Кондратий Рылеев
Стихотворения

//-- (Лирика декабристов) --//

К временщику

//-- (Подражание Персиевой сатире «К Рубеллию») --//

     Надменный временщик, и подлый и коварный,
     Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
     Неистовый тиран родной страны своей,
     Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!
     Ты на меня взирать с презрением дерзаешь
     И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
     Твоим вниманием не дорожу, подлец;
     Из уст твоих хула – достойных хвал венец!
     Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!
     Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,
     Коль сам с презрением я на тебя гляжу
     И горд, что-чувств твоих в себе не нахожу?
     Что сей кимвальный звук твоей мгновенной славы?
     Что власть ужасная и сан твой величавый?
     Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой,
     Чем с низкими страстьми и подлою душой
     Себя, для строгого своих сограждан взора,
     На суд их выставлять, как будто для позора!
     Когда во мне, когда нет доблестей прямых,
     Что пользы в сане мне и в почестях моих?
     Не сан, не род – одни достоинства почтенны;
     Сеян! и самые цари без них – презренны,
     И в Цицероне мной не консул – сам он чтим
     За то, что им спасен от Катилины Рим…
     О муж, достойный муж! почто не можешь, снова
     Родившись, сограждан спасти от рока злого?
     Тиран, вострепещи! родиться может он,
     Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон!
     О, как на лире я потщусь того прославить,
     Отечество мое кто от тебя избавит!
     Под лицемерием ты мыслишь, может быть,
     От взора общего причины зла укрыть…
     Не знаю о своем ужасном положеньи,
     Ты заблуждаешься в несчастном ослепленьи,
     Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,
     Но свойства злобные души не утаишь.
     Твои дела тебя изобличат народу;
     Познает он – что ты стеснил его свободу,
     Налогом тягостным довел до нищеты,
     Селения лишил их прежней красоты…
     Тогда вострепещи, о временщик надменный!
     Народ тиранствами ужасен разъяренный!
     Но если злобный рок, злодея полюбя,
     От справедливой мзды и сохранит тебя,
     Все трепещи, тиран! За зло и вероломство
     Тебе свой приговор произнесет потомство!


   1820

А. П. Ермолову

     Наперсник Марса и Паллады!
     Надежда сограждан, России верный сын,
     Ермолов! Поспеши спасать сынов Эллады,
     Ты, гений северных дружин!
     Узрев тебя, любимец славы,
     По манию твоей руки,
     С врагами лютыми, как вихрь, на бой кровавый
     Помчатся грозные полки
     И, цепи сбросивши панического страха,
     Как феникс молодой,
     Воскреснет Греция из праха
     И с древней доблестью ударит за тобой!..
     Уже в отечестве потомков Фемистокла
     Повсюду подняты свободы знамена,
     Геройской кровию земля промокла
     И трупами врагов удобрена!
     Проснулися вздремавшие перуны,
     Отовсюду храбрые текут!
     Теки ж, теки и ты, о витязь юный,
     Тебя все ратники, тебя победы ждут…

   1821

Гражданское мужество

//-- Ода --//

     Кто этот дивный великан,
     Одеян светлою бронею,
     Чело покойно, стройный стан,
     И весь сияет красотою?
     Кто сей, украшенный венком,
     С мечом, весами и щитом,
     Презрев врагов и горделивость,
     Стоит гранитною скалой
     И давит сильною пятой
     Коварную несправедливость?
     Не ты ль, о мужество граждан,
     Неколебимых, благородных,
     Не ты ли гений древних стран,
     Не ты ли сила душ свободных,
     О доблесть, дар благих небес,
     Героев мать, вина чудес,
     Не ты ль прославила Катонов,
     От Катилины Рим спасла
     И в наши дни всегда была
     Опорой твердою законов.
     Одушевленные тобой,
     Презрев врагов, презрев обиды,
     От бед спасали край родной,
     Сияя славой, Аристиды;
     В изгнании, в чужих краях
     Не погасали в их сердцах
     Любовь к общественному благу,
     Любовь к согражданам своим:
     Они благотворили им
     И там, на стыд ареопагу.
     Ты, ты, которая везде
     Была народных благ порукой;
     Которой славны на суде
     И Панин наш и Долгорукой:
     Один, как твердый страж добра,
     Дерзал оспоривать Петра;
     Другой, презревши гнев судьбины
     И вопль и клевету врагов,
     Совет опровергал льстецов
     И был столпом Екатерины.
     Велик, кто честь в боях снискал
     И, страхом став для чуждых воев,
     К своим знаменам приковал
     Победу, спутницу героев!
     Отчизны щит, гроза врагов,
     Он достояние веков;
     Певцов возвышенные звуки
     Прославят подвиги вождя,
     И, юношам об них твердя,
     В восторге затрепещут внуки.
     Как полная луна порой,
     Покрыта облаками ночи,
     Пробьет внезапно мрак густой
     И путникам заблещет в очи
     Так будет вождь, сквозь мрак времен,
     Сиять для будущих племен;
     Но подвиг воина гигантский
     И стыд сраженных им врагов
     В суде ума, в суде веков
     Ничто пред доблестью гражданской.
     Где славных не было вождей,
     К вреду законов и свободы?
     От древних лет до наших дней
     Гордились ими все народы;
     Под их убийственным мечом
     Везде лилася кровь ручьем.
     Увы, Аттил, Наполеонов
     Зрел каждый век своей чредой:
     Они являлися толпой…
     Но много ль было Цицеронов?..
     Лишь Рим, вселенной властелин.
     Сей край свободы и законов,
     Возмог произвести один
     И Брутов двух и двух Катонов.
     Но нам ли унывать душой,
     Когда еще в стране родной,
     Один из дивных исполинов
     Екатерины славных дней,
     Средь сонма избранных мужей
     В совете бодрствует Мордвинов?
     О, так, сограждане, не нам
     В наш век роптать на провиденье
     Благодаренье небесам
     За их святое снисхожденье!
     От них, для блага русских стран,
     Муж добродетельный нам дан;
     Уже полвека он Россию
     Гражданским мужеством дивит;
     Вотще коварство вкруг шипит
     Он наступил ему на выю.
     Вотще неправый глас страстей
     И с злобой зависть, козни строя,
     В безумной дерзости своей
     Чернят деяния героя.
     Он тверд, покоен, невредим,
     С презрением внимая им,
     Души возвышенной свободу
     Хранит в советах и суде
     И гордым мужеством везде
     Подпорой власти и народу.
     Так в грозной красоте стоит
     Седой Эльбрус в тумане мглистом:
     Вкруг буря, град и гром гремит,
     И ветр в ущельях воет с свистом,
     Внизу несутся облака,
     Шумят ручьи, ревет река;
     Но тщетны дерзкие порывы:
     Эльбрус, кавказских гор краса,
     Невозмутим, под небеса
     Возносит верх свой горделивый.

   1823

Я ль буду в роковое время

     Я ль буду в роковое время
     Позорить гражданина сан
     И подражать тебе, изнеженное племя
     Переродившихся славян?
     Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,
     В постыдной праздности влачить свой век младой
     И изнывать кипящею душой
     Под тяжким игом самовластья.
     Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,
     Постигнуть не хотят предназначенье века
     И не готовятся для будущей борьбы
     За угнетенную свободу человека.
     Пусть с хладною душой бросают хладный взор
     На бедствия своей отчизны.
     И не читают в них грядущий свой позор
     И справедливые потомков укоризны.
     Они раскаются, когда народ, восстав,
     Застанет их в объятьях праздной неги
     И, в бурном мятеже ища свободных прав,
     В них не найдет ни Брута, ни Риеги.

   1824

Стансы

   (К А. Б<естуже>ву)

     Не сбылись, мой друг, пророчества
     Пылкой юности моей:
     Горький жребий одиночества
     Мне сужден в кругу людей.
     Слишком рано мрак таинственный
     Опыт грозный разогнал.
     Слишком рано, друг единственный,
     Я сердца людей узнал.
     Страшно дней не ведать радостных,
     Быть чужим среди своих,
     Но ужасней истин тягостных
     Быть сосудом с дней младых.
     С тяжкой грустью, с черной думою
     Я с тех пор один брожу
     И могилою угрюмою
     Мир печальный нахожу.
     Всюду встречи безотрадные!
     Ищешь, суетный, людей,
     А встречаешь трупы хладные
     Иль бессмысленных детей…

   1824

К N. N.

     Ты посетить, мой друг, желала
     Уединенный угол мой,
     Когда душа изнемогала
     В борьбе с болезнью роковой.
     Твой милый взор, твой взор волшебный
     Хотел страдальца оживить,
     Хотела ты покой целебный
     В взволнованную душу влить.
     Твое отрадное участье,
     Твое вниманье, милый друг,
     Мне снова возвращают счастье
     И исцеляют мой недуг.
     Я не хочу любви твоей,
     Я не могу ее присвоить;
     Я отвечать не в силах ей,
     Моя душа твоей не стоит.
     Полна душа твоя всегда
     Одних прекрасных ощущений,
     Ты бурных чувств моих чужда,
     Чужда моих суровых мнений.
     Прощаешь ты врагам своим,
     Я не знаком с сим чувством нежным
     И оскорбителям моим
     Плачу отмщеньем неизбежным.
     Лишь временно кажусь я слаб,
     Движеньями души владею;
     Не христианин и не раб,
     Прощать обид я не умею.
     Мне не любовь твоя нужна,
     Занятья нужны мне иные:
     Отрадна мне одна война,
     Одни тревоги боевые.
     Любовь никак нейдет на ум:
     Увы! моя отчизна страждет,
     Душа в волненьи тяжких дум
     Теперь одной свободы жаждет.

   1824 или 1825

Бестужеву

     Хоть Пушкин суд мне строгий произнес
     И слабый дар, как недруг тайный, взвесил,
     Но от того, Бестужев, еще нос
     Я недругам в угоду не повесил.
     Моя душа до гроба сохранит
     Высоких дум кипящую отвагу;
     Мой друг! Недаром в юноше горит
     Любовь к общественному благу!
     В чью грудь порой теснится целый свет,
     Кого с земли восторг души уносит,
     Назло врагам тот завсегда поэт,
     Тот славы требует, не просит.
     Так и ко мне, храня со мной союз,
     С улыбкою и с ласковым приветом
     Слетит порой толпа вертлявых муз,
     И я вдруг делаюсь поэтом.

   1825

Иван Сусанин

     «Куда ты ведешь нас?.. не видно ни зги!
     Сусанину с сердцем вскричали враги:
     – Мы вязнем и тонем в сугробинах снега;
     Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега.
     Ты сбился, брат, верно, нарочно с пути;
     Но тем Михаила тебе не спасти!
     Пусть мы заблудились, пусть вьюга бушует,
     Но смерти от ляхов ваш царь не минует!..
     Веди ж нас, – так будет тебе за труды;
     Иль бойся: не долго у нас до беды!
     Заставил всю ночь нас пробиться с метелью…
     Но что там чернеет в долине за елью?»
     «Деревня! – сарматам в ответ мужичок:
     Вот гумна, заборы, а вот и мосток.
     За мною! в ворота! – избушечка эта
     Во всякое время для гостя нагрета.
     Войдите – не бойтесь!» – «Ну, то-то, москаль!..
     Какая же, братцы, чертовская даль!
     Такой я проклятой не видывал ночи,
     Слепились от снегу соколии очи…
     Жупан мой – хоть выжми, нет нитки сухой!
     Вошед, проворчал так сармат молодой.
     Вина нам, хозяин! мы смокли, иззябли!
     Скорей!.. не заставь нас приняться за сабли!»
     Вот скатерть простая на стол постлана;
     Поставлено пиво и кружка вина,
     И русская каша и щи пред гостями,
     И хлеб перед каждым большими ломтями.
     В окончины ветер, бушуя, стучит;
     Уныло и с треском лучина горит.
     Давно уж за полночь!.. Сном крепким объяты,
     Лежат беззаботно по лавкам сарматы.
     Все в дымной избушке вкушают покой;
     Один, настороже, Сусанин седой
     Вполголоса молит в углу у иконы
     Царю молодому святой обороны!..
     Вдруг кто-то к воротам подъехал верхом.
     Сусанин поднялся и в двери тайком…
     «Ты ль это, родимый?.. А я за тобою!
     Куда ты уходишь ненастной порою?
     За полночь… а ветер еще не затих;
     Наводишь тоску лишь на сердце родных!»
     «Приводит сам бог тебя к этому дому,
     Мой сын, поспешай же к царю молодому,
     Скажи Михаилу, чтоб скрылся скорей.
     Что гордые ляхи, по злобе своей,
     Его потаенно убить замышляют
     И новой бедою Москве угрожают!
     Скажи, что Сусанин спасает царя,
     Любовью к отчизне и вере горя.
     Скажи, что спасенье в одном лишь побеге
     И что уж убийцы со мной на ночлеге».
     «Но что ты затеял? подумай, родной!
     Убьют тебя ляхи… Что будет со мной?
     И с юной сестрою и с матерью хилой?»
     «Творец защитит вас святой своей силой.
     Не даст он погибнуть, родимые, вам:
     Покров и помощник он всем сиротам.
     Прощай же, о сын мой, нам дорого время;
     И помни: я гибну за русское племя!»
     Рыдая, на лошадь Сусанин младой
     Вскочил и помчался свистящей стрелой.
     Луна между тем совершила полкруга;
     Свист ветра умолкнул: утихнула вьюга.
     На небе восточном зарделась заря,
     Проснулись сарматы – злодеи царя.
     «Сусанин! – вскричали, – что молишься богу?
     Теперь уж не время – пора нам в дорогу!»
     Оставив деревню шумящей толпой,
     В лес темный вступают окольной тропой.
     Сусанин ведет их… Вот утро настало,
     И солнце сквозь ветви в лесу засияло:
     То скроется быстро, то ярко блеснет.
     То тускло засветит, то вновь пропадет.
     Стоят не шелохнясь и дуб и береза,
     Лишь снег под ногами скрипит от мороза,
     Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит,
     И дятел дуплистую иву долбит.
     Друг за другом идут в молчаньи сарматы;
     Все дале и дале седой их вожатый.
     Уж солнце высоко сияет с небес
     Всё глуше и диче становится лес!
     И вдруг пропадает тропинка пред ними:
     И сосны и ели, ветвями густыми
     Склонившись угрюмо до самой земли,
     Дебристую стену из сучьев сплели.
     Вотще настороже тревожное ухо:
     Все в том захолустье и мертво и глухо…
     «Куда ты завел нас?» – лях старый вскричал.
     «Туда, куда нужно! – Сусанин сказал. —
     Убейте! замучьте! – моя здесь могила!
     Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!
     Предателя, мнили, во мне вы нашли:
     Их нет и не будет на Русской земли!
     В ней каждый отчизну с младенчества любит
     И душу изменой свою не погубит».
     «Злодей! – закричали враги, закипев, —
     Умрешь под мечами!»
     «Не страшен ваш гнев!
     Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело,
     И радостно гибнет за правое дело!
     Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
     Не дрогнув, умру за царя и за Русь!»
     «Умри же! – сарматы герою вскричали,
     И сабли над старцем, свистя, засверкали! —
     Погибни, предатель! Конец твой настал!»
     И твердый Сусанин весь в язвах упал!
     Снег чистый чистейшая кровь обагрила:
     Она для России спасла Михаила!


   1822

Волынский

     «Не тот отчизны верный сын,
     Не тот в стране самодержавья
     Царю полезный гражданин,
     Кто раб презренного тщеславья!
     Пусть будет муж совета он
     И мученик позорной казни.
     Стоять за правду и закон,
     Как Долгорукий, без боязни.
     Пусть будет он, дыша войной,
     Врагам, в часы кровавой брани,
     Неотразимою грозой,
     Как покорители Казани.
     Пусть удивляет… Но когда
     Он все творит то из тщеславья
     Беда несчастному, беда!
     Он сын не славы, а бесславья.
     Глас общий цену даст делам,
     Изобличатся вероломства
     И на проклятие векам
     Предастся раб сей от потомства.
     Не тот отчизны верный сын,
     Не тот в стране самодержавья
     Царю полезный гражданин,
     Кто раб презренного тщеславья!
     Но тот, кто с гордыми в борьбе,
     Наград не ждет и их не просит,
     И, забывая о себе,
     Всё в жертву родине приносит.
     Против тиранов лютых тверд,
     Он будет и в цепях свободен,
     В час казни правотою горд
     И вечно в чувствах благороден.
     Повсюду честный человек,
     Повсюду верный сын отчизны,
     Он проживет и кончит век,
     Как друг добра, без укоризны.
     Ковать ли станет на граждан
     Пришлец иноплеменный цепи:
     Он на него – как хищный вран,
     Как вихрь губительный из степи!
     И хоть падет – но будет жив
     В сердцах и памяти народной
     И он и пламенный порыв
     Души прекрасной и свободной.
     Славна кончина за народ!
     Певцы, герою в воздаянье,
     Из века в век, из рода в род
     Передадут его деянье.
     Вражда к неправде закипит
     Неукротимая в потомках
     И Русь священная узрит
     Неправосудие в обломках».
     Так, сидя в крепости, в цепях,
     Волынский думал справедливо;
     Душою чист и прав в делах,
     Свой жребий нес он горделиво.
     Стран северных отважный сын,
     Презрев и казнью и Бироном,
     Дерзнул на пришлеца один
     Всю правду высказать пред троном.
     Открыл царице корень зла,
     Любимца гордого пороки,
     Его ужасные дела,
     Коварный ум и нрав жестокий.
     Свершил, исполнил долг святой.
     Открыл вину народных бедствий
     И ждал с бестрепетной душой
     Деянью правому последствий.
     Не долго, вольности лишен,
     Герой влачил свои оковы;
     Однажды вдруг запоров звон
     И входит страж к нему суровый.
     Проник – и, осенясь крестом,
     Сказал: «За истину святую
     И казнь мне будет торжеством!
     Я мнил спасти страну родную.
     Пусть жертвой клеветы умру!
     Что мне врагов коварных злоба?
     Я посвящал себя добру
     И верен правде был до гроба!»
     В его очах при мысли сей
     Сверкнула с гордостью отвага;
     И бодро из тюрьмы своей
     Шел друг общественного блага.
     Притек… увидел палача
     И голову склонил без страха.
     Сверкнуло лезвие меча
     И кровью освятилась плаха!
     Сыны отечества! в слезах
     Ко храму древнему Самсона!
     Там за оградой, при вратах,
     Почиет прах врага Бирона!
     Отец семейства! приведи
     К могиле мученика сына;
     Да закипит в его груди
     Святая ревность гражданина!
     Любовью к родине дыша,
     Да всё для ней он переносит
     И, благородная душа,
     Пусть личность всякую отбросит.
     Пусть будет чести образцом,
     За страждущих – железной грудью,
     И вечно заклятым врагом
     Постыдному неправосудью.

   1821 или 1822

Державин

   Н.И. Гнедичу

     С дерев валится желтый лист,
     Не слышно птиц в лесу угрюмом,
     В полях осенних ветров свист,
     И плещут волны в берег с шумом.
     Над Хутынским монастырем
     Приметно солнце догорало,
     И на главах златым лучом,
     Из туч прокравшись, трепетало.
     Какой-то думой омрачен,
     Младый певец бродил в ограде;
     Но вдруг остановился он,
     И заблистал огонь во взгляде:
     «Что вижу я?.. на сих брегах,
     Он рек, – для севера священный
     Державина ль почиет прах
     В обители уединенной?»
     И засияли, как росой,
     Слезами юноши ресницы,
     И он с удвоенной тоской
     Сел у подножия гробницы;
     И долго молча он сидел,
     И, мрачною тревожим думой,
     Певец задумчивый глядел
     На грустный памятник угрюмо.
     Но вдруг, восторженный, вещал:
     «Что я напрасно здесь тоскую?
     Наш дивный бард не умирал:
     Он пел и славил Русь святую!
     Он выше всех на свете благ
     Общественное благо ставил
     И в огненных своих стихах
     Святую добродетель славил.
     Он долг певца постиг вполне,
     Он свить горел венок нетленный,
     И был в родной своей стране
     Органом истины священной.
     Везде певец народных благ,
     Везде гонимых оборона
     И зла непримиримый враг,
     Он так твердил любимцам трона:
     «Вельможу должны составлять
     Ум здравый, сердце просвещенно!
     Собой пример он должен дать,
     Что звание его священно;
     Что он орудье власти есть.
     Всех царственных подпора зданий;
     Должны быть польза, слава, честь
     Вся мысль его, цель слов, деяний».
     О, так! нет выше ничего
     Предназначения поэта:
     Святая правда – долг его,
     Предмет – полезным быть для света.
     Служитель избранный творца,
     Не должен быть ничем он связан;
     Святей, высокий сан певца
     Он делом оправдать обязан.
     Ему неведом низкий страх;
     На смерть с презрением взирает
     И доблесть в молодых сердцах
     Стихом правдивым зажигает.
     Над ним кто будет властелин?
     Он добродетель свято ценит
     И ей нигде, как верный сын,
     И в думах тайных не изменит.
     Таков наш бард Державин был,
     Всю жизнь он вел борьбу с пороком;
     Судьям ли правду говорил.
     Он так гремел с святым пророком:
     «Ваш долг на сильных не взирать.
     Без помощи, без обороны
     Сирот и вдов не оставлять
     И свято сохранять законы.
     Ваш долг несчастным дать покров.
     Всегда спасать от бед невинных.
     Исторгнуть бедных без оков,
     От сильных защищать бессильных».
     Певцу ли ожидать стыда
     В суде грядущих поколений?
     Не осквернит он никогда
     Порочной мыслию творений.
     Повсюду правды верный жрец,
     Томяся жаждой чистой славы,
     Не станет портить он сердец
     И развращать народа нравы.
     Поклонник пламенный добра.
     Ничем себя не опорочит
     И освященного пера
     В нечестьи буйном не омочит.
     Творцу ли гимн святой звучит
     Его восторженная лира
     Словами он, как гром, гремит,
     И вторят гимн народы мира.
     О, как удел певца высок!
     Кто в мире с ним судьбою равен?
     Откажет ли и самый рок
     Тебе в бессмертии, Державин?
     Ты прав, певец: ты будешь жить.
     Ты памятник воздвигнул вечный,
     Его не могут сокрушить
     Ни гром, ни вихорь быстротечный».
     Певец умолк – и тихо встал;
     В нем сердце билось, и в волненьи,
     Вздохнув, он, отходя, вещал
     В каком-то дивном исступленьи:
     «О, пусть не буду в гимнах я,
     Как наш Державин, дивен, громок,
     Лишь только б мыслил про меня
     Мой образованный потомок:
     «Парил он мыслию в веках,
     Седую вызывая древность,
     И воспалял в младых сердцах
     К общественному благу ревность!»

   1822

Примечания

   К ВРЕМЕНЩИКУ. Направлено против всесильного фаворита Александра I графа Аракчеева (1769 – 1834). По словам Н. А. Бестужева, «это был первый удар, нанесенный Рылеевым самодержавию». Кимвальный звук. Кимвалы – музыкальный инструмент (тарелки). Сеян (ум. 31) – начальник гвардии в Риме, казненный за подготовку заговора против императора Тиберия. Марк Туллий Цицерон (106-43 до н. э.) – римский оратор и государственный деятель, в 63 г. до н. э. разоблачил заговор Люция Сергия Катилины (108-62 до н. э.). Гай Лонгин Кассий (ум. 41 до н. э.), Марк Юний Брут (85-42 до н. э.), Катон Младший или Утический (95-47 до н. э.) – поборники республики, борцы против диктатуры Цезаря. Селения лишил их прежней красоты. – Намек на военные поселения, созданные Аракчеевым.
   А. П. ЕРМОЛОВУ. Написано в связи со слухами, что генерал Алексей Петрович Ермолов (1777-1861), пользовавшийся популярностью среди декабристов и намеченный ими в члены будущего временного правительства, назначается командующим армией, которая поддержит борьбу греков против турецкого владычества. Паллада – Афина, богиня мудрости и богиня-воительница. Феникс – волшебная птица, сгоравшая и возрождавшаяся из пепла. Фемистокл (ок. 514-449 до н. э.) – греческий политический деятель и полководец.
   ГРАЖДАНСКОЕ МУЖЕСТВО. Посвящено графу Николаю Семеновичу Мордвинову (1754-1845), оппозиционно настроенному государственному деятелю, намечавшемуся декабристами в члены будущего временного правительства. Катоны: Катон Марк Публий Старший (234-149 до н. э.) – римский полководец и политический деятель и Катон Младший. Аристиды – здесь: мужественные и справедливые деятели. Аристид (540-467 до н. э.) – афинский политический деятель и полководец. Ареопаг верховное судилище Афинской республики. Никита Иванович Панин (1718-1783) и Яков Федорович Долгорукий (1659-1720) – либерально-дворянские государственные деятели, которых Рылеев считал политическими предшественниками Мордвинова. Аттила (ум. 453) – вождь гуннов, опустошавших Западную Европу. Бруты: Люций Юний Брут (VI – V вв. до н. э.) – легендарный создатель Римской республики и Марк Юний Брут.
   «Я ЛЬ БУДУ В РОКОВОЕ ВРЕМЯ…» Рафаэль Риего-и-Нуньес (1785-1823) – вождь испанской революции 1820 г., казненный после ее поражения.
   БЕСТУЖЕВУ. Хоть Пушкин суд мне строгий произнес… Имеется в виду критический отзыв Пушкина о «Думах».
   ВОЛЫНСКИЙ. Волынский Артемий Петрович (1689-1740) – государственный деятель, кабинет-министр императрицы Анны Ивановны. Рылеев революционизировал облик Волынского в агитационных целях, заметно отступив при этом от фактов истории. Долгорукий Яков Федорович (1659-1720) – сподвижник Петра I, заслуживший репутацию смелого и независимого человека. Бирон – Эрнст Иоганн (1690-1772) – русский государственный деятель, фаворит императрицы Анны Ивановны.
   ДЕРЖАВИН. Гнедич Николай Иванович (1784-1833) – поэт, переводчик, пользовался авторитетом у Рылеева и других декабристов.

Кондратий Рылеев Стихотворения