Роберт Енгибарян
Мужчина и женщина. Цена одной ошибки

Глава I. Неудовлетворенность и сожаление

   – Какой отвратительный год! – обратился Иван Ильич Ильин к супруге Ирине Михайловне. – Чудовищно снежная зима, потом – бесконечно дождливые весна и лето. Все затопило вокруг. Весь наш дачный поселок – да что дачный поселок! – вся Москва в воде. Отпускные деньги почти полностью пришлось потратить на укрепление дренажной системы и ремонт цокольного этажа. Сейчас середина августа, а впечатление такое, что уже глубокая осень.
   – Что поделаешь, дорогой, Москва строилась на болоте. Был бы ты успешным – имели бы дачу не в подмосковных Жаворонках, а, как некоторые твои друзья, в Провансе или Тоскане – уже не говорю о Лазурном береге Франции.
   – Ты опять взялась за старую песню. Говорил и говорю – я себя считаю очень даже удачливым человеком. Доктор наук, профессор, заведующий кафедрой всеобщей истории столичного вуза. Мне 58 – какая-то жизнь еще есть впереди. Живу в центре города, в старинном престижном доме, в трехкомнатной квартире. Что еще? Да, женат на такой прелестной женщине, как ты. Дети не идиоты, более-менее устроены.
   – Погоди-погоди. Ты веришь тому, что говоришь? Или убеждаешь себя, что все именно так? Во-первых, уже который год мы не можем найти денег, чтобы я прошла курс очищения и похудания в Европе, в австрийском Лансерхофе или итальянском Мерино, где третий год лечатся мои подруги Инна и Женя, и поэтому выглядят, как 35-летние. Наш дом, правда, в центре, и квартира просторная; но он престижный по советским меркам. Все обветшало, нет центрального кондиционирования, консьерж-службы, большого холла внизу – уже не говорю о бассейне и сауне. Все наши удачливые соседи – налоговик Баринов, банкир Удальцов, аудитор Счетной палаты Веснин и другие, давно переехали в собственные хоромы на Рублевском направлении или живут в новых прекрасных зданиях. А некоторые вообще уехали из страны. Насчет устроенности детей нечего даже и говорить.
   – Ирина, дорогая! Хочешь быть стройной и моложавой – мало ешь, не кури, не пей каждый день по бутылке вина.
   – Другие своих жен везут на оперный фестиваль в Зальцбург или Верону, ведут светский образ жизни, у них встречи, ужины с друзьями в ресторанах. А кому нужны мы? Вот сегодня суббота. Был хоть один звонок, не считая звонка дочери? Когда мы в последний раз были в гостях или принимали гостей? Твои аспиранты, члены кафедры и несколько твоих коллег не в счет. Это часть твоей работы. Целый день я дома одна. Хожу только в магазин, иногда иду с тобой к твоей маме. Редкие встречи с какой-нибудь подругой в «Шоколаднице» или общение по телефону с сестрой. Не о такой жизни я мечтала.
   – И виной всему, разумеется, я? Впрочем, Ирочка, ответ мне всегда заранее известен. Еще не поздно. Давай пройдемся к маме и обратно – как раз будет хорошая пешая прогулка. Не зайти к маме я не могу – она тоже дома одна, и каждодневный мой приход, тем более с тобой, для нее праздник.
   – Все одно и то же, больше так жить не хочется.
   – А что, может, тебе хочется большой любви? Как говорит известный киногерой, пойдем тогда на сеновал. И так как у нас его нет, придется придумать что-то экстравагантное. Например, дадим объявление в «Московский комсомолец», что профессорская супружеская пара, еще не совсем старая, предлагает обмен с другой супружеской парой. Что хохочешь? Между прочим, довольно распространенная вещь.
   – Ваня, ты дурак! Я жила до 56 лет, зная только одного скромного мужика. Сейчас, когда давно уже бабушка, должна пойти по рукам, что ли? Мне противны чужие мужики – пузатые и немытые, с дурным запахом изо рта. Или, может, ты забыл, что между нами уже давно нет физической близости? Я такая полная, что сама себе противна. А ты – потухший вулкан.
   – Насчет этого ты в глубоком заблуждении. Известно, что многие потухшие вулканы оживают и извергают лаву с еще большей силой!
   – Ой, ой, напугал! Возможно, и оживают вулканы, но только не в твоем случае.
   – Разумеется, запах табака и алкоголя, идущий от женщины, жирное тело сумоистки вряд ли к этому располагают.
   – Хам, грубиян! Вампир! Ищешь причины в свое оправдание?
   – Извини, Ирочка, просто хотел пошутить – по-видимому, получилось не совсем смешно. Ну, прости, прости, милая, если обидел. Давай одевайся, как раз по дороге обсудим вопрос твоего прохождения курса похудания.
   «Нехорошо я поступил, – подумал Иван Ильич, идя рядом с женой по влажным улицам Москвы. – Мне ее жаль. В последние годы она сильно поправилась. А ведь Ирина женщина еще не старая. Не следит за собой, любит кушать, выпивать. У нее какая-то нездоровая генетика. Не дай Бог, если это передастся детям!»
   – Ирина, хочешь – давай заглянем в «Художественный». Может, посмотрим какой-нибудь нормальный зарубежный фильм. Кстати, давно в кино не были.
   – Ваня, этого тоже не хочется. Каждый раз, когда бываем в кинотеатре, я с ужасом отмечаю, что в зале самые старые – мы, не считая нескольких одиноких пожилых женских пар. Неужели наше поколение так рано вымерло? Или по вечерам все сидят дома?
   – Что поделаешь, средняя продолжительность жизни россиян, особенно мужчин, самая низкая среди «белых» народов. А если кто-то дожил до семидесяти, то, как правило, почти нищий. С такой пенсией даже билеты в кинотеатр не купишь. С трудом хватает на простую еду. Поэтому мои друзья-преподаватели с ужасом, как приговор к нищете, принимают решение руководства отправить их на пенсию.
   – Это все мне знакомо, в институтах Академии еще хуже. Но что делать, если не надеяться на лучшее? К кому мне обратиться, если не к тебе?
   – Надо умерить наши потребности, удовлетворяться малым, буддийская мудрость гласит: «Освободись от своих желаний, и придет душевная гармония». Впрочем, увлеклись пустозвоном, ведь мы давно друг друга уже ни в чем не можем убедить.
   «А как красиво все начиналось с Ириной! И любовь была, и сильное физическое влечение. Жаль, потом постепенно охладели друг к другу. Не надо винить только ее – может, немаловажную роль сыграло и то, что я увлекся молоденькой лаборанткой моей кафедры, Лаурой. Сначала думал, что меня хватит на обеих, но уже через год с трудом заставлял себя подойти к Ирине. Она смутно начала догадываться, что я трачу силы на другую, внутренне почувствовала мое охлаждение. Что поделать, она меня больше не возбуждает. Да и долгая совместная жизнь, отношение к сексу не как к празднику, а как к части нашего быта, ее вялость, капризы в постели, – все, конечно, сказалось на наших отношениях. А с Лаурой – совсем другое. Всегда чистая, ухоженная, готова с первого же предложения полностью отдаваться, хоть на столе в кабинете, хоть в кресле машины, выполнять любые мои сексуальные прихоти. Жаль, что она вышла замуж за аспиранта из провинции и скоро родит ребенка. Часто вспоминаю ее тело, запах, напряженное от удовольствия молодое лицо с закрытыми глазами. Се ля ви! Такова жизнь!»
   – Что думаешь, Вань? Откуда найдешь деньги на этот чертов курс? Ведь для профессора сентябрь – не самый лучший месяц. Маленький аванс до октябрьской зарплаты.
   – Придется у мамы попросить. Потом, что нам этот хренов Лансерхоф? В день на человека, говорят, почти тысяча евро. Альберт Иванович – ты его знаешь – зав. кафедрой социологии, прошел с женой десятидневный курс очищения в Карловых Варах всего за 60 тысяч рублей – и очень даже доволен. Говорят, еще в Карелии очень хорошо, она ничем не уступает зарубежным оздоровительным курортам, в том числе и Карловым Варам.
   – Ты сам веришь этим сказкам?
   – Почему сказки? Я сам убедился, как отлично выглядит Альберт. А кроме того, вынужден верить, ведь миллионы людей лечатся в более доступных лечебницах. Ирина, давай зайдем в магазин «Армения». Хочу купить лаваш, сыр и мацони. Я знаю, что ты их любишь. Заодно и для мамы возьмем кое-что. Ей особенно нравится армянское варенье из белой черешни с грецким орехом.
//-- * * * --//
   Выйдя из магазина с пакетами и отправившись по Тверскому бульвару вниз, они обратили внимание на шикарную пару, покидающую дорогой модный ресторан «Турандот». Высокая белокурая женщина лет 42–45 с длинной толстой косой пышных светлых волос, в меховой накидке из шиншиллы, надетой поверх черного вечернего платья, на шее – сверкающее в ярком свете уличных фонарей ожерелье из крупных жемчужин, улыбаясь, что-то говорила высокому красивому уверенному в себе мужчине в темном костюме и снежно-белой сорочке с высоким воротником и белой бабочке. Видно было, что звездная пара после ужина идет на какую-то вечеринку или концерт. Иван Ильич с присущей русско-советскому человеку классовой неприязнью («классовая ненависть» осталась в советском прошлом) посмотрел на счастливчиков и хотел пройти мимо, однако лицо мужчины показалось ему знакомым, и он еще раз взглянул на него. Их взгляды встретились, мужчина неожиданно остановился и, улыбнувшись, обратился к нему:
   – Иван Ильич, не помните, что ли, меня? Ксения, – сказал он высокой блондинке, – это Иван Ильич. Много лет назад, когда я поступал в медицинский институт, он, тогда еще совсем молодой преподаватель, почти год был моим репетитором по истории отечества для сдачи выпускных экзаменов в школе. Представляешь? Я на выпускном экзамене по истории «отлично» получил, чего не было в моей жизни за все школьные годы.
   Иван Ильич сразу вспомнил красивого избалованного юношу, сына известного ученого-академика.
   – Да-да, я тоже вспомнил вас. Если я не ошибаюсь, вы Алексей Мальков. Давно я потерял вас из виду, Алексей. Помню вашу матушку, Ольгу Викторовну, – высокую, красивую, интеллигентную женщину. Как она усердно заботилась о вашей учебе! Кстати, как ее здоровье?
   – К сожалению, три года назад я потерял маму.
   – Очень сожалею.
   – Рад был встрече, Иван Ильич. Вряд ли могу быть вам полезен – извиняюсь, я практикующий гинеколог – но если вдруг, мало ли что в этой жизни… Василий! – обратился он к высокому спортивному неулыбчивому мужчине, стоявшему чуть в стороне. – Дайте Ивану Ильичу мою визитку.
//-- * * * --//
   Всю дорогу до дома матери Иван Ильич и его супруга шли молча, погруженные в свои мысли.
   – Знаешь, Вань, после встречи с этими людьми я кажусь себе еще больше забытой и потерянной.
   – Каждому свое. А кому-то другому, возможно, мы кажемся очень успешными и удачливыми. Так устроена жизнь, и так будет всегда. Люди никогда, ни при каких условиях не могут быть равными во всем. Бог так создал нас.
   – Умом понимаю, что это так, но в душе не хочу соглашаться, даже завидую.
   – Зависть, дорогая, – тоже нормальное человеческое чувство. Если она тебя подталкивает к совершенству, упорному труду, стремлению к успеху, – это позитивно. А если, как в матушке-России, – к насилию, опущению всех благополучных до нижайшего уровня последнего бедняка, – это трагедия.
   Разговаривая, они незаметно дошли до дома матери Ивана Ильича на Малой Бронной. Просторную двухкомнатную квартиру постройки послевоенных лет получил отец Ивана Ильича, начальник отдела Министерства геологии СССР. После его кончины Людмила Васильевна продолжала жить там и отказалась от предложения сына продать квартиру и переселиться к ним. Несмотря на свой преклонный возраст, Людмила Васильевна живо интересовалась происходящим вокруг, следила за новостными программами, читала от корки до корки «Аргументы и факты», «Московский комсомолец» и принимала самое активное участие в деятельности совета подъезда. К тому же она была большой любительницей театра.
   – Иван, Ирочка! Почему вы так задержались? Я вас ждала еще днем, а вы пришли только после новостных программ. Давайте вместе посмотрим сериал «Разведчицы». Правда, там много примитивного и артистки на уровне самодеятельности, но в отдельных местах есть, на что посмотреть. Не голодные?
   – Нет, мам, чаю попьем. Как раз для тебя принесли армянское варенье из белой черешни с грецким орехом, сыр чанах, лаваш.
   – Спасибо, дети. Чайный стол накрыт на кухне. Там посмотрим телевизор.
   – Мам, может, выключишь телевизор? У меня к тебе серьезный разговор.
   – Если речь опять о продаже квартиры, можешь и не начинать. Сложно, что ли, потерпеть еще несколько лет, пока я уйду в мир иной?
   – Нет, мама, речь о другом. Ирине надо лечиться, нужна небольшая сумма – разумеется, в долг.
   – А что с тобой случилось, Ирочка?
   – Да ничего особенного, это Ваня выдумывает.
   – Мам, ей надо пройти курс очищения для похудания.
   – Я слышала об этом. Но разве чтобы похудеть, требуется именно лечение? Надо просто рот держать на замке.
   – Не надо меня оскорблять, Людмила Васильевна! Вы же знаете, я ем, как ребенок.
   – Что-то не замечала. Только, дорогая, не обижайся.
   – Мама, в общем, речь идет о сумме где-то в 60 тысяч рублей. У меня тоже есть что-то, но до зарплаты еще две недели.
   – Дам, сколько нужно.
//-- * * * --//
   Обратную дорогу шли молча, каждый погруженный в свои мысли. И только у дверей квартиры Ирина тихо сказала:
   – Ты знаешь, я чувствую себя оскорбленной.
   – Глупости. Подожди. Слышишь, не наш ли городской телефон?
   Быстро открыв дверь, Иван Ильич успел снять трубку.
   – Иван Ильич, это вы? С вами говорит комендант общежития, Петр Васильевич Кокошин.
   – Слушаю, Петр Васильевич, в чем дело?
   – Хорошо, что я вас застал дома, Иван Ильич. Приехала ваша аспирантка – Ольга Розова из Благовещенска. Ремонт здания еще не закончен, ведь сегодня 18 августа, а мы сдаем только 26-го. Никак девушку пристроить не можем. Может, вы подскажете, как быть?
   – Петр Васильевич, что-то такой аспирантки я не припоминаю. Прием в аспирантуру начинается только во второй половине сентября. Дайте, пожалуйста, ей трубку.
   – Иван Ильич, здравствуйте, моя фамилия Розова. В июле я была зачислена на целевое место в аспирантуру вашего института по кафедре всеобщей истории. Однако получилось так, что я приехала на две недели раньше – думала познакомиться со столицей.
   – Ольга, у вас есть родственники, знакомые в Москве, у которых вы могли бы остановиться на несколько дней?
   – К сожалению, у меня никого в Москве нет.
   В голосе девушки слышалось столько волнения и тревоги, что Ивану Ильичу стало жаль ее.
   – Мне, наверное, придется лететь домой и там переждать эти дни? Но у меня нет денег на обратный билет…
   Иван Ильич стоял с трубкой в руках, не зная, как поступить.
   – Что случилось, Ваня?
   – Да так, Ирина. Приехала из Благовещенска девушка, аспирантка моей кафедры. Общежитие на ремонте, у нее в Москве никаких знакомых или родственников нет. Осталась на улице.
   – А если устроиться в гостинице? Впрочем, откуда у девушки из Благовещенска деньги на гостиницу. Но не оставлять же бедняжку на улице! Пусть на несколько дней остановится у нас, а потом что-нибудь придумаем.
   – Как-то неудобно – моя аспирантка будет жить у меня дома. Может, попрошу маму?
   – Как знаешь. С твоей мамой сам решай свои проблемы.
   – Ольга, вы слушаете? Подождите в холле общежития. Через двадцать минут – максимум полчаса я буду там.
   Машин на дороге было много, и ехать пришлось полчаса. Оставив машину у слабо освещенного входа в общежитие, он вошел в холл. Ремонтные работы были в разгаре. Везде валялся строительный мусор. Какие-то порванные мешки из-под цемента, штукатурные материалы, пакеты, пустые бутылки из-под пива. «Как могут люди такой бытовой культуры делать чистую и качественную работу?» – мелькнуло в голове Ивана Ильича. Навстречу вышел комендант – круглый, добродушный мужчина лет 55, бывший военный.
   – Иван Ильич! Мне в общем отделе дали ваш номер телефона, так как девушка сообщила, что приехала именно к вам и никого больше в институте не знает. В здании в своей каморке остается только сторож, девушку поселить негде. И потом, мы же не виноваты, что она сама приехала раньше срока.
   От него несло резким запахом водки, чеснока и пота.
   – А где девушка?
   – Вон там.
   К ним подошла высокая, худенькая, с прямыми светлыми волосами молоденькая девушка в джинсах и стареньком плаще, надетом на свитер темного цвета. Типичная провинциалка или жительница подмосковного пригорода. Таких много толпится по вечерам на автобусных остановках или станциях пригородных поездов. Вместе с тем лицо и большие, полные тревоги и ожидания голубые глаза выдавали интеллигентную и ранимую натуру.
   – Простите меня, Иван Ильич. Я и представить не могла, что окажусь в таком положении и придется потревожить вас в столь позднее время.
   «Русский “авось”, вдобавок еще непредусмотрительность», – подумал Иван Ильич, следя за выражением лица молоденькой провинциалки.
   – Едем. Как вас, Ольга? Что-нибудь придумаем. Ясно, что здесь оставаться невозможно.
   «Может, девушку подвезти в какую-нибудь недорогую гостиницу? На Калужской площади есть гостиница Академии наук. Но там самый дешевый номер стоит около двух тысяч рублей, да еще и кушать надо. Нет, бедняга никак не потянет. Единственный выход – это пристроить ее у мамы. Если позвоню, вдруг она откажет? Лучше поставлю ее перед фактом». Девушка как будто поняла, о чем думает Иван Ильич, и тихим, просящим голосом сказала:
   – Иван Ильич, мне бы небольшой угол, я очень непритязательна.
   Комендант погрузил два небольших чемодана Ольги в багажник автомашины и с чувством выполненного долга пошел продолжать прерванный ужин с прорабом.
   – Садитесь, Ольга, поехали.
   – Можно сесть рядом с вами? В Москве я впервые, мне очень интересно. Как много машин и людей! Как светло на улице! А ведь поздно, уже почти десять.
   – По пятницам и субботам всегда оживленно, и десять вечера для многих заведений – только начало работы.
   – Какие счастливые люди живут в столице!
   – Боюсь, что через очень короткое время вы так не будете думать.
   – Почему?
   – Это долгий разговор, и каждый приходит к определенному выводу самостоятельно.
   Оставшуюся недолгую дорогу они проехали молча.
   – Здесь живет моя мама. Я попрошу ее на некоторое время принять вас.
   – Иван Ильич, может, вы пойдете вперед и как-то подготовите ее?
   – Пошли-пошли.
   Взяв более объемный старенький чемодан, Иван Ильич шагнул в подъезд. С небольшим рюкзаком и чемоданом поменьше Ольга последовала за ним.
   Иван Ильич позвонил в дверь.
   – Мам, это я.
   – Но у тебя же ключ. Потерял, что ли?
   – Прости, мама. Это Ольга, аспирантка моей кафедры.
   – Да. И что?
   – Она приехала немного раньше времени, а общежитие не готово. Родственников и друзей в Москве у нее нет.
   – Ясно. Проходите, девушка.
   – Мам, может, Ольга захочет поужинать? Пойду что-нибудь куплю в супермаркете.
   – Ты уже принес. Думаю, дома что-то найдется для нее. Ваня, ты иди домой, а с девушкой я сама разберусь.
   – Да, забыл сказать, Ольга, вот мой номер телефона. Если что, позвоните. А завтра я загляну.
   Иван Ильич сделал вид, что не замечает стеснительно-умоляющего взгляда Ольги и вышел из дома. «Бедная девушка! Как ей неловко. Ничего, мама, опытная учительница, добрейшая душа, быстро найдет подход к ней».
   – Так быстро? – спросила Ирина, когда он вернулся домой.
   – Да, девушка у мамы. По-видимому, ей придется оставаться там около двух недель.
   – Культурный человек не доставит неудобства другим, тем более абсолютно чужим людям. А ты хоть спросил, есть ли у девушки деньги? Вдруг она вообще без гроша?
   – Кажется, что-то у нее есть. Завтра спрошу.
   Спал Иван Ильич неспокойно, перед глазами все время стояли жалкая улыбка и смущенный взгляд больших голубых глаз молоденькой провинциалки.
//-- * * * --//
   Утром, как обычно в 7.30, Иван Ильич уже был на ногах, сделал небольшую утреннюю физзарядку, принял душ, побрился, легко перекусил и пошел в кабинет поработать. Был тихий воскресный день, ожидалась хорошая погода. В десять он позвонил матери:
   – Мама, как спалось? Хочу зайти в супермаркет и купить для вас немного еды? Что бы вы хотели?
   – Не беспокойся, Ваня, я сейчас тороплюсь, веду Ольгу в парикмахерскую, как-никак скоро начало учебного года. А потом мы пройдемся по магазинам. Может, платьице куплю для девушки. У бедняжки нет ничего приличного надеть.
   – Мам, а где она? Неудобно как-то при ней говорить об этом.
   – Она спустилась за молоком и хлебом, минут через десять уже будет здесь. Днем мы пообедаем в каком-нибудь кафе, а вечером пойдем в кино или в театр. Так что займитесь своими делами. Ты знаешь, Ваня, вчера мы допоздна разговаривали с ней, она очень даже смышленая и добрая девушка. Во всяком случае, она мне понравилась, ведь как-никак я больше сорока лет работала с молодежью и людей могу распознать сразу. В жизни девушке не очень повезло. Отец, капитан рыболовного судна, погиб в молодом возрасте. Она живет с матерью, сводным братом и отчимом, полностью полагается на себя, зато отличница. Школу окончила с золотой медалью, институт с красным дипломом, перворазрядница по художественной гимнастике, увлекается вокалом и окончила еще восьмилетку музыкальной школы. Ну понятно, что провинциальные школы – провинциальное образование, но тем не менее девушка старательная, думает о завтрашнем дне. Так вот, Иван, вашей кафедре повезло с такой аспиранткой.
   – Мам, ни к чему лишние траты, она скоро устроится в общежитие, и ей назначат стипендию.
   – Сколько?
   – Пять тысяч рублей.
   – Ваня, как может человек, да еще молодая девушка, жить на такие деньги?
   – Мам, это не проблема кафедры, наша родная власть назначает такие стипендии, видимо, полагая, что молодым помогут родные.
   – Это не тот случай. Ее родные сами с трудом сводят концы с концами. Отчим – демобилизованный подполковник, к тому же он выпивает, мама – воспитательница детского сада. Просто выживают, по-другому не скажешь.
   – Сколько проблем принесла эта девушка всего за полсуток.
   – Не гневи Бога, Ваня, люди на то и люди, что должны помогать друг другу. Все, Ольга пришла, вечером позвоню или ты сам набери.
   Иван Ильич повесил трубку и начал расхаживать по комнате. Вот сюрприз! А впрочем, чему удивляться? В маме столько нерастраченной доброты, жажды быть полезной кому-нибудь, заботиться о ком-то, вечная тоска от одиночества. И тут появился человек, которому она может помочь, который оживит ее одинокую жизнь.
   – Ирина, вставай, уже одиннадцатый час. Почему закрылась в своей спальне? Давай детей пригласим на поздний завтрак. Я сам приготовлю омлет с овощами наподобие «Бенедикта», что дают в итальянских ресторанах. Ирина, почему молчишь? Что-нибудь случилось? Открой дверь.
   – Я хочу спать.
   – Голос у тебя какой-то странный. Открой дверь. Может, нужна помощь?
   – Дай спать, не открою.
   Удивленный Иван Ильич отошел от двери спальни жены и начал строить догадки, что с ней может быть. Такого еще не бывало. Много раз после бурных объяснений, ссор, которые обычно на ровном месте сама Ирина и устраивала, она закрывалась в спальне и выходила только к полудню и то, чтобы пойти в туалет или в душ. Иван Ильич понимал, что она недовольна своей жизнью. Она недавно вышла на пенсию после долгих лет скучной и малооплачиваемой работы в одном из НИИ Академии наук и думала, что теперь найдет время заниматься хозяйством, семьей, будет посещать музеи, выставки, читать интересную литературу, общаться с родными. Однако вышло иначе. Она перестала следить за собой, вставала поздно, не успевала ничего делать, иногда даже какой-то простенький обед приготовить. В таких случаях она звонила Ивану Ильичу и просила его пообедать в столовой института и по дороге захватить из супермаркета пиццу или другую готовую еду. Возвращаясь домой, Иван Ильич обнаруживал, что от нее попахивает вином и табаком.
   Бывали и более светлые дни, когда как будто все налаживалось, приходили сын и дочь с внучками. Дом оживал, наполнялся шумом и детскими звонкими голосами. Ирина играла на пианино их любимые романсы, дочь и Иван Ильич подпевали. Когда Ирина пела, она полностью преображалась: появлялась женственность, изменялись черты лица, даже выражение и цвет глаз. В эти минуты он вспоминал свою юную Ирочку, тонкую хохотушку, нежную и ранимую.
   Что сломалось в их жизни? И когда это случилось? Может, причиной всему был роман с Лаурой? Даже трудно назвать это романом, просто захватывающая эротика, вседозволенность, поиск новых, не известных ранее сексуальных удовольствий. С этой молоденькой 22-летней девушкой Иван Ильич чувствовал себя сексуальным монстром, неуемным любовником. Они почти не говорили, быстро раздевались и предавались неудержимому сексу. Иван Ильич всячески себя контролировал, чтобы девушка случайно не забеременела. Ему было ясно, что она под угрозой скандала потребует серьезную материальную компенсацию. Лаура намекала, что в таком случае она хотела бы или одно-двухкомнатную квартиру в новостройке, или квартиру его матери, куда несколько раз по поручению Ивана Ильича доставляла лекарства или продукты.
   Квартирный вопрос для Лауры особенно обострился, когда ее родители развелись. Матери Лауры, исключительно неприятной женщине, без особого образования и профессии, занятой мелкоаферными схемами зарабатывания денег, не исключая и интимные услуги, досталась ветхая деревянная дача в районе труднодоступного поселка фабричного города Фрязино. Проблема, где жить и как добираться до работы, особо остро встала перед Лаурой после окончания вуза. За полгода до выпускных экзаменов Иван Ильич устроил ее в общежитие, но после – оставлять ее там уже стало невозможно.
   Разумеется, Иван Ильич не мог устраниться от решения этой проблемы и по настойчивой просьбе Лауры, после долгих колебаний, решился встретиться с ее матерью. Мама Лауры, женщина около сорока, невысокого роста, крепко сбитая, с блуждающим маловыразительным взглядом, не обремененная постоянной работой, жила на даче вместе со своей матерью. Встреча состоялась в одном из скромных кафе в другом конце города, подальше от знакомых глаз. Ему было крайне неловко, что он, тогда 56-летний профессор, отец взрослых детей и уже дедушка, откровенно выставляет не совсем приглядную сторону своей жизни перед чужим человеком – хоть и матерью своей молодой любовницы. Они пришли к согласию, что Иван Ильич снимает для Лауры квартиру, по возможности недалеко от института, решает все вопросы, связанные с ее содержанием, а ее мама остается на даче во Фрязино. Во время встречи Иван Ильич попытался взглянуть на себя со стороны. Как мог уже пожилой солидный мужчина, никогда не изменявший жене, вдруг польститься на хрупкое стройное тело легкомысленной молоденькой девушки, своей бывшей студентки, а ныне лаборантки? Как трудно понимать психологию людей другой сословной и ментальной группы с довольно гибкими моральными принципами, когда дело касается материальной выгоды и вопроса их выживания. Как эта неприятная, пахнущая дешевой косметикой и табаком женщина, мать Лауры, старается выжать из факта его порочной связи со своей дочерью по возможности бо́льшую материальную выгоду. Притом у Ивана Ильича складывалось впечатление, что Стелла, так звали мать Лауры, как будто ведет речь не о дочери, а сдает в аренду квартиру, машину или другую вещь. Поразила его и Лаура, старательная, неглупая студентка, окончившая институт с красным дипломом во многом благодаря его благосклонному отношению. Она равнодушно следила за активным торгом своей матери, старающейся «околпачить» Ивана Ильича. А может, эта крепко сбитая женщина сдает дочь не впервые? Трудно поверить. Лаура производила впечатление тонкой, ранимой девушки, и хотя не участвовала в их постыдном торге, чувствовалось, что в материальном вопросе она мыслит почти как мать и вместе с ней старается получить от Ивана Ильича возможно высокую цену за свою с ним сексуальную близость.
   Это крайне смущало его, и он отрешенно согласился со многими требованиями Стеллы. Решили, что Иван Ильич каждый месяц, кроме платы за квартиру, еще оплачивает содержание Лауры в размере ее двукратной месячной зарплаты. В общей сложности складывалась довольно ощутимая сумма, которую Иван Ильич надеялся покрыть за счет своих дополнительных занятий, гонораров или частных занятий с абитуриентами, что он давно не практиковал. Хочешь наслаждаться молодым телом, умей и отвечать за свою похоть, ведь за наслаждение надо платить – непререкаемая аксиома, напоминал сам себе Иван Ильич.
   Скоро нашлась маленькая двухкомнатная квартирка совсем рядом с институтом. Час-два после работы, включая и субботние дни, он проводил там. Часто привозил готовую еду, потому что девушка абсолютно не умела готовить, и они обедали вместе. Осторожно, чтобы кто-нибудь из живущих по соседству преподавателей или студентов не заметил его, он парковал машину неподалеку и, нагруженный пакетами, быстро заходил в плохо убранный и плохо освещенный подъезд. В несколько прыжков он добирался до дверей квартиры Лауры на втором этаже. Девушка, в застегнутом на одну пуговицу халате, надетом на худенькое голое тело, открывала дверь, продолжая сушить волосы. Иван Ильич за несколько секунд сбрасывал с себя одежду, заходил под душ и, едва промокнувшись полотенцем, бросался на старый широкий диван к Лауре. Тонкое стройное тело трепетно ждало его ласк, и он любил ее неистово, забывая обо всем на свете. Боже, откуда у него столько сил? Как бы хотелось часть их посвятить Ирине, но она все равно отложит интим на завтра, на послезавтра, а вместо этого будет часами говорить по телефону о всяких пустяках. Нет, эта часть жизни у них с Ириной закончилась, но он продолжает любить ее как родное существо, заботиться о ней. Сколько лжи, неправды в человеке, сколько тайных увлечений и стремлений! Сколько энергии и усилий он тратит, чтобы не раскрыться перед окружающими, чтобы спрятать свое истинное лицо и порочные желания. А может, он просто я отдает свою нерастраченную природную энергию? Чувствует ли жена, что у мужа существует другая жизнь? Безусловно, да. Включается интуиция, инстинктивные ощущения, почти всегда близкие люди, да и не только близкие, чувствуют неестественность, фальшь в отношениях.
   Два года Иван Ильич наслаждался и обманывал, убеждал себя, что Ирина, мать, дети и, в конце концов, коллеги не замечают изменений в его поведении. Изменилась его внешность, он заметно похудел, подтянулся, помолодел, движения стали порывистыми, взгляд блуждающим, неспокойным. В душе Иван Ильич был доволен, его самооценка как мужчины, как удачливого самца повысилась. Однако у него не оставалось ни времени, ни желания серьезно заниматься наукой. Аппетиты Лауры, подогреваемые ее матерью, постепенно росли. Она потребовала сперва машину, чтобы по воскресным дням ездить на дачу. Ивану Ильичу с трудом удалось оформить на Лауру кредит для покупки автомобиля, так как зарплата у нее была маленькая и кредит ей не полагался. Пришлось уговорить главбуха, обещать помощь в защите диссертации ее мужа, чтобы получить справку с отметкой о завышенной зарплате. Добавились и другие расходы. Девушка и ее мать требовали деньги для поездки летом в Турцию, Египет или Болгарию.
   Иван Ильич обнаружил, что Стелла, вопреки обещаниям жить у матери во Фрязино, ночевала у дочери и постепенно переносила туда свои вещи. Девушка объясняла, что вещи и одежда матери находятся здесь, потому что, приезжая в Москву, она должна переодеваться. Лаура понимала, что он догадывается – ее мать появляется сразу после его ухода. В квартире постоянно ощущался тяжелый, неприятный запах этой женщины. Купленные в супермаркете продукты на неделю заканчивались через день-два, так как Стелла обладала исключительным аппетитом. Иван Ильич критиковал Лауру, она плакала, начинала оправдываться, но все повторялось снова и снова. Потом ему стало известно, что Стелла забирает у дочери почти все полученные от Ивана Ильича деньги под предлогом, что это оплата за ее согласие на сожительство с Лаурой. Несколько раз на теле Лауры он обнаруживал следы побоев, и после долгих уговоров она призналась, что мать избивает ее, если она ей перечит, и угрожает, что опозорит ее и Ивана Ильича, напишет о его моральном облике в ректорат, Министерство образования и газеты.
   Стелла требовала все больше и больше денег, сперва на дорогостоящие фарфоровые зубы у известного московского дантиста, на одежду, косметику, потом завела нового любовника, бывшего милиционера, и угрожала, что если Иван Ильич не выплатит всех требуемых ею денег, то будет иметь дело с бравым полицейским. Сначала он все это воспринимал со снисходительной иронией, подозревая, что Лаура хочет показать себя жертвой, мученицей, но потом убедился, что наоборот, девушка все передает в более мягком виде, чем есть на самом деле. Однажды, когда Иван Ильич умиротворенный, в хорошем настроении вышел от Лауры, он нашел свою машину с разбитым передним стеклом и проколотыми шинами. Проклиная все на свете, он вызвал из техцентра помощь, и машину увезли в ремонт. Он понял, что Стелла задействовала своего бравого полицейского, поскольку Иван Ильич в последнее время уменьшил непредусмотренную их первоначальным устным договором сумму. Поздно вечером, раздраженный и простуженный после долгого стояния под моросящим дождем, он добрался домой. Рассказал Ирине небылицу, что попал в ДТП. Иван Ильич понимал, что так приятно начатый секс-роман подходит к завершению.
   Обстановка разрядилась неожиданно. Летом он отправил Лауру с ее мерзкой мамашей на отдых в Болгарию, откуда она вернулась с другом, аспирантом, и сообщила, что парень сразу же после возвращения с отдыха сделал ей предложение и даже представил своим родителям, приезжим из Армении, занимающимся бизнесом в Самаре. Однако если Иван Ильич согласен оставить жену и жениться на ней, то Норайру – так звали аспиранта, – несмотря на то, что парень он скромный и перспективный, она откажет. Взволнованный Иван Ильич согласился дать ей пять тысяч долларов на подготовку к свадьбе. Разумеется, идея развестись с Ириной и жениться на Лауре отметалась им сразу из-за полной несерьезности, но помочь девушке он счел своим долгом. В конце концов, она хоть и не образец целомудрия и порядочности, но сколько приятных часов подарила ему и какое-то время даже по-настоящему любила его. «Что ни говори, – размышлял Иван Ильич, – главное в человеческих отношениях – культурное соответствие, культурный код, даже если люди – представители разных национальностей. Стелла и ее полицейский – представители моей нации, религии, и более того, рожденные и выросшие в моем городе, но для меня они чужды и враждебны, как варвары со своей психологией хищника.
   Иван Ильич в душе переживал расставание с Лаурой, которую любил своеобразной любовью отца-покровителя, брата и любовника в одном лице, прощал ее глупости и недостатки. Любил ее тонкое, гибкое тело, девичью непосредственность. С ее уходом он лишился того огромного удовольствия, какое может дать только любимое женское тело. «Жить без женской ласки означает постепенно гаснуть, преждевременно стареть. Печальная перспектива», – думал Иван Ильич. Какой интерес еще в этой тоскливой однообразной жизни? Выпивать вместе с Ириной? По вечерам играть с матерью в карты, по воскресеньям общаться с детьми и внуками? Лекции? Заседания кафедры, ученого совета, диссертационных советов, скрытая неприязнь коллег? Ничего искреннего, душевного между ними, просто вынужденная совместная работа абсолютно чужих людей. Российская скудная общественная жизнь, холод, напряженное транспортное движение, безумно дорогие рестораны, небезопасные улицы, вечно плохая погода, кроме двух-трех месяцев в году. Куда себя деть? Был какой-то светлый луч, озаряющий его безрадостное существование, и этому пришел конец. Ну не могла же его связь с Лаурой продолжаться вечно? Она – лукавая девушка, использовала его по полной программе: поступила в аспирантуру, приобрела машину, худо-бедно одевалась, отдыхала и ухитрилась устроить за его деньги жизнь своей мерзопакостной обжоры-матери. Он вспомнил, как взволнованная Лаура с тревогой сообщила, что ее жених Норайр как-то вскользь, но с явным намеком предупредил, что женится только на девственнице. Иван Ильич быстро нашел клинику, где проводили экспресс-гименопластику – операцию по восстановлению девственности, и за двойную цену Лаура вне очереди прошла эту процедуру.
   По отношению к Ирине Иван Ильич чувствовал себя бесконечно виноватым. Как человек, как личность она несравнимо превосходила легкомысленную, порой лживую Лауру, но они люди разных поколений и, что особенно важно, представляют различные социальные группы. Ирина начитанна, воспитана в интеллигентной среде, играет на пианино, неплохо разбирается в музыке, литературе, живописи. Может, из-за своей женской ненужности и опустошенности она старалась забыться с помощью алкоголя? Может, в ней проявилась так часто встречающаяся в русских людях склонность утопить свое горе в вине? Возможно, и так, но он, Иван Ильич, профессор, интеллигент, своей похотью, своим эгоизмом, даже животно-телесным эгоизмом, толкнул жену на одиночество и душевные страдания. А может, сейчас за закрытыми дверьми Ирина лежит мертвой? «О Боже, не накажи меня так строго, я слаб, я совершил грех, думал только о себе и забыл о ближнем! Ирина, моя Ирина ни в чем не виновата, только слабая и безвольная, но честная и порядочная».
   – Ирина, дорогая, – закричал он вдруг, – открой дверь, прошу, умоляю!
   – Успокойся, – послышались легкие шаги Ирины. Хриплым сонным голосом она спросила:
   – Ты что, Вань, истерику устраиваешь? Сейчас помоюсь и выйду.
   Иван Ильич бурно обнял ее, не обращая внимание на сильный запах идущего от нее винного перегара, осыпал поцелуями ее опухшее лицо:
   – Милая, любимая, у нас будет новая светлая жизнь, вот увидишь, я обещаю.
   – Что с тобой, Ваня? Ты что, выпил? Не похоже на тебя.
//-- * * * --//
   Последний воскресный день уходящего лета. Завтра начнутся занятия в институте. Первым делом надо принять на работу новую лаборантку вместо ушедшей в декретный отпуск Лауры. Она пока оформилась на год, но объявила, что через год, а может и два, выйдет на работу. Лаборантский труд довольно заметный в деятельности кафедры, особенно в процессе организации и оформления расписаний, составления исходящих документов. Поэтому эта должность долго оставаться свободной не может. Сейчас на это место срочно надо подыскать подходящую кандидатуру. «Последние деньги, что потратил на даче и передал Лауре для подготовки свадьбы, меня совсем посадили на мель, – с горечью констатировал Иван Ильич. – Надо опять работать сверх нагрузки или увеличить число абитуриентов, ведь других источников зарабатывания денег у меня нет. К сожалению, к приемным экзаменам я доступ не имею, там можно было бы что-то заработать. Но с внедрением этого дурацкого ЕГЭ денежные потоки от высшей школы перешли в руки сотрудников Министерства образования федерального и регионального уровня, школьных учителей, других технических работников, имеющих отношение к организации ЕГЭ. Идиоты, забили последний гвоздь в гроб образовательной системы России. Выпускники школ не знают, кто такие Петр I, Ленин, Наполеон и на каком континенте находятся Франция или Америка. Художественные произведения студенты, да и преподаватели почти не читают. Растет поколение плохо информированных и духовно бедных людей».
   Звонок в дверь прервал нерадостные мысли Ивана Ильича. Пришла дочь Эмилия с внучками, десяти и восьми лет.
   – Пап, – быстро начала она, – а где мама? Еще у себя? Хорошо, ладно. Возьмите детей к себе, я очень тороплюсь. Если смогу, заберу их сегодня. Если нет, они останутся у вас, тогда я утром сразу от вас отведу их в школу. Накормите их, они голодные. Если что, позвоните на сотовый, – и исчезла.
   Дети, привыкшие к такому распорядку воскресного дня, быстро скинули с себя школьные ранцы и переоделись в домашнюю одежду. Через пять минут старшая внучка смотрела свою любимую программу по телевизору, а младшая в кабинете Ивана Ильича, сидя в его кресле, рисовала. С опухшим, угрюмым лицом из своей комнаты вышла Ирина.
   – Вань, – не смотря в его сторону, виноватым голосом обратилась она к нему, – сходи в супермаркет, купи два цыпленка и рис, хочу сварить для детей бульон с рисом и поджарить цыпленка с картошкой, еще, пожалуйста, купи фруктов и сыр разных сортов. Возьми еще две бутылки белого вина, лучше «Шардоне», как-никак сегодня воскресный день.
   Иван Ильич надел джинсы, куртку и вышел на улицу. Погода была не солнечная, но теплая. Людей и машин было меньше обычного, что напомнило ему о Москве советских времен, тихой и удобной для прогулок, посещения музеев и кино. Жаль, азиатизация мира заметно коснулась и Москвы. Из страны уехали российские немцы и евреи, успешные русские и средняя техническая интеллигенция, ставшие лишними на своей родине. Вместо них столицу осваивают огромные потоки людей чужой культуры и внешности, очень удобных на первых порах для низкооплачиваемой работы. Скоро в стране останутся только чиновники и силовики, нефтяники и газовики, и еще обслуживающий их среднего уровня медперсонал и учителя. Печально. «Ввходные и праздничные дни, – размышлял Иван Ильич, шагая в сторону супермаркета, – самые тяжелые для меня, не знаю, чем себя занять. В остальные дни работа поглощает все мое время. Ведь другие живут так же, и как будто ничего, на жизнь не жалуются, как я. Получается, что с уходом лукавой Лауры у меня ничего личного не осталось. Понимаю, что нарушаю привычные представления морали, но мне тоскливо, даже очень тоскливо. Неужели я как мужчина никому уже не нужен? Впереди старость, одиночество и скука. Всю жизнь я был примером для своего окружения. В школе был первым отличником, окончил ее с золотой медалью, в институте отличником и именным стипендиатом. Мои товарищи гуляли, веселились, встречались с девушками, расходились, находили других. Я трудился, писал отличные курсовые и рефераты, ждал и верил, что найду единственную любовь. На старших курсах мне было стыдно признаваться друзьям, что я еще девственник, обманывал их небылицами. Поступил в аспирантуру и через два года защитил кандидатскую диссертацию. Но не имел ни близких друзей, ни подруг. Заведующий кафедрой, добрый интеллигентный профессор пригласил меня к себе домой, потом на дачу и фактически инициировал мою женитьбу на своей дочери Ирине. Она была хоть и не первой красавицей, но очень обаятельной. Высокая, стройная, с открытым интеллигентным лицом, веселым и легким нравом. Ирина понравилась мне сразу, и через несколько недель я уже не мог представить мою жизнь без нее. Я думал, что не смогу влюбиться, но Ирину полюбил искренне и самозабвенно. Впервые я узнал женщину и был счастлив. Родились дети, но лет через 15–20 я понял: чего-то мне не хватает. По-видимому, в первую очередь огорчало однообразие московской жизни. Когда дети были еще маленькие, я организовывал рыбалку или лыжные походы, а потом перестал – слишком много хлопот. Гостей на дачу мы раньше часто приглашали, но это отнимало много времени и энергии, да было и не особенно интересно. Одни и те же люди, одни и те же разговоры, иногда кто-то из моих друзей еще и напивался. Приходилось его оставлять на ночлег, беспокоиться, как он утром доберется на работу. Великая радость – оставаться наедине со своими книгами. Это пришло ко мне после 45 лет. Но когда я уединялся в своем кабинете, Ирина безумно тосковала. Я понимал, что каждый этап жизни ставит перед человеком новые задачи, новое восприятие мира и человеческих отношений. Самое главное, когда человек и его окружение меняются гармонично, их мироощущение продолжает, хотя бы в главном, совпадать. Но к великому сожалению, люди развиваются и меняются по-разному, даже родные и самые близкие. Много хороших друзей молодости я потерял именно потому, что наше развитие и жизненные интересы пошли разными путями. Встречаешься со старым другом, и оказывается, что, кроме воспоминаний, между вами ничего общего. Жаль, что так случилось и в нашем с Ириной случае. Я усердно работал, писал книги. У меня были международные конференции, командировки, симпозиумы, встречи. А она ограничилась только домом и детьми, при этом все время требовала от меня каким-то образом поменять ее жизнь. Может, я просто из той категории людей, которые не могут быть счастливыми и дать счастье другим. На моих глазах Ирина постепенно стала другим человеком – невеселым, раздражительным, замкнутым. Если о чем-то и разговаривали, то только о детях. Что сломалось в нас, чего не хватало для счастья – я трудно представляю и сейчас, хотя в общих чертах ответ у меня есть. А может, я просто не понимаю, что я счастлив. А может, это и есть счастье. И как могла ничем не выдающаяся, худенькая Лаура так возбудить во мне страстного ненасытного самца? Может, сознание, что я сожительствую с девушкой на тридцать с лишним лет моложе меня, моложе моей дочери, что я нарушаю общепринятую мораль, придало мне новые импульсы для удовольствия и наслаждения. Не двигало ли меня тайное влечение первородного греха, наподобие вкушающей запретный плод Евы, изгнанной из рая. Ведь если вдруг обнаружится тайная сторона моей жизни, общество может меня изгнать из условного моего рая, я потеряю уважение своего окружения, буду вынужден уйти с работы, разрушится семья. Преувеличиваю. Возможно, с молоденькими девушками вступают в интимные отношения тысячи, миллионы взрослых успешных мужчин, и ничего, им это сходит с рук. Однако есть одно правило, и его надо блюсти. Исключить скандалы, шум, недовольство другой стороны, не допустить возникновения таких причин».
   – Иван, как быстро ты вернулся домой. А где вино и фрукты?
   – Прости, Ирина, забыл в машине, сейчас принесу.
   Иван Ильич вернулся в супермаркет, докупил недостающее и поспешил обратно домой.
//-- * * * --//
   Дверь открыла Эмилия, высокая, начавшая слегка полнеть миловидная брюнетка, напоминающая мать в молодости.
   – Не надеялся увидеть тебя дома. Ты же обещала, что вернешься или вечером, или завтра утром.
   – Встреча была недолгой.
   – Мне проявить любопытство или ограничиться констатацией факта, что ты дома?
   – Если интересно, могу рассказать. Недавно случайно на одной встрече познакомилась с отставным моряком-подполковником чуть старше сорока. Не то из Херсона, не то из Севастополя. В военной форме он смотрелся очень даже импозантно. Мы снова по его просьбе встретились в кафе. Как раз сегодня. В гражданской одежде он мне показался таким жалким и провинциальным! И тут же выложил свои нехитрые планы: обосноваться в столице, найти работу и квартиру.
   – Может, человек стоящий, чего сразу его браковать, Эмилия?
   – Мне показалось, что извилин в его голове мало. И к тому же за ним приданое – оставленная семья: жена-алкоголичка и два сына-беспризорника.
   – Не хочешь проявить милосердие и гуманизм?
   – Не смешите, уважаемый профессор, мне нужны не плачущие мужчины, а успешные, у которых проблемы другого плана: купить дом на Лазурном берегу Франции или в Майами, «Мерседес» или «Бентли», двухкаратный бриллиант или трехкаратный.
   – Продолжай поиски. Может, вместе с «Бентли» и домом в Майами найдется человек с сердцем и головой. Впрочем, это будет такой редкий случай. Не забудь, что у тебя еще двое детей, а с мужем вы официально пока не разведены. Парень он хороший, ну, музыкант, любит веселиться, погулять на стороне. В конце концов, насытится и вернется. Так что не торопись.
   – Это не помеха. Вы с мамой еще так молоды и полны энергии, что я с радостью оставлю моих детей на ваше попечение. Получите огромное удовольствие от общения с ними. Если, конечно, найдется рыцарь на «Бентли» и с доброй душой, как ты говоришь.
   – Радужная перспектива. Действуй, Эмилия, может, и получится.
   – А почему бы и нет? Дочь столичного профессора, с прекрасным образованием, с двумя иностранными языками. Имею еще и музыкальное образование, пою, прекрасно танцую. Многие говорят, что я еще и чертовски обаятельна. Ты не представляешь, папа, какие голодные, готовые на все девушки приезжают в Москву из провинции. Работают официантками, стриптизершами и вдруг в столице подстреливают такую дичь, что хватит на весь сиротский дом лет на сто вперед.
   – Это что у тебя, Эмилия, новый светский жаргон?
   – Иван, Эмилия, что вы так весело обсуждаете в дверях, заходите на кухню, я тоже хочу узнать, о чем речь, – вышла в прихожую Ирина.
   – Мама, ты слишком впечатлительна для таких разговоров.
   – Ты лучше помогла бы мне обед приготовить и стол накрыть, ведь детей надо скоро кормить. Открой еще одну бутылку вина, работа пойдет живее.
   Иван Ильич ушел в свой кабинет и начал листать представленные преподавателями кафедры программы на новый учебный год. Работа привычная, повторяется из года год. Составляются учебные программы, иногда с новой трактовкой известных политико-исторических событий, пишутся новые монографии и учебники, но их уже мало кто читает. Студенты, читающие учебники, – редкость. Необходимую скудную поверхностную информацию для сдачи экзаменов и зачетов они скачивают из Интернета. Во время экзаменов пользуются наушниками, мобильными телефонами, с грехом пополам сдают сессию и тут же забывают, о чем шла речь. Их мир другой, намного более прикладной, более динамичный и разнообразный, чем было в недавнем прошлом. Главный девиз их жизни: удовольствия, удовольствия и еще раз удовольствия. По возможности меньше работать, больше получать. Профессорско-преподавательский состав кафедры стареет, пенсии мизерные, трудно и больно кого-то заставить выйти на пенсию. Но молодежь уже не идет ни в науку, ни на преподавательскую работу, как раньше, это на сегодня мало оплачиваемые, не особо престижные занятия.
   – Папа, бабушка зовет к телефону.
   – Да, мама, где ты? Может, зайдешь к нам, пообедаем вместе. Как раз и Эмилия с детьми здесь.
   – Иван, ты не забыл, что со мной Ольга, твоя аспирантка? Вечером мы с ней собираемся в театр. Ну что ж, тогда повидаюсь с вами, заодно перекусим перед театром.
   – Ирина, Эмилия, у вас все готово? Сейчас мама зайдет вместе с моей аспиранткой.
   – Папа, какая еще аспирантка, я ее знаю?
   – Это девушка из провинции. Она около двух недель назад прилетела в Москву, общежитие не было готово, поэтому я ее на несколько дней поселил у мамы.
   Через час вся семья и смущенная Ольга в купленном Людмилой Васильевной недорогом платье, с новой модной прической (они уже успели побывать в парикмахерской) сидели за столом. Эмилия дружелюбно беседовала с Ольгой и давала советы о московской жизни. Ирина слушала Людмилу Васильевну и сама себе наливала вино, стараясь не встретиться взглядом с Иваном Ильичом.
   – Так-так, все семейство обедает, а единственный сын, гордость архитектурного сообщества столицы, даже не приглашен на обед.
   В дверях стоял Константин, двадцатисемилетний сын Ивана Ильича, по профессии архитектор, веселый, симпатичный, очень похожий на отца, живущий в съемной квартире отдельно от родителей.
   – Можно узнать, по какому поводу торжественный обед? На столе цветы, бутылки вина, правда, уже почти пустые. Угадал: вы хотите эту прелестную девушку познакомить со мной и завести беседу о преимуществах семейной жизни.
   – Костя, – обратился к нему Иван Ильич, – девушка за столом – моя аспирантка. Она впервые у нас дома, и недавно прибыла в Москву из Благовещенска. Пожалуйста, не смущай ее своим развязным поведением и разговорами.
   – Простите, девушка, из какого Парижа вы прилетели в нашу солнечную великую столицу? Ах, вы из Благовещенска, это, насколько я помню, между Парижем и Лондоном. И как мне известно, там бананы и манго растут, люди ходят в шортах, играют на гитаре, вечно поют и танцуют.
   – У вас вышла небольшая ошибка. Это вы говорите о Бразилии. Поэтому, если у вас есть географическая карта, я вам покажу, где Благовещенск, где Париж и где Бразилия.
   – Молодец, Ольга, так и надо обнаглевшему профессорскому сынку, – вступила в разговор Эмилия. – Садись, а уроки географии Ольга тебе даст после обеда.
   – Дорогая сестренка, уступи-ка мне свое место рядом с этой прелестной географичкой из… забыл название этого нового мирового центра. А ты пересядь к своим детям и займись лучше ими.
   – Ладно. Ольга, он дурачится, значит, вы ему понравились, – успокоила гостью Людмила Васильевна.
   – Я рад, что вся наша семья сегодня оказалась за столом, что происходит не часто. Особенность этого дня в том, что с нами почти случайно оказалась Ольга, новая аспирантка моей кафедры. Пожелаем ей удачи в учебе и в новой столичной жизни.
   – Если она удачно выскочит замуж, то какая-то жизнь, может, у нее и получится. Если нет, то, папа, никаких перспектив у этой прелестной девушки не будет. С зарплатой научного сотрудника на однокомнатную квартиру в Москве ей придется копить в течение 50–60 лет. Как вам, девушка, такая перспектива?
   – Константин, у вас есть конкретное предложение?
   – Молодец, Ольга, – улыбнулась Людмила Васильевна.
   – Ольга, – вмешался Иван Ильич, – мой сын в сходном с вами положении. Но только не знаю, собирает ли он деньги на покупку квартиры или ждет, что мы с мамой его приютим. А мы возьмем да поживем еще лет 50–60.
   – Не дай Бог, Вань, не пугай мальчика, а то вообще не женится, – вступила в разговор Ирина.
   – Вы знаете, Ирина Михайловна, в Благовещенске, возможно, у Константина будет неплохая перспектива. Молодой архитектор из столицы – очень нужный специалист. Думаю, ему тут же предоставят однокомнатную квартиру. Правда, не в кирпичном, а в блочном доме, и не в центре.
   – Вот это да! – обрадовался Иван Ильич, – Ай да Ольга! Никак не ожидал я такого выступления от нее. Ну, что скажешь, Константин?
   – По правде, граждане сотрапезники, от молодой парижанки я такого агрессивного отпора не ожидал. Если честно, а моя честность – достояние нашей прекрасной родины, она меня переиграла. Один-ноль в вашу пользу, Ольга из Благо-Парижа.
   Обед прошел славно. После Эмилия играла на пианино, пела отрывки из популярных песен и романсов под аккомпанемент Людмилы Васильевны и Ирины. Константин сел рядом с Ольгой, все время шутил и пытался рассмешить девушку. Покрасневшая от немалой дозы вина Ирина, сославшись на головную боль, вскоре неуверенными шагами пошла в свою спальню. Дети сидели перед телевизором и смотрели какую-то свою программу. Поймав несколько раз смущенный взгляд Ольги, Иван Ильич встал и ушел в свой кабинет, в привычный большой мир книг и мыслей. Через час дом опустел. Эмилия забрала детей в свою двухкомнатную квартиру, доставшуюся ей после расставания с мужем, успешным музыкантом. Людмила Васильевна с Ольгой пошли в театр. Константин отправился их провожать.
   «Воскресный августовский вечер, уставшая, слегка пьяная жена спит в соседней комнате. Я один. Один в окружении людей, в центре огромного города. Не молодой, но далеко и не старый. Не хочу себя заживо хоронить в мелочах повседневности. Не хочу. Боже упаси меня от одиночества. Худшего наказания для человека, чем одиночество, сложно даже и придумать. А МОЖЕТ, ЧЕЛОВЕК ПРИДУМАЛ БОГА, ЧТОБЫ ОСВОБОДИТЬ СЕБЯ ОТ ОДИНОЧЕСТВА, БЫТЬ УБЕЖДЕННЫМ, ЧТО РЯДОМ ВСЕГДА ЕСТЬ КТО-ТО. А что я хочу? Общения с людьми в чистом, просторном помещении, где много света, тепла, интересное общество, беседы, легкий ужин, красивые женщины. Нет, это еще не все. Не хочу самому себе признаваться, неужели моя жизнь как мужчины уже закончилась? Я больше не встречусь с женщиной светлой и обаятельной, всегда веселой и опрятной, готовой любить и радоваться жизни. Как у меня было раньше с Ириной. Но она так рано ушла из нашей прежней жизни, в итоге я остался один со своими скрытыми желаниями, неутоленной жаждой страсти. Но не могу же я поставить крест на Ирине, она мать моих детей, бесконечно родная, добрая и беззащитная. Значит, она, безусловно, остается в моем бытие. Вместе с тем я не могу заставить свою природу отказаться от полнокровной мужской жизни. Ведь это так естественно, но противоречит принятым представлениям о морали и порядочности. Значит, придется иметь тайную сторону жизни, скрывать ее от всех, обманывать жену, близких и окружение. По-видимому, такая дилемма стоит перед многими мужчинами и женщинами: быть недовольными своей семейной жизнью и, не нарушая семейные узы, искать физическое, зачастую и морально-духовное удовольствие на стороне. Выше моих сил постоянно находиться в полутемной квартире в одиночестве среди своих книг, со спящей или угрюмо смотрящей в потолок или телевизор, вечно недовольной жизнью или мною женой. Да, любили друг друга, люблю ее и сегодня, родили детей, прожили 35 лет вместе, но потом жизнь нас развела. Она – часть моей жизни, но не вся моя жизнь. Я не в состоянии заживо похоронить себя, я хочу и должен жить в общении с другими людьми, получать от этого тепло и открывать для себя новые миры, в свою очередь, давать им свое тепло, раскрывать свою душу, впечатлять и быть впечатленным.
   Я, как раньше, уже не мечтаю о встрече с прекрасной незнакомкой. Хотя такая мечта сопровождает человека в течение всей его жизни, кроме тех недолгих промежутков, когда он находится в любовной коме, плохо видит и ощущает окружающий мир. Предположим, я встретил прекрасную незнакомку, добрую, светлую, чистую, терпеливую. И что я ей предложу? Свои знания, живой ум, немолодое тело, легкий ужин в Доме ученых и скромные букеты? Возможно, она чудесная и бескорыстная, но она женщина, и в ее представлении прекрасный незнакомец может дать многое, улучшить ее жизнь, сделать ее более интересной и самое главное, материально более обеспеченной. Это заложено природой в женщине. Может, тогда лучше оставаться неудовлетворенным жизнью, не совсем счастливым, но не смешным и не жалким в глазах предполагаемой прекрасной незнакомки? Боже упаси! Какой скудный выбор оставила мне жизнь. Нет, я не согласен на такую участь!»
//-- * * * --//
   Иван Ильич работал у себя в кабинете, когда зазвонил телефон.
   – Иван, ты не спишь?
   – Нет, мама. Работаю над новым учебником, который включен в издательский план этого года, поэтому до конца года я должен его завершить.
   – Какие-то деньги будут за эту книгу?
   – Очень незначительные. Пишем, так как для переизбрания на должность профессора или заведующего кафедрой нужны публикации.
   – А старые учебники, они что, уже непригодны? И что вы с ними делаете, выбрасываете, что ли?
   – Фактически обновляем их на 20–30 %, а то и меньше, и переиздаем. А те, что устарели, отправляем в макулатуру. Такова система.
   – Глупая система. Если человек трудится, должно быть материальное вознаграждение.
   – Может быть, мама, ты и права. Удачно сходили в театр? Девушка тебе не в тягость?
   – Нет, абсолютно. У меня создается впечатление, как будто она уже много лет живет со мной. Все понимает с полуслова, очень предупредительна и вежлива.
   – Я рад. Мама, мне неудобно возобновлять разговор о деньгах, но когда ты сможешь одолжить эти 60 тысяч рублей?
   – Хоть сегодня. Пойду в банк, и вечером можешь их забрать. Но, Ваня, смотри, Ирину одну не отправляй – она себя плохо контролирует. Вдруг начнет пить больше обычного?
   – Ну, мам, она же взрослый человек, что я могу поделать? У меня начинается учебный год.
//-- * * * --//
   В первый день учебного года перед коллективом выступил ректор – констатировал успехи и недочеты, обозначил новые задачи и пути к их достижению.
   После Иван Ильич собрал членов кафедры, но проводил заседание вяло и рассеянно. Потом решил перекусить в буфете.
   Обычно еду из буфета приносила лаборантка, но с уходом Лауры в декретный отпуск эта должность пока была вакантна. Он вспомнил Лауру, ее молодое упругое тело, лукавые, затуманенные от возбуждения глаза, и ему опять захотелось близости с ней.
   «С этой историей покончено, – многократно убеждал он себя. – Девушка постепенно становилась проблемой, особенно из-за ее матери, этой омерзительной женщины. Она все время искала новые схемы выманивания у меня денег. Слава Богу, все в прошлом».
   Когда он вернулся из столовой, в приемной сидела Ольга. Он рассеянно поздоровался и хотел пройти к себе в кабинет, когда девушка обратилась к нему:
   – Иван Ильич, я пришла узнать, что мне делать дальше. Я уже была в отделе аспирантуры, взяла расписание занятий и сейчас приступаю к своим аспирантским делам – как я поняла, к подготовке сдачи кандидатских минимумов.
   – Прости, Ольга, за рассеянность, я тебя не узнал.
   – Иван Ильич, можно обратиться к вам по другому вопросу? Вы как-то вскользь упомянули, что место лаборантки у вас свободно. Если бы вы поручили эту работу мне, я была бы очень признательна, лаборантская зарплата мне была бы очень кстати. Столичная жизнь исключительно дорогая, не мне вам объяснять. Мне еще надо вернуть долг Людмиле Васильевне – она ведь купила для меня платья и плащ.
   На последнюю фразу Иван Ильич не обратил особого внимания, вызвал своего заместителя, пожилую интеллигентную женщину, и поручил ввести Ольгу в курс обязанностей лаборантки, а сам поспешил на заседание редакционного совета институтского журнала.
   Через два часа, когда он вернулся на кафедру, Ольга уже сидела в приемной и что-то энергично печатала на компьютере.
   – Ольга, уже шестой час. Иди к себе в общежитие, отдохни, а завтра у нас будет насыщенный и довольно напряженный день.
   – Иван Ильич, позавчера мне предоставили место в общежитии, но я пока не перебралась туда. Людмила Васильевна попросила на некоторое время задержаться у нее.
   – Я не знал об этом. По-видимому, ты ей понравилась. У нее свой, давно отлаженный ритм жизни, и если она идет на такой шаг… А может, ты предпочитаешь жить в общежитии, и тебе просто неудобно отказаться от ее предложения?
   – Нет, что вы! Мне очень удобно и приятно оставаться у Людмилы Васильевны, а в общежитии я еще успею пожить.
   – Ладно, тогда поехали вместе, я как раз собираюсь повидаться с мамой. Давай еще заедем в супермаркет и купим для вас на ужин что-нибудь вкусненькое.
   – Ничего не надо. Утром, до приезда в институт, я все купила по поручению Людмилы Васильевны – она решила сделать вам сюрприз по поводу начала нового учебного года.
   – Ну что же, тогда позвоню Ирине и предупрежу, чтобы она одевалась…
   – Иван Ильич, что-нибудь случилось? Может, вы себя плохо чувствуете?
   – Нет, все нормально. Поехали.
   Он не мог сказать, что Ирина, с трудом выговаривая слова, сославшись на головную боль, положила трубку. Было очевидно, что она опять злоупотребила спиртным и лежит в полузабытьи. Он со страхом подумал, что, вернувшись домой, опять будет один в четырех стенах с тяжелейшими мыслями о здоровье жены, неудачной совместной жизни и ожидающем его вечном одиночестве. Надо проявить характер, надо спасти Ирину, убеждал он себя.
   По дороге к маме, сидя в машине рядом с молоденькой девушкой, Иван Ильич нечаянно бросил взгляд на ее оголенные выше колен длинные красивые ноги. Он быстро отвел взгляд, но Ольга его заметила и стала ерзать на сиденье, стараясь натянуть пониже купленное несколько дней назад Людмилой Васильевной короткое платье. Непонятная электрическая искра пробежала между ними, создавая только им известную, некую новую сторону их отношений.
   Уже дома у матери Иван Ильич и Ольга избегали встречаться взглядами, стараясь общаться друг с другом через Людмилу Васильевну.
   «Странное создание человек, – размышлял Иван Ильич, рассеянно отвечая на вопросы матери. – Как в течение доли секунды его мозг может фиксировать столько разнообразных мыслей, противоречивых чувств, проследить за которыми никак не представляется возможным! Какую огромную силу взаимного тяготения заложила природа между мужчиной и женщиной, даже настолько разных по возрасту, по жизненному опыту, по социальному положению! Как сложно всегда быть разумным и правильным, не выходить за рамки сложившихся в течение веков понятий чести и морали, не уронить свое и чужое достоинство, чтобы потом не раскаяться за глупые порывы и поступки. Почему Бог создал человека таким сложным, уверен, до конца и для него самого не понятным и не предсказуемым? Видимо, для того, чтобы человек вечно сомневался, страдал, мучился и раскаивался за свои неправильные поступки и мысли. В эту минуту у меня в голове три женщины: моя мама, любимая несчастная жена и откуда-то вдруг появившаяся рядом эта молодая девушка».
   – Иван, о чем ты задумался?
   – Мама, пока Ольга на кухне, скажи, пожалуйста, тебе не сложно с ней?
   – Иван, девушка мне абсолютно не в тягость. Наоборот, она внесла такое тепло в мою жизнь, такой уют, что я сама удивлена. Пусть останется у меня на пару недель, а потом, если необходимо, я ее отправлю в общежитие.
   – Мам, поступай, как тебе удобно. Прости, что напоминаю насчет денег.
   – Деньги уже у меня – возьми. Если нужно больше, я дам.
   – Нет, мама, достаточно. На днях отправлю Ирину на лечение, провожу ее до санатория и через день-два вернусь.
//-- * * * --//
   – Ирина, ты спишь? Ведь еще нет и девяти вечера. Хочу тебя обрадовать: деньги мама уже дала, и завтра же я начну хлопотать насчет твоей поездки.
   – Иван, ты так радуешься, что поневоле у меня возникают подозрения, может, ты и твоя мама хотите поскорее освободиться от меня… Почему не отвечаешь? Признайся, ведь я права?
   – Ирина, ты говоришь глупости. Никак не ожидал такой несправедливости в адрес моей мамы, о себе уже и не говорю. Ты действительно больна, и болезнь, по-видимому, у тебя не только физического плана.
   – Прости, Вань, как-то случайно получилось, не хотела такое сказать. Впрочем, не хочу раскаиваться. Что сказала, то и сказала. Тебе скоро стукнет шестьдесят, но тобой продолжает управлять твоя мама. Ты был и остаешься маменькиным сынком. Сейчас она приютила у себя эту молодую провинциалку, я понимаю, для чего – она готовит мне замену.
   – Ирина, ты действительно сошла с ума! Откуда у тебя эти несправедливые, идиотские мысли? Ведь несколько дней назад ты сама хотела приютить эту девушку. Тогда ты была похожа на себя, на настоящую, добрую Ирину, которую я знаю много лет. Объясни, что с тобой? Не плачь, я хочу услышать нормальную, разумную речь.
   Ирина продолжала плакать, Иван Ильич, постояв еще несколько минут в расстроенных чувствах от такого неожиданного выпада Ирины, пошел к себе. «Действительно, каждая семья несчастна по-своему. Кажется, все для счастья у нас есть: все здоровы, более-менее устроены, любят друг друга, связаны между собой. Но что-то не так, чего-то не хватает. А больше всего мне жаль Ирину – прямо на глазах меняется в худшую сторону. Может, это наказание за мой аморальный поступок – связь с молоденькой девушкой? Глупость, вздор воспаленного мозга заключенного в четырех стенах интеллигента, заменившего реальную жизнь книгами и виртуальным миром. На самом деле все очень просто: я искал и получил женскую ласку, всепоглощающее удовольствие, а она к тому же получила материальные блага и мою поддержку. В отношениях пожилого мужчины и молодой девушки это обязательный фактор. Та к было и так будет впредь. А Ирина, как самостоятельное биологическое существо, сама должна бороться за свою жизнь, здоровье и счастье. Это закон природы, который никакие гуманистические, человеколюбивые теории не могут заменить. Мой моральный долг – всячески ей помогать, что я и буду делать».
   В следующую пятницу, около полудня, на поезде «Москва – Петрозаводск» супруги отправились в путь. Всю дорогу они молчали. Ирина отрешенно смотрела в окно, Иван Ильич читал последний номер институтского журнала. Только раз Ирина, не отводя взгляда от окна, тихо и спокойно сказала:
   – Иван, у меня предчувствие, что я домой уже не вернусь.
   – Откуда эти мрачные мысли? Все хорошо, ты ничем серьезно не болеешь, мы все тебя любим. Отдохнешь, поправишься, вернешься, заживем как прежде, начнем все сначала.
   – Не вижу смысла в моей жизни…
//-- * * * --//
   В специализированном санатории-клинике их встретили вежливо, отвели Ирине большую, светлую комнату на втором этаже. По просьбе Ивана Ильича за дополнительную плату там поставили кровать и для него.
   – Иван, поезжай домой, у тебя работа.
   – Не могу я тебя оставить, Ириночка, в таком душевном состоянии. Всего несколько дней назад ты жила спокойно и жаловалась только на излишнюю полноту, а сейчас впала в идиотскую депрессию и ищешь смысл в жизни. Поиски смысла жизни ни прежде, ни сегодня никого еще не довели до добра, а сами «ищущие» закончили жизнь на виселице, или покончили с собой, или были заключены в тюрьмы, депортированы, сосланы. Смысл жизни, помни, – сама жизнь, то, что ты мыслишь, чувствуешь, любишь, получаешь тепло и любовь своих близких, – другого не дано. Надо жить столько, сколько предопределено нам природой. Что мне сказать еще? Ирина, а в чем смысл моей жизни? Сидеть по 16 часов в день в кабинете, бесконечно читать, готовиться к лекциям, писать книги и статьи? Работа – дом, дом – работа, общение с вами, со студентами и коллегами. Как еще ты представляешь жизнь в нашем возрасте и нашем положении? Не зря мудрость гласит: удовлетворяйся тем, что у тебя есть. Понятно, это не означает, что человек не должен стремиться к лучшему, высшему, светлому. Это тоже заложено в нем природой.
   – Вань, может, ты и прав, но я воспринимаю и ощущаю мир по-своему. Сегодня – так, а завтра все, возможно, покажется мне другим. В светлое время дня, в летние месяцы я чувствую себя лучше, но ожидание мрачной, холодной и такой долгой зимы меня ужасает. Ты идешь на работу, а я остаюсь дома одна. Летом, если нет дождя, выхожу, прогуливаюсь, иду в магазин, изредка – с кем-то из знакомых в кафе. Ты возвращаешься – ужинаем, смотрим какие-то политические программы по телевизору, и ты уединяешься в своем кабинете. Я одна, все время одна, кроме вечно занятых детей, меня сейчас никто не интересует. Жаль, что я не родилась на юге Европы.
   – Поверь, ты и там нашла бы какие-то причины для плохого самочувствия. Пойми, Ира, болезнь одиночества – это новое состояние в современном мире. Во всем мире, особенно в развитых странах, когда человек уже не борется за выживание, за каждодневное пропитание, когда он обеспечен, у него появляется много свободного времени. К тому же люди выходят на пенсию рано, средняя продолжительность жизни везде увеличилась на 10–15 лет, и пенсионный период составляет фактически треть жизни среднестатистического человека. Поэтому люди, привыкшие работать, не зная, чем наполнить свое время, начинают тосковать, появляется чувство одиночества. Это съедает человека изнутри, убивает его. У одних народов существует культура времяпровождения – собираться в клубах по интересам, объединяться в общественные движения, встречаться в кафе на углу своей улицы, где все друг друга знают. У нас летом бабули сидят во дворе, мужики забивают «козла», но это всего два-три месяца. Зимой же они в своих маленьких квартирах тихо выпивают, смотрят глупые, отупляющие человека телепередачи и в десять вечера ложатся спать. Ты – одна из огромного количества незанятых, не знающих как и куда приложить свои силы и духовную энергию людей, и поэтому недовольна. Надо найти новые интересы.
   – Может, Вань, ты и прав.
   Два дня Иван Ильич провел с женой, они выходили на утренние и вечерние прогулки, однажды даже пошли в кино. В скудной библиотеке санатория Иван Ильич нашел несколько произведений современных писателей, которые могли заинтересовать Ирину. Она обещала лечиться по-настоящему и отвечать на его звонки по мобильному телефону. С тяжелым сердцем Иван Ильич попрощался с Ириной, вернулся в Москву и уже в понедельник вышел на работу.
//-- * * * --//
   – Иван Ильич, – доложила Ольга, – звонила доцент Смурыгина и попросила кем-то заменить ее – у нее высокая температура.
   – Кто сегодня дежурный по кафедре?
   – Роза Петровна Карасина.
   – Нет, она не сможет заменить Смурыгину – молода и неопытна. И потом, курс ей незнаком. Придется пойти самому.
   С трудом собравшись с мыслями, Иван Ильич прочитал перед большим курсом лекцию и спешно вернулся к себе. В приемной его уже ждали несколько преподавателей с различными проблемами.
   – Друзья, дайте мне пять минут, и потом я вас всех приму.
   Первым делом он набрал номер Ирины. Ее голос ему показался более-менее бодрым, и он, успокоенный, положил трубку.
   – Иван Ильич, освободились? По городскому телефону звонит женщина, хочет поговорить с вами.
   – Она не представилась?
   – Сказала, что представится лично вам.
   Удивленный Иван Ильич взял трубку.
   – Иван Ильич, здрасьте! Это Стелла.
   – Да, Стелла? Случилось что-нибудь с Лаурой?
   – Нет, ничего не случилось, но нам надо срочно встретиться.
   – Стелла, только начался учебный год, я очень занят. Давайте как-нибудь в другой раз? И потом, простите, какие могут быть причины для такой срочной встречи? С Лаурой все в порядке, она держит связь с кафедрой. Так вот, давайте на этом закончим.
   – Подождите, Иван Ильич, не вешайте трубку. Вы куда-то торопитесь? Встреча скорее нужна вам, чем мне.
   – Стелла, у меня создается впечатление, что вы хотите меня шантажировать.
   – Вы, Иван Ильич, очень догадливый человек. Понятно – вы же умный, профессор. Я хочу показать вам одну видеозапись. Запись о том, как некий пожилой козел (кстати, профессор) развращает молоденькую девушку, свою аспирантку, вытворяет такие фокусы с ней, что ни в одном порнофильме еще не додумались снять. Кажется, вы будете очень огорчены, если запись попадет в руки вашего руководства, ваших коллег или в правоохранительные органы. Ее с радостью посмотрят и ваша жена, и ваши дети, а, может, даже и внуки. Они будут очень гордиться вами – какой у них дед молодец, как в самых невероятных позах обрабатывает хрупкую девушку.
   – Вы врете, у вас ничего нет. Сожалею, что перешагнул границы дозволенного, но вы же помните, что все было с вашего и Лауры согласия. Вы были счастливы, что я взял девушку под свою опеку, приютил, снимал квартиру, содержал. Вы тоже воспользовались этим – питались, одевались, ездили отдыхать за ее, то есть за мой счет. В этот самый тяжелый период вашей жизни я протянул вам руку помощи. Не знаю, что бы еще с вами случилось, ваша судьба меня не волнует, но Лауру мне было жаль, и сегодня эта девушка мне не чужая. Если что, я всегда готов помочь ей. Пожалуйста, уходите из моей жизни, не хочу ни слышать, ни видеть вас.
   – Профессор, еще раз повторяю, у меня в руках видеозапись. Я не стреляю по воробьям холостыми патронами. Да, дорогой зятек, придется освежить вашу память. В записи многократно повторяется одна из ваших любимых поз: когда вы сидели в чем мать родила на красном плюшевом кресле, а на полу на коленях стояла Лаура. Вы заботливо подложили ей под ноги подушку. Потом большим пушистым полотенцем прикрывали ее худенькие плечики, чтобы она не простудилась. И чем занимались? Продолжать?
   – Что вы хотите, подлая женщина?
   – Встретимся на углу стоянки у супермаркета рядом с вашим институтом. Там и поговорим о том, что я хочу.
   Ошарашенный, с чувством глубокого омерзения, Иван Ильич сидел в кабинете, плохо соображая, как ему поступить. Снова раздался звонок из приемной.
   – Ольга, я очень занят, никого не могу принимать. Пусть подойдут завтра.
   Мир как будто перевернулся! Его бросили в помойную яму, и он тонет в человеческих отбросах. Как низко он пал, с какими подлыми людьми он связался! Может, Лаура действует с матерью заодно, и они вместе организовали всю эту отвратительную игру с видеозаписью? Маловероятно. Она при всей своей лукавости девушка неплохая, в меру интеллигентная, понимает, что если эта видеозапись где-то всплывет, то будет поставлено под угрозу не только ее семейное положение, но и перспектива работы в институте.
   Иван Ильич отправил по мобильному телефону сообщение Лауре с просьбой срочно позвонить ему.
   По внутреннему телефону опять позвонила Ольга:
   – Иван Ильич, что-нибудь случилось? Может, вы себя плохо чувствуете? Вас много раз спрашивали из ректората, а также по городскому телефону.
   – Ольга, запишите имена всех, кто спрашивал меня. Скажите, что завтра я свяжусь с ними. Сейчас мне надо закончить одну срочную справку, и прошу, больше не беспокойте меня. Кстати, можете домой поехать одна, не ждите меня – я вернусь поздно. Предупредите маму, что меня сегодня не будет.
   Работать, думать о чем-то другом он уже не мог. Иван Ильич прокручивал в памяти детали разговора со Стеллой. Чего она хочет? Разумеется, денег. Как он не догадался, что его могут записать, снять на видео! Если так могли поступить с бывшим генеральным прокурором России, то почему то же самое не может случиться с ним, обыкновенным профессором, беззащитным, не наделенным властными полномочиями? Но там – большие деньги и политические интересы, а здесь? «Родная мать сперва с радостью почти узаконивает интимные отношения дочери со мной, а потом записывает видео и шантажирует меня. Я догадался, что она – авантюристка, нечистоплотная женщина, но так мерзко поступить в отношении человека, сделавшего им столько добра? Чему я удивляюсь? Не вижу, что происходит вокруг? Бесследно исчезают десятки тысяч людей, газеты, телевидение шумят, что их похищают для расчленения и продажи человеческих органов преступным медицинским организациям. Детская проституция, убийства, похищения людей с целью получения выкупа стали повседневным, обычным делом в нашей жизни.
   Демократия, свобода человека в России принимают странные формы. Привыкший к несвободе народ воспринимает их как призыв к анархии и насилию. Национальной идеей стало: брать все, что возможно – собственность, а иногда и жизнь другого человека, вести праздный и веселый образ жизни, в первую очередь дать волю своим подавляемым ранее инстинктам. При этом мало работать или вообще не работать. Такой образ жизни пропагандирует наш дешевый, из-под задворок жизни вышедший политический и культурный бомонд, разножанровая примитивно-дешевая попса. И кто возмущается? Я, который сожительствовал с молодой девушкой, социально зависящей от меня, для которой я авторитет, научный руководитель? Но она же была совершеннолетней, с определенным сексуальным опытом, к тому же видавшей немало порнографических фильмов. Она с энтузиазмом шла на связь со мной, понимая, что это шанс устроить свою жизнь. С малых лет она видела, как мамочка Стелла и ее младшая сестра тетя Роза используют свои женские пышные формы для получения от мужчин всевозможных жизненных благ. Более того, не стесняются, а наоборот, гордятся, считая это нормальным бизнесом. В позапрошлом году, когда по настоянию Стеллы я отправил их на отдых в Турцию, после возвращения Лаура как-то в порыве откровенности рассказала мне, что ее мама Стелла познакомилась с одним пузатым, с золотыми зубами торговцем овощами. Ходила с ним по ресторанам и рынкам, заставила его купить для нее массивный золотой браслет и всевозможную одежду. В конце концов Стелла с горечью сообщила, что торговец избегает ее и предлагает приличную сумму, если Лаура согласится принять его ласки. Правда, – удивлялась Стелла, – как Гасанчик после нее обратил внимание на такую худышку, у которой кроме длинных ног и больших глаз больше ничего нет? После долгих увещеваний и угроз мамы и трехкратного увеличения суммы, равной цене норкового полушубка, Лаура согласилась, надеясь, что сумеет обойтись разговорами и легкими ласками и закончить дело в пределах полутора-двух часов, о чем было заранее оговорено. Но когда Гасанчик с огромным, покрытым черными волосами животом, в длинных, до колен, трусах, с первой же секунды ринулся в бой, она закричала и выбежала из комнаты. Мама ее сильно ругала, даже ударила, угрожая, что оставит ее голодной, лишит хорошей одежды. Гасанчику она не вернула часть денег, угрожая, что заявит в полицию на его попытку изнасиловать ее дочь. Два дня Стелла держала Лауру впроголодь, заявив, что она сама должна заработать на хлеб и на свою одежду».
   «Я еще удивляюсь, – продолжал свои размышления Иван Ильич, – что Стелла – истинная дочь своего времени – может иметь какие-то светлые уголки в душе. Она считает абсолютно нормальным выжимать из своего окружения все, что возможно. Таких категорий, как аморально, подло или нечестно, для нее не существует. Есть понимание, что возможно, а что – нет. Я сейчас осуждаю других, тогда как в сегодняшней ситуации виноват я сам и никто другой. Осмелился бы я в советское время вступить в сексуальную связь со своей молоденькой подчиненной? И тогда всякое бывало. Но два фактора: страх перед властью в лице партийных и профсоюзных организаций и администрации, и, наконец, наше отношение к окружающей реальности – было предопределено нашей скудной зарплатой. Жена точно знала, сколько я получаю, и потратить несколько рублей без ее ведома было почти невозможно. Не то что сейчас: удалось снять квартиру и фактически содержать, одевать и обувать молодую любовницу с активной, прожорливой, большегрудой, большезадой матерью.
   Да, уже пора, надо идти на встречу с этой подлой тварью. Ничего доброго не жду. Дай Бог мне мужества и нервов выдержать это испытание».

Глава II. Грубый удар. Беспомощность и унижение

   Иван Ильич припарковал свою «Мазду» в дальнем углу автостоянки у супермаркета и стал ждать Стеллу. Моросил мелкий, осенний, противный дождь, сопровождаемый порывистым ветром. Весь мир представлялся ему в эту минуту безрадостным и мрачным. Был уже седьмой час. «Надо позвонить Ирине», – подумал он, когда двери машины резко открылись с двух сторон. На переднее сиденье плюхнулся большой мужчина в мокром темном плаще, а на заднее – Стелла, на ходу закрывая зонтик. Щекастая, с заметным макияжем, сильно пахнущая духами и косметикой, пышущая каким-то животным здоровьем, она внесла в машину атмосферу другого, чужого мира. Глаза ее блестели, лицо выражало напряжение и одновременно предвосхищение чего-то радостного. Было видно, что такие жизненные ситуации для нее обычны, возбуждают ее, как охотника перед возможной добычей, и доставляют истинное удовольствие. Сидящий рядом с Иваном Ильичом мужчина лет 50–52, с огромной головой на широких плечах, с прямыми густыми светлыми волосами, с крупными чертами лица, очевидно напоминающими откуда произошел человек, безразлично, в упор, пустым взглядом смотрел на Ивана Ильича. Молча он протянул огромную ладонь, вынул ключи автомашины и закрыл изнутри двери на замки.
   – Здравствуйте, Иван Ильич! У меня складывается впечатление, что вы не рады нашей встрече.
   – Кто этот человек? Стелла, почему вы его привели с собой и почему он забрал ключи от моей машины?
   – Это мой адвокат Сергей Геннадьевич Кондаков, кстати, майор полиции. Я его пригласила, потому что боялась насилия и провокации с вашей стороны.
   – Понятно. Спорит с вами бесполезно. Что вам нужно?
   – Сожалею, Иван Ильич, я должна огорчить вас. У меня серьезное онкологическое заболевание, возможно, пока на начальной стадии, но проблема уже очевидна.
   – Мне очень жаль, но, как вам известно, я историк, а не врач.
   – Я должна, – продолжала Стелла, не обращая внимания на слова Ивана Ильича, – пройти обследование в Германии и, по всей вероятности, оперироваться. Мы с Сергеем Геннадьевичем узнали, что это стоит больших денег, которых, к сожалению, у нас нет. Вот поэтому я и решила вас побеспокоить. В конце концов, вы не чужой человек, мы когда-то жили с вами как одна семья.
   – Стелла, я старался и немало помогал Лауре, кажется, и вам. Сейчас каждый живет своей жизнью. У меня самого своих проблем предостаточно. Надеюсь, вы сами найдете какой-то выход из этой печальной ситуации.
   – Иван Ильич, вы обязаны мне помочь. В противном случае я буду вынуждена показать вашим коллегам ваше истинное лицо извращенца. А заодно о ваших сексуальных похождениях узнают ваша жена и дети. Такой аморальный тип, извращенец, как вы, не имеет права войти в аудиторию, преподавать студентам, учить их доброму и разумному.
   – О какой сумме идет речь? – отступил Иван Ильич.
   – Не особо много – 75 тысяч евро.
   – Нет, 100, – буркнул до того сидевший молча полицейский. – Есть и другие расходы: дорога, проживание.
   – Ценю ваше чувство юмора. Я только что взял у матери в долг 50 тысяч рублей, чтобы отправить на лечение больную жену.
   – Мужик, с тобой долгого базара не будет. Или даешь эти деньги, или позорно вылетаешь с работы и начинаешь разборки со своей больной женой! – вступил в разговор полицейский.
   – Откуда я достану такую, для меня сумасшедшую, неподъемную сумму?
   – Иван Ильич, миленький! Забери к себе мамочку и оформи ее квартиру на нас. Или лучше сам ее продай. Эта квартира стоит в два или три раза дороже, чем мы просим. Заодно и сыновний долг выполнишь. Неудобно ведь: 80-летняя женщина живет одна, без надлежащего присмотра.
   – Стелла, это нереально. Мама не согласится. И чем я объясню такой непонятный поступок? Нет, это невозможно.
   – Иванушка, дорогой, – продолжала настаивать Стелла, – продай дачу. Она тоже на 300–350 тысяч евро потянет.
   – Откуда вам известно, сколько стоит моя дача? Вы же ее не видели. И Лаура никогда там не была. Насчет квартиры я знаю, она была там несколько раз и, видимо, рассказала вам.
   – Мужик, – опять глухо и угрожающе вступил в разговор Сергей, – в областной кадастровой картотеке ты числишься как собственник. Там указан кирпичный дом площадью 420 квадратных метров. Выяснить это заняло 15–20 минут. Мы со Стеллой побывали там и на месте посмотрели твою дачу. Добротный дом, большой хороший сад, есть вода, газ, электричество, находится недалеко от магистральной дороги. Так вот, продашь в два счета, если не загнешь цену.
   – А кто купит? Вся Рублевка выставлена на продажу. Люди за полцены продают собственность и тысячами уезжают из России.
   – Ты, Ванечка, продай за недорого. И нам отдашь свой долг, и тебе кое-что останется.
   – Я не знал, что я вам должен.
   Сидящий рядом полицейский как-то вяло, с ленцой, ладонью ударил Ивана Ильича по голове, который инстинктивно хотел отскочить, но больно ударился о стойку автомашины и на секунду потерял сознание. Очнулся он от того, что Сергей стал заливать ему в горло спиртное из маленькой металлической канистры.
   – Ну что, мужик, ты сам напросился на такую «ласку». Граммов сто я дал тебе, чтобы ты не буйствовал, – спокойно, не меняя выражения лица, обратился к нему полицейский, – твои документы, технический паспорт на машину, водительское удостоверение у меня. В кошельке у тебя было всего 15 тысяч рублей. Нам со Стеллой необходимо после такой неприятной разборки с тобой немного отдохнуть, выпить и перекусить. Машина с документами останется у меня как залог нашей договоренности. Не думай бежать в полицию, тебя там обхохочут и тобой никто не будет заниматься. В крайнем случае мы со Стеллой докажем, что ты, бывший зять, в общем, друг, добровольно отдал нам ключи, так как был нетрезв, и мы тебя на такси отправили домой. Но тогда пеняй на себя. На всех порносайтах будет демонстрироваться фильм о том, как солидный седовласый профессор в очках со знанием дела обрабатывает молоденькую аспирантку, какие офигенные позы находит, какая у него сексуальная фантазия! А может, тебя даже попросят написать учебник, но уже не по истории, а по порнографии для неопытных, начинающих молодых людей. Усек, мужик? На тебе 200 рублей, и мотай домой.
   Полицейский левой рукой открыл дверцу со стороны Ивана Ильича, а правой резко толкнул его из машины. Иван Ильич неуклюже упал на мокрый асфальт. Минуту посидел, а потом перебрался на бордюр, краем глаза заметив удаляющуюся машину. Он обхватил руками готовую взорваться голову. «Какой позор! Как страшно эти мерзкие люди унизили меня. Понимают, что я испугаюсь, не предприму никаких действий. А что я могу сделать? Любые мои действия, в конце концов, обернутся против меня. Дай Бог сил не умереть от унижения и стыда прямо здесь, на мокром асфальте!»
   Иван Ильич вспомнил безвольное, угрюмое лицо Ирины, маму, детей и внуков. «Что будет с ними, если я сейчас получу инфаркт, умру, стану инвалидом?» Волна внезапной острой ненависти к Стелле и полицейскому заставила его вскочить с места и дико, как зверь, зарычать, но потом он опять сел на бордюр. Люди входили в супермаркет и выходили из него, однако никто не обращал внимания на сидящего на бордюре немолодого, обхватившего голову руками мужчину в мокром плаще. Он остался в этом огромном мире наедине со своим горем. «Боже, как жестоко я наказан за свое прелюбодеяние, за свою слабость, за минутное отступление от тех принципов, которых я придерживался всю свою жизнь! Боже, создав нас, ты остался безразличным к нашим судьбам и нашим страданиям. Я от тебя ничего не жду, это удел слабых. Я начал всю эту историю, я и должен ее завершить».
   Иван Ильич был настолько морально и физически разбит, что и не думал прямо сейчас пойти в ближайшее отделение полиции. Он понимал, что его, в мокром, грязном плаще, сильно пахнущего водкой, без документов, примут за бомжа, возможно даже задержат в кишащем клопами и тараканами «обезьяннике», под издевательский смех сокамерников и проходящих мимо полицейских. Его мысли прервал звонок мобильного телефона. Звонила Ирина.
   – Вань, где ты? Почему не звонишь?
   – Не беспокойся, у меня все в порядке.
   – Что с тобой? Ты каким-то другим голосом говоришь.
   – Да, дорогая, час назад я стал другим человеком. У меня появилась цель и неудержимая воля ее выполнить.
   – Вань, ты выпил что ли? Не похоже на тебя.
   – Сегодня я с коллегами слегка отметил начало учебного года.
   – Но уже неделя, как он начался.
   – Я в дороге. Позвоню тебе из дома.
//-- * * * --//
   Всю ночь Иван Ильич ни на секунду не сомкнул глаз. Его лихорадило. Он даже измерил температуру. Ничего особенного, если учесть, что остался под дождем и вымок до нитки. Несколько раз он сменил промокшее от пота нижнее белье, потом снова принимал душ и опять ложился. Нашел в буфете полбутылки виски и осушил ее. От спиртного голова отяжелела, но мозг работал лихорадочно и искал пути выхода. Страх быть опозоренным, оплеванным уже отошел на второй план. Осталось только одно огромное острое желание – жестоко наказать этих ненавистных животных. Никто никогда так не унижал его, не оскорблял его достоинство. Как будто из каждого угла квартиры звучал издевательский хохот Стеллы и ее друга-громилы. «К черту, – подумал Иван Ильич, – забрали машину, может, этим и успокоятся. Машина не новая, трехлетней давности. На рынке за нее дадут несколько тысяч долларов – не больше. Нет, они не успокоятся, – ответил он сам себе, – обязательно продолжат шантажировать, понимая, что загнали меня в угол и мне некуда отступать. Лучше отдать этим подонкам что-нибудь, тогда, может, они оставят меня в покое. Но что отдать? Машину, квартиру? Нет, я не могу лишить маму квартиры, любимого угла, где все ей дорого, где каждая вещь напоминает прошлую жизнь, рано ушедшего мужа, ее молодые годы. Та к жестоко, бесчеловечно поступить с мамой я не могу. Почему она должна идти на такие жертвы? Разумеется, если она узнает, что я в затруднительном положении, пойдет навстречу. Какой стыд! Этот вариант отрицаю начисто. Лучше продать дачу. Моим скажу, что хочу купить загородный дом поближе. Им известно, что в этом году первый этаж затопило, и каждый год весной повторяется та же история, притом затапливается не только наш дом, но и соседские. Правда, я в этом году дачу, особенно подвальное помещение, основательно отремонтировал, зацементировал и снаружи, и изнутри, провел дренажные работы. Дом сейчас в хорошем состоянии, и продать его возможно. Тогда часть денег положу в банк, а часть отдам этим подлецам. Наши же не будут проверять, какую сумму я положил в банк. Но где гарантия, что через некоторое время эти мерзавцы не выдвинут новые требования, ведь им уже ясно, что они могут надавить на меня. Они если и отдадут мне видеозапись, то десяток экземпляров копий непременно оставят у себя. После дачи они уже точно заставят продать мамину квартиру. Потом заставят обменять мою большую квартиру в центре на маленькую девушку, скажем, в Бутово или еще где-то на окраине. Это сто процентов, вне всякого сомнения. Может, ничего не отдавать, отказаться пойти у них на поводу? Пусть делают, что хотят. Тогда придется уйти из института, перестать общаться с коллегами и друзьями. А как поступить с семьей? От них же я не могу никуда уйти. Мой позор и унижение – такой страшный удар для них. Как трагично я завершаю свой легкомысленный роман! Даже не роман, а просто моральное отступление, недозволенную ошибку. Может лучше покончить жизнь самоубийством? Нет, это слабость плюс трусость. И по какому праву я так страшно накажу себя и моих близких? Старую маму, больную и беспомощную жену, легкомысленного сына и дочь, оставшуюся с двумя детьми. Нет, я такой путь начисто отвергаю. Тогда, может, попробую через полицию воздействовать на этих подонков? Смешно! Разве полиция в нашей стране кому-то помогает? Они же работают только для себя и для начальства. Если кого-то и задерживают, то очевидных, случайно попавшихся воров, налетчиков, пьяных дебоширов. Может, устроить ловушку для Стеллы и громилы, договориться с полицией, назначить время и место встречи для передачи денег и сдать их в руки полиции как вымогателей. Тщетные надежды, эти неотесанные полуграмотные мужики все сделают настолько неуклюже, что или провалят операцию, или, что более вероятно, за деньги сообщат своему коллеге о готовящемся задержании.
   Предположим, их поймали, начинается расследование, суд. Но, в конце концов, раскроется причина, почему эти люди меня шантажировали. В любом варианте последует просмотр видеозаписей, вызов свидетелей, огласка, позор и издевательство. Возможно, этот факт станет известен представителям средств массовой информации, падким на скандалы и сенсации, особенно когда в центре не чиновник, бандит, силовик, с которыми опасно иметь дело, а беззащитный интеллигент. Как не трубить во все фанфары, не показать по всем каналам нашего продажного телевидения такой жареный скандальный факт! Трудящиеся, коммунисты, пенсионеры и малоимущие – все-все-все, посмотрите на проповедующего либеральные ценности представителя российской интеллигенции, поклонника западной демократии, недовольного критика нашей “истинно народной” власти. Эти иностранные агенты портят наших детей своими идеологическими постулатами не только морально, но и физически. Благодаря высокому гражданскому сознанию матери девушки – труженицы Стеллы, попался один из них, матерый извращенец. А сколько их, этих профессоров, писателей, деятелей культуры, так называемых независимых журналистов – истинных врагов простых людей? Надо поднять на вилы журналистов, пишущих всякую клевету на нашу родную власть, вырвать их ядовитые языки. Да, все может быть именно так, но причина всему этому – я сам и никто другой. Миллионам любвеобильных, молодых и не очень, мужчин везет, а мне – нет, не повезло. Как ни проклинай судьбу, я – единственная причина всех моих страданий. Раздвоенность личности, двуличие, присуще, разумеется, не только мне, но и в разной степени всем людям. Невозможно угадать, что происходит в лабиринте подсознания человека, там смешано все: добро и зло, трусость и героизм, великодушие и мелочный эгоизм, разврат и добропорядочность, – в каких условиях и как они могут быть проявлены – остается загадкой. В редчайших случаях человек полностью раскрывает свой внутренний мир. Он всегда инстинктивно, даже не отдавая себе отчета, хочет показать себя лучше, выше, добрее, умнее, честнее, храбрее, преданнее, чем он есть на самом деле. Это людская природа. Я человек, и мне присущи все человеческие добродетели и пороки. Даже в мелочах человек лукавит, не отдавая себе отчета в этом. Одни живут, не осмеливаясь нарушить человеческие и Божьи законы, другие нарушают их с надеждой сохранить все в тайне. В одних людях зов природы мягче и слабее, в других он сильнее, и им трудно его подавить. У одних случай и судьба не ведут к запрещенному деянию, перед другими – ставят сложнейшие моральные и душевные задачи. Одни могут усилием воли заставить себя отказаться от великого соблазна, а другим это не удается.
   Я уже достаточно морально терзал себя. Моя связь с девушкой была обоюдно добровольным актом. Сейчас я должен бороться за свое достоинство, душевное и моральное спокойствие моих родных. Мой моральный долг требует наказать этих подлых животных в облике человеческом».
//-- * * * --//
   Следующим утром Иван Ильич первым делом позвонил на кафедру.
   – Ольга, я себя неважно чувствую и, по-видимому, задержусь.
   – Может, нужна какая-то помощь? Принести вам лекарство или еду из магазина? Могу сварить для вас обед.
   – Нет, спасибо, ничего не нужно. Просто передай коллегам, что я задерживаюсь, возможно, вообще не приду. Сегодня у меня нет лекций, так что мое отсутствие особо не будет замечено.
   Четкого плана у Ивана Ильича еще не было, но для себя он уже определил возможные варианты действий. Как бы он ни был убежден, что от полиции не стоит ждать какой-либо помощи, инерция совковой психологии, надежда на могущество государства взяли верх. Он написал короткое заявление о похищении своей машины и документов и направился в Гагаринский райотдел полиции. В грязном, пахнущем немытыми телами, табаком и нечистотами помещении дежурные ходили взад и вперед, громко разговаривали. Впечатление было такое, что эти неряшливые, неуклюжие полицейские – вооруженные революционно-повстанческие группы крестьян, одетые в полицейскую форму. Ни одного интеллигентного лица, нормального мужского телосложения: пузатые и худые, высокие и низкорослые, темноволосые или русые, они все – со своими тупыми и агрессивными лицами, громкими голосами, в плохо сшитой темной одежде – были похожи друг на друга. А откуда брать нормальных граждан для такой малопочетной, неблагородной, неблагодарной, полукриминальной службы? Полиция и все силовые структуры зачастую комплектуются выходцами из самых низших социальных групп – городского люмпена и крестьянской бедноты, бывших беспризорников, то есть из всех тех групп людей, которые не готовы к высокопрофессиональному труду, которые не хотят честно работать водопроводчиками, класть асфальт, строить дома, пахать землю, пасти скот. Подавляющее большинство – это ребята из российской глубинки, ищущие в Москве хлеб и жилье, ненавидящие всех коренных жителей столицы, интеллигентов и не похожих на них людей, особенно нерусских.
   – Мужик, что стоишь как столб в центре комнаты? Че нужно?
   – Кому я могу передать заявление?
   – Иди к окну, где дежурный – он скажет, че делать.
   Дежурный, худой лейтенант с недобрым выражением лица, закончил разговор по телефону и раздраженно обернулся к Ивану Ильичу.
   – Что нужно?
   – Вот мое заявление о похищении моей автомашины.
   – Паспорт. Где прописаны? Но в заявлении написано, что все происходило вблизи супермаркета на улице Лобачевского. Это не наша территория. Идите в райотдел «Раменки». Че, не понял, че я сказал?
   – Я давно все понял, но всегда остается какая-то надежда.
   Но злобный худой лейтенант уже не слушал его, кричал в трубку и ругался с кем-то, стряхивая пепел с сигареты на огромный бугор окурков на грязном столе. «Возможно, высший офицерский состав другой, я сам знаю нескольких нормальных людей, но рядовой состав наводит ужас и отвращение. Не дай Бог, если произойдет потеря управления в нашей многоликой, многоконфессиональной, многоязычной стране, что очень возможно при нынешних правилах смены верховного правителя, единственного действующего государственно-правового института в стране. Тогда эти вооруженные злобные и недовольные мужики поведут за собой на погромы и грабежи полчища городской и сельской бедноты, алкоголиков и бомжей, грабителей и мародеров, всех недовольных. Во всяком случае, об этом свидетельствует наша история».
   – Мужик, ты еще здесь?
   Ничего не ответив, Иван Ильич отправился в райотделение «Раменки». Впечатление было такое, что он просто вышел из прежнего отделения и вернулся туда же через полчаса, только дежурный был круглолицый, пузатый капитан средних лет.
   – Вы пишете, что вашу машину похитили Стелла Карапетова и Сергей Кондаков. Это ваши друзья?
   – Нет, просто я знаю Стеллу уже несколько лет.
   – Она кто, ваша любовница, бывшая жена?
   – Нет, просто мама моей аспирантки.
   – Что-то не клеится: вы и хорошо знакомые вам люди – мама вашей аспирантки и какой-то мужик – выпиваете вместе водку или они заставляют вас выпить, а потом похищают вашу машину. Дядя, мой вам совет, вам надо опохмелиться и помириться с друзьями, а может, выпьете еще поллитровочку и разберетесь – кому машина, кому женщина. Не так, что ли? – дежурный офицер громко расхохотался, довольный своим остроумием и находчивостью, под одобрительное хмыканье коллег. Иван Ильич постоял еще минуту, повернулся и направился к выходу.
   – Эй, мужик, забери свое заявление.
   Он махнул рукой и вышел из на улицу. Чувство полной беспомощности душило его.
   «К кому обратиться, если в своем родном городе, в родной стране я себя чувствую ничтожным, бесправным и никому не нужным? Неужели эти люди – мои сограждане? Мы представители одного народа, говорим на одном языке, объединены под одной, олицетворяющей всю Россию властью, считающей своей опорой этих лишенных достоинства холопов, не подозревающих, что оно может быть у других людей. Будешь ли ты, Россия, когда-нибудь ласковой матерью для своих детей или навсегда останешься блудной полупьяной жестокой мачехой? Вот почему ты опустошаешься, все время уменьшаешься и сокращаешься, дети твои умирают. Лучшая часть твоих детей убегает из страны в поисках тепла и уважения своего человеческого достоинства. Ни на кого я не могу надеяться, кроме себя».
   Иван Ильич решил действовать. У него постепенно начал вырисовываться некий план дальнейших шагов.
//-- * * * --//
   – Стелла, это Иван Ильич.
   – Здрасте, дорогой Иван Ильич! По-видимому, у вас есть какое-то предложение?
   – Есть. Я решил продать дачу и уладить мои проблемы с вами.
   – Умный мальчик.
   – Мне нужна моя машина, необходимо привести дачу в порядок, для оформления документов съездить в областной центр, в разные административные учреждения, показать ее клиентам.
   – Может, ты оформишь доверенность на нас, и мы с Сергеем сами продадим дачу?
   – Я вам не доверяю и намерен сам ее продать, об окончательной сумме для вас мы еще поговорим.
   – Как хочешь, Иван Ильич, но Сережа на меньшую сумму не согласится. Потом, тебе надо торопиться. Ведь моя болезнь может усугубиться.
   – У тебя одна неизлечимая болезнь – подлость, но это сейчас неважно. Мне нужны два месяца.
   – Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Месяца тебе, профессор, будет достаточно. Но прежде я должна это согласовать с Сережей.
   – Хоть с чертом. Верните машину немедленно. Обо всем другом поговорим после.
   Через некоторое время раздался звонок.
   – Иван Ильич, Сережа согласен, но если после одного месяца ты не дашь нам оговоренные 100 тысяч, тогда включается счетчик – 1 тысяча евро за каждый просроченный день.
   – Стелла, подлая душа, ты же понимаешь, что за месяц я дачу никак не продам или продам за полцены. Добавьте еще хотя бы 20 дней.
   – Ладно, Иван Ильич, я делаю это ради вас, даже не согласуя с Сергеем, так как я вас уважаю и считаю близким человеком. Хотя знаю, что он будет меня очень сильно ругать. Давайте действуйте. Вы понимаете, что все это я делаю за счет своего здоровья. Ведь я не могу так долго оставаться без лечения. Иван Ильич, через два часа будьте у супермаркета, где мы встретились в последний раз. Машину подгонят туда, ключи и документы найдете в бардачке. Чао, мой мальчик!
//-- * * * --//
   Иван Ильич на попутной машине поехал в условленное место. Его машина уже была там. Подождав несколько минут и убедившись, что в ней никого нет, он подошел, вынул ключи и документы из бардачка и поехал в университет. Он почувствовал прилив энергии и был настроен решительно. «Как интересно устроен человек, – размышлял он. – Сколько в нем мобилизационных возможностей, скрытой энергии, появляющихся, как только возникает угроза его жизни и жизни близких».
   Первым делом он зашел в профсоюзный комитет и попросил в кассе взаимопомощи выделить ему 150 тысяч рублей под предлогом того, что необходимо провести срочные работы по подготовке дачи к зиме. К его удивлению, необходимая сумма нашлась, что бывало в редчайших случаях. Председатель профкома объяснил, что эту сумму просила зав. кафедрой иностранных языков, но потом необходимость в деньгах отпала. Этот факт Иван Ильич принял как доброе предзнаменование и пошел в кассу получать деньги. Заканчивался рабочий день, коридоры были уже полупусты. Ему навстречу вышел декан факультета, Петр Петрович Злоба, – мужчина лет под 60, человек склочный, неуравновешенный, с исключительно заносчивым, истеричным характером. Увидев Ивана Ильича, он, как это ни было странно, засиял и любезно поздоровался.
   – О, Иван Ильич! Рад встрече. Как раз думал позвонить вам. Зайдете ко мне через полчаса?
   Удивленный такой радушной встречей, Иван Ильич направился на кафедру. Обрадованная Ольга встала с места.
   – Иван Ильич, я рада, что вы вышли на работу. Принести вам чего-нибудь из буфета?
   – Чай, пожалуйста. Есть не хочу. Скоро пойду на встречу к декану. Меня спрашивали?
   – Только свои, внешних звонков не было. Да, позвонила ваша аспирантка Лаура, раньше работавшая на моем месте, и попросила соединить вас с ней, когда вы приедете.
   – Соедините, пожалуйста… Лаура, здравствуй. Как ты? Что-то долго тебя не было слышно?
   – Иван Ильич, простите за мое долгое молчание, но вы понимаете мое состояние: заботы, ожидание ребенка.
   – Конечно, понимаю, могу быть чем-то полезен?
   – Мама и ее так называемый кавалер не беспокоят вас?
   – Нет. А что, есть такое опасение?
   Иван Ильич решил не вводить в курс дела поглощенную своими заботами беременную девушку.
   – Иван Ильич, они у всех знакомых просят деньги, как будто в долг, даже хотели получить 30 тысяч евро от родителей моего мужа. Когда я выступила против, мама стала угрожать, что может меня наказать и опозорить. Не понимаю, что у нее на уме.
   – Лаура, не поддавайся шантажу и остерегайся их, а лучше вообще не встречайся с ними, начисто отрицай наши прежние отношения, хотя твоя мама о них знала более чем хорошо.
   Последние сомнения, что Лаура каким-то образом может быть замешана в затеянной ее матерью авантюре, окончательно исчезли. Позвонили из приемной декана.
   – Петр Петрович готов принять вас.
   «Интересно, почему вдруг я понадобился ему?» – подумал Иван Ильич. Отношения с деканом всегда были рабочими и никогда не отличались теплотой. На ученом совете, на больших собраниях и конференциях декан не забывал хвалить его и возглавляемую им кафедру, давал высокие оценки его очередной монографии и учебникам, понимая, что Иван Ильич – авторитетный ученый и с его мнением считаются научное сообщество и ректор.
   – Дорогой Иван Ильич, присаживайтесь. Чай, кофе?
   – Кофе.
   – Отлично, я тоже присоединюсь к вам. Иван Ильич, в связи с обновлением состава ученого совета я пролистывал личные дела членов совета. И с удивлением обнаружил, что через два года вам исполняется 60 лет. Для ученого это только начало его зрелого научного пути. Но меня огорчило, что мы как-то упустили из виду, что известный в своей области ученый, один из столпов науки нашего института, не удостоился никаких правительственных наград или почетных званий. Ваша скромность делает вам честь. О ком-то говорят: «Он скромен, а его дела еще скромнее», но в вашем случае надо это перефразировать: «Он скромен, но его дела – научные труды – очень даже нескромные». Каждый год серьезные труды: учебник или монография. Вас знают и высоко ценят не только в нашей стране, но и за рубежом. Несколько ваших книг переведены на разные языки и имеют немалый успех. Я подумал, почему бы не представить вас до вашего юбилея к высокому званию заслуженного работника высшей школы, а прямо перед юбилеем представим вас еще и к более высокой правительственной награде.
   Иван Ильич молча допил кофе, снял очки и стал протирать их, выжидая, что от него потребуют за такую высокую оценку его деятельности и добрые слова.
   – Уважаемый Иван Ильич, – продолжал декан. – Я на этой должности уже восьмой год. Загружен предельно, выше человеческих возможностей. Но в первую очередь я стараюсь для нашего коллектива, забочусь о его благополучии. Совсем не остается времени для серьезного научного труда, да чего там – даже для нормального отдыха и сна. Уже не говорю, что с членами семьи нет времени общаться. Многие из моих коллег с удивлением спрашивают, почему я до сих пор не доктор наук, неужели мою научную карьеру я закончу со степенью кандидата. Понимаете, вопрос уже перестал быть личным, а затрагивает, прежде всего, честь нашего факультета. Такая серьезная научно-образовательная структура, как наша, – один из центров по подготовке педагогических кадров страны – должен возглавить доктор наук, профессор. А для этого, извините, есть некие формальные критерии: какая научная продукция за последние годы создана претендентом на степень доктора.
   Декан замолчал и направил свой грустный взор в сторону окна. Иван Ильич понял, что ему пора вступить в разговор.
   – Петр Петрович, я готов оказать вам любую помощь в сборе необходимого материала, его изложении и систематизации. Научные обобщения и новые идеи – это уже ваш уровень. Каждое ваше выступление содержит много нового научного материала, который надо только систематизировать и придать ему форму докторской диссертации.
   – Спасибо, Иван Ильич, я был уверен, что вы примете мое предложение именно таким образом. Вы меня поняли с полуслова и с энтузиазмом взялись помогать. Я, в свою очередь, похлопочу перед руководством университета, чтобы нашу с вами общую работу внесли в издательский план этого года и назначили для нее максимальную расценку. План работы занесите прямо на днях и получите аванс в размере 50 % от общей суммы. Возможно, если монография мне очень понравится, я откажусь от полагающейся мне другой части гонорара. Вы понимаете, что я это делаю исключительно из моей симпатии к вам, и вообще, вам известен мой альтруизм.
   «Как хорошо, что Бог наградил этого человека такой внешностью, – подумал Иван Ильич. – Сразу ясно, кто перед тобой: нечистоплотный, на все способный тип, о чем так отчетливо свидетельствует его физиономия. Чего только стоит его крючковатый, доходящий почти до губ нос, с подозрением и вечно недовольным выражением смотрящие глазки, тонкие губы, отражающие недовольство и ненависть к окружению! От смеха он тут же переходит к ярой агрессии, при этом его лицо краснеет так, как будто ему грозит апоплексический удар. Родись он в годы Великого террора, отправил бы, наверняка, всю профессуру университета в Сибирь, и в первую очередь – ректора, достойного человека и ученого. Ведь главная движущая сила таких ущербных людей – злобная зависть».
   – Вы слышите меня, Иван Ильич? Задумались о чем-то?
   – Я уже обдумываю нашу общую работу, как лучше построить ее план, чтобы в кратчайший срок завершить.
   «Как кстати появилась такая возможность, – обрадовался в душе Иван Ильич. – Деньги мне сейчас нужны, как никогда».
//-- * * * --//
   – Ольга, сегодня вместе едем к маме. В магазине «Гурмэ» купим свежеприготовленную рыбу – сибас или форель. А для тебя – я знаю, ты их очень любишь, – котлеты по-киевски. Возьмем еще две бутылки вина. Я сегодня получил хорошо оплачиваемый заказ на монографию.
   – Мне, Иван Ильич, неудобно злоупотреблять вашим гостеприимством. Можно, я тоже приму участие? Вчера я получила первый аванс.
   – Поздравляю, но впереди у тебя много трат. Скоро зима, тебе нужна теплая одежда, пальто, сапоги, еще кое-что по мелочи.
   – Я обещала маме отправить 5 тысяч рублей.
   – Отправь 20 тысяч. Я добавлю остальное, потом вернешь.
   – Иван Ильич, они не привыкли к таким суммам. Сами что-то зарабатывают, но почти все деньги идут на оплату газа, электричества, на коммунальные расходы, на хлеб, молоко. Овощи у них из своего огорода, в общем, живут, как все.
   – Понятно. Тем не менее делай, как я сказал.
   Иван Ильич украдкой посмотрел на радостное лицо смущенной девушки. «Какая она понятная, светится простотой и добродушием, сразу располагает к себе, типичная представительница женской части населения белой провинциальной России. Несомненно, будет хорошей женой и матерью, повезет тому, кто станет ее мужем. А моя Ирочка, хоть и из профессорской семьи и выросла в центре Москвы, была такой же: доброй, светящейся, бесхитростной. Как жаль, что она так изменилась. Несомненно, в этом есть и моя вина, я только и делал, что работал, уединившись в кабинете».
   Зазвонил мобильник. Незнакомый голос спросил:
   – Вы Иван Ильич, муж Ирины Михайловны? Вас беспокоят из клиники. Приезжайте, пожалуйста, как можно, быстрее. Ваше присутствие здесь необходимо.
   – Что-то случилось с Ириной? Не молчите, пожалуйста! В чем дело?
   – Она перед сном выпила большое количество вина и приняла недопустимую дозу снотворного. Сейчас находится в реанимации. Успокойтесь, прямой угрозы для жизни нет, но мы вынуждены выписать ее из клиники. Она – не наш пациент.
   – Ольга, я тебя высажу у дома мамы. Мне необходимо ночным поездом поехать в Петрозаводск.
   – Что-нибудь случилось с вашей супругой?
   – Пока не знаю. По-видимому, возникла некая проблема, связанная с ее здоровьем.
   – Иван Ильич, хотя бы возьмите в дорогу котлетки, хлеб, сыр.
   – Ольга, мне не до этого. Маме передай, что позвоню попозже.
//-- * * * --//
   Не заезжая домой, Иван Ильич первым вечерним поездом отправился в Петрозаводск. Нестерпимо болела голова, ныли руки, ноги, пересохло в горле. Он чувствовал себя абсолютно разбитым и глубоко несчастным. Решив перекусить в буфете, он вяло встал и медленно двинулся в другой конец поезда. Дорога показалась ему очень долгой – на полпути он даже хотел вернуться обратно. Наконец дошел до буфета: все столики были заняты, стояла небольшая очередь. Люди пили, веселились, тут царило радостное настроение. Буфетчица, симпатичная уставшая женщина средних лет, пригласила Ивана Ильича вместе с другим одиноко стоящим мужчиной приблизительно его возраста занять два освободившихся места у окна.
   Когда сели за стол, мужчина представился:
   – Григорук Григорий Иванович, полковник в отставке. Еду к дочери в Петрозаводск. После пятнадцати лет совместной жизни у нее что-то не ладится с мужем: посмотрю, в чем дело. А вы откуда будете?
   Люди в дороге, особенно в поездах, как правило, откровенны, так как понимают, что вряд ли они еще раз встретятся с попутчиком, и, желая излить душу, рассказывают друг другу много сокровенного.
   – Я москвич, историк по профессии. Еду повидать жену, она в клиническом санатории недалеко от Петрозаводска.
   Зазвонил мобильник.
   – Мама, ничего серьезного, просто Ирина себя плохо чувствует. Да-да, не беспокойся: утром позвоню.
   – Счастливый вы человек – ваша мама еще жива. Давайте выпьем за родителей. Они у меня давно умерли, но почти каждую ночь я их вижу, долго разговариваю с ними, поэтому они как будто всегда рядом со мной.
   – Спасибо, я не хочу перед сном пить – голова и так болит. Предпочитаю кефир и булочку.
   – Говорите, вы историк? – продолжил разговор полковник Григорук. – Вчера видел телепередачу о том, что готовится новая версия истории России. Кто в России приходит к власти, первым делом велит писать новую историю, гласящую, что годы его правления были самыми лучшими и важными для страны, а предыдущие вожди были идиотами и врагами народа. В советское время все генсеки принимали свои конституции: то сталинская, то брежневская. Хрущев не успел. Только Путин этого не делает, так как за него это уже сделал Ельцин. Лучшую конституцию для лидера нации и не придумаешь: никакой ответственности ни перед парламентом, ни перед страной. Рули как хочешь, как вздумается. Разве вы не напишете в новой истории России, что во время правления нашего действующего президента она встала с колен, присоединила к себе Крым – жемчужину Российской империи? Несомненно, это хорошо, и даже справедливо. Я условно украинец, и фамилия у меня украинская, но я настолько же и русский. Жалко, что два братских народа поссорились. Это потому, что отцы-основатели – Ельцин и разные там кравчуки – составили неправильное завещание. А когда завещание неправильно, дети, даже самые любящие братья и сестры, начинают ссориться. Крым был завоеван Российской империей: украинского государства не было тогда и в помине. И раз наследником российской советской империи стала Россия, то Крым по всем людским и божественным законам тоже должен был принадлежать ей, я прав?
   – Я с вами я согласен, но думаю, что лучше было бы Крым завоевать не силой, а экономическим или дипломатическим путем. Потому что в итоге получилось, что к России отошел Крым, то есть 26 тысяч квадратных километров и два с половиной миллиона жителей, вместе с татарской головной болью. Одновременно поссорились с Западом на многие годы вперед, а остальная Украина: 600 тысяч километров и 45 миллионов населения – перешла к Америке и Евросоюзу. До этого они не могли там установить свои ракеты, ввести войска, присоединить к НАТО, а сегодня они такое право получили. Доверять каким-либо заявлениям, что они этого не будут делать, вряд ли следует. Демократия, высокие слова о гуманизме быстро теряют свое значение, когда дело касается геополитических интересов.
   – Я с вами согласен. Давайте выпьем – вы свой кефир, я свою водку – за наше братство.
   Иван Ильич и полковник Григорук, понимая, что мыслят в одном русле, дружелюбно подняли бутылку с кефиром и рюмку.
   – Перед тем как разойтись, – продолжал Григорук, – я хотел бы узнать у вас, уважаемый профессор-историк, кого из правителей, царей, вождей, генсеков, президентов России вы считаете самым великим, истинным отцом народа, мудрым и, самое главное, добрым и человечным?
   – Пожалуй, этим критериям не удовлетворяет никто из них, – безразлично ответил Иван Ильич, – никто из них не любил народ и конкретного человека. Они любили русское государство, русскую государственность, но не русского человека. Человек для них всегда был травой, которая растет сама по себе и которую не надо ни лелеять, ни поливать. Поэтому сегодня мы имеем полупустую страну, деградирующий народ.
   – Мужики, не дадите 50 рублей? Не хватает на пол-литра. – Рядом стоял заметно выпивший довольно молодой мужчина. Было понятно, что отказать ему нельзя: в противном случае он полез бы в спор или даже в драку. Во всяком случае об этом свидетельствовало его выжидательно-агрессивное лицо. Иван Ильич, не глядя в его сторону, достал из бумажника требуемые деньги, но тот выхватил из его рук еще несколько купюр и спокойно двинулся к буфету.
   – Не надо вмешиваться, – сказал он полковнику, – там небольшие деньги, но хочу обратить ваше внимание на следующее: как может правитель России править такими людьми с соблюдением всех норм гуманизма и демократии? Этот человек – распространенный тип в стране, для него закон не писан: он по натуре анархист. Такой народ не может иметь других вождей, кроме тех, что мы имеем. Как ни печально, наши правители и народ достойны друг друга.
   Отставной полковник слушал его молча, как будто его мысли были заняты другим, но было видно, что он напряженно думает над словами Ивана Ильича. Они тепло расстались, встреча с новым человеком на некоторое время отвлекла Ивана Ильича от беспокоящих его тревожных мыслей.
   «Не с кем делиться, кроме как с тобой, придуманный людьми Бог, – еще раз обратился он к кому-то безадресно. – Чем я провинился перед тобой? Одним прощаешь убийство целых народов, а я всего-навсего согрешил, или, если по твоим словам, прелюбодействовал, а более точно – искал физическое удовольствие с молодой женщиной. Неужели ты считаешь это таким страшным грехом, что наказываешь мою безвольную, добрую и беззащитную Ирину или посылаешь хищников в облике людей, чтобы они уничтожили меня морально, а то и физически?
   Но я – человек, у меня разум, и он говорит мне, что считать справедливым и что – нет. Разговоры с тобой меня утешают. Не верю, что ты есть, но я беседую с моей совестью, которую отождествляю с тобой. Я – живой человек и, как любое живое существо, буду до конца бороться за свою жизнь и за жизнь моих близких».
   – Граждане пассажиры: станция Петрозаводск. Остановка 20 минут.
//-- * * * --//
   Иван Ильич спешно умылся и выскочил из вагона. Приличная сумма, полученная в институтской кассе взаимопомощи, придавала ему уверенности – он то и дело трогал деньги, желая удостовериться в их наличии. На такси минут за 40 он добрался до клиники. В коридоре на диване перед регистратурой, бледная, со своим чемоданом сидела Ирина в дорожной одежде.
   – Как ты, Ирина? Что случилось?
   – Не знаю, по ошибке приняла снотворное больше положенного, а они за это меня выписали из клиники.
   – Я сейчас пойду к главврачу или к заведующему отделением и выясню, что случилось на самом деле.
   – Не надо, я хочу домой.
   Подошла женщина, высокая, дородная, уверенная в себе. На лацкане халата были указаны должность и фамилия.
   – Здравствуйте. Я – Валентина Петровна, заведующая отделением и лечащий врач Ирины Михайловны. Чем могу быть полезна?
   – Валентина Петровна, что случилось, почему мою жену досрочно выписали из клиники?
   – Я бы хотела с вами побеседовать наедине, – они отошли в другой конец коридора. – Итак, болезнь вашей жены, скорее, душевно-психологического плана, и еще у нее сильно выражена алкогольная зависимость. Все это не имеет никакого отношения к специализации нашей клиники, поэтому мы ее выписали. Остаток неиспользованных денежных средств можете получить в кассе.
   – Вы поставили совсем неубедительный диагноз и тут же выдворяете из клиники нездоровую женщину.
   – Простите, меня ждут больные. До свидания.
   Иван Ильич стоял в нерешительности. Как поступить дальше: может, обратиться к главврачу? Но поняв, что вряд ли это поможет, вернулся к Ирине. В конце концов, то, что тоном прокурора говорила заведующая отделением, правда, о которой он знал, но старался не думать.
   Опять зазвонил мобильник.
   – Здравствуйте, Иван Ильич. Это Стелла. С вами хочет поговорить Сергей Геннадьевич.
   – Нельзя попозже? Я сейчас занят.
   – Нет, он настаивает.
   – Мужик, когда будешь готов?
   – Как договорились. Надеюсь успеть в срок.
   – Смотри, я шутить не люблю. И не вздумай включить в наши дела посторонних. Тогда потеряешь не только дачу. Кстати, я недавно видел твою мамашу, выходящую из подъезда, – интеллигентная женщина. И как такая порядочная женщина родила такого морального урода? Без обид: трахай хоть мать Терезу. Я хочу то, что мне полагается.
   Этот звонок еще раз напомнил Ивану Ильичу о нависшей над ним страшной угрозе. Подлец намекает, что может при случае навредить маме. Но сейчас нужна безотлагательная помощь Ирине: все остальное – потом.
   В вагоне проводник принес чай с лимоном, печенье «Октябрьское». Бледная Ирина выпила чай и, не глядя в сторону мужа, пряча дрожащие руки, тихо спросила: «Иван, можешь мне заказать стакан вина?» Иван Ильич попросил проводника принести бутылку вина, налил Ирине стакан, себе тоже, чтобы она не чувствовала себя неловко. Через несколько минут Ирина легла спать, а он опять остался один со своими тревожными мыслями. Иван Ильич смотрел на тихо спящую жену, на ее родное любимое лицо, и у него текли слезы из глаз: «Может, за мои грехи Бог наказывает ее? Но почему? Если я грешен, пусть Бог накажет меня».
//-- * * * --//
   Людмила Васильевна и Эмилия взялись ухаживать за Ириной. В десять утра приходила Людмила Васильевна, а в пять, забрав детей с продленки, – Эмилия. Обычно в это же время возвращался с работы и Иван Ильич. Всеми покупками, стиркой и глажкой наравне с Эмилией занималась Ольга. Каждый день к семи приходил Константин, приносил что-нибудь вкусненькое, иногда диски с новыми фильмами. Молодежь шутила, пела, Эмилия играла на пианино, Людмила Васильевна и Костя подпевали ей. Беда объединила их. В центре была Ирина, тихая, безразличная, но иногда она тоже оживлялась после просмотренного фильма, включаясь в разговор и обмениваясь впечатлениями. Она выглядела подавленной и старалась не встречаться взглядом с мужем. Иван Ильич допоздна работал в кабинете над новой монографией, которая должна была стать основой докторской диссертации декана.
   – Папа, ты все выходные дни проводишь на даче. Иногда и в будни после работы заезжаешь. Что-то громадное сооружаешь, может, помогу?
   – Ничего особенного, Костя, укрепляю дренажную систему. Очень затратные работы. А если хочешь помочь, пожалуйста: работа там всегда есть.
   – Ну, если справляешься один – хорошо, ты же знаешь, я дачу не люблю. Деревня – глушь: ни кафе, ни кино, ни хороших соседок – ничего интересного. Когда разбогатею, куплю дом в Жуковке, а лучше на Лазурном берегу или в Провансе.
   – Правильно, Костя, я не против. Кстати, вижу, что Ольга тебе не безразлична, будь честен с ней: она достойная девушка, не для легкомысленных игр.
   – Не смеши, папуля, своими старомодными, пахнущими ванилью идеями. Кстати, ты в курсе, что произошла сексуальная революция? Сегодня легкомысленные девушки – те, которые отдаются в первый же день и не спрашивают имя партнера. А нелегкомысленные те, которые спрашивают имя партнера и отдаются только во второй день, вот и вся разница.
   – То, что ты сказал, Костя, скорее цинично, чем остроумно. Смотри, Ольга не устроена: у нее нет ни таких родителей, как у тебя, нет даже крыши над головой.
   – Но у нее есть то, что есть у всех хорошеньких девушек.
   – Вот как раз один такой инфантильный тип встретился с твоей сестрой и бросил ее потом.
   – И что плохого? Наградил двумя детьми, дал квартиру, платит хорошие алименты. Ну а если делит постель не только с ней, но и с другой женщиной, подумаешь, большое преступление. Это, скорее, признак душевной широты.
   – С тобой бесполезно говорить. Тебе уже скоро исполнится 28 лет, но ты никак не взрослеешь.
//-- * * * --//
   – Как ты себя чувствуешь, Ирина? Может, выйдем, немножко погуляем, развеемся, посмотрим какой-нибудь новый фильм или зайдем в кафе?
   – Иван, что-то нехорошее у тебя на душе. Ты стараешься скрыть это от меня, но я же тебя чувствую своим нутром.
   – Что ты, Ирина, единственное, что меня сейчас беспокоит, – твое здоровье.
   – Ты не ответил на мой вопрос, но пусть будет по-твоему. Ты вернул маме долг за клинику?
   – Я предложил, но она отказалась.
   – Ну, это было очевидно с самого начала. Она – женщина достойная и, чтобы нас не обидеть, говорила, что деньги дает в долг. Мы понимали, что деньги обратно она не возьмет, ведь так было не раз. Иван, твоя аспирантка Ольга – симпатичная и сообразительная, спокойно, непоказушно помогает нам, сблизилась с нашими детьми и фактически вошла в нашу семью. Но ее взгляды на многие вещи отличаются от наших, в чем я убедилась во время обсуждения фильмов. Видимо, у нее в душе тоже какая-то боль, но в здравомыслии ей не откажешь. Кстати, для нашего Константина она была бы неплохой парой.
   – Может быть. Костя хоть и добрый парень, но непостоянный.
   Через минуту Ирина продолжала:
   – Тебе тоже нужна была такая жена: трудяга, опора мужа, без особых сентиментальностей, стремящаяся любой ценой укрепиться, выжить в не очень благоприятной для себя среде.
   – Я доволен своей судьбой и нашей совместной жизнью.
   – Иван, сожалею, что не могла дать тебе большего, – сказала Ирина и заплакала.
   – Не нравится мне этот разговор, Ирина. Создается впечатление, что мы расстаемся.
   – В твоей душе я уже давно не занимаю то место, которое я имела раньше. Ты, как добрый и порядочный человек, стараешься делать для меня все, что полагается, но я давно перестала быть для тебя желанной женщиной. Я тебя не виню – виню себя, а это тяжелее, чем сваливать вину на другого и представлять себя жертвой.
   – Ирочка, у нас впереди еще большая жизнь.
   – У тебя – да, но я тебе уже не попутчица…
//-- * * * --//
   Обычный распорядок дня Ивана Ильича резко изменился. В девять утра он уже был на работе, в полдень уезжал на дачу, уставший, разбитый возвращался оттуда поздним вечером, молча ужинал и уходил к себе в кабинет работать – засиживался до часу-двух ночи. «Откуда у меня столько энергии? – удивлялся он сам себе, – какой огромный энергетический заряд дает человеку страх и ненависть. Сейчас я страшусь морального уничтожения за возможную боль, которую могу причинить моим родным. Всем своим существом ненавижу оскорбивших и унизивших меня людей, мужчину и женщину, считающих меня слабой жертвой, всего-навсего пищей для себя. Смотрите, зубастики, не ошибитесь».
   Как-то раз в октябре Иван Ильич в хорошем настроении вернулся домой и во время позднего ужина сообщил, что основные работы на даче закончены, и поэтому можно уже немного расслабиться. Ирина долго испытующе смотрела на него и заметила: «Ты столько сил и энергии потратил на эти… как там… дренажные работы, что мне показалось, хочешь там заселить кого-то или заселиться сам». Иван Ильич ничего не ответил на замечание жены, одновременно еще раз про себя отметив, как сильно развита у женщины, особенно у любящей женщины, интуиция.
//-- * * * --//
   На следующий день Иван Ильич позвонил Стелле.
   – У меня возникли проблемы с продажей дачи. Все документы готовы, дачу я привел в порядок, однако сосед в последнюю минуту сообщил, что пока повременит с покупкой. Не перебивай меня: я не изворачиваюсь и искренне хочу скорее закончить эту вашу мерзкую игру. Слушай и передай своему мужику: может, вы тоже подключитесь к продаже дачи? Я даже согласен немного снизить цену, но все равно она в три-четыре раза больше, чем сумма, которая потребуется для твоего лечения. Впрочем, твоя болезнь – подлость, которая, особенно в твоем случае, неизлечима.
   – Наплевать, что ты думаешь обо мне. Но ты, Иванушка, насчет готовности дачи обрадовал меня.
   – Более того, если вы всерьез возьметесь за ее продажу, в последующем можете подключить еще каких-то риелторов. Возьмите с собой фотоаппарат, сфотографируете дом, сад, покажете знакомым, возможно, вам повезет больше, чем мне.
   Стелла молча выслушала его и, не говоря ни слова, положила трубку. Через какое-то время она перезвонила.
   – Если мы продаем, то 25 % от общей суммы продажи берем себе.
   – Вы что, с ума сошли? Принято только 10 %, не более, ну 15 %, лишь бы поскорее закончить все это.
   – Профессор, начнем, а потом видно будет.
   – Тогда, Стелла, в субботу, в десять утра встречаемся у супермаркета, где вы так «ласково» обошлись со мной.
   – Иван, не держи зла в сердце. Все будет хорошо: дачу продадим, каждый получит свое и разойдемся друзьями.
   – Стелла, предупреждаю, не привлекайте к этому процессу еще кого-то. Я не хочу, чтобы еще кто-то был свидетелем моего унижения.
   В назначенное время Стелла и Сергей приехали на место встречи на такси. Сергей, одетый в джинсы и куртку, нес спортивный рюкзак, набитый едой и бутылками.
   – Иван Ильич, последние солнечные денечки: мы со Стеллой решили перекусить на природе, – объяснил радостный Сергей. – Пока ты погуляешь во дворе, мы в твоей бывшей спальне немножко поразвлечемся: надо сочетать полезное с приятным, – завершил с громким смехом Сергей, поддерживаемый Стеллой. Было очевидно, что они чувствуют себя великодушными победителями и снисходительно позволяют себе пошутить с жалким, сломленным человечком.
   По субботам дорога была сравнительно свободна, и вместо обычного часа они добрались до места за 40 минут. Хоть дача и была старой постройки, но выглядела праздничной и светлой. Иван Ильич почистил кирпичную кладку, привел в порядок двор. Очевидно было, что его труды зря не прошли: сад с множеством фруктовых деревьев хоть и не был особенно ухоженным, но радовал глаз своей естественностью и каким-то радушным гостеприимством.
   – Неплохая дачка, но на такие бабки никак не тянет, – заключил Сергей.
   – Давайте зайдем внутрь, и вы убедитесь, что она вполне благоустроена и готова хоть завтра принять новых хозяев.
   На втором этаже было три спальни, на первом – большая гостиная, кухня и кабинет.
   – Видишь, Иван Ильич, Сергей прав: у тебя на втором этаже нет удобств – ни туалета, ни душа. Все на первом этаже.
   – Это так, – согласился Иван Ильич, – зато есть газ, электричество, дом очень теплый. Кстати, в подвальном помещении у меня прекрасный погреб, камин, небольшая гостиная и сауна: парься хоть сегодня. Согласитесь, для покупателя это очень важно. Впрочем, посмотрите своими глазами, и еще можете делать снимки.
   Иван Ильич пошел вперед, за ним – Сергей и Стелла.
   – Глубокий у тебя подвал, какие мощные двери, похоже на бомбоубежище. Что, сейф с деньгами хранится здесь? – пошутил Сергей.
   – Часть помещения служит погребом: можно в прохладе держать овощи, фрукты и вино. Другая часть – предбанник, небольшая гостиная, душевая, туалет, а дальше – сауна. Я сейчас включу свет поярче, а вы делайте снимки.
   Сергей с ленцой вынул из кармана небольшой японский фотоаппарат и приступил к фотографированию.
   – Лучше пусть Стелла позирует. Это подчеркнет высоту потолка и дверных проемов. Можете пройти в сауну.
   Гости прошли вперед, а Иван Ильич с безразличным видом остался стоять на месте, и вдруг, с грохотом закрыв за собой металлическую дверь, быстро выскочил из помещения. Воцарилась тишина. Через минуту Сергей изменившимся от испуга голосом закричал:
   – Мужик, перестань шутить, открой дверь!
   – Иван Ильич, дорогой, мы просто пошутили, – по-видимому, осознав, в каком положении они оказались, истерично крикнула Стелла.
   – Мужик, я сейчас по мобильнику позову ребят – они тебя живьем закопают в саду.
   – Слушайте, хищники, два месяца я готовил для вас эту клетку, и вы сами попались в капкан. Вы оставили ваши куртки и телефоны наверху, но если даже они были бы здесь, то подвальное помещение настолько глубоко и сильно забетонировано, что никакие сигналы мобильников не принимаются и не передаются, этот факт проверен и перепроверен мною десятки раз. Вырваться отсюда невозможно: нет окон, стены армированы и забетонированы. У вас, кроме ваших рук, нет никаких инструментов. Звать на помощь бесполезно, потому что ваши голоса за толстыми стенами не слышны и никто ко мне в гости без моего приглашения не придет. Ваши мобильники через час будут на дне Москвы-реки, и по ним найти вас тоже будет невозможно. Впрочем, разве наши органы будут вас искать? Кому вы нужны? Каждый год десятки тысяч людей исчезают: хоть кого-то находят? Сегодняшний мой поступок – лишение вас свободы – по сути, самосуд и уголовно наказуем. Но я уверен, что через правосудие я не могу добиться справедливости, поэтому я был вынужден прибегнуть к такому шагу. Я понимаю, что обратиться за помощью к нашим правоохранительным органам означало бы оставить беззащитным себя и моих близких перед исходящей от вас смертельной опасности. Итак, третья часть статьи 163 Уголовного кодекса Российской Федерации под названием «Вымогательство» гласит. Читаю: слушайте внимательно, не перебивайте меня, не разговаривайте между собой. «Вымогательство, то есть требование передачи чужого имущества или права на имущество или совершение других действий имущественного характера под угрозой применения насилия, а равно под угрозой распространения сведений, позорящих потерпевшего, совершенное согласно пункту А третьего параграфа вышеупомянутой статьи 163 организованной группой, согласно пункту Б, в целях получения имущества в крупных размерах наказывается лишением свободы на срок от 7 до 15 лет с конфискацией имущества». Первое: вы – организованная группа, в этом нет сомнений. Второе: вы попытались вымогать имущество в крупном размере под угрозой распространения позорящих потерпевшего, то есть меня, сведений – тоже абсолютно достоверно. Поэтому именем закона Российской Федерации с целью очищения нашего общества и защиты граждан приговариваю вас к одиннадцати годам лишения свободы. Обратите внимание – выбран не максимальный срок, а одиннадцать лет. Приговор окончательный и подлежит пересмотру только через семь лет, в случае вашего глубокого раскаяния или серьезного ухудшения вашего здоровья, а также если вы докажете, что нужны обществу, близким и родным, сделали когда-нибудь доброе дело или собираетесь его сделать. Итак, постарайтесь в течение этих семи лет убедить меня, что вы глубоко раскаялись, полностью изменились, тогда я могу сократить срок вашего лишения свободы. Постарайтесь вести здоровый образ жизни и не погибнуть досрочно до вашего светлого будущего.
   – Мужик, не шути: давай договоримся. Выпусти меня: я здесь ни при чем. Это ваша семейная проблема, а она, сука, – послышался громкий звук оплеухи и крик Стеллы, – втянула меня в это дело. Хочешь – трахай дочь, хочешь – маму. Я ее оставлю здесь, и, клянусь, ты меня больше никогда не увидишь.
   – Продолжаю. Свет, электричество включается снаружи, я буду включать его только раз в неделю, когда приду сюда, чтобы принести вам еду. У вас есть керосиновая лампа: в канистре 20 литров керосина на три месяца – и свечи. Будьте экономны. Электрическая плита включается на один час в день, чтобы вы могли приготовить обед. Картошка, лук, хлеб, соль, масло, макароны, две банки тушенки, сахар, чай, – все у вас есть. Ассортимент и количество отпускаемой еды соответствует действующим нормам Федеральной службы по исполнению наказаний в тюрьмах и местах заключения Российской Федерации. Сергей, разрешаю иметь со Стеллой физический контакт только с ее согласия. В противном случае, если поступит ее устная жалоба, я вас осужу также и за изнасилование. Если кто-то из вас умрет, и я обнаружу следы насильственной смерти, то оставшийся в живых будет осужден на пожизненное заключение. Полотенца и одеяла у вас имеются. Вместо туалетной бумаги, отходы которой займут много места, используйте маленькие полотенца, ежедневно стирайте и сушите их для дальнейшего использования. Ножи и вилки пластиковые: мойте и используйте снова. Если я останусь доволен вашим поведением, то через полгода включу радио, а через год – телевизор. Накопленный мусор необходимо собирать в черные пластиковые пакеты. Когда я дистанционно открою первую железную дверь, Стелла выносит мусор наружу и возвращается на свое место. После того как дверь за ней закроется, я открою главную входную дверь и вынесу мусор. Если я обнаружу в нем письма – призывы о помощи, лишу электрического света на месяц и сокращу еду на 50 % на одну неделю. У вас, граждане вымогатели, начинается новый этап жизни: этап духовного очищения. Неделя на обдумывание и привыкание к вашему новому состоянию. После начнем изучение Библии: на это я предусматриваю три года. В следующий раз я принесу Библию и икону. То, о чем я сейчас говорю, записано на пленке. Каждый день в семь утра запись будет включаться автоматически, чтобы вы не забывали о ваших обязанностях. Помните, я не иудей и не протестант, я – православной культуры. Если иудаизм и протестантское вероисповедание совершенное человеком преступление не прощают – оно не искупается даже последующей верой и благотворительностью – то в православии грех искупается верой и благотворительностью и может быть отпущен святым отцом. Я руководствуюсь только своим пониманием совести и гуманизма, так как я свободен в своих действиях, поэтому религиозные нормы выполняю выборочно, в соответствии с моими мировоззренческими нормами. Если я приду к выводу, что вы неисправимы и продолжаете представлять угрозу для общества, я вас не освобожу, а цементом замурую эти двери, и вы найдете свой вечный покой в этих стенах. Наш Бог Христос имеет два начала: божественное и человеческое. Вот сейчас для вас я – Бог в этих двух ипостасях: слушайте и повинуйтесь. Только в этом ваше спасение.
   – Мужик, ты свихнулся? Какое имеет к нам отношение Бог? У нас с тобой бизнес. Ну не получилось – бывает. Сейчас рулишь ты. Я предлагаю 50 тысяч долларов, чтобы ты меня освободил. Если ты согласен, человечек по моему звонку тут же принесет эти деньги. Это означает, что твой бизнес пошел, и нечего меня здесь держать. Стелла пусть останется как залог, и используй ее как хочешь. Это твое дело. Я умою руки: обещаю, что после этого не знаю ни Стеллу, ни тебя.
   – Сергей, я твою психологию отвергаю. Вы еще не осознали, почему вы оказались здесь и что требуется от вас. Встретимся через неделю.
   – Иван Ильич, простите, ради Бога, ради Лауры, ради всего святого, выпустите меня. Для вас я сделаю все, что вы хотите: стану вашей рабыней, лягу к вашим ногам. Это он, подлец, предложил снимать вас, а потом требовать деньги.
   – Стелла, сожалею, но мы друг друга не понимаем. Надеюсь, придет время, когда мы поймем друг друга, мой язык и мои требования станут вам понятны. Смиритесь и раскайтесь. Вы сами привели себя сюда своими действиями. Привыкайте к вашему новому положению: у вас впереди долгие годы одиночества для очищения совести.
   Иван Ильич закрыл вторую, ведущую наружу металлическую дверь, вышел в сад, лег на траву и закрыл глаза. Смертельная опасность на время миновала. «Что дальше, как привыкнуть к новому состоянию, когда два живых, здравых существа закрыты тобою в подземелье, когда установилась некая, абсолютно тайная от кого бы то не было, душевно-психологическая связь между тремя столь чужими, но вместе с тем так неразрывно связанными людьми. Я тюремщик, они невольники, я медленно их убиваю, забираю из жизни столь драгоценные дни, месяцы, годы. Видишь ли ты это, Бог, или тайна касается лишь нас троих, неразрывно связанных судьбой людей?..»

Глава III. Жестокая схватка: самосуд

   Противоречивые чувства душили Ивана Ильича. Несколько раз по дороге домой он чуть не стал виновником аварии. «Какое я имею право лишать людей свободы, заменять собою созданные в течение веков человеческой цивилизацией общественные институты: государство, власть, правосудие, карательные органы и, в конце концов, закон? Но они в России сегодня в зачаточном состоянии, защищают только верховного правителя и его окружение, а еще – имущие слои и самих себя. Провозглашенные великие истины о выборе, демократии и безопасности жизни граждан – только на бумаге, и ничего общего не имеют с реальной жизнью. Я – обычный гражданин моей страны – оказался абсолютно беззащитным перед насилием. Мое обращение в полицию было воспринято с оскорбительным презрением и равнодушием. Эти люди даже не понимают, что я имею право требовать защитить меня. Они выполняют то, что скажет начальник, или то, что принесет им выгоду. Меня приняли за идиота или чудака. Поэтому я себя защищаю своими силами. Никто не может запретить человеку себя защищать, это его естественное право, на основе чего зиждется вся современная цивилизация, правовая система, и мои действия – это лишь самооборона и не больше».
   «Нет, Иван Ильич, это акт произвола, – говорил его внутренний голос, – настоящий самосуд. Если каждый при угрозе своей безопасности поступит по своему разумению, то жизнь станет кошмаром, воцарится тотальный хаос. Когда люди будут воевать друг с другом, страна превратится в большую тюрьму, состоящую из заключенных и тюремщиков, а государство и закон перестанут существовать».
   Было уже десять вечера. Припарковав автомобиль на обычном месте, Иван Ильич заметил стоящую недалеко от подъезда машину скорой помощи. «У кого-то из наших соседей опять сердечный приступ…» Вдруг сердце тревожно екнуло: «Ирина!..» Он помчался наверх. Из его квартиры санитары выносили на носилках закрытое коричневым покрывалом человеческое тело. Эмилия кричала на весь подъезд как сумасшедшая. Костя, плача, шел за санитарами.
   – Мама умерла! Где ты был?.. – с безумным лицом обратился он к отцу.
   Иван Ильич минуту, не зная, как поступить, оставался стоять на месте. После молча последовал за санитарами, спускающими на лифте носилки с безжизненным телом его Ирины. На дрожащих ногах прошел по лестнице полпролета и вдруг рухнул без сознания на площадку.
   Очнулся в полутемной комнате, плохо соображая, где он. Рядом сидел Костя с закрытыми глазами, Ольга и Эмилия дремали на диване. Мать с повязкой на голове полулежала в кресле. Что с ним? Где Ирина? Вдруг мысль, как электрический разряд, пронзила его мозг: «Ирина умерла! Ее больше нет… и не будет. Как возможно жить без нее? Бог, если ты есть, почему ты так наказал меня, за что? За то, что я совершил самосуд над другими людьми? Бог, ты неправ – я прав. Ты забрал жизнь безвинной, слабой женщины, чтобы наказать меня? В чем моя вина? В том, что я защищал себя и свою честь от алчных, бессердечных и опасных для общества людей? Бог, ты жесток и несправедлив».
//-- * * * --//
   Раньше, каждое утро, перед выходом из дома, Иван Ильич заходил в комнату Ирины, чтобы разбудить ее. Теперь там спит Костя. Он временно перебрался к отцу, желая в эти тяжелые для семьи дни быть рядом. Утром в десять приходила Людмила Васильевна, после работы Ольга, часом позже Эмилия с детьми. На кухне женщины готовили еду, говорили о работе, вспоминали Ирину, плакали.
   Похоронили ее на Троекуровском кладбище недалеко от ее родителей. Иван Ильич выхлопотал это место по знакомству. Более близкие к центру места на кладбище выбивать было сложнее, они, как правило, давались за немалые взятки.
   Великое горе объединило семью. Иван Ильич на неделю остался дома. Скромно отметили девять дней со дня смерти Ирины, посадили елки, благоустроили могилу, поставили надгробный камень с инициалами, с датами рождения и смерти Ирины. Рядом с Ириной Иван Ильич оставил место и для себя.
   Все это время он ни на минуту не забывал, что на даче, в полутемном подвале его ждут два живых существа, строят догадки, спорят, страдают, надеются на скорейшее спасение. Его отсутствие может вызвать у них страх и убеждение, что он их обманул и оставил мучительно умирать.
   Через день рано утром, стараясь не разбудить Костю, он направился на дачу. «А что если они со страху уже умерли, получили инфаркт, психологические расстройства? Не дай Бог, на душу взять грех, стать причиной смерти людей, безусловно достойных наказания, но не смерти».
   На даче было тихо и по-осеннему красиво. Уже заканчивался листопад, на земле лежали желтые листья. Как могут при такой красоте существовать убийства, жестокость, страдания и смерть? Гуляя по осеннему парку, вряд ли кто-то может представить, что внизу томятся два представителя человеческого рода. А те и не заметили бы осенней красоты, не думали бы, о гармонии души и природы или не стремились делать людям добро, украсить мир благими делами. У них преобладает хищный инстинкт: удовлетворить только свои физические и сексуальные потребности, вкусно и обильно есть, не трудиться, от жизни брать все, что возможно, даже ценой жизни других людей.
   Иван Ильич бесшумно открыл входную дверь и спустился в подвал. Первым делом включил электрический свет.
   – Эй, люди! Спасите нас! – закричал Сергей.
   – Это я, Иван Ильич. Почему плачете?
   – Мы думали, ты больше не придешь, и мы здесь подохнем, как брошенные собаки.
   – Люди судят о других, исходя из своего понимания жизненных ценностей: добра, зла, честности. Сергей, значит, задавая этот вопрос, вы допускаете возможность поступить так с другими людьми, если бы вы вдруг оказались на моем месте.
   – Но ты, мужик, нас обманул, сказал, что придешь через неделю, а пришел с трехдневным опозданием. Мы уже думали, что ты тогда блефовал и вообще не придешь.
   – Иван Ильич, ради Бога, освободи меня, – с плачем обратилась к нему Стелла.
   – Я извиняюсь, что не сдержал слово. У меня жена скончалась.
   – Как скончалась? Она, что, была больна? – спросила Стелла.
   – Не знаю, может, и больна.
   – Что, просто взяла и умерла? А может, – добавил Сергей, – Бог тебя наказал за то, что ты так поступаешь с нами?
   – Не знаю, может, и так.
   – Тогда освободи нас.
   – По отношению к вам я поступил правильно и по справедливости. Если Бог так поступил со мной и отнял жизнь ближайшего мне человека из-за вас, значит, он и я думаем по-разному. Я убежден: здесь прав я, а не Бог. А почему вы не допускаете, что моими руками он наказывает вас?
   – Мужик, может, у тебя с головой проблемы?
   – Может, но не настолько, чтобы я сомневался насчет избранного мною по отношению к вам наказания. Слушайте внимательно: узнав, что вы попали в беду, кто из ваших родных и близких придет к вам на помощь? Пишите письма без указания места вашего нахождения. Я найду этих людей и постараюсь выяснить, из каких побуждений они готовы прийти вам на помощь. Готовы ли они за ваше освобождение перечислить некую сумму для сиротских домов, для нуждающихся в лечении детей. Все адресно, я дам им точные реквизиты для перечисления. Они также могут принимать участие в каких-то добрых делах, каких именно я им подскажу. Разумеется, я все это сделаю инкогнито, но все ответы адресатов обязательно передам вам. Следующая неделя – время для подготовки этих писем. Еще раз добавлю, я не ищу выгоду. Деньги будут перечислены по конкретным адресам, получателем будет соответствующее юридическое или физическое лицо, больной человек или сиротский дом. Поняли?
   – Мужик, погоди.
   – Да, Сергей?
   – Я дам тебе 50 тысяч долларов и исчезну из твоей жизни, клянусь честью офицера полиции. Что молчишь? Ну, даю 75 тысяч долларов… Ладно, давай на 100 тысячах окончательно договоримся.
   – Иван Ильич, ваша жена умерла, вам дома нужен будет уход. Возьмите меня, я такой уют создам для вас, так обслужу, что не разочаруетесь.
   – Встретимся через неделю.
//-- * * * --//
   Уже в полдень Иван Ильич был на работе. Ольга, как всегда, встретила его со сдержанной радостью. На столе аккуратно была разложена дневная почта, рядом стоял термос с чаем, лежала «Независимая газета», которую Иван Ильич считал самой интеллектуальной газетой среди существующих, а также список спрашивавших его людей.
   – Иван Ильич, звонит декан Петр Петрович Злоба. Просит соединить вас с ним.
   – Иван Ильич, здравствуйте. Вы знаете о моем глубочайшем уважении к вам. Вашу невосполнимую утрату я лично считаю глубоким несчастьем и для себя. Хотел обсудить один вопрос с вами лично, могу сам подойти, но у меня удобнее, – после этих слов он положил трубку.
   В условленное время Иван Ильич был в кабинете декана. Петр Петрович обычно ходил в странном, желто-зеленого цвета костюме, иногда в вельветовом пиджаке – одевался он исключительно безвкусно, что являлось отражением его сумбурного, противоречивого внутреннего мира. Он всегда был раздражен, готов по любому поводу и без повода ринуться в бой или же вдруг заливался неожиданным хохотом, при этом сильно краснел. Смена его настроения, гнева на смех, и наоборот, происходила так быстро, что с ним трудно было вести нормальную беседу. Но с Иваном Ильичом, имевшим непререкаемый авторитет в ученом мире, он себя вел исключительно корректно.
   – Иван Ильич, я понимаю, какой у вас сейчас трудный период, – начал он.
   Без стука вошла Кира, бывший технический сотрудник, а после того, как стала четвертой гражданской женой декана, его заместитель.
   – Петр Петрович, у меня к вам срочное дело, может, Иван Ильич подождет в приемной?
   – Кира Валентиновна, у меня важное дело с Иваном Ильичом. Вам известна его занятость, прошу, подождите.
   – У меня тоже важное дело к вам. Иван Ильич не обидится, он понимает, что даме надо уступить, особенно если она просит.
   Иван Ильич, не говоря ни слова, вышел из кабинета в приемную. Спустя секунду через закрытые двойные двери до него донеслись голоса шумно и ожесточенно спорящих декана и его гражданской жены. Секретарша, солидная женщина со стажем, обратилась к нему:
   – Половину рабочего дня Петр Петрович проводит в разборках с бывшими женами, – доверительно сообщила она. – Иван Ильич, не принимайте это как оскорбление, это его образ жизни, идите к себе, как только он освободится, я вас приглашу.
   Через час, весь взъерошенный и красный, декан сам пришел к нему.
   – Простите, Иван Ильич, возникли некоторые срочные административные проблемы, поэтому мы с Кирой Валентиновной были вынуждены срочно их обсудить и принять соответствующие решения.
   – Понимаю, Петр Петрович. Ничего не поделаешь, производственная необходимость.
   – Иван Ильич, мы посоветовались в деканате и решили предоставить вам академический отпуск. Отдохните, займитесь большой наукой, как раз закончите нашу общую монографию в окончательной редакции. Назначьте, пожалуйста, кого-нибудь из числа старших членов вашей кафедры, кто будет замещать вас.
   «Наверное, так будет лучше», – подумал Иван Ильич.
   – Иван Ильич, – спросила после ухода декана Ольга, – может, навестим могилу Ирины Михайловны пораньше? Сегодня день рождения Людмилы Васильевны, и мы с Эмилией приготовили семейный ужин. Я на распродаже купила для нее очень красивые и удобные зимние сапоги. Она не хочет, чтобы я вернула ей долг, хоть так отблагодарю ее. Если вы ничего не успели приготовить для мамы, мы вручим ей сапоги как наш общий подарок.
   – Спасибо, Ольга. Для мамы подарки обычно подбирала Ирина. Сегодня ты самостоятельно это сделала – за всех нас.
   Иван Ильич промолчал, он с трудом сдерживал себя, чтобы не заплакать. Ольга отвернулась, как будто не замечая его волнение.
   – Ольга, ты поезжай домой пораньше. Я сам заеду к Ирине, а по дороге домой куплю букет для мамы.
   «Как она естественно и незаметно вошла в круг моих самых близких людей, фактически в мою семью», – подумал Иван Ильич. Трудно было даже представить, что девушка с далекой окраины России окажется настолько предупредительной и такой чувствительной. Какой великий фактор в межчеловеческих отношениях духовное родство, оно несомненно сильнее даже родства кровного. «Прости, Ирина, жизнь берет свое: люди вспоминают и отмечают дни рождения, маленькие и большие праздники. Ты жаловалась, что не видишь смысла в своей жизни, – какой еще смысл искать в жизни? Смена погоды, солнце и снег, деревья и цветы, семья, общение с людьми, огорчения, привязанности, любовь и сопереживания – вот смысл жизни. Счастье, когда человек проходит отмеренное судьбой время естественно, без стрессов и трагических потерь, осознавая, что иного не дано и не надо от судьбы требовать сверхъестественного».
   Иван Ильич долго стоял у могилы Ирины, и вдруг заметил, что уже стемнело. Зазвонил телефон.
   – Иван, ты где?
   – Мам, не беспокойся, скоро буду. Извини, что задерживаюсь.
   «83-я годовщина матери. Каждый прожитый ею год, месяц и день для меня награда. Дай Бог ей здоровья, своим присутствием радовать нас еще много лет. Ирочка, любимая, я впервые после стольких лет совместной жизни отмечаю день рождения матери без тебя. Я сейчас поеду домой, где тепло и светло, где родные лица, выпью чай, скажу тост за маму, поем что-нибудь вкусное, непременно помянем тебя, прослезимся, потом каждый займется своим делом, а тебя я оставляю здесь, в темноте и холоде. Прости, родная, любимая, – так устроена жизнь».
//-- * * * --//
   В субботу утром он, как обычно, поехал на дачу. Когда открывал ворота, подошел сосед из ближайшего дома – Борис Николаевич, давно вышедший на пенсию главный инженер оборонного завода, спокойный, доброжелательный человек. После обмена несколькими, полагающимися в таких случаях фразами сосед спросил:
   – Иван Ильич, думаю, у вас во дворе завелись крысы, а возможно, белка или кошка…
   – Почему, Борис Николаевич, вы пришли к такому выводу?
   – Когда выгуливаю моего Атамана и прохожу мимо ваших ворот, собака начинает тянуть поводок, лает и дает понять, что во дворе кто-то чужой.
   Иван Ильич от неожиданности не знал, что ответить. Потом нашелся:
   – Да, правильно. Молодец, Атаман! Хороший нюх у него. Действительно, бродячая кошка зачастила к нам во двор.
   «Удивительно! Как собака может почуять, что больше чем в 50 метрах от забора, в глубоком подвале находятся люди? Надо обработать территорию химическими средствами, чтобы исключить такие неожиданности. Шансы найти заключенных ничтожны. В первый же день их заключения в подвале по дороге домой я с их мобильников отправил сообщения по некоторым номерам о том, что они едут на отдых в Турцию, после чего мобильники выбросил в Москву-реку. Вряд ли они рассказали кому-нибудь, что́ замышляют против меня, и поэтому выйти на мой след нереально. Неожиданности, конечно, случаются, поэтому всегда надо быть начеку. Если полиция начнет расследование и станет проверять, с кем они общались по мобильному телефону до своего исчезновения, возможно, высветится и мой номер. Однако поиск по номерам телефонов требует больших усилий, ведь тогда нужно будет допросить многих свидетелей, проверить их отношения с исчезнувшей парой, очертить круг подозреваемых, вычислить, кто из них обладает информацией. С учетом низкого профессионального уровня наших правоохранителей, их нежелания работать на благо общества, можно не беспокоиться.
   И на этот раз заключенные обрадовались его приходу, а Стелла опять начала плакать.
   – Граждане заключенные, выполнили ли вы мое требование написать фамилии и адреса людей, готовых помогать вам материально, морально, физически или другими способами?
   – Мужик, у меня почки сильно болят, по-видимому, камни опять зашевелились. Необходима срочная операция.
   – А у меня зуб страшно болит. Надо его удалить или, в крайнем случае, запломбировать.
   – К сожалению, услуги врачей не предусмотрены. Сергей, я принесу вам соответствующее лекарство для выведения почечных камней. Стелла, а для вас я принесу обезболивающие лекарства. Надеюсь, они вам помогут.
   – Мужик, мне срочно нужно оперироваться, а то умру. Ты не смеешь больного человека держать в темнице.
   – От камней в почках, гражданин заключенный, не умирают. Надеюсь, они сами выйдут.
   – Тогда принеси ящик водки, это мне точно поможет преодолеть боль, пока камни будут выходить.
   – А мне фрукты, шоколад и две бутылки коньяка. Очень помогает при зубной боли.
   – Уставом Федеральной службы по исполнению наказаний в тюрьмах и в местах содержания заключенных алкоголь запрещается, и его передача заключенным недопустима. Объясняю еще раз: вы отбываете срок заключения, предусмотренный Уголовным кодексом России. Разница только в том, что в одном случае наказание выносится судом, а в вашем случае – отдельным гражданином, то есть мною. Так как наше государство не в состоянии защитить меня, своего гражданина, от таких злоумышленников, как вы, я, руководствуясь правом самообороны и защиты своей жизни, эти функции взял на себя. Это вынужденный поступок. Надеюсь, вы меня понимаете.
   – Мужик, что ты несешь? Русским языком говорю, мне нужно к врачу. Нет – тогда принеси водку. Я тебя за это отдельно отблагодарю. В тюрьмах и лагерях за бабки можно заказать и женщин, и наркотики, – все что угодно, а ты не хочешь принести мне за мои деньги водку. Ты понимаешь, что это бесчеловечно. Выходит, ты садист.
   Иван Ильич, не обращая внимания на возражения заключенных, продолжал:
   – Сейчас оставьте в тамбуре письма с указанием имен и адресов людей, готовых помогать вам, о чем я вас попросил еще в прошлый раз. Начнем с вас, Сергей. Вы указываете фамилии вашей матери, брата, сестры и еще двоих друзей. У вас так мало доброжелателей? Теперь вы, Стелла: дочь, мужские и одна женская фамилии. Я прошу на имя каждого из них подготовить письмо с просьбой помочь. При этом они должны взять на себя некие обязательства материального или физического плана, например участие в определенных благотворительных мероприятиях. В ваших письмах вы должны указать одну и ту же причину, по которой возникла такая острая необходимость для обращения к ним за помощью. Письма начинайте так: вы, Сергей, со Стеллой находитесь в Турции на отдыхе, у вас там были деловые партнеры-турки, которым вы обещали помочь в заключении выгодного строительного контракта. За это вы с них взяли 100 тысяч евро. Однако вы им не только не помогли, но через год еще раз обратились с требованием увеличить эту сумму в два раза. Турки обещали дать вам деньги, но давно поняли, что вы их обманули и получить в России с вас этот долг, ввиду вашего полицейско-бандитского окружения, не представляется возможным. На этот раз они заманили вас в западню: пригласили как будто на встречу, но задержали и силой увезли в неизвестном направлении. В настоящее время вас держат в закрытом помещении без окон и не освободят, пока вы не вышлете эти деньги на указанные банковские счета.
   – Мужик, как только мы напишем эти письма, никто нас больше не будет искать. Пропали в Турции и все. Напишут два запроса и концы в воду, а ты деньги получишь и заведешь новую женщину, которую будешь трахать над нашими могилами. Ты хуже турка, сука, сволочь! Ты меня не обманешь. Нас в конце концов найдут, тогда я твои глаза выколю и оставлю жить так.
   – Граждане заключенные, ваши рассуждения – продукт вашего убогого мышления и вашей подлой сущности. Некоторые ваши знакомые, благодаря отправленным мною с ваших телефонов сообщений, в курсе, что вы на отдыхе, даже завидуют вам. Поэтому, получив письма, они поймут, что ошиблись, и возможно, кое-кто из них придет вам на помощь. Тогда я буду рад за вас, что вы кому-то нужны.
   – Мужик, ты преступник, бандит, – закричал Сергей.
   – Почему вы с нами так, а, Иван Ильич? Полюбовно же можем решить наши проблемы, – обратилась к нему Стелла.
   – Об этом, Стелла, надо было подумать еще тогда, когда вы выбросили меня из моей машины на мокрый асфальт, а сами пошли в ресторан за мои деньги. До встречи в следующую субботу.
   Иван Ильич плотно закрыл ведущую в подвал низкую, окрашенную в зеленый цвет массивную дверь и вышел в сад. «Какой контраст! Все вокруг дышит спокойствием и настраивает на оптимизм, любовь к природе и к окружению. И каждый раз после моего выхода из подвала я это чувствую с особой силой. Как много измерений в жизни современного человека! С одной стороны, я замечаю удивительную красоту природы, многообразие ее проявлений в зависимости от времени года, непрерывно читаю и не перестаю восхищаться мощью человеческого разума, создаю книги и учебники для молодого поколения, высоко ценю доброту и интеллигентность людей, нежность и чувственность женщин. С другой стороны, мобилизовавшись для своей защиты, я перешел черту добра и зла – держу двух людей в неволе. С ними мы современники, но, кроме некоторых необходимых навыков для выживания, эти люди остались на уровне диких каннибалов. Призыв оценить красоту природы, восхищаться созданной сотнями поколений великой культурой вызывает у них непонимание и смех. Многогранность мира для них сводится только к примитивному удовлетворению своих инстинктов, животному эгоизму, жестокости по отношению к другим людям, которые для них травоядные, пища для таких хищников, как они».
//-- * * * --//
   Каждый день после работы Иван Ильич с Ольгой заезжали за Людмилой Васильевной, забирали ее и привозили к нему в квартиру, куда вечером приходили Костя и Эмилия с детьми. Вся семья ужинала вместе, потом каждый занимался своими делами. Эмилия уходила пораньше – готовить детей к школе. Костя иногда выходил по своим делам, но было очевидно, что присутствие Ольги ему приятно, и поэтому он больше времени проводил дома. Если Людмила Васильевна оставалась ночевать у сына, что случалось часто, Костя отвозил Ольгу домой.
   – Смотри, Иван, вдруг Костя обрюхатит, а потом бросит девушку. Пусть он все делает по-человечески. Лучше девушки, чем Ольга, он все равно не найдет.
   – Что я могу поделать, мама? Они люди взрослые. Все условия для их физической близости мы поневоле для них создали. Ведь вряд ли Костя ограничится сопровождением ее до подъезда. Понятно, что он потом поднимается к ней, и там уже ясно, да? Ведь оба молодые, красивые, видно, что они нравятся друг другу. В конце концов, зов природы возьмет верх над осторожностью и целомудрием, нечего и сомневаться. Будем надеяться, что их связь со временем примет законную форму, а если нет, то хотя бы останется без последствий.
   – Я завтра же поговорю с Костей, – волновалась Людмила Васильевна, – чтобы, если он не готов к серьезным отношениям, не смел трогать невинную девушку.
   – Мама, думаю, ты уже опоздала. Эти вопросы сегодня решаются очень быстро.
   – И ты так спокойно говоришь об этом? Что будешь делать, если родится ребенок?
   – Буду радоваться появлению новой жизни. А там так или иначе вопрос решится, не оставаться же ребенку без родителей. Все остальное уже второстепенно.
   Однако чем бы ни был занят Иван Ильич, он все равно ни на минуту не забывал о заключенных. Тревожные сомнения, как поступить дальше, не оставляли его.
//-- * * * --//
   Потеря супруги придала Ивану Ильичу облик страдальца в глазах многочисленных сотрудниц института. Особенно он был интересен для разведенных или не вышедших по разным причинам замуж коллег от 35 до 50 лет. Интеллигентный, подтянутый, моложавый, всегда ухоженный известный профессор нравился многим женщинам, которые сочли его возможным кандидатом для будущей совместной жизни. Посещение кафедры под разными предлогами, угощение его домашними пирожками, печеньем, приглашения на ужин или вкусный обед Иван Ильич воспринимал с благодарностью, но всегда находил повод мягко и спокойно отказать. Среди всех выделялась заведующая кафедрой общей теории педагогики, доктор педагогических наук Зинаида Павловна, 45-летняя миловидная блондинка, сдержанная, интеллигентная женщина. Ивану Ильичу было известно, что она с матерью и дочерью-студенткой живет в центре Москвы, много лет как уже разведена с мужем – полковником ФСБ. Но особую пикантность их разводу придавало то, что чекист с холодной головой и горячим сердцем женился на ее младшей сестре, от которой в настоящее время имел двух дочерей. Зинаида Павловна нравилась Ивану Ильичу, была очень эрудированной собеседницей, и им вместе было интересно. Но как женщина, несмотря на свою красоту, она Ивану Ильичу не импонировала. Он понимал, что она сложная и требовательная натура и с ней легкий флирт невозможен. Внутреннее женское чутье подсказывало Зинаиде Павловне, что Иван Ильич не удовлетворен своей жизнью, и она старалась стать ему ближе. Делала новые прически, всегда была модно и со вкусом одета, спортивна и стройна. Иван Ильич понимал, что она по всем параметрам, в том числе в интеллектуальном плане, очень ему подходит. Но это было бы изменой, предательством Ирины, так как Зинаида Павловна вряд ли удовлетворилась бы только интимной близостью, через какое-то время она обязательно поставила бы вопрос о совместной жизни. Появление Лауры охладило его к Зинаиде Павловне, которая быстро почувствовала произошедшую в нем перемену, сильно обиделась, но не могла объяснить, с чем это связано. Иван Ильич тоже поражался этому феномену: как худенькая, тонконогая, выглядевшая как неухоженный подросток Лаура, могла привлечь его как мужчину, притом раскрыть в нем такого ненасытного самца, о чем даже он сам раньше не подозревал. Может, правда, что противоположности притягиваются друг к другу с особой силой.
   Сейчас же создалась новая ситуация – Иван Ильич стал вдовцом. Зинаида Павловна искренне сочувствовала ему, одновременно стараясь возобновить их отношения, придать им новую энергетику, надеясь на возможность союза между ними. Иван Ильич понимал, что отчаянные поиски Зинаиды Павловны найти достойного партнера одновременно продиктованы острым желанием показать бывшему мужу и сестре, своему окружению, что она достойна большего, чем вечно угрюмый, непредсказуемый и скрытный чекист.
   «Компания матери, Ольги и детей не заменят мне полнокровную жизнь, – размышлял Иван Ильич. – Мне нужно другое общение, интеллигентная, духовная женщина. Для этой роли как никто подходит Зинаида Павловна, но она – слишком сложная натура, ей нужно отдаваться полностью, духовно и физически, всячески стараться быть на высоте. Сложно так жить». Как легко было с молодой Ириной или даже с Лаурой. Никаких усилий, всегда остаешься самим собой. Постоянные отношения с кем-то или брак он для себя даже в мыслях не допускал. «Никто не может занять место Ирины в моей жизни». Каждый раз, когда, сидя в кабинете, он пролистывал свои книги, и его взгляд вдруг падал на большую фотографию улыбающейся Ирины, сразу в сердце поднималась горечь невосполнимой потери. Иван Ильич тихо плакал, стараясь, чтобы Ольга или кто-нибудь из членов семьи не заметил этого, потом, вытирая глаза, опять возвращался к своим занятиям. Часто, глядя на фотографию жены, он обращался к Богу, олицетворяющему для него, скорее, человеческий разум, достоинство и чувство справедливости: «Боже, я обращаюсь к тебе, понимая, что тебя нет, но люди придумали тебя, чтобы не чувствовать себя одинокими. И я, неверующий человек, скорее, агностик, не отрицающий непознанное начало нашего создания, обращаюсь к тебе. Все терпимо, кроме одиночества. Бог, дай мне силы пройти эту скорбную полосу моей жизни достойно. Очень боюсь, что она может продлиться до конца моих дней…».
   Часто во сне ему снились женщины, или просто женское тело. Со сладострастием он вспоминал свою уже бывшую молодую подружку Лауру в самых интимных позах. «Правильнее было бы разделить мои отношения с женщиной на две части, – размышлял он. – Духовная часть останется, безусловно, только за Ириной, а телесную я могу делить с какой-нибудь приятной женщиной, скажем, с той же Зинаидой Павловной. Нет, вряд ли получится без духовного восприятия, – возражал он сам себе. – Она быстро надоест, и даже совместный интим через некоторое время поблекнет, потеряет движущую мотивацию. С Лаурой было по-другому. Она была слишком молода и бесхитростна, нуждалась в защите и опеке. Именно этим импонировала мне. Ее существование внесло в мою жизнь новую, свежую струю».
   Он вспомнил, что где-то месяц тому назад Лаура позвонила и сообщила, что какие-то знакомые прислали ей по мобильной связи сообщения о матери. Она сама получила сообщение о том, что мать с другом-полицейским находятся в Турции. Сейчас какие-то люди обращаются к ней с требованием вернуть взятые матерью долги. Иван Ильич успокоил ее, сказав что она никакого отношения к долгам Стеллы и Сергея иметь не может. Ну, а если уж эти люди будут очень настойчиво требовать вернуть долги, посоветовать им обратиться в полицию. Тихий стук в дверь прервал его мысли. Вошла Ольга. Выглядела она напряженной и бледной и, не поднимая глаз, без вступительного слова, сообщила:
   – Иван Ильич, я беременна.
   После минутного молчания, пристально вглядываясь в смущенное лицо девушки, он спросил:
   – А Костя в курсе?
   – Да, разумеется, но он не хочет ребенка и заставляет меня делать аборт.
   – А ты что думаешь?
   – Иван Ильич, впервые в моей жизни я почувствовала себя членом нормальной семьи. Я всех вас люблю, как родных. Если я сделаю аборт, то буду вынуждена уйти из вашей семьи. А это мне очень тяжело и невыносимо.
   Она промолчала, потом добавила:
   – Я поступлю так, как вы скажете, Иван Ильич.
   – Ольга, поговорим вечером за ужином в присутствии Кости. Дай мне прийти в себя.
   Ужин прошел тихо, без обычного оживленного обмена мнениями и впечатлениями между Эмилией, Костей и Ольгой. Говорила только Людмила Васильевна, вспоминая первую зарубежную поездку с мужем в Польшу. Эмилия, почувствовав некую напряженность, которая, по-видимому, была связана с братом и Ольгой, собрала детей и ушла домой раньше обычного.
   – Мама, – обратился к Людмиле Васильевне Иван Ильич, – ты в курсе произошедшего?
   Она минуту молчала, потом, посмотрев в сторону Ольги, перевела взгляд на сына и произнесла:
   – Догадываюсь. Ольга беременна. Я очень рада, что такая хорошая, порядочная девушка будет нашей невесткой. Ты что скажешь, Костя?
   – Это суд, что ли, надо мной? Мы взрослые люди, сами решим наши проблемы.
   – Я и твоя бабушка хотели бы узнать, каким образом ты собираешься решать эту чрезвычайно важную для всех нас проблему?
   – Ольга знает мой ответ.
   – И каков он?
   – Я согласен продолжить с ней отношения, но без каких-либо юридических обязательств: без регистрации брака. Миллионы людей сегодня живут именно в гражданском браке. А потом, через год-два, будет видно, как нам поступить дальше. Останемся вместе или каждый сам по себе.
   – А как насчет ребенка? Ребенок же не будет ждать, пока вы решите – создавать нормальную семью или нет. Он требует ежечасного внимания.
   – Я ребенка не хочу. Пусть делает аборт. Я ей уже сказал, все расходы беру на себя, что еще?
   – Как тебе не стыдно! – эмоционально вступила в разговор Людмила Васильевна. – Чистая, хорошая девушка, в человеческом плане в сто раз выше, чем ты. Я знаю, что она тебе нравится, ты взрослый мужик, тебе давно пора создать семью, завести ребенка. Что тебе еще надо?
   – Я, бабушка, согласен жить с ней в гражданском браке, но ребенка не хочу.
   – Я аборт не сделаю! Считаю, что это грех. Потом, возможно, после аборта я вообще не смогу иметь детей.
   – Костя, я как отец желаю тебе только добра. Создавай семью, живи по-взрослому. Все равно ты это когда-нибудь должен сделать.
   – Папа, я не готов к семейной жизни. Мне еще 28. Поживем с ней вместе, повторяю, а там видно будет: подходим друг другу или нет. Возможно, она полюбит другого человека, я тоже.
   – Я не прошу одолжения. Для меня это очень оскорбительно. Людмила Васильевна, Иван Ильич, тысячу извинений, простите, что ваше доброе родительское отношение ко мне принесло вам столько беспокойств и хлопот. Я до глубины души оскорблена поведением Кости и сама не хочу жить с таким недостойным человеком. Мое решение окончательное. Когда мы начали встречаться, я даже была влюблена в него, думала, что он похож на бабушку, на вас, Иван Ильич, что он унаследовал какие-то ваши черты. Но, увы. Он ваш сын, но в моральном, духовном плане с вами не имеет никакого сходства. Простите.
   – Вот ты как запела? Ты все спланировала заранее, хотела таким способом войти в нашу семью, устроиться в столице!
   – Костя, я от тебя не ожидал услышать такое. Ты говоришь, как последний мерзавец. Если еще раз произнесешь такие слова, я тебя выгоню из моего дома. Извинись перед девушкой.
   Костя вскочил с места и, хлопнув дверью, выбежал из дома. Изумленные таким оборотом дела, Людмила Васильевна и Иван Ильич уставились друг на друга. Ольга ушла на кухню. Было слышно, как она моет посуду и тихо плачет. Через некоторое время она вернулась и, обратившись к Людмиле Васильевне и Ивану Ильичу, сказала:
   – Чтобы бы вы не подумали, что Костя прав, я согласна сделать аборт.
   – Не говори глупости. Мы тебе верим. Подождем какое-то время. Посмотрим, что будет. Может, он одумается и вернется.
   – Иван Ильич, Людмила Васильевна, простите, но я настолько разочарована в Косте, что не вижу перспективы в наших отношениях. Он для меня только ваш внук и сын, не больше.
   – Надо считаться и с мнением девушки. Вряд ли она бросает свои слова на ветер. Она действительно разочарована в Косте. Ведь он, хоть и неплохой парень, но очень необязательный. Если Ольга родит ребенка, где они будут жить? Кто за этим ребенком будет ухаживать, содержать их?
   «Легкомысленный идиот! Как можно так низко поступить с доверчивой, нуждающейся в помощи девушкой? – размышлял Иван Ильич. – Но она тоже хороша. Не задумываясь о последствиях, тут же отдалась парню. Может, не надо ее винить, – отвечал он сам себе. – Столичная профессорская семья, высокие, теплые отношения, каких она не видела в своей семье с пьющим, неработающим отчимом. Даже если именно таким образом она думала утвердиться в столице, разве это не естественно? Что делать? Как ни сожалей, но аборт, по-видимому, придется делать. Боже, как стремительно развиваются события вокруг меня! Чего только не пришлось пережить в эти последние месяцы. Нельзя терять ни одного дня. Завтра же девушку надо отправить в районную больницу. Но она зарегистрирована в общежитии. Какая же поликлиника их обслуживает? Не буду же в институте спрашивать об этом, позориться перед коллективом». Внезапно Иван Ильич вспомнил о встрече с Алексеем Мальковым – известным профессором-гинекологом. «Может, звонить поздно, неудобно беспокоить человека? Да нет, всего только десятый час». Он быстро нашел визитку Малькова с добавленным им самим от руки номером мобильного телефона и набрал его. Через секунду спокойный, уверенный мужской голос ответил:
   – Мальков у телефона.
//-- * * * --//
   – Мужик, через два дня Новый год! Хоть по этому поводу принеси пару бутылок, а лучше ящик водки. Не на халяву же прошу, выйду – свои бабки получишь.
   – Вот как раз в связи с наступающим Новым годом я принес вам цыпленка, несколько бутылок пива, соки и фрукты, а также карамельные конфеты.
   – Издеваешься, да, сукин сын, твою мать?!! Помни, когда-нибудь я тебя живьем в землю зарою!
   – Простите, Иван Ильич, он обезумел! Дурак! Сергей, думай, что говоришь! А если он разозлится и решит уморить нас голодом?
   – Я его раскусил, он с людьми не сможет так поступить, ему самому перед собой будет стыдно, чокнутый гуманист, воспитание ему не позволит! – с издевкой ответил Сергей. – Ну, Стеллочка, обрадуй твоего несостоявшегося зятька, давай-давай! Не стесняйся, сучка!
   – Иван Ильич, вы меня слышите?
   – Да, слышу.
   – Иван Ильич, я беременна, беременна, – и начала радостно хохотать.
   – Ну что, мужик, ты в нокдауне? Ты думал, что мы немощные? Сломленная рухлядь? А мы – трах-трах-трах! И вот, для тебя сюрприз – ребенок. Ты же интеллигент, душонка у тебя хиленькая, добренькая. Не можешь же оставить в подвале ребенка без света и ухода. Стелле надо рожать в больнице. Так вот, хочешь – не хочешь, тебе придется выпустить нас с миром. Ты пойдешь направо, мы – налево. Ты на север, мы на юг. Разойдемся, как в море корабли. Да и тебе тратиться на наш корм не придется, разбогатеешь.
   Под впечатлением от своих слов Сергей даже запел. Иван Ильич от неожиданности впал в глубокий шок. Подождал несколько минут, оставил принесенную еду с бутылками перед открывающимся в двери маленьким окошком и вышел в сад. Он понимал, что если Стелла действительно беременна и будет рожать ребенка, ситуация в корне меняется. Не может же он оставить невинное существо в заточении. Провинились его родители, а не ребенок. Но государство же оставляет новорожденных детей в тюрьмах, скорее в специальных учреждениях при тюрьмах и колониях для заключенных. В здешних условиях это невозможно. Как же поступить?
//-- * * * --//
   – Алексей Андреевич, Иван Ильич вас беспокоит.
   – Иван Ильич? – в голосе Малькова слышалось неприкрытое удивление. – Чем могу быть полезен? Говорите, Иван Ильич, не стесняйтесь. Как говорит классик, любви все возрасты покорны. А иногда это волнительное чувство под названием «любовь» дает плоды в лице маленьких кричащих существ.
   Иван Ильич смущенно продолжал молчать.
   – Алексей Андреевич, моя лаборантка, молодая девушка, забеременела. Я в этой области никого не знаю, решил обратиться к вам.
   – Ничего странного. Лаборантки, аспирантки, иногда даже студентки беременеют от своих профессоров. Можно сказать, классическая схема и довольно распространенная. Сложнее, когда это случается в школе, здесь уже не исключены встречи со строгим законом и его вежливыми интеллигентными представителями.
   – Вы меня не так поняли.
   – Возможно. Однако, как понимаю, беременная лаборантка – реальность. И вы, предполагаю, хотите, чтобы я ее осмотрел?
   – Да.
   – Как легко понимают друг друга интеллигентные люди. В среду в час, Иван Ильич. Устроит вас? Можете ко мне добраться самостоятельно или послать за вами машину?
   – Не беспокойтесь, в назначенное время мы будем у вас.
   Не дожидаясь ответа, Иван Ильич быстро отключил телефон.
   «Стесняется, – с ухмылкой подумал Мальков, – а с виду такой тихоня. Не зря говорят: в тихом омуте черти водятся».
//-- * * * --//
   Иван Ильич в темном костюме, белой, выглаженной Ольгой сорочке и галстуке задумчиво вел машину в сторону подмосковного правительственного санатория на встречу с Алексеем Мальковым. «Какой стыд! Что он подумает? А разве это важно? Главное – убедить Ольгу согласиться на аборт. Какое неудобное время для родов, сколько хлопот и сложностей прибавится. Как-то нечестно, не по-людски я поступаю по отношению к этой доброй, порядочной, оказавшейся в большом, жестоком городе без денег, без поддержки девушке. Я – ее единственная опора, она мне полностью доверяет, глубоко уважает. Я заменяю ей сейчас отца, покровителя. Поступил бы я так по отношению к моей дочери? А в чем она виновата, что так сложилась ее судьба? Ирочка моя, прости меня за все, что я делаю. Сейчас веду на аборт беззащитную девушку. Бедная провинциалка вдруг оказалась в доме московского профессора и надеялась найти свое маленькое счастье. Огромный город, море людей, магазины, витрины, наша квартира и быт, обсуждение высоких тем. Сын – архитектор, свободно говорящий на нескольких языках, красивый столичный парень. Дочь – прекрасно образованная девушка, играющая на пианино. Интеллигентная, добрая мама. Покойная Ирина – сама доброта и мягкость. И я – известный профессор, которого она знала по учебникам. Все это, разумеется, ошеломило провинциалку. Всей душой она хотела понравиться нам, быть полезной. И по глупости отдала все, что у нее есть. Не устояла перед чарами моего идиота. Если аборт состоится, несомненно одно – она уйдет из нашей жизни. Глубокая обида у нее и глубокий стыд у нас останутся. Боже, совесть моя, как мне тяжело! Такую моральную нагрузку я не выдержу».
   – Ольга, – вдруг обернулся он к осунувшейся, обреченно смотрящей вперед девушке, – ты и только ты решаешь, делать аборт или нет. Если вы с Костей не найдете общий язык и впредь, я тебя никогда не оставлю без помощи. Мое отношение к тебе, Ольга, никоим образом не может измениться. Ты стала членом моей семьи и останешься им всегда, пока я жив. Слышишь?
   Лицо девушки покрылось густой краской. Она продолжала сосредоточенно смотреть вперед, углубленная в свои тревожные мысли. Через минуту она вдруг так горько и безутешно, не стыдясь своего голоса и слез, заплакала, что Иван Ильич с трудом себя сдержал, чтобы самому не присоединиться к ней. Он понимал, сколько горя накопилось в ее молодой неопытной душе. Лишенная возможности поделиться с кем-нибудь, она выплеснула свою боль наружу. Иван Ильич был вынужден остановить машину на обочине, предварительно включив аварийный сигнал, наклонился и обнял худенькие плечи рыдающей девушки:
   – Успокойся, милая. Успокойся, моя девочка. Все у тебя наладится. Впереди у тебя еще столько радостей.
   Она, рыдая, в сердцах воскликнула:
   – Я так несчастна, что мне делать? Иван Ильич, помогите! Вы сами решайте за меня. Я вас так уважаю и люблю, что любое ваше решение исполню беспрекословно.
   – Я уже для себя решил, – спокойно сказал Иван Ильич, вытирая платком мокрое от слез лицо девушки. «Боже, какие у нее затуманенные беспомощные глаза. Как они похожи на глаза моей молодой Ирочки, когда она, обиженная на что-то, плакала навзрыд».
//-- * * * --//
   За массивными вращающимися дверьми санатория их встретила смазливая большегрудая сестра, представившаяся Надей.
   – Иван Ильич, – сказала она с неприкрытой иронией, глядя на него и Ольгу, – мы сейчас на лифте поднимемся на пятый этаж, Алексей Андреевич уже подъехал.
   Стоя в лифте рядом с молодой женщиной с дерзким взглядом, Иван Ильич с удивлением заметил, что, несмотря на зимнее время года, она надела халат на голое тело, оставив расстегнутой верхнюю пуговицу. Рядом с ней Ольга в узком стареньком пальто Людмилы Васильевны, с заплаканным лицом, с небрежно распущенными волосами, показалась жалким ощипанным цыпленком.
   – Рад вас видеть, Иван Ильич! – радушно встретил его Мальков. – Посидите здесь, пока Надя подготовит нашу молодую пациентку к осмотру.
   Одним взглядом он оценил ситуацию: стоящая с несчастным видом девушка в душе не хочет и очень боится аборта, Иван Ильич крайне смущен и плохо владеет эмоциями. Ему стало жалко своего бывшего преподавателя и эту несчастную, старомодно одетую симпатичную девушку. «Жалко Ивана Ильича, – подумал он, – согрешил мужик и сейчас сильно переживает, но еще больше жалко девушку, которая напоминает идущее на бойню животное».
   – Иван Ильич, чаю? Кофе?
   – Нет, спасибо. Знаете, – продолжил Иван Ильич, – Ольга страшно волнуется.
   – Понимаю, понимаю, все волнуются, особенно когда это первое медицинское вмешательство в естественный для женского организма процесс. Все мы грешны, – еще раз констатировал Алексей Мальков.
   «Если этот Иван Ильич, по призванию педагог и учитель, способен на легкомысленную связь с молодой неопытной девушкой, то что сказать о простом смертном вроде меня», – усмехнулся он про себя.
   Не зная, как продолжить разговор, Иван Ильич сказал:
   – Вы, по-видимому, не в курсе, что скончалась моя супруга Ирина.
   – Очень сожалею, Иван Ильич. Примите мои глубокие соболезнования.
   – Доктор, пациентка готова, – доложила через открытую дверь сестра.
   – Ну, с Богом, – поднялся Мальков.
   – Алексей Андреевич, я правильно понимаю, что это только осмотр?
   – Не только, – удивленно посмотрел на него доктор. – Осмотр с последующим возможным прерыванием беременности, если, конечно, пациентка будет согласна.
   – Нет, – встал с места Иван Ильич, – только осмотр, и если все нормально развивается, своим естественным путем, пусть девушка родит.
   Мальков минуту изумленно смотрел на смущенного профессора и, ничего не говоря, вошел в другую комнату. Спустя некоторое время до Ивана Ильича донесся бодрый голос доктора и тихий шепот Ольги. Потом, к великому его удивлению, заливистый смех Алексея Малькова и тихий смешок Ольги. Иван Ильич вопросительно посмотрел на разбитную медсестру с дерзкими глазами, с жалостью смотрящую на него.
   – Наш доктор владеет магическим даром внушения. Женщины всех возрастов после встречи с ним заряжаются любовью к жизни и часто, – с сожалением добавила она, – к нему лично.
   Примерно через двадцать минут вышел доктор с улыбкой на лице, а за ним, спустя несколько минут, покрасневшая, с горящими глазами, взволнованная Ольга.
   – Надя, займитесь пациенткой и выпишите несколько лекарств, отмеченных мною на листке, а я пообщаюсь с уважаемым профессором. – Иван Ильич, у девушки примерно шестнадцатинедельная беременность. Она развивается естественно, в благополучном исходе я не сомневаюсь. Прерывать ее поздно. Как понимаете, это уже преступление. Поздравляю, я рад за вас. Добавлю, что, несмотря на то, что этот вопрос мы с девушкой особо и не затрагивали, но она была против аборта, во всяком случае, не просила об этом.
   – Алексей, не могу не спросить. В чем причина вашего смеха?
   – У нас с Ольгой маленький секрет, который я обещал не раскрывать.
   – Но все-таки, мне очень любопытно, о чем шла речь. Почему у девушки так резко изменилось настроение?
   – Когда я спросил, почему она изначально намеревалась прервать беременность, она ответила, что не слушала свое сердце и ошиблась в выборе мужчины. Сейчас у нее появилась ясность. Выбор она для себя сделала. Может найти свое счастье в ребенке. Я поздравил ее и сказал, что она обязательно будет счастлива.
//-- * * * --//
   – Ольга, чем так развеселил тебя наш обаятельный доктор? – уже в машине тихо обратился он к Ольге, сидящей с умиротворенным лицом.
   – Иван Ильич, не знаю, почему-то я сразу доверилась ему, даже не стеснялась, что он осматривает мое тело. Доктор внушил мне надежду на счастье. Спасибо ему и вам, что в это тяжелое для меня время не оставили меня одну. Пусть будет то, что предопределено судьбой. Отныне против сердца я никогда не пойду.
   На обратном пути они, погруженные в свои мысли, больше не разговаривали. «Сколько проблем свалилось на меня. С сегодняшнего дня судьбу этой девушки и будущего моего внука я фактически полностью взял на себя. Боже, дай мне силы выполнить мою новую миссию с честью».
//-- * * * --//
   – Граждане заключенные! Примите очередную порцию продовольствия, усиленную белками и витаминами для осужденной на одиннадцатилетнюю изоляцию беременной Стеллы Карапетовой. Сообщаю также, что посланные по указанным вами адресам письма пока остались без ответа. Созданные с этой целью электронные адреса я пока сохраню. Подождем еще полмесяца. Возможно, письма не дошли или адресат неграмотный и не пользуется Интернетом и электронной почтой. У меня создается впечатление, что никто вас не жалеет, не хочет из-за вас брать на себя какие-либо обязательства, всем глубоко безразлична ваша судьба. Молчите?
   – Неправда, Лаура бы ответила, – негромко ответила Стелла.
   – Почему неправда? Вы, Стелла, не раз пытались ее шантажировать, угрожали разгласить ее тайну, показав видеозаписи ее мужу. Обманывали всех: бывшего мужа Артуша Карапетова, отбывающего в настоящее время наказание по статье 159 часть 4 – мошенничество в особо крупных размерах. Спали со всеми его друзьями и даже с его двоюродным братом. Некоторое время занимались контрабандой мебели, одежды и аксессуаров. Наняли охранников частного охранного предприятия для похищения и убийства одного из предпринимателей, от которого обманным путем получили в долг полмиллиона евро.
   – Кто вам рассказал всю эту чушь?
   – Это написал Лауре из тюрьмы ваш муж, а она, когда просила у меня помощи, рассказала мне.
   – Сука она лживая!
   – Это ты лживая сука! – неожиданно выступил Сергей. – Это ты меня втянула в эту заваруху. Твой муж, черножопый Артуш, аферист и кидала, и ты заодно с ним. Не сидел бы я сейчас в этой дыре, если бы не поверил твоим лживым сучьим басням.
   Послышались звуки ударов и крик Стеллы.
   – Заключенный Сергей Кондаков! Повторяю: если кто-то из вас убьет другого, я замурую дверь, и это подвальное помещение станет для вас обоих склепом.
   – Мужик, если выпустишь меня, я о Стелле такие вещи расскажу, что тебе захочется задушить ее или сжечь заживо.
   – Жду ваших чистосердечных признаний во всем. Повторяю: все написанное вами буду проверять. По случаю большого православного праздника Воскресения Христова я принес вам Библию. Читайте и изучайте ее, очищайте ваши отвердевшие и озверевшие души.
   – Мужик, подожди!..
//-- * * * --//
   – Иван Ильич! Иван Ильич!
   – Слушаю, Ольга. Что случилось?
   – Поторопитесь домой. Людмила Васильевна себя плохо чувствует. У нее сердечный приступ.
   – Вызывайте скорую. Я сейчас на даче, через час буду дома.
   Уже подходя к дому, он услышал звонок мобильного телефона. Взволнованным голосом Ольга сообщила:
   – Вашей маме плохо. Я еду с ней в городскую больницу № 31.
   В вестибюле больницы он нашел плачущую Ольгу. Людмилу Васильевну отправили в реанимационное отделение. Иван Ильич рухнул на скамейку и обхватил руками голову. «Мама, дорогая, – молился он в душе, – продержись еще несколько лет. Да, понимаю, тебе 83, но ты такая энергичная, живая, можешь жить еще лет десять, двадцать, тридцать. Обещаю, Бог! Если мама выздоровеет, я этих подонков освобожу немедленно. Пусть меня убьют, растерзают. Неважно, но свое слово я сдержу. Неужели ты из-за них наказываешь меня? Они человеческие отбросы, мусор, жестокие и подлые хищники, приносящие людям только горе и страдания. Я вынесу все это, я лишь хотел отвести удар от себя и, по возможности, их перевоспитать – не больше. Спаси мою маму, дай мне возможность еще несколько лет общаться с ней, тогда я пойму, что должен делать».
   Через час в вестибюль ворвался взволнованный Костя, а за ним плачущая Эмилия:
   – Детей оставила у соседки и прибежала сюда. Как бабушка?
   «Я зря обвиняю моих детей, – подумал Иван Ильич. – Они хорошие и добрые, живут по правилам времени, а я требую, чтобы они мыслили и поступали согласно моим представлениям о жизни».
   К утру Людмиле Васильевне стало немного лучше, и ее перевели в обычную палату. Острый кризис миновал, но опасность инсульта еще осталась. Эмилия поспешила домой забрать детей у соседки, накормить, отправить в школу и самой успеть на работу. После нее ушел Костя, которому нужно было взять необходимые вещи и ехать в командировку в Нижний Новгород. У постели Людмилы Васильевны, которую подключили в кислородному баллону, остались сидеть Иван Ильич и Ольга.
   – Иван Ильич, вам нужно на работу, идите домой, переоденьтесь. С Людмилой Васильевной побуду я. Вдруг возникнет необходимость вызвать сестру, покормить ее или дать судно? Не мужское это дело.
   – Ольга, вы не обязаны все это делать. Я найму сиделку.
   – Иван Ильич, это мое решение. Сиделка – чужой человек. С мамой останусь я.
//-- * * * --//
   – Мужик, что ты приходишь и тут же убегаешь? Нам надо серьезно поговорить. Я же просил принести пару бутылок водки, установить телевизор, чем-то надо заняться. Эта брюхатая сука… Меня уже тошнит.
   – Сволочь, он бьет беременную женщину, мать своего будущего ребенка!
   – Если родится девочка, будет такой же подлой шалавой, как ты, сука. Если мальчик, то тоже ничего хорошего ему не светит. Мужик, лучше принеси какие-то лекарства, может, у этой суки случится выкидыш.
   После каждой такой встречи с заключенными Иван Ильич торопился поскорее принять душ, почистить зубы, освободиться от скверны, исходящей от этих людей. Потом он еще долго приходил в себя, удивляясь разнородности людей: «Внешне в них ничего особенного, люди как люди, но какое различие между людской природой. Почему нет возможности лишить этих людей звания человека? Считать их человекообразными приматами? Держать их в спецпоселениях подальше от нормальных и мирных людей?»

Глава IV. Тяжелые потери. Протест души

   Болезнь Людмилы Васильевны сильно изменила распорядок дня Ивана Ильича и членов его семьи. Рано утром он заезжал в больницу к матери, при необходимости привозил фрукты, предметы гигиены согласно составленному Ольгой списку. Людмила Васильевна медленно приходила в себя, но была еще очень слаба. Говорила она мало и очень тихо. Уже по ее взгляду Ольга понимала, в чем она нуждается. Ивану Ильичу трудно было выдержать долгий взгляд матери и прямо смотреть ей в глаза. Ольга вытирала ей слезы и лицо влажной салфеткой, целовала ее, сажала и ухаживала, как самая заботливая дочь.
   Однажды Людмила Васильевна взглядом попросила Ольгу оставить их одних, жестом подозвала Ивана Ильича подойти к ней.
   – Иван, ты что-то нехорошее держишь в душе и стараешься скрыть от меня. Скажи, сынок, что случилось? Я тебя знаю и чувствую.
   – Ничего мам, просто я очень переживаю из-за твоей болезни и смерти Ирины.
   – Дай Бог, чтобы все было именно так. Я-то прожила свою жизнь. Несколько лет больше, меньше, мало что значит.
   После пяти приходила Эмилия. Иногда оставалась до восьми, чтобы Ольга успела съездить домой, принять душ, сменить белье и вернуться обратно. По вечерам у кровати дремлющей Людмилы Васильевны оставались Ольга и Иван Ильич. Многочасовое молчаливое сидение у постели больной, обмен взглядами, понимание друг друга с полуслова, создавали между ними некую особую духовную связь. Иногда Иван Ильич шепотом спрашивал:
   – Ольга, тебе не тяжело? Ведь ты беременна. Тебе надо ходить, бывать на свежем воздухе, хорошо питаться. Я сожалею, что на тебя выпала такая нагрузка.
   – Все образуется, Иван Ильич. Скоро мама выздоровеет, и мы будем жить, как раньше.
   Оба они хорошо понимали, что жить, как раньше, им вряд ли удастся. Очень многое в их жизни изменилось с тех пор, как они впервые встретились. Ольга твердо вошла в семью Ивана Ильича, стала родной и одним из членов семьи. Иван Ильич осознавал, что такие же чувства у нее, что он чуть ли не главный человек в ее жизни. Вернулся из командировки Костя. Каждый вечер приходил, часто приносил что-то вкусное: фрукты, мороженое для Ольги, зная, что она его очень любит. Сидел час-два, часто выскакивал в коридор поговорить по мобильному телефону, в основном с девушками. После десяти посетителям запрещалось оставаться в больнице, и Иван Ильич уходил домой. Каждый раз, когда он оставлял Ольгу с больной матерью одну в больнице, ему становилось неловко. За то, что все члены семьи, хоть и под благовидными предлогами, уходили к себе домой в свою привычную жизнь, а она – единственный не родной по крови человек, основное бремя ухода за матерью брала на себя. Потом он долго ходил по опустевшему дому, стоял перед большой фотографией улыбающейся Ирины, а мысли его были с заключенными в подвале. «Боже, как поступить? Может, прямо сейчас поехать на дачу и их освободить? Но они меня прямо на месте растерзают и еще вдобавок сожгут дом. Самое меньшее, что сделают, обратятся в полицию, тогда, возможно, меня посадят, но то, что опозорят – не подлежит сомнению. Что будет с мамой, находящейся на шестом месяце беременности Ольгой и, в конце концов, также и с Лаурой?» Он иногда ловил себя на мысли, что об Ольге беспокоится так же, как о своих кровных детях, а может, и больше. Потом ругал себя за малодушие и вновь повторял: принятое им решение об изоляции «хищников» было единственным и безальтернативным шагом самозащиты.
   После месяца лечения Людмила Васильевна почувствовала себя заметно лучше.
   – Иван, послезавтра, в субботу пригласи Костю, Эмилию, а также нотариуса. Хочу продиктовать мое завещание.
   – Что ты, мам? Скоро окончательно выздоровеешь, придешь домой, тогда через какое-то время пригласим нотариуса. У тебя будет еще много времени для того, чтобы изложить свои пожелания. А потом, к чему нам нотариус? Как ты скажешь, так мы и поступим. Ты думаешь, кто-нибудь отступит от твоих слов?
   – Мы полагаем, а Бог располагает. Прошу, сделай так, как я говорю.
   В субботу днем все члены семьи Ивана Ильича и приглашенный им нотариус, контора которого располагалась неподалеку, собрались в палате Людмилы Васильевны. Она спокойно, все время глядя прямо на противоположную стену, коротко и четко изложила свои мысли:
   – Мои любимые дети, всем вам долгих лет жизни. Возможно, я тоже проживу еще какое-то время, не знаю. Но чтобы спокойно и с чистой совестью уйти в иной мир, я хочу оформить свое завещание. Мою квартиру и мебель в равных долях я завещаю Косте и Ольге. Как они устроят свою дальнейшую жизнь, им виднее. Я, Костя, очень хотела бы, чтобы ты жил с Ольгой в любви и согласии, потому что уверена – лучшую девушку ты не найдешь. Мои сбережения, которые составляют чуть больше 40 тысяч долларов, я завещаю всем вам в равных долях. Мои украшения и гардероб завещаю Эмилии. Серьги с жемчугом и одно бриллиантовое кольцо с тремя маленькими камнями – Ольге. Все. У меня больше ничего нет. Всегда помните, что я сверху смотрю на вас. Костя, старайся не огорчать меня.
   Через два дня Людмила Васильевна скончалась во сне.
//-- * * * --//
   – Мужик, твою мать, куда ты исчез? Две недели, как тебя нет. Я думал, ты бросил нас.
   – Я всегда помню о вас, знаю, что у вас запас картошки, лука, масла, хлеба, риса, яиц, макаронов минимум на месяц. Моя мама скончалась, поэтому не мог навещать вас.
   – Так тебе и надо! Все твои близкие подохнут, – вступила Стелла. – Пока ты сам не подох, освободи нас. Клянусь Богом, мы тебе ничего плохого не сделаем!
   – Не оскверняй имя Бога своими грязными губами. Я принес овощи и зелень, молоко и творог, ведь ты, Стелла, беременна, и живое существо, растущее в тебе, нуждается в витаминах.
   – А водку, шампанское и шоколад? – выступила Стелла.
   – Где ваши исповедальные письма? Я их уже давно жду.
   – Да хрен ты получишь!
   – Тогда встретимся через месяц.
   – Погоди, ты не имеешь права так поступать с людьми!
   – Ты имел право, Сергей, ударом кулака вышвырнуть меня на мокрый асфальт, забрать мои документы, машину, шантажировать, требовать деньги? Повторяю еще раз: приду только через месяц. Жду искренне написанных исповедей. Это единственная возможность, чтобы я подумал о вашем досрочном освобождении, разумеется, после истечения минимум семи лет.
   В душе Иван Ильич был даже рад, что Сергей и Стелла не оставляют ему ни малейшей альтернативы поступить по-другому. «Неужели эти люди неисправимы?» – ведя машину, размышлял Иван Ильич.
   Ольга, по своему обыкновению укутанная в пуховую шаль Ирины, спала на кресле перед включенным телевизором. Иван Ильич осторожно разбудил ее и велел идти спать.
   – Может, хотите поужинать или чаю?
   – Спасибо! Иди спать, ничего не нужно.
//-- * * * --//
   – Иван Ильич, Петр Петрович просит зайти.
   Декан был хмурый, покрасневший, ходил взад-вперед. После короткого молчания он повернулся к Ивану Ильичу:
   – Иван Ильич, мне доложили, что ваша лаборантка уже второй месяц не выходит на работу. Если нет серьезной причины, увольняйте за самовольный прогул.
   – Петр Петрович, – спокойно начал Иван Ильич, – меня очень удивляет, что такой ничтожный вопрос, каким является техническая организация работы моей кафедры, вас до такой степени интересует. Неужели на этом факультете больше ничего не занимает вашего внимания? Это во-первых. Во-вторых, она некоторое время ухаживала за моей матерью.
   Декан прервал его:
   – Простите, примите еще раз мои соболезнования. Но вынужден спросить: почему лаборантка в рабочее время ухаживает за вашей матерью?
   – Начну с того, что она гражданская жена моего сына. Так как другого выхода не было, я попросил ее иногда подменять меня. Сын в командировке, дочь присматривает за маленькими детьми, едва успевает отводить их в школу перед работой. Значит, остаюсь только я. Мы оформили ей отпуск за ее счет, все по закону, и ее замещала другая наша аспирантка-заочница.
   – Так-так. А вам что, не известно, что близкие родственники не могут находиться в прямом подчинении друг у друга? Придется ее перевести на другую кафедру.
   – Уважаемый Петр Петрович, по этому поводу хочу обратить ваше внимание на другой, более интересный факт, существующий в нашем славном, так успешно вами возглавляемом коллективе, когда некоторые своих жен трудоустраивают своими заместителями или когда в коллективе работают сразу несколько бывших и настоящих жен такого начальника. Комично и весело, а для меня грустно, скорее завидно. Как вы относитесь к этому?
   – Вы кого имеете в виду?
   – А как вы думаете, кто больше подходит для этой счастливой роли, которую я описал? Итак, не надо меня шантажировать, премногоуважаемый Петр Петрович. Я догадываюсь, что послужило истинной причиной вашего беспокойства. Не переживайте, нашу так называемую общую работу я представлю в срок. Девушка будет работать у меня на кафедре до тех пор, пока ее работа меня удовлетворяет. Повторить еще раз? Хорошо. Больше не отвлекайте меня по таким пустякам. Удачного времяпровождения в приятном окружении!
//-- * * * --//
   Людмилу Васильевну похоронили рядом с мужем на Ваганьковском кладбище. На похоронах было много народу: коллеги Ивана Ильича, аспиранты, знакомые, друзья Кости и Эмилии, бывший муж Эмилии Николай – добродушный весельчак.
   После похорон Иван Ильич отправил Костю расплатиться за панихиду, и они вместе с Ольгой и Эмилией вышли на улицу. Эмилия попрощалась и хотела уже с ожидавшим ее бывшим мужем отправиться домой. Вдруг Ольга остановилась.
   – Иван Ильич, может, мне вернуться в общежитие? Как мне поступить?
   Иван Ильич, подавленный произошедшим, весь в своих мыслях, рассеянно посмотрел на нее, плохо соображая, о чем идет речь.
   – Какое общежитие, о чем ты говоришь? У тебя квартира, которую ты получила по завещанию мамы абсолютно заслуженно. В этой квартире ты живешь, тебе все знакомо, ключи у тебя, туда и иди. Хочешь, иди в общежитие – там больше общения. Остальное уже решайте с Костей, как вам поступить дальше. Вы вдвоем обладатели этой квартиры, поэтому я могу дать только совет, не больше.
   – Иван Ильич, я не имею морального права на такой подарок. Лучше соберу свои вещи и пойду в общежитие.
   – Ольга, что за глупости ты говоришь? – вступила в разговор Эмилия. – Ты близкий нам человек, член нашей семьи, квартира бабушки теперь ваша с Костей, сами устраивайте свою жизнь. Но если у тебя сегодня возникли какие-то сомнения, тогда пошли ко мне.
   Посмотрев вслед уныло шагающей рядом с Эмилией Ольге, Иван Ильич почувствовал острую жалость и нежность к этой, ставшей родной девушке: «Бедная Ольга, нам даже трудно представить, что у тебя на душе».
//-- * * * --//
   Рано утром позвонила Эмилия.
   – Папа, Ольга всю ночь стонала во сне. По-видимому, ей действительно плохо. Может, покажешь ее своему знакомому доктору?
   – Как-то мне неудобно еще раз обращаться к профессору Малькову.
   «Но к кому еще можно обратиться? – подумал он. – К случайным врачам, что ли? Мальков ее уже смотрел, очень хорошо принял нас, других врачей я не знаю, придется побеспокоить Малькова еще раз. Как неудачно получилось, сегодня открывается важная международная конференция, где одним из центральных докладчиков еще год назад был утвержден я. Столько готовился, столько труда приложил…».
   – Костя! – разбудил Иван Ильич спящего в комнате матери сына. – Вставай, надо отвезти Ольгу к врачу. Я сейчас попытаюсь его найти. Дай Бог, чтобы он оказался на месте.
   – Что, она одна не может пойти к врачу? Кто-то должен обязательно ее сопровождать?
   – Сказать, что твое поведение неблагородное, значит, ничего не сказать. Оно скотское. Сделаешь так, как я сказал. Ведь ты возишь к врачу своего будущего ребенка в утробе матери. Как не хочется, но, по-видимому, решать ваши проблемы мне придется вместе с вами.
   – С кем это – «с вами»?
   – С тобой и с Ольгой. Кажется, какое-то отдаленное отношение к ее беременности ты имеешь.
   – Ну и что? Все было по обоюдному согласию.
   – В твоем мозгу других ответов не возникает?
//-- * * * --//
   – Надя, как хорошо, что я вас нашел, это Иван Ильич, знакомый Алексея Андреевича. Мне очень неудобно так рано беспокоить его, поэтому я решил сделать это через вас. Кстати, он в городе?
   – Да, только позавчера вернулся из Италии. Запишу вас на сегодня в 12. Удобно?
   – Костя, поедешь к Эмилии, заберешь Ольгу и отвезешь ее в клинику. Вот, я записал адрес. Сейчас я предупрежу Ольгу.
   – А моя работа?
   – Придется задержаться. Кажется, это тебе не ново – опаздывать на работу…
//-- * * * --//
   Конференция проходила в центре города. Было много гостей и коллег из-за рубежа. О конференции сообщали по всем центральным каналам. Особый интерес вызвало выступление Ивана Ильича, в котором он выдвинул идеи более тесного объединения государств и народов совпадающих культур для регулирования проблем неконтролируемой демографии в исламском мире и геометрического роста населения малоразвитых стран. По его мнению, в перспективе это может явиться причиной усиления миграционных потоков в экономически более развитые, но малонаселенные страны. В итоге усилится опасность потери собственной культурно-национальной идентификации развитых стран, серьезно ухудшатся их экономические показатели. И, что несомненно, непременно обострятся конфликты между приехавшими людьми чужой культуры и коренным населением. В перспективе научно и промышленно развитые государства могут потерять свою авангардную роль в научно-техническом развитии, так как все средства, выделяемые ранее на эти цели, пойдут в социальную сферу, а это приведет к замедлению процесса вообще, в планетарном масштабе. «Таким образом, – закончил он свой почти часовой доклад, – мировому сообществу надо серьезно подумать о количественных параметрах мирового населения, в первую очередь, путем резкого сокращения его бесконтрольного роста».
   – Рискованно, Иван Ильич, рискованно, гуманисты и моралисты разных стран вас объявят врагом человечества, расистом, но ваши доводы были аргументированны и взвешенны, – заметили многие известные местные и зарубежные коллеги.
   Ректор Страсбургского гуманитарного университета после небольшой беседы с Иваном Ильичом предложил ему провести двухгодичный курс лекций, обещав создать комфортные условия для его научной деятельности. После фуршета, где Иван Ильич и весь вечер сопровождавшая его Зинаида Павловна были окружены вниманием, ректор Страсбургского университета и его чопорная жена приняли их за супружескую пару и пригласили к себе в гости в Эльзас. Оставив свою блестящую подругу в окружении восхищенных иностранных коллег, Иван Ильич поспешил домой. Ольга в домашней одежде готовила на кухне ужин.
   – Ну как, что сказал доктор? – первым делом спросил Иван Ильич.
   – Сперва удивился, что вас нет. А потом, когда познакомился с Костей и узнал, кто он, начал хохотать и повторял все время: «А я, грешный, думал, что это Иван Ильич у нас орел». Я так и не поняла, что он хотел этим сказать.
   – Оленька, он шутник, и не надо всерьез воспринимать его слова.
   – Тем не менее, Иван Ильич, почему это вы орел?
   – Оленька, он думал, что я – отец ребенка.
   Ольга густо покраснела, смущенно замолчала и задумчиво начала убирать посуду. Через несколько минут она принесла из кухни чай и блинчики.
   – А где Костя?
   – Куда-то пошел. Сказал, что поздно вечером заедет.
   Вдруг она тихо произнесла:
   – Как хорошо было бы для меня и для моего будущего ребенка, если бы его отцом действительно был такой человек, как вы.
   Иван Ильич не успел осознать, что она сказала, когда неожиданно, открыв дверь своим ключом, вошел Костя.
   – Папа, какой чудесный человек этот доктор! Холеный, спортивный, обаятельный, прямо киногерой. Всегда в окружении женщин, он бог и царь для них, жаль, что вы в свое время не отдали меня в медицинский институт, я тоже стал бы гинекологом, мечта, а не работа.
   – Давай, мечтатель, ближе к делу.
   – После осмотра Ольги он еще некоторое время говорил со мной. Даже могу сказать, мы немного подружились, – с гордостью произнес Костя. – Доктор взял мой телефон и сказал, что после выяснения некоторых обстоятельств он обратится ко мне с интересным и заманчивым предложением. Правда, я не понял, что он имел в виду.
   – Ты только о себе и о докторе говоришь. А что он сказал про Ольгу?
   – Да с ней все в порядке. Волнение, нервы, по-видимому, связанные с бабушкой.
   – Ладно, как поступишь с завещанием бабушки?
   – Я уже сегодня начну переселяться в ее квартиру. Возможно, прямо сегодня и переночую там.
   – Как ты понимаешь, половину квартиры бабушка завещала Ольге, поэтому все вопросы переселения туда, совместной или раздельной жизни ты должен согласовать с ней.
   – А какое она имеет отношение к бабушке? Ну мало ли что писала больная старая женщина! Где ее совесть? Втерлась в ее доверие, и на тебе! – получила полумиллионную, понимаешь, да в долларах, квартиру в центре столицы! Красиво получается! Разве это честно?
   Иван Ильич посмотрел на сидящую напротив, чуть располневшую от беременности и от этого похорошевшую Ольгу. Улыбка исчезла с ее лица, она вопросительно посмотрела на Ивана Ильича, ища его поддержки, потом на Костю. Ивану Ильичу показалось, что девушка сейчас заплачет или, обиженная, уйдет. Он не успел открыть рот, как начала говорить Ольга.
   – Он прав, Иван Ильич. Я с Людмилой Васильевной не имела никакой родственной связи, но любила ее, как родную. Очень любила. Мне ничего не надо. Я пойду в общежитие, – и заплакала горько, обхватив руками голову.
   – Костя, ты в своем уме? Неужели эгоизм и корысть так затуманили твой разум? Она же мать твоего будущего ребенка, нашего ребенка, и заслужила любовь и доверие бабушки! Может ты забыл, что именно она и никто другой целый месяц днем и ночью дежурила у постели бабушки, ухаживала за ней лучше родной дочери. Немедленно извинись перед Ольгой!
   – Что? Что такого я сказал, что должен еще извиниться? Ведь то, что я сказал, – правда. А если она ухаживала за бабушкой, я оплачу ей тройную цену сиделки, а не сотни тысяч баксов.
   – Костя, никогда я не мог подумать, что мой сын может быть таким несправедливым, черствым и неблагодарным. Не хочу тебя видеть, уходи!
   Иван Ильич вскочил и попытался вытолкнуть не ожидавшего такой бурной реакции отца опешившего Костю из комнаты, но Ольга, обхватив двумя руками Ивана Ильича, загородила его.
   – Иван Ильич, Иван Ильич, не волнуйтесь. Он не хотел так сказать, у него случайно получилось.
   Костя, улучив момент, бормоча какие-то слова недоумения, выбежал из дома. Бледный, с дрожащими ногами, Иван Ильич плюхнулся в стоящее рядом кресло. «Я потерял жену, мать. А сейчас духовно, морально теряю сына. Как я не заметил, что рядом рос бесчувственный эгоцентрик, который не замечает ничего, кроме своих интересов. Он не уважает даже память своей бабушки, игнорирует написанное ею завещание – последнее ее предсмертное желание, готов затоптать беззащитную девушку, носящую его ребенка, в конце концов, полностью игнорирует мнение отца. Неужели судьба опять наказывает меня за то, что я лишил свободы двух человекоподобных существ?»
   Иван Ильич пришел в себя от сильного запаха нашатырного спирта. Открыв глаза, он увидел наклонившееся над ним красное, все в слезах, доброе лицо ставшей уже родной девушки.
   – Спасибо, ребенок. Все уходят из моей жизни, только ты остаешься рядом.
   Он обхватил руками голову плачущей девушки и поцеловал ее соленые от слез щеки.
//-- * * * --//
   Как ни странно, он спал ночью, как мертвый. По-видимому, физические и моральные силы были на пределе. Утром принял душ, оделся, потом зашел на кухню. Там под включенный телевизор хлопотала Ольга.
   – Доброе утро, Ольга. Как самочувствие?
   – Спасибо, Иван Ильич, – не поднимая головы ответила девушка. – Можно я тоже с вами поеду на работу? Там вокруг люди, вы рядом. Нет этого угнетающего одиночества, особенно, когда вас дома нет.
   – Конечно, – обрадовался Иван Ильич. – Если ты остаешься дома, я больше беспокоюсь, стараюсь побыстрее закончить дела и вернуться домой. Одевайся. Пора вернуться к нашей нормальной жизни. Еще раз извини за Костю. Он, может, и не плохой, просто дурак и эгоист.
//-- * * * --//
   – Где ты, Эмилия? После похорон бабушки прошло три дня, а тебя нет, ограничиваешься только короткими телефонными звонками.
   – Папа, у меня новость. Загляну завтра, но ненадолго. Тогда и поговорим.
   – Чем ты так сильно занята, что не заходишь?
   – Папа, новости хорошие. Потерпи до завтрашнего дня. Сейчас я очень тороплюсь.
//-- * * * --//
   В воскресенье вся семья, включая Костю и внучек, как в прежние добрые времена, когда были живы Людмила Васильевна и Ирина, собралась в гостиной. Костя пришел вместе с сестрой и старался показать, что ничего особенного не произошло. Ольга в свою очередь делала вид, что не замечает его и полностью была занята на кухне. Она приготовила вкусные блюда по рецептам Людмилы Васильевны, и первая же проба показала, что это ей удалось.
   «Как быстро человек приспосабливается к новой ситуации! Только память об умерших родных всегда с нами», – сидя в кресле и смотря на собравшихся, думал Иван Ильич. Костя старался не встречаться взглядом с отцом, однако было видно, что он стремится к примирению.
   – У меня такое впечатление, что сейчас мама выйдет из соседней комнаты, – нарушила молчание Эмилия, – а бабушка – из кухни, – и заплакала. Тихо, беззвучно плакала и Ольга.
   – Молодец, Ольга, и спасибо тебе, – вытирая глаза продолжала Эмилия. – Папе нужен уход, нельзя, чтобы он оставался в одиночестве. Мне трудно даже представить, как поступить, когда ты уйдешь.
   – Я останусь столько, сколько нужно Ивану Ильичу.
   – Что вы, ребята, решаете, как мне жить? Я здоровый, далеко не старый человек и вполне в состоянии сам заботиться о себе. Лучше, Эмилия, расскажи, чем ты всю неделю была так сильно занята, что не находила времени заглянуть к нам хоть на час?
   – Папа, Николай вернулся и просит принять его обратно.
   – Кто?
   – Николай. Ты что, уже забыл имя отца твоих внучек, моего мужа?
   – Конечно, помню. Но я не думал, что речь о нем. Я его видел на похоронах бабушки. Знаю, что он часто бывает у тебя, внимателен к детям, возит их в кафе, в кино, тебе помогает материально, в общем, не считая некоторых, известных нам моментов, ведет себя более-менее достойно.
   – Да, это так. Но сейчас все по-другому, он решил окончательно присоединиться к семье.
   – Почему это вдруг, после трех лет разлуки?
   – Не знаю. Как говорят, плохой отец лучше, чем никакой. Он поклялся, что ошибся, что на многие вещи уже смотрит по-другому, трудно переносит разлуку с детьми. Он предлагает сойтись и вместе с детьми уехать на три года в Нидерланды, где ему предложили хороший контракт. Я подумала и согласилась, так нам всем будет лучше. Пап, не осуждай меня за то, что я так поступаю. Я оставляю тебя одного. Но слава Богу, с тобой Ольга.
   Воцарилась тишина.
   – Папа, извини, что в тот день я рассердил тебя и, возможно, поступил неправильно, сказав обидные слова в адрес Ольги. Вместе с тем я понимаю, что она добрая, порядочная девушка, но мы очень разные, не предназначены друг для друга. Так как она сама решила иметь ребенка, пусть тогда его воспитает, а я постараюсь помочь ей, как смогу.
   Иван Ильич продолжал спокойно и сосредоточенно есть, как будто услышанное не имело никакого к нему отношения. Эмилия и Костя начали яростно спорить, обвиняя друг друга в эгоизме и черствости.
   – Лучшую девушку, чем Ольга, ты не найдешь! И вообще, ты недостоин ее. Я поражена, как такая девушка обратила на такого недостойного эгоиста, как ты, внимание и согласилась иметь от тебя ребенка! – кричала Эмилия.
   – А где твое самолюбие? Музыкант шлялся с другими бабами, и, как только ему это надоело, он свистнул, и ты прибежала к нему, как собачка.
   «Безусловно, моим детям не присущи самоотверженность, великодушие, способность и желание ограничить себя в чем-то. Они принадлежат к сегодняшнему поколению, чей девиз – наслаждение, жизнь без обязательств».
   – Я рад, Эмилия, – вслух сказал Иван Ильич. – Исходя, в первую очередь, из интересов детей. Полная семья в любом случае лучше во всех отношениях. Николай – неплохой парень. Немножко необязателен, эгоистичен, как, впрочем, и ты с братом.
   – Конечно, это не касается Ольги, она – другая, – вставил Костя.
   – Безусловно, – ответил Иван Ильич.
   – Вот и хорошо. Два добропорядочных человека, живите вместе.
   – Костя, не вынуждай меня опять говорить в твой адрес резкие слова.
   – А, что, собственно, я сказал?
   Ольга относила посуду на кухню и делала вид, что этот разговор не имеет к ней никакого отношения. Дети, так и не окончив спор, разъехались. Иван Ильич отправился на кухню помочь Ольге убрать посуду, поставить стулья на место, а потом пошел к себе в кабинет. Примерно через час Ольга постучала в дверь:
   – Иван Ильич, по телевидению отличный концерт оперной музыки – Лучано Паваротти и Пласидо Доминго, хотите посмотреть?
   Иван Ильич вышел в гостиную, сел в кресло на свое обычное место. Чуть поодаль устроилась Ольга. Раньше в этом кресле сидела Ирина.
//-- * * * --//
   Жизнь как будто вошла в свое обычное русло. Скоро, собрав необходимые вещи и сдав свою квартиру иностранной журналистке, уехала в Голландию Эмилия. Костя звонил, спрашивал о здоровье отца, иногда заходил, ел приготовленный Ольгой обед или ужин, перекидывался с ней ничего не значащими фразами, виновато прощался с отцом и уходил к себе. Однажды он позвонил отцу и, не скрывая бурной радости, сообщил: «Пап, понимаю, уже одиннадцатый час, поздно, но мне срочно надо поговорить с тобой». Через несколько минут он звонил в дверь.
   – Ольга может присутствовать при нашем разговоре?
   – Да, конечно. Впрочем, то, что я скажу, вряд ли представляет для нее интерес. Папа, я должен на некоторое время уехать в Париж, возможно, на полгода, возможно, даже на более долгий срок. Я получил хороший заказ – проектировать внутренние строительные работы в квартире одной молодой богатой француженки.
   – Неплохо. А как тебе удалось получить такой заказ?
   – Представляешь, помог наш доктор, профессор Мальков. Когда я был у него с Ольгой, он задавал мне вопросы: какая у меня специальность, говорю ли я на английском или французском, пью ли спиртное и как часто, как у меня со здоровьем. Я отвечал на все его вопросы, удивлялся и не понимал, что ему нужно, но он такой приятный, душевный человек, что на него невозможно обижаться. И вот – на тебе: Париж, 10 тысяч евро в месяц, хозяйка – молодая разведенная бездетная женщина по имени Амелин.
   – А как твоя здешняя работа? Возьмут ли тебя обратно?
   – Знаешь, дела у фирмы идут неважно, бум строительства в России уже прошел. Сегодня мало кто инвестирует в российскую экономику, предпочитая строить или покупать дома за рубежом. Половина Рублевки выставлена по дешевке на продажу. Так вот, возможно, меня тоже будут сокращать.
   – Ничего, что в твое отсутствие родится твой ребенок?
   – Папа, я об этом уже много раз говорил. Я не хотел и не хочу ребенка. У меня только начинается жизнь, я не собираюсь сидеть у детской коляски с почти незнакомой мне девушкой и нянчить ребенка.
   – А она, моложе тебя на шесть лет, может сидеть?
   – Этот вопрос уже и не ко мне. Да, еще я нашел хорошего покупателя на квартиру бабушки. Договорились на 620 тысяч долларов. Неплохо, да? 500 – мне, 120 – Ольге.
   – У тебя странная математика, Костя. Половина от 620 тысяч – это 310 тысяч долларов.
   – Почему она должна получить деньги наравне со мной? Это же квартира моей любимой бабушки. А она кто?
   – Могу напомнить. Она на эту квартиру имеет такие же права, как ты. И чтобы поменять это положение, бабушка должна воскреснуть или же ты должен обратиться в суд и поставить под сомнение законность ее завещания. Но это тебе вряд ли удастся, потому что все мы засвидетельствуем, что бабушка была в абсолютно нормальном психическом состоянии и все ее действия были адекватны.
   – К сожалению, как ты понимаешь, папа, это невозможно!
   – К сожалению, для тебя. Если бы я знал заранее, Костя, что ты поступишь так, я попросил бы маму тебе ничего не завещать. Еще раз повторяю, не забывай, что Ольга – мать твоего будущего ребенка, и ее материальное благополучие имеет огромное значение для всех нас. Я же не могу ее бросить на произвол судьбы. Она без посторонней помощи не в состоянии обеспечить достойный уход за ребенком в чужом большом городе. В последующем эта ситуация, надеюсь, изменится, но сейчас она больше, чем кто-либо из нас, нуждается в помощи.
   – Ну ладно. Тогда пусть заберет 200 тысяч.
   – Костя, вопрос закрыт.
   – Тогда я поговорю с Ольгой.
   – Я не разрешаю.
   – Какое ты имеешь право? Она моя гражданская жена, и я имею право разговаривать с ней, когда захочу.
   Ольга, поняв, что разговор между отцом и сыном принимает острый характер, незаметно ушла на кухню, но услышав, что ее зовут, вернулась.
   – Ольга, – обратился к ней Костя. – Я продаю квартиру и предлагаю тебе 200 тысяч долларов. Ты понимаешь, какие это деньги? Вся твоя семья и ты проживете на них лет двадцать в вашем Благовещенске.
   – Мне ничего от тебя не нужно.
   – Вот и хорошо. Тогда официально при нотариусе подтверди, что ты отказываешься от наследства в мою пользу. Ты понимаешь, что это будет справедливо, а я какие-то деньги тебе дам для первоначального обустройства. А потом ты – сама по себе, я – сам по себе.
   – Ольга примет решение, лишь посоветовавшись со мной.
   – Я поступлю так, как скажет Иван Ильич.
   – Он что, твой папа?
   – Нет, он не мой папа, но он – самый добрый и справедливый человек на свете, и его слово для меня закон.
   – Папа что, тебя зомбировал? Может, ты хочешь замуж за него, чтобы и эту квартиру присвоить?
   – Костя, ты мерзавец. Вон из моего дома!
   Через несколько дней в офисе нотариуса в присутствии риелтора и Ивана Ильича бледная Ольга, не глядя вокруг, быстро подписала все бумаги и спешно скрылась за спиной Ивана Ильича. Все ее деньги были переведены на открытый на ее имя счет в «Альфа-банке». На обратном пути Иван Ильич предложил Ольге заехать в супермаркет и купить еду. Издали он смотрел, как она с большой тележкой с огромным удовольствием ходит по супермаркету, если у каких-то товаров она останавливалась дольше, а потом, посмотрев на ценник, проходила мимо, Иван Ильич подходил и клал их в корзину.
   – Иван Ильич, черника и клубника очень дорогие. Может, не надо?
   – Может, тебе и не надо, но моему внуку они очень полезны.
   Ольга покраснела, поняв, что он догадывается о ее желаниях, и пошла дальше. Стороннему наблюдателю показалось бы, что представительный седеющий мужчина и молодая худенькая светлая девушка – отец и дочь. Но посмотрев в их сторону внимательнее, догадался бы, что между этой очевидно несоответствующей парой есть нечто другое…
   Скоро Костя, не попрощавшись с отцом, отправил ему сообщение, что улетает в Париж. Со слов Эмилии Иван Ильич узнал, что сестра Амелин, к которой улетел Костя, находилась в каких-то не то родственных, не то приятельских отношениях с профессором Мальковым.

Глава V. И вновь в душе весна. Неожиданная развязка

   Весь насыщенный бурными событиями месяц Иван Ильич то и дело возвращался к одной и той же мысли: «Если вдруг со мной что-нибудь случится, и я буду лишен возможности прийти на помощь невольникам, что станет с ними? Ведь они погибнут голодной смертью, от страха, от переживаний. Тогда преступником стану я, а они превратятся в мучеников. Как поступить? Кто мог бы в таком случае заменить меня? Такого человека нет, за исключением Ольги. Но имею ли я право возложить на нее такую страшную миссию, открыть ей страшную тайну? Со страху она убежит сломя голову, подумав, что я современный Синяя Борода [1 - «Синяя борода» (фр. La Barbe Bleue) – французская народная сказка, легенда о коварном муже – убийце женщин, литературно обработана и записана Шарлем Перро и впервые опубликована им в книге «Сказки моей матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времен с поучениями» в 1697 году. Прототипом персонажа мог послужить французский барон и маршал Жиль де Рэ, казненный по обвинению в многочисленных убийствах.], чудовище, садист. Может, преувеличиваю? По-видимому, не рвы пошаливают. Может быть. Но все надо предусмотреть, нельзя такой грех брать на душу».
   В воскресенье утром Иван Ильич постарался пораньше выйти из дому, стараясь не разбудить Ольгу, но не успел. Ольга появилась в прихожей.
   – Доброе утро, Ольга. Почему так рано встала? Ведь воскресный день. Я поеду на дачу, мне там надо кое-что. А ты отдохни, займись своими делами, постараюсь на даче долго не задержаться.
   – Иван Ильич, я еще ни разу не была на даче. Возьмите меня с собой, пожалуйста, очень хочу посмотреть ваш сад и дом, погулять на свежем воздухе, увидеть новые места, одной дома так тоскливо!
   Она держала его руку и умоляюще смотрела ему в глаза. Сколько любви и преданности было в этих глазах! В халате, в домашних тапочках, с еще мокрыми после душа волосами, она дышала чистотой и естественным обаянием молодости. Иван Ильич обнял ее, поцеловал в щеки, хотел попрощаться, и неожиданно их губы слились. «Что я делаю?», – со страхом думал он, но не мог оторвать губы от теплых, влажных, удивительно ароматных губ девушки. Ольга целовала его, глубоко дыша, с закрытыми глазами. Иван Ильич несколько минут пассивно отвечал на ее ласки, а потом вдруг напрягся, волнующий заряд прошел по телу, и казавшийся уже забытым инстинкт обладания женщиной вспыхнул с огромной силой, неудержимо требуя движения.
   – Почему нельзя, Иван Ильич? Я люблю вас и чувствую, что вы тоже ко мне неравнодушны. В этом мире мы оказались совершенно одни, предоставленные друг другу, мне кроме вас никто не нужен, а я знаю, что нужна вам.
   – Но пойми, Оленька, между нами ребенок моего сына, в конце концов, у нас большая разница возрасте.
   – И что из этого? Если бы не было этого ребенка, я бы ушла из вашего дома, и вряд ли мы еще встретились бы, но Бог так распорядился. Я долго думала о нас, всей душой тянулась к вам и не хочу больше скрывать свои чувства.
   Слова звучали как-то отстраненно и неубедительно, в данный момент они мало что значили, тогда как их тела требовали слияния. Иван Ильич понимал, что она права. Находясь постоянно наедине, совершенно невозможно стало скрывать сильное взаимное влечение. Каждый раз, сидя в темной комнате перед включенным телевизором, он изо всех сил старался случайно не прикоснуться к ней, не оказаться лицом к лицу, чтобы, забыв обо всем, вдруг не обнять и не поцеловать ее. «Природа сильнее, чем я, и заставляет забыть обо всем на свете, и с этим ничего нельзя поделать. Это грех, но какой всепоглощающий сладкий грех! Я живой, а живому присущи ошибки и заблуждения. Ирина уже святая, и не может делать ошибок. А я земной, мои корни в земле, всеми силами они меня направляют к женщине, к оплодотворению, к созданию новой жизни. А разве быть счастливым, вырваться из убивающего одиночества, любить и быть любимым, не есть самое великое счастье? Кто установил, что, однажды любив и потеряв любовь, не можешь снова любить и быть счастливым? Настоящая любовь не забывается, уходя, остается в сердце, в памяти и в душе человека».
   – Мне так стыдно, Иван Ильич, – сквозь слезы произнесла Ольга. Иван Ильич уже плохо вникал в то, что она говорит, обнял ее и мягко направил в спальню. Продолжая страстно целовать ее нежные молодые губы, вкладывая в это всю свою страсть, он сперва погладил уже заметный живот девушки, потом снял ее халат, надетый на голое тело, и осторожно уложил ее в постель. Он любил ее нежно и долго, стараясь не давить на живот. Ольга всячески неумело помогала ему и застенчиво отвечала на его ласки, смеясь и плача одновременно, шепотом, с закрытыми глазами, говорила ничего не значащие слова. Вскоре, уставшая, продолжая что-то говорить, она повернулась на бок и заснула.
   Иван Ильич, поцеловав вспотевший лоб девушки, заботливо укрыл ее стройное тело одеялом, встал, снял со стены большую фотографию Ирины и отнес в кабинет, где уже висела другая, сделанная в первые годы их супружества, фотография. «Тебе, любимая, нечего смотреть на меня, ты уж прости. Под Луной все это было и будет».
//-- * * * --//
   – Граждане заключенные, надеюсь, вы живы и невредимы.
   Никакого ответа не последовало. «Неужели умерли или что-нибудь с ними случилось?», – с тревогой подумал он. Минуту он в недоумении стоял перед дверьми, но вдруг услышал радостный крик Сергея и плач Стеллы.
   – Мужик, мы считали каждый день и каждый час, ждали, когда ты придешь. Я подумал, что ты обиделся на меня и больше не вернешься. Молодец, ты хороший человек. Я очень сожалею, что тогда с тобой так некультурно поступил, поверь, я искренне сожалею.
   – Иван Ильич, дорогой, ты сейчас для нас все, представляешь, как мы молимся за тебя, чтобы с тобой ничего плохого не случилось? Я знаю, ты честный, порядочный человек, не такой, как мы с Сережей, но мы тоже люди, у нас тоже совесть, и прошу, освободи нас. В банке я держу 50 тысяч евро, даже Сергей об этом не знал, добавлю к тем 100 тысячам долларов, что он дает, возьми, ты достоин этих денег, это как штраф за наши ошибки, мы его заслужили. Хочешь, попрошу Лауру, чтобы она возобновила с тобой отношения? Сама для вас сниму квартиру и приведу ее туда. Умоляю, освободи!
   От такого бурного изъявления чувств Иван Ильич чуть не прослезился. «Может, действительно освободить их? Пусть уберутся к чертовой матери, и, наконец, я сам освобожусь от такой тяжелейшей нагрузки. После стольких потерь Бог подарил мне Ольгу – нежную, кроткую, любящую. Это награда за мои страдания. Может, их тоже выпустить и с чистой совестью счастливо жить дальше? Хотя уверен, что для этих людей слова, слезливые обещания мало что значат. Открою дверь, и они набросятся на меня. Нет, не надо быть слабохарактерным. Эти люди должны нести предусмотренное Уголовным кодексом наказание, все должно быть по закону, я лишь заменяю государство, и срок наказания должен оставаться неизменным».
   – Спасибо за ваши теплые слова. Я тоже все время думаю о вас. Однако мы с вами находимся не в договорных, а в предусмотренных законом отношениях, поэтому срок вашего наказания зависит от вашего чистосердечного признания. Дайте мне ваши исповедальные письма.
   – Стелла, я же сказал, что этот чокнутый сукин сын ни на какие нежности не пойдет, ты его этим никак не можешь растрогать. Зря старались, кривлялись. Сука, опять ты меня подбила! Пять дней я репетирую одни и те же сучьи просьбы!
   Иван Ильич оставил привезенную еду перед маленьким отверстием у железной двери и быстро ушел. Ему хотелось скорее вернуться домой, к свету, к теплу, к молодой, волшебно пахнущей девушке, смотрящей на мир доверчиво, с широко открытыми глазами. «У меня обязательства перед Ольгой и перед моим будущим ребенком или внуком, не имеет значения. Я должен беречь себя».
//-- * * * --//
   – Доброе утро, Иван Ильич. Вы настолько поглощены своими мыслями, что не замечаете никого вокруг.
   – О, Зинаида Павловна, здравствуйте. Я очень рад видеть вас!
   – Вам нечего больше мне сказать?
   Иван Ильич посмотрел на элегантную, всегда модно одетую Зинаиду Павловну, стараясь собраться с мыслями для продолжения разговора и найти какой-то подходящий ответ. Было ясно, что она чем-то недовольна, даже обижена.
   – Вы, как всегда, прекрасно выглядите.
   – Не к месту и неостроумно. Иван Ильич, я хочу понять, почему вы на фуршете после конференции таким странным образом оставили меня среди мужчин-иностранцев одну и, не попрощавшись, исчезли. Мне было очень неудобно, я не знала, что ответить подошедшей ко мне супруге ректора, желающей продолжить начатый разговор. Речь шла о том, как жены приглашенных из разных стран специалистов стараются объединить их путем организации различных мероприятий, от чаепитий до коллективного участия в спектаклях, концертах и так далее. Только из ее слов я узнала, что вы получили приглашение о сотрудничестве, а она решила, что я ваша супруга. По-честному, такое пренебрежительное отношение ко мне от вас, от коллеги, и в конце концов друга, я никак неожидала.
   – Простите, дорогая Зинаида Павловна! Никак не мог предположить, что мое отсутствие будет замечено, более того, оскорбит вас.
   – Странно, и куда вы все время так торопитесь? Такой вечер, такой успех, вы – один из главных героев вечера, в центре внимания телевидения, газетчиков, коллег, и вдруг, в самом начале светского раута, вы взяли и исчезли.
   – По-видимому, от перенапряжения я себя плохо чувствовал. Согласитесь, конференция – такая большая ответственность.
   – Мне так не показалось, вы многоопытный ученый и оратор, выглядели абсолютно спокойно. Я обратила внимание, как вы раскованны, более того, даже безразличны к происходящему. Впрочем, Иван Ильич, это уже неважно. Супруга ректора пригласила нас совершить вояж в Страсбург на несколько дней, ознакомиться, в каких условиях придется жить и работать. Мне было неудобно говорить, что я всего-навсего ваша коллега, и я была вынуждена принять ее приглашение. Это означает, Иван Ильич, что я не откажусь сопровождать вас.
   Иван Ильич стоял в нерешительности, не зная, что ответить.
   – Задумались, Иван Ильич? Странно. Желаю удачи.
   «По-видимому, я похож на страуса, который, уткнувшись головой в песок, думает, что его никто не замечает. Окружающие, безусловно, видят мое неадекватное поведение, особенно когда я на их глазах превратился из семейного в одинокого, и у меня нет причин так суетливо торопиться домой после работы. Разумеется, о моих отношениях с Ольгой когда-нибудь станет известно моим коллегам и знакомым, ведь невозможно вечно скрывать такой очевидный факт. А если вдуматься, какой подходящей парой была бы для меня Зинаида Павловна – высокообразованная интеллигентка, привлекательная, красивая женщина, со знанием языков, доктор наук, профессор. Мы коллеги, оба одиноки. Дочь у нее на последнем курсе, живет в гражданском браке с молодым преподавателем, следовательно, скоро уйдет, тогда Зинаида Павловна станет, как и я, совсем свободной. С другой стороны – Ольга, которая ни по одной статье, начиная с возраста и заканчивая социальным положением, мне абсолютно не соответствует. А почему-то я именно ее люблю. Меня с ней свела судьба, по-другому я бы не решился на такой шаг. Может, в непредсказуемости и нелогичности и есть прелесть любви? Не зря говорят, что любовь возникает на небесах, помимо воли человека. Впрочем, здесь готовых рецептов нет быть и не может, каждому – свое».
//-- * * * --//
   – Ольга, сегодня в Большом зале консерватории выступает Венский симфонический оркестр. Как себя чувствуешь, может сходим?
   – Мне приятно сидеть с вами перед телевизором или когда вы рассказываете интересные факты мировой истории. Я месяцами могу их слушать, можем и дома остаться.
   – Но сегодня воскресный вечер, должен же он чем-то отличаться от обычных.
   – Вы правы, но как-то…
   – Скажи, миленькая, что случилось?
   – Иван Ильич, мое физическое состояние не позволяет надеть какое-то нормальное платье.
   – Может, просто погуляем?
   – Для прогулки сегодня сыро и ветрено, как погода улучшится – выйдем. Лучше пойдем купим тебе платье для беременных.
   – Иван Ильич, я знаю, что зарплату выдают через неделю. Может, снимем из банка деньги?
   – Какие деньги?
   – Ну те, что оставись мне от продажи квартиры.
   – Никогда! Забудь об этом, они тебе, когда будешь растить ребенка, еще пригодятся. Впереди много непредвиденного!
   – Что касается вас и меня, я все могу предвидеть. Например, вы будете жить очень долго, до ста лет, у нас будет трое детей – две девочки и мальчик.
   – Молодец, я сейчас действительно верю, что ты ясновидящая. Что видишь насчет сегодняшнего дня? Мы купим для тебя платье или пойдем на концерт?
   – Это труднее предвидеть.
   – Тогда одевайся, пошли в магазин за платьем.
   Девушка пошла одеваться, а Иван Ильич вернулся в свой кабинет.
   «Ирина, любимая, тебя нет, а я счастлив. Разве это нормально? Я не могу сопротивляться, жизнь сама ведет меня, люблю эту девушку не переставая любить тебя. Она заменяет тебя, молодую Ирочку, и она не виновата, что все так сложилось. Как любое живое существо, она стремится быть счастливой».
//-- * * * --//
   – Молодцы, наконец, вы представили ваши исповедальные письма, надеюсь, они правдивы и убедят меня. Любыми доступными мне средствами я проверю изложенные в ваших письмах факты. Если приду к выводу, что вы пытаетесь меня обмануть, я не уменьшу срок вашего пребывания здесь. Сергей, у тебя исповедь всего на трех страницах, а у Стеллы она – целый талмуд. Поднимусь наверх, ознакомлюсь с ними и скажу, принимаю их или нет.
   Через час Иван Ильич спустился в подвал. Ему показалось, что заключенные даже не отошли от двери.
   – Стелла, Сергей. Я прочитал ваши исповеди.
   Молчание, шепот за дверью.
   – Стелла, напиши заново. Там все неправда, кроме одного факта, который мне известен, когда ты в Турции заставляла свою с толстым, дурно пахнущим торговцем овощами. Остальное неискренне и, естественно, не вызывает у меня никакого доверия. А этот факт ты отметила, так как знала, что Лаура о нем мне рассказала. Напишешь заново.
   – Иван Ильич, напишу заново, а сейчас мне нужны два сарафана, мягкие теплые домашние тапочки, простая хлопковая ткань длиной метров пять и несколько плиток шоколада. Скажем, «Ritter Sport» с орехами, очень хочу сладкое.
   – Принимается. Ты, Сергей, достоин высоких наград и повышения в звании. Такое создалось у меня впечатление после чтения твоей исповеди. Как самый плохой поступок, совершенный тобой в жизни, ты определил то, что «вытолкнул меня из машины, и то нечаянно». Почему ты не написал о тех тяжелейших преступлениях, которые ты совершил? Убийство, рэкет, вымогательство, изнасилование, наркоторговля, беспощадная эксплуатация женщин-проституток. Ты же был начальником патрульно-постовой службы райотдела полиции, а это обычные преступления ваших служб, которые совершаются ими ежечасно, ежедневно, ежемесячно. А ты себя представляешь образцовым гражданином. Человек, который мог так поступить со мной, может аналогичным образом поступить и с другими. А то получается, что ты невинная, заблудшая овечка, заведенная не туда подлой Стеллой.
   – Вот почему он не давал мне прочитать свою исповедь! На его совести не одна загубленная жизнь, уж кто-кто, а я-то знаю, – закричала Стелла. – Скольких людей они похитили, убили и похоронили в подмосковных лесах, знает один Бог.
   – Сергей, не трогай Стеллу, а то уморю голодом. Даю тебе две недели для подробного изложения всех фактов: что, когда, кого, с кем. Я очень легко проверю, совершались ли в таком-то году в данной местности убийство, похищение или преступление такого рода, укажите подробные обстоятельства и имена соучастников. Надеюсь, хотя бы часть этих преступлений зарегистрированы полицейскими службами, ведь известно, что зачастую они любым путем стараются не регистрировать преступления, совершенные на их территории. Сергей, лучше предстать перед судом, отбыть наказание, чем гнить в этом тухлом подвале. Это мой тебе совет. Ты сам понимаешь, что если даже протянешь эти 11 лет, выйдешь отсюда никому не нужным инвалидом. Выбор за тобой. Что касается тебя, Стелла, ты мошенница и проститутка. Большего наказания, чем десятилетний срок в подвале, тебе не светит. Пиши чистосердечное признание, это поможет твоему освобождению.
   – А если я разоблачу моего бывшего мужа, Артуша Карапетова? Вы еще не знаете, какой он подонок.
   – Он же уже сидит в тюрьме за мошенничество. Если он совершил более тяжкое преступление, чем мошенничество, пиши об этом. Возможно, если изложенные тобою факты будут доказаны, ему добавят срок. Стелла, чистосердечно пиши о Сергее все, что знаешь, тогда я сокращу твой срок. А ты, Сергей, пиши о Стелле, вы же года два-три как минимум вместе орудовали. Я сразу пойму, кто из вас врет. Сергей, если ты не дашь Стелле написать правду, это сразу станет очевидно. Тогда я ее переведу в более удобное место, а ты останешься здесь один.
   – Нашел фраера – динамить. Все равно Стелла скоро родит, и ты ее освободишь. Как понимаешь, она тут же выдаст моим друзьям, где я. Придется тебе и меня освободить.
   – Не выдаст. Если напишете о своих преступлениях, я все передам правоохранителям, чтобы обезопасить себя. Следовательно, ваше чистосердечное признание – гарантия моей безопасности. Надеюсь, вы все поняли.
   Каждая встреча с этими гнусными людьми надолго выводила его из равновесия. Он поднимался наверх, лежал какое-то время на кушетке, включал радио и слушал музыку и только потом садился за руль.
   Позвонила на мобильный Ольга.
   – Иван Ильич, где вы? Я вас жду! Что приготовить?
   – Что хочешь, у тебя все получается отлично.
   Он представлял ее лицо, розовеющее от похвалы, длинные распущенные светлые волосы, стройную фигуру, худенькие плечи и руки.
   – Мне очень тоскливо, приезжайте!
   – Хорошо, юная леди, скоро буду дома.
   «Все повторяется, так было 35 лет назад, но тогда я говорил с Ириной и был на столько же лет моложе, – думал Иван Ильич. – Как непредсказуема жизнь, особенно когда ты сам идешь навстречу непредсказуемости, она может закончиться счастливо, и наоборот. Пассивное ожидание дает больше шансов на долгую безмятежную жизнь, но она будет унылой и серой».
//-- * * * --//
   – Папа, это Костя. Как ты там?
   – Спасибо, наконец ты вспомнил, что у тебя есть отец. У меня все нормально. Как себя чувствуешь в Париже?
   – Отлично. Ремонт квартиры идет успешно, хозяева одобрили мой план с небольшими замечаниями. Амелин, ее сестра Жасмин, их родители – прекрасные люди. Я чувствую себя как член их семьи.
   – Очень хорошо, что у тебя хоть в Париже появилась семья. Когда собираешься возвращаться?
   – Пока не знаю. Ремонтные работы еще продолжаются. Когда точно они закончатся, трудно сказать. К тому же они обещают, что после этой работы, вероятно, найдут для меня другой заказ. Папа, есть еще и некоторые другие обстоятельства.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Я неравнодушен Амелин и к ее сестре.
   – Ты собираешься жить в полигамном браке?
   – О браке речь не идет, скорее, это будет союз по взаимному желанию. Амелин – живая, элегантная женщина, старше меня на несколько лет. А младшая сестра разведена, удивительно привлекательная женщина, имеет двоих детей. Что меня поразило, дети очень похожи на лично рекомендовавшего меня сюда нашего хорошего знакомого – профессора Малькова.
   – Ничего удивительного. У профессора Малькова, несмотря на то что он превосходный человек, дурная слава донжуана и гуляки международного класса.
   – Мечтаю иметь такую дурную славу. Ты не представляешь, какая женщина Жасмин. За месяц близости с ней я бы многое отдал.
   – Я думал, жизнь на чужбине сделала тебя более умным, но ты тот же, как говорится, московский бамбук.
   – Это еще увидим, какой я бамбук. Слава великого Оскара Нимейера померкнет перед моей славой великого архитектора. Папа, как Ольга, когда у нее роды?
   – Хорошо, что хоть интересуешься. Думаю, что через месяц. А когда родится ребенок, что будешь делать? Как я понимаю, у тебя с Ольгой все кончено. А что касается меня, я буду всячески заботиться о моем будущем внуке и о его матери.
   – Но это не может продолжаться вечно! Когда-нибудь Ольга захочет выйти замуж. Ведь она хоть и не первая красавица, но далеко и не дурнушка, тем более что, несомненно, умна.
   – А я продолжу помогать до тех пор, пока жив. Если найдешь время в промежутках между общением с сестрами-парижанками, звони.
   Вопросы сына заставили его посмотреть на отношения с Ольгой с другого ракурса. Оставшись одни, они нуждались в поддержке и человеческом общении. Их связь, несмотря на большую разницу в возрасте, естественна для мужчины и женщины, оказавшихся в такой ситуации. С ее помощью в такое тяжелое для него время он вернулся к радостям жизни, нашел поддержку, ушел от удушающего, унижающего его достоинство, разрушающего личность одиночества. Жизнь получила новый смысл. Девушка, в свою очередь, нашла поддержку, кров, дом, сострадание, любовь и безопасность – то, к чему стремится любое человеческое существо.
//-- * * * --//
   Эмилия часто звонила из Амстердама. Из последнего ее рассказа Иван Ильич узнал, что они устроились хорошо, дети ходят в голландскую школу, так как в Амстердаме нет русской школы, нашли хорошую няню – девушку-студентку, голландку, и очень довольны ее работой. Она приходит два-три раза в неделю по вечерам, что дает Эмилии и Николаю возможность посещать концерты, рестораны, почувствовать себя свободными. После Эмилия попросила передать трубку Ольге. Иван Ильич удалился в свой кабинет и возобновил прерванное чтение. Вскоре ему показалось странным, что не слышен голос Ольги. Заглянув в соседнюю комнату, он увидел, что она взволнованно старается вставить в разговор какие-то слова, но Эмилия, по-видимому, не дает ей этого сделать. Иван Ильич подошел к Ольге и, ничего не говоря, взял из ее дрожащих рук телефонную трубку.
   – Продолжай, Эмилия, это я.
   – Папа, я хочу поговорить с ней.
   – Говори со мной. Что случилось? Какие у тебя могут быть претензии к Ольге?
   – Она девушка обеспеченная, я даже обрадовалась, что она получила такую большую сумму. Пусть снимет квартиру и уйдет из нашего дома.
   – Уточним, Эмилия. Ты хотела сказать – из моего дома?
   – Почему? Из нашего дома.
   – У тебя есть свой дом?
   – Конечно, есть.
   – А у меня есть мой дом, где вы жили с братом, росли, получили с моей помощью образование, нашли себя в жизни, в том числе получили собственное жилье. Ты сама распоряжаешься своим домом, не спросив меня, сдала в аренду. И правильно поступила. Почему же ты возражаешь, что Ольга живет в моем доме? Я правильно понимаю, что именно этот вопрос тебя волнует? Ты же сначала даже обрадовалась, что я остался не один. Признаюсь, присутствие Ольги мне очень помогло пережить страшные месяцы после смерти Ирины и мамы. Скоро она родит ребенка. Не чужого, а нашего. Почему, исходя из каких-то ложных соображений, ты хочешь сломать мою жизнь и жизнь девушки? И наконец, поймите вы с братом: я живу своей жизнью, повторяю, своей и волен поступать так, как велит мне мой разум и моя совесть. Вы уже взрослые, устроились в жизни, дайте мне пройти отмеренный мне судьбой отрезок жизни свободным человеком.
   – Папа, почему она спит в маминой спальне?
   – В маминой спальне сплю я.
   – Папа, это же нехорошо, что вокруг все мамины вещи, все напоминает о ней, а там чужая девушка.
   – Все, что напоминает маму, все ее личные вещи собраны в ее спальне, а там сейчас сплю я. Мамины вещи мне очень дороги, но если хочешь, часть отдам тебе.
   – Не надо, мне дома негде их поставить.
   – Видишь, вы все время думаете только о вашем благе. А сейчас я хочу обратить твое внимание на следующее. Когда моя Ирина, твоя мама, добровольно ушла из жизни, подумала ли она обо мне, как я буду жить дальше, смогу ли я выдержать такой удар, в конце концов, что скажут люди? Мы христиане, верующие или нет, но Библия и Бог существуют в нашем подсознании, в нашей культуре и поступках. Самоубийство запрещается нашей религией, оно не богоугодное дело, поэтому в старину самоубийц хоронили не на кладбище, а за его оградой. Я впервые говорю эти слова. Моя Ирина, твоя мама, поступила в высшей степени жестоко по отношению ко мне и к вам тоже. Ее поступок вне христианской людской морали. Уйдя из жизни, она проявила слабость, не подумав о благе ближних. Думаю, что она не имела морального права так поступить с нами.
   – Папа, получается, что эта девушка для тебя значит больше, чем просто будущая мать ребенка Кости.
   – Ты опять вернулась к Ольге, хотя мы говорили о другом. Костя отказался и от ребенка и от его матери. Как прикажешь поступить: выгнать беззащитную молодую мать и моего внука? Я их принял и буду верен моему решению, пока жив, так диктует мне моя совесть и человеческий долг.
   – Папа, я тебя плохо понимаю, ты говоришь странные вещи. У меня впечатление, что ты ударился в религию.
   – Эмилия, живи своей жизнью. Музицируй, пой, ходи с мужем на концерты и в рестораны, займись детьми. У тебя насыщенная и счастливая жизнь. То же самое и у твоего брата, ищущего легкой и веселой жизни. Я вас люблю, я вам помогал, и если будет необходимость, буду помогать еще. Рад, что вы счастливы. Прошу, дайте и мне возможность счастливо прожить оставшуюся жизнь. Повторяю несколько раз, чтобы тебе было понятно…
   Ольга бесшумно подошла к Ивану Ильичу, села рядом, взяла его руку, поцеловала ее и еще долго держала в своих горячих руках.
//-- * * * --//
   – Граждане заключенные, я снова здесь. Для тебя, Стелла, я принес шоколад и предметы гигиены. Для тебя, Сергей, – двухтомник Достоевского «Преступление и наказание».
   – Скоро девять месяцев как я живу в подвале без солнца и свежего воздуха, – тихо и уныло произнес Сергей. – Это хуже, чем камера смертника. Каждый раз, когда ты уезжаешь, мы молим Бога, чтобы ты вдруг не попал в аварию, не умер от сердечного приступа, а то мы подохнем, как крысы.
   – Понимаю, поэтому предложил вам чистосердечное признание в обмен на досрочное освобождение. Ваши признания анонимно, не упоминая ваших фамилий, я отправлю в следственные органы. И если изложенные факты подтвердятся, я сам сдамся в руки правосудия. Надеюсь быть освобожденным по статье «Необходимая оборона» или же быть условно осужденным за превышение необходимой обороны, но зато моя совесть будет чиста.
   – Я согласна, – вступила в разговор Стелла. – Мне ничего не будет. Я ничего страшного не совершила. Ну мошенничество, кража. Учитывая то, что я беременна и скоро буду кормящей матерью, меня освободят или дадут небольшой срок. Ты о себе подумай, душегуб, убийца, – обратилась она к Сергею.
   Послышались звуки яростной борьбы, удары Сергея и крики Стеллы:
   – Помогите! Убивают, помогите!
   Иван Ильич посмотрел в глазок. В темноте плохо было видно, и он включил свет.
   – Сергей, я же тебя строго предупредил, что накажу, ты отсюда не выйдешь, если со Стеллой что-нибудь случится. Я понимаю, вы комедию ломаете, чтобы я вошел, и тогда наброситесь на меня, но, ребята, зная вас, я стараюсь быть очень осторожным.
   Иван Ильич захлопнул вторую входную дверь и по лестнице поднялся во двор. Уже девять месяцев он держит этих людей в подвале. Каких переживаний, какой душевной борьбы ему все это стоило! Сколько раз он хотел их освободить. Но потом инстинкт самосохранения и жгучая ненависть к этим мерзким человекообразным существам брали верх. Сейчас очевидно, что они уже не выдерживают и постепенно сломаются. «Надо усилить психологическое давление, ведь через полтора-два месяца, по-видимому, Стелла родит. Тогда создастся абсолютно новая ситуация, к которой пока я не готов».
//-- * * * --//
   Через час с лишним Иван Ильич уже был дома.
   Был конец июля, стояла теплая погода, все цвело вокруг и благоухало. Ольга с нетерпением ждала Ивана Ильича, который обещал вывести ее на прогулку, посидеть в открытом кафе и угостить мороженым, которым она никак не могла насытиться, как будто хотела наверстать упущенное в детстве. Люди с удивлением смотрели на странную пару – представительного, спортивного мужчину лет под шестьдесят и высокую, светлую беременную девушку немногим старше двадцати лет. Ольга упорно старалась взять его за руку; Иван Ильич стеснялся и, освободив руку, держал ее за локоть. Издали они выглядели, как влюбленная пара, только диссонанс в возрасте придавал необычность их союзу.
   Зимой они в основном сидели дома, поэтому сейчас, пользуясь теплой погодой, совершали длинные прогулки и старались чаще бывать среди людей. Ольге особенно нравился парк «Эрмитаж» недалеко от их дома, где на открытом воздухе давали концерты, танцевали пары самых разных возрастов, работало кафе, было оживленно, вокруг шум, смех, голоса детей. Иван Ильич старался не смотреть вокруг, чтобы вдруг не встретиться взглядом со знакомыми. Его внимание было приковано к Ольге, идущей рядом со свободно распущенными волосами, в широком, светлом сарафане, в туфлях на низком каблуке. Она выглядела счастливой. Какое великое ощущение, когда ты можешь сделать другого человека счастливым!
   Зазвонил телефон.
   – Это Костя, – его голос не предвещал ничего хорошего. – Папа, ты в своем уме? Всего пять минут назад мне позвонил друг, который не раз бывал у нас дома, и сказал, что ты гуляешь по парку рука об руку с беременной молодой девушкой. Ты решил нас всех опозорить, осквернить память матери?
   Иван Ильич с минуту подождал, потом отключил телефон. Сердце страшно колотилось, он подумал, что сейчас получит инфаркт. Ольга с тревогой посмотрела на него:
   – Иван Ильич, вам плохо?
   – Посидим минут пять – пройдет. Что-то с сердцем.
   – Это Костя вас вывел из равновесия? Что он хочет? Дайте телефон, я хочу поговорить с ним.
   – Не глупи. Немножко отдохнем и пойдем дальше.
   Иван Ильич закрыл глаза и вспомнил Ирину. Сколько раз они весной и летом, даже осенью и зимой ходили по этому парку. Так же, как и сейчас, ели мороженое, иногда пили шампанское и даже танцевали. Сейчас все почти так же, только рядом не Ирина, а другая, молодая девушка, и он стыдится ее компании. За это маленькое счастье его осуждают близкие, да и он сам себя.
   «Поймите, люди, – мысленно взбунтовался он. – Лето, все вокруг цветет и пахнет. Я – часть природы, и тоже хочу жить и быть счастливым. Почему вы запрещаете мне это? Какие моральные нормы я нарушаю? Ведь мой долг по отношению к родителям, жене, детям, друзьям, обществу я выполнил сполна и продолжаю выполнять. Слышите меня, люди? Я человек, и вне зависимости от возраста стремлюсь к счастью. Это зов природы, а природу невозможно убить».
   Посреди ночи Ольга во сне застонала. Иван Ильич, стараясь не разбудить ее, осторожно массировал ее большой живот. Как только он отнимал руку, она снова начинала стонать. Только к утру она успокоилась и, что редко случалось, оставалась в постели до девяти часов.
   – Ольга, ты побудь сегодня дома, а я пойду на работу.
   – Иван Ильич, я тоже хочу на работу!
   Через полчаса она уже была готова.
   В машине, посматривая в ее сторону, Иван Ильич каждый раз чувствовал прилив нежности к этой порою напоминающей ребенка молодой женщине. И всегда удивлялся: «По-видимому, Бог ее послал в самую для меня трудную минуту, и сегодня в моей жизни она заняла центральное место».
//-- * * * --//
   – Петр Петрович, монография готова. Спасибо за доверие, распорядитесь ею, как сочтете нужным.
   Острый, крючковатый нос декана покраснел от удовольствия, мелкие глазки заблестели.
   – Я думаю, – предложил Иван Ильич, – можно разбить монографию на отдельные части и издать несколько небольших книжек, а потом их все объединить и опубликовать как целую и единую работу и как основу вашей докторской диссертации. А если конкретно, работа в качестве докторской диссертации вполне готова.
   – Спасибо, – сухо сказал декан. – Над монографией мне еще надо серьезно поработать. Как я понимаю, вы дали только предварительный материал, а серьезные теоретические выводы придется мне делать самому. Кстати, вы довольны гонораром?
   – Спасибо, все в порядке.
   – Одну проблему решил, – выйдя из кабинета декана, подумал Иван Ильич. – Свободного времени у меня будет больше, займусь Ольгой и невольниками. Боже, как я хочу их освободить и больше не слышать о них ничего!
//-- * * * --//
   – Граждане заключенные, получите творог, молоко, макароны и овощи. Жду окончательного и правдивого изложения ваших исповедей. Начинаем с вас, Сергей.
   Ответа не последовало.
   – Сергей, Стелла, отзовитесь!
   До Ивана Ильича донесся звук тихого плача Стеллы.
   – Стелла, что случилось? Почему вы не отвечаете?
   Свой вопрос Иван Ильич с короткими перерывами повторил несколько раз. «Может, это новая тактика? Хотят заманить меня в ловушку?»
   – Иван Ильич, – тихо, почти шепотом, сильно изменившимся голосом сказала Стелла. – Сергей умер.
   – Как умер?
   – Он написал свою исповедь и хотел скрыть некоторые известные мне факты. Я сказала, что больше оставаться в подвальном помещении не могу. Хочу в тюрьму, где люди, общение, определенность. Он очень рассердился и ударил меня. Я еще раз попросила, хотела убедить его, что если он не напишет правду, то вы нас не освободите. Но вместо этого он избил меня так, что я потеряла сознание и очнулась только от сильных болей. Потом, – Стелла заплакала, – у меня случился выкидыш.
   – Стелла, ты говоришь правду?
   – Зачем мне врать? Я чуть не умерла. Ребенка, почти сформировавшегося мальчика, я завернула в мое старое белье и положила в угол.
   – Покажи мне.
   – Не могу даже близко подойти.
   – А что с Сергеем?
   – Он не человек, а изверг. Я его убила.
   – Только что ты сказала, что он умер, я думал, инсульт, инфаркт или что-то еще такое.
   – Нет. Когда я с трудом освободилась от мертвого ребенка, ему тоже плохо стало, он долго ругался и пошел спать, тогда я вылила весь кипяток, литров пять, что приготовила для стирки, ему на лицо. Он начал как наэлектризованный дергаться, страшно захрипел и испустил дух. Не жалею, что этот изверг подох. Насиловал, избивал все время издевался надо мной. И вообще это был не человек, а кровопийца, вампир.
   Иван Ильич включил свет и попытался через глазок осмотреть внутреннее помещение. Действительно, в середине комнаты лежало человеческое тело с закрытым тряпками лицом. Стелла с распущенными волосами и сильно опухшим лицом бродила по комнате. «Нет, не похоже, что врет. Даже гениальная актриса не может так сыграть». Иван Ильич постоял несколько минут, потом выключил свет и хлопнул дверью, стараясь создать впечатление, что он уходит.
   – Иван Ильич! – закричала вслед Стелла. – Не оставляй меня здесь с трупами – я с ума сойду, умоляю, ради всего святого!
   Иван Ильич, неподвижно стоял на месте, боясь дышать, чтобы не выдавать свое присутствие. Стелла истошно кричала еще некоторое время. Тогда неожиданно Иван Ильич включил свет. Сергей оставался лежать на том же месте; Стелла с опущенной головой сидела в дальнем углу. Иван Ильич осторожно открыл дверь и вошел внутрь. Тяжелый запах гниющих тел как будто какой-то грязной материей окутал его. Его чуть не вывернуло, но он заставил себя подойди ближе к лежащему телу. Опасаясь подвоха, осторожно поднял тряпку. Вместо лица он увидел красное, изуродованное месиво. Иван Ильич быстро опустил тряпку и выбежал из подземелья во двор, не закрыв за собой дверь.
   Через несколько минут с трудом, тяжело поднимаясь по ступенькам, вышла наружу Стелла и, как подкошенная, рухнула на сочную траву. Вокруг царило спокойствие, пели птицы. А всего в трех метрах отсюда внизу – тяжеленный воздух и два гниющих человеческих тела – страшное противоречие жизни и смерти. Вокруг красота, возрождающаяся природа, внизу – смерть, ад.
   Иван Ильич постоял еще несколько минут, подошел к немытой, грязной, отвратительно пахнущей женщине, заставил себя взять ее за локоть и повел в дом. Стелла тяжело дыша, медленно поднялась на несколько ступеней выше, на второй этаж, где находилась ванная комната.
   – Вымойся, приведи себя в порядок. Постараюсь найти какую-нибудь одежду для тебя, а потом решу, что с тобой делать.
   В гардеробе Иван Ильич нашел старую домашнюю одежду Ирины, в которой она ходила по саду или работала дома. «Нет, не могу осквернить память моей любимой. На ней еще ее запах. Лучше дам Стелле мои домашние джинсы и сорочку». Иван Ильич увидел в кабинете подаренную кем-то из друзей сигару, сел в кресло и в глубоком раздумье начал курить. Им овладело странное чувство безразличия, как будто он – сторонний наблюдатель всей этой трагедии. Перед его глазами, а скорее, при его самом активном участии разыгралась кровавая драма: жестоко убит человек, преступник, но человек в расцвете сил. «Виноват ли я в этом? Разумеется, да. С какой стороны ни смотри, фактически начало этой драмы было положено в тот апрельский день, даже помню дату – 6 апреля, когда я у себя в кабинете дрожащими руками раздел смущенную молоденькую девушку и, не отдавая себе отчета, вошел в ее худенькое тело. Боже, какие испытания ты приготовил для меня? Я же совершил одну-единственную ошибку – изменил жене, или, более точно, прелюбодействовал с молодой девушкой. И пошла цепная реакция, ввергнув в свой водоворот столько людей и столько судеб. Прости меня, Боже. Ответь, пожалуйста, почему для такого тяжелого испытания ты выбрал именно меня, чем я провинился перед тобой? Ведь такое происходит в жизни часто…».
   Зазвонил мобильник, вернув его в действительность.
   – Ольга, дорогая, не беспокойся, – изменившимся, хриплым голосом сказал он. – Я сегодня задержусь, возможно, буду дома поздно. Ложись спать.
   Не дожидаясь ответа, отключил телефон. «Даже сил нет придумать какую-то причину», – устало думал Иван Ильич. Из душа вышла Стелла с мокрыми волосами, завернутая в полотенце.
   – Возьми вот эту одежду и давай на несколько минут спустимся вниз.
   Впервые за столько месяцев их взгляды встретились. В ее бесцветных с желтым оттенком глазах были только усталость и безразличие.
   – А нету женской одежды? Как же мне без нижнего белья?
   – Сейчас оденься, потом что-нибудь придумаем.
   – Надо спуститься вниз, – не спрашивая ее согласия, Иван Ильич силой втащил ее в подвальное помещение. Тухлый запах немного выветрился, комната показалась более светлой.
   – Стой у трупа.
   Он снял с лица мертвого тряпку и сфотографировал Стеллу рядом с ним.
   – А сейчас возьми кастрюлю и покажи, как ты обварила лицо Сергея кипятком.
   – Зачем?
   – Так надо.
   Иван Ильич сделал как минимум два десятка снимков и только тогда разрешил Стелле подняться в спальню, предварительно вынув из замка большие металлические ключи, заподозрив, что она может запереть его в этой гробнице. После принес большие черные полиэтиленовые мешки, брезгливо завернул в них распухший труп убитого, его же ремнем крепко связав его, и с трудом потащил груз наружу. Метрах в двадцати от дома был восьмиметровой глубины пустой колодец, который прорыли летом во время дренажных работ. Однако после необходимость в нем отпала, и колодец не наполнили водой. Открыв пластиковый люк, Иван Ильич сбросил туда труп головой вниз, а потом на тачке привез собранные в кучу разбитые кирпичи, сломанную мебель, несколько мешков песка. Верх колодца Иван Ильич утрамбовал землей, вылил несколько ведер воды, чтобы земля опустилась, и опять засыпал это место землей. Потом ногами утрамбовал еще раз. «Больше нет человека, – подумал он, – и от него через какое-то останутся только ремень и кости. Зато этот хищник уже не сможет причинить людям зло». Отдохнув несколько минут, Иван Ильич вырыл в рыхлой земле яму полуметровой глубины, принес завернутое в тряпье маленькое невесомое тельце мертвого недоношенного ребенка и похоронил его.
   – Прости, не успевший родиться ребенок. Может, для тебя так даже лучше, – перекрестился он. – У тебя почти не было шансов стать счастливым, ты освободился от земных тягот, страданий, мучений. Извини меня, ведь я каким-то образом был причиной твоего непоявления на свет.
   Иван Ильич снова спустился в подвал, внимательно осмотрел помещение и под постелью Сергея нашел пистолет Макарова с пятью патронами.
   – Сволочь, он не мешкая застрелил бы меня, просто удобного момента не представилось, тогда на его месте лежал бы я. Спасибо тебе, Бог, хотя бы за это.
   На полу валялись исписанные бумаги, по-видимому, «исповедальные признания» Сергея и Стеллы. Он собрал их и положил в карман, решив прочитать позже. Собранный в помещении мусор, одежду и одеяло, бутылки и все барахло он собрал в мешки и, облив из канистры бензином, сжег во дворе. Потом несгоревшие части и остатки зарыл в землю. Электрическую плиту, металлический чайник и кастрюлю, из которой Стелла вылила кипяток на лицо и голову Сергею, он завернул в мешок, решив выбросить подальше от дома. Забрав пистолет и туфли Стеллы, в которых она девять месяцев назад появилась здесь, принесенную для них еду, он поднялся к ней.
   Было уже около полуночи, Стелла крепко спала, обнажив толстые руки. Иван Ильич сидел в глубоком раздумье, не зная, как поступить. Оставить спящую женщину и уехать домой невозможно, неизвестно еще, как она поступит после того, как проснется в незнакомом доме. Убежит или позвонит друзьям Сергея, требуя расправиться с ним, или обратится в полицию? Хотя, если бы у Сергея были друзья или подельники, они каким-то образом дали бы о себе знать. Ведь Иван Ильич сделал все, чтобы кто-то из родных или близких Сергея – брат, мать, сестра, друг, знакомый – вышел на связь в Интернете. Может, всех устраивало полученное по мобильному телефону сообщение, что он с женщиной уехал отдыхать в Турцию? А мало ли что там может случиться: утонул, попал в аварию, погиб. «Во всяком случае эти люди, видимо, никому не нужны. Живут обособленно, как хищники. Если нужно завалить большую дичь, объединяются с такими же хищниками, как они сами. Несомненно одно: оставить Стеллу одну без присмотра нельзя, запереть внизу после стольких переживаний – жестоко. Да и там уже пусто. Тогда ей придется ночевать на холодном полу. А если Ольга проснется и не найдет меня рядом?» Он живо представил беременную Ольгу в рубашке, ее чистое полудетское лицо с неизменным приветливым выражением больших глаз, и опять прилив нежности и любви охватил его. Незаметно для себя Иван Ильич задремал. Проснулся он от сухого непрерывного кашля Стеллы. По-видимому, долгое нахождение в подвальном помещении повлияло на ее здоровье. Он открыл глаза, минуты две приходил в себя, и при свете раннего подмосковного утра увидел пристально смотрящую на него Стеллу.
   – Вы притворялись спящим, чтобы пристрелить меня при попытке бегства? Я вижу, пистолет Сергея у вас за поясом. Что собираетесь делать со мной?
   – Это зависит от тебя, – спокойно ответил Иван Ильич. – Жду, чтобы ты чистосердечно, не скрывая ничего, рассказала о вашей с Сергеем преступной деятельности.
   – Хотите меня посадить?
   – Не забудь, что ты убила Сергея, поэтому я все снимал на мобильник, и более того, еще и записывал. А этого, как понимаешь, вполне достаточно, чтобы тебя, Стелла, – перешел он на более жесткий тон, – упрятать в тюрьму на долгие годы.
   – Понимаю, тогда зачем вам еще и мои откровения?
   – Потому что после этого, вырвав твое ядовитое жало и обезопасив себя, я удовлетворю также свое любопытство и, возможно даже, отпущу тебя.
   – Вы и так, Иван Ильич, меня страшно наказали – заживо похоронили вместе с садистом. Хуже этого ничего не могло быть.
   – Но этот садист был твоим другом.
   – Он стал таковым в подвале, на свободе… на свободе он был моим другом по принуждению.
   – Итак, скажи, пожалуйста, Стелла, где спрятаны видеозаписи?
   – Иван Ильич, дай выпить, все тело ломает, голова болит страшно.
   Иван Ильич встал, снял куртку, положил на нее пистолет и подошел к письменному столу, где рядом на небольшом столике стояли несколько открытых бутылок спиртного – напоминание о прошлых счастливых днях.
   – Водку или коньяк?
   – Коньяку.
   Он налил в стакан приличную порцию армянского трехзвездочного коньяка и уже собрался принести стакан Стелле, как позади услышал сухой щелчок спущенного курка пистолета. Иван Ильич минуту оставался стоять спиной к женщине, потом медленно обернулся.
   – Итак, Стелла. Если бы я предварительно не вынул патроны из обоймы, ты застрелила бы меня, как куропатку. А я уже начал жалеть тебя.
   Стелла попыталась вскочить с места, но Иван Ильич резко толкнул ее, и она, все еще держа пистолет в руках, неуклюже плюхнулась на диван.
   – Стелла, ты хотела убить меня, поэтому я должен защищаться. Следовательно, я тебя не могу освободить.
   Иван Ильич схватил ее за локоть, но она сумела освободиться и правой рукой с пистолетом больно ударила его по лицу. Ответным ударом Иван Ильич свалил ее на диван, схватил за волосы и за руку и поволок не пытающуюся сопротивляться грузную женщину обратно в подвальное помещение. Стелла ругала его таким отборным матом, что он даже удивился, насколько богат русский народный фольклор, сколько существует удивительных слов и словосочетаний для оскорбления другого человека! «Боже, как низко опустился я, интеллигентный человек: поднимаю руку на женщину, таскаю ее за волосы. Сердце подсказывало, что не следует ей доверять, хоть я и надеялся, что после пережитого в ней проснется хоть что-то человеческое, она одумается, попросит прощения. Моя ошибка в том, что я ее воспринимаю как нормального человека, с какими я общаюсь повседневно. Однако она полностью деградировала, она хищница в женском обличье, и если могла так садистски расправиться со своим любовником, то почему бы не расправиться и со мной. В мире, в котором она живет, понимания раскаяния, стыда и справедливости не существует. Борьба без правил, и если в чем-то окажешься слабым – тебя сожрут. При этом она не лишена артистического дара и умения внушать жалость. Иван Ильич захлопнул за Стеллой железную дверь подвала, бегом поднялся на второй этаж, забрал одеяло, подушку, мыло, еду и быстро вернулся назад. Женщина сидела на полу и громко плакала, продолжая яростно ругать его. Но Иван Ильич уже не жалел ее, он с грохотом закрыл дверь и снова поднялся наверх. Включил душ, долго и яростно мылся, повторяя вслух:
   – Мразь, мразь, мразь! Сволочи, сволочи, сволочи! Может, лучше спуститься вниз, пристрелить эту нечисть и вместе с пистолетом сбросить в колодец? Боже, Боже, куда ты меня толкаешь? Не веди меня на новый грех, не заставляй делать такое.
   Он завел машину, тихо выехал на улицу, и через час с лишним был дома. Разделся и лег рядом с молодой женщиной, запах которой уже стал родным. Она улыбнулась во сне и шепотом произнесла:
   – Как хорошо ты пахнешь, любимый.
   Иван Ильич удивился, впервые услышав из ее уст обращение к нему без имени-отчества и на «ты». Через минуту он заснул глубоким сном.
//-- * * * --//
   – Иван Ильич, Иван Ильич, проснитесь! – Ольга, одетая в свой неизменный сарафан, держа живот двумя руками, стояла рядом и старалась его разбудить. Он с трудом пришел в себя, стараясь понять, где находится.
   – Что случилось, Ольга?
   – Мне кажется, у меня роды начинаются.
   – Но еще рано!
   – Очень сильно схватило. Я уже вызвала скорую.
   Иван Ильич вскочил и, одеваясь, вторично набрал скорую: «Торопитесь, пожалуйста! Молодая женщина, рожает впервые. Я оплачу как частный вызов». Через двадцать минут они с Ольгой мчались по утренней Москве в больницу. Жалко и смущенно улыбающуюся Ольгу быстро подняли в палату, а он остался сидеть в приемной с такими же ожидающими – несколькими молодыми мужчинами. Через некоторое время он в полусне услышал громкий голос:
   – Кто муж Ольги Ильиной? Повторяю, кто муж Ольги Ильиной?
   Иван Ильич открыл глаза, посмотрел вокруг, и поняв, что окликают его, старался вспомнить фамилию Ольги. Только потом он сообразил, что она назвалась его фамилией.
   – Я. Я здесь.
   – Вы кто – отец, свекор?
   – Да, да, я Ильин. Как она?
   Сестра, недоуменно посмотрев на него, торжественным тоном сообщила:
   – Поздравляю. У вас сын. Роженица себя чувствует хорошо, ребенок тоже. Она передала вам записку.
   Взволнованный Иван Ильич развернул записку. «Я стал отцом своего внука. Парадоксально, неестественно. А может, и аморально. Что я скажу людям, моим детям? А кому какое дело до меня? В институте мало кто знает о личной жизни коллег, нас объединяет только совместная работа, больше ничего. У моих детей своя насыщенная жизнь, и слава Богу. Они настолько заняты своей жизнью и своими проблемами, что никого не замечают вокруг, мне звонят раз в неделю, а то и реже. Ольга разделила мое мужское одиночество, дала мне ощущение счастья и полноценной жизни. Если наш союз не соответствует общепринятым понятиям союза мужчины и женщины, это еще не означает, что я нарушил нормы морали. Морально то, что приносит добро, гармонию в души и жизни людей, делает их счастливыми. Заботиться о молодой матери и новорожденном ребенке я считаю признаком высокой морали. Остальное – химера, злобная демагогия, нежелание понять конкретную ситуацию и оказавшихся в ней людей. Веками создавались стереотипы поведения, но жизнь богаче, чем любые готовые схемы, и поэтому жизненные ситуации могут не вмещаться в них. Я, прислушиваясь к своей совести, беру под защиту эту молодую девушку и ее маленького сына, в жилах которого течет моя кровь, который будет носить мое имя – Иван. Отныне она – моя жена, а ребенок – мой сын. Не осуждай меня, Ирина! Ты, надеюсь, одобряешь мой поступок. Ведь ты всегда была такой доброй».
//-- * * * --//
   Прошло несколько, которые Иван Ильич посвятил подготовке к приему Ольги и ребенка. В универмаге «Детский мир» он купил детскую коляску и все необходимые вещи для новорожденного. Обязательно два раза в день – утром и после работы – навещал Ольгу в роддоме. Он не обращал внимания на удивленные, часто недоумевающие, а иногда издевательские взгляды людей в приемной больницы. Сидел рядом с Ольгой, держа ее руку, спокойно и обстоятельно расспрашивал ее обо всем, пока не объявляли, что пора расходиться. После чего роженицы возвращались в свои палаты, а их мужья и родственники – по домам. Вечером он заставил себя читать «признания» Сергея и Стеллы. Эти мятые, несвежие, грязные листки лежали на его рабочем столе уже неделю. Он даже накрыл их сверху Большим философским словарем, чтобы не видеть, так как они выводили его из равновесия, возвращали в беспощадный звериный мир этих людей, с которыми его столкнула судьба. Первым он взял письмо-«признание» Сергея.
   «Я, Сергей Геннадьевич Кондаков, родился в селе Чудино Рязанской области. В 7-м классе попал в дурную компанию, совершил кражу из местного сельмага, потом участвовал в групповом изнасиловании. Так как был малолетним, не подлежал уголовному наказанию. Отец находился в тюрьме, я его плохо помню: один раз вернулся и через месяц опять попал в тюрьму. Потом мы узнали, что он умер от чахотки. Бабушка с материнской стороны и мать занимались самогоноварением, как, впрочем, и большинство соседских женщин. Мужчины кое-как работали, сильно выпивали, многие из них попадали в тюрьмы и возвращались больными, опущенными. Так случилось и с моим соседом Василием – его посадили, и он вышел из тюрьмы через семь лет. Но в тюрьме его опустили, и он стал гомосексуалистом.
   Вернувшись в деревню, этот нескладный, костлявый, уродливый 32-летний мужчина однажды поймал меня и моего друга Павла, когда мы играли на пустыре, заманил нас в барак под предлогом, что там у него велосипед, который ему не нужен, и он хочет его подарить нам. В бараке действительно стоял велосипед – понятно, украденный. Он вынул из голенища сапога нож, сперва изнасиловал меня, а потом принудил Павла к оральному сексу. Велосипед он действительно дал нам и угрожал, что если мы кому-то расскажем, он нас зарежет. А кому я мог сказать? Вечно полупьяной бабке или матери? После этого он часто нас караулил, ловил и таскал в барак, сперва заставлял пить чашку самогона и потом насиловал нас, подвыпивших пацанов, вопил и рычал от удовольствия.
   Через два года мы с Павлом решили его убить. И когда он, выпив бутылку водки и насладившись нами, заснул крепким сном, я со всего размаху вонзил ему в голову заранее подготовленную заточку. Потом Павел несколько раз ударил его по лицу и по голове мясорубкой, но он уже не шевелился, был мертв. Его тело мы засыпали мусором и деревянными дощечками, чтобы кошки и собаки не растаскали. Сельчане нашли его месяца через два по исходящему из барака зловонному запаху. Пьяные мужики долго советовались, как извлечь его тело, потом решили сжечь барак и так освободиться от загнившей мрази. Затем, собрав пепел в ведра, захоронили его на окраине кладбища, на его могилу поставили самодельный кривой крест и разошлись. Каждый раз, проходя мимо его заброшенной могилы, я и Павел справляли на нее нужду, со смехом вспоминая, как мы его укокошили.
   Спустя месяц появился полупьяный участковый – начальник Вова, составил акт, что Василий совершил самоубийство. После этого я окончательно поверил, что убить человека легко – легче, чем изнасиловать 12-летнюю девушку, чем иногда мы и занимались с Павлом. С большими девушками, пятнадцати-шестнадцати лет, мы старались не иметь дела, а малолетних, пасущих коз и овец или оказавшихся на проселочных дорогах, мы ловили и развлекались. Никто из десяти без малого изнасилованных нами девушек никому не пожаловался, так как они боялись нас и своих родителей. Да и кому было дело до них? Сам наш участковый, начальник Вова, испортил немало деревенских девок или доставлял их в соседний поселок вору в законе Шуре Барыге, у которого он ходил в шестерках.
   Шура жил с продавщицей сельмага Агафеной в кирпичном доме, где под вечер собирались его подручные, молодые ребята 18–25 лет, ели колбасу и сосиски, что для нас, деревенских мальчиков, было признаком высшего благополучия, пили настоящую водку и шли в соседние городки на дело. Когда попадали в тюрьмы, на их место приходили новые, вроде меня и Павла. В нашем окружении не иметь нескольких ходок в тюрьму считалось для настоящего мужика позором. Мы свысока смотрели на тихих законопослушных ребят, называли их фраерами и работягами и не считали их равными нам. Да они и сами это понимали.
   В сельском клубе, когда показывали кино, при виде нас они вскакивали с мест и уступали нам скамейку, шли за пивом или приносили нам семечки. Шура Барыга, узнав, что мы с Павлом уже одного отправили на тот свет, принял нас в свою шайку и подготовил к большому делу. Уже настал наш черед досыта есть колбасу и сосиски, пить настоящую водку. Только мы ему соврали, что убили Василия из-за велосипеда, так как если бы он узнал, что мы опущенные им, нас бы выгнали. Особых больших дел не было: несколько раз взяли сельмаги в 100–200 километрах от нашего поселка, совершали кражи в поездах, однажды ограбили дом богатого бухгалтера колхоза. Страна и народ при советах были бедны. Крали, чтобы выпить и поесть.
   В 18 лет меня и Павла забрали в армию. Пахан Шура Барыга дал команду, чтобы мы хорошо служили, не попали на гауптвахту, в тюрьму и штраф-батальоны, так как после нашего возвращения он хочет нас послать служить в милицию, поэтому нужна была хорошая характеристика. В армии я дослужился до старшего сержанта, Павел – до сержанта. Сразу подали заявление о поступлении в милицию. Сначала прошли шестимесячные курсы, а потом трехгодичное обучение в милицейской школе. Здесь нравы были круче, чем в армии, но я себя чувствовал хорошо, закалялся, налаживал отношения с многими ребятами. Главной темой всех наших разговоров было, в какое подразделение лучше попасть по окончании школы, чтобы можно было больше денег вышибать. Я очень хотел попасть в ОБХСС – отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности, но не получалось. Меня назначили в подмосковный город Королёв оперативником отдела уголовного розыска.
   В мою деревню я ни разу не съездил. Мне сообщили, что бабка давно умерла, мать сильно пьет, гуляет и без разбора спит с кем попало. Шуру Барыгу убили, смотрящим [2 - В уголовном мире смотрящий – это руководитель местного воровского сообщества и распорядитель общака, то есть собранных денежных средств от криминала для подкупа представителей власти и помощи семьям находящихся в тюрьмах преступников.] нашего поселка и близлежащих деревень стал Бабик Одноглазый – не то татар, не то цыган. Но села уже начали пустеть, люди уезжали кто куда, в основном в большие города.
   Королёв, как и многие другие подмосковные города, славился большим количеством уголовников. Я быстро сошелся с одной грузино-абхазской группой, которая занималась похищениями людей в Москве – привозила их в Королёв и держала там, пока не получала за них выкупы. Это была моя территория, и они должны были платить мне налог. С каждого удачного похищения я получал полагающиеся мне 10 %, что превышало мою трехгодичную зарплату. Помню один случай, потому что это связано с первой приобретенной мною автомашиной. Бывший московский коммерсант, армянин, перебрался жить в Вену, потом приехал в Москву по делам. Друзья пригласили его в сауну на массаж к молоденьким девушкам. Он был на ярко-красном “Ягуаре”, и грузины приметили его. Когда разъехались, грузины поехали за ним и взяли его на парковке, но пожадничали и пригнали также и его красный “Ягуар”. Здесь я их и накрыл. В начале девяностых ярко-красный “Ягуар” в Королёве был диковинкой. Я согласился взять “Ягуар”, им достался выкуп за коммерсанта. Счастливого коммерсанта привезли в Шереметьево, посадили в вылетающий в Вену самолет. В свободное время я колесил на “Ягуаре” с девками по улицам Москвы, наслаждался жизнью и иногда вспоминал тот мой первый велосипед – подарок Василия, который я с таким трудом «заслужил». А сегодня катаюсь с московскими курочками на “Ягуаре”: офицер милиции, двери любого ресторана открываю ногой, ем стейки и морепродукты, ночи провожу с девками в гостиничном номере.
   Потом нашел одного нотариуса, который оформил машину на меня, после чего я его тоже взял на абордаж – он начал регулярно мне платить. Через месяц мой начальник отдела угрозыска капитан Васин узнал, что у меня шикарная иномарка и я все свободное время катаюсь на ней, в присутствии всего отдела жестоко избил меня и отнял машину, объявив, что так будет с любым, кто попытается скрыть от него свой навар. Так я вошел в большой мир московского криминала и рядом с ним рука об руку шагающей столичной милиции. Иногда встречались с Павлом. Он вообще плавал в масле, зарабатывал очень хорошо, но жаловался, что начальство облагает таким оброком, что больше половины заработанного уходит им. Мы оба здорово поправились, стали круглыми большими мужчинами, но денег катастрофически не хватало: мы их безжалостно тратили в ресторанах, на шлюх, но больше всего спускали в казино.
   Посещение казино для меня было главным удовольствием в жизни. Музыка, красивые доступные женщины, возможность выиграть большие деньги, а не собирать по 500 или 1000 баксов в день, гоняясь с высунутым языком за дичью, как голодный волк. К тому же капитан Васин мне спуску не давал – включил счетчик: в месяц – 10 тысяч долларов. Угрожал: если не дам, то поймает меня на взятках и надолго упрячет в тюрьму или когда-нибудь тихо уберет. Я подал заявление о переводе. Мне предложили самую плохую, непрестижную работу в ППС – в патрульно-постовой службе. Это означало крутиться по городу по 10–12 часов в день, выезжать по вызову на место происшествия, разнимать дерущихся, в основном бытовых хулиганов, пьяниц, если нашли раненого, мертвецки пьяного или мертвого – вызывать скорую помощь и охранять место происшествия, пока через час-два не приедет следователь, и многое другое.
   Однако Васин мне так надоел, что я согласился на эту работу. Мы знали, что наш капитан балуется наркотиками, как, впрочем, и многие из нас, поэтому от него можно было ожидать любой неприятности. Он вообще был человек зверского нрава, свирепый и неблагодарный. Ничего человеческого в нем не было. Все мы, тоже ребята не овечки, боялись его, как огня. Но для меня он также был и героем. В своей службе я впоследствии старался быть похожим на него, понимая, что именно таких уважают в нашей среде.
   Оказалось, что служба в ППС не так уж плоха. Когда не было серьезных звонков, днем спали в машине, иногда на звонки отвечали, что поступил другой срочный вызов и мы едем туда, а потом оправдывались, что вызов был ложный. Спокойно обедали в придорожном кафе и с нетерпением ждали вечерних часов, когда начиналась настоящая серьезная работа. Дежурили у ночных клубов, дорогих ресторанов, следили за посетителями, которые выходили и садились в свои машины, а через 100 метров мы останавливали их для проверки, выпили они или нет. Как правило, люди хотя бы 50 граммов в ресторане пили. Здесь уже можно было брать неплохие бабки. После ресторанов, уже в середине ночи, выходили из ночных клубов богатые молодые буратино – кто выпивший, кто под кайфом наркоты. Шмонали, забирали дорогие часы, а если в кармане находили хоть маленький перочинный нож или “травку”, не говоря уже о незарегистрированной пушке, то счет уже шел на десятки тысяч долларов. Тогда в разборку включались предки этих сопляков. Мы знали всех наркоторговцев, сутенеров, карманников и проституток. Последних часто заставляли обслужить двух или трех бойцов сразу – весь экипаж машины. Так проходили годы, и я завел двоих детей от разных женщин, но семью не создал. Первые годы навещал их, помогал, иногда недельки две оставался то у одной, то у другой. Потом все надоедало, и я опять продолжал жить своей жизнью, никого никогда не любил, потому что меня тоже никто никогда не любил.
   Однажды Павел сказал, что есть хороший заказ: надо убрать одного коммерсанта, и за это дают 50 штук, десять – ему, остальное – нам. Сделать это было нетрудно. Ждали чувака и спокойно велели показать документы. Убедились, что он именно тот, которого искали. Под предлогом проверки документов в отделении посадили в машину и привезли в подмосковный лес. Я никогда никого не убивал, это сделали два сержанта – примитивные отморозки, выходцы из глухих деревень. Я ждал их в придорожном кафе и после дела раздал деньги – по 5, по 7 тысяч баксов, не больше. Так мы начали получать заказы от разных коммерсантов для ликвидации их конкурентов. Если заказывали москвичей, русских людей, мы сперва проверяли по Интернету, не госслужащие ли они, или менты, или воры и криминальные авторитеты. Это опасная категория, и таких заказов мы старались не брать. Москвич еще ничего, но он здесь имеет семью, друзей и знакомых. Госчиновника нижних рангов тоже можно было, но цена уже другая. От заказа на госчиновников среднего и высшего рангов мы отказывались, с ними шума было много и обязательно шло расследование, писали газеты, да потом за такие дела иногда бралась ФСБ. А с ворами и прочим криминалом мы избегали иметь дело, у них шайки, связи в полиции, уличные агенты, они вышли бы на наш след, тогда нам было бы не спастись. Самое приятное было иметь дело с приезжими – армянами, узбеками, молдаванами, они исчезали и их никто не искал – гражданин другой страны, часто незаконный мигрант, оттуда несколько писем в наши органы, и все, даже уголовные дела не возбуждали. Мы столицу очищали от этой нечисти – хоронили их или в подмосковных лесах или же отвозили на мусорную свалку и оставляли там с пулей в голове без документов.
   Таких неопознанных бродяг кремировали или хоронили в специальном месте в больших траншеях. Даже если потом появлялись родственники, писали, шумели, ничего не помогало. Та к я, по-видимому, работал бы еще лет десять, но во-первых, из-за такого образа жизни подкачало мое здоровье, и во-вторых, когда каждый раз менялось руководство, начинались чистки. А мое имя всегда фигурировало в “черных” списках, просто у начальства не было доказательств на меня. В душе я боялся, что когда-нибудь или сам попаду под чистку, или кто-нибудь из коллег-конкурентов меня уберет. Понятно, что начальство знало или догадывалось, чем занимаются пэпээсные службы. Иногда до начальства доходили сообщения, что такой-то экипаж с таким-то номером забрал такого-то человека. Мы не отрицали, понимая, что это вызовет подозрение, просто отвечали, что мы привезли его, проверили документы и оставили его у станции метро или где-то. Доказать обратное было невозможно – мы прикрывали друг друга. Другое дело, если бы мы, члены экипажа, начали бы выдавать друг друга. Мы понимали, что в этом случае каждый из нас схлопочет пожизненное.
   В общем, мне удалили одну почку, появилась язва желудка, и меня отправили на пенсию. Это не особенно беспокоило меня: денежки более-менее уже были, группа молодых отморозков для каких-то дел – тоже. Я решил открыть баньку, спокойно подзаработать на жизнь, и самому наслаждаться и отдыхать. Кто-то из знакомых привел в мою баню Стеллу и сказал, что она очень шустрая, занимается провозом контрабандной мебели из Италии и имеет большой круг знакомств среди богатых клиентов, может поставлять девушек из салонов красоты, маникюрш, массажисток, парикмахеров, не проституток, а нормальных девушек, ищущих заработки. Они ценились значительно выше, и я согласился. У меня в сауне, выпив по несколько рюмок коньяку, мы говорили о разном, сначала она попросила наказать мужа, по ее словам, известного мошенника, какого-то Артуша Карапетова, пообещав хорошие деньги. Пока мы узнавали, где этот сукин сын Артуш, выяснилось, что его уже посадили. Я мог бы его заказать в тюрьме, но Стелла сказала, что деньги, которые просят за это, не стоит давать, у нее ничего нет, Артуш краденое от нее далеко спрятал.
   Мужик, потом Стелла рассказала о тебе, а остальное ты знаешь. И вот я оказался здесь. Как видишь, я никого, кроме Василия, и то в детские годы, не убивал. Знал о преступлениях, но не убивал. За это предусмотрено наказание, но не такое, к какому ты приговорил меня. Если меня освободишь, клянусь, я тут же забуду о тебе и открою счет на твое имя в 100 тысяч баксов. Получай, когда хочешь».
   «Сволочь, – подумал Иван Ильич, – старается показать, что написал чистосердечное признание, и заслужить освобождение. С другой стороны, ни одного конкретного факта, ни одной улики. Если бы я смог выяснить, где похоронены убитые люди или найти его друзей-подельников – тогда другое дело. А так все, что он говорил, похоже на реальность, и вряд ли его фантазии хватило бы на такое сочинение. Принять за основу его рассказ для начала расследования невозможно, к тому же он уже убит. Подонок, выродок! Столько человеческих душ на его совести! И как много вас в глубокой глуши России – примитивных, жестоких и обозленных! Не дай Бог новых испытаний нашему народу. Внешний враг нам не нужен – они сами перебьют друг друга с ожесточенным удовольствием. В его случае я уже опоздал, – шагая взад и вперед, вслух говорил Иван Ильич. – Но Стелла жива, и может, удастся от нее получить какие-то доказательства».
//-- * * * --//
   В вестибюле роддома среди молодых и сравнительно молодых отцов, мам, бабушек и дедушек Иван Ильич с букетом белых роз с нетерпением ждал Ольгу. Наконец, держа в руках новорожденного, вышла няня. За ней появилась после родов осунувшаяся, бледная, казавшаяся более высокой Ольга, со своей обычной скромно-смущенной улыбкой. Первая мысль, что пришла в голову Ивана Ильича, была: какая она родная, чудесная, заметно повзрослела за несколько дней и выглядит уже как настоящая молодая мама. Иван Ильич быстро подошел, поцеловал ее в лоб и передал букет роз, положил в карман няни деньги и забрал из ее рук ребенка. Ольга одной рукой держала букет, а другой – открыла лицо новорожденного и выжидательно смотрела на Ивана Ильича.
   – Очень выразительное лицо. Он похож на тебя, Ольга.
   – А я думала, на вас, Иван Ильич. Я не сомневаюсь, что он – будущий мыслитель. Это у него на лице написано!
   Припарковав во дворе дома машину, Иван Ильич взял из рук Ольги ребенка и, не глядя по сторонам, вошел в подъезд. Переступив порог квартиры, Ольга воскликнула:
   – Как хорошо дома! Как я люблю наш дом! Спасибо, Иван Ильич, какой прекрасный букет, как красиво вы украсили спальню ребенка!
   Иван Ильич прикатил из прихожей купленную в «Детском мире» коляску, и Ольга осторожно положила туда ребенка. В ее больших голубых глазах было столько благодарности и тепла, что Иван Ильич расчувствовался и еле сдержал слезы. Подойдя к празднично накрытому столу, они молча смотрели друг на друга. Рядом в коляске лежал Мыслитель, как окрестил его Иван Ильич.
   – Вот, Оленька, мы и стали настоящей семьей. Нас уже трое, как будем жить дальше?
   Ольга промолчала. Потом, глядя в глаза Ивана Ильича, спокойно ответила:
   – Счастливо. Очень счастливо!
   Все происходящее вернуло Ивана Ильича на 33 года назад. Несколько раз, забывшись, он назвал Ольгу Ириной. Потом смущенно замолчал, понимая, что всю оставшуюся жизнь Ирина будет между ними. Может, Ирина понимала, что она вызывает только жалость и сожаление, и это оскорбляло ее. Не случайно ведь однажды она, имея в виду Ольгу, сказала: «Тебе, Иван, нужна такая жена, как она». Может, она покончила с собой, чтобы дать мне возможность найти новое счастье? Бред! – вырвался у Ивана Ильича глубокий вздох. – Неправда».
   – Что с вами, Иван Ильич?
   – Оставь это дурацкое обращение! Я тебе не отец.
   Девушка на минуту замерла на месте, от обиды у нее задрожали губы, но она сдержала слезы.
   – Простите, Иван Ильич, простите, по-другому я не могу обратиться к вам.
   – Ольга, нам следует позвонить Косте. В конце концов, биологический отец мальчика – он. Кстати, если вдруг он передумает и захочет вернуться к тебе – как ты поступишь?
   – Для меня Константин – только ваш сын, и не более. Если он захочет вернуться, и вы согласитесь на такой шаг, я уйду, просто пойму, что вы не хотите, чтобы я осталась с вами.
   Ольга говорила спокойно, внятно, видно было, что она все заранее обдумала и приняла для себя окончательное решение. Потом она замолчала, но было понятно, что она ждет от Ивана Ильича ответа.
   – Ольга, ребенка будем воспитывать вместе, это мой долг перед ним и перед тобой. Тем не менее я обязан позвонить моим детям и сообщить, что у нас в семье пополнение. Это радостная весть для всех нас.
   Телефон Кости все время был занят, наконец он поднял трубку.
   – Костя, поздравляю. У нас родился ребенок.
   – Объясни, папа, что значит «у нас»? Ты хотел сказать – у Ольги? Передай мои поздравления. Она хотела ребенка, знала мое отношение к этому, сама решила рожать, пусть и воспитывает. Деньги, которые вы отобрали у меня, у нее есть. Кстати, где она будет жить?
   – Там, где жила и раньше. То есть у нас дома.
   – Пап, ты не находишь, что вы будете выглядеть странно? Дед в роли отца.
   – Нет, не нахожу. Такое положение сложилось из-за твоего поведения.
   – Ясно. Меня ждут, поэтому я задам последний вопрос: по какому моральному праву она должна оставаться в доме моих родителей, где жила и умерла моя мама?
   – Потому что другой твой родитель, Костя, продолжает жить в своем доме и потому что новорожденный – моя кровь, а его мать мне очень дорога.
   Ольга внимательно слушала, делая вид, что не придает особого значения происходящему между отцом и сыном диалогу.
   – Иван Ильич, вы расстроены? – обратилась она к нему после того, как он положил трубку.
   – Нет. Я ожидал услышать то, что услышал. Ладно, пошли спать. Тебе надо восстановить силы, я лягу рядом, ночью тебе будет нужна помощь.
   – Не беспокойтесь, Иван Ильич, спите в своей комнате. Вам надо на работу, а я дома.
//-- * * * --//
   Иван Ильич, включив свет, плотно закрыв за собой дверь, а ключи положив в карман, вошел в подвальное помещение. Было прохладно и тихо. На деревянной полке неработающей сауны сидела Стелла с опущенной головой, с распущенными волосами, лица не было видно.
   – Стелла, я принес еду – овощи, молочные продукты. А также бумагу и авторучку, чтобы ты написала признание. То, что ты передала мне раньше, не вызывает никакого доверия.
   Она подняла голову, глаза пустые, лицо спокойное.
   – Садист, – спокойно обратилась она к Ивану Ильичу. – Твою мать. Я умираю. Восемь дней сижу одна, в темноте, только бледный луч из-под двери говорит, что пришел новый день. Я на все согласна – в тюрьму, на каторгу, в пасть крокодилу – только, сукин сын, отпусти меня отсюда.
   – Стелла, ты сейчас просишь, чтобы я тебя освободил, но неделю назад ты хотела меня убить и рукояткой пистолета ударила меня по лицу.
   – Я все время тебя хочу убить. Или убей меня, или освободи. Оставаться здесь одна я больше не могу. Под полом появились крысы, я слышу их возню. День-два – и они поднимутся наверх. На все согласна, освободи меня. Писать я сама не могу. Сам задавай мне вопросы, я отвечу.
   Ивану Ильичу даже стало жаль ее.
   – Что касается крыс под полом – их здесь не может быть, это тебе слышится, видимо, галлюцинация. Здесь цементный пол и армированные стены. Садись поудобнее, думаю, наша беседа займет немало времени. Подними голову, я хочу видеть твое лицо, правда, твои глаза ни о чем не говорят, но тем не менее я хочу почувствовать, что у нас диалог, хочу видеть твою реакцию на мои вопросы и услышать твои, очень надеюсь, чистосердечные ответы. Итак, несколько слов о твоих родителях, о твоем детстве, юношеских и молодых годах. Кто отец Лауры? Чем ты занималась до встречи со мной? Хочу понять, как ты стала такой жестокой хищницей.
   – Зря вы так. Я добрая, очень даже добрая. Это могут подтвердить многие мои друзья-мужчины. Всех я ласкала, помогала, старалась по возможности доставлять им удовольствие. Сейчас я хочу поесть и выпить – очень голодная. А потом будем разговаривать.
   – Еды, кажется, у тебя достаточно?
   – Я хочу мяса, колбасы, водку. Если есть коньяк, еще лучше.
   Иван Ильич молча поднялся наверх, взял бутылку коньяка и спустился обратно.
   – У меня нет ни колбасы, ни мяса. Закусывай тем, что у тебя есть.
   – Ладно, дай коньяку.
   Стелла до краев наполнила коньяком бумажный стакан и все выпила.
   – Впервые встречаюсь с таким странным мужиком, – продолжала она. – Иван Ильич, вы и вправду изверг. Сергей говорил, что таким путем вы хотите на нас порчу напустить. Можно еще один стакан?
   – Через час – пожалуйста. А сейчас у нас с тобой серьезный разговор.
   После выпитого коньяка ее желтые глаза несколько потеряли фокус, лицо заметно покраснело. По-видимому, она была голодна, и поэтому алкоголь быстро подействовал на нее.
   – Ну, если хотите узнать обо мне, то начну с моих родителей. Мать работала продавщицей гастронома колбасного отдела. Поэтому я и моя младшая сестра Роза ели столько разных мясных изделий, сколько душе было угодно. Отец работал в милиции младшим офицером и часто дежурил. Родители как родители. Жили нормально, не ругались, не скандалили, но часто выпивали и, думая, что мы с сестрой спим, шумно и с удовольствием предавались любви. Это возбудило у меня и у сестры ранний нездоровый интерес к сексу. По утрам после услышанных откровений родителей мне было трудно смотреть им в лицо. Сестра, моложе меня на один год, начала гулять уже с 13-летнего возраста, в 15 уже забеременела. Однако мама вызвала из роддома медсестру, и в домашних условиях ей сделали аборт. Через несколько лет сестра с каким-то офицером уехала в Ташкент, потом там вышла замуж за другого, еще за кого-то. Иногда приезжала – толстая, потемневшая, с золотыми зубами. В общем, чужая. Не жаловалась, ничего не просила. Мы продолжали наши близкие отношения, даже вместе ездили отдыхать, гуляли с мужиками, кушали и выпивали в ресторанах, а если получалось, то еще и зарабатывали.
   В 15 лет на меня обратил внимание самый крутой парень нашей школы, младший брат вора в законе Крола, известного в Марьиной роще, где тогда мы жили. Бориса, так звали этого парня, боялись все школьники и учителя, даже директор школы. Он знал, что мой папа милиционер, и был со мной осторожен. Однажды подарил мне часы, потом какие-то колечки, на зависть подружкам, приглашал в кафе. У него был ключ от нашего школьного спортзала, который отдал ему учитель физкультуры, так как он тоже его боялся. После уроков они там с друзьями занимались спортом, играли в карты, а иногда выпивали. Борис меня часто вызывал туда, и уговорил в задней комнате заниматься сексом, обещал, что никому не скажет и подарит мне золотую цепочку. Потом как-то сказал, что нас видел его самый близкий друг, татарин Фарид, и, чтобы он никому не рассказал о нас, его тоже надо удовлетворить. Сказать, что я очень сопротивлялась или не хотела, было бы неправдой. Так постепенно я пошла по рукам, стала общей подругой всей этой стаи. Вокруг меня создалась дурная слава, девушки избегали дружить со мной, и я ходила только в группе этих школьных хулиганов.
   Вскоре мы окончили школу. Я решила продолжить учебу в педагогическом училище и без особого труда поступила, так как туда никакого конкурса не было. Педагогом быть я не хотела, просто надо было что-то делать, поэтому и пошла туда. Поступить в институт или другое высшее учебное заведение не могла, понимала, что знания не те, да и учиться по-настоящему тоже не хотела. Знала, что в училище учиться несложно, девушки себя здесь ведут свободно, подзарабатывают как могут, в основном с помощью секс-услуг. Уже в первые дни сентября целая орава сутенеров ходила вокруг училища, хотели вербовать нас, особенно видных девушек. Я была не прочь, но обнаружила, что беременна. Сначала боялась сказать родителям, доставала какие-то лекарства, выпивала, надеялась, что случится выкидыш. Потом было уже поздно, и я была вынуждена признаться в этом дома. Мать и отец как-то безразлично приняли эту весть, просто спросили, кто отец ребенка. Я толком не знала и сказала, что Борис. Но он уже за разбой попал в тюрьму и исчез из моего поля зрения. После, несмотря на то, что у меня было множество мужчин, я его не забывала. Скоро я родила дочь, которую назвала Лаурой. За Лаурой смотрели родители, она была мне как сестра. С мужиками у меня было условие – сперва в хороший ресторан, и если мужик не был калекой, толстяком с огромным животом, не вонял, как скунс, предлагал какие-то деньги, только тогда я соглашалась на секс. Так продолжалось несколько лет, пока не окончила училище. Меня назначили учительницей математики в начальных классах в одной из неблагополучных школ подмосковного Подольска. На заработанные деньги и с помощью одного щедрого сожителя я купила подержанную машину «Volkswagen Sport».
   – Стелла, я понимаю, что ты долго была одна, тебе хочется перед кем-то излить душу, к тому же ты выпила изрядную дозу коньяку. Может, перейдешь к нашей теме?
   – Без всего этого вы не поймете меня. Я не преступница, а просто несчастная невезучая женщина.
   – Ладно, я тебе помогу. Откуда у тебя такая экзотичная фамилия Карапетова? Это, кажется, армянская фамилия?
   – В школе, где я работала учительницей, заместителем директора по хозяйству был Артуш Карапетов, медик по образованию. Он даже какое-то время работал врачом у себя в республике. Но в начале 2000-х годов приехал в Москву искать деньги и счастье. Он был невысокого роста, смуглый как индус, сдержанный и довольно интеллигентный мужик. Узнав, что я москвичка и имею 10-летнюю дочь и двухкомнатную квартиру, он начал усердно ухаживать за мной. Я поняла, что он хочет закрепиться в Москве, получить российское гражданство и московскую регистрацию. Когда он предложил мне выйти за него замуж, я сперва колебалась, но потом согласилась. Пришлось бросить ремесло ночной бабочки, которое признаюсь, мне нравилось. Я уже не могла каждый вечер, когда мне вздумается, выходить, не ночевать дома. Но когда друзья и подруги звали на какие-то вечеринки (понятно, с мужиками), мое первое условие было, что в 9–10 я должна быть дома. Артуш оказался не пьющим, не буйным, говорил исключительно редко, но скрытный и расчетливый был до тошноты. В школе он появлялся раз-два в неделю, не больше, а потом спешил куда-то, говорил, что у него небольшой бизнес. Через какое-то время он предложил мне заниматься вместе с ним мебельным бизнесом. У него были связи на таможне, и наша задача состояла в том, чтобы по заданию хозяина, одного пожилого бывшего офицера КГБ, потом ФСБ, выбирать на фабриках Италии мебель, загружать в трейлеры и везти в Россию. Все это было несложно. А вот растаможка или же просто вывоз машин без растаможки – это было труднее. На это, конечно, приходилось долго уговаривать людей, обещать большие деньги. Именно эту часть работы выполняла я, и, как правило, мне это удавалось. Требовалось умение договориться с нужными людьми. Вот здесь понадобился мой опыт девушки по вызову и, конечно, помогала внешность. Деньги получались хорошие, я не останавливалась ни перед чем, ложилась со многими таможенниками – как правило, нескладными, неотесанными деревенскими ребятами. Давала им полученные от мужа подарки, золотые «ролексы», кольца, преимущественно подделки со штампами известных брендов. Тайно записывала их пьяную речь и торг со мной. Артуш установил, где это было возможно, видеокамеры. Потом мы весь этот материал передавали шефу, ФСБ-шнику, и когда кто-то не хотел выполнять обещанное, он их брал в оборот, шантажировал. Ему помогали его бывшие сослуживцы, чекисты. Артуш, понятно, знал и видел по записям, как я обслуживаю таможенников, заставляю их целовать мои интимные места так, что на видеозаписях были видны их пьяные идиотские рожи. Эта игра мне очень нравилась. Я чувствовала себя актрисой, героиней каких-то фильмов. В общем, я была в своей стихии и поняла, что у меня талант.
   – Стелла, ты не сказала, каким образом в твоей жизни появился Сергей.
   – Однажды, несколько лет назад, Артуш пришел домой страшно взволнованный, так как хозяин узнал, что он кинул его где-то на миллион долларов, через охрану вызвал к себе и требовал незамедлительно вернуть деньги – в противном случае обещал заживо похоронить его на мусорной свалке. Мы знали, что он человек серьезный и слов на ветер не бросает. У Артуша были деньги, но он, жадный подлец, решил отдавать их хозяину по частям, надеясь, что вдруг изменятся обстоятельства и он соскочит от части долгов. Однако через месяц его арестовали за крупное мошенничество по другому делу. Я не особенно переживала, так как в личных сейфах четырех банков мы держали немалую сумму, достаточную, чтобы я беззаботно прожила оставшуюся жизнь. От всех сейфов мы имели свои ключи, клали и забирали деньги, оставляя запись, кто сколько взял. Когда через неделю я пошла в один из этих банков забрать деньги, оказалось, что сейф пуст. С тревогой я побежала по всем остальным банкам. Везде такая же картина. Мерзкий мошенник кинул меня вчистую, забрав вместе со своими деньгами и мои, заработанные моими мозгами и телом!
   Стелла сделала паузу и заплакала. Если бы Иван Ильич не знал так хорошо эту женщину, попытавшуюся совсем недавно его пристрелить, а до этого шантажировать и вымогать большие деньги, пожалел бы ее. Есть ли у нее что-то святое? Как природа создает таких лживых, жестоких, бессердечных и бесконечно опасных для окружения существ? Она похожа на большую толстую кошку, которая по ночам выходит на охоту.
   – Успокойся, Стелла, скажи, пожалуйста, а ты сама не думала то же самое сделать по отношению к нему?
   Стелла посмотрела на Ивана Ильича, на минуту перестала плакать и вдруг залилась смехом:
   – Конечно! Что я, фраерка, чтобы полностью довериться этому мерзавцу? Просто каждый раз откладывала, думая, что наши дела пока идут неплохо, пусть подлец накопит еще больше. Как я могла довериться ему, если он как сутенер направлял меня обслуживать кого попало? Просто мы понимали, что нам выгодно какое-то время держаться вместе.
   – Стелла, ты не забыла мой вопрос? Как появился Сергей?
   – Прошло несколько дней после заключения Артуша в СИЗО, как рано утром появился Сергей, которого раньше я несколько раз, как в полицейской форме, так и в гражданской одежде, видела у хозяина. Знакомые говорили, что он крутой, беспощадный «выбивальщик» долгов. Большой, тупой верзила с вечно мрачным и грозным видом ни с того ни с сего так рано явился ко мне домой. Тогда я жила в двухуровневой квартире в Золотых Ключах на Минской улице, которую мы с подлецом Артушем приобрели за большие деньги. Этот мужлан даже не поздоровался, толкнул меня в грудь и вошел в квартиру. Осмотрел комнаты, потом сел в кресло и приказал: «Принеси все документы о приобретении квартиры». Я открыла полку книжного шкафа, где мы держали все документы, но их там не оказалось. Он, ничего не говоря, встал и вдруг резко ударил меня в пах. Я рухнула на пол и на некоторое время потеряла сознание. Когда пришла в себя, мои руки были скованы наручниками, рот заклеен скотчем, а я лежала на диване. Сергей с безразличным видом ходил по квартире, шарил по шкафам и всюду, где, по его мнению, могли быть деньги и драгоценности.
   – Где держишь, сука, деньги, драгоценности и документы?
   Я глазами показала на мою шкатулку. Он подошел, грубо отодрал скотч.
   – Вижу, не слепой. Что там есть, я уже забрал.
   Там лежала моя ювелирка, купленная в Италии и Москве.
   – Где тайник?
   – Насколько знаю, у нас тайника нет.
   – Если найду, сука, сиськи отрежу.
   Потом позвал ожидавшего его внизу лейтенанта, и они начали обыскивать дом уже вдвоем. Не найдя ничего, Сергей опять начал угрожать.
   – Сволочи, с мужем вместе украли у уважаемого человека большие бабки. Так как бабок уже нет, думал вашу квартиру продать. Но и документов на нее тоже нет. Неужели этот сукин сын вашу квартиру заложил в каком-то банке, документы оставил там и получил за это деньги? Скорее, так. Сука, вы же заодно!
   Он говорил очень спокойно и уверенно. От этого мне еще больше стало страшно. Потом подошел ко мне, вынул из кобуры пистолет и сунул мне в рот, чуть зубы не выбил.
   – Ну, чего ждешь? Говори, б…, а то сейчас пойдешь к своим предкам.
   – Артуш из сейфов в банках забрал все наши деньги, клянусь, он обманул меня!
   – Когда, сколько?
   – Я узнала только после его ареста. Там было около двух миллионов долларов.
   – Шустрый сукин сын. А может, – обратился он к полицейскому, – действительно этот подлец всех кинул, и эту суку тоже, а потом нарочно спрятался в тюрьме по какой-то пустяковой статье?
   – Думаю, он понимает, что он, – показав пальцем в потолок, ответил лейтенант, толстый, с виду туповатый парень, – его и там найдет.
   – Кто знает, кто знает. Может, этот сукин сын уже там крышу себе нашел, и подойти к нему невозможно.
   Они тихо говорили, стоя метрах в пяти от меня. Видно было, что такие ситуации для них – обычная повседневность.
   – Может, отпустить женщину? Она со страха уже описалась. Понимает, что если заложит, то последует за мужем, – обратился лейтенант к Сергею.
   – Лучше на несколько дней оставлю у себя, посмотрю, кто придет за ней. А может, она еще пошушукает.
   – Может, и так, – согласился лейтенант.
   – Стелла, ты не сочиняешь? – прервал ее рассказ Иван Ильич. – Это были переодетые в полицейскую форму бандиты или настоящие полицейские?
   – А какая разница между ними? Они же обслуживают криминал. Потом я же говорила, что Сергея видела в форме. Он хорошо знал, что мы с Артушем заняты в контрабандных и в других делах. Посадить нас для них сущий пустяк. Но тогда их босс деньги не получит, а они не получат свои 20–30 процентов. Это немалые деньги. Сергей велел собрать белье и одежду. После они привезли меня в какую-то квартиру в старом доме, где-то недалеко от центра Москвы. Руки заковали в наручники, а ногу приковали к отопительной батарее. Рот заклеили скотчем и ушли. Поздней ночью пришел Сергей, снял наручники и скотч и запер в ванной комнате. Было заметно, что он порядочно выпил.
   – Женщина, прими душ, приведи себя в порядок и готовься спать.
   Через полчаса он открыл дверь ванной и рукой показал в сторону кухни. Стол был накрыт привезенной из ресторана едой. Стояли водка, марочный коньяк, вино.
   – Ешь. Мне сказали, что ты женщина понятливая и с большими связями, знаешь многих и их грешки тоже. Придется тебе работать со мной. Ты понимаешь, это лучше, чем оказаться в тюрьме или с продырявленной башкой в сырой земле. Тебя никто не будет искать, у тебя только дочь, и она живет в съемной квартире. Это меня устраивает. Поможешь – войдешь в долю. Нет – сама понимаешь. Я тоже, как и ты, человек одинокий. Женщина ты видная. Может, пока согреем друг друга, еще немножко деньжат заработаем.
   Так я стала его подельницей, секретарем, сожительницей – все вместе. И постепенно раскрывала все, что знала.
   – Подожди, Стелла. Как понимаю, ты рассказала все, что знала, в том числе не пощадила даже Лауру, раскрыла ее интимную связь со мной. Вот как я попал в орбиту ваших преступных интересов.
   – Можно еще выпить? Иван Ильич, поймите, я была вынуждена, я боялась его до потери сознания. Кроме того он всегда силой поил меня, и я теряла контроль, выдавала все, что знала, лишь бы в эту минуту он меня не укокошил.

Глава VI. Непредсказуемость и смирение

   – Стелла, на сегодня хватит. От выпитого ты захмелела и вряд ли скажешь что-то путное. Хочу, чтобы ты трезво оценила свою прошлую жизнь, нашла в себе силы признать ошибки, возможно, раскаяться, просить прощения у тех людей, которым ты причинила зло и страдания.
   – Послушай, профессор, не морочь мне голову. Я живу, как могу, беру, что могу, сплю, с кем хочу. Никому, даже родной матери, не доверяю. Но доверчивых и жалостливых люблю. С ними работать так легко. Слезы и мольбы меня не растрогают, так как в мою молодость я не могла растрогать других людей. Сейчас ты говоришь правильные слова, но я тебе не верю. Ведь ты тоже, не задумываясь, брал, что мог. Когда ты мою хрупкую дурочку положил на свой письменный стол и поимел, а потом наслаждался с ней в течение нескольких лет, давая волю своему больному профессорскому воображению, где были твои принципы и праведные слова? Или они предусмотрены только для других – доверчивых и не совсем умных? Поэтому мы с тобой одного поля ягоды. Не старайся показаться лучше и добрее. Просто ты хитрый и хорошо образован, а я плохо образована, прямая и бесхитростная. Вот и все. Может, я выпила, поэтому говорю все это? В конце концов, пошел ты на хрен! И читай свои нотации другим. Я спать хочу.
   – Подожди, Стелла. Ты забываешь, что Лаура – взрослая 24-летняя девушка с высшим образованием, она добровольно пошла на связь со мной. Даже инициировала ее. А ты, родная мать, старалась продать ее тело пузатому, нечистоплотному торговцу овощами.
   – Да я просто хотела научить ее зарабатывать на жизнь. И в конце концов, какая разница между тобой – чистым, интеллигентным профессором и, как ты говоришь, пузатым, волосатым торговцем овощами? Оба вы хотели использовать молодую девушку, ее тело, высосать ее молодые соки. Оба вы платили. Он больше, ты меньше. Молчишь? Стыдно стало? Послушай, возьми меня, я выпила и сейчас мужика хочу.
   – Сядь на место и успокойся. Я не собираюсь оправдываться перед тобой и понимаю, что допустил большую ошибку, за что очень и очень раскаиваюсь. Что касается тебя, я не животное, чтобы совокупляться с кем попало и когда попало. Ты мне отвратительна настолько, что я даже не замечаю твой пол.
   – Профессор, умоляю, отпусти меня! Пойми, я больше не могу здесь оставаться, я с ума сойду, умру!
   – Отпущу, когда расскажешь о преступлениях Сергея и о своих тоже.
   – Зачем тебе это? Он же подох.
   – Хочу быть уверен, что в результате трагических событий, непредусмотрительно начатых мною, действительно погиб преступник, заслуживающий такого печального конца.
   – Ой-ой, какие слова! Хотите душу успокоить, спокойно спать? А вы что, не знали, как он и многие его коллеги зарабатывают деньги? Он по заказу одних бизнесменов устранял других – конкурентов, вместе с подельниками убивал их в подмосковных лесах и там же хоронил.
   – Ты можешь, сказать, Стелла, где конкретно, кого именно, в каких местах захоронили?
   – Не смеши меня, профессор! Как думаешь, он рассказал бы мне, кого конкретно убили, где и как похоронили? Когда он прилично нажирался, что-то невнятное говорил. Иногда поднимал тост за души ушедших в этот день на вечный покой.
   – Неужели ты не запомнила хоть одно имя, хоть один конкретный случай?
   – Об убийствах – нет, а вот случай, о котором он рассказал, я запомнила. Как-то он пришел домой очень поздно, когда я уже спала. Достал из холодильника водку, выпил, закусил и бесконечно матерился. Я проснулась, спросила, что случилось. Он опять выругался и сказал, что получил хороший заказ – убрать одного доктора, но никак это у него не получается. В первый раз они до утра по дороге на его дачу ждали этого доктора, но откуда-то появившаяся другая патрульная машина засекла их. Те менты хотели выяснить, что они делают на их территории. Видимо, у этого доктора были сильные друзья, потому что на следующий день начальник Сергея начал служебное расследование. Сергей и его подельники еле выкрутились, объяснили, что просто хотели спать и завернули в это тихое место. Начальника они не убедили, потому что в этом районе жили влиятельные люди и он находился очень далеко от той территории, к которой они были прикреплены. Начальник расформировал его экипаж, и Сергей потерял своих проверенных ребят.
   Через несколько месяцев, с трудом, как он говорил, за немалые бабки его восстановили на прежней работе, и опять заказчик подтвердил свой заказ. На этот раз с одним товарищем на двух машинах они ждали доктора на дороге из аэропорта в город. Из телефонного разговора, который по их просьбе засекли полицейские службы, им было известно, каким рейсом прилетит доктор. Одну машину они поставили на обочине под мостом. Товарищ Сергея лег рядом с ней с гранатометом. Сергей на своей машине проехал километра два вперед и стал ждать доктора, чтобы по телефону предупредить стрелка о его передвижении. Но случилось невероятное: мимо пролетела грузовая машина и на полном ходу врезалась в машину стрелка, стоявшую под мостом с выключенными фарами. Стрелок погиб на месте. А через десять минут мимо Сергея пронеслась машина доктора, он поехал следом. На месте аварии уже собралось немало людей. Доктор вышел из машины, подошел к стрелку, наклонился, пощупал его шею, потом махнул рукой и поехал дальше. Сергей опешил, понял, что этот человек заколдован – пуля его не берет. Через несколько дней от заказчика позвонили и передали отбой. Выяснилось, что заказчик развелся с женой и заплатил ей большие бабки.
   – Стелла, а Сергей случайно не упоминал имя доктора?
   – Не помню. Только сказал, что он известный гуляка и имеет дом в Италии. Профессор, еще раз умоляю, пожалей меня, я больше не могу оставаться в подвале, боюсь, кошмары мучают, в голове страшный, звериный рык Сергея и его бесформенное красное лицо. Уже девять месяцев я в подвале, переведи меня наверх, никуда не убегу. К кому я пойду? Единственный человек – дочь, и та, после того как Сергей потребовал от родителей ее мужа деньги, меня ненавидит.
   Иван Ильич заколебался. Ему стало жалко это несчастное существо. Почувствовав сомнения Ивана Ильича, Стелла начала просить с удвоенной силой:
   – Иван Ильич, обещаю, дай несколько дней полежать наверху, увидеть свет. Если разрешишь, останусь у тебя служанкой, садовницей – кем хочешь. Мне надо определиться, куда поехать. У меня подруга в Нижнем Новгороде, она как-то пригласила работать к себе маникюршей в салоне красоты. Поеду туда, исчезну из твоей жизни. Обещаю, ты обо мне больше не услышишь.
   – Ладно. Понимаю, что совершаю ошибку, но хочу еще раз проверить, осталось хоть что-то человеческое в тебе. Ты получаешь шанс для начала новой жизни. Еду и одежду ты найдешь наверху. Даю тебе немного денег, достаточно, чтобы добраться до Нижнего Новгорода. Городской телефон наверху, можешь сейчас позвонить подруге, потом я его отключу. Завтра приеду, открою входные двери и отвезу тебя на вокзал. Будь благоразумной, не глупи, помни, что ты убила человека и доказательства у меня есть. Если ты выдашь меня или направишь бандюг, чтобы расправились со мной, тогда разоблачающие тебя в убийстве фотографии попадут в полицию. Я понимаю, что подвергаю себя опасности, так как ты непредсказуема и абсолютно ненадежна. Но жалею тебя и хочу освободиться от огромной моральной тяжести – держать тебя в подвале.
   По дороге домой, а было уже близко к полуночи, противоречивые чувства терзали Ивана Ильича. Несколько раз он даже хотел вернуться обратно, но потом махнул рукой и решил: будь, что будет.
   Ольга мирно спала рядом с ребенком. Эта картина вернула его в другой, светлый и чистый мир бесконечно любимых им существ, нуждающихся в его заботе и тепле. Разница между увиденным и услышанным из уст этой порочной и опасной женщины была настолько велика, что он опять вернулся к размышлениям о существующих контрастах планетарного масштаба. Почему природа создала зной Сахары и холод Арктики, Эверест и Мертвое море, самопожертвование одних людей и бесконечную жестокость, эгоизм, себялюбие других? Он долго сидел на кровати, не отводя взгляда от ребенка и Ольги. Под его взглядом она чуть повернулась, улыбнулась и шепотом произнесла:
   – Иван Ильич, вы почему не спите?
   Он еще долго продолжал сидеть, стараясь немного успокоить нервы, а потом лег спать.
   Громкий настойчивый звонок городского телефона разбудил его. «Кто это может быть в такую рань? Только семь утра. А может, с Костей или с Эмилией что-то случилось?» Телефон опять тревожно зазвонил. Иван Ильич заставил себя снять трубку.
   – Иван Ильич, – услышал, он – это ваш сосед по даче, Борис Николаевич. Очень сожалею, что сообщаю вам такую горестную новость. Ваш дом сгорел. Пожарные нашли труп женщины, весь обугленный. По-видимому, бомжиха. Каким-то образом она смогла забраться к вам домой, нашла спиртное, напилась, потом развела огонь и, видимо, по своей вине, погибла в пожаре. Участковый и оперативник просят, чтобы вы приехали поскорее.
   – Иван Ильич, что случилось? – проснулась Ольга.
   – Большая неприятность, Ольга, дача сгорела.
   – Это связано с тем, что в последнее время вы там что-то строили?
   – Нет, никакого отношения к этому не имеет. Но мне необходимо сейчас поехать туда, посмотреть, что на самом деле случилось, и решить, как быть дальше.
   Иван Ильич вел машину автоматически, погруженный в свои невеселые мысли. «Как моя размеренная, на много лет вперед предсказуемая жизнь так круто изменилась? И все это началось, видимо, в тот день, когда я после работы не устоял перед чарами молодой девушки. Да она сама все время строила глазки, при любой возможности выставляла напоказ стройненькие ножки и маленькие выпуклости. Потом оказалось, что она девушка неиспорченная и неплохая, просто пришла пора самоутверждаться как женщине, и она старалась вовсю. Не я, так другой воспользовался бы ее открытым вызовом. И какая трагическая цепочка событий выстроилась из-за моей идиотской несдержанности».
   Издали дом казался невредимым, но вблизи стали видны почерневшие от пожара, разбитые и потрескавшиеся окна. Пожарные машины уже отъехали, вокруг никого не было. Ворота у соседа Бориса Николаевича были настежь открыты, и он сразу же заметил машину Ивана Ильича:
   – Очень сожалею, Иван Ильич. Такое несчастье. Позвоню участковому и оперативнику. Они настоятельно просили сразу же позвать их, как только вы появитесь. Когда начался пожар, первыми его заметили мои домашние, я выхватил огнетушитель и помчался к вам, но ворота были закрыты, и я не знал, как поступить. Соседи пробовали ломом их открыть, но ворота очень массивные и крепкие. Подняться на высокий четырехметровый забор и спрыгнуть вниз никто не решился, и тут подоспели пожарные. Они вырезали замки, одновременно с улицы начали заливать дом водой и специальным раствором. Дом, скорее второй этаж, сгорел изнутри. Вся мебель, пол, двери и занавески сгорели. Там нашли полностью обугленный труп женщины. Одежда на ней сгорела вместе с кожей. Даже положить ее тело на носилки было сложно.
   Иван Ильич рассеянно слушал взволнованный рассказ соседа и живо представлял, как пьяная Стелла горит в огне. «Она проснулась или погибла, так и не придя в сознание? Но почему начался пожар? Наверное, она в пьяной ярости подожгла дом, но не смогла выбраться из него, не зная, что все двери второго этажа я закрыл снаружи. Выпрыгнуть со второго этажа, по-видимому, она не решилась или просто не успела».
   – Иван Ильич, – продолжал сосед, – просто непонятно, как бомжиха смогла проникнуть в ваш дом через высокий забор, через закрытые двери. Полицейский и все мы голову ломали и не смогли найти ответа на этот вопрос. Кто-то из собравшихся предположил, что женщина – ваша знакомая, и вы оставили ее переночевать, но я поклялся, что не видел у вас ни одной женщины после смерти Ирины. Помню только, где-то год назад, какие-то риелторы – большой крупный мужчина и светловолосая полная женщина – осматривали ваш дом снаружи, ходили вокруг и фотографировали.
   – Спасибо, Борис Николаевич. Дайте мне номер телефона участкового или оперативника, я им позвоню.
//-- * * * --//
   Через открытые ворота Иван Ильич вошел во двор и первым делом быстро спустился в подвальное помещение, где он девять месяцев держал невольников. Собрал в мешок все пожитки Стеллы, отнес их наверх и выбросил в тлеющие угли. В подвале все было так, как и прежде, бетонные стены и потолок надежно защищали помещение от проникновения огня. «Если бы Стелла осталась здесь, ничего не угрожало бы ее жизни и она осталась бы жива. Снова моя доверчивость и мягкотелость привели к несчастному случаю. Как женщина оказалась у меня дома запертой снаружи? Вот вопросы, на которые я должен ответить. А возможно, круг замкнулся, – с каким-то отрешенным безразличием подумал Иван Ильич, – и мне придется объяснить все, как было».
   Зазвонил мобильник.
   – Ольга, не беспокойся, я занят. Как закончу, сразу приеду домой.
   Звонок Ольги заставил Ивана Ильича собраться с мыслями и почувствовать, что он нужен, его ждут два родных существа, для которых он – единственная опора, и он обязан беречь их. «Но как объяснить, каким образом Стелла попала ко мне и оказалась запертой снаружи?»
   – Иван Ильич, вот вы где. Это наш участковый.
   Услышав голос Бориса Николаевича, Иван Ильич поспешил выйти во двор. Среднего возраста, с виду деревенский простой мужик в звании капитана в мятой полицейской форме шел ему навстречу. Рядом шагал оперативник, более молодой, в гражданской одежде, в кожаной куртке, по-видимому, купленной на рынке. После дежурных вопросов и заполнения анкетных данных оперативник задал неминуемый вопрос:
   – Иван Ильич, можете ли вы объяснить, как пострадавшая оказалась у вас дома запертой снаружи? Соседи сказали, что только вы приезжали на дачу. Следовательно, женщина – ваша знакомая, и только вы могли впустить ее к себе домой. Что скажете на это?
   – На самом деле ни у кого, кроме меня, не имеется ключей от дома. Моя жена скончалась девять месяцев назад, сын и дочь находятся за рубежом, то есть из членов семьи никто не мог впустить в дом потерпевшую женщину, кроме меня. А случилось следующее. Вчера я, как обычно по субботам или по воскресеньям, был здесь. Когда я уже собирался выйти и закрыть ворота, подошла женщина лет 40–45, с виду городская, не похожая на бомжиху, и спросила, не нуждаюсь ли я в домработнице. Я вежливо отказался, но она сказала, объяснив, что ходит по домам, ищет работу, что очень устала и просит пустить ее переночевать. Предложила за небольшую плату убрать дом, помыть окна, собрать мусор, почистить двор, а через день я могу подъехать, заплатить ей за услуги и выпустить из дома. Был уже вечер. Она вызвала у меня доверие, и я согласился, потому что дом действительно нуждался в чистке и уборке. Правда, я немного поколебался, но, в конце концов, дал свое согласие, подумав, что дома у меня нет никаких ценностей: старая мебель, простая посуда, газовая плита, приемник, телевизор и больше ничего. Ведь фактически в последние годы я ничего не обновлял в этом доме, только укреплял подвальное помещение и проводил дренажные работы. Я никак не мог предположить, что моя доброта закончится для нее так трагично, а для меня столь плачевно.
   – Как ее звали? Откуда она, не спросили?
   – Кажется ее звали Надей, и она не то из Молдавии, не то из Украины. Вот и все, что я знаю о ней.
   – Странно. Как вы могли впустить в дом абсолютно чужого человека, даже толком не распросив, кто она?
   – Ничего странного я не вижу. Не забирать же мне ее паспорт и, в конце концов, не по-людски оставлять женщину вечером на улице. Сейчас, конечно, сожалею, что проявил излишнюю доверчивость.
   – Дом застрахован?
   – Да, но сумма страховки вряд ли покроет даже небольшую часть причиненного мне ущерба, однако сейчас я не об этом беспокоюсь. Мне просто очень тяжело, что погиб человек.
   – Пожалуйста, расскажите еще раз, как выглядела женщина?
   – Шатенка, средней полноты, говорила, как я уже сказал, не то с украинским, не то с молдавским акцентом.
   – Надо отправить запросы в эти республики. Может, ее найдут среди пропавших без вести, – вслух сказал оперативник. – Однако слишком мало улик, – сожалел он. – Еще одно нераскрытое дело с трупом, но здесь хотя бы явных признаков насилия нет, очевидный несчастный случай, – сокрушался он. – Да, вот еще что. Вы говорите, что она ходила по дачному поселку и искала работу, по пока никто не подтвердил, что видел просящую работу женщину. Неувязка какая-то получается.
   – Может, не заметили, а может, чтобы я поверил, она соврала, что просила работу у других людей или ходила по домам. Может, она к первому обратилась именно ко мне. Это мои догадки. Возможно, появятся новые факты, которые смогут прояснить ситуацию.
   «Для примитивных полицейских этот случай слишком сложный. Хоть и не все мои аргументы убедительны, однако опровергнуть их уже невозможно. Другое дело, если начнут тщательно обследовать всю территорию, тогда возможно найдут колодец. Ну и что? – сам себе возразил Иван Ильич. – Предположим, нашли, не углубляться же на восемь метров. Кому в голову придет, что там на такой глубине лежит человек? Конечно, можно установить, когда он погиб. Никаких документов, никаких зацепок они не смогут найти. Ну и как это убийство свяжут со мной? Никак. Я выскажу предположение, что, видимо, какие-то бандиты, выяснив, что хозяин не так часто бывает здесь, проникли ко мне на территорию и освободились от трупа, похоронив его в пустом колодце. Если не поверят и у них возникнут сомнения, пусть докажут обратное».
   Всю дорогу домой Иван Ильич размышлял, что, по-видимому, в каждом человеке природа закладывает некий скрытый потенциал, с помощью которого можно найти выход из опасной ситуации, приспособиться к обстоятельствам для поиска путей спасения. «А может, у меня незаурядные способности преступника, о которых я и не предполагал до этого момента? Когда Сергей вышвырнул меня из машины, как последнюю презренную тварь, я изменился. Интересно, Сергею хоть раз пришло в голову, что этим поступком он положил начало процессу своей бесславной гибели? Ведь человек в состоянии хоть смутно, но предчувствовать опасность. Я поступаю и веду себя, как матерый опытный преступник, с целью самосохранения, спокойно и аргументированно рассуждаю, строю догадки. Тем не менее какой сложный механизм мышления заложен в человеке! Ни один компьютер не может сравниться с его мозгами, он так изобретателен ради своего спасения. Конечно, теоретически возможно раскрыть преступление после того, как будут обнаружены останки Сергея и Стеллы.
   Но для этого необходимо сделать анализ ДНК останков, потом сверить результат с ДНК всех исчезнувших примерно в это время людей и идентифицировать их. После найти связь между ними и мною. Теоретически можно придумать разные подходы, но практически реализовать их и выйти на меня – архисложная задача. Спасибо, Боже! Ты берег меня для любимой девушки и ребенка, так как знал, что не я инициировал смерть этих человекообразных существ, они сами виноваты в своей гибели.
   Чтобы реализовать такое расследование, потребуется немало денег, необходимо будет задействовать специалистов. Кому в нашей стране нужны два исчезнувших криминальных типа? Прощайте, хищники! От вас никому никакой пользы, хоть послужите удобрением для живой природы.
   Не слишком ли жестоко я думаю об умерших людях? Да какие они люди! Они завязали со мной смертельный бой на выживание, но оказалось, что я умнее и хитрее их, и, самое главное, удача была на моей стороне. Я был выбран жертвой, но в процессе борьбы хищники погибли сами, притом без моего прямого вмешательства».
   Иван Ильич вернулся домой поздно и сразу лег спать. Однако его мозг продолжал работать, восстанавливая возможные сцены произошедшей трагедии. Один и тот же вопрос все время крутился у него в голове: почувствовала ли Стелла, что погибает, и поняла ли, что ее смерть – результат ее собственных действий, бесконечной подлости и злобы, ведь, обходя обгоревший дом, Иван Ильич убедился, что пожар возник неслучайно. Его очаг он нашел сразу в нескольких верхних комнатах. Стелла вырвала страницы из книг, лежащих в шкафу в кабинете Ивана Ильича, развела костры везде и думала, что, устроив поджог дома, выберется во двор, а когда подоспеют люди, пожарные, в суматохе сможет незаметно уйти. «Таким образом она хотела отомстить мне, но допустила одну роковую ошибку – не проверила, что дверь, ведущую на лестничную площадку со второго этажа на первый, я закрыл снаружи. Я дал ей шанс выбрать свободу, но она выбрала смерть. Неужели я наконец освободился от этого кошмара? Первый день, когда в моей жизни уже нет этих людей. Свобода! Меня ждет только Ольга и ребенок, больше никто. Нет людей, запертых в подвальном помещении, у меня нет обязательств перед этими преступниками. Но какой ценой я получил свободу? Не моя вина, они сами выбрали свою судьбу. Бог их наказал, но моими руками, с моей помощью», – бесконечно повторял Иван Ильич.
//-- * * * --//
   Как-то раз в институте он встретил профессора Ивана Ивановича Пустовалова, человека уже немолодого, с седыми волосами, худощавого, среднего роста, интеллигентной внешности, улыбчивого. Все его звали за спиной «Мистер Одобрямс». Он отличался тем, что, по-видимому, ни разу в своей жизни никогда никому не сказал «нет». Иван Ильич его знал уже больше двадцати лет, он на всех собраниях первым умудрялся поднимать руку и говорить: «Я абсолютно согласен», особенно когда предложение исходило от руководства. «Истинный продукт нашего времени», – думал о нем Иван Ильич. Но каким образом этот ничем не отличившийся серый человек непонятной специальности стал доктором наук, профессором? Трудно было сказать, чем он занят, но он всегда находился рядом с руководством и занимал какие-то административные посты.
   – Иван Ильич, как я рад, что вас представили к такой высокой награде! Вы знаете, от радости я даже ночью плохо спал.
   – Простите, Иван Иванович, а откуда вам это известно? Я сам еще не в курсе, вынес ли ректор окончательно решение.
   – А мне в секретариате ректора сообщили об этом.
   Иван Ильич знал, что Пустовалов половину рабочего дня проводит в приемной ректора и в курсе всех событий, происходящих в институте.
   – Вы знаете, я по секрету вам скажу, Татьяна Васильевна, помощница ректора, всего десять минут назад мне сообщила, что ректор подписал ходатайство о том, чтобы вынести на большой ученый совет вопрос о предоставлении вас к высокому званию. Уверяю, я первым выступлю с одобрением вашей кандидатуры. Очень надеюсь, что вы не забудете об оказанной мной услуге и когда-нибудь, когда очередь дойдет до меня, скажете в мою пользу ваше веское слово.
   Иван Ильич стоял и смотрел на этого пустого интеллигентного человека, легко адаптирующегося ко всем социально-политическим режимам – к советскому, к коммунистическому, к авторитарному, к демократическому и все они для него одинаково приемлемы.
   – Конечно, Иван Иванович, я очень ценю ваше хорошее расположение ко мне.
   После Иван Ильич направился к себе на кафедру. Этот ничего не значащий коридорный обмен любезностями, тем не менее, его повеселил и как будто вернул к прежней жизни. На кафедре лаборантом теперь работала милая девушка с вечернего отделения.
   – Иван Ильич, – доложила она, – звонил декан Петр Петрович и просил вас зайти к нему.
   «Что опять ему нужно?» – раздраженно подумал Иван Ильич и направился к декану.
   – Дорогой Иван Ильич, первый человек, которому я сообщаю радостную весть, – это вы. Вчера в Академии государственной службы при президенте Российской Федерации моя монография, в процессе составления которой вы подобрали для меня некоторые материалы, рекомендована как основа моей будущей докторской диссертации. Прошу вашего участия в оформлении этой монографии уже в качестве докторской диссертации. По-честному, составление автореферата я могу доверить только вам. Ведь этот документ находится в центре внимания научного сообщества и членов диссертационного совета даже больше, чем сама диссертация. А также с огромным удовольствием по поручению ректора сообщаю вам, что в преддверии вашего шестидесятилетия вы представлены к высокому званию заслуженного деятеля науки Российской Федерации.
   Иван Ильич едва скрыл улыбку, потому что три минуты назад ему об этом уже сообщил Мистер Одобрямс.
   – Ну как, неплохо, да?
   – Спасибо, Петр Петрович. Конечно, для любого ученого такое звание, присуждаемое указом самого президента, дорогого стоит. Но мне неудобно, может быть, есть более достойные кандидатуры?
   – Не скромничайте, Иван Ильич, в нашем вузе более достойной кандидатуры нет. Но это еще не все. Мы получили официальное приглашение от ректора Гуманитарного университета Страсбурга командировать вас туда на длительный срок, речь идет о двух-трех годах для ведения курса всеобщей истории современной Европы. Нам известно, что вы прекрасно владеете французским языком, не раз выступали на французском на больших симпозиумах и научных конференциях.
   Иван Ильич сдержанно поблагодарил и в противоречивых чувствах вышел из кабинета декана. Прошло несколько месяцев с тех страшных событий, когда друг за другом погибли два человека, которых он самовольно лишил свободы и держал в подземелье, а сегодня судьба делает ему подарки, да еще какие! О которых он даже не осмеливался мечтать! «Молодец декан, как активно он продвигает мою кандидатуру на получение всех этих наград и социальных благ. Но я понимаю, что не только душевная щедрость движет им. Ведь известно, что через полгода пройдут новые выборы на должность декана, и, по дошедшим до меня слухам, ректор хочет от него освободиться. Вот поэтому он решил, в свою очередь, освободиться от такого серьезного конкурента, как я. Но разве он не знает, что я не пойду на административную должность? Впрочем, если ректор заставит или попросит очень настойчиво, возможно, мне будет неудобно отказаться. Тем не менее молодец Петр Петрович, правильно просчитал все ходы наперед! Я вполне удовлетворен таким развитием событий. Каждому свое. Петр Петрович после нашего разговора тут же доложит ректору, что я рекомендован ученым советом факультета на поездку за рубеж. Бесконечно благодарен за такое предложение. А он останется деканом, сколько душе угодно, и уже в степени доктора. Высокое звание, присуждаемое президентом, – это, безусловно, признание моих научных заслуг. А они у меня есть, не буду скромничать. И прав Петр Петрович, что три года в Страсбурге, в центре Европы, в этом красивейшем городе, – безусловно, подарок судьбы. Немаловажна и высокая материальная обеспеченность, которая меня ждет. Какая награда судьбы! Но не поеду же я в Страсбург без Ольги и ребенка? Тогда всем станет известна моя связь с ней, ведь она, в свою очередь, должна официально уволиться с работы и зарегистрировать отношения со мной. Конечно, последнее необязательно. Меня сопровождает молодая женщина с ребенком, и это никого не касается. В советское время, когда человек не только в общественном, но и в личном плане был полностью подконтролен властям, выяснение его семейного статуса было обязательно. Вся его жизнь и поведение должны были протекать в рамках идеологических постулатов социалистической морали. Следовательно, я Ольгу не смог бы взять с собой. Слава Богу, хоть в этом вопросе сегодняшняя Россия расширила возможности человека. Да здравствует демократическая Россия! Как хорошо будет жить в Страсбурге с Ольгой и с ребенком! Прости меня, Ирочка любимая, не суждено тебе было пожить со мной за рубежом. Я тебя не забываю ни на секунду, но жизнь есть жизнь, и ее награды я принимаю. Значит, этот отрезок пути мне предусмотрено пройти не с тобой».
   – Иван Ильич, – навстречу вышла молодая, до боли знакомая женщина.
   – Боже мой, это ты, Лаура! Я тебя сначала не узнал. Ты уже не та стеснительная худенькая аспирантка, а настоящая молодая леди.
   – Иван Ильич, мы не виделись почти два года. Не было ни дня, ни часа, чтобы я не вспоминала о вас. Редкое общение по телефону давало мне надежду, чтобы продолжать мечтать о научной карьере, о самостоятельной жизни, о международных симпозиумах и зарубежных поездках.
   – Я очень рад твоему желанию продолжить научную карьеру. Ты знаешь, что все, что зависит от меня, я для тебя сделаю, в этом можешь не сомневаться. А сейчас ответь, пожалуйста, какими судьбами ты оказалась в Москве?
   – Иван Ильич, мне многое нужно рассказать вам, я очень нуждаюсь в вашем совете, а возможно, и в помощи.
   – Зайдем ко мне на кафедру.
   – Я бы предпочла другое место, вне института.
   – Пошли-пошли. Я попрошу нас не беспокоить. Сейчас, к сожалению, у меня напряженное время, выйти из кабинета мне сложно, бесконечно звонят. Ну, расскажи, как твоя жизнь с новыми людьми в Самаре, в новом статусе молодой матери?
   – Иван Ильич, я бы хотела вернуться на работу.
   – Лаура, но у тебя есть еще два года до окончания декретного отпуска!
   – Да, но жизнь в Самаре, в окружении людей, может, и неплохих, но чужой культуры, стала для меня невыносимой.
   – Однако твой муж аспирант, как и ты, современный молодой человек. Мне показалось, что он тебе очень подходит. Я надеялся, что вы будете счастливы.
   – Это так, но согласитесь, трудно жить в большой традиционной семье с родителями мужа и двумя его совершеннолетними сестрами, где говорят на родном языке, бесконечно принимают гостей, много времени проводят за столом, произносят нескончаемые тосты, хвалят друг друга, поют свои песни, едят хоть вкусную, но непривычную для меня еду. Я просила Норика (так зовут моего мужа) переехать в Москву, снять квартиру и жить самостоятельной жизнью, но он никак не соглашался. Особенно наши отношения с мужем и его родными осложнились, когда приехала мама с этим бандитом, Сергеем, и начала требовать от отца Норика 50 тысяч долларов как будто для защиты его бизнеса. Я была страшно возмущена и даже хотела выгнать их, но Сергей угрожал мне, что покажет видеозапись о моих интимных отношениях с вами, требовал, чтобы я повлияла на родственников мужа, уговорив их заплатить деньги. Сначала я не поверила, что у них есть такая запись, но они рассказали подробности, которые могли знать только мы с вами. Я страшно переживала, но от страха опозориться была вынуждена умолять мужа и его отца выдать им в качестве долга эти деньги. В конце концов, они дали им 20 тысяч долларов, и Сергей с мамой убрались. Но моя репутация в глазах родственников была сильно подмочена. Больше о моей матери они слышать не хотели. Через какое-то время я получила сообщение от мамы по мобильному телефону, что они с Сергеем едут в Турцию на отдых. Больше никаких вестей о них я не получала.
   – Неужели в течение всего этого времени они ни разу не давали о себе знать?
   – Именно так, Иван Ильич. Сперва я была настолько обижена и обозлена их поведением, что даже не хотела вспоминать о матери, но потом мне стало жаль ее и я решила хотя бы узнать, где она. Отправила в разные инстанции письма, в том числе и в нашу консульскую службу. Оттуда спустя два месяца мне сообщили, что сведений о пересечении ими границы не имеется. То есть выходит, что мама в России. У меня дурное предчувствие, что мамы больше нет в живых.
   – А может, Лаура, у них есть причины скрываться от правосудия, врагов, должников? Мало ли что? Жизнь таких людей непредсказуема. А где твой ребенок, муж? Ты одна, что ли, в Москве?
   – Можно я покурю, одну сигаретку, Иван Ильич?
   – Ты что, начала курить? Нет, я не разрешаю. Что за новость? Не странно ли, что в присутствии своего научного руководителя, заведующего кафедрой, ты куришь в его кабинете, вдруг сюда зайдет кто-то и по запаху определит, что здесь курили, как думаешь, что подумают?
   – Поэтому, Иван Ильич, я и просила вас встретиться в другом месте, скажем, в моей квартире. Там было бы намного свободнее и удобнее.
   – У тебя квартира в Москве?
   – Да, родные мужа купили мне квартиру с условием, что после развода я оставляю им ребенка.
   – Ты развелась? И согласилась на такие условия?
   – Да, я согласилась, правда, развод пока не оформили, но это когда-нибудь сделаем, а если муж передумает и примет все мои условия, я останусь с ним. Я часто вспоминаю мои детские годы, бесконечные переезды, пьяных друзей мамы, беспросветную нужду, поэтому и согласилась на такой вариант. Ребенку с ними будет гораздо лучше, люди они хорошие, уделяют ему столько внимания, сколько я не смогу уделить. Если ребенок остался бы со мной, я не смогла бы ни работать, ни нормально жить, ведь мне неоткуда ждать помощи. Единственный человек, к которому я могу обратиться, – это вы.
   – Вот неожиданность! Не плачь и не обижайся, у меня тоже многое в жизни изменилось. Я еще никак не могу привыкнуть к мысли, что ушли из жизни мои жена и мама. Мне иногда очень одиноко.
   – Я в курсе, отправила вам телеграмму с соболезнованиями.
   – Спасибо, помню, я ее прочитал.
   – Иван Ильич, можно я буду с вами откровенна? Я как-то иначе представляла нашу встречу, даже занималась фитнесом, чтобы сбросить лишний вес, понравиться вам. Я думала, что вы захотите уединиться со мной, вспомнить старое, ведь нам было очень хорошо друг с другом. Иван Ильич, может, попробуем пожить вместе?
   – Послушай, дурочка, конечно, я рад, что ты в Москве, рад, что ты стараешься обустроить свою жизнь. Я в любом случае во всех возможных формах окажу тебе помощь. Ты была для меня дорогим человеком и остаешься таковым. Твоя судьба мне очень небезразлична. Но принять такое предложение я сейчас не могу. У меня другой настрой, другие обязательства.
   – Иван Ильич, если я возвращаюсь на свое рабочее место, то вам придется освободить от работы Ольгу?
   – А ты знакома с Ольгой?
   – Да, моя подруга, секретарша декана, сказала, что у вас работает лаборанткой новенькая девушка из провинции и что она тоже, как и я, находится в настоящее время в декретном отпуске, притом вышла в этот отпуск прошлым летом. А на это место пока никого не взяли, просто какая-то девушка временно выполняет функции лаборантки.
   – Да, это так, преимущественное право восстанавливаться на это место принадлежит тебе, потому что Ольга, в свою очередь, замещала тебя, пока ты была в декретном отпуске. Если ты прервешь этот отпуск, по закону мы должны, и я это сделаю с удовольствием, предоставить тебе твое прежнее рабочее место. Но если честно, мне сложно представить, что ты опять будешь сидеть в приемной моего кабинета.
   После минутного молчания Лаура спросила:
   – Иван Ильич, можно поинтересоваться, а кто эта Ольга? Говорят, вы вместе приезжаете на работу и вместе с ней уезжаете домой. Выходит, что она вам очень близкий человек.
   – Она жена моего сына.
   – Вашего сына? Тем более, согласитесь, как-то неудобно работать вместе со своей невесткой. Иван Ильич, еще один вопрос. Ваш сын и эта Ольга живут с вами или отдельно?
   – Со мной.
   – Представляю, как вам неудобно жить с ними в одной квартире, да еще с маленьким ребенком. Иван Ильич, переезжайте ко мне. Квартира находится в районе метро «Профсоюзная», правда, она небольшая – две маленькие комнатки, но очень удобная. Вы помните, как нам было чудесно и весело друг с другом? Поживем вместе, а потом – как получится. Иногда можем смотреть видеозапись и вспоминать, как здорово мы раньше веселились. Это даже взбодрит нас, вернет в прежнюю действительность.
   – О какой видеозаписи идет речь, Лаура?
   – О той, показом которой хотели шантажировать меня Сергей и мама.
   – Как она попала к тебе в руки?
   – Долгая история, Иван Ильич, как-нибудь в другой раз расскажу. Сейчас, по-видимому, от волнения у меня голова разболелась.
   – Лаура, послушай, эту запись следует немедленно уничтожить!
   – Вы серьезно? А что нам это даст, Иван Ильич? Диск вместе с другими вещами моей матери прислала мне ее подруга из Нижнего Новгорода. Я не уверена, что она ее не посмотрела. Разумеется, она могла узнать только меня, а кто мой партнер по сексу – взрослый мужчина, понятно, она не могла знать. Если я уничтожу запись, что это нам даст? Ведь копии, вне сомнения, у кого-то остались. Вы не думаете, что эта запись вдруг когда-то, совершенно неожиданно, может выплыть на поверхность? Ведь такое может случиться…
//-- * * * --//
   После ухода Лауры Иван Ильич еще долго размышлял о возможном ее участии в произошедшем.
   «Нет, никак не могу поверить, что Лаура, моя ласковая безобидная девочка, может быть соучастницей в такой подлой безжалостной игре. Ведь действия Стеллы и Сергея были направлены также и против нее. Подозревать Лауру означает вообще потерять доверие к людям. Но почему она так интересовалась Ольгой, может, что-то знает о моих отношениях с ней? Невероятно, эти подозрения ни на чем не основаны. И потом, если бы она действительно хотела связать свою судьбу со мной, то не вышла бы замуж за этого Норика при первой же возможности. Но тогда Ирина была жива, и Лаура знала, что ни при каких обстоятельствах, даже под угрозой, я Ирину не брошу. А изменить мог, да, мог. Это разные вещи. Измена с Лаурой – зов природы, биологический акт – не больше. Неправда, я Лауру тоже любил, но другой, своеобразной любовью, не так, как Ирину. Любил ее тело, запах кожи, смех, милые глупости, наивность, молодость и еще многое другое. Любовь ведь имеет много измерений и оттенков. Ирину я уважал, считал равной себе, главной женщиной в моей жизни, она мать моих детей, единственная в своем роде. А Лауру я не считал равной в интеллектуально-психологическом плане, учитывая ее интересы, понимал, что нас связывает интим, и рано или поздно этому придет конец.
   По-видимому, в создавшейся ситуации мое больное воображение рисует аллегорическую картину происходящего вокруг меня. Я стал скрытным. Живу в страхе, подозревая всех вокруг, боясь каждую минуту быть разоблаченным. Не этот ли страх стал причиной гибели двух людей? Неужели череда трагических событий на этом не завершится? До того как заключить этих двух мерзавцев в подземелье, мне следовало бы вспомнить библейскую мудрость: “Всё тайное когда-нибудь становится явным” – и смириться с возможной перспективой разоблачения. Я не мог представить, что́ скажу жене, маме, детям, коллегам. Это было выше моих сил. Я предпочел бы исчезнуть: попасть под поезд, переехать в Биробиджан, в Пензу, черт знает еще куда – преподавать в средней школе, в каком-нибудь захудалом институте у черта на куличках. Глупость! Куда исчезнуть? Как я мог тогда оставить мою семью, а сейчас Ольгу и ребенка? Большего эгоизма, подлости и себялюбия трудно даже представить».
   В подтверждение его мыслей зазвонил телефон.
   – Иван Ильич, я накрыла стол. Мы с маленьким мудрецом ждем вас.
   – Да, дорогая, скоро буду.
   «Лаура, конечно, переживает, что мое отношение к ней изменилось, и не понимает, почему я не хочу с ней близости. Или, может, она в курсе, что я фактически женился на ее ровеснице? Догадки, сомнения и переживания. Боже, неужели я так и не найду душевного равновесия! А как приятно начинался роман с легкомысленной девчонкой, с каким нетерпением я ждал новых встреч с ней. Два года я чувствовал себя счастливым мужчиной, победителем».
//-- * * * --//
   – По какому случаю такое торжество? Свечи на столе, столько разных блюд, ты даже надела вечернее платье, которое, кстати, тебе очень и очень идет, сделала красивую прическу: может, ждем гостей? Но кого? Их, к сожалению, давно у нас не было. В любом случае ты молодец, и все это мне очень приятно, особенно хороша ты, моя юная леди. Ну, по какому случаю наш сегодняшний торжественный ужин?
   – Причины две. Иван Ильич, можете догадаться какие?
   – Оленька, признаюсь, не могу.
   – Первая: нашему Ивану-мудрецу исполнилось полгода.
   – Да, действительно, я забыл об этом. А вторая причина? Ну, Оленька, что остановилась, почему напряглась?
   – А вторая причина: я беременна.
   От неожиданности Иван Ильич на минуту потерял дар речи и удивленно уставился на Ольгу.
   – Иван Ильич, вы против рождения второго ребенка?
   – Ольга, мне трудно что-то сказать. Может, нам достаточно одного маленького человечка? Ведь ты должна учесть, что я немолод и брать двойную ответственность на себя чрезвычайно рискованно, даже непредусмотрительно. Я на твоем месте не торопился бы принимать такое ответственное решение.
   – Иван Ильич, я твердо решила: хочу ребенка именно от вас.
   – Оленька, а разве в нашем ребенке не течет и моя кровь?
   – Для меня этот вопрос очень важный: я хочу ребенка от любимого мужчины.
   «Как резко и недвусмысленно она отмежевалась от Кости и четко отстаивает свою позицию. Волевая девушка», – констатировал про себя Иван Ильич.
   – Ну, раз не согласна со мной…
   – Простите, Иван Ильич, впервые я позволю себе не согласиться с вами.
   – Тогда с Богом: поднимаем тост за нашего Ивана-мудреца, а тебе Ольга пожелаю счастливого материнства и родов. Сколько недель твоей беременности?
   – Гинеколог определила приблизительно 8 недель.
   Через час Ольга пошла кормить ребенка и укладывать его спать. Иван Ильич удалился в свой кабинет. Ирина со смеющимся лицом продолжала смотреть на него с большой фотографии, но сегодня ему показалось, что в ее взгляде появилась печаль, и она уже смеется сквозь слезы.
   Иван Ильич заплакал. «Прости, милая, скоро у меня появится ребенок от другой женщины. Могли ли мы с тобой представить такое? Ты была единственной женщиной, родившей мне детей. Сейчас появилась другая женщина, которая станет матерью моего младшего ребенка. Но я не отдаляюсь от тебя. Ты всегда в моем сердце, и останешься там до моего последнего вздоха». Зашла Ольга в ночной рубашке. Постояла минуту и потом, делая над собой усилие, смущенно сказала:
   – Иван Ильич, может пойдем ко мне? Ребенок уже спит. Будем рядом с ним.
   Она взяла его руку и повела в свою спальню. Тепло ее рук, исходящий от нее завораживающий запах молодой здоровой женщины, как в прошлые годы, возбудили Ивана Ильича. Непреодолимое желание обладать стройным телом молодой женщины овладело им, в эти минуты он забыл обо всех своих тревогах.
   – Спасибо, Ольга, – через час произнес он. – Какой прекрасный праздник ты устроила для меня!
   Следующим утром, собираясь уже выходить из дома, Иван Ильич вспомнил разговор с Лаурой.
   – Ольга, напиши, пожалуйста, заявление об уходе с работы, так как бывшая лаборантка досрочно вышла из декретного отпуска.
   Ольга быстро под диктовку Ивана Ильича написала заявление и сказала:
   – Иван Ильич, мне так жаль оставлять работу: надеюсь у меня будет еще возможность работать в институте?
   Ответ Ивана Ильича, что это отдаленная перспектива, особенно после рождения второго ребенка, сильно ее огорчила.
   – Что тебя не устраивает, Оленька? Неужели для тебя так важна лаборантская работа? Учти, если родится второй ребенок, дай Бог, тогда вопрос восстановления на работе отодвинется минимум года на два, а может, и дольше.
   – Иван Ильич, эта работа давала мне возможность всегда находиться рядом с вами. Кроме того, мою зарплату я отправляла моей маме и младшему брату, что помогало им как-то более-менее сносно жить. Я вам уже как-то говорила, что отчим получает очень небольшую пенсию и тут же пропивает ее с друзьями. В дом он практически ничего не приносит – все лежит на маминых плечах. Они с большим трудом сводят концы с концами, и то, что я отправляла, им очень помогало.
   – Оленька, некую сумму, не меньшую, чем ты отправляла, каждый месяц от твоего имени мы будем отправлять им. Как вижу, с братом, несмотря на то, что он тебе не родной, у вас теплые отношения.
   – Как – не родной? По маме родной, он очень хороший мальчик: учится сейчас в девятом классе. Через два года заканчивает школу – поработает где-нибудь и, когда время придет, пойдет в армию. Жаль его, конечно: я хотела бы принимать какое-то участие в его дальнейшей судьбе, но понимаю, что это очень сложно.
   – Ольга, ведь у тебя в банке приличная сумма: может, поможешь маме и брату? Ты вправе распорядиться этими деньгами по своему усмотрению.
   – Не могу себе этого позволить: деньги в банке предназначены моим детям. Кто знает, что будет с нами потом?
   В душе Иван Ильич даже обиделся, понимая, что она имеет в виду его возраст. С другой стороны, в чем ему винить Ольгу? Она успела повидать в жизни бедность, лишения, знает цену каждой копейке, поэтому так прагматично и трезво смотрит на жизнь.
//-- * * * --//
   К удивлению Ивана Ильича, на его звонки Лаура не отвечала и долго не появлялась. Примерно через месяц, когда Иван Ильич уже начал забывать о разговоре с ней, она неожиданно позвонила.
   – Иван Ильич, прошу меня извинить, что так долго отсутствовала и не давала о себе знать. Сейчас у меня возникла новая ситуация, и я не могу, как хотела, вернуться в институт, придется полностью посвятить себя ребенку, которого не с кем оставить.
   – Лаура, ты так настойчиво хотела вернуться на свое прежнее рабочее место. Я его уже освободил. Что случилось?
   – Вам пришлось освободить от работы вашу невестку?
   – Она сама хотела этого, и ваши пожелания в этом вопросе совпали. Но ты не ответила, Лаура, на мой вопрос. Чем обусловлен твой отказ от работы, которой ты так настойчиво добивалась?
   – Иван Ильич, Норайр, мой муж, из-за меня поссорился с родными, забрал ребенка и присоединился ко мне, поэтому за дочерью, которая к сожалению, для детского сада очень мала, я вынуждена присматривать сама. Норайр кроме учебы еще и работает, как понимаете, теперь нам придется рассчитывать только на себя. Когда дочери исполнится хотя бы три годика, я, по-видимому, смогу вернуться к этому вопросу.
   – Я считаю, это благополучный поворот в вашей семейной жизни.
   – Я тоже так считаю. Иван Ильич, не забывайте обо мне, я обязательно вернусь на работу.
   – Понимаю, Лаура. Кстати, что с диском? А если вдруг его найдет твой Норайр?
   – Не беспокойтесь, я держу его в очень надежном месте.
   – А зачем его держать?
   – Не знаю.
   – Лаура, освободись от этой опасности. Вдруг твой муж или еще кто-то найдет эту запись? Тогда тебе не миновать больших неприятностей, скандалов, объяснений. Не говоря уже обо мне. Но в первую очередь я думаю сейчас именно о тебе.
   – Иван Ильич, эта запись напоминает мне о моем вхождении во взрослую жизнь. И именно с вами связан этот незабываемый период моей жизни. В общем, когда я одна, ее просмотр доставляет мне огромное удовольствие.
   – Глупо! Если не сказать, что ты себя и меня подвергаешь опасности. И, наконец, мне кажется, ты не искренна со мной.
   – Кроме нас, Иван Ильич, эта запись никому не нужна. Те, кто ее как средство для шантажа держали против нас, непонятным образом исчезли. Конечно, бессердечно так говорить, но я чувствую, что они больше не вернутся. Жаль, конечно, маму, я много раз анализировала ее жизнь и пришла к выводу, что такой трагичный конец для нее логичен. Ее жизнь должна была завершиться именно таким образом.
   – Лаура, это все предположения, не более того.
   – Да, пока предположения. Они не подкреплены никакими фактами, просто так подсказывает мое сердце.
   – Лаура, настоятельно прошу: освободись от этой записи, помни: если в первом акте спектакля увидишь висящее на стене ружье, оно когда-нибудь выстрелит. Так и наличие этой записи когда-нибудь даст о себе знать.
//-- * * * --//
   – Иван Ильич, добрый день! Борис Николаевич беспокоит.
   – Добрый день, дорогой Борис Николаевич! Есть какая-то причина для вашего звонка? – с тревогой в голосе спросил Иван Ильич.
   – Да нет, просто хотел спросить, когда вы приедете на дачу.
   – А что случилось, Борис Николаевич? Ремонтные работы завершили, как будто все более или менее в порядке. И потом, я сейчас очень занят. Может, интересующий вас вопрос решим по телефону?
   – Вы не думали продать дачу? Я хотел бы ее купить, ну, так, по-соседски, по сходной цене.
   – Нет, пока я не думаю о продаже дачи. С чего это вдруг, Борис Николаевич?
   – Неделю назад дачу осматривала молодая пара с маленькой девочкой. Муж мне показался кавказцем. На мой вопрос, что им нужно, сказали, что хотели уточнить, не это ли дача Ивана Ильича и где вы сами.
   – И все?
   – Да, все. Попрощались и, не представившись, уехали… Иван Ильич, вы знаете, я хотел расшириться, сын Василий не будет вечно в холостяках ходить. Может, мы этот вопрос сейчас решим?
   – Посмотрим, Борис Николаевич, – рассеянно ответил Иван Ильич и закончил разговор.
   «Лаура, – мелькнуло у него в голове. – Что она намерена делать? Ее появление на даче не может быть случайным. Придется окончательно объясниться с девушкой и выяснить, что она хочет. Что за проклятие висит на мне? Никак не могу освободиться от этого кошмара».
//-- * * * --//
   – Папа, здравствуй, это Эмилия. Ты в курсе, что у нашего Кости родилась дочь?
   – Ну, то, что у него родился сын и спит в соседней комнате, я в курсе. Но впервые слышу, что у него родилась еще и дочь.
   – Папа, сын, скорее, твой, чем Костин.
   – Что значит мой? Если биологический отец не хочет признавать ребенка и выполнять отцовские обязанности, что я должен делать? Выбросить ребенка вместе с матерью на улицу? Может, ты забываешь, что этот ребенок нам не чужой?
   – Почему на улицу? Пусть Ольга снимет комнату, квартиру, и живет там себе на радость. Мало ли матерей-одиночек?
   – Как ты легко и жестоко, бессердечно рассуждаешь о судьбах других людей!
   – Папа, ты не хочешь признаться, что у тебя с этой Ольгой особые отношения? Если честно, мне кажется, что обязанности мужа и отца ты возложил на себя в полном объеме, мы ведь понимаем друг друга, да, папа?
   – Эмилия, в жизни есть обстоятельства, которые складываются естественно, сами собой. Я не хочу ни перед кем оправдываться, кроме как перед памятью твоей матери и перед Богом. Я поступил именно так, как велела моя совесть.
   – Но, пап, почему ты не хочешь признать то, что ясно нам, твоему окружению? Просто другие тебе об этом не говорят, потому что одним это безразлично, а другие стесняются об этом спрашивать.
   – Если вы с братом настаиваете, и вам все уже ясно, то тогда пусть будет именно так, как вы думаете.
   – Папа, мне очень стыдно за тебя.
   – Тебе нечего стыдиться за меня. Я живу своей жизнью, и за нее мне нечего стыдиться. Вы же не спрашиваете ни меня, ни кого-либо, как вам жить, – живете, как вам удобно. Тогда дайте и мне жить, как я хочу, и позвольте самому определить, что стыдно и что – нет. По-вашему, жить в вечном одиночестве и оставить одних новорожденного ребенка с беспомощной девушкой было бы не стыдно, человечно?
   – Папа, я звонила по другому вопросу, но после такого разговора, его, по-видимому, не следует поднимать.
   – Сама решай. Хочешь – задавай, хочешь – нет, но то, что касается моей жизни, повторяю, я сам решаю.
   – Пап, знаешь, о чем речь… Через год с чем-то контракт мужа заканчивается. Возможно, его продлят еще на полгода-год, но все равно, рано или поздно мы вернемся в Москву. К сожалению, есть одна проблема.
   – Если могу помочь – буду рад.
   – Только ты сможешь решить эту проблему.
   – Весьма польщен, что могу для вас сделать что-то полезное.
   – Папа, дети у меня уже не маленькие, в двух комнатах нам очень тесно.
   – Придется вам тогда переехать в более просторную квартиру. Продадите эту двухкомнатную квартиру, добавите еще какие-то деньги, а если не будет хватать, возьмете для покупки более просторной квартиры кредит, как, впрочем, поступают очень многие.
   – Папа, ты же понимаешь, что если мы поступим таким образом, то у нас вообще не останется никаких денег – все пойдет на ремонт, на обмен, на расширение квартиры, на новую мебель. Тогда нам придется лишить себя зарубежных поездок, хорошей одежды. Я уж не говорю о том, что тогда мы не сможем даже ходить в рестораны. Будем экономить на всем, даже на еде для детей.
   – Понимаю. Будут определенные сложности, но человеческая жизнь именно так устроена, что на каждом этапе мы преодолеваем вновь возникающие трудности. Это мобилизует нас и делает жизнь более интересной.
   – Папа, я другое предлагаю. Ты, может, меня и понимаешь, но говоришь о другом.
   – Какое у тебя предложение?
   – Не хочешь ли ты вместе с этой девушкой или один переехать в мою двухкомнатную квартиру? А мы – в твою. Ведь ты же сделаешь это не только для меня и Николая, но и для твоих внучек.
   – Эмилия, я не хочу жить в другой квартире и желаю оставаться именно в своей, где я жил долгие годы с твоей мамой. И она меня вполне устраивает.
   – Хорошо, что ты хоть упомянул маму. Но ты не думаешь, что потом эта квартира перейдет Ольге?
   – Вот какими категориями вы с братом мыслите. Я не хочу строить такие долгосрочные планы: завтра, послезавтра, потому что есть сегодня. Я еще не знаю, как долго буду отмечать мой новый день, мое «сегодня». Может, мое «сегодня» продлится еще долго. Прости, что этим могу огорчить тебя. Сожалею об одном – что родил и воспитал таких бездушных эгоистов, как вы с братом. Единственное ваше оправдание в моих глазах – что вы просто продукт нашего времени, и именно оно сделало вас такими черствыми людьми, скорее, мелочными грызунами.
   – Спасибо, папа, – ответила Эмилия, плача.
   – Ты сейчас, дочь, положишь трубку и побежишь на очередную вечеринку, концерт или в ресторан. Уверяю, через несколько минут забудешь обо всем – о моем существовании, тем более, о разговоре со мной. Этот разговор останется в твоей памяти как мелкий неприятный инцидент в твоей бурной, интересной жизни. А я с грустными мыслями, воспоминаниями о твоей матери, о нашей в итоге не сложившейся жизни, безутешно горюя, что не смог сделать твою маму – мою Ирину счастливой, останусь в квартире один. Ты представляешь, какая перспектива ждала бы меня? Одиночество, от этого замкнутость, странности в поведении, если бы не этот маленький мальчик, личико которого я обожаю, и молодая предупредительная и трудолюбивая девушка. Ты можешь представить, в какой грязи, неухоженности я находился бы, если бы не она? Мне стыдно, когда Ольга стирает и гладит мое нижнее белье, не говоря ни слова, покупает новое и незаметно кладет в мой гардероб. Она изучила все мои привычки и предпочтения, знает, какие блюда я люблю, какие не особенно. Я живой человек, понимаю душу и поступки другого человека, ценю их и бесконечно благодарен за ее доброту. Она вернула меня к нормальной жизни после стольких потерь. На доброту, Эмилия, нормальные люди отвечают добротой, поэтому я сделаю все зависящее от меня, чтобы она тоже была счастливой, на это у нее не меньше прав, чем у тебя с братом.
   Иван Ильич положил трубку, сердце колотилось со страшной силой, давление, по-видимому, подскочило к двумстам. «Боже, умру и бедную девочку с двумя детьми оставлю одну на растерзание стае хищников. Почему я так ненавидел Стеллу и бандита Сергея? Ведь их от моих детей отличает только необразованность и бескультурье, ну и, конечно, бесчеловечная жестокость. Мои дети – такие же хищники, но действуют соответственно своему культурному уровню, не кровожадные, однако, кроме своих интересов, они не учитывают интересы и переживания других людей, даже своего отца».
   – Иван Ильич, вы страшно бледны, примите валокордин!
   Он молча взял смешанный с водой валокордин, выпил, не глядя в сторону Ольги, понимая, что она слышала его разговор с дочерью. Ему было очень стыдно за своих детей, да и за себя тоже.
//-- * * * --//
   – Лаура, это Иван Ильич, у меня к тебе вопрос.
   – Я как раз собиралась в институт, хотела зайти в отдел аспирантуры, а после я зайду к вам.
   В середине дня Лаура, стройная, лукавая, самоуверенная, свободно и модно одетая, сидела в кабинете Ивана Ильича в подчеркнуто вольной позе.
   – Лаура, у кого ты оставила ребенка?
   – На две недели приехали мать и сестра мужа, не отходят от ребенка ни на минуту. В общем, Иван Ильич, они хорошие, сердечные люди, но, скорее, только по отношению к ребенку и к своему сыну. Для них я чужая и по мышлению, и по культуре поведения, и слава Богу, что я именно такая. Прекрасно, что сейчас мы живем отдельно от родителей Норайра, наши различия почти не чувствуются.
   – Лаура, как я понимаю, ты хочешь мне что-то сказать?
   – Иван Ильич, поговорить с вами мне всегда хочется, даже просто сидеть рядом с вами уже для меня большое удовольствие. Вы правильно угадали, я хотела вам сказать… Иван Ильич, я так хорошо помню этот кабинет, каждое кресло, стол, диван. Незабываемые дни! Сейчас я их ценю больше, чем даже тогда. Когда остаюсь одна, часто смотрю известную вам видеозапись. Не скрываю, иногда хочется повторить все, что было раньше, и именно так, как там снято.
   Иван Ильич внимательно слушал Лауру, не без удовольствия констатируя, что она стала несравненно более соблазнительной и привлекательной, чем раньше. Ее формы стали значительно более выпуклыми, почти вызывающими. Еще раз посмотрев в ее такое знакомое и родное лицо, он понял, что не может сердиться на нее.
   – Лаура, в твоих словах, в поведении я чувствую некую недосказанность. Скажи, девочка моя, мы же не чужие, что тебе нужно, что я могу сделать для тебя?
   – Ничего, Иван Ильич. У меня все в порядке, с мужем у меня ровные нормальные отношения, он внимателен, неприхотлив, и вообще, человек не сложный, можно сказать, абсолютно предсказуемый. Беда, конечно, если назвать это бедой, что он не может быть для меня хотя бы отдаленно таким авторитетом, каким были вы. Я долго думала и пришла к выводу – во мне говорит комплекс безотцовщины. Вы для меня были и отцом, и любимым мужчиной. К сожалению, Норик для меня только друг и мужчина, за которого, исходя из некоторых обстоятельств, я вышла замуж. Я умнее и предусмотрительнее его во многих вопросах. Понимаю, что придется, как говорят, без огонька и задора, жить всю жизнь. Иван Ильич, как раз через несколько дней мать и сестра мужа возвращаются в Самару, вместе с ними едет туда и Норайр. Надеюсь, вы найдете время, зайдете ко мне и посмотрите моего ребенка. Не сомневаюсь, это будет для вас приятным сюрпризом.
   – Спасибо, Лаура. Но только не понимаю, почему встреча с твоим ребенком должна стать сюрпризом для меня. Я уверен, что твоя дочь будет похожа на тебя, следовательно, красива, как ты. Давай как-нибудь в другой раз, сейчас я очень занят.
   – Иван Ильич, я не претендую на наши прежние отношения. Я и тогда понимала, что мне необходимо выйти замуж, создать семью, и главное, решить для меня самый важный вопрос в моей жизни – обзавестись крышей над головой. Я же не могла вечно жить в съемной квартире, за которую платили вы. Иван Ильич, я долго сомневалась, раскрыть вам мою тайну или нет, поэтому решила, что лучше сперва пригласить вас к себе домой, показать вам моего ребенка, и только потом открыть правду.
   – Не волнуйся, Лаура. Что за удивительная тайна, которую ты после таких переживаний и сомнений решила раскрыть?
   – Иван Ильич – вы биологический отец моего ребенка. Жаль, что я сообщаю вам об этом до того, как вы увидите мою дочь. Она – вылитая вы: светлые волосы, голубые глаза, черты лица, будто ваша маленькая копия. Я шатенка, глаза у меня темные, Норайр вообще жгучий брюнет, потом, я ведь знала, что рожаю именно от вас.
   – Глупости, я всегда строго контролировал себя.
   – В последний раз не смогли себя полностью контролировать. Во всяком случае, факт налицо.
   – Но вернувшись из поездки, ты даже не посоветовалась со мной, тут же выскочила замуж за этого Норайра. Как это объяснишь?
   – Потому что я еще в Турции обнаружила, что беременна, и как только оказалась в Москве, побежала в нашу поликлинику. Гинеколог, прекрасная женщина, Мария Иванова, подтвердила мою беременность. После нескольких бессонных ночей я решила, что правильнее для меня, да и для вас, чтобы я вышла замуж за Норайра. До этого между нами ничего серьезного не было. Какие-то встречи, вечерние прогулки с ребятами из Москвы, и все. Я должна была решить: рожать, стать матерью-одиночкой без крыши над головой или сделать аборт, продолжая отношения с вами. Я знала, что вы никогда не оставите вашу жену ради меня. Понятно, мы были более чем неподходящей парой и по возрасту, и по многим другим параметрам. Иван Ильич, можно, я выкурю одну сигаретку?
   – Лаура, я сказал, нет. Продолжай.
   – Тогда я решила принять предложение Норайра выйти за него замуж, создать семью, каким-то образом найти свое место в этой жизни. Впрочем, врач-гинеколог Мария Иванова и сейчас работает в той же поликлинике, я продолжаю консультироваться у нее. В подтверждение моих слов можем навести справки у нее.
   После некоторого молчания Иван Ильич сокрушенно произнес:
   – Я тебе верю, – он понимал, что девушка говорит правду. – Боже, сколько неожиданностей со всех сторон!
   – Какие еще неожиданности, Иван Ильич? Кто беспокоит вас?
   – Да так, неважно. Норайр и его родные не удивились преждевременному рождению ребенка?
   – Вы же решили одну проблему, и я, будучи беременной, вышла замуж как девственница. Как говорят, и смех и грех. Что поделать, жизненные обстоятельства так сложились. Норайр же своим родным с гордостью доложил о моей невинности и как доказательство показал простыню со следами крови. В конце концов, немало детей рождается на месяц, два, а то и больше, раньше срока. Иван Ильич, настоятельно прошу, взгляните на ребенка хоть раз, все ваши сомнения тут уже улетучатся. Не волнуйтесь, я ни на что не претендую, у вас и у меня свой, уже сложившийся ритм жизни, и все должно оставаться так, как есть.
   – Лаура, ты знаешь, что я тебя любил и люблю как родную. Пойми, у тебя молодой, любящий, перспективный муж, скромный, добрый парень. Не думай ломать свою и чужие жизни, прими реальность и не плачь, так сложилась твоя и моя судьба. Пусть наш ребенок растет счастливым в счастливой семье, в создавшейся ситуации другого не дано.
   – Иван Ильич, вы правы, но я сама не знаю, что хочу. Не сказать вам не смогла, хотя сто раз клялась не делать этого.
   – Лаура, сейчас ответь на другой вопрос: почему и каким образом вы с мужем оказались у моей дачи? Что вам там было нужно?
   – Ничего. Мы с Норайром в прошлое воскресенье были приглашены в гости к их дальнему родственнику, который в вашем поселке купил дом. Решили сделать вам сюрприз – неожиданно заехать к вам с надеждой, что найдем вас дома. Правда, у меня еще было тайное желание показать вам ребенка, проверить, сможете ли вы догадаться о вашей с ним биологической связи. Но, к сожалению, вас дома не оказалось, вышел ваш сосед, мы у него уточнили, туда ли приехали, именно ваш ли это дом? Больше ничего. Кстати, если будет возможность, Иван Ильич, зайдите к родственнику Норайра, который живет недалеко от вас, за лавашом, его зовут Хачик Куроян. В свое время он преподавал в Ереванском политехническом институте математику, а сейчас держит пекарню и печет отличный лаваш.
   – Хорошо, непременно воспользуюсь услугами вашего родственника Хачика. Кстати, я где-то читал, что в переводе с армянского Хачик означает «крещеный», или «Богдан», что-то в этом смысле. Лаура, не сомневаюсь, что все именно так, как ты сейчас рассказала. Привет мужу, и поцелуй ребенка.
   – Иван Ильич, я не закончила. Мне еще кое-что важное надо вам сказать, но как-то после нашего разговора неудобно…
   – Скажи, скажи. Ты же не постеснялась упомянуть о видеозаписи, и вместе с тем вспоминать о старом, раскрыть тайну о том, кто отец твоего ребенка. Не скрою, у меня возникло большое желание увидеть девочку, хотя понимаю, что ничего хорошего в этом нет.
   – Вы знаете, как трудно ухаживать за ребенком, Иван Ильич, и как много времени это занимает?
   – Разумеется, знаю, но что-то ты очень издалека начинаешь.
   – К сожалению, я не могу найти достаточно времени, чтобы работать над диссертацией. Вы знаете, я честолюбива, моя мечта – защитить диссертацию, стать кандидатом наук, утвердиться в этой жизни. На кого мне полагаться, если не на вас, на отца моего ребенка, на моего любимого мужчину? Помогите, пожалуйста, мне написать диссертацию. Кое-какие материалы я соберу сама, даже уже начала собирать. Ведь написать кандидатскую диссертацию – для вас совсем не трудная задача.
   – Помогу, конечно. Но не обещаю, что напишу твою диссертацию полностью. Тебе, кажется, известно, что через два-три месяца я на длительный срок уеду в Страсбург.
   – Я очень надеюсь, что вы до этого срока закончите мою диссертацию. Что для вас за три месяца написать кандидатскую диссертацию! Вы же смогли написать докторскую диссертацию для декана Злобина за чуть больший срок. Кандидатская диссертация значительно проще. Если вы захотите, можете даже за месяц ее завершить.
   – О чем ты говоришь, какая докторская диссертация? И почему я должен был написать ее за декана Злобина?
   – Иван Ильич, я с секретарем декана Злобина, Галей, в близких отношениях. Еще когда я работала в институте, мы дружили очень тесно, и эта дружба продолжается и поныне. Галя в неурочное время напечатала все 430 страниц представленной деканом диссертации, а этот урод не заплатил ей ни копейки. Гад, жмот.
   – Лаура, это неправда, я только исправлял его текст, больше ничего.
   – Иван Ильич, неправду говорить у вас не получается. Галя же с каждым непонятным словом бегала к вам, а не к Злобину, который, когда она обращалась к нему, не понимал о чем речь. Потом, мы с ней настолько близки… Она такая верная подруга, доверяет мне все свои секреты. Иногда мне даже хочется показать ей нашу видеозапись и похвастаться, что я тоже чего-то стою.
   – Послушай, идиотка, ты недалеко ушла от своей матери, и такое впечатление, что ты шантажируешь меня!
   – Это когда моя мама шантажировала вас?
   – Ну, я так, к слову сказал.
   – Такие вещи просто так не говорят. Я же сердцем чувствую, что у вас, Иван Ильич, имеется какая-то информация об исчезновении матери.
   – Удивляюсь, как такая глупость могла прийти тебе в голову?
   Лаура промолчала, долго и пристально глядя в глаза Ивана Ильича. Он с трудом выдержал взгляд больших, темных и так хорошо знакомых ему глаз некогда любимой девушки. Лаура встала, подошла и вдруг поцеловала Ивана Ильича в губы, постояла, прижавшись к нему минуту, и, не говоря ни слова, ушла.
   После ее ухода Иван Ильич терялся в догадках. «Возможно, девушка своим внутренним женским инстинктом что-то смутно чувствует насчет матери. Ее диссертацию я написал бы в любом случае, даже если бы она об этом не просила, ведь это мой моральный долг. Я хочу, чтобы она устроилась, нашла свой кусок хлеба. Ведь жизнь не баловала ее. Я ее жалею и люблю, как родную, она чувствует, что я не могу отказать ей ни в чем. Разумеется, она никак не может знать о моей причастности к исчезновению ее матери. Этот факт не подлежит сомнению. И абсолютно естественно, что Лаура по любому вопросу будет обращаться ко мне за помощью, при этом сознавая, что имеет действенные аргументы. Надеюсь, защитив диссертацию и став преподавателем, Лаура удовлетворится своим положением, перестанет предъявлять мне новые требования. Ведь огласка наших прежних отношений больно ударит и по ней самой. Разумеется, по отношению к девушке я ничего предпринимать не буду, она как шаловливый ребенок, притягательна для меня и сегодня. А если пригласить ее на дачу под предлогом совместной работы над диссертацией или интимной встречи и заключить в подвале, как раньше я поступил с ее матерью? Боже, что я говорю? Какой бред может прийти мне в голову? Это будет бесчеловечным актом по отношению к глупенькой молодой матери, к девушке, которую я любил и люблю, которой я дал слово и обещал помогать и защищать. Все, надо выбросить из головы такие вздорные, страшные мысли, а то я с ума сойду. А если она действительно покажет видеозапись своей подруге, секретарю Злобина Гале? Тогда эта новость разлетится по всему институту со скоростью света. Боже, неужели, допустив одну ошибку, такую ординарную, обычную, миллионы и миллионы раз встречающуюся в повседневной жизни, я опять и опять стою перед искушением совершить преступление, чтобы скрыть факт моего морального отступления? Не правильно ли было остановиться в первый раз? Ведь потом, чтобы скрыть другое, более тяжкое, чем первое, преступление, человек вынужден идти дальше и дальше, пока сам не погибнет в созданной им самим кровавой пучине».
   – Иван Ильич! Иван Ильич! Это я.
   – Да, Оленька.
   – Вы что-то задержались на работе. Мы втроем ждем вас. Мудрец уже покушал, но его мама и, возможно, сестра или братик страшно голодны.
   «Эта девушка – луч света в моей жизни. Каждый раз, когда мне трудно, она тут же дает о себе знать. Быстрее домой, там меня ждет моя светлая девушка, вкусный ужин и долгая-долгая ночь. Спасибо тебе, Бог, за Ольгу, которую Ты послал мне вместо ушедшей из моей жизни Ирочки. Я понимаю, что ни один человек не может полностью заменить другого. Они обе существуют в моем сердце и в душе. Одна – в памяти, другая – живая, теплая и такая манящая – в жизни. Может, Ольга послана мне за мои страдания и потери? Может быть… Но даже если не так, я не сожалею об этом.
//-- * * * --//
   – Ольга, надо постепенно собираться, остается меньше трех месяцев.
   – Иван Ильич, получается, что я рожу во Франции?
   – Ничего страшного. Хорошая медицина, чистота и внимание будут обеспечены.
   – Иван Ильич, помощница профессора Малькова просит вас к телефону.
   – Иван Ильич, это Алексей. Поздравляю вас с русско-французской внучкой!
   – Спасибо. А вам откуда известно, что у моего сына родился ребенок?
   – Вы забыли, что это я его отправил в Париж.
   – Помню, конечно, но не думал, что вы так внимательно следите за его действиями.
   – А как же! Мы сейчас с вами фактически стали родственниками.
   – Не понимаю. Каким это образом?
   – Амелин, гражданская жена вашего сына Константина, – сестра моей подруги Жасмин.
   – А это кто такая? Я впервые слышу о ней.
   – Я думал, Костя вас уже ознакомил, как говорят в политике, с расстановкой сил, то есть рассказал кто есть кто. Жасмин – это женщина, от которой я имею двоих сыновей. Или, если точнее, Жасмин имеет от меня двоих сыновей. Старшего она назвала именем моего отца, Андреем, ему скоро исполнится семь лет. Ребенок уже многое понимает и требует, просто заставляет мать познакомить его со своим отцом. Понятно, я не могу отказать в такой просьбе ребенку и его матери. Мне известно, что вы через несколько месяцев будете недалеко от Парижа, поэтому вас как родственника приглашаю вместе с вашей молодой подругой на день рождения моего сына, Андрея Алексеевича.
   – Не знаю, Алексей Андреевич, что и сказать вам. Как-то мне неудобно оказаться среди незнакомых людей.
   – Иван Ильич, главные герои, я и ваш сын, кажется, вам знакомы. А с внучкой и ее матерью познакомитесь на месте. О’кей?
   – Спасибо, Алексей Андреевич, за приглашение. Я не могу его не принять.
   «Нельзя упустить возможность примириться с сыном. Может, более подходящего случая и не будет, – подумал Иван Ильич. – Не могу же я вечно находиться в ссоре с родными детьми. Пойду, – решил для себя Иван Ильич. – Спасибо случаю, и спасибо тебе, Алексей Мальков, неутомимый гуляка и великий поклонник женской ласки. Ты приносишь людям только тепло и радость, это по-видимому, твое предназначение».
//-- * * * --//
   – Иван Ильич, здравствуйте!
   – Лаура!
   – Мне стало известно, что окончательная дата вашей поездки уже определена, а на ваше место назначен новый человек.
   – Да, Лаура, это так. Я думал позвонить тебе и сообщить все подробности. Кстати, ты забрала у новой лаборантки первую часть диссертации?
   – Конечно, сейчас знакомлюсь. Позавчера я была в институте, вас не было на месте. Долго ждать не могла, ребенка на несколько часов оставила с Норайром. Иван Ильич, когда будет готова вторая и заключительная часть диссертации?
   – Думаю, перед отъездом я передам ее тебе в полном объеме.
   – А автореферат?
   – Автореферат, глупенькая, тоже передам. Что тебе еще?
   – Я никогда не сомневалась, что вы любите меня. Разумеется, я старалась сохранить ваше доброе отношение ко мне. Иван Ильич, мне еще нужны, как минимум, три напечатанных статьи, чтобы выйти на защиту.
   – Как раз в каждой главе по три параграфа, первые две статьи возьмешь из первой главы, третью из второй, и отдашь ответственному секретарю нашего журнала от моего имени. Он уже предупрежден.
   – А на мою защиту вы не прилетите? Ведь вы же председатель диссертационного совета.
   – Меня заменит Галина Викторовна. Надеюсь, все будет в порядке. Ты на кафедре работала, была отличницей, и диссертация у тебя более чем хорошая. В конце концов, я твой научный руководитель. Все знают, что я никогда не пропущу недоброкачественную работу. Со временем, я надеюсь, мы еще расширим твою диссертацию и издадим как монографию или учебное пособие.
   – Иван Ильич, я не выйду на защиту, если вас там не будет.
   – Лаура, я уверяю, у тебя все будет в порядке.
   – Нет, Иван Ильич, вы не можете меня бросить на произвол судьбы. Я настоятельно прошу, чтобы вы прилетели, а то точно не выйду на защиту.
   – Удивляюсь, почему ты упорствуешь, но если для тебя это так важно, придется прилететь. Ты пользуешься тем, что я не могу тебе ни в чем отказать.
   – Я так и знала, что вы не можете не прилететь на мою защиту. Иван Ильич, до вашего отъезда мы не увидимся?
   – Конечно, увидимся.
   – Когда, где?
   – Ну, зайдешь в институт.
   – Нет, я хотела бы в другом месте. В конце концов, я имею право где-нибудь оказаться с вами наедине? Не стесняться, не опасаться, что кто-то войдет.
   – Лаура, давай повременим.
   – Ладно. Тогда у меня еще одна просьба.
   – Да, слушаю.
   – Вы уезжаете, ваши дети за рубежом и ваша дача будет пустовать, а нам с Норайром некуда в летнюю жару везти нашего ребенка. Может, дадите нам ключи от дома? Мы будем ухаживать за деревьями, присмотрим за домом. Не беспокойтесь, все будет в порядке. Иван Ильич, вы слушаете меня? Завтра подойдет Норайр за ключами.
   – Да, Лаура, конечно, отдыхайте. И пусть ребенок дышит свежим воздухом.
   – И последний вопрос, Иван Ильич. Вы едете в Страсбург один? Иван Ильич, я спрашиваю, вы едете в Страсбург один?
   – Почему это тебя интересует, Лаура?
   – Как почему? Разве я не могу знать, вы едете один или с вами еще кто-то? Вдруг захочу приехать к вам в гости?
   – Возможно, я возьму с собой Ольгу. Не останется же она одна в Москве с маленьким ребенком, без помощи и присмотра.
   – А ваш сын, чем он занят, что не находит времени для жены и ребенка?
   – Ты же в курсе, он в длительной командировке.
   – Неубедительно, более того, странно!
   – Не вижу ничего странного.
   – Иван Ильич, странно то, что ваш сын свою жену не берет с собой в командировку, а оставляет ее у одинокого отца, исключительно занятого человека, который сам выезжает в рабочую командировку. Вы считаете это естественным? Молодая женщина с ребенком едет на длительный срок за рубеж со свекром – чудеса, да и только! Вам не кажется, что это уникальный случай, достойный Книги рекордов Гиннесса? Молчите, Иван Ильич?
   – До свидания, Лаура. Надеюсь, у тебя все будет в порядке. Позволь, я сам разберусь в своих проблемах.
   – Я не закончила, не вешайте трубку, Иван Ильич.
   – Слушаю, Лаура, что тебе?
   – Не кажется ли вам, что эта Ольга заняла мое место в вашей жизни?
   – Глупости, что ты хочешь этим сказать?
   – То, что на месте этой Ольги могла быть в Страсбурге я. Иван Ильич, говорить неправду у вас не получается. Ваш голос дрожит и звучит неестественно. Мне очень неловко слышать от вас неправду – это унижает.
   – Лаура, глупая девочка, ты хочешь разозлить меня? В чем ты меня обвиняешь?
   – Я уже сказала. Добавлю еще, что в любой момент я в судебном порядке могу требовать проверки соответствия вашего ДНК с ДНК моего ребенка, в качестве доказательства еще могу предоставить видеозапись.
   – Лаура, чего ты добиваешься? Это же настоящий шантаж! Предположим, ты докажешь, что я отец ребенка, возможно, я сам от этого не откажусь, и что это тебе даст?
   – Не знаю. Против вас ничего плохого я делать не могу, потому что люблю и уважаю вас. Впрочем, Иван Ильич, жизнь покажет, как нам жить дальше.
//-- * * * --//
   – Ольга, сколько у нас вещей! Впечатление такое, что мы едем в Страсбург насовсем.
   – Иван Ильич, меньше никак не получается. Только вещи маленького Ивана заняли три больших чемодана. Потом, мы же едем поездом, не лучше ли взять больше, чтобы не покупать в Европе? Там детские вещи ужасно дорогие, сама по Интернету проверила. Не верится, что скоро увижу своими глазами Европу, так интересно!
   – Ольга, не таскай тяжести, тебе через пару месяцев уже рожать.
   Женщина светилась, ходила легко, несмотря на последние месяцы беременности, все время упаковывала и распаковывала вещи, составляла списки содержимого каждого чемодана, потом начинала перепроверять, бесконечно задавала Ивану Ильичу вопросы и, не дослушав до конца, мчалась в другую комнату. Глядя на нее, Иван Ильич в душе радовался тому, что она счастлива. «Ольга каждый день открывает для себя новый мир, – размышлял он. – А я оставил в прошлом большую часть жизни, дорогих мне людей, мою энергию и мечты, способность чему-то бурно радоваться».
   Иван Ильич в один ящик собрал нужные книги, словари, долго решал, какую из двух больших фотографий Ирины брать с собой, потом взял обе, вместе с фотографией матери в молодости.
   – Ольга, самолет из Благовещенска приземляется в «Домодедово» завтра днем. Надеюсь, ты готова разместить наших гостей и предоставить им на первых порах все необходимое.
   – Не беспокойтесь, Иван Ильич, я все предусмотрела – кто где должен спать, на какой кровати, постельное белье, зубные щетки, полотенца, все-все. Иван Ильич, очень прошу, возьмите меня с собой в аэропорт, ведь маму и брата вы в лицо не знаете.
   – Послушай, Оленька. Во-первых, ты беременна, во-вторых, с кем оставим ребенка, потом, излишнее беспокойство, небезопасная дорога, и все это прямо перед поездкой в Страсбург. Кроме того, все вместе мы можем не поместиться в салоне автомобиля, ведь у них наверняка много вещей, и что-то, возможно, придется взять в салон.
   – Иван Ильич, я так хочу поехать… С ребенком сяду сзади, уверяю вас, он будет вести себя тихо.
   – Ладно. Если что, тогда придется взять такси.
   Примерно два месяца назад в Благовещенске скончался от цирроза печени отчим Ольги. Иван Ильич, недолго думая, позвонил матери Ольги и предложил переехать вместе с сыном в Москву. Сперва женщина колебалась, потом взволнованно поблагодарила и согласилась. Иван Ильич тут же отправил ей деньги для покупки билетов и подготовки к переезду. Только после этого он сообщил Ольге о принятом им решении. Ольга, услышав радостную новость, густо покраснела, и ничего не ответив, продолжала кормить грудью маленького Ивана.
   – Иван Ильич, мне неудобно. Я не имею права доставлять вам столько хлопот.
   – Ольга, разумеется, я это делаю в первую очередь для тебя. Вижу, как ты переживаешь, часто звонишь маме, читаешь нотации брату. Это нормально, и я ценю твои чувства. Понимаю, ты не будешь полностью счастлива, пока в жизни твоих родных не произойдут положительные перемены. Кроме того, у меня есть и некая корыстная цель. Мы едем на долгий срок, квартира свободна, они поживут здесь, заодно и присмотрят за квартирой. Мама легко найдет работу в каком-нибудь детском учреждении Москвы, где всегда много вакансий. Брат поступит в технический вуз, я знаю, что у мальчика тяга к точным наукам. И, наконец, когда мы вернемся, они, надеюсь, будут в состоянии сами снимать для себя квартиру, мама найдет время присмотреть за нашими детьми, а ты – неглупая девочка, сможешь продолжать учиться и работать. Ну что, правильно я рассуждаю?
   Полный благодарности взгляд больших голубых глаз красноречиво говорил о ее чувствах.
//-- * * * --//
   За несколько дней до отъезда Иван Ильич устроил небольшую прощальную встречу с коллегами. Собравшиеся много говорили, шутили. Зашел попрощаться ректор. Узнав о его приходе, примчались дежурившие, как обычно, у него покрасневший Злобин и профессор Пустовалов. Прямо с порога они начали восхвалять мудрость ректора, выбравшего Ивана Ильича представлять российскую науку за рубежом. Иван Ильич отрешенно слушал возбужденные речи коллег, радовался, что скоро уедет, сменит обстановку, забудет пережитый кошмар. С небольшим опозданием пришла элегантная Зинаида Павловна с красивым букетом цветов, избегая смотреть в глаза Ивану Ильичу, молча посидела несколько минут и удалилась. При встрече с Зинаидой Павловной у Ивана Ильича обычно возникало противоречивое, непонятное чувство вины. Он внутренне восхищался этой умной, незаурядной женщиной, ее сдержанностью и умением вести себя в обществе. «Интересно, – не раз возвращался он к одним и тем же мыслям, – мужчины, встречаясь с умными, состоявшимися, сдержанными женщинами, обычно настораживаются, они предпочитают несложных, иногда даже поверхностных, с веселым нравом женщин, понимая, что в первом случае им придется выдерживать конкуренцию и всю жизнь проводить в такой атмосфере, тогда как во втором случае первенство в браке не сложно будет отстоять».
   Позвонила лаборантка.
   – Иван Ильич, вас дважды спрашивал коллега.
   Номер был незнакомый, и с неким тревожным предчувствием Иван Ильич откладывал разговор с незнакомцем, не понимая, кто же это может быть. Наконец, решил не звонить и, проводив всех своих гостей, уже собирался покинуть кабинет, когда раздался стук в дверь, и без представления лаборантки вошел солидный мужчина среднего возраста, интеллигентной наружности, которого Иван Ильич никогда раньше не видел. По его внешности и самоуверенно-проницательному взгляду Иван Ильич без труда определил, что перед ним далеко не рядовой представитель силовых структур.
   – Здравствуйте, Иван Ильич.
   – Добрый день, или вечер, неважно. Слушаю вас, я очень тороплюсь и прошу, по возможности, вкратце.
   – Не особенно радушный прием. Ваш поезд отбывает только через три дня, в 21 час, так вот, для получасового разговора, уважаемый профессор, у нас вполне достаточно времени. Могу ли я присесть?
   Минуту подождав и не дождавшись приглашения, незнакомец сел. От его пристального, откровенно изучающего взгляда Ивану Ильичу стало не по себе.
   – С кем имею честь говорить и откуда вы так хорошо информированы о времени и дне моего отъезда, и наконец, зачем это вам нужно?
   – По долгу службы, Иван Ильич. О вас я располагаю некоей, можно даже сказать, обширной информацией. Представлюсь – Кондрашов Марлен Вениаминович, генерал Федеральной службы безопасности России.
   – И чем моя скромная фигура привлекла внимание столь грозной и многозанятой службы?
   – Иван Ильич, пожалуйста, давайте без пикировки. Примите меня как друга. Я к вам пришел с вполне дружественной миссией.
   – И такое бывает в вашей службе?
   – Бывает, уважаемый профессор. И бывает очень даже часто. Иван Ильич, некоторое время назад я вас видел по центральному телевидению выступающим на интересной международной конференции. Разумеется, такого масштаба международные встречи не могут оставаться без внимания нашей службы. Второй раз я увидел вас, – продолжал нежданный гость спокойно и неторопливо, – когда утверждал ваше досье отъезжающего в долгосрочную зарубежную командировку. К моему немалому удивлению, у меня возникли пока далеко не подтвержденные подозрения о вашей причастности к некоему, назовем так, происшествию. Я был поражен, долго не верил своим глазам.
   – И что вас так удивило? – с трудом, желая сохранить спокойствие и выдержку, выговорил Иван Ильич.
   – Примерно год назад наши службы накрыли один порносайт, активно работающий в российской Интернет-сети.
   – Должен заметить, что любопытная у вас работа, и, по-видимому, она связана также и с некоторыми удовольствиями.
   – Смотреть порнофильмы доставляет вам удовольствие?
   – Почему бы нет? Если герои красивые, особенно девушки, и не нарушена эстетическая составляющая.
   – Вы меня хотите удивить, профессор?
   – А вы никогда не смотрели эротические фильмы или порнофильмы?
   – Особой тяги не чувствовал, только по долгу службы.
   – Очень хочу верить, что вы искренни. Итак, товарищ генерал, что вам конкретно нужно от моей скромной персоны?
   – Начнем с того, что по делу службы один из наших молодых сотрудников, просмотрев найденные во время обыска порнофильмы, обратил внимание на один очень необычный сюжет. Герой-любовник, секс-гуру молоденькой, особо ничем не примечательной девушки, явно отличался от выполняющих такие роли других актеров – он был в очках, очень представительный, немолодой, можно даже сказать пожилой, обращался с девушкой с отцовской заботой и вниманием, что также нехарактерно для таких видеосюжетов. Ведь там герой в отношения с девушкой обычно вносит некие элементы борьбы, жесткости, насилия, даже садизма, что очень нравится многим зрителям. Я не верил своим глазам, что герой порнофильма и выезжающий за рубеж профессор – одно и то же лицо. Ведь всего час назад я поставил подпись под его личным досье. Попросил вернуть ваше досье, найти хронику центрального телевидения, все имеющиеся в нашем распоряжении ваши фотоснимки, чтобы досконально перепроверить возникшие у меня сомнения. И знаете, после сопоставления всех фотографий никаких сомнений у меня не осталось, что вы и пожилой порногерой – одно и то же лицо.
   – Уважаемый генерал, у меня вопрос. Прелюбодеяние или внебрачные сексуальные отношения, совершающиеся каждодневно миллионами и миллионами мужчин и женщин, являются уголовным преступлением?
   – Разумеется, нет, если партнерша совершеннолетняя и происходит весь сексуальный пир или акт с ее согласия. В этом плане мы ничего противозаконного не нашли. Молоденькая девушка была явно старше 18 лет, и более того, сама с большим удовольствием, я бы сказал даже, энтузиазмом, принимала участие в сексуальной игре. Естественно, мы поинтересовались, каким образом эта видеозапись могла появиться на порносайте, ведь невозможно было поверить, что вы снимались за деньги, нас именно этот факт насторожил. Одновременно хотел бы отметить, что у вас, профессор, многообещающее начало в сфере интимных услуг. Поздравляю.
   – Спасибо, вы меня обнадежили. Возможно, фильмы такого плана принесут мне большую прибыль и признание общественности, чем моя научная деятельность.
   – Ваше позитивное настроение меня радует. Разрешите, продолжу. По сохранившимся бухгалтерским записям выяснилось, что некий Сергей Кондаков, бывший полицейский, за шесть с половиной тысяч долларов предоставил эту видеозапись менеджерам сайта. Понятно, что вы не могли дать согласия на огласку вашей интимной жизни, значит, видеозапись была снята без вашего ведома, или, даже если вы ее снимали сами для своего удовольствия, хотели оставить на память о ваших бывших бурных днях, то все же невероятно, что вы сами могли инициировать продажу записи. Значит, все происходило против вашей воли. Кстати, мы пока не выяснили, кто ваша партнерша. Полагаю, сотрудница или студентка старших курсов вашего института. Если возникнет необходимость, это проверить нетрудно, начнем мы с отдела кадров вашего института, а потом уже проведем более углубленное расследование. Самое интересное, что этот Кондаков, бывший полицейский, по имеющимся у нас сведениям, замешанный во многих криминальных схемах, бесследно исчез, просто взял, и испарился. Более того, хочу вас удивить еще больше – исчезла и его подруга, некая Стелла Карапетова, женщина легкого поведения, известная аферистка и мошенница. Не удивительно ли? Если для вас нет, то для меня очень даже удивительно. В последующем, по их же телефонам их знакомым сообщили, что они находятся в Турции на отдыхе. На первых порах для направления следствия на ложный путь придумано неплохо. Однако выяснилось, что они не пересекали границу. То есть Кондакова и Карапетову надо искать в России.
   – Вы, уважаемый генерал, пришли ко мне с надеждой, что именно я могу прояснить эту ситуацию?
   – Я не тороплюсь делать выводы, но не кажется ли вам, что прослеживается некая связь между вами и происходящими событиями? Против вашей воли, в этом я не сомневаюсь, или, скорее, скрыто снимают вас на видео, потом продают видеозапись для общественного показа, после чего исчезают Сергей Кондаков, продавец видеозаписи, и Стелла Карапетова, его сожительница и подельница. Последняя имела неосторожность в разговоре с подругой, державшей салон красоты в Нижнем Новгороде, радостно сообщить, что удалось взять за рога одного профессора, в связи с чем ожидается немалый куш, поэтому она просит взять ее партнершей в салон красоты. Но на этом удивительные по драматизму события не заканчиваются. У вас горит дача, и там находят труп неизвестной женщины. Пока я не решил вопрос об эксгумации и проведении экспертизы ДНК для идентификации личности жертвы. Это я сделаю после того, как решу дать ли материалам ход, возбудить по факту уголовное дело или нет. Не исключаю, и даже есть определенная логика, что жертвой пожара могла быть Стелла Карапетова. Ну что, профессор? Идти мне дальше нет особого желания. Ну, исчезли двое отъявленных преступников, это уже область деятельности криминальной полиции. Но мои интересы связаны с вами, с вашей деятельностью. Вы выходите на международную арену, косвенно представляете наше государство, нашу научную общественность. Поэтому информация, связанная с вами, не может оставаться вне нашего внимания.
   – Крайне интересно и любопытно, уважаемый генерал, что я вам интересен не по научным и прочим соображениям, а главный уклон сделан в сторону уголовного аспекта вопроса. Пока бесспорен только факт наличия видеозаписи, остальное все – гипотетические умозаключения, требующие огромной работы для их доказательства. Конечно, отказываться от факта сексуальной связи с молоденькой девушкой я не буду, но не постыжусь в свое оправдание отстаивать версию, что видеозапись всего-навсего фотомонтаж. Даже бывший генеральный прокурор России пошел на опровержение аналогичного факта, и я не считаю, что это было небезуспешным ходом. Так как факт сексуальной связи с молодой девушкой с ее согласия не попадает в число уголовно наказуемых деяний, меня ждут только беседы на тему морали, семейные скандалы, может, и некое порицание – их придется выдержать. Понимаю, что многие мои критики (а они появятся обязательно) в душе очень хотели бы быть на моем месте, но, разумеется, без печального конца, как в моем случае. Сожалеть, что действия аналогичного плана другим сходят с рук, а мне нет, – небольшое утешение. Самыми важными для меня в этой жизни были мнения моей мамы и моей супруги. Но, к великому сожалению, их нет в живых. Что еще? Постараюсь не погибнуть, не согнуться под тяжестью позора и унижения, буду раскаиваться, чтобы облегчить душу. К такому сценарию, как сложно бы ни было, я себя долго и мучительно готовил.
   – Правильно ли я понимаю, профессор, что если бы сложилась аналогичная ситуация, вы бы не отказались вновь вступить в аморальную связь с молодой девушкой?
   – Наша беседа принимает неожиданное направление. Ну что же, отвечу честно. Аморальность естественным отношениям мужчины и женщины в моем случае придают два факта – то, что я был женат, и то, что я значительно старше девушки, все остальное – в рамках нормальных человеческих отношений. Если такое в моей жизни случится еще раз, я постараюсь быть более предусмотрительным, потому что связь с молоденькой девушкой по взаимному влечению не считаю аморальной, так как каждая сторона получает то, что хочет: взрослый мужчина – заряд энергии и оптимизма, молодая девушка – опыт, помощь в жизни и наставления старшего друга, то, что родители очень часто забывают дать своим детям.
   – Профессор, все больше и больше я восхищаюсь вашей искренностью. А что бы вы сказали, если бы такой взрослый мужчина стал сексуальным наставником вашей дочери?
   – Говорить неправду – всегда осознанное самоунижение, но, к сожалению, жизненные обстоятельства, мнение окружения часто вынуждают прибегать к такому шагу. Насчет того, как бы я относился, если бы моя дочь вступила в сексуальные отношения с пожилым мужчиной намного старше ее, я отвечу абсолютно искренне – я был бы очень и очень огорчен, переживал бы, с болью думая о том, как взрослый мужчина, со знанием дела, ласкает мою молоденькую неопытную дочь. Но если до 21 года вы упустили процесс воспитания ваших детей, вы уже вряд ли их сможете убедить в чем-либо. Ваш ребенок уже взрослый, и он сам решит, как ему поступить. Если я постараюсь на нее воздействовать запретами, не исключаю, что это даст противоположный результат. Итак, уважаемый генерал, постараемся резюмировать нашу беседу. Как я понимаю, вы еще главное не сказали, ведь не для беседы на темы морали вы пришли ко мне. С вашего разрешения, так как наш разговор продолжается долго, и уже поздно, могу я отпустить домой свою лаборантку?
   – Не беспокойтесь, девушку я отпустил, там сидят мои сотрудники. Иван Ильич, чтобы вам были понятны мотивы моего визита, я хотел бы открыть некую, не известную вам сторону моей биографии. Я – бывший муж хорошо вам знакомой Зинаиды Павловны.
   От удивления Иван Ильич сначала не нашел, что сказать, и уставился на чекиста.
   – Я слышал об этой истории, вы оставили жену с шестилетней девочкой и женились на ее младшей сестре, студентке начальных курсов. А сегодня вы взялись проповедовать мне высокую мораль?
   – Оставляю в стороне ваш неуместный сарказм. Я хочу вести с вами честный, душевный разговор. Если вы открыты для этого, продолжим, если нет, что поделать, – это тоже результат. Но предупреждаю, отрицательный результат нашего разговора будет иметь для вас серьезные последствия.
   – Без угроз, пожалуйста, уважаемый генерал.
   – Это не угроза, а реальность, которая ждет вас. Да, это печально, что моя история получила широкую огласку. Прошли годы, уважаемый профессор, но чувство вины перед Зинаидой, моей дочерью, да и перед моей женой Наташей, тещей, окружением не проходило. Подросла наша с Зинаидой дочь, моя любимица, с которой я всегда поддерживал очень добрые, сердечные отношения. Вместе отдыхали, ездили, куда только возможно, понятно, без Зинаиды. С ней я общался свободно, Зинаида никогда не препятствовала нашим встречам. Вообще, она человек удивительного склада, даже в те тяжелые для нее дни она сказала всего три слова: «Как ты мог?» Наташа на следующий день день после этих событий пошла просить прощения у старшей сестры, с которой они были очень связаны. Та, осунувшаяся, постаревшая за одну ночь, сразу на несколько лет, сказала одну фразу: «Наташа, я от тебя не ожидала. Мне вдвойне тяжело, я потеряла не только мужа, но и сестру». Не перебивайте меня, я закончу, потом зададите мне вопросы. И так мы жили больше пятнадцати лет. Сестры общались у матери, но уже не дружили. Зинаида была внимательна к племянницам, любила их, ласкала, когда они были у бабушки, покупала подарки, рассказывала сказки, в конце концов, она их родная тетя, и ее чувства мне понятны. Однако она была одинока, и чтобы занять себя, усердно углубилась в науку – сперва защитила кандидатскую, а лет через шесть-семь – докторскую диссертацию. Мы с Наташей ждали, что она, успешная, красивая женщина, найдет достойного мужчину, как-то устроит свою жизнь, и мы, наконец, освободимся от тяжелого чувства вины перед ней. Не дождались. Каждый праздник, субботний или воскресный день она оставалась дома, иногда с матерью ходили в театр, ездили к родственникам. Летом они опять вместе уезжали на отдых. Я не перестал ее любить и уважать, и меня не покидало чувство вины перед ней. Особенно переживала Наташа, по ночам часто плакала, что стала причиной разрушения счастья старшей сестры. Подросла старшая дочь и сейчас отказывается вообще встречаться со мной. С ужасом жду, что отвечу моим дочерям от Наташи, которые заканчивают школу и уже понимают всю странность ситуации. Более того, моя старшая дочь от второго брака хочет поступить к вам в институт, к тете Зинаиде.
   Генерал замолчал и уставился в окно. Было видно, что ему тяжело говорить.
   – Я не знал всех этих подробностей. Мне всегда казалось, что Зинаида Павловна живет полнокровной жизнью, даже счастлива, во всяком случае, ее нельзя было назвать несчастной. Хорошая, по-видимому, у нее выдержка. Но никак не ожидал от человека вашей профессии такой чувствительности, это делает вам честь. У меня создалось впечатление, что вы не перестали любить Зинаиду.
   – По роду службы, уважаемый профессор, я и психолог, видел много жизненных ситуаций. Вы сами знаете, что у любви разные аспекты – уважение, физическое влечение, привязанность, страсть. К сожалению, все это одновременно редко встречается, то или иное зачастую превалирует. Что вам объяснять? Вы сами все это испытали в вашей жизни. Итак, мне неудобно и даже по-мужски больно об этом говорить, но я очень хотел бы, чтобы вы близко сошлись с Зинаидой, именно это – главная мотивация моего прихода сюда. Мне известно, что она вам симпатизирует и как-то сказала матери, что если вы пригласите ее, она не откажется поехать с вами в Страсбург.
   – Это невозможно, – прервал его Иван Ильич.
   – Почему невозможно? – генерал резко изменил тон разговора, от доброжелательно-любезного за секунду он перешел к агрессивному. – Потому что находитесь в сексуальной близости с гражданской женой вашего сына, являющейся одновременно вашей аспиранткой? Которая скоро родит второго ребенка, уже от вас? Где вы еще найдете пример таких аморальных отношений? Может, только в старых античных мифах. Вы дали новое развитие Эдипову комплексу. Не считаете ли вы, неуважаемый профессор, что нарушили общепринятые моральные нормы, что становится для вас уже нормой? Развратили молоденькую девушку, стали порногероем, вокруг вас исчезают и горят люди. А сейчас нашли провинциальную дурочку и вместе с сыном пользуетесь ею по полной программе. Не думаете ли вы, что вас пора остановить? Вы стали опасны для общества и окружения. И я это сделаю без колебания. Слава Богу, что Зинаида пока не знает, какой вы моральный урод, настоящий хамелеон, тогда она перестала бы восхищаться вами. Сожалею, что она после стольких лет одиночества из десятка претендентов выбрала именно вас. Какое разочарование ждало бы ее, узнай она вас ближе. Я не прошу, а требую, чтобы после прибытия в Страсбург вы немедленно прислали Зинаиде приглашение, притом должны это сделать очень деликатно и предусмотрительно. Молитесь Богу, чтобы вы оказались убедительным и она приняла ваше предложение, в противном случае я без промедления дам ход делу об исчезновении Сергея Кондакова и Стеллы Карапетовой. Если вы обманете, я объявлю вас в международный розыск, и вас оттуда в наручниках привезут в Москву и заключат в СИЗО.
   – Неуважаемый генерал, а есть ли у вас доказательства для столь громких заявлений? Или для наших правоохранителей стало правилом сперва громоздить горы обвинений, как в случае с экс-министром обороны, которого сначала обвинили в чем только возможно? Но потом, как обычно происходит у нас, вся эта гора обвинений родила мышь, обогатив народный фольклор новыми анекдотами и персонажами. Не думаете, что мой случай тоже закончится этим?
   – Это ваше право – не верить. Но в этом случае я по подозрению в вышеупомянутых преступлениях задержу вас на 72 часа, и поезд уедет в Страсбург без вас. Вы опозоритесь на весь мир, но это потом, а сначала для вас станет проблемой, как достать зубную щетку, нижнее белье и дополнительное одеяло. После издевательств и плевков сокамерников от вашего высокомерия и уверенности ни грамма не останется. Но тогда вы, оплеванный и сломленный, Зинаиде и естественно, мне уже не будете нужны, и я потеряю к вам интерес. Потом последует обращение к прокурору и санкция на ваш арест. Дело непростое, расследование затянется на годы. По разрешению генпрокурора этот процесс а, следовательно, и ваше нахождение в тюрьме может продлиться года три. В последующем, даже если следственные органы не докажут вашу вину – и такое бывает в нашей деятельности, – освободим вас за неимением достаточных улик для привлечения к ответственности, то есть подозрение с вас все равно не будет снято. После долгого нахождения в тюрьме вы выйдете оттуда сломленным, постаревшим, желтым, сгорбленным и беззубым, с неуверенной походкой, с мутным взглядом и бесконечным кашлем. Вашей первой задачей станет восстановление здоровья, будете долго сидеть в очередях, в переполненных районных поликлиниках, чтобы попасть к врачу. Потом вам предоставят место в общей палате в грязной, пахнущей мочой и дешевой едой больнице. Дрожащей рукой вы будете есть больничную похлебку, потому что вам никто не принесет домашнюю еду. Если выйдете полуинвалидом и не погибнете после трехлетнего тюремного «отдыха», после российского больничного лечения, будете искать какую-нибудь непрестижную малооплачиваемую работу, чтобы хоть как-то прокормиться и не погибнуть от голода. По вечерам, так как не с кем будет общаться и некуда пойти, единственным утешением останется сидеть за письменным столом и бесконечно сочинять жалобы о несправедливом к вам отношении. Ну что, почему сникли, дорогой профессор?
   – В красноречии и в умении воздействовать на психику жертвы, генерал, вам не отказать. Образы, созданные вами, скажу откровенно, впечатляют, и, к сожалению, они не так далеки от истины.
   – К вашему сведению, профессор, я создаю их не виртуально, а в реальной жизни, и притом довольно часто. Что касается вашей с сыном общей сожительницы, Ольги Розовой, – не возмущайтесь, я хочу снять созданную вами романтическую вуаль, со стороны все видится именно так, а не как вы хотели бы представить, – то на границе первый же пограничный пост снимет ее с поезда. Ведь она очевидно беременна и едет за рубеж рожать, а для этого нужно особое разрешение и согласие медицинских учреждений Евросоюза. К тому же она нигде не работает и не имеет постоянного дохода, на вопрос, где она будет жить в Европе, что ответит Ольга Розова? Ничего. Ведь не может она предъявить какой-либо адрес – ваш или иной, по причине отсутствия юридической связи между вами. Таким образом, ей придется вернуться домой. Но все это вряд ли произойдет, если вы откажетесь сотрудничать со мной, тогда вы просто-напросто поедете не в Страсбург, а в менее приятное учреждение, о котором я вам уже сказал. И не стройте, пожалуйста, из себя пожилого героя-любовника, смиритесь с реальностью.
   Иван Ильич понимал, что чекист не блефует и в его абсолютной компетенции прямо сейчас отправить его в тюрьму или разрешить жить своей обычной жизнью. Докажут ли в последующем его вину, еще под вопросом, но то, что задержат, опозорят, замучают, не следует сомневаться. Все коллеги, знакомые отвернутся от него, кроме Ольги и его детей, хоть в этом нет сомнений. Кому он докажет, что невиновен, ведь он собственноручно взял на себя функции правосудия, и в итоге погибли два человека? «Общеизвестно, что наши судебно-правоохранительные органы работают с подчеркнуто обвинительным уклоном. Если я попаду в СИЗО, никто не в состоянии будет мне помочь. Ольга останется с двумя детьми в чужой квартире. Ведь когда я ее приватизировал, вписал туда еще моих детей. Эмилия и Костя на правах собственников могут ее оттуда выселить, и этот свой шаг для успокоения совести объяснят тем, что девушка уже получила немалую материальную помощь от нашей семьи и располагает приличной суммой, образованна, мать и брат рядом – пусть снимет квартиру и найдет работу. Во всем этом, разумеется, есть правда, но ведь маленькие дети – это мой внук и сын. Чтобы иметь возможность помогать Ольге и детям, я не должен попасть в тюрьму. Лучше совершу сделку со своей совестью, чем погибну и перестану быть полезным себе и близким. Чекист – не худший представитель своей профессии. У него есть совесть, которая его мучает и не дает покоя. К этому его вынуждают жена и дети, он понимает, что ситуацию не исправить, пока Зинаида несчастна и своим существованием ежедневно напоминает о совершенной им подлости. Он стремится за мой счет получить долгожданный душевный покой. Но представленный им вариант – сойтись с Зинаидой – не самый плохой. Значит, судьбе так угодно. Надо быть реалистом, помочь себе, Ольге и детям, ведь в гробу я никому не нужен».
   – По-видимому, генерал, у меня другого выбора нет. А есть гарантия, что, заключив с вами договор, я опять через какое-то время не окажусь в роли подозреваемого?
   – Уважаемый профессор – возвращаю вам такое обращение, – я не сомневался в вашем благоразумии. Для того чтобы раскрыть это далеко не легкое дело, нужна сильная мотивация и не менее сильная заинтересованность. У меня есть мотивация – снять тяжелый моральный груз, наладить отношения с семьей. Да и вы мне симпатичны. Почему я должен желать, чтобы вы оказались в тюрьме? Из-за двух криминальных, опасных для общества элементов? Мы с вами, профессор, в одной лодке, оба нарушили не закон, а всего-навсего моральные нормы, и вот, в течение всей оставшейся жизни, каждый из нас не перестает отвечать за это. Добавлю, что судьба двух криминальных типов скоро никого не будет интересовать, дело будет направлено в архив и в числе тысяч других нераскрытых дел постепенно потеряет всякую актуальность. В будущем мы, возможно, даже станем неплохими родственниками. Что касается вашей сожительницы – не забывайте, что вы намного старше ее. Сейчас вы необходимы ей, это придает вашему облику профессора, попечителя ауру всесильности, героизма и доброты. А лет через десять-пятнадцать от всего этого останется только чувство жалости и благодарности к вам за бывшие добрые дела. Старик уже не сможет ни по каким параметрам удовлетворить молодую женщину. Что смогли, вы для нее уже сделали. Жизненный прагматизм в любом случае победит. Любая новая одежда, выход из дома, телефонный разговор будут вызывать у вас ревность, подозрения, отчуждение. Ни о какой физической близости и речи быть не может. Открыть свое старческое, дряхлое тело, малопригодное для интима, вызвать скрытое отвращение и жалость? Вы гордый человек, вряд ли захотите, чтобы вас жалели, тем более брезговали вами. Аксиома: человек не может изменить свой возраст, продлить активную жизнь еще на несколько лет можно, но не более. Не огорчайтесь, смиритесь с вашей судьбой. Она у вас складывается, может, даже и лучше, чем вы думали. То, что ожидает вас, более разумно и естественно, более соответствует вашему социальному статусу, интеллектуальным запросам, чем то, что сегодня у вас есть.
   Генерал Кондрашов медленно встал, и, не попрощавшись с Иваном Ильичом, вышел из комнаты. Иван Ильич остался сидеть на месте и, обхватив руками голову, тихо заплакал. Он понимал, что в словах генерала много разумного, но сердце – сердце не хотело подчиняться разуму.
   – Ольга, планы меняются. Может быть, это даже к лучшему, я еду один, – он представил ее большие голубые глаза, ее испуганно-настороженный взгляд. – Ты останешься с матерью и братом. Каждый месяц я буду отправлять тебе нужную сумму, а к рождению ребенка обязательно прилечу.
   Слезы душили его, и Иван Ильич, плача, положил трубку. «Бог, – направил он взор в потолок, – Ты несправедлив. Разве Тебе недостаточно тех испытаний, которые Ты послал мне? Почему посылаешь все новые и новые? Отпусти меня, я предостаточно страдал».

   Конец