и гляди, с подмогой. Раз твари взялись за тропу, уже не отстанут, дело ясное. Что-то крепко меняется в мире, Черным потребовалась большая война. Вот и ссорят две расы своим злобным коварством. И, судя по настроению отца, гномов они убедили в непорядочности людей. А по совести если, отец хоть и король, но в роду Гррхон не сильнейший. Вот прадед – тот гном из гномов. С ним бы поговорить: а уверен ли Эфрых в вине вершинников?
   Но – позже. Теперь вддыхр мертв, и знания о его засаде неизбежно станут доступны хотя бы одной из сторон, ввязываемых в ссору, – людям. Хорошо бы маг выбрался в живой мир и сам рассказал, ему больше веры. Да и парнишку, бестолкового стременного, Рртыху было жаль. Двадцати лет, недорослем, оставаться без отца – мыслимое ли дело? Гномам куда как проще, у них род ведется от первого камня гор, сирот нет. Да и жизнь длиннее. Вот у него, Рртыха, жив дед, да и прадед так гоняет гранильщиков в мастерских алмазного дела – синяки с шей не сходят. Не ослабла рука, да и глаз вполне зоркий, все огрехи до последнего видит. А люди живут малой семьей, Рртых это усвоил из свитков, да и на торге насмотрелся. Есть у них такое словцо мерзкое – приемыш.
   Маг, возможно, думал о том же, и брел в гору усердно, без передыхов. Жилы души рвал, а к свету тянулся. И утвердился-таки в своем остывающем теле прежде крайнего срока невозвратимости.
   Рртых ссутулился и залепил горящие слепые глаза ладонями. Рядом шевельнулся стременной, укрыл плотным плащом с головой. Заботливый мальчишка.

   – Костер жгите, тепло ему надобно, – выдохнул гном. – Мех, фляги с кипятком в ноги, пиво горячее, перец – все сойдет. И мне еды любой, я уже камни жрать готов, клянусь кривой киркой.
   – Пошли, в пещерку отведу, – засуетился Энтор.
   – Возле отца сиди, говори с ним. Ответить не ответит, а слушать ему тебя полезно, – устало посоветовал гном. – Мало тут иных бездельников, пусть ведут. С вами, людьми, свяжешься – сам обленишься. Сутки без дела, и опять спать охота. Дрянь, больно-то как, ну прям молотом по макушечке, аж искры в мозг впечатались.
   – Тяжело шаманствовать? – посочувствовал незнакомый басок.
   – Да еще и горн ваш вершинный, – пожаловался гном, чувствуя себя последним Кротом. – Который солнцем зовете. Все глаза мне пожег.
   – А мы положим травяные примочечки, – пообещал тот же бас. – Завтрак накрыт, господин гном. Сейчас полог плотненько прикроем, и все будет славно. Мы пошлем к воротам, чтоб ваши знали…
   – Нет! – резко оборвал Рртых, сжимая руку охнувшего провожатого. – Извини, погорячился. Нельзя пока к воротам. Сам схожу, мало ли что в нашем городе выдумали, оте… то есть король, шибко зол был еще два месяца назад. С тех пор, похоже, еще одно посольство сгинуло. Как бы не секирами встретили.
   – То есть и ваших бьют, и наших, – грустно вздохнул егерь, и гном удивился мимолетной странности его говора. Не местный?
   – Вддыхры, их демонская натура, – согласился Рртых. – Топор им в…
   – Мы видели, – рассмеялся человек. – Очень внушительно, господин гном.
   – Рртых.
   – А я воевода Брав, из северных земель. Может, слышал, княжество там имеется, Лесния? Моя родная земля. Тут большая часть людей – егеря Мартига, а передовые – мои ребята. Ну, как глаза?

   Гном блаженно вздохнул.
   В пещере было замечательно темно. Вход, видимо, забросали с полным усердием. А примочки с травами оказались чудо как хороши. Зеленые кольца где-то в глубине глаз постепенно таяли, меняли цвет, как остывающий металл. Рассудок освобождался от нестерпимой боли.
   Воевода уже деловито предлагал мазь. Она тоже оказалась недурна. Гном проморгался и довольно отметил, что все же не стал Кротом. И зрелище перед крепнущими глазами – достойно созерцания. Цельный кабаний бок, да пиво, да еще приправы, за которые в нижнем городе дерут золотом. Детскими наперстками меряют, а тут – целая плошка-ладошка.
   Рртых оживился и заулыбался. Плотнее поправил завязочку на бороде. И взялся за дело. После Песни возвращения лучшее средство от слабости – такой вот кабаний бок. Только внизу теперь с подвозом худо, там бы пришлось ограничиться жиденьким варевом из грибов. А разве такой жратвой прокормить пять с лишним футов роста? Свои мысли гном мычал вслух, не переставая жевать и хвалить копчение. Воевода, надо отдать ему должное, слушал внимательно и не пытался урвать кусок из порции выздоравливающего. Только в питье пива составил компанию. И миролюбиво выслушал неизбежные гномьи сетования. Мол, вершинники пиво варить не умеют, только продукты бестолково переводят. Брав кивнул и пояснил: у них на севере варят лучше. И если бы достойный гном испробовал, он бы оценил. Рртых кивнул, ссыпал в кружку все специи и, не слушая охов и ахов, допил последки. Сыто потянулся и попросил разбудить перед закатом.
   На золото остывающего горна оказалось глядеть почти посильно.
   Гном довольно кивнул и занялся делами. Осмотрел мага, нашел его душу уверенно и крепко связанной с телом, и пообещал осунувшемуся за день от переживаний Энтору, что завтра его отец проснется с самого утра. А к обеду, если все пойдет хорошо, станет пробовать разговаривать. Велел делать для старого удобное ложе, в седле ему не место. Кивнул воеводе, которого сразу отметил, как приятного и обстоятельного человека, и двинулся по тропе вверх. Шел и думал, как у людей порода разнится от родной земли. Этот вот Брав – с севера. Лицом светел, в плечах широк, такие плечи и боевому гному – не стыд показать. Глаза поменьше, чем у Энтора, и сидят глубоко под бровными дугами, по-гномьи. Для боя удобная конструкция. Опять же руки длинные, сам крепок, а движется легко, по-звериному. Глаз серый, спокойный. Небось жили бы на севере боевые гномы – были подобны. А так – нет у подгорников светлых волос, вроде некрашеного льна.
   Брав шел вверх по тропе и правда – спокойно. Он прежде не бывал рядом с подгорной страной и находил горы очень интересными. И боевой гном ему по душе пришелся – неспешный, обстоятельный, да и боец – дай бог каждому воеводе таких хоть пяток на заставу. Оружия северянин с собой не взял, утверждая, что послам оно не положено. Коня тоже оставил внизу, чтоб не обеспокоить гномов.
   Рртых одобрил, хотя глубоко в его душе тлела искорка недоброго предчувствия. Она разгорелась большим пожаром, когда за последним поворотом открылся скальный лоб на месте входа в гномий мир. Брав охнул. Рртых тяжело вздохнул и остановился. Собственно, этого он и опасался. Отец запер наследника, зная характер сына, неуемный и слишком подвижный для взрослого гнома. Запер, поскольку уже готовил страшное и окончательное решение. Сам, может, не признавался себе, а злая мыслишка тлела где-то в ветоши накопившихся обид. И вспыхнула пожаром в один миг. Скальные плиты обрушены, входы закрыты, запечатаны безвозвратно. Все.
   Гном подошел к камням и осмотрел их, тронул крепкими пальцами свежие грани сколов.

   – Здесь спустили лавину, – сухо пояснил он. – В иных местах по-разному. Но, уж поверь мне, итог один.
   – Заперто, и нет никакого ключа, чтоб открыть, – кивнул человек. – Зачем?
   – Чтоб не передумать, – оскалился гном. – Эх, ну дед-то куда смотрел, кривая кирка? Что он, шею королю поленился намять? Или знахари теперь не в почете…
   – Не понимаю, – признался Брав.
   – Король объявил подготовку к войне, – холодно отчеканил гном. – Будут ковать оружие и собирать войска. Это должен одобрить шаман, как вы его зовете. И не абы какой, а самый наиглавнейший – Збыр Гррхон, Становой знахарь гномьей страны Гхросс. А я не верю, что он мог одобрить. Плохо, Брав. Чуется мне, вддыхры добрались до наших пещер. И распоряжаются, злобой сердца поят. Они уже раз так делали, если верить легендам.
   – Как же ты вернешься домой?
   – А что я забыл там? – усмехнулся Рртых. – Молот малый при мне, секира тож не утрачена. Да и мозги целы, хоть от вашего горна плавиться начинают. Мне надо здесь правду искать. Внизу теперь не развернуться, ты наших порядков не знаешь. Когда бьет большой барабан, королю поперек и слова нельзя молвить. А он – бьет! Я отсюда пальцами слышу.
   – И скоро война?
   – По нашим меркам – да. По вашим еще есть время. Мой дед говорил – железо для крови зреет два цикла по восемь лет. Железо – это мы, боевые гномы. От кирки теперь будем отвыкать, от гранильного дела. Ладошками рукоять секиры заполировывать до стеклянного блеска.

   Рртых резко отвернулся и пошел вниз.
   Воевода постоял, задумчиво тронул скалу. Ничего не расслышал и не ощутил. Приложил к камню ухо, зажмурился от усердия. Пожал плечами разочарованно. Он знал, что жители подгорья чутче воспринимают малейшую дрожь камня. И слову Рртыха верил. Но сказанное звучало так страшно, что хотелось его оттолкнуть. Всего год назад в семье Брава родился мальчик. Назвали Ратичем, а только кто же думал для смертного боя растить его? Землю беречь, разбойников стращать – это понятно, это исконное дело рода. Но беспричинно лить большую кровь? Города пожженные оставлять, узнавать страх бездомья и голода…
   Соседи, страна Эрхой, как-то воевали с гномами. По злому умыслу людей все вышло, сами золота подгорного возжелали – и за хотение свое расплатились. Давно это было. Но ужас схоронился в каждом слове старых летописей. Началось с малого. Люди ограбили торговый поезд гномов. Охрану перебили, золото забрали, камни ссыпали в казну, мастеровых увели в плен. По подвалам рассадили, работой завалили дармовой.
   Три года жили и считали себя удачливыми.
   А потом в одну ночь под стены столицы подошла стальная вороненая змея гномьего войска. К утру камни внешнего вала лежали руинами, разорванные неведомой силой, иссеченные внезапной старостью крошева и трещин. Рубились гномы страшно. Очень слаженно, очень спокойно. Были они ниже людей на голову, а то и более. Но куда шире, и даже не в плечах, всем телом. А еще они были чудовищно, действительно нечеловечески, могучи и неутомимы. Маги города, те немногие, кто остался и признал неправедный грабеж, вышли на внутреннюю стену. За первым боевым порядком гномов тоже появился особый воин, их шаман. Не один, с помощниками. Впрочем, он и один бы, наверное, управился. Довольно голос Рртыха услышать – и уже воевать с гномами не хочется. К ночи маги признали свое поражение. Одни погибли, иных унесли, едва живых. Некоторые вечера и не стали дожидаться, сбежали.
   И тогда из общего строя вышел вперед король подгорного мира.
   Брав отвернулся от обвала и зашагал следом за Рртыхом по тропе. Нашел в сумерках широкую спину гнома. Так и описывали короля. Рыжий до красноты, как пожар кленов, синеглазый. Выше прочих на голову, могучий и стремительный обладатель двойной секиры, встречи с которой не пережил ни один воин, вставший на пути его величества.
   Король без всяких там рупоров и магии рявкнул, и его услышали. Велел вернуть пленников, привезти ко входу в гномий мир украденное, выдать на суд всех до единого участников воровского похода, сменить князя и выплатить возмещение. Дал по доброте души целых десять минут на раздумья, пообещав до того город не стирать из памяти Труженика, как они, подгорники, вроде бы именуют Солнцебога.
   Условия были приняты.
   А утром город ошарашено смотрел на пустое истоптанное поле и гадал, вросли ли гномы в землю или истаяли с утренним туманом. Их не было – ни единого. Ушли, как пришли: вся война в один день.
   Брав прибавил шаг и с трудом нагнал гнома.

   – А для чего война? Я слышал про одну, с княжеством Эрхой. Пришли, выставили условия и ушли.
   – Знаю. Тогда правил дед нынешнего короля, мудрый Эфрых, – кивнул гном. – То была иная война. Просто восстановление правды. Год на сбор сведений, два на подготовку. Называется – малый поход. Ради него стен скальных не рушат. Мы, мил человек, в ином положении ныне. Война черного гнева рокочет, и нет ничего страшнее. такую ни один король не решался объявлять. Мерзкое дело, позорное.
   – И условия? – холодея, уточнил Брав.
   – Всех до единого под топор, – сухо бросил гном. – Города в пепел, и так всюду, где погибли наши послы. А шли они в пять больших стран, как я понимаю. Малые земли сгребут до кучи. Стыдно мне, человек, невыносимо стыдно, что мои родичи такое затеяли. Камнем на душу легло решение короля Кныттфа. Жить не смогу, если тот камень не сверну.
   – И нам не будет жизни, – кивнул Брав. – Только как их остановить и вразумить?
   – Прошлый раз, если верить легендам, в деле были еще и оллфы. Ну, вы их эльфами зовете, а мы переиначили на свой лад. Они долго живут, может, побольше нашего вспомнят?

   Брав попробовал отговориться тем, что Стена вокруг мира эльфов непреодолима. Гном кивнул: про Стену знают все. Но был еще и некий Круг мудрых, составленный из эльфов. Они вышли из закрытой земли незадолго до воздвижения Стены и основали поселение где-то необозримо далеко, вроде бы на юге. Некоторые летописи упоминают помимо того орден. То и другое – вне страны эльфов, здесь, в мире людей. И Рртых, как обстоятельный и разумный гном, начнет поиск с доступного. И не успокоится, пока есть хоть малая надежда.
   Воевода согласно кивнул. Задумался. Потом осторожно сообщил то, что обычно гномам не рассказывали. Лучшие боевые маги людей всегда учились у эльфов, в Круге мудрых. Это и правда далеко на юге, и защита от проникновения посторонних обставлена не хуже, чем Черная стена. Но пойти и спросить можно. Тем более, старый Мартиг учился в у вечных. Провел там два десятка лет. Десять дают всем ученикам, а на второй десяток оставляют только избранных. Его знают в числе лучших и, возможно, согласятся если не впустить, то хотя бы принять вне Круга.
   Гном кивнул, его густо-синие глаза разгорелись. Первая цель понятна. А, как известно, – усмехнулся Брав, – гном подобен боевому тарану в своей «гибкости и сговорчивости». То есть, если нашел не к месту выстроенную стену поперек своего пути, – прошибет. Не с наскока, нет. Все будет планомерно. Гном подготовится, соберется с силами – и прошибет. И повторит такое простое и логичное, с его точки зрения, действие, со всеми последующими преградами. Характер гномов создает немало насмешек и веселых историй. Мол, люди давно перелезли, обошли или отказались от бессмысленного пути, а гном все там же, и бараны в упрямстве тренируются, на него глядя. Три года такие веселые истории рассказывали в княжестве Эрхой. А потом узнали их очень не смешной конец.

   – Гном, я отошлю своих воинов с отчетом домой и пойду с тобой.
   – На барана тренироваться? – поинтересовался рыжий знаток человечьих сплетен.
   – Видимо, самое время.
   – Завтра мага спросим.

   Брав кивнул и смолк.
   За изгибом тропы уже виднелся лагерь. Точнее, походный порядок. Полусотник выстроил людей и ждал лишь воеводу, чтобы объявить начало движения. Увидел гнома, хмуро покачал головой, предчувствуя дурное. Пояснил – никто не пожелал оставаться в погубившей многие посольства долинке. Как на погосте ночевать: разве для едва живого командира такое полезно? Рртых согласился, лучше уходить.
   Ему попытались предложить коня, вызвав законное недоумение и у гнома, и у лошади. Брав рассмеялся, отдал повод своего вороного безлошадному Энтору и пообещал, что не отстанет пешком от двужильного гнома. Мол, на севере тоже пешники ногами не слабы. Рртых с некоторым сомнением устроил любимую секиру за седлом, проверил мешок, еще раз глянул в лицо спящего мага и зашагал вперед. Он знал горы и обещал провести вниз удобной для конных короткой дорожкой. Торговые гости ее не жалуют – для повозок узковата.
   Получасом позже долина опустела. Запятнанные кровью камни и щебень егеря вынесли и сбросили в указанные гномом щели, узоры стерли, следы боя спрятали. Обычная мирная лощинка… Когда пятью днями позже двое старых ведимов решили выяснить, куда делись пропавшие сородичи, им удалось понять ничуть не больше, чем Энтору и Рртыху – в отношении прежних засад. Отряд егерей к тому времени уже скакал холмами, вплотную приблизившись к малой крепости первой заставы людей. На равнине спешку позабыли и двинулись более спокойно, чтобы собраться с мыслями. И было от чего – один вид крепости настораживал.
   Обычно там стоял скромный гарнизон королевства Рониг, чья граница соприкасается с горным кряжем гномов. Но теперь шпили пестрели от флагов. Итогов похода егерей ждали сын короля, советники двух соседних государств, визирь с юга, из Бильсы, племянник императора дальних западных земель… Рртых выдохнул сквозь зубы, изучая гербы и ленты. Война готова была разразиться, в нее уже поверили все. Если бы маг Нисий Мартиг и его егеря легли в долинке, гномам бы никто более не поверил, и надолго. И оружие ковали бы обе стороны, и крови жаждали, себя не помня и не жалея.
   Вддыхры умеют нашептывать злые желания, исполняя огненные пляски и завоевывая мысли вполне нормальных, разумных, правителей. Мол, у гномов – золота без меры. И камни бесценные, и уголь, и руды – наилучшие.
   Нисий лежал на носилках, удобно устроенных для него. Гном, преодолев природную нелюбовь к лошадям, устроился на спине крупного спокойного северного коня, уперся ногами в толстую жердь носилок и беседовал с магом. Старый ему понравился. Достойный человек, из которого бы получился вполне уважаемый гном при ином раскладе планов Труженика. Маг внимательно выслушал историю пропажи гномьих посольств, засады на вддыхров, тела и головы которых теперь везли в мешках, засыпав солью для сохранности. Егеря рассудили: с таким доказательством не поверить в засаду станет невозможно. Да и трофей редкостный – два Черных! Соли, кстати, велел набрать гном, а потом еще спел что-то рычащее над трупами.

   – Ты прав, – слабо кивнул Нисий. – Надо идти к мудрым. Только одно неверно в плане. Меня в Круг не пустят, таков их закон. Человек имеет право на одну встречу с вечными. И моя – в прошлом. Бери сына, воеводу Брава и скачи. В крепости вам делать нечего, время потеряете. К тому же, извини уж, кое-кто может счесть тебя отличным заложником, Рртых Третий, сын рода Гррхон.
   – Знаешь, – сокрушенно вздохнул гном.
   – Тебя, шалуна, все знают на пограничье, – улыбнулся маг. – Не в лицо, так по описанию. Помню, лет двадцать назад изрядный был скандал, когда ты с тремя такими же оболтусами уворовал перец.
   – Взаймы взял, – затосковал гном. – Мы же представились, попросили, все честь честью.
   – Да ясно, что взаймы, – согласился маг. – Мне. А того мужичка, возницу, убедить было потруднее. Четыре гнома при секирах, ночью, на узкой тропочке просят плошку перца… то еще зрелище. – Маг мечтательно улыбнулся вновь. – У него пес и то заикался! Шаманы лечат от заикания?
   – Ага.
   – Ага, – порадовался Нисий. – А вот маги – с трудом, учти на будущее. Ох и намаялся я, аж взмок! Зато с вами, недорослями несолидными, стало весело. И король ваш вроде не таким зверем глядел, уж по молодости был больно строг этот Кныттф… Еще мой отец много всякого рассказывал. И охрана ворот помягче сделалась, поразговорчивее. Увы, всё пыль, всё ушло. Но я полагаю, есть добрый знак в том, что ты с нами. Многие гномы упрямы, но ты менее иных. К тому же ты справедлив.
   – Спасибо.
   – Тебе спасибо. Жить всем хочется, старикам вроде меня – тоже. Да и сына ты спас. Мы потомственные маги, ему уже время в Круг ехать. Это не честь, гном, это долг. Не хочу, а отсылаю.
   – Я тоже знахарем быть не желал. А дед Збыр ка-ак вразумил, до сих пор во всю шею внятно. Как он там, что с ним – душа ноет… эх, кривая кирка!
   – Кирка-то при чем?
   – Так согнул ее дедушка, – покаянно вздохнул Рртых. – Вот аккурат здесь, об шею. И пошла наука впрок. До Станового знахаря мне не вырасти во век, но я рад, что вернул тебя. Отдыхай. И учти, магия тебе теперь недоступна, уж извини, так вышло. Неумеха я, первый раз всерьез пел. Половину жил жизненных стянул, а прочие не сошлись. Магия – она тонкая, а у меня пальчики – сам погляди, под секиру выкованы.
   – Это правда. Удачи тебе, Рртых.
   – И тебе здоровым жить да в покое, а за малышом я пригляжу в пути.

   Рослый, серый в яблоках, конь с очаровавшей гнома кличкой Сумрак принял неумелого седока покровительственно. Жеребцу исполнилось уже пятнадцать, он смотрел на жизнь куда спокойнее, чем в юности. С добродушием, характерным для мохноногих леснийских коней, скушал темный хлеб с солью и дождался, пока всадник заберется в седло, никак не менее чем с пятой попытки. Людям гномья посадка тоже понравилась. Рртых от помощи отказывался с рычанием и полз по конскому боку, как по трудной отвесной скале, при этом еще и ругался разнообразно, то и дело поминая неких загадочных Лыхмов, которые не умеют ковать стремена.
   Главным достоинством серого Сумрака была иноходь, и ее прелесть гном оценил сполна, выпрямившись в седле и неодобрительно приглядываясь к резвой рыси вороного жеребца Брава. Аллюру, ничуть не пригодному для передвижения гнома.
   Город со всеми его флагами и лентами остался в стороне. Рассвет опасно надвигался, требуя спешить, пока неокрепшее зрение терпит яркость Опрокинутых озер, наливающихся нежной молодой бирюзой поверх плотного слоя огненных прожилок опалового востока, где греется горн.
   Энтор прекрасно знал местность и обещал устроить привал на замечательном постоялом дворе, где и свинина вкусна, а пиво варят свое, и получается оно вполне пристойно. Гном сам упрямо сполз наземь, отвел коня в стойло и вычистил. Он не любил неуважения к спутникам, а Сумрака счел стоящим приятелем с мирным характером. Да и сила серого иноходца впечатлила гнома. Вес в нем, пятифутовом, немалый, а еще секира, молот, топорик и прочее всякое, мелочь. Но конь нес и не жаловался.
   Напоследок гном деловито рассмотрел подковы, поболтал с местным кузнецом и, изо всех сил сохраняя неспешность шага, нырнул в полутемный зал, ставни которого уже закрыли по просьбе Энтора. Пиво оказалось достойным внимания, свинина – бесподобной, количество острых приправ привело гнома в восторг. А свежий, прежде невиданный, мелкий и отменно злой красный перец буквально примирил с существованием неба. Гном так и сказал – мол, согласен именовать на вершинный лад: достойно, раз под ним растет эдакая вкуснотища.
   Коварный сын мага воспользовался случаем и рассказал о предстоящем пути, перемежая нудные перечисления городов, обычаев и племен сведениями о производимых там пряностях.
   Путь предстоял долгий. Сперва следовало идти вдоль южного отрога гномьего кряжа, затем по берегу порожистой реки Ниги, рожденной ледниками гор, холодной и беспокойной. Двигаться надо до впадения ее в полноводную Стовь. Там Энтор предлагал подумать о местах на больших баржах или сплавных плотах. Путь ведет к океану, ведь Круг расположен на полуострове, связанном с берегом тонкой длинной ниткой дороги. А сам этот клок земли лежит близ устья Стови, западнее основных торговых поселений, в безлюдном местечке. Брав кивнул. Простые люди магии не любят, тут они с гномами единодушны. И потому селятся от мудрых поодаль, чтобы на их чудеса взирать из безопасного, как кажется деревенскому жителю, удаления. А лучше того – и вовсе не знать и не видеть странного.

   – Согласен, – кивнул гном. – Спать надо, а не глупости городить. Карту я запомнил. Три тысячи верст, не менее. Если все кривули дальней дороги перечесть, ох и работа башмакам!
   – Копытам и подковам, – поправил Энтор.
   – Ага, – задумался гном. – И то верно. Подковам. Уходим на закате?

   Ему кивнули, хотя рыжий уже не смотрел и не слушал, нацелившись на сон.
   Зато вечером услышали самого гнома. Стук молота разбудил сперва Энтора, а затем и Брава. Звучный, почти беспрерывный и спорый. Оба пытались бороться с напастью, но шум, дополняемый визгами, бранью и грохотом, их быстро одолел, поднял с кроватей и погнал во двор.
   Зрелище, надо отметить, того стоило. Большая часть жительниц поселка ругалась за место в очереди, пытаясь последний раз пустить в дело и без того сломанные и негодные предметы утвари.
   По одной женщины ныряли под плотный полог, натянутый в дверях кузни ради создания необходимого гному полумрака. Очередь на миг стихала, и голос новой просительницы чистым медом разливался в предвечерье. Потом звон и стук возобновлялись. Парой минут позже женщина, совершенно счастливая, покидала кузню. Энтор нашел несколько очаровательных селянок в хвосте очереди и решил, что раздувать меха можно и нужно. За плату, само собой. Девушки захихикали и пообещали егерю свое полное внимание, если он ускорит работу кузнеца.
   Брав покачал головой и ушел ужинать. Он здраво рассудил, что все и любые подробности безобразия увидит из окна и вызнает у хозяйки постоялого двора. Так и получилось. Стосковавшийся по работе гном проснулся еще до обеда, надел очки, замотал голову плащом и потребовал дать ему хоть какую работу. За полчаса Рртых починил все, что нашлось в хозяйстве из безнадежного железного старья. Это заметила глазастая соседка, хитро выпытала у младшей дочери содержателя постоялого двора про слабость гостя к приправам – и приволокла вдвоем с сыном плуг, три лопаты, дырявый котел, сковороду…
   Острым к соседскому счастью зрением страдала не одна она, да и скрыть восстановление, например, большого медного котла – дело непосильное. Слух о том, что единственный на весь Рониг гном, отказавшийся участвовать в войне, способен починить буквально всё – мгновенно облетел село и взволновал души. Известна умопомрачительная цена упомянутого большого котла, победно пронесенного по главной улице управляющим из дворянского дома, самого богатого на всю округу. И запрошенное за его ремонт в городе – тоже знакомо, на то и существуют сплетни. Но правдивый рассказ управляющего о том, что гном залатал котел всего-то за щепоть редкого восточного бордового перца… Да он похуже сплетни! Село всколыхнулось и по-новому взглянуло на безнадежный железный лом. Рртых стал обладателем редкостной коллекции приправ. И продолжал богатеть с каждой минутой.
   Когда горн небесного Труженика стал бледнеть и все отчетливее скользить к краю неба, очередь иссякла. Энтор вынырнул из кузни, голый по пояс и гордый собой. Его уже ждали девушки, вода и вышитые полотенца. Гном появился позже, тоже весьма довольный, с пухлой холщевой сумой, до самого верха забитой мешочками и коробочками с приправами, драгоценными в подгорной стране. Брав с нескрываемым интересом изучил фигуру Рртыха. Ничего подобного ему видеть не доводилось. Широкий монолитный мужичина, сотканный из сухих – кто бы мог подумать – жил. Длинных, выглядящих непривычно, и очень внушительных. Гном мылся долго и с удовольствием. А воевода забавлялся, наблюдая задумчивые вздохи дородной хозяйки постоялого двора. Женщину огорчало то, что посетители не задержатся еще немного, хоть на одну ночку. Столь же безмерно это обстоятельство радовало хозяина, тихо звереющего за стойкой.
   Рртых закончил плескаться, обмотал голову полотенцем и зашагал к дому. Он умел помнить однажды пройденный путь и двигался уверенно, не глядя под ноги. В темном уюте зала синие глаза обрели долгожданный отдых от дневного света. Гном встряхнулся и подсел к столу воеводы. Брякнул связкой подков. Поманил ручищей хозяина.

   – Нож, для дела, – важно сообщил гном. – У нас такими разделывают мясо, я ваши глянул – дрянь. Мясо отменное, а ножи – дрянь. Вот, смотри. Хорош ли? Ага, понял, сам покажу.

   Последний недовольный человек в поселке подошел, с сомнением тронул широкий тесак. Гном вскочил, схватил разделочную доску, зелень, копченый окорок и взялся пояснять, чем хорош его нож и как им правильно пользоваться… Так что скоро хозяин пребывал в том же блаженном состоянии, что и все прочие. Брав даже заподозрил с легкой неприязнью, что за дополнительную пару ножей румяный детина простит еще одну ночевку с любыми ее последствиями.
   Вот только гном тонкостей людской души не рассмотрел. Быстро умял остатки ужина, оделся в поход, заплел усы, перевязал тесемкой подсохшую бороду и натянул куртку, обхлопав все ее бессчетные карманы. К этому времени вернулся Энтор и сразу вывел лошадей. Благодаря его усердию путники покинули гостеприимный двор еще засветло.

   – Знаешь, кудрявый, – задумчиво сообщил гном, – а ты, пожалуй, женишься пораньше папаши. Хорошо меха раздуваешь, как на девок поглядишь. Самое время тебя к мудрым, под пудовый замок! Брав, присматривать за ним надо. А то целый поезд к Кругу приведем. И станут мудрые решать, кому наш парень более всего задолжал.
   – Просто двигаться надо быстрее, чтоб уставал и падал спать замертво, – предложил воевода.
   – Тоже дело, – согласился гном. – Вот не думал я, что конь может быть хорош, а привязался. Поедем быстро, согласен. Еще деньков пят, и я смогу на горн ваш полуденный в очках смотреть. А пока замотаюсь плащом.
   – Жестокие вы, – фальшиво возмутился стременной, чуть задумался. – Ну, ничего. Девушки магов уважают еще больше, чем егерей.

   Как ни спешили путники, но шпили башен Круга увидели лишь к исходу южной поздней осени, истратив на путь четыре с лишним месяца. Пришлось переправиться через три крупных и десятки мелких рек, преодолеть четыре границы, где неизменно впадали в ступор при виде верхового гнома. И не просто гнома! Рост и стать Рртыха Третьего никак не соответствовали представлению вершинников о гномьей породе. Обретая дар речи, стражи границ донимали путников вопросами, досматривали с пристрастием – чтобы заново изумляться коллекции приправ, странности и мощи оружия, пестроте группы.
   Брав вздыхал, прикрыв глаза и начинал пояснять и разбираться. Именно благодаря его спокойной манере общения, знанию всех и всяческих местных обычаев, дело очередной раз обходилось без особых осложнений. Но потерянного времени вернуть никто не мог, и его старались наверстать, – чтобы упереться в новый заслон.
   Тревога висела в воздухе и ощущалась всеми. Она копилась давно, это было очень заметно. Сплетни и слухи ползли – один другого нелепее. Старые и новые истории переплетались, путались и наслаивались, обрастали бесконечными домыслами. Гном хмурился, вслушиваясь в них, самые разные, в каждой местности свои и, увы, одинаково невеселые. До какой-то степени могло успокаивать лишь то, что о гномах плохого не говорили – не накопилось еще. Разве что досадовали на срыв старых договоров, отмену новых заказов и торговые убытки. И на то, что ювелирное дело без гномьих камней – немыслимо, столичные модницы Ронига и Рэнии в голос стонут и требуют простить подгорникам все, лишь бы стали доступны рубины, столь желанные в этом сезоне.
   Тревогу рождали иные слухи.
   Где-то видели ведьменей, и там сгорела деревня, дотла. Говорят, дети пропали, да взрослым повезло не больше – все как есть вымерли, помянуть многих некому.
   Странно болеет городской голова – зол и своих не узнает, а сменить его почему-то не торопятся. Уже и письма в столицу писали, и граф из соседнего уезда приезжал, был принят плохо и в гневе сказал, что сживет невежду со свету… а тот никак не сживается. Зато сам поедом людей ест, извел придирками, а еще и ворует страшно.
   На скот пал мор, звали мага, но в результате он нелепо погиб, теперь ищут второго, испытать удачу. Ночами в селе собаки воют, а к чему – неведомо…
   Все глупости, странности и страхи складывались в одну общую картину растущего непорядка. Заметного каждому, требующего внимания – и оставляющего, как кажется простому обывателю, равнодушными всех до единого правителей и их советников, министров, визирей – как ни назови. Любых людей, наделенных полнотой власти. Есть беды – и нет спешащих на дознание отрядов охраны, нет дотошных магов, нет и единого слова от мудрых, закрывшихся в своем малом мирке у берега. Зато копится, растет, шевелится невнятное озлобление, выплескиваясь в самых неожиданных формах. Бьют жен, пьют без меры, дерутся зло и до большой крови, соседей жгут. И ведьменей особенно нет, по крайней мере, мертвых, чтоб прилюдно показать – вот, поймали, казнили. Мертвых нет, живых видели мельком и то – не точно, а черное их дело процветает…

   Круг путники увидели на восходе.
   Малый остров располагался в двух верстах от берега и связан был с основной сушей узкой – одному конному только-только проехать – каменной гривкой. Белый мрамор ее плит сиял древним узором. Тонкая арка обозначала вход, вместо ворот вился в ней лилейным узором туман. Тот же туман закрывал остров от глаз, давая заметить лишь высокие шпили трех башен – серебряные, ажурные.
   Энтор спрыгнул с коня и подошел к туманным воротам. Тронул рукой вязь, проступившую под пальцами стальной сизой ковкой. Уверенно назвал себя, род и отца, учившегося в Круге двадцать лет назад. Металл истаял, в тумане качнулось некое сомнение. Все прибывшие отчетливо ощутили взгляд, изучающий их. Пристальный, удивленный, прямой. Потом туман колыхнулся и распался, выпустив высокого человека в светлом одеянии. Явного южанина – это читалось в чертах смуглого лица и волнистой густоте черных волос, в гибкой грации незнакомого поклона-приветствия.

   – Вас примут, – сообщил пришедший. – Но учтите, уйти с острова не всегда возможно так быстро, как вы полагаете, входя. Маг проведет здесь десять лет. Гном останется на пять, его согласны учить. Воин сам решит, когда уходить. Я вот до сих пор не счел свое время истекшим.
   – Благодарим, – поклонился Рртых и чуть суетливо уточнил, удивляя спутников: – а коня моего вы не обидите?
   – Странные теперь гномы, прежде их к лошади и близко подвести не удавалось, – удивился южанин. – Коня можно держать в стойлах внешней школы. А обижать его, достойный гном, при вас и я бы не решился. Хотя это может повод получить интересный опыт боя.
   – Я тебе дам веский повод, – буркнул Рртых, гладя бархатные губы своего Сумрака. – И опытом обеспечу, клянусь кривой киркой. Пошли, малыш, никто тебя не тронет. Выбьем мы из них овес, выдавим и ячмень. Сам пригляжу.

   Когда серый в яблоках получил всё, что обещал ему хлопотливый гном, Рртых поднялся в большой зал центральной башни, где его уже ждали друзья.
   Их устроили в удобных креслах, на столиках у подлокотников оставили кубки с водой. Гном с интересом рассмотрел три кресла напротив, пока пустые. Что-либо спросить он не успел. Двери внутренних покоев распахнулись и впустили в зал тех, для кого предназначались свободные места.
   Эльфов, – это Рртых понял сразу по танцующей легкости шага, по гибкости слишком тонких фигур, по непривычному разрезу крупных глубоких глаз. А вот знаменитые длинноватые уши в глаза не бросались, вопреки не особенно вежливому вниманию всех трех гостей.
   Двое вошедших были мужчинами, чей возраст в человеческом восприятии казался близким к тридцати пяти – сорока. Рослый светловолосый выглядел чуть старше, более плотный и низкий обладатель черных, как ночь, прямых волос и болотно-серых глаз казался молодым.
   Женщине Брав не дал бы более тридцати, и ее внешность, вопреки ожиданиям, не блистала «неземной красотой» из легенд. Скорее её можно было описать, как живое и подвижное обаяние. Хотя назвать некрасивой светловолосую голубоглазую эльфийку не посмел бы и черный недоброжелатель. Но красота была чужая, непривычная, и в нее хотелось всматриваться, привыкая и находя особенности. Взгляд голубых глаз смущал еще больше – слишком они глубоко проникали в душу. Гном даже головой тряхнул – вроде говорить и не начинали, а уже есть ощущение общения.
   Именно женщина начала разговор.

   – Мы увидели вас и мы опечалены. Есть древнее пророчество: когда сюда ступит нога гнома из рода Гррхон, мир погрузится в новую войну, исход которой не определен. Но и не пускать бессмысленно, так судьбу не обманешь. Потому приветствую вас, гости. Мы окажем любую помощь, на которую способны. Я Эриль, старшая из мудрых. И, пожалуйста, не думайте, что мы себя возвеличиваем титулом в глупой гордыне. Так звался совет короля эльфов, в который мы входили очень давно – совет мудрых. Мы покинули край Лирро, когда Стена, прозванная позднее Черной, отгородила его от прочих земель. Мы были против отделения вечных от мира, но в Лирро уж тогда не желали слушать советов, лишь восхваления. Справа сидит советник и мастер боя, Кэльвиль. Слева наш маг, Лоэльви.

   Гном с некоторым подозрением изучил легкую фигуру светловолосого мастера боя. Как он с секирой управляется? Кивнул, глянул на спутников и, по их молчаливому согласию, взял на себя бремя представления и основного рассказа. Затем Брав дополнил известное ему о делах севера, а Энтор передал то, что велел рассказать отец.
   Эльфы некоторое время молчали. И снова заговорила женщина.

   – Я могу твердо назвать причину изоляции гномов, хотя меня она ужасает, – дрогнувшим голосом молвила Эриль. – Это ведимы, я подозреваю их же руку и в изоляции нашего народа, случившейся много раньше. Тогда король словно обезумел… А мы не совладали, он никого не слушал. Теперь вы повторяете наш горький путь, Черные явно контролируют вашего короля. Как – не скажу, это почти невероятно, ведь народ гномов стоек и упорен. А уж семья Гррхон вне всяких упреков, достойный Рртых. Но я давно ощущаю силу ведимов, растущую в горах.
   – Увы, гном, – добавил светловолосый Кэльвиль. – Мы не в силах пойти и всё выяснить, как желаешь ты, и это желание очень заметно… Я далеко не лучший из воинов Лирро, я давно живу в покое, да и прежде больших войн не знал. Нас только трое, и мы делаем то, что возможно. Учим, храним историю. Эльфы полностью замкнулись, это наше горе. Одолеть ведимов без наших воинов трудно, но устранить Стену способен лишь король. А ведь именно он замкнул заклятие.
   – Н-да, опять молотом по макушке, – вздохнул гном. – Что я буду делать тут пять лет?
   – Учиться у меня, – молвил третий эльф. – Древний ларец замкнул демонов при помощи шамана вашего народа. Сила его песни была велика. Насколько я знаю, гномы не утратили секретов древней магии своего народа. Вы бережно храните знания, это достойно большого уважения. Мне ведомо, как соединить в тебе, пусть и в малой степени, магию эльфов и знахарство. Ведь короля страны Гхросс хотелось бы вернуть в сознание, а не убить.
   – Да уж, не могу не согласиться, все же речь о моем отце, – куда более охотно кивнул гном. – Но где нам искать силу? Настоящую, для боя, для магии… чтоб ведимов, как вы зовете гнилых вддыхров, укоротить на все их головы?
   – Не знаю, – горько выдохнула Эриль. – Мы оставили ларец ордену людей. Башня ордена в диких лесах на границе нынешней Леснии и гор, близ Лирро. Если точнее, это стык границ Эрхоя, Леснии и дикого леса у эльфийской Стены. Крепок ли орден – мне неведомо, от магов севера никто не приходит уже сотню лет. Возможно, тайную тропу нащупали и перерезали ведимы. Прежде орден проведывал тот, кому очень трудно заступить дорогу, он единственный из эльфов помнит древнюю войну и умеет одолевать ведимов, и не только их. Но увы, его нет с нами уже пять сотен лет. Это пугает.
   – Учите. Станет надо найти эльфа престарелого, я поищу как следует, а до страхов мне нет дела, – энергично потребовал гном. – И учтите, мне надо много внимания, я до дела жадный.
   – Всё мое время – ваше, достойный гном, – поклонился с улыбкой Лоэльви. Школой людей станет заниматься Эриль.
   – Отлично, – согласился гном, высверливая взглядом дырочку во лбу своего нового учителя. – Вот и начинайте. Мои пять лет уже пошли, а время дорого. Может, папаша там выдрал деду бороду, а я и не знаю.

   О худшем гном предпочитал не думать. Потому что боялся не застать дома ни деда, ни прадеда. Рртых знал, насколько оба против всяческих скороспелых решений, а уж войн – особенно. И совершенно не понимал, как могли загреметь барабаны при живом дедушке. А если ведимы уничтожили деда Збыра, лучшего гнома на всем свете, если свалили и это на людей – вот тогда многое понятно. Такое могло довести отца до крайнего, неконтролируемого гнева! Не только отца – весь подгорный народ. Особенно при условии, что побег наследника сочтен похищением… А может, и Рртыха дома числят погибшим?
   Рыжий нервно фыркнул, отстегнул бесполезную секиру и решил учиться с полным усердием.

Враг всех эльфов

   Король эльфов шествовал через огромную главную залу старого дворца.
   Древняя архитектура завораживала даже его пресыщенный взгляд забытой гармонии света, цвета и формы. А еще – звука. Покинутый дворец поет, даже эхо в нем – произведение искусства. Главный зал шумит многозвучными летними ветерками в листве, шелестит травами и звенит скрипками кузнечиков.
   Зал лугового полудня огромен. Некогда здесь шумели балы. Зеленый мрамор и теперь не обнаруживает ни единой трещинки-морщины, намекающей на его возраст. Мрамор выглядит живой травой в утренней росе. От самого пола лозы свиваются в колонны, взбираются по стенам прихотливым узором, меняющимся от малейшего движения так, словно ими играет ветерок. Прозрачные облака потолочного купола каждый день выглядит по-новому, возбуждая воображение. Водопады шепчутся с мраморными девушками и рассказывают им что-то приятное и приватное, судя по лицам красавиц. Шепот воды тоже – день ото дня иной, самые древние эльфы его понимают и слышат музыку в звучании струй.
   Теперь так не умеют строить. Прежние мастера ушли, их талант не привился новым. Те глупые эльфы еще умирали. Сами! Иногда – в нелепых войнах чести. А чаще – по куда более абсурдным причинам. Например, строитель дворца Закатной чаши полюбил женщину людей и вроде бы не перенес ее смерти. Смешно и глупо!
   Король усмехнулся и подумал: отец, безусловно, принял самое верное в своей жизни решение, когда обнес мир эльфов Стеной, дабы исключить для подданных сами причины к мыслям о постороннем. Вечные так редко создают семьи, что воевать за расширение страны им не приходится. Стена защищает от любопытства соседей, живущих унизительно мало. От людей и гномов, грязных и диких. Эти «друзья» всегда стремились украсть знания, позариться на золото или камни… что еще у них в цене? Впрочем, не важно. Теперь волей короля страна навсегда огорожена. Заклятие запечатано королевской кровью, никому не преодолеть его.
   Лэйлирр бросил короткий взгляд в одно из зеркал.
   Он, именуемый Гласом истины и Указующим перстом судьбы, редко бывал в замке отца. Лэйлирр рассмеялся. Что за странное воспоминание! У короля нет предков, он – начало рода и его основание. Когда-то началом и основанием был Лиррэль-а-Тэи, теперь это имя не просто забыто, оно под полным запретом. Ибо нет никого выше и знатнее Первого гласа. Лиррэль правил страной со дня, как эльфы ступили в эти земли: он был всегда и создал страну и ее законы. Коварный, умный, непостоянный и очень опытный, – таким его помнил сын. Когда позволял себе помнить, само собой. Когда это казалось полезно или занятно. Наедине, в тайном месте размышлений. Там он позволял себе и большее. С ярким и непроходящим восторгом смаковать день, когда стал взрослым. Ибо дети бессмертных королей – вечные принцы, недоросли без счета веков. Он прервал неправедный обычай. Отцу это стоило не только короны, но и головы, иначе трон не добыть.
   Зато теперь Лэйлирр-а-Тэи шествует по древнему дворцу как господин. Единственный и полновластный. Его слово решает судьбу любого подданного. Свита следует за королем в немом подобострастии. Каждое движение выверено, каждый жест исполнен почтения и оттренирован бессчетными веками.
   Он возвел почтение в ранг добродетели. И доказал, что в замкнутом мире за Стеной надо быть добродетельным, надо искренне и глубоко любить короля, чтобы вечность не стала проклятием. Не осознавшие мудрости и силы новых законов расстались с жизнью. Но смерть – не самое страшное. Он доказал и это, не дозволив казни врага своего – Орильра. И сегодня Лэйлирр прибыл в древний дворец, чтобы свита очередной раз вспомнила: вечность для некоторых – настоящее проклятие. Непосильное.
   Пять сотен лет назад он стал зваться Первым гласом. Вскорости мерзавец Орильр вернулся из очередного запрещенного путешествия за пределы Стены. Очень спокойно кивнул, выслушав новость, и с легкой, едва уловимой, насмешкой посоветовал исполнить весь ритуал восшествия на трон. Разговор был в библиотеке нового дворца. Еще не законченной, но и там наглец вмиг нашел свиток с законом, который никто не помнил. Встряхнул, сдул пыль на камзолы советников и зачитал вслух на безупречном древнейшем.
   Подлец получал немалое удовольствие, намекая, что сохранил свою память нетронутой во все века страны Лирро. Еще бы, он такой – один… Каждый брак эльфа стирает часть прошлого, меняя сознание. Каждая смена рода занятий – тоже. А еще есть усталость, за которой приходит магический сон, подобный во многом человеческой смерти. Тело во сне омолаживается, освобождается от шрамов и болезней, а душа возвращается к состоянию младенческой простоты. Вечность давит и порабощает своей безмерностью, она непосильна… Так что в Лирро в сон уходят почти все. Прежний король проделывал это раз двенадцать. Очнувшись, он объявлял новых королев, забыв прошлое начисто.
   Лишь мерзкий Орильр пережил всех и не устал, не забыл, не поклонился.
   Древний свиток, как ни смешно признать, дал ему право отказаться признать королем Лэйлирра-а-Тэи, надевшего чужой венец власти. Забытый закон, основанный на древнейшей магии самой природы эльфов, гласил: «Королем признается тот, кто создал страну. Если злая судьба унесет в небытие создателя, следует начать всё с начала. Выбрать место, привести народ, соединить помыслы вечных и дождаться их приглашения править».
   Лэйлирр ждать не стал. Уводить народ в новую страну – тем более. Куда проще перенести столицу в пределах той же страны да выбрать новых советников. Покладистых, готовых соединять помыслы верным образом. А проклятый свиток, кстати, именно советники сделали недоступным для подданных.
   Конечно, стоило бы и Орильра отправить вслед за прежним королем. Но подлинное удовольствие – не одно мгновение торжества, изредка и блекло оживающее в воспоминаниях. Истинное наслаждение – длится.
   Потому уже почти пять веков король наведывается в заброшенный дворец. Спрашивает отступника, готов ли тот склонить голову, тайно мечтая об очередном отказе. Впрочем, подонок умудряется подпортить и это удовольствие. Лэйлирр нахмурился на мгновение, вспоминая, какую казнь изобрел для непокорного пленника пять десятков зим назад, во время предыдущего посещения. Кажется, что-то очень простое. Ах, да – голод и тесноту. Король усмехнулся, глянул на младшего советника, предложившего нужный свиток. Услужливый мальчик, далеко пойдет. И теперь его пояс наверняка отягощен двумя-тремя древними пергаментами. Когда Лирро была молодой землей, здесь жили бурно и казнили изобретательно. Да и людские и гномьи обычаи записывали все, даже самые, как тогда говорили, дикие и бессмысленные.
   Советник понял взгляд по-своему и изогнулся в глубоком поклоне.

   – Высочайший останется доволен, смею надеяться. Этого червя вчера извлекли из заточения, чуть отмыли и доставили в зал Синего заката. Я позволил себе недозволительную дерзость и распорядился, чтобы его поместили в камин.
   – Оригинально, – рассмеялся король. – прямо в камин?
   – Извольте сами взглянуть, – скромно кивнул советник.

   Лэйлирр миновал высокую дверь, созданную из полупрозрачной золотой вязи лилий. Узор ковки жил и дышал, а цветы, как и пять веков назад, смыкали лепестки вечерами и распускались снова к утру. Никто не ухаживал за дворцом, но на золоте не лежала ни единая пылинка! Король нахмурился. В новом дворце пыль – это буквально проклятие, она всюду.
   Коридор северной галереи, всегда прохладный, наполненный дыханием зимы, льдисто блеснул и лег под ноги черным мрамором в искрах снежинок. Король ускорил шаг, впереди уже приветливо распахнулись двери каминного зала. Синего до черноты, как небо над отстоявшимся брусничным морсом позднего заката.
   Камин полыхал живым огнем, отгоняющим холод. Огромный – король уже забыл, как он велик! Дрова выложены полукругом, вдоль решетки, а каменная площадка в центре пуста. И достаточно велика, чтобы прикованный там коленопреклоненный пленник мог жить. Дышать обжигающим легкие воздухом, слышать запах собственных паленых волос… и все же – жить. Как приятно, что упрямцу до сих пор не захотелось поклониться! Борьба оттеняет скуку жизни, вечную, неизбывную – истинно королевскую скуку.
   Король уселся в кресле у огня и рассмеялся, подбросив пару поленьев, и взялся рассматривать того, кому сегодня он выберет новую казнь.
   Пять веков упрямства превратили рослого и сильного Орильра в нечто, с трудом опознаваемое, как эльф. Шрамы на лице – старые, они залегли в первые годы, когда казалось, что сломить его будет просто. Остатки спаленных в каминном жаре грязных волос поседели тоже давно, два века назад. Тогда бывшая жена ничтожества стала новой пассией короля. Здесь, в этом замке, в зале Весеннего рассвета. Красивая, молодая по меркам вечных и неспособная долго грустить. Король улыбнулся. Не просто красивая. Она и до сих пор не знает отказа у тех, кого присмотрела для своих забав. А тогда… Да, скучно не было. Ни ему, ни Нильэсе. Ей понравилось управлять страной с вышитой золотом королевской подушки. И бывшему мужу она доказывала это охотно и весело. Помнится, она громко пожаловалась новому возлюбленному – прежний слишком стар и донимал ее своими малопонятными воспоминаниями. Умный эльф – это невыносимо скучно, не умеющий петь – и того омерзительнее. Тогда Орильр сидел в кресле всю ночь, его отмыли и одели, в полумраке он выглядел вполне здоровым, ведь лучшие мастера старались ненадолго вернуть пленнику прежний облик. А выпившая больше обычного женщина смеялась, рассказывала то, что не принято говорить посторонним.
   Лэйлирру тогда показалось ненадолго, что проклятый эльф все же уйдет в сон забвения и проблема старого свитка решится – никто не будет помнить того, что в нем написано. А тем более того, что осталось не написанным и отягощает память лишь одного существа, присутствовавшего при составлении записи.
   Было время… мерзавец тогда висел в самом буквальном смысле между жизнью и смертью в пыточной камере, и он умудрился очередной раз посмеяться над королем.
   «Неправедный король погубит страну, так предрешено, – сказал Орильр, пытаясь улыбнуться разбитыми губами. – Неужели не видишь, что Лирро умирает, уходят знания, и твои подданные все чаще добровольно выбирают сон забвения. Можешь убить меня, но миропорядка тебе не изменить. У новой страны будет иной король». Тогда Лэйлирр поклялся не предавать насмешника смерти. Даже самой трудной. А упрямец ответно пообещал не облегчать королю задачи, признавая его власть. Потому что если все эльфы Лирро склонятся перед самозванцем, он станет почти королем, и проклятие существования под его властью уничтожит род вечных.
   Король усмехнулся. Тоже, нашелся спаситель народа! Никому его жертвы не нужны, его упрямство нелепо и напрасно. Эльфы действительно все чаще уходят в сон. Что с того? Только то, что самого Орильра никто не помнит, кроме свиты короля и дворцовой службы пыток. А сейчас, проведя немалое время в жаркой топке камина, и сам он себя не осознает.
   Орильр действительно был в беспамятстве.
   Король недовольно обернулся к младшему распорядителю пыточной службы. Тот расторопно кивнул и взялся за дело. Над камином раскрылся ледяной цветок каменного полога, и прохлада спустилась в зал влажным туманом. Король с презрением смотрел на тело упрямца. Его не назвать даже тощим – просто скелет, обтянутый серой старой кожей, утратившей в сыром мраке подземелья цвет и гладкость.
   Через редкие прутья верхней части каминной решетки к пленнику протянулся черпак на длинной ручке, вода выплеснулась на седую голову. Потом снова – на спину, сухие плечи, затылок. До тех пор, пока тлеющее тряпье не зашевелилось. Мужчина попытался еще плотнее сжаться в комок, отодвинуться как можно дальше от пламени, окружающего со всех сторон. Вот он тяжело облокотился на бессильные руки, и, сжигая кожу ладоней, попробовал поднять голову. Не вышло, и он повернул лицо в сторону, откуда доносился знакомый смех.
   Наконец, пленник действительно очнулся. Жадно напился из черпака и стал щуриться, с трудом разлепляя гнойные веки, вынуждая отвыкшие от света глаза смотреть. Когда-то – король смутно помнил, – глаза были зелеными. Теперь неопределенно мутными и темными, словно лиственная зелень перегнила и состарилась в каменном мешке темницы. Весь этот Орильр – сплошная гниль. Так и должен выглядеть поверженный враг.

   – Рад новой встрече, – улыбнулся король. – Ну, не передумал?

   Пленник не стал тратить силы на ответ.
   Не передумал, и так понятно.
   Лэйлирр обернулся к советнику, заранее радуясь развлечению. Мальчик вышел из сна всего-то лет сто назад, и новая жизнь ему нравится. Он быстро поднялся до высокого места при дворе вечного короля и ценил расположение хозяина – искренне, глубоко и жадно. Память не обременила его глупостями вроде гордости или родовой чести. Ему понятны лишь законы выживания при дворе. И он освоил их превосходно. Подбежал, упал на колени, радуясь возможности услужить и оказаться самым полезным, расторопным и умным. Достойным награды.

   – Извольте изучить, – руки чуть дрогнули, передавая тонкие листы пергамента. – Пытка водой.
   – Было, – недовольно нахмурился король. – Нормальные существа от этого сходят с ума, а у некоторых его от рождения, по-видимому, нет. Дальше.
   – Рассветная зелень…
   – Было, – сердито перебил король, не слушая подробности.

   Всё же малолетки, пусть и услужливые, – ничтожны. Мог бы изучить записи о наказаниях за все пять веков, но поленился. Выскочка. Пленник закашлялся, и король нервно сжал подлокотники. Когда этот мерзкий тип разучится смеяться? Ведь ни малейших поводов! Хоть бы раз попросил о смерти, ведь не может он легко переносить свое состояние. Находиться там, на раскаленном камне, невыносимо. Одно лечение ожогов, при всей выносливости эльфа, растянется лет на пять. И то – при нормальном питании и уходе, в присутствии магов старой школы. Даже король вынужден терпеть нескольких, кому же приятно болеть? Эти маги – непокорные твари, смутьяны. Хорошо уже то, что они выселены из столицы и приручены. Некоторых можно приручить. У таких есть, что терять, – вот хотя бы дети.

   – Осмелюсь предложить еще один вариант, – дрогнувшим голосом шепнул мальчишка. – «Черная оса…»
   – Не было, – довольно кивнул король. – Рвение, малыш, вполне удачно заменяет тебе опыт. Когда-то этот ничтожный был сильным воином, и я бы не решился оставить даже иглу возле его руки. Но теперь, когда он безобиднее мухи, можно попробовать. Эй, грязь костлявая, как суставы? Мне лекарь долго пытался объяснить, что такое ревматизм. Нашел в старой книге, еще из времен общения с людьми, это их болезнь. Говорит, у тебя необычное для эльфа почти полное разрушение суставов. Больно?
   – Очень, – порадовал короля пленник. Задохнулся, сказав всего одно слово. Помолчал и добавил совсем тихо: – но в тепле мне становится легче.
   – Значит, мы погасим камин, – ласково уточнил король. – Поручаю тебя своим лучшим специалистам, как обычно. Увы, мне пора: дела и заботы, я так опечален, что не могу уделить беседе больше времени. Скажу одно: «Оса» требует выносливости. Тебя чуть откормят, прежде чем познакомят с жалом. Снова дадут природной живучести стянуть раны и повторят, – ну, не мне рассказывать, ты у нас памятливый, сам знаешь все, полагаю? Займет лет десять. Потом свидимся. Постарайся не передумать, я очень огорчусь.
   – Сдаешь, – усмехнулся пленник. – Нервы шалят, сны донимают.
   – Замолчи! – прошипел король, дернувшись к решетке.
   – Совесть просыпается, когда засыпает разум, – закашлялся седой. – Это наше горе.

   Король резко встал и развернулся к пленнику спиной, передернул плечами и неприятно сузил глаза, рассматривая свою свиту. Эльфы склонились, как подрубленные. Те, кто расслышал лишнее в прошлый визит, пожалели о своем любопытстве. Нынешние предусмотрительнее, – король рассмеялся, – у всех в уши загнаны золотые заглушки. Можно не сомневаться, если и слышали, сами языки попроглатывают. Это старое присловье – «долгой тебе смерти». И очень точное. Пугающе точное, особенно при новом дворе. Вот только трепещут и заранее боятся кары все, кроме одного-единственного существа, страх которого жизненно необходим короне…

   Орильр прикрыл глаза и расслабился.
   Шаги свиты донимали гудящую голову, отдаваясь в камне, выстилающем камин. Или теперь мода на звучные подковки, как веков пятнадцать назад, или усталое сознание зло шутит, изводя по пустякам. Может, от пытки водой он и не сошел с ума. Благо, сознание бережно хранит то, что теперь напрочь забыто прочими. В последнюю большую войну, еще до возникновения страны Лирро, дальние предки ведимов питали свою силу жизнью и болью эльфов. И были они ничуть не менее изобретательны, чем нынешний «король».
   Не сойти с ума в прошлый раз помог старый маг из людей, сам не вынес пыток, а эльфу помог. Тогда тоже было плохо, очень долго сознание двоилось, явь путалась с бредом. Но он – выдержал. Значит, справится и второй раз. Теперь проще. В прошлом, которое теперь никто не помнит, он потерял всех, кого ценил и уважал. Их выносили из камер одного за другим. А он упрямо ждал своего шанса, цепляясь за несбыточные надежды: рано или поздно сочтут слабым и сделают ошибку. Одну, хотя бы одну!
   Он тогда знал и мог достаточно, чтобы переломить ход безнадежной войны – и про демонов, и про ловушку для них, и про плату, которую следует внести. Он сам был одним из тех, кто подготовил ларец-ловушку. Не знал лишь об одном: жертва уже выбрана и кровью своей подтвердила согласие заплатить по старым счетам эльфов… Не знал и того, что маги и шаманы спели все необходимое, завершили вязь заклятий на крышке ларца. Если бы догадывался – предпочел бы сойти с ума!
   Что может быть хуже для воина-храна, избранного беречь королеву Тиэсу?
   Он не вывел свою королеву из ловушки ведимов, куда они сунулись малым числом в последней безнадежной попытке укротить пожар безумия, охватившего мир Саймиль.
   Он сам произнес невозвратные слова и опустил крышку ларца, соглашаясь на «оговоренную плату», без которой сил на заточение демонов не хватало у всех магов Саймили. Он исполнил долг и выжил… Но, едва стих грохот чудовищной отдачи заклятия, он узнал то, что от него держали в секрете.
   В пустом лабиринте пещер жив лишь он, один из всех. Он обыскал все закоулки черного застенка… Тиэса лежала в своей камере, очень тихая и спокойная. Невозможно красивая, словно не было проклятой войны и долгих месяцев заточения. Королева была окончательно и необратимо мертва.
   Много позже, когда похоронили погибших, когда затянулись раны выжившего храна, и боль утраты перестала сжигать его сознание целиком, маги виновато подтвердили: для печати на ларце нужна была только кровь королевы. Тиэса все знала и строго запретила говорить о совершенном обряде личному храну. Понимала: он никогда не поведет ее в лабиринт ведимов, на верную смерть. Хуже, он постарается выкрасть и станет делать любые глупости, самые немыслимые, забыв про войну, демонов и угрозу всему миру.
   Тиэса была древней королевой, и подданные звали ее «Сердцем мира». Увы, давно и безнадежно израненным. Ведь именно избранник королевы впустил в мир зло первых демонов: поддался черному зову духов, проникших в мир из глубин нездешнего. Именно король предал свой народ, открыл ведимам секреты первозданной магии эльфов, сделав их безмерно опасными. Скорость реакции тварей возросла, их заклятия обрели новую мощь. Король предал всё, стремясь обрести власть над миром Саймили. И начал войну, которая в итоге стерла из мира эльфов, навсегда сделав их малым народом, ничего не решающим и живущим в жестокой изоляции.
   Не везет эльфам с королями, если разобраться. Нынешнее ничтожество – чем лучше? Зато королева… она была безупречна.
   Орильр помнил себя прежнего, из времени древней войны – молодого упрямого дурака, тенью следующего за королевой, которую подданные оберегали и любили безмерно. Он тоже оберегал, старался хоть немного облегчить бремя её бед. И – молчал, как истукан. Какой смысл говорить, что ты тоже любишь ее? Будь счастлив, что признали лучшим воином и дозволили находиться рядом, видеть каждый день…

   Седой закашлялся в приступе удушья, вызванного и каминным дымом и старой болью утраты. И горьким смехом – тоже. Если бы «король» знал, как хран, не сохранивший королеву, винил себя тогда, безмерно давно, как просил сородичей о казни! Он желал боли, чтобы хоть так утешить истерзанную душу. А его уговаривали, успокаивали. Хуже, считали героем. Даже осмелились просить стать новым королем. Эльф усмехнулся. Хоть одно приятное воспоминание – как он гонял их всех по разрушенной площади прежней столицы! Впрочем, впрок не пошло. Королем предложили быть Лиррэлю-а-Тэи. Всего лишь за то, что он приходился племянником «спасителю мира». Только у вечных дядя может быть гораздо младше племянника! Лиррэль охотно принял власть и наслаждался ею. А «спаситель» – Лильор-а-Тэи, высший хран погибшей королевы – ушел из Лирро и долго бродил по странам людей и гномов. Так долго, что на родине забыли и его имя, и даже прозвище Ключник – то есть «закрывший ларец зла»…
   Между тем дома, в долине эльфов, подданные короля Лиррэля все чаще пользовались возможностью уйти в сон забвения. Решали таким образом любые проблемы, забыв, что утрата памяти и личности – величайших грех для эльфа. А прежде было и более того – преступлением. И память всего народа… таяла.
   Вернувшись, Лильор-а-Тэи не застал родных, способных узнать его, и обрадовался: никто более не зовет Ключником. Осталось лишь обновить имя. Прежнее – Лильор-а-Тэи – до сих пор иногда встречается в уцелевших пергаментах. Зато нового, ничуть не королевского, – Орильр – там нет. Теперь никто не ведает прежнего имени седого… Никто! Иначе выскочка Лэйлирр знал бы, что хран, не с ним боролся! Хран Тиэсы невольно погубил древнюю королеву, однако же он никогда не признавал иных носителей венца, переплавленного из ее диадемы. Более того, алмазы диадемы он не отдал для новой короны.
   Лиррэль с трудом, но мирился с непокорностью родича, уступившего ему корону. А позже терпел по привычке. Это оказалось не так уж сложно: в столице новой страны, Лирро, назвавшийся Орильром почти не бывал, с утратившими память и личность соплеменниками он общался неохотно.
   Бывший хран старался жить и «не делать глупостей», ведь он дал такое обещание самой Тиэсе! И он честно исполнял последний долг. Даже пытался наладить жизнь.
   Однажды показалось: вот девушка, до боли похожая на древнюю королеву, на утраченное Сердце эльфов. Сходство было лишь внешнее, но и это грело душу, сладко обманывало рассудок… Орильр обманывался охотно, он сам выдумывал и взращивал нелепые мечтания. Мол, не случайно всё, не лицо подобно, это душа королевы пытается вернуться в мир… Когда жена предала, выстроенные на песке замки рухнули.
   То была самая страшная пытка «короля», – усмехнулся Орильр. Знал бы самозванец, насколько – порадовался бы…
   Тиэса-а-Роэль утрачена для мира, и эта боль не пройдет. Кровью и жизнью Тиэсы демоны заперты в ларце. И, пока они не сгорели, пока пляшут злыми Огнями ведимы, призывая тьму из бездны, душа королевы будет оберегать сохранность заклятия, слов которого никто уже не помнит. Нет более магов, способных повторить прошлые деяния.

   Орильр устроился поудобнее, плотнее сжавшись на пятачке раскаленного каминного дна. «Король» обещал откормить и подлечить до новой пытки. Хорошо. Даже замечательно: первый шанс за тягучие десятилетия боли, подтачивающей остатки желания жить.
   Он бы давно ушел в сон, лишающий бремени прошлого. Но забывать – то же самое, что предавать. Не друзей, но их память… А ведь неизвестно, что хуже. Орильр попытался улыбнуться, сухие губы треснули, жажда стала донимать острее. Ничего, тюремщики напоят – им велено сохранять в пленнике малую искру жизни.
   Орильр снова упрямо улыбнулся. Безмерно давно был один вечер.
   Гномы, обещавшие прорубить вход в катакомбы ведимов, еще не закончили туннель. Образовалось немного свободного времени. Маги копили силы, бойцы отсыпались впрок, и у людей, и у эльфов с гномами это получалось успешно и выразительно. Потолки дрожали от храпа!
   Хран тогда решил: именно спасаясь от усердия отдыхающих королева пожелала посетить водопад заброшенного парка.
   Тиэса гуляла, напевала что-то почти неразличимое для слуха. Смеялась, принимая слабые, вялые, на полусухих стеблях, поздние осенние цветы, которые усердный хран умудрялся находить в глухой темноте безлунной полуночи. Тиэса была необычайно спокойной, даже веселой. Обряд уже прошел, плата уже объявлена – ларец сам возьмет ее. Либо когда его закроет кто-то из идущих в катакомбы с Тиэсой, либо когда иссякнет последний вздох королевы. Значит, старую вину эльфов, передавших ведимам опасные знания и возжелавших власти, можно счесть искупленной. Подобные счета должны оплачивать короли, она была уверена. И раз сделано всё возможное… Все эти мысли королевы Орильр смог понять гораздо позже. А тогда…

   – Ну-ка постой, самый молчаливый из моих подданных, – Тиэса вдруг поймала руку с очередным цветком.
   – Жду ваших приказов, единственная, – мягко поклонился хран.
   – Ждет он, – с сомнением пожала плечами королева, изучая цветок. – Нормальные подданные так и делают. А не нормальные умудряются на редкость нетактично и выразительно молчать. Ты хоть понимаешь, что так внятно «рассыпать» комплименты непристойно.
   – Я не смею…
   – Нет, мысли я читать не умею, – рассмеялась королева, вызвав новые подозрения в этом утверждении. И добавила заговорщицким шепотом, вцепившись ноготками в ухо рослого храна и вынудив его склонить голову: – Но у тебя же глаза светятся зеленью в темноте, как у кота. Да не щурься, мне всё равно видно! Готова спорить со всеми гномами мира, хоть нет никого упрямее и памятливее на нашей Саймили, которую они зовут Симиллой, а люди – Саймилией: ты думаешь о королеве… недопустимое.
   – Нн-е-ет, – охрип «кот», попытался покачать головой и обнаружил, что королевские ноготки имеют цепкую и твердую хватку.
   – Зовешь меня в мыслях на «ты», – сокрушенно продолжила Тиэса. – И полагаешь, что мальчишке трех веков от роду дозволено иметь мнение о глазах, руках и, страшное дело, талии королевы. И так далее, – обличающе кивнула Тиэса, дождалась нового покаянно-стонущего восклицания и нехотя отпустила ухо. – Ты с первого дня в свите действовал мне на нервы, ты вмешивался в дела, ты безобразно пристально смотрел и неподобающе отчетливо сочувствовал… Дикий и глупый, но советники говорили – полезный. Сначала я собиралась удалить тебя из королевского эскорта вопреки здравым доводам, но в наше время умение убивать, выживать и защищать важнее иных качеств. Ты выучился этому пугающе быстро и безошибочно, ты вырос в войну и знаешь ее как главное свое предназначение. Я обязана тебе жизнью, кажется, даже дважды…
   Хран кое-как перевел дух и остался стоять столбом, чувствуя себя окончательным дураком, ничего не понимающим в странном, даже невозможном разговоре. Ведь королевы с охраной не общаются, таков этикет. Для приказа довольно и жеста. Правда, он действительно давно и бестактно вышел за рамки своих прав и этикета. Не допускал к королеве ночных гонцов с дурными вестями, гонял бестолковых просителей, отнимающих у нее редкие минуты отдыха, выискивал и подбрасывал в комнаты и походные шатры столь любимые Тиэсой луговые дикие ромашки – цветы, строго недопустимые этикетом хотя бы за свою убогую, нищенскую простоту…
   Само собой, он думал про королеву и смотрел на нее. Уже пять с лишним десятков лет, недолго по меркам эльфов… Но опаленные пожаром общего безумия, они куда плотнее и ярче многих мирных веков, пресных и размеренных. Он видел королеву в день, когда сгорела столица, когда эльфы во второй раз оставили укрепления и ушли, не сумев даже похоронить погибших. Он был рядом при первой встрече с давно разорвавшими союз гномами, когда разговор начался со свистящего замаха секиры… Раненой он тоже помнил ее, и еще – отчаявшейся, перешагнувшей через свое горе и снова готовой спасать то, что можно и нужно спасти. Но до сих пор не видел такой – беззаботной и какой-то… недопустимо молодой. Он не задумывался о возрасте королевы, это не имеет смысла в мире эльфов. Она была – единственной, и для него, действительно мальчишки, она была – всегда.
   Ухо, смятое тонкими, но сильными королевскими пальчиками, потихоньку перестало гореть и теперь тлело вполне терпимо, то есть – равномерно со вторым. Интересно, ей и это видно в темноте? Жутковатое зрелище: глаза горят, уши полыхают…

   – И, раз мой охранник возмутительно наблюдателен, он и о руках королевы все знает, – фыркнула Тиэса, не пытаясь сдержать смех, – а избавиться от него невозможно, мне пришлось привыкать к твоей бестактной опеке. Самое возмутительное, я и правда привыкла. Мне даже стало интересно, что не совместимо с моим положением, возрастом и обстоятельствами. Меня более не донимает прошлое, и мой голубоглазый предатель-король канул в бездну, даже снов не портит. Но сегодня ночь королевской мести. Я желаю сказать то, что думаю, и получить одно обещание. Простое. Сейчас ты так полагаешь.
   – Любое, – решительно сообщил хран.
   – По-детски опрометчиво, – улыбнулась королева. – Если ты уцелеешь, не делай глупостей и изволь жить. Это посильно, так что не выдумывай наперед отговорки. Я пережила и того, кого любила, и свою любовь к нему, и ненависть, и отчаяние.
   – Я-я…
   – Молчал полвека, и теперь прикуси язык, – сердито посоветовала Тиэса. – Все же мне во много раз больше веков, чем тебе. Молчать – умная тактика, ты пока и понятия не имеешь, какими восхитительными гирляндами слов пытались ублажить мои милые ушки в прежние мирные времена. Говорить комплименты ты едва ли научишься, нынешнее наречие грубее изначального. Про книги, стихи и общее образование я из милосердия умолчу. С такими кулаками не играют на арфе… И все же, вот что я хочу сказать тебе. В этом мире и в этой жизни твое место известно нам обоим, и оно не изменится, даже если ты изведешь все на свете заросли моих обожаемых ромашек. Но в ином мире, который нам не дан, я была бы рада каждому цветку. Поэтому постарайся выжить и не забывай посматривать по сторонам. Может, найдешь, кому подарить уцелевшие ромашки. Поиск – тоже определенный смысл для долгой жизни. Потом поймешь.

   Орильр вздрогнул, покидая воспоминания.
   На спину лилась вода. Камин остывал…
   Седой эльф попытался сесть, поднял от пола непосильно тяжелую голову. «Король» в чем-то прав. Лучшим из воинов он, хран истиной королевы, был очень давно. Но упрямства не растерял, да и опыт с тех пор копил с полным усердием. Конечно, сейчас он едва ли сможет голыми руками уложить выставленную в каминном зале охрану – троих недотеп с арбалетами и пару бездарных мечников. Но их уверенность в собственной безопасности весьма занятна. Три тысячи лет не было войн, а изоляция добавила вовсе не опыта, скорее уж глупого самомнения. И презрительного высокомерия сытых и сильных к слабому и забитому. Орильр бессильно обмяк на камнях, втайне радуясь и рассматривая охрану из-под век. Один толковый гном уделал бы всех! А сын короля Гррхона, который вошел в катакомбы вместе к королевой и её храном и остался в коридоре один, дав время спрятать ларец, – тот бы смахнул дурней и не заметил…
   Орильр, седой покалеченный эльф, пока не стоит в бою и полгнома, и то – обычного норника, а на рыжего наследника подгорных королей. Так что надо лежать и отдыхать. Хорошее место – старый дворец. Все здесь знакомо, всё создано лучшим из поздних друзей. Занятно… хоть кто-то из нынешних малолеток способен выяснить, что здесь, в центре огромного камина, есть люк? Кажется, на планах его никто не обозначал, то была детская шалость. Влюбчивому парнишке исполнилось всего-то пятнадцать веков, его счастью так радовалась душа! За недопустимо короткую для вечного жизнь юноша построил всего один дворец. Пусть так, но ведь лучший из всех, живой и настоящий. Если слушать фонтаны внимательно, в них и теперь звучат голоса Бильоля и его жены – единственной женщины рода людей, посетившей стану эльфов за три тысячи лет замкнутости. И похитившей у бессмертных лучшего художника. А вывел Бильоля за Стену он – родич короля, о силе крови которого все давно забыли. Как смешно было смотреть на переполох с тройным пересчетом колец допуска во внешний мир! Интересно кстати, кто еще бывает там? Счет не сошелся, значит, пара колечек на руках у самых любопытных…
   Орильр лег поудобнее, с удовольствием отмечая – камни остывают. Он прикрыл утомленные глаза и забылся сном. Обычным, не несущим угрозы забвения и утраты личности. Самым счастливым и редким из всех. Прежде он видел этот сон лишь однажды и не мог позже вызвать по своему желанию, как многие иные.
   Во сне молодой страж Лильор-а-Тэи сидел на холме – зеленом, полуденном и ярком. Спина его грелась о белый песчаник одинокой скалы. Под холмом, лежал луг, окруженный драгоценным поясом серебряных ив и огражденный ими от сплошного лиственного леса, который украшали багровые и золотые кроны клёнов. Такой лес жил лишь в прежней стране эльфов – Рэлло, в землях, где правила Тиэса.
   Тот мир сожгла древняя война. Но в видении лес шумел и танцевал, гибко покачиваясь под ветерком. В пушистой зелени луга устроилась королева, одна, без свиты, и потому никто не мешал ей нарушать этикет. Сидеть босиком и плести венок из луговых ромашек. И никто не мешал храну нахально полагать, что венок подарят ему. Если не подарят, можно улучить минутку и самому украсть королевское сокровище. Тиэса притворно хмурилась и качала головой. Ее великолепные серебряные волосы рассыпались по плечам, мягко сияли под солнцем. Мысли наглого мальчишки читались совершенно отчетливо, но не вызывали порицания. Глаза королевы были спокойные, ясно-серые и теплые, как летний полдень…
   Прошлый раз сон пришел перед самым выздоровлением. Полумертвого храна вынесли из развалин катакомб и усердно лечили, пытаясь уговорить остаться в мире живых. Старались лекари людей, знахари гномов, маги всех трех рас и немногие выжившие друзья, – но задерживаться на опустевшей земле Лильору не хотелось. Лишь во сне он припомнил данное королеве обещание… и сокрушенно признался: оно оказалось в исполнении совсем не простым. Как она и предупреждала – древняя, знавшая многое наперед.
   Увы, трудность осуществления не отменяет обязательств. Ни тогда, ни теперь.

   Поток ледяной воды окатил голову и плечи, смыл покой счастливого сна.
   Орильр нехотя вернулся в реальность заброшенного дворца. Тот же камин, остывший напрочь, те же камни под боком. Только охрана сменилась. Впрочем, число и умение у новых так же позорны для рода эльфов, чем у прежних.
   Седой с интересом пронаблюдал, как приблизился слуга с ведерком и вылил вонючее содержимое емкости в скотное корыто, придвинутое к камину. Помои, самые обыкновенные. «Король» неоригинален, унижает по мелочам. Но теперь – не важно. Впрочем, как и прежде.
   Шанс уже совсем близко, и для побега потребуются силы. Восстановить их можно, используя любую пищу. Орильр благодарно кивнул парнишке с ведром, смущенному своей причастностью к службе пыток, и медленно двинулся к пище. Он уговаривал руки дрожать как можно усерднее. Он запрещал телу показывать, что малые крохи прежней подвижности еще сохранились, как раз на один рывок. Есть хотелось до помутнения рассудка, но ползти следовало медленно, а выглядеть – жалко. Дважды седой терял сознание и отлеживался, из последних сил выдерживая избранную заранее ничтожную скорость перемещения. Лишь к полудню он добрался до корыта и позволил себе есть жадно и неразборчиво, облизывая руки и пачкая помоями уцелевшие в жаре костра пряди длинных слипшихся волос.
   Орильр не тратил сил, чтобы убрать волосы. За уши не получится – уши ему укоротили еще в катакомбах ведимов. Помнится, так и сказали: «Чтоб не верил, что отличается от людей внешностью, а заодно – и способностью жить долго». Мол, сегодня уши, а ночь повисишь, – и завтра уже шею… Хороший план, согласился он. И утром основательно занялся чужими шеями, зря тюремщики плохо закрепили тот крюк…

   Орильр выловил последний кусок густого месива и позволил себе отдышаться. Пусть презирают. Путь смотрят, как на зверя в клетке. Диких считают глупыми, слабых – безопасными. Он очень глупый и совершенно безопасный: глуховатый, полуслепой, больной. А еще он когда-то был наставником следопытов и первым мечом короны, но этого уже не помнят. Есть своя польза в снах забвения, есть!

   – Животное, – выдохнул один из юнцов-арбалетчиков, отворачиваясь и сглатывая рвотный спазм. – Псих.
   – Терпи, завтра утром его переводят в подвалы, – сдавленно посоветовал не менее зеленый мечник. – Там своя охрана. Пыточные, они к такому привычнее. Слушай, а он точно эльф? Уши сверху короче человечьих, как я себе представляю их.
   – Вроде да, – с сомнением отозвался третий охранник. – Тот важный чин, из сыскных, говорил, что он выродок. Его покусали бешеные твари внешнего злого мира у защитной Стены. С тех пор подлец служил им и готовил гибель для Лирро.
   – С советником всегда так, мне говорили иное, – зло отрезал последний и шепотом добавил: – это, мол, и есть настоящий убийца нашего истинного короля. И он будет жить, пока не назовет всех сообщников.
   – Вот как, – выдохнул первый. – А я его почти пожалел. Думал, зря мучается.
   – Не зря, – скривился самый осведомленный охранник. – И пока не мучается. Завтра им по-настоящему займутся, пусть говорит, что следует. Знаешь, что такое «черная оса»? Эй, зверек, и тебе полезно будет послушать. Универсальный яд. Его наносят иглой. День за днем, пока он не проступит татуировкой. В каждом нерве, в каждой мышце. Вкалывают несколько лет, а выходит он из тела веками. И во все эти века неотступная боль.
   – Тогда я и не знаю, кто здесь животное, – засопел мальчишка и отвернулся. – Что мне дома не сиделось? Ах, столица! Я думал: дворец, балы, библиотека. Вот и получил свое. К пыточному делу оказался годен.
   – Предатели достойны наказания, – упрямо сообщил старший. – И презрения.

   Орильр лежал, прикрыв глаза, и внимал блаженной сытости, разливающейся по телу. Приятно до головокружения, что мальчишки не так плохи, как можно было ожидать. И что убивать их не надо – тоже хорошо. Дурно одно. Уходить надо сегодня, а сил почти нет. До Стены отсюда пешком не дойти, не доползти… Значит, надо лежать и думать. Кони наверняка стоят в старой конюшне, как и прежде. Там тоже стражи, их будет опять же жаль. Глупых, запутавшихся, наивных.
   Может, попробовать путь через Зал южных песков? Там прежде жили пустынные ящеры, дикие и почти такие же вечные, как эльфы. Двоих он знает: мать племени Драконэль и ее старшую дочь. Может, еще живы и помогут? Настоящего разума у ящеров нет, но их память и сила велики. К югу от дворца заброшенный парк, за ним – лес.
   Если не будет следов и запаха беглеца, никто туда не пойдет. Оттуда выбираться на волю, за выстроенную глупым племянником Черную стену, много проще. Древние эльфы звали Стену «удавкой смерти», а новые советники – «нерушимым щитом». Сколько раз говорено было Лиррэлю: не отрывай свой народ от общения с миром, в уединении нет развития. Но ему хотелось быть королем, не подлежащим сравнению. Зачем такому чужие посольства, соседи с их склоками и просьбами?
   В год воздвижения Стены Орильр расстался с последними друзьями. Весь стоящий уважения совет мудрых покинул долину. Мудрые унесли ларец, опасаясь очередных чудачеств Лиррэля. Так демонов, запечатанных душой королевы Тиэсы, передали людям. Для короткоживущих бремя непосильное, давно следует проведать их орден и выяснить, целы ли маги, как им удается противостоять времени, жестокому к памяти и славе прошлого. А ведь до сих пор справляются! Иначе ведимы уже вернули бы демонов в мир.
   Орильр напился мутной жижи, устроился поудобнее и задремал. Скоро закат, а там и до ночи всего ничего. «Король» не даст окрепнуть. Всего-то день выделил для восстановления, угрожающе мало!
   На закате тюремщики преподнесли пленнику внезапный подарок. Наловили в подвале крыс и бросили их в корыто, обварив кипятком. Чтобы было смешнее, сыпанули на камни две горсти приправ. Застали по решетке, вынуждая седого проснуться.

   – Ужин, зверек! – шумел самый «умный». – Жри. Их, может статься, отравили, ловить было слишком уж легко, но к ядам тебе так и так придется привыкать.

   Орильр сосчитал крыс и улыбнулся. Полчаса на ужин, два – на отдых. К полуночи он станет гораздо сильнее. Хорошее начало многообещающего вечера. Седой медленно подтянул свое сухое тело к краю корыта, сел, опираясь на руки и почти без усилий демонстрируя слабость. По крайней мере, головокружение было неподдельным. И приключилось оно от тошноты скороспелой сытости в смеси с гневом. Эльфы находят забавным кормить соплеменника крысятиной! И кто – охрана, а не палачи. Не просто охрана, а истинные храны из службы Жаса!
   До чего добрел Лирро, светлые звезды! Стоит ли дальше стремиться к чему-то и бороться? Впрочем, сдаться никогда не поздно. А пока, раз некоторые хотят развлекаться, надо помочь им. Тем более – есть специи. Настоящие травы дикого леса, один их запах напоминает о свободе и дарит радость. Орильр взял щепоть и бережно понюхал. Лизнул, улыбнулся. Крысятина в его тюремном меню – вовсе не гадость. Обваренную и даже со специями он еще не пробовал, должно быть весьма недурно.
   Седой благодарно кивнул мечнику и задумчиво глянул на свой ужин.
   Наивные ребята! Пять веков он сидит в клетках самого разного и одинаково мерзкого вида. Брезгливый бы давно умер или дошел до окончательной слабости. А он – воин, он не может позволить себе прекратить тренировки. Сухость тела и чудовищная худоба обманули даже достаточно опытного Лэйлирра. Но это еще не окончательное бессилие. Просто нынешняя внешность смотрится поистине удручающе на фоне розовощекой беспечности окружающих. Седой выбрал самую аппетитную крысу и покопался пальцами в приправах.

   – А слизней в подвалах не нашлось? – тихо и мечтательно спросил он. – Нежное, деликатесное мясо. Не хуже виноградных улиток.

   Самого младшего все же вырвало. Он зло всхлипнул и ушел в дальний угол обширного зала, бормоча что-то невнятное, бессвязное. Седой удивленно и почти благодарно отметил – малыш ругал не его странные слова, а жестокость своих напарников.
   Четверо старших молча и потрясенно смотрели. Им уже не было смешно. Когда пленник закончил ужин, арбалетчики следили за ним куда пристальнее. «Умный» мечник сходил и привел младшего. Тот все еще всхлипывал и смотрел на страшное существо в клетке с каким-то окончательным отчаянием. Малыш – понимал Орильр, теперь глядел на существо в клетке и думал: что могло так изуродовать эльфа, от природы – доброго, если на пленнике действительно лежит страшная вина? Правдивы ли обвинения? Что надо сделать с эльфом, чтобы он ел столь мерзкое – с настоящим удовольствием? Как король может радоваться мукам подданного, пусть и не самого верного? Мальчик думал много, нервно и невнятно. И мысли, не всегда разборчивые для него самого, – Орильр усмехнулся, припоминая королеву, – читались до смешного отчетливо на лице, в глазах, в неуловимым движениям рук и смене позы. Это и называется – разница в возрасте.
   Пленник улыбнулся. Может, он поумнел. Но говорить комплименты и играть на арфе так и не научился. Как глядела бы на него Тиэса, узнай она, что у непутевого храна нет даже самой малой толики отпущенного каждому эльфу музыкального слуха? Наверное, она бы посочувствовала.

   – Не переживай, малыш, – посоветовал седой. – Жизнь штука сложная, а вы так много спите и мало помните, что забыли и это. Злые шутки тоже идут от излишней простоты. Я не в обиде за этот нелепый ужин. Все лучше, чем голодать, уж поверь.
   – Не понимаю, – в полном отчаянии всхлипнул арбалетчик.
   – О, это куда честнее и взрослее, чем всё и сразу понимать, – утешил Орильр. – Прежде эльфы жили дольше и становились по-настоящему взрослыми. Они уважали королей не потому, что так им велят. Сами выбирали правителей и не исполняли злых и глупых приказов. Я выбрал свою королеву сознательно. Я присягал только Тиэсе-а-Роэль, именуемой Сердцем эльфов. Лирро – не мой мир, я родился в Рэлло, и помню тот край. Здешние правители меня не интересуют, ни умерший, ни живой. Но я рад, что некоторые до сих стараются думать самостоятельно и растут.
   – Ты, как утверждает наш не слишком честный служитель, убил короля, – прищурился старший, все более досадуя на странную беседу. – Это стоит наказания, и самого тяжкого.
   – Да сдался он мне! – тихо рассмеялся седой. – Ничтожество, огородившее страну Стеной. Он лишил вас радости и права познавать мир. И все же он был лучше нынешнего подлеца. Если бы я взялся за дело, начал бы с Лэйлирра. Скажи лучше, вас сильно накажут за мой побег?
   – Наглец, – почти восхитился младший, даже слезы высохли.
   – Если упустим в прямом бою, само собой, не пощадят, – куда практичнее прикинул старший. – Но ты же двигаешься с трудом, зверек.
   – А если по недосмотру советника? – задумчиво уточнил пленник.
   – Тогда голову снесут советнику, – с явным удовольствием предположил мечник. – А нас в ссылку, во внешний дозор, в дикие леса. Хорошее дело, от дворца далеко.

   Орильр покивал. Смешная беседа. Кошки-мышки. Стоящие вне кружева каминной решетки полагают, что он, седой старик, – жалкая безумная мышь. Младший жалеет сумасшедшего родича, теперь уже это совсем очевидно. Хороший, добрый мальчик, в лесу ему будет куда уютнее. Мутные усталые глаза бывшего храна поймали взгляд синих наивных, которым весь мир в новинку.

   – Флягу подаришь? – серьезно спросил седой.

   Малыш задумался. Неуверенно помялся, глянул на старшего, решительно качнувшего головой. Мол, нельзя. Да и к решетке подходить – строго запрещено. Малыш снова вздохнул, упрямо закусил губу и непослушными пальцами стащил с плеча флягу на ремне. Еще раз пожевал губу, зажмурился. Потом все же шагнул вперед, и еще, еще…
   Идти ему было страшно, бросить флягу издали не позволяли ни воспитание, ни храбрость – пока еще детская и глупая, но способная вырасти в нечто стоящее. К тому же пацан желал хоть немного ослабить бремя вины за шутку с крысиным ужином.
   Сухая рука пленника приняла флягу под донышко, не угрожая неосторожному стражу. Двое арбалетчиков, нервно выцеливавших врага, чуть расслабились. Синеглазый отшатнулся назад и выдохнул.

   – Зря тратишь время на арбалет, – задумался Орильр. – Не твое. Ты из рода Шаэль, это очень заметно. Вы всегда были хороши с парными клинками. Легкими, сабельного типа. Теперь, пожалуй, и не учат такому бою.
   – Не учат, – преодолевая дрожь голоса, кивнул малыш. – Я думал, в главной библиотеке…
   – Нет там ничего путного, – сморщился Орильр, все более забавляясь беседой. – Зато если внимательно смотреть на узоры стен Зала туманного восхода, это отсюда в двух коридорах к востоку, можно кое-что и рассмотреть. Как-никак, строил это чудо старой столицы Бильоль-а-Шаэль. Он был одаренным бойцом, хоть и сущим мальчишкой. Сходи, когда удастся сюда вернуться. Назови себя и попроси об уроках.
   – Эй, зверек, – перебил старший, – мы сменимся через десять минут. Так что заканчивай с трепом и совершай чудо. Или отдыхай. Позже не получится ни то, ни другое.
   – Значит, по счастью, еще есть время. Я чудовищно устал от молчания, – рассмеялся седой. – Дождусь, пока придут ваши сменщики. Вам же лучше, лишние свидетели, меньше вина. Знаете, я рад, что мы так мило поболтали. Тяжело покидать Лирро, полагая соплеменников слабыми и гнусными слугами ничтожества. Увы, как бойцы вы не стоите ничего, уж извините. Зато в остальном вполне нормальны, а это куда важнее.
   – Почему не стоим? – возмутился старший. – Меня учил сам Рольэри-а-Лоэ.
   – То-то и оно, – вздохнул седой. – Его учил Дольмиль, а малыша наставлял Шильосэль, которого кое-чему вразумлял относительно дельный воин, хоть и не знавший настоящих боев, Кэльвиль. – Седой с едва уловимой иронией добавил: – Ученик самого Жависэля.
   – Точно, – удивился мечник. – Это немногие помнят.
   – Мне, наоборот, трудно забыть, – рассмеялся Орильр. – Поскольку Жаса учил я. И тебя, придурка, тоже. Еще до прошлого твоего сна. Чем глаза лупить, попытался бы хоть теперь наскоро вспомнить то, что прежде неплохо знал. Ну как ты держишь клинок, смотреть тошно! Из всего, что я дал, ты запомнил и странным образом выловил в пустом, как нутро барабана, сознании, только одно слово. Вот и цепляйся за него, пробуя восстановить прочее.
   – Ты опасный… зверек, – замотал головой мечник. – То есть пленник.
   – Очень опасный, – уточнил Орильр. – Я говорил в твоей прошлой жизни, что настоящего бойца из тебя в мирное время не выйдет, нет практики. Но все же ты вполне юркий, опасный и хищный…
   – …зверек, – с усмешкой кивнул мечник. – Тогда хоть понятно, с чего ко мне это словцо привязалось… мастер.

   Орильр кивнул, мягко встал и отошел к середине каминного круга. Синеглазый охнул и замотал головой, удивляясь незнакомой легкости движений «умирающего».
   Потом резко обернулся – звук открывающейся двери застал юношу врасплох, показался грохотом. Впрочем, почти так и было. Из коридора появились, зазвенели цепями для пленника, служители пыточного дела. Они вошли деловито, осмотрели зал мрачно, с равным презрением мазнув взглядами по пленнику и его охране. Сегодня – охране, а завтра… кто знает? От «визита» в подвалы никто не гарантирован…
   Седой с насмешливым прищуром приветливо махнул прибывшим рукой. Эльфы резко остановились, заподозрив неладное. Памятный Орильру по долгим и мучительным прежним «беседам» Высокий служитель пыточного дела уронил звякнувшую инструментами сумку, рванул с плеча малый арбалет…
   Он почти успел. Болт звучно щелкнул по закрывающимся за спиной пленника треугольным лепесткам камней в центре камина.
   Сопровождавший палачей Высокий хран зарычал на своих подчиненных, требуя сделать хоть что-то, достойное внесения в отчет. Те взялись усердно обыскивать и обстукивать зал – полы, стены, колонны…

   – Хватит глупостей, – негромко и с отчетливым презрением приказал служитель. – Уводи своих бездарей, хран. Им, как и тебе, теперь столицы веков пять не видать. Проворонили вы королевского пленника.
   – Не мы, – безмятежно улыбнулся Высокий хран. – Мои эльфы сменились пять минут назад и сдали пост, что подтверждает твой разряженный арбалет. Идею с камином-клеткой предложил ваш мудрый советник. Я был против и отослал свои соображения Верховному. Полного плана дворца нет, пленник старше и опытнее любого из нас, я отмечу это и в новом отчете. Да, поскольку вы позволили себе при свидетелях усомниться в способностях моих починенных, мы удаляемся. Ищите его сами, такого ловкого и опасного. Если мы понадобимся вновь, пусть советник направит письмо Верховному храну двора, оно будет рассмотрено в кратчайший срок. С тем позвольте откланяться. Хотелось бы увидеть восход уже в лесу.

   Служитель отвернулся и сгорбился. Весьма прозрачный намек. Кое-кто от созерцания восходов будет отлучен надолго, если не навсегда! Место в подвалах есть… И даром совершенный побег не пройдет тем, кого признают виновными. Служитель тряхнул головой, поежился. На охрану списать не получится! И, надо признать, их отбытие тоже будет признано его личной ошибкой. Грубой, оказавшей влияние на ход и успешность поиска пленника. Высокий служитель выругался и бегом бросился из зала, на ходу извиняясь перед храном и с неподдельным отчаянием уговаривая помочь. Если пленника удастся вернуть – он, служитель, хотя бы умрет достаточно быстро…
   Хран это отлично знал. Он с самого начала не желал втягивать своих эльфов в грязное пыточное дело. Когда увидел неизбежность происходящего, сам выбрал в охрану тех, кто не захочет выслужиться в грязном деле.
   И теперь ничуть не жалел мерзавца, которого считал позором дворца. Палачи должны хоть когда-то в полной мере оценить то, что предлагали своим жертвам. Высокий хран подумал это и еще многое иное, но сказал вслух, лишь предписанное этикетом. То есть мягко выразил глубокое сожаление – он имеет прямой приказ и следует ему: охрана, сменившись, до распоряжения Верховного будет пребывать на первой западной лесной заставе у Стены. Контакты с внешним миром необходимо свести до минимума, таково веление самого советника, письменное…
   Орильр слышал весь разговор, шагая нижним тесным коридором, щупая слабыми пальцами темные стены. Мысленно он пожелал удачи своему забывчивому ученику и мальчишке, подарившему столь необходимую в дороге флягу. Хран своих в обиду не даст. Рольэри не лучший воин в древнем представлении, зато опытный обитатель дворца и довольно порядочный – что даже странно для приближенного короля – эльф. Приятно, что не все еще прогнило насквозь в Лирро!
   Идти было трудно, сил в сухом жилистом теле едва хватило бы на короткий бой. Монотонное движение – дело совершенно иное, оно выматывало, требуя выносливости, которую седой давно и накрепко растерял, голодая. Свежие ожоги охватывали бок, ноги и локти мучительным ознобом. Опять кожа станет линять и шелушиться, словно он удав или ящер, способный ее менять. Ничего. Главное – добраться до южного зала. Если удастся, его никто не выследит. Спасибо изворотливому и неглупому храну, и следить-то пока некому: во всем дворце от силы десяток служителей пыточного дела. Они бездари в лесной науке, не способны уверенно опознать даже внятный след на мокрой траве.
   До лаза в пески южного зала Орильр дополз к утру. Взмокший, слабый и дрожащий. Ожоги еще вчера, на раскаленном полу, разрослись пузырями и лопнули, теперь второй слой намокал сплошной горелой кровяной коркой. Жар все сильнее туманил сознание, лишал остатков сил и способности внятно оценить окружающее. Орильр мучительно долго вслушивался, не доверяя своему полубредовому состоянию. Если рядом служители – он пропал. Даже драться он уже не способен, даже на один удар его не хватит. Еще час-другой – и всё, боль погасит сознание, лишит последней надежды. Если найдут, второго шанса не будет. А не отыщут – он тут и погибнет, не выбравшись наверх.
   Крошечный куб в окончании лаза принял тело, плитка скользнула на свое место, отрезая путь назад, в нижний лабиринт. На голову хлынул песок. Когда он закончил сыпаться, Орильр последним усилием рванулся вверх, стараясь встать, и вздохнул, кое-как дотянувшись лицом до поверхности.
   Когда он очнулся, сразу осознал – вокруг светло, телу легко и жарко. Заставил себя открыть глаза и закашлялся в счастливом смехе. Драконэль по-прежнему жила здесь и помнила давнего приятеля. Она выросла до непостижимого размера – не менее двадцати саженей от носа до кончика хвоста. И стояла над бережно выкопанным из песка телом, заслоняя его от прямых лучей высокого солнца. И заодно от посторонних глаз, – благодарно отметил эльф. Приподнял голову последним усилием.
   Дворец виднелся у кромки песков. Никто не высматривал беглеца. Хотя, кажется, пройти сюда пытались: несколько младших ящеров лениво патрулировали арку входа и иногда шипели в сторону запертой двери, пугая чужаков, давно покинувших ужасное место. Седой снова усмехнулся, приметив в пасти одного из ящеров-охранников клок ткани. А может, кое-кто удачно пообедал служителем? Приятная мысль.
   Ящеры пришли в земли Лирро вместе с эльфами, неся на спинах поклажу и всадников. Особой скорости в дальних переходах от них ждать не приходилось, но выносливость и тяговитость огромных детей песка потрясали. Прежде, очень давно, они жили на юге страны Рэлло. Для их удобства в новом мире был построен огромный зал, который более правильно назвать грузовым двором старого замка. Теперь знакомых с детства эльфов, кормивших Драконэль с рук, у в Лирро не осталось. Вряд ли сюда рискуют заходить чужаки. Арбалетный болт не пробьет ороговелых пластин шкуры. Но разозлит. На малых расстояниях ящер способен на стремительный рывок. К тому же племя ревностно оберегает свою территорию – она и так ничтожна, чужакам здесь не место.
   Орильр сел, усердно подпер руками гудящую голову. Удивленно осмотрел пожеванный плащ, рваный пояс с кинжалом, полусъеденный сапог, сандалию и остатки рубахи. Пожал плечами: семья Драконэль не только пообедала, но и отчиталась, в лучших традициях дворца…
   Седой нащупал флягу синеглазого малыша, с наслаждением позволил себе несколько глотков чистой воды. Бережно укупорил остатки пробкой. Наскоро соорудил пояс из ремня фляги, пристроил чужой кинжал. Позабавился тому, что сапог – левый, а сандалия правая, то есть вместе они создают весьма оригинальную пару обуви. Натянул рубаху, прихватил плащ.
   Драконэль тем временем шагнула в сторону, легла, широко разведя лапы, и стала зарываться в песок, чуть раскачивая длинное тело. Она любила катать знакомых и она – соскучилась. А еще одичала. Поэтому вдвойне желала прокатить приятеля в лес и там распрощаться с ним, предложив впредь не беспокоить. Старая дружба памятна, но в ней нет ни пользы, ни выгоды. Эльф виновато вздохнул и пожал плечами. Спасибо хоть, не забыла и не сочла врагом. Орильр кое-как заполз на широкую, замечательно плоскую спину. Устроился меж пластин и щелкнул языком. Мать всех ящеров Лирро еще помнила сигнал.
   Ложе, шириной похожее на дворцовый коридор, мягко поднялось и поплыло к далекому лесу. Седой устроился на почти не пострадавшем от ожогов боку и забылся сном. Меж пластин его не видно. Да и смотреть в эту сторону теперь некому, судя по разнообразию цветов и узоров доставшихся ему обрывков одежды.
   На закате Драконэль забралась в заросли ивняка и зашипела, намекая гостю, что ее терпение не безгранично, а спина не предназначена для сна усталых эльфов.
   Орильр скатился по глянцевому чешуйчатому боку, неловко упал и некоторое время лежал без сознания. Когда он очнулся, огромная мать песчаных ящеров уже шествовала к замершему навсегда бархану, возникшему здесь по воле архитектора замка. Там, на вершине, центр ее маленькой страны. Мирной, свободной и очень хорошо охраняемой. Эльф улыбнулся и тихонько засвистел, благодаря напоследок. Хвост Драконэль дернулся, отмечая, что сигнал понят и принят. А новые визиты – не приветствуются.
   В сумерках седой уже шел по лесу. Его приметно пошатывало, озноб горбил спину, сбивал шаг, затруднял дыхание. Но памятливые ноги, даже заплетаясь, не ступали на мягкий грунт и не оставляли явных следов. Вот бы ногам еще достало сил нести высохшее тело хоть немного быстрее! Но это мечты. Спасибо, вообще служат и помнят, что это такое – ходить. Несколько десятков лет в тесной камере подземелья, да и все предшествующие издевательства изобретательного Лэйлирра, едва не вытерли из памяти саму природу движения. Он, конечно, занимался, как мог. Но много ли сделаешь без сил, при отсутствии пищи?
   Кашель согнул пополам и заставил остановиться. Горло казалось шершавым, легкие до сих пор помнили ужас раскаленного камина, каждый вдох давался с огромным трудом. Но седой чуть отдохнул и упрямо двинулся вперед, безмолвно уговаривая себя – пройдет, будет лучше, главное не останавливаться. Самое страшное позади, и с каждым шагом все дальше.
   После полуночи он замерз окончательно и сделал привал, чтобы соорудить из плаща балахон с прорезями для рук. Встать казалось почти невозможно, но Орильр себя заставил. И заковылял глубже в лес, опираясь на кривоватую и не особенно удобную палку. Вырезать ровную не было ни сил, ни возможности. Слишком близко замок, если станут искать – заметят. Ему ли не знать, каковы из заставников следопыты! Конечно, хран дал беглецу запас времени. Пока приказ напишут, пока передадут Верховному, а тот не вдруг рассмотрит и не сразу одобрит. И после еще выберет исполнителей, вызовет на смотр… Седой усмехнулся. Он прекрасно понимал, что охрана не станет спешить. Дней пять уйдет на волокиту. Еще сутки – чтобы взять след. Но после не будет ни минуты. Значит, надо уйти в дикий лес, туда малым отрядом не сунутся. Не то чтобы опасно, скорее не принято. Новый король так повелел: не бывать поодиночке вблизи Стены. Она ведь скоро будет рядом, хоть и за отвесным непроходимым склоном. Но охрана, если снова повезет, исполнит закон тщательно. Встанет за день лагерем, запросит разрешение в письменном виде и дождется подмоги, выделив беглецу целую неделю. За это время еще и дождик пройдет, и листопад поможет…
   Орильр помнил, как его ловили в прошлый раз. Он еще не верил, что король убит, злонамеренно и сознательно. Такая подлость совершенно не в обычаях эльфов – народа, как правильно полагал синеглазый малыш, не склонного к злу. Казалось, возможен несчастный случай, путаница или стороннее участие. Вспоминались ведимы с их врожденным коварством. Орильр хотел основательно и без спешки разобраться. Полагал, что сразу его не станут грубо и решительно преследовать. Но самозванец оказался проворен.
   Из библиотеки, где Орильр передал советникам свиток со старым законом наследования, седой бросился домой. Женщина, которую он почти готов был назвать женой по полному обычаю эльфов, встретила его приветливо и уговорила передохнуть, выпить вина. Он пил, пропускал мимо ушей глупенькую болтовню и всматривался в черты милого лица, до боли похожего на другое, давно утраченное. И… терял время.
   Именно жена унесла его оружие, она же добавила в вино несколько капель «сладкого покоя». А потом в дверь постучали стражи и тот же, что и теперь, Верховный хран хмуро предложил пройти к королю. Жас смотрел на учителя сердито и недоуменно: вроде не мальчик, дали тебе время ускользнуть, а коли не смог – пеняй на себя…
   Впервые в жизни Орильр не сумел нормально драться. Убивать эльфов рука не поднялась, а вырваться без пролития крови не получилось. «Сладкий покой» сделал свое дело. Тогда Орильр все еще полагал – хотя бы это случайность. Настой многие принимают после долгой дороги, чтобы поскорее восстановить силы, вот Нильэса и решила угодить. Почти так. Только не ему угождала.
   Седой тряхнул головой. Бесполезные воспоминания! Второй раз его не догонят. Впредь он станет умнее. Беспечность, накопленная за долгие века жизни без войн, вся осталась в пыточных подвалах. Надо двигаться и думать о теперешнем, о полезном. Например, что чужой сапог – бывает же такое счастье! – не давит и не болтается. Сандалия держится кое-как, но и так куда лучше, чем без него. Язвы и ожоги к хождению босиком не располагают. Чуть позже, когда они закроются, чужие вещи можно выбросить. Он воин, мирное время закончилось. Надо вспоминать, чему его учили – ведь в свое время именно это он делал лучше прочих. Выживал, защищал и убивал. Пока, спасибо светлым звездам, требуется только первое.
   Жар отступил и притаился где-то в уголке сознания. Телом овладел знакомый азарт, подобный боевому, он позволял на некоторое время забыть о боли и слабости. Почти здоровая левая рука играла удобным камешком. Дикий лес полон птиц, которые вкуснее упомянутых сгоряча слизней.
   Орильр шел всю ночь. К утру он позволил себе отдых, позавтракав парой сырых куропаток и напившись из фляги. Дышать свежим воздухом было упоительно приятно. Смотреть на забытый мир свободы – до опьянения радостно. Эльф даже позволил себе слабость и признал: выбраться из когтей короля он давно не надеялся. Хотел, стремился, ловил шанс, – но не надеялся. Он устал, истрепался и высох. Он утратил цель и смысл существования. Теперь будет проще.
   Он выберется за Стену и станет восстанавливать и копить утраченное здоровье. Он раздобудет или откует оружие, заново отточит боевые навыки. Он походит и посмотрит, кто и чем живет. Он отдохнет, научится спокойно воспринимать имя Лэйлирра и удалится от ужаса проведенных в каменном мешке веков достаточно, чтобы объективно, без излишнего пристрастия, рассмотреть жизнь сородичей.
   Только тогда придет время решить, насколько это верно и честно – оставлять эльфов в фактическом рабстве неправедного короля? И наоборот: есть ли у чужака, никогда не признававшего Лирро своим домом, право вмешиваться в жизнь края столь основательно, до смены короля?
   Орильр улыбнулся и погладил флягу. Хорошо, что она есть! Фляга лежит на второй чаше весов, она весома и перетягивает позор свиного корыта, брезгливости и пренебрежения.
   Лес южного удела Лирро радовал щедрой спелостью позднего лета. Там, за Стеной, уже готова вступить в дело осень, а здесь тепло щедрее. Орехи и ягоды поспели, и Орильр охотно рвал их горстями и ел, вспоминая стертые в пыль ощущения: подвальная сырость отбила обоняние и вкус. Зато научила радоваться каждому дню. Орильр ведь давно изжил свежесть восприятия мира. Так полно и ярко он видел, слышал и осязал лишь в юности. Тогда всё давалось впервые, а проклятая война угрожала отобрать едва обретенное немедленно, и он жил взахлеб, жадно.

   Пять недель миновали, и Стена, давно омрачавшая южную, левую с точки зрения седого часть мира – выросла, приблизилась вплотную. Стена теперь резала небо надвое. Заклятие выглядело из долины как войлок сумрачного тумана. Оно было плотным и упругим на ощупь.
   Орильр замер, вслушиваясь в лес. Удивленно пожал плечами: его никто так и не выследил. Или умельцы перевелись, что маловероятно, или «короля» подданные любят еще меньше, чем казалось. То есть охрана и следопыты усердно обшарили окрестности замка и сообщили, что пленником пообедала Драконэль. Пару обрывков ткани показали для наглядности, затем присягнули перед большим или малым Кругом магов. И все это вранье сошло за правду? Если так, надо серьезно подумать о возвращении. Интересно глянуть на нынешних магов… Но – позже. Когда он станет хоть немного похож на себя прежнего. Впрочем, следует признать, и за прошедшее малое время бывший пленник изменился разительно.
   По редкому еще ковру осенней листвы без малейшего шороха скользил рослый мужчина. Поджарый, как породистая борзая, с развитой грудной клеткой, позволяющей двигаться неутомимо и безостановочно особым бегом, которому веками учат своих лучших следопытов эльфы. Отросшие волосы криво обрезаны, самые длинные пряди пошли на тетиву простенького лука. Старые шрамы на довольно узком лице, плотно обтянутом подзагорелой кожей, едва намечены сухими нитями, новые свежи, но их корки уже не сочатся кровью и гноем. Неправдоподобно зеленые глаза блестят весело и заинтересованно. Ожоги отболели и затянулись молодой кожей, пока еще розовой и очень нежной, меченой струпьями последних открытых язв.
   Плотная и довольно тонкая, почти прямая, линия губ то и дело упруго гнется в улыбке, отмечая мирный пожар рябинника, собравшегося кочевать на своей паутинке крошечного восьмилапого путешественника, танцующий лист или удачный узор веток. Темные брови чуть вздрагивают, когда взгляд прослеживает пути движения косуль, картину вчерашней погони лисы или неприметную нору запасливого хомяка.
   Эльфы любят лес, и дикие кущи Лирро действительно красивы.
   Но Орильр ушел в плотный кисель заклятия, не обернувшись, чтобы проститься с долиной. Дела сородичей, живущих долго, едва ли требуют спешки.
   Пока его планы впереди, по ту сторону Стены. Неодолимой, это ведомо даже королю. Её магия столь огромна, что гасит иные заклинания. Например, она неизбежно рассеет сложное и фактически непреодолимое, наложенное на Орильра пять веков назад, едва он оказался взят под стражу – запрет творить магию. Седой чуть улыбнулся. Беглец Орильр не в силах покинуть пределов страны, если у него нет перстня с заклятием и кровью короля. Зато Лильор-а-Тэи, забытый всеми дядюшка основателя Лирро, прекрасно обходился прежде и обойдется теперь без чудес и магии. Он обладает кровью, родственной Лиррэлю-а-Тэи, и кровь делает его равным покойному королю для заклятой Стены. Идея со сменой имени оказалась неплоха. Впрочем, согласись он принять корону, страна звалась бы Иллор и жила совершенно иначе. Не пришлось бы мудрым просить людей о помощи в сокрытии ларца.
   Вот только у истории нет привычки разворачивать течение, даже ради прихоти вечных.
   Значит, он должен бежать и очень спешить, чтобы проверить, как обошлись волны времени с демонами, запечатанными силой души и крови Единственной. Пять веков тайна живет без пригляда. И это наполняет сознание мучительными сомнениями. Если зло одолело Стену и проникло в сердце «короля», то каково иным народам и расам? Надо встретиться с людьми ордена, навестить гномов, разыскать мудрых.
   Только одно дело безвозвратно принадлежит прошлому. Может, слова Тиэсы о том, что в поиске есть смысл, были верны. Но искать замену королеве упрямый страж более не станет. Хватит! Внешнее сходство причиняет лишь боль, а внутренне подобие – невозможно. Приходится признать, эльфы утратили свое Сердце. Поведение «короля» – лучшее тому подтверждение.
   Орильр сердито встряхнулся, сгоняя с волос сырость заклятого тумана. Когда демоны сгорят, душа Тиэсы обретет свободу. Вот только найти пристанище королевы в огромном мире невозможно. Значит, ромашки для нее станет собирать кто-то другой. И венок окажется надет не на его седую голову… А он больше не готов дарить цветы, никому. Будет уважать, ценить, оберегать – но не прирастет душой. Ничего, это не страшно. Главное – вернуть Единственную в мир.
   Он, хран древней королевы, промаялся в каменном мешке пять жалких веков и ослаб душою до глубокого отчаяния. Он почти согласился признать поражение. Каково же королеве, бессменно стерегущей древнее зло бессчетное число веков?
   Седой выбрался из тени Стены. Снаружи она казалась бархатно-черной и поглощала все лучи света.
   Орильр взбежал на холм, метнулся вверх по стволу сосны, вызвав восторженный переполох у белок. Они отродясь не видели таких проворных двуногих! Если разобраться, вообще знают всего одного, старого и неуклюжего.
   Губы сами шепнули слова поиска и прозрения. Зеленые глаза следопыта уверенно нашли знакомый силуэт башни ордена. Брови с сомнением дрогнули: запустение заметно даже отсюда.
   Вниз он ссыпался в несколько быстрых движений и побежал, не жалея с трудом накопленных сил. Либо уже поздно, либо ларец более не хранит зла, наконец-то сгоревшего безвозвратно.
   Орильр замер у кромки опушки, перед древней кладкой внешней стены. Неодобрительно рассмотрел трещины, заросшие многослойным мхом, так и не узнавшие ремонта. Щербатые дыры на месте вывалившихся камней велики и никому из живущих здесь не интересны. Если здесь живут… Крепость казалась не просто брошенной, но перешедшей к глубокому запустению давно, две-три человечьих жизни назад. И все же слабый запах жилья еще витал в развалинах. Седой выслушал лес, перебрался через Стену и осмотрел пустой двор. Решительно двинулся к узкой боковой башне. Замер чуть поодаль от входа, поднял руки, покрутился на месте.

   – Один я, нечего прятаться.
   – Старику и один такой бугай опасен, – капризно сообщил Хорий, с трудом выбираясь на порог. – Чудно слова выводишь, старомодно. Белочек моих перепугал. Говорят, ты шибко здоров по веткам прыгать.
   – Бдительная у тебя охрана, – похвалил эльф.
   – Какая есть, – невесело усмехнулся Хорий. – С чем пожаловал?
   – На ларец глянуть. Тут такое дело…
   – Может, я очень старый и плохонький маг, но эльфа от человека кой-как отличу, – возмутился старик. Сокрушенно покачал головой. – Дело! Нет более дел. Все их без нас с тобой переделали, пока я лежал в горячке по весне, уже три года с тех пор отцвело.
   – Открыли. – Тихо уточнил Орильр.
   – Открыли, – обреченно согласился маг. – Пошли покажу. Только наверх я долго забираться стану. Поможешь, кость обглоданная? И где так голодом морят, хотел бы я понять. Того и гляди, ветром тебя сдует.
   – Я за веточку удержусь, не переживай.
   – Во-во, цепляйся. А я уж добавлю веса, для надежности.

   Эльф кивнул и подставил плечо. По щербатым ступеням и правда пришлось двигаться медленно, с частыми и длительными остановками. Старик использовал их, чтобы отдышаться и стонущим шепотом рассказать о страшном.
   Когда он простудился и слег, некому стало петь над ларцом. Ведимы пришли очень быстро, он не ожидал от них такой прыти. Двое. Это тоже странно – раз сильны, почему малочисленны?
   Первым беду заметил ворон. Он умудрился так ловко и больно расклевать старому магу руку, что вывел его из бредового забытья. Но делать что-либо оказалось поздно.
   Ведимы были наверху и возились с крышкой, ломая запоры, срезая магические печати, отражая и разрушая заклятия. Потом ларец выпустил своих пленников.

   – Они сплясали Огонь? – сухо уточнил эльф. – Ведимы, это важнее всего.
   – Ага, с медведем втроем, – огрызнулся старик. – Бурый сразу пришел, как позван был, да еще с семьей. Добрая душа, медом со мной делился. Вместо меня там и погиб, всем лесом его хоронили. А старшенький сынок мишки заломал-таки второго злодея. Но крышку они поднять успели.
   – Значит, время еще есть, – задумчиво кивнул эльф. – Слабыми демоны пришли, во взрослое тело не войдут. От рождения расти станут, силу получат лет через пятнадцать-двадцать. Спасибо тебе, дедушка.

   Хорий кивнул. Приятно, что дело жизни оценено. И что пришлый знает, как действовать дальше. Старый маг уселся на пороге верхней комнатки башни и стал с интересом наблюдать, как эльф поет почти без звука, прощупывает края ларца сухими длинными пальцами, щурится, кивает. Еще маг с удивлением обнаружил свежие ожоги на щеке, руке и шее пришельца, признал его худобу чрезмерной, а цвет лица – удручающе бледным и нездоровым. Задумчиво пожал плечами. Интересно, каков этот эльф в своем настоящем облике, если и теперь его движения смазаны и сложны для восприятия?
   Зеленоглазый прищурился и осел на пол. Чуть помолчал, глянул задумчиво в узенькое высокое оконце.

   – Один только демон и вырвался, – наконец пояснил он. – Двое легли пеплом, выгорели дотла. И этот плох, не будет бесплотным. А во плоти я его уж как-нибудь… – хищно прищурился зеленоглазый. – Значит, вы, люди, оказались покрепче вечных. Почти управились. Не обидишься, если я останусь пожить у тебя? Отдохнуть мне надо, в силу войти. У нас за Стеной не всё ладно. Уж вернее сказать, неладно всё.
   – Отдыхай, – милостиво согласился старик. – И делом займись на досуге. Книги надо попрятать от дурачков, подвалы засыпать. Будет тебе работа – на весь год, да не на один, наверное. Вы своим хотением создали орден, а теперь тебе одному его косточки упокоивать. Мне осталось недолго доживать, тоже зароешь по-людски. Ведь последнюю осень вижу. Не хмурься, твердо знаю. Все же я – маг. Потом к гномам пойдешь. Неладно у них. Как бы не нашелся демон там. Любят эти твари лабиринты, если верить легендам.
   – Не прост ты, дедушка, – рассмеялся эльф.
   – Тебе и это в радость, – согласился Хорий и лукаво прищурился. – Куропатку на ужин желаю. В грибном соусе. Мне, магу, все волшебные существа подчиняться обязаны, так в сказочках детских говорится. Ты как, не против?
   – Раз обязаны, – обреченно развел руками эльф. – Ужин на закате?
   – Именно. Иди, исполняй, – умиротворенно вздохнул Хорий. – Я тут пятерых обслуживал по молодости. И не надеялся на старости лет пожить беззаботно. Ох, повезло… Э-эй, камин затопи в нижнем зале, да пожарче, старые кости ноют, это к холодам. Я уж свечи по случаю праздника разыщу. И настойку брусничную – тоже извлеку. А завтра покажу тебе кузню. Одежонки насобираю, мазей от ожогов.
   – Волшебный ты старик, – обрадовался эльф.
   – Магический, – важно поправил Хорий.

   Год спустя он ушел в последний путь людей.
   Тихо, очень мирно и с ощущением верно и полно прожитой жизни. Орильр проводил старика и долго сидел на полянке, очередной раз чувствуя себя чудовищно, окончательно одиноким. Такое ощущение доступно лишь вечному. И посильно – не каждому. Оно создает соблазн признать тяготы жизни ужасающими, а бремя памяти – безмерным. Пожалеть себя, отказаться от долга вечного. Закрыть глаза и уйти в сон забвения, чтобы снова узнать наивную юность, чистую и – Орильр усмехнулся – глупую. Смерть не уничтожает опыта души эльфа, а вот сон забвения – да.
   Каждый отвечает за то, что ему доверено. Людям – заселение мира, гномам – покорение гор и трудолюбие, точащее камень, эльфам – сохранение мудрости и памяти, развитие природной магии и еще неустанное и доброе внимание к живому миру. Королева называла следование предназначению изначальной магией рас.
   Тиэса считала: именно изначальное определяют боги. Не зря у эльфов поклоняются Творцу, гномы почитают верховным божеством Труженика, а люди… Эти умеют выбирать себе даже богов, меняя старых на новых. Они непостоянны и забывчивы, способны на благородство и подлость. Им особенно нужны эльфы. Чтобы выбирать из двух сторон человеческой души – именно светлую.
   И он обязан хранить древние знания, оберегать память и опыт прошлого, чтобы ни демоны, ни сами люди и гномы, не повторяли старых ошибок. Он обязан помнить. Хорий бы так и сказал.
   Впрочем, старый маг оставил завещание. В своей обычной, чуть насмешливой, манере. Позвал недавно, усадил у своего ложа и велел поискать ведимов в королевском дворце эльфов. Мол, раз там всё нездорово, то и нездоровые – там же, сокрытые от мира и способные безнаказанно гадить.
   Орильр не глядя сгреб несколько цветных кленовых листьев, которые решили украсить траву чуть раньше времени, и стал их раскладывать. Золотой – это долина Лирро, пусть он в серединке красуется. Тогда на востоке, за хребтом, удачно изображаемым травяной кочкой, – большой багровый лист, это страна Рониг. А сама кочка – один из отрогов горного кряжа, где живут гномы. Орильр бросил коричневый мятый лист левее и выше золотого, то есть к северо-западу, отмечая Леснию. Эта страна людей укрылась за еще одной кочкой, снова к месту отобразившей горный отрог. Орильр не унялся, выкрошил кусочек из розового листа и отметил южнее Леснии малое княжество Эрхой. Воткнул палку между Эрхоем, Леснией и Лирро, отмечая пустую теперь башню ордена. И задумался.

   – Знаешь, Хорий, ты снова прав, – почти виновато сообщил Орильр палке. – Наша долина Лирро – самое удобное место для их логова. Сколько там эльфов? Хорошо, если полторы тысячи уцелело, я так думаю. Из них две трети в столице. И я знаю, есть территории, куда король не велел заглядывать даже случайно. Он боится надолго терять подданных из виду, чтобы в их головы не закралась и тень самостоятельности. Старый лес пустует, а он огромен. Еще северный удел, что прямо при слиянии отрогов гор. И рядом два перевала – на Леснию и Рониг. Там они и сидят. Я должен был понять сам, ведь счет перстней доступа во внешний мир не сошелся, когда я увел Бэля. То есть перстни уже тогда умыкнули. Выследили эльфа из молодых, напали, сделали из него нечто послушное и безвольное своей магией… или уговорили посулами. Или убили. А дальше совсем просто. Идеальное убежище, никто им не помеха. Отсюда и страшные истории про пограничные дебри, наполненные злобными тварями. Про черных эльфов. Спасибо за совет, Хорий. Я им такую Стену устрою – сами не обрадуются. Потому что теперь, когда Лиррэля нет в живых, а коронован его убийца, кровь Лильора-а-Тэи дважды старшая для заговора Стены. Я обновлю условия допуска в Лирро. И выхода оттуда – тоже.

   Седой рассмеялся, представив себе, как ведимы копошатся у Стены, пытаясь пройти ее с бесполезными перстнями, не признаваемыми новым заклятием.
   Легко встал и пошел прочь, к башне.
   Год назад сюда кое-как добрел безоружный больной – скелет, обтянутый кожей. Теперь – иное дело. Вернуть всю полноту способностей за год невозможно, но Орильр старался, да и последний маг ордена оказался силен в лекарском деле, дружен с лесом, обеспечен запасом полезных трав. Хорошее питание, тренировки и зеленый тихий край, дающий отдых душе, тоже помогли.
   О боли долгого плена напоминали только ставшие прямыми волосы, из которых седина не ушла, и Орильр привык воспринимать себя таким, постепенно забывая прежние золотисто-каштановые, с крупными волнами, волосы. Зато глаза вобрали зелень леса и опять могли соответствовать древнему определению королевы, назвавшей их кошачьими. Орильр помнил белых барсов страны Рэлло, чьи изумрудные глаза всегда следили за Тиэсой-а-Роэль. Ее любили все… Даже род диких ящеров не смел спорить, когда королева вежливо просила. А она – Единственная – не решалась приказывать природе.
   Эльфы обыкновенно узки в кости и легки, даже худощавы. Храна королевы, желая обидеть, в древности презрительно звали «полукровкой людей» и даже «родней гномов». Последнее – чудовищное преувеличение, а первое очень близко к истине. Орильр был шире в плечах, выше, массивнее обычного эльфа. В то же время тяжелыми мышцами молотобойца, присущими гному, он никогда не обладал, обходясь упругими и куда менее рельефными, созданными и для силы, так и для выносливости, стремительности движений. Лицо храна – с довольно резкими скулами, с жесткой линией подбородка, с глазами, куда более мелкими, чем у многих иных вечных, к тому же посаженными достаточно глубоко, – тоже давало основание заподозрить в его роду присутствие толики людской крови.
   Такие, как он, рождались в первые годы древнего немирья. Теперь уже не восстановить забытых тайн, но эльфийские сплетни утверждали, что на облик и способности хранов повлияли маги. Вроде бы хотели добиться чего-то уникального, но многие дети погибли, а иные приобрели черты – не внешности, увы, а характера, – несвойственные эльфам. Так бывает, когда берутся за дело, непонятное с начала до конца. Берутся с присущей детям простотой и такое создают, чего позже всем мудрым не расхлебать. Впрочем, война забрала всех, кого ради боя изменили и закляли маги. Орильр порой с болью и тоской думал, что выжил исключительно благодаря упрямству королевы, пожелавшей заплатить и за него тоже.

   Орильр усмехнулся невесело. А может, его сохранили для этой, второй войны с демонами? Потому что теперь их некому остановить. Слишком многое забыто и утрачено.
   Прежде эльфы из охраны королевы выходили один на один против ведимов. Не нынешних жалких полудохлых тварей, а тех, изначальных, у кого в крови горел Огонь первых поколений перерождения. Он помнил полуторасаженного роста гигантов, способных двигаться так быстро, что взгляд людей не замечал даже смазанного следа перемещения. Носителей парных секир, с которыми Черные управлялись, как с легкими саблями. Настоящее пляшущее пламя – не удержать и не увернуться… Но он, встречавший Черных день за днем много лет, жив. Он умеет не только уворачиваться, но и гасить злое пламя.
   Седой тряхнул головой, прогоняя мысли и воспоминания. Время дорого. Сегодня он закроет башню, соберет свои вещи и выйдет в путь. Кузня ордена примитивна, толкового железа нет, но и из ничего он сделал сносное оружие. Теперь он готов. Есть пара легких клинков, в бою с Черными скорость важнее силы. Имеется и топор – к гномьему снаряжению его пристрастил друг из рода Гррхон, умудрявшийся давать советы даже магам, и всегда – безнаказанно. Готов лук, настоящий, сложный, из десятка разных материалов, на работу с ним ушло полгода. Осталось в пути доделать второй малый лук, тоже совсем не простой. И, само собой, заготовлено много полезной мелочи – метательной, сторожевой, крепежной…
   На закате Орильр обхлопал куртку – опять гномьи привычка и одежда. Тряхнул пару раз заплечный вьючок, убеждаясь в его способности хранить тишину, пристроил туда же сапоги – пусть полежат до обжитых мест. Закинул на плечи груз, поклонился пустой башне и побежал прочь.
   Старый ворон долго провожал взглядом своего последнего собеседника, потом потоптался на высокой ветке, чувствуя себя неуютно. Покидать обжитой лес нет ни малейшего желания, оставаться одному – тоже. Он мудрый, он нуждается в слушателях. Нельзя лишать людей права узнать то, что накопилось в памяти за долгую жизнь. Маги – и те уважали, кормили. И эльф принял поучения с должным вниманием. Молодой еще, ну куда он один-то, пропадет!
   Эльф скрылся из виду, когда ворон принял решение и снялся с ветки. В конце концов, он не настолько стар, чтобы утомиться от небольшого путешествия.

Барабаны войны

   Когда эхо горного обвала докатилось стихающей дрожью от самых глубоких штолен до основных жилых уровней, оно уже не пугало яростью и силой. Так, обычное дело для подгорной страны. Спасатели знают свою работу, они всегда наготове и уже, само собой, вышли. Скоро сообщат, что и как. Король поправил чуть сместившийся жбан с перченым пивом и снова погрузился в чтение сводок разведки.
   По всему выходило – люди, в сговоре со своими магами, готовят войну. Более того, всеми силами пытаются провоцировать гномов на необдуманные шаги. Хотят избежать ответственности и выставить гномов упрямыми и глупыми – они всегда так делают. И в торговле, и теперь, в более серьезном деле.
   Потому что одолеть подгорное племя в шахтах невозможно. А выманив его на поверхность? Без должной подготовки – и под яркий свет горна Труженика. То-то и оно. Только глупый мальчишка, по недоразумению богов называемый наследником, мог не понять очевидного и надумать сунуться вверх. Люди этого и ждут! Знают, мальчик прост и наивен. Вспомнить хоть историю с перцем – ну, попросил. Целое дело раздули, благодарить пришлось, откупаться…
   Теперь там, наверху, люди всюду выставили магов и ловят наивного наследника. Только голову высунет – и захлопнется капкан. Или на месте уничтожат, или, хуже того, в плен уведут, магией накачивать, к покорности склонять.
   И в подгорном мире маги вершинников влияют на настроения, – хмуро кивнул король Кныттф Гррхон. Вот хоть родной отец – не одобряет каждого решения, словно сам в сговоре с людьми! Да и дед не особенно умен в последнее время, даром что сам вершинников воевал – а новой их угрозы не видит, как распоследний слепой Крот! То есть не может видеть. Или хуже того – не хочет. Это угроза. И не только для короля, для всего мира гномов. Разум повелителя должен быть свободен от чужого влияния, как у него, Кныттфа. И до чего слепота стариков может довести? Думать не хочется, а ведь – надо. Гхросс превыше родственных чувств.
   Потому король и пошел на крайние меры. Запирать родича на три замка – дело дрянное. Дед Эфрых так и сказал, отец тоже был в гневе, но король стоял на своем крепко, как подобает гному. Ничего, от дружбы с киркой еще ни одному подгорнику вреда не было. Помашет Рртых кайлом в темноте, рубинам порадуется – и глупости из башки своей выбросит.
   Еще месячишко, всего-то.
   Наверху плохо. Посольство Ллтыхов подловили и выбили там же, где и все прежние. Уже седьмое посольство! Дороги разные – конец один. Кровь, ни единого следа тел и запах гнилой человечьей магии.
   Нет бедам иного объяснения, кроме людской подлости. Ведь торговцы проходят без ущерба теми же тропами, где уничтожены посольства! Шныряют туда и сюда торгаши… и свои, и людские, и всегда спокойно обходится. Хоть и мало товара стало, люди и гномы знают о бедах с послами, слух-то ползет.
   Кныттф пробовал отсылать гонцов тайно, под видом купцов. Непонятным злым способом их выявляли… Поддельный караван встречали, и далее все повторялось, без изменений – кровь, брошенный товар, запах магии.
   Люди жестоки. Они лишили горы подвоза пищи и сочли, что король не ответит на это оскорбление. Но он ответил – пусть попробуют зимовать без угля! Думал – поймут и придут в себя. Увы…
   Тяжелая плита узорного гранита, украшенного золотыми высечками и самоцветами, без звука отъехала, освобождая дверной проем. Норники личной охраны, замершие статуями в нишах, не шевельнулись. Значит, свой спешит к королю, и по делу.
   Дед Эфрых вошел и грузно упал в кресло, не убирая пергаментов. Король хмуро зыркнул – подпорчены две карты верхнего уровня, они на вощеной бумаге, теперь небось в дырах и грязи. Старый всегда в полировочной пасте от пяток до корней волос на макушке. Оттого и не понять – сед ли он окончательно. Графит чернит седину, молодит старого. Может, оттого и не моется дед, и дело выбрал хлопотное и грязное? Мол, я годен еще для власти, так и знай, внучок… – Кныттф нахмурился сильнее. Никому нельзя верить! У всякого найдется тайная, гадкая мыслишка.

   – Обвал был, – тихо сказал дед.
   – Слышал. Что с того?
   – Ничего. Полверсты грунтов легло, небывалое дело. Разобрать такое и гному в тягость. Вот и хочу спросить, стоит ли.
   – Не понял, – удивился король.
   – Так вроде не должно там быть никого. Я уже велел шлюзы опускать, потом вспомнил. Ты никому не сказал, куда парня упек, уже второй месяц пошел, как нет его. А там аккурат пустой город, семь ярусов, и это только основных. Место тихое…
   – Где обвал? – король бережно поднял жбан и отпил несколько глотков, в горле вспыхнул пожар, но спине теплее не стало. Страх – он и гному ведом. Не перед врагом, другой. – Придумаешь тоже!
   – Так что, твое безмозглое величество, есть у меня правнук? – Эфрых поднял голову и король ужаснулся его дрожащим губам, роняющим слова невнятно и без выражения. – Синий город ушел в гранит. От тридцатого уровня вниз, с развилки, начинается крошево. А футах в сорока лежат уже глыбы. Подвижка большая, от самой поверхности. Горы крепко плечами повели.

   Видеть деда раздавленным было так страшно, что король не сразу понял, о каких уровнях идет речь. Лишь отдышавшись, осознал это и ощутил, что худшее еще впереди. Он прикрыл глаза и долго молчал. Потом ощупал бесполезный ключ на поясе. Достал еще два из кармана. Аккуратно выложил оба в рядок на столе. Добротные были замки. Его работа. И двери внизу хорошие, старая ковка, лучшая жила железа была именно та, ее еще при прадедушке начали выбирать. Древнее место – Синий город. Лежит чуть в стороне от жилых уровней, тянется с северо-запада на юго-восток, а вверху – подумать страшно! – Снеговые великаны, самое сердце кряжа. Оттуда и ползут цепкие каменные лапы горного хребта… Одна с севера огибает Рониг, страну предателей. Вторая тоже незаслуженно добра к людям и, ложась к югу, дает начало их большой реке – Ниге.
   Ну, и на запад кряжец уходит, не такой могучий. Вроде бы Стена эльфов от него неподалеку. Синий город начинается там, в незапамятные века он имел сообщение с поверхностью. А потом эльфы заслонились Стеной, возгордились, общему прошлому изменили. И гномы ответили тем же, обрушив вход.
   Выхода из Синего тоже нет. Был, вел в сторону Ронига. Да только лучшие жилы постепенно оказались исчерпаны, и тоннель завалили, чтобы не соблазнять глупых вершинников. Лезут в дыры, а потом приезжают гонцы от егерей или самого короля и нагло требуют спасать жадных до чужого добра воров, будто больше у гнома нет дел…
   В общем, оставался один коридор с действующим выходом из Синего города. С тридцатого уровня, от развилки.
   Король придерживал мысли, выстраивая своей обстоятельностью плотину отчаянию. Он помнил, как вел Рртыха по коридору, сомневался до самой развилки, все прикидывал – в обжитой Желтый, где свет и много глаз, способных приглядеть? Или в тихий пустой Синий, откуда ему не сбежать, коли дед не прознает, не освободит своей властью? И выбрал. Сам выбрал.
   Дед глянул на короля и тяжело покачал головой.

   – Уровень?
   – Тридцать седьмой, там свежая рубиновая жила, – усердно сдерживая голос, сообщил король. – Это чуть в стороне. Может…
   – Ты малолетним вершинником-то не прикидывайся, я два с лишним века тут живу, знаю, что «может», а что – дурь. Года три долбить, только чтоб достать… тела, – голос деда задрожал. – И то, если повезет. Вода пошла, твое упрямое величество не спросивши. Ладно, дело ясное.
   – Нет.
   – Молчи, бестолочь! – рявкнул дед и снова сник. – Нижний шлюз опустили уже. На тридцать втором. А воду выше откачаем. Странно мне такое огромное обрушение. Глянуть хочу. Может, крепили плохо, а может, иная беда. Как бы не было повторения, да в жилом городе. Желтый-то рядом. Там тридцать тысяч, и не рычи, ты король, они тебе все – дети. Береги хоть этих, коли не смог…

   Дед сорвался с места и вышел, так качнув гранитную плиту двери, что она с гулом ударилась в медную раму и дала трещину. На эту трещину король Кныттф Гррхон смотрел долго, изучая ее узор до последнего штриха. Так подробно, что глаза стали слезиться. Он сморщился, упрямо достал недочитанный лист и взялся его просматривать. Проклятые буквы расплывались, не желая прояснять смысла сообщения.
   Когда король допил пиво и дочитал бумагу, в коридорах уже пригасили фонари в преддверии ночи.
   Дверь бережно откатила уверенная рука. Збыр Гррхон, Становой знахарь всего Гхросса, отец короля, вошел и замер у порога. Глянул на сына, смятого горем и закованного в кандалы собственного упрямства. Сидит, пытается работать – кому это сейчас надо? Его жене, которой через месяц рожать, а она уже все знает про Рртыха и не в уме, вопреки усилиям трех лучших знахарей? Старому Эфрыху, взявшемуся откачивать воду и втайне от всех уверенному, что его обожаемый пятифутовый малыш Рртых не погиб, ушел к северным воротам и там выберется? Или семьям норников, отосланных стеречь наследника?

   – Назови имена тех, кого мы потеряли, – попросил знахарь. – Скольких ты запер с сыном? Полагаю, их было не менее дюжины.
   – Семеро, – тихо отозвался король. – Я уже написал имена, вот.
   – Иди домой, сын. Себя грызть никак не время. Гави плоха. Как бы не потерять и ее, и того, кто мог бы, родившись, зваться Рртыхом. Иди.
   – Я должен думать о всем Гхроссе, отец. Люди нас предали.
   – Ты должен быть с семьей и не прятаться от своей боли за глупостями. Клянусь кривой киркой, у меня уже терпение все как есть истерлось, не могу слышать о предателях и заговорах. Тебе мерещится. И я, как знахарь, сто раз запрещал ходить даже близко от Синего города – там зло. А ты полез сам и сына потащил. Если хочешь знать мнение Станового, который королю равен в таких вопросах, там и гноится заговор. Внизу. И, боюсь, крепко он прибрал тебя, уж не знаю, чем и как. Завтра утром изволь быть в моем коридоре. Буду петь, надо понять, что накопилось у тебя в душе.
   – Изволю, коль приказано, – король оскалился зло. И зашипел, удивляя отца: – От тебя иного и не дождешься, сам мудрый, а я и злодей, и глупец. Зато о стране думаю.

   Збыр глянул на сына с удивлением.
   Его давно беспокоило поведение короля, повадившегося огораживать свои покои норниками, будто в галереях Стального города есть враги. И подозревать – всех, по любому поводу. Конечно, история с послами непонятна, но разве она дает основания для поспешных и опасных выводов? Надо выслать наверх сильное посольство. Сотен пять отборных норников, трех-четырех знахарей с боевыми навыками, умного посла. А от Ллтыхов чего ждать? Их, горемык, любой вершинник обидит – и без магии, и без большого отряда злодеев, – мирные они, к ювелирному делу склонные. Троих уважаемых стариков потеряли в королевских посольствах – и молчат, слезы глотают. А Кныттф чужого горя замечать не желает и тоже молчит. Будто нет его умысла и вины в опустошении рода. Малый рост – не повод приносить гнома в жертву.
   Збыр тяжело вздохнул и пошел прочь. Если бы мор полувековой давности не унес почти всю семью, не прибрал жену, дочь и старшего сына – брата Кныттфа, не быть бы младшему королем. Он гневлив не в меру, упрям, склонен к простым решениям и груб. Но тогда Збыру пришлось отдать корону, не раздумывая. Он в те годы уже стал одним из лучших знахарей и отдавал лечению все время, все силы. Месяцами пропадал в дальних коридорах, обходил забои. Он, Збыр, еще будучи королем, попросил людей о помощи. И, кстати, вершинники откликнулись, прислали травы, отрядили своих слабеньких лекарей, и даже пару довольно толковых магов. Фруктов навезли, уверяя, что они нужны больным, еще дали молока и меда. И денег не хотели брать, особенно ближние, возле гор живущие, в северном Рониге. А теперь они – самые закоренелые и злейшие враги, как полагает новый король. Нехорошо. Дурная и слабая память – не для гномов характерна, этим люди грешат порой. А тут… сам король подгорный безумствует, злобой кипит.
   Збыр возлагал большие надежды на внука. Мальчик рос не только сильным, но и толковым, что радовало отца. Он был умным, добрым, умел видеть душу и не копил зла.
   Был! Старый знахарь закрыл дверь своей одинокой комнаты и привалился к стене. Сердце долбило ребра будто киркой, неровно и устало. Как же так, его Рртых, его мальчик, – и вдруг «был». Невозможно, несправедливо, чудовищно.
   Воздух нехотя втекал в легкие и не давал сознанию ни крепости, ни ясности. Збыр осел на пол, из последних сил склонился на ложе.
   Утром его там и нашли.
   Ученики суетливо забегали, собрали старших, все вместе стали петь и звать. Заплутавшая в донных лабиринтах у корней гор усталая душа сама не найдет пути, ей надо посветить, подать руку, влить хоть малую горсть силы. Пещеры отчаяния огромны и темны, потоки боли глубоки и холодны… Если гном придумает, что виноват в чем-то, – и вовсе дело плохо. Путь по темному лабиринту долог.
   Но старый знахарь справился, хоть и затратил на путь две недели. Дома осталось очень много дел, он знал это.
   Збыр пришел в сознание на десятый день. Сила ушла по капле, пока старый знахарь добирался в мир живых. Желтая кожа облезала лоскутами, блеклые глаза смотрели слепо. Но старшего из рода Гррхон, своего отца, Збыр опознал и не глядя. Седой гном устроился на скамеечке у изголовья и гладил сына по голове, как когда-то очень давно, лет двести назад. Тогда он собирался в большой поход, барабаны били тревогу.
   Барабаны?
   Збыр охнул и привстал. Отец удержал его и снова уложил.

   – Еще хуже, – буркнул он, понимая, о чем думает знахарь.
   – Что, Война силы? – слабо шепнул Збыр.
   – Гнева, объявлена война Черного гнева, – тяжело признал отец. – Мы вырастили никудышного гнома, сын. Он опозорил горы.
   – Я не верю, – Збыр кое-как проморгался и увидел лицо отца, темное и усталое. – Это слишком даже для него.
   – Не знаю. Я тоже становлюсь подозрительным. В завалах творили магию. Не наши песни, иная и злая сила. Один из норников услышал слова знахаря о чужой волшбе, да и донес до ушей короля. Хотел, как лучше. Мол, не люди нам враги, а иные существа – неведомые и опасные.
   – Дальше.
   – Гави умерла. Ты давно говорил, ей вообще нельзя было третьего рожать, но наш дурень хотел еще одного сына. Дочь ему не хороша… Роночка моя, красавица наипервейшая, не в радость остолопу!
   – Дальше.
   – Сын родился странным. Тихий… Знаешь, еще знахари сказали, темный.
   – Это от материного отчаяния. Я гляну.
   – Поздно. Украли его, – задумчиво сообщил Эфрых. – На полу в комнате нож людей, пара их тряпок, следы сапог. Так, видишь ли, нарочито всё устроено. Вроде выходит, люди смогли незамеченными пройти в Стальной город, зарезали пять норников без единого звука… и выдали себя с головой на месте преступления. А потом ловко исчезли. Но король у нас думать не любит. Он в отчаянии, сын. Себя не помнит. Тут еще ты некстати рухнул. Снова люди, по его мнению, виноваты.
   – Я не рухнул, папа, – усмехнулся Збыр. – Ты можешь не замечать, иные тоже. Нашли меня дети, у них нет опыта. Потом уже всё проветрилось. Это пальный газ, как мы, гномы, его именуем. Как и в чем его донесли сюда, ума не приложу. Но магию я ощутил. Не люди творили её, скажу сразу.
   – А кто? – усмехнулся старый гном, заново придирчиво осматривая желтую кожу сына. – По всему похоже, он, газ. Чудо, что ты жив. И чудо, что газ – здесь. Без магии не обошлось. Оллфы?
   – Ты прав в том, что газ этот копится в некоторых донных ямах нижних штолен Синего города, и что выход оттуда в давние времена имелся на север, к долине оллфов за Стеной. Но принесли его не оллфы, им-то что в горах искать? Гораздо хуже, папа. Так плохо, что я готов пожелать смерти обоим своим внукам. Лучше так, чем… у них.
   – Вддыхры, – зарычал старый. – Они, они. Верно. Норникам шеи вскрыли, любимое их дело. Быстры, никто и не приметил. И до наших лабиринтов эти твари охочи. Кажется, возле Синего города они и прошлый раз окапывались?
   – Там, чуть поглубже.

   Знахарь смолк и надолго задумался. Война Черного гнева ужасна. Одно хорошо, к ней готовятся шестнадцать лет. Достаточно долго, чтобы попробовать что-то изменить. Но для начала надо выздороветь. Окрепнуть, восстановить голос, без которого знахарь не способен творить песни. И обойти коридоры жилых уровней, слушая чужую магию. Она здесь, внутри мира гномов, Збыр не сомневался. Значит, есть ходы в Синий город, и сам он – не затоплен и не завален камнями.
   Седой Эфрых думал о том же. Но куда более по-гномьи. Не искать и ждать: рыть и долбить! Только так, с усердием и должной скоростью. Надо прорваться к тридцать второму. Кто мог там опустить шлюзы? В горячке первых часов отчаяния он и не сообразил, потом показалось – неважно, забылось. Но это очень важно. Движение породы было одно и почти мгновенное. Но если разобрать последствия и слова выживших, то выходит – два. Первое беспокойство гор прошло низом, вроде предупреждения. Норники короля, поставленные стеречь коридор от собственного сына, добежали до ворот и опустили их, потом заспешили вверх, на тридцатый уровень. Так они и рассказывали. Только кроме них первого толчка никто не заметил! Выходит, не было его, а гномам внушили ощущения. Это трудно, но вддыхры способны постараться, если очень нуждаются в каком-то результате.
   Так в каком же?

   – Демон, – прервал молчание знахарь. – Это он, отец. Я помню легенду, древнюю, читал в наших летописях. Слабому демону нужен младенец, чтобы заново расти и копить силу. Или выросший уже темный человек, дурачок. Этому не повезло с глупыми и ему предложили сына погибшей Гави. Смерть матери ослабила защиту ребенка, знахарь тоже не пел над его колыбелью, даруя щит от черных сил.
   – А я думал, хуже некуда, – сухо рассмеялся Эфрых.
   – Теперь вроде некуда, – согласился сын. – Теперь любая новость будет к лучшему. Я отдохну, надо копить силы. И я не стану спешить. А ты попробуй добраться до шлюза, ты верно задумал. Потом решим, как действовать. Только надо помнить – они сильны. С освобождением демона и вовсе станут чудовищами из древних легенд.

Самый упрямый ученик

   – Бархат небес, да за что мне это наказание? – Лоэльви в сотый раз изучил означенный бархат, но ответа не обнаружил. – Сам не спит, другим не дает, а пользы от наших бдений никакой. Ты с магией несовместим, гном!
   – Не умничай, – посоветовал Рртых. – Мы, подгорники, народ практичный. Не вижу пользы в том, чтоб камень висел, или там – вбок падал. Вот он и не слушается. Ты учи меня на примерах.
   – Тебя надо отослать к нашему вечному королю, в советники, – обреченно вздохнул эльф. – Как секретное оружие. Через год за Стеной станет пусто, все сюда сбегут. Вопреки самой непреодолимой магии…
   – Не трать мое время впустую, – забеспокоился Рртых. – Учи с толком, куда для гномов полезно и важно двигать эдакую каменюку. Ты же нудный, клянусь кривой киркой, как начнешь причитать – до полудня не уймешься.
   – Убью! В лепешку, этим вот камнем.
   – Ух ты, пробрало, – уважительно кивнул гном. – Давай-ка я схожу, принесу нам завтрак.

   Эльф обреченно покачал головой, сел и, почти неожиданно для себя, рассмеялся. Сорвался с места, добежал до перил, перегнулся и закричал вслед гному, прущему через нижний зал тараном, раздвигая плечами колонны, что в точности он, Лоэльви, желает получить на завтрак. Потому что уже знал – результат неконтролируемого выбора может сильно озадачить.
   Потом невысокий темноволосый маг вернулся к столику и стал собирать посуду, напевая под нос заклинания, будто это безобидные стишки. Чашки, ложки и салфетки охотно слушались, не обольщаясь беззаботностью тона.
   Три тысячи лет Лоэльви жил в мире людей, тоскуя по обществу и атмосфере родного края Лирро с его певучей мелодичностью голосов, умными острыми шутками, магической аурой первозданной земли, породнившейся с вечными. А еще там осталась навсегда утраченная для большого мира древняя библиотека, там были возможны беседы с магами, там бережно и благодарно принимали знания усердные ученики, постигающие науку заклинания веками. И сам он учился.
   Увы… Три тысячи лет между ним, одиноким магом, и родной долиной стоит Стена, непреодолимая и темная, как упрямство короля. Порой только она и удерживала Лоэльви от решения покинуть Круг. Что можно дать людям за жалкие десять лет, даже если они стараются изо всех сил и порой умудряются продвигаться в магии куда быстрее любого эльфа? Все равно – лишь азы, и чуть глубже один раздел. Обычно это бой и защита. Словно нет ничего иного! А ведь магия – основа безупречного строительства, обновления земель, возрождения плодородия, лечения…
   Он учил старательно, но, отдавая, не радовался, что знания нужны. Не искал благодарности и уважения. Он скучал по сородичам, впадая все глубже и невозвратнее в покой, который пугал мудрую Эриль. Потому что за покоем следует равнодушие, позже подкрадывается скука, за ней следует апатия. Все они – предвестники сна забвения. Лоэльви не желал забывать, но и помнить очень устал. Жизнь казалась оставленной далеко в прошлом, несравнимым красотой и яркостью с убогими буднями настоящего и жалкими обещаниями будущего.
   Так было, пока не появился самый рыжий и бездарный из учеников, Рртых Третий. Гном презирал магию, считал ее бесполезной и требовал сделать хоть немного удобнее и приспособить, например, к раздуванию мехов. Прищурив мелкие синие глазки, он изводил учителя даже ночами, потому что магия не нагружает мышц и портит сон. Здоровенный рыжий наглец звал мага на ты, в большой злости от своих неудач мог поставить на стол или задвинуть в угол, а его удручающе частые и вдумчивые советы были особенно невыносимы.
   Результат перечисленных бед оказался парадоксальным и неожиданным, ибо к исходу второго года обучения Лоэльви признался себе, будучи трижды подряд не разбуженным ночами: без гнома – скучно! Обходясь при обучении за семь сотен лет без единого повышения тона, теперь он охотно и азартно орет на рыжего. С удовольствием слушает ответный басовитый рев, лишенный гармонии или мелодичности. Про такт и гномью манеру выражать мысли лучше, само собой, и не вспоминать. В общем, рыжий пятифутовый гном – как любила повторять Эриль – оказался наилучшим и единственным действенным средством от тоски вечности. С появлением Рртыха размеренная жизнь Круга обрела незнакомую прежде живость. Неутомимый молотобоец азартно гонял на разминках учеников мастера Кэльвиля, задирал молодых магов и норовил починить или усовершенствовать всё, что по недосмотру не успели спрятать. Еще он чистил коней, мыл полы, окапывал деревья…
   Эриль, задумчиво глядя на усердие рыжего, предположила однажды, что у гномов нет магии именно потому, что они опасаются остаться без простой работы. А безделье делает их очень, очень опасными.
   Во всем перечисленном имелся один маленький изъян, портящий настроение: гном был несовместим с магией. Хуже того, Лоэльви обнаружил после сложных опытов след заклятия шамана, от самого рождения лишившего Рртыха ряда способностей и задатков, необходимых сильному магу. Гном выслушал, подумал и согласился. Он наследник короны, повелителю гор негоже колдовать – подданные не поймут. К тому же все, кому выпадало имя Рртых, рождались воинами, а не знахарями или магами. И чем больше дано одного, тем меньше Труженик добавит другого.
   С тем, казалось бы, можно было обучение прекратить, но третий из Рртыхов оказался в десятки раз упрямее самого усердного из прежних учеников эльфа. Вопреки всему он двигался, медленно оттеснял стену родового запрета. Хотя поверить в это казалось невозможно.
   Зато Лоэльви ничуть не удивился, обнаружив ученика, волокущего наверх по лестнице три короба яблок вместо одного-единственного запрошенного.

   – Я полагал, что обойдусь одним яблоком, – сообщил маг чуть раздраженно.
   – Здесь семь сортов, – возразил гном. – И вообще… одни крупные, другие мелкие, одни кислые, другие сладкие до отвратительности. Вон это смешное, кривое и с листиком. Тебе что, без разницы? Выбирай.
   – Вынуждать меня к выбору – это идея Эриль, – эльф заподозрил неладное. – Она и тебя подговорила? Увы, всюду измена. Ученик идет против учителя, любимая наставница потакает ему.
   – Ага, с вами сам дойдешь до личных интриг, без потаканий, – обозлился Рртых. – Это до чего надо магией дурную эльфийскую башку забить, чтобы три тыщи лет добавлять к слову «любимая» глупости про «наставницу»? Зато я понял, отчего эльфов так мало. Вы все, слышишь, поголовно – кроты слепые, молотом по макушке стукнутые. Как еще хоть кто-то жив, не понимаю… Вот тебе отличное красное яблоко, не ной про выбор. Я пошел.
   – Так я хотел зеленое…
   – Труженик, ну когда я научу этого эльфа вовремя решать, чего он хочет? – Насмешливо воззвал гном и добавил: – Хотя прогресс налицо, он думал пять минут, а не сто лет. Яблоки еще не высохли. Это – достаточно зеленое?
   – Злой ты. Я сам возьму.
   – Я практичный. Жуй свое яблоко и топай в садик, там Эриль гуляет, ее довели наши маги, у них тоже что-то не получается, не один я бездарь. Поговори с ней о погоде – надежная тема, как раз для эльфов. Глядишь, не пройдет и сотни лет, как догадаешься зайти дальше и спросить, не согласится ли она поужинать и обсудить с тобой этого… да, как там вашего обожаемого поэта? Или музыку заунывную послушать, тоже дело. А я буду ронять камень. Не переживай, мое усердие ты разберешь и оттуда, до успеха далеко, но грохот будет…
   – Регулярный, – рассмеялся маг, торопливо рассовывая по карманам еще три яблока, про запас. – Ладно, пойду поговорю про музыку. Глупо это.
   – Глупо стоять тут. Иди уже, пока я тебя не вышиб в окошко, вместо камня. От злости может и получиться.

   Маг задумался на мгновение – и двинулся к лестнице.
   Увы, план музыкальных бесед не удалось реализовать незамедлительно. Вверх поднимались и Эриль, и рослый светловолосый учитель боя, и его – с некоторых пор любимый – ученик Брав. Последний коротко поклонился магу и гному именно он изложил причину визита.
   Брав очень хотел продолжить обучение, но не решался дольше задерживаться в Круге, слишком многое изменилось в мире, опасно пошатнулось, а то и повернулось к большой войне. До Круга доползли слухи, что в горы вернулись все до единого гномы-торговцы, державшие лавки и ювелирные мастерские в городах людей. Их ждали и впустили, открыв один из входов. А еще из подгорного мира вышел боевой гном в вороненом стальном полном доспехе – гонец Черной войны гнева. Он спустился с гор и передал письма с объявлением войны для всех стран, куда ранее не добрались погибшие посольства гномов. В письмах имелись малопонятные намеки на коварство людей, желающих гибели рода Гррхон.
   Думая о возвращении в Леснию, Брав кропотливо изучил предполагаемые маршруты от южного побережья до башни ордена. И собирался по пути домой попытаться найти тайное место и все же выяснить, отчего «орденцы» не дают о себе знать.
   Кэльвиль коротко кивнул, едва ученик закончил говорить – он считал план верным и своевременным.

   – Одно уточнение, – мягко сказал эльф. – Я пойду с Бравом. Если там ведимы, нам и двоим будет худо, а одному ему никак не пройти. Места глухие, помощи ждать не приходится. А орден – идея и ответственность эльфов.
   – Ты не маг, – Эриль явно повторила довод, уже однажды не сочтенный важным.
   – У вас школа, вы не имеете права уходить, – возразил светловолосый. – Я далеко не уникальный воин, к тому же устал от Круга. Я следопыт, мне тошно без леса, – он посмотрел на обоих соплеменников почти жалобно. – Там цветет лето, а следом зашуршит осень, воссияют мои любимые золотые клены. Не держите меня.
   – Только, пожалуйста, помни о ведимах, рассматривая клены, – сокрушенно согласилась Эриль. – Мне очень неспокойно.
   – Эх, мне бы с вами, – расстроился гном. – Но на полпути дело негоже бросать. Я должен хоть малому научиться, чтобы людей от заговора вддыхров будить, в сознание возвращать, чтобы камни, по воле вддыхров вздымающие шипы и пики, заново успокаивать, как отец Энтора во время боя делал. Годик еще, я пробьюсь. Вы уж там не лезьте в самое жерло. Брав, ты разумный мужик, пригляди за эльфом. Пригляди! Эльфы все непутевые. Правда, этот получше прочих.

   Лоэльви рассмеялся и ушел, пообещав наскоро собрать полезные мелочи.
   К полудню двух путников провожали все обитатели Круга. Застоявшийся без дела вороной грыз удила и просил повод. Легкий золотисто-рыжий конь эльфа красовался и гарцевал, радуясь, что для него нашлось дело.
   Белое южное солнце слепило глаза, но гном упрямо моргал и смотрел, то и дело утирая слезы. Стоял на солнцепеке, пока два всадника удалялись по узкой тропе из узорного мрамора. Широкие лапы гнома дергали отросшую бороду, а губы без звука шептали обещание одолеть проклятую магию, не желающую сдаваться, будто она из алмаза выточена. Непременно одолеть всю, до последней корки, чтобы извести вддыхров на веки веков.

Добрый след

   Брав покинул Круг с легким сердцем. Он соскучился по дому, где уже три года без отца рос малыш Ратич. А еще его ждали в Леснии воины, и воевода втайне надеялся уговорить своего учителя-эльфа хотя бы недолго погостить в гарнизоне. Место хорошее, и кленов там – как по заказу, целые рощи, да еще разносортных. Даже зовется городок близ заставы очень подходящее для слуха Кэльвиля – Клённики.
   Оказавшись на берегу, эльф направил коня на старую заросшую тропу, уводящую не к устью торговой реки Стови, а западнее, вдоль моря, до мелкой и неудобной ладьям Пражицы. Путники заранее договорились: эта дорога короче и вполне удобна для конного. Идет берегом реки, иногда топкими местами, потому и нелюбима обозниками. А раз проезжих мало, селятся люди по Пражице негусто, живут бедно. Брав полагал, здесь почти нет шанса натолкнуться на ведимов или встретить холодный прием усиленных военных разъездов, которые придирчиво относятся к крупным торговым путям.
   Кэльвиль предпочел эту тропу по иным причинам. Друг Орильр, время от времени навещавший Круг мудрых, обычно пользовался указанным трактом. И, если есть хоть малый шанс встретиться, следопыт не желал его терять. К тому же он понимал, что отвык от шума людских дорог, и не желал выделяться своей неосведомленностью. Да и выговор у него странноватый, привлекающий внимание. Но и на малой тропе путники не затерялись. В первом же пыльном селении люди с огромным интересом стали рассматривать коней, дивясь их стати и несхожести. А потом не обошли вниманием и богатую добротную одежду путников, и их торопливость.
   Брав хмурился и немного жалел, что выбрал короткую дорогу. Он, в отличие от эльфа, полагал, что в шумной толпе прятать странность легче, чем в чистом поле. А Кэльвиль выглядел очень необычно: слишком стремительный и гибкий, с незабываемыми для юга волосами цвета серебряной полыни, с тонкими красивыми чертами лица. Но это – полбеды. Поймав теплый взгляд серых глаз, люди почти невольно улыбались, кланялись приветливо… и еще долго смотрели вслед. Брав буквально слышал, как они без звука шептали, что именно таков должен быть эльф.
   Сам учитель ничего необычного в поведении людей не замечал. Он радовался дороге, как узник, получивший свободу после долгого заточения. Смеялся, напевал, болтал с окружающими, рассказывал воеводе, как путешествовал здесь прежде в разное время. Удивлялся, насколько изменились русло речушки… Брав хмурился и старался ускорить движение, отделаться от случайных попутчиков, оборвать разговор, если он доступен чужим ушам. По той же причине отдыхать воевода предпочитал мало, лишь когда того требовали кони.
   Эльф честно признался, что лошадь взял исключительно потому, что так у людей принято. И – он очередной раз виновато улыбнулся – чтобы задерживаться на постоялых дворах. Брав махнул рукой на Кэльвиля, безнадежного в своем желании заново изучать мир и помогать всем, догадавшимся обратиться за помощью. В конце концов, светловолосый умудрялся помогать не только успешно, но и быстро. И, хотя соплеменники его не считали магом, он умел многое. Воевода видел, как чуткие пальцы учителя гладят старую язву, высушивая ее в несколько минут, как они собирают кости после сложного и неудачно сросшегося перелома, хотя Кэльвиль – не лекарь. Видел и то, как следопыт сразу указывает место для колодца, раз старый высох. Каждый день эльф умудрялся найти себе дело. А Брав глядел и с тоской понимал, насколько много потерял мир людей, лишившись соседства чуждых ему во многих отношениях существ – эльфов. Ведь буквально каждое селение, покинутое Кэльвилем, стало хоть немного счастливее, избыв старую, нерешаемую проблему. А еще приятнее то, что, поговорив с эльфом, люди иначе улыбались, мягче и теплее. Словно отсвет его радости согревал их усталые души.

   Сухая степь страны Бильсы, широко раскинувшаяся по берегу океана, простиралась на пять сотен верст к северу. Миновать ее удалось за два месяца, и эльф виновато признал – целиком его вина, не стоило так часто задерживаться. Впредь он станет осмотрительнее. Брав рассмеялся и предложил иное слово – «невнимательнее». Учитель пожал плечами и обещал подумать.
   Граница Бильсы и Рэнии проходила по притоку Пражицы. Собственно, так реку звали на севере, и Брав использовал привычное для себя имя.
   Заставы пропустили путников на удивление легко. Обаяние эльфа оказалось, как понял воевода, неотразимо и для привыкших ко всему хранителей неспокойного приграничья.
   Земли Рэнии с каждым днем все более напоминали Браву милую родину. Здесь степь мяли складки холмов, ручейки поили землю, собирались, сплетались в неширокие спокойные реки. Кусты и деревья давали тень у воды. Скот по-прежнему пасся большими стадами, но появились уже и возделанные поля, и крупные села – зажиточные, зеленые и уютные. Совсем иные, чем пыльные стоянки южан, привыкших кочевать. Воевода довольно отметил: лето в зените, до гор осталось три сотни верст, это месяц пути. Что особенно приятно – при хорошей погоде, когда дни еще длинны и ехать удобно вдвойне.
   Брав, стараясь ускорить движение, теперь обходил людные и шумные поселки. Там, он уже понял, непременно найдется хотя бы одно несчастье, способное задержать впечатлительного эльфа.

   – Мы восьмой день живем сухими припасами и охотой, – робко пожаловался Кэльвиль как-то. – Пирогов бы…
   – Тебе не по вкусу моя стряпня?
   – Так во-он там, на горочке, село, – с надеждой вздохнул неисправимый эльф. – Ну что ты вцепился в повод моего коня, будто я не могу с ним управиться!
   – Это не село, а еще один потерянный день, – резонно уточнил Брав. – Вами, эльфами, должен править гном. Представляешь себе результат?
   – С трудом, – рассмеялся Кэльвиль, тоскливо оглядываясь на аккуратные домики. – Рртых уже правит Кругом, если разобраться. Обещал гонять моих учеников без устали. Знаешь, у него странная и интересная школа боя. Я слышал, древние эльфы делились с гномами нашими приемами и смешивали стили. У нас не сохранилось итогов обмена, мой учитель был последним, знавшим тот бой. Он отказался в полной мере передать мне знания, я же из рода Шаэль, мы для тяжелого оружия не очень подходим.
   – Зато в своем стиле ты так хорош, что учишь нас с трудом, мы слишком медлительны, заметно, как приходится менять приемы под скорость движения людей.
   – Именно. Но я расстроен, что не могу в полной мере обучать иному бою, более подходящему вам. Чуть ли не заново его создаю. Прежде мне помогал Орильр. Он многое помнит. Иногда я думаю, он вообще знает больше нас всех, но отчего-то не слишком охотно делится. А теперь и он исчез, это очень беспокоит, да и тоскливо без него.
   – Думаешь, если имя упоминать десять раз на дню – он появится?
   – Эльфы чутки к зову, особенно древние. Брав, у нас соль кончается.
   – Еще бы, ты вчера так старательно ее рассыпал! – нахмурился воевода. – Суеверия людей гласят: это к беде. Больше не создавай таким образом поводов к посещению обжитых мест, очень прошу.
   – Извини. Я и правда взялся делать глупости, – смутился учитель. И добавил задумчиво: – У нас иное суеверие. Когда беда идет, она шлет о себе весть наблюдательному. Делаешь случайно, а выходит – со смыслом.
   – Тогда я пристегну меч.
   – И поедем мы не в это село. Мне неспокойно за иное, за холмами, отсюда к закату. До ночи бы туда успеть, а?
   – Вряд ли, – покачал головой Брав, припоминая карту. – Но постараемся.

   Кони охотно прянули вперед. Вороной чуял, как с каждым днем удаляется неприятная ему южная жара. И соглашался ускорить дорогу домой всегда, по первому требованию. Рыжий не уставал, он был молод, горяч и нес легкого седока. Три часа поубавили прыти у обоих. Закат торопился, опережая путников, и седоки стали подхлестывать коней. Беспокойство эльфа передалось и его спутнику.
   Бледные огоньки поселения вытопили лунки в грязно-сером, как весенний снег, тумане, когда закат лежал на горизонте последними бликами остывших углей. Кэльвиль резко осадил коня, рыжий устало захрипел и пошел шагом, не делая попыток танцевать и вскидываться на дыбы. Вороной тоже сменил аллюр охотно. Так они спустились с холма, и эльф жадно глядел на медленно приближающиеся огни, пытался угадать причину свей тревоги, все растущей, ползущей давно забытым ознобом по спине. Он вслушался в вечер, напел несколько незнакомых Браву слов, шевельнул рукой, словно ощупывая туман у домов, темный и невнятный. Воевода с удивлением отметил: в домах очень мало огней.
   А потом над холмом разнесся тоскливый собачий стон – и стих, словно обрезанный. В одном из окошек лучина мигнула, задрожала и погасла.

   – Один, – тихо и быстро заговорил эльф. – На наше счастье – один, я теперь уверен. Если нет второго там, сзади, на подстраховке. Пришел недавно, но успел натворить бед. Он двигается с севера, ты увидишь сразу, какие дома уже… пройдены. Коней пусти справа и слева от себя, все же заслон, точнее, задержка. Гном подарил тебе свой арбалет. Доставай! Если заметишь хоть что-то, даже просто почудится – стреляй. Выпусти все три болта сразу, но помни: бей, если не надо разворачиваться, иначе все равно не успеешь. В правую – меч, что делать, сам знаешь. Они любят нападать слева. Помни: если их двое, второй выйдет или слева, или из-за спины. Иди большой улицей, хоть что-то рассмотришь.

   Светловолосый набросил на голову капюшон, спрыгнул с коня и растворился в вечере, даже туман не взвихрился там, где он метнулся к зарослям ив. Брав спешился, взвел арбалет, достал меч и уговорил усталых коней идти ровно.
   В село он попал по широкой тропе, которой обычно возвращалось стадо. Вытоптанная еще по весне трава давно ссохлась, земля сбилась в плотную корку. Кони шли нервно, жались к знакомому человеку. Копыта щелкали предательски звучно. Брав усмехнулся. Если второй и правда есть – уже знает, что в селе появился гость. О ком торопливо бормотал эльф, гадать не приходилось: ведьмени, яснее ясного. Здесь, в Рэнии, воевода никак не ожидал встретить их. До первых отрогов большого хребта три сотни верст по прямой, как птицы летают. Людей мало, живут редко… Брав усмехнулся, вслушиваясь в ползущую по земле ночь. Если здраво рассудить – им того и надо. Пришли, вырезали село, сплясали свой жуткий обряд, перегоняющий чужие смерти и страх в силу мышц и магии, да и ушли безнаказанно. Пока хватятся, пока погоню снарядят… Нет у людей следопытов, способных разыскать Черного, если он крепок и хитер. Тем более – разыскать по старому, стертому следу.
   Тишина стала какой-то пронзительной, и Брав ощутил – впервые в жизни – то, в чем упорно наставлял его мастер: направление злой тишины. Ее взгляд. Совершенно отчетливый, идущий слева! Рука сама сделала необходимое: чуть сместила арбалет, спустила все три крюка. Вслепую, не целя, на невнятное ощущение, взорвавшееся злым, наполненным магией, воем. Конь, шедший слева, споткнулся об этот звук и стал падать, как мягкий мешок. Первое движение клинком Брав отмахнул, не дожидаясь, над самым седлом, вспоров уже мертвую шею рыжего кончиком лезвия.
   Свист стали на миг изменился, ее вскользь царапнуло нечто темное, неотличимое от ночи. И тогда глаза, словно с них спало заклятие, увидели Черного. Он беззвучно стлался над самой землей, обходя клинок, он пытался достать в падении Брава и порвать ему связки под коленом.
   Брав успел поставить блок, холодно сознавая, как он чудовищно опаздывает видеть и реагировать. И еще он понимал: следующее движение метнет ведьменя, подобного пружине, за круп вороного… он исчезнет, чтобы снова выйти из ночи на неуклюжего человека – и добить. В бою один на один ведьменю человек – не противник… Два года занятий с Кэльвилем изменили Брава. Он видел врага, понимал его действия и даже успевал – почти успевал – ответить. Но эта ночь странным образом сковывала движения и делала тело непослушным, чужим. Черный почти лег – и даже краем глаза уже не ловится в тени… Брав ощутил себя мертвым до смерти. Еще миг, еще вздох – и все.
   Вот только распрямиться пружина смерти не успела. Ведим тенью коснулся пыли, перекатился и стал вставать. Брав не успел повернуть голову, но ощутил ветерок и понял: врага во встречном движении срезали узкие клинки…
   Воевода резко выдохнул и замер, чувствуя: он только что получил в подарок жизнь. Право дышать, слышать ночь и смотреть, как расползается темное пятно у смятого невнятным комком тела Черного.
   Ночь проредилась и посветлела, наполнилась малыми шумами. Первая собака решилась оплакать хозяев, осторожно скрипнул ставень, отведенный дрожащей рукой. Вороной тонко заржал, жалуясь на пережитый ужас. Только шаги эльфа остались беззвучны.
   Мастер склонился над конем и виновато тронул лоб рыжего, погладил его шею. Брав усмехнулся. Когда Кэльвиль добрался от тела Черного до головы своего коня, как он протирал и убирал клинки, как обходил по широкой дуге бестолкового ученика? Ничего не осталось в памяти. Словно и не было тих мгновений. Мягкий голос эльфа вернул Брава к действительности.

   – Ты молодец, управился. Сфера активной магии, в которой ты до сих пор стоишь, называется заклятием мешка, если перевести с нашего старого на ваш нынешний. Глупо звучит. Смысл в том, что противник и само место, где он находится, опутывается… ну, пусть нитями, хотя это более подобно слоям луковой шелухи для зрения мага. Звуки меркнут, свет бледнеет, движения тормозятся. Ты держался долго и успел многое. Но в другой раз, едва ощутишь тяжесть ночи, прыгай в сторону, спасайся из мешка. Понял?
   – Да. Звезды-то какие…
   – С возвращением, – грустно улыбнулся Кэльвиль. – Коня жаль. Но из вас двоих, уж извини, рыжий мой Ласьи, я сразу выбрал Брава. Больно так говорить, но при двух ведьменях я знал, что потери будут, и эта… наименьшая.
   – Второй ведьмень?
   – Лежит в доме, там, – указал эльф, разгибаясь. – Это было просто, он готовил обряд и оттого стал невнимателен, уязвим.

   Капюшон упал на плечи, светлые волосы рассыпались, и Брав снова удивился тому, насколько же странные существа – вечные. Он, воин, еще догорает воспоминанием о коротком страшном бое, а этот «юноша» несметных лет уже снова мягок и тих. Дыхания не сбил, разобравшись в пару движений с бедой, не всегда посильной и большому отряду особо обученных бойцов. А еще мастер недоволен собой – конь потерян. Да и в село они припозднились.
   Воевода осмотрел свой меч, на котором темнела кровь коня, но не ведьменя. Он встал, глянул вдоль улицы, разгибаясь и считая дома без света… отсюда и до самой околицы, где жмется к земле редкий облезлый туман – последний знак отгоревшего темного колдовства. Ведьменева дюжина изб – вымерло… Их стены уже снизу до окошек черны, словно съедены копотью. Значит, не удалось доплясать Черному, не взял он из погасших жизней силу.
   Из первой уцелевшей избы осторожно высунулся дюжий мужик с вилами, пригибаясь и вздрагивая, оглядел улицу. Потом сосредоточенно – чужаков и черное тело. Шепотом, сорванным голосом спросил: «Неужто все?». Светловолосый уже шел навстречу и что-то негромко говорил своим замечательно мягким и добрым голосом. Детина кивал, неотрывно глядя в серые глаза, где сосредоточилось всё лучшее в этой злой и страшной ночи – жизнь, надежа, готовность и способность помогать и утешать.
   Вторая дверь скрипнула, третья. Люди выходили, недоверчиво глядели на мертвого ведьменя и охали, рассмотрев копоть на избах. Заплакала женщина, называя имя соседки, теперь уже – бывшей. Брав приметил сельского старосту, явно бывшего вояку – хромого, вооруженного плохоньким мечом, бледного и сосредоточенного. За ним шли люди, десятка два, вооруженные кто чем. Брав подумал, что толковый у села старший. Сообразил собирать людей в южных избах, там готовился поставить последний заслон беде. Даже высмотрел ее вовремя, и только что он мог? Против тварей нужен маг, и не один. Или эльф.
   Кэльвиль вернулся к трупу, привел того самого, выглянувшего первым, селянина и стал ворочать Черного, осматривая его руки, лицо, грудь. Жестом разрешил рубить голову, коль люди считают такой способ надежным. Подошел, и выражение задумчивости на его лице не понравилось воеводе. Староста уже стоял рядом, ожидая пояснений.

   – Брав, у него… когти, – тихо и внятно сообщил эльф. – Понимаешь? Я сразу удивился скорости твари, силе магии. Я заподозрил, но верить не хотел до последнего. Кстати, надо и второго осмотреть.
   – Второго? – обреченно охнул староста и оперся на плечо одного из мужиков. – Пропало село, ополчились на нас. Кабы не вы, господа заезжие… Два ведьменя, да у нас отродясь их не слышно было! Далече, у Черной стены, баловали, но не шибко… А теперь вовсе худо, как я гляну.
   – Сжечь надо обоих до рассвета, – обернулся эльф. – Я нашепчу, что следует. Не переживайте, не узнают прочие, где и как эти сгинули. Пошли, Брав. Если и у второго когти… Да и рост, ты заметил?

   Он нервно передернул плечами и вздохнул.
   Воевода шел следом и пытался вспомнить, что означают эти проклятые когти. Но ничего подобного он не слышал. Ни от магов севера, ни даже из легенд. Обычно Черные внешне полностью подобны людям, и отличить их можно лишь по глазам, черным, как бездна. Только разве это верный и надежный признак? Бывало, из-за пустого страха забивали камнями или расстреливали издали из луков и арбалетов ни в чем не повинных гостей из южных земель, где подобный цвет глаз нельзя счесть необычным. Но когти? И рост. Брав смущенно пожал плечами. Высокий здоровенный мужик – что правда, то правда. Очень высокий, если разобраться.
   В избу он шагнул, склонясь под низкой притолокой, и замер, споткнувшись. Собственно, по описаниям знал, каков их обряд и что для него требуется, но знать и видеть – это несравнимо. На лавках сидели дети. Живые, спасибо эльфу. Все в возрасте – по первому впечатлению – от трех до семи, тихие, с пустыми глазами. Ведьменева дюжина.
   Сам Черный лежал на полу, буквально вспоротый клинками. Он успел обернуться, но это было последнее движение. Рука с длинным узким ритуальным ножом зависла до начала блокирующего движения. Лег ничком, потом вывернулся на бок, и пальцы по-прежнему сжимали рукоять из обожженной древесины. Теперь воевода сам увидел то, о чем говорил эльф, – действительно, когти. От верхнего сустава пальцев начинались роговые чешуйки, все более плотные, и вместо ногтей в дерево пола впивались длинные, плавно изогнутые, черные когти. Решительный мужик с топором оттеснил воеводу и рубанул, бросил в мешок голову и вышел. Страх одолевал село – почти сердито осознал Брав. И теперь они станут исполнять все нелепые обряды защиты, поежился он. Зачерненные копотью дома пожгут, оставив сирот еще и без крова, скот и собак из пострадавших подворий вырежут. Хлебные поля пустят палом… И станут петь хвалы Солнцебогу, словно тому угодны пожары и сиротство. Свежими побегами лозы огородят уцелевшие дома, возьмутся рисовать знаки защиты… А детей могут объявить про́клятыми, так уже случалось. Брав глянул на малышей и подумал – без эльфа или мага их уже не отнять у смерти.
   Эльф встал на колени и придирчиво изучил когти. Снова сокрушенно покачал головой. Попросил старосту выносить детей на воздух и обещал вызвать всех, по очереди, в мир живых. Его слушались беспрекословно. Ходили следом и смотрели с немой надеждой, не решаясь беспокоить вопросами и даже благодарностью – только кланялись, стоило светловолосому обернуться. Даже когда Кэльвиль запретил поджигать дома погибших – не возразили. Снова молча ходили следом, кланялись и смотрели, как странный незнакомец тихо напевает и творит магию. Как копоть сходит со стен, как светлеют лица детей.
   К утру ведимов спалили далеко за околицей, в костер сносили по велению эльфа даже землю, пропитанную их кровью, и доски пола из выбранной для обряда избы. Утро рассеяло самые темные страхи. Староста вспомнил о насущном, устроил для гостей завтрак.

   – Не думай даже, мил человек, – хрипло ворчал он на сомнения светловолосого. – Сироток у нас не обидят, родными примем, в крепкие семьи, сам пригляжу. Ни в чем им отказа не будет. Дома их выдержим три года с дверьми настежь, как велел, да и заново заселим, раз ты все очистил. Только как нам вас отблагодарить – и ума не приложу.
   – Коня моего заройте там, на дальнем холме, – попросил эльф. – Хорошее место. И творога нам в дорогу выделите, уж очень вкусный. А больше ничего не надо. Живите спокойно, не придут они второй раз. Так их магия устроена, лет десять сюда не заглянут, словно нет вас в мире. А то и двадцать. Но к тому времени уже всё решится, и надеюсь, их не станет.
   – Ох, утешил! Мы уже с зимы не спим спокойно. Всё мерещится невесть что, дети плачут.
   – Успокоятся. Они сперва страх пьют, а потом жизнь, – грустно кивнул эльф. – Я рад, что мы свернули сюда. Жаль, чуть позже, чем следовало.
   – И как вы их вдвоем спроворили, – снова восхитился староста. – Благодарствую.

   Кэльвиль мягко улыбнулся и выложил на стол золотые монеты – по одной на найденного в избе околдованного ребенка, окончательно смутив старосту. И отказаться нельзя – сиротам на черный день предложено. Потом эльф порылся в своем мешке, собранном из заседельных вьюков рыжего коня, и бережно ссыпал на блюдце мелких зерен.

   – Это наговаривал маг куда более толковый, чем я. Если дети станут сильно плакать, у вас или у соседей, в ином селе – по одному в изголовье. Как успокоится малыш – сажайте зернышко у дома. Ростки у них тоже добрые.

   Староста кивнул молча, сил и слов для благодарности у него уже не осталось.
   Провожали Брава и его учителя всем селом. Долго махали вслед, просили заходить еще, если дорога приведет в Рэнию.
   Когда холмы отгородили село, и путники снова остались вдвоем на всем огромном поле от горизонта до горизонта, Кэльвиль стал говорить, неспешно излагая свои опасения. Он понял, что спутник ничего не знает о когтях и росте. Он неторопливо пересказывал древнейшие записи из библиотеки Лирро, хранящие описания давней войны, забытой людьми. Породнившиеся с демонами ведимы описывались там очень подробно. Они менялись от поколения к поколению, обретая полноту силы. Сперва были подобны людям, потом их стала переполнять злая магия, а затем и тело исказилось, подстраиваясь под черное нутро. Рост стал огромным – до полутора саженей, скорость движений увеличилась настолько, что стала непосильна и большинству эльфов. А обычные руки сменялись в бою «звериными», когти которых подобны кинжалам остротой и длиной.
   Светловолосый вздохнул. Тех демонов могли одолеть лишь лучшие, охрана древней королевы. Их более нет в мире, почти все погибли, стараясь донести ларец в катакомбы демонов. Там последний, именуемый в летописях Ключником, сумел закрыть его, замкнув заклятие и обеспечив нездешним тварям надежную темницу. И тогда ведимы, лишенные поддержки своих хозяев, стали слабеть и снова меняться, уже в обратную сторону. Спустя три поколения они выглядели, как обычные люди.

   – То есть ларец… – прошептал Брав.
   – Открыт, – уверенно кивнул Кэльвиль. – Судя по состоянию их когтей, хоть я и не могу быть уверенным, но полагаю, это случилось несколько лет назад. Я пробовал использовать доступную мне магию, выясняя время начала изменений. С определенной уверенностью можно назвать срок в четыре года.
   – Три года назад гномы закрыли пещеры, – кивнул Брав.
   – Именно, – еще мрачнее подтвердил эльф. – Полагаю, демоны там. Теперь нам обязательно надо найти башню ордена. Если ведимы сплясали Огонь – демоны пришли в полной силе, и у нас нет времени. И, уж извини, надежды тоже нет, хоть мы сделаем все возможное. Но если им помешали хотя бы в этом, пляски не было или она не завершилась… то есть небольшой шанс.
   – У эльфов своеобразный оптимизм, – рассмеялся Брав.
   – Возможно, – согласился Кэльвиль без тени улыбки. – Но прошлая война вычеркнула именно нас из числа активно живущих рас. Мы потеряли девять из десяти – и не воинов, а всего народа. Это был, по сути, конец. Нас осталось слишком мало, мы устали, утратили желание жить, способность надеяться. Я родился позже. Было трудное время, прошлое забывалось с каждым днем, мы теряли знания и память. Вырождались. Да еще наш король, помешанный на самовозвеличивании. Он поощрял забвение, проснувшимся ведь можно внушить что угодно, они умом – дети.
   – Но Круг мудрых сохранил память. И магию, и бой, и историю. Вы учите нас, – не согласился Брав. – Разве можно так мало ценить свои труды?
   – Магию… – улыбнулся Кэльвиль горько. – Всё обломки, от нашего подлинного прошлого осталась одна Эриль, не уходившая в сон ни разу. Хотя она потеряла в древней войне весь свой род, мужа и даже родину, наш исконный край Рэлло. Мы с Лоэльви – недоросли, недоучки. Я не лучший из бойцов, я ученик мастера Жависэля, оставшегося за Стеной.
   – Ох, негоже так убиваться, – забеспокоился Брав. – Никуда мы не опоздаем, потеряв пару деньков. Заведу-ка я тебя на летнюю ярмарку, в Старый мох, праздный городок на границе с Леснией. Там варят пиво, торгуют всем на свете и не верят в магию, предпочитая ярмарочные фокусы. Полагаю, канатоходцы людей тебя развеселят. Такие неловкие по меркам эльфа, что нельзя не рассмеяться. Заодно сплетен да баек про дикий лес у Стены насобираю, не все они лживые. Может, и найдутся стоящие внимания.

   Кэльвиль кивнул задумчиво. Посоветовал воеводе занять в седло и не переживать – пеший следопыт успешно держит темп быстрой рыси, не отказывая себе в беседах и изучении окрестностей. Брав помялся и согласился.
   Он более не отказывал погрустневшему эльфу в визитах на любые постоялые дворы, но радость новизны мира ушла, а тревога копилась, и Кэльвиль уже не так пристально смотрел по сторонам. Он стал спешить едва ли не сильнее Брава.
   Старый мох, открывшийся взорам путников на исходе последнего месяца лета, пестрел флагами и был наполнен какофонией звуков. Тут и правда не желали знать о войнах и бедах. И несчастья странным образом не добирались до городка. Целый день эльф бродил по ярмарке и даже улыбался, а вечером сам выбрал постоялый двор и устроился ужинать совершенно довольный.

   – Хорошее место, – отметил он. – Спасибо. Тут они еще ничего не испоганили. Люди приветливые, и праздник у них настоящий. Брав, как пойдем дальше, что скажешь? Можно малым перевалом к востоку, но есть вроде бы дорожка чуть западнее, по самой границе. Мы с тобой именно ее в Круге рассматривали, так?
   – Так, – кивнул Брав. – Идем западным путем. Я потолкался по рядам, поспрашивал. Деревенька в лесу выгорела. Аккурат на нашу дорогу укладывается. Проверить бы, глянуть.
   – Давно?
   – Четыре года назад, – задумчиво вздохнул Брав. – По весне.
   – Ох и толковый ты человек, воевода, – восхитился эльф. – Пока я боролся с удушьем, наблюдая канатоходцев, ты разузнал нужное. Дальше рассказывай.
   – Родня деревенских живет в Старой гари. Тоже название неприятное, но они уцелели в этот раз. Там есть корчма, хозяйкина приемная дочь родом из погорелого села.
   – Знаешь, я начинаю думать, что рано распереживался, – улыбнулся Кэльвиль прежней мягкой улыбкой. – Вы, люди, на многое способны и без нас. Может, и устроится всё толком. В орден я верю.
   – Я тоже, – согласился Брав. – Семьдесят верст до Гари. Недалече.

Запропавшая судьба

   Сэльви еще раз осмотрела пол и осталась довольна.
   Конечно, дубовые доски положили здесь ради клиентов. Привезли от хорошего мастера, из далекого северного удела соседней Леснии, чтобы каждый мог видеть – дела у мастера и правда хороши. Не каждый может заказать в комнату полированный дуб, да еще с укладкой. Дивное дело – доски прижаты так плотно, что и ноготь не войдет меж ними. Глянцевые, светлые, с безупречно красивым узором. Ей на погибель, не иначе. Потому что каждый день их надо натирать особым воском. Каждый! Нет, сама работа была бы не слишком трудна. Если бы не муж.
   Девушка кое-как доползла до стены и без сил облокотилась грудью на низкую скамеечку, тоскливо глядя на золотой солнечный свет, льющийся из окна на красивый дорогой пол. Поднимать голову пока невозможно, спина требует хоть малого отдыха. И так – изо дня в день, глаза в пол, рот на замок, и на лице угрюмая серьезность. Даже когда она выпрямится и встанет, должна в синь летнего неба глядеть без улыбки. А жизнь просто обязана хоть немножко, хоть иногда радовать! И разрешать ответно радоваться – тоже.
   Но пока не получается.
   Взять хоть сны, донимающие ночь за ночью, особенно в полнолуние. Сэльви много раз выслушивала чужие истории, уточняла: кто что видел ночью и к чему такое, не вещий ли сон. А еще и выспрашивала, особенно у теткиных посетителей. Ничего подобного другие не видят, у них сны обычные. Самые везучие летают, как осенние журавли. Иные довершают недоделанные за день дела. Тетка, например, и во сне метлой охаживает по ребрам известно кого… Есть люди, которые видят страхи, небылицы сказочные. Но обычно – разные день ото дня и не такие ужасные и настоящие. А ей не повезло. Из ночи в ночь – одно и то же.
   Будто на голых скалах огромным кругом танцуют, вертятся злые черные люди, а в центре пустует кострище. Холодное, старое. Она прячется за скалой и твердо знает, именно из-за нее тут собрались. Ее пожгут, и тем огнем согреются. Вот разыщут, в пустое серединное кострище введут, привяжут – и кончится жизнь.
   Только пока найти не могут.
   Пляшут, визжат заунывно, пропитывая кожу ледяным страхом. Лицами все, кто не крутится, повернуты от кострища, черные глаза полыхают тьмой. Только во сне можно такое увидеть – чтобы тьма казалась огненной и полыхала. Черные бессветные лучи взглядов шарят, щупают камни, проверяют щели. Все ближе. Еще немного – и они дотянутся, оледенят до того, что пальцем не шевельнуть. И она попадется так, что не вырваться больше.
   Сэльви во сне всегда чувствует момент, когда угроза приближается вплотную. И дольше ждать, надеяться на чудо – нельзя, надо спасаться самой! Тогда Сэльви уже не ждет ни рассвета, ни помощи и, перемогая страх, отползает, стараясь не шуметь. Важно еще и не бояться: страх и так ледяным комом вмерзает в затылок. Если ему уступить, он мигом погубит. Не даст сбежать… Она уговаривает себя и ползет, потом встает за грядой камней и бежит – только воздух вязкий, не пускает. И ветер вцепляется в волосы, тянет назад. Тени преследователей, легко несущихся следом, все ближе, ближе…
   Она просыпалась после каждого длинного кошмара – не все длинны, спасибо и на этом – до крови закусив губы, чтобы не закричать. Ведь крик услышат те, черные… И утро, оно едва ли не хуже ночных снов! Некому пересказать их, поделиться, выплакаться. Совета спросить. К кому пойти сироте? Рядом никого и даже в памяти – пусто. Нет прошлого, словно кто-то стер детство. Оно осталось навсегда и невозвратно там, в лесной деревушке, у которой теперь нет названия. Детство… пепел в выгоревшей до тла родной избе, за изломанными головешками бывшего плетня. Как выглядела мама, что делала сама Сэльви, чем жила семья? Ничего не уцелело в памяти.
   Жирная черная сажа на лице и руках, на всей одежде – вот первое воспоминание. Когда люди добрались до выгоревшего села, ее одну и нашли живой. Говорят, она и прежде была неумна, вот никто и не удивился, что сирота говорить-то не может.
   Она молчала год. Впрочем, в доме тетки ее способность разговаривать никого не интересовала. Довольно того, что понимала простые приказы – подай, принеси, вымой, убери, приготовь… Понимание тетушка вбивала черенком старой метлы, который не жаль и сломать о спину приемышки. Крепко вбивала, старалась, потея и задыхаясь.
   Говорят, давным-давно, когда тетка была молода и умещалась в любой двери, даже самой узкой, она завидовала матери Сэльви. Красивой, веселой, работящей, наделенной звучным голосом, первым на всех праздниках… Дядька проговорился однажды: покойную матушку Сэльви звали специально, из других сел, потому что голос был удивительный.
   И вот у безголосой и бесформенной тетушки появилась возможность расквитаться и за прошлое, и за настоящее. Родные дети – все трое – отличались тучностью и леностью. А сирота удачно подвернулась, за всех ответить годна.
   Когда в зиму, полгода назад, тетка возникла в проеме сарая, выстуживая последние крохи тепла, накопившиеся за ночь, Сэльви испугалась по-настоящему. Такой искристой пьяной радости в заплывших глазках она никогда не видела. Если тетка встала до зари, пришла и улыбается, – это начало чего-то ужасного.
   Десяток подбородков победно дрогнул, взволновался, как холодец, потревоженный лопаточкой раньше срока, еще жидкий. Улыбка расползлась шире. Теткина красная толстая рука поманила, заставляя выбраться из-под вороха старых мешков, на холод. Вцепилась в плечо и поволокла в теплый дом. Обычно сироту пускали туда лишь убираться и топить печь. Теперь вынудили в неурочный час войти в парадную комнату. Там, у большого стола, накрытого лучшей вышитой скатертью, сидел кожевенник Хрым. Прилично пьяный, счастливый не менее тетки хозяин дома.
   Сэльви сжалась в комок.

   – Шестнадцатый годик, самое время, – подтвердил худшие подозрения дядька, пьяно хихикая. – Домовитая, усердная, если спуску не давать. Ну, с этим вы управитесь. Говорят, еще по осени приглядели? Что ж не спешили, соседушка? Мы ее ужо всяко сбывали с рук, да кому нужна ведьма, ведь глазом черна и строптива. Думали, и вы откажете, побрезгуете… Расстроились.
   – Откуп собирал, – прищурился Хрым. – Добром она мне отказала, я спрашивал. Вот и решил иначе подкатиться. Ничье – оно выкупается. Эй, ведьма, слышишь? За тебя уплачено, как твой достойный дядя назначил. Конская упряжь парадная, полный набор, – взялся перечислять жених. – Тулуп, лисья шуба хозяюшке да душегрейка из песца. Недешево ты мне встала. И вернешь до последней монетки, я уж расстараюсь.
   – Истинно, – ласково улыбнулась тетка. – Вы мужчина видный, опытный, выгоду свою знаете, да и бабе угодить можете. В хорошие руки отдаю, с чистой душой. Княгиней ходить будет.
   – Да, – прищурился Хрым. – Уж не в синяках напоказ, как у вас. Пошли, ведьма. Откуп я привез, так что на гулянки и платье могу не тратиться. Марш в возок, княгиня.

   Тогда она не поняла насмешки. Казалось, хуже, чем у тетки, быть не может. Напрасно. Женой Хрыма она стала там же, в возке, буднично и как-то по-скотски, иначе и не сказать. Но потом ненадолго подумалось – и это можно пережить. Соседи приняли ее мирно. Все же новая хозяйка крепкого, уважаемого дома. В большом селе жизнь шла бойчее, у них что ни день бывали заказчики, гости. С ней разговаривали – уже хорошо, сколько человек может молчать?
   Через неделю Хрым пояснил: молчать надо всегда.
   Пришел вечером, по обыкновению слегка пьяный. Сказал, что гостям улыбаться не следует, она мужняя жена. Сэльви попыталась возразить: она просто пожелала удачи, ведь большая покупка, польза делу… Муж ударил коротко и действительно умело. Потом еще раз, и мир померк. Синяков, как он и обещал, не осталось. По крайней мере заметных. Зато убирать полы стало невыносимо трудно.
   А потом мужу второй раз показалось, что Сэльви кому-то улыбнулась. Третий – и она окончательно поняла, что по-иному уже не сложится.
   Спустя три месяца соседи сочти ее нелюдимой и странной, в гости больше не спешили и к себе не зазывали. Стали шептаться, жалея Хрыма. Человек он домовитый, вежливый, во всем хорош и работящ. Сильно не пьет, уважает порядки села. Но – несчастный, бывает же так! Второй раз женится, и опять не угадал с выбором. Вроде и работящая, и собой хороша – но неприветливая, неулыбчивая, то и дело лицо гримасой перекашивает. Уж здорова ли головой? Вон тетка и соседи ее, из Старой гари, в один голос твердят: с детства с умом не дружила. Казалось бы, из нищеты взял, в дом хозяйкой ввел – ноги мужу должна целовать, в пояс кланяться за доброту. А она молчит, хмурится. Детей у несчастного кожевенника не было в первом браке, и теперь, пожалуй, не случится…
   Сэльви отдышалась и осторожно поднялась, опираясь о скамеечку, о край прилавка. Постояла, стараясь не тревожить спину. Ничего, – сказала она себе. Страшные черные люди во сне до сих пор ее не поймали. Муж тем более не найдет. Вещи уже собраны, даже несколько медных монет накоплено. Да много ли ей надо? После теткиного воспитания и мужней «доброты» – любое место покажется княжеским дворцом.
   Дверь отворилась, впуская посетителя. Сэльви обернулась, поправила передник… И вцепилась в высокий прилавок так, что пальцы побелели!
   Высокий человек едва протиснулся в дверь. Немолодой, рыхлый, с бледным и болезненным одутловатым лицом. Одет довольно богато – по крайней мере, добротно. Всё это Сэльви отметила мельком, по выработанной за полгода торговой привычке.
   Потому что одного взгляда ей хватило, чтобы теперь исправно, как муж велел, изучать рисунок дубового пола, хоть так скрывая свой ужас.
   Черные глаза незнакомца горели торжеством и шарили по комнате знакомыми темными лучами, подбираясь ближе. Он уже нашел, но желал получить удовольствие от страха добычи. Он знал, что вызывает ужас, и пил его, как лучшее пиво. Сэльви закусила губы и выпрямилась. Вот еще! Она тетке не сдалась, а некоторые рассчитывают тут захмелеть бесплатно.

   – Что привело вас в лавку, добрый господин? – Сэльви поклонилась и улыбнулась, радуясь тому, что голос не подвел. – Извините, я так растерялась, у нас не убрано. Я мигом.
   – Ничего, – проскрипел чужак с легким сомнением. – Мне бы седло справить.
   – У нас и готовые есть, – снова улыбнулась Сэльви. – Даже с серебряной отделкой, для знатного господина в самый раз. Желаете посмотреть?
   – Твоя мать с юга? – задумался черный человек.
   – Бабушка, как говорят, происходила из Бильсы, – кивнула Сэльви, радуясь его ошибке. – Мама уже местная, да и папа из тутошних, эрхоец.
   – Седло господину я сам охотно покажу, – нехорошим голосом заверил Хрым, тенью возникая в дверях. – Иди, милая, ужин пора собирать. Итак, вам с отделкой серебром. Хороший выбор, у меня их даже воевода приезжал смотреть, по осени будет заказывать.

   Она юркнула в коридор, прикрыла дверь и кое-как разжала руку, в которой держала найденную на полу старую иголку. Всхлипнула, выдирая жало из ладони. Как иногда полезно уколоться – вот и снова не поймал ее черный! Сам себе не поверил. Оказывается, его всего-то и надо – не бояться.
   Сэльви взяла любимый тонкий нож и принялась разделывать рыбу. Она даже напевала, радуясь своей победе.
   Позади тихо стукнула дверь кухни, и петь сделалось невозможно. Хрым подошел со спины, замер задумчиво. По его клокочущему гневом дыханию Сэльви твердо знала, что будет дальше. Ведь она улыбалась клиенту. Три раза.
   Огромная ладонь вывернула руку, уже не заботясь, останутся ли синяки. Вторая рванула с плеча платье.

   – Знаешь, как метят неверных жен? – очень мягко спросил кожевенник. – Я покажу. Вот сюда прижимают каленое железо. И после выводят за порог. Все гости с этого вечера твои, ведьма. Все, кому приглянешься. Я сам кликну соседей и расскажу, что ты вытворяла у меня в доме, прямо возле стойки. Думала, уедет чужак, я и не прознаю? Полагала, не из нашего села, так и дело сладится по-тихому?

   Сэльви молчала. Знала: оправдываться бесполезно. Охнула она лишь раз, когда углядела, что железо, о котором говорил муж, уже греется на плите.
   Тонкий нож все еще лежал в руке, раздавленной тисками пальцев кожевенника. Девушка перехватила его, почти не помня себя от гнева: незнакомого, расчетливого. Лезвие ловко ушло за спину, дотянулось до бока Хрыма и ужалил его глубоко, болезненно. Капкан стальных пальцев разжался!
   Сэльви метнулась мимо ревущего, старающегося сгрести и убить жену прямо на месте, кожевенника. Она отстраненно удивилась своему проворству и более того – спокойствию, достойному длинного и страшного сна. Впрочем, когда чудище из ночных кошмаров явилось в дом и стало в яви шарить черным, горящим взглядом… Даже угрозы мужа не так страшны.
   Дверь, лестница, чулан… Бегом! Одним движением прихватить давно заготовленный легкий мешок – и снова спешить. Коридор, лестница черного хода, дверь! Сэльви открыла ее, выглянула во двор. Пусто. Вышла, поправила волосы, выровняла дыхание. Заперла висячий замок. Уложила ключ на перила крыльца и пошла прочь – ровным шагом. Через двор, в калитку, на улицу. И – можно наконец выпрямить спину! Прямо, глядя наконец-то не в землю, а в яркий день – шагать по селу. Свернуть направо, оттуда до леса недалеко.
   Ничего с Хрымом не станется, уверенно улыбнулась Сэльви, зная это с удивительной точностью. Поревет, повоет, перетянет царапину тряпицей и сядет думать, как выловить поскорее жену, пока соседи не проведали. Только зря. Не поймает!
   Сэльви рассмеялась впервые за много дней, искренне и счастливо – не поймает! Она знает заранее. Может, муж и прав. Наверняка прав, она – настоящая ведьма, сколько бы от себя самой этого не прятала. Не злая ведьма, но и не бездарная. Она теперь поверила и убедила себя: самое страшное позади. Она так решила, и так – станет!
   Лес сомкнулся над головой, пряча от людской злобы зелеными ладонями. Узкая лента тропки вилась, прыгала, играла в прятки. Сэльви не боялась заплутать. Как можно потеряться, если ты никуда в особенности и не идешь, ничего не ищешь? Зачем бояться быть потерянной, если этого и надо – чтобы не нашли?
   Заночевала Сэльви на холме, где трава казалась особенно мягкой и ласковой, ее было удивительно приятно гладить. Елки неодобрительно качали ветками и советовали спешить, но девушка не послушалась. Теперь ничего плохого не случится.
   Утром Сэльви поняла, что елки были правы.
   Вчерашний страшный человек сидел рядом и смотрел насмешливо, победно. Она рванулась прочь… и на первом же шаге упала. Обреченно охнула: руку держит цепочка, тонкая, но крепкая. Короткая. Черный подтянул ее к себе одним движением.

   – Долго ты от нас бегала, ведьма. От нас, твоих единственных кровных родичей. От семьи, если разобраться.

   Голос оказался глухим и низким, опасно спокойным. Черный знал – теперь она уже никуда не денется. Попалась. Злодей открыто радовался своей победе. Вот он поправил браслет на руке, показывая, что цепь начинается именно от него. Сэльви с ужасом разглядела на коже темный узор рисунка. Точно такой был и во сне! Поймавший ее человек охотно дернул рукав вверх и дал рассмотреть сложное плетение – уходит к плечу, вьется странной вязью, в которой мерещится недоброе. Чуть помолчав, одернул рукав и стал рассказывать.
   Слушать оказалось очень страшно. По словам Черного выходило, что в жилах ведьмы течет кровь каких-то жутких демонов, и теперь надо покориться судьбе. Надо идти на поклон к тому, кого ведьмень – уже нет сомнений, что именно он – зовет Хозяином. И, если Сэльви пойдет по доброй воле, она станет важной особой. Матерью новых людей этого мира. Потому что прежние люди глупы и слабы, их время кончилось. Они теперь – всего лишь пища для нового народа Саймилии.
   Черный усмехнулся, видя, что блистательные, с его точки зрения, перспективы не вдохновили упрямицу.

   – Тебе же хуже. Снился костер? Знаю, снился. Я тоже плясал, выслеживая тебя. Долго плясал, ты была ловка. Но мы сильнее и умнее. Костром дело и кончится. Ведьмы, если они несговорчивы, зовутся «углями силы». Догадываешься, почему?

   Сэльви не ответила. Какой смысл? Ох, ну почему она не послушалась умных старых елок, когда еще можно было убежать, спастись…
   Ведьмень рассмеялся, встал и рванул вверх за волосы. Раз не согласна – и жалеть не стоит. Пихнул вперед и велел идти. Она пошла. Из-за спины холодный насмешливый голос рассказывал, куда и зачем они идут, и от слов подкашивались ноги: в ближайшее большое село, а лучше того – на заставу… Там ведьмень сдаст добычу ничтожным людям, которые показались ей, глупой девчонке достойными жить в мире. Он назовет пленницу ведьмой, скажет, что она творила злое колдовство и потом вовсе – убила мужа. Ему поверят. Сутки она простоит у столба, пока деревенские дураки будут петь свои бессильные заклятия. Потом еще сутки простоит: поселение при заставе небольшое, развлечений мало, надо всем желающим дать возможность плюнуть в ведьму! Это важно – два дня погодить. Время необходимо, чтобы дождаться еще четверых ведьменей, они рядом и тоже хотят погреться от «угля силы».

   – У тебя будет время подумать, – посоветовал Черный. – Сегодня, пока идем. Кстати, питье на тебя переводить не стану, не кашляй и не хрипи. Думай! Завтра днем, когда будешь без воды под солнышком маяться. И ночью – дело к осени – думай и мерзни, тоже полезно. Потом еще денек без воды, ночка в холоде. А в последнее утро станет поздно перерешать. Пойми, мы – твоя судьба. Высокая, славная, настоящая.
   – Нет, – упрямо всхлипнула Сэльви.
   – Тогда зови иную судьбу, – рассмеялся Черный. – Может, докричишься. Смешно и представить такое! В этом мире уже нет никого, способного возразить нам. Люди пока не знают силы ведьменей, а мы не спешим расстраивать их. Еще не время.
   – Значит, нет у вас силы, – обрадовалась девушка. – Я буду звать Судьбу. До сих пор выворачивалась, и теперь по-вашему не выйдет!

   Она кричала весь день, даже охрипла. Под вечер из тумана появился еще один Черный и насмешливо уточнил, не его ли зовут? Потому что больше в глухом лесу никого нет.
   То, что поймавший Сэльви назвал селом, более походило в ее представлении на город. Имелась добротная стена из тесаных бревен. Стена была – золотая в низком солнечном свете. Внушал уважение и вал в рост человека, и сухой ров, заполненный лишь густой вечерней тенью, и сторожевые башенки. Девушка догадалась – это пограничная застава Эрхоя, как и говорил Черный. Тут стоит один из трех больших гарнизонов, прикрывающих страну от опасностей дикого леса близ Черной стены. Надежда съежилась до ничтожного размера. Здесь поверят в ведьму. Праздные вояки только и ждут случая отличиться, доказать главным воеводам и самому князю в далекой столице, что несут службу не зря. И немалые денежки получают не напрасно.
   Черный крикнул, что добыл ведьму, не добравшись до ворот. Он победно тряс цепочкой, рвал волосы, намотанные на кулак, выл о злобности «твари», о том, что убила мужа, что родную деревню прокляла и дотла выжгла. Называл имена тетки и Хрыма, упомянуть Черную гарь тоже не забыл, из чего следовало – искал он девушку усердно, все про нее заранее вызнал. Сэльви слушала и обреченно понимала: звучит убедительно. Названия знакомы, людей по именам тоже кое-кто помнил. Кожевенника тут вовсе уважают: многие заказывали у него сбрую. Да и сам местный воевода приедет к Хрыму по осени за седлом, это верно, был заказ…
   Словно в ответ на тяжелые мысли, на стене над воротами засвистел, зашумел сторожевой дозор, зычно обвиняя ведьму во всех бедах края.
   Сэльви опомниться не успела, как уже стояла у столба, глядя в пыль под ногами. Потому что смотреть на людей оказалось страшно. Никто не пожалел ее, ни одним взглядом, ни единой мыслью. Ругали черными словами, норовили угодить в лицо хоть яблочным огрызком, раз местный воевода запретил камни, тухлые яйца и прочие весомые выражения презрения. Не Сэльви пожалел, а своих людей. Он выставил двух охранников следить, чтобы пленница не сбежала, и рассудил: целить люди не умеют, попадут в служивого – и пойдет побоище на радость твари, которая наверняка шепчет под нос проклятия.
   Она не проклинала. Хотела бы – давно б извела тетку! Да и мужа постылого тоже… Она знала, что может, и даже безнаказанно. Как-то раз в сердцах пожелала тетке после очередного знакомства с черенком метлы – на ноги не встать. Та рухнула… и лежала краснорожая, и выла, себя от ужаса не помня. Тетка споткнулась у порога, никто не заподозрил наговора. Сказала: беда, ноги отнялись, не удержали. А Сэльви была далеко, пряталась в сарае после побоев. И шепнула тихо. А может, и вовсе – подумала без слов…
   А после Сэльви неделю уговаривала всех известных богов вернуть ненавистной тетке здоровье. Страшно это – людей уродовать. Душа от такого… корчится под пыткой.
   Вот и теперь Сэльви не проклинала.
   Она стояла и упрямо уговаривала свою запропавшую судьбу сделать хоть что-нибудь. Всю жизнь она не смела даже улыбаться, неужели не заслужила и малой милости? Неужели ей на роду написано умереть так страшно?
   Черные сидели в трактире, окна которого выходили на площадь. Болтали, смеялись, пили пиво. Поглядывали вопросительно: не передумала, ведьма? Вот они, твои люди – стоят ли того, чтобы беречь их?
   К ночи жители заставы до сыта нагляделись на ведьму. Кинули в нее по огрызку, плюнули под ноги, пожелали сдохнуть – словом, провели день с пользой. Когда стемнело, площадь опустела. Охрана удалилась в трактир, не сумевшую никого проклясть ведьму уже не уважали – то есть не боялись.
   Черный предпринял новую попытку уговорить. Встал рядом, участливо стер с лица грязь и пот.

   – Я бы звал тебя «хозяйкой» и «великой матерью», ноги целовал, – с сожалением вздохнул он. – Пошли с нами, какой смысл умирать тут? Твои дети станут такими, какими ты воспитаешь их. Ничего ужасного в моем предложении нет. Мы все – семья. Ты не более человек, чем любой из нас.

   С кубком в руках подошел второй выродок. Он неспешно допивал яблочный компот и насмешливо глядел на пересохшие, не знавшие с утра и капли влаги, губы пленницы. Прищурился, прикидывая, как ей испортить ночи перед казнью, а заодно и дни…
   Оба злодея были поглощены собой и жаждой, которую в них рождала ведьма, названная «углем силы». Они были так заняты, что появление третьего существа на площади заметили позже, чем Сэльви. Но тотчас хищно развернулись, и девушка с ужасом увидела, как их руки становятся лапами, ногти удлиняются, превращаясь в клинки длиной по целой пяди. Она удивилась еще и тому, что воздух замер, а отброшенный Черным кубок с последними каплями компота нелепо и необъяснимо висит… то есть медленно, ненормально медленно сползает вниз. Сэльви и подумать не могла, что между мгновениями жуткие ведьмени могут успеть так много! Что это можно увидеть, и настолько подробно…
   Черные согласно скользнули в стороны и ударили по новому врагу, когда первая капля компота еще не коснулась пыли.
   Успеть спастись бегством незнакомец не мог. Впрочем, он и не пытался. Не понимая, как она может поспевать видеть всё, Сэльви следила за каждым стремительным движением – хотя человеку такое нельзя заметить!
   В руках незнакомца тускло мелькнули обнаженные клинки.
   Капля компота коснулась мостовой… Незнакомец скользнул меж двух ведимов, один из его клинков взвизгнул… и лишил правого ведима четырех когтей-ножей на руке! А левому – распорол плащ.
   Стало отчего-то легче дышать… Сэльви хлебнула ночной воздух.
   Незнакомец оказался стоящим вплотную, он развернулся, закрыл спиной почти всю площадь от взгляда Сэльви. И закрыл саму Сэльви – от Черных! Звякнула сталь…
   Ведьме пришлось извернуться в стягивающих тело веревках, наклониться насколько возможно – чтобы снова увидеть Черных. От резкого движения заныли мышцы, не привыкшие к таким рывкам.
   Кубок коснулся камней, по разрисованной пестрой глине побежали снизу вверх неспешные трещины, кроша зелень листьев, раздергивая рябиновую гроздь по ягодке…
   Ведьмень – тот, что потерявший пальцы – завизжал! Обрушил тяжеленный камень проклятия на незнакомца, и тот пошатнулся, но устоял! Второй злодей хотел добавить свой камень, но не успел: на вдохе клинки порвали ему горло и грудь.
   Темные брызги крови зависли в воздухе – как рассыпанные бусы…
   Сэльви извернулась, уже не обращая внимания на острую боль в спине. Она смогла поймать взгляд живого еще злодея, она решилась и потянула на себя эту тьму, спасая незнакомца. Она – ведьма! И она впервые в жизни оскалилась в ведьмовской усмешке и ответила ведьменю дегтяно-черным пожеланием. Тьма двух голосов, ведьменя и ведьмы, сплелась, спеклась… и рухнула, превратив кубок, уже закончивший падение, в невесомую пыль. Капли компота впитались… И Сэльви сглотнула сухим горлом.
   Клинки незнакомца использовали замешательство беспалого ведьменя, лишили его головы.
   Стало тихо. Время вернулось к обычному течению. Два тела сползли на камни. Подпрыгивая, покатилась отсеченная голова…
   В корчме зашумел охранник, требуя принести ему, возмутительно трезвому герою дня, очередное бесплатное пиво.
   Ветерок скрипнул ставнем.
   Сэльви без сил обвисла в путах, упрямо не опуская голову. Шея дрожала, но ведьма не сдавалась. Смотрела в широкую спину и ждала, когда же незнакомец развернется. Она еще днем потеряла надежду криком привлечь свою настоящую Судьбу, но теперь точно знала – дозвалась. Откликнулся, пришел, успел.
   Рослый «судьба» тряхнул головой, сбросил темный капюшон, и обернулся. Девушка расстроилась – он стоял против света, падающего из окошка корчмы. Видно лишь, что волосы очень светлые, неровные и расчесаны небрежно.

   – Надо же, настоящая ведьма. Не думал, что это ты звала и дозвалась, иного кого-то ждал… Не представлял, что однажды возьмусь спасать такую черноглазую. Вдвойне не ожидал, что она станет помогать мне, – удивился незнакомец. – Ну что, ведьмочка, пошли?

   Сэльви осознала, что веревки более не держат тело. Момент, когда незнакомец снова воспользовался клинком, разрезая их, остался незамеченным. Сэльви попробовала пошевелиться – и упала. Затекшее тело болело и не слушалось. Но светловолосый управился, подхватил, не дал рухнуть на мостовую. Обнял, устроил на сгибе руки – как ребенка, не замечая веса тела. Донес до темной подворотни, опустил. Придирчиво осмотрел клинки и вытер их, убрал в ножны. Снял плащ, укутал свою добычу и снова подхватил, молча пошел по улице, дальше и дальше от площади. Сэльви хотела сказать, что впереди тупик, что нет здесь выхода из города, но не решилась. На руках у светловолосого чужака было уютно, плащ еще хранил его тепло. Незнакомое ощущение окончательной безопасности, когда ничто не может не то что повредить – даже расстроить! – сладко кружило голову.
   Светловолосый подошел к стене, перебросил ношу на плечо и метнулся вверх. Взлетел? Было очень похоже… Как он спускался, Сэльви тоже не поняла. Стоило прикрыть глаза, моргнуть… и он уже шел к лесу, и спасенная ведьма снова удобно сидела на его руках. Она завозилась, устраиваясь, – и задремала.
   Очнулась Сэльви у костра, жаркого, но невысокого. Открыла глаза и стала, наконец-то, с удовольствием рассматривать спасителя. Ее очень расстроило то, что волосы оказались седыми – значит, и его обижали люди. Сильно и неоднократно: тонкие старые шрамы едва заметно меняли рельеф кожи. Были и свежие, более глубокие и отчетливые. Зато глаза оказались дивными… Сэльви прежде таких никогда не видела – зеленых, словно бы светящихся изнутри. Теплых, внимательных.
   Девушка улыбнулась. Лишь теперь она удумала то, что следовало бы сразу: ее спаситель – не человек. Такие глаза могут быть только у духа леса. Всё точно! Двигаться, как он, люди не в состоянии. Лес к нему добр. Именно лес и помог! Вспомнить хотя бы те елки, предупреждавшие о беде!
   От догадки стало неуютно. Духи уходят, едва исполнив самое необходимое, – так рассказывают сказки. И этот, получается, рассеется до зари…

   – Я настоял отвар трав, – сказал дух. – И как ты угодила в такое безобразие? А еще того интереснее, как умудрилась вызвать меня, ведьмочка?
   – Спасибо, – Сэльви выпила терпкий настой жадно, до последней капли. – Вкусно. Я весь день звала, а ведьмени гадкие говорили, что бесполезно. Что никто с ними не справится, – девушка рассмеялась. – Но я не верила. Я упрямая, честное слово.
   – Заметно, – развеселился дух. – Меня, кстати, зовут Орильр. Впрочем, не уверен, что кстати… Вообще не понимаю, куда тебя теперь девать, ведьмочка?
   – Сэльви, – представилась она. – Не надо меня «девать», я с тобой пойду. Духи ведь живут в лесу?
   – Духи? – удивился недогадливый лесовик. – Понятия не имею. Ни разу не видел их во плоти, достаточно долго и близко, чтобы расспросить. Я не дух, я эльф.
   – Глупости! – Сэльви даже вылезла из-под плаща. – Эльфы маленькие, черненькие, злые и вообще… с крылышками. Ты меня не запутывай! Ты дух, это очень плохо, вы к утру того, растворяетесь. Туманом, кажется. Я слышала, дедушка в нашем селе пел про вас.

   Она расстроилась от своих же слов, снова зарылась в теплые складки плаща. Дух рассмеялся, обещал не растворяться и попробовал поискать на спине крылышки – вдруг да есть, раз в приметах числятся? Сэльви тоже рассмеялась. Ей было удивительно хорошо, как никогда в жизни. И очень страшно. Потому что прежде любая улыбка оплачивалась болью. Во что же обойдется эта невероятная ночь? Впрочем, какая разница!
   Заботливый «дух» укутал в плащ и строго велел спать. Сэльви в ответ распорядилась: не растворяться и никуда не исчезать. Послушный «дух» обещал постараться.
   Проснулась Сэльви поздно, солнышко уже на треть выбралось из-за края неба, дома ей бы все бока за такую леность отбили. А тут – благодать, никто не ругается… Девушка вскочила, путаясь в плаще и испуганно озираясь… Но – худшее не приключилось. «Дух» сидел у ствола старого вяза и насмешливо щурился – вот, смотри, не растворился. Днем глаза у него казались еще зеленее, если такое вообще возможно.

   – И ничего это не доказывает, – обрадовалась Сэльви. – Доброе утро.
   – Ты и правда упрямая, – вздохнул эльф. – Пошли, накормлю по дороге. Я тут осмотрелся, нашел в пятнадцати верстах глухую деревеньку. Старушка там подходящая имеется, тебя примет.

   Сэльви нахмурилась и промолчала. Ей не нужна старушка! Все равно от Черных не скрыться ни в какой глуши, даже самой дикой и дальней. Найдут, а второй раз духа ей не дозваться, это понятно и самой глупой деревенщине. Значит, надо перехитрить, пока не сгинул. Девушка решительно глянула на эльфа. Она и мечтать не смела о такой симпатичной и надежной «судьбе», способной защитить от любых бед. Нет уж, дух или эльф – не важно. Главное, не дать раствориться в лесу, который благоволит зеленоглазому. Примет – и уже не выдаст, хоть кричи, хоть плачь.
   Орильр поежился под беспросветно-черным взглядом, полыхнувшим опасной решительностью. Вот еще шуточка звезд, даже не понять, светлых или темных! Девица с упрямством, достойным гнома. И главное – нельзя же ее вот так, запросто, бросить в диком лесу? Нельзя. Эльф обреченно-вежливо поклонился и указал рукой направление к деревушке.
   Идти по лесу рядышком понравилось обоим. Орильр удивленно отметил, что девушка двигается легко и быстро, не шумит и явно слышит лес. Даже общается с ним в своей странной манере просьб, похожих на приказы: говорит решительно, а смотрит умоляюще, снизу вверх. Сэльви нашла общество эльфа восхитительным. Он знал про лес совершенно всё! Если подумать – он, наверное, вообще знал всё и обо всём. И – удивительное и небывалое дело – не сердился, что ей надо объяснять очень просто. На языке эрхойцев эльф говорил с нездешним выговором, а леснийская речь удавалась ему бесподобно. Сэльви знала северное наречие не хуже эрхойского и охотно перешла на него.
   Время шло. Тропка ложилась под ноги, видимая лишь им двоим, и разговор ладился – два голоса шелестели, почти не тревожа тишину леса… А темноволосой голове зрел коварный план. Главной надеждой для себя Сэльви мудро сочла порядочность эльфа. Для нее это было совершенно новое качество, но весьма перспективное. Если бы седой хоть в малой степени осознавал, как далеко распространяются в его отношении планы маленькой ведьмы – сбежал бы, не оглядываясь. Но ее внимание к лесу, живой интерес и умение слушать завораживали. Орильр обнаружил, что соскучился по собеседникам, не обремененным избытком усталой мудрости, не требующим ничего и готовым наивно радоваться каждому маленькому чуду. И он охотно делился. Показывал следы зайца, добывал с ветки не желающие падать красивые цветные листья, подсаживал на крупные сучья, давая рассмотреть покинутое гнездо с сухими скорлупками удивительного цвета. Рассказывал о птицах, чьи голоса украшали раннюю осень. А Сэльви всё спрашивала и спрашивала, взахлеб.
   Шагали быстро, отдыхали редко, как и планировал седой. Но – не прямо. Гнезда и следы ведь надо и найти, и показать…
   Первая часть хитрого плана ведьмы уже исполнилась, когда седой наконец осознал коварство спутницы. Вечер уже заставил солнышко зябко тянуть на себя шаль пухового тумана, а до деревушки осталось еще версты три. Черные глаза победно смеялись, когда девушка самым капризным тоном сообщила, что очень, очень устала.

   – Нет уж, вперед, к людям, – забеспокоился эльф.
   – Я постараюсь, – жалобно вздохнула обманщица. – Дохромаю.
   – Никогда больше не стану спасать ведьмочек, даже выглядящих такими беззащитными, – пообещал Орильр. – Что-то опасно булькает и варится у тебя в голове, аж глаза горят. Я думал, милый несчастный ребенок…
   – Я милая, но взрослая. У меня был муж, я от него сбежала, – гордо сообщила Сэльви. – Черный сказал, я Хрыма зарезала, но это не правда, только поцарапала. Он был злой, он бил меня и хотел выставить на улицу. Обвинить в неверности и опозорить.
   – Да, с семьями нам обоим не повезло, – вздохнул эльф более мирно. – Меня жена тоже предала по-настоящему. Правда, мы не заключали брака по полному обряду, хоть это радует. А почему ты не использовала свою силу, когда решила сбежать? Нож – штука ненадежная.
   – Людей нельзя проклинать. Никогда, – уверенно сообщила Сэльви. – Это как оса. Погонишь ее, ударишь – и сама пострадаешь. А хуже того, если без вины обижен будет кто-то третий, вообще случайный человек. Я никому не желала зла, честно. Только тому типу, на площади. Он в тебя камень проклятия кинул, тяжеленный. Но ему – того… ему можно было в ответ кинуть… И я кинула. Он весь был в корке из копоти. К нему прямо липло!
   – Да уж, – задумался эльф. – Так лепить, чтобы само липло, лет триста учат, ребенок. Видеть и двигаться в моем темпе боя обучают и того дольше… И только эльфов, между прочим. А у тебя всё просто. Забавная вышла смесь на крови ведимов – черная ведьма без злобности… Можешь убивать, но не хочешь! Знаешь хоть, чем он… кинул?
   – Откуда? – виновато вздохнула Сэльви. – Я понятия не имею, что ему в ответ пожелала. Вроде бы сдохнуть поскорее, – сникла она окончательно.
   – Светлые звезды, и зачем мы напридумывали заклинаний? – возмутился эльф. – «Чтоб ты сдох» – и все дела. Главное, вопреки здравому смыслу, подействовало. Если умудришься восстановить, что и как желала, то повторяя, имей ввиду, это была полная парализация. Ты выключила его на два движения. Очень, надо признать, кстати. Спасибо.
   – Пожалуйста, – счастливо вздохнула Сэльви.

   Орильр снова подозрительно покосился на спутницу.
   Смеркалось стремительно. Деревенька в семь изб встретила гостей золотистым теплом лучинного света в тусклых окошках. Эльф постучал, и ему открыли, а скоро зеленоглазому уже улыбались, забыв всякую подозрительность. Сэльви смотрела на разговор со стороны и думала, что ее спаситель и правда существо волшебное, ему невозможно не верить. Ночью, посреди дикого края, постучался в чужой дом, назвался охотником, поклонился с порога, улыбнулся – и получил ночлег и даже ужин. Правда, хозяева уже ложились, так что кашу выдали с собой, на сеновал, в теплом еще глиняном горшочке. Орильр поблагодарил и растворился в сумерках.

   – Проходи, девонька, – ласково поманила обещанная еще с утра старушка. – Тебя-то мы устроим в доме, холодно уже ночами, негоже мерзнуть.
   – Спасибо, добрая госпожа, – поклонилась вежливая гостья, входя в сени. И добавила, едва дверь плотно прикрылась: – Но мне только умыться, я к мужу пойду.
   – А он и не сказал, что вы семья, – удивилась старушка.
   – Хотел устроить меня в тепле, – улыбнулась Сэльви. – Заботливый.
   – Сразу видно, он хороший человек, – согласилась хозяйка покладисто.

   Сэльви умылась, с удовольствием выпила молока, еще теплого, – в доме держали коз. Рассказала новости своего села, здесь не знали ничего, кроме леса. Посидела вежливо, как подобает, спела пару колыбельных младшему сынишке хозяев своим тихим ясным голосом. Ребенок заснул, улыбаясь. Его мама очень обрадовалась – у малыша резались зубки и он уже неделю не давал никому отдохнуть, а добрая тетя спела, и всё прошло.
   За помощь ей вручили пару пирожков и кувшин ягодного взвара. Сэльви поблагодарила и вышла в тихую темную ночь. Без звука скользнула к сеновалу, села у порога и запела – так тихо, что и лесному духу не разобрать. Черные глаза азартно смеялись. Заснет, как миленький! Детей уговаривать куда труднее, она много раз проверяла. Да и вообще – сонные песни ей удаются. Тем и от тетки спасалась, и от мужа.
   Когда тишина стала хрустальной, когда мягкие пушинки сна осели на всех подушках, Сэльви встала и открыла дверь сарая, жмурясь от страха. Вдруг на эльфов ее песни не действуют? Ух и отлупит ее седой! Да хуже – вскинет мешок на спину и уйдет.
   Он спал. Улыбался, явно видел хороший сон. Девушка тоже улыбнулась. Пока она болтала с хозяйкой, эльф устроил уютное ложе из выданных ему двух тулупов. Вымылся в бочке за домом и устроился под отвоеванным у наглой ведьмочки плащом в одной рубахе.

   – Всё, ты попался, – хищно сообщила Сэльви спящему. – Я тебе такого утром наплету…

   Воды в бочке осталось предостаточно. Девушка долго мылась, сгоняя с тела следы ненависти людей, жадность взглядов ведьменей, мерзость постылой жизни в доме Хрыма и тетки…
   Потом Сэльви вернулась в сарай, пристроила выстиранное платье сохнуть и заползла под плащ, тихо напевая сонные стишки. Эльф дважды почти просыпался – но снова успокаивался, стоило замереть ненадолго. Потом он вздохнул, повернулся на бок и сам плотнее обнял «жену», устраивая ее голову на руке. А Сэльви все пела, зевая и понимая, что сама насквозь пропитана сном. Не было сил даже подумать, что утром сотворит седой, обнаружив обман. Но нельзя ведь просто так сказать ему: «Я звала Судьбу, а пришел ты». Не поверит. А если и поверит – он-то никакой Сэльви не звал и не искал…

   – Ну прямо голубки, – заворковала хозяйка от порога. – Конечно, дело молодое, но крепко же проспали вы рассвет, птахи! Вот я и пришла, завтрак стынет. И я не подглядываю! Я уже ушла.

   Седой зевнул, улыбнулся – он давно не спал так беззаботно, не слушая лес и не ожидая бед. С тех пор, пожалуй, как последний рас гостил в Круге мудрых. И вот, надо же – провалился, отдохнул душой. Вся усталость, нехотя и по капле покидавшая тело последний год, разом схлынула. Легко, светло…
   Орильр попытался шевельнуться, удивленно открыл глаза и охнул. Внимательно изучил совсем рядом со своим лицом упрямую морщинку меж темных бровей, усердно зажмуренные глаза и прикушенную губу. Упрямейшая из ведьмочек не желала жить в деревне, это он понял еще вчера. Но чтобы настолько – и представить не мог! Чуть пожал плечами и дунул ей в лицо. Сбившаяся прядь волос сместилась, защекотала нос и вынудила-таки девушку открыть глаза, вздохнуть, чихнуть… – и снова усердно зажмуриться.

   – То есть мое мнение никого не интересует? – уточнил эльф.
   – Почему? – она отважилась приоткрыть левый глаз. – Можешь меня отлупить, это будет честно. Или оттаскать за волосы – тетке от всех расстройств крепко помогало. Но учти, я упрямая.
   – Надо было сразу относиться к этому заявлению с должной осторожностью, – рассмеялся эльф, падая на спину и довольно потягиваясь. – Что бы ты вчера ни спела, я великолепно отоспался. Спасибо. Если разобраться, я так не спал пятьсот тридцать… нет, пятьсот сорок три года. И два месяца, тогда была макушка лета, а теперь уже закат.
   – Ужас, – она открыла второй глаз и села, нервно натягивая плащ. – Ты ведь это того… серьезно. А я думала наговорить с утра глупостей, то да се… Не поверишь.
   – Не-а, – согласился Орильр, снова зевая. – Давай дальше по плану, что после глупостей? Не расстраивайся, говори, как придумала. Разберемся.
   – Я тебя не предам, – тоскливо вздохнула Сэльви. – Я лучше твоей бывшей, которая коварная эльфа. Можно мне с тобой? Ну, не по вашим обычаям, просто так. В Эрхое это называется – походная жена. Пойми, они меня искали четыре года. Не отступятся. Мне не хочется стать «углем» для их силы. И никто не поможет, кроме тебя, я твердо знаю.
   – Допустим.

   Орильр сел и посмотрел на черноглазую с сочувствием. Откуда ей знать, что он за существо? И про прошлое – тоже. Например, что в давней войне он уже встречал такую вот черноглазую женщину, тонкую и маленькую. И та ведьма оказалась опаснее любого ведима! Прорвалась через ряды охраны, срубив троих и уложив проклятиями опытного мага, как мальчишку. Никто не смог дать отпор. Лишь он – хран, успел. Повезло: последним стоял, возле королевы, закрыл ее и срезал тварь. Ведьма жила еще долго, и она очень хотела убивать до последнего мгновения. Потом маги сказали – то была мать всех ведимов, так ее звали Черные.
   А десятью днями позднее хран увел свою королеву в катакомбы, и всё кончилось. И прошлое, и желание строить будущее.
   Когда Орильр увидел эту девочку у столба – едва удержал руку, потянувшуюся зарубить ее первой, прежде Черных. Даже бой вел как-то рвано, невнимательно. Подставился под заклятье… Всё не мог поверить, что позвала и дозвалась – именно она, ведьма. Черноглазая, тьмою наполненная. Что проклинала она, оставшись за спиной – именно ведимов, а не его! Что ведьма не была ловушкой Черных…
   Ночью, на первом же привале, Орильр спешно собрал и заварил травы, безобидные для человека и смертельно ядовитые для демона. Ведьма охотно приняла отвар, не заметив подвоха, выпила до дна – и живет! Так кто она такая? И кто из них двоих нагородил больше глупостей вчера и сегодня? Стало бы ясно довольно быстро, стоило поговорить… Но ведьма никак не прекращала нелепо, наивно обманывать! Так по-детски…

   – Я буду помогать, я умею их проклинать, как выяснилось, – совсем жалобно вздохнула Сэльви, прерывая молчание. – Я полезная ведьма.
   – Говори правду, – нахмурился эльф. – Я очень, очень старый эльф, и оттого вижу и отчетливо слышу, что ты думаешь иное, и то, другое, важнее. Вот главное и рассказывай. Перестань шмыгать носом! Тоже мне ребенок! Сама сюда заползла, отступать поздно.
   – Ладно, – она кивнула и выпрямилась. – Он сказал, что меня никто не спасет, и что не надо звать, но я все равно… того. Я охрипла, но очень старалась. И совсем уже решила, что нет ее, а потом вот ты… Вот.
   – Н-да, уже лучше, – улыбнулся Орильр. – Теперь ты сказала честно. Но я не вполне понял, что это за «она», которой нет?
   – Всё ты понял, – обреченно прошептала Сэльви. – Лучше бы отлупил. Не так тяжело, как говорить. Синяком больше – синяком меньше, они проходят. А скажу я тебе – это когда еще зарастет. Это не на коже.
   – Но и мы теперь не по лесу идем, – упрямо прищурился эльф.
   – Ладно, – кивнула Сэльви. – Судьбу я звала. И лучше бы ты меня убил там, в городе, чем допрашивать и бросать теперь. Иди, я сама найду, где поселиться. Деревень много, а я работящая.

   Она уронила плащ и поднялась, на ощупь нашла свое платье и стала одеваться. Руки упорно не желали попадать в рукава. Орильр следил за ведьмой, и это было больно… Маленькая, тощая, лохматая, с цветастыми синяками на руке, спине и ногах. Она не врала, понял седой, муж ее бил. Делал это умело и зло. Вон старые следы, а эти совсем свежие.
   Орильр смотрел и думал, что идти ей действительно некуда. Черноглазую рано или поздно обвинят, снова ославят ведьмой. Он сам усомнился, а люди куда проще и жестче. Разбираться не станут – кому важна и дорога эта сирота? Без единой медяшки, а снег упадет через пару месяцев. В лучшем случае, ее живой вернут домой, к мужу. Все по закону, она ведь говорила: за нее тетке дан выкуп. Бегство ничуть не улучшит жизни после возвращения и не защитит ни от ревности мужа, ни жажды ведимов, нащупавших ее след.
   Растрепанные мысли окружали хороводом, прятали главный страх. Он сам вынудил черноглазую говорить до конца, честно. И выяснил то единственное, что объясняло, как ведьма дозвалась.
   Что теперь делать с тем, что он, эльф, – глупое дело – Судьба этой девочки-ведьмы из рода людей? Он не искал такого, не просил и не звал. Но теперь-то что делать, раз уже поздно отрицать сказанное и отменять сделанное? Его позвали, он услышал и пришел, и ему признались, полностью и до конца…
   Упрямое платье наконец уступило своей куда более упрямой хозяйке.

   – Сэльви, я не могу взять тебя в жены по полному обряду эльфов, – серьезно сказал Орильр. – Мы слишком мало знакомы. Наши полные браки вообще редки, это слияние душ, я пока не способен срастись с тобой. Не объяснить проще, уж извини. Если бы я смог срастись, один из нас стал бы меняться. Либо я прожил бы жизнь человека с тобой, как мой друг очень давно, либо ты – вечность эльфа. Никто не знает заранее выбора звезд. Но я стану считать тебя обычной человеческой женой, а там будь что будет. По крайней мере, ты действительно не предашь меня. В это я верю.
   – Честно? – спросила она очень серьезно, и, когда эльф кивнул, заулыбалась. – Я тебя – того… переупрямила! Правда что ли? Да?
   – Да. Ума не приложу, как ты собираешься за мной успевать по лесу?
   – Я буду стараться… дорогой.
   – Ох, ну что за ужас! Только не «дорогой», – загрустил Орильр. – Те, кому я разрешаю, зовут меня Рир. Я точно излуплю тебя, если еще раз…
   – Понятно, когда мне захочется быть отлупленной, я вспомню это слово, – хищно прищурилась Сэльви. – А петь ты умеешь? Маленькие злобные черненькие крылатые в сказках – они поют.
   – Я неправильный эльф. Не пою, не танцую, не играю на всяких там скрипках-арфах и прочем музыкальном. Но тебя готов слушать, у тебя приятный голос, как мне вспоминается сквозь сон.

   Она кивнула и убежала в дом. Голос скоро донесся уже оттуда, девушка пела что-то замечательно звонкое и веселое. За завтраком эльф не переставал удивляться сиянию ее глаз, вроде бы даже чуть посветлевших. И тому, как эта радость греет душу.
   Их провожали всей деревенькой. Старая хозяйка махала вслед дольше всех, смаргивала слезинки, – ей очень понравилась семья молодого охотника. Конечно, не дело тащить жену в лес, на промысел, но и разлучать такую красивую пару – грех. Старушка глядела вслед и кивала. Очень складные. Девочка на полторы головы ниже мужа, легкая и веселая, как огонек. А охотник – человек обстоятельный, душевный. Видно – уже пожил, а доброты не растерял.
   Сэльви и правда прыгала искоркой, не в силах унять свою радость.
   Замечательный день разогревал туман, выпаривал осень из воздуха. Ворон, с которым ее познакомил муж, иногда пролетал совсем рядом и важно изучал своих подопечных, переваливаясь с крыла на крыло. Он хрипло, но внятно говорил на леснийском и эрхойском, а еще знал обрывки настоящих заклинаний на неизвестных Сэльви языках. Охотно советовал – «Причешись», или «Смотри под ноги». Девушка кивала, благодарила и снова смеялась.
   Солнце играло в салки с мелкими верткими тучками, лес то вспыхивал пронзительной зеленью, то успокаивался в тени. Одно из облаков несколько мгновений плыло так, что Сэльви удавалось бежать по кромке тени… Когда глянцевые черные волосы скрылись в тени, девушка вздрогнула и резко остановилась, едва не споткнувшись.

   – Рир, я очень плохая и глупая, я забыла! Ох, ну что теперь-то делать?
   – Говори, – предложил эльф.
   – Те, которых ты зарубил в городе, они ждали еще троих или даже четверых. Завтра утром меня должны были того… сжечь, и все Черные как раз успевали. Они рядом. Они же выйдут на бабушкину деревеньку, или… Рир!

   Сэльви умоляюще заглянула в зеленые глаза. Может, он и это способен исправить? Даже очень злой город, куда она едва ли согласится вернуться, не заслуживает гибели. Седой коротко кивнул и позвал ворона. Птица прошла над самыми головами и хрипло каркнула – мол, погляжу. Эльф прикрыл глаза и пропел короткую фразу на незнакомом языке. Тихо, едва слышно. Но девушка разобрала – это для поиска. Осторожно положила руку на широкое плечо, стараясь помочь. Уж на Черных-то она настроит, это не трудно.
   Зеленые глаза удивленно раскрылись.

   – Ты и правда полезный человек, жена, – похвалил седой. – Не думал, что необученная магии вадьмочка может и это… Там, чуть правее. Еще до заката встретим их. Но надо очень спешить. Как я теперь понимаю, не одна ты звала меня в эти места.
   – Мы только сегодня поженились, а ты мне того… про других, – испуганно закапризничала Сэльви. – Красивые эльфы все такие ветреные?
   – Ох, я, оказывается, красивый, – приятно удивился Орильр. – Там мой друг, старинный.
   – Вы не виделись пятьсот сорок три года, – ведьма сморщила носик, весело блеснув глазами. – И два месяца.
   – Ты опасный человек, жена, – изменил свое мнение эльф. – Всё верно.

   Он уже проверял свой мешок, крепил сверху легкий груз со спины Сэльви. Пояснял скороговоркой, как надо правильно бежать. И когда подавать сигнал к отдыху, потому что на месте надо быть не только вовремя, но и достаточно свежими, чтобы драться.
   Сэльви сосредоточенно бежала, стараясь, как велено, не оставлять следов на мягкой земле. Она слушала советы очень внимательно, она даже усердно умалчивала многочисленные вопросы, чтобы не высказать их вслух, не сбить дыхание. Впрочем, ее эльф умел улавливать неспрошенное и без слов, сам немедленно разъяснял и уточнял.
   Двигаться, как учил Орильр, оказалось удобно, тем более он хвалил и даже удивлялся ее ловкости – приятно, сразу добавлялось сил… Сам седой скользил рядом, явно не прилагая и малых усилий, и – говорил. О магии, о том, чего ждать от Черных, о хитростях, помогающих отражать их заклятия. Учил, что может быть самым опасным в бою, как правильно стоять, чтобы не мешать, а помогать.
   Уставать Сэльви начала после полудня, и седой, поняв это, немедленно объявил отдых.

   – Я…
   – Молчи, дыши. Еще можешь бежать, вижу, но так ты быстрее и полнее восстановишься, – эльф усадил девушку на ствол поваленного дерева, достал флягу. – Два глотка, не больше. Ты хоть что-то понимаешь в оружии, ведьмочка моя упрямая?

   Она виновато качнула головой, усердно успокаивая дыхание и не тратясь даже на короткое «нет». Орильр улыбнулся. Кажется, он снова путает эту девушку с иной, у которой тьма была не в волосах и глазах, а куда глубже – в душе. Эльф кивнул, достал из мешка узкий нож, пристроил Сэльви на пояс. Велел попробовать, удобно ли ложится рука.
   Нож оказался великолепным, он сам, как показалось Сэльви, подсказывал, как следует двигаться. Он был подарком, настоящим! Странно даже подумать: ей – и вдруг подарок. Дорогущий, ведь сделан – по теплу рукояти понятно – своими руками. Догадливый эльф кивнул: да, это его работа. Недавняя ковка, не из лучшего материала – но он старался. И магия в ноже есть, чуткой руке он поможет, постарается.
   Ворон упал на плечо седого и захрипел: «Пор-ра, вр-ремя…»
   Седой нахмурился, взял руку Сэльви и сказал что-то очень доброе и теплое. Дышать стало куда легче.

   – Я не возьму, тебе еще драться! – заспорила она, убирая ладошку за спину. – Нельзя так бездумно силой делиться.
   – Ох, всё-то ты знаешь, – обеспокоился эльф. – Надо, малыш. Мы опаздываем. Вставай.

   Она кивнула, увидела, что муж оставляет мешки, еще раз проверяет оружие, и поняла окончательно: не просто опаздывают, уже опоздали! Седой подал руку и больше не отпустил. Он бежал и тащил за собой Сэльви, которая едва успевала понять, каким чудом кусты и стволы уклоняются от встречи с ее носом, до сих пор целым. Поверить, что это она огибает их, изворачивается, обтекает, было невозможно. А еще девушка наконец осознала, как двигаются настоящие эльфы в лесу. И виновато сочла себя тяжкой обузой.

   – Зря, – седой расслышал и эту мысль. – Ты справляешься. И еще – ты легкая.

   На миг стало очень приятно, что муж хвалит даже теперь, в отчаянной спешке. В прежней жизни это никому не приходило в голову!
   Они нырнули в низинку, вылетели на холм, снова прыгнули, сбежали, поднялись…
   «Четверо», – оскалился Орильр, и Сэльви поняла – уже рядом. Она расслышала знакомый визг, донимавший ночами в кошмарах. Седой резко отпустил ее руку и выпрыгнул на вершину нового холма, в полете извлекая узкие мечи. Это было красиво, и снова – медленно. Сэльви успела подумать, что время останавливается, именно когда дерется муж. Значит, они так крепко связаны?
   Колени подломились: сама она не могла двигаться с нужной скоростью, но в падении хватило времени удачно выбрать место в мягком мху, лечь на бок и перекатиться, чтобы сразу встать на колени и глянуть вниз, на склон, где кипел бой.
   Черные стаей волков кружили возле добычи. Застигнутые ими люди либо успели выбрать неплохое место для боя, либо оказались везучими не в меру, – но теперь, именно благодаря своей удаче, эти двое еще жили.
   Люди двигались в узком треугольнике трех сосен: две росли плотно и между ними Черные пролезть не пытались. Третья – чуть в стороне, оставляя возможность пробраться только для одного врага в каждом проеме. Впрочем, Черные – не просто воины. Двое скользили, жалили и уворачивались от ответных ударов, вновь отступая… Они почти играли! Они понимали, что добыча уже не уйдет, и ждали чужой усталости. Неизбежной при заданном темпе боя и очень скорой. Оставшиеся два ведьменя были чуть поодаль от сосен, именно издавали вой, атакуя проклятиями с расстояния в десяток шагов.
   Пока зажатые в кольцо люди держались, и Сэльви приметила, что оба ведьменя, стоящие позади и проклинающие, – ранены, причем один довольно серьезно.
   Один из людей тоже пострадал: был уже дважды ранен, когти тварей буквально вырвали у него из руки и плеча плоть, мужчина двигался очень медленно, с каждым мгновением теряя силы. Второй – он был эльф, вдруг сообразила Сэльви! Именно эльф! Теперь Сэльви уже не сомневалась. Он был еще быстр и свеж, но именно его обстреливали воем с дальнего расстояния, пытаясь проклясть и затормозить.
   Седой в два прыжка добрался до заклинателей, к нему обернулись – и снова один не успел, подавившись сталью. А второго, не желая тратить время на глупые опыты, Сэльви остановила проверенным пожеланием сдохнуть… Сработало, она даже успела увидеть легкий кивок мужа, оценившего помощь. И – не успела обрадоваться…
   Раненный человек уже падал, это виделось для Сэльви медленно и страшно. Лапа ведьменя с длинными глянцево-черными когтями разорвала ногу воина ниже колена. Вторая лапа как раз теперь косо поднималась, чтобы резать наотмашь незащищенное горло…
   Седой снова успел. Как – Сэльви не понимала, муж словно бы размазался в воздухе, охнув от непосильной скорости движения. Но – смог, достал: острие клинка вошло в затылок врага.
   Девушка заставила себя перебросить внимание на последнего из Черных и от всей души пожелала ему проверенного дважды: скорейшей кончины. Ведьмень будто закаменел… и муж использовал этот шанс немедленно.
   Вой стих.
   Время стало вязким, воздух уплотнился, ловкость движений ушла, растворилась в усталости и боли… Сэльви упрямо тряхнула головой и поползла к седому, удивляясь тому, что левая нога подламывается и не желает слушаться.
   Муж лежал, прикрыв глаза, и стараясь не шевелиться.

   – Руку порвал? – жалобно сообщила свой вариант травмы ведьма, наскоро ощупывая тело чутьем и пальцами. Седой едва заметно дрогнул веками. – И плечо! Ну, кто из нас упрямый?
   – Брав! – позвал незнакомый эльф и отвернулся, приметив, что рука одного из ведимов чуть дернулась. Он метнулся добить врага и на ходу пробормотал: – Рир, как ты кстати! Я сейчас… я…
   – Добей их и помоги человеку, я подожду, – кое-как разжал зубы Орильр.
   – У-у, до чего докатился, тебя можно звать «дорогим» совсем безнаказанно! Потерпи. Я скоро.

   Незнакомый светловолосый эльф кивнул. Он теперь как раз добивал Черных, мельком с сомнением поглядывая на их явную родственницу. Вполне живую, нахально ругающую самого мастера!
   Ведьма собралась с силами и переползла к раненному человеку. Села рядом, стала напевать что-то детски-беззаботное ясным и чистым голосом. Воевода – а это был, конечно, он – почти мгновенно заснул. Кровь, толчками выходившая из порванных сосудов, тоже унялась. Черные глаза посмотрели на эльфа жалобно.

   – Я плохо умею сращивать такие раны, – виновато сообщила ведьма. – У нас в деревне всё больше простуды. Или если лошадь лягнет, приходилось лечить. А раны – никогда. Может, ты знаешь слова, тогда говори, а я просто помогу. Сильная я, как выходит, но пока очень глупая.

   Седой закашлялся мучительным смехом. Ему понравилась такая оценка. Светловолосый без раздумий бросил оружие, сразу оказался рядом, упал на колени и склонился над человеком. Длинные пальцы заскользили над рваными ранами, Сэльви устроила свои ладони возле запястий эльфа и усердно делилась даром магии. «Ничего себе силища», – шепнул эльф, наблюдая, как раны закрываются, розовеют, ссыхаются корочками. Если бы он попытался собственными жалкими возможностями лечить такие страшные повреждения, уже лежал бы без памяти. А черноволосая даже не заметила расхода сил.
   Эльф покачнулся и попытался отдохнуть, прикрыв веки, но бессовестная ведьма дернула за плечо и указала на мастера. Человека долечить надо, но ей куда важнее убрать иную боль.
   Седой облегченно вздохнул и лег поудобнее, едва это стало возможно. Глянул на суетливую Сэльви, толково и расторопно хлопочущую с клоками тряпок и мазями возле раненного, названного Бравом. Девушка хромала, зло закусив губу, – и молчала, не думая жаловаться. Орильр жестом подозвал своего бывшего ученика.

   – Кэль, она еле стоит на ногах. Займись.
   – Мигом, – покладисто кивнул тот. И добавил, устроившись рядом с Сэльви, втирающей мазь в ногу Брава: – Обойдется, растяжение. Могу обезболить… вот так.
   – Спасибо, – улыбнулась ведьма.

   Орильр попытался пожать плечами и зашипел от боли. Его позабавило то, как легко Сэльви приняла сам бой и гибель Черных. Еще один повод признать, что из нее может получиться очень толковая жена. Седой попытался вспомнить, откуда у запасливой ведьмы взялись мази? Видимо, в деревеньке догадалась выпросить. Оказывается, она еще и практичная.

   – Сильно тебе досталось, – изложил свои наблюдения Кэльвиль и недоверчиво тронул седую прядь. – Ведимы так обработали?
   – Куда им, – усмехнулся Орильр. – Наш новый король и моя бывшая жена расстарались. Не пытайся так усердно хлопать глазами, я сам понимаю, новости дикие. Лэйлирр убил своего папу короля и занял его место. У нас дома теперь всё устроено куда веселее, чем у людей. Палачи, застенки, доносы. Тайный приказ следит за каждым и собирает слухи.
   – У тебя горячка, – понадеялся Кэльвиль.
   – Именно, – сердито кивнула Сэльви, плюхнула на лоб седому мокрую холодную тряпку, бережно ее расправила. – ты не лесной дух, чтобы того… растворяться! Но ты почти помер. Ты чуть руки не лишился, вот. Сам себе связки порвал, ну разве мыслимое дело? Ух и устрою я тебе, когда толком выучу магию! А пока буду сидеть и гордиться, как ты их, а? Родич твой куда как поплоше дерется. Ты у меня лучший, самый-самый.
   – Это кто? – потряс головой Кэльвиль, шалея от манер ведьмы. – По виду типичная демоница, по речи – тоже. Я чуть не зарубил ее.
   – Имел бы дело со мной, – усомнился Орильр, блаженно щурясь. Руки девушки гладили плечо и боль уходила. – Знакомься, это Сэльви, моя жена. Будь повежливее, обязан ты ей жизнью сегодня.

   Мастер боя задохнулся и молча кивнул, пытаясь усвоить совсем уже невозможную новую информацию. Зато Сэльви окончательно вернулась в свое обычное, с точки зрения знающего ее второй день Орильра, солнечное настроение. Она уже щебетала, напевала и вертела головой, рассматривала лес и прикидывала, где остался мешок с вещами. Убедившись, что без ее помощи муж проживет часок-другой и не сойдет с ума от боли, Сэльви ушла за мешком, то и дело окликая ворона и требуя уточнять дорогу.
   Вернулась она двумя часами позже, пыхтя и вздыхая. Хромота почти прошла, и тяжелый вьюк выносливая Сэльви тащила уверенно. А еще – она была горда собой до последней крайности. На плече болталась тушка зайца, уравновешенная двумя утками. На вопрос «откуда?», без труда читаемый во взглядах эльфов, добытчица презрительно фыркнула и показала малый лук.

   – Ох, что-то с тобой сильно не так, – засомневался Орильр. – У вас в деревушке, что, всех детей учат стрельбе из эльфийского лука? Этот сделан с большим усердием, весьма сложен. Видишь, плечи неравные?
   – Я думала от небрежности, – весело блеснула глазами Сэльви.
   – Кстати, наши женщины всегда использовали именно такие, – припомнил Кэльвиль. – Легкие и удобные, но люди их не знают.
   – Ты глупый муж! – фыркнула Сэльви, игнорируя второго собеседника. – Я чувствую все твои вещи, они учат меня. Сам говорил. Один разок ушибла руку больно, а потом приспособилась. Хороший лук. Сам целится, сам ищет дичь.
   – Сам ощипывает, свежует и жарит, – рассмеялся Орильр, осторожно усаживаясь и позволяя Кэльвилю придержать за плечи, подпихнуть под спину мешок.
   – Вам жаркое или пироги с зайчатиной? Мне добрая бабушка подарила сковороду. Сказала – мы хорошая семья. Хотя пироги… это я того, хватанула.

   Идея пирогов окончательно примирила Кэльвиля с темноглазой ведьмой. Эльф признал ее право распоряжаться лагерем и усердно носил воду, собирал травы и жег костер, сгребая подходящие угли для приготовления обещанных пирогов.
   Жаркое поспевало, распространяя удивительный и, по словам Орильра, целительный, запах. Тем временем Кэльвиль коротко рассказал о дороге с юга и делах гномов. Вороного коня путники оставили в деревушке, похожей на приютившую Орильра. Дикий лес мало подходил для лошади, ради коня путники были бы вынуждены вырубать тропу и искать обходы многих завалов и лощин…
   Потом Кэльвиль выслушал историю злоключений угодившего в темницу мастера, сокращенную радикально, чтобы не беспокоить и так готовую заплакать Сэльви.
   Какой-то король унижал и морил голодом ее мужа! Ненадолго ведьма даже задумалась: а не сделать ли для него исключение, пожелав неприятностей, как самому настоящему и гнусному ведиму? Что-нибудь не особенно зловредное, но неприятное и неудобное – типа бесконечной икоты. Или расстройства желудка. Седой поймал задумчивый взгляд жены, уточнил причину и долго не мог успокоиться, то и дело хихикал, представляя икающий двор эльфов на золотых горшках.

   – Нет, это слишком страшно, – кое-как отдышался он. – Лучше уж я сам займусь королем. Пора смещать его. И Стену убирать – тоже.
   – Теперь ее никто не сдвинет, – затосковал Кэльвиль. – Кровь убийцы бесполезна для заклятия, Стена его даже не пропустит. А старшая кровь мертва.
   – Спасибо за идею, – обрадовался Орильр. – Удивительно, как я сам не вспомнил это вовремя? Теперь попался наш Лэйлирр. Он-то наверняка и не ведает своего бессилия, голова от величия здорово мутится.
   – От голода, – поправила Сэльви, разрезая запечённую утку, выкладывая на деревянные дощечки и усердно украшая. – Приправа из трав с грибами, еще ягоды толченые и утиный супчик. Но его мало и вообще вышло густовато – придется прямо из котелка есть. Еще я решила закоптить часть мяса, а печёночку вот, отдельно подаю. Пробуйте.

   Она нервно мяла остатки запасной рубахи Кэльвиля, разорванной на повязки, и теперь сгодившейся для салфеток. Любой муж выгонит жену, не способную угодить с обедом. Тем более такой – эльф, наилучший боец и вообще умница. К тому же – недопустимо, головокружительно красивый. Может, его дрянная эльфа только своей кухней и держала? Что тогда делать ведьме, в деревне не изучают королевское блюда…
   Вопреки опасениям Сэльви, оба эльфа ели и нахваливали ее стряпню совершенно искренне. Еще приятнее то, что Орильр первым заметил – себе она не положила ни кусочка.

   – Отравлено? – насмешливо возмутился он.
   – Жена ест то, что ей оставят, – вразумила его Сэльви с некоторым удивлением. – Так положено. Вы дрались, ведьменей кучу порубили, а я только под ногами без пользы путалась.
   – Прогоню, – сыто и нестрашно пригрозил Орильр. – Надоели мне твои деревенские порядки. Ешь, как все. Вон Кэль подавился из-за твоих глупостей. Он же безнадежный эльф, его Эриль из Круга не выпускает. Так и норовит всех поголовно спасти и осчастливить.
   – Ладно. Буду есть…

   Сэльви положила себе самый маленький кусочек и заулыбалась. Получила легкий подзатыльник и другой кусок, большой и сочный. Гордо блеснула глазами. Вот у нее какой муж – ничего ему не жаль для своей Сэльви.
   Кэльвиль воспользовался семейной сценой и утянул не глянувшийся мастеру кусочек. Потом он с трудом впихнул в себя несколько ломтиков копченого мяса. И блаженно вздохнул, жмурясь от счастья. Среди людей попадаются такие, как эта ведьма, способные готовить куда вкуснее любого эльфа. Они от души стараются, угодить хотят, и это для вечного очень заметно.

   – А где ты нашел свою замечательную жену? – задумался светловолосый.
   – Я одна такая, – вспыхнула радостью Сэльви. – И это я – того… нашла его. Вы уж ночуйте, за раненым следите, а я схожу и приведу коня.

   Орильр попытался возразить – и махнул рукой. В чем-то девушка права: Кэльвиль должен сидеть возле раненого. К тому же, хоть он и не признается, от заклятий Черных пострадал изрядно, оттого и ест за троих. Сам седой пока ни на что не годен. Плечо делает вид, что вот-вот заживет, лишь пока его не тревожат и малым движением. Наконец, воеводе Браву, до сих пор лежащему без памяти, нужны покой, уход и тепло. Черных теперь в округе нет, наверняка все ближние знали новость и шли к заставе, «греться» у костра ведьмы. Так что угроз нет. А звери Сэльви не обидят, в этом Орильр не сомневался.
   Девушка собралась быстро, благодарно кивнула, принимая флягу, с важным видом и как минимум трижды повторила Кэльвилю рецепт овсяной каши, велела усердно отдыхать и приглядывать за ее драгоценным Риром.
   Пепельно-розовый закат уже остыл, когда девушка закончила процедуру воспитания эльфов и обучения их жизни в лесу. Оба молча и усердно кивали. Для них, следопытов, наставления были забавны, но забота в голосе ведьмы звенела настоящая, и вслушиваться оказалось очень приятно. Орильр напоследок снял с шеи цветную нитку со сложным узлом и надел жене, велев, если что случится, – дергать и звать, так легче будет услышать.
   Черноглазая заулыбалась и с самым невинным видом уточнила: а если она просто соскучится? И, не дожидаясь возмущения, вскочила, пошла прочь. Не глядя, поманила пальцем ворона. Старый слетел и сел на плечо, довольный тем, что о нем помнят. Потрохами угостили, мясом, а теперь зовут руководить походом.
   Орильр своим чутким слухом еще долго ловил каркающие замечания мудрого. Было похоже, что ворон дословно повторяет один из уроков основ магии для начинающих.
   Когда лесная тишина очистилась от лишних шумов, он обернулся к Кэльвилю.

   – Не смотри так. За Стену я не возьму ни тебя, ни ее. Страшно там, Кэль. В ночь отдохну и уйду, не хочу рисковать вашими головами. Давай сразу уговоримся, где я вас стану искать после. Когда именно? Ну, весной, не раньше. А ты совсем бледный. Чем они тебя?
   – Всем, – вздохнул эльф. – Спасибо Лоэльви, наговорил многослойную защиту, она выгорела, а свое дело сделала. Лучше ты мне поясни: как ты умудрился научить девочку «алмазному щиту»? Это же невозможно. А когда ты рубил первого, она играючи второго выключила… чудо, как ловка. И быстра.
   – Не учил я, – удивил друга седой. – Из этой очаровательной ведьмочки заклинания сыплются случайным образом. Прошлый раз был «цепень», и при том полный. Сегодня еще и «удавка», если успел заметить. Кажется, в ее варианте это звучит «чтоб ты подавился». Никакой школы, а по силе – хорошо, если третья ступень. Может, и четвертая.
   – Сколько надо, не меньше, но и не больше, – задумчиво предположил Кэльвиль. – Выходит, она для Черных – как мед для ос. Не просто «уголь силы», а настоящий костер. Вот они и слетелись погреться.
   – Береги ее.

   Светловолосый кивнул. Подбросил дров, проверил мирно спящего Брава и помог Орильру устроиться поуютнее. Безветренная ночь у костра тепла, она убаюкивает, шлет добрые сны. И – долгие.
   Орильр проснулся в послеполуденном жарком мареве, совсем летнем. Некоторое время недоуменно глядел в синее небо. Второй день он спал без тревог, глубоко и тихо. И второй день, можно спорить на что угодно, его успешно околдовывала хитрая ведьма. Такое ощущение, что обман эльфов – это обычное дело, которому в деревне с младенчества обучают…
   Черная усатая конская морда заслонила солнце. Конь склонился ниже, попробовал пожевать капюшон. Знакомая маленькая рука ласково отшлепала хулигана по храпу. И темные кудри укрыли остаток неба.

   – Ух, как я бежала! – честно призналась ведьма. – Опять ведь хотел меня бросить? Я сразу догадалась, когда ты легко отпустил за конем. Обманщик!
   – У тебя красивые волосы, – зевнул Орильр. – Мягкие. В отличие от характера.
   – Ты мне зубы не заговаривай, – обрадовалась Сэльви, роняя голову на грудь седого. – Правда, красивые?
   – Да.
   – За Стену мы пойдем вдвоем. Ты – королю морду бить, а я, по деревенскому обычаю, лохмы гнусной эльфе драть. Это семейное дело, Рир. И вообще: никуда ты больше один не пойдешь. Только попробуй меня оставить на этой стороне своими дурацкими уловками! Я упрямая! Я того… или в лепешку об Стену расшибусь, или всё же дырочку в Стене проковыряю. Понял?

   Орильр кивнул, с удивлением понимая, что рад упрямству жены. Возвращаться в Лирро ему не хотелось ничуть. Более того, на душе копилась такая темная и мрачная обида за прошлое, что с ней пускаться в путь было просто опасно. Или себя угробишь, или других, и не обязательно виноватых. Да и плечо, если честно, пока не располагало к дракам и стрельбе из лука.
   Во сне завозился Кэльвиль, потянулся… замер. Вскочил, удивленно осмотрелся. И рассмеялся. А довольная Сэльви уже доставала из вьюков козий сыр и творог, купленные в деревне для позднего завтрака. И, хитро щурясь, поясняла. Никакой магии к эльфам она не применяла вчера, вот еще! Сама додумалась – учуют. И не обманывала их, ничуть! Так и сказала – мол, давленые ягоды, приправа из трав с грибами… Кэльвиль захихикал и ушел проверять состояние Брава. Воевода по-прежнему спал, но дышал куда свободнее и спокойнее, чем вчера. Эльф заново осмотрел раны, нашептал слова лечения и втер мази.
   Сэльви тем временем усадила своего мужа и, как выразился тот, окружила сплошной заботой. Умывала, кормила, расчесывала седые волосы, гладила плечо, заново прогоняя боль, и получилось даже лучше вчерашнего. Наконец она осталась довольна результатом, встала и важно сообщила, что идет на охоту. Эльфы молча стерпели оскорбление. Лишь когда черноглазая скрылась в лесу, Кэльвиль пожаловался:
   – Рир, мы с тобой выродились. Нас, следопытов, в лесу кормит человеческий ребенок.
   – Она не ребенок, она ведьма, – беззаботно усмехнулся седой. – И к тому же умная. Знаешь, я начинаю уважать ее. Обычно людям требуется куда больше времени, чтобы я поверил в них. И чтобы начал понимать – тоже. Она ушла думать, Кэль. И плакать, у нее зверски болит рука. Потому я и не возразил. Могу добавить: у нее не только рука болит.
   – Вот как? – вскинул брови эльф.
   – Да, – вздохнул Орильр. – Девочка куда сложнее, чем положено жительнице села. Она видит, насколько мы иные. И очень старается быть… достойной. Ужин этот королевский, на пять перемен. Когда я увидел утиную печень отдельным блюдом, чуть не задохнулся.
   – Кстати, у нее и это получилось превосходно.
   – Да, настоящий осенний бал. Салфетки, листики узором. У нее жуткий синяк. Лук тугой, и упирался он, пока не согласился помогать, весьма сильно. Но она упрямее. Я отдал ей твою перчатку, а не то всю руку порвет. Взял не спросив. Не сердишься?
   – Нет, конечно. Если позволишь, я спрошу – что натворила Нильэса? Ты вроде не обижал ее, да и она, по твоим словам…
   – Давай уж я скажу правду, – сморщился Орильр. – Сделал глупость, женился на внешнем сходстве, думая о другой, вот и получил, что заслужил. Ее род попросил у меня разделить с женой все права. Больно думать, но ей всего лишь хотелось получить камни. У меня была дивная коллекция побрякушек. Накопились, знаешь ли. Гномьи подарки, ранние работы Бэля, еще до увлечения архитектурой. Она наверняка вызнала, где я хранил часть алмазов короны Рэлло… Много всего. Когда меня объявили изменником, она унаследовала настоящее состояние, по любым меркам.
   – Алмазы Рэлло? – охнул Кэльвиль. – Откуда?
   – Гм, – загрустил Орильр, – это я ляпнул сгоряча. Старая история.
   – Я полагал, ты несколько моложе этой истории, – с подозрением сообщил светловолосый. – Пока не увидел, как ты положил вчера троих ведимов. Полагаю, такого боя никто уже очень, очень давно не наблюдал. Со времен, когда еще живы были храны древней королевы. Зато теперь я понимаю, как ты пробираешься за Стену. И почему у имени Орильр нет второй части – указания на род. Погоди… Ведь Эриль знает о тебе?
   – Ну слова не скажи, уже додумывает остальное! – сердито хлопнул себя по колену Орильр. – Эриль слишком хорошая наставница. Занялся бы ты костром, а? Догадливый…

   Кэльвиль рассмеялся и встал, церемонно поклонился, почтительно шепнул: «Как пожелаете, ваше величество», – и скользнул в лес, ловко уворачиваясь от двух пущенных в спину лучин. Слишком легкие и медленные для копий, они не догнали расторопного эльфа, тем еще более расстроив седого. И растравив боль в плече. Пофыркав и повздыхав для порядка, Орильр взялся укладывать вещи в заплечный мешок, придирчиво отбирая лишь самое необходимое. Стена рядом, а на той стороне отсиживаться в дебрях не придется.
   Мешок уже был завязан и готов к дороге, а костер горел жарко и ровно, когда вернулась Сэльви и небрежно бросила на траву трех зайцев и утку. Эльфы переглянулись, дружно и шумно восхитились. Смотреть, как девушка краснеет и моргает от удовольствия, обоим очень понравилось. А добытчица стремительно разделала мясо и обеспечила Кэльвиля новыми указаниями – как хранить и готовить. Особенно внимательно эльф выслушал часть рассказа про снотворное из ягод и трав – безвредное, вполне подходящее для Брава. Сэльви еще раз спела над воеводой простенькую песенку, которая, как уже поняли эльфы, могла сопровождать любые заклинания. Ведьма часто сама не знала, что у нее получится на сей раз – просто старалась сделать как можно лучше, и со временем запоминала наиболее удачные движения силы, послушной ей…
   Пришло время прощаться. Орильр устроил на спине мешок, осторожно встал и разогнулся, довольно отметил, что боль уже совсем невелика. Его Сэльви вылечила очень ловко. И, пристроившись рядом, продолжила свое дело, гладя пострадавшее плечо прямо на ходу.
   Ворон топтался у выделенного ему мяса и задумчиво поглядывал на эльфов – на уходящего и на сидящего рядом. Ведьма просила приглядеть за раненым и беречь его спутника. Еда у новых знакомых вкусная, ее много. Выходит, можно остаться. Места знакомые, а для дальних путешествий он, старый, уже не годен. Как погоняли его вчера, разыскивая злых людей, так и выдохся, устал. Не тот он теперь, что в прежние годы, ослаб… То есть – заслужил отдых.
   Определившись, ворон отвернулся от леса, где скрылся седой эльф, плотнее пристроил мясо у кочки и взялся за ужин.

Старшая кровь эльфов

   Диаль-а-Шаэль напился и неодобрительно осмотрел свою новую флягу. Все как положено. Серебро дарует ясность мыслей и зоркость к нездешнему, в украшении использованы модные теперь аметисты темной глубокой воды без единого облачка мути. Добавлен и магический узор, сохраняющий воду свежей и прохладной. Вроде бы все как надо, но – не то. Прежняя фляга была проще, без камней и узоров, в добротной кожаной оплетке, сберегающей ее от шумного соприкосновения с иным снаряжением.
   Чеканку нынешние эльфы не уважают – проста и лишена магии.
   Сотен семь лет назад, когда Диаль еще не родился, жили проще. Вещи ценили за их полезность, а не за украшения и дороговизну. И уважали превыше прочего доброту рук, создавших и подаривших вещь. Фляга жила в роду Шаэль давно, и создал ее сам Кэльвиль, еще мальчишкой. Говорят, в подарок маме. Кузнецом и ювелиром мастер боя не стал, фляга вышла у него простой, чеканка не слишком изыскана. К тому же за века постоянного использования серебро исцарапалось, вытерлось, Кое-где смялось, теряя детали картинки, нанесенной тонкими штрихами. Да и чернение сильно пострадало. Имелись следы починки.
   Над старой флягой посмеивались франты при дворе, но это их дело. Они ведь не знали, что и без магии вода оставалась свежей и сладкой, удерживала от сна в долгих ночных дежурствах, дарила радость. Новую флягу заказал для следопыта Вэриль. Почти друг. А может, и совсем настоящий друг. Теперь трудно разобраться в этом, все стараются не болтать лишнего. Особенно в последний год.
   Диаль убрал флягу в нелепый для службы на пограничье замшевый футляр. Вся застава смеялась над этим дивным изобретением столичных модников. Как же! Полированное серебро надо беречь от малейших царапин… После первой же ночевки в низинах лиловый нежный мешочек с многоцветной вышивкой задубел и сморщился. Сменил цвет и теперь выглядел как нечто невнятное, буро-серое, слегка пятнистое. Фляга неохотно заползала в неказистый кожух и жалобно скрипела по накопившемуся в замше песку, обдирая полировку.

   – Опять ты распугиваешь белок этой гнилой сливой! – старший хран вынырнул из тумана беззвучно, как всегда. – Ну что ты мучаешься, малыш. Оставь ее в лагере и сделай себе новую, сам. Ты уже половину отряда обеспечил кубками. Кстати, вода в них сладкая, а вино и того лучше. Я проверил свой, спасибо. У тебя рука легкая.
   – Так она дана мне в подарок, – виновато вздохнул Диаль. – Неудобно.
   – В знак наличия общих интересов, – презрительно скривился хран. – Знаю я твоего «друга». Он отсюда в две недели в столицу вылетел, как стрела с тетивы. У меня доносов не пишут. Вот и вышло, знаешь ли, странное дело. Места топкие, и кое-кто чуть не утоп… Потом приезжали важные эльфы из тайного приказа. Но, – хран рассмеялся, – до болот не дошли. Там же грязь липнет на сапоги! На замшевые. Представляешь себе эльфа в лесу, в замшевых сапогах на высоком каблуке?
   – Нет, – рассмеялся Диаль.
   – Вот и сделай себе новую флягу, малыш. Жить станет веселее с хорошей водой. Современная магия – она вся изошла на фокусы. И на двусмысленность. Ты пьешь, а мысли крутятся. Ты, добрая душа, считаешь, что в опальном роду а-Шаэль ему нет причин искать выгоды. А он ищет иного. Застава моя многим не дает покоя. Понял ли?
   – Спасибо, теперь – да.
   – Идем, сменили тебя, уже вечереет. Куда дел старую флягу, кстати? Твой дед Кэльвиль украсил ее очень славно. Виноградным узором. Ты, бедняга, и не знаешь, что такое корица, у нас в Лирро она не растет. А я еще застал большой мир. И помню, в старой фляге вода всегда была немного пряной.
   – Подарил, я же рассказывал. Как раз про нее.
   – Это правильно, – неожиданно для Диаля согласился хран. – Хорошие вещи надо отдавать с добротой и без сожаления. Увы, не с нами твой дед. Прирожденный был следопыт. Но как его жена погибла в северных дебрях, совсем с ума сходить стал. С королем повздорил и больше в Лирро не появлялся. Давно, еще Стены не было.

   Диаль-а-Шаэль кивнул и пошел следом за храном. Он знал грустную и темную историю деда. Мама рассказывала. Она вообще любила вспоминать прошлое, хотя теперь это не принято. Современный эльф, если он желает достичь успеха при дворе, должен смотреть вперед – то есть в спину, а лучше в пятки короля, – любила уточнять мама с презрением. Кто передал эту фразу в столицу, юный а-Шаэль так и не выяснил…
   Уже пять десятков лет мама живет в маленьком поселении в диких гнилых местах северо-восточного удела. Там содержат – вот ведь гадкое слово! – тех, кто недостоин лучшей участи. Говорят, провинившихся плохо кормят и заставляют работать до изнеможения. Но точно ничего не известно. Оттуда не просачиваются даже слухи. И мама не вернется. Она останется на полях, где растет голубой лен, до конца этой своей жизни. То есть пока не смирится и не согласится уйти в сон забвения.
   Пятьдесят лет назад одной фразы было недостаточно, чтобы стать в представлении тайной службы полноценным заговорщиком. Хоть в этом маме повезло.
   Диаль содрогнулся, сознавая, что могло быть в худшем случае. До встречи с седым эльфом казалось, что окончательно бессмысленными и необоснованными приказы короля не могут быть. Что заговор действительно существует, просто иногда трудно отличить настоящих хитрых недругов от иных эльфов, неудачно и не вовремя высказавших свои мысли. Для нас ясна шутка, а им, в Тайном приказе, – чудится умысел… и есть отчего. Ведь погиб же прежний король! Это – горькая и неоспоримая правда. Значит, правда и то, что в кольце Стены живет его убийца. Пять сотен лет, и до сих пор – не найден. Любая тайная служба начнет лютовать, если столкнется с таким коварством!
   Диаль вспомнил мертвую обгоревшую кожу седого и его жуткий спокойный взгляд. Нет, тот эльф не убивал короля. Зато король убивал своего подданного, медленно, страшно и с удовольствием. И мог так же убивать маму. Ему ведь все равно, теперь Шаэль не сомневается. Главное – не заговор. Главное – возможность контролировать всех. Стена в таком случае не преграда, а необходимость. Как можно не покориться, если нет выхода из кошмара? Поля льна, рудники, подвалы – все это нескончаемо. Душа устает, и сон одолевает самых упорных. Раньше или позже, вот и вся разница. Эльфы, увы, живут вечно…
   По-настоящему хорошо и спокойно после того, как увели маму, Диаль прожил лишь последний год. В лесу есть настоящее дело – охрана обжитых земель от хищных зверей, например. Да и тренировки с оружием у а-Виля сильные. Застава, куда сослали Диаля, разжаловав до рядового охранника, к тому же без права бывать при дворе, – лучшее место в Лирро.
   Диаль усмехнулся. Год назад у него отобрали остатки имущества, уцелевшие после того, как увели в поселения маму. Старый родовой дом отошел во владение короны. Хотели сделать больно, но не вышло. Не жаль вещей, а дом – он без мамы пустой. Зато у храна Жильвэ все младшие – как родные дети. Здесь тепло, уютно и нет предателей, готовых служить Тайному приказу.
   Но слухи из столицы такое доносят до чутких ушей!
   Говорят, советника, выдумавшего для седого пытку в камине, в том же самом камине и уморили. Король сидел и лениво спрашивал, как открывается тайный ход. И куда он выводит? Снова и снова, изредка подбрасывая дрова. А советник метался и искал, обжигая пальцы, выл, корчился, умолял… Нет, его не жаль. Тот, кто предложил для другого «черную осу», должен умереть. Его, насквозь гнилого, и сон забвения уже не исправит.
   Потом тряхнули пыточный приказ. Тем, кому не повезло стать обедом забытых всеми древних ящеров, пришлось умирать долго и тяжело. Но и этого королю показалось мало. Придворные стонали от страха и уходили в сон целыми семьями, пытаясь спасти жизнь. Доносы до самой крыши засыпали Тайный приказ, туда набрали немало новых служителей для их чтения. Эльфов теперь хватали среди ночи и белым днем. Цены на лен упали до небывалого уровня – поля ухожены все до малого клока. И подвалы не пустуют… А король все более сходит с ума. Говорят, Рольэри тоже был сослан. Но его в последний момент успел спрятать далеко на юге Верховный хран. Единственный, кто пока цел из толковых эльфов. Потому что ему верит даже король. Ненавидит, но знает – этот не станет готовить яды и бить в спину. Зато обучен охранять. Даже тех, кто неприятен, – присяга превыше симпатий…
   Увы, закон таков: охрана короля присягает не ему – самой стране, Лирро. И потому не может пойти против короля! Это угнетает Верховного, как сказал однажды а-Виль. Ему виднее, он древнейшему из воинов долины – брат. Поздний, рожденный матерью во втором браке, после сна забвения. Но признанный и любимый Жависэлем.
   Диаль шел и думал: что же все-таки знал седой? Вот загадка – из всех самая интересная. Это нечто огромное и важное. Потому что ищут его до сих пор. Тайный приказ, следопыты, маги… Интересно, где можно спрятаться в Лирро так надежно? Хотя он говорил, что уйдет отсюда… Тогда – как и куда? Неужели имеется способ покинуть страну, огороженную Стеной? Вопросов много. Жаль, ответов к ним нет и не предвидится. Диаль честно рассказал старшему храну всю историю своего позорного дежурства в старом дворце, не утаив ни ужина из крысятины, ни подаренной седому фляги. А-Виль слушал с большим интересом. Тогда старший как раз устроил «проверку новенького», уволок Диаля на болота, где нельзя ничего подслушать. Да и подойти невозможно: топи приграничья обширны и опасны, их знают единицы, и все они – надежные эльфы.
   Интересно, седому пришлась по вкусу вода из фляги Кэльвиля? Хоть это бы знать. Все же дедова вещь, родовая. Кроме нее, из принадлежащего Шаэлям, ничто не уцелело. И уже никогда не вернется – ценности предателей плавят, тем «очищая». Дикость, полная и нелепая, как все новые идеи короля. Да и прежние – не лучше.
   Шедший первым хран остановился. Более того – замер… Вот он поднял руку, требуя слушать лес. Мягко погладил рукоять длинного меча, родового оружия а-Виль. Чуть наклонил голову и положил вторую руку на лук, но не стал извлекать ни того ни другого оружия. Шаги женские, это понял уже и сам Диаль. Легкие, уверенные, быстрые – и определенно они приближаются со стороны лесистого сухого холма так точно, словно незнакомка знает, где искать храна. Хотя найти в лесу следопыта…
   Она вынырнула из-под низкой ветки ивы и довольно кивнула, отмечая успех невозможного поиска. Хран возмущенно тряхнул головой, гоня наваждение. Мало того, что не эльф, – а это немыслимо, – так еще и явная демоница, судя по тому, как их описывают легенды. Тонкая, гибкая женщина с волосами и глазами цвета безлунной ночи. Злая и смертоносная… В мире людей их звали, кажется, ведьмами.
   Ведьма презрительно фыркнула, прочтя на лицах эльфов хорошо знакомое ей мнение о ведьмах вообще и черных – в частности.

   – Как я рада вам! Теперь он уже никуда не денется, будет терпеть, как я ему волосы расчесываю, целый месяц, – победно, но непонятно, сообщила она, улыбаясь. – Ну, радуйтесь, я злобная ведьма Сэльви. Хотите, подниму руки и покричу «у-у-у»?
   – Как-то ты не похожа на опасную злодейку, – возмутился хран. – И, даже без «у-у-у», за эльфийскую женщину не сойдешь. А людей в круге Стены нет и не может быть.
   – А я? – резонно возразила черноглазая. – Вот еще глупости! Я очень даже есть. Как вам мое произношение, кстати? Ух и трудный язык, ну жу-уть. Рир меня чуть не отлупил за глупость. Полагаю, к роду Шаэль принадлежит младшенький. Синеглазый, Кэль бы гордился. Ничего, еще успеет. Ты ему кем доводишься? Племянником там, или подальше?
   – Внуком, – Диаль ошарашено сообразил, что ведьма зовет так неподобающе непочтительно «Кэль» именно великого деда.
   – Очень приятно. Ну, я рада, вы ведь того… явно не злобные эльфы. Мужа моего не обижайте, договорились?
   – Стоп, – хран нашел возможность вмешаться в болтовню. – Кого вы, госпожа, искали? И как нашли нас?
   – Шаэля, ясное дело. На спор, я же ведьма, вот и взялась найти по предмету его хозяина. Вообще-то шансов было мало, я раньше не пробовала. Но я упрямая.

   Хран задумчиво кивнул и с растущим интересом пригляделся к тонкому мечу на поясе ведьмы. Таких в Лирро не ковали уже веков… да тридцать, никак не меньше! Секрет утратили, как и записи, и сам сплав. Да и стиль боя – тоже. Нечто дикое и бессмысленное по самому своему названию – «оса в осиннике», кажется. Женский стиль. И явно подходящий для этой особы. Угадать любое ее следующее слово невозможно. В движениях, наверное, такая же неразбериха. Не приведи небо, испробовать!

   – Так как насчет мужа? – возмутилась затянувшемуся молчанию черноглазая. – А то я нервничаю.
   – Под луком стоять – не нервничаешь… – начал хран.
   – Он лучше стреляет, – ведьма гордо вскинула голову. – Он у меня вообще самый наилучший. Соглашайтесь на мир, а то ему родню убивать противно, нежный, как вы все. Ну, в душе. Глубоко.
   – Мир так мир, – заинтересованно кивнул хран. – Где муж?
   – У-у, отспорил право звать меня Сэль, хотя мне не нравится это имя, – блеснула глазами ведьма, притворно огорчаясь. – Не услышали вы его, такое было условие. Обернитесь.

   Хран сокрушенно покачал головой. В лесу его еще ни разу не позорили так сокрушительно и страшно. Рослый зеленоглазый эльф стоял в двух шагах за спиной Диаля. В двух!!! На болотистой низине. В чахлом кустарнике, где водяную крысу не утаить!
   А-Шаэль охнул и шагнул вперед, хран чуть расслабился: знает. Явно рад встрече, и еще – удивлен. Жильвэ присмотрелся и задумчиво склонил голову чуть влево, по старой привычке. А как не задуматься? Вот он, тот самый седой эльф, которого год ищут всей страной. На листки с его описанием извели все запасы бумаги. Указано: злодей изможден, тяжело ранен, возможно, болен и не дружит с рассудком. Полумертвый, как же! Он и для вполне живого слишком хорош. Вымершая порода, настоящий хран, в древнем понимании.
   Диаль радостно заулыбался, недоверчиво изучая свою старую флягу, пристегнутую возле пояса.

   – Не верну, – рассмеялся седой, поймав взгляд. – Тебе дед передал новую. Держи.
   – Рядом шалашик имеется, на случай дождей, – сообщил Жильвэ, стряхивая недоумение и вспоминая о важном. – Пошли, там говорить уютнее. Как вас называть, странные гости?
   – Я Орильр, моя жена Сэльви, – поклонился седой. – И разговор, ты прав, будет долгий. Мне надо не просто во дворец, достойный а-Виль. Мне необходимо застать в одном зале Верховного храна и вашего поскудного короля.
   – Нашего? – прищурился хран удивленно. – Знаешь, его никто не выбирал. Мы угодили в ловушку. Стена неодолима, а он – последний обладатель крови а-Тэи. Тогда казалось – разберемся, выловим убийцу, Стену как-нибудь одолеем, да и выберем постоянного правителя. Жависэль его признал наместником, не более. А потом все пошло криво, и хуже год от года.
   – Ты отчаянный эльф, – усмехнулся Орильр. – Наговорил уже столько, что доносы писать – одно удовольствие. Но у тебя здесь, кажется, единственное место в Лирро, где этого не делают.
   – Именно, – гордо согласился а-Виль.

   И вежливо кивнул, пропуская гостей в шалаш. Сэльви нырнула первой и завозилась внутри, наспех организуя уют. Орильр смотрел на ее старания в ликвидации пыли и листьев, в расстилании салфеточек и распаковке припасов – и улыбался. Соглашаясь признать право черноглазой назвать его «судьбой», он понятия не имел о своей удаче. Сэльви с самого начала мало походила на деревенскую простушку. В ее любимой присказке «у нас в деревне делают так» была настоящая ирония – уже слишком сложное и тонкое для этой самой деревни понятие. Сэль обладала природным живым умом, она удивительно легко и усердно училась. И менялась, буквально каждый день. Даже внешне, если припомнить. Впрочем, в ее шестнадцать люди с каждым днем становятся симпатичнее…
   Орильр подозревал, что годам к двадцати пяти Сэльви станет настоящей красавицей. Избавится от худобы и забитости. Он уже приучил ее ходить, расправив плечи, и голову держать высоко и гордо. А как иначе, при такой-то замечательной шее? Сэльви освоила не только походку эльфа, она стала внутренне куда свободнее и прямее. Смотрела без робости и не пыталась кивать и соглашаться с каждым словом, скрывая свой характер. Впрочем, и упрямство у нее замечательное, веселое и не через край.
   Еще с ней уютно. Тепло, он и забыл, как это хорошо, – когда не один. А может, и не знал. Потому что прежние подруги были только красивы или милы, они годились для балов, размеренной жизни и столичного общества. Эта – другая. Она умеет быть по-настоящему преданной. Не грустит и не упрекает его тяготами пути, хотя через дикий лес им пришлось двигаться быстро, сложными дорожками. Одно болото чего стоит! Но она просто шла и усердно делала каждый привал едва ли не праздником. Как и теперь: вмиг обжила шалаш, даже хран выглядит потрясенным. Его, следопыта, сперва подстерегли в лесу, а теперь пытаются вкусно накормить.
   До утра хран слушал и думал. Предлагал, выбирал варианты, хмурился недоверчиво. Уговаривал не спешить – у короля сильные маги, сомнут, и снова окажется седой в подвалах, да и жену его некому станет защитить. Но гости твердо стояли на своем, – приходится спешить. У эльфов вечность впереди, как им наивно кажется. А за Стеной мир в большой беде, и там ведимы куют новую войну, не дают никому времени на раздумья. Отсидеться в кольце Черных стен не получится…
   Отсиживаться хран вовсе не желал, и потому с трудом, нехотя, принял план гостей. Поспешный, – недовольно отметил он, глядя на ведьму и подозревая, что именно она испортила характер седого, заразив его человеческим пороком – необдуманностью в решениях.
   Короткую записку для Верховного составил седой, а Сэльви долго пела над ней свои наивные стишки, приводя в окончательное изумление эльфов. Что она делает – сама не знает, но видно: очень старается. Муж велел скрыть надпись от глаз любого, кроме того, кому по доброй воле будет передан в руки листок. Он и сам мог бы надежно спрятать текст – но опасался, что след магии эльфов обнаружат. Тем более след его магии, самого разыскиваемого существа в Лирро. А дикий деревенский метод Сэльви никому не понять, а значит, и не заметить. Сила нынешних магов не подкреплена гибкостью ума и наблюдательностью, это природный дар и туповатое усердие, необходимое для продвижения по службе. В ходу два-три раздела древних знаний – поиск беглых «заговорщиков», обнаружение ядов, боевая магия, именуемые дознанием пытки, да еще украшение праздников. Всё по книгам, как положено.
   Хран смотрел на ведьму, весело поющую нечто бессмысленное про осень кленов и туманный вечер. Как это может сработать? Сам он не маг, знает только необходимое следопыту – поиск, дальнее наблюдение, сокрытие следов, несколько боевых заклинаний…
   Сэльви отдала бумажку и заулыбалась похвале мужа. Листок лег в руки а-Виля. Пустой, слегка помятый и украшенный парой жирных пятен. Хран смущенно добавил еще пару отпечатков пальцев. Готовила ведьма вкусно, этого у нее не отнять. Хран искренне обрадовался, получив в дорогу весь запас холодных копчений из мешка седого.

   – Ждите, – велел а-Виль, укладывая листок среди нескольких таких же. – Я постараюсь вернуться скоро. Два дня до конюшен. При хорошем коне до столицы пять дней, еще один – чтобы застать Жависэля. Обратно будет не так быстро… не вернусь до первого снега – значит, надо вам самим добираться.
   – Глупости, – рассердилась ведьма. – Всё будет хорошо. Хочешь, поспорим? Ну давай, потом решим, на что…
   – Не соглашайся, – быстро посоветовал Орильр. – Она не только упрямая, как гном. Она еще и везучая. И условия споров страшные. Я вот допрыгался – меня будут месяц причесывать по три раза на дню.
   – Седину счесывать, – поправила черноглазая. – У меня получится. Хочешь, поспорим? Нет? То-то же, я стр-рашная ведьма.

   Хран задумчиво глянул на своих неожиданных гостей. Простился коротко и покинул шалаш. Уже на бегу он продолжал думать о седом и его жене. Чего греха таить, о поимке беглеца доводилось задумываться и прежде. Он несколько раз пытался представить себе после рассказа молодого Шаэля о пытках и побеге седого, что станет делать, случись ему найти опасного эльфа. И каждый раз в мыслях без боя не обходилось. Тот, кого так страшно предали, унизили, лишили всего, не может ждать от соплеменников ни добра, ни справедливости. Загнанный зверь. Расчетливый, хитрый, опытный. Может быть, не виновный в гибели короля. Даже наверняка, по мнению Жильвэ. Но накопившегося за пять веков заточения хватит с лихвой, чтобы теперь, считая долги и залечивая раны, возненавидеть весь род эльфов.
   Он, хран а-Виль, оправданно боялся этой ненависти – и встречи. Тот, кто ушёл из древнего дворца, не имея и тени надежды на успех, без пищи, обожженный, голодный – смертельно опасен. Он будет мстить, не разделяя на правых и виноватых. Хран опасался потерять половину своей заставы.
   И теперь усмехнулся на бегу. Половину! Бой! Да возьмись седой мстить – вырежет всех, как младенцев. Он из того времени, когда еще цвело величие эльфов. Подлинное, а не современное – придворное, фальшивое, ничтожное.
   Правда, тогда и сами эльфы были иными, и это тоже забылось, ушло из сознания нынешнего жителя Лирро. Древние умели хранить в душе добро и прощать. Знали – вечным нельзя жить злобой, это уничтожает их. Седой вернулся не мстить, он понял и даже простил тех, кто этого заслуживает. Он пришел спасать задохнувшихся в гнилой лжи сородичей. И его замечательная жена – тоже удача, ее торопливые и резковатые слова всего лишь от живости характера. Настоящей злобы в ведьме нет. Именно благодаря этой женщине бой стал совершенно невозможен. Оказывается, и так бывает…
   В конюшни Жильвэ попал поздним вечером. Он смог добраться к крайнему поселку, где заканчивались торные тропы, за полтора дня: скорость, достойная давно минувшего времени великих следопытов. И дело – важнейшее.
   Из-за столика, не вставая, кивнул серенький эльфик – служба дознания держала таких «комаров» при каждой конюшне, отслеживая передвижения хранов. Сам-то «комарик» в бою таков, что одной ладошкой прихлопнуть можно, но кровь пьет исправно, оттого и приобрел прозвище у следопытов. Сегодня доносчика будут гонять, это тоже приятно. Ребята обещали всё устроить наилучшим образом. Удачно, что трое из его личного десятка храна оказались тут.

   – Измена! – сделал страшные глаза Жильвэ, переводя дух и торопливо хватая сбрую. Он говорил непрерывно, седлая коня. – У нас, в рядах следопытов, на юге и еще кое-где. Сообщи магам, проверенным, и лучше в городе. На местных надежды нет, а я поскачу известить Верховного и совет. Король в опасности! Но мы с тобой спасем Лирро. Главное – это мужество. Они могут даже здесь объявиться и напасть, будь внимателен. Держись, помощь придет. Коней береги.

   «Комарик» едва не упал со своей лавочки, задохнувшись и закашлявшись. Со сна ему казалось, что кошмарный заговор раскрыл именно он, и высокие служители отметят это. Главное – всё донести до них, не расплескав.
   Серебряный бок лучшего скакуна мелькнул, копыта суматошно забили набатом – галоп. «Комарик» ошарашено смотрел вслед храну, ежась от свежего ночного сквозняка, постепенно выветривающего туман из сознания и тепло из конюшни. Как же так? Что, собственно, следует сказать магам? Где и в чем измена? И как он отдал коня, не спросив цели поездки, маршрута, приказа или поручителя?
   Чувствуя себя глубоко несчастным, эльф задумался. Кого теперь ни позови, объявят крайним – его, недосмотревшего. Так стоит ли шуметь? Хран самому Верховному родня, от него лучше держаться подальше, уже давно понятно. Хотя не только в родне угроза. Известное дело – столица невесть где, а лес вот он, со всех сторон обступает селение. Эльф встал, торопливо закрыл ворота и заложил засов. А если измена, если коварные следопыты придут за конями? Попробуй им не отдать!
   Словно в доказательство страшных подозрений снаружи тихо прошел кто-то, и мягко, без стука, попробовал – заперта ли дверь. Шаги удалились… Доносчик тихо застонал. Сообщи магам! До города еще добраться надо! Будь он постарше, поопытнее, знай он магию дальнего общения… да ее всего трое помнят во всей тайной службе…
   Шаги снова потревожили мелкий щебень, уже за боковой стеной конюшни.
   Эльф охнул и рысью вернулся к двери, проверил засов и набросил крюк фиксатора. Заговор! Настоящий и опасный. Теперь это очевидно. Но – не у него в приказе, у мерзких хранов со следопытами! Серенький хитро хихикнул: а-Виль не зря так шумел, хотел на чужие плечи беду свалить. Зря, не на дурачка напал! Пусть сам разгребает, что бы ни было. Хран Жильвэ-а-Виль крепкий воин, доскачет до столицы и там поднимет, кого следует.
   За дальней стеной послышался отчетливый шепот двух голосов. Что-то лязгнуло, сухо и неприятно. Мужественный «сторож» охнул, скользнул в свободный денник и устроился там, в темном углу. В конце концов, его дело – наблюдение. Главное – выжить и доложить. А коней украсть нельзя, куда их денешь в Лирро, замкнутом мире внутри Стены?

   Жильвэ был уже далеко, но мысли нелепого существа чувствовал все до последней. И улыбался, представляя «комарика» в углу денника. Завтра утром никто не сообщит магам ничего важного и ценного. А потом станет поздно. Он осознал, что доберется в столицу без приключений, едва увидел в первом стойле этого коня. Своего любимого – резвого, злого и понятливого. Его охотно брали три всадника, те самые, которых он согласился признать. Прочие обходили серебряного десятой дорогой. И потому конь обычно отдыхал больше прочих. Если повезет, уже к исходу четвертого дня он доскачет до дворца.
   А-Виль почти угадал со временем. Закат выгнал на улицы фонарщиков, когда усталый конь гордо прошел по главной аллее дворцового парка. В конюшнях хранов его знали и приметили издали. Жильвэ покинул седло в паре десятков шагов от ворот, за густым заборчиком из туи. Рядом вырос дежурный и увел коня, кивнув – не переживай. Местный «комарик» спит, он узнает о госте не ранее, чем через час. Усталого жеребца надо как следует выводить, и, пожалуй, вычистить, и лишь затем вести в стойло, мимо зевающего соглядатая.
   Верховный хран в это время всегда принимает доклады. Тоже кстати, потому что рядом. Жильвэ прошел знакомым коридором, показал перстень, выданный ему для экстренных случаев и означающий, что Верховного надо будить, выводить с приема у короля и отрывать от любых иных дел. Высокий хран, берегущий покой приемной, кивнул и сделал приглашающий жест – значит, сам на месте, задержек снова не случится. Жильвэ усмехнулся. Удачно, что он не поспорил с ведьмой!
   Жависэль скучал в старом походном кресле, слушая бессмысленные дворцовые сплетни и с тоской рассматривая свое оружие, уже давно пылящееся на ковре парадной стены. Узорные дубовые спинка и подлокотники рассохлись от времени. Кресло скрипело и жаловалось, стоило эльфу чуть сменить позу. Он вывез вещицу из древнего дворца. Говорят, это подарок, – припомнил а-Виль, – и веков ему поболее, чем Лирро. Три раза кресло восстанавливали лучшие мастера, и Верховный сердито изучал их работу – не обновили ли слишком сильно? Или хуже того – магией оплели. Магию, нововведения короля и нынешних мастеров по дереву Жависэль не уважал.
   Жильвэ улыбнулся брату. Единственному эльфу Лирро, чем-то подобному в повадках и стати седому. Отцом «непогрешимого» был один из хранов древней королевы. Говорят, именно его гибели не перенесла мать Жависэля. Ушла в сон забвения, по сути бросив сына сиротой в возрасте пятнадцати лет. Его воспитывали гномы, – как это вышло, теперь уже никто не скажет. И вернули домой, в Лирро, только через полторы сотни лет. С этим самым креслом, с секирой темной стали и неприятной привычкой поминать не к месту чужих богов. Потом король Лиррэль сообразил, что упрямство и преданность стране тоже сполна перешли к воину от его воспитателей-подгорников. Даже цвет волос у юноши вроде бы изменился. Те, кто знал его ребенком, упоминали светло-каштановые кудри, у взрослого они стали рыжими. Король сделал мальчишку Верховным храном, назвал Щитом Лирро. Жависэль принес присягу и до сих пор верен ей. Хотя отчаянно тоскует по пещерам подгорного племени. Он не напрасно считается лучшим воином страны. И владеет стилями боя, давно утраченными народом эльфов. А-Виля брат учил двум излюбленным. А вот в обращении с секирой отказался наставлять.
   Жильвэ прошел через зал, отмечая хмурый вид брата. Значит, опять король чудит. Последнее время он все активнее посягает на свободу эльфов Верховного, и чем это кончится, никто не знает. Если бы не древняя клятва…
   А-Виль вручил послание, как следовало, – из рук в руки. Буквы проступили на бумаге, едва ее развернула рука, в которую записи попали по доброй воле гонца. Про что бы ни пела ведьма, это сработало, надо же! Жависэль прочел, улыбнулся, как долгожданному, подошел к камину и положил листок на тлеющие угли. Бумага моментально вспыхнула – и Жависэль перемешал пепел, делая сообщение невосстановимым для магии. Вот он задумчиво пощелкал ногтями по старому мрамору.

   – У тебя?
   – Да.
   – Бери сотню а-Тиса, моих магов тоже. Двух. Надеюсь, этого хватит. Отдохнешь, когда вернешься. Я его знаю, стеречь бесполезно. Но беречь – следует. Бегом, хран.

   Бегом в устах Жависэля – это значит, что вся дежурная сотня покидает город через полчаса. А кто не успел – тому под его началом служить не следовало с самого начала. Бедняжка а-Тис буквально прыгал в седле и пожирал глазами Жильвэ, хранителя знания о тайной цели похода. Прочие выглядели не менее смешно. Они давно надеялись на перемены. И поняли – уже, наконец-то, началось. Раз непогрешимый Жас так торопит – дело стоящее, ради прихоти короля он бы своих эльфов не погнал в ночь.
   А-Виль хмурился и прикидывал, как вывести Орильра из болот без шума и под охраной. Занятные идеи были, но все несколько нелепые, словно их в ухо нашептала проказливая черноглазая ведьма.
   Может, так и было? Все, кого следовало охранять, обнаружились возле дороги, в десятке верст вглубь страны от окраинного поселения, куда теперь не надо даже ехать! Судя по красиво расстеленной льняной скатерти – недавно тут сытно покушали. Хран усмехнулся. Словно не их по всей стране ищут! Зато сотне охраны хватило впечатлений с лихвой. Как же! И беглый преступник, и настоящая ведьма, и отлученный от столицы а-Шаэль до кучи: Орильр забавлялся, эту самую кучу устраивая. Его жена и синеглазый эльф нападали на седого, а он лениво отбивался и получал удовольствие, не отказывая себе в праве сообщать ученикам о мере их несовершенства.

   – Диаль, хватит спать. Двумя клинками надо работать быстро, осознанно, но без щенячьего пыла, а ты ими остервенело пилишь воздух, как мороженное масло. Сэль, реши уже, кого ты собираешься убить – меня, этого недотепу или дальний клен… Ах, тебе самой жить надоело? Возможно, тебя это обрадует, – с таким решением я не согласен.

   Повалив очередной раз обоих, Орильр убрал клинки и кивнул прибывшим, рассматривая их лица с немалым любопытством. Жильвэ понял – ищет знакомых. И виновато вздохнул. Это трудно и больно: узнавать и не быть узнанным. В последнее время эльфы стали забывать часто и охотно. Хуже того, многие привыкли сном решать любые проблемы. Не повезло с друзьями, не сложилась карьера при дворе, девушка предпочла другого, таланта не хватило и сравнение в мастерстве не в твою пользу – не беда, закрой глаза. Во сне сотрутся все печали. Правда, расстаться придется и с прежними радостями, и с памятью, и со знаниями. А еще причинить боль тем, кто любит тебя. Потому что для них заснувший хуже умершего. Трудно и страшно смотреть на обновленное глупое лицо с прежними чертами, замечать, что даже манера двигаться и характерные жесты сохранились. Но личность – нет…
   Впрочем, Верховный «младенцев» не ценил и брал в охрану очень редко. Так что Орильру не пришлось сильно расстраиваться – его узнали пятеро, и ни один не счел встречу неприятной, требующей извлечь оружие. Какое там! Воспользовались возможностью и стали выяснять, ломая строй, как наглой ведьме удалось прорваться в ученицы к упрямому и необщительному мастеру.

   – На что мы спорили? – кое-как отдышалась черноглазая, с надеждой глядя на возможный источник новых договоров и обязательств. – Я хочу…
   – Мы не спорили, – заверил ее Жильвэ. – Сэльви, это храны, сотня Высокого а-Тиса. Господа, это Орильр… так и не знаю родового имени, но это и не важно. Нам приказано доставить его целым и невредимым к королю. Как и его очаровательную жену, а заодно и а-Шаэля, он от нас, как я понимаю, уже не отвяжется.

   Диаль кивнул, бережно убрал подаренные ему учителем запасные мечи и принял поводья трех коней у прибывших. Рассмеялся: неугомонная Сэльви уже требовала предоставить ей самого симпатичного. Кони занервничали – все они считали себя красивыми. Ведьма убрала скатерть, накинула плащ и важно объяснила: вороной самый сильный, ему она доверяет нести мужа, рыжий должен достаться эльфу, раз вся сотня на таких, а ей полагается соловый, он легкий и, сразу видно, с приятным характером. Кто-то из задних рядов согласился – для ведьмы самое то. Брыкается и кусается, и всё это – одновременно. Седой улыбнулся, крепя вьюк за седлом. Подсадил жену, устроился сам и последний раз оглядел гостеприимную полянку. Он знал – спокойное время заканчивается. Едва ли новый советник настолько нерасторопен, что не попытается перехватить беглеца, по которому, как он полагает, стосковались подвалы и палачи.
   А Сэльви о плохом не думала. Она шумно знакомилась, расспрашивала про местную кухню и обычаи. Интересовалась окрестностями. Эльфы, отрезанные от мира людей уже три тысячи лет, в свою очередь, с изумлением узнавали новое. Оказывается, люди, презрительно именуемые в современном Лирро «подёнками» за свою ничтожную продолжительность жизни, давно и без подсказки вечных освоили очень и очень многое. Их уже не удивить ветряной или водяной мельницей, не восхитить магией и сталью. Хуже того, приходится признать – ведьма одна знает стиль боя, утраченный безмерно давно. А еще у нее замечательный голос и весьма странные, вызывающие почти зависть, круг знакомств и опыт. Потому что едва ли кто-то, кроме самого Жависэля, может звать сгинувшего за Стеной мастера Кэльвиля по-домашнему «Кэль». А еще на шее у ведьмы висят оправленные в серебро когти ведимов, про которые она гордо сообщила, заметив первый же удивленный взгляд: – «Славно их троих мой Рир пришиб». Невероятно – но висят ведь…
   Седой говорил меньше и в основном с сотником, а-Вильем, старшим из магов и претендующим на место ученика малышом Шаэлем, которому едва исполнилось четыреста – раннее детство по меркам отряда хранов. Но именно прислушиваясь к тихой мягкой речи Орильра, удалось узнать страшное. Что ведимы окрепли и обнаглели, люди готовятся к новой большой войне. Что гномы закрыли свои горы и вооружаются. И что демон вырвался на волю. Когда эти слова прозвучали, тишина повисла надолго. Вернуть отряду былое легкое веселое настроение не смогла даже Сэльви, хотя она очень старалась.
   До поздней ночи гнали коней, молча и сосредоточенно. Маги несколько раз шептали заклинания, помогая лошадям восстанавливать силы.
   Лишь с рассветом ужас сказанного утратил власть над умами. Солнце имеет могучую силу и дарит новую надежду каждый день.
   Черноглазая теперь упрямо ехала рядом с мужем. И смотрела по сторонам куда более рассеянно, хотя места пошли обжитые и красивые, радующие глаз. Эльфы селились просторно, усадьбами. Каждый их дом отличался от прочих, и каждый отражал в полной мере личность и пристрастия хозяина, ведь здесь поколения не менялись, а лишь прирастали, и то – редко. Древние усадьбы были невелики, и часто их главным украшением становились парки, цветники, беседки. Новые иногда поражали вычурностью отделки и размерами. Узнав, что живут в них один-два эльфа, Сэльви начинала донимать спутников практичными вопросами: кто там убирается, кто бережет стены от трещин, подновляет крышу и вообще – как можно от тоски не сойти с ума в гулкой пустоте?
   Еще более девушку потрясло то, что у эльфов почти нет постоялых дворов и трактиров. Где сидеть и болтать вечерами? Где пробовать пиво и обсуждать урожай, где про короля, или хотя бы старосту, гнусные песни петь? Ах, вообще нельзя гнусные…
   Орильр ожидал, что большая часть домов будет пустовать и удивленно приметил – нет, живут везде. Спросил у Диаля. Малыш ответил с важным видом, подробно и вдумчиво – еще бы, сам мастер желает знать его мнение!
   Эльфы стали помнить мало, и частые сны уподобили их людям. В чем-то даже спасли, потому что не понимая вечности и опасаясь ее, теперь эльфы знакомятся, женятся и продолжают род куда чаще. Правда, путаница стала невыносимой. Есть один эльф, умудрившийся пять раз заснуть и, проснувшись, снова и снова жениться на одной и той же женщине, терпеливо сносящей его слабости и капризы. За время правления нынешнего короля у них родилось шесть детей – для прежних времен невероятно много. Теперь братья и сестры пытаются понять, насколько они родные? Древний закон не признает сохранения прав семьи за теми, чьи родители уходили в сон и забыли о родстве.
   Вообще, отметил Диаль, стало трудно отслеживать близкородственные браки в путанице поколений. Но все же Лирро не вымирает, и это хорошо. Эльфов не полторы тысячи, как полагал седой, – их уже более пяти тысяч. Глупых, молодых, запуганных, упрямых, наивных, услужливых – самых разных. Худшее же для Лирро то, что старшие эльфы почти все в тюремных поселениях, где выращивают лен. Король опасается умных, самостоятельных, сохранивших знания и память.

   – Господин Жильвэ, – жалобно окликнула ведьма храна, удивляя его своим неуверенным и тихим голосом. – Пожалуйста, скажите всем, впереди маги. Верст пять, не больше.
   – Они расстраивают тебя? – серьезно спросил седой. – Опасные?
   – Противные, – вздохнула Сэльви. – Никак не решу – проклинать, или пока пусть того… подышат еще чуток свободно.
   – Пусть подышат, облачко мое полуночное, – рассмеялся Орильр.

   А-Виль ошарашено выслушал разговор. Что может сделать дворцовым магам ведьма? Безграмотная деревенская девчонка. Он глянул на ее узкий меч и задумался. А-Тис не пренебрег сказанным, в два движения выстроил сотню боевым порядком и выслал вперед, сразу за первую линию, магов.
   Дорога изогнулась, плавно скользнула вниз, к мосту через речушку. Хорошее место для засады. Мост узкий. И, что вдвойне некстати, длинный…
   На его дальнем конце стояли враги, не стараясь прятаться. Хран удивленно покачал головой – да тут все маги двора, не иначе. Седой подумал, видимо, то же самое.

   – Сэль, я полагаю, нечего их жалеть.
   – Ладно, – легко сдалась ведьма. – Могу предложить нападение комаров, слепней и ос, чесотку, быстрое избавление от завтрака и обеда… Ох, как-то все неприятно.
   – А здоровый сон?
   – Где ты раньше был? – разозлилась она. – Пока они нас не заметили, – можно было и сон. А теперь поздно. Слушай, а тут второй мост есть?
   – В двух верстах… – удивился а-Тис.
   – Ну, тогда всё хорошо, – успокоилась Сэльви и привстала на стременах.

   Она пристально рассмотрела магов – каждого, до рези в глазах, чтобы поймать взгляды и настроиться. Эльфы косились недоверчиво и шептались. Они полагали, что девушка у седого вроде игрушки. Веселая, молоденькая. Готовит, по слухам, превосходно, а местные женщины иногда не соглашаются учиться этому важному делу и достигнув возраста в тысячу лет…
   Черноглазая поманила пальчиком большое мутное облако, вежливо попросила: надо, они спешат, а некоторые стоят и мешают… Ветерок дрогнул и задул с заката, нагоняя холодную тень.

   – Зачем? – уточнил Орильр.
   – Чтобы не скучали, – рассмеялась ведьма и сложила руки рупором. – Эй, усердные! Засадой стоите? Стараетесь нас не пустить? Слушайте! Так тому и быть, не сойдете с места, пока не дождетесь!
   – Не понимаю, – нервно выдохнул один из магов храна. – Пустые слова.
   – Да сами вы – рассохшиеся ведра, – презрительно фыркнула Сэльви. – Я их в паутину, как паук, я в лесу видела. Глупо в лоб такую кучу колдунов проклинать, отобьют.
   – В объезд? – уточнил а-Тис.
   – Да, извините, но иначе никак… – вздохнула черноглазая.

   Хран кивнул и дал команду к движению по берегу, до соседней переправы.
   На дальнем конце моста заволновались и попробовали преследовать врага. Орильр с наслаждением наблюдал, как это происходит. Маги обнаружили преграду лишь на ощупь. Перепугались, заметались в узком коридорчике паутины, не видя ее и не понимая, что их держит. Стали вырываться – заклятия сыпались во все стороны, липли к нитям и запутывались в них. «Второй уровень», – машинально отметил седой с оттенком презрения. Чуть дрогнул бровью – о, уже третий. Маги на дальнем берегу пытались целенаправленно уничтожать паутину, но ее тонкие нити разрастались до размера канатов, теперь уже отчетливо различимых для обычного зрения – черных, липких и опасных даже на вид. Презрительное недоумение переросло в беспокойство, которое постепенно оборачивалось настоящей паникой.

   – А что это было? – потрясенно выдохнул тот же любопытный маг.
   – Ну-у, – развела руками Сэльви смущенно. – Я подумала, было бы здорово, если бы они запутались сами. Как мухи. Вроде действует.
   – «Вроде» у вашей жены, господин Орильр, это заклятие какого хотя бы уровня? – Обрел дар речи второй маг.
   – Это из очень древней магии, – отмахнулся седой, с восторгом наблюдая суету на удаляющимся мосту. Там уже рубили паутину мечами и пытались жечь огнем, дым которого, кстати, не думал покидать ловушку. – Ее не помнят веков… Ох, и не скажу сколько. Предположим, шестьдесят. Я тогда был довольно молод и изучил основы. Звалось это Уделом слабых. Не знакомо сочетание слов?
   – Доводилось замечать в старых книгах, – кивнул маг. – Но без пояснений.
   – Моя ночка-Сэль не истратила и малой толики силы. Как и сказано, это пустышка, паутинка, слабые нити. Но – липкие. Всё, что натворили внутри маги, создало и укрепило ловушку. Если бы они сразу вышли, не используя силу заклятий, или ударили всерьез, могли бы, пожалуй, прорваться. Возьмись я ставить такое – наверняка бы успешно прорвались. А за последствия диких выходок деревенской ведьмы и Совет мудрых отвечать не возьмется. Сэль, я тобой горжусь.
   – И надолго они там… – охнул сотник.
   – Дня на три, – прикинул Орильр. Не умрут, но замерзнут, промокнут и охрипнут от злости. Сэль, мы теперь поедем по главному западному тракту, он идет через соседний мост.
   – И что?
   – Покажу мой бывший дом, – хмуро бросил Орильр. – Так, просто глянуть. Сам уже плохо помню его. Я почти не жил в Лирро.

   Сэльви беспокойно изучила грустное лицо мужа, вплотную подвела коня и перебралась на колени к седому. Уткнулась носом в его куртку и замолчала, тихонько гладя плечо. Когда муж порвал связки, можно было погасить боль заговорами и мазями. Теперь хуже – раны души не лечатся легко, не поддаются магии. Туча вверху заворочалась, слабая молния пару раз хрустнула, ломаясь, как сухой прутик, слишком тонкий для растопки. И действительно, гроза не получилась. Дождик закапал без усердия, создавая лишь шум, но не сырость. Как всегда, мстительности в ведьме оказалось маловато для того, чтобы всерьез испортить кому-то жизнь. Она уже забыла о королевских магах. Тут куда страшнее беда – Орильру от прошлого больно…
   Сэльви плотнее прильнула к мужу:
   – Ты мне расскажи, что помнишь, если пожелаешь. Это был, кажется, не такой уж плохой дом. Если бы пришли мирные времена, я бы устроила там трактир. Чтобы все могли заходить, кушать, обсуждать глупости, даже буянить. Старым домам вредно одиночество. Да и готовят у вас, кажется, плохо. К нам приезжали бы даже из столицы…
   – Никогда не думал, что есть прелесть в содержании трактира, – удивился Орильр. – Забавно. А я что стану делать в таком доме?
   – Будешь путешествовать и потом рассказывать о других землях. Писать умные книги, чтобы вернуть в мир знания, которые потерялись. Учеников гонять, а потом кормить. Тебе тоже вредно одиночество, Рир.

   Орильр едва не сказал – «но у меня ведь есть жена». И тотчас понял, что настроение испортилось не только у него. Люди живут недолго, именно так подумала Сэльви только что. Она, добрая душа, и в этом случае переживает не за себя, а за него. Седой плотнее укутал жену в плащ и обнял. Он давно жил в одиночестве, но так легко и удачно расстался с ним, что забыл в несколько недель, как порой трудно и страшно молчать.
   Когда кончилась древняя война, он первый раз осознал ужас невозможности поговорить с теми, кто готов его понять, кто способен без долгих объяснений принять сказанное, разделить боль и увидеть за ней надежду. Тогда было трудно. Королева ушла, ее храны покинули мир. Остался только он. Откуда Сэльви знает про ужас одиночества так много? Впрочем, ей у тетки было не лучше. Да и в доме первого мужа – тоже.
   Кони выбрались на тракт и прибавили шагу.
   Сэльви шмыгнула носом и завозилась, собираясь вернуться в седло солового.

   Утром о плохом настроении снова никто не вспоминал. Седой проснулся поздно и долго с любопытством наблюдал очередь эльфов, выстроившихся к котлу с кубками и кружками. Он подумал, что трактир Сэльви имел бы бешеный успех. Уже теперь ради добавки едва не дрались. И лихой командир не одергивал хранов, а, бессовестно пользуясь своим положением, дважды подходил вне очереди, оттирая даже магов…
   Орильр потянулся, выбрался из-под плаща, сделал короткую разминку и достал кубок, подаренный Диалем. Критически осмотрел, нашел не особенно вместительным – и поплелся в конец очереди. Бдительная жена увидела и изругала, подзывая к котлу.

   – Они все по второму разу лезут, – обвинила она смущенных эльфов. – Ты отдохнул? Всё хорошо?
   – Да. Что это за варево, ведьмочка?
   – А, сама не знаю. Помесь сбитня, компота и киселя с добавлением сладкого вина. Вроде вкусно.
   – Так мы и захватим столицу, – предположил Орильр. – Не знаю, зачем, правда. Но к тебе пойдут служить все любители этой веселенькой смеси. Их тут тысяч пять.
   – Надо ехать, – грустно сообщил а-Тис, подставляя свой кубок и не глядя в сторону хранов. – Надо.
   – Тут всего полведра осталось, – задумчиво предположила Сэльви, и очередь разочарованно зашумела.

   Получасом позже отряд уже двигался. Напиток ощутимо согревал и радовал, не давая и толики опьянения. Но и без того эльфы впали в благодушное настроение и стали напевать нечто старое и мелодичное, радуя слух Сэльви.
   Орильр показал свой бывший дом без особого огорчения. Всё отгорело вчера.
   Черноглазая смотрела долго и внимательно, но с дороги не свернула. Некогда.
   Столица Сэльви не понравилась. Слишком яркая, пестрая и глупая, – сказала она. Орильр согласился. Город перестраивали много раз. Выходя из сна, эльфы ломали дома и отстраивали их в соответствии с модой. Седой качал головой и ужасался. Он и подумать не мог, что эльфы, врожденно чувствующие красоту, способны строить… такое.
   Впрочем, если они живут теперь лет по сто – какие они эльфы?
   Дворец на фоне города выглядел безупречно. Вторая сотня Верховного у парадного входа лишь добавляла встрече парадности и лоска.
   Орильр соскочил наземь, ссадил Сэльви и пошел к дверям. Его опекали маги, рядом шли два сотника. Верховный ждал на балконе. Орильр улыбнулся. Хоть что-то не меняется к худшему в Лирро. Любимый ученик все так же крепок, рыж и упрям. И в сон его не тянет.

   – Только пленник и маги, – бросил рыжий и указал на дверь большого зала приемов. – Быстро.
   – Пленник и его жена, – уточнил с легкой улыбкой Орильр.
   – Да, но быстро, – кивнул Верховный.

   Король обнаружился там, где ему и положено, – на троне. Рядом стояли придворные, склонившись и заморозив на лицах убогие подобия улыбок.
   Жависэль пересек зал и сел в знаменитое кресло, внесенное сюда ради приема и установленное чуть в стороне от трона. Сотники встали по бокам.

   – Почему он не в цепях? – зашипел король. – Убийца моего отца!
   – Этот эльф заявил, что готов назвать имя настоящего убийцы нашего короля, наместник, – пояснил Верховный без выражения. – Я намерен установить истину.
   – Это бунт, – задохнулся король.
   – О нет, я исполняю присягу земле Лирро. Итак, эльф, именуемый Орильром, что ты имеешь сказать нам?
   – Имя убийцы не решит проблемы его наказания. Вам, хран, нужны еще и доказательства, – поклонился седой. – Они весомее слов. Есть ли у кого-либо перстень, дающий право прохода во внешний мир?
   – Да.
   – Перекройте выходы, убийца в этом зале. Я готов доказать его вину. Точнее, не я, а кровь короля. Меня удивляет, что к ней не воззвали раньше.
   – Старшие всегда считают себя умными, – усмехнулся Жависэль. – Даже я способен провести ритуал, хоть и не люблю магию. Беда в том, что кровь не отвечает. Это невозможно, но так и есть.
   – Ты взывал к старшей крови… ложно, – огорченно поправил Орильр.
   – Я взывал к старшей крови рода а-Тэи, – согласился Жависэль с интересом. – Что-то не так?

   Седой нахмурился и нехотя снял куртку. Сэльви поймала ее, сложила и устроила на полу, где уже лежал ее собственный плащ. Она недовольно осмотрела зал, не находя причины сомнений мужа. Если надо этих успокоить – она управится. Орильр закатал рукав и достал нож. Еще раз недовольно глянул на храна.

   – Уж ты-то мог сообразить, не доводя меня до необходимости признаваться… гном непутевый.

   Рыжий развел руками – не понимаю. Он знал, что намерен сделать мастер. Это древний и хорошо известный, к тому же простой, способ подтвердить правдивость своих слов. Неоспоримый, чем он особенно ценен. Всего-то небольшой разрез, несколько капель крови, короткая формула, собственное имя – и кровь расцветет призрачным побегом, подобным плющу. И сама казнит за ложь, если таковая высказана.
   Седой нехотя осмотрел нож. Кажется, ему не нравилась сталь. Еще бы – столько веков он успешно спасался от роли родича короля, от титула спасителя рода эльфов и прочих возвышенных гадостей! И на тебе – сам себя перехитрил.

   – Знал бы, что до этого дойдет…
   – Да не ной! – рассердился Верховный. – Говори толком. Некоторые уже рады: не сознается, значит, сам и убил.

   Орильр кивнул и тронул запястье лезвием. Изучил с неодобрением капли на полу, произнес первую часть формулы. Кровь свернулась в тугую темную сферу и замерцала. Орильр выпрямился и глянул на короля, понимающего меньше прочих. Но – довольного. Лэйлирр полагал, что враг уже не сбежит. А словам его никто не поверит, раз кровь не отозвалась самому Жависэлю. Очень давно король опасался этого, готовил хитрую защиту. Но, по счастью, она не понадобилась.

   – И призываю правду силой своей крови, – закончил магическую формулу Орильр. – Я, рожденный в семье а-Тэи и нареченный именем Лильор.

   Он с немалым удовольствием отметил столбняк, охвативший короля без всяких заклинаний. Гибкий побег раскрылся из капли крови и устремился вверх, оплетая руку. Рыжий Жависэль выругался, через слово поминая кирку, наковальню и прочие гномьи обороты речи, по его мнению, очень подходящие к случаю. Сэльви обиженно надулась. Почему это ей, жене, не сказали всего и заранее?
   Король побледнел до синевы, понимая, что было причиной молчания крови отца: старшей она не была и прежде…

   – Мой родич, Лэйлирр-а-Тэи, сам признался мне в преступлении, – продолжил Орильр. – Он так хотел получить власть, что пошел на убийство отца. Тогда я был его пленником и не мог передать сказанного никому. Теперь в этом нет смысла. Потому что зная свою ошибку, Верховный хран может заново спросить кровь короля, та отзовется. И даже сама изберет наказание.

   Тишина повисла в зале. Побег свернулся, стек на пол темными каплями, высохшими сразу. Жависэль достал перстень прежнего короля и жестом подозвал обоих магов, отдал ценную вещь и велел готовить заклинание. Король зашипел, вжимаясь в подушки. Глаза его стали какими-то окончательно безумными. Взгляд метнулся по склоненным головам придворных, разыскивая советника, магов, личную охрану… Никто не откликнулся, не поднял головы. Некоторые уже приглядывались к бывшему пленнику и прикидывали, чем можно ему угодить, ведь при новом дворе хочется сохранить теплое местечко. Те, кто присутствовал на допросе седого, пытались понять, успеют ли добраться домой и заснуть прежде, чем за них возьмутся всерьез. Самые памятливые думали: каковы заслуги Лильора, и как их теперь правильно и к месту вспомнить. С сомнением косились на ведьму из породы людей: это что – королева? Вот не хватало головной боли!
   Сэльви прошла к малому столику с напитками, намочила одну из салфеток, как всегда обнаружившихся кстати в ее кармане, вернулась и стерла кровь с мрамора.

   – Слушай, Рир, а мы уже не в плену?
   – Нет.
   – Тогда не стой столбом! У тебя тут имеется бывшая жена, я требую немедленного ее искоренения.
   – Это как? – опешил Орильр.
   – А того… домой, к папе с мамой! – сердито буркнула Сэльви. – И выкуп весь назад. У нас в селе так делалось. Мне твои сокровища без надобности, но их надо пристроить в хорошие руки. Я б отдала Диалю. Он такой несчастный, бедняжечка! Или этому хмурому рыжему типу, для общей пользы.

   Орильр задумчиво пожал плечами. Он уже знал о бедах рода Шаэль и счел идею жены разумной и оправданной. Другое дело, пока рано вмешиваться в события.
   Лэйлирр вздрогнул – маги Жависэля закончили приготовления, нанесли на пол узор и уложили в его центре перстень. Еще несколько минут, и всё станет необратимо. По крайней мере, наивные подданные полагают именно так. И пленник, оказавшийся родственником, – тоже. Король снял с шеи алмазное ожерелье, расстегнул мантию и полез куда-то в глубь своих одежд, разыскивая на груди нужный амулет. Он получил вещицу лет сто назад, заключив особый союз, оставшийся тайной даже для доверенных лиц. И получил власть. Мощную, много раз проверенную. Власть убирать бесследно тех, кто неугоден. Одно движение – и всё, внезапная остановка сердца. Случайность… Так говорили даже старшие маги, недоуменно разводя руками. Рыжий Жависэль зверел, подозревая в очередной странной смерти руку короля, но доказать не мог. Руку! Если бы он знал, как это точно!
   Союз сперва немного беспокоил Лэйлирра, всё же новые «друзья» – ведимы… Но взамен удобной и всесильной власти убирать проблемы с дороги – у короля ничего не запросили: лишь одно ограничение стало пожестче. А именно – возник запрет на посещение эльфами лесов северного удела. И еще у короля испросили полного невнимания к тому, что с полей льна иногда станут пропадать сосланные.
   Гроздь темных бусин выскользнула из-за ворота и легла в руку. Холодная, уже налитая злой силой, учуявшая страх и гнев короля. Гроздь стала плавиться, напаивая ознобом тело и сводя пальцы, словно холод пробирал до самых костей. Одновременно тьма бархатом заскользила по коже, перетекая с ладони на тыльную сторону руки.
   Ему сказали – пользуйся, нет ограничений. Каждая отнятая жизнь во благо союзу. Просто протяни руку, взови к нам…
   Седого – первым, улыбнулся король. Вот мразь живучая! Еще и родственник – как зло шутит судьба! Короны всегда в крови купаются. Это их удел.
   Лэйлирр резко выбросил вперед, в сторону врага, руку в черной перчатке! Тьма уже охватила кисть до самого запястья. Король жадно напружинил пальцы в ожидании горячего толчка. Жизнь сама уходит из тела жертвы, впитывается в подаренный амулет и греет, хотя бы и ненадолго. Сейчас…
   Но привычного не случилось. Король услышал собственный истошный визг, еще не сознавая, что произошло. Он вдруг крупно и жутко увидел глаза ведьмы, полыхнувшие тьмой. Ведимы предупреждали об одном ограничении, запоздало припомнил король. Если носитель тьмы подвергнется нападению – он, нарушивший договор, сам станет добычей. Познает ужас разрыва нитей, соединяющих душу и тело, и произойдет это медленно, чтобы боль лопнувшей струной ударила, отдалась в мозгу… Король уже ничего не мог изменить – темная вода проклятия все глубже затягивала, в ней медленно гасли лучи света, таяли лица, рассыпались в пыль воспоминания…
   Несколькими минутами позже на троне лежала лишь перчатка.
   Ее осторожно взяли каминными щипцами и отправили в огонь. Маги зашептали заклинания, очищая зал от темной и страшной силы.
   Орильр не замечал ни мглы, ни переполоха, ни запоздалого усердия магов. Он держал на руках жену, тихую и очень маленькую. С ужасом думал, что снова ничего не успел. Сэльви бледнее снега, холодна и неподвижна. И выражение на лице пугающе знакомое – словно она всё сделала верно и довольна собой, обретя покой. Второй раз! Женщина, которую он должен был охранять, приняла непосильное бремя, а он – хран – недоглядел, не отвел удар, не уберег…
   Ведьма осторожно приоткрыла левый глаз. Все же приятно получить подтверждение того, что ты дорога мужу, любима и заслуживаешь слез! Что, утратив тебя, он страдает. Ну хоть на одну короткую минуточку! Потому что дольше седому нельзя позволять мучиться.

   – Эй, ты меня уже оплакал? – уточнила ведьма еле слышно.
   – Сэль… – Орильр охнул, не веря себе. – Сэль, я сам тебя додушу! Малыш, как ты испугала меня. Никогда больше не вздумай меня так вот закрывать. Слышишь?
   – Не причитай, а накорми. Зверски хочется есть. И нет сил даже шевельнуть рукой. – Она с сомнением изучила потолок. – Слушай, а ты готовить умеешь? Может, лучше отлежаться и самой расстараться, пока не отравил?
   – Умею. Заказывай.
   – Да? – Она оживилась и даже попробовала сесть, но не справилась. – Ладно, сам виноват. Желаю незнакомое, эльфийское, из трех блюд. И обязательно рассказывать рецепт. Да, и первое как можно скорее. И еще горячего вина, немедленно.

   Орильр кивнул и торопливо нашел глазами Верховного. Тот махнул рукой – сам провожу, ясно и так, на кухню. Рыжий эльф выглядел довольным. Ему даже не пришлось казнить короля, пусть и гнусного. Причина безумного поведения фальшивого величества теперь ясна. А для воспитанника гномов возможность бороться с Черными – это прямо цель жизни, – улыбнулся Орильр.
   Кухня оказалась огромной и чистой. Устроенная в уголке, укутанная в два плаща, Сэльви весело блестела глазами и осматривалась с растущим интересом. Жависэль сидел рядом и поил ее вином, куда по обычаю гномов подмешал жгучие специи.

   – Рир, это самое красивое место в вашем дурацком дворце, – сообщила девушка, постепенно унимая дрожь. – Какие ножи! И кастрюли… Укради мне парочку маленьких, а? И колпак прихвати, он смешной.
   – Вообще-то твоему мужу предстоит отбиваться руками и ногами от звания наместника короля, это уже почти его личная кухня, – ехидно сообщил Верховный. – И я полагаю, это не конец его неприятностей. Сейчас пойдут в старый архив и начнут копаться. Нет, я точно бестолковый гном! Мог бы догадаться, будь толковым… Рир, не сердись.
   – Не могу! – Возмутился седой. – Потому что ты должен заткнуться. Я готовлю, а ты своей болтовней мешаешь мне. Сэль велела рассказывать рецепт. Вот закончу… Так, ведьмочка моя, мед должен быть обязательно дикий… Далее орехи… Вот закончу и «прощу» тебя так, гном, чтобы неделю кости болели.
   – Заманчиво.
   – Чуть-чуть подержать под крышкой… сволочь рыжая, во что ты меня втравил! Вот сам теперь впрягайся, из тебя будет хороший наместник. Ты хоть дела знаешь, кого душить, кого… И три небольших ложечки взбитых сливок, еще перетертая мята, горький настой семидесяти трав на старых винах…
   – Руки мне освободите, я же в плащ увязана, как буйная, а звучит-то вкусно. Вот так. Ох, ничего я не запомнила, Рир. Уже готово?
   – Нет, еще надо украшать магией, так и во-от так… Держи.
   – Это можно есть, или достаточно только смотреть?
   – Есть, само собой. Ложечкой.

   Сэльви приняла маленький серебряный кубок и стала заворожено следить за бабочками, порхающими над тонким паром, за цветными пузырьками, взлетающими и рассыпающимися веером искр или уплывающими подобно сияющему пуху. На вкус оказалось – бесподобно. Сэльви жмурилась и лениво слушала второй рецепт, не пытаясь его запомнить. Сегодня это не важно. День удался. Мужа она отстояла, короля обезвредила. Просто замечательно чувствовать себя нужной и ценной, сильно и почти всеми уважаемой. Вон и главный охранник к ней внимателен. Оценил.
   Этим надо пользоваться, потому что завтра наверняка такое начнется – и подумать страшно. Самое мерзкое уже очевидно. Рир попытается оставить ее, больную и слабую, и самостоятельно разбираться в бедами сородичей. А его нельзя отпускать!
   Зеленоглазый подал второе блюдо и поймал оценивающий взгляд жены.

   – Я обещаю: без тебя ни шага. Но при условии – ты не лезешь первой спасать всех. Идет?
   – Без снотворных и магии?
   – Это твои методы, Сэль. Я удручающе прост. Третье блюдо осилишь?
   – Нет. А почему ты не ешь?
   – Так у нас принято, – захихикал памятливый эльф, – что жена оставит…
   – Ходи голодный, – величественно разрешила Сэльви, облизав ложку. – Слишком вкусно. Заверните меня обратно в плащ, желаю спать. Кто до утра побеспокоит – сам виноват. Я в заклинаниях не разбираюсь, такого пожелаю… – она зевнула. – Всем вашим Советом мудрых не догадаетесь.

   Когда полуденное солнышко прогрело мрамор пола спальни на втором этаже дворца, Сэльви очнулась, сладко потянулась, изучила огромную кровать и вышитый золотом полог над ней. Довольно погладила устроенные у края ложа любимые мечи мужа. Значит, и сам поблизости. Не обманул.
   Прислушавшись, она разобрала приглушенные голоса в соседней комнате. Оделась, захватила оружие и пошла на звук.

Три поколения семьи Гррхон

   Ночь в пещерах гномов тиха, но полна звуков. Привычный, опытный подгорник многое поймет о королевстве Гросс, не вставая с ложа и не слушая вестей и сплетен. Учует кожей дальний обвал. Приметит рост теплоты камня или воздуха, пыльность и затхлость. Много в пещерах знаков у перемен, лишь чужаку они – нежданные.
   Бессонница лишь усиливает чуткость. Гному плохой сон почти и неведом. Но в старости, когда душа болит…
   Збыр прикрыл глаза и задумался. Он уже был Становым знахарем, когда в семье сына родился мальчик. Король Кныттф так гордился ребенком, что перестал замечать дочь. Старшую в семье. Многие шептались, пока Рона оставалась единственной в семье наследницей: как быть, не народится сын – её выкликать королевой? Было такое раз или два, но приняли гномы власть женщин не особенно охотно. Скорее смирились, выжидая, пока родится новый наследник…
   Между прочим, Рону бы приняли, – знал Збыр. Она с юности показала себя талантливой знахаркой. Она была умна и характером пошла в лучших Гррхонов – статная. И гибкость в ней вроде имеется, и сломить такую – не стоит и пытаться… К тому вдобавок Рона росла красавицей, расцветала год от года.
   Теперь вот наилучшие гномы заглядываются. Который год заваливают подарками…
   Даже люди, получившие возможность увидеть своими глазами и рассудить по правде, признают – женщины гномов красивы. Не как их собственные, само собой. Иначе, но очень хороши. Ростом они пониже мужчин, четыре-четыре с половиной фута. Статны, фигуристы и крепки. Плечи не узкие, да и руки не особо тонкие, к чему это немощное безобразие в горах? Но, конечно, женщины гномов – не норники, которые поперек себя порой кажутся шире своего же роста.
   Рона выросла настоящей Гррхон. В ней четыре фута и десять дюймов. Волосы не рыжие, а скорее красного золота, глаза синие, большие и спокойные. Лицо для гнома необычное – не круглое, а более к человеческому образцу близкое, овальное. Кожа светлая, тонкая, гладкая. Такой дивной кожи и у человечьих красавиц не встретить! Збыр вздохнул. Одно слово – в бабушку пошла.
   Гномы, пожившие на равнинах, у вершинников, любят звать своих женщин пчелками – и за фигуру, и за трудолюбивую домовитость. Свою жену знахарь и теперь иногда видел во снах, по прежнему полагая самой красивой из живших под горами. Дара была статной, рослой, полногрудой. И сохранила великолепную тонкую талию, родив троих детей. По мнению людей, единственным недостатком гномих были слишком тяжелые бедра и излишне крепкие ноги. Но на вершинников не угодить. Да, собственно, их мнения никто и не спрашивал. А если подгорные пчелки не хороши – так зачем их воровать?
   Рона редко бывала наверху, лишь на ночном ближнем торге, когда искала травы для знахарского дела. И в последнее время обычно – с братом или его друзьями. Потому что люди по глупости своей полагают: невысокие, очень самостоятельные и решительные, улыбчивые и уверенные женщины гномов не только красивы, но и слабы, а еще того обиднее – покладисты. Кто-то наплел им, что гномихи сами выбирают себе мужчин. А они и не поняли сказанного, и языки свои грязные распустили. Не только языки. Рону однажды пытались украсть, и были крепко биты маленькой рыжей хулиганкой. Кулачки у нее такие – брат опасается! Небольшие, но меткие. Удар сам Збыр внучке ставил. Да и с мечом девочка ловка. А тот случай… Ее, видите ли, забавляло похищение! Ей, поди ты, смешно было, что люди вдвоем решили гномиху в горах изловить и одолеть. А остальным каково – деду, брату? Рртых чуть не пришиб похитителей. Спасибо егерскому мастеру, умный мужик, все по чести разобрал.
   Сколько сплетен вокруг гномих! И бородаты они, и по три мужа заводят, и детей не воспитывают сами. Все оттого, что в мире людей женщины гномов почти не бывают и уж точно подолгу не живут. Семья для подгорника – это святое. А их, вишь ты, воруют… А потом месть, и пошло-поехало. Вот и сидят красавицы дома. В наружный равнинный мир выбираются одни старухи. И из этого безголовые людишки вычудили новую сказочку – гномихи от рождения уродины. Збыр вздохнул и усмехнулся.
   Женщины гномов и правда выбирают себе мужей – в том смысле, что силой их замуж отдать не удается. И волей отца чаще всего тоже. Особенно таких, как Рона. Лучшие гномы по ней стонут, давно уже девка совершеннолетняя, но все выбирает, забавляется. Подарки по полкам в комнате расставляет и громко рассуждает с подругами, чем не хороши. Золото она не уважает, клинок ей сам Эфрых отковал, молодежь в этом не сильна. Сковородки без поварских песен, которыми разные по свойствам слои дна в единое целое собирают – не годны. Узорные шкатулки надоели, зеркало плохо полировано… И парни терпят.
   Правда, за глаза обзывают колдуньей. От которой и житья нет, и из головы не выкинешь. В чем-то правы, Рона очень талантливая знахарка, с большим даром и чудесным голосом. Именно старшая дочь рода Гррхон рассыпала руны имен под песню Избрания и выбрала вслепую то, которое дали ее брату.
   Судьба лучше гномов знает, когда вызывать к жизни героев древности. И уже тогда Збыр насторожился, услышав: «Рртых Гррхон пришел к нам снова, быть ему Третьим»…
   Первый Рртых был воином и погиб, уничтожая древнее зло вддыхров. Второй тоже воевал, хотя не так опасно, не так непосильно. Но славу стяжал. Третий унаследовал стать и силу своих предшественников, а когда подрос, стало понятно, он обладает еще и умом, и богатым даром знахаря.
   Но Збыр и Эфрых не радовались. Чуяли: не зря руна легла в руку знахарке. Не зря названо это имя, особенное. Зло проснулось. Потому и выкован тому злу молот, чтобы оно оказалось искрошено в пыль. Молот Рртых…
   Как могло приключиться худшее? Видно, судьба отвернулась от гномов, лишила их защитника. Древний горняк гневается? Может, и так, король Кныттф дал ему много причин быть в раздражении.
   Или все же… Или Рртых – жив?
   Старый шаман блаженно улыбнулся, тепло согрело изболевшееся остывшее сердце. Жив! Такая сладкая надежда… Увы, без оснований она. Пустая. Не будь вокруг вддыхров, Збыр бы провёл обряд и узнал наверняка. Но теперь нельзя. Но даже тайная и малая надежда – уже большое дело. Важное. Рртых мог сбежать от вддыхров. Или еще попробует. Он сильный, опытный и хладнокровный. В нем не ощущается знахарь – и это тоже надежда. Жаль, пришлось отпеть мальчику талант, отрезать прямой доступ к силе, как и следует для будущего короля. Но и без дара, одной секирой, Рртых Третий неплохо управляется. Да и петь понемногу пробует, он упрямый.
   Надо делать все остальное важное и хранить в душе надежду. Надо идти к людям и предупредить. Вызвать магов, достучаться до глупых оллфов, отгородившихся Стеной. В незапамятные времена Первого Рртыха король гномов, его отец, назвал одного из их хранов – кажется, такое было слово у оллфов – своим побратимом. И просил взять на воспитание сына, если погибнет. И еще обещал вырастить малыша оллфа, коли судьба не сохранит друга.
   Гном потерял старшего наследника, оллф – жизнь. Гном исполнил обещание и воспитал маленького сына друга. Как настоящего подгорника вырастил, как родного…
   Если судьба не окончательно отвернулась от всех родов на Саймилии, как зовут этот мир люди, то оллф-подгорник еще живет. Оллфы не знают смерти, они хранят память.
   Этого древнего оллфа узнать просто – он один из всех был тогда, как гласит предание, рыжим. Знахари напели, создавая кровное родство. Мальчик болел, осиротев. Его пришлось сложно и долго лечить.
   Збыр еще раз улыбнулся, устроился поудобнее и закрыл глаза. Старшие шаманы гномов единственные в подгорной породе знают, что такое сны. Если бы малыш Рртых не лишился своего дара магии, и он бы спал со сновидениями. Тогда он смог бы повстречать деда на тропах зыбкого ночного забытья. Поговорить, рассказать… Но и без того Збыр способен увидеть своего любимца. Память добра, она хранит дорогие лица.
   Знахарь стал дышать тихо и ровно, нагоняя сон. И увидел обожаемого внука. Вот только почему-то его Рртых во сне ехал… верхом на коне. Сером, рослом. Конь двигался странным, незнакомым ходом. Не рысь и не галоп – обе конские ноги, правые или левые, шагали одновременно.
   Рртых упорно являлся деду день за днем, и всегда на одной и той же серой лошади. Все лето старый знахарь лечился после отравления пальным газом, не жалея трав, ставших огромной ценностью с прекращением подвоза от вершинников. Лечился – и думал. Сон вещий, раз он повторяется. Но какой, кривая кирка и старые клещи, может быть смысл в образе гнома на коне?!
   Никогда ни один подгорный житель до такого не дойдет! Кони не для гномов созданы Тружеником. Может, Рртыха взяли в плен и силой везут вддыхры? Глупо! Их во сне нет. Может, он занят не своим делом? Тоже странно. И почему во сне внук там, на поверхности? Может, его жизненный путь завершен, и теперь душа переезжает в новое тело… На коне?
   Знахарь фыркал и сердился, ронял кубки и шумел на учеников, не понимающих его раздражения. Дети оправдывались и спорили. Только внучка молчала и собирала разбросанное. Странное выражение скрытого удовольствия иногда мелькало на ее спокойном лице.
   К осени, если применить к подгорному миру мерки вершинников, девушка выбрала время, когда рядом никого не оказалось, и заговорила с дедом. Збыр с интересом рассмотрел новую кофту Роны, с весьма привлекательным квадратным вырезом. При такой фигурке что ни надень – все сядет. А пояс-то тоже незнакомый, работа новая. Ковка украшений хороша… Выходит, чей-то клинок ей глянулся? Узор ловко выложен, и по талии кольцо ножен, надеваемое как пояс – плотно сидит. Интересно, гном угадал – или они мерку вдвоем снимали? Збыр прищурился, Рона чуть смутилась и поправила пояс. Глянул снова прямо, уверенно.

   – Я все знаю, деда. Он снится тебе.
   – Рона!
   – Пятьдесят два года Рона, и что? Стану однажды первой женщиной – Становой знахаркой, так что не кидай напрасно молнии глазами, у меня на твои заговоры свои отговоры найдутся. Он тебе снится каждую ночь. Что не устраивает? Я тоже пробовала его увидеть. Но я наверх среди дня не ходила, там слишком ярко горит горн Труженика. Я слепну и не могу рассмотреть толком. Лишь знаю: то, что я вижу, в мире вершинников.
   – То есть…
   – Дед, ну хватит уже удивляться. Ты умница и знаешь, что дар тебе не изменял никогда. И что мой папа в плену у зла. А мой брат вообще непонятно где, но не там, где его запер отец. Он жив и свободен.
   – Я точно засиделся в пещере обрядов, – рассмеялся Збыр. – Пора тебе уступить место. Ты выросла, внучка.
   – Еще нет. И потому очень прошу: не делайте глупостей со старым Эфрыхом. Отец за всеми следит. За вами – особенно внимательно. Я долго ждала безопасного времени для разговора. Теперь проще, мне помогают.
   – Наконец-то! – обрадовался Збыр.
   – Нас сейчас оберегают, весь коридор просматривают, – усердно не расслышала его восклицания Рона. – Вот я и говорю свободно. Ты собираешься уйти наверх, к оллфам и магам. Я займу пещеру по праву и буду следить, чтобы зло не окутало Гхросс слишком плотно. Но прежде – дай мне полное обучение и посвящение. Открой мне силу. Это поможет Рртыху, мы по крови родные, понимаешь?
   – И потребует, по крайней мере, три года кропотливой работы, девочка.
   – Именно. И еще учти, дед. Я собираюсь выйти замуж за тысячника глубинных норников, Ррына. Хороший род, и гном достойный. Мы уже все с ним обсудили. Поставили в известность отцов. Король доволен, – с оттенком презрения улыбнулась Рона. – Рост моего будущего мужа более пяти футов. Для короля это главное.

   Дед виновато вздохнул. Он тоже в душе обрадовался выбору строптивой внучки. Любовь – штука важная, но в роду героев и рост имеет значение. Взять хоть несчастных Ллтыхов, ну больно глянуть! Впрочем, давно подмечено: Труженик благоволит кузнецам и недолюбливает ювелиров, он предпочитает железо золоту. Последнее слишком сильно меняет гномов, разжигая в них жадность и скупость. А Рона, умница, смотрела в другую сторону, в самую правильную.
   Девушка рассмеялась – она поняла ход дедовых мыслей. Но не обиделась. Потому что все Гррхоны практичны. И рост, что ни говори…
   А еще Ррын кузнец, каких поискать. У него крупные руки, способные гнуть кирку. Его короткие пальцы без усилия вяжут столь востребованные вершинниками крупные гвозди в бантики, – для забавы невесты. И эти руки никогда не обидят ее, Рону. А еще – карие глаза Ррына видят только ее, не замечая прочих девушек. Для нее железный гном даже попытался однажды сочинить стихи, хотя сам при этом сильно смеялся. Если же говорить серьезно – душа у него широкая, совсем как у брата, да и умом Труженик кузнеца не обидел. Они дружили, Рртых и Ррын. И, наконец, именно тысяча глубинных норников – это охрана Стального города. Лучшие, отборные, преданные своему тысячнику. Прикажет он – и дед выйдет из пещер и коридоров Гхросса, никем в упор не замеченный. Не только отвернутся и посторонятся: сами проводят и вещи донесут, сами камни отвалят и на место уложат.
   Кстати, Ррын тоже практичный гном, – тепло улыбнулась Рона, понимая мысли деда. Заговорила негромко и быстро, излагая давно продуманное.
   Тот, кто станет мужем Становой знахарки, претендует на звание Носителя секиры короля. То есть Ррын сможет возглавить армию Черного гнева, если король останется в горах. Ее забота – умудриться устроить королевское нездоровье. А уж там будет видно, что делать с войной…
   Носитель секиры выйдет наверх и сам решит – люди враги или вддыхры. И, если знахарка сумеет сохранить сознание мужа от злых заклятий Черных, он сделает выбор честно и верно.
   Дед слушал и улыбался. Он всегда полагал, что внучка Рона – не меньшее украшение рода Гррхон, чем ее брат Рртых. Приятно видеть, не ошибся. Вот вернется малыш, примет корону, и будет у него все как следует. Большое дело – когда король и знахарь в дружбе. Всей стране подгорной польза и радость. Но это еще предстоит отковать, и, по всему видно, трудная будет работа. Долгая, кропотливая и без права на самую малую ошибку.
   Начал дело старый Эфрых. Хорошо начал, без спешки и с упорством.
   В зиму каждую неделю глубоко внизу вздрагивали горизонты рабочих штолен. Эхо обвала катилось, дрожью отдаваясь в стенах и беспокоя спасателей. Но каждый раз – обходилось. И старый шел на доклад к королю, повадившемуся примерять тяжелый доспех и полировать секиру. Входил, вежливо кланялся и говорил нечто подобное всем прежним докладам.

   – Щели накопили газ. Но, слава Древнему горняку, мы успели заметить. Всех вывели, потерь нет, и раненых тоже нет. Удача с нами, внучок.

   Король важно кивал и снова возвращался к правке лезвия, которое давно превзошло остротой лучшую из бритв. С некоторых пор люди повадились избавляться от бороды, и гномы, хоть позора и не одобряли, сполна наживались по мирному времени на странном обычае. Создать верный сплав вершинники не додумались. Да и жил рудных у них подходящих нет. А гномы выполнили заказ.
   Названное бритвой лезвие было довольно хрупким, зато резало тончайший пух, падающий на него под собственным ничтожным весом. И служило долго. Позже сплав пригодился, с ним стали работать и добились новых вариантов, еще поинтереснее. Рртых Третий так и не успел узнать, что именно его опыты принесли удачу, новые точила вышли дельными.
   Теперь Кныттф не выпускал из рук одного из них, самого первого, еще сыном сделанного – на пробу. Малыша не вернуть, но секира станет злой и не утомится рубить доспехи людей. Снова и снова, как гнилые деревяшки. Пусть познают силу гнева гномов, коли решились отнять у короля самое дорогое – наследника, семью, надежды…
   Эфрых смотрел на хмурого короля, читал без ошибки его мысли о погибшем сыне – с грустью и уходил. Чтобы через неделю вернуться с очень похожей новостью.
   За год он избавил верхние десять уровней от опасных щелей и странных проходов, ведущих вниз.
   Вддыхры забеспокоились – трижды в следующее лето их встречали знахари и норники, патрулирующие отдаленные коридоры вместе, – так велел Становой.
   Двух Черных удалось положить, еще одного ранить.
   Король осмотрел трупы и упрямо сообщил – значит, и с этими тварями люди в сговоре…
   А вот подданные задумались. Даже очень упрямый гном понимает: есть крайность, когда надо мириться с заклятым врагом. Например, ради выживания рода. Люди – они золото любят, живут мало и не особенно верны слову, хоть их много и все они – разные. Но они часть Саймилии, один из ее народов. С ними можно торговать, создавать союзы, ссориться, даже воевать – словом, соседствовать. Вддыхры иные. Они желают смерти всем народам в мире, они хотят погасить сам свет горна Труженика. Не уважают его, не чтут законов мира. Всякая вражда должна прекратиться перед такой огромной бедой – угрозой самим основам мира…
   Когда зима прошла, многие уже говорили, не понижая голоса: король не прав. И шли за советом к его отцу, уважаемому знахарю Збыру, минуя чертоги правителя. Или встречались с дедом Эфрыхом, умевшим и мирно жить с людьми, и на место их ставить, когда следует. Старшие в роду Гррхон слушали гостей, кивали в ответ на дельные мысли. И велели не пороть горячки, вредной для гнома. Тысячник Ррын – хороший предводитель похода. Ему-то можно верить. А уж они постараются сделать остальное. Ведь не ходят более Черные по городам? Гномы кивали и хитро щурились, припоминая странные обвалы. А подумав, советовали приглядеть за трещинами и лазами, которые припомнили сами. И новые обвалы беспокоили подгорный мир. Или наоборот, дарили ему возможность вздохнуть с облегчением?
   За второй год очистилось еще десять ярусов. Следы Черных находили в нескольких местах – даже обнаружили раз их временное жилье, определяемое по закопченным сводам и свежему сору. Но сами вддыхры стали осторожнее и более не попадались.
   Когда в мире людей третье лето оживило поля, города подгорного королевства жили уже совсем спокойно. Зато дед Збыр ходил хмурый. Когда заделывали последние лазы, один вддыхр чуть не оказался отрезан от нижних пещер Синего города. Он вынужден был прорываться с боем. Двух норников распорол, как пуховые подушки, – прямо с доспехом, словно он из шелка, а не из наилучшей стали! Знахаря поранил.
   Гномы не упустили тварь.
   Но труп оказался ужасен! Становой, уже давно сопровождаемый своей преемницей Роной во всех передвижениях, долго и недоверчиво щупал когти по десяти с лишним дюймов длиной. Когти, выросшие на месте обычных ногтей в первые же мгновения боя. Потом вымерял рост вддыхра – двойной в сравнении с невысоким гномом. И ушел в пещеру знахарей молча.
   Там он достал старую книгу истории Гхросса, открыл по давней истрепанной закладке и указал внучке абзац, выученный наизусть давно, еще в юности.
   Рона прочла и спокойно кивнула.

   – Дед, мы и так знали, что демон уже тут. И, как это ни больно, живет и растет он в теле моего младшего брата. Одно утешает. Этой твари не удалось найти темного разумом ребенка иного возраста. Я все прочла, перерыла старые свитки. Это существо способно занять более взрослое тело. Темные лишены сознания и не имеют полной души.
   – Так и есть.
   – Дед, у нас есть время. Но вам с Эфрыхом пора. Пока к свету приспособитесь, пока людей нужных найдете – время потребуется. Пойдете в Рониг?
   – Нет, – задумчиво покачал головой старый знахарь. – К оллфам. На севере нас никто не ждет. Да и люди там живут не так кучно и обид больших к подгорному племени не накопили.
   – Хорошо. Я скажу Ррыну, вас проводят. Уже готовы оба выхода наверх, и северный, и южный. Он у меня молодец.
   – Береги себя, детка. Ты моя лучшая ученица.

   Рона гордо заулыбалась. Она знала, что лучшая, но дед на похвалы скуп. Его надо выгнать из гор без надежды на возвращение, чтобы пару таких вот по-настоящему хороших слов услышать. И вот, пожалуйста. Немалая награда. Она не просто «хорошая» или «стоящая». Она – лучшая. Дед врать в таких делах не умеет.
   Сутки спустя седой гном и его сын шли по старой наклонной штольне. Трое норников Ррына несли мешки и обстоятельно обсуждали, как тоскливо без человечьей еды. Грибы для боевого гнома – тьфу, закусь. А что ими закусывать, коли пива нет? Да и перец весь кончился. Нет, война с людьми – дело дурное. Сели бы вместе, поели, поговорили, морды, если что, начистили кому следует. Да и вернулись к миру. Ковать гвозди скучно, но и мечи с секирами уже надоели.
   Снаружи была безлунная глухая ночь – наилучшее время для глаз, неподготовленных к свету горна Труженика. Норники сложили вещи в малой пещере, заранее найденной и подготовленной для побега. Попрощались, призвав благословение Труженика к большому делу старших. И ушли. Грохот оповестил – временный вход завален крепко и основательно. Эфрых задержался и прижал ухо к камням.
   По ту сторону старший из гномов задумчиво спросил – кого приложил об стену озверевший старый король, когда его не пропустили? Их ведь спросят, и надо отвечать складно. Двое заспорили – об какую стену и как крепко. Минут через десять спор перешел в самую веселую стадию. Камни гудели, завал сердито охал. Боевые гномы с полной самоотдачей зарабатывали синяки и трещины в ребрах, необходимые для отчета о побеге королевский родни. Ррын велел возвращаться не просто в помятом виде – вообще не отползать с поста далее десяти шагов. Смена придет и найдет, забьет тревогу, сообщит королю. Их, само собой, будут ругать и даже накажут. Объявят перед строем норников позор, к общей зависти этого самого строя, прекрасно понимающего, что происходит. А дальше – двойной паек и лечение. В нижних пещерах уютно, да и девушки за отличившимися будут ухаживать исключительно симпатичные. Вот только жалким мелким синяком капризных подгорных красавиц не разжалобить. Наоборот, станут насмешничать. То есть надо стараться по-настоящему. И гномы усердствовали так, что искры летели.

   – Хорошая порода, – одобрительно кивнул Эфрых, имея ввиду и гномов, и гранит.

   Он не собирался ждать здесь до зимы, пока глаза смирятся с сиянием Опрокинутых озер. Недавно сын придумал новые темные очки, в которые можно пихать до пяти тонких стекол. На носу они тяжеловаты – зато защиту дают полную. Эфрых сам делал оправы и подгонял по лицам, уплотнял особым шнуром, окантовывал замшей. Проверял раз десять, нет ли щели для света, пока не достиг настоящего прилегания. А стекла отлил сын. Целую стопку, с дюжиной оттенков – от бледных до черных. Иди с рассвета да меняй, никакой заботы. Одна беда – в стороны глядеть неудобно. Но путь гномы будут проходить вдвоем, уж как-нибудь углядят, если беда путь заступит.
   Збыр и Эфрых проверили мешки, еще раз убедились, что очки уложены в карман удобно, что стекла целы, разложены по номерам. От единички с малым затемнением и далее, без ошибок. И пошли вниз.
   Мир вершинников старшие ругают не просто так – со смыслом. Нельзя позволять молодежи заглядываться на чуждое гному и находить в нем слишком много прелести. Уж потом, как остепенится, сам поймет, что с камнем он, еще до рождения сросшийся, неразделим. Что дом его в древних городах под кряжем, а прочее – чужие красоты, созданные для путешествий, а не для жизни.
   Вот тогда пусть взрослый гном по своему вкусу переплавляет и льет в новую форму мнение о поверхности… В вершинном мире ведь не так уж плохо. Воздух свеж, а летом – так и вовсе бесподобен, сух и пахнет цветами и зеленью, а не окалиной, смазочным маслом, известковой водой или плесенью… Не копится в низинах пальный газ, не грозит взрывами угольная пыль, легких кашлем – не рвет.
   Да и горн Труженика не просто так в Опрокинутых озерах плавает. Коже его свет полезен. Без того, что люди зовут загаром, и гном в пару лет ослабнет. А еще наверху красиво. Все старые мастера ходили странствовать с людьми или, еще до Стены, дружили с оллфами и учились у них, чтобы после ковать красоту и населять ею подгорные пещеры. И звали древние города по обычаю вершинников, вычурно и несколько нелепо. Сад цветов, Голубиное гнездо, Долина роз… Потом одумались и упростили, не смущая молодежь и не вынуждая старых Кротов путаться в бессмысленных именах. Каждая тропа в мире под горами размечена цветом. И по цвету теперь зовется. Кстати, для Кротов нанесены особые метки, разной формы и фактуры. Удобно, коротко, деловито.
   Эфрых шел и хмуро глядел на мир, подзабытый за минувшую сотню лет. Законы гномов – они как хороший булат, куются один раз. И, коли решили гномы назвать города Синим, Желтым, Красным – то это уже окончательное решение. Но Рртых много раз настаивал на изменении к старому порядку. Мол, и гному нужна теплота в душе. Может, зовись столица не Стальным городом, а по древнему, Самоцветным чертогом, даже нынешний король бы так не вызверился на всех вокруг?

   – Вернемся – поменяю порядки, – буркнул седой гном на десятый день пути, когда самые трудные перевалы и осыпи остались позади. – Хорошее было название, а? Самоцветный-то наш, давнишний.
   – Поменяй, – согласился знахарь. – Нога не болит? Вроде прихрамывать ты стал, отец. У меня мази имеются, да и напеть могу.
   – Ну, дурное дело завсегда шумное, – рыкнул седой, усердно поправляя походку. – Собери тут всех окрестных вддыхров, умник. А мази беречь следует. Как еще нас люди-то примут. Тут на юг мимо Эрхоя не промахнешься, разве только дебрями, без дороги. А меня там, полагаю, и теперь помнят. Люди такие мелочные, всего-то пуд золота в выкуп попросил.
   – Попросил?
   – Вежливо.
   – Я твою вежливость знаю. Они понятия не имели, что можно что-то изменить в условиях, хоть немного срок оттянуть. Весь люд золотишко снес до последней ушной сережки. Князь-то свое попрятал, а как со злости его стали искать – убежал и более не вернулся. Сундуки только три года спустя выискали. Наши ребята, кстати, из торговых.
   – Серьезно? И я не знал?
   – Они к твоему дядьке пошли, он был Становой. И повелел золото из сундуков взять в возмещение долга, а прочее в казну города отвезти, и людям их добро вернуть сполна. Ох и морока, отец! Год возвращали. Зато тебя еще год вспоминали весьма слезно. Город и не знал, как их князь богат… В общем, ты прав, могут и теперь вспомнить.
   – Вот честно скажу: не люблю людей, сын. Они вертлявые. То да, то нет, а всегда выходит – «может быть». Толковых железных в их породе – единицы.
   – Стена. Никогда ее не видел отсюда.

   Гномы встали и дружно опустили мешки. Закат и привычка оставили в очках всего по два стекла, довольно бледных. И мир читался отчетливо и в полном цвете. Лес горел изумрудным огнем, переливался ивовым подлеском мягкого серебра в низинах. Вспыхивал редкими искрами рябин, рано покрасневших листом и отягощенных гроздьями. Золотые сосны на холмах праздновали закат. И за всем этим великолепием сплошным мраком от земли и почти до зенита Опрокинутых озер стояла Стена. Она скрывала юг полностью. И выглядела так угрожающие, так инородно и неправильно, что по спине полз холодок. Трудно было поверить, что внутри, за ней, живут те самые оллфы, о которых легенды рассказывали столько хорошего. Добро и Черная стена – это слишком разные вещи. Несовместимые.
   Знахарь рыкнул пару низких нот и широко повел руками, будто воду горстями в верхние озера плеснул.

   – Темная магия, самим оллфам она не принесла ни покоя, ни радости, – нахмурился Збыр. – Мне за Стену не пробиться, отец. Сильно сделано. Как они умели, на веки вечные. В нашей легенде все верно сказано, заклято на крови их короля. Могу добавить одно – теперь это мертвая кровь.
   – Значит, беда не миновала их. Что ж, раз нет хода за Стену, то пока к западу двинемся, мимо оллфов, – кивнул Эфрых. – Там у Леснии заставы стоят, за диким лесом. Хороший народ, крепкий. Жаль, близко не соседствуем, они мне по душе.

   Збыр кивнул, соглашаясь и с оценкой леснийцев, и с выбранным маршрутом.
   Он уже прикинул – до застав идти более ста человеческих верст. Диким лесом, непривычным гному. То есть не мене двух недель. Хорошо, предусмотрительная Рона уговорила выходить прежде осени. Плохая погода верхнего мира – это, говорят, большая неприятность. Их зимы похожи на смертельный холод высокогорья. Не найдешь крова, не обзаведешься одеждой и пищей – пропадешь.
   Хорошо бы застава приняла мирно!
   После безумных посланий Кныттфа можно ожидать всякого…

   Но, само собой, не того, что увидели гномы, приближаясь к заставе.
   Сперва они решили, что люди жестоко и бесчестно убивают оллфа. Собственно, так это выглядело. Северная сторона поляны забрана дощатой стеной в пятнадцать футов, не менее. Перед этой стеной стоит оллф. Тонкий, светловолосый и молодой – как все они, вечные. Оба клинка в его руках опущены.
   А в сотне футов разместились стрелки людей, не менее двух десятков. Все – с добротными северными луками. Рослые воины, подготовка которых не вызывает сомнений. У каждого при поясе меч. Эфрых прищурился, издали опознавая работу подгорных мастеров. На вооружении застав леснийский князь не экономил, сразу видно. Старый гном даже почти не сомневался, что у сидящего на поваленном бревне воеводы меч с клеймом рода Гррхон, только не мог понять, как подобное оружие попало к человеку? Воевода глянул на оллфа, тот чуть кивнул.
   Гномы заволновались и прибавили шагу. Хорошенькое дело – начать знакомство с людьми с участия в таком безобразии! Это у вершинников считается, не обнажил секиру или меч – не виновен. А гномы полагают, отвернувшийся от драки виновен наравне с затеявшим ее.

   – Эй, вы чего тут вытворяете? – загудел издали Збыр.

   Оллф потряс головой и рассмеялся, оборачиваясь к своим «спасителям». Сперва гномы не поняли его реакции, но потом догадались – светловолосому показался забавным голос знахаря. Он и правда низковат даже по меркам людей, а оллфов – и подавно. Воевода людей тоже поднялся, заковылял навстречу гостям, опираясь на крепкую трость.

   – Уже поняли, спасать не надо, – обиделся Эфрых. – Эх, все у вас, вершинников, не путем, все с чудью. Сиди, колченогий упрямец! Сами доковыляем. У меня тоже к этому бревну интерес имеется. И к тебе, мил человек.
   – Семья Гррхонов на прогулке? – поинтересовался воевода. – Приятная встреча. Садитесь, угощайтесь, еще один залп позора для моих лучников – и домой.
   – В чем позор? – уточнил Збыр, потрясенный догадливостью человека, узнавшего их с первого взгляда.
   – Двадцать лучших бойцов не могут попасть в одного эльфа, – вздохнул тот. – Пятый день, представляете? Он уже язык обтрепал, наставляя их бить с упреждением, рассчитанным на всю группу. То есть первый кладет стрелу в цель, двое чуть правее и левее, еще двое – ближе и снова с поправкой… И все без пользы. Если не заденут – он обещал выгнать и более не допускать к обучению. Мастер Кэльвиль очень строгий с учениками эльф. – Воевода улыбнулся, приметив интерес гномов к съестному: – Хороша ли ветчина? Меня, кстати, Бравом зовут.
   – Бесподобна. Я наставник гранильного цеха Эфрых, а сын зовется Збыром, он знахарь. Шаман, если по-вашему.
   – Приятно видеть говорящего по-леснийски гнома. И вообще здесь вам рады. Кушайте, только со смеху не подавитесь. Я вот, правда, все больше плачу – ну стыдно… Кого я набрал границу оборонять? Кэль, еще раз?
   – Охотно, – кивнул эльф. – Ты, ты и ты – хорошо целились, но так боялись попасть, что и тени шанса не имели. Помните: стреляя в ведима, слишком много думать вредно. Вы уже, по сути, трупы со своей жалостливостью. Им для обряда нужны дети. Это понятно?

   Рослые воины закивали виновато и смущенно. Они в общем-то знали, что эльф увернется. И что как боец он сильнее любого из присутствующих. Но, даже зная, целить боевой стрелой – в живого и без доспеха? Да еще в этого, тонкого, почти прозрачного. Улыбчивого, умеющего не только драться, но и лечить. Воеводу привез и на ноги поставил, на заставе все хвори извел – даже малые.
   Кэльвиль улыбнулся и снова отошел к дощатой стене. Обернулся и одним смазанным движением метнулся обратно, к стрелкам. Тетивы щелкнули, кто-то охнул. Эльф уже стоял возле одного из воинов, медленно убирая клинок от его шеи.

   – Лучше, – похвалил он, показывая прореху в своем широком рукаве. – Умер не зря один ты. Прочих мне обсуждать не интересно. Еще раз?
   – Иди сюда, я морс нацедил, – предложил воевода. – Все равно, пока стрелы из досок вырежут, – скука одна. Плохо я учил их.
   – Нет, – совсем тихо шепнул эльф, подходя вплотную. – Просто я очень сложная мишень. Они уже научились оценивать, куда я двигаюсь. Это труднее всего – скорость для ваших глаз велика. Еще дня три, и попадут. Переживать будут, что могли ранить. Хорошие ребята.
   – Кэль, я тоже не рад нашим тренировкам.
   – Иначе их на ведима выпускать нельзя. Не переживай, уж стрелы я клинками-то всяко отобью. Их всего два десятка. Мне тоже полезно тренироваться.

   Гномы доели ветчину, не вмешиваясь в разговор. Им вполне хватило на первое время изучения рукояти меча воеводы. Добротной, без глупых украшений, в удобной кожаной обмотке. Этот меч оба в «лицо» не знали, но стиль работы кузнеца сомнений не вызывал. Воевода оказался догадлив, извлек тусклую сталь из ножен и бережно, с поклоном, передал седому Эфрыху.
   Гном принял меч и долго рассматривал.

   – Мне Рртых подарил, – кивнул воевода. – Дорогой подарок, и вернуть было нечем, но ваш младший упрям, я быстро сдался. И не жалею, жизнью этому клинку обязан. Спас от ведимов нас с Кэлем эльф по имени Орильр, которого я и не видел… Но дожил до прихода подмоги я только благодаря мечу Рртыха. Эх, дела… Год уже рыжий там один магов донимает…
   – То есть жив, – довольно кивнул Збыр.
   – Еще бы, – обрадовался Эфрых. – Я даже не сомневался.
   – Здорово врешь, отец, – уважительно хмыкнул знахарь. – С душой. Брав, мы же его похоронили, уже четвертый год как сомнениями мучаемся. Завалило шахту…

   Кэльвиль устроился на траве перед бревном и стал вместе с Бравом слушать историю подгорной жизни, изредка оглядываясь на лучников. Гномы говорили обстоятельно и не пытались скрыть своих бед. Порой это давалось им трудно. О короле оба предпочли бы не упоминать, но как обойти самое страшное? И они не обходили. Изложили подробно и про обвалы, и про Синий город, и про предстоящую войну.
   Брав вернул клинок в ножны и в свою очередь рассказал о спасении посольства егеря Мартига, атакованного ведьменями в горах гномов. О походе на юг и обучении Рртыха в Круге мудрых, о своем возвращении домой и бое с четырьмя ведимами.
   Он проспал после ранения пять суток. Кэльвиль неспешно вел коня и приглядывался к лесу. Он был один, ничто не отвлекало внимания. Зато старый ворон позволял следопыту буквально взглянуть на чащу сверху, используя древнюю магию. Эльф смотрел, напевал заклинания дальнего наблюдения, изучал деревья – и ощутил то, из-за чего теперь гонял людей до седьмого, как у них принято говорить, пота.
   Это не имело названия в знакомых Кэльвилю понятиях эльфов. Начиналось оно от башни Ордена, дорогу к которой указал Орильр. Сам светловолосый описывал увиденное как «след зла».
   Сперва он приметил черную копоть на древесных стволах, словно лес горел. Кое-где завяли цветы, высохли гроздья рябины, пожухла листва. На некоторых ослабевших деревьях осень до срока зажелтила и осыпала кроны. Следопыт заинтересовался и, поскольку Брав уже очнулся и мог подождать, убежал проверить след.
   От башни горелая тропа вела на юго-запад, и шла ровно, как по ниточке – словно для создавшего гарь нет оврагов и завалов. Эльф быстро прикинул направление и понял, что знает, где оборвется след. В вымершей до единого человека деревушке, название которой забыли, не желая упоминанием накликать беду, и теперь знали мертвое и брошенное место как Черную гарь. Оттуда след не пошел дальше, это эльф знал точно – сам был в тех места только что. Он проверил лес правее и левее темной полосы. И нашел обратный след. Куда более слабый – ширина почерневшей тропы съежилась вдвое. Потом след уперся в поляну, где незримое встретили те, кто его давно ждал – ведимы.

   – Это был демон, – кивнул Кэльвиль, вмешавшись в беседу. – Его интересовало тело взрослого или ребенка, от рождения лишённого полноценной души и крепкого ума. Но… что-то не получилось. Так криво пошло, что демон еле уцелел! Он бы сгинул вовсе, но тут ослабевшее зло встретили ведимы, напоили силой и потянули на север, диким лесом. Я довез воеводу и сбегал по следу. Не до конца, и так всё понятно. К вам след ведет, под горы. Видимо, в Синий город. Ладно, пора мне, лучники скучают. А эта застава ближняя к тропинке зла, так что надо быть наготове. Вот я и учу.
   – Что не удалось здесь, вддыхры получили там, в Синем, – хмуро бросил Збыр. – Мой младший внук родился темным и зло воспользовалось его телом. Эх, кривая кирка, и тяжело же на душе! Ну, а у оллфов, то есть эльфов, – что?
   – Тоже не сильно хороши дела, – усмехнулся Брав. – Но Орильр, которого я так и не видел, ушел туда разбираться. Крепкий мужик, трех ведимов, по-нашему – ведьменей, один он и положил. Думаю, с эльфами он все решит. Мы ждем его. Обещал быть тут зимой. Оставайтесь. Теперь не время для путешествий – грядут распутица, холода и немирье. Гномов на юг одних пустят едва ли. И Эрхой – гнилая земля, хоть так и не говорят о соседях.
   – Знаю, – тоскливо вздохнул Эфрых. – Было дело…
   – Уважаемый Эфрых, а почему вы не можете вразумить нынешнего короля гномов?
   – Разделено от века, – виновато буркнул тот. – Король управляет гномами, старый правитель, передавший власть сыну или внуку, ведает их достоянием, а знахарь отвечает за здоровье душ и тел. Ставший королем выделяется из семьи и отцу-деду более не подвластен, иначе как ему править? Мой сын, Збыр, имеет одно право – он может собрать Стальной город и объявить нового короля. Обычно – сына прежнего, его охотно примут норники. Гнома иного рода, не Гррхона, труднее избрать. Такое в нашей истории случалось лишь трижды за все века. Но, когда Кныттф стал чудить особенно дико, мы обдумывали такую возможность. Сомневались, все же Кныттф нам не чужой. В общем, затянули дело. А тем временем король упек Рртыха в нижние шахты.
   – И что бы ни говорил мой сын, дело не в послах, не в желании уберечь малыша, – усмехнулся Збыр. – Он боялся потерять корону и спрятал наследника от нас, чтобы сохранить венец. А потом заставил барабаны сказать свое слово. Когда война объявлена, он – выше всех.

   Брав кивнул. И подумал, что теперь наверху, в союзе с людьми, три самых главных гнома подгорного мира – бывает и так. Стало быть, война становится весьма смутным делом. Вразумят они короля. Или переупрямят, а у гномов это почти одно и то же.
   Значит по-прежнему главная беда – ведимы, ведьмени, вддыхры – как не назови, одна мерзость… И пока непосильная.
   Сколько их, что происходит в загадочном Синем городе, какова сила демона, обретшего плоть? И почему он полз к Старому мху, городу на южном тракте, и вдруг развернулся? Кэльвиль полагает – надо еще раз поговорить с Орильром и выяснить, что собой представляет его странная жена. Демону ведь все равно, чье тело занять – он может и в женском неплохо себя чувствовать. И, как сказал мастер, теперь, оставшись без «братьев», сгоревших дотла в древнем ларце, даже предпочел бы такой вариант. Понадеялся бы на возрождение всей гнусной породы…
   Много вопросов.

Развод по-эльфийски

   Нильэса-а-Кав еще раз глянула в зеркало и осталась довольна результатом. Лениво усмехнулась – как всегда, она безупречна. Есть вечная красота – настоящая, вне моды. Она не надоедает и не перестает восхищать. Завораживает и подчиняет, укладывает к ногам самых гордых и вынуждает их унижаться. Приятно смотреть на то, как по тебе сходят с ума. И гнусному а-Тэи пора вспомнить свое место.
   Серебряные волосы уложены в прическу, столь любимую бывшим мужем, удручающе простую, но к алмазам диадемы и длинных тяжелых сережек очень подходящую, – что есть, то есть. Плечи у нее мраморные, это скучно слушать от каждого. Зато смотреть на плечи – весьма не скучно. Пусть смотрят, и этот тип, оказавшийся едва ли не королем, и его уродливая подёнка-любовница. Великолепное платье глубокого зеленого цвета подчеркивает фигуру. А разрез позволяет оценить – и ноги без изъяна. Туфли, перчатки, еще один браслет с алмазами… Ну вроде всё.
   Теперь можно пойти и глянуть, кому этот муж бывший – ей или жалкой человеческой ведьме. Прибежит Орильр, куда он денется. Говорят, его подёнка черна и тоща, как щепка. И за мужем мешок походный таскает. Выслуживается, хочет полезной быть, раз личиком не вышла. Да и умом, пожалуй…
   Иначе не стала бы держаться за то, что может быть полезно госпоже а-Кав. Обычно умные ей уступают. Она берет, играет и бросает – от скуки. Жить вообще довольно-таки тоскливо, особенно когда тебе уже пятнадцать веков. Это гораздо больше, чем необходимо для того, чтобы научиться управлять мужчинами. Очень предсказуемыми.
   Вот и теперь: она прошла во дворец без малейших осложнений и задержек. Улыбнулась давно лишившемуся надежд быть замеченным храну, сказала, что к мужу, – и вот перед ней лестница на второй этаж.
   Комната приемов возле спальни а-Тэи не впечатлила Нильэсу: бумагами весь стол завален. Скучное и глупое мужское развлечение – управлять через законы. А наличие гнусного еще более мужа хама, рыжего грубияна Жависэля, привело в легкое раздражение. От этого полугнома не знаешь, чего ждать…
   Дверь хлопнула, и из спальни показалась подёнка. Еще страшнее, чем говорили подруги. Черненькая, маленькая, тощенькая и бледненькая. Ходить, и то не умеет. И что в такой можно было найти? Впрочем, в мире людей, должен он был хоть с кем-то развлекаться?

   – Ага, – бодро улыбнулась подёнка, не думая расстраиваться от блистательного вида соперницы. – Бывшая жена Рира?

   Жависэль почти виновато кивнул. Он не знал, к добру ли эта встреча, и как она отразится на неокрепшем здоровье девушки – все же вчера ей досталось страшно. Да еще седого нет, что-то безумное затеял с завтраком… Вся кухня с утра в дыму, и сам он носится бодрой рысью. Смешно смотреть, эльф в таком возрасте – и хуже мальчишки Диаля. При том, что сам Рир с горящими глазами твердит, что «ничего еще не решил». Не решал он раньше – на ничтожестве а-Кав собираясь жениться. Говорил ему ученик, что выбора хуже сделать нельзя. И что на королеву она не похожа, потому что родилась змеей с холодной кровью – тоже говорил. Приползла ведь опять – жалить. И яда припасла.
   Рыжий эльф прикинул, не пора ли вытащить дуру на лестницу и просто выпороть? У гномов так и делают с теми, кто нарушает покой королевы.

   – Отчего же бывшая? – рассмеялась Нильэса, любуясь собственным голосом. Грациозно опустилась в кресло, позволяя ткани соскользнуть и раскрыться по разрезу.
   – Да потому, что дура, – весело сообщила Сэльви. – И сволочь. Я хорошо выучила ваш язык. Жас, я ей как, доходчиво?
   – Вполне, – пожал плечами рыжий, успокаиваясь за душевное состояние ведьмы.
   – Как ты смеешь? – охнула красавица.
   – Сиди и не охай, пока щеки целы и синяков нет, – посоветовала Сэльви, устраиваясь в свободном кресле. – А ты пришла кстати, я собиралась тебя искать, время бы теряла зря. Слушай меня внимательно, я повторять не стану.
   – Тварь…
   – Шмотки, камни, домик за городом и второй, на его деньги отстроенный в столице, а также все прочее, до последней пылинки, вернешь моему Риру сегодня до заката, – зевнула ведьма. – И тогда уж… того, живи красивая, так и быть. Если возьмешь хоть одну щепку, уже не отмоешься. Так у нас в селе обходятся с воровками. Иди. И твердо помни: до заката. Но после заката… После пеняй на себя, я пальцем не шевельну, а Совет мудрых и маги – ну, тебе объяснят, все уже в курсе моих деревенских штучек.
   – Мразь…
   – Милочка, ты первый раз в жизни видишь ведьму и так рискуешь, – весело посочувствовала Сэльви. – Ох смотри, могу и того, замаскировать под старушку. Горбик, два зубика вперед, носик крюком, из него мох растет…
   – Т-ты…
   – Ух ты, хоть теперь поверила! Да не икай, рано еще. И, поскольку я добрая, это платьишко и все свои иные тряпочки можешь забрать.

   Сэльви откинулась в кресле и рассмеялась – весело и вполне искренне. Она опасалась встречи с той, которая прежде была дорога Риру. Но ожидания не оправдались. Красивая – так все эльфы хороши. Но женщину с такими пустыми глазами и постным лицом любить всерьез нельзя. Рир просто ошибся, и с умными хорошими эльфами случаются порой приступы обидной слепоты. Куда важнее понять – где та, из-за кого он польстился на жалкую куклу, ничтожную подделку?
   Нильэса нервно смяла перчатку и повела плечами.
   Потом улыбнулась победно – снизу донеслись шаги. Быстрые, уверенные, знакомые. Дверь распахнулась и Орильр почти вбежал в комнату. Он уже знал, что застанет ее здесь. Остановился и охнул. Нильэса снова улыбнулась – да, хороша. Дыхание у многих перехватывает.

   – Хороша-а… – протянул Орильр подозрительно задумчиво и даже… с насмешкой? – Сэль, твоя работа! Это сильно прилипло?
   – До заката можно отмыть, – заверила ведьма. – Хочешь, поспорим?
   – Дорогой, – проворковала Нильэса. – Мой дорогой!
   – Та-ак, я все поняла и забыла это слово, Рир, – пообещала Сэльви.
   – Спасибо, – обрадовался Орильр. – И, Жас, отведи ее к зеркалу, не сиди тут ледяной статуей. Пусть сама глянет… н-да… водички ей дай, что ли…

   Рыжий наконец оттаял и заржал самым грубым образом, на свой похабный пьяный лад. Нильэса вздрогнула и встала, вырывая локоть из его железной лапы, тряхнула головой и вышла. Большое парадное зеркало висело в конце короткого коридора, ведущего к лестнице. Она посмотрела в него сразу, желая еще раз…

   – Эй, пеструха! – крикнула в спину ведьма. – Предупреждаю: станешь меня или Рира проклинать – к тебе вернется. Все, дословно! Так что ты уж того, поаккуратнее со словами и делами.

   Визг восхитил даже готовых к нему Орильра и Сэльви. Долгий, многозвучный, переходящий в непристойную брань, стоны и плачь.
   Магический деготь милосерднее настоящего – он не склеивает волос, не имеет запаха и не оставляет следов на полу. Но оттого выглядит еще страшнее. Деготь покрывал лицо, руки, волосы, платье, едва заметную в разрезе ногу, он размазывался при каждом прикосновении и создавал чудовищные разводы.
   Нильэса бросилась прочь, не разбирая дороги. Домой! Там она все смоет. До заката еще далеко. Гнусная ведьма!
   С первой каплей воды деготь стал… настоящим. Теперь он склеивал волосы, лип ко всему в роскошной ванной комнате и все глубже въедался в кожу, вызывая зуд. И запах! Два часа усердия в обращении со щеткой сделали кожу красной и шершавой. Волосы склеились в сплошной бесформенный ком.
   До заката…
   Нильэса всхлипнула и вспомнила второе обещание – про старуху. И почти сразу – слова про Совет мудрых. Вздохнула, сняла диадему и зашвырнула в угол. Ведьма околдовала Орильра. Вот и пусть он мучается один! Да нужны ей эти жалки вещи! Будут другие алмазы и иные платья. При одном условии – если не станет дегтя.
   Нильэса-а-Кав вышла из дома ранним вечером. Письма с отказом от имущества она отправила во дворец, гнусному Жависэлю. Камни свалила в ларец. Платья пришлось бросить. Стоило их увязать веревкой, отнесенной подлым заклятием к имуществу Орильра, – и все пропитались тем же гнусным дегтем.
   Когда солнце село, красная распаренная а-Кав всхлипывала от запоздалого страха, изучая свое лицо в зеркале. Обычное, чистое. Правда, волосы пришлось обрезать почти под корень – деготь исчез, а колтун остался.
   Она легла в постель, морщась от ее узости и неудобства. Старый дом родителей мал и убог. Сами они – ничтожества, не добившиеся ничего при дворе. И ей уже не отмыться от сплетен, которые грязнее дегтя. Да и воспоминания о черноглазой твари страшнее любой пытки. Хуже того, подумать лишнее нельзя, пожелание наверняка вернется, ведьма опасна. И не думать…
   Остается одно. Нильэса прикрыла глаза и расслабилась. Сон забвения вернет ей репутацию и уверенность в себе. Не станет грязи прошлого – ни мужа, ни его гнусных алмазов, которые слишком хороши, чтобы легко забыть их, ни позора этого страшного дня. Новая жизнь даст возможности. А Орильр пусть мучается со своей подёнкой. Так ему и надо. Уже теперь им тошно – день испорчен, завтрак пропал, ругани до вечера хватит.
   Нильэса улыбнулась и задремала.
   Последним огорчением для а-Кав могло бы стать то, что завтрак не пропал, и темой обсуждения визит бывшей жены не стал.
   Орильр, правда, не удержался и вышел на балкон, чтобы пронаблюдать Нильэсу, бегущую по парковой аллее с несвойственными ей рычанием и визгом. Вернулся, прикрыл дверь и рассмеялся, погрозив жене пальцем.

   – Ты ведьма, Сэль! Я и не думал, что до такой степени, если честно. Но, признаю, я и сам не лучше. Мне понравилось. Надеюсь, это не навсегда?
   – К вечеру сойдет. Я ей сказала – если отдаст тебе домик и камни, – улыбнулась Сэльви. – Но вообще-то и так отмоется. Я не могу долго сердиться, она того не стоит. Ты умный эльф, я ожидала более интересной жены. И очень переживала, знаешь ли. Тут все слишком красивые.
   – Только я не их судьба, – беззаботно кивнул Орильр, – а твоя. И я к этому постепенно привыкаю. Ну, ты готова к королевскому завтраку из пятнадцати перемен?
   – Что, тут и умру от обжорства? – ужаснулась Сэльви. – Вчера двух хватило. Рир, мне всю ночь бабочки снились, каких ты наколдовал. Спасибо.
   – Королевам подают всего по ма-аленькой ложечке. Ты справишься. Это меню осеннего бала, ты должна его одобрить. Или внести изменения. Учти, от титула мы с тобой пока спасены благодаря Жасу, и бал будет без нас. В долине Лирро определенно есть ведимы. Я сменил привязку заклинания Стены, теперь они заперты, поскольку прежние перстни доступа во внешний мир не действуют, а несколько новых я отдал Жасу. План на первое время такой: будем искать Черных и выселять с нашей Саймили. Глянув на мою бывшую, глупо сомневаться – у нас все получится. Деготь хорош. Спасибо, хоть без запаха.
   – Это пока не возьмется отмывать, – хихикнула ведьма. – Давай сюда завтрак.

   Орильр кивнул и прошел через комнату, открыл дверь на лестницу и поклонился, пропуская Жависэля и еще трех эльфов. Представил их как наместника, в чьих руках закон, и его мудрых – правый отвечал за магию, левый – за имущество и торговые дела Лирро и его жителей, а третий, вошедший последним, будет заниматься воспитанием и обучением вышедших из сна. Все вместе должны еще и думать о праздниках – осенний бал у эльфов был всегда. Только последний «король» его отменил, перекраивая под себя все законы до единого. И теперь жителям Лирро надо вернуть радость. Вечным она очень важна, так сказал последний представитель рода а-Тэи, которого то и дело пытались назвать «ваше величество». Орильр терпел, но с явным трудом – и почтение, и покладистость.
   В две минуты Жависэль расчистил стол от бумаг, заодно рассказывая о них Сэльви. Там были свитки со старыми законами, списки подлежащих казни сном забвения «тружеников» пыточного дела и их помощников – дознавателей и соглядатаев. Рядом лежали наброски системы разбора имущественных споров – древние дома отправленных на поля льна перешли в новые руки. Их следует вернуть, но не выгонять же нынешних жильцов на улицу?
   Сэльви виновато сообразила: в эту ночь не спали ни Орильр, ни Жависэль, ни мудрые. Только она и отдохнула… Подумав еще, ведьма заулыбалась: все же муж нашел время для королевского завтрака. Бал – это повод ей угодить. Приятно.
   Двери распахнулись, и одетый в сияюще-белое эльф поклонился, скороговоркой называя первое блюдо. Порции и правда оказались крошечными. А вкус – великолепным. К пятому или шестому блюду Сэльви утратила способность охать и хвалить, к десятому она призналась, что Лирро – отличное место. Когда последняя перемена была убрана, девушка с сожалением облизалась. И удивленно отметила – все очень серьезны, все что-то записывали за едой.

   – Пятое было слабовато? – предположил Орильр. – И сладкое не удалось. Ваниль незаменима магией… Увы, чего нет, того нет.
   – Украшения седьмого и двенадцатого почти одинаковы, – пожаловался маг Эфиль. – А в целом, как в старые добрые времена. Госпожа Сэльви, храны настаивают: вы непременно должны изложить рецепт того дивного напитка, которым угощали их в пути.
   – Выбор вин у нас жалкий, – вздохнул Жас. – Так что нет смысла пробовать. Выкатим, что есть. Сэльви, ты уже пишешь?
   – Не умею на вашем, – виновато вздохнула черноглазая. – Я схожу к поварам и повторю. Может, переделаю немножко – тут продукты другие. Рир, а как насчет сковородки?
   – Увы, тучка, нельзя ее забирать. Она раньше принадлежала главному повару. Его схватили год назад и отправили на поля льна. Сказал всего лишь, очищая яблоко, что кое-кто может и подавиться, если резать чуть крупнее… Передали. Тут поганый дворец, все кушают не завтраки, а соперников. Тебе хватит десяти минут на рецепт? Мы выезжаем. Туда, к повару и прочим. Как вернем его, так и попросишь себе сковородку.

   Сэльви кивнула.
   День еще длился, удивляя обилием событий и новых лиц, а столица уже осталась позади. Орильр и Сэльви скакали по северному тракту. Жависэль остался в столице, дел накопилось на много дней вперед. Выделили в сопровождение сотню а-Тиса, трех магов и добавили к перечисленному Диаля, умоляющий взгляд которого мог бы и камень разжалобить. Синие глаза то и дело смаргивали слезы. Эльф уже знал, что на полях льна хозяйничают ведимы, что не все пленники вернутся домой – и боялся не найти маму.
   До первого поселения сосланных от столицы было всего верст шестьдесят. Времени в пути как раз хватило, чтобы со вкусом и неспешно рассказать мужу, как нашелся на кухне тот, кто передал слова повара. А нечего ведьмам врать! Как сказал «не я», так и окосел. Разве может лжец глядеть в лицо людям прямо и честно? Ну, или эльфам…
   Его теперь маги осматривают и пока ничего не могут поделать.

   – Я… того, перестаралась, – вздохнула Сэльви. – Ну…
   – У вас в деревне… – подсказал Орильр.
   – Да, как-то само сказалось. То есть… Пока мысли не станут прямыми, без обмана. Боюсь, надолго я его. Маги ругаются.
   – На тебя? За что?
   – Говорят, полезное заклинание для выявления лжи, но я же не помню, как это сделала, – вздохнула Сэльви. – Ничего я не заклинала. Так, сказала – чтоб его, доносчика, перекосило.
   – Ага… вот почему весь первый этаж был панике, – припомнил отъезд Орильр. – Ты… н-да, глупо спрашивать про радиус действия, не ответишь.
   – Уже спрашивали, – повторно вздохнула Сэльви. – Полдворца – того, в радиус. Человек пятьдесят.
   – Эльфов.
   – Косые они на нашего сельского пастуха стали очень похожи, – закончила рассказ ведьма.

   Орильр фыркнул и пожал плечами. Прежде ему казалось, эльф и косоглазие – это несовместимо! Но вот, пожалуйста, совместилось. Глядя на закат, тусклый и притененный облаками, Орильр думал, что их ждет на полях льна. Он не рассчитывал на малые и легко решаемые проблемы. Потому что донос – начало больших бед для отосланных сюда. И он полагал, никто из хранов до конца не понимает, насколько все может оказаться плохо.
   В глухой ночи всадники смяли охрану, глупо и упрямо требовавшую некий королевский пакет. Сэльви плотнее закуталась в плащ, тоскливо всматриваясь в сумрак. У нее было безупречное для человека ночное зрение, оно позволяло теперь видеть глухой высокий забор с шипами по верху, редкие башенки охраны… Широкую полосу пахоты – и второй забор, а рядом третий. В узком проеме меж двух стен бесились псы. А за досками темным ковром лежали бесконечные болотистые низины. Надежная и унылая тюрьма. От забора до первых домиков, похожих на шалаши, верст пять.

   – Хорошие места, – холодно блеснул глазами Орильр. – Сюда привезут бывших дознавателей и прочую шваль. Будут спать, а потом учиться жить заново. У Жаса не забалуют. Поехали, Сэль. И слушай ночь – я опасаюсь ведимов. Здесь их некому перебарывать, кроме нас с тобой.
   – Слушаю, – кивнула ведьма. – Пока все спокойно. Я могу поручиться за ближние верст десять, как мне кажется.

   Получасом позже они въезжали на грязную площадь поселения, за много лет утоптанную босыми ногами до каменной твердости. Сюда выходили ворота убогих жилищ, на ночь запертые и заложенные брусьями. Пара тусклых факелов коптила в настенных гнездах.
   Сэльви вздрогнула, заметив чуть в стороне выжженный круг. Ей померещилось, что там вкопан столб, и около него все происходит точно как на заставе в Эрхое – приводят живых и жгут. Орильр кивнул, подтверждая страшное. Смерть эльфа для ведимов почти так же питательна, как гибель ведьмы, – зло бросил он. Указал на две тонкие фигурки у стены. Сэльви охнула и спрыгнула из седла, заспешила. Впервые у нее, обычно такой решительной и сильной в трудных обстоятельствах, дрожали руки. Сама стояла так и ждала. Звала судьбу… Только ей повезло, а тут, похоже, многие не докричались.
   Нож резал веревки легко, тела были сухие и пугающе бессильные. Рядом вспыхнул яркий факел, один из магов присел на колени и стал рыться в сумке, разыскивая полезные настои.

   – Я его знал, – почти беззвучно шепнул он. – Кое-как рассмотрел сходство, кожа да кости. Не думал даже, что у нас так все плохо. Не хотел верить.
   – Будет лучше, – спокойно сообщила Сэльви. Руки больше не дрожали. – У них хоть есть списки имен, кто жив, кто где? Диалю надо бы помочь. Как подумаю, что его мама так же…
   – Ничего нет, – вздохнул маг. – Их тут должны были держать до ухода в сон. А тем, кто сдался и отказался от себя, выбирали новые имена. Иди, я справлюсь.
   – Диаль! – требовательно окликнула Сэльви.
   – Здесь ее нет, – эльф уже открыл все ворота и обошел спящих вповалку пленников. Он с отчаянием глядел на кострища. – Мне страшно.
   – Дай руку. Нашла тебя по фляге, найду и ее.
   – У меня ничего не осталось от мамы.
   – Ты у нее остался, дурачок. Дай руку. И не смей плакать! Найдем, домой отвезем. Вылечим. Ну, успокойся и не мешай мне. Я все же не маг, а ведьма, у меня хорошо и точно получается не всякий раз, я ваших полезных наук ни капельки не знаю. Кстати, а-Шаэль, было бы здорово научиться читать. Знаешь, как стыдно быть глупой женой такого мудрого и замечательного эльфа, как мой Рир? Та-ак… Жива.

   Диаль снова всхлипнул и получил по шее – для успешного воспитания Сэльви пришлось встать на цыпочки, но она постаралась. Потом стала ходить, зажмурив глаза, и бормотать невнятно на наречии людей. Синеглазый двигался следом, цепко прихваченный за запястье, все более удивляясь странности маршрута, петляющего по площадке.
   Наконец ведьма остановилась и уверенно указала на восток.

   – Там. Верст тридцать. Спит, кажется. Стой, ну куда ты!

   Диаль почти добрался до коня, когда его перехватили куда более крепкие руки. Орильр повторил примененный женой прием воспитания и хмуро потребовал держать себя в руках. Дело надо делать внимательно и грамотно. Здесь тоже эльфы, им плохо, и их надо успокоить, накормить и защитить. А кострище неоспоримо доказывает – ведимы бывают в самой глубине Лирро.

   – Сэль, твое мнение: давно горел черный огонь?
   – Лет десять назад, не менее, все иные костры на этом месте без жертв, разводили их просто для острастки, чтобы горелый круг не зарастал, – нахмурилась ведьма, глядя в сторону кострища. – Их, Черных, вообще давно не было в здешних местах.
   – Ведимы до того, как повзрослеет их демон, не могут собирать силу в одном месте чаще, чем раз в два-три десятка лет, – задумался Орильр. – Эти два эльфа…
   – Диаль, помоги мне, – попросила Сэльви. – Ты эльф, ты можешь с ними поделиться здоровьем. Рир тоже может, но ему еще драться, если что. Надо понять, что им говорили. А в сознание их, таких слабых и больных, ваш маг приведет не ранее завтрашнего вечера. Так?
   – Точно, – согласился седой. – Идите.

   Глаза тонкого, как прутик, пленника, оказались синими, словно взгляд Диаля отразился в глубине его усталых очей и ненадолго вернул им ясность и глубину. Эльф удивленно осмотрелся, сел, поддерживаемый магом. Жадно выпил воду со смесью трав, попробовал неуверенно улыбнуться. Сэльви усердно гладила худые плечи и шептала что-то про солнышко и «зелену траву». Бывший пленник слушал, не понимал ни слова, но радовался доброте говорящей, изливаемой на него. Уже более уверенно улыбался и оглядывал площадку, по которой сновали храны, выводя пленников на воздух, раздавая найденные в помещении сторожей одеяла и плащи, зажигая костры и наскоро пробуя накормить и успокоить – худшее позади.
   Черноглазая смолкла, скользнула ящеркой, раздобыла плащ, отдала магу и устроилась лицом к худому пленнику. Когда его закутали, бережно взяла руку, холодную и слабую.

   – Ты сейчас будешь отдыхать. Только уж потерпи немножко. Важно знать – что здесь собирались делать, почему вас держали отдельно? Говори тихо, маг разберет. И не стоит тратить силы на подробности: по возможности да-нет. Здесь бывали ведимы?

   Бывший пленник вздрогнул и кивнул. С трудом разлепил губы и зашептал, маг вслушивался и повторял.
   Черные не заходили в поселение уже двадцать семь лет. Но пленник попал сюда давно, более полувека назад, и помнил их прежний визит – тогда горел костер, и всех заставляли смотреть. Так можно пить не только смерть, но и боль. Три дня назад кошмар вроде как стал снова явью. Привезли дрова. Охрана выбрала самых слабых из заключенных и объявила, что скоро их не станет.
   Сэльви кивнула – так она и думала.

   – Сегодня?
   – Завтра, – шепнул эльф. – На закате.
   – И еще твое имя, – попросила Сэльви. – Жас, то есть Верховный, велел всех переписать в точности, по возможности не полагаясь на узнавание. Я писать не умею, но остальные тут вполне даже грамотные.

   Он ответил еще тише, но имя рыжего храна явно порадовало пленника. Диаль бледнел все более, и Сэльви разрешила ему убрать руки с плеч больного. Усталые глаза стали тускнеть и закрываться.

   – Всё, спасибо, спи. Проснешься уже дома, обещаю. И будет тебе сниться только хорошее, я спою колыбельную про золотые клены. Кэлю она нравилась, – пообещала Сэльви, гладя грязные волосы. – Сказал, песня «глупая, но радостная». У меня пока умные не получаются.
   – Сорок два их тут, – нервно бросил а-Тис, падая на колени рядом. – Ох и развели мы гнусь! Сам себе не верю. Ребята повозку нашли, я оставляю пятерых. Будут грузить и вывозить в ближние усадьбы. Одна госпожа из старших еще довольно крепко стоит на ногах и прежде присматривала за больными. Она толком объяснила нам все. Поселков тут ведимова дюжина, расположены они полукругом.

   Орильр уже стоял рядом, слушал. И Сэльви не понравилась его сосредоточенность. От которой, девушка знала твердо, кое-кто может и умереть, даже не заметив перехода в иной мир. Седой толкнул к сотнику пару охранников поселка.

   – Эти в дружбе с ведимами. Надо найти всех подобных, у них знаки высшего отличия, вот такие. Доставить Жасу. Он знает, что следует делать.
   – А мы?
   – Два десятка оставь здесь, еще два отошли вдоль стены, надо сменить этих лучников в башенках охраны на твоих людей. Еще два разъезда по двадцать эльфов – пусть разделятся и идут внешним трактом, в поля льна есть еще пара ворот, все надо перекрыть. До полудня, пусть хоть коней загонят.
   – Понял, делаю.
   – Сам и оставшийся десяток, когда гонцов разошлешь, – будьте здесь. Держите вход, а точнее, выход. Мало ли кто тут бродит… Один маг у вас, и по одному у других ворот. Те, кто повезет этих предателей, пусть сообщат Жасу: нам нужна вторая сотня, маги и лекари. Тут и правда много хуже, чем мы полагали.
   – Сделаю.
   – От каждых ворот по пятерке хранов – к ближним поселкам пленников. Приговоренных забрать, лагеря свернуть, спасенных вести к воротам. До ночи надо стянуть сюда и к иным выходам из этого кошмара всех, кого можно. Я беру Сэльви вместо мага. Еще с нами едет Диаль, он все равно ни о чем думать не может, кроме мамы. Мы чистим два самых северных поселка. Потом пытаемся определить, откуда придут ведимы, и перехватить их. Поищи толковых эльфов в усадьбах, как закончишь вывозить этих, пусть тоже займутся едой, одеждой и всем остальным. Это пока все.
   – А ведимы?
   – Поэтому и беру жену, а не магов, – усмехнулся Орильр. – Они слишком умные, но в бою – сущие дети. Не обижайся, малыш, – кивнул он магу, сидящему рядом. – Вы ведимов не встречали, а она их знает. Пошли, Сэль.

   Черноглазая торопливо закончила песенку, которую шептала все это время в ухо пленнику. Гордо выпрямилась и нашла взглядом солового коня. Может, и больно думать, что она не умеет читать. Но это наживное.
   Орильр усадил жену в седло и на миг уткнулся лицом в колено. Ему теперь дурно и больно. Когда «король» пытал его – это было хоть как-то понятно. Но держать на жалких порциях пищи женщин, у которых уже руки насквозь светятся и сухи, как осенний лист, – это чудовищно. Тем более унижать и доводить до отчаяния лучших, старших, настоящую память рода и его основу…
   Сэльви погладила светлые волосы и с тоской подумала, как трудно будет счесать из них седину. Наверное, не за три месяца и не за год станут заметны первые проблески настоящего цвета волос. Потому что у мужа очень светлая душа, и ее тяжело ранит зло, накопившееся вокруг. У Кэльвиля тоже полголовы седины, но при его светлых кудрях это не так заметно… Как же ей, неграмотной деревенской ведьме, одной помочь всем? Сами-то они не умеют излечивать свою душу от шрамов. Седой благодарно потерся щекой и улыбнулся, встряхнулся, скользнул в седло. Диаль уже был рядом.
   Новая скачка получилась не особенно долгой.
   Тракт изначально вывел сотню а-Тиса от столицы к северным воротам. Внутри ограды поселения выстроились по дуге, нанизанные на нитку дороги. Первый поселок располагался в сорока верстах. Утром загнанные кони усталым шагом выбрались на прямую тропинку, ведущую к его центральной площадке. Ворота сараев – иначе Сэльви не могла назвать эти убогие подобия жилищ – были распахнуты настежь. Пленники уже двигались в полях, их день начался как всегда, до рассвета. Два надсмотрщика лениво грелись у стены, щупая глупо хихикающую женщину. По ее бессмысленному гладкому лицу блуждала улыбка деревенской дурочки. Отношение хамов женщина воспринимала, как норму. Более того, искренне радовалась их вниманию.
   Сэльви с ужасом догадалась – эта эльфа согласилась заснуть и теперь не помнит себя. Скоро ей дадут новое имя и свободу. Но сперва научат правилам жизни в теперешнем Лирро. Может, и не отошлют отсюда, охране нужно скрашивать унылые будни, а дурочка услужлива. Привыкнет к своему месту, со временем станет одной из охранниц, если ей объяснят, что и как надо делать.
   Диаль рядом охнул и снова судорожно вздохнул, глотая комок. Он очень хотел застать маму живой. Но не такой ведь, как эта сытая и веселая девица! Не может его мама дойти до подобного.

   – Кожа у тебя тонкая, – не одобрил Орильр. – Если себя не помнит, снова усыпим, и после ты станешь наставлять ее быть прежней, нечего слюни тут пузырить. Не управляешь собой – марш к воротам!
   – Извини. Я знал эту госпожу. Она была магом, учила меня немножко, – виновато вздохнул синеглазый, торопливо моргая. – Ты прав, теперь я буду учить и ее, и других, это мой долг. Ее забрали давно, лет сто пятьдесят уже прошло, тогда поселения только создавали. Трудно так долго спорить с отчаянием.
   – Трудно, – оскалился Орильр и потянул из ножен свои мечи. – Я знаю.

   Сэльви поёжилась от дурного предчувствия. Седой жестко выговорил сложную фразу на незнакомом языке, добавил: «Именем рода а-Тэи».
   Вороной конь уже выбрался на середину площадки, стражники следили за странным пришельцем настороженно… Оба клинка в руках Орильра налились тьмой. И, когда седой нацелил их в грудь сидящим, удаленным от него на пару саженей, произошло страшное и невозвратное, невидимое обычному глазу. Но Сэльви заметила. Темный огонь рванулся с клинков и выжег надсмотрщиков. Остались лишь пустые оболочки, не способные более жить, – бездушные. Ведьма охнула, впервые понимая, как выглядит запретная магия эльфов. Орильр говорил ей о подобном.
   Эльф может умирать или уйти в сон. То и другое не закроет для души путь к новой жизни… А вот старший представитель рода короля имеет право решать, достоин ли эльф этого пути, возродится ему позже – или окончательно сгинуть теперь… Тяжелое бремя – решать подобное. За ошибку можно поплатиться своей жизнью и душой.
   А еще запретная магия трудна, сил и опыта для её применения нет ни у кого из живущих ныне. Она сродни черному дару ведимов – по силе. Увы, порой она необходима… Орильр рассказал, что муж древней королевы был приговорён к удалению из мира, но его пожалели, поверив лживому раскаянию. Так прекраснейший из древних эльфов, к тому же сильный маг и воин, сохранил душу… чтобы отдать её без сожаления демонам. Неоправданная доброта стоила жизни очень многим и едва не погубила мир. Погиб, исчах окончательно, королевский род а-Роэль. Старший брат королевы погиб, безвозвратно удаляя из мира живых ее мужа, пусть и запоздало. Сама королева запечатала демонов в ларце жизнью и светом своей души. Орильр рассказывал жене всю эту историю, пока расставшись с Кэльвилем, вел к Стене. И говорить ему было больно…
   А теперь ему еще больнее, – с ужасом поняла Сэльви.
   Оба тела охранников легли ничком. Орильр убрал оружие, причинившее бескровную и окончательную смерть.
   Беспамятная эльфа перестала улыбаться, охнула и сжалась в комок. Седой облокотился о луку седла.

   – Я не знала, что ты можешь… так, – шепнула Сэльви.
   – Сам бы предпочел не знать, – устало кивнул Орильр. – Есть закон, еще со времен Рэлло. Эльф, посягнувший на чужое сознание, сокрывший для него путь к росту и развитию ради выгоды или по злобе, должен уйти. Нам с Жасом их придется… уводить. Почему бы не здесь?

   Диаль уже сидел рядом с женщиной и что-то ей ласково говорил. Та слушала… вот она уткнулась в плечо, заныла без слов.

   – Видишь? – хмуро вздохнул Орильр. – Она вышла из сна полгода назад, как я понимаю, мы умеем это видеть. Эти… они не дали несчастной даже речи. Так им проще ее контролировать. Диаль, займись. Ей следует снова уйти в сон. Такое лучше не помнить.
   – Сделаю, – резко кивнул синеглазый. – Остальные?
   – Я соберу их, тут есть железяка для особых случаев. Все вернутся, как только ударю по ней трижды, нам рассказали горемыки у ворот. Сэль, погляди у стен – должны быть один или два пленных и кострище.

   Пленный нашелся за углом, у южной стены. Сэльви припомнила, как ведимы обещали ей два дня жажды, и усмехнулась – здесь то же самое. Часть ритуала или просто дикость?
   Эльфы уже брели с полей льна в поселок. Удивленно смотрели на мертвых охранников, слушали Орильра. Тощие и бледные, они сразу заслужили уважение Сэльви своей организованностью и готовностью к переменам. Не смеялись бессмысленно, не пытались наскоро делить жалкие запасы еды, пока не подоспели более слабые. Не пинали ногами убитых и не выказывали презрения. Когда седой кончил говорить, бывшие пленники уже делали необходимое. Вывели единственного в поселке коня, взялись устраивать волокушу для приговоренного к казни и спящей. Собрали еду и воду, обещали дождаться отставших и двигаться к воротам. А еще они улыбались. Одна из девушек – возраст Сэльви так и не научилась определять – долго смотрела на поля. Столько труда вложено! Каторга каторгой, но не пропадать же урожаю? Все собрано, частично обработано – и останется гнить. Дожди-то пойдут со дня на день. Орильр пообещал обеспечить поля работниками, которые будут питаться нормально. Девушка глянула на него благодарно и подсела к спящей.
   Когда этот поселок остался позади, и кони двинулись к следующему тяжелой рысью, Сэльви дернула мужа за рукав.
   – Знаешь, у меня, оказывается, тоже тонкая кожа. Жалко их до слез. Словно ваш выродок-король наизнанку все вывернул. Черная внешняя Стена, внутри еще стена, собаки, охрана. И все это – чтобы из мудрых сделать просто…
   – Животных, – усмехнулся Орильр. – За это я и убрал надзирателей. Ничего, Сэль. Мы пока не опоздали. Эльфы – народ живучий, я очень рад, что в сон ушли единицы. Это поправимо. Куда хуже иное. День не будет длиться вечно, лошади устали. Где нам искать ведимов? Коней загоним – и не успеем одолеть большую беду.
   – Я могу попробовать, – нехотя выдавила Сэльви. – Я для них важная птица. Как там говорили? Если соглашусь, могу называться их… какой-то матерью.

   Орильр рассмеялся определению и задумался, становясь серьезным. Он давно знал – в магии жены содержится тьма ведимов. Но почему-то в ее исполнении теряет злобу, не утрачивая силы. Это невозможно, никогда такого не случалось – но теперь в мире живет Сэльви, самая странная ведьма Саймили. Она способна убивать, но не убивает. Умеет проклинать – и ограничивается шалостями. А еще она учится в десятки раз быстрее, чем должна бы. Язык эльфов одолела за две недели – невозможно! Бой осваивает так же быстро. А еще двигается как эльф, видит в темноте не хуже следопыта…

   – Ну, что скажешь? – занервничала Сэльви. – Я боюсь. Разве можно в шутку говорить, что согласна быть этой их… матерью? Как на слово такое покусились, и упоминать его стыдно рядом с их названием.
   – Мне тоже идея не нравится. Ладно, не знаем где они, и не надо. А если вызвать их?
   – Я видела во снах, они танцуют у огня. Я во сне всегда пряталась. Но, если надо, я могу выйти из-за камней, чтобы увидели. А потом ты сразу разбудишь меня. Сразу! Они мигом примчатся меня жечь, я вкуснее эльфов.
   – Нашла, чем гордиться!
   – Рир, только ты обязательно разбуди меня! – жалобно попросила Сэльви. – Сразу, пока не схватили, а то будет худо. Успеешь?
   – Постараюсь. Значит, чистим поселок – и ты пробуешь.
   – Да. Диаль, твоя мама в этом, ближнем, ты верно понял.

   Синеглазый судорожно кивнул.
   Поселок оказался во всем подобен предыдущему. Пленники трудились возле небольшого пруда. Два сторожа сидели и ели, полдень уже миновал, и прогретый солнцем воздух, совсем летний, располагал к отдыху и сну. Орильр повторил формулу со своим родовым именем и убрал обоих. Глухой тройной удар по медному обрезку заставил эльфов бросить дела и двинуться к сараям, недоуменно переговариваясь. Сэльви не стала их ждать. Легла на расстеленный мужем плащ и прикрыла глаза. Темный сон охотно вполз в сознание – он казался особенно опасным и близким здесь, рядом остывающими телами охранников.
   Сэльви еще успела подумать: зря решилась уснуть здесь, где окончательная смерть так близка… Но возвращаться было уже поздно. Темная вода сна хлынула под веки. Голова закружилась, и мир удалился, его звуки стали гулкими, как будто обрели пещерное эхо.
   Ведимы в этот раз плясали действительно – в пещере. Сэльви с ужасом изучила новое место. Багровые узоры на стенах, черные ковры, злой огонь разных оттенков. Огонь горел полукругом, а в дальнем углу пещеры можно было различить каменное ложе. Ведимы плясали отчаянно, целиком отдавая себя магии движения. Они заклинали кого-то, и поклонялись ему – тоже. Тому, в конце пещеры.
   На каменном ложе Сэльви почудилось нечто жуткое и огромное, еще более страшное на фоне своей чудовищной тени во всю стену. Не человек, сразу понятно. Не эльф. Но – две руки, две ноги, квадратное тело… гном? Кожа широкого в кости подобия гнома отливала темной сталью. Вот голова чудища стала медленно поворачиваться к ней, ведьме… и Сэльви поняла: от этого взгляда ей не укрыться.
   Пощечина оказалась звонкой и хлесткой! На голову вылилось ведро воды – не меньше… И костер ведимов зачах, удалился.
   Сэльви всхлипнула и вцепилась в руку мужа. Кое-как поверила: она тут. Нет стального чудища, нет пещеры. Солнышко светит. День.

   – Ох и бестолочь! – возмутился рядом женский голос, слабый, но решительный. – Куда отправил ее? Они же отрежут путь, будет бродить до конца времен в подгорных пещерах. А еще папу чему-то брался учить!
   – Прости. Спасибо. Ну хватит уже лупить меня! – голос Орильра звучал непривычно виновато и просительно. – Я и так перепугался.
   – Только я могу лупить его, – прошептала Сэльви, кое-как уговорив губы двигаться.
   – Даже теперь защищает тебя, – рассмеялся женский голос. – Какой симпатичный галчонок! И отчаянная, прямо прелесть. За какие добрые дела тебе так повезло, не пойму.

   Сэльви открыла глаза и сощурилась. Солнце – замечательно яркое, настоящее. Ужас сна исчез. Синеглазая женщина – вот она. Сидит рядом и продолжает уютно ворчать. Совсем тонкая, как все пленники, но еще достаточно крепкая. Диаль тоже рядом, сияет ярче солнышка, не оставляя сомнений – это его мама. Настоящая, и память ее жива, и сама она такая умная – умнее учителя и всех прочих. Даже, наверное, умнее деда.

   – Я Вэйль, мама Диаля, – кивнула женщина. – Приятно видеть, что хотя бы ты сумела немножко воспитать дикаря Рира и держишь его в руках. Сэльви, да? Красивое имя, наше, певучее.
   – Спасибо.
   – Что за глупое спасибо, малыш? – возмутилась синеглазая. – Я говорю то, что вижу. Твой муж разбирается в делах войны, а я ведаю историей рас. Все ведьмы людей – настоящие, а не злодейки – рождаются в семьях, куда хоть однажды влилась кровь вечных. Или их сила, но это – легенды, это оставим в стороне. Может, ты даже моя родня. Пакостник Орильр увел за стену моего старшего сына, Бильоля, не спросив дозволения у его матери, то есть у меня! Так что после мы с Риром двадцать пять веков не разговаривали, а сегодня помирились. Ты этого добилась, не шевельнув пальцем. Так что – спасибо тебе. – Вэйль снова улыбнулась. – Когда я закончу сердиться, можешь звать меня «бабушка Эль». Но прежде я обязательно выясню, зачем ты полезла к ведимам в огонь?

   Сэльви плотнее обняла руку мужа, уткнулась носом в его плечо. Пусть Вэйль ругается, это не мешает отдыху. Хотя ссора не затянулась. Скоро Орильр уже деловито рассказывал о своем возвращении, о кончине фальшивого короля, о поездке сюда, о необходимости выяснить, где вот-вот появятся ведимы. Вокруг собралось все население сараев. Эльфы слушали с интересом, по ходу рассказа не забывали собираться в путь. Диаль отдал своего коня для волокуши, на которую погрузили обессилевшую женщину, приготовленную в жертву Черным. Когда рассказ закончился, Вэйль кивнула куда более задумчиво и без раздражения.

   – Тогда понимаю, ты хотела подразнить их и убежать. Глупый план, но мог сработать. Рир, демон вырвался, говоришь?
   – Один.
   – И более всего на свете ему нужна взрослая ведьма в полном рассудке, – усмехнулась Вэйль. – Если для тела человека сила слишком велика, она ослепляет и выжигает сознание в первые же годы жизни. То, что остается, и есть «уголь силы». Он годен для утоления жажды магии и продолжения рода ведимов, но слаб и не способен улучшить их породу. А эта нужна Хозяину. Не понимаю, отчего ты смогла сохранить душу и разум, ведь силы в тебе и для эльфа… много. Не понимаю. – Вэйль нахмурилась. – Ведимы думают, таково их везение, они наверняка решили: мать народа тьмы возродилась.
   – Но я же… – охрипла Сэльви, слушая жуткие слова, похожие на приговор.
   – Именно. Ты совсем не такая, солнышко, – Вэйль погладила по щеке невесомой рукой. – Сэльви, в пещере у огня было чудище?
   – Стальной гном, – прошептала девушка, плотнее ныряя в плащ мужа. – Широкий, как… ох, как три человека, наверное. И рослый, в полную сажень высотой, не меньше. Он меня сразу почуял, и если бы не вы…
   – Гном куда лучше, чем эльф, – заверила Вэйль. – Сколько ему, Рир?
   – Если я верно считаю, то весной пошел пятый год от поднятия крышки ларца. Судя по рассказу Кэльвиля и его спутника Брава, у гномов беды начались три с лишним года назад. А я выбрался из подвалов и того позже.
   – Значит, у нас есть еще зима, весна и, если повезет, часть лета, – задумалась Вэйль. – К пяти годам он станет велик и потребуется больше пищи.
   – Вас для того и собирались жечь, – хмуро кивнул Орильр. – Чтобы он поскорее вошел в силу. Ведимова дюжина костров, гибель приговоренных и ужас почти пяти сотен обреченных. Он бы насытился в один присест… И сменил пещеры на наш дворец. И рос тут, вне досягаемости для любых атак, пока молод и уязвим.

   Сэльви слушала молча. Было очень приятно узнать, что она не «демоново отродье» и не «ведьменево семя», как твердила тетка, ломая об ребра очередную метлу. Она – немножко эльф, то есть не чужая Риру. И у нее теперь есть настоящая семья! Бабушка Эль и дядюшка Диаль. Сэльви рассмеялась и пояснила недоумевающим эльфам свою радость. У прежней жены Рира она отспорила для рода а-Шаэль дом в столице. Теперь, выходит, – и для себя тоже. Потому что обязательно станет наведываться к бабушке, будет ведь после всех бед мир, и она научится гостить. С мужем, чинно. И дома ее вразумят, как читать на эльфийском.
   Бывшие пленники высоко оценили мечты черноглазой и пообещали тоже приглашать ее в гости, и как можно чаще. И учить читать, петь и вообще делать все, что положено настоящему эльфу. Но, увы – потом.

   – Они придут с севера, – уверенно сказала Вэйль. – Моя мама в давние времена погибла там, и все было очень странно. Полагаю, еще до создания Стены у ведимов имелось убежище в северных отрогах кряжа. Кэль говорил королю, но его не стали слушать. А потом все закрутилось… Стена, изоляция, общее безумие… Они пойдут с севера и будут танцевать в фокусе полукруга костров. Наши поселки странно расположены, я давно заметила, меня дважды переводили, была возможность посмотреть и подумать. Сильных держат у болота, оттуда сбежать невозможно. А когда слабеем, нас смещают к внутреннему забору с собаками, как неспособных на побег. Посмотрите и поймете – три линии сараев, и за ними, к северо-востоку…
   – Уже понял, – кивнул Орильр. – Там есть сухой холм, в болоте. Больше и искать нечего. Ладно… Сэль, ты возвращаешься к воротам вместе со всеми.
   – Прокляну, – обиженно пообещала ведьма.
   – Договорились, – согласился Орильр, пугая жену. – Вам пора.
   – Сегодня ты видела демона, – мягко сказала Вэйль. – Тебе нельзя близко к ведимам подходить, солнышко. Мы все тощие и дохлые, но среди нас есть пара магов старой школы, и худоба им едва ли помешает. При условии, что ты, галчонок, сумеешь как-нибудь отомкнуть заклятие, лишающее всех нас связи с силой. Мы этого не можем, надо трудиться месяц, при участии хотя бы десятка заклинателей третьего уровня. А ты ведьма, и совершенно непредсказуема, судя по всему. Попробуй. И поверь бабушке, это лучшее, что ты сегодня можешь дать мужу.

   Сэльви оглядела эльфов. Ей сочувствовали, ее понимали – и твердо знали, что предлагают единственное верное решение. Даже Рир виновато молчал. Он до сих пор переживал из-за ее опасного сна, это было очень заметно.
   Ведьма вздохнула и кивнула – сдаюсь. Два мага подошли, сели рядом. Вэйль втиснулась третьей. Сэльви глянула на синеглазую и подумала, что в упрямстве и живости этой замечательной бабушки правда есть что-то очень родное. Потом ведьма прикрыла глаза и стала слушать эльфов, день, тишину медленно текущего ожидания… Нечто копилось болотным маревом. Оно медленно и трудно распознавалось. Но замеченное, делалось постепенно невыносимым. Дышать стало душно и тесно. Как в старом сундуке, пахнущем пылью и трухой. Попробуй из-под крышки выбраться! Сверху зимние лохматые тулупы, мешки, дрова…

   – Да пропади оно все пропадом! – разозлилась ведьма, резко махнула рукой, словно откидывая треклятую крышку. – Ну как тут разберешься, что делать? Я же недоучка, я вообще дикая. Не знаю я!
   – Дикая, но талантливая, – рассмеялась Вэйль. – Рир, это, в худшем случае, был пятый уровень в пересчете на наши убогие мерки. А в лучшем… Солнышко, жди спокойно. Мы теперь управимся.
   – Как?
   – Ты, тучка моя, – хихикнул Орильр, – как сама любишь объяснять, уже их – «того…», с полным успехом. Всех тридцать семь эльфов поселения разблокировала одним махом! Я тебя немножко боюсь. Иди, лечи самых слабых, песенки им пой про клёны и травку. И поглядывай по сторонам. Если что, на тебя одну и надеюсь.
   – Ладно, – засмущалась Сэльви. – Эль, ты его береги, а?
   – А ты за моим Диалем приглядывай.
   – Но я… – жалко возмутился синеглазый «дядюшка».
   – Идешь к воротам! – хором приказали Орильр и Вэйль.

   Младший а-Шаэль обречено отвернулся. Спорить с мамой он и прежде не умел. А уж теперь, когда она нашла поддержку у учителя, дело окончательно плохо. Сэльви сочувственно вздохнула и попробовала встать. С удивлением обнаружила – ноги не держат! И грустно осознала, что сегодня из нее боец никакой, эльфы правы. Орильр отнес жену и бережно усадил на волокушу.
   Рыжий конь Диаля охотно потащил волокушу, радуясь прекращению скачки.
   Эльфы шли медленно, но уверенно. Солнышко стояло еще высоко. На жердь волокуши рядом с Сэльви бывшие узники присаживались по очереди – знакомиться, отдыхать. На пятой или шестой версте общими усилиями место утвердили за самым слабым пленником. Как шутили остальные, его веса недостаточно, чтобы пригнулась трава под ногами, и потому эльф то и дело съезжает по крупным стеблям и спотыкается. А ведь еще и листья падают – с ног сбивают…
   Пленник смущался и отшучивался, но так тихо, что его не слышали – и не слушали.

   – Трудно с вами, – пожаловалась Сэльви, удерживая невесомую руку и мешая упрямцу снова встать и идти. – Как возраст угадать? Я со всеми на ты, а подумаю – хоть плачь. Вот тебе сколько?
   – Пятьдесят семь, – прошелестел эльф. – Веков.
   – У-у-у. А мне шестнадцать с половиной – лет. Ну, вообще-то и половинка еще того… копится.
   – Тем более удивительно, что мы все обязаны тебе спасением, – улыбнулся эльф. – Ты прожила много событий и научилась многому, ты умеешь учиться, это редкий дар. Какая разница, сколько лет или веков? Упрямый Орильр пока ни разу всерьез не смотрел на женщин, даже вполне взрослых.
   – Ты его давно знаешь? – обрадовалась Сэльви.
   – Всегда, – кивнул эльф. – Я полагаю, он из нас древнейший, из живущих теперь. Он и госпожа Эриль застали войну с демонами, страну Рэлло и нашу королеву, которой так и не найдено замены. Ее звали Сердцем эльфов. Я слышал от Жаса, что Орильр о ней много говорит. И его нелепая жена в Лирро была внешне похожа на Тиэсу-а-Роэль. Ты ведь это хотела узнать?
   – Да.
   – Я скажу еще, – задумался эльф, – не знаю, к добру или худу, но скажу. Не торопи его, эльфы долго принимают важные решения. А с людьми срастаться… больно. Вы другие. Живете в ином темпе и даже дышите по-своему, а тут важно все.

   Сэльви держала руку эльфа, по прежнему мешая ему встать, и думала. Оказывается, ее Рир знал королеву! Женщину с красотой глупой вчерашней курицы и добротой Вэйль и Кэльвиля, с воспитанием, разумом, магией… Все в ней было лучшее, несравненное. И вдруг какая-то девчонка из рода людей решилась Рира назвать своей судьбой! Он не дал погибнуть в лесу, пожалел. Он иногда гордится ею, а вдвоем неизменно бывает весело и уютно…
   Потому что сейчас война, а она сама назвалась походной женой. Для леса и боя она вполне ничего. Для усмирения бывших жен и воспитания бездарных магов – тоже.
   А потом? Эльф прав – с таким не торопятся. Как можно думать об этом далеком «потом», которое не наступило? Вот сдохнут все ведимы, и Рир станет думать. Он готовит блюда с бабочками и переживает, когда жене угрожает беда. Но во всем лесу не нашел ни одного цветка для подарка ей… Кэльвиль принес букет и вручил, весело поблагодарив за спасение. Рир лениво глянул, не вставая, и сообщил, что мята хороша в приправах…

   – Поговори с Эриль, – посоветовал эльф. – Вы обязательно встретитесь, такое уж время теперь. Скажи ей все, она по-настоящему мудрая. И не переживай по пустякам, читать я тебя научу за один день. Я же при архивах всю жизнь.

   Эльф улыбнулся и уселся удобнее, выбрал из тощей косицы сивых волос самый длинный и решительно его вырвал. Прощупал, несколько раз прогладил пальцами, очищая от пыли и грязи. Усмехнулся – видимо, раньше цвет был иным, и эльф наивно полагал, что прежнее вернется, если постараться. Кому приятно понимать – это не пыль, а усталость плена, она въелась глубоко, до самых корней… Сэльви погладила тонкую руку, уговаривая ее не дрожать.
   Темно-серые глаза эльфа улыбнулись теплее. В мире вечных не многие так искренне сочувствуют и умудряются делиться светом. От человека ожидать подобного он никак не мог, а уж сияние черных глаз ведьмы – дело неслыханное… Эльф вернулся к изучению выдранного волоса с новым интересом. Взял его за корень и стал пропускать в пальцах, нашептывая что-то магическое. Еще раз, и снова, и опять.
   Пока не остался доволен результатом. Бережно тронул кончиками пальцев голову Сэльви, и ее сознание на короткий миг замутилось, а потом снова стало ясным.

   – Вот и все. Теперь у тебя есть один седой волос, – прошелестел эльф тихо, совсем устало. – Он приживется и станет таким же, как остальные. Он отдаст тебе часть моих знаний. Постепенно, само собой. В нём очень много языков – и гномий, и человечьи, хоть и старинные. Сама понимаешь, тридцать веков без общения, библиотеки в упадке. Приеду в столицу – плакать буду, ведь пожгли архивы. Все по памяти заново писать, о таком даже думать страшно. А вдруг что перепутаю? – Он лукаво улыбнулся. – Но читать-то я точно не разучился! Завтра проснешься, можешь сразу пробовать чтение. Сперва будет мутить, а потом наладится. Ты в одном крепко права: Орильру нужна умная жена, он ведь и сам не прост.
   – Спасибо.
   – Пожалуйста. Да, очень хотел узнать – кто теперь правит?
   – Наместник у вас, Жависэль, – вздохнула Сэльви. – А короля до конца войн и бед решили не выбирать.
   – Орильра еще не звали править? – поднял бровь эльф.
   – Звали, он увернулся. Пока.
   – Опять же дело для Эриль, – задумался эльф. – Ох, надо бы ее известить! Ты необычная ведьма, много странного можешь. Я не знал, что такие бывают. Глупости в голову лезут… Ладно, это от усталости. Ты знаешь Кэльвиля, раз вы с Орильром встречали его, так?
   – Да.
   – Попробуй во сне дотянуться туда, откуда он пришел к вам. Это на юге, у большой воды. Ты сильная, у тебя, глядишь, и получится. Хотя исходно так умели общаться только шаманы гномов. И несколько наших магов, которые в древние времена научились у подгорных жителей.
   – А как мне узнать Эриль?
   – Она замечательный маг, таких теперь нет, – улыбнулся эльф. – Сама придет. Знаешь, я ведь прошу из корысти. Мы, эльфы, тоже не особенно честные, норовим использовать шанс. У меня есть троюродный брат. Вся иная родня или вымерла, или спала и не помнит. Он, если все хорошо, там же, с Эриль. Узнать бы: жив ли?
   – Тогда я наверняка найду! – обрадовалась Сэльви. – Давай руку, буду усердно дрыхнуть. Я умею искать по родне или предметам. Ты – родня.

   Эльф заинтересованно кивнул и сел глубже в волокушу, Сэльви легла и устроила тонкую сухую кисть у себя на лбу.
   Во сне она продолжала лежать на волокуше и глядеть в розовеющие облака, плывущие на юг. Туда, к большой южной воде. Наивный эльф полагал, что дал точное и внятное указание. Между тем, самое крупное озеро, которое Сэльви видела, имело от берега до берега в широком месте саженей пятьдесят.
   Большая вода – какая она?
   На жердь волокуши присела женщина. Сэльви удивленно тряхнула головой – а где прежний собеседник, который рассказывал про архивы и обещал их восстановить по памяти? Ведьма внимательно изучила новую соседку. Совсем не изможденную, в опрятном платье из светло-голубой струящейся ткани, с заплетенными в неплотную косу светло-золотистыми волосами. Глаза глубокие, бирюзовые – Сэльви однажды видела этот камень у торговца в селе. Изумление незнакомки оказалось так велико, что мешало женщине заговорить.

   – А ты – того… мне снишься? – заинтересовалась ведьма. – Или я – тебе? Кстати, я Сэльви, я из породы человеческих ведьм, так сказала Вэйль. И еще сказала: я немножко родня эльфам.
   – Немножко родня? – голубоглазая всплеснула руками и рассмеялась. – Немножко родня… Чего только не случается! Знаешь, я тоже, если разобраться, им немножко родня.
   – Что-то не так?
   – Ну, если бы было можно, я бы сказала – с возвращением, – задумалась голубоглазая. Грустно вздохнула. – Все не так, раз мне мерещится невесть что. Тридцать веков не видела Лирро, – она глянула вдаль. – Странно быть дома и ничего не узнавать. Дай руку, я тебя хорошо читаю, но плохо вижу, и потому мне мерещится невозможное.
   – На.
   – Вот теперь я вижу тебя, и вижу, что ты – именно Сэльви, – со странным огорчением сообщила незнакомка. – Ты искала меня с восхитительным упорством. Я Эриль. И, полагаю, у тебя много новостей. Ты действительно в Лирро, я права? У нас там совсем худо.
   – Лучше я по порядку.

   Сэльви вздохнула и стала рассказывать – от самой встречи с Орильром, когда ее, ведьму, собирались жечь на заставе Эрхоя. Эриль слушала молча и очень внимательно. Кивнула, радуясь, что Кэльвиль жив. Еще раз – когда узнала о жутковатой кончине «короля» эльфов. С грустью изучила окрестности, всмотрелась в лица идущих за волокушей пленников.
   Некоторое время молчала и думала, не отпуская руки ведьмы и даже не ослабляя крепкой хватки на ее запястье. Фыркнула возмущенно, дослушав до просьбы найти троюродного брата.

   – У Лоэльви нет никаких братьев! Зато есть папа, который так прирос к архиву, что еще до возведения Стены увлекся интригами. А все из-за гнома, который украл у него ценный свиток. Мелочь, а наш хранитель книг из себя вышел и устроил потом очень много сложностей всем, кто желал пользоваться старым архивом… В общем, он любит говорить не совсем правду и так проверять, не лгут ли в ответ. Передай бессовестному Мальи-о-Рилу, что его сын сделал мне предложение. Скажи: Лоэльви к этому шагу смог подтолкнуть рыжий гном. Я пока думаю над ответом, как и подобает в моем возрасте. Но вообще-то я тяну время только ради соблюдения традиций.
   – Поздравляю.
   – Не с чем пока, доберусь до Лирро, там и отпразднуем, ты приглашена. Какое облегчение! Мы устали от Круга. Полагаю, если поторопимся, то будем в Клённиках до больших зимних холодов и высокого снега.
   – У Кэля, в Леснии?
   – Да. Я очень хочу глянуть на тебя настоящую. Если Жас или Рир смогут, пусть отправят несколько магов в Круг, нельзя оставлять людей без учителей. Меня сердить не следует, если не отправят – я обоим даже не посочувствую, так и передай. Пока я скажу старшим ученикам, чем занять прочих, на время. Возьми это, сожми руку. Тепло?
   – Очень, – улыбнулась Сэльви.
   – Держи ладошку сжатой. Когда увидишь Вэйль или Рира, скажи – это передала Эриль, чтобы стало возможно общаться. Потом они станут говорить наши мудреные заклинания, без которых ты обходишься, а другие – нет. Когда всё будет готово, ты разожмешь руку. Не раньше… Ну вот и всё. До встречи, Сэльви.
   – Эй, погоди! А ты обходишься без заклинаний?
   – Это большая тайна, – подмигнула Эриль. Нагнулась к самому уху Сэльви и шепнула: – Все женщины немножко ведьмы.

   Она выпрямилась и нехотя отпустила запястье Сэльви, ветерок шевельнул светлые волосы, тронул веки Сэльви, выгоняя слезу… Когда ведьма проморгалась, на жерди по-прежнему сидел сероглазый худой эльф. Вечер уже во всю готовил кисель из тумана и костровых дымков. Впереди, еще довольно далеко, горели костры, фыркали кони, храны окликали и приглашали отужинать…

   – Ты видела ее? – занервничал знаток архивов.
   – Она сказала, тебе должно быть стыдно обманывать меня, папаша, – укорила ведьма. – Как там полностью-то? Мальи-о-Рил. Почему «о»?
   – Значит, видела, – обрадовался интриган без тени раскаяния в голосе. – Раньше было две долины, во внутренней хранился архив. Мой род жил там и берег знания. Отец вышел из Рэлло и перевез все уцелевшее в Лирро. Жители внутренней закрытой долины все в именовании рода имеют – «о». Правда, уцелело всего два рода, мы и о-Вис.
   – Твой сын, понукаемый каким-то гномом, сделал предложение госпоже Эриль. Она обещала тут все отпраздновать.

   О-Рил гордо вскинул голову и быстро осмотрелся. Слышали ли прочие? Шедшие рядом закивали и стали поздравлять. Шутка ли, Эриль – это легенда, лучший маг долины, она помнит древнюю войну. Говорят, тогда была в охране королевы. Дружила с Единственной, и до сих пор помнит ее.
   Сэльви грустно вздохнула и сжалась в комок, подтянув колени к подбородку. Как спрашивать о чем-то важном подругу той, подлинной, любви мужа? Эта Эриль на ведьму смотрела с таким удивлением, что аж мурашки. Не понять: то ли сказано было что-то грубое, то ли этикет нарушился. Или Эриль ведьмы людей не по душе?
   Рядом устроился Диаль, протянул кружку с теплым травяным взваром. Напоил, поднял на руки и отнес к костру.

   – Мы добрались, – сообщил он. – Ты спи, если станет худо, почудится что – я разбужу.
   – Спасибо, дядюшка.
   – Не смейся. Когда берут в обучение, называют детьми. А если говорят при свидетелях «внучка», значит, приняли в род, – гордо объяснил он. – Ты теперь по полному праву Сэльви-а-Шаэль.
   – Как хорошо! Ничего, что я не эльф и к тому же черная ведьма?
   – Нас с мамой все устраивает, – улыбнулся синеглазый. – Спи. Когда вернется Рир, я разбужу.

   Сэльви закивала благодарно, прикрыла глаза. Кулачок по-прежнему был теплым. А в душе пела сумасшедшая весна. Самая замечательная женщина Лирро приняла ее, никому не нужную сироту, в семью! Сразу! Без всяких ограничений – полный обряд, неполный… Теперь у Сэльви появилась настоящая родня. А то спросят: «Ты кто?»… И что делать – тетку упоминать? Аж думать тошно. Или говорить: «Я жена Орильра». Красавица с серебряными волосами сказала храну у входа такие же точно слова… И ее впустили, а когда вызванный Жависэлем хран извинился, Рир лишь кивнул небрежно – бывает. Тогда Сэльви показалось, что даже Жас удивился спокойствию седого. То есть у него почти что две жены?
   Если себе признаться совсем по-честному, полдороги от столицы к полям льна Сэльви едва не плакала. Она отлично поняла, кем ее счел эльф, дежуривший у входа во дворец. Сперва сама так говорила: возьми хоть кем, лишь бы с тобой. Оказывается, врала. Ей не все равно, кто она для Рира.

Как замаскировать гнома

   Рртых рявкнул, осознал мгновенно – он не понят! Прыгнул, смел Лоэльви и скатился вместе с ним за перегиб холма. Придушенный весом пятифутового гнома, эльф слабо забился в сжимающих его тисках.
   За гребнем грохнуло, каменное крошево с шумом атаковало старую кладку стены в том самом месте, где только что стоял маг. Веер почти невидимого огня опалил затылок гнома. Рртых перекатился на спину и прорычал что-то одобрительное. Принюхался к вони паленого волоса, быстро ощупал бороду.

   – Я до свадьбы не доживу, – сокрушенно осознал Лоэльви. – Ты опаснее демонов. Сперва сам подговариваешь набраться мужества и просить руки. Потом две недели измываешься, душу из меня тянешь: не то сказал и вообще не гож.
   – Ростом не вышел, – кивнул Рртых. – Она невысокая, ты тоже. Того и гляди, дети выйдут гномьего размера. Как из таких выращивать героев? Разве что стихоплет получится. На секирщика вам рассчитывать не приходится. А без секиры – это уж и не боец, так я полагаю.
   – Есть очень простое и удобное заклятие, – мечтательно вздохнул Лоэльви, ощупывая раздавленную гномьим локтем грудь. – «Комариный писк». Это все, что останется от твоего голоса.
   – При следующем испытании бгррыхов я тебя спасать не стану, – обиделся Рртых. – Сильная штука, а?
   – Когда ты был несовместим с магией, мне следовало опустить руки, – мрачно изрек эльф, рассматривая свою парадную – еще пять мнут назад – мантию. – Бгррыхи! Бархат небес, как же это верно: не позволять гномам заклинать!

   Рртых рассмеялся, встал и деловито поставил на ноги учителя. Прислонил к стене для надежности, и пошел по склону вниз, напевая марш, сопровождая его рычанием и ревом. Бгррых сработал, как надо, победа налицо… точнее, она печет затылок. Но все равно, повод праздновать явный и шумный.
   Уже два месяца Рртых был самым настоящим магом. Не особенно сильным, но гному и того довольно, что у него есть. Руки в роду Гррхон растут из нужного места, да и мозги щелкают шестеренками бодро. Чего природа недодала – то можно отковать и заточить. Ведь рождается же гном по недосмотру Труженика – без кирки и секиры! Но быстро их добывает и более уже с ними не расстается. Вся магия гномов – в стали. Золото появилось позже, и оно не так важно, как и самоцветы.
   Сталь, это приходится признать, первыми сварили эльфы. Но вечные имели в древности достаточно ума и порядочности, чтобы передать секрет гномам, понимая, что там он не потеряется и не забудется. Сами небось уже веков сорок, а то и больше, не куют тонких гибких клинков-игл. Зато каждая женщина гномов носит такую «иголку» в своем поясе. Гибкие клинки настолько упруги, что ловко обнимают талию, украшая ее и подчеркивая. А еще они с гудением выпрямляются, освобождаясь из плена пояса-ножен при первом признаке угрозы.
   Однажды выживший из ума горный барс попытался не уступить дорогу сестричке Роне, гулявшей под ночными звездами. И что? Практичная гномиха уложила кису ударом иглы в глаз, не испортив шкуру. Шубка вышла нарядная.
   Рртых добрался до глубокой ямы и задумчиво остановился на ее краю.
   Пробный бгррых он смастерил месяц назад, когда камни наконец-то стали слушаться зычного гномьего баса. Сразу же Рртых с грустью обнаружил: магия действует лишь на небольших расстояниях. При создании щита это не мешает, а как быть с атакой? Когда враг подходит вплотную, боевой гном в полном доспехе куда опаснее заклинателя. Он не устает и не зависит от капризов «силы», вливаемой в голос.
   К тому же атакующий с малой дистанции маг уязвим. Трудно махать секирой и одновременно колдовать. Рртых попробовал – и Круг уцелел лишь благодаря предусмотрительности госпожи Эриль, выгнавшей рыжего шуметь и воевать на дальний пустой берег. Правда, потом пришлось неделю извиняться перед пожилым Сумраком. Конь к восемнадцати годам стал немного подслеповат, растерял остатки пугливости и норова. Но грохот падающих скал и дрожь земли и его заставили сперва осесть на круп – а потом нестись прочь, не разбирая дороги. Рртых откопался из-под осыпи к вечеру, и только при помощи Лоэльви, не бросившего ученика на произвол его неуемного темперамента.
   Именно Лоэльви, приходится и это признать, нашел и привел коня, и он не позволил себе даже намека на улыбку. Хотя гном догадывался, что смотрится, мягко говоря, оригинально. Потом эльф очень спокойно уточнил, где был до оползня предполагаемый противник. Рртых указал – и загрустил. По созданной им модели боя выходило: он, маг, угробил с полным успехом свою же наступающую колонну. Ошибся в горячке боя, махнул – и вот, удар пошел не туда, куда посылали.
   Значит, следует исключить случайности и разделить мага и заклятие, решил рыжий. И, несгибаемый в своем упорстве приспособить магию на пользу гномьего боя, создал первый бгррых…
   Когда Рртых пришел на конюшню в полном доспехе, Сумрак попытался спрятаться в углу денника, спасаясь от участия в опытах. Он был не глуп и смутно догадывался о судьбе авангарда пехоты – предполагаемой – в прошлом шумном бою. И еще конь знал: сам он, в отличие от воображаемой пехоты, настоящий конь, и предназначен не для страшных опытов, а для обычной работы – перевозки людей и даже боя, но обычного…
   И все же мужество седого коня и его уважение к седоку, подкрепленные мешком сладкой свеклы и солеными хлебцами, оказались сильнее страха.
   Уважение седока к Сумраку тоже было велико, и гном всякий раз, затевая опыт, выбирал для коня безопасные места за скалами, подальше от опасных бгррыхов и своих зычных заклинаний. То есть – на другой стороне склона, как минимум.
   Первый бгррых был похож на здоровенный камень – массивный и неудобный. Он выжег и выбил все на сотню футов вокруг места активации. Рртых гордился собой минут пять. Потом из-за скал возник учитель, осторожно огляделся, убеждаясь в окончании опыта. И с ехидством уточнил, как далеко сам господин гном, при его немалой силе, зашвырнет каменюку? Рыжий сперва не понял юмора. Потом проверил. И с неудовольствием обнаружил, что в целом полезная вещь даже в его руке опасна все для тех же – идущих в атаку «своих». Бросить ее действительно далеко – трудно. Конечно, есть катапульты, но для двинувшихся в атаку они не особенно удобны, а если бой случится в пещерах – бесполезны… Гном, как нетрудно заметить, не помышлял об обороне и тем более отступлении.
   Лоэльви развернулся, помянул небесный бархат и удалился досыпать – уверенный, что ближайшие несколько дней и ночей будут спокойными.
   К концу недели бгррых ссохся до размеров крупного яблока. Зевающий эльф присутствовал на новых испытания и нашел их «сносными». Чего не скажешь, чтобы поскорее вернуться в тепло спальни! Тем более, сам Лоэльви неустанно совершенствовал какое-то бесполезное заклинание, призванное развлекать Эриль – то ли «Зимний сад», то ли «Неувядающая роза» – полная бессмыслица в понимании практичного гнома.
   Спасаясь от басовитых насмешек, маг вспомнил, что в древности эльфы использовали нечто похожее на бгррых. Только это были наконечники стрел, и название они носили куда более благозвучное.
   И вот – итог нового опыта. Теперь Рртых стоял на краю ямы, возникшей при пробе первого арбалетного болта-бгррыха. Гном не выстрелил, для начала он просто уложил болт на траву и активировал магией. Конечно, этого не стоило делать в Круге, тем более в саду. И вдвойне – не предупредив никого. И втройне, – Рртых покаянно дернул себя за бороду, – рядом со старой серебристой ивой. Это кривоватое дерево любила Эриль…

   – Рртых!

   Голос Эриль заставил широкие плечи сгорбиться, борода пострадала повторно. Голубоглазая эльфийка была для рыжего самым уважаемым существом вне страны Гхросс, но и там ей составлял конкуренцию один лишь бесподобный дедушка Збыр.
   Как-то раз внук расстроил деда, и тот выдал любимую присказку про кривую кирку. Огорчать Эриль куда страшнее. Она не ответит, просто глаза потемнеют. И будет Рртых сам мучительно вымаливать давно дарованное прощение. Нельзя обижать тонкую и трогательную женщину. От ее скрытой боли стальное упорство гнома всякий раз ржавело и крошилось, и хотелось сделать что-то глупое, лишь бы глаза Эриль снова засияли, и омрачившее их облако огорчения покинуло даже самый дальний горизонт.
   Эриль мельком глянула на яму и гнома, терзающего бороду. Рассмеялась, поманила рукой и его, и помятого Лоэльви.

   – Собирайтесь. Мы уезжаем, немедленно. Из Лирро пришлют сюда магов, учить людей. А мы нужны там. Срочно. Рртых, собирай свое железо, бгррыхи – тоже. Ви, займись лошадьми, они не должны уставать. А я восстановлю остатки несчастного дерева, чтобы по весне оно дало новые побеги, и поговорю с учениками. Час на все.
   – Стена? – охнул эльф.
   – Пока есть, – улыбнулась Эриль, – но короля уже нет. Теперь Жас наместничает. Ви, лошадок выбери поплоше, бросим и купим свежих. Мы очень торопимся.

   Через час начинающие маги растерянно наблюдали небывалое – отъезд учителей. Энтор ходил за гномом по пятам и уговаривал рыжего то не переживать за Сумрака – он приглядит, то попросить эльфов взять в отряд его, не самого плохого ученика Эриль. Гном ворчал и сердился. Кони, любые, кроме ставшего белее снега старого иноходца, Рртыху не нравились. Настоящий гном ценит дружбу, а не службу.
   Лоэльви помог Эриль устроиться в седле, вскочил на своего коня, принял повод вьючного и указал Рртыху его место в общем порядке движения: неопытный всадник едет впереди. Гном звучно хлопнул ладонью по крупу гнедого, кличкой которого даже не стал засорять память, и сморщился, неуклюже подпрыгивая в седле в такт резвой рыси. Мрамор плит узкого перешейка быстро остался позади. Темно-рыжий конь Эриль пристроился рядом.

   – Рртых, ты уж не сердись, – виновато вздохнула она. – Я тебя немножко заколдовала. Это не опасно, но я предупреждаю, чтобы ты не удивлялся. Ты теперь кажешься человеческим мужчиной лет сорока. Волосы рыжие, сам невысокий, полноватый. Так спокойнее, сам понимаешь – гномы теперь для многих враги.
   – Ладно, – буркнул Рртых. – Это мне за иву покойную расплата. Квиты.
   – И звать мы тебя станем иначе, например, Тахимом.
   – Сказал же, ладно, – окончательно расстроился гном.
   – Мы едем по делам торговли, узнать, не жульничает ли наш северный поставщик. Лес мы получаем по реке Стови. Я Эри, жена купца Лоэля. Ви прекрасно разбирается в лесе и кораблях, так что все будет нормально. А ты его управляющий.
   – Ох не ожидал, что ты еще и практичная, – уважительно кивнул гном. – Эльфы мне казались несколько легкомысленными существами.
   – Я взрослая, у нас это иногда приходит поздно, – улыбнулась Эриль. – Едем короткой дорогой, старой. Думаю, когда ляжет снег, мы доберемся до городка Старый мох. Там меня кое-что интересует, мы задержимся. А потом санным путем двинемся на север Леснии, то есть твои муки верховой езды закончатся.

   Гном кивнул и замолчал. Муки – очень точное слово. Галоп гнедого оказался еще противнее рыси. Он вздымал коротконогого тяжелого гнома над седлом и рушил вниз при каждом прыжке. На первом же привале Лоэльви укоротил стремена, стало чуть лучше. То есть теперь рыжий буквально стоял, и ему казалось, что обвал следует за обвалом. Сталь стременных перекладин уходила вниз, колени пружинили, опора восстанавливалась – и снова где-то рушился шахтный горизонт.
   Взмыленных шатающихся коней бросили через двое суток. Лоэльви купил новых, не торгуясь, не особенно выбирая. Гном перевалил седло с гнедого на очень похожего темно-гнедого… Потом на рыжего, снова на гнедого, опять на рыжего – два раза подряд.
   Десятый день догорел у границы Бильсы и Рэнии. Рыжий конь покачивался и хрипел. Гном тоже покачивался, но делал вид, что так он разминает ноги. И смотрел с уважением на тоненькую Эриль, которую до похода считал слабой. Теперь он почти удрученно понял, что внешность эльфов не зря зовут обманчивой. Эриль ничуть не устала, хотя уже два дня коней заклинала она, сменив в этом деле утомленного магией Лоэльви.
   В Рэнии, которую Рртых знал по разговорам купцов-гномов и их приятелей-людей, почти сразу стало заметно холоднее, словно переправа через реку резко сменила сезон с осени на зазимки.
   Рыжего коня хватило на сутки хода по грязным раскисшим дорогам.
   Рыжего гнома донимали подозрения, что скоро и его бросят, как обузу…
   Следующая смена лошадей оказалась толковой, и их продержали четверо суток. Лоэльви шепотом уговаривал дожди обходить дорогу спешащих эльфов, но распутицу не мог победить ни он, ни даже Эриль.
   Продвижение затормозилось, увязло в липкой грязи. Гном с отвращением смотрел на то, во что погода превращает дороги людей, и думал: до чего тупы и примитивны вершинники! Можно насыпать хорошее каменное крошево, утрамбовать, прикатать и замостить плитами. Да, выйдет дорого. Но зато – один раз! Купцы бы оплатили, в складчину. И еще бы спасибо сказали. Рртых дважды за день видел засевшие насмерть – по самое дно – телеги и возки с товаром. И подозревал, что там эти телеги и зазимуют, а перегружать, сторожить, закупать возы снова – это ужас как плохо и неудобно. Но люди о таком не думают! А с хорошей дороги можно брать деньги. Она сама создает их, давая работу трактирам, выкармливая села и целые города. Какое там – страны! Бестолковый Эрхой живет в первую очередь тем, что взимает плату с товаров из Леснии. И с ввозимых туда – тоже, само собой. А дороги не совершенствует. Результат очевиден: десять дней вместили весь путь через Бильсу, следующий отрезок такой же примерно длины отнял вдвое больше времени и несравнимо – сил.
   Потом ночами стало холодать, и грязь чуть подсохла. Под седлом гнома опять устало рысил рыжий конь, уже давно потемневший от пота. Рртых отчетливо замечал теперь: он сдает. Не железный он гном, железные – эльфы, не зря сталь выплавили они. Он, Рртых – грубая секира, а эти двое – упругие мечи-иглы. Гнутся, но не ломаются. Когда Эриль уверенно повернула своего коня на запад, отклоняясь от северного направления, неизменного до сих пор, Рртых испугался всерьез. Завезут в деревеньку и скажут: «Прости, гном, мы спешим, а уж ты сам, пешком. К весне доберешься, подкопив силенок»…

   – Мы идем точно по следу Брава и Кэльвиля, – пояснила Эриль, ощутив беспокойство Рртыха. – Я плохо запомнила дорогу. Когда мы уходили из долины Лирро, мне было очень больно. Знаешь, дурные предчувствия. Если они беспочвенны, можно и не замечать. Но женщины эльфов в определенном возрасте получают способность знать о будущем, пусть немного и не всегда. Я как раз взрослела. Шестьдесят с лишним веков, знаешь ли… не шутки.
   – Да уж! Это теперь уже – ой-ёй… А Лоэльви?
   – Его везли без сознания, мы заклинали ларец, запечатавший демонов. Надо было скрыть его от ведимов. Огромная работа, это совсем не то же, что поддерживать невидимость позже. Мы в какой-то мере исказили мир: башню непосвященный мог увидеть, лишь оказавшись от нее в пяти-семи шагах. Ви был из нас младшим, он очень помог. Но подорвал силы, потом лечился несколько лет. Что еще сказать о дороге? Полагаю, в деревне, куда мы скоро въедем, Кэль и Брав встретили ведимов. Мне сказала ведьма, которая позвала меня из Лирро: Кэль и Брав дрались чуть в стороне от дороги. Здесь нет подменных лошадей нужного нам типа, будем отдыхать два дня.
   – Спасибо. Я устал так, словно сам скакал.
   – Мы тоже, господин гном, – улыбнулась Эриль. – Ты не умеешь читать наше утомление, оно в глазах. Мы ведь маги, все остальное мы прячем.
   – Кривая кирка, ну и дурень же я!

   Эриль рассмеялась и успокоила коня, переводя его на легкую рысь. В поселение людей путники въехали на закате, неспешным шагом. Кони были приятно удивлены способностью своих седоков хоть иногда выбирать приемлемый режим движения.
   Получасом позже хромой староста распределил гостей на постой. Сперва он принял их настороженно – времена неспокойные, но потом разговорился и подобрел, даже отказался от оплаты, хитро щурясь. Эриль поселил в теплой отдельной комнатке, в своей просторной избе. Лоэльви и Рртыха устроил у одинокого старичка, дети которого уже отстроились большими крепкими домами рядом, а он продолжал топить осевшую печь в кривой избушке, помнившей его молодость.
   Деревенскую хитрость Рртых сразу понял и горячо одобрил. Дров у деда – и на осень не хватит. Дети, само собой, готовы и привезти, и нарубить… но старый чудит, то ли обиделся на что, то ли вспомнил, как прежде сам управлялся. Словом, гордость взыграла.
   Скорее всего, второе, – согласно кивнул Лоэльви на шепот гнома.
   Гостей дедок угощал чинно, на стол явно выставил все лучшее. К старосте сходил, раздобыл сала и пирожков. Эльф ел с удовольствием и хвалил. Гном вычистил глиняную миску в несколько движений, вцепился зубами в пирожок и, встав, решительно натянул куртку.

   – К полуночи, может статься, буду. Кони мне до смерти опротивели. Хочу пешком походить, ложитесь, не ждите меня.
   – Волки, – попробовал возразить дедок.
   – Им же хуже, – рыкнул гном. – Шубу тебе справим.

   Иных возражений не нашлось, и Рртых исчез в ночи…
   В предрассветной благостной тишине зазимков, когда в полях все дела переделаны, скот ухожен, и есть время отдохнуть, только гном и создавал беспокойство. Зато – на всю деревню! Он приволок груду камней. Он притащил из дальней рощи несколько ровных, не особенно крупных, стволов, придирчиво выбрав самые сухие. Он посетил кузню, растормошив местного бестолкового коваля, и привел в порядок все железо, найденное в хозяйстве деда.
   Когда заспанный хозяин выбрался на порог, фундамент дровника уже был закончен – на крупных камнях, добротный, с высоким полом.

   – Это отдых? – охнул дед.
   – А то! – ненадолго разогнулся Рртых. – Всё не в седле трястись! Какое облегчение, топором помахать! А уж молот-то как взял, я прям прослезился. Сынки у тебя имеются?
   – Двое, – не понял дед.
   – Зови, пусть тож отдохнут. Крышу надо крыть. А я ростом, сам видишь, не особо на вашем фоне. Печкой займусь пока, а то гарь в доме, духота. Глины я наскреб, сколь надо. И замешал уже. Прочищу да подновлю, на пару часов работы, мелочь. А внуки есть?
   – Пятеро, – насторожился дед. – И их звать?
   – Я дрова бросил в рощице. Пусть лошадку какую запрягут да пособирают. Да, волков не видел, не обессудь. А сильно донимают?
   – Изрядно. Место у нас глухое, – опасливо сообщил дед.

   Лоэльви выбрался на порог, не менее довольный, чем гном. Кстати, в отличие от рыжего, он отоспался. И теперь думал: в Круге он уже начал забывать, что из лука можно бить не только по мишеням. Конечно, имелось небольшое развлечение – пытаться попасть в Кэльвиля. Но это быстро надоедало… текучий, как вода, мастер уворачивался слишком успешно.
   Вечером староста пребывал в тихом блаженстве. Все хворые подлечены, волки более не обеспокоят стадо, старый упрямец обеспечен дровами и помирен с родней. И, словно этого мало, неугомонный управляющий норовит перечинить все лопаты, плуги и топоры, а заодно переделать кузню. Благодать.

   – Госпожа Эри, второй раз кряду нашей деревне везет с гостями, – признался староста. – Были тут двое, в лето. Живы мы остались только их трудами.
   – Знаю, – улыбнулась Эриль. – Могу предположить, что другие наши знакомые снова пойдут через ваш удел. Скоро: в эту же зиму, но уже с севера. Мы любим по доброму следу путешествовать. Узнать просто, мы внешне от вас немножко отличаемся, потоньше и двигаемся иначе. Может, надо поля от засухи заговорить или скот от болезни – вы сразу говорите, нам это не трудно.
   – Да, порода у вас на господина Кэля похожая, – удивился староста. – И точно, движения необычные. Он крепким магом был, спаситель-то наш. Вы тоже в лечении преуспеваете.
   – Может, нас здесь станет больше, – вздохнула Эриль. – Если война не обернется совсем страшно. Я, увы, не вижу что будет, это неприятно.
   – Гномы обозлились, – кивнул староста. – Грустно, я их уважал всегда, страсть какие работящие, чисто ваш управляющий.
   – Подгорные жители врагами вам не станут, – покачала головой Эриль. – Те, кого принято звать ведьменями, подняли голову. Но это, как любила говорить моя королева, забота сильных и мудрых. Будем надеяться, они еще по-прежнему сильны и мудры. Хотя по прошлому разу стало понятно – куда важнее сердце. Сила без доброты переходит во зло.

   Староста кивнул и глянул на гостью с новым удивлением.
   Рано утром деревня проводила гостей. Кони отдохнули и выглядели неплохо. Сытый отоспавшийся после здоровой работы гном сиял бодростью. Лоэльви, закончивший-таки переделку заклинания, тоже был собой доволен.
   Вечноцветущий куст он посадил в саду самой маленькой девочки из числа сирот, чьих родителей погубили ведимы. И твердо обещал ей, что никакой злодей и близко не подойдет к деревне, пока шиповник цветет. Красные свежие бутоны выглядели совершенно неуместно на фоне первого снега. Зато малышка во сне улыбалась. А ее приемная мама, двоюродная сестра родной, наоборот, плакала. Она за осень потеряла надежду вылечить и поднять на ноги бледную малышку, разучившуюся радоваться…
   Кони защелкали по вымороженной земле копытами в новых зимних подковах, выкованных Рртыхом. Все дальше, тише… Вслед селяне махали руками, просили заезжать еще.
   Лошади очень долго были видны на инее поля, где они топтали первый по зиме след.
   Едва всадники скрылись из виду, староста вздохнул и обратился к деревне с речью:
   – Эх и бестолочи мы! Второй раз отдарить не можем за добро. А почему? Потому что это не люди, а явные эльфы. Значит, надо в город собирать кого поумней. Пусть выведает: чем следует угощать эльфов, какой у них обычай? Того и гляди еще нагрянут, а мы не готовы и в третий раз. Не гоже! Счастье надо крепко приваживать. Может, станут бывать из года в год. И заживем – как в сказке. Эй, криворукий, еще раз ленью так зарастешь, пеняй на себя. Одно только пока и ясно, не уважают они лень. И еще: кто дитя обидит, того сам возьмусь со свету сживать, а вы меня знаете. Особо указую – цветков магических самочинно и без спросу у Сильки не рвать, зашибу. Меч мне наново выправили, сами видели. Да и хромота не донимает.

   Люди закивали и стали расходиться по домам, получив пищу для размышлений, обсуждений и сплетен на год вперед.
   А опознанные эльфы и неопознанный гном были уже далеко. Эриль улыбалась, поглядывая на жениха. Сколько лет истратил на свою «Неувядающую розу»! И без раздумья отдал единственному ребенку, которому помочь было почти невозможно. А ей, слишком уж разборчивой невесте, в подарок досталось самое дорогое – улыбка девочки. Если и были какие-то сомнения на дне души, куст шиповника их уничтожил – на корню, можно сказать. Этот эльф, и никакой иной, – ее подлинная новая судьба.
   Лоэльви от пристального внимания нервничал. Ему всего-то тридцать семь веков, он ученик мудрой, и сам напрямую не входил в Совет прежде и вряд ли заслужил это право теперь. Недоросль, вот он кто. А ей все девяносто два. Подумать – и то в дрожь бросает. Если бы не гном с его простотой, так бы и дрожал, и думал из века в век. Учился, рос, набирался силы и опыта, отчаивался, опускал руки… Теперь уже поздно перерешать, все сказано. Вот только ответа нет. Обычай требует выдержать паузу, и кто его только изобрел, этот проклятый обычай! Еще он запрещает просить повторно однажды спрошенное.
   Рыжего коня гном сменил на вороного уже в северной, лесистой, части Рэнии.
   Хозяин постоялого двора так искренне обрадовался редким в маленьком поселке состоятельным гостям, что уговорил-таки их заночевать и даже остаться еще на день. Убедил, именно пообещав свежих коней. Мол, и денег не возьму, оставите в Северном мхе, у знакомого трактирщика – он их сам вернет с оказией.
   Пока хозяин и весь поселок обрели обычное счастье ремонта всего железного, что имело неосторожность попасться на глаза гному, Эриль увела жениха гулять в сосновый лес, ухоженностью напоминающий парк. Чистый, без гнилого подлеска, в приятном свежем снежке, выпавшем с утра. Неглубоком пока – по щиколотку.
   Гном закончил все ремонты и даже подновил камин, получил свое любимое пиво с перцем в награду. Изучил все доски в полу общего зала корчмы и перезнакомился с ее посетителями. Он даже пару раз тревожно выглянул на улицу, с подозрением изучал тишину позднего вечера. Заказал еще порцию местных жареных колбасок, которые ради него обваляли в приправах дважды. Гном твердо решил после их поедания приступить к поиску эльфов, загулявшихся в лесу.
   Не пришлось. Рртых сердито глянул на обоих, едва те появились в дверях, – и расплылся в улыбке.

   – Уломал! – хлопнул он ладошкой по столешнице, заставив подпрыгнуть полуведерную кружку пива. – Уважаю. Чего вам отковать к свадьбе?
   – К свадьбе не надо, – улыбнулась Эриль. – Ты сделай ему гномьи гибкие латы. Время неспокойное, маги в бою уязвимы, а доспеха у Ви вообще нет. Я видела раз такие – легкие, прочные и удобные.
   – Хороший заказ, основательный, – задумался Рртых. – Эх, прадеда бы сюда, он в рецептах посильнее моего, по булатному-то делу, да и по любому литью-варке. Сделаю. Время потребуется, но зима у нас есть, полагаю?
   – Скорее всего, – благодарно кивнула Эриль. – До Старого мха два дня пути без всякой магии. Мы задержимся в тех местах. Я должна найти и собрать все, что известно о девушке по имени Сэльви. Это очень важно. Не люблю, когда мне невесть что кажется.
   – Плохое? – запереживал Лоэльви.
   – Не знаю. Может, как раз наоборот. В любом случае… невозможное. Скажите хозяину, что мы вернем коней через неделю, не раньше.

   След Сэльви нашелся легко.
   В Старом мхе судачили наперебой о недавнем переполохе на заставе возле дикого леса. Мол, ловили ведьму, а утром на площади нашлись два трупа ведьменей-мужиков. Здоровенных – глянуть страшно! Не иначе она приманила их да и зарубила. А если так – что за ведьма странная? Людям вреда нет, одна польза – большое зло изведено. Заставный сотник чуть не поседел, опознав в одном из Черных того самого человека, что опорочил ведьму. Всем отрядом в лес ходили, кричали – прощения просили, да только не ответили им. Впрочем, и дурного ничего не приключилось, не проклята застава.
   Стражи границы не унялись. Выведали, проверили – муж ведьмы жив, вопреки вздорным слухам. Пьет больше прежнего, плачет во хмелю и просит найти жену. Сам тоже искал, все окрестности обошел, был на заставе и очень переживал, что его ведьму едва не сожгли. Твердил бессмысленно, что она приносила удачу в торговле, что работа шла лучше прежнего, и что без нее пусто. Обошел всех своих заказчиков и усердно выспросил – не было ли рядом с его женой каких мужчин? Потому что она хоть и не злая, а все ж точно – ведьма, глаз к ней так и липнет. Ушла, душу высушила…
   На заставе кожевенник размочил душу до полной слякоти, шумел в трактире на центральной площади, буянил. В голос грозился убить черноглазую за измену, а потом рыдал и обещал в ногах у нее валяться и прощения просить каждый день. Сознался при всех – бил ее, в блудном деле крепко подозревал. Спьяну выговорился, по соседям прошел и теперь знает: не было ничего дурного. А только поздно, жены уже нет. Ни следа, ни весточки…
   Все эти новости путникам выложили разом, едва они добрались до того трактира, где и следовало оставить коней. Хозяин принял новость о лошадках без удивления – уже делал так, и коней знал. Он согласился забрать их через несколько дней, легко доверившись милым и явно не разбойным людям. Тем более, они заказали королевский обед, девять десятых которого плотно уложились в утробе рыжего управляющего. А купец и его жена ели мало, зато охотно и внимательно выслушали городские слухи и новости. Ценами на лес поинтересовались, гномье упрямство обсудили, сказок про дикий лес – так сами наплели, и занятных. Потом госпожа Эри даже согласилась на общие уговоры и спела. Видимо, объяснение с Лоэльви пошло ей на пользу, вернуло способность хоть иногда радоваться по-настоящему беззаботно.
   Утром отдохнувшие вычищенные кони сами просили повод. Махом донесли до деревушки с названием Старая гарь, что приткнулась у самой кромки леса. Полдничали гости в трактире тетушки Сэльви. Сидели одни в грязном, неухоженном зале. Щели ставен скрипели о ремонте, ветер свистел, обещая выдуть последние остатки хозяйских денег.
   Даже гнома потрясли необъятные размеры трактирщицы. Подбородки лежали сборочкой, красное потное лицо скалилось в ненатуральном подобии улыбки. Толстые пальцы так и норовили влезть в чашки, уничтожая и без того малые крохи аппетита.
   Трактирщица этого не замечала. Точнее, не замечала, пока было возможно. Потом Лоэльви не выдержал, что-то шепнул сквозь зубы… и пальцам стало очень горячо в чужом супчике. Который никто не решился пробовать, уже запаха хватило для утраты интереса к еде…
   Едва речь зашла о падчерице, тетка Сэльви плюхнула на стол кружки с остывшим сбитнем, забыла о них. Покраснела еще сильнее, попыталась заломить руки… и рухнула на скамейку, готовую лопнуть под немалым весом.
   Слушать визгливые жалобы было тягостно. Толстуха врала, путалась во лжи. Стонала в голос, хватала гостей за руки и грязно ругалась. Потом плакала, размазывала сопли, обмахивалась грязноватым фартуком… И все начиналось с начала. Оно и понятно: более благодарных слушателей у трактирщицы никогда не было. Да и посетителей в последнее время не стало. Готовила в прежние времена падчерица – «ведьмино грязное отродье», и явно в еду что-то подмешивала, гости-то не переводились. А как за порог, в хороший крепкий дом ее, неблагодарную, хозяйкой сосватали – прокляла прежнюю родню, и нет более удачи…
   В Старый мох путники вернулись поздно ночью и едва не расцеловали знакомого трактирщика, без сна ожидавшего их. Заботливого, порядочного, умеющего искренне переживать за хороших людей, потерявшихся в поземке, с полудня затянувшей поле. Трактирщик мигом накрыл на стол, отправил в истопленную с вечера баньку сперва гостьюшку, а потом и ее спутников. Сообщил, что уже самолично нашел обоз до северной Леснии, и даже договорился о санях. Все проверил, дурного не посоветует. Уходит купеческий обоз послезавтра, люди толковые, опытные.
   Потом хозяин поставил еще по кружечке вкуснейшего сбитня и стал уговаривать гостью завтра еще хоть разок спеть – душа просит. И соседи слышали, очень желают, если можно, рядом посидеть, они люди с пониманием, шуметь и мешать не станут.
   Утром через день обоз покинул Старый мох.
   Эриль сидела в санях молча и задумчиво. Когда тишина стала для гнома слишком густой, он не выдержал.

   – Ладно, сознаюсь. Я кое-что у тетки буркнул. Как бы домик по весне не пошатнулся. Уж больно жалобно скрипел, ремонта ждал… Что – зря?

   Эриль стала тихо посмеиваться, глядя то на гнома, то на Лоэльви. Маг виновато пожал плечами.

   – Ну, скиснет пиво, я не виноват… почти. Нельзя этим людей травить. Эриль, до чего я дошел, эльфы не должны гадить по-деревенски мелочно.
   – Да все мы хороши, – рассмеялась древнейшая женщина эльфов. – Но я хотя бы сделала полезную каверзу. Если эта тетка станет как прежде вставать позже рассвета – от боли в спине взвоет. И она, и детки ее раздутые, и муженек опухший. Возьмутся без дела сидеть – поймут, что такое «как на иголках». Опять же, от ругани исчезнет аппетит… Полагаю, выхода у них нет, будут работать, как гномы. От усердия тетушка к лету похудеет. А не сбавит злости – так в полгода щепкой станет.

   Рртых одобрительно кивнул. Более мерзкой семьи ему не приходилось видеть. Для гнома лень – худший из пороков. А чтобы ребенок один за всех работал, не зная роздыха, пока взрослые спят да бездельничают, – вообще неслыханное преступление! Дома, в пещерах Гхросса, о таком и понятия не имеют. Гном, скучающий без работы, признается тяжело и позорно больным. Его ведут к знахарю и лечат. А тут никто не вмешался, даже сельский староста.
   Эриль согласилась и стала вслух выстраивать наблюдения, дополняемые короткими примечаниями спутников.
   По ее представлениям получалось, что Сэльви от рождения в сгоревшем селе считали, как принято у гномов говорить, темной. Лоэльви зашел к соседям и поговорил о ценах на лес – а заодно о Черной гари. И ему рассказали. Мол, выжила там, в ведьменевском колдовстве, одна дурочка, у которой ума не хватило даже до смерти перепугаться. И позже умнее не стала – молчала, ходила в обносках, грязная и угрюмая. Непрестанно горбилась, зыркала из-под черных косматых волос страшными глазищами. Тетке сочувствовали: такую дурищу приняла, сглаза не побоялась. Черноглазые – они самые опасные, проклянут любого. Эриль кивнула и добавила: слух не может не иметь под собой оснований. Возможно, до гибели Черной гари Сэльви и правда была «темной». Подвластная ей сила человеку слишком велика. Но потом что-то изменилось.
   Эриль нахмурилась. Она, знающая магию лучше прочих ныне живущих, не может даже предположить, что повлияло на девочку. Но знает твердо: Черные не отняли у нее ни капли силы. Наоборот, странным образом сами утратили многое. А Сэльви приняла это и переделала под себя.

   – Прежде такого не было никогда, – почти виновато сообщила Эриль. – Демоны пили души людей и тем охотнее – эльфов, набирались сил из нашего природного дара. Доброго в своей основе, но переплавляемого во зло. Свет гас, тьма поглощала силу. Наоборот – немыслимо… Но эта ведьма взяла их силу, совершенно черную, выпила и переработала во что-то иное. Не понимаю!
   – Ты уверена, что в ней нет скрытого зла? – уточнил Лоэльви.
   – Орильр мог ошибиться, хоть он опытен. Но все мы вместе – нет. Ее видели Кэльвиль, Вэйль и Жависэль. Им я доверяю. И я видела ее, хоть и не в яви. Зла в ней нет. А что мне почудилось – о том я буду усердно молчать.

Тысячник норников

   Рона проснулась трудно, с мучительной головной болью и привкусом горечи во рту. Всю ночь вддыхры плясали и визжали заклинания внизу, глубоко под горами. И звали зло, желая напоить им короля так, чтобы его душа окончательно захлебнулась… Чтобы ничто не мешало контролировать короля, а через него – и весь Гхросс. Вддыхры пели и кричали: «Король наш! Он предал родителей, он сгубил сына. Он даже отказал в последнем сочувствии умирающей жене. Нет ему возврата, на тропу Труженика, где гномий бог охраняет своих детей»…
   Знахарка кое-как приподнялась, на ощупь разыскивая кубок с жиденьким травяным настоем. Рука мужа подала его, помогла сесть и напиться до сыта. Ррын уже торопливо разводил огонь, кутал жену в меховое покрывало, пристраивал на ее лоб влажную тряпку. Что подействовало – и не понять. Рона верила, что в суете ее любимого железного гнома больше толка, чем в лучших травах и заговорах. Теплый он, надежный. Сколько вддыхры до души Ррына пробовали докричаться, и не упомнишь. Ей ни разу не пришлось вмешиваться.
   Пятифутовый гном крепок. Труженик вытесал его из темного камня, снабдил густыми черными волосами и кустистыми бровями, из под которых блестят некрупные карие глаза. Эти глаза могут быть очень веселыми и теплыми – для тех, кому гном доверяет, кого впустил в узкий круг друзей. Но чужих голосов Ррын не слушает и даже не слышит. У него есть жена, самая даровитая знахарка гор. Петь, как это она, больше никому не под силу. Тысячник всегда гордился голосом Роны. И полагал, что этот голос не только красив – он произносит умные и полезные слова. Не зря Збыр, лучший из подгорников, передал внучке место Становой знахарки.

   – Опять звали его? – нахмурился гном.
   – Да. Мне страшно. Голоса стали ближе, сильнее. Они уже не только требуют воевать с людьми. Там злоба и жажда. У Черных что-то сорвалось, их демон голоден. Ужасающе голоден и опасен.
   – Значит, оллфы ему дали по носу, вместо того, чтоб посыпаться перцем и добровольно в суп влезть, – хмыкнул гном. – Дед знал, куда идти. Справный гном, и наш старый король Эфрых молодец, резво они дело подвинули.
   – Отправь норников глянуть нижние ярусы. Мне очень тревожно. Я бы не хотела сделать наших знахарей новой пищей для чудища, взамен оллфов.
   – Как тебя скрутило во сне, так я сразу их и отослал. Отдыхай. Сейчас кликну пару толковых ребят и отправлю в верхний мир, на север. Пусть по снежку к оллфам на макушку скатятся да про наши беды порасскажут. А то как бы не запоздали маги, свои беды разбирая, и в наших подсобить.
   – Ррын, что бы я делала без тебя!
   – То же самое, но с больной головой и голодная, – фыркнул гном. – Ты в деда, упрямая. Поэтому я тебе кую доспех, а не цветочки золоченые. Как Эфрых велел, из особой стали, да с заговоренными каменьями. Мне, знаешь ли, тоже страшно. Ты в нижние шахты не лезь. Дед твердо наказал: тебя пуще всех беречь. Им нужна женщина, наделенная силой.
   – Прошлый раз искали среди людей и оллфов.
   – В этот раз у них демон на нашей крови замешан. Сиди здесь и не спорь с мужем.
   – Не стану, – пообещала Рона, укутываясь в мех и снова устраиваясь в постели. – Трав почти не осталось. Одни неприятности с этой королевской войной.

   Снизу волной лихорадки докатилась дрожь обвала. Ррын быстро пристегнул секиры, большую и малую, шагнул к двери. Жена кивнула – буду здесь, запрусь, не переживай.
   Ррын бегом бросился в нижний уровень Стального города. Для быстрого сообщения он давно наладил шахты. Норники дежурили при каждой. Вниз спускались, скользя по веревке. Вверх гномов в несколько движений втаскивали лебедками. Были и клети для груза – но те идут медленно, тяжелы и используются для общих нужд. Ррын рухнул через два уровня в пару мгновений, только перчатки задымились. Там уже отвели веревку из шахты чуть в сторону, создавая упор для ног. Камень брызнул мелкой пылью из-под железных подков подошв. Гном хмыкнул, кивнул расторопному помощнику. Бегом одолел короткий коридор, свернул в соседний. Услышал, как сыплется сверху еще кто-то.
   В зал норной дружины он все же не вбежал – вошел, тысячнику излишняя спешка не к лицу. Его уже ждали разведчики.

   – Как и прежде, у развилки на Синий город, – бросил старший устало. – Ворота король Эфрых завалил и укрепил, но эти, снизу, опять проверили. По скале трещины пошли, сотник Грых дал команду отойти, делать новый шлюз и готовить обвал. Футов сто будем рушить. Ворота доставили, еще и решетки хорошей ковки. На два дня работы.
   – Как эти, внизу?
   – Роют, – поморщился разведчик. – Знахарь сказал, магию свою используют, камень плавят и гонят его потоком. Обычно они выдыхаются через сутки. Должно обойтись.
   – Кто на уровне?
   – Сотня Роффра. Иных гномов быть не должно.
   – Возьми своих и проверь до последнего закутка. Детей из Желтого наверх подняли всех? Это важно. Им нужны дети.
   – Последняя группа еще не сообщила о себе, – насторожился младший. – Проверю.
   – Возьмем десяток из моей личной сотни, и двух знахарей тоже. Хочу сам глянуть. Потом сходим в Желтый город. Как бы нам его не пришлось выселять совсем. Там своды тонкие, да и Синий рядом. Нащупают слабину – прорвутся.

   Ррын отодвинул облицовку стены и достал из кладовки свой запасной доспех. Ничем не хуже основного – просто тот хранится наверху, в жилых горизонтах Стального, а этот здесь. Гном быстро влез в панцирь и позволил разведчикам помочь с застежками и защелками. Затем сам помог им. Он еще год назад приказал: ниже двадцать шестого уровня без полного доспеха не показываться под угрозой изгнания из рядов норников. Не готовый к бою гном – пособник врага. Знахари пытались спорить, но их воспитала Рона. Да и дед еще был здесь, тоже руку приложил, кое-кто даже жаловался. Збыр всегда полагал, что кирка – не только орудие труда, но и замечательное средство воспитания…
   Латные рукавицы удобно и без звука обтекли пальцы. Тихий доспех – особое искусство гномов. В стали с пяток до макушки – и ни единого шороха при движении. Эх, пять лет назад за такой доспех люди платили золотом по весу, и не жаловались на дороговизну. Ррын нырнул в коридор и зло подумал: отдал бы теперь наилучший за небольшой тюк трав для жены.

   – Эфк?
   – Тут, – возник из полумрака любимый оруженосец.
   – Сделай милость, метнись наверх. Понимаю, что король войну объявил и все прочее. Но егеря Мартига нам никогда врагами не были. Попробуй испросить у них трав, а? Только чтоб не как прошлый раз, с перцем-то, вышло. Поспокойней. Рона бледненькая совсем. Ей бы от трав хоть чуток полегчало.
   – Не переживай, я уже там. То есть почти тут.
   – Бестолочь!
   – Зато бегаю резво, – донеслось уже из-за угла.

   Ррын добрался до шахты, рявкнул вниз, называя нужный уровень, и рухнул, не дожидаясь ответа. Успели… Ррын снял защиту с лезвий секир. Придирчиво осмотрел сталь – темна, без блеска, заточка в порядке.
   Рядом уже стоял разведчик. И он, и Ррын чуть посторонились, давая возможность десятку вызванных в сопровождение норников заполнить коридор. Знахари упали сверху последними. Пристроились в хвост отряда, как им и положено. Ррын побежал по коридорам, ловко ныряя в боковые ходы. Он знал этот уровень наизусть. Да и вся его тысяча – не хуже.

   – След… – тихо выдохнул знахарь.

   Ррын замер. Десяток выстроился ощетиненным ежом, закрывая знахарей. Оба забубнили низкими голосами, задвигались. Потом дружно указали на коридор, ведущий к Синему.

   – Дети туда прошли. Охрана с ними, не наши, из верхних недоучек свежего набора, – поморщился старший знахарь. – До трех десятков, детей более дюжины.
   – Чтоб нынешнему королю… здоровым быть, – рявкнул Ррын. – Я не разрешал вести тут, а кто еще мог поменять приказ?
   – Его величество Кныттф, – шепнул знахарь. – Прошли недавно. Полчаса, не более.
   – Догоним, – кивнул Ррын. – Лырр, до шахты и обратно: стряхни сверху две сотни норников. Прочим проверить арбалеты, знахари свое дело сами знают. Идем осторожно, но сильно спешим, ребята.

   Лицевые пластины шлемов щелкнули, арбалеты из чехлов перекочевали в левую руку каждого. Знахари на бегу забормотали что-то рычащее, проверяя, нет ли засад, и заклиная доспех на защиту. Ррын рявкнул, предупреждая, когда до поворота осталось десять шагов: в общий бой не лезть, не разобравшись.
   Шум он расслышал уже давно. Выбравшись в пещеру и увидел его причину.
   Те, кого знахарь назвал недоучками – рабочие гномы верхнего города, в основном бывшие торговцы и ремесленники, – отбивались из последних сил. Их бы положили сразу, но недотепам повезло, вддыхры настолько не ждали сопротивления от слабого противника, что бросились на добычу, дав рассмотреть себя издали. Первые ряды охраны они выкосили своими когтями почти мгновенно, но знахарь успел выставить щит. Выжившие гномы встретили вддыхров в самом узком месте, не пустив в зал у слияния трех коридоров.
   Черных, как всегда, было двое. И они решили не спешить повторно – взялись бить гномов по одному, вырывая из общего строя. Усталость и страх – их союзники. А помощи исполнителям королевского приказа ждать не от кого, норники далеко, у источенных магией ворот в нижние ярусы.
   Ррын мельком усмехнулся: дети целы, уже хорошо. Из их охраны пока живы семеро.
   Норники дали залп из арбалетов и, пользуясь моментом, оттеснили стражей-недотеп за свои вороненые стальные спины, потребовали уводить детей. Вддыхры завыли и рванулись в атаку по-настоящему, более не надеясь на испуг и усталость противника.
   Сзади рявкнули знахари, тормозя врагов и насылая тьму на их сознание. Норники работали слаженно. Уже знали, от прямого удара секиры Черные успевают уйти. И создали то, что звали «мельницей», технику общей работы в узком коридоре. Секиры мелькали сплошной стеной – одни на излете, другие в вершине замаха. Три гнома из-за спин прочих били из арбалетов.
   Один из вддыхров завыл и рухнул, гномы тотчас отступили. Однажды норники поверили в смерть Черного прежде времени – и оплатили наивность пятью жизнями. Упавший завизжал снова, теперь его добивали заклинаниями все три знахаря: два пришедших с норниками и тот, что сопровождал детей.
   Второй Черный скользнул назад и попытался исчезнуть в лабиринте ходов. Он опоздал на какие-то доли мгновения. От ворот подошли, расслышав шум, и закрыли коридор сплошной сталью шипастых щитов.
   Между двух «пробок» из рассвирепевших гномов вддыхр визгливо охнул и заметался, пытаясь вырваться ве́рхом – он полз по потолку, всаживая свои усиленные магией когти в камень. Это норники тоже видели прежде. В полминуты две «мельницы» искрошили добычу… Черный вытянулся и захрипел. Рртыху показалось, что вддыхр улыбается.

   – Зря стараетесь, – отчетливо прохрипел тот. – Он придет, вам не остановить его. Он голоден, а вы не дали пищу. Вы все теперь – мясо. Ждите, бойтесь. С детками прощайтесь.

   Черный вывернулся, пытаясь последним усилием достать хоть кого-то. Еще два болта щелкнули, превращая голову вддыхра в месиво. Ррын одобрительно кивнул. Рядом уже стоял Лырр, докладывал. Трое ранены легко, один серьезно – нога порвана. Дети уже ярусом выше. Две сотни прочесывают уровень и сегодня же заделают очередную шахту, позволившую тварям попасть сюда. Ррын кивнул.

   – Выводим Желтый город, полностью. Вызывай спасателей и штольников. Ворота закончить как можно скорее. Сутки на подготовку. Еще сутки на проверку и отлов случайных гномов из переселенцев. Потом затопить уровень. Хорошо затопить, основательно. Здесь рядом две газовые пробки пального – пустите его в воду. Пусть учатся через такую дрянь своей магией пробиваться. Пока сладят, с месяц спокойной жизни у нас образуется.

   – Понял.

   Ррын стер кровь вддыхра с секиры. Погладил две глубокие царапины на латном доспехе. Панцирь заговаривала жена, спасибо ей. Такие удары обычно прорубают сталь, даже наилучшую. И вддыхры явно знали, кто перед ними, как важно прикончить именно этого нома. Все-то они знают! А как не знать, если король предал горы? Вслух скажи такое хоть каждому – сразу проиграешь войну. Род Гррхон из-за одного слабака нельзя позорить! Да и удалить короля от власти без наследника, пока Збыр и Эфрых далеко – дело немыслимое, негодное.
   Нет, Кныттф покуда – король… Его многие уважают. Еще бы! Все помнят: было дело, вддыхры пошли в прорыв – шестеро, ужасающе много, а с ними полусотня безумных гномов, утративших души… И король Кныттф рубился в первых рядах. Он указал на угрозу прорыва, скопил силы в нужном месте и выиграл бой. Правда, Черные ушли живыми, а погубить бездушных – невелик подвиг. Но жители городов слышали то, что им сказали, и видели кровь на доспехе Кныттфа. Он вернулся героем.
   Ррын сердито тряхнул головой. Рона умница, сумела тогда убедить его промолчать, не наговорить глупостей. Сама сходила к отцу и поздравила с победой. Когда все видят нечто большое и яркое, бесполезно указывать на «мелочи». Жители верхних городов полагают, что люди в сговоре с Черными. О настоящем положении дел знают только норники, штольники и спасатели. Пять тысяч настоящих стальных гномов, и все – под его, Ррына, рукой. И это уже немалая победа. А если Рона постарается, то через пару недель тысячник станет-таки Носителем секиры короля. И тогда сможет делать больше, не оглядываясь на его безумное величество.
   Ррын укрепил секиры на поясе, закинул на спину перезаряженный арбалет, подозвал охрану. Три десятка сопровождения и два знахаря – это наименьшее возможное сопровождение на опасном уровне, где имеется незаделанная дыра из Синего города.
   Он шел через глухие темные коридоры, покинутые гномами четыре года назад. Факелов здесь теперь не жгли, экономя масло. Холодный свет минеральных фонарей глазу неприятен, зато ярок и дает обзор на сотню футов во все стороны. Когда-то здесь шла большая дорога. Синий город давал руду железа и самоцветы, пока не иссякли главные жилы. Желтый город моложе и тянется далеко на восток под горами, туда, где лежит медь. Он мог бы расти еще долго. Добывает в северных своих пределах серебро и кое-какие минералы. Ту же серу, из-за неё исходно получил название. Теперь Желтого не станет. В Гхроссе таких городов несколько десятков, не все они обжиты, старые верхние в запустении. Теперь в заброшенные верхние пещеры отселяют из нижних, и гномы уходят со слезами. Родные шахты, фамильные кузни и гранильные мастерские – все приходится оставлять. Хуже того, спешно и бестолково бросать. Конечно, наверху спокойнее, и семьи перевозят охотно. Но выковырнуть из штолен работяг и старшее поколение – большая проблема.
   Упираются, прячутся и спорят, хватаются за кирки. Знают: их уводят не по приказу короля, а решением тысячника норников, слыханное ли дело! Хорошо, что теперь с Ррыном спасатели. Эти у любого в шахтах в полном уважении. Две тысячи отборных ребят. И за главного у них славный гном, старинный друг короля Эфрыха…
   Когда приходят спасатели, даже упрямейшие старики молча и понуро собирают вещи и идут, куда сказано. Лучше себе руку отрубить, чем на спасателя поднять кирку, это закон подгорья. Потому что в любой завал за тобой, бестолковым, и за семьей твоей, и за детьми пойдут они, как бы ни было опасно и безнадежно. Это нельзя не помнить.
   Ррын выбрался в широкий главный тоннель. В прежние времена тут ходили вагончики по рельсам. Быстро, современно. Теперь пути ржавеют без дела. Смотреть на такое безобразие любому гномы тоскливо. Гном – он для работы Тружеником создан, а не для глупых войн, закрывающих шахты.
   «Эх, Рртых, как же ты не выбрался, дружище», – очередной раз вздохнул Ррын. Он знал, что Рона не верит в смерть брата. А еще он видел нижние штольни. Узкие, старой постройки, со слабыми опорами из гнилого дерева. Тогда люди задержали подвоз дуба и пришлось ставить то, что нашлось под рукой. Это помнил отец Ррына и рассказал сыну: старый не уважает пустых надежд. Рубиновые залежи открылись в нижних горизонтах, тесных, душных. Оттуда до ближних выходов к Ронигу, княжеству людей, – десятки подгорных верст. Пройти их, ни разу не попавшись на глаза своим же гномам? Принц – ушлый малый, но это и для него слишком, пожалуй. А так хотелось бы ошибаться!
   Тоннель вывел без происшествий к самому Желтому. Раскрылся высоким светлым сводом главной пещеры. Сюда выходят пять жилых ярусов, горизонтами поднимающихся к своду, покрытому особым минералом, светящимся в темноте. Хорошее место для жилья. Воздуха много, просторно. Красиво – в Желтом мастера не просто обтесали стены. Украсили колоннами, статуями и узорами. Заполировали самые красивые цветные срезы породы, устроили подсветку.
   Ррын выбрался в огромный зал и остановился.
   Гномы Желтого города хмуро сидели на полу – от самого входа и до дальней стены. Горный мастер, глава города, помрачнел еще более, если такое возможно при исходном выражении его лица.

   – Дети целы? – Он беспокойно глянул на свежие царапины на нагрудных пластинах норника.
   – Да, ушли в Стальной, оттуда в Белый, самое наше тихое место.
   – Мы уже собрались. Не отрывай спасателей от дел. Я все обсудил со старшими гномами родов. Мы не станем упираться. Тебе и так трудно. Охрану города передаю тебе, берешь?
   – От твоих ребят только дурак откажется, – улыбнулся Ррын.
   – Верно, – усмехнулся мастер. – Готовь клети, я буду следить за выводом города сам. Как поднимусь – считай, тут более нет моих гномов. Эх, вернуться бы! Какую мы нашли жилу две недели назад, и подумать о том… больно. А уж бросить начатое…
   – Хороша?
   – Железо куда получше синегорского, – вздохнул гном. – Не уйдем теперь – позже сам упрусь насмерть.
   – Я бы тоже уперся, – тоскливо согласился Ррын, усаживаясь возле старого мастера. – Как увижу в кладовке молот, плачу.

   Из тоннеля вышли еще три десятка норников, и мастер кивнул, давая сигнал к отправке первой группы. Стальные гномы шли по сторонам и впереди, внимательно вслушиваясь в гулкое эхо шагов: не добавится ли к нему легкая поступь вддыхра? Различать ее уже научились – даже не слухом, а самой кожей, беззащитностью спины.
   Ррын глядел вслед уходящим и с тоской думал, как много теряет Гхросс с этим городом. Веру в защищенность, беспечность жизни в условиях призрачного мира. Убежденность в том, что гном непобедим в пещерах. И преданность королю. Пришедшие снизу будут расселены в разных обжитых пещерах – так легче привыкать к смене места. Они станут говорить о том, какова жизнь внизу. Про вддыхров расскажут. И еще упомянут – ни разу не было с черными ни людей, ни магов, ни оллфов. Зато взятые в плен рабочие шахт – были. Утратившие душу и готовые рубить своих вчерашних друзей. Что скажет и сделает король в ответ на эту правду, не нужную ни ему, ни тем, кто управляет Кныттфом?
   Рона полагала, что король постарается спихнуть проблемы на чужие широкие плечи – то есть назначит Ррына Носителем секиры. А после, через некоторое время, приключится большой прорыв снизу, и тысячник не слишком удачно его отразит. Тогда король вмешается и спасет дело. Очень возможное развитие событий. И потому разведчикам, отправленным к оллфам, надо спешить. Древнее зло однажды одолели маги и знахари, соединив свои силы. Пока до повторения былой удачи далеко.
   Мастер оглядел пещеру.

   – Я зарисовал все узоры, статуи и колонны, обмерил ярусы жилья, – сообщил он.
   – Вернемся, – кивнул Ррын. – Мы рождены горами и не бросим их. Как и они нас. Отстроим. Только я думаю, станет лучше. Опрокинутые озера верхнего мира голубые. А горн Труженика – золотой. Можно сделать так же. Збыр новые фонари показывал недавно, уже перед похо… гм. Перед побегом. Голубой есть свет, бледный и ровный, и золотой – яркий, как их день. Красота.
   – Он ведь удачно сбежал? – рассмеялся мастер. – А то норники твои так стонали на лечении, что девки их наперебой жалели. Одна до того дожалелась, что замуж выскочила.
   – Удачно. А как иначе? – прищурился Ррын. – Хорошо б еще с пользой.
   – Ну, на них-то положиться можно. Меня куда селишь?
   – Можно в пещерку Эфрыха, а то король наш по большой зло… осторожности замуровать её решил. Вернется седой – расстроится.
   – И то правда. Да и за Роной твоей пригляжу. Фонари я поизучаю. Затравил ты меня, дело знатное. Голубое – и с золотом. У нас тут станет, совсем как наверху – день да ночь… Я уже вижу, как славно будет. Как раз старую красочку водой размоет, работы нам не станет ее оттирать. Да, я своих мастеров отряжу к твоим штольникам, чтоб путем затапливали, быстро и без угрозы оползней.
   – Спасибо.

   Ррын встал, еще раз оглядел город, прощаясь с его красотой. Поклонился мастеру и пошел в тоннель. Норники охраны двинулись следом. Тысячник хмурился все мрачнее. Пора идти на отчет к королю. Самое гнусное и последнее дело – рассказать свои планы вддыхрам. И не говорить нельзя!
   У самой шахты Ррын ненадолго задержался. Может, Рону спросить? Она о делах все знает и короля понимает, как никто другой.

   – Двадцатый! – крикнул Ррын зычно.
   – Двадцатый, – обстоятельно подтвердил знакомый голос дежурного.

   Двадцатый – это дно Стального города. Можно чуток пройтись пешком, заглянуть в норные пещеры и проверить, как кормят его ребят, довольны ли, не ржавеют ли скукой.
   Как всегда – довольны, хмыкнул Ррын от порога. Дым столбом. Эти не дежурят уже неделю, отдых у них. Обычный для гнома: кто-то кует, иные чеканят или бока друг дружке мнут. Спасибо все той же Роне, она надоумила закупить с последними возможностями в Рониге свиней и поросят. Они охотно питаются грибами и помоями. А сами позволяют разнообразить меню боевых гномов хотя бы изредка. Например, сегодня. Тысячнику немедленно предложили лучший кусок, но Ррын отшутился – мол, вддыхров погрыз и сыт. Глянули на царапины, уважительно кивнули и не стали настаивать. После встречи с Черными любой спешит домой. Убедиться, что целы те, ради кого стараешься. Вымыться и отоспаться.
   Тысячник вышел на широкую «улицу» – главный тоннель двадцатого уровня. Он любил нижние ярусы этого города. Розовый с серым гранит, отделка полосами полированной стали в булатном узоре. Строго, красиво и не чета роскоши торговых жилищ. Вычурность гному вредна, от нее гном мельчает – так дед говорит. Збыру нельзя не верить. Збыр по крови Ррыну не родной, а только его почти все гномы зовут дедом. Прикипели, чего уж там… Збыр – истинный стальной гном.
   Вообще же так получается, что пятифутовые гномы живут внизу. А ювелиры ростом не удаются, будто вся сила из них жадностью вытравлена. Есть, конечно, исключения – Мастера, настоящие и с большой буквы. Как Эфрых. Он много десятков лет управляет гранильным делом, все цеха у него под рукой, а в жилой пещере стены ни единым завитком золотым не испоганены. Зато какие браслеты и диадемы создает – про них вершинники стихи пишут. Хотя видят лишь худшие, для пробы сработанные, для примерки. С камнями серой воды.
   Рона уже встала, что не удивительно. И весело хлопотала по дому. Свинину она не забыла раздобыть, и даже истратила на праздничный стол малую щепоть своих драгоценных трав. Ррын повел носом и заулыбался. Хорошо быть женатым гномом! Пришел бы в пустую пещерку и сидел, молот гладил да слезы лил. А на Рону разок глянешь – и душа звенит. Вот уж у кого настоящее золото в волосах! И не стрижется коротко, как у замужних принято, – он упросил. Разве можно переводить такую красоту? До пояса, и гуще меха. Эх, кабы не война – наделать ей гребней с синими самоцветами… только время потребуется. Надо непременно – чтобы лучше дедовых, а это трудно. Придется трудиться год за годом, пока не выйдет, как следует. И в гранильном цеху нелюбимом посидеть, у Эфрыха в учениках.

   – Садись, – велела жена, перебрасывая толстую косу на спину. – Опять латы обновил, во втором ряду тебе неуютно.
   – Так цел ведь. Вкусно, Роночка, узор моей души.
   – Не полируй мне уши! Эх, мало об вас с братом дед погнул железа. Как королю станешь рассказывать?
   – Вот с тем и пришел.
   – Если ты про Желтый город, то не переживай, он и не спросит. Эфк вернулся, твой обожаемый арбалетный болт. Носится он втрое быстрее любого гнома. Подговорил кого-то из бывших рудных мастеров – тележку они вдвоем угнали, по старым рельсам на пятом уровне. До выхода в пару часов добрались, могли бы гонку выиграть в мирное-то время!
   – Ну и молодцы!
   – Говорят, у некоторых в голове мозги, а у него толстенная кость и в ней камешком стучит одна-единственная мысль: «Ррын лучший, я ему верен».
   – Ну?
   – Обратно он шел гордый собой до крайности. С таким видом и у короля под замком устроился, с мешком трав в обнимку. Казни ждет. Сидеть! Жуй и слушай, умник. Он молодец уже в том, что молчит исправнее немого. Что ты скажешь, то и будет правдой. А скажешь ты…

   Ррын кивал и жевал – как велено. Было и вкусно, и полезно. Он давно убедился: жена умеет выкручиваться из любых его глупостей. И теперь все повернула наилучшим образом. Конечно, вечером отругает, но это уже не опасно. Вечером он принесет травы. И пригласит вдвоем сбегать на дальние озера, искупаться. Там вода – холоднее льда, а рядом живут неженки из гранильного цеха. Благодать – красивые, пустые берега с белым песком, намытым в ручьях верхних горизонтов. Можно поплавать, понырять, замерзнуть до синевы кожи – и потом греться вдвоем.

   – Роночка, а как насчет… – мечтательно вздохнул Ррын.
   – Ты из-за своих озер так глаза завел? – рассмеялась жена.
   – Не только. Я про нас подумал.
   – Возьму большое одеяло, пирожки с грибами, рыбку копченую. Иди, большой гном, надейся.

   Он кивнул, сыто счастливо вздохнул – и пошел надеяться.
   Короля в ином настроении посещать опасно. Его величество последние годы сер от злости и сосредоточен на неслышном для прочих шепоте в своих ушах. Может часами глядеть в одну точку и кивать. Или бормотать, явно повторяя чужие слова. Стоит уделить странностям хоть малое внимание, как король звереет и орет, требуя вспомнить про военное время и волю больших барабанов.
   Тысячника Кныттф встретил молча. Глянул в точку, где сходились, срастались на переносице косматые черные брови. И принялся перебирать бумаги на столе. Раз за разом.
   Ррын стоял и ждал продолжения. Короля перебивать невежливо, даже когда он молчит, – этому Рона учила мужа долго и усердно. Объясняла, что папа наивно дожидается, перебирая бумаги, когда у вызванного в приемную сдадут нервы. Кузнец над таким заявлением думал до самой ночи. У него? Нервы? От тупого стояния и смотрения?
   Жена смеялась и кивала – на других действует. Теряются, слова путают, умные мысли забывают, выглядят жалко и неуверенно. И ему надо стараться хотя бы делать вид, что он нервничает. Немного, самую малость. Ррын усвоил урок и с тех пор честно пробовал – получалось плохо. Кажется, король считал так же. Перебрав бумаги в десятый раз, он сам поднял взгляд на виновного.

   – Твой оруженосец замечен у тайного лаза из мира вершинников. При нем мешок их выделки. Что скажешь?
   – Молодец, что еще можно сказать? – удивился Ррын. – Награжу и отпущу домой на два дня.
   – За предательство? – прошипел король.
   – За исполнение трудного секретного приказа, – прогудел Ррын.
   – А сейчас мы спросим про этот приказ, – сощурился Кныттф. – Стража, введите предателя! И вершинные мешки, при нем найденные и уличающие его, внесите.

   Эфк появился в дверях с безмятежным видом, обычным для норников. Их тысячник – лучший, своих не бросает. А если придется худо, значит, так надо для дела. Черные глаза с ободком яркой ржавчины глянули на Ррына выжидательно.

   – Ну, говори, Эфк, – предложил тысячник. – Добыл ли травы, знахарям необходимые? Скольких убил, как ушел от погони, не оставил ли следа к нашим тайным ходам? Потому что это – измена!
   – Добыл, – оживился норник. – Два мешка, а не один, как было велено. Заставу ихнюю всю как есть обошел и опустошил. Тихо дело сделал, следа не оставил.

   Король поперхнулся новостями и уткнулся в очередное донесение своих бездарных (хотя это – как сказать) разведчиков. Ррын молча ждал продолжения. Прикидывал от скуки, сколько у Кныттфа осталось боевых гномов в разведке? Было две сотни. Но пять десятков, едва поняли новые задачи, внезапно ушли в спасатели. Дело, угодное Труженику, – это и королю ведомо. Его величество стерпел и промолчал. Скоро спасатели окрепли повторно, приняв еще сотню. Король неделю бесился в одиночестве. И сам заменил оставшихся, выгнав к тысячнику, в норники. А себе набрал новых – из бывших купцов. Они в разведке обжились и нашли дело стоящим.
   Правда, ведут его в торговом ключе: сплетен не собирают и вниз не ходят. Забегают к Роне или сотникам спасателей и уточняют все важное для короля. А прочее опытный купец сам добавит. Сплетня – тот же товар, и продают его королю вдохновенно, за двойной паек и благостное неведение его величества о реальных делах в стране, живущей спокойно без присмотра не совсем здорового правителя. Кстати, купцы подумывали с весны потихоньку возобновить торговлю. Раз они сами следят за порядком – то скрытность своих же дел сами и обеспечат.
   Эфк попался по глупости. Бежал напролом и был принят за постороннего, а пока разобрались – подняли слишком большой шум. Оруженосец не умен, но чудовищно крепок и задирист. И, видимо, мешки он защищал слишком успешно.
   Кныттф, не отрываясь от бумаг, сделал жест – пошли вон. Эфк повернулся к охране, предлагая снять с него веревки. Размял запястья и передал два тяжелых мешка тысячнику. Поклонился королю.

   – А награда? – нагло спросил он.
   – Не обременяйте меня мелочами! – разозлился король. – Вон оба!

   За дверью оруженосец подмигнул Ррыну и уточнил, действительно ли имеет право на визит домой. Да? А если еще два мешка притащит, и без скандала? Тысячник сокрушенно покачал головой и задумался, шагая к дому. Пора уже прекратить делать глупости. Стоит толком поговорить со спасателями, они затем известят купцов – и дело задвигается в обход короля. Свинину можно ввозить, даже нужно. Учета ей король провести не сумеет, а боевому гному нужна сытная еда. На грибах и рыбе из подземных озер особо не повоюешь с вддыхрами. В долинах Ронига того и гляди осень осыплется, снегом прикроется. Зазимки, топить пора, а угля нет. Хороший был бы обмен. И начало замирения – тоже неплохое.
   Рона разложила травы, напевая от радости. Теперь всю зиму королю будет спать куда как спокойно! Второй мешок добавил песне звонкости. И привел в восторг Ррына, взявшегося подтягивать припев густым басом. Пиво, еще немножко теплое, – и с перцем. Не пожалели, всыпали от души. Жаль, фляга мала! Зато закуску положили, ветчину и сыр. В бумажку вощеную завернули.
   Рона жадно схватила листок.

   – Это вещь Рртыха!
   – Что?
   – Я знахарка, меня не обмануть в таких делах. Постой, спою кое-что полезное, может, и не зря сюда положили ветчину. Смотри!

   Ррын удивленно обнаружил проступающие одна за другой буквы. Язык Ронига, а слова – сплошной перцовый бальзам для души гнома.

   «Рона, Збыр! Это сможет прочесть лишь один из вас. Надеюсь, моя хитрость будет удачной и письмо не пропадет в огне вместе с вестью. Рртых Третий был в горах и помог нам одолеть вддыхров-ведьменей, когда те готовили гибель мне и всему последнему посольству людей. Знаю – вы тоже потеряли послов.
   Но всему свое время, пока не до подробностей. Рртых отбыл на юг в Круг мудрых, учиться магии и задавать вопросы. Его приняли у эльфов.
   У нас война никому не нужна. Мир примут охотно, я сам к королю ездил с докладом. Не торопите события и не рискуйте.
   Удачи. Надеюсь, еще свидимся, уж перца у нас вдоволь.
   На том месте, где нас так удачно застал ваш гонец, будут оставлять мешок с травами раз в неделю, в этот же день».

   Рона всхлипнула и обняла мужа. Ррын улыбнулся. Сжег листок, размял в пальцах пепел.

   – Ты снова оказалась права. Он жив! Значит, у нас будет толковый король, да еще и колдун. Ух и достанется тогда вддыхрам! Знаешь, я завтра пойду к мастеру Желтого города и выясню, что цело из планов Синего. Он помнит и восстановит, даже если утрачены чертежи.
   – Завтра? – удивилась Рона. – Еще не поздно…
   – Не-ет, сейчас мы отправляемся к озерам, праздновать.
   – Тебе трудно возражать. Я такая послушная жена! Сама удивляюсь. Бери одеяла и остатки свинины. Там еще две щепоти перца в мешочке.
   – Благодать…

Общее сердце эльфов

   Незадолго до рассвета Сэльви проснулась с неприятным ощущением. Поежилась, словно туман осени заполз под плащ на меховой подпушке и холодными пальцами щупает спину, перебирает позвонки. Прижимает к затылку лед – нет больше покоя, есть угроза!
   Случится что-то непоправимое. Скоро! Она удачно проснулась немножко заранее, она может изменить злую судьбу. Само собой, если эту самую неприятность найдет и опознает. Девушка осмотрелась, приподняв больную голову. Вчерашняя встреча с хозяином Черных еще гудела в затылке. Ничего, пройдет. Не надо думать о прошедшем, пора искать новую беду? Хотя вроде бы кругом тихо все и спокойно…
   Ночь облачная, теплая. До времени осенних дождей осталось всего ничего, но пока небо хмурится, нависает тучами, а сыростью пестроту праздничной осени не портит. Можно замечательно отдыхать на свежем воздухе, не заботясь о крыше над головой. Прежде, у тетки, Сэльви всегда ночевала в сараях. И только познакомившись с привычками мужа-следопыта поняла: ей намного лучше теперь, вне душных стен. Лес добр. Зачем от него отгораживаться? Особенно, когда муж рядом. Сэльви тихонько рассмеялась, припомнив, как заползла под его плащ тогда, стараясь удержать любой ценой, не дать уйти одному из деревеньки. Интересно, что она собиралась врать утром? Дурочка деревенская, которая понятия не имела, что вообще значит – быть замужем. До сих пор хочется зажмуриться и счастливо вздыхать. Когда Рир дома, будь это даже самая убогая стоянка в лесу, у него совсем другие глаза. В них нет старой боли, и тоски – тоже. И пусть всякие там красавицы с серебряными волосами хоть лопнут от зависти, но именно на нее, Сэльви, эти глаза изливают теплоту и ласку. И наполняются радостью. Может, она не эльф, и пока у седого не получается с ней полностью сродниться. Зато сама она с ним давно уже срастается. Каждой жилкой, и он отлично знает это – и принимает. Она нужна Риру не меньше, чем пламя костра, чтобы греться. Душой оттаивать, в хорошее верить.
   Сэльви села, заново укуталась в плащ и огляделась. Одной тревожно и неуютно. Как он там, и достаточно ли хороши тощие больные маги, чтобы одолеть Черных? Не обидят ли злодеи бабушку Эль? Зябко именно от беспокойства. Может, в этом дело? Ночь тиха, а покоя в душе нет. Костры прогорели, синеватые огоньки почти не видны на жарких углях. Листья здесь, в северной части Лирро, уже золотые и шуршат тихонечко, словно в лесу эльфов и они знают заклинания, шепчут их. Вот теперь говорят о сладких снах и добром урожае, а чуть раньше – будили ее, тревожили. И смолкли, добившись своего.
   Очень тихо.
   Все спят. Впереди у бывших пленников только хорошее – возвращение домой, встречи с родными, любимое дело, которое более не отнимут. Эльфы сыты впервые за много дней. С чего бы взяться беде?
   Сэльви скинула плащ, встала. Тот, кто ей нужен, только притворяется спокойным и счастливым, да и сытость ему на пользу не пошла. Ну же! Время идет, и оно приближает беду. Которую потом не исправить никак, даже Риру или замечательной бабушке Эль. И будет очень горько и страшно. Могла спасти – и не углядела. Девушка пошла вдоль рядов спящих у костров, укрывшихся одним одеялом на двоих, а то и троих. Улыбающихся во сне.
   Бывших приговоренных к сожжению разместили в стороне, со всем возможным удобством. Здесь у каждого мягкий матрац из соломы или старого льна, одеяло, да и фляги под грелки переделали.
   Того, кто стал причиной ее пробуждения, Сэльви заметила сразу. Он лежал на одном из лучших мест, в тепле, между двух горок прогоревших углей. Лицо – спокойное, восковое, неподвижное. Глаза эльфа, уходящего в сон забвения, еще помнили жизнь и плакали о ней, невозвратной…
   Ведьма упала на колени и решительно ткнула пальцем в замотанное тряпками плечо. Лицо дернулось и ожило.

   – Куда собрался, не пущу! Мы ведь вас того, спасли…
   – Ты Сэльви, – вздохнул эльф без упрека, хотя боль сузила зрачки до размера игольного ушка. – Мне говорили, тут всего один человек.
   – Зато я упрямее всех эльфов, – угрожающим тоном пообещала девушка. – Ну, что тебе не по душе? Одеяло тонковато, родня дурит, осень не нравится?
   – Посмотри на мои руки, – горько усмехнулся эльф. – Я умел играть на скрипке и арфе, я пек пироги и взбивал десерты…Что же мне теперь делать? Всю вечность помнить, что я когда-то все это мог?

   Сэльви отбросила одеяло и, увидав его руки, молча покачала головой. «Руки» – это слово, которое никакого отношения не имеет к месиву из костей, рваных сухожилий и кожи в свежих кровоподтёках. Она поняла сразу – били специально так, чтобы тело умирало страшно и медленно. Пальцы обработали особенно усердно. Их почти и не осталось… Лекари пытались собрать кости, соединить и оживить, но быстро поняли тщетность своих усилий. Эльф дал наглядеться и вздохнул.

   – Иди. Все отдыхают. Ты тоже прикрой глаза и не мешай. Лекари так и делают. Я постепенно засну. В другой жизни мне дадут новые руки. Мы меняемся после сна.
   – Погоди. Тебя, теперешнего, уже не будет! А тот не станет учиться печь и играть, в мире нет повторений. Я не знаю, почему так уверена, но я говорю правильно. У тебя что, никого тут не осталось? Ни семьи, ни родни…
   – У меня была в этой жизни дочь, ей теперь двенадцать, – грустно улыбнулся эльф.
   – Веков?
   – Лет.
   – Слушай, пес с ними, с руками! Тоже мне, неженка самолюбивый! Я тебе не дам спать. А ей как жить? Думаешь, я бы отказалась от родной мамы из-за рук или там обгорелого лица? Ты вообще представляешь себе, что это такое – оставить дочь сиротой? Навечно! И рядом вернувшийся из сна беспамятный папа с гладкой мордой младенца без памяти.
   – У нас сирот не обижают.
   – У вас не обижают сирот?! У нас тоже так говорят, – горько рассмеялась Сэльви. – Сирот воспитывают. Меня вот – черенком метлы, чтобы не забывала, кому и чем обязана. Ладно, давай гляну твои руки.
   – Поздно. Вчера смотрели наши лекари. Все сгнило, надо резать, – прикрыл глаза эльф. – Не держи меня. Все знают и молчат. Это верное решение.
   – Вот пусть сначала от меня избавятся, а потом решают, что верно, а что нет, – прошипела Сэльви. – Лекаря, который отказался пробовать из-за сложности задачи, надо как раз немедленно усыплять. Чтобы впредь не лез и близко к лечению! Не дергайся, знаю, что больно. Раз болит – значит, может и выздороветь. Давай я начну с левой, она получше выглядит.

   Эльф обреченно кивнул. Послушно сжал зубами свернутый в несколько раз край плаща. И стал смотреть в светлеющее небо, которое казалось ему черным. Навсегда. Успокоится глупая девчонка, перестанет копаться пальцами в жидком огне боли – и наступит облегчение, а потом и сон. Он заслужил сон.
   Но самая упрямая ведьма не думала успокаиваться. Она бубнила наговоры, дергала жилы, вынуждая все тело напрягаться в спазмах боли. Ругалась, говорила, что он-то спать может, а дочка который год без сна, и отцу предательства никогда не простит. Значит, счастья в новой жизни – не будет. Он должен прекратить жалеть себя и подумать о тех, кому гораздо хуже. Скрипок много, они деревянные, а дочь одна и живая…
   Когда рассвет плеснул розовой воды в наклоненную чашку неба, давая солнышку умыться, эльф уже почти не осознавал себя от боли. В равнодушии усталого тела как-то легче слышались причитания ведьмы о дочери и ее бедах.
   Лагерь просыпался, храны хлопотали, разжигая костры. В большинстве они старались не смотреть в сторону пожелавшего уйти в сон. Это его право и его решение. Как жить без рук? Там более лекари шепотом уточнили, что сделать ничего нельзя. И лучше теперь, пока остальные пленники спят, чтобы их не мучить…
   Через час лекари не выдержали и собрались возле упрямой ведьмы. Они стояли и молчали. Если нельзя ничего изменить – к чему донимать больного муками лечения, лишенного малейшего смысла? Сэльви донимала. Шептала, просила, грязно ругалась, требовала воды и мазей, тряпок и света.
   Когда она исчерпала силы и просто уткнулась лицом в землю, более взрослые и умные отнесли бессознательную упрямицу на ее ложе и укрыли плащом. Ее усердия никто не понял. Тупого и чрезмерного даже для ребенка – пожимали плечами лекари.
   Пожелавшего заснуть эльфа снова оставили одного. Он лежал, смотрел в небо, уже синее и светлое. И думал, что в заточении очень долго старался перебарывать отчаяние, многие ему помогали. А теперь, когда всем стало лучше и их спасли, какая-то глупая скрипка оказалась важнее дочери. А если ей плохо? А если одна человеческая девочка права, а все остальные просто устали, как и он сам? Они так давно были детьми, что уже ничего не помнят. И слово ужасное – сирота…
   Эльф сморщился, пытаясь сжать пальцы. Три часа над ним трудилась упрямейшая из ведьм… и что? Пальцы дрогнули, отозвались болью. Как она говорила – болят, значит, могут выздороветь? Эльф позвал лекаря, бродившего рядом, усердно не замечая отходящего ко сну. Тот подошел, сел и послушно осмотрел руку.

   – Не понимаю, – честно признался умный взрослый ремесленник от лечения. – Но вообще-то шанс есть. А вторая совсем плоха.
   – Ты меня угробить хочешь или все же наоборот? – засомневался больной.
   – До вечера воспаление станет общим, и мы тебя уже не вернем, – уточнил лекарь.
   – Тогда делай, что можешь, пес с ней, со скрипкой, – вздохнул больной. – Ведьма наверняка права. Откажусь сейчас, не стану играть и в другой жизни. У меня дочь, я лучше ее научу. А заснуть никогда не поздно.

   Диаль вернулся с ближней усадьбы, куда еще в ночь отправился за дровами и продуктами. Он отдал поводья хранам и заспешил проверить, как отдохнула за ночь его новая племянница. Охнул, молча бросился искать травы в коробах лекарей. Ему попытались что-то сказать – и с трудом увернулись. Все же занятия с седым, пусть и непродолжительные, пошли Диалю на пользу. Храны забеспокоились. Разбудили а-Тиса и тот хмуро выслушал пояснения лекарей. Уточнил, кто их учил? И велел ни в чем не мешать а-Шаэлю, если на большее не годны. Несколькими минутами позже черноглазая уже сидела, с трудом глотая настой трав пополам со слезами.

   – Орильр с мамой вернутся, что им объяснять? – вздохнул Диаль. – Не умеешь ты отдыхать.
   – У него ребенку двенадцать лет, а он того… спать, – всхлипнула Сэльви. – Лекари ваши, сухари плесневелые, отвернулись и делали вид, что отдыхают. Ненавижу! Увези меня. Я их, правда, прокляну, Диаль. – Она сжалась в комок и уткнулась в его руку. – Да чтоб они… Чтоб им… Увези, я за себя не отвечаю.
   – Погоди. А этот, у которого дочь? – не понял Диаль. – Давай я лучше всех разбужу.

   Сэльви благодарно кивнула и вцепилась в кружку, размазывая слезы по лицу по-прежнему сжатой в кулак левой рукой. Она с интересом понаблюдала, как синеглазый, который, оказывается, разделяет ее упрямство, застучал по медному обрезку. И лагерь бывших пленников зашевелился, въевшийся в сознание за долгие годы звук разбудил всех. Диаль рассказал о ночном безобразии. Знаток архивов, один из старейших эльфов среди спасенных, охнул и подозвал сотника хранов.

   – Девочка права, убери этих лекарей, толку от них…
   – Мы его поддерживали, как могли, – всхлипнула тоненькая светловолосая женщина. – И вдруг такое! Знала бы, глаз не сомкнула. Спасли, называется. Да по древнему закону самый страшный грех эльфа – это сон. Как самоубийство у людей. И чтобы лекарь отвернулся… Ведьма, а ты их, правда, можешь проклясть? Когда сил накопишь – так и сделай, чтоб к прежнему занятию не смели возвращаться, к лечению то есть. Это теперь оно считается ремеслом, а раньше числилось высшей магией и даром души.
   – Раз ты умудрилась вернуть нам связь с магией, а потом пообщаться с Эриль, – задумался о-Рил, бывший архивариус долины, – говори, что делать. Ты не знаешь, я вижу. Но ты ведь и раньше не знала, а потом все получилось.

   В его словах Сэльви почудилась небольшая надежда для больного. Действительно, у нее сил нет. Но эльфы вокруг – не сухари, и им не все равно. Если попробовать вместе, то можно и отстоять у болезни если не всю руку, то хотя бы часть. Только надо понять – как. Ведьма смущенно глянула по сторонам. Худые усталые пленники сидели и терпеливо ждали ее слов. Как будто она знает и может больше других! Тут все умные, древние, с магией от рождения соединенные. И понятия не имеют, что делать…
   Рядом пристроился Диаль, сунул под руку короб с травами. Толку от них – никакого. Синие глаза смотрели жалобно: он бы все отдал, чтобы помочь. Сэльви задумчиво кивнула. Догадливый дядюшка подхватил на руки и отнес к больному. Девушка расстегнула рубаху на груди эльфа и устроила ладонь Диаля над его сердцем.

   – О-Рил сказал мне, вы дышите не как люди, и вообще… Вот попробуй, чтобы дышать, и чтобы сердце – как у него, в такт. Это можно? Я думаю, тогда часть болезни достанется тебе. А та женщина послушает твое сердце. И остальные, дальше, – Сэльви обреченно вздохнула, роняя голову на сжатый кулачок. – Извините, если я глупость говорю.
   – Это не глупость, – мягко возразил о-Рил, устраивая руку на груди Диаля. – Только у нас никто давным-давно не умеет настраивать то, что зовется «общим сердцем». Может, у тебя получится. Тебе ведь и до кожи дотрагиваться не надо, чтобы читать его боль.

   Сэльви кивнула, усердно зажмурилась. Ей стало очень холодно и страшно. Эльфы могут быть чем-то единым, но она-то не эльф! Как же ей их настраивать? И отступать поздно. Тоненькая женщина, объяснившая, что сон – это грех, уже устраивала ладонь на груди о-Рила. Подошла еще одна, и еще… Вот храны зашевелились, помогая прочим добраться поближе, вливаясь в цепочку причудливой формы. Последним оказался сотник, его руку Сэльви положила поверх пальцев Диаля и накрыла своей ладонью.
   То, что они вместе выстроили, начинало жить медленно и неохотно. Толчками, которые катились по кругу ладоней и дробились, не сливаясь в единый ток. Время шло, постепенно Сэльви успокаивалась. Наконец, она решилась признать: да, теперь легче ощущать звук – если это звук, конечно. Толчки стали сложными, в них различались отдельные фазы. Рука потеплела, пульс у сотника и Диаля стал для Сэльви очень громким, отчетливым. Проявилась возможность замечать мелочь. Вот оно, небольшое запоздание. Ведьма открыла глаза и проследила цепочку рук, перетекая взглядом от фигуры к фигуре. Ткнула кулачком в сторону сидящего довольно далеко мужчины, снова проверила всю цепочку, попробовала потянуть на себя внимание другого. Ее понимали и слушались.
   Пульс дробился, создавал сложное, неслитное эхо, его приходилось настраивать и подправлять снова и снова. Всё это самую малость походило на то, как вечером распеваются на посиделках, – сообразила Сэльви, припомнив жизнь в селе. Сама она не ходила в гости, но издали – слышала. Шепотом подпевала… Помнила радость мгновения, когда голоса наконец-то распределялись и каждому доставалось наилучшее для него место в общем звучании. Из нестройного шума вдруг проступал рисунок единой мелодии…
   Сейчас Сэльви добивалась чего-то похожего.
   Сердца шумели, одни спешили, иные чуть отставали. Кто-то боялся, а кто-то слишком устал. Кто-то не верил, а кто-то думал о своем… А потом сердце все же стало единым. И это уже ни от кого не требовало усилий, зато принесло непонятные легкость и радость. Сидящие и стоящие, замершие не в самых удобных позах эльфы – шевелились, переговаривались, даже осторожно присаживались или вставали, придерживая руки, чтобы не разомкнулся круг. Теперь движение и общение не мешали им быть вместе.

   – Лечи, – кивнул о-Рил. – Тебе не будет трудно, вот увидишь.

   Ведьма кивнула и осторожно сняла руку, оставляя «общее сердце» работать без поддержки. Ничего не изменилось, даже тепло на коже не погасло. Зато прежде смертельная болезнь более не казалась таковой. Пальцы ведьмы скользили по коже изуродованных рук скрипача, поправляли мышцы, уговаривали рваные жилы снова стать целыми, ловко складывали осколки кости. Те, кто был рядом, всматривались и советовали, рассказывали, как надо делать, если знали. Даже больной включился в обсуждение, напрочь забыв свои мысли о сне.
   Сколько длилось удивительное состояние, Сэльви не могла понять. Но когда она закончила возиться с ранами, сделав все возможное, когда разрешила Диалю убрать руку с груди повеселевшего больного, тепло ушло. И сил опять не осталось – даже на улыбку.

   Орильр, маги и сердитая на всех Вэйль появились на дороге к лагерю после обеда. Новая бабушка Сэльви еще от болот не могла успокоиться – твердила, что Черных надо было попытаться допросить. Что Рир слишком рисковал. Что на магов надо больше полагаться – не дети, дело знают. Седой усмехался и отмалчивался. А еще уворачивался: занявшая седло Вэйль норовила полушутливо наказать его, дотянувшись тонким прутиком до шеи… Орильр был собой и боем доволен. Магами – тоже. Не мешали, под руку не лезли, свою долю работы сделали честно. Отклонили пару не особенно опасных заклятий, притормозили ведимов. Главное, само собой, в ином. Благодаря их помощи Сэльви хоть раз осталась в стороне от войны, теперь она отдыхает и набирается сил…
   «Общее сердце» издали расслышал только седой. Собственно, кроме него никто не помнил, как это должно звучать и ощущаться. А сам Орильр твердо знал: услышать сердце в нынешнем мире невозможно! Это не заклинание, а нечто иное. Его создала королева Тиэса, она – древнейшая – знала о магии много сокровенного и необычного. Кроме Тиэсы со временем этим способом лечения овладели две ее подруги. Эриль – единственная из них жива и теперь. Она очень, очень далеко!
   Но сердце – билось! Вот уже и Вэйль осознала его присутствие и удивленно склонила голову, вслушиваясь. И тогда седой понял, что притворяться дольше – бессмысленно.
   Невозможное – существует! Он бросил повод и побежал, благо, лагерь уже рядом. И споткнулся, едва не упал, когда ощущение погасло… Орильр выпрямился, будто осиротев в тишине. Снова заспешил, не зная, что увидит и чего вообще ждать…
   Лагерь открылся перед ним. Эльфы смеялись и напевали, деловито суетились. Словно не они вчера едва могли шевельнуться! Седой скользнул мимо хранов, пробился в самую середину толпы. Обреченно вздохнул, увидав бледное до синевы лицо жены. Попробуй найди для такой тихое место! И здесь еле жива. Позвал, падая на колени.
   Черные глаза Сэльви оказались мутными и блеклыми. То есть дело зашло куда дальше обычного состояния слабости. Синими губами жена невнятно прошептала про свой кулачок, по-прежнему сжимающий привет от Эриль. Она даже не стала спорить, когда Орильр отдал ей часть своих сил. Полежала у него на руках, жмурясь от удовольствия. Согрелась, чуть отдышалась.

   – Ты цел? – уточнила ведьма, накопив сил для беспокойства и жалоб. – А я тут со всеми чуть не поругалась, представляешь? Им вообще все на свете безразлично, мне так показалось. А на самом деле лишь три дурака лекаря – негодные эльфы. Я бы таких близко к больным не подпускала под угрозой страшной казни. Может, проклясть их скопом? Тут все не против.

   Вокруг закивали и принялись снова лечить и кормить ведьму. Она не отказывалась. Ей нравилось, что о ней заботятся, и что всем весело и хорошо.

   – Я тоже не против проклясть злодеев, – улыбнулся Орильр. – Сперва только гляну, что вас поссорило.
   – Не что, а кто. Ты погляди, может, еще что подправишь, а то мы все выдохлись.

   Седой обнял жену и прижал, баюкая. Она все шептала – нельзя лечить, если у самого хоть немножко не болит от чужой беды. Вдвойне нельзя бросать человека в ночи без поддержки и внимания, даже если он – эльф. Орильр усмехнулся. Никого она опять не проклянет. Чего не умеет, того не умеет. Он нашел взглядом упомянутых лекарей, смущенно кучкующихся в стороне от лагеря. Храны опекали целостность границы, не пуская лекарей к остальным.

   – Сэль, посиди с Диалем, я скоро, – ласково попросил Орильр. – Не надо проклинать, мы и так, по простому, на первый раз их воспитаем. Методом гномов.

   Пока жена соображала, что за особый метод воспитания есть у подгорных жителей, седой снял пояс с клинками – во избежание соблазна.

   – Вас так приучили сидеть за стенами, что вы стали комнатными эльфами, – фыркнул Орильр. – Три дурака – уже дворец в миниатюре. Сами ума и доброты не накопили, хоть бы разбудили кого постарше! Так, храны, пошли вон. Мы с женой за себя не отвечаем.

   Сэльви кивнула, заулыбалась, устраиваясь поудобнее, даже толкнула Диаля локтем. Мол, смотри, что сейчас будет! Орильр воспитал лекарей в несколько движений, хотя ему из лагеря советовали не торопиться. И велел им пешком двигаться в сторону столицы, как раз ребра перестанут болеть, пока доберутся до Жаса. А там рыжий добавит… Не понимают чужой боли – пусть пока на своей тренируются…
   Вэйль села рядом с внучкой. Выслушала сбивчивый шепот про подарок Эриль и взялась говорить слова настройки дальнего видения. Приняла тепло силы, разжав пальцы кулачка, сведенного судорогой за прошедшие часы. Сэльви потрясла рукой, наконец-то освобожденной от «подарка».

   – А когда мы поедем домой?
   – Знаешь, внучка, – прищурилась Вэйль, – немедленно. Пусть твой Орильр сам разбирается с тайным логовом Черных за болотом, у Стены. Я тебя запру на замок и буду кормить. Иначе это плохо кончится, ты совершенно не умеешь беречь себя. Диаль, найди нам повозку.

   Седой согласился с планом «бабушки». Вторая сотня будет здесь к вечеру, и вся, до последнего воина, понадобится для прочесывания болота. Маги есть, так что ведьма может ехать в столицу. И отдыхать – скоро снова в путь, а она ходить не способна!
   Обвинение пришлось признать состоятельным. Сэльви попыталась встать и поняла – не сегодня. Диаль отнес ее, устроил на повозке, той самой, на которой в ночь привез дрова. Рядом положили сконфуженного «скрипача», пристроили еще троих, не способных ходить. Усадили одного из приговоренных, по-прежнему мирно спящего, – того самого, кому Сэльви пообещала пробуждение дома, в кругу родни.
   Кого-то подсадили в седла. И повозка, скрипнув колесами, покатилась по гладкой ухоженной дороге. Сэльви смотрела на облака и думала, насколько позже осень приходит в край эльфов. За Стеной уже холодно и дожди, а тут почти лето. Небо синее, клены золотые – не зря Кэль страдал по осени в долине Лирро. Глаза закрылись сами, но и во сне облака продолжали плыть, а кленовые листья кружились и танцевали. Они, как казалось Сэльви, рассказывали ей про осенний бал.
   Когда Сэльви проснулась, она не сразу поняла, что успешно пропустила вечер, всю ночь и утро – вместе с ужином и завтраком. Небо было по-прежнему синим, а клены предместий столицы оказались даже красивее лесных. Бдительный Диаль тотчас оказался рядом. Он шел, напевал и усердно впихивал в руки голодной ведьме то пирожки, то кусок запеченного цыпленка, то яблоки, то сушеный виноград.
   Запив поздний завтрак водой, Сэльви грустно вздохнула. Сытость располагала к задумчивости.

   – Кастрюльки так и не достались мне, – сообщила она Диалю. – Такие симпатичные, с узором, с заговоренным многослойным дном. А сковородочки вообще достойны слез. Ты их не видел, а я отравлена, у меня таких никогда, пожалуй, не будет. И где этот дворцовый повар? Был бы цел, я бы его того, ограбила.
   – Грабь, – согласился вчерашний больной, с интересом рассматривая свои обмотанные тряпками руки, уже вполне согласные гнуться в локтях. Ниже, возле запястий, отеки пока не спали, но Вэйль с самого утра обновила повязки и уверила больного, что все обойдется. – Только у меня дома, если не отобрали, еще лучше есть. Гномья работа, в них ничего не пригорает.
   – А не жалко? – удивилась Сэльви.
   – Нет. Для уважаемой ведьмы – хоть всю посуду из кладовой, – заверил выздоравливающий. – Если бы не ты, я бы свои сковородки и не вспоминал. Подумать страшно! Скоро увижу свой дом, как раз за поворотом, по левой стороне дороги.
   – А говорил – скрипка какая-то, – вспомнила Сэльви. – Музыкантом прикидывался.
   – Не какая-то, а работы моего деда, наилучшего нашего мастера, – поправил повар. – Он учил меня, а я вот пристрастился к кухне. Так и пошло: то готовлю, то играю. А самому делать скрипки правильно, душу вкладывая и дерево ощущая – оно ведь не всякое поет, – я не научился. Но у меня есть время, теперь займусь, наверное. Хотя… попозже. Как подумаю, до чего дворцовые бестолочи закоптили мою кухню, сердце колет. Ничего, я сковородкой пригрею олухов, вспомнят о порядке.
   – У вас, кстати, намечается какой-то бал. И пятое блюдо, как уверяет Рир, не особенно удалось. Вот и займись, нечего попусту дразнить меня посудой, – вздохнула ведьма, запоздало сознавая, что подарок наверняка придется нести в заплечном мешке.
   – Осенний бал? – глаза эльфа раскрылись во всю ширину, и Сэльви их наконец хорошо рассмотрела, болотно-зеленые, с золотым ободком, очень красивые. А вчера в них никакого намека на цвет не было, одна тоска… – И что, без меня утвердили меню? Да они в балах ничего не понимают! Сколько блюд?
   – Пятнадцать.
   – Позор, – эльф завозился, пытаясь лечь поудобнее. – А сладкое? А сюрпризы, особое меню к винам, вечерняя перемена, фруктовый стол? Нет, ну совсем все плохо…

   Диаль помог хихикающей ведьме сесть, подпихнул сено под спину. Сэльви огляделась. Теперь она видела не только небо, проплывающие облака, золотые и красные кроны клены по сторонам дороги, но и дома, и эльфов на скамеечках, балконах и возле окон. Первые пленники добрались в столицу еще утром. Самые здоровые и крепкие выпросили коней у а-Тиса или хранов возле других ворот, желая попасть домой как можно быстрее. И теперь город гудел, ждал…
   В довольно свежем по постройке, огромном и вычурном особняке замахали руками и закричали – увидели знакомого. Сэльви улыбнулась на прощание одному из своих вчерашних помощников. Лицо не запомнилось – он сидел далеко в цепочке общего кольца рук, но белые волосы – длинные, прямые и гладкие, она приметила. Видимо, фамильная черта – у калитки ждали двое таких же белокурых. Младшие? Старшие? Поди у них тут разбери! Сэльви рассмеялась: все же младшие. Несчастного заморозило от вида особняка. Он забыл попрощаться и, спотыкаясь и пожимая плечами, стал изучать обновленное родовое гнездо. Даже попробовал неодобрительно заворчать.
   Соседи смеялись и поясняли – они пытались уговорить его домашних, что дедушка ремонт не одобрит, но те не слушали. Зато в семье пополнение – это его должно обрадовать!
   Повозка миновала дом беловолосых и свернула за угол.
   Дочку повара Сэльви рассмотрела сразу. Стало тепло от правоты вчерашнего решения. Девочка сидела на камне у дороги и смотрела в сторону поворота. Это оказался первый ребенок эльфов, которого довелось видеть Сэльви. Для двенадцати лет девочка была слишком маленькой, тонкой до прозрачности и слабой. Сидела она совсем одна. О-Рил вздохнул и сообщил – он, пожалуй, тоже сойдет здесь. Ему все равно, где жить первое время. А повар пока хозяин беспомощный, ему самому уход требуется.

   – Где же мама? – расстроилась Сэльви.
   – Во дворце опальных быстро забывают, – нахмурился повар. – Полагаю, она уже ушла в сон забвения. Спасибо, что вразумила. Я чуть не сделал такую же подлость.
   – Вэйль сказала, что пальцы едва ли получится разработать для скрипки, – пожаловался Диаль.
   – Не важно, – улыбнулся повар. – Скажи Жасу, пусть завтра утром пришлет ко мне толковых эльфов с кухни и меню. Пятнадцать блюд! Да что они там, с ума сошли, что ли?

   Младший а-Шаэль отвернулся, пряча улыбку. Повозка остановилась, и владельца лучшего в Лирро набора посуды отнесли в дом. Маленький, деревянный, явно очень старой постройки. Девочка суетилась и показывала дорогу, серьезная и важная. У нее все готово. И обед есть, и комнаты убраны.

   Дом, построенный бывшей женой Орильра, оказался недалеко, на той же улице. Как его искать, рассказали соседи повара. Особняк выглядел ничуть не менее уродливым, чем ожидала Сэльви. В три уровня, весь в слащавой лепнине, ужасающего розового цвета, с пестрой отделкой. Вэйль пожала плечами, уговаривая себя: все не так уж плохо, как-никак, не тюрьма…
   В пустом темном холле до сих пор пахло дегтем. «Бабушка», хмыкая, выслушала историю проклятия, торопливо раздвигая шторы и открывая настежь окна. Следы страданий Нильэсы были видны с полной отчетливостью. Дегтярные отпечатки босых и обутых ног вели из комнаты в комнату, перепачканные вещи и драгоценности валялись повсюду, разбитые зеркала и перемазанные занавески попадались все чаще. Вэйль здраво рассудила – впереди ванная. На пороге она замерла надолго.

   – Аккуратная была женщина, – ехидно предположила бабушка. – Ведьмочка ты наша милая, но несколько неопытная, ты же говорила, что деготь должен был исчезнуть к вечеру?
   – С волос и кожи, – расстроилась Сэльви. – Небрежно я ее того… прокляла. А в обратную сторону у меня пока не получается – расклясть… Или как это сказать по-правильному? Отклясть? Отклянуть?
   – Хватит и первого раза, – энергично покачала головой Вэйль. – Придумает же такое – расклинать! Дом рухнет, при твоем-то усердии! Если на ногах стоишь, бери тряпку, щетку и давай, на пару с Диалем, займись делом. Не уважаю неоправданного обращения к силе. Когда я закончу готовить ужин, ванная комната должна сиять чистотой.

   Ужинала семья в саду, в уютной беседке. Не уважающая колдовства Вэйль то и дело хмурилась и что-то шептала под нос. И дом, на который она смотрела с неудовольствием, каждый раз немного менялся. Когда пришло время сладкого, смотреть на особняк уже стало достаточно приятно. Белый, утративший большую часть нелепой отделки, опрятный. Немножко чересчур большой – но Вэйль это понравилось. Она рассчитывала дождаться появления в Лирро отца, Кэльвиля. А еще принять и поселить у себя Эриль с ее женихом.
   Для этого требовалось привести дом в порядок не только снаружи, но и внутри. Сэльви план одобрила – и коварной «бабушке» не пришлось запирать ведьму, чтобы та не пыталась сбежать к мужу. Сэльви мыла и чистила, разбирала завалы старых книг, чихая от пыли и радуясь тому, что буквы для нее более не похожи на смешных козявок, из них удачно складываются слова. Иногда эти слова простые и понятные, а порой – совершенно незнакомые и очень длинные. Но – слова! Если их все прочитать, можно стать куда умнее. Правда, вес книг настораживал. Сколько надо чихать и дышать пылью, чтобы узнать хоть малую часть того, что хранится в памяти Вэйль, и тем более – Орильра?
   Диаль тоже разбирал вещи и страдал. Запасами оружия из дома седого можно было обеспечить сотню хранов. И не каких-нибудь, а самых наилучших! Сталь была в большинстве незнакома Диалю и по виду, и по своей непостижимой гибкости и остроте. Отдельно он откладывал гномье оружие, с любопытством изучая клейма подгорных мастеров.
   Бестолковая Нильэса вывезла в столицу то, что ей показалось красивым, подходящим для парадного места на стенах и коврах. То есть выбирала в первую очередь по ножнам, необычной форме, отделке чехлов и рукоятей. Теперь тронутое ржавчиной великолепие требовалось вычистить и рассортировать. Как, если часть арсенала седого не имела в современном языке даже названий? А то, что выглядело понятным, знакомым, после чистки не хотелось убирать в ножны. Над парой легких мечей, типичных для дома а-Шаэль, синеглазый трудился целый день, то и дело прерывая полировку ради упражнений, пока его не застала мама и не пристыдила.
   Она выгнала сына на улицу, стричь живую изгородь. Воровато прикрыла дверь и вцепилась в клинок-осу, древний ковки, еще эльфийской, а не гномьей. «Осу» в старых невзрачных ножнах Диаль отложенный в кучу неопознанного.
   Вэйль погладила ножны, нажала на фиксатор-невидимку, освободила рукоять и извлекла клинок, слушая забытый густой звон. Гномы – помнила Вэйль – всегда называли такие клинки «иглами», а эльфы – «осами». Вэйль вздохнула и пообещала себе взяться и обязательно уговорить Орильра передать ей эту «осу». Как только он вернется, сразу же!

   Поиски убежища ведимов у Стены растянулись на неделю.
   Этого времени оказалось достаточно, чтобы Сэльви успела познакомиться с соседями, убраться в доме и пару раз сходить в гости к излеченному ею повару Нэйлю-а-Рэйл и его дочери. Гномьи сковородки потрясли воображение Сэльви. Такой красоты она никогда не видела. Шаманы спекали в целое несколько слоев разных металлов, создавая единое дно. На чудо-сковородах после дополнительных песен-заговоров можно было печь и жарить вообще без масла! Ведьма всерьез задумалась: неплохо бы посетить не только эльфов, но и подгорных жителей. Нэйль мечтательно кивнул. Он бы и сам не отказался! У гномов есть удивительные вещи. Например, скороварка. У него была одна, но, увы, давно и необратимо испортилась. И выбросить рука не поднимается, и обновить шаманские песни некому.
   О посуде и кухне повар говорил охотно. И почти все время, даже когда принимал гостей, усердно месил довольно жидкое тесто из травяной муки и заживляющего раны масла. Так велела бабушка Эль, утверждая, что надо не жалеть пальцы, а разрабатывать их. Нэйль рассчитывал, что до осеннего бала руки станут годны для работы, и он лично присмотрит за кухней.
   Меню бала разрослось до вполне приемлемых, хоть и скромных, тридцати двух блюд. Доверить их изготовление бестолковым подмастерьям а-Рэйл никак не мог. Он с упоением пересказывал рецепты, добавленных к праздничному меню, щурясь от удовольствия. С грустью сетовал, что некоторые приправы придется заменить магией, поскольку их нет в Лирро. Напевал заклинания для украшения. Бабочки и искорки висели в воздухе так красиво и густо, что мешали смотреть на собеседника. От предвкушения того, как все должно быть великолепно, Сэльви глотала слюни… И так увлеклась, что не заметила появления мужа.
   Впрочем, Орильра это не смутило. Он торопливо поцеловал жену в макушку, поднял со стула и усадил себе на колени. Придвинул ближе основное блюдо с горячим и, отняв у ведьмы вилку, прицелился в самый большой и сочный кусок. Прожевал энергично, запил отваром трав.

   – Все в порядке, мы их того, победили, – зеленые глаза блеснули хищно и голодно, второй кусок подвергся атаке вилки. Дожевав, Орильр продолжил: – Двоих даже допросили. Они шипели, пугали концом света и выли… Все как обычно. Главное логово у них в горах.
   – Он там? – уточнила Вэйль.
   – Да, и это точно гном. Голодный, здоровенный и злющий, – Орильр сделал страшные глаза и зарычал, впиваясь вилкой в третий кусок.

   Дочка повара засмеялась. Ей показалось очень опасным то, что говорил незнакомец. И сам он выглядел необычно. Девочка впервые видела эльфа с такими ужасными шрамами, даже на лице. Неужели его изрезали враги? Сэльви подмигнула и объяснила – ее муж воевал, очень давно, и сам он еще больше всяких злодеев искрошил. Она, Сэльви, очень гордится и мужем, и его шрамами. А злодеев-гномов в мире нет, это шутка.
   Шутка, – успокоилась девочка. Значит, папу больше никто не обидит по-настоящему. И совсем плохо не станет. Орильр вслед за женой подмигнул девчонке, сыто откинулся на спинку стула и вернул вилку жене, успев-таки отправить в рот четвертый кусок.

   – Вас что, не кормили? – возмутилась Сэльви.
   – Я сбежал, – пояснил Орильр. – Едут медленно, дорога петляет, кони в болоте – вообще безобразие. Я соскучился и решил напрямик, пешком. Завтра все подтянутся, а то и послезавтра. Я научился у моей Сэль, поспорил, что обгоню их.
   – На что спорил? – заинтересовалась ведьма.
   – Да что с них взять, – зевнул Орильр. – Две бутылки старого вина обещали поставить. Кэль вернется – будет, с чем встретить. Вэйль, мы через два дня начинаем собираться. Я уже перекинулся парой слов с Жасом. Беру сотню следопытов и спешим к Кэлю, в Клённики. Там ближняя к логову ведимов застава. Надо помочь, выйдут на охоту Черные – туда сунутся в первую очередь. По крайней мере, мимо никак не пройдут. Так что я доведу подмогу, размещу. Изучу окрестности. Я этих тварей знаю, и хочу быть уверен, что они там не пройдут незаметно и не нагадят.

   Дочь Нэйля пошла на кухню, за сладким. Сэльви вскочила и побежала помогать. Орильр глянул вслед обеим и заговорил негромко, разогнав движением руки бабочек и искры, созданные поваром.

   – А теперь объясните мне хоть в двух словах, как она вылечила Эя? Кстати, Эй, я рад и так далее, и готовишь ты вкуснее прежнего.
   – Спасибо. Это дочь старалась.
   – Значит, унаследовала, гордись. Но все же: ведьмы не могут отлаживать работу «общего сердца». И я не могу, и даже ты, Вэйль. Только Эриль, и то довольно медленно, не всегда удачно.
   – Сэльви в тот момент держала в руке магию Эриль, – предположила Вэйль. – Твоя жена умеет читать не только тебя. Она снимает знание с вещи, эльфа, даже с заклинания, как выяснилось. Кстати: находит людей и эльфов по их родне. У нас каждое утро длинные очереди у дома. Многие спали и позабывали, кто есть кто. Хотят знать родовые имена. И твоя жена их называет. Точнее, указывает на карте фамильные усадьбы утративших память. И не говори мне, что это кто-то еще умеет делать!

   Орильр развел руками и промолчал. Уже неделю ему не давали покоя умения Сэльви. Древняя магия не подвластна людям, он верил в это твердо. Но сам видел, как нарушалось правило, казавшееся незыблемым. Орильр не сомневался, что его жена не имеет и малого отношения ко злу. Но все меньше и меньше понимал, каковы границы ее возможностей. И делает ли безмерная сила саму Сэльви хоть сколько-то защищенной от ведимов и тем более демона? Хотелось бы думать, что да. Но одна встреча с ним – во сне – выпила всё здоровье Сэль! Значит, повторная встреча, в яви, может обойтись и того дороже.
   Вэйль погладила руку седого, привлекая его внимание. Она тоже была рада возможности поговорить без Сэльви. Но «бабушку» Эль беспокоили иные вопросы.

   – Почему ты не женился по полному обряду?
   – Мы знакомы недолго, – отмахнулся Орильр.
   – Это не ответ. Я тебя знаю, последний из а-Тэи. Ты, в отличие от прочих эльфов, принимаешь самые важные решения очень быстро. Ты увел моего Бильоля в два дня, никто и очнуться не успел. А теперь отговариваешься временем. Кого обманываешь: себя или меня?
   – Обоих, – буркнул Орильр. – Мы очень разные. Я боюсь ошибиться.
   – Ты с ума сойдешь с этой мечтой о покойной королеве, – вздохнула Вэйль. – Нельзя так отчаянно звать невозвратное. Нельзя отталкивать то, что уже случилось, свое настоящее.
   – Я не могу срастись с ней, – виновато признался Орильр. – Ничего не получается. Нам хорошо вместе, в любом смысле. Мне с ней радостно. Но… не чувствую, не верю до конца в нашу судьбу. Сам на себя зол.
   – Тогда сделай, как я прошу.
   – Сделаю, говори.
   – Поезжай в старый дворец, – велела Вэйль. – Вызови моего сына, он строил, так что частица его души там. Спроси у Бильоля то, что не захотел спросить у меня.

   Орильр задумчиво кивнул.
   Мысль ему понравилась. Бильоль в свое время влюбился в женщину людей буквально в один день. И отказался от всего – от семьи, которую ценил безмерно, от вечности эльфов, от родины… Орильр много раз навещал друга в его второй, человеческой, жизни. И знал, что сложилась она удачно. Люди до сих пор помнили своего лучшего архитектора. Он строил дворец в Рэнии, главный храм богов в Бильсе. Он спроектировал порты в устье Стови, связал мостами бессчетные острова, сохранив русла судоходными, – и до сих пор все это работает и радует глаз. Бильоль трудился и у гномов. Уговорил их короля использовать для городов большие естественные пещеры. Создал план Зеленого города, позже повторенный гномами с небольшими изменениями еще, кажется, трижды. То есть – во всех новых больших городах. Жена Бильоля путешествовала с ним и понимала мужа. Им не мешала разница в багаже знаний и в опыте. Прошлое их не донимало, не искушало своими «если бы». Даже в старости…
   Сэльви внесла большое блюдо и установила в середине стола, при этом и она, и младшая а-Рэйл буквально светились от гордости.

   – Ягодный пирог с бабочками, – сообщила малявка и развела руками.

   Волшебные бабочки послушно выпорхнули из ее ладошек и расселись по заранее нарезанным долькам, покрылись темной глазурью и замерли. Нэйль охнул – это была сложная магия, он никак не ожидал, что дочь справится, тем более так безупречно.
   Повар торопливо вымыл руки и вернулся, изучая свежую тончайшую кожу. Вчера последние язвы закрылись, усердие дюжины магов, отряженных Жависэлем исправлять порушенную репутацию эльфийских лекарей, дало быстрый результат.
   Вкус пирога удивил повара не меньше его украшения. Нэйль щурился, нюхал и слизывал глазурь, копался ложечкой в начинке. А довольные приготовительницы сюрприза хихикали и подмигивали друг дружке.

   – Я не знаю этого рецепта, – сокрушенно сознался королевский повар. – Но он хорош. Очень.
   – Никто не знает, – сморщила нос дочка, розовея от похвалы. – Сэльви готовит на глазок, того да сего, как покажется лучше. Она научила меня, я теперь тоже делаю, как пожелаю. Клюкву положили вместо брусники, в тесто кой-чего добавили, вот и вышло так. Вкусно, правда?
   – Конечно, – согласился Орильр.
   – Весьма, – признала Вэйль.
   – Не распробовал, – воспользовался случаем Диаль и быстренько ухватил с блюда последний кусочек.

   После веселого ужина все разошлись по домам.
   А утром Сэльви проснулась и поняла, что ее муж куда-то исчез. Правда, «бабушка» довольно поглаживала подаренный ей клинок-«осу» и твердила, что это не опасное путешествие. Пришлось поверить. Сэльви ничего не оставалось делать, как открыть калитку и впускать первого из утренней очереди безродных. Их стало угрожающе много, толпа перегородила улицу. Теперь приходили повторно, желали узнать не только имя рода, но и установить отношения внутри семьи – кто старшие, кем были мать или бабушка по происхождению. Отказать ведьма не могла, но от поиска уставала очень заметно, и понятливые эльфы обычно сами, заметив это, расходились к полудню.

   Орильр, собираясь посетить старый дворец, никого с собой не взял. Он желал пробежаться налегке и подумать. Он пока понятия не имел, как задать вопрос Бильолю. И что это должен быть за вопрос?
   Как ему смириться с гибелью королевы? – Глупо.
   Как научиться не сомневаться в отношениях с женой? – И того глупее.
   Какой выбор правильный? – Но ведь это его выбор!

   Древняя столица располагалась у Стены, на юге Лирро. Правда, горы тут обрывались так круто, что делали выход из долины почти невозможным. Да и бессмысленно идти на юг – там сплошные скалы и осыпи. Из-за этого прошлый раз, после побега, пришлось долго брести вдоль Стены, рискуя всем.
   Близость скал с юга делала климат заброшенной столицы очень теплым. Даже ящеры чувствовали себя почти как дома. Осень сюда добиралась на три-четыре недели позже, чем в северные уделы, а зима была всегда мягкой и короткой. Трудно поверить, что до современной столицы – всего-то верст сто на север.
   Орильр добрался за полтора дня. Усмехнулся – год назад он брел вдоль Стены пять недель! Быстро все меняется. Он не разучился восстанавливаться, как подобает древнему храну королевы. Тогда, в давнюю войну, на лечение не было времени. Теперь тоже нет времени. И тоже – война, хотя маленьким девочкам, вроде дочери повара, об этом пока можно и не знать. Глядишь, обойдется без тяжелой и затяжной обороны. Если демон не успеет окрепнуть, если не выйдет из логова и не спрячется заново, если ведимы не накормят его досыта… Очень много «если».
   Клены у фасада были еще зелены, хотя первые пестрые пряди уже отметили их кроны. Южные клены, с тонкими перьями изящных листьев, невысокие и очень красивые. Такие росли в Рэлло, – и несколько саженцев эльфы привезли с собой. Одна беда: не желали деревья распространяться и жить в диком лесу, теснились к теплой стене дворца.
   Орильр вошел через главные ворота и торопливо миновал центральный зал. В некогда любимый каминный не пошел – туда он вообще едва ли согласится войти когда-либо, тем более в поисках светлых воспоминаний. Остается Зал туманного восхода, куда он год назад отсылал малыша Диаля на учебу.
   В этом помещении, пронизанном низким золотым светом, и правда, каждому чудился туман. Легкий, почти невидимый – но с ним возникали и наполняли сознание запахи свежести, скошенной травы, раскрывающих лепестки утренних лилий.
   Седой не останавливаясь дошел до центра зала и сел. Упрямо уставился в пол. Слоистый полупрозрачный камень мерцал в глубине розовым и золотым сиянием, в нем и клубился туман, там же взблескивали лучи солнца на каплях росы. Если долго смотреть и звать – туман станет настоящим… Орильр очень старался, и у него получилось быстро.
   Струи заволновались под взглядом, обшаривающим серебряный зыбкий занавес. Струи качнулись… раздвинулись. Остался всего один слой.
   За последней завесой тумана угадался и прорисовался силуэт…
   Бильоль выглядел таким же, как в годы работы над дворцом. Молодым, гибким и улыбчивым эльфом. Он сел за занавесом тумана в паре шагов от друга и пристально его рассмотрел.

   – Надо же, как времена изменились, – негромко рассмеялся мастер. – Ты пришел ко мне за советом! Я бы мог даже дать ответ… Но у тебя, к сожалению, нет вопроса. А он бы упростил все. Увы, прошлое иногда ослепляет, даже очень хорошее и дорогое сердцу.
   – Твоя мама сказала: мне надо разобраться в настоящем.
   – Эльфы живут вечно, и у них нет четкой грани, делящей прошлое и будущее. Разве что смерть, и то едва ли. Мы – возвращаемся. Смерть отнимает куда меньше, чем сон забвения. Я вот упрямо прихожу туда, где строил. Доделываю потихоньку незавершенное. Скажи маме: еще очень много работы, я не скоро вернусь в мир эльфов. Когда вы смените долину и обживете ее, не раньше.
   – Я хотел спросить про твою жену. Как…
   – Ты не задашь тот вопрос, настоящий, – грустно улыбнулся Бильоль. – Лучше я сам спрошу. Странно, что ты не помнишь слов, сказанных именно тобою однажды. Ведь те слова решили мою жизнь. Теперь они определят твою.
   – Готов ли я потерять ее?
   – Именно. Ты переживаешь, что станет, если вы будете вместе. А главный вопрос именно в том, готов ли ты остаться один? Не спеши, для ответа, если повезет, будет и подходящее время, и то самое место. Я очень на это надеюсь. Если всё сладится, тогда мы в будущем встретимся по одну сторону этой туманной завесы, через которую нельзя даже руки подать.
   – Было бы хорошо.
   – Будет, надеюсь… Тогда до встречи. – Бильоль встал и повернулся, готовый уйти. Задержался у края густого тумана. – Ну как, не зря ты бежал сюда?
   – Не зря. Спасибо.
   – Ты не думай, просто наблюдай. Мысли тут бесполезны, даже очень умные.

   Туман стал гуще, а потом впитался в пол, делая зал обыкновенным. Ровно настолько, насколько бывают обыкновенными созданные Бильолем помещения. Орильр улыбнулся, встал и зашагал к выходу.
   Он не знал, что сделает спросить, и получил даже больше, чем надеялся. И в то же время – меньше. Седой нахмурился, покинув главные ворота. Выходит, он знал или мог узнать нечто, относящееся к Сэльви. Очень важное – даже самое важное.! Но не рассмотрел, не ощутил, не догадался. Сердито фыркнув на свою никудышную наблюдательность, Орильр заспешил по дорожке к лесу. Он вдруг подумал, что время жизни эльфов в Лирро и правда – на исходе. Новый король всегда выбирает новое место для вечных. Может случиться так, что в этот раз выбирать предложат ему. Даже наверняка предложат. Тогда край получит имя Иллор, и совершенно ясно уже теперь, где он находится.
   Когда не умеешь спросить, узнаешь не то, чего ждал, – отметил Орильр на бегу. Но главный вопрос действительно задан Бильолем верно.
   Если разобраться, он скучает по своей веселой и непредсказуемой ведьмочке даже теперь, оставив ее на пару дней. Но, если бы это было важнее всего, он бы не вспоминал прошлое и не думал о древней королеве. Или думал?
   Определенно Бильоль прав дважды: думать – бесполезно. Надо смотреть и слушать. Себя, Сэльви, общее настроение – оно определенно есть, и это уже немало. И не спешить. Война – не лучшее время для таких решений. Сейчас он не может себе позволить стать человеком. Только истинный хран в полной силе способен уничтожить демона. Он – воин и маг, он обладает скоростью, опытом и живучестью древнего эльфа… Но даже такому храну одному не одолеть демона.
   Когда демона не станет, – решил Орильр, не желая сомневаться в победе, – он примет решение. Это хорошая и вполне достаточная определенность. Он теперь знает время и даже, пожалуй, место, на которое намекал Бильоль. И ко времени созреет решение.

Шут и его король

   Нисий Мартиг оставил коня дворцовой лестницы.
   Он не любил вызовов в столицу. Кто их любит? Впрочем, нынешний король земли Рониг – человек не глупый. Он еще достаточно молод для честолюбия и больших планов. Сорок три – хороший возраст. Глупая поспешность юности позади, и цена успеха уже имеет значение на весах королевского внимания… Зато кузен короля, происходящий из того же рода Шолис, владетель замка Дорит, имеет совершенно иной склад ума.
   Внешне и внутренне Дорит – иной. Тучный, жадный. Он убежден в своей мудрости и истинно королевском предназначении. Маги для маршала – лишь жалкие шарлатаны. Егеря – ничтожества, пытающиеся раздуть приграничные проблемы ради возвышения собственных нищих родов. К тому же сиятельный Дорит очень впечатлен возможностями, которые создает война. В войне он, полководец, неизбежно прославится. А король? Ну, случается всякое. Если что, несовершеннолетнему наследнику не придется искать себе опекуна, поскольку у короля есть кузен.
   Прошлый визит Мартига в столицу пришелся на минувшее лето.
   Король как раз получил сообщение о войне – пакет с гирляндой витых узорных печатей и хитросплетением золотых зажимов. Гномы умеют ковать пакеты для важные сообщений, делая их недоступными для вскрытия кем-либо, кроме обозначенного получателя, и уже этим потрясать воображение людей.
   Его величество Лорид Маэр Шолис пришел в восторг от печатей и золотого конверта-ларца. А уже потом – в бешенство от перевода узорной бордовой вязи гномьего письма. Ему, повелителю одного из величайших государств к югу от кряжа, сообщили, что желают стереть с земли это самое государство. Вместе с родом Шолис и всеми людьми – бесследно и окончательно…
   Король бесновался не менее десяти дней. А его министр внешних связей оказался достаточно умен, чтобы вызвать сотников и егерей со всех границ. Потому что в данном вопросе их мнение – не последнее. И господина Мартига, назначенного Первым ловчим двора сразу после успешного возвращения последнего посольства из гор – тоже.
   Маршал Дорит уже тогда готовил поход и собирался объявить о начале войны. Король хмурился и молчал, оскорбление гномов для него оказалось тяжелым и болезненным ударом. Придворные дамы щебетали – у гномов немало золота, и камни чудо как хороши. Нищие гвардейцы их слушали и уже почти верили в свое возможное везение.
   Нисий улыбнулся, поднимаясь по ступеням к малому дворцу приемов. Рртых его вылечил… Теперь вот и отдышка не донимает. Хотя казалось, с того света не возвращаются. Иногда ночами словно туча застит сны… Ледяная, нездешняя туча. Ветер порывами задувает в спину, толкает на темную тропу. И каждый раз во сне раздается рычащий, громовой бас Рртыха! И кошмар – пропадает. Даже малой песчинки страха не оставляет в душе…
   Как же воевать с гномами, если знаешь о них такое? Нисий – знал. И понимал, что рассказать подобное королю нельзя, это бесполезно. Потому в прошлый раз он поступил умнее. Заранее придумал решение: привез в столицу полный доспех гномов. Настоящий, боевой, из гибкой вороненой стали, которую люди так и не смогли ни повторить, ни разгадать. Доспех охотно надел королевский шут, человек далеко не глупый – при дворе иные не выживают, а этот удачно похоронил отца Лорида, не потеряв ни влияния, ни средств. Маршал объявил попытку Мартига отсрочить войну изменой, достойной казни. Король поморщился и удивил кузена. Сказал – если доводы глупы, иначе и рассудить нельзя. Так что ловчий или зарвался и заслуживает наказания, или должен доказать свои слова делом.
   Шут опустил лицевой щиток и совершенно спокойно встал под стрелы. Он кричал, весело и шумно распоряжаясь казнью: «Цельтесь, дураки безрукие», «Гномы идут, и я им выдам тайну королевского рода – я знаю, кто новая возлюбленная кузена его величества, не щадите меня», «Шутки в сторону, смерть – главное дело в жизни», «Гвардия скисла, ваше величество» – и так далее.
   Стреляли от рассвета до полудня, и шут все более наглел. Он обзывал лучников «королевским позором», а арбалетчиков – «тупыми кривыми гвоздями», а маршала… Повторять не принято. Он, Нисий – не шут, ему таких слов не простят.
   Господин Дорит лично стрелял в королевского любимца, окончательно озверев. Бил в упор, из тяжелого боевого арбалета, созданного специально против тяжелых доспехов и щитов. Все – напрасно, хотя звук был достойным внимания. И действительно, смотрели все. Дамы смеялись и бросали цветы, угощались сладким вином и слушали песни шута. Кстати, в его крошечную мандолину попали трижды, искрошив в щепки. Еще бы, не все рифмы разъяренные гвардейцы сочли допустимыми.
   Но шут – пел и издевался. Дамы – смеялись все громче и глядели из-за вееров с обожанием. А король мрачнел. Он прекрасно понял то, на что еще вчера намекнул Первый ловчий. Было дело, Нисий даже осмелился спорить с королем, и не на мелочь – на свою жизнь, словно ее можно так легко ставить на кон.
   У доспеха гномов – полного доспеха, – нет слабых мест. Вот что утверждал Нисий.
   Король успокоился к вечеру и счел день полезным, а егеря – далеко не глупым. Вполне достойным и сбережения жизни, и даже права давать советы. Глядишь, и чужие шеи уцелеют. Граф Мартиг охотно и благодарно принял снова из рук короля свою жизнь и поделился наблюдениями, которые еще вчера казались королю не особенно важными. Зато теперь были дороги и ценны.
   Маршал слушать не стал. Отмену немедленного похода он принял как личное и тяжкое оскорбление. Но, как и сообщил вслед тучному герцогу шут, – то был не его день.
   Слова ловчего удивили и озадачили короля.
   Гномы, по словам Нисия, вовсе не желают воевать. Умеют, обладают магией и войском, но не хотят! Их жизнь – под горами, а не на равнинах, их бог – Труженик, а не воин, их счастье – молот, а не секира. Людей Ронига в гномьих горах считают добрыми соседями и друзьями.
   Король выслушал внимательно и поверил, что войны не будет. Это оказалось приятно: знать, что твои гвардейцы – не особенно умные и меткие, но такие молодые и задорные – не погибнут. Пусть лучше дерутся на дуэлях, задирают друг друга ради одного взгляда старшей дочери, изводят дары его величества на цветы и вина. Куда приятнее говорить о победах, чем хоронить славных и смелых – навсегда, невозвратно. И воспитывать сирот. Если, само собой, Рониг уцелеет.
   Король сам, лично, изучил доспех после окончания стрельб и попытался его разрушить. Граф Мартиг показывал самые вроде бы слабые места – сетку надглазья, латные перчатки, зоны у сгиба, волосяной тонкости щель по кромке лицевой пластины.
   К ночи король согласился, что самое лучшее и даже бесценное качество характера гномов – их миролюбие.
   Граф охотно выпил с его величеством сладкого вина. И сокрушенно рассказал о том, что известно по донесениям егерской разведки. Король гномов болен, его околдовали Черные. Совсем также, как однажды был околдован и безумствовал прадед нынешнего Маэра Шолиса, едва не погубивший корону, пытаясь раздробить страну. Лорид прислушался куда охотнее. Он знал – а как иначе, – о давнем позоре семьи. И теперь с интересом прикидывал, а не было ли и это виной проклятых ведьменей? Так удачно на них списать и забыть…
   А еще – это многое объясняло. Прадед Лорида Маэра Шолиса был неплохим человеком. И король гномов, возможно, тоже не особенно плох. Его дети – тем более разумны и, как верно отметил граф, миролюбивы. Король выпил еще немного вина, подумал… и оставил гневное и грубое письмо гномов без ответа. То есть не объявил войны, дав подгорному Гхроссу время одуматься. У всех в роду случаются трудные времена, и потом за это приходится краснеть потомкам. Он знает. И готов понять чужую беду. Тем более – пробить вороненый доспех так и не удалось, даже стреляя в упор.
   Это было два месяца назад. Лето истекло, осень засыпала землю листвой. Распорядители северных городов расстарались еще до листопада, отяготив канцелярию его величества целым ворохом писем и грамот. Топить нечем – вот их общий смыл. Гномы плохие, злые и воинственные – да, пусть так! Но их уголь необходим. Неужели это заставило его величество вызвать ловчего?
   Мартиг миновал террасу, поднялся по ступеням крыльца, отмечая, что летняя резиденция уже готова опустеть. Пруды спущены, цветники укрыты на зиму. Девушки, красотой и яркостью своих одеяний спорившие с розами и лилиями, гордостью садовников, уехали, сезон балов окончен. Только гвардия в стальных доспехах мрачно мерзнет и ржавеет под осенним дождем. Латные стражи скрипят, переминаясь, и с тоской вспоминают чудесные гномьи доспехи, которые и тоньше, и легче, и бесшумны на диво, да и ржавчина их не берет…
   Шут встретил графа у дверей королевской приемной.

   – Дураки всегда впереди умных, – заверещал он. – У меня есть уголек, он горяч, и я не замерзну, а король-то наш холоднее льда!
   – Что, так сердит? – расстроился Нисий.
   Шут громко и внятно зашептал:
   – Опечален, раздосадован, теряет сон. Ему кузен в ночи чудится, ужас-ужас… Еще бы, я и то бы не выдержал! Он и во сне своим весом кого хочешь раздавит. У тебя есть для моего господина мята или заговор для успокоения? Я подскажу самый лучший: гномы дают уголь, гномы вообще больше не враги…
   – Молчи, дурак! – рявкнул король из-за двери. – Твое дело не политика, а глупые сплетни и песенки.
   – Политика состоит из сплетен, – заплакал шут. – А я их слышу и повторяю, я глуп, своих-то слов нет. Накажи, но я глуп, я потому и шут, что ума не нажил.

   Нисий вошел в приемную и поклонился. Лорид Маэр Шолис кивнул в ответ. Он устал от церемоний, к тому же время поджимает – поезд короля уже готов двинуться в зимний дворец. Камины погашены и, как не затыкай шуту рот, – а угля-то нет… Само собой, есть дрова, но разве это повод радоваться? Еще одна зима – и рубить деревья придется в охотничьих угодьях короны.

   – Граф, я вам благоволю, как вы знаете, – начал король очень прямо.
   – Вы добры к роду Мартиг, ваше величество, – подтвердил Нисий.
   – Граф, скажу очень просто. Нам нужен мир. И я бы хотел видеть вас послом у гномов. Ваш сын учится у мудрых и вернется через каких-то пять лет. Полагаю, ему тоже не будет в пользу война. Боевые маги редко доживают до победы.
   – Король наш – добрая душа, – заплакал шут. – О каждом печется, и заранее. А о нем печется маршал, и о его сыночке-сироте позаботится, если что. Нам война не страшна.
   – Молчи, дурак, – привычно отмахнулся Лорид. – Нисий, у нас есть шанс замириться с подгорными упрямцами в эту же зиму?
   – Я уже наладил с ними сообщение, буквально за неделю до отъезда сюда, – кивнул Мартиг. – Дочь короля Кныттфа, госпожа Рона, нам благоволит. Ее муж управляет гномьим войском. Он готов беречь мир. Мы попробуем для начала наладить поставки мяса и трав – таков запрос принцессы. Ответно мы рассчитываем на уголь – с их стороны. Но дело не только в гномах, ваше величество. Они сами в ловушке. За этой войной стоят ведьмени.
   – Черные враги для всех, – испугался шут. – Вот кого боится даже дурачок.
   – Они в горах?
   – Гномы сдерживают их на нижних уровнях. Если не устоят… мы следующие, – вздохнул Нисий. – Только у нас нет ни шаманов, ни доспеха. Я хотел просить вас о милости. Гномам надо помочь. Полагаю, они вот-вот попросят об этом. Против ведьменей хороши наши маги.
   – Это точно? – нахмурился король.

   Нисий кивнул и передал мешочек, полученный от Роны. Король удивленно поднял бровь и развязал замшевые шнурки, вытряхнул содержимое на стол. Долго и удивленно щупал твердые, как сталь, когти.

   – Это боевые когти нынешних ведьменей, – пояснил Нисий. – Они пробивают доспех гномов, можете убедиться сами. Но пока подгорники стоят. И мы спим спокойно. Дети не пропадают.
   – Более пяди в длину, – удивился король. – Я ничего подобного не видел. Много этих тварей там, внизу?
   – Гномы говорят – десятки. Пока они отрезаны от поверхности водой, ядовитым газом и магией шаманов. Но это их не удержит надолго.

   Король глянул на непривычно молчаливого шута. Снова ощупал когти. Пересчитал – дюжина, и все – одинаковые по форме, но чуть отличные цветом и размером. Судя по всему – с одного пальца, но от разных тварей. Мартиг подтвердил: так и есть. Тишина вновь повисла надолго.
   Король думал о тайном посольстве маршала. Говорят, ловчий перехватил в предгорьях и не пустил к гномам. Маршал снова кричит – измена. Только чья?

   – Ладно, егерь. Я однажды позволил тебе идти в горы с последним посольством, – признал король. – Твой дед был верен короне, да и отец – тоже. Я не желаю думать, что ты не таков. Слухи – это дворцовые глупости. Беречь границы они не помогают. Я отошлю к тебе, на север, магов из двора и даже со сторожевых застав юга. Надеюсь, это верное решение. Но я бы хотел извлечь из него пользу. Может ли мир с гномами дать нам что-то новое?
   – Я подумаю.
   – Хорошо подумай, – усмехнулся король. – Ты слишком часто просишь последнее время. И слишком много. Некоторым это не нравится.
   – А ты отошли их в горы, славу добывать, – посоветовал шут. – Там ее лопатой накопать за день – дело дурацкое. Хочешь, я пригоню кого следует?

   Король усмехнулся и встал. Его ждали внизу, сегодня же дворец закроют до лета. И егерь, сколько ему ни грози, – не глуп и дело знает. Лорид Маэр Шолис на миг задумался: а правда, не отправить ли маршала Дарита в горы? Кузен последнее время как-то слишком рьяно рвется советовать и даже решать за короля. Идея шута показалась королю занятной. Даже смешной, что тем более достойно внимания.
   Человек с комплекцией маршала в горах – уже восхитительно. На коне… А вокруг страшные гномы. Глядишь, похудеет. И уж всяко – от двора станет далек, язык свой укоротит. Влияние подрастеряет. Трусов в армии не уважают, а шут горазд кричать, что кузен именно трус…

   – И еще… Погодя я пришлю на север маршала Дорита, – решил король. – Если уж дело сладится, если в шахты к гномам спуститесь, вы уж возьмите его с собой, он мне родня. Должен лично приглядеть и пользу короне изучить. Егерь, я ясно сказал: лично. Переговоры важны, но нам ведь куда главнее получить уголь. Тесно там, темно… но маршал у нас ведь бесстрашный, вы меня понимаете?
   – Вполне.
   – Вот-вот. В нижние шахты, – сузил король глаза. – Он и там не заблудится. Такие не пропадают, даже если о них никто не заплачет. А лабиринты у гномов велики ли?
   – Сотни верст.
   – Пусть глянет, – милостиво соизволил король. – Как у них называется это… кажется, угольные забои? Или штольни? Не важно, пусть лично убедится в качестве поставок. Я изложу его обязанности письменно и вышлю с гонцом. Идите, граф, вам надо спешить. Ведьмени – это серьезно. Магов начнут собирать уже сегодня.

Новый союз

   Три дня путешествия в санях довели Рртыха до полного изнеможения. Как можно сидеть и ничего не делать? Только люди с их природной ленью способны придумать такое и назвать это не пыткой, а удобством.
   Эриль отлично видела переживания рыжего и старалась его по возможности развлечь. Говорила о магии, расспрашивала про бгррыхи и предлагала попытаться усовершенствовать их. Это ненадолго помогало, а потом безделье с новой силой донимало неутомимого гнома, наливая мышцы незнакомой тяжестью.
   На четвертое утро гном понял, что готов сдаться и даже ехать верхом – все же бестолковая, но работа. Ночевка купеческого поезда оказалась особенно удобной, хотя опытные вожатые почти всегда умудрялись к ночи оказаться возле теплого и просторного жилья. На сей раз их приютил маленький постоялый двор, а кому не хватило мест, тех приняли в деревушке, расселили по избам. Гном вызвался караулить сани и коней – рядом лес, места малолюдные. Волки, по словам селян, сбились в сильную стаю…
   За ночь волки не порадовали гнома нападением. И он сам занимал себя, как мог. Даже приглядел коня на предстоящие дни пути и попробовал с ним подружиться, чтобы ехать в седле. А что? Масти конь правильной, серой, сложение тоже дельное – рослый и мохноногий, немного похож на незабвенного Сумрака. Гном чистил коня и думал, как бы всё объяснить Эриль. Вдруг ей одной в санях вовсе станет скучно? Ничего не делать… и вдобавок молчать!
   Но утром уговаривать никого не пришлось. Эриль спустилась к завтраку задумчивая, даже рассеянная.

   – Я говорила с магами Лирро, – сообщила она. – Следопыты теперь приглядывают за землями вне Стены. На севере они встретили двух гномов, искавших встречи с нами, эльфами. В Гхроссе все очень плохо. Времени куда меньше, чем казалось мне и прочим. А на санях мы еще месяц будем тянуться к Клённикам.
   – Месяц? – ужаснулся гном. – Кривая кирка, это ж смерть моя, а не путешествие!
   – Отсюда двести верст на восток до Стены, – вздохнула Эриль. – Через шестьдесят будет последняя застава людей. Там бросим коней и пойдем пешком. Творец добр, снег еще не глубок. Если поспешим как следует, доберемся к Стене в дней за двадцать.
   – Без гнома дошли бы, – хихикнул Лоэльви, – за десять. Рост – наше сильное преимущество.
   – Эй, того преимущества… да не более семи дюймов! – возмутился Рртых. – Имей совесть, а то я ног твоих длинных не пожалею, такими синяками распишу, не будешь знать, на какую хромать сподручнее.
   – Положим, дней пятнадцать, – решила Эриль. – Кони уже заседланы. В путь. Дорожка тут узенькая, но к полуночи будем на заставе, если поспешим.

   Гном решительно кивнул. Еще больше он обрадовался, обнаружив заседланным приглянувшегося серого коня… Но радость обманула, как сонный дурман. Зимняя скачка в холодном седле оказалась тоже – пыткой. Эльфам было легче, они иногда спрыгивали с коней и бежали, позволяя себе согреться. А потом на ходу непринужденно вскакивали в седло. Гном вздыхал, чтобы затем резко выдохнуть пар, зависть и возмущение. Дважды за день Эриль объявляла привалы – ради коней, как она поясняла. Но рыжий знал настоящую причину: стеклянную синеву своего окоченения.
   К ночи задул колючий ветерок, взметнул поземку. С его приходом закат показался не далеким горном Труженика, а фиолетовым чародейским огнем, не годным дать и малой толики тепла. Когда и этот свет угас, ночь взялась выстуживать поле всерьез, снег под копытами заскрипел. Рртых выше поднял ворот и еще раз с тоской подумал: человеческая обувь никудышная. Узка, пошита не по ноге, сидит кое-как и тепла не бережет. То ли дело – гномьи ботинки! Настоящие, из снаряжения спасателей или боевых норников. Увы, из дома он ушел давно и – дважды увы – летом…
   Когда впереди показалась застава, обозначенная парой факелов, гном уже смущенно подозревал, что из седла его ледяную статую придется вырубать. Дальше – хуже: внесут в тепло и прислонят к стеночке, оттаивать… Гнусный друг-изменщик Лоэльви будет прохаживаться, пить горячий настой трав и выматывать душу рассказами о том, как удалось в этом сезоне пиво, и как отменно зол перец.
   Две тени выросли из снега прямо на тропе. Жеребец гнома, шедший передовым уже более часа, устало вскинулся на дыбы, – невысоко, но неожиданно. Проблема вырубания из седла решилась: гном съехал в сугроб сам. Повозился, отмечая с удовольствием, – ноги еще вполне ощущаются. Повернул голову к «теням».

   – Настоящие оллфы, чтоб мне заново в седло сесть! Рад, если мне с мороза не чудится, само собой.
   – Приветствуем, – кивнули опознанные им эльфы. – Мы тут всего-то третий день. Так быстро поймать на севере гнома – почти подвиг!
   – Ага, поймали они, – возмутился Рртых. – А секирой по наглой роже?
   – Невежливо, но интересно, – задумался ближний, у него луна блестела на радужках веселым серебром. – Может, сперва в тепло и по пиву?
   – С перцем? – задумался Рртых о приятных перспективах своей поимки.
   – Обязательно, – второй эльф уже держал под уздцы серого. Развернулся к спутникам гнома и поклонился. – Мы ждали завтра, а то и позже, и даже неудачно поспорили… Госпожа Эриль, это честь, встретить вас первыми и сказать: добро пожаловать домой. И вас тоже, господин Лоэльви, – эльф снова поклонился.

   Гном поднялся на ноги и встряхнулся. Пиво с перцем! Да ради такой перспективы он готов заставить ноги потрудиться еще немного, вопреки стылой судороге и иглам льда, протыкающим, как теперь кажется, подошвы целиком.
   Эльфы проводили до самых ворот, простились и исчезли, словно на снегу можно стать невидимым и не оставить следа! Гном придирчиво поискал хоть один отпечаток – и возмущенно засопел. Маги?

   – Следопыты, – понял его удивление Лоэльви. – Они, кажется, во-он там, у кромки леса. Точно, смотри – тебе машут.

   Гном не ответил, почти уверенный, что это очередная милая шутка. Будь Лоэльви даже магом из лучших – что можно рассмотреть в поземке, засыпающей глаза все злее? Да уж точно не кромку леса, до которой отсюда, если вспомнить пройденный путь, не менее полуверсты. Эльф рассмеялся и согласился – никого в ночи не видно, а следопытов рассматривать, вообще дело пустое. Даже днем. Рртых помянул кривую кирку и первым вошел в открытые, наконец-то, ворота. Поземка торопливо бросила в спину последние охапки снега. Створки сошлись.
   Во внутреннем дворе было тепло – уже хотя бы потому, что злой-ветер не мог в полную силу гулять тут, в кольце высоких стен. Подбежали люди, увели коней. А потом Рртых охнул и попытался нащупать секиру. Прямо к нему беззвучно и стремительно неслась самая настоящая ведьма! Глаза так и пыхали угольным огнем. Правда, злости во взгляде не наблюдалось – это и остановило руку. Незнакомка с разбега уткнулась носом в тулуп, чуть не упала и засмеялась, обнимая гнома. Сперва Рртых решил – чтобы устоять. Но волна тепла так замечательно, так живо поднялась от пяток к плечам, что он виновато догадался: магия. Его, подозрительного сверх меры, душевно приветствуют и греют.
   Ведьма поклонилась эльфам.

   – Я Сэльви, и – добро пожаловать. Ужин накрыт, комнаты готовы. Мы ждем вас на трех соседних заставах. Я тут, Рир южнее, туда только-только отправили следопытов. А сбежавший из дворца Жас севернее. Ха! Повезло мне, я вообще – везучая. Я всех уже позвала.
   – Очень хотела увидеть тебя, – улыбнулась Эриль. – Здравствуй. Веди, угощай. Мы очень устали и замерзли, а отогрелся пока один гном.

   Сэльви рассмеялась и сунула свои ладошки в руки каждому эльфу. Видимо, на них ее тепло подействовало не хуже, Эриль сразу скинула капюшон.
   В сенях черноглазая задержалась, гном тоже возился дольше прочих. Ведьма смущенно посопела и шепотом спросила, помогая снять неудобные человечьи сапоги:
   – Сил нет, как интересно… у вас есть там, под горами, скороварки, а?
   – Имеются, – кивнул Рртых, начиная надеяться, что кормить будут вкусно.
   – Ой-й, здорово! И сковороды не пригорающие с толстым донышком?
   – Как не быть? Мне тож занятно до полного нетерпения: откуда ты язык наш вызнала? Старозвучный, но верный.
   – А, мне один щедрый эльф подарил кусок своей памяти, – гордо сообщила ведьма. – Там очень много всяких языков, я не знаю, сколько. Вспоминаю то, что нужно, а управлять пока памятью не умею. Зато я знаю, что вы все любите горячее пиво с перцем.
   – Уже нагрето? – охнул Рртых, последним усилием срывая тулуп.
   – Полведра, – сообщила Сэльви. – И для эльфов особое питье, на травах. Может, тоже сгодится. Только оно сладкое. Впрочем, твоим нравится. Ой, как я забыла сказать! В долине теперь четыре гнома. Двое… как их? Норники. И я выучила имена еще двух: Збыр и Эфрых, но самих их я пока не видела. Рир велел запомнить, сказал, ты обрадуешься.
   – Как молотом по макушечке! – восхитился Рртых. – Здоровы?
   – Вполне, только шумно теперь, говорят, гномы не довольны городом, – хихикнула Сэльви. – Чинят все, что эльфы случайно забудут спрятать. Я не видела сама, так что не поручусь, мы раньше ушли. Заходи, садись. Сейчас я буду кормить вас. Часа через три Рир прибежит, как всегда голодный. Я еще на закате поняла, что вы близко.
   – Очень странные способности, – прищурилась Эриль. – Необычные.
   – О делах говорить я запрещаю, – топнула ногой черноглазая. – Вот еще! Ночь на дворе, ешьте и отдыхайте, утром наговоритесь. У нас скромный ужин из семи блюд.

   Сэльви уже подала первое и суетилась с закусками и напитками. Эриль покачала головой – и отложила расспросы. Пахло вкусно, подавалось быстро и сопровождалось болтовней хозяйки, то и дело выносящей новые тарелочки и мисочки из кухни. Говорила Сэльви исключительно о пустяках. Например, про осенний бал эльфов, который сама она пропустила, но меню помнила наизусть. Или про урожай ягод и грибов в Леснии, про местную замечательную традицию не жечь ведьм, а дарить им шубки, про свой спор со следопытами…
   К третьему блюду в зал пробрались под разными предлогами: местный воевода – здороваться; маги, человек и эльф – обсудить заклинание поиска следа; сменившиеся старшие караулов людей – передать «случайно» собранную следопытами калину. Все приходили по делам с мисками и устраивались за столом – «на пять минут».
   Гном пил третью кружку пива и блаженно прикидывал, как бы сманить такую повариху в Гхросс. Хоть ненадолго, на праздник весны. А то прямо обидно – везет эльфам, и все время – им! На такой еде можно и по поземке бегать, радуясь погоде. Интересно, что ведьма из калины соорудит?

   – Так, опять вас полно за столом, – возмутилась черноглазая. – Марш отдыхать, хоть кто-нибудь! Следопыты вернутся вот-вот, они заказывали седло оленя под винным соусом и овощи в сухариках.

   Желающих отдыхать не нашлось, ведьма запоздало сообразила – не стоило объявлять следующее блюдо. Теперь не уйдут… Воевода повторно слушал доклад, караул усердно припоминал хоть какие-то происшествия, чтобы упомянутый доклад растянуть, маги советовались в третий раз. Эриль смущенно уточнила: а когда отдыхает сама Сэльви? Та рассмеялась и сообщила, что готовить ей нравится, у тетки был трактир, и его гости – единственное светлое детское воспоминание. Кормить приятно, особенно, когда едят и хвалят.
   Следопыты, те самые двое, уже знакомые прибывшим, действительно появились очень скоро. Видимо, зная по опыту о неизгоняемости гостей, они принесли с собой не только миски, но и табуретки. Устроились у стола, потеснив прочих, и счастливо заулыбались. Их блюдо уже плыло к столу – большой поднос с трудом протиснулся в дверной проем. Сэльви гордо выслушала, как все красиво и вкусно, какая она умница. И пообещала скоро подать десерт.
   Слушая сытых и благодушных воеводу и магов, Эриль выяснила, что по решению наместника Жависэля эльфы размещены на всех десяти больших заставах Леснии, обращенных к дикому лесу. Такие заставы расположены друг от друга в шести-восьми десятках верст. Имеют гарнизоны по две-три сотни воинов. Обычно на каждой есть и свой маг. С осени Кэльвиль взялся учить людей на заставе Брава, и соседи заволновались: а они чем хуже? Везет дальнему княжескому родичу! Живой вернулся из дальнего посольства, растянувшегося на непомерный срок. И за поздний доклад не наказан, и мастера боя привез, каких нигде нет. Слухи поползли, добрались до столицы… И любопытство выманило леснийского князя из его терема, – поглядеть на мастера.
   У Брава повелитель Леснии загостился, а под зиму туда же пришли послы эльфов и приняты были с нескрываемой радостью. Князь полагал, что ведьменей люди одолеть способны, если выучка хороша, – но понимал, всегда это сопровождается тяжелыми потерями. А терять лучших особенно больно. Он охотно принял предложение об усилении застав. Теперь на каждой десяток эльфов из числа хранов, маг и пара следопытов. Люди несут обычные дежурства, а эльфы учат бойцов, следят за окрестностями и выходят с людьми по любой тревоге.
   Ведьменей видели дважды с тех пор, как лег снег, и оба раза черные уходили, не приняв боя и не добравшись до деревень. Сейчас леснийский князь в Эрхое, и скоро три ближние к лесу заставы этой небольшой страны тоже примут эльфов.
   На сладкое был подан торт, удививший Эриль по-настоящему. Она не пробовала таких уже очень давно и на радостях призналась – рецепт в свое время не выяснила, а после очень жалела. Сэльви украсила торт магией, как ее научили Нэйль с дочерью. Бабочки долго порхали над столом, вызывая восторг людей, а потом расселись на заранее разрезанных дольках.
   Рртых сразу выбрал себе кусок с темной бабочкой – он казался самым крупным. И уже готовился попробовать чудо на вкус, когда входная дверь хлопнула, в сенях послышалась торопливая возня. Сэльви взвизгнула и убежала на кухню.
   Из-под низкого дверного косяка уже разгибался здоровенный, в сравнении с прочими известными Рртыху, эльф. На стол он не глянул – коротко улыбнулся Эриль, кивнул Лоэльви и направился прямиком к гному.

   – Настоящий Рртых… Ты ведь точно Рртых Третий, да? Вас Труженик как по мерке выковывает! – счастливо сообщил прибывший. – На волос не отличить от Первого или Второго! Который, кстати, так торопился украсть секрет бумаги, что собственную секиру бросил в архиве. До сих пор у меня хранится, еле отбил ее у о-Рила.
   – Кривая кирка! – восхитился Рртых. – Вот радость-то…
   – Говорят, твой дед гостит у нас и уже прибрал сокровище к рукам, – добавил эльф. – Я Орильр. Точнее, я очень голодный Орильр. Шутка ли – бежал сюда сломя…
   – Ничего ты не сломал, – фыркнула Сэльви, внося большое блюдо. – Меня не обмануть. Ты даже не замерз! Садись, кушай. И будь добр, ну выгони хоть кого-нибудь, вы же локтями друг другу ребра мнете!
   – Да мигом, – бодро согласился Орильр, принюхиваясь к съестному. – Жена, марш отсюда, на тебе лица нет! Правда, отдохни, – добавил он мягче. – Завтра уходим, а ты совсем бледненькая. Хватит всех кормить, я сам займусь. Выгоню их и все съем один.

   Сэльви втиснула поднос на самый край стола. Эльф обнял ее и увел, не слушая возражений. Караульные отправились на кухню, собрав грязную посуду, – мыть. Воевода тоже засобирался. Маги стали обсуждать что-то действительно важное и скоро ушли, за ними потянулись следопыты.
   Когда Орильр вернулся, мудрые и гном сидели втроем. Седой быстро очистил тарелку. Улыбнулся Эриль и гордо сообщил: да, его жена потрясающе готовит. Но собираются за столом даже не ради еды, она так ухаживает за голодными, что и люди, и эльфы быстро привыкают к заботе и тянутся за новой порцией слишком уж жадно. Даже хочется им дать по рукам на правах мужа…

   – Тогда почему до сих пор ты эльф, а она человек? – удивилась Эриль.
   – Мое «во-первых» ты знаешь, – усмехнулся седой. – «Во-вторых» тоже понятно. Войне нужен хран, со всеми моими способностями.
   – Ладно, еще один вопрос, – кивнула Эриль. – Она тебя позвала, ты пришел. Что ты ощутил или услышал? Голос, состояние, образ?
   – Понятно… – кивнул Орильр. – И ты взялась выяснять, что же за чудо необъяснимое – моя Сэль. Боюсь, на этот вопрос нет простого и быстрого ответа. Не главный он для нас – пока.

   Орильр отодвинул тарелку и заговорил сухо и деловито.
   Норники, присланные тысячником Ррыном, добрались в Лирро и рассказали о беде подгорного мира три недели назад. Сам седой только-только вернулся в столицу эльфов, посетив древний дворец.
   В тот же день сотня хранов и сам Орильр ушли к заставам, ожидая и опасаясь усиления голода у демона, лишенного пищи уже несколько раз подряд. Позже подошел Жависэль. Он уже знал, что норники и следопыты установили связь с подгорным миром через один из тайных ходов гномов. Что в Гхроссе все плохо, затоплен Желтый город. Рртых охнул и стукнул по столу кулаком, новость его потрясла. Орильр мрачно кивнул. Да, вот настолько сильно гномы старались задержать демона – и пока им это удалось. Но обвалы слышат и отмечают ежедневно – ведимы ищут обход и рвутся наверх изо всех сил.
   Седой налил себе травяной настой и грустно глянул на Эриль.

   – Он быстро растет.
   – Ты опасаешься, он от голода уйдет из гор?
   – Прошлый раз так и было. Последние выжившие демоны ушли, мы упустили их след. Они двинулись в земли, где жили относительно спокойно, и там им не могли дать отпора, не зная даже, что это за новое и страшное зло. Детеныши демонов выросли и вылупились. И все повисло на волоске.
   – Вылупились? – удивился Рртых.
   – Да, – кивнула Эриль. – Они от рождения обладают телом, плотью. Позже становятся чистым злом, одолеть которое почти невозможно. Бесплотные они… неуязвимы. Мы сумели лишь запереть трех таких в ларец. И надеялись, что заточение постепенно истощит и погубит демонов. Но один выжил… Он сейчас растет от слабой личинки зла до второй стадии – монстра, имеющего плоть. Я полагала, третья стадия, когда он сбросит плоть, настанет еще нескоро, лет через десять, а то и более.
   – Но выходит иначе, – хмуро подтвердил Орильр. – Он не родился, он лишь повторяет однажды пройденный путь роста, чтобы накопить силы. У нас мало времени! До лета, не более. Мы полагаем, он пока останется в подгорном мире. Там же утратит плоть, и что станет после… подумать страшно. Рртых, я не хочу никого пугать, но гномов он уничтожит первыми. От лишенного плоти взрослого демона плотиной, пальным газом и камнем стен не отгородиться. Чем он голоднее теперь – тем больше уничтожит потом.

   Рртых слушал внимательно. И с интересом смотрел на эльфа. Он уже не сомневался – того самого, из древней гномьей легенды. Трудно понять вечность, не увидав воочию. Зеленоглазый знал Первого Рртыха. Дрался с ним плечом к плечу. Каждый из них сделал все, что от него зависело. Гному это стоило жизни, но род королей Гхросса не пресекся, он поныне силен и славен. А эльф – выжил… вот только до сих пор не обрел счастья. Голова седая, в глазах усталость. Трудно терять самых дорогих. Страшно второй раз стоять на краю и ждать, кого опять отнимет судьба. Рртых усмехнулся.

   – «Потом» – это не про него. Раз мы встретились, то и второй раз хребтину твари сломаем. Только надо как-то поосновательнее работать. Чтоб не переделывать еще раз, а то стыдобища. Гном – и вдруг халтурщик.
   – Знаешь, я и в прошлый раз путался, словно с призраком говорю, – вздохнул Орильр. – Когда Рртых Второй постучал в мою дверь, почудилось, что можно вернуть невозвратное. То давнее, ушедшее в сны… Лучшее время. Я был молод и еще никого не потерял, я жил в Рэлло, самой красивой долине мира Саймиль. Да уж… Горы меняются, а гномы по-прежнему крепки. С тобой легко верить в лучшее.
   – Вот и верь, а насчет призрака, так это глупость, – рассудил гном. – Я не призрак. Могу синяков посадить для проверки. И посажу. Нам вместе работать, тренироваться надо толком. Как его валить-то, помнишь?
   – Помню, – прищурился Орильр. – Все помню. Два бойца, шаман и маги. Завтра пойдем в Лирро, я стану рассказывать. Выучишься петь хором с Эриль и моей Сэльви. Они – наши маги.
   – Негоже женщин тащить в бой, – буркнул Рртых.
   – Прошлый раз вторым бойцом была женщина, и в лучшей группе, – вздохнул Орильр. – У нее было смешное прозвище, Оса. Очень быстрая и опасная.
   – Моя сестра, – гордо кивнула Эриль. – Род а-Синни славен стилем боя с мечом, который у гномов зовется «иглой».

   Орильр усмехнулся. И рассказал, что недавно услышал беседу двух хранов. Мол, был такой стиль – «оса в осиннике». Эриль возмущенно фыркнула – как можно так перепутать! Какой осинник? Да если бы это услышала Мильоса, не жить бы глупцам! Кстати, а как их зовут, кто такие? Седой с интересом изучил потертый пояс мудрой. Тот самый, из его запасов… Не зная секрета, и не рассмотришь, где рукоять меча. Орильр вздохнул. Да уж, Эриль способна воспитать несчастного а-Виля, не расслышавшего верно имя рода а-Синни.
   Дверь хлопнула, в сенях затоптались. Рртых стал ждать – кто теперь? Если в зале должны собраться все легенды, лично ему не хватает одной, а точнее, одного. Ну, точно – рыжий довольно взрыкнул – теперь совсем хорошо! Тот самый эльф, выросший в горах, ядрено-рыжий и крепкий. И оружие у него толковое, мужское. Длинный гномий меч. Ого, и секира в чехле!
   Орильр ушел на кухню и зазвенел крышками кастрюль, собирая остатки съестного. Довольно хмыкнул, похвалил запасливость жены. Пока Жависэль рассказывал и выслушивал новости, здоровался и радовался встречам, седой подогрел сочное мясо, суп. Наполнил медное ведерко пивом, щедро сыпнул специи…
   Выставил все это на стол и принес еще перца.
   Усмехнулся. Последний спокойный день отгорел…
   Орильр глянул за тусклые слюдяные оконца. Собственно, и ночь заканчивается. Теперь все станет происходить быстро и сумбурно. В той древней войне даже на излете её, в худшее время, было не так. Эльфы, люди и гномы смогли набрать три великолепные группы для уничтожения личинок демонов. Теперь едва складывается одна группа. И чудо, что она вообще есть. Кое-что обнадеживает. Орильр и Жас уже бились и тренировались в паре, слаженность полная. Гном не может быть плох, только не Рртых! А маги… Седой передернул плечами. Эриль и прежде была из лучших. Но тащить в пещеры Сэльви, ребенка даже по меркам людей… ужасно! Хотя он сам понимает, заменить ведьму невозможно. Сэль своих сил не знает, что уж говорить про всех мудрых – они точно не изменяют.
   На рассвете засидевшиеся гости разошлись по комнатам. Орильр объявил, что в путь выйдут в полдень. Больше на отдых он дать не может.
   Уходящих провожала вся застава. Стряпухи, вернувшиеся на кухню после короткого отдыха, пока там хозяйничала Сэльви, наготовили в дорогу копчений и пирожков. Воины Леснии стояли на невысоких стенах, у ворот, во дворе. Махали руками, желали удачи. Следопыты-эльфы еще долго мелькали в стороне, видимые лишь глазу Орильра.
   А потом отстали и они, махнув на прощанье. Сэльви поняла жест, почти неприметно повторенный мужем в ответ невидимкам. И улыбнулась. Она знала – эльфы вернутся в тепло и там застанут последний сюрприз. То самое блюдо Нэйля-а-Рэйла, которым повар заменил неудачно пятое в меню осеннего бала. Бал прошел без следопытов, пусть хоть кусочек праздника им достанется. Даже если именно они проиграли спор.
   Гном топал по снегу бодро – и улыбался. Он не ожидал, что ведьмы бывают столь полезными, как эта. Всё поняла, встала с утра первой и что-то крепко магическое учинила над бестолковыми сапогами. Стали они широки, удобны и легки. А еще – теплее гномьих ботинок! В таких-то Рртых не боялся отстать даже от торопливых эльфов. Сперва он переживал, как выдержит поход черноглазая, но ей двигаться по лесу удавалось даже ловчее, чем Лоэльви, отвыкшему от долгих пеших походов.
   Орильр скользил рядом с гномом и рассказывал о демоне и приемах боя. К вечеру он ушел обсуждать тактику к Жависэлю, а Рртых стал подпевать Эриль. И с удивлением отметил – у него неплохо получается! Скоро присоединилась и Сэльви. Втроем обучение оказалось еще понятнее. Правда, черноглазая не умела повторять урок раз за разом точно, всегда немножко меняла и смысл заклинания, и его течение. Эриль сперва хмурилась – но в конце концов признала, что так даже лучше.
   Костер Рртых заметил, наверное, последним. Ночевку заранее приготовили незнакомые гному следопыты. Дождались, вежливо поздоровались и ушли вперед. Рыжий понадеялся – следующая ночь тоже пройдет в тепле. Он не ошибся. Вот только право на сон каждый вечер приходилось зарабатывать, по два часа вытаптывая снег вместе с Орильром и Жависэлем. Но такой труд – любому боевому гному в радость!

   Приготовления к войне отчетливо стали видны в землях Лирро. Столица выглядела тихой и сосредоточенной. Храны сновали по каким-то делам, часть домов отвели под временные казармы. Дед Збыр уделил встрече с обожаемым внуком две минуты. Он был чёрен от копоти, горяч и сердит. Прадед Эфрых выглядел не лучше.
   – Что встал столбом, бездельник? – приветствовал он младшего. – Скидывай тулуп и бери молот. Дел выше горного хребта, а ты лыбишься и глазами хлопаешь! Оружие всё как есть проверяем, точим и заклинаем. Эти вечные ротозеи полагают, ржавчина не про них придумана! Вот и займись, твоя гора железного лома слева. Твой маг – тот балбес сероглазый, что в носу ковыряет, рудные залежи там обнаружить рассчитывает.

   Эльф даже не попытался обижаться, он к присказкам Эфрыха уже привык. И уважал ворчливого седого гнома, стоящего в кузне по двенадцать часов без отдыха. На следующие двенадцать часов семью Гррхон подменяли норники – гонцы Ррына. И так – уже две недели, без единой заминки!
   Когда большая часть проверок оружия была исполнена, Рртыха из кузни вытащил Орильр. Повел к себе. Почти не дыша, достал завернутый в несколько слоев предмет, бережно передал. Рртых развернул… и не поверил себе. Он слышал про эту секиру. Все горы слышали. И что Первому Рртыху ее заклинали знахари и маги, начинав работу от руды. Варку железа пели, и ковку правили, и всю заточку с полировкой поили сталь силой, крепостью и остротой. Знал гном и то, что оружие осталось на хранении у эльфов. Но ведь времени прошло – словами не выговорить! Седой улыбнулся. Так же бережно извлек из второго свертка свои мечи. Достал «пояс-иглу» и легкий женский доспех – для Сэльви. И второй, чуть попроще, мужской.

   – Тебе не успеть выковать латы Лоэльви, – вздохнул седой. – Но эти хороши. Проверь и отдай. Пусть и Збыр глянет, подновите вдвоем защиту. Завтра уходим. Ррын прислал планы Синего города. Брав привел людей князя. Они теперь в лесу за Стеной. Оттуда до входа в Синий – верст двадцать. Многие с нами пойдут, прочие припас разгрузят и вернутся на заставу, за новым. Леснийцы молодцы, у нас не особо сытная была бы зима без подмоги.
   – Мало мы работали вместе, – вздохнул Рртых.
   – Хватит и этого. Все равно в пещерах наново привыкать к условиям.

   На север шли быстро. Задержались всего раз, у Стены. Орильр сам заклинал ее, потом отдал «ключ» заклятия мудрым, которые оставались в долине. Пояснил гному: ключ способен обрушить Стену, когда это станет безопасно. Кроме крови рода а-Тэи уничтожить ее никому не дано, и рисковать будущим эльфов, уходя в Синий город, он не может. Не вернется – сидеть им в заточении во веки вечные…
   У самого начала узкой лощины, ведущей ко входу в Синий город, лагерем стояли следопыты. Тут же объявили и гномы, две сотни спасателей и еще сотня норников, всех тайком от короля прислал умница Ррыном. Он даже выделил на общее дело с десяток знахарей, хотя их у гномов мало, лучше для боя – просто наперечет… Рртых это отлично знал. И понимал: когда города под угрозой, каждого отрывать от дела трудно.
   Рртых оглядел лагерь с гордостью. Семь сотен эльфов, столько же людей, гномы. Отдельно маги, до шести десятков. Рртых знал Синий город лучше прочих гномов и полагал, этого отряда должно хватить.
   Седой эльф смотрел на жалкие осколки былого величия – нынешние силы, собранные у входа в подгорье – совсем иначе. Он помнил армии людей, целиком покрывавшие склоны гор. Помнил тысячные отряды эльфов, бесконечные стальные змеи гномьих полков. Магов и шаманов, стоящих отдельным лагерем, куда большим, чем вся эта «армия». Конечно, тогда и ведимы были иными. Их сила копилась веками, их лабиринты проточили все горы. Не эти горы, иные. Небо было черно от магии зла, солнце казалось блеклым бликом на стали облачного клинка…
   Если демон успеет вылупиться, все повторится. Три сотни лет он будет копить силы и плодить подобия, выращивать новую породу ведимов. А потом выйдет и сомнет прошлое, развернет древнюю победу людей, эльфов и гномов, обратит ее в поражение.
   – Тогда мы успели в последний час… – шепнул Орильр.
   О потерях он не желал говорить даже шепотом. Об ошибках тем более… Все повторено многократно и не убавляет ни вину, ни боль… Надо было не упускать демонов сразу, пока те были слабы, как теперь. Надо было преследовать их и не надеяться, что худшее позади, раз всё стало спокойно… Надо было покинуть охрану Тиэсы и искать яростно, упрямо. Он прирожденный следопыт, он бы мог нащупать тропку, которой утек мрак… Тогда родная долина Рэлло не стала бы выжженным пепелищем, и прежняя королева правила бы, и хран её…
   Орильр тряхнул головой. Толку от его вздохов и «бы»! Надо думать о настоящем. Сколько раз ему повторяли это! Седой развернулся и пошел к пещерке, занятой Жависэлем, и приспособленной для общего совета.
   Жас смотрел на предстоящее дело с практичностью гнома. Он приготовил подробные планы пещер для каждой группы, дотошно определил способы связи и оповещения. Установил правила, исключающие возможность того, что коридоры или щели останутся неосмотренными, и ведимы выйдут в тыл отрядам. Теперь в последний раз рыжий эльф уточнял, все ли понято верно.
   Сотники гномов и людей важно кивали.

Оборона подгорного мира

   Рона сняла с огня теплое пиво в медном котелке, установила в высокое основание на узорных кованых лапках. Подвинула под донышко масляную лампу. Так будет хорошо – и не остынет, и не закипит, теряя вкус.
   С тех пор, как подвоз продуктов наладился, жить в подгорных городах стало веселее. Люди в вершинном мире, в долинах Ронига, тоже зимуют спокойно и тепло. Уголь гномы поставляют, как в прежние времена.
   Говорят, король людей очень рад отмене войны. Величество изучил гномьи доспехи и пришел к неутешительному выводу о возможных итогах сражений. Еще он рассмотрел жалобы купцов, которые ведут учет убыткам, и своим, и казенным. Гномьи рубины продавались на восток бойко. Да если бы только рубины! Рониг желает мириться основательно и надолго. Увы, король Кныттф ничего не должен знать о происходящем – вот проблема из проблем! Спасибо, благодаря помощи сотника егерей Мартига пока удалось вывернуться из беды. Кстати, он после удачного спасения посольства дослужился до звания Первого горного ловчего при дворе короля людей. И в новом качестве не растерял ни ума, ни порядочности, достойных гнома. Перехватил гонцов с письмами к Кныттфу, задурил им голову горными морозами, снежными завалами, ужасными буранами и оставил у себя, на нижних заставах, до весны.
   Рона села в кресло и укуталась в старую шубку, давно переделанную в душегрейку. До весны! Тут радуешься каждому дню, прошедшему без неприятностей. Потому что знаешь, как полагается настоящей Становой знахарке, всем чутьем души и силы – скоро покою конец. Будет страшно и плохо. И выстоят ли гномы – неведомо. Ррын видит ее состояние и лютует. Гоняет принятое месяц назад пополнение так, что привычные ко всему гномы стонут. Да и проверенным норникам не лучше. Дозоры удвоены, посты усилены, обходы каждые полчаса.
   На двадцать девятом уровне это не выглядит блажью начальства. Пол дрожит под ногами каждую минуту. В недрах что-то клокочет, рычит и ворочается. Ведимы заклинают непрерывно, словно теперь их силам нет предела. Впрочем, это объяснимо. Демон голоден, а пути наверх нет. Уже месяц Черные воют и визжат, и увы, все выглядит так, как будто дело сдвинулось с мертвой точки. То есть для гномов наоборот – смерть стала гораздо ближе. И с каждым часом она ощутимо надвигается, ползет и жадно высматривает свои жертвы. Мастер Желтого города ходил вниз и сказал вчера – уровень воды на затопленном тридцатом падает. А он в таких делах разбирается.
   Значит, скоро.
   Дверь отъехала в сторону и в проеме появился сам Горный мастер. Мрачный и сосредоточенный. Вошел, кивнул, присел к столу. Дождался, пока хозяйка прикроет дверь и поставит угощение – пиво, мясо, перец, сухую зелень. Рона добавила еще несколько кусочков лепешки. Мастер уже в годах и уважает традиции. Нельзя выкладывать новости, не приветствовав хозяйку и не похвалив ее дом и стол. Особенно – если новости плохи, ты голоден, а стол действительно хорош. Гном выпил, прожевал кусочек лепешки и кивнул – вкусно.

   – Король велел уходить с двадцать девятого, – выдавил он наконец. – Это прямой приказ. И никаких пояснений. Вот так. Вечер к ночи клонится, а ему не до сна, указы…
   – Я пойду к нему.
   – Он сам скоро будет здесь. Я решил, не стоит тебя с ним оставлять, как бы дурно не вышло. Он сильно не в себе, зол и черен лицом. Так что – угощай, и сама знаешь, чем. Будем ждать вместе.

   Рона кивнула, пробормотала благодарность, убрала пиво и мясо. Выставила грибы и копченую рыбу, отвар мха. Раздула угли и бросила щепоть трав, убирающих запахи.
   Она как раз управилась, когда в коридоре загремели шаги. Отец был действительно плох. Глаза потемнели, зрачки расширились, почти скрывая светлую синеву радужки. Кныттф вбежал и быстро огляделся.

   – Всюду измена! Где негодяй тысячник? Почему приказ короля не исполняется? Уровень немедленно и целиком очистить! Люди идут снизу, маги их заклинают вовсю, но мы задавим их. Мы пустим воду. Я велел рушить большую плотину.

   Смотреть на отца было больно. Большая плотина разрушена давно, когда ушел под воду Желтый город. Она на тридцатом. А король уже и этого не помнит! Глянул мутным блуждающим взором, кое-как цепляющимся за знакомое, еще не ушедшее из памяти окончательно. «Нащупал» лицо мастера города, изучил и опознал. Отвернулся, сел, засмеялся.

   – С кем без мужа гуляешь? Да-а, ловка, ловка… Выгоню его из тысячников, а у тебя уж и замена имеется. Мастер Желтого, солидный гном. Хороша ли медь? Как дела с добычей серы?
   – Папа, если обрушить плотину, его город уйдет под воду, – напомнила Рона давно состоявшееся событие. – Весь Желтый город, там тридцать тысяч гномов. Он большой, вывести – время нужно.
   – Под воду? – возмутился король. Забормотал с сомнением: – И то, и то… Да и правда. Под воду? Ах, как же я не сообразил? Так выводите их, люди идут снизу. Я король, во мне говорит дар предков. В полный голос, прямо кричит о беде! И без разведки знаю, что творится, ясно вижу, сила во мне великая. Труженик с нами… да-да… мы обрушим кару на вершинников! Ишь, в пещеры вошли… Убрать всех оттуда и затопить…

   Он снова глянул на мастера и сник. Рона подала с поклоном кружку травяного настоя и, как только король стал пить, зашептала песнь прозрения. Потом песнь отрицания злого влияния, и особое созвучие отражения темных чар. Король слушал молча. Наконец тяжело вздохнул и сел. Задумался.

   – Что не так?
   – Там вддыхры прорываются, король. Их нельзя пускать, уходя с укрепленных постов. На двадцать восьмом казармы, а дальше – кузни и выход к нижнему из малых горнов Труженика. Нельзя нам отступать. Понимаешь? Никак нельзя.
   – Кликни мою охрану. Пусть доспех несут, секиру. Сам спущусь и гляну, – нахмурился король. – Сам. Потом и решу. Верно все говорю, знаю и отсюда, что да как… Но гляну, раз ты просишь. Одна из семьи не предала меня. Я помню. Да-да, помню и ценю. Пойдешь со мной.

   Рона кивнула и откинула крышку сундука. Пока мастер вышел звать охрану, достала доспех, откованный для нее мужем. Достойный, хоть и сработан в спешке, ничуть не украшен. Зато ко времени готов, – три дня, как Ррын завершил основную работу. Вчера знахарка по первому разу положила заклятия защиты. Муж хотел еще усилить сталь ребрами, где предплечья и лодыжки. Рона тоже собиралась повторить песнь защиты. Но и так хорошо, все не в шубке. Вддыхров мехом не удивить… Рона застегнула пояс с любимым гибким клинком, взяла малый щит, сумку с травами. Нахмурилась с сомнением – и решилась, бережно сняла со стены дедов посох в лентах и узлах готовых песен.
   Стража уже переминалась в дверях, ожидая готовности короля. Рона обратила внимание – радуются. Хоть и из торговых, а короля желают видеть настоящим, стальным гномом. Секиру подали с колен, по обычаю. Оруженосец умоляюще глянул на знахарку – неужели полегчало королю? Вот бы славно было! Кныттф расправил плечи. Доспех ненадолго сделал его прежним. Упрямым, несговорчивым – но свободным.
   Король погладил рукоять секиры и усмехнулся.

   – А и правда, дочь. Давно я не был в деле. Пойду! Глаза – они порой получше силы знахарства. Идем. Как твой Ррын, оборону против врага крепко ведет? Норникам поблажек не делает?
   – Он старается, – осторожно кивнула Рона. – И гномов к бою приучает каждый день, без исключений. Недавно пополнение взял из верхних городов, их гоняет что есть мочи.
   – Полезное дело, – улыбнулся король. – Вот только я зол на него. Жена дома одна, что ни день. И ночами, похоже, он предан только войне. Внуков желаю видеть. Наследник короне надобен. Ты-то понимаешь? Ты из Гррхонов, должна понимать. А он глуп покуда. Моя семья исчахла, всё… Твоя жива, но не крепка, как я погляжу. Не крепка! Отстраню дурака железного, пусть дома сидит. Завтра же и указ напишу.

   Рона промолчала.
   Что будет завтра – король и сам не знает. Как голоса Черных напоют в ночь, так и зашумит король с самого утра. Потому раньше срока переживать не стоит.
   Лестница легла под ноги. Десять уровней – не так и далеко. Хорошо бы мастер успел найти Эфка или самого Ррына и передать, что король пошел вниз. Мало ли как сложится, а там, на двадцать девятом, лишь боевые дозоры. Королю по расписанию норников полагается полусотня сопровождения и три знахаря. Это – самое малое. Но если ему сейчас возразить, станет только хуже. И Рона не возражала. Шла, стараясь не спешить и чуть притормозить спуск.
   Думала в отчаянии, силясь найти подсказки и угадать наверняка: своей волей ведет ее вниз король или опять поддается голосам Черных? Знахари нужны вддыхрам. А она, женщина с силой в крови – еще того более, это давно известно.
   На двадцать шестом в арке ворот мелькнуло удивленное лицо сотника спасателей. Увидел, все понял и сразу исчез. Роне стало чуть легче. Этот не глуп и станет делать, что следует. Значит, будет полусотня, а то и поболее. Еще немножко удачи – и все обойдется.
   Она ощутила дрожь пола двадцать девятого яруса, едва шагнула из клети подъемника. От первого поста метнулись норники. Поклонились. Старший хмуро и решительно глянул на короля.

   – Плохо. Три коридора мы очистили, они рвутся вверх и подобрались уже близко. Там пар пробивается и камень дышит. Крошатся стены коридоров. По серым линиям и вдоль синих меток нет более хода. Будет провал в сотни футов, если не в тысячи. Мы отошли ни новые рубежи, круг обозначен. Стальных гномов уже вызвали, дело в минутах.
   – Хочу сам глянуть, – уперся король.
   – Я должен вызвать сопровождение, достойное вас, – вежливо сообщил норник, и Рона была ему благодарна за догадливость и отсутствие спора. – Это быстро.
   – Быстро? – нехотя скривился Кныттф. – Я не желаю стоять и ждать! Королю дорогу заступаешь!
   – Со всей поспешностью, – глубоко поклонился гном.

   Норник чуть сместился, потом встал за плечом короля, отодвинув знахарку к лестнице, и стал пояснять Кныттфу что-то из ряда вон бессмысленное про угрозу снизу и большую плотину. Он твердо помнил приказ Ррына: знахарку на уровень не пускать.
   Король озирался все более беспокойно. Взгляд его мутнел… Когда по лестнице зашумели шаги спасателей, и их крысы выбрались на уровень, торопливо исследуя пол, Кныттф заревел, снова теряя рассудок.

   – Дочь, мы должны обойти посты! За мной, вперед!

   Кныттф резко обернулся к норнику, и увидел: тот стоит в точности между королем и знахаркой… Король дернул шеей, багровея и окончательно сходя с ума. Прошипел, дернув ворот: «Измена». Крепче сжал секиру. Охрана заметалась, не решаясь противиться королю и не желая выполнять его указания, явно нездоровые. Крысы замерли у начала коридора, отмечая границу опасной зоны, как они обучены. Слева из коридора выбежали первые норники, Рона успела заметить Эфка и чуть успокоилась.
   Король принял решение и начал поднимать секиру, буравя взглядом гнома, по-прежнему заслоняющего знахарку.
   – Убью…
   Корка пола в сером коридоре застонала и вздулась полужидким пузырем.
   Рона бросила щит и шагнула в сторону, поднимая посох деда. Сорвала, не глядя, нужный узел и крикнула спусковое слово. Давно заготовленное впрок заклятие дрогнуло, вмиг старя ленту и срываясь с неё, как стела с тетивы. Это было «отрицание» – и каменный пузырь под его силой спружинил вниз, разгладился. В недрах скалы кто-то отчаянно завизжал. Когда жидкий камень падает и твердеет, легко оказаться замурованным в него. Даже вддыхру с его достойной изумления скоростью.
   Кныттф замер, так и не довершив замах. Огляделся, удивленно и потер лоб. Опустил секиру…

   – Кто так визжал? Кто… Нас атакуют Черные! К оружию!
   – Уже, ваше величество, – с облегчением вздохнул норник, стоявший до сих пор под секирой. – Мы почти готовы, нам бы еще пару минут. Вы сами увидите, оборона будет крепка.

   Король тряхнул головой и снова осмотрелся, на сей раз – осознанно.
   Гномы сновали мимо, и каждый знал свое место в большой работе. Камни сносили из заранее подготовленных рядов блоков, укрепления с узкими проходами росли с удивительной скоростью прямо позади крысиных хвостов, на твердом основании. Рона пела, укрепляя стены так, чтобы в них не вошли когти вддыхров и не смогли разрушить новый заслон. Еще пять знахарей тоже пели в разных частях создаваемой вокруг прорыва стены. Норники и спасатели бегом подтаскивали все новые блоки.
   Снизу прозвучал заунывный и жуткий вой – пол дрогнул, звук не только был слышен, он полз по скалам, как судорога боли… Корка разглаженного пузыря лопнула веером трещин! Рона сорвала второй узел и спела спусковое слово заклятия «сеть стали», стараясь дать еще хоть пару минут для создания стен. Трещины накрыла серебристая паутина, и снова вздувшийся пол выровнялся. Это – важно. Это пока – главное… Если вддыхры выйдут теперь, они сметут гномов. Там, внизу, Черных слишком много, это чувствуется по силе магии и накалу зла, – понимала знахарка.
   Подошли свежие отряды штольников, теперь блоки почти летали, и скоро толщина стен начинала походить на то, что требуется. Хотя бы десять футов! Это самое малое, чтобы сковать движения врагов и выстроить их в цепочки. Дюжина проходов – дюжина вддыхров будет нападать разом, а прочие станут бессильно царапать камень и ждать очереди.
   Сеть со звоном лопнула, камни зашевелились. Ужасающе быстро! Так быстро вддыхры прежде не взламывали мощных, заранее заготовленных самими Збыром, заклинаний. Значит, сегодня они затевают что-то особенное?
   Рона прошлась пальцами по посоху и сняла, более не сомневаясь, очень старую ленту. Такие готовят по несколько дней и используют в крайнем случае, очень редко. Рона развязала узелок, пропустила ленту меж пальцами, ощущая, как ткань ветшает, излив в явь «омут тишины». Звуки – последние, мелкие и случайные – утонули в «омуте». Стало странно и даже жутко: гномы снуют, скалы колеблются… а в ушах – только ток крови, ровными ударами. И горло будто ватой забито.
   Теперь – знала Рона – знахари не смогут петь, укрепляя стены. Как долго? Судя по нынешней силе и множественности вддыхров – пять минут. Семь? Не так и мало, ведь сам вддыхры визжать перестанут – на все десять, а то и поболее…
   Блоки уже выросли под потолок и плотно вставали бок к боку. Гномы заканчивали верхний ярус оборонной стены! Почти успели… Знахари рылись в сумках и лепили на блоки заранее подготовленные узлы, которым тишина не помеха. Спасатели щелкнули пальцами по полу, отзывая крыс. Рона усмехнулась, на миг отвлеклась. Прежде ей не доводилось видеть поисковых крыс в кольчугах! Оказывается, и такое бывает. Рыжих крупных крыс гномы держали всегда, наверное – вместо собак и кошек, любимых людьми и негодных для пещерника. Рыжие умны, преданы и полезны. Они отлично себя чувствуют в горных лабиринтах. И не предают хозяев, с которыми сроднились от первого дня жизни. Особая порода – куда мощнее обычных, с ярким красивым мехом.
   Никто не ожидал, что крысы могут быть хороши против вддыхров, но это оказалось именно так. Они ловко и точно висли на ногах и руках Черных, тормозя их движения и нанося неприятные рваные раны. Потом знахари – а точнее она, Рона, – догадались перед боем смазывать морды и пасти крыс травяным составом, опасным для Черных. И стало еще лучше. Вот только вддыхры теперь стремились уничтожить крыс первыми, прежде даже, чем гномов.
   Спасатели в прошлом большом прорыве на тридцатом ярусе потеряли три с лишним десятка любимцев – и приняли меры. На мордочках теперь стальные щитки, ниже шипастые ошейники и короткая латная защита, не мешающая двигаться – до середины спины.
   Король еще раз тряхнул головой.
   Обернулся к готовому раскрыться провалу, в который снизу впивались когти, выгребая камни и осыпая их песком. Пол стал так тонок, что магия его уже не исправит. Остается только ждать и продолжать строить стены. Рону бережно отодвинули за спины четвертого ряда норников. Король оказался в первом – и с этим его дочь ничего не могла сделать. Кныттф смотрел на растущую щель в полу. И крепче сжимал секиру.

   – Ни единого человека, не будь я гном, – удивился король. – Где их маги?

   Ответить ему никто не успел. «Заклятие тишины» перестало действовать, и вддыхры взвыли отдохнувшими голосами с новой яростью, рванулись вверх сплошным черным валом тел. Рона никогда не думала, что их может быть так много. Она торопливо расплела косичку из трех лент и освободила «медленный сон». Движения вддыхров стали куда проще для наблюдения.
   Арбалеты ударили из пятого ряда в тесную кучу Черных. И не промахнулись, уворачиваться ползущим вверх было просто невозможно. Третий ряд метнул малые секиры и получил в руки новые немедленно, пока второй ряд избавлялся от своих и менял их.
   Визгливый голос Черного попытался вырастить шипы на камнях под ногами гномов, и Рона запела ответ, успокаивая камень и возвращая ему природную твердость.
   Второй залп арбалетов встретил вддыхров уже в грудь, когда они метнулись к рядам норников. Рона осознала – их тут десятки! И все новые лезут снизу, как сплошная черная масса кипящей смолы. От их заклятий воздух меркнет и пропитывается ядом злобы, жжет легкие, застит глаза. Ррын на миг обнял за плечи и торопливо отодвинул за спину. Шепнул: сюда идут еще пять сотен, все будет хорошо, ей надо беречь себя.
   Рона кивнула и нащупала узел «очищения», воздух посветлел и перестал обжигать. Под ногами норников метнулись к Черным крысы, и вддыхры снова завизжали – уже от боли. Знахарку выбросили за узкого коридора новых, только что отстроенных, стен. Оттеснили туда, где намного безопаснее. И она стала ходить, изучая работу таких же – поющих. И помогая самым слабым. Расставляя новых, уделяя часть силы тем, кто ослаб. Она ощущала, как Черные атакуют снова и снова, отражала их заклятия и пела свои, рвала узлы с посоха, расплетала ленты и понимала, что ничего подобного никогда не было. Десятки Черных! Все знахари здесь, все до единого! И их сила уже на исходе. Потом, когда закончатся ленты и стихнут голоса, станет совсем худо. Надо держаться и петь – без помощи железным гномам не устоять. В пещере становилось все темнее, и Рона не могла понять – это магия или просто нет больше сил?
   С грохотом рухнул весь созданный заранее провал, дрожь сотрясла пол и покатилась эхом по камню. Далеко, обвал велик. Вддыхры снова завизжали. Рона выбрала один из уцелевших узлов и сорвала. Еще немного тишины – и дальше будь что будет. Темнота одолевала, и глаза уже не могли с ней справиться.

Сердце тьмы

   Синий город нанизан, как на стержень, на жерло просторного тоннеля высотой в три и шириной в пять саженей в самом низком и узком месте. Это чудо гномьего упорства прорублено в твердой породе шестьдесят веков назад, когда эльфы, люди и гномы были добрыми соседями.
   Тоннель позволял северной Леснии доставлять товары в Рониг и далее на юг за какие-то три недели. Тянулся под всем северным кряжем, выныривал на свет между отрогами. Там, в тихой долине, караваны обычно отдыхали и ждали своей очереди войти в тоннель. За долиной дорога на юг снова ныряла в скалы, чтобы выбирался на поверхность окончательно уже в предгорьях Ронига, где река Нига достаточно широка для больших лодок.
   Тоннель так активно использовался, что назывался «лучшей золотой жилой гномов». Подтверждая правоту этого заявления, подгорные жители создали второй горизонт – и пятьдесят веков назад караваны перестали встречаться в тесных горных проходах или ждать своей очереди в долине. Нижний коридор вел гостей на север, верхний – на юг.
   Еще через пять веков добавился третий тоннель. Он был не торным путем для караванов, а непрерывной чередой гномьих лавок, трактиров и мастерских. Купцы людей быстро выяснили, что рядом с домом торгуют вовсе не самые ленивые гномы. Узнали и то, что «лень» – слово, которое при гномах лучше не произносить. Близ тоннеля опытные подгорные мастера ставили лавки, чтобы не покидать любимых шахт и городов. Благодаря тоннелю гномы могли без ущерба для своего драгоценного времени и репутации пройтись верст десять под горами. Посидеть в трактире, поглядеть на пестрый купеческий мир, потолковать о делах. А, если человек им показался достойным уважения, мастера даже соглашались снова назначить встречу через месяц-другой, когда купец станет возвращаться и его караван будет опять в горах. Не просто встретиться – показать готовую работу. В горах, в Синем городе, тогда звавшемся Садом гостей, люди могли взглянуть на лучшие творения гномьих мастеров…
   А потом долину эльфов огородила Стена. Следопыты эльфов более не берегли караваны, не присматривали за купеческим трактом, проложенным через лес… да и обходить Стену стало неудобно – болотами, буреломом… Гномы, поглядев на поведение эльфов, накопили обиду. Сложная и хрупкая дружба трех рас оказалась разрушена. Сад гостей опустел. Тоннель был закрыт для инородцев.
   Путь из Леснии на юг оказался десятикратно длиннее. Он пролег гораздо западнее, через Рэнию и Бильсу, в обход отрогов гор и диких лесов. Торговля северян с восточными землями сошла на нет.
   А гномы, закрыв вход, взялись развивать рудное дело. Три уровня Сада гостей стали называться тридцать шестым, пятым и четвертым ярусами в общей нумерации. Со временем добавился самый глубокий – тридцать седьмой, где нашли рубины. А выше гномы обнаружили железо, там они вгрызлись в горы всерьез и основали тридцать третий, тридцать второй и тридцать первый ярусы.
   План, составленный Мастером Желтого города по просьбе Ррына, представлял пещеры очень подробно. Он указывал даже коридоры двух ныне обрушенных и затопленных верхних ярусов – тридцать первого и тридцать второго. Отмечал, что тридцать третий имеется лишь в южном кряже. Тридцать четвертый тоже идет высоко и разорван на две части, – он выходит на поверхность между горными отрогами.
   Ниже горизонты чудовищно длинные, сплошные под всем хребтом, хоть и ветвятся слабо. Гномы не любят создавать пустоты в горах, и старые шахты обычно плотно забивают пустой породой из новых разработок. Памятливый горный мастер точно знал, где и какие шахты закрыты. Еще он указал, откуда по его разумению выходят вверх ведимы.
   Рона, Становая знахарка гномов, добавила свои наблюдения. По всему получалось – искать демона надо в северном тоннеле, довольно близко по меркам гномов от входа, в тридцати-сорока верстах.

   Люди слушали, качали головами, для них такие расстояния под горами – это чудовищно и непонятно. Гномы кивали: и правда, недалеко. Там начинается ветвление ярусов. Там большая естественная пещера. И эти ходы высоко, в них не может попасть вода при затоплениях, стены – настоящий гранит, прочнейший. Ведимы никогда не лезли вверх в северном отроге, сохраняя покой своего «божка». Зато их голоса Рона слышала именно оттуда. Для атак на гномов Черные использовали длинные коридоры, ведущие на юг, где совсем рядом шахты залитого водой Желтого города. Там продолжаются оползни и обвалы, часть лабиринта наверняка затоплена. Но выловить всех до единого ведимов – вторая часть работ. Пока важно выполнить первую и главную: уничтожить демона. Едва ли выросшее чудище способно покинуть пещеру, разве что оно выйдет в главный коридор, использовавшийся в древности, как дорога караванов.
   Жависэль выговорил все предварительные сведения без передышки. Даже гномы уважительно кивнули – дело знает, не ошибается ни в словах, ни в сути. И лишнего не болтает, тоже правильно.
   Наместник долины развернул большую карту переходов и продолжил пояснения. Теперь уже – непосредственно относящиеся к предстоящему делу.
   От самого входа с поверхности уцелел лишь один из коридоров. Нижний, звавшийся дорогой с юга, давно обрушен, это проверили и подтвердили спасатели гномов и следопыты эльфов, разыскавшие прежние тропы караванного пути. Они же смогли обнаружить обе площадки и осколки арок древних ворот. Одна – «дорога с юга» – засыпана оползнями и едва угадывается. Зато вторая площадка – «на дороге с севера» – при входе в верхний, наиболее старый, тоннель, выглядит совершенно целой. Очевидно, это не случайность: ее расчистили, используя магию ведимов, и до сих пор поддерживают в хорошем состоянии.
   Жависэль показал на карте арку входа и коридор. Мастер города гномов полагал, что первые пятнадцать верст не имеют серьезных ветвлений. Есть несколько старых шахт, но они или завалены, или пришли от старости в крайне опасное состояние. В любом случае шахты никуда не ведут, не имеют перемычек и между собой не связаны. То есть, если в них нет ведимов сейчас, позже Черным не удастся попасть туда, чтобы выйти в тыл группам поиска. Рыжий эльф усмехнулся.

   – Искать, если честно, не придется. От первой развилки вниз уходит связка ко второму большому тоннелю и к малому. Его гномы прорубили много позже для перевозки самоцветных друз. Здесь были неплохие аметисты, да и теперь еще есть, полагаю. Но это не редкость, и ради них тащиться за десятки и сотни верст гном не станет.
   – Сотни? – на всякий случай уточнил Брав. – Рртых, а вы столько можете… прорыть?
   – Не видел ты меня в деле, – усмехнулся гном. – Жас прав, сюда не ходили с незапамятных времен, но дорожку иногда проверяли и подновляли. Мы запасливы.

   Короткий палец подгорного высочества ткнул в развилку. Гном пояснил: два основных тоннеля не имеют ветвлений и далее. Зачем создавать путаницу в движении караванов? Зато малый коридор опасен. Он через каждые полверсты связан с обеими дорогами и кроме того – со старыми шахтами. А еще он узок и неудобен. Рртых ткнул в дюжину цветных меток. Гордо сообщил: там надо оставить его бгррыхи, срабатывающие от близкого присутствия Черных, так их настроила Эриль. Не все, а только специальные, сторожевые. Они завалят взрывом малый коридор и дадут знать, что по нему шел враг.
   Жависэль продолжил пояснения: в тоннель пойдут десять смешанных отрядов людей, эльфов и гномов. В каждом – по сорок-пятьдесят бойцов. Отряды будут отставать по одному, начиная от первой развилки, через каждые две версты. Закладывать бгррыхи, изучать ходы, налаживать наблюдение.

   – В главную пещеру, где мы ожидаем застать демона, пойдут по верхнему коридору лишь маги, знахари и эльфы. Гномы будут двигаться по малому и нижнему, – добавил Орильр. – Гномы лучше знают свои горы и если что, разберутся, какие ходы засыпать и как выйти наверх, случись обвалы. Если верить сну Сэльви, ведимов возле демона немного – десяток-другой. Кстати, я прикинул… Их по осени было не более трех сотен, иначе мы бы не могли не замечать Черных близ Стены. Сейчас мы проредили их, осталось сотни две.
   – Как считал? – уточнил Рртых.
   – По старой памяти, – усмехнулся седой. – В тот раз личинку демона всегда окружали слуги, десять-двенадцать ведимов, они сменялись через полсуток. А пропитание твари добывали все остальные, в стороне, чтобы не привлекать к ней внимание. Если ведимов более трех сотен, они вместе создают своеобразную колонию. Так они получают возможность не похищать добычу, а выманивать на себя. Дети буквально с ума сходят, сами бегут к Черным. Точно то же творится с вышедшими из сна забвения беспамятными эльфами и «темными» ведьмами. Пока я не вижу признаков подобного поведения.
   – Обрадовал, – буркнул Брав.
   – Если маги подтвердят, что все именно так, что ведимов мало, в пещеру войдут только те, кто должен убить демона. С ними будет охрана группы, – закончил Жависэль. – Гномы попробуют обойти зал нижними коридорами и устроить завалы далее, хотя бы временные. Более трех десятков ведимов сразу и рядом с демоном нам никак не одолеть. Два десятка – тоже очень плохо.
   – Бгррыхи – очень хорошо, – передразнил Рртых. – Закидаем пещерку для начала.
   – Когда демон и его слуги обнаружат нас? – уточнил Жас у молчаливой Эриль.
   – Если повезет, то лишь когда увидят, – отозвалась она. – Скажите спасибо Сэльви, она мастерица прятаться от Черных. Рассказал мне способ… и я почти уверена, что перевела его в форму стабильного заклинания.

   Уже две недели сны ведьмы были под пристальным вниманием. Черноглазая усердно вспоминала свои ощущения, поведение, мысли, слова, движения… Виновато сопела, не в силах объяснить, почему делает что-либо именно так, а не иначе. Эриль и Вэйль были терпеливы и слушали. Спрашивали снова, уточняли, пробовали перевести на язык магии.
   Заклинание сложилось совсем недавно. Его опробовали на гномах, Орильре и следопытах, отправляя их в верхний тоннель на разведку. На пятнадцатой версте, у первой развилки, ведимы были – двое. Оба не заметили седого. Точно как во сне Сэльви. Насторожились, походили, посмотрели по сторонам чуть внимательнее обычного – и успокоились.
   Зеленые глаза эльфы холодно блеснули.

   – Самых внимательных я… успокою. Ни единого лишнего движения не сделают, не пикнут, если их опять окажется не более двух. Я буду успокаивать в верхнем коридоре, а Жас – в нижнем. Он поднимется к нам по последней связке перед пещерой.
   – Убив демона, – оптимистично подвел итог Жас, – мы действуем по обстоятельствам. Если наши потери невелики и позиция удобна, то постараемся сохранить за собой пещеру, стянуть туда резервы и продвинуться вперед. В наилучшем случае нам желательно попасть во вторую большую пещеру, к древнему месту отдыха караванов, пока ведимы будут приходить в себя. Это еще двадцать верст в глубь гор. За пещерой почти сразу будет, вот тут на карте… Да, арка выхода на поверхность, в долину между двух кряжей. Пока никто из нас не знает, цел ли этот выход. Что еще? Нижний тоннель будем, скорее всего, засыпать, оборону и обыск обоих мы не потянем.
   – А если злобный тип, хозяин вддыхров, нас огорчит, отходим к поверхности, – закончил Рртых. – Держать Черных будут норники, мы это умеем.
   – Начинаем перед закатом, – отметил Орильр. – Они в это время пляшут что-то особенно гадкое, радуясь наступлению ночи, и оттого делаются очень невнимательны. Так что у нас час на подготовку.

   Седой покинул военный совет и двинулся к шатру. Улыбнулся: Сэльви наверняка ждала мужа, как обычно приготовив обед. Правда, здесь не разрешены костры, магия и шум, и черноглазая сейчас – Орильр видел это мысленно – виновато поправляет холодные ломтики сыра и мяса. Не разогрела. Но хоть нарезала и разложила красиво… Она не пошла на совет. К чему? Ей все уже десять раз рассказали и Рртых, и Жас, и Эриль, и даже Брав.
   Ведьма странным образом притягивала к себе людей и не только их. Орильр усмехнулся. Это заметил даже первый муж Сэльви. По своему, по-деревенски, – с дикой и злой ревностью. Зря. Сэль очень теплая и внимательная, вот и весь простой секрет. Хотя чего тут, если разобраться, простого? Входят к ней в шатер мрачнее тучи – уходят спокойные и даже радостные, и это – без магии и убеждения. Расскажут пару глупостей, подарят что-то бесполезное, скушают угощение, которое у нее не переводится…
   Орильр тихонько рассмеялся, припомнив первый визит сотника гномьих спасателей.
   Кмох вцепился в секиру – ведьма!
   Сэльви завизжала и вооружилась сковородкой – крыса!
   Рыжая, важная и здоровенная, между прочим.
   Только сама поисковая крыса, принесенная Кмохом, кстати, и пережила встречу без потрясений. Гном долго извинялся, ему и в голову не пришло, что вершинникам не известен обычай дрессировки крыс. Умнейшее животное, в пещерах – незаменимое. Лых с ним четвертый год, сколько завалов вместе осмотрели – и не упомнить. Она очень вежливая и воспитанная. Крыса Лых чистила мех и поглядывала на тарелочку с сыром, принюхиваясь и подергивая голым розовым хвостиком. Лых была вежливой и ждала, пока её угостят…
   Надо отдать должное ведьме, она сумела принять то, что пока непосильно половине эльфийских женщин-магов: крысы спасателей – действительно симпатичные и воспитанные. Само собой, если не метать в них заклинания…
   Знакомство закончилось тем, что Орильру пришлось весь вечер искать жену по лагерю, признав его достаточно большим. Седой обошел палатки эльфов, заглянул к магам, побеспокоил Вэйль, перекинулся парой слов с Бравом, у которого как обычно сидел мастер Кэль. И даже забеспокоился – нет нигде черноглазой! Глянуть в лагере у гномов Орильр догадался в последнюю очередь. И – успешно. Сотник Кмох уволок девушку в гости, а гномье гостеприимство еще крепче их упрямства. К тому же ведьма всем очень понравилась. Ей вмиг пообещали надарить гору полезной посуды наилучших мастеров и какую-то скороварку, – припомнил Орильр. А еще – стали ходить в гости каждый день, толпами.
   Даже Эриль последние дни забегает к Сэль и улучшает настроение, смущаясь своей новой привычке. Сперва не решалась, думала, это тяжело для черноглазой – принимать чужие сомнения и гасить беспокойство. Пригляделась – Сэльви и сама радуется, что помогла, и тоже успокаивается, обретает уверенность.
   Хотя, если разобраться, они в лагере всего-то пятый день, но Сэльви везде обживается удивительно быстро. Может, в этом и есть секрет. К ней ходят за ощущением уюта. Закончится все безобразие – ведьма точно откроет трактир, первый в долине эльфов и самый посещаемый.
   Ноздри следопыта втянули прохладный воздух. Повезло с погодой. Обычно зима в предгорьях холодная, а в этот год мороз ослаб, того и гляди неурочная оттепель нагрянет. Тихий снег прячет следы, маскирует шатры и утепляет их. Орильр нырнул под полог и улыбнулся. Точно – Сэль поправляет нарезку. А вот и Лых… метнулась за полог, побежала к хозяину-гному. Ее не перепутать с другими крысами спасателей – другой такой зверюги, размером с камышового кота, в лагере точно нет.

   – Доспех надела?
   – Неуютно в нем, – пожаловалась ведьма в очередной раз.
   – Зато мне уютно, это очень надежная вещица, моя работа, хоть и старая. Ты все помнишь? Вперед не лезть, на него не смотреть, с его охраной не драться и не проклинать, это работа нашего сопровождения. Меня не опекать.
   – Рир, ты же знаешь, я понятия не имею, что сделаю, – умоляюще вздохнула Сэльви. – Зачем повторяешь? Буду честно стараться, меня уже все воспитали, по очереди и хором. Даже Лых. Норники приходили утром, здесь такое рычание стояло… убедительное. Сам одевайся. Я все заново поперезаклинала.
   – Слова у тебя – спасибо, Вэйль не слышит.
   – Бабушку вообще нечего было тащить сюда! Я с ума сойду, если с ней…
   – Вэйль очень сильный маг. У нас, к сожалению, таких мало. Думаешь, мне радостно смотреть на то, что треть магов – женщины? А храны нынешние? Да там половина – мальчишки в возрасте Диаля. Ты идешь с Вэйль и а-Тисом, решено. Вперед не лезешь до пещеры, они присмотрят. И помни крепко: важнее всего сберечь Рртыха. Без шамана нам будет очень плохо.
   – А ты?
   – Сотый раз повторяю, вывернусь сам, я уже большой. Сэль, если кто-то здесь и живуч сверх меры, – ты его сейчас видишь. И вообще, Эриль сказала, у нее хорошее предчувствие на эту ночь.
   – У меня тоже. Пошли.

   Они покинули шатер, спустились в лощину по крутому склону, за которым прятался лагерь, и поднялись по чистому еще снегу к арке ворот, вытоптав первый с прошлой ночи след на свежем снегу. Почти сразу рядом встала Эриль. Ей и Сэльви предстояло нашептать каждому из первой сотни «невидимость». Гномы, эльфы и люди шли мимо, и Сэльви повторяла малопонятные слова, ощущая в них знакомую силу. И думала – хорошо бы всем помогло и никто не пострадал! Так не получится, но очень хочется. Когда она может сделать нечто для всех, в душе возникает решение. Но сейчас его нет…
   Чтобы спасти оставшихся за спинами – целые страны, всех, кроме этой маленькой армии! – надо идти туда, в темную дыру горного коридора. Надо оплачивать цену победы жизнями – своими, друзей, знакомых и любимых, – чьими именно, выберет случай. Когда выгорело родное сельцо, выживших утешали обычным для людей способом: «Так распорядилась судьба». Враньё! Сэльви никто не утешал. Она сама поняла: враньё… Это не судьба – погибнуть в пожаре или в бою, это слепой злой случай. Он без разбора берет плату за победу, пока не насытится, не устанет, не утратит свою способность отнимать самое дорогое.
   Судьба не убивает, она спасает. Судьба добрее и мудрее случая. Если ее попросить, обязательно откликнется, как тогда, на заставе… Седой пришел вопреки всему и спас. Орильр забрал с собой – и ввел в новую, настоящую, жизнь.
   Сэльви улыбнулась. Орильр не знает, а она целый день просила судьбу. Изо всех сил просила: чтобы он выжил. Обязательно! А случаю, если так зол, хватит и ведьмы. Очень давно, в других горах, такие же слова для седого шептала королева. Это знание посетило девушку недавно и не подлежало сомнению. В подаренном невесть кем звании была надежда. Оно… успокоило. Тогда королева эльфов просила судьбу за Орильра, и – помогло! Хран уцелел вопреки всему!
   Замыкающим в первой сотне прошел Рртых. Оглядел доспех ведьмы, обернулся к Эриль, кивнул Лоэльви и, кажется, всеми остался доволен.
   Вэйль положила руку на плечо Сэльви и пошла рядом, уводя от арки вглубь гор. Зрение эльфов быстрее привыкает к мраку, чуть разбавляемому слабым свечением минеральных фонарей гномов – крошечных, специально придуманных для разведки в нижних коридорах.
   Рядом пристроился Кэльвиль, шепнул в ухо: Орильр велел нести жену на руках от первой развилки, ведьма шумит сильнее гномов и эльфов, не научилась пока шагать по камням беззвучно. Сэльви виновато пожала плечами. Спорить со светловолосым папой бабушки Эль невозможно. Он выглядит неподражаемо счастливым со дня возвращения в долину. Наконец-то разрушено логово ведимов, которых Кэльвиль всегда считал виновниками гибели своей жены. Дочь стала совсем взрослой, а синеглазый внук, новый ученик и любимчик Орильра – это вообще, отдельная радость и гордость.
   Развилку прошли быстро, дальше двигались уже бегом. Сэльви скорее ощутила, чем рассмотрела, тела двух ведимов у стены. Оглянулась: гномы уже работали, устраивая первую заставу. У них все продумано до мелочей. Специальная светящаяся краска, которой покрывают пол, стены и потолок двумя широкими полосами. Первая – тревога, а по второй идет пристрелка, заранее. Потом будут приготовлены камни для завалов, ловушки. Через сутки, как пояснил хозяин Лых, ведимы забудут, что когда-то решались тут ходить. Гномьи заставы надежны.
   Вторая пара ведимов обнаружилась еще через десять верст. Трупы… и едва ли при жизни успели понять, что с ними произошло. Сэльви чуть подумала и решила – шли менять своих часовых. И не дошли. Это обрадовало. Орильр куда быстрее и опытнее всех прочих эльфов. Он вторую неделю пьет старинные настойки на травах и магии, такими же накачивает всех остальных. А еще у него очень необычный доспех. Как сказал Рртых, в большинстве случаев в сталь вковывают заклинания прочности и защиты. А у седого туда поместились – ускорение движения, эластичность мышц и связок. Без доспеха он рискует порвать спину, как тогда, в лесу… Сэльви снова улыбнулась: волноваться не стоит. Орильр Черным – не по зубам.
   Тоннель стал шире и чуть изогнулся, ныряя под нависающий все ниже потолок, похожий на вспученное брюхо горы. Интересно, сколько там, вверху, камня? Сэльви глянула разок и решила больше не думать об этом. Может, целая верста. Человеку, не жившему в гномьем мире, не понять подобного и не принять…
   Изгиб потолка изменился, передавленный им коридор стал выравниваться, обретать прежнюю высоту. Далеко впереди и вверху показалось тусклое зарево. И на его фоне возник Орильр. Без звука, прямо из душного застоявшегося воздуха, как полагала Сэльви. Седой показал несколькими отчетливыми жестами: демон там, все соответствует сну. Стальной ужасный «гном» расположился у самой стены, левее жерла туннеля, в глубине пещеры. Перед ним ведимы, их десять.
   Последняя застава – гномы, эльфы и маги – уже выбрала себе место, как раз там, в нижней точке под брюхом гор. За жестами Орильра теперь следили только те, кому идти в пещеру. Кэльвиль бережно поставил Сэльви на ноги. Она осмотрелась. Стало как-то пусто на душе… И это вся сила, собранная против демона?
   Два десятка хранов и следопытов из числа старших эльфов, этими будет распоряжаться Кэль. Маги – из всех Сэльви близко знала только Вэйль и Лоэльви. Чуть в стороне замер гномий знахарь.
   Сэльви заставила себя отвернуться. Демон – там, впереди. А эти гномы и эльфы – они теперь за спиной. Их дело – оберегать группу. Крохотную горстку тех, кто обязан одолеть демона. Обязан! Ведь второй группы нет. И собрать её – невозможно… Ведьма тихо и грустно вздохнула, изучая заново свою группу.
   Первым увидела Орильра, чьи зеленые глаза светились в темноте холодным предвкушением боя. Он как-то рассказал жене, что древних хранов воспитывали для войны. С самого рождения, а может, и того раньше, над ними трудились маги. А потом к работе приступили лучшие мастера боя, следопыты и наставники в заклинаниях. Для всех прочих собравшихся здесь одоление демона – дело страшное, но неизбежное. Для седого – смысл жизни, вплавленный в само сознание и даже еще глубже.
   Рртых ждал боя сосредоточенно и в то же время безмятежно. Он знал, что демон угрожает самому существованию мира гномов, а Рртыхи существуют, как и весь род Гррхон, для защиты подгорья. Да, они короли, но править в мирное время – это дело второе. Рртых научился всему, что способен воспринять гном: значит, демону крепко не повезло уродиться вообще и притащиться сюда – в частности.
   Из теней у стены отделился Жависэль, стал объемным и настоящим. Рыжий, веселый и вполне довольный собой и обстоятельствами. Любой демон, по мнению этого полугнома, куда лучше самозваного короля эльфов, которому век за веком мешала свернуть шею проклятая клятва. Наместник поднялся из нижнего тоннеля и теперь доходчиво объяснил в несколько энергичных движений – гномы миновали пещеру вторым коридором без происшествий. Очень скоро Збыр начнет петь, а Эфрых уже выбрал щели для создания толковых обрушений каменных сводов.
   Эриль кивнула и отстегнула рукоять уложенной в поясе-ножнах осы, облегчая доступ к клинку. Еще раз внимательно осмотрела доспехи ведьмы. Сэльви буквально слышала, как ее опять, в очередной раз, мысленно обзывают ребенком и страдают, что поддались на уговоры и позволили лезть в гнусную ловушку… Доспехи и теперь, как обычно, оказались в полном порядке.
   Седой тоже быстро оглядел группу. Кивнул и пошел первым по гладкому камню, отполированному в незапамятные века бессчетными караванами, а позже покрытому ковром старой пыли. Орильр двигался прямо по следу, вытоптанному ведимами. Его догнал Жависэль, а потом и Рртых. Сэльви очень старалась не шуметь и усердно смотрела под ноги…
   Орильр вдруг оказался рядом, и она обреченно вздохнула – доспех опять будет осматривать, а ее – и воспитывать. Не стал. Просто шел плечо в плечо, рассматривая свой левый клинок, а потом так же точно – правый. Судя по всему, оба были годны…

   Группу танцующие Черные заметили в пяти саженях от входа в пещеру.
   Один из ведимов изогнулся, крутясь в дикой пляске, его взгляд скользнул по коридору… Черный охнул и завизжал.
   Седой прыгнул еще до рождения звука, и первый страх Сэльви остался позади. Время снова стало неспешным, и она могла двигаться, как обученный эльф. Каждый раз сомневалась: случится ли это снова? Ведь иначе от нее никакой пользы, даже выходить в пещеру бессмысленно. Рир знал о страхе жены и сам велел: не входить, если время не пожелает течь медленно. Иначе все ее станут спасать и погубят все дело.
   Звуки стали дробиться, терять смысл – Черный выталкивал из горла крик слишком… медленно. Всклокоченные волосы ведима еще летели, норовя оплести голову – покорные вращению танцевавшего тела. Глаза целили в коридор двумя лучами тьмы: пытались нашарить врагов и понять – кто, сколько, как сюда пробрались?
   Драгоценные, лучшие болты-бгррыхи сорвались с двух арбалетов Рртыха и веером ушли в пещеру. Арбалеты стали падать, руки гнома уже нашарили секиру.
   Само собой, ведимы обернулись и успешно уклонялись от болтов, иного от Черных не ждали. Вот только и они понятия пока не имели, что самое опасное – не болты, а их начинка.
   Левый меч Орильра отсек голову ближнего Черного, и она закрутилась, полетела прочь, словно продолжая танец. Когти оседающего тела прошли в паре дюймов от бока – седой, как и обещал, проскользнул.
   Сэльви шагнула в пещеру и стала разворачиваться к демону, уже ощущая тьму его взгляда. Огромную, сокрушительную… Тьма переполняла пещеру, тьма была плотная, тьма здесь владела всем и вытесняла всё – в логове твари…
   Правее двигался Жас, и почти так же стремительно, как его обожаемый учитель Орильр. Тьма почти не влияла на эльфов пока что. Но Сэльви ощущала, как выгорают заклятия… Вроде чешуек на луковице, слой за слоем. Быстро… Ужасающе быстро.
   Рртых уже прыгнул в пещеру и мчался к демону. Он тоже был быстр, хоть и отставал от эльфов.
   Ведьма старалась делать все точно так, как велено.
   Не сделала нового шага вперед: ей надо лишь заклинать. Смотрела строго в ноги чудища. Ее предупредили: прямой взгляд демона никто не способен вынести! Этот взгляд – сама тьма! Он испепеляет душу, мгновенно вырывает из тела жизнь. Судя по ступням и голеням, черный «гном» вырос с прошлого сна. Подобные колоннам ноги двигались стремительно – почти невозможно поверить в такое! От крупных шагов пол пещеры часто вздрагивал, стальные подошвы твари высекали искры, рассыпали веером каменное крошево.
   Орильр уже сошелся с тварью вплотную… Короткопалая ладонь чудища со звоном отрастила когти, прямым ударом встретила Орильра… Седой метнулся к стене, доспех взвизгнул по шкуре демона!
   Вторая рука «гнома» яростно отмахнулась от Жаса. Следующее движение демона принял на секиру Рртых, рыча что-то сугубо шаманское. Огромное черное тело дрогнуло… Сэльви шепнула то, что эльфы звали «цепень». Сила потекла по позвоночнику – и ведьма знала, что делится сейчас с Рртыхом, что пение стало общим… И демон порвал звучание, как паутину!
   Эриль без слов исполнила свою работу, мгновенно создав рыжему гному щит. Демон изрыгал тьму – звуком и пламенем… Щит едва держался. и Сэльви буквально поймала Рртыха под спину своим заклятием, не дав демону отшвырнуть гнома в стену резко и опасно.
   Опять Орильр атаковал, и когти прошли у самого его лица…
   Ближний Черный сложился в падении вдвое, бгррыхи достигли стен и раскрылись огненными шарами, калеча трех дальних ведимов.
   Ведьма очень старалась не смотреть на демона – выше колен. И с каждым мгновением все более наполнялась тревогой. Что-то не так! Бой вроде бы складывается точно по плану. Даже рисунок боя – так это назвал Жас – совпадает с тем, что он чертил на полу своей пещерки вчера. И все же – что-то не так! Тьма дрожит, колеблется, она… подвижная, текучая. Она вроде воды у запруды. И уровень не поднимается. Даже наоборот…
   Орильр опять за спиной у демона, не успевшего развернуться. Оба клинка рвут сталистую шкуру. Хруст, рев, грохот! Запах паленого и дым, забивающий рот.
   Жас подкатился под колени, рубанул секирой… Успел ускользнуть. Снова вошли в шкуру оба клинка Орильра, и верхний слой защиты поддался, звонко хрустнул.
   Что же не так?
   Пол дрогнул – Эфрых перекрыл коридоры. Дрожь поползла дальше и стала мощнее. Все точно по плану. Почему в душе так пусто, так темно и тревожно?
   Сэльви старательно прокляла ближних к Орильру ведимов. Зажмурилась на миг… и все же решилась. Позволила взгляду взметнуться до подбородка чудовищного демона-«гнома» и даже чуть выше… Тварь оскалилась то ли в улыбке, то ли в проклятии.
   Жас снова у плеча демона, рубанул по руке. Рртых ревет шаманскую песнь слепоты… Клинки Орильра рубят второй слой шкуры, черная кровь летит ядовитыми брызгами, пятнает стены.
   Это именно улыбка, – вдруг ударило ведьму понимание. Ясное и однозначное. Это – улыбка! Тварь не борется за жизнь. Тварь грает с теми, кто явился в пещеру. Темная вода демонической силы сочится… и уровень стал еще ниже. Значит?..
   Сэльви похолодела. Время почти остановилось, но пользы в том нет! Ни спросить совета, ни поделиться догадкой – не получится. А это не догадка. Она ведьма! Она знает эту тьму, она одна видит и чует. Демон рубится в полсилы, не жалея тела… и готов уйти, он – созрел! Личинка сбрасывает сухую шкуру. А эльфы и гномы… помогают? Невольно. Неосознанно… Демону вообще безразлично, пить их смерть – или насытиться, пока дохнут слуги-ведимы…
   «Он сыт и силен», – сказала себе Сэльви. И поняла окончательно: костры не раз горели на полях льна. Этого было достаточно. Тело демона вот-вот погубят, но дух снова ускользнет и возродится. В другом месте, которое еще придется найти. Демон теперь силен и вырастет снова куда быстрее – в пару лет. И, хотя доспех из стальной кожи вскрыт, второй слой тоже прорван, демон успеет уйти прежде окончательной смерти. Тогда он победит, хотя поле боя останется за врагом. Может, уже и место готово, и ребенок найден. Попробуй отыщи темный след бестелесной сущности в толще скальных пород…
   Что-то шевельнулось в душе Сэльви. Оно было вроде и родное, и незнакомое. Оно глядело на демона устало, без ненависти… как на недоделанную работу. Как на старый долг. Оно знало очень много. И главное было то, что взрослая черная ведьма очень нужна теперь демону!
   Сэльви хищно, кривовато усмехнулась. Как настоящая ведьма, – пронеслось в голове и пропало… Ведьма – главное блюдо любого демонского праздника. От такого не отворачиваются!
   – Выххр, – выдохнула Сэльви, удивляясь тому, как жутко и басовито звучит собственный голос. Плотно закрыла глаза расправила плечи и повторила с нажимом: – Гаррха выххр!
   В сознании всплыло нужное из старогномьего – шаманский приказ смотреть, не отрывая взгляда. Приказ, который можно отдать только «глаза в глаза». Приказ, натягивающий неразрывную цепь двух взглядов…
   Сэльви выпрямилась и открыла глаза. Тьма в пещере обмелела… По горло она теперь. По горло… Взгляд черной ведьмы – он тоже вроде двух лучей сплошного мрака. Он дотягивается до цели, упирается и прокалывает насквозь… и приказывает – «выххр». Смотри!
   Демон послушался охотно. Взгляды встретились. Сразу ударило ощущение – ты лицом к лицу с ним, в упор… И даже дыхание теперь одно. Общее.
   Зрачки демона занимают всю плошку глазниц. Темное пламя переполняет их, вот пламя выплеснулось волной, накрыло Сэльви – с головой… Впиталось в сознание ведьмы, затопило его, окутало. Стерло… Почти стерло.
   Стержень спины по-прежнему прям. Ведьма криво усмехнулась. Теперь она знала без сомнений: ей прежде доводилось глядеть во тьму. Давно. Тогда она не смогла этого понять и запомнить. Но и демон тогда ничего не понял… Сбежал. И ему казалось – победил… Вот только ведьма осталась в сгоревшей деревушке и выжила, и выросла. А демон уполз оттуда полумертвый и до сих пор не смог накопить силы.
   Цепь взглядов натянулась и зазвенела. Сэльви вскрикнула от боли. Демон зарычал, пытаясь порвать приказ, который вроде ошейника. Где-то рычал Рртых. Заклинала Эриль. Рубил Рир, и клинки всё глубже уходили в тело твари…
   Тьма не могла покинуть пещеру. И вся она, вся, сколько есть – безмерно много! – рушилась на ведьму. Черную ведьму, которая просто обязана раствориться во мраке.
   Это было похоже на скалу, падающую, чтобы раздавить крошечное беззащитное существо. На стену смерти, отрезающую весь мир живого и настоящего. Тень накрыла пещеру, и сам ее свод стал в представлении Сэльви двигаться вниз, сминая и уничтожая. Цепь взглядов сосредоточил, притянула и повесила на шею камнем всё отчаяние прошлого – теткины грязные слова… метлы, сломанные о ребра, и ребра, не выдержавшие встречи с палками… запрет Хрыма улыбаться… целый город людей, стремящихся унизить и уничтожить ведьму. Но теперь не один маленький город – весь мир был пропитан злом и подвластен злу. Темный огонь костра взметнулся, охватил болью тело. Он жрал плоть и жег душу…
   Тьма – извечна. Свет неизбежно гаснет… Нести в себе свет – глупая и жалкая судьба обреченных!
   Сэльви охнула и отчаянно прикусила губу. Глупости! Мир не состоит из хрымов и теток! Мир не делится на тьму и свет, он – цветной… В нем есть хорошие люди, счастливые встречи и еще – судьба! Ведьма выжила в Черной гари. Её душу не сожгла злоба тетки. Она снова выжила в селе – и не сгнила в мерзкой жадности Хрыма. Она не исчахла позже, высохшая в отчаянии – потому что смогла позвать свою судьбу. Да, она черная ведьма. Зная тьму во всей её полноте, она научилась зажигать свет. Тьма теряет смысл и название, пока нет хотя бы искры света…
   Ведьма прищурилась и зашипела опять, громче и резче – «выххр!». Крепче вцепилась во взгляд демона своими горящими глазами. Черными, точно такими же беспросветными, как его собственные. Ей есть, что рассказать в ответ. Про Орильра, не мстившего тем, кто его унижал и мучил. Про избежавших костра эльфов. Про Брава, самого обычного человека, выжившего в бою с Черными. Про повара, у которого все в порядке с руками. А еще про гномов, которым так и не удалось задурить головы песнями ведимов…
   Рев черной пасти разнесся жутко и гулко, перекрыл даже зычный голос шаманствуюшего Рртыха. Тьма хлынула в пещеру – вся, сколько её есть… Сэльви почудилось, что тьма сжимается, делается плотнее, жестче… Пульсом бьется, с каждым ударом схлопываясь всё острее, теснее… В точку. Чтобы снова развернуться вспышкой пламени, пожирающего всё и вся!
   Сэльви вздрогнула – и сползла по стене, ощущая себя сожжённой заживо…

   Демон качнулся и рухнул вперед, нелепо вытягивая шею, выворачиваясь, пытаясь последним усилием избавиться от вцепившегося в него взгляда ведьмы. Из спины торчали оба клинка Орильра. Погруженные по рукояти – сквозь черное сердце, сквозь стальной твердости позвоночник…
   Рртых взревел с новой силой, на выдохе охнул – и опустил секиру на шею твари! Громадная голова отделилась и покачнулась. Стало видно: демон умер в отчаянии. Пасть раскрыта в крике ужаса. Оказывается, и он для кого-то – всего лишь пища… Оказывается, из него тое можно разжечь пламя силы…
   Из-за завала завизжали ведимы, камень потек, поддаваясь их отчаянию. Воздух в пещере сделался тусклым… тут и там проявились, стали падать сажевые хлопья гари. Такой черной и густой, что дышать сделалось невозможно. И видеть хоть что-то – тоже.
   Седой промчался через пещеру, разгребая хлопья – вслепую! Упал на колени рядом с женой, тронул её висок. Позвал по имени, захлебнулся кашлем… Прижал к груди легкое тело. Теплое. Дыхание нет… но жилка на шее – дрогнула! Значит, жива.

   Голос Лоэльви звонко и легко сплел формулу очищения, и сажа расползлась, налипая на стены, потолки, полы… Воздух снова стал довольно прозрачен. Маг стоял у входа в пещеру и опасливо изучал последствия боя. Увидел Эриль и осторожно улыбнулся.
   – Жива…
   Орильр тоже оглянулся на Эриль. Оскалился зло, хищно.
   – Ты куда смотрела? Треснула б ее по голове, в тоннель, за шкирку! Тоже мне, древний маг. Пользы от тебя… Глянь, она опять еле жива. Жива же?
   – Рир, ты становишься на себя не похож, – устало усмехнулась Эриль. Подошла, села рядом. Тронула запястье Сэльви. – Жива. Знаешь… ты прав. Все глупо. Он играл с нами. Он нас переиграл, так точнее. Он повторил то, что было в древности. Отдал нам фальшивую победу и ушел, сбросив плоть. Ты понял это? Он ушел. А потом вернулся и сдох.
   – Понять бы еще, как, – хмыкнул седой.

   Эриль сердито оттолкнула свой тонкий клинок и достала платок. С интересом тронула волосы Сэльви, покрытые слоем пепла в дюйм толщиной. Даже не пепла – жирной мерзкой сажи. Все тело в толстой черной корке. Именно такой девочку нашли в Черной гари, судя по описанию соседей тетки-трактирщицы. То есть ведьма второй раз выжила после встречи с демоном, а вот ему при новой встрече повезло куда меньше…

   – Знаешь, Рир, в незапамятные времена королева и я, ее первый маг и подруга, полагали, что демоны пришли к нам из иного мира. Там они всё съели. Всех живых угасили… и искали новую пищу. Они создали щель, как уже, возможно, делали не раз, и поселили в наш мир своих личинок.
   – Не доводи меня, – разозлился седой, опасно блеснув глазами. – Чихать мне на древнюю магию. Как нам привести в чувство Сэль?

   Он действительно чихнул… и разозлился еще сильнее! Потревоженный пепел невесомым облаком вился по всей пещере. Собственно, пепел – это все, что осталось от ведимов в момент смерти их хозяина. Эриль вытерла лицо Сэльви, сокрушенно вздохнула – мал платок. Не глядя взяла второй из рук запасливого Рртыха. Гномий, из грубой ткани, и размером – с полотенце. Дождалась, пока Орильр откроет флягу и смоет копоть, Эриль снова вытерла бледное лицо Сэльви. И продолжила проговаривать догадки вслух.

   – Они сделали щель и стали ждать. Может, у них время течет иначе. А может, мы не единственный мир, куда ведут щели. Но нас надолго оставили без внимания. А теперь, – Эриль хихикнула, – вообще заделают щель наглухо. Повесят с той стороны большую вывеску: «Не подходить близко, там живет ведьма Сэльви, которая нами питается». Полагаю, они в ужасе, ими, хищниками, еще никто и нигде не питался.
   – Что?
   – То, что слышал. Твоя милая женушка скушала демона сырым, без соли и перца, и теперь пытается его… переварить, – второй смешок Эриль был отчетливо нервным. – Она приняла слишком много силы, для человека это опасно. Посмотри на сажу и пепел, тут полыхал магический пожар, но мы, эльфы, даже не смогли понять происходящего. Невероятно… Рир, она переполнена силой, и сама горит. Надо срочно изъять лишнее, понимаешь? Рртыха зови, магов, шаманов. Они пустые, всю свою магию на Черных извели, пусть черпают.
   – Эри, а как можно: скушать тварь? – Охнул Кэльвиль, пристраиваясь рядом и трогая ладонь ведьмы. – Да, сила через край… Но это обычная сырая магия, ничего темного. Мне сразу стало лучше, я был исчерпан.
   – Как? Не знаю, как, – вздохнула Эриль, с трудом переборов смех. – Но я заметила, демон был в ужасе. Его – и вдруг съели…

   Эриль снова рассмеялась и чихнула, взметнув облако пепла. Орильр сердито свел брови и подхватил жену на руки, унес туда, где воздух относительно чист. Задумчиво глянул на закопченные стены.

   – Эри, теперь нет смысла охранять эту часть тоннелей. Полагаю, ни один Черный не сунется сюда. Эта сажа для них – смерть.
   – Именно. Наконец я поняла, что случилось близ Черной гари. Демон первый раз наткнулся там на ведьму, способную забрать его силу и даже жизнь. Он спасся бегством. Возможно, он едва сознавал себя. Он мог думать позже, что ведьма погибла. Но желал в этом убедиться, и ведимы постоянно искали именно твою Сэльви, а не просто черную ведьму. Именно её! Им было важно знать: выжила ли… Им требовалось переманить её на свою сторону или убить через ритуал у костра, чтобы восстановить то, что она отняла у хозяина.
   – Но прежде такого люди не умели, – удивился Кэльвиль. – Так почему…
   – Пока не знаю. И догадок нет… – Эриль задумчиво глянула на свои грязные, черные от сажи, руки. – Убив Сэльви и подчинив её дар, демон вернулся бы из нашего опустошенного мира домой и своих же сородичей смог поедать. Кажется, так…
   – Она горит, – тихо пожаловался Орильр. – И я не могу взять больше силы. Кажется, она совсем неисчерпаема. Что же делать?
   – Тратить. С пользой, – пожала плечами Эриль. Остро глянула на Рртыха. – Что ты рассказывал мне за пивом о мечтах деда поселить под горами солнечный свет? Это очень затратное заклинание, но теперь мы справимся. Здесь лучшие маги, знахари. И силы у нас – прорва… Рртых, зови своих. Зажжем свет в обоих тоннелях. Вечный свет, звездочками под потолком.

   Рртых недоверчиво глянул на эльфы и кивнул. Провел рукой по лезвию секиры, сгоняя копоть. Отложил оружие, подошел – словно подкрался, тихо и мягко. Опасаясь спугнуть удачу… Сел и уставился в глаза Эриль.

   – Солнышки. Через каждые двадцать саженей, и большие светила в пещерах, – попросил он. – От входа и далее… на сколько силы хватит. Вот дело-то! Наконец чую, что магия и гному не во вред. Пойдут караваны, будет всем радость.

   Гном восторженно всплеснул руками. Нахмурился, быстро расчертил на полу схему тоннеля и расположение «солнышек». Он не желал делать работу абы как, даже в спешке. Эриль поглядела, уточнила детали. Кивнула…
   Скоро она держала Сэльви за правую руку, а Рртых бережно обнимал большим ладонями левую. И вдохновенно рычал шаманскую песню, жмурясь от усердия. Эриль шептала, подправляя мощную и грубую магию – так было всегда в общей работе эльфов и гномов. Шаманы звали эльфов-магов кузнецами, а себя – молотобойцами…
   Орильр тревожно следил за лицом жены. Ждал перемен к лучшему, но пока ведьма оставалась беспамятной, горячей.
   Первое солнышко робко затеплилось, мигнуло… и разгорелось в полную силу! В тоннеле стало сразу будто бы теплее и свежее. Второе зажглось поодаль, третье… Цепочка света делалась все длиннее, ярче, радостнее. Эриль отпустила руку Сэльви жестом подозвала магов. Посоветовала брать силу, наскоро найдя ей применение. Первой выбрала дело Вэйль. Погладила ладонь названой внучки, приняла силу и обновила заклятия защиты на доспехах отряда. Жависэль тоже использовал случай, изучил дальним видением коридоры впереди. Выбравшийся снизу Збыр заохал, рассматривая новое освещение тоннеля. Выслушал пояснения, похвалил Рртыха – и взялся, то и дело советуясь с отцом, заделывать щели и растапливать ненужные более завалы.
   Только Орильр не радовался. Ждал.
   Наконец, Сэльви задышала чуть свободнее, завозилась, устраиваясь на руках мужа. И опасное горячечное забытье переросло в сон…

   Потрясенные итогом нелепого боя воители неторопливо пошли вперед. Оружие держали наготове, но тоннель, боковые ходы, отвесные норы и лазы – все было пустым, без следа присутствия ведимов.
   Копоть на стенах все не кончалась. Из нижнего коридора время от времени появлялись гномы и сообщали – там тоже все хорошо, еще бы пару завалов убрать да стены подновить. Капитальный ремонт, совмещенный с успешными военными действиями, подгорникам очень нравился.
   Выход в долину между отрогов гор оказался закрыт сбросами породы толщиной в три с лишним сотни саженей. Камень плавили по очереди все маги отряда, работали парами, удерживая руки Сэльви. Орильр с удовольствием отмечал, как пятнистый румянец лихорадки сходит с лица Сэльви.
   Когда арка древних ворот открылась на треть, Сэльви очнулась. Улыбнулась мужу. Недоуменно рассмотрела свои грязные руки и нахмурилась, изучая жирную сажу на доспехе, закопченные лица и одежду окружающих.

   – Ничего не помню, – честно сообщила ведьма. – Рир, а мы демона ведь… того?
   – Того, – согласился эльф покладисто. – Скушали.
   – О-ой, – испугалась Сэльви. – Это как?
   – Со временем выясним, – прищурилась Эриль. – Надеюсь. Когда ты вспомнишь, чем доконала гадину. По стенам размазала, да… И по доспеху – тоже. Жас, как полагаешь, привал?
   – Привал. Разведка вернулась, – кивнул рыжий. – Копоть заканчивается во всех коридорах резко, как ножом обрезана. Отсюда верст пять вперед.
   – Сутки, чтоб отмыться, не меньше, – с подозрением поскреб легкую кольчугу Кэльвиль. – Хотя я сомневаюсь, что это полезно отмывать, ведимам копоть явно вредна и страшна. Но ходить так выше моих сил, а в низинке отличное горное озеро. Я отослал гонцов, Жас. Сюда переводим основной лагерь. Норники уточняют план коридоров впереди, спасатели проверяют старые шахты.

   Жависэль кивнул. Он понимал, сегодня людям, гномам и эльфам невероятно повезло. У везения есть имя – Сэльви… и нет объяснения. Но, даже если так сложился один бой, это не меняет предстоящего. Завтра начнется иная работа – кропотливая и в чем-то даже более трудная. Две сотни ведимов надо выловить в глухих неизученных коридорах. Черные утратили хозяина, он в озлоблении и ярости. Их гложет отчаяние… Значит, в бою твари станут вдвойне опасны. Как загнанные звери, которым некуда уходить и нечего терять.

Цена победы

   Рона очнулась в своей комнате. Любой знахарь в состоянии понять, что он – дома. И Рона твердо знала это, еще не открыв глаза. Настоящее облегчение: лежать дома… Все вокруг тихо, и рука Ррына лежит на лбу. Теплая, живая рука. Какое облегчение! Значит, справились.
   Рона открыла глаза. Муж сидел на краю кровати.
   А возле ложа, преклонив колени, замерли мастера городов. Все смотрели в пол… По их каменным серым лицам Рона прочла все, что и так должна была понять. Мастер Желтого города первым поднял голову и решился взглянуть ей в глаза.
   – Приказывайте, королева, – попросил мастер.
   Рона поискала помощи в карих глазах мужа. Испуганно различила след когтя, прошедшего вскользь у виска Ррына, повязку на предплечье… Глаза мужа, утонули в черноте ушиба, – так бывает, когда по лицевой пластине шлема приходится очень сильный удар.

   – Он умер, как настоящий гном, – твердо заверил Ррын. – Род Гррхон может гордиться своим воином. Я вынес его тело. Там, на главной площади, уже готов погребальный костер. Мы потеряли сто девяносто пять гномов и короля. Бой был коротким. Очень коротким, но мы исчерпали силы. Они почти смяли нас… Казалось, им нет числа. И сила их прирастала с каждой смертью гнома… Потом что-то случилось, и они ушли. Провал заделан. Мне трудно назвать это победой. Знахари не дают ответа. А я всего лишь воин. Я тем более не понимаю. Они просто ушли.

   Рона кивнула и попробовала приподняться на ложе. Слабость пеленала тело влажным тяжелым покровом. Так бывает, когда отдаешь всю силу, до капли. Теперь лежать дня три, это самое меньшее. Едва ли иные знахари в лучшем состоянии.
   – Барабаны более не должны бить, – сказала Рона. – Сообщите людям и попросите о помощи, нам нужны маги. Ррын, что с оллфами?
   – Уже послал весть, нашей почтой, вчера. Они обещали быть как можно скорее. Но путь неблизкий. Мы открыли коридоры десятого уровня, там самый короткий проход. Они пошли вглубь горы вчера, я получил весть только что.
   – Значит, это и остановило вддыхров. Полагаю, демон мертв, – Рона прикрыла глаза. – Мастера городов, я прошу именовать меня наместницей. Когда вернется Рртых Третий, вы сможете избрать настоящего короля. Он жив, это известно точно, и с ним вся семья Гррхон. Мы не станем торопить события и нарушать закон. Дедушка Збыр назовет имя, и вы подтвердите свой выбор. Похороны погибших в бою можно начинать, я бы хотела это увидеть. И проститься с отцом.

   Хоронить короля пришел весь Стальной город. Большая площадь оказалась заполненной, ведущие к ней коридоры тоже. Гномы стояли молча. На возвышении последний раз ударил барабан войны… и смолк. Этот рокот так привычно наполнял уши последние годы, что без него тишина показалась оглушительной и страшной, как горный обвал.
   Тишина подмяла город, затопила его и распространилась дальше, на весь мир гномов – Гхросс. Его жители стояли как каменные, стараясь даже дышать как можно тише. Норники, штольники и свежее ополчение – все пришли на огненное погребение, как подобает, в полном латном облачении. Ведь король пал в бою, чести гнома не посрамил… как и уходящие вместе с ним – лучшие воины подгорья.
   Королева простилась с отцом, и Ррын, теперь бесспорный Носитель секиры королей, отнес жену и усадил в кресло правительницы, покрытое темной траурной накидкой. Рона откинулась на жесткую спинку, стараясь скрыть слабость.
   От Кныттфа осталось не много, но лицо под опущенным забралом почти не пострадало. И погибший король выглядел куда благороднее и краше живого. Его злость иссякла, складка подозрительности разгладилась. Лицо стало спокойным и строгим, словно король расплатился этим боем со всеми старыми долгами и ушел легко. Наверное, так и было. И совершенно точно, что теперь иначе не скажет и не подумает ни один гном.
   На похоронах подгорники не плачут, если ушедший не опозорил род. Но – королеве Роне Гррхон были готовы простить все, даже слезы. Она любила отца и боролась с его болезнью, это знал каждый. Рона осталась одна за всех мужчин Гррхон, и исполняла долг безупречно.
   Она бы плакала, если бы сил сохранилось хоть сколько-то. Но жалких остатков хватало, лишь чтобы удерживаться в кресле. И смотреть, не допуская помутнения слабеющего сознания, как Ррын говорит слова прощания и зажигает огонь, как перечисляет по памяти все до единого имена. В конце он упомянул даже боевых крыс – всех сразу, как «тех, кто ушел со своими хозяевами». Спасатели благодарно закивали.
   Огонь в малом горне – печи, обогревающей город – горел всегда. Но сегодня куда ярче обычного. Пламя быстро охватило внешний очаг и взметнулось до самого потолка, загудело, набирая силу и светлея. Гномы запели.
   Потом знахари, среди которых много стихосложителей, создадут подробную песнь об этой битве. Сейчас же исполняли боевой марш, гимн Гхросса. Потому что позже пепел не разберут по щепоти, чтобы уложить в усыпальницы родов, а оставят тут, в нижней части стены главного зала. Самое почетное место – возле столичного малого горна Труженика.
   Когда церемония закончилась, мастера снова поклонились королеве. Ррын поднял ее на руки и унес.
   Рона к концу церемонии осталась совсем без сил и не помнила дороги домой. Она очнулась только к середине следующего дня, с трудом и заново собрала в сознании осколки вчерашних событий. Придирчиво изучила фиолетовый синяк мужа – во все лицо. Доспех другу ковал Рртых. Получается, спас… Лицевая пластина тонка и редко выдерживает такие удары, не сминаясь и не лопаясь. Бил-то не человек, а сила удара вддыхра – чудовищна…
   Ррын зашипел и очнулся, когда пальцы жены коснулись его щеки.

   – Как ты теперь, без Эфка? Я слышала, ты назвал и его имя. Столько знакомых имен… Славные гномы. Душа опустела.
   – Плохо, пусто… – вздохнул Ррын. – Этот дурень всегда опекал меня. В том бою, как меня оглушили, он сунулся, оттолкнул. И тут же получил. Самое было время поганое. Черные почти вышли из кольца новых стен в пещеру. Еще бы чуть…
   – Ррын, я вчера сказала правду. Он мертв. Я больше не ощущаю демона, – отметила Рона. – Нет его. Вот что так потрясло Черных. Маги не подошли?
   – Роночка, это было не вчера. Ты лежала два дня. Вот так… Мартиг обещал к вечеру прислать людей. Он заранее вытребовал колдунов у своего короля, умница он, – вздохнул гном. – Егеря уже тут. И оллфы тут. Быстро бегают – страсть. Их выслали сюда, еще когда сами в гору полезли демона воевать. Боялись, что вддыхры сюда отступят и нас сомнут. Оллфы уже пошли на двадцать девятый, их три десятка. Шепчут, стараются. Говорят, скоро еще подойдут мечники. Рртых передал тебе привет, оллфы умеют разговаривать через гору. Твой брат внизу, на тридцать пятом, вроде бы. Вддыхры спустили воду из Синего города. Получается, и нам от них польза… Древний тоннель снова стал дорогой, а не дырой в горе.

   Рона устало улыбнулась. Весть от брата – вот уж радость… Для души утешение. И, спасибо, пока никто не сунулся в двери и не назвал королевой. Не напомнил снова недавний бой. Два дня… А слабость в теле такова, словно силы были отданы только что. Ничуть не полегчало. Говорить, и то трудно.
   – Сейчас тебя накормлю и пойду собирать группы, обход планировать, – обстоятельно сообщил Ррын и потянулся к чугунку с кашей. – Полагаю, пойдут так: десять норников, спасателей пяток, один-два мага оллфовских. Начнем тридцатый осматривать.
   – Сам не ходи.
   – Знаешь же – пойду. Я здоров, синяк пустяшный. Не переживай, я возьму себе самую большую группу. Ниже тридцатого не сунусь покуда, а туда – должен. Надо направлять всех и следить за делом. А я хорошо знаю уровень, еще и мастера возьму, он уже готов. Понять нам надобно, зашли вддыхры в Желтый или не успели. Оттуда есть возможность попасть на двадцать шестой, если проплавить ход, как они делают. Не переживай, я не собираюсь лезть в герои. Я теперь твой Носитель секиры, и просто исполняю положенное. Сидеть можешь?

   Рона вяло кивнула и попыталась подняться с ложа. Ррын жалостливо покачал головой, помог – усадил, накормил. Потом достал и надел свой запасной доспех, зачиненный, заклятый, без единой свежей царапины. Тот самый, что хранился в Стальном городе. И ушел, бережно прикрыв дверь.
   Королева задремала. До ужина ей дали отдохнуть, а потом постучались. Рона удивленно распахнула глаза – ей прежде не доводилось видеть оллфа. То есть эльфа, пора привыкать к их верному названию. И теперь надо с ним как-то разговаривать… На каком языке?
   Кстати сказать, Роне сразу понравился первый увиденный в жизни эльф. Невысокий по меркам людей, тонкий, с темными прямыми волосами и веселыми искристыми глазами нефритовой зелени. Не нашлось в нем ничего «вечного», описанного в недобрых гномьих сказках и явно созданных под впечатлением обиды от создания Стены. То есть ни капли высокомерия, замкнутости или снисходительности, перемешанных со скукой. Скорее наоборот, эльф оказался очень открытым и улыбчивым, такому никак не дать его – наверняка – очень долгих лет. Глаза излучали интерес и ловко подмечали все, что нуждается во внимании. Например, крайнее утомление королевы, которое требует вмешательства лекаря. А он был не только магом, но и лекарем, это Рона поняла сразу. Поклонился, присел рядом и бережно обнял запястья, делясь силой. Сразу стало легче.
   Издавна гномам ведомо: знахари выносливее иных магов, но, если отдали силу до капли, после им очень тяжело накопить хоть немного. Это так же бесполезно, как собирать кружкой капли дождя в пустыне, – любил говорить Эфрых. Он в свое время путешествовал, ему виднее.
   Эльф обрушил на королеву целый водопад! Рона испуганно убрала руки.

   – Так и себе ничего не оставишь!
   – Пустяки, меня недавно так нагрузили силой, аж пьян, – рассмеялся эльф, и королева с облегчением поняла, что он говорит на совершенно чистом гномьем. – Зато ноги гудят. Я не лучший бегун из числа эльфов, а до вас пришлось добираться долго. Мы были на уровне, который зовется тридцать четвертым, у выхода к горной долине, когда прискакал гонец и сказал – надо идти. Мы подумали и отправили сюда три десятка хранов, они вроде ваших норников, пожалуй. Еще магов десяток, но старых, опытных. Нас провел короткой дорогой сотник спасателей. Иные, из лагеря на северном склоне, пришли еще вчера – но они помоложе и не столь сильны. Я Лоэльви, я учил магии твоего брата. А он воспитывал меня, и очень успешно. У меня после занятий с Рртыхом свадьба намечается, как только с ведимами покончим. Рртых старается извести ведимов на нижних ярусах. Обещал пробиться сюда в три дня. Так что скоро будет, он от своего не отступается.

   Рона улыбнулась. В способностях брата воспитать кого угодно она не сомневалась. Вздохнула, стала рассказывать о делах гор. Маг слушал и кивал, а заодно смешивал и заваривал травы, массировал королевский затылок и пальцы. Прежде никто не помогал знахарке в лечении. Сама имеет дар и должна управляться. Помощь эльфа оказалась удивительно кстати. Это было необычно: бездельничать и наблюдать, как тебя приводят в замечательно здоровое и крепкое состояние готовности к работе. А дел – много.
   Того и гляди, явятся послы Ронига. Мастера городов стоят в очереди на прием и требуют разобраться с горой бессмысленных и просто вредных указов покойного Кныттфа. Для эльфов надо выделить комнаты, обеспечить питание и вообще выяснить – как и чем их кормить, есть ли сложности с несхожими обычаями? Торговцы настаивают на восстановлении полноценной добычи угля, потому что до сих пор отгружали его из запасов или наскоро рубили требуемый объем, так что шахты в ужасном состоянии… И нельзя отложить этого дела: города людей замерзают, зима лютая по эту сторону гор, словно север с югом перепутались…
   Эльф закончил лечение и довольно осмотрел выздоравливающую.
   Еще раз, чуть подробнее, рассказал о гибели демона и планах своих соплеменников двигаться коридорами Синего города и выслеживать ведимов. Упомянул, что их в южном кряже до двух сотен. Рона кивнула и посоветовала исключить по крайней мере два с половиной десятка, изрубленных гномами в коротком бою.
   Вдвоем они еще раз изучили карту уровней. Рона с улыбкой вспомнила о намерении короля разрушить плотину, которая давно рухнула, а теперь снова цела. Ее восстановили вддыхры – бывает и от них польза. Эльф ее воспоминание принял очень странно. Побледнел и попросил немедленно показать плотину. Уточнил, имеется ли там охрана? Потому что если уровень снова сух, значит, плотину действительно залатали ведимы. Если так, они теперь могут снова её разрушить! Ведь внизу врагов очень много, а Черным уже нечего терять, и их самая большая задача – нанести вред хотя бы напоследок, отомстить.

   – Ррын обещал глянуть, вошли ли они в город, – успокоила эльфа королева.
   – Они и войдут – следом, – мрачнее прежнего кивнул тот. – На душе тяжело. Дай мне ваших спасателей. Десятка два, и я возьму пару наших мечников.

   Королева кивнула. Отсылая эльфа, она не переживала. Вддыхры получили такой удар – им не до мести. Наверное, стараются спрятаться и пробраться тайком на равнины. Прежде всегда было так. Они сильные бойцы, но умирать не желают, слишком привыкли одолевать страхом и скоростью. Их повадка – гадить и прятаться…
   Но теперь все иначе. Лоэльви понимал это совершенно точно. Он полагал, что завалы, сохранявшие нижние ярусы от затопления, уже разобраны или вытоплены. Гномы прежде удерживали врага, а теперь готовят дорогу для друзей и союзников. Ведимы могут этим воспользоваться. Они пойдут на все, чтобы Сэльви никогда не покинула гор. Черная ведьма, убившая демона и способная выпить из него силу тьмы, должна умереть. Тогда у ведимов появится слабенькая надежда, что их хозяин снова вернется, что получится вызвать из щелей мир кого-то иного, похожего… И тогда гибнущий безвозвратно род Черных воспрянет.
   Маг шел вниз, сокрушенно качая головой: как же недоглядели? Надо было сразу выводить Сэльви и прятать за Стеной, в недоступном злу Лирро, подальше от всех напастей! Да и Орильра заодно: он знает то, что забыто всеми прочими. Лоэльви улыбнулся мягче. Эриль тоже надо было вернуть домой. Вот уж кто достаточно воевал… Все старшие заслужили право на мир. Это он – ученик, пока ничем не доказавший своей взрослости. Да, помог отразить ведимов. Но так сделал бы любой другой.
   Пришедших вместе с Лоэльви эльфов уже накормили и отослали вниз, на тридцатый уровень. Спасатели, которых вызвала королева, виновато развели руками – всех определили в дозоры. Ррын умеет очень быстро распоряжаться и до работы зол. А еще и мастер Желтого города в ухо гудит. Еще бы! Уровень сух, можно начинать восстановление! Гном подумал и сообщил: пойти и разыскать кого-то из эльфов можно. Наверняка дежурят в центральном тоннеле, например. Группы примерно одинаковы – гномы и один-два мага эльфов. А еще их мечники, если удается добрать и их. Но у групп твердое задание, и потому гномы не откажутся от своего маршрута до нового распоряжения мастера или Носителя королевской секиры. А оба эти гнома в городе, далеко, и обернутся часа через полтора. Лоэльви искать и ждать не согласился и пояснил свои сомнения по поводу плотины. Спасатели задумались.

   – Верное дело, так нагадят, что и не разгребем, – кивнул старший, именуемый Мырвом. – Идем. Я отошлю толковых гномов с сообщением Ррыну и запрошу помощь в наших казармах. Эх, как мы оплошали, не выставили там сразу пост? Вот беда…
   – Когда придет подмога?
   – Да не более, чем через полчаса, у нас хорошо дело поставлено, – пообещал гном. – Можем чуток подождать.
   – Не стоит.

   Спасатель кивнул с полным согласием. Мырв и сам считал, что плотину следует проверить немедленно. И отряд двинулся по широкому главному тоннелю. Здесь уже восстановили свет. Яркие фонари, именуемые солнечными, разливали его щедро, освещая стены коридоров. Гномы показывали метки, оставленные группами: все уже осмотрено по первому разу, все чисто, врагов нет.
   Лоэльви облегченно вздохнул и чуть успокоился. Может, зря он развел такую панику? Отряд двигался быстро и слаженно, на ходу тревога совсем потускнела и съёжилась до размеров легкого беспокойства. Пришли иные мысли. Скоро Черным конец, и тогда жизнь эльфов станет совсем иной. Наконец-то у них появится настоящий король! Тот, кто понимает, как следует беречь законы. И умеет отличать глупые традиции от извечных правил, созданных самой природой эльфов. Например, чудовищно обидно и несправедливо то, что разрушены семьи. Для эльфа с его неимоверно долгой жизнью поиск второй половинки – это едва ли не самое главное дело. Как иначе жить и сохранять смысл в своем существовании? Это понял даже Рртых, хотя он гном. И поняли куда быстрее, чем многие эльфы, такие древние и мудрые. Лоэльви улыбнулся. Он много раз пытался представить себе Рону, сестру Рртыха. И не мог. Квадратный гном слишком велик и массивен, чтобы, обтесав лишнее, можно было рассмотреть в его чертах что-то женское – хотя бы на уровне фамильного сходства. И маг смущенно полагал, слушая друга, что «красавица» для гномихи – определение несколько условное. Каждый считает своих женщин – лучшими.
   А сегодня Лоэльви понял, что ему придется извиниться перед рыжим за свои глупые мысли. Рядом с Роной любая из эльфиек показалась бы способной к полету, слишком тонкой и прозрачной. Но золотоволосая Рона не массивна и не тяжела. Просто в ней всего… немного чересчур. Талия прямо-таки эльфийская, а бедра крепки и широки, руки плотные и сильные, ноги уверенно стоят на неровных камнях подгорного мира. Лицо румяно вопреки отсутствию солнца, а глаза яркие и озорные, хотя сегодня ей тяжело. Нет, гномы не зря так гордятся своими женщинами. И, будь они чуть повыше, маг бы сильно переживал по поводу присутствия Жависэля в горах. Того и гляди, присмотрит себе такую вот Рону… А как эльфам – оставаться без своего бесподобного наместника?
   Лоэльви чуть усмехнулся. Тут, того и гляди, король станет человеком, исполнив полный обряд и соединив кровь со своей очаровательной ведьмой. Мудрые молчат, но в душе безумно переживают… Терять Орильра никто не готов, но и возражать решившему свою судьбу – невозможно! Впрочем, пока это проблемы завтрашнего дня. А сегодня надо убедиться, что все, кто теперь движется нижними коридорами, безопасно выйдут оттуда наверх. Нельзя ведь потерять их – тем более теперь, когда война уже, по сути, завершена.

   Гномы двигались быстро, их рыжие крысы в смешных попонках из стали сновали вокруг, обыскивали щели и обнюхивали камни. Пожалуй, запаха ведимов они и не знают, но зато любого чужого приметят. Пока – спокойны. Значит, здесь и правда безопасно.
   Проход к плотине вел чуть в сторону от Желтого города. Этот коридор был пуст и хранил одну из самых ранних меток осмотра. Идти оказалось тяжело. После прорыва воды возникло русло, по которому несся в пещеры освободившийся поток. Он где-то сбил, навалил груды камней, а где-то наоборот, вымыл канавы и обнажил заделанные старые трещины. Обходя их и ныряя в ямы, где вода стояла до сих пор и порой поднималась в рост гнома, Лоэльви снова забеспокоился. Как это нагромождение скал, погруженное в полумрак, скудно подсвеченное парой фонарей у изгибов русла, можно осмотреть? Да только наспех. Не бросились в бой Черные – значит, их нет. А если ведимы не боя хотели, а чего-то иного?
   Выбравшись из очередного завала, отряд свернул в каменное жерло старого коридора. Двигаться тут стало удобнее, скорость опять выросла. Мырв охотно пояснил, отжимая бороду, что это – древнее русло, каким оно было. Позже гномы лишь расширили его и чуть поровнее обтесали пол. Здесь вода текла под уклон. Вскоре все увидели плотину – она была цела, и ничего дурного с ней не приключилось.
   Лоэльви кивнул и послушно глянул туда, куда указывала широкая ладонь спасателя. Он представлял себе плотину иначе, как их строят на реках внешнего мира, называемого гномами поверхностью. Стена сплошного камня или бревен. А сверху – перелив, водопад, часто с мельницей.
   Гномья плотина была не такова. Реку повернули и направили в более выгодное подгорникам русло, а здесь создали не перелив – глухую затычку. Надежную, охотно пояснил Мырв. Имеется несколько рядов ворот, все они запираются независимо и страхуют русло от прорыва воды. А за воротами, добавил спасатель, есть еще и стена из камня. Сложена отличными старыми мастерами. Ее гномы, обрушивая плотину, разбили заклятием.
   Заново русло осушали реку уже вддыхры. Но теперь их работу проверили гномы, и сочли камень монолитно твердым. Только после проверки подгорники снова опустили ворота. Лоэльви облегченно вздохнул.
   И что он так разнервничался? Гномье усердие – это что-то воистину стальное… Если они проверяют, то желают это дотошно.
   Маг тронул пальцами ворота. Надежная гномья работа. Медная ковка. Заклепки в два дюйма. Пальцы скользили по створке… пока не сорвались. Спасатель, стоящий рядом, увидел это. Помянул рудничный кашель и подошел ближе. Сам протянул руку и убедился – нет ворот! Тут вот есть, а далее одна видимость…
   Гном быстрым жестом отослал гонца к Ррыну. Задумался ненадолго.

   – Вверху ничего особого нет, камень. Погоди, подумаю толком. Поток этот вытекает из озера на уровне Стального. Как тебе обсказать попроще? Город Стальной, тот самый, где покои королевы. Ага, что еще? Да вот же: оттуда к каскадам пробиться можно! В каскадах вода свободно течет, и по скалам вдоль водопадов вверх лезть вполне удобно, – гном в отчаянии дернул себя за бороду. – Они что, опять обманули нас?
   – Не знаю, – задумался Лоэльви. Здесь не нарушена стена, поток течет себе, куда должен. А над воротами лаз в пол-аршина шириной. Так, теперь вижу его. Определенно – магией создан в камне. Далеко уже прошел, но не завершен. Готовят его либо ради побега, либо для нападения.
   – От озер можно старыми пещерам выйти на поверхность, – кивнул Мырв. – Там опять завалы, но вддыхрам это не помешает. А мы, вишь ты, по старинке верим в камень. Про магию все норовим забыть, она чужая нам.
   – Пока здесь всего-то один ведим. И… да, он уже спускается. Я окончательно уверился, лаз не окончен и пока не имеет выхода наверх, именно так.

   Спасатель кивнул и расчехлил секиру, прочие повторили его жест.
   Работать с эльфом гномам очень понравилось. Притормозил Черного так, что рубить – одно удовольствие. Когда гномы закончили, Лоэльви уже смотрел в другую сторону.
   Мырв обернулся и снова помянул кашель, добавив для верности еще и угольную пыль.
   По старому сухому руслу шел еще один вддыхр. Нет – два! Они пока не замечали врага и двигались достаточно медленно, вполне удобно для наблюдения. Мырв пожал плечами – вот уж точно, удобно, он и секиру еще не убрал. Двух Черных разом магу затормозить оказалось труднее, и один из спасателей получил небольшое ранение. Однако гордился собой – уложить так легко и играючи трех тварей! Да они самый лучший отряд на уровне, пожалуй.

   – Я бы сказал иначе, – быстро шепнул Лоэльви. – Мы их поймали так удачно, что сами попались. Здесь все же путь к отступлению, а не атаке. И путь почти готов. Они наверняка разрушили бы плотину, поднявшись выше, чтобы переполох позволил им уйти бесследно.
   – Как их не заметили? – удивился почти беззвучно Мырв.
   – Эти залегли в подобие спячки, их в таком состоянии даже маг не обнаружит. И сами они ничего не слышат и не видят. Даже нашего с вами шума в завалах, Мырв. Полагаю, первый убитый нами ведим незадолго до гибели разбудил своих и оповестил, что завершает работу. Смотри.

   На сей раз Мырв кивнул молча. Заранее выдавать свое место очередной паре врагов ему не хотелось. В голове мелькнула неприятная мысль: а полчаса – это же прорва времени! Если черные пойдут косяком…
   Следующая пара Черных заметила бой издали.
   На сей раз гномы управились с куда большим трудом, и бережно уложили на камни в сторонке двух своих. Лоэльви шептал заклинания на непонятном певучем языке, а гном считал мгновения. Полчаса – это не прорва. Это, может статься, вся жизнь. Надо очень постараться растянуть ее так, чтобы твари не ушли. Подмога должна застать вддыхров тут. Эльф согласно кивнул. Порылся в легкой сумке и достал с десяток арбалетных болтов. Пояснил – эти изобретения Рртыха. Бгррыхи взрываются и убивают Черных на расстоянии в десять саженей. Эльф помолчал и добавил – он уже делает особое заклятие, которое само станет тормозить врагов у приметной трещины, а гномы пусть получше целятся. Больше зарядов нет. Мырв кивнул. Уточнил, чем займется Лоэльви, раз хочет себе выкроить время?

   – Да мало ли как пойдет, – пожал плечами тот. – Попробую запечатать. Потребуется сложное заклинание, оно очень много сил отнимает, но я постараюсь. Тогда для них тут будет тупик. И камень плавить станет невозможно.
   – Дельно, – одобрил Мырв. – Эх, всего-то минут пятнадцать постоять бы нам.
   – Они уже рядом, – усмехнулся Лоэльви. – Не огорчайся сильно, но не будет пятнадцати минут. Гномы идут, и маги тоже, я чувствую их. Но Черных – тоже чувствую, и они намного ближе. А жаль. Я даже не могу отослать вас. Пять-то минут мне потребуется, это обязательно.
   – Мы постараемся.

   Лоэльви отвернулся к воротам и зашептал очень быстро новые слова заклятия. Мырв пересчитал болты и подумал с тоской, как их не хватало в прошлом бою. Скольких бы Черных можно было положить таким! Тварюки лезли кучно, так и перли из дыры в полу. Вроде диких крыс. Собственно, они и есть серые крысы, не знающие преданности и дома. Только злобу, желание жрать, портить добро и заполонять мир.
   Когда маг закончил заклинание, гномы еще держали Черных на рубеже. Ведимы потеряли пятерых, сунувшись скопом – Мырв сжег их двумя меткими выстрелами. Гномы уложили у стеночки еще троих спасателей, для которых бой оказался последним.
   Мырв усмехнулся: Черные перестали спешить, встретив серьезное сопротивление, как случалось много раз прежде. Решили взять измором, себя сберегая. Истратили пару минут на преодоление заклятия, тормозившего их движения. И выслали еще двоих – на пробу. На сей раз гномы использовали три болта, но Черных успешно уложили. Лоэльви снова что-то шептал, и Мырв одобрительно подумал, что с магом группе крепко повезло.

   – Ну вот, господин гном, – сообщил эльф из-за спины усталым, но весьма довольным голосом. – Я закончил. Больше не стреляйте. Закройте глаза и отдохните. Все, что следовало, вы уже сделали. Не увидят они вас, это будет лучшим решением.

   Мырв попытался возмущенно уточнить – «вас» или «нас»? Что за…
   Но с магами всегда так – делают и не думают, согласны ли с ними окружающие. Уже засыпая, гном крепко рассердился и пообещал себе изругать эльфа как можно основательнее за причиненное беспокойство. Потому что гномы не бросают своих, и спать, пока иные дерутся, – не привыкли. Уже проваливаясь в глубину забытья, Мырв решил окончательно: такой сильный маг и себя обезопасил. А как иначе?

   Сон ушел легко, злость осталась свежей и нерастраченной. Мырв открыл глаза и зарычал: над ним склонился тот самый упертый эльф. Черноволосый и темноглазый, против света толком и не рассмотреть. Живой, уже хорошо! Такого ругать – большое душевное облегчение.

   – Спросил же толком, вот торопыга: нас всех не заметят? – выпалил он. – Сном бухает по голове, не выслушав, а теперь сочувствует запоздало.
   – Не заметили всех гномов, – грустно уточнил эльф. – Это заклинание именуется «сон незримых», на себя его нельзя отразить.

   Эльф говорил по-гномьи кое-как, его старозвучное произношение сильно усложняло понимание речи. Мырв нахмурился, заподозрив нехорошее. Сел, огляделся. Приметил еще трех Черных, сожженных у той самой рубежной трещинки. И следующий труп – поближе. Похоже, ему достался последний болт. Совсем рядом, буквально в ногах у гнома, валялся ничком еще один вддыхр, распоротый клинком. И вон – еще, уткнулся в плотину носом, словно так и следует проверять ее на прочность…
   Мырв одобрительно крякнул – толковый маг. Особенно приятно, что и воин настоящий. Гном поднялся на ноги и охнул. Из-за камней, укрывавших его, лежачего, было не рассмотреть размытое недавним потоком русло, уходящее вниз. Теперь оно виделось отчетливо. Там валялись в нелепых позах еще десятка три мертвых вддыхров. Эльфы успокоили их быстро и без затей. Кого-то распороли, да и повзрывали – любо-дорого глянуть. Мырв прикинул, что потерять в таком бою пятерых и сохранить прочих – настоящее чудо. Довольно глянул на своих друзей спасателей, живых и даже в большинстве здоровых. Только – нерадостных. Обернулся, разыскивая взглядом мага. Раз дождался подкрепления…

   – Не дождался, – понял его движение незнакомый высокий эльф, подошедший только что. – Как только этого вот срезал мечом, они атаковали разом. Сильные были… Отоспались, злости накопили. У Лоэльви наоборот, уже не было сил ни на защиту, ни на что иное. Как я мог оставить его одного? И что я теперь скажу Эри?
   – Что они перли сюда всей стаей, спасаться, – буркнул Ррын, подходя ближе. – А я проверил плотину и ушел, не оставив охраны. Я, дурак упертый, полагал, они будут драться, а не сберегать шкуры…
   – Страх знаком всем, – вздохнул светловолосый. – Видишь: сегодня у них когти уже не те, доспех не пробивают. У Лоэльви, как ты заметил, ни одной сквозной дыры на латах. Без демона им недолго осталось силой хвастать.
   – Что, ничего не получится наколдовать? Верно говоришь, он и не ранен, на вид-то, – осторожно понадеялся Ррын. – Кэль, ты маг, да и прочие тоже. Вы бы все вместе и попробовали.
   – Разве что твоя жена попытается, – покачал головой эльф. – Когда душу вырывают, есть небольшой шанс. Было похожее состояние егеря Мартига, когда Рртых спас его. Но надо петь сразу. А вообще… я особо ни на что не рассчитываю. Три десятка Черных, три! Мы тут таких заклятий понакидали, что и подумать страшно. Сплошная смерть, из подобного месива трудно вернуть, даже и невозможно, скорее всего.

   Кэльвиль ссутулился и побрел прочь. Ррын буркнул мастеру указания по продолжению осмотра уровня и побежал следом, ловко прыгая через камни…
   – К жене надо идти, – рявкнул Ррын и ускорил шаг.
   Рону он застал в ее комнате, снова такую же бледную и слабую, как утром. Если не хуже. Она глянула на мужа и сопровождающего его эльфа и чуть качнула головой, не дожидаясь вопроса. Шепнула: тело отнесли в холодную пещеру. Она честно пыталась сделать все возможное. Но знахари до сих пор слабы после атаки Черных и не смогли помочь, да и душа не откликалась на зов.

   – Увы, эльфы плохо слышат чужой зов, – кивнул Кэльвиль, присаживаясь на край ложа и бережно принимая ладонь королевы в руки. – Я не маг, но остатками силы поделюсь. И я никудышный друг. Как я мог бросить его? Я был уверен, Ви останется с вами, королева.
   – Мне уже лучше, спасибо, – тихо сказала Рона. – Плохо мы приняли вас.
   – Просто какой-то злой случай, пугающе похожий на судьбу, – еще больше ссутулился светловолосый. – Эри потеряла мужа, когда прошлый раз последних демонов заточили в ларец. Казалось, победа уже наша, и вдруг… Как она переживет повторение кошмара – не знаю. Я пока не в состоянии поверить в произошедшее. Извините, я пойду и посижу возле… тела. Как-то неприятно, что он один там.

Запретная грань миров

   Сэльви шла по широкому ровному тоннелю тридцать четвертого уровня следом за Рртыхом. Сопела, вздыхала и глотала слезы. Старалась делать это тихо, чтобы никто лишний раз не заметил. Все и так знают, но им кажется, это простая размолвка. А вдруг нет?
   Если разобраться – сама виновата.
   Идея была блестящая, нельзя не признать. И оттого все молчат – им нечего возразить, дело было подготовлено верно. Только ее тут слишком берегут, как будто умирать остальным – правильнее и проще. Сэльви пыталась говорить нечто подобное, оправдываться… и получила, кто бы мог подумать, по шее. А Эриль казалась ей такой воспитанной и даже возвышенной. Да и бабушка тоже, ну с чего вдруг драться-то? И почему ей должно быть стыдно, если теперь все живы, и Черных больше почти что нет? Сэльви сердито смахнула слезы и взяла у Рртыха новый платок. Один гном ее и не ругал. Иначе совсем бы жить стало невозможно.
   А все начиналось с такой хорошей, правильной идеи!
   Она очень быстро додумалась, что ведимы будут охотиться именно на нее. Отмылась от копоти, покушала, отоспалась и, едва открыв глаза, уже все знала. И про охоту, и про то, как их на этом поймать всей их гадкой кучей. Был вечер, все отдыхали. Широкая незнакомая долина впереди, между стоянкой и продолжением подгорного коридора, мешала осуществить идею немедленно. Надо сперва найти хорошее место в лабиринте горных ходов, – подумала Сэльви.
   Еще она сразу же догадалась, что Рир будет против. Ну, если говорить совсем честно, то не просто против – а, самое малое, до холодного бешенства. Стоит заикнуться о плане, муж тотчас отошлет ее назад в Лирро. Свяжет, по голове стукнет, травками напоит, заколдует или учудит еще что-нибудь подобное. А как тогда поймать всех злодеев сразу, чтобы не оплачивать тяжелыми ранами и жизнями каждую встречу с озверевшими ведимами, запертыми в горах?
   Пока Сэльви горела после боя с демоном и оставалась в забытьи, много всего приключилось. Гномы, люди, храны и маги попытались обойти нижний, тридцать седьмой, уровень. Он не особенно велик. Но в один день сожрал три десятка жизней, и скольких еще покалечил! Черные в лабиринтах – как дома. Обвал или прорыв ядовитого газа магией запросто не убирается…
   Камни последнего обрушения спасатели до сих пор разгребают. Спасибо Лых и таким, как она. Хотя бы находят выживших и помогают с ними наладить связь.
   В общем, Сэльви решила ничего седому не говорить. Вздохнула и продолжила список: бабушке Эль ни слова, Эриль вообще в глаза не смотреть, к Жасу близко не подходить… и так далее. Орильр, само собой, быстро заподозрил подвох – он такой, его трудно обманывать. Но ей повезло ловко отговориться головной болью и недавним боем. Сбежались, напоили травками, пожалели и отослали в один из последних отрядов – по сути, в обоз.
   Если бы они знали, что это и есть первая часть плана, ни за что бы глаз с ведьмы не спустили! Сэльви добралась до обоза, мило поговорила с Бравом, которого тяготила роль распорядителя снабжения. Отоспалась, пока в ночи обоз готовился к переходу через долину и потом двигался. А утром Сэльви изучила самый подробный план гномьего тоннеля, который нашелся у Брава. И села писать записку для рассудительной Эриль, которая хотя бы дочитает, прежде чем шуметь и ругаться. Для верности нарисовала кусочек плана коридоров.
   Сэльви долго трудилась, усердно выводя знакомые чужой памяти, а вовсе не руке, сложные буквы староэльфийского, потом пыхтела над самодельной картой. Обоз за это время миновал долину и вошел в ворота южного кряжа, в продолжение тоннеля тридцать четвертого уровня. Уже был глухой вечер. Орильр ждал ее на стоянке и обрадовался, что за день ведьма ничего ужасного и опасного – для себя, по крайней мере, – не учудила. Накормил, погладил по голове, пообещал скоро вернуться… и убежал. Сэльви скорчила мужу вслед рожицу – а что он с ней, как с ребенком?
   И перешла к исполнению второй части плана.
   Ведимов надо ловить на приманку. Она – наилучшая приманка. Сэльви позвала Лых, тоскующую без дела возле раненого спасателя. Пригласила ее в гости, рассмешив весь лагерь. Девушка не сомневалась, что крыса знает, чего от нее ждут. Во-первых, ее учили носить сообщения за завал и отдавать старшему или тому, кто известен рыжей по имени и запаху. Во-вторых, Сэльви вчера проверила свой план, попросив Лых доставить Эриль выкопанную из-под снега полезную в лечении травку – точно таким же образом, и все удалось. Теперь Сэльви, кроме прочего, знала, сколько времени тратит Лых на дорогу. Это тоже важно. Как и то, что рыжую любимицу спасателя никто не станет ругать за помощь непутевой ведьме. И за неосмотрительность – тоже.
   Сэльви дождалась, пока все заснут, усадила на плечо сытую Лых и пошла по главному коридору, радуясь красивому и яркому свету волшебных звездочек. Выбранное заранее боковое ответвление нашлось легко. Сэльви дважды сверилась с планом – нет ли ошибки. Все точно, значки гномов совпали один в один. Лых деликатно взяла с руки сыр, угостилась любимым лакомством, шевеля усами от удовольствия и забавно подергивая носиком. Она бы и просто так отнесла письмо, но даже крысе приятно внимание. Рыжая сунула мордочку в кольцо шейной ленты, прихватила для надежности пакет зубами и побежала по коридору. Она двигалась быстро и бесшумно, сразу и точно определив, где следует искать Эриль. Сэльви помахала рукой вслед своей сообщнице, пожелала ей удачи и вошла в темный коридор. Крошечный гномий фонарик она стащила тоже – в обозе, заранее. Такие фонари зовутся минеральными, свет дают тусклый и холодный, зато горят без масла, будто они вечные, и еще их можно переворачивать как угодно. Удобная вещь.

   Через час, как и было рассчитано, Эриль получила письмо. Шуметь и ругаться древнейшая из женщин эльфов начала до чтения, вопреки плану Сэльви. Она оказалась не готова вот так проснуться среди ночи и обнаружить у себя на груди Лых, вежливо обнюхивающую шею и даже чуть-чуть покусывающую ухо, чтобы осторожно разбудить получательницу письма.
   Мгновением позже рядом уже светились глаза Орильра, наливаясь зеленью того самого бешенства, которого так опасалась Сэльви. Одного взгляда на крысу ему хватило, чтобы осознать: никто, кроме неугомонной Сэль, не мог до такого додуматься. Пока Эриль пыталась успокоиться и утешить смущенную столь резким приемом Лых, седой прочел записку и поднял отряд.

   – Эри, если мы поторопимся, то я успею убить ее лично, – мрачно изрек он. – Только надо очень спешить: полагаю, там уже и без нас целая толпа желающих разобраться с ведьмой.
   – Наверное, именно это и грызет меня с утра, – предположила Эриль, застегивая перчатки и поправляя пояс. – Прямо сил нет, как на душе тоскливо. Она хоть место указала точно?
   – Вполне, – кивнул Рртых, удачно навестивший друзей. Он только-только выбрался из ближнего перехода от нижнего тоннеля, но уже сунул нос в карту. – Хорошее место выбрала, два входа и далее сплошь тупики. Пойду, второй-то ход мы закроем с тридцать пятого.

   Орильр кивнул уже на бегу.

   «Эри, я пошла заманивать ведимов. Они ищут меня, я чувствую. Я помогу им, отзовусь, как делала уже однажды. План я нарисовала, вы как следует соберитесь и идите туда, их будет много. Место удобное – большая пещера, коридоры и тупики. Часа полтора надо, чтобы их собрать. Как раз и вы подтянетесь. Это немножко опасно, но лучше так, одной ведьмой рискнуть, чем губить кучу народа напрасно. Не говори сразу Риру, а то он понесется сломя голову и не дожидаясь остальных.»

   Седой полагал, что так – не лучше. Потому что терять свою ведьму он не готов. И ведь уже показалось, что ничего плохого не случится: демон мертв, Сэльви ничто более не угрожает. Вот и не отослал ее в Лирро по глупой беспечности.
   Вдвойне больно то, что она во многом права. За день в обозе прибавилось так много раненых, что уничтожение остатков ведимов перестало казаться второй и менее важной частью плана. Не зря Жависэль сразу говорил: трудное дело – впереди…
   Черные, почуяв гибель демона, прекратили атаковать гномов и помчались к хозяину. Они надеялись помочь ему или хотя бы понять, что могло уничтожить демона и насколько его смерть окончательна?
   Ведимы желали выжить, любой ценой! Им ли не знать, род полулюдей с кончиной последнего демона иссякнет, и очень быстро. А еще Черные попали в западню… Они дошли до закопченных коридоров и отпрянули – здесь покинуть пещеры невозможно. Ловушка захлопнулась, для ведимов осталась только месть.
   Увы, сила Черных гасла куда медленнее, чем их злость. И злость в первую очередь требовала искать ведьму. Хуже: она нужна была и гаснущей силе Черных – этот «уголь» содержал, по их мнению, часть могущества хозяина, а возможно, и крупицу его души.
   Насколько он в своих предположениях прав, Орильр осознал, догнав в главном коридоре двух Черных. Это случилось у самого поворота, указанного на плане Сэльви. Оба так спешили, что не услышали врага, и он срубил двоих одним движением парных клинков, не замедляя бега. Нырнул в коридор и – ужаснулся!

   Весь лабиринт был пропитан невнятным шепотом поиска. Наверное, именно так ведьму звали и пытались обнаружить в ее снах. Седой стряхнул озноб со спины, передернув плечами. Нельзя сейчас переживать или злиться. Не время. Усмехнулся – значит, еще не нашли, удачливая у него жена.
   Лабиринт коридоров Орильр запомнил с первого взгляда. Большая центральная пещера и косые лучи старых пробных выработок, смыкающиеся часто и довольно небрежно. Иногда переходы достаточны по ширине и высоте для человека, а порой и мелкому гному тесны, заканчиваются тупиками и обрушениями. Справа как раз тупик. Седой скользнул направо и не удивился, застав там ведима – в засаде. Ведим тоже не удивился… не успел.
   Орильр стряхнул с лезвия кровь и задумчиво прищурился – слабеют! Скорость совсем не та, да и когти вроде стали покороче. Третьи сутки нет демона, и он не просто умер – выпит до капли, его сила не перешла к слугам.
   Стена захрустела, как корочка слабого льда. Кто-то еще решил проверить тупик, способный укрыть ведьму. Орильр дождался, пока щель станет достаточно широкой, чтобы убедиться – создает ее именно Черный. Эту шею Орильр свернул походя, и голову отсек уже у мертвого – для надежности. Толкнул охотно ссыпающийся песком камень и нырнул в новый коридор, перешагнув тело. Недовольно качнул головой: как бы тут своих случайно не порезать.
   Затеянную ведьмой ловушку Эриль назвала «хороводом». Что-то и правда было похожее на беготню по кругу. Ведимы скользили по коридорам и шептали заклятия, кружили, пытались нащупать друг друга, создать общность силы. Несколько самых опытных развели в пещере огонь и плясали, призывая темное пламя в помощь. Но ведьма не находилась.
   Зато внешнее кольцо «хоровода» уже целиком состояло из эльфов.
   Плотно обложив врага, эльфы стали двигаться к центральной пещере, сжимая кольцо. Все были предельно осторожны, страховали друг друга… и беззвучно ругали седого, призраком возникающего то тут, то там. Орильр будто вырастал из воздуха, тусклого и пропитанного тьмой заклятий. И исчезающего так же мгновенно – вырвав еще одну жизнь из хоровода Черных.
   Последними полегли те Черные, что затеяли «пляску Огня».
   Орильр бережно вытер клинки и убрал в ножны. Прислушался к спокойной и безопасной тишине. Глянул, как оседает на пол тьма заклятий, вдохнул обычный затхлый пещерный воздух.
   Эриль вышла из коридора почти одновременно с Жависэлем. Рыжий эльф был доволен. Сидящая у него на плече Лых – тоже. Она многим ведимам удачно прокусила ноги. Опытная крыса знает, как навредить врагу сильнее всего. Хромой и оставляющий след – вот кто не уйдет от возмездия. Эльф убрал секиру в чехол. Усмехнулся, глядя, как из угла бочком выдвигается живая виновница переполоха…

   – Выпороть тебя следует по обычаю гномов, – вздохнул он. – Но рука не поднимается. Где бы мы еще положили за один раз шестьдесят семь Черных – никого не потеряв? Они буквально не в себе были, ничего и никого не замечали, на тебя настроившись. – Рыжий нахмурился. – Рир, как-то ты уж слишком нехорошо молчишь.
   – Передай ведьме, что впредь она может делать все, что ей вздумается, – сообщил Орильр, не глядя на жену. – Я полагал, что заслуживаю большего доверия. И я не намерен прощать обман.
   – Рир, – охнула Сэльви. – Но я же для пользы дела!
   – А еще напомни госпоже Сэльви-а-Шаэль, – продолжил, не глядя на жену, зеленоглазый, удивляясь своей злости, не поддающейся контролю, – что она когда-то обещала не предавать своего мужа.
   – А сам-то никак не выговоришь? – огорчилась Эриль.
   – Не получается, – честно признался седой. – Могу сорваться. Пойду к Рртыху, скажу, пусть снимают засаду.

   Он развернулся и ушел. Сэльви осталась. Эриль отругала ее очень коротко и даже с какой-то жалостью. Потом, правда, добавили остальные. Никто не понимал, почему она все сделала тайком? Почему сочла крысу более надежным напарником, чем эльфа или гнома?
   Седой шел впереди и ни разу не обернулся. А ведьма всхлипывала и тащилась следом, очень надеясь набраться мужества, догнать мужа и извиниться. Может, хоть отлупит. Тогда ему станет легче, и появится шанс помириться. Но у Орильра такая прямая спина! Глянешь – и собрать мужество оказывается очень сложно.

   Целый день Сэльви про себя проговаривала умные и важные доводы предстоящего разговора. И решила: когда они придут к гномам, станет проще. Там их поселят в комнаты или общую пещеру, и он уже не сможет вот так все время – спиной к ней.
   Время в подгорном мире утратило для Сэльви смысл. Свет всегда ровный, но это не день. Тьма соседствует с ним – и она – не ночь… Остался один-единственный источник знания о течении часов и дней – Рртых. Рыжий в любой момент мог точно назвать час суток, и то, принадлежит ли этот час дню или ночи. Как? Он и сам не умел пояснить. Говорил, пожимая широченными плечами, что время тикает в голове каждого гнома, Труженик создал их, предусмотрев для каждого безупречные часы. Спорить Сэльви не стала, какой смысл? Рртых действительно не ошибался и на минуту.
   А еще он знал, где север, и как далеко еще идти до того места, где гномы Гхросса готовят встречу, разобрав завалы. Веселую встречу! – рокотал гном. Он шел домой, и шел победителем. Дед и прадед уже час как перестали раздавать оплеухи и тоже выбрались в главный тоннель. Бгррыхи разложены по всем ответвлениям, и пока ни один не сработал. Нет больше Черных! А если осталось несколько, гномы их и не упустят, даже без помощи эльфов.
   Так и двигались – с редкими привалами, в ночи, скрашенной звездочками золотистого света…
   Наконец, за очередным поворотом открылся длинный прямой участок тоннеля. Снова – светлый, здесь уже укрепили солнечные фонари.

   – Добрались! – обрадовался Эфрых. – Ну что ж, добро пожаловать в обжитой Гхросс. Ночь на дворе, но мы уж праздник-то начнем.
   – Я прямо таки опасаюсь гномьего гостеприимства, – улыбнулась Эриль, пристраиваясь рядом с Сэльви и вручая ей еще один платок. – Да успокойся, уговорим мы его, куда он денется, твой Рир!
   – Спасибо.

   Ррына представители рода Гррхон узнали сразу, как и эльфы – стоящего рядом с ним Кэльвиля. Вот только у обоих выражения лиц не предполагали и намека на праздник…
   Эриль споткнулась и зашарила взглядом по рядам встречающих. Покачнулась, вцепилась рукой в плечо ведьмы. Сэльви поняла, кого не хватает, и тоже ощутила беспокойство. Не мог он не спуститься! Может, ничего серьезного, ногу подвернул… Ведьма поймала себя на том, что бормочет вслух. По лицу Кэля она уже прекрасно видела – зря старается.

   – Рир!
   – Эри, не надо сразу падать… духом, – седой успел поймать Эриль, которая, и правда, уже падала, повторно споткнувшись. – Разберемся, может, все не так уж и плохо. Ведьма сказала, он ногу подвернул…

   Орильр сказал глупость с разгона, хотя точно так же, как все остальные, отчетливо видел – дело плохо. И, судя по взгляду Кэля, именно так плохо, как подумала Эриль. Светловолосый мастер боя виновато покачал головой. Ведьма охнула, резко повернулась к Эриль, и каким-то очень отчётливым, почти злым жестом прикрыла ладошкой ее глаза.

   – Усыпила. Ты полагаешь, это что-то меняет? – вздохнул Орильр, баюкая легкое тело Эриль и прикидывая, куда её уложить. – Зачем?
   – Не знаю, – мрачно огрызнулась Сэльви. – Но сперва мы сами все выясним, а потом пусть просыпается. Кэль, где он?
   – Десятый уровень, – несколько даже удивился вопросу мастер.
   – Так… Збыр, ты тут вроде самый что ни есть знахарь. Пошли посмотрим.
   – А маги? – предположил старый гном.
   – Маги вон стоят, у них платки побольше моего, – невесть с чего рассердилась Сэльви. – Как тут наверх, ну, чтоб того… быстро?

   Збыр послушно кивнул, Ррын сделал то же самое, и оба повели ведьму к ближайшей шахте норников. Поднимали в три приема, учитывая высоту. Сэльви держалась за трос и потрясенно прикидывала – как такое можно выкопать? Еще она думала, что когда-нибудь обязательно погостит у Рртыха и все тут облазает. А Лых не даст ей потеряться и заблудиться. Потом она выберет себе наилучшую сковородку. Скороварку, кастрюльки – и еще что-нибудь столь же нужное и важное.
   Главное – не вспоминать о плохом. Она ведьма, и она понятия не имеет, что может. И что сейчас надо уметь и мочь.
   Сэльви вошла в пещеру, коротко глянула на тело Лоэльви и села. Збыр осмотрел тело куда внимательнее.

   – Почему Рона не вернула его сразу? – хмуро бросил он Ррыну. – Даже Рртых смог сплести нити, а он – неумеха в заклинании.
   – Вокруг было много заклятий против Черных. Рона очень устала. Все устали, мы их еле отбили. Она до сих пор на ноги не встает.
   – Сэльви, я не вижу, что еще можно сделать, – вздохнул старый знахарь. – Говорят, у оллфов была древняя магия, они звали ее «пограничной». Если тело не пострадало, в него есть надежда позвать душу, такое удается только с оллфами. И лишь когда их ждут здесь, – снова вздохнул знахарь.
   – Его ждут, – упрямо тряхнула головой Сэльви. – Очень!
   – Оллфы забыли свою магию, я спрашивал. По другой причине выяснял, но – уверен. Толком же спрашивал. И у Эриль, и еще у твоего мужа. Не сладят. А нам не вернуть его, туда сунуться и вернуться обратно может лишь вечный, у которого нет возрастных границ жизни, – сказал знахарь. – И то не каждый. Идем, холодно тут.
   – Холодно, – Сэльви прикрыла глаза и качнулась всем телом, кивая. – Именно, там холодно… Интересно, кто запихнул мне это в голову? Наверное, о-Рил с его седым волосом. Збыр, я знаю обряд.
   – И что? Я тоже знаю. Водяное зеркало и прочая чепуха. Это не обряд, а только его внешняя сторона. Ты – человек, вот же загвоздка какая.
   – Не-ет, – Сэльви рассмеялась. – Я ведьма! Точно знаю, ведаю… я могу уйти и вернуться. И потом прожить еще долго, даже, наверное, год.
   – Год, – согласился Збыр. – Или меньше. Если вернешься. Только кто тебя пустит… туда?
   – Ты, – черные глаза блеснули диким, ярким огнем. – Ты, и я объясню, почему. Если эльф Орильр возьмет меня в жены по полному обряду, то моя жизнь сольется с его, и всё, что мы тут сделаем, неопасно. А если не возьмет, то долго грустить об этом мне и не придется. Но вы, дедушка Збыр, никому и никогда не скажете, что мы посмели сегодня сделать. Он не простит мне такого упрямства… снова. И вот главное: я не желаю, чтобы он из жалости брал меня в жены.
   – Тебе говорили, что ты упряма, как гном? – поинтересовался Збыр.

   Сэльви закивала и улыбнулась. В упрямстве упрекают, когда сдаются. Значит, знахарь не будет мешать. И даже поможет. Збыр прорычал привычное – про кривую кирку. Покачал головой сердито. Упер палец в грудь Ррыну и стал торопливо объяснять, что следует делать. Тот слушал и кивал. Потом сорвался с места и заревел, вызывая своих норников и рассыпая дедовы указания пригоршнями на каждого.
   Через каких-то десять минут Сэльви уже стояла на втором уровне, откуда начиналась небольшая подгорная река. Здесь был самый верх Белого города, старого и почти заброшенного, особенно в этой его части. Норники Ррына к тому же закрыли доступ во все ближние пещеры.
   Збыр ворчал: теперь из-за дыры в пограничье придется замуровывать хорошие пещеры. Глаза старого знахаря щурились от любопытства. И огорчения. Он понимал, что девочка опять все делает тайком, и никто с ней не согласится. Вот только для оллфов потеря двух взрослых – а понятно, что будет именно так, – это трагедия… А мир людей не заметит сокращения жизни одной ведьмы. К тому же этого можно избежать. И он, старый, возьмет грех на душу. Поможет, и даже оллфам не скажет о том. Вдобавок не скажет ничего и Сэльви.
   Ведьма даровита, но даже она наверняка не знает или не помнит: тот, кто помогает в обряде, рискует не меньше, чем основной исполнитель. Имеющий опыт оллф мог бы пройти по грани и вернуться, не создав щели. Неопытная ведьма наверняка распахнет щель широко, и тогда Збыру тоже останется год. Или меньше. Но он-то свое пожил, а гномы обязаны оллфам – вот тебе и весь сказ…
   Водопад, по мнению Сэльви, был идеальным местом для совершения обряда. Можно сказать – тем самым, из ее «чужой» памяти. Стена воды – тонкая, ровная и без разрывов. Она отступает от скалы на пол-аршина, оставляя между водой и камнем площадку, как раз годную, чтобы устроить на ней тело Лоэльви.
   Збыр запел то, что полагается гномьему знахарю. Он в обряде – канат. Его задача удержать связь тела и души Сэльви, когда она шагнет на грань и станет там искать и звать. Сейчас канат уже вцепился и держит. Черноглазая кивнула и подошла к воде.

   «Сознание – ветер, а мир – вода.
   Когда сознание спокойно, оно видит на воде отражение истины, а не рябь обмана и круги волнения…»

   Сэльви шептала слова, все более удивляясь, – откуда она так уверенно знает их, да еще и на староэльфийском? И даже ловит ритм речи. Потом от удивления пришлось отказаться. Слова и помогали, и вынуждали успокаиваться. А еще вели вперед, к тонкой грани воды. Которая все больше и больше походила на зеркало своей глянцевой ровностью…
   Звук падения струй стихал, как будто они зависали. И действительно – именно таким было ощущение замедления времени, когда седой дрался. По зеркалу прошел ровный блик – от края до края. Стер отражение шамана, поющего за спиной Сэльви, ее собственное лицо, свод пещеры. Теперь это было серое зеркало, в котором ничто не отражено.
   Грань.

   «Если рожденного вечным за грань уводит случай, а назад зовет судьба, если возвращение возможно, – только ему решать, насколько он устал от пути и желает ли начать его снова. Или готов отозваться на зов ждущих его и признать дела незавершенными.
   Я всего лишь могу подать руку, ты сам должен найти силу идти и жажду жить»…

   Сэльви осторожно тронула завесу, приложив к ней ладонь так, чтобы не обеспокоить воду и не разорвать струи. Иначе и правда – придется заваливать пещеру. Может, кто-то неопытный именно так сделал мир доступным для демонов. Но тот, чью память читает она, имел опыт.
   Тот, кого звала ведьма, пришел быстро. И выбор сделал – сразу!
   Прикосновения Сэльви почти не ощутила, зато увидела, как рухнул в мелкое озеро поток, становясь снова самой обыкновенной водой. Сама ведьма тоже упала, и почти сразу. А парой минут позже уже сидела на берегу, укутанная в мех, и звякала зубами об обжигающе горячую медную кружку с перченым пивом.

   – Гг-д-е-ее э-эт-тт-от…
   – Внятно, – похвалил Збыр. – В гномью баню Ррын уволок. Полагаю, оллф скоро пожалеет, что легко вернулся, как попарится-то с подгорниками. Ну, щелей ты не наделала, уже хорошо. А про себя-то ничего не вспоминается?
   – Ч-ч-ч-то?
   – Девочка, туда с чужой памятью не ходят, – задумчиво сообщил знахарь. – Это твоя память.
   – Оо-х…
   – Впрочем, не всякое прошлое надо возвращать. Может, тебе и не следует стараться вспомнить. Оно к тебе прибегает – ровно столько, сколько надо. Идем. Надо еще сообразить, что рассказывать остальным оллфам-то. Все, не хлопай глазами, синюшная. Сейчас отогреем. Настоечки добавим десять капель, для помощи рассудку. Оллфы туда ходят, людям это не положено, а ты у нас по рождению человек. Тебе важно вовремя забыть лишнее.

   Получасом позже Сэльви уже не дрожала, ей стало тепло и вообще – замечательно!
   Рона счастливо всхлипывала, сидя на кровати, привалясь спиной к стеночке. Рядом устроилась ведьма. Збыр занял кресло, табуреты скрипели под весом Рртыха и Ррына. А в последнее кресло упаковали – плотно замотали в мех, а сверх того еще и в одеяло из валяной шерсти – совершенно малинового эльфа. Или двух эльфов? Сэльви хлебнула еще глоточек и прищурилась. Вроде, один, и все тот же… Лоэльви, кажется. Сэльви чуть накренилась к Роне. Так и считать удобнее, и кружку держать – тоже.

   Несчастный маг не помнил ничего от самого момента своей гибели, как и ожидал дед Збыр. А разобраться в том, что ему говорили теперь, он уже потерял надежду по ряду причин.
   Первой была крепкая настойка на травах, которую по собственному почину Рртых с Ррыном использовали для согрева кое-как восстановившего дыхание «покойника».
   Второй причиной было пиво с перцем, призванное погасить эффект от приема настойки, то есть кашель и хрип. В результате гномьего лечения, по мнению Сэльви, лично она в глазах несчастного, по крайней мере, троилась. Или роилась?
   – У меня-ик-кончилось пиво, – пожаловалась ведьма. – А он ничего-ик не понял. Ви-и, ты – того! Тебя Рона сюда, а ты-ик – не того…
   – Ведьме не наливать, – вздохнул Рртых. – Еще одна бутыль настойки, и оллфам уже некому будет рассказывать, что вообще происходит. Отца мы помянули, это дело верное и хорошее. Но кажется, не всем оно посильно. Рона, ты у нас королева, тебе завтра надо послов принимать… Рона!
   – Дарю, – всхлипнула королева. – Уговорила. Дарю. Обе скоро-воро-ды. А послам не дарю. Пусть их Рртых поит, кормит и вообще – принимает с ними… их.

   В дверь вежливо постучались. Женщины дружно замотали головами: не впускать! И так с трудом удается удерживать присутствующих в поле зрения, новые лица не нужны. Збыр задумчиво глянул на бутыль.

   – Если не пустим, не допьем, – вздохнул он. – А пить – надо. После похода туда очень полезно мозги промыть. Потому что туда вообще ходить не следует. Сэльви, ты как, еще кружечку?
   Ведьма кивнула и толкнула кружку к краю кровати, удачно пихнула ногой под одеялом. Это была расписная глиняная кружка, медная осталась где-то наверху, в Белом городе. Она бы выдержала падение на пол, даже мимо ковра.
   Звон, хруст и последовавшие за этим вопли впечатлили стучавшего. Он притих, видимо, пробуя проверить, не ошибся ли дверью. В ночном городе гномов – безнадежное занятие, они спят без снов и на шум внимания не обращают. Упрямый посетитель вернулся и толкнул дверь.

   – Тебе пива или настойки? – уточнил главное Збыр, изучая посуду на полке. – Рона, а ты что, подарила сковородку моей работы? Вот бесхозяйственная, это ж пробная, нельзя ее.
   – Дарю, я еще королева, – возмутилась Рона. – Пока.
   – Настойки, – выбрал Орильр, отчаявшись понять хоть что-то иным способом.
   – Правильно. Садись, мы тебе врать будем, а ты уж – остальным, как самый трезвый, – сообщил знахарь.
   – А правду никак нельзя?
   Седой вздохнул, аккуратно смел осколки и передал жене новую кружку. Усмехнулся – ведьма хваталась за ручку охотно, а вот удерживала с трудом. Рртых встал и пообещал вернуться скоро, с табуретом, как только проверит, как там управляется с делами Эфрых, рьяно взявшийся за старое. Седой гном счел, что именно он должен пока позаботиться о стране. Рона болеет, Рртых и Ррын заняты заданием непререкаемого Збыра, а дела ждать не могут. Тем более когда по ним так соскучились.
   Все это охотно рассказали Орильру – даже дважды.

   – Я в основном хочу выведать про то, что вы учудили с Лоэльви, которого все уверенно называли умершим, – напомнил эльф собравшимся. – Правду никак нельзя узнать?
   – Тайна гномов, – важно вздохнула Рона. – Сэльви, а я могу тебе и еще скороварку подарить, хочешь? У меня их три, размер выберешь, если все не глянутся. И мясорубку. Ее недавно до ума довели, хорошая вещь.
   – Ладно, врите, – сдался Орильр. – Все равно из вас ничего не вытянуть. Как на подбор – самые упертые гномы и эта… ведьма.

   Збыр серьезно кивнул, разлил настойку и стал гладко и подробно рассказывать, как Рона связывала нити жизни, а они рвались, потому что ей не хватало сил. А знахари все тоже еле живые после боя, и только он, мудрый старый Збыр, справился с делом. Да, ведьма немножко помогала. Орильр с подозрением глянул на пьяную компанию. Вполне сойдет за правду, но что тут было на самом деле? Сэльви икнула, хлебнула пару больших глотков и плюхнула кружку на кровать.
   – Ты уже со мной-ык того, р-разговариваешь? Я о-о-чень виновата. Мне стыдно.
   – Разговариваю, – вздохнул эльф. – Збыр, как тебе-то не стыдно, старому! Напоил до бессознательности. Давай я их обеих уложу, а этого малинового гнома, который немножко похож на опухшего до безобразия Ви, отнесу к Эриль. На нее уже почти не действуют заклятия, хотя я сам, грешен, дважды обновлял. Светлые звезды, до чего я дошел! Пью с гномами и вру эльфам. А между прочим, Сэль, я допрыгался. Они официальную бумагу уже нарисовали, небывалой красоты, печатей полпуда разноцветных. Впихивают мне корону… так что, Збыр, завтра днем мы уезжаем. Я и Сэль, у меня есть важное дело.
   – Надолго?
   – До осени вернемся, – прикинул Орильр.
   – Это мне еще и про вас врать? – охнул знахарь.
   – Нет, я разбужу Эриль и сразу сам расскажу ей. Ты уж чем врать, лучше спой что-нибудь толковое над моей женой, чтобы завтра ей жизнь не казалась невыносимой после этого праздника.

   Пение старого знахаря Орильр слышал в коридоре еще довольно долго. Голос Збыра не подводил, двери мелко вздрагивали от его баса. Седой шел и думал – можно ли избавиться от похмелья, слушая пьяного шамана? Это какой-то замкнутый круг. К тому же, даже пьяный, он врет складно, а правду умалчивает и того ловчее.
   Что они сотворили с Лоэльви, которого полгорода видели мертвым? Спасатели стоном стонут – он выручил их, а сам остался один против Черных. Еще и Кэль мечется по комнате и пытается убедить себя, что еще не все потеряно. А по его виду отчетливо читается – все бесполезно.
   Орильр толкнул дверь и глянул на мастера боя. Само собой, сидит рядом с Эриль, где ему еще быть? Смотрит на нее и пытается изобрести способ не отпустить в сон забвения. Лоэльви опознал знакомые лица и заулыбался. Седой вздохнул. И этому завтра будет худо. Интересно, чем его так окончательно упоили?

   – Это… Ви? – тупо уточнил Кэльвиль. Всмотрелся снова, не веря себе. – Живой? Погоди… Это правда он, живой?
   – Завтра увидим, живой ли, – усмехнулся Орильр. – Ты от головной боли лечишь?
   – Сам страдаю, – сознался Кэль. – Гномы умеют оживлять эльфов? Это невероятно. Слишком было бы хорошо.
   – Молчат они и того лучше, ничего толком не знаю, – не стал врать Орильр. – Эри, просыпайся, все в порядке, твой обожаемый жених жив… и почти здоров.

   Женщина села, сильно потерла виски и обняла руками голову. Три или четыре – Орильр мельком глянул на Кэля – заклятия, да еще разных школ и мастеров, делали свое дело. Будучи опытным магом, Эриль опознала их одно за другим, все более недоумевая. Прошептала несколько слов, снимая чужое воздействие и его последствия. Вздрогнула – вместе с ясностью ума вернулась память. И боль. Она выпрямилась, подняла голову и уперлась взглядом в кокон меха и войлока. Явно Эриль ожидала чего угодно – но не этого. Взгляд дополз до верхушки кокона, женщина охнула и вскочила. Стала шептать новые слова, пытаясь вернуть хотя бы крохи сознания младенчески счастливому и улыбчивому Лоэльви.

   – Нет, ты зря переполошилась, он вполне в уме, – понял ее новый страх Орильр. – Но чем его поили гномы, не знаю. Это их секретное оружие, страшнее бгррыхов. Мне тоже налили, я шел и страдал – какого я цвета?
   – Красноватый немножко, – неуверенно улыбнулась Эриль. – А зачем его поили? И что, из-за этого Кэль внизу чуть не плакал?
   – Не знаю ничего, но королева на радостях наградила мою жену какой-то особо ценной скороваркой, – задумался Орильр. – Так что вернусь, допросим ведьму. А пока укладывай своего пьяницу и ухаживай за ним. Учти, я завтра уеду.
   – Ты теперь король, – мельком возмутилась Эриль, суетливо разбирая кровать. – Сюда его. Ни разу за все века не видела Ви пьяным. Что завтра-то будет? Бедняжка! Главное, все заклинания по этому поводу мне так редко нужны, что я их и не помню. Рир, а ты ничего подходящего не знаешь?
   – Уже пишу. Я уезжаю как раз как король, ты знаешь наши законы. Я должен выбрать новое место для долины.
   – И чем же оно новое? – насмешливо кивнула Эриль.
   – Я только гляну, – смутился седой. – И вообще, надоели вы мне. Из-за вас ругаюсь я с женой. Возьметесь мирить нас всей долиной, потом меня уговаривать сделать ей предложение по полной форме. И я сбегу. А так, без бабушки Эль, дядюшки Диаля и до кучи шамана Збыра с его неподражаемой родней, – мы, может быть, и разберемся.

   Эриль вздохнула – и согласилась.
   Следующую ночь Орильр провел на ближней заставе егерей. Сэльви страдала головной болью вопреки любым заклинаниям и травяным настоям. Все дни, пока они с мужем спускались с гор, ее не устраивал Рониг. Солнце тут чересчур колючее, снег слишком синий, лошади до безобразия вертлявые, люди неприлично шумные…
   Первый горный ловчий его величества знал не понаслышке «гномьи яды», как он именовал настойку Збыра. И принял необходимые меры. А сам, едва ведьме полегчало, засобирался на прием к королеве Роне, с толпой послов и важных людей Ронига. Орильру особенно не понравился толстяк, с трудом умещающийся в седле массивного коня. Впрочем, – эльф улыбнулся, – Рртых умеет сбивать спесь.
   От Мартига, совершенно счастливого полученными из первых уст новостями об окончании войны и уничтожении ведимов, Сэльви и Орильр уехали на отличных конях. Еще они получили егерскую подорожную, по которой этих лошадей могли менять во всех королевских конюшнях. Седой предпочел бы двигаться пешком, а точнее, бегом. Но эльф видел, что черноглазой ведьме нездоровится. Иногда у нее начинала снова болеть голова, а порой озноб пробирал до костей. Временами магия покидала Сэльви настолько, что даже простейшие заклинания ей не удавались. Но несмотря на болезненное состояние, дорога девушке нравилась. В первый раз они уехали куда-то вдвоем, и никто не мешает разговаривать, смотреть по сторонам, останавливаться в любом трактире. Никто не торопит и не угрожает плохими новостями.
   Седой свою жену взялся обучать основам эльфийской магии, а еще он рассказывал про историю Ронига, горы, древнюю долину эльфов. Именно туда Орильр, само собой, и направлялся.
   Он помнил страну разоренной и сожженной дотла. И мечтал снова взглянуть на нее. Прошло очень много веков. Может быть, черные пустоши снова зацвели? Ехать предстояло через весь Рониг, до дальнего восточного отрога гномьего кряжа. В его лапах, обращенных к югу, и лежала земля Рэлло.

   – А как же Лирро? – расстроилась Сэльви. – Там красиво и соседи хорошие. Лесния, гномы…
   – Сэль, до создания Черной стены эльфы никогда не жили все в одном месте. Тем более не жили всегда в одном месте. У моих родителей до войны было три или четыре дома, хоть я этого счастливого времени и не застал, но знаю. Зиму хорошо провести на севере, если захочется. Или наоборот – на теплом юге. А осень красива где-то еще. Рэлло – земля, где нас было особенно много. И еще там чаще всего удавалось застать королеву. Там был красивый дворец, в котором проходили осенние балы. Вот и все. Если эта земля не занята, я бы хотел вернуть ее нам. Лирро красивая долина. И оттуда многие не захотят уходить. Полагаю, часть пожилых гномов охотно выберется греться на солнышке. У нас тоже есть свой дом там.

   Сэльви кивнула и заулыбалась. Ей особенно понравилось «у нас». Это прозвучало уютно, по-семейному. Но Орильр уже сменил тему и теперь объяснял, что рассчитывает не спеша, но и не мешкая, пересечь Рониг в три месяца – а это тысяча верст! И перебраться через невысокий перевал в Рэлло весной. Там зима очень короткая, зелени много, и птицы поют после холодов, как нигде больше.
   Орильр часами рассказывал про этих птиц, про цветущие луга, синие горы облачного кряжа на севере, холмы и водопады, виноградники. По мерцающей зелени глаз Орильра его жена понимала – там ему гораздо проще не быть воином. А еще там до сих пор легко вспоминать королеву Тиэсу. И последнее – не радовало.
   Седой тоже переживал. Он видел, что жена буквально чахнет, бледнеет, глаза ее становятся ненормально огромными на очень худом лице, пальцы уже так прозрачны, что их страшно тронуть. И холода донимают Сэльви сильнее, чем прежде. Но зима, слава горну Труженика, уже отступала, а весна должна вернуть радость в душу черноглазой.

   На седловине перевала расположилась последняя застава Ронига. Там приняли коней, охотно выделили комнаты для отдыха и рассказали о диких землях по ту сторону гор.
   Люди пытались селиться в чужих лесах, но им казалось неуютно в Рэлло. Странные сны, непонятные голоса и даже смутные воспоминания – это донимало так сильно, что рано или поздно поселенцы уходили. Бросали выстроенный дом и снимались с места.
   Егерь из службы короля, пожилой и отчаянно скучающий в глуши, охотно болтал с приятными людьми. Тем более гости – редкость в этих местах.

   – Не злая земля, но мы ее зовем «уделом призраков». Их иногда видят. Я сам видал однажды. И знаете… они – не люди! Хоть и очень красивые, но чужие. Двигаются удивительно легко. Если присмотреться – то, наверное, эльфы. Их так в сказках изображают. Мне повезло, я видел их на озере. Танцевали на дальнем берегу. До сих пор помню, а снова не пойду глянуть, мороз по коже. Магия – она не для простых людей. Правда, колдуны столичные ездят иногда за перевал. Хотят поумнеть, у призраков выведывая древнее и тайное.
   – И удается? – заинтересовался Орильр.
   – Да иногда так удается, что насмерть коней загоняют, – рассмеялся егерь. – Они ж за боевыми заклятиями лезут, а там не любят воинственных. Пугают их – страсть. Вы тоже за заклятиями?
   – Нет, – Орильр усмехнулся. – Я как раз «призрак». И мне это не особенно нравится. Наверное, пора уже успокоиться. А видения – это нормально. Во всех землях эльфов они есть. Обычно это чьи-то приятные воспоминания, люди их читают. Это не очень вежливо, но эльфы не обижаются. Если злого умысла нет, само собой.
   – А разве есть еще земли эльфов? – удивился егерь. – Вроде за Стеной они все, то ли сами отгородились, то ли их отгородили.
   – Уже нет, – Орильр улыбнулся куда теплее. – В Лирро осенью будет бал. Ваш Первый горный ловчий приглашен, кстати. Там вообще охотно примут любого егеря. Очень уважают господина Мартига, уж поверьте мне. Гномы откроют тоннель, станет удобно добираться. У вас тоже со временем прибавится гостей – восточный караванный путь оживет.

   Егерь пожал плечами и задумался. По всему видно, гость – человек непростой. Но такие изменения?
   Седой подхватил пару легких мешков и пошел в лес. Его жена шагала рядом, налегке. Тропинки тут не было, но ветки пропустили путников охотно, вроде бы даже чуть раздвинулись. Егерь еще раз пожал плечами и решил не уезжать с заставы и пока в отставку не уходить. Это сколько интересного можно упустить!
   Лес переливался той удивительной многоцветной зеленью, которая бывает лишь поздней весной. Листья уже полностью раскрылись, но еще не повзрослели настолько, чтобы вызреть до спелого летнего цвета. Трава отросла и была аж по колено Сэльви, но оставалась очень мягкой, без единой сухой старой пряди.
   День только начинался, и обещанные Орильром птицы старались раскрасить его. Сэльви шла и улыбалась, начиная думать, что не зря тосковала душа ее мужа по этой земле. Тут все и правда – родное. Как будто все уже когда-то было: знаешь, как ляжет дорожка после изгиба, где за холмом блеснет озерко…
   На высокий уступ, откуда, по словам Орильра, долина видна очень хорошо, они добрались поздно. Темнота не давала увидеть совершенно ничего, а туман помогал ей. Спускаться к небольшой площадке пришлось буквально на ощупь. Сэльви села на заботливо расстеленном мужем войлочном покрывале. Удивлено отметила – вечер холодный, но ей не зябко. Туман кутает и греет. Потому что – родной.
   Сэльви огляделась, удивляясь, что муж исчез, даже не разобрав вещи. Вздохнула и взялась за дело. Костерок получился очень маленьким. Чтобы устроить полог, сил не осталось. И она села отдыхать и ждать, глядя в огонь. Седой вынырнул из темноты довольно скоро. Сел рядом, бросил целую охапку травы.

   – Это зачем? – удивилась Сэльви.
   – Понимаешь, туман такой, что даже мои глаза ничего не разбирают, – смутился Орильр, быстро сортируя траву. – Ну, я побегал-побегал и надрал, что под руку попалось. Это букет.
   – Ты мне никогда не дарил цветов, – заулыбалась Сэльви. – Это было грустно и даже обидно. Чуть-чуть.
   – Я исправлюсь, – виновато вздохнул седой. – Дай руку.
   Она послушно протянула руку и еще больше удивилась, увидев, что седой достал свой любимый охотничий нож. Осторожно сплел свои пальцы с ее тонкими прозрачными, нахмурился.
   – А ты не передумала быть всю жизнь моей женой? Может, я вообще глупости делаю, не спросив.

   Сэльви замотала головой, проглотив комок теплого изумления. И виновато глянула в костер. Это она глупая. Думала – седой сюда за воспоминаниями поехал. Он сразу так все решил и, совсем как она, ничего не стал говорить. Скрытный. Но не ей жаловаться, если уж разобраться.
   «Букет» состоял почти целиком из травы, в нем попадались только редкие оборванные головки сонных, сложивших лепестки, цветков. Но все же это самый замечательный подарок, вздохнула Сэльви.
   Нож царапнул кожу, кое-как добыв одну-единственную каплю крови, хотя и это безобразие, кажется, расстроило Орильра. Свое-то запястье он жалеть не стал, охнула ведьма возмущенно. Даже голову подняла, собираясь спорить. Но промолчала. Теперь она была готова поклясться – зеленые глаза действительно светились.

   – Сэльви-о-Шаэль, я так упорно отказывался верить до конца в то, что ты знала с первого дня! Прости меня. Я признаю, нас свела судьба. И с этого времени у нас одна кровь, одна плоть и одно дыхание, мы с тобой проживем эту жизнь вместе. И пусть светлые звезды решают – людьми или эльфами.
   – А мне надо что-то говорить? – испугано прошептала Сэльви.
   – Да как хочешь, – беззаботно сообщил Орильр, придирчиво изучая царапину на руке жены. – Не больно?
   – Издеваешься?
   – Завтра начну строить трактир, – важно сообщил седой. – Пониже, там где-то озеро было. И приму закон, чтобы король имел право жить в трактире. Сэльви, я очень рад, что у долины теперь будет такая замечательная королева.
   – Ну, с голоду не помрут, – заулыбалась Сэльви.
   – Ложись спать. Завтра будем смотреть – разучусь я стрелять из лука, или у тебя отрастут уши.
   – Уши? Длинные? – испугалась Сэльви.
   Орильр легко рассмеялся и стал укутывать жену в оба плаща и войлок, слушая ее причитания, – не вполне искренние, что особенно приятно. Пристроил Сэльви поудобнее возле огня и быстро сам заснул сидя.

   Утром Сэльви долго смеялась. Стараясь не разбудить мужа, она устраивала его поудобнее, разгибая и облокачивая на свернутые плащи, подложенные под спину. Потом она снова расчесывала его седые волосы и радовалась, что наконец-то их цвет меняется вполне ощутимо. Конечно, едва ли они станут темно-каштановыми, но и светлые сойдут. Потом ведьма критически изучила подаренный Орильром «букет» и ушла за новыми цветами.
   Орильр проспал почти до полудня и очнулся легко, радуясь теплому, совсем летнему солнцу. Оно прогрело камни, и сидеть было удивительно уютно и приятно. Орильр повозился, повыше поднял плащ, чтобы было удобнее глядеть в небо. Такое синее оно только в Рэлло, где легко чувствовать себя молодым, словно ничего плохого никогда не было. Пальцы ощупали камень – белый песчаник, его много здесь. Старый, выветренный, очень домашний.
   Наглядевшись досыта в небо, Орильр позволил себе посмотреть на просторы Рэлло. Он боялся этого момента – а вдруг все плохо, внизу чернота и нет ничего прежнего, живого?

   От камней, давших ночной привал, склон холма круто падал к долине. Внизу, под холмом, лежал луг. Озеро, обещанное Сэльви, тоже имелось – но еще ниже, отсюда почти невидимое. Зато окружающие его серебряные ивы шелестели и светились под солнцем. Они отделяли луг от зеленого полога лиственного леса, состоящего сплошь из кленов. Две породы мешались по опушке: рослые зеленые – обычные для Лирро, и изящные красные, особой южной породы, растущие лишь здесь, в Рэлло. Цветные клены еще не набрали полноту красок, но и так были очень хороши.
   Лес шумел и танцевал, гибко покачивая мелкими ветками под ветерком.
   Орильр нахмурился и помянул с чего-то пришедшую на ум кривую кирку. Он признал себя вчера дураком. Но не до такой же степени!
   В пушистой зелени луга сидела его королева, само собой, черноволосая и темноглазая. Это единственное отличие сегодняшнего дня от того, приснившегося дважды. Все прочее – безупречно. Даже венок она плела из ромашек, как и обещано было давным-давно во сне, который никак не мог сбыться. Особенно для него, самого недогадливого эльфа всех времен. Слепого – он искал все, что угодно, но не то, что следовало искать. Хотя друг Бильоль усердно втолковывал ему истину, известную каждому эльфу.
   Те вечные, которые умирают, не уходят.
   Орильр прикрыл глаза, открыл и снова посмотрел на свою королеву. Сидит, плетет венок. На душе стало тепло и хорошо.
   А чего еще он ожидал?
   Его позвали на заставу, где собирались сжечь ведьму, и он услышал зов. Хотя слышать можно только родных, тех, кто дорог. Он помнил: тот зов был очень отчетливый и громкий. Когда он увидел человека, девчонку с черными глазами ведьмы, он почти плакал – обманула. Как – непонятно, но обманула!
   Хотя именно ему было известно, что крышка ларца поднята, и свободу обрели две души – демона, снова получившего шанс погубить Саймиль, и королевы, отказавшейся от жизни, чтобы помешать ему.
   Если у Тиэсы-а-Роэль и было что-то общее с Сэльви – то именно упорство. Демон полз к деревне, желая насытиться смертью. Но вторая душа, сковывавшая его все бессчетные века, следовала за сбежавшим пленником. И отняла у него то, в чем хозяин Черных нуждался более всего: почти взрослое тело темной человеческой ведьмы. Девочки, которая до гибели села и говорить-то не была способна…

   Орильр встал, потянулся и начал спускаться к лугу. Все же приятно остаться эльфом и не спотыкаться на каждом шагу! Даже теперь, когда мысли заняты чем угодно, но не дорогой.
   Он должен был догадаться. Его ведьма слишком быстро менялась, и по своим способностям, и по опыту. Проклясть Черных – это еще понятно. Но одолеть демона – это уже совсем иное. Королева одна знала его, десятки веков удерживая в ларце. У ее души было время понять, как осилить зло.
   И еще – он никогда не знал, какой была королева на самом деле. Даже Эриль толком не знала. Одно известно: королева Тиэса-а-Роэль не была счастлива – проклятый древний этикет не позволял ей даже собирать любимые цветы. Хотя в Рэлло ромашки всюду и всегда – от первых зеленых кочек весны до последней блеклой зелени, мерзнущей под снегом. Их тут десятки видов – крупных, мелких, одиночных и растущих гроздьями… Но не рвать «недостойные» цветы – не самое трудное и страшное ограничение. Тиэсу вынуждали быть ровной со всеми, не допускать избытка эмоций, не общаться слишком долго и фамильярно с кем-то из «низких». Королева казалась прекраснейшей, недосягаемой и совершенной. А что творилось у нее в душе, куда никто не мог заглянуть? Очень может быть, что она глубоко внутри, в тайне от подданных, была настоящей ведьмочкой, улыбнулся Орильр. Только он об этом никогда не думал. А теперь полагал, что так гораздо лучше.
   Черноглазая подняла голову и строго глянула на своего короля:
   – Давай, на колени.
   Орильр исполнил приказание и получил свой ромашковый венок. Всмотрелся в глаза Сэльви, отвел волосы, изучая ее ухо.

   – Они что, того… Длинное? – ужаснулась ведьма.
   – Да пустяки, полдюйма разницы с прежним. Зато у тебя теперь вокруг зрачков такие тоненькие ободочки – никак не пойму, какого цвета. То ли звездочки, то ли короны, ваше величество. А ромашки, кстати, древним королевам этикет запрещал собирать. И босиком королеве нельзя. Подданные сообщат вам это.
   – Они у меня не пикнут, – гордо пообещала Сэльви. – Я их перевоспитаю. Чуть что – прокляну, и замолчат надолго.
   – И в трактир не пускать, – засмеялся Орильр. – Пошли выбирать место.

   Сэльви кивнула и встала, хмурясь и удивленно рассказывая, что ей кажется – тут рядом должно быть хорошее место. Она даже странным образом заранее видит, как там все уютно и удобно: озерко, холм, просторная поляна… Надо двигаться по склону вправо и потом пройти еще чуток за речку. Орильр не спорил. И не удивился, когда жена вывела его к ручью, где раньше стояла беседка. Высокая, торжественная, бесполезная. Но без этого невозможно было допускать прогулки ее величества – а вдруг усталость внезапно нагрянет? Тогда надо присесть на мраморную скамью, покрытую вышитыми подушками, и отдыхать, слушать придворных музыкантов. Интересно, Тиэсе вообще-то нравилась непрерывная игра на арфах и сладкое пение – вместо живой лесной тишины?

   – Сэльви, а раньше при королеве постоянно были музыканты. Они услаждали ее слух.
   – Рир, а может, того… сбежать пока не поздно? – забеспокоилась ведьма. – Пусть они сами тут разбираются. Неплохо и в Леснии трактир устроить. Хотя… да пусть только попробуют ныть над ухом, я гномов вызову. У Рртыха такой бас, что все услаждатели сбегут при первых звуках. Ты сейчас будешь строить?
   – Размечталась. Мы поедем на осенний бал, затем к гномам, за твоими сковородками и прочими полезными для стройки вещами. Ты хоть помнишь, что подарила тебе во хмелю Рона?
   – Смутно. Нет, постой… скоро-воро-ду, кажется.
   – Именно. И если еще раз полезешь выковыривать души эльфов из-за Грани без поддержки, я тебя лично излуплю этой ценной утварью. Я сегодня догадался – не хлопай глазами. Только королева умеет вызывать оттуда ушедших.
   – Какая королева? – удивилась Сэльви.
   – Королева долины Рэлло. Я решил ничего не переименовывать. Пошли, за тем холмом открывается вид на столицу. Дворцы разрушены в пыль, но место красивое. Вещи я брошу тут, – Орильр улыбнулся, – в доме.

   Он устроил мешки в «доме» – огороженном сухими ветками контуре будущего фундамента. И с удовольствием разулся. До самой ночи предстояло спускаться, а потом снова подниматься – холм велик, отсюда это не так заметно.

Ковка нового закона гномов

   Всю ночь Лоэльви снилось, что он мерзнет, а опасные и неодолимые, куда страшнее любого демона, гномы – рыжий и черноволосый – заливают в горло жидкий огонь и топят огромную печь. Дышать нет сил, в легкие течет пламя. Но даже это не помогает – холод угнездился где-то глубоко внутри, сковал позвоночник, и туда даже самый могучий жар не добирается. Маг дрожал и стучал зубами. Он кутался в мех одеяла, но не находил облегчения. А потом вдруг ощутил, как под одеяло скользнул кто-то. Знакомые руки обняли его за шею, и родной голос стал нашептывать в ухо что-то не особенно магическое, но очень приятное. И проклятый холод начал понемногу уходить.
   Приятно, когда кошмар так хорошо и складно перетекает в добрую сказку. Лоэльви дремал в полглаза, а в голове его сонно крутились мысли… И фоном вроде бы еще пересыпались с шорохом гномьи приправы, и рычали отзвуки голосов…
   Мысли получались странные. Он же умер, если разобраться. В книгах и древних свитках описана смерть от заклятия «изъятия души». Вроде бы должны со звоном лопаться струны жизни. Потом падает мрак, а далее уже начинается путь через бархат небес к новой жизни, дарованной Творцом. Глупости! Когда душу вырывают, она цепляется до последнего – особенно, если есть, что терять. И Лоэльви цеплялся. Помнил, как когти ведимов пытались рвать нагрудный панцирь, как твари визжали, стараясь одолеть заклятие, запечатавшее плотину и их лаз. Потом снова обернулись к нему и стали усердно всей сворой гнать душу, пытающуюся выжить. Он не выпустил их – они уничтожили его.
   Тогда откуда в памяти гномы? И тем более – тот ужасный напиток. У Творца такое не подают, даже самым безнадежным грешникам!
   Руки крепче обняли его шею, и думать про напиток стало неинтересно.

   – Ты согрелся? – шепнул куда-то в плечо знакомый голос. – Не могу понять, что эти гномы сотворили с тобой… у тебя душа промерзла, ее одеялами и мехом не согреть, а я, глупая, только к утру догадалась.

   Лоэльви охнул и осторожно откинул край мехового одеяла. И подумал, что умирать в общем-то полезно, если тебя потом так спасают. Еще он удивленно отметил, что Эри совсем не выше его ростом, как казалось отчего-то. Она маленькая и очень тонкая. И голубые глаза так близко, такие теплые. На дне еще проглядывали темной водой остатки вчерашнего отчаяния. Значит, он и правда был плох?

   – Ничего не понимаю, – признался маг, осторожно убирая светлые волосы с дорогого лица. – И не помню. Что, теперь лечат от «изъятия души»? Приятно, я не знал. Ты сумела?
   – От чего? – она села и стала торопливо одеваться. – Ну я устрою этим гномам! Нет, они у меня станут говорить, как миленькие, они меня еще не знают… Ви, а ты не ошибаешься? Может, просто истощение сил и сон – так было пару раз. Внешне выглядит, как почти…
   – Я не ошибаюсь, – возмутился маг. – Между прочим, ты меня учила. А теперь полагаешь, я так плох и бездарен? Эри, куда ты собралась? Мне холодно.
   – Ты точно плохо слушал мои уроки, – блеснула глазами Эриль. – Так холодно может быть только вызванному из-за Грани. Я не умею. Ви, этого вообще никто не умеет. Кроме эльфов туда никому доступа нет, если их знахарь полез – он либо мертв, либо умирает. А на месте обряда, проведенного неопытным гномом, теперь сплошные щели, и что станет с горами и не только с ними, я не берусь предсказать.
   – Нет там никаких щелей, – Лоэльви поймал свою торопливую невесту за руку и сердито потащил ее назад, под одеяло. – Я бы знал, я только что оттуда. И оставь в покое гномов, я мерзну, меня надо жалеть и греть. Кормить, поить… ох, нет, только не поить!
   Эриль рассмеялась и не стала пытаться снова встать. Она прекрасно видела – он уже не мерзнет, но пользуется случаем. Общение с Рртыхом положительно сказывается на практичности бывшего ученика.

   Вчера ночью Кэль вкратце рассказал, как все было у плотины. И теперь звать Ви учеником – неудобно. Едва ли она бы сделала лучше. Да и уходить, бросая его одного, невозможно. Страшно. Мало ли, что может случиться? Вернуть из-за Грани умершего могла только королева. В конце прошлой войны она осталась одной единственной из способных это сделать. И когда не стало самой Тиэсы-а-Роэль, знание погибло. Шаманы сохранили внешнее описание обряда, Эриль бывала в горах и не раз пробовала восстановить его. Но описание – не обряд. Так что даже Збыр, знахарь редкой силы, умный, опытный и решительный, тут ничем бы не помог.

   – А ведьма своего мужа славно кормит, – мечтательно сообщил Лоэльви. – Как это у нее называется? У них в деревне иначе нельзя…
   – Именно, – медленно выговорила Эриль. – Если этого никто не помнит, то кроме нее и некому было сделать. Она понятия не имеет, на что способна… Ви, вставай, пошли к королеве Роне! Будем умолять выдать нам завтрак и Збыра – на закуску. Если это работа Сэльви, она в очень большой беде.
   – Эри, – зевнул маг, усердно натягивая рубаху, – если это работа ведьмы, то ты-то должна уже понять, как ее следует называть. Я еще в пещере демона засомневался, человек ли она. Эта тварь испугалась ее, мне было очевидно. Понимаешь, он не просто дрогнул, он узнал… Узнал и был в панике.
   – Светлые звезды! – охнула Эриль. – Рир умчался с утра в Рэлло, Сэльви с ним. И он понятия не имеет. Надо же, королева опять может стать – королевой.
   – Пошли ловить Збыра, – кивнул маг. – Только после завтрака.
   – После, и даже во время, – весело сообщила Рона, заглядывая в приоткрытую дверь. – Эй, к вам можно? Ох, какой розовенький и здоровенький! Доброе утро.
   – В одной старой книге написано, что лучшие женщины людей слишком уж ведьмы, прекраснейшие из эльфов слишком призрачны, и только гномам повезло взирать день за днем на безупречную красоту в сочетании с дивным характером и практичным умом, – сообщил Лоэльви. – Рона, это про тебя. Попозже приезжай в старый дворец Лирро. Там есть зал гномов, в нижнем ярусе. И одна статуя – ну прямо ты, только чуть повыше. Ей столько эльфов в любви объяснялось! Окончания постройки дворца я не застал, но это помню очень живо.

   Рона заулыбалась – приятно быть красивой, если это отмечают даже эльфы! Ну, а мнение людей-то ей давно известно… Королева Гхросса стала расставлять тарелки и кубки на столе, потом закончила сервировку и коротко рассказала, как ее похищали. Эльфы смеялись, особенно представив Рртыха в гневе. Лоэльви набросился на завтрак, опасливо принюхиваясь к содержимому кубков.

   – Нет, второй раз мы не решимся тебя так страшно поить, – виновато вздохнула Рона. – Это все брат, хотел как лучше. Он очень за тебя переживал.
   – Рона, я знаю, кто и что делал, – решительно сообщила Эриль. – Точно знаю. Позови своего дедушку, надо все обсудить. Мы же не можем Сэльви так вот – на смерть обрекать. Тем более зная, кто она.
   – А она не знает, что прежде была эльфом, – сообщил Збыр, уже довольно давно слушавший разговор от дверей. – И нечего ей знать. Это вредно, жить чужой жизнью. Само все соберется и выстроится. И вы, слишком умные, должны молчать. Год у нее есть, дайте им попытаться самим разобраться, без подсказок. Осенью станем вмешиваться, если этот ваш Орильр слеп, как последний крот. Но вряд ли придется. За лето он все решит.
   – Откуда вы… – удивилась Эриль.
   – Я знахарь, я вижу, что души у них сплетены, – сообщил Збыр спокойно. – Сейчас меня беспокоит другое. Где Рртых? Рона, я очень подозреваю, затеял твой брат что-то… такое-эдакое. Ему сегодня корону принимать, а его разыскать не могут.
   – А послы?
   – У Мартига, он поит их известно чем, – усмехнулся Збыр. – Все остатки настойки как есть вытребовал через егерей. Записку прислал. Там какой-то важный человек – его надо вниз сводить и то ли потерять, то ли напугать… Эх, жаль, Эфка нет, он учудил бы лучше всех. А так придется мне. Старому, больному, немощному гномьему шаману, растерявшему и голос, и память.

   Рона рассмеялась, наблюдая колкие искорки в глазах деда и невольно сочувствуя неизвестному важному человеку. Сидеть тут, с гостями, и смотреть на их радость было очень хорошо. Потом станет хуже…
   Понятно каждому в Гхроссе, что королем Збыр выкликнет на площади Рртыха – это правильно и необходимо. Но ей станет надолго обидно и даже больно. За своего Ррына, который так много сделал, но теперь снова тысячник. Никому ненужный и не памятный, тем более, что основную часть норников распустят. Второй сын в семье, даже не наследник, муж Становой знахарки – разве это честно? Он сделал так много! И он достоин награды. Рона уже и деду про это говорила, но Збыр не согласился – мол, король у страны один. Рртых был среди тех, кто одолел демона, его слава велика теперь. Ррын же обижаться не умеет, он не таков. Он ее брату – друг, и за него будет только рад. А ей вот больно. И Рртыха нет рядом – хоть поговорить, он-то сам что думает? Не один дед его ищет, она тоже весь город обегала, и все без толку.

   Утром искать наследника в Стальном не имело смысла.
   Рртых Третий проводил до самого выхода из подгорного королевства Орильра и его жену, исключительно зеленую и слабую после затяжной гулянки. Помахал вслед, пожелал удачи. Выслушал обещания гостить часто, хоть сюда и неблизко добираться из Рэлло. Усмехнулся. Пусть идут. Зачем заранее говорить то, что пока не сбылось? Еще надо деда переупрямить, а у него теперь кирка новая, пока не особенно кривая…
   Рртых спустился на главный уровень Стального города после полудня, усердно прячась и избегая норников, рьяно разыскивающих запропавшее высочество. Не время находиться: еще чуть рановато, еще бы полчасика…
   Сегодня работы с обеда отменены, все готовятся к коронации. К ночи выкатят бочки с пивом, вертелы устроят прямо на улицах и площади – и пойдет потеха! Н-да, не знают они еще, какая будет потеха! Даже Ррын не подозревает. Хотя… они слишком давно знакомы. Не зря норники так усердно прочесывают площадь! Ррын понимает приятеля лучше иных. Перец вместе воровали, еще когда был жив Эфк. Вот ведь беда – нет его, прямо хоть плач! Как будто половину радости от победы украли. Вторая половина радости – вот она, живая и здоровая. И что будет с дедом, когда он это узнает, вообще лучше не думать.
   Гррхоны практичны, они – род королей и героев, им подобает беречь породу. Наследник обязан… да все он знает. Сам себе раз сто на дню говорил в последний год, который прожил в пещерах. Потом ушел в верхний мир, и сперва казалось – полегчает, забудется. Времени-то сколько прошло! Или того проще дел решится: его не станут ждать. Бара, которая деду и покойному отцу очень нравилась, не долго убивалась по сгинувшему принцу, теперь она жена сотника спасателей. Говорят, вполне счастлива. Всем была хороша невеста – рыжая, и рост четыре фута одиннадцать дюймов… И Зави была под стать, ее Эфрых разыскал. Тоже рыжая и статная, руки как у кузнеца.
   Рртых скривился. Лошадей и то выбирают по характеру, а не только по масти и росту. Ему вот скольких под седлом пришлось сменить, а кроме Сумрака нет в памяти ни единого коня. Принц уже поймал Кэльвиля и упросил переправить старого иноходца морем на восток. И далее коня проводят бережно, эльф обещал. Там порт не особо далеко от места, добредет. А то как знать, в Круге теперь невесть кто распоряжается. Может, кормят кое-как и слов хороших не говорят – так и исчахнет лошадка!

   – Ты кушай, не расстраивайся, все у тебя получится, – успокаивала Тафи, выставляя перед Рртыхом тарелочку с пирогом и вглядываясь в мрачное лицо рыжего.

   Рртых качнул головой – не голоден. Он знал, из Желтого города гномов вывели, в чем были. С этого стола угощения брать – значит, лишать хозяйку её собственного обеда. Пока жив был Эфк, сводный брат Тафи, семье полагался двойной паек. А теперь уже нет. И, хоть у гномов нет безродных, ей в доме приемных родителей не очень-то уютно. Рртых знал историю семьи Эфка. Его мама трудилась в серных шахтах, болела и чахла… В большинстве своем гномы к дыму привычны, а ей не повезло – то ли надышалась, то ли вовсе была непригодна к той работе, и потому рано она ушла. Отец Эфка с горя подался в спасатели, обоих детей – Эфка и его старшую сестру – перевел в иную часть города. Может, сам в завалах хотел остаться, а может, никогда не желал снова видеть родной дом. Вторую жену он себе именно что – откопал. Спас, рассмотрел и ввел в новый дом. А что? Хорошая женщина, крепкая и хозяйственная. Всего-то у нее и отыскался один недостаток – Тафи, дочь от первого брака.
   Кузнецам с ювелирами родниться – дело последнее. А отцом Тафи приходится как раз золотых дел мастер – недомерок в четыре с половиной фута, испортивший и дочери породу. Дома ее слегка стеснялись. Не то чтобы обижали, просто в Желтом на таких смотрят без интереса: в рабочем городе она – чужая. Ростом четыре фута и три дюйма, светленькая, почти белокурая. Глаза для гнома вообще неправильные, серо-зеленые. И к тому же худощавая.
   Эфк сестру, хоть и не родную, обожал. Все время твердил, что она добрая, домовитая и умная, и, если бы не упрямство старого Збыра, который недолюбливает Тафи за малый рост, она бы стала знахаркой из лучших. Но Становой не допустил ее до третьего круга обучения. И девушке пришлось искать иную работу – в гранильном цехе. Там ее хвалили, называли усердной и чуть посмеивались: самое для нее место. Глядишь, присмотрит кто из верхних городов. Не за породу – просто такую не страшно на поверхность вывести и в лавке оставить, никто не позарится.
   Дальше дело пошло и вовсе дурно. Король Кныттф приметил, что сын слишком часто стал бывать у Эфрыха и в цехах. Разузнал толком: да, принц что ни день болтает со страшненькой маломеркой…
   Рртых тяжело вздохнул. Может, это и была та последняя капля, которая заставила короля выбрать местом «заточения» сына дальние рубиновые шахты, а не Желтый город? Намекни отец про Тафи, его бы поддержали и Збыр, и Эфрых… Но что случилось, того уже не переменить. Рртых ушел наверх, а Эфк погиб.

   Рртых вздохнул и отщипнул небольшой кусочек грибного пирога. Невежливо ничего не есть – получается, готовят невкусно.
   – А почему ты, Тафи, со своими не живешь?
   – Эфк устроил мне комнату. Он не сказал, но я знаю… мама попросила. Старшая сестра Эфка водит женихов в дом, знакомит с родителями. А из-за меня на нее косо смотрят. Не станешь же каждому объяснять, что мы не родные по крови. Эфк ругался, а потом решил – так лучше. Я тоже думаю, так правильно.
   – Почему с Роной не поговорила?
   – Я говорила. Меня уже полгода, как допустили обратно к знахарству, – вздохнула Тафи. – Теперь господин Збыр вернулся, будет сердиться.
   – Ага, как тащить на двадцать девятый вддыхров заклинать – хороша, даже и ростом вышла, а для иного чего, так не особенно? Проржавели порядки в горах, проржавели…
   – Я не обижаюсь.
   – Ладно, спасибо за обед. Пойду, мне пошуметь малость надобно.
   – Заходи, я всегда рада.

   Тафи проводила рыжего принца до двери и улыбнулась прощально. Как обычно – очень спокойно, с полным и обоснованным ощущением безнадежности. Ну, нравится ей Рртых – так он всем девушкам нравится. Конечно, ей он не просто нравится, но с таким-то ростом надо знать свое место. И не портить отношения, рассказывая лишнее. А то вовсе перестанет навещать. Тафи тихонько вздохнула, глядя вслед Рртыху. Жена наследника престола должна быть похожей на Рону – красивой, уверенной, здоровой, обожаемой всеми и настолько даровитой, что сам великий Збыр Гррхон был готов уступить ей пещеру Станового знахаря.

   Рртых знал, о чем думают, глядя ему вслед. Но – пока не это было важно. Со стороны кажется, что у красавицы Роны и бед не может случиться, а на деле все худо…. Только на брата надеяться и остается.
   Убедившись, что никто более не разыскивает принца, Рртых быстрым шагом направился к большим барабанам общего сбора. В них станут бить часом позже, когда на площадь прошествует и рассядется на помосте вся королевская семья Гррхон. Тогда Збыр ударит в барабаны, сообщит об окончании войны и объявит имя нового короля. Так деду кажется. А его внуку видится иначе. И, как известно, в мире гномов переубедить и переупрямить – одно и то же. Рртых протерся мимо охраны, подвинул в сторонку знакомого норника, почти не удивившегося его появлению – пришел принц чуть раньше, что ж тут такого? Главное, нашелся. Вон и мастера уже почти все в сборе, и гномы толпятся. Рыжий усмехнулся, взял одну палку – вроде как посмотреть, крепка ли… Быстро прошел к барабанам и от души врезал по ближнему! С удовольствием отметил: упругая шкура уцелела, славная работа.
   Площадь заволновалась и стала заполняться быстрее. Удивленные жители Стального города выбрались глянуть на неожиданный шум. Рртых отметил – смотрят и слушают. Мастера уже все подошли.

   – Пока нет деда Збыра, я хочу кое-что сказать, а то он придет, и станет поздно, – рявкнул принц.

   В рядах заулыбались. В общем-то все знали, что скажет Збыр. И что потом будет поздно менять сказанное – тоже понимали. Не догадывались лишь: зачем надо что-то менять? И потому быстро смолкли – интересно.

   – Я выжил при обвале, потому что сбежал раньше, простое везение. Я ушел к эльфам и учился, тоже не велико дело, одно упрямство. Ну, помирил по первому разу людей Ронига с нами и метко попал по шкуре демона секирой, так и вы тут не сидели праздно, – сообщил Рртых. – И что? Вы решили меня объявить героем? Хорошенькое дело! Сестра тут за всех мужчин рода Гррхон отдувалась, и она нехороша вам. Ррын лучших норников передал в помощь эльфам, устроил оборону Гхросса, с людьми переговоры вел. Вы выстояли, это его победа… а теперь его – в кузню, откуда пришел! Между прочим, с голода вы не ослабели тоже благодаря ему и Роне. Я хочу узнать: почему вы позволяете деду менять вашу королеву на другого короля? Она старшая дочь рода Гррхон, обяжите ее и Ррына первого сына именовать по той же линии – и все дела. А я займусь тем, что полагается делать Рртыхам.

   В толпе обдумали идею и закивали, даже мастера остались довольны. Само собой, не утерпел и уточнил лишь мастер Желтого, как самый въедливый:
   – И что ж такого особенного делают Рртыхи?
   – Спасают Гхросс от больших неприятностей, – доверительно сообщил рыжий наглец. – И создают новое, важное стране для развития. Я вот глянул на эльфов. Они жили за Стеной и чуть не вымерли. Мы живем в своем мире почти так же. От всех закрыться готовы в любой момент – это первое. Второе: эльфы в первую голову нас спасли: и от демона, и от вддыхров. Без их магов нам было бы худо. Они идут в новую землю, где соседи не особо понятные. Третье. У нас осталась одна толковая жила железной руды, в Желтом. Вот я и решил: ухожу в новые горы, к эльфам. Не один, я ж не дурень какой. Сами решите, кого в подмогу мне дать, по началу много не надо. Гляну – есть ли там где развернуться. А как развернусь, может, и править там же соглашусь. Это на юго-востоке Ронига.
   – Ты что вытворяешь, кривая кирка? – охнул Збыр, проталкиваясь к помосту. – Вперед деда речь держать! Дожили!
   – Уже вытворил, – довольно усмехнулся Рртых. – Смотри, еще и сам имя по полной форме выкрикну, если упрешься.

   Дед возмущено покачал головой и рухнул в кресло. Рядом устроился седой Эфрых, с интересом обдумывая речь правнука. Уж про железо – точно сказано, нечего возразить. И про замкнутость, тоже в самую маковку. Збыр хмуро глянул на отца. Тот кивнул – говори, что упрямец предлагает.
   Припозднившаяся Рона слышала шум, но не сами слова. Она еле-еле уговорила мужа пойти на общий сбор города. Ррын засмущался и стал отговариваться делами. Это не особенно просто – в один день поменять жизнь. Вчера мастера к тебе ходили советоваться, а сегодня виновато пожимают плечами: вот объявится новый король, его и спросим…
   Рона удивилась, что не приходится пробиваться к помосту – их вежливо пропустили, расступаясь. Брат улыбался во всю бороду, довольный собой до крайности. Зато дедушка смотрел тяжело и недовольно. Седой Эфрых сидел и молча сердился, он уже все решил и теперь напрасно терял дорогое рабочее время.
   Збыр рыкнул невнятно, отгоняя наследника от предназначенного для речей места.

   – Оставить вас без присмотра нельзя, сразу волю берете, – рявкнул Збыр обиженно. – Сам не без ума! Ну так что, мастера городов, подскажите мне, коли выслушали Рртыха Третьего с полным вниманием: имя назвать, какое положено по древнему укладу или иное, предложенное моим внуком?

   Гномы на площади зашумели, толпа пришла в сложное и согласное движение, плотнее обступая помост. Мастера с подобающей случаю обстоятельностью закивали, указывая широкими жестами рук в сторону Рртыха и подтверждая словами: его решение верное.
   – Не по-моему выходит, однако же и беды в том не вижу, – Збыр важно поправил массивную цепь на груди. Кивнул норникам. Барабаны загудели, изгоняя из-под сводов города нестройный шум толпы. Когда эхо сошло до едва различимого дальнего гула, Збыр заговорил снова. – Тогда последний вопрос перед оглашением имени. Ррын, ты согласен своего старшего сына признать входящим в род Гррхон?
   – Я второй сын рода, меня вообще можно числить по жене, – не стал упираться кузнец, не понимая смысла вопроса.
   – Тем проще, – обрадовался Збыр. – Тогда получается, выкликать стану по новому имени, сейчас тобою принятому. Народ Гхросса, желаете ли вы здесь, перед огнем подгорного Горна Труженика, принять королем Ррына Гррхона и отчеканить его имя в своих сердцах, признав руку его над всеми нашими горами?

   Рона обернулась к брату и подняла бровь – твоя работа? Рыжий охотно закивал и спрыгнул с помоста. Гномы шумели и подтверждали, что мудрый знахарь вполне им угодил. Мастера солидно закивали и пошли к новому королю и королеве – поздравлять. Им тоже пришлось по душе, что не надо ничего менять и заново объяснять. Ррын, кажется, последним осознал, что происходит, и даже попытался возмутиться – да как же это? При живом и героическом наследнике-то… Умная жена ловко пристроила кузнеца в кресло и уговорила помолчать. Дома она все объяснит.

   День спустя Ррын принял послов королевства Рониг, уже смирившись с постигшей друга несправедливостью, которую сам Рртых именовал «свободой».
   Мартиг привез грамоты от короля Лорида Маэра Шолиса. И отдельно – письмо по поводу особых полномочий маршала Дорита из того же рода Шолис. Король Ррын изучил письмо и с важным видом пообещал немедленно исполнить просьбу. Добавил: сопровождать знатного гостя будут лучшие гномы – наследник рода и старейший знахарь.
   Рртых улыбнулся прибывшему с послами маршалу со всей нежностью, возможной для его рыжей разбойной рожи. Маршрут для Дорита уже разработан: три дня по медленно сохнущим шахтам тридцатого яруса… Угля там, если по совести разобраться, нет. Зато есть все остальное, о чем просил его величество Лорид Маэр Шолис: темнота, глухие тесные лабиринты и угроза обвалов.
   Три дня – то самое время, которое необходимо мастерам, чтобы выделить Рртыху гномов для освоения нового поселения, а Роне – чтобы собрать подарки королю людей, здраво и своевременно отказавшемуся от войны и предоставившему своих магов в трудное время.
   Дорит смотрел на гномов с презрением. Продажные твари, которые все меряют золотом, – он знал, чего такие стоят! И король верно решил изучить шахты, наверняка уголь дают не лучший. Правда, сам маршал ничего не понимал в угле, но считал, что одно его присутствие пресечет воровство. Пока Мартиг бессмысленно и унижено кланялся тощему оборванцу, от которого разило перегаром, глупо именуя его «мастером» и несравненным магом, истинный посол короля величественно двинулся коридорами за своими ничтожными проводниками.
   Они не дошли даже до главных пещер Желтого города.
   Свет в фонаре бестолкового знахаря внезапно погас. В кромешной темноте маршал осознал, что тишина бывает – липкой и жуткой!.. Тишина подгорья ползла каплями пота по спине, хрустела и невнятно шевелилась в пластах породы над головой. Вздыхала далекими шумами, добегающими к ногам опасной судорогой каменного пола. Во мраке погасло время и вообще – растворилось все. Маршал завизжал тоненько, жалко… и рухнул на колени, ощупывая пол.

   – Что с фонарем? – недовольно пророкотал Рртых.
   – Магия Черных ведьменей еще живет в этих коридорах, – мрачно сообщил Збыр. – Тут были бои, и духи павших неспокойны. Я буду петь, они уйдут.

   Рртых неодобрительно покачал головой. Дед даже вддыхров назвал на человеческий лад – чтобы гостю было понятнее, а значит, страшнее. Принц, в отличие от маршала, видел не так уж плохо в темноте, для гнома – далеко не окончательной. И полагал, что дед слишком жесток. Как теперь водить это человечье ничтожество три дня, если Дорит уже на грани помешательства? После упоминания Черных он вжался в камень и пополз куда-то… как ему казалось, к стене.
   Знахарь запел. Низкие рычащие звуки катились по коридорам, рождая множественно сложное эхо. Магии в них не было и малой капли – обычный гномий марш. Точнее, боевой, именуемый он «Рев норников». Звучный, сотрясающий камень. Волны встречались и хрустели отчетливее в пластах породы, мелкая пыль сыпалась на голову посла. Он не дослушал второй куплет, завизжал снова и пустился бегом, на четвереньках, не понимая даже, куда и зачем бежит.

   – Ты перебираешь, – возмутился Рртых.
   – А делать мне нечего, как три дня водить… этого, – огрызнулся Збыр. – За день управимся. Сейчас по плану маленький обвал, затем подойдут спасатели с крысами. Как думаешь, ощутив присутствие крыс, он не сдохнет? Ну, откачаем… знаешь, я полагаю, он будет тих в ближайшие годы и вершинному величеству бед не причинит. Да и Мартигу – тоже. А пока у меня есть время, ты, мерзкий внук, подставляй шею. Ишь, на новое место он податься решил! Править в Гхроссе ему тошно!
   – Больно же!
   – Где я возьму тебе знахарей? Все завалены работой на год вперед! У всех семьи! А хоть один толковый тебе нужен!
   – Сам найду! Иди, занимайся делами, я уж без тебя спасу этого кабана. И вообще… разберусь с чем следует. А ты не шуми – услышит.

   Знахарь сердито фыркнул и пошел прочь.
   Метки коридоров слабо светились. Если бы посол слушал пояснения, он бы знал: в городе гномов заблудиться нельзя. Если, само собой, ты не трус и не окончательный дурак.
   Вечером Дорита вынесли наверх, к выходу из пещер, и сдали егерям. Он плохо осознавал себя и дрожал всем телом. А еще твердил, что граф Мартиг оказался порядочным человеком! Лично возглавил поисковую партию и заставил-таки подлецов гномов заняться делом и спасти его, кузена короля, из опасной ловушки. Такой человек достоин доверия – так что пусть Мартиг сам осмотрит угольные шахты, а маршал отбывает в имение, поправлять здоровье, подорванное в гнилом воздухе нижних коридоров.

   Два сбереженные дня Рртых уделил целиком отбору попутчиков. Сотня гномов – это вполне достаточно для начала работ. И не выглядит еще, как армия.
   Когда третий день – пора отъезда – еще не расцвел зарей, Рртых постучался в дверь на главном уровне Стального города. Тафи открыла быстро, но выглядела очень удивленной.

   – У тебя есть вещи, хоть какие?
   – То, что на мне, – пожала плечами гномиха. – Нас из Желтого выводили в спешке.
   – Тогда пошли. Не запирай, а то придется ключ заносить в комнату подмастерий. Сюда ты не вернешься. Ты теперь мой знахарь, и мы уходим в новые горы.
   – Ты с ума сошел, – охнула девушка. – Господин Збыр…
   – Ну, это мои проблемы, – гном хмуро почесал шею. – Очки тебе я сделал заранее. Наверху очень яркий свет, ты не привыкла. Быстрее, мы спешим. Вещи, нужные в дорогу, собрали эльфы, выходишь с ними, я вас познакомлю. Глаза тебе они же чуток заколдуют.
   – По-моему, ты меня вообще воруешь, – удивилась Тафи. – Только у кого меня воровать? Меня год не хватятся…

   Рртых довольно кивнул – он полагал, именно так и будет. А через год он как-нибудь объяснится с дедом, да и с остальными. Лишь бы Лоэльви не взялся заново насмешничать. Про секирщиков и рост достойных гномов, например. Пока это некстати.
   Лоэльви ждал там, где было условлено и встретил друга молча, всего-то руку подал. Хорошо… С теплым интересом улыбнулся девушке и чуть поклонился, предлагая идти вперед. Эльфы отправлялись в путь первыми, еще до зари. Им не надо привыкать к солнцу, а до столицы их обещал довезти Мартиг. Он и егеря уже отослал – карету готовить. Так что, Рртых был уверен: Тафи доберется к месту без осложнений.
   Гномы вышли из ворот ближе к вечеру. Все в очках, очень серьезные. Многие с семьями, в Желтый город не все хотели возвращаться. Там заканчивается медь, там самые гнилые серные шахты. Да и комнаты, размытые водой, – это еще противнее, чем их полное отсутствие. А новые горы… такого никогда прежде не случалось!
   Рртых не отбирал попутчиков по росту и силе. Он искал тех, кому действительно интересно, кто умеет и хочет работать, кто знает то, что будет полезно в пути и на новом месте. Например, в числе спасателей много невысоких гномов, таким даже удобнее разбирать завалы и протискиваться в щели. А торговцы из бывшей охраны короля Кныттфа – не особо сильны в подгорном деле, зато умеют объясняться с людьми. Эриль иногда приходила и наблюдала за отбором. Ей нравилось, как рыжий ищет попутчиков. И казалось, что Рртыха сильно изменила жизнь наверху, в мире эльфов и людей. Он стал иначе оценивать очень многое, хотя и прежние его представления о жизни были неплохи. Но за время путешествия они расширились, а ценности чуть сместились. Сила и рост теперь стояли ниже преданности делу, а уважение к труду распространилось на многие ремесла, почти сравняв кузнецов с прочими гномами. Хотя бы потому, что король Кныттф был опытным кузнецом, а спасатель Мырв, оборонявшийся у плотины вместе с Лоэльви, происходил из семьи мастеров золотого цеха. И это не помешало каждому из них стать тем, кем он стал.
   «Такие соседи – настоящее благо для Рэлло», – улыбалась Эриль.
   Карета людей Эриль не понравилась. Рессоры были примитивны, а дорога, даже зимняя, ухабиста. Предусмотрительный Мартиг взял для эльфов запасную пару верховых коней, ожидая чего-то подобного. Сам он охотно сидел на подушках, в тепле, и болтал с настоящей женщиной гномов. Очень милой, как показалось Первому ловчему.
   Нисия забавляло то, что он, судя по всему, почти невольно и не прилагая специальных усилий, делает при дворе карьеру. Что станет с королем теперь, когда ему привезут настоящих эльфов с договором о разделе ненужных Ронигу земель в обмен на приличные, по меркам людей, деньги! И, в дополнение, имеется эта девочка, редкость во всех отношениях – гномиха, да еще и шаман!

   Зимний дворец короля Лорида понравился эльфам. Даже издали он был высок, строен и гармоничен. Не удивительно – его задумывал один из лучших архитекторов людей. Правда, сам не строил, и внутренняя отделка уступала внешнему виду. Но Эриль не придиралась. После весьма поспешной свадьбы у гномов она постоянно пребывала в отличном настроении. Руку мужа не отпускала, чтобы никуда более не пропал. А остальное казалось не так уж важно.
   Гости прибыли во дворец удачно – вечером. Это лучшее время, улыбнулся Мартиг. Во дворцах встают поздно, а будить короля – дурной тон. Теперь же он наверняка встал, покушал и скорее всего отдыхает, и даже изволит скучать. Балы ожидаются только в конце месяца, новостей с севера нет, а холода и поземка в третий раз отменили большую охоту. Эти сведения сообщала записка, переданная вернувшимся егерем, заранее отосланным вперед сообщить о прибытии «кому следует». Самым подходящим человеком Нисий счел шута, однажды спасшего ему жизнь примеркой доспеха гномов.
   На сей раз шут сам был заинтересован в гостях. Скучающий король, даже если он не глуп и не сумасброден сверх меры, – это настоящая беда для подданных. Потому что плохое настроение быстро охватывает весь дворец. Разве можно шутить, когда его величество – в печали?

   – Как кстати, мы погибаем от тоски, – шут ждал гостей на пороге и сразу, с первого взгляда, из всех выделил Тафи: – Ты знаешь язык Ронига?
   – Да, господин, все знахари обязаны уметь говорить с людьми.
   – Хорошо, а можешь спеть что-то не особо опасное? Надо развеселить его. Уже половина гвардейцев сидит под замком за мелкие проступки, а королю все не легчает. Сможешь спеть, скажем, чтобы огонь стал цветным?
   – Это совсем просто.
   – Идем, пока только ты и я. Потом я впущу графа, иначе он рискует, и очень сильно. А господа эльфы не в силах улучшить погоду?
   – В силах, – легко согласился Лоэльви, с интересом рассматривая пустой парк за окнами.

   Тафи послушно сняла шубку, подхватила свою легкую сумку и пошла за шутом, удивляясь тому, что среди людей тоже есть очень невысокие – и пожалуйста, они у короля в большом уважении. Шут оставил ее у дверей и осторожно постучался.

   – Дураки мне сегодня не требуются, – огрызнулся король.
   – А прекрасные незнакомки? – загадочно шепнул шут и тяжело, напоказ, вздохнул. – Ох… Мое сердце разбито, она тут всего-то на один вечерок, я плачу. Можно, мы погреемся у твоего камина?
   – Ты ниже каминной полки, какие незнакомки, – зевнул король. – Ладно, веди.
   – Позволь представить, – воскликнул шут куда громче, – мою подружку Тафи, самую красивую девушку гномов. И не смейся, мой король, иначе она тебя заколдует.
   – У гномов женщины бородаты и страшны, – зевнул король еще протяжнее и поперхнулся. – Слушай, а ты не такой уж и дурак сегодня. Тафи, вы действительно великолепны, бросьте моего шута и садитесь здесь, на диване. У моей дочурки такие же кудри. Откуда вы?
   – Она путешествует с графом, – пояснил шут, устраивая девушку на диване и подавая ей кубок горячего травяного настоя. Ты киснешь в тоске, и тебе нельзя позволять видеть хороших людей, я отослал его. Сказал: «Скачи Мартиг, он хуже насморка, пристанет – и не даст покоя».
   – Моего ловчего? Отослал? Как ты смел?
   – А кто посадил под замок душку Тирона? – захныкал шут. – И еще десяток славных людей! Я сам уже готов запереться. Вот и ключ припас, пойду, не жди раньше весны.
   – Ладно, отопри всех, – милостиво позволил король, – и веди сюда графа Мартига. Тафи, солнышко, вы действительно колдуете?

   Шут подмигнул и исчез за дверью. Гномиха кивнула и предложила спеть песенку, от которой меняется цвет огня. Шут еще не вернулся, а она уже закончила перебор основных цветов, заодно поясняя, что это не блажь, это важно для кузнецов. Пение меняет не только цвет, но и теплоту, позволяя работать с металлами очень бережно и точно. Король спросил, хорошо ли девушка разбирается в ковке? Говорят, все гномы это умеют. Тафи призналась, что пробовала, но не очень удачно. Зато она хорошо умеет готовить. Например, особые грибы со свиными ребрышками – можно прямо сейчас, ведь на королевской кухне наверняка грибы имеются, хотя бы замороженные.
   Когда шут вернулся и напыщенно объявил имя Мартига, подражая тону глашатая, король лично жарил грибы. Он делал это впервые в жизни – и оттого был совершенно счастлив. Кивнул егерю и нехотя отдал крошечную походную сковородку гостье. Торопливо, без интереса, перебрал пальцами бумаги.

   – То есть – мир? – уточнил Лорид. – И нам даже достанется подарок?
   – Гномы будут здесь завтра, сами все увидите. Имеется еще две довольно необычных просьбы, ваше величество. Гномы собираются обжить пустынные горы на нашей восточной границе. Со временем они готовы сами в счет платы за наше на то согласие отстроить дорогу от Гхросса до новых шахт.
   – Пусть строят, – пожал плечами король, наблюдая за приготовлением блюда. – Горы вообще ничьи, мы там жить не можем. А соседи – пытаются, и лучше гномы, чем люди, которые норовят воровать скот. Тафи, вы не боитесь скотокрадов? И вообще разбойников?
   – Я знахарка, могу заговорить скот, и те, кто станет угонять его, будут ходить кругами. А меня они не поймают, – улыбнулась Тафи. – К тому же я вооружена.
   – Неужели? – восхитился король. – Покажите!

   Тафи кивнула и достала свой клинок-иглу. Лорид пришел в состояние полного благодушия. Он с восторгом наблюдал, как девушка парирует удары шута. И удивлялся – почему гномы прячут своих красавиц? «Боятся лишиться лучшей кухни», – хихикнул шут. Лорид попробовал – и согласился. А граф Мартиг уже рассказывал о просьбе эльфов узаконить их права на древнюю долину.

   – Эльфов-то ты откуда взял? – впечатлился король еще более. – Их вообще нет в мире.
   – А ты глянь за окошко, они уже успокоили ветер, – воскликнул шут. – Звать? Только учти, они расстроятся, если не получат свою долину… и снова завоет поземка. Настроение вечных капризно, как погода.
   – Даром никому не нужна долина, где люди отказываются жить, – махнул рукой король. – Мои маги оттуда приезжают заиками. Мартиг, я в восторге! Тафи, идите сюда, я без вас сразу начинаю грустить. И вообще, солнышко, я утром пришлю портных – вы обязательно получите новое платье и останетесь на праздничный ужин. Решено, завтра будет большой прием и ужин. Надо же! У меня в гостях гномы и эльфы. Тафи, девочка, вам говорили, что в этом году у нас в Рониге в моде именно ваш цвет глаз?
   – Ваш шут сказал, что в прошлом году были в моде мои глаза, – рассмеялась Эриль, входя в комнату, – голубые. Смешная штука, мода у людей.

   Король кивнул и не нашел ответа… так его еще ни разу не удавалось удивить, никому. Он сразу поверил, что гости – стройная женщина и ее спутник, такой же легкий в кости – настоящие эльфы. И охотно выслушал сообщение шута, что эльфы еще ни к кому из людских правителей не ездили, чтобы назвать их соседями. Выходит, именно он, король из рода Шолис, первым удостоился визита. К тому он приглашен на осенний бал в край бессмертных. Гномы обещают открыть к середине лета тоннель под горами, и дорога до Леснии станет занимать каких-то три недели. «То есть о подорожных пошлинах Эрхою можно забыть», – понятливо кивнул король и заулыбался. Такая новость стоила не только запрошенных гостями ненужных гор и бесполезной долины, – за нее можно было отдать куда больше.
   Утром Лорид наконец увидел и гномов. «Они передвигались ночами, пешком и очень быстро», – пояснил Мартиг.
   Рртых передал королю объемистый сундук, скромно описанный вчера шутом как «подарки», и получил бумаги, подтверждающие права на заселение гор. Эльфы тоже остались довольны соглашением и охотно присоединились к королевской охоте, объявленной еще на ужине, состоявшемся в первый вечер. Его величество долго уговаривал поехать в лес и Тафи, которую искренне счел самой очаровательной женщиной во дворце. Гномиха согласилась. Ради нее, до сих пор с трудом переносящей солнце, запрягли большую карету.
   Вечером снова шумел прием, а в ночь гномы и эльфы попытались покинуть дворец, но были задержаны и пристыжены Первым ловчим: король в таком настроении – разве можно огорчать его? Нет, этикет требует от гостей остаться и пережить с должным смирением череду балов, глупые переговоры при советниках и еще хотя бы одну охоту. А уж потом – в путь.
   Рртых хмурился и прикидывал, что из-за глупого этикета людей не успеет в горы раньше весны. Хотя, если подумать толком, а нужно ли слишком спешить туда? Пока в горах не только пусто, но и удручающе холодно.
   И гномы, а сними и эльфы, остались.
   Тафи смущенно обнаружила, что люди вполне по-настоящему считают ее очень красивой. Несколько дней она переживала и даже расстраивалась, а потом решила посоветоваться с Мартигом – как быть? Король опять прислал своих портных и желает, чтобы те сшили для гостьи еще одно платье! Ах, это просто уважение и не более… Ну, тогда почему бы нет.
   Рртыху платье понравилось. Собственно, это он подговорил графа и шута основательно занять портных делом. И теперь с удовольствием выгуливал свою девушку в большом зимнем саду. Длинные юбки Тафи нашла интересными, но непрактичными. Как в таких вести хозяйство? Правда, Рртых намекал на необходимость принимать гостей – того же короля людей, допустим. Но почему ей предложено быть хозяйкой на таких приемах?

   – Тафи, ты считаешь семьей своих, от которых съехала?
   – Если по совести… нет, – виновато вздохнула девушка. – Они не уважали меня и даже стеснялись. Моя семья – Эфк, но его больше нет.
   – А моя – Рона и дед с прадедом, – вздохнул Рртых, потирая шею. – Роне я уже сказал, а старшим пока не спешу говорить. Да уж… зато тебе прямо теперь сообщаю: как только отстроимся на новом месте, я собираюсь жениться. Эльфы рядом, можно по их обычаю. Сэльви-то не откажет. Я познакомлю вас.
   – Не понимаю, – честно призналась девушка. – Ты женишься на эльфе?
   – Нет, что за глупости! – возмутился Рртых. – У эльфов – да, но на тебе. Чего тут непонятного? Украл и женюсь.
   – У меня волосы неправильного цвета и рост… – забормотала Тафи, каменея от сказанного, совсем невозможного. – Погоди. Я что-то не поняла. Погоди…
   – Все ты поняла! Волосы, рост… Я же не за деда Збыра тебя отдаю!
   – Может, ты просто хочешь устроить мою жизнь, чтобы дух брата был доволен? – высказала последнее сомнение Тафи. – Вы были почти родные. А я напоминаю о нем.
   – Только не говори, что ты пьешь горькую настойку, как Эфк, – ужаснулся Рртых и рассмеялся, когда девушка отчаянно замотала головой. – Я прекрасно вижу, как ты ко мне относишься. Я достаточно побегал тут, на поверхности, чтобы перестать быть «кротом». У Роны родятся замечательные дети, они с мужем любят друг друга. А моя мама Гави не знала счастья с отцом, не ладилась их семья. Порой я думаю, маму и погубила королевская женитьба по масти и росту, но без малейшей душевной приязни. Тафи, я уже всяко себя уговаривал дедовыми доводами – не помогает. Не понимаю, почему красивые должны быть рыжими и высокими. Мне нравишься ты. Очень. Мы будем жить в своих горах, как пожелаем. Хочешь – даже на поверхности и в трактире, как ведьма Сэльви. Она тоже готовит неплохо, а ты и того лучше. Лишь бы ты была довольна. Подумай. Я запланировал нашу свадьбу на осенний бал у эльфов. Полгода – короткая помолвка, но все же в рамках приличий. Тебе ведь летом исполнится сорок?
   – Да.
   – Вот станешь взрослой, и никого не надо нам спрашивать. А дед пусть хоть всеми кривыми кирками изойдет от злости. И теперь тебе есть в чем поехать к эльфам на их бал…
   – То есть… это ты заказал платья?

   Гном значительно кивнул.
   Подарки ухажеров, как любила говорить Рона, это основа благосостояния девушки. У нее, признанной красавицы, накопилось три полки весьма ценных вещей. Любой имеет право прийти и подарить. Вещь останется в хозяйстве, ни к чему не обязывая девушку. Другое дело – если начать ее постоянно использовать, отложив или, что еще лучше, выставив прежнюю на ту же полку с подарками. Это уже признание благосклонности. Хитрый Рртых устроил пошив нарядов, утаив, что это его дар. Одно из платьев Тафи уже надела. И теперь смущенно гладила пальцем узор на рукаве. Она полагала, что вздыхает по рыжему гному незаметно для окружающих, а тем более – для него самого. А поди ты, попалась… Теперь поздно отпираться, да и не хочется.
   Рртых постоял молча и убедился, что отказываться от платья никто не собирается. Довольно поправил зажимы на усах и стал рыться в своих бессчетных карманах. Потому что если девушка согласилась пользоваться подарком, ей можно ковать, лить или чеканить что-то из украшений. Это уже помолвка. Наденет – значит, чужие подарки на полках больше не будут появляться.
   Времени для изготовки толкового украшения у Рртыха не было, и пришлось все готовить наспех. Это неприятно… Но лучше так, полагал он, чем снова все отложить. Тафи, приняв дар, еще надо подумать, дело-то серьезное.

   – Когда ты умудрился успеть? – удивилась догадливая Тафи. – Вы же воевали, и до того не было ни минутки.
   – Эх, негодящая вещь, – продолжая рыться в карманах, сморщился Рртых. – Я потом других наделаю, уже без спешки. В последний день в долине у эльфов выпросил серебра, а камешки еще у Лоэльви в обучении точил от безделья. Ночами, когда его слишком часто будить делалось стыдно. Ага, нашел.

   Принц извлек плоскую деревянную шкатулку, открыл. Достал тонкое серебряное колечко с узором из зеленых нефритовых листьев. Показал по очереди серьги, браслет и ожерелье – как положено на достойной гномьей помолвке – полный комплект. Снова ссыпал всё в шкатулочку, сердито хлопнул крышкой. Отдал невесте. Виданное ли дело: наследник Гррхон дарит серебро! И признаться стыдно, что узор листьев ему самому не кажется плохим или поспешно сделанным. Тафи открыла крышку и еще раз рассмотрела свои сокровища. Оглянулась – рыжий уже убежал. У него и тут немало дел.
   Гномы сочли дворец несколько неухоженным. И взялись, удивляя короля людей, чистить камины, подновлять полировку мрамора полов, выводить зелень с бронзы, точить и править парадное оружие и латы, расставленные и развешанные в коридорах…
   Лорид смотрел и все более вдохновлялся – хорошие соседи! Их раз в год на бал пригласить, и о ремонтах можно забыть навсегда! А суммы, запрашиваемые за сезонную уборку людьми, собственными подданными, кстати, – пугающе велики.
   Когда гости собрались в путь, король провожал их как лучших друзей, – если у королей вообще бывают друзья. Лориду казалось, что это вполне возможно именно в отношении гномов и эльфов. Политикой они не интересуются, к власти в мире людей равнодушны, зато умеют помнить добро. Так сказал граф Мартиг, и король решил вполне положиться на его оценку. Он наблюдал за колонной гномов с балкона. Мартиг стоял рядом, хмурясь и сомневаясь. Он – оставался, но это оказалось трудное решение.
   В первую же ночь пребывания во дворце шут – настоящий мастер интриг – пришел в покои графа и предложил союз: граф покидает горы и перебирается в столицу, королю определенно нужен толковый придворный распорядитель. Не советник, это опасная должность. И не маг – слишком рискованно. Шут пил вино и втолковывал снова и снова: вдвоем они бы составили милую пару – шут и распорядитель. Для пользы Ронига, само собой. Потому что желающих много, но все будут стараться для себя, да и шута попытаются подвинуть. А граф – человек неглупый и надежный, его уважает гвардия и обожают егеря. Нескольких дней хватило, чтобы понять правильность и своевременность предложения о переезде во дворец. Но смириться с новой ролью Мартиг пока не мог…
   Король видел его переживания и усмехался.
   – Обычно люди радуются, делая такую карьеру, – почти обиделся он.
   – Ваше величество, я так хотел поехать к эльфам! И вообще… отдохнуть, я уже стар. Мой сын еще пять лет будет учиться невесть где. Это тяжело.
   – Я похлопотал за тебя, – успокоил нового распорядителя Лорид. – Госпожа Эриль обещала доучивать твоего мальчика в долине Рэлло. Нас пригласили туда, на середину лета. У эльфов смешной король, он, кажется, собирается строить не дворец, а трактир. Он повар?
   – Воин, – отозвался Мартиг. – Король Орильр устал от боев и мало интересуется властью и славой. Но его жена считает победы господина Орильра весьма усердно. Она утверждает, что лично король сразил более пяти десятков ведьменей.
   – Однако! Знаешь, я рад новым соседям. И желаю, чтобы женщины гномов бывали на наших балах. Эта Тафи – она прелесть. Такая маленькая, изящная, с милым характером. Постарайся придумать, как приглашать их к нам почаще. Я очарован. Не смотри так, я действительно очарован. Она милая, я благоволю ей. Жаль, в браках людей и гномов не бывает детей. Я бы нашел ей хорошую партию. У меня улучшается настроение при виде этой девочки.
   – Вы еще не видели королеву эльфов, – улыбнулся Мартиг. – Говорят, она из рода людей. И готовит не хуже Тафи.
   – Так распорядись! – возмутился король. – Наша поездка, наше присутствие на этих осенних балах… И вообще… чем мы хуже? С такими соседями можно распустить армию. Кстати, а как там мой кузен, маршал Дорит?

   Граф вздохнул и начал рассказывать. Это была длинная история, к тому же довольно сложная – многое ведь нельзя говорить прямо.

   А гномы бежали на восток и с интересом рассматривали незнакомый мир вершинников. Теперь, когда глаза притерпелись, солнце уже не казалось врагом, а весеннее яркое тепло радовало кожу. Подгорники переговаривались и смеялись, обнаруживая на лицах непривычный загар, точнее – настоящий цвет кожи, утратившей нездоровую бледность. Чеканщики приглядывались к вершинному миру и прикидывали, как много ошибок в их прежних работах. Мыслимое ли дело – полагаться на ночные прогулки и чужие рассказы. Вон деревья совсем не таковы, как на гномьих узорах. Люди зовут это «традиция» и находят интересным. Никто не станет разубеждать их, но уж теперь-то все усвоили, как сильно отличается ясень от вишни. И полагали, что летом надо приглядеться еще внимательнее.
   Тафи, еще несколько женщин и младшие дети ехали в каретах, выделенных им королем Ронига. Зеленые листья в серебре, надетые знахаркой еще во дворце, всем очень понравились. И будущая королева новой подгорной страны – тоже.
   Стоит ли говорить, что пожилой егерь восточной заставы с трудом устоял на ногах, увидев такую толпу на заброшенной дороге! Буквально вчера здесь прошли двое – мужчина по имени Орильр и его жена, – охотно рассказал егерь Рртыху. И обещали, что скоро дорога оживет и будет большой, торговой. Он не поверил. И на тебе – гномы… И даже эльфы! Правда, последние выглядели невнимательными ко всему и явно творили свою магию. Им хотелось поскорее отыскать черноглазую ведьму и убедиться, что с ней все в порядке.
   Гномы наскоро сгрузили вещи и простились с егерями сопровождения, зазывая их в гости через годик – к тому времени подгорники рассчитывали обжиться на новом месте.

   Эриль оказалась лучшим следопытом, чем ее муж, и первой нашла место ночевки семьи а-Тэи, радуясь своей ловкости. Еще бы! Всего-то и надо было помириться с Лых и попросить рыжую разыскать знакомую ей ведьму. Крыса справилась с задачей великолепно. Спасатель Мырв выслушал похвалы и скромно кивнул. Он знал сотника и его Лых, и давно готовил разговор – в подходящее время.
   – Слушай, маг, мы тут с ребятами посоветовались… Решили зачислить тебя тоже в спасатели, – важно сообщил он. – Вот с первого приплода Лых выделим детеныша, чтоб твоя жена чужих-то рабочих крыс не одалживала. Обучим, как следует.
   – Я не гном, – слабо возмутился польщенный Лоэльви.
   – Ага, и даже не крыса, так что пока непонятно, много ли с тебя толку, – посочувствовал вездесущий Рртых. – Но ребята так просили, что я не стал возражать. Будешь первым подгорным эльфом. У нас, сам видишь, знахарей огромный недобор.

   Лых спрыгнула с плеча Эриль и побежала вниз, в долину, не дожидаясь окончания разговоров. Она умная поисковая крыса, а ведьмы пока рядом нет. Значит, надо искать, а не рассуждать, теряя время.
   Солнце поднялось в самый зенит, когда гномы добрались до размеченного палками участка. В контуре дома лежали мешки, подтверждая, – это то самое место, искать дальше не надо, – хозяева вернутся за своими вещами.
   Лых отдохнула, перекусила и решила все же пойти по следу. А гномы отдыхать не стали. Рртых мигом распределил всех на срочные работы.

И все – в первый раз…

   Сэльви несколько раз оглядывалась на мешки, лежащие в ограде из прутиков. И думала, что трактир выйдет на славу. Хорошее место, и вид отличный. Жаль, посетителей пока нет. Как и самого домика. Она почти видела постройку – деревянную, в два уровня, с большой верандой. На севере веранд не строят, но ведьма видела такие в домах Ронига, и специально уточнила, как называются… Для гостей трактира, особенно летом – самое то!
   Увы, дом встанет в полный рост не скоро, через год или два. Впрочем, ей пора привыкать к тому, что времени впереди – много.
   Холм оказался высоким, а лес заброшенным и старым. То и дело приходилось перелезать через завалы стволов, пробиваться сквозь заросли кустарника. Только в поздних сумерках впереди показалась опушка. Орильр прошел через поляну и уселся на самом гребне холма, где камень выпирал из-под кожи древесных почв. От его ног начинался крутой склон, уходящий вниз, к основной долине древней столицы. В ночи, по счастью лишенной тумана, вид казался головокружительно великолепен…
   Озера – пояснил Орильр – чуть изменили линию берегов, ручьи обновили свое русло, но в целом вид узнавался, и даже, как показалось эльфу, стал лучше прежнего. Орильр сидел, улыбался и рассказывал про дворец и балы, про улицы и дома, рукотворные каналы и природные озера. Сэльви охотно слушала, иногда оборачиваясь и изучая темный лес за спиной. Орильру и самому казалось, что кто-то смотрит – не зло, но пристально.

   – Рир, нас нашли, – хихикнула королева. – Это умница Лых. Посуда, судя по всему, доставлена.
   – Да, с гномами надо дружить с осторожностью, – усмехнулся Орильр. – Пошли, твое величество. Учись принимать гостей в новом качестве.

   Они вернулись к своему будущему трактиру только к обеду. И обнаружили три дюжины гномов, набросившихся на размеченный участок. Фундамент уже уложили. Орильр даже не пытался понять, где и когда успели вытесать такие огромные блоки и как их доставили. Из леса с шумом вырвалась вторая группа с готовыми бревнами. С одной стороны от гномьего отряда бежал Рртых, подвывая что-то сугубо шаманское. С другой Лоэльви усердно пересыпал его рык шепотом эльфийских заклинаний.
   Сэльви уверенно охнула. Немного постояла, улыбаясь… и направилась к расстеленной в стороне скатерти. Эриль как раз закончила резать и раскладывать мясо и сыр и теперь распаковывала сковородки. Обернулась, придирчиво изучила королеву.

   – Я ожидала хоть каких-то изменений после полного обряда, – сообщила она. – Но ведьму не переделаешь и кровью эльфа. Садитесь, угощайтесь. Сейчас Рртых прибежит и станет выяснять, какой должен быть домик. Он сказал – к ночи закончат. Я верю ему. Мы всю зиму путешествуем с гномами. Я теперь вообще сомневаюсь, нужна ли магия. Мы, эльфы, со всей нашей магией, простую видимость трактира дольше создавали бы, чем гномы – сам трактир, настоящий и прочный.
   – Магия нужна, а как иначе бревна просушивать? – загудел Рртых, падая в траву и решительно двигая к себе блюдо. – Слушай, король, я удумал сбежать из Гхросса. Они Роночку любят, Ррын тоже в уважении. А я скучаю без вас. Тут горы, как – толковые?
   – Повосточнее железо добывали даже на поверхности, – припомнил Орильр. – А вгрызаться никто не пробовал. Но должно быть хорошо, ты глянь на прибрежные камни в озерах. По самоцветам ходим.
   – Раз железо есть, гном приживется, – уверенно сообщил Лоэльви. – Мы с Эриль ехали через столицу Ронига, договорились о границе, чтобы потом не ссориться с людьми. Требуются только подпись короля и название земель. Это твои решения, Рир.
   – Рэлло, я не хочу менять имени земель, – улыбнулся Орильр. – А Рртыху могу по-королевски подарить название страны, которое нам не пригодилось – Иллор.
   – Только вы умеете дарить так, что и в руки не взять, и приятно, – возмутился рыжий. – Ладно, согласен. Слово не наше, но у меня и шаман – не гном.
   – Ви, они не отпускают тебя? – восхитилась Сэльви. – Кстати, как самочувствие? Долго приходил в себя после гномьей бани?

   Лоэльви сокрушенно вздохнул и кивнул. Глянул на облепивших стены гномов и шепотом пожаловался, что его, оказывается, еще посмертно зачислили в спасатели. А уж обнаружив в числе живых, обрадовались и того больше. Эриль сперва возражала, но потом поняла, что переспорить даже пятнадцать выживших у плотины гномов ей не под силу. Но пятнадцатью спор не ограничится, потому что остальные спасатели на их стороне. Кстати, они поженились у гномов, обрадовав своей решительностью подгорный народ. Мужественно перенесли вторую гулянку и сбежали сюда, пока королева Рона не придумала повода для третьей.
   Сейчас в горах Гхросса тихо, эльфы ушли в Лирро. Только Вэйль осталась в Стальном городе. Ее не отпустили, потому что на осенний бал приглашены очень многие, а с красивыми платьями у гномих проблемы, в подгорном мире в ходу куртки и штаны. Теперь женщины скупили в Рониге всё, что нашлось годного, и спешно шьют наряды…
   Эриль еще раз пристально изучила Сэльви.

   – Я займусь одеянием королевы, – уверено пообещала она. – Этикет нам не восстановить, понятно. Но хотя бы раз в год, в дни торжеств, вы можете выглядеть пристойно, ваши величества? Жас лично мастерит короны, украшая их сбереженными тобою, Рир, камнями. Но даже он до конца не сознаёт самого страшного: вы не умеете танцевать! Ты безнадежен, но хотя бы Сэльви… у нее есть и слух, и голос, и чувство ритма, и пластика. Я приложу усилия. – Эриль задумчиво глянула на север, в сторону гор. – Но сперва выберу место для домика. Не то набегут, и не бывать мне соседкой королевы, а кто хочет остаться без хорошего ужина?
   – А как же Круг мудрых? – вспомнил Орильр.
   – Да куда он денется, – пожал плечами Лоэльви. – Там уже теперь обживается с десяток магов из Лирро. Вполне горды собой и учениками. Кэль небось уже вернулся на юг и всех гоняет – он соскучился по своей школе. Скоро появится тут. Рртых велел ему доставить своего любимого коня.

   Сам Рртых не слушал эльфийских сплетен, он уволок Сэльви в сторонку и с важным видом вручил ей небольшой ржавый гвоздик. Знал, что ведьма умеет искать родственников по вещи. И полагал, что руда железа весьма родственна этому вот гвоздю. Так что, основывая первый тоннель новой страны, лучше начинать вгрызаться не «где-то повосточнее», как предложил мало что понимающий в горном деле Орильр, а там, куда укажет пальчик королевы.
   Сэльви довольно долго шептала и хмурилась, потом смущенно пожала плечами, мгновенно расстроив гнома до зеленоватой бледности.

   – Совсем нет? Кривая кирка, ну как же…
   – Ой, ну что ты! – виновато вздохнула Сэльви. – Много, и всё разное. Внизу и чуть туда, к Ронигу, крупные кусочки, не знаю, как сказать правильнее… глубоко. Может, полверсты даже. Но мне кажется, они очень хорошие. А еще прямо на восток, в основном хребте, во-он там. Гляди как идет… большая полоса. Жила, да?
   – Есть такая штука, хорошо бы ты ее и имела в виду.
   – Она вся в горе, но начинается прямо от поверхности. Пошли покажу. Тут рядом. И еще есть, но подальше. Была бы карта, я бы точнее сказала.

   Рртых торопливо свистнул брата мастера Зеленого города, одного из лучших в Гхроссе гномов-рудознатцев. Тот прибежал с киркой наперевес, покрасневший от работы и еще более – от предвкушения. Первый удар по совершенно новенькой скале! Да ради такого настоящий гном должен хоть на край света идти.
   Оказалось – гораздо ближе. Сэльви уверено обогнула озеро и вошла в лес, двинулась вглубь, вдоль острой складки холма. Полянка открылась неожиданно для гномов. Маленькая, и на другой ее стороне – приятная скала, ровная и красивая. Сразу видно – не камень случайный, а горный клык, проткнувший мягкую ткань лесного грунта.

   – Тут, – уверено сказала Сэльви. – Уходит вниз и на север. Только уговор: вы станете копать, но долину наверху не вздумайте портить! Дорожку делайте, а не отвалы. Красивую! И еще домики, хватит детей под землей выращивать, они у вас чахлые и низенькие из-за этого.
   – Как это? – удивился Рртых.
   – А так! Норники, сам говорил мне, с пяти лет привыкают к свету. Потому они и здоровее прочих. Но ювелиры всякие – горбаты и малы. Работой их с детства уродуете, разогнуться не даете. Уж про серные шахты я и не говорю!
   – Откуда ты все это знаешь?
   – У Роны выспросила, пока вы глупо напивались. И запомнила, – гордо сообщила Сэльви. – А потом еще обсудила с Риром. Он у меня умный, он все знает. Рир сказал, что ваш бог не любит тех, кто ставит вещи – например, золото – выше труда. Их Труженик метит малорослостью. Но прочие-то безвинно страдают. Потому что вы очень засиделись в своих пещерах.

   Мастер слушал разговоры за спиной вполслуха. Он уже очистил скалу от мха и ощупал ее, знакомясь. Примерился к удобной трещинке и, помолившись Труженику, опустил острую кирку, отбивая первый пробный камень. Схватил, жадно изучил скол. И кивнул Рртыху – хорошее место, верное. Рыжий заулыбался. Теперь гномы точно приживутся здесь. Значит, нужно начинать и второй разговор, не мешкая.

   – Сэльви, я так понял, ты у эльфов теперь королева?
   – Да, хотя не знаю, как они, бедняжечки, выдержат. Я же не особенно покладистая.
   – У меня как раз для тебя есть дело. Пошли. Познакомлю с Тафи, она уже вернулась, наверное. С утра заклинала огонь, чтобы черепицу вам для крыши наилучшую соорудить.
   – Это твой знахарь?
   – Моя невеста. Только дед Збыр полагает, что она не годна ни в знахари, ни в жены. Мне что, у меня шея крепкая. Но ее-то никак нельзя обижать, понимаешь? А как мне Тафи одному от деда защитить, ума не приложу.
   – Деда я воспитаю, – прищурилась ведьма.
   – И нас поженишь, – быстро закончил Рртых. – На вашем балу, осенью.
//-- * * * --//
   В середине лета гномы открыли тоннель. Сперва только верхний, снова названный Садом гостей, как в древние времена, еще до воздвижения Стены вокруг страны эльфов. Теперь он и правда был похож на сад. В пещерах, где висели крупные «солнышки», охотно росли цветы и невысокие деревья. В значительной мере благодаря этому – то есть сокращению времени на путешествия – осенний бал в долине Лирро удался на славу.
   Правда, по мнению самых старших и привередливых эльфов, он не был настоящим балом их расы. Потому что приглашенных инородцев оказалось так много, что для них пришлось строить временный город. Строили сами гости – точнее, гости-гномы.
   Жависэль, после гибели преступного Лэйлирра ставший полноправным наместником нового короля эльфов в долине Лирро, сразу понял – подгорные жители времянок строить не умеют. Но именно он ничуть не возражал против соседства с гномами. И даже сам уговорил королеву Рону принять на воспитание три сотни наиболее тяжко виновных приспешников прежнего короля эльфов, вышедших из сна забвения. Еще летом их отослали в горные шахты – чтобы там «перековывать» в толковых гномов, как пообещал Збыр, изучая свою новую, пока еще не особенно кривую, кирку.
   Людей на балу тоже оказалось немало. Лесния гуляла массово – от князя и его дальнего родича Брава до рядовых заставников. Рониг представлен был чуть скромнее, но король так вдохновился кухней и танцами, что окончательно решил учинить у себя весенние балы – чем люди хуже эльфов?
   Гномы праздновали с большим размахом.
   Рртых за лето вгрызся в кряж очень основательно и переманил к себе до пяти тысяч мастеровых подгорников. Железо близ Рэлло оказалось и правда стоящим. Поселение обещало быстро разрастись в сильную подгорную страну, да еще и имеющую продолжение на поверхности.

   Страхи Рртыха по поводу свадьбы и несогласия родни оказались почти напрасными. Рона за лето сама воспитала деда. Правда, хитрая королева утверждала, что рост невесты наследника – неполных четыре фута. А еще припоминала, что у девушки имеется небольшой горбик. Но это пустяки, она работящая, да и готовит вкусно…
   После такого запредельного ужаса Збыр, увидав Тафи, счел ее вполне высокой и очень красивой.
   Конечно же, главной радостью эльфов на осеннем балу была их новая королевская семья. А точнее – королева, к Орильру все быстро привыкли и от него не ждали чего-то нового. «Хороший крепкий король», – так это обозначил Рртых, и с ним не спорили. Сам король эльфов втайне переживал: как примут его жену? Ведь ее внешность для вечных совершенно необычна. Волосы черные до синевы, кожа бледная, и еще глаза, в которых плещется ночной огонь. К тому же Эриль выбрала из всех сшитых платьев для главного бала не просто темное, а черное, с богатой вышивкой серебром. Такое же необычное для эльфов, как и сама Сэльви.
   Люди сочли королеву эльфов обворожительной и возгордились, что происходит она из их народа.
   А сами эльфы, к удивлению Орильра, очень обрадовались, что Сэльви ни на кого не похожа и не изменилась после обряда, став эльфом. И стали вспоминать имена, уже однажды принадлежавшие королеве Рэлло. Ведь Сэльви – она такая одна-единственная, значит, Единственная! Она знает магию древних и умеет лечить, ее доброты хватает на всех – значит, у эльфов опять есть Сердце!
   Правда, в отличие от древней, черноглазая королева не уважает этикет, но ей можно простить все. Даже то, что она не собирается сидеть во дворце. Зато король от нее не отходит…

   Орильр попробовал сбежать через год – сразу после очередного бала. Бдительная ведьма ждала его, намотав на руку ремень правого из пары любимых клинков мужа и устроив левый за спиной. Глянула мрачно, показала маленький кулачок.

   – Куда собрался?
   – До Круга мудрых и обратно, – вздохнул король. – Сэль, ну честное слово, пару месяцев поброжу туда-сюда.
   – Ты можешь по следу недельной давности указать породу и возраст оленя, а то, что жена… того, знает вся долина, кроме следопыта, – возмутилась ведьма. – Ну, извиняйся!
   – И давно – того? – заинтересовался Орильр, расставаясь с мешком.
   – С весны. Интересно, что может уродиться у ведьмы и такого неправильного эльфа, который и на эльфа-то не особенно похож? Ты вообще в курсе, что в толковой семье у нас в деревне… Эй, ты меня слушаешь?

   Орильр рассмеялся и, отобрав у ведьмы клинки, бережно повесил на ковер над камином. Устроил жену в кресле, сел на пол и изобразил глубокое внимание. Черноглазая важно кивнула.

   – Люблю слушать про вашу деревню, – улыбнулся Орильр. – Говорят, твоя тетушка сильно поумнела, похудела и похорошела. Более того – подобрела.
   – Ее навестила Эриль, уже во второй раз, – хихикнула Сэльви. – Сообщила новые условия, это называется план лечения. Так вот, у нас в деревне считается, что детей в доме должно быть много. Хотя бы штук пять, тогда из них вырастут хорошие люди.
   – Эльфы. И мне не нравится, что ты меряешь их штуками.
   – Привереда! – возмутилась Сэльви. – Вот пять душ воспитаешь – и вперед, хоть до Круга, хоть дальше. Только не забудь взять меня с собой. А младшие пусть отдуваются за нас – балы всякие, визиты к королям и так далее. Дети должны отвечать за грехи родителей. Корона – их бремя, а мы ка-ак сбежим! И не делай задумчивое лицо, я же не прошу тебя учиться играть на арфе! Я требую научить меня по-настоящему работать тонким клинком, не хуже Эриль. А то она меня уже три раза побила. Сегодня.
   – Ладно, как ты и обещала мне, мы потом сбежим, – сдался Орильр. – С клинком сложнее, но тоже буду стараться. И знаешь, в нашей деревне пока не проживают многодетные эльфы. Это даже грустно.
   – Я их воспитаю, – прищурилась Сэльви. – Вот с Эриль и начну. Потом выдам замуж бабушку. Затем женю Жаса, хватит ему делать вид, что в городе нет трех улиц, где ему особенно хочется бывать, потому что кто-то невесть сколько веков назад кого-то обидел.
   – А они не сбегут? – насторожился Орильр.
   – Поздно, – рассмеялась ведьма. – Я королева, и подданные будут стонать, но терпеть. Я такая – того… одна.
   – Единственная, – поклонился Орильр.

   И подумал, что Сэльви права. Единственная может позволить себе быть капризной. Ведь должен же кто-то научить эльфов жить полной жизнью – общаться, прощать обиды, строить семьи и воспитывать детей. Потому что его сородичам именно этого и не хватает для того, чтобы жить век за веком без тоски, сохраняя в душе радость.

Оксана Демченко Ромашки для королевы