Александр Борисович Савченко
Территориальное развитие России как ведущего экспортера на глобальных сырьевых рынках

РАНХиГС
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА И ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЫ ПРИ ПРЕЗИДЕНТЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Введение

   Актуальность рассматриваемой темы – влияние участия в глобальных сырьевых рынках на территориальное и инновационное развитие России в XVII, XVIII, XIX и XX вв. – определяет тот редко оспариваемый факт, что сохранение сырьевой специализации экономики страны и в XXI в. может иметь многообразные негативные последствия для ее технологического, геополитического и территориального развития. В то же время обострение глобальной сырьевой проблемы, прежде всего энергетической и продовольственной, предоставляет стране дополнительные шансы развития, в том числе и территориального. Россия будет оставаться ведущим экспортером ряда сырьевых товаров, что вызывает необходимость проанализировать долговременное территориальное развитие страны как участника глобальных сырьевых рынков, вскрыть его логику и механизмы, обобщить формы и результаты.
   Участие в глобальных сырьевых рынках веками оказывало значительное влияние на территориальное и инновационное развитие России. Ее современная территория по величине, составу, характеру территориальной структуры, а также существующая сеть городов во многом есть результат этого влияния. Основное значение для инновационного и территориального развития страны в каждом столетии имело участие в одном таком рынке, для которого она была крупнейшим поставщиком – мехов в XVII в., в XVIII в. – корабельных товаров (сырья и полуфабрикатов, необходимых для снаряжения парусного корабля – от пеньковых канатов до полосового железа, от мачтового леса до полотна для парусов), в XIX в. к ним добавился хлеб, а также золото, в XX в. – золото, а позже нефть и газ, хотя рынок хлеба был оставлен.
   Анализ долговременных тенденций территориального развития России как ведущего экспортера на глобальных сырьевых рынках включает:
   • взаимосвязанное представление и описание процесса и механизма территориального развития, его хода и движущих сил;
   • разработку ситуационного подхода к изучению долговременного территориального развития страны и его применение к исследованию роли глобальных рынков сырьевых товаров в этом развитии;
   • описание основных направлений влияния глобальных сырьевых рынков на территориальное развитие России в последние четыре столетия;
   • определение характера долговременной трансформации территориальных структур под воздействием участия России в глобальных рынках конкретных сырьевых товаров;
   • выявление воздействия характера и уровня диверсификации участия в глобальной торговле сырьем на различные, прежде всего геополитические и территориальные, стороны и проблемы развития России.

   Анализ долговременных тенденций территориального развития страны как ведущего экспортера на глобальных сырьевых рынках ограничен значительными изменениями территориальной структуры России в ее современных, постсоветских, границах на протяжении последних четырех столетий в ходе последовательного превращения страны в ведущего экспортера на ряде глобальных рынков сырьевых товаров.
   Первая, теоретическая, глава книги посвящена решению задач взаимосвязанного представления и описания процесса и механизма территориального развития, его хода и движущих сил, а также разработки ситуационного подхода к изучению долговременного территориального развития страны и его применения к исследованию роли глобальных рынков сырьевых товаров в этом развитии. В следующих четырех главах последовательно рассмотрено территориальное развитие России как ведущего экспортера на глобальных сырьевых рынках в XVII, XVIII, XIX и XX вв. и описаны основные направления влияния участия в глобальных сырьевых рынках на территориальное развитие страны в эти четыре столетия; определен характер долговременной трансформации территориальных структур под воздействием участия России в глобальных рынках конкретных сырьевых товаров.
   Автор выражает глубокую признательность жене Наталии, долгая и счастливая жизнь с которой постоянно убеждает его в том, что главным богатством России являются не территория и природные ресурсы, а творческие способности населяющих ее людей.

Глава 1
Ситуация территориального развития

1.1. Системное представление территориального развития

Территориальное развитие – это территориально-общественное явление. Ход территориального развития, т. е. преобразования территориальных структур, описывается системой понятий, принадлежащих категории «пространство» и отражающих представления о самой территории и об использовании территории, соответственно: центры – районы – страны – географическая оболочка и урбанизированные территории – антропогенные ландшафты – антропогенные зоны – географическая среда (рис. 1.1).

   Рис. 1.1. Территориальное развитие как территориально-общественный объект

   Главными видами движущих сил территориального развития выступают важнейшие виды общественных систем, рассматриваемых в предмете географии – города – регионы – государства, и предельное для этих понятий, принадлежащих к категории «деятельность», понятие – мировое сообщество (рис. 1.1). Совокупность этих общественных систем в их взаимодействии и динамике опосредует действие таких общих факторов территориального развития, как технический прогресс, развитие методов осуществления власти и управления, изменение состава и характера общественных потребностей, объемов и структуры задействуемых ресурсов, и таких предпосылок территориального развития, как изменение идей, знаний, ценностей, интересов.
   Территориальные структуры представляют собой функциональную и пространственно-временную упорядоченность процессов использования территории, упорядоченность самой территории по тем или иным признакам, затрагивающим, как правило, все основные группы свойств территории – природные, антропогенные, местоположение и протяженность (Минц, Петрякова, 1973; Петрякова, 1974). Территориальные структуры сами становятся свойствами территории, и в последующие циклы использования территории они выступают как средства этих процессов. Процесс или ход территориального развития, преобразование территориальных структур, представляет собой преобразование как характера и способов использования территории, так и самой территории, ее свойств.
   В качестве базовой рабочей гипотезы о характере долговременной динамики территориального развития целесообразно принять тезис Н. Д. Кондратьева о динамике урбанизации, которая «подчиняясь в общем необратимому процессу, в своем темпе обнаруживает обратимость» (Кондратьев, 1989, с. 87). Важно подчеркнуть, что, вводя понятие экономической динамики, ученый отнюдь не сводил ее к большим циклам конъюнктуры, названным впоследствии его именем. В структуре его модели динамики капиталистического хозяйства динамика «потоковых» элементов хозяйства, вовлеченных в циклы конъюнктуры – таких как уровень производства, заработной платы, национального дохода, процента на капитал, «отражает собой» – т. е. является следствием динамики кумулятивных элементов – «национального капитала» и «самодеятельного населения», которая характеризуется необратимыми, эволюционными процессами. К кумулятивным элементам он относил также «уровень техники», сюда следует добавить и другие называвшиеся ученым качественные, инновационные по сути изменения экономики, прежде всего – «уровень организации хозяйства» и «характер общественных потребностей» (Кондратьев, 1989, с. 58, 412–413).
   Территориальное развитие ведет не только к изменению упорядоченности способов использования территории и свойств самой территории, но и к изменению места рассматриваемой территории и способов ее использования в географическом разделении труда того или иного масштаба. Территориальное развитие сопровождается изменением факторов и характера размещения объектов деятельности и их сочетаний на территории, изменением их связей с ее природными и антропогенными свойствами, т. е. с природными и экономическими условиями и ресурсами.
   Территориальным развитием являются не любые изменения территориальных структур, а только необратимые, однонаправленные, закономерные. При этом происходит преобразование территориальных структур, складывается их качественно новое состояние – изменяются состав и взаимодействие элементов, связей и отношений, они возникают, исчезают, трансформируются. Связями элементов территориальных структур выступают транспортные, торговые, миграционные и т. п. связи, а отношениями, прежде всего, экономико-географическое положение.
   Территориальное развитие можно противопоставить другим изменениям территориальных структур, не приводящим к развитию как таковому: обратимым (циклическим), связанным с процессами функционирования; разнонаправленным, не обеспечивающим накопление своих результатов на территории; случайным, включая катастрофические, вызываемые, например, стихийными бедствиями или войнами. Преобразования территориальных структур, вызываемые территориальным развитием, лишь порой и частично могут совпадать с этими другими изменениями по направленности, но в то же время выступают как их равнодействующая. В этом смысле территориальное развитие может рассматриваться как одна из линий исторического прогресса использования территории, а иные изменения территориальных структур – как влияющие (положительно, отрицательно или нейтрально) на саму возможность, устойчивость, эффективность территориального развития.
   Оценка территориального развития не универсальна, она может носить позиционный характер. Частным случаем территориального развития могут выступать его тупиковые и «попятные» ветви, когда происходит ликвидация или стагнация объектов деятельности, свертывание тех или иных видов ее использования, деградация или ликвидация территориальных образований. Однако при рассмотрении этих процессов в иных пространственно-временных масштабах или с позиций иных социальных сил, такие случаи могут оказываться составляющими, фазами, шагами других, восходящих ветвей территориального развития.
   Территориальное развитие представляет собой равнодействующую всех разномасштабных сил, факторов, условий и предпосылок развития, взаимодействующих на территории. Адекватное отображение территориального развития, наряду с процессом производимых им преобразований территориальных структур, должно включать и производящий их механизм. По И.М. Маергойзу (Маергойз, 1981, 1986), территориальное разделение труда формирует территориальную структуру народного хозяйства, а его изменения ведут к ее преобразованиям; движущие силы изменения территориального разделения труда обуславливают, в конечном счете, и территориальное развитие.
   Вместе с тем базовый уровень механизма территориального развития составляет взаимодействие систем деятельности, создающих на территории объекты (прежде всего, сферы строительства в самом широком смысле слова, организации использования территории), которые обеспечивают его дискретную составляющую, и систем деятельности, нацеленной на использование имеющихся объектов, которые обеспечивают его непрерывную составляющую. Процесс территориального развития в соответствии с этим также имеет сложное, двухкомпонентное строение с дискретной, «импульсной» и континуальной (непрерывной), «линейно-ступенчатой» компонентами, находящимися в тесном взаимодействии. Дискретная составляющая связана преимущественно с созданием объектов деятельности на территории, приводящим к резкому изменению свойств территории, а непрерывная – с перестройкой использования этих объектов, ведущей к плавному накоплению изменений свойств территории.
   В своих наиболее характерных и результативных проявлениях, когда взаимодействуют обе составляющие территориального развития, дискретная и непрерывная (при доминировании дискретной), оно может быть представлено в виде особой, развертывающейся во времени территориальной структуры развития. Территориальные структуры развития выступают пространственной формой развития территориальных структур. Характерное время их существования, длительность жизненного цикла значительно меньше, чем у преобразуемых ими территориальных структур. Территориальные структуры развития могут обладать сложным строением, включать, во-первых, временные, порой эфемерные элементы, прежде всего, линейно-потоковые, но также точечные и площадные, своего рода вспомогательные, а во-вторых – долговременные элементы, которые, возникая при прохождении «волны развития», пополняют состав элементов «обычных» территориальных структур в результате ее прохождения.
   Примером территориальных структур развития служат «волны нововведений», процесс распространения которых описывает теория диффузии нововведений Т. Хегерстранда. Под пространственной диффузией в географии понимается процесс распространения чего-либо по территории; распределение в пространстве, проистекающее во времени (Хаггет, 1979, с. 29, 342). Согласно Э.Б. Алаеву, распространение – вообще ключевой геопроцесс, включающий и перемещение, и изменение объектов, структурно-функциональные сдвиги (Алаев, 1983, с. 88–89). Пространственная диффузия нововведений, в точном соответствии со значением слова «диффузия», является сглаживанием различий территориальной концентрации нововведений в масштабе, например, страны.
   Пространственная диффузия – процесс, имеющий начало и конец, процесс распространения волны диффузии с определенной скоростью и по определенным каналам. Она осуществляется путем распространения по территории «волны нововведений» от центра, очага нововведений к периферии. Принято различать диффузию расширения, в результате которой информация, товары, способы деятельности, характер поведения и т. п. распространяются от одного района к другому. При этом распространяющийся фактор сохраняется и в пределах района своего возникновения и часто даже может там усиливаться. Примером диффузии расширения может служить распространение улучшенных сортов сельхозкультур из одного сельскохозяйственного района в другие. В отличие от этого диффузия перемещения – это тоже процесс распространения в пространстве, когда, однако подвергающиеся диффузии факторы покидают территории, где они возникли и передвигаются на новые территории. Ряд примеров диффузии перемещения дает Великое переселение народов или эмиграция членов ряда религиозных сект из Старого Света в Новый. Распространенным является и случай сочетания диффузии расширения и перемещения; примером могут служить вспышки масштабных эпидемий, вызванных болезнетворными носителями, эндемичными для какого-то определенного региона (Хаггет, 1979, с. 341–343). В зависимости от того, сохранится ли в их последующих пульсациях очаг нововведений на прежнем месте либо будет перемещаться или угасать, можно расширить набор типов пространственной диффузии – к расширению и перемещению (смещению), добавить замещение и сжатие, – а также выделить виды (фазы) территориальной концентрации нововведений – первичную, остаточную или вторичную (Трейвиш, 2009, с. 61).
   Можно углублять типологию пространственной диффузии по способам ее осуществления. Важным является различение внутри диффузии расширения контагиозной диффузии – когда процесс диффузии осуществляется путем непосредственных контактов людей, – и каскадной диффузии – когда процесс передачи новаций опосредуется какой-либо иерархической системой (административной, экономической или социальной). Классическим примером контагиозной диффузии является распространение эпидемий; здесь важнейшую роль играет расстояние, так как вероятность контактов между соседями или смежными районами гораздо больше, чем у людей и районов, разделенных значительными расстояниями. Внутри диффузии расширения может быть также выделена каскадная диффузия, которая типична для процесса новаций и предполагает нисходящее движение – обычно направленное от важнейших центров инноваций, которыми выступают крупные города, через сеть центров следующих рангов к мелким населенным пунктам периферии. Если процесс диффузии предполагает движение как вниз, так и вверх по иерархической лестнице, то используется термин иерархическая диффузия (Хаггет, 1979, с. 344–345), примером которой могут служить волны нововведений, расходящиеся от технопарков, расположенных вне крупнейших городских центров, но устойчиво «диктующие моду» в областях разработок и технологий своей специализации.
   Диффузия нововведений – это их распространение из развитых городских центров и регионов, где разрабатывается и создается новая продукция, технологии, нормы и институты, вовне – в экономически более слабые центры и регионы, соседние и удаленные.
   К Т. Хегерстранду восходит представление о четырехстадийной схеме этого распространения в пределах некоторой территории, показывающей зависимость между его скоростью и расстоянием от центра возникновения инновации (индекс новации демонстрирует, какая часть населения ее восприняла). На исходной, первой стадии четко обозначаются центры восприятия новации, между которыми и остальной территорией наблюдается резкий контраст по этому признаку. На второй стадии – стадии диффузии – осуществляется быстрое распространение инновации: быстро возникают новые центры восприятия инновации, размещающиеся вдали от первичных, уменьшаются межрайонные контрасты, присущие первой стадии, наблюдаются сильные центробежные эффекты. На третьей стадии – стадии накопления – относительное возрастание числа лиц, воспринявших инновацию, происходит одинаково во всех местностях вне зависимости от их расстояния от центра распространения инновации. Конечная стадия – стадия насыщения – характеризуется замедлением, а затем и прекращением процесса диффузии; на этой заключительной стадии объект диффузии воспринят уже на всей территории страны, поэтому межрайонные различия по этому признаку очень малы (Хаггет, 1979, с. 346).
   Такое распространение внутри, например, страны в целом описывается логистической (S-образной) кривой: сначала инновации распространяются главным образом в центрах, менее удаленных от очага своего возникновения, в наиболее развитом ядре страны и захватывают небольшой процент ее жителей; затем наступает фаза широкого распространения инноваций, захватывающих так или иначе основной ареал территории страны и основную массу населения; затем следует фаза уплотнения, насыщения, когда инновация уже распространена повсеместно и воспринята подавляющей частью населения. Здесь можно увидеть четкую аналогию с жизненным циклом продукта на каком-либо рынке – локальном, региональном, национальном (страновом), макро-региональном, глобальном.
   Вместе с тем теория диффузии нововведений Т. Хегерстранда, «описывая пути нововведений, оставила в тени само их рождение» (Трейвиш, 2009, с. 16), т. е. механизмы формирования и осуществления их жизненных циклов во времени и пространстве.
   Обзор экономической истории последнего тысячелетия на уровне макрорегионов и крупнейших стран с точки зрения повторяющихся обстоятельств реализации исторических «точек» кульминации позитивных экономических изменений, трансформаций, которые могут длиться как несколько лет, так и целый век, приводит к выделению непременного сочетания следующих пяти факторов долгосрочного экономического развития, которые не только дополняют, но и усиливают действие друг друга:
   1) технический прогресс;
   2) преобладание критического мышления и инновационности над догматизмом в сфере культуры и экономики;
   3) способности организовать расширение производства и обмена, наличие необходимых экономических знаний;
   4) политическая воля правителей произвести необходимые институциональные реформы, высвобождающие и направляющие творческую энергию и предприимчивость;
   5) открытость к внешним контактам, возможность обмена не только товарами, но и знаниями, информацией и культурой.
   Как правило, если отсутствовал хотя бы один из приведенных факторов, хозяйство макрорегионов и стран развивалось вяло или стагнировало. Исключения обычно относятся к древним эпохам, либо могут длится не более жизни одного поколения. Кроме того, сочетание перечисленных факторов относится к необходимым, но, в целом, не достаточным условиям экономического развития. Это наглядно показывают примеры негативной экономической динамики последних десятилетий ряда групп стран, где сочетания этих факторов, по крайней мере, формально, отмечаются, таких как страны, пережившие системную трансформацию от социалистического хозяйства с централизованным планированием к открытой рыночной экономике; постколониальные страны Африки южнее Сахары; страны Латинской Америки, преодолевающие последствия локальных конфликтов и финансовых кризисов; страны с моноспециализированной (сырьевой) экономикой, в том числе ориентированной на экспорт нефти (Колодко, 2005, с. 97–115). Таким образом, механизмы формирования территориальных структур развития во многом заключены в изменениях отраслевой и социально-экономической структур народного хозяйства страны. Шагом к совместному описанию хода и механизма динамики волн нововведений является согласованное рассмотрение процессов распространения и вымывания (Vanhove, Klaassen, 1980).
   Тогда распространение имеет иерархический характер – оно начинается в больших центрах, переносится на средние центры и постепенно распространяется на малые населенные пункты. Это положение складывается из-за того, что крупные центры связаны магистральными коммуникациями – транспортными и информационными, – и, как правило, выступают распределительными узлами информационных и транспортных потоков для окружающих их регионов и более мелких центров. Описанная регулярная картина диффузии нововведений часто подвержена искажению в результате действия различных барьеров. Параллельно происходят процессы вымывания производственных факторов из хозяйственно более слабых центров и регионов в более сильные, как правило, находящиеся на более восуществляется накопление ресурсов, их территориальная концентрация, позволяющая расширять сферы деятельности и генерировать нововведения. Вымывание осуществляется путем селективной миграции (когда выезжают наиболее перспективные, образованные, предприимчивые молодые люди), оттока материальных ресурсов (в том числе в форме перераспределения загрузки производственных мощностей, в относительном ухудшении конкурентных позиций в борьбе за инвестиции, в отрицательном сальдо доходов и расходов местных бюджетов) и перераспределения покупательной способности (когда покупки осуществляются в торговых и сервисных сетях более развитых городов и регионов, обеспечивающих лучший ассортимент, цены и сервис) (Доманьский, 2010, с. 158–159).
   Выдвигается даже гипотеза волнообразного характера самой региональной дифференциации – важнейшего процесса территориального развития – как результата взаимодействия процессов распространения и вымывания, включающая три фазы – роста, спада и повторного, но смягченного роста различий в региональных доходах. Таким образом, региональное неравенство развивается колебательно, фазы конвергенции и дивергенции регионов сменяют друг друга в процессе эволюции (Доманьский, 2010, с. 160–164). Есть веские основания видеть подтверждения гипотезы волнообразного характера пространственной дифференциации не только в региональном и среднесрочном, но также и в предельном, глобальном пространственном и историческом, долгосрочном временном масштабе (Колодко, 2005, с. 93, 96–97,101–104). Таким образом, «волны нововведений» выступают полимасштабной, и в этом смысле универсальной, формой территориальных структур развития.
   Реализация волн нововведений как территориальных структур развития – волнообразный, пульсирующий характер территориального развития, – присущ не только «классической», «материальной» территориальной структуре хозяйства, включающей территориальная структуру производства, территориальную структуру природных ресурсов, расселение и инфраструктуру (Маергойз, 1981, 1986), но также и организационно-территориальной структуре, той части интегральной территориальной структуры, где она теснее всего взаимодействует с социально-экономической структурой. Организационно-территориальную структуру формируют процессы управления и связанные с ними информационные процессы. Их результаты фиксируются в сетках административно-территориального деления и планово-экономического районирования, а также в территориальном распределении полномочий и способов разработки, принятия, исполнения и контроля реализации решений.
   Системное представление территориального развития связывает воедино пространственный и деятельностный подходы к его описанию, его ход и движущие силы, процесс и механизм. В такой трактовке территориальное развитие предстает сложным объектом, включающим не только собственно преобразование территориальных структур, но также преобразование общественных систем, выступающих движущими силами этого преобразования, и характера взаимодействия этих систем. Каждый вид общественных систем разного масштаба – города, регионы, государства, мировое сообщество в целом, – взаимодействуя, генерируют соответствующие базовые процессы территориального развития: урбанизации, регионализации, этатизации, а также интернационализации и глобализации как ее подпроцесса предельного функционально-пространственного масштаба (рис. 1.2.).

   Рис. 1.2. Базовые полисистемы территориального развития

   Каждый из перечисленных процессов, генерируемый общественными системами соответствующего вида, меняя на их уровне компоненты деятельности (нормы и ценности, интересы и предпочтения, способы организации и управления, производства и обмена, распределения и потребления, общения и досуга), связывает воедино системы сходного масштаба, принадлежащие использованию территории и территории. Образуются четыре вида полисистем территориального развития, связанные этими процессами: 1) города – урбанизированные территории – центры; 2) регионы – антропогенные ландшафты – районы; 3) государства – антропогенные зоны – страны; 4) мировое сообщество – географическая среда – географическая оболочка.
   Процессы территориального развития, преобразуя территориальные структуры, меняют ход и соотношение урбанизации, регионализации, этатизации и интернационализации. В то же время, направления территориального развития взаимодействуют со связываемыми ими полисистемами, когда элементы одних из них выступают средством осуществления процессов, присущих другим. Так, город часто служит орудием этатизации, регионализации, глобализации, что отражают устоявшееся словосочетания, таких как город-форпост, город-государство, глобальный город и т. п.
   Взаимовлияние и взаимодействие направлений территориального развития и консолидируемых ими полисистем служит объективной основой частичного пересечения объемов соответствующих понятий, когда различия формируются не столько составом обозначаемых термином объектов и явлений, сколько аспектом-ракурсом их рассмотрения, особенно в парах регионализация – этатизация и интернационализация – глобализация. Регионализация – присвоение системами деятельности участков территории, их преобразование в ходе соответствующего освоения, с последующим сосуществованием и интеграцией с другими пользователями данной и соседних территорий. Результатом регионализации являются преобразования фрагментов четырех базовых территориальных структур – природных ресурсов, расселения, промышленности, инфраструктуры. Этатизация – распространение по территории формальных, государственных институтов, ведущее к изменению административных, социально-политических и экономических режимов на соответствующих территориях, к преобразованию организационно-территориальных структур. Интернационализация – распространение деятельности, прежде всего внешнеэкономической, через границы государств, в пределе – формирование и развитие мирового рынка. Предельный частный случай интернационализации – глобализация – распространение межконтинентальной, макрорегиональной торговли, рост ее доли и значения в рамках мирового рынка (рис. 1.3).
   К началу XXI в. термин «глобальный» применительно к мировой экономике окончательно соединил в себе оба своих значения – мировая экономика не только «охватывает весь земной шар» (такой она во многих аспектах стала со времен Великих географических открытий XV–XVI вв. в процессе формирования мирового рынка), но ныне она воистину стала также «всесторонней, всеобщей и универсальной», когда глобализация ощутима (в той или иной мере) во всех хозяйственных сферах и регионах.
   Как у любого активно развивающегося понятия, у «глобализации» нет единого строгого определения (Колодко, 2009;

   Рис. 1.3. Процесе глобализации мировой экономики

   Линдси, 2006). В этих условиях важно соотнести его с другими базовыми и лучше разработанными понятиями. Выделяются три подхода к определению глобализации: «от товара», «от компании» и «от рынка». Политологические и культурологические трактовки глобализации находятся вне нашего рассмотрения. В немалой мере они производим от перечисленных трех подходов и могут быть учтены как факторы в их рамках (Лал, 2007).
   Подход к глобализации «от товара» акцентирует внимание на сближении потребительских предпочтений и всемирной универсализации предлагаемого ассортимента, в ходе которых так называемые глобальные продукты вытесняют местные. Под американским термином «глобальный (всемирный) продукт» понимаются товары под глобальными (всемирными) торговыми марками (брендами), такими как Coca-Cola, Levis, Wait Disney, McDonalds или IBM-совместимые персональные компьютеры, которые являются универсальными, т. е. продаются в одной и той же форме по всему миру и во множестве мест находятся в пределах ближайшей доступности для множества потребителей. Универсальность продукта обеспечивается его «всеобщей» известностью, привлекательностью и стандартизацией производства, издержки которого должны быть одинаково незначительными в самых разных странах (Кох, 1999, с. 56, 396–397). Заметим попутно, что приведенному пониманию «глобальных продуктов» соответствуют, хотя и с рядом оговорок, нефть, цветные металлы, ряд продовольственных товаров (зерно, кофе, сахар и т. п.), т. е. товары, обращающиеся на мировых биржах.
   В рамках подхода «от компании» признается, что глобализация мировой экономики, очевидно, является более общим процессом: не так уж много товаров в настоящее время могут именоваться по-настоящему всемирными, однако глобализация стала реальностью для большинства крупнейших компаний мира, которым приходится мыслить и действовать в глобальных категориях покупателей, технологий, издержек, поставок, стратегических союзов и конкурентов. Для таких компаний рынком их продукции является любой район мира с высоким уровнем соответствующего потребления и спрос должен быть удовлетворен везде. Здесь глобализация вызвана суровой экономической необходимостью – повышение конкурентоспособности производителя предполагает возрастание постоянных издержек (затрат на НИОКР, на совершенствование производственной базы, каналов сбыта и поставок, на продвижение торговой марки), которые для скорейшей окупаемости должны быть «распределены» на максимальный объем продаж, что требует постоянно расширять долю рынка компании. Компании-новаторы вынуждены использовать открытия и изобретения, находящиеся (до поры) в их исключительной собственности, сразу в мировом масштабе, чтобы лишить конкурентов возможностей занять складывающуюся новую нишу рынка. При этом жесткость глобальной конкуренции возрастает. Такая тенденция не требует универсализации товаров: во многих отраслях приспособление к требованиям местного рынка – необходимое условие глобального успеха (Кох, 1999, с. 65–66).
   В подходе «от рынка» глобализация соотносится с процессами международного разделения труда, развитием мирового рынка и характером оформляющих его институтов. Место понятия глобализации мировой экономики в ряду других экономических понятий при таком подходе показано на рис. 1.3.
   Объемлющим понятием выступает понятие мировой экономики, включающее всю хозяйственную деятельность в мире. Мировым рынком охвачена та часть мировой экономики, которая вовлечена на регулярной основе во внешнюю торговлю, в операции купли-продажи товаров на внешних рынках. Глобальные рынки включают ту часть мирового рынка, где регулярные внешнеторговые обмены носят не просто международный, а надрегиональный, межконтинентальный и при этом так или иначе унифицированный характер, как по операциям обмена, так и по обмениваемым товарам.
   Процесс глобализации мировой экономики, как это видно из рис. 1.3., представляет собой исторический процесс повышения роли глобальных рынков в развитии мирового рынка и мировой экономики, процесс увеличения той части мирового рынка, которая охвачена глобальными рынками, т. е. процесс направленного изменения структуры мирового рынка и мирового хозяйства в целом. Сюда относятся направленные изменения международного разделения труда, номенклатуры и доли надрегиональных, межконтинентальных обменов, характера и степени их концентрации и диверсификации, условий (барьеров) вхождения в них, состава и размещения производительных сил и расселения, географии транспортных сетей и торговых связей.
   Важно подчеркнуть, что понятие мирового рынка, как и понятие глобальных рынков, включает в себя не только соответствующие операции, инструменты и институты обмена, обращения, составляющие ядро их содержания, но также и необходимо связанные с ними процессы производства, распределения и потребления: мировой рынок рассматривается как часть мировой экономики в целом, как часть всего мирового хозяйства, включающая, в свою очередь, глобальные рынки как свою составную часть. Общая тенденция такова, что внутри мировой экономики растет доля мирового рынка, а внутри мирового рынка растет доля глобальных рынков. В современном мире достаточно трудно встретить страны, регионы или сферы, осуществляющие хозяйственную деятельность вне связей – прямых или опосредованных – с иностранными хозяйствующими субъектами. Нормой является обратное – постоянно усиливающаяся включенность в мировое хозяйство, постоянно растущая зависимость от мировой экономики.
   Общее представление о степени включенности континентов и макрорегионов в глобальные рынки дает табл. 1.1, которая демонстрирует ее крайнюю неравномерность – доля межконтинентальных и надрегиональных обменов колеблется от свыше 90 % у стран Ближнего Востока и Африки до примерно 25 % у Европы; в середине этого спектра сбалансированную позицию занимают Северная Америка и Азия с почти 50 %; посередине между ними и Африкой – СНГ и Центральная и Южная Америка примерно с 75 %.

   Таблица 1.1. Макрорегиональная структура мировой торговли в 2004 году (%)

   Источник: Рассчитано по: International Trade Statistics 2005. htth:// www.wto.org

   Участие в глобальных рынках оказывает мощное трансформирующее влияние на территориальное развитие страны – в силу своей организационно-технической и социально-экономической специфики оно порождает и воспроизводит мощную концентрацию материальных и финансовых потоков, что становится важнейшим фактором развития участвующих в этой торговле регионов и особенно городов. При этом города выполняют различные функции в обслуживании участия страны в глобальных рынках – от центров притяжения и обмена потоков, через обеспечение доступа (геополитического, транспортного, операционного) к глобальным рынкам, их транзакциям – до локализации или обеспечения видов деятельности, поставляющих необходимые продукты и услуги для этих глобальных рынков.
   Современным олицетворением глобализации и концентрированным выражением результатов ее примерно 500-летнего влияния на территориальное развитие регионов и стран являются 60–80 мировых, или глобальных, городов, которые концентрируют глобальные информационные, финансовые, товарные и миграционные потоки, сосредотачивают большую часть мирового богатства в области экономики и культуры (Сассен, 2007; Слука, 2010; Parnreiter, 2009; Taylor, 2001,2005). В нашей стране сложились два мировых города – Москва и, с рядом оговорок, Санкт-Петербург. Превращение Москвы, а также Санкт-Петербурга в мировые города на стыке XX–XXI вв. опирается на четырехвековой фундамент урбанизации России под влиянием участия в глобальных сырьевых рынках. В XVII в. Москва была центром, где концентрировалась «мягкая рухлядь», собранная с огромной вновь присоединенной Сибири. Здесь находился Сибирский приказ, направлявший всю многообразную деятельность по освоению этих обширнейших территорий. В XVIII в. Санкт-Петербург был главным портом, через который осуществлялся экспорт корабельных товаров России, в столице и прилегающем районе некоторые из этих товаров также и производились. В XIX в. он оставался важным «хлебным» портом, главным по экспорту муки, в нем находилась также крупнейшая в стране хлебная биржа. Здесь организовывался и частично концентрировался оборот золота, добывавшегося в Сибири, на Алтае и на Урале. В XX в. организовывала и частично концентрировала оборот золота, а затем и углеводородов Москва. Московский регион стал главным транспортным узлом Европейской части страны еще в XIX в., а в XX – важнейшей транзитной зоной переброски углеводородов трубопроводным транспортом, в том числе на экспорт; с пуском «Северного потока» эту роль в XXI в. стала играть и Ленинградская область.

1.2. Ситуация территориального развития

   Еще в середине 1970-х гг. Т. Хегерстрандом была сформулирована задача изучения единства явлений в пространстве и времени, ориентированного не столько на разработку «рецепта» описания пространственных взаимосвязей, сколько на описание путей их концептуального обоснования. По мнению Хегерстранда, акцент должен делаться, прежде всего, на выявлении принципов пространственно-временного единства явлений, где бы они ни проявлялись, а не на понимании уникальности отдельных районов земного шара. При этом явления в их развитии понимались как более важная проблема, чем их пространственный масштаб, а единство не означало, что его компоненты находятся в неизменной связи друг с другом. Напротив, единство подразумевало их соприкосновение, движение и столкновение. Пространственно-временное единство явлений мыслилось ученым как формируемое соревнованием или сотрудничеством различных типов процессов, естественных и вызванных человеческой деятельностью, только ограниченное количество которых может существовать одновременно. В результате происходит отбор, который выступает решающим фактором, когда рассматриваются взаимодействие Природы и Общества или распределение жизненных благ в пределах человеческих популяций (Хегерстранд, 1978).
   Ситуационный подход позволяет объединить деятельностное и пространственное описание территориального развития с позиций общих закономерностей и его конкретно-географическое описание. Понятие ситуации как единства цепи событий ее жизненного цикла и движущих сил реализации задает универсальные способы работы с особыми уникальными идеальными объектами – динамикой развития конкретных территорий в конкретных обстоятельствах времени и образа действия.
   Ситуация – это комплекс взаимодействующих разнонаправленных, но целеустремленных действий ее участников, ведущих к общим событиям и результатам, которые, однако имеют для участников разные последствия. Понять и описать ситуацию можно только через охват взаимодействия составляющих ее действий – собственное, особенное содержание ситуации не обнаруживается в каждом отдельном действии, оно заключено во всех них сразу. Иначе говоря, ситуации обладают функциональной, пространственной и временной целостностью. Предмет взаимодействия участников ситуации территориального развития обычно составляют ресурсы территории. Элементарными единицами ситуации являются события как акты взаимодействия ее участников.
   Ситуации территориального развития проходят свой жизненный цикл, включающий фазы запуска, развертывания, кульминации, развязки и исхода в координатах «интенсивность событий преобразования объектов на территории» – «время». Продолжительность жизненного цикла, скорость развертывания его отдельных фаз, амплитуда – разность между пороговыми значениями интенсивности событий фазы запуска и интенсивностью кульминационных событий – определяются действенностью стимулов к взаимодействию участников ситуации и отдачей затрачиваемых ими на взаимодействие ресурсов. Иными словами, ситуация – это волна событий, гребень которой образует важнейшее кульминационное событие или их группа (вроде вооруженного восстания в революционной ситуации или генерального сражения военной компании), когда интенсивность событий и плотность взаимодействия достигает максимума. Динамика жизненного цикла ситуации описывается функцией интенсивности событий от времени (рис. 1.4).

   Рис. 1.4. Жизненный цикл ситуации. Ситуация как волна событий

   Действия и поведение каждого участника ситуации описывается соответствующими им функциями «стимул – реакция» и «затраты – результаты», а их взаимодействие – суперпозицией графиков этих функций, задающей в итоге траекторию графика жизненного цикла ситуации, которая в целом соответствует виду этих зависимостей. Жизненный цикл ситуации рассматривается в этом случае в континуальном аспекте (непрерывности жизненного цикла) как однонаправленный процесс – волнообразный поток событий, формируемый в результате синергизма многих разнохарактерных процессов, вовлеченных в ситуацию и имеющих различную и отличную от потока событий скорость, темп, ритм, предметную определенность и динамическую плотность. Характер протекания потока событий в разных фазах жизненного цикла ситуации является результатом их синхронности и/или диахронности, однонаправленности и/или цикличности, импульсивности и/или равномерности, резонанса и/или диссонанса. Волнообразный поток событий, образующий жизненный цикл ситуации, является таким результатом взаимодействия различных тенденций изменений, когда взаимоналожение различных тенденций дает резонансный эффект и приводит к всплеску интенсивности событий в кульминационной фазе ситуации.
   В то же время жизненный цикл ситуации территориального развития может рассматриваться в дискретном аспекте (целостности жизненного цикла) как динамическая структура – разворачивающаяся цепь взаимосвязанных событий, как динамическая равнодействующая образующих ее разнонаправленных действий и поведений, как последовательность (дискретных) актов их взаимодействия. В формировании целостности ситуации как динамической структуры решающая роль принадлежит не причинным, а телеологическим и генетическим связям. Иными словами, цепь событий, образующих ситуацию, выстраивается не столько «потому, что», сколько и главным образом «ради того, чтобы» и «из-за того, что».
   Динамическая структура жизненного цикла ситуации описывается ситуаграммой – схемой событий, составляющих в совокупности ситуацию с разделением по фазам ее жизненного цикла – запуска, развития, кульминации, затухания, трансформации – в их последовательности и взаимосвязях. Последовательность, темп и интенсивность осуществления событий и их взаимосвязей составляют динамику ситуации, динамику ее жизненного цикла. Развертывание территориальной структуры развития как динамической структуры цепи событий жизненного цикла ситуации территориального развития может быть представлено в виде структурной схемы – ситуаграммы, фиксирующей распределение этих событий и их связей по фазам жизненного цикла (рис. 1.5).

   Рис. 1.5. Динамическая структура жизненного цикла ситуации

   Главная «материя», с которой имеет дело анализ ситуации, – это взаимодействие систем деятельности, стратегий и линий поведения, курсов действий и отдельных действий участников ситуации. Из отдельных актов этих взаимодействий – событий – складывается жизненный цикл ситуации, а сами ситуации являются динамической структурой и формой взаимодействия систем деятельности. Поэтому любая графема, используемая как схема ситуации в ситуационном анализе, должна в явной форме выражать как минимум две базовых идеи – взаимодействия целеустремленных систем и направленной динамики, жизненного цикла этого взаимодействия и его результатов. Этим требованиям удовлетворяют как минимум два типа потоковых схем, хорошо зарекомендовавших себя в аналитической практике в сфере управления. Речь идет, во-первых, о факторных диаграммах, пригодных для инвентаризации и анализа, соответственно, сдерживающих и движущих сил того или иного сценария развития ситуации, в том числе их изменения по различным фазам ее жизненного цикла. Другим, более развернутым средством анализа являются причинно-следственные диаграммы (сленговое название «рыбий скелет»), пригодные не только для инвентаризации движущих сил развития ситуации и изменения их состава и способа действия по фазам ее жизненного цикла, но и для анализа взаимодействия этих движущих сил и факторов их динамики по ходу реализации жизненного цикла ситуации. Факторные и причинно-следственные диаграммы могут дополняться другими традиционными графическими средствами анализа, такими как блок-схемы для изображения элементов и связей, а также карты потоков для изображения процессов или сопоставления объемов и уровня связей между элементами.
   Схемы в ситуационном анализе не «изображают» конкретную ситуацию, а именно «отображают» ее – они представляют в наглядной форме логику анализа конкретной ситуации, а не ее феноменологию. Логика анализа конкретной ситуации, представленная на схеме, должна позволить увидеть за феноменологической «конкретикой» реальные проблемы и найти пути их решения. Схемы в ситуационном анализе – это инструменты достижения его логической полноты и непротиворечивости. Схема задает систематический план анализа смены фаз жизненного цикла ситуации в результате взаимодействия важнейших внешних и внутренних движущих сил ее развития – предпосылок, условий и факторов, как для целей объяснения сложившегося и/или складывающегося положения дел и сценирования вариантов его возможного развития, так и для целей организационного проектирования и реализации собственных действий ради направления складывающего развития событий в желательное русло и получения желаемого исхода ситуации.
   Ситуации относятся к объектам, обладающим размытыми пространственно-временными границами. Их нельзя увидеть на фотоснимке и трудно положить на карту. Нельзя категорично сказать, что они существуют однозначно и безусловно «в данном месте в данное время», – скорее они имеют там «тенденцию к существованию», как выразился Гейзенберг по поводу субатомных частиц. Продолжая аналогию с квантовой теорией, следует отметить, что «ситуации» и их свойства не могут быть определены отдельно от их «наблюдателя» (аналитика, участника): «ситуация» – это всегда «ситуация для кого-то», «чья-то ситуация», ситуация в контексте чьего-то действия, наблюдения и анализа. В одних и тех же обстоятельствах у разных «наблюдателей» будут разные ситуации, у каждого – своя («кому – война, а кому – мать родная»). Ситуация – это динамическая равнодействующая образующих ее действий и поведений, центрированная по одному из их носителей.
   Иными словами, понятие ситуации является функциональным, а не атрибутивным понятием – набор свойств и признаков, относимых к «ситуации», являющихся ее необходимыми и достаточными атрибутами, не является абсолютным, раз и навсегда априори данным. Напротив – он каждый раз определяется акцентом исследования, например, на одном из типов общественных систем или генерируемых ими частных процессов территориального развития (рис. 1.1 и 1.2). От этих установок будут зависеть пространственно-временной и функциональный масштабы исследования, основания для отнесения к данной ситуации объектов и событий, принципы и операции их индивидуализации и дифференциации (т. е. сравнения и выделения совокупностей), очерчиваемые пространственные, временные и функциональные границы (распространение, продолжительность, воздействия – изменения – последствия), внутренняя шкала времени (скорость, темп и ритм). Этими установками будут определяться основания и критерии отнесения каких-либо объектов, в том числе – событий, к «ситуации».
   Будучи проявлением и результатом целенаправленной человеческой активности, «ситуации» и их единицы – «события» вовлекают и на какое-то время объединяют во взаимодействии объекты совершенно различных «миров» – людей, вещи, территорию, знаки, социальные структуры и технические средства, идеи и представления, понятия и знания, волю и страсти, а также многое другое. Поэтому понятие ситуации должно строиться в рамках объемлющей категории, способной «снять», соотнести и структурировать в себе все эти крайне разнообразные объекты. Такой предельной категорией является категория деятельности: согласно общей теории деятельности (комплексной дисциплины, обобщающей представления целого ряда предметных наук, таких как социология, психология, экономика, кибернетика, лингвистика и др.) единицей деятельности является действие, а основной проблемой – такая системная организация множества действий, при которой действия адекватно осуществляют системную деятельность в конкретной ситуации (Щедровицкий, 1995; Генисаретский, 1975).
   Действия и поведения, вовлекаемые в ситуацию и формирующие ее, принадлежат различным системам деятельности, по отношению к каждой из которых решается задача ее адекватного осуществления в данной конкретной ситуации путем соответствующей организации множества действий, принадлежащих каждой такой системе. Конкретная система деятельности не существует вне конкретной ситуации, вне взаимодействия с другими подобными системами. Ситуация – это всегда ситуация реализации деятельности, и обратно – деятельность не реализуется вне ситуации. Ситуация – это часть деятельности, точнее – часть механизмов ее функционирования и развития. Ситуации образуют связи между структурными элементами таких механизмов – системами деятельности. Ситуации – это формы и способы реализации связей между отдельными системами деятельности в ходе ее функционирования и развития. И обратно – функционирование и развитие деятельности осуществляется через взаимодействие систем деятельности, акты этого взаимодействия – «события» и процессы этого взаимодействия – (динамические) «состояния» являются формами и способами реализации (взаимо) связей между системами деятельности – ситуациями.
   Системы деятельности как целеустремленные системы взаимодействуют посредством создания и разрешения ситуаций. Ситуации выступают важнейшей формой функционирования и развития систем деятельности. Можно гипотетически представить и ситуацию, сформированную взаимодействием действий и поведений, принадлежащих только одной системе деятельности, но это будет частный, «вырожденный» случай – абстракция, далекая от сегодняшней управленческой реальности.
   Ситуации являются неотъемлемой часть механизмов функционирования и развития деятельности, они могут быть правильно поняты не «изнутри себя», а только исходя из их места и роли в этих механизмах. Любая методология ситуационного анализа, претендующая на онтологическую и логическую полноту, должна в явной форме раскрывать место и роль ситуаций в механизме функционирования и развития деятельности как связей между его структурными элементами – системами (видами, сферами, институтами) деятельности. Функционирование и развитие деятельности осуществляется через взаимодействие ее отдельных структурных элементов – систем деятельности. Совокупность взаимодействий систем деятельности образует взаимосвязи функционирования и развития – ситуации. Ситуации – это формы и способы реализации связей систем деятельности в ходе их функционирования и развития.
   Ситуация – это всегда необходимый элемент, неотъемлемая часть механизмов функционирования и развития систем деятельности, образующих ее деятельностный контекст. Системы деятельности функционируют и развиваются (или деградируют и уничтожаются) в ходе своего взаимодействия посредством реализации ситуаций. Ситуации – это форма именно взаимодействия систем деятельности в ходе их функционирования и развития, когда каждая из этих систем существует не изолированно от других, а, напротив, в тесном взаимодействии с другими такими системами. Причем от века к веку (а теперь – от десятилетия к десятилетию) масштаб и уровень этого взаимодействия нарастает. Все так или иначе зависят от всех. Никто не хочет и не может существовать обособленно, но каждый борется за выгодные ему формы сосуществования и взаимодействия – т. е. пытается сложить выгодные для себя ситуации и повернуть развитие сложившиеся ситуации в выгодном для себя направлении. Изоляция, даже частичная, от других систем деятельности, ограничения взаимодействия стали в современном мире действенным инструментом наказания, принуждения и давления (полные или частичные запреты на те или иные виды торговли, ограничение перемещения людей и товаров, на ведение какой-то деятельности, на доступ к каким-то знаниям и т. д.). Но такая изоляция (и, соответственно, попытки ее избегнуть) – это тоже кем-то сложенная ситуация, отказ от взаимодействия – это тоже форма взаимодействия.
   Особое значение имеет выявление роли ситуации как формы связей развития, изменения, развертывания систем деятельности в ходе из взаимодействия. Это такие формы связей, когда одни системы деятельности выступают как механизм изменения других, а ситуации выступают как действие механизма этих изменений, которое может иметь различные динамические характеристики (продолжительность, периодичность, интенсивность) и фиксироваться траекторией жизненного цикла ситуации или их последовательно сменяющейся группы.
   Ритмы и циклы волн нововведений связаны с собственным временем деятельности. С каждой из таких волн оказывается связанной («типовая») цепочка событий, т. е. каждая такая волна (имеющая начало и конец) может рассматриваться как ситуация, запуск которой связан с исходом предыдущей волны, а исход – с запуском последующей. Волна нововведений – это след ситуации (волны событий) на территории.
   Именно понятие жизненного цикла ситуации как динамической структуры – разворачивающейся цепи событий – и одновременно как процесса – волнообразного потока событий – позволяет адекватно описать действие механизма изменений, связывающего сам механизм (задаваемый в структурной форме) и вызванный им процесс изменений (задаваемый в параметрической форме). В жизненном цикле ситуации реализуются как факторы устойчивости и инерционности – динамическая структура направляет процесс изменений, так и факторы изменчивости и преобразования – процесс изменений формирует динамическую структуру.
   Понятие ситуации как единства цепи событий ее жизненного цикла и движущих сил его реализации (факторов динамичности и устойчивости) позволяет описать весь спектр возможных исходов взаимодействия систем деятельности, когда одна из них выступает механизмом изменения другой. В том числе и такие сложные случаи, когда процесс изменений оказывает обратное воздействие на вызвавший его механизм и меняет его характер – или разрушает его (т. е. вызвавшую его систему деятельности), или видоизменяет механизм и характер его действия (т. е. когда первоначально вызванный процесс изменений во второй системе деятельности сам становится механизмом, производящим изменения в вызвавшей его структуре первой системы деятельности, и в результате взаимодействия изменяются обе эти системы).
   Возможны два исхода такого взаимодействия изменяющихся систем деятельности, в котором каждая становится механизмом изменения другой – т. е. два вида ситуаций как форм взаимодействия механизмов изменений этих систем. Либо в результате взаимодействия не возникает целостного образования (или оно оказывается целостным, но неустойчивым с точки зрения перспектив процессов изменений, вызванных каждым механизмом) и измененные в результате взаимодействия системы деятельности продолжают обособленное существование – т. е. реализуется ситуация как форма взаимосвязи изменения и развертывания автономных, обособленных систем деятельности. Либо обе системы деятельности в результате своего взаимодействия образуют новую, третью – устойчивую и целостную – систему, включающую их полностью или частично, т. е. изменения в них приобретают структурный, качественный, взаимодополняющий и самоподдерживающийся характер, происходит их развитие – т. е. реализуется ситуация как форма взаимосвязи их развития.
   Взаимодействующие системы деятельности одной своей (большей) частью составляют фон и контекст ситуации, внешние движущие силы ее развития, а другой (меньшей) частью формируют ее внутреннюю структуру и содержание, выступают внутренними движущими силами динамики ее жизненного цикла. Иными словами, одни части взаимодействующих систем деятельности составляют ядро ситуации – ситуацию в узком понимании, взаимодействием этих частей определяется внутренняя граница ситуации. Другие части взаимодействующих систем деятельности образуют внешний обвод ситуации – ситуацию в широком понимании, взаимодействием этих частей определяется внешняя граница ситуации. Далее, как внутри ядра, так и внутри внешнего обвода ситуации могут быть проведены дополнительные границы. Например, в ситуации регионального конфликта пространственная граница ядра ситуации (в зависимости от целей анализа) может включать ареал непосредственных боевых действий, а граница обвода ситуации охватывать полные территории вовлеченных в конфликт государств, а также полные территории или отдельные ареалы государств, заинтересованных в том или ином исходе конфликта и стремящихся воздействовать на ситуацию в выгодном для них направлении.
   Системы деятельности, пространственно-временной и функциональный масштабы которых заставляют рассматривать ситуацию как (одномоментный) акт взаимодействия, как событие, составляют исторический фон ситуации. Исторический фон остается практически неизменным на протяжении всего жизненного цикла ситуации. Системы деятельности, для которых эта же ситуация является (длящимся) процессом и рассматривается как динамическое состояние (например, состояние войны между государствами), составляют ее деятельностный контекст. В ходе реализации жизненного цикла ситуации ее деятельностный контекст может быть подвержен серьезным изменениям (например, положение воюющих государств в ходе войны). Исторический фон и деятельностный контекст ситуации являются внешними движущими силами ее развития, генераторами и носителями тех тенденций изменений, взаимодействие которых формирует общие «граничные» характеристики ситуации, задает коридор возможных траекторий ее жизненного цикла и возможных исходов – результатов и последствий.
   Носители действий и поведений, принадлежащие разным взаимодействующим системам деятельности и непосредственно вовлеченные в ситуацию, ставшие ее участниками, в ходе своего непосредственного взаимодействия формируют структуру ситуации. Основные содержательные противоречия, возникающие и разрешаемые в ходе взаимодействия вовлеченных в ситуацию действий и поведений, являющиеся внутренними движущими силами ее развития, составляют содержание ситуации. Характер сознания носителей действий и поведений, вовлеченных в ситуацию, влияние его особенностей на структуру и содержание ситуации, на динамику ее жизненного цикла, воздействие на него исторического фона и деятельностного контекста ситуации, его изменение в ходе ее реализации, задают смысл ситуации. Смысл ситуации задает формы реализации внутренних движущих сил ее развития, а структура – ресурсную базу.
   Наконец, последствия реализации ситуации, как для непосредственно вовлеченных в нее носителей действий и поведений, так и для взаимодействующих систем деятельности, сформировавших ситуацию и выступавших внешними движущими силами ее развития (а также, возможно, и для других систем деятельности и носителей действия, имевших к ситуации косвенное отношение «по сопричастности»), составляют значение ситуации. Значение ситуации характеризует тот вклад, который реализация жизненного цикла ситуации внесла в тенденции изменений, в способы функционирования и развития объемлющих систем (сфер и видов) деятельности, изначально сформировавших ее саму, в изменение характера действий и поведений принадлежащих этим системам деятельности непосредственных участников ситуации. На фазе запуска ситуации ее значение является ожидаемым и потенциальным, оно все больше актуализируется по мере реализации жизненного цикла ситуации. Проявление последствий ситуации – ее значение – может выходить далеко за рамки окончания последних фаз ее жизненного цикла (разрешения и трансформации).
   Теперь, после того как задано базовое понятие жизненного цикла ситуации (см. рис. 1.4,1.5), ситуация представлена как целостная единица деятельности, когда в соответствующих понятиях описаны ее место и роль в функционировании и развитии деятельности, может быть построено развернутое, системное понятие ситуации. Системное понятие ситуации имеет трехчастное строение, его схема представлена на рис. 1.6. Оно состоит из трех горизонтальных поясов, расположенных один над другим, центральным из которых является пояс «Жизненный цикл» ситуации (фазы жизненного цикла ситуации: 3 —Запуск; Р -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

– Развертывание; К – Кульминация; Р -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

—Разрешение; И – Исход). Именно этот пояс соединяет в одно целое верхний, «операционный» пояс (его составляют строки «Исторический фон», «Деятельностный контекст» и «Структура ситуации») и нижний, «ориентационный» пояс (его составляют строки «Содержание», «Смысл» и «Значение»). Схема системного понятия ситуации – это схема потокового типа – она показывает или требует показать, как будет развертываться цепь составляющих ситуацию взаимосвязанных событий и какую роль в реализации каждого из них сыграют факторы, сгруппированные в верхнем и нижнем поясе схемы.

   Рис. 1.6. Системное понятие ситуации

   Исторический фон и деятельностный контекст ситуации являются внешними движущими силами ее развития, они выступают генераторами и носителями тех рамочных ограничений и объемлющих тенденций изменений, взаимодействие которых формирует общие «граничные» характеристики анализируемой ситуации (ресурсные, содержательные, функциональные, позиционные, пространственные и временные). Они задают также общий вектор развития ситуации, коридор возможных траекторий ее жизненного цикла и пространство возможных исходов – результатов и последствий. Эти движущие силы многообразны и многоплановы, действие каждой из них несводимо к действию прочих, но и неотрывно от них. Главными вопросами анализа исторического фона и деятельностного контекста ситуации являются вопросы о расстановке, соотношении, характере взаимодействия и направленности изменения внешних движущих сил ее развития, а также вопрос об их влиянии на развитие жизненного цикла ситуации, опосредованном действием ее внутренних движущих сил. Логически и эмпирически первым здесь является вопрос об организации власти и ее источников, так как именно организация власти организует далее все остальное.
   Структура — отношения и связи непосредственных участников ситуации в ходе их взаимодействия, а также каналы взаимодействия внешних и внутренних движущих сил развития ситуации – это ее действующие лица в их связях и отношениях. Структура ситуации задает организационные формы и ресурсную базу реализации внутренних движущих сил ее развития. Главные вопросы ее анализа – о характере ее внутреннего строения и составе ее непосредственных участников.
   Содержание — основные противоречия, для и вокруг разрешения которых строится взаимодействие участников ситуации и которые являются поэтому внутренними движущими силами ее развития. Содержание ситуации составляют такие противоречия, разрешение которых ведет к ее необратимым, направленным и закономерным изменениям, т. е. к развитию. В основе механизма развития ситуации лежит столкновение и борьба различных, часто – противоположных, тенденций разрешения основных сложивших ситуацию противоречий и стоящих за ними сил и участников ситуации. Основной вопрос анализа содержания ситуации – в чем состоят противоречия, послужившие импульсом к ее запуску и реализации, противоречия, для и вокруг разрешения которых строится взаимодействие участников ситуации – противоречия, которые, трансформируясь в индивидуальные проблемы каждого участника ситуации, служат для каждого из них побудительным мотивом для взаимодействия. Наконец, каким способом (компромисса или конфликта) осуществляется разрешение этих противоречий в результате развития ситуации.
   Смысл — способ о-сознания ситуации ее непосредственными участниками, а также стоящими за ними и «вокруг них» силами, актуальная структура и состояние сознания участников ситуации, те способы, которыми они ставят для себя вопросы «Что происходит?» и «Что делать?», и способы, с помощью которых они на эти вопросы отвечают. Анализ смысла ситуации сводится к выявлению влияния многообразного «человеческого фактора» – т. е. интеллектуальных, мотивационных, волевых, ментальных, морально-этических и прочих «идеальных» характеристик участников ситуации – на ее динамику. Основным здесь является вопрос, как, почему и какую модель ситуации строит себе каждый ее участник. Ответ на него предполагает, прежде всего, анализ их миропонимания, «картины мира», которые образуют базовые посылки и основания суждений и действий, в том числе и способов построения модели ситуации. Связь идеального и реального в ситуации носит интерактивный характер – то или иное понимание смысла ситуации приобретает онтологический характер, становится неотъемлемой составляющей ситуации, активно направляет ее развитие. Понимание смысла ситуации – это не некое механическое «считывание», это всегда творческий акт, порождение индивидуального сознания.
   Значение – последствия реализации ситуации – как для ее непосредственных участников, так и для взаимодействующих систем деятельности, сформировавших ситуацию и выступавших внешними движущими силами ее развития. При этом исход ситуации будет для всех них один и тот же, а вот последствия, влияние и результаты, т. е. значение – разными. Представление о значении ситуации всегда строится на основе частично неполного, недостоверного и недостаточного знания – т. е. в условиях неопределенности, которая усугубляется неустойчивостью самих ситуаций и нарастающим темпом и масштабом изменений в объемлющих системах деятельности. Однако необходимость принимать решения и действовать «здесь и сейчас» заставляет участников ситуации поступать таким образом, как будто в их распоряжении находится необходимый и достаточный объем информации об исходе ситуации. Первая группа вопросов, объектноаспектная, касается, например, политических, экономических, финансовых и т. д. последствий исхода ситуации или отдельных ее событий; вторая, субъектная, конкретизирует последствия того или иного исхода ситуации для каждого из ее участников, а также стоящих за ними сил.
   В соответствии с пятью стадиями жизненного цикла ситуации – запуск, развитие, кульминация, разрешение и трансформация – все горизонтальные пояса и составляющие их строки схемы делятся на пять вертикальных столбцов. Исключение составляют самая верхняя и самая нижняя строки – «Исторический фон» и «Значение» (первый – потому что принимается неизменным все время реализации ситуации, второе – потому что время его реализации не совпадает со временем реализации ситуации).
   В зависимости от установок и задач анализа мы можем выделять в реальной ситуации в соответствии со строками и столбцами схемы относительно самостоятельные объекты анализа, разные структуры и выявлять в соответствии со строением схемы существующие или возможные связи, объединяющие их в единую, целостную систему в ходе развертывания жизненного цикла ситуации. И обратно – раскрывать роль этих структур в объединении различных процессов в жизненный цикл ситуации, в формирование траектории и динамики его реализации. Подробному описанию способов работы со схемой и отдельных «строк» ее строения посвящена третья глава данной работы. Представленный состав позиций схемы ситуации территориального развития обеспечивает логическую полноту ее описания как системного объекта, так как позволяет рассмотреть в их единстве внешние связи и отношения («вход» и «выход») и внутреннюю структуру ситуации, представив их соответственно как внешние и внутренние движущие силы динамики ее жизненного цикла, развертывания территориальных структур развития.
   Представленная схема связывает развертывание цепи событий, образующих ситуацию территориального развития, являющихся результатом взаимодействия ее внешних и внутренних движущих сил, факторов динамики: исторического фона, деятельностного контекста, структуры, содержания, смысла и значения, также являющихся частью ситуации.
   Таким образом, системное понятие ситуации строится для того, чтобы каждый раз задавать новый, уникальный идеальный объект анализа (так называемый объект ad hoc), универсальным в понятии ситуации являются принципы и процедуры задания такого идеального объекта и работы с ним. Понятие ситуации задает универсальные способы выделения и работы с уникальными идеальными объектами. Так представленная ситуация территориального развития выступает как конкретно-географическое единство его движущих сил и хода. Системное понятие ситуации территориального развития объединяет оба значения термина «ситуация» – общепринятое, трактующее ее как обстановку и совокупность обстоятельств, и принятое в топографии как совокупности особенностей местности, изображаемой условными знаками на карте или плане.

1.3. Контекст территориального развития

   Еще в середине 1970-х гг. задачу разработки контекстуального подхода применительно к территориальной проблематике ставил Т. Хегерстранд. Он противопоставлял его подходу композиционному, который обычно нацелен на выяснение того, как заданный круг явлений или система может быть разложен на ряд составных частей, а затем – на установление того, каким образом эти составные части объединяются друг с другом, образуя единое целое, замыкаясь, таким образом, на изучении формы и структуры. В отличие от этого контекстуальный метод синтеза задается целью выяснить, в какой ситуации встречается данный объект и в какой связи находятся свойства этого объекта с его поведением в различных ситуациях или контекстах, и акцент при этом делается на изучении не только структуры, но и процессов, которые в этом случае рассматриваются не только как конкретные цепи явлений, но и как общие типы последовательности событий (Пред, 1979, с. 92–93).
   Мировой рынок с его спросом есть фактор территориального развития страны, а ее территория, как носитель предложения, выступает, если следовать А. П. Горкину и Л. В. Смирнягину, его условием (Горкин, Смирнягин, 1973). Мировые, в том числе глобальные рынки сырьевых товаров расширяют применение фактора производства «земля» (природных и материальных ресурсов и условий территории), не занятых удовлетворением национального спроса в силу его низкой платежеспособности. Они создают устойчивый внешний спрос на те виды сырьевых продуктов, которые страна способна эффективно производить. Глобальные сырьевые рынки составляют предельный деятельностный контекст ситуации территориального развития страны и его мощный экзогенный фактор. Ключевые звенья этих рынков часто расположены вдали от преобразуемой ими территории или вообще не имеют локализации в привычном смысле слова. Изменение деятельностного контекста, не говоря о его смене (например, при активном включении в новый глобальный рынок), меняет географическое разделение труда и функции территорий соответствующих масштабов.
   Конкретный ход преобразования территориальной структуры страны под воздействием ее глобальной сырьевой специализации определится местом, которое ей удастся занять на соответствующих сырьевых рынках. Оно задаст набор видов деятельности и соответствующих объектов, размещаемых на ее территории, а этот набор зависит от «длины цепочки создания стоимости», локализованной в стране. Разные варианты набора порождают свои модификации территориального развития, выраженные в той или иной версии этатизации, регионализации и урбанизации.
   Так, и мировой, и российский нефтегазовый рынки представляют собой сложно структурированные образования, состоящие из нескольких функционально относительно обособленных, но неразрывно взаимосвязанных рынков. В самом общем виде нефтегазовый рынок – как мировой, так и российский – подразделяется минимум на шесть сравнительно обособленных, но функционально взаимосвязанных рынков, шесть основных функциональных блоков, только два первых из которых относятся к основной деятельности нефтегазового комплекса, а остальные четыре – к ее обеспечению:
   • рынок запасов и добычи углеводородов;
   • рынок продуктов различной глубины переработки и различного уровня доведения до конечного потребителя;
   • рынок транспортных услуг по доведению продукта до потребителя;
   • рынок технологий разведки, добычи, переработки, транспорта и потребления, овеществленных в оборудовании и материалах;
   • рынок профессиональных услуг по реализации перечисленных видов технологий и их компонентов;
   • рынок капиталов и финансовых услуг, прежде всего – по организации финансирования работы всех названных выше рынков.

   Каждый из перечисленных рынков, в свою очередь, также является сложно структурированным образованием. Кроме того, в нефтегазовом комплексе существуют и другие рынки, имеющие вспомогательное значение по сравнению с перечисленными, например, рынок труда или рынок образовательных услуг.
   Важно отметить, что каждый из этих рынков и их взаимодействие необходимы для полноценного функционирования и развития нефтегазового комплекса, все они так или иначе взаимосвязаны. Многообразие этих взаимосвязей выражено, в частности, в современном афоризме о том, что «нефть следует искать не на Аляске, а на Уолл-Стрит». Каждый из перечисленных рынков существует достаточно обособленно по своим сложившимся специфическим «законам» – они различаются по структуре, по закономерностям движения конъюнктуры, по степени устойчивости, инерции и консервативности, по «цене вхождения», по уровню монополизации, по степени политизированности, по степени приближения к инфраструктурной фазе существования и, как следствие, по локализационным требованиям и формам и глубине воздействия на ТС страны. При этом перечисленные характеристики международных рынков, с которыми взаимодействуют российские контрагенты, иные, чем у соответствующих внутренних рынков. Существует взаимосвязь способов включения территории страны в мировой нефтегазовый рынок и форм территориальной организации нефтегазового комплекса внутри страны. При этом, однако способы включения территорий в мировой нефтегазовый рынок необязательно должны прямо совпадать с формами территориальной организации внутреннего нефтегазового рынка.
   Анализ долговременного воздействия участия в глобальных сырьевых рынках на развитие России заставляет включать глобализацию, один из частных процессов территориального развития, в контекст ситуации внутреннего территориального развития как движущую силу других частных процессов – институционализации (этатизации), регионализации и урбанизации. Участие в международном разделении труда глобального масштаба способно радикально менять межрайонное разделение труда и территориальную структуру хозяйства страны
   Глобальные рынки – это механизмы не просто международного, но и межконтинентального товарообмена, связывающие на основе всемирного разделения труда самых удаленных производителей и потребителей путем реализации совокупности общественных отношений и действию институтов, закрепляющих их в коммерческой и смежных сферах. Глобальные рынки выступают общественными формами организации «торговли на дальние расстояния», «Fernhandel» (Бродель, 1992, с. 593–599; 2007, с. 409–414), межконтинентальной торговой деятельности.
   Развитие глобальных рынков, в том числе и сырьевых, отражает международный оборот золота, который, в свою очередь, является индикатором состояния, механизмов функционирования, трендов и уровня развития мировой денежной системы. Характер функционирования и развития мировой денежной системы с необходимостью отражает состояние и тренды изменений глобализации мировой экономики, так как мировая денежная система делает возможным и опосредует товарооборот глобальных рынков и обеспечивает возможности и стимулы их существования и экспансии. Накопление золота в мировой экономике – накопление, сопровождавшееся его перераспределением между странами и секторами мировой экономики, а также сменой лидеров добычи и изменением его экономических функций, является кумулятивным процессом, сыгравшим важнейшую роль, как в процессе, так и в механизме развития глобальных рынков. Дело в том, что почти все золото, добытое человечеством за всю его историю, аккумулировано, оно продолжает существовать в современном мире и экономически активно в трех основных формах: в виде централизованных запасов государств; в качестве частных тезаврационных накоплений физических и юридических лиц; в форме материала в ряде отраслей промышленности и в быту. В среднем необратимые потери принято считать на уровне 10 % всего добытого золота (Современный рынок золота, 2004, с. 55).
   Международный оборот золота может выступать надежным индикатором долговременной динамики глобализации мировой экономики по целому ряду конкретных причин. Во-первых, золото – это деньги в чистом, конечном виде, а капитализм, осуществивший глобализацию мировой экономики, – это не просто развитая товарно-денежная экономика, а «денежная цивилизация», когда движение денег, финансовый капитал стремится подчинить и подчиняет себе все другие виды хозяйственной деятельности. Во-вторых, в силу своих экономических функций (прежде всего – мировых денег) и природных особенностей (большая ценность в очень небольшом объеме и весе, неограниченная сохраняемость и проч.) оборот золота всегда имел не просто международный, но также и трансконтинентальный характер. В-третьих, процессы международного оборота золота организуются и осуществляются экономическими лидерами соответствующих эпох и регионов. В-четвертых, процессы производства, обращения и накопления золота оказываются неразрывно включенными в такие определяющие хозяйственную жизнь процессы, как контроль территории; поиск и добыча полезных ископаемых; перевозки; производство и использование конечных продуктов; реализация последствий такого использования и для текущих экономических процессов (например, для ценообразования), и для институциональной структуры экономики регионов, государств, всего мирового сообщества. Перечень открыт, но и приведенных причин достаточно для обоснования надежности и информативности международного оборота золота как индикатора глобализации, развития глобальных рынков, в том числе сырьевых.
   Историческая динамика добычи золота показана в табл. 1.2. Достоверные данные здесь начинаются с последней трети XIX в., по ранним периодам имеются лишь более или менее достоверные оценки.

   Таблица 1.2. Долговременная динамика мировой добычи золота

   Источник: Современный рынок золота, 2004, с. 35.

   Исторические периоды реализации золотом функции мировых денег можно назвать, соответственно, биметаллическим, монометаллическим и параметаллическим. Они значительно («эпохально») различаются по характеристикам структуры мирового рынка, в том числе по уровню развития глобальных рынков, а также по преобладающим стратегиям глобального рыночного поведения его участников и регуляторов. Как у большинства исторических явлений, временные границы периодов являются отчетливыми, но не резкими. Четко различаются ядерные фазы каждого периода, между которыми выделяются достаточно протяженные «переходные зоны», обусловленные неравномерностью развития и неоднородностью распространения важнейших элементов соответствующих периодов.
   Биметаллический период, означающий параллельное использование серебра и золота как основных денежных металлов, охватывает нижнюю границу нашего исследования – эпоху Великих географических открытий XV–XVII вв., заложивших основы формирования мирового рынка, – и продолжается вплоть до 20-х гг. XIX в. Монометаллический период – время признания золота единственными мировыми деньгами. Его границы размыты. Четко выделяется ядро периода – с 1867 г. (юридическое оформление Международным соглашением на Парижской конференции, когда страны Европы и Америки признали золото единственной формой мировых денег) по 1913 г. – время существования развитой международной системы золотомонетного стандарта как первой мировой денежной системы, выполнявшей функции регулятора мировой экономики. Нижняя периферийная граница этого периода —1819 г. – законодательное закрепление золотомонетного стандарта как национальной денежной системы принятием британским парламентом так называемого закона о возобновлении; верхняя периферийная граница – Первая мировая война 1914–1918 гг., когда воюющие страны отменили (приостановили) систему золотого стандарта. Параметаллический период – время постепенной утраты золотом функций мировых денег, в течение которого «привязка» мировой валютной системы к золоту неуклонно ослабевала. Этот период имеет ядро —1933–1971 гг. – время между установлением американским правительством двух запретов на обмен долларов на золото – сначала для физических и юридических лиц (1933 г.), а затем и в межгосударственных расчетах (1971 г.). Нижняя периферийная граница этого периода – 1922 г. – юридическое оформление на Генуэзской международной экономической конференции золотодевизного стандарта наряду с золотослитковым. За «начало отсчета» верхней периферийной границы периода можно принять 1976 г. – заключение ямайских соглашений о внесении изменений в устав МВФ, позволивших юридически оформить демонетизацию золота, придать золоту статус товара, лишив его статуса мировых денег. Вместе с тем золото как особый резервный актив продолжало играть существенную роль в мировой экономике до конца XX в. (Кругман, Обстфельд, 2004, с. 580–752; Современный рынок золота, 2004, с. 69–134).
   С учетом сделанных замечаний можно преобразовать табл. 1.2 в табл. 1.3:

   Таблица 1.3. Добыча золота по периодам глобализации мировой экономики

   Отметим в полтора раза больший цепной темп роста добычи золота в монометаллическом периоде глобализации по сравнению с последующим, параметаллическим – рост добычи золота просто не успевает за ростом мирового производства и ВВП, а также значительно опережающего их рост мировой торговли, что объективно не позволяет положить золото и далее в основу мировой валютной системы.
   Кратко охарактеризуем выделенные периоды долговременной динамики глобализации мировой экономики с позиций особенностей международного оборота золота и состава глобальных рынков, а также преобладающими стратегиями глобального рыночного поведения его участников и регуляторов.
   Биметаллический период. Сформировалась мировая торговля серебром, «колониальными» и корабельными товарами. Эпоха, скорее, серебра, чем золота. Сложился рынок серебра – первый по-настоящему глобальный рынок – цепочки его устойчивых обменов опоясывали с двух сторон земной шар – они начинались в Южной Америке (в Перу, Боливии и Мексике) и заканчивались в Китае, приходя туда и с Запада, и с Востока. При этом серебро много раз переходило из рук в руки при западном (для Китая) маршруте и поступало туда напрямую от испанцев по восточному, тихоокеанскому маршруту. К глобальным рынкам, сложившимся на этом этапе, следует также отнести рынки пряностей и натуральных красителей, чая и кофе, мехов и натуральных волокон (в том числе хлопковых тканей и хлопка), корабельных и скобяных товаров, сахара и табака, шелка и фарфора, а также, увы, – рабов. Инструментами реализации этапа выступали крупные заморские торговые компании и океанский парусный флот (Всемирная история, 1958; Мэхэн, 2002; Бродель, 1992; рис. 1.7).

   Рис. 1.7. Глобальные торговые пути и территориальное развитие России как ведущего экспортера рынков мехов и корабельных товаров к 1775 году
   Источник: Бродель, 1992, с. 21.

   Серебряная монета, точнее, способность оплачивать товары наличной серебряной монетой, а то и кредитовать ею торговые операции «на местах» – в бассейне Индийского океана, в Китае и России – выступила главным средством «взламывания» этих рынков и закрепления на них европейских торговцев и товаров. При этом серебро это было испанским, а торговали на Востоке – Среднем и Дальнем – голландцы, англичане, французы. Португальцы делали это не на базе испанского серебра, хотя в недолгий период включения Португалии в состав Испанской короны они сумели сложить свой собственный путь контрабандного вывоза значительных объемов серебра из Перу и Боливии по Ла-Плате. Примечательно, что изначально при европейских дворах существовало принципиально различное отношение к обороту серебра и золота – на отток первого для обеспечения внешней торговли смотрели с пониманием, второе старались всячески задерживать и накапливать внутри своих границ как стратегический резерв и мерило богатства (Бродель, 1992, с. 136–152,175-265, 498–552; 2007, с. 182–191).
   Уже первый период глобализации вызвал целый ряд глобальных и региональных трансформационных процессов (возвышение одних регионов и стагнацию других), породил дотоле невиданные масштабные процессы в экономике (в том числе «революцию цен», вызванную фактическим обесценением драгоценных металлов в Европе в связи с их масштабным притоком из Нового Света), сформировал устойчивые глобальные потоки ценностей (когда, например, серебро из испанских колоний в Америке стабильно поступало в Индию, Китай или Россию через цепочки международных торговых обменов).
   Монометаллический период. Эпоха золотомонетного стандарта, «золотой век глобализации». Первая мировая валютная система, обеспечившая «автоматическое» регулирование экономики и создавшая возможности свободного перемещения капитала в глобальном масштабе. Благодаря системе золотомонетного стандарта, позволившей аккумулировать и инвестировать частный капитал в акционерной или облигационной форме на международном, глобальном уровне, были созданы такие знаковые объекты транспортной инфраструктуры глобализации, как трансокеанские каналы – Суэцкий и Панамский – и трансконтинентальные железные дороги – Трансамериканская и Транссибирская. Сформировались не только глобальные рынки ряда видов сельскохозяйственных продуктов или ископаемого сырья (например, зерна, замороженных мясных и молочных продуктов, угля, руд, селитры, нефти), готовой продукции (судов, кокса и керосина, соды и химических красителей и др.), услуг (например, морского фрахта или телеграфной связи), но самое главное – глобальным стал рынок капиталов. Увы, глобальными стали также рынки оружия и наркотиков. Инструментами реализации этого периода стали крупные промышленные компании и широкое использование паровой энергии в производстве и на транспорте, а электричества – в осуществлении связи (Всемирная история: Национально-освободительные войны XIX века, 2002; Всемирная история: Канун Первой мировой войны, 2002; Лоран, 2010, с. 29–35; Линдси, 2006; Синцеров, 2010; Сокольский, 2010; Экономидес, Олини, 2004, с. 62–78, 87–92).
   Данный период связан с вовлечением в мировую экономику обширных внутренних территорий континентов, их геологическим изучением и горнопромышленным освоением. Особую роль здесь сыграло открытие невиданных до тех пор месторождений золота в Сибири, Северной Америке, Австралии и Африке, сопровождавшееся скачкообразным ростом его добычи, что и создало физическую возможность перехода на золотомонетный стандарт (Современный рынок золота, 2004, с. 197–205, 274–299). Продолжалось построение колониальных империй целым рядом европейских государств в XIX в., сложилась организация мирового разделения труда по принципу «производство промышленных товаров в метрополии и их сбыт в колониях, откуда поступает сырье». И этот период глобализации сопровождался масштабными трансформационными процессами – осуществлялся «передел сфер влияния».
   Первой страной, законодательно закрепившей золотомонетный стандарт как национальную денежную систему, стала в 1819 г. Англия, хотя реально система золотого монометаллизма была там установлена еще в конце XVIII в. В США золотомонетный стандарт был установлен в 1873 г., как и в Германии, во Франции – в 1878-м, в России – в 1895–1897 гг., как и в Японии. Золотомонетный стандарт как основная форма организации денежной системы был юридически оформлен Международным соглашением на Парижской конференции 1867 г., признавшего золото единственной формой мировых денег. Золотомонетный стандарт – это международная валютная система, в которой золото образует основу внутреннего предложения денег стран и используется для финансирования международной торговли и дефицитов платежных балансов. При золотомонетном стандарте валютные курсы жестко зафиксированы в золоте, и валюты внутри страны без ограничений обмениваются на золото.
   Такая система обеспечивала автоматический механизм приспособления, средство корректировки платежного баланса для ликвидации платежных дисбалансов между странами. Дефициты финансировались за счет оттока золота из страны, приводящего к сокращению ее денежной массы. Это, в свою очередь, снижало внутренний уровень цен, делая импорт относительно дороже, а экспорт относительно дешевле, сокращая тем самым объем импорта и увеличивая объем экспорта. Излишки финансировались за счет притока золота в страну, приводящего к росту ее денежной массы. А это повышало уровень цен, делая импорт относительно дешевле, а экспорт относительно дороже, приводя к падению объема экспорта и увеличивая объем импорта.
   Таким образом, как дефициты, так и излишки устранялись, и восстанавливалось равновесие платежного баланса (Кругман, Обстфельд, 2004, с. 580–592; Политическая экономия, 1972, с. 527).
   На практике комбинация жестко зафиксированных валютных курсов и полного подчинения внутренней экономической политики внешней ситуации была не очень эффективной в макроэкономическом плане и слишком обременительной в социальном плане, особенно в условиях спадов конъюнктуры и кризисов. Это обстоятельство и привело в последующем – сразу после Первой мировой войны – к замене этой первой международной валютной системы более гибкими механизмами.
   Параметаллический период. Период последовательно сменявших друг друга золотодевизного, золотодолларового и бумажноденежного стандартов. Резкое возрастание роли государства, а параллельно и межгосударственных институтов как необходимых регуляторов экономики, и развитие инфраструктур свободного перемещения капитала в глобальном масштабе. Благодаря развитию системы институционального регулирования мировой денежной системы при общей тенденции постепенного сужения денежных функций и, наконец, демонетизации золота де-юре удалось построить финансовый механизм, сглаживающий особо резкие конъюнктурные, циклические колебания мировой экономики и позволяющий осуществлять масштабную мобилизацию ресурсов на реализацию глобальных проектов и программ (Кругман, Обстфельд, 2004, с. 593–708).
   На Генуэзской международной экономической конференции в 1922 г. конференции золотослитковый и золотодевизный стандарты были юридически оформлены (при золотодевизном стандарте золото не использовалось не только во внутригосударственном денежном обращении, но и выводилось из межгосударственного денежного оборота). Однако статус резервной валюты официально не был закреплен. На эту роль претендовали английский фунт и американский доллар – США были единственной страной, где длительное время сохранялся золотомонетный стандарт (до 1933 г.), а в Англии функционировал золотослитковый стандарт. Обе валюты базировались на экономическом потенциале, развитой финансовой системе и политическом влиянии этих стран в мире.
   Во время Второй мировой войны произошло становление доллара как мировой резервной валюты. В 1944 г. на Международной Бреттон-Вудской валютной конференции была заложена мировая валютная система на основе золотодолларового стандарта, когда доллар был по существу приравнен к золоту. Утвержденный устав МВФ усилил связь доллара с золотом: согласно этому уставу все другие страны получили возможность неограниченной покупки слитков золота по фиксированной цене – правом покупки по этой цене частные лица не обладали, доллары обменивались на золото только банкам и официальным дилерам. Пока США имели возможность свободной продажи золота на этих условиях, действовал своего рода золотодолларовый стандарт. С середины 1970-х гг., когда фактически был начат процесс демонетизации золота и США прекратили операции по обмену долларов на золото, золотые стандарты заменил бумажноденежный стандарт (Современный рынок золота, 2004, с. 74–77).
   Ямайская мировая валютная система юридически зафиксировала завершение демонетизации золота в 1976 г. Согласно внесенным изменениям в устав МВФ золото исключалось из операций МВФ и устранялось из определения паритета валют; вводилась новая международная валюта – специальные права заимствования (СДР), которая должна была стать основой для международных расчетов и заменить золото; МВФ должен был продать запасы золота, ранее созданные за счет взносов стран в его уставной фонд; подтверждалась отмена официальной цены золота и государствам разрешалось осуществлять его куплю-продажу по аналогии с другими товарами, а МВФ должен был способствовать свободной продаже золота по рыночным ценам. Эти решения должны были лишить золото функции денег и придать ему статус товара (Современный рынок золота, 2004, с. 114–125).
   Помимо субъективного стремления США вытеснить золото из каналов международного обращения как конкурента доллара в качестве мировых денег демонетизация золота имела и ряд объективных причин, обусловленных характером глобализации мировой экономики во второй половине XX в. Эти причины связаны, с одной стороны, с резким ростом производства и еще более мощным (кратным по отношению к росту производства) ростом международного товарооборота, за которыми далеко не успевал рост добычи золота, а с другой стороны – с неизмеримо возросшей ролью государств и межгосударственных институтов в регулировании денежной сферы, опирающейся на использование активной политики денежных властей и широкое применение разнообразных финансовых инструментов, для реализации которых использование денег, основанных на золоте, создавало чрезмерно жесткие рамки. В результате золото и во внутреннем, и в мировом аспектах уже не выполняло функции меры стоимости и средства платежа. Мировые цены на товары (в условиях как фиксированной, так и рыночной цены на золото) фактически уже не реагировали на изменение цен на золото: цены на товары и цены на золото изменялись независимо друг от друга. Так, с 1965 по 1994 г. цены на золото увеличились в 11 раз, а цены на продовольствие – в 2,4 раза, на сельскохозяйственное сырье – в 5,3 раза, на напитки (чай, кофе, какао) – в 3 раза, на цветные металлы (никель, медь, алюминий) – в 2,9 раза (Современный рынок золота, 2004, с. 116–117). При этом государства и межгосударственные институты (как МВФ или Европейский валютный институт) оказались способны эмитировать деньги, которые собственной стоимости не имеют, но успешно служат для определения цены товаров, для выражения стоимости.
   Вместе с тем фактически демонетизация золота далеко не завершена. Даже в уставе МВФ нет прямого отрицания роли золота как международного резервного актива: золото государственных резервов превратилось в запасы высоколиквидного товара, который при необходимости может быть легко и быстро превращен в иностранную валюту, или в надежный залоговый актив для получения иностранных займов. Причем эти резервы (при условии хранения в своей собственной юрисдикции) лучше защищены от политических рисков, чем валютные резервы. Несмотря на соглашение о демонетизации золота государства и межгосударственные организации сохранили крупные централизованные золотые запасы. Характерно, что инициатор демонетизации золота – США почти полностью сохранили свой золотой запас. Золото было активно использовано при эмиссии экю (евро) – единой европейской валюты, которая выпускалась и распределялась между участниками валютного союза под залог золота: она передавалась стране после того, как ее центральный банк депонировал в Европейском валютном институте (после 1998 г. преобразован в Европейский Центробанк) одну пятую часть своих золотовалютных резервов. В порядке обеспечения эмиссии общей европейской валюты было депонировано почти 3000 т золота, что повысило его значение в государственных резервах и превратило его, хотя и частично, в эффективно работающий актив (Современный рынок золота, 2004, с. 133–134,166).
   В параметаллический период окончательно оформилась система глобальных финансовых рынков и система глобального нефтяного, а затем и нефтегазового рынка, глобальные рынки постепенно пронизали все важнейшие сектора мировой экономики: сформировались глобальные рынки электронной промышленности, аэрокосмической и атомной промышленности, широкой гаммы продукции металлургии, химии и фармацевтики, широкой номенклатуры машиностроения, легкой и пищевой промышленности, проектирования и строительства, авиационных и контейнерных перевозок, услуг связи и массовых коммуникаций, и сформировался глобальный рынок золота-товара как рынок реального золота и как глобальная торговля золотыми фьючерсами и опционами и т. д. Инструментом реализации периода стали крупные транснациональные компании, а также финансовые группы, крупнейшие инвестиционные фонды и банки, технологии массового производства товаров и услуг, самое широкое использование нефти и электричества в производстве и на транспорте, развитие новых технологий и систем сообщений и коммуникаций, а с 1970-х гг. – «новая информационная индустрия» – тесное сращивание в единый сектор хозяйства вычислительных средств, телекоммуникаций и контента, когда информационные технологии распространились во все сферы экономики и общественной жизни и кардинально трансформировали их (Кругман, Обстфельд, 2004; Лоран, 2010; Линдси, 2006; Максаковский, 2010; Михайлов, 2000; Россия на мировых рынках, 2009; Сокольский, 2010; Тапскотт, 1999; Титов, 2006; Экономидес, Олини, 2004).
   Для периода характерны периодические масштабные – глобальные – политико-экономические трансформации, связанные с переделом мира, в том числе с развалом четырех монархий, расширением колониальных империй Англии и Франции по итогам Первой мировой войны и их ликвидацией по итогам Второй мировой войны, разделением мира на два блока с параллельным развитием «движения неприсоединения» по схеме «Запад – Восток – Юг»; а по итогам «холодной войны» – захват мировой валютной системой, транснациональными корпорациями и интеграционными группировками пространства бывшего «восточного блока». Возобладала схема международного разделения труда по принципу «вынос производства все расширяющихся групп промышленных товаров в страны – бывшие колонии их сбыт в бывших метрополиях». Далее эта схема трансформировалась в организацию международного разделения труда по принципу «вынос производства промышленных товаров в «новые индустриальные страны». Происходит деиндустриализация Запада, ослабление его роли глобального экономического и технологического лидера. Появились новые полюса экономического роста, прежде всего Китай и Индия, и на этой основе резко обостряется мировая природноресурсная ситуация.
   К середине 1990-х гг. мировая экономика во многом приобретает тот единый и многополярный характер, который она имела на пике монометаллического периода своего развития. Вместе с тем по мере ослабления функций золота как мировых денег последовательно усиливаются тенденции возрастания роли государства и, особенно, межгосударственных институтов как необходимых регуляторов денежного обращения и экономики в целом, на фоне развития инфраструктур свободного перемещения капитала в глобальном масштабе, когда наблюдается значительная либерализация денежного регулирования с 1970-х гг. при развитии региональных интеграционных группировок. Развиваются коммуникационно-технологические, институциональные и внешнеторговые предпосылки дальнейшего ослабления доллара, в том числе появляется евро как (первая) валюта-конкурент в качестве мировой резервной валюты.
   Резюмируя, можно было бы назвать параметаллический период золотодолларовым в том смысле, что он характеризовался тремя тесно взаимосвязанными трендами: во-первых, становление доллара в конкурентной борьбе с фунтом стерлингов (или английскими попытками предложить в Бреттон-Вудсе новую международную валюту) в качестве мировых денег, эквивалентных золоту; во-вторых, последовательные попытки США по демонетизации золота как конкурента доллара в качестве мировых денег; в-третьих, последовательное усиление роли государственного и межгосударственного регулирования, соответствующих политических и монетарных властей как необходимого условия устойчивого функционирования мировой денежной системы. Заметим попутно, что последнее обстоятельство ставит под сомнение расхожий тезис об ослаблении функций государства в ходе глобализации.
   Долговременная, вековая динамика мировой добычи золота в ее макрорегиональной привязке выглядит следующим образом (достоверные данные здесь начинаются с последней трети XIX в., по ранним периодам имеются лишь более или менее достоверные оценки) [1 - Рассчитано по: Современный рынок золота, 2004, с. 35, 282; Аникин, 1988, 61, 64.]:

   • всего до открытия Америки в 1492 г. в мире было добыто около 12,7 тыс. т золота, причем за предшествовавшее ему тысячелетие средневековья – только 2,5 тыс. т (главным образом в Средней Азии и в Индии, а в Позднем Средневековье главным источником добычи золота стала Тропическая Африка, куда в XV в. проникли португальцы, продвигаясь все далее на юг вдоль западного побережья Африки);
   • в XVI в. мировая добыча составила менее 1 тыс. т, причем Южная Америка дала свыше трети мировой добычи;
   • в XVII в. – 1,1 тыс. т, половина из которых поступила из Южной Америки (из Колумбии и Боливии, как и в предыдущее столетие);
   • в XVIII в. – 2,2 тыс. т, две трети которых было добыто в Южной Америке (теперь – в Бразилии);
   • в XIX в. в мире было добыто 11,5 тыс. т золота – в 1831–1840 гг. Россия дала более трети мировой добычи и сохраняла лидерство до конца 1840-х гг., хотя до середины XIX в. главным золотодобывающим районом мира оставалась Южная Америка; с начала 1850-х гг. рывок добычи произошел благодаря Калифорнии и Австралии, а ближе к концу века – Канаде и Аляске, т. е. Северной Америке;
   • в XX в. бесспорным лидером добычи стала Южная Африка и произошел небывалый рост добычи: 1901–1917 гг. – 10,3 тыс. т, 1918–1990 гг. – 77,5 тыс. т, 1991–2000 гг. – 23,8 тыс. т.

   Если принять во внимание многообразие не только процессов добычи, но также обращения, перераспределения и присвоения золота в мире, изменения его экономических функций, контроля над этими процессами – прямого и опосредованного, то возникают объективные основания долговременной, вековой периодизации процесса глобализации и выделения государств-лидеров этого процесса для каждого его особого исторического этапа. Если теперь перейти к комплексному анализу международного оборота золота, учесть пространственную динамику и вековую смену лидеров его добычи и организации обращения, а также связать эти факты с развитием глобальных рынков, то можно выделить пять основных этапов долговременной, исторической динамики глобализации мировой экономики На начальном, стартовом этапе глобализации, приходящемся на XV в., глобальным лидером выступала Португалия, которая играла ведущую роль в обороте золота Тропической, а к концу этапа и Восточной Африки, хотя по меркам последующих этапов этот оборот был незначительным.
   На втором этапе глобализации, охватывающем XVI в., глобальным лидером выступала Испания, которая вывезла из своих американских колоний в период их покорения несколько десятков тонн золота и серебра, накопленных индейскими цивилизациями, а позже организовала там масштабную добычу не только серебра, но и золота, превратив Южную Америку на три столетия в их главный центр.
   На третьем этапе глобализации, в XVII в., глобальным лидером выступила Голландия, сконцентрировав важнейшую часть мирового оборота золота благодаря развитию глобальной торговой и финансовой инфраструктуры.
   Четвертый этап глобализации возглавила Англия, которая в XVIII в. контролировала оборот золота португальских колоний, когда Бразилия добывала его больше всех в мире, а в XIX в. сконцентрировала также и основную часть мировой золотодобычи в своих доминионах Австралии, Канаде, Южной Африке.
   Наконец, на текущем, пятом, этапе, приходящемся на большую часть XX в. и начало XXI в., лидером глобализации выступают США, располагающие самым большим золотым запасом в мире, осуществляющие хранение значительной части золота, принадлежащего другим государствам, обеспечивающие через свои биржи основную часть заключения фьючерсных контрактов на поставку золота в мире, а также самым активным образом влияющие на глобальную политику в отношении денежных функций золота.
   Переход от этапа к этапу знаменовало кардинальное изменение геополитических условий – обычно в результате масштабных для своего времени многосторонних войн (или династических браков), создававшее принципиально новую картину контроля территорий и материально-финансовых потоков, а также предпосылки очередного изменения институциональной структуры мировой экономики. Поэтому переходы от этапа к этапу не вполне совпадают с календарными сменами столетий, но приходятся на их первое двадцатилетие, когда обычно окончательно оформляются и юридически закрепляются геополитические итоги предыдущего столетия.
   Мировой рынок как предпосылка и поле развертывания глобализации мировой экономики сложился в XVI в., в результате Великих географических открытий середины XV – середины XVII вв. На первом, стартовом, или подготовительном, этапе глобализации, который приходится на XV в., глобальные рынки еще не могли сложиться, создавались только многообразные условия для их формирования, в том числе технические, организационные, инфраструктурные и финансовые. Португальцы постепенно осваивали западное побережье Тропической Африки, откуда в Европу поступали золото, слоновую кость, местный перец, а также, пока в ограниченных масштабах, рабы.
   На втором этапе глобализации – XVI в. – сложилась мировая торговля серебром и «колониальными» товарами. Рынок серебра стал первым «до конца», «буквально» глобальным рынком – цепочки его устойчивых обменов опоясывали с двух сторон земной шар – они начинались в испанских колониях Южной Америки (в Перу, Боливии, Мексике) и заканчивались в Китае, приходя туда и с Запада, и с Востока. При этом серебро много раз переходило из рук в руки при западном (для Китая) маршруте, через Атлантику и Индийский океан, и поступало туда напрямую от испанцев по восточному, тихоокеанскому маршруту. К глобальным рынкам, сложившимся на этом этапе, следует также отнести рынки пряностей и натуральных красителей, шелка и фарфора, слоновой кости, а также рабов, которых вывозили для использования на плантациях и рудниках осваиваемых колоний. В XVII в., в дополнение к глобальным рынкам XVI столетия, сформировались глобальные рынки мехов, сахара, кофе, какао, чая, табака, широкой номенклатуры изделий из черных и цветных металлов бытового и производственного назначения – от железных гвоздей и рыболовных крючков до огромных медных чанов для вываривания сахарного тростника. В следующем, XVIII в. к ним добавились глобальные рынки хлопчатобумажных тканей, хлопка-сырца, а также корабельных товаров – материалов и изделий, необходимых для оснастки и эксплуатации парусных кораблей, начали складываться глобальные рынки фрахта, государственных займов, продовольствия (зерна) и, увы, – опиума. Иными словами, происходил значительный рост номенклатуры и объемов глобальных рынков.
   В XIX столетии, в продолжение тенденций XVIII в., глобальными стали рынки продовольствия (не только зерновых), ряда важнейших видов ископаемого сырья, а также наркотиков. Новыми для этого века стали глобальные рынки каменного угля и нефтепродуктов (прежде всего, керосина), проката (прежде всего – рельсов), продукции общего машиностроения (включая судостроение), оружия. Важной особенностью XIX в. является формирование глобальных рынков услуг – фрахта, банковских и других финансовых услуг, услуг связи (телеграфной). На переломе XIX–XX вв. важнейшим фактором развития международной торговли становится вывоз капитала – рынок капиталов стал глобальным самое позднее в последнюю четверть XIX в. Именно вывоз капитала позволил обеспечить реализацию во многих странах мира масштабных инфраструктурных проектов, знаковых объектов глобализации – Трансамериканской и Транссибирской железных дорог, а также Суэцкого и Панамского каналов.
   В XX в. окончательно сформировались система глобальных финансовых рынков, а также рынков банковских и страховых услуг, система глобальных рынков биржевых товаров, в том числе нефти, сложились глобальные рынки широкой гаммы продукции машиностроения и электроники, химии и фармацевтики, легкой и пищевой промышленности, изысканий, геологоразведки и сервиса (сервисных услуг); проектирования и строительства, туристических и медицинских услуг; авиационных и контейнерных перевозок, телекоммуникационных и информационных услуг; научно-исследовательских и образовательных услуг; консалтинга и инжиниринга; юридических и риэлтерских услуг и т. д.
   Глобальные сырьевые рынки продолжают играть важнейшую роль в мировой экономике и на пороге XX–XXI вв. (Брюне, Гишар, 2012). Производство сырьевых товаров и торговля ими по-прежнему выступают ключевым фактором экономической деятельности в качестве источника валютных и налоговых поступлений, роста доходов и расширения занятости для стран, в которых проживает большинство населения современного мира. Почти четверть мирового товарного экспорта в конце XX в. приходилась на необработанные сырьевые товары (табл. 1.4).

   Таблица 1.4. Доля необработанных сырьевых товаров в мировом товарном экспорте (%)

   Источник: Составлено по: Можаров, 2010, с. 21.

   Исторически сырьевые товары выполняли важнейшую функцию по стимулированию экономического роста. Однако в позднеиндустриальную и постиндустриальную эпоху они (за рядом исключений) не выступают более эффективным двигателем экономического роста – конъюнктура большинства сырьевых товаров (кроме, прежде всего, нефти и газа) десятилетиями характеризуется медленным ростом спроса и снижением реальных цен (Можаров, 2010, с. 16). Одна из причин здесь кроется в снижении удельного спроса, в том, что в типовой структуре затрат западной производственной компании с 1950 по 1990 г. удельные расходы на сырье значительно снизились (как и расходы на оплату труда основных работников), зато пропорционально возросла доля накладных расходов (на организацию сбыта, общехозяйственных и административных), а также доля покупных компонентов (Кох, 2003, с. 293–295).
   Более того, несбалансированное стремление к использованию благоприятной среднесрочной конъюнктуры даже нефтегазовых рынков и даже развитыми странами приводит, в конечном счете, к ослаблению внешнеторгового потенциала и экономическому застою. Это явление получило название «голландской болезни» как фиксация негативного опыта Нидерландов по использованию благоприятной для них конъюнктуры энергетического кризиса середины 1970-х гг. путем добычи и экспорта значительных объемов природного газа, что привело к утрате ими позиций в производстве и торговле многих видов наукоемкой продукции. Эта «болезнь» затронула тогда же Норвегию и Великобританию. В 1985 г. в экспорте Нидерландов на машины и оборудование приходилось лишь 16,3 %, а, например, Швеции —42 % (Иголкин, Мотылев, 1988, с. 102–103).
   Понадобились срочные государственные компенсационные меры для динамичного изменения сложившегося положения, которые последовали в виде реформ 1982 г. (в Великобритании глубокие реформы были проведены на три года раньше). Правильно и своевременно проведенные реформы дали позитивные результаты. Так, в начале 2000-х гг. в рейтинге «сетевой готовности», оценивающем потенциал готовности экономики и общества стран мира в области информационных технологий и телекоммуникаций, и составляемом Всемирным экономическим форумом, Голландия вошла в первую десятку, с одинаковым показателем со США, пропустив вперед Швецию и Финляндию, но обогнав Норвегию и Великобританию (Колодко, 2009, с. 205, 393). Пример названных североевропейских стран показывает, что активная государственная политика в отношении основных сфер, от которых зависит устойчивое национальное развитие, обеспечивающая реинвестирование (временных) сверхдоходов от сырьевого экспорта в целях диверсификации экономики, является эффективным инструментом устойчивого развития, в том числе и самого сырьевого сектора.
   Для богатых минеральными ресурсами развивающихся стран вариацией «голландской болезни» является гипотеза «ресурсного проклятия». По результатам анализа динамики ВВП в 1970-х – 1980-х гг. почти 100 развивающихся стран, эксперты Всемирного банка отметили, что страны с высоким показателем отношения экспорта природных (минерально-сырьевых) ресурсов к ВВП имели за расчетный период значительно меньшие показатели экономического роста, чем страны с низким значением этого показателя. В исследованиях начала 2000-х гг. эксперты Всемирного банка и ЮНКТАД связывали это явление не только с собственно «голландской болезнью», но также и с неустойчивой конъюнктурой сырьевых рынков (особенно для моноспециализированных стран), необоснованной амбициозной промышленной политикой в неконкурентоспособных секторах и проектах, с популистски или иначе политически обусловленным сверхпотреблением, наконец, с неэффективным государственным управлением в силу коррупции и несовершенства государственных институтов (Можаров, 2010, с. 21–24).
   Оценка влияния сырьевой специализации на развитие страны должна носить конкретный характер – конкретноисторический, конкретно-политический, конкретно-экономический, конкретно-географический. Она бывает позитивной при развитой диверсифицированной структуре хозяйства, суверенитете над сырьевыми ресурсами и отраслями, использовании доходов от сырьевого экспорта в интересах национального развития, в том числе их перераспределения в пользу конкурентоспособных прогрессивных техно– и наукоемких отраслей и воспроизводства самого сырьевого сектора. Например, в 1985 г. пять основных статей экспорта США в Японию составляли кукуруза, соевые бобы, пшеница, хлопок и уголь; однако это не мешало США иметь в том же году самую высокую долю наукоемкой продукции в промышленном экспорте в мире – около 50 %, превосходя по этому показателю ту же Японию (42 %) или ФРГ (38 %) (Иголкин, Мотылев, 1988, с. 101, 117–118).
   Страны «золотого миллиарда» являются, зачастую при прямой поддержке своих правительств и межгосударственных структур, важнейшими производителями широкой номенклатуры сырьевых товаров – хлопка, сахара, зерна, древесины, железной руды и т. д. (Можаров, 2010, с. 17).

1.4. Идеальная составляющая территориального развития

   Ситуации территориального развития имеют выраженную «субъект-объектную» специфику. Субъектная сторона – воля, интересы, мотивы, представления, знания, оценки и цели ее участников, служащие основанием постановки и принятия решений, – являются частью ситуации и влияют на ее ход. Наличие этой идеальной составляющей, в том числе телеологических связей между событиями, размывает пространственно-временные границы ситуации. Их нельзя увидеть на фотоснимке и трудно положить на карту. Нельзя категорично сказать, что они существуют именно «в данном месте в данное время».
   Так, ситуация территориального развития России под воздействием ее участия в глобальных сырьевых рынках парадоксальным образом начала складываться в XVI в. еще до прямого выхода на эти рынки. В 1525 г. посол Василия III Дмитрий Герасимов сообщил в Риме писателю и ученому Павлу Иовию о том, что из Европы в Китай можно пройти водным путем через Северные моря. Благодаря книге Иовия о посольстве Герасимова и о России идея Северо-Восточного прохода на Дальний Восток стала широко известной и популярной в Западной Европе. Особенно в Англии и Голландии, так как южный путь в Индию и Китай был монополизирован Португалией, западный (как тогда еще считалось) – Испанией, а Франция искала Северо-Западный проход в канадской Арктике. Для англичан и голландцев путь на северо-восток выглядел как шанс открыть свое направление торговли с Китаем. На деле поиски ими этого пути привели в последней трети XVI в. к установлению непосредственных морских торговых связей Западной Европы с Россией, в которых Россия выступала пассивной, принимающей стороной (Всемирная история, 1958, с. 98–99). Но для обслуживания этой торговли в дельте Северной Двины на месте Михайло-Архангельского монастыря в 1584 г. был заложен Архангельск, ставший на 120 лет главным морским портом Русского государства, базой дальнейших шагов территориального развития, в том числе освоения Сибири с моря.
   Как показывает пример, движущие силы (основные факторы) динамики ситуации территориального развития можно разделить на операционные, или реальные: исторический фон, деятельностный контекст, структура, и ориентационные, или идеальные: содержание, смысл и значение. Совмещенный анализ пар факторов динамики ситуации, взятых из ориентационного и операционного блоков, позволяет ответить на базовые, квинтилиановские (по имени сформулировавшего их в I в. н. э. римского ритора) вопросы анализа ситуации территориального развития.
   Такой совместный анализ контекста и исторического фона, с одной стороны, а также смысла и значения, с другой, позволяет ответить на вопросы «кто» и «зачем» сложил и двигает ситуацию, а совместный анализ содержания и структуры – на вопросы «как» и «чем» действуют и взаимодействуют участники ситуации. Тогда значительно облегчается поиск ответов на вопросы «что», «где» и «когда» в ситуации территориального развития – это происходит в ходе развертывания цепочки событий ее жизненного цикла.
   Смысл ситуации – это характер и способ ее осознания участниками. Задачи анализа смысла ситуации сводятся к выявлению влияния многообразного человеческого фактора – т. е. интеллектуальных, волевых, ментальных, психологических, социально-психологических, морально-этических, эстетических, духовных и прочих подобных «идеальных» факторов, – на формирование цепи взаимосвязанных событий, составляющих ситуацию, на характер и динамику ее жизненного цикла. И обратно – к выявлению влияния развертывания жизненного цикла ситуации на трансформацию вовлеченного (прямо или косвенно) в нее человеческого фактора. Смысл ситуации определяет представления о ее содержании (основных противоречиях) и значении (последствиях): сложно отвечать на вопросы о противоречиях и последствиях, не разобравшись сначала с тем, что происходит и что делать. При этом вся эта триада должна анализироваться в едином понятийном поле – в связной совокупности понятий, представлений и мировоззренческих установок.
   Характер и способ осознания ситуации ее участниками, используемые ими понятия, представления и мировоззренческие установки – это то «окно», «фильтр» или «призма», через которое они «усматривают», понимают смысл ситуации, т. е. осознают ее суть, выявляют важнейшие для организации своего действия характеристики ситуации. Это, в конечном счете, те способы, которыми они ставят для себя вопросы «что происходит» и «что делать», и способы, с помощью которых они на эти вопросы отвечают. Рамки представлений участников о конкретной ситуации территориального развития – это часть их картины мира, т. е. общего мировоззрения. Оно является производной культуры, приобретаемой через образование, род занятий, жизненные интересы, жизненный опыт, круг общения. Именно мировоззрением определяется подход к анализу ситуации, установки на поиск того, «что происходит» и «что делать» – основания построения модели ситуации, оценка важности и желательности тех или иных ее событий, движущих сил и факторов, выбор линии поведения.
   В анализе смысла ситуаций территориального развития важнейшую роль играет анализ концепций территориальной организации – административно-управленческих, экономических, архитектурно-планировочных, научно-исследовательских и т. п. Такие концепции представляют собой сочетание установок, методов, традиций организации деятельности и управления, отраженные в соответствующих решениях и публикациях, либо непосредственно реализованные в соответствующих вариантах организационно-территориальной структуры мирового хозяйства, страны, региона, города. Организационно-территориальную структуру формируют процессы организации, руководства и управления, результаты которых фиксируются в сетках административно-территориального деления, экономического районирования, а также в территориальном распределении полномочий и прерогатив различных органов власти и управления, способов разработки, принятия, реализации и контроля реализации решений.
   В качестве иллюстрации рассмотрим, как выбор мировоззренческих установок и представлений о том, какая общесоюзная специализация и, соответственно, ресурсы должны быть основой экономического развития Сибири, решающим образом влиял на подходы к ее экономическому районированию и выбору модели развития региона, в том числе территориального, в первые десятилетия советской власти.
   Уже к августу 1920 г. был подготовлен проект районирования Западной Сибири комиссией при омском Институте сельского хозяйства и промышленности под руководством профессора Н. М. Огановского. В проекте предлагалось за основной районообразующий признак при выделении административных единиц принять уровень развития сельскохозяйственного производства, связанный с природно-климатическими особенностями территорий, и в соответствии с этим принципом «разделить Сибирь на шесть областей, примерно совпадающих с географическими поясами: тундры и северной тайги, лесистого урмана, лесостепи, горного леса, ковыльных и полынных степей с лучшим орошением, малоплодородных южный степей, переходящих в песчаную пустыню» (Тимошенко, 1993, с. 131).
   В качестве докладной записки в правительство страны в январе 1921 г. свой проект экономического обустройства Сибири подготовил профессор Томского государственного университета Н.Я. Новомбергский. Как и в омском проекте, во главу угла экономического развития Сибири было положено сельское хозяйство: в первую очередь предлагалось рационально организовать программу переселения по образцу американской колонизации, основное внимание уделяя не количеству переселенцев, а качеству их жизни на новых местах. Проект был положен в архив (Тимошенко, 1993, с. 125–127).
   Первый проект административно-территориального деления Сибири, одобренный Наркоматом внутренних дел, был выполнен в 1921 г. специалистами Сибревкома. Авторы стремились не нарушать низовое административно-территориальное деление, соблюдать «принцип неделимости волостей старого состава», подвергать перегруппировке только губернии, уезды и волости в целом. Но, тем не менее, по-новому были сгруппированы практически все губернии и была сформирована одна новая – Новониколаевская, с административным центром в одноименном городе (Тимошенко, 1993, с. 132–133).
   Параллельно работы по созданию концепции экономического районирования страны в целом, и в том числе Сибири, велись в Госплане под руководством И. Г. Александрова. В отличие от дореволюционной России в основу административно-территориального деления страны предлагалось положить не только количественный состав населения и хозяйственные традиции, но также и «однородные по энергетически-производственному признаку территориально-хозяйственные комплексы», фактически – перспективы развития производительных сил. Энергетический метод районирования, созданный в Комиссии по электрификации России, заключался в определении энергетической базы экономического района для развития в первую очередь отраслей тяжелой промышленности – установка на развитие энергетики, крупной машинной индустрии была важнейшим звеном концепции социалистического строительства.
   Поэтому, когда в особом Сибирском бюро Госплана под руководством И. А. Федоровича, профессор М. А. Великанов, бывший сибиряк, предложил разделить Сибирь на экономические районы по бассейнам крупнейших рек, аргументируя это тем, что при слабом развитии сухопутного транспорта «крупнейшие реки являются главными, а иногда и единственными магистралями, а их притоки – сплавными и подъездными путями к этим магистралям, т. е. бассейн реки является не только водосбором, но и грузосбором области» и отсюда «вытекает первый принцип районирования такой страны как Сибирь: нужно проводить границы районов по водоразделам рек <…> Далее следует выделять районы с преобладанием лесоводства, скотоводства, зернового хозяйства, принимая, конечно в расчет мелиоративные перспективы, затем районы с угольной и металлургической промышленностью и проч.» – выдвинутые им принципы не соответствовали общему замыслу, разрабатываемому в Госплане, и требовалось усиление промышленной направленности проекта. В связи с этим в октябре 1922 г. на III сессии ВЦИК XI созыва председатель секции районирования И. Г. Александров представил схему экономического районирования страны, в качестве основного принципа которой выступал принцип «экономической законченности», положивший начало организации территориального развития советской экономики через систему территориально-производственных комплексов. На территории Сибири, граничащей на востоке с Дальневосточной республикой, обозначалось пять областей: Западно-Сибирская с центром в Омске, Кузнецко-Алтайская – центр в Томске, Енисейская – центр в Красноярске, Ленско-Ангарская – центр в Иркутске и Якутская – центр в Якутске (Тимошенко, 1993, с. 135–137).
   Проблемами развития хозяйства Сибири и Дальнего Востока в качестве руководителя Сибирской секции Госплана занимался далее близкий соратник И. Г. Александрова И. И. Колосовский. Он проводил в том числе большую организационную работу на местах по созыву съездов для обсуждения проблем экономического районирования и развития производительных сил Западной Сибири (Новонико-лаевск, 1923 г.) и Восточной Сибири и Дальнего Востока (Чита, 1924 г.). Результаты исследовательской работы Н.Н. Колосовского в 1925 г. были изложены в докладной записке на имя председателя Госплана СССР А. Д. Цюрупы. Они положили начало работам по Урало-Кузнецкому комбинату и Ангарской проблеме: в 1930 г. Колосовскому была поручена организация комиссии Госплана по Урало-Кузнецкому комбинату, а в 1931 г. он перешел в Управление по исследованию Ангары заместителем академика И. Г. Александрова (Калашникова, 1970, с. 7–8).
   Концепция межрайонного комплекса металлургических заводов и всех сопутствующих производств юга Урала и юга Западной Сибири на базе встречных потоков магнитогорской руды и кузнецкого угля («урало-кузнецкий маятник») стала в первую пятилетку основополагающим инструментом территориального развития всей страны, направившим основной в то время шаг по сдвигу размещения производительных сил СССР на восток. В постановлении ЦК ВКП (б) «О работе Уралмета» от 15 мая 1930 г. отмечалось, что «индустриализация страны не может опираться в дальнейшем только на одну южную угольно-металлургическую базу» и указывалось на необходимость создания «на Востоке второго основного угольно-металлургического центра СССР, путем использования богатейших угольных и рудных месторождений Урала и Сибири». На базе этой концепции стали разрабатываться и реализовываться планы промышленного освоения соответствующих территорий. Так, в предвоенные годы добыча угля в Кузбассе возросла с 1,3 млн т в 1917 г. до 21,1 млн т в 1940 г. В этот период были построены Кузнецкий металлургический комбинат, Кемеровский химический комплекс, Новокузнецкая тепловая электростанция (Перцик, 1980, с. 81–82).
   Н.Н. Колосовский развивает базовое представление Госплана 1921–1922 гг. об экономическом районе как о территориально-производственном комбинате с всесоюзной специализацией и дополняет его глубокой проработкой факторов районообразования: «Госплановский термин «районный комбинат», как не трудно заметить, может иметь значение энергетическое и транспортное. По отношению к остальным элементам производственных процессов районов он имеет весьма ограниченное толкование <…> Комбинат можно рассматривать как частный случай комплекса, а последний, в свою очередь, как частный случай группировки <…> Устойчиво повторяющийся, массовый тип производственного процесса и может быть положен при отыскании закономерностей районообразования <…> Представление о производственно-территориальных группировках и сочетаниях (комплексах) в одинаковой мере может быть использовано для изучения процесса формирования как госплановских районов, так и для более мелких экономических единиц внутреннего районирования, вплоть до анализа конкретных группировок производств вокруг небольшого городского поселка» (Колосовский, 1947, с. 6–17). Н.Н. Колосовский вводит в научный и практический оборот понятие производственного комплекса и определяет экономический район как территориально-производственный комплекс со специализацией во всесоюзном масштабе. Согласно его определению, производственный комплекс – это «…такое экономическое (взаимообусловленное) сочетание предприятий в одной промышленной точке или в целом районе, при котором достигается определенный экономический эффект за счет удачного (планового) подбора предприятий в соответствии с природными и экономическими условиями района, с его транспортным и экономико-географическим положением» (Колосовский, 1958, с. 138). Особое внимание обращалось на отбор сочетания и качества подлежащих освоению природных ресурсов: «Реализуемый здесь эффект может быть назван эффектом качества природных фондов. Он измеряется разницей производительности труда, при одинаковых условиях его вооружения, для районов с богатыми ресурсами по сравнению с районами, имеющими в этом отношении средние условия» (Колосовский, 1969, с. 297).
   Таким образом, «…экономический эффект районирования заключается в том, чтобы путем рационального разделения труда между районами, путем внедрения комплексности в районное хозяйство и путем районирования сбыта достигнуть роста средней производительности общественного труда как по районам, так и по Советскому Союзу в целом. В итоге достигается повышение работоспособности всей системы. Далее необходимо отметить, что специализируя производства в экономических районах, мы не увеличиваем неравномерность в производительности труда в системе районов СССР, а сглаживаем эти различия, так как направляем труд в каждом районе в те производства, которые выгоднее в нем развивать» (Колосовский, 1969, с. 296).
   Превращению концепции территориально-производственных комплексов в основной инструмент территориального развития СССР не только в годы первых пятилеток, но и во все последующие периоды, значительно способствовала разработка Н. Н. Колосовским метода энергопроизводственных циклов. «Типическую, устойчиво существующую совокупность производственных процессов, возникающих взаимообусловлено (соподчинено) вокруг основного производственного процесса, для данного вида энергии и сырья назовем энергопроизводственным циклом. Цикл зависит не только от исходного сырья, но и от вида энергии, используемого в процессе и влияющего на технологию процесса. Цикл надо понимать как историческую категорию, развертывающуюся во времени. Итак, под энергопроизводственным циклом понимается вся совокупность производственных процессов, последовательно развертывающаяся на основе данного вида сырья и энергии, от первичных форм – добычи и облагораживания сырья – до получения всех видов готовой продукции, которые можно произвести на месте, исходя из приближения производства к источникам сырья и энергии и рационального использования всех компонентов сырья и энергетических ресурсов» (Колосовский, 1947).
   Точно так же, как в области собственно хозяйственного, экономического обустройства территории Сибири, выбор мировоззренческих установок и представлений решающим образом влиял и на подходы к развитию ее городов в первые десятилетия советской власти. Реализация возобладавшей к началу первой пятилетки установки на развитие крупной машинной индустрии как важнейшего звена концепции социалистического строительства привела к бурной урбанизации Сибири в предвоенные годы – темпы роста ее городского населения даже превысили общесоюзные: если в 1897 г. удельный вес городского населения составил 8 %, а в 1926-м – 12 %, то в 1939 г. – 29 % (Невзгодин, 1999, с. 6). В целом городское население Сибири и Дальнего Востока с 1,5 млн человек в 1926 г. возросло до 5,0 млн человек в 1939 г. (Перцик, 1980, с. 81). Вместе с тем жилищная политика в городах того времени базировалась на идеях псевдореволюционного аскетизма и принципах, в которых главенствовало производство, технологически организуемая деятельность, а жизнь людей рассматривалась в качестве средства, обслуживающего производство, – в качестве приоритетов строительства рассматривалось возведение промышленных предприятий, а строительство социальной инфраструктуры велось по остаточному принципу, что не могло не наложить свой отпечаток на характер застройки индустриальных городов Сибири в период первых пятилеток (Меерович, 1991, с. 152–153; Невзгодин, 1999). Эти, реализованные в первые пятилетки урбанистические концепции, также разительно отличались от идей сибирских профессоров-энтузиастов начала 1920-х гг., приведенных выше, как и возобладавшие и реализованные идеи развития собственно экономического, хозяйственного.
   Ситуации территориального развития относятся к развивающимся объектам. Анализ содержания ситуации – это ее анализ в аспекте развития, это выявление противоречий, послуживших (или способных послужить) импульсом к ее запуску и реализации, противоречий, для и вокруг разрешения которых строится взаимодействие участников ситуации – противоречий, которые, трансформируясь в индивидуальные проблемы каждого участника ситуации, служат для каждого из них побудительным мотивом для взаимодействия. Содержание ситуации составляют основные противоречия, для и вокруг разрешения которых строится взаимодействие участников ситуации и которые являются поэтому внутренними движущими силами ее развития. Понять или описать ситуацию можно только через взаимодействие составляющих ее действий – собственное, особенное содержание ситуации не обнаруживается в каждом отдельном действии, оно заключено во всех них сразу: ситуации обладают функциональной, пространственной и временной целостностью.
   Не всякое изменение ситуации является развитием. Развитие среди других изменений выделяет одновременное наличие трех свойств – необратимости, направленности и закономерности. Только при одновременном наличии всех трех указанных свойств изменение ситуации можно отнести к развитию. Поэтому содержание ситуации составляют такие противоречия, разрешение которых в ходе взаимодействия участников ситуации ведет к ее необратимым, направленным и закономерным изменениям. Обратимые изменения ситуации характеризуют процессы ее функционирования – воспроизведения системы функций, т. е. поддержания структуры ситуации в ходе ее реализации. При отсутствии направленности изменения не могут накапливаться, поэтому процесс лишается характерной для развития единой внутренне взаимосвязанной линии (графически выражаемой кривой жизненного цикла ситуации). Отсутствие закономерности изменений означает, что не раскрыты какие-то важные движущие силы развития ситуации, способы и характер их взаимодействия, а также отношения и связи участников ситуации в ходе их взаимодействия или характер влияния динамики ситуации, в том числе ожидаемой, – на проявление движущих сил ситуации и действия ее участников. «Закономерные изменения» применительно к развитию ситуации не значит, конечно, «неизбежные», – это такие изменения, для которых уяснены их причины и механизмы.
   Результатом развития ситуации является разрешение противоречия в ходе ее реализации, выводящее взаимодействующие посредством нее системы деятельности (или какие-то их подсистемы) в качественно новое состояние. Развитие ситуации как ее необратимое, направленное и закономерное изменение приводит к изменению состава, структуры, характера активности этих систем деятельности (их подсистем), т. е. приводит к возникновению, трансформации или исчезновению каких-то их элементов, связей, отношений и линий поведения. Ситуации складываются и реализуются в ходе столкновения различных сил и тенденций, вокруг и ради разрешения противоречий, которое осуществляется (тем или иным способом – в виде компромисса или конфликта) в результате развития ситуации.
   Анализ содержания ситуации дает возможность по-разному (в зависимости от конкретной ситуации и стоящих задач ее анализа) рассматривать стороны противоречия и их отношения – как полюсы, находящиеся в отношениях взаимной дополняемости, как чередующиеся и замещающие друг друга крайности, как «совпадающие противоположности», как непримиримые противоположности, как противоположности, возникающие одна из другой, взаимопроникающие и переходящие в нечто новое. Как восточная (от Лао-цзы и «Книги перемен»), так и западная (от Гераклита и Николая Кузанского) традиция дают здесь большое разнообразие подходов и решений. Фиксация базового противоречия ситуации и характера и способов его трансформации в индивидуальные проблемы участников ситуации, как и самих этих проблем, является важнейшим предметом анализа содержания ситуации. Разрешение такого противоречия или их набора в ходе развития ситуации будет представлять собой равнодействующую реализацию стратегий решения порожденных ими индивидуальных проблем каждым участником ситуации.
   Анализ содержания ситуации предполагает выявление внутренних механизмов ее развития. Развитие ситуации как ее необратимое, направленное и закономерное изменение не является однородным – оно представляет собой цепь разнообразных и разнохарактерных событий, каждое из которых может иметь различное, в том числе противоречивое значение для различных участников ситуации. Механизм развития ситуации включает взаимодействие разнонаправленных, подчас – альтернативных, противоположных тенденций развития ситуации, а результат ее развития представляет собой их равнодействующую – достигнутый на момент исхода ситуации «баланс сил» ее участников. Способы реализации взаимодействия этих тенденций, точнее, их носителей, т. е. способы преодоления их разнонаправленности или противоположности – компромисс или конфликт – причем, с разбивкой по фазам жизненного цикла ситуации – также являются частью механизма развития ситуации. Однако в любом случае, в основе механизма развития ситуации лежит столкновение и борьба различных, часто – противоположных, тенденций разрешения основных сложивших ситуацию противоречий и стоящих за ними сил и участников ситуации, оказавшихся взаимозависимыми и взаимосвязанными в ходе своего взаимодействия в рамках ситуации.
   Если смысл ситуации формируется характером сознания носителей действий и поведений, вовлеченных в ситуацию, влиянием его особенностей на структуру и содержание ситуации, на динамику ее жизненного цикла, воздействием на него исторического фона и деятельностного контекста ситуации, то значение ситуации определяется тем, какой именно «частью» механизма функционирования и развития системы деятельности, с позиций которой производится анализ, эта ситуация является. Значение ситуации определяется последствиями ее реализации – как для непосредственно вовлеченных в нее носителей действий и поведений, так и для взаимодействующих систем деятельности, сформировавших ситуацию и выступавших внешними движущими силами ее развития. Значение ситуации – это то влияние, которое реализация жизненного цикла ситуации оказала на функционирование и развитие объемлющих систем (сфер и видов) деятельности и тенденции их изменений, изначально сформировавших ее саму, а также те конечные результаты для каждого из участников ситуации, к которым привел ее исход. При этом исход ситуации будет для всех них один и тот же, а влияние и результаты, т. е. значение – разными.
   Хотя представление о значении ситуации, т. е. ожидания и устремления по поводу ее исхода в будущем, оказывают решающее воздействие на действия вовлеченных в нее участников в настоящем – формируя их цели, влияя на восприятие и оценку обстановки и воздействуя на объемы выделяемых для задействования в ситуации ресурсов, – оно во многом, а подчас – преимущественно, строится ими на основе языка, знаковых систем, понятий, моделей, а также аналогий из опыта, норм и «рутин», привносимых из прошлого. Представление о значении ситуации всегда строится на основе частично неполного, недостоверного и недостаточного знания – как о возможном исходе ситуации, так и о его возможном влиянии и результатах, т. е. в условиях неопределенности, которая усугубляется неустойчивостью самих ситуаций и нарастающим темпом и масштабом изменений в объемлющих системах деятельности.
   Отношения идеального и реального в ситуации интерактивны: налицо как прямые, так и обратные связи. Широта поля создания смыслов ситуации определяется тем, что их понимание (интерпретация) имеет субъективно-личностный, контекстуальный, т. е. именно ситуативный характер. При этом, в силу деятельностного характера ситуации – неопределенности обстановки, вариантности действий участников и неоднозначности ее исходов, то или иное понимание смысла приобретает онтологический характер и становится неотъемлемой составляющей ситуации, активно направляя ее развитие – «овладев массами, идея становится материальной силой».
   Ситуации обладают свойством смыслопорождения. Слова, события, символы, тексты, действия, поступки, поведение, попав в ситуацию, часто приобретают новый особый смысл, которого не имели вне ситуации, т. е. воспринимаются и трактуются ее участниками иначе, чем вне ситуации. Смыслопорождающим «фильтром» служит цепь взаимосвязанных событий, происшедших или предполагаемых, образующих ситуацию.
   Так два слова – «mortdo nuovo» (новый мир), написанные Америго Веспуччи без претензий на открытие в частном письме влиятельному родственнику, помогли Европе оценить масштаб содеянного Колумбом. Хотя, строго говоря, на вопрос «что произошло» в результате плавания Колумба однозначно ответили нюрнбергские и амстердамские картографы, показавшие, что открыт не путь в Индию, а новый материк.
   Или одно событие – удар молнии ночью 9 мая 1421 г., вызвавший пожар в только недавно построенном Запретном городе Пекина, только недавно превращенного в столицу Китая, – стало поводом к свертыванию участия Китая в эпохе Великих географических открытий на море, которое началось для него лет на сто раньше, чем для Европы. В связи с важностью историко-географических и геополитических последствий (т. е. значения) этой ситуации остановимся на ней подробнее.
   На протяжении столетий классический Китай постепенно втягивался в дальнюю морскую торговлю, накапливая необходимый опыт, знания, технологии. Уже к концу второго столетия новой эры, в эпоху Хань, китайские купеческие суда плавали в водах Малайского архипелага (Лёве, 2005, с. 176). В Кантоне (Гуанчжоу) эпохи Тан (618–907) уже имелась арабская община в несколько десятков тысяч человек. Она размещалась в отдельном квартале, у нее были свои обычая и мечети, а отношения с администрацией строились по той же модели, что и у представителей китайских торговых гильдий (Каменарович, 2006, с. 172). Арабские купцы, а не сами китайцы, занимались дальней торговлей с Западной Азией. Они вели также торговлю в Чжуанчжоу в провинции Фуцзянь, где в начале XII в. (эпоха Сун) пост инспектора внешней торговли занимал Чжао Юйгуй, обобщивший собранные у них довольно точные и полные сведения о Западной Азии (Персия и Ирак), Северной (Египет и Марокко) и Восточной (Мадагаскар) Африке и преимущественно Средиземноморской Европе в книге «Все иностранцы» (Фицджеральд, 2004, с. 302–303).
   После смерти Хубилай-хана в 1294 г. и начала деградации монгольской империи (для Китая – это эпоха Юань, ее вторая часть), сухопутный путь на Запад (знаменитый Шелковый путь), части которого находились теперь в руках враждующих между собой ханов, теряет свою важность, уступая первенство морскому пути. Даже при жизни Хубилай-хана морской путь был приемлемой альтернативой сухопутному – Марко Поло пришел в Китай по суше, а вернулся в Венецию морем, через Индию и Персию. Как акт по обеспечению контроля над важнейшим участком этого пути можно рассматривать более или менее удачные походы Хубилай-хана на Яву. Легко победив неприятельские армии, монголы отводили войска из этих областей с тяжелым для них тропическим климатом, удовлетворившись данью и оставив страну ее собственным правителям. Хану удалось избежать в этом случае повторения своего японского фиаско на море (Фицджеральд, 2004, с. 307, 349, 350).
   Когда монгольских правителей изгнали из Китая и династия Мин воцарилась на «троне драконов» (1368–1644), вопрос об обеспечении плавания по морскому пути через Индийский океан к Красному морю встал с новой силой в связи с возрастанием его опасности из-за пиратства. В первой трети XV в. при выдающемся императоре Чэн-ду (Юн-лэ) (1402–1424) империя организовала ряд морских экспедиций, уникальных для Китая как по целям, так и по способу организации. Эти экспедиции направлялись и проводились непосредственно двором, а не чиновниками гражданской службы, военными или каким-то правительственным органом. Во главе экспедиции стоял евнух – Чжэн Хэ, ставший адмиралом всего огромного флота. Экспедиции были очень крупномасштабными и комплексными – их целью фактически было установление влияния и контроля минского Китая в бассейне Индийского океана. Состоялись эти плавания в Индийском океане в период между 1405 и 1433 гг. Всего было отправлено семь экспедиций, в которых приняли участие десятки тысяч человек. Самые первые экспедиции, преследовавшие политические цели в большей мере, чем остальные, и установили господство над Малайзией, Явой, Суматрой, Цейлоном. В Малакке, главном тогда порте Малайзии, султан безоговорочно признал сувереном императора, и Китай сделал его своей главной заморской базой, контролирующей Малаккский пролив и обеспечивающей выход в Индийский океан (Фицджеральд, 2004, с. 308, 309).
   Флот, вышедший в 1405 г. из гавани Люцзяхэ, насчитывал 62 корабля, на которых находилось 27800 человек, что превосходило масштабы любых экспедиций, проводившихся когда бы то ни было ранее – для империи это означало контроль морских путей (Адамчик, 2004, с. 389–390). В морях Малайского архипелага китайский флот постоянно наносил поражения многочисленным пиратам, препятствовавшим развитию торговли Китая со странами Южной и Западной Азии. В 1418 г. китайцам удалось уже достигнуть сомалийского побережья Восточной Африки. Посещались малабарское побережье Индии, Ормуз, Аден и Аравия. Флот каждой экспедиции насчитывал от 60 до 100 различных кораблей с общим экипажем 25–30 тыс. человек (Всемирная история, 1958, с. 88).
   Чтобы совершить такой морской поход, необходимо было иметь килевой многомачтовый корабль, способный выдерживать бури в открытом океане, вести автономное плавание продолжительностью до года и помимо команды нести еще грузы для обмена, десант и пушки. Учитывая размеры флота, все перечисленное нужно было уметь производить, по крайней мере, в мануфактурных масштабах. При этом требовались навыки определять точку своего местонахождения в океане (особенно – по долготе), а также иметь систему кораблевождения, совмещающую показания компаса и положение корабельного руля. И все это в Китае появилось примерно на столетие раньше, чем в Европе. Однако в итоге Китай просто не захотел составить ей конкуренцию в бассейне Индийского океана, придя и закрепившись там первым.
   Причины этого лежали в основах социально-политического устройства средневекового Китая. Высокопоставленные чиновники всегда выступали против экспедиций, которые снаряжались двором и во главе которых стоял приближенный к императору евнух. Чиновникам никогда не нравилось могущество евнухов, и они делали все, чтобы ослабить их влияние (Фицджеральд, 2004, с. 314). Удар молнии ночью 9 мая 1421 г., предоставлял очень удобный повод. Разрушения были весьма значительны и имели явный символический смысл – среди множества построек и покоев сгорели Тронный зал и трон императора (Мензис, 2004, с. 67). Если учесть, что китайский император – это Сын Неба, то гнев Неба был выражен совершенно однозначно. Вставал вопрос «За что?».
   Ответ чиновники-мандарины искали не в обстоятельствах восшествия императора на престол – а он, тогда принц Янь, по сути, узурпировал трон, свергнув законного наследника, которому доводился дядей, штурмом взяв прежнюю столицу Нанкин, приведя войска как раз из Пекина, где находилась его ставка как в то время главнокомандующего обороной от монголов (Фицджеральд, 2004, с. 327–328).
   Причина бед была найдена в чрезмерных, разорительных тратах на строительство и содержание океанского флота, а также в его полной хозяйственной бесполезности: «Китай в состоянии производить все необходимые для жизни товары и продукты самостоятельно. Мы вас спрашиваем: зачем империи тратить средства на закупку дорогостоящих безделушек за границей?». Сразу после смерти императора Чэнду (Юн-лэ) в 1424 г. чиновники-мандарины еще определеннее высказались в одном из первых эдиктов его наследника Чжу Гаоши: «Все путешествия Золотого флота отныне должны быть прекращены <…> Пребывающие в данный момент на борту больших кораблей чиновники и другие официальные лица, которым поручены те или иные правительственные задания, обязаны немедленно вернуться в столицу, те же, кого привлекли для участия в будущих путешествиях Золотого флота, могут разойтись по домам. Строительство и ремонт «плавучих сокровищниц» немедленно прекратить. Вырубку строевого леса производить отныне в пределах, установленных в годы правления императора Хон By. Порубку свыше указанной нормы запретить. Все государственные закупки, связанные с дальними морскими переходами, приостановить» (цититы по: Мензис, 2004, с. 76–77).
   Возобладала политика самоизоляции. Гонения на океанский флот, организованные чиновниками-мандаринами, не подорвали влияния евнухов при дворе – они еще сумели нанести смертельный удар династии Мин, открыв ворота Пекина манчьжурам в 1644 г. и обеспечив таким образом воцарение в Китае манчжурской династии Цин, длившееся до 1912 г. Однако эти гонения основательно подорвали обороноспособность Китая на море не только от европейцев, но и от японских пиратов, начавших систематические набеги на побережье страны.

Глава 2
XVII век: Россия – экспортер мехов

2.1. Особенности ситуации Территориального развития России XVII века

   Насущные задачи России в XVII в. – строительство мощного государства, укрепление его администрации, противостояние военным угрозам с запада и юга, формирование единого внутреннего рынка – требовали возрастающих объемов металлических денег, серебра и золота. Их достаточное поступление становилось вопросом выживания государства и общества, а источником тогда могло быть только положительное сальдо во внешней торговле. Выявить залежи драгоценных металлов в России в XVII в. не удалось, несмотря на интенсивные поиски, в том числе на новых землях Урала и Сибири.
   В целях расширения базы фискальных доходов государство, даже проводя последовательную политику закрепощения крестьян, отдавало предпочтение оброку, а не барщине (в отличие от соседней Польши). Тем самым крестьянство и в крепостном состоянии вовлекалось в массовых масштабах в рыночные обмены, что стимулировало его участие в промыслах, ремесле, торговле и обеспечивало своеобразные условия становления оживленного внутреннего рынка. Формирование всероссийского рынка выступало основным содержанием экономического развития России в XVII в. Более отчетливые черты приобрело общественное разделение труда, в частности отделение города от деревни.
   Потеря выхода к Балтике не прервала торговлю с Европой полностью. В поставках через Ригу, Нарву, Ревель русского зерна (дефицит которого нарастал и в Северной, и в Южной Европе в связи с Тридцатилетней войной, бурным развитием мануфактурного производства, колониальной экспансией), а также пеньки для корабельных канатов были заинтересованы, прежде всего, голландцы, тогдашний экономический лидер. Значение этой торговли для Голландии демонстрирует не только тот факт, что в середине XVII в., когда общий торговый оборот Соединенных провинций достигал 75-100 млн флоринов в год, на русско-голландские сделки приходилось 2 млн флоринов в год, т. е. 2–3% от общего оборота (Всемирная история, 1958, с. 297).
   Между Голландией и Россией в те времена складывались долговременные, стратегические отношения, которые отчетливо проявились в период Тридцатилетней войны 1618–1648 гг. в Европе. Россия поддержала антигабсбургскую коалицию, вдохновителем которой выступала Голландия, и на весьма льготных условиях снабжала страны антигабсбургского лагеря хлебом и селитрой, в которых они остро нуждались. Так, русское правительство выдавало разрешение на вывоз селитры тем странам, которые играли ведущую роль на том или ином этапе войны против Габсбургов. Точно так же, если в 1624–1625 гг. русское правительство выдавало разрешение на вывоз хлеба только голландцам и англичанам, то после 1625 г. первое место занимает Дания, а затем Швеция. В 1626–1629 гг. Дания вывозила из России хлеб в большом количестве, беспошлинно и по весьма низким ценам. Однако после подписания Любекского мира и окончания «датского» этапа войны предпочтение и льготы переходят к Швеции (Всемирная история, 1958, с. 724). В 1628–1633 гг. шведское правительство преимущественно в Вологде скупило около 2 млн пудов хлеба (История народного хозяйства, 1960, с. 92).
   В 1632–1637 гг., в разгар Тридцатилетней войны, голландским предпринимателем А. Винниусом были построены Тульские железоделательные заводы по последнему слову тогдашней техники, включая доменную печь. Вскоре предприятиями завладели два иностранных компаньона Винниуса (голландец и датчанин), расширившие его дело строительством в соседнем Каширском уезде еще четырех металлургических заводов (История народного хозяйства, 1960, с. 90). Тульско-Каменские заводы осуществляли масштабный экспорт оружия преимущественно в Голландию на заключительной, решающей фазе Тридцатилетней войны: в 1646 г. они поставили туда 600 орудий, а в 1647 г. – 360 (Широкорад, 2007, с. 4). Это напоминает, но в меньших масштабах, голландские инвестиции XVII в. в горнопромышленный сектор Швеции, ведущего участника антигабсбургской коалиции, когда обосновавшиеся в стране голландцы де Геер, «король железа», и Трипп развернули масштабное металлургическое производство, введя домны из кирпича, и во многом контролировали деятельность горнопромышленного округа Бергслаг, расположенного недалеко от Стокгольма (Бродель, 1992, с. 253).
   Внешняя торговля с Югом и Востоком преимущественно через Астрахань, по балансу тоже положительная, имела более широкую номенклатуру и выгодную для России товарную структуру, стимулировавшую ее экономику. Экспортировались не только кожевеное сырье, пушнина, скобяной товар, но и грубые холсты, железные изделия, оружие, воск, мед, продовольствие, плюс реэкспортировались европейские изделия – сукно, металлы, стекло, бумага, а импортировались дорогие ткани – шелк, парча, бархат, дешевые хлопковые ткани, пряности и красители, сахар, жемчуг. При этом часто перевозки осуществлялись русскими кораблями на Каспии. Однако торговля с Югом и Востоком приносила драгоценные металлы в основном в форме ювелирных изделий (Бродель, 1992, с. 455–456). К концу XVII в. наладились прямые торговые связи с Китаем – импортировались преимущественно ткани (китайки, дабы, камки), затем шли посуда и чай; экспортировались меха, выделанные кожи, ремесленные изделия (История народного хозяйства, 1960, с. 95).
   Западная Европа оставалась единственным источником денежного серебра, остро необходимых технологий металлургии и металлообработки, производства стекла, бумаги и ряда других товаров. Торговля через прибалтийские порты преимущественно хлебом и коноплей в обмен в основном на металлы, стекло, бумагу, сукно имела постоянный профицит, покрывавшийся серебром, приносивший России многие сотни тысяч рискдалеров в год. Так, только через Ригу торговля в 1683 г. имела положительное сальдо в 824 тыс. риксдалеров (Бродель, 1992, с. 455). Однако каналы внешней торговли через контролируемые иностранными государствами прибалтийские порты были узки и ненадежны.
   Единственным русским портом для связей с Западом был Архангельск на Белом море, с его непродолжительной навигацией и неудобным географическим положением по отношению как к Европе, так и к основным экономическим центрам России (кроме Севера и прилегающих к нему районов Нечерноземья). Чтобы компенсировать эти недостатки, а также малую грузоподъемность судов в товарообороте должны были преобладать необъемные, но ценные и высоколиквидные продукты. В XVII в. Россия экспортировала пушнину, юфть, сало, лен и пеньку, холст (История народного хозяйства, 1960, с. 142) – товары, вполне пригодные для вывоза морем через Архангельск. Корабельных товаров, даже самых ценных – канатов, скипидара, дегтя и т. п. – было явно недостаточно, а зерно не отвечало таким требованиям. Его место заняла пушнина – традиционный товар русского экспорта со времен «пути из варяг в греки». Экономический подъем и развитие буржуазного класса сделали спрос на меха в Западной Европе в XVII в. массовым, и их предложение стало глобальным. Меха в Европу стали поступать из Северной Америки от французов, а Россия устремилась за пушниной в Сибирь (Бродель, 1992, с. 468–472).
   Своевременно воспользовавшись благоприятной конъюнктурой этого глобального рынка, Россия за полвека достигла Тихого океана и благодаря быстрому освоению пушных богатств громадной «нехоженой землицы» стала в течение XVII в. крупнейшим по территории государством мира. Удивительно быстрое продвижение по Сибири осуществлялось главным образом по рекам.
   Из Западной Сибири в Восточную русские люди проникали двумя путями: северным – по рекам Нижняя Тунгуска, Вилюй и его притоку Чуну и далее по Лене и южным – по Верхней Тунгуске (Ангаре), по ее притоку Илиму, по притоку Лены Куту и, наконец, по Лене. У устья притока Лены Алдана эти два пути сходятся в один, идущий вверх по Алдану – по его притоку Мае, которая своим верховьем близко подходит к верховью реки Ульи, впадающей в Охотское море. Так, на южном направлении в конце 1620-х гг. из Енисейска была снаряжена экспедиция вверх по Верхней Тунгуске в попытке добраться до земли бурят, где предполагались большие залежи серебряной руды – казаки видели у бурят серебро. Результатом этой экспедиции стала постройка в 1631 г. Братского острога при впадении реки Оки в Ангару. Другой казацкий отряд с верхней Ангары и ее притоку Илиму и далее по притоку Лены Куту пробрался на Лену. В результате были основаны остроги Илимский на реке Илим и Усть-Кутский, послужившие отравными точками для дальнейшего движения по Лене. В 1632 г. казаки добрались до средней Лены и основали там Якутский острог. В 1638–1639 гг. отряд казаков по Алдану и Мае достиг Станового хребта и, перевалив через него, рекой Ульей спустился к Охотскому морю. Было обследовано морское побережье до реки Туи на севере до реки Уды на юге. В 1647 г. отряд казаков прошел вниз по реке Улье, а от устья Ульи переплыл по Охотскому морю к устью реки Охоты и основал там острожек. Так в 1647 г. был основан Охотск – первый русский порт на тихоокеанском побережье. Хотя формально порт со всеми штатами был утвержден там только в 1732 г. и просуществовал до 1849 г., но парусные суда в Охотске стали строить с 1660 г. и до 1849 г. – было построено примерно семь десятков парусных судов (Широкорад, 2004, с. 5–7).
   Параллельно в 1633 г. на кочах, выйдя из устья Лены, первопроходцы достигли морем устья реки Яны, в 1636 г. – Индигирки, а в 1643 г. – Колымы. Оттуда также на кочах вышла в 1648 г. экспедиция Алексеева – Дежнева, которая в сентябре 1648 г. обогнула крайнюю северо-восточную оконечность Азии и прошла через пролив, отделяющий ее от Америки, достигнув реки Анадырь (Ципоруха, 2004, с. 228–243).
   Таким образом, всего за полстолетия был пройден по незнакомой и труднопроходимой местности путь во много тысяч километров от Урала до Тихого океана. Тем самым наши соотечественники внесли ощутимый вклад как в Великие географические открытия, так и в формирование мирового рынка. Но самое главное, они сделали Россию такой, какой мы ее знаем – европейско-тихоокеанской державой, элементом каркаса макротерриториальной структуры мировой экономики. Предпосылкой столь быстрого расширения России на восток и северо-восток стала геополитическая «пустота» в полосе освоения. Продвижение приостановилось на линии Амура и его притоков, войдя в соприкосновение с Китайской (Маньчжурской) империей.
   В 1643 г. Якутский воевода, получив сведения о крупной реке Амур и о том, что по ее берегам живут люди, не только промышляющие пушниной, но и сеющие хлеб, а также добывающие медную и серебряную руду, отправил отряд казаков во главе с В. Поярковым на реки Зея и Шилка. Выйдя из Якутска, отряд по рекам Алдану и Учуру добрался до реки Гонам, там часть людей с грузами оставили зимовать. Остальные перешли Становой хребет, спустились вниз по реке Зее до областей, населенных даурами, и зазимовали в наскоро построенном острожке. Весной следующего года, дождавшись оставленных зимовать на реке Гонам, отряд проследовал до устья Амура, а далее на север вдоль побережья Охотского моря к русским зимовьям при впадении в него рек. Перезимовав в одном из них, на реке Улье, отряд поднялся вверх по ней на следующий год и, перетащив волоком лодки в реку Маю, летом 1646 г. вернулся обратно в Якутск. В 1650 г. отряд казаков под предводительством Е. Хабарова вышел на Амур, для зимовки выстроил Ачанский городок, а в 1651 г. поставил городок Албазин на месте оставленного даурами поселения. Параллельно несколько отрядов казаков из Енисейска осваивали Забайкалье: в 1648 г. они основали Баргузинский острог на реке Баргузин и, опираясь на него, – Верхнеудинский острог в 1652 г. на притоке Селенги реке Уде и Нерчинский острог в 1654 г. при впадении реки Нерчи в Шилку (Широкорад, 2004, с. 7–11).
   Весной 1652 г. произошло первое вооруженное столкновение с регулярными маньчжурскими войсками, присланными по указанию наместника китайского богдыхана, и атаковавшими Ачанский городок. Штурм был отбит, однако городок пришлось оставить, хотя Е. Хабаров со своим отрядом с Амура не ушел. Он дождался представителя Московского правительства, прибывшего с жалованьем для казаков, сдал ему ясак и отбыл вместе с ним в Москву. На Амуре остался отряд казаков. В 1654–1655 гг. столкновения с маньчжурскими войсками возобновились, на этот раз маньчжурам пришлось оставить Амур и его приток реку Шингал. Тогда в 1656 г. последовал указ богдыхана о сселении местных племен вглубь Китайской (Маньчжурской) империи. Москва и сибирские воеводы не хотели большой войны с богдыханом, и в 1654 г. из Тобольска в Китай было отправлено первое посольство. Оно поднялось вверх по Иртышу до впадения в него реки Белые Воды и дальше сухим путем добиралось до Канбалыка (иначе Ханбалык – название столицы империи Юань, современного Пекина), достигнув его в марте 1656 г. Посольство явно не удалось, послу в знак богдыханского гнева за отказ подчиниться унизительному этикету вернули даже его подарки и отправили назад в Россию. Из Москвы последовал приказ служилым людям и казакам укрепиться на Шилке и верхних притоках Амура. В 1658 г. маньчжуры заняли Шингал, а затем более десятилетия продолжались незначительные стычки. В 1666 г. русскими была восстановлена крепость Албазин, оставленная ими в 1658 г. В 1670 г. маньчжурский военачальник, занявший Шингал, предложил нерчинскому воеводе вступить в переговоры. Воевода в инициативном порядке отрядил казаков в Пекин и те вернулись с грамотой от богдыхана, которая дала повод Москве отправить в Пекин новое посольство (Широкорад, 2004, с. 13–14).
   В 1675–1678 гг. состоялась вторая русская посольская миссия в Пекин. Вновь последовал отказ Цинского правительства рассматривать Россию как равноправного партнера, предрешивший неуспех и этой миссии.
   В 1685–1689 гг. вооруженный конфликт между Россией и Маньчжурской империей на Амуре продолжился. Наконец в 1689 г. в Нерчинске был подписан Нерчинский договор России с Китаем, который фиксировал сложившийся на тот момент баланс сил. Русская крепость Албазин на Амуре подлежала срытию. Была установлена линия границы между двумя странами по реке Аргуни – Становому хребту – реке Уди до Охотского моря. Договор содержал специальную статью, стимулирующую взаимную торговлю, согласно которой людям с той или другой стороны «приезжати и отъезжати до обоих государств добровольно и покупать и продавать, что им надобно да повелено будет». Наличие этой статьи договора превращало Нерчинск на какое-то время в важнейший пункт русско-китайской торговли (История народного хозяйства, 1960, с. 95).
   Торговые отношения между двумя странами не прерывались, несмотря на пограничные столкновения. Начиная с 1653 г. правительством формировались «официальные» торговые караваны, которые каждые три года отправлялись в Пекин (Бродель, 1992, с. 457). Вообще же русские торговые караваны отправлялись в Китай ежегодно. Объем торговли увеличивался неуклонно. В 1696 г. русский караван вывез из Китая товаров более чем на 150 тыс. руб. – это превышало годовой объем торговли со Средней Азией (История народного хозяйства, 1960, с. 94–95). Вместе с тем на территориях севернее Амура реально не было ни маньчжурского, ни русского присутствия. Здесь явно обозначился «вакуум силы», предпосылка будущих геополитических сдвигов.
   Москва четко осознавала необходимость и приоритетность задач «пушного освоения» Сибири, стремилась задействовать все доступные внутренние ресурсы и консолидировать интересы участников освоения. На протяжении всего XVII в. опорой государства в этих делах был крупный национальный капитал царских гостей – двух-трех десятков богатейших купцов, имевших разнообразные общенациональные предприятия и интересы, способных к проведению операций с длительным, многолетним оборотом средств – внешнеторговых и связанных с освоением новых территорий.
   В конце XVI в., в 1581–1585 гг., состоялся поход казацкого атамана Ермака, положивший начало освоению Сибири. Важно отметь, что поход Ермака был частной инициативой богатейших купцов – царских гостей Строгановых (державших приказчиков даже в Нидерландах и в Бухаре), которые в 1574 г. получили от царя Ивана IV Грозного грамоту, разрешавшую им строить и вооружать городки на Тоболе, Иртыше и Оби.
   Хотя этот первый поход и не дал прочных результатов, он явился во многом прообразом тех государственно-частных и частно-государственных форм освоения неизведанных земель, которые обеспечивали весьма быстрое продвижение вперед, обустройство новых территорий и вовлечение в хозяйственный оборот значительных ресурсов. Государство строило и поддерживало опорные пункты усилиями служилых людей, а многообразная хозяйственная деятельность на обширных осваиваемых пространствах осуществлялась промышленными и торговыми людьми. Организация и проведение многочисленных дальних походов в неведомые земли зачастую были результатом взаимодействия тех и других со значительным финансовым участием богатейших купцов – царских гостей. Основная конечная цель этих походов была всегда одна – получение ясака в виде «мягкой рухляди» и освоение новых районов пушного промысла для поставки «мягкой рухляди» на рынки, прежде всего, внешние.
   В освоение Сибири вкладывали капиталы и усилия многие царские гости. Так, в 1640 г. в Мангазее вели торговлю четыре царских гостя, пять приказчиков других гостей и четыре самостоятельных купца. Среди царских гостей, получавших значительные прибыли от мангазейской торговли, были такие известные в то время купцы, как Иоаким Усов, Надея Свешников, Осип Елезов, Петр Унбин, Кирилл Босов, Василий Гусельников, Исак Ревякин (Белов, 1956, с. 120).
   Пожалуй, наиболее отчетливо проследить сложившуюся систему взаимоотношений государства, крупного капитала, служилых людей и промышленников можно на примере организации и осуществлении экспедиции Алексеева – Дежнева, история которой достаточно подробно проработана в силу значимости сделанных ею географических открытий.
   Федот Алексеев (Попов) был торговым агентом, приказчиком крупного московского купца – царского гостя – Алексея Усова, который отправил его в 1638 г. во главе каравана с большой партией своих товаров в Сибирь. В 1641 г. Алексеев получил в Енисейске проезжую грамоту – таможенный пропуск – на Лену. А в 1642 г. от якутского таможенного головы он получил проезжую грамоту на «стороннюю» реку Оленек для соболиного промысла и рыбной ловли с указанием, что он везет с собой «хлебного запасу и промышленного заводу и русково товару». Однако дела на реке Оленек не пошли, и Алексеев в 1646 г. прибыл на Колыму, где встретил Семена Дежнева – опытного сибирского казака, «Якуцкого острогу служилого человека», сочетавшего службу с собственным промыслом, как это бывало принято в те времена. Дежнев входил в состав объединенного казачьего отряда, который прибыл морем их устья реки Алазеи в устье Колымы в 1643 г. и поставил там Нижнеколымское зимовье. Алексеев решил организовать экспедицию на поиски с моря «захребетной» реки Погычи – с 1647 г. эту реку стали именовать Анадырь – и сумел снарядить четыре коча. Дежнев был по его просьбе включен в состав экспедиции в качестве официального представителя властей, ответственного за сбор ясака, и получил на это наказную память от приказчика Нижнеколымкого острога. Летом 1647 г. кочи вышли из устья Колымы в море на восток, но тем же летом вернулись назад в Нижнеколымск из-за тяжелых ледовых условий (Ципоруха, 2004, с. 266–272).
   Зиму 1647–1648 гг. Дежнев провел на соболином промысле. Когда в 1648 г. Алексеев решил повторить попытку похода на четырех кочах, Дежневу пришлось конкурировать за право быть официальным представителем власти в экспедиции с другим казаком, снарядившим за свой счет один коч. Но Дежнев отстоял свои позиции: он возглавил в экспедиции отдельный отряд, в снаряжении которого он принял личное участие, на отдельном коче. Помимо Алексеева в походе приняли участие приказчики богатого московского гостя Василия Гусельникова – Андреев и Астафьев, которые возглавили отдельный отряд на двух кочах. В итоге из устья Колымы на восток 20 июня 1648 г. отправилось семь кочей. Четыре из них сумели обогнуть мыс, который ныне носит имя Дежнева, и вышли из Северного Ледовитого океана в Тихий. В Беринговом проливе кочи Дежнева и Алексеева разминулись, достоверных сведений о дальнейшей судьбе Алексеева и его людей нет. Отряд Дежнева зазимовал в районе устья Анадыря. К лету 1649 г. они построили речные суда и после ледохода пошли вверх по реке. На Верхнем Анадыре, чуть выше устья его правого притока Майна, Дежнев основал зимовье, где занимался сбором ясака и собственным промыслом (Ципоруха, 2004, с. 273–278).
   В марте 1650 г., не имея вестей от Дежнева, колымские власти по сухопутному пути через долину реки Анюй отправили небольшой отряд казаков во главе с Моторой, который был назначен приказчиком на Анадыре. Оба отряда встретились в Анадырском зимовье, причем Дежнев сразу признал старшинство Моторы. Дежнев стал предводителем объединенного отряда и приказчиком на Анадыре только после гибели Моторы. Служба Дежнева на Анадыре закончилась по его просьбе в 1660 г. За это время он успел подробно изучить бассейн реки, в том числе обнаружил в ее устье крупное лежбище моржей. При своей замене Дежнев отправился с грузом «костяной казны» сухим путем на Колыму, а оттуда морем в Жиганск на Лене и в 1662 г. прибыл в Якутск. В конце того же года он отбыл в Москву. В 1664 г. он доставил в столицу 289 пудов моржовых клыков. В январе 1665 г. с ним был произведен полный расчет, так как с 1641 по 1660 г. (почти 20 лет!) служилый человек Дежнев не получал ни денежного, ни хлебного жалованья. За лично добытые моржовые клыки – почти 32 пуда он получил 500 руб. (годовое жалованье рядового казака – 5 руб.). Кроме того, Дежнев был за заслуги поверстан в атаманы и в этом качестве служил в Сибири на реках Оленек, Яна, Вилюй. В конце 1671 г. он еще раз прибыл в Москву, сопровождая на этот раз соболиную казну (Ципоруха, 2004, с. 279–281).
   В XVII в. в стране возникло мануфактурное производство, прежде всего в металлургической и металлообрабатывающей промышленности, однако не оно позволило пройти за полвека огромное пространство от Урала до Тихого океана. Быстрое продвижение по «нехоженой землице» обеспечило наличие в стране уникального, традиционного, веками накопленного комплекса технологий преодоления лесной пересеченной местности по рекам и волокам, ледового каботажного плавания, жизнеобеспечения (выживания) в условиях Севера, быстрой постановки сложных деревянных построек, включая остроги. Этот комплекс обеспечивал как быстрое продвижение, так и быстрое закрепление на неосвоенной территории. Крайне важным оказалось то, что суда и постройки быстро создавались минимальным набором инструментов из подручных местных материалов, причем такими навыками обладали массы населения, особенно поморов, составлявших костяк первопроходцев.
   Вершиной российских технологических достижений в области судостроения, предназначенных для освоения необжитых пространств вдоль побережья Северного Ледовитого океана и впадающих в него великих рек, выступали кочи поморов – суда оригинальной конструкции, отлично приспособленные для каботажного плавания в высоких широтах.
   Главной особенностью коча была яйцевидная форма корпуса, благодаря которой при сжатии льдов судно выталкивалось наверх. Этот опыт поморов был использован, в частности, О. С. Макаровым при проектировании первого в мире арктического ледокола «Ермак» в конце XIX в. Коч представлял собой результат трансформации новгородского ушкуя – военного и торгового судна, строившегося еще в XIII–XV вв. Детали набора коча изготавливали из сосны и лиственницы или кедра. Килем служил ствол, на концах которого устанавливали «корги» – штевни, а по всей длине с интервалом примерно в полметра размещали «упруги» – шпангоуты и кряжи-обручи. Сверху те и другие соединяли «перешвами» – бимсами, а на них настилали верхнюю палубу. Ниже ее к шпангоутам скобами и реже гвоздями крепили набои и обшивины – доски наружной обшивки, заполняя пазы просмоленной паклей. Несколько выше и ниже ватерлинии укладывали дополнительную обшивку – «ледяную шубу», или «коду». Доски обшивки были длиной 2 м и шириной 0,7 м, их получали, раскалывая дерево на 3–4 плахи и обтесывая их. На строительство коча шло свыше 3000 крепежных скоб и около 1 км канатов и веревок. Мачту крепили вантами, к ней прикрепляли стрелу для подъема грузов. На мачту поднимали «раину» – рей со свободно скользящими деревянными, реже железными, кольцами. Раину поднимали с помощью веревочных «дрог», а управляли парусом «вожжами» – шкотами. Парус был прямоугольным, площадью до 150 кв. м, он имел 13–14 м в высоту и 8–8,5 м в ширину. Его сшивали из холщовых полотнищ. Служили такие суда 3–4 года (Соломонов, 2012, с. 37–39).
   Кочи считаются первыми русскими судами с навесным рулем вместо рулевого весла. Их длина могла превышать 20 м, ширина – 6 м, а грузоподъемность достигать 400 т. Они имели три якоря (один запасной). Корпус коча обычно делился на три «чердака» – отсека. Носовой, где ставили печь – для команды (10–15 человек); центральный, с «творилом» – водонепроницаемым люком – для грузов и пассажиров; кормовой – для кормщика-капитана. Перед ним крепились две лодки (на больших судах – два малых карбаса) – для рыбной ловли и промысла морского зверя, для связи с берегом и снятия судна с мели. Коч мог проходить до 250 км в сутки при попутном ветре. В безветренную погоду он мог передвигаться с помощью четырех пар весел. Мог ходить галсами, а также курсом бейдевинд, когда судно идет круто под ветер. Кочи имели малую осадку – порядка 0,9 м, что было крайне важно для каботажного плавания по мелководному фарватеру или при резких колебаниях глубин, что было характерно, например, для Обской губы. Результат длительной технической эволюции – кочи оптимально соответствовали условиям, в которых использовались. Это подтверждает, в частности, тот факт, что, несмотря на запрет строительства судов традиционных типов, наложенный Петром I специальным указом в начале XVIII в. в стремлении переориентировать судостроителей на создание парусников исключительно европейских типов, кочи успешно строились и использовались поморами вплоть до начала XX в. Так, они упоминаются даже в отчете о деятельности Архангельского порта за 1912 г. (Соломонов, 2012, с. 38–40).
   Возможности строительных технологий, в том числе темпы возведения сложных построек, особенно острогов, можно описать на примере «поставления» Мангазеи, в самой начальной, стартовой крайней северо-западной точке «меховой волны» освоения XVII в., а дополнить – на примере «поставления» Нерчинска, расположенного на юго-восточной периферии конечной фазы этой волны.
   Мангазея была расположена на высоком удобном для обороны берегу реки. Сразу в 1601 г. был возведен – «срублен» деревянный острог, «стоячий на углах», т. е. защитная стена из вертикально установленных сплошным рядом заостренных бревен, и с небольшими башнями по углам. При этом южная часть стены проходила совсем близко от берегового обрыва. Внутри острога были расположены воеводский двор, «стрелецкая сторожка» – караульное помещение, тюрьма, съезжая изба. При приеме людей в съезжей избе воевода был отгорожен от них железной решеткой (Белов, 1980, с. 59). Собственно Мангазейская крепость была срублена в 1607 г. из стволов лиственниц, ели и кедра. Крепостная стена с башнями имела общую длину почти 300 м и была возведена из бревенчатых городен – клетей длиной 3–4 м и шириной чуть менее 3 м. Высота крепостной стены до кровли достигала почти 6 м. При постройке этой стены прежние острожные стены частично были сохранены и составили для кремля внешнюю линию обороны у северной и западной новых городских стен. Башен было 5: угловые глухие – Давыдовская, высотой до кровли более 9 м, Зубовская – более 8,5 м, Ратиловская – более 7,5 м, Успенская – почти 9 м; проезжая, «воротная» Спасская башня имела высоту до кровли более 11 м. Мангазейский кремль был вооружен девятью железными затинными пищалями, размещенными в верхних этажах башен (Ципоруха, 2004, с. 172).
   В 1654 г. правительство в Москве принимает решение учредить в Даурии новое воеводство – Нерчинское. Наказ на службу в даурской земле назначенному воеводе был прислан в Енисейск в 1655 г., и весной следующего года он отправился к новому месту службы во главе особого отряда. К этому времени была досконально исследована дорога от опорной базы этого похода – Иргенского острога – к водному пути на Шилку, в том числе волок к реке Ингоде. Перезимовав в Братском остроге, воевода весной 1657 г. перебрался через Байкал и уже в конце лета был на Иргенском озере. Здесь он поставил новый «острог с жилыми избами и всякие крепости учинил». Чтобы не терять времени, зимой воевода перешел волоком за Ингоду и там заготовил лес «на ваш государев острог в вашу государеву новую даурскую землю восемь башен, а в том числе две башни с проезжими вороты да на четыре стены сплочено и изготовлено двести сажен острогу». По первой полой воде весной 1658 г., «остроги сплотя в плоты», сплыл воевода по Ингоде и Шилке до устья Нерчи и там поставил острог. С 1658 г. и начинается более чем трехсотлетняя история города Нерчинска (Градостроительство Сибири, 2011, с. 77).
   В XVII в. недостатка в желающих переселяться на слабо или вовсе не освоенные земли за Урал не было. Во второй половине столетия все выше поднимается волна крестьянских побегов как ответ на усиление феодальной эксплуатации. Заселение Урала и Сибири шло довольно быстро, наряду с народной колонизацией земель «Южной Украины», или Дикого поля, т. е. земель к югу от Оки.

2.2. Трансформация организационно-территориальной структуры

   В XVII в. организационно-территориальная структура России под воздействием участия в глобальном рынке торговли пушниной развивалась по двум основным направлениям. Во-первых, нормативными актами стимулировалась крупная отечественная торговля, регулировались условия конкуренции с иностранными купцами и их проникновение в Сибирь. Во-вторых, возникла система администрации освоения Сибири, прежде всего ее пушных богатств.
   Так, Михаил Романов сразу по воцарении в 1613 г. пожаловал особой грамотой царским гостям и гостиной сотне ряд важнейших привилегий, в том числе освобождение их дворов от тягла и постоя, неподсудность местным областным управителям в поездках по торговым делам (их самих, детей и приказчиков) – иски на них мог принимать только московский Казенный приказ. Алексей Михайлович сохранил эти привилегии грамотой от 26 августа 1648 г. Жалованная сословная грамота стала источником сословных прав. Этим новым юридическим явлением был вызван новый ряд законодательства: до XVII в. московское законодательство, выделяя общественные классы, определяло преимущественно их государственные обязанности. Эта жалованная грамота высшего купечества была предвестницей жалованных сословных грамот Екатерины II (Ключевский, 2003, с. 531–532).
   В 1619 г. из опасения проникновения иностранцев в Сибирь с моря был запрещен «морской ход» из Архангельска в Мангазею и, в дополнение к обычным путям через Тобольск, была официально открыта для торговых и промышленных людей северная, зыряновская дорога «от Архангельского города на Березов город».
   Эти процессы происходили на фоне укрепления в стране самодержавной власти царя, превращения России из сословно-представительной монархии в монархию абсолютную. Параллельно усиливалось закрепощение крестьянства и его эксплуатация со стороны землевладельцев и государства. Юридическое закрепление крепостное право нашло в Уложении 1649 г., подтвержденном Земским Собором. Феодальное землевладение в течение всего столетия укрепляло свои позиции. В результате массовых раздач земель в Замосковском крае почти исчезли «черные», т. е. принадлежащие государству волости и станы, резко сократился фонд дворцовых земель, также переходивших в руки помещиков и вотчинников. Только в 1620-1630-х гг., когда раздача земель носила массовый характер, служилые люди получили несколько миллионов десятин земельных угодий. И правительство издавало законодательные акты, направленные на обеспечение землевладельцев рабочей силой. Так, согласно Уложению крестьяне были объявлены «крепкими» своим феодалам, а «урочные годы» сыска беглых отменялись. Право владеть землей и крестьянами стало привилегией служилых людей и гостей (высшего купечества), укреплению экономического положения которых способствовало постепенное стирание различий между поместьем и вотчиной. Согласно данным переписных книг 1678 г., подавляющая масса дворовладельцев – а тягловых дворов в них учтено 888 тыс. – являлись крепостными: 67 % — светских феодалов, 13 % — церковных, 9 % —царя. Только немногим более 10 % дворов принадлежало посадским людям и черносошным крестьянам (История народного хозяйства, 1960, с. 81–83).
   Принятие Соборного Уложения, которое на два последующих столетия оставалось полнейшим сводом российских законов, является одним из важнейших достижений царствования Алексея Михайловича – следующий за ним «Свод законов Российской Империи» выйдет только в 1832 г., т. е. почти через двести лет.
   Предшественник Соборного Уложения – Судебник Ивана Грозного 1550 г. охватывал только уголовное право и был создан за столетие в других реалиях. Требовались актуализация, систематизация и кодификация законов. Со времен Судебника было принято множество частных указов на разные случаи. Каждый такой случай не находил разрешения в Судебнике 1550 г. и рассматривался поэтому как прецедент для судебных решений в будущем. Такие указы записывались в «Указных книгах» и накапливались в соответствующих Приказах как руководство наряду с Судебником в судебных и административных делах. За столетие таких разрозненных указов накопилось весьма много, причем по разным Приказам-ведомствам, и они часто противоречили друг другу. Это создавало широкие возможности для злоупотреблений, порождавших естественное недовольство, а также затрудняло администрирование. Необходим был единый свод законов, взаимосвязанно охватывающий государственное, гражданское и уголовное право.
   Корпус Соборного Уложения 1649 г. состоит из 25 глав, включающих почти тысячу – 967 – статей. Памятник имеет достаточно «рыхлую» структуру, но в нем можно проследить определенную структурную тенденцию, выделив пять крупных разделов: государственное право (гл. 1–9), судебная система и судопроизводство (гл. 10–14), имущественное право (гл. 15–20), уголовное право (гл. 21–22), особые случаи – главы о стрельцах, о казаках, о корчмах (гл. 23–25).
   По сравнению с Судебником 1550 г., который полностью посвящен уголовному праву, в Уложении ему отводится только десятая часть глав, в три раза меньше, чем имущественному праву. Понимание своевременности и необходимости обеспечения институциональных условий развития общероссийского рынка прослеживается здесь весьма четко. В этом же направлении следует, например, гл. 19 в выделенном выше разделе по имущественному праву, посвященная посадским людям. Отныне посадское население обособлялось в особое сословие и прикреплялось «безлетно и бесповоротно» к посаду. Из посада теперь нельзя было просто так уйти, но и войти в него можно было только при условии вступления в тягловую общину. Все жители посада должны были нести тягло – т. е. исполнять повинности в пользу государства и платить подати. Иными словами, все, кто занимался торгами и промыслами, должны были нести посадское тягло. Параллельно свободные ранее от тягла «белые слободы», т. е. свободные от податей и повинностей государству, принадлежащие светским феодалам и Церкви (отсюда, кстати, и Белый город в Москве), безвозмездно прикреплялись к государственным посадам.
   Эта глава была специально принята по многочисленным челобитным посадских людей, не прислушаться к которым после недавнего Соляного бунта 1648 г., охватившего Москву, а также Сольвычегодск, Устюг, Козлов, Талицк, Томск, Курск, Елец, составители Уложения, руководимые князем Н.И. Одоевским, просто не могли. Эта глава Уложения удовлетворяла требованиям посадских людей оградить их от конкуренции разных чинов людей, которые, происходя из служилых, духовных, крестьян, торговали и занимались разными промыслами близ посадов, не неся при этом посадское тягло. Таким образом, согласно В. О. Ключевскому, «посадское тягло с торгов и промыслов стало сословной повинностью посадского населения, а право городского торга и промыслов – его сословной привилегией». Однако это зафиксированное законом положение не было до конца реализовано на практике, и весь XVII в. посадские люди продолжали ходатайствовать о ликвидации «белых мест», расширении городских территорий и запрещении крестьянам заниматься торгами и промыслами. Со своей стороны, боярская верхушка, понеся определенные материальные потери, встала на путь полного прекращения Земских соборов – после 1649 г. они собирались только трижды. Отныне верховная власть опиралась не на земское представительство, а на придворную и приказную бюрократию. Началась бюрократизация управления, получившая логическое завершение при Петре I (Бушуев, 1994, с. 129–131).
   Предоставляя определенные привилегии богатейшим царским гостям и отчасти купцам других разрядов, Русское государство (в отличие от той же Польши) стремилось активно контролировать хозяйственную деятельность, прежде всего, через монополизацию торговли пушниной, а также солью, поташем, водкой, пивом, медом. Рынок зерна уже функционировал в национальном масштабе, но на экспорт требовалось царское разрешение. Вместе с тем первые Романовы поочередно возлагали на царских гостей (финансировавших казну в форме пожертвований, займов, безвозвратных ссуд) ведение экспортных операций с товарами, которые относились к государственным монополиям, управление Архангельской и Астраханской таможней, сбор налогов, даже управление Монетным двором и Сибирским приказом. Два-три десятка царских гостей фактически состояли на царской службе и были облечены и огромными привилегиями, и огромной ответственностью. За выполнение возложенных на них задач они отвечали не только своим имуществом, но и своей головой. Масштаб безвозвратных поступлений от царских гостей на различные государственные цели можно оценить на примере Строгановых, организовавших и финансировавших первый поход в Сибирь. Так, они предоставили только на первую и вторую польскую войну (1632–1634 гг. и 1654–1656 гг.) царям Михаилу Федоровичу и Алексею Михайловичу 412 тыс. руб. (Бродель, 1992, с. 456–458). Для сравнения – эта сумма почти вдвое превышает совокупный доход бюджета государства за 1616 г. или составляет треть его дохода за 1679/1680 г. (единственных годов, по которым сохранились сводные бюджеты, и поэтому возможны сравнения).
   Совсем как на Западе, ни один из крупнейших купцов – царских гостей не был узкоспециализирован, и каждый из них обязательно вел торговые операции крупного масштаба, охватывающие разнообразные территории. Например, один из самых богатых гостей Григорий Никитников занимался продажей соли, рыбы, сукон, шелков; занимался экспортом через Архангельск; участвовал в торговых операциях на Волге, владея судами в Нижнем Новгороде; вел дела в Москве. А купец Шорин перевозил товары из Архангельска в Москву, из Москвы – в Нижний Новгород, а оттуда – далее в Астрахань; однажды он по уговору с компаньонами единовременно скупил 100 тыс. пудов соли. Гость Гаврила Никитин вел торги от Архангельска до Китая, в торговле с которым он выделялся размахом своих операций наряду с гостем Филатьевым. Кроме того, все крупнейшие купцы помимо других видов деятельности занимались розничной торговлей в Москве. В итоге, поддерживая гостей, царская власть – в противоположность тому, что происходило в Польше – поддерживала самостоятельную торговую жизнь, которая охватывала всю территорию страны, связывала внешнюю и внутреннюю, оптовую и розничную торговлю (Бродель, 1992, с. 458; История народного хозяйства, 1960, с. 92, 95). Иными словами, такой политикой государство активно способствовало укрупнению сбыта, вовлечению областных (региональных) рынков и местных торжков в процесс формирования единого общероссийского рынка, укреплению рыночных связей внутри государства и становлению конкурентоспособных участников внешней торговли, а в конечном счете – активному развитию территориального разделения труда в масштабах всей растущей страны и эффективному участию в международном разделении труда.
   Государственная власть активно опиралась на национальный капитал, создавала особые условия купеческому сословию, прежде всего, конечно, его богатейшим слоям, формируя институциональные основы общероссийского рынка, ограждая национальный капитал от иностранной конкуренции. Так, в 1649 г. по требованию русского купечества англичан лишили торговых привилегий.
   В 1653 г. принимается Торговый устав, ставший важнейшим шагом к формированию общероссийского рынка. Он ликвидировал сложившуюся очень сложную систему внутренних таможенных пошлин: Устав вводил единую торговую пошлину с торгового оборота на всей территории государства (первоначально – за исключением Сибири). Ставка пошлины составляла 5 % с продавца (10 денег с рубля) и 2,5 % с покупателя (5 денег с рубля). Многочисленные мелкие пошлины упразднялись. Унификация таможенного обложения со временем проводилась и в Сибири, что тоже способствовало ее вовлечению в общероссийский рынок. Торговый устав запрещал также взимание проездных пошлин во владениях светских и духовных феодалов. Он ограничивал крестьянскую торговлю торговлей с возов. Повышались пошлины на товары иностранных купцов (История народного хозяйства, 1960, с. 93).
   Новоторговый устав 1667 г., составленный под руководством главы Посольского приказа А. Л. Ордина-Нащокина в лучших традициях тогдашнего европейского меркантилизма, предоставлял русским купцам льготы в целях расширения экспорта (беспошлинная торговля во всех пограничных городах и на ярмарках) и защиты внутреннего рынка. Стимулировалось создание торговых компаний на комиссионных началах. Покупка иностранцами русских товаров ограничивалась определенными сроками и местами (два раза в год и только на ярмарках); вводился запрет для иностранных купцов на розничную торговлю в городах России, а беспошлинная оптовая торговля разрешалась только в пограничных городах (Архангельск, Новгород, Псков и др.). Правда, территориальные ограничения не распространялись на восточных купцов. С иноземцев взимались более высокие таможенные пошлины, чем с русских купцов, причем в иностранной валюте. Ввоз заграничных товаров подлежал строгому учету и контролю. Вывоз из России золота и серебра запрещался, но иностранцы, привозившие в страну золото и серебряные талеры (ефимки) и менявшие их на границе на русские деньги, могли беспошлинно покупать и вывозить русские товары за границу (История народного хозяйства, 1960, с. 95–96).
   Включение России в мировые экономические связи, распространение и развитие товарного производства и товарного обращения, рост потребностей государства способствовали усилению денежного обращения в стране. Это четко прослеживается в изменении государственного бюджета, в том числе в изменении в его доходной части значения пушного ясака, на протяжении XVII в. Характер этих изменений прослеживается при сравнении единственных сохранившихся сводных бюджетов – за 1616 и 1679/1680 гг. Учитывая, что в XVII в. в структуре государственного управления не было еще единого финансового ведомства, сводный бюджет понимается как сумма доходов и расходов по всем Приказам.
   Совокупный доход бюджета в 1616 г. составил 257,5 тыс. руб., а в 1679–1680 гг. – 1 млн 220 тыс. руб., т. е. вырос, даже с учетом инфляции, которая может быть оценена за весь XVII в. на уровне 25 %, не менее чем в четыре раза. В 1701 г. доходы всех приказов определялись уже в 4 млн 600 тыс. руб., т. е. снова возросли примерно в четыре раза. Основными статьями государственных расходов были преимущественно содержание войска и дворцовое управление: в 1679/1680 г. на эти цели расходовалось соответственно 62 и 20 % бюджета. При этом государственные издержки на казенные промышленные предприятия составляли всего 5 %. Система взимания налогов была реформирована в 1679–1681 гг.: поземельное обложение (с «сохи», включавшей определенную площадь пашни) было заменено подворным, когда единицей обложения стал двор. После реформы все налоги были объединены в стрелецкую подать с особыми тарифами для различных районов страны – пределы колебаний составляли от 80 коп. до 2 руб. со двора.
   Фискальная реформа расширила круг налогоплательщиков, так как в результате ими становились и лишенные земли бедняки-дворовладельцы. Принцип круговой поруки и раскладки повинностей по имущественному положению оставался в силе. Наряду с этими прямыми существовали и косвенные налоги с населения, представленные главным образом таможенными сборами и доходами от продажи спиртных напитков. Ряд нововведений в этой сфере не удался, как, например, введение повышенной пошлины на соль в 1646 г., окончившееся Соляным бунтом. Важную роль в государственном хозяйстве играли и натуральные повинности: этими путями строились оборонительные сооружения – «засечные черты», обслуживались подводами «ямы», а вплоть до последней четверти XVII в. уезды Поморья были обязаны поставлять хлебные запасы в Сибирь. Особое место занимал ясак с коренного населения Сибири, который собирался натурой. Уже в 1616 г. стоимость поступивших в казну сибирских мехов по московским оценкам превышала 40 тыс. руб., в 1680 г. – 102 тыс. руб., в последние годы века она колебалась от 130 до 140 тыс. руб. (История народного хозяйства, 1960, с. 96–98).
   Таким образом, в течение XVII в. поступления сибирских мехов в казну возросли более чем в три раза. В то же время, на фоне более динамичного роста доходов государственного бюджета в результате общего экономического подъема в стране, их доля в поступлениях бюджета падала: если в 1616 г. поступление сибирских мехов в казну составляло примерно -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/в доходов бюджета, то в 1680 г. эта доля сократилась вдвое, составив примерно V12, а в конце века сократилась еще в три раза, составив примерно Узе государственных доходов. Вместе с тем значение поступления «мягкой рухляди» в казну определялось не только ее формальной долей в общих доходах, но прежде всего тем, что дорогие меха, поступавшие в царскую казну из Сибири, были важным источником денежного металла, главным образом серебра. Серебро в XVII в. в России не добывалось и могло поступать только из-за границы в ходе внешней торговли. Меха выступали эксклюзивным экспортным товаром, за который иностранные контрагенты готовы были платить серебром.
   Серебро поступало в виде иностранной монеты – иоахимсталеров и риксдалеров, именовавшихся в России ефимками, а также в виде предметов из серебра. На Монетном дворе производилась перечеканка заграничного серебра в русскую монету. На этой операции казна получала прибыль, достигавшую 25–35 %. В обращение поступали серебряные деньги мелкого достоинства – копейка, деньга, равная полукопейке, и полушка, составлявшая четверть копейки. Попытки правительства замещать серебряные деньги в обращении бесконтрольным выпуском медных денег, когда предполагалось выдавать жалованье медными деньгами, но взимать при этом налоги в серебряной монете, предпринятые в 1654–1662 гг., не оправдали ожиданий по пополнению дефицита государственного бюджета, но, напротив, спровоцировали в 1662 г. Медный бунт в Москве и ряде других городов (История народного хозяйства, 1960, с. 96–97).
   В 1599 г. сибирские территории были переданы в ведение Казанского приказа, где, в отличие от большинства областных приказов, действовали разрядный, поместный и денежный столы, которые осуществляли теперь свою деятельность на всех вновь присоединенных территориях. В 1621 г. учреждается Сибирская епархия. Следующим шагом стало создание в 1637 г. специального Сибирского приказа с широкими полномочиями – от административно-финансовых до военных и дипломатических. Общероссийская система административного деления и управления (уезды во главе с воеводами) постепенно распространялась и на Сибирь. Согласно «Чертежной книги Сибири» С.У. Ремезова, составленной по распоряжению Сибирского приказа в 1699–1700 гг., уездов – земель, приписанных к определенным городам, было 18.
   В Сибирском крае была создана четкая иерархия управления. С 1590 г. московские власти стали вести все сношения с правителями вновь присоединенных к России Сибирских областей только через тобольских воевод. Старшинство тобольских воевод, несмотря на явное сопротивление этому со стороны воевод других сибирских городов, было подтверждено в наказах царей Бориса Годунова и Василия Шуйского. После завершения Смутного времени окончательно складывается Тобольский разряд, в состав которого первоначально входили все города Сибири: Верхотурье, Тюмень, Туринск, Тара, Пелым, Березов, Мангазея, Сургут, Нарым, Томск, а также остроги Кетский, Енисейский, Кузнецкий (Ципоруха, 2004, с. 139).
   Тобольский разряд (область), вначале включавший Березовский, Верхотурский, Енисейский и другие уезды, после образования в 1629 г. Томского, в 1639 г. Ленского, а в 1677 г. Енисейского разрядов, все равно сохранил статус столицы Сибири, и правительственные наказы требовали от уездных воевод согласовывать свои действия с тобольскими воеводами. Через Тобольск шли основные пути в Сибирь и обратно. Помимо административных он выполнял важнейшие логистические функции, играя, в частности, роль своеобразного речного адмиралтейства всего Зауралья, предназначенного снабжать плотбища не только Обского, но также Енисейского и Ленского бассейнов всем необходимым для постройки судов.
   Решение транспортных задач и четкое взаимодействие при этом всех субъектов деятельности входили в круг первоочередных задач воевод наряду с исправным сбором и отправкой пушного ясака. Напротив, таможенный голова, который кроме взимания таможенных сборов мог ведать снабжением населенных пунктов продовольствием, откупами и наймом проводников – «вожжей», назначался не воеводами, а непосредственно Казанским и затем Сибирским приказом. Часто на такую должность назначались поморские купцы.
   Эффективность сибирской администрации XVII в., ее соответствие местным реалиям косвенно подтверждается долгожительством Сибирского приказа (после превращения в 1711 г. в Московскую канцелярию Сибирской губернии его пришлось воссоздавать в 1730–1763 гг. как центральное государственное учреждение).
   На исходе первой трети XVII в. – в 1632 г. в правление первого царя династии Романовых, Михаила Федоровича (годы правления —1613–1645), в российской армии организуются войска «иноземного строя» – части регулярной армии, принципиально отличавшиеся от дворянского войска – по сути милиционной армии, которая обеспечивалась во многом раздачей поместий с крепостными крестьянами, и обязывалась собираться по воле государя «людно, конно и оружно» лишь на время военных кампаний. На исходе третьей трети XVII в. – в правление внука царя Михаила Федоровича, царя Федора Алексеевича (годы правления – 1678–1682) – сложились военные и финансовые округа. Важнейшая причина их формирования – необходимость обеспечения финансирования войск «иноземного строя», численность и значение которых неуклонно возрастали. Сложившемуся тогда делению страны на военные и финансовые округа в целом соответствовало административное деление страны на губернии, принятое в результате областной реформы 1707–1709 гг., проведенной Петром I во многом со схожими целями (Авшаров, 1982, с. 92).

2.3. Трансформация хозяйственно-территориальной структуры

Сибирский острог XVII в. – центр «объясачивания» местного населения, сбора пушнины государством, торговли ею и промысла пушного зверя первопроходцами – был типовым элементом территориальной структуры освоения Сибири наряду с водными путями. Поэтому ход вовлечения зауральских земель в пушной промысел ради сбыта на глобальном рынке, динамику соответствующей «волны освоения» территории можно проследить по датам основания острогов в бассейнах сибирских рек (см. рис. 2.1).
В конце XVI в. – в 1581–1585 гг. – состоялся поход казацкого атамана Ермака, организованный купцами и солепромышленниками Строгановыми, положивший начало освоению Сибири. Этот первый поход хотя и не дал прочных результатов, но показал необходимость государственного вмешательства в форме отправки «служилых людей» и строительства опорных пунктов для закрепления на обретаемых «промышленными и торговыми людьми» землях. Закрепляя движение первопроходцев в Западную Сибирь, строятся в 1586 г. Тюмень на Туре, в 1587 г. – Тобольск при впадении Тобола в Иртыш, который стал главным административным центром Сибири, а затем в 1594 г. Тара на Иртыше. В 1593 г. «ставится» Березов, в 1594-м – Сургут, в 1598-м – Нарым и в 1604 г. Томск со всеми берегами Оби (нижней, средней и верхней) оказывается в составе Русского государства.

   Рис. 2.1. «Меховая» волна территориального развития России в XVII веке

   На Европейском Севере, при впадении Северной Двины в Белое море, для обеспечения возрастающей торговли с англичанами и голландцами мехами, поташем, канатами и т. п. в обмен на оружие, сукно и, что очень важно, серебро, на месте Михайло-Архангельского монастыря в 1584 г. закладывается Архангельск, который почти на полтора века стал основным морским портом Русского государства – произошел первый важный шаг развития территориальной структуры страны под влиянием участия в глобальных сырьевых рынках. Архангельск имел самые большие обороты внешней торговли с европейскими странами, оставляя далеко позади такие традиционные внешнеторговые города, как Новгород (в свое время входивший в Ганзейский союз), Псков, Смоленск. Количество иностранных кораблей, прибывавших ежегодно в Архангельск, колебалось от 30 до 80. На протяжении XVII в. наряду с мехами через беломорский порт вывозились кожи, сало, поташ, холст, хлеб (История народного хозяйства, 1960, с. 93–94).
   Архангельск становится базой освоения Сибири с моря, а архангелогородцы, наряду с устюжанами и вологодцами, составили костяк первопроходцев, осваивавших Сибирь, а позднее – крайний северо-запад Америки, вплоть до Ново-Архангельска на Аляске, т. е. за полтора столетия основавших поселения на территории от 40° восточной долготы до 140° западной долготы. Период интенсивного освоения Сибири с моря продлится неполных три десятилетия, до выхода в 1619 г. правительственного запрета использования Мангазейского хода – морского пути из Архангельска в Обскую и Тазовскую губу.
   Сибирь осваивалась главным образом «по суху». В 1596 г. была устроена «официальная» дорога через Урал – Соликамско-Верхотурский путь, который служил почти два столетия основным путем, связывающим Европу и Северную Азию, Европейскую Россию и Сибирь. Этот путь начинался от Соли Камской, шел по долинам небольших мелководных притоков Камы, затем переваливал через Урал и выходил в долины речек, входящих в бассейн реки Туры (а значит, Иртыша и далее Оби). Здесь на границе Европы и Азии в 1598 г. был основан город Верхотурье, ставший воротами в Сибирь, считавшийся первым от Москвы сибирским городом. Только через этот город должны были проезжать купцы, промышленники и служилые люди. В 1600 г. в Верхотурье был выстроен большой гостиный двор и одновременно издан указ производить торги во всем Верхотурском уезде только на этом гостином дворе. Правительство из фискальных соображений стремилось направить все сообщение с Зауральем через Верхнетурскую заставу. Все купцы, везшие товары из Сибири или в Сибирь, подвергались здесь досмотру и должны были платить пошлину. Власти активно боролись с попытками прокладывать обходные дороги, приказывая всякий раз такую вновь открывшуюся дорогу «засечь накрепко, чтобы отнюдь конным людям проезду, а пешим проходу не было». По Соликамско-Верхотурскому пути в Сибирь шли русские и западноевропейские товары, а в обратном направлении – не только сибирские, но и бухарские и китайские. Особенно оживлялся город зимой. Зимняя перевозка предпочиталась летней особенно потому, что зимой крестьяне не были заняты полевыми работами и охотно занимались этим отхожим промыслом (Градостроительство Сибири, 2011, с. 63–64).
   В первый же год XVII в. волна освоения вышла за пределы Обско-Иртышского бассейна – в низовьях реки Таз в 1601 г. была основана Мангазея. Она была прозвана «златокипящей» как центр богатейшего промыслового района первой половины столетия: из Мангазейского уезда, раскинувшегося по тундре и тайге на многие сотни тысяч квадратных километров, ежегодно в течение первой половины XVII в. вывозилось 100–150 тыс. соболиных шкурок (Ципоруха, 2004, с. 170). Естественным восточным продолжением Мангазеи на Енисей в 1607 г. стал Туруханск. Движение вверх по Оби закрепилось основанием в 1604 г. Томска, а затем в 1618 г. – Кузнецкого острога в верховьях Томи. В следующие два десятилетия было освоено среднее течение Енисея, поставлены Енисейск в 1619 г. и Красноярск в 1628 г., разведаны пути по его правым притокам к Лене. Базой освоения ее бассейна с юга стал заложенный в 1630 г. на одноименном притоке Ангары Илимский острог.
   Местоположение Мангазеи при основании Тазовской губы – выше устья в 300 км – на правом берегу, оказалось удобным для продвижения как на восток по системе рек Таймырского полуострова (Пясине, Хете и Хатанге), так и на юг, на Средний Енисей, что превратило на какое-то время этот заполярный город в опорный центр дальнейшего расселения по всей обширной прилегающей территории. Туруханское зимовье, основанное в 1607 г., находилось в конце дороги-волока, начинавшейся с реки Таз от Мангазеи, на реку Турухан, левый приток Енисея. Путь водой на малый судах занимал три-четыре недели и волок был длиной примерно в версту через гору. Значение Туруханска определялось его положением в районе устья Нижней Тунгуски – полноводной реки, ведущей вглубь Восточной Сибири в широтном направлении, что делало его важным пунктом на пересечении северных широтных и меридианальных речных путей (Градостроительство Сибири, 2011, с. 68).
   Запрет прямых плаваний из Белого моря в Мангазею 1619 г. вызвал увеличение торговых перевозок из Тобольска и Березова кочами по рекам и далее по Обской и Тазовской губам. Если до 1619 г. власти использовали этот путь главным образом для доставки в Мангазею служилых людей и продовольствия для гарнизона, то после запрета плаваний из Архангельска большую роль в использовании Тоболького маршрута стали играть купцы-гости. Наиболее ранние сохранившиеся сведения о торговых плаваниях по речному маршруту в Мангазею относятся к 1626 г., когда из Тобольска прошли «на кочах многие торговые люди с хлебными запасы». В обратном направлении в 1628 г. из Мангазеи на Обдорск на судах торгового каравана отправились примерно полторы сотни купцов и промышленников, которые далее проследовали через Урал на Русь. Частные торговцы завозили в Мангазею и Туруханск столько хлеба, что цены на него стали падать, оказалось, что казне дешевле закупать хлеб у торговцев в Мангазее, чем завозить его туда самим. В результате власти отказались от казенной хлебной торговли (Белов, 1956, с. 120, 121).
   Плавание по Нижней Оби и далее в Мангазею в то время было весьма интенсивным. Так, в ноябре 1630 г. в Мангазею из Тобольска прибыл торговый караван, состоявший из 28 кочей, на которых находились 345 человек. При этом многие торговцы – владельцы кочей привозили товаров на крупную по тем временам сумму в 1000 более и руб. Купцами завозилось практически все необходимое для быта и для обмена на меха: хлеб, крупа, соль, кожи, сети, лыжи, одежда, нитки, сукна, свечи, котлы, бусы, колокольчики, ожерелья и т. д. Частным торговцам запрещалось торговать «заповедными товарами» – оружием, воинским снаряжением, железными изделиями и вином, торговля этими товарами и снабжение воинских гарнизонов были привилегией казны (Ципоруха, 2004, с. 183). Большинство товаров, завозившихся купцами и их приказчиками, обменивались на меха – соболей, писцов, бобров. О масштабах торговли мехами можно судить по данным таможенных книг – сдаче в виде пошлины подлежала каждая десятая из предъявленных собольих шкурок, добытых или купленных. В 1630–1637 гг. эта десятая часть составляла в среднем 146 сороков (5800 шкурок) (Белов, 1956, с. 122; Он же, 1980, с. 80).
   Значительно южнее основание Кетского в 1602 г. и Томского в 1604 г. острогов также приблизило границы освоения к Енисею, в основном к среднему. Река Кеть открывала связь между бассейнами рек Оби и Енисея: во-первых, небольшой волок соединял ее с левым притоком Енисея рекой Кас, а во-вторых, другой волок вел к другому левому притоку-реке Кемь. Оба маршрута приводили в район впадения в Енисей полноводного правого притока Енисея – Верхней Тунгуски (название Ангары в нижнем течении), открывавшей южный путь в Восточную Сибирь. В 1618 г. на волоке между Кетью и Кемью срубили острог, а так как его местоположение символизировало вершину-макушку между бассейнами Оби и Енисея, то его назвали Маковским. Енисейский острог – Енисейск поставили на левом берегу Енисея, но не в устье Кеми, часто менявшей русло, а недалеко от него, в устье более стабильной реки Мельничной. Енисейск занял центральное положение в регионе на пересечении южных широтных и меридианальных речных путей. Эта новая дорога в Восточную Сибирь по Оби на Кеть и Маковский волок и далее через Енисейск на Ангару была удобнее и короче, чем прежняя, северная. Эта дорога связывала водные пути по трем великим сибирским рекам – Оби, Енисею и Лене – и надолго стала главной магистралью в Восточную Сибирь. В свою очередь, дальнейшее продвижение по Енисею на юг было связано со строительством в 1628 г. крепости Красный Яр (названной так по красному цвету пород обрывистого берега Енисея у впадения в него реки Качи), которое надолго обезопасило не только Енисейск, но даже и Томск (Градостроительство Сибири, 2011, с. 68–69).
   Южный путь в Восточную Сибирь оказался более легким и востребованным. Постепенно на него переместилось снабжение региона по Нижнему Енисею и Нижнему Тазу, в том числе и Мангазеи. Так, в Туруханск хлеб доставляли на речных судах из Енисейска. Из-за трудностей и постоянных аварий кочей путь от Березова по рекам и Обской и Тазовской губам в Мангазею постепенно переставали использовать. И в 1667 г. на основании указаний Сибирского приказа Тобольский воевода отдал приказ о запрещении плаваний по Обской и Тазовской губам: «впредь кочевого хода не будет, а посылать через Енисейск» (Белов, 1956, с. 125).
   В 1630-х гг. настало время освоения бассейнов Лены, Яны, Индигирки. Якутский острог в среднем течении Лены и Жиганский в нижнем ее течении начали строить в 1632 г., Вилюйский на одноименной реке – в 1634-м, Олекминский острог на Витиме – в 1635 г. Опорные пункты «шагали» дальше на восток: Верхоянское зимовье казаки поставили в 1638 г. на Яне, Зашиверское в 1639 г. – на средней Индигирке. В 1640-е гг. пришла очередь Колымы (1644 г. – Нижнеколымское), Охотского моря (1646 г. – Охотск), Чукотки (1649 г. – Анадырь). Вдоль Лены и по ее притокам складывались локальные группы поселений. Главным центром региона стал Якутск. Локальные группы поселений появились также в устьях Колымы, Индигирки и Яны, в среднем течении Колымы и в верховьях Анадыря.
   Затем волна освоения повернула на юг – Иркутск на Ангаре был основан в 1652 г., Нерчинск на Шилке – в 1654. В 1679 г. возник второй опорный пункт России близ Охотского моря – Удский острог. А в 1689 г. была построена Верхнеудинская крепость (современный Улан-Удэ) у слияния рек Уды и Селенги. Однако ряд заложенных острогов на Амуре пришлось временно оставить по Нерчинскому договору 1689 г. с Циньской империей.
   Таким образом, к 1690 г. первая волна территориального развития России под воздействием глобальных сырьевых рынков достигла своих пределов – физико-географических на севере и востоке, геополитических на юго-востоке (см. рис. 2.1). Одновременно на западе, у ее истоков, стал ощущаться и биогеографический (сырьевой) предел – в 1672 г. по царскому приказу Мангазея была покинута, ее гарнизон переведен в Туруханск. Хищнический промысел привел к полному оскудению угодий, которые еще в середине века были так продуктивны.
   Важную роль в освоении пушных богатств Сибири, этой первой волны территориального развития, связанной с глобальным сырьевым рынком, сыграло устройство водно-волоковых сообщений в период летней навигации, в том числе в направлении запад-восток, между бассейнами великих сибирских рек. Оно было регулярным и интенсивным. Перевозки хлеба, соли, военных грузов из Европейской России в бассейн Лены обеспечивали, в частности, четыре регулярных каравана. Первый – от Верхотурья, считавшегося первым от Москвы сибирским городом, конечного пункта Камско-Туринского волока, до Тобольска. Второй – от Тобольска до Маковского острога на Енисее. Третий – от Енисейска до Илимска и далее до Усть-Кута на Лене. Четвертый караван собирался в Усть-Куте до Якутска. В середине XVII в. караваны в Тобольске, которые весной изготавливались «в Ленскую службу, в ход до Маковского острогу», могли насчитывать свыше 40 дощаников – крупных плоскодонных парусно-гребных судов длиной до 20 м и грузоподъемностью до 40 т (Ципоруха, 2002, с. 174–175).
   Для поддержания речного судоходства во всех трех великих речных системах Сибири были созданы центры судостроения, причем самые крупные – на водоразделах, что облегчало переброску из бассейна в бассейн привозных материалов для судов (металлоизделия и такелаж везли из Европейской России в начале века, но со второй его половины уже производили и в Зауралье, где даже имелись необходимые посевы конопли).
   В Обско-Иртышском бассейне наиболее крупным было Верхотурское плотбище. От его основания и до закрытия Мангазейского хода здесь строили даже «морянки» (кочи), а всего для казенных нужд на исходе первой четверти XVII в. – свыше 80 различных судов в год. Существовали и частные судостроители, работавшие на открытый рынок и не зависевшие от казенного снабжения. Судостроительными центрами того же бассейна были Тюмень, Тобольск и Томск. В бассейне Енисея основным плотбищем было Енисейское (где для нужд казны во второй половине века изготавливалось за год не менее 20 дощаников и много более мелких судов) значительными – Иркутское и Красноярское. Главное плотбище Лены находилось в Усть-Куте (10–15 дощаников, 3–4 коча, десятки мелких судов), а другим значительным центром со второй половины столетия стал Якутск; в последней трети века судостроительным центром стал и Охотск (Ципоруха, 2002, с. 174–177; Широкорад, 2004, с. 7).
   От создания верхотурского плотбища в бассейне Оби до енисейского прошло примерно 20 лет, до создания усть-кутского в бассейне Лены – около 40, до создания охотского – 60 лет. Таким образом, «межбассейновый» шаг волны территориального развития в сибирском судостроении XVII в. составил примерно 20 лет.
   В XVII в. основными центрами строительства кочей были верфи Соловецкого монастыря, Усть-Кола, Кемь, устье Северной Двины, Холмогоры, Пустозерск в устье Печоры, а в Зауралье – Березов, Обдорск, Верхотурье, Мангазея (до запрещения Мангазейского хода), позднее – Якутск и Колымский острог. Именно на крупных кочах, построенных в Колымском остроге, отправилась в свое путешествие экспедиция Алексеева-Дежнева, результатом которой стало открытие в 1648 г. пролива между Ледовитым и Тихим океанами (Соломонов, 2012, с. 36–40).
   В Зауралье – в Верхотурском, Тобольском и Тюменском уездах, которые привлекли наибольшее число переселенцев из Европейской России, – к концу XVII в. сложился крупный очаг русского земледелия, позволивший правительству почти полностью отказаться от доставки хлебных запасов за Урал из уездов Поморья и Поволжья. Далее на восток выделялись земледельческие районы, приуроченные к крупным очагам освоения вокруг основных острогов на великих сибирских реках: Томско-Кузнецкий, Енисейско-Красноярский, Илимо-Ленский; сложились очаги земледелия и в Забайкалье – в окрестностях Нерчинска. На рубеже XVIII в. общая возделываемая площадь за Уралом достигала 100 тыс. десятин. По составу высеваемых хлебов Сибирь не имела заметных отличий от остальной России – преобладали «серые хлеба»: главными культурами были рожь (озимая и, отчасти, яровая), овес, ячмень; значительно меньше были распространены пшеница, гречиха, просо, горох. Продуктивность земледелия во многом зависела от почвенно-климатических условий и отличалась поэтому сильными колебаниями. Так, для ржи – от сам-2 в Подмосковье до сам-8 в Зауральских уездах. Из технических культур преобладали лен и конопля. На Урале и в Сибири большое распространение получил сбор дикорастущего хмеля, который был ходовым товаром на рынке. Скотоводство было распространено в той или иной степени всюду, однако в XVII в. не наблюдалось еще резко выраженных порайонных различий в разведении рабочего, мясного и молочного скота (История народного хозяйства, 1960, с. 84–85).
   Сельское хозяйство, точнее, хлебопашество, сыграло важнейшую роль на начальном этапе становления и развития городов Сибири. В этом смысле не только меха, но и хлеб – пока он был дефицитен и дорог – выступали экономической базой первой волны сибирской урбанизации, особенно в развитии не военно-административных, а экономических функций закладывавшихся острогов-городов, т. е. когда «освоить» значило не только «присоединить и контролировать», но и «устойчиво закрепиться, преумножить и развить».
   Так, Тюмень была первым значительным очагом русского земледелия в Сибири и в своем уезде – в отличие от Верхотурья – не имела в XVII в. больше никаких городских поселений. Это обстоятельство было зафиксировано даже в народной пословице – «Тюмень – столица деревень». Уже в первое десятилетие его существования, в 1596 г., в городе насчитывалось 26 «пашенных людей», т. е. он выступал не только административным, но и хозяйственным пунктом. В 1626 г. Тюмень являлась центром значительного по тогдашним сибирским меркам хлебопашенного ареала – из 520 служилых, посадских, крестьян и ямщиков, составлявших ее население, 70 % имели пашни, которая в целом составляла 4 тыс. десятин. Горожане основали десятки деревень в округе. В эти же годы в Тюмени уже существовал крупный хлебный рынок. Крупнейшим покупателем тюменского хлеба в первой половине XVII в. выступала казна. Помимо нее хлеб покупали торговые люди и мелкие промышленники. Цены на хлеб в то время были весьма высоки, и товарное сельское хозяйство было важным элементом экономики города, обеспечивая постоянный и значительный приток средств, в том числе и денежных. В значительной мере поэтому наметившаяся с середины 1630-х гг. специализация Тюмени как центра кожевенного производства вполне реализовалась только с 1650-х гг., когда приток слободского хлеба и развитие зернового хозяйства в других районах Сибири сбили цены на хлеб и сделали вложение средств в сельское хозяйство менее выгодным, чем в торговлю и промышленное производство (Курилов, 1981, с. 115–119).
   Те сибирские города, которые в XVII в. назывались «непашенными», как правило, так и не развились в торгово-промышленные центры. Дополнительное свидетельство необходимости сельского хозяйства для успешного развития сибирских городов в XVII в. можно видеть в сравнении траекторий развития южносибирских городов и городов севера Сибири, расположенных в таежной и тундровой зоне. Ни один из этих последних – от Пелыма и Березова на северо-западе до Зашиверска, Среднеколымска на северо-востоке и Охотска на крайнем востоке – не превратился в устойчивый торгово-промышленный центр, но все они зависели главным образом от административных функций, в том числе Охотск, где судостроение имело главным образом военный и экспедиционный характер. Даже Якутск, крупнейший административный центр, не стал в XVII в. городом в социально-экономическом отношении – в нем практически не было ни посадских людей, ни ремесленников. Напротив, на юго-западе Сибири нередко даже остроги, как Ялуторовский, или слободы, как Ирбитская, становились городами в подлинном смысле слова. Устойчивость «пашенным» сибирским городам и острогам придавало именно сельское хозяйство, обеспечивавшее не только приток средств от продаж, но и развитие деревенской округи. Оно выступало в XVII в. первичным элементом их социально-экономической структуры, над которым и в связи с которым могли развиваться другие элементы, формировавшие город как собственно торгово-промышленный центр (Курилов, 1981, с. 113–114).
   Если сельское хозяйство обеспечивало устойчивую локальную базу развития сибирских городов на стартовом этапе их становления, то главной экономической функцией сибирских городов, определявшей их место в общественном разделении труда, в частности характер отделения города от деревни, в XVII в. выступала торговля, обслуживание – установление и поддержание – торговых связей. Эти связи могли иметь различный пространственный масштаб – локальный, региональный, международный. Так, через «столицу Сибири» – Тобольск – реализовывались торговые связи всех перечисленных масштабов: до конца 1680-х гг. Тобольск был главным центром российско-китайской торговли – за 1639–1687 гг. обороты российско-китайской торговли через Тобольск возросли более чем в 130 раз и в 1687 г. превысили 24 тыс. руб. За 1639–1674 гг. Тобольск посетило 38 бухарских караванов. Торговля со Средней Азией велась также в Тюмени и Таре (История народного хозяйства, 1960, с. 94–95).
   При этом сибирские города были вовлечены в процесс формирования общероссийского рынка, и характер торговли, осуществляемой в том или ином городе – ее объемы, товарная структура и структура основных участников, мог значительно изменяться от десятилетия к десятилетию XVII в., в зависимости от развития конъюнктуры не только данного регионального, но также и общероссийского рынка (Курилов, 1978). Свою роль в развитии сибирских городов играли и геополитические факторы. Так, в 1689 г. был подписан Нерчинский договор России с Китаем, который содержал специальную статью, стимулирующую взаимную торговлю, и Нерчинск стал с тех пор играть важнейшую роль в русско-китайской торговле, а в Тобольске она постепенно свертывалась (История народного хозяйства, 1960, с. 95). Отметим попутно этот шаг развития основного центра внешней торговли России на юго-восточном направлении в XVII в. в ходе реализации «меховой» волны освоения Сибири.
   Важнейшим центром торговли мехами, сохранившим это значение даже в следующем, XVIII в. был Великий Устюг (История народного хозяйства, 1960, с. 169). Однако к концу XVII в. в Сибири сложилась своя сеть региональных ярмарок, связанных одна с другой. Сюда относились Тобольская, Томская, Красноярская, Енисейская, Иркутская ярмарки, а после подписания договора с Китаем в 1689 г. важным торговым пунктом приграничной торговли стал Нерчинск. Выехав из Москвы, русский купец, направляющийся в Сибирь, задерживался в Макарьеве, у Нижнего Новгорода, затем – в Ирбите на Урале. Далее – во всех сибирских торговых центрах, ездя между ними туда и обратно (например, между Иркутском и Нерчинском). В целом, поездка длилась четыре с половиной года, с продолжительными перерывами и задержками в отдельных пунктах. Города и ярмарки Сибири, в конечном счете, связала двоякая сеть обменов: сеть дальней торговли – русские и европейские товары в обмен на товары из Китая, Персии, Средней Азии, а также сеть обмена местных продуктов – преимущественно пушнины – на продовольствие (Бродель, 1992, с. 471–472).
   Своеобразие описанному положению придавало то, что эти «местные продукты» – меха и продовольствие, хлеб – были экспортными товарами России и выступали первоочередным предметом интересов царских гостей в Сибири (Курилов, 1978, с. 98). При этом именно богатейшее купечество играло главную роль в дальней торговле с заграницей, т. е. организовывало каркас обеих названных выше сетей обменов, к которому «крепилась» на каждом локальном рынке остальная масса торгующих, в том числе и другими товарами – купцов других разрядов, служилых (которые в те времена играли весьма заметную роль в торговле), посадских, и, наконец, «промышленных и пашенных людей» (Курилов, 1978). Во времена «меховой» волны освоения Сибири хлеб служил здесь не экспортным товаром, а средством получения – путем прямой торговли или как общее средство жизнеобеспечения и освоения региона – мехов, которые были тогда исключительным предметом сибирского экспорта. Ситуация поменялась только в пореформенный период XIX в., когда предметом экспорта из Сибири, преимущественно с юга Западной Сибири, выступал уже если не сам хлеб, но сливочное масло, при производстве которого зерно использовалось как фураж.
   В результате реализации «меховой» волны территориального развития XVII в. сформировалась морфология – «рисунок» – основного каркаса расселения Сибири. Специфика расселения, сложившаяся в результате освоения Сибири в XVII в., определялась натуральным налогом. В соответствии с географическими особенностями системы речных бассейнов, ареалами обитания местных жителей и наличием мест промыслов производилась и регионализация всей территории Сибири. Располагаясь в устьях рек и на пересечениях водных магистралей, группы поселений имели в XVII в. очаговый характер и были ориентированы на соответствующие остроги-города. Сеть речных коммуникаций (в том числе и удобные межбассейновые волоки) обеспечивала связь между отдельными группами поселений. По мере сельскохозяйственного освоения, прежде всего центра и юга Западной Сибири, а также в сельскохозяйственных районах, сложившихся восточнее, распространялись сельские поселения, во многом схожие с теми, что строились на Европейском Севере и в Предуралье.
   Землепроходцы при возведении крепостей и основании поселений использовали свой веками накопленный опыт. Вместе с тем они учитывали не только местные природно-климатические особенности, но и опыт местных жителей, которые в суровых условиях Сибири научились определять самые пригодные места для проживания и хозяйственной деятельности, а также выработали ряд способов расселения и типов населенных пунктов, максимально соответствующих совокупности местных условий.
   Так, большинство русских промысловых поселений были устроены по типу местных, сибирских, которые имели несколько сезонных обиталищ – летнее, зимнее и промысловое. Летник располагался непосредственно на реке и предназначался для рыбной ловли; зимник – место постоянного жительства – устраивался на (высокой) террасе долины реки; третье (промысловое) пристанище, находившееся в лесу, использовалось в зимнее время для охоты. Отметим также, что смена местоположения населенных пунктов была распространенным явлением – например, для якутов характерны были мигрирующие и взаимозаменяющие ареалы расселения. Смена их местожительства проходила примерно каждые 10–15 лет в границах одного территориального ареала. Прежде всего, это было связано с родом хозяйственной деятельности, необходимостью естественного восстановления выпасов и охотничьих угодий. Кроме того, распространенным типом поселений у многих местных народов северо-востока Азии являлись ярмарочные пункты, предназначавшиеся только для торговых целей и населявшиеся два раза в год. Число подобных населенных пунктов с приходом русских землепроходцев увеличилось – так возникли Учурская, Анадырская, Анюйская, Майская, Чукотская крепостцы. Это были довольно крупные деревни, имеющие большое число жилых домов, складов, магазинов, церковь. Многие из них вмещали до тысячи человек одновременно. Кроме того, проводились крупные торги в Якутске и Охотске (Градостроительство Сибири, 2011, с. 74).
   В XVII в. невиданно высокие темпы прохождения и освоения «нехоженой землицы» неизбежно приводили к тому, что подчас места для «поставлення» острогов и зимовий приходилось выбирать «на глазок», лишь поверхностно осмотрев местность. Поэтому иногда основанные поселения, в том числе и стратегически важные, приходилось переносить. Причиной переноса, а то и самоликвидации населенных пунктов чаще всего оказывался стихийный характер заселения новых районов при поверхностном знании местности. Недостаточно удобное микрогеографическое положение, уязвимость для нападений, подтопляемость паводковыми или грунтовыми водами, непригодность окружающих территорий для земледелия и скотоводства приводили к поиску новых мест размещения населенных пунктов, в том числе и опорных городов соответствующих регионов, наиболее подходящих к условиям обживаемого пространства. Радиус переноса был небольшим – от 1 до 60 км. Больше двух раз перемещались Якутск, Охотск, Болыперецк, Нижнекамчатск, Верхнекамчатск (Градостроительство Сибири, 2011, с. 74).
   В то же время, когда выбору места для основания крепости и населенного пункта предшествовала необходимая изыскательская работа, населенный пункт размещался изначально оптимально. Так было с Красноярском, место для которого подобрали в ходе специальной экспедиции, которая предшествовала закладке города на четыре года. Это место расположено на выходе Енисея из тесных отрогов Саян на равнину, на высоком остроконечном мысу (стрелке) при впадении в него реки Качи, что полностью соответствовало требованиям крепостного строительства и обеспечивало стратегическую роль крепости как приграничных ворот в Южную Сибирь. О привлекательности выбранного казаками места для основания города, сохранявшейся не одно тысячелетие, свидетельствуют и обнаруженные уже ближе к нашему времени следы крупных стоянок древнего человека у подножия Афонтовой горы у основания стрелки, а также на правобережье Енисея (Градостроительство Сибири, 2011, с. 69–70).
   Форсированное освоение новых земель в Сибири – на востоке и северо-востоке, противостояние военным угрозам с запада и юга в Европейской части страны требовали значительных объемов производства металла и изделий из него. Железоделательная промышленность России базировалась в то время на низкосортных болотных рудах. В XVII в. она переходила к мануфактуре, постепенно сложился ее основной, центральный район, тяготеющий к Москве, наметился район на северо-западе, а к концу века обозначилось формирование металлургии на Урале.
   В Москве старейшей мануфактурой по обработке металла был Пушечный двор. Здесь работали также Оружейная палата и Денежный двор. В 1641 г. в столице насчитывалось 128 действующих кузниц. В Подмосковье работало несколько частных железоделательных заводов, принадлежащих представителям высшей боярской знати. К югу от Москвы располагался Тульско-Серпуховской район, где преимущественно трудились оружейники, работавшие на казну, однако тульское железо и серпуховской «уклад» (сталь) были хорошо известны населению страны и широко ходили на рынке. Во второй трети XVII в. голландскими и датским предпринимателями по последнему слову тогдашней техники были построены Тульские заводы, а также заводы в соседнем Каширском уезде. В итоге они владели семью чугунолитейными и железоделательными заводами в Тульско-Каширском районе. Заводы выпускали разнообразную продукцию – пушки, ядра, стрелковое и холодное оружие шли в казну; сошники, ручные мельницы, строительная фурнитура поступали на рынок. Годовая производительность выражалась в нескольких десятках тысяч пудов железа и готовых изделий (История народного хозяйства, 1960, с. 87–90). Необходимо отметить, что при царе Алексее Михайловиче Тульско-Каменские заводы приступили к масштабному экспорту оружия преимущественно в Голландию: начав поставки в 1646 г., в конце Тридцатилетней войны, они продолжали их и позднее. Так, 1675 г. Тульско-Каменские заводы отправили за границу 116 чугунных пушек, 43892 ядра, 2934 гранаты, 2356 мушкетных стволов, 2700 шпаг и 9687 пудов железа (Широкорад, 2007, с. 4).
   Своеобразным итогом территориального развития России в XVII в. явилось открытие в 1691 г. нерчинских месторождений золотосодержащего серебра, которые, однако дадут свое первое серебро и золото только в следующем веке – соответственно в 1704 г. и в 1752 г. (Бродель, 1992, с. 470–471). Таким образом, на юго-восточной оконечности третьей фазы «меховой» волны территориального развития в бассейне Амура, примерно век спустя после ее начала в бассейне Оби, было обретено то, что, в конечном счете, явилось причиной или, во всяком случае, одной из важнейших причин запуска самой «меховой» волны – месторождения денежных металлов, в которых страна весьма остро нуждалась. Это открытие явилось прологом «золотой» волны территориального развития России XIX в., которая пройдет по Сибири по следам волны «меховой».

Глава 3
XVIII век: Россия – экспортер корабельных товаров

3.1. Особенности ситуации территориального развития России XVIII века

   На базе достижений XVII в., обусловленных оперативным использованием конъюнктуры глобального рынка мехов, оплатой технологического трансферта в индустрии и военном деле во многом доходами от пушного экспорта, ростом товарно-денежного обмена и формированием единого внутреннего рынка благодаря регулярному поступлению из-за границы серебра, окрепшее Российское государство поставило и решило в XVIII в. задачу возвращения выходов к Балтийскому и Черному морям как к каналам внешней торговли. Чтобы «прорубить» эти «окна в Европу» Петром I были проведены реформы, направленные на укрепление политической системы опирающегося на дворянство абсолютизма, расширение его финансовой базы и совершенствование администрации, развитие мануфактурной промышленности, модернизацию армии и создание флота.
   Петровские реформы потому дали прочные результаты, в том числе и после смерти их вдохновителя и главного действующего лица, что для их реализации к началу XVIII в. уже были созданы надежные предпосылки в ходе развития России в предыдущем столетии. Петр Великий унаследовал огромную по территории страну, обладающую весьма значительными ресурсами – природными, людскими, материальными, достигшую определенной зрелости экономического и политического развития. Значение природных ресурсов сразу обнаружилось, когда в порядок дня был поставлен вопрос о форсированном развитии мануфактурной промышленности. На петровское правление приходится и начало разработки серебра в Нерчинске и золота на Алтае и Урале. Земельные ресурсы страны выглядели особенно значительными. К концу XVII в. был сформирован общероссийский внутренний рынок, в который были активно вовлечены даже самые широкие слои крепостного крестьянства и самые отдаленные осваиваемые территории. Были налажены устойчивые внешнеторговые связи на западе, юге и востоке. Купечеством были накоплены значительные капиталы. Вокруг Москвы сложился район мануфактурной промышленности. Существовала сеть городов, являющихся значительными центрами ремесел, а также имелся широкий слой кустарей – жителей деревень, для которых ремесло было уже основным занятием. Техника ремесла стояла на довольно высоком уровне в самых различных отраслях.
   Вместе с тем необходимость петровских реформ – и в этом смысле другую часть их предпосылок – сформировали вызовы, которые правящему классу России нельзя было больше игнорировать.
   Прежде всего, во-первых, необходима была развитая и разнообразная мануфактурная промышленность. Иными словами, необходимо было быстрое и масштабное расширение технологической и экономической базы дворянского абсолютистского государства. Достигнутый по итогам XVII в. уровень мануфактурного производства в России грозил обернуться крайне опасными последствиями в случае крупной войны на западе, а на фоне постоянного повышения активности в России иностранных купцов, прежде всего голландских и английских, создавал тенденцию потери национального контроля над внутренним рынком. Кроме того, без крупной мануфактурной промышленности невозможно было обеспечить дальнейшее развитие общероссийского рынка, т. е. экономически сплотить огромную, динамично растущую страну.
   Во-вторых, необходимо было наладить связи самих дворянских имений с платежеспособным рынком, что в тогдашних российских условиях ограниченности рынка внутреннего означало – с внешним рынком. Иными словами, необходимо было расширение экономической базы самого класса дворян-помещиков. Преобладавшее натуральное хозяйство дворянских имений дошло до пределов своего развития, и ни дальнейшее усиление эксплуатации крепостных крестьян в его рамках, ни введение каких-то агротехнических новшеств не могло решить проблему, так как приводило бы только к затовариванию, к увеличению производства, не находящего эффективного сбыта. По итогам XVII в. основные выгоды от экспорта, особенно мехов, получали купцы, прежде всего богатейшие, и «промышленные люди». Чтобы сделать дворянство прочной опорой абсолютизма, необходимо было наладить массовый экспорт продукции дворянских поместий.
   В-третьих, готовясь к борьбе с сильными и развитыми государствами за обладание балтийскими и черноморскими каналами внешней торговли с Европой, необходимо было повысить не только ресурсный, но и мобилизационный потенциал России. Иными словами, поставить под возможно более полный контроль абсолютистского государства с помощью всеобъемлющей бюрократии оборот всех ресурсов страны, особенно – расширить его фискальную базу, сформировать механизм подчинения интересов всех подданных государства, включая и дворян, государственным интересам. Государственная администрация конца XVII в. была ориентирована скорее на согласование интересов государства и различных социальных слоев его подданных, чем на обеспечение жесткого и всеобъемлющего диктата государства. Необходимо было сделать ее эффективным проводником воли абсолютизма.
   Военно-политическая ситуация сложилась так, что каналом внешнеэкономических связей страны Балтика стала с начала XVIII столетия, а Черное море смогло играть эту роль лишь к его исходу. Это обстоятельство повлияло на участие России в тогдашних глобальных рынках и на территориальное развитие страны. До последней четверти столетия лучшие черноземные районы по Дону, Кубани, Днепру и Южному Бугу либо не входили в состав государства, либо не были должным образом освоены, либо не имели выходов к портам и не могли служить базой экспорта зерна. Кроме того, отношения с Турцией нормализовались до уровня, обеспечивающего бесперебойную торговлю со Средиземноморьем, только к самому концу века. Поэтому начало массового экспорта зерна с этих южных земель через черноморские и азовские порты приходится только на начало следующего, XIX в.
   Зато в хинтерланд обретенных балтийских портов, особенно после открытия в 1709 г. Вышневолоцкого канала между Метой и Твердой, попали обширнейшие территории Нечерноземья до Волги, Камы и Урала. Это давало возможность массового экспорта тамошних продуктов, среди которых преобладали корабельные товары – совокупность материалов, необходимых для строительства и парусного вооружения корабля. В XVIII в. спрос на них рос – то был век океанского парусного флота, дальних сообщений и торговли, что определило превращение рынка корабельных товаров в глобальный.
   К исходу века, в 1793–1795 гг. ведущими статьями русского экспорта (в порядке убывания стоимости) были следующие сырьевые товары: 1) пенька и пакля; 2) лен и пакля; 3) железо полосовое, сортовое, обделанное; 4) сало; 5) льняные и пеньковые ткани; 6) рожь, пшеница, ячмень, мука; 7) юфть и кожи; 8) лесной товар; 9) семя льняное и конопляное; 10) грубые полотна. В заметных объемах вывозились также меха и щетина (Иголкин, Мотылев, 1988, с. 43–44; История народного хозяйства, 1960, с. 159). В этом перечне заметно преобладают корабельные товары и сырье для их производства, из перечисленных позиций к ним не относятся только сало (4), зерно, где на первом месте рожь, тоже продукт Нечерноземья (6), и юфть (часть позиции 7).
   Железо и полотно – продукты мануфактурного производства – стали экспортными товарами России уже в конце правления Петра I, точнее с 1722 г. Вместе с тем приходится констатировать, что идея крупного промышленного экспорта разделялась, по крайней мере изначально, далеко не всеми, даже в Берг-коллегии. Так, на донесение В.Н. Татищева, поставленного в 1720 г. руководить уральскими заводами и по ознакомлении с положением дел на месте представившего план с чертежом и сметой строительства железоделательного завода на реке Исети с 4 домнами и 16 молотами, последовал в 1721 г. ответ, что надо стараться умножать заводы серебряные, медные, квасцевые, «которых в России нет», а нового железоделательного завода не строить, так как «железных везде довольно» (Иофа, 1848, с. 57–58).
   В 1793–1795 гг. ведущими статьями русского импорта (в порядке убывания стоимости) были также во многом сырьевые товары, оборот части из которых в XVIII в. носил уже глобальный, межконтинентальный характер: 1) сахар всякий; 2) сукна и другие шерстяные изделия; 3) хлопчатобумажные ткани; 4) красильные вещества; 5) шелковые товары; 6) кофе; 7) вина и другие спиртные напитки; 8) фрукты свежие и сухие; 9) соль; 10) деревянное масло. В заметных объемах ввозились также инструменты, хлопок, москательные товары (Иголкин, Мотылев, 1988, с. 43–44; История народного хозяйства, 1960, с. 159). В этом перечне преобладают «глобальные товары», т. е. оборот которых имел уже межконтинентальный характер, причем это не только сырьевые товары – после первой промышленной революции в Англии глобальным стал и оборот основного ее продукта – хлопчатобумажных тканей (Бродель, 1992, с. 573–606). Таким образом, из перечисленных позиций к товарам собственно европейского рынка можно отнести только сукна (2), вина (но не ром) (7), фрукты (8), соль (9) – меньше половины позиций, четыре из десяти.
   Торговый баланс был неизменно активным и давал все более значительное положительное сальдо: если в 1754–1758 гг. вывоз превышал ввоз лишь на 7,3 млн руб. в среднем за пятилетие, то через 40 лет, в 1794–1798 гг. – уже на 90,8 млн руб. За тот же период резко возрос и объем внешней торговли – импорта в 7,7 раза, а экспорта в 8,4 раза (История народного хозяйства, 1960, с. 159).
   Структура и объемы внешней торговли России конца XVIII в. свидетельствуют, что начатые в его начале Петром Великим реформы дворянского абсолютизма были успешно реализованы. Ее основные цели были достигнуты: возвращены каналы внешней торговли с Европой (а военное присутствие простиралось подчас в Средиземное море); по ним во все возрастающих объемах стала вывозиться продукция поместий дворян (безраздельно правящего класса страны) и посессионных и вотчинных мануфактур, технический уровень которых вполне находился тогда на европейском уровне.
   «Россия даже великолепно приспособилась к промышленной «предреволюции», к общему взлету производства в XVIII веке. По велению государства и с его помощью появлялись горные предприятия, плавильни, арсеналы, новые бархатные и шелковые мануфактуры, стекольные заводы, от Москвы и до Урала. А в основе оставалась действующей громадная кустарная и домашняя промышленность. Зато, когда придет подлинная промышленная революция XIX в., Россия останется на месте и мало-помалу отстанет» (Бродель, 1992, с. 478).
   Некоторые признаки этого будущего отставания можно видеть и в структуре внешней торговли конца XVIII в. Так, Россия вывозила железа и примерно такую же сумму, что ввозила сахара. Железо преимущественно вывозилось в Англию, а сахар ввозился из английских вест-индских колоний. Железо выступало сырьем, которое во многом шло на развитие английского флота, строительство военных и торговых кораблей – т. е. высокотехнологичного по тем временам продукта, который к тому же выступал средством развития торговли и расширения ресурсной базы Англии. Сахар выступал предметом потребления обеспеченных классов России. Напомним, сахар являлся крупнейшей статьей тогдашнего российского импорта. Такая структура внешней торговли, несмотря на все достигнутые прежде успехи, способствовала тенденции развития технологического, производительного и ресурсного потенциала Англии и тенденции закрепления сырьевой специализации России, а также тенденции преимущественно непроизводительного потребления ее правящего класса – т. е. того, что «останется на месте и мало-помалу отстанет» в промышленном развитии XIX в., о которых упоминает выше Ф. Бродель.
   Если важнейшие свершения территориального развития в XVII в. достигались с помощью уникального комплекса традиционных отечественных технологий судостроения и деревообработки, то в XVIII столетии их обеспечили мануфактурные технологии, в ряде которых, прежде всего в черной металлургии и производстве полотна, Россия вполне соответствовала европейскому уровню, что показывает структура ее экспорта. Наметился и некоторый прогресс в агротехнике. Вместе с тем товарное производство большей части корабельных товаров и зерна осуществлялось руками крестьян, закрепощение которых достигло апогея к концу XVIII в. За сложившейся структурой экспорта стоял мощный социальный слой дворян, имения и вотчинные мануфактуры которых, наряду с посессионными мануфактурами, в основном и поставляли продукты на вывоз. В результате петровских преобразований дворянство окончательно сменило боярство как правящий класс. Именно на него, а уже не на богатейших купцов-царских гостей, абсолютистское государство опиралось в своем развитии, в том числе территориальном. При этом успехи политики крепостнического меркантилизма и общий подъем экономики к концу XVIII в., пусть и достигнутый преимущественно за счет экстенсивных факторов, создавали у подавляющей массы правящего класса дворян ощущение общего благополучия и постоянного прогресса. Более того, только сложившийся порядок вещей, закрепленный «Жалованной грамотой дворянству» 1775 г., обещал дальнейшее процветание дворянства на основе его социально-политического доминирования.
   С оглядкой на дворянские интересы в течение всего XVIII в. проводилась экономическая политика, которую можно назвать крепостническим меркантилизмом. Эта политика включала три направления: регулирование внешней торговли для обеспечения активного торгового баланса; поощрение горной промышленности, особенно для пополнения запаса драгоценных металлов; поощрение мануфактур, в том числе с целью сокращения импорта.
   При этом промышленный подъем и активная внешняя торговля достигались за счет торможения капиталистических и усиления крепостнических тенденций – распространения барщины в черноземной полосе и поместных мануфактур в Нечерноземье, приписке крепостных к государственным мануфактурам. В основе успехов в промышленности и торговле лежала, в конечном счете, крепостная эксплуатация крестьянского населения. В итоге, при очевидных успехах в производстве и экспорте сырья и материалов слабое развитие получили предпринимательские, купеческо-промышленные сектора – финансовый, «заморская» и биржевая торговля, торговое мореплавание и судостроение, производство готовых изделий для экспорта. Слабость этих секторов внесет свой важнейший вклад в то, что Россия «останется на месте и мало-помалу отстанет» в промышленном развитии XIX в., на что указывает Ф. Бродель.
   Решение в XVIII в. главной геополитической задачи возвращения выходов к Балтийскому и Черному морям как к каналам внешней торговли и обеспечивавших ее экономических задач развития мануфактурного производства и значительного повышения экспортного потенциала дворянских имений обусловило перенос центра тяжести событий территориального развития России как ведущего мирового экспортера сырьевых товаров из Сибири, как это имело место в XVII в., на Европейскую часть страны.
   Сменился в XVIII в. и главный внешнеторговый партнер. В XVII в. важнейшим потребителем российских мехов, хлеба, конопли выступала Голландия, тогдашний экономический лидер, и между странами сложилось определенное стратегическое взаимопонимание. В XVIII в. основным потребителем российских корабельных товаров оказалась Англия, ставшая «владычицей морей» в результате войны за испанское наследство в 1701–1713 гг. Отношения с Англией складывались далеко не так ровно, как с Голландией, они знали периоды и эпизоды как сотрудничества, так и соперничества. Со второй трети XVIII в. эти отношения оформлялись различными межгосударственными договорами.
   Петр I посетил Англию еще во время Великого посольства 1697–1698 гг. Северная война России против Швеции – стратегического союзника Франции – велась на востоке Европы одновременно с войной Англии против Франции и Испании за испанское наследство на западе континента. Это обстоятельство сближало интересы России и Англии в тот исторический период. Например, после ряда успехов России в войне против Швеции в кампании 1716 г. российский линейный корабль «Ингерманланд», построенный по проекту самого Петра I, выступал флагманом соединенной англо-голландско-датско-русской эскадры против шведов (Соломонов, 2012, с. 88). Однако в 1720 г. последовал временный разрыв дипломатических отношений между двумя странами. Северная война, закончившаяся Ништадтским миром 1721 г., имела своим результатом не просто присоединение к России Ингерманландии, Лифляндии, Эстляндии и части Карелии, а русское преобладание на Балтике, низведение Швеции на роль второстепенной державы. В 1721 г. Петр I принимает титул императора, а Россия объявляется империей и решительно вступает с этого времени в сферу европейской политики.
   Последующие правления не меняли двойственного характера отношений с Англией – сотрудничества-соперничества. В разные периоды XVIII в. на первый план выходило то одно то другое. В 1731 г. возобновляются дипломатические отношения между двумя странами. В 1734 г. заключается русско-английский торговый договор. В 1742 г. в Москве заключается русско-английский договор о союзе. В 1750 г. Англия присоединяется к русско-австрийском договору о союзе. В 1756 г.
   Россия присоединяется к союзу Австрии и Франции против Пруссии, поддерживаемой Англией, при условии, однако своего неучастия в войне с Англией. В 1780 г. Россия совместно с Голландией, Данией и Швецией принимают Декларацию о вооруженном нейтралитете в войне Англии с ее колониями в Северной Америке, а также Францией и Испанией. В 1793 г. заключается англо-русская конвенция «относительно общих действий России и Англии против Франции». В 1795 г. заключается русско-автрийско-английский союз против революционной Франции. В 1798 г. Россия вступает во вторую анти-французскую коалицию, заключив договор о союзе с Англией и Австрией, а также договор о союзе против Франции с Турцией. Наконец, в 1800 г. заключается конвенция России, Дании, Швеции и Пруссии о вооруженном нейтралитете против Англии.
   Параллельно с бурными событиями в Европейской части страны вокруг Балтики и Черного моря происходило развитие геополитической, экономической и научной активности России в Азии, а также в Америке. Хотя размах и относительное значение этой активности для государства уступали достижениям предыдущего, XVII в. По мере усиления феодальной эксплуатации продолжалось бегство крестьян, в том числе на незанятые земли Сибири. В то же время усиление закрепощения крестьянства в Европейской части страны, помещичье освоение причерноморского юга, а также Поволжья, усиление контроля за миграцией населения резко сужали базу заселения и освоения Сибири. Сибирь и Тихий океан не оказывались по этой совокупности причин среди приоритетов правящих кругов, хотя начавшая в районе Нерчинска в 1704 г. добыча серебра, а с 1754 г. и золота (Бродель, 1992, с. 471) убеждали, что Сибирь богата не только мехами. Да и торговля мехами с Китаем была весьма для России прибыльной.
   Первоочередной геополитической задачей XVIII в. в Восточной Азии выступало урегулирование отношений с Китаем и прежде всего – последовательная демаркация и укрепление границы с ним. Нерчинский договор 1689 г. оставил открытыми многие насущные вопросы в этой области. Как итог многообразных и разнонаправленных русско-китайских взаимодействий в первой четверти XVIII в. в контексте возросшей мощи России в ходе Петровских реформ, в 1727 г. между двумя империями был заключен Буринский договор об определении границы по реке Кяхте и Западным Саянам, которым признавалось вхождение Бурятии и Хакасии в состав России.
   Еще в 1724 г. было решено отправить на китайскую границу в связи с участившимися пограничными конфликтами 2000 конных и пеших солдат и прислать в Забайкалье из Тобольска, центра Сибирской губернии, специалистов в области фортификации, строительства крепостей, которые как раз перед этим создавали укрепления Иртышской линии на Алтае (Градостроительство Сибири, 2011, с. 204). В 1725 г. в Китай был отправлен чрезвычайный посол граф С. Л. Владиславлев-Рагузинский с задачами уточнения границ и защиты русского купечества (в 1722 г. в Пекине произошел инцидент с высылкой купцов русского каравана). По пути следования в Иркутске Рагузинский встретился с приданными ему для съемки приграничных территорий четырьмя геодезистами и отправил двоих из них для съемки территорий «от реки Горбицы до Каменных гор и от Каменных гор до реки Уди», а двух других – «вверх по Иркуту-реке и оттуда исследовать пограничные места до реки Енисея, где Саянский камень, и до реки Абакана» (Широкорад, 2004, с. 27). С августа 1726 по май 1727 г. посол находился в Пекине, предлагая подписать трактат, фиксирующий статус-кво между двумя империями на тот момент. Китайская сторона, однако, выдвигала ряд территориальных претензий. После долгих споров богдыхан повелел трем своим министрам отправиться вместе с Рагузинским на границу и там подписать трактат. В итоге 20 августа 1727 г. на реке Бурее был подписан договор, по которому русско-китайская граница начиналась от крепости Усть-Каменогорская при впадении реки Ульбы в Иртыш и шла до Аргуни по гористой малонаселенной местности. Повернув затем по течению Аргуни на север, граница пересекала Амур и шла на восток к Охотскому морю. Для взаимной торговли предусматривалось два пункта – Кяхта на реке Селенге и Цурухайтуй на Аргуни (Широкорад, 2004, с. 27–29).
   Направляясь с дипломатической миссией в Пекин через Сибирь – от Тобольска до Нерчинска, С. Л. Владиславлев-Рагузинский на своем долгом пути не только знакомился со всеми местными материалами по истории российско-китайских отношений и демаркации границы, но и проводил инспекцию состояния оборонительных сооружений и городов в Забайкалье. Они вызвали у государственного деятеля крайнюю тревогу, о чем он неоднократно информировал в докладных записках в Сенат в 1726 г. Главным предметом озабоченности Рагузинского было полное несоответствие требованиям «пушечного боя» укреплений Селенгинска, что, по мысли государственного деятеля, многократно проявлявшего глубокий географический подход к решаемым вопросам, в случае серьезного вооруженного конфликта с Китаем, открывало прямой незащищенный речной путь в 2500 верст вглубь страны до самого Енисейска. Учитывая важное значение, которое придавали в Петербурге миссии Рагузинского, последовал правительственный указ от 26 декабря 1726 г. «О построении крепости Селенгинской». Рагузинский даже лично подыскал новое, отвечающее всем фортификационным требованиям место для фортеции, которая и была там возведена в 1727 г. (Градостроительство Сибири, 2011, с. 203–204). Строительство крепости шло, таким образом, параллельно с ведением российско-китайских переговоров.
   В 1753 г. Сенат по представлению графа П. И. Шувалова решил выяснить возможности организации судоходства по реке Амур. Коллегия иностранных дел представила соответствующую записку, по которой Сенат вынес решение «домогаться у китайского двора свободного плавания по Амуру», а пока найти удобное место у впадения реки Ингоды в Аргунь для постройки судов, для чего «употреблять морских служителей, оставшихся в Сибири от Камчатской экспедиции», и построить два судна, способных спуститься по Амуру и следовать морем в русские порты, и обеспечить эти суда припасами и командой. В 1756 г. в Пекин был отправлен для выяснения этого вопроса советник Коллегии иностранных дел. В 1757 г. китайский двор отказал в позволении русским судам плавать по Амуру, о чем было в 1758 г. по возвращении доложено Сенату. В 1764 г. Сенат снова вернулся к вопросу о навигации по Амуру, и снова с тем же отрицательным результатом (Широкорад, 2004, с. 31–32).
   В 1756–1770 гг. в Забайкалье вдоль китайской границы было сооружено несколько крепостей – помимо Сенгинской крепости еще Троицкосавская (прикрывавшая Кяхту), Акшинская (посередине между Кяхтой и Цурухайтуем, в 50 верстах от границы), Новоцурухайтуевская (в 800 верстах к востоку от Кяхты и в 145 верстах к югу от Аргунского острога на левом берегу Аргуни), Кударинская, Старо-Тункинская, Харацайская и Чиндантская. В каждой крепости находился комендант. Крепости были по большей части земляные, в виде правильных многоугольников, с капонирами или бастионными фортами, с длиной полигона каждого фронта 200–300 м. Кроме того, было оборудовано три редута, и установлено 17 пикетов. В Троицкосавскую и Чиндантскую крепости было определено по 150 казаков, а в остальные – по 100. Все крепости были вооружены пушками и имели артиллерийскую прислугу. В крепостях и редутах пограничной линии по ведомости 1793 г. состояло: 845 человек пехоты, 1590 казаков, 29 артиллеристов. В 1810 г. гарнизоны из крепостей были выведены, а постройки проданы с торгов (Градостроительство Сибири, 2011, с. 206–207; Широкорад, 2004, с. 30). При таком уровне деконцентрации сил и средств трудно было вести активную политику в бассейне Амура. Хотя достигнутый уровень российско-китайской торговли и в целом также пассивное поведение китайской стороны в этом регионе до поры устраивали Россию, занятую решением более насущных геополитических проблем на юге и западе Европейской части страны.
   На протяжении всего XVIII в. Российским государством велась последовательная исследовательская работа в Северо-Восточной Азии, а также на северо-западе Северной Америки. В 1725–1730 гг. состоялась первая Камчатская экспедиция В. Беринга. После окончания первой Камчатской экспедиции по проекту В. Беринга, доработанному Академией наук, была осуществлена Великая сибирская экспедиция – широкая программа исследования Сибири, берегов Ледовитого океана, Камчатки, северной части Тихого океана. Число участников экспедиции доходило до 600, вся экспедиция была разбита на отдельные отряды, каждому из которых были поручены особые работы и районы исследования, главное начальство над всей экспедицией было поручено Берингу. Обширная экспедиционная программа была выполнена только к 1743 г.: путь от Камчатки к Японии вдоль Курильской гряды был пройден и нанесен на карту в 1738–1739 гг.; впервые были составлены карты побережья Ледовитого океана; исследована Камчатка, Курильские и Алеутские острова; достигнуты берега Америки (в 1741 г. В. Беринг) (История Российского флота, 2007, с. 113–115).
   Интенсивные исследования Камчатки и Аляски продолжались и в последующие годы. Важнейшую роль в них сыграла во многом инициированная М. В. Ломоносовым секретная морская экспедиция к берегам Аляски с 1764 по 1771 г. под командой капитана П. К. Креницына, подробно описавшая ряд Алеутских островов (Перевалов, 1949, с. 296–301, 435–458). Любопытно, что после окончания этой секретной экспедиции (даже изначально именовавшейся официально «Комиссией, посланной для описи лесов по рекам Каме и Белой и по впадающим в оныя реки») по личному распоряжению Екатерины II ее журнал был переведен и передан вместе с копией подлинной карты плавания шотландскому историку В. Робертсону для публикации в его книге «История Америки», вышедшей в Лондоне в 1777 г. (Магидович, 1953, с. 123). Первые русские поселения на Аляске, прежде всего на острове Кадьяк, были основаны в 1784 г., сразу после провозглашения независимости США.
   В последнее двадцатилетие XVIII в. геополитическому вакууму у тихоокеанских рубежей России приходит конец. Северная часть Тихого океана начинает привлекать внимание европейских держав. Во время своей третьей экспедиции Дж. Кук с 1776 по 1780 г. плавал к северо-восточному побережью Северной Америки, в Беринговом и Чукотском морях, пытаясь открыть северо-западный проход межу Азией и Америкой. Участвовавший в этой экспедиции английский мичман Биллингс, подавая графу И. Г. Чернышеву, ведавшему делами Особого кабинета Екатерины II по вопросам морского флота, письмо с просьбой о принятии его на русскую службу, прямо указывал в нем, что надеется быть использованным не столько как офицер флота, сколько для организации торговли мехами котиков на островах, открытых этой экспедицией (Алексеев, 1966, с. 71). В 1799 г. начинает создаваться Охотская военная флотилия на Тихом океане, издается Указ об укомплектовании судов, строящихся в Охотске, военной командой. В том же учреждается Российско-Американская компания.
   В целом по итогам XVIII в. присутствие России на севере Тихого океана и в прилегающем к нему регионе Северо-Восточной Азии носило локальный очаговый характер. Так, когда по Уставу 1822 г. сибирские города были разделены на три разряда в соответствии с количеством проживающего в них населения – многолюдные, средние и малолюдные, в группу малолюдных городов в Охотском приморском управлении попали Охотск и Гижига; в Камчатском приморском управлении – Петропавловский порт; в Якутской области – Олекминск, Вилюйск, Верхоянск, Средне-Колымск. При этом все эти города не подходили по размерам даже под категорию малолюдных, но причислялись к ним по местоположению окружного управления. В Якутской области только сам Якутск был отнесен к средним городам, а ближайшим многолюдным городом оказывался Иркутск, центр одноименной губернии, в состав которой входили в то время все российские дальневосточные земли, включая Камчатку (Рабцевич, 1981, с. 169).

3.2. Трансформация организационно-территориальной структуры

   В XVIII в. развитие организационно-территориальной структуры под воздействием участия в глобальных рынках корабельных товаров опосредовалось политикой крепостнического меркантилизма, включавшей покровительство отечественной горной и мануфактурной промышленности, рост налогообложения крепостного крестьянства и купечества при освобождении от налогов дворянства, резкое усиление регламентации самодеятельной активности и миграций населения, вмешательство в нее огромного бюрократического аппарата, общую бюрократизацию государственного управления. Главным фактором развития организационно-территориальной структуры выступал постоянный рост фискальных потребностей государства.
   Важнейшим инструментом развития фискальной администрации выступила губернская реформа 1707–1709 гг. Инструментом экономической политики крепостнического меркантилизма, получившей при Петре I промышленное направление, а также и собственно промышленной политики, последовательно проводившей принцип обеспечения экономической независимости страны, служил ряд коллегий, учрежденных с 1717 г. по шведским образцам.
   Еще в 1700 г. был создан Рудный приказ для организации разведки полезных ископаемых. Однако он не оправдал возлагавшихся на него надежд и в 1711 г. был упразднен. Для руководства всей горной промышленностью в конце 1719 г. была учреждена Берг-коллегия. Параллельно на Урале была сформирована обособленная группа горнозаводской администрации – Бергамт, тем самым главный, Уральский, горнопромышленный район страны получил отдельный, специализированный орган управления (История народного хозяйства, 1960, с. 124). Формирование и осознание Урала как важнейшего самобытного макрорегиона страны, «отделение» – административное, экономическое и социокультурное – его от Сибири состоялось именно в XVIII в. и именно в связи с формированием там мощного горнопромышленного района. Это явилось результатом углубления географического разделения труда, совершенствования общероссийского рынка, роста производительных сил Уральского региона. Важнейшую роль здесь сыграло и основание общепризнанного центра всего региона – административного, культурного, технологического, во многом и производственного, через который, в конечном счете, в середине XVIII в. прошла и основная артерия, связывающая Европейскую Россию и Сибирь. Этим центром стал Екатеринбург (названный так в честь Екатерины I), инициатором и во многом реализатором создания которого выступил выдающийся государственный деятель и географ первой половины XVIII в. В. И. Татищев, руководивший горнозаводским делом на Урале в 1720–1722 и в 1734–1737 гг.
   До 1708 г. уральские заводы подчинялись сибирским воеводам, а после губернской реформы – сибирским губернаторам. После образования Берг-коллегии для развития уральской горной промышленности было решено создать специальное горное управление сибирскими заводами. В 1720 г. по именному указу Петра I Берг-коллегия под руководством Я. Брюса назначила В.Н. Татищева первым начальником этого управления. Ему поручалось «в Сибирской губернии на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные разные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить» (Иофа, 1948, с. 54–55).
   Вместе с Берг-коллегией возникла Мануфактур-коллегия, первоначально в рамках одного учреждения. С 1722 г. Мануфактур-коллегия стала самостоятельной. Находясь в Москве, она ведала легкой и пищевой промышленностью России. В Петербурге находилась Мануфактур-контора, курировавшая легкую и пищевую промышленность Северо-Западного района – Петербурга, Новгорода, Пскова и их окружения. Коллегии действовали на основании регламентов. Так, регламент Мануфактур-коллегии, принятый в 1723 г., обязывал ее заботиться о создании новых предприятий; об обеспечении предприятий сырьем; предписывал оберегать привилегии предоставленные предприятиям; с разрешения Сената субсидировать или кредитовать предприятия; передавать казенные заводы частным лицам; осуществлять надзор за организацией производства и качеством продукции; приглашать иностранных специалистов. Как и Берг-коллегия, Мануфактур-коллегия распределяла льготы и привилегии в подведомственных отраслях, представлявших первоочередной государственный интерес. Мануфактур-коллегия раздавала разрешительные указы на создание мануфактур и присвоение привилегий. Именно поэтому возникла своеобразная категория «указных фабрикантов». Их ценными привилегиями – как и царских гостей в предыдущем веке – стало освобождение от произвола местных властей и солдатского постоя (История народного хозяйства, 1960, с. 124–125).
   Важнейшее значение имела объявленная Берг-коллегией в 1719 г. «горная привилегия», разрешившая каждому жителю России искать руды и добывать их даже на чужих землях, не исключая помещичьих и казенных. Владельцу земли давалось лишь первоочередное право на устройство рудников. Если он уклонялся от этого, добычу мог вести сам разведчик, уплачивая владельцу земли -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

своей прибыли. Торжественно объявлялось, что никто не вправе отнять заводы у их законных владельцев. Берг-привилегия давала заводовладельцам даже такие права, которые ущемляли привилегии дворянства, в чем собственно и проявлялся радикализм промышленной политики Петра I. Однако это исключение: Петр I охранял интересы дворянства и особенно укреплял дворянское землевладение; так, указ 1714 г. о единонаследии фактически признавал поместья наследственными владениями, как и вотчины (История народного хозяйства, 1960, с. 127–128).
   При Петре I началось широкое строительство казенных заводов со значительными инвестиционными затратами. Не ограничиваясь раздачей привилегий, петровское правительство переходило к прямому финансированию мануфактур за счет казны. Более того, казенные заводы подчас передавались купцам. Так, еще в начале XVIII в., в 1702 г., Никита Демидов получил Невьянский завод на Урале, а в 1711 и 1720 гг. компаниям купцов в Москве были переданы соответственно Полотняный завод и Суконный двор. Причем в последнем случае компания купца Щеголина получила еще и беспроцентную ссуду на три года с обязательством погасить ее поставками сукон «на мундирное строение». Важнейшее значение для мануфактуристов имели меры правительства по обеспечению предприятий рынками сбыта и сырьем. Для этого практиковались введение монополий (например, в 1717 г. компания Апраксина получила монополию на производство шелковых тканей, а в 1719 г. Савельев и Томилины – на производство скипидара) и меры тарифной политики по освобождению ввоза сырья от пошлин или запреты на вывоз отдельных видов сырья (например, указ 1720 г. о запрещении вывода шерсти и овчины), а также административные меры по распространению производства необходимых продуктов (например, указ 1715 г. предписывавший удвоить посевы льна и продвигать его возделывание в губернии, где он раньше не сеялся). Особенно важными для мануфактуристов были меры по обеспечению промышленности рабочей силой. Первоначально мануфактуристов ориентировали на использование «вольных наемщиков», но их оказалось явно недостаточно. И, в конечном счете, указ 1721 г. разрешил «купецким людям» к имевшимся у них заводам «деревни покупать невозбранно» – т. е. была сформирована посессионная мануфактура, когда рабочие прикреплялись к предприятию, а не принадлежали его владельцу, когда тот не мог ни продать предприятие отдельно от людей, ни перевести их на другие работы вне предприятия. Было положено начало приписке крестьян к заводам (История народного хозяйства, 1960, с. 126–129).
   Петровские подходы в промышленной политике реализовывались и позднее. Так, Инструкцией 1734 г. В.Н. Татищеву, поставленному Берг-коллегией управлять уральскими заводами, разрешалось к каждой домне приписывать по 100–150 дворов, а к каждому молоту «передельных» заводов – по 30 дворов. На уральские казенные заводы отправлялись рекруты. Сама квалификация рабочего могла становиться основанием для его закрепощения – указ 1736 г. предписывал «быть вечно при фабриках» тем наемным рабочим, которые «не в простых работах обретались». Только в последней трети XVIII в. при Екатерине II, последовала некоторая либерализация промышленной политики – мануфактурная промышленность окрепла, прочно срослась с рынком и, по сути, нуждалась не в субсидиях и привилегиях, а скорее в устранении или ограничении монополизма. В этом направлении последовала череда указов: указ 1762 г. запретил покупку крепостных к мануфактурам; указ 1769 г. допускал свободу ткацких промыслов при условии платежа налога (изготовление сермяжного сукна, холста и полотна крестьянами освобождалось даже от него); Манифест 1775 г. в общей форме провозгласил свободу торговли и промышленности; наконец, в 1779 г. была ликвидирована сама Мануфактур-коллегия (История народного хозяйства, 1960, с. 164–166).
   В 1712 г. была создана Коммерц-коллегия, призванная «смотреть за всеми торгами и торговыми действиями», которая занималась таможнями, торговым правом и мореплаванием. Она пришла на смену созданной еще в 1699 г. в Москве Бурмистерской палате, которой были переданы функции регулирования торговой деятельности, изъятые из ведения воевод. Бурмистров разрешалось избирать самим торговым людям. В остальных городах купеческими делами ведали Земские избы, тоже выборные. Мерой по формированию структуры, координировавшей центральные и местные органы управления и, отчасти, самоуправления торговой и предпринимательской деятельностью, выступило создание магистратов в 1720 г., во главе которых ставился Главный магистр, находившийся в Петербурге и подчиненный непосредственно Сенату. Регламент Главного магистра предписывал ему курировать вопросы торговли и предпринимательства, в том числе развивать корабельное хождение, заботиться об «умножении ярмарок и торгов», организации бирж. Параллельно городское население делилось на «регулярных граждан» – купцов, мануфактуристов, судовладельцев, врачей, аптекарей, ремесленников и «подлый народ», к которому причислялись «обретающиеся в наймах и в черных работах». Для «регулярных» вводился гильдейский строй – они делились на две гильдии: в первую зачислялись крупные торговцы, мануфактуристы, судовладельцы, лекари и аптекари, а во вторую – мелкие торговцы и ремесленники. В 1722 г. было декретировано создание ремесленных цехов, продолжившее линию на создание профессиональных объединений в экономической сфере, начатую в 1699 г. указом о создании русскими купцами компаний для торговли с иностранными государствами. Десяткам таких компаний были выданы государственные субсидии, государство заключало также торговые договоры с иностранными государствами, а Коммерц-коллегии предписывалось ознакомлять русских купцов с их торговыми уставами (История народного хозяйства, 1960, с. 131–132).
   В регламентации внешнеторговой деятельности последовательно проводились принципы меркантилизма. Государство предписывало, чтобы русские товары более «на деньги продаваны были, нежели на товары меняны». Пошлины взимались только золотом и серебром. В 1695 г. появился указ, разрешавший русским и иностранным купцам покупать беспошлинно товары на определенную сумму, если такое количество российских денег было получено в казне в обмен на ефимки.
   В 1724 г. был введен первый жестко протекционистский таможенный тариф, фактически запретительные пошлины на ввоз промышленных товаров, производившихся в России, тогда как импорт ценного сырья ими не облагался. Так, на широкую номенклатуру промышленных товаров вводилась фактически запретительная пошлина, когда предписывалось взимать 75 % ввозной цены ефимками с большого числа промышленных изделий – железо, полотно, парусина, шелковые ткани, лены, иголки, купорос, воск и т. д. Высокие сборы – 50 % — были установлены и на ввоз ряда предметов роскоши – карты, бархат, голландское полотно и т. д. Немалые пошлины – 25 %— устанавливались и на товары, которые производились в России, но в недостаточном количестве – писчая бумага, шерстяные ткани, полушелковые ткани, шляпы, бутылки, выделанные кожи и т. д. Зато импорт сырья, необходимого владельцам мануфактур, освобождался от пошлин – шелк-сырец и др. – или ограничивался вывоз нужного сырья. Поощрялся экспорт промышленной продукции снижением пошлин вдвое или их отменой – вывоз железа, меди, полотна некоторых сортов, красителей, крахмала и т. д. Если же товары вывозились на русских кораблях, пошлины снижались еще больше. Внешняя торговля по меркантилистским представлениям жестко регламентировалась, чтобы облегчить получение государством доходов от нее. В основном она была монополизирована и велась откупщиками или торговыми компаниями монопольного характера (История народного хозяйства, 1960, с. 132–133).
   Те же принципы меркантилизма реализовывали и последующие таможенные тарифы. В 1753 г. импортные пошлины были повышены в связи с отменой внутренних пошлин. Таможенный тариф 1754 г. был вполне протекционистским – большинство импортных товаров были обложены пошлиной в 33 % их стоимости, а некоторые – в 60, 80 или даже в 100 %. Зато ввоз сырья и полуфабрикатов облагался весьма незначительным сбором. Таможенный тариф 1767 г. запрещал ввоз целого ряда товаров, которые производились в России, и устанавливал высокие пошлины на ввоз предметов роскоши.
   Противоречия крепостнического меркантилизма нашли отражение в нормативной базе. Меркантилистскую тенденцию представляет указ 1719 г. «Горная привилегия», предоставлявший право всем жителям России вести поиск руд и устраивать металлургические предприятия как на собственных, так и на государственных землях. Крепостническую тенденцию олицетворяет указ 1722 г. о подушной подати, действовавший до 1887 г., в соответствии с которым на основании поголовной переписи (по указу 1718 г.) специальными канцеляриями, укомплектованными офицерами, поименно фиксировалась принадлежность «тяглецов» только к одной из трех категорий – помещичьих или казенных крепостных крестьян и посадских людей.
   Период прямого администрирования внешней торговли выразился в указе 1713 г., жестко ограничившем экспорт через Архангельск (в разгар Северной войны, при господстве шведов на Балтике), в насильственном переселении тысяч купцов с семьями в новую столицу, в государственных монополиях на экспорт ряда ходовых товаров (пеньки, льна, хлеба, воска, икры и т. д.). Эти меры отрицательно сказались на деятельности купечества. А вот указ 1719 г. оставил «казенными товарами» только поташ и продукты смоляных промыслов, фактически знаменуя собой либерализацию торгово-экономической политики, выражавшей капиталистические тенденции. Это коснулось и внутренней торговли – указ 1711 г. допускал к занятиям ею «людей всякого звания», в 1752 г. были ликвидированы внутренние таможни, а в 1775 г. доступным для всех было объявлено учреждение всякого рода промышленных заведений.
   Потребности армии и флота, важнейших инструментов территориального развития XVIII в., во многом определяли губернскую реформу территориального деления и управления 1707–1709 гг., развивавшую деление страны на военные и финансовые округа, сложившееся при царе Федоре Алексеевиче на исходе последней трети XVII в. Финансирование каждой воинской части было закреплено за одной из восьми петровских губерний, фактически военно-административных округов, и важнейшей функцией губернского управления стало содержание этих частей.
   Именной указ 1709 г. об образовании губерний содержал в том числе роспись 339 городов и пригородов по губерниям. Ближняя канцелярия передала роспись по каждой губернии вновь назначенным губернаторам, которым следовало выехать на места и, не вступая в управление, «о денежных зборах, о всяких делах присматриваться», а затем вернуться к назначенному сроку в Москву и о своих соображениях доложить Петру I. Губернаторы возвратились в Москву в конце 1709 – начале 1710 г. и совместно с Ближней канцелярией участвовали в составлении бюджета на 1710 г. (Авшаров, 1982, с. 93). Таким образом, изначально губернская реформа была связана с реализацией фискальных задач государства.
   При подготовке реформы с 1707 г. Ближняя канцелярия старалась сохранить в новых губерниях прежнюю структуру военных и финансовых округов. Вместе с тем ряд будущих губернаторов, привлеченных к предварительной работе над губернской реформой, пользуясь своим непосредственным подчинением Петру I, а не Приказам, старался внести и вносил коррективы в роспись городов и пригородов. Дело в том, что областная реформа 1707–1709 гг., перечеркнув городовую реформу 1699 г., вновь подчиняла посадское население региональной (местной) администрации. Поэтому будущие губернаторы были заинтересованы во включении в состав «своих» губерний возможно большего числа экономически развитых и/или активно развивающихся городов с многочисленным посадским населением как для расширения податной базы, так и для выполнения многочисленных повинностей. Как показывает сравнение сохранившихся трех последовательных вариантов росписи городов и пригородов (с 1707 по 1709 г.), больше всего преуспел в изменении первоначального варианта росписи в свою пользу и в присоединении к «своей» губернии будущий губернатор Петербургской губернии. Хотя были также произведены определенные изменения и в пользу Киевской и Казанской губерний (Авшаров, 1982, с. 94–98).
   К концу века, в ходе екатерининской реформы 1775 г., число губерний достигло 50, был расширен набор их функций, упорядочено взаимодействие с центральными органами. Такой вариант административно-территориального деления стал регулярным и удобным – Екатерина II сама разработала два критерия, важные для местных и фискальных нужд, которые были последовательно претворены в жизнь. Во-первых, примерно равные дистанции от губернского центра до границ губернии, а во-вторых, примерно равное население губерний – 300–400 тыс. податных мужских душ для губерний и 20–30 тыс. таких душ для уездов, составляющих губернии. Удобство, практичность такого варианта административно-территориального деления стали залогом его исторической стабильности (Трейвиш, 2009, с. 171). Губернии стали комплексным инструментом территориального управления решением фискальных, административно-хозяйственных и полицейских задач.
   В 1769 г. Россия, активный и успешный участник глобальных рынков сырья, сделала в Амстердаме, одном из мировых финансовых центров, первый внешний заем на сумму 7,5 млн гульденов. Затем последовал заем в Генуе на сумму 1 млн пиастров. Примечательно, что делались эти первые займы для военно-политических, а не для экономических нужд: ими финансировался проход эскадры с Балтики на Средиземное море и пребывание там во время Русско-турецкой войны. Потом практика внешних заимствований была продолжена, и в 1795 г. внешние долги России составляли 62 млн гульденов, или 41,1 млн руб. ассигнациями (История народного хозяйства, 1960, с. 160–161).
   Примечательно также, что размещали займы не банки (их создание не относится к успешным начинаниям рассматриваемого века), а придворные банкиры. В 1798 г. Павел I даже учредил «Контору придворных банкиров и концессионеров» для внешних и внутренних операций по кредитованию русского правительства, которая поддерживала постоянные связи с банкирскими домами Лондона, Амстердама, Генуи, Гамбурга, Берлина, Вены и ряда других городов. Она использовала своих европейских корреспондентов для своевременной доставки денег в места дислокации русской армии и флота во время военных действий в Европе, а также российским дипломатическим представительствам за границей. В деятельности конторы участвовали предприниматели как европейского, так и российского происхождения. Все компаньоны по придворной конторе имели свои собственные торговые дома или банкирские конторы (Ананьич, 1991, с. 13).
   Другим начинанием Павла I по развитию участия России в глобальных рынках, стало учреждение в 1799 г. Российско-Американской компании. Она сыграла ключевую роль в освоении Аляски, продолжив на восток «пушную» волну освоения XVII в., и в превращении востока Сибири из «края света» в базу развития новых земель. Правление Российско-Американской компании поначалу даже размещалось в Иркутске, главном городе одноименной губернии, образованной в 1764 г. при делении огромной Сибирской губернии на Тобольскую и Иркутскую, административно оформлявшем признание различий условий, уровня и характера освоения Западной и Восточной Сибири.

3.3. Трансформация хозяйственно-территориальной структуры

В XVIII в. быстрые изменения территориальной структуры в результате активного выхода на рынки корабельных товаров, а также на европейский рынок зерна коснулись многих отраслей, районов и центров России (см. рис. 3.1).
В первой четверти XVIII в. кардинально поменялось соотношение основных внешнеторговых портов. Санкт-Петербург, основанный в 1703 г., уже в 1725 г. обеспечивал в несколько раз больший внешнеторговый оборот, чем Архангельск – прежде единственный вывозной порт России. Всего за четверть века произошла полная переориентация экспортных грузопотоков с Белого моря на Балтику, где наряду с Петербургом свою роль играли Нарва, Выборг, Ревель, но особенно – Рига. В хинтерланд обретенных балтийских портов, прежде всего после открытия в 1709 г. Вышневолоцкого канала между Метой и Тверцой, попали обширнейшие территории Нечерноземья по Волге, Каме и до Урала. Это давало возможность массового экспорта тамошних продуктов, среди которых преобладали корабельные товары.

   Рис. 3.1. «Корабельная» волна территориального развития России в XVIII веке

   Внешняя торговля новой столицы стимулировалась в значительной мере в ущерб Архангельску. Богатые архангельские купцы были переселены в Петербург. По указу 1716 г. через Петербургский порт должна была экспортироваться 7б часть всех товаров, «отпускаемых за границу», – напомним, что в это время Северная война еще не была закончена, и на Балтике активно оперировал шведский флот. Через год – снова в военное время – были установлены квоты Петербурга и Архангельска также и по импорту, соотношение устанавливалось как 2:1 в пользу города на Неве. По указу 1720 г., экспорт товаров через Петербург освобождался от пошлин, а импортные пошлины снижались с 5 до Ъ%. И в результате предпринятых мер в 1724 г. в порт Санкт-Петербурга прибыло 180 кораблей, а в Архангельск – только около 50, несмотря даже на то, что шведские пираты мешали торговому судоходству в Балтийском море и после подписания Ништадского мира и окончания Северной войны (История народного хозяйства, 1960, с. 131, 142).
   Активно росла и развивалась промышленность, трансформировалась ее территориальная структура. В конце XVII в. в России было до 30 мануфактур, образующих компактный район вокруг Москвы и отдельные очаги в Поволжье, Предуралье и в Олонецком крае. Сто лет спустя, в конце XVIII в. в стране насчитывалось свыше 1200 мануфактур, т. е. их количество возросло более чем в 40 раз, и сложилось три мощных промышленных района в Европейской части страны, один из которых – Уральский – по объемам производства и экспорта приобрел мировое значение. Началось точечное промышленное освоение Зауралья: в районе Нерчинска в Забайкалье и на Колывановских заводах Алтая уже в 1700-х гг. началась добыча драгоценных металлов. В 1735 г. Московско-Сибирский тракт соединил Нерчинск с Центральной Россией. Тракт представлял собой одну из самых протяженных дорог мира. Он шел через Тюмень на Тобольск, далее на Омск, Колывань, Томск, Ачинск, Красноярск, Канск, Иркутск. Далее дорога разделялась на два направления: одно – на Верхнеудинск и через Хоринские степи и Яблоневый хребет на Читу, Нерчинск и Нерчинские заводы; другое – на юг, на Кяхту, к границе Китая (Градостроительство Сибири, 2011, с. 220).
   Мануфактурная промышленность стала массовым явлением и приобрела важнейшее экономическое значение к концу царствования Петра Великого. За петровский период, т. е. за первую четверть века, возникло 178 мануфактур – их стало почти в 6 раз больше, чем было к началу его царствования, но почти в 7 раз меньше, чем через последующие три четверти XVIII столетия. Однако эти количественные соотношения не вполне передают структурное значение петровских промышленных преобразований.
   Во-первых, за первую четверть XVIII в. была поднята планка технологического уровня российских мануфактур, которые в своей массе по техническому оснащению, номенклатуре и качеству продукции зачастую не уступали западноевропейским аналогам – и это делало их конкуренто-и экспортоспособными, расширяло номенклатуру экспорта и диверсифицировало внешнеторговую специализацию России, обеспечило выход на новые для нее внешние рынки. Так, в 1726 г. было вывезено 55 тыс. пудов железа, притом что выплавка чугуна достигала 800 тыс. пудов и Россия полностью отказалась от импорта железа и оружия. В том же году было экспортировано 7747 кусков парусины. В целом усилился промышленный характер экспорта и увеличился импорт сырья и вспомогательных материалов. Мануфактуры первой четверти XVIII в., как правило, были централизованными, концентрировали много рабочих и широко использовали не только разделение ручного труда, но и гидроэнергию, создавались большие плотины, применялись сложные агрегаты. Так, средняя производительность уральских домен превышала среднюю производительность английских (История народного хозяйства, 1960, с. 139–142).
   Во-вторых, быстрый рост мануфактурной промышленности способствовал углублению территориального разделения труда, в том числе развитию международной специализации страны, развитию общероссийского рынка и расширял материальную базу русской торговли. В-третьих, были заложены основы новой территориальной структуры промышленности – сформирован костяк трех промышленных районов Европейской части и наметились пункты очагового промышленного освоения в Зауралье.
   Из 178 петровских мануфактур на долю черной металлургии и оружейной промышленности приходилось 40, цветной металлургии —15, лесопильной – 23, суконной —15, кожевенной —13, пороховой —13, полотняно-парусной – 9, судостроительной – 7, стекольной – 6, писчебумажной – 6, позументной и ленточной – 6, шелкоткацкой – 3, прочих – 22 (История народного хозяйства, 1960, с. 139–140). Таким образом, не менее половины петровских мануфактур обслуживали потребности армии и флота, примерно половина могла производить корабельные товары – продукцию экспортной номенклатуры. При этом все петровские мануфактуры, конечно, способствовали импортозамещению.
   Волны территориального развития, связанные с черной металлургией, расходились в разных направлениях от Московского ядра. К концу века в России сложилось три мощных железоделательных района – Центральный, тяготеющий к Москве и протянувшийся на юг до Липецка (получившего статус города с 1779 г.), Северо-Западный, тяготеющий к Петербургу, включавший Петрозаводск (основан в 1703 г.) и Выборг (вошел в состав России в 1710 г.), и Уральский промышленный район мирового значения, который вывел Россию в мировые лидеры по производству чугуна, в том числе опередившей Англию.
   С начала века промышленный центр расширялся на юг за счет создания Липецких заводов, размещенных недалеко от старого центра железоделательного ремесла – Ельца. Развитие металлургии в Центральном районе сдерживалось недостатком топлива. По соседству с Липецком, в Воронеже, на Дону, было положено начало российскому судостроению при подготовке к Азовскому походу 1696 г.
   Одновременно Петровский, Повенецкий и Кончезерский заводы в Карелии стали костяком Северо-Западного района. В Северо-Западном районе сложился основной очаг судостроения, представленный верфью в Лодейном поле, созданной в 1703 г., а также Олонецкой и Петербургской Адмиралтейской верфями. Поскольку в окрестностях Петербурга не было нужного леса, Петр I не останавливался перед организацией доставки дубовых бревен из Казанской губернии. Чтобы надежно связать Санкт-Петербург с Нечерноземьем и даже Уралом, в 1703–1709 гг. был сооружен Вышневолоцкий канал, связавший Мету с Тверцой, т. е. соединивший бассейны Невы и Волги. А в 1718 г. началось сооружение канала для обхода Ладожского озера с его тяжелыми для речных судов условиями навигации (История народного хозяйства, 1960, с. 124, 125).
   Главный, Уральский горно-металлургический район формировался последовательно. Уже в самом начале XVIII в. казной там были построены Невьянский, Уктусский, Каменский и Алапаевский заводы. Невьянский завод вскоре был отдан Демидову.
   К началу 1720-х гг. складывается уже целый горнопромышленный район: Демидовым и казной строятся еще до десятка заводов. Уральские заводы часто имели широкую производственную линейку. Так, на казенном Уктусском заводе на восточном склоне Урала выплавлялся чугун, производились пушки и артиллерийские снаряды, плавилась медь. Однако из-за маловодности речки Уктус, на которой был построен завод, постоянно возникали перебои с водоснабжением, приводившие к остановке производства. Поэтому, используя Уктусский завод как первоначальную базу, в том числе и местопребывания Управления уральскими заводами, будущий административный, технический, культурно-образовательный и производственный центр Урала – будущий Екатеринбург – стали сооружать неподалеку, на реке Исети, в которую впадал Уктус, на лесостепной Исетской равнине. Это местоположение будущего центра горнопромышленного района, выбранное В.Н. Татищевым, обеспечивало удобное сообщение с остальными уральскими заводами, с центром Европейской части России и с Сибирью. Географ и просвещенный государственный деятель В.Н. Татищев понимал, что в связи с перенесением главного порта страны из Архангельска в Петербург и активным освоением и заселением южных областей Сибири, в том числе в связи с открытием и началом разработки серебра, меди и золота на Алтае и в Нерчинске, главная дорога на Сибирь должна пройти через центральную широкую седловину Урала по линии рек Сылва (на западе) и Исеть (на востоке), и что расположенный севернее Верхотурский тракт теряет свое значение как более длинный и менее удобный (Иофа, 1948, с. 54–56).
   В 1720-х гг. была сооружена целая группа железоделательных и медеплавильных заводов, в том числе Екатеринбургские, Толмачевский и Анненский. Так, уже к зиме 1723 г. в Екатеринбурге было закончено возведение плотины, домны, железоделательной, медеочистительной и медеплавильной фабрик. Кроме того были построены крепостной вал, казармы для солдат Тобольского полка (которых также использовали в качестве рабочей силы), много домов и несколько лавок. Хотя и подтверждалось запрещение использовать любой путь в Сибирь, кроме Верхотурского, однако было сделано первое исключение – кунгурские, казанские и уфимские купцы получили разрешение пропускать на Ирбитскую ярмарку по новой дороге – через центральную уральскую седловину и Екатеринбург. В записке, поданной на имя Екатерины I в 1727 г., В.Н. Татищев развил тему новых маршрутов в Сибирь, альтернативных Верхотурскому тракту. Он отмечал, что «возможно два пути от Москвы сделать, которые едва не половиною-ль ближе будут: первый от Москвы через Владимир, Юрьевец, Вятку, Кунгур, Екатеринбурх, как возможно выкинув обходные кривизны, то до Тобольска дву тысяч верст не будет. Другая дорога в Дауры для пользы купечества и ездящих в оные места от Москвы через Казань, Уфимский уезд, через Царев Курган, Тару, Томск и не захватывая Енисейска в Дауры, которые ежели прямо сделают, можно весьма надеяться, что три тысячи верст еже не более умаляет» (Иофа, 1848, с. 60–61).
   Получив повторное назначение на Урал в 1734–1737 гг. В. Н. Татищев разворачивает самую энергичную деятельность по строительству там заводов, число которых было доведено к началу 1740-х гг. до 40. Активно работала Екатеринбургская горная школа. Было намечено и впоследствии построено еще 36 заводов (Иофа, 1948, с. 44–45). Именно как центры главным образом черной металлургии почти одновременно основывались крупнейшие города Урала: Екатеринбург – в 1723 г., Нижний Тагил – в 1725 г., Челябинск – в 1736 г., а вокруг них сформировались центры металлургии второго порядка, например Златоуст (1754) и Миасс (1773). С 1760-х гг. Урал давал без малого 70 % всей выплавки черных металлов в стране и 90 % выплавки меди (История народного хозяйства, 1960, с. 154). На Урале к середине века сложился и главный центр золотодобычи страны – на протяжении всего XVIII в. золото добывали только из коренных месторождений или попутно извлекали при добыче меди и серебра (Современный рынок золота, 2004, с. 267).
   Если в России в 1720 г. было чуть более 20 домен, то в 1740 г. их было уже 35 – и по объему производства русская металлургия превзошла английскую: в 1760 г. домен стало 62, в 1780 г. – 93, а в 1800 г. их число превысило сотню и достигло 111. В том году в России было выплавлено 162 тыс. тонн чугуна, а в Англии снова меньше —156 тыс. тонн (История народного хозяйства, 1960, с. 154). Однако география отрасли, заданная тремя районами, сложившимися в первой четверти XVIII в., существенных изменений не претерпела. Расширялись лишь границы самих районов, прежде всего главного – с середины века началось освоение Южного Урала.
   Параллельно шло развитие цветной металлургии – производства серебра, золота, меди – в Зауралье: в 1763–1814 гг. на Алтае было построено 11 заводов, а в Нерчинском округе – 7 (Градостроительство Сибири, 2011, с. 213).
   В первую четверть XVIII в. сложились и главные ареалы выращивания экспортных технических культур – конопли и льна, посевные площади под которыми на протяжении всего столетия расширялись. Важнейшим стимулом выступало то, что обычно возделывание этих культур приносило больший доход. Конопля доминировала на более богатых почвах в полосе от Брянска и Вязьмы до Волги через Калугу, Орел, Курск, Пензу. К ней тяготела часть полотняных мануфактур, возникших к югу от Москвы – в Боровске, Калуге, Серпухове. К концу XVIII в. соотношение площадей под коноплей и подо льном составляло 9:5, т. е. посевы конопли превышали посевы льна почти в два раза. Ареал льноводства располагался севернее, в Нечерноземье, от Вологды на севере, через Ярославль, Владимир, Новгород, Псков и до Смоленска, Ржева и Балахны на юге. Это сырье использовали полотняные мануфактуры Петербурга, Пскова, Вологды, Ярославля, а московские располагались между этими двумя ареалами, скрепляя их в своеобразный единый макрорайон. Неслучайно из 32 текстильных мануфактур, созданных в петровский период, 18, т. е. больше половины, были размещены в Москве (История народного хозяйства, 1960, с. 137, 140,151).
   Макрорайон полотняной текстильной промышленности был образован к концу первой половины XVIII в. волной освоения (менее мощной, но более широкой, чем в металлургии), разошедшейся от очага мануфактурного полотнянопарусного производства XVII в. – Москвы – на запад, север и юг. К началу XIX в. число полотняных заводов, преимущественно с крепостной рабочей силой, превысило 300.
   Иначе сложился во второй половине XVIII в. другой, расположенный к востоку от Москвы, компактный Иваново-Шуйский текстильной очаг. Его базой выступили местные льняные промыслы Владимирской, Ярославской, Костромской губерний, объединявшиеся торговым капиталом, в том числе крестьянским, в рассеянные мануфактуры. Иваново-Шуйский текстильной очаг «поймал» конъюнктурную волну становления хлопчатобумажной отрасли в России в середине XVIII в.: если в конце 1760-х гг. в ведении Мануфактур-коллегии находилось только 7 хлопчатобумажных мануфактур (но 85 полотняных), то в конце века число хлопчатобумажных предприятий в стране превысило 200. В хлопчатобумажной промышленности уже в XVIII в. безраздельно господствовала капиталистическая мануфактура, в отличие от полотняной, где преобладали казенные или помещичьи мануфактуры. Пример капиталистической эволюции деревенского ремесла в мануфактуры, особенно во второй половине XVIII в. дает история села Иваново, где с 1760-х гг. стало развиваться ситценабивное производство. Уже в 1774 г. там работало 14 мануфактур, имевших 614 станков и вырабатывавших 130 тыс. аршин тканей. К концу XVIII в. до 60 % крестьян села Иваново, принадлежащего Шереметевым, работали по найму. В силу особенностей своего формирования как бы «снизу», малыми, в том числе «крестьянскими» капиталами, район во многом формировался «в обратном порядке» по сравнению с классическими английскими аналогами – от набойки через ткачество к прядению и до полного цикла хлопчатобумажного производства в XIX в., когда перерабатывалось уже «заморское» сырье (История народного хозяйства, 1960, с. 153, 154,156,170).
   Развитие сельского хозяйства в XVIII в. носило преимущественно экстенсивный характер. Производство – сбор зерна и получение продукции животноводства – росло преимущественно за счет расширения посевных площадей, особенно увеличения распашки более плодородных земель в черноземной полосе, и роста поголовья скота. В конечном счете это увеличение распашки земель и поголовья скота достигалось ценой увеличения прямых затрат крестьянского труда, усиления крепостной эксплуатации. Так, и в последние два десятилетия XVIII в. наблюдалось повсеместное расширение посевных площадей, особенно, конечно, в черноземной полосе. Но даже в центрально-нечерноземных и северо-западных губерниях в 1780-х гг. посевные площади увеличились на 30–40 %, а в 1790-х гг. – на 5-20 %. В центрально-черно-земных губерниях только в 1780-х гг. они увеличились на 60–80 %, причем главным образом за счет расширения посевов пшеницы. Так, в Курской губернии они увеличились вдвое, а в Воронежской – в 8 раз. Сходная картина наблюдалась в Поволжье и Предуралье, например, в 1780-х гг. в Уфимской губернии посевы пшеницы утроились, а в Саратовской губернии в 1780-1790-х гг. посевные площади под зерновыми удвоились (История народного хозяйства, 1960, с. 151, 148).
   Происходили также изменения и в агротехнике. Во многих районах плуг начал заменять соху или появился целый ряд промежуточных форм усовершенствованной сохи. В рамках трехполья укоренялось «двоение» или даже «троение» пашни на зерновые посевы – рожь, пшеница. Устанавливалось правильное чередование культур, начались опыты травосеяния. Расширялось применение удобрений (зола, навоз) под посевы ржи и озимой пшеницы раз в три года. Однако достижений здесь не следует преувеличивать – сказывались последствия феодальной эксплуатации, не дававшей крестьянскому хозяйству, задавленному государственными налогами и «накладками», а крепостному еще и барщиной и оброками, в массе подняться – сделать достаточные накопления для необходимых инвестиций в оптимальную агротехнику и специализацию. В итоге даже в 1780-1790-х гг. урожаи колебались в Нечерноземье в пределах сам 2–3, а в черноземной полосе – в пределах сам 3–6 (История народного хозяйства, 1960, с. 152).
   Желая поднять доходность своих имений, дворянство во второй половине XVIII в. стало широко заводить вотчинные мануфактуры, перерабатывавшие продукты сельскохозяйственного производства руками крепостных. С 1765 г. винокурение, или «высидка водки», было объявлено дворянской привилегией. Однако «заводились» не только винокуренные, но и полотняные, холстяные и парусные мануфактуры – их продукция могла поступать на экспорт, – а также суконные, так как их деятельность активно субсидировалась государством. К концу века вотчинная промышленность окрепла, однако ее рост приостановился (История народного хозяйства, 1960, с. 153, 156,166).
   Уже в петровский период наметилось географическое разделение барщины и оброка, которое, в конечном счете, усиливало различия в специализации сельского хозяйства Нечерноземья и черноземной полосы, обусловленные их природными особенностями. В Нечерноземье, где в центральных и северо-западных районах даже урожай сам 5 был редкостью и периодически повторялись неурожаи, иногда сильные, как, например, в 1722 и 1723 гг., помещики чаще переводили крестьян на оброк, стремясь переводить оброчные платежи в денежную форму. В результате производство сельскохозяйственной продукции все больше переносилось в крестьянские хозяйства, стимулировались связь крестьянского хозяйства с рынком и городом, развитие кустарного ремесла и отхожих промыслов. В черноземной полосе помещики отдавали предпочтение барщине, сами стремились организовывать крупное товарное хозяйство. Так, в петровский период многие дворяне продавали свои поместья в Подмосковье и скупали земли на Юге, в Поволжье или в Предуралье, создавая обширные поместья и насильственно переселяя туда крестьян (История народного хозяйства, 1960, с. 135, 136).
   Вместе с тем необходимо отметить, что в XVIII в. существовал значительный слой крестьянства, свободный от крепостной зависимости – государственные крестьяне, удельный вес которых с 1724 по 1796 г. возрос с 19 до 39 %, т. е. фактически удвоился. Во многих губерниях они преобладали, прежде всего, на севере и востоке – Европейский Север, Предуралье, Сибирь (История народного хозяйства, 1960, с. 150).
   Государственные крестьяне были обязаны государю, казне податью и «накладками», которые для них были больше, чем для крепостных крестьян, обязанных еще помещику барщиной или оброком, однако государственные крестьяне не знали над собой личной власти помещика. Поэтому они более свободно, чем помещичьи крестьяне, распоряжались своими имуществом и ресурсами, имели больше возможностей для самодеятельной инициативы, в том числе и рыночной, активно мигрировали. Важно отметить и концентрацию государственных крестьян в регионах нового освоения XVII в. – в Сибири либо в регионах, которые выступали базой этого освоения – на Европейском Севере и в Предуралье. Таким образом, «меховая» волна территориального развития в качестве побочного результата сформировала в стране своего рода огромный ареал личной свободы и предпринимательства, правда, с часто весьма неблагоприятными природными и социально-экономическими условиями.
   В целом земледелие на протяжении XVIII столетия сдвигалось на юг и восток. Волна южного направления достигла к XIX в. своих естественных границ у берегов Черного моря и северо-восточных предгорий Кавказа, а восточная – Забайкалья. В первой четверти века основная часть пашни находилась в Нечерноземье. Освоение малолюдных земель с более благоприятными агроклиматическими условиями во второй половине XVIII в. – южных черноземных (особенно после ликвидации постоянной угрозы набегов из Северного Причерноморья и Крыма), заволжских и западносибирских – повышало продуктивность и товарность сельского хозяйства. Проследить линию распространения устойчивого земледельческого освоения на юге и востоке позволяют даты присвоения городского статуса поддерживавшим это продвижение опорным пунктам. Таганрог, основанный в 1698 г. как крепость и надолго утраченный, становится городом с 1775 г., Ростов-на-Дону, заложенный как порт в 1742 г., получает городской статус в 1796 г. На Волге Саратов, основанный еще в 1590 г., становится городом в 1780 г. (для сравнения: основанная примерно одновременно – в 1586 г. Самара стала городом почти на век раньше – в 1688 г.). Ставрополь закладывается в 1777 г. и с 1785 г. получает городской статус, а центр хлебного Юга – Екатеринодар – основывается в 1793 г. Далее на восток: Оренбург основан в 1735 г. и окончательно локализован в 1743 г., Курган (укрепление Царево Городище) получил городской статус в 1782 г., а Барнаул – в 1771 г.
   Так, Барнаул, основанный в 1730 г. как город-завод на речке Барнаулке, левом притоке Оби, формировался первоначально вокруг площади у мощной плотины через эту речку. Плотина, возведенная в 1739 г., превосходила подобные сооружения уральских заводов первой половины XVIII в., где рекордными были дамбы Верхне-Исетсткого завода —270 м и плотина Екатеринбургского завода —170 м. Улицы Барнаула первоначально даже были ориентированы на заводскую площадь сереброплавильного завода, располагавшегося у плотины, а слободы – мастеровская, солдатская, драгунская, купеческая – располагались вдоль продольной оси, образованной речкой Барнаулкой и прудом. Постепенно однако все большее экономическое значение приобретало положение Барнаула на полноводной Оби в центре черноземного ареала с большим сельскохозяйственным потенциалом. С 1771 г. Барнаульский сереброплавильный завод становится городом. Его строительство во второй половине XVIII в. велось уже на новой градостроительной основе – с применением классицистических принципов планировки и застройки. В 1785 г. город получает генеральный план, который закрепил регулярную сеть кварталов. По генплану их намечалось порядка 70, преимущественно прямоугольной формы, образованных пересечением восьми улиц, упирающихся одним концом в крутой берег Оби, и 10 переулков, перпендикулярных улицам, выделение соборной, торговой, горнозаводской и сенной площадей, и расположение всего города на левом берегу реки Барнаулки. Живописный вид города во многом определялся контрастом крутого левобережья и расположенных открытых сельскохозяйственных площадей на правом берегу этой реки (Градостроительство Сибири, 2011, с. 211–213).
   Характерной чертой экономики послепетровской России стало дальнейшее развитие торговли. Новая столица – Санкт-Петербург – во многом перетянула на себя внешнеторговый оборот страны, однако центром всероссийского внутреннего торга, включая многие товары, которые попадали на экспорт, по-прежнему оставалась Москва. В Москву прибывали разнообразные товары из самых отдаленных регионов страны, в том числе из Сибири, с Урала и Поволжья. Важнейшим фактором, укрепившим положение Москвы как главного центра внутренней торговли, стало отчетливое обособление Нечерноземья и черноземной полосы, сложившееся во второй половине XVIII в., и значительно углубившее территориальное разделение труда в стране, прежде всего в ее Европейской части. Товарообмен между Нечерноземьем и черноземной полосой приобрел важнейшее значение для внутренней торговли России. При этом очень благоприятным оказывалось положение Москвы в междуречье Волги и Оки, на реке Москве и, через Яузу, на реке Клязьме, а также в досягаемости верховий Днепра, судоходного в ту пору как минимум до Смоленска. Напомним, что Мариинская система соединила бассейны Волги и Невы. Таким образом, Москва оказывалась узловым пунктом речных путей, связывающих Нечерноземье и черноземную полосу.
   Различия в широтной специализации были весьма отчетливы, тем более что обмену подлежали преимущественно продукты сельского и лесного хозяйства и их переработки. Нечерноземье предоставляло на экспорт и для внутреннего рынка многочисленные продукты переработки льна – холст, полотно, паклю, льняное семя, олифу, а также лесной товар – поташ, скипидар, канифоль, смолу, деготь, лесоматериалы, в том числе заготовки корабельных мачт. Для внутреннего рынка были многочисленные и многообразные изделия кустарей, в том числе промышленных сел, а также мануфактурного производства – железоделательного (здесь была и значительная экспортная составляющая), медного, солеварного, производства точильного камня и т. п. Черноземная полоса предоставляла на экспорт и для внутреннего рынка многочисленные продукты переработки конопли – холст, парусину, канаты, паклю, конопляное семя, олифу. В черноземной полосе располагались и многие суконные и шелкоткацкие мануфактуры. Но главное, в черноземной полосе возникали крупные излишки хлеба, в котором остро нуждалось Нечерноземье и который в то же время начинал экспортироваться. Таким образом, волны территориального развития под влиянием участия в глобальном рынке корабельных товаров, разошедшиеся в XVIII в. из московского центра к северо-западу и северу (производство льна, холста, полотна, железоделательное производство), к востоку (железоделательное производство) и югу (производство конопли, холста, парусины), способствовали значительному углублению территориального разделения труда в Европейской России и активизации внутреннего товарооборота.
   Стремительное развитие хлебной торговли, общероссийским центром которой выступала Москва, стимулировалось, во-первых, значительным общим повышением цен на хлеб, начавшимся в 1750-х гг. и продолжавшимся затем целые десятилетия, а во-вторых, резкими перепадами хлебных цен, когда, например, в конце столетия в Петербургской губернии они превышали цены Среднего Поволжья вдвое. В Москве уже во второй четверти XVIII в. торговали хлебом купцы со всей Европейской России, но особенно выделялись орловские и калужские купцы, осуществлявшие поставки из южных районов. Среди хлеботорговцев – а например, в 1726 г. в Москве их было 1440 – оказывались и крестьяне, в том числе крепостные, из соседних губерний —72. Широту торговых связей Москвы демонстрирует, например, тот факт, что еще в 1723 г. крестьянские обозы с хлебом прибывали в нее из 34 уездов страны, в том числе из северной части черноземной полосы. Но кроме Москвы было много других центров торговли. Например, в хлебной торговле важное значение имели города на Волге – Тверь, Ярославль, Углич, Кострома, Чебоксары, Казань, а на Оке – Муром. Великий Устюг оставался по-прежнему центром меховой торговли (История народного хозяйства, 1960, с. 141, 158).
   Большое значение для развития внутренней торговли имели ярмарки. Фактически всероссийской стала Макарьевская ярмарка у Нижнего Новгорода. Так, уже в 1720 г. товары на нее доставлялись более чем из сотни городов и торговых сел. Ее обороты быстро росли, и только с 1697 по 1720 г. привоз товаров увеличился на треть. Кроме Макарьевской ярмарки существовало много других крупных ярмарочных центров, вроде Ирбитской или Свенской, Калужской, Лебедянской ярмарок, имевших региональный характер. Локальные ярмарки возникали в каждом уезде (История народного хозяйства, 1960, с. 142, 158). Ярмарки имели большое значение и для развития внешней торговли на юге и востоке, прежде всего, соответственно в Оренбурге – Троицке и в Кяхте – Цурухайтуе.
   На примере Оренбурга, замысленного и построенного как форпост на Южном Урале для обеспечения торговли и влияния России в Казахстане и Средней Азии выдающимся государственным деятелем, статистиком и географом И. К. Кириловым, проявилась сложность совмещения административно-фортификационных и торговых функций.
   Первоначально крепость была построена в 1735 г. при впадении реки Ори в Яик (название реки Урал до 1775 г.) на восточном склоне Уральских гор. Крепость находилась в максимальной близости к союзному России Среднему жузу. Незадолго до основания города на этом месте была даже объявлена «Привилегия городу Оренбургу» для привлечения в город купечества. Однако сразу выявились сложности сообщения этого хорошо укрепленного пункта с Центральной Россией и Поволжьем, что не способствовало развитию торговли и даже затрудняло на первых порах снабжение самой крепости, которой предстояло войти в историю как город Орск.
   Для главной базы России на Южном Урале, на границе с Казахстаном и Средней Азией было подобрано новое место. Окончательно Оренбург разместился в 1743 г. в районе наибольшего сближения реки Яик с рекой Самарой, на западном склоне Уральских гор. Такое местоположение обеспечивало городу удобную связь с Волгой, торговой артерией России. Дорогу от города Самары на Оренбург И. К. Кирилов называл «Московской» и вдоль нее по реке Самаре был построен ряд крепостей и опорных пунктов, из которых Бузулук является теперь городом. Но это перемещение Оренбурга к западу отодвигало его от Среднего жуза, прилегавшего к Южному Уралу с востока. Выходом стала организация крупного ярмарочного центра – Троицка на восточной стороне Урала. Во второй половине XVIII в. Оренбург («единый в двух лицах» Оренбург – Троицк) превратился на несколько десятилетий в один из важнейших провинциальных торговых городов империи. Через него шли товары Казахстана, Средней Азии, Персии – многие тысячи голов скота, хлопчатобумажные ткани, хлопок-сырец, парча, ковры, золото, фрукты и т. д. (Иофа, 1848, с. 31–33). В середине XVIII в. русские купцы, участвуя в торговле с Востоком, получали от своих операций в Оренбурге до 100 % прибыли (История народного хозяйства, 1960, с. 168).
   На юго-восточном направлении развивалась активная меновая торговля с Китаем. По Бурейском трактату 1727 г. для русско-китайской торговли на границе двух империй выделялось два пункта: Кяхта на реке Селенге и Цурухайтуй на реке Аргуни. Кяхтинский торг приобрел особенно большое значение. Денежный товарооборот там был запрещен – чай, шелк и другие традиционные китайские товары обменивались на меха и выделанные кожи, сукно и железо. Кяхтинская ярмарка в XVIII в. имела, по сути, монополию в России на чайный товар (Сибирь в составе Российской империи, 2007, с. 268–269). Понадобился еще почти год после подписания Бурейского трактата для обмена ратифицированными документами, чтобы С. Л. Владиславлев-Рагузинский заложил в 1728 г. торговую слободу, которую и стали называть Кяхтой, расположенную в четырех верстах к югу Ново-Троицкой крепости и пограничного города, официально именуемого Троицкосавск. Со временем оба населенных пункта сложились в один, именуемый ныне Кяхтой (Градостроительство Сибири, 2011, с. 204, 206).
   Как итог успешного 100-летнего торгового развития города можно констатировать, что, когда согласно Уставу 1822 г. сибирские города разделялись на три разряда – многолюдные, средние и малолюдные, в Иркутской губернии средними городами были признаны только Нерчинск, Верхнеудинск и Троицкосавск, причем только последний относился к заштатным городам, т. е. не был административным центром уезда (Рабцевич, 1981, с. 168–169). Примерно тогда же во всех трех городах были построены гостиные дворы в стиле классицизма (Градостроительство Сибири, 2011, с. 523).
   Китайская сторона всячески стремилась ограничить взаимную торговлю данными выделенными пунктами, запретить оплату китайским золотом мехов, допуская лишь его обмен на русское серебро. Кроме того, китайская сторона всячески препятствовала караванной торговле русских купцов в Пекине, стремясь локализовать взаимную торговлю на границе, – в 1722 г. русские купцы – участники каравана были высланы из Пекина, а в 1755 г. даже арестованы там и повешены. Однако русским купцам и ярмарочный вариант торговли приносил огромные прибыли. Так, в 1770 г. при обмене продовольственных припасов, привезенных с запада, на меха на Илимской ярмарке купец наживал 200 % прибыли и удваивал эту прибыль, перепродавая меха на китайской границе, т. е. на ярмарках в Кяхте или в Цурухайтуе (Бродель, 1992, с. 472–474).
   В XVIII в. Россия не ушла с глобального рынка пушнины, что влияло в основном на территориальное развитие восточных районов. Продолжалось движение на восток – освоение тихоокеанских островов, побережья Аляски. Объектами промысла были «морской бобер» – калан, котики, но также голубой песец. Пушной промысел начался в 1740-х гг. на Командорских островах. С первых зимовок в середине 1740-х гг. артели промышленников возвращались с грузом порядка 1,5 тыс. шкурок «морского бобра» и несколько тысяч – песцов и котиков (Ципоруха, 2011, с. 64). К 1765 г. промышленники открыли большинство Алеутских островов, в 1784 г. было основано первое постоянное поселение в Америке, на острове Кадьяк.
   Еще в 1697 г. состоялся поход Атласова на Камчатку, после чего там были поставлены Верхне-Камчатский и Большерецкий остроги. В 1740 г. в Авачинской бухте Камчатки был основан Петропавловск. Тихоокеанской базой в XVIII в. оставался Охотск, который в 1732 г. был формально утвержден портом со всеми штатами и где строились и откуда отправлялись, в частности, корабли обеих Камчатских экспедиций. Когда в 1799 г., в год учреждения Русско-Американской компании, создается Охотская военная флотилия, ее корабли по указу комплектуются военной командой.

Глава 4
XIX век: Россия-экспортер зерна и золота

4.1. Особенности ситуации территориального развития России XIX века

   Территориальное развитие России как ведущего экспортера глобальных сырьевых рынков в XIX в. обязано главным образом внутренним преобразованиям, а не внешним приобретениям, хотя пределы государства были заметно расширены на Юге, Северо-Западе и Дальнем Востоке. Но это не привело к радикальному изменению специализации страны. Прежние приоритеты сменялись новыми, связанными с глобальными рынками зерна и золота, постепенно.
   В самом начале XIX в. Россия сделала важный и поначалу многообещающий шаг в сторону усиления глобального аспекта своей торговли и представительства экономических интересов, который, увы, продолжен не был. На двух шлюпах, построенных в Англии и принадлежавших Российско-Американской компании, в 1803–1806 гг. было совершено первое русское кругосветное плавание, преследовавшее целый комплекс целей – политических, экономических, исследовательских. Летом 1803 г. экспедиция вышла из Кронштадта, имея важные и разноплановые задания – доставить грузы для американских колоний, забрать там пушнину и доставить ее в Китай для продажи, а с китайскими товарами вернуться в Кронштадт; кроме того, произвести гидрографические работы, а также доставить в Японию посланника, камергера, одного из главных участников (акционеров) компании, торговые отношения которой с Японией были главным предметом посольства.
   Посетить собственно Русскую Америку, доставить туда необходимые припасы и забрать оттуда груз мехов должен был только шлюп «Нева». Флагман экспедиции, шлюп «Надежда», должен был доставить первое российское посольство в Японию, а затем встретить второй корабль уже в порту Макао в Южном Китае и забрать часть китайских товаров на выручку от продажи там американских мехов, которые должен был доставить второй корабль экспедиции из столицы Русской Америки на острове Кадьяк. Японцы отказались принять русское посольство, однако «Надежда» обследовала Японское море, остров Сахалин, ряд Курильских островов, после чего согласно плану экспедиции встретилась в Макао с «Невой». «Нева» не только доставила на Аляску необходимые грузы, а оттуда – пушнину, но оказала весьма своевременную помощь в освобождении временно захваченного главного поселения компании, которое было с тех пор надежно укреплено и получило название Новоархангельск. Завершив торговые операции в январе 1806 г., оба корабля ушли из Китая и в середине лета вернулись в Кронштадт (Соломонов, 2012, с. 121–123).
   С коммерческой точки зрения продажа мехов Аляски непосредственно в Южном Китае в обмен на чай, шелк, фарфор и т. п. была гораздо выгоднее для Российско-Американской компании, так как исключала посредников, прежде всего англичан. Обходил южнокитайский канал сбыта и Кяхту, с ее чрезмерной пекинской регламентацией. Это был выход на новый уровень международной торговли. После успешного завершения первого кругосветного плавания, в том же 1806 г. одно из судов экспедиции снова отплыло назад к Новоархангельску – началось «правильное сообщение компанейскими судами между Кронштадтом и колониями». Расширялись торговые связи, «на миллионы перевозились пушной и прочий товары», Новоархангельск своими торговыми оборотами далеко превзошел испанский (в то время) Сан-Франциско. Сюда в 1808 г. было перенесено правление Российско-Американской компании из Иркутска. В том же году были установлены дипломатические отношения между Россией и США. В 1812 г. Особенным Комитетом Министерства военных морских дел военным портом на Тихом океане был избран Петропавловск-на-Камчатке, а компания, после согласования с Петербургом, основывает в Северной Калифорнии, принадлежавшей тогда Испании, колонию, названную Росс. В 1815 г. компания поднимает российский флаг над фортом у бухты Гонолулу, а владетель Сандвичевых (Гавайских) островов обращается к Александру I с просьбой о принятии его владений и народа под покровительство России (История Российского флота, 2007, с. 320–321).
   Однако серьезного дальнейшего развития этот успех не получил во многом в силу «неприоритетного» отношения Александра I к вопросам мореплавания. Более того, успешного и энергичного «правителя», как тогда говорили, компании, из каргопольских купцов, в 1817 г. увольняют без объяснения причин. На эту должность с тех пор стали постоянно назначаться морские офицеры. Одновременно в 1817 и 1818 гг. «за ненадобностью» продаются Испании 5 линейных кораблей и 6 фрегатов. Они бы очень пригодились России на Тихом океане – в 1854 г. своевременный приход только одного фрегата из Кронштадта на помощь Петропавловску-на-Камчатке позволил успешно отбить нападение англо-французской эскадры из 7 крупных кораблей (История Российского флота, 2007 с. 317, 320, 386). Фактически отказ от развития кругосветной схемы торговли с Русской Америкой и Дальним Востоком и отказ от развертывания серьезного морского присутствия на Тихом океане были первыми – добровольными и «не вынужденными», но необратимыми шагами по оставлению Россией американских колоний.
   В этой связи если и совпадением, то весьма многозначительным, выглядит тот факт, что штаб восстания декабристов находился в здании Главного правления Российско-Американской компании в Петербурге по адресу Набережная Мойки, 72, где имел «ведомственную» квартиру К.Ф. Рылеев, являвшийся одним из высокопоставленных служащих компании. Под следствием по делу о восстании декабристов оказался и ряд морских офицеров, служивших в Российско-Американской компании (Рокот, 2007, с. 86, 185, 257).
   В целом преобразования в России в первой половине XIX в. шли по пути, намеченному в XVIII в., т. е. в поисках компромисса между крепостническими и капиталистическими тенденциями при постепенном усилении последних, выражавшихся в либерализации отдельных сторон хозяйственной жизни, не затрагивавших основ крепостного строя. Подобная либерализация поиска и добычи драгоценных металлов, право на которые с 1812 г. предоставлялось «всем российским подданным», вызвала скачкообразный рост их добычи. В 1814 г. в России было получено 0,26 т золота, а в 1855-м – уже 26,4 т. Страна вошла в глобальный «золотой клуб»: в начале XIX в. ее доля в мировой добыче была ниже 1 %, а к его середине достигла 41 %. На короткий, 20-летний, период Россия стала мировым лидером золотодобычи, но затем последовал спад до 12,6 % в 1851–1860 гг., и примерно на этом, сравнительно скромном, но заметном уровне вклад страны держался до XX в. Снижение доли России в мировой добыче объясняется не спадом добычи золота в России, а началом разработки ряда богатейших месторождений в Северной Америке, Австралии, Южной Африке (Современный рынок золота, 2004).
   В рамках реализации противоположных, крепостнических тенденций в экономике, Россия, опираясь на заделы последней трети XVIII в., приступила к активному экспорту зерна из осваиваемой преимущественно помещичьими хозяйствами европейской черноземной зоны. После отмены хлебных пошлин в Англии со второй половины 1840-х гг. вывоз зерна становится основной статьей русского экспорта – с 1801–1805 по 1856–1860 гг. его доля возросла с 20 до 35 %, а в весовом выражении он вырос в 3,5 раза. Эта тенденция продолжилась и после начала Великих реформ. В середине XIX в. Россия занимала 1-е место в мире по экспорту зерна: за 11 лет (1857–1867) экспорт зерна из страны увеличился с 1 млн до 1,9 млн т, т. е. в натуральном выражении почти удвоился (Гордеев, 2009, с. 20).
   В первой половине XIX в., пока на морях доминировал парусный флот, сохранял свое значение экспорт корабельных товаров, хотя его удельный вес снижался и в нем неуклонно падала доля промышленных изделий, особенно металлов. Если сравнивать первое пятилетие этого периода (1801–1805) и последнее пятилетие (1856–1860), то доля в совокупном экспорте металлов (кроме благородных) уменьшилась более чем в 3 раза – с 5,5 до 1,5 %; доля пеньки упала с 17,5 до 4,9 % (сказывалась нарастающая конкуренция джута), а льняных и пеньковых изделий – с 5,8 до 0,8 %. При этом товарный лен, в условиях общего падения цен на него, оставался в основном крестьянской, а не помещичьей культурой (в отличие от зерна и конопли) – помещики присваивали его в виде оброка и перерабатывали затем на своих мануфактурах, в том числе и на экспорт – в материальном выражении, по весу в 1856–1860 гг. по сравнению с 1821–1825 гг. экспорт льна более чем удвоился (История народного хозяйства, 1960, с. 221–222).
   На глобальном рынке пушнины страна тоже выступала столь активно, что ставила подчас под угрозу уничтожения ценные виды, например, в 1851 г. пришлось запрещать охоту на речных бобров (Сибирь в составе Российской империи, 2007). Российско-Американская компания осваивала меховые богатства Аляски и ревностно утверждала свое присутствие в этом регионе. Процесс освоения пушных богатств Аляски и Алеутских островов шел поступательно, пока позволяла естественная продуктивность территории и акватории – в первой половине XIX в. сохранялось общее направление геополитической, экономической и научной активности России на крайнем Северо-Востоке Азии и на Северо-Западе Америки, принятое во второй половине XVIII в.
   В целом за 1800–1860 гг. внешняя торговля России быстро росла. Если сравнивать первое пятилетие этого периода (1801–1805) и последнее пятилетие (1856–1860), то среднегодовой экспорт увеличился в 3 раза, а среднегодовой импорт – в 4,3 раза. Баланс внешней торговли, как и в XVIII в., оставался положительным. По каналам внешней торговли в страну поступали благородные металлы. Однако дворяне активно тратили деньги за границей, поэтому перед реформой 1861 г. через европейскую границу вывозилось больше благородных металлов, чем ввозилось. Это ухудшало платежный баланс страны (История народного хозяйства, 1960, с. 220–221).
   Таким образом, на протяжении почти всей первой половины XIX в. Россия, сохраняя свои позиции крупного участника важнейших в то время глобальных рынков корабельных товаров и зерна, а также традиционного рынка мехов, стала к тому же обладателем возрастающих объемов золота, мировых денег.
   Но эти блага, получаемые верхушкой общества большей частью путем вовлечения в оборот все новых природных и людских ресурсов, повышения степени их эксплуатации на базе примитивных уже тогда технологий, обернулись «голландской болезнью». Ее симптомы очевидны в политике министра финансов империи в 1823–1844 гг. Е.Ф. Канкрина, при котором государственные доходы возросли в 2,5 раза и было стабилизировано денежное обращение. Это было стремление сдержать рост промышленного капитала путем почти полного прекращения кредитования промышленности, препятствовать деятельности частных банков и строительству железных дорог (по его словам, «болезни нашего времени»). Основное внимание уделялось устойчивости денег, ликвидации бюджетного дефицита (прежде всего, путем сокращения государственных расходов), винным откупам и протекционистским тарифам. Положительного отношения при таком курсе заслуживала только промышленность помещичьих имений, перерабатывающая поставляемое ими сельскохозяйственное сырье. Отмена крепостного права мыслилась лишь в далекой перспективе и в результате мер самих помещиков (Политическая экономия, т. 2, 1975, с. 95).
   Результаты и проявления «голландской болезни» были многообразны. Хорошо видны они, например, в области железнодорожного строительства.
   Первые рельсовые пути – внутризаводские – появились в России во второй половине XVIII в., как и в Англии. Причем на уральских и алтайских заводах тогда же для передвижения тележек по этим путям был применен канатный привод от водяного колеса, в то время как в Западной Европе обычно применялся ручной труд или конная тяга. В 1806–1809 гг. между змеиногорским рудником и сереброплавильным заводом на Алтае была построена чугунная дорога на конной тяге. Рельсы этой дороги имели близкую к современной форму с выпуклой поверхностью катания, а колеса тележек имели ободья с желобком, ширина которого соответствовала ширине выпуклой части рельса. Это был значительный шаг вперед по сравнению с уголковыми рельсами, применявшимися в Англии, и приводившими к частым сходам тележек из-за забивания профиля песком и щебнем. Крепостные механики уральского заводчика Демидова отец и сын Черепановы построили и успешно испытали в 1834 г. первый в России паровоз (его называли «сухопутный пароход») и чугунную дорогу. Более того, за эту работу Черепанов-сын получил от Демидова вольную, а Черепанов-отец получил ее еще раньше за создание паровой машины для откачки воды из шахт (Зензинов, 1986, с. 22–25). Однако эти и подобные инициативы не получали продолжения или государственной поддержки, «повисали в вакууме» экономической политики первой половины XIX в., пораженной «голландской болезнью».
   Первую российскую железную дорогу Петербург – Павловск длиной 27 км построили на средства частной компании с иностранным участием для увеселительных поездок петербургской знати. На участке до Царского Села ее пустили в 1836 г., а до Павловска – в следующем году. За первые четыре года по этой дороге было перевезено 2,5 млн пассажиров и она дала 300 тыс. руб. дохода. 1 февраля 1842 г. был объявлен указ «Об учреждении Комитета устройства железной Петербургско-Московской дороги», т. е. о строительстве магистрали между новой и старой столицами. Характерно, что в ходе обсуждения проекта руководители Министерства внутренних дел и Главного управления путей сообщения, критикуя проект, утверждали, что принятые авторами проекта объемы перевозок завышены, расходы, напротив, занижены, и что дорога занесет «вредный дух иностранный». Не менее характерен ответ авторов проекта в декабре 1841 г., что «можно ожидать не вредное на Москву иноземное влияние, но полезное для Петербурга сближение с центром древнего русского царства» (Зензинов, 1986, с. 33).
   Официальное открытие дороги состоялось в конце 1851 г. Е.Ф. Канкрин уже не был министром финансов, но в значительной части правящего класса его отношение к железным дорогам если не как к «болезни нашего времени», но как к необязательной экзотике оставалось. Итогами упорного цепляния дворянства за крепостнические пережитки стали полувековое отставание России от Англии, тогдашнего мирового лидера, по срокам промышленного переворота, неразвитость железнодорожного транспорта, банковской системы, коммерческого мореплавания, биржевой торговли и внутреннего рынка в целом. Поражение в Крымской войне 1853–1856 гг. привело страну к финансовому краху, принудив правящие классы к форсированному преобразованию страны на капиталистических началах.
   Третья четверть XIX в. была посвящена именно таким неотложным Великим реформам. Их не всегда последовательный и комплексный характер был связан не только с сопротивлением косной верхушки, но и с накопленной технологической отсталостью, и с расстройством финансовой системы. В результате жизненно важное для страны решение крестьянского вопроса на путях капиталистического преобразования сельского хозяйства затянулось на полвека – от освобождения крестьян за выкуп в 1861 г. до столыпинских реформ начала следующего века. Дворянство, составлявшее ядро административной бюрократии, всячески тормозило реформы сельскохозяйственного сектора. Так, ради удорожания земли и удешевления крестьянского труда, теперь наемного, в Европейской России сановное лобби затрудняло переселение крестьян из малоземельных регионов.
   Быстрые ощутимые результаты, кардинальные «смены вех» в различных областях государственной политики времен Великих реформ дали в сфере территориального развития на Дальнем Востоке и на Юге, благодаря грамотному и своевременному использованию сложившейся международной обстановки. В 1857 г. был подписан Айгунский договор с Китаем, объявлявший левый берег Амура от реки Ар-гунь и до устья владением России, а земли от реки Уссури до Тихого океана – совместным владением до разграничения. В том же году с Китаем был подписан Тяньциньский трактат о праве России направлять посольства в Пекин, об открытии ряда портов для русской торговли и праве экстерриториальности российских подданных. В 1857 г. также был подписан договор с Японией об установлении дипломатических отношений, открытии трех японских портов для русской торговли, распространении всех привилегий подданных других держав на российских подданных, о признании Северо-Курильских островов владением России, а Сахалина – совместным владением. Наконец, в 1860 г. был подписан Пекинский договор с Китаем, по которому к России переходил Уссурийский край, а для русской торговли открывались Пекин, Кантон, Урга и Кашгар. В 1862 г. последовало соглашение с Китаем о правилах сухопутной торговли со значительными льготами для России.
   В 1864 г. последовал приказ императора Александра II о присоединении Сибирской и Оренбургской линий и о переносе границы к Чимкенту. Началось присоединение Средней Азии. На 1864–1868 гг. приходятся особо активные мероприятия в этой области. В 1867 г. было создано Туркестанское генерал-губернаторство.
   Встав перед необходимостью стратегического выбора между углублением освоения Аляски, от первичного «пушного» способа к каким-то последующим (с неясными перспективами, хотя формально некие признаки наличия нефти и золота были обнаружены и подтверждены) и между форсированным усилением присутствия в Средней и Центральной Азии с его конкретными, осязаемыми перспективами в виде хлопка, столь необходимого развивающейся российской промышленности, но и теми же золотом и нефтью, помноженными на геополитические перспективы расширения возможностей давления на Индию, получения базы усиления влияния в Персии и Китае, и понимая при этом, что аляскинское «плечо» отвлекает скудные людские и материальные ресурсы от освоения недавно значительно расширенного Дальнего Востока, Российское правительство в 1867 г. продало Аляску США. США не очень хотели покупать Аляску, и в этом их еще пришлось убеждать (Рокот, 2007).
   Локомотивом хозяйственного развития в третьей четверти XIX в. стали инновации в финансовом секторе. Сначала они сводились к упорядочению государственных финансов – формированию системы государственных счетов и учреждению 31 мая 1860 г. Государственного банка, а также к банковской реформе – основанию частных банкирских домов, а позже и акционерных банков. В 1860-1870-х гг. в период проведения банковской реформы и формирования новой системы финансовых учреждений частные банкирские дома и конторы играли основную роль в финансовой жизни России – в контроле денежного рынка и определении биржевой конъюнктуры, в железнодорожном строительстве, в учредительских операциях.
   Строительство железных дорог с 1860-х гг. велось уже частными российскими компаниями, торговыми и банкирскими домами при значительной поддержке казны и иностранного капитала. Дело это шло с переменным успехом, частный капитал не имел необходимого производственного опыта в силу особенностей своего первоначального накопления, прежде всего, на винных откупах, как, например, у двух основных «королей» частных железных дорог 1860-1880-х гг. (Ананьич, 1992, с. 72–73).
   В итоге государству сначала пришлось ссудами и льготами помогать строить частные железные дороги, а потом часть из них выкупать обратно для обеспечения их нормального функционирования. В начале XX в. две трети железнодорожной сети России принадлежали государству, а треть – частным компаниям. При этом железных дорог ощутимо не хватало, и в 1913 г. доля водного транспорта в перевозках по стране составляла более двух пятых (История народного хозяйства, 1960, с. 372).
   Как результат 50-летней «голландской болезни» первой половины XIX в. на железнодорожном транспорте и практически во всех отраслях промышленности, кроме, пожалуй, хлопчатобумажной, изначально формировавшейся на капиталистических началах, ощущалась острейшая нехватка технологий и капиталов.
   Иностранные вложения в российскую экономику рассматривались даже просвещенными и патриотично настроенными государственными деятелями как «единственный способ доведения нашей промышленности до требуемого уровня», как выразился С.Ю. Витте в докладе Александру III. Стержнем всей политики стала денежная реформа 1895–1897 гг. с приданием рублю золотого паритета, подготовка к которой – накопление золотого запаса, достижение устойчиво позитивного платежного баланса и бездефицитного бюджета – велась с начала 1880-х гг. (Министерству финансов России, 1993).
   Иностранные кредиторы и инвесторы с пониманием отнеслись к «золотой» российской политике: в 1880-1890-е гг., да и позднее, в Европе, особенно во Франции, успешно размещались займы, которые помогли форсировать железнодорожное строительство в стране. Так золотодобыча России опосредованно способствовала расширению ее участия в глобальном рынке зерна – железнодорожное сообщение выводило на внешние рынки новые районы земледелия, в том числе сибирские, хотя последние, скорее не с хлебом, а с маслом.
   Западные инвестиции обеспечили резкий подъем ряда отраслей тяжелой индустрии, особенно черной металлургии и машиностроения. Они явно преобладали в этих отраслях, а также в кредитно-банковской сфере. К 1910 г. в общем объеме акционерного капитала западные инвестиции составляли примерно треть, а, например, в золотодобыче иностранные инвестиции составляли 55 %. Вместе с тем преодолеть последствия «голландской болезни» только методами финансово-денежной политики, без активной промышленной и технологической, за вторую половину XIX в. и начало XX в. не удалось – если в конце XVIII в. по производству чугуна Россия опережала Англию, то в начале XX в. по производству стали она в несколько раз уступала Германии. Формально занимая 5-е место в мире по объему промышленного производства, Россия вырабатывала промышленной продукции в 2,5 раза меньше Франции, в 4,6 раза меньше Англии, в 6 раз меньше Германии и в 14 раз меньше США. Еще больше были не валовые, а душевые показатели отставания в промышленном производстве (История народного хозяйства, 1960, с. 368; Современный рынок золота, 2004, с. 205). По плотности железнодорожной сети, измеренной в верстах железных дорог на 100 кв. км территории, Россия к 1914 г. отставала от сопоставимых по территории США более чем в 13 раз и даже от сельскохозяйственной Румынии – почти в 10 раз (Кондратьев, 1991, с. 105). Более того, Россия вошла в XX в. с той же долей городского населения, которой она достигла еще в начале XVIII в. по итогам петровских реформ —13 %; до 1861 г. несмотря на формальное учреждение сотен городов прирост их жителей уступал сельскому (Трейвиш, 2009, с. 255). По ряду оценок реальный уровень урбанизации России и в XVIII в., и в XIX в. практически не менялся, составляя соответственно 1–2% и 0,4–2% (Гольц, 2002).
   В то же время в начале XX в. важнейшие отрасли хозяйства России попали под иностранный контроль, и иностранные инвесторы проводили там политику, далекую от российских национальных интересов. Так, на 1 января 1914 г. в России было 47 акционерных коммерческих банков: 13 – в Петербурге, 8 – в Москве и 26 – в провинции. Вместе с тем три крупнейших банка – Русско-Азиатский (контролировался французским капиталом), Петербургский коммерческий и Азовско-Донской (с влиянием французского капитала) охватывали почти половину общего итога сводного баланса всех акционерных банков России, а один только Русско-Азиатский – почти пятую часть. Петербургские банки образовали две финансово-промышленные группы. Первая во главе с Русско-Азиатским банком с преобладанием франко-бельгийского капитала включала банки Частный Коммерческий (с которым Русско-Азиатский банк в 1911 г. заключил картельное соглашение), Русский Торгово-Промышленный и Сибирский торговый. Вторая возглавлялась Международным банком (с участием германского капитала), и в нее входили банки Русский для Внешней торговли, а также Учетный и Ссудный (История народного хозяйства, 1960, с. 376–377).
   В сфере влияния Международного банка (т. е. германского капитала) оказались паровозостроительная и частично судостроительная отрасли, в том числе паровозостроительные общества Сормовского и Коломенского заводов (их неформальное объединение представляло собой завуалированный трест), а также ряд предприятий в горной, стекольной, текстильной промышленности, судоходные общества, соляная монополия «Океан». Личной унией банк был связан с трестом братьев Нобель и компанией «Роял Датч Шелл» в России. В сферу влияния Русско-Азиатского банка (т. е. французского капитала) входили ряд предприятий военной промышленности, вагоностроительные заводы, частные железные дороги, в том числе Московско-Казанская, «Русская генеральная нефтяная корпорация», Табачный трест, ряд других торгово-промышленных обществ. Важнейшее значение имела связь этого банка с синдикатами «Продамет» в металлургии и «Продуголь» в угольной промышленности, организованными франко-бельгийскими инвесторами соответственно в 1902 г. и в 1904 г. Политика этих синдикатов была направлена на ограничение производства в своих секторах для повышения прибыли за счет взвинчивания цен. Эта политика приводила перед Первой мировой войной к созданию искусственного металлургического и угольного «голода». Например, в начале XX в. металлургические заводы работали с нагрузкой, составлявшей не более 80 % их производственной мощности, а только за три года (1910–1913) прибыли участников «Продамета» возросли более чем на 70 %. Синдикаты играли важную роль, в том числе в организации сбыта продукции по монопольным ценам при выполнении казенных заказов, включая поставки для армии или железных дорог, как, например, созданный в 1906 г. синдикат «Продвагон». Деятельность монополий ограждалась от иностранной конкуренции покровительственными таможенными тарифами. Внутри страны отрасли тяжелой промышленности, например металлургия Урала, не могли оказать достойной конкуренции из-за слабости финансовой базы и отсутствия лоббистских возможностей, которыми располагали синдикаты, созданные иностранным капиталом (История народного хозяйства, 1960, с. 370–374).
   Западные инвестиции оказались в реальности не вполне удачным «способом доведения нашей промышленности до требуемого уровня». Политика создания преференций иностранным инвестициям продемонстрировала отчетливый контраст по методу и результату политике технологического трансферта с опорой на собственные капиталы, реализованной Петром Великим. В структуре российского экспорта со второй четверти и до конца XVIII в. доля промышленных изделий была выше, чем в начале XX в., да и покупателями российской промышленной продукции были наиболее развитые в то время страны. Структура внешней торговли России в начале XX в. отражала реальный уровень экономического и технологического развития страны как результат политики «опоры на иностранные инвестиции», в том числе уровень развития ее промышленности, оцененный мировым рынком.
   Неизменным в российской внешней торговле, как и в XVIII, так и в XIX в., оставались только ее рост и положительное внешнеторговое сальдо. За 1900–1913 гг. обороты внешней торговли более чем удвоились. В период промышленного подъема активное сальдо торгового баланса составляло ежегодно несколько сот миллионов рублей – теперь золотых. Однако эти значительные суммы шли преимущественно на покрытие и обслуживание иностранной задолженности (История народного хозяйства, 1960, с. 380–381).
   Основой внешней торговли по-прежнему являлся экспорт хлеба: перед Первой мировой войной продажи российского зерна – более 10 млн т – составляли треть его мирового экспорта. Экспорт хлеба с 1861 по 1911 г. в натуральном выражении возрос в 10 раз и за 1909–1913 гг. составил в среднем 10,5 млн т в год. За 1880–1913 гг., т. е. за 33 года, среднегодовое производство зерна в России выросло с 40 млн т до 86 млн т, или в 2,2 раза, а его товарная часть – с 9,3 млн т до 21,3 млн т, или в 2,3 раза. С середины XIX и по начало XX в. Россия прочно занимала второе место в мире по объему производства зерна – после США, которые вырвались вперед за счет кукурузы, давая 70 % ее мирового производства. В рассматриваемый период основными экспортными зерновыми культурами в мире были пшеница, ячмень, рожь, овес и кукуруза. Россия по объему экспорта первых четырех культур занимала первое место в мире, а по экспорту кукурузы – четвертое (после США, Аргентины и Румынии). Удельный вес экспорта из России в мировой торговле того времени составлял: по пшенице —26 %, по ржи – 47 %, по ячменю – 73 %, по овсу – 48 % и по кукурузе—13 %. В целом в рассматриваемый период доля российского зернового экспорта в мире колебалась в пределах 22–33 %. В 1909–1913 гг. в мировой торговле зерном доля российской пшеницы составляла 54 %, ячменя —16 %. Если весь объем российского экспорта за 1909–1913 гг. принять за 100 %, то на долю сельскохозяйственных товаров приходилось 70,6 %: из них 41,7 % – на зерно, на муку и отруби – 3,4 %, на жмыхи —2,4 %, а на масло коровье и яйца —9,2 % (Гордеев, 2009, с. 20, 21, 24).
   В импорте, сдерживаемом заградительными пошлинами, главными статьями были машины и аппараты, хлопок (внутреннее производство удовлетворяло потребности только примерно на половину), шерсть, шелк-сырец, чай и т. п. В 1913 г. импорт угля и кокса (преимущественно из Англии и в основном для снабжения Петербургского промышленного узла) превысил 500 млн пудов – что явилось следствием политики угольного «голода», проводившейся «Продуглем». Во внешнеторговом обороте России первое место принадлежало теперь Германии, второе – Англии, третье – Голландии. Такое положение сложилось с 1890-х гг. – Германия поглощала примерно 25 % русского экспорта, а Англия – до 20 %. Это были исключительно сельскохозяйственные товары. Еще в первой половине XIX в. торговый оборот России с Англией превышал торговый оборот России с Германией в несколько раз. Однако затем свою роль сыграло повышение экспорта в Англию зерна из США и Канады и леса из Канады, потеснившее на английском рынке Россию, с одной стороны, и опережающее промышленное развитие Германии, нуждающейся во все возрастающих объемах в продовольствии и сельскохозяйственном сырье и способной часто предложить более качественные и дешевые промышленные товары на российский рынок, чем Англия, – с другой. Что касается российского промышленного экспорта, то его доля составляла с конца XIX в. 3–4%, он шел практически полностью в восточные страны, прежде всего в Персию и Китай, в экспорте в которые он играл главную роль. Важно отметить, что в этой номенклатуре почти нет продукции отраслей промышленности, которые «доводили до требуемого уровня» с помощью иностранных инвестиций – преобладали хлопчатобумажные ткани и сахар (История народного хозяйства, 1960, с. 324–325, 381).
   Внешнеэкономическая ситуация начала XX в. осложнялась тем, что главным инвестором и кредитором России выступала Франция (а также Бельгия и Англия), а главным торговым партнером – Германия, т. е. страны, которые были непримиримыми стратегическими противниками. При этом каждая из групп предъявляла к России свои жесткие и подчас взаимно исключающиеся требования. Первые требовали наращивания положительного сальдо торгового баланса (для покрытия и обслуживания кредитов) и закрытия внутреннего рынка высокими таможенными пошлинами, особенно продукции тяжелой промышленности, в предприятия которой они сделали инвестиции. Вторая, напротив, стремилась, как минимум, выровнять сальдо взаимной торговли и максимально открыть российский рынок для своего промышленного экспорта. Эта ситуация постоянно ставила отношения России и Германии в условия таможенной войны, которая подчас обострялась настолько, что выходила на грань войны реальной (Шишов, 2004, с. 75–96; История народного хозяйства, 1960, с. 328–330).

4.2. Трансформация организационно-территориальной структуры

   В XIX в. на развитии организационно-территориальной структуры России ее участие в глобальных рынках обычно сказывалось опосредованно – через повышение роли финансовых механизмов в управлении, через не всегда регулярные и последовательные шаги в сторону рационализации и либерализации хозяйственной деятельности, через взаимодействия с частным капиталом по передовым зарубежным аналогам, но при стремлении к сохранению дворянского государства.
   В 1802 г. по французским образцам вместо петровских коллегий были созданы министерства. Формирование министерской системы завершилось к 1811 г. По мере расширения круга решаемых ими задач регулирования и организации разных сторон жизни страны, прежде всего экономических, росло и число министерств: первоначально их было 8, а через почти сто лет, в начале XX в. – 15. Неизменной на протяжении всего периода оставалась особая роль, которую играло в ходе территориального развития страны под воздействием участия в глобальных рынках Министерство финансов, сосредоточив в своем ведении основную часть как объектов, так и инструментов его регулирования. В сферу компетенции этого министерства включались отрасли хозяйства, требовавшие больших (государственных) затрат и дававшие доходы казне, а также таможня и государственные банки.
   В 1811 г. Министерство финансов, ведавшее всеми источниками доходов государства, имело в своем составе четыре департамента, канцелярию и государственные кредитные учреждения. Департамент государственных имуществ ведал казенными землями, лесами, винокуренными заводами, крестьянами (кроме заводских и фабричных). На Департамент горных и соляных дел возлагалось управление казенными и частными горными заводами, добычей соли и минералов. Департамент внешней торговли отвечал за всю эту сферу вплоть до таможен, заменив упраздненное Министерство коммерции. Четвертый департамент ведал поступлениями всех видов податей и сборов. Канцелярия обеспечивала взаимосвязь с другими ведомствами, вела дела по внутренним и внешним займам, рассматривала финансовые проекты. В 1821 г. в состав Министерства финансов как особый департамент вошло и Государственное казначейство, ведавшее государственными расходами.
   Дальнейшие реорганизации Министерства финансов касались как расширения его функций (управление железными дорогами, морскими торговыми портами), так и передачи их другим ведомствам. К1917 г. по итогам всех изменений сложилась следующая структура: совет по тарифным делам и тарифный комитет, департамент железнодорожных дел, совет по делам страхования доходов и капиталов, совет по делам казенной продажи «питей», главное управление неокладных сборов, департамент окладных сборов, департамент таможенных сборов, управление отдельного корпуса пограничной стражи, департамент государственного казначейства, особая канцелярия по кредитной части (вопросы внутреннего и внешнего долга, монетное дело), агент Министерства финансов в Париже (Министерству финансов России, 1993).
   В сфере железнодорожного дела компетенция финансистов охватывала позиции, активно влияющие на территориальное развитие, – тарифы на перевозки, строительные и эксплуатационные сметы, проекты новых казенных дорог, выкуп убыточных частных дорог, участие в прибылях рентабельных.
   Так, дискриминационный железнодорожный тариф, действовавший от станции Челябинск в 1896–1911 гг., искусственно снижал конкурентоспособность западносибирского зерна в Европейской России и черноморских портах, принудительно ориентировал его поставки на Урал и Восточную Сибирь, а экспорт направлял через порты Балтики и даже Белого моря. В то же время такой «хлебный» тариф способствовал специализации Западной Сибири на производстве и экспорте масла, который бурно рос, сделав регион в начале XX в. неоспоримым общероссийским лидером по экспорту этого продукта.
   Многогранная деятельность Министерства финансов иногда затрагивала вопросы территориального развития России с самой неожиданной стороны. Так, в состав министерства входил Отдельный корпус пограничной стражи, выполнявший преимущественно экономические функции борьбы с контрабандой. Учитывая, что, например, контрабанда золота на Дальнем Востоке принимала весьма значительные, уже государственные масштабы, по ряду оценок, достигая подчас 5 т в год (Современный рынок золота, 2004, с. 202–203), подчинение Отдельного корпуса пограничной стражи Министерству финансов выглядит логичным.
   В вопросах территориального развития страны пересекались интересы Министерства финансов и других министерств: МВД, в ведении которого находились губернаторы и переселенческое дело, Министерства государственных имуществ, Кабинета. Отвечая за доходы и расходы бюджета, в том числе за успех масштабных железнодорожных проектов, Министерство финансов стремилось к налаживанию межведомственной координации. Особое место здесь занимает созданный при самом активном участии министра финансов М.Ю. Витте Комитет по строительству Сибирской железной дороги, действовавший с 1892 по 1905 г. Комитеты были принятой формой решения межведомственных вопросов в Российской империи. Сам Витте, например, являлся в разное время членом целого ряда комитетов от разных ведомств, в которых ему доводилось работать.
   Однако Комитет по строительству Сибирской железной дороги, имея, и в этом была инициатива М.Ю. Витте, своим главой наследника престола, ставшего затем императором, а его заместителем – председателя Комитета министров, эффективно решал не только вопросы собственно железнодорожного строительства, но и фактически стал на время высшим государственным органом по выработке и проведению государственной политики развития Сибири. Не случайно его иногда называли просто Сибирским комитетом. Путем правильного подбора структуры и состава комитета, обеспечивших необходимую концентрацию власти и распорядительских полномочий, Витте удалось превратить его в реальный орган проектного управления территориальным развитием Сибири и Дальнего Востока.
   Важную роль в территориальном развитии России под воздействием участия в глобальных сырьевых рынках играл частный капитал, в основном крупный, связанный с государством. В первой половине XIX в. это была Российско-Американская компания, работавшая на рынках мехов и чая, установившая «правильное сообщение компанейскими судами между Кронштадтом и колониями» и сыгравшая значительную роль в первичном освоении Сахалина, в развитии портов Камчатки и особенно Охотска. Компании были предоставлены в монопольное пользование все промыслы и ископаемые на территории Русской Америки, Курильских и других островов, а также предоставлено право организовывать экспедиции, занимать вновь открытые земли и торговать с соседними странами.
   В конце века крупной компанией, связанной с государством и внесшей вклад в освоение Дальнего Востока, стало образованное в 1879 г. общество «Добровольный флот», занимавшееся доставкой из черноморских портов на Дальний Восток переселенцев и грузов, преимущественно для строительства Уссурийской и Амурской дорог Великой Сибирской магистрали. О важности этой работы свидетельствует, например, следующий эпизод. Когда возводили уникальный мост длиной 2600 м через Амур по проекту профессора Л.Д. Проскурякова (он был отмечен золотой медалью Парижской выставки 1900 г. за проект другого железнодорожного моста – через Енисей, уже реализованный ко времени возведения моста через Амур), то пролетные строения моста, изготовленные в Варшаве, доставлялись к месту строительства морем из Одессы через Владивосток. Один из пароходов с грузами для строительства наскочил на японскую мину и затонул. Сооружение моста затянулось – пришлось ждать, пока изготовят и доставят новые фермы. Поэтому, когда в 1915 г. на последнем участке Средне-Амурской дороги Великой Сибирской магистрали – от Бурей до Хабаровска – была закончена укладка пути, начатая в 1912 г., мост еще не был готов. Он был введен в эксплуатацию только в следующем, 1916 г. (Зензинов, 1986, с. 67–68, 75–77).
   Железнодорожный и промышленный бумы последних десятилетий XIX в. были связаны с моделью государственного капитализма (бюджетное финансирование масштабных инфраструктурных проектов, выкуп в казну частных железных дорог, размещение казенных заказов на частных предприятиях). Так, важнейшая островная магистраль, связавшая Волжско-Камский и Обь-Иртышский речные бассейны и придавшая новый импульс развития стагнирующей промышленности Урала – Пермь – Екатеринбург – Тюмень, была построена в 1883–1885 гг. на средства казны. На момент постройки магистрали до ближайшей железнодорожной станции на западе – Нижний Новгород – было около 1000 км, а на восток от Тюмени железных дорог не было вообще. Введение железной дороги в эксплуатацию привело к значительному росту перевозок через Урал и сразу сказалось на темпах промышленного перевооружения также и Западной Сибири (Сибирь в составе Российской империи, 2007, с. 255).
   Как показал пример золотодобычи, а также льняной и лесной отрасли, важнейшую роль в развитии сырьевых отраслей России на рубеже XX в. играли банковский и биржевой сектора. Наряду с иностранными банками и банкирскими домами, отечественные торговые и банкирские дома участвовали в создании российских акционерных коммерческих банков, а также земельных ипотечных банков. С созданием сети крупных акционерных коммерческих банков к ним перешла, особенно в годы предвоенного экономического подъема, и ведущая роль в финансовой жизни империи. Многие банкирские дома стали выступать как субподрядчики или синдицированные партнеры крупнейших банков, главным образом Петербургского Международного, Русско-Азиатского, Азовско-Донского. Однако ряд влиятельных банкирских домов сам превратился в акционерные банки. Например, братья Рябушинские на базе своего банкирского дома создают в 1912 г. крупный Московский банк. Возникает и большое количество провинциальных банкирских заведений: согласно Справке Министерства финансов на 1 января 1913 г. сведения о своих операциях в министерство представляли 158 банкирских заведений, из них в Санкт-Петербурге – 32, в Москве – 10, в губернских городах—60, в уездных городах —56. Общее число банкирских заведений, согласно тому же источнику, в России в то время достигало 300 – попытки правительства жестко регламентировать деятельность банкирских домов терпели неудачу, на их защиту вставали, в частности, биржевые комитеты (Ананьич, 1991, с. 120–123,151-153).
   Так, в дореформенный период средний капитал определял развитие сибирской золотодобычи, которая изначально была сферой предпринимательства гильдейского купечества и дворян. Но с 1870-х гг. в золотопромышленную отрасль стал проникать и крупный капитал. Банкирский дом «И. Е. Гинцбург» с начала 1870-х гг. начинает финансировать сибирских золотопромышленников, как и другое петербургское банкирское заведение – «Э. М. Мейер и Кº», владельцем которого был английский подданный Эдуард Мейер. В 1874 г. Гинцбурги становятся фактическими хозяевами «Ленского золотопромышленного товарищества», основанного двумя иркутскими купцами первой гильдии еще в 1855 г. и окончательно оформленного в 1864 г. Столичные финансисты сразу упразднили главную контору товарищества в Иркутске и перенесли ее в Санкт-Петербург. Практически одновременно Гинцбурги формируют в Олекминском округе Якутской области Иннокентьевское золотопромышленное дело, объединив ряд приисков, выступают в числе совладельцев Березовского золотопромышленного дела близ Екатеринбурга на Урале, а несколькими годами позже становятся участниками Алтайского и Миасского золотопромышленных предприятий (дел). В 1880-е гг. Гинцбурги становятся также пайщиками Южно-Алтайского золотопромышленного дела и продолжают скупать паи Верхне-Амурской золотопромышленной компании. Но главным объектом приложения капитала банкирского дома «И. Е. Гинцбург» оставалось Ленское золотопромышленное товарищество, в котором они сотрудничали с банкирским заведением «Э. М. Мейер и К -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

» вплоть до 1912 г. (Ананьич, 1991, с. 50–53).
   В начале 1890-х гг. банкирский дом оказался в критическом положении, утратив самостоятельные возможности финансирования. В поисках выхода Гинцбурги обратились к кредитам Государственного банка, с одной стороны, и к акционерной форме предприятия – с другой. В 1895 г. они стали одними из акционеров Российского золотопромышленного общества. В 1896 г. Ленское золотопромышленное товарищество перестало существовать как паевое фамильное предприятие, став акционерным обществом, учредителями которого выступили Г.Е. Гинцбург и банкирский дом «Э. М. Мейер и Кº», а председателем правления был избран Г.Е. Гинцбург. Гинцбурги были наиболее крупными держателями акций, значительная доля акций принадлежала банкирскому дому «Э. М. Мейер и Кº» и Российскому золотопромышленному обществу. С 1898 г. акции товарищества были допущены к котировке на Петербургской бирже. Однако товарищество вступило в то время в полосу кризиса, часть его акций так и осталась нереализованной, оно пыталось получить кредиты за границей, в Вене и в Берлине, но единственным реальным источником его финансирования с начале 1900-х гг. стал выступать Государственный банк, открывший товариществу в 1901–1903 гг. неуставной кредит в размере 11,2 млн руб. (Ананьич, 1991, с. 54–56).
   Постоянная зависимость от Государственного банка побуждала Гинцбургов искать источники финансирования Ленского золотопромышленного товарищества за границей. Итогом этих поисков стало создание в 1908 г. совместного англо-русского общества «The Lena Goldfields», или «Ленские золотые прииски». С английской стороны партнером выступила компания «The Russian Mining Corporation Limited» («Русское горнопромышленное товарищество с ограниченной ответственностью»), специально созданная в 1906 г. с участием крупнейших золотопромышленных компаний Лондона для содействия помещения английских капиталов в российские предприятия, особенно горнопромышленные. Результатом непростого и многоэтапного процесса формирования «Ленских золотых приисков» стало то, что летом 1909 г. Ленское золотопромышленное товарищество окончательно погасило свои временами доходившие до 10 млн руб. долги Государственному баньсу. И начиная с операций 1909–1910 гг. английское Общество стало основным источником финансирования Товарищества. С переходом почти трех четвертей акций Товарищества в собственность «Ленских золотых приисков» усилилось и его влияние на деятельность и выборы правления. При этом Общество, имея возможность получать кредиты в Лондоне под 3 %, взимало за ссуды Товариществу 6–6,5 %. Акции «Ленских золотых приисков» хотя официально и не были допущены к котировке на бирже Петербурга, и обращались лишь на Лондонской и Парижской биржах, сделались предметом масштабных спекуляций (Ананьич, 1991, с. 56–59).
   Держатели акций Общества в Петербурге стремились «выжать из дела как можно больше и как можно быстрее», в результате их давления по операциям 1909–1910 гг. был выплачен необычайно высокий дивиденд– 56 %. Параллельно была развернута активная спекуляция акциями Товарищества – в 1911 г. Русско-Азиатский банк создал специальный синдикат по их покупке и продаже, первоначально участником которого на 20 % являлся Русский Торгово-Промышленный банк, одновременно являвшийся миноритарным акционером Ленского золотопромышленного товарищества (синдикат просуществовал до 1917 г., хотя состав его менялся). Спекулятивное давление, в том числе осуществляемое собственными акционерами, заставляло правление Товарищества также выплачивать необоснованно большие дивиденды, составившие в 1908–1909 гг. 2,78 млн руб., а в 1909–1910 гг. – 4,23 млн руб. (Ананьич, 1991, с. 59–62).
   На этом фоне следует оценивать отказ правления удовлетворить требования подвергавшихся нещадной эксплуатации рабочих Ленских приисков об увеличении зарплаты на 33 % с формулировкой, что это «понизило бы прибыль Товарищества в 1912 г. на сумму более 1,3 млн рублей». Последовавшая в результате этого решения Ленская трагедия – забастовка рабочих, подавленная силой оружия, получившая самый широкий общественный резонанс, положила конец участию банкирского дома «И. Е. Гинцбург» в золотопромышленности. Контроль за движением акций Ленского золотопромышленного товарищества в конечном счете стали осуществлять крупнейшие банки, являвшиеся его миноритарными акционерами, прежде всего Петербургский Международный банк, а также Русско-Азиатский банк, представители которых вошли после отставки Гинцбургов в правление, а его председателями становились рекомендованные их руководством фигуры (Ананьич, 1991, с. 62–63). В 1912 г. в результате забастовки на Ленских приисках в России было добыто на 6 т золота меньше, чем 1911 г. (Современный рынок золота, 2004, с. 203).
   Крупный капитал в лице Рябушинских консолидировал на новой, акционерной, основе такие сырьевые традиционно экспортные отрасли, как льняная и лесная. В 1908–1914 гг. Рябушинские открыли отделения своего банкирского дома в основных центрах районов производства льна на Северо-Западе России – в Ржеве, Ярославле, Вязьме, Костроме, Смоленске, Острове, Пскове, Сычевске, Кашине, что позволило им установить деловые отношения с местными торговцами льном. Главной целью усилий Рябушинских было объединение с С.Н. Третьяковым – владельцем и председателем правления Большой Костромской льняной мануфактуры и некоторыми другими московскими льняными фабрикантами. В результате было создано Русское акционерное льнопромышленное общество «РАЛО» с уставным капиталом в 1 млн руб., 80 % из которых внесли Рябушинские, а 20 % — остальные фабриканты. Председателем правления стал С.Н. Третьяков, а председателем совета – М. П. Рябушинский. В 1912 г. была пущена фабрика по первичной обработке льна в Ржеве. Уставной капитал был далее дважды удвоен и достиг 4 млн руб., а Рябушинские стали почти единоличными акционерами «РАЛО», в их руках было сосредоточено почти 18 % всех льняных фабрик страны. Следующим шагом по монополизации льняной отрасли должно было стать создание картеля «Лен» все с тем же С.Н. Третьяковым, но переговоры о его создании прервала революция (Ананьич, 1991, с. 121–122).
   Лесная отрасль стала объектом приложения капиталов Рябушинских в начале XX в., когда на долю России приходилось порядка 60 % мирового экспорта леса. К 1916 г. лесной фонд Рябушинских составлял 60 тыс. десятин, им принадлежали лесопильные заводы в Архангельске, Мезени и Ковде, а в районе Котласа они купили земельный участок под постройку писчебумажной фабрики и вели переговоры о получении у государства в бассейнах Северной Двины, Вычегды и Сухоны концессии на лесные площади в несколько миллионов десятин. В 1912 г. братьями Рябушинскими на базе их банкирского дома был создан крупный Московский банк, обеспечивавший, в частности, финансирование консолидации под их контролем значительной части лесной отрасли на Северо-Западе России в 1917 г. путем создания общества «Русский Север» по заготовке, переработке и экспорту леса и лесопродуктов в бассейнах Северной Двины и Сухоны, а также по разработке торфа в этом огромном районе (Ананьич, 1991, с. 123). Добавим, фактически Рябушинскими осуществлялась реструктуризация и модернизация производства части номенклатуры корабельных товаров, но в новых условиях – не крепостничества, а монополистического капитализма.

4.3. Трансформация хозяйственно-территориальной структуры

В 1814 г. на Урале были найдены первые в стране богатые залежи россыпного золота. До этого, в течение всего XVIII в., золото добывалось только на рудниках из коренных месторождений или извлекалось попутно. Одновременно с интенсивной золотодобычей на Урале геологоразведочные работы, а затем и добыча продвигались на восток: с 1826 г. были впервые предоставлены права на поиск золота в Тобольской губернии, в 1840 г. была открыта система золотых приисков на севере Енисейского округа, в 1846 г. золото нашли в Ленском округе, в 1878 г. – в Забайкалье. На Чукотке золото было открыто в 1900 г. и стало разрабатывается с 1902 г. (Современный рынок золота, 2004, с. 201–204). Таким образом, с 1830-х гг. от Урала до Тихого океана прошла вторая – «золотая» волна освоения Сибири примерно в той же последовательности и за такой же полувековой период, что и первая волна – «меховая» (рис. 4.1).

   Рис. 4.1. «Золотая» и «хлебная» волны территориального развития России в XIX – первой трети XX века

   Золотодобывающая промышленность стала ведущей в дореформенной Сибири. По объему продукции частная золотодобыча опережала в 1860 г. все прочие отрасли промышленности вместе взятые (Сибирь в составе Российской империи, 2007). Золотодобывающая промышленность давала значительный мультипликативный эффект для территориального развития региона: она создала новый рынок труда, причем не только в золотодобыче, но и в обеспечивающих отраслях, способствовала развитию путей сообщений, способствовала развитию местного спроса на продукцию сельского хозяйства и ряда отраслей промышленности; рост золотодобычи стимулировал торговлю, создавал поле приложения крупных капиталов и в ряде случаев – спрос на технические усовершенствования в этой отрасли.
   В начале XX в. золотодобывающая промышленность среди горнодобывающих отраслей России по величине товарной продукции занимала третье место и второе место по числу занятых – 84 тыс. человек. По итогам территориального развития золотодобычи в XIX в. к Уралу и Алтаю – районам добычи золота с середины XVIII в. добавились еще три значительных района – Енисейско-Саянский, Приамурский и Ленский. Центр золотодобычи переместился с Урала в Сибирь, откуда к началу XX в. поступало 70 % золота страны, при этом 92 % его добычи приходились на россыпное золото. Всего с 1719 по 1917 г. в России было добыто и поступило в казну от государственных и частных промыслов или отдельных старателей 2,9 тыс. т золота, из них 90,7 % в результате добычи из россыпей, 8,8 % – из рудников, 0,5 % было выплавлено из комплексных руд в результате попутной добычи (до 1814 г. добыча золота из россыпных месторождений вообще не велась).
   В 1913 г. в России насчитывалось 1517 приисков и 257 рудников, в основном мелких, почти 60 % золота было добыто вручную старателями (Сибирь в составе Российской империи, 2007; Современный рынок золота, 2004, с. 205–206). Такая рассредоточенность не способствовала образованию новых центров, за исключением Бодайбо на Витиме, основанного в 1864 г. и получившего статус города в 1925 г. Ощутимый вклад в урбанизацию страны «золотая» волна внесла своим продолжением уже в советское время.
   Рост золотодобычи в Сибири происходил неравномерно. После скачка, связанного с выработкой наиболее богатых и относительно легкодоступных россыпей, последовал спад: если в 1895 г. в Сибири было добыто 21,9 т золота, то в 1905 г. только 14,9 т. На механизацию добычи бедных россыпей, золотоносных жил, разработку глубоколежащих пластов требовались значительные капиталовложения. В зависимости от местных условий золотопромышленники искали различные пути выхода из сложившегося кризиса. В Томской горной области – в Мариинской и Енисейской тайге, Ачинско-Минусинском горном округе основой принятых мер стали механизированная добыча россыпного золота драгами и гидромониторами, разработка рудных жил. В Иркутской горной области основным направлением подъема золотодобычи стали инвестиции в шахтный способ разработки россыпей. Напротив, Забайкалье, Ленский, Ангарский, Зейский горные округа стали местами преобладания кустарных золотничных работ: сохранившиеся сравнительно богатые и легкодоступные россыпи, наряду с нарастающими потоками китайской и корейской дешевой рабочей силы, делали здесь механизацию малоэффективной (Сибирь в составе Российской империи, 2007, с. 256).
   Таким образом, в Сибирской золотодобыче складывались две разнонаправленные тенденции. С одной стороны, масштабное техническое перевооружение: в 1910 г. на Сибирских приисках эксплуатировались 40 современных для того времени драг, как изготовленных на Путиловском заводе Петербурга, так и закупленных в США и Голландии; на некоторых приисках использовались термическая обработка руды и зимняя промывка золота; на рудниках применялись алмазные буры; в единичных случаях запускались гидроэлектростанции. В 1890–1900 гг. в связи с переходом на золотой стандарт золотодобывающей промышленности были предоставлены дополнительные льготы, в том числе для поощрения технического перевооружения был издан закон о беспошлинном ввозе золотодобывающего оборудования и частей к нему. С другой стороны, местная рабочая сила часто была проблемой. В Приамурье, например, местным жителям запрещалось работать на предприятия золотодобывающей промышленности, чтобы они не отвлекались от сельскохозяйственного производства. Золотопромышленники нанимали артели китайцев по 100–150 человек. Фактически зачатую золотопромышленник отдавал прииск на откуп китайской артели за определенную квоту добычи, а на остальное закрывал глаза. В результате была организована подпольная сеть переправки добытого золотого песка за границу, через Китай в Сингапур, где его превращали в слитки. По ряду оценок, только на приисках Приамурья в год добывалось 8 т золота, из них регистрировалось только 3 т, а остальное нелегально вывозилось за рубеж (Современный рынок золота, 2004, с. 202–206).
   В первой половине XIX в. продолжалось активное сельскохозяйственное освоение Причерноморья, начатое в последней четверти XVIII столетия. Выход на новый, главный для страны глобальный рынок – хлебный – поддерживался мощной волной урбанизации черноземной полосы России от Курска до Минусинска и сопровождался сменой главных регионов-поставщиков, организующих центров и портов отгрузки. Во второй половине XIX в. восток страны вслед за «золотой» волной освоения захватила и «хлебная» (см. рис. 4.1).
   Проследить линию распространения устойчивого земледельческого освоения на юге и востоке страны позволяют даты присвоения городского статуса поддерживавшим это продвижение опорным пунктам. В дополнение к центрам, связанным с началом этой волны и получившим городской статус в конце XVIII в. – Таганрогу, Ростову-на-Дону, Саратову, Ставрополю, Екатеринодару, Оренбургу, Кургану, Барнаулу, добавляются Новочеркасск, основанный в 1805 г., Омск – столица Сибири, острог с 1716 г., окончательно получает городской статус в 1804 г., а основанный в 1738 г. Минусинск становится городом в 1822 г. Вехой окончания первой полувековой «хлебной» волны освоения черноземных территорий, достигшей своих естественных границ и плотности деятельности, необходимой для эффективного зернового экспорта, можно считать 1838 г., когда был основан Новороссийск, экспортные ворота для хлеба Кубани и Ставрополья. Это стало завершением процесса формирования сети черноморских и азовских портов, возникших преимущественно в последней четверти XVIII в.
   «Хлебная» волна территориального развития, дойдя до своего естественного предела – Черного моря – на юге, поворачивает на восток, пока не достигнет, уже в начале XX в., Тихого океана. В 1842 г. действие правил об общем порядке переселения казенных крестьян, изданных в 1824 и 1831 гг., распространяют на Сибирь, что позволяет развернуть поток выходцев из малоземельного Нечерноземья с причерноморского юга на восток страны. Со второй половины XIX в. начинается второй этап освоения бассейна Амура, начало которому было положено еще в XVII в. В 1850 г. был основан Николаевск-на-Амуре, получивший городской статус в 1856 г., в 1851 г. городской статус получает Чита, в 1856 г. основан Усть-Зейский военный пост, который становится городом Благовещенском в 1858 г., в 1858 г. – военный пост Хабаровка, получивший городской статус в 1880 г. и ставший городом Хабаровском в 1893 г., наконец, в 1860 г. был основан Владивосток.
   В пореформенный период «хлебная» волна из Европейской России нагнала «золотую» волну освоения Сибири. В Южной Сибири начался аграрный бум. В 1913 г. сельское хозяйство давало -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

продукции края, специализируясь на зерновом земледелии и мясомолочном животноводстве. Волна аграрного освоения южных районов Сибири и Дальнего Востока достигла своего пика уже в ходе столыпинских реформ и железнодорожного строительства, прежде всего, конечно, Великой Сибирской магистрали. Если за 1861–1885 гг. в Сибирь переселились около 300 тыс. крестьян, причем порядка 80 % из них осели в Западной Сибири, то только с 1907 по 1914 г. приток переселенцев превысил 2,5 млн, вызвав активное аграрное заселение Забайкалья, Приамурья и Приморья. В начале XX в. площадь посевов зерновых культур в Сибири возросла в 1,75 раза, до 30 % собранного зерна поступало на рынок. Тарифная политика сдерживала сибирский зерновой экспорт: повышенные тарифы на перевозку хлеба начиная от станции Челябинск действовали в 1896–1911 гг., снижали конкурентоспособность сибирского хлеба на значительных территориях Европейской России и в портах Черного моря. Товарный хлеб шел на Урал, в Восточную Сибирь, а также в Европейскую часть в направлении портов Балтийского и Черного морей. Зато экспорт животного масла, не сдерживаемый запретительными тарифами, возрос с нуля до 4,5 млн пудов к началу Первой мировой войны. Сибирь давала порядка 90 % российского экспорта масла (Сибирь в составе Российской империи, 2007, с. 258).
   Увеличение производства зерна в России в 1880–1913 гг. достигалось преимущественно за счет расширения посевных площадей. Так, если по основным зерносеющим губерниям Европейской части России в начале 1860-х гг. площадь пашни составляла 119 673 тыс. га, то к 1887 г. она увеличилась до 150 500 тыс. га, т. е. на 25,8 %. За 1881–1910 гг. урожайность зерновых культур хотя была крайне низкой и колебалась по годам, но имела устойчивую тенденцию к росту: за указанные тридцать лет она возросла на крестьянских землях с 5,6 ц с десятины до 7 ц с десятины, на владельческих землях – с 7 ц с десятины до 8,9 ц с десятины. Период 1886–1913 гг. выступает периодом динамичного развития зернового хозяйства, внешней и внутренней торговли хлебом. Количество товарного, «рыночного» зерна, т. е. отчуждаемого из хозяйств, превышало 50 % его валового сбора. При этом оценки участия в снабжении рынка перед Первой мировой войной различных групп сельских производителей зерна – помещиков и крестьян – расходятся: на долю крестьян относят от 52 до 67 %, т. е. в любом случае больше половины, а перед революцией 1917 г. участие крестьян в снабжении товарного рынка возросло до 75 %. В 1913 г. в России под пшеницу было занято 25,6 % посевных площадей, под рожь – 33,4 %, под овес – 19,1 %, под ячмень – 12,4 % (Гордеев, 2009, с. 20–21).
   По итогам территориального развития сельского хозяйства в XIX в. основным районом зернового экспорта
   России стал юг Европейской части, дававший пшеницу и ячмень – главные экспортные культуры; Среднее Поволжье и Центральное Черноземье стали основными регионами, поставляющими хлеб на внутренний рынок (табл. 4.1, 4.2).

   Таблица 4.1. Основные губернии России, вывозящие более 50 % хлеба на экспорт

Источник: Кондратьев, 1991, с. 106.

Таблица 4.2. Основные губернии России, вывозящие более 50 % хлеба на внутренний рынок

   Источник: Кондратьев, 1991, с. 106.

   Донская и Кубанская области вышли в абсолютные лидеры как по производству товарного хлеба, так и по его экспорту. Причем по объему и доле экспорта первое место принадлежало Кубанской области, удобнее расположенной по отношению к порту отгрузки. Соседняя Ставропольская губерния отставала по этим показателям примерно втрое. Замыкали список пяти крупнейших зерноэкспортирующих регионов России Уфимская и Пензенская губернии, специализировавшиеся, соответственно, на экспорте ржи и овса. Среднее Поволжье и Центральное Черноземье были главными поставщиками на внутренний рынок. В этом регионе Самарская губерния, самая хлебородная, по объемам товарного зерна мало уступала каждой из двух ведущих южнорусских областей, а по объему экспорта почти сравнялась со Ставропольской губернией. Тобольская губерния, единственная их зауральских, занимала 10-е место из этих 12 и работала только на внутренний рынок. Нетто-потребляющие Ярославская и Нижегородская губернии оказались в этом списке благодаря развитой там мукомольной промышленности, перерабатывающей привозное зерно. Их вывоз – это вывоз муки (Кондратьев, 1991).
   В крупных капиталистических хозяйствах юга, в том числе в Приазовском крае, активно совершенствовалась агрикультура и широко применялась передовая техника. Прежде всего, увеличивались озимые посевы ржи и пшеницы для минимизации риска неурожаев, вызванных засухой. Применялись паровые молотилки, сеялки, жатвенные машины; строились элеваторы для очистки хлеба (Ананьич, 1991, с. 82).
   Результатом активного выхода юга Европейской России на мировые рынки зерна стали серьезные сдвиги в распределении вывоза между портами. Балтийские порты уступили первенство черноморским, пропуская в 1910 г. четверть хлебного экспорта, но более -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

А вывоза овса, а также муки. Ее главными поставщиками были связанные с Балтикой Мариианской водной системой Ярославская и Нижегородская губернии, перерабатывавшие привозное зерно. Примерно по 5 % экспорта проходило через железнодорожные станции на западной сухопутной границе и через германские порты. По этим каналам относительно больше вывозилось, соответственно, ржи и овса. На южные морские порты приходилось свыше 60 % общего хлебного экспорта и большая часть экспорта пшеницы, ячменя – хлебов южного производства, но также и ржи (Кондратьев, 1991, с. 107).
   Проводилась техническая реконструкция портового хозяйства, ориентированная на резкое повышение экспортного потенциала южных портов. Так, было учреждено каботажное Азовское пароходство, действовавшее без правительственных субсидий и обладавшее перевозочными средствами до 15 млн пудов в течение навигации для экспортной отгрузки хлеба от городов Ростов и Таганрог до Таганрогского рейда. До 1870 г. для разгрузки судов на Таганрогском рейде использовался парусный каботаж, и цена за доставку товаров от Ростова и Таганрога составляла 15 коп. с пуда, т. е. вдвое дороже, чем стоила доставка этих товаров от Таганрогского рейда до заграничных портов. При этом на погрузку-разгрузку стоявшего на рейде судна требовалось 10–15 дней. С введением парового каботажа время обработки судов сократилось до 2–3 дней, а цена доставки сократилась на 1–2 коп. с пуда (Ананьич, 1991, с. 82).
   В первой половине XIX в. основными видами транспорта оставались гужевой и водный. С 1840-х гг. на реках, в том числе в Сибири, стали применяться пароходы, вносившие иногда определенную коррекцию в движение грузопотоков. Использование пароходов, способных столь же успешно плыть вверх по течению, как и вниз по нему, а также обладавших значительно большей провозной способностью, в том числе благодаря использованию буксируемых барж, позволяло резко увеличить перевозки по рекам в период навигации, включая грузы, которые можно было накапливать в зимний период. Это позволяло интенсифицировать торговые связи.
   Так, в 1846 г. пароходом мощностью всего 50 лошадиных сил с баржами на буксире был совершен первый рейс от Томска до Тюмени и обратно. Вскоре на этом участке курсировало уже несколько десятков пароходов, осуществлявших перевозки грузов и пассажиров. От Томской пристани суда шли до Тобольска, водный путь от которого вел в двух направлениях: первый – вверх по Иртышу на Тару, Омск, Семипалатинск; второй – вниз по Иртышу с выходом на Обь и ее притоки. На Томской пристани производилась погрузка на суда восточносибирских и китайских товаров, в том числе привезенных зимой по тракту из Иркутска и Кяхты, которые доставлялись в Тобольск или в Тюмень, а оттуда гужевым транспортом – на Ирбитскую и Макарьевскую ярмарки. Товары, поступавшие в Томск с запада, здесь перегружали на подводы и везли до Иркутска и Кяхты. Только за 1859 г. от Томска до Тюмени было отправлено 200 тыс. пудов грузов, а в обратном направлении – 500 тыс. пудов. Грузы, следовавшие на восток, состояли из уральских металлических изделий, мануфактуры, готового платья, колониальных товаров. На запад шли чай, пушнина, мамонтовая кость, масло, а также медь, свинец, серебро с горных заводов Алтая. Наиболее значительными портовыми городами этого периода на реках Сибири были Тобольск, Тюмень, Омск, Томск, Барнаул, Красноярск, Иркутск (Градостроительство Сибири, 2011, с. 221, 231).
   Но даже с вводом пароходного движения перевозка грузов водой лишь дополняла товарное движение по Московско-Сибирскому тракту, соединявшему все основные города Сибири. Так, в середине XIX в. только на участке Томск – Иркутск ежегодно в разных направлениях по тележному и санному пути проходило более 100 тыс. подвод с 25 тыс. сопровождающих возчиков. Даже в 1888 г. через Томск прошло 137098 возов. Особенно оживленным был тракт зимой, когда по нему старались перевозить скоропортящиеся грузы: на запад тянулись огромные обозы рыбы и масла, и также чая, пушнины, кож, сала, а на восток перевозились промышленные товары. Под усиленной охраной по тракту перевозилось золото: такие обозы состояли из нескольких десятков подвод, на каждую из которых приходилось по 23 пуда клади. Скорость движения была невысока – в сутки обоз проходил 45–55 верст, а на плохих участках или в мокрую погоду—30–35 верст. От Иркутска до Томска «золотой» обоз находился в пути 30–45 дней. Более того, в ходе градостроительного планирования сибирских городов в первой половине XIX в. расположение их центральных площадей, которые старались разместить в геометрических центрах, также определялось необходимым условием прохождения через них главной трансрегиональной магистрали – Московско-Сибирского тракта (Градостроительство Сибири, 2011, с. 222).
   Однако затем маршруты рельсовых путей заметно изменили в пореформенный период ход «хлебной» волны территориального развития, в особенности связанной с ней урбанизации. В 1860-1870-х гг. их активное строительство создало в Европейской части страны остов сети железных дорог, соединив основной внутренний потребительский рынок– Москву с рядом хлебопроизводящих районов Черноземья, Поволжья, Северного Кавказа и с черноморскими портами, как ранее с Петербургом, основным балтийским портом, а также сформировав сухопутный путь экспорта через западную границу. Так, в 1862 г. было начато движение по железной дороге Москва – Нижний Новгород; в 1869 г. – по железной дороге Москва – Воронеж; в 1871 г. – по железной дороге Москва – Смоленск – Минск – Варшава – прусская граница.
   Строительство в 1890-х гг. магистральных железных дорог вело к концентрации грузо– и пассажиропотоков и породило условия бурного роста тех крупных городов хлебородных районов, которые, находясь в узлах таких магистралей или на пересечении ими судоходных рек, превращались в товарно-распределительные центры и выводили свои районы на рынки, в том числе внешние. Образцами таких «хлебных» городов были Орел, Воронеж, Ростов-на-Дону, Самара, Саратов – в Европейской части, а в Сибири – Курган, Омск и Барнаул.
   Сибирская железная дорога, или Великий путь, как ее называли современники, название «Транссибирская магистраль» появилось уже в советское время, стала мощным инструментом территориального развития – перестройки территориальной организации производительных сил и расселения. Магистраль была построена в 1891–1904 гг. в своей «первой редакции», с участком, соединявшим Забайкалье и Владивосток через Манчьжурию. За эти 14 лет было уложено 8180 верст основного пути. Подвижной состав включал 1200 паровозов и 26 тыс. вагонов, в 1904 г. Сибирская и Забайкальская железные дороги нанимали на работу постоянно и временно свыше 88 тыс. человек. Только на участке Челябинск – Иннокентьевская действовали 16 мастерских, 400 станций и разъездов, т. е. 444 предприятия. В 1913 г. Транссибирская магистраль в основном стала двухпутной, хотя окончательно это произошло уже в советский период, а в 1916 г. была закончена прокладка ее маршрута целиком по российской территории. Выход на Транссиб северных и южных районов обеспечивал водный транспорт, а на юге Сибири были проложены новые железные дороги в хлебные районы, в том числе Алтайская дорога, построенная в 1915 г., Тюмень-Омская, Кулундинская, Кольчугинская, строилась Ачинско-Минусинская (Зензинов, 1986, с. 58–79; Сибирь в составе Российской империи, 2007, с. 255, 259; Градостроительство Сибири, 2011, с. 234).
   Влияние строительства Великой Сибирской магистрали на расселение можно проследить по данным, представленным в табл. 4.3.

   Таблица 4.3. Изменение численности населения крупнейших городов и административных центров Сибири в 1897 и 1910 годах

   * Подчеркнуты города, которые в 1910 г. находились на трассе Транссиба. Источник: Составлено по: Сибирь в составе Российской империи, 2007, с. 348.

   Анализ данных табл. 4.3 позволяет сделать общий вывод, что за рассматриваемый период необходимым и достаточным условием ускоренного относительного роста города, т. е. повышения ранга города в списке, выступали его нахождение на трассе Транссиба и обязательно развитое сельскохозяйственное окружение и/или его роль перевалочного пункта сельхозпродукции с мощной судоходной артерией (Владивосток тоже может быть отнесен к перевалочным пунктам). Наличие только одного из перечисленных признаков – нахождение на трассе Транссиба, как у Иркутска, или мощное сельскохозяйственное окружение, как у Барнаула, – оказывалось недостаточным для ускоренного относительного роста города, для повышения его ранга в списке. Здесь в новой исторической эпохе можно вспомнить необходимые и достаточные условия устойчивого роста сибирских городов, выявленные для XVII в. – выгодное географическое положение и развитое сельскохозяйственное окружение, когда первое без второго не обеспечивает устойчивости роста. В случае рубежа XIX–XX вв., сельскохозяйственного бума в Южной Сибири, речь идет не об устойчивости, а о темпах роста. Обращает на себя внимание тот факт, что выросло население каждого из городов списка, вне зависимости от изменения их ранга, хотя, конечно, в совершенно разной мере. Административный статус, как в случае Тобольска и Якутска, продолжал поддерживать жизнь соответствующих населенных пунктов.
   Железнодорожное строительство оказало огромное влияние и на развитие внутреннего рынка, как на объемы, так и на формы реализации торговых операций. Так, например, только с 1890 по 1900 г. учтенный товарооборот торговых предприятий России почти удвоился. А всего за три года – с 1897 по 1899 г. – после ввода Великой Сибирской магистрали вывоз товаров из Европейской России в Сибирь, в том числе и на экспорт, в весовом выражении возрос: по сахару – больше чем в 3 раза, по керосину – почти в 4 раза, по мануфактурным товарам – в 2,5 раза, по земледельческим орудиям – почти в 5 раз. Сворачивалась ярмарочная торговля, сохраняя свое значение преимущественно там, где было плохое развитие путей сообщений, особенно в Сибири, стимулируясь в других местах слабостью кредита и недостатком капиталов. Так, в Европейской России с 1868 по 1894 г. количество ярмарок возросло примерно в 2,5 раза, однако их суммарный оборот остался на прежнем уровне. Сохраняла свое значение Нижегородская ярмарка, а вот вторая по значению – Ирбитская, основной центр торговли пушным товаром, с прокладкой Великой Сибирской магистрали потеряла свое значение (История народного хозяйства, 1960, с. 272–273, 323). Потеряла свое значение и Кяхтинская ярмарка, утратив монополию на чайный товар, не выдержав конкуренции с морской торговлей – чай стали во все возрастающих масштабах доставлять в Россию морем, а с постройкой Транссиба – через Владивосток и КВЖД. В 1861 г. таможню из Кяхты перевели в Иркутск. Во второй половине XIX в. Кяхта еще сохраняла определенную роль в торговле дешевыми сортами плиточного и зеленого чая, но к началу XX в. ее обороты упали в шесть раз (Сибирь в составе Российской империи, 2007, с. 268). По мере развития капитализма и с ростом железнодорожной сети всевозрастающее значение в оптовой торговле приобретали товарные биржи, биржевая торговля.
   Формально биржа в России появилась в 1703 г. по указу Петра I. В Регламенте Главного магистра 1721 г. есть указание на необходимость организации бирж в портовых и больших купеческих городах по примеру иностранных городов. Но это оставалось пожеланием. Реальных предпосылок для биржевой торговли в то время не было, и на единственной Санкт-Петербургской бирже обращались товарные векселя казенных мануфактур. При Николае I биржа была реорганизована. Включение в состав пайщиков представителей частного капитала оживило процесс становления биржевых структур. В 1837 г. открылась товарная биржа в Москве. В 1848 г. появилась Нижегородская ярмарочная биржа. Бурно развиваться биржевое дело начинает только в пореформенный период: в 1864 г. открывается биржа в Иркутске, в 1866 г. – в Казани и Туле, в 1869 г. – в Самаре. Иркутская и Тульская биржи просуществовали недолго. В 1870 г. учреждается биржа в Астрахани, в 1877 г. – в Орле, в 1880 г. – постоянная в Нижнем Новгороде, в 1888 г. – в Ельце и Таганроге, в 1899 г. – в Царицыне. (Отметим, что большая часть из перечисленных бирж, сохранивших жизнеспособность —5 из 8, были созданы в поволжских городах, остальные 3 – в центрах хлебородных районов.) В 1890-е гг. последовало создание сразу трех хлебных бирж: в 1895 г. – Калашниковской хлебной в Петербурге, в 1896 г. – хлебной в Москве и в 1897 г. – хлебной в Воронеже. За пять лет – с 1900 по 1904 г. – было образовано еще 14 бирж. Всего перед началом Первой мировой войны в Российской империи действовали уже 104 биржи в 77 городах (Каменева, 1998, с. 18–19).
   Биржи в России обладали рядом особенностей – в целом они являлись не только организованными рынками, но органами представительства и защиты интересов торговли и промышленности. В их компетенцию входили вопросы железнодорожного и водного транспорта, хлебной торговли, таможенные, налоговые и сходные вопросы. При отсутствии специализированного биржевого законодательства их функционирование регулировалось Торговым Уставом. Каждая биржа сама разрабатывала свой устав. На российских биржах сделки велись только с реальным товаром, что затрудняло спекуляцию. В целом техника торгов на них шла тем же путем, что и на Западе, но с запаздыванием. Причины его лежали не только в слабости институциональных и финансово-кредитных условий биржевой торговли, но часто и в недостаточном территориальном развитии, в слабости транспортной и логистической инфраструктуры. Так, на российских биржах срок исполнения сделок с будущим товаром устанавливался по усмотрению сторон. Когда в 1912 г. вопрос о введении срочных рынков был вынесен на VI Всероссийский съезд представителей Биржевой торговли и сельского хозяйства, то съезд вынес резолюцию, что введение срочной биржевой торговли хлебом в России нежелательно из-за «отсутствия в настоящее время в Империи элеваторов и других оборудованных складочных помещений и шоссейных дорог, отсутствия варрантной системы, невозможности установления более или менее определенных типов хлеба», а также из-за опасений создать условия для спекулятивного установления биржевых цен (Дегтярева, 1997, с. 419–421).
   В заключение нельзя не отметить косвенное влияние, которое оказала добыча и переработка нефти в районе Баку, развернувшиеся во второй половине XIX в., на территориальное развитие Волго-Мариинского водного пути и расположенных на нем центров. Это влияние четко прослеживается по двум направлениям – транспортно-транзитному и судостроительному.
   Санкт-Петербург стал крупнейшим портом по экспорту керосина в Северную, а также в Центральную и Западную Европу, в котором осуществлялась перевалка нефтепродуктов с речных судов на морские. Астрахань также выступала портом перевалки нефтепродуктов и нефти с морских (каспийских) судов на речные. Отчасти такие же функции выполнял и Царицын. К 1 сентября 1899 г. на Каспии работало 345 наливных судов —133 паровых и 212 парусных. Наиболее технически совершенные суда начиная с первого в мире самоходного металлического парового танкера, приспособленного для перевозки керосина, построенного в Швеции по заказу «Товарищества братьев Нобель» и переправленного на Каспий во время весеннего половодья в 1878 г., имели специальные (паровые) насосы для перекачки керосина в речные баржи на наиболее близком к Астрахани 9-футовом рейде. С 1873 г. астраханские судовладельцы стали приспосабливать или специально строить деревянные баржи для перевозки нефти наливным способом, а также строить насосы для перекачки нефти. На Всероссийской художественно-промышленной выставке 1882 г. модель наливной парусной шхуны получила даже золотую медаль. Однако перевозить керосин в деревянных судах было крайне опасно и потому запрещено. Требовались металлические наливные суда, способные справиться с ростом перевозок нефти и нефтепродуктов. Так, в 1903 г. на Сормовском заводе в Нижнем Новгороде был построен первый в мире речной теплоход – металлическая нефтеналивная баржа, оборудованная тремя дизельными двигателями, сопоставимая по размеру с современными самоходными баржами, длиной 74,5 м, водоизмещением 1,5 тыс. т, емкостью танков для перевозки керосина 750 т. Затем последовали другое дизельное нефтеналивное судно и первый пассажирский морской теплоход. Корабли с дизельными двигателями стали строить и для военного флота (Соломонов, 2012, с. 194–195).
   Еще одним аспектом связи судостроения и территориального развития России как ведущего экспортера глобальных сырьевых рынков в конце XIX в. является появление первого в мире мощного арктического ледокола «Ермак» на Балтике, что способствовало продлению навигации и портовых операций по обработке экспортных грузов, прежде всего, шедших через Санкт-Петербург.

Глава 5
XX век: Россия – экспортер золота и углеводородов

5.1. Особенности ситуации территориального развития России XX века

   Последовательный курс на экономическую автаркию – сначала в рамках «отдельно взятой страны», а после Второй мировой войны в рамках «мировой социалистической системы» – задал основное направление территориального развития советского периода.
   Курс на автаркию означал форсированное развитие внутреннего, прежде всего межрайонного, разделения труда вместо международного, при ослаблении внешнеэкономических связей. После Второй мировой войны этот курс был распространен на регион, охваченный международным социалистическим разделением труда. СЭВ строился как пространство бартерно-клирингового обмена с ценообразованием, учитывающим цены мирового рынка.
   Характерно, что наибольших относительных успехов в своем развитии и сокращении отставания от мировых лидеров СССР добился в межвоенный период преобладания автаркических тенденций во всей мировой экономике. Идеологический догматизм, жесткость внешней и внутренней политики, инертность позднесоветского руководства не позволили стране эффективно воспользоваться бурным развитием мирового разделения труда в последней трети XX в. Напротив, скачкообразный рост мировых цен на нефть в 1970-х гг., вызвав приступ «голландской болезни», окончательно лишил руководство СССР стимулов к реальным экономическим реформам. В итоге он оказался жертвой способа своего участия в глобальных рынках, и Российской Федерации к началу XXI в. пришлось включаться в глобальные рынки во многом заново, при глубоком кризисе экономики и неразвитости рыночных инфраструктур.
   С самого начала большевики стремились к независимости не только от внешнего рынка, но и от собственного крестьянина-единоличника, «союз» с которым настоятельно требовал развития рынка внутреннего. Обращение к его механизмам рассматривалось как «временное отступление». Благодаря проведению НЭПа за неполное десятилетие значительно улучшилось положение деревни: производство зерна увеличилось в 2 раза – с 36,2 млн до 73,3 млн т, снова появились возможности хлебного экспорта – в 1924 г. для внешнеэкономических операций с зерном было создано государственное внешнеторговое объединение «Экспортхлеб» (Гордеев, 2009, с. 22).
   Период НЭПа точно совпал с восстановительным периодом – до выхода промышленности в 1926–1927 гг. на довоенный уровень, а непосредственным поводом для отказа от НЭПа стал срыв хлебозаготовок на фоне внешнеполитического кризиса 1927 г. (так называемой военной тревоги на западных границах после известной ноты Чемберлена). С 1928 г. экономическая политика и хозяйство страны претерпевают радикальные изменения – основными направлениями становятся жесткое директивное планирование всех сфер, форсированная индустриализация, ядром которой выступает производство средств производства, и принудительная коллективизация деревни (Зверев, 2012, с. 59–73).
   С 1929 г. начинается скоротечная кампания коллективизации, которую по директивам ЦК ВКП (б) полагалось закончить в разных районах уже в 1930–1931 гг. К 1935 г. 94,1 % посевных площадей находились в колхозах. В период коллективизации и после сельскохозяйственное производство снизилось, и было восстановлено лишь в конце 1930-х гг. При этом урожайность основных зерновых культур была ниже уровня 1913 г. и составляла в 1931–1935 гг. в среднем 6,8 ц/га (Гордеев, 2009, с. 22).
   Развитие машиностроения, группы отраслей, требующих максимально глубокого разделения труда, в том числе и территориального, превращение СССР «из страны, ввозящей машины, в страну, производящую их», было избрано тем «основным звеном», которое вытянуло в кратчайшие сроки всю социалистическую реконструкцию страны, все отрасли группы А, отчасти стимулируя группу Б и обеспечивая сельскохозяйственной техникой коллективизацию. Этот замысел был в основном осуществлен за две первые пятилетки коренных структурных сдвигов, включая территориальные (Политическая экономия, т. 3, 1979, с. 244–248, 407–414).
   Индустриализация обеспечила высокие темпы поставки техники селу – к 1940 г. в СССР было 531 тыс. тракторов, 182 тыс. зерноуборочных комбайнов, 228 тыс. грузовых автомобилей, было создано более 10 тыс. машинотракторных станций (МТС), которые концентрировали эту технику для ее эффективного использования и эксплуатации. Урожайность во второй пятилетке 1933–1937 гг. возросла до 9,1 ц/га, а валовой сбор зерна в СССР составил в 1937 г. 107,2 млн т. В РСФСР в тот год было собрано 78,2 млн т зерна, а посевная площадь зерновых культур достигла в 1940 г. 70,2 млн га (Гордеев, 2009, с. 22).
   Отработанный в 1930-х гг. сценарий догоняющего развития еще не раз воспроизводился, но с постепенным нарастанием инерционности, когда система стремилась не к модернизации, а к росту унаследованных структур по всем направлениям. Реальные преобразования осуществлялись не столько по внутриэкономическим, сколько по военно-политическим мотивам. Повторялся и поиск «основного звена», форсированное развитие которого позволило бы поднять на требуемый уровень все хозяйство. Реально таким звеном в 1970–1980 гг. стал нефтегазовый комплекс, выбор которого был далек от заветов прогрессистской и автаркической экономической политики 1930–1960 гг., зато казался более простым в реализации и быстро приносил ощутимые политические и экономические выгоды.
   Вместе с тем «отложенные» вопросы экономической политики, обусловленные отношением к глобальным рынкам и выбором варианта «социалистической реконструкции» 1927–1929 гг., постепенно обострялись. В ходе форсированной индустриализации СССР уже с 1934 г. приступил к экспорту машин и оборудования, хотя эта статья не компенсировала объема валютных потерь от сокращения вывоза хлеба и замещалась экспортом других видов сырья – традиционных леса и мехов, а также нефти, угля, марганцевой руды.
   Послевоенное развитие СССР мало изменило ситуацию. Доля машин и оборудования в экспорте росла, однако зачастую они поставлялись не в развитые, а в развивающиеся и социалистические страны, и не за валюту, а на бартерно-клиринговой основе. Реальным источником получения валюты для технологического импорта оставался сырьевой экспорт на Запад.
   Это положение хорошо иллюстрирует, например, экспорт энергетического оборудования и инжиниринговых услуг по строительству электростанций и линий электропередач. В этой сфере СССР добился значительных технологических, производственных и организационных успехов еще к середине 1950-х гг., что получило международное признание. Так, в 1959 г. прибывшая в СССР делегация американских сенаторов, представителей сенатской комиссии по энергетике, посетила, в частности, Волжскую ГЭС, а также строящиеся Сталинградскую и Братскую, и ряд других объектов. Один из участников той поездки, руководитель Американской муниципальной энергетической ассоциации, по возвращении в США выступил в прессе с утверждением, что, по мнению членов делегации, СССР обогнал США в области строительства ГЭС (Брызгалов, 1998, с. 531).
   В 1955 г. в СССР было создано Внешнеторговое объединение «Технопромэкспорт», которое построило к концу XX в. более 400 энергетических объектов примерно в 40 странах Европы, Азии, Африки, Латинской Америки, в том числе тепловые, гидравлические и дизельные электростанции, а также линии электропередач и подстанции. Суммарная установленная мощность введенных в эксплуатацию энергообъектов превышала 85 млн кВт, а общая протяженность сооруженных линий электропередач превысила 30 тыс. км (Боков, 1998, с. 418). Данные о постростроенных энергообъектах по странам представлены в табл. 5.1. ТЭС, ГЭС, ЛЭП – весьма капиталоемкие высокотехнологичные объекты, среди них такие гиганты, как Асуанский гидроэнергетический комплекс в Египте и гидроэнергетический комплекс на реке Евфрат (Табка) в Сирии. Однако из 38 стран – клиентов «Технопромэкспорта», валютой заплатила, скорее всего, только Ливия, остальные – теми или иными формами бартера (клиринговые расчеты через переводные рубли – по сути тоже форма бартера). Кроме того, целый ряд этих стран получил соответствующие дорогостоящие объекты в виде помощи – т. е. либо за них недоплатил, или вообще получил безвозмездно.

   Таблица 5.1. География поставок ВО «Техпромэкспорт» в 1955–1998 годах

   Источник: Боков, 1998, с. 469–476.

   В силу политических причин СССР, поощряя социалистическую экономическую интеграцию, параллельно был вынужден наращивать поставки сырья и в соцстраны по заниженным ценам за «переводные рубли», получая взамен промтовары и продовольствие, которые вполне мог бы производить сам. Причем ценовая политика СЭВ постоянно строилась невыгодным для СССР образом.
   Международный рынок стран СЭВ, на который к середине 1980-х гг. приходилось более половины внешнеторгового оборота стран – членов СЭВ, рассматривался как особая сфера товарно-денежных отношений, относительно отграниченная, как от внутренних национальных рынков, так и от всемирного рынка. В первом аспекте это проявлялось в наличии особой системы цен и расчетов, отличавшейся от национальных систем, в особых организационных формах внешней торговли, которые были несопоставимы ни с организацией внутренней розничной и оптовой торговли, ни с системой материально-технического снабжения в отдельных странах – членах СЭВ, а также в разном составе самих участников торговли и отчасти в структуре товарообмена (Богомолов, 1986, с. 201).
   Отличался международный рынок стран СЭВ и от мирового капиталистического рынка, и не только, как декларировалось, закономерностями развития, но и принципами и формами организации самого обмена. В практике сотрудничества соцстран были найдены особые формы и методы планового регулирования взаимной торговли. Здесь следует назвать и Согласованный план многосторонних интеграционных мероприятий, и Соглашения о совместном сооружении хозяйственных объектов и т. п. Но на особое место следует поставить координацию пятилетних планов. По ее итогам между плановыми органами соответствующих двух стран подписывались протоколы, отражающие достигнутые договоренности. Эти протоколы содержали перечень важнейших товаров, подлежащих поставке с той и другой стороны в порядке товарообмена, участия в совместном сооружении промышленных объектов, по кредитным соглашениям и т. д. Согласовывались как общие объемы взаимной торговли каждой пары стран, так и количества взаимно поставляемых товаров каждой пары стран по важнейшим видам сырья и готовых изделий. При координации планов достигалась сбалансированность взаимных расчетов по всей совокупности товарных поставок, оказания услуг, предоставления и погашения кредитов и т. д. (Богомолов, 1986, с. 204).
   Сбалансированность взаимных расчетов по всей совокупности поставок на деле означала, что СССР в обмен на энергоносители и сырье, которые мог бы продать на мировом рынке за валюту, получал по бартеру соцстрановский ширпотреб и продовольственные товары, как правило, не совсем того качества, которое бы позволило продать эти изделия на мировом рынке за валюту.
   Что касается ценообразования, то еще в 1958 г. на IX сессии СЭВ в Бухаресте были приняты принципы установления цен взаимной торговли, которые с некоторыми дополнениями действовали до самого прекращения деятельности СЭВ. В рекомендациях сессии отмечалось, что эти цены должны быть устойчивыми и едиными на одинаковые товары для всех стран СЭВ. Сессия предложила определять контрактные цены на базе мировых цен главных товарных рынков путем достижения соответствующей договоренности между партнерами. Одновременно сессией допускалось введение в исключительных случаях поощрительных цен, которые могли значительно отклоняться от мировых – к ценам такого рода можно отнести цены на импортировавшийся СССР кубинский сахар или животноводческую продукцию Монголии. Главное, что один из одобренных принципов ценообразования состоял в том, чтобы при согласовании цен взаимной торговли из мировых цен исключались спекулятивные элементы, что достигалось путем усреднения мировых цен, принимаемых за базу. Так, контрактные цены, действовавшие без изменений в 1971–1975 гг., были согласованы на основе средних мировых цен 1965–1969 гг. Результат такого способа ценообразования для СССР представлен в табл. 5.2. Хотя сравнение приведенных в таблице индексов со статистической точки зрения недостаточно строгое, но здесь выявляются несомненные различия не только в динамике, но и в пропорциях цен на важнейшие товарные группы на мировом и на региональном рынке стран СЭВ. За рассматриваемый период 1970-х гг. наибольшие различия в динамике контрактных и мировых цен наблюдались по топливу и сырью, чистым экспортером которых выступал СССР, – 104 процентных пункта ниже мировых; а наименьшие – по машинам и оборудованию, по которым СССР был чистым импортером. Это создавало преимущества для зарубежных стран СЭВ в их торговле с СССР по сравнению с торговлей на мировом рынке (Богомолов, 1986, с. 209–211).
   Можно сформулировать и обратный тезис: это создавало крайне неблагоприятные условия в торговле СССР со странами СЭВ по сравнению с торговлей на мировом рынке.

   Таблица 5.2. Индексы контрактных цен СССР в торговле со странами СЭВ и мировых цен по важнейшим товарным группам (1970 г. = 100)

   Источник: Богомолов, 1986, с. 210.

   Аграрная политика СССР десятилетиями исходила из задач, лежащих вне хозяйства и рынка (жесткий социально-политический контроль, обеспечение индустриализации рабочей силой, продовольствием, валютой). На сельском хозяйстве отчетливо сказались такие особенности советской экономической политики, как доминирование политических мотивов, догматизм, стремление к повышению мобилизационного потенциала за счет воспроизводственного, стратегия «основного звена» при забвении прочих. Эта политика постоянно игнорировала социальную и технологическую специфику агросектора и вела к тому, что весь советский период он либо находился в кризисе, либо его преодолевал.
   Тяжелейшие последствия для сельского хозяйства СССР имели Великая Отечественная война и послевоенное восстановление. Под оккупацию попали 47,1 % площадей выращивания зерновых и масличных культур. В 1943 г. было собрано 29,4 млн т зерна – в 3,3 раза меньше, чем в 1940 г. Гитлеровцы разорили 2980 МТС, уничтожили и похитили 137 тыс. тракторов, 49 тыс. комбайнов, 46 тыс. сеялок и другую технику. В деревнях, захваченных врагом, было уничтожено огромное количество жилых домов, сельскохозяйственных построек, объектов социальной инфраструктуры. Положение осложняла жесточайшая засуха первого послевоенного —1946 г., когда в стране было собрано только 39,6 млн т зерна при средней урожайности 4,6 ц/га. Даже в 1953 г. валовой сбор зерна был ниже, чем в довоенном 1940 г. Руководство страны искало выход в освоении целинных и залежных земель, куда были вложены огромные ресурсы, особенно в 1954–1959 гг. В результате валовой сбор зерна в СССР в 1960 г. составил 125,5 млн т. За 20 лет с 1946 по 1965 г. посевные площади в СССР увеличились на 33 %, а среднегодовой валовой сбор зерна – в 2,2 раза. Если за 1946–1950 гг. в СССР он составил 64,8 млн т, а в РСФСР – 35,4 млн т, то в 1960–1965 гг., соответственно, 130,3 и 76,6 млн т (Гордеев, 2009, с. 22–23). Напомним, что в 1937 г. валовой сбор зерна в СССР составил 107,2 млн т, а в РСФСР – 78,2 млн т.
   За период 1970-1980-х гг. на фоне реализованной интенсификации сельхозпроизводства в ведущих странах-экспор-терах зерна в СССР в целом осуществлялось экстенсивное развитие земледелия в целом и производства зерна в частности – преимущественно за счет освоения целинных и залежных земель. В России это процесс шел путем сокращения посевных площадей на Европейской территории и их расширения в Сибири, таким образом, зерновое поле страны сдвинулось в засушливые низкопродуктивные зоны, что привело к замедлению роста урожайности в 1970-е гг. и к снижению устойчивости производства зерна. Параллельно шло среднегодовое сокращение посевов зерновых культур – в 1970–1980 гг. оно составляло всего 2,8 тыс. га в год, однако в 1981–1989 гг. – уже более 1 млн га в год. Сокращение посевных площадей сопровождалось существенным изменением структуры возделываемых культур. В 1970–1989 гг. удельный вес продовольственных зерновых культур снижался, а кормовых, особенно ячменя, возрастал. Эти тенденции были связаны с увеличением поголовья скота и птицы и с ростом расходов концентрированных кормов. В 1970–1989 гг. расход концентрированных кормов увеличился в 1,5 раза, а комбикормов – в 3,5 раза. Прирост комбикормов в основном расходовался на покрытие возрастающих потребностей птицеводства. При этом используемые комбикорма были перенасыщены зерновыми компонентами (до 80 %) и поэтому недостаточно усваивались, из-за несбалансированных рационов кормления значительные количества зерна использовались неэффективно. Кроме того, поддерживалось раздутое низкопродуктивное поголовье скота и птицы.
   Провозглашенный с конца 1960-х гг. курс на интенсификацию сельскохозяйственного производства, сопровождавшийся с 1970 по 1990 г. на территории Российской Федерации ростом капитальных вложений в сельское хозяйство в 2,5 раза, ростом энергетических мощностей на 100 га посевной площади в 2,6 раза, ростом на 1 га посевных площадей зерновых культур внесения минеральных удобрений в 3,4 и в 3,3 раза – органических, не привел к адекватному увеличению производства зерна, улучшению его качества, снижению производственных издержек. На фоне низкой продуктивности сельского хозяйства некоторый рост урожайности зерновых в России в 1980-х гг. – около 0,5 ц/га в год за период 1981–1989 гг. принципиально ничего изменить не мог. Валовой сбор зерновых и зернобобовых культур в 1989 г. составил 104,8 млн т,т. е. сократился на 2,4 % по сравнению с 1970 г. (Гордеев, 2009, с. 23–25).
   Результат реализации избранного курса экономической политики в сельском хозяйстве четко прослеживается во внешней торговле хлебом – крупные экспортные поставки приходятся на довоенный период, уже на первую пятилетку. В 1925–1926 гг. зерновой экспорт составил 2,0 млн т, в 1930 г. – 4,8 млн т, в 1933 г. – 1,7 млн т, в 1938 г. – 2,1 млн т, и в 1940 г. – 1,2 млн т. Основными потребителями российского зерна традиционно выступали страны Западной Европы – Англия, Германия, Италия, Нидерланды. С 1951 по 1965 г. за рубеж в среднем вывозилось 5,9 млн т зерна в год, и за период 1946–1965 гг. положительное сальдо внешней торговли зерном составило 4817,9 млн руб. (экспорт преимущественно продовольственных культур – пшеницы, ячменя, крупяных культур; импорт – кормовых, в основном кукурузы и сои). После неурожая 1963 г. начинается рост импорта – сначала эпизодического, затем уже регулярного и во всевозрастающих объемах. Если за первые две послевоенные пятилетки в СССР ввозилось ежегодно 215–260 тыс. т зерна, то в 1961–1965 гг. было ввезено 17,5 млн т, т. е. более 3 млн т в год. Далее закупки зерна продолжали стремительно расти, они составили в 1975 г. – 26,6 млн т, в 1980-м – 34,8 млн т, в 1987-м – 32,0 млн т, т. е. в 1980-х гг. треть потребления зерна в стране обеспечивалась за счет импорта. В результате страна попала в тяжелую зависимость от импорта зерна и другого продовольствия, а массированные закупки сельхозпродукции финансировали развитие не отечественного, а иностранного агросектора (Гордеев, 2009, с. 21, 24).
   По мере наращивания такого импорта таял накопленный с трудом и жертвами золотой запас. При этом все та же логика «основного звена» в послесталинской экономической политике – вопреки вековым попыткам диверсифицировать участие в глобальных сырьевых рынках – обделяла вниманием не только сельское хозяйство, но даже золотодобывающую отрасль, явно предпочитая ей нефтегазовую (Современный рынок золота, 2004).
   В 1974 г. СССР выходит на первое место в мире по добыче нефти, а в 1983 г. – газа (Судо, 2008). Главной ставкой становятся доходы от их экспорта. С середины 1970-х гг. начинает казаться, что она себя оправдывает – мировые цены на углеводороды быстро растут, далеко опережая цены на продовольствие. Но все сразу меняется, когда в конце 1980-х гг. «ножницы цен» расходятся в обратную сторону. Зависимость от нефтяных доходов и импорта зерна летально сказывается на социально-политической, а затем и на геополитической устойчивости СССР.
   Подтверждение решающего влияния избранного курса экономической политики на состояние дел в сельском хозяйстве, а в конечном счете, и на геополитическую устойчивость СССР, можно увидеть в развитии российского сельского хозяйства после развала коммунистической сверхдержавы. За годы реформ именно зерновая отрасль в рамках сельского хозяйства претерпела наиболее серьезные изменения, причем в сторону повышения производительности и экспорто-способности.
   Несмотря на тяжелейшие пореформенные» условия выживания сельского хозяйства, Россия остается одной из крупнейших стран-производителей зерна и активно развивает его экспорт: еще в 1992 г. страна была крупнейшим в мире импортером зерна, но с 2002 г. входит в пятерку его мировых экспортеров. В начале XXI в. более 60 % мирового производства зерна приходятся на 10 стран мира, крупнейшими из них являются Китай, США и Индия, которые дают почти половину – 48 %, или около 1 млдр т общего производства. В первую десятку зерновых держав входят также Россия, Франция, Канада, Аргентина, Индонезия, Бразилия и Германия. В Российской Федерации сосредоточено 6 % мировых посевов зерновых культур, а производство зерна в стране составляет 3,3 % от мирового, что связано с традиционно низкой урожайностью зерновых, которая примерно в полтора раза ниже среднемирового уровня, в 3,6 раза ниже, чем в США, в 4 раза – чем во Франции, в 1,6 раза – чем в Канаде (Гордеев, 2009, с. 33–35).
   В 1990–2003 гг. среднегодовое сокращение посевов зерновых превышало 1,6 млн га в год, однако с 2004 г. посевы зерновых стабилизировались и затем стали медленно увеличиваться. В период реформ существенно изменилась структура посевных площадей, причем направление этой перестройки прямо противоположно структурным сдвигам до 1990 г.: если в 1970–1989 гг. удельный вес продовольственных зерновых культур сокращался, а кормовых, особенно ячменя, рос, то в 1990–1998 гг. снижение производства зерна сопровождалось повышением доли продовольственных культур, преимущественно пшеницы. В 1990–1998 гг. наблюдалась тенденция к снижению валового сбора зерна, и в 1998 г. производство зерна составило 47,8 млн т, т. е. упало до уровня 1940-х гг. В 1999–2003 гг. преобладала тенденция к стабилизации его производства, а с 2004 г. начался период устойчивого роста. Среднегодовой прирост валового сбора зерна в 1999–2007 гг. составил порядка 3,4 млн т в год, а в 2008 г. валовой сбор зерна составил 108,1 млн т, т. е. несколько превысил уровень 1989 г. В 1990–2000 гг. преобладала тенденция к снижению урожайности зерновых, однако в 2004–2007 гг. она держалась на относительно высоком для России уровне —18 ц с га посевной площади, а в 2008 г. достигла 23,8 ц с га. Подобных пятилетних периодов относительно высоких урожаев с незначительными колебаниями по годам не наблюдалось с 1970 г. Одной из причин повышения устойчивости производства зерна является вывод из оборота низкопродуктивной пашни, особенно в засушливых регионах. По сравнению с 1990 г. внесение минеральных удобрений на 1 га посевов зерновых сократилось в 2,3 раза, органических – в 3,7 раза; несмотря на некоторый рост их внесения за 2000–2007 гг. дозы внесения минеральных удобрений оставались такими низкими, что не обеспечивали восстановление почвенного плодородия (Гордеев, 2009, с. 25, 27–30).

5.2. Трансформация организационно-территориальной структуры

   На развитие организационно-территориальной структуры Советской России участие в глобальных рынках действовало от противного – при идеологическом отрицании их исторических перспектив и автаркически-мобилизационной политике. Это проявилось с первых шагов советской власти в форме установления государственной монополии внешней торговли с апреля 1918 г. и отказе от признания долгов царского правительства.
   Идея народного хозяйства, управляемого по единому плану, обрела в 1939 г. организационные формы, не менявшиеся в своих основных чертах до распада СССР. Созданный в декабре 1917 г. экономический сверхнаркомат – Высший совет народного хозяйства (ВСНХ) – по мере роста и развития этого хозяйства терял оперативно-управленческие прерогативы. В годы НЭПа хозрасчетные предприятия объединяли в продуктно-региональные тресты (Сахартрест, Моссельпром), руководили же ими Главное экономическое и Центральное управление государственной промышленностью (Цугпром) ВСНХ. В 1926 г. вместо Цугпрома создали отраслевые главки. В 1932 г. сам ВСНХ был разделен на наркоматы тяжелой, легкой и лесной промышленности, а первый – на 13 промышленных наркоматов в начале 1939 г. С 1946 г. центральные ведомства СССР стали именоваться министерствами. В дальнейшем их число постоянно росло по принципу «важной экономической задаче – свое компетентное ведомство».
   В преимущественно отраслевой системе хозяйственного управления территориальным развитием ведал Госплан СССР, основанный в 1921 г. В его задачи входила взаимоувязка отраслевого и территориального планирования. Территориальное планирование курировал один из заместителей председателя (имевший еще с десяток сложных функций), а непосредственную работу вел небольшой отдел. Одна из комиссий Госплана проводила экспертизы схем размещения отраслей и готовила заключения по вопросам специализации и комплексного развития экономических районов.
   С 1960-х гг. проработку разных аспектов территориального развития страны обеспечивал Совет по изучению производительных сил при Госплане СССР (СОПС), до того принадлежавший Академии наук и образованный в 1930 г. путем слияния двух Комиссий – по изучению естественных производительных сил (возникла еще в 1915 г.) и экспедиционных исследований.
   Территориальное планирование осуществляли также Госпланы союзных республик, плановые комиссии областей (краев), городов и районов, повторяя принцип сочетания планирования «сверху» и «снизу» и его нормативно-балансовую технологию.
   На этом фоне особая роль, которую в XIX в. играло в ходе территориального развития страны под воздействием участия в глобальных сырьевых рынках Министерство финансов, сосредоточив в своем ведении основную часть как объектов, так и инструментов его регулирования (в сферу компетенции Минфина тогда включались отрасли хозяйства, требовавшие больших государственных затрат и дававшие доходы казне, а также таможня и государственные банки), конечно, трансформировалась, но в ряде аспектов сохранилась.
   В целом выдающаяся роль Наркомфина и Минфина в экономике СССР, в том числе в территориальном развитии, обосновывалась тем, что при сохранении товарно-денежных отношений социалистическое воспроизводство совершается при участии денег и кредита на основе разветвленных финансов. Основным звеном финансовой системы СССР являлся государственный бюджет: если в начале первой пятилетки 1929–1932 гг. через бюджет перераспределялось только 27 % национального дохода, то в 1940 г. – 54 %. Наркомфин, а затем Минфин весь финансовый аппарат, вплоть до районных финотделов, участвовал в разработке проекта бюджета, а после его утверждения Верховным Советом СССР и принятия закона о госбюджете – в определении конкретных финансовых взаимоотношений государства и народного хозяйства. В формировании госбюджета Госбанк участвовал лишь косвенно, как исполнитель бюджета в порядке кассового обслуживания, действуя в этой сфере на основании инструкций финансового ведомства (Зверев, 2012, с. 119–120,130).
   Структура финансового ведомства в советский период приобрела более «традиционный» характер и была освобождена от таких его непрофильных функций конца XIX – начала XX в., как управление железными дорогами (департамент железнодорожных дел) или охрана государственной границы (управление отдельного корпуса пограничной стражи). С 1938 г. и по начало 1960-х гг., т. е. когда СССР и РСФСР осуществляли или готовили важнейшие сдвиги в размещении производительных сил, Нркомат финансов, а затем и Министерство финансов имели следующую структуру: три Главных управления (финансового контроля, государственного страхования, трудовых сберегательных касс) и 12 управлений (административно-организационное, бухгалтерского учета и отчетности, бюджетное, валютное, государственных доходов, государственного кредита, государственных налогов, драгоценных металлов, кадров, контрольно-ревизионное, планово-экономическое, учебных заведений) (Зверев, 2012, с. 107).
   Воздействие финансового ведомства такой организационной структуры на территориальное развитие СССР и России осуществлялось, прежде всего, проведением инвестиционного процесса – через порядок финансирования капитального строительства и через экспертизу крупнейших инвестиционных проектов.
   Так, еще в 1938 г. Наркомат финансов получил задание просчитать и оценить «проект Колосовского», как называли его в Наркомфине, т. е. проект комплексного освоения естественных ресурсов бассейна реки Ангары на базе использования ее гидроэнергии. На основании заключения Наркомфина правительство временно отложило тогда реализацию этого проекта. В целом принципы хозрасчета, «контроля рублем», как они понимались в финансовом ведомстве в 1940-1950-е гг., требовали не распылять средства одновременно на многих параллельно начинаемых строительством объектах, а последовательно концентрировать их, добиваясь скорейшего пуска строящихся объектов, пусть и последовательно (Зверев, 2012, с. 115–116).
   Ослабление жесткости позиции Минфина в последующие годы в вопросе соблюдения финансовой дисциплины вообще и нормативов эффективности капитального строительства в частности, систематические уступки давлению ведомств, союзных республик, крупнейших городов и регионов, научившихся «выбивать фонды» самыми разными методами (от использования «телефонного права» партийным аппаратом, в том числе самого высокого уровня, до банальной коррупции), вели в 1970-1980-х гг. к постепенному превращению долгостроя, складывавшегося из-за систематического распыления инвестиций, в государственную проблему, которую СССР так решить и не сумел. Это не могло не сказываться на темпах и уровне комплексности реального территориального развития.
   В рамках народнохозяйственного планирования, базировавшегося на нормативно-балансовом методе, роль Наркомфина, а затем и Минфина подчеркивалась необходимостью «сверстывания», наряду с материально-производственным балансом и балансом трудовых ресурсов, что было, конечно, делом Госплана, также и финансового баланса, который выступал прерогативой финансового ведомства. При этом Госплан представлял правительству заключение по госбюджету, а финансовое ведомство – замечания к народнохозяйственному плану. Сложилась практика одновременной разработки годового народнохозяйственного плана и бюджета страны. При этом Госплан и Минфин многократно сопоставляли проекты планов и бюджетов, вскрывали диспропорции между материальным и финансовым выражением плана, искали пути ликвидации несоответствий. При более глубоких разногласиях они выносились на рассмотрение правительства, и оно поручало вносить коррективы и в годовой план, и в годовой бюджет, до полного приведения их во взаимное соответствие. Таким образом, финансовые органы активно участвовали не только в разработке стоимостных показателей плана, но и в проектировании натуральных показателей (Зверев, 2012, с. 166).
   В ряде экстренных случаев Минфин даже выходил в Совмин СССР с предложениями, касающимися материального производства. Так, при переводе экономики на мирные рельсы после Победы, сократился ряд источников доходов госбюджета военного времени, носивших мобилизационный характер. Для их компенсации требовалось наращивание торгового оборота, тем более что население остро нуждалось в товарах первой необходимости. Однако товаров народного потребления выпускалось крайне недостаточно. При этом текстильная промышленность была обеспечена сырьем, но не хватало рабочей силы и топлива. Ряды текстильщиков за годы войны сократились примерно на полмиллиона человек, а угольная промышленность сильно пострадала в оккупированных районах. В этих условиях Минфин вышел в Совмин СССР с предложением срочно развернуть подготовку кадров для текстильной промышленности; демобилизовать всех, имеющих к ней отношение; перераспределить рабочую силу, изъяв излишки из других отраслей; мобилизовать топливные ресурсы для текстильной отрасли. В результате легкой промышленности были переданы крупные резервы из тяжелой промышленности, был установлен прямой служебный контакт между министерствами финансов, легкой промышленности и торговли и Минфин стал получать ежедневную сводку о реализации тканей и швейных изделий. В рамках этого подхода был также выработан ряд комплексных мер по развитию рыбной и консервной промышленности (Зверев, 2012, с. 164–165).
   Как особенность всего советского периода следует отметить особую роль энергетики и соответствующих ведомств в территориальном развитии страны со времен плана ГОЭЛРО. Энергетический метод районирования, созданный в Комиссии по электрификации России в начале 1920-х гг., заключался в определении энергетической базы экономического района для развития в первую очередь отраслей тяжелой промышленности – установка на развитие энергетики, крупной машинной индустрии была важнейшим пунктом концепции социалистического строительства. Как подчеркивалось еще в 1922 г. в докладе об экономическом районировании России Госплана III сессии ВЦИК, «Идея экономического районирования родилась непосредственно от идеи электрификации <…>. Метод районирования, построенный на принципе наименьшей работы при одновременном повышении общей массы производимых благ, может быть назван энергетическим. Определяющим моментом при выделении каждого экономического района должен служить перспективный план его хозяйственного возрождения с учетом новых форм использования энергии (электрификации) и новых форм транспортной связи (сверхмагистрализации транспорта)» (Экономическое районирование, 1957, с. 109, 120).
   Энергетическое ведомство (если рассматривать вопрос в аспекте участия СССР в глобальных сырьевых рынках) вносило критически важный вклад в освоение малообжитых территорий, обеспечивая на них – путем создания необходимых энергетических объектов и сопутствующей инфраструктуры – добычу золота и углеводородов, как с точки зрения осуществления производственных процессов, так и с точки зрения заселения и урбанизации этих мест.
   Своеобразие методов территориально развития нашей страны в XX в. в связи с ее участием в глобальных сырьевых рынках ярко проявилось в 1930-1950-е гг., когда ГУЛаг стал фактически инструментом перераспределения рабочей силы, которая изымалась в ходе сопровождавших коллективизацию репрессий из сельского хозяйства, ранее обеспечивавшего выдающееся место на глобальном рынке хлеба, и направлялась для форсирования участия страны в глобальных рынках леса и золота.
   Формирование к 1930 г. ГУЛага как системы массового использования труда заключенных для освоения малообжитых северных и восточных районов с их природными ресурсами неслучайно совпадает с первой пятилеткой индустриализации и коллективизации. Хозяйственные подразделения ОГПУ – НКВД выполняли работы, невыгодные или невозможные при иных способах организации, обеспечивая своими методами концентрацию сил на избранных объектах (лесоповал, золотодобыча, строительство железных дорог и судоходных каналов) и замещая недостаток техники количеством принудительного дешевого труда.
   Основы реформы системы мест заключения были сформулированы в ряде постановлений ЦК ВКП (б) и СНК СССР в первой половине 1929 г. (первого года первой пятилетки) и закреплены в Положении об исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ), принятом СНК СССР в апреле 1930 г., в соответствии с которым и был создан ГУЛаг. С конца 1929 г. все ИТЛ были переведены на самоокупаемость, т. е. все государственные расходы по их содержанию восполнялись доходами от их хозяйственной деятельности, что снимало с государства бремя расходов по содержанию практически любых масс заключенных. Главной задачей ГУЛага стало освоение малообжитых окраинных районов страны, богатых полезными ископаемыми и лесом (Моруков, 2006, с. 55–60).
   Неквалифицированная рабочая сила заключенных с наибольшей отдачей могла использоваться на массовых работах, где она (частично) могла компенсировать недостаток в стране техники – на строительстве путей сообщений (прежде всего, дорог, железных дорог, судоходных каналов), на лесозаготовках, на добыче полезных ископаемых.
   Уже в 1930 г. на Северо-Западе были построены– железнодорожная ветка на Хибины, началось строительство на железной дороге Сыктывкар – Пинега, Ухту соединили с Сыктывкаром и Кемью построенные заключенными тракты. В Дальневосточном крае ОГПУ строило железнодорожную ветку Пашенная – Букачачи, а в Восточной Сибири – участок железной дороги Томск – Енисейск. Весной 1930 г. в Совете Труда и Обороны СССР (СТО) была подготовлена докладная записка «О сооружении Беломорско-Балтийского водного пути», а в июне того же года Постановлением СТО был дан официальный старт работам на канале. В феврале в 1931 г. в него вносятся изменения, уменьшающие проектную глубину канала, сокращающие первоначальные сроки строительства и отказывающие ему в валютных ассигнованиях. ИТЛ ОГПУ стали основными поставщиками рабочей силы на строительство. Начальником строительства был назначен по совместительству лично начальник ГУЛага (Моруков, 2006, с. 64–83).
   В ноябре 1930 г. ЦК ВКП (б) принял постановление «О Колыме», которым предусматривалось образование специального треста в подчинении непосредственно ЦК ВКП (б). Задачей этой организации была ускоренная добыча золота в верховьях Колымы. Устав Колымского треста, в будущем получившего название Дальстрой, подлежал утверждению в трехдневный срок после выхода постановления ЦК, а его заявки и запросы должны были выполняться всеми ведомствами вне всякой очереди из любых контингентов и запасов, кроме мобилизационного. Получив возможность такой концентрации ресурсов, Дальстрой обеспечил перелом в хозяйственном освоении Дальнего Востока и Восточной Сибири. В частности, параллельно с освоением колымских золотоносных месторождений Дальстрой провел строительство судостроительных заводов в Комсомольске-на-Амуре и в Советской гавани, создавших материальную базу Тихоокеанского военно-морского флота СССР. В дополнение к этому Дальстрой осуществил в соответствии с постановлением ЦК ВКП (б) и СНК СССР, принятом в августе 1937 г., масштабные дноуглубительные работы фарватера Амура от Комсомольска до Николаевска, позволившие проводить тяжелые корабли, построенные на судостроительном заводе примерно в полутысяче километров от моря (Моруков, 2006, с. 95–96,120–121).
   В апреле 1932 г. СНК СССР принял постановление «О строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали». В октябре того же года выполнение работ на магистрали было поручено ОГПУ на основании постановления СНК СССР «Об объектах строительства, выполняемых силами ОГПУ» от 25 октября 1932 г., определявшего список первоочередных строек, в который помимо БАМа (а так пока назывался участок магистрали от Байкала до Амура) попали Беломоро-Балтийский канал, канал Москва – Волга, работы на Колыме, Ухте и Печоре. Возложение на лагеря ОГПУ каких бы то ни было иных работ запрещалось, полностью прекращалась передача заключенных и специалистов другим ведомствам (Моруков, 2006, с. 99–101).
   В 1932–1939 гг. силами ГУЛага ОГПУ – НКВД СССР велось масштабное железнодорожное строительство на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири, причем каждая такая дорога или ветка становилась осью освоения территорий, по которым они прокладывались. В августе 1937 г. было принято постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР о строительстве трассы Тайшет – Советская гавань (окончательная редакция Байкало-Амурской магистрали.—А. С.), работы на которой должны были начаться в 1938 г. Параллельно с освоением Дальневосточного региона крупнейшим железнодорожным строительством силами заключенных в довоенный период было сооружение на Северо-Западе Северо-Печорской магистрали, фактически начавшееся в 1937 г., но получившее новый импульс с выходом в мае 1940 г. совместного постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР «О строительстве Северо-Печорской магистрали и развитии Воркуто-Печорских углей» (Моруков, 2006, с. 105–109).
   Оправдавшей себя в тех специфических условиях формой организации работ на строительстве железных дорог в тяжелых природных условиях выступали так называемые колонны – комплексные ударные бригады, ответственные за полный объем работ на вверенном ей участке трассы. При этом строительство старались одновременно вести сразу на всем протяжении трассы, разбив ее на максимально возможное число таких «колонных» участков – это обеспечивало в условиях слабой механизации, но при возможности концентрировать большие массы заключенных максимальные темпы строительства (Моруков, 2006, с. 105).
   В целом особенно значителен был вклад органов НКВД в строительство путей сообщений, предприятий горно-металлургической, целлюлозно-бумажной, судостроительной и авиационной промышленности, прежде всего, в осваиваемых отдаленных малообжитых районах страны. Так, силами заключенных хозяйственные подразделения ОГПУ – НКВД было построено порядка 20 % железных дорог, сооруженных в СССР в межвоенный период (Моруков, 2006, с. 113).
   Другой формой участия НКВД в территориальном развитии страны в 1930-1950-е гг. стала организация им подведомственных исследовательских, конструкторских и проектных центров, часто дублировавших общегражданские учреждения сходного профиля, на объектах и в сферах, оказавшихся в зоне ответственности НКВД.
   Так, проектирование первых ГЭС, включенных в план ГОЭЛРО, осуществлялось поначалу силами созданных в Ленинграде и Москве специальных групп проектировщиков, а частично – техническими отделами, образованными на крупных стройках – Волховской, Нижне-Свирской и Днепровской ГЭС. В 1922 г. в Ленинграде было создано Северное бюро для выполнения работ на реках севера и северо-запада страны, а в Москве – Электротехнический трест Центрального района для выполнения работ также на реках юга Европейской части страны, Кавказа и Средней Азии. После ряда структурных преобразований в 1932 г. все проектные группы и подразделения были объединены в проектно-изыскательский трест Гидроэлектропроект, который в 1936 г. был переименован в Гидроэнергопроект, имевший отделения в Москве, Ленинграде, а также в Харькове, Тбилиси, Баку, Ереване, Ташкенте. Параллельно с этим в системе НКВД, осуществлявшего строительство Беломоро-Балтийского канала и канала Москва – Волга, в 1930 г. было образовано подразделение по проектированию комплекса сооружений этих каналов и Верхне-Волжской ГЭС – Гидропроект. Далее Гидропроект и Гидроэнергопроект, переименованные затем в институты, существовали параллельно и самостоятельно. Институт Гидропроект имел отдельное конструкторское бюро в г. Дедовске Московской области, а в 1950 г. образовал свой Ленинградский филиал (Доценко, 1998, с. 591–592).
   В связи с растущими объемами специальных научных и прикладных исследований в 1931 г. в Ленинграде был создан Научно-исследовательский институт гидротехники. С теми же целями при институте Гидропроект в 1947 г. был сформирован крупный научно-исследовательский сектор – НИС Гидропроекта. В 1950 г. в Ленинграде в срочном порядке был создан филиал Гидропроекта, которому предстояло быть генеральным проектировщиком Волго-Балтийского водного пути (Доценко, 1998, с. 593).
   Однако с развитием и усложнением экономики гулаговский способ хозяйствования терял свою эффективность. И с 1960-х гг. ведущей организационной формой освоения ресурсов малообжитых районов, в том числе нефтегазовых, стали ударные комсомольские стройки, усиленные армейскими строителями и железнодорожниками. Неизменной оставалась ставка на неэкономические методы организации такого освоения.
   Так, в 1974 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление о строительстве Байкало-Амурской магистрали, протяженностью 3145 км от города Усть-Кут (станция Лена) до города Комсомольск-на-Амуре. Восточный участок магистрали – от Тынды до Комсомольска-на-Амуре – строили железнодорожные войска. Остальные работы на магистрали вел Главбамстрой – специально созданное главное управление Минтрансстроя СССР, в состав которого входили несколько трестов. Уже в апреле 1974 г. на стройку прибыл отряд посланцев XVII съезда ВЛКСМ. ЦК ВЛКСМ создал свой штаб на стройке, с 1975 г. на стройку часто приезжал агитпоезд «Комсомольской правды». На протяжении всего периода строительства, а досрочная укладка основного пути была завершена в 1984 г., на БАМ постоянно приезжали студенческие строительные отряды. Строительство станций и поселков на трассе БАМа было разверстано по крупнейшим городам и областям РСФСР, по всем союзным республикам СССР: Москва строила Тынду, Ленинград – Северобайкальск, Украина – Ургал, Казахстан – жилой поселок на станции Чара и т. д. (Зензинов, 1986, с. 171–174, 204).
   Ударной комсомольской стройкой была объявлена и вся Тюменская область в период наиболее активного освоения ее углеводородных богатств. В августе 1977 г. ЦК ВЛКСМ совместно с рядом строительных министерств принял постановление об участии комсомольских организаций в дальнейшем развитии нефтяной и газовой промышленности Западной Сибири. По комсомольским путевкам в регион отправились 15 тыс. юношей и девушек, и около 20 тыс. человек приехали в составе студенческих строительных отрядов. Ранее, с 1972 г. на строительстве магистрали Тюмень – Сургут, так называемого Сибирского меридиана, было сформировано 65 комсомолько-молодежных коллективов, в конечной фазе строительства, в 1975 г., там работали порядка 3 тыс. комсомольцев (Зензинов, 1986, с. 157–159).
   Вопрос рационального сочетания отраслевого и территориального принципов государственного управления народным хозяйством в масштабе страны был поставлен уже в плане ГОЭЛРО, в 1920 г. В Пояснительной записке к схематической карте электрификации России этого плана значилось: «При выработке рационального плана хозяйства для страны предстоит подразделить ее на хозяйственно-самостоятельные единицы – районы – и идти путем сравнения вариантов хозяйственного плана, вырабатываемых на почве проведения в жизнь различных мероприятий, в частности электрификации. По существу дела составление хозяйственного плана для района должно быть делом самого района, так как требует глубокого знания местных условий и активного участия населения, без чего составление и выполнение плана трудно осуществимо. На основе таких районных планов было бы сравнительно легко установить общую схему рационального сотрудничества районов и наметить государственный план электрификации в связи с другими мероприятиями, необходимыми в целях наибольшей экономии рабочих сил и наилучшего использования естественных ресурсов различных районов» (План ГОЭЛРО и районирование, 1957, с. 9–10).
   Дважды предпринимались попытки значительно усилить территориальный принцип организации хозяйства (по экономическим административным районам), в ущерб отраслевому, ведомственному, – и оба раза при переходе к новой фазе экономического развития на фоне значительных подвижек в политическом руководстве страны – соответственно, форсированной индустриализации в 1929 г. и развертыванию научно-технической революции (ранней постиндустриализации) в 1957 г. (Вопросы экономического районирования СССР, 1957, с. 8, 304–341). В первый раз, к концу 1929 г. в РСФСР это происходило в форме областного (краевого) строительства экономических районов с последующим разделением областей (краев) на округа и районы; на территории России было образовано 13 таких областей и краев. Во второй раз это происходило в форме создания региональных Советов народного хозяйства (Совнархозов) в масштабе госплановских районов. Оба раза нововведения не прижились, просуществовав считанные годы, не удовлетворяя насущным потребностям осуществления стратегического шага экономического развития, требующего усиления централизации ради облегчения маневра ресурсами и концентрации усилий.
   С середины 1960-х гг. в СССР окончательно возобладал не просто отраслевой, а ведомственный принцип управления народным хозяйством, в том числе и в решении насущных вопросов территориального развития. Так, большие и признаваемые потери несло народное хозяйство на стартовом этапе ускоренного освоения Западно-Сибирского нефтегазового бассейна из-за нескоординированности действий отдельных ведомств по темпам ввода различных объектов – транспортных, энергетических, промысловых, социально-бытовых. Кроме того, каждое ведомство строило для себя мелкие поселки, имело собственные управления рабочего снабжения, ремонтную и строительную базу. Однако предложение Совета по изучению производительных сил при Госплане СССР, в конце 1960-х гг. выступившего с инициативой о создании единой организации по освоению Западно-Сибирской низменности – «Обь-Иртыш-строй», которая стала бы единым генеральным заказчиком по всему строительству на территории низменности и была бы ответственна за создание комплекса в целом, реализовано не было (Варламов, 1970, с. 172–173). Это предложение вполне вписывалось в отраслевую – «строительную» – логику, но противоречило ведомственной. «Три кита» освоения Западной Сибири – Минтрансстрой СССР, Минэнерго СССР и нефтегазовый комплекс в составе ряда ведомств – продолжал каждый решать свои задачи.
   Оправдавшим себя инструментом собственно территориального планирования и его сочетания с отраслевым управлением в СССР выступало трехуровневое экономическое районирование. На уровне макрорайонов устанавливались основные территориальные пропорции и направления размещения производительных сил, на уровне экономических административных районов (республиканских, областных, краевых) осуществлялся основной объем деятельности по руководству народным хозяйством, а низовым уровнем служили первичные единицы административно-территориального деления. По мере смены и усложнения экономических задач и методов управления менялось число экономических районов всех уровней. Так, в плане ГОЭЛРО в 1920 г. было выделено 8 макрорайонов, Госплан в 1921 г. разработал проект деления страны на 21 район, первый пятилетний план составлялся по 24 районам СССР, второй – по 32 и зоне Севера, третий – по 9 районам и 1 °CСР. С 1963 г. в РСФСР было выделено 10 таких районов, с 1986 г. – 11. Главным признаком их выделения считалась специализация в общесоюзном разделении труда, а районообразующими факторами – природные ресурсы, хозяйственные условия, политико-административное устройство страны (Политическая экономия, т. 3, 1979, с. 244–248; т. 4, 1980, с. 544–546). В дополнение к комплексному экономическому районированию 1960-х гг. были проведены многочисленные разработки отраслевых схем развития и размещения производства (Алисов, 1972).
   Четко разделить функции и гармонично сочетать централизованно-отраслевое планирование и управление с территориальным все же никак не удавалось – доминировали отраслевое начало и ведомственная автаркия, в том числе в сфере развития строительства, производственной и социальной инфраструктуры.
   Характерен пример территориально-производственных комплексов – ТПК, призванных решать крупные народнохозяйственные, региональные и межотраслевые проблемы освоения уникальных природных ресурсов. Опыт быстрого создания межотраслевых комплексов-комбинатов накопили еще в 1930-х гг. ВСНХ и Наркомтяжпром. После их замены дробной отраслевой системой управления хозяйством страны методы межотраслевой координации пришлось нарабатывать заново.
   Только на XXIV съезде КПСС ТПК были названы в официальных документах и их стали включать в директивы съездов: на 9-ю пятилетку – 12 ТПК, на 10-ю – 10, на 11-ю – 8. Но лишь в 11-й пятилетке 1981–1985 гг. показатели развития 8 ТПК были выделены отдельной строкой, т. е. стали самостоятельным объектом планирования (Как управлять ТПК: круглый стол ЭКО//Экономика и организация промышленного производства. 1985, № 4, с. 56–89).
   Шесть из них находились на территории РСФСР, причем Западно-Сибирский давал -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

нефти и газа СССР. Методы управления ТПК как межотраслевым целым не были по существу отработаны ни в одном из их проектов, хотя активные попытки в этом направлении предпринимались, по крайней мере, на уровне «инфраструктурных» министерств, прежде всего, Министерства энергетики и электрификации СССР – Минэнерго (Тихонов, 1985).
   В 1980-е гг. не только в СССР, но и в европейских странах СЭВ, особенно в ГДР, тематика территориального управления получает новый импульс. В планировании стало возрастать внимание к пространственной структуре хозяйства. Среди причин возрастания значения территориального планирования назывались:
   • расширение круга решаемых социальных задач, усиление социальной ориентации планов – когда единый комплекс жизненных условий – жилищных, образования, медицинского, торгового и бытового обслуживания – предполагалось гармонично развивать в каждой территориальной единице;
   • обострение экологической проблемы и повышение внимания к ней;
   • требования научно-технического прогресса, когда привлечение квалифицированных кадров на те или иные предприятия во все большей степени зависит от условий труда и быта, от возможностей обеспечить контакты с научно-проектными учреждениями, т. е. от комплексного социально-экономического развития территории, на которой размещены эти предприятия;
   • возрастание значения для развития современного производства инфраструктурных объектов и факторов.

   Перспективу увязки отраслевого и территориального аспектов планирования и управления видели при этом во внедрении программно-целевого метода. Его назначение виделось в разработке и реализации соответствующих программ, направленных на достижение ранжированных целей, обеспечивающих конечные народнохозяйственные результаты, в рамках которых проводился комплекс мероприятий, увязанных по ресурсам, исполнителям и срокам, позволявших обеспечить изменение пропорций, структуры и темпов, затрагиваемых программой сфер народного хозяйства (Казакевич, 1985). В двух последних пятилетках СССР реализовать такой подход не удалось (вспомним хотя бы Продовольственную программу), но в двух первых пятилетках это явно получилось, хотя термин «программно-целевой метод» тогда не употреблялся.
   Сложившуюся в позднем СССР практику работы с целевыми программами, способными оказать самое непосредственное влияние на территориальное развитие страны, можно проиллюстрировать на примере программы дальнейшего развития гидроэнергетики до 1990 г. (десятилетней), поручение на разработку которой институт Гидропроект (профильное всесоюзное ведомство) получил к 1980 г.
   Первая редакция программы уже в начале 1980 г. была представлена институтом в Минэнерго и в Госплан СССР. По предварительному согласованию с высшими государственными органами было принято решение подготовить постановление ЦК КПСС и Совмина СССР по этому вопросу. Проект такого постановления был детально рассмотрен в Госплане и согласован с заинтересованными министерствами и ведомствами. 10 сентября 1980 г. было принято совместное постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «О программе строительства гидравлических и гидроаккумулирующих электростанций на 1980–1990 годы». Постановлением были определены основные направления развития гидроэнергетики по регионам: в Европейской части страны, в Сибири, в районах Дальнего Востока и Крайнего Севера, в Средней Азии и Казахстане. Постановлением определялись задачи с разбивкой по пятилеткам, Минэнерго, а также Министерству энергетического машиностроения и электротехнической промышленности (по поставкам гидротурбин и гидрогенераторов), Министерству строительного, дорожного и коммунального машиностроения и Министерству тяжелого и транспортного машиностроения (по поставкам высокопроизводительных строительных машин и оборудования). Госплан СССР обязывался в годовых планах экономического и социального развития предусматривать выделение Минэнерго для строительства ГЭС и ГАЭС большегрузного транспорта, тяжелых бульдозеров и другой большегрузной техники. Задачи по вводу мощностей на 1981–1985 гг. были расписаны адресно, по каждой из 21 ГЭС и 2 ГАЭС, строительство по всем этим объектам было уже развернуто. Однако уже с 1982 г. в темпах гидротехнического строительства наметилось отставание, которое по объемам невведенных мощностей в следующем году удвоилось. В целом за все десятилетие, на которое была рассчитана программа развития гидроэнергетики, суммарная цифра введенных мощностей достигла уровня, предусмотренного постановлением на первую из двух пятилеток, т. е. ожидавшегося к 1985 г. (Доценко, 1998, с. 612–614).

5.3. Трансформация хозяйственно-территориальной структуры

   Значительные трансформации территориальной структуры под воздействием активного выхода на глобальные рынки нефти и газа произошли во второй половине XX в. В первой же его половине эта структура менялась под влиянием рынков золота и леса.
   В 1930-х гг. на северо-востоке страны был создан четвертый район золотодобычи – (Верхне)Колымский, завершивший вековую «золотую» волну освоения Сибири, но уже на крупнопромышленной технологической, и на дальстроевской организационной основе. Столица Колымского края – Магадан, основанный в 1929 г., получил статус города в 1939 г. Спецтрест «Дальстрой», базировавшийся там, уже в 1935 г. вышел с нуля на уровень годовой добычи золота в 25 т. Для сравнения: вся Сибирь до Первой мировой войны давала в год примерно 35 т золота (Моруков, 2006, с. 95–96). К процессам завершения «золотой» волны в силу достижения ею своих естественных границ добавились попутное золото и платиноиды медно-никелевого района Норильска, известного исстари, но созданного фактически на той же организационной основе, что и Магадан, в 1935 г. и получившего городской статус в 1953.
   Сдвиги в территориальной структуре, связанные с другим глобальным рынком, лесным, затронули в первой половине XX в. Европейский Север. Благодаря усилению его ориентированной на экспорт лесной промышленности вывоз древесины к началу 1930-х гг. по стоимости сравнялся с вывозом нефти. Экономическим мотивом строительства Беломорско-Балтийского канала в 1931–1933 гг. было максимальное удешевление экспортных поставок северного леса через порт Ленинграда за счет значительного сокращения морского пути до Лондона. Однако проектной мощности грузоперевозок канал не достиг ни до 1941 г., ни после войны. Его первым, главным назначением – военно-стратегическим – была переброска кораблей Балтфлота среднего и малого водоизмещения к Архангельску и Мурманску, невозможная в то время иным способом. Еще за месяц до официального принятия канала в эксплуатацию в августе 1933 г. по нему провели в Белое море два эсминца, два сторожевых корабля и две подводные лодки, создав ядро Северной военной флотилии. За 1933–1941 гг. по каналу провели на Север 10 эсминцев и около 30 подводных лодок, из них два эсминца и одна подлодка по Севморпути перешли на Дальний Восток и вошли в состав Тихоокеанского флота (Моруков, 2006, с. 91–93).
   Экономические и военно-стратегические задачи тесно переплетались и в развернутом тогда же форсированном освоении Северного морского пути. К 1940 г. проводка судов в одну навигацию из Баренцева моря в Тихий океан или в обратном направлении стала достаточно привычным делом. Ее обеспечивали ледоколы, оперировавшие в западном, центральном и восточном секторе Арктики и последовательно передававшие друг другу проводимые суда. Так, одну из проводок 1940 г. в западном секторе обеспечивал ледокол «Ленин», в центральном – «И. Сталин», в восточном – «Л. Каганович» (Широкорад, 2007, с. 170–171).
   Для координации связанных с этим многочисленных активностей – от обеспечения устойчивой радиосвязи и надежных прогнозов погоды до организации портового хозяйства по всей трассе – было создано Главное управление Севморпути. Первое в истории сквозное плавание по трассе Северного морского пути за одну навигацию с запада на восток было совершено в 1932 г. на пароходе «Александр Сибиряков». (В 1914–1915 гг. ледокольные пароходы «Таймыр» и «Вайгач» совершили первое в истории плавание из Владивостока в Архангельск с одной зимовкой.) С 1929 по 1934 г. в западном секторе Арктики работал самый мощный в то время в мире ледокол «Красин». Затем его перевели на обслуживание восточного сектора, и он стал базироваться во Владивостоке. С 1934 г. и до конца 1939 г. в западном секторе Арктике стал работать мощный ледокол «Ермак» по комбинированной схеме, когда зимой он возвращался на Балтику и обеспечивал проводку судов в порт Ленинграда. После войны, проведенной им на обороне Ленинграда, и последующего ремонта, этот первый в мире арктический ледокол оставался флагманом ледокольного флота в западном секторе Арктики в 1954–1955 гг. «Красин», совершив в начале войны кругосветный переход из бухты Провидения через Панамский канал, вернулся в западный сектор Арктики, возглавив ледокольный отряд Беломорской военной флотилии. В 1943 г. он провел караван судов из Архангельска во Владивосток и оставался флагманом ледокольной флотилии в восточном секторе Арктики до 1950 г. Затем флагманами эксплуатации Севморпути выступали уже атомные ледоколы (Соломонов, 2012, с. 218–219, 277, 298–299, 313).
   В России нефть в предгорьях Северного Кавказа добывали в промышленных масштабах с конца XIX – начала XX в. Началом отечественной нефтяной промышленности можно считать 1865 г., когда в долине реки Кудако близь Анапы из скважины, пробуренной механическим способом, с глубины 55 м был получен фонтан нефти с начальным суточным дебетом 200 т. Первый фонтан нефти в восточной части Северного Кавказа был получен на Старогрозненском месторождении в 1893 г. В 1909 г. была получена первая нефть на одной из площадей Майкопского района, ставшего одним из основных нефтяных районов России. В 1911 г. в Центральном Предкавказье в районе Ставрополя при бурении на воду было впервые установлено наличие газа (Судо, 2008, с. 99–100).
   Однако объемы добычи, сделавшие Россию (РСФСР) ведущим поставщиком углеводородов на глобальный рынок, были достигнуты только во второй его половине за счет освоения Волго-Уральского и Западно-Сибирского бассейнов. Их последовательное освоение задало главный вектор «нефтяной» волны территориального развития в XX в.
   В 1940 г. в РСФСР добыли 7 млн т нефти, в 1950-м – 18,2 млн т. Волго-Уральский бассейн позволил увеличить добычу за следующее десятилетие почти в 10 раз – до 119 млн т в 1960 г., а затем в два с лишним раза – до 285 млн т в 1970 г. В 1974 г. по добыче нефти СССР вышел на первое место в мире. С середины 1970-х гг. главной нефтяной базой стала Западная Сибирь, и добыча в 1980 г. снова почти удвоилась (547 млн т). В 1980-е гг. в большинстве старых промысловых районов она уже сокращалась, но благодаря Сибири достигла в 1988 г. своего исторического максимума – 569 млн т. Последовавшее затем снижение добычи – до 516 млн т в последнем советском 1990 г. (Судо, 2008, с. 180–181) – знаменовало окончание первого полувекового этапа «нефтяной» волны территориального развития России (см. рис. 5.1).
   Старейшее нефтяное месторождение Волго-Уральского бассейна – Ишимбаевское – открыли в 1932 г., а через четыре года оно давало 1 млн т; затем в 1930-1950-х гг. район пополнялся все новыми промыслами (так, крупнейшее Ромашкинское месторождение, обеспечивавшее основную часть добычи в Татарии, было открыто в 1948 г.) и связанными с ними городами (в Башкирии Альметьевск получил статус города в 1953 г., а Туймазы – в 1960 г.), НПЗ (Саратовский возник еще в 1934 г.), а позже и нефте-газохимическим комплексом. Урало-Поволжье стало узлом магистральных нефте– и газопроводов, включая международные. В 1960–1964 гг. от Альметьевска в ВНР, ГДР, ПНР, ЧССР протянулась первая нитка нефтепровода «Дружба». В 1965 г. в Волго-Уральском районе было добыто 173,7 млн т нефти. Для достижения этого уровня с начала открытия здесь промышленной нефти потребовалось порядка 35 лет (Варламов, 1970, с. 161). В 1966 г. на южной окраине Оренбурга было открыто значительное газоконденсатное месторождение, которое начало разрабатываться с 1971 г. К концу 1970-х гг. в соцстраны стал поступать газ из Оренбурга. Пик добычи месторождения «Второе Баку» пришелся на 1970-е гг., в середине 1990-х гг. там добывали примерно 70 млн т нефти (Судо, 2008, с. 90–93).
   В 1950-е гг., в течение всего десяти лет по оси первой «нефтяной» волны территориального развития – Предкавказье – Волго-Урал – Западная Сибирь – были практически одновременно открыты и освоены крупные газовые месторождения: в 1950 г. в 30 км к северо-западу от Ставрополя – Северо-Ставропольско-Пелагиадинское газовое, в 1953 г. в 125 км к западу от Краснодара – Анастасиевско-Троицкое газонефтяное. В конце 1950-х гг. ставропольский газ по магистральному трубопроводу стал подаваться в Москву и Центральный район, как и саратовский газ, разработка которого началась в послевоенные годы. В Западной Сибири планомерные поиски нефти и газа велись с 1948 г. и увенчались успехом по газу в 1950-х гг.: в 1953 г. в низовьях Оби у поселка Березово, основанного еще в «меховую» волну освоения, ударил первый фонтан газа, а в последующем были открыты еще несколько газовых месторождений, и в начале 1960-х гг. здесь зародилась газодобывающая промышленность Западной Сибири (Судо, 2008, с. 92, 94–95,100). Таким образом, первоначально отстав примерно на три десятилетия, первая «газовая» волна освоения догнала первую «нефтяную» всего за десять лет.

   Рис. 5.1. «Нефтегазовая» волна территориального развития России в XX веке

   Решительный шаг «нефтяной» волны территориального развития за Урал стал очевидным в 1960-е гг., когда в Среднем Приобье были открыты залежи нефти мирового значения, а Тюменская область начала давать более половины советской нефти. Практически одновременно – в 1962 г. – в заполярной тундре были найдены и уникальные газовые месторождения.
   К 1970 г. в Тюменской, Томской и Новосибирской областях, а также в Красноярском крае было открыто свыше 100 месторождений нефти и газа. Среди них имелись уникальные и весьма крупные: Самотлорское, Усть-Балыкское, Салымское – нефтяные и Уренгойское, Заполярное, Пурпейское (Губкинское), Новопортовское, Тазовское – газовые. Запасы Уренгойского, крупнейшего в мире, месторождения оценивались в 5–6 млрд куб. м газа, Заполярного – в 2 млрд куб. м. Всего в регионе прогнозные запасы нефти исчислялись десятками млрд т, а газа —15–16 трлн куб. м. Нефте– и газоносные земли охватывают на Западно-Сибирской низменности площадь 1,7 млн кв. км (в Европейской части страны такая территория заняла бы ареал от Архангельска до Ростова-на-Дону и от Москвы до Перми). При этом многие особенности Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции весьма благоприятствовали развертыванию там крупномасштабной добычи нефти и газа: 1) высокая (очень) плотность запасов; 2) оптимальные глубины залегания нефти и газа (например, 1900–2500 м на Усть-Балыкском месторождении); 3) многопластовость большинства месторождений; 4) высокая дебитность скважин, сравнимая с наиболее экономически выгодными месторождениями Волго-Уральской области, такими как Ромашкинское; 5) значительно лучшее качество нефти по сравнению с волго-уральскими нефтями (меньше серы и больше светлых фракций); 6) удобный (очень) для применения геофизических методов и бурения геологический разрез; 7) простое строение локальных структур, обеспечивающее высокую эффективность разведки (Варламов, 1970, с. 159–161).
   Потребовались форсированное комплексное освоение территории срединной зоны и севера Западной Сибири, развитие инфраструктуры, прежде всего – железных дорог, мощной энергетики, трубопроводов, жилья и социальных объектов, чтобы в корне изменить экономические условия на всей этой огромной малообжитой и заболоченной территории.
   Первым этапом транспортного освоения в будущем главной нефтегазовой базы страны стало сооружение в 1966–1973 гг. железнодорожной магистрали Тюмень – Сургут протяженностью 700 км и линии Сургут – Нижневартовск (205 км), благодаря чему получил выход на магистральную железнодорожную сеть страны главный нефтедобывающий район Западной Сибири – Среднеобский. Затем была введена железнодорожная магистраль Сургут – Уренгой (565 км), связавшая железнодорожную сеть страны с основным районом добычи газа в регионе (Зензинов, 1986, с. 161).
   К 1970 г. нефтепроводы соединили основные районы нефтедобычи – Сургутский, Шаимский, Нижневартовкий и Северо-Томский – с магистральной сетью (Варламов, 1970, с. 169). Главным лимитирующим фактором широкого освоения нефтегазовых богатств Западной Сибири выступал железнодорожный транспорт, от него зависело, в частности, и развитие большой электроэнергетики, без которой невозможна полномасштабная промышленная эксплуатация нефтегазовых месторождений. Поэтому организация, методы и технологии железнодорожного строительства трассы Тюмень – Сургут были подчинены решению задачи максимально возможного сокращения сроков выполнения работ.
   Первые тонны западносибирской нефти были добыты в 1964 г., а уже в 1965 г. работала специальная экспертная комиссия Минтрансстроя СССР для оценки условий и принятия предварительных проектных решений по организации строительства железнодорожной трассы Тюмень – Сургут. Для экономии времени проектно-изыскательские работы приходилось вести во многом параллельно со строительными. Строительство развернулось в 1966 г. и шло широким фронтом: укладку пути на участках Тюмень – Тобольск и Тобольск – Сургут вели звеньевыми путеукладчиками по многолучевой схеме – одновременно из пяти пунктов по нескольким направлениям. При этом все первые десанты строителей доставлялись вертолетами, позже широко использовалась малая авиация, для которой начали строить взлетно-посадочные полосы. В начале строительства основными доступными транспортными путями в регионе были большие реки с организованным судоходством и малые, пригодные для малотоннажных судов лишь в паводки, поэтому пришлось специально создавать малотоннажный флот и сооружать 11 временных причалов. Была решена ключевая проблема использования местных грунтов для сооружения насыпей (они считались по исходным нормативам непригодными для этих целей). Новые конструкции насыпей с пологими, так называемыми пляжными, откосами из местных мелких и пылеватых песков позволили отказаться от завоза дренирующих грунтов на большие расстояния и, что очень важно, вести строительство круглый год (Зензинов, 1986, с. 148–151).
   На трассе Тюмень – Сургут было построено около 400 искусственных сооружений: более 200 мостов (из них Ъ внеклассных и 11 больших) и почти 200 водопропускных труб. При строительстве этих сооружений работа велась индустриальными методами с применением полносборных элементов заводского изготовления, которые доставлялись к месту монтажа по воде, притрассовым автодорогам, по зимникам или по только что уложенному железнодорожному полотну. По мере готовности земляного полотна и искусственных сооружений на линии велась укладка пути. Для сокращения сроков строительства и транспортных расходов у барьерных мест и у мостов сооружали временные обводы, на пересечении рек возводили временные низководные мосты. По мере готовности основных сооружений магистрали последовательно, по участкам открывали временное движение поездов. В 1968 г. было создано отделение временной эксплуатации дороги. Грузы перевозили ночью, а днем на линии работали строители. За восемь лет временной эксплуатации объем перевозок составил 2,5 млрд. тыс. км. В постоянную эксплуатацию дорогу также вводили участками: в 1973 г. участок Тюмень – Тобольск (протяженность 220 км), в 1977 г. – Тобольск – Демьяновская (180 км), в 1978 г. – Демьяновская – Сургут (300 км). Через каждые 60-100 км на станциях расположились укрупненные поселки эксплуатационных служб магистрали. В целом комплекс примененных на строительстве трассы Тюмень – Сургут технических, технологических и организационных решений позволил значительно сократить сроки строительства и снизить затраты. Накопленный здесь опыт затем широко использовался, в том числе при сооружении БАМа (Зензинов, 1986, с. 154–162).
   Для обеспечения устойчивого промышленного освоения нефтяных и газовых месторождений Западной Сибири, формирования и развития Западно-Сибирского топливно-энергетического комплекса с середины 1970-х гг. в Среднем Приобье создавалась мощная база электроэнергетики, формировалась Тюменская энергосистема (Тюменьэнерго). В формировании Тюменьэнерго отчетливо выделяются три этапа. На первом, стартовом, в обширном и перспективном по добыче нефти и газа Западно-Сибирском регионе практически полностью отсутствовало централизованное электроснабжение, потребители имели мелкие автономные источники питания. К концу 1960 г. дала первый ток Тюменская ТЭЦ – первое звено будущей энергосистемы. Изначально топливом ТЭЦ был фрезерный торф местных месторождений.
   Второй этап охватывает 1960-е гг. и связан с централизацией электроснабжения потребителей на юге Тюменской области от Тюменской ТЭЦ. В 1964 г. ТЭЦ была соединена с сетями восточного энергоузла Свердловэнерго и вошла в состав Объединенной энергосистемы Урала (как элемент районного энергетического управления Свердловэнерго). В том же году было создано первое электросетевое предприятие будущей Тюменьэнерго – Тюменские электрические сети. Нефтяники постоянно требовали ускорения электрификации промыслов, и в мае 1969 г. была введена высоковольтная линия Тюмень – Усть-Балык, электроэнергия Тюменской ТЭЦ пришла в левобережную часть Среднего Приобья. Из-за неготовности высоких переходных опор через Обь подавать мощность в Сургут пришлось той зимой по временной ЛЭП на опорах, вмороженных в лед (Боган, 1998, с. 319–321).
   Третий этап, начавшийся в 1970-х гг., самым тесным образом связан с освоением новых нефтяных месторождений в Среднем Приобье – тогда началось продвижение энергетики на север и создание системы централизованного электроснабжения в первых нефтедобывающих районах – Сургутском и Шамском, составившим в дальнейшем ядро Тюменской энергосистемы. Существовавший в то время опыт энергетического строительства требовал жесткой увязки строительства электростанции в Сургуте с прокладкой туда железной дороги протяженностью 700 км от Тюмени, а сроки ввода первого энергоблока определялись не ранее чем через три года после сооружения железнодорожной магистрали.
   Однако было принято новаторское решение о сооружении Сургутской ГРЭС задолго до ввода железной дороги – опираясь на речной транспорт. К моменту доставки основного оборудования была выполнена коренная реконструкция Омского и Сургутского речных портов с установкой специальных 250-тонных кранов. Были реконструированы под сосредоточенные на малые площади нагрузки имевшиеся в пароходстве баржи. Многотонное основное оборудование от речного порта в Сургуте до стройплощадки ГРЭС доставлялось по усиленной автодороге. В результате пускорезервная ТЭЦ Сургутской ГРЭС была поставлена под промышленную нагрузку в конце декабря 1971 г. Первый энергоблок (мощностью 210 МВт) ГРЭС дал промышленный ток в следующем, 1972 г. С вводом первых мощностей на Сургутской ГРЭС была заложена база надежного энергоснабжения нефтегазового комплекса. В конце 1972 г. энергетика Тюменской области вышла на качественно новый уровень развития – электроснабжение всех нефтедобывающих районов стало обеспечиваться в основном от энергосистемы. Нефтяники, в частности, получили возможность и стимул для активизации работ по сбору и переработке попутного газа – крупным и практически единственным в то время его потребителем стала Сургутская ГРЭС (Боган, 1998, с. 322–323). Напомним, что полностью в постоянную эксплуатацию железную дорогу Тюмень – Сургут сдали только в 1978 г.
   На третьем этапе назрела необходимость создания Тюменской энергосистемы. Началось развитие электрических сетей напряжением 500 кВ, обладающих большой пропускной способностью. Уже с вводом первой межсистемной высоковольтной линии Рефтинская ГРЭС – Тюмень, соединившей Урал и Среднее Приобье, Сургутская ГРЭС вошла в Единую энергосистему страны, а Тюменская ТЭЦ стала работать по более экономичному теплофикационному графику. Ко второй половине 1970-х гг. в связи со значительным ростом темпов нефтедобычи массовым переводом месторождений с фонтанной на механизированную добычу нефти с внедрением электроприводов резко повысились темпы прироста электропотребления. К концу 1970-х гг. ежегодный прирост потребления мощности превысил 20 % — в несколько раз больше, чем в среднем по стране. В 1979 г. резервы Сургутской ГРЭС были исчерпаны, и Тюменская область снова стала дефицитной по энергоснабжению. На дефицит накладывались недостатки, связанные с незавершенностью схемы электрических сетей 110–500 кВ, отсутствием резервирования, кольцевания, большой протяженностью линий радиального исполнения. Структура управления Тюменской энергетикой в рамках Свердловской энергосистемы стала малоэффективной. В 1979 г. стала осуществляться реорганизация и на уровне региона – к началу 1980 г. создается Тюменьэнерго, которой уральские энергетики передают две действующие и одну строящиеся электростанции, а также пять электросетевых предприятий. Одновременно с организацией районного энергетического управления реорганизуются структуры управления Тюменского энергокомплекса на уровне Минэнерго – Тюменская энергосистема выводится из состава Главуралэнерго и включается во вновь созданное Всесоюзное промышленное объединение Союззапсибэнерго (Боган, 1998, с. 323–325).
   Тюменский обком КПСС настаивал, чтобы штаб-квартира Тюменьэнерго по аналогии с региональными управляющими структурами строителей, геологов, нефтяников и газовиков расположилась в областном центре. Однако министр энергетики и электрификации СССР настоял, чтобы она разместилась в Сургуте – в центре электрических нагрузок на созданной базе Сургутской ГРЭС. Это дало положительные результаты не только потому, что приблизило управление к основным районам производства и потребления энергосистемы, но и потому, что Сургут, в отличие от Тюмени, был приравнен к районам Крайнего Севера, а это предоставляло больше преимуществ специалистам, приезжавшим с Большой земли, и позволяло привлекать лучшие кадры (Каштанов, 1998, с. 337).
   Тюменьэнерго после своего создания активизировала ввод линий электропередач и генерирующих мощностей. Так для обеспечения устойчивого энергоснабжения Нижневартовского узла, где находится, в частности, крупнейшее Самотлорское месторождение, было построено четыре (!) линии электропередачи 500 кВ. В 1982 г. было завершено строительство ЛЭП 500 Холмогоры – Уренгой, включившее в эенргосистему приполярные газодобывающие районы. Была сооружена Сургутская ГРЭС-2 и таким образом создан Сургутский энергокомплекс в составе двух мощнейших ГРЭС. В середине 1980-х гг. развернулись работы по строительству четырех крупных электростанций в угловых точках четырехугольника со сторонами 600–700 км: в Тюмени мощной ТЭЦ-2, Нижневартовской ГРЭС, Няганьской ГРЭС и, наконец, Уренгойской ГРЭС. В результате усилий по наращиванию мощностей с середины 1987 г. направление перетока электроэнергии по межсистемным связям с Уралом сменилось на обратное, и энергия со станций Тюменьэнерго пошла на Урал и в центральные районы Европейской части страны (Боган, 1998, с. 325–327).
   К концу 1990-х гг. предприятия Западно-Сибирского топливно-энергетического комплекса добывали порядка 90 % российского газа и 60 % нефти. Так, Тюменская энергосистема, включавшая семь крупнейших электростанций суммарной установленной мощностью 10 млн кВт, а тепловой – 7000 Гкал/ч, по выработке электроэнергии (71 млрд кВт/ч) уступала в России только Мосэнерго. При полном удовлетворении собственно региональных потребностей она до четверти вырабатываемой энергии предавала в другие районы – на Урал, в Омскую область, в Поволжье и т. д. Территория региона, охваченная электрическим сетями централизованного электроснабжения, превышала 1 млн кв. км (напомним, что нефте– и газоносные земли охватывают на Западно-Сибирской низменности площадь 1,7 млн кв. км). 80 % всех мощностей Тюменьэнерго было расположено за шестидесятой параллелью северной широты. При этом расстояние между энергетическими объектами Тюменьэнерго по меридиану достигало 1500 км, а по широте —1000 км. Протяженность высоковольтных электрических сетей составляла 58 тыс. км, из них напряжением 500 кВ – свыше 5 тыс. км (Боган, 1998, с. 316).
   В ноябре 1992 г. в разгар компании приватизации руководство Тюменьэнерго смогло сохранить систему как единый комплекс, приняв и реализовав решение о вхождении Тюменьэнерго в полном составе в качестве дочернего общества в структуру РАО «ЕЭС России» (Боган, 1998, с. 319).
   Таким образом, в Западно-Сибирском бассейне реализовалась своя внутрирегиональная волна территориального развития с «поворотом» на север, а также широтное разделение труда – с машиностроительной и сельскохозяйственной базой на юге, нефтедобычей, транспортом, энергетикой в срединной части и газовой специализацией севера. Опорой и одновременно следствием бурного экономического развития срединной и северной частей Западной Сибири стало развитие в них городского каркаса расселения, урбанизация (очаговая) этой обширной территории. Сургут, крупнейший город Среднего Приобья, известный как остяцкая и затем русская крепость с XVI в., стал советским городом в 1965 г., Нефтеюганск (до того деревня Усть-Балык) – в 1967-м, а Нижневартовск, начальный пункт многих нефтепроводов – в 1972 г. На Крайнем Севере освоение крупнейших запасов газа дало импульс развитию Салехарда (основанного в 1595 г. как Обдорск) и Нового Уренгоя. Надым получил городской статус в 1972 г., отсюда берет начало газопровод на Урал – Поволжье – Центр. По газопроводу «Западная Сибирь – Западная Европа» в год экспортировалось до 30 млрд куб. м природного газа (Судо, 2008).
   Некоторое представление о масштабах территориальных сдвигов размещения производительных сил страны в последней трети XX в. (1970-1990-е гг.), прежде всего, обусловленных освоением нефтяных богатств Западной Сибири на фоне кризиса промышленности РФ, вызванного шоковыми реформами 1990-х гг., дает картина динамики за период 1970–2003 гг. доли в объеме промышленного производства РФ и места среди 15 промышленных городов-лидеров РФ ряда центров (табл. 5.3 и 5.4): в начале 2000-х гг. среди 15 крупнейших промышленных центров РФ оказываются три центра нефтяной промышленности, два из которых расположены в Среднеобском регионе Западной Сибири.

   Таблица 5.3. Доля городов-лидеров в объеме промышленного производства РФ

Источник: Трейвиш, 2009, с. 262.

Таблица 5.4. Место городов-лидеров по доле в объеме промышленного производства РФ

   * Римскими цифрами показан ранг соответствующего города в соответствии с занимаемым им местом. Складывается логичная, ожидаемая картина конца советского периода с «ножницами цен» в пользу машиностроения и других обрабатывающих отраслей, средними позициями в ценовой политике металлургии и значительной недооценкой добывающих отраслей – в том числе и нефтяной. Отчетливо выделяются 4 группы центров: крупнейшие универсальные центры – Москва и Ленинград (Санкт-Петербург); далее следуют 5 комплексных центров развитого машиностроения, дополненного отраслями производства основных материалов – металлургией и химией (Пермь, Челябинск, Горький (Нижний Новгород), Самара, Тольятти); затем идут 5 металлургических центров (Новокузнецк, Магнитогорск, Череповец, Липецк, Норильск) и замыкают таблицу центры нефтяной промышленности и нефтепереработки (Сургут, Альметьевск, Когалым).
   Источник: Трейвиш, 2009, с. 262.

   В 2000-е гг. Западная Сибирь давала в год нефти меньше, чем в последнем советском 1990 г. – прирост добычи показывали Тимано-Печорский бассейн, шельф Сахалина, Восточная Сибирь. Напротив, добыча газа в Западной Сибири после спада в период рыночных реформ снова стала расти, превысив уровень 1990 г. (Судо, 2008, с. 181). Начавшийся в 1990-е гг. второй этап территориального развития является уже определенно не «нефтяным», а «газонефтяным» – если учитывать доминирование газа над нефтью как его драйвера в силу лучшего соотношения долей России в его мировых запасах и добыче, а также различия организационных структур газовой промышленности (с особой ролью «Газпрома», крупнейшей мировой компании газового комплекса с сильным влиянием государства) и нефтяной (преимущественно частной). На втором, «газонефтяном» этапе волна территориального развития приобретает два вектора, частично отклоняющих ее от оси первого, «нефтяного» этапа (Предкавказье – Волго-Урал – Западная Сибирь), соответственно, на север-северо-запад (шельф полярных морей, Тимано-Печора) и на восток-юго-восток (в Восточную Сибирь и на сахалинский шельф России).
   Важнейшее значение имеет освоение арктического шельфа – самого протяженного шельфа России в силу размеров потенциальных запасов углеводородов, а также географического (геополитического) положения, особенно в связи с перспективами нового этапа освоения Севморпути как моста между экономическими центрами Азиатско-Тихоокеанского и Северо-Атлантического регионов. Уже в 1974–1976 гг. на полуострове Ямал были открыты крупнейшие по запасам прибрежно-морские газоконденсатные месторождения – Харасавэйское и Крузенштерновское (около 2 трлн куб. м газа). В конце 1980-х гг. на шельфе Карского моря были разведаны еще более крупные газовые месторождения – Русановское (в 1987 г.) и Ленинградское (в 1989 г.), запасы которых оцениваются в 9,2 трлн куб. м газа. По возможностям освоения особенно перспективен шельф Баренцева моря в связи с наиболее выгодным из всех регионов российского арктического шельфа экономико-географическим положением. В 1989 г. на шельфе Печорской губы Баренцева моря было открыто Приразломное нефтяное месторождение, расположенное в 60 км от поселка Варандей (и в 950 км от Архангельска). Его доказанные запасы на начало 2005 г. составляли 233,4 млн т нефти, уровень годовой добычи предполагался в 7 млн т. Штокмановское газоконденсатное месторождение расположено в центральной части российского сектора шельфа Баренцева моря в 650 км от Мурманска, его запасы оцениваются в 3,7 трлн куб. м газа и более 31 млн т газового конденсата (Судо, 2008, с. 110–111).
   Активную помощь в освоении прибрежных и шельфовых высокоширотных месторождений оказывали суда арктического флота. Так, в 1972 г. ледокол «Красин» – ветеран освоения Арктики – был передан на баланс Министерства геологии РСФСР и использовался как энергетическая база и жилье буровиков при буровых поисковых работах на шельфе Северного Ледовитого океана. В качестве научно-исследовательского судна «Красин» (его название изменили на «Леонид Красин», а прежнее присвоили новому ледоколу) работал в Баренцевом и Гренландском морях до 1982 г. В 1976 г. атомный ледокол «Ленин» провел первый экспериментальный рейс по проводке теплохода для доставки грузов геологам, ведущим разведку нефти и газа на полуострове Ямал. В 1977 г. атомный ледокол «Арктика» в зимнем плавании провел караван судов к полуострову Ямал, в том числе пробив каналы в тяжелых льдах, обеспечил проход теплохода к берегу у мыса Харасавэй и доставку грузов для газовиков. Начиная с 1978 г. благодаря атомным ледоколам плавание транспортных судов на западном участке Севморпути стало круглогодичным (Соломонов, 2012, с. 299; 384; 398–399).
   В примыкающей с юга к побережью Баренцева моря Тимано-Печоре первые месторождения нефти промышленного масштаба были открыты еще в начале 1930-х гг. Опытная эксплуатация Ярегского месторождения тяжелой нефти в 25 км к юго-западу от г. Ухта с 1935 по 1945 г. велась обычным скважинным методом, а с конца 1939 г. и шахтным способом (работали три шахты). С 1954 г. отработка шахтных полей велась по уклонно-скважинной системе из рабочей галереи внутри продуктивного пласта, к 1972 г. было добыто 7,4 млн т нефти. С 1972 г. начата термошахтная эксплуатация с закачкой теплоносителя через нагнетательные скважины. В 1960-е гг. в Тимано-Печорской провинции был открыт ряд нефтяных и газовых месторождений. Усинское нефтяное месторождениє в 100 км к северу от г. Печора было открыто в 1963 г., разрабатывается с 1973 г. В 1964 г. было открыто Вуктыльское газоконденсатное месторождение в 160 км к востоку от г. Ухта, разрабатывается с 1968 г. В 1971 г. в 50 км к северу от села Усть-Уса разведано Возейское нефтяное месторождение, эксплуатация которого начата в 1977 г. (Судо, 2008, с. 86–87).
   С геополитической точки зрения особого внимания заслуживает и освоение углеводородов Восточной Сибири, в том числе как проект скрепления российских территорий, достройки «выпавшего» шага первой, «нефтяной», волны освоения между Западной Сибирью и Сахалином.
   Нефть в Восточной Сибири – в среднем течении Лены и в междуречье Лены и Вилюя – искали еще с 1930-х гг. В 1956 г. из скважины в устье реки Вилюй ударил первый газовый фонтан, а в дальнейшем в Якутии был открыт ряд других газовых месторождений – Верхневилюйское, Верхневилючанское и др. На закате советской эры, в 1987 г. в Восточной Сибири были открыты два крупных месторождения. Первое – Талаканское нефтегазовое на юго-западе Якутии, в середине 2000-х гг. там ежегодно добывалось примерно четверть миллиона тонн нефти, которые шли на нужды Республики Саха (Якутия); в перспективе предполагался выход на проектную мощность в 6 млн т в год. Второе месторождение – крупнейшее газоконденсатное Ковыктинское в Иркутской области, в 450 км от Иркутска. Его запасы оцениваются в 1,9–2,1 трлн куб. м газа. С конца 1990-х – начала 2000-х гг. активно обсуждались различные варианты строительства от него экспортного газопровода в Китай и страны АТР. Следующим открытием в Иркутской области стало зарегистрированное в 2007 г. Ангаро-Ленское месторождение газа. Оно расположено рядом с Ковыктинским и имеет сопоставимые с ним запасы в 1,2 трлн куб. м газа (Судо, 2008, с. 103).
   В 1887–1912 гг. на Северном Сахалине в районе Охинского месторождения вели изыскания несколько российских геологических экспедиций. В 1920–1925 гг. Северный Сахалин под предлогом так называемого Николаевского инцидента был оккупирован Японией, и в 1923 г. японские нефтепромышленники начали разработку Охинского нефтяного месторождения. После возвращения Северного Сахалина СССР в 1925 г., с 1925 г. и до 1944 г. японцы добывали там нефть по концессии. В 1928 г. был создан трест «Сахалиннефть», и в последующие годы на Северном Сахалине было выявлено несколько десятков небольших нефтяных и газоконденсатных месторождений. В 1942 г. был построен нефтепровод Оха – Комсомольск. К концу советской эры годовая добыча составляла здесь до 1 млн т, открытые месторождения вступили в период падающей добычи без перспектив найти новые на суше. Реальные возможности были связаны с сахалинским шельфом, работы по которому начались с 1970-х гг. В 1977–1992 гг. специалистами «Сахалинморнефтегаза» преимущественно в северо-восточном секторе шельфа Сахалина было открыто 8 месторождений углеводородного сырья – нефтегазоконденсатные, газоконденсатные и газовые. Промышленное освоение нефти на шельфе Сахалина началось в 1998 г., когда ОАО «Роснефть-Сахалинморнефтегаз» пробурило с суши наклонно-направленную скважину к одному из этих месторождений – Одопту-море. В последующие годы пять из восьми открытых месторождений осваиваются в рамках совместных с рядом зарубежных компаний проектов «Сахалин-1» и «Сахалин-2». Промыслы расположены в Охотском море, примерно в 15 км от северо-восточного побережья острова Сахалин (Судо, 2008, с. 106–110).
   В СССР была создана сеть магистральных трубопроводов для экспорта углеводородов по кратчайшим маршрутам в Восточную (страны СЭВ) и Западную Европу, а также для доставки нефти к нефтяным портам на Черном и Балтийском морях. Однако в новых геополитических реалиях 1990-х гг. – после ликвидации соцлагеря и распада СССР – Россия оказалась вынужденной перестраивать трубопроводную сеть советской эпохи, чтобы минимизировать (оптимизировать) транзит до наиболее крупных и платежеспособных потребителей углеводородов в Западной и Южной Европе. В результате можно говорить о раздвоении главного в прошлом центрального экспортного направления (с выходами на Брест по нефти и Ужгород по газу) на северное и южное. Северное направление сформировали Балтийская трубопроводная система (БТС), созданная для обеспечения транспортировки нефти в Западную Европу морским путем, и газопровод «Северный поток» для доставки газа через Балтику непосредственно в Германию. Южное направление образовали газопровод «Голубой поток» для доставки газа непосредственно в Турцию через Черное море и международный нефтепровод «Тенгиз – Новороссийск».
   Первая очередь БТС протяженностью 2700 км от поселка Харьяга в Ненецком АО до порта Приморск была введена в эксплуатацию в 2001 г. «Северный поток» проложен от Выборга в России до Грайфсвальда в Германии, его первая нитка протяженностью 1200 км имеет годовую пропускную способность 27,5 млрд куб. м газа в год; вторая нитка была введена в эксплуатацию в 2012 г. «Голубой поток» на момент постройки – самый глубоководный газопровод в мире. При общей протяженности его трассы 1213 км 396 км проложены по дну Черного моря от района Джубги на российском побережье Черного моря до города Самсун в Турции. Начальная мощность —16 млрд куб. м газа в год. Нефтепровод «Тенгиз – Новороссийск» – протяженностью 1510 км и пропускной способностью до 67 млн т нефти в год – в начале 2001 г. вывел казахстанскую нефть в порт Южная Озерейка (Новороссийск). В середине 1990-х гг. сформировались идеи дополнения западного, т. е. европейского, экспортного направления углеводородов восточноазиатским. Среди планов строительства фигурировали газопровод «Иркутск – Китай» до китайского порта Жичжао для поставки Ковыктинского газа в страны АТР и нефтепровод «Восточная Сибирь – Тихий океан» от Тайшета в Иркутской области до нефтеналивного порта в бухте Козьмино на побережье Тихого океана (Судо, 2008, с. 212–215).

Заключение

   Участие в глобальных сырьевых рынках оказывает мощное трансформирующее влияние на территориальное и инновационное развитие страны – в силу своей организационно-технической и социально-экономической специфики оно порождает и воспроизводит мощную концентрацию материальных и финансовых потоков, что становится важнейшим фактором развития участвующих в этой торговле регионов и особенно городов.
   Выделяются четыре крупнейших региона России, во многом сформированные участием в определенных глобальных рынках и интенсивной волной территориального развития в соответствующий век. Эти макрорегионы демонстрируют внутреннюю общность, специфику урбанизации и эволюции территориальных структур хозяйства: 1) Север, в том числе сибирский (рынки мехов, золота, углеводородов, соответственно, в XVII, XIX, XX вв.); 2) Нечерноземный центр – Северо-Запад – Урал (рынок корабельных товаров в XVIII в.); Ъ) Черноземный центр – Юг – Среднее и Нижнее Поволжье – юг Западной Сибири (рынок хлеба конца XVIII–XIX вв.); 4) Дальний Восток (рынки мехов, золота, углеводородов при запаздывании соответствующей волны освоения в XVIII и в конце XIX–XX вв.).
   Вектор территориального развития, обусловленного влиянием участия в глобальных сырьевых рынках, имел для России восточную направленность и принимал форму «волны нововведений», которая начиналась в Европейской части страны или на Урале и последовательно проходила по территории Сибири до Тихого океана. Вхождение в каждый новый глобальный сырьевой рынок формировало свою «волну» развития территории страны, которая более или менее последовательно двигалась с запада на восток в течение примерно векового периода. Ее продвижение, типовой «шаг» в 20–25 лет, нередко совпадало с развитием территорий крупнейших речных бассейнов. В ряде случаев движение усложнялось – давало флуктуации в южном или северном направлении, приобретало черты концентрического, но сохраняло волновой характер. Каждая такая волна освоения и развития территории выступала реальной волной нововведений, создавая спрос и обеспечивая реализацию инноваций и на осваиваемых территориях, и вне их, формировала последовательность инновационной активности затрагиваемых ею регионов.
   В рассмотренной ретроспективе России волнообразную динамику демонстрирует не только процесс территориального развития, но и действие его движущих сил. Примерно с вековым лагом сменяли друг друга времена развития частной инициативы, рыночного предпринимательства и ужесточения государственного администрирования. Периодами их относительной гармонии были XVII в. и вторая половина XIX – начало XX в., которые сменяли периоды жесткого администрирования – XVIII – первая половина XIX в. и советская эпоха XX в.
   Оценка влияния сырьевой специализации на инновационное развитие страны должна носить конкретный характер. Эта оценка может быть позитивной при развитой диверсифицированной структуре хозяйства, суверенитете над сырьевыми ресурсами и отраслями, при использовании доходов от сырьевого экспорта в интересах национального развития, от их перераспределения в пользу конкурентоспособных прогрессивных техно– и наукоемких отраслей, качественного образования, передовой науки и воспроизводства самого сырьевого сектора. Максимизация выгод от глобальной сырьевой специализации требует активной и адекватной ситуации государственной политики в отношении всех основных сфер, от которых зависит устойчивое национальное развитие. В согласовании стратегии развития сырьевого и инновационного секторов в рамках единой государственной технологической и региональной политики и заключены возможности, которые сырьевой сектор может открывать для инновационной деятельности.
   Если же, как показывает мировой и российский опыт, превратить участие в глобальных рынках сырьевых товаров в самодостаточное, сырьевая специализация оборачивается «голландской болезнью», несет опасные вызовы инновационному развитию. В истории России это происходило дважды – в первой половине XIX в. и в последней четверти XX в. При этом со второй половины XX в. впервые в своей истории страна стала сужать специализацию даже в сырьевом сегменте глобального рынка – перестала вывозить зерно и в последней четверти XX в. стала зависимой от его импорта. Иными словами, когда «голландская болезнь» затронула не только технологическое развитие, но перекинулась уже на традиционные жизнеобеспечивающие отрасли, это вскоре возымело непосредственные и тяжелые геополитические последствия.

Список литературы

   Авшаров Е.Г. К истории I областной реформы (1707–1709 гг.)//Русский город (Исследования и материалы). Вып. 5. М.: Издательство Московского университета, 1982.
   Адамчик В.В. и др. История Китая. Минск: Харвест, 2004.
   Алаев Э.Б. Социально-экономическая география. Понятийно-терминологический словарь. М.: Мысль, 1983.
   Алексеев А.И. Гавриил Андреевич Сарычев. М.: Наука, 1966.
   Алисов Н.В. Опыт разработки отраслевых схем развития и размещения производства (на примере химической промышленности)//Вопросы географии. Экономическая география и территориальное планирование. 1972. Сб. 90. С. 55–67.
   Ананьич Б.В. Россия и международный капитал. 1897–1914. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1970.
   Ананьич Б.В. Банкирские дома в России 1860–1914 гг. Очерки истории частного предпринимательства. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1991.
   Аникин А.В. Золото. М.: Международные отношения, 1988.
   Белов М.И. История открытия и освоения Северного морского пути. Т. 1. М.: Морской транспорт, 1956.
   Белов М.И., Овсянников В. Ф., Старков В. Ф. Мангазея. Мангазейский морской ход. Ч. 1. Л.: Гидрометеоиздат, 1980.
   Белоусов Р.А. Экономическая история России: XX век. М., 1999.
   Богомолов О. Т. Страны социализма в международном разделении труда. М.: Наука, 1986.
   Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV–XVIII вв. Т. 3. М.: Прогресс, 1992.
   Бушуев В. В. Единая энергетическая система. Опыт и проблемы//Единая энергетическая система России. Воспоминания старейших энергетиков. М.: Энергоатомиздат, 1998.
   Бушуев С.В. История государства Российского: Историко-библиографические очерки. Кн. 2: XVII–XVIII века. М.: Книжная палата, 1994.
   Варламов В. С. Проблема формирования Обь-Иртышского районного производственного комплекса //Вопросы географии. Территориально-производственные комплексы. 1970. Сб. 80. С. 158–176.
   Вопросы экономического районирования СССР. Сборник материалов и статей (1917–1929 гг.)/под ред. Г.М. Кржижановского. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957.
   Всемирная история. Т. IV. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1958.
   Всемирная история: Канун Первой мировой войны. М.: ACT; Минск: Харвест, 2002.
   Всемирная история: Итоги Первой мировой войны. М.: ACT; Минск: Харвест, 2002.
   Всемирная история: Национально-освободительные войны XIX века. М.: ACT; Минск: Харвест, 2002.
   Гайдар Е.Т. Долгое время. Россия в мире: очерки экономической истории. М.: Дело, 2001.
   Генисаретский О. И. Методологическая организация системной деятельности//Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании. М.: Стройиздат, 1975.
   Географические аспекты управления//Вопросы географии. 1978. № 109.
   Гольц Г. А. Культура и экономика России за три века. XVIII–XX вв. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002.
   Гольц Г А. Транспорт и расселение. М.: Наука, 1981.
   Гордеев А.В., Бутковский В. А. Россия – зерновая держава. М.: ДеЛи принт, 2009.
   Горкин А. П., Смирнягин Л.В. О факторах и условиях размещения капиталистической промышленности //Известия АН СССР. Сер. Геогр. 1973. № 1. С. 40–52.
   Градостроительство Сибири/под. ред. В. И. Царева. СПб.: Коло, 2011.
   Дегтярева О. К, Кандинская О. А. Биржевое дело. М.: ЮНИТИ, 1997.
   Доманьский Р. Экономическая география: динамический аспект. М.: Новый хронограф, 2010.
   Доценко Т.П. Гидроэнергетика страны. Прошлое и будущее//Единая энергетическая система России. Воспоминания старейших энергетиков. М.: Энергоатомиздат, 1998. С. 508–618.
   Думный В.В. История предпринимательства в России. Выпуск первый. М., 1995; Выпуск второй. М., 1999.
   Зверев А.Г. Сталин и деньги. М.: Алгоритм, 2012.
   Зензинов Н.А. От Петербург-Московской до Байкало-Амурской магистрали. М.: Транспорт, 1986.
   Иголкин А. А., Мотылев В.В. Международное разделение труда: модели, тенденции, прогнозы. М.: Международные отношения, 1988.
   Изместьева Т. Ф. Россия в системе европейского рынка. Конец XIX – начало XX в. М.: Наука, 1991.
   Иофа Л.Е. Современники Ломоносова И.К. Кириллов и В.Н. Татищев. М.: Государственное издательство географической литературы, 1948.
   История народного хозяйства СССР/под ред. Ф. Я. Полянского, Б.П. Орлова, И.Н. Шемякина. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960.
   История Российского флота. М.: Эксмо, 2007.
   Казакевич Д.М. Международный опыт совершенствования социалистического хозяйственного механизма//Экономика и организация промышленного производства. 1985. № 4. С. 196–211.
   Как управлять ТПК: круглый стол ЭКО //Экономика и организация промышленного производства. 1985. № 4. С. 56–89.
   Калашникова Т.М. Н.Н. Колосовский, его научные и педагогические взгляды. М.: Издательство МГУ, 1970.
   Каменарович И. Классический Китай. М.: Вече, 2006.
   Каменева Н.Г. Организация биржевой торговли. М.: ЮНИТИ, 1998.
   Каменский А. Б. Под сенью Екатерины. Вторая половина XVIII века. СПб.: Лениздат, 1992.
   Каштанов И.Г. Годы расцвета электроэнергетики Западной Сибири и Южного Урала//Единая энергетическая система России. Воспоминания старейших энергетиков. М.: Энергоатомиздат, 1998. С. 336–386.
   Кирилов И. К. Цветущее состояние всероссийского государства. М.: Наука, 1977.
   Кисловский Ю.Г. История таможни государства Российского. М.: Экономика, 1995.
   Ключевский В. О. О государственности в России. М.: Мысль, 2003.
   Колодко Гж. Мир в движении. М.: Магистр, 2009.
   Колосовский Н.Н. Основы экономического районирования. М.: Госполитиздат, 1958.
   Колосовский Н.Н. Производственно-территориальное сочетание (комплекс) в советской экономической географии//Вопросы географии. 1947. № 6. С. 6–19.
   Колосовский Н. Н. Теоретические проблемы экономического районирования СССР. Теория экономического районирования (краткая схема изложения)//Вопросы географии. 1970. № 80. С. 15–29.
   Колосовский Н.Н. Теория экономического районирования. М.: Мысль, 1969.
   Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М.: Наука, 1991.
   Кондратьев Н.Д. Проблемы экономической динамики. М.: Экономика, 1989.
   Кох Р. Менеджмент и финансы от А до Я. СПб.: ПИТЕР, 1999.
   Кристенсен С. О. История России в XVII веке: Обзор исследований и источников. М.: Прогресс, 1989.
   Кругман П., Обстфельд М. Международная экономика (теория и политика). СПб.: ПИТЕР, 2004.
   Курилов В. Н. О некоторых закономерностях развития сибирского города XVII столетия//Сибирские города XVII – начала XIX века. Новосибирск: Наука, 1981. С. 109–118.
   Курилов В.Н. Этапы экономического развития сибирского города в XVII веке//Города Сибири (эпоха феодализма и капитализма). Новосибирск: Наука, 1978. С. 94–103.
   Китай династии Хань. М.: Центрполиграф, 2005.
   Линдси Б. Глобализация: повторение пройденного. Неопределенное будущее глобального капитализма. М.: Альпина бизнес букс, 2006.
   Магидович И.П. Петр Кузьмич Креницын и Михаил Дмитриевич Левашов//Русские мореплаватели. М.: Воениздат, 1953. С. 101–135.
   Маергойз И.М. Методика мелкомасштабных экономико-географических исследований. М.: Издательство МГУ, 1981.
   Маергойз И.М. Территориальная структура хозяйства. Новосибирск: Наука, 1986.
   Максаковский В.П. Глобальное информационное пространство//География мирового развития. Вып. 2/под ред. Л.М. Синцерова. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2010. С. 43–55.
   Манько А.Ф. Россия на мировых рынках: взгляд в прошлое//Внешняя торговля. 1998. № 10–12.
   Меерович М.Г. Концепция социалистического города: история и современность //Концепция развития города: социальные, экономические и управленческие аспекты. Новосибирск: ИЭиОПП СО АН СССР, 1991. С. 148–163.
   Менделеев Д.И. К познанию России. М.: Айрис-пресс, 2002.
   Мензыс Г. 1421 – год, когда Китай открыл мир. М.: Яуза, 2004.
   Министерству финансов России 190 лет//Специальное приложение к журналу «Финансы». 1993.
   Минц А.А., Петрякова Т.И. Использование территории как географическая проблема//Известия АН СССР. Сер. Геогр. 1973. № 4. С. 92–113.
   Михайлов Д.М. Мировой финансовый рынок: тенденции и инструменты. М.: Экзамен, 2000.
   Можаров А.Н. Современная международная торговля сырьевыми товарами. М.: АСА, 2010.
   Морозов Ф.Я. Создание и развитие Единой энергосистемы страны//Единая энергетическая система России. Воспоминания старейших энергетиков. М.: Энергоатомиздат, 1998. С. 477–495.
   Моруков М.Ю. Правда ГУЛАГа из круга первого. М.: Алгоритм, 2006.
   Мэхэн А. Т. Влияние морской силы на историю. М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2002.
   Невзгодин КВ. Влияние политики и идеологии на архитектуру Западной Сибири 1920-1930-х годов//Городское управление. 1999. № 4. С. 6–15.
   Перевалов В.А. Ломоносов и Арктика. М.; Л.: Издательство Главсев-морпути, 1949.
   Перцик Е.Н. Город в Сибири. М.: Мысль, 1980.
   Петрякова Т.И. Экономико-географическое изучение использования территории как системы//Ресурсы, среда, расселение. М.: Наука, 1974. С. 228–236.
   План ГОЭЛРО и районирование//Вопросы экономического районирования СССР. Сборник материалов и статей (1917–1929 гг.)/под ред. Г. М. Кржижановского. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957. С. 9–54.
   Покровский С.А. Внешняя торговля и внешняя торговая политика России. М.: Государственное издательство социально-экономической литературы, 1947.
   Политическая экономия//Экономическая энциклопедия. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1975.
   Политическая экономия//Экономическая энциклопедия. Т. 3. М.: Советская энциклопедия, 1979.
   Политическая экономия//Экономическая энциклопедия. Т. 4. М.: Советская энциклопедия, 1980.
   Похлебкин В.В. Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах и фактах. Вып. 1. Ведомства внешней политики и их руководители. Справочник. М.: Международные отношения, 1992.
   Пред А. Пространственно-временная концепция Хегерстранда и ее значение//Новые идеи в географии. Вып. 4. Географические аспекты экологии человека/под ред. Ю.В. Медведкова. М.: Прогресс, 1979.
   Приваловская Г. А., Рунова Т.Г. Территориальная организация промышленности и природные ресурсы СССР. М.: Наука, 1980.
   Приваловская Г. А. Некоторые особенности формирования внутренней территориально-производственной структуры Среднего Приобья// Вопросы географии. Территориально-производственные комплексы. 1970. Сб. 80. С. 231–241.
   Рабцевич В. В. Управление городами в Сибири последней четверти XVIII – первой половины XIX в. //Сибирские города XVII – начала XIX века. Новосибирск: Наука, 1981. С. 155–173.
   Родоман Б. Б. Поляризация ландшафта как средство сохранения биосферы и рекреационных ресурсов//Ресурсы, среда, расселение. М.: Наука, 1974. С. 150–162.
   Родоман Б. Б. Основные процессы пространственной дифференциации //Вестник МГУ. Сер. Геогр. 1970. № 5. С. 22–30.
   Рокот В. Князь Русской Америки Д.П. Максутов. М.: Центрполиграф, 2007.
   РОССІЯ: Энциклопедический словарь. Л.: Лениздат, 1991.
   Россия на мировых рынках традиционной и новой энергетики /под общ. ред. С. А. Ситаряна. М.: ЛИБРОКОМ, 2009.
   Семенов-Тян-Шанский В.П. Район и страна. М.; Л.: ГИЗ, 1928.
   Сибирь в составе Российской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2007.
   Симонов К. Энергетическая сверхдержава. М.: Алгоритм, 2006.
   Синцеров Л.М. Ритмы глобальной интеграции//Экономическая география мирового развития. XX век. СПб.: Алетейя, 2003.
   Синцеров Л.М. Революция на транспорте, в средствах связи и образование мирового хозяйства на рубеже XIX и XX веков//География мирового развития. Вып. 2/под ред. Л.М. Синцерова. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2010. С. 126–142.
   Слука Н.А. Парадоксы миграционного движения населения в глобальных городах//География мирового развития. Вып. 2/под ред. Л. М. Синцерова. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2010. С. 143–158.
   Соборное Уложение 1649 г.: Текст. Комментарии/подгот. текста Л.И. Ивановой; коммент. Г.В. Абрамовича, А.Г. Манькова, В.Н. Миронова. Л.: Наука, 1987.
   Современный рынок золота/под ред. В. И. Букато и М.Х. Лапидуса. М.: Финансы и статистика, 2004.
   Сокольский В.М. Международное разделение труда в химической индустрии сквозь призму центро-периферической парадигмы//География мирового развития. Вып. 2/под ред. Л.М. Синцерова. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2010. С. 312–330.
   Соловьев Ю. Б. Русские банки и французский капитал в конце XIX века // Французский ежегодник. 1974. М., 1976.
   Соломонов Б. В., Кузнецов Н.А., Золотарев А.Н. Сто великих кораблей. М.: Вече, 2012.
   Стародуброская И.В., May В. А. Великие революции от Кромвеля до Путина. М.: Вагриус, 2004.
   Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции. М.: Мысль, 2003.
   Струмилин С. Г. Очерки экономической истории России и СССР. М.: Экономика, 1966.
   Судо М.М., Судо Р.М. Нефть и углеводородные газы в современном мире. М.: Издательство ЛКИ, 2008.
   Тапскотт Д. Электронно-цифровое общество. М.: Рефл-бук, 1999.
   Тимошенко А. И. История идей экономического развития Сибири в 1920-е годы//ЭКО. 1993. № 6. С. 124–138.
   Титов А.В. Медиарынок в мировой экономике: российские перспективы. М.: Научная книга, 2006.
   Тихонов Г.И. Южно-Таджикский ТПК: опыт, проблемы, предложения//Экономика и организация промышленного производства. 1985. № 4. С. 91–100.
   Трейвиш А. И. Город, район, страна и мир. Развитие России глазами страноведа. М.: Новый хронограф, 2009.
   Фицджеральд Ч. История Китая. М.: Центрполиграф, 2004.
   Хаггет П. География: синтез современных знаний/пер. с англ. М.: Прогресс, 1979.
   Хазанова В.Э. Советская архитектура первой пятилетки: Проблемы города будущего. М.: Наука, 1980.
   Хегерстранд Т. География и изучение взаимодействия природы и общества//Научно-техническая революция и география. XXIII Международный географический конгресс: материалы общего симпозиума № 4 «Задачи географической науки в условиях современной научно-технической революции». М.: Прогресс, 1978.
   Ципоруха М.И. Покорение Сибири. От Ермака до Беринга. М.: Вече, 2004.
   Ципоруха М.И. Российские мореходы. М.: Познавательная книга плюс, 2002.
   Широкорад А.Б. Россия и Германия. История военного сотрудничества. М.: Вече, 2007.
   Широкорад А. Б. Россия и Китай. Конфликты и сотрудничество. М.: Вече, 2004.
   Шишов В. А. Витте. Финансовый гений последних Романовых. М.: Вече, 2004.
   Щедровицкий Г.П. Исходные представления и категориальные средства теории деятельности //Щедровицкий Г.П. Избранные труды. М.: Школа культурной политики, 1995. С. 233–280.
   Экономидес М., Олини Р. Цвет нефти. Крупнейший мировой бизнес: история, деньги, политика. М.: Олимп-Бизнес, 2004.
   Экономическое районирование СССР: сборник материалов и статей (1917–1929 гг.)/под ред. Г.М. Кржижановского. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957.

Александр Борисович Савченко Территориальное развитие России как ведущего экспортера на глобальных сырьевых рынках