   Сергей Ильич Ильичев
   На перепутье порока
   Повести и рассказы

ПОРТРЕТ НЕЗНАКОМКИ

   Повесть
   В эту ночь героиня нашего повествования долго не могла заснуть…
   Что мы о ней знаем? Лишь то, что она сама сегодня сообщила своим звонком в одну из программ центрального телевидения, рассказав о том, как почти двадцать пять лет тому назад для нее прозвенел последний звонок. В тот же вечер на выпускном балу ее, пятнадцатилетнюю девочку, увлек молодой офицер, неожиданно для всех появившийся в их школе. Она лишь увидела и сразу же поняла, что влюбилась в него своей первой и чистой любовью. А когда тот стал читать для нее стихи, закружил в вальсе, она и вовсе потеряла голову и сама не заметила, как в тот вечер оказалась у него в номере, как тогда говорили, шикарной райкомовской гостиницы, что стояла на самом берегу моря.
   Таким образом, если сложить пятнадцать и эти двадцать пять вместе, то и получится ее сегодняшний возраст. Надеюсь, что сосчитали.
   Итак, в эту ночь она все никак не могла заснуть…

   Но, чу! Она, кажется, уже задремала в некоем тонком полусне…
   … И увидела и пережила в тот миг всю красоту того вечера, когда с балкона гостиницы они вдвоем смотрели на опускающееся в море солнце. И она, прощаясь с солнцем, уже в подсознании понимала, что сегодня прощается и со своей безмятежной юностью.
   Вспомнился ей и тот чарующий полумрак ночи, который она для себя тогда определила как первое любовное таинство.
   И потом вдруг полная темнота и лишь ощущение бесконечного падения. А потом что-то темное наваливается сверху. И ее же негромкий крик от неожиданной боли. Потом боль притупилась, словно бы сама отошла на второй план, а новое и неведомое ей ранее чувство падения с высоты и последующий взлет, и вновь чередующиеся падения и взлеты до бесконечности переполнили ее уже через край.
   И вдруг это ощущение нежного обволакивающего чувства в ту же ночь обернулось для нее своей второй стороной и неописуемым ужасом. И даже физической болью от грубого насилия, которое теперь кто-то другой, и в пьяном угаре, сотворил над ее плотью.
   Она вспомнила, как вырвалась из-под этого заснувшего прямо на ней кабана, и сама уже, от стыда и этой разрывающей все внутри дикой боли, бросилась к берегу морскому в греховном желании прервать Богоданную свою жизнь в пучине морской.
   А на берегу моря, куда она прибежала с единственной целью – оборвать эту хрупкую нить, соединяющую каждого из нас с мирозданием и называемую в народе жизнью, она вдруг видит другого, вероятно, еще более несчастного, чем она сама, и уже отдавшегося на волю волн молодого юношу, почти своего ровесника, безвольно опускающегося на дно.
   И новое, мгновенно пробудившееся в этой девочке, ставшей в ту ночь уже женщиной, – чувство материнства, – заставляет ее, вопреки его и собственной воле, сначала спасти ему жизнь, а потом и отдаться в горячем желании помочь юноше понять силу воскрешающей к жизни любви и просто дать ему почувствовать себя мужчиной…

   Женщина спит, и лишь картинки воспоминаний проносятся перед ее глазами. А у ее изголовья стоят два небесных ангела. И беседуют:
   – Ты все ей показал? – спросил первый.
   – Все то, что ей необходимо было сегодня вспомнить! – ответил ему второй ангел.
   – Матушка Пресвятая Богородица сама взяла на Себя заботу об этой душе, а потому и попросила нас какое-то время побыть при ней, – сказал, вглядываясь в ее лицо, первый ангел.
   – Мы не сделали ей больно, обратив к этим воспоминаниям память ее сердца?
   – Нет, мы лишь помогли ей вспомнить то, чего она еще не знает.
   – Ты о той душе, что все эти годы ищет ее? – уточнил тот, что был вторым.
   – Да! О том мужчине, что пронес свою любовь к ней, увидев ее двадцать лет назад лишь только на портрете.
   – Ты думаешь, что в этой жизни они еще смогут быть вместе?
   – Они уже давно идут навстречу друг к другу. Осталось лишь несколько дней до этой волнующей встречи.
   – Вот бы сейчас увидеть то, как все это произойдет! – мечтательно промолвил второй ангел.
   – Всему свое время. А сейчас отойдем. Она уже просыпается…

   Буквально через день после этих событий в кабинете директора проекта популярного в стране телевизионного шоу «Исповедь содержанки», чей рейтинг за последние полгода зашкаливал так, что большего и желать-то было уже нельзя, – Алексея Померанцева, в то утро собралась вся творческая группа этого многообещающего телевизионного детища…
   Самому Померанцеву было уже давно за сорок. Бывший комсомольский работник ЦК ВЛКСМ в свое время, работая на агитпоездах родной организации и мотаясь по стране, повидал много и самых разных людей. Это были люди науки и представители творческой элиты, что в те времена охотно откликалась на призыв комсомола нести искусство в массы. Алексей легко умел находить струны человеческой души, и стоило ему лишь слегка прикоснуться к ним, как ему тут же и открывались не только сердца, но и даже сокровенные помыслы этих людей. Он эти бессвязные, казалось бы, воспоминания человеческой памяти аккуратно собирал, ничего не забывая, систематизировал и расставлял по полочкам уже в сейфе свой памяти. Он искренне верил, что и в его жизни еще наступит тот момент, когда можно будет, лишь слегка потянув за ту или иную струнку, сыграть с ее помощью уже свою собственную мелодию. Возможно, что это ему и удалось, так как со временем он уже занимал должностной кабинет на телевизионном Олимпе. Можно было бы просчитать и то, как он там оказался, но наш рассказ не о нем. Точнее, не совсем о нем.
   Единственное, о чем следует уточнить здесь же и сразу, – само появление на телеканале проекта под названием «Исповедь содержанки» было заслугой уже лично Померанцева. Он был автором идеи и вдохновенным ее проводником, когда не поленился пробежаться по всем этажам телеимперии, добиваясь сначала права на ее запуск и последующего включения в сетку вещания. Чего это ему стоило, мы так никогда и не узнаем. Ну да и не это главное.
   Так чем же так увлекла эта телеигра дирекцию телевизионной империи, а затем и самих зрителей, спросите вы меня?
   Судите сами, если в качестве героинь нового проекта каждый раз находили женщину, так или иначе связавшую на какое-то время свою судьбу с теми, кого в народе принято называть сильными мира сего. И раскручивали эту историю так дотошно, что «герои» передачи по самым разным причинам вынуждены были уже прилюдно начинать исповедоваться в своих грехах…
   Далее в передаче все чаще стали звучать и горькие слова о некоторых популярных и известных в народе людях, что строили свою карьеру, переступая через женские судьбы, подарившие им, тогда еще сирым и начинающим, кров, еду и тепло. И затем просто бросивших их, найдя более сытный стол, более фешенебельное жилье, более молодых и обеспеченных… Тот выбившийся в люди из сирых и начинающих, кто был поумнее и знал за собой сей грех, сами поспешили к Померанцеву со щедрыми подарками, дабы их имя случайно не всплыло в той или иной его передаче. О ком-то просили позвонившие сотоварищи, что сидели этажом выше, чем сам Померанцев, и им, естественно, не было тогда отказу. Но и в этом случае желающих рассказать «всю правду обо всех» было столько, что передачу можно было бы крутить каждый день. Но Померанцев знал цену своему проекту и не хотел размениваться по мелочам.
   Его «копилочка» все еще существовала и исправно работала, собирая по крохам то бесценное состояние, что со временем могло бы сделать его если не первым, то уж по крайней мере…
   Но не будем забегать вперед, пусть все идет своим чередом.
   Кто-то утверждал, что героини всех этих сюжетов «подставные» и что, соглашаясь на само участие в шоу, депутаты и министры, известные актеры и журналисты заранее оговаривали суммы и степень раскрытия интимных сторон их взаимоотношений с очередной содержанкой, а тем самым лишь увеличивали свой рейтинг и популярность.
   Но на экране очарованный зрелищем народ видел лишь то, что ему хотели показать. А именно – как трагически ломались человеческие судьбы и рушились чьи-то семьи, но в результате слетали с должностей и подвергались всеобщему осуждению те, кто когда-то позволил себе растоптать человеческую душу и традиционный семейный уклад…
   И народ просто балдел, искренне полагая, что правосудие наконец-то восторжествовало, пусть и в отдельно взятой передаче, что порок осужден и виновники понесли заслуженное наказание…
   Естественно, что с резким протестом против такого рода передач выступила Православная церковь, предупреждая и о таинстве исповеди, и о грехе самого осуждения.
   Святые отцы не ведали, что все то, что показывается на экране, всего лишь… еще одна талантливо режиссированная инсценировка в стране великих иллюзий под названием «телевидение».
   А те, кто действительно могли и должны были понести такого рода народное порицание, уже давно выкупили себе индульгенции…
   Да и кто сегодня прислушивается к голосу наших попов, многие из которых уже и сами не ведают, какому богу они молятся…
   Итак, в это утро – а передача была еженедельная – следовало определиться, кто и чья исповедь станет гвоздем телеэфира на этой неделе. Вместе с Алексеем Померанцевым в его кабинете сегодня сгрудились:
   Выпускающий редактор Анна Шахновская – про таких говорят: вечно молодая женщина неопределенного возраста, с густой рыжей шевелюрой, зелеными глазами и шикарным бюстом. Этакая мешанина, да в одном флаконе, и шокировала, и привораживала одновременно.
   Режиссер Тиран Кеосов, талантливый сын талантливого родителя, умел, как всякий мудрый восточный человек, работая на телевидении, всегда и во всем находить золотую середину. Он сам никого не обижал, но и не перед кем не заискивал в телевизионном мире, напичканном соблазнами и всякого рода исключениями из правил, где каждый мог позволить себе говорить одно, делать другое, а подразумевать под всем этим нечто третье.
   Телевидение сегодня напоминало Тирану бальзаковскую женщину, которой и хочется, и все еще можется, и есть из кого выбирать. Как человек с южной кровью он, вероятно, все хорошо для себя обдумал, прежде чем пустился в рискованное для себя плавание в этом шоу-бассейне. Но то, что он делал как режиссер, было просто потрясающим.
   Главный оператор проекта, литовец Андрюс Меркис, – двухметровый блондин, холодный, как айсберг, с семьей, что вечно в Риге, постоянно окруженный молодыми ассистентами, стремящимися постигнуть тайны операторской профессии. Есть женщины, которые просто млеют от латышских переростков. Возможно, что одна из них, сама или через мужа, и помогла Андрюсу, закончившему Московский государственный институт культуры, сразу же попасть на должность телеоператора. Его слегка подучили, и уже через год он мог позволить себе ездить на собственной машине. Правда, так никто и не узнал, кто же была та всевластная дама, что помогла своему фавориту устроиться и с кем он, возможно, продолжает делить спальное ложе. Но оговорюсь, что это всего лишь не проверенные нами слухи, что витают по этажам телеимперии. И как бы вы ни просили, перепроверять мы их не станем.
   Телеведущая проекта – Ирина Тоцкая. Это тот вариант, про который все и всем известно. Дочка одного из директоров Первого канала после школы пришла в студию, год походила в ассистентах у ведущих корифеев телепера и, поступив на заочное отделение журфака МГУ, еще через год уже вела собственную программу для детей.
   В программе Померанцева Тоцкая сама выпросила для себя роль ведущей. Это и понятно. Почти все более или менее талантливые авторы, что работали над собственными проектами и чьи руки незримо для зрителей дергали за ниточки, управляющие популярными шоуменами и ведущими самых разнообразных программ, в какой-то момент просто ломались, так как не могли устоять перед искушением самим не появиться перед телевизионными камерами.
   Хорошо это или плохо? Кто-то от этого появления действительно выигрывал, а кто-то и нет. Помните, как в сказке про Волшебника Изумрудного города… Весь сказочный мир боготворил великого и ужасного Гудвина до тех лишь пор, пока не увидел… этого маленького неказистого, старого человека с морщинистым лицом, до поры скрывающего себя за кривыми зеркалами…
   О, волшебная магия искусства голубого экрана, управляемая тенью тех, кого называют серыми кардиналами власти.
   Великое оружие всех времен и народов, если знаешь его свойства и умеешь им пользоваться…
   И одновременно с этим – любимая игрушка сотен миллионов доверчивых простаков…
   Так выиграла ли Тоцкая от того, что сама появилась на экране, судить вам, а мне пора продолжить повествование самой истории о нашей незнакомке…
   – Алексей Николаевич, – обратилась Тоцкая к Померанцеву – вчера зафиксировали один звонок, может быть, вам это будет интересно… – И подала ему листок с распечаткой разговора…
   Померанцев быстро пробежал глазами текст и сказал, уже обращаясь ко всем.
   – Она сообщила, что в день своего последнего школьного звонка сначала сама отдалась человеку, в которого была влюблена первой любовью. А уже через несколько минут, выходя из его номера, в этой же гостинице была кем-то изнасилована. И еще через час уже сама спасла жизнь молодому художнику, который хотел покончить с собой, и из чувства сострадания к молодому дарованию отдалась ему уже добровольно.
   И тут все присутствующие, благо что они были профессионалами в своей области, каждый, пусть и по-своему, увидели то, как могли бы в ту ночь развиваться эти события. И как их можно было бы воссоздать…
   – Действительно любопытно, ничего не скажешь! – Уже видя нечто, сказал Тиран.
   – Красивая может быть картинка, – поддержал его Андрюс.
   Померанцев вновь уставился на отпечатанный лист.
   – Здесь сказано, что у нее есть двадцатипятилетний сын. И что же она хочет? Почему нет дальнейшей расшифровки разговора?
   Тут уже напряглась Шахновская, так как вчера была ее смена и на этот звонок отвечать должна была она…
   – Разговор перевели на наш телефон, но Алла Николаевна спустилась, чтобы передать для кого-то пропуск, а вас вчера не было в студии, – спокойно соврала Ирина.
   Шахновская вздохнула с некоторым облегчением.
   – Так что же она хочет? – уже заинтересованно спрашивает главный редактор.
   – Посмотреть на них еще раз, узнать, как сложились их судьбы.
   – И узнать, кто был отцом ее сына? – прерывая ее, уточняет Тиран.
   – Мне показалось, что она это и так знает… – ответила ему Тоцкая.
   – Сможем ли мы узнать фамилии участников этой истории? – обратился с вопросом к коллегам Померанцев.
   – Одну, как мне кажется, я уже выяснила сегодня утром, – загадочно сообщила Ирина.
   – Ну, не томи же, кто это? – спросил ее уже сам Померанцев.
   – Возможно, что это один из заместителей спикера Государственной Думы.
   – Уже за одно это с меня причитается! – Померанцев словно бы помолодел в эти минуты, так как давно он ждал такого подарка от судьбы-злодейки и вот дождался…
   – Предупреждаю сразу, что это не Жириновский, – поспешила тут же добавить Ирина Тоцкая.
   – С Жириновским у нас уже есть особая договоренность, – откликнулась Шахновская. – Через два месяца, поближе к выборам, мы сделаем с ним шокирующую передачу и доведем народ до звероподобного состояния, когда начнем расписывать все, что Жириновский выделывал с некоей несчастной девушкой, по молодости лет записавшейся в его партию…И когда все поверят в это, то нам тут же предоставят официальные материалы, документально опровергающие факт самой возможности такой встречи с Жириновским и доказывающие, что все это лишь фантазия выжившей из ума участницы нашей передачи… Но это все через два месяца, а тут все живое, теплое и очень аппетитное.
   – Она сама назвала вам эту фамилию? – вступая в права выпускающего редактора, уточнила Шахновская
   – Она ее вообще не знает. Мы через сочинское телевидение подняли архивы, нашли в гостинице записи в книге гостей и сделали возможные выборки…
   – Какой гостиницы? – снова профессионально уточнил для себя Померанцев.
   – Это была закрытая гостиница сочинского горкома партии. Женщина по памяти описала номер, в котором это происходило. По нашей просьбе сделали уточнение, что данная мебель действительно тогда была, но лишь в номерах «люкс». В тот день их было сдано только два, а один номер был постоянно зарезервирован за самим секретарем сочинского горкома партии…
   – Ну, не он же насильник, я так понимаю? – улыбнувшись, спросил Тиран.
   – Еще не знаю! – ответила Тоцкая, наливая кофе для себя и Померанцева.
   – Хорошо, даю вам еще день на раскрутку этой версии, – сказал Померанцев, а затем, приняв из рук Тоцкой чашку кофе, подошел к Андрюсу.
   – Радость моя, я уже устал видеть крупные планы твоих любовниц в своей программе. Или плати, как и все за эфирное время, или снимай их в других проектах.
   Меркис даже не шелохнулся. Он вообще не очень понимал, для чего его сегодня сюда позвали, не дав толком выспаться.
   – Только не начинай говорить, что ты вообще не знаешь, для чего тебя сюда сегодня вызвали. Что, не понимаешь, чего от тебя хотят эти долбаные, как ты любишь говорить, русские? Но по крайней мере они тебя кормят.
   – Я тебя хорошо слышу, Алексей. Так что можно и не повышать голос, – нехотя ответил оператор. – У тебя есть ко мне претензии как к главному оператору твоего проекта? Молчишь? Значит, нет! А то, что касается крупных планов тех или иных лиц в студии, то их снимает другая камера. Та, что работает в зале. А крупные планы выбирает для программы твой режиссер…
   Тут уж завелся Тиран, который не слышал начала этой беседы, так как в это время что-то рассказывал Шахновской.
   – Не понял, о каких крупных планах вы тут говорите? Что не так?
   – Тиран, извини, это шутка, не более… – попытался успокоить любимого режиссера Померанцев.
   – Странные у вас, у русских, скажу я вам, шутки! – также нехотя произнес латыш.
   – Хорошо, это не шутка, но мне дали понять, что кто-то наверху обратил на это внимание.
   И тут Тиран действительно взрывается.
   – На что на это? Объясните, может быть, я что-то прослушал…
   – На большое количество крупных планов юных див… – уточнил для Тирана Андрюс.
   – Кто же у нас такой женоненавистник? – Тиран даже поднялся. – Постойте, давайте разберемся. О чем у нас с вами передача? О женщинах, их судьбах, о растоптанной любви. Наши с вами героини были… содержанками сильных мира сего. И это естественно, что все женщины, что сидят в студии или у экранов своих телевизоров, хотите вы того или нет, как бы примеряют на себя данную ситуацию, представляя себя на месте тех женщин. Что же тут непонятного? И некий огонек азарта в их глазах, и беспокойство рук, и даже пот, выступающий на груди. Все это свидетельствует о том, что они уже завелись, что, возможно, и сами не без греха. А главное, что они уже подсели на нашу игру, как на иглу… Это же самые потрясающие кадры.
   И тут в разговор вступила Шахновская.
   – Я всегда говорила, что все мужики сволочи…
   – Тиран, Андрюс, ребята, я все понял и прошу прощения за то, что, возможно, задел сегодня кого-то из вас. В качестве отступного приглашаю всех в бар прямо сейчас…
   – Я не возражаю, – первым ответил Тиран.
   – Люблю русские пословицы! – начал, вставая и растягивая слова, Меркис. – Особенно про ту, где говорится, что не следует плевать в колодец, из которого ты сам же и пьешь воду…
   – Хочешь, чтобы я еще и на колени перед тобой встал? – уже немного раздраженно бросил Померанцев.
   – Нет, не хочу. Но если ты хочешь, чтобы у тебя работала команда профессионалов, то давай без личных выяснений типа: кто с кем спит, когда и сколько раз – это тебя, Алеша, не касается…
   – Забыли и проехали… – как бы подытожив весь разговор, сказал Померанцев.
   И все встали.
   Но Ирочка, собравшаяся было выйти вместе с ними, была тут же остановлена строгим окриком Померанцева:
   – Ты-то куда? Ищи фамилии… У нас времени в обрез…
   – Правильно Алла Николаевна сказала, – тут же парировала Ирочка – что все мужики…
   – Сво-ло-чи!.. – по слогам и, переглянувшись между собой, вместе произнесли Померанцев, Меркис и Кеосов.
   И довольные собой вышли из кабинета.
   А Тоцкая и Алла сели за телефоны.

   В уютной двухкомнатной московской квартире в доме на модном некогда проспекте Калинина жил молодой мужчина в возрасте двадцати пяти лет по имени Александр. По обиходу, расстановке мебели и состоянию квартиры трудно было дать однозначное заключение, что сия квартира кроме хозяина имела еще и хозяйку. Во всем чувствовалось не лишенное определенного вкуса сильное мужское начало. Правда, в квартире жила еще и короткошерстная такса по кличке Бонифаций, что каждый день умудрялась нарушать заведенный на века спартанский образ жизни своего хозяина…
   Минимум мебели составляли встроенный во всю стену шкаф и домашний кинотеатр, смотреть который можно было лишь в положении сидя за спортивным велотренажером. Остальную часть квартиры занимали самые разнообразные спортивные снаряды. Во второй комнате – широкая кровать, рабочий стол и шкафы с книгами да камин. И лишь уют кухни, словно островок в безбрежном океане, был, подобно старинному месту, с любовью обустроенному для совершения в нем кулинарного священнодействия.
   Александр возвращался из своего банка после шести вечера. Каждый день он совершал омовение под струями холодной воды, предварительно выгуляв Бонифация… Сам себе готовил ужин – а это занимало не менее двух часов, не включая телевизора и не слушая в это время даже новостей, дабы не испортить себе аппетит, да и саму пищу. Как-то в молодости его удивила одна старушенция, что жила с ним по соседству: прежде чем включить телевизор, она открывала форточку. Когда он, заметив это, спросил, для чего она это делает, то та по-простому ответила: а чтобы сразу же и вылетало прочь…
   Он, как человек дотошный, провел ряд наблюдений. Когда на протяжении двух месяцев изо дня в день, готовя одно и то же блюдо – самое незамысловатое – яичницу из трех яиц – в одно и то же время, то включал, то не включал свой телевизионный ящик. И проверял пищу, давая часть Бонифацию, остальное съедая сам. Бонифаций оказался куда как более чувствительным. Иногда он просто шарахался от, казалось бы, привычной пищи. И его даже невозможно было заставить прикоснуться к традиционной яичнице. А в другой раз все вылизывал языком. Нормальный стол и последующий стул у кобелька наступали лишь тогда, когда в доме в течение нескольких дней ящик не включался вообще… Закончив все эксперименты не в пользу голубого экрана, Александр, так и не набравшись мужества выбросить вообще свой телевизор, резко ограничил время просмотра. И жил относительно спокойно, пока в его доме не раздался звонок из Сочи. Звонила мама.
   – Сынок, как ты там?
   – Все хорошо, мама! Какие-то проблемы?
   – Не знаю, но думаю, что без них не обойдется. Ты смотришь телевизионное шоу «Исповедь содержанки»?
   – Мама, я думал, что ты обо мне лучшего мнения…
   – Я звонила им на днях…
   – Для этого есть церковь.
   – Я хочу просто их всех увидеть…
   – Тогда ты ошиблась передачей. То, что тебе нужно, если я не ошибаюсь, называется «Жди меня»…
   – Ты дашь когда-нибудь договорить мне самой до конца?
   – Извини, мама. Я тебя внимательно слушаю.
   – А я тебе уже все сказала…
   – Вот и поговорили…
   – Не сердись, просто люди с телевидения могут начать беспокоить и тебя, и я хочу, чтобы ты знал, в чем дело…
   – Так ты приедешь на передачу? Когда?
   – Они сами скажут, встретят и закажут гостиницу…
   – Ты хотя бы позвони, чтобы я включил телевизор…
   – Как же мне тебя не хватает, родной ты мой…
   И наступила долгая пауза.
   Александр, хорошо зная свою мать, понимал, что в этой паузе для него нет места. Вот когда она вздохнет, словно бы с облегчением…
   Александр успел отправить Бонифация на балкон и поставить чайник на плиту.
   И она вздохнула.
   – Что же ты молчишь, Александр?
   – Ты решилась связать с кем-то из них свою судьбу?
   – Вот еще… Просто я видела какой-то удивительно красивый и странный сон… И там появился еще кто-то, кого я никогда не знала, и этот человек смотрел на меня такими грустными глазами, полными любви, и у него в руках был мой портрет…
   – Какой портрет, мама?
   – Я тебе этого не говорила. В то утро меня рисовал тот мальчик, художник…
   – Так во сне был он?
   – Нет!
   – И ты думаешь, что, придя на передачу, ты сможешь его таким образом найти?
   – Может быть, может быть…
   – Все равно, лучше тебя нет никого на всем белом свете…
   – Спасибо тебе, сын, за эти слова и до свидания.
   И где-то вдали женщина повесила трубку.

   Утром весь редакторский отдел стоял на ушах. Мы не станем перечислять всех тех разновозрастных мальчиков и девочек, что были на подхвате в этот момент, для этого достаточно посмотреть на титры любой телевизионной передачи, где от одного их перечня уже может закружиться голова.
   Заправляли всем Шахновская и Тоцкая. Причем у каждой из них была своя команда любимчиков, готовых выполнить любое их приказание, а если понадобится, то готовых и самих себя отдать для блага и поддержания творческой атмосферы…
   Но сейчас они работали в унисон, отдавая необходимые указания симпатичному молодому ассистенту режиссера Виталию Колзакову.
   – Устроишься в этой же гостинице, там сейчас готовы любому все двери открыть, лишь бы платил… – говорила Шахновская
   – Присмотрись и постарайся найти тех, кто работал там двадцать пять лет назад. Все пиши на магнитофон. Снимай на фото интерьеры номеров. Нужны любые детали, характеристики людей, да ты и сам знаешь, – наставляла его же Тоцкая.
   – Главное, узнай, кто были те люди, что в ту ночь снимали номера «люкс», – говорила и что-то записывала себе на память Анна Николаевна.
   – Пей с ними, спи с ними… но без нужной информации можешь не возвращаться назад… И если ты… – Тут Ирина сделала паузу.
   – И если я… – уставившись на нее преданными глазами, переспросил Виталий.
   – Если ты привезешь нам то, о чем мы тебя просим, то можешь считать, что весь вечер и всю ночь… – начала Тоцкая, но ее тут же поправила Шахновская:
   – Ирочка, все остальное без меня…
   – Я боюсь, что его и на меня одну-то не хватит… – жеманно уточнила Ирина.
   – Да ради вас я в лепешку… – начал было молодой ассистент, но она его тут же поправила:
   – А вот в лепешку-то как раз и не надо, а то что же мы с тобой потом делать-то всю ночь будем?..
   И они весело защебетали, провожая парня, в спешном порядке покидающего их кабинет.

   – У меня еще сегодня первый разговор с заместителем спикера Госдумы, – став сразу же собраннее, сказала Шахновская.
   – Может быть, мне с ним поговорить? – игриво предложила свою помощь Тоцкая.
   – Он уже не мальчик, если хоть что-то поймет или просто почувствует, то ни за что не даст согласия на участие в нашей передаче.
   – И что же вы хотите ему предложить? – уже более заинтересованно спросила Тоцкая.
   – А это, девочка, уже моя профессиональная тайна, и если бы я с кем-то ею поделилась, то меня уже завтра выставили бы за дверь этого кабинета. У меня возраст уже не тот, чтобы можно было себе позволить такую непростительную роскошь, как доверие к людям…
   И они погрузились каждая в свои дела.
   Шахновская вошла в Интернет и почти сразу же обратила внимание на тот факт, что в конце восьмидесятых годов в Сочи первый секретарь горкома КПСС был однофамильцем заместителя председателя Госдумы Буйнова…
   И кое-что прикинув в уме, увлеченно задумалась.
   А Тоцкая уже в свою очередь и у себя за столом разговаривала с парочкой внештатных операторов, работавших на их команду и снимавших сюжеты скрытой камерой. При этом на всякий случай эта длинноволосая парочка всегда носила при себе документы, подтверждающие, что они являются действующими членами какой-то народной любительской видеостудии.
   – Снимаете Буйнова там, где это только можно… Следите за ним после работы, особенно в магазинах. Снимайте, как он приценивается к товару, как расплачивается. Наблюдайте за его реакций на людей, кем он интересуется – мужчины… женщины… кого провожает взглядом, – ну, не мне вас этому учить.
   И тут же передает им конверт.
   – Здесь деньги на материалы и затраты на передвижение. Через два дня жду вас с первым сюжетом…
   Ребята быстро удалились, а она уже названивала еще кому-то:
   – Сашенька, золотце ты мое, узнал? Кто же еще может тебя так звать… Мне срочно нужна будет твоя помощь по одному человечку, нет, не простому, а высокодолжностному… Только не надо начинать морочить мне голову, я таксу и сама помню… И сегодня же, и на той же самой постели, если тебе там в последний раз понравилось. Ведь понравилось же? Что ты так засопел, мой ласковый? Смотри, не кончи там без меня раньше времени. Ну, записывай по буквам, пока нас самих записывать не стали…

   К столику Шахновской сквозь толчею галдящего на всех языках телемуравейника пробралась ее старая боевая подруга Зоечка Круглова. Они обе пришли на студию двадцать лет назад и прошли уже через огонь и воду, вот только своих медных труб… пока так и не дождались.
   – Против кого сегодня дружите, подруга? – спросила Зоечка Шахновскую.
   – И ты туда же, старая кляча! – словно бы отмахиваясь от нее, бросила Анна.
   – По секрету, только для тебя, через Интернет можно будет делать ставки на вашу следующую передачу. Подскажешь, на кого поставить, а я с тобой по старой дружбе так уж и быть поделюсь…
   Шахновская на какое-то мгновение задумалась.
   – Поверь мне, Зоечка, я сама уже трех мужиков поменяла, не считая разовых желторотиков. Мне кажется, что в этой передаче не будет ни тех, кто выиграет, ни тех, кто проиграет. Этот звонок не такой, как обычно. Мне даже кажется, что ей лично ничего от этих мужиков не нужно. Здесь что-то другое. Поверь моему профессиональному чутью и бабьему сердцу…
   – Такого не бывает…
   – И я сама такого не помню, хотя…
   – Сегодня утром видела вашу Тоцкую в машине у гендиректора. Уже не под тебя ли она сети вяжет? – Доверительно и чуть ли не на ухо прошептала подруге Круглова.
   – Мое место ей и даром не нужно. Если только она Померанцева попытается подвинуть… Ладно, пойдем покурим, а заодно и посплетничаем…
   И эти две еще молодые женщины на фоне заполонивших проходы юнцов выглядели как две старые черепахи, что медленно ползли к манящему берегу, где нет ни рифов, ни молодых и зубастых акул, но можно погреть свои и перемолоть чужие косточки.

   Но вот и подошло время, когда можно познакомиться и с человеком, чью фамилию уже несколько раз произнесли в стенах этого вездесущего и всеохватывающего российского телеока. Это – Всеволод Илларионович Буйнов, действительный заместитель спикера Государственной Думы, член политсовета проправительственной фракции, постоянный председатель всевозможных комиссий, коим несть числа, и примерный семьянин, успевший к своим годам, перевалившим за пятый десяток, основательно обстроиться в столице и в ее властных структурах.
   Стартовый капитал, как его называли в начале девяностых годов, бывший комсомольский активист Сева Буйнов получил от покойного отца, что был бессменным вождем сочинских коммунистов. Коммунисты тогда широко забросили невод, сплетенный из партийных денег, и вскоре сами стали ловить рыбку в мутной волне, осваивая новые законы этого вечно «загнивающего» монстра под названием «капиталистический рынок». Одновременно с этим и ими же негласно спонсировались новые радикальные движения и политические течения любого толка и преимущественно молодежные, где при благоприятном стечении обстоятельств всегда можно было рассчитывать на роль если не вождя, то тайного советника и финансового покровителя его правящей верхушки.

   Буйнов-младший не отличался аналитическим умом, его и в комсомоле-то в последние годы удерживала лишь возможность безнаказанно в любой момент, в любом месте и любой комсомолке задрать юбку на голову и разлиться своим породистым семенем по ворсистому ковру райкомовского кабинета.
   Когда он, немало нагрешив на родной земле, покинул Сочи и на основании последней воли умирающего отца женился на дочке его боевого друга и московского партийного функционера, то новый тесть быстро дал понять юному Казанове, кто в его доме хозяин. И поставил условием: чистота семейных уз и последующее владение всей империей или позорная ссылка на родину без выходного пособия…
   Прикинув возможные размеры и проценты, что каждый год капали на заграничные счета в этой семейной империи, Всеволоду Илларионовичу пришлось принять добровольный пост по части плотских утех. И родная жена понесла детишек одного за другим, так как других удовольствий на стороне он себе пока позволить не мог…
   Не потому, что исправился, а только лишь по той причине, что до сего дня тесть, словно некий партийный ледокол, продолжал нести ленинское слово в широкие народные массы, почти каждый день встречаясь то с молодежью, то с рабочими, то с военнослужащими различных родов войск. То есть он жил по заветам Ильича и собирался еще жить долго…
   Но каким бы только делом ни пытался заняться в Москве Буйнов, все-то у него не ладилось. Пока тесть сам, используя имидж прекрасного семьянина и талантливого организатора, не купил ему место депутата от фракции коммунистов в Государственной Думе еще первого созыва.
   Сколько на это ушло денег, в семье не говорили, но если бы Буйнова выперли и оттуда, то терпения у тестя могло и не хватить. Но, как это ни странно, именно там, в комиссии по награждению, он нашел себе применение, каждый раз искренне радуясь, когда скромно и торжественно передавал очередную коробочку со знаками отличия в руки очередного Президента. И так он был счастлив, что наконец-то нашел себе дело по душе…
   Пока уже сам тесть не стал продвигать его и дальше, уже по новой служебной лестнице, пока не добился того, чтобы Буйнов стал заместителем спикера Государственной Думы от блока коммунистов. Тут он уже не жалел никаких средств, ибо такая овчинка стоила любой выделки. Понимая при этом и то, что и сам-то уже одной ногой стоит в могиле.
   Буйнов пообтерся в коридорах власти и вошел во вкус. К нему вернулся аппетит, он раздобрел и снова стал с вожделением смотреть на стройных и юных блондинок, что постоянно встречались ему в коридорах Думы…
   И уже готов был согрешить, тщательно планируя и обставляя это действо, благо что такой опыт в его памяти еще остался. Одно он знал точно: никаких интриг на рабочем месте – боже упаси…
   Та, что покорила его сердце, работала на телевидении в Останкино, и они познакомились, когда юная дива приезжала брать у него интервью. О, если бы его пригласили в Останкино, то он непременно отыскал бы ее хрустальный башмачок и бросил бы к ее ногам все сокровища мира, которые пока, правда, еще принадлежали тестю…

   И вдруг утром в его квартире раздался телефонный звонок…
   Трубку сняла жена и передала ее мужу, успев шепнуть, что звонят с телевидения…
   Буйнов чуть не подавился, слезы выступили на глазах, он багровел и млел одновременно, прося дать воды…
   – Какие-нибудь неприятности? – тихо спросила жена.
   – От них всего можно ожидать…
   И взяв в руки трубку, почти не слышал то, что ему говорили, а лишь внимательно наблюдая за реакцией жены, только лишь все повторял:
   – Да, непременно, если это только нужно, обязательно…
   Он тут же дал свой номер телефона и попросил перезвонить, когда в этом будет необходимость, чтобы уточнить сроки…
   И враз вспотевший от волнения, словно обессилевший – все-таки года, присел на стульчик в прихожей.
   – Сева, тебе плохо, что они от тебя хотят? – закружилась вокруг него толстушка-жена.
   – Мне хорошо, мне никогда еще не было так хорошо, нам удастся записать целый цикл важных для фракции передач на телевидении. Правда, нам могут предоставить для записи только… ночное время.
   И он в нерешительности развел руками…
   – Если партия прикажет. Мы тоже по ночам листовки расклеивали! – заголосил, словно протрубил, появившийся в дверном проеме тесть.
   О, сколько же понимания увидел он в этот момент на лице своего зятя. О, если бы и тесть догадывался, что стоит за этим его кротким взглядом.
   И когда этот диалог закончился, Буйнов вынужден был уйти в ванную комнату и переодеться. С ним такого еще никогда не случалось, чтобы от одного лишь воображения он вдруг неожиданно для себя и осквернился… Вот уж воистину права поговорка: седина в бороду, а бес в ребро…

   В аэропорту Сочи Виталия встречали два молодых парня, представившихся коллегами с сочинской студии. Они же приняли его багажную сумку и усадили в машину. И с дороги, естественно, сразу же поехали перекусить…
   Виталий проснулся утром следующего дня и, только внимательно осмотревшись, с трудом понял, что он находится в гостинице, где и должен был оказаться. Это уже плюс. Денег стало в два раза меньше. А это был уже минус. В холодильнике холодное пиво – это плюс. Но куда он подевал свой мобильник? Это очевидный минус…
   В соседней комнате на одной кровати и нагишом спали ребята, что его встречали. Это и не плюс, и не минус – это уже катастрофа. Он нашел на полу свой цифровой аппарат и стал просматривать все то, что они вчера все вместе снимали… Нет, это не может быть… А кто же тогда снимал этот кадр, где они втроем лежат на его кровати?..
   «Мамочка, – мгновенно поняв, что случилось и чем это может для него окончиться, подумал он, – прости, но я, кажется, влип по-крупному»…
   В это время отворилась дверь, и кто-то вошел в его номер, плотно прикрыв за собой дверь.
   Виталий успел нырнуть под одеяло и положить аппарат под подушку, когда перед ним появился былинный таки герой, прямо дедушка Буденный, с седыми усами и шевелюрой.
   – Ну, здравствуй, Виталик! С приездом в наш город.
   – Откуда вы меня знаете?
   – Тебя скоро весь город, да что город, вся страна сможет по телевизору увидеть…
   Виталий напрягся! Но, не ведая, что старику известно, решил немного помолчать, пусть он считает, что эта непристойная страница биографии его сейчас мало беспокоит.
   – Молодец, хорошо держишься. Ну, да и я не стану ходить вокруг да около. Это закрытая горкомовская гостиница, здесь во всех номерах снимали еще со времен Леонида Ильича Брежнева. Аппаратура сохранилась и до сего дня работает исправно. Можешь поверить мне на слово.
   – Я ничего не помню…
   – Грамотно эти ребятки тебя опоили, а потом и в кровать затащили. Хочешь посмотреть?
   Виталий лишь попытался представить, что он сможет увидеть, и пошел красными пятнами.
   Старый гэбист присел в кресло.
   – Раньше мы такого и не знали даже. И где вы всему этому успели научиться? А уж чего я только за тридцать с лишним лет здесь не посмотрел. Бывали и такие богатыри, что за ночь несколько здоровых баб в усмерть выматывали, а самим хоть бы что… А были и генералы, что с адъютантами своими спали… А мы все подряд снимали да в Москву в коробочках отсылали… Такая вот у меня служба была, сынок. И даже не могу понять, почему до сих пор сам еще жив остался…
   – Что вы от меня хотите?
   – Ничего!
   – Я правда ничего не помню, что тут вчера было…
   – Да забудь ты об этом, с кем по молодости не бывает. Ты мне скажи, что тебе у нас надо, что у тебя за редакционное задание? Мы тебе поможем, и поедешь домой с миром.
   – Вот так просто и домой?
   Тут открыл глаза и проснулся один из сопровождающих. И сел на кровать.
   – А, дядя Миша, здорово! Политинформацию с мальчиком проводишь…
   И уже к собрату по счастью.
   – Санек, вставай, у нас сегодня репетиция в двенадцать…
   И даже не прикрывшись простыней, прошел в ванную.
   Санек поднял курчавую голову и, увидев Виталика, улыбнулся.
   – Виталий, ну, ты клевый парень, ты к нам почаще приезжай… Мы еще сегодня с тобой на побережье поедем, уху есть…
   И побежал навстречу появившемуся из ванной собрату.
   – Мы тут ночью не очень шумели, дядя Миша? – начав одеваться, спросил первый.
   Тот лишь отмахнулся от него, как от надоедливой мухи.
   Вернулся Санек. Пока они одевались, дядя Миша сидел молча. И, дождавшись, когда за ребятами закроется дверь, снова обратился к Виталию:
   – Ну, так, сынок, рассказывай, что у тебя за задание…

   В кабинете Померанцева шла летучка или что-то в этом роде. За столом кроме известных уже нам ведущих работников проекта появились главный художник Эдуард Курагин, композитор Всеволод Осин и ассистент режиссера Виталий Колзаков, уже вернувшийся первым рейсом из Сочи.
   Померанцев вел летучку сам:
   – С вариантами декораций жду вас завтра. Деньги есть, так что думайте, как их с толком использовать. Тиран, любимый ты мой мучитель, что по этому поводу думаешь?
   – Есть у меня одна задумка… – мгновенно собравшись, начал режиссер. – В центре студии сделать нечто вроде появляющегося вращающегося трона, на котором появится в студии наша Снежная королева. Я бы предложил, чтобы она всю передачу была в маске. Пусть все помучаются, попытаются ее представить через двадцать пять лет. Кстати, ее вообще кто-нибудь уже видел?
   – Нет! – заметила Шахновская. – Она сказала, что приедет лишь на саму запись передачи…
   – Рискуем! Но тогда лучше уж пусть будет в маске… – сказал Тиран.
   – Кстати, для всех присутствующих участников! Все участники и зрители должны знать, что идет запись… Все, кроме вас! – как бы подытожил Померанцев.
   – То есть вы хотите сказать, что передача будет идти в прямом эфире? – уточняя это для себя, пробубнил Меркис.
   – Именно так! – ответил ему Померанцев.
   – Значит, слухи про тотализатор родились не на пустом месте… – тут же уточнил Андрюс.
   – Что, на нас уже ставят деньги? – улыбнулся Тиран.
   – И не малые! – добавил Померанцев – А поэтому сначала разговор по существу. Анна, что с Буйновым?
   – Он сказал, что обязательно приедет на телевидение и через день мы должны созвониться с ним еще раз… – ответила, как отчиталась, Шахновская.
   – Ну, наш молодой Пинкертон, а чем вы нас осчастливите? Кто в ту ночь был в этой роковой гостинице? – обратился Померанцев к ассистенту режиссера.
   – Мне стыдно признаться, но я провалил порученное мне дело. Меня напоили, а потом ночью произошло нечто, что они сняли на пленку… – начал пересказывать свою одиссею Виталий.
   И тут гомерическим смехом просто взорвался Тиран Кеосов.
   – Это… это я виноват! Не предупредил мальчишку… Этому трюку с мальчиками… Там у тебя в номере были мальчики?..
   Виталий молча кивнул.
   – …Так вот, этому трюку уже более десяти лет. Старый гэбист с сыновьями от скуки выделывает там еще и не такие фокусы. Гостя накачивают и укладывают с двумя красивыми девчонками, те его раздевают и в какой-то момент поочередно уступают свои места парням. И в этот момент их снимают. Если же гость – женского рода, то все происходит в обратном порядке. К тому же там уже лет двадцать как нет никакой аппаратуры…
   – Значит, ничего такого не было? – облегченно вопросил Виталий.
   – Кроме твоего снимка в объятиях мальчиков. Если ты сам, конечно, чего-нибудь там не отмочил… – авторитетно заключил Тиран.
   – Или не обмочил! – добавил флегматичный Меркис.
   Померанцев поднял руки, успокаивая собравшихся было еще пошутить по этому поводу.
   – Значит, необходимых нам фамилий мы не узнали! – Слегка разочарованно констатировал итоги двух дней работы своей группы Померанцев.
   – Алеша, не вини мальца. Я не знал, что вы именно его туда отправляете, а то сам бы слетал и фамилии узнал, да и в море искупался, честное слово. Но они нам сами позвонят. Не сегодня, так завтра. Теперь они знают, что нам нужно. Зачем им отдавать эти фамилии красивому мальчику, когда можно на этом хорошо заработать и самим…
   – Тиран, раз ты все про этих клоунов знаешь, и если, когда они позвонят, при разговоре ты поймешь, что старик действительно что-то знает, то пусть он приезжает сюда. Это же живой свидетель…
   – А что? Это хорошая идея. И по такому случаю сегодня я приглашаю всех в бар… – расщедрился, вставая, режиссер.

   Все оживились. Тиран ласково потрепал по загривку смущенного Виталия и уже направился с ним к выходу, как в кабинет вошла Ирочка Тоцкая. Она с загадочным взглядом приблизилась к Померанцеву, передавая ему какие-то бумаги…
   Тот стал читать, и по тому, как он перелистывал записи, все понимали, что произошло что-то неординарное, и замерли на своих местах…
   – Вот ведь сукины дети! – первое, что сказал директор. – Не случайно в народе говорят, что ласковое дите сосет двух маток… – И Померанцев даже привстал.
   – Тиран, пожалуйста, не уходи! Бар сегодня, видимо, отменяется! Как же они оперативно работают. Вот у кого учиться надо, а не спать с мальчиками… Они сегодня утром уже позвонили тестю Буйнова. Не самому, а закинули удочку именно тестю и намекнули, что у них есть компрометирующий материал на нашего героя. Все знают! Через три часа будет повторный звонок. Они хотят сорвать деньги и с них, и с нас. Ну и прохиндеи…
   – Звонок был из Сочи? – уточнил Тиран
   – Нет, из гостиницы «Украина», – ответила ему Тоцкая.
   И тут в разговор вклинился ледяной размеренно-тягучий голос литовца Меркиса:
   – Надеюсь, вы понимаете, что может последовать за попытку организации прослушки частного номера в квартире заместителя спикера Госдумы Буйнова?
   Все посмотрели на безмятежно-вальяжного Андрюса так, как, наверное, только белый медведь смотрит на жирного тюленя, что никак не может протиснуть свои лощеные бока в маленькую ледяную лунку. И молча ждали, когда же, а главное, как Померанцев сейчас прольет его голубую породистую кровь на белую еще целомудренную простыню, в которую вся команда пытались запеленать свой нарождающийся проект…
   – Андрюс, полицейские, как оказалось, тоже ждут нашу передачу и оказывают нам благотворительную помощь в поисках потерянных героев. Тебя этот ответ удовлетворяет?
   – Вполне! – ответил латыш. – Поэтому, если ты, Алеша, не возражаешь, то будем считать, что меня на этой встрече сегодня просто не было. Или в этот момент я выходил покурить…
   – Покурить!
   – Согласен! В эту передачу, сам не знаю почему, вбухиваются сумасшедшие средства, – продолжал Померанцев. – Мы и половины даже не запрашивали. Что-то сумрачное витает вокруг нас в последние дни. И мы все или победим в эту субботу, или лишимся работы. По крайней мере я уж точно…
   – Значит, пора нанести визит вежливости сочинским гостям. И напомнить, на чьей они сейчас территории собираются играть, – и Тиран, словно тигр, наметивший жертву, встал из-за стола, ожидая лишь согласия Померанцева.
   – Бери съемочную группу, машину, деньги и выезжай немедленно в гостиницу. Тоцкая едет с тобой. Связь со мной не прерывать. Если не удастся по каким-то причинам затащить гэбиста на передачу, то снимайте его откровения прямо в гостинице. Но лучше, чтобы он был у нас живьем. А главное, если насиловал нашу героиню все же Буйнов, то кто же был первым?..
   – Вы не забыли, что у нас нет еще и фамилии художника? – заметила Анна Шахновская.
   – А вот художника я поручаю персонально тебе! Все знают, что им делать? Тогда разбежались до вечера.
   И кабинет Померанцева вмиг опустел. А он сел в кресло и задумался…

   На следующий день в Сочи, у загородного особняка одного из богатейших людей города – Фомы Опраксина – стоял невзрачного вида человек.
   Охранники уже теряли терпение, глядя на это «чучело», как они мысленно для себя его уже охарактеризовали. Он и не подходил, и не уходил, а лишь все переминался с ноги на ногу, ожидая появления машины с хозяином.
   – Тебе что? – первым не выдержал молодой охранник.
   – Мне бы Фому увидеть, – промолвил тот.
   – С каких-то это пор для тебя Фома Петрович Фомой стал? – тут в разговор вступил тот, что был постарше.
   – Мы с ним в одном классе когда-то учились…
   – А в детском саду на одном горшке не сидели? – и молодой после этих слов широко улыбнулся красивыми белоснежными зубами.
   – Какая у вас улыбка удивительная. Вот бы нарисовать… – тут же заметил проситель.
   – Федор, не иначе как ты ему понравился… – вставил старший.
   – Мужик, уйди по-хорошему, и я забуду то, что ты только что мне сказал! – начиная уже раздражаться, ответил молодой охранник.
   Но тут включилась рация, и предположительно начальник охраны спросил:
   – Что у вас там, на воротах, происходит?
   – Бомж какой-то к самому просится, говорит, что учились вместе, – ответил старший охранник.
   – Узнай фамилию и суть проблемы, – раздалось в ответ.
   – Я же знал, что Фома меня помнит… – начал было бедолага.
   – Фамилия? – уже почти рявкнул молодой.
   – «Грош», так меня еще в классе звали, а полностью будет Грошев Алеша, Алексей то есть…
   – Пусть подождет, я спрошу… – отрыгнула трубка портативной рации, и для безработного художника Алексея Грошева наступила мертвая пауза…

   Или сейчас Господь услышит его мольбу, или… Но лучше, чтобы услышал… Он уже две недели как не пил. Сначала просто не было денег. В это нельзя поверить, но какая-то неведомая карусель кружила и проносила его мимо всех злачных мест и бывших друзей собутыльников. Тех, к кому ему удавалось прорваться, не было дома. Адреса других, куда ходил много лет подряд, были словно кем-то изъяты из памяти его мозга. Целая неделя словно круговерть по замкнутому кругу…
   А потом вдруг пропало и само желание… выпить. И тут он, поверьте, вдруг испугался за себя, за завтрашний день. И благо что был дома, так как в ожидании неизвестной неизбежности плюхнулся на свой топчан и вскоре сам не заметил, как погрузился в глубокий сон…
   В том сне он ясно и отчетливо увидел то, что произошло с ним ровно двадцать пять лет тому назад… Почти двадцать пять лет тому назад… До той ночи и до того утра оставалось, чтобы быть точным, ровно три дня…
   Молодой художник, вернувшийся домой в город Сочи после учебы в Питере, более напоминал тогда известного поэта. И рост, и лик, и те же пшеничные вьющиеся волосы. Кстати, многие из сокурсников не удержались тогда оставить себе в набросках его портрет. Алеша Грошев тогда горел желанием овладеть мастерством и рисовал ночи напролет, по несколько раз переделывая свои же курсовые работы, и бился, бился, словно рыба об лед…
   Но озарение не приходило, и работы были хотя профессионально добротными, но мертвыми. И юноша сам это хорошо понимал, хотя и получал по специальности только положительные оценки. А потому жутко комплексовал и практически ни с кем из сокурсников в близкие и доверительные отношения не вступал. Не ревновал, но… То, на что он тратил часы упорной, кропотливой работы, они делали на раз, в течение нескольких минут… в паузах между очередной, как он выражался, случкой или рюмкой… Но их картины оживали на глазах, а его – нет.
   – Бог не дал таланта при такой фантастической работоспособности, – говорили одни педагоги. – У него нет фантазии, он за человеком не видит образа, – сетовали другие.
   И только один древний старик, что уже с трудом мог позволить себе раз в неделю появиться на кафедре, поглядев на Алешины работы, сказал декану факультета, когда тот был готов его уже отчислить.
   – Он несчастнейший из всех художников, что я знаю. Господь дал ему все, чтобы творить, но у него в сердце еще не пробудилась… Любовь! Не гоните его, дайте ему срок, и он удивит мир…
   Когда Алеша с дипломом художника вернулся в родной город, то смог устроиться лишь художником для написания афиш в приморском кинотеатре. Ни богатых родственников, что могли бы позволить художнику творить, ни тех, кого когда-то называли меценатами, вокруг него не оказалось. Да и своих работ для первой выставки еще не хватало. От тоски он целыми днями напролет смотрел кино, благо что бесплатно, а потом уходил к ночному морю и даже плакал, валяясь на песке, если рядом никого не было.

   И тут красота паренька оказала ему плохую услугу. На него стали заглядываться женщины, жаждущие романтических свиданий и томных объятий, страстных поцелуев и иных увеселений, о коих и говорить-то грешно. И одна такая перезрелая, но молодящаяся, невесть откуда приехавшая в их город дива, узнав через обслугу, что паренек холост и творчески одарен, однажды пригласила его в свой гостиничный номер, чтобы он нарисовал ее портрет, обещав при этом хорошее вознаграждение.
   Алеша, по чистоте и детской наивности, пришел, принеся с собой все, что было необходимо для работы. Но работать в тот вечер просто не смог. Хозяйка номера сначала попросила его открыть шампанское и выпить за встречу. Потом за родителей. Ну как же за это-то не выпить? Когда открыли вторую бутылку, Алеша понял, что рисовать сегодня уже не сможет. А хозяйка все более распалялась. А потом и вовсе выложила на стол деньги, в сумме своей значительно превышающие то, что Алеша мог получить за год своей работы в кинотеатре.
   Юноше нужны были эти деньги на краски и холсты. И он в конце концов, уже понимая, чего от него хотят на самом деле, решил тогда честно отработать эти деньги. Когда Алексей был уже ею раздет и даже по-мужски возбужден, ибо эта стерва, простите за грубое слово, знала, как это делать, он стал нежно и осторожно раздевать ту, что должна была в эту ночь стать для него его первой женщиной. И этот, еще невинный юноша, но умудренный уже студент, впитавший в себя эталоны красоты женщин всего мира через творения гениальных живописцев современности, лишь бросив взгляд на то, что оказалась под красивым сброшенным бельем, онемел, увидев уже дряблую, старческую, а главное, мертвую кожу, которую ему предстояло сейчас полюбить…
   И уже ни он сам, ни она, как ни старались, ничего не могли поделать. Светоч, лишь воспламенившись, сразу же понял, что его ждет в таинственно смердящей роковой пещере соблазна, а потому тут же и угас.
   И тогда она решила отомстить за свой позор и унижение и подняла крик на всю гостиницу, обвиняя Алешу в том, что он сам хотел ее изнасиловать. Парень, стуча от страха зубами, в одних трусиках, бросив все свои краски и кисти, выскочил из окна, благо что ее номер был на первом этаже, и бросился к морю.
   План и видение того, как он покончит с собой, нарисовался в голове еще до того, как он достиг побережья. Он уже слышал жуткие свистки и топот ног за спиной, но более всего его страшили две гигантские, высотой в полнеба, дряблые женские сиськи, что неслись сейчас за ним по пятам и, хищнически разинув зубастые соски, ревели, как милицейские сирены.
   И он, весь в слезах, от мучительного стыда за свою мужскую беспомощность и гонимый теперь уже и страхом, пожалуй, даже против собственной воли, бросился в морскую воду…

   И вскоре понял, что он уже в раю, потому, что такие глаза, что увидел он над собой, могли быть лишь у ангелов. И такие нежные руки. И такой голос. Неземной, чарующий голос, который звучал в тишине ночи:
   – Ты что же это, дурачок, удумал? Как же это можно?
   – Я не хотел… Это старуха меня гнала…
   – Это твой грех несся за тобой по следам.
   – Я не согрешил!
   – Но согласился…
   – Да! Но не смог, как мужчина не смог, хотя мне нужны были те деньги…
   – Это не ты не смог, это твоя душа, все существо твое воспротивилось…
   – И не смогу теперь уже никогда. Это тело старухи… Оно теперь вечно будет преследовать меня?
   – Лишь до тех пор, пока ты не узнаешь, что такое настоящая любовь.
   – Этому можно научиться? Я постараюсь…
   – Нет! Это или приходит, и тогда, как цветок, распускается твое сердце и ты живешь в согласии, в радости и любви. Или не приходит никогда. И тогда все то же самое: семья и дети, но только нет ни согласия, ни любви, а лишь горечь холодного очага и печаль тоскующей и умирающей души…
   Юноше на лицо упала слезинка, за ней вторая, третья. И он вздрогнул от того, что его сердце кто-то пронзил раскаленной стрелой.
   – Мне очень больно, Ангел!
   Из Алешиных глаз потекли слезы.
   Но вот вместо боли всего его стало наполнять нечто более напоминающее разлившееся, молодое пенящееся виноградное вино, что потекло по его венам, наполнило собою сердце, отрезвило ум и прояснило взор.
   А затем Ангел всего лишь нежно коснулся его губ.
   Алексей ощутил, как с этим поцелуем он наполняется некоей, незнакомой ему ранее неземной силой. И вот напоение, казалось бы, уже произошло и стало искать для себя выхода.
   Юноша вдруг почувствовал, как он приподнимается над землей в объятиях своего Ангела-спасителя.
   Как его естество само, без подсказок и посторонней помощи, входит в неведомое ему ранее сокровенное место, погружаясь и заполняя его собою.
   И как происходит уже новый взрыв, подобный извержению земного вулкана и уносящий их обоих высоко в небо.
   А потом только упоительное, ни с чем не сравнимое парение там вдвоем.
   Утром он проснулся в своей комнате. Уже не мальчик, а мужчина. И этот Ангел лежал рядом в его кровати. Он или, что точнее, она – еще крепко спала, совершив сегодня ночью настоящий подвиг, спасая не столько тело, сколько юную Алешину душу…
   Он оделся и, преисполненный любви к этому неведомому для него земному творению, взяв бумагу и кисти, стал рисовать портрет своей Незнакомки…

   – Грошев, ты что, заснул что ль? – толкая его уже в бок, обращался к нему старший поста.
   – Вы что-то спросили? – пробормотал художник, очнувшийся от воспоминаний.
   – Иди в дом, тебя там встретят…
   – Услышал! Неужели Он меня услышал? Нет, не может этого быть! – примерно так, всю дорогу до входа в особняк бормотал себе под нос Алексей.

   Фома, сосед по школьной парте, все годы учебы в школе списывающий у Грошева Алешки контрольные и домашние задания, двоечник Фома, а сейчас самый крупный местный олигарх, встретил его в столовой. Он уже сидел за столом, где были выставлены, правда, чуть поодаль, и тарелки с закусками для школьного друга.
   Фоме, как и Алексею, только год назад исполнилось сорок. Крепкий, спортивный, чуть выше среднего роста, красавец с посеребренными висками, можно даже сказать, местный царевич из народной сказки, молча смотрел на Алексея.
   Того уже раздели и даже обыскали еще при входе. Но лучше бы не раздевали, так как под драной курткой была лишь одна грязная рубашка. Показали, где вымыть руки, и привели в столовую.
   – Здравствуй, Алексей, и садись к столу, – сказал Фома и рукой показал место.
   – Да я не затем, я не пью уже вторую неделю.
   – Тебе никто и не предлагает здесь пить! Но с едой-то ты, надеюсь, еще не завязал?
   – С едой – нет, не завязал, – ответил школьный друг и, не справившись с собой более от знакомых запахов, что витали вокруг стола, проглотил слюну…
   – Садись, я по два раза не приглашаю! Сколько и для чего тебе нужны деньги?
   – Я не за деньгами пришел… Я к ней!…Сон тут на днях мне приснился. Вся жизнь после того сна вверх дном пошла… Стоит она у меня перед глазами и даже спать не могу, так боюсь, что потеряю ее во сне…
   – У тебя с головой все в порядке?
   – Пока не жаловался.
   – Оставьте нас одних, ребята. Пожалуйста… – обратился Фома к людям, что заполняли столовую – Все, пожалуйста, я сам позову, когда надо будет.
   Потом он встал, взял свой стул и подсел к Алешке. Сел напротив и внимательно посмотрел ему в глаза.
   – Радость ты моя, что же ты себя до такого скотского состояния-то довел?
   – А так думаю, что все, да и сама жизнь моя под гору покатилась с того момента, как я тебе ее продал…
   – Прошлого назад не вернуть. В чем-то еще можно покаяться. А о чем-то лучше сразу же и забыть…
   – Ты же сам знаешь, я двадцать лет даже не вспоминал… А сейчас сердце из груди рвется, так мне больно…
   – Ты выпей, не стесняйся…
   – И вправду не могу. Поверишь ли, хочу… – он уже говорит, да чуть не плачет. – Даже рюмку в руки беру, а выпить никак не получается, то кто-то заденет, то сам расплескал… Не получается, и все.
   Тогда Фома взял в руки бутылку и стал наливать водку в Лешкину рюмку. Не успел долить и половины, как тонкое стекло треснуло, и вся водка оказалась на белоснежной скатерти…
   «Грош», видя, как тонкое полотно впитывает дорогущий напиток, замер.
   – Чудны дела Твои, Господи! – сказал Фома и добавил. – А тебе и не поверил. Знать бы, к чему все это?
   – Дай хоть одним глазком взглянуть… Большего и не прошу даже.
   – Продавать не надо было. Тогда бы и не пришлось просить. Да и как ты сам-то не понимаешь? Это равносильно тому, что ты к нам в постель третьим лечь просишься…
   – Сказал тоже… Ладно еще, если бы она была живым человеком.
   – А она для меня и есть самая из живых живая…
   – И ты что, все эти годы вообще без них…
   – Сам знаешь, сколько я в молодости дров наломал. А как ее у тебя в доме увидел, то с тех самых пор мое сердце принадлежит только ей. И где я только ни пытался ее искать…
   И видя, что Алеша совсем сник, сказал:
   – Ты же художник, нарисуй… восстанови по памяти… Хотя понимаю, что этого уже никому не повторить… Но поверь, придет время, и ты нарисуешь другой портрет…
   – Какой я теперь художник? Был художник, да исписался.
   – Да не исписался ты, а сломался просто. Но это дело поправимое. Ты где сейчас живешь-то?
   – Нет у меня дома, Фома. Сам не помню, как по пьянке что-то подписывал.
   – Это же беспредел. Но это еще при желании можно поправить. Я сегодня на пару дней за границу улетаю, ты уж потерпи чуток, а потом я тебя сам найду и к работе в своем загородном доме пристрою. Время там у тебя свободного будет много, пить не дадут, а писать снова сможешь и даже свою мастерскую будешь иметь.

   И тут Фома понял, что еще минута, и Алешка сейчас просто заплачет. А потому быстро встал и, как бы заканчивая разговор, добавил:
   – Ешь спокойно, тебя торопить никто не станет. А мне надо собираться. Тебя потом до города подвезут, да заодно с моими ребятами в магазин зайдешь, они тебя немного приоденут, а то смотреть на тебя без слез не могу.
   И Фома неторопливо покинул столовую.
   Алеша в полном одиночестве начал есть.

   Вскоре машина понесла его к центру города. Фома слово держал. Из парикмахерской Алексея провели в магазин, из которого он уже выходил похожим на банковского клерка. Не хватало, пожалуй, лишь тросточки…
   Был «грош», да в миг стал «алтын».
   Машина с сопровождающими уехала, и тут Алеша услышал знакомый голос:
   – Лешенька, сынок, ты ли это?
   Алексей обернулся и увидел свою соседку Антонину Прокопьевну. Сколько же за свою жизнь она поклонов в местном храме-то положила за своего непутевого соседа, которого и искренне любила, и оберегала, пока он сам не опростоволосился, подписав эту самую проклятую бумажку, что лишила ее покоя, а его и жилья.
   – Здравствуйте, дорогая Антонина Прокопьевна! Как ваше драгоценное здоровье?
   – Меня-то Бог бережет. Ты вот где? Слава Богу, что увидела! Тебя ведь люди из Москвы разыскивают, с самого центрального телевидения. Чтобы, значит, на передачу пригласить…
   – Что за люди? Где они?
   – А у меня все тут записано… Это же надо такому случаю быть, чтобы я тебя встретила.
   Она достала записочку.
   – Эта самая и есть! Гостиницу ты что для партийных, надеюсь, помнишь.
   И стала читать:
   – Номер 13, а величать ту барышню Анна Николаевна, и фамилия прямо царская – Шахновская. Беги, Емеля, щука сама к тебе сегодня в невод заплыла. Может быть, еще и в этой жизни на что сгодишься… Родной ты мой мальчик!
   – Спасибо вам, матушка! И помолитесь за меня, грешного, – сказал и пошел, а старушка перекрестила его вслед.

   Микроавтобус марки «Мерседес» подъезжал к гостинице «Украина». Тиран еще раз бросил взгляд на двух припудренных и вроде бы даже слегка подкрашенных милиционеров, что сидели на последнем сиденье, и недовольно пробурчал:
   – Какие это милиционеры, ты на их лица посмотри…
   Тоцкая закрыла пудреницу.
   – Лица как лица. Где вы сегодня видели интеллектуалов в форме? И вообще, что вы ко мне с этими ребятами прицепились? Их ваш Виталик выбирал…
   – Кто? – переспросил Тиран. И замер. О чем-то своем подумал, что-то взвесил, представил, понял и уже тогда начал смеяться, да так и покатывался со смеху, пока не подъехали к гостинице.

   Машина остановилась. Тиран вышел первым и открыл дверь в салон.
   – Слушайте и запоминайте. Вся съемочная группа остается в машине и пишет наш разговор на пленку. Со мной будет только Тоцкая. Извини, но какое-то время будешь стоять за дверью и, как только я тебе позвоню, внесешь в номер корзину с вином и фруктами. И если далее все пойдет хорошо, то там с нами и побудешь. А милиционеры – не раскрывая рта. Повторяю, не раскрывая рта, просто будут стоять за дверью. Только стоять, и все! Понятно? Ну а при благополучном раскладе, и тоже только по моему звонку, уже как метеоры несетесь с камерой в номер…

   И в сопровождении двух младших чинов милиции, что несли корзину с фруктами, Тиран и Ирочка вошли в здание гостиницы.
   Когда в номере нашего знакомого раздался стук, великовозрастные дети с тревогой посмотрели на отца. Тот встал и прошел к двери. Секунду, не более, выждал и открыл.
   Перед ним был знакомый парень с телевидения, за спиной которого маячили сразу два милиционера.
   – Обижаешь старика, Тиран! И это после того, как мы вместе…
   Тут уже закашлял Тиран.
   – Давай без лишней фамильярности. В чем я прокололся?
   – Неужели же ты думал, что я, столько лет проработав в органах, не смогу отличить ряженых милиционеров от настоящих?
   – Виноват, времени было в обрез. Боялся, что не застану, и пришлось бы мне тогда лететь за тобой в Сочи…Но если тебе нужны настоящие, то я могу хоть сейчас позвонить…
   – Пусть остаются эти… Они мне даже нравятся.
   – Кстати, ты знаешь, кто их для тебя выбирал?
   – Неужели твой ассистент Виталик?
   И тут они оба просто дико заржали, похлопывая по плечам и падая в объятия друг друга.
   И лишь бедные актеры из телевизионной массовки, что были переодеты в милицейские формы, никак не могли понять, что же вокруг них весь день происходит.
   – Заходи, гостем будешь! – распахивая дверь и приглашая в номер Тирана, сказал старик.
   – Ребята! – начал, обращаясь к милиционерам, Тиран. – Номер взять под усиленную охрану и никого без моего разрешения ни впускать и не выпускать…
   И сам прошел в номер, прикрыв за собой дверь.
   – Что у тебя на меня есть, Тиран?
   – Можешь почитать. Это распечатка твоего разговора с тестем Буйнова.
   – И где же я теперь прокололся?
   – Это чистая случайность, инициатива моей ассистентки. У нее шашни с мальчиком из ФСБ, вот он для нее и постарался…
   – Это плохо…
   – Смотря как к этому относиться… Об этом пока знает только он. Мы ему скажем, что это розыгрыш, типа такой передачи на телевидении. Так что можешь звонить спокойно. Кстати, до назначенного времени у тебя осталось десять минут…
   И тут Тиран демонстративно отключает записывающее устройство, что было у него в кармане.
   – Вот теперь можешь звонить…
   – За предупреждение и помощь получишь десять процентов с буйновских денег.
   – Не возражаю…
   – А теперь говори, что тебе от меня лично нужно.
   – Пустяк, сняться в нашей программе…
   – Засветить старика хочешь? Шучу, конечно!
   – Я думаю, что и мы тебе неплохо заплатим за появление у нас в студии…
   – А с этой суммы в знак моей признательности и как компенсация за старый трюк с твоим ассистентом ты получишь еще двадцать процентов.
   – По рукам! – сказал Тиран – Хотя я тебя об этом не просил и за язык не тянул.
   – Мальчик, я хорошо знал твоего папу, который и не такие фокусы выделывал в свою бытность, когда жил во время съемок в нашей гостинице.
   – Вы мне об этом никогда не рассказывали…
   – Момента подходящего не было.
   – Предупреждаю, что ваш новый разговор, вероятно, тоже записывается. Может быть, даже тесть и сам уже связался с милицией. Надеюсь, вы знаете, что делать… Я же сейчас спущусь вниз и все приготовлю для съемки…
   – Ты же сказал, что мне нужно в студию прийти…
   – Представьте себе, что сюда через двадцать минут вломится ОМОН… А у нас тут полное для вас алиби… Съемка передачи «А ну-ка, отыми»…
   Старик понимающе улыбнулся…
   – Весь в отца!
   И Тиран вышел из номера, чтобы дать возможность старику поговорить по телефону, а самому привести сюда свою съемочную группу.

   В холле скучали Ирочка Тоцкая с корзиной вина и фруктов и оба милиционера. Она была уже на взводе. Так бесцеремонно обращаться с ней не мог позволить себе никто на студии, разве что кроме Тирана. Но что возьмешь с Тирана…
   – Нести фрукту в номер? – спросила она.
   – Шутишь, девочка? Я их и сам есть люблю. Если хочешь, то мы могли бы сегодня поехать ко мне.
   – Я подумаю!
   – Только быстрее думай, а то фрукты нежные, могут испортиться…
   – Он дал согласие сниматься в передаче?
   – Да!
   – Значит, мы свободны и едем домой? – и Ирина радостно всплеснула руками, благо что они были свободны, так как Тиран уже взял из ее рук корзину с фруктами.
   – Нет, я хочу, на всякий пожарный случай, записать здесь самые важные его показания…
   И уже к милиционерам.
   – Ребята, пойдете со мной. Поможете нам носить аппаратуру, а потом обеспечивать конфиденциальность записи…
   И все пошли к выходу, но прежде режиссер нагрузил одного из милиционеров все той же корзиной с фруктами.

   А в это время в 13-й номер бывшей горкомовской гостиницы кто-то робко постучал в дверь.
   Дверь открыла Шахновская.
   И увидела то, во что час тому назад умелые руки превратили Алешеньку Грошева.
   И Алеша, который уже и не помнил, когда он в последний раз нежно касался руками женщин, увидев московскую журналистку, вдруг вспыхнул, словно факел, мгновенно сгорая, вместе с прежней жизнью и, словно птица Феникс, на наших же глазах преображался в доброго молодца из сказки уже для новой жизни.
   – Вы ко мне?
   – Если вы – это Анна…
   И запнулся.
   – Отчество можете не произносить. А вы – тот самый знаменитый художник Грошев?
   – Это какая-то ошибка…
   – Мы редко ошибаемся и уже сняли интервью о вас с деканом вашего факультета в Санкт-Петербурге. Кстати, что мы стоим в дверях? Проходите ко мне в номер…
   И Алеша, еще не веря в сказанное, прошел в ее номер.
   – Выпьете что-нибудь?
   – Еще не знаю, в чем заключается ваш интерес к моей скромной персоне.
   – Это длинный разговор. Не знаю, приятный он будет для вас или нет, но мне поручено редакционное расследование одного события, которое произошло в вашем городе двадцать пять лет назад…
   – Очень интересно, последние несколько часов я и сам только об этом и думаю… – начал чистосердечно откровенничать с этой лисой Алексей.
   – Какое интересное стечение обстоятельств, хотя что я вам говорю. Для вас, творческих натур, это уже давно стало нормой жизни…
   Но Алеша вдруг понял, что он уже не слышит журчание елейного ручейка, так как перегородил эту сказочную молочную реку с кисельными берегами своими нежными устами, и с головой, словно в омут, окунулся в кипящее молоко от воспылавшей в нем нешуточной страсти к этому романтичному рыжему московскому бесенку…

   Тиран снова оказался в номере старика через десять минут. Тот кивнул головой, давая понять, что разговор прошел и все вроде бы должно благополучно разрешиться.
   А ассистенты уже заносили аппаратуру и устанавливали камеры.
   Ирочка Тоцкая приводила свое личико в порядок, готовясь к съемке.
   Старика уже посадили в кресло, второе было приготовлено для Тоцкой.
   Оператор еще раз проверил свет и сказал режиссеру, что к съемке готов.
   – Ирочка, в камеру! Всем внимание!
   Тоцкая легко вписалась в кресло, не задев ни одного провода, и взяла в руки поданный ей микрофон.
   – Камера! Мотор! Начали…
   – Дорогие телезрители, сейчас мы сможем узнать, что же произошло в ведомственной гостинице сочинского горкома партии в ту ночь двадцать пять лет назад…
   И Тоцкая передала микрофон старику.
   – Это была моя дежурная смена. Гостиница была практически пустая. Только в двух номерах «люкс» в ту ночь находились люди…

   Утром следующего дня в аэропорту служебная машина встречала Шахновскую, прилетевшую из Сочи. Рядом с ней шел Алеша, который, как и двадцать пять лет тому назад, в эту ночь вновь обрел себя и даже нечто большее, так как понимал, что его встреча с этим уставшим московским переростком может вылиться в нечто большее, чем его личное участие в записи телевизионной передачи.
   Они оба сели в машину.
   – Здравствуй, Саша, спасибо, что встретил.
   – Куда прикажете, Анна Николаевна? – спросил ее редакционный шофер.
   – До начала генеральной разводки у нас есть еще часа два, так что сначала поедем домой, а уж потом на студию…

   А сам главный в это утро уже был в студии и просматривал материал, который вчера в гостинице снял Тиран.
   Вместе с ними были Тоцкая и Меркис.
   И когда экран монитора погас, все с интересом смотрели на Померанцева.
   – Это бомба замедленного действия… С нею надо работать без ошибки. Тиран, тебе спасибо. Теперь главное, чтобы старик дожил до передачи. А тебе…
   И тут он повернулся к Тоцкой.
   – … Тебе теперь предстоит еще более трудное задание…
   – Пойти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что?
   – Хорошо, что ты знаешь русские сказки. Теперь надо выяснить, кем сегодня стал этот Шацкий? И на какой козе к нему можно подъехать? Иди, девочка, тебя ждут великие дела, а всю страну не менее великие потрясения… Андрюс, ты до совещания пока свободен, спасибо за ребят, у меня к вам нет никаких претензий…
   И Меркис с Тоцкой вышли.
   И когда они вышли, Померанцев подсел к Тирану.
   – Сколько он захочет за пленку?
   – Сколько бы ты дал сам и за ту пленку, и за его участие в передаче?
   – С тестя Буйнова за пленку он просит пятьдесят тысяч зелеными. Мы можем дать ему… столько же. Плюс десять тысяч за участие в программе. Думаю, что это должно его устроить.
   – А как быть с законом? Мы сами-то не погорим на ее демонстрации?
   – Положим, мы получили пленку от анонимного зрителя. Еще сами не уверены, что люди, которые будут в нашей студии, являются теми, кто на ней снят… Более того, чтобы не было случайного оговора, мы попытаемся узнать, были ли они вообще в тот день в этой гостинице… Ну и далее в таком примерно роде. Когда сценарий передачи будет готов, мы покажем его нашим юристам…
   – Тогда вопросов больше нет. Через час я с ним еще раз встречаюсь. На совещании мы все уточняем. А главное, что лететь за пленкой в Сочи не понадобиться, старик все привез с собой и теперь держит в какой-то камере хранения.
   – Поезжай на эту встречу.
   – А ты скажи Тоцкой, чтобы квартиру Буйнова пока не снимали с прослушки. И если старик вдруг обратится в органы, мы должны знать об этом быстрее, чем они, иначе потеряем и старика, и пленки…
   – Это ты верно заметил. Сейчас я скажу, чтобы ее срочно нашли.
   И они вместе вышли из просмотрового зала.

   Анечка Шахновская в это время уже открыла дверь своей двухкомнатной квартиры и впустила в нее Лешу.
   – В холодильнике еда. В ванной горячая вода и полотенце. Ты с дороги можешь принять душ и отдохнуть. А я постараюсь днем вырваться, чтобы попить вместе с тобой кофе…
   И она, прежде чем уйти на работу, нежно прижалась к нему. Так, словно это он был теперь здесь хозяин, а она всего лишь его любимая кошка. И он сам в этот момент почувствовал, кто в этой квартире теперь стал хозяин, а потому нежно приласкал и… отпустил ее по своим делам…

   Шахновская вошла в кабинет Померанцева едва ли не последней из приглашенных. И ей даже показалось, что главный был доволен, увидев, что она здесь, с ним рядом, что она уже вернулась и что, возможно, не с пустыми руками…
   И тогда она, продолжая свое перемещение к родному месту, победно подняла правую руку над головой…
   И Померанцев, а вслед за ним и все присутствующие мужики встали, для того чтобы приветствовать ее своими аплодисментами.
   – Вот что значит старая школа, гвардия. Давай с тебя и начнем. Нашла художника?
   – Это выпускник Ленинградской, как она ранее называлась, художественной академии Алексей Грошев. Человек, которому напророчили когда-то блестящее будущее. Он был тем юным созданием, которому спасла жизнь наша незнакомка, а уже потом из мальчика сделала мужа…
   – Анна, что с тобой? – неожиданно спросил ее проницательный Тиран. – Уж не влюбилась ли ты в него?
   – Не перебивай ее! – восстанавливая свое право на ведение летучки, заметил Померанцев. – Все и без тебя давно заметили, что она будто бы помолодела лет на десять, вернувшись из этой поездки… Эта таинственная гостиница словно некое зазеркалье, где человек вдруг независимо от своей воли начинает проявлять свою истинную сущность…
   – Или наоборот, лишь играть отведенную ему роль, а за ширмочкой есть еще некто, кто всеми и управляет… – вставил свою тираду и Андрюс.
   – А что, если нам документально воспроизвести всю ту ночь? – предложил вдруг Тиран директору проекта.
   – А как быть тогда с интерьерами? – заинтересовавшись предложением, спросил Померанцев.
   – Нет проблем. Виталий очень подробно все отщелкал цифровой камерой. И для компьютера не будет проблем придать всему этому необходимый объем, цвет, состарим пленку…
   – Предположим! А как быть с исполнителями? Они должны быть на двадцать пять лет моложе.
   – Все разыграют студенты моего учебного курса. А лица? Это уже дело техники.
   – Все понял, но мы забыли об Анечке. Так где же художник?
   – В ее ванной, поди, уже нежится… – снова встрял довольный Тиран.
   И по тому, как Шахновская слегка вспыхнула, все поняли, что Тиран и на этот раз не ошибся в своем прогнозе.
   – Я тебя от всей души поздравляю! Правда, не шучу! – сказал Померанцев и после этого уже обратился ко всем присутствующим.
   – Итак, у нас два участника передачи готовы к прямому эфиру. Фамилию третьего – Шацкого мы уже знаем, и им занимается Тоцкая. Кстати, где ее опять черти носят? Я же предупреждал, что все должны быть…

   И ее действительно тут же «кто-то» и впрямь внес прямо в кабинет Померанцева. Дверь отворилась, и она, вся красная как рак, вошла к собратьям.
   И все замерли, ожидая услышать, что же с ней приключилось.
   А Ирочка стояла перед всеми и пыталась отдышаться.
   – За тобой что, кто-то гнался? – спросил ее Померанцев.
   – Хуже, Алексей Николаевич, я случайно влезла в закрытые файлы Администрации Президента. И возможно, что сюда уже кто-то едет.
   – Со своего компьютера?
   – Нет, с вашего…
   – Ну, ты, подруга, не пропадешь… Всем мгновенно испарится и быть на своих местах. Кто знал, что ты была в моем кабинете?
   – Никто! Секретарша ушла на обед. Вы с Тираном смотрели материал, а все остальные компьютеры… В общем, я сама вошла в программу. Шацкий один из заместителей начальника охраны президента. Женат, двое детей. В те годы работал в КГБ, а в Сочи, в звании капитана, в возрасте 32 лет, был в командировке. К тому времени уже два года как был женат. Вот и все! А что узнали вы?
   – Тебе все Тиран объяснит, а я пойду к себе в кабинет ждать визитеров.

   – Что ты мне хочешь рассказать, ласковый ты наш? – уже забыв, что лишь минуту назад была переполнена страхом, спросила она у режиссера.
   – А что именно ты хочешь от меня услышать? – спросил ее Тиран.
   – Какова была его роль во всем этом деле?
   – Гнусная, если честно! Во-первых, ты сама сказала, что он тогда уже был женат, а нашей героине исполнилось лишь пятнадцать.
   И они вышли в холл телецентра, где в толчее мне за ними было уже не только не уследить, но и не расслышать всего того, что Тиран уже знал о некоем капитане, а теперь, поди, уже генерале Шацком и рассказывал сейчас Ирочке Тоцкой…

   Померанцев вошел в свой кабинет. По селектору заказал, чтобы из ресторана принесли легкую закуску и бутылку коньяка, две чашки кофе, фрукты и пирожные.
   И набрал известный лишь ему служебный номер одного своего знакомого.
   – Это Померанцев!
   – Слышу! Что ты забыл в охране Президента нашей страны? Под кого сегодня копаешь?
   – Спасибо, что сразу все поняли! Ведущая программы искала следы Шацкого…
   – Генерала-лейтенанта Шацкого, сынок!
   – …Генерала-лейтенанта Шацкого, когда тот 25 лет назад в звании капитана был в командировке в Сочи. Но девочка так увлеклась, что сама не поняла, как оказалась в этой закрытой программе…
   – Хорошенькая?
   – Завтра утром она принесет вам все материалы по этой передаче. Хочу, чтобы вы сами все посмотрели и подсказали, что мне делать дальше…
   – Добро! Теперь можешь немного расслабиться.
   И на том конце повесили трубку.

   А Померанцев вновь обратился через селектор к своей секретарше, уже вернувшейся с обеда:
   – Найди мне, пожалуйста, Тирана.
   И услышал в ответ:
   – Я только что видела их с Тоцкой в баре.
   После того как мне сейчас принесут мой заказ из ресторана, даю тебе пять минут на то, чтобы найти и пригласить Кеосова ко мне.
   – Все поняла!
   – Вот и хорошо!
   И стал ждать манну земную.

   Когда Анна Шахновская прибежала домой, Алеша, уже разыскав в ее чуланах ватман, по памяти пытался нарисовать ее портрет. Анна тихо вошла и встала у него за спиной. И увидела свой образ, родившийся в голове художника, и поняла, что этого момента она ждала всю свою жизнь. Грошев за один день смог увидеть в ней то, что еще не замечал никто в этой ее шумной и суетной жизни, понять то, что радует ее сердце, заглянуть туда, куда она и сама-то часто боялась. Он увидел в этом лягушонке, сбросившем вчера на какое-то мгновение свою лягушачью шкурку, очаровательную принцессу, наконец-то повстречавшую на своем пути настоящего принца.
   – Не знала, что ты любишь сказки! – сказала она и нежно обняла Алексея.
   – Сказки только начинаются! – ответил он и поцеловал в ее сахарные уста, а потом увел на кухню.
   – Боже ж ты мой! – только и смогла вымолвить она.
   Ее небольшой кухонный стол был удивительным образом сервирован, казалось бы, из ничего. Тонкими ломтиками были нарезаны хранившиеся в доме закуски. В кастрюле, как она это уже учуяла, был настоящий украинский борщ, а в духовке томилось мясо в фольге.
   – Где вас таких делают? – спросила она.
   – Это ручная работа, а потому единственный экземпляр. И если вы будете его беречь и нежить, то могу вам гарантировать, что мои инструменты никогда вас не подведут…
   – За что мне это, Господи? – тихо промолвила она и опустилась на стул.
   – У нас все будет хорошо, Аннушка! Мне один старик преподаватель на прощание сказал, что в моей жизни все будет хорошо только после того, когда в моем сердца проснется настоящая любовь.
   Он сел рядом и осторожно принял ее руки в свои ладони, испачканные краской. А потом, прижав их к своим губам, нежно и долго целовал.
   Анна же от обрушившегося на нее счастья просто плакала.

   Тиран уже сидел в кабинете Померанцева. Они выпили пару рюмок коньяка, и теперь Тиран ждал то, ради чего его и пригласил в свой кабинет главный.
   – Интересно, что чувствовал Нерон, когда поджигал Рим? Надеялся, что огонь потушат быстро? Или все же жаждал увидеть грандиозное зрелище? А может быть, просто хотел искоренить порок в этом очистительном огне? И чем больше ответов, тем больше возникает вопросов…
   – А что вы хотите лично от меня, например?
   – Сначала у меня к тебе будет просьба. Завтра утром у меня на столе должен лежать твой вариант сценария нашего шоу, за который ты лично и утром же получишь деньги, как договаривались.
   – В принципе это возможно. Что еще?
   – А теперь вернемся к Нерону. В практике истории искусства кино есть опыт детального восстановления событий современными средствами и последующее старение уже самой пленки, дабы предать ей видимость хроники… А теперь выслушай мое к тебе предложение…
   – Можно высказать предположение?
   – Попробуй!
   – Вы хотите показывать всем старую пленку, выдавая ее за работу моих актеров!
   – Не совсем так. Завтра у тебя есть весь день, чтобы со своими ребятами снять, естественно схематично, то, как все это тогда происходило. И этим убедить зрителей и участников, что это всего лишь игра… А в решающий момент, когда нам якобы понадобится что-то уточнить. Убедиться в том или ином конкретном моменте и в конечном итоге убедить зрителей, вот только тогда наши герои уже увидят сами себя такими и в том виде, какие они были тогда. И не думаю, что у кого-то из них после этого не окажутся мокрыми от страха штаны…
   Тиран молча налил в обе рюмки коньяк, а затем, передав правой рукой Померанцеву его рюмку, благородно приложил освободившуюся ладонь к своему сердцу и сказал:
   – В профессиональном спорте такой удар называется ниже пояса. Но в субботу мы все будем играть по тем правилам, которые они выбрали сами, когда двадцать пять лет тому назад встретились в той ночи. А я же, в свою очередь, могу лишь благодарить судьбу за радость, которой она одарила меня, предоставив мне возможность работать вместе с вами.
   И слегка склонив голову в поклоне, Тиран выпил свой коньяк.

   Как и договаривались, Тиран выполнил просьбу Померанцева, и уже утром на его столе лежал режиссерский сценарий передачи.
   После того как Померанцев его просмотрел, он запечатал сценарий в конверт, и Тоцкая отвезла его по указанному адресу, где ее встретил простой вахтер, который долго и придирчиво выяснял, куда и для кого предназначен сей конверт, хорошо ли он запечатан. Тоцкая какое-то время была просто в шоке, не понимая, что могло связывать ее шефа с этим вахтером и с самим помещением, которое водитель с трудом отыскал на карте столицы. Но вскоре все формальности остались позади и у нее приняли-таки этот конверт, после чего она вернулась на телевидение.
   Шахновская весь день занималась организацией зрительской массовки на день записи передачи.
   Художники и декораторы начали обустраивать павильон. Померанцев сам несколько раз зашел поглядеть на то, как все будет выглядеть в натуральную величину, и, кажется, пока оставался всем доволен.

   Почему пока, спросите вы? Да потому, что он до сих пор не получил права на отстрел участников этого поединка и полдня с нетерпением ждал какого-то звонка.
   Померанцев позволил нескольким знакомым журналистам посмотреть на то, как Тиран проводит съемки, чтобы в воскресных газетах могли поместить кадры из передачи.
   Машина работала как часы, и он стал даже беспокоиться от этакой слаженности всех механизмов своей работы. И это было на его памяти впервые. За всю неделю ни одного прокола. И даже случай с Виталием в Сочи обернулся победой, так как кроме имен, которые он сам мог бы там узнать, в Москве появились пленки, способные убить наповал любого зрителя.
   Мы же пока вернемся в дом Буйнова, так как именно там с утра стали происходить некоторые любопытные события.
   Сегодня должна была состояться передача денег для сочинского старика.
   Тесть ни словом не обмолвился родственничку. А через верных и проверенных друзей собрал деньги, которые, сам же с утра пересчитав, положил в обычную картонную коробку из-под обуви и до времени бросил в угол. И теперь ждал, когда Буйнов уедет на заседание Госдумы, а в его квартиру придут за деньгами.
   Семейство завтракало. Бывший партийный функционер с презрением смотрел на раздавшегося мужа своей дуры-дочери. И если бы она его не любила… Но даже из-за любимой дочки он сегодня не готов был пойти на какие-либо финансовые потери. И даже хорошо зная старинное правило, что скупой платит дважды, он все же решил перехитрить сочинских вымогателей, для чего у него был разработан свой план, о котором чуть ниже.

   Но ожидаемый им звонок в дверь раздался на целых сорок пять минут раньше оговоренного с милицией срока. Заместитель спикера Государственной Думы сам пошел открывать дверь, а тесть на всякий случай, как старый вояка, снял пистолет с предохранителя, не поленившись посмотреть в окно, где увидел микроавтобус с открытыми дверцами, заставленный коробами. Во дворе было много людей, и это даже успокоило старика.
   – Папа! – обратился к тестю Буйнов – Они спрашивают, будем ли мы менять у себя унитаз в туалетной комнате, а то там на весь подъезд привезли?
   – Сколько это будет стоить?
   – Бесплатно! Это плановый обмен, который проводится раз в десять лет… Так будем менять или они пойдут дальше?
   – Сколько это займет времени?
   – Думаю, что час-полтора…
   – Я не тебя спрашиваю! Узнай, в какое время они придут и как долго это продлится.
   Буйнов вышел, а старик снова подошел к окну и выглянул на улицу. Коробки с унитазами уже выгружали на улицу. Во двор въезжал какой-то автобус.
   – Они составляют списки по подъезду с учетом наших пожеланий, – начал вернувшийся зять. – Срок установки не более часа. Что им сказать?
   – Красивые?
   – Кто, бабы?
   – Унитазы!
   – Не видел…
   – Ну, так не поленись, спустись и посмотри…
   – Дареному коню в зубы не смотрят. А мне на них все одно сидеть некогда. Да и на работу пора! – сказал Буйнов и пошел одеваться. И уже из коридора крикнул. – Сейчас Маша сбегает посмотрит…
   – Господи, за что ты послал в мой дом этого человека?

   И уже через несколько минут, благо что они жили на втором этаже, Маша в сопровождении какого-то мужика с пшеничными буденновскими усами и в кепке втаскивала в квартиру этот самый унитаз. Но стоило им лишь пройти к туалетной двери, как этажом ниже раздался истошный крик:
   – Пожар! Люди… горим!
   И тут сантехник успел увидеть, как в долю секунды напряглось лицо тестя Буйнова и как он лишь дернулся в угол кухни, где было нагромождение старых перевязанных коробок. А во дворе уже раздавались гудки кем-то вызванной пожарной машины. Еще минута, и дым с нижнего этажа стал достигать окон квартиры Буйнова, что не позволило тестю увидеть, что же происходит на улице.
   И только он захотел снова подойти к окну, как стекла кухонной рамы вдребезги разлетелись от сильного удара с улицы. И первое, что увидел оглушенный боем падающего стекла тесть, была появившаяся в проеме окна красная морда пожарного в маске и нацеленный на него газовый баллончик вместо пожарного шланга. И тут же мощная струя газа ослепила и повалила старика с ног…
   Зять уже несколько минут как спустился на улицу. А дочка была в ванной, где держала полотенце, чтобы дать утереть руки мужику с пшеничными усами. Он-то первым и увидел тестя и указал на него уже дочери. Та подхватила отца, лежавшего на полу, и потянула в комнату поближе к кровати. Она даже не видела, как из квартиры ушел сантехник. Да ей было уже и не до нового унитаза…

   Все это время зять стоял у подъезда своего же дома и глядел, как снимается кино про пожарников. Дело в том, что как только он вышел из подъезда, молоденькая ассистентка режиссера подошла к нему и, взяв под руку, вернула под козырек подъезда, строго-настрого наказывая переждать несколько минут, пока не закончится этот дубль, и голову не высовывать, дабы ненароком не попасть и не испортить кадр.
   Из-за этого козырька он и не видел, как пожарник лез по лестнице, чтобы выбить стекла в его же квартире…

   Когда через полчаса к Буйновым пришли из милиции, чтобы подготовиться к встрече вымогателей, то поняли, что в квартире уже что-то произошло. В коридоре валялись осколки нового унитаза, а в кухне не было стекол.
   Старик, размахивая палкой, ругался:
   – Унитаз ему, кобелю плешивому, новый понадобился…
   – Что тут у вас произошло? – спросил тестя старший группы.
   – А вы разве сами не видите? Кино снимаем стоимостью в пятьдесят тысяч долларов!

   Служба в соборном храме города Сочи уже закончилась, и прихожан, за исключением тех, кто помогал в уборке храма, не осталось.
   На лавочке, под образом иконы Пресвятой Богородицы «Нечаянная Радость», сидели старик священник и женщина в шляпке с вуалевой накидкой.
   Старик молча слушал, а она ему рассказывала:
   – А в том, что произошло уже после, в номере его гостиницы, виновата, конечно же, я сама. Хотя, если говорить честно, то я ничего и не помнила. И не собираюсь его осуждать, да и простила уже давно. Как никак это была моя первая любовь и мой первый в жизни мужчина. Единственное, что не давало мне долго спать, так это ответ на единственный вопрос: Почему, когда я звала этого воина, офицера к себе на помощь, он сделал вид, что не слышит ту, чьим теплом и любовью еще дышала в то утро его постель?
   – Никто не ведает, что происходило с ним в тот момент. Но за давностью лет мы не должны исключать и саму возможность того, что он уже давно и искренне раскаялся в том своем грехе, дочь моя…
   – Мне понятно ваше желание верить в лучшее, что есть в человеке, батюшка, и стараться не брать на себя без необходимости право осуждения, равно как и права вынесения какого-либо суда, ибо и это прерогатива Бога.
   – Солдатам всегда и во все времена было трудно. Над ними есть командиры, которые могут им приказывать…
   Священник задумался.
   – Ты лучше мне скажи, как там сын?
   – Слава Богу, у него все хорошо. Я недавно с ним говорила по телефону.
   – Тебе надо к нему почаще ездить.
   – Я завтра утром улетаю в Москву, думаю, что нам удастся там и увидаться. А потому хочу просить вашего благословения и на поездку, и на участие в одной телевизионной передаче.
   И склонила голову, сложив ладошки под благословение.
   Батюшка благословил. И когда она встала, спросил:
   – В какой передаче ты будешь участвовать, чтобы я смог на тебя посмотреть?
   – Это будет тяжелое зрелище и не для вашего любящего сердца. Там будет ристалище для грешников, растоптавших когда-то чужую любовь…
   – Не знал, что Страшный суд уже начался…
   – В отдельно взятой Империи идет, но, правда, по своим законам…
   – Это ты о телевидении, дочка?
   – А то о чем же! Но я еду туда не за этим. Точнее, не только за этим. Чувствую, что где-то засыхает аленький цветочек, что кому-то еще нужны моя любовь и тепло.
   – Солнышко ты наше, поезжай с Богом. Я буду вас ждать и молиться. Кланяйся от меня сыну. И ступай, пока старик не расплакался.

   Как только Тиран смог освободиться на студии, он сразу же поехал в гостиницу «Украина». Все знали, что ответственность за появление старого гэбиста на студии несет лично он, и в этой его поездке к нему никто не заметил ничего предосудительного.
   Он постучался в дверь, и его спросили:
   – Кто там?
   И он ответил, как в старом добром фильме про разведчика:
   – У вас продается славянский шкаф?
   А ему из-за двери ответили:
   – Шкаф продан. Осталась никелированная кровать…
   – С тумбочкой?
   – С тумбочкой… – и отворили дверь.
   Тиран вошел и увидел всю семью, что так доблестно сегодня изображала пожарников и сантехников.
   – Что-то вы сегодня с утра такие веселые? Когда у вас назначена передача денег?
   – Все отменяется… – грустно сказал отец.
   – А как же слово? – спросил Тиран.
   – А вот слово свято! Эй, ребята, принесите этому. Тирану его долю. – И глядя на друга, улыбнувшись, добавил – Что, купили молодца?
   – Да нет, мне Виталий еще утром позвонил, и я все взял под свой контроль.
   – Какой контроль? – чуть ли не хором спросили Тирана сыновья.
   – Визуальный… – и Тиран достал из кармана небольшую видеокамеру.
   – Смотреть будете или так поверите?
   – Покупаем не глядя! – ответил, как отрезал, старик. – Сколько тебе не хватает для полного счастья?
   – А можно натурой? – спросил его режиссер?
   – Это как еще? – чуть ли не обиженно спросил младший.
   – Я приеду к вам в конце августа на две недели, на ваш полный пансион…
   – Нет проблем! По рукам! – ответил старик и первым протянул Тирану свою крепкую ладонь.
   – А теперь поговорим о завтрашней передаче. Подсаживайтесь ближе…

   На проходной телестудии заместителя спикера Государственной Думы Буйнова встречала Шахновская. Она же провела его в павильон и показала место, где завтра должна состояться съемка.
   – А я-то что здесь буду делать?
   – Вы же заместитель… Бога на земле! – и Шахновская при этом возвела вверх обе свои руки. – Родина должна знать своих героев в лицо. К тому же будет серьезный разговор о женских судьбах, об ответственности перед обществом, брошенных детях, лишенных отцовской заботы и ласки…
   – Вы не могли бы дать мне ваши вопросы заблаговременно? – Пытаясь вникнуть в ситуацию, начал Буйнов.
   – Естественно, для этих целей есть курьеры, но скажу сразу, что могут быть вопросы и по телефону…
   – Тут уж ничего не поделаешь! – и Буйнов понимающе широко развел руками, так всегда делают рыбаки, пытаясь вспомнить, каких же размеров была их пойманная рыба… – Только и у меня для вас есть одна личная просьба. Понимаете… – Тут он слегка замялся.
   – Я женщина и все понимаю. Вы хотите кого-то пригласить на эту передачу? Нет проблем! – и она достала заранее приготовленный ею билет и вручила его Буйнову. – Это все?
   – Не совсем. Дело в том, что эта девушка работает у вас на телевидении. Но я не знаю, как ее фамилия…
   – Когда, где и при каких обстоятельствах вы с ней встретились? – четко стала расспрашивать Буйнова Анна.
   – Их съемочная группа приезжала на съемки в Думу, на интервью со мной две недели назад…
   – Какой канал?
   – Второй…
   – Немного посидите здесь, – и она указала ему на диван у стены. – Дайте мне несколько минут. – И тут же стала набирать какие-то телефонные номера.
   – Девочки, это редактор Шахновская с первого. Вы не могли бы мне подсказать…

   Тоцкая с двумя своими кинолюбителями отсматривала материал, который они сняли по Буйнову методом скрытой камеры. Вошла Шахновская.
   – Ты здесь? Только что встречалась с Буйновым…
   – А мы как раз про него кино смотрим… – ответила Ирина. – Присаживайся.
   – Есть что-нибудь интересное?
   И Шахновская подсела к монитору, где увидала Буйнова, снятого в супермаркете и что-то там покупающего…
   – Бабник, каких свет не видел. Ко всему прочему, если судить по тому, как он еще и торгуется из-за каждой копейки, порядочный жмот.
   – Кстати, у него есть пассия на втором канале, по которой он просто обмирает. Я ему для нее передала билет. И сама уже с ней переговорила. Она согласилась стать для него на этот вечер его «золотой рыбкой»…

   Вечером Померанцев был в своем загородном доме. Нужного ему звонка все еще не было. И он выстраивал несколько вариантов возможного последующего развития событий на съемочной площадке.
   И когда раздался звонок, он облегченно вздохнул. Но то был звонок из Англии от жены.
   – Слушаю тебя! Да, передача завтра, спасибо, что беспокоишься. Как там мальчик? Хорошо? Кстати, ты получила деньги? Тогда извини, но больше говорить не могу, жду важного звонка. Поцелуй его за меня!.. – И отключился.
   В холе на первом этаже послышалось движение. И Померанцев стал спускаться по лестнице вниз.
   Приехали Катя и Сергей. О том, что они приедут, знал охранник Андрей. Он их впустил в дом, и они уже раздевались. Молодым людям было чуть более двадцати. Сергей был блондин, а Екатерина жгучая брюнетка. Сергей всегда загорелый, а она предпочитала нежные мраморные оттенки тела. Сейчас их накормят, и Дмитрий, совмещавший в себе обязанности и повара, и секретаря, проводит ребят в гостевую комнату. Об этом их приезде договоренность была два дня назад. Сегодня Померанцев уже даже жалел, что пригласил ребят, так как неясность с эфиром накладывала свой отпечаток и на все остальные удовольствия.
   А пока он прошел в свой кабинет и включил мониторы, дающие ему возможность созерцать в цвете любой уголок его дома. Первое, что его сегодня интересовало, была комната молодого охранника Андрея. Померанцев заметил, какую он делал стойку на появление в доме Екатерины, и сейчас парень уже лежал на своей кровати и разглядывал. Померанцев сделал укрупнение… точно, новый порнографический журнал, засунул правую руку в штаны. Конечно, такого охранника надо было бы менять. Но у него был классический торс, пластичная фигура. Плюс на его стороне были смазливая внешность и, чего уже не купить ему самому, молодость. И если честно, то Померанцев, иногда наблюдая за тем, как парень после трудной разминки или плавания в бассейне, уже в душе, каждый раз творчески и по-новому, подходил к самому акту самоудовлетворения, подумывал, а не подключить ли и его к играм Сергея и Кати?
   С Дмитрием все было и сложнее, и проще. Они знались со школы. Дима бредил Померанцевым уже с десятого класса. Алексей всегда был спортивным мальчиком, играя во все и участвуя в играх всех школьных спортивных сборов. А Дима был его оруженосцем. Дима рос с бабушкой без отца и матери. Спорт терпеливо сносил, а вот в творческом отношении он был более ценен. Тонкий ум, острый язык, хороший слог и завидные актерские задатки были, что называется, налицо. И парень все это посвятил Померанцеву, когда тот нашел его после того, как сам с чьей-то помощью был устроен на телевидение. Дима стал его мозгом, его сценаристом, его языком… И это, кстати сказать, одна из причин, почему Померанцев работал за кадром. Просто рядом всегда сидел Дмитрий, который успевал написать для него очередную реплику…
   Померанцев прошелся по мониторам и нашел его на кухне. Тот разливал кофе. Померанцев посмотрел на часы. Семь вечера, значит, через несколько минут Дмитрий постучится в его кабинет. И еще есть время понаблюдать за ребятами, которые вместо ужина в столовой уже плескались в бассейне. А предложенные им легкие вина и закуски стояли пока нетронутыми на столиках.
   И вдруг Померанцев увидел охранника Андрея, который в одних плавках появился в бассейне.
   – Ну и дела, не выдержал, сам прибежал, – подумал, глядя на него, Померанцев. – Он что, читает мои мысли, этот мальчик, или же в нем так развит инстинкт спаривания? Посмотрим, что из этого получится…
   Андрей уже красиво вошел в воду. И легко поплыл по свободной дорожке. Пока он плыл, Померанцев разглядывал через мониторы мужскую раздевалку. Одежда охранника лежала на полу. Он начал раздеваться, лишь только вошел в помещение, оставляя по пути за собой, предметы личного гардероба. Если бы он знал, что это можно, то он и плавки бы снял еще до того, как войти в воду, так как Сергей и Катя всегда по просьбе Померанцева купались обнаженными.

   Но в этот момент раздался негромкий стук в дверь. Дима принес ему кофе. Поставил на приставной столик и хотел узнать, что Померанцев захочет себе на ужин… Но увидев в бассейне третью голову, замер от неожиданности.
   – Узнал? Наш пострел везде поспел…
   – Хотите их объединить в эротическом трио?
   – Все-то ты знаешь заранее, дорогой мой мальчик.
   – Это опасно! Андрея вы не знаете, и он пока непредсказуем. А со временем и вовсе может стать обузой, если не угрозой. Вы думаете, что он не знает, когда вы подглядываете за ним во время его мастурбации, не замечает ваших нечаянных касаний, когда вы проходите мимо него? Кстати, вчера кроме обычного набора он купил журнал сотоварищества геев, правда, убрав его до поры с ваших глаз…
   – Ты хочешь сказать, что он начал осваивать новое для себя ремесло? – спросил Померанцев, взяв в руки чашку с ароматным напитком.
   – Я хочу лишь сказать, что сторожевая собака должна знать свое место и быть на цепи. Хотя я знаю много случав, когда хозяева занимались любовью со своими кобелями.
   – Ты просто меня к нему ревнуешь… Погоди, там что-то происходит? – и заинтересованный Померанцев пошел к столику с мониторами.
   Он увидел Екатерину, что вышла из воды и, набросив на себя халат, наливала себе сок, выбирая бутерброды. А вот Сергей и Андрей, как показалось Померанцеву, начали интересоваться друг другом, что выражалось в начальных поединках типа кто дольше продержится под водой, кто быстрее проплывет и так далее. Заводил Андрей, но и Сергею, видимо, приглянулся этот озорной юноша. Померанцев уже знал, что может быть дальше, и он снова обернулся к Дмитрию, но того уже не было. И тогда он вышел из кабинета и пошел искать друга детства.
   А Андрей и Сергей, уже вдоволь накупавшись, вошли в душевую. Сергей, так как купался без плавок, сразу же зашел в кабинку и включил горячую воду, и пар мгновенно скрыл его от глаз Андрея.
   Андрей снял свои плавки и мог выбрать любую из кабинок, но сам сделал шаг в сторону кабинки, где уже нежился под струями размягчающей воды его новый знакомый. Сергей повернулся и в обволакивающем пару увидел охранника, молча стоявшего и словно ожидающего разрешения на продолжение начатой игры. Лицо Сергея тронула улыбка. Он внимательно посмотрел на обнаженного и не лишенного красоты юношу. И протянул ему навстречу свою руку. А Андрей ее принял и вошел вслед за рукой в обволакивающий уже их обоих пар.

   Дима сидел за столом перед компьютером и работал над дикторскими вставками, что должны были прозвучать завтра из уст его любимого оракула, когда с бутылкой вина и двумя бокалами вошел Померанцев.
   – У меня есть тост, – начал он, наливая в бокалы виноградное золотистое вино.
   Дмитрий обернулся в сторону друга.
   – Какой?
   – Давай выпьем за непредательство…
   – Хороший тост. А если кто-то после этого тоста предаст, то что делать другому?
   – Продолжать любить, надеяться, верить, наконец. Потому что и конь, хоть и на четырех ногах, но также оступается. Отправь ребят домой, скажи, что из аэропорта позвонила моя жена и скоро приедет. Заплати по двойной цене, а Андрей пусть их же и отвезет на моей машине.
   – А что будешь делать с самим Андреем?
   – Если честно, то еще не решил! Кстати, как у тебя со сценарием?
   – Пишу и плачу!
   – …Над вымыслом слезами обольюсь!
   – Эта твоя героиня не такая, как все. Обожглась и двадцать пять лет посвятила сыну. На такое не многие способны. А главное, что она не хочет вендетты. Твоя задача будет заключаться в том, чтобы подвести их к тому, чтобы они сами попросили у нее прощения…
   – У меня есть проблемы с первым героем.
   – Еще не получил добро на его отстрел?
   Померанцев промолчал, хотя и понял, что Дима о чем-то догадывается.
   – Если его нельзя затащить в студию, снимать дома тем более невозможно, то пусть это будет любое другое место, где он согласится с тобой встретиться, а за это время вы успеете его оснастить виденаблюдением… – размышляя вслух, сказал Дмитрий.
   – Спасибо за совет. В таком случае я предложил бы ему встречаться в храме, где у него не будет даже тени подозрений… – развивая его мысль, сказал Померанцев.
   – Молодец, а я бы до такого кощунства не додумался…
   – Просто я хороший ученик талантливого учителя. Ты меня простил?
   Дмитрий улыбнулся.
   – Тогда я у себя! Выгоняй всех из дома и приноси диалоги, дальше поработаем вместе…
   И ушел к себе.

   Утро дня передачи каждый из его участников встретил по-разному.
   Тиран спал до двенадцати дня. Потом принял душ. Зашел в шашлычную, что была напротив дома. Заказал шашлык по-карски, большую миску зелени и двести граммов коньяка. И за три часа до начала передачи, забрав из гостиницы сочинского старика, был с ним на студии.
   Шахновская и Алексей Грошев встали рано и утро вместе провели в храме. Вернулись домой. Позавтракали и приехали на студию за час до начала сбора ее участников.
   Виталик встречал в аэропорту нашу Незнакомку, на которой и в этот день была все также шапочка с вуалью. Привез ее на студию и оставил в ресторане, где она позавтракала, а заодно и пообедала.
   Тоцкая по заданию Померанцева с утра была уже на студии, и они вместе с Иварсом были готовы выехать по его звонку в любое место столицы, чтобы установить там видеонаблюдение на Шацким.
   И почти всю ночь не спал сам Померанцев, ожидая звонка. Точнее говоря, он сам-то все-таки под утро крепко заснул. Не спал его верный друг и оруженосец Дмитрий… В десять Померанцеву, после бассейна и контрастного душа, подали горячий шоколад, взбитые сливки и один кекс, опять-таки с шоколадной начинкой.
   Померанцев вышел к машине, в которой уже сидел Дмитрий.
   Андрей стоял у открытых ворот и смотрел на хозяина преданными глазами.
   Тот кивком головы подозвал охранника к себе. Посмотрел в глаза и заметил, что взгляд глаз был сегодня утром другим. И взгляд, и круги, да и сами глаза словно бы налились чужой кровью…
   – Что же ты вчера натворил, дурачок?
   Андрей промолчал, опуская глаза.
   – Помнишь, как в сказке про Царевну-лягушку? Когда поспешил Иванушка и сжег лягушечью шкурку, и забрал после этого к себе Кощей Бессмертный в тридесятое царство нашу Елену Прекрасную. И долго, очень долго пришлось потом Ивану и ходить, и доказывать, что любит, и сражаться за свое счастье… Вот и с тобой это же случилось!
   – Что позволено Юпитеру, то не позволено быку? Так, если я не ошибаюсь… – ответил ему Андрей.
   – Нет, не так. Если ты думал, что мне просто нужен партнер, то ты ошибся. Мне нужен человек, который стал бы для меня более чем друг. За которым я чувствовал бы себя как за каменной стеной. Которому мог бы доверить и душу, и дом.
   – Как Дмитрию?
   – Именно так. Потому что Дмитрий должен скоро далеко и надолго уехать.
   – Вы мне дадите еще один шанс?
   – Скорее всего, так как я тебя уже знаю. Но только после того, как Дмитрий уедет. Твои телефоны у меня есть. Но теперь какое-то время тебя не должно быть здесь.
   – Я понимаю.
   – И чтобы ни с кем и никаких подобных контактов за это время.
   – Обещаю…
   – Вот и отлично! А теперь подойди поближе.
   Андрей подошел. И Померанцев, прижав парня к себе, слегка обозначил поцелуй в губы. А потом сел в машину, и они поехали на студию.

   И только когда они въезжали в столицу, в районе триумфальной арки раздался звонок его мобильного телефона.
   – Не сердись, Алеша! Слишком много людей подключилось к этой партии. А теперь слушай и запоминай. С Буйновым можешь делать что хочешь. Шацкий за давностью лет уже не подлежит наказанию, и он даст тебе согласие на встречу для беседы на нейтральной территории. Зная, что ты все одно будешь его писать, помни, что в самой передаче не должно прозвучать и намека на соблазнение им тогда малолетней школьницы.
   – Вы можете мне сказать хоть одну причину, по которой…
   – Могу! Эту девочку он чем-то опоил в ту ночь и подложил под своего шефа…
   – Ничего себе…
   – Ты все понял? Только не пытайся узнавать его фамилию, а то тебе сразу же оторвут яйца. Надеюсь на твое благоразумие. Кстати, там ставки уже запредельные.
   – И вы тоже? – удивление вырвалось из уст Померанцева.
   – Нет! Мы лишь организовали сам тотализатор. Так что не подведи нас, сынок!
   Разговор закончился, и Померанцев устало откинулся на спинку машины.
   Дмитрий слегка притормозил у светофора и спросил:
   – Что, Шацкого трогать не разрешили?
   – Да!
   – Будем считать, что я не слышал твоего разговора.
   – Это будет лучше для тебя самого. Но что же тогда делать мне?
   – Блефовать!
   – То есть?
   – Изменив фамилию, которую она даже не знает, выпускаем на площадку благородного красавца и героя офицера. Так и оставшегося холостяком и сохранившего свою верность ей одной. Вдобавок честно служившего все эти годы вдали от родины.
   – Она может в это не поверить…
   – Да, женское сердце обмануть трудно. Но мы должны будем что-нибудь придумать!
   – Думай, золотце мое, пожалуйста, думай. У нас на все осталось шесть часов, а нам еще героя любовника надо найти…
   – Это дело для Тирана.
   – На него и его ребят вся надежда… Но из-за этих пробок мы и на передачу можем опоздать…

   В этот субботний вечер огромное количество телезрителей удобно устраиваются у своих телевизоров. Родители приглашают детей, а дети – родителей, семьи встречаются с дружественными семьями, соседи с соседями. Во всех домах в этот субботний вечер накрываются праздничные столы, словно это новогодний вечер, щедро выставляясь на закуски и выпивку. И к началу передачи не только столица, но и вся страна словно бы вымирает. Улицы становятся пустыми, редкая машина несется, чтобы водителю успеть хотя бы к середине повествования. Таких чумовых аншлагов уже давно не знал первый канал…

   Мы же в двух словах расскажем, что же приготовлено на самой съемочной площадке, где в данный момент выставлял свет Андрюс со своими ребятами.
   Первое, что бросалось в глаза и было легко узнаваемым – это цветовое компьютерное разделение центра зала на два доминирующих цвета: небесно-голубого и темно-красного. И где с помощью обычного микширования они как бы постоянно менялись местами и боролись друг с другом. При этом небесно-голубой пронизывался периодически сверху всполохами молний, а темно-красный вдруг взрывался словно бы из самой преисподней всполохами ярко-желтого огня.
   Цвет был живой и на глазах мог менять свое насыщение. Третьей стороной действия была сторона основной гостевой массы зрителей, и там же была ложа правителей, царедворцев, законодателей и свидетелей. Их часть игровой залы высвечивалась нежно-зеленым цветом надежды.

   Все три трибуны и их кафедры одновременно могли вращаться вокруг некого центра, на котором был простой смертный – герой, а сегодня – героиня передачи. Таким образом, всё и все вращались вокруг нее, а одновременно и перед зрителями, пришедшими на передачу.
   Одновременно с этим каждая из сторон имела над собой экран для просмотра дополнительных визуальных материалов. Задирать голову назад не было необходимости, можно было смотреть на экран, что был перед тобой в этот момент.
   И уже совсем отдельно и над всеми – словно на краю пропасти – площадка для свидетеля.
   И если бы камера устремилась вверх, а за ней и мы подняли бы свои головы, то увидели бы небесный свод, заоблачные выси и объемные горы, уходящие пиками в облака и пролетающих в поднебесье птиц.
   И у вас было бы полное ощущение, что мы все сегодня предстали пред Творцом, призывая Его быть судьей в нашей истории…

   Тиран сидел в режиссерской кабине. Он должен был перемонтировать ряд сцен в связи с появившимися новыми обстоятельствами, о которых ему сообщил Померанцев. Профессионализма ему было не занимать, и он уже практически закончил делать необходимые извлечения из материала и перемонтаж этих сцен. До начала самой передачи оставалось несколько минут…
   В отдельных кабинках уже были готовы к появлению в кадре: сочинский гэбэшник, Алеша Грошев и прекрасная Незнакомка.
   В гримоуборной колдовали над самим Померанцевым, который сегодня решил сам быть в кадре, и Дмитрием, которому он уготовил специальную и очень важную роль.
   А вести программу и руководить всем действием за его пультом станет сегодня… Ирочка Тоцкая, которая уже для себя решила, что за этот подарок обязательно отдастся Померанцеву после передачи прямо в его кабинете.
   И вот отсчитывается последняя минута, перед тем как Ирина даст команду: «Внимание! Начали!»

   И зазвучали божественные хоралы.
   И небесный цвет заполнил весь зал.
   Лишь красные контрольные лампы операторских камер заставляли вернуться на землю и понять, что пока все это лишь игра…
   И луч света пал на Померанцева, которому серебрили голову, одев как лондонского денди.
   – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Надеюсь, что вы еще не забыли эти слова? Они и сегодня звучали во всех православных храмах, где повторяли евангельский рассказ об уловлении рыб и об ужасе апостола Петра, когда он вдруг узнал и пережил, Кто находится рядом с ним в его утлой лодке. О, если бы мы были богаты духом, как сам Петр, если бы мы были способны пережить эту встречу с Господом, как пережил ее будущий апостол, который пал к Его ногам и сказал: Выйди от меня, Господи, я человек грешный! Но мы с вами знаем, – тут он резко повысил голос, – что мы-то все безгрешные… Мы всей своей жизнью показали Творцу, что сбросили с себя, подобно змее, мертвую кожу оков из обетов, данных Ему нами при крещении, и вышли из этого Царства, объявив его во всеуслышание религией рабов.
   И теперь нам Бог не Царь, Он не Господь, не Хозяин. Он нам даже не друг, который в любую минуту может постучаться в наши двери и ради которого мы готовы все забыть…

   В течение этого монолога цвет тускнел, превращаясь из небесноголубого в серый, как цвет мира за нашими окнами, что забыл Бога.
   Повисла страшная тягостная тишина.
   И вот лучик надежды.
   С противоположной стороны появился юноша в белом облачении с лавровым венчиком на голове и опоясанный белым покрывалом с золотой каймой. Это был Дмитрий.
   – Все люди, некогда населявшие землю, испытывали великое желание чтить Бога и непосредственно служить ему. Как крохотные дети, оторванные от отца и матери, в великой тоске протягивают часто во сне руки к ним, отсутствующим, так и люди, по справедливости возлюбив Бога, как родственного себе, за Его благодеяния жаждут всеми способами быть с Ним в общении.
   Человек, не принявший в себя Бога, начинает умирать с самого момента своего рождения… Вернее, он живет и умирает одновременно.
   Вперед выступает Померанцев:
   – У меня, Господи, не было недостатка ни в памяти, ни в способностях, которыми Ты пожелал в достаточной мере наградить меня. Но чем глубже я вступал в бурную жизнь человеческого общества, то тем больше зависел от родительских распоряжений и от воли старших…
   Еще мальчиком я слышал о вечной жизни, обещанной нам через уничижение Господа нашего, нисшедшего к гордости нашей. Ты видел, Боже мой, ибо уже тогда Ты был хранителем моим, с каким душевным порывом и с какой верой требовал я от благочестивой матери моей, чтобы меня окрестили во имя Христа Твоего, моего Бога и Господа…
   Но из страха перед властями предержащими, разрушившими матерь Церковь и расстрелявшими большую часть ее служителей, очищение мое отложили до лучших времен, чтобы, оставшись жить, я еще больше вывалялся в грязи…
   Итак, я пока еще верил. Верили моя мать и весь дом, кроме отца, ставшего партийным функционером.

   Луч света снова на юноше в белом:
   – Господи, я хочу узнать, если Тебе угодно, с каким намерением было отложено тогда его Крещение: во благо ли были отпущены вожжи его греховным склонностям? Или они не были отпущены? И как результат, буря искушений нависла над ним по выходе из детства…

   Ирина просит Андрюса постоянно держать одну камеру на крупном плане Буйнова.
   И снова камера выхватывает Померанцева:
   – Я хочу сегодня вспомнить прошлые мерзости свои и плотскую испорченность души своей. И в горькой печали воспоминаний перебрать преступные пути мои. Радость счастья и безмятежности, собери меня в рассеянии и в раздробленности своей отвратившегося от Тебя Единого и потерявшегося во многом… Когда-то в юности горело сердце мое насытиться адом, не убоялся я, что душа моя зарастет бурьяном темной любви, но вот истаяла красота моя и стал я гнилью пред очами Твоими, – нравясь себе и желая нравится очам людским…

   – Тиран, покажи нам Буйнова, – просит Тоцкая.
   И Тиран показывает медленно приближающее к нам лицо ошеломленного депутата, еще не понимающего, что же здесь происходит и для какой цели его сюда вообще пригласили…
   А в следующем кадре, вместе с вступившей мелодией надежды, снова юноша в белом, известный нам как Дмитрий:
   – Страсти кипели в нем, несчастном, увлеченном их бурным потоком, когда в шестнадцатилетнем возрасте его плоти над ним подъяла свой скипетр целиком покорившая его безумная похоть, людским неблагоразумием дозволенная, законами Твоими не разрешенная. Почему близкие не позаботились, не подхватили его, падающего, не оженили, в конце концов? Их заботило только то, чтобы мальчик выучился как можно лучше говорить и убеждать своей речью в его искренности и преданности делу вождей…
   Камера показывает лица зрительного зала, вслушивающиеся в слова юноши в белом облачении.
   Померанцев подходит к нему.
   – Я не понимал этого и стремглав катился вниз, ослепленный настолько, что мне было стыдно своей малой порочности. Мне и распутничать поначалу нравилось не только из любви к распутству, но и из тщеславия. И я, боясь порицания, становился еще порочнее. И чтобы сравниться с другими негодяями, я стал сочинять то, чего даже и не было, лишь бы меня не презирали за мою невинность и не ставили бы ни в грош за мое целомудрие…
   – Твоя мать понимала губительность этого в те дни. Если ты это помнишь, то она, уговаривая тебя соблюдать чистоту, не позаботилась, однако, обуздать супружескую привязанность из-за боязни, как бы брачные колодки не помешали осуществиться надеждам на твои успехи в науках и продвижении по службе…
   – А в результате без зазрения совести я крал то, что принадлежало Творцу. Этих плодов, для кого-то выпестованных заботливыми родителями, было у меня в изобилии. Я сам срывал их, упивался ими в наслаждении и, лишь вкусив сердцевину, сам плод уже бросал товарищам, что верою служили мне. И вот настигла меня плетью своей телесная болезнь; я уже шел в ад, унося с собой все грехи, которые совершил пред самим собой и перед другими. Лихорадка моя становилась все тяжелее; я уходил в погибель. А мать не знала этого и все молилась за меня, грешного, в отсутствие. Я не могу достаточно точно выразить, как она любила меня; она вынашивала меня в душе своей с гораздо большей тревогой, чем когда носила в теле своем.
   – Дважды в день, – подхватив слова Померанцева, продолжал Дмитрий, – утром и вечером неизменно приходила она в церковь Твою не для пустых сплетен и старушечьей болтовни, а чтобы услышать Тебя в словах Твоих и быть услышанной тобой в молитвах своих. Такой создала ее благодать Твоя. Ее ли слезами пренебрег бы Ты, ее ли оттолкнул и не подал ей помощи, когда она просила у тебя не золота и серебра, не бренных и преходящих благ, а душевного спасения сыну? И Ты исцелил его от этой болезни и спас, по молитвам матери его, пока еще только телесно, чтобы было кому даровать спасение более действительное и надежное…

   И тут вновь зазвучала божественная мелодия флейты, и мы увидели в центре студии медленно поднимающееся, словно бы из-под земли, кресло, в котором сидела Незнакомка в белом ниспадающей платье с лицом, закрытым маской.
   – Как мать спасла меня, стоявшего на пороге смерти, так и другие женщины, уже в свое время и через своих уже сыновей, спасут наш мир от грядущей катастрофы, уже поразившей разлагающимся пороком нравственные основы самой нашей жизни, – этими словами Померанцев начал как бы вторую часть передачи – Ею, ее молитвами, надеемся мы, будут спасены и мир, и то, что мы подразумеваем под словом «цивилизация».
   – То, что вы сейчас слышали, – подхватывая тему, продолжал Дмитрий, – было записано на закате Античности, в то время, которое принято считать переходом к Средним векам, – человеком, который принадлежал к числу тех избранных людей, об универсальном вкладе которых в историю человеческого духа можно говорить без всякого преувеличения…
   – Этим человеком был святой Блаженный Августин, а рукопись, фрагменты из которой вы услышали в нашей интерпретации, называлась «Исповедь»… – как бы завершая сказанное Дмитрием, произнес Померанцев. – И прекрасно понимаешь, что готов подписаться под каждым ее словом, что это и о нас, и о нашем времени… Есть ли среди вас те, кто хотя бы краешком уловил себя на этой же мысли… Одна, вторая, вот третья рука… Не стесняйтесь, поняв это о себе, вы уже начали сегодня и свою собственную исповедь… Ради этого мы все здесь сегодня с вами и собрались!

   Вступила увертюра. В зале появились ассистенты и ассистентки, включились прожектора, в зал вводили тех, кто будет сидеть в креслах, что оставлены для участников передачи.
   Померанцев прошел за свой столик, что отмечен темно-красным цветом.
   Дмитрий уже стоял за столиком небесно-голубого цвета.
   Буйнова провели к зеленым местам, предназначенным для людей, облеченных властью.
   Зазвучал красивый голос Тоцкой:
   – Дорогие друзья, дамы и господа, уважаемые гости, мы начинаем передачу «Исповедь содержанки».
   Позвольте представить наших участников.
   В центре зала наша прекрасная Незнакомка. Это ее исповедь и ее жизнь станут предметом нашего обсуждения.
   Сегодня нашими экспертами станут когда-то вместе учившиеся в одной школе и в одном классе, бывшие неразлучными друзьями, а ныне непримиримые противники: Алексей и Дмитрий. Один верит в любовь с первого взгляда, а второй считает, что мир уже забыл смысл этого слова. Один считает, что православный человек может спастись только в семье. А второй искренне верит, что «хорошо человеку не касаться женщины» потому, что «неженатый заботится, как угодить Господу, а женатый заботится о том, как угодить жене». Итак, поприветствуем же наших экспертов – Алексея и Дмитрия…
   И зал подхватил последние слова ревом и шумом аплодисментов.

   – В качестве законодателя и представителя власти, – продолжал звучать красивый голос Ирины, – в нашей передаче дал согласие участвовать заместитель спикера Государственной Думы от блока коммунистов Всеволод Илларионович Буйнов.
   Телезрители видят счастливого Буйнова, а Буйнов наконец-то при свете прожекторов нашел свою пассию и уже несколько раз бросал взгляд в ту сторону, где она сидела, что, естественно, не осталось без внимания Тирана и телезрителей.

   Кстати сказать, уложив спать детей пораньше, у телевизора сидели и его жена с папашей. Тесть долго не соглашался переключить телевизор на первый канал и хотел досмотреть футбольный матч, но дочка уломала. И в конце концов он дал согласие, но сам сразу же и задремал. Она же, радостная, не спускала глаз с мужа, что красовался перед ней на экране…

   Но мы вернемся в студию. Померанцев стоял в центре с поднятыми руками. Лунным светом озарилась студия, и пошел снег, а он все подставлял и подставлял свои ладони, пытаясь поймать нарисованную светом снежинку…
   И вот он один остается в луче прожектора.
   – В тот вечер, как я ни старался, так и не поймал ни одной снежинки, правда, одна сама попала мне в глаз. Сначала было очень больно, а потом все прошло, но вместе с болью ушло и тепло из моей груди. Сердце уже не откликалось на зов матери, вечером я забыл позвонить любимой девушке, утром нагрубил другу. Если вы забыли сказку «Снежная королева», то я напомню, что ее героя зовут Кай…
   И этот рассказ о нем и обо мне. И о ком-то из вас, сидящих в нашей студии, о человеке, в чьем глазу однажды оказался этот кусочек мертвого стекла, поразивший что-то в его сердце, которое перестало помнить, что Бог – это любовь!
   Цветовая гамма в зале сгустилась.
   – Вы все помните эту сказку по прекрасному мультипликационному фильму «Снежная королева». Как, пройдя все испытания, Герда нашла любимого брата в замке Снежной королевы и спасла его. Но сначала она должна была совладать с тем «нечто», что в виде снежного вихря напало на нее. Правда, в мультике том нет того, что было написано у сказочника. Не снежинки, а бесы – духи злобы поднебесной атаковали тогда эту смелую девочку. И лишь молитва любящего сердца Герды была услышана Спасителем, и Господь протянул ей руку помощи.
   Кто же будет молиться за меня, грешного. Когда я впервые для себя открыл «Исповедь» Блаженного Августина, я понял, более того, я просто испугался того, что этот святой услышал и записал мои мысли… В особенности в тот период, когда я еще не познал Творца во всей полноте, если это вообще возможно, по крайней мере пока мое сердце не стало взрываться от одной только мысли о нем…
   Мои родители оказались крайне эгоистичны. Чтобы было понятно, сразу же скажу, что продолжаю почитать их как родителей. Хотя сегодня разговор о другом.
   Статистика проведенных исследований среди студентов первых курсов столичных вузов показала, что в 86 случаях из 100… выбор института для поступления осуществлялся родителями, а не их детьми.
   Анализ бракоразводных процессов показал не менее любопытную картину: 92 % разведенных пар сказали, что пошли на развод по настоянию своих родителей, а 5 % развелись по их требованию…
   В разговор вступает Дмитрий:
   – И что ты хочешь этим сказать?
   – Только то, что сказал. Материнский эгоизм и отцовский пофигизм сломали жизни, часто творческие планы и даже семьи очень многим из наших современников…
   Дмитрий обращается к Буйнову.
   – Позвольте призвать вас к себе в союзники…
   – С удовольствием! – сказал и даже привстал Буйнов.
   – Например, как протекала ваша юность?
   – Сказать, что меня… – и тут он замялся. – А вы знаете… Конечно, мама меня любила до беспамятства. А отец, будучи все время на работе, мало интересовался моими интересами и устремлениями…
   – А где вы учились? – спросил его уже Померанцев.
   – В обычной школе курортного городка Сочи…
   – Наверное, были отличником, старостой в классе? – вроде бы как ерничал Померанцев.
   – Нет, отличником я не был, но учился хорошо… И был секретарем комсомольской организации школы.
   – А разве это не освобожденная должность?
   – В школах – нет, а вот в институтах уже часто была освобожденной.
   – Какой вуз вы заканчивали? – спросил Дмитрий, играющий сейчас роль доброго следователя.
   – Как и мама – педагогический.
   – И в вузе вы также были секретарем комсомола? – уточнил для зрителей Померанцев.
   – Сначала на потоке. Уже после второго курса – на факультете…
   – И в какой школе вы работали и что преподавали?
   – Нет, в школе мне работать не довелось, так как я получил распределение в райком комсомола…
   – И как долго вы там работали?
   – Семь лет, а потом вы и сами знаете, что стало с самим комсомолом…
   – То есть если я сосчитал правильно, то ровно двадцать пять лет тому назад вы были в Сочи первым секретарем горкома комсомола? – снова уточнил Померанцев.
   – Да, вы все правильно посчитали…
   – Спасибо, больше пока вопросов у меня нет. Да, совсем забыл сказать, наша Незнакомка тоже из этих же краев, если не из самого Сочи, так?
   – Да! – мягким шелковистым голосом ответила она. – Я родилась и до сего дня живу в Сочи…
   – Ну, тогда вы должны были знать своего первого секретаря горкома комсомола, – вступил в разговор Дмитрий.
   – Я хорошо помню даже вопрос, который он задал мне при приеме в комсомол. Знаю ли я основные принципы, если я уже не ошибаюсь, построения комсомола, то есть: выборность снизу доверху, отчетность сверху донизу и тому подобное…
   – Столько лет прошло, а вы все это помните? – засмеялся Померанцев.
   – Помню, потому что мы в это свято верили, более свято, чем в Бога, поверьте мне…
   – Вы разочаровались в комсомоле?
   – Нет, тогда только в людях…
   – А в чем причина такого вашего разочарования? – уже спросил ее Дмитрий.
   – Это длинная история…
   – Мы для этого здесь и собрались…
   – Тогда слушайте. Ровно двадцать пять тому назад, можно сказать, что день в день, после выпускного бала я оказалась в номере гостиницы, куда меня привел молодой и красивый офицер, фамилии которого я так и не узнала. Это был удивительный вечер с чтением стихов моих любимых поэтов…

   И весь зал, а за ним и все телезрители увидели на экране номер этой гостиницы и двух людей, в которых можно было при желании узнать наших героев. Молодой белокурый лейтенант читал ей стихи на балконе, а она сидела в кресле качалке, смотрела на то, как опускается солнце, и слушала Есенина…
   Звучит голос Ирины Тоцкой:
   – Мы попытались восстановить в деталях тот памятный вам вечер. И у нас есть для вас одна новость.

   И тут к Незнакомке подходит Померанцев.
   – В это трудно, конечно, поверить, но мы нашли вашего лейтенанта… человека, который 25 лет тому назад жил в той гостинице и читал вам эти стихи…
   – Этого не может быть! – сказала Незнакомка.
   – Почему?
   – Он уже давно для меня умер. Я не хочу его видеть. После того, что со мной произошло, когда он был рядом и не помог… Нет, я просто не хочу его видеть…
   – Но если мы не прощаем другим их ошибки, то и Господь не простит нам уже наши грехи… Дайте ему шанс… выслушайте его хотя бы… – начал Дмитрий.
   – А что вообще произошло в ту ночь? С чем связано ваше нежелание его увидеть? – обратился к ней уже Померанцев.

   Зал замер в ожидании ответа.
   – Это случилось уже под утро. Я проснулась в его кровати и испугалась, что не заметила сама, как уснула. Мы договаривались, что он обязательно проводит меня вечером домой. Сам же он спал на диване в соседней комнате. Мне показалось это немного странным, так как даже через сон я помнила, что той ночью я стала женщиной. И почему он не остался со мной? Что я сделала не так? И если честно, то я даже обиделась на него за это. И решила тихо уйти. Встала, оделась и вышла в коридор. Но не прошла и несколько метров, как отворилась дверь в соседний номер и вышел пьяный молодой человек, простите, в одних трусах. У него кончилась минеральная вода, и он вышел сказать, чтобы ему в номер принесли еще воды…
   И тут он увидел меня и, приняв за горничную, стал громко отчитывать, почему я так долго поднималась в его номер. Я пыталась что-то объяснить, но он был просто невменяем, а тут вдруг что-то на него нашло, и он стал рвать на мне платье и срывать с меня белье…
   … И тогда я закричала, звала на помощь, умоляла меня спасти… А он так и не пришел…

   – Вы поверите мне, если я скажу, что он до сего дня переживает это как личную трагедию? Что все эти годы он помнил только вас. И до сего дня так и остался холостяком, помня только ту, кому читал в ту ночь стихи Есенина…
   – Этого просто не может быть! – ответила Незнакомка.
   – Но почему? – удивился Померанцев.
   – Я, как и любая женщина, почувствовала бы это. А его нет в моем сердце… – ответила Незнакомка и задумалась. – Хотя я знаю, что на земле где-то есть единственный человек, который меня не знает, но очень любит… Я видела его во сне… И у него в руках был мой портрет…
   Зал загудел от такого поворота событий.

   В это время в гостиничном номере в Хельсинки Фома Опраксин смотрел шоу «Исповедь содержанки» и понял, что Незнакомка только что говорила о его любви к ней. Он снял трубку гостиничного телефона:
   – Вы меня слышите? Не могли бы вы принести ко мне в номер компьютер или ноутбук с выходом в Интернет? Да, пожалуйста, побыстрее и закажите мне билет на ближайший рейс до Москвы. Жду!.. – и повесил трубку.

   Тоцкая уже была в кабине у Тирана:
   – Она поймет, что это подстава, и мы потеряем всю доверительность передачи…
   – Что говорит Померанцев? – спросил Тиран.
   – Он сказал, что уже сам не знает, как быть.
   – Тогда не будем рисковать и сосредоточимся лишь на эпизоде с Буйновым. Кстати, смотри, он что-то хочет сказать…

   Буйнов действительно попросил слова:
   – Так как события в этой передаче обрели свое благополучное разрешение, то я просил бы вас отпустить меня домой к своей жене и детям.
   – А вы считаете, что все уже закончилось? – парировал Померанцев. – А я думаю, что все еще только начинается. Кстати, а где вы сами были в ту ночь?..
   – Это у вас такие шутки? – занервничал депутат.
   – Нет, это вполне серьезный вопрос. Просто зрители еще не знают, что гостиница, в которой произошло изнасилование нашей героини, принадлежала горкому партии, а его секретарем в тот период был ваш родной отец.
   И зал забурлил от услышанной информации.
   – Это не подлежит расследованию за сроком давности. – резко и на высоких тонах начал Буйнов.
   – А расследование уже закончено…
   – То есть?
   – Нам только что рассказали, что это насилие вы совершили в состоянии алкогольного опьянения и естественно, что сами вы ничего не помните. Но девочка-комсомолка, который вы задавали вопрос о принципах построения комсомола, не могла не узнать того, кто за несколько дней до этого вручал ей комсомольский билет…
   – Это какая-то провокация… Мы потребуем расследования этой гнусной инсинуации…
   – Я бы на вашем месте лучше бы просто извинился. И прямо сейчас, пока еще не поздно…
   – Вы мне угрожаете? Да мне не в чем перед ней извиняться… Я вообще не знаю, кто там под этой маской…
   – Тогда нам остается показать вам то, что вы забыли. – сказал Померанцев, и в студии притушили свет софитов.

   И все три экрана показали одну и ту же сцену, снятую на общем плане, но зато дающую полное представление того, как развивались события в этой ужасной драме.
   Тиран начал с эпизода, когда Буйнов срывает с девушки платье, оставляя ее в одном нижнем белье, бросает на кровать, зажимая рот, потому что она зовет кого-то себе на помощь…
   – Неправда, все было не так! – кричит Буйнов, пытаясь закрыть руками экран – Я же говорил, что это инсценировка… Это обман!..
   – Да, то, что мы сейчас показали, – это инсценировка, наша попытка, так сказать, восстановить события той ночи. – ответил ему Померанцев.
   – А как все было на самом деле? – спросил его уже Дмитрий.
   – Ничего не было, и той пленки уже давно нет…

   И тогда все присутствующие в зале услышали голос Ирины Тоцкой:
   – А вот тут вы ошибаетесь. Та пленка по чистой случайности сохранилась. А сейчас просим всех еще раз обратить внимание на экран. Вот что было и как все происходило тогда, ровно 25 лет назад… Смотрите и думайте…
   И то, что зрители увидели на этот раз, было еще более мерзко и страшно. И не было тут никакого напившегося до потери памяти человека. Все увидели наглого, жестокого и циничного молодого комсомольского вожака, уверенного в своей безнаказанности и грубо насилующего юную девушку…

   Эти кадры видели и в семье Буйнова. От них старик окончательно проснулся и попросил дочь накапать ему сердечных капель. Он ей уже ничего не говорил. Да и что тут скажешь? Давно, очень давно все это было. Надо просто постараться все забыть, хотя бы ради детей… А лучше бы его просто выгнать из нашего дома…

   В наступившей тишине вновь раздался голос Ирины Тоцкой:
   – А теперь мы постараемся узнать, почему на помощь к нашей Незнакомке не пришел человек, которому она в ту ночь отдала свою первую любовь. Я прошу пригласить свидетеля по этому делу, бывшего сотрудника органов госбезопасности, работавшего в гостинице в ту ночь.
   И все увидели сочинского старика, появившегося на краю пропасти – на площадке для свидетелей.
   – Скажите нам, вы лично были свидетелем изнасилования?
   – Нет, хотя я понимал, что может происходить в соседнем номере. Мне было поручено нейтрализовать молодого офицера, который жил в соседнем номере. Я вошел туда, как только вышла девушка, и усыпил офицера с помощью обыкновенного платка, пропитанного хлороформом. Он вырубился сразу и уже не мог не только слышать, но и на что-либо реагировать…
   Зал стал шумно обсуждать эту новость.
   – Надеюсь, вы понимаете – снова спросила его Тоцкая – что вы являетесь соучастником этого преступления?
   – Иначе я не был бы здесь и не хранил столько лет эту пленку.
   – А почему вы снимали эту сцену? – спросил его уже Померанцев.
   – Мы снимали всех и все, что происходило в нашей гостинице, а все пленки отсылали в Москву…
   И снова оживленная волна пробежала по студии.
   – Сейчас, пользуясь, случаем, я хотел бы принести слова искреннего раскаяния за то зло, что я причинил этой юной девочке. Прости меня, Христа ради…
   – Я ничего не знала о вашем участии во всей этой истории и никогда не держала на вас зла. И уже давно всех простила. А сегодня прощаю и вас… – ответила ему Незнакомка.
   И зал впервые огласился аплодисментами.

   И тут снова раздался голос Тоцкой:
   – Всеволод Илларионович, позвольте мне еще раз предложить вам покаяться в том грехе молодости прилюдно, и я думаю, что найдутся люди, которые будут молить Господа о том, чтобы Он простил вам тот грех… Но сначала вы должны покаяться сами…
   Буйнов встал и, срывая с себя микрофоны, кричал:
   – Никто не отдавал тогда никаких приказов, и не было там никаких молоденьких лейтенантов… Цирк какой-то устроили. И никто не удерживал там этого старого мудака. Одни юродивые, другие блаженные. Не студия, а богадельня какая-то.
   Он вышел уже на центр студии. И под свист и улюкание зала пошел через студию, да запутался в проводах ногами и уже на четвереньки упал перед креслом, в котором сидела Незнакомка…

   Но тут взыграло что-то в сердце у жены, и пожалела она своего непутевого мужа, но более ее заинтересовал свидетель, чей портрет уже несколько раз показали крупным планом. И она толкнула в бок отца:
   – Па, смотри, а это ведь наш сантехник там у них в студии?
   – Кто? Какой сантехник?
   – Тот, что унитаз со мной вносил, а потом, когда тебе стало плохо, он исчез…
   – С нашими деньгами! А ведь похож. К тому же он из Сочи, все сходится… Ну, дочка, ну и глазастая же ты у меня…
   И снял телефонную трубку. Набрал номер и дождался, когда на том конце ответят.
   – Не спишь, крестничек? Что, шоу смотришь? Это очень даже хорошо! Ты там свидетеля ихнего видел с буденновскими усами? Видел? Ну, так запомни его хорошенько! Он один из ваших, правда, уже, бывший. Вот он-то мои денежки вчера и экспроприировал. Нет, ошибки никакой здесь быть не может. Да и дочурка моя первая его, стервеца, признала, это он к нам как сантехник в квартиру приходил, он же и деньги с кухни вынес. Ради памяти отца восстанови хоть бы ты справедливость… – и повесил трубку.

   В студии после ухода Буйнова вновь расцвела весна.
   – Что делает человек в минуты горя? Предательства? Безысходности? – спрашивал, обращаясь в зал, Померанцев.
   – Уже после того, как ты осознал и понял, что разрушили твою мечту, твою первую любовь и твою будущую судьбу? – вторил ему Дмитрий.
   – У кого-то из вас была такая трагедия в жизни? Не рассказывайте о ней, не стоит бередить старые раны… Вы просто поднимите руку… Одна, вторая, пятая, двенадцатая… У каждого десятого в жизни была такая трагедия… И слава Богу, что вы остались живы!
   – Как вы видите, наша героиня также осталась жива! – поддерживая диалог, говорит Дмитрий – Более того, через несколько минут после всего того, что с ней случилось, по дороге к дому, а она пошла берегом моря, она видит, как некто пытается окончить свою Богом данную ему жизнь… И она бросается в море и спасает этого юношу, почти ровесника… Она спасла тогда жизнь незнакомому ей человеку!
   И зал взрывается аплодисментами.
   – Я, если честно говорить, уже боюсь вас о чем-то спрашивать, – начал Померанцев, подходя к Незнакомке.
   – О чем же, вы хотите меня спросить? Хочу ли я знать, что стало с тем юношей? Хочу!
   И вновь зал взорвался аплодисментами.
   – Тогда прошу, пригласите в зал еще одного участника этой невероятной истории… – громко объявила Тоцкая.

   В этот момент в зал вошел Алеша Грошев. У него в руках был огромный букет нежно-розовых роз. Он подошел к креслу Незнакомки, опустился перед нею на оба колена и, склонив свою красивую голову, протянул ей цветы.
   Незнакомка встала с кресла и, приняв цветы, положила их в свое освободившееся кресло, а сама подняла Алексея и посмотрела ему в глаза.
   – Мальчик! Все такой же мальчик! Я рада за тебя. Хотя было время, что и молилась, и плакала. Но теперь, я думаю, что у тебя все будет хорошо…
   Она провела по его волосам своей рукой и нежно поцеловала в щеку.
   И зал не мог не отреагировать на это действо.
   А Тиран к тому же еще заставил Андрюса найти Шахновскую и показать всей стране ее счастливое лицо.

   К Грошеву и Незнакомке подошел Дмитрий.
   – Алексей, о каком портрете тут уже несколько раз было сказано?
   А тот сразу же и покраснел.
   – Я спросил что-то, о чем нельзя было спрашивать?
   – Извините, просто в то утро, когда, можно сказать, я родился вновь, мы с нашей Незнакомкой, поддерживая друг друга, с трудом добрели до моей комнаты, благо что я жил у моря. Она заснула, а я стал рисовать ее портрет…
   – И где же этот удивительный портрет? – спросил уже Померанцев.
   – Когда я в этой жизни оступился и мне казалось, что и смысла жизни-то уже нет, я его продал, не понимая тогда, что вместе с ним я продал и частичку своей души…
   – А как вы это для себя определили?
   – Я перестал рисовать, краски и образы потускнели в моем воображении, вино стало все чаще заливать мне глаза, и я просто потонул в грехах и пороках…
   – И что же вас вновь спасло, если это не секрет?
   – Любовь! И старая дружба с одним человеком, который, несмотря ни на что, продолжал в меня верить…
   – Что это была за дружба? Как долго она длится?
   – Еще со школьной скамьи, с человеком по имени Фома…
   – Вот и говори после этого, что Фома ваш был неверующим… – заметил Дмитрий.
   – Так где же этот портрет сейчас? – вновь обратился к нему Померанцев.
   – У Фомы… Несколько дней тому назад я, словно бы предчувствуя эту встречу, приходил к нему с просьбой, чтобы он снова показал мне его…
   – И что же?
   – Он сказал, что я скоро буду рисовать другой портрет…
   – И мы так понимаем, что Фома и на этот раз не ошибся? Так чей же портрет вы будете рисовать на этот раз?
   – Я его уже нарисовал… И на холсте, и в своем сердце…
   – Кто же теперь стал вашей музой? – нежно спросила его Незнакомка.
   И Алеша, найдя глазами Шахновскую, которую Дмитрий уже слегка выталкивал в первый ряд, бросился к ней и, взяв ее за руку, подвел к Незнакомке…
   – Как вас зовут, милая женщина? – спросила Шахновскую Незнакомка.
   – Анна!
   – Дорогие мои Алеша и Анна, живите в радости и берегите друг друга, не забывайте, что промыслом Божьим вы воссоединились родителям в радость, Церкви и Отечеству во славу!
   И из-под купола нашего нарисованного неба на двух любящих людей пролился золотой снег, который закружился в воздухе под звуки зазвучавшего вальса.
   И под этим дождем закружились в вальсе сначала Алеша и Анна, а потом и Померанцев с Дмитрием, пригласившие себе партнерш прямо из зала.
   А Незнакомка снова оказалась в кресле.

   Самолет Хельсинки – Москва уже начинал взлет.
   Фома и в самолете продолжал следить за действием на съемочной площадке с экрана своего ноутбука, который он выкупил в гостинице.

   А в самой студии шоу подходило к своей финальной части.
   – Я думаю, что мы не выдадим особой тайны, если скажем зрителям и участникам нашей программы, что все эти двадцать пять лет наша Незнакомка посвятила появившемуся тогда на свет мальчику по имени Александр…
   И снова зал рукоплескал своей незнакомке.
   – Мы сумели навести кое-какие о нем справки и можем вам по секрету сообщить, что он является владельцем одного солидного банка, холост и держит в доме таксу по кличке Бонифаций…
   И тут зал, можно подумать, что он заведенный, вновь разродился бешеными аплодисментами.
   – Не могли бы вы нам сказать, почему его нет в этот день с нами? – обращаясь к Незнакомке, спросил Дмитрий.
   – Во-первых, он не любит вообще смотреть телевизор и делает это изредка, лишь чтобы узнать, что же происходит со страной. И то лишь в то время, когда сидит на велотренажере… Это раз! А во-вторых, чтобы быть всегда вместе, совсем не обязательно быть рядом…
   И зал одобрительно отнесся к этой фразе Незнакомки.

   – Нас атаковали вопросами, снимете ли вы сегодня свою маску, увидим ли мы ваш портрет? Более тысячи вопросов только по Интернету.
   – И что же вы им ответили?
   – Что свою маску вы, скорее всего, снимете только перед тем человеком, который станет вашим мужем… – ответил ей Дмитрий.
   – Вы все правильно ответили. Любая женщина не должна забывать, что в первую очередь она принадлежит Творцу. И иногда вручается Им в заботливые руки мужа, чтобы они, помогая друг другу в поисках Истины, обрели в своих сердцах Любовь, способную творить чудеса.
   И тут зал как один и на одном дыхании поднялся со своих кресел, приветствуя Незнакомку и проявляя полную солидарность с такой близкой и дорогой для них женщиной.
   – А теперь прошу вашего внимания! – над студией прозвучал голос Тоцкой. – Не будем забывать, что мы находимся на шоу «Исповедь содержанки». Сейчас среди присутствующих в зале и через Интернет будет разыгрываться лот под названием «Ужин с Незнакомкой» в одном из самых уютных ресторанов столицы – «Прага». И вы сможете сказать ей все, что пожелаете. Начальная цена за право поужинать с нашей Незнакомкой – 500 долларов.
   Пока все, подняв головы, слушали речь Ирины, в зале уже все приготовили для аукциона, который повел Померанцев.
   – Итак, начальная ставка за право поужинать сегодня с Незнакомкой – 500 долларов. Кто больше? Кто из вас желает поужинать с нашей гостьей? 600, 680, 750… раз, два… 900… 1200… раз, 1500…
   На экране появлялась одновременно с выкриками из зала информация о ставках, которые предлагались через Интернет: 2500, 3000… раз, 3000 – два… 5000…

   А сочинский старик уже садился в такси, которое для него вызвала Шахновская, чтобы ехать в аэропорт. Сегодня с ним рассчитались. Он получил пятьдесят тысяч за пленку и тридцать – за свое участие в передаче. Но прежде чем сесть в такси, он попросил Шахновскую передать Тирану из этой суммы 6000, которые он якобы взял у него, когда вчера отправлял ребят домой…
   Он был спокоен и доволен, что все так хорошо кончилось.
   И уже недалеко от аэропорта его такси было остановлено инспектором ГИБДД. Водитель вышел, заранее доставая документы. Его пригласили в машину автоинспектора, а старик решил пока перекурить и вышел со стороны дороги. Он не успел даже прикурить, когда сзади раздался выстрел из бесшумного пистолета, он рухнул лицом в траву. А потом кто-то вытащил из машины его сумку.
   Когда после составления протокола водитель такси вернулся, то на своем сидении увидел лишь несколько долларовых бумажек в сумме, значительно превышающей ту, на которую рассчитывал.
   Ему навстречу и уже из аэропорта ехало еще одно такси из его же автопарка, и водитель по-дружески ему посигналил.
   В этой машине в Москву въезжал Фома Опраксин.

   А в самой студии в это время уже был шквал эмоций.
   – Один миллион долларов за право поужинать с Незнакомкой, – кричал, пытаясь перекричать шум зала, Померанцев.
   Тиран был уже в кабинке у Тоцкой. Он принес шампанское и налил в оба стакана. Она уже успела ему сказать, что рейтинг сегодняшней передачи зашкалил все допустимые нормы. Особенно курс программы стал подниматься вверх параллельно тому, как возрастали ставки на самом аукционе.
   А Померанцев все повторял и повторял:
   – Один миллион долларов за ужин с Незнакомкой!
   На экране уже пошла заставка с перечнем людей, чьими усилиями была подготовлена эта программа, а народ в самой студии все никак не хотел расходиться.
   Незнакомка в сопровождении нескольких сотрудников, отвечающих за безопасность на этой передаче, прошла к машине, и Дмитрий повез ее в ресторан на новую для нее встречу.
   За ними собралась было выехать съемочная группа, но их отозвал Померанцев, который посчитал, что они не должны мешать людям, которые сегодня должны встретиться.

   В одном из залов ресторана «Прага», куда ее проводили, – а она снова была в шапочке с вуалью – был полумрак.
   В конце зала в окружении двух незнакомых ей людей на треноге стояла закрытая бархатной тканью картина.
   Весь пол в зале был усыпан золотистыми цветами, с ярко-красными, словно розы плакали от счастья, капельками.
   Горели свечи, а за столом сидел Фома, который встал при ее входе в зал. И подойдя, сначала поцеловал ее руку, а лишь затем помог ей сесть в кресло.
   И они сидели какое-то время молча, вглядываясь друг в друга.
   А потом она осторожно открыла свое лицо…
   На этом и можно было закончить наш рассказ, если бы не одно «но»…

   Если бы Фома не знал, что у Незнакомки есть сын… то он подумал бы, что перед ним сейчас сидит ее дочь. Или что эта девочка только что сошла с его портрета…
   Он встал и медленно направился к портрету.
   А в это время зазвонил телефон.
   Незнакомка взяла трубку. На проводе был ее сын, Александр.
   – Мама, с тобой все в порядке?
   – Да, Александр.
   – Если ты хочешь, то я могу сказать тебе, кто будет с тобой сегодня ужинать. Он только что снял этот миллион со своего счета в моем банке…
   – Мы уже ужинаем вместе…
   – Извини, я желаю тебе счастья, моя родная и любимая мама!
   – А я благодарна судьбе за то, что Он подарил мне такого сына.
   – Не стану тебе мешать, позвони, когда сочтешь нужным, и мы встретимся все втроем…
   А Фома в это время осторожно снимал бархатную ткань, что до поры скрывала от наших глаз портрет Незнакомки.
   И снял.
   И увидел красивую женщину в возрасте сорока лет, в которой легко угадывались черты лица той, что осталась сейчас сидеть за его столом и озорно улыбается, глядя на его несколько удивленный вид.

   – Фома! – услышал он за собой ее очаровательный, нежный голос. – Там что-то не так?
   – Лучше и быть не может! – ответил он и снова прикрыл портрет бархатной тканью…
   И направился к ней так, как шел, наверное, только Одиссей после стольких лет боев и странствий, к своей единственной и дождавшейся его, мудрой и вечно прекрасной Пенелопе.

   P. S. Шахновская расписалась с Алексеем, и через месяц он, уже как художник, работал на студии, а через год в Москве была открыта выставка его работ.
   Тоцкая заняла место Померанцева, который погиб в автомобильной катастрофе через пару дней после той передачи.
   Дмитрий после похорон уехал в Израиль, и его следы затерялись.
   Тиран так и не смог вырваться в Сочи и ничего не знал о судьбе старика, равно как и его дети.
   Александр на следующее же утро все-таки вынес из квартиры телевизор, но не стал выбрасывать в мусорный бак, а оставил на подоконнике. А зря!
   Довольный находкой новенького японского телевизора, дворник втащил его в свою комнатушку.
   Правда, с этого дня дорога у дома почти всегда оставалась неубранной. У дворника на это просто уже не было времени…

НА ПЕРЕПУТЬЕ ПОРОКА

   Повесть
   «В жизни возможны только две трагедии.
   Первая – не получить того, о чем
   мечтаешь. Вторая – получить».
   Оскар Уайльд
   Московский протоиерей Феодор N… вернулся домой около пяти часов пополудни и, переодевшись, прошел в столовую.
   Квартира, в которой он вместе с семьей жил в Москве, была подарена ему неким благочестивым меценатом в качестве жеста доброй воли. И, как он сам пытался это всем объяснить, во имя исполнения им многовековой, но, правда, ушедшей в забвение традиции о так называемой церковной десятине…
   Небольшая такая квартирка в элитном доме, где квадратные метры исчислялись тысячами долларов, в двух уровнях, с пятью спальнями, двумя кухнями и прочими атрибутами современного жилища, предназначенная для такого вот простого и скромного московского священнослужителя.
   У батюшки Феодора были жена, или, иными словами, матушка по имени Пелагия, и пятеро детишек. Один из которых – сын и наследник – Илья, которому недавно исполнилось семнадцать лет.
   Матушка и девочки – Серафима, Анастасия, София и Ксения – уже сидели за столом и, прочитав молитву, с батюшкиного благословения принялись трапезничать.
   На столе по обыкновению, благо что день был не праздничный, все было предельно скромно: немного черной икры и белой рыбы, сырокопченая колбаса, буженина и ветчинная нарезки, куски индюшатины, малосольные грибки и огурчики, а также пучками зелень и разнообразные фрукты, которыми были наполнены две вазы.
   Домработница Мария уже принесла горячее и готовила к замене тарелки, когда священник, а также отец и муж, заметил, что за столом отсутствует их сын…
   – Где Илья? – спросил он жену.
   Наступила неловкая пауза.
   – Почему молчим? Мне кажется, я задал вопрос? – не переставая пережевывать индейку, снова спросил хозяин дома.
   – Его уже пятый день как нет… – тихо и за всех ответила старшая дочь София. – И ты только сегодня обратил на это внимание…
   Теперь пришла очередь выдержать паузу священнику.
   – То есть?
   – Ильи уже пять дней как нет дома, – негромко отозвалась на его вопрошание Пелагия.
   – И где он? Вы узнали? – спросил отец и муж.
   – Пока нет. Мы пытались связаться с его институтскими товарищами, но никто о нем ничего не знает, – снова ответила жена.
   И священнику даже показалось, что он увидел у нее в глазах слезы.
   – Выходит, что он и в институт все эти дни не ходил? – уточняя для себя ситуацию, снова обратился со своим вопросом уже ко всем членам семьи митрофорный протоиерей.
   – Возможно! – снова и за всех ответила София.
   – И где же он тогда? – уже поднимаясь из-за стола, снова вопросил он.
   А в ответ тишина. Дети прекратили есть. Жена громко и уже во весь голос зарыдала.
   Тут следует сказать несколько слов о самом священнике, который не иначе как волею судеб оказался на приходе в хлебосольной столице, да не просто в столице, а в самом ее центре. Что тут сыграло свою роль? Искреннее служение и молитвенный подвиг самого священника, батюшки Феодора, или же некий протекционизм, нам пока не ведомо. Одно знаем точно, что его сокурсник по духовной семинарии и лучший друг Олег, приняв монашество сразу же по окончании учебы, несколько лет послужив за рубежами нашего многострадального Отечества, теперь являлся викарием Московской епархии. И его уже величали архиепископом Ростиславом.
   Однако же вернемся к герою нашего повествования. Отцу Феодору было чуть менее сорока. Рослый, ухоженный, с красивыми голубыми глазами, он многих неизменно пленял своим обаянием уже при первой встрече. А уж когда священник выходил на кафедру, чтобы произнести нечто заветное и востребованное для своих любимых прихожан, то тут начиналось прямо-таки столпотворение. Батюшку чуть ли не на руках после каждой пламенной проповеди выносили из храма. Было очевидно, что манера произнесения проповеди у отца Феодора, ее внешний рисунок, изысканность языкового стиля и речевых оборотов, а также яркая эмоциональная окраска и трепетная душевная чувственность несколько напоминали стиль западных проповедников. Церковная власть об этом знала, но претензий к священнику не проявляла, так как не видела в этом традиционной болезни, присущей молодым священнослужителям и именуемой «духовным прельщением». К тому же приход, возглавляемый отцом Феодором, исправно и в указанный срок платил уже свою «десятину» на так называемые епархиальные нужды.
   Говорить о том, что священник явно согрешал и другим, не менее традиционным заболеванием, именуемым «прелюбодеяние», или, как говорили в старину, «волочился за каждой юбкой», мы сегодня не станем. Хотя разговоров и на эту тему было предостаточно. Мол-де у батюшки в каждом доме по матушке. Да и детишкам, им настроганным, несть числа. Это и является главной темой для храмовых встреч прихожан, когда под журчание богослужебных текстов они обменивались последними новостями из околоцерковной жизни…
   Что же касается матушки Пелагии, то здесь ситуация складывалась следующим образом. Она из так называемых невест, что озабоченные родители по весне привозят к стенам Троице-Сергиевой лавры, когда там решаются вопросы о судьбах будущего священства. Известно, что выпускники семинарии поставлены перед диллемой: либо уйти в монастырь, оставив мир и его страсти, посвятив всего себя Богу, став еще одним молитвенником земли русской. Или же выбрать путь «белого» священства и, обзаведясь супругой, настрогав полный короб детишек, нести свой крест в Богом забытой глубинке, искренне и с любовью, говоря о вере трем замшелым старушкам, которые по своей древности иногда уже вообще ничего не слышат…
   Феодор, в отличие от Олега, благо что был воистину красив, не захотел этакую стать и бурлящую в нем любвеобильность скрывать под монашеской мантией. И всю его последующую судьбу определило единственное, но воистину бесшабашное решение. В одно мгновение он в присутствии семинаристов подошел к окну и, завернув в носовой платок обручальное кольцо, подарок мамы, бросил его под ноги стоявшим в ожидании тем самым «невестам».
   Кольцо-то и упало к ногам Пелагии… Матушка ее поначалу платок тот, так скажем, показавшийся ей не первой свежести, ногой от дочки отпихнула. Девушка платочек тот, словно догадываясь о чем-то сокровенном, мгновенно подняла, а в нем и колечко обнаружила. Да ничего не сказала про то матушке, решила сначала сама поглядеть на того, кому сие колечко принадлежит.

   Но и тут не все так просто оказалось: Феодор наперед себя и как бы на разведку выслал Олега. Это надо было видеть, как тот, степенный, но неброского вида, высокий, но без присущего статного шарма, к тому же рыжеватый – а в народе их сторонились, молча ходил среди писаных красавиц, уткнувшись ликом в землю в поисках того самого платка… И естественно, был увиден Пелагией, которая уже догадалась, что именно сей семинарист ищет.
   Сказать, что он ей приглянулся, она не могла, хотя Олег и был настоящим олицетворением церковного священнослужителя: при отсутствии в его образе броской и влекущей нас природной красоты он был чрезвычайно богат внутренней красотой и даром любви. Даром, признаюсь вам, крайне редким для сегодняшнего священства, даром, сохранным с младенчества и выпестованным в нем его теткой, что была до самой свой смерти верной лишь Творцу, то есть девой, или невестою Христовой.
   В конце концов Олег сам остановился перед девушкой, заметив зажатый в ее руке краешек платка своего друга Феодора.
   – Как зовут тебя, красна девица? – негромко обратился Олег к ней.
   – Пелагия ее зовут! – мгновенно отреагировала на вопрос юноши в семинарском облачении мать девушки.
   – А она у вас что, немая? Такая красивая и немая? – вновь спросил Олег уже не без иронии.
   – Почему немая? Здоровая. У нас даже справка есть… – не унималась мать Пелагии.
   – У вас справка, а у нас товар… Жених для вашей красавицы… – снова, уже улыбаясь, проговорил Олег.
   – И кто же он, каков из себя, что же сам не подходит? – проворчала женщина.
   – Так он у нас хром и косит на один глаз, а посему стеснительный очень… – говорит Олег и видит, как у матушки челюсть отнялась и словно бы онемела она от того счастья, что на нее грозит в сей миг свалиться. И уже дочь за руку в сторону начинает тянуть.
   А Пелагия, наоборот, стоит, улыбается и тихо говорит, более для матери:
   – Пусть хром и глазом косит, по мне все люб станет, если вы сватать его решили.
   – Ты что же, дочка, действительно за такого пойти согласна? – тихо спросила она свою дочь.
   – Согласна, матушка. Помните, как в сказке «Аленький цветочек» девице Аленушке одним поцелуем удалось и счастье свое обрести, и суженого от плена чародейства спасти… Пусть приводит, пусть показывает, согласна я… Так ему и скажите…
   Олег ее монолог выслушал, улыбнулся и, поклонившись, ушел.
   А мать Пелагии в сумочку за таблетками полезла.
   С первого взгляда приглянулась Олегу Пелагия, рассказал он все другу о той девушке, что его платочек подобрала.
   Феодор ее из оконца выглядел. Но радости, подобной той, что испытал Олег от сего созерцания, не испытал.
   – Так что сказать девушке? – спрашивает сотоварища Олег. – Сдержишь ли данное тобою слово, возьмешь ли ту, что твое колечко подобрала?
   Феодор вздохнул и какое-то время молчал.
   Олег ждал и друга не торопил. Но в стекло оконное время от времени все же поглядывал, а вдруг как уйдут, вдруг мать Пелагии испугается для своей дочери такого подарка судьбы: хромого да в придачу еще и косого.
   – Пойдем уж, раз фишка моя сегодня так легла. – Все еще не оставляя раздумий, промолвил Феодор.
   И они вышли к Пелагии.
   А через месяц сыграли свадьбу.
   Но и на свадьбе тоска не оставляла Феодора, чувствовал он, что злой рок опутал его тем заветным словом, лукавый подбросил идею с кольцом, что более было похоже на рождественское гадание. Но делать было нечего, да и отступать поздно.
   Так Пелагия стала матушкой, а Феодор священнослужителем, неожиданно для себя получившим направление на один из приходов в Московской области. Места те были дачными, селились там люди знатные и родовитые, богатые и щедрые… Новый батюшка более приглянулся их женам и сестрам, а для многих дочерей его романтический ореол стал великим соблазном.
   Вобщем, чего мы опасались, то и случилось. Феодор, посеяв некогда семена равнодушного пренебрежения священным таинством и отметившись хладностью в супружеских отношениях, обвенчавшись церковным браком без любви, через какое-то время почувствовал, что на него обрушился еще и некий внешний ураган. Естественно, что сей ураган был любовным. Это проявлялось в том, что он постоянно чувствовал на себе жадные взгляды женщин, как молодых, так и зрелых, выслушивал не в меру откровенные, а более искусительные их исповеди, а вслед за этим принимал последовавшие обязательные приглашения на обеды и званые ужины.
   Круговорот обязанностей и обязательств захватил и увлек его за собой. Выставки живописи, кинопремьеры, последующие за этим бани и уикенды. Времени на дом, на детей практически не оставалось. Приходил домой поздно, когда уже все спали, поднимался рано, когда еще все спали…
   Так пролетели пятнадцать лет семейной жизни. Пелагия к тому времени, уже почитай практически самостоятельно, подняла на ноги их первенца – сына, названного в честь св. пророка Ильи. И теперь смиренно и кротко воспитывала четырех дочек.
   Некогда Олег, а теперь Ростислав, как вы уже знаете, все это время нес послушание во Франции на одном из подворий Русской православной церкви. Но к началу описываемых нами событий уже вернулся в Россию.
   Итак, вернемся же и мы в тот самый вечер, когда отец Феодор понял, что его сын Илья вот уже целую неделю отсутствует дома и не появляется на занятиях.
   А тут еще неожиданный звонок от друга по семинарии – архиепископа Ростислава. Причем в два часа ночи.
   – Извини, что разбудил. Хотел лишь узнать, как там Илья?
   – А что Илья? – еще не понимая сути интереса друга к сыну, переспросил Феодор.
   – С ним все в порядке? – тихо переспросил Ростислав.
   – Его нет дома вот уже неделю – решился сказать правду Феодор.
   – И где он?
   – Не знаем. А почему ты о нем спрашиваешь?
   – Я видел его на одном из сайтов. Но об этом лучше не по телефону. Давай завтра встретимся…
   – Хорошо! – согласился Феодор и повесил трубку. Но заснуть в ту ночь он более уже не смог.
   Не спал и Олег, то есть архиепископ Ростислав.
   Днем они действительно встретились в небольшом, но уютном ресторане «Ваниль», что у станции метро «Кропоткинская» и прямо напротив храма Христа Спасителя.
   Архиепископ Ростислав был здесь не иначе как хорошо всем знаком, а потому его сразу пригласил в уютный уголок, чтобы им никто не мешал отдыхать.
   – Что тебе известно про Илью? – спросил бывшего сокурсника отец Феодор.
   – Я тут на один сайт заглянул…
   – Не тяни, что значит сайт? – уже с нетерпением выспрашивал лучшего друга батюшка.
   – Знакомств…
   – Каких знакомств?
   – Гей… знакомств… Через Интернет… Там анкета твоего сына и его фотография.
   – Это ты про гомосексуалистов? – уточнил для себя митрофорный протоиерей.
   – Можно сказать и так, – спокойно отвечал архимандрит Ростислав. – Геи, гомосексуалисты, голубые… и другое, более грубое, но и точное…
   – И что он там делает? – тихо спросил Феодор.
   – Ты меня спрашиваешь?
   – Извини. И все-таки что он там делает?
   – Ищет парня, друга, возможно, любви. И, как я понимаю, немного теплоты.
   – Бред какой-то…
   – Возможно, что ты и прав. Но для начала его нужно найти, а уж потом попытаться понять, как это вообще могло произойти. Но должен тебя предупредить, что любое проникновение в сеть, а тем более на такие сайты, мгновенно считывается. Информация эта, естественно, закрытая. Но, как ты понимаешь, не для всех. Одни используют чисто специфический интерес и сразу же начинают подбрасывать тебе сопутствующий материал, расширяя круг твоих интересов и, естественно, обогащаясь за твой счет. Другие… Вот с ними будет посложней. Они берут на карандаш уже саму семью, пытаясь понять, кто такой, предпосылки сего интереса, а также как дорого, а главное, кому можно будет продать эту информацию…
   – ФСБ?
   – Куда без них денешься? Геи – это тоже сила, часть общества, которой можно при желании умело манипулировать.
   – Подскажи тогда, с чего мне начать? – снова попросил друга священник Феодор.
   Монах открыл черную сумку, более напоминавшую современный школьный ранец.
   – Это компьютер, купленный мною для тебя. Вот адрес и ключи от квартиры, из которой ты будешь выходить на связь и собирать необходимую информацию. Хозяина квартиры нет в стране, и мало кто знает, что и на всем белом свете. Так получилось, что я нечаянно оказался рядом за несколько минут до его смерти.
   – И теперь ты его душеприказчик?
   – Что-то в этом роде. Но вернемся к компьютеру. Там в графе «избранное» указан сайт и еще несколько, которые, возможно, тебе пригодятся чуть позже. Если что-то будет непонятно, звони. Если нужна будет помощь, скажи. А теперь мне пора возвращаться в монастырь.
   И они на какое-то время расстались.
   Помощь действительно понадобилась, как только отец Феодор открыл компьютер. Его забросали вопросами и предложениями о какой-то регистрации, о которой он до сей поры и слыхом не слыхивал.
   И тогда он решил пройти начальный курс на безвинном, казалось бы, сайте «Одноклассники» с помощью своей старшей дочери Софии.
   Девочка показала отцу последовательность необходимых действий, а сама ушла доделывать уроки.
   Батюшке, конечно же, нужно было бы уйти из дома и все последующие операции выполнять уже без возможных свидетельств со стороны близких ему людей. Не хватало, чтобы о беде, которая свалилась на их голову, узнали жена и дочери, а там обязательно сей информационный вихрь понесется по всей вселенной…
   Пунктуально выполнив указанные ему действия на необходимом ему сайте, он вдруг столкнулся с настоятельной просьбой компьютерного оппонента обозначить свое присутствие на сайте неким «логином».
   Первое, что пришло ему в голову, было таинственное словосочетание из учебника по истории «Нить Ариадны». Но компьютер обратил его внимание на некорректность этих слов. Далее он набрал «Авгиевы конюшни», но тут же последовал аналогичный ответ. Он еще пятнадцать минут вспоминал всех мифических героев, но компьютер постоянно выбрасывал одно и то же слово: некорректно.
   И дочь нельзя звать, так как экран ноутбука пестрел картинками обнаженных юношей и кадрами не менее откровенных интимных сцен. И тогда он, не выдержав, сказал своему оппоненту все, что он о нем думает. И лишь после того, как немного успокоился и пришел в себя, увидел маленькую приписку о том, что выполнять набор необходимо было латинскими буквами…
   Но к тому времени священник уже был похож на выжатый лимон. И первое, что пришло ему в голову, было название некогда популярной группы ABBA. Он набрал и нажал кнопку, подтверждающую его желание зарегистрироваться на данном сайте. Но и тут вышел облом, так как это слово «логин» уже кем-то использовалось.
   Еще минут десять ушло на то, чтобы привести себя в сознание и найти еще не использованное, но легко запоминающееся слово. Им оказалось набранное им слово strannik. Оно было свободно. И батюшка, произнеся «Слава Богу», облегченно вздохнул.
   Далее необходимо было набрать пароль. Он набрал несколько цифр, но тут неожиданно отворилась дверь его кабинета.
   На пороге стояла его дочка София.
   Священник мгновенно начал нажимать на первые попавшиеся клавиши, чтобы скрыть от нее сие чудовищное обозрение.
   – Папа, как у тебя дела, все ли получается? – спросила она, не входя в комнату.
   – Да, дочка, спасибо за помощь!
   – Тогда, спокойной ночи… – и она ушла, закрыв за собой дверь.
   Но как только священник снова нашел свой сайт, все повторилось:
   дети от радости, что папа сегодня дома, поочередно заходили к нему, чтобы поцеловать и пожелать спокойной ночи.
   Когда наконец-то стало тихо и он снова вошел на искомый сайт, то понял, что напрочь забыл чуть ранее набранный им пароль. А это означало, что он не сможет войти в базу данных, чтобы получить искомую информацию.
   Отец Феодор предпринял новую попытку зарегистрироваться, но ему тут же сообщили, что логин strannik занят. То есть им же самим и занят…
   Все пришлось начинать сначала. Так в конце концов на белый свет вылезло и нечто уродливое под названием Amba…
   Однако, когда он добился-таки своего первого скромного успеха, уже светало, а посему он понял, что все придется отложить как минимум до вечера.
   Священник еле дождался этого вечера, и чтобы не совершить более ошибки, сославшись перед домашними на срочные дела по работе, приехал в квартиру, ключ от которой ему вручил архимандрит Ростислав.
   Квартира оказалась довольно просторной, но холостяцкой, что ощущалось во всем: от того, как были разбросаны вещи в момент отъезда хозяина за рубеж, до пустого холодильника.
   Отец Феодор, временно отложив дела, вышел в магазин и вскоре принес полную сумку продуктов. И когда увидел, что холодильник приобрел живой вид, успокоился и стал искать место для работы. Таким местом оказался рабочий кабинет этого уже немолодого человека, чья фотография в стеклянной рамке лежала на полу. Батюшка поднял рамку и посмотрел на уставшее лицо человека, который, казалось, пытался убежать от самого себя. Хорошее лицо, добрый проникновенный взгляд, ничего такого, что могло бы предвещать опасность или тревогу за его судьбу. И вдруг смерть. За одно можно благодарить Бога, что Ростислав оказался в эту минуту рядом и, возможно, принял его предсмертное покаяние…
   Батюшка сел за стол, немного передвинул бумаги покойного и установил портативный компьютер на стол.
   Сегодня, благо что все записи (логин и пароль) он предварительно занес на клочок бумаги, выйти на искомый сайт не составило для него особого труда.
   И первым, фотографию кого он увидел, первым мужчиной, который находился в поисках своего «единственного и любимого парня, был… президент России!
   – Да, с вами, ребята, не соскучишься! – мысленно обронил священник, понимающий, что кто-то зло пошутил над первым лицом страны, так как уже знал, что убрать эту фотографию со своей страницы мог лишь тот, кто ее и выставил. А это означало, что псевдоинтересы президента становились достоянием сотен тысяч человек, прописавшихся на этом сайте.
   И батюшка, вздохнув, стал штудировать страницу за страницей в поисках сына.
   Уже через час он был в шоке от увиденного и осознанного: оказывается, что у огромного числа людей, исчислявшихся десятками тысяч, об этом свидетельствовали цифры, и находящихся в данный момент на сайте, прослеживается некое болезненное, как он это понимал, желание сексуального удовлетворения с себе подобными. А под невинными обозначениями «дружбы и совместным занятием спортом» напоказ подается лишь обнаженное тело. Его поразило и то, что, представляясь для знакомства, люди вместо снимков с изображением своих божественных ликов демонстрировали лишь пенисы…
   И то, что добило его окончательно, относилось к части современной молодежи, которая в возрасте от 18 до 25 лет откровенно заявляла о своем желании найти «спонсора» или предлагала «интим» со стариками за деньги…
   Выходило, что данный и аналогичные сайты Интернета – а их сотни – выступали в роли сводников, поставляя юные и ладные тела как на похотливое созерцание, так и на право обладания ими…
   Анкету сына, о которой ему говорил Ростислав, отец Феодор в тот день так и не нашел, а потому поздно вечером снова встретился с архиепископом в знакомом нам уже ресторане «Ваниль».
   – У меня волосы на голове поднимались, когда я все это увидел… И лица-то в большинстве своем открытые и чистые. Что же с ними происходит, что им еще в этой жизни не хватает?
   – Наверное, денег, – ответил Ростислав, который был на этой встрече в светской одежде.
   – Денег?
   – Да, денег! Их так воспитали, по крайней мере это поколение, когда наша власть посредством всевозможных телешоу убаюкивала их сознание лозунгами о том, что можно не работать, что можно выиграть свое счастье в лукавом тотализаторе. И вот они, очевидно, так ничего и не выиграв, сейчас пытаются восполнить свой бюджет, торгуя тем, чем их Господь столь щедро оделил…
   – Телом?
   – И телом в том числе! Кстати, ты мне ничего еще не рассказал про сына. Ты нашел его анкету?
   – Нет! – с чувством искреннего сожаления произнес отец. – Их там видимо-невидимо…
   – Тогда сократи круг поиска, ограничив его возрастными критериями и Москвой…
   – Сегодня буду еще искать. Может быть, удастся найти.
   – И что ты ему скажешь? – снова вопросил друга Ростислав. – Возвращайся, сынок, домой! Папа прощает своего блудного сына!
   – Еще не знаю.
   – И я не знаю.
   И какое-то время они оба сидели в полной тишине, если не считать ресторанного шума.
   Подошел официант.
   – Там девушки, за соседним столиком, они спросили.
   Но тут остановился, увидев обращенный на него взгляд монаха. Взгляд, который в тот момент вместил в себя боль всего мира, взгляд, проникающий в самые потаенные уголки твоей сущности, чтобы пробудить схоронившуюся там совесть или же то, что от нее осталось.
   – Извините, – вдруг сказал официант, вероятно, осознав нечто недопустимое. И мгновенно покраснев, добавил: Этого более не повторится, еще раз прошу у вас прощения… – и быстро отошел.
   – Слава Богу, что у него еще теплится совесть, – тихо промолвил Ростислав. – Пожалуй, нужно будет найти другое место для наших встреч…
   – Так давай встречаться на той квартире, заодно и подскажешь, если понадобится твоя помощь.
   – Пожалуй, ты прав! Тогда до завтрашнего вечера и Бог тебе в помощь!
   И они расстались, чтобы через день встретиться вновь.
   Вернувшись домой, священник снова вышел на указанный ему Ростиславом сайт.
   Amba подтвердил свои позывные, и ему открылся сегодняшний рейтинг… Тогда-то он и последовал совету архимандрита Ростислава, ограничив поиск Москвой и возрастным уровнем от 16 до 20 лет. На что сразу же получил ответ: о том, что на данном сайте лиц моложе 18 лет нет!
   – Хотелось бы верить… – высказал он предположение и лишь только хотел слегка подкорректировать искомую информацию, как был сброшен на главную страницу: от него снова потребовали зарегистрироваться.
   – Но я же только вчера зарегистрировался, – подумал священник.
   Однако компьютер был неумолим, все пришлось пройти по новому кругу: и логин, и пароль, и почтовый ящик, и бесконечное число вопросов…
   Батюшка всерьез начинал волноваться: время шло, а результатов поиска все не было, более того, он до сих пор так и не нашел анкету сына…
   И слегка раздосадованным, уже где-то под утро, не добившись результатов, он лег спать.
   Вновь выручил Ростислав, который в полночь уже следующего дня пришел на его конспиративную квартиру.
   Быстро разобравшись, что анкеты, которую он уже видел ранее на сайте, нет, он стал искать Илью в числе «друзей» или «поклонников» из числа его ровесников. И вскоре ему удалось найти искомую ниточку. Илья был в числе друзей одного юноши под именем Lastochka.
   Но открыть саму анкету они уже не смогли, так как им сообщили о том, что сей профайл удален.
   – Что это означает? – с тревогой в глазах вопрошал священник своего друга монаха.
   – Возможно, что он кого-то нашел или кто-то нашел его, следовательно, свое дальнейшее пребывание на сайте он посчитал нецелесообразным.
   – И что же мне теперь делать? – снова спросил священник друга.
   – Искать и дальше тех, поклонником или другом кого мог стал Илья. Но главное, чтобы это были не виртуальные, а живые люди.
   И далее уже самому входить к ним в доверие и исподволь узнавать, что им известно о твоем сыне… Другого пути пока не вижу.
   Потом они немного выпили. Но питие не доставляло уже радости, как ранее, если только немного сняло возникшее напряжение.
   И вдруг Ростислав сказал:
   – Тебе непременно нужна фотография, которую ты бы мог выставить в своей анкете.
   – Зачем? – недоуменно спросил священник.
   – Никто не станет даже общаться с человеком без его фотографии. Никто не купит кота, если он в мешке…
   – Какой фотографии?
   – Желательно эротичной…
   – Да, но у меня за последние десять лет все снимки только в облачении, – ответил обескураженный Феодор.
   – В облачении, говоришь? А что, очень даже любопытно, – и тут Ростислав даже улыбнулся. – И очень смело, должен тебе сказать. Мне, правда, такого встречать еще не доводилось, хотя кое-кто из братии, как я знаю, сидит на этом сайте…
   – Ты еще можешь шутить?
   – Представляешь, открывают твою страницу, а там натуральный поп на них смотрит и улыбается. Ну, подумают, совсем оборзели «святоши», уже не стесняясь, через Интернет ищут себе мальчиков…
   – Почему обязательно мальчиков? – стал развивать мысль собрата Феодор. – Я могу сказать, что искал себе… келейника.
   – Келейника? Среди геев? Очень интересно, как это я сам об этом не подумал, – с улыбкой на устах промолвил Ростислав.
   И тут же оба заржали, как малые дети…
   А когда немного успокоились, то Ростислав уже командовал:
   – Разоблачайся, брат, будем фотографироваться.
   И еще почти час они колдовали над новым фотографическим образом отца Феодора: меняли прически, пока не забрали волосы назад. В шкафу хозяина квартиры нашли модную рубашку, выбрали фон, свидетельствующий о благосостоянии человека, который на этом сайте якобы ищет «свою вторую половину» из числа молодых, способных быть верными и любимыми.
   В конце концов снимок был помещен на главную страницу, а второй, но уже в священническом облачении, по настоянию отца Феодора поместили в разделе «скрытых», или интимных снимков, но которые открывались лишь с разрешения самого священника и конкретному лицу.
   Затем вместе с Ростиславом они обсудили и некоторые главки анкеты, остановившись на образе этакого светского льва, способного передать свои знания, опыт и даже некую часть средств тому, кто скрасит его одиночество вне зависимости от возраста.
   После чего Ростислав покинул друга. А батюшка снова сел за компьютер.
   И первым, с кем он попытался завести разговор, был тот самый юноша в возрасте 22 лет с именем Lastochka, в числе друзей которого был Илья.
   Amba (09 янв. 2009, 19:58). Молодой человек, вы очень фотогеничны. Да вы и сами это знаете, но позвольте небольшой совет: когда вас кто-то снимает, очень важно обращать внимание на то, что кроме вас находится в кадре. Зрительское внимание часто реагирует (так устроено наше зрение) на то, что светлее самого объекта съемки. Вот и на вашем снимке светлое пятно в правом верхнем углу снимка постоянно отвлекает внимание от созерцания вашей грации и красоты.
   Прошло десять минут, прежде чем человек, сидевший у своего компьютера и продолжающий находиться в Сети, ответил.
   Lastochka (09 янв. 2009, 20:05). Спасибо за конструктивную критику, но не ставилось задачей… получить художественное фото, а фотографировал я сам… как попадет.
   – Ответил, уже хорошо, – подумал священник и стал набирать новый текст, чтобы и далее удержать на себе внимание незнакомца.
   Amba (09 янв. 2009, 20:13). Выходит, что вы еще и талантливы. Поздравляю! И это совсем не критика, а добрый совет человека, которому вы показались симпатичным. Извините за назойливость, но вы пока что первый на этом сайте, который производит впечатление человека, достойного не только общения, но и профессионального внимания.
   Lastochka (09 янв. 2009, 20:38). Профессионального!? Вы профессионал?
   Amba (09 янв. 2009, 20:55). Я имел в виду не столько себя лично, а своего партнера и друга, профессионального фотографа. Будет желание пообщаться, всегда найдем для тебя время.
   Lastochka. (09 янв. 2009, 21:07). А я только собираюсь в кино или на телевидение… но сначала надо поступить на операторский факультет ВГИКа.
   Amba (09 янв. 2009, 21:18). Можем помочь с консультацией. Посидим за чашкой чая. Или за рюмочкой алкоголя. Как тебе будет угодно. Я посмотрел твою анкету. Что касается алкоголя, то мы одной веревкой повязаны («еще как»). И я тоже в поиске. И тоже все еще боюсь. И в Бога верю. Так что точки соприкосновения у нас уже наметились. Кстати, у тебя очень клевые друзья. Можно было бы погулять всем вместе.
   Lastochka (09 янв. 2009, 21:39). Кое-что там приукрашено… например, «боюсь!»
   Amba (09 янв. 2009, 22:00). Принял к сведению. Но ты мне не ответил про друзей. Как насчет Ильи? Вроде симпатичный парень.
   Lastochka (09 янв. 2009, 22:39). Он сам не знает, чего хочет. И вообще он свалил с сайта.
   Amba (09 янв. 2009, 22:45). Жаль, он достаточно фотогеничный, с ним можно было бы сделать красивую фотосессию, ведь это так называется?
   Lastochka (09 янв. 2009, 22:56). Я ему уже предлагал, но он чего-то испугался и слинял.
   Amba (09 янв. 2009, 23:15). Может быть, он зацепился за кого-то из тех, кто является твоим другом или поклонником?
   Lastochka (09 янв. 2009, 23:18). Что-то я не догоняю, вам кто нужен: он или я?
   И тут отец Феодор понял, что еще один неверный ход, и ниточка, что хоть как-то связывала его с сыном, может оборваться. И тогда он ответил следующим образом.
   Amba (09 янв. 2009, 23:25). Ты нужен мне, а он приглянулся моему партнеру. Даже если что-то и не выгорит, наша договоренность с тобой остается в силе. Он многим мне обязан и выполнит мою просьбу по отношению к тебе. Главное, чтобы ты сам не пропал.
   И в конце этого текста батюшка вставил сперматозоид, называемый «смайлик» и обозначающий поцелуй…
   Ростислав, прочитав сообщения, отправленные накануне отцом Феодором неизвестному под именем Lastochka, задал другу вопрос:
   – Профессиональный фотограф – это кто?
   – Не знаю.
   – Зачем же все так усложнять? Назвался бы им сам.
   – Как-то повело, сам не заметил, как всем этим увлекся… Да и мне уроки в художественной школе пошли на пользу. По крайней мере в вопросах композиции кое-что понимаю…
   – Предположим, хотя мог бы назваться и художником. Это тебе более к лицу, согласно твоему новому имиджу… Вот только что ты хочешь от него узнать, он же сам потерял Илью.
   – Понимаешь, когда вошли на сайт, он был первым, кого мы нашли и кто был связан с Ильей. Он откликнулся. Хотя и не сразу. Несколько минут соображал. Все это не случайно…
   – Все возможно, – сказал Ростислав, заваривая кофе. – Хотя он в это время мог быть на кухне или в ванне. Ну, даже если это и так. И каков же твой следующий шаг? К тому же не забывай, ему нужен не собеседник по вопросам изобразительного искусства, а партнер по сексу. Мне кажется, что мы для него уже немного староваты…
   – То есть?
   – Для них, молодых… Мы им уже неинтересны.
   – Ты же сам говорил, что им нужны деньги. А деньги у нас есть. Мы их просто купим.
   – Ты предлагаешь играть на грани фола, а сам ничего про эту молодежь не знаешь. У них, в большинстве своем, нет сердца. Часто это просто машины для траханья. Они не чувствуют чужую боль, не проявят к тебе милосердия и просто перешагнут через тебя, получив то, что им необходимо.
   – Но если я сам сейчас не окунусь в их мир, то уже никогда не смогу не только сохранить, но даже и найти своего сына. Того, кого знал, любил. Да, недостаточно, да, редко давал ему понять, что он мне дорог.
   – Ты, очевидно, забыл про эффект бумеранга… – сказал Ростислав, подавая старому другу чашку с кофе.
   – Что хочешь этим сказать?
   – Когда-то человек нечаянно посеял ветер: хладностью ли, черствостью, обидев, не протянув вовремя кому-то руку помощи… и так далее. Или же, что еще тревожнее, растоптал чье-то чувство, не заметив чью-то любовь, соблазнив того, кто тебе поверил, а потом, унизив, просто бросил и забыл.
   – Ты хочешь сказать, что все то, что сейчас происходит с моим сыном Ильей, есть отместка за какой-то грех моей юности?
   – Я бы этого не исключал. И если бы удалось вспомнить, покаяться, то все еще может разрешиться благополучно…
   – И что, мне не нужно будет более искать его в Интернете?
   – Нужно, как я понимаю, но только не сына, а подобного себе. Того, что когда-то возможно совратил таково же невинного и в чем-то наивного юношу, поверившего тебе, а через тебя в Бога…
   – Искать себя?
   – Я же сказал, что подобного! Так же мыслящего, столь же обласканного судьбой и сильными мира сего, возможно, столь же пресыщенного.
   Отец Феодор молча слушал друга, забыв про кофе, что уже остыл.
   – Откуда ты об этом знаешь?
   – Догадался.
   – Это было всего лишь один раз. Правда, давно. И я даже не помню, что именно было, так как был тогда пьян…
   – Значит, я не ошибся.
   – Просто я тебе об этом еще не рассказывал. Несколько лет назад меня попросили приехать в один подмосковный монастырь. Ждали приезда каких-то гостей из русской зарубежной церкви. Нужен был человек, владеющий языками и навыками общения. Не знаю почему, но выбор пал на меня. Лето, вокруг вода. Почему бы не отдохнуть практически в курортных условиях? Но вскоре мне действительно приглянулись и сей монастырь, и его братия. И знаешь, я даже захотел остаться там. Принять монашество… быть таким, как ты. Хотел обрадовать тебя… И вот обрадовал…
   – Так что же там произошло?
   – Однажды в душевой я увидел юношу. Он вышел из своей кабинки с полотенцем в руках. Но, увидев меня, не прикрыл им своей наготы, как это свойственно всякому, кто решил посвятить свою жизнь Богу. И в тот момент наши взгляды встретились. И я очень отчетливо услышал некий голос: «Се на твое падение».
   – Уже интересно, – начал Ростислав, – продолжай.
   – Прошу, не надо только ерничать… Прошло несколько дней. Я заканчивал ремонт в своей келье, и мне понадобилась помощь. Вот тогда-то, желая найти свободного от дел послушника, я и забрел в чужую комнату, где увидел этого самого юношу, лежавшего в дневное время в кровати.
   – Что-то случилось? – спросил я его. – Ты болен?
   – Спину сорвал, – ответил он мне, не повернув даже головы в мою сторону.
   – Чем-либо уже смазал спину? – снова спросил я.
   – Не помогает. Второй день лежу.
   Отец Феодор встал и продолжал рассказ, перемещаясь по комнате.
   – Ты же знаешь, что в вопросах массажа я всегда был докой. Как священник Геннадий в свое время благословил меня помогать ближним, так изредка массировал по просьбе знакомых и близких мне людей. В общем, я попросил его приоткрыть спину и легонько прошелся по спине, но ничего страшного не обнаружил, предположив, что это лишь мускульная боль от возможного перенапряжения. О чем ему и сказал.
   Но через три дня он уже сам постучался в мою келью.
   Монах невольно улыбнулся.
   – Батюшка, – сказал он мне, – после вашего массажа спина совсем перестала болеть.
   – Слава Богу! – ответил я ему. – Трудись и далее во славу Божию.
   – А вы не могли бы, когда у вас будет время, посмотреть еще и мою ногу? Как ложусь в кровать, то ощущаю нечто, подобное судороге.
   Мне бы подумать, к чему бы это, а я возгордился немного, а потому и сказал:
   – Раздевайся. Посмотрим.
   Он не заставил себя ждать и уже через минуту в одних трусиках лежал на моей постели.
   Ростислав лишь головой покачал, уже понимая, что может последовать за этим невинным занятием.
   – Я тогда благословился, прося у Бога не навредить, и прошелся уже по бедрам, икрам, ступням. Вижу, что парень просто обалдел. Но на этом, видит Бог, все и закончилось. Потом я уехал к себе на приход, но через три недели вернулся вновь уже с искренним желанием остаться в монастыре насовсем. Привез даже какие-то личные вещи, компьютер, телевизор, книги.
   В тот вечер футбольный матч должен был состояться. Наша сборная играла, уж не помню с кем, да к тому же еще и после часа ночи. И вот тот юноша меня неожиданно встретил и вдруг спрашивает:
   – Батюшка, а вы будете сегодня футбол смотреть?
   – Да, – отвечаю я.
   – А можно мне вместе с вами посмотреть?
   – Ты же знаешь, что нам нельзя в своих кельях кого-либо принимать.
   – Хоть одним глазком. Уж больно футбол посмотреть хочется…
   – Ладно, приходи… – согласно промолвил я.
   И все бы ничего, но именно в этот вечер я решил устроить прощание с собратьями, так как через день должен был покинуть монастырь. Купили коньяк, и после ужина, на природе, с двумя собратьями мы немного выпили. Говорили красивые, добрые слова, клялись в дружбе. И я даже не заметил, как вместо коньяка, который кончился, мне в рюмку налили водку. А то, что было потом, почти не помнил, но в голове оставалось, что обещал юноше дать ему возможность посмотреть футбол. И естественно, что пошел искать его по комнатам своего этажа. Сам ничего не помню. Рассказывали, что входил, зажигая свет, заглядывал под одеяла… Поднял всех, но нашел того юношу и сказал ему, что он может прийти ко мне в келью, что я освободился…
   Ростислав внимательно слушал собрата.
   – И вот с этого момента я уже ничего не помню, поверишь ли, ничего. Утром просыпаюсь, голова гудит. И где-то в середине дня узнаю, что юноша тот покинул наш монастырь. Вот, думаю, дела! Что же я такое вчера натворил, что он уехал? Главное, помню, что искал. А потом как корова языком слизнула. Хотя бы что-нибудь вспомнить. А главное, всерьез беспокоился, что у него доверие к монастырю, к вере могло пропасть. А потому и исповедовался на следующий же день. Главное, не зная, что было, каялся в том, что лишь могло быть… Ты понимаешь? Думаю, что у монастырского духовника крыша поехала… Священник кается, не помня, что совершил, а впрок… во всех грехах смертных и плотских… Ничего себе?
   После чего, конечно же, покаялся и отцу наместнику. А посему все мое пострижение в монашество, естественно, было отложено, а мне предложили вернуться срочно к себе на приход.
   – Интересная история. И чем же она для тебя закончилась?
   – Все одно не поверишь…
   – Почему же?
   – Тогда слушай, что было далее. Через три месяца получаю эсэмэску с просьбой срочно позвонить. И подписано именем того самого юноши. Звоню и слышу очень невнятный голос, который просит меня положить денег на его сотовый телефон. Заметь, ни тебе пожалуйста, ни тебе здравствуй… Но все же положил. Проходит день, и снова тишина. Получил? Нет? А если что-то срочное, а вдруг деньги не дошли. И посылаю еще одну эсэмэску уже с вопросом: получили ли деньги?
   – И что же он тебе ответил? – спросил батюшку Ростислав.
   – В ответ читаю: да, любимый!
   – Ну и дела! Не выдержав, бурно отреагировал архимандрит.
   – А мне-то каково? Я уже во всем покаялся, вся эта история для меня ушла в прошлое, как страшный сон…
   – И что же произошло дальше?
   – Через два дня новое сообщение: отец Михаил, я попал в одну очень неприятную историю, при встрече расскажу. Хочу, чтобы вы знали, что та ночь с вами перевернула всю мою жизнь. Я теперь на все смотрю другими глазами. Навеки ваш…
   Услышав это, Ростислав уже сам налил коньяк себе и другу.
   – Что за ночь, что там происходило? Да и вряд ли вообще могло что-либо происходить, – говорил батюшка, принимая из рук монаха коньячную рюмку. – Я был пьян до безобразия, а в таком состоянии, насколько себя знаю, я уже ни на что не способен…
   – Что-то же, наверное, было? – высказал предположение монах.
   – Не знаю… Потом были еще эсэмэску и звонок от его друга, который и сообщил мне, что тот юноша попал в какую-то историю и ему нужны деньги, чтобы из нее выпутаться. Сумма была небольшая, и я ее выслал аж в Краснодарский край. Может быть, он действительно там от кого-то прятался? Взамен мне тут же обещали «воссоединение» на века и присовокупили нежность поцелуя. Я же, в свою очередь, высказал юноше пожелание быть благоразумным и не забывать, что идет Рождественский пост…
   – Откупился?
   – Нет! Если человек прячется аж в другом регионе, то, вероятно, действительно что-то сотворил. И помочь посчитал возможным. Но, как ты уже знаешь, меня можно обмануть лишь один раз…
   – Ты хочешь сказать, что он снова объявлялся?
   – Еще через три месяца последовали новое СМС-сообщение и очередное излияние чувств. Я тогда набрал его номер и сказал, что во всем должна быть мера и что я на одни и те же грабли два раза не наступаю. В ответ услышал, что я полный импотент. И что, когда он пришел в мою келью, я уже спал мертвецким сном…
   – А ты уверен, что он сам не воспользовался твоим опьянением? До нас доходит всякая информация, в частности о появлении в последнее время в монастырях таких вот «невинных» юношей, охотно залезающих в чужие кровати.
   – Да хрен с ними и с теми, к кому они там залезают. Моя жизнь вся наперекосяк пошла, понимаешь? Не было, оказывается, там моего греха.
   – Не думаю.
   – Почему?
   – Ты согласился на последующий массаж, хотя и понимал, что он ему не нужен.
   – В этом ты действительно прав!
   – Значит, сам спровоцировал все его последующие действия. А главное, забыл о том, что тебя предупредили…
   – То есть?
   – Голос, что сей юноша на твое падение…
   – Да, ты прав и в этом. А ведь он действительно вышел из душевой, даже не пытаясь прикрыть своей наготы, явно демонстрируя себя. Что же ими всеми тогда движет?
   – Во-первых – страсть, которая ими уже овладела. И возможно, что кто-то направляет ее в нужное русло. И не бесплатно… А цель? Очевидно, сбор компромата! Но не сиюминутного. Эти снимки всплывут тогда, когда ты достигнешь определенных высот, когда от твоего слова будет что-то зависеть…
   – Не может быть…
   – Конечно, ты же ничего не помнишь. И если у него был с собой фотоаппарат, то где-то лежат твои пикантные снимки.
   – Тогда эти юноши… – уже с тревогой вопрошал Феодор собрата.
   – Да, ты прав, работают под чьим-то прикрытием. Хотя, может быть, и из чисто спортивного интереса. Например, группа эстетствующей золотой молодежи разыгрывает пари, кто из них в летнее время больше всего монахов совратит с истинного пути, уложив с собой в постель.
   – Да, но для этого как минимум…
   – Они группами и приезжают, в виде паломников. Останавливаются в самом монастыре или рядом, в палатках. Но это всего лишь гипотеза.
   – Но ведь совсем необязательно, что и за этим стоят люди из ФСБ.
   – Естественно! Возможно, есть некая тайная структура, воинствующая по отношению к нашей Церкви. Вот только какие цели преследуют?
   – Думаю, что аналогичные?
   И какое-то время они снова сидели молча.
   Вскоре Ростислав покинул друга, а отец Феодор в образе Amba вновь воскрес в Интернете в поисках собственного сына. И первым делом вновь нашел юношу под именем Lastochka.
   Amba (10 янв. 2009, 21:51). Мой партнер просил тебе передать, что если надумаешь поступать на операторский, то почитай все, что связано с историей фотографии, пленочным негативным процессом и принципами фотопечати. Не будет возможности освоить сие на практике, хотя бы по старинным книжкам. Это очень важно для понятия происходящих процессов. Для съемки лучше использовать простую зеркалку. И набивай руку. И еще. Прочти Арнхейма об искусстве визуального восприятия. Все для начала.
   Lastochka (10 янв. 2009, 22:01). У меня есть цифрозеркалка Canon E0S400D и три объектива. С пленочными я работал только в детстве, 5 лет использую цифровую фотографию, 2 года – DSLR.
   Amba (10 янв. 2009, 22:13). Значит, будем вспоминать детство. А пока начнем с твоей фотосессии под названием «Алеша». Я внимательно посмотрел твои фотографии. До того момента, как ты не начал раздевать свой фотообъект под названием «Алеша», еще пытался композиционно выстраивать каждый кадр. Как только ты его раздел, то сразу же забыл о композиции. Второй план просто чудовищный (какой-то гараж), не иначе, как думал лишь о его теле. Непростительная слабость.

   Lastochka (10 янв. 2009, 22:18). Спасибо, но тот мальчик меня не увлекает. И не увлек… Все, что происходило вокруг, чистой воды импровизация.
   Аmba (10 янв. 2009, 22:32). Пусть так! Но для такого кадра лучше бы поле, телега и вдали пасется конь. И он с колесом от телеги, прикрывающим его детородный член… Однако продолжим. Нормальный снимок 29 (но и тут голова чуть подрезана). Снимок 65 очень был бы хорош, если бы фокус был на обоих лицах, а этого добиваются диафрагмированием объектива. Снимок 69 – цвет должен быть более нежный, пастельный. Для таких кадров оператор выезжает на съемки ранним утром и делает их с первыми лучами солнца. Вот так-то, дружок.
   Lastochka (10 янв. 2009, 22:44). Я трезво отношусь к критике. И трепетно отношусь к мнениям профессионалов.
   Amba (10 янв. 2009, 22:48). Ты нам нравишься, и мы готовы помочь тебе.
   Lastochka (10 янв. 2009, 23:01). А я готов с вами встретиться, если вы в Москве. Что касается меня, то я просто решил делать то, что я хочу, не оглядываться на прошлое, может, я и не настоящий в этот момент, но тот я был никому не нужен и уж тем более моя душа.
   Amba (10 янв. 2009, 23:16). Это ты зря. В тебе столько света, такое обаяние и хороший вкус. О доброте свидетельствуют твои снимки. Поэтому никому и ничего не надо доказывать. А душа? Она нужна Богу. Им же и выпестована. За нее и идет борьба. Подумай об этом. Отправляюсь спать и оставляю тебя наедине со своими мыслями. Кстати, можешь посмотреть мою скрытую фотографию.
   И отец Феодор разблокировал для юноши свой снимок в священническом облачении. Ответ пришел лишь на следующий день.
   Lastochka (11 янв. 2009, 12:34). Красивый снимок. И от него исходит энергия огромной силы.
   А накануне, когда батюшка уже хотел было покинуть сайт, он неожиданно получил сообщение, которое заставило его призадуматься.
   Антошка (12 янв. 2009 в 01:05). Батюшка, а почему вы здесь?
   Священник немного напрягся, еще не понимая, как он теперь будет выходить из складывающейся ситуации. Но правда, даже если она недосказана, все одно дешевле, чем ложь. И он решил поступить следующим образом.
   Amba (12 янв. 2009 в 01:15). Работаю под прикрытием и собираю материал для новой повести о священнике сына, которого попал в закрытый гей-клуб… «Чуткий, отзывчивый, сексапильный, страстный»… я ответил на твой вопрос? Но вот что ты тут делаешь? Будет желание, пообщаемся о «безопасном исследовании наших внутренних миров». Привет, одуванчик!
   Антошка (12 янв. 2009 в 01:24). Вы меня заинтриговали своим здесь присутствием. И я хочу с вами пообщаться. Например, меня интересует: что значит «под прикрытием»? Чьим? И от кого? И потом, эта ваша будущая повесть, вероятно, тоже об исследовании внутреннего мира?.. Или нет? Мне интересна ваша гипотеза – почему молодой человек попадает в гей-отношения? Какова причина? Может быть, нас неправильно воспитали?
   Amba (12 янв. 2009 в 01:33). Попробую ответить. Повесть действительно об исследовании внутреннего мира. Герой – это, по сути, сам писатель, то есть я. Так как именно свои мысли вкладываю в уста героя, а его поведение и оценка – это анализ уже моих собственных поступков и жизненных коллизий. То, почему молодой человек попадает в этот мир, мне еще самому предстоит придумать, чтобы образ был более интересен для читателя, а по сути, возможно, что ты и прав… Дети иногда расплачиваются за грехи родителей. И если ты по отношению к кому-то некогда, пускай даже давно, согрешил, то рикошетом это может отразиться на твоем сыне. И точно так же твое воспитание (или нечто, что уже имеет предпосылки в твоих генах как родовая болезнь) также может привести к аналогичным результатам.
   Далее, по поводу «под прикрытием». Ты ведь знаешь, что иногда, чтобы войти в банду, сотрудник милиции принимает образ преступника, вышедшего на волю. То есть когда я предлагаю себя в качестве товарной секс-единицы, то получаю реальное приглашение для «дружбы и общения». Если нет фотографии, то с тобой никто общаться не станет. Помещать чужую фотографию глупо, так как контакт в любом случае может возникнуть. А если ты изначально солгал, то кто тебе потом поверит? Естественно, что я не мог появиться в своем облачении по целому ряду причин. Но вместе с тем считаю, что священники могли бы участвовать в попытках ненавязчиво и тактично пояснять, что во всякого рода отношениях любить надо все же души, а не тела… И тому подобное. Попробую что-то написать, если не будет хватать материала, то, возможно, объявлюсь еще на каком-либо сайте… Не знаю. Пока голова перегружена тем, что узнал. То, что касается твоих слов о том, что все существовало и до Интернета, не совсем верно. Да, но не в таких же масштабах и не столь откровенно… И к тому же я никого не смею обвинять. Это право каждого человека. Но мне иногда бывает по-человечески больно, когда видишь просветленные красивые лица молодых людей, которые еще сами не поняли, во что они нечаянно окунулись.

   Антошка. (12 янв. 2009, в 01:51). Конечно, до Интернета это существовало не в таких масштабах – в реальности, то есть в поведении, но в душах, помыслах – сколько угодно… (думаю, что не меньше), а Интернет просто спровоцировал шквал откровенного поведения… Что касается причин таких желаний: а что, разве лучше когда жена с мужем грызутся и не могут найти общий язык? А при этом страдают дети (как я, например). Уж лучше никому не мешать и получать удовольствие без последствий несчастного детства… Мне на самом деле очень приятно, что я могу общаться на этом сайте со священником. Уверен, что это могло бы помочь многим осознать свои внутренние терзания и как-то преодолеть лишь сексуальную чувственность, хотя знаю многих парней, которые живут вместе душа в душу (то есть не только для сексуальных утех). А как с вами можно пообщаться вне этого сайта? Это реально?
   Amba (12 янв., в 00:55). Вполне! Более того, твои суждения мне кажутся разумными. Но чувства, если они искренни, проверяются лишь временем. Поверь, все приедается, все надоедает, и в какой-то момент твой партнер обязательно станет искать себе другого любовника. Про это никогда нельзя забывать. Потому-то искренняя привязанность часто омрачается большой болью и даже бедой… И я даже сам как-то по этому поводу написал нечто: Все окутано стылым туманом внезапной разлуки. На перроне холодном застывшие лужи из слез. Паровозный гудок так надсадно, так пронзительно рвет мне уши. Я же, упав на колени, молю: не цепляй, отпусти мою грешную душу. И прошу об одном и до слез: развяжи, наконец, за спиной мои хрупкие крылья – руки, а потом дай мне просто, взлетев, улететь…
   – И ты дал ему номер своего сотового телефона? – спросил вечером следующего дня своего собрата Ростислав.
   – Да, пусть Антошка звонит, спрашивает. Может быть, хоть одну душу смогу спасти.
   – Дай-то Бог!
   – Мне нравится твоя история о священнике-писателе, собирающем материал для своей новой повести.
   – Но это еще не все…
   – То есть?
   – Я вчера набрел еще на одного интересного парня и думаю, что здесь нам действительно может повезти.
   – Кто же он?
   – Массажист.
   – Кто?
   – Массажист. Тут, как ты понимаешь, уже из профессионального любопытства я не мог пройти мимо самой возможности пообщаться. И, как я понимаю, он обслуживает именно тот контингент, который нас интересует. То есть бывает у них дома, в саунах и иных подобных заведениях. Если интересно, можешь посмотреть наш диалог. Кстати, моя фотография, очевидно, выдает меня с головой, так как он сразу же догадался, что я священник.
   – Вряд ли. Возможно, что просто наблюдательный человек и имел некогда, а может быть, и по сию пору контакты с кем-то из нашей братии.
   – Ты думаешь?
   – Даже не сомневаюсь.
   И Ростислав открыл страничку, содержащую ночной разговор отца Феодора с юношей-массажистом.
   Amba (вчера в 19:18). Привет! С Рождеством и Крещением! Насчет массажа. Это профессиональное или хобби? Заранее прошу прощения за нетактичный вопрос.
   Сергей (вчера в 19:20). Взаимно с праздником, и массаж профессиональный, и встречный вопрос: вы батюшка?
   Amba (вчера в 19:21). Под прикрытием, как в кино…
   Сергей (вчера в 19:22). А если честно?
   Amba (вчера в 19:22). А разве я честно не признался? Другой вопрос, что я здесь делаю…
   Сергей (вчера в 19:23). Ну да, и что?
   Amba (вчера в 19:23). Действительно интересно или любопытно?
   Сергей (вчера в 19:24). Интересно.
   Amba (вчера в 19:31). Батюшки, как ты понимаешь, бывают разные. Те, что на службе по родовому признаку, то есть потомственные и патриархальные. Но есть и те, что пришли на этот хлебосольный стол, так как считают, что можно пожинать чужие плоды, не работая. Считай, что я один из них. А массаж? Сам немного этим занимаюсь, но чисто на интуитивном уровне. Надеюсь, ответил?
   Сергей (вчера в 19:36). Да! А ты природу любишь?
   Amba (вчера в 19:44). Я в ней только и живу. Вот приехал в Москву к детям и написал такие строки: С возвращением в небытие, что лукавым сконструировано прагматично и дальновидно. Нас так легче держать в узде, расфасованными по ульям бетонным и малогабаритным.
   Это как же надо ненавидеть народ, чтоб в стране, где и горизонтов не видно, усадить всех, пусть и в один, но горшок, в интересах развитого социализма… Люблю природу.
   Сергей (вчера в 19:45). Прикольно!
   Amba (вчера в 19:45). А ты покажешь, как делать массаж?
   Сергей (вчера в 19:47). Возможно.
   Amba (вчера в 19:47). Благодарю судьбу за предоставленную возможность еще чему-то в жизни научиться.
   Сергей (вчера в 19:49). Да, рассмешил! Когда увидимся?
   Amba (вчера в 20:03). Как ты считаешь, может быть, действительно стоит поменять фотографию, если она так очевидна, и не дразнить гусей, а то мне уже в порнофильме предложили сняться.
   Сергей (вчера в 20:05). И ты как, согласился?
   Amba (вчера в 20:06). Я спросил тебя про фотографию.
   Сергей (вчера в 20:09). А я спросил про встречу. А фотка твоя классная.
   Amba (вчера в 20:06). Ты – тоже!
   Сергей (вчера в 20:08). Спасибо!
   Ростислав отвлекся от монитора.
   – Не знаю. Он еще молод. Всего 22 года. Вряд ли он вхож в те сферы, которые нас с тобой интересуют.
   – Попытка не пытка. К тому же «Леопард не меняет своих полосок», как сказал один из героев сериала «Верные друзья».
   – Близкие…
   – Не понял?
   – «Верные друзья» – это советский кинофильм о трех натуралах, отправившихся в путешествие по реке на плоту. А популярный гей-сериал называется «Близкие друзья».
   – Ты его смотрел?
   – Давно, будучи за границей и еще по спутниковой тарелке… К тому же на итальянском языке. Ну да не в этом дело. К чему ты, кстати, начал разговор о леопарде, который не меняет своих полосок?
   – Там была высказана мысль о том, что якобы на генетическом уровне доказано о неспособности превращения «гея» в «натурала»…
   – Это кинематографический манок… А скорее заданный сценарный абрис…
   – Пусть так.
   – Что значит, пусть так? Тогда давай вернемся к извечному вопросу о том, что было первично: яйцо или курица? Если уж упоминать генетику, то человек изначально натурал. Но по целому ряду причин может начать трансформироваться. И в частности, в гея. Но никак не наоборот. Я беседовал как-то с одним старцем во Франции. Из первой волны нашей эмиграции. И он мне, молодому еще монаху, как-то поведал о своих жизненных коллизиях. О том, как еще с детства, не без участия воспитывающего его гувернера он ощутил некое влечение к мужскому полу. Но когда он в возрасте 25 лет по настоянию родителей женился, а затем более двадцати лет прожил с единственной женщиной, то есть с женой, то у него даже мысли насчет возможной измены не возникало. Поверишь ли? Словно бы отрезало все, включая эти воспоминания юношества. Так он привязался и к женщине, и к детям…
   Правда, через двадцать лет жена умерла, но и после этого еще три года он хранил ей верность в своем сердце. Но чуть позже, как он мне признался, интерес к мужскому началу снова начал давать о себе знать. Но он, уже будучи монахом, овладел способами справляться со своими желаниями и укрощать внезапно всколыхнувшуюся в нем плотскую страсть.
   – Ты хочешь сказать, что эти силы в нас спят до определенного момента?
   – Пожалуй, лучше и не скажешь. Именно спят. Вспомни все сказки, все фантастические истории о неких пришельцах. И тому подобное. Пока мы не разобьем яйцо, пока мы не влезем в воду, не достанем и не откроем бутылку, в которой кем-то помещен злой джинн. Пока мы не продолбим тоннель сквозь скалу и не наткнемся на то, что замкнуто Творцом в саркофаге на веки вечные… То есть пока сами не захотим… пока не влезем, куда нас не приглашали. До тех пор «это» никогда не пробудится в нас и не коснется наших судеб, хотя, возможно, что и заложено изначально.
   – Пожалуй. А то я уже представил себе картину, что лет этак через двадцать добрая половина населения земного шара будет совокупляться исключительно с себе подобными: девушки с девушками, а юноши с юношами. Это, по их разумению, будет самый, как ты понимаешь, беспроигрышный секс, так как в результате не появляются дети, а значит, не будет головной боли, как вырастить, чем накормить, во что одеть.
   – Ты серьезно?
   – Не знаю. Наш разговор вообще мне кажется странным, ты не находишь?
   – Чем?
   – Тем, что мы столь спокойно и пространственно рассуждаем на темы, которые по сути своей уже являются греховными.
   – Но почему же? – парировал монах. – Насколько я помню, преподобный старец Пафнутий оставил свое уединение, чтобы спасти душу продажной красавицы Таисии… Самые блестящие юноши были у ее ног, избранные богачи Египта были ее гостями… Пока однажды, в самый разгар пира не явился к ней в дом какой-то таинственный незнакомец и не вызвал ее для секретных переговоров, умоляя за большую сумму денег дать ему одно свидание…
   – Полно, Владыко, я и сам помню условие, которое он ей при этом поставил… место свидания должно было быть только там, где их не видели бы люди и Бог!
   – Верно… На что гордая красавица ответила: такого места нет!.. После чего таинственный незнакомец и снял с себя наряд, а Таисия узнала в нем преподобного Пафнутия… Потом зазвучала его горячая, хватающая за сердце речь, полная жалости и любви к погибающему созданию Божиему…
   – Да… переворот был решительный и немедленный… Таисия собрала свои драгоценности и часть сожгла, а часть раздала нищим, после чего ушла в пустыню… где и провела остаток своих дней… – сказал Феодор и вдруг увидел взгляд друга, обращенный к нему…
   – Владыко, ты, очевидно, хочешь спросить и меня: какой ответ дал бы я сам Богу? Ты же хорошо знаешь, что являюсь противником однополых браков. И как священник, и как здравомыслящий человек…
   – Не ври хотя бы мне.
   – Владыко, видит Бог…
   – Извини, но я только что посмотрел твою вторую переписку…
   – С Niкее?

   И отец Феодор почти дословно вспомнил свой ночной диалог с неизвестным юношей в Интернете:
   Amba (21 час назад). Принц! Вы не заблудились? Что ищете вы в земле далекой? В этих холодных и жестокосердных краях? Или вы действительно хотите, чтобы северный медведь подмял под себя ваше юное тело и растерзал саму душу? Вы, тот, кому Творец дал все, о чем только может мечтать простой смертный. А может быть, вы просто бежите от себя самого? Или вы своим присутствием на этом сайте просто дразните нас, сирых и убогих? Простите, если нечаянно задел ваши чувства. И очень жаль, что я не Микеланджело…
   Nikee (20 час. назад). Спасибо. Мне очень приятны твои слова.
   Amba (19 час. назад). Если ты скажешь, как тебя зовут, я хотел бы помолиться за тебя.
   Nikee (19 час. назад). Даниил. А зачем за меня молиться?
   Amba (19 час. назад). Есть вещи, которые просто чувствуешь. И есть еще такое понятие, как интуиция. Я сегодня написал несколько сообщений по самым разным вопросам. И только за тебя захотел вдруг помолиться.
   Nikee (19 час. назад). Ты меня пугаешь, перестань…
   Amba (19 час. назад). Извини, не хотел тебя напугать. Да ты и сам знаешь, что волос с головы без воли Божьей не упадет. Просто я почувствовал нечто, что нас объединяет. Не бросай меня, мне тоже может понадобиться твоя помощь.
   Nikee (11 час. назад). Чем ты занимаешься?
   Amba (10 час. назад). В сей час или вообще? Если в сей момент, то смотрю на тебя. Точнее, на твою фотографию. Вчера ночью читал твои дневниковые записи. Хорошо. Некоторые фразы достойны стать «крылатыми». Уважительно к тем, кто тебя оставил, и к тем, кого по какой-то причине был вынужден покинуть ты. Думаю, что ты уже догадываешься, что я делаю на этом сайте. Когда-то мне протянули руку помощи, когда я был на краю пропасти. Теперь отдаю долги, пытаясь помочь кому-то сам. Человеческие влечения, естественно, тоже имеют место. Но Любовь – это совсем другое. В ней нужно любить душу, а не размер того, что у мужчины находится между ног. Более того, все, что превышает классический размер пениса скульптурного «Давида» (Микеланджело), уже считаю просто наказанием Господним. Извращенный ум породил и извращенную человеческую плоть. И мне их просто жалко. Ты же мне по-человечески нравишься. А я уже просто слегка потрепанный судьбой лев. Но и он еще может научить добру, любви и мудрости молодого львенка.
   Nikee (9 час. назад). Ты очень интересный парень.
   Amba (8 час. назад). Давай для начала подружимся.
   Nikee (8 час. назад). Давай!
   Nikee (7 час. назад). Я тебе запрос дружить отправлял.
   Amba (7 час. назад). Не знаю, что мне нужно было сделать, а детей дома нет. Подскажи, пожалуйста.
   Nikee (7 час. назад). Зайди, где «друзья», и нажми «согласиться».
   Amba (7 час. назад). Нигде не нахожу твоего запроса. Раздел «друзья» пустой.
   Nikee (6 час. назад). Попробуй в моей анкете нажать «давай дружить».
   Amba (6 час. назад). Попробую, хотя сделал это уже трижды. Я хотел тебе сказать, что если тебе нужен будет совет или помощь, то ты можешь мне просто позвонить…
   И отец Феодор оставил ему номер своего сотового телефона. Но эта информация уже не была им прочитана.
   – И еще я посмотрел его фотографию, – продолжая диалог, добавил Ростислав. – Признаюсь, что я и сам давно не видел более нежного и утонченного лица. Воплощение ангела небесного в земном его обличии.
   – Да! Согласен. Это нечто бесподобное. Я не мог не сказать ему несколько теплых слов.
   – Но ты действительно напугал его.
   – Ты же знаешь, что я извинился! Но вот то, что он вдруг пропал, оборвал наш диалог на полуслове и вообще вышел из сайта… Вот что меня действительно беспокоит.
   – Да, я заметил это. Но думаю, что здесь все объяснимо. Кто-то вывел его на тебя, кто-то заинтересовал тебя им и теперь попытается играть уже с тобой по своим правилам… И хватит ли у тебя сил не подчиниться им, не знаю.
   – Ты во всем видишь некие происки.
   – Лучше так, по крайней мере не получишь удар ножом в спину.
   – Тебя хранит Господь!
   – Нас обоих. Он, думаю, хранит, но мы с тобой немного увлеклись и, возможно, оказались в западне.
   – То есть?
   – Смотри сам. Это связано не только с нами, но и с любым другим, как я понимаю, из тех, кто впервые войдет на этот сайт. Ты открываешь свое личико и начинаешь плести свою паутинку, привлекая к себе внимание и подтягивая к себе тех, кто тебе нравится или интересен. Но в это самое время ты уже сам оказываешься в чьей-то паутине. И тот или те, кто над всем этим стоит, уже видит тебя, понимает, что именно ты ищешь, и начинают подбрасывать тебе то, что может тебя увлечь… А в результате видят то, как ты раскрываешься, проявляя слабость или влюбленность… И тогда они все вместе смеются над тобой.
   – Это все?
   – Нет! Это только начало. В конце концов ты должен будешь войти с ними в сговор и только тогда получишь свой лакомый кусочек от этого пирога.
   – Значит, все-таки существует этот некий закрытый клуб или сообщество, которое контролирует весь этот процесс.
   – Непременно. И оно носит международный статус. С филиалами в каждой стране. Не дай Бог, если Илья попал под их наблюдение. Вот тогда тебе, чтобы найти и спасти сына, нужно обязательно в него попасть…
   – Кстати, мне сегодня днем предложили 5000 за ночь, а в другом месте еще и сняться в порнофильме.
   – Созданный нами имидж все-таки работает, а это уже хорошо. Ну и на что ты согласился?
   – Я должен был согласиться?
   – Неужели ты так и не понял, что они отслеживают каждый твой вздох?..
   Священник задумался.
   – Вернешься сегодня к тому, кто сделал тебе предложение на 5000.
   – Что я ему должен сказать?
   – Ничего, просто с интервалом в два часа зайти на его страничку, и все. Пусть думает, что он тебя заинтересовал.
   – И что будет потом? – снова поинтересовался батюшка.
   – Он должен будет, как я понимаю, увеличить ставку… Хотя бы до 10 000.
   – А что ответить тому, кто приглашал сниматься в кино? – снова спросил Ростислава собрат Феодор.
   – Напиши, что у тебя сейчас несколько иное задание, но как только ты будешь свободен, то вернешься к рассмотрению его предложения. Думаю, что он мгновенно сам от тебя отстанет.
   – Кстати, я сегодня ночью снова пересмотрел несколько серий «Близких друзей»…
   – Что так? Или действительно проснулось нечто и глубоко потаенное? – с улыбкой спросил друга Ростислав.
   – Нет! Меня давно интересовал тандем одного из юношей по имени Майкл и доктора Дэвида. Казалось бы, все взвешено, есть присущая жертвенность, когда он впускает незнакомого юношу в свою жизнь и в свой дом, терпение и все такое, что способно действительно нас увлечь классическим примером формирования возможной гей-пары… И даже эти милые старики, которые пришли к ним в дом и уже состарились вместе… Ты им готов верить. Плюс эта игра в снежки под аккомпанемент мелодии из классического кинофильма «Мужчина и женщина»… Со всем готов согласиться и все принять. Да, красиво, завораживает. Все, кроме одного. Знаешь чего?
   – Думаю, что догадываюсь.
   – Тогда скажи!
   – Постельных сцен, того момента, когда они и все мы остаются вдвоем.
   – Вот именно. Им, как и многим другим, уже в реальном мире все, что происходит между ними и носит интимный характер, кажется волшебным, а по сути является иллюзорным. Ибо они в этот момент не видят себя со стороны. Более того, чтобы этот хрупкий мир не развалился, они, как правило, еще и гасят свет. Но мы-то с тобой, как бы со стороны, хорошо видим все то, что происходит после того, как они погасят свет. И как бы оператор ни старался снять все это романтично и красиво, какие бы ухищрения ни применял, обволакивая дымкой и расфокусировкой, все одно – грация и красота мужских форм и взаимные поцелуи и объятия – приемлемы, но как только начинается жесткое мужское соитие, это уже не красиво, не эстетично, не естественно, наконец.
   – Оно и не может быть красивым, равно как и естественным, так как изначально противоестественно человеческой природе… Равно, как и божественному замыслу, – добавил священник.
   – Пожалуй, а как доказательство этому режиссер, лишь обозначив начало интимной сцены, сам вынужденно убирает все, что связано с последующими постельными отношениями, потому что этим «натурализмом» они разрушают идиллию и красоту предшествующих сцен, а по сути саму художественную конструкцию, изобразительный язык фильма. Безусловно, талантливого, но не до конца искреннего.
   – Согласен. Даже представил себе на мгновение, как герои говорят про любовь или изъясняются в своей любви, находясь в позе лотоса, с задранными вверх ногами.
   – В этой позе они уже ничего не говорят. Не могут, ибо в этой позе они, как сказал некий провидец: «аки скоти бессловесные»… Хотя само тело, как подобие Божье, действительно способно завораживать.
   – Владыко, вам ли такое говорить?
   – Почто ерничаешь, брат? Возьми классическую скульптуру, да и фотография сегодня достаточно интересна. Но лишь до того момента, как кто-то попытается изобразить момент совокупления. Тут сей образ мгновенно разрушается.
   – Да, это уже не скульптура «Вечная весна» Огюста Родена.
   – Вот именно. Ну не складываются пазлы из разных Богом заготовленных картинок. И что бы ни говорили, очаровывая и увлекая молодых и наивных, в большинстве своем мы видим лишь ненасытных вурдалаков, насилующих все и вся.
   – Вурдалаки, говоришь? Пожалуй!
   – Они, в большинстве своем, очевидно, разрушили или не сумели создать свои семьи. А теперь, как бы воюя с природой и Творцом, разрушают все, к чему прикасаются, всовывая свои члены в наших детей. Но самое главное, они не понимают, что равнодушно насилуют не просто чью-то чужую плоть, а по сути своих собственных братьев… и по роду, если взять от Адама и Евы, и по вере, если во Христе… Каким же надо быть моральным извращенцем, чтобы залезать на своего брата? Кстати, у меня голова раскалывается еще от одного осознания…
   – О чем ты?
   – Почему у потомственных, родовых и клановых священников дети, как правило, становятся изгоями общества? И даже если они по настоянию родителей принимают священный сан или выходят замуж за священников, то все одно вскоре оказываются если не на панели, то среди тех, кто изгаляется и над Божественной плотью, и над самой верой.
   – Думаешь, что все так серьезно?
   – Знаю!
   – Может быть, потому, что им все уже давно обрыдло? Если, как ты говоришь, не складываются пазлы, например. Если папа священник дома говорит им одно, а они видят совсем другое. Если в Церкви и с амвона звучит его призыв: «не прелюбодействуй», а на даче и в тот же день Содом и Гоморра. И сын или дочь это случайно видят. И с детства, причем. Господи, помоги и укрепи! Кстати, раз уж мы коснулись сериала «Близкие друзья». Помнишь, как там показаны те, кто ищет «Свет»?
   Монах улыбнулся и, вспомнив нечто, сказал:
   – Но это злая ирония, не иначе как. Подобрать все самое несуразное, болезненное. Как и сам мнимый «учитель».
   – Зато вспомни, – вспоминая, продолжает уже отец Феодор, – как проникновенно говорит о подобии и образе Божьем один из друзей, Теодор, если я не ошибаюсь. И слезы на его глазах. И вера в то, что Господь создал их уже такими и не стоит воевать с природой, заложенной в тебе. И в какой-то момент ты готов с ним согласиться…
   – Однако же оставим сие. Сегодня не до сериала. Уже две недели, как пропал твой сын, а все безрезультатно.
   – Я уже не знаю, что делать дальше, – несколько обреченно произнес Феодор.
   – Ты просто вчера увлекся этим юношей. Представил себя в спасительном образе матери Терезы и забыл о том, что я тебе сказал, – несколько сухо обронил в его адрес Ростислав.
   – То есть?
   – Ты ищешь, глядя на их фотографии. А смотреть надо только анкеты. Анкеты людей твоего возраста и старше… Глаз не поднимай на их лица. Сие обман, ложная приманка. Ищи идентичность интересов, схожесть в мыслях и образности выражений… Он – тот, кого мы ищем, – о своей анкете, возможно, уже давно забыл. Но когда-то этот монстр пытался именно таким образом впервые обратить на себя внимание. Значит, эта анкета существует, и нам нужно ее найти. А потому ищи утонченного мудреца, почитателя Кафки и Сократа, толкователя Фрейда и воспевающего творчество Оскара Уайльда, но не того, который очаровал мир своими сказками, а того, кто однажды искренне сказал почитателям своего таланта несколько слов правды о собственных гомосексуальных наклонностях.
   – Теперь уже ты меня пугаешь, – сказал, задумавшись, Феодор.
   – Это только начало. Мне кажется, что мы слишком глубоко копнули. И отступать уже нельзя. Иначе потеряем Илью. А теперь мне придется тебя оставить и вернуться в монастырь. Так что Бог тебе в помощь. И не забывай – мы Божьи! И с нами Бог! Завтра, как я понимаю, после обеда у нас встреча с твоим массажистом?
   – Да!
   – И где?
   – Я попрошу моих друзей, чтобы мне дали номер в гостинице. Думаю, что это лучше, чем нам обоим светиться в его квартире.
   – Дерзай…
   И они распрощались.
   Отец Феодор продолжал поиск в сети Интернет, а архимандрит Ростислав вымаливал помощи у Бога вместе с собратьями монастыря.
   Когда отец Феодор увидел мальчика из Северной столицы, называющего себя Tom Gay, обозначившего себя восемнадцатилетним, то почему-то сразу же предложил ему посмотреть свое скрытое фото.
   Что тот и сделал.
   А в ответ священник получил смайлик, обозначающий, что юноше «стыдно».
   Amba (12 янв. 2009, 00:44). Слава Богу, что ты все правильно понял, лучик наш солнечный! Как настроение? Может, для начала попробуем дружить?
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (12 янв. 2009, 00:51). А что оставим на «потом»?
   Amba (12 янв. 2009, 01:03). Я имел в виду степень доверия.
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 01:11). Тогда друзья?
   Amba (13 янв. 2009,01:15). Радость наша, хочу, чтобы ты понял: любовь надо заслужить, выстрадать, вынянчить, как ребенка… Это труд тяжелый, это способность к жертве. А то, что молодежь под этим словом подразумевает, называется животной случкой и распущенностью.
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 01:20). Это все к чему было сказано?
   Amba (13 янв. 2009, 01:23). А кто в графе «Описание» сказал, что хочет любить? Если уж мы дружим, то позволь мне на правах старшего иногда тебя вразумлять. Если нет, то скажи, что тебе интересно, и будем говорить об этом. Договорились?
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 01:25). Я считаю, что для того, чтобы полюбить, необязательно прикладывать какие-то усилия, любовь может возникнуть просто так. И не вся молодежь любит именно так, как вы сказали. Я тоже не люблю популярного ныне попсового пафоса. Любовь – это слишком громкое слово, его нельзя употреблять попусту, иначе обесценится все его значение, а я любить и быть любимым действительно хочу, как бы наивно это ни звучало.
   Amba (13 янв. 2009, 01:32). Это видно в твоих глазах.
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 01:49). Перед камерой я актер, поэтому глаза могут лгать.
   Amba (13 янв. 2009, 01:52). Глаза не лгут. Достаточно мимолетного соприкосновения взглядами. И даже воссоединиться сейчас для молодежи не составляет труда. Но если ты после неких отношений испытал тягу, влечение и симпатию к своему партнеру, если тебе с ним хочется уже не только быть в постели, но и идти вместе по жизни… тогда, возможно, и приходит то, что и называется Любовь… Но именно с этого-то момента и начинается труд. Очень часто в отношениях между геями хладность наступает после достижения поставленной цели. Получит свое, а затем бросит тебя в поисках следующего партнера. Или продолжит отношения с тобой, но одновременно и с другими. И вот тогда-то начинается то, о чем я тебе писал: любовь придется завоевывать.
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 01:40). Спасибо, хотя за такое не стоит говорить спасибо, это ж в порядке вещей – помогать другу. Да, я заметил, что большинство геев нацелено лишь на получение сексуального удовлетворения, и не все они такие «пушистые», как хотят казаться.
   Amba (13 янв. 2009, 01:45). Если уж совсем откровенно, то гей, как мне думается, это большая редкость, это все равно что самурай, только в ином мире, в мире интимных отношений. Для большинства из тех, кто называет себя «геем», это спорт, где они хвастаются: кто кого и как часто имеет… Заметь, не любит, а имеет. Думается мне, что они не знают, что такое любовь.
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 02:12). Неужели вы про всех так думаете? Да вы гомофоб какой-то. Я, например, полюбить хоть на 10 минут, но могу.
   Amba (13 янв. 2009, 02:24). Тогда не называй это словом «любовь». Объясню: Любовь – это Бог! И мы – творения Его Любви. Я говорил о другом. Когда кто-то вставляет свой кулак в задницу парню, получая от этого кайф, а тот плачет и терпит, то это уже даже не только не любовь и даже не секс, а что-то животное. Ты еще молод, и не дай Бог испытать тебе нечто подобное.
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 02:41). А почему ты попусту проводишь время в Интернете?! За это время можно успеть переделать кучу полезных для общества дел! В Библию верить не хочу, со многим не согласен. Все это написано, чтобы на земле был более или менее порядок, чтобы люди не вымерли в конце концов, а для чего? Или воздерживаться от мастурбации. Опять, для чего? Если тело просит, а ведь Бог нам дал тело, а желание секса – это потребность человеческого тела. И если уж совсем религиозно подходить, то и секса не должно быть вовсе, а должно быть только «зачатие». А раз зачатия между мужчиной и мужчиной произойти не может, то я грешник. И буду гореть в аду. Ваш Бог против меня, поэтому я его не люблю и верить в него не хочу. Все это придумано. Придумано умными людьми, умными, но не разумными, может, потому, что это все произошло очень давно. Может быть, просто нужно придумать своего бога и он будет мне все прощать?
   Amba (13 янв. 2009, 02:55). Любопытно для юноши. Будем считать, что это неудачная шутка, так как многие из тех, кто так поступали и предавали Творца во имя собственных божков, поверь мне, очень плохо кончили… И не следует так резко высказываться насчет Библии, а то это напоминает уже капризного ребенка, которого мама отшлепала за то, что часто мастурбирует. Просто если это происходит не ради «зачатия», то тем самым человек себя разрушает. Если же он не хочет жить, не видит цели, не стремится к чему-то возвышенному. Может быть, ему просто некому напомнить о тех, кто дорог, что не следует воевать ни с природой, ни с Богом! Может быть, действительно все придумано умными людьми только для того, чтобы сохранить жизнь на земле. Мы и так на грани вымирания…
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 02:58). Неправда! Прогнозы ученых говорят, что в скором времени число населения возрастет до максимального предела для планеты Земля. И все равно мы скоро умрем, хотя, конечно, в это не хочется верить, так как озоновый слой разрушается, парниковый эффект и тому подобное. А насчет однополых браков есть же искусственное оплодотворение в конце-то концов! P. S. Мне 16 лет…
   Amba (13 янв. 2009, 03:05). Слава Богу, что хоть в этом признался. Просто, говоря о вымирании, я имел в виду Россию, а не Китай и весь Восток, вместе взятые. И умрем мы не от озоновой дыры, а от человеческого фактора, сами себя изничтожим, да еще и ядерный взрыв устроим, но и это все во власти Бога. Если на земле будет хотя бы три праведника, то есть людей с чистой совестью, то Господь может помиловать нас. А насчет искусственного оплодотворения… При рождении ребенка Господь, которого ты почему-то не жалуешь, дает человеку бессмертную душу, в таинстве крещения он обретает ангела-хранителя… Ничего этого в искусственном оплодотворении не может быть: ни души от Бога, ни ангела-хранителя. То есть они – эти дети – не будут иметь души и живого любящего сердца… Такой ребенок просто перешагнет через тебя и стакана воды не подаст… Вот так-то… Тебе такой ребенок нужен? Мне нет!
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 03:25). Прости, но я в это не верю.
   Amba (13 янв. 2009, 03:34). Хочешь верить – верь, не хочешь – не верь. Я чуть побольше тебя прожил и отвечаю за свои слова. Но агитировать не стану. Нет смысла биться головой о стену и что-то доказывать. Есть такая пословица: береги честь смолоду. Хочешь дрочить, пожалуйста, только мозги будут усыхать… Но можешь и этому не верить. Во всем остальном я бы советовал чувствовать меру и не увлекаться траханьем, так как это никакого отношения к Любви не имеет. Бай-бай.
   – За что ты его так? – спросил на следующий день Ростислав.
   – Не сдержался, жаль.
   Ростислав в это время сидел у компьютера.
   – Феодор, это, случайно, не его фотография?
   Священник подошел к монаху.
   На мониторе была фотография Toma, пересеченная надписью: «Отец Феодор, вы меня заблокировали».
   – А мальчишка-то молодец. Нашел-таки способ дать о себе знать. За что же ты его заблокировал?
   – Я не делал этого. Может быть, нажал не на ту клавишу? И что же теперь мне делать?
   – Ты действительно хочешь продолжить с ним общение? – снова спросил Ростислав.
   – Не бросать же ребенка… ему всего 16 лет.
   – Тогда читай то, что он о тебе думает.
   И батюшка Феодор склонился над компьютером.
   Tom Gay, Санкт-Петербург, 18 лет (13 янв. 2009, 03:45). Да ничего страшного! Бывает. На всякий случай хотел, чтобы ты знал: говоря о религии, я сказал «не религиозен», а не «неверующий». Ничего, что я на ты? Ты поступил и поступаешь очень мужественно, раскрывая себя на этом сайте. Не каждый человек на такое способен. В любом случае, даже если не ответишь, благодарен за все, что ты мне сказал. Слава Богу за то, что ты есть и был в моей жизни, хотя бы этой ночью!
   И отец Феодор стал набирать текст ответа.
   Amba (18 янв. 2009, 12:42). Хотел, чтобы ты знал: я на этом сайте задержусь только из-за тебя. Надежда умирает последней. Благодарю за доверие, проявленное внимание и симпатию. Уже немного скучаю, когда не вижу твою фотографию. Фильм «Амели», который тебе нравится, действительно чудесный. Это про тебя и таких, как ты. Храни тебя Господь!
   И уже через два часа они были в гостинице. Там по просьбе отца Михаила один из его духовных чад, владелец сей престижной гостиницы, помог священнику организовать «деловую» встречу с массажистом.
   Более трех часов священники просидели в номере, но юноша так и не пришел.
   – Все, что не делается, все к лучшему! – сказал Ростислав, поднимаясь из-за стола. – А значит, не придется безрезультатно и, возможно, несколько дней идти в прямо противоположную сторону…
   И уже к Феодору.
   – Что ты вздыхаешь? Это та самая молодежь, о которой я тебя предупреждал. Они практически непредсказуемы. Кстати, ты куда сегодня? Где будешь ночевать?
   – Туда! А вдруг там новое и важное сообщение?
   – Брат, не иначе как ты основательно подсел на эти знакомства?
   – Не выдумывай. Ничего личного.
   – Дай-то Бог!
   И они расстались.

   А в полночь в квартире, куда Ростислав поселил отца Феодора, раздался звонок.
   Священник подошел к двери.
   – Кто?
   Из-за двери раздался незнакомый голос:
   – Массажиста заказывали?
   – Да! Но прошу обождать несколько минут, мне нужно одеться.
   Феодор хотел позвонить Ростиславу и поставить его в известность.
   Но из-за двери снова раздался тот же голос:
   – Одеваться совсем и необязательно… Ну так вы меня впустите? Или мне возвращаться домой?
   И священник открыл дверь.
   На пороге стоял юноша. Высокий, стройный, томный.
   – Входи! Раздевайся, – сказал священник, пропуская его в квартиру.
   Юноша скинул куртку и остался в обтягивающем тонком свитере, скрывающем шею.
   – Почему же ты не пришел в гостиницу? – спросил его Феодор.
   – Вы там были не одни, – с улыбкой ответил тот.
   – Естественно, иначе как бы я смог увидеть твой массаж?
   – Так вы пригласили натурщика, так ведь это называется у художников?
   – Не совсем. Просто друга. Хотел приятное объединить с познавательным. Думал, что ты станешь делать ему массаж и объяснять мне, что именно и для чего ты это делаешь. Так что жаль. Но мог бы хотя бы позвонить.
   – Паузу выдерживал.
   – Осторожный ты.
   – Сейчас иначе нельзя.
   – Что так?
   – Знали бы вы, сколько психов… на наших сайтах.
   – Ты это серьезно?
   – Вполне! Там мы будем делать массаж?
   – Не знаю…
   – Не понял.
   – Раздевайся! – неожиданно обратился к юноше священник.
   И тут массажист увидел священническую рясу, висящую на плечиках и не убранную в шкаф.
   – Так вы проповедник?
   – И что? Разве это что-то меняет?
   – Да нет. Я знаю двух батюшек, которые пользуются моими услугами. Вы будете третий…
   – Может быть. Ну, так ты раздеваешься?
   И юноша мгновенно остался в чем мать родила.
   – Можно и так, конечно. Ложись на кровать и попытайся настроиться на что-то доброе, на что-то из детства, на мамины руки, наконец…
   Юноша подчинился священнику и через какое-то мгновение погрузился в нечто нереальное, заставляющего сначала мысль, а потом и саму плоть забыть о страхе, подчиниться этому незнакомому человеку и подняться в упоительном парении под небеса…
   Что, какие точки активизировал священник, лишь слегка касаясь его кончиками пальцев, но он ничего подобного ранее не испытывал. Более того, он действительно почувствовал руки любимой матери, что некогда трепала его волосы, нежно оглаживала плечи, касалась щек…
   Когда юноша очнулся от глубокого, но непродолжительного сна, рядом на столике уже были кофе, шоколад и фрукты.
   – Вы волшебник?
   – Ты сам можешь им стать.
   – И что для этого нужно?
   – Сначала научиться доверять, а потом… любить. И этот мир, и этих «психов», как ты их назвал, то есть каждого встречного, если сумеешь поверить, что это твой брат или сестра.
   – И все?
   – Да! Научишься любить, а все остальное предоставь Творцу! Это Его сила, Его Божественная энергия вновь вернула тебя к жизни. И очень вовремя. Ты был тяжело болен, да ты и сам это знаешь. И если бы сегодня не сумел перебороть себя, то возможно, что уже никогда бы в этой жизни мы с тобой не встретились.
   – Так все предопределено?
   – Возможно… Хотя лишь твой выбор определяет то, как жить и чем за это расплачиваться.
   – Значит, я грешник? – спросил юноша, приподнимаясь на кровати.
   – Ты сам это сказал.
   И тут юноша понял, что наг, что продолжает находиться перед священником полностью обнаженным.
   Он встал и быстро оделся.
   – Что-то не так? – спросил его батюшка, вернувшись с кухни.
   – Извините, но я думаю, что мне лучше одеться. А главное в том, что мне все равно не очень понятно, что вы ищете на нашем сайте.
   – Своего сына! – ответил Феодор, глядя в глаза юноше-массажисту.
   – Ну ни хрена себе…

   Утром следующего дня отец Феодор сам приехал в монастырь к архимандриту Ростиславу.
   – И что он тебе рассказал?
   – С полгода назад его любовник, будучи в состоянии опьянения, поведал ему историю о том, как он, будучи юным и симпатичным, а главное – наивным, был привезен в один закрытый клуб для VIP-персон. Клуб, как ты понимаешь, определенной ориентации. И его разыгрывали, то есть покупали. И особенностью этого клуба, непременным условием является то, что мужчины, из которых там делают «мальчиков», должны быть девственниками.
   – Кое-что проясняется, но одновременно с этим и осложняется. Как мы попадем в этот клуб?
   – Начнем блефовать.
   – То есть?
   – Откроем новую страничку… сменим возраст и попытаемся играть в поддавки…
   – И с кем же ты хочешь играть?
   – С неким мужчиной по имени Pokki…
   – Хочешь сказать, что ты его вычислил? – спросил Ростислав.
   – Все ночь вчера просидел за компьютером. Прочитал сотню анкет. Как он умудрился забыть о своей собственной?
   – Просто он на нее не смотрит. Забыл. Плюс его интересует информация, которую ему поставляют другие…
   – Приходи вечером ко мне. Попробуем вместе с ним поиграть. Возможно, что это наш последний шанс. Иначе Илью уже не спасем, просто не успеем. Кстати, массажист сказал, что эти аукционы устраиваются раз в месяц…
   – Естественно, попробуй сегодня в Москве найти девственника.
   – И как правило, в конце месяца. То есть в последний воскресный день. Точнее говоря, с субботы на воскресенье…
   – Что-то мистикой от всего этого запахло.
   – Согласен.

   Вечером отец Феодор и архимандрит Ростислав снова сидели на своей конспиративной квартире. Монах принес фотографию 20-летнего юноши и молча положил ее на стол.
   – Кто это? – спросил священник, прежде чем стал сканировать снимок.
   – Один очень хороший человек. Правда, гей. Он умер год назад. Точнее говоря, приехал умирать в наш монастырь. И умер очень достойно. К тому же он был сирота. И я думаю, что он нас простит за тот, что мы используем эту фотографию в нашем деле без его согласия…
   – Как его звали? – спросил монаха священник.
   – Андрей!
   Отец Феодор встал и, перекрестившись, произнес:
   – Упокой, Господи, душу раба твоего Андрея. И прости нас, брат, если нечаянно потревожим твою душу. А теперь начнем…
   И через несколько минут на сайте появился новый 18-летний страждущий, находящийся в поиске мужчины старшего возраста с целью дружбы и переписки, совместного занятия спортом, любви и иных отношений», под именем Golgofa… Не имеющий ни гетеро-, ни гомосексуальных отношений… и «все еще боящийся» оных.
   И в результате к Pokki ушло сообщение, подписанное именем Golgofa.
   Golgofa (15 янв. 2009, 00:27). Здравствуйте… кого бы вы хотели найти?
   И закинув удочку, отцы, предварительно выпив во славу Господа за благополучное разрешение поиска Ильи, отправились по своим кроватям.
   Однако заснуть или, точнее, поспать всласть им в ту ночь так и не удалось, потому как оба вскочили, услышав о появлении ответа…
   Pokki (15 янв. 2009, 01:08). Ты сам смог бы ответить на этот вопрос? Мне приходилось находить и терять в своей жизни лишь потому, что полагался только на себя. И все что-то искал, забывая, что рядом со мной уже есть живой человек и он также нуждается в тепле и внимании. Жизнь научила, что Любовь – это нечто иное. Она долготерпеливая, сострадательная, милосердная, не ищет своего… ну и так далее. А ты готов на такой подвиг?
   – Ну что будем ему отвечать? – спросил Ростислав, уже успев сесть за компьютер.
   – Пиши…
   И на мониторе появилось следующее сообщение:
   Gоlgofa (15 янв. 2009, 01:09). Я бы хотел….
   Pokki (15 янв. 2009, 01:23). Тогда в чем дело, давай дружить! Именно дружить и учиться всему тому, о чем я сказал…
   Pokki (15 янв. 2009, 01:27). Не торопись с ответом. И доброй тебе ночи!
   – Как мягко стелет… – начал известную фразу Феодор.
   – Да, боюсь, что нам жестко спать будет, – продолжил за друга Ростислав. – Скажи ему «спасибо». И более сегодня не отвечаем на его сообщения.
   Вечером следующего дня друзья снова были у компьютера. И вскоре получили новое сообщение.
   Pokki (16 янв. 2009, 21:57). Что решил?
   – Не отвечай, пусть он раскроет свой интерес более полно, – сказал Ростислав, и они стали продолжать чаепитие.
   Pokki (16 янв. 2009, 21:59). Просто от твоего решения зависит, оставаться ли мне вообще на этом сайте знакомств. Иного интереса пока не вижу. А слушать упреки недоумков о том, что им поставили мало баллов в ТОП-100, мне уже неинтересно.
   – Пора? – уже не без интереса спросил батюшка у Ростислава.
   – Рано! Будем ждать. Пусть крепче заглотит нашу наживку.
   И дождались нового сообщения.
   Pokki (16 янв. 2009, 22:48). Так уж и быть, расскажу тебе еще одну историю: для того чтобы человек впервые в своей жизни ощутил счастье и радость свободного полета, ему как минимум нужно сначала решиться сесть на самолет. Испытывая страх, пересилить себя, пока самолет не наберет должной высоты. И уже потом самое страшное – это сделать шаг в небесное пространство. Иначе не воспаришь!
   – Красиво… – отметил Феодор.
   – Образно!.. – сказал монах.
   – Надо отвечать?..
   – Рано, это очень ответственный шаг в жизни. Это у нас впервые. К тому же мы не знаем его. Фотографии нет… Можно обжечься.
   – Так давай попросим его фотку! – предложил священник.
   – Он знает, что она нам не нужна, так как мы ищем не партнера, а конкретного Человека… И здесь все зависит от степени доверия…
   И уже в ночи они снова подбежали к компьютеру, чтобы прочитать новое сообщение.
   Pokki (17 янв. 2009, 01:42). Если я тебя чем-то обидел, прости! Просто я верю, что случайностей в жизни не бывает. Французы утверждают, что случайность – религия дураков. Полностью с ними согласен. И заметь, я вошел на сайт буквально за час до того, как ты на нем появился. Можно сказать, что видел твое второе рождение. Не знаю, но мне показалось, что в это мгновение наши клеммы на долю секунды замкнуло, а как следствие, ты уже сам, интуитивно, на меня вышел со своим вопросом: кого вы ищете? Я мог бы сразу ответить, что «тебя», но боялся, что напугаю. Попытался сказать, что мог бы многому тебя научить в жизни. Нет, не сексу. Да вы в этом больше уже понимаете, чем наше поколение. Просто научить жизни. Уже приготовил для тебя вопросы и перечень книг, начиная с этики и правил поведения в обществе… Но, возможно, действительно где-то не те клеммы заискрились. А посему удачи тебе… Помнишь, как у пролетарского писателя Максима Горького: Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах, только гордый буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем… Нужен всего лишь шаг. И не бойся, что упадешь, для этого есть крылья у «буревестника», способные подхватить и не дать упасть…
   В полдень Ростислав и Феодор встретились в «Шоколаднице».
   – Ну, кажется, пора откликнуться? – начал беседу Ростислав.
   – Пожалуй, – согласился Феодор.
   И раскрыл свой ранец с ноутбуком.
   Он вошел на сайт и устремил свой взгляд на монаха.
   – Что писать?
   – Ерунду… типа компьютер завис.
   И священник стал набирать текст.
   Gоlgofa (17 янв. 2009, 14:13). Привет, извини… У меня что-то было с сайтом, и я не мог открывать сообщения…
   Pokki (17 янв. 2009, 14:15). Мама была рядом?
   – Он еще и садист, как я погляжу, – заметил Ростислав. – Выдержи паузу, не отвечай. Он все одно в Сети, пусть помучается от своей бестактности…
   Через двадцать минут они получили информацию о новом сообщении от Pokki:
   Pokki (17 янв. 2009, 14:31). Извини! Я действительно поступил жестоко, высказав свое глупое предположение. Но по той лишь причине, что человек всегда должен говорить только правду. Единожды солгав, кто тебе поверит? Или: лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Готов поверить, что что-то было с сайтом, такое возможно. Но понимаю, что более не смею дерзать добиваться твоего доверия и дружбы.
   – Отвечай сразу, а то сорвется с крючка, уйдет… будь он неладен.
   Gоlgofa (17 янв. 2009,14:34). Почему же… можно и дальше общаться…
   Pokki (17 янв. 2009, 14:35). Тогда скажи, что бы ты сам хотел…
   И Ростислав ответил:
   Gоlgofa (17 янв. 2009, 14:52). Общения, а там видно будет. Возможно, близости…
   Pokki (17 янв. 2009, 14:57). Ну, слава Богу, разобрались. «Лед тронулся, господа присяжные заседатели, командовать парадом буду я»! – кажется, так говорил знаменитый Остап Бендер? Общаться так общаться. Вот только как: и дальше по Интернету или встретимся?
   Gоlgofa (17 янв. 2009, 15:07). Можно встретиться. Только в конце этой недели…
   Pokki (17 янв. 2009, 15:10). Договорились! Я весь в твоем распоряжении. А то собрался было уже покинуть этот сайт. Кстати, если уж быть честными по отношению друг к другу: почему ты меня выбрал?
   Gоlgofa (17 янв. 2009, 15:18). Мне нравятся мужчины постарше… вашего типа. Вот и написал…
   Gоlgofa (17 янв. 2009, 15:20). А что бы вы хотели от нашего общения?
   Pokki (17 янв. 2009, 15:27). Доверия, для начала.
   Gоlgofa (17 янв. 2009, 15:28). Это радует… Извините, что вынужден покинуть вас на время, мне пора на плавание, плиз!
   – Ну, кажется, что мы уже в нескольких шагах от цели? – спросил Феодор закадычного друга, убирая со стола компьютер.
   – Все возможно, – уклончиво ответил монах.
   – Кстати, у тебя нет знакомого среди чекистов?
   – Фээсбэшников? Есть.
   – Может быть, попросить его негласно просканировать нашего собеседника?
   – Вряд ли это получится негласно, но посоветоваться, думаю, можно.
   На том и распрощались.
   Феодор, прежде чем поехать на конспиративную квартиру, заглянул к себе домой. И был поражен увиденным. Квартира оказалась пустой. Ни жены, ни детей, ни их вещей.
   И он тут же связался с Ростиславом.
   – Их никого нет дома. Ни детей, ни вещей… – начал Феодор.
   – Когда ты последний раз говорил с кем-либо из них по телефону? – спросил монах.
   – Два дня назад!
   – И больше дома не появлялся и не звонил? – уточнил обеспокоенный архимандрит.
   – Да!
   Не иначе как кто-то нанес нам упреждающий удар.
   – Думаешь?
   – Не исключаю! Поезжай на нашу квартиру. А я пока встречусь со своим другом детства из ФСБ…
   И они встретились все в том же ресторане «Ваниль». Обнялись, расцеловались, так как не виделись более десяти лет.
   – Здравствуй, подполковник, мне нужна твоя помощь!
   – Не нужна была бы моя помощь, еще бы лет десять не встретились. Так?
   Монах в ответ лишь улыбнулся. И эта улыбка сразу растопила возникшую хладность.
   – Если бы ты знал, как я по тебе соскучился, – начал офицер.
   – Если бы ты поверил, как я тебя люблю, – вторил ему монах.
   – Верю! Что там у тебя стряслось?
   – У моего хорошего друга пропал сын. Его видели на одном из сайтов «гей-знакомств».
   – Что конкретно тебе нужно?
   – Информация по одному человеку… Вот его компьютерные данные.
   И монах протянул офицеру записку.
   – Только, если можно, все должно быть предельно осторожным, иначе мы потеряем и след, и самого мальчика.
   – Сколько лет этому мальчику?
   – Семнадцать.
   – Не маленький уже.
   – Для отца он всегда будет маленьким.
   – Раньше надо было беспокоиться.
   – Тогда возьми камень и брось для начала в меня. Видит Бог, что не ошибешься… Ибо есть за что…
   – Прости!
   – Бог простит! А я тебя уже давно простил.
   – Если бы ты меня еще и любил, как прежде.
   – Как прежде уже не получится, ты не тот, и я уже давно другим стал. Все это осталось в отрочестве. Все слезы уже выплаканы, все слова друг другу сказаны. К тому же ты уже женился, у тебя есть семья, дети… есть кому о тебе заботиться.
   – Все есть: и жена, и дети, и работа, и квартира… Есть все, кроме одного…
   – Не продолжай, прошу тебя.
   – Хорошо, только ответь тогда мне на один простой вопрос: почему я не могу забыть страниц нашего детства?
   – Наверное, потому, что там все было чистым, большим и искренним, светлым и радужным, а главное – естественным, как этот мир, в котором царствует радость детства.
   – И что нам мешает снова быть рядом, оставаясь в наших отношениях столь же чистыми и естественными?
   – Я посвятил себя Богу, а ты – Отечеству! А во всем остальном, поверь, мы остались такими же…
   – Но почему же тогда оба несчастны?
   – Не говори пустое. Ты сам знаешь, что это не так.
   – Тогда что в нашей жизни так? Сказать тебе, сколько моих боевых товарищей пустили себе пулю в висок за последние годы? Казалось бы семейных, обустроенных, ладных… и столь несчастных. А сколько еще потихоньку спиваются. Прибавь к этому тех, кого уже списали и лечат в наших закрытых лечебницах? За что Господь нас всех лишает разума?
   – Может быть, за некоторые компьютерные программы, с помощью которых вы снова хотите управлять умами миллионов?
   – Ты имеешь в виду и те сайты, на которых потерялся сын твоего собрата?
   – В том числе…
   – Я сам чуть было не застрелился, когда увидел, какого джинна мы выпустили из бутылки… Нам казалось, что мы сможем контролировать ситуацию, а заветное слово, способное своевременно остановить сей процесс, очевидно, забыли. Вот почему эта порочная «каша» и по сию пору варится, заполонив собой уже почти всю страну, забравшись в наши дома, да, почитай, и в каждую семью. Тебя, правда, тогда не было в стране. И только память о тебе, желание еще раз увидеть, обнять удержало меня от опрометчивого поступка.
   Ростислав молчал. Да пожалуй, что нет. Он сосредоточенно молился, прося у Господа поддержать и не дать оступиться, искренне надеясь, что удастся спасти и еще привести своего двоюродного брата через покаяние к Богу.
   – Молись, молитвенник! Делай свое дело! И на том спасибо! – тихо сказал подполковник, вставая из-за стола. – А я пойду искать этого похотливого самца. Вот только, думается мне, что достать его нам все одно не удастся. Слишком на высоких деревьях они сидят…
   Ростислав, еще не до конца понимая, что теперь делать, вернулся на свою конспиративную квартиру. Феодор сидел за компьютером, и новое сообщение удерживало его внимание:
   Костик (30 минут назад). Ты клевый мужик, то, что надо…
   Gоlgofa (28 минут назад). Предположим.
   Костик (25 минут назад). Мне такие нравятся.
   Gоlgofa (24 минуты назад). Мне тоже, что дальше, брутальный мужчина?
   Костик (20 минут назад). Не понял?
   Gоlgofa (18 минут назад). Тебе лет-то сколько? В анкете 18, а на фотографии не менее 25…
   Костик (15 минут назад). Это чтобы привлечь твое внимание. Кстати, а ты с кем живешь? Есть ли у тебя дети?
   Gоlgofa (12 минут назад). Есть, тебе-то что до этого?
   Костик (10 минут назад). Это хорошо, что у тебя есть дети. А то одиноким бывает так тяжело… А где ты живешь?
   Gоlgofa (08 минут назад). Дети далеко, и я действительно одинокий, и мне сейчас тяжело, но чем ты-то мне сможешь помочь?
   Костик (05 минут назад). В магазин за хлебом схожу, согрею своей любовью…
   Хорошо, что в это время к монитору подошел Ростислав. Он с ходу врубился в ситуацию и уже сам набрал текст ответа:
   Gоlgofa (01 минут назад). Ты сначала свои холодные ноги согрей. Объявишься еще раз на этом сайте, будешь иметь дело с милицией…
   И собеседник мгновенно канул в небытие.
   – Что ты с ним так грубо? – спросил его Феодор.
   – Это отморозки ищут одиноких слабаков, а потом организовывают маски-шоу. Приезжает к тебе такой юнец, но не один, а с младшим братом: он, мол, тихо на диване посидит, пока я тебе спинку в ванной потру… Ты выходишь из ванной, а малец уже в твоей кровати раздетый лежит, а рядом якобы его мама и переодетый милиционер… Вот тебе уже и шьют статью о совращении малолетнего. И все, что у тебя было припасено на черный день, в сей же миг оказывается у них в карманах…
   – Ты-то откуда это знаешь? – с удивлением спросил священник.
   – Один наш собрат таким вот образом подзалетел. А другой жалость проявил, впустил в квартиру подростка, спящего на полу в подъезде. Потом тот попросил разрешения помыться, дескать, грязью зарос. И как только он разделся и залез в ванную, ряженые тут как тут.
   – Но ведь нет дыма без огня…
   – Согласен, потому и не нужно вступать на эту тропу и искать сочувствия на этих сайтах. Сразу срисуют и упакуют в лучшем виде. Кстати, ты мне не сказал: что дома, где Пелагия и дети?
   – У тещи.
   – Терпимо. Я завтра буду у них. Кстати, если ты не забыл, то у твоей любимой тещи завтра день ангела. Вот и будет повод мне их навестить.

   Спустя шесть часов капитан Маркелов из особого отдела ФСБ доложил о том, что подполковник Пороховщиков без санкции руководства вошел на закрытые сайты одной из секретных программ.
   – Маркелов, капитан, не в службу, а в дружбу к утру представьте мне распечатки всего того, чем будет интересоваться подполковник Пороховщиков.
   – Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант!
   – Молодец, сынок!
   – Служу Отечеству! – ответил будущий майор, прикладывая руку к козырьку фуражки.
   – Служи достойно! – сказал генерал и призадумался.
   Еще не ведая того, чей муравейник они разворошили, Ростислав и Феодор вновь сосредоточили свое внимание на переписке с Pokki, пока не получили одно любопытное сообщение:
   Pokki (2 часа назад). Вчера всю ночь сидел на христианских православных сайтах. Хочу полностью пересмотреть свою жизнь. Мне, может быть, лучше всего себя, со страстями и помыслами, с воспоминаниями и обидами, ложью и предательством оставить в этом мире. Это даже не шкура змеи. Это вся моя сущность, как я понимаю, должна остаться здесь, чтобы там возродиться в нового, в Его образ и в Его подобие. Но меня что-то крепко держит здесь…
   – Ну как тебе эти сентенции? – спросил друга священник Феодор.
   – Он нас раскусил и теперь просто играет с нами.
   – Не может быть.
   – Что же непонятного, если он тебе исповедуется, как священнику.
   Феодор снова прочитал текст последнего сообщения.
   – Очень похоже, но как он мог нас вычислить?
   – Думаю, что просто. Мы не сменили пароль, оставили один и тот же почтовый адрес, как при регистрации Amba, так и при регистрации Gоlgofa. А у них, по всей видимости, есть свои люди на сайте, которые могут при необходимости блокировать любую информацию или передавать эту и другие любопытные данные уже по назначению…
   – Ну и лохи же мы.
   – Согласен. Нужно выходить с сайта, как будто нас здесь и не было… Кстати, а как массажист узнал твой адрес?
   – Я об этом даже не подумал.
   – Значит, и он играл с нами в какую-то игру?
   – Не иначе, а потому и оповестил нас о существовании этого закрытого клуба.
   – И как я уже понимаю, дал тебе понять, что Илья находится там. И что именно его в субботу будут выставлять на аукционе…
   – Господи, что же это происходит? За что? Накажи лучше меня, но не ломай жизнь моему мальчику… – опустившись на колени, промолвил сломленный развитием событий Феодор.
   Ростислав опустился рядом. И может быть, впервые после стольких лет они вновь, плечом к плечу, обратили свои лику к Творцу с единственной просьбой вменить сей грех им и сохранить честь мальчика.

   Утром, снова после совместной молитвы и уже за завтраком, Ростислав вдруг заговорил о героях сериала «Близкие друзья».
   – Ночью, когда ты уже спал, я пересмотрел несколько серий…
   – Тебе же не положено: сан не позволяет.
   – Что не положено? Анализировать, думать, пытаться жить жизнью тех, кто рядом, помогать тем, кто в этом нуждается, поддержать тех, кто ослаб и разуверился, и не только в партнере, но и в Боге?
   – Кстати, а тебе уже известно, что классический дуэт Майкла и доктора Дэвида потерпел фиаско?
   – Что так? – с интересом спросил Ростислав.
   – Там доктор забрал его с собой к сыну, оставшемуся одному после развода матери со своим вторым мужем. И вдруг, в самом начале второго сезона мы узнаем, что Майкл вернулся домой и что у них с доктором все кончилось…
   – Не может этого быть! – ответил монах, готовя бутерброды.
   – Почему?
   – Иначе можно было бы заканчивать весь сериал. Это была самая важная пара в этом симбиозе. На них держится весь фильм. Заметь, не на постоянных перепалках Брайна и мальчика Джастина, влюбленного в него. А именно из-за отношений Майкла и уже зрелого мужчины, доктора Дэвида, и снят весь сериал. Это как единый рецепт бессмертия для всех, кто в аналогичном поиске. Юность ищет всегда, и часто интуитивно, достойную опору и должный опыт, а мудрость нуждается в вечном омоложении души и тела, но более всего она нуждается в достойной смене и передаче жизненного опыта. И если у натуралов жизненный опыт передается сыну, то убеленному сединами гею также нужен подобный отрок.
   – Осень уже никогда не сможет повернуть природу вспять.
   – Возможно, брат! Но осень, равно как и старость, если мы снова вспомним Оскара Уайльда, «обладает умом», которого так не хватает молодости с ее надеждой на блеск той жизни, что ждет ее впереди. Если бы только эта молодежь не совершала чужих ошибок… Осень – это и классическая история о Пигмаллионе, о прекрасной Галатее. Скульптор влюбляется в свое творение, и оно оживает. Художник обожествляет свою любовь в картине, а затем они старятся и разрушаются вместе.
   – Постой, а как же тогда тот эпизод сериала, где юный Джастин влюбляется в юношу-скрипача?
   – И что? Кстати сказать, насколько мне помнится, это самые притягательные сцены всего сериала. Оба молоды, красивы и талантливы. Один с благородством приносит себя в жертву и делится теплом с таким же одиноким, как и сам. А второй с благодарностью эту жертву принимает. И обогащает этот союз трогательной нежностью, схожей с игрой на скрипке, столь же утонченной и искренней, напоя мелодией любви того, с кем нечаянно соприкоснулся струнами уже своей души. Это ли не запоминающийся образ родства двух юных дарований, двух душ, переплетенных чувством взаимного влечения.
   – Но все сие опять же до поры…
   – Согласен. Но это уже свойство молодости. Она не ценит того дара, что уже имеет, не замечает тех, кто рядом, не дорожит этим хрупким союзом, а всегда ищет чего-то нового и, как правило, находит, но все последующее уже тускло и невзрачно, а главное, временно и, как правило, изменчиво. А потом происходит то, что Брайн Кини называет «первым звоночком», это когда тебе вдруг отказывают, когда твое тело уже не привлекает молодых самцов.
   – Помнишь, как у Томаса Манна в новелле «Смерть в Венеции» престарелый профессор влюбляется в молоденького польского мальчика. Вокруг царит чума, а он, чтобы ему понравиться, вопреки природе начинает молодиться: красит волосы, использует пудру и тому подобное. Но так и не получив желаемого, умирает на берегу моря в шезлонге, оставленный и никому не нужный, с размазанной тушью на лице и со слезами на глазах.
   – Грустно, согласен. Однако вернемся к тем самым старикам, которые всю оставшуюся жизнь будут вспоминать тот свой опыт, приобретенный в молодости. И будут делиться памятью о нем при встречах с такими же юными и неопытными, какими были некогда сами. Идет вечный взаимообогащающий процесс. Но это лишь редчайшее исключение из правил, и сие, заметь, не есть Любовь.
   – То есть? – вновь попытался понять ход мыслей монаха отец Феодор.
   – Все это лишь инструментарий нашей жизни, талантливые способы конструирования земных чувств по чужим лекалам. И не более…
   – А как же природа?
   – О чем это ты вдруг заговорил, любимый брат мой. Ты еще скажи, что мы должны следовать ей, дабы не стать самыми несчастными людьми на земле.
   – Это слова того, кого ты сам постоянно цитируешь, Оскара Уайльда.
   – Помню. Но то была его робкая попытка оправдать свой греховный поступок перед женой и детьми. И сие сказано было уже в тюрьме, когда он много понял о себе и о людях, и о времени, в котором жил. У него ведь были юноши, и ты об этом знаешь, которые посвятили ему свою жизнь, но он оставил их ради утонченного и развратного юного лорда Альфреда Дугласа. Не так ли? Предположим лишь на мгновение, что природа действительно взяла над ним верх. И вот он, оступившись, принимает к сердцу молодого мистера Роберта Росса, впустив его в свою жизнь и положив рядом с собой в постель. Казалось бы, будь последователен, следуй своей природе, живи с тем, кто тебе предан и любит, лишь, по возможности, не афишируя эти отношения. Но вот появляется некий молодой художник, и снова звучат слова Уайльда о любви, и снова постель. Тогда, извини, это уже не природа, а следование порочной сущности и страсти, что именуется обществом как распущенность, что и привела этого удивительного художника к падению в пропасть. Позволю себе напомнить его же слова: «Жизнь морочит нас тенями. Мы просим у нее удовольствий. Она дает их нам, но они несут с собой горечь и разочарование. И вот мы уже с каменным сердцем смотрим на локоны золотых волос, которые когда-то так исступленно боготворили и с таким безумием целовали. И вообще Брайн Кини, как мне думается, – это все тот же лорд Альфред Дуглас, но уже нашего тысячелетия.
   – Любопытное сравнение! А как же любовь?
   – Какая любовь? – с удивлением возгласил монах. – О чем ты? Вспомни, что напишет Уайльд в своей «Исповеди»: что сие лишь «ненасытная жажда удовольствий», вследствие чего человеческие слабости превращаются в привычки. А брак? Продолжим словами уже Брайна, он воспринимается как «предсказуемость, неудовлетворенность и скука». Согласен, что нынешняя молодежь, к глубокому моему сожалению, и в чем я солидарен с Уайльдом, стремительно и одержимо промчалась мимо «романтики прямо в реальность». Сказанное чуть более двухсот лет тому назад продолжает оставаться актуальным и по сию пору. Ярким подтверждением тому является оценка Брайном любых попыток геев создать моногамную семью, как «фарс и шоу уродов». Именно потому он сконструировал для себя «зону, свободную от проблем», а значит, и от любви, и от необходимости нести тяготы друг друга, и от жертвенности в конце концов. Ну чем не лорд Альфред?
   – Но ведь и нормальные семьи… ой как часто страдают без любви… – начал было отец Феодор.
   – Тебе это лучше знать… – согласно промолвил монах. – Кстати, здесь я позволю себе сделать некое уточнение, изъяснившись словами, найденными мною у мэтра Жан Жане, о том, что «мы обычно удивляемся невезению, постигшему семью, где супруги не получают удовольствия одновременно. Наслаждения больше, когда партнер действует с большим искусством (а этого не происходит, когда он внимателен только к собственному удовольствию)»…
   – При чем здесь искусство любви, если мы имеем дело с простым эгоизмом партнера? – чуть было не взорвался священник.
   – Согласен. Так как в большинстве своем – а это касается уже отношений в любых союзах, где вторая половина, как правило, активная, столь эгоистична, что, добившись собственного удовлетворения, прекращает сам акт, даже если и догадывается о том, что партнерша (партнер) остались неудовлетворенными. Опять же повторюсь, что этот процесс мог бы длиться вечно только там, где есть изначальное уважение к партнеру, искренне желание доставить ему максимум удовольствия и подчинить этому уже свои помыслы, думая в первую очередь о нем…
   Оттого-то брачные и так называемые интимные отношения, построенные по любви и освященные благословением Церкви, могут длиться до бесконечности… И еще, что очень важно, именно в этом процессе, как мне думается, участвует и космос, а точнее, Творец… когда третьей точкой (он-она-Он), пиком этого акта является еще и небо, куда устремляются наши взаимные энергии и после чего они, уже обогащенные Божественным началом, я бы даже сказал «благословением», вновь возвращаются к нам, наполняя нас новой живительной силой… одаривая способностью бесконечно любить и жить в радости… Но сие происходит, как правило, лишь в моментах зачатия нами новой, Богом данной и Им же благословенной жизни на земле…
   – Позволю вернуть вас, Владыко, на землю… А как же тогда согласие Брайна на брак с Джастином в самом конце сериала? – снова начал допытываться отец Феодор.
   – Думаю, что не ошибусь, если предположу, что это не более чем собственная рефлексия Брайна… от страха его пошатнувшегося положения среди посетителей клуба «Вавилон» и возможного последующего одиночества. И, как мне видится, некая временная разбалансировка сознания. Он же практически покупает Джастина, привязывая его к себе огромным домом, бассейном и конюшней… А умничка Джастин это понял. И не принял такой жертвы.
   – А как же Любовь? Ведь Брайн в ней впервые признался? – снова спросил монаха священник.
   – Ну когда же ты поймешь, что нет и не может быть в этом гей-хороводе никакой любви, а лишь постоянная смена поз и партнеров. Смотри сам. Только я порадовался было за Джастина, который открыл свое сердце юноше-скрипачу, сам, как дурак, вчера всю ночью следил за этим неожиданным поворотом сюжета, а тот взял и изменил, а потом и вовсе оставил Джастина. Спрашивается, почему? Потому что там не было и намека на любовь. Плюс пообещали большие деньги. Поверь: верность, доверие… там таких слов молодежь в большинстве своем просто не знает. Не мне же тебе говорить, что Любовь возможна лишь там, где все до поры неизведанно, непознано и является тайной за семью печатями, так как находится под покровом целомудрия. И в руках Божьих… И этот дар, и этот небом освященный союз двух любящих сердец, и благодать их парения в небесах, а также дети как продолжение рода – все это возможно только в христианских браках. Это я хорошо знаю…
   – Не смеши! Откуда тебе, монаху, все это знать?
   – Любовь не делает различий. Она или есть, или ее нет. А наличие любви определяется лишь третьей стороной это треугольника…
   – Это когда третий лишний? – улыбнувшись, спросил отец Феодор.
   – Нет, дорогой, это когда третьей стороной является… небо. Если ты читал Жана Жене, то у него в романе «Дневник вора» есть строка о двух сторонах треугольника, которые «сходятся в параллаксе, расположенном в небе». Но я сделал бы свое уточнение: гей-союз, не освященный Творцом… это все равно что мертворожденный ребенок… Нельзя бесконечно обманывать себя и друг друга… Юность скоротечна, и с этим нельзя не считаться… А потому снова вернусь к отношениям Майкла и доктора Дэвида, чтобы уж закрыть эту тему. Их союз продолжился уже в отношениях Майкла с инфицированным профессором Беном. А также в отношениях влюбчивого и ранимого Эмета с престарелым другом-капиталистом, обладающим юной душой Джорджем. То есть эти пары всего лишь звенья одной цепи и существуют лишь с целью создания притягательного для зрителя некоего собирательного образа.
   – Но там есть и другие пары, не менее интересные, – начал Феодор, – а потому предлагаю пари…
   – Все равно проиграешь, – улыбнувшись, ответил монах.
   – Почему ты так уверен?
   – Потому, Феодор, что ты никогда и никого, кроме себя, не любил. Ты подобен Брайну из этого сериала… Нет, вру, ты хуже. Так как никого вокруг уже давно не замечаешь.
   – Ты хочешь сказать, что и тебя?
   – И меня!
   – Владыко, побойтесь Бога! – чуть ли не взмолился священник.
   Но монах был неумолим и тут же парировал:
   – Чья бы корова мычала…
   – Выходит, что все эти годы после учебы в семинарии ты…
   – Действительно, и очень искренне любил…
   Тут уже нечто произошло с самим Феодором. Вихрь воспоминаний пронесся в его голове. О чем он подумал в эту минуту, не дослушав монаха до конца, мы не знаем. Но прежде чем сделать шаг в его сторону, благоразумно спросил:
   – Ты это серьезно?
   – Вполне! Я действительно любил и люблю, но не тебя, если ты имел это в виду, а… Пелагию.
   После этих слов Феодор, уже не выдержав, всплеснул руками, словно бы наконец-то понял нечто, что давно не давало ему покоя.
   – Выходит, что ты и монахом-то стал…
   – Да, только после того, как ты на ней женился.
   – И по сию пору?
   – И по сию пору, как любил, так и люблю… Это и есть любовь, та самая, жертвенная, сердечная, истинная и христианская. Та, что остается помимо того, что мы посвящаем Творцу!
   Спустя несколько часов недалеко от Москвы, на одной из дач, за высоким забором, в уютном особняке за столом собрались двенадцать человек мужского пола.
   Все двенадцать были в белых капюшонах, скрывающих их лица и с прорезями для глаз.
   Для того чтобы произнести слово, достаточно было просто приподнять свою руку, что и проделал один из гостей.
   – Кто нам может сказать что-либо о человеке, назвавшемся именем Amba? И возжелавшем всех нас отправить к праотцам?
   – То есть? – захотел уточнить смысл услышанного его сосед.
   – Amba – это производное от слова «Карамба», принятого на вооружение в XVI веке, если не ошибаюсь, в среде пиратов, как обозначение пожелания смерти каждому, кто попытается встать на их пути.
   – Действительно, у кого же на пути мы встали? – поднял руку, а уже затем задал свой вопрос еще один из присутствующих в зале.
   В этот момент в зал вошел еще некто в аналогичном капюшоне, но уже красного цвета. У него в руках были папки, которые он и раздал всем присутствующим, дабы они могли сами ознакомиться со всеми имеющимися в этом деле документами.
   Все присутствующие углубились в чтение.
   Нет, не все. Для одного из них эти документы уже были знакомы. И теперь он ожидал лишь новых вопросов. И они зазвучали:
   – Священник?
   – Не просто священник, а митрофорный протоиерей…
   – Гомофоб?
   – Не сказал бы…
   – Тогда почему он с нами воюет?
   – Он ищет своего сына…
   – То есть?
   – Того самого, кого мы нашим общим решением выбрали в жертву для следующего празднования.
   – И что мы должны делать?
   – Решить эту проблему… Но хочу сообщить присутствующим, что достойной замены для праздника у нас нет. Как не осталось и времени. И к тому же вряд ли «верховный правитель» будет довольствоваться нашими объяснениями о сложившейся ситуации.

   А еще через час был один звонок, ставший достоянием людей из команды генерал-полковника Дмитриева. И на его стол уже через двадцать минут положили текст одной беседы:
   Первый голос: У нас возникло небольшое недоразумение.
   Второй голос: Я уже в курсе. Сын священника. И в чем проблема?
   Первый голос: Они подключили к поиску людей из ФСБ.
   Второй голос: Это для нас не помеха.
   Первый голос: Тогда мы хотели бы предложить вам следующее…
   Второй голос: Я хочу этого мальчика не потому, что он плохой или хороший, а только потому, что он сын своего родителя. Эти сытые и самодовольные черные крысы в своих белых облачениях уже все собой заполонили. Как только президент этого не понимает…
   Первый голос: Мы постараемся что-то придумать.
   Второй голос: Да уж постарайтесь…

   Генерал нажал сигнальную кнопку звонка, и на пороге появился его адъютант.
   – Вызови, любезный, ко мне подполковника Пороховщикова.
   – Слушаюсь, ГОСПОДИН генерал, – проскрипел в ответ адъютант и, расшаркавшись по паркету, покинул кабинет.
   И через три минуты, благо что был в своем рабочем кабинете, на пороге появился вызываемый подполковник Пороховщиков.
   – Вызывали, ГОСПОДИН генерал?
   – И ты туда же?
   – Извините, Сергей Павлович.
   – Ладно, проехали. Ты что это самодеятельностью решил заниматься? Важную операцию под удар поставил.
   – Не знал!
   – Так какого рожна лезешь в закрытые для тебя файлы?
   – Это дело чести…
   Генерал протянул ему лист с текстом.
   – Читай!
   Подполковник внимательно вчитывается в содержание текста.
   – Прочитал?
   – Прочитал!
   – За несанкционированный вход и попытку использования служебной документации в личных целях подвергаетесь домашнему аресту до окончания расследования мною этого дела.
   – Есть, господин генерал! Разрешите идти?
   – Пойдешь! Вот только сначала забери свою почетную грамоту, президентом подписанную…
   И протянул офицеру красивую красную папку.
   – Служу Отечеству!
   И даже не раскрывая ее, разворачивается, чтобы выйти.
   – Я бы на досуге советовал тебе ее почитать. Не каждый день президент нашего брата чествует.
   Пороховщиков дослушал фразу и лишь после этого покинул кабинет генерал-полковника ФСБ Дмитриева.
   Он вспомнил об этой фразе, когда собрался покинуть уже свой кабинет и отбыть под домашний арест.
   На обороте почетной грамоты была приписка, сделанная от руки самим генералом: Сегодня в 22:00 по адресу…
   Офицер запомнил адрес и сделал это своевременно, так как текст на его же глазах исчез, словно его там никогда и не было.

   В полночь генерал Дмитриев и подполковник Пороховщиков вошли в ту самую комнату, где располагался круглый стол, за которым еще недавно заседали люди в белых капюшонах.
   – Внимательно осмотри весь дом, – начал инструктировать своего офицера генерал. – Продумай, как ты вместе с этим юношей будешь выходить. За воротами тебя поддержат, но лишь за воротами. Здесь придется полагаться только на себя. Наша операция еще не закончилась, а потому мы не станем засвечивать себя. У нас другие цели и не менее важные задачи, но тебе лучше об этом не знать. Кроме меня и моего водителя, который будет ждать тебя с машиной, больше никто не знает и не должен знать об этой затее. Никто! Ты для всех под домашним арестом.
   – Почему вы мне помогаете? – спросил у генерала Пороховщиков.
   – У меня тоже есть сын, а у него растут свои дети, мои внуки. Я верю, что если помогу тебе сегодня, даст Бог, с ними ничего не случится завтра… Или кто-то протянет и им руку помощи, если случиться подобная беда… А теперь будем прощаться.
   И генерал первым протянул офицеру свою руку.

   Ростислав в это время закончил ужинать в доме у мамы Пелагии. Той самой женщины, что некогда привела свою дочь «на выданье» к стенам Троице-Сергиевой лавры…
   Они все вместе сидели за столом в ее небольшой двухкомнатной квартире под Подольском.
   Сегодня ей было уже за семьдесят. И она весь вечер бурчала на дочь за то, что та покинула московские хоромы, уйдя от мужа.
   Когда Пелагия и девочки ушли на кухню мыть посуду, женщина обратилась к Ростиславу с вопросом.
   – Ростислав, ничего, что я так просто к вам обращаюсь?
   – Все в порядке, – ответил тот, улыбаясь.
   – Я все могу понять и даже простила, когда Феодор волочился за какой-то юбкой, когда у него был приход под Москвой. Но всякому терпению есть предел. И когда я узнала, что он еще и гей…
   – Почему вы так решили?
   – София видела какой-то сайт на компьютере.
   – Положим, что этот компьютер дал ему я, а мне его также подарили. Возможно, что его прежний хозяин и интересовался этими сайтами.
   – Пусть так, хотя и верится с трудом. Просто ты его в очередной раз выгораживаешь. Но позавчера моей дочери позвонили. И мужской голос сказал, что ждет ее мужа на свидание.
   – Совпадение, тем более что мы в тот вечер были с ним вместе.
   – То есть?
   – Нет, вы не так меня поняли… Мы были вместе на одном важном приеме. И он переночевал у нас в монастыре, так как рано утром нам снова нужно было быть на службе.
   – Но почему тогда этот же мужчина позвонил им и на следующий день?
   – Правильнее было бы сообщить об этих звонках в милицию.
   – Феодор не разрешил сообщать даже о пропаже сына. Что с ним? Где мальчик вот уже вторую неделю?..
   – Думаю, что вскоре все должно разрешиться. Мы нашли его друзей, и думаю, что со дня на день ситуация прояснится. А то, что касается звонков с предложениями о свидании… Думаю, что это не более как приходские интриги. Это еще не самое страшное.
   – То есть, не понимаю, – с недоумением вопрошала старая женщина.
   – Был один случай, например, когда подкупили беременную женщину, не обремененную таким понятием, как совесть. И та во время службы устроила истерику, крича на весь храм, что настоятель храма ее совратил и бросил… И каково было этому батюшке, когда в храме стояли его собственная жена и дети!.. Но церковные власти часто не желают знать истинных причин и просто переводят священника на другой приход. Нет человека, нет проблемы. В результате от всего этого, как вы понимаете, кто-то остается в выигрыше…
   – Какие вы мне страсти рассказываете. И почему Пелагия не вышла за вас замуж? Как бы я была спокойна сейчас.
   В комнату вошла Пелагия.
   – Мама, оставь Владыку в покое. Спасибо, что он пришел и сказал добрые слова. Может быть, мы действительно немного поторопились, уехав от Феодора. Как он там?
   – Несколько дней, и, даст Бог, Илья будет дома. Было бы хорошо, чтобы он застал вас вместе…
   – Спасибо тебе! – и Пелагия, склонившись, поцеловала ладонь монаха.

   Вечером, точнее говоря, уже поздно ночью Ростислав вернулся на квартиру, где его ожидал Феодор. И когда они уже не знали, что им теперь делать, раздался звонок.
   Посыльный принес именное приглашение.
   – Ваше высокопреподобие… – читал вслух отец Феодор, – вы приглашаетесь на званый ужин… Клюнули, можно полагать?
   – Нет, рассекретили. Дали понять, что им все о нас известно.
   – И что же теперь делать?
   – Ждать.

   Но вскоре оба вновь нечаянно начали беседовать о сериале «Близкие друзья». А причиной того стали заключительные эпизоды сериала, который они посмотрели вместе.
   – Мне кажется, что я понял всю опасность этого сериала.
   – Ты серьезно?
   – Предельно. Еще лет двадцать назад все это было запретным… – начал, подходя к другу, Ростислав. – А теперь, пожалуйста, смотрите. Мы-то ладно, казалось бы, нас уже нечем удивить, но молодые. Для многих из них это как первая любовь.
   – Что ты имеешь в виду? – спросил монаха Феодор.
   – Задолго до революции в деревнях существовало одно правило: пока парень не влюбится, его никогда не отпускали на заработки. Полюбил первой любовью, прикипел сердцем к девушке, тогда пусть едет, так как хорошо знали, что он к ней обязательно вернется, а значит, и домой, к родному очагу.
   Самой важной задачей автором первого сезона, как я понимаю, было познакомить всех нас со всем спектром возможных отношений, как в гей-, так и в лесбийских парах. Сделать нас своего рода соучастниками сего действия и любой ценой удержать внимание, чтобы каждый из нас в своем подсознании успел увлечься и проявить свой конкретный интерес, представив себя с тем или иным партнером, а также в той или иной роли. Понимаешь, о чем я говорю? Всех зрителей, в особенности молодежь, мистически повязали роковым знаком первой гей-любви… Поверь, но сотни тысяч молодых людей и по сию пору думают о Брайне или о Джастине как о своем идеале. Ибо в большинстве своем, вновь соглашусь с Оскаром Уайльдом, мы – это всего лишь тени других людей, а сама наша жизнь – лишь подражание чужой жизни, равно как и страсти – не более чем зеркальное отражение экранных страстей. А потому сегодня, отдаваясь кому-то и закрывая глаза, они представляют, что это их любимые герои в сию минуту входят в них, так как лишь это помогает им скрасить охватившую грусть и скрытую неудовлетворенность как от своего партнера, так и от всего содеянного.
   – Предположим, что в этом я с тобой соглашусь, – вступил в разговор Феодор. – И тогда выходит, что все гей-союзы непременно когда-то развалятся, так как в основе их взаимоотношений лежит некая скрытая ложь?
   – Да! Более того, герои сериала сами утверждают, что ничего так не разрушает их союз, как моногамия. Они могут быть какое-то время вместе: месяц, год, три. А дальше? Продолжают говорить друг другу о любви, а сами уже ищут разнообразия, которое придавало бы их жизни остроту. Следствием чего каждый из них втайне имеет партнера или партнеров на стороне. Или они периодически будут приглашать другие пары, чтобы обмениваться партнерами в ходе плотских забав. Но сие, извините, уже не есть семья, а некий проходной двор… – уточнил монах.
   – Естественно! – согласился с ним священник.
   – А теперь давай зададимся вопросом: почему лишь Брайн и Майкл сумели пронести через все годы любовь друг к другу? И не разрушили уникального содружества, чувствовали боль и радость другого на расстоянии, постоянно тянулись навстречу, и даже если и расставались, то все одно мирились, продолжая сохранять свою любовь.
   – По какой же причине? – с интересом вопрошал Феодор собрата.
   – Лишь потому, что между ними не было физической близости, а значит, и не было причин для возможного последующего разочарования или измен. Они ничего друг другу не обещали, а то, что их объединяет, так это память о том первом трепетном и чистом чувстве, их первая и невысказанная любовь.
   – Но сие, Владыко, не есть прерогатива «геев». И у большинства натуралов существуют примеры дружбы с пеленок и до гробовой доски. И эти чувства не сконструированы фантазией авторов сериала, а извечные, как и сама любовь, единая и братская…
   – Кто бы спорил! Но позволю сказать несколько слов и в защиту этого сериала. Сразу и однозначно отмечаю достойную драматургию и блестящий выбор актеров.
   Отец Феодор согласно кивнул головой.
   – Сей сериал хорош уже лишь тем, что дал каждому из нас возможность увидеть себя в предполагаемых обстоятельствах. Это сериал по сути о каждом из нас. Он и мужчинах, и о женщинах.
   – Согласен!
   – А следовательно, это наши помыслы, наши чаяния, наши роковые ошибки, словно многоцветные камешки некой мозаики, переплелись в одном, едином для всех сюжете, наполненном скрытыми помыслами и вехами нашей тайной жизни. Этих индивидуальных айсбергов, которые кажутся всем и белыми, и пушистыми. А под водой, там, в толще глубин, скрывается все наше мерзопакостное и жуткое. А именно: потаенное подсознание, генетические болячки, страшилки и страстишки, до определенной поры охлаждаемые и сдерживаемые холодными подводными течениями океана по имени Жизнь. А ты обратил внимание, что даже красавчик Брайн, этот махровый реалист, искренне считает, что союзы геев и лесбиянок практически невозможны, и говорит о трагедии этих пар?
   – Тут с ним не поспоришь.
   – И тогда задаешься еще одним вопросом: изменит ли это принципиально саму жизнь? Нет! Лишь соблазнит, здесь повторюсь, сим иллюзорным и призрачным счастьем, где в угоду плотской страсти предается наше еще живое, человеческое и мужское естество.
   – И как следствие, – подхватывая его мысль, уже священник, – со временем извращается и сама сущность этого мужского или женского начала, выпестованного Творцом, Его безграничной Любовью для последующего спасения всего Богом избранного народа и посредством продолжения рода человеческого, начатого с Адама и Евы, с благословения Творца, посредством и через таинство Церковного Брака.
   – Согласен…
   – Вспомните, Владыко, чем кончаются все сказки народов мира… – и сам же продолжил. – Они поженились и жили счастливо… А посему я бы сказал: не рубите сук, на котором сидите, падать придется долго и больно. И не только самим. Но и всему последующему поколению, если только оно сумеет еще возродиться к жизни, ее продолжению, а не угаснет со смертью наших душ.
   – Но здесь я должен со всей ответственностью добавить, что семья – это подвиг, это бесконечный, ежедневный труд на износ, и столь редки минуты истинного счастья, но только через это и только в семье человек еще может спастись… И только так! Один старец как-то сказал о путях нашего возможного спасения. Индивидуального и соборного. Простите, что цитирую не дословно, а по памяти. Но суть заключалась в следующем: если в быстротекущий ручей бросить камень неровный и с острыми углами, то он по истечении нескольких лет практически не изменится, так как для того чтобы его отшлифовала вода, потребуется значительно больше времени.
   Но если этот же камень попадает туда, где аналогичных камней хотя бы несколько, то тогда их обработка и притирка происходят значительно быстрее. Так и в семье, где, подобно этим камням, все по отношению друг к другу находятся в некоем движении, а следовательно, пусть и невольно, но они сталкиваются, соприкасаются, трутся, наконец. В эти моменты открываются немощи, как свои, так и ближнего, а также происходит обогащение взаимным опытом, сглаживающим в результате и людские нравы, и греховные привычки. Примерно так.
   Эта притча объясняла два варианта проживания и молитвенного подвига монахов, спасающихся через подвиг одиночества где-то в лесу или несущих свой крест в соборном служении, вместе с братией, но уже в общежительном монастыре. Но суть от этого не меняется. Будь то монастырь, будь то семья. Мы в ответе за тех, кто рядом, кого приручили. И оставлять ближних, уходя сегодня куда-то для спасения собственной души, – это своего рода предательство. Равно как и отказываться от несения семейного креста…
   – Кстати, Владыко, – снова обратился к Ростиславу батюшка Феодор, – а что ты скажешь о том католическом священнике, что показан в сериале «Близкие друзья», он тебе случайно никого не напоминает?
   – Оставь, разве дело в этом. Авторы, возможно, даже не предполагая того, нечаянно высветили более глубинную проблему. То, что этот молодой католический пастырь овец Христовых приходит иногда в клуб «Вавилон», так за это он сам ответит пред Богом. Но суть здесь совсем в другом. Он все одно даже после искреннего покаяния вновь и вновь, что мы видим на экране, будет стремиться туда в поисках новых приключений и удовлетворения охватившей его страсти, а сии побуждения, как ты знаешь, – уже не что иное, как духовные устремления. И он сам не заметит, как романтический покров этой таинственной игры с самим собой в прятки с переодеванием обернется жестокой реальностью, когда его тело, разрушенное грехом, уже не станет более привлекать молодых и разгоряченных самцов даже за деньги. Вот тогда и начнется второй акт его личной трагедии: доведения себя до полного нравственного падения. После чего он и обратит свой взор уже на детей. А это будет третий, последний и самый страшный акт. И этот путь, как можно понять, заказан большинству из них…
   – Я как-то обо всем этом даже не задумался.
   – Просто когда смотришь такие сериалы не по отдельным фрагментам и мизерным порциям, а целиком, то невольно задашься вопросами. Например, мы увидели несколько сотен молодых людей (это люди второго плана или массовка, как ее называют), но ведь у каждого из них – думаю, что не ошибусь – свои аналогичные проблемы, свои друзья, свои жизненные коллизии. В большинстве своем они по сравнению с героями сериала не так красивы, не столь богаты, а потому и более несчастны в своем одиночестве. Эта больная и вымученная масса – это уже не секс-меньшинства, а нечто значительно большее. Те, кто по неведомым им законам генной памяти или дурного воспитания уже почувствовал в себе эту предрасположенность к двойственности в своей жизни: когда на работе надо «казаться» рубахой парнем и натуралом, но при этом «быть» геем, ищущим свою половину.
   – Утонченным художником, сострадательным, ранимым и нежным? – подхватил его мысль священник Феодор.
   – Да! Но таких, как Оскар Уайльд и юноша по имени Джастин, единицы. Большая же часть, как мы об этом уже говорили, это похотливые вурдалаки. Они не заморачиваются на таких нюансах, как чувственность и сострадание, а потому в народе их называют – пидоры! Что ты на меня смотришь, как будто это я открыл Америку? – обратился Ростислав к священнику. – Дай-то Бог, чтобы я был неправ, а то эта чума нашего тысячелетия уже основательно подкосила народ. Помнишь, что написал тебе Антошка? Интернет лишь обозначил и проявил то, что было до поры сокрыто, но уже исподволь владело умами миллионов.
   – И что тогда нас всех ждет? – задал свой вопрос Владыке Феодор.
   – Для начала… вырождение нации, но важнее другое. То, с чем мы сегодня нечаянно соприкоснулись, это не просто игры плоти, это игры лукавого разума, это многовековое желание темных сил, сконцентрировать Божественные энергии и направить их в иное русло. Этот тандем мужского, равно как и женского, спаривания между собой уже давно романтизирован посредством литературы, живописи и искусства кино, освящен не менее таинственными обрядами колдовства, овеян чарующей мистикой и сдобрен изрядной долей черной магии. Он и по сию пору продолжает увлекать наивных простаков за собой с одной и единственной целью: продолжать сеять хаос на земле, осквернять мир, созданный и освященный Любовью Творца. Так как в таком соитии, как ты понимаешь, и ему подобном человек, будь то женщина или мужчина, перестает быть Человеком, Подобием и Образом Всевышнего.
   Но и это еще не конец нашей истории.
   Это лишь его преддверие.
   Ибо священник, отец Феодор, сам еще не ведал, что через несколько мгновений ему действительно предстоит сделать, пожалуй, самый важный выбор в его жизни, а также кое-что понять и о себе.
   Однако обо всем по порядку.
   Подполковник Пороховщиков уже с вечера находился к квартире выявленного им, с молчаливого согласия генерала-полковника Дмитриева, «верховного правителя», так возжелавшего тела сына митрофорного протоиерея Феодора N…
   Квартира, как вы понимаете, существовавшая для того, чтобы скрывать истинные интересы этого высокопоставленного слуги народа. Туда он приезжал, чтобы придать себе помпезный облик вершителя человеческих судеб, перед которым в глубоком и угодливом поклоне склонялись льстецы и растлители. Туда привозили и тех, кого отдавали ему на заклание.
   Подполковнику Пороховщикову не составило особого труда вставить кляп в брызжущей слюной рот и спеленать распоясавшегося нечестивца, как-то враз сникшего и даже обмочившегося, оставив его связанным в собственной квартире.
   А сам в его облачении поехал на ту самую закрытую дачу и под чужой личиной, чтобы принять участие в начавшейся мерзкой церемонии идолопоклонства и растления тел и душ наших, пусть и заблудших, но родных и любимых детей.
   Естественно, что об этом ничего не знал батюшка Феодор, который буквально час назад сам прошел через нечто запредельное, о чем стоит сказать чуть подробнее.
   Когда священник, уже не таясь и в облачении, с крестом на груди, приехал согласно полученному приглашению на дачу, то ему предстояло пройти некое, по сути – чудовищное испытание.
   – Вы можете участвовать в нашем празднике, – сказал, обращаясь к нему, неизвестный в сиреневом капюшоне на голове, – но для того, чтобы вы могли принимать участие в аукционе, вы должны продемонстрировать еще и свою принадлежность к нашему клану.
   – Что вы имеете в виду? – спросил священник, уже догадываясь о том, что услышит в ответ.
   – Всего лишь подтвердить свое право быть одним из нас, воссоединившись с себе подобным.
   И он хлопнул в ладоши.
   Из глубины комнаты выступили три человека в белых капюшонах и практически обнаженных. Все трое были хорошо сложены, в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет. То есть у священника была еще и возможность выбора.
   – Решайте сами, кто вам по нраву! Искренне желаю испытать вам радость от этого соития, – и уже у самых дверей добавил: – После этого вы получите свой белый капюшон и станете одним из нас.
   Через полчаса отца Феодора уже в белом капюшоне ввели в общий зал. Первыми с братским поцелуем подошли двое, также скрывающие свои лица под капюшоном.
   – Поздравляем, брат! – сказал первый, а второй добавил: – Это очень смело предстать пред всеми в священническом облачении.
   – Пустое! Все тайно когда-нибудь станет явным. К тому же люди, которые управляют рычагами сего действия, и так все про нас знают.
   И собратья мгновенно растворились в толпе себе подобных.

   А потом был ужин при свечах. Молодые и обнаженные юноши подносили вино и меняли тарелки. И шло некое театральное действие на открытой сцене, уводящее всех в мир вакханалии и срама, где юные пытались изобразить радость от совокупления с накаченными мужиками, что в масках с рогами, изображали не иначе как древних сатиров.
   А уже затем всех пригласили в большой зал.
   Здесь отец Феодор увидел настоящий амфитеатр и столики с указанием имен и стран – участниц аукциона: США, Израиль, Германия, Франция, Финляндия…
   Все они, уже восседавшие за своими столиками, как он понял, приехали сегодня за свежим товаром. За каждым стояло не менее двух телохранителей.
   Плюс еще по два вооруженных охранника у дверей.
   На что рассчитывал священник, было непонятно. Ведь он даже не знал условий его возможного участия в аукционе. У него в кармане было 150 тысяч долларов. Это был тот максимум, что они наскребли вдвоем с Ростиславом у друзей и духовных чад. И он уже понимал, что с такими средствами он вряд ли сможет выкупить сына.
   Оставалась еще одна надежда на Бога. На то, что Господь услышал их с Ростиславом молитвы. И произойдет нечто, что позволит не допустить совершиться беде.
   Но вот погас свет, вспыхнули, вслед за красивой мелодией, прожектора. И в центре зала словно возник из-под земли, образовался круглый подиум. На нем был обнаженный молодой человек, не иначе как в образе Меркурия, бога торговли.
   И началось действие, мгновенно увлекшее всех участников этого торга. На подиум выходили только мальчики и юноши. Никаких накаченных тел, никакого жеманства и манерничаний. Все очень утонченно, с хорошим вкусом и красиво.
   Когда сумма за первого юношу от тысячи долларов поднялась до пятидесяти, батюшка понял, что ему, с его деньгами, здесь делать уже нечего.
   И он уже собрался уйти из зала и попытаться найти те комнаты, в которых они прятали его сына, на помосте оказался юноша по имени Nikee.
   – Двадцать пять тысяч – начальная цена, – произнес голос. И тут же последовало предложение в тридцать тысяч. Тридцать пять, и вот уже пятьдесят. Семьдесят и семьдесят пять…
   – Кто больше? – вопрошал неведомый голос, а батюшке казалось, что это обращение уже к нему лично.
   И он вернулся за свой столик.
   – Восемьдесят! Раз, восемьдесят, два!
   – Восемьдесят пять! – этой суммой обозначил себя отец Феодор.
   Зал мгновенно отозвался гулом. Наконец-то «святоша» проявил для них свой интерес.
   Торги остановились на сумме в сто двадцать пять тысяч долларов. И их, естественно, предложил отец Феодор. К нему подошли клерки в сиреневых капюшонах, и он взамен денег получил какой-то жетон…

   Далее он уже не смотрел ни на зал, ни на людей на подиуме. Он хорошо понимал, что проявил слабость, что понравившегося ему юношу выставили на продажу, дабы прощупать его истинные намерения и финансовые возможности. Они сами и сразу же понизили планку торгов, так как все последующие лоты оценивались уже значительно меньше и юноши уходили за тридцать или чуть больше тысяч…
   А то, что произошло потом, было уже просто катастрофой.
   Илья появился на подиуме, но, слава Богу, прикрытым. Сказать, что он был накачен наркотиками, нельзя. Глаза были ясными, взгляд лучился, а горделивая улыбка сияла на лице. Он, очевидно, считал, что покорил эту толпу, что стал их кумиром. И в этом горделивом взгляде священник узнал себя в его возрасте. И ужаснулся. Единственное, что не заставило его головой биться о стены, так это то, что согласно условиям аукциона главный приз всегда оставался в стране и не подлежал вывозу как «национальное достояние». А значит, что еще не все было потеряно.
   В этот момент все встали и склонили свои головы, так как в зал вошел «верховный правитель».
   Наступила полная тишина.
   Он подошел к юноше, что продолжал стоять на подиуме и своей тростью приподнял набедренную повязку, что была на Илье. Юноша на долю секунды смутился.
   А правитель, видимо, оставшись доволен товаром, дал знак, что забирает этого девственника в свои покои.
   Внесли подносы с шампанским.
   Правитель шел по кругу с поднятой рукой, приветствуя гостей и участников торга, а зал отвечал подобострастным ревом. И сделав круг, он сразу же удалился.
   Когда Феодор вновь бросил взгляд на подиум, то его сына там уже не было. И он быстро прошел к дверям, уже понимая, что будет остановлен охраной, что и произошло.
   Все остальное было делом техники.
   Илья как главный приз сей церемонии был вручен в «надежные» руки офицера ФСБ, подполковника Пороховщикова, продолжавшего оставаться в костюме «верховного правителя» и с капюшоном на голове.
   Естественно, что ни архимандрит Ростислав, ни тем более отец Феодор ничего об этом еще не знали.
   А потому, когда священник понял, что сына спасти ему уже не удастся, а это означало, что он не прощен, что молитвы Ростислава и братии, возможно, так и не достигли ушей Бога, он на долю секунды испытал чувство некоего разочарования. И даже обиды. А посему на какое-то мгновение Феодор усомнился… в милосердии и любви Творца.
   Он вышел на улицу. У крыльца стояли две машины.
   Одна его, старенькая и потрепанная, но импортная. Он мог сесть в нее и вернуться к себе на приход. Еще можно было успеть к началу Воскресной службы.
   А вторая. Дело даже не в том, что она была просто шикарна. Рядом с открытой дверцей машины стоял не менее красивый юноша, готовый сопроводить священника в рай.
   Батюшка медленно спустился с крыльца и уже собрался пойти к своей машине, как увидел, что на заднем сиденье сидит и смотрит на него тот самый голубоглазый юноша под именем Nikee, этот земной ангел, чаемого общения с которым посредством Интернета он неожиданно лишился.
   И тот, которого он сегодня, неожиданно для себя, спасая, выкупил.
   Теперь он сам, живой, а не виртуальный, предлагал ему место рядом с собой…
   Когда отец Феодор вернулся в оставленную для него квартиру, на мониторе было сообщение, оставленное для него Ростиславом.
   Ростислав (24 часа назад). Куда ты теперь?
   Феодор (27 янв. 2009, 21:00). Домой, к Пелагии и к детишкам, если примут.
   Вслед за этим возникла пауза.
   Ростислав не отвечал.
   И тогда Феодор медленно пошел к двери, чтобы навсегда покинуть эту квартиру и этот сумасшедший мир, в котором нечаянно оказался.
   И ему так захотелось, чтобы рядом снова оказался Ростислав. Но он не отвечал.
   Кто-то из вас скажет, что он, да и сам автор – глупцы, не сумевшие вкусить и по достоинству оценить прелести сей любви и ничего не понявшие в сути сей древней дилеммы нашего бытия! И лишь попусту обманывающие себя и читателей.
   Пусть говорят. Пусть считают. Но одно я знаю точно, что вместе со своими героями, пройдя по перепутьям порока, думал, что возношусь в небеса, а упал на дно глубокого колодца, выстланного, как оказалось, лишь нашей общей болью, усыпанного гнусным обманом и предательством.
   Столкнулся с национальной бедой, припудренной официальной ложью, скрывающей, по сути, проблемы нашего возможного и скорого вырождения. И сняв розовые очки, воочию увидел в придуманном лукавым «земном раю» лишь склеп, полный мертвецов. То есть нами, сущими, потерявшими жизненные вехи и нравственные ориентиры. Еще живущими, но уже подобными мертвым. С искалеченными душами…
   В тот самый момент, когда отец Феодор уже погасил в пустой квартире свет, монитор оставленного им включенным ноутбука, вдруг откликнулся слабым вздохом. Он словно ожил, а это означало, что Ростислав в Сети и посылает священнику свою весточку. Отец Феодор быстро прошел к столу и прочитал сообщение:
   Ростислав (27 янв. 2009, 21:13). Я с тобой, брат! Господь все знает! Он поверит, поймет и простит! А я тебя уже давно простил. И знай, что я любил, люблю и буду любить вас всех, пока бьется мое сердце!
   И священник набрал ответный текст:
   Феодор (27 янв. 2009, 21:14). Верю! Взаимно! С Любовью!
   Ростислав (27 янв. 2009, 21:15). Хочу, чтобы ты знал: с Ильей все в порядке, он в безопасности и какое-то время подлечится в военном госпитале. Пелагия с ним. Дети дома и ждут тебя. Все остальное при встрече. Обнимаю!
   И если б они в этот миг были рядом, то, наверное, уже обнялись, запечатлев в братском поцелуе свою Любовь, свою Веру и свою Надежду в милосердие и любовь Всеосвящающего Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа.
   Чтобы, более не расставаясь и осенив себя Его Крестом, нести в мир Слово, наполненное Его Любовью.
   С Верой в завтрашний день родного и любимого Отечества, осененного Покровом Пресвятой Богородицы.
   С Надеждой глядя на будущие поколения, еще способные, подобно птице Феникс, сгореть во всеосвящающем, жертвенном огне настоящей Любви, дабы воскреснуть для новой жизни в Образе и Подобии Творца!
   Илья был в безопасности, а это главное. Конечно, еще многое предстоит сделать, чтобы до конца понять, как помочь юноше. А главное, как священнику вернуть доверие сына к себе.
   Ведь и вы, возможно, уже нечаянно осудили отца Феодора.
   Кстати, немного зная батюшку, я думаю, что не ошибусь, если выскажу свое предположение: оставаясь со спасенным им юношей по имени №кее в течение какого-то последующего времени, они, уединившись от всех, посвящали друг другу стихи или просто читали их наизусть, вспомнив нечто романтичное еще со школьной поры.
   Они пили шампанское и весело беседовали о божественном и прекрасном, так как между ними, как я понимаю, уже зародилась настоящая дружба, освященная любовью. Той самой, что возможна лишь «на интеллектуальной основе и на стремлении творить, созерцая прекрасное», о чем мечтал Оскар Уайльд в своей «Исповеди».
   Думаю, вы еще помните и грустный момент, когда священника, приехавшего на ту самую дачу, поставили перед дилеммой выбора?
   А далее произошло следующее: не в оправдание, а лишь с целью прояснения истины.
   Итак, отцу Феодору в ту ночь предстояло выбрать себе партнера, и тогда он указал на самого молодого из них. И их провели в небольшую спальню, приготовленную для такого рода «посвящений».
   Не спешите переворачивать страницу, дочитайте.
   Священник, мысленно обращаясь к Богу, стал снимать свое облачение. Он уже понимал, что сейчас должно произойти, да и отступать поздно. Он разделся и склонился, предавая себя более в руце Божии, перед молодым человеком, уже готовым в него войти.
   И тут случилось нечто неожиданное.
   Та самая плоть, что была так воинственно выставлена напоказ, вмиг обмякла, стоило юноше лишь коснуться руками тела священника и слуги Божьего.
   Молодой человек выдержал паузу и вновь, возбудив себя, попытался сделать еще одну попытку овладения им, но все повторилось, плоть не повиновалась.
   Он уже сбросил капюшон, лишь мешавший видеть. Вытер пот, выступивший на теле и застивший глаза. Ибо понимал, что сей прокол не останется для него безнаказанным.
   Склоненный же пред неизбежностью, подобно жертвенному агнцу, священник продолжал молиться.
   Тогда молодой человек достал какую-то таблетку и засунул ее себе под язык. После чего запил водой и несколько минут в ожидании лежал на кровати.
   Когда же он достиг необходимой эрекции, то быстро встал и так же молча, но с сопением, снова попытался подмять под себя священника. И уже вздохнул было с облегчением, но не тут-то было: семя преждевременно выплеснулось на пол, пенис вновь обмяк, и тогда юноша в отчаянии схватился за голову.
   Священник закончил молиться и, поднявшись, сказал:
   – Ничего страшного, со всеми случается! Давай договоримся, что никто не узнает о том конфузе, что с тобой сейчас произошел. Но и ты должен подтвердить, что обряд «посвящения» я прошел. Ты согласен?
   Молодой человек молча и согласно закивал головой.
   – Вот и хорошо! – сказал священник, а вдобавок еще и благословил его.
   И они, распаренные, один от волнения и истовой молитвы, а другой от собственного бессилия, вместе вышли в общий зал, где отцу Феодору под аплодисменты тут же надели на голову белый капюшон.
   А потому, братья, никогда не спешите судить, да не судимы будете.
   Вот, казалось бы, и вся история, что произошла с отцом Феодором и его собратом во Христе архиепископом Ростиславом.

   P. S. Для тех, кому не безразлична таки последующая судьба отца Феодора, могу сказать, что вскоре он сам, по своему собственному желанию, покинул столичный приход и вместе со всей семьей уехал куда-то далеко-далеко, на край земли, туда, где на берегу северного моря рыбаки своими руками построили деревянный храм.
   Он поехал, чтобы рассказать им о Боге, который есть Любовь!
   Помолитесь за него. И за тех, кто рядом с вами! И вместе со мной, грешным, преклоните колени для покаяния!
   Пока еще можно!
   Пока еще не поздно!
   Он все поймет и простит.
   И я в это верю!

СУД БОЖИЙ

   Рассказ
   Весеннее солнце в то раннее мартовское утро 1980 года заставило выползти из своей квартиры персональную пенсионерку союзного значения – Дару Ильиничну Сухорукову. В последнее время она уже редко могла позволить себе прогулки и теперь лишь сидела на лавочке в сквере, благо что тот был расположен прямо напротив ее дома.
   А с противоположной стороны этого же сквера, с раннего же утра работала булочная, и запах свежего хлеба… Да, вы все правильно поняли… Удивительный запах еще того хлеба щекотал ноздри, навевая воспоминания…
   Она попала в деревню в возрасте трех лет после того, как пьяной толпе, что устроила погром в одном небольшом южном городе, подвернулись под руку несвоевременно вернувшиеся из губернского града ее родители – корчмарь Илья Иосифович с супругой Софьей Давидовной. Отец умер сразу же, от первого удара дрына по голове, а истерзанная и помятая толпой «маман», не приходя в сознание, – уже в больнице.
   Девочка, во время погрома спрятанная сердобольной соседкой, своих родителей более никогда не видела. Показывать ей их, уже лежавших в гробах, не стали, опасаясь за психику ребенка.
   Не прошло и недели, как девочку, нечаянно ставшую сиротой, приютили в доме вдовствующей помещицы Сухоруковой. Своих детей ей Бог не дал, а потому она с радостью приняла Дару, видя в этом некое предзнаменование и чуть ли не Дар Небесный…
   Первым делом девочку окрестили в православной вере, чуть изменив ее имя. Так Дара стала Дарьей (с перс. «побеждающей»), о чем в церковных книгах была сделана соответствующая запись.
   Но в доме помещицы ее так и продолжали называть – наша Дарочка… Годы пролетели незаметно. И в пятнадцать лет ее уже выдали замуж. Можно было бы и не спешить, но старый батюшка уже дышал на ладан, а его сын до сих пор был не женат. Вот так Дара (Дарья) стала поповской женой. Молодой батюшка Ипполит вместе с юной девой получил и приход своего отца, что отошел в мир иной через месяц после женитьбы сына.
   А на дворе уже был 1917 год…

   Как священник Ипполит был образцовым. Вереница страждущих потянулась в те места, когда молва разнесла весть, что по молитвам молодого батюшки Господь действительно исцеляет недужных.
   Однако как муж он более напоминал Даре большого и наивного ребенка, относящегося к жене более как к сестре. Да и здоровьем он не вышел, если говорить честно. То есть по мужской линии он был никаким. Но все это Дара узнала лишь через год после своего замужества. А до той поры считала, что в их семейных отношениях все было благополучно…
   Что же, спросите вы меня, случилось через год?
   Через год в жаркий августовский полдень встретился ей, гулявшей по берегу реки, молодой революционер, назвавшийся Яков Сумасбродов. Точнее говоря, она застала его в тот самый момент, когда он полностью обнаженным вышел после купания из воды и неожиданно предстал перед молодой девушкой в своем, так сказать, первозданном виде, что просто привело Дарочку в некий столбняк, чем, естественно, с превеликим удовольствием и воспользовался революционер. С этого самого дня Дарочка только и мечтала о новой встрече с тем самым юношей. С мыслями о нем она засыпала, с мыслями о нем и просыпалась…
   И в своем любовном томлении она не заметила, как по стране прошелестела Февральская революция, а вслед за ней, словно снежный буран, надвигалась уже Октябрьская…
   Помещица Сухорукова, уезжая в Париж, хотела забрать с собой и Дару, но та вдруг заупрямилась. Старушка уехала, а Дара почти каждый день гуляла по берегу реки в ожидании полюбившегося ей юноши с курчавыми волосами.
   Через месяц толпа крестьян до основания порушила помещичью усадьбу. Главарь этих погромов – беспортошный Федька Клыков, неся домой барское барахлишко, наткнулся на берегу все той же реки на нашу Дару. И хотя он знал, что она была попадьей, все ж таки с превеликим удовольствием задрал ей на голову юбку и вонзился в нее, словно голодный кобель.
   Когда Дара под вечер вернулась домой, то застала своего мужа в постели и тяжело больным. Вряд ли она догадывалась тогда, что грех прелюбодеяния, что она совершала как наяву, так и в своих ночных помыслах, отразится на здоровье ее мужа. Первые три дня она исправно сидела рядом с ним, обтирая жар и поя его лечебными отварами, а потом не выдержала и в полночь уже сама побежала искать Федьку Клыкова…
   Так и жила почти год на две семьи. Утром и днем с попом, а по ночам с новым председателем колхоза, помогая безграмотному Федору в составлении списков сочувствующих старой власти, куда первым сама же и внесла своего законного и Богом венчанного мужа – батюшку Ипполита.

   Приехавшие в село красноармейцы больного, метущегося в жару попа не взяли, так как боялись сами заразиться. И тогда Дара, устав ждать его смерти, ранним утром запрягла телегу, положила на нее своего мужа и повезла на дальнее болото. Там и утопила в болотной жиже, придержав тело под водой с помощью длинной коряги.
   Но недолго длилось ее счастье с Федькой. Буквально через неделю его насмерть подстрелили на лесной дороге, когда он возвращался из губернского центра.
   И тогда уже не Дара, а Дарья возглавила и колхоз, и образованную при нем партийную ячейку.
   Какое-то время, погрузившись с головой в работу, она не чувствовала потребности в мужском начале. Но по весне…
   Под предлогом заседания первичной парторганизации она стала вызывать деревенских парней как бы на отчет… Когда те приходили, то, как правило, все молодые коммунисты были уже изрядно выпивши. Пришедший получал свой стакан самогона, а потом начиналось то, что называется свальным грехом. Подробности этого мерзкого действа мы описывать не станем по вполне понятным причинам.
   Сама же Дарья вскоре приглянулась начальнику губернского ЧК и была вытребована им для работы к нему. Тут-то все и произошло.
   Дарья влюбилась без памяти. Нет, не в своего начальника, а в арестованного им молодого монаха… «Ангела», как называла его Дарья, что нечаянно заплутал на необозримых просторах России и опалил свои крылышки в горниле братоубийственной Гражданской войны. А потому и попал в цепкие щупальцы репрессивного аппарата, коим и являлась тогда ЧК…
   Увидев его однажды полуобнаженным в комнате для допроса, она столь сильно возжелала его, что уподобилась Саломее, попытавшейся некогда соблазнить Святого Иоанна Крестителя…
   И тогда Ангел познал, что есть ад и на земле. Дарья почти каждую ночь приходила к нему в камеру. Она требовала, чтобы арестованного привязывали к кровати за руки и за ноги… а потом начинала искушать его, обнажаясь сама и разрывая на нем и без того ветхое облачение…
   Но Ангел, исповедуя Господа, каждый раз оставался для нее недоступен. Он лишь закрывал глаза и вдруг словно превращался в некую мраморную статую, оживить которую Дарье так никогда и не удалось.
   И тогда она возненавидела Ангела.

   Через несколько дней в здании ЧК был вечер, посвященный третьей годовщине Октябрьской революции. Когда именитые гости разъехались и остались лишь приближенные и уже изрядно подвыпившие «товарищи по партии», Дарья-Дара стала исполнять танец… в ходе которого почти полностью обнажилась перед своим непосредственным начальником…
   Тот пошел красными пятнами и, с трудом сдерживая животный инстинкт, пообещал Дарье выполнить любое ее желание… в знак благодарности за доставленное ему удовольствие.
   И Дарья, подобно Саломее, потребовала, чтобы и ей принесли… голову Ангела.
   Посланные гонцы привезли в здание ЧК заспанного мясника. Тот кое-как справился с поставленной перед ним задачею…
   И вот на серебряном, реквизированном у кого-то подносе ей принесли голову того, кто любил Бога более всего на свете.
   Там же, в общей зале, на полу и при всех, глядя в застывшие глаза Ангела, Дарья отдавалась начальнику ЧК, представляя, что отдается ему…

   Прошли годы, Дарья уже несколько лет как работала в Москве, в аппарате НКВД, куда ее перевели вслед за мужем, тем самым начальником областного ЧК. После войны она со своим аналитическим умом работала уже в КГБ, где удивляла всех умением разрабатывать сложные операции и разгадывать самые замысловатые комбинации, направленные против Советского Союза.
   Ее терпели, несмотря на вопиющую матерную лексику и любовь к молоденьким лейтенантам, которых она под всяким предлогом затаскивала в свою служебную квартиру и там насиловала их в таких непристойных формах, что один из них даже застрелился, вспомнив поутру, что вытворяла с ним ночью похотливая старуха.
   И вот теперь, будучи персональной пенсионерской, она грела свои косточки под теплыми лучами весеннего солнца.
   Все, кто хоть что-то знал или помнил что-либо о ее лихой молодости, уже давно были погребены под землей.
   Дара Ильинична и сама стала забывать какие-то страницы из своей биографии. И надеялась при этом, что и Господь уже давно забыл грехи ее жизни.
   Она уже собралась вернуться домой, но вот запах… Этот упоительный запах свежих французских булочек… остановил ее, и она направилась к булочной, что была через дорогу.
   Каково же было ее негодование, когда она увидела, что снежный вал неубранного снега мешает ей перейти на противоположную сторону!
   – Позвоню в ЖЭК, как только доберусь домой, – тут же решила она и выматерилась так, что спокойно летавшие голуби вдруг изменили направление полета и резко взмыли в небо.
   И персональная пенсионерка стала взбираться на снежную кручу.
   Но тут ее ботинок углубился в снег. Она, невольно заваливаясь на бок, попыталась было опереться рукой, но рыхлый снег провалился под ней, и тогда она кубарем скатилась прямо под колеса предупреждающего своим трезвоном об опасности проходившего мимо трамвая.
   Навстречу потоку машин просыпающегося от зимней спячки города покатилась голова еще одной Саломеи…
   А православный люд спешил в это воскресное утро в храмы стольного града, где совершалась память «Обретения главы св. Иоанна Предтечи»…

ПИСЬМО ДЛЯ МАМЫ

   Рассказ
   В то утро Дмитрий проснулся рано. Он долго лежал на кровати, всматриваясь в потолок.
   Тонкие трещинки, словно паутина, разбегались от старого абажура в разные стороны и теперь все более и более напоминали ему его же израненные и исколотые вены, готовые вот-вот прохудиться и залить всю комнату кровью, отравленной наркотиком.
   А отвалившаяся местами потолочная побелка вдобавок обнажила еще и грязные протечки с верхнего этажа, что более напоминали сегодня мертвую кожу его давно уже шелушившегося лица и выдавали проступающие очаги неких, очевидно, когда-то приобретенных и порядком запущенных болезней.
   Наконец юноша поднялся и медленно побрел в ванную комнату, где долго нежился под душем, сжавшись в комок и более напоминая мраморного сфинкса, застывшего под струями холодного осеннего дождя. Насчет сфинкса я, конечно же, немного загнул, но уж больно красивым показалось мне такое сравнение. Юноша же, как и все его нынешнее поколение, был высок, но при этом чересчур уж субтилен, с красивыми, но тонкими длинными и ломающимися руками, что лежали на его угловатых плечах. Мне даже показалось, что он плачет, но утверждать не берусь, так как его лицо было залито струящейся водой.
   Видели бы вы, как тщательно он одевался, как предварительно аккуратно выглаживал рубашку и брюки, в которых когда-то бодро вышагивал на выпускном вечере, радуя маму и довольных собой учителей… Его считали чрезвычайно одаренным и способным к учению подростком. Ему сулили прекрасные перспективы, и он действительно без труда и знакомств сдал экзамены и был принят в один из самых престижных вузов столицы. Он проучился три года, сдавая каждый экзамен на отлично, и вдруг, неожиданно для всех, вернулся в свой родной провинциальный городок.
   Вернулся, чтобы умереть. Но об этом я узнал из его предсмертного письма:

   «Последний раз, если ты помнишь, мы пытались побеседовать с тобой по душам три дня назад. Разговор не получился. Был только крик, а утром следующего дня ты как ни в чем не бывало ушла в храм, и более я тебя уже не видел. Может быть, это и хорошо.
   Говорят, что большое видится на расстоянии. А потому я и решил, что пора, что настало то время, когда нам нужно резко расстаться, чтобы увидеть это самое большое, если оно, конечно, есть, которое только и видится на расстоянии. И если душа вечная и бессмертная, то мы еще непременно с тобой встретимся…
   Мне почему-то думается, что когда ты вернешься домой и увидишь это мое письмо, то удивишься не тому, что я решился вдруг насовсем уйти из жизни, а потому, что впервые за все эти годы моя кровать вдруг окажется аккуратно застеленной, носки не будут валяться по полу и столик, на котором стоит мой компьютер, будет приведен в божеский вид. Вот, пожалуй, и все, что я смог сделать для тебя, как некое утешение на прощание.
   А теперь о грустном. Я понимаю, что самоубийство или суицид, как его научно обозначают, есть дело богопротивное. Мне же думается, что вся моя жизнь с некоторой поры уже стала Ему противной. Да и не только моя, однако же не берусь никого судить более. Разобраться бы с самим собой. И если принять во внимание, что данный мой поступок идет вразрез в Божественным промыслом, то попытаюсь и объяснить его с позиции православного человека.
   Что тебя так удивило? То, что я назвал себя православным?
   Для начала скажу, что все эти годы (более семи лет) я самым внимательным образом вычитывал Библию. Ты об этом, естественно, ничего не ведала. Как не знала и того, что я совсем недавно окрестился в Православной вере по той лишь причине, что очень обидно было за Бога, Которого ни во что не ставил народ иудейский. Ты также не заметила и скромного латунного крестика, что я ношу на своей груди.
   Но в Православии очень скоро я столкнулся с таким же Его (Бога) непониманием.
   Эти «божьи одуванчики», плотною толпой стоящие при храмовых дверях, дабы никого «не пущать» без юбок и платков, на самом деле набрасываются на каждого вновь вошедшего в храм по той лишь причине, что видят в них людей, посягающих на их право полного и безраздельного господствования, сиречь обладания некоей храмовой святостью и Божественной благодатью. И поверь мне, они готовы растерзать всякого, кто пусть даже нечаянно, наивно и доверчиво только лишь попытается прикоснуться к сему Божественному дару.
   Ты только внимательно посмотри на их лица… Где священный трепет, кротость и любовь, коими врачуются недуги и людская греховность? Столько времени (лет) быть в «святая святых», «близ и при дверях» и все оставаться с такими вот сумеречными, словно бы околдованными и омороченными ликами?
   И поверь мне, если в первые дни после крещения я готов был броситься на грудь и расцеловать от радости каждого встретившегося мне христианина… то сейчас я понял, что являть себя истинно верующим опасно и даже смертельно опасно в первую очередь именно со стороны… православных, способных затоптать любое неординарное проявление любви в Творцу.
   Я часто задавался простым вопросом: откуда в нашем народе такая доверительная любовь к сказкам и притчам? Не потому ли, что и Христос общался с народом на сокровенном языке притч. Ибо всякое богословское и даже философское размышление о Слове Божьем, рациональность их выводов и логизм более напоминают мне искусственное конструирование и соревновательность в изящной словесности, не способной, как мне думается, выразить глубинное прозрение и осмысление Творца, не способные разбудить простой народ от сна и научить его просто Любить, как это происходит через принятие пробудившимися человеческими сердцами образных сказаний, воплощенных в поэзии и, конечно же, в сказках.
   Помнишь, как мы ездили в Москву в самом начале 1990-х годов? Кто бы мог подумать тогда, что в России, в центре Москвы на народные пожертвования, на волне подъема веры и патриотического осознания своего места в современной истории родного Отечества начнут строить храм Христа Спасителя как форпост Православной веры, что вокруг него соберутся лучшие умы, те, кто являл собой образцы совести, чести и нравственности в стране, которая сдавала свои позиции, подменяя «духовность» сладострастным «душком». И поверь на слово, думается мне, что если бы мы не построили тогда этого «храма», если бы нас не объединил соборный дух великой стройки, если бы мы не поверили тогда в свои силы, то страну, ее историю, культуру и народ уже давно бы похоронили под плевелами дикого и варварского неоязычества.
   Вместе с тем сегодняшние же храмы все более напоминают мне позолоченные клетки, в которых священство пытается запереть живого Бога – Христа, дабы иметь возможность показывать Его простакам… за деньги.
   Мне думается, что Бог давно покинул наши храмы. А вместо Его Божественной Сущности и Любви остались лишь набор догм и запыленный временем ритуал… а посему, если священники берут и даже требуют денег, то о них можно сказать лишь как о «мертвых, что погребают своих мертвецов», как бы мне ни больно было это произносить, а тебе – слышать.
   Я никого не осуждаю. Это лишь сумбур слов и помыслов, произнесенных вслух пред нашим с тобой расставанием.

   Ты часто упрекала меня, спрашивая: что я возомнил о себе? Отвечу. Я, вероятно, сродни тому зерну, что было брошено при дороге…
   Не воспитанный в любви и страхе Божьем, как мог я вообще кого-либо любить и чего-либо бояться?..
   Не орошаемый слезами твоей любви, как мог прорасти во мне божественный росток, предназначение которого в любви к Творцу и ближнему своему?
   Не слыша твоих ночных молитв, как мог я научиться молиться?
   Ты как-то сказала, что душа каждого ребенка сродни школьной промокашке, он впитывает в себя все, что видит и слышит в этом мире.
   Промокашка моей души, к сожалению, не сохранила слов твоих молитв, на ней лишь панический крик растерянного человека, твой крик, мама.
   Примерно так или нечто подобное может сказать, пожалуй, все наше поколение. В нас не выпестовали заложенных Творцом ростков христианской любви, а оттого мы более похожи на сомнамбул, этакие самовлюбленные, самодовольные, но мертвые, не способные чувствовать, что где-то рядом есть тот, кому нужно наше тепло и наша любовь. Мы, кроме себя, никого не любим, мы этого слова даже не понимаем, мы способны только спариваться, причем скотским же образом. Это грубо, мама, зато это правда.
   Наверное, лишь сейчас я понял, что любить – это не значит вожделенно смотреть друг на друга.
   Любить – это значит смотреть в одну сторону.
   Думаю, что в сторону Творца!
   Наверное, мы бы могли еще помочь друг другу, для начала просто взявшись за руки и попытаться услышать, как в унисон бьются наши родственные сердца… Поверь, я не хочу жить так, как жила ты. Страх, который сидит в тебе по сей день, страх перед завтрашним днем, перед тем, что скажут и что подумают о тебе твои коллеги по работе, твое начальство, соседки по квартире, наконец…
   Почему мы боимся того, что они о нас подумают и что они о нас скажут? Бояться надо только Бога. Ему служить, достойно неся свой крест. Но Его место в наших сердцах давно занял другой божок – деньги. Вот что занимает наши помыслы с утра и до вечера. Где их взять и на что их потратить… Разве же это не так? Вот, пожалуй, и все, что я хотел тебе сказать на прощание.
   Попробуй жить, а я выбираю более легкий способ. Да, это проявление моей слабости и даже трусости. Согласен! Если бы только был жив отец… Возможно, что я не позволил бы себе так подло поступить по отношению к Богу, к нему и к тебе».
   Дмитрий закончил писать письмо.
   Все таблетки, которые были заранее приготовлены для этого случая, уже лежали на столике, что стоял рядом с его кроватью. Пригоршней запихнув их в рот, он лег на кровать и стал ждать смерти, закрыв глаза, чтобы трещинки потолка, как воспоминания наделанных в жизни глупостей, не отвлекали от главного.
   Вскоре он увидел Ангела, чьи горячие слезы орошали его лицо. Этим Ангелом оказалась его Мама.
   Он не умер по той лишь причине, что наша фармацевтика научилась ловко подделывать лекарства… от которых если и нельзя вылечиться, то нельзя, как оказалось, и умереть.
   Слава Богу, могу лишь сказать я.

СТАРИК И ЕГО КВАРТИРАНТ

   Рассказ
   Старик подъехал к берегу реки, когда начинало светать. Он вышел из машины и какое-то время стоял на берегу, наблюдая, как мощный поток, до этого момента из-за плотной пелены тумана невидимый, каждым своим негромким всплеском, словно бы играючи, цеплял нить очередного воздушного всполоха, что из любопытства или озорства стелился над самой водой и увлекал вслед за собой. А тот, уже, в свою очередь, подобно бабушкиному клубку из нашего детства, буквально на глазах старика начинал медленно таять, открывая на поверхности речной глади очередные бирюзовые промоины.
   И вот первый луч солнца, выглянувшего из-за леса, выстланного по горизонту, словно спицей, бережно пронзил нежную тряпицу тумана… затем второй, третий и последующие лучи, уже смелее рассекали его длинными и прямыми золотистыми нитями, уходящими под воду, высвечивая дно и оказавшихся в этих лучах света пробудившихся речных обитателей…
   И вдруг рядом, буквально в пяти метрах от того места, где стоял старик, раздался мощный шлепок по воде.
   – Знать, жива еще старая знакомая, – с неким облегчением подумал старик, – и теперь, таким вот образом обозначая себя, шлет вызов, предлагая мне снова потягаться с ней в хитрости и сноровке…

   Рассказ о том, почему и как так получились, что в свои семьдесят лет герой нашего изложения остался без жены и детей, что называется, совершенно одним на всем белом свете, оставим для вашего богатого воображения. Я предполагаю, что любая выпестованная и обозначенная мной ситуация поставит вас перед необходимостью выбора и даже некоего суждения о самом старике, а моя боль невольно заставит и вас отнестись к нему с пониманием и сочувствием, а мне бы этого очень не хотелось.
   Я хочу, чтобы вы все домыслили и решали сами…
   А посему продолжим эту, прямо скажем, прелюбопытнейшую историю, которая произошла в наши дни.

   Какой уж раз практически в одно и то же время старик приезжал на это место, к этой реке. В течение последних лет не иначе как пудовой щуке удавалось снимать наживку и всегда уходить невредимой. Трижды она попадалась на его донные удочки, но и освобождалась, играючи обрывая после тяжелого поединка леску. Ладно бы просто леску, а то ведь металлический поводок…
   Старик ради этого поединка и ждал теперь каждую новую весну, надеясь тогда и нынче дожить и доказать хозяйке сей реки, что человек был, есть и будет оставаться господином этой земли, ее недр и вод…
   Правда, на этом же месте, почитай ровно десять лет назад у него была еще одна, как говорится, нечаянная встреча… Она-то, кроме поединка со щукой, и определила весь ход и характер его жизни на все последующие годы. И вот об этом-то я вам сегодня и собираюсь рассказать…
   В тот день, с утра проверив донки и вытащив великолепного леща да пару крупных окуней, старик, благо солнышко уже припекало, предался своей забаве. Он брал двухметровый кусок крепкой нити, намотанной на оструганную деревянную рогатульку, с крючком, на который насаживал предварительно вымоченную горошину, и ложился в траву прямо на берегу. Высокая трава полностью его скрывала не только от крупной рыбы, которая очень чувствительна к любому изменению рельефа знакомого берега, но и от проходящего мимо человека.
   Еще влажная трава приятно охолодила грудь, а солнышко, словно соревнуясь, игриво пощипывало спину.
   Старик благоговейно замирал в эти минуты, вглядываясь в чистую воду и созерцая красоту подводного мира мелководья.
   Он видел, как к его приманке-горошинке устремилась речная мелочь, но, лишь поиграв с ней, поплыла в поисках дара, который могла бы осилить.
   Далее, подобно светской даме, мимо горошинки проплыла средняя плотвичка со стайкой своих красноперых воздыхателей.
   Так прошел час… и в тот самый момент, когда показался крупный лещ, уже направляющийся к наживке, кто-то с диким криком сиганул с обрыва в воду, естественно, спугнув рыбу.
   Старик медленно поднял глаза и увидел перед собой обнаженного молодого юношу, который уже выплыл с глубины и теперь, выйдя на мелководье и нагнувшись к самой воде, созерцал, подобно старику, живность, по всей видимости, пескарей, что не иначе как пощипывали его пальцы…
   Волосы у юноши были выгоревшими и спускались на спину, фигурка точеная, но излишне утонченная, свойственная современной молодежи, ломкие и красивые руки дополняли портрет…
   Но вот он оторвал от воды глаза, и старик увидел его лицо…
   Если бы он был художником, то тотчас бы попросил юношу замереть, застыть, сохранить и это положение, и этот взгляд… но старик был писателем, который интуитивно уже проникся интересом к этому нечаянно появившемуся здесь, за десяток километров от жилья, юноше, стоявшему теперь перед ним в чем мать родила…
   Оставалось теперь подняться и, как интеллигентному человеку, представиться…
   А теперь поймите юношу и его состояние, когда буквально напротив тебя из густой травы вдруг начинает подниматься нечто бородатое и человекообразное…
   – Ты что, подсматриваешь за мной? – несколько испуганно спросил он старика.
   – Нечаянно… – пробормотал тот, – видите ли, я ловлю здесь рыбу…
   – В траве? Первый раз про такое слышу… – и тут у юноши, что немного успокоился, в улыбке дрогнули губы.
   – В траве… я лежал, чтобы меня не было видно… – отозвался старик, увидев еще и изумительную улыбку незнакомца.
   – Дрочил поди?..
   – Молодой человек, я бы хотел для начала представиться… – продолжил старик, уже снимая шляпу.
   – Ну ни хрена себе… какие мы здесь все воспитанные… – ответил он и, сделав несколько шагов к берегу, протянул старику свою руку, как бы прося помочь ему выйти на берег.
   Старик в ответ протянул свою.
   И юноша вдруг почувствовал необычную крепость этих жилистых руках.
   – Дима! – негромко вымолвил он и лишь после этого поднял голову, чтобы получше разглядеть лицо рыбака.
   – Сергий… – ответил старик.
   Сей старик не был ни худым, ни изнеможенным, какими они изображаются в книгах или какими Дима привык видеть людей, зарабатывающих себе на скудное пропитание или просто побирающихся.
   Его затылок прикрывали ниспадающие светлые волосы, подобные тем, которые были и у юноши, только они были густо прорежены еще и благородной сединой, которая сейчас отраженно блестела в солнечных лучах.
   И лицо рыбака, ранее и в траве чуть было не испугавшее юношу, оказалось без привычных шрамов и морщин, свойственных деревенским жителям, а милым и даже чрезвычайно благообразным с аккуратной бородкой и красивыми усами.
   Потом старик угостил юношу пивом и, пока им жарили пойманного окуня, кормил Дмитрия сосисками в тесте, что было в меню придорожного кафе.
   Они сидели на террасе, облепленной мухами, так как хозяйка, вычистив рыбу, забыла убрать со стола требуху.
   Западный ветер в придачу к тому же погнал запахи выложенного на поле, очевидно, что уже под зиму свежего коровьего навоза.
   Тракторист, вываливший навоз, сидел за соседним столиком и также пил пиво… скорее всего, что и навоз тот он привез буфетчице за это самое пиво…
   – Далековато же забросила тебя судьбинушка… – сказал старик, словно бы разговаривая уже сам с собой. Он уже понял, что Дмитрий не имеет угла, что за несколько лет его основательно помотало по городам и весям, что не иначе как промыслом Божьим они сумели встретиться за десяток километров от человеческого жилья, в лесу на берегу реки.
   – Я хочу устроиться на работу и сразу же сниму себе квартиру…
   – А что же ты делать-то умеешь? – снова спросил юношу старик.
   – Я – дизайнер… Хороший дизайнер.
   – Интерьера, одежды, мебели…
   – Человеческих отношений… – спокойно ответил Дмитрий и посмотрел на реакцию нового знакомого.
   Старик выдержал паузу и ответил:
   – Это достойное дело…
   И через три часа он открыл дверь своей квартиры, чтобы впустить туда не иначе как Богом данного квартиранта…
   Юноша, подобно тому коту, что первым впускают в новую квартиру, шел по мягкому ковру по какому-то одному только ему известному пути, то возвращаясь назад, то буквально шаг в шаг повторяя ранний рисунок освоения нового пространства, в котором ему нечаянно предлагали жить в ближайшее время.
   Старик не двигался, стоял молча, наблюдая и как бы благословляя его выбор.
   Должен сразу сказать, что в квартире было шесть комнат: гостиная, столовая, кабинет, две спальни и гостевая…
   Дмитрий, уж не ведаю каким образом, действительно, как мудрый кот, что-то, очевидно, почувствовав, остановился напротив бывшей спальни внука…
   Старик молча кивнул головой, давая понять юноше, что одобряет его выбор, что эта комната на какое-то время действительно может стать его.
   Почему старик так поступил, право же, не ведаю. Даже внешне Дмитрий и его погибший внук не имели ничего общего… К тому же внук был лет на десять старше гостя.
   Не думаю, что старик искал и некоего утешения на старости лет… Разве если только этим поступком по отношению к совершенно чужому и незнакомому человеку он пытался сейчас додать то, что не сделал некогда по отношению к собственному сыну, а затем и внуку… на которых, как и у каждого из нас, часто не хватает времени…
   – Полотенце, белье… в шкафу… ванную комнату найдешь сам… Через полчаса я жду тебя к чаю…
   И старик ушел, а Дмитрий открыл дверь спальни… и вошел.
   – Не может быть! – вдруг вырвалось у юноши из груди. – За что, Господи…
   Я и сам, если бы кто мне это рассказал, никогда бы не поверил, что в центре Москвы, в совершенно незнакомом доме нечаянно окажется в квартире того, кого любил все эти последние годы…
   Внук этого старика… был тем самым молодым мужчиной, который некогда вошел в его жизнь и растворился в ней…
   Не может быть…
   Но вот же, это его фотография на столе… А это, выходит, его кровать и чуть смятая подушка… оставляющая ощущение того, что он только что встал и вышел… она еще теплая, или ему все это просто кажется… Но вот же… все, все пронизано им, пахнет им… даже пропитано его любимыми духами, что всегда вызывало ощущение, до поры невостребованной, но напоминающей о себе весне их встречи… этот аромат и сейчас напомнил запах опьяненных любовью лесных фей, способных взмахом одних только ресниц своих глаз рубить головы с молодецких плеч…
   – За что, Господи, ты посылаешь мне это новое испытание? – снова вымолвил он.
   А когда старик пригласил его на чай и он вошел в столовую, то чуть было не упал, ноги стали подкашиваться… на камине стояли фотографии, очевидно, всех членов семьи, включая и внука старика… и все были в траурных рамках…
   – Не может быть… – лишь подумал он, как почувствовал, что начинает терять сознание.
   Старик заметил некое изменение в лице гостя.
   – Мне бы на воздух, – начал Дмитрий, – ненадолго…
   Дмитрий пришел через три дня… поникший, с подбитым глазом…
   Где он был все это время? Что делал? Не ведаю!
   Но, лишь успев переступить порог, он медленно осел на пол…
   Старик с трудом раздел и затащил его в ванную…
   Контрастный душ… а затем теплая ванна сделали свое дело.
   Дмитрий открыл глаза.
   Юноша огляделся, увидев старика, улыбнулся…
   – Старик… – еле начали выводить его разбитые губы, – давай купим 100 граммов кокаина и разделим его пополам, а? Не хочешь кокаина… Тогда посиди рядом и почитай мне Набокова… Или давай пустим воду и затопим все эти чертовы квадратные метры твоего… одиночества. А лучше затопим всю планету… и сами станем морем. Или рыбами… Ты кем будешь? Или давай пошлем на хер планету… а может, поговорим о ноябре… представим, что он уже не с нами…
   И тут он повернул голову в сторону старика.
   – Старче, – тихо повторил он, – возьми меня за руку. Он выпростал из воды отогретую, но все еще хладно-мраморную, грациозно выточенную великим мастером природы руку. И расскажи мне о горизонте и о том, что за ним… ты же все знаешь. Или давай возьмем билеты в город, которого нет ни на одной карте мира… бросим твою машину и будем ждать свое счастье на вокзале, а не в роскошных залах ресторанов… будем с тобой любить кончиками пальцев и курить в тамбуре, прислоняться к вагонным стеклам, чтобы дотронуться до капель дождя, что с другой стороны…
   Ванна наполнилась. Старик подвернул вентиль. Шум воды стих… И в этой тишине снова прозвучал голос юноши.
   – Старик, давай хотеть быть вместе… Что ты на меня так смотришь?.. Я говорю не про любовь… Любовь – единственное запрограммированное разочарование, единственное предсказуемое несчастье, которого хочется еще… Давай просто хотеть… быть вместе… Да забудь ты о сексе. Давай представим, что его нет…
   – Секса нет или любви? – переспросил старик.
   – Ничего нет! – ответил Дмитрий, и сам же звонко рассмеялся. Какой чистый и звонкий был этот голос, голос милого, нежного и трепетного создания, который всего-то лишь хотел, чтобы его кто-то полюбил. Его, его вечную и красивую душу, а не стройное и молодое тело.
   – А лучше давай просто купим таблетки от осени и памяти. Давай представим, что и нас нет… Давай нас не будет, пожалуйста… давай, а?
   – Я сейчас вернусь, – сказал старик и вышел из ванной комнаты… а когда вернулся с большим махровым полотенцем, то увидел, как юноша плачет. Хотя это просто могла быть вода, которой он омывал свое лицо.
   Он помог ему встать, омыл чистой водой и, обернув полотенцем, словно родного сына, принял на руки и бережно отнес это хрупкое тело в спальню.
   Юноша мгновенно заснул, лишь только голова коснулась подушки, взбитой руками старика… И лежал тихо, посапывая.
   И старик увидел в этом спокойном умиротворении радость и смысл самой Жизни.
   Еще три дня он варил Дмитрию бульон… поил с ложки…
   За все это время никто из них не проронил ни слова…
   Старик, не ведая истинных причин, корил себя: как он мог допустить, что юноша ушел, не предупредив, не зная города, людей, которые его населяли?
   Он уже давно ненавидел свой Город. Его сплющенные улицы, полные колдобин, напоминали саму жизнь: столь же неровную, непредсказуемую, когда не знаешь, что ждет тебя за очередным поворотом.
   Ранее каждая площадь имела свои отличия: начиная от строений до уютных магазинчиков, каждый из которых имел свой обаятельный образ и лишь ему присущую продукцию… Сейчас все магазины стали на одно лицо, а вся продукция дублировалась сотней тысяч торговых точек, которые задались целью сделать и всех жителей одной пестрой незапоминающейся и незамысловатой массой, этаким неряшливым мазком скверной моды, забывшей о традициях национальной одежды…
   Но это дублирование свидетельствовало еще и о том, что перевелись русские купцы, способные выехать за три моря, чтобы привезти любимой дочке нечто желанное и сказочное, одной ей присущее…
   А те челноки, что и спешат в ближнее зарубежье, озабочены лишь разницей суммы денег, потраченных на покупку и полученных при реализации…
   Но если не брать во внимание челноков, то по большому счету это говорит о том, что вся торговля сконцентрирована в руках нескольких конкретных людей. И у этих людей, очевидно, никогда не возникало даже понятия о красоте, они о ее существовании даже не догадываются. Ну, не были воспитаны они на красоте…
   Или выстроенные для них же офисы… эти уродцы-башни, заполонившие сегодня город и надменно возвысившиеся над изумительными творениями зодчих Древней Руси…
   Все эти новоделы – лишь подобие тех башен востока, равно как и запада, которые обладали способностью на твоих глазах, возноситься в небо, забирая тебя с собой и охраняя твой покой.
   Схватывая, а точнее говоря, копируя сворованный внешний рисунок, архитекторы забывали об особенностях нашего климата, где холод традиционно господствовал, о необходимости наполнения такого рода строений специфическими особенностями жизни, а также национальным орнаментом, называемым издревле оберегом, способным защищать уже само строение, а главное, тех, кто собирался жить в них… хотя бы от чужого взгляда… А уж о людях, заполонивших столицу, подобно тараканам всех мастей, и говорить ему просто не хотелось…
   Однако же вернемся к нашему гостю.
   Старик стал каждый день под вечер приходить в его комнату, садиться в кресло и, раскрыв Библию, читать…
   Иногда Дмитрий открывал глаза и, видя, что старик рядом, снова погружался в себя.
   Один молча и про себя читал, а другой так же сосредоточенно слушал и искал ответы на поставленные себе же вопросы…
   И вот в какой-то момент старик увидел слезы, что покатились ручьем из глаз юноши… и Дмитрий вдруг начал говорить, а по сути, исповедоваться совершенно незнакомому человеку, всего-то лишь давшему ему приют…
   – Знаешь, старик, у меня с детства было ощущение, что я умею летать… но лучше обо всем по порядку… какие-то, правда, размытые они, эти обрывки моих воспоминаний… они вплетаются в некий хоровод… вот детский сад, а вот рыжеволосый маленький мальчик. Он берет меня за руку под одеялом во время тихого часа… Собирание цветов в саду моей бабушки… мамины каблуки, застревающие в апрельской грязи… Немного дедушки… горящих камышей и имя Соня… Помню поездки со старшей сестрой на велосипеде… и то, как я потерялся в центре города… Жуть… И еще помню нежные любящие руки моего дяди, его суицид на фоне одиночества… который запал мне в память… А вот знакомый запах маминой подушки и ощущение шелковых лепестков из бабушкиного сада… Знал бы ты, старик, как я не любил ходить в детский сад, не любил этих детей… если бы ты знал… Вообще людей… мне проще было целыми днями бегать по улицам ловить бабочек… А потом были школа и встреча первой подруги, это была девочка… та, с которой можно делить все, ее странная улыбка… И наша классная руководительница. Вспоминается мое неумение писать диктанты – я почему-то писал не то, что мне диктовали, а то, о чем думал в тот момент…
   И в этот момент юноша, что-то вспомнив, улыбнулся.
   – Хорошо помню все, что связано в памяти с моей старшей сестрой и ее парнями… Ее кризисы, мамина паника, ее слезы… Моя тупость и неведение того, что происходит… Хорошо помню сирень, огромные кусты сирени, дикий виноград, наши последние поездки в Ашхабад, дедушка с его щетиной и смешной электробритвой… Там я увидел, как парень спрыгнул с многоэтажки возле меня… тот страх крови и мечты о кроликах… Сиамский кот, непонимание матери моей любви к животным… Отец, водящий ножом по моей спине… Его алкоголизм… Его новая жена, которая годится мне в бабки… Осознание своей принадлежности к громкой фамилии… И первый поцелуй… Одиночество и бессилие… Сексуальные домогательства со стороны моего учителя по физкультуре… попытка изнасилования… И как вызов всем – окраска мною своих волос, смена гардероба и друзей… Предательство подруги… Окончание школы… забытые фамилии одноклассников… Потом первая любовь… борьба… надежда, выбор, слезы, жалость… Ненависть, общественное признание, наркотики, ирисы… Разбитые вдребезги мечты… его свадьба… моя болезнь…

   Чуть позже, когда Дмитрий начал вставать и выходить в гостиную… из всего сказанного в тот день старик неожиданно попросил уточнить, о чьей свадьбе он говорил…
   – О свадьбе вашего внука… – тихо ответил гость.
   – Ты был знаком с моим внуком? – с удивлением спросил старик.
   – Да! И даже один раз познал, что такое вечность, сидя на подоконнике в центре Питера… в ожидании его…
   – Мой внук там действительно учился. А потом работал… Если можешь, то расскажи мне, как вы познакомились…
   – Не думаю, что этот рассказ доставит вам радость…
   – Меня уже ничем в этой жизни удивить нельзя… Мой внук тебе что-то задолжал, не расплатился за работу?
   – Не совсем так… хотя… Я увидел его фотографию совершенно случайно в Интернете в одной из соцсетей… и понял, что хочу быть с ним… Как-то неуловимо это прошло мимо меня или, точнее, просто вошло в меня. Ваш внук был очень интересным и сложным, но, как мне показалось, уже надломленным кем-то до меня человеком… И мне пришлось приложить массу усилий, чтобы как-то скрепить его дух… хотя бы собой, своей любовью и своим телом…
   Тут Дмитрий сделал паузу, так как руки старика обозначили явное волнение.
   – Может быть, мне не стоит вам всего этого рассказывать? – спросил он.
   – Раз уж начал, то говори все до конца… Я, конечно, кое о чем догадывался, но его мать и мой сын стояли насмерть… они и женили его в конце концов, но об этом чуть позже… я хотел бы выслушать твой рассказ…
   И Дмитрий продолжил.
   – Я вспоминаю, как мы первый раз встретились в Санкт-Петербурге. Он много смеялся, называл меня ребенком и заглядывал в глаза, потом пригласил в гости… А через две недели уже сам меня нашел, и мы снова встретились. Он долго о чем-то говорил, все убеждая меня, какой я чистый, светлый… а потом вдруг заплакал прямо в кафе и сказал, что он не заслуживает меня, и вдруг признался в том, что изменил мне с каким-то юношей. В тот день мне пришлось взять себя в руки и проявить должное самообладание. Я сказал, что это не важно, что если он действительно хочет, чтобы я был с ним рядом, то это можно пережить и простить. Хотя в ту ночь я так и не мог заснуть. Он сладко спал, а я сидел у него в изголовье и плакал.
   – И что же случилось между вами далее? – спросил старик.
   – Наш роман был подобен цветку… Бутон которого наливался красками и распустился во всей своей красе. Я стал чаще ездить в Питер, он знакомил меня со своей жизнью. Я ценил это… Ведь он был моим первым мужчиной… Но измены, как я узнавал, так и не прекращались. А он каждый раз чуть ли не с мольбой смотрел мне в глаза и просил его простить…
   Старик встал из-за стола и подошел к буфету. Открыл дверцу и достал две пузатые рюмки. А из холодильника бутылку коньяка. Молча разлил по рюмкам… молча предложил выпить… Было такое ощущение, что они пили более за помин души его внука: молча… каждый думал о чем-то своем…
   Дмитрий поставил рюмку и продолжил свою исповедь.
   – И вот однажды… дожидаясь его с работы, я открыл ноутбук… случайно наткнулся там на его переписку с кем-то, где он просто смеялся надо мной, расписывая и хвалясь своими изменами… Поверьте, мне было очень больно. Я ему ничего об этом не сказал… ведь я много сил и даже средств положил, чтобы создать его… Да, я хотел, чтобы ваш сын был самым лучшим, самым красивым… Я работал над его походкой, его языком и дикцией занимались лучшие учителя, портные города выстраивались в очередь, чтобы получить от меня заказы на его одежду. И все было хорошо… вот только мое сердце разрывалось на части, а душа сгорала от его лжи… А вскоре он уже и не скрывал от меня своих увлечений… на меня градом посыпались ложь и упреки… И тогда я понял, что был для него просто таблеткой от его боли… Понимал и все равно все ему прощал…
   Старик снова налил коньяк в рюмки.
   – Это за тебя… – сказал он и выпил.
   – А что ты говорил про вечность, – снова спросил он Дмитрия, – где ты там сидел?
   Дмитрий выпил вслед за ним и перешел к заключительной части своей истории.
   – После того, как я все узнал… в общем, я хотел сказать ему все, что про него думаю… И вот мы назначили встречу… я сидел в центре Питера… ждал того, кто шутя сделал мне невыносимо больно… и вот он пришел… я смотрю на него, слышу, что он снова врет… и вместо слов упрека… просто улыбнулся. Не захотел, чтобы он догадывался о том, что я что-то про него знаю. И сразу уехал из Питера, чтобы больше его не видеть… Прошел год… и в какой-то момент… я вдруг отчетливо понял, что маятник, который был запущен не без моей помощи и воли… дал сбой… Что-то случилось. Вот тогда-то я и отправился в это путешествие… где в конце пути встретил вас… Теперь я понимаю, что именно с ним произошло… Мне очень жаль… Поверьте, я всегда буду помнить вашего внука… И прошу, не рассказывайте, как все это случилось… пусть он останется в моей памяти живым и красивым… И еще я понял: прошлое хорошо уже тем, что нам есть что вспоминать…
   Старик встал из-за стола и, подойдя вплотную к юноше, чуть нагнулся. И, словно бы пытаясь заглянуть не в глаза, а в саму душу, сказал:
   – А я чуть было не подумал, что наша встреча на берегу реки была не случайной…
   – Видит Бог, что я даже не знал о вашем существовании… Я тогда несколько дней ехал на попутках. Один из водителей захотел, чтобы в качестве расплаты за проезд… я у него… в общем, чтобы я у него отсосал… пришлось выйти, и далее, грибники уже подсказали, шел вдоль берега реки. Вот так мы с вами нечаянно и встретились…
   – Милый юноша, в нашей жизни, да будет тебе известно, даже чирей на заднице не вскакивает нечаянно… а есть лишь необратимый результат неких причинно-следственных связей… Ну, да у меня нет оснований тебе не верить…
   Он подошел к плите и снял укутанный заварной чайник…
   – Давай чай пить…
   И еще почти час старик не отпускал от себя юношу… а тот не иначе как оттаивал и от горячего чая, заваренного с любовью, и от внимания, которое проявлял к нему незнакомый доселе старик, и от любопытных историй, связанных с чайной церемонией, о которых ему рассказывал хозяин дома…
   А Дмитрий слушал его и смотрел по сторонам…
   – Один в такой квартире, – подумал он и вдруг спросил: – А вас когда-нибудь окутывала всеобъемлющая скука?
   Старик задумался, а Дмитрий продолжал, но это был уже не вопрос, на который старик должен был дать свой ответ, а его монолог… монолог оттаявшего человека.
   – Когда она рвет что-то внутри вас, так хочется кричать, чтобы разбавить эту клейкую тишину одиночества… Когда хочется покалечить себя – лишь только для того, чтобы почувствовать, что живешь… Когда уже не понимаешь смысла своего призрачного дыхания… когда смотришь в окно глазами, полными слез… и обидно только от того, что кто-то там живет… а ты умер… Я еще сам не могу понять, когда пришла эта скука… когда каждое открытие глаз приносило лишь разочарование… когда хотелось убить себя только за то, что это тело еще живо… и только его голос… взгляд с подаренных, но холодных фотографий, его леденящая, присущая только ему расчетливая трезвость… трезвость чувств… точнее, их полное отсутствие ко мне. И оставалось только сидеть на подоконнике и врать… врать всем… врать, что у меня все отлично. Врать маме, что я ем и ни в кого не влюблен – ведь она знает, что такое моя любовь. Врать сестре, врать, что ваш внук меня все еще любит, ведь иначе… иначе будет жалость… А за что меня жалеть? Это же все было добровольно… Он действительно как мог какое-то время заботился обо мне, я о нем… И вот только эта чертова скука-память сегодня все портит… хотел его найти, порвать все препоны и клетки, достучаться и разбудить его сердце, прижаться и не отпускать, чтобы еще какое-то время, а может, навсегда быть рядом…
   Потом старик пригласил Дмитрия в магазин в качестве помощника, и они вместе отправились за покупками… Загрузили машину под завязку…
   По дороге попали в пробку. И старик вдруг произнес.
   – Если бы ты знал, Дмитрий, как я не люблю ложь… Давно уже заметил, что любая правда значительно дешевле лжи… Ибо помню слова, сказанные мне еще отцом: единожды солгав, кто тебе поверит…
   – Ложь… а мне она мне всегда казалась прекрасной! Во всех отношениях. Ложь – это как средство первой необходимости! Она – повсюду. Она – в чересчур «сердечном» утреннем приветствии твоих знакомых, которым сегодня явно от тебя что-то нужно. Она – в вечерних выпусках новостей и в громких заголовках таблоидов. Ложь – в новой рекламе последней новинки, которая обещает наконец дать всем нам то, чего мы достойны. Ложь смотрит на нас с ярких обложек модных журналов, светясь безупречными лицами «неземных совершенств». Ложь – в улыбках консультанток в дорогих бутиках. Ложь льется из мониторов компьютеров интернет-исповедями совершенно чужих людей, скрывающихся за тысячами масок и псевдонимов, в надежде выкрасть твои собственные тайны. Наконец, ложь в наших головах. Она сладко поет нам, словно сидящая на берегу Лореляй, губя ослепленных ее красотой моряков, которые разбиваются о скалы. И мы засыпаем с этой ложью, надеясь, что утром она станет правдой. Но этого никогда не происходит. Но мы не перестаем надеяться. Разве не так, старче? Ложь обещает нам все, о чем мы только мечтали! Она обещает сделать нас счастливыми, ведь мы все так давно ждем этого. Почему же нет счастья?
   – Не обманывайся, сынок, счастье, построенное на лжи, – это ненастоящее счастье. Может, потому, что такое счастье – это просто очередная неправда отца лжи, вековая неправда, возведенная в культ, с которыми мы живем всю жизнь, обманывая других и самих себя.
   – Ты прав, старче, но, к сожалению, потребность во лжи такая же, как потребность в воздухе, потому что безо лжи мы задохнемся от осознания чудовищности правды, всех ужасов реальности. И это никогда не закончится….
   Но вот поток двинулся, и старик уже не отвлекался на разговоры, следя за дорогой.
   И уже ближе к вечеру в квартире началось настоящее таинство: старик готовил плов…
   Дмитрий внимательно наблюдал за, казалось бы, простыми и нехитрыми приемами обработки мяса и подготовки риса…
   Вначале старик резал красную, спелую и слегка выдержанную морковь. Причем не натирал ее на терке, а уж тем более не измельчал на кухонном комбайне… А именно что резал хорошо заточенным ножом и предельно терпеливо.
   Далее он принялся за мясо: дольки спины с ребрышками были отложены в сторону, а все остальное было им порезано на небольшие и ровные кубики. После чего уже спинные дольки были слегка отбиты и опущены в маринад.
   Дмитрий внимательно следил за технологией приготовления стариком плова. Он и сам неоднократно пытался сготовить плов, но у него, при наличии казанка и всех составляющих компонентов, каждый раз почему-то выходил не плов, а рисовая каша…
   А старик уже тщательно промыл рис… дождался, пока с него не стала стекать чистая вода, и неожиданно для гостя замочил его в теплой воде…
   После чего стал нагревать сам казан… оказавшийся с толстым плоским дном. Ручки регулятора были выведены на максимум… и вот уже нарезанное сало опускается для вытапливания жира…
   Дмитрий залюбовался пластичным и даже, сказал бы, грациозным движением старика возле плиты… а тот уже с помощью шумовки достает золотистые выжарки… кладет их на тарелки с предварительно нарезанным зеленым луком и все слегка подсаливает. А потом передает одну тарелку гостю…
   – Это нам нужно будет съесть… – говорит старик и улыбается, – таков ритуал…
   И тут же наливает в обе рюмки свой выдержанный коньяк.
   – Плов, знаешь ли, Дмитрий, дело не женское… Давай выпьем за нашу встречу… Для чего-то Господь соединил нас хотя бы за этим столом…
   И они выпили.
   И тут старик стал принюхиваться…
   – Вот теперь действительно пора, – сказал он и стал опускать в горячее масло дольки от спинки. – Жарится это очень быстро… минут пять… Главное здесь – осторожность, дабы не обжечься… или чтобы на тебя не попало масло, которое может брызнуть… Иначе нечаянно можно испортить весь праздник…
   И вот он уже вынимает красивые, золотисто-коричневого цвета спинные дольки с косточкой и откладывает их в сторону.
   И снова, подобно греческой статуе, старик застыл у плиты в ожидании. Он, оказалось, ждал, когда масло разогреется вновь, чтобы опустить в него лук, нарезанный кольцами.
   – А когда же мясо? – спросил Дмитрий.
   – Вода, которая была в луке, должна выпариться… Иначе наше мясо потушится, а не прожарится… Понимаешь?
   Гость кивнул головой.
   – Теперь ровным слоем засыпаем морковь… Добавляем горячей воды, чтобы все было покрыто водой, и опускаем головки чеснока и стручковый перец. Еще раз дольки от спинки… и пусть все кипит… так мы подготовим ту среду, в которую будем опускать рис… И ни в коем случае не мешаем уже больше ничего…
   После чего старик накрыл казан крышкой и сел рядом с Дмитрием…
   – Пусть сейчас закипит… нужно, чтобы масло всплыло, а потом в процессе варки и выпаривания воды оно опустится сквозь рис, обволакивая каждую крупинку риса, вот тогда будет тебе плов, а не рисовая размазня с мясом.
   Юноша согласно кивает, и старик, воспользовавшись этим, задает ему вопрос:
   – Дмитрий, ты вскользь упомянул о вашей второй встрече… Как это произошло? Ты говорил, что это он сам разыскал тебя…
   – Да, он уже знал город, в котором я живу, знал, что я работаю дизайнером… И вот однажды утром я прочитал в нашей газете объявление: «Успешный и состоявшийся предпринимать ищет молодого дизайнера с целью оформления интерьера квартиры для совместного проживания в Санкт-Петербурге»… И был указан номер телефона. Кто-то в редакции не доглядел и пропустил это объявление в печать, я даже сначала удивился… И конечно же, позвонил ему в этот же день…
   Дмитрий рассказывал далее, а старик внимательно слушал. Так прошло минут двадцать пять. И вот старик уже открывает крышку казана. Мгновенно вырывается струя горячего пара. И тут он осторожно разрыхляет рис, находя и аккуратно доставая стручки перца и чеснока. Потом горкой выкладывает плов на круглое блюдо, заботливо украшает стручками перца и дольками спины… и вот уже ставит плов на стол…
   – Милости прошу к нашему столу…

   На следующий день, после того как Дмитрий проснулся, старик повел гостя в баню…
   Был полдень, рабочая неделя, и людей в банном отделении было не более десятка. Не спеша разделись, выставили термосы с зеленым чаем, нарезанные в лесу уже после празднования православными Святой Троицы свежие березовые веники…
   Дмитрий было рванулся к душевой кабинке, но старик вовремя остановил его.
   – Не спеши… всему свое время… – и увлек его за собой в парную.
   Сухой жар парной мгновенно объял Дмитрия. А тут еще кто-то поддал травяного настоя на камни, и юноше даже показалось, что волосы на его голове зашевелились. Хотелось лечь, прижаться к полу и переждать, пока горячий, метущийся под потолком и клубящийся пар не истечет через щели и не перестанет терзать его бренное тело.
   Зато старик стоял над пригнувшимся Дмитрием, как вековой дуб. Он, крепко сложенный и жилистый, действительно походил на молодой дуб. Струйки первого пота уже стекали по его красивому лицу. Горячий пар вспарывал кожные напластования тела, выпуская и давая стечь застоявшейся грязи, оккупировавшей поры.
   Они выходили, пересыхали, а затем снова врывались в этот жарочный шкаф…
   Дмитрий уже сбился со счета, а старик точно ребенка вываживал его, увлекая за собой, словно зная некое банное заклинание или таинственный обряд.
   Потом они сидели в предбаннике… Ждали, пока просушится парная и вновь станет сухим пар… И мелкими глотками, чуть пригубливая, а затем, какое-то время удерживая жидкость в полости рта, пили зеленый чай.
   И снова банный марафон практически на ту же дистанцию, а потом в ход пошли веники, затем бассейн с холодной водой…
   И теплый душ… и кушетка… в предбаннике… И в тот момент, когда он уже стал погружаться в дрему, почувствовал руки старика… Это был странный, не узнаваемый им доныне массаж… Дмитрий привык нежить и холить свое тело, доверяя его угодливым ручкам мальчиков-массажистов, но тут крепкие руки взяли тело в такое кольцо, связали в такой железный обруч, что невольно взвыли каждая косточка, каждый суставчик…
   Уже не хотелось никуда вставать, идти… оставленный стариком на кушетке, он парил… не иначе как тот расправил ему крылья, что были кем-то скручены за спиной… И доверительно отпустил юношу в небо…
   Он парил над этой неказистой баней, над городом по имени Москва, а сам мысленно грезил, не иначе как обволакиваясь в воспоминания памяти:
   – Это не я, это на моем теле цветет красная сакура. И мурашки по телу… только от одного твоего голоса в трубке. Ты что-то говорил про Любовь? Такая виртуальная, но для меня она самая настоящая. И я тонул. Тонул в этом океане твоей нежности. Все время, думая только о тебе. Хотел к тебе, летел только к тебе и думал, что это будет вечно. Я так давно не улыбался ради кого-то. Одной улыбки моей любви хватило бы, чтобы растопить весь этот мир, как реальный, так и виртуальный. Как же я любил тебя!.. Без остатка, целиком и полностью. Просил только об одном: не исчезай, как в сказке…. Просил: прости, что я иногда несу детскую чушь, я просто боялся все испортить. Мне часто просто не хватало слов. Я думал, что я успею все исправить, что успею еще прошептать все эти недостающие слова дрожащим голосом тебе на ушко… Свежей ночью, под звездами, однажды, снова там… в Питере.
   Этот упоительный полет нечаянно прервал старик…
   Он уже снова разлил по чашкам зеленый чай и сказал, что именно в этот час важно испить сей «пользительный», как он выразился, напиток…
   После чего, когда они уже шли домой, Дмитрий на всю оставшуюся жизнь уяснил, что ничего, кроме русской бани, не обладает удивительной способностью очищать не только тело, но и душу. После бани он ощутил себя, словно заново народившимся на белый свет.
   Так они и стали жить вместе. Иногда куда-то уезжал старик, иногда надолго пропадал сам Дмитрий.
   Но каждый раз его возвращение в дом старика было желанным… Этому способствовало еще и то, что однажды Сергий увидел оброненную записную книжку юноши… Невольно раскрыл… а там, после исходных данных о фамилии, имени и отчестве, номера страхового полиса и паспортных данных, а также группы крови, он невольно наткнулся на эти слова:
   – Детские страхи, глупые терзания, мелочь, оставшаяся в кармане только на кофе, – все это уже позади. Твой первый взгляд, и меня не стало. Теперь я сохранюсь навсегда лишь в отражении твоих глазах.
   Затем трогательные игры, мои несмелые руки и терпкий кофе с утра…
   Запомнить бы это на всю жизнь. Навсегда, наперекор всему…
   На следующий день долгая прогулка по городу, наши смеющиеся радостью глаза и скептические, надменно-брезгливые взгляды серых туч, видевших все и вся…
   И твои руки… Нежные, теплые, сильные. Такие родные, что, кажется, будто бы вся нежность мира заключена сегодня в них. Для меня это так.
   Смотрел в его глаза и видел в них наш первый рассвет.
   Нелепые вещи, незнакомый запах. Твой запах. Он во мне, он повсюду, он преследует меня, я чувствую его так сильно, словно ты – это мой загадочный мираж.
   Всего одна ночь, смелые желания, тонкие, прозрачные пальцы на горячей груди, и вот оно, понимание ощущения страсти.
   Предательство моего тела и горячее желание отдать тебе и саму душу. Возьмешь? Возьми, пожалуйста!
   И прости, прости мои комплексы, запомни прохладу моих ментоловых сигарет и горечь губ, несмелых, но чутких под твоим руководством.
   Гуру, любовника, наставника? Нет, просто любимого мной человека, мужчины потаенной детской мечты.
   О, как я смешон рядом с тобой, такой глупый…
   Ты снова молчишь, отведу глаза, упадет слеза незаметно на мою ладонь…
   Обнимаешь, целуешь, ощущаю чувство всепоглощающего счастья.
   Небо, такое большое и красивое, как ты. Ты стал моим небом.
   А теперь нужно все забыть. Забыть предательство, боль. Зачем мне память о них? Мне достаточно того, что, проснувшись, я увижу, как ты мне улыбаешься. И за одно это я готов отдать все…
   Сегодня я берегу твой сон. Любимые губы, настырная щетина, скульптурный нос…
   В этот миг ты мой, и только мой.
   Я провожу рукой по телу цвета капучино, запоминаю собой каждую клеточку пространства твоей души, каждый твой вздох.
   Я уже не прошу любви, мне достаточно слов.
   Заметил, что даже перебранка в твоих устах очень мила.
   Ты просто прикажи мне, и я буду твой без остатка.
   Хочешь тела? Сердце отдам в подарок….
   Мне все приятно: твой нетрезвый английский, смешной жест и больная поясница.
   Запомни меня – читается в твоих глазах.
   Я помню, как ты мне сказал: никогда не верь, если кто-то тебе, даже в шутку, скажет: «Я тебя люблю!» Почему? Потому что я тебя люблю… Чертовски мило…
   Я уже не смогу без тебя, ты приручил меня. Я танцевал только для тебя, был предметом зависти, ты хотел, чтобы все видели, что я твой… И ты впитывал, вкушал блага притягательности этой чужой зависти…
   Взрыв света в темноте ночного клуба выхватывал пьяные лица твоих друзей, вот чья-то рука на коленях, потом поцелуй руки, а ощущение такое, будто слюнявыми губами по струнам моего тела.
   Но тут же твой повелительный жест как бы напоминание о моей принадлежности тебе…
   И даже Питер после этого стал мне казаться холодным, белым, бесцветным и даже безликим. И лишь твое лицо повсюду сопровождало меня.
   Запомни, что я создан для встреч, а не для расставаний.
   Просто увидь во мне всю любовь щедрого сентябрьского солнца, а не февральское холодное одиночество.
   Я больше не могу себе позволить плакать. А вдруг ты это почувствуешь и сочтешь за слабость? И тогда мне станет совсем плохо. Очевидно, я теперь всегда буду у тебя где-то за спиной, невидимо, в ожидании свого часа.
   Не могу написать все, что чувствую, да и невозможно это.
   Просто прости меня, если был хоть в чем-то виноват. Я все исправлю.
   Люблю тебя, и только тебя!
   Твой, твой, твой…

   Прочитав эти и другие записи дневника, старик понял для себя главное, что этот милый его сердцу юноша был, оказывается, единственным человеком в мире, который по-настоящему любил его внука. Какой бы странной эта любовь и их отношения кому-то ни казались.
   Утром следующего дня он пригласил в дом нотариуса…
   Дмитрий появился весной. Чувствовалось, что он слегка заматерел. Но глаза все равно оставались чистыми и бездонными.
   – И где тебя носило, радость моя? – спросил его старик, когда тот принял душ и немного отдохнул.
   – Вы все равно не поверите…
   – Почему же, поверю. Ну, раскалывайся, где провел всю зиму?
   – Сначала, пожалуй, что в аду, старче… Лучше не спрашивай меня. Или даже не слушай… я столько лет говорил заученными фразами: о самке дельфина, о своих снах, о море, о своем глубоко внутреннем мире… Я воплощение всех тех грехов, которые никогда не были присущи тебе. И еще ранее хотел тебя предупредить, чтобы ты не приближался ко мне, чтобы ты был от меня на расстоянии… Я очень хотел оказаться в твоих глазах тварью, разочаровать тебя, вести себя так, чтобы ты сам отвернулся от меня…
   Старик молча слушал слова, которые лились таким мощным потоком, что, казалось, заполнили все пространство, а Дмитрий все говорил.
   – В моей жизни после расставания с вашим внуком было много мужчин. Но ни один из них не мог ничего пробудить во мне. Лишь любопытство и желание. Любопытство удовлетворялось, желание угасало по мере насыщения. И тогда я стал делать им больно. Все мое существование было направлено на то, чтобы делать другим больно и сопереживать, каждой клеткой своего тела ощущая чужую трагедию. Знаешь, старче, но в такие минуты я хотел убить себя, так как понимал, что у меня нет сердца!
   – Мне думается, что ты не прав, твое сердце подобно сердцу мальчика Кая из сказки «Снежная королева»… нужно лишь разбудить его чьей-то новой сильной любовью или памятью детства…
   – Сейчас я понимаю тебя, старик. Но тогда, на том пути, по которому я шел, мне не нужны были призраки собственного наивного чистого прошлого, в котором все так красиво, как в твоих глазах. Я отвечал на твои вопросы, все так же улыбался внешне, внутри же оставаясь в лучшем случае безразличным. Мне так хотелось крикнуть: не приближайся ко мне, старик…
   – Забудем все, что было. Главное – это то, что ты здесь, и то, что я тебе верил…
   – А мне так хотелось, чтобы ты не верил, а был уверен во мне… Ну так слушай же, что произошло со мной дальше. Ты не поверишь, но я вдруг решился идти в Индию. Какой-то внутренний голос стал убеждать меня, что этот путь мне стоит пройти одному и пешком…
   – И ты пошел?..
   – Да! Прошел пешком, как Афанасий Никитин… Менял товар на товар, где-то просто улыбался, где-то в щечку целовал… В общем, добрался до земли обетованной. И священных коров видел, и на слонах ездил…
   – Ну и нашел ли там то, не знаю что?
   – Нашел, старче! – сказал Дмитрий и вдруг улыбнулся. Но так, такой лучезарной улыбкой, которую ранее старик никогда у него и не видел.
   – Расскажешь? – тихо и как бы вопросительно спросил старик.
   Юноша еще раз улыбнулся и начал свой рассказ.
   – Как мне рассказать тебе о том, что не может быть описано кистью самого гениального художника? Но я все же попробую. Правда, сейчас в моей душе немного не хватает тех красок… но я попробую… Я ведь там встретил Любовь. Самую настоящую, правда, правда… Мне, наверное, очень повезло, местные жители говорили, что такое бывает не часто. Она пришла ко мне именно тогда, когда я ее уже не ждал, не звал, не вопрошал к небесам с немой мольбой тогда, когда уже руки опустились и сердце, как у мальчика из твоей сказки, замерзло. Тогда, когда я уже чувствовал, что приближается конец моей жизни. Все началось, как сон. Даже не сон, а лишь его преддверие. И вдруг вспышка, и вся моя жизнь перед глазами. Что-то внутри вдруг закричало, стало вырываться, билось, и я весь сотрясался в конвульсиях и только слышал далекий и нежный голос и слова: люблю, люблю… И в этом «люблю» для меня умещался весь мир, миллиард слов, тысяча понятий, мириады неопознанных чувств и вся моя нерастраченная нежность. И я поверил, что вот сейчас меня кто-то спасет, согреет, приласкает, что наконец-то я стану кому-то нужен… Ты ведь знаешь, старче, как тяжело жить, зная, что ты никому не нужен, когда никто не вспомнит, не позовет… Как это тяжело быть ничейным… жить в вечном страхе и боли и каждый день улыбаться – когда внутри все выжжено от отчаяния… И вдруг во мне все успокаивается, и я чувствую, как в мой сон входит Любовь. Не такая, к какой мы привыкли, какой каждый из нас себе ее представлял. Не та, что владела мною ранее, а другая: трогательная такая и смешная. Я бы даже сказал, что она немного не от мира сего. Совсем юная и чистая, как весна… Она подошла ко мне, нежно поцеловала и сказала: я теперь буду всегда с тобой, просто верь…
   – Просто верь? – переспросил старик.
   – Да! И тут я проснулся… Смотрю вокруг и понимаю, что весь мир словно бы изменился для меня. Ты не поверишь, но каждый человек, каким бы он ни был – молодым или старым, красивым или кривобоким, – стал для меня как брат родный, а девица – сестрою сердечной…
   Долго в ту ночь длился их разговор, наполняя квартиру и шелестом трепетным, и ручейком искристым, и говором сладостным…
   Под утро старик сказал.
   – Дмитрий, ты у меня как бы один близкий мне человек на всем белом свете остался. Не побрезгуй, прими от меня эту квартиру в дар, как память о внуке, к которому ты был искренне привязан. И прости его, шалопая, ибо не ведал он, какую жар-птицу в своих руках держал, да не удержал…
   Ничего на это не ответил юноша, лишь сделал шаг навстречу старику, и они обнялись, как два самых дорогих человека.
   Утром следующего дня старик показал Дмитрию все документы и дарственную, что уже были оформлены на его имя. А потом они вместе впервые поехали на кладбище…
   – Здесь и меня похоронишь, если вдруг что случится…
   Через неделю Дмитрий же, имея московскую прописку, удачно устроился в престижном столичном центре дизайна.

   А еще через месяц старик, по заведенному обычаю, поехал на реку…
   Старик подъехал к берегу реки, когда начинало светать. Он вышел из машины и какое-то время стоял на берегу, наблюдая, как мощный поток, до этого момента из-за плотной пелены тумана невидимый, каждым своим негромким всплеском, словно бы играючи, цеплял нить очередного воздушного всполоха, что из любопытства или озорства стелился над самой водой, и увлекал вслед за собой. А тот уже, в свою очередь, подобно бабушкиному клубку из нашего детства, буквально на глазах старика начинал медленно таять, открывая на поверхности речной глади очередные бирюзовые промоины.
   И вот первый луч солнца, выглянувшего из-за леса, выстланного по горизонту, словно спицей бережно пронзил нежную тряпицу тумана… затем второй, третий и последующие лучи уже более смелее рассекали его длинными и прямыми золотистыми нитями, уходящими под воду, высвечивая дно и оказавшихся в этих лучах света пробудившихся речных обитателей…
   И вдруг рядом, буквально в пяти метрах от того места, где стоял старик, раздался мощный шлепок по воде.
   – Знать, жива еще старая знакомая, – с неким облегчением подумал старик, – и теперь, таким вот образом обозначая себя, шлет вызов, предлагая мне снова потягаться с ней в хитрости и сноровке…
   Далее из показания эксперта, а также при участии местного участкового и опытных рыбаков сделали заключение, что старик сам вошел в воду, не иначе как пытаясь выудить щуку…
   Их нашли обоих – и старика, и щуку, повязанных одной нитью.
   Старожилы сказали, что таких размеров щук в здешних водах еще никогда не видели… настоящее бревно…
   Вот и потягались они напоследок, видно, не желая уступить друг другу.
   И если бы не ноги, запутавшиеся в капроновой леске…
   А может быть, старик сам уступил…

   После чина отпевания в храме и похорон старика Дмитрий, уже дома, помянул всю семью… и сугубо новопреставленного раба Божьего по имени Сергий.
   Потом достал листы своих дневниковых записей.
   И губы стали выводить слова:
   – Пусть это был сон.
   Сон длиною в несколько лет.
   Теперь разбудите меня.
   Такое ощущение, что я шел под куполом цирка без страховки.
   Слушайте, господа!
   Те, что решают чужие судьбы.
   Выполните мою просьбу, плиз!
   Давайте я уже наебнусь оттуда… (простите, других слов нет)
   Мимо батута.
   Хотя бы сменится обстановка.
   Вы не находите?

   Эй, там, наверху!
   Вы уверены, что не перепутали жизни?
   Это что, правда, мой сценарий?
   Я это не заказывал.
   Позовите скорее шпрехшталмейстера
   И унесите меня с манежа…
   Я морально кончился.
   Как сахар или соль в сельской автолавке.

   Кто-нибудь меня слышит?
   И тут пусто.
   Наполните…
   Новым смыслом, пожалуйста…
   Научите заново дышать.
   Я умею вдыхать.
   Но выдыхать больно.
   У меня сейчас ощущение, что я стою, полностью обнаженный,
   И миллионы софитов направлены на меня.
   И люди смотрят.
   Потом свет гаснет.
   Я захожу за ширму.
   И становлюсь серой массой бытия.
   Такой же, как все…
   И где искать счастье и любовь?
   В СЕБЕ.
   Но я стал циничен до безобразия.
   Это ужасно.
   Я стал ненавидеть мудрость, которая есть в каждом и во мне.
   И знание теории коммуникации.
   Я устал по фазам-фразам видеть все, что будет с нами дальше.
   Мне надоело понимать каждый ход человека,
   Верните мне мои розовые очки… с ними было круче.
   Я параноик, я циник, я не в себе.
   Да, да, да…
   Это все я.

   И знаете, что самое грустное?
   Мне совсем не до лампочки то,
   что происходит со мной.
   В современном мире Общество не заметило,
   Как вместе с новыми технологиями
   Мы просрали любовь.
   И променяли искренность
   В обмен на новое кольцо Chopard и грамм кокоса.
   Или нам нравится быть куклами?

   Потом Дмитрий достал зажигалку и стал медленно, лист за листом, предавать всю свою прошлую жизнь огню…
   Начинался новый день, новой жизни и новых отношений, обогащенных опытом его трогательной и искренней ЛЮБВИ…
   P. S. В рассказе использованы дневниковые записи юноши по имени Дмитрий (Тула).

Сергей Ильич Ильичев На перепутье порока Повести и рассказы

ПОРТРЕТ НЕЗНАКОМКИ

НА ПЕРЕПУТЬЕ ПОРОКА

СУД БОЖИЙ

ПИСЬМО ДЛЯ МАМЫ

СТАРИК И ЕГО КВАРТИРАНТ

Сергей Ильич Ильичев
На перепутье порока
Повести и рассказы