-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Алексей Кочетков
|
| У нас в Латинском квартале
-------
Алексей Кочетков
У нас в Латинском квартале
Первая часть повести
«Иду к тебе. 1936–1945»
Редакторы: Инна Кравченко и Татьяна Губина
Общая редакция и примечания Владимира Кочеткова
Переводы с немецкого Марка Циприна

Жаклин
Шаю [1 - Взрывы шума, которыми студенты перебивали лекции.] у нас на агро – в Национальном агрономическом институте – более чем скромные. Лекционный зал института лишь изредка сотрясают веселые дружные крики:
– Блестяще, профессор!
– Гениальный вывод!
– Это делает Вам честь!
С минуту мы восторженно вопим, грохочем ногами, стучим по пюпитрам, которые амфитеатром спускаются вниз. Потому что шуметь – наше традиционное неотъемлемое академическое студенческое право. Потому что все это здорово! Так лучше запоминается. Потому что мы молоды.
А за окнами, за истертыми временем до свинцового блеска окнами, тихая рю Бернар. Окраина Латинского квартала.


Национальный агрономический институт. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Лекционный зал. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Студенты Национального агрономического института (1934 г.). -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Сюзанна Хаас, выпускница Национального агрономического института 1936 г. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Профессор, с обычным для французов красноречием красиво закруглив фразу, привычно призывает нас к порядку. Улыбается, шутя поднимает руки вверх: «Сдаюсь». Шум, так неожиданно возникший, привычно затихает. Занятия, обязательные для нас, лаборантов фитопатологической лаборатории, продолжаются. А я ищу глазами Жаклин.
Да, шаю у нас очень и очень скромные. Все скажут. Таким, скажут поборники древних студенческих традиций, могут довольствоваться только эти неотесанные мужланы-агрономы. У них половина провинциалы и полно метэков (иностранцев). Они один день в Париже, другой – на своих огородиках под Версалем. Ни на су [2 - Французская монета достоинством в 5 сантимов.] выдумки! Далеко им до студентов Сорбонны! Все знают, как одеты медики на их ежегодном балу. Только на профессорах, да и то на тех, кто постарше, римские тоги. Все остальные – в чем мать родила.
Да! Настоящее студенческое веселье только на факультетах Сорбонны! Там и сейчас, в это сумбурное время, чтут настоящие традиции.
К примеру, юристы. У них что ни лекция, то мировая проблема. Роскошный повод пошуметь, поспорить, устроить действительно парижское шаю.
– Вы слышали, что он опять отколол?
– Это возмутительно, позор!
– Значит, хороним?
– Да, да! Немедленно! Он для нас умер!
Назначен день «похорон» опального профессора. Расклеены самодельные изощренно ругательные «траурные» объявления. Имя впавшего в немилость будет предано «анафеме». Это на «панихиде», которой закончатся «похороны». После шутливых, порой остроумных, речей «труды» и «гроб» покойного полетят в Сену.
Попробуйте протолкаться в день «похорон» сквозь густую разноцветную разноязычную стенку молодежи, ближе к краю тротуара. «Пардон! Разрешите?» На бульваре Сан Мишель, а по-нашему бульмише. В первые ряды, где, естественно, медики. Гривастые, размеренно попыхивающие длинными трубками, медики. Их кафе здесь рядом. Они величаво опираются на льнущих к ним расфранченных душистых подруг. Посмотрим, что отчебучат юристы.
Вот с площади Пантеон на бульмиш уже заворачивает костюмированная головная группа их процессии. Рядом с живым парижским ажаном (полицейским) в накидке и с белой резиновой дубинкой под ней – блестящий «мажордом» в треуголке и с белой импозантной булавой. За ним «прелат», который изрыгает богохульственные слова, поглядывая в «требник» – толстенный телефонный справочник.
На пурпурных атласных подушечках несут «ордена» покойного – непотребности мужского и женского пола, вырезанные из моркови и свеклы. За «гробом», не менее игриво оформленным, – боевой конь «усопшего» – какая-нибудь крохотная игрушечная лошадка, которую тянут на толстенном просмоленном морском канате.
А вот и шаю – задорный эксцентричный танец. Его отплясывают «плакальщицы» – девицы из определенного рода заведений, скорее раздетые, чем одетые. Их наняли для процессии, и они старательно выкамаривают – имитируют своих товарок по ремеслу – жриц любви раннего средневековья.
За музыкантами, прочувствованно играющими, одетыми кто во что горазд, толпа орущих студентов.
…Нет что-то Жаклин сегодня на лекции…
Здание, в котором находилось кафе «Дюпон». -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
За процессией вниз по бульмишу – к набережной Сены, мимо популярного студенческого кафе «Дюпон» можно и не ходить. Мимо кафе и шумных, поющих, пахучих днем, улочек кварталов бедноты. Где ночью на любом углу и почти в каждом подъезде мужчину может остановить дамочка в яркой сверкающей кофточке-блузке и плотно облегающей бедра короткой распахнутой сбоку юбке, на высоких звонких каблуках.
– Тю монт, мон коко?! Может быть, поднимемся ко мне, петушок?
За процессией к Сене, где завершатся шуточные «похороны», можно и не ходить. В сущности, это дело юристов.
Но посмотреть на это зрелище все же стоит.
…Нет, Жаклин сегодня на лекцию, очевидно, не придет…
Особенно, если ты совсем недавно в Париже. И попал, как говорится, «с корабля на бал». Из захолустья, с Севера. Из Латвии-«Клятвии» (ах, это где-то у Северного полюса!), которая за годы учебы в Тулузе и из-за недавнего фашистского путча-переворота [3 - Имеется в виду государственный переворот 15 мая 1934 г.], стала чужой и враждебной. И за год военной службы в этой Латвии-«Клятвии» уже забыл, как это можно вот так, всем вместе, беспечно дурачиться и требовать к себе внимания и безнаказанно запруживать проезжую часть бульвара…
И все это, когда в мире твориться такое!
Когда ты страшно рад, что снова во Франции, правда, сейчас совсем ненадолго, снова на свободе, и после казарм, скуки и серости, и всего того, что там увидел, открытым сердцем и ртом ловишь этот бодрящий ветер галльского веселья и свободолюбия. И хочешь перед отъездом домой – в Москву – на настоящую родину, которую всегда помнил и ни на что нигде не менял, тряхнуть стариной и опять почувствовать себя студентом. Но не тулузским, а парижским! Вот это да! Такого, как здесь, у нас, в нашей древней, немного сонной, больше торговой, чем промышленной, но в общем-то нашей студенческой Тулузе, не могли себе позволить даже физики-математики – наши соседи – народ как на подбор отчаянный и буйный…
Да, следует посмотреть на эту процессию еще и потому, что эти беззлобные вспышки студенческого веселья, проявления древних академических традиций в последнее время уже редкость.
В наше сумбурное, тревожное время…
Ох, не придет все-таки сегодня Жаклин!
«Мы накануне решительных схваток… Надо отстоять, укрепить и развить демократию… Народную… В прошлом году мы им сказали решительно: „НЕТ“, – Жаклин всегда делает при этом серьезное лицо, и это ей очень идет. – Тем, кто, как в дурацком рейхе, решили, что пришло их время… О! У нас в феврале здесь в Париже с фашистами дрались не на шутку… Не то что у вас там в Тулузе».
Ладно, я не обидчив. Я, как все мы, встревожен. Особенно после всего увиденного сначала в казарме, а потом, проездом в Берлине: успехами глупенького шовинизма, преследованием инакомыслящих, бряцаньем оружия.
Гудит растревоженный Латинский квартал. Причин для волнения уйма. В стране экономический спад, безработица, коррупция. А там – реваншистский вермахт, однопартийная диктатура. И книги на кострах! Вождизм! И все это на границе с беспечной Францией-победительницей.
Все чаще здесь ссоры и раздоры. На факультетах, в кафе, на собраниях.
– Бедная Франция! Довели проклятые политиканы!
– Не мы одни против Гитлера!
– Военное превосходство – вот что нам нужно. Единство!
– Линия Мажино [4 - Система французских укреплений на границе с Германией.]! Эх, кролик! Это же линия имажинер [5 - Воображаемая.] (игра слов).
– Нет, Франция сильна своей демократией, свободой…
– Свободой бастовать?
– Когда надо!
– Когда не надо!
– Ставленник Гитлера, кагуляр [6 - Член тайной профашистской Секретной организации национально-революционного действия.]…
– Агент Москвы!
… И в воздух летят сорванные береты, мелькают палки…
//-- * * * --//
А в нашей лаборатории тепло и тихо. Тепло, как в теплице, и тихо, как на захватывающей лекции перед очередной рекреацией [7 - Рекреация – перемена, перерыв между занятиями.].
Только за соседним столиком позвякивают пробирки, склянки. Как всегда по утрам – с тех пор, как я здесь, с октября тридцать пятого.
Фитопатологическая лаборатория Национального агрономического института. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Недолго листаю пухлую тетрадь. Торопливые прерывистые записи… лекции, лекции-гипотезы, положения, результаты опытов. Формулы, формулы без конца. И снова задумываюсь.
«Почти пятую часть урожая отнимают у человечества болезни культурных растений…» – из лекций профессора Бертрана [8 - Габриэль Бертран (17 мая 1867 – 20 июня 1962) – известный французский биохимик, профессор, академик. С 1905 по 1936 г. – профессор факультета наук Сорбонны, с 1900 по 1962 г. – научный сотрудник Института Пастера.], нашего шефа. Сейчас скрипнет дверь и начнется утренний обход. Он опять, наверное, будет жаловаться: не дают средств на развертывание исследований.
Габриэль Бертран. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Медаль, отлитая к 50-летию его научной деятельности в 1938 г.
Нет, все же чудесно, что специализируюсь в Национальном! Как часто об этом мечтал. Там, на последнем курсе агро – в Тулузе, но чаще – на военной службе в Латвии-«Клятвии». Где-нибудь в карауле, на отдаленном от крепости пороховом складе. Снимешь тяжеленную немецкую каску, усядешься на нее поудобнее, надоевшую английскую винтовку, прозванную «Розенфельд кундзе [9 - Госпожа Розенфельд (винтовка «Росс-Енфилд» образца 1914 года).]» – к стенке порохового погреба-склада, и начинаются сны наяву!.. Чудесно! Диплом агронома и специальность фитопатолога. Солидно! А какой простор для деятельности там, на родине, на благо человека в борьбе со злом!
Вот только время летит. А ведь вот-вот получу благоприятный ответ. Из Советского консульства в Риге. А годы идут. И как-никак – двадцать четвертый. Надо стремительнее, энергичнее нагонять упущенное за этот потерянный год, год игры в солдатики. Энергичнее, настойчивее, со всей страстностью – нагонять, вбирать, абсорбировать.
Конечно, кое-что в моем активе есть. Доклад о советской агробиологии прошел гладко («па маль» – неплохо – вердикт шефа). Но до отдачи еще далеко, отдачи будущего исследователя. Знаю, знаю, надо бы побольше дисциплинированности ума, усидчивости и знаний, навыков, опыта.
А тут еще новая моя страсть – политика. Как с ней быть? Существует ведь основной курс, курс немедленного облагодетельствования человечества. Путем замены прогнившего капитализма, освобождения трудящихся. А буржуев – их на изолированный остров, пусть трудятся. Курс на пролетарскую революцию. Путем всеобщей политической стачки.
И как все это соединить, как слить – любовь к науке и эту страсть, научную объективность и политическую нетерпимость – ненависть к врагам пролетариата, любовь и ненависть.
И что перевесит? Что будет первенствовать?.. Нет, к черту сомнения. Живу, значит, чувствую. Люблю и ненавижу. Их можно объединить – мечту и борьбу. На то я и комсомолец. И недавно выбран в бюро нашей секции.
Мне только так казалось, что здесь, как в нашей тихой Тулузе, политика – за порогом института. Так казалось первое время. Пока не увидел кимовские [10 - Коммунистический интернационал молодежи (КИМ) – международная молодежная организация, секция Коминтерна, существовавшая с 1919 по 1943 г.] значки. У Жаклин, еще у немногих коллег. Пока не узнал, каких политических взглядов мой коллега – второй лаборант.
Так казалось, что там за окнами института – борьба, рознь, кризисы, забастовки, а здесь – Храм Науки – свой монастырь, свой устав, свои сенсации.
А в действительности та же рознь, та же борьба – на каждом шагу. За внешней вежливой благожелательностью – отчужденная настороженность. Метэк – что ему здесь надо? Бедная Франция… засилие красных… понаехали со всех сторон делать у нас революцию…
Вот нас всего двое, но мы уже непримиримые враги. Не то чтобы дружить – разговаривать не о чем с монархистом, с отпетым реакционером. Нет, до чего противный тип. Тонкие усики по последней моде. Ни налета загара на надменном лице – настоящий буржуй.
…Только среди своих и отходишь… Зашел тогда разговор – когда знакомились… единственный и последний… не о температуре в шкафах или составе агара [11 - Агар-агар – продукт, получаемый из водорослей, образующий в водных растворах плотный студень.] в чашках Петри [12 - Чашка Петри – лабораторная посуда в форме невысокого плоского цилиндра, закрывающаяся крышкой подобной же формы, но несколько большего диаметра. Ее изобрел в 1877 г. немецкий бактериолог Юлиус Рихард Петри. Чашки Петри широко используются в микробиологии для культивирования колоний микроорганизмов. Для этой цели чашка Петри заполняется слоем питательной среды, на который производят посев культуры микроорганизмов.] … как в последнее время, а о другом…
О том, куда я после специализации собираюсь… домой, в Латвию? Или… в колонии? Мерси [13 - Спасибо.]! Я поеду в Москву… О-o-o-o! В Москву… к большевикам!… Усики передернулись и глаза помутнели, колючими такими стали, как иголки под ногти. А после паузы, уже со злорадством (невежда!): «А Вас там прямо в подвал ГПУ [14 - ГПУ – Государственное политическое управление при Народном комиссариате внутренних дел. Было создано 6 февраля 1922 г. для обеспечения государственной безопасности, борьбы с контрреволюцией, шпионажем и чуждыми Советской власти элементами.]!» Ведь вот же до чего он распропагандирован! Наверное, никак аннулированных царских долгов забыть не может… золотого займа царю Гороху… у его батюшки, видите ли, акции русского займа… а кровь наших армий [15 - В 1916 г. по просьбе союзников Россия отправила во Францию четыре бригады общей численностью 750 офицеров и 45 тыс. солдат. Две из них были посланы воевать в Македонию, а две другие участвовали в боях во Франции в регионе Шампань-Арденны вплоть до Февральской революции 1917 г. Особенно отличились русские войска в тяжелых затяжных сражениях в районе форта Помпель вблизи Реймса. За время боевых действий погибло более 5 тыс. русских солдат, унтер-офицеров и офицеров.], спасших Париж, Францию?
Нам не о чем говорить. И незачем ему разъяснять, что все разговоры про эти подвалы – белогвардейские враки и клевета. И что никаких преступлений перед родиной я не совершил и потому наказания не жду. Наоборот – это товарищ из Советского консульства в Риге мне говорил – родине нужны специалисты.
И что я отнюдь не рюсс блан [16 - Русский белогвардеец.] (белый)… никто в нашей семье никогда им не был; а отец, он даже в Октябрьскую был в Красной гвардии…. И что будь он в живых, все для меня сложилось бы иначе. Но он умер – в двадцатом. А мать в двадцать четвертом вышла вторично замуж за латвийского подданного и вот так получилось – уехала вместе с нами за ним в Ригу. А то, что в Риге, как и здесь, в Париже, далеко не все русские белые – не все забыли и предали родину… это тоже факт. И еще много того, чего он не поймет…
«L’Action française», 23 февраля 1936 г., стр. 1.
Потому что он монархист… классовый враг. Его котидьен (ежедневная газета) – «Аксьон Франсез» Шарля Морра [17 - Шарль Морра (20 апреля 1868 – 16 ноября 1952) – французский публицист, монархист, антисемит. В 1899 г. организовал монархическую группу «Аксьон Франсез», а в 1908 г. – газету под тем же названием.] – настоящий черносотенный листок-гадость. Каждый день по утрам кошусь на нее в раздевалке – торчит, проклятая, аккуратно сложенная над роскошным макинтошем коллеги. Висит, вызывая желание сбросить ее, растоптать, разорвать в клочья…
«L’Humanité», 24 февраля 1936 г., стр. 1.
Моя котидьен – наша славная «Юма» («Юманите»). Ее я столь же демонстративно пристраиваю над моим дешевеньким плащом. Карикатурный Альбер Сорро [18 - Альбер Сорро (28 июля 1872 – 26 ноября 1962) – французский политический деятель, радикал. Премьер-министр Франции в период Третьей Республики с 26 октября по 26 ноября 1933 г. и с 24 января по 4 июня 1936 г.] с кухонным ножом в зубах – это за призыв расправиться с красными – в правом верхнем углу моей ежедневной газеты. Так они и висят рядом полдня… До тех пор пока мы, все же вежливо пропуская друг друга в нашу крохотную раздевалку, не разбираем их, рассовываем по карманам…
А я и не скрываю моих новых политических убеждений. Сейчас я это могу себе позволить. Я не в фашистской казарме и не один здесь красный в республиканской Франции. И мне плевать на то, что у коллеги к фамилии приставка де и родовое поместье где-то в Провансе.
//-- * * * --//
Я не один, я нашел своих – друзей, единомышленников… Бориса Журавлева, Жаклин. И очень рад.
Только не знаю, вправе ли я так увлекаться Жаклин.
…Как это тогда получилось! Опоздал немного на лекцию. Протиснулся вдоль пюпитров на первое свободное место. Не рассчитал в спешке… миль фуа пардон (тысячу извинений)… я кажется помял вашу юбку… Укоризненный взгляд больших, немного печальных карих глаз, взгляд из-под темной пряди пахучей прически… Тонкая голубая жилка, равномерно бьющаяся на виске… декольте… упругая девичья грудь.
А немного спустя, во время очередной рекреации – грохот, блаженные вопли – ее значок на груди. Кимовский! Наш – значит, своя! Замечательно! И я сразу же:
– Какой секции, камарад [19 - Товарищ.]?
– Латинского квартала…
– Очень рад познакомиться, Алекс…
– Жаклин.
И конечно же я разыскал ее на следующий день на совместной с последним курсом ботанической экскурсии. В пряно пахнущем осенью леске под Версалем.
И обо всем всерьез расспросил. О том, где собирается секция. Оказалось, совсем недалеко от меня – в кафе «Картье Латэн» – как раз напротив моего отельчика. И по каким дням, и даже… о ближайших задачах секции.
Дом, в котором на первых двух этажах находилось кафе «Картье Латэн». -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
И все объяснил. Насчет вступления в комсомол. Поскольку я перестроился (так определил Борис Журавлев – Ларионыч). Перестроился под воздействием окружающей среды, материальных условий жизни, и под влиянием бесед с прогрессивными товарищами революционерами (после стольких исканий и заблуждений. В последнем Ларионыч винил буржуазных идеологов). И состою в Союзе возвращения на Родину – в молодежном кружке, а также посещаю еще кружок политграмоты, где Ларионыч – парторг союза – знакомит нас с «Азбукой коммунизма» [20 - «Азбука коммунизма» – комментарий к программе РКП(б) 1919 г. Авторы: Николай Бухарин и Евгений Преображенский.]. И что поскольку я встал на единственно правильный революционный путь, то желаю здесь, в институте, до отъезда домой на настоящую родину быть вместе с ле жен коммюнист (комсомольцами).
А покончив с серьезными делами, условившись о встрече на ближайшем собрании секции, где мне надлежало записаться в члены секции у секретаря, и изрядно отстав из-за этих дел от экскурсии, мы некоторое время делали вид, что заняты работой – определением найденных растений.
И лишь изредка дружелюбно поглядывали друг на друга.
(Вот уж не думал тогда, что влюблюсь!)
Потому, что какие другие отношения, кроме дружеских, могут быть между молодыми революционерами, товарищами по борьбе, политическими единомышленниками.
(Имею ли я право так увлекаться Жаклин?)
Но как бы получше объяснить, меня почему-то потянуло к ней. Она мне показалась выше ростом и стройнее, чем на лекции. Возможно, какие-то импульсы, биотоки? Мне захотелось узнать ее ближе и то, как она ко мне относится. Только ли как к товарищу по борьбе или я ей не совсем безразличен…
И мне страстно захотелось полонить ее воображение, заинтересовать своей особой. Несмотря на то, что я хорошо понимал, что индивидуальные жизненные перипетии малоинтересны и несравнимо мельче борьбы классов, жизни общества.
(Пагубное преобладание сантиментов над рассудком)
Но я прочел в ее чудесных доверчиво раскрытых немного печальных глазах явный восторг, когда упомянул будто вскользь о том, что в Москве я видел великого Ленина – совсем, совсем близко… «О! Са алор! [21 - Да ну! (Ну и ну!).]»…
И я воспользовался этим минутным вниманием – пустился в описания Москвы – красной Москвы тех времен: видений прекрасного необъятного мира дружбы и братства всех добрых людей, которые мне являлись на первых пионерских сборах…
А она глядела мне в глаза все более доверчиво. И внимательно слушала. А ведь не все представляло одинаковый интерес. И после детства, омраченного смертью отца, шло обыденное отрочество – в чужой, незнакомой Риге… постное треньканье лютеранских кирх, чопорно скучные немецкие пансионы [22 - Пансион – небольшая гостиница с полным содержанием проживающих.]. Скучноватое и безалаберное: всюду совал свой нос, везде состоял, всем увлекался (ошибочно, конечно): учением йогов и практикой малых добрых скаутских дел, туризмом и спортом, православием и анархизмом (последним уже в Тулузе).
Но я старался выбирать самое смешное. Из вольной (не всегда сытой) студенческой жизни в Тулузе – из путешествий в Страну Басков и в Испанию и из других перипетий молодого москвича, попавшего заграницу.
И вот мы уже вместе смеялись (я любовался ее чувственным сочным ртом и ровным бисером зубок) над тем, как год назад на военной службе в Латвии румяный крепкосложенный ротный – кадровый офицер еще в царской армии – выявлял мою политическую вредность…
Ему донесли, что француз назвал себя сторонником технократов. Я заявил, что миром должны управлять ученые, а не псевдо-ученые и генералы. Да, да, камарад – еще одно увлечение, уже после анархов и Пореволюционного клубa [23 - Пореволюционный клуб был основан 1 мая 1932 г. (официальное открытие клуба состоялось 16 ноября того же года) и объединял тех, кто считал свершившуюся в России революцию положительным явлением, но не принимал установленного там строя. Пореволюционеры считали, что коммунистический режим неизбежно изживет себя, и ему на смену придет новое, духовно, культурно и экономически свободное общество, которое будет установлено порожденными революцией прогрессивными социальными силами. См. журнал «Утверждения», № 1, февраль 1931 г.].
Ротный вызывал перед строем (все в той же некогда грозной Двинской крепости), расспрашивал:
– Не Вы убивали короля Александра [24 - 9 октября 1934 г. югославский король Александр Карагеоргиевич и французский министр иностранных дел Луи Барту были застрелены в Марселе Владо Черноземским, боевиком болгарской террористической организации ВМОРО, связанной с хорватскими террористами-усташами.]?
– Никак нет, господин капитан, югославского короля Александра не убивал…
Еще что-то спрашивал, ничего не понял, хотя и делал вид, да так и не решил, что со мной делать.
Смеялись и вместе задумывались (толстенные определители растений давно позакрывали и приспособили для сидения). Над тем, что я увидел там, в Латвии, и чего нет и никогда не будет здесь во Франции. Никогда! Над этим глупеньким культом вождя – «обожаемого вождя народа» Улманиса [25 - Карлис Улманис (4 сентября 1877 – 20 сентября 1942) – латвийский политический и государственный деятель.] (глупеньким, но совсем не безобидным). «Ты посмотрела бы, как околпачивают народ»… восторженные встречи вождя с народом… триумфальные арки… портреты, портреты вождя во всех позах и измерениях… бахвальные речи, поучения… «Миниатюрный фюрер, – вскипела Жаклин, – совсем, как у бошей [26 - Презрительное прозвище немцев во Франции.]». И эта беспардонная ложь, камарад, – о национальном единстве (при переполненных тюрьмах и первых концлагерях)… о процветании. А промышленность в угоду кулакам хиреет. И эта открытая подготовка к бойне – к войне с Советским Союзом…
Задумывались и снова хохотали. Над недавним дорожным приключением (когда, отслужив в армии положенный год, подав в рижское Советское консульство анкеты и заявление, мчался сюда). Отстал от поезда где-то в Литве. Точнее, не сел в свой же скорый. Мне показалось, что он отправился в обратном направлении – назад в Ригу, к Улманису. Нет уж, дудки, обожаемый вождь! С таким трудом выбрался из вашей «обновленной… спасенной Вами… латышской Латвии», чтобы снова к Вам. Хорошо еще, что французскую, тулузскую, карт д’идантите [27 - Удостоверение личности.] и латвийский заграничный паспорт, я не сдал, приехав на военку, и они были в порядке. Нет уж, дудки!
А выяснив, что мой скорый все же ушел в правильном направлении – к Польскому коридору [28 - Польский коридор – территория, отделявшая немецкую Восточную Пруссию от основной немецкой территории. Она была передана Польше после Первой мировой войны по Версальскому мирному договору.], на Запад – долго догонял его, да так и не догнал (пришлось из Берлина тащиться почтовыми). А задержка в Литве вызвала подозрения – сперва у польских, затем у немецких пограничников – что я занимаюсь спекуляцией валютой.
Сидели рядышком, вместе смеялись и думали, и я уже любил ее – стройную рослую северянку, шахтерскую дочь… О, она коммунистка, как все в ее семье! О, она гордится Советским Союзом – Юнион Совиетик. Первым в мире государством рабочих и крестьян, в котором вся власть в руках у трудящихся! Страной социализма! Которая бурно развивается. И которая – оплот мира и демократии. И которая спасет Францию от того, что там (бррр…) у них, за Рейном…
//-- * * * --//
Париж, 20 февраля 1936 года.
Дорогая мама!
Большое спасибо за милые, теплые поздравления. Тебе и всем вам моим родным: великану Коле, сестричке Зине и маленькой Люсе. Мы здесь скромно отметили мой день рождения. Дата ведь не круглая. Вот в будущем году, который надеюсь встретить уже на Родине, мне исполнится ровно двадцать пять.
Родители. Отец. Брат Коля. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
С мамой и сестрой Зиной в Риге. В Париже. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
…Решили отметить в погребке «У Максима». Кутить так кутить. Всей неразлучной компанией: Жаклин, Ларионыч (Борис Иларионович Журавлев), Шушу – жена Бориса…
…Жаклин, шери [29 - Дорогая.]! Твой выбор… салад рюсс [30 - Овощной салат в майонезе.]. Пойдет? Омары, креветки, осьминоги? Экономить – завтра!
– Что пьем? А буар (пить) – первое, что сказал новорожденный Гаргантюа [31 - Гаргантюа – добрый великан-обжора, герой сатирического романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле.]. Не мама или папа, а – вина! Молодец!
– Жаклин, я хочу, чтобы в мой день рождения искрились твои чудесные… нет, не большие, а огромные… чуть с роскосинкой, лукавые, под длинными ресницами глаза. Вот так… А ла тьенн! (за твое)… Завтра собрание, не забыла?
– Нет.
– Я теперь твое начальство – сами выбирали.
– Не задирай нос.
– Алекс, еще раз, повтори. Ты видел в Москве великого Ленина. В каком году?
– В двадцать четвертом.
– Своими глазами?
– Да. Я же рассказывал тебе там. Конечно, своими…
– Не трогай значок… У тебя такой же.
– Хочу и трогаю.
– Любишь?
– Очень. Ты настоящий друг. Товарищ. У тебя ровные, ровные зубки. И рот полуоткрытый. Для поцелуя?
– Не смей.
– Смею.
– Да хватит же вам… Он воображает, что без него на той экскурсии с определителем одна не справилась бы… Определенно… Все они воображают.
А потом Жаклин произнесла речь…
– Камарады, 16 февраля Народный фронт победил на выборах в Испании… Итак, тост… Наполняйте. За нашу сестру. За соседку. За нашу предстоящую победу. За новую Францию…
Спасибо и за денежный перевод. Только очень прошу тебя, милая мама, чтобы это было в последний раз. Мы ведь договорились. Я не хочу, чтобы ты обращалась к отчиму. От него мне ничего не надо. Кроме того, сейчас это совершенно лишне. Я недурно подрабатываю.
Не дурно? Это для мамы. Конечно, раскрашивать циферблаты навигационных приборов люминесцентным составом лучше, чем мыть посуду в ресторане. Здесь сам себе хозяин, работа – без дураков. Сколько успеешь, за столько и заплатят. А платят не ахти. Не так, как на сборах винограда во время студенческих каникул, там, под Тулузой.
А, впрочем, хорошо еще что так. Это все Борис (Ларионыч) устроил. Циферблаты везде, кругом. На кровати – на картонных щитах, на письменном столе. Ларионыч тем же занимается. У него тоже не рабочая карт д’идантите, хотя он не студент, а секретарь партийной организации Союза возвращения на Родину. Но у меня еще помощник. Это, конечно, в особых случаях. Когда сроки сдачи заказа поджимают. Жаклин разве откажет? Сидим допоздна. Энергично водим стеклянными палочками, потом освобождаем кровать – переносим щиты на пол.
Новый отель – удобнее прежнего. Ближе к институту. Недалеко от библиотеки Сант Женевьев, где работаю. Приходится много работать. А комнатка – не дороже…
Библиотека Сант Женевьев. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Реклама аперитива Дюбонне. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Вот только вид из окна на рю Ланно не блестящий. Огромная, во всю глухую стену, цветная реклама аперитива… Дюбо… Дюбон… Дюбонне [32 - Сладкий аперитив на основе вина с добавлением трав и специй, включая небольшое количество хинина.].
Внизу к стене прилепилось двухэтажное кафе «Картье Латэн». Наше кафе. Левое. Место наших собраний и встреч.
Улица Ланно. В угловом доме слева нижние два этажа занимало кафе «Картье Латэн». Во втором доме справа находился отель, в котором жил автор. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Вид на Пантеон с башни собора Нотр-Дам. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Отличный вид на Париж из мансарды соседа художника. На подымающиеся к Пантеону уступами островки крыш. На Сену и серые громады Ситэ. На неясные контуры Нотр-Дама, этой «музыки, запечатленной в камне», как сказал Гюго.
Собор Нотр-Дам. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Собор Нотр-Дам. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Но любоваться Парижем сверху некогда. Кто же живет в Париже дома? Даже вечером здесь вся жизнь на улицах, бульварах. В бистро кварталов. В клубах. На митингах. Перекусишь утром чем бог послал и до полуночи – вниз. Из тихой лаборатории – в водоворот пешеходов. Из читальни – на собрания. Время-то уж очень неспокойное.
В общем, милая мама, все очень хорошо. Я очень доволен. У меня много новых чудесных друзей. Я уже тебе писал о Журавлеве и Союзе возвращения на Родину. Я, наконец-то, нашел настоящих своих. Да, с Жаклин это серьезно. Настоящее. Нет, не ошибусь… Очень беспокоюсь, почему нет еще ответа. В консульстве ведь сказали, что ответ будет. Разузнай, пожалуйста, там в Риге. Когда же на Родину?
Карта Латинского квартала 1937 г. Национальный агрономический институт (B4). -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Карта Латинского квартала 1937 г. Библиотека Сант Женевьев (D2), кафе «Дюпон» (E1), Пантеон (D2–D3), улица Ланно (E2), Сорбонна (D1–E1). -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Невозвращающиеся возвращенцы
Жаклин определенно ревнует меня к Ларионычу.
– У тебя только Борис на уме. Борис сказал… Борис думает. – Она делает глупые глаза и показывает, как я смотрю в рот моему другу. Это – когда мы одни.
Чудачка, Борис же первый. Потом появилась ты. А это произошло, как только я обосновался и начал искать своих. Земляков. Потому что Париж – город интернациональный. Потому что иммигранты живут в нем общинами, кварталами, как итальянцы и евреи. Потому что без земляков новичку в Париже – гроб. Если, конечно, капиталов у тебя что кот наплакал, а тебе предстоит прокормить себя трудом рук своих неопределенно долгое время, не имея права трудиться. Потому что официально ты – студент и не имеешь права быть принятым на работу по найму.
Потому и бережет, как зеницу ока, небогатый иммигрант (откуда-нибудь, скажем, из Лодзи или Бердичева) адресок земляка в Париже или письмецо от друга детства (лучше дальнего родственника).
Не без труда находит он адресата. Сойдя, скажем, на Северном вокзале, боязливо шарахается на перекрестках Больших бульваров [33 - Большие бульвары идут дугой от площади Бастилии до площади Мадлен.] от лавин автомобилей: нахохлившихся черных такси, роскошных паккардов, и тупорылых зеленых омнибусов. Простаивает у разноцветных огромных планов Парижа и банлье [34 - Пригороды.], расставленных у входов в метро, намечая себе путь. Путается при пересадках (корреспонданс). И попадает, в конце концов, не без помощи всезнающих парижских ажанов, которых он, памятуя зуботычины полицейских на родине, поначалу чурается, на какую-нибудь рю дез Эскуфф, около площади Сан Поль.

Виды рю дез Эскуфф. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
И только здесь приходит в себя. И начинает чувствовать себя как дома. И думать, что никакой этой Франции больше нет, и Парижа тоже. Потому что все вокруг говорят на родном идише, с акцентом, конечно. Да и земляк где-то здесь, а на него вся надежда. Земляк не оставит в беде, он что-нибудь придумает…
Были такие адреса и у меня. Земляков-то вообще можно было встретить на каждой почти стоянке такси. Были адреса еще с тулузских времен.
Но мог ли я, без пяти минут советский гражданин, обратиться за помощью, к примеру, на рю Дарю [35 - По адресу ул. Дарю 12 находится кафедральный собор Александра Невского и Епархиальная администрация русских православных церквей в Западной Европе.] к духовным пастырям святейшей православной церкви? Конечно, нет!
Кафедральный собор Александра Невского. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Или к другим мимолетным властелинам моих дум – к деятелям парижского Пореволюционного клуба – к Юрию Алексеевичу Ширинскому-Шихматову [36 - Георгий (Юрий) Алексеевич Ширинский-Шихматов (8 сентября 1890 – август 1942) – князь, штабс-капитан, военный летчик, общественно-политический деятель, публицист, один из основателей Пореволюционного клуба, идеолог оборонческого движения. Погиб в Аушвице.] или к Левушке Савинкову [37 - Лев Борисович Савинков (15 августа 1912 – 17 января 1987) – поэт, прозаик, воевал на стороне республиканцев в испанской Гражданской войне, участвовал во французском Сопротивлении.]. Нет, я к ним не ходок, все это уже в прошлом.
Мои выводы из всего – анкеты, которые я подал в Риге, в Советское консульство. Имею же я право на Родину?! Никаких, даже сверхумных спекуляций о пореволюционном развитии России я больше не признаю. Хоронить революцию рано, она живет и здравствует. И ширится. Прислушайтесь, княже [38 - Автор обращается к князю Юрию Алексеевичу Ширинскому-Шихматову, работавшему водителем такси.] … «ле совье парту» (советы повсюду). Советская власть во всем мире! Это скандируют ваши коллеги – водители такси. Мое кредо – безоговорочное признание революции, служение ей.
Нет, за помощью в трудоустройстве я мог обратиться только к своим. К политическим единомышленникам.
«Наш Союз», №№ 7–8, июль – август 1936 г. «Последние Новости», 23 апреля 1936 г., стр. 1. «Возрождение», 6 февраля 1936 г., стр. 1.
Вот почему я обрадовался, увидев в газетном киоске на бульмише, у Сены, среди самых различных изданий московской «Правды», «Известий», парижского «Возрождения» (а по нашему «Вырождения») и милюковской «Последние новости» («Последние подлости») небольшой иллюстрированный журнальчик «Наш Союз»… орган Союза возвращения на Родину… редактор К. С. Ружин … адрес Союза – 12, рю де Бюси.
Союз возвращающихся на Родину! Чудесно. Это как раз то, что мне нужно. Я тоже возвращаюсь на Родину.
Дом, в котором находился Союз возвращения на Родину. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Вот здесь-то я и увидел Журавлева.
Он был тогда занят, как всегда. Веселый, общительный, простой Ларионыч, он вел занятие кружка. Председателя правления союза возвращенцев Ларина не оказалось (ушел в посольство на рю де Гренель) и мне посоветовали обратиться к Журавлеву.
…А за дощатой перегородкой поскрипывали скамейки и чей-то бойкий, с мягким южным акцентом голос все громил и громил мировую буржуазию.
Дожидаясь, перечитал все объявления. Регент хора, степенный Владимир Константинович Глиноедский (я с ним сейчас хорошо знаком) назначал очередную спевку. Библиотекарша – чудесная Вероника Шпенглер (эмигрантка еще с царских времен) сообщала о книжных новинках. Александр Александрович Тверитинов менял план занятий кружка марксизма-ленинизма. Наш молодежный кружок, наверно, тоже что-то объявлял; а на видном месте висело объявление о праздновании 18-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции – в зале де л’Ортикюльтюр [39 - Зал Национального общества растениеводства.] на рю де Гренель.
Здание Национального общества растениеводства. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
…А за перегородкой все тот же голос громил и громил мировую буржуазию.
Фильмы – немые, озвученные, идут здесь редкостные. Узнав о них, я разыскал Жаклин и недолго агитировал. Нельзя пропустить «Десять дней, которые потрясли мир»! Или «Броненосец „Потемкин“»! Нет, такой фильм нигде, ни в зале Гей Люссак, ни в одном из кинотеатров Парижа не пойдет. Запретила цензура, понимаешь? Ах, запретила? Тем хуже для нее.
Сидим в полумраке среди приглашенных, тесно прижавшись. «О! Са алор!» – шепчет в восторге Жаклин.
…Не дождавшись конца занятий кружка, я постучался и проник за перегородку. Вот где я тебя впервые увидел, дружище!
На самодельной сцене, перед массивным белым бюстом Ленина (портрет Сталина – сбоку) стоял смуглый красавец, крепыш небольшого роста.
У Ларионыча привычка, не спеша и не рисуясь, спокойно похаживать во время лекции по сцене. И подкреплять свои выводы энергичным взмахом руки с зажатым в ней мундштуком с дымящейся сигаретой.
Иногда он останавливается, расставляет ноги, сдвигает еще больше на затылок свою светлую клетчатую кепи, которую носят парижские рабочие, и лукаво улыбаясь всем своим открытым лицом с крупным казацким носом, перезаряжает мундштук половиной сигареты из портсигара.
Ты сразу же мне понравился, Борис! Потому что внимательно слушал, озорно и сочувственно заглядывая мне в глаза. Потому что одобрил мои планы – «В гостях хорошо, и особенно здесь, а дома лучше». Огорчил и тут же успокоил: «Понимаешь, из-за латвийского гражданства принять тебя официально в Союз возвращения на Родину мы не имеем права». И сразу же потащил ужинать в домашнюю, бездоходную, а потому баснословно дешевую столовую возвращенцев (мое финансовое положение ему не надо было долго объяснять). Сразу же распорядился:
– Владимир Константинович, дорогой, – полную миску щей юноше, по возможности погуще.
И пристроил меня, несмотря на запрет:
– Жак, возьми неофита [40 - Новичка.] в свой кружок, в молодежный.
И познакомил с сидевшими и энергично орудовавшими в своих мисках возвращенцами.
– Сергей Эфрон, – кивнул в ответ большеголовый брюнет, высокий, сутуловатый. Писатель? Но Борис говорит, что литературой, поэзией занимается жена Эфрона – поэтесса Марина Цветаева. А сам Эфрон – другим, более важным. Чем? – Не говорит. Не положено, так не положено.
С этого и началась моя дружба с Борисом.
А теперь я твой самый заядлый слушатель, спутник и обожатель. Потому что у тебя все предельно ясно. Ладно, нет в твоих лекциях стремительных экскурсов в прошлое человеческого общества, его философских идей. Они, эти экскурсы, – в мягких задушевных беседах милейшего Александра Тверитинова. Но ты берешь своей боевитостью, убежденностью в торжество рабочего дела.
Все предельно ясно и искренне на основании прожитого, на базе своей невеселой судьбы. Родная Кубань – ты часто о ней мне рассказывал. Потом война с немцами. Ты идешь добровольно. Кресты «Георгии», офицерский чин. Революция. Иногороднему терять нечего. И как в конце гражданской войны тебя все-таки мобилизовали белые. И как тоскливо было покидать родные берега. А там Болгария. Агитация за возвращение на Родину. Связи с болгарскими коммунистами, участие в сентябрьском восстании [41 - Вооруженное восстание 19–29 сентября 1923 г.]. И бегство во Францию от уготованной одиночки.
Все предельно ясно. И я, набродившись в потемках вычурного эмигрантского словоблудия, испытываю огромное облегчение от простых и всеобъемлющих социологических схем Ларионыча.
Богатые и бедные. Прибавочная стоимость. Эксплуатация человека человеком. Пролетариат – могильщик буржуазии. Как в «Карманьоле» – о са ира, са ира, са ира, ту ле буржуа а ла лантерне [42 - Пойдут все буржуи на фонарный столб.].
Очень много интересных людей – на рю де Бюси! Самые неожиданные встречи. Со студентами из Союза советских студентов во Франции, и приехавшими из Советского Союза – поэтами, писателями, учеными.
Дела Союза возвращения на Родину идут все лучше и лучше. Журнал «Наш Союз» печатается не на ротаторе, как раньше, в Лефовской [43 - ЛЕФ (Левый фронт искусств) – творческое объединение, существовавшее в 1922–1928 гг. в Москве, Одессе и других городах СССР. Оно выпускало журналы «ЛЕФ» (1923–1925) и «Новый ЛЕФ» (1927–1928).] манере, а на хорошей мелованной бумаге в недорогой типографии, большим тиражом, рассылается в провинцию и за границу – в Югославию и Южную Америку.
В провинции начинают создаваться филиалы: в Лилле – на севере Франции – разворачивает Петя Лисицин, в Лионе – Николай Сергеевич Качва.
Особенно много возвращенцев в «летучем отряде пролетариата» – среди шоферов обоих синдикатов, левого и правого. Долговязый Жорж Клименюк – профсоюзный активист и неуемный рассказчик – хорошего мнения о русской секции синдиката шоферов СЖТЮ. В другом – социал-демократическом СЖТ, в секции шоферов, целая группа чудесных ребят – Шибанов, Полехин, Роллер, Смирягин – все моряки, гардемарины. В союзе возвращенцев пока официально не числятся, но дело делают.
И все же что-то сковывает развитие организации. Одно простое обстоятельство. Никто за последнее время не возвращается на родину.
«Невозвращающиеся возвращенцы» – издевается Гукасов в «Возрождении» над нами.
Комсомольцы пятого арондисмана
Товарищ Шарль из райкома партии нами явно недоволен. По тому, как он свирепо, стоя у стойки бара в нашем левом кафе «Картье Латэн», расправляется с бутербродом (ребята, извините, – надо перекусить), можно предположить, что он еще «даст нам жару».
Он принес на наше, как всегда шумное и не ахти как направляемое, собрание спокойные сдерживающие указания далекого центра. И уже сказал нам пару теплых слов. О том, что о нас, комсомольцах пятого арондисмана, там в руководстве думают. Плохо думают. Безобразие. Никакого численного роста организации. И это в самом молодежном районе Парижа. Три десятка комсомольцев. Правда, осенью тридцать пятого, когда Жаклин привела меня на собрание, нас было еще меньше. Но это сейчас, когда мы победили – не оправдание. Безобразие! Секретарь черт знает, что вытворяет… Дисциплина ниже всякой критики. Полное отставание по всем статьям.
И еще эти драки на бульмише! С участием члена бюро, повторная. Шарль попросил остаться членов бюро, активистов. И Жаклин, конечно, осталась. Может ли она уйти, когда над моей головой сгущаются тучи? О, она еще поспорит. Я ее избранник. Стоит, тесно прижавшись ко мне. Кого стесняться? Вот и сегодня после дополнительной порции табака я уведу ее в свою мансарду. «Ой, осторожнее, медведь… полярный медведь, ты меня раздавишь!»
Мы не совсем во всем виноваты. Я мысленно строю свою защиту. Мы, это потомки гордых санкюлотов с рю Муфтар, соседних улочек парижской бедноты. Мы, это бедные студенты и студентки Латинского квартала. Все те, кто, окрыленные надеждами больших социальных свершений, стоят в этом кафе, чуть смущенные, но с озорной непокорной смешинкой веселых юных глаз.
Виновато время – канун еще больших свершений. Канун пролетарской социалистической революции. Победа, долгожданная победа Народного фронта. Брожение умов. Всеобщие забастовки. Капиталисты дрожат. Полиция попряталась. Еще напор и – революция победит!
Здесь находилась редакция газеты «Матэн». -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
У кого не закружится голова. Ты, Шарль, может быть, тоже стоял вместе с нами тем теплым майским вечером [44 - Парламентские выборы состоялись 26 апреля и 3 мая 1936 г.] в той бескрайней толпе, запрудившей всю площадь перед зданием редакции и типографии газеты «Матэн» [45 - Редакция газеты «Матэн» находилась на бульваре Пуассоньер 6.]. Перед бежавшими по фронтону световыми надписями: «Результаты подсчета голосов», «Результаты выборов в парламент!»
Ты помнишь эти единодушные вздохи облегчения, бурные приступы радости, когда проходил кандидат Народного фронта. Свист и улюлюканье, когда в парламент пробирался представитель реакции.
У кого не закружится голова? И, может быть, в первую очередь у меня, совсем недавно выбравшегося из затхлой казарменной фашистской Латвии, расцветшего здесь и полной грудью вдыхающего этот пьянящий ветер сбывающихся народных надежд. Ну, еще напор, еще немного и… пролетарская революция!
Шарль начинает именно с этого головокружения от успехов. Нет, он не станет повторяться. О значении победы, о перспективах. О 40-часовой рабочей неделе, оплачиваемых месячных отпусках, коллективных договорах, рабочих комитетах на предприятиях и всех других завоеваниях. Улучшилось правовое положение иностранцев (взгляд на меня).
И вот находятся горячие головы – Шарль уже в упор сверлил меня взглядом своих живых и насмешливых глаз (Жаклин теснее прижимается ко мне) – из руководства секции комсомола, которые… Это я уже слышал… Воображают, что с властью 200 семейств во Франции, с фашизмом все покончено. Одним ударом. На выборах… Эти невыдержанные комсомольцы учиняют драки…
– Это не так. Не мы первые.
– Жаклин! Спокойствие!
– Оправдываться – потом.
…Они разбирают на доски какие-то киоски на бульмише! В каких целях? Чтобы продать лишний номер «Авангарда»? Разве так распространяют комсомольскую газету? Разве так завоевывают молодежь? Неужели товарищи не видят, какой они вред наносят Народному фронту! Вот он, ваш Народный фронт – будут вскоре говорить те, кто может и должен быть с нами.
«L’Avant-Garde», 21 марта 1936 г., стр. 1
– Все мы не так виноваты, – рослый студент из медицинского, с которым мы ходили на бульмише, объясняет, как получилось…
– Первыми начали камело дю руа [46 - Камело дю руа – королевские разносчики газет, студенческая монархическая организация, созданная 16 ноября 1908 г. и распущенная 18 января 1936 г. вместе с другими крайне правыми лигами. Они занимались уличной продажей газеты «Аксьон Франсез». Обосновавшись в Латинском квартале Парижа, они организовывали драки и массовые беспорядки против левых и конкурирующих крайне правых организаций.]. Алекс и я продавали на крик. Сперва подальше от бульмиша. Ходили и кричали дуэтом, как положено… «покупайте, читайте «Авангард» – центральный орган комсомола, орган защиты молодых рабочих». Но дело не клеилось. Народу мало. Решили свернуть на бульмиш от Люксембургского сада. Прошли один раз вниз. Лучше. Повернули от Сены – совсем хорошо. Поднимаемся, дошли до «Дюпона» – порядок. Идем выше. Тут камело из кафе повысыпало. «Убирайтесь. Катитесь в Москву!» Нас двое, а их в десять раз больше. Мы к своим – вниз к Сене. За подмогой. А что касается того киоска, то когда мы вернулись с подкреплением, его монархисты уже разбирали и нам всего пара досок досталась, – студент умолкает.
Вот канитель. В райком комсомола придешь – корят. «Мало распространяете». На бульмиш выйдешь – драка. Шарль прорабатывает. Полиция грозит выслать.
– Так, значит, вы не виноваты, – резюмирует Шарль. – Тогда скажите, сколько вы во время драки газет продали?
Подсчет не в нашу пользу и, устыженные, мы умолкаем.
И все же мы не кулачные бойцы, как эти хулиганы – королевские молодчики. Мы знаем, конечно, что Бастилию, Зимний брали штурмом. Мы к этому готовы. Мы за немедленные активные революционные действия. Мы видели «Чапаева».
Без нас не обходится ни один митинг, организованный нашей партией, комсомолом, мы участвуем в службе порядка и охраны этих митингов. Мы постоянно агитируем – убеждаем наших знакомых и незнакомых в неизбежности гибели капитализма, в огромных преимуществах социалистического строя. Мы распространяем нашу молодежную газету – наше влияние. Мы собираем средства в фонды помощи революционерам, борющемуся за свое освобождение, бастующему пролетариату.
А когда особых неотложных дел нет, идем после собраний к Пантеону, откуда в свое время шли боевые приказы сражавшейся Коммуне, и там на площади, взявшись за руки, отплясываем воинственную «Карманьолу» [47 - «Карманьола» – бурный танец хороводом, исполнявшийся под одноименную песню.]. На страх нашим врагам-капиталистам, их первым помощникам камело дю руа и проходящим мимо старушкам.
Но мы не злюки-неудачники, наши сердца добры и доверчивы. Они открыты для всего возвышенного. Мы любим каждый свое и все вместе народный Париж, и социализм, воплощением которого является могучий, стремительно развивающийся идеальный Советский Союз.
Мы не допустим того, что там растет, за Рейном. Это наше кредо.
//-- * * * --//
Майские забастовки! Нас распирает радость. Какой подъем! И уже не помнится первое большое горе. Оно забыто. Я снова подал заявление и анкеты. Здесь в консульстве – на рю де Гренель. И жду, как и все…
Обидно, конечно. Проводил после митинга Жаклин и поднялся в самом радужном настроении к себе на верхотуру в мансарду.
Зал Плейель. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Предвыборный митинг в зале Плейель прошел по-особому. Приподнято, дружно. Выступал Марсель Кашен. Получив слово, он не пошел к трибуне. Он потащил за собой стойку с микрофоном и стал на краю сцены.
– Я не хочу, чтобы нас что-нибудь разделяло.
Чудесный митинг!
//-- * * * --//
Письмо из Риги лежало на кровати. Его, очевидно, положила молодая уборщица. Оно показалось толще обычного. И я инстинктивно почувствовал, что оно для меня очень важное.
Да, это было письмо матери и ответ. Ответ на мои излияния, на все 17 страниц биографии, над которыми я так корпел там, в Риге. 17 страниц описания жизни 12-летнего мальчика, попавшего за границу, в Латвию. О невеселой жизни с отчимом и в приличных немецких пансионах. Об учебе в Риге и Тулузе, исканиях и увлечениях. И о том, как молодой агроном, отлично окончивший институт Тулузского университета, стал под влиянием мудрых бесед с добрыми людьми несгибаемым пламенным революционером.
Ответ был на бланке и за подписью. Предельно краткий. На ваше письмо от такого-то, по вопросу… получен отказ на въезд в СССР и советское гражданство. Подпись. И никаких объяснений.
Долго я хандрил, написав матери, что ничего не понимаю и что здесь какая-то ошибка. Имею же я право на Родину!
//-- * * * --//
Долго охал, и сплевывал, как будто из воды вытащенный. Последнее, что помню, – какие-то голые задницы вокруг, какие-то упитанные голые девицы в чистеньких белых передничках стоят в очереди у кассы за полотенцем и мылом…
Вот в этом заведении и разыскал меня Борис. Налил мне и сам выпил.
– Ну, а теперь кончай, активист.
Корил всю дорогу.
– Подумаешь, невидаль, отказ получил. Ты что ли первый? У меня их целых три. Да десять лет тюрьмы в Болгарии. Заочных. А нос, как видишь, не вешаю. Жаклин с ног сбилась, а ты вон где оказывается. Отказали раз, подавай еще раз. Отказывают, значит, нельзя по-другому. Значит, мы здесь нужнее. Конечно. Только так. Какие могут тут быть сомнения. Завтра же опять в Союз.
Ох, эти суматошные майские, нет, уже июньские забастовочные дни. Засевший на своих предприятиях рабочий Париж. Я полностью поглощен моей новой страстью – политикой.
С небольшим возвращенческим оркестром народных инструментов брожу и брожу по всему бастующему Парижу. Оркестр, конечно, возглавил Ларионыч. С завода – в универмаг. Из небольшого ателье – на фабрику. А там – сквозь густую, теплую, усталую толпу забастовщиков. «Вторую неделю сидим. Не уйдем, не добившись победы». К импровизированным подмосткам, в крепдешиновых, расшитых возвращенками рубахах навыпуск и шароварах, в начищенных до блеска хромовых сапожках, с альтами и примами в руках. Не успевали переодеваться.
Где-нибудь на пересадках мы, вероятно, разминались с Морисом Шевалье [48 - Морис Шевалье (12 сентября 1888 – 1 января 1972) – французский эстрадный певец, киноактер.] и другими артистами рангом повыше. Они тоже приезжали поддержать забастовщиков.
– Вы услышите сейчас музыку великого свободного советского народа, – представил где-то наш оркестрик Жак Дюкло [49 - Жак Дюкло (1896–1975) – французский политический деятель, руководитель французской компартии после Мориса Тореза.].
Горячая пора кончилась. У патроната выжато на лишний завтрак – каскрут. Законодательно закрепляется сдвиг влево. Я пострадал на этом хвостами в лаборатории и долгами хозяину отельчика.
– Мсье Кочеткофф! Когда же рассчитаемся? За два месяца?
– Непременно, месье. В самом ближайшем будущем…
Рассчитаюсь, нагоню. У меня есть время. Ответа еще нет.
Митинг оборонцев
Меня берут с собой на митинг оборонцев – мой старый друг Ларионыч и новый – Мишель.
Мишель (Михаил Матвеевич Решаль) – журналист, юрист из Латвии, партиец.
Агитируют не долго. Мне только говорят: «Пошли, надо. Мы их поддерживаем. Негласно – понимаешь? Будет интересно, увидишь зубров».
А какой мне смысл, если запретили выступать? Этот сухарь Ларин. Но я иду.
Из оборонцев я знаю Юрия Алексеевича Ширинского-Шихматова, о других рассказывают друзья. Оборонцы – преемники Пореволюционного клуба.
Мы их поддерживаем, потому что они за оборону СССР и против интервенции.
«Оборонческое Движение», № 1, май 1936 г., стр. 1
Они выпускают сейчас газету «Оборонческое движение».
Председательствует на их митингах Палеолог или Антонов. Оба бывшие морские офицеры.
Атмосфера большого собрания. В высоком, мест на 500, зале Социального музея на рю Лас Кас.
Социальный музей. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Приглашен весь русский Париж.
Мережковский [50 - Дмитрий Сергеевич Мережковский (2 августа 1865 – 9 декабря 1941) – русский писатель, поэт, критик, переводчик, историк, религиозный философ, общественный деятель. Муж поэтессы Зинаиды Гиппиус.]… Гиппиус… – подсказывает старожил Мишель. Тема диспута – «Оборона России». Актуальная, ничего не скажешь.
Тревожные события на Дальнем Востоке [51 - Имеется в виду образование марионеточного монгольского режима 12 мая 1936 г. при военной поддержке со стороны Японии.].
Налево рассаживаются нацмальчики. Скандал обеспечен.
Послушаем, как будут обороняться зубры, чего стоит их патриотизм. С кем представители национальной России? С японскими самураями, итальянскими чернорубашечниками, белокитайцами? Или с Родиной?
Из-за пустого длинного стола на сцене, в глубине зала поднимается председательствующий. Медно-красное от ветров и солнца энергичное лицо.
– Антонов, он же Михеев, инженер фирмы «Коти», – подсказывает сидящий рядом Мишель.
Антонов – генеральный секретарь оборонцев – делает краткое вступление. Сейчас он даст слово кому-нибудь из РДО [52 - Республиканско-демократическое объединение (РДО) – леволиберальная организация, созданная в 1924 г. под руководством П. Н. Милюкова.], а за ним выпустят своего оборонца. Тактика слоеного пирожка.
– Реально существующая опасность вооруженного нападения на СССР, – начинает Антонов, – опасность, угрожающая существованию Советского Союза, нашей Родины как государства…
– Защита СССР, нашей Родины, – бросает Антонов в притихший зал, – священный долг каждого из нас! Безоговорочное признание Советского правительства единственным законным правительством! – требует Антонов.
– Правильно!
– Долой! – это слева.
– Большевистский выкормыш! – нацмальчики не выдержали.
– Хулиганы! – сейчас начнется!
– Убирайтесь в свой рай!
Оборонцы после короткой потасовки выводят крикунов из зала.
– Единственным законным правительством, – продолжает Антонов, когда крик и шум понемногу стихают, – организующим оборону Родины…
– Борьба с пораженчеством и любой враждебной Родине агитацией…
Молодец, Антонов!
…Вот только почему запретил мне этот Ларин выступать на митинге? Председатель правления нашего Союза Ларин, сухарь и формалист!
– От чьего имени собираетесь выступать? – под роговыми очками холодно блеснули серые колючие глазки. Прилизанный всегда, такой аккуратненький.
– От комсомольцев пятого арондисмана! От закаленных в классовых боях молодых революционеров (последнее не так уверенно, на всякий случай).
– Не советую.
– Тогда от возвращенцев.
– От возвращенцев будут выступать более подготовленные товарищи.
Испортил все-таки настроение. А ведь минутой перед тем принимал мой рассказ всерьез. О том, как меня наконец-то заметила мировая реакция (это с гордостью) и что меня только что вызывали в префектуру полиции, и там очень вежливо и не менее твердо объявили, что если меня еще раз заметят в драках на бульмише, то вышлют из Франции без всякого предупреждения. И надо же – такой героизм и такое недоверие…
Нет, все же почему нельзя выступать?
Кого собравшиеся здесь представляют?
– Мишель, кого представляет этот Баранецкий [53 - Петр Степанович Баранецкий (17 октября 1900 – после 1965) – глубокий и оригинальный философ, публицист, принадлежал ко второй волне русской эмиграции. Во Франции в 1932–1939 гг. издавал журнал «Третья Россия».] из «Третьей России»?
– Самого себя.
– Вся партия что ли в одном лице?
Обложка выпуска журнала «Третья Россия», № 7 (1936 г.).
– Угу, не мешай записывать Лебедева. Мне для отчета.
Название-то какое – «Третья Россия», вроде «Третий Рейх». Что ни оратор, то партия. Совсем как в Латвии до прихода Улманиса. 17 политических партий и все врозь.
…Ну что этот максималист мелет? И вообще, как это можно оборонять Родину в Париже сидючи? И какая там вообще военная угроза?
Войны, конечно, ведутся. В Китае уже много лет. К ним готовятся. Сам недавно подбегал к подвешенному чучелу противника и потрошил его плоским английским штыком. Но это же комедия. А против нас им не договориться, потому что противоречия. Это нам в кружке только что объясняли.
Да и есть еще Красная армия, она в случае чего мигом справится. Тряхнет.
И Германия не проблема.
Отберет там свое, что у нее по грабительскому Версальскому договору оттяпали, и все. На этом дело и кончится. Общей границы ведь нет. Да и экономика у них большую войну не выдержит. Пушки вместо масла – это блеф. Уже сейчас подтянули животики. «Юма» каждый день об этом пишет.
А эти пять миллионов немцев, которые за коммунистов голосовали, за Тельмана [54 - Эрнст Тельман (16 апреля 1886 – 18 августа 1944) – лидер немецких коммунистов.]? Боевые колонны. Факельные шествия. Сжатые кулаки. Рот Фронт [55 - Рот Фронт – сокращенное название Союза красных фронтовиков – полувоенное боевое подразделение КПГ в Веймарской республике.]! Рот Фронт! Все это – сила!
Я, правда, их не видел, проезжая в прошлом году через Берлин. Видел коричневых паяцев, совсем как ульманисовские айзсарги [56 - Айзсарги – военизированное ополчение в Латвии в 1919–1940 гг.]. Город – сплошная казарма.
Но они еще встанут. Те, кто за Тельмана. Успехи нацистов – мираж. Народный фронт торжествует в Испании, во Франции. Он победит и в Германии. Вот только надо добиться свободы для Тельмана. Либере Тельман [57 - Освободите Тельмана!] – сам вчера на тротуаре мелом выводил…
А что, я хуже вот этого мог бы выступить?
– Борис, кто этот заика? Что он там тянет все – э-э-э-э-э, да м-э-э-э-э…
– Сейчас разойдется.
Действительно, оратор – грузный, высокий, крупнолицый, небрежно опираясь на трибуну, уже развел пары. Начальных неуверенных «э-э-э» как не бывало.
Раскатистый голос окреп. Вот, черт возьми, это да! Вот он грохочет откуда-то уже сверху, от стен – со всех сторон. Обрушивается на оцепеневшие ряды плотно нанизанными, стилистически и грамматически безупречными фразами.
Прав Ларин! Куда мне с таким тягаться!
А тот, уже завладев общим вниманием, размеренно вбирая воздух, широкими жестами подгребает к финалу. С тем, чтобы предельно четко, раздельно, чуть не по слогам сказать последнее, может быть, искреннее, а может, заранее взвешенное: – Мы… политические противники Советов… В тревожный для Родины час… нож… в спину… не воткнем…
– Воткнул, не задумываясь, если бы мог, – невозмутимо комментирует Мишель, записывая речь оратора для статейки в журнал.
– Да кто же он все-таки?
– Ты что прикидываешься? Ах, да, ты ведь недавно в Париже. Это же «Главноуговаривающий» – Керенский [58 - Александр Федорович Керенский (22 апреля 1881 – 11 июня 1970) – видный российский политический и общественный деятель, министр, затем министр-председатель Временного правительства. Произведен в дворяне в 1885 г.].
И все же мне понравились совсем другие выступления. И не потому, что их можно было сравнить с бесспорным ораторским мастерством адвоката эсера. И не потому, что выступали свои, возвращенцы. Их всех тогда я и не знал в лицо.
Просто на трибуну вперемежку с другими поднимались наши. В руках у них были бумажки. Они их и не прятали. И выступать не собирались, а просто так, решил, мол, прочесть собравшимся письмо с Родины. От родственника. И читали эти письма.
И зал каждый раз затихал. Редели злобные выкрики махровых. Побитые оборонцами в словесных баталиях, еще не побитые – все слушали, по-разному, возможно, относясь к достоверности таких писем.
И веяло Родиной. Какие-то глубинные степные деревушки, суровая и милая, обильная и несчастная крестьянская Русь, и «лампочки Ильича» и новая больница. И гордость за свою родину, уверенность в будущем, в правомочности, прочности новой жизни.
И я уносился в мечтах на Родину, которую, как мне казалось, хорошо знал и ничуточку не забыл. Родину, которую я считал настоящей, на которую я имел право и ответа которой ждал. А уж он-то будет непременно положительным. И в самом недалеком будущем. Может быть, завтра.
Союз друзей
Тихий, постоянно озабоченный, Жак – руководитель возвращенческого молодежного кружка – сказал мне, что мое комсомольское и вообще активное поведение всеми признано и что мне собираются сделать приятный сюрприз.
Он так и сказал:
– Алекс, мы решили сделать тебе приятный сюрприз. Приходи на партийное собрание.
Мне показалось, что этот приятный сюрприз вовсе не будет большой неожиданностью, но будет лишь правильным ответом на мое законное требование вернуться домой на Родину.
И только когда я сидел в знакомом зальце, на втором этаже нашего левого кафе «Картье Латэн», а Жаклин внизу ждала меня, за чашкой кофе болтая с подругами, среди знакомых чуть-чуть, может быть, более торжественных партийцев – возвращенцев. Только тогда я понял, что речь идет не о компенсации. И что, какой бы законной она ни была, в партию вступают не ради продвижения по служебной лестнице или чтобы ускорить возвращение на Родину. И что этот последний вопрос здесь не решают, что он вообще неясен. И поэтому вторым пунктом повестки дня решили поставить вопрос: «Как быть? Что делать при небывалом за всю 20-летнюю историю организации неурожае на разрешения вернуться на родину? И небывалом в последнее время изобилии отказов».
Название организации надо срочно менять, потому что оно не соответствует реальному положению вещей. Решили называться Союзом друзей Советской Родины. И название журнала изменить на «Наша Родина».
И я понял, что меня зовут не на отдых, а на борьбу, не предрешая проблемы возвращения на родину. И я был рад, что меня наконец-то принимают всерьез и принимают в свой круг товарищи старше меня, которых я уважал. Это был действительно приятный сюрприз!
А что касается всего церемониала вступления в партию, то все было по-спартански просто и по-настоящему трогательно.
Без закулисных интриг и выклянчивания рекомендаций. Без беготни и обеспечения голосов «за». Без длиннющих анкет и саморисования. О новом члене судили по тому, кем он стал и что делает на благо революции. Его рассматривали в развитии: в настоящем и будущем, а не в прошлом, не как окаменевшую глыбу. Мне почему-то кажется, что это правильно.
Изменило ли что-нибудь это радостное событие в моей жизни? Да. Прибавились партийные поручения. Я почувствовал, что повзрослел. Но в основном все продолжалось в прежнем темпе, правда, в слегка замедленном.
Горячка забастовок прошла. Учебный год для меня кончился. Жаклин зубрит. Париж понемногу пустеет. Но в основном все продолжается.
Мы собираемся все в том же кафе. И после собраний часто идем бродить и строим радужные планы будущего. В них особая роль отведена Испании. Испании Народного фронта.
Меня внимательно слушают, когда я рассказываю об этой чудесной стране. А Жаклин гордится: «Он везде был, все знает». Но я был в Испании очень недолго. Всего каких-нибудь 10 дней. Это если считать Андорру, миниатюрную высокогорную Андорру. Мы совершили тогда увлекательное путешествие. Из Тулузы до франко-испанской границы. Через перевал, через всю Андорру пешком. Вниз, в Каталонию, в чудесный городок Сео де Уржель. В тридцать втором. Нет, не с Кончитой. «Я же объяснял тебе, Жаклин, с Кончитой мы побывали в испанском Ируне в тридцать третьем». А тогда из Сео де Уржеля проехали автобусами вдоль границы. В разгар пасхальных карнавалов, вскоре после свержения там Бурбонов [59 - 14 апреля 1931 г. в Испании была провозглашена Вторая Республика, а король Альфонсo XIII бежал из страны.]. Чудесная страна. Какие красоты. Настоящий дом отдыха для трудящихся всех стран.
Мы все еще празднуем историческую долгожданную победу Народного фронта, победу могущественного нерушимого союза всех левых демократических сил Франции.
Что ни день, то новый шаг вперед. Законы и декреты закрепляют сдвиг влево.
Оплачиваемые месячные отпуска для всех трудящихся! Впервые ими воспользуются в августе миллионы тружеников. Красоты Лазурного берега, Бретани.
Мы отмечаем с Жаклин ее окончание института. У нее еще защита диплома, но она собирается съездить к своим родственникам в Лилль.
И все вместе – День взятия Бастилии. В бескрайних колоннах – с утра. В тени транспарантов и знамен, в походе на плас де ла Репюблик, расцвеченную и приукрашенную, к радостно улыбающимся Морису Торезу [60 - Морис Торез (28 апреля 1900 – 11 июля 1964) – деятель французского и международного рабочего и коммунистического движения. Генеральный секретарь ФКП с 1930 г.], Леону Блюму [61 - Леон Блюм (9 апреля 1872 – 30 марта 1950) – французский политик, первый социалист во главе французского правительства.] и Даладье [62 - Эдуар Даладье (18 июня 1884 – 10 октября 1970) – французский политик, государственный деятель, премьер-министр Франции в 1933–1934 гг. и 1938–1940 гг. В правительстве Народного фронта возглавлял военное министерство.].
Мимо одинокой жалкой фигуры фашиста-делароковца [63 - Делароковец – последователь ультраправого лидера Франсуа де Ла Рока.] … у-лю-лю-ю! Вон там, на крыше высокого углового здания… у-лю-лю-ю-ю! Стоит сало́ [64 - Ублюдок, мерзавец.], вытянув в небо руку… у-лю-лю-ю-ю! Одинокий и жалкий.
«L’Humanité», 15 июля 1936 г., стр. 1
А вечером – танцы. По всему Парижу, на каждом углу. Под разноцветными лампионами и трехцветными гирляндами. Под аккордеон или оркестрик. С первой попавшейся красоткой. Везде, где есть еще панаше [65 - Пиво, разбавленное лимонадом.] и бутылка бургундского.
– Жаклин, я больше не могу. Пошли. Нам ведь рано вставать на поезд. Нет, сейчас не четырнадцатое, а пятнадцатое июля. Идем.
Да здравствует Республика!
А через три дня гром испанских событий [66 - Вечером 17 июля 1936 г. в Испании начался мятеж под руководством Хосе Санхурхо.] над успокоенно урчавшим Парижем.
И новый взрыв негодования!
– Пронунциаменто [67 - Пронунциаменто – вид военного переворота, практиковавшегося в Испании и в Латинской Америке в 19 веке.] местного значения? Как в Южной Америке? Вмешательство военных бездельников в политику?
– Нет, шире.
– Сговор реакции? Против нас.
– Точно. Всей мировой.
– Наши справятся!
– Франко получил самолеты. Пишут – высадил подкрепления в Кадисе.
– Значит, в обход Франции. У нас в тылу! Вот сволочи! Испортят отпуск!
– Что думает наше правительство? Правительство Народного фронта. Блюм юлит.
Наше кафе шумит. Наше левое бунтарское «Картье Латэн» не так, как весной, но все же шумит. Конец июля. Многие разъехались.
Сгрудившись у стойки, мы рассматриваем фотоснимки в журнале «Вю» [68 - «Вю» – французский информационный еженедельник, издававшийся с 21 марта 1928 г. по 29 мая 1940 г. под редакцией Люсьена Фогеля.]. Их все больше и они все тревожнее. Баррикады Барселоны и Мадрида. Тревога и кровь. Расписанные лозунгами борта грузовиков. Народная милиция и похороны первых павших за Республику, за Народный фронт – за нас.
И эта худенькая смуглая девушка в темной пилотке с помпончиком. Эх, как она держит винтовку в такой тоненькой руке? Крадучись, идет она вдоль стены дома. Эх, разве так держат? Ведь не успеет прицелиться…
И я уже знаю, что буду там, с ней рядом, в самой гуще. На баррикадах. В атаках и обороне. В победоносном марше. Потому что нельзя там не быть, если ты не трепло и трус, если у тебя все сходится. Слово и дело. Любовь и ненависть. Любовь к народу и ненависть к врагу. К четверке генералов, к попам-обманщикам, вставшим там, на пути неудержимого шествия народов к счастью, к народовластию.
– Я тоже поеду с тобой. – Жаклин уже примчалась из Лилля.
– Не твое это дело. Без тебя справимся.
– Ах, значит, я не человек!
И слезы, и упреки: «Ты всегда был эгоистом». И примирение: «Не пустят, буду ждать». И бесконечные: «Ты береги себя».
«L’Humanité», 8 августа 1936 г., стр. 1
Мы мчимся, тесно зажатые в переполненной электричке метро. Поезда поют «Интернационал», они мчат всех на митинг, на Велодром д’Ивер (огромный полукрытый Зимний велодром). На последний для нас митинг. Жаклин – со мной. Рядом – Журавлев и Балковенко. Нам скоро в путь. Нашей тройке. Первой тройке возвращенцев.
Мы протискиваемся к самым трибунам. Там наш Морис, сверкающий, улыбающийся. Там посланец борющейся Испании – Пассионария [69 - Так называли Долорес Ибаррури за ее пламенные речи.]. С нас струями льется пот.
Мы встревожены и опечалены. Там, в Испании, льется кровь и они не сдаются. Попы, генералы, помещики, капиталисты.
Им все верни назад.
Жаме (никогда).
Политическую власть – право грабить – проиграли на выборах в Кортесы [70 - Кортесы – Испанский парламент.], так сейчас силовой прием.
Верни земельную реформу и рабочее законодательство! И наше право думать, думать вслух, без оглядки на съезжую [71 - Съезжая – казенное помещение в полицейской части, куда свозили задержанных.], на каноны католической церкви.
Нет, к черту невмешательство [72 - 7 августа 1936 г. Франция в одностороннем порядке заявила о невмешательстве.]! Придумал тоже путаник Блюм. Ты права, Пассионария! Как она говорит! Наша судьба – это судьба Испанской Республики. Республики Народного фронта.
Почему задерживают оружие?.. Дез авьон [73 - Самолеты.] – начинают справа. Для Испании – пур л еспань – подхватывают справа. Дез авьон э канон (самолеты и пушки). Оплаченное законным правительством Испании оружие, оно здесь на складах, арсеналах Франции. Давно заказанное, давно оплаченное, оно необходимо там, для защиты Республики, законности, демократии.
Сейчас же оружие Испании!.. Дез авьон э канон пур л еспань [74 - Самолеты и пушки для Испании.]! Мы требуем. Скандируем. Мы еще верим.
//-- * * * --//
Позади недели хлопот и уговоров. Да что тут неизвестного. Драться надо, если они начали. Глиноедский – он уже там, я тоже военный. Мало ли что не полковник артиллерии [75 - Владимир Константинович Глиноецкий (Глиноедский) был полковником артиллерии еще во время Первой мировой войны.]. К занятиям вернусь в Париж. Хорошо, что подоспело решение: десять процентов членов партии – на помощь Испанской Республике.
А ночью последняя прогулка. По опустевшему (месячные оплачиваемые отпуска!) ночному Парижу. О чем говорить? Ты же знаешь – я не могу иначе. Ударом на удар. Подождет любимая Родина. Не долго ведь.
И последний раз – на мансарду. И жар последних объятий. Всю ночь до рассвета – вместе.
И скромный букетик фиалок на вокзале д’Орсе у вагона экспресса Париж – Порт Боу [76 - Это было 19 августа 1936 г.]. И последний взгляд на опечаленную Жаклин. Последний? Нет, мы еще встретимся!
Музей д’Орсе (бывший вокзал д’Орсе). -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
Источники иллюстраций, их авторы или обладатели авторских прав
*1, *2, *5, *6, *11, *14, *16, *19, *20, *21, *22, *23, *24, *25, *26 В. А. Кочетков, 2010 г.
*3, *4 Архив Аннет Штурм-Перрон
*7 Institut Pasteur
*8, *13 В. А. Кочетков, 2011 г.
*9 Архив Л. Э. Андреевой.
*10 Архив А. Н. Кочеткова.
*12 A. M. Cassandre, 1932. © Mouron. Cassandre. Lic 2013-02-01-01 www.cassandre-france.com
*15 Т. А. Кочеткова, 2010 г.
*17, *18 Annuaire Officiel Des Abonnés Au Téléphone (Paris) Avril 1937