Тони Бэар
Большие бульвары

   Tonie Behar
   Grands boulevards
   © 2013 by Editions JC Lattès
   © Перевод. Северская А., 2015
   © Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2015

   Для Моники, моей сестры

   Это одно из самых приятных мест в мире, один из редких уголков земли, где наслаждение словно витает в воздухе.
   Парижанин здесь живет, провинциал сюда стремится, иностранец, что окажется здесь проездом, долго затем тешится воспоминаниями… Рестораны, кафе, театры, бани, игорные дома так и толпятся здесь;
   весь мир сосредоточен здесь, на этих ста шагах.
Альфред де Мюссе

Ноябрь

1
За дверью Би Би Кинг напевал «Sweet sixteen» и пощелкивали фишки

   В вечерней толчее Больших бульваров Дория чувствовала себя вполне комфортно. Каблуки ее стильных полусапожек цокали по тротуару, сумка на длинной ручке отбивала ритм стремительной походки. Уже совсем стемнело, но от фонарей, фар и новогодних гирлянд было светло как днем. Взгляд Дории скользнул по продавцу печеных каштанов – пакистанцу, греющему дыханием закопченные пальцы, – остановился на девушке, с вожделением разглядывавшей выставленный в витрине расшитый блестками топ, крупным планом выхватил из толпы бизнесмена, который, прижав к уху мобильник, воровал лакрицу с прилавка продавца сладостей вразнос… Тут Дория отдала себе приказ перестать: эта мания замечать тысячи бесполезных деталей становилась утомительной. Дойдя до бульвара Монмартр, она заметила, что в ресторане «Бродвей-бульвар», находящемся на первом этаже дома 19-бис, появился греческий уголок с подрумянивающимся на шампуре кебабом, от одного вида которого у нее слюнки потекли. Дория набрала код и, толкнув створку тяжелой, немного облупившейся решетки ворот, выкрашенной в синий цвет, вошла в подворотню.

   Козырек над входной дверью, роскошный осколок прошедшей эпохи, был украшен куполом в виде полумесяца, с тонкой работы коваными перемычками, белыми, словно меренга. Дверь медленно закрылась, заглушив шум бульвара. Этот шестиэтажный особняк классического стиля словно сошел со страниц Хаусмана: просторный квадратный двор, украшенный деревцами в горшках, два подъезда, «А» и «В», с квартирами, расположенными друг напротив друга. Из окна квартиры, в которую направлялась Дория, доносился голос Фрэнка Синатры, на него накладывался глухой ритм хип-хопа, который включили где-то неподалеку.
   Дория повернула направо, к подъезду «А», и набрала цифровой код. С недавних пор доступ к квартирам преграждала застекленная дверь. Собственник особняка, Генеральный банк, переделал роскошный подъезд в стиле рококо в некое кубическое пространство, облицованное с пола до потолка светлым мрамором. Это должно было символизировать высокий статус и респектабельность финансового учреждения. Дория еще помнила очаровательный блочный лифт с деревянной кабиной, скрипучей зарешеченной дверью и потертой бархатной банкеткой, на которой ей в детстве так нравилось сидеть. Этот лифт заменили стальной камерой, открывающейся и закрывающейся с ревом самолетного двигателя.
   Доехав до пятого этажа, Дория сделала глубокий вдох и позвонила в дверь. Сцена, которую она пережила всего час назад, заметно подорвала ее силы.
   В квартире Фрэнк Синатра заливался о том, «как ты выглядишь сегодня», и слышались хрипловатые от многолетнего злоупотребления виски и сигаретами мужские голоса. Не получив ответа, Дория снова нажала на кнопку звонка. Дверь открыл ее племянник – высокий, худой, в одних джинсах, с почти докуренной сигаретой в зубах. Рассеянный взгляд из-под длинных черных ресниц, каштановая шевелюра в художественном беспорядке. Она предпочла не задумываться, что так здорово удерживает волосы в положении «дыбом» – то ли отсутствие элементарной гигиены, то ли ультрамощный гель для укладки волос.
   – Дория?
   – Да, Симон, это я. Папа дома?
   Парень сделал шаг в сторону, чтобы пропустить ее. Круглый стол в столовой был покрыт зеленым сукном, на котором красовались рассыпанные стопки фишек, дымящаяся пепельница и карты. За столом углубились в покерную партию четыре субъекта. В пылу игры они сняли пиджаки и остались в одних рубашках. Дория, обладавшая обостренным театральным чутьем, поняла, что эта сцена ничего хорошего не предвещает – отец вряд ли уделит ей внимание, ведь партия в карты для него святее, чем Судный день. Дория тихонько вздохнула, отказываясь от трагической сцены, которую уже приготовилась сыграть (броситься в слезах в отцовские объятия, горько сетуя на предательскую натуру мужчин). Ей, как ни парадоксально, еще больше захотелось плакать.
   – Фредерик мне изменил, – тихо сказала Дория, опустив глаза. – Можно я сегодня переночую у тебя?
   Расставшись с сигарой, Макс Даан поднялся с места, чтобы обнять дочь. Конечно, теперь окружность его живота не уступала обхвату плеч, но он был все таким же высоким, и в его надежных объятиях Дория, уткнувшись носом ему в шею, позволила себе истерику, которая зрела с начала вечера. Его верные друзья встали с мест и заботливо обступили их, отпуская более или менее уместные комментарии, типа: «Да, теперешние женщины не умеют удержать мужчину».
   – Как ты об этом узнала? – спросил Макс, не выказывая особого удивления.
   Дория шмыгнула носом:
   – Я возвращалась с работы после тяжелого дня, прошла мимо нашего с ним любимого ресторана и увидела его! Он обнимал на диване какую-то длинную блондинку и целовался с ней взасос. Я подошла прямо к их столику. Он начал мямлить всякую чушь: дескать, это не то, что ты думаешь, я просто проверял, насколько ее зубы сочетаются с языком…
   Макс повернулся к своим соратникам и уточнил:
   – Он фотограф.
   Как будто это все объясняло. Друзья с серьезным видом кивнули.
   – Я выплеснула вино из бокалов им в лицо, – продолжила свой рассказ Дория. – Перевернула тарелки, сорвала со стола скатерть… И ушла прочь, не разбирая дороги, не зная, куда податься, где укрыться от этой лжи и предательства…
   – Короче, в итоге ты пришла к папе. – Макс снова нежно обнял дочь.
   – В наш покерный вечер, – коварно вставил друг отца Жеже Жакобби.
   Дория оглядела их, одного за другим – седеющие волосы, морщинистые физиономии… О боже, они даже карт из рук не выпустили, держа их рубашкой вверх. Отцовские друзья, которых она знала с детства, симпатичные, но прискорбно инфантильные и безнадежно пристрастившиеся к картам.
   – Вы прямо наркоманы какие-то! Пусть весь мир рушится, вас ничего, кроме карт, не интересует! – Дория попыталась изобразить негодование.
   – Ничего подобного! Твоя жизнь нас интересует, правда! Вот, выпей стаканчик, тебе на пользу пойдет, – проворковал толстый Джо Бубуль, протягивая ей виски, который Дория проглотила, даже не поморщившись.
   – Раз так, можешь расположиться в моем кабинете, – решил Макс. – Там бардак, зато есть куда лечь. Симон, найди ей, пожалуйста, чистые простыни.
   Молодой человек вынырнул из облака дыма и неторопливо направился к шкафу.
   – Хочешь поиграть с нами? Отвлечешься от неприятностей, – предложил Морис Аккерман, который придерживался девиза: «Нет такого горя, которое не развеял бы час игры в покер».
   Дория вежливо отказалась и последовала за Симоном в кабинет.

   Кабинет был просторный, с двумя высокими окнами, выходившими во двор. Если не считать письменного стола фирмы Habitat, трещавшего под грузом бумаг, и нескольких картин, стоявших прямо на полу, в комнате царил удивительный порядок. Симон положил на кровать постельное белье, сел рядом, поднес косяк к губам и глубоко затянулся.
   – Что он, все время так? – спросила Дория.
   – В смысле? Покер, музыка, дружки? Почти каждый вечер.
   За дверью Би Би Кинг мурлыкал Sweet Sixteen и щелкали фишки.
   – Он разрешает тебе курить травку? – спросила Дория.
   Симон сделал еще одну затяжку, устремив взгляд в пространство:
   – Шутишь? Он сам в молодости и не такое вытворял. Не ему меня упрекать.
   Дория открыла окно, чтобы проветрить. Некоторые окна в подъезде «В» еще светились. В квартире напротив брюнет с аккуратным пробором работал, склонившись над архитекторским столом. В другом окне она заметила краснеющий огонек сигареты. Кто-то курил в темноте.
   – Это Анжелика… – томно произнес Симон.
   Он встал рядом с Дорией и поднял глаза к темному окну. Окурок вдруг полетел во двор, маленькая ручка помахала в воздухе, чтобы разогнать дым, и окно поспешно закрылось.
   – Как учеба? Все в порядке? – спросила Дория, полагая, что именно такие слова должны прозвучать от тетки.
   Она была всего на десять лет старше Симона, сына ее сводной сестры, и считала парня скорее младшим братом. Он окончил лицей в июне, получив степень бакалавра, и теперь учился в университете. С начала учебного года он жил у своего деда Макса, тем самым избавляя родителей от необходимости снимать ему тесную, но дорогую комнатушку, да еще и без элементарных удобств.
   Симон неопределенно махнул рукой:
   – Как же меня медицина задолбала!
   – Ты что, там вскрытиями занимаешься?
   – Пока нет, я же на первом курсе! У нас только химия, биохимия, биология…
   – Если тебе попадутся какие-нибудь любопытные случаи, скажи – мне нужны сюжеты для видеороликов.
   Симон протянул ей косяк, она молча докурила его и протянула руку, чтобы выкинуть окурок в окно, но он остановил ее:
   – Мира дуется, когда находит окурки во дворе. Она классная тетка. Так что не стоит прибавлять ей работы.
   Дория растроганно погладила Симона по щеке: к ней словно вернулся прежний мальчуган с большими ласковыми глазами, внимательный и предупредительный, старавшийся никого не обидеть. Она закрыла окно на шпингалет, задвинула обычные для старых парижских квартир внутренние ставни, задернула занавески.
   – Спокойной ночи. – Симон поцеловал ее в щеку.
   – Будешь спать?
   – Э… Вообще-то нет, пойду выпью стаканчик у Карима.
   – Карим – это хозяин кафе внизу?
   – Да, кафе прикольное. Хочешь со мной?
   – Спасибо, я сегодня слишком устала.
   Она вытащила из сумки зубную щетку, флакончик молочка для снятия макияжа, ночную рубашку и сменное белье на завтра. У Дории был талант составлять планы и выполнять их с точностью до запятой. До сих пор все складывалось без сучка и без задоринки, и это, если задуматься, было очень-очень грустно…
   По дороге в ванную она поцеловала в макушку своего отца, который чмокнул ее в ответ, не поднимая глаз от своих карт. Покончив с вечерним туалетом, она вернулась в свое убежище.
   Лежа в темноте, вытянув руки поверх накрахмаленного пододеяльника, Дория вспоминала сегодняшний день. Она отказалась сниматься в рекламе маргарина, затем застала своего неверного мужчину с другой, а потом убедилась, что ее отец все тот же заядлый игрок в покер. День закончился… Дория закрыла глаза.

2
Та смесь сострадания и насмешки, с которой смотрят на рогоносцев

   На кухне Макс в бледно-зеленых резиновых перчатках и фартуке протирал губкой мраморную столешницу. Рядом со стальной раковиной сохли вымытые пепельницы и стаканы. Бледное ноябрьское солнце играло на кафеле, заливая лучами восьмиугольные белые плитки с черными квадратными вставками между ними. Чисто выбритые щеки, квадратная челюсть и зачесанные назад волосы с проседью – в шестьдесят восемь лет Макс Даан был все еще довольно привлекательным мужчиной и даже, как говорила его дочь, «настоящим красавчиком». Поцеловав его, Дория с удовольствием вдохнула аромат знакомого одеколона с нотками кедра и лимона. Макс обладал потрясающей способностью даже после самых бурных ночных кутежей по утрам оставаться бодрым и с ясными глазами. В своей разгульной жизни он придерживался железной дисциплины и никогда не ложился спать, не вытряхнув предварительно пепельницу, не выбросив мусор и не убрав грязную посуду в раковину. Каждое утро он долго стоял под душем, брился, опрыскивался одеколоном и иногда надевал солнцезащитные очки, ожидая, когда спадут мешки под глазами. Это была одна из многих причин, по которым его дочь им восхищалась. А вот Симон, похоже, проспал ночь в той же футболке, что была на нем вчера вечером. Стоя босиком, он поедал хлопья из миски.
   – Доброе утро, принцесса, я вскипятил тебе воду для чая и купил свежий багет. – Симон нежно улыбнулся Дории.
   – Спасибо…
   Дория плеснула кипятка в заварочный чайник, вынула из холодильника масло и варенье. По радио передали точное время: десять часов.
   – Ты собираешься помириться с Фредериком? – спросил Макс.
   Она знала, что, если она вернется на бульвар Сен-Мартен, Фред, вероятно, встретит ее с милой улыбкой и свежими рогаликами. Для него измены в порядке вещей, всего лишь часть супружеского контракта. Но этот удар, пусть даже нанесенный перочинным ножичком, пришелся Дории в самое сердце. Другая женщина, конечно, могла бы закрыть на это глаза и остаться. Ведь им с Фредом неплохо вместе. Но Дория никогда не пряталась от правды. Ей скорее свойственно желание выяснить все до конца и докопаться до истины. Пусть даже этот рискованный шаг принесет новую рану.
   – Не думаю… Нет.
   – Отличное решение! – поздравил ее Макс. – Один раз еще ладно, но второй… Пусть убирается к черту! Садись и ешь бутерброд, ты худая как палка.
   Она печально откусила хлеб и уставилась на Симонову картонку с хлопьями, на боку которой красовалась дурацкая игра-лабиринт. Итак, все решено. Остались организационные вопросы.
   – Офигеть! Вы только посмотрите! – воскликнул Симон.
   Макс и Дория подошли к Симону, который уже прижался лбом к стеклу. Окно кухни выходило на просторный двор, свежевыкрашенные стены дома прекрасно смотрелись под осенним солнцем. Напротив, на шестом этаже, стоял на подоконнике высокий черноволосый молодой человек. Босой ногой он пытался – пока безуспешно – дотянуться до водосточной трубы примерно в метре справа от него. Облокотившись на подоконник, на него с тревогой смотрела женщина.
   – Это Анжелика? – спросила Дория, разглядывая роскошную грудь, рвущуюся на свободу из декольте черной ночнушки.
   – Нет, ее мать! – Симона, похоже, эта сцена от души веселила.
   – Изабель Дельгадо, – уточнил Макс.
   Молодому человеку удалось ухватиться за водосточную трубу одной рукой. Женщина тревожно переминалась с ноги на ногу, словно умоляя его поторопиться.
   – А кто он такой? – спросила Дория.
   – Саша Беллами. – Макс явно сочувствовал молодому человеку. – Музыкант, живет на седьмом этаже.
   – В подъезде «А». – Симон решил, что без этого уточнения информация о молодом человеке будет неполной.
   Музыкант по имени Саша крепко обнял водосточную трубу правой рукой, прижался к ней бедром и спрыгнул с подоконника. Левая сторона его тела на долю секунды зависла в пустоте, а затем ударилась о трубу, которую он обнял крепко, как влюбленный обнимает свою возлюбленную.
   – Вот ненормальный! – ахнула Дория.
   Один за другим у окон появились соседи. Вскоре все жители особняка, которые были дома в этот утренний час, лицезрели опасный спуск Саши. Даже финансисты с третьего этажа, усердные служащие Генерального банка, наблюдали за происходящим через двойные стекла своих кондиционированных кабинетов. Взгляд Дории задержался на узкой талии молодого человека, которая виднелась из-под задравшейся футболки. Стройный торс, загорелая кожа, черные волосы… Она прищурилась, чтобы внимательнее разглядеть лицо: красивый рот, миндалевидные глаза непонятного цвета, узкий подбородок… Невероятно! Перед ней был прямо-таки неотразимый красавчик, соблазнительный до чертиков.
   – Ситуация накаляется! – Макс был первым, кто уловил возникшее напряжение.
   Пара выброшенных из окна кроссовок пролетела над двором и приземлилась рядом с мусорными ящиками. Изабель Дельгадо торопливо захлопнула окно. Саша ускорил свой спуск, но завис на уровне второго этажа: путь ему преградил стеклянный навес. До земли оставалось по меньшей мере метра три. Если спрыгнуть, без переломов не обойдется. Теперь уже все соседи заволновались:
   – Надо позвонить Мире, чтобы она принесла лестницу!
   – Я уже звоню, она не отвечает!
   – Я скажу Мануэле!
   – Держись, парень!
   Почти сразу же на втором этаже открылось окно, длинные черные волосы заплескались по ветру, женская рука потянулась к Саше, тот немедля поймал ее и исчез в комнате.
   – Вот те на! Его спасла Мануэла. Ну надо же, он наверняка и с ней случая не упустит. И за что мужику такая удача! – Симон завидовал и не скрывал этого.
   Во дворе консьержка Мира живо подобрала кроссовки и вернулась в свою ложу. Окно второго этажа закрылось в тот же момент, когда распахнулось окно шестого. Из него высунулся коротко стриженный мужчина и что-то завопил, явно вне себя от ярости. Он долго, озадаченно разглядывал гладкий фасад и пустынный двор. Слышно было, как Изабель Дельгадо кричит, что он сумасшедший. Соседи, не отрываясь от окон, разглядывали его с той смесью сострадания и насмешки, которую вызывают рогоносцы.
   – Ну что уставились, придурки? – заорал стриженый.
   Словно по сигналу, каждый застигнутый с поличным наблюдатель спешно вернулся к своим занятиям.
   Макс провел ладонью по заметно отросшим с их первой встречи волосам дочери:
   – Может, поживешь у меня некоторое время? Я могу сделать перестановку и поселить тебя в своем кабинете. А работать буду в столовой.
   Дория, которая провела утро, размышляя под одеялом, что же она будет делать, если отец выставит ее на улицу, недолго думая, бросилась ему на шею:
   – Спасибо! Я согласна!
   – Круто, – обрадовался Симон.

3
Не трави мне душу…

   Фасад дома 15 по бульвару Мадлен был украшен кариатидами. Среднестатистический прохожий и не заметил бы эту деталь, но от гипертрофированной наблюдательности Дории она не укрылась. В бельэтаже этого особняка раньше жила Мари Дюплесси, самая прекрасная и самая злосчастная из великих куртизанок своего времени. Именно ее Александр Дюма увековечил под именем Маргариты Готье в «Даме с камелиями», и именно она впоследствии вдохновила Верди на создание «Травиаты». Мари Дюплесси умерла здесь же в 1847 году, в нищете, в своих роскошных апартаментах, и ее имущество было распродано на аукционе.
   В одно прекрасное ноябрьское утро 2011 года на втором этаже этого знаменитого дома женщина в длинном лабораторном халате, запятнанном чем-то красным, и повязанной на голове бандане с черепами открыла дверь Дории, у которой при виде ее вырвался крик ужаса. Беттина Диаман удивленно обернулась, ища взглядом, что такое могло испугать ее гостью, но ничего не увидела.
   – Что это за маскарад? – спросила Дория, придя в себя.
   – Я кормлю Капюсин.
   Дория последовала за своей лучшей подругой, которая убежала на кухню, потому что не годится оставлять десятимесячную девочку одну на высоком стульчике. Головка ребенка торчала из огромного пластикового слюнявчика, уже запачканного красным пюре.
   – Она что, успела зафанатеть по Эдварду Калену? – Дория устроилась на дизайнерском металлическом стуле, как можно дальше от пюре. Она заметила те же кровавые пятна на белой плитке, и ей чуть не стало плохо.
   – Это домашний экологически чистый морковный мусс! Ну, что новенького? – спросила Беттина, засовывая еще ложку овощного пюре в ротик дочери.
   – Слишком уж красная у тебя морковь!
   – Чтобы она лучше ела, я добавила кетчупа.
   – Кетчуп тоже экологически чистый?
   – Хватит мне мозги парить. Давай лучше рассказывай!
   – Я застала их в ресторане на бульваре Бомарше. Повезло мне, что я выбрала эту дорогу. Не иначе интуиция сработала!
   – Я тебя умоляю! Мне-то зубы не заговаривай!
   Дория широко раскрыла невинные глаза:
   – Что?
   – Мне лучше выкладывай всю правду! – прикрикнула на нее Беттина, вытаскивая ручку дочери из тарелки.
   Но девочка успела разбрызгать еще немного пюре, украсив уже испачканный материнский халат новыми брызгами.
   – С некоторых пор он стирает эсэмэски, как только их получит – меня это заинтересовало. – Дория куснула ноготь указательного пальца, морально готовясь к чистосердечному признанию: – Вот я и взломала его почтовый ящик, чтобы проверить. Угадала пароль. Не смотри на меня так, это дата его рождения, как у девяноста девяти процентов людей.
   – Я ничего не сказала. Но все равно думаю…
   – Я заметила, что он переписывался с какой-то Татьяной. Вчера он назначил ей свидание в устричном баре.
   – И что дальше? Ты их выследила?
   – Да! Сначала они вели себя нормально. Сидели друг напротив друга, заказали вина, выпили, ну и так далее. Потом принесли огромный поднос с устрицами, креветками… У меня прямо живот подвело – я только блинчиком перекусила, пока подстерегала их в подворотне. И тут Фредерик садится с ней рядом на диванчик, начинает открывать для нее устрицы и кормить ее с ложечки, чувственно так!
   Беттина прижала руки ко рту:
   – Какой ужас!
   – Ну и конечно, после такой прелюдии без поцелуя взасос не обошлось! Дальше плана у меня не было, пришлось импровизировать.
   – Да ладно, знаю я тебя, ты свою сцену до запятой приготовила!
   Дория колебалась. Она и вправду все заранее спланировала, но признаваться в этом как-то не хотелось. Капюсин склонила голову и серьезно посмотрела на Дорию своими ясными глазками. Под невинным взглядом ребенка Дория почувствовала, что должна сказать правду.
   – Ну ладно, твоя взяла, – признала она. – Я вошла в ресторан, молча подошла к их столику и положила рядом с его тарелкой тест на беременность.
   – Тест на беременность! – воскликнула Беттина. – Ты хоть понимаешь, что это значит?
   Ее круглое лицо перекосилось от негодования, веснушки потонули в румянце. Она стукнула кулаком по перекладине детского стульчика. Капюсин заревела, пуская слюни, смешанные с морковным пюре.
   – Подсознательное желание ребенка!
   Став матерью, Беттина принялась упорно проповедовать своим все еще незамужним подружкам: «Рожайте! Будет зайка – будет и лужайка». Она встала, взяла дочку на руки и принялась ее успокаивать. Малышка воспользовалась этой возможностью, чтобы густо вымазать ее лицо алым пюре. Мать рассмеялась так счастливо, точно ее нежно касался любовник. Глядя на покрытый липкой массой подбородочек Капюсин, Дория с трудом сдержала рвотный позыв.
   – Ты мечтаешь родить ребеночка, Дория, но не можешь себе в этом признаться, – продолжила Беттина.
   Дория закатила глаза:
   – Да что ты такое несешь, в самом деле! Мне это надо было только для того, чтобы усилить эффект моего внезапного появления. Послушай, что дальше было.
   Прижав Капюсин локтем к бедру, Беттина достала влажную салфетку, чтобы вытереть дочуркину мордашку. Щечки Капюсин снова стали розовые и гладкие, словно шелковые подушечки. Она подняла к матери пухленькие ручки и прощебетала «мама». В этой нежности было какое-то волшебство, которое почувствовала Дория и которое даже ей растопило сердце.
   Беттина достала из холодильника творожный сырок.
   – Пора бы тебе прекратить свои романы с токсичными обольстителями.
   – Токсичными обольстителями! Не трави мне душу своими сексуальными терминами! – с улыбкой парировала Дория.
   Ее подруга снова усадила малышку на стульчик и рассмеялась. Надо сказать, до того как она встретила своего мужа Жюльена, она и сама успела пережить несколько романов повышенной токсичности. По критериям Беттины, токсичным считался любой мужчина, который во время отношений приносил женщине больше проблем, чем реальной пользы.
   – Я не шучу. Тебе надо найти мужчину серьезного, надежного, ответственного, уравновешенного…
   – Меня сейчас стошнит! – Дория уже пожалела, что начала этот разговор.
   Но Беттина неумолимо продолжала:
   – Со стабильной работой. Что-то типа банкира…
   – Экономного, даже скупого… – Дория начала уже злиться.
   – И разумеется, чтобы одевался похуже, чтобы волосы были жирные и изо рта воняло, такого у тебя ни одна девка не уведет!
   – Да-да! Вот, значит, кто мне нужен! Решено, с сегодняшнего дня буду бегать от красавчиков, тусовщиков, бездельников, хвастунов, бабников, мечтателей, лодырей, вечных подростков, непонятых художников, безденежных модников. Возьмусь за надежных, серьезных…
   – Короче, зануд. С ними не прогадаешь!
   Капюсин доела сырок. Беттина сняла свой достойный «Талибана» костюм и сразу же засунула грязную одежду в стиральную машину. Затем она стащила с головы платок с черепами, и ее густые рыжие кудри рассыпались по плечам и спине. Когда Беттина сняла свой уже не вполне белый халат, стала видна ее аппетитная фигура со всеми изгибами и округлостями, которые она обычно выгодно подчеркивала прямой юбкой и высокими каблуками. Дории же, как ни одной другой женщине, шли джинсы. И в дождь, и в холод джинсы обтягивали ее узкие бедра и длинные, безукоризненно рок-н-ролльные ноги.
   Характеры у двух подруг были столь же различны, сколь их гардероб. Беттина, спокойная и веселая, украшала свою жизнь, как режиссер, ставящий спектакль. Присущая ей от природы рассеянность иногда ставила ее в невероятные ситуации, из которых она всегда выходила с улыбкой. Под внешней невозмутимостью скрывалась тем не менее железная воля. Беттина умела поставить перед собой цель и упорно к ней идти. Дория же, напротив, была впечатлительная и быстрая, всегда в поиске новых впечатлений, любопытная на грани бестактности, непоседливая и умом и телом.
   Она ходила быстро, подпрыгивая и пританцовывая, и порой выпивала чуть больше чем надо, чтобы успокоить себя и усыпить беспричинную тревогу. Активность и адреналин были ей нужны как воздух. Иногда Беттина пыталась направить всю эту энергию любимой подруги хоть в какое-то внятное русло, но почти всегда без заметного результата. Дория смешила ее своими вечными авантюрами и запутанными планами. Они познакомились в пятнадцать лет, на курсах Флоран. Как многие девочки-подростки, они мечтали стать актрисами. Только, в отличие от многих своих ровесниц, они до сих пор с этой мечтой не расстались. Чтобы разрекламировать себя, они вместе снимались в юмористических роликах, которые размещали на Ютьюбе.
   – И чем же закончилась история? – спросила Беттина.
   – Фред взглянул на тест и побелел как мел. – В глазах Дории загорелись злобные огоньки. – Татьяна с достоинством забрала свое пальто и свалила. Самое интересное, что тест даже не был положительным! Я его только что в аптеке купила. Бедняга просто увидел красную полоску и запаниковал. Я схватила тест и тоже убежала. И тогда Фредерик наконец очнулся и стал кричать: «Дория! Татьяна!» – именно в таком порядке. Когда я уже была в дверях, а Фред за мной погнался, я услышала, как метрдотель сказал: «Мсье, ваш счет…»

4
Сделать женщин нечеловечески красивыми или пугающе человечными

   После визита к Беттине Дория, воспользовавшись отсутствием Фреда, который, как она знала, был в своей мастерской, навестила прежнюю квартиру на бульваре Сен-Мартен, чтобы забрать свои вещи. Послеполуденное осеннее солнце косыми лучами било в эркерное окно гостиной. Низкий столик был не убран после завтрака Фреда. Дория с удовольствием отметила, что на столе одна чашка и одна тарелка. Она направилась в спальню. Незастланная постель со скрученным одеялом свидетельствовала о беспокойной ночи. Дория растянулась на белой простыне, думая, какое лицо будет у Фреда, если он вернется и застанет ее здесь уснувшей. Тяжелый камень лег на сердце, горло больно сдавило: она уже скучала по нему… Никогда больше она не ляжет спать в эту постель, никогда не проснется, чувствуя обращенный на нее взгляд Фреда. Нет, она уже на него не сердилась. Просто ей хотелось, чтобы все это продлилось хоть чуть-чуть подольше.
   Фредерик Дени любил женщин, всех женщин. Ограничиться близким общением только с одной из них казалось ему невыносимым и даже обидным. Дория не знала, какие личные проблемы, какие комплексы или какие раны породили в нем эту неутолимую жажду женского общества. Но этот изъян был во Фреде заметен, уже когда она его встретила. Она вступила в эти отношения, будучи вполне осведомленной.
   А все оттого, что Фред был намного интереснее, чем средний мужчина! Не писаный красавец, нет, тут совсем другое… У него было потрясающее чувство юмора. Он умел видеть забавные моменты и не зло над ними посмеяться. Он был талантлив. Он умел понять и ухватить суть человека одним щелчком камеры, чтобы потом она раскрылась в миллионах пикселей на его фотографиях. Он знал, как сделать женщин нечеловечески красивыми или пугающе человечными, и чувствовал душу человека. Дория успела немало узнать об этом. Фред столько «обстреливал» ее своим фотоаппаратом, что она открыла в себе и незнакомые доселе лица, и странные выражения, унаследованные от матери, и тайные оттенки уязвимости, и неожиданные приливы чувственности…
   Фред в основном работал с профессиональными фотомоделями для женских журналов. Но он любил находить красоту и на улице. Его фотоаппарат и ясный взгляд за круглыми очками без труда находили отклик в женских сердцах. О да, у Дории частенько был повод для ревности.
   Фредерик был любопытным, Фредерик был страстным, Фредерик был – и этого у него не отнимешь – хорошим любовником. При этой мысли, которая очень скоро породила мучительные сомнения, Дория встала с кровати. Все, ее время рядом с этим мужчиной закончилось, пора уйти и начать новую жизнь. Она занялась сбором вещей, которых оказалось не так уж и много. В любви Дория была кочевницей.
   После своего первого разрыва она вернулась жить к маме.
   После второго сняла квартирку вместе с Беттиной.
   После третьего ушла к отцу, благо он согласился ее приютить…
   Дория быстро набила чемодан одеждой, косметикой и обувью. Чтобы собрать разбросанные книги, папки, фотографии, несколько любимых безделушек (в том числе куклу Барби с пожеванными ногами, которую отец подарил ей на ее четвертый день рождения), много времени не потребовалось. Наконец Дория пристроила свой ноутбук и свой айпад среди свитеров, закрыла крышку и с трудом застегнула чемодан, думая, как приятно было бы когда-нибудь распаковать свои вещи окончательно…

5
Прелюдия к «Травиате» зазвучала в вечернем воздухе

   Уже вечерело, когда Дория вернулась на бульвар Монмартр, таща за собой чемодан на колесиках, тяжелый, как сама судьба. Во дворе царило необычное оживление. Везде светились разноцветные фонарики.
   Розовый фасад бутика «О май год!» в глубине двора был ярко освещен, и по неровным булыжникам разгуливали с десяток девушек с фужерами шампанского в руках. На крыльце Дория встретила консьержку Миру. Она стояла перед дверью своей комнатки, наблюдала за всеобщим весельем и ворчала:
   – Ну вот, теперь еще аперитивы… Уж я бы вас разогнала! Ты только посмотри, какой бардак!
   – Добрый вечер, Мира! Что случилось?
   – Второй четверг месяца. Мануэла устроила распродажу своих штучек! Ты, стало быть, надолго? – спросила она, покосившись на чемодан Дории.
   – Да, приехала погостить у папы и Симона. Расскажи, кто такая Мануэла. Я это имя уже вчера слышала.
   – Год назад, когда в нашем дворе закрылась мастерская стекольщика, Мануэла взяла помещение в аренду под свою лавочку. Она-то ее зовет «дворец женских удовольствий», а тебе я скажу, что это самый натуральный секс-шоп. Раз в месяц она приглашает к себе всяких там дамочек и за бутылочкой шампанского продает им свой товар…
   Дория не без интереса слушала об этом нововведении в отцовском дворе, несомненно, сулившем немало развлечений. Во время разговора с Мирой она видела, как все новые и новые девушки приходили по двое или по трое: магазин сексуальных игрушек они посещали с такой же непринужденностью, как салон красоты.
   С крыльца было видно не все, что происходило во дворе, но, похоже, там собралась целая толпа. Дория удивилась, как немногочисленной, казалось бы, женской компании удалось поднять такой шум. Мира продолжала разглагольствовать об этих новомодных рекламных акциях, как вдруг перед ними выросла женщина с длинными черными волосами:
   – Мира, извините, что беспокою вас, но с этим надо что-то делать! Карим открыл дверь своей кухни, и из его ресторана во двор выполз какой-то сброд. И вы только подумайте – они пристают к моим клиенткам! Это просто отвратительно!
   Мира смерила ее взглядом, даже не пытаясь скрыть свое раздражение:
   – Я тут ничего не могу поделать, Мануэла. Двор ведь общий! Если я запрещу открывать дверь во двор кому-то, то придется запретить и всем остальным… И может быть, в итоге так и получится. А потом, вы же видите, что я с дочкой Макса разговариваю!
   Мануэла смерила Дорию любопытным взглядом:
   – Никогда бы не подумала, что у Макса есть дочь.
   – А я вот в курсе, что у него их даже две, – процедила Мира сквозь зубы.
   Она повернулась к ним спиной и захлопнула за собой дверь. И почти сразу же прелюдия к «Травиате» зазвучала в вечернем воздухе, придавая атмосфере некую барочность и фривольность. Дория осталась наедине с Мануэлой. Владелица «О май год!» вся дрожала от еле сдерживаемой ярости. Она адресовала Дории улыбку, которую та определила про себя как коммерческую:
   – Присоединяйтесь к нам! Вот увидите, все очень мило и позитивно.
   Любопытство Дории было подогрето достаточно, чтобы она не заставила себя просить. Дория обещала спуститься через несколько минут, когда занесет чемодан в квартиру.
   – Оставьте его у Миры, потом возьмете! – Мануэла мило улыбнулась.

   Пару минут спустя Дория с фужером шампанского наблюдала за девушками, которые решились выбраться на этот фривольный аперитив после рабочего дня. Девушкам было лет тридцать, чуть больше, чуть меньше, и выглядели они не столько развязно, сколько решительно. Со спокойной уверенностью они демонстрировали, что вовсе не постыдно покупать дополнительное удовольствие в виде игрушек из латекса или металла. Дория заметила, что во дворе они не одни. Несколько представителей мужского пола, привлеченных этим чудесным притоком молодых женщин – к тому же открыто заинтересованных в сексуальных радостях, – пробрались сюда исподтишка, несмотря на заботливо расставленные Мануэлой ярко-розовые плакаты с блестящими надписями: «Только для девочек», «Мальчики, идите домой». Может быть, все дело было в аромате запретности? Несмотря на то что погода этим ноябрьским вечером стояла промозглая – да что там, мороз, да и только, – разыгрывающаяся во дворе сцена казалась удивительно теплой. Из приоткрытого окна Миры лилась ария Виолетты, пузырьки шампанского согревали тело и душу. Женщины пришли сюда развлечься. В мерцающем свете фонариков они чувствовали себя красивыми, да и желанными тоже, ведь мужчины осмелились нарушить запрет хозяйки заведения, чтобы с ними встретиться.
   С высоты трех ступенек, ведущих к входу в магазинчик, Мануэла краешком глаза присматривала за собравшимися, болтая с клиенткой. Она одаривала всех своей коммерческой улыбкой, плавным движением проводя рукой по длинным черным волосам, но, судя по тому, как раздувались ее ноздри, Дория догадалась, что она все еще была в ярости. Она издалека улыбнулась и отсалютовала хозяйке фужером. Мануэла в ответ помахала ей рукой. Дория сделала глоток шампанского и удовлетворенно вздохнула. Впервые за эти сутки она чувствовала себя хорошо. Узел, сжимавший ее горло, немного ослаб. Она прислонилась к стене и улыбнулась сама себе, глядя на зажигающиеся на небе звезды.
   – Мадемуазель, держу пари, что вы упали с небес!
   – Простите…
   – Вы так похожи на ангела!
   Он стоял перед ней – обворожительный, в лихо заломленной фетровой шляпе. Она узнала Сашу, того парня, который утром, словно мартовский кот, улепетывал с шестого этажа. Вблизи он был так же чертовски мил, как и издали. Дория была отнюдь не из тех девушек, которые отшивают заинтересовавшегося ими красавчика. О, нет! Она внимательно оглядела представшие ее взору белоснежные зубы, ласковый взгляд из-под длинных ресниц, губы, м-м-м… мужественные, красиво вылепленные губы.
   – На ангела, значит… Любопытно!
   – На ангела, что снизошел до вечеринки на заднем дворе Больших бульваров. Ты у Мануэлы в первый раз?
   – Я здесь случайно, но тут любопытно.
   – Ах да, ангел не может угадать, где он приземлится.
   Они рассмеялись. Тут послышался мелодичный голос Мануэлы – она приглашала девушек войти в магазин, чтобы открыть для себя в этом дворце чувственности секреты женских наслаждений. Толпа заволновалась, несколько девушек направились к бутику.
   Саша склонился к Дории:
   – Ты правда туда хочешь? А то мы могли бы выпить по стаканчику у Карима, это напротив. Я тебе покажу тайный ход…
   Дория скрыла свои колебания за широкой улыбкой и сделала глоток шампанского, чтобы выиграть время на краткое совещание с собой. Теперь ее мысли были заняты совсем другим. «О май год!» подождет. Разве несколько граммов пластика перевесят килограммы мышц и шарма? Вдруг Дории до смерти захотелось больше узнать об этом парне, который способен утром вылезти из окна блондинки, а вечером уже приударить за шатенкой. Например, за ней. Дория колебалась недолго. Вслед за Сашей она скользнула в невзрачную дверь, ведущую на кухню оживленного ресторана, затем прошла по узкому коридору и оказалась прямо у стойки ресторана «Бродвей Бульвар».

   Пиво в баре лилось рекой. Народу у стойки собралось вдвое больше, чем обычно. Хозяин, здоровяк с круглым, веселым лицом и коротко стриженными темными волосами, сиял радостной улыбкой. Дория заметила несколько столов, занятых небольшими группами или парами, которые она раньше заметила во дворе перед ступеньками «О май год!». За стойкой красивая смуглая азиатка лениво протирала стаканы. Дория протиснулась вслед за Сашей к стойке, где хозяин, не дожидаясь заказа, поставил перед ними две кружки пива и вазочку попкорна.
   – Спасибо, Карим! Не забыл про концерт, о котором мы с тобой говорили?
   – Даже не знаю, приятель… Его здесь сложно организовать.
   Саша склонил голову набок и придал своему лицу выражение неподдельного отчаяния:
   – Да ладно! Ты же не хочешь, чтобы я выступал в Делявилле!
   Карим залился заразительным смехом и повернулся к Дории:
   – Только посмотри на него! Ему палец в рот не клади! Он даже с фонарным столбом готов заигрывать, чтобы добиться того, что ему надо! А вы что, на аперитив пришли?
   – Нет. Вообще-то я теперь в этом доме живу, – сказала Дория и улыбнулась.
   Оба вытаращились на нее круглыми от удивления глазами.
   – Я дочь Макса, – пояснила Дория.
   – Макс? Он мужик что надо! – кивнул Карим.
   Девушка за стойкой, которая ни слова не упустила из их разговора, закончила вытирать очередной бокал, и вставила словечко:
   – Макс офигенный.
   О да, все, кто встречал Макса хоть раз в жизни, пели ему дифирамбы. Дочь этого славного отца расправила плечи, охваченная огромной любовью и гордостью, и улыбнулась:
   – Меня зовут Дория.
   Саша поднял свою кружку:
   – Добро пожаловать на Большие бульвары, Дория-путешественница!.. Не смущайся, это я так шучу.
   Меня зовут Саша. Вот этот качок за стойкой Карим, а та красотка, которая вытирает стаканы, его подруга Соня.

   Дория хотела расспросить его о концерте, который он собрался устроить, как вдруг неожиданно перед стойкой возникла Мануэла со сжатыми челюстями и дрожащими ноздрями. Ее коммерческую улыбку сменил нескрываемо злобный оскал. Она встала перед Каримом и обвела публику язвительным взглядом. Дория почувствовала, что этот взгляд обжег ей лицо, словно лазерный луч.
   – Это уже восьмая! – проскрежетала Мануэла.
   Карим повернулся к ней:
   – Восьмая?
   – Да, восьмая девушка, которая собиралась сегодня вечером сделать у меня покупку и которую я нахожу здесь, за кружкой твоего дрянного пива. Это называется кража клиентов.
   Дории захотелось спрятаться под стол. Хозяин бара расставил ноги и выпятил грудь:
   – Я ничего не крал, эти девушки свободные люди. Если им больше нравится у меня, чем у тебя, я тут ничего не могу поделать. Разве что добавить, что я их понимаю.
   – Еще как можешь! Без твоих махинаций тут не обошлось, господин хороший. Отныне я запрещаю тебе выпускать клиентов в мой двор, когда я организую аперитив. Это вопрос уважения, вежливости и добрососедства.
   – Если кому-то понадобится вечером подышать воздухом во дворе, я им мешать не стану. А в четверг вечером еще и счастливого пути пожелаю, так-то вот, мадам! Это вопрос принципа!
   – Что-что?
   Карим медленно скрестил руки на груди:
   – Что слышали. Как вы ни стараетесь рожать детей для себя, зарабатывать на жизнь самостоятельно, а теперь и трахаться своими пластиковыми игрушками, я скажу, что мужчину никогда и ничто не заменит. Вот почему я не стану мешать моим клиентам приставать к вашим девицам.
   Мануэла презрительно расхохоталась:
   – Только не это! Еще один тупоголовый мачо сводит все к размерам своего мужского хозяйства. Я здесь говорю о бизнесе, о торговом обороте.
   Карим удовлетворенно оглядел свой битком набитый бар:
   – А у меня в этот четверг дела как раз идут отлично!
   Мануэла смерила его взглядом с головы до ног, затем с ног до головы, словно оценивая его запас прочности:
   – Ну, хорошо. Хочешь войны? Готовься!
   Дория могла бы поклясться, что под этим властным взглядом Карим потерял несколько сантиметров в росте. Мануэла круто повернулась и направилась прочь, цокая каблуками своих высоких сапог по замызганному паркету. В черных кожаных брюках, обтягивающих длинные ноги, эта стройная женщина с королевской осанкой и гордо расправленными плечами прямо-таки излучала ощущение естественной, немного пугающей власти. Дории показалось, что она вот-вот выхватит кнут, словно укротитель в клетке со львами.
   Карим вытер очередной бокал и проворчал:
   – Ну вот, только мы тут развеселились…

6
Натянув резиновые перчатки, он взялся за дело с каким-то мазохистским удовольствием

   В очках-половинках, съехавших к кончику крупного носа, в белом фартуке, обвязанном вокруг живота, Макс готовил на ужин свое коронное блюдо – рыбу под маринадом. В большой сковороде уже тушилось несколько нарезанных луковиц и перцев, предварительно обжаренных в оливковом масле. Он тщательно измельчил спелые помидоры, бросил их в соус, добавил щепотку соли и немного молотого перца, помешал все это деревянной ложкой и присел за стол очистить черные маслины от косточек. Макс спокойно готовил в тишине опрятной кухни, наслаждаясь спокойствием того момента, когда на улице уже сгустилась темнота, а лампа на мраморной столешнице наполняет кухню теплым светом. Из приоткрытого окна приглушенно доносилась веселая музыка карнавала на улицах Парижа. Он выжал сок из половинки лимона, затем достал пышный пучок свежевымытой петрушки и ловко порубил ее на деревянной доске. Покончив с этим, Макс Даан добавил в соус, который к тому времени загустел, лимонный сок, маслины, петрушку и оставил тушиться на медленном огне. Филе сардин, разделанное еще в рыбном магазине, уже ждало на тарелке. Он обжарит рыбу в последний момент, когда придет Дория. Симон уже вернулся из университета и занимался у себя в комнате, хотя, вообще-то, Макс подозревал, что на самом деле он играет по Интернету в покер – в какую-нибудь упрощенную его версию, позволяющую подросткам разоряться онлайн.

   Приютивший в сентябре своего внука, Макс Даан радовался, что теперь под его крышей оказалась и дочь. Неожиданное, но острое чувство сжало его сердце вчера вечером, когда он заглянул к спящей дочери после ухода друзей. Во сне она показалась ему худенькой и хрупкой, с плотно сомкнутыми ресницами, словно от страшного сна. Днем всех обманывала ее бьющая через край энергия. Дория показалась Максу сильной и проницательной, она явно избавилась от многих иллюзий и теперь старалась найти свой путь в жизни. Но он чувствовал, что дочь не в лучшей форме. Уже несколько лет она ходила по кругу, не двигаясь вперед и не в силах построить ничего нового. Ее романы были недолговечны, а на артистическом поприще она пока далеко не продвинулась. Роли, которые ей удавалось найти, были слишком примитивны для нее. И все же она была талантлива, хотя Макс и не чувствовал в ней того одержимого эгоцентризма, который неотъемлемо вплетен в характер любой настоящей звезды. Нет, Дория отличалась великодушием, она заботилась о других, и Макс не мог не беспокоиться за нее, хотя еще никогда и ни за кого не волновался. Он тогда бесшумно склонился над ней, чтобы поцеловать ее бледную щеку. Дория с рассыпавшимися по подушке темными прядями волос, похожими на легкие, блестящие перья, напомнила Максу птенца, выпавшего из гнезда. Сидя в темноте на краю кровати, Макс с горечью осознал, что в детстве и отрочестве дочери он играл свою отцовскую роль весьма посредственно. Вдруг он мысленно поклялся защищать ее, помочь ей наконец встать на крыло. То есть начать вести себя как хороший отец. Да, лучше поздно, чем никогда…
   Макс протер стол губкой и мысленно отчитал себя, качая головой. Не время сейчас для сентиментальности! Он провел значительную часть вечера за приготовлением вкусного ужина для двух детей, вдруг оказавшихся у него на руках, и почувствовал, что малость выбился из сил. Новая роль заботливого папаши стала значительной переменой в жизни убежденного старого холостяка шестидесяти восьми лет.

   Макс прополоскал губку и перешел к мытью посуды. Он терпеть не мог мыть посуду, но тем не менее, натянув резиновые перчатки, взялся за дело с неким мазохистским удовольствием. У него для этого было все необходимое: двусторонняя губка, жесткая проволочная мочалка, сильнодействующая жидкость для мытья посуды… И он тер, взбивая пену, отмывал, не пропуская ни пятнышка жира или гари, затем прополаскивал свои кастрюли под проточной водой, вытирал их и напоследок разглядывал под светом лампы, чтобы удостовериться в их идеальной чистоте. Ведь еще больше, чем мытье посуды, Макс ненавидел блюда, приготовленные в сомнительной чистоты кастрюлях.
   Макс посмотрел на часы: без пяти девять! Неужели у Дории хватит наглости пропустить его ужин? – подумал он и вдруг понял, что утром они не успели обсудить планы на вечер. Она ушла по делам, ничего не сказав, а он даже не подумал расспросить ее о планах на день…
   Стол был накрыт, рис сварен, соус готов, салат ждал в салатнице, а фрукты – в корзинке. Подавив желание еще раз посмотреть на часы, Макс налил себе стаканчик виски, насыпал в вазочку фисташек и с усталым вздохом упал на диван в гостиной. Скрипнули коленные суставы, дали о себе знать и позвонки, но, так как они жаловались каждый раз, когда Макс менял позу, он решил их игнорировать. Звякнув льдинками, он выпил глоток виски. Закрытые окна пропускали свет фонарей и еле слышный шум бульвара. Несмотря на двойные стекла, в квартире никогда не было по-настоящему тихо, но Максу нравился этот шум. Он очистил несколько фисташек, допил виски и забылся сном, откинув голову на спинку дивана.

7
Ты хочешь сказать… какой-нибудь тип вроде тебя?

   – Ну и храпишь же ты!
   Отец, вздрогнув, проснулся. Дория чудом успела поймать едва не выскользнувший у него из рук пустой стаканчик.
   – М-м, пьешь в одиночку? Как-то не по-товарищески!
   – Извини. Хочешь и тебе налью?
   – Давай! Пойду принесу еще фисташек. И позову Симона.
   – О, я буду удивлен, если он к нам присоединится. Он из своего логова выходит только за тем, чтобы обследовать холодильник и проглотить что-нибудь за пять минут.
   – Спорим? – Дория улыбнулась и направилась в комнату Симона.

   И правда, через несколько минут Дория вернулась вместе с Симоном, волосы которого были зачесаны на странный косой пробор.
   – Невероятно! Как тебе это удалось? – удивился Макс.
   – Подкупом. Я обещала ему кока-колу.
   Все трое рассмеялись. В детстве Симон обожал кока-колу. Как-то раз Дория засекла, сколько времени ему понадобится, чтобы выпить полулитровую бутылку. Он управился за семь и тридцать две сотые секунды. Ему тогда было одиннадцать лет, и этим подвигом он хвастался еще очень долго. Все восхищались и улыбались. Все, кроме его матери.
   Дория провела рукой по волосам, заговорщически взглянув на Симона, но он в ответ только запустил свои длинные пальцы в вазочку с фисташками и вытащил горсть. Она разлила виски в три стакана. Отец любил виски со льдом, она пила неразбавленным, а Симон… с кока-колой.
   – У тебя камин работает? – спросила Дория, глядя на красивый камин из серого мрамора с черной решеткой.
   – Не знаю. В последний раз я зажигал его несколько лет назад. – Макс задумался, что-то вспоминая. – Я тогда устроил здесь вечеринку. Одна молодая особа стала бросать в огонь сначала всякие мелочи: то фантик, то печеньице, то бумажную салфетку. Постепенно она вошла во вкус и плеснула в камин свою водку. Вспыхнуло голубое пламя, и девушка осталась без бровей и ресниц. Во хмелю она решила, что это классно, и весь остаток вечера строила из себя Елизавету I. Но на следующий день она позвонила вся в слезах и обвиняла меня, что я ее изуродовал. Огонь я больше не разводил.
   – Совсем без башни девка! – восхитился Симон. – И как они, отросли?
   – По последним сводкам новостей, пострадавшая полностью оправилась. Ну как, проголодались? Я тут кое-что приготовил…

   Сардины под маринадом были просто изумительные, хотя Макс и уверял, что соус перестоял. Дория только теперь поняла, насколько проголодалась, ведь с утра она только сэндвичем перекусила, а потом погрызла попкорн у Карима. Она положила себе еще риса с хорошей ложкой соуса, словно спеша обогнать других едоков. Макс смотрел на жадно насыщающуюся дочь с нескрываемым беспокойством:
   – Тебя Фред голодом морил!
   – Вовсе нет! Просто аппетит разыгрался. Сегодня у меня был насыщенный день. Чувствую, что от всех этих событий я психологически повзрослела.
   – И эта похвальная зрелость к тебе пришла разом, в один день?
   – Точно! Я сегодня приняла важное решение: мои следующие отношения будут прочными или их не будет вовсе. Больше не хочу заведомо обреченных связей с ненадежными мужчинами.
   – Молодец! – одобрил отец, подкладывая ей рыбы. – Теперь, как только мужчина к тебе подойдет, сразу переходи на другую сторону улицы!
   – Ты хочешь сказать… какой-нибудь мужчина вроде тебя? Бабник, игрок, гуляка и бездельник? – спросил Симон.
   Да, Симон был молчалив, зато всегда говорил именно то, что думает.
   – Прошу прощения, я всю жизнь трудился в поте лица, я и теперь еще работаю! – Макс парировал этот выпад с улыбкой.
   – О’кей, бездельника беру назад, – кивнул Симон.
   – Если не считать лени, описание довольно точное… – признал Макс.
   – Знаете, кто меня сегодня пригласил в кафе? – поспешила спросить Дория, чтобы сменить тему. – Саша, наш сосед. Он ужасно симпатичный, и он гораздо серьезнее, чем можно подумать. Мы целый час проговорили о работе.
   Макс еле сдержал стон:
   – Ты хочешь сказать, он тебе нравится?
   Дория слегка замялась, но затем твердо ответила:
   – Поверьте, под маской донжуана на самом деле скрывается человек тонко чувствующий и целеустремленный. Я считаю, он далеко пойдет… Ну ладно, если честно, я на него запала.
   Симон с Максом переглянулись. Говоря о своей зрелости, Дория явно поторопилась с выводами.

8
Она была у Макса, но чувствовала себя как дома

После ужина Дория принялась распаковывать вещи, которые она собрала всего несколько часов назад. Отец сделал в ее комнате некоторую перестановку, так что интерьер кабинета по сравнению со вчерашним днем несколько преобразился. Макс постелил на паркет тканый восточный ковер и убрал с пола картины. На стену он повесил полотно Анри Беро: вид бульвара Итальянцев с театром «Водевиль» на первом плане. Ротонда здания, ныне превратившегося в кинотеатр «Гомон Опера», была вполне узнаваема. С письменного стола исчезли бумаги, кровать была покрыта широкой цветной шелковой шалью. Дория села в кресло «Кост» дизайна Филиппа Старка, которое отец купил в восьмидесятые годы на распродаже мебели после закрытия знаменитого кафе на площади Инносан. Комната выглядела уютно и богемно. Дория положила на большой письменный стол ноутбук и айпад, убрала в стенной шкаф одежду. Она задумалась о том, что делать со своими фотографиями, сделанными Фредом, и решила оставить их в чемодане. Все, кроме большого черно-белого портрета, который она очень любила. Дория приколола его кнопками над кроватью. Вот, пожалуй, и все. Накопившаяся за день усталость придавила ее, как тяжелое одеяло. Перевалило за полночь, в стекла стучал разыгравшийся на улице дождь.
Дория открыла окно, чтобы подышать свежим воздухом: у нее кружилась голова. Она и забыла, как отец умеет пить! Похоже, зря она попыталась за ним угнаться. Напротив, в подъезде «В», горело только одно окно: в этой комнате все еще работал за столом брюнет с безупречно зачесанными на косой пробор волосами. Это была не та очаровательная волнистая прядь, которая игриво закрывает один глаз и которую откидывают, небрежно на нее дуя. Нет, это была безукоризненно послушная прядь, которая держалась сама по себе. Дория задумалась, над чем этот человек может работать в такое время и с такой сосредоточенностью. По форме его стола и лампы она предположила, что он, скорее всего, архитектор. Может быть, он как раз сейчас чертит планы парикмахерского салона, специализирующегося на идеально прямых проборах? Почувствовав на себе чужой взгляд, мужчина поднял голову. Дория увидела лицо с идеально правильными чертами и квадратной челюстью. Секунду он разглядывал ее, затем снова погрузился в свою работу. Дория резким движением захлопнула окно.

9
Его мозг перелистал знакомый каталог эротических картинок

   В соседней комнате Симон настороженно прислушался в надежде, что его тетя быстро заснет. Накануне, прижавшись ухом к стене, он услышал, что она стала тихонько похрапывать сразу же, как потушила свет. Но эту удачу Симон приписал пережитому ей волнению. Бедняжка Дория, наверное, так утомилась сегодня, что уже заснула. Но Симон понимал, что не каждый вечер его ждет такое везение. Если она так же, как и он сам, допоздна сидит за своим компьютером, его ждет возвращение в страну бессонницы. Симону с детства было трудно заснуть. Ребенком он боялся наступления ночи. Время отхода ко сну всегда вызывало в нем безотчетную тревогу, о которой Симон никому не говорил, даже матери. Переезд к деду, каким бы неприятным он ни казался ему вначале, имел огромное преимущество: он решил эту проблему. В этой квартире Симон мог спокойно предаваться единственным двум занятиям, которые помогали ему заснуть: выкурить косячок травы и заняться онанизмом. Эти «снотворные» ни с чем не могли сравниться. После этого каждодневного, вернее, ежевечернего ритуала ему оставалось только нырнуть под одеяло и забыться блаженным сном. Симон не мог нарадоваться, но теперь все могло быть нарушено внезапным появлением Дории.
   Ладно еще, если она учует травку, – страшно, что она может что-нибудь услышать! Симон почувствовал, как загорелись уши и покраснели щеки от стыда, едва он успел подумать о том, что произойдет, если у него случайно вырвется стон.
   Симон решил дождаться, когда Дория заснет, и, чтобы убить время, начал, не торопясь, чистить зубы. В зеркале ванной он заметил, что его волосы сбились на правую сторону, провел пятерней по липким от геля прядям, пытаясь их выровнять. Пора бы помыть голову… Ладно, завтра. Симон попытался вспомнить, не весь ли день он провел с такой прической, и улыбнулся себе в зеркале. У него вырвался смешок. Ну и дурацкий же у него вид с этой прической под телепузика. Он прыснул с полным ртом зубной пасты. Голова кружилась. Стало быть, он сегодня выпил лишнего в компании деда и тетки. Извращение какое-то! Макс, несмотря на свой возраст, по части выпивки мог дать фору кому угодно. После виски он открыл бутылку шабли к рыбе, а затем бруйи, чтобы воздать должное сыру. Возвращаясь в спальню, Симон с удивлением подумал, что в конечном итоге это был хороший вечер. Сардины оказались ничего себе, есть можно, хотя он и опешил, увидев плавающие в красном соусе белые кусочки.
   Сказать, что Симон вначале был не в восторге от переселения к деду, – значит ничего не сказать. Он бы, разумеется, предпочел снять угол в мансарде на Сен-Жермен-де-Пре, неподалеку от университета, но из-за заоблачных цен даже на простую каморку с туалетом на площадке он, смирившись, обосновался у Макса. О том, что дед тоже был не в восторге от перспективы принять его у себя, он узнал, подслушав телефонный разговор Макса с матерью, из которого понял, что она своего родителя просто уговорила.
   – Хотя бы это ты можешь для меня сделать! Раз уж ты совсем не помогал мне, когда я училась, – проскрипела она тем неприятным, сварливым тоном, которым обычно разговаривала с Максом.
   Эгоизм деда был семейной легендой. В итоге Симон старался занимать в квартире как можно меньше места и проводил все время, уединившись в своей комнате, что не особенно шло на пользу его цвету лица. Он скучал по Шантийи, родительскому саду, лошадям, лесу, матери, своей комнате… Словом, по всему, от чего он два месяца назад с таким энтузиазмом сбежал в Париж.
   Он открыл окно, чтобы покурить косяк, и покосился вправо, на окно Дории. Свет не горел – добрый знак. Затем он поднял взгляд на окно Анжелики. В некоторые удачные вечера он видел, как она раздевается, но теперь она, наверное, уже спит… Погасло последнее окно в подъезде «В». Лео Клайн из студии «Клайн Дизайн» наконец ушел из своего кабинета. Симон в последний раз затянулся косяком, закрыл окно, захлопнул ставни и нырнул в постель. Его мозг перелистал знакомый каталог эротических картинок, в том числе и весьма горячих, но в этот вечер Симон Ламбер заснул сразу же, только успев положить руку на ширинку трусов.

10
Я из тех женщин, которые замечают такие вещи

   Как-то утром Мира позвонила в дверь квартиры, чтобы передать Дории пакет, который только что оставил у нее некий молодой блондин. Фредерик в роли почтальона-фотографа, умора да и только!
   – Когда он заглянул ко мне, то попросил разрешения сфотографировать меня в моей ложе. Никуда не спешил, улыбался. Такого приятного человека редко встретишь. И взгляд из-за очков добрый-добрый… Я из тех женщин, которые замечают подобные вещи.
   Мира подождала немного, не выпуская из рук конверты, надеясь узнать какие-либо подробности об этом ангельском посланнике.
   – Спасибо, Мира! – сухо поблагодарила ее Дория, пытаясь забрать конверты.
   Консьержка поджала губы:
   – Он попросил, чтобы ты позаботилась о переадресовке писем. Он больше не хочет заниматься твоей почтой.
   Дория закрыла дверь со вздохом. Она вспомнила, что принесла с собой пачку конвертов в тот день, когда ходила за своими вещами, и положила их на письменный стол, пообещав себе разобрать их позднее. Она уложила письма красивой прямоугольной стопкой, села за стол и взялась за работу. Сначала она поискала отправителя, от которого можно было ожидать хороших новостей, например чека или приглашения на крутую вечеринку, но не нашла ничего. Зато отыскалось три письма от ее банкира. У Дории с шестнадцати лет был счет в Генеральном банке. По странной иронии судьбы, тот же банк являлся собственником особняка, в котором жил Макс.
   В первом конверте банковская выписка уведомляла ее о перерасходе в четыреста евро и, следовательно, об отказе в оплате по последнему выписанному ею чеку. Во втором конверте было уведомление о необходимости как можно скорее исправить ситуацию. В свежей почте было напоминание о банковских расходах за месяц – всего-навсего тысяча пятьсот евро: банковские комиссионные, оплата уведомлений и расходов на процедуры банка и налоговые сборы. Кроме того, банкир просил ее как можно скорее с ним связаться.
   Дория отложила письма с бьющимся сердцем. Тысяча пятьсот евро! За какие-то несчастные четыреста евро перерасхода…

   Дория начала нервно прибираться в комнате, мысленно отшлифовывая реплики, которыми она собиралась наградить банкира: «Ваша система – машина для загребания штрафов», «Ваши капиталы складываются из отчислений с тысяч таких мелких счетов, как у меня», «Перерасход бывает у каждого пятого француза», «Прогнило что-то в финансовом королевстве» и так далее.
   Она злобно взбила подушки, которыми отец украсил кровать для придания ей сходства с диваном, засунула свои сапожки в нижнее отделение шкафа, которое он освободил, чтобы было больше свободного места для ее вещей. Внезапно сложившаяся ситуация предстала перед ней во всей своей неприглядной реальности. Ничего в этой комнате не принадлежало ей, кроме одежды. У нее никогда в жизни не было своей крыши над головой, не было никаких ясных перспектив на будущее, ни одного конкретного проекта, не планировалось никаких денежных поступлений. И почему только она выбрала эту злосчастную профессию? Какая загадочная сила толкала ее каждый день вставать и снова пытаться бросить вызов судьбе? Она не мечтала, чтобы ее имя было у всех на устах, не грезила о своем лице на плакатах, экранах, страницах журналов. Она всей душой стремилась лишь к одному: перестать быть Дорией Даан, хотя бы пока исполняется роль, влезть в чужую кожу, чувствовать, действовать, жить иной жизнью.
   Дория была актрисой. Актрисой совершенно безвестной и при этом выбившейся из сил. Ее драматический талант пока мог проявиться всего лишь в нескольких телефильмах и многочисленных рекламных роликах. Ее агент Жослин Дюбуа должна была находить ей настоящие, серьезные роли, но чаще всего предлагала лишь рекламу всяких унылых товаров, маргарина например. Тем не менее эти съемки приносили Дории основную часть ее доходов.
   Чтобы как-то себя отрекламировать, она придумала концепцию юмористических видеороликов под названием «Бизз-базз». Это был веселый тележурнал, в котором Дория и Беттина сообщали исключительно о необычных новостях: о рождении близняшек с разным цветом кожи (одна белая, другая негритянка), о прыжке в воду девушки-инвалида в кресле с двумя электродвигателями и поплавками, об изобретение спрея, позволяющего ощутить опьянение на несколько секунд…
   Они тратили массу времени на поиск информации, сочинение текстов, на то, чтобы загримироваться, снять, смонтировать и выложить видео онлайн на их канал в Ютьюбе и на страницу в Фейсбуке, а также разбросать ссылки по всем доступным социальным сетям. Их относительный успех пока еще не привлек внимания кинопродюсеров и телевизионщиков, но они не расставались с надеждой когда-нибудь достичь своей цели.
   Остальное время, то есть большинство вечеров, Дория проводила в барах, концертных залах, клубах. Ночь окрыляла ее, глаза, казалось, начинали видеть в темноте. Вот почему ее называли кто совой, а кто и ночной пташкой.
   А пока Дория была должна своему банку почти две тысячи евро. Она накинула куртку и отправилась к своему агенту.

11
Признаться, ты тоже особым спросом не пользуешься…

   Агентство «Рашель» занимало помещение на втором этаже ветхого особняка на бульваре Бон-Нувель, рядом с театром «Жимназ». Агентство было названо в честь прославившейся в XIX веке актрисы Рашель, которая впервые вышла на сцену в театре «Жимназ» в январе 1837 года в возрасте шестнадцати лет. У нее был короткий роман с Альфредом де Мюссе, который написал о ней: «То было невежественное создание, живущее инстинктом, настоящая принцесса цыганского племени – щепотка пепла, в которой тлела священная искра». Эти несколько строк красовались на визитных карточках, рекламных буклетах, а также всех бланках агентства «Рашель», включая и контракты.
   Директриса агентства, как говорили, была твердо убеждена, что в каждой из «лошадок», на которых она сделала ставку, горела эта «священная искра». Дория так и не смогла уточнить, распространяется ли эта уверенность на нее.

   Дория толкнула массивную входную дверь. Помещение агентства, безупречно новое, со свежевыкрашенными стенами, мебелью светлого дерева и строгих линий, являло собой несомненный контраст с ветхостью самого особняка. Стена за стойкой администратора была украшена черно-белыми фотографиями сотен актеров, сценаристов, режиссеров, знаменитых и не очень. Агентство, что называется, показывало товар лицом. Это был всего лишь способ продемонстрировать потенциальным клиентам, что в этом аквариуме водятся и крупные рыбки. Дория отказалась от попытки найти в этом море лиц себя, кивнула администраторше и, цокая каблучками по паркету, направилась в кабинет своего агента. Жослин, предпочитавшая представляться как Джосс, что-то сосредоточенно печатала двумя пальцами, уткнувшись носом в экран компьютера.
   – Как так вышло, что у меня уже несколько месяцев нет работы? – с места в карьер осведомилась Дория.
   – Но, Дуду, а как же реклама маргарина «Дельсоль»? Ты ведь сама отказалась от нее на прошлой неделе!
   – Я имею в виду настоящие роли!
   Джосс сняла очки в темной роговой оправе, которые закрывали ей почти все лицо, и устало потерла веки кончиками пальцев. Дория прекрасно знала, что ее столь ранимый вид обманчив. Она скрестила руки на груди, показывая всей своей позой, что ждет объяснений. Агент тяжело вздохнула, заранее утомленная одной только мыслью о том, что снова придется объяснять очевидное.
   – Найти работу актеру сейчас сложно, как никогда… Никто больше не хочет рисковать. Все предпочитают статусную актрису неизвестной.
   – Твоя работа как раз в том и заключается, чтобы помочь мне стать известной.
   – Я стараюсь, Дуду, но телевидение сейчас совсем не то, что было пару лет назад. Телеканалы угождают спонсорам, режиссеры пляшут под дудку телеканалов, заведующие отделами подбора актеров оглядываются на режиссеров, а актеры из кожи лезут вон, чтобы на них обратили внимание.
   – Плевать мне на твои объяснения, Джосс, я хочу работать.
   – Признаться, ты тоже особым спросом не пользуешься…
   Эта фраза была сказана с таким простодушием, что могло показаться, что в ней нет ни грамма предательства. Увы, это было не так. От унижения Дория покраснела. Естественно, на нее нет спроса, раз о ней никто не знает! Она заставила себя сохранять спокойствие.
   – В следующий раз, когда тебе расскажут о роли, которая может мне подойти, ты должна настоять, чтобы меня записали на пробу. Покажи мою видеопрограмму «Бизз-базз». Продавай меня!
   Джосс возвела глаза небу:
   – Ох, Дуду, не учи ученого! Ну ладно, я постараюсь что-нибудь придумать.
   – Кстати, я еще не опоздала насчет маргарина? Потому что я подумала и…
   – Уже все! Отснято и смонтировано. Поезд ушел.
   – Мне действительно нужна работа, срочно.
   Джосс поправила очки и забарабанила по клавишам, покачав головой. Ее длинные черные волосы, которые она каждые два месяца выпрямляла у африканского стилиста, грациозными волнами задвигались по плечам. Она пролистала десяток страниц, проверила почту, постукивая по клавишам:
   – Может быть, у меня завтра будет для тебя кое-что. Здесь вроде бы актриса в последний момент отказалась от роли, но я пока не уверена…

12
Взгляд, полный самого искреннего презрения

   В ванной комнате было невыносимо жарко, и Дория задыхалась в своем черном трико с длинными рукавами и леггинсах. Так и хотелось незаметно вытереть лоб уголком желто-зеленой пелерины: под тесным капюшоном и маской она начала слегка потеть. Лучи прожекторов отражались от белоснежного кафеля. Женщина, сидящая на краю ванны, невозмутимо полировала ногти пилочкой, ее жемчужное ожерелье блестело почти так же ярко, как эмаль раковины. Она разгладила ладонью свою прямую юбку, одновременно следя за тем, чтобы не измять блузку такого же белоснежного цвета, и обратила на Дорию взгляд, полный самого искреннего презрения:
   – Пф-ф! Этот унитаз покрыт толстым слоем бактерий и микробов, у тебя ничего не получится!
   Дория прыгнула вперед, вложив в каждое движение своего тела абсолютную уверенность, и приземлилась перед злополучным унитазом на обе ноги, расставленные как у Супермена. Она вскинула в вытянутых руках упаковку чистящего средства с аэродинамическим спреем, прицелилась и, как из автомата, четыре раза пшикнула в очко со всей серьезностью сирийского снайпера. Затем наклонилась к самому унитазу, проверяя результат, и обернулась с улыбкой к женщине в белом:
   – И где теперь микробы?
   – Стоп! – прогремел где-то над камерами и прожекторами недовольный голос. – Все переснять! Дория, у тебя весь эпизод лоб был потный!

Декабрь

13
Протягивая к огню озябшие руки, словно героиня романа XIX века

   Озябшая и промокшая Дория открыла дверь квартиры. Боже, как приятно было оказаться в тепле! Она прошла от бульвара Мадлен до бульвара Монмартр пешком, после того, как они с Беттиной закончили съемки очередного выпуска «Бизз-базз». Холод и сырость проникли под кожаную куртку, пронзая насквозь. Она вся промерзла до самых носков модных сапожек. Непрекращающийся дождь превратил бульвары в зеркало, в котором отражались разноцветные неоновые огни, гирлянды и фонари. По черному небу над крышами скользили тяжелые фиолетовые тучи. Дория с удивлением увидела, что Макс с Симоном уютно устроились перед зажженным камином.

   Днем в дверь позвонил трубочист и предложил свои услуги. Макс открыл ему, закутанный в толстый шерстяной кардиган. У молодого человека было доброе некрасивое лицо, запачканное сажей до самых очков, глаза подслеповато щурились из-за круглых стекол. И именно эта деталь убедила Макса его впустить. В этот промозглый вечер камин после долгой спячки вновь вернулся к своему изначальному предназначению. Дория бросилась к камину, протягивая к огню озябшие руки, словно героиня романа XIX века. При этом она заметила на каминной полке незнакомую вещь: место между двумя колоссальными слоновьими бивнями на медных подставках занял серебряный подсвечник на девять свечей. Она вопросительно оглянулась на Макса. Она не помнила, чтобы отец когда-либо зажигал свечи на Хануку.
   – Я нашел его у себя в спальне. Сегодня первый вечер, вот я и решил, что это будет неплохой идеей.
   – Как их зажигать? – спросил Симон.
   Макс встал, возложил на голову кипу, надел другую на Симона и прочел, почти без ошибок, молитвы, которые, как он думал, успел уже позабыть. После этого он подал дочери знак зажечь первую свечу, а внуку – вторую. Затем они сели, придвинули свои кресла к огню и налили себе по стаканчику.

   На низком столе уже стояли виски и фисташки. Это превратилось в привычку, от которой все трое получали большое удовольствие. Пользуясь этим блаженным моментом, они вспоминали о радостях и горестях, о делах и случайных встречах, о надеждах и разочарованиях, наполнивших уходящий день. Рассказывая о себе, они лучше узнавали и понимали друг друга, ведь каждый открывал повседневную жизнь другого: охоту Макса за картинами и клиентами, кастинги и съемки Дории, занятия Симона. И хотя они сошлись под одной крышей не столько по доброй воле, сколько по стечению обстоятельств, все трое думали этими вечерами, грызя фисташки и попивая виски, что случайности иногда приводят к весьма приятным результатам.
   – Когда я в детстве жил в Турции, мы всегда зажигали дома свечи, – рассказывал Макс. – В первый вечер Хануки мама наряжалась по-праздничному, начищала вот этот самый подсвечник, и когда отец приходил домой, мы втроем зажигали свечи. Отец всегда приносил мне гостинцы, игрушки… Он очень любил этот праздник. Когда он умер – мне тогда было четырнадцать, – мы уехали из Стамбула. Мать переехала в Париж, к своему брату-меховщику. Мы поселились неподалеку отсюда в маленькой квартирке в Фобур-Пуассоньер. Мать кроила и шила целыми днями, так что порой у нее в глазах темнело, но, по-моему, ей это нравилось, она обожала моду. Мама всегда была красива и элегантна, а какое чувство юмора… Но свечи после переезда в Париж она больше ни разу не зажигала.
   – Ты раньше никогда не рассказывал о своей матери, – тихо сказал Симон. – Я даже не знаю, как ее звали.
   – Ее звали Дория, – улыбнувшись, ответил Макс. – Дория Даан, урожденная Толедо.
   Хотя Дория знала это, горло у нее сжалось от волнения. Ведь это было прошлое Макса, прошлое, о котором ей не было известно ничего или почти ничего. Что-то шевельнулось в ней, словно треснула плотина, грозя прорваться под напором еле сдерживаемых чувств.
   – У тебя есть ее фотография? – спросила она.
   Макс поколебался секунду, затем встал и направился к себе в спальню. Через минуту он вернулся с большой черно-белой фотографией в лакированной деревянной рамке и протянул ее дочери. Дория жадно впилась взглядом в снимок, рассматривая свою незнакомую бабушку.
   Изящная, грациозная женщина сидит в кресле, скрестив ноги в элегантных «лодочках», держа двумя пальцами сигарету. Нежная улыбка, подведенные «стрелками» глаза. Свободной рукой она поправляет выбившуюся из высоко заколотого пучка прядь волос. Макс полусидит на подлокотнике кресла в костюме и белой рубашке с тонким галстуком, вытянув ноги и скрестив руки на груди, слегка опираясь спиной о плечо матери. Пышные черные волосы взбиты надо лбом в кок, в темных глазах светятся веселье и сдержанная энергия. На красивом, молодом лице уже играет такая узнаваемая и неотразимая улыбка Макса Даана. Фотография словно светится спокойным взаимопониманием, бесконечной нежностью и добротой: эти двое друг для друга всё, но они не придают этому слишком большого значения.
   Макс, улыбаясь, разглядывал фото через плечо Дории:
   – Этот снимок считался неудачным. Его сделал один мамин друг, для которого фотография была воскресным хобби. Он все время одергивал нас: «Не вертитесь! Не улыбайтесь!» Хотел сделать официальную, торжественную фотографию. Настоял на том, чтобы я позировал в костюме. Я бы, конечно, предпочел надеть свою черную кожаную куртку.
   – Мне тоже покажи, – попросил Дорию Симон. – А то ты уже целый час смотришь!
   Дория нехотя протянула ему снимок.
   – Расскажи нам о бабушке, – обратилась она к отцу.
   – Мама была самая веселая и ласковая женщина из всех, которых я знал. Мы часто смеялись, вот уж кто за словом в карман не лез, так это она! И это при том, что она рано потеряла своего любимого и ей пришлось покинуть родину. Она никогда не жаловалась, всегда говорила, чтобы я гулял, развлекался и заводил друзей. «Гольф-Друо» был рядом с домом, так что это было нетрудно. Я бывал там каждую пятницу. У нее тоже постепенно сложился небольшой круг друзей. Она любила ходить в рестораны, наряжаться. Но позаботиться о ней, кроме меня, было некому.
   Макс замолчал. Все трое в тишине смотрели, как догорают свечи. Вскоре последние два тонких восковых столбика растаяли, как серебристый дымок.
   – Она так больше и не вышла замуж, – добавил Макс.
   – И ты тоже не женился, – отметил Симон.
   Макс, казалось, погрузился в собственные мысли.
   Он долго молча смотрел на Симона.
   – Это правда, – наконец ответил он, – я тоже не женился.
   Дория забрала у Симона фотографию, чтобы посмотреть на нее еще. Макс и его мать. Она поежилась и, как всегда, отвлеклась от слишком сильного волнения, переключившись на мысли о своем гардеробе. Надо будет как-нибудь примерить юбку, подумала она. Почему я их никогда не ношу?
   – А елку мы теперь сможем нарядить? – спросил Симон.
   – Конечно, мой мальчик! И если ты будешь хорошо себя вести, то на Рождество найдешь у камина в носке игровую приставку!
   Макс осушил свой стакан и поднялся:
   – Простите, дети, но сегодня вечером вы ужинаете без меня. Я немного устал и лягу спать пораньше.
   Дория обняла отца, расцеловала его в пахнущие одеколоном щеки и посмотрела ему вслед, когда он отправился в спальню. Переводя взгляд с нарядного юноши на фотографии на сегодняшнего зрелого мужчину, она чувствовала в себе сразу две жизни: дочь, восхищающуюся отцом, и мать, глядящую на сына с заботой и бесконечной нежностью.

14
Словно героиня Золя Нана приехала в отпуск в Марракеш

   Кариму Арриге, хозяину кебаб-ресторана и одновременно лаунж-бара «Бродвей Бульвар», не понравилось то, как Мануэла с ним разговаривала во время достопамятного фривольного аперитива, который она устроила месяц назад. Он носил в себе обиду и теперь, когда нашел способ отомстить, был весьма доволен собой. Этим вечером, во второй четверг декабря, к семи часам, Карим не без радостного предвкушения поставил на тротуар рекламный щит с красивой надписью: «Фривольный аперитив: За каждый купленный напиток кольцо-вибратор в подарок».

   Большего и не нужно было, чтобы возбудить любопытство Дории, оказавшейся в этот вечер среди первых посетителей заведения. Беттина, которая хотела ее видеть, собиралась прийти в ресторан вместе с Капюсин, потому что девочку, конечно, не могли оставить в яслях допоздна. Дория из-за столика в глубине лаунж-зоны помахала рукой Беттине, которая вошла, толкая перед собой детскую коляску. Подруга с трудом пробралась к ней, растолкав посетителей и опрокинув на своем пути несколько стульев. Беттина передвинула стол, чтобы поставить колясочку, и упала на красный бархатный пуфик:
   – Я тебя убью! Чтобы я еще когда-нибудь с кем-нибудь встречалась в баре после шести!
   Она обвела ресторан взглядом, полным негодования. Обстановка, по замыслу Карима, отличалась эклектичностью: этнические светильники с бахромой, закопченные бордовые стены, бархатные кресла со стрельчатыми спинками и столешницы чеканной меди… словно героиня Золя Нана приехала в отпуск в Марракеш. Беттина сунула дочке книжку с картинками и откинулась на пурпурные парчовые подушки:
   – Надеюсь, хоть коктейли они делать умеют. Слушай, Дория, я нашла тему для моей коллекции бижутерии. Я назову ее «Принцесса Матильда», в честь кузины Наполеона III, хозяйки светского салона. Что ты об этом думаешь?
   – Ты о чем? Мы должны сосредоточиться на съемках нашей программы. У тебя не будет времени еще и бижутерию делать. А потом, как же Капюсин?
   – Мне просто не оставалось ничего другого. Одна моя подружка делает украшения ручной работы, вот она и предложила мне половину своего стенда в салоне «Первый класс». Мне это показалось хорошей идеей. Может быть, я слишком увлеклась, но когда она перезвонила мне, чтобы уточнить, не передумала ли я, уже неудобно было отказываться.
   – Ну, ты умеешь найти приключения на свою задницу. Узнаю мою Беттину!
   Подошел Карим с подносом и поставил на стол две стопки водки с клюквенным соком, украшенных мешалками для коктейлей в форме сердца, и положил рядом две небольшие квадратные упаковки из блестящей фольги, красную и синюю:
   – Кольца-вибраторы для дам!
   Заинтригованная Дория взяла со стола квадратик.
   – Ну как, ничего аперитивчик получился? – спросил Карим. – Не знаю, как там с клиентами у Мануэлы, но у меня полным-полна коробочка. Многие дамочки вообще подумали, что здесь-то все и происходит!
   И правда, оглянувшись вокруг, Дория заметила несколько чисто женских компаний, которые, расположившись в бордовых креслах, как ни в чем не бывало попивали розовые коктейли. На стойке, на самом видном месте, возвышалась огромная ваза разноцветных пакетиков с теми самыми кольцами-вибраторами.
   – Ну, это уж слишком! – Дория осуждающе посмотрела на Карима.
   – На войне как на войне. Ты же слышала, как она со мной в прошлый раз разговаривала? Ой, забыл для вас попкорн. Одну минуту.
   – Я, по крайней мере, пробую что-то новое, чтобы заработать на жизнь. А ты до сих пор играешь для Джосс роль дойной коровы. Не найти ли тебе настоящую работу? – принялась за свое Беттина.
   Она обожала поучать Дорию.
   А вот Дория терпеть не могла, когда ее лучшая подруга начинала учить, как ей жить, как искать работу и как выбирать мужчин. Чтобы отвлечься, она набрала эсэмэску Мануэле. Конечно, нехорошо подливать масло в огонь, но богиня «О май год!» на этот раз как-то медленно реагирует.
   Беттина снова принялась рассказывать биографию принцессы Матильды, не замечая, что Капюсин, заинтересовавшись маленькими блестящими штучками, которые Карим положил на стол, выронила свою книжку и схватила красный пакетик. Некоторое время она рассматривала эту незнакомую игрушку, затем тихонько запихала ее себе в рот.
   – … И тогда ее отец, Жером Бонапарт, который все еще был на мели, выдал ее замуж за графа Демидова, баснословного богача, славящегося своей жестокостью, – продолжала Беттина свой рассказ. – Матильда сбежала от мужа в Париж, забрав с собой великолепные драгоценности, которые отец дал ей в приданое.
   Дории пришлось сделать усилие, чтобы понять, почему Беттина вдруг заговорила о Жероме Бонапарте.

   Вдруг Капюсин испуганно расплакалась: игрушка, которую она покусывала, вдруг начала двигаться! Беттина быстро повернулась к дочке, которая плакала, зажав в кулачке красный жужжащий пакет. Она в ужасе вырвала упаковку из рук Капюсин и бросила ее на стол. Жужжа, как моторчик, пакетик пополз по столешнице.
   – Да уж, Карим большой выдумщик. – Дория посмотрела по сторонам, ища взглядом хозяина заведения.
   Капюсин увидела, что новая игрушка ползет прямо на нее. Ей, наверное, представилось, что в пакете прячется страшный паук с волосатыми лапками и злобными глазами. От страха девочка разрыдалась еще больше.
   На плач обернулся какой-то мужчина с короткой стрижкой и в хорошо сидящем костюме. Он нахмурил брови за очками в роговой оправе:
   – Не знаю, подходящая ли это игрушка для ребенка.
   Беттина с Дорией переглянулись, не зная, смеяться или обижаться. Красный пакетик все полз вперед, подталкиваемый неослабевающей вибрацией. Наконец он шлепнулся на пол, от чего Капюсин расплакалась с новой силой. Мужчина подобрал кольцо и вернул его Беттине, которая стала лихорадочно пытаться его отключить.
   – По-моему, лучше вам его открыть, – посоветовал мужчина в очках.
   – Вы совсем с ума сошли? – Беттина продолжала свой неравный бой с вибратором.
   – Просто чтобы найти кнопку. – Мужчина сделал еще одну попытку разрядить ситуацию.
   Капюсин все плакала и тянула пухлые ручки, требуя вернуть ей игрушку. Беттина попыталась отвлечь внимание дочери книжкой, но та швырнула ее на пол; попробовала засунуть малютке в рот соску, но та ее выплюнула. Дория помахала перед носом девочки бумажной салфеткой, и это без толку. Оставалось только сплясать… Несколько человек раздраженно оглянулись.
   – И кому только пришло в голову притащить в бар ребенка! – послышался недовольный женский голос.
   Отчаявшись, Беттина разорвала блестящую упаковку и вынула из нее что-то вроде большого, сделанного из гибкого ярко-красного пластика кольца с массивным камнем. Кольцо было размером с презерватив. Она надавила на вибратор с боков, и мотор отключился. Увидев яркую штучку, Капюсин разулыбалась и снова потянулась к ней, радостно щебеча.
   – И не мечтай, Капюсин! – воскликнула Беттина, засовывая кольцо подальше в сумку.
   Девочка раскрыла ротик для нового крика. Дория увидела, как на лице Беттины мелькнул ужас. Когда малышка вот так вот набирала полную грудь воздуха, ее голосок мог поспорить даже с сиреной пожарной машины. Беттина лихорадочно зашарила в сумке в поисках кольца. И тут Капюсин испустила поистине пронзительный вопль. Молодая мамаша подняла пылающее от стыда лицо и с лицемерной улыбкой протянула дочке секс-игрушку. Радостно блестя глазенками, малышка схватила ее и принялась сосать. Беттина печально посмотрела на Дорию:
   – Да, я готова на что угодно, лишь бы она замолчала. И что?
   – Я разве что-нибудь сказала? Сначала у нас есть принципы, потом появляются дети. – Дории стало жаль подругу.
   Они перевели взгляд девочку, которая беззаботно играла, весело повизгивая, когда вибратор шлепал ее по носику. Беттина сделала хороший глоток коктейля и продолжила взрослый разговор:
   – Украшения у Матильды были просто прелестные, меня особенно вдохновила коллекция медальонов…
   – Я хотел бы представиться. Феликс Балтимор, – перебил ее молодой человек в очках с роговой оправой, протягивая руку сначала Беттине, потом Дории.
   Он смотрел на нее, как золотоискатель, наконец обнаруживший долгожданный слиток. Дория заметила, что ногти у него обкусаны.
   – Вы здесь часто бываете? – осведомился Феликс.
   – Нет, – сухо отрезала Беттина, намериваясь во что бы то ни стало закончить свой рассказ.
   – Да, я живу в этом особняке, – улыбнулась Дория, готовая на любые компромиссы, лишь бы не слышать больше ни об украшениях, ни о принцессе Матильде.
   – Какое совпадение, а я там работаю! Я директор «Лазер Финанс», наш офис на третьем этаже.
   Дория нахмурила брови:
   – Я думала, там Генеральный банк…
   – Мы их филиал, разрабатываем финансовые продукты.
   Дория не могла скрыть брезгливую гримаску. Осадок от неприятностей с Генеральным банком еще остался. Ей удалось добиться отсрочки выплаты, но сумму банк обсуждать отказался. Она должна была выплатить все до цента.
   – О, я знаю, что вы думаете. Знаю, что думают все жильцы… – Директор «Лазер Финанс» заметил выражение лица Дории.
   – Да ничего мы не думаем. – Дория уже хотела закончить разговор.
   – В том-то и дело!
   – Дория! – прервала их Беттина, не отрывая взгляда от двери. – Это что еще за секс-бомба?
   В бар вошла Мануэла. Встряхнув своими черными кудрями, она, словно разгневанная богиня возмездия, направилась к стойке.
   – Это Мануэла. – Дория уже поняла, что сейчас произойдет.
   – Да нет, у нее за спиной!
   За Мануэлой вошел Саша Беллами, красивый, как итальянский актер шестидесятых годов. Его сопровождал целый кортеж девушек, которые последовали за Мануэлой.
   – Тот самый ГБ, о котором я тебе говорила.
   – Генеральный банк? – переспросил Феликс Балтимор, не желая отвлекаться от своей темы.
   – Нет, герой-бойфренд! – пояснила Дория.
   – Токсичный соблазнитель. Точно токсичный, – пробормотала Беттина.
   Широким шагом пройдя по бару, мстительная Мануэла схватила вазу со стойки, словно боевой трофей. Затем повернулась красивым гибким движением, взметнув в воздухе тяжелые пряди… и наткнулась на Карима, который глядел на нее, скрестив руки на груди. Мануэла отступила на шаг. Могло показаться, что она оробела, если бы не сверкающий ненавистью взгляд, которым она с головы до ног смерила хозяина бара. Она взмахнула свободной рукой, и вдруг на всех обрушился ливень… арахиса! По ее сигналу девушки из ее свиты стали разбрасывать пригоршни орешков. Они градом посыпались на головы посетителей, в стаканы, в тарелки, на пол. Все кричали и пытались увернуться от маленьких летящих снарядов. Некоторые клиенты воспользовались суматохой, чтобы сбежать, не заплатив, давя на пути десятки соленых орешков. Мануэла запустила руку в свою сумочку, вытащила оттуда пригоршню арахиса и швырнула в лицо Кариму:
   – Это единственное, что ты можешь раздавать бесплатно в своей пивной!

15
О, это сладкое чувство, которое испытываешь, залезая в еще теплую постель

   Когда Симон ушел на занятия, а Дория захлопнула за собой дверь, отправляясь на кастинг, Макс решил еще немного поспать. Утром он встал, приготовил завтрак и выпил кофе вместе с молодежью. После появления Дории так начинался каждый его день. Максу нравилось это утреннее оживление, и ему почти удалось привыкнуть к этому новому ритму. Но вчера он был с приятелями в Английском клубе, где они играли до глубокой ночи. Наутро тело просило снисхождения, а ум, от недосыпа обмякший, словно пастила, не находил на это никакого достойного возражения. Макс протер губкой кухонный стол и чуть ли не бегом бросился в спальню. О, это сладкое чувство, которое испытываешь, залезая в еще теплую постель, это расслабление всех мышц, ожидающих еще немного отдыха. В сладком предвкушении он вытянул ноги под одеялом.
   Именно в этот момент раздался звонок в дверь.
   Почтальонша была недурна собой, и Макс не мог ей не улыбнуться, просто по привычке. В руке у нее была пачка одинаковых конвертов, вероятно от одного и того же отправителя, посланных заказной почтой. Мягким тоном, каким обычно разговаривают с больными, она спросила у него, действительно ли он г-н Макс Даан. Он подписал уведомление о вручении и закрыл дверь.

   Мсье Макс ДААН
   19-бис, бульвар Монмартр
   75002 Париж

   Генеральный банк
   12, бульвар Капуцинок
   75009 Париж
   Париж, 14 декабря 2011 г.

   Кас.: окончание аренды – продажа квартиры.
   Заказное письмо с уведомлением о вручении.

   Господин Даан.

   В настоящее время Вы занимаете квартиру, являющуюся собственностью Генерального банка, которую Вы арендуете у нас по адресу 19-бис, бульвар Монмартр, 75002 Париж. Подписанный нами договор аренды закончится 30 июня 2012 года.
   Информируем Вас, что с этой даты мы не возобновляем договор аренды этой квартиры в связи с ее предстоящей продажей.
   В соответствии со статьей 15-2 закона от 6 июля 1989 года, которую Вы найдете в приложении, извещаем Вас, что эта квартира и ее подсобные помещения будут проданы по цене… евро. Поскольку Вы в настоящее время занимаете эту квартиру, Вы имеете право в приоритетном порядке в течение двух следующих месяцев приобрести ее.
   В случае, если от Вас не последует ответа по прошествии вышеуказанного срока, это будет сочтено отказом.

   С уважением,
   Жером Ленорман, президент – генеральный директор
   Генерального банка

Приложение: Статья 15-2 закона от 6 июля 1989 года, параграф 1–5.

   Макс опустился на диван в гостиной и долго просидел без движения. Его тело было неподвижно, испуганный взгляд метался по комнате, пытаясь вырваться в высокие окна, и натыкался на стены. Он прожил в этой квартире уже более сорока лет. Каждая мелочь, каждая деталь лепнины, каждая паркетина были ему знакомы даже больше, чем собственное лицо. За окнами шумел бульвар Монмартр, ехали машины, шли пешеходы, в ресторанах подавали еду, а в магазинах продавали товары. А Макс Даан беспомощным стариком застыл в углу дивана. У него не было достаточно накоплений, а в его возрасте никакой банк не согласится предоставить ему ссуду. В памяти всплыли советы матери, банкира, дяди и друзей. Никого из них он не послушал. Он жил, как птица на ветке. Макс никогда не откладывал деньги, тратя их не задумываясь. Рестораны, выпивка, встречи с интересными или пустыми людьми, разговоры, размышления, чтение, музыка… Он обольщал самых красивых женщин, занимался с ними любовью, расставался, не причиняя лишней боли. Чуть ли не каждый день он встречался с друзьями, а дочерям не уделял должного внимания и забывал о внуке. Он умел покупать и перепродавать картины, время от времени приобретая картину для себя. А еще он умел находить талантливых художников. Но главным наслаждением в его жизни была игра. Макс обожал играть в покер. Играть в покер и бояться все проиграть, наслаждаясь этим страхом, играть в покер и жить, словно на натянутом канате, играть, чтобы жизнь сделалась ярче.
   Вдруг Максу показалось, что он увидел себя как бы со стороны, понимая все минусы своей жизненной философии. Легкомыслие ему отомстило. Жизнь предъявила ему счет: письмо о выселении. Через полгода он может остаться на улице, вдали от Больших бульваров, вдали от всего, что было его жизнью. А что будет с Симоном и Дорией?…
   Он с трудом поднялся и вернулся к себе в комнату. Постель была еще разобрана. Макс свернулся в клубок под одеялом и забылся тяжелым сном.

16
Когда смотришь на проходящих мимо девушек, время проходит быстрее

   У выхода со станции Страсбур-Сен-Дени Дория увидела, как полицейские обыскивают какого-то парня, толкнув его к стене. Компания африканцев, собравшихся вокруг жаровни торговца каштанами, окинула ее слишком долгим взглядом, молча, просто потому, что, когда смотришь на проходящих мимо девушек, время проходит быстрее. Тротуар на бульваре Сен-Дени был покрыт гололедом Дория поскользнулась и выругалась себе под нос, но продолжила свой путь. Молодой человек, стоявший перед дверью африканского салона красоты, спросил, не хочет ли она маникюр. Нет, маникюр она не хочет, она страстно желает поговорить с Жослин Дюбуа. Молодой человек отступил в сторону, пропуская ее. Салон был тесный, как музыкальная шкатулка, стены ломились от полок с косметикой, париками, прядями, косичками… В большом кожаном кресле перед огромным зеркалом восседала Джосс с волосами, покрытыми блестящей маской, которую парикмахерша наносила кисточкой. Именно здесь Джосс выпрямляла волосы, добиваясь неповторимого блеска их упругих прядей. Увидев в зеркале молодую актрису, она чуть не подскочила в кресле:
   – Что ты здесь делаешь? Кто тебе дал адрес?
   Дория встала у нее за спиной:
   – Ты сама и сказала, когда я захотела попробовать наращивание волос. Так что, когда ваша администратор ответила мне, что ты в салоне красоты, я пришла прямо сюда.
   – Я терпеть не могу, когда меня достают в нерабочее время. Что тебе надо? Я тебе все время нахожу роли, – проворчала Джосс.
   – Да, после рекламы маргарина я получила от тебя дезинфицирующее средство для туалета, моющее средство для кухни, низкокалорийный йогурт, гигиенические прокладки… Спасибо! Ты же знаешь, как это вредит имиджу актрисы. Если так будет продолжаться, я больше ни одному режиссеру в Париже даже на глаза не смогу показаться.
   – Я тебя не понимаю, Дуду. Только недавно ты чуть ли не в слезах просила найти тебе заработок, а теперь жалуешься, что работы слишком много.
   – Я хочу настоящую роль, Джосс! Найди мне роль медсестры, школьной учительницы, налетчицы, полицейской… Мне всего-то и надо одну-две нормальные реплики в настоящем фильме! А не в тридцатисекундной рекламе какого-то дурацкого товара.
   – Я же говорю, это не так легко.
   Посмотрев на себя в зеркало, Дория увидела, как ее лицо побледнело, кулаки сжались. Она наклонилась к Джосс, которая глядела на нее с лицемерной извиняющейся улыбочкой, и прорычала ей прямо в ухо:
   – Слушай сюда: даю тебе шесть месяцев, чтобы найти мне настоящую роль в настоящем фильме или серьезной пьесе. Иначе я от тебя ухожу. Ищи тогда себе другую дойную корову!
   В порыве гнева Дория схватилась за черную сатиновую пелерину, накинутую на плечи Джосс. Та раздраженно высвободилась:
   – Дойная корова… Это, знаешь ли, громко сказано.

17
Почти обнаженный и весьма мускулистый Людовик XIV, чья фигура настроила ее на мечтательный лад

   Дория, взвинченная и расстроенная, решила вернуться домой пешком. От пронизывающего холода ныли легкие и горели щеки. Стоило ей погрузиться в раздумья о своих проблемах, как она, по своему обыкновению, начала оглядываться вокруг. Это созерцание всегда помогало ей отвлечься от мрачных мыслей. Она перешла на другую сторону, чтобы поближе полюбоваться двумя триумфальными арками, поднимавшимися на бульваре. Это были ворота Сен-Мартен и, сотней метров ниже, ворота Сен-Дени. На барельефе первой арки был изображен почти обнаженный и весьма мускулистый Людовик XIV, чья фигура настроила ее на мечтательный лад. Он потрясал палицей, повергая в ужас врагов Франции.
   Дория прошла еще сотню метров, чтобы рассмотреть ворота Сен-Дени. Было время, когда под этой аркой проехала королевская карета, увозя мертвого государя к его последней обители, в собор Сен-Дени. Латинская надпись ludovico magno напомнила ей, что именно Людовик Великий повелел заложить Большие бульвары, для чего снес городскую стену, построенную еще при Карле V, и вместо этой стены, идущей от площади Мадлен до Бастилии, устроил место прогулок для парижан. В одну секунду Дория перевоплотилась в маркизу в синем атласном роброне придворной дамы и увидела, как молодой Людовик XIV на своем верном скакуне подъезжает к арке Сен-Дени. Их взгляды встретились, она томно улыбнулась ему, представляя, какие мощные мышцы скрываются под кирасой на его широкой груди…
   Разъяренный сигнал клаксона буквально вырвал ее из романтических мечтаний, когда она уже была готова сделать грациозный реверанс посреди проезжей части. Добежав до тротуара, Дория вернулась в XXI век. Вот и бульвар Бон-Нувель, а чуть впереди – модное кафе «Делавиль», просторная терраса которого занимает почти весь тротуар, привлекая взгляд яркой расцветкой стульев. Она помедлила немного, а затем решила выпить кофе, почему бы и нет.
   – Эй! Дория-путешественница!
   Она прищурилась, ища взглядом, кто бы мог ее позвать. Ну да, конечно! Это он, настоящий красавчик, мартовский плейбой Саша Беллами! Он сидел за столиком один и махал ей рукой. Дория растянула губы в вежливой улыбке и подошла к столику. Он торопливо освободил соседний стул от своих вещей, приглашая ее присесть:
   – Хочешь кофе? Ты хорошо выглядишь, вся разрумянилась!
   – Думаю, не выпить ли чего покрепче… У меня был нервный день.
   – Тогда добро пожаловать в клуб! Ты видишь перед собой человека, которого может спасти только несколько капель алкоголя!
   У Саши день тоже выдался неудачным: хозяин «Делавиль» отказался включить выступление его музыкальной группы в программу концерта. Саша исходил все бульвары из конца в конец, но ни «Жимназ», ни «Парадиз», ни «Делавиль», ни «Хард Рок Кафе», ни «Барамунди» на улице Тэбу, ни «Силенсио», ни «О’Салливэн», ни «Кафе Оз» – нигде не согласились их принять. Саше хотелось выступить вживую на настоящем концерте. Ведь если не можешь показать себя публике, зачем тогда вообще быть рок-певцом?
   – Но почему ты ищешь только в этом квартале? – спросила Дория.
   Он расплылся в широкой улыбке:
   – Ради истории! На своем концерте в зале «Олимпия» я хочу сказать: «Для меня все началось здесь, на Больших бульварах».
   Дория с растроганной, но недоверчивой улыбкой покачала головой:
   – А с Каримом ты после того случая разговаривал?
   – Он ничего и слышать не хочет. Да и к тому же утверждает, что видел, как я забрасывал его посетителей арахисом на прошлой неделе. А я ничего не делал! Просто смотрел!
   Теперь день казался Дории не таким уж неудачным. Иногда достаточно бокала красного вина и бархатного взгляда, чтобы рассеять весь негатив сегодняшнего утра. Она так увлеклась разговором, что едва дотронулась до своего бокала. Дории было важно поделиться своими тревогами с тем, кто способен понять, что она переживает.
   – Чем ты занимаешься, чтобы заработать на жизнь? – спросила она у Саши.
   – Работаю звукорежиссером в студии. Но это ненадолго. Скоро я стану самым знаменитым во Франции рок-певцом. А у тебя какая мечта?
   – Зарабатывать на жизнь своей профессией… и больше никогда не сниматься в рекламе!
   Лицо будущей рок-звезды разочарованно вытянулось, но он ничего не сказал. Саша положил на стол банкноту в десять евро и встал:
   – Идем, я тебе кое-что покажу.
   Разумеется, Дория пошла с ним – кто бы устоял перед этой белозубой улыбкой? Саша, держа Дорию за руку, вошел в театр «Жимназ», находящийся рядом с «Делавилем», но, вместо того чтобы направиться в зал, свернул налево и толкнул небольшую дверь, которая вела на узкую лестницу с пыльными темно-красными обоями на стенах. Дория воспользовалась этим, чтобы полюбоваться его ягодицами, безукоризненную форму которых выгодно подчеркивали узкие джинсы. Поднявшись на верхнюю площадку, он обернулся, и Дория почувствовала, что краснеет, как сексуально озабоченная девчонка-подросток. Широким жестом он пригласил ее следовать за ним:
   – Вот прежнее фойе театра! В XIX веке зрители во время антракта выходили сюда, чтобы показать себя при ярком свете.
   Они вошли в просторный зал в стиле рококо, где с высоких потолков, украшенных лепниной и фресками, свисали роскошные бронзовые люстры. Стены были увешаны зеркалами в резных рамах, отражавшими застекленные двери. Саша открыл одну из них, и они оказались на террасе. Внизу бульвар Бон-Нувель шумел транспортом и мелькал пестрой толпой. Перед ними возвышался купол «Гранд-Рекс» с его завитками в стиле ар-деко.
   – Здесь просто волшебно! – в восторге воскликнула Дория. Ей уже представлялось, как можно воспользоваться этим уникальным местом. – Как здорово было бы сняться здесь с Беттиной!
   – Это можно будет устроить, – прошептал Саша и коснулся губами ее губ.
   Сердце Дории забилось. Она закрыла глаза, готовая растаять в его объятьях, ожидая нового, более страстного поцелуя. Но на своих приоткрытых губах она почувствовала лишь ветерок.
   – Пойдем? – Саша уже шел к двери.
   В его глазах она заметила огонек – золотистый, лукавый и нежный. Дория последовала за ним, чувствуя себя и на седьмом небе, и одновременно очень, очень обделенной.

18
Каждый ушел в собственные мысли, и ваза с фисташками незаметно опустела

   Макс приготовил виски и фисташки, но, вопреки своему обыкновению, он не улыбался. Укутавшись в свою толстую шерстяную кофту, бледный и серьезный, он молча пил, пока Дория весело рассказывала о том, как обнаружила старое фойе театра «Жимназ». Видя, что реакции от него не добиться, она повернулась к Симону, чтобы спросить, как у него прошел день.
   – Нормально, без новостей. – Симон, похоже, думал о чем-то своем.
   Макс потянулся к столику, чтобы налить себе еще:
   – Мне сегодня пришло заказное письмо.
   У Дории мурашки побежали по спине. Наверное, банк опять прислал ей уведомление об уплате долга, а Макс его прочел. Покраснев от стыда, она повернулась к отцу. Он открыл конверт, развернул письмо на бланке Генерального банка и прочел вслух:
   – «В настоящее время Вы занимаете квартиру, являющуюся собственностью Генерального банка, которую Вы арендуете у нас по адресу 19-бис, бульвар Монмартр, 75002 Париж. Подписанный нами договор аренды закончится 30 июня 2012 года. Информируем Вас, что с этой даты мы не возобновляем договор аренды этой квартиры в связи с ее предстоящей продажей…»
   Первым чувством Дории было безграничное облегчение. Это не она виновата в том, что у Макса сегодня такой похоронный вид, и ей не придется выслушивать его нотации. Второй ее реакцией была попытка понять, что происходит на самом деле.
   – Они хотят выставить нас на улицу? – уточнил Симон.
   – Через полгода. – Макс сложил письмо и засунул его в карман.
   – О, боже. Я наконец поняла, – кивнула Дория.
   – Я решил бороться, – заявил Макс. – Хоть шансов у меня и нет, не хочу сдаваться без боя.
   – Другие жильцы тоже получили такие письма? – спросил Симон.
   – Да. Генеральный банк решил продать особняк в розницу. Это касается всех жильцов. Для кого срок короче, для кого длиннее, в зависимости от даты заключения договора аренды. Похоже, мы будем первыми, наш контракт истекает через шесть месяцев. Последней будет госпожа Дакен, живущая на четвертом этаже. Она въехала в сентябре прошлого года и может жить спокойно еще два года.
   – Два года! Повезло ей! – Симон уже не мог сдерживать свои эмоции.
   – До того времени все жильцы съедут, и в доме сделают ремонт. Помещения общего пользования и квартиры собираются отремонтировать, чтобы устроить здесь особняк класса люкс, а затем перепродать квартиры по одной, очень дорого. Неплохая финансовая операция.
   Каждый ушел в собственные мысли, и ваза с фисташками незаметно опустела.
   – А если ты выкупишь квартиру?
   – Это было первое, о чем я подумал, Симон! Ни один банк не даст ссуду старику шестидесяти восьми лет. Подумать только, пятнадцать лет назад я предложил им выкупить квартиру… Квадратный метр площади стоил тогда сущую безделицу, я легко мог бы купить эту квартиру, но они отказались продать ее мне.
   – Как, по-твоему, какие жильцы могут согласиться на предложение покупки? – спросила Дория.
   – Хороший вопрос. Посмотрим… В подъезде «А», на втором этаже, живет Карим.
   – Нет, он не сможет, – уверенно сказал Симон. – Он уже взял ссуду, чтобы оплатить ремонт, у него и цента нет лишнего.
   – На третьем этаже – «Лазер Финанс». Они не считаются, они принадлежат банку. На четвертом этаже живет эта Барбара Дакен, даже не знаю, кем она работает, – продолжал Макс.
   – Это та дама в костюме, которая все время говорит по телефону и ни с кем не здоровается? – спросила Дория.
   – Она самая! Она уходит рано утром и не возвращается до позднего вечера. Живет одна, но иногда уезжает на выходные в большом «мерседесе» с шофером. Высший класс! – подтвердил Симон.
   – Иногда я думаю, не азартными ли играми она промышляет, – предположил Макс.
   – А я думаю, она секретный агент, – откликнулся Симон.
   – Я уверена, что она шпионка Генерального банка!
   Симон с Максом расхохотались. Воодушевленные выпитым виски, они перебрали всех жильцов особняка. На пятом этаже жили они – Макс снимал эту квартиру уже целую вечность. На шестом жил Саша, инженер по звуку и начинающий рокер, наверняка неплатежеспособный. Мануэле из подъезда «В», как считал Макс, удалось скопить достаточно, чтобы выкупить квартиру. На третьем этаже располагались владения «Лазер Финанс». Четвертый этаж снимала веселая парочка итальянских дизайнеров – они приезжали всего один-два раза в год. На пятом находились офисы студии «Клайн Дизайн», где царствовал Лео Клайн, также известный как человек не очень общительный, о котором мало что было известно. И наконец, на шестом этаже проживало семейство Дельгадо: Мануэль, Изабелла и их дети – семнадцатилетняя Анжелика, Люкас тринадцати лет и восьмилетний Энзо. Мануэль Дельгадо был директором строительно-ремонтной фирмы, а его жена работала в парикмахерской. Возможно, они будут рады выкупить квартиру.
   Короче, почти ни о ком нельзя было сказать определенно. Нужно расспросить всех жильцов, чтобы узнать о намерениях каждого, а затем поступать соответственно. На том и порешили. Конечно, Макс будет бороться, но он пока не знал, с чего начать.
   – Я приготовил стейки с перцем, – сказал он.
   И это уже было неплохое начало.

19
Бульвар еще был погружен во тьму

   В это утро счастливым Симон себя явно не чувствовал. На дворе лило как из ведра – таким утром хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Бульвар еще был погружен во тьму, а Симон уже опаздывал на занятия. Надвинув капюшон до самых глаз, засунув руки глубоко в карманы джинсов, с кривой ухмылкой на заспанном лице, он шел тяжелым шагом, шлепая кроссовками по лужам. В голове вертелись воспоминания о вчерашнем вечере. Симон не любил перемен. Они выбивали его из колеи. Больше того, они его, если честно, пугали! Только он успел привыкнуть к новой парижской жизни, к странноватому, но теплому гнездышку, которое они свили с Максом и Дорией, как все могло развалиться. Полгода! Он даже не успеет спокойно закончить курс. Где ему готовиться к экзаменам? Неужели придется снимать комнату? Кто будет за нее платить? Мать будет вне себя. Зная ее, Симон не сомневался, что она свалит всю вину на Макса. Может быть, удастся снять жилье с кем-нибудь на двоих. При одной мысли об этом у Симона засосало под ложечкой. Он терпеть не мог жить с чужими людьми, а тем более с неопрятными ровесниками, с которыми ему даже поговорить-то не о чем. Уж лучше вернуться в Шантийи и ездить в универ на поезде каждый день. А что будет с Максом? Вдали от своих бульваров, своих друзей, своего клуба «Каде», своего кафе «Индиана», вдали от магазинчиков, куда он много лет ходил за покупками… Он заболеет, потеряет вкус к жизни. Честно говоря, Симон никогда ни о ком не беспокоился, но когда он представил себе Макса на улице, с его пожитками, с фотографией матери под мышкой, не знающего, куда податься… Об этом даже думать было больно. Вот чем плохо жить со стариками: за них начинаешь переживать. А Дория… Что будет с ней?
   Погрузившись в свои размышления, Симон не заметил, что давно уже прошел станцию метро «Ришелье-Друо», откуда он каждый день ездил на свой факультет. Он дошел до самого бульвара Итальянцев и остановился напротив кинотеатра «Гомон-Опера». Его ротонда встала перед ним, величественная, притягательная, манящая большой афишей остросюжетного фильма, который Симону давно хотелось посмотреть. Он взглянул на часы. Еще было время сесть в метро на станции «Опера», но и тогда он все равно опоздает. Он перешел улицу из любопытства, чтобы получше рассмотреть афишу и, кстати, заглянуть в расписание сеансов. Один из них начинался как раз через десять минут. Сам не зная, как так получилось, Симон купил билет на фильм 3D и большой пакет попкорна. Он проскользнул в почти пустой зал, охваченный сладким чувством свободы.
   Два часа спустя Симон вышел из кино, настроение было отличное. Он чувствовал, что готов бросить вызов любому, сразить лазерным мечом самого страшного врага и умереть за экипаж своего корабля (он смотрел фильм про космических пиратов). Он был уверен, что в итоге все наладится, и даже если он не доучится до конца первого курса, что за беда? Симон вдруг понял, что изучать медицину ему скучно до смерти. И что в этом такого? По молодости многие ошибаются. Он шел вперед быстрым шагом, подгоняемый холодом, румянившим его щеки. Дождь перестал. Зимнее солнце освещало величественные особняки бульвара Итальянцев, золотило фасад здания банка «Креди Лионне», помпезного и разукрашенного, словно королевский дворец. Прогуливаясь, Симон дошел до книжного магазина Дель Дюка, на витринах которого, как обычно, красовались дорогие издания. Рядом с книгами о кино, моде, кухне, звездах почетное место занимал солидный альбом об архитектуре Больших бульваров. Он зашел в магазин, чтобы посмотреть этот альбом. Некоторые фотографии были просто великолепны, например снимок строительства на бульваре Капуцинок особняка с металлическим каркасом, построенного при префекте Оссманне. Он также разыскал фотографии находящегося как раз за книжным магазином особняка «Орлож», в котором раньше располагалась редакция газеты «Ле Монд»; знаменитого Золотого дома, ресторана, который в XIX веке посещали светские щеголи, писатели, куртизанки, столько раз описанные Мопассаном, Бальзаком и Прустом, и где теперь находился филиал банка Париба. А вот и кафе «Тортони», которое когда-то прославилось своим мороженым, а теперь исчезло; вот музей Гревэн, «Олимпия», «Гран-Рекс»… Все здания, среди которых он жил эти несколько месяцев. Окружение, к которому он привязался. Симон увидел в этом некий знак и купил книгу. Он подарит ее Максу на Рождество.

20
Дория искрилась, как растворимая таблетка витамина С

   Макс повернул ключ в замочной скважине и, пошатываясь, вошел в пустую квартиру. Симон на несколько дней уехал к родителям в Шантийи, чтобы отпраздновать сочельник с лицейскими друзьями. Дорию пригласила к себе Беттина, которая организовала предновогоднюю вечеринку.
   Макс этим вечером поужинал у Жеже. Его супруга приготовила настоящее корсиканское пиршество: омлет с морскими ежами и сочного жареного ягненка с полентой, а на десерт вкуснейшее «полено» с каштанами. Что греха таить, после нескольких рюмок Максу всегда начинало казаться, что жизнь прекрасна, потому он и не пропускал случая пропустить парочку. Они поиграли в покер с Джо Бубулем, Морисом Аккерманом, и всей компанией так набрались, что даже диск корсиканского многоголосого пения начал казаться Максу вполне приемлемой музыкой. Старые товарищи предлагали ему разные варианты решения проблемы переселения, более или менее приемлемые. Морис Аккерман вызвался подселить Макса к себе, на том условии, что тот согласится удалить аденоиды – Макс, увы, прославился своим оглушительным храпом. Жеже предложил ему пожить у его матери, в корсиканской горной деревушке. Макс напомнил своим друзьям, что ему предстоит найти жилье для трех человек, ведь он не мог бросить ни Дорию, ни Симона. Джо Бубуль обещал подумать. Он был владельцем бывших фабричных помещений в Сантье, которые его сын как раз переделывал в квартиры… А пока Макс выиграл в покер, и в его кармане шелестела неплохая пачка банкнот. В итоге вечер удался на славу.
   На кухне Макс бросил в бутылку ледяной воды «Эвиан» пару растворимых таблеток аспирина. Неплохо держа равновесие, он направился в ванную, чтобы хорошенько ополоснуть лицо холодной водой и почистить зубы. В некоторые вечера он даже мыл волосы, что хорошо помогало от головной боли, но сейчас, в три часа ночи, на это уже не было сил. Где-то раздался пронзительный звук, напоминающий мышиный писк, но Макс заставил себя не обращать на него внимания. Мышей он боялся. Наконец он лег в постель, чинно положив руки поверх одеяла, и стал ждать прихода сна. Но мысли так и не дали ему уснуть… Джо еще больше потолстел, надо было сказать ему об этом. Он забыл зайти к Мире, чтобы поздравить ее с Новым годом. Интересно, как провели этот вечер дочь и внук? Симон с некоторых пор снова стал молчаливым, а Дория искрилась, как растворимая таблетка витамина С. Вот в чем проблема, когда живешь с молодыми: за них переживаешь. Мышь в своем углу все еще пищала. Макс повернулся на бок и закрыл глаза. В голове замелькали картинки: Дория целует юного идиота с шестого этажа (на прошлой неделе он застал их во дворе дома); шурша, летит к нему письмо Генерального банка; мышь плачет навзрыд, шумно сморкаясь…
   Макс приподнялся на локте. Мышь не может плакать! Он прислушался: звуки, похоже, доносились снизу, из квартиры Барбары Дакен. Любопытство одержало верх над усталостью. Макс живо вскочил с постели, опустился на колени и прижался ухом к паркету. И правда, внизу плакала женщина. Скрючившись на полу с выставленной к потолку задницей и свернутой шеей, Макс вдруг ощутил, что находится в довольно рискованной позе. Его позвонки уже угрожающе скрипнули. Он на некоторое время застыл, истово моля Бога, чтобы его не скрючило в таком положении. Оценив безопасность превыше достоинства, Макс перекатился на бок. Сначала он оказался на спине, затем осторожно вытянул ноги и, наконец, встал, ничего не сломав и не вывихнув. Это был настоящий подвиг. Приободрившись, Макс одернул пижаму, пригладил растрепанные волосы, налил в стакан холодной воды и спустился, чтобы позвонить в дверь плачущей соседки.
   Барбара Дакен открыла дверь. Вид у нее был поникший, а глаза мокрые от слез. Макс протянул ей стакан воды:
   – Вот, выпейте холодной воды.
   Удивленная Барбара выпила воду без возражений и жестом пригласила его войти. Разглядывая обстановку квартиры, одновременно элегантную и безликую, Макс извинился за то, что ворвался без приглашения среди ночи:
   – Не могу слышать, когда женщина плачет. Я пришел вас поддержать и, если пожелаете, выслушать.
   Завернувшись в шаль, молодая женщина забилась в угол дивана. На журнальном столике стояло множество фотографий. На одной из них Макс рассмотрел хорошенькую улыбающуюся девочку лет одиннадцати-двенадцати.
   – Моя дочь. – У Барбары на глазах снова появились слезы.
   Макс нахмурил брови: есть горести, при которых утешения бесполезны. Барбара Дакен тихо плакала. Усталая, отчаявшаяся, она в итоге доверилась Максу.
   Несколько месяцев назад, в начале шестого учебного года, ее единственная и обожаемая дочь Инес переселилась в Нью-Йорк, к своему отцу. Девочка сама попросила об этом под тем предлогом, что мама слишком занята работой, чтобы о ней заботиться.
   – У меня и правда не хватало на нее времени. Я адвокат, я работаю со многими известными людьми из шоу-бизнеса, занята с утра до ночи. Я живу одна и тружусь изо всех сил, чтобы дочь ни в чем не нуждалась.
   После долгого разговора с бывшим мужем Барбара признала, что для дочери так будет лучше. В Нью-Йорке Инес сможет поступить в лучший колледж и будет жить в нормальной семье (бывший муж женился во второй раз, и у Инес была сестренка, которую она обожала). Но сегодня Барбара горько пожалела о своем решении:
   – Я не могу больше без нее жить, я страшно по ней скучаю. Я даже не могу поцеловать ее, когда поздравляю с Новым годом…
   – Девочке там хорошо? – спросил Макс.
   – Наверное, да. Во всяком случае, она не говорила мне ничего, что позволило бы в этом усомниться.
   – Вы обсудили с ее отцом возможность возвращения?
   – Он нью-йоркский адвокат! Вы знаете, что это такое? Все документально оформлено. Назад дороги нет.
   – Да полно вам! Нет ничего, что невозможно было бы исправить! Вы говорили дочке, что скучаете по ней?
   – Нет! Я не хочу, чтобы она чувствовала себя виноватой.
   Молодая женщина встала, чтобы принести что-то из кухни, и Макс проводил ее долгим взглядом. Фигура у нее была как раз в его вкусе: длинные ноги, упругие ягодицы в облегающих легинсах. В горле у него запершило, он прокашлялся и потихоньку допил из стакана принесенную воду. Она вернулась с бутылкой водки и двумя стопками:
   – Вы не откажетесь составить мне компанию? Терпеть не могу пить одна, а сейчас мне это действительно нужно…
   Эта Барбара была ему все более симпатична, тем более что тонкая ткань футболки выгодно обрисовывала ее пышный бюст. Она налила две стопки ледяной зубровки и отодвинула рассыпанные по столу карточки. Макс заметил на столике письмо Генерального банка:
   – Я вижу, вы получили такое же любовное послание, как я.
   Барбара Дакен выпила глоточек водки и вздохнула:
   – Да, через два года придется мне подыскать другое жилье.
   – Вы ведь адвокат, не так ли? Скажите, банк действительно имеет право так поступать?
   – Вполне. Банк имеет право распоряжаться своей собственностью, как ему заблагорассудится, если все будет сделано законным образом.
   – Но ведь и мы имеем право не соглашаться уезжать! – Макс подлил себе водки. Тема разговора его нервировала. – Я живу здесь уже сорок лет! Если я, к примеру, захочу оспорить их решения, какие у меня будут возможности для защиты?
   – В одиночку вы мало что можете сделать. Надо организовать товарищество жильцов, которое станет вести переговоры с собственником. Это само по себе поможет замедлить процесс. Затем это товарищество должно будет найти что-то незаконное в процедуре или добиться, чтобы особняк причислили к историческим памятникам. Но это маловероятно. Хотя… вы можете в свободное время навести справки о прошлом этого дома. Иногда выясняются интересные подробности. Сомневаюсь, что вам удастся заставить их сменить решение, но это может помочь вам выиграть время.
   Она плотнее завернулась в свою большую шаль, из-под которой показались две прелестные ножки с ногтями, накрашенными весьма сексуальным темно-красным лаком. Макс отвернулся и допил свою стопку. Со стола, из своей бумажной рамки, на них смотрела смеющимися глазами маленькая Инес.
   – Я, кажется, не видел вашу дочь в нашем доме. Она никогда не приезжает в Париж? – спросил Макс.
   – Приезжает, конечно, но я никогда не принимаю ее здесь. Она со мной путешествует, так лучше для всех. Я поселилась в этой квартире после ее отъезда. Не могла больше жить на прежнем месте, – там все напоминало о ней. Если она будет останавливаться здесь, мне снова станет тяжело, когда она уедет… – Барбара вдруг прижалась лбом к плечу Макса: – Я хочу увидеть свою дочь, хочу снова обнять ее. Я так жалею! Я хочу видеть, как она растет. В прошлый свой приезд она так изменилась… она превращается в подростка, а я все пропускаю!
   Макс напряженно размышлял, мягко поглаживая ей спину. Все тело женщины сотрясали сухие рыдания, словно слез у нее больше не осталось.
   – Скажите ей правду. Признайтесь, что очень по ней скучаете и сожалеете о своем решении. Не беспокойтесь, она вернется. – Он долго молчал, а потом добавил: – Они всегда возвращаются. Моя дочь вернулась жить ко мне, когда ей исполнилось двадцать восемь лет.

Январь

21
Прозрачные голубые глаза, лишенные всякой тайны

   Дория знала секрет, как создать настоящий «дымчатый взгляд», как в модных журналах. Нужно было, накрасив глаза тушью и подводкой, быстро снять часть макияжа, оставляя на веках темную дымку, придающую взгляду сексапильность кинозвезды. А еще она надела сапожки на «шпильках», как нельзя более женственные и стильные. И это все потому, что она собиралась на свидание с Сашей.
   Продолжив с ним знакомство, Дория обнаружила, что Саша бесконечно близок по телефону и до странности уклончив в реальной жизни. После их мимолетного поцелуя на террасе «Жимназ» ей удалось увидеть его всего дважды: у Карима, за бокалом вина, а за неделю до того – на вечеринке у Беттины. В тот вечер она подумала, что дело в шляпе и их отношения наконец перейдут на качественно новый этап, но Саша так напился, что заснул у Беттины на диване, и его невозможно было даже с места сдвинуть. Довольно-таки разочарованной Дории пришлось вернуться домой к пяти утра. Как раз в тот самый момент, когда Макс, благоухая водкой, в пижаме, на лестничной площадке тщетно пытался отпереть входную дверь.
   Следующее свидание стоило ей десятков эсэмэс, то дружеских, то игривых, – если судить по ним, хотя бы пальцы у Саши были ловкие. Наконец он предложил ей зайти к нему в «Студио Блю», где он репетировал со своей группой. Натянув самые узкие свои джинсы, Дория пересекла холл особняка шагом победительницы, не забыв полюбоваться своей фигурой в огромных зеркалах в мраморных рамах.
   – Мадемуазель!
   Она обернулась и с удивлением увидела мужчину с безупречной прической. Дория не ожидала увидеть, что Лео Клайн когда-нибудь отклеится от письменного стола и подойдет к ней уверенным шагом, как нормальный человек. Он был куда выше ростом, чем она себе представляла, и одет без особой фантазии, в темные джинсы и белоснежную рубашку с хорошо накрахмаленным воротничком. Подойдя ближе, он смущенно улыбнулся, поздравил ее с Новым годом и прокашлялся. Она подумала, что общение будет нелегким.
   – С Новым годом и вас также! – ответила она с широкой ободряющей улыбкой.
   – Э, прошу прощения… Я тут на днях смотрел в окно, и… м-м…
   – Да, со мной это тоже случается. – Дория, похоже, наслаждалась ситуацией.
   – И я подумал… Это, конечно, может показаться самонадеянным… Но так как мы соседи…
   – Ну же, говорите напрямик. По-соседски! – Дории было весело. Пока…
   – Да, не правда ли? Это создает, кхм… Определенную близость. Я хочу сказать, вы живете практически у меня под окнами, и…
   – И что?
   Его прозрачные голубые глаза, лишенные всякой тайны, смело встретились с глазами Дории. Она задумалась, не решил ли он за ней приударить. Вот это была бы бомба! Услышать приглашение на свидание от того, кто на весь дом прославился как старый холостяк!
   – Я подумал… Ваш отец ведь играет в покер?
   – Что, простите? – Дория напряглась.
   – Я и сам большой любитель… Вот я и подумал, не могу ли я присоединиться к его партии в один из вечеров…
   Не обманул ли ее слух? Этот чудак хочет поиграть в карты с ее отцом! Она представила себе старых картежников в мареве сигаретного дыма, ожесточенно спорящих о заумных правилах, которые они сами же и выдумали, под включенные на всю катушку старые хиты. Дория задумалась, чем психически здорового молодого человека может привлечь партия у Макса. Лео Клайн спокойно ждал ответа, не сводя с нее глаз.
   – Так почему бы вам не спросить об этом его самого? – раздраженно бросила Дория.
   Она повернулась на каблуках и стремительно вышла из холла, удивленно встряхнув головой: бывают же странные люди. Затем ее мысли полностью переключились на предстоящее свидание с Сашей. Она надеялась, что у него будет время сделать перерыв в работе, возможно, пообедать с ней или же уединиться в укромном уголке… это было бы неплохо. Но не успела она сделать несколько шагов, как запищал мобильник: «Извини, сегодня слишком много работы. Я не смогу. Перенесем? Студия никуда не уйдет! С.»

22
Если и есть что похуже, чем пахнуть старым козлом, так это вонять молодым тигром

   Симону совершенно не хотелось вставать с постели. Значительную часть ночи он провел в Интернете за покером и теперь чувствовал усталость и глубокое уныние. Сегодня утром ему хотелось только одного: свернуться калачиком под одеялом и спать, спать, спать… Но этот план было трудно осуществить, потому что Макс поставил диск Джерри Ли Льюиса. Дед всегда врубал музыку на полную, что Симона просто бесило. Кроме того, он терпеть не мог блюз и старый рок, которые слушал его дед. Симон любил рэп.
   Макс вошел к нему в спальню. Как всегда по утрам, он щедро воспользовался туалетной водой от Герлена под названием «Красный плащ».
   – Ну ты и надушился!
   – Лучше пахнуть духами, чем старьем.
   Симон ухмыльнулся, как будто дед сказал глупость, тем более что он никогда не замечал у Макса какого-либо особенного запаха, кроме, собственно говоря, духов. Просто, когда он вдруг слышал такие слова от деда, сердце у него сжималось, а виду подавать не хотелось.
   – Что случилось? У тебя сегодня нет занятий? – поинтересовался Макс.
   Симон испустил душераздирающий вопль:
   – Достало все! Ненавижу универ, не хочу быть ни врачом, ни фармацевтом, ни дантистом, ни вообще медиком. Это мамина мечта, а не моя. Не мешай мне спать!
   Настала очередь Макса вздыхать. Он, конечно, слышал, что с подростками бывает трудновато, но не ожидал столкнуться с подобной проблемой, поселив у себя Симона (Макс думал, что достаточно будет его кормить и проветривать его комнату). К тому же он прекрасно понимал парня, потому что сам до сих пор помнил, как умирал от скуки во время собственной учебы. Макс разрывался между сочувствием к внуку и ответственностью перед своей дочерью Алисой.
   – Ты уж прости, старина, но я не могу тебе потакать, ведь я обещал твоей матери следить за тем, чтобы ты не прогуливал занятия. Но если ты чувствуешь, что у тебя есть другое призвание, можем об этом поговорить…
   – Нет! Меня вообще от всего с души воротит!
   – Не слишком прислушивайся к голосу своей лени, Симон. Можешь потакать ей время от времени, но не позволяй ей управлять собой. А то потом пожалеешь. Ну, давай поднимайся, пора выходить. Ты уже проспал почти все утро, сейчас уже одиннадцать часов.
   Позеленевший от злости Симон, ворча, влез в джинсы, натянул какую-то не слишком грязную футболку, заглянул в зеркало, чтобы удостовериться, поставлены ли дыбом волосы. Он уже шел к двери, когда услышал голос деда из столовой, превращенной в кабинет после появления Дории:
   – И не забудь зайти в ванную! Если есть что похуже, чем пахнуть старым козлом, так это вонять молодым тигром!
   – Задолбал уже! – пробурчал Симон себе под нос, но в ванную пошел.
   Некоторое время спустя, шипя и ворча, Симон вышел из квартиры, хлопнув дверью. Он понимал, что ведет себя несправедливо, вымещая свое плохое настроение на Максе, но на этот раз у него были на то веские причины: ночная партия в покер обернулась полной задницей. За несколько часов он проиграл все деньги, которые родители в январе перевели ему на счет. У него осталась всего лишь одна банкнота в двадцать евро, которую он отыскал в кармане джинсов. Маловато до конца месяца…
   Симон полюбил сайт «Техас Холд» еще до того, как поселился в Париже. Но он понимал, что его посещение игровых сайтов возросло в последние месяцы в геометрической прогрессии. Может быть, дело было в том, что ему нечего было делать в свободное время. На факультете он так ни с кем толком и не подружился и поэтому вообще мало выходил в люди. Его увлечение картами усилилось от общения с Максом, практически вся жизнь которого крутилась вокруг игрового стола. Симону нравилось наблюдать за игроками. И хотя его дед охотно беседовал с ним о покере, передавая свои впечатляющие знания об этой игре, присоединиться к партии ему не разрешал. Так что приходилось Симону довольствоваться игрой онлайн. Благодаря полученной от деда информации, он немало выиграл в последнее время, только вот вчера вечером…
   Проходя мимо ресторана «Бродвей Бульвар», Симон увидел в баре Анжелику, которая сидела за столиком с подругой. Девушка прочно обосновалась в его мечтах с того самого дня, когда он застал ее у окна в одном полотенце, обернутом вокруг ее тоненькой талии. Ее мокрые волосы рассыпались по плечам, она облокотилась на балконные перила, подставляя солнцу свое прекрасное лицо. Симон почувствовал, что его сердце наполнила любовь. С тех пор он незаметно наблюдал за ней.
   Он знал, что она иногда потихоньку курит, часами сидит за компьютером, любит читать, а порой танцует наедине с собой, делая такие сексуальные движения, которые она, скорее всего, не решится исполнить на людях. Анжелика! В «Бродвее» он видел ее впервые. Сейчас она показалась Симону доступной, и он, не раздумывая и забыв о своих проблемах, вошел в бар.
   – Привет, Симон! Может быть, кофейку? Ты знаком с Анжеликой? – приветствовал его Карим.
   Симон посмотрел на сидящую девушку и почувствовал, что его щеки запылали. Он не мог оторваться от ее зеленых, прозрачных, как река, глаз. Когда она улыбалась, по сторонам ее блестящих перламутровой помадой губ появлялись ямочки. Он сел на пуфик – пусть девушки его и не приглашали, все равно! Симон казался себе прекрасным и смелым, и от него, спасибо Максу, хорошо пахло.
   – А я Симон. Да, кофе было бы неплохо, спасибо, Карим.
   – Она Эмили, – кивнула Анжелика на свою подружку, которую Симон даже не потрудился рассмотреть. – Я тебя вроде встречала в подъезде, правда?
   – Ага, я живу у дедушки Макса, пока учусь в универе…
   – У Макса? Обожаю его!
   Ну да, все и всегда обожают старика Даана. Это уже становится утомительным…
   – Анж, ты пойдешь на рок-концерт в «Барамунди» в субботу вечером?
   Почему эта девица позволяет себе обращаться к Анжелике так, как будто его нет рядом? На вид дура дурой, да еще и уродина.
   – А я вот не люблю рок! – вставил Симон. – Уважаю только рэп.
   – Да ты что! Я тоже! – воскликнула Анжелика.
   – Правда? А какой рэп ты больше любишь, американский или французский?
   – Ну, по настроению, и то и другое слушаю, а ты?
   – А я американский, и лучше олдскульный, вроде Ноториус Б. И. Г., 2Пэк, типа этого…
   Подружке, похоже, их разговор был неинтересен, но они не обратили на это внимания. В итоге она потеряла терпение и встала из-за стола:
   – Ох, мы же на занятия опоздаем, пойдем!
   Анжелика небрежно откинула за плечо свои светлые волосы и равнодушно подняла взгляд на подругу:
   – Да ну их, мне лень, но ты иди, конечно…

23
Новый сезон любимого сериала, который без конца откладывается

   Дория в порыве ярости все шла и шла вперед, не в силах остановиться. Ее остроносые сапожки, казалось, сами несли ее невесть куда. Не замедляя шага, с прямой спиной, с блестящими волосами, развевающимися на ветру, она поднялась по бульварам Монмартр, Пуассоньер, Бон-Нувель. Только что она чувствовала себя такой красивой, такой гордой, а теперь ее эго разбито на мелкие кусочки. Опять! Да кем он себя возомнил! Выскальзывает, как мыло из рук, неуловим, как жужжащий над ухом комар, как следующий сезон любимого сериала, появление которого в программе все время откладывается! Чего он добивается? Чтобы она отчаялась? Чтобы она сходила по нему с ума? Дория шла вперед, не чувствуя ни холода, ни ледяного ветра. Какое легкомыслие она допустила… Два месяца назад она плакала из-за измены Фреда, а сегодня только о Саше и думает. Его лукавая улыбка, бархатный взгляд из-под надвинутой на глаза шляпы, татуировка на смуглой шее… Все просто, она хочет заполучить этого парня к себе в постель. Она хочет его поймать, вцепиться в него зубами, узнать вкус его губ, почувствовать его кожу… М-м-м, он просто околдовал ее. Решено, она пойдет в «Студио Блюз», как будто не получила сообщение. Тогда Саша вынужден будет ее принять, ему просто ничего больше не останется. Наверное, он улыбнется, неожиданно увидев ее, и она увидит ямочки у него на щеках, под трехдневной щетиной…
   Дойдя до конца бульвара Бон-Нувель, она прошагала несколько кварталов по улице Отвиль, торопливо пройдя мимо нескольких оптовых меховых магазинов, которые когда-то принадлежали польским евреям, а теперь перешли в руки турецких эмигрантов. Затем она свернула на улицу Петит-Экюри и оказалась перед «Студио Блюз».
   В холле и коридорах было многолюдно. Мимо прошла группка танцовщиц с полотенцами на плечах – мускулистые девушки с гордо расправленными плечами в трико и коротких легинсах. Двери хлопали, открываясь и закрываясь. Дории подсказали, что Саша Беллами с группой действительно репетируют в Оранжевой студии и что нужно дойти до конца коридора и повернуть направо. На секунду Дория замешкалась, положив руку на ручку двери, не решаясь войти. Из-за двери доносились ударные, басы, синтезатор… и голос Саши. Дория прижалась ухом к двери. Его голос возбуждал ее. Она медленно подняла руку, чтобы постучать, но… Музыка умолкла. До нее донеслись обрывки разговора и смех. Дория задумалась. Что она сейчас здесь делает? Неужели она из тех девушек, которые навязываются?
   Она выпустила дверную ручку, повернулась и пошла по коридору к выходу. Девушка-администратор за стойкой спросила, удалось ли ей найти группу.
   – Да, но они очень заняты, я зайду в другой раз.
   – Может быть, оставите сообщение?
   – Нет, спасибо, все в порядке.

24
Все излучали некую административную ауру

   «Бродвей Бульвар» переживал тот самый неопределенный час, который следует за утренним кофе и предшествует обеду. Карим вынимал стаканы из посудомоечной машины, разговаривая с Соней, которая смотрела, как он работает, попивая свою низкокалорийную кока-колу. Она умела так посасывать свою соломинку, не спуская с него огромных черных глаз, что это сводило его с ума. Карим нанял Соню работать официанткой в баре несколько месяцев назад. Она лениво подавала кружки с пивом, всем своим видом показывая и клиенту, и Кариму, как бы она хотела оказаться подальше отсюда. Соня мечтала стать манекенщицей или, еще лучше, работать на телевидении. Видя ее бесконечные, стройные ноги, эбеново-черную гриву и белоснежную улыбку, любой бы признал, что она вполне сможет когда-нибудь этого добиться.
   Чувственно покачивая бедрами, грустно улыбаясь, сонно подавая кофе, Соня все прочнее обосновывалась в жизни Карима. В ожидании успеха она перевезла вещи к нему и не скупилась на рассказы о своих прослушиваниях и своих надеждах, ведь почти каждый день она отправлялась на свидание со славой. Карим слушал ее вполуха, несколько утомленный этими пустыми разговорами, ее наивностью, а иногда и вдруг прорывающейся жестокостью. Но стоило ему подумать о предстоящей ночи, о том, как ее горячее, великолепное тело прижмется к нему, как он признавал, что ради этого стоит и потерпеть.
   В нескольких метрах от стойки Симон сидел за столиком один, погруженный в свои мысли. Только что он целых сорок две минуты беседовал с Анжеликой, и их разговор прервался лишь оттого, что она не хотела пропустить опрос по истории. Она училась в выпускном классе лицея имени Виктора Гюго и в конце года собиралась сдавать экзамен на бакалавра. Когда Симон сдал этот экзамен прошлым летом, он дал себе клятву даже не смотреть на учениц лицея. Но эту старшеклассницу он был готов разглядывать часами. Боже, столько чудес! Ее грудь, вздымающаяся, когда она подносит ко рту чашечку кофе, ее веки, которые иногда опускаются, скрывая глаза цвета абсента, ее белая шея, склоняющаяся, как стебелек цветка, ее волосы, пахнущие детским шампунем, ее улыбка, которая расцветает на лице и освещает все вокруг…
   – Что, парень, размечтался?
   Услышав голос Карима, Симон вздрогнул и, нахмурив брови, сделал серьезное, мужественное и озабоченное лицо.
   – Просто задумался! Думаю, не бросить ли универ, задолбало меня все. А еще пора работу искать, у меня ни гроша.
   – Нет, дружище, учебу бросать нельзя, учеба дело святое!
   – Честно, Карим, я вообще на мели, бабки нужны прямо сейчас.
   – А ты какую работу ищешь?
   – Не знаю, да какая разница! Вообще-то я ничем, кроме покера, не интересуюсь.
   Карим убрал со стола три кофейные чашки и серьезно посмотрел на Симона:
   – Может, у меня и будет для тебя кое-что, надо узнать… Словом, буду держать тебя в курсе. А пока… Боюсь, по счету тебе все же придется заплатить.
   В эту минуту в полупустой ресторан вошли двое мужчин и женщина. Все они были в джинсах и кожаных куртках, все излучали некую административную ауру.
   – Добрый день, нам нужен господин Карим Аррига, – сказал один из мужчин.
   – Это я. – Карим насторожился.
   Мужчина, вероятно начальник, вынул пластиковую карточку из заднего кармана брюк и сунул ее Кариму под нос:
   – Санитарная инспекция. Нам сообщили, что у вас в подсобке мыши, а в блюдах попадаются тараканы. Проводите-ка нас на кухню и покажите холодильник, пожалуйста.
   – Можно узнать, кто на меня пожаловался?
   Инспектор полистал досье:
   – Госпожа Валери Мануэла Монте.

25
Тебе идет роль пассионарии недвижимости

   Колокольчик звякнул еще раз. Дория открыла дверь и увидела Сашу Беллами с широкой улыбкой и бутылкой красного вина в руке.
   – Я так понимаю, для того, чтобы ты ко мне зашел, нужно, чтобы тебя пригласил мой отец!
   – Не сердись! Если бы ты меня пригласила раньше, я бы пришел.
   Сегодня Макс пригласил жильцов дома в свою квартиру на собрание, посвященное будущему выселению. Пришли почти все жильцы. Все, кто смог освободиться. Охваченные любопытством, встревоженные перспективой переезда, все, тем не менее, радовались этому маленькому празднику добрососедства. Чтобы создать непринужденную атмосферу, Макс попросил каждого принести с собой по бутылке вина. Он приготовил канапе с икрой трески, сыром и колбасой. Симон купил кока-колы и развел огонь в камине.
   Саша подошел к Дории и поцеловал ее в шею.
   – Покажешь мне свою комнату?
   – Да. – Она взяла его за руку и увлекла за сбой.
   Саша закрыл дверь, прижал ее к стене и стал целовать.
   – Тебе идет роль пассионарии недвижимости. Ты так убедительна…
   Дории не оставалось ничего другого, как ответить на поцелуй. Она ждала его так долго, и он был сейчас словно сочный, напоенный солнцем плод – еще слаще прошлого поцелуя, который ей запомнился. Сейчас ей хотелось, чтобы он длился и длился… Но не все желания сбываются. Вдруг дверь открылась, и появилась Соня во всей своей красе:
   – Упс! Простите, я искала, куда повесить пальто.
   И она сверкнула обворожительной извиняющейся улыбкой, которой злоупотребляла в «Бродвее», когда случайно опрокидывала на клиента пиво. Ее взгляд переходил с Дории на Сашу, словно радар.
   – Можешь просто положить его на кровать, – предложила Дория.
   – Спасибо. Ой, это ты? – воскликнула Соня, увидев портрет, сделанный Фредериком. Тот самый, который Дория приколола над кроватью, когда устроилась у Макса.
   – Конечно!
   – Да ты здесь просто супер! – прошептала ошеломленная Соня. – Гораздо красивее, чем на самом деле! И как фотографу это удалось? Просто волшебство какое-то!
   – Вообще-то все мне говорят, что портрет похож, – ответила Дория несколько обиженно.
   – Я бы сказал, очень похож! – вставил Саша.
   – Да ничего подобного! С ума сойти! Кто тебя снимал?
   – Да никто. Пойдем в гостиную.
   Макс хлопотал на кухне. Он раскупорил бутылку вина, торопливо порезал два багета и уложил в корзиночки для хлеба.
   – Что же ты, Макс, даже не поздороваешься со старой подругой? – Мануэла с робкой улыбкой остановилась в дверях.
   – Мануэла! Наконец-то мы с тобой встретились… Я не осмеливался к тебе подойти… Просто не знал, как ты это воспримешь.
   – Ну конечно, ведь ты свидетель моего бурного прошлого.
   – В некотором роде…
   – Тебе помочь?
   – Если хочешь, можешь открыть пачки крекеров и выложить их в вазочки.
   Она присела за кухонный стол и налила себе бокал вина. Макс потихоньку наблюдал за ней. Мануэла и раньше была хороша, но теперь стала настоящей красавицей. Ее лицо как-то по-новому светилось. Пухлые губы со слегка опущенными уголками придавали ему выражение спокойной, немного презрительной нежности.
   – С остальными ты все еще видишься? – спросила она.
   – Больше нет. Некоторое время поразвлекали друг друга, а потом… как-то все само собой прекратилось.
   – Мне всегда было интересно, Макс… Тогда я была не в твоем вкусе?
   – Что ты, напротив! Но я недостаточно ленив, чтобы обойтись без самого процесса ухаживания. Мне нужно решиться подойти к женщине, познакомиться с ней, обольстить ее, поддаться ее чарам. Это ведь самое интересное в жизни, не так ли? А платить женщине, чтобы она притворялась, что ей со мной хорошо… Я для этого слишком самолюбив.
   Мануэла немного разочарованно улыбнулась, но ничего не ответила.
   – А ты, значит, совсем бросила? – спросил Макс.
   – Мне уже пятьдесят, Макс! Пора и честь знать. Дочери выросли, их обучение оплачено, каждой я подарила по квартире в Париже, в которых они все равно не живут. Одна живет в Лондоне, другая – в Сиднее. Им удобнее жить там, где никто не знает, что они дочери путаны. А я открыла свою лавочку, и дела идут неплохо. – Мануэла аккуратно поставила вазочки на поднос. – Вернемся в гостиную?
   Дория обносила гостей десертным печеньем. Изабель Дельгадо со своим мужем Мануэлем разговаривали с Соней. Мира, забившись в уголок дивана, злобно поглядывала на Мануэлу, которая вошла в гостиную вслед за Максом. Сидя на полу перед камином, Симон и Саша болтали, поправляя кочергой горящие поленья. Макс сел на диван со стаканчиком виски в руке, и все взгляды обратились на него.
   – Приветствую вас, соседи! – торжественно начал он. – Спасибо, что пришли ко мне в этот вечер. Все вы знаете, почему мы собрались: наш общий домовладелец хочет нас выселить. Каждый из нас получил письмо, в котором уведомляется о выселении в более или менее короткие сроки. Это значит, что через два года все мы окажемся на улице. Конечно же, домовладелец, Генеральный банк, имеет право нас выселить, но и мы имеем право не дать ему это сделать! Вот почему я собрал вас здесь сегодня вечером. У меня есть план создать товарищество жильцов, чтобы защищать наши интересы.
   – А если кто-нибудь захочет выкупить квартиру, вы собираетесь ему помешать? – спросил Мануэль Дельгадо.
   Макс повернулся к нему с улыбкой:
   – Конечно нет! Моя цель на данный момент – замедлить процедуру. Сейчас все идет к тому, что некоторые из нас окажутся на улице уже через несколько месяцев. Если Генеральный банк такой сильный, а мы вроде как слабые, это еще не значит, что мы не можем хотя бы немного расстроить их планы. Я хочу проверить, нет ли у них процессуальных нарушений в оформлении документов, посмотреть, есть ли повод подать на них в суд. Это даст вам время поразмыслить и подготовиться к покупке.
   Дория знала, что желание семьи Дельгадо противоречит планам ее отца. Но чем более сплоченно, единой командой выступят жильцы, тем они будут сильнее. Сейчас главная цель – создать товарищество и пополнить его ряды.
   – Я расспросил Шарля Тюрго, члена бюро нашего муниципалитета и моего старого друга, – продолжил Макс. – Он рассказал мне о планах банка на дом 19-бис, бульвар Монмартр. Они собираются превратить наш дом в статусную резиденцию. Отделать лестницы и подъезды стеклом и мрамором, отштукатурить фасад, выгнать жильцов из квартир, а коммерсантов – из магазинов, превратить секс-шоп Мануэлы в высококлассный лофт, а каморку Миры – в квартиру-студию, заменить ресторан Карима модным бутиком, а потом распродать все в розницу. Дорого. Очень дорого.
   – Я ведь говорила Кариму, что устраивать бар-кебаб плохая идея! А он меня не послушал. И теперь мы окажемся на улице, – заныла Соня. – Я думаю, что с товариществом или без – у нас нет шансов.
   – Это мы еще посмотрим, – парировала Мануэла. – Я с тобой, Макс. Если ты перестанешь называть мой бутик секс-шопом.
   – К тебе, Макс, я, конечно, тоже присоединюсь, – спокойно заявила Мира.
   На долю секунды стало тихо. Все заметили, что она обратилась к Максу на «ты».
   – Я тоже, разумеется, с вами, Макс, – воскликнул Саша. – Где мне еще найти нормальную квартиру за такие деньги? Квартплата не менялась с тысяча девятьсот сорок восьмого года, ведь договор аренды достался мне по наследству от деда и бабушки!
   – Я знал их, мсье Беллами, – кивнул Макс. – Они были очень достойные люди.
   – Кто-нибудь хочет выпить? – предложил Симон.
   – Подождите! Мы же не сказали «нет», – воскликнула Изабель Дельгадо. – Быть членом товарищества всегда хорошо, тебя принимают всерьез.
   – Надо подумать… – Мануэль Дельгадо, похоже, не был так убежден.
   Макс надел очки, взял лист бумаги и ручку:
   – Подведу итоги. На данный момент согласились войти в товарищество жильцов дома 19-бис по бульвару Монмартр Барбара Дакен, которая дала мне свое устное согласие вчера, Мира Попеску, Мануэла Монте, Саша Беллами и я.
   – А я вот пока не знаю. Мне надо посоветоваться с Каримом, – заявила Соня.
   – Пока не дали ответа Изабель и Мануэль Дельгадо, Карим Аррига, Лео Клайн, а также Витторио Нотари и Массимо Серантони, проживающие на четвертом этаже в подъезде «В».
   – Я могу дать тебе их координаты, – предложила Мира.
   – Продолжение в следующих сериях! – весело подытожил Макс. – Всем спасибо, что пришли.
   – Было классно, надо бы почаще так собираться, – предложил Саша, наливая себе еще вина.
   Еще несколько бокалов было выпито, какое-то количество закусок съедено, мало-помалу замолкли разговоры и смех, и гостиная Макса постепенно опустела. Саша ушел среди первых, под тем предлогом, что завтра рано репетиция, и Дория почувствовала раздражение. Она увидела, как ее отец и Мануэла кивнули друг другу на прощание слишком понимающими улыбками, а Мира ушла со своим обычным недовольным видом.
   Через несколько минут с первого этажа до них донеслась ария Рудольфа из «Травиаты»: «De’ miei bollenti spiriti. O mio rimorso! O infamia». Макс рухнул на диван:
   – Ну и вечерок! Я сыграл неплохо, но куш пока не сорвал. Дория, скажи Лео Клайну, что я приглашаю его за свой покерный стол. Хочу узнать, что у него на уме насчет нашего дома.
   – Так почему ты не скажешь ему об этом сам?
   – Я уверен, что у тебя это лучше получится.
   Дория раздраженно распахнула окно своей спальни, находившейся как раз напротив кабинета Лео Клайна, и увидела, что он до сих пор работает.
   – Эй! Эге-гей! Лео Клайн! – крикнула она.
   Несколько соседей выглянули из своих окон, Мира крикнула: «Тише!» Через несколько секунд молодой человек поднял голову от работы и заметил, что Дория машет ему рукой. Он открыл окно:
   – Добрый вечер! Что происходит?
   – Вас пригласили на партию в покер! В среду вечером, в девять часов. – И Дория повернулась к отцу: – Ну как, доволен? Хорошо у меня получилось?

26
Опера превратилась в призрак самой себя

   Макс с чашкой горячего чая в руке удобно устроился в низком, накрытом разноцветной шалью кресле у камина. Мира поставила блюдо с печеньем на круглый столик с изогнутыми ножками и села напротив. Ее маленькая гостиная, обитая красным бархатом, со стульями в стиле Наполеона III, афишами блистательной Каллас в «Травиате» и «Богеме» и пухлыми пуфиками, напоминала оперную ложу. Макс любил посидеть иногда в этом теплом уголке, где всегда можно было выпить горячего чая из красивого самовара. Когда Мира не осыпала его упреками, она была интересной собеседницей, обладающей редким чувством юмора.
   Вся жизнь Миры была посвящена опере. В молодости, в Румынии, она пела в хоре Национальной оперы в Бухаресте и преподавала пение в консерватории. У нее была неплохая зарплата, она обожала свою работу и своих коллег. Она была уважаемым членом общества и счастливым, в общем-то, человеком. Затем социалистический режим рухнул, и все изменилось. В первые годы после свержения режима Чаушеску, когда кризис разорил страну, а дотации на культуру прекратились, опера превратилась в призрак самой себя. Мира уже не могла ни платить за квартиру, ни даже отапливать ее зимой. Ее муж умер, а сын вырос и стал жить самостоятельно. Жизнь была трудная, заработки скудные, да и работу не найдешь… Мира не захотела быть для сына обузой. В 1995 году, в сорок лет, Мира Попеску собрала чемодан и уехала в Париж, где поселилась в маленькой гостинице на бульваре Итальянцев. Она кое-как сводила концы с концами, давая уроки пения, а чтобы поднять настроение, ходила в Оперу Гарнье, которая завораживала ее, как дворец из «Тысячи и одной ночи». Она в одиночестве бродила по длинным мраморным галереям или следовала за экскурсиями, пока не выучила пояснения экскурсоводов наизусть. Иногда она позволяла себе вмешаться, чтобы добавить какую-нибудь подробность или рассказать краткий исторический эпизод. Так и получилось, что Миру приняли работать экскурсоводом. Теперь уже она стала водить туристов по высокой лестнице, сложенной из двадцати четырех разных сортов мрамора, – этому театру внутри театра, где все светское общество времен Второй империи, в черных фраках и в роскошных платьях, щеголяло золотыми карманными часами и бриллиантовыми колье. Со своим певучим акцентом и выразительностью оперной дивы Мира рассказывала туристам, как богатые невесты сверкали с высоты бельэтажа драгоценностями. Видя их щедрые декольте, некоторые господа позволяли себе фривольные шутки: «О! Какой сегодня вид с балкона!»
   Лет десять назад ей предложили место консьержки в доме 19-бис по бульвару Монмартр. Она получила жилье с отоплением и электричеством и за определенную плату должна была следить за порядком, поддерживать чистоту в подъезде, выносить мусор, распределять по ящикам почту, да и к тому же она могла и дальше заниматься работой экскурсовода. Наконец-то жизнь улыбнулась Мире, и Мира улыбалась ей в ответ. Она превратила свою каморку консьержки в оперную ложу и после долгих лет скитаний наконец почувствовала себя дома. В то время она и встретила Макса. Господин с пятого этажа, такой высокий, такой элегантный, широкоплечий, с зачесанными назад седеющими волосами и этой ослепительной улыбкой, с которой он с ней здоровался… Мира никогда еще не встречала настолько обаятельного мужчины. Она видела, как он приходит и уходит в любое время дня и ночи. Она не знала, чем он занимается. Казалось, он никогда не работает и все время развлекается. Вокруг него всегда было много людей: друзья, женщины и просто случайные знакомые. Часто она слышала доносящиеся из окон его квартиры смех и музыку. Мира влюбилась в него, как влюбляются в принца, глядя издалека, с бьющимся сердцем и дрожью в коленях. Каждый день, перед тем как принести ему почту, она наводила красоту, подкрашивая свои голубые глаза и припудривая скулы. Пальцы ее были унизаны кольцами, на запястьях поблескивали недорогие браслеты. В сорок восемь лет оперная дива Мира вся светилась. Макс был по натуре охотником и не мог не заметить ее старания. Как-то утром он пригласил ее зайти на чашку кофе, расспросил о том, откуда она и чем увлекается. Осмелевшая под этим теплым, искренне заинтересованным взглядом, смущенная очертаниями широких плеч под белой футболкой, Мира говорила много, словно стараясь рассказать сразу обо всем: об опере и Чаушеску, о покойном муже и «Травиате», о гостинице на бульваре Итальянцев, о «виде с балкона» и о сыне, оставшемся на родине. Макс закрыл ей рот поцелуем. Она обняла его трепетно и нежно, как женщина, которая оставила позади свои воспоминания и родину и уже много лет ничем не могла согреть свое сердце. Они упали на постель, и Мира пережила несколько райских минут. Но Макс оставался Максом. Эпизод с утренним кофе повторился еще несколько раз, но так и не превратился в прочную связь. Если Мира и тешила себя какими-либо надеждами, она виду не показывала. Она смирилась. Так прошло десять лет, и ничего не изменилось. Макс придавал ее жизни романтики. Она оказывала ему мелкие услуги и с наслаждением подглядывала за ним. Она благодарила судьбу за то, что они жили в одном доме, и каждый день наряжалась, чтобы ему нравиться. Так и не став ее постоянным любовником, Макс все же сделался ее другом. Но ей все еще было больно видеть, как он интересуется другими женщинами.
   – Ты, похоже, неплохо сошелся с Мануэлой в тот вечер, – проговорила она, сделав глоток чая.
   – Когда-то я был с ней близко знаком.
   – Правда? Близко – это как?
   – Очень близко, – ответил Макс, чтобы ее позлить.
   Он дал Мире некоторое время поворчать на продавщицу сексуальных безделушек, а затем спросил напрямик, что она думает о Лео Клайне.
   – Он хочет играть с нами в покер, а я человек недоверчивый. Обычно человек не напрашивается вот так в покерную партию, если только не ходит со мной в один клуб. Он либо мошенник, либо простофиля.
   Мира на несколько секунд задумалась, потом сказала:
   – Думаю, он человек порядочный. Работает слишком много, и от этого всегда такой рассеянный. Ничего вокруг себя не замечает. Бывает, выйдет во двор и сам с собой разговаривает. Он думает, что я его не слышу. Иногда целые речи произносит, пока курит сигарету. Потом возвращается и опять за работу. Так и сидит часами. Я бы сказала, что он скорее простофиля, которому вы ощиплете перышки.
   – В таком случае, почему он хочет с нами играть?
   Она ласково улыбнулась:
   – Да потому что с тобой все хотят поиграть. На тебя только посмотришь, и сразу видно: вот с кем можно хорошо провести время.
   Макс взял печенье, раздумывая, правильно ли он сделал, разрешив Клайну присоединиться к ним. Когда он сообщил об этой новости трем своим друзьям, их лица заметно вытянулись. Может быть, было бы достаточно просто навестить Клайна в его кабинете. От размышлений Макса отвлекло появление в ложе Феликса Балтимора, директора «Лазер Финанс».
   – Здравствуйте, Мира! Как поживаете? Можно оставить вам ключи для моей домработницы? Она скоро должна будет зайти.
   – Положите на столик, я ей передам. Хотите печенье? С корицей.
   – Спасибо, с удовольствием. М-м-м, как вкусно! Всего доброго, Мира.
   Макс проводил его ошеломленным взглядом:
   – Почему ты ему глазки строишь? Этот тип хочет вышвырнуть нас всех на улицу!
   – Но он ведь в этом не виноват. Он не хозяин Генерального банка! По-моему, он милый молодой человек. Каждую неделю получает посылку от матери из Мартиники. Ты бы видел, как он улыбается! Всегда просит меня подержать посылки здесь до вечера, потому что не хочет, чтобы их видели в офисе!
   Макс вышел из ложи и вдохнул полной грудью. Слишком долго пробыв у Миры в ее музыкальной шкатулке, он чувствовал, что ему не хватает воздуха.

27
Главное – уметь играть теми картами, которые сдает нам жизнь

   Лео Клайн принес с собой бутылку «Джек Дэниелс». Дория пригласила его в гостиную, где на диванах в стиле ар-деко расположились выпить по стаканчику Макс, Жеже Жакобби, Джо Бубуль и Морис Аккерман. На низком столике стояли виски, вазочки с фисташками и лед. На взгляд Дории, Макс выглядел лучше всех – аккуратно уложенные волнистые седые волосы, высокий рост и, конечно, знаменитая улыбка. Джо все толстел, Морис, наоборот, усыхал, а в волосах Жеже седина решительно вытесняла рыжий цвет. Она подумала, не испугается ли элегантный чистюля Клайн, увидев помятые лица пожилых гуляк, но он улыбнулся и направился к Максу с рукой, протянутой для рукопожатия.
   – Спасибо, что согласились принять меня за свой стол. Я знаю, это должно показаться странным, когда человек вот так напрашивается, но я видел вас из окна за игрой несколько раз в неделю, и мне казалось, что я смотрю фильм. Признаюсь, мне захотелось хотя бы на один вечер оказаться в кадре.
   – Остерегайтесь! Может быть, это фильм про мафию! – ухмыльнулся Джо Бубуль.
   Друзья зашикали на него.
   – Это у него такой юмор! – пояснил Макс.
   – Да уж, юморнее некуда! – вздохнула Дория, которой уже успели наскучить шуточки этих престарелых комедиантов. – Передайте-ка мне виски, мне он понадобится, чтобы переносить ваше присутствие.
   Лео галантно передал ей стакан.
   – И что вы только здесь забыли, – вздохнула Дория.
   – Оставь его в покое. Он просто хочет приятно провести вечер! – Джо хитро улыбнулся.
   Дория пожал плечами:
   – Проиграется в пух, вот и все.
   Потенциальный пострадавший мимолетно нахмурил брови. Его голубые глаза в этот момент стали холоднее льда.
   – Хм! Очень мило, что беспокоитесь, но, думаю, хоронить меня все же рановато.
   Его наивная самонадеянность вызвала у Дории улыбку. Дория последовала за мужчинами в переделанный из столовой кабинет, чтобы посмотреть, как новичок сможет постоять за себя. Макс уже приготовил зеленое сукно, колоды карт, ставки и жетоны, пепельницы. В каждом углу сукна были вышиты красной или черной шерстью символы масти: черви, пики, бубны и трефы. В нескольких местах сукно было прожжено сигаретами. Да, многое оно повидало за эти годы – памятные поединки и партии, радостные или мрачные утренние пробуждения, видело оно и женщин, проигрывавших последнюю сорочку в партии на раздевание, и мужчин, которых постигала та же участь. Дория знала это сукно с тех пор, как сама себя помнила.
   Макс принялся тасовать карты. Он всегда делал это одинаково: рифл, три стрипа, три срезки. Поворотом головы он предложил Жеже, сидевшему по его правую руку, перетасовать еще раз. Тот отрицательно вскинул палец. Это напомнило Дории другие вечера… десятки, сотни вечеров. И всегда Макс играл. Она была тогда ребенком, потом подростком и приезжала к отцу на выходные, а иногда, изредка, на несколько дней на каникулах. Весь день они с отцом весело проводили время. Потом темнело, приходили игроки. Стол покрывался зеленым сукном, жетонами, картами. Иногда готовилось несколько столов, и зеленые круглые столешницы занимали гостиную и столовую. Макс организовывал турниры. Дория уходила в спальню и засыпала, несмотря на шум и табачный дым. На следующий день Макс, независимо от того, проиграл он или выиграл, улыбался и вел ее обедать в «Хард-рок кафе».
   – Наша ставка в игре двести пятьдесят евро с человека.
   Лео Клайн сохранил невозмутимость и занял место, указанное ему Максом, не нарушив безупречной гладкости своего фирменного зачеса. Дорию охватило некое радостное предвкушение – трепет в начале партии, когда все возможно. Мать заставила ее обещать, что она никогда не будет играть в покер, но бывали моменты, когда ей хотелось нарушить данное обещание.
   – Вы во что хотите играть? – спросил Жеже, надевая очки.
   Все они уже страдали старческой дальнозоркостью, но, не желая утратить стиль, носили солнечные очки «авиаторы» или «Вайфарер». Только темные стекла по толщине почти сравнялись с лупами.
   – В покер! – ответил Клайн, оглядывая четыре полускрытых очками лица.
   – Да, но в какой именно? Закрытый, Техас Холдем, Омаха, Блайнд, Разз?…
   – Не меняйте свои привычки ради меня. Во что вы обычно играете?
   Джо Бубуль улыбнулся, взяв сигару:
   – В так называемый итальянский покер, совершенно особую игру, в которой можно иметь до семи общих карт в центре, которые мы открываем по мере блайндов. Дальше игра идет примерно как в Техас Холдеме, возможны комбинации со сданными и открытыми картами, сдача меняется каждый раз, когда открываем новую карту, в результате чего игра постоянно меняется. Очень захватывает, знаете ли.
   Он сделал несколько быстрых затяжек, чтобы разжечь свою сигару, отчего его двойной подбородок, казалось, раздулся еще больше, затем выдохнул дым к потолку, ожидая ответа Лео Клайна.
   – Хм…
   – Будем играть в Холдем, – перебил его Макс, сдавая карты.
   – Почему это ты снова крупье? – с раздражением спросил Морис.
   – Потому.
   – Ставлю блайнд на десятку, – объявил Морис Аккерман, бросая жетон на сукно.
   – Большой блайнд на двадцать, – бросил Жеже Жакобби.
   Каждый быстро заглянул в свои две карты, слегка приподняв верхний край.
   – Пре-флоп сорок! – заявил Джо Бубуль.
   – Ну вот, сразу поднимаешь! – пробурчал Морис и зажег сигарету.
   – А ты поднимать не обязан.
   – Делаю ставку, – сказал Лео Клайн, кладя два жетона по двадцать.
   На диске, который поставил Макс, Чак Бери пел You never can tell. Клайн отпил глоток виски, любой мог догадаться, как он счастлив, что оказался здесь. Морис пропустил, Макс сделал ставку.
   Затем он раздал флоп – вскрыл три карты на сукне, общие для всех игроков: червонный туз, восьмерка треф, червонный валет. Взгляд Лео Клайна перебегал с флопа на его карты. Из ноздрей Мориса Аккермана вырвался клуб удушливого дыма, Клайн слегка закашлялся, но гладко зачесанная прядь осталась неподвижной. Дория подумала, что, подглядывая в окно, он не мог услышать ни звуков, ни запахов своего фильма, и стала гадать, сколько он продержится.
   Жеже выложил на стол три жетона по двадцать. Джо последовал его примеру. Лео Клайн отбивал ритм, постукивая по столу, похоже, не решаясь сделать ставку. Его темно-синий пиджак облегал плечи без единой морщинки. Дория предположила, что он, садясь, прижал нижний край пиджака, как телеведущий. Она поднялась с места, чтобы посмотреть, действительно ли это так.
   – Эй! Ты что делаешь? – занервничал Жеже. – Сиди, где сидишь! И не думай подглядывать в наши карты и подавать знаки своему отцу.
   – Ты полный параноик. У меня и в мыслях такого не было, – фыркнула Дория.
   – А что ты тогда вокруг стола ходишь?
   Хм, как бы ответить на этот вопрос…
   – Да просто собираюсь откланяться, утомившись вашим обществом, мсье!
   Ничего не поделаешь – пришлось Дории прибегнуть к стратегическому отступлению в гостиную. Лео Клайн, наверное, проводил ее взглядом. Она услышала шутливое замечание Джо: «Ну да, на девушку-то приятней смотреть, чем в карты».
   Стакан Дории еще стоял на столике. Она отпила немного виски, растянулась на черном кожаном диване и поставила стакан на деревянный подлокотник. Подложив под затылок подушку, она дотянулась до пульта от телевизора и стала переключать каналы в поисках интересного фильма или сериала. И хотя товарищи отца порой раздражали ее, они ей нравились. Эти старики, косящие под гангстеров, все-таки не так унылы, как дедушки, что дремлют перед телевизором, грея ноги в меховых тапочках. Да и активнее они. Никто из отцовской компании пока не ушел на пенсию. Морис Аккерман хоть и снизил нагрузку в последнее время, все равно продолжал работать кинорежиссером. Он стоял у истоков громкого успеха французского кинематографа в семидесятых – восьмидесятых годах и до сих пор не бросил любимое дело. Когда он не играл в карты или на скачках, он смотрел фильмы и консультировал молодых режиссеров. Макс, как и раньше, покупал и продавал картины. А было время, когда игра занимала еще более важное место в его жизни и даже становилась источником основного заработка. Но сейчас ухудшающееся зрение больше не позволяло ему сражаться в напряженных турнирах. Джо Бубуль, который в свое время был крутым заправилой в Сантье, теперь вкладывал капитал в недвижимость. А Жеже Жакобби занимался «бизнесом» всю жизнь. Правда, никто и никогда не пытался выяснить, в чем, собственно, заключается его «бизнес». Дория продолжала лениво щелкать пультом. Хорошо, что они всегда рядом и никогда не бросят Макса. Если с квартирой все плохо обернется, они обязательно помогут, и это все-таки успокаивает… Они так давно друг друга знают… С каких же пор, интересно!
   Раздался выстрел, затем глухой стук упавшего тела… Дория в испуге подняла голову. Перестрелка по телевизору возобновилась с удвоенной силой. Дория улыбнулась. О, боже, она заснула перед экраном, как старушка! Дория встала с дивана и направилась в столовую, посмотреть, как идет партия.
   – Я тут пыталась припомнить, сколько времени вы друг друга знаете?
   Друзья смерили ее таким взглядом, словно она свалилась с Луны.
   – Мы же в «Гольф-Друо» познакомились! – воскликнул Жеже.
   – В тысяча девятьсот шестьдесят втором году, на концерте группы «Дритон»: Жак Дютрон, Ади Калафат, Жан-Лу Ликар, Жан-Пьер Юстер на басовой гитаре и Фарид Кальди на ударных, – уточнил Макс.
   Горка жетонов Лео Клайна значительно уменьшилась, зато привычная невозмутимость ему не изменила. Разве что челюсти сжались сильнее, чем обычно, делая его лицо таким квадратным и симметричным, что он напомнил Кларка Кента в комиксах про Супермена. Лео облизнул пересохшие губы, вернув им хоть немного естественного цвета.
   Макс раскрыл лежащую на сукне карту – четвертую после флопа. Бубновый король. Ставки пошли по новому кругу.
   – Что вы думаете о нашем товариществе жильцов? – спросил Макс Клайна.
   Морис Аккерман раскрылся. Жеже спасовал. Джо Бубуль поставил еще пятьдесят.
   – Не вижу в этом смысла. – Лео Клайн не торопился с ходом. – На мой взгляд, это пустая трата времени и сил. У меня нет ни того, ни другого на проект, который не связан с моей работой. В любом случае я не собирался оставаться на бульварах: здесь слишком шумно.
   Сказав это, он поставил еще пятьдесят. Макс затянулся сигаретой и поставил двадцать:
   – Тоже точка зрения…
   – Я понимаю, что для вас это дело глубоко личное. В вашем возрасте трудно менять место жительства и привычки. Полагаю, что такой квартиры за такую плату вы нигде не найдете, – сказал Лео как бы между делом.
   Это была уже не наглость, а явное пренебрежение. Дория увидела, как отец сжал в зубах сигарету, заметно нервничая. Он улыбнулся своему противнику, вскрывая пятую карту, так называемый ривер, для финального тура ставок. Это была десятка пик. Следующей репликой Клайн повернул в ране кинжал:
   – Создать товарищество было бы разумно, чтобы вести переговоры о расселении и так далее. Но Генеральный банк перед вами не отступит. Вы можете выиграть время, но будем реалистами, лучше вам уже сейчас приступить к поискам новой квартиры.
   – Просто скажите мне, вступите вы в товарищество или нет, молодой человек. Остальное мое личное дело.
   Жеже и Джо сделали свои ставки. Настала очередь Лео. Он задумался. На руках у него было два короля, а на столе лежало еще два. У него получалось каре. Он положил жетон на сукно, в твердом намерении отыграться:
   – Ради вас я соглашусь, но не рассчитывайте на меня в плане каких-либо действий. У меня нет времени. Разве что логотип могу разработать, если хотите.
   Ни один мускул не дрогнул на лице Макса, так и не снявшего свои черные очки.
   – Логотип нам не нужен, молодой человек.
   Он раскрыл карты:
   – Королевский стрит. Похоже, я выиграл.
   – Твою мать, у меня было пять карт одной масти! – вскрикнул Джо.
   Клайн отбросил свое бесполезное королевское каре. Макс загреб ставки и улыбнулся, но взгляд его остался холодным.
   – Покер – это еще и самый безжалостный спорт в мире. Удаче здесь нет места. Это особый взгляд на жизнь. Главное – уметь играть теми картами, которые она нам сдает. Господа, спасибо за игру.
   Лео Клайн встал и тепло поблагодарил Макса, Дорию и каждого из игроков. Он выходил из-за стола, обедневший на двести пятьдесят евро, но довольный. Он выпил хорошего виски и потренировался не показывать ни малейшего признака волнения. Он на сто процентов отвлекся от своих планов, чертежей и материалов, его приютили за своим столом профессионалы с непревзойденной техникой игры. Он услышал любопытные высказывания. Его держали за дурачка, но он отразил нападки тем оружием, которое было в его распоряжении. Он прекрасно знал, что Макс Даан пригласил его только за тем, чтобы он вступил в его товарищество.
   – Я подпишу ваши бумаги, как только они будут готовы. Можете просто крикнуть мне в окно, – сказал он прощаясь.
   Макс проводил его до двери, затем закрыл дверь спальни Дории, окно которой выходило на двор.
   – Ну что, теперь приступим к игре? – спросил Жеже Жакобби.

28
Уж я бы этого Зигмунда взяла за яйца

   С фужером шампанского в руке Дория бродила среди витрин со всевозможными образцами эротического нижнего белья, витринами с лубрикантами, массажными кремами, маслами, хорошенькими розовыми плетками со стразами, трусиками с прорезями, наручниками с розовым лебяжьим пухом… Она решила посетить один из знаменитых фривольных аперитивов Мануэлы. И действительно, жить в доме, где находится бутик под названием «О май год!», и ни разу туда не зайти… На Дорию Даан это было бы не похоже. Сладкий голос перепевал хиты восьмидесятых, благовонные свечки в темно-красных фонариках распространяли экзотические ароматы туберозы и мирры. Мануэла отлично продумала дизайн бутика: необарочная обстановка, музыка, ароматы – все напоминало о будуаре современной любительницы удовольствий и переносило покупательницу в потаенный, закрытый мирок, полностью посвященный женскому наслаждению. Мануэла, с черными волосами, рассыпанными по плечам, в узких черных джинсах и, как обычно, на высоченных каблуках-шпильках, улыбаясь, прогуливалась среди молодых женщин. Большинство из них пришли небольшими группами. Возможно, так им было проще осмелиться на этот шаг. Смущаясь и одновременно краснея от возбуждения, они с любопытством брали с витрин то игрушку, то предмет одежды, хихикали, взвешивая на ладони фаллоимитаторы. Дория отметила, что в этой области фантазия человека уж точно не имеет границ. На витринах гордо возвышались искусственные фаллосы всех цветов радуги, одни до смешного крохотные, другие до неприличия огромные, одни из каучука, другие из латекса, металла или стекла, одни в предсказуемой форме пениса, другие в виде резиновой уточки, кактуса, четок… Одна девушка обратила пристальный взгляд на шарики гейши, затем покраснела и отвернулась. Когда фужеры опустели, а разгоревшиеся глаза налюбовались вдосталь, Мануэла приглушила музыку и пригласила покупательниц продолжить общение в подсобке, вдали от посторонних глаз. На низком столике был представлен широкий ассортимент аксессуаров наслаждения. Она подождала, пока все молодые женщины рассядутся по розовым, пухлым, как зефир, диванам, и затем развернула большой плакат.
   – Это ваш клитор! – объявила она.
   На плакате была представлена трехмерная схема розового органа с трубой, двумя луковицами и длинными корешками. Рядом схематичными линиями были дорисованы расставленные ноги и влагалище. Молодые женщины переглянулись из-под ресниц и обменялись смущенными улыбками.
   – Это, – Мануэла еще раз показала на плакат, – тайна за семью печатями, ключ к вашему наслаждению. Женщины часто думают, что клитор – это так, не более чем какая-то мелкая деталь женского организма. Но эта жемчужинка – всего лишь видимая часть айсберга. И эта очаровательная часть вашего тела служит только для одной цели – для вашего удовольствия! Ни для чего другого, и уж конечно, не для размножения! Знайте, девушки, что кончаете вы только благодаря клитору. Вагинальный оргазм не существует! Во влагалище очень мало рецепторов, а вот клитор имеет десять тысяч нервных окончаний, которые позволяют нам взлететь над землей и вознестись прямиком на седьмое небо.
   Вначале удивленная серьезностью этой поучительной речи Мануэлы, Дория увлеклась и стала слушать с интересом. Она не знала, что эта маленькая, как карамелька, штучка, с которой она любила иногда поиграть, на самом деле такая разветвленная система со скрытыми под кожей отростками длиной семь-десять сантимеров!
   – Вагинальный оргазм – это миф, как и точка G! – продолжала Мануэла. – Когда вы чувствуете удовольствие при проникновении, все дело в стимуляции внутренней части клитора, что бы там ни говорил господин Фрейд [1 - По мнению Фрейда, женская сексуальность организуется вокруг одной темы – фрустрации в связи с отсутствием пениса, а также стремления к пенетрации, которая якобы восполнит этот недостаток. Поэтому клиторный оргазм рассматривается как инфантильный и незрелый, в противоположность вагинальному оргазму, который знаменует вступление в период взрослой сексуальности. Этот женоненавистнический анализ сексуальности оказывал значительное влияние на медицинскую теорию и научные исследования в течение всего XX века, что подтверждает написанный доктором Муром в 1964 году трактат, в котором он определяет фригидную женщину как женщину, не испытывающую вагинального оргазма. – Здесь и далее примечания автора.]. Уж я бы этого Зигмунда взяла за яйца, чтобы наказать за все горести, которые он нам принес!
   Смешки, приглушенное хихиканье, любопытные взгляды. Девушки постепенно расслаблялись.
   – Поэтому, чтобы хорошо развлечься вдвоем со своим клитором, надо сначала научиться пользоваться им самостоятельно. – Мануэла почувствовала вдохновение. – Надо познакомиться с ним, оценить его, погладить, пусть он встанет, ведь клитор эректильный орган, такой же, как и пенис. Надо быть благодарным ему за все блаженство, которое он может нам подарить.
   – О да, клитор! – чувственно простонала одна брюнетка с высоким круглым шиньоном.
   И тут все стали говорить и смеяться одновременно. Щеки разрумянились, глаза заблестели. Теперь девушки поглядывали на выставку изделий на столе с явным вожделением.
   – О да! Познакомьтесь с клитором! [2 - Вся информация опубликована на сайте ассоциации «Осмельтесь на феминизм»: http://www.osezliclito.fr.] – призывала Мануэла. – Для того чтобы половой акт прошел удачно, проникновение вовсе не обязательно. Чтобы обеспечить гармоничные отношения в паре, лично я советую вам попробовать знаменитый принцип «я никогда не сплю с мужчиной до первого оргазма». Вы мне еще спасибо скажете! И кстати… У меня большой выбор симпатичных игрушек, которые порадуют ваш клитор!
   Она торжественно подняла славящийся максимальным уровнем удовлетворения фаллоимитатор по прозвищу «Мистер Кролик, звезда вибраторов» – двухголовый агрегат с несколькими режимами кругового движения, шариковыми насадками и сменой скорости, сконструированный для оптимальной стимуляции эрогенных зон. Девушки передавали его из рук в руки с восторженными восклицаниями. Дория взяла его в руки не без опасения. Прибор вибрировал, кружился, жужжал, и она торопливо передала его соседке. Из рук в руки стали переходить фаллоимитаторы, шарики гейши, кольца-вибраторы, яйцо с пультом дистанционного управления, вибрирующий язычок, китайские пальчики, резиновая уточка… Девушкам была представлена целая коллекция ярких, забавных, фривольных, иногда вульгарных, иногда пугающих игрушек, на которые они набросились, как на конфеты.
   Два часа спустя, когда последняя покупка была упакована, а последняя клиентка скрылась из виду, Дория с Мануэлой устроились на крыльце бутика. Этот день принес Мануэле кругленькую сумму, и сейчас она отдыхала, покуривая сигаретку.
   – Не знала, что ты такой «борец за права клитора». – Дория с любопытством посмотрела на Мануэлу.
   – Это хорошая тема для рекламы. Я поняла, что большинство женщин вопиюще невежественны в этом вопросе. А о мужчинах и говорить нечего. Практически для них это до сих пор табу. Даже те, которые хоть что-то в этом смыслят, ограничиваются прелюдиями… Пффф!
   – Ты спала с Сашей? – спросила Дория напрямик.
   После такой «тематической» вечеринки Дория чувствовала себя еще более обделенной, особенно если учесть то, как развивались ее отношения с этим красавчиком. Мануэла казалась головокружительно чувственной, женственной и уверенной в себе. Дория прекрасно помнила, как Саша прошмыгнул к ней в квартиру, выбравшись из окна спальни Изабель Дельгадо.
   – Слава богу, я больше ни с кем не сплю. Но подозреваю, что он скорострел и эгоист. Очень похоже, что он уложится в семь минут, включая предварительные ласки.
   – Ты ясновидящая? Или это интуиция? – ухмыльнулась Дория.
   – Ну ладно, это мне Изабель Дельгадо рассказала.
   – Я ничего не понимаю, он склеил эту пантеру, а со мной даже ничего не пробует… Мне начинает казаться, что я самая нежеланная девушка на земле.
   – Да ладно тебе! Знаешь, Сашу не стоит принимать слишком всерьез.
   – Он все время ускользает от меня, словно угорь. Наверно, все кончится тем, что я куплю у тебя этого «Кролика»!
   Мануэла затянулась сигаретой.
   – «Мистера Кролика», – поправила она Дорию, и, медленно выдыхая дым через нос, улыбнулась ей уголком рта.
   Они замолчали, думая каждая о своем.
   Мануэла решила, что пора сменить тему:
   – Как хорошо стало, когда этот дебил Карим больше меня не достает. Сегодня у меня самая высокая выручка за три месяца! Похоже, после моей шуточки с санинспекцией он понял, что лучше со мной не связываться.
   Дверь подъезда «В» открылась, выпуская Лео Клайна, который наконец закончил свой рабочий день. Они пожелали ему доброго вечера, но он не ответил.
   – Даже не кивнул! – возмутилась Дория. – Что за высокомерный тип! Да и странный он какой-то. На днях приходил играть с отцом в покер, в начале вечера был сущий очаровашка, а после игры всем нахамил.
   – Он просто не любит проигрывать! Не думаю, что он высокомерный, это скорее застенчивость. Он совсем замкнулся в себе. Мрачноватый красавец в стиле Кэри Гранта.
   Из дома крадучись вышел какой-то субъект и последовал за Лео Клайном. Его кроссовки ярко белели в сумерках. Дория заметила, что он приземистый и широкоплечий.
   Мануэла потушила окурок и встала, чтобы выбросить его в мусорное ведро:
   – А вон и Симон со своим вечерним косячком, – кивнула она на окна пятого этажа.
   – Надеется на появление Анжелики, – вздохнула Дория.
   – Ваша семейка – это прямо какое-то сборище безнадежных влюбленных!

29
В шкуре жесткой и прагматичной деловой женщины

   С самого утра шел дождь. День выдался спокойный, и Дория работала за своим компьютером. Она подписалась в Google на рассылку «необычных новостей», и каждый новый день приносил богатый урожай человеческих странностей. Дория просматривала видеоролики, читала новости, посещала такие блоги, как Minutebuzz или Oz. Их канал на Ютьюбе привлекал все больше зрителей. Дория как раз разыскала невероятную историю молодой шведской домработницы, которая ночью угнала поезд и проехала на нем несколько километров, прежде чем врезаться в дом. Но тут позвонили в дверь. Она услышала, как отец открыл, и узнала голос Карима.
   – Макс, извини, что меня не было тогда на собрании – никак не мог отделаться от санинспекции. Но Соня, наверное, сказала вам, что я согласен.
   – Нет… Но мне очень приятно об этом узнать!
   – Ну, конечно! Можете на меня рассчитывать, я не брошу «Бродвей» после всех денег, которые я в него вложил. К моему кебабу придрались, сукины дети! Где мне подписать?
   – Мы как раз составляем устав, я буду держать тебя в курсе.
   – Симон с Дорией дома? – спросил Карим.
   – Да, у себя в комнатах.
   Дория услышала скрип паркета под тяжелыми, пружинистыми шагами, и в дверях показался Карим со своей открытой улыбкой и честным взглядом. Это был здоровяк лет сорока пяти, казалось, весь состоящий из мышц и улыбки, в футболке, обтягивающей его внушительные бицепсы и не скрывающей татуировки.
   – Значит, Мануэла все-таки отомстила? – Дории было жаль Карима.
   – Это был подлый, нечестный ход. Теперь мне светит перекраска подвала и штраф. А моим парням придется привыкать работать в резиновых перчатках. Но не беспокойся, я уж найду, чем ее уесть. Покажу, что со мной шутки плохи!
   Карим опустился в кресло у стола, и Дория вообразила себя адвокатом, принимающим подзащитного. Или психотерапевтом. Войдя в роль, она скрестила руки на груди и чуть наклонила голову:
   – Я тебя слушаю.
   Карима это вовсе не удивило.
   – Соня пришла в восторг от твоей фотографии, – сказал он, кивнув на портрет на стене, – и просит тебя дать ей координаты фотографа.
   Дория не знала, что ответить. Она не хотела больше ничего слышать о Фредерике, не желала, чтобы он, пусть даже косвенно, присутствовал в ее жизни.
   – Этот фотограф работает для модных журналов. Портретов он не делает, – сказала она, опустив глаза.
   – Я могу заплатить, это не проблема.
   – Дело не в деньгах, Карим! Это мой бывший, и разговор о нем меня раздражает. Точка.
   – Послушай, что хочешь для тебя сделаю, только дай мне его номер! Я обещал Соне.
   Что же, это становится интересно… Теперь Дория почувствовала себя в шкуре жесткой и прагматичной деловой женщины, ведущей переговоры у себя в офисе. Она откинулась на спинку кресла, положила ногу на ногу и прищурилась. Чего бы такого потребовать от Карима? В чем он ей не откажет? Эта ситуация доставляла ей удовольствие. В профессиональной сфере Дория всегда оказывалась в положении просительницы. Она к этому уже привыкла, но приятно было хотя бы раз в жизни очутиться и на другой стороне.
   – Хорошо, я дам его телефон, если ты согласишься организовать у себя в баре концерт Саши.
   – Нет, об этом и речи быть не может, – проворчал Карим.
   Теперь Дория превратилась в безжалостного игрока, вроде Макса. Ее лицо не выразило ни разочарования, ни досады.
   – Ладно, забудем.
   Она увидела, как он колеблется, разрываясь между данным Соне обещанием и твердым решением не допустить и малейшего ущерба для своего ресторана.
   – Подумай… Этот концерт можно будет организовать в вечер февральского фривольного аперитива. Мануэла сказала мне, что хочет устроить ко дню Святого Валентина целое празднество. А своим концертом ты у нее выхватишь этот кусочек прямо изо рта. Только представь, какое у Мануэлы будет лицо, когда все девушки бросятся из ее лавочки к тебе в бар! Вот тебе и месть!
   Карим просиял:
   – А что, годится! Саша ведь и сам, как настоящая секс-игрушка!
   Дория с большим трудом сохранила свою маску невозмутимости. Но натянутую улыбку ей выдавить удалось.
   – Ладно, по рукам! Говори имя и телефон твоего фотографа, и устроим концерт в следующем месяце. – Карим светился от счастья.
   Она записала координаты Фреда и протянула бумажку Кариму:
   – Но скажи Соне, чтобы она держала ухо востро. Он своего рода… донжуан. Да и ты не расслабляйся.
   – Не боись! – рассмеялся он, вырывая из рук Дории вожделенный листок. – Моя девочка не из таковских! – И Карим вскочил, довольно потирая руки: – А Симон куда подевался? Ну и дел у меня сегодня с семьей Даан!
   Дория вернулась к своим новостям. Она услышала, как Карим постучался в комнату Симона, затем тихо закрыл за собой дверь. Вдруг ее охватило непреодолимое желание узнать, какие такие «дела» могут быть у хозяина бара с восемнадцатилетним мальчишкой. Она прокралась в коридор и прильнула ухом к двери Симона.
   – … от меня… ты… будешь получать наличными, – донесся из комнаты голос Карима.
   – … Слушай, друг… Это…
   Надо будет сказать Симону, чтобы он обратил внимание на свою дикцию. Говорит, как паклю жует! Через дверь ничего не разобрать.
   – … только смотри, ты… дилер это серьезно… твоя территория…
   – … не волнуйся… я…
   – Только учебу не бросать… Это всего на…
   – Спасибо, друг. Позвоню…
   Дория опрометью кинулась в свою комнату. Когда Карим прошел мимо ее двери, махнув рукой на прощание, он увидел, что она опять сидит за работой. Как дура. Да, роль как раз ее уровня.

30
Личное сообщение на Твиттере

   Вы получили личное сообщение от @simonlanbert на Twitter:
   Привет, Анжелика, как насчет кино в субботу?

   Вы получили личное сообщение от @angelik_dgd на Twitter:
   Привет, Симон. Нет, никак, у меня встреча с друзьями!

   Вы получили личное сообщение от @simonlanbert на Twitter:
   Ужин в субботу вечером?

   Вы получили личное сообщение от @angelik_dgd на Twitter:
   Нет, я должна сидеть с братьями *ад*.

   Вы получили личное сообщение от @simonlanbert на Twitter:
   Ну ладно, в другой раз.

   Вы получили личное сообщение от @angelik_dgd на Twitter:
   Пообедаем вместе в воскресенье?

   Вы получили личное сообщение от @simonlanbert на Twitter:
   ОК.

31
Он открыл не сразу и, увидев ее перед дверью, тепло улыбнулся

   Дория позвонила в дверь к Саше ранним утром, чтобы быть уверенной, что он точно еще дома. Она была в футболке с черепом, а вот бюстгальтера под нее не надела. Он открыл не сразу и, увидев ее перед дверью, тепло улыбнулся:
   – Дория! Какой приятный сюрприз!
   – Можно войти?
   – Э… да.
   Квартира была почти пустая и буквально вся белая, от пола до потолка. Все, в том числе мебель, было покрыто белоснежной краской: паркет, стены, буфет в стиле Генриха IV и стулья в стиле Людовика XVI, облицовка камина, и рамы зеркал, и круглый стол в столовой… Диван исчез под белой простыней.
   – А у тебя тут мило, – протянула Дория, с любопытством оглядываясь вокруг. – Покажешь мне свою квартиру?
   Она пришла к Саше впервые.
   – Нет. – Поняв, что ответил несколько резко, Саша объяснил: – Обставлены только две комнаты: гостиная и моя спальня. В остальных полный бардак.
   – Да неужели? – не поверила Дория, еще более заинтригованная.
   – Квартира досталась мне после того, как бабушку отвезли в дом престарелых. Я выкинул занавески в цветочек, вязаные салфеточки, убогие картины, подушки с оборочками и перекрасил все в белый цвет, даже паркет. То есть одна моя подружка-художница перекрасила. Я купил белые лампы, занавески и постельное белье. И вот результат! Стильно, правда?
   – Несомненно, – подтвердила Дория, слегка огорчившись от упоминания подружки-художницы.
   Квартира Саши имела такую же планировку, как и у Макса, но царившая здесь атмосфера была настолько непохожей, что казалось, они находятся совсем в другом доме. Макс за свою жизнь собрал немало мебели, старинных безделушек, картин, которые, создавая уют, рассказывали историю их владельца. Саша же стер все следы жизни, когда-либо протекавшей в этих стенах, и не написал на белой странице ничего личного. Квартира Саши выглядела тоскливо.
   – У меня для тебя есть новость! – объявила Дория.
   Саша сел на диван и принялся зашнуровывать кроссовки.
   – Какая же?
   Этим утром Дория чувствовала себя менеджером, объявляющим своему певцу о концерте в Олимпии.
   – Карим согласен устроить твой концерт в «Бродвее».
   Она отрепетировала эту фразу и сейчас произнесла ее с точно выверенной смесью хладнокровия и пафоса, чтобы придать сообщению наибольшую значимость. И этот довольно тонкий коктейль интонаций получился у нее превосходно.
   – Ты серьезно? – переспросил Саша, за несколько секунд переходя от безразличия к восторгу.
   Он подхватил Дорию в объятия, закружил по комнате и звонко чмокнул в губы:
   – Как тебе удалось его уговорить? Когда будет концерт?
   – В вечер февральского фривольного аперитива. Твой концерт – боевой маневр в войне Карима с Мануэлой.
   – Ах, вот оно что! Ты просто гений!
   Он нежно прижал ее к себе, погладил ей волосы, коснулся губами ее век, уголка рта, губ.
   – Не отпраздновать ли нам это дело ужином наедине?… Как ты считаешь? – предложил Саша.
   М-м-м, может быть, стоит его немножко помучить?…
   – А что, отличная идея!
   – Тогда договорились – только ты и я. Сейчас мне пора на работу… Хотя и не хочется, – прошептал он, тиская ее задницу.
   Она прижалась к нему. Уголком глаза она разглядела через приоткрытую дверь спальни еще не застеленную постель.
   – Так останься!
   – Не могу… – Он подхватил ключи, куртку, мотоциклетный шлем, открыл дверь и пропустил ее вперед: – Я позвоню и наметим время, ладно?
   Дория не успела ответить ни да, ни «пошел ты к черту»… Саша уже сбежал вниз по лестнице.

32
Влюбленные подростки, которым сам бог велел делать глупости

   На Больших бульварах была обычная толчея. Симон с трудом проталкивался среди потоков людей, двигающихся навстречу друг другу. Кого здесь только не было среди многоликой толпы людей всех цветов кожи и национальностей: буржуа, домохозяйки, бездельники, художники, бизнесмены, уличные музыканты, чернокожие, арабы, китайцы, пакистанцы, парижане, провинциалы, жители пригородов, туристы, молодые люди, старики, бедные, богатые… И весь этот деловито спешащий или лениво прогуливающийся народ пребывал в мире и добрососедстве. На бульварах не было агрессивности. Каждый занимался своим делом, не мешая соседям и мимоходом обмениваясь понимающими улыбками. Очень удачный пример «мирного сосуществования», которое в идеале и должно было бы воцариться во всей Франции. «Когда людей распределяют по разным гетто, это все портит. А вот если бы все жили вместе, как здесь, дела пошли бы куда лучше». Так сейчас думал Симон. Дойдя в своих социологических размышлениях до этой гениальной идеи, он задумался, не взять ли за руку Анжелику, которая уверенным и легким шагом шла рядом с ним. Симон не осмелился и вместо этого предпочел пропустить девушку вперед, чтобы налюбоваться ею вволю. На ней были линялые узкие джинсы, безупречно облегающие стройные ножки, и трогательные меховые сапожки-угги. Почувствовав, что он отстал, Анжелика оглянулась:
   – Что ты там делаешь?
   Ее волосы вырывались светлым водопадом из-под меховой шапки, которую она, наверное, позаимствовала у мамы. Она была похожа на очаровательную матрешку с красным ротиком и кошачьим разрезом глаз. Симон умирал от желания припасть поцелуем к ее губам. Он не отрывал глаз от этих губ, пока они обедали во «Фруктовом раю» на бульваре Итальянцев, и едва притронулся к своей подогретой пите с индейкой.
   – Ничего, я здесь.
   Она сама протянула ему руку. Их пальцы переплелись на январском морозце. Вокруг порхали редкие снежинки. Пестрая толпа мужчин и женщин окружала их со всех сторон, а они шли и шли вперед, находясь наедине в собственном пространстве, отгороженные от всех этим волшебством сплетенных рук. Перед ними наконец предстал фасад «Гранд-Рекс», освещенный ярко, как бродвейский мюзик-холл.
   – Ты уверен, что хочешь пойти? Мне сейчас не очень хочется в кино.
   – А мы не на фильм идем, – ответил Симон.
   – Правда?
   – Иди за мной.
   Он купил два билета под заинтригованным взглядом Анжелики, с благодарностью отметив, что она не задает вопросов. Он и без того волновался и от всей души надеялся, что его план удастся. Симон дождался момента, когда народа в холле кинотеатра будет больше всего, затем незаметно дернул Анжелику за рукав. Стараясь не попадаться никому на глаза, они поднялись по служебной лестнице. Симона пробирала легкая дрожь. Двери лифта отворились, открывая беспрепятственный доступ к верхним этажам. Никто их не остановил. Симон нажал на последнюю кнопку. Старая кабина поехала вверх. Они смотрели друг на друга, как смотрят влюбленные подростки, которым сам бог велел делать глупости. Лифт остановился. Они направились вперед по пустынным коридорам, освещенным настенными лампами в стиле ар-деко. Он успел все спланировать во время своих прогулок по бульварам. С тех пор как Симон начал прогуливать занятия, ему открылась абсолютно новая, интересная жизнь. Он обнаружил и обошел вдоль и поперек множество не виданных прежде закоулков и зданий, обладающих всем обаянием старинных построек. Но его любимцем стал кинотеатр «Рекс». Наконец он остановился перед закрытой дверцей и осторожно толкнул ее. Она не открылась.
   – Зачем мы здесь? – шепотом спросила Анжелика. – Мне что-то страшно.
   Симон опустился на колени, ощупал красную ковровую дорожку, вытащил ключик и сунул его в замочную скважину. Дверь выходила на узкую лестницу, ступени которой вели к крыше-террасе «Гранд-Рекс». Его купол в стиле ар-деко с красными буквами поднимался к самому небу. Король кинотеатров открыл им свое царство, показав потрясающий вид на весь Париж, крыши которого простирались вокруг, сколько хватало глаз. Вдали, на Монмартре, возвышался Сакре-Кёр, внизу текли бульвары, как длинная река, параллельная Сене. Это был Париж под его огромным небом, переливающимся разными оттенками перламутрово-серых облаков. Анжелика, смеясь, побежала по широкой эспланаде под открытым небом и закружилась, раскинув руки. Симон сделал к ней несколько шагов. Он, казалось, ступал по облакам, затаив дыхание. Она остановилась, когда он почти нагнал ее. Он сделал еще шаг, ласково наклонился к ней и коснулся ее губ своими. Небо закружилось, и пошел снег. Симон целовал Анжелику, как пьют из источника, умирая от жажды, как греются у очага в зимние морозы. Его руки медленно опустились и нежно легли на бедра девушки. Дрожа, он прижал ее к себе. Она обвила его шею руками. Весь Париж кружился вокруг них. Они целовались под бескрайним небом. Одни во всем мире, словно заключенные в стеклянный шар с маленькой метелью внутри.

Февраль

33
Если ты тоже не хочешь, чтобы тебя выгнали из дома

   Дория заказала длинный транспарант с надписью:

   Я ♥ МОЙ ДОМ 19-БИС НА БУЛЬВАРЕ МОНМАРТР!
   Поддержите жильцов, которых выселяют из дома, зайдите на нашу страницу в Фейсбуке:
   «Если ты тоже не хочешь, чтобы тебя выгнали из дома»

   Она сделала это ради отца, стараясь показать ему, что она тоже участвует в его борьбе. Макс подал досье товарищества в Парижскую префектуру, и «Журналь Офисьель» только что опубликовал объявление об учреждении товарищества. Теперь, когда товарищество было организовано, пришло время действовать. Дория задумчиво стояла у окна. Она прикрепила край транспаранта к чугунным перилам балкончика гостиной и собиралась развернуть его до комнаты Макса. Но вдруг она поняла, что не сможет протянуть его от одного окна до другого.
   Ей не хотелось отрывать от работы Макса, который сидел в своих очках за компьютером. В замочной скважине повернулся ключ, и вошел улыбающийся Симон. С некоторых пор он не ходил, а летал, мылся каждый день, регулярно причесывался, убирал свою комнату и все вечера проводил вне дома. Макс прозвал его Господин Вертиго в честь летающего героя Поля Остера Они с Дорией понимающе переглядывались, когда Симон барабанил по клавишам мобильника. Однако, не желая смущать парня, вопросов не задавали.
   Увидев неравную борьбу Дории с транспарантом, Симон подошел к ней той же легкой походкой, соорудил из веревок хитроумную систему блоков и узлов и спокойно приладил транспарант, который протянулся через весь фасад особняка от гостиной до спальни Макса. Они позвали Макса, только чтобы похвастаться результатами. Он засмеялся. Макс ведь до этого ни разу в жизни не ходил на демонстрации и никогда не чувствовал потребности бороться за какое-либо правое дело. А теперь и он на старости лет заявил об акции протеста крупным шрифтом, да еще под собственными окнами.
   – Спустимся посмотреть, как это выглядит с бульвара? – возбужденно предложила Дория.
   – Подожди, я хочу сначала посмотреть устав, – попросил Симон.
   Макс передал Симону досье. Через плечо племянника Дория с гордостью посмотрела на страницы, знаменующие начало борьбы.

   Статья 1:
   Лицами, подписавшими настоящий устав, основано, в силу закона от 1 июля 1901 года и декрета от 16 августа 1901 года, товарищество под названием «Я люблю мой дом 19-бис на бульваре Монмартр».

   Статья 2:
   Это товарищество имеет целью защиту интересов жильцов и коммерсантов дома 19-бис, бульвар Монмартр.
   Статья 3: Юридический адрес
   Юридический адрес товарищества: 19-бис, бульвар Монмартр, 75002 Париж.

   Статья 4:
   Товарищество состоит из одиннадцати активных членов: г-н Макс Даан, г-жа Мира Попеску, г-н Карим Арига, г-жа Барбара Дакен, г-жа Дория Даан, г-н Симон Ламбер, г-н Саша Беллами, г-жа Валери Мануэла Монте, г-н Лео Клайн, г-н Мануэль Дельгадо, г-жа Изабелла Дюран-Дельгадо.

   Статья 5: Административный совет
   Товарищество управляется советом из одиннадцати членов и – в течение пяти лет – генеральным собранием. Административный совет избирает среди членов тайным голосованием правление, состоящее из следующих лиц:
   • Председатель: г-н Макс Даан.
   • Казначей: г-жа Мира Попеску.
   …

   Дория посмотрела на Макса:
   – Я тоже хочу тебе кое-что показать.
   Она поставила свой ноутбук на стол в столовой и подключилась к Фейсбуку. У открывшейся страницы «Если ты тоже не хочешь, чтобы тебя выгнали из дома» было уже человек тридцать подписчиков: жильцы и некоторые их друзья, такие как Беттина. Дория написала первое сообщение с фотографией особняка:

   «В доме по адресу 19-бис, бульвар Монмартр, живет горстка людей со своими заботами и радостями. В нем есть магазины, офисы, квартиры. Консьержка Мира любит оперу. Карим только что сделал ремонт в расположенном на первом этаже дома кебаб-лонж-ресторане „Бродвей Бульвар“, в который любят заходить все жильцы. Дети ходят в районную школу. Мы все платим квартплату.
   И вот нам угрожают выселением.
   Собственник особняка, Генеральный банк, принял произвольное решение перепродать дом в розницу в рамках свой новой финансовой операции.
   Хотя со всеми комиссионными, которые он с нас дерет при малейшем превышении кредита, начислениями, которые взимаются непонятно за что, финансовыми продуктами, которые он продает нам якобы для нашего собственного блага, процентами, которые куда-то деваются, как только мы просим ссуды, нужда этому банку, казалось бы, вовсе не грозит! Как бы не так! Чтобы заграбастать еще больше денег, Генеральный банк решил выгнать нас из дома. Поддержите нас, кликните „лайк“ на этой странице, если желаете нам успеха в нашей защите!
Заранее спасибо!»

   – Превосходно! – Макс заключил дочь в горячие объятья.
   Дория почувствовала, что вся тает, как будто принесла из школы хорошую отметку. Хотя, надо сказать, как раз ее отметками отец никогда и не интересовался.
   – А еще я создала страничку для концерта Саши. Две страницы будут рекламировать друг друга.
   – Ну, ты и рулишь! – признал Симон. – Тебе бы в фирме по организации мероприятий работать, у тебя к этому прямо талант.
   Дория массу времени потратила, трудясь на благо Саши: разослала приглашения всем своим контактам, выложила онлайн фрагменты его выступлений, запостила портреты певца и его группы. А сегодня вечером ее наконец ждет ужин наедине с ним.
   Макс вернулся в гостиную с виски, кока-колой и фисташками.
   – Эти хорошие новости надо отметить, – сказал он, ставя на стол стаканы.
   – За все хорошие новости! – хором ответили Дория и Симон.
   На улице смеркалось.
   Бульвар Монмартр снова блистал непристойно высоким потреблением электричества, освещая гостиную изменчивыми психоделическими огнями. Симон рассказал, что первый в мире киносеанс состоялся 28 декабря 1895 года на Больших бульварах, по адресу бульвар Капуцинок, дом 14, где тогда находилось «Гран-Кафе». Именно в его подвале, в «индийском салоне», братья Люмьер организовали публичный показ с помощью изобретенного ими аппарата под названием «кинематограф».
   Мобильник Дории подал сигнал о сообщении. Саша только что послал ей фотографию транспаранта товарищества с сообщением «Спускайся, я жду».

34
Может быть, Макс и старый, но он не «лицо пожилого возраста»!

   В воздухе чувствовались странные вибрации. Дория вынырнула из крепкого сна и, не вполне очнувшись, задумалась о том, где же она. Она зарылась под одеяло, думая, как хорошо было бы остаться здесь, позволяя телу нежиться в своем собственном тепле. В висках стучала мигрень. Дория вспомнила, что вчера вечером было выпито более чем достаточно, и скрипнула зубами от злости.
   Когда она встретила Сашу у ресторана «Бродвей», он сообщил ей лишь с чуть извиняющимся видом, что их ужин будет не совсем наедине. Один из его лучших друзей, ударник группы, празднует свой день рождения в ресторане «Делавиль». Он просто не может не прийти. Ошеломленная Дория на секунду задумалась, стоит ли вообще принимать такое приглашение, но ей не хотелось возвращаться и объяснять Максу, что ее ужин не состоится. Если не считать того факта, что все прошло в полной противоположности тому, о чем Дория мечтала, она провела неплохой вечер. Они поужинали в верхнем зале, стены которого были украшены зеркалами в рамах рококо, а пол покрыт мозаикой. Поднимаясь по красивой мраморной лестнице с коринфскими колоннами, она узнала, что раньше «Делавиль» был публичным домом и назывался «Ле Пти Маргери». Друзья Саши были ребятами симпатичными и даже с юмором, а сам он показал себя таким ласковым и внимательным, так очевидно гордился ею, что можно было почти поверить, что он влюблен. Когда они вернулись, он старательно поцеловал ее и предложил ей подняться к нему. И хотя желание мучило Дорию, как голод, она отказалась. Саша обещал ей ужин наедине и не сдержал слова. Это проявление неуважения подействовало на Дорию, как ведро холодной воды. Она вернула его поцелуй и позволила ему распустить руки, но затем оттолкнула:
   – На этот раз моя очередь ускользнуть у тебя из рук.
   – Точно, ты уверена? – переспросил ее Саша, но не смог скрыть безграничного облечения, которое читалось на его лице. – Мне было неудобно тебе признаться, но для меня высыпаться очень важно… Если не просплю свои семь часов, голос вообще не звучит.
   Дория долго ворочалась, прокручивая в голове всю эту ситуацию, пока наконец не заснула поздней ночью. Сейчас она потянулась и вылезла из постели. В воздухе витали запахи тостов и кофе, из кухни доносился разговор. Она задумалась, не Мира ли принесла рогалики вместе с почтой, как делала иногда. В этих случаях она оставалась поболтать с Максом.
   Но в кухне сидела не консьержка, а Алиса, мать Симона. Если Дория и была удивлена, увидев, что ее сестра, такая же чопорная, как обычно, сидит на краешке стула на кухне, то Алиса была куда более шокирована, когда увидела, как она вошла заспанная, в одних футболке и трусиках, с растрепанными, как воронье гнездо, волосами.
   – Боже милосердный, она-то что здесь делает?
   – Дория здесь живет, мама, – объяснил Симон.
   – Как это живет? А мне никто ничего не сказал!
   Дория чмокнула отца в макушку и села на последний незанятый стул. Она отметила, что в кухне вдруг оказалось жутко тесно.
   – Я здесь временно тусуюсь, – объяснила она, наливая себе чашку заваренного отцом чая.
   Макс с заговорщической улыбкой протянул ей намазанный маслом тост.
   – Вот как. – Алиса сощурилась и поджала губы. – Что же, очень удачно, что я зашла сегодня утром и застала тебя, раз уж никто не удосужился мне об этом сообщить.
   Симон возвел глаза к потолку, чтобы скрыть неловкость. Он обожал мать, но не понимал, почему при Максе она всегда превращается в брюзгливую мегеру. А при Дории все становилось еще хуже. Он поймал себя на мысли, что хочет, чтобы мать испарилась. А ведь, когда он увидел ее в дверях сегодня утром, с красиво уложенными светлыми волосами и пакетом хлебцев с шоколадом, он от радости бросился ей на шею. Иногда он очень скучал по маме.
   – Уж и не знаю, о чем ты говоришь, Алиса, – сказал Макс, раскрывая газету. – Мне кажется, я могу принимать родную дочь у себя, не спрашивая разрешения.
   Алиса поправила ободок на голове:
   – Все дело в том, что Дория может плохо повлиять на Симона… Только посмотри, в котором часу она встает. К тому же от нее за версту несет перегаром.
   Шокированная Дория почувствовала, что краснеет до корней волос. Симон закрыл лицо руками и простонал:
   – Мама!
   – Если уж ты боишься дурного влияния, следовало бы скорее подумать обо мне, то есть о моем влиянии, – с иронической улыбкой возразил Макс.
   – Смею надеяться, что ты остепенился! Карты, виски… Все это вредно для лиц пожилого возраста.
   – Макс, может быть, и старый, но он не «лицо пожилого возраста»! – встал Симон на защиту деда.
   Дория улыбнулась. По ее мнению, отец не был стар, напротив, он был круче, забавнее, живее, чем многие представители современной молодежи.
   – Надеюсь, это все, что ты хочешь мне сказать, Алиса? Когда мне понадобится сиделка, я, знаешь ли, вполне в состоянии нанять себе медсестру. – Макс отвернулся к окну, всем своим видом показывая, что этот разговор его утомил.
   Алиса Ламбер поджала губы и смахнула со своих безукоризненно выглаженных джинсов крошку рогалика:
   – Не понимаю, почему ты принимаешь ее у себя, она ведь даже не твоя родная дочь.
   – Бедная Алиса, что ты за глупости говоришь, – вздохнул Макс.
   Дория вскочила. В ушах у нее звенело, она не собиралась ни слова больше слушать. Эту песню – «он тебе на самом деле не отец» – Алиса повторяла ей с самого детства, и ее мотив Дорию просто бесил. По мнению Алисы, законной дочерью Макса была лишь она сама. Гордость не дала Дории затеять с сестрой ссору по поводу отношений с отцом на глазах у него самого. Она забежала в свою комнату надеть джинсы и кроссовки и вылетела за дверь. Ей надо было подышать свежим воздухом.
   Дория оказалась на бульваре. Она так и кипела от унижения и ярости. Чтобы успокоиться, ей нужно было время. Дория задыхалась, кровь стучала в висках, ладони сделались мокрыми, сердце дрожало, как осиновый лист на ветру. Некоторое время она шла вперед, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Визит сестры разбудил старательно забытые воспоминания о тягостных моментах ее детства, о слезах в подушку, о черной тоске перед сном. Чтобы защититься от этой боли, она наряжала Макса в блестящие доспехи рыцаря без страха и упрека, любящего и верного. Она знала, что это всего лишь уловка, потому что Макс был Максом. Кто мог бы его изменить? Уж точно не она. Она взяла то, что он ей предлагал, и воспользовалась этим, чтобы стать счастливой. Ведь несмотря на свой эгоизм, Макс раздавал радость жизни щедрой рукой. Он то ли был наделен ею в избытке от рождения, то ли в детстве хорошенько в ней искупался. И ей он тоже передал этот дар. Дория умела быть счастливой, даже когда все шло не так, как ей хотелось.
   Мало-помалу она успокоилась, замедлила шаг и огляделась вокруг. Она шла долго и достаточно быстро и теперь оказалась на бульваре Пуасоньер, почти дойдя до «Гранд-Рекс». Дория повернула назад и более медленным шагом возвратилась к бульвару Монмартр. Напротив особняка Дория заметила сидящего на скамейке молодого человека в белых кроссовках. Он, зевая, печатал сообщение на своем мобильном телефоне. Насторожившись, она остановилась рядом с газетным киоском, чтобы незаметно за ним понаблюдать. На нем были такие же кроссовки, как на том парне, который вышел из подъезда «В» вслед за Лео Клайном. Вдруг она увидела, как он сфотографировал фасад дома и, возможно, даже его входную дверь. Дория тоже достала из сумочки свой айфон и быстро его сфотографировала. Мужчина повернул голову. Она почувствовала, как ее пробрала дрожь, когда его холодный, неприятный взгляд скользнул по ней. Вскоре он встал и направился к бульвару Итальянцев. Провожая его взглядом, Дория отметила, что он широкоплечий и довольно крепкого телосложения.

   Когда она вошла в квартиру, Макс как раз прибирался на кухне.
   – Она ушла. И на прощание сказала, что моим стульям в стиле Наполеона III на кухне не место, – сообщил он, скривившись.
   Дория шагнула к отцу, и они обнялись, словно только что вместе избежали ужасной опасности.
   – Я беспокоюсь, не занимается ли Симон продажей наркотиков, – прошептала она. – Я на днях подслушала один его подозрительный разговор с Каримом.
   Макс налил себе стаканчик виски… Было всего лишь одиннадцать часов утра.

35
Молодые игроки в толстовках с капюшонами, желающие помериться силами с шестидесятилетними асами

   С самого прибытия Макса в Париж Большие бульвары дарили ему все, о чем только он мог мечтать. Сначала музыку и приятелей в шестидесятые годы в «Гольф-Друо», а потом ту самую ночь, самую прекрасную ночь в «Палас», одним из завсегдатаев которого он был в семидесятые и восьмидесятые. Затем работу, ведь он покупал и продавал картины в «Друо» уже почти пятьдесят лет. И наконец, игру. Большинство парижских игорных домов, борделей и театров находились в этом старом, уютном квартале. Время от времени Макс ходил в Клуб торговли и промышленности, который уже более века находился на улице Шоссе-д’Антэн. Он чувствовал себя как дома в Английском кружке на бульваре Капуцинок, в этом маленьком клубе, где помещалось всего лишь четыре покерных стола. Многие годы, вплоть до его окончательного закрытия год назад, он был завсегдатаем Кружка Хаусман на улице Мишодьер. Ту же судьбу разделил не менее знаменитый «Клуб Конкорд», который, однако же, недавно воскресили под названием «Кей-Дэй». Этот клуб сегодня привлекал целую толпу молодых игроков в толстовках с капюшонами, желающих помериться силами с шестидесятилетними асами, среди которых был и Макс со своей компанией. Именно в «Кей-Дэй» они и пришли в эту пятницу, плотно пообедав кускусом у Джо Бубуля.
   В толпе мальчишек, вышедших покурить и обсудить свои победы, Макс отыскал взглядом седую голову его товарища Сержа Каспаряна. Серж был хозяином клуба с солидным стажем известного ресторатора и опытного игрока. Год назад ходили слухи, что новая игорная полиция решила искоренить клубы (чтобы создать лучшие условия для открытия казино?), и все только подивились тому, что Каспаряну удалось вновь открыть заведение, закрытое год назад, и гадали о том, кто же его крышует.
   – Друзья! Позвольте мне пригласить вас в покерный ВИП-кабинет. К нам только что поступил на работу один весьма талантливый дилер [3 - На жаргоне игроков еще одно название для крупье.], специально для вашего столика. – Серж Каспарян сделал приглашающий жест рукой.
   Пестрая публика, состоящая из азиатов, тридцатилетних богемных буржуа, карточных мэтров и молодых шулеров, ступила на мягкий ковер нового с иголочки холла. В этом доме дискриминация не практиковалась, а членская карта стоила всего тридцать евро. Каспарян дал себе слово отмыть доброе имя своего клуба до блеска. Макс, Жеже, Джо и Морис надели свои солнечные очки с диоптриями и двинулись за ним по монументальной лестнице, которая привела их в просторный и роскошный игровой салон со стенами, обитыми бежевой замшей. За одним из столов молодой крупье с набриолиненным коком старательно готовил ставки. Макс чуть не подавился, узнав в нем своего внука. Симон полностью освоил покерфейс и приветствовал клиентов весьма профессиональной улыбкой. Макс подскочил к нему.
   – Не выдавай меня, пожалуйста! – взмолился Симон. – Я не хочу, чтобы тут узнали, что ты мой дед.
   – Глазам не верю! Что ты здесь делаешь!
   – Не волнуйся! Это просто ночная подработка, деньги-то нужны.
   – Но почему? У тебя проблемы с деньгами? Ты что, в покер по Интернету проигрался?
   Парень опустил голову:
   – Ну, немножко… Но не волнуйся, я уже все уладил. Вообще-то я на квартиру зарабатываю. Когда нас выгонят, где я буду жить и второй семестр заканчивать? Ты тогда сможешь ночевать у меня.
   Растроганный Макс заглянул в глаза внука… огромные карие глаза необыкновенной глубины и честности.
   – Слушай, Симон. Я понимаю, что ты беспокоишься. Я обещаю тебе, что, если нам придется съехать, ты получишь комнату в моей будущей квартире. Насчет этого не переживай, о’кей?
   – О’кей.
   – В университет-то ты ходишь, не прогуливаешь?
   – Конечно! С учебой все в порядке. И кстати, работать дилером мне вообще супер, представляешь, сколько я теперь знаю об игре.
   Макс на секунду застыл, как будто сраженный внезапным озарением:
   – Так это Карим тебя сюда пристроил! Ты, кстати, перепугал Дорию. Она уж подумала, что ты наркотиками торгуешь!
   Они рассмеялись в один голос.
   – Вот что бывает с теми, кто подслушивает под дверью!
   – Если твоя мать узнает, она меня убьет.
   Лицо Симона вытянулось.
   – Ты же ей не скажешь, а?
   – Только с тем условием, что ты бросишь играть по Интернету.
   – Клянусь! – Симон торжественно приложил руку к груди.
   Дед вернулся к своим друзьям, разместившимся за другим концом стола, и улыбнулся внуку:
   – А теперь покажи нам, на что ты способен.

36
Эротичный и вкрадчивый аромат пачули считался запахом дурной репутации

   Софи Рош любила, приходя утром, видеть на своем столе груду папок и образцов. Она любила вид на бульвар Капуцинок и Олимпию, любила включить компьютер и разобрать утреннюю порцию электронной почты, попивая капучино с корицей, принесенный ее секретаршей из Старбакса. Заглянув в ежедневник, она вспомнила, что у нее назначена встреча с Натали Ли, известным парфюмером, которая работала над следующим ароматом фирмы. Софи Рош была заместителем директора парфюмерной и косметической компании «Мари де Грасс», чьим самым известным бестселлером были духи «Ван дю суар» – современник «Шанель № 5» и «Эр дю тан». Элегантной, ухоженной мадам Рош было пятьдесят семь лет, но выглядела она на десять лет моложе. С недавнего времени она мечтала о том, чтобы воскресить первый успех фирмы, духи «О селест», которые были обязаны своим названием одной знаменитой даме полусвета, не менее известной, чем куртизанки Мари Дюплесси, Аполлин Сабатье, Лола Монтес, ла Пайва и другие прелестницы, которые некогда гуляли по бульварам, разоряя своих богатых покровителей. Изучив некоторые исторические источники, Софи выяснила, что «О селест» в основном состояла из эссенции пачули с нотками фиалки и жасмина. Эротичный и вкрадчивый аромат пачули считался в то время запахом дурной репутации. Эти любимые духи куртизанок, которыми они обливались без всякой меры, долго ассоциировались с ароматом запретной любви. Законные супруги и женщины из высшего общества никогда не пользовались подобными духами, которые для них символизировали порок и разврат. Пачули впервые попали в Париж в виде больших ароматных листьев, в которые были завернуты кашемировые шали, привезенные из Индии. Такие парфюмеры с Больших бульваров, как Мари де Грасс, открыли ни с чем не сравнимые достоинства этого аромата и ввели его в состав своих духов. Софи Рош была убеждена, что духи «О селест» с их мотивами будуара – борделя – барокко – эпохи Наполеона III могут и сегодня завоевать успех у покупательниц. Поэтому ей и не терпелось познакомиться с первыми предложениями ее «носа».
   После этой встречи Софи собиралась пообедать со своей дочерью Дорией.
   Они назначили встречу в Старбаксе на бульваре Капуцинок, вероятно, одном из самых красивых кафе Парижа. Его интерьер носил на себе отпечаток декоративных излишеств Второй империи. В то время не скупились на мрамор, колонны, зеркала, позолоту и фрески. Софи уже заняла столик на двоих, поставив на него поднос с сэндвичем «Цезарь» для Дории, салатом «Пасифик Бэй» для себя и напитками. Она оглянулась на дверь как раз в тот момент, когда ее дочь входила в кафе. Как она красива со своими блестящими волосами, как она выделяется своей неповторимой харизмой в людской толчее! У Софи даже слезы на глазах навернулись. Дория выглядела хорошо, но казалась озабоченной. Софи не видела дочь уже целую вечность. С тех пор как Дория поселилась у Макса, Софи осознанно отошла на задний план. Она понимала, что не следует вмешиваться в строящиеся между ними отношения. Софи коротко обняла дочь. Дория уткнулась лицом ей в шею, совсем как в детстве:
   – Ты пахнешь пачули.
   – Можешь сказать «воняю», не ошибешься. Мы воссоздаем забытые духи Селест Могадор, этой великой одалиски.
   – Неплохо получилось, – признала Дория, вгрызаясь в свой сэндвич.
   Софи окинула дочь любящим взглядом.
   – Алиса мне опять сказала, что Макс мне не отец, – сказала Дория с набитым ртом.
   Ее мать горестно покачала головой:
   – Бедняжка так и не оправилась после рождения младшей сестренки.
   – Почему у меня нет ни одной нашей фотографии втроем, на которой я маленькая?
   Как Дория ни рылась в памяти, она не могла обнаружить никаких воспоминаний об отце из раннего детства. У нее сложилось впечатление, что ее родители расстались слишком рано, и ее охватывала острая тоска по тем далеким, так и не познанным ею временам, когда она была вместе с мамой и папой – как настоящая семья.
   – Я ведь тебе уже рассказывала. – Софи теперь уже не смотрела на Дорию. – Когда твой отец ушел, я все сожгла.
   И как всегда, сердце Дории сжалось при упоминании этой трагедии. Как ее мать, должно быть, страдала! Ее бросил Макс. К счастью, несколько лет спустя Софи встретила Филиппа, такого же трудоголика, как она сама, и вышла за него замуж. Филипп был директором по маркетингу в одной крупной компании по производству товаров класса люкс. Затем родилась Виолетта, младшая сестричка Дории. В течение десяти лет, после ухода Макса и до появления на свет Виолетты, Дория с Софи жили вместе в мире и согласии. Дории было четырнадцать лет, когда родилась ее сестра Вступление в подростковый возраст и потребность в независимости избавили ее от чувства, что мать стала уделять ей недостаточно внимания. Их отношения были настолько близкими, что даже появление двух новых членов семьи их не изменили.
   – Как поживает Виолетта? – спросила Дория.
   – Как любой четырнадцатилетний подросток, который заканчивает колледж. Вся в делах и стрессах, но счастлива.
   – Я скоро приду к вам поужинать, хочется с ней повидаться.
   Софи, не торопясь, доела салат, выпила глоток воды и лишь затем задала дочери следующий вопрос:
   – А как у тебя с работой?
   – Пожалуйста, давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
   Мать положила вилку и посмотрела ей прямо в глаза:
   – Ты не считаешь, что пора подумать о том, чтобы найти себе настоящую работу? Честное слово, Дория, со всеми твоими талантами ты действительно заслуживаешь того, чтобы реализовать себя. Это изменит твою жизнь, поверь мне.
   – Но, мама, я чувствую, что реализую себя только на сцене или на съемочной площадке. Остальное меня не интересует. У меня ничего не получится.
   – Хочешь кофе?
   – Да, не откажусь. Я схожу за ним, если ты не против…
   В очереди за кофе Дория погрузилась в раздумья. Отношение Алисы казалось ей тем более несправедливым, что и сама Дория побывала точно в той же ситуации. В четырнадцать лет ей пришлось разделить любовь матери с младшей сестренкой. Дория полюбила Виолетту, как только увидела ее в колыбели. А вот Алиса возненавидела ее с первой минуты.
   – Знаешь, Дория, я считаю, что тебе идет на пользу жизнь у Макса, – сказала Софи дочери, когда та вернулась с двумя эспрессо.
   – Да, мне у него хорошо.
   – Думаю, это поможет тебе восполнить то, чего тебе так не хватало в детстве. Ты так мало с ним жила…
   Мать и дочь немного помолчали.
   – А потом ты, возможно, обнаружишь, что в повседневной жизни Макс далеко не идеальный мужчина. – Софи улыбнулась. – Такое впечатление, что ты искала своего отца во всех молодых людях, с которыми встречалась. Все они были слишком эгоистичны, чтобы сделать женщину счастливой…
   Дория выпрямилась. Мать смотрит на жизнь так скучно! Наверно, она в душе надеется, что она когда-нибудь встретит такого же зануду, как ее Филипп, который одним своим видом навевает тоску. Дории нравятся мужчины легкие в общении, с чувством юмора, умные, талантливые, незаурядные. Что в этом плохого? Слушая, как Софи читает ей мораль об отношениях, Дория еле сдерживала себя.
   – Как бы они ни были красивы и обаятельны, – добавила ее мать, словно была лично знакома с Сашей Беллами.

37
Когда я тебя вижу, все ускоряется и замедляется одновременно

   В «Бродвей Бульваре» Симон с Анжеликой пили свой утренний горячий шоколад перед тем, как уйти на занятия. Такую они нашли маленькую хитрость, чтобы больше времени проводить вместе. Минута врозь казалась им потерянной даром, зато каждое мгновение вместе превращалось в райское наслаждение. И каждый из утренних завсегдатаев «Бродвея» с завистью смотрел на этих влюбленных подростков. Безразличные ко всему миру, они пожирали друг друга глазами, уплетая свои сэндвичи.
   – Когда я тебя вижу, все ускоряется и замедляется одновременно, – прошептала она.
   Симон расплылся в восхищенной улыбке:
   – Офигеть! И у меня то же самое!
   – Правда?
   – Честное слово!
   Они одновременно вздохнули и восхитились в один голос:
   – С ума сойти!
   – Привет влюбленным! Перестань на нее так смотреть, Симон, дырку проглядишь! – Саша присел к ним за столик и заказал себе кофе.
   Симон с Анжеликой отпрянули друг от друга.
   – Готов к концерту? – спросил Симон.
   – Как никогда! Каждый день репетируем. Надеюсь, вы придете.
   – Такого я ни за что не пропущу. Дория работает над твоим концертом, как сумасшедшая.
   – Ага, она отличный организатор. А ты, прекрасная Анжелика, почтишь нас своим присутствием?
   – Конечно, – кивнула Анжелика, опустив глаза.
   Барбара Дакен вышла из дома с мобильником, как всегда прижатым к уху, ритмично постукивая головокружительными каблучками. Прямая юбка облегала ее бедра, белая блузка обрисовывала высокую грудь. Они проводили ее завороженным взглядом. От нее исходила уверенность сильной и обольстительной женщины. Саша присвистнул:
   – Я как-то видел, как за ней приезжал черный «мерседес» с шофером. Она, наверное, министр или что-то в этом роде!
   – Скажешь тоже! Она адвокат в шоу-бизнесе. Мой дед с ней подружился.
   – В шоу-бизнесе! Вот те на!
   Саша вскочил и бросился вслед за Барбарой, крича:
   – Госпожа министр! Госпожа министр!
   Симон, посмеиваясь, покачал головой:
   – Этот ни перед чем не остановится.
   Анжелика поджала губы:
   – Терпеть не могу этого типа.
   Барбара Дакен удивленно обернулась:
   – Прошу прощения?
   – Вы меня интригуете: всегда проходите мимо, не говоря ни слова, всегда заняты…
   Она рассмеялась подобной смелости:
   – Прошу прощения, что выглядела высокомерно, я вовсе не хотела!
   – В четверг вечером, в восемь, у меня будет концерт в «Бродвее». Вы придете?
   Она с улыбкой посмотрела на Сашу и отметила, что он бесспорно привлекателен:
   – Почему бы и нет?

38
Девушки с челками и юноши с выкрашенными прядями теснились на пуфиках из искусственной кожи

   Было людно и шумно, звучала музыка. Дория находилась в своей стихии. Саша с музыкантами устраивали сцену слева от входа и справа от бара, под бдительным оком Карима, который боялся за свой паркет со свежим покрытием, недавно покрашенные стены и новые кресла.
   Дория разослала информацию о концерте всем знакомым из своей адресной книги, не забыв и о друзьях своих друзей. Страница событий в Фейсбуке ломилась от сообщений, фотографий, музыкальных фрагментов. Дория провела рекламную кампанию с большим подъемом, и, похоже, это сработало. Даже Соня за барной стойкой повеселела. Она выглядела весьма соблазнительно в своем обтягивающем топе с глубоким вырезом, представлявшим ее грудь во всей красе… как раз на уровне глаз посетителей. Стены были увешаны плакатами группы «ББ Брюн». Девушки с челками и юноши с выкрашенными прядями теснились вокруг медных столешниц на пуфиках из искусственной кожи. Прекрасно вжившись в роль хозяйки, Дория встречала всех и старалась найти столик или место для каждого.
   – Я и не знал, что вы организатор мероприятий! Браво! Концерт еще не начался, а уже видно, что это успех.
   Она обернулась. На этот раз Лео Клайн был не в своем обычном деловом костюме, а в простой черной футболке. Руки его были засунуты в карманы джинсов. Наблюдательная Дория сразу заметила внушительные бицепсы своего собеседника, да и брюшной пресс был им под стать.
   – Я не организатор! Я актриса, – ответила она, ничуть не смутившись.
   – Стало быть, сегодня вы вошли в роль организатора концертов…
   – Точно, угадали!
   Лео Клайн умеет шутить, и притом очень тонко, – вот это новость! Кроме того, футболка так красиво облегает его широкие плечи…
   – То, что вы делаете на странице нашего дома в Фейсбуке, просто потрясающе. Одни фотографии чего стоят – архитектурные детали, портрет Миры в ее ложе, дети с портфелями…
   Дория сфотографировала Лукаса и Энзо, младших братиков Анжелики, «детей, которые не хотят уходить из своей школы». Мальчики были просто прелестны, и фотография набрала множество комментариев.
   – Надо же! Кто бы мог подумать, что вы сидите в Фейсбуке. Прошло всего полмесяца, а у нас уже почти тысяча друзей.
   – Я видел. Честно говоря, если бы я уже не работал в доме 19-бис на бульваре Монмартр, ваша страничка вызвала бы у меня желание здесь поселиться.
   Дория не могла сдержать улыбку. Клайн познакомился с домом и жильцами через компьютер, вместо того чтобы открыть глаза и оглядеться вокруг.
   – Значит, вот чем объясняется сегодня ваш приход. Я рада, что вытащила вас из скорлупы… хотя бы на пять минут!
   Он нахмурился:
   – Вот, значит, как вы себе меня представляете – аутист-трудоголик… Но сейчас у меня и правда масса работы.
   – Я тут кое-что заметила в связи с вами…
   – Правда?
   Заинтригованно улыбаясь, Лео Клайн ждал продолжения. Его длинные черные ресницы прикрывали искорку интереса, загоревшуюся в голубых глазах. Разумеется, если заговорить с мужчиной о нем самом, он заинтересуется.
   – Несколько дней назад я заметила какого-то подозрительного типа, который, похоже, за вами шпионил. Небольшого роста, крепкого телосложения, в белых кроссовках. Как-то вечером он последовал за вами, когда вы ушли с работы. А в другой раз он подстерегал вас перед домом.
   Лео Клайн рассмеялся:
   – Ха-ха! Ну, с вами не соскучишься! Наверняка в ваших глазах консьержка становится оперной дивой, уличный певец – Джимом Моррисоном, а простой прохожий превращается в наемного убийцу!
   – Смейтесь-смейтесь! Надеюсь, что я ошибаюсь, но вряд ли. Прошу прощения, мне надо поговорить с Каримом.
   И почему только она решилась поделиться с ним своими наблюдениями? Ведь этому человеку недоступно ничего, что выходит за пределы рационального восприятия, он ограниченный зануда, такой же скучный, как его стрижка. Дория отыскала Беттину с ее мужем Жюльеном Диаманом, которые сидели за столиком вместе с Симоном и Анжеликой. Она заговорщически улыбнулась племяннику, вскинув вверх большой палец. Парню удалось завоевать сердце девушки его мечты. Симон и Анжелика держались за руки под столом и сияли от счастья, привлекая к себе взгляды и улыбки. Но они не замечали ничего, кроме самих себя. На импровизированной сцене Саша – с гитарой, в черной футболке и драных джинсах – готовился к своему шоу… В чем было дело? В направленном на него луче прожектора, имидже рокера, чуть подведенных глазах? Он выглядел непривычно, еще более привлекательно и почти таинственно. Из Саши выйдет настоящая звезда, в этом нет никаких сомнений.
   – Я-то думала, что твой будущий мужчина будет безвкусно одетым, низкорослым и лысым богачом, – улыбнулась Беттина.
   – Ну, это на самом деле не мой мужчина, – отмахнулась Дория.
   – Но он имеет все шансы им стать!
   Дория окинула долгим взглядом открытые руки Саши, его узкие бедра, лицо завзятого донжуана, и у нее чуть слюнки не потекли.
   – Надеюсь, – тихо, почти про себя, сказала Дория.
   Недалеко от стойки, у самой сцены, Дория заметила группку из нескольких девушек, и интуиция подсказала ей, что это перебежчицы с праздничной валентиновской вечеринки в «О май год!». Выбирая между рок-концертом, на котором полным-полно молодых парней, и вечеринкой с секс-игрушками, эти девушки предпочли «вариант с парнями». Карим за стойкой хитро улыбнулся ей, потирая руки. Разумеется, для него эти девушки представляли собой добычу, отбитую у конкурентки. Дория вытерла со лба холодный пот. Ей было очень неловко перед Мануэлой. Кто-то похлопал ее по плечу, и она обернулась.
   – Кажется, это судьба! Мы в который раз встречаемся в этом баре! – воскликнул молодой человек в деловом костюме и темной рубашке.
   Дория не ответила, пыталась припомнить, кто это.
   Молодой человек представился:
   – Феликс Балтимор, генеральный директор «Лазер Финанс».
   Тут она наконец вспомнила его по обкусанным ногтям:
   – Ах да, филиал банка!
   – Мы пришли всем коллективом, чтобы поддержать певца из нашего дома.
   Он кивнул на столик, за которым сидели самоуверенного вида мужчины в костюмах, которые попивали пиво и раздевали глазами проходящих девушек.
   – Ему в этом доме недолго осталось…
   – Что? Музыка такая громкая, я не расслышал.
   – Я говорю, Саше скоро придется переехать. Ведь его квартиру так же выставляют на продажу, как и все остальные.
   – Ах, вы об этом! – ответил Балтимор, как будто припоминая незначительную деталь. – Нас это, к счастью, не касается.
   Дория раздраженно отошла и заметила, что Саша разговаривает с какой-то блондинкой в деловом костюме. Она протиснулась к нему и узнала Барбару Дакен, которая просто пожирала его глазами.
   – Саша, ты готов или как? – спросила Дория. – Публика, по-моему, уже разогрелась…
   Саша тронул струны гитары. Барбара Дакен удалилась, бросив Дории понимающую улыбку, на которую та охотно ответила. Девушки в баре радостно завизжали.
   – Саша, поющая сексуальная игрушка! – объявил Карим.
   Музыканты начали с кавер-версии «Включайте гитары» группы «Big Soul», которая прославилась в девяностых годах именно этим незабываемым хитом. Публика слушала музыку и занималась своими делами. Дория увидела, как Симон нежно целуется с Анжеликой, Беттина разговаривает со своим мужем и Лео Клайном, Соня набирает сообщение на своем мобильнике, Барбара Дакен пытается заказать напиток в баре, компании за столиками оживленно болтают и притоптывают в ритме музыки… Она пробралась на импровизированный танцпол перед сценой и начала танцевать. Живая музыка в исполнении группы звучала просто классно, а от голоса Саши мурашки ползли по коже. Приятно было расслабиться. Но тут на ее мобильник пришло сообщение: «Передай Кариму, пусть выйдет ко мне во двор, если не хочет публичного скандала. Мануэла».
   Дория застыла и затравленно огляделась вокруг. В «Бродвее» праздник и веселье, а Мануэла во дворе скрежещет зубами. Она приготовила свою тематическую вечеринку в день Святого Валентина, позаботилась о праздничной обстановке, заказала специальные товары… Дория не знала, сколько девушек в эту минуту предпочли бар Карима розовым пуфам Мануэлы. Она медленно подошла к Кариму и сообщила ему, что Мануэла ждет его во дворе.
   – А-а-а! Признала, стало быть, свое поражение! Я у нее, наверное, всех клиенток переманил. Пусть знает, как пакостить Кариму Арриге!
   Он расправил плечи и, улыбаясь, направился к выходу из кухни, как будто радуясь предстоящей стычке. Дория незаметно последовала за ним. Карим открыл дверь и сделал несколько шагов:
   – Мануэла?
   Дория прижалась к стене кухни, повернув голову к открытой двери. Во дворе было темно. Железные ставни на витрине «О май год!» опущены. В магазине никого.
   – Мануэла? Ой! М-м-м…
   – Тихо! Ни звука, а то я тебя не отпущу!
   Дория вытаращила глаза. В сумерках она различила два прижавшихся друг к другу силуэта. Мало-помалу привыкая к темноте, она догадалась, что Мануэла застигла Карима врасплох. Одной рукой она зажала рот ресторатора, другой схватила его за шею:
   – Молчать, я сказала.
   – М-м! Грр! – Голова Карима резко откинулась назад.
   Невероятно! Дория увидела, что Карим закован в наручники и… на нем ошейник с поводком! Мануэла заткнула ему рот кляпом. В свободной руке ее появился хлыст. Она начала хлестать обтянутые джинсами бедра Карима с уверенностью, которая говорила о долгой практике. Он отплясывал джигу, уворачиваясь от ударов, но Мануэла свое дело знала и неумолимо продолжала экзекуцию.
   – Ты все понял? Больше не будешь красть у меня клиенток? – прошипела она.
   Карим затряс головой.
   – Сейчас я тебя выпущу, иди дальше праздновать с Сашей и этой стервой Дорией. Никому не скажешь ни слова. Кивни головой, если понял.
   Он кивнул и перестал вырываться.
   Мануэла сначала сняла с него наручники и, когда он шевельнул рукой в ее сторону, хлестнула его по пальцам:
   – Стой смирно!
   Затем она сняла с него ошейник. Карим поднял руки к лицу и резко вырвал кляп:
   – О, да! Мануэла! Да! Еще! – крикнул он, заливаясь смехом.

   Дория вернулась обратно в бар, проскользнула за стойкой в зал и укрылась среди танцующих. Саша имел огромный успех. Восторженная публика танцевала, пела и покупала напитки. Соня за стойкой дошла до полного изнеможения и стала громко звать Карима. Раковина мойки ломилась от грязных кружек. Девушка стонала, что больше уже не может продавать пиво в розлив. Ворча и бранясь, она наливала последние кружки. Но молодые люди у стойки вовсе не возражали против грубости прекрасной трактирщицы.
   Дория, с раскрасневшимися щеками и застрявшей в мозгу яркой картиной садомазохистского балета Карима и Мануэлы, полностью отдалась танцу. А что, если Мануэла тоже решит ей отомстить и отхлестает ее плеткой?
   Тут к ней подошел Лео Клайн:
   – Я вас искал. Хочу попрощаться.
   Она внимательно посмотрела на него… Высокий и широкоплечий, он вдруг показался ей той самой каменной стеной, которая способна защитить от Мануэлы.
   – Уже? Вам снова на работу? – спросила она.
   – Не совсем… Просто захотелось вас поцеловать.
   Его рука легла ей на шею. Дория – уже испуганная, шокированная, возбужденная – вздрогнула. Ну, ошейник-то он на нее не наденет! Тут Лео Клайн наклонился к ней, и его губы прикоснулись к ее пылающей щеке.
   – Браво, ваш вечер удался на славу, – шепнул он ей на ухо. – Вы не забыли договориться об оплате?
   Дория вся дрожала. Лео Клайн не сводил с нее глаз. Зрачки его расширились, так что глаза, обычно светло-голубые, теперь волнующе потемнели. Да, в этот вечер все, словно сговорившись, выкидывают что-то неожиданное. Она оглянулась на сцену. Саша, с кожей, блестящей от пота, пел и сладострастно извивался, прижимая к себе гитару.
   – Об оплате… да, натурой!
   … В три часа ночи Саша прижал Дорию к стене своей гостиной и страстно поцеловал.
   – Сегодня ты ночуешь у меня, – прошептал он.
   Она закинула ногу ему на бедро, ее руки скользнули ему под футболку. Не отрываясь друг от друга, они пересекли белую комнату, упали на разобранную постель, лихорадочно сорвали друг с друга одежду…
   Да, все точно. Ровно семь минут, включая предварительные ласки… Затем Саша уснул как убитый.

39
Крошки от их богатого стола

   Макс допил кофе в «Погребке Друо» и попросил счет. Он часто обедал в этом бистро, находящемся напротив аукциона. Здесь можно было встретить оценщиков, комиссионеров, экспертов, закупщиков и продавцов, которые заходили перекусить перед продажей в два часа дня. Недавно Макс разыскал настоящее сокровище для своего друга и клиента Бруно Бланкерта, директора «Гранд Рекс», коллекционировавшего старые киноафиши.
   В юности, когда Макс, как и все фанаты рок-н-ролла того поколения, был завсегдатаем «Гольф-Друо», он и думать не думал о том, что важнейшая часть его профессиональной жизни будет проходить в нескольких метрах отсюда, в зале продаж. Его мать, обеспокоенная тем, что после довольно сомнительного коммерческого образования он вел праздный образ жизни, устроила сына учеником к другу-антиквару, который и обучил его азам продажи художественных произведений. Максу понравилась работа, объединившая его любовь к прекрасному и страсть к азартной игре. Найти подходящий товар для хорошего покупателя, получить известие о предварительной продаже от оценщиков, договориться о цене с другими покупателями, правильно провести торги – все это часто напоминало партию в покер. Вот уже сорок пять лет Макс находил и покупал для коллекционеров картины, афиши, мебель и прочие произведения искусства. Его ночная жизнь поставляла ему потенциальных клиентов, которых он встречал за покерным столом, в барах и ночных клубах.
   Так называемые оригинальные киноафиши ценились знатоками особенно высоко. Студии рассылали их по кинозалам, а затем, когда прокат фильма заканчивался, киноафиши, как правило, возвращались в продюсерскую компанию и уничтожались. От одного из агентов, поставлявших ему информацию, Макс узнал о продаже, организованной бюро «Камар и партнеры». Одна афиша особенно привлекла его внимание. Он внимательно рассмотрел ее в витрине на выставке, которую обычно устраивают за два часа до аукциона. Афиша была в превосходном состоянии – наверное, она все это время проспала где-нибудь на чердаке, прежде чем вынырнуть на аукционе. Это было редчайшее произведение, которое вышло из печати почти восемьдесят лет назад.
   Макс вышел из кафе и направился к зданию Друо. Аукцион должен был состояться в зале «12» на втором этаже. Здание аукциона, построенное в 1852 году, было полностью снесено в 1976-м, став жертвой собственного успеха. В 1980 году его отстроили заново с целью принять самые впечатляющие аукционы произведений искусства со всего мира. По иронии судьбы аукцион Друо, открывшись в новом помещении, к этому времени уже потерял свой статус центра мирового рынка произведений искусства. Во время строительных работ крупные фирмы, занимающиеся продажей произведений искусства, такие как Кристис и Сотсбис, а также французские Арткуриаль или Тажан, стали устраивать престижные аукционы в собственных помещениях. Старому аукциону оставались лишь крошки от их богатого стола.
   Макс поднялся по винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. У закрытых дверей зала «12» уже ждала группа людей. Он протиснулся вперед, пожав несколько рук, отыскал взглядом закупщика из Парижской синематеки, увидел частных коллекционеров афиш, нескольких любопытных, таких же торговцев, как он сам… обычную публику. Служащий открыл двери и пригласил всех в зал с красными стенами, покрытыми старинными афишами двадцатых-сороковых годов.
   Аукцион, который проводил оценщик, начался с небольших лотов, ушедших за двести-триста евро. Максу нравился этот до боли знакомый спектакль: аукционист на эстраде, эксперт за пюпитром, комиссионер представляет товар, как на ярмарке, а ведущий разогревает зал в захватывающем ритме торгов, ставки растут, пока не прозвучит сухой удар молотка аукциониста: «Продано!»
   Наконец внесли лот 25, оригинальную афишу 1932 года на холсте в отличном состоянии к фильму Жана Ренуара «Спасение утопающего Будю» с Мишелем Симоном в главной роли, который распространяло Коммерческое предприятие Жака Аика. Иллюстратор Жан Мерсье изобразил Мишеля Симона в роли волосатого клошара, растрепанным пугалом стоящего в поле. Эта афиша, украшенная редчайшим автографом знаменитого актера, и вызвала страстный интерес Бруно Бланкерта, а значит, и Макса. Продюсер и вдохновенный новатор Жак Аик основал «Гранд Рекс», построив на Больших бульварах аналог нью-йоркского Радио-сити-мьюзик-холла В то время у кинопродюсеров были собственные залы, а Жак Аик считался одним из самых известных, ничуть не уступая Леону Гомону или братьям Пате.
   Цена афиши уже поднялась до шести тысяч евро. Макс увидел, как представитель Парижской синематеки поднял руку, взвинтив цену до шести тысяч пятисот евро. Неизвестный покупатель предложил семь.
   Макс позвонил клиенту, чтобы узнать, продолжать или нет, потому что цена афиши достигла оговоренного ранее потолка. Бланкерт, недолго думая, дал ему разрешение подняться до десяти тысяч евро. Но играть требовалось осмотрительно. Макс позволил двум конкурентам вести торги, не вмешиваясь. На девяти тысячах евро частный покупатель сдался.
   – Девять тысяч пятьсот, – объявил Макс.
   Представитель синематеки выхватил из кармана мобильник, очевидно ведя переговоры со своим начальством. Он поднял руку:
   – Десять тысяч евро.
   Наступила тишина. Макс достиг своего максимума. Он знал, что и его противник тоже. Учреждения превышать бюджет не любят. Макс поднял руку и предложил десять тысяч пятьсот евро. Его противник переменился в лице, но промолчал. Аукционист поднял молоток:
   – Десять тысяч пятьсот раз… Десять тысяч пятьсот два… Десять тысяч пятьсот три. Продано!
   И молоток со стуком опустился. Макс выиграл. Опять.

40
В конце концов, она впервые имела дело с полицией

   Облокотившись о подоконник, Дория дышала вечерней свежестью. Над крышами плыли облака, они казались серо-розовыми, как будто городские огни отражались в небе, окрашивая его. Сверху двор напоминал черную, засасывающую бездну. Дория выпрямилась. В подъезде «В» погасли почти все окна. Только одно на втором этаже до сих пор светилось. Мануэла ложилась еще позже, чем она. В кабинете Лео Клайна, на удивление, было темно, хотя каждый вечер, когда кончался рабочий день для секретарш и сотрудников, Дория видела, как дизайнер продолжал работать допоздна, одиноко и сосредоточенно.
   После суеты и беготни в последние несколько дней Дория подарила себе вечер отдыха. Утром она проснулась с большим трудом и дала себе обещание провести этот вечер дома. Симон работал в Клубе Каде, Макс сидел за своим компьютером и следил за продажами в Друо, слушая «Heartbreak Hotel» Элвиса Пресли. Дория хотела было попросить его сделать звук потише, но вспомнила, что это бесполезно. Макс всегда слушал музыку на полную громкость. Поэтому она просто закрыла дверь своей комнаты. Вернувшись к окну, она заметила странный движущийся огонек в кабинете Клайна. Было такое впечатление, что там порхал огромный светлячок. Действительно, по комнате перемещался светящийся круг, очень похожий на луч карманного фонарика. Охваченная одновременно и любопытством и тревогой, Дория насторожилась. Уж не вор ли это? Может быть, нужно немедленно вызвать полицию? Да, но когда она приедет, злоумышленник уже сбежит, а вот если Дория вмешается сразу, эффект неожиданности сыграет ей на руку. Луч фонарика вдруг застыл, освещая рабочий стол Клайна и его компьютер. На этот раз Дория ясно увидела, как экран засветился, обрисовывая силуэт мужчины. Это грабитель! Теперь сомнений нет! Она быстро натянула джинсы, сунула ноги в кроссовки и выбежала из комнаты. Если она не проверит, что и как, потом места себе не найдет.
   – Папа, я выйду ненадолго! – крикнула она, закрывая за собой дверь.
   – Хорошего тебе вечера, – ответил Макс, не отрываясь от экрана.

   Дория пересекла двор в три прыжка и побежала по лестнице. На втором этаже она, запыхавшись, забарабанила в дверь Мануэлы. Ведь без оружия сейчас не обойтись!
   – Одолжи мне пару наручников и что-нибудь вроде дубинки! У Лео Клайна такое творится!
   Мануэлу было трудно удивить. Поэтому она без лишних вопросов открыла ящик комода в прихожей и невозмутимо протянула Дории пару наручников, отороченных розовым лебяжьим пухом.
   – А железные у тебя есть? Мне надо, чтобы были как настоящие.
   – Других, к сожалению, нет, но не волнуйся, эти очень крепкие. М-м-м, собираешься, значит, сыграть с ним по-крупному… Хочешь еще вот это взять? – спросила она, взмахнув кнутом.
   – Нет, кнута не надо! – испугалась Дория, отшатнувшись (ей сразу вспомнилось, как Мануэла хлестала Карима).
   – Ладно, ладно. Только не нервничай! И еще тебе нужна была дубинка…
   Она порылась в ящике и достала золотистый вибратор.
   – У тебя нет чего побольше? А то, может быть, там несколько человек. Я должна застать их врасплох.
   На сей раз Мануэла позволила себе чуть поднять бровь. Никогда бы она не подумала, что Дория…
   – Понимаю. Думаю, это должно подойти, – сказала она, протягивая ей огромный искусственный член из черного латекса, размером с полицейскую дубинку.
   Дория радостно схватила его:
   – Спасибо, ты просто ангел!
   – Хорошего тебе вечера! – задумчиво сказала Мануэла, закрывая дверь.

   Вооружившись фаллоимитатором и наручниками, Дория взбежала по лестнице на пятый этаж. Дверь Студии «Клайн Дизайн» была приоткрыта. Она тихо толкнула ее, моля бога, чтобы дверь не заскрипела. Грабитель все еще был здесь, он сосредоточенно копировал файлы из компьютера Клайна. Дория подкралась к грабителю на цыпочках с занесенным фаллосом, готовая нанести удар. Она знала, что бить нужно по затылку. Именно так ей говорили, когда она играла в телефильме бандитку. Только тогда удар достался ей. К счастью, дубинка была из пенопласта, и Дория ничего не почувствовала.
   – Ну что ты там тянешь? Зарма, что там у тебя?
   – Да ничего! Переписать надо все, разбираться потом будем!
   Ох, только не это! В офисе оказался второй злоумышленник! Где он там прячется в темноте? За спиной Дории заскрипел паркет. Она в ужасе обернулась и оказалась лицом к лицу с тем самым человеком в белых кроссовках, которого она видела рядом с домом. На этот раз он был весь в черном, капюшон толстовки опущен на глаза. Он был гораздо моложе, чем можно было предположить по его массивной фигуре. Дория сжала фаллос в руках изо всех сил и нанесла ему резкий удар по голове. Вор покачнулся, но не упал.
   Выпустив из рук свое оружие, Дория воспользовалась их замешательством, чтобы выбежать за дверь.
   Преступники засуетились:
   – Скорей! Смываемся, пока жильцы не прибежали!
   – Черт, ну и шишка у меня будет! Ты не поверишь! Эта стерва меня резиновым членом двинула! Маньячка!

   Дория сбежала вниз по лестнице до первого этажа, пронеслась через двор и взлетела на второй этаж подъезда «А», несомненно побив рекорд скорости в своем мужественном, но все же не бесстрашном отступлении. Стоя перед окном лестничной клетки, она набрала номер полиции, молясь, чтобы трубку быстрее сняли:
   – Ограбление, 19-бис, бульвар Монмартр, второй округ! Подъезд «В» в глубине двора, пятый этаж! Скорее!
   Она отключилась, потому что преступники выбежали во двор. Подняв телефон, она несколько раз щелкнула камерой вдогонку спокойно уходящим злодеям. Ее пульс, наверное, участился втрое, она с трудом переводила дыхание. Дория проклинала полицию, которой никогда не бывает на месте, когда она нужна. А грабители, как она успела разглядеть, сели на мопед и исчезли в ночи.
   Полицейские появились всего через несколько минут, их было двое.
   Средних лет негр и молодой краснощекий француз прибежали из комиссариата на улице Круассан.
   – Вы их упустили! Они только что ушли! – воскликнула Дория с досадой.
   В конце концов, она впервые имела дело с полицией. Мира, разбуженная шумом, вышла из своей ложи в длинном пеньюаре из красного шелка, не накрашенная и без побрякушек. Она пригласила всех к себе в ложу и предложила чая.
   – Подумать только, а я даже ничего не услышала! Плохая же из меня привратница, – вздохнула она.
   Старший полицейский успокаивающе улыбнулся ей, а второй спросил у нее координаты жильцов пятого этажа подъезда «В».
   – Его зовут Лео Клайн, – ответила Мира и продиктовала номер его мобильника.
   Инспектор повернулся к Дории:
   – Расскажите нам, что вы видели.
   Только она успела рассказать свою версию случившегося, как прибыл и сам дизайнер, которого явно вытащили из постели. Впервые с тех пор, как Дория с ним познакомилась, его волосы были растрепаны, он был в простых джинсах и серой футболке… и, похоже, в полной панике.
   – Что они унесли? – спросил он.
   – Мадемуазель уже сделала заявление, и мы как раз собирались осмотреть место происшествия. – Старший полицейский сделал приглашающий жест рукой подняться в квартиру.
   Лео Клайн, казалось, только теперь заметил присутствие Дории. Его взгляд скользнул по декольте девушки, на которой кроме джинсов была только ночная сорочка из синего шелка.
   – Пойдем! – кивнул он на дверь.
   В тот же самый момент Макс потер уставшие глаза и выключил свой компьютер. Он взглянул на часы: час тридцать. Дория все еще не вернулась. А ведь она ему говорила, что не собирается никуда идти сегодня вечером… Разве что ночует у своего плейбоя с шестого этажа. Макс покачал головой. Она так же неисправима, как и он в ее возрасте: не может сопротивляться очарованию смазливого личика и ладной фигурки.
   Мануэла забралась в свою просторную одинокую постель с многочисленными подушками. Закрывая глаза, она улыбнулась, вспомнив о том, как Дория схватила резиновый фаллос. Вот так проказница!
   Дверь студии была взломана, ящики письменного стола выдвинуты, папки с бумагами перерыты, а листы разлетелись по блестящему черному полу. Компьютер дизайнера все так же стоял на столе, освещая кабинет голубоватым светом. Щелкнув выключателем, Клайн зажег сразу несколько светильников, рассеянных по всей комнате. На низком квадратном столике с комнатным растением в центре валялась гора белых папок, вынутых из распахнутого шкафа. Молодой полицейский нагнулся, чтобы подобрать секс-игрушки, которые Дория выронила, спасаясь бегством:
   – Смотрите, что они оставили! Интересно…
   – Нет-нет, это мое!
   Полицейские повернулись к Дории:
   – Вы хотите сказать, что шли к мсье Клайну с фаллоимитатором и наручниками?
   Это был крайне унизительный момент, из тех, которые лучше переживать исключительно в ночных кошмарах. Дория почувствовала, что ее щеки запылали от стыда.
   – Это вместо оружия! Я же вам сказала, что взяла с собой кое-что для самозащиты. – Дория взяла со стола одну из папок, чтобы прикрыться. Она замерзла и устала.
   Дория опустилась на красный диван футуристического дизайна и откинулась на спинку, изогнутую, как волна, которая оказалась удивительно мягкой и удобной.
   – Они у вас что-нибудь украли? – спросил полицейский.
   Лео Клайн огляделся вокруг:
   – На первый взгляд нет.
   – Они переписали все, что было в компьютере, – сказала Дория. – Я помню, тощий тип говорил, что копируется слишком долго. А другой ему ответил: «Скопируй все, искать будем потом».
   – Странно, что сам системный блок не унесли. – Молодой полицейский почесал затылок.
   Дория сдержалась, чтобы не поднять глаза к небу. Ну кто сейчас ворует железо, если нужна только информация…
   – К счастью, это невозможно. Я оборудовал его специальной системой, которую сам изобрел. Системный блок прикреплен к полу с помощью датчиков, переносить его могу только я, – объяснил Клайн.
   Дория рассказала полицейским, что у нее есть две фотографии злоумышленников – одну она сделала из окна второго этажа, когда они убегали, а другую – в тот день, когда заметила, что человек в белых кроссовках шпионит за домом. Она перекинула снимки на мобильник старшего полицейского и попросила разрешения удалиться. Лео Клайн проводил ее до двери:
   – Спасибо, что вызвали полицию, и за фотографии тоже. Я не знаю никого, кто был бы способен на такое. Вы настоящая ниндзя!
   Он протянул руку и поправил прядь волос, которые, наверное, страшно растрепались. Дория вдруг спохватилась: наверное, после этой беспокойной ночки она выглядит просто ужасно. Она встряхнула головой:
   – Знаю-знаю, я слишком любопытная.
   – Нет, по-моему, ты храбрая.
   Она притворилась, что не заметила его обращения на «ты»:
   – Пойду верну игрушки Мануэле.
   Он поглядел на нее с удивлением:
   – Так, значит, они не твои?

Март

41
Не в силах устоять перед его бархатными глазами и медовыми губами

   Саша состроил кислую мину, как всегда, когда понимал, что он не единственный музыкант в Париже, из кожи вон лезущий, чтобы прославиться. Дория вытащила его выпить по стаканчику в «Лимонэр», небольшом бистро-кабаре в Сите-Бержер, где выступали этим вечером две ее подруги, Флерин и Сидони. Они исполняли песни в джазовых аранжировках и выбрали для своего дуэта название «Маленькие штучки». Как и всегда вечером, зал был полон. Пятьдесят мест быстро заполнились друзьями певиц, несколькими постоянными посетителями и несколькими любопытными.
   – Не очень-то рок-н-ролльная обстановка, – прошептал Саша. – Надеюсь, мы здесь хотя бы не заскучаем…
   Дория покосилась на профиль Саши, сосредоточенно пьющего свой коктейль. Ясно было, что он на нее дуется. Но это лишь прибавляло ему очарования. Как же этот парень сумел обворожить ее настолько, что его чары не разрушило даже фиаско их первой ночи? Его лицо, торс, ноги, рот… Весь он до сих пор вызывал у нее желание попробовать еще. Может быть, сегодня?… После того концерта, хотя они по-прежнему встречались не так уж и часто – есть вещи, которые не меняются, – они все же сблизились. Саша как будто снял маску. Он был не просто честолюбив, а одержим единственной мечтой. Саша хотел стать звездой. Каждая клеточка его тела, все его мысли были направлены на достижение этой цели. Все остальное – друзья, любовницы – значило для него в конечном итоге довольно мало. Не в силах устоять перед его бархатными глазами, Дория согласилась бесплатно заниматься его страницей в Фейсбуке. И как ни стыдно было в этом признаться, это было верным средством проводить с ним больше времени.
   – А вот и они! – шепнула она своему спутнику, заметив, что к ним приближаются Флерин и Сидони.
   Он поднял взгляд и увидел двух стройных, как лианы, девушек в черных трико, шортах с блестками и кроссовках на каблуках. У Флерины были рыжие кудряшки, а у Сидони длинные черные волосы. Саша пригласил их присесть, а Дория стала расспрашивать об их ближайших планах. Все три девушки время от времени виделись с Беттиной и другими парижскими певцами и артистами.
   – Я хочу предложить вам один план. – Дория посмотрела на подруг.
   – А нам за него заплатят? – спросила Сидони.
   – Заплатят мало, но могут подарить вибратор!
   Девушки рассмеялись.
   – И что же это такое?
   – Ты же не хочешь пригласить их петь к Мануэле? С этим играть не стоит! – вмешался Саша.
   – А почему нет? – продолжила Дория, ничуть не смутившись. – В нашем доме есть один довольно необычный магазинчик. Он называется «О май год!». Раз в месяц его хозяйка Мануэла организует фривольный аперитив с шампанским, легким фуршетом и продажей аксессуаров. В мартовский вечер она планирует устроить что-то особенное, вот я сразу и подумала о вас. Может, согласитесь спеть несколько песен? Рекламой вечеринки займусь я. Кстати, она состоится в нашем доме, вы знаете, что у нас уже двенадцать тысяч друзей на нашей странице в Фейсбуке? Все они получат сообщения!
   Сидони и Флерина переглянулись:
   – Двенадцать тысяч подписчиков?
   – Да, – кивнула Дория.
   – Шампанское?
   – Да.
   – Деньги?
   – Да. Но оплату обсудите с Мануэлой.
   – По рукам!
   К десяти часам вечера столики перестали обслуживаться. Девушки поднялись на эстраду, так и излучая волны пикантной сексуальности. Слова своих песен, зачастую двусмысленные, они мурлыкали сладкими, как карамель, голосами.
   – Очень мило, но звезд из них не выйдет, – вынес вердикт Саша и, вздохнув с облегчением, вновь отпил из своего стакана.
   В конце выступления по залу «Лимонэр» пустили знаменитый цилиндр, чтобы каждый из слушателей мог оставить в нем вознаграждение в меру своей щедрости. Певицы остались довольны.
   Дория с Сашей вышли в черную, туманную ночь Монмартра. Они решили заглянуть в «Силенсио», чтобы пообщаться с несколькими ночными посетителями и выпить коктейль. Саша никогда не отказывался, если она приглашала его в этот весьма закрытый клуб, куда до полуночи пускали только его членов. Там были возможны любые встречи, в том числе и ценные для карьеры. Сама Дория любила ночь, видя в ней порочное, как у дамы полусвета, очарование. Однако она знала, что Саша ни часа сна не потеряет впустую. Она поймала себя на том, что, попивая свой абсент, наблюдает за ним краем глаза, словно волчица, подстерегающая добычу. Саша тем временем зажигал на танцполе, демонстрируя поистине рок-н-ролльную пластику. Она присоединилась к нему и словно невзначай задела плечом, он прижал ее к себе в огнях прожекторов.
   На бульваре их настиг ночной ливень. Они бросились бегом в ближайший подъезд, смеясь и прижимаясь друг к другу. Когда они укрылись от дождя, Саша взял в ладони ее мокрое лицо и нежно поцеловал:
   – Мне завтра очень рано вставать, в студии надо быть к восьми. Не возражаешь, если я сегодня посплю один?

42
Элвис и в подметки не годится Чаку Берри

   Закрывшись у себя в комнате поздно вечером, Дория подсчитывала свои финансы. Ситуация была непростая. Конечно, проблема с Генеральным банком разрешилась после того, как она выплатила все, что с нее требовали. Разумеется, ей больше не надо было платить за квартиру, содержать машину и покупать провизию. Но тем не менее расходы требовались на жизнь – и ночную тоже, – а еще была медицинская страховка, счет за телефон, страсть к сапожкам на каблуках и безграничная любовь к облегающим джинсам. Короче говоря, кредит у Дории до сих пор был превышен. Когда она задумалась о своем будущем, то позволила себе небольшой приступ паники. Не может же она всю оставшуюся жизнь прожить здесь, за счет своего отца, как подросток. Когда Дория заставляла себя взглянуть правде в глаза, она не видела никакого решения проблемы. Но ведь должен быть какой-то выход…

   Она слышала, как в гостиной Макс с друзьями увлеченно играют в нечто вроде «Угадай мелодию».
   – Blue Jean Bop, Джин Винсент!
   – Погоди, послушай вот эту.
   – Pain In My Heart, Отис Реддинг!
   – Моя очередь! Вы у меня попляшете.
   – Lucille! Литтл Ричард! О, какой кайф!
   – Элвис и в подметки не годится Чаку Берри. Рок-н-ролл по сути своей негритянская музыка…
   – Хотите, я покажу вам современную негритянскую музыку? – предложил Симон.
   – Симон прошу тебя, не порть нам удовольствие, – вздохнул Макс. – Лучше послушай вот это. Все твои рэперы вышли из этих аккордов. Джо! Поставь ему Чака Берри!
   – School Days, специально для тебя, Симон, – объявил Жеже.

   Дория сдавила виски кончиками пальцев. Она никак не могла сосредоточиться из-за этой музыки, которая вызывала только одно желание – бросить все и танцевать. Она в энный раз перечитала строчки своей банковской выписки в Интернете, особенно нижнюю, в которой значилось ее дебитовое сальдо, и попыталась вспомнить, какие же расходы привели к этому результату. Но сразу же, смертельно соскучившись, открыла окно в Фейсбуке, чтобы заглянуть на их страницу «Если ты тоже не хочешь, чтобы тебя выгнали из дома». Теперь у них было целых 19 872 друга! Люди публиковали ссылки на страницу, распространяли информацию, призывали к поддержке. В результате количество посетителей росло в геометрической прогрессии. Дория обновляла статусы, каждый день писала небольшие заметки о доме и его жильцах, а также публиковала такие тексты, как «письмо дамы восьмидесяти шести лет ее банку», уморительное и в то же время берущее за душу. Ее последний пост, портрет Миры, «консьержки, которая любила оперу», с фотографиями ее ложи, вызвал массу комментариев и набрал почти шестьсот «лайков». Успех вызвал у Дории настоящую зависимость, она не могла удержаться, чтобы не проверять количество друзей и «лайков» минимум сто раз за день. Дория вздохнула и вернулась к своим счетам. Сумма превышения кредита не изменилась, а значок конвертика, указывающий на новое сообщение, продолжал мигать. Она знала, что это призыв как можно быстрее ликвидировать перерасход, иначе банк опять будет слать угрожающие письма.
   Из гостиной все так же слышался смех и крики. Элвис пел «Blue Suede Shoes». Дория оттолкнула мышь и, измученная, вышла из комнаты:
   – Вы не могли бы вести себя потише? Я пытаюсь разобраться в своих счетах…
   – Судя по твоему выражению лица, дела идут не блестяще!
   – Я решила обращаться с деньгами, как с любовниками. Я от них буду бегать, а они меня преследовать, – отшутилась Дория.
   Макс, Джо, Морис и Жеже, выстроившись в ряд, преподавали Симону основы настоящего рок-н-ролла – ноги расставлены, колени внутрь, бедра беззастенчиво виляют. Все четверо курили странные сигареты, тлевшие голубыми огоньками. Дория, которая вышла с айфоном в руке, не раздумывая, запечатлела их, и сразу придумала подпись для фотографии на Фейсбуке: «Зажигаем в ритме свинга».
   – Что вы такое курите?
   – Электронные сигареты. Врач запретил Джо курить, вот мы всей компанией и купили себе такие же из солидарности, – объяснил Морис.
   – Неплохо, – признал Макс, затягиваясь паром с легким привкусом табака. – Немного напоминает кальян.
   – Смотри, Дория! Стильно у меня выходит? – Симон старался перекричать музыку.
   За несколько минут он освоил искусство двигать правым коленом в ритме музыки, оставляя левую ногу на месте, с повернутым внутрь носком ботинка. На своих длинных ногах в облегающих джинсах и узких ботинках Симон отплясывал Be-Bop-A-Lulla Джина Винсента в самом чистом и первозданном стиле рок-н-ролла.
   – Я тоже хочу! – воскликнула Дория, которая только что купила новую пару остроносых сапожек и горела желанием поскорее их обновить.

     Be-bop-a-lula, she’s my baby
     Be-bop-a-lula, I don’t mean maybe
     Be-bop-a-lula, she’s my baby love
     My baby love, my baby love

   Включив музыку на полную, Макс, Джо, Морис и Жеже танцевали, закрыв глаза, забыв о хрусте в коленях и отчаянных протестах бедренных суставов. Ритм проникал им в кожу, струился по их рукам и ногам, они танцевали, им снова было восемнадцать. Как Симону.
   – «Гольф-Друо»! – воскликнул Джо Бубуль, вскинув вверх указательный палец.
   – Да, как сейчас помню, Джин Винсент в «Гольф-Друо»! Мы ведь были на его концерте! – кивнул Жеже.
   – Дворец рок-н-ролла! – с восторгом добавил Макс.
   И тут раздался звонок в дверь. На пороге стоял улыбающийся, ухоженный пожилой человек с шелковистыми седыми волосами.
   – Бруно! Заходи! – пригласил Макс, пожав ему руку.
   Дория узнала Бруно Бланкерта, директора «Гранд-Рекс», клиента и приятеля Макса, коллекционера киноафиш.
   – Какие новости на Больших бульварах? – спросил Макс.
   – После пятнадцати лет лоббирования мне наконец удалось пробить идею двустороннего движения на Больших бульварах. Ремонтные работы начались! Для сравнения, мне понадобилось «всего» семь лет, чтобы сменить название станции метро «Улица Монмартр» на «Большие бульвары»! Теперь хочу начать работать над проектом побратимства Больших бульваров с нью-йоркским Бродвеем. В конце концов, у нас на бульварах, от одного их конца до другого, более двадцати театров, а на Бродвее их сорок. Возможно, мне потребуется много времени, но я терпеливый.
   Кроме своей работы в «Гранд-Рексе», Бруно Бланкерт был председателем Ассоциации коммерсантов Больших бульваров, а также Профсоюзной палаты артистических кабаре и дискотек. Он, можно сказать, был королем этого квартала. Он устроился в имсовском кресле, которое стояло напротив дивана в стиле ар-деко, и взял несколько фисташек из вазы.
   – А у вас как дела? Есть новости о продаже дома?
   – У нашей страницы на Фейсбуке двадцать тысяч подписчиков, – сообщила ему Дория.
   – Браво, у нашей всего восемь тысяч.
   – Страницу ведет моя дочь, – сказал Макс с гордостью.
   Из колонок лилась мелодия Бо Диддли I’m a Man.
   – Господи, как будто нам снова семнадцать, и мы идем танцевать в «Гольф-Друо»… – выдохнул Джо Бубуль.
   – Сейчас принесу твою афишу, – сказал Макс, наливая Бланкерту стаканчик.
   – Как вам удалось привлечь столько народа за такое короткое время? – спросил Бруно Бланкерт у Дории.
   – Она очень талантливая, организует концерты и выкладывает информацию онлайн, – сообщил Морис Аккерман.
   – Я выкладываю фотографии, рассказываю истории про жильцов. Солидарность делает свое дело. Когда я сообщаю, что банк хочет закрыть «Бродвей», чтобы заменить его модным бутиком, это сразу привлекает внимание.
   – Еще один признак засилья буржуазной богемы. – Бруно Бланкерт покачал головой. – Буржуа переезжают на бульвары, потому что их привлекает цена недвижимости, старинная лепнина и чугунные решетки, камины и подворотни… А потом они закрывают бары и рестораны, потому что от них, видите ли, слишком много шума. И эти захватчики еще считают себя самыми крутыми! Ведь здесь испокон веков квартал развлечений – ночные заведения, карточные клубы, бордели, театры, туристы, наконец… У нас плохая репутация с восемнадцатого века, черт возьми!
   – Вот, посмотрите! – Макс развернул недавно приобретенную афишу.
   На ней Мишель Симон предстал в роли небесного клошара и огородного пугала.
   – Великолепно! Тысяча девятьсот тридцать второй год! Год основания «Рекса». Спасибо, Макс, я растроган. – Бланкерт опустился на диван и одним духом допил свой стакан.
   – Послушай, у тебя не будет какой-нибудь работенки для моей дочери? – спросил Макс. – Вообще-то она актриса, но сейчас у нее трудный период…
   Дория застонала про себя и бросила на отца укоризненный взгляд из-под нахмуренных бровей.
   – Она и впрямь талантливая. Еще и не замужем и очень даже свободна, – добавил Джо.
   Бруно Бланкерт посмотрел на Дорию:
   – Я мог бы взять вас ведущей концертов и мероприятий «Гранд-Рекс». Мы организуем несколько мероприятий в неделю, оплата сто двадцать евро за вечер. С этого начинали многие актрисы. Приходите завтра ко мне в офис, договоримся.
   – Ой, как здорово, спасибо! – воскликнула удивленная Дория.
   По сто двадцать евро, несколько вечеров в неделю… Так может набежать кругленькая сумма!
   – А что еще нового в «Рексе»? – спросил Жеже.
   – Все просто отлично, но представляете, какие-то хулиганы стащили у меня ключ от террасы на крыше. Пришлось сменить замок. Просто невероятно, эта шпана повсюду пролезет!
   Симон вскочил на ноги, словно ему вдруг приспичило размяться:
   – Макс, ты часто упоминаешь «Гольф-Друо», но где именно был этот клуб?
   Макс положил руку внуку на плечи и подвел его к окну:
   – Видишь, там, напротив, угол бульвара Итальянцев и улицы Друо?
   – Да…
   – Там была закусочная под названием «Кафе д’Англе терр». Прямо над кафе и находился «Гольф-Друо». На углу, в доме номер два по улице Друо, была створчатая дверь, от которой поднималась лестница ровно в сорок ступенек. Эти сорок ступенек возносили тебя в самый рай рок-н-ролла. До тысяча девятьсот восемьдесят первого года этот дом был виден из моего окна. А потом его снесли.
   – Хочешь сказать, он был прямо здесь? На месте Макдональдса?
   – Да.

44
Я хочу внести немного мечты в нашу действительность. Ведь это нужно нам всем, разве не так?

   Дория Даан и Лео Клайн сидели в центральном комиссариате 2-го округа на улице Круассан, небольшой улочке, перпендикулярной Монмартру. Утром Клайн сообщил Дории, что у полиции есть для них какая-то информация. Их разговор, вот уже в который раз, проходил через открытые окна.
   Они вновь увидели двух прежних полицейских, молодого и опытного, белого и чернокожего.
   – Мы пропустили через нашу базу данных вашу фотографию, – сказал Дории старший полицейский. – Так вот, по ней нашелся Амир Хельфа, француз марокканского происхождения, двадцать пять лет, родился в Касабланке, несколько раз арестовывался за торговлю гашишем и уличные кражи. По последним данным, родители отослали его в Марокко, надеясь, что он там образумится. Но там он вступил в местную мафию, которая перевозит марихуану из Марокко во Францию.
   – Но что наркоторговцам может понадобиться в компьютере у дизайнера? – удивленно спросила Дория.
   Молодой полицейский, чей румянец говорил то ли о чрезвычайной стеснительности, то ли о высоком уровне гормонов, повернулся к Лео Клайну:
   – Вы можете подтвердить, что они у вас ничего не украли?
   – Совершенно ничего. Когда я приводил все в порядок, я сделал опись имущества, все на месте, – подтвердил Клайн.
   – Были ли у вас враги или конкуренты, которых могли бы заинтересовать ваши идеи или проекты? – Старший полицейский открыл блокнот и приготовился записывать.
   – Мои коллеги настолько завистливы… Это может быть кто угодно… дизайнер, разработчик мебели, кто-то, кто хочет узнать, над чем я работаю и помешать мне… Я могу показать вам свои проекты, если вам это поможет.
   Он привычно точными движениями открыл свой ноутбук, и выражение его лица изменилось: рассеянная вежливость в несколько секунд сменилась на сосредоточенную серьезность. Челюсти сжались так, что их квадратные очертания проступили еще более отчетливо, черные брови сошлись к переносице, улыбка исчезла. Дория узнала то закрытое лицо, которое она часто видела из окна своей комнаты.
   – Видите, здесь чертежи кресла для итальянской фирмы Кассина…
   – Да, может быть, грабители просто мечтали о хорошем кресле, – предположила Дория.
   Не позволяя сбить себя с толку, Лео Клайн продолжил свое объяснение:
   – Здесь планы ресторана, который мы только что обустроили на Больших бульварах. Это в связи с ремонтом отеля «Ронсрей». Здесь проект спа-салона в Индонезии. Здесь, вот посмотрите: дирижабль в форме кита, а здесь проект экологически чистого мотоцикла с защитной капсулой. Еще я начертил для одного русского миллионера частную подводную лодку, очень простую в управлении.
   – Да вы, я смотрю, не Лео Клайн, а прямо-таки Леонардо да Винчи! – восхитилась Дория и улыбнулась.
   Полицейские увлеклись и с любопытством разглядывали проекты талантливого дизайнера. Клайн показал им небоскреб в Шанхае, диван, на котором кожа зарастает сама, если ее поцарапать, и ванну-бассейн в комнате со стенами, оформленными в виде аквариума.
   – Главное в моей работе – исследование ощущений и жизненной энергии, а также чуть-чуть волшебства. – Лео Клайн и сам, похоже, увлекся. – Я хочу внести немного мечты в нашу действительность. Ведь это нужно нам всем, разве не так?
   Полицейские переглянулись.
   – Это точно, – подтвердил тот, что помоложе.
   – Вполне справедливо, – поддакнул тот, что постарше.
   Не нужно огорчать потерпевшего.
   – Хотите увидеть мою самую сокровенную мечту? – Лео Клайна уже трудно было остановить.
   Любопытная Дория склонилась чуть ниже, заглядывая в экран через его плечо. На Клайне снова была одна из его безукоризненных сорочек. Она вдохнула его запах: чистота и древесные ноты одеколона. Это напомнило ей, что сама она так и не переодела футболку со вчерашнего вечера. Она была такая удобная и мягкая, что Дория любила в ней даже спать.
   – Да, покажите, может быть, мы выясним, что же заинтересовало ваших воров. – Дории передалась увлеченность дизайнера.
   Клайн щелкнул по иконке, и на экране появилось что-то вроде летающей тарелки на зеленом холме.
   – Космический корабль! – воскликнул молодой полицейский.
   – Нет, это стадион! Я настоящий фанат стадионов, – пояснил Клайн. – Здесь съемный газон, он дает возможность использовать поле как сцену для больших концертов.
   – Качество изображения превосходное. Все-таки с Маком ничто не сравнится, – вставил полицейский постарше.
   Дория подумала, не оставить ли их наедине с их мужскими штучками: футбольный стадион, компьютер… Почему бы и не гоночные автомобили или видеоигры?
   – Хм-м… Вы думаете, что все это действительно полезно для расследования? – усомнилась Дория.
   Трое мужчин вскинули на нее взгляд с некоторым смущением.
   – Ну что же, спасибо за ваши показания, – подвел итог старший полицейский. – Я думаю, мы теперь можем пойти по следу промышленного шпионажа. Будем держать вас в курсе, если обнаружим что-то новое.
   При выходе из комиссариата Лео Клайн предложил Дории выпить где-нибудь кофе.
   – Очень сожалею, но мне надо идти, у меня через полчаса съемки рекламного ролика… шоколадного батончика. – Дория почувствовала, что отказ ее же и огорчил…

45
Торжествующие кубики пресса португальского футболиста

   Симон захлопнул дверь и без энтузиазма спустился по лестнице, неся на плече рюкзак. Мобильник в кармане запищал, сообщая о новой эсэмэске. Писала Анжелика: «У меня нет пары, дома никого, что ты делаешь?»
   «Иду к тебе!» – ответил Симон.
   Он убрал свой смартфон и через две ступеньки побежал вниз. На площадке второго этажа Симон прислушался. Он услышал, как Саша выходит из лифта и с кем-то здоровается. И это явно была женщина, которую он хочет закадрить. В таких случаях в его голосе появлялись особые вибрации, настоящий манок для прекрасного пола. Неудивительно, что парень стал певцом. Симон тихо спустился еще на несколько ступенек и прижался к клетке лифта, прислушиваясь к их разговору.
   – Мне придется подняться вместе с вами, я кое-что забыл дома.
   – А может, вы что-то забыли у меня? – спросил в ответ женский голос.
   Это был голос Барбары Дакен! Сейчас Симон дорого бы дал за настоящий шпионский подслушивающий аппарат. Но аппарата не было, были только уши, которые сами по себе выросли раза в полтора.
   – У вас? – переспросил Саша. – Что же! Стоит проверить!
   Симон прямо-таки услышал в его голосе улыбку. Что за голос, смеющийся, чувственный, неотразимый… Вот мерзавец!
   – Милости прошу, проверьте.
   – Только после вас…
   Саша с Барбарой вошли в лифт. Новенькая дверь закрылась с еле слышным шорохом. Симон прислушался и взбежал через две ступеньки на четвертый этаж, чтобы узнать, что там делают эти двое в железной коробке лифта. За несколько ступеней до площадки он снова прижался к стене, стараясь дышать как можно тише, и как раз успел увидеть, как Саша с Барбарой выходят из лифта. «Забытую вещь» они, похоже, начали искать уже там. Барбара лихорадочно повернула ключ в замочной скважине и втащила Сашу в дверь за ворот его футболки. Как достойный племянник Дории, Симон живо взбежал на цыпочках по ступенькам и прижал ухо к двери. Несколько стонов, шорохи, характерное тяжелое дыхание… Симон ощутил прилив тепла к паху. Охваченный запоздалым стыдом, он сбежал по лестнице, ракетой взлетел по лестнице другого подъезда и позвонил в дверь Анжелики. Она увидела Симона на площадке, запыхавшегося, с красными щеками и улыбкой до ушей. Анжелика взяла его за руку:
   – Заходи…
   Она потащила Симона к себе в комнату. С постера над кроватью на них смотрел Криштиану Рональдо с обнаженным торсом. Постаравшись отвлечься от торжествующих кубиков пресса португальского футболиста, Симон медленно склонился к девушке. Анжелика улыбнулась, протягивая ему руки. На ней были джинсы и футболка с глубоким вырезом. Симон прильнул губами к ее губам и почувствовал, как погружается в бездну всепоглощающего наслаждения. Его чувства, вдохновленные сценой, случайным свидетелем которой он стал, были почти болезненно напряжены. Рука Симона снова открыла чудесные очертания груди Анжелики, попыталась скользнуть ниже, но она остановила ее… Она увидела затуманившийся взгляд Симона и слегка оттолкнула его:
   – Я еще никогда этого не делала.
   – Это здорово, я был бы счастлив быть у тебя первым.
   – Посмотрим. Я хочу сделать это с кем-то, в кого я очень влюблена… и кто очень сильно влюблен в меня.
   – Но я же тебя люблю до безумия!
   – Может быть, но я пока в этом не уверена.
   Эта фраза подействовала на Симона, как холодный душ. Анжелика почувствовала, как он удаляется от нее.
   Он лег на спину, все еще с трудом переводя дыхание, и уставился в потолок. Она испугалась, что была слишком жестокой, и нежно поцеловала его в шею.
   – Мне бы хотелось, чтобы это было что-то особенное… – прошептала она.
   – Хорошо, тогда день и час выберешь ты.
   – Не сегодня… Но поцелуй меня еще!

46
Город огней блестел всеми своими газовыми рожками

   Макс открыл толстую архивную папку особняка, которую прислал ему его старый друг Шарль Тюрго. Шарль служил в муниципалитете с давних времен. Он поступил туда еще до переезда Макса в дом 19-бис по бульвару Монмартр, сорок один год назад. Тогда наступил тот поворотный момент в жизни Макса, когда ему потребовалось более просторное жилье, чем та однокомнатная квартирка, в которой он жил со своей матерью. Ему предстояло стать отцом. Он попросил Шарля найти ему съемную пятикомнатную квартиру не слишком далеко от предместья Пуасоньер, с одной спальней для ребенка, другой для его матери – если наступит день, когда она больше не сможет жить одна, – и третьей для него. Шарль тогда и предложил ему эту бывшую контору адвоката, которая по планировке подошла идеально. Мать Макса так и не переехала к нему, зато часто проводила у него выходные, чтобы посидеть со своей обожаемой внучкой Алисой. Когда Макс впервые приехал посмотреть квартиру, он сразу влюбился в большие светлые комнаты, дубовый паркет, ванную в стиле рококо. Он поселился здесь в двадцать семь лет, а сейчас ему исполнилось шестьдесят восемь. Вся его жизнь, день за днем, прошла в этих стенах.
   Разбирая старые документы, Макс обнаружил, что дом 19-бис по бульвару Монмартр был построен Генеральным банком в 1859 году на месте старинного особняка. Банк хотел сделать из него доходный дом. В то время барон Оссманн, будучи префектом Сены, сровнял с землей значительную часть старого Парижа ради самой крупномасштабной в истории операции по спекуляции недвижимостью. Когда половина Парижа была снесена, потребовалось выстроить все заново. В результате беззастенчивой аферы с недвижимостью были накоплены огромные состояния. Это было время больших денег, больших трат и больших барышей.
   Макс выяснил, что Генеральный банк был основан в 1855 году, во времена становления Второй империи, группой промышленников с целью финансирования строительства железных дорог. Первым председателем банка был влиятельный промышленник Этьен Ружо. «Бродвей Бульвар» появился в том же году, что и сам дом, под названием «Кафе малой Пинты». Лавочка Мануэлы сначала служила мастерской модистки мадемуазель Адель, затем приютила таких ремесленников, как столяр, краснодеревщик, стекольщик. На верхних этажах дома вначале располагались офисы страховых компаний «Франс Индустриэль», «Сена», «Абей», «Провиданс», «Отцовская касса», «Семейная касса», а также общество страхования здоровья «Разумные семьи». До середины XX века, сменяя друг друга, в доме арендовали помещения нотариальные бюро, кабинеты адвокатов… Затем офисы мало-помалу исчезли и появились частные квартиры.
   Макс закрыл досье и погрузился в раздумья. Будучи собственником дома с момента его постройки, Генеральный банк никогда раньше не думал от него избавиться. Так почему же он решился на этот шаг теперь?

47
Париж – совсем маленький город для тех, кто живет ночной жизнью

   Дория улыбалась, с немного расфокусированным взглядом и фужером шампанского в руке. Саша ласкал ее своими бархатными глазами, задерживаясь на ее лице, шее, губах, и она чувствовала тепло там, где касался кожи его взгляд.
   – Я написал новую песню «Девушка бежит». Это песня про тебя.
   Ее подружки Сидони и Флерин помахали им со сцены. Дуэт «Маленькие штучки» согласился исполнить несколько своих песен на фривольном аперитиве, на который, в порядке исключения, были приглашены не только женщины, но и мужчины. Дория посоветовала Мануэле испробовать новую рекламную стратегию и устроить вечер специально для пар. Она подошла к сцене и поздоровалась с девушками.
   – Похоже, твоя подруга Мануэла совсем заработалась. – Сидони и Флерин напротив только вошли во вкус.
   Дория посмотрела на Мануэлу:
   – Все в порядке! Пойте дальше, все идет отлично.
   Прогуливаясь в противоположном конце магазина, Саша разглядывал фаллоимитаторы, греющие свечи, которые превращаются в массажное масло, плетки и сексуальное белье, при этом краешком глаза многозначительно косясь на Дорию, словно планировал тысячу знойных безумств. Он взял с полки самый большой вибратор и, пристально глядя на нее, включил игрушку. Вибратор стал дрожать, извиваться, гудеть. Дория покраснела. Но тут звон разбитого стекла нарушил очарование момента. Мануэла разбила три фужера для шампанского. Как и для всех фривольных аперитивов, она наняла девушку-официантку и теперь, помогая ей накрывать стол, опрокинула бокалы.
   Дория покинула Сашу, чтобы прийти ей на помощь.
   – Дория! Когда девушки споют ту самую песню? – спросила Мануэла, торопливо заметая осколки стекла.
   – Я думала, что они могут ею закончить, как раз перед твоим выступлением… С тобой все хорошо, Мануэла?
   – Лучше не бывает. Никогда не забывай: когда мужчина платит, он превращается в свинью.
   Она, казалось, была не в своей тарелке. Это было странно, и любопытство Дории пришло в состояние полной боевой готовности.
   – Это ты к чему?
   – Уж я-то знаю к чему, – продолжала Мануэла все более загадочно. – А, вот и Макс.
   Ее лицо просветлело, и она, отвернувшись от дочери, направилась встречать отца. Дория обернулась и действительно увидела Макса – его седые волосы, джинсовую рубашку, его улыбку. Мануэла смотрела на него блестящими глазами. Он взял ее под руку и увлек во двор.
   Дория вернулась к «Маленьким штучкам», которые исполняли свой репертуар сексуального джаза под гитару. Подслащенный этими шаловливыми напевами, вечер приобретал все более экзотичную атмосферу.
   – Все в порядке? Хотите шампанского? – спросила Дория подруг.
   – У нас есть все, что нужно, спасибо, Дория. Мы даже продали несколько дисков.
   – Класс! Не забудьте в конце спеть ту самую песню… примерно через полчаса.
   Рука легла ей на бедро, скользнула под футболку. Саша улыбнулся:
   – Дория, мне пора…
   … Макс обнял Мануэлу за плечи. Ее била легкая дрожь. «Подходящее ли сейчас время для разговора?» – подумал он.
   – Твоя дочь просто прелесть. Так быстро все организовала, раз – и готово. – Мануэла щелкнула пальцами.
   – Она у меня талантливая девочка, – улыбнулся Макс, крепче обнимая Мануэлу.
   – Ты ведь, я полагаю, не просто из любопытства спустился. Ты хотел со мной поговорить?
   И Макс решился:
   – Банк построил этот дом целых сто пятьдесят три года назад и все это время с ним не расставался. Теперь его решение показалось мне странным. Я задумался, что за этим кроется. Но как узнать, что на уме у Жерома Ленормана, президента Генерального банка? И я подумал…
   Она сразу перебила его:
   – Я больше не работаю, Макс. И я не знаю Жерома Ленормана.
   – Ты, конечно, не знаешь. Но, может быть, кто-нибудь из твоих подруг хорошо знаком с одним из его друзей…
   – Не так они все просты, чтобы доверять свои секреты под одеялом.
   – Ты знаешь, что бывает и так.
   Лицо Мануэлы впервые осветилось улыбкой.
   – Да, ты прав. Я сделаю несколько звонков. Буду держать тебя в курсе. – Она чмокнула его в щеку. – Мне пора к гостям… Зайдешь выпить шампанского?
   – Ты же знаешь, я пью только виски.

   Дория проводила взглядом Сашу, который вышел из бутика, проталкиваясь среди пар, куривших во дворе. Вот опять! Опять он убегает, хорошенько ее раззадорив. Этот красавчик просто динамит ее. Неужели все, что ему надо, это подразнить ее. Ну почему она каждый раз западает на таких типов?
   Саша встретился с возвращающейся Мануэлой. Они разминулись, даже не обменявшись взглядом, совершенно друг к другу безразличные. Мануэла вошла в бутик, и Дория подошла к ней. Незаметно. Во всяком случае, она так думала.
   – Ты хорошо знаешь моего отца? А как вы познакомились? Это было давно?
   Мануэла тихонько застонала про себя от досады. Дория может быть ужасно утомительной. Столько энергии, столько живости… и столько болезненного любопытства и занудства. Она постаралась не показывать свое раздражение.
   – Париж маленький город для тех, кто живет ночной жизнью. О боже, как же Макс был красив тогда! Он был совершенно неотразим. – Мануэла улыбнулась, взгляд ее затуманился, и она прижала руку к сердцу.
   – А когда это было? В Гольф-Друо? Кастель? Палас? Элизе-Матиньон? Клуб Осман?
   – Не расспрашивай, больше ничего не скажу!
   Дория сменила тему:
   – Ну, ладно… Сказать девушкам, чтобы спели «Ночи девушки»?
   И она удалилась, широко шагая на своих длинных ногах. Мануэла посмотрела ей вслед и покачала головой. Хорошо, когда тебе нет еще и тридцати и с деньгами особых проблем нет… Она содрогнулась, вспоминая собственные молодые годы. В тот же момент послышались первые слова песни:

     Пососи мою конфетку,
     Посмотри со мной кино,
     Выглади мою салфетку,
     Полижи мне эскимо…

   Песня Колетты Ренар [4 - Ночи девушки. Слова: Колетт Ренар, музыка: Ги Бретон и Реймон Легран. 1963. (с) Disque Vogue.] в этой джазовой обработке звучала поистине обольстительно и сексуально. Мануэле пришла в голову мысль, что эта кавер-версия могла бы стать гимном «О май год!», песней во славу женского наслаждения. «Маленькие штучки» завершали свое выступление именно ею.
   Предложение Дории организовать вечер для пар она приняла не без колебаний. Ее убедила лишь перспектива бросить вызов Кариму. В последнее время чем меньше она видела мужчин, тем ей было лучше.
   Мануэла позволила себе выпить глоток шампанского. Карим сегодня был паинькой и носа не показывал из своего ресторана. На этот раз гадостей от него ждать не приходилось, в этом она была уверена. Из бара не доносилось никакой музыки и никакого шума. Сегодня в «Бродвей Бульваре» был спокойный вечер, и колокольчик кассы «О май год!» сыграет уже свою победную мелодию.
   «Маленькие штучки» сорвали заслуженную овацию, и Дория аплодировала вместе со всеми. Девушки справились с выступлением, аперитив прошел удачно, посетителей было значительно больше, чем обычно. На этом ее миссия была выполнена. Теперь дело за Мануэлой. Она пригласила посетителей зайти в магазин, где их ждали диваны, пуфики и множество аксессуаров на низком столике. Дория прислонилась к стене в углу и наблюдала за посетителями. Атмосфера в бутике была не такая, как в прошлый раз: более знойная, более сексуальная.
   – Дория, ты не могла бы мне помочь? – Мануэла улыбнулась ей деловой, почти натянутой улыбкой.
   Дория вздохнула и подошла к ней. Ее сегодняшняя начальница сунула ей большой плакат с трехмерной схемой клитора. Деревянный щит, к которому он был приклеен, весил немало.
   – Это ваш клитор! – провозгласила Мануэла, постукивая по плакату кончиком своей знаменитой плетки.
   Дория и так чувствовала себя неловко, что же сказать о ее состоянии, когда она увидела, как в комнату вошел Лео Клайн! Он улыбнулся ей и вскинул большой палец, как бы говоря: «Так и стой, ты смотришься отлично».
   – Это терра инкогнита, тайна за семью печатями, ключ к вашему наслаждению. Часто женщины думают, что клитор – всего лишь какая-то мелкая и не столь важная деталь. Но эта жемчужинка, вот здесь (резкий удар плеткой), всего лишь видимая часть айсберга…
   О да, Дории пришлось вытерпеть всю речь до конца, спокойно улыбаясь и чувствуя на себе иронический взгляд Клайна. Дории показалось, что Мануэла нарочно затянула свое выступление. Когда ее бесконечная речь все же завершилась, Дория положила плакат и направилась в глубину зала.
   – Сегодня вечер для пар! Мне здесь не нужен одинокий мужчина! – срываясь на визг, заявила Мануэла, увидев, как Дория подошла к Лео Клайну.
   – Я понимаю! Все в порядке, он со мной, – улыбнулась Дория. И не без ехидства.
   – Как, и он тоже?
   Прихватив с собой два фужера с шампанским, Дория и Лео Клайн расположились на ступеньках крыльца.
   – У Мануэлы, я вижу, ее доклад прямо от зубов отскакивает… Как плетка от плаката! – Клайн отсалютовал своим бокалом шампанского.
   Дория заметила, что он смотрит ей прямо в глаза весьма откровенно. В отличие от многих других, Лео Клайн не отворачивался, встречая чужой взгляд. В бесстыдной синеве его глаз Дория прочла искренность и доброжелательность, чуть-чуть восхищения и огонек желания. Она нравилась ему, в этом не было сомнений. С некоторых пор он все время, как бы случайно, оказывался у нее на пути. К сожалению, несмотря на его атлетическое сложение, его безупречные рубашки, столь же белоснежные, как и его зубы, он ни на йоту не привлекал ее. Он был так серьезен, так далек от шуток и игры… Да еще вечно погружен в свой компьютер и свои чертежи… Жизнь с ним, должно быть, окажется безвкусной, как компот в школьной столовой.
   – Если бы я знал, что Мануэла настолько буквально понимает лозунг «вечеринка только для пар», я бы пришел со своей невестой. Уверен, ее бы это очень позабавило. – Клайн поставил фужер на ступеньки.
   Дория, которая как раз отпила глоток шампанского, поперхнулась от удивления. Она закашлялась, глаза наполнились слезами, в носу защипало. Все закончилось оглушительным чихом. Клайн протянул ей носовой платок:
   – Все в порядке?
   Дория шумно высморкалась, не давая прорваться новому приступу кашля:
   – Да, да… Проклятое шампанское! Когда оно теплое, со мной часто такое случается.
   Он осторожно поправил ей прядь волос, закрывшую глаз. Она вскочила на ноги:
   – Черт! Мне пора идти!
   – У вас в такое время съемки?
   – Нет, сегодня я веду вечер в «Гранд-Рекс».

   Когда Дория выходила из дома, ей пришлось прислониться к кованой решетке подворотни, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Немного передохнув, она решила заглянуть в «Бродвей». Как ни странно, бар был полон до отказа. Оказалось, что Карим прикрепил к фасаду большой плакат: «Сегодня вечером женщинам вход запрещен». Действительно, у стойки были только мужчины, в том числе Симон… И Макс. Вокруг столика, за которым двое громил занимались армрестлингом, собралась целая толпа. Борцов поддерживали мужественными возгласами, особо не стесняясь в выражениях. Карим за стойкой наливал одну кружку за другой, а Соня полировала ногти. Макс со стопкой банкнот в руках принимал пари, попивая виски.
   – Карим угощает всех выигравших, правда, круто? – сообщил Симон заплетающимся языком, поднимая кружку с пивом.
   – А тебе, похоже, и выигрывать не обязательно.
   – Н-неее! Меня Макс угощает! Не могу же я отказать!

48
Вижу, твои планы на будущее такие же четкие, как твой прибор

   Ее звали Клэр. Клэр Кубизоль. Она была хорошенькая и, несомненно, прекрасно воспитанная. Рядом с ее фотографией было указано, что она дизайнер по интерьеру и невеста Лео Клайна. На своей странице в Фейсбуке она запостила немало фотографий со «своим любимым мужчиной». Клэр не закрыла свой аккаунт, он был доступен всем. Дория кликала по снимкам, не в силах остановиться. Кадр за кадром, она открывала жизнь Лео Клайна. На всех фото он был безукоризненно причесан и всегда в свежевыглаженной рубашке… Вот он с бокалом в руке рядом с коллегой-дизайнером, вот сидит в странном кресле с ноутбуком на коленях. А здесь, поглядите-ка, фотографии из отпуска. Парочка позирует на пляже в купальниках. Дория возблагодарила Фейсбук, позволяющий таким любопытным личностям, как она, проникнуть так глубоко в чужую личную жизнь. Она могла спокойно, не торопясь, рассмотреть Лео Клайна в плавках, оценить каждый кубик его брюшного пресса, а затем, увеличив фото, отследить начальную стадию целлюлита на бедрах его спутницы.
   Дория вернулась на профессиональную страницу студии «Клайн Дизайн», на которой он рассказывал о своих проектах. Дория узнала, что Клайн пользовался известностью в своем кругу: он получил несколько наград, в том числе приз «Дизайнер года» несколько месяцев назад. Она внимательно просматривала его работы, потом вдруг вскочила и выбежала из квартиры.

   Подгоняемая бившейся в мозгу новой идеей, Дория позвонила в дверь студии «Клайн Дизайн».
   – Я все поняла! – объявила она.
   Он открыл ей сам и пропустил в студию. В этот час все сотрудники уже ушли. Просто они были нормальными людьми, у которых есть своя личная жизнь. В его кабинете не осталось и следа от визита взломщиков. Рабочий стол – столешница из дерева ценной породы на металлических ножках, выполненных в виде переплетения стальных прутьев, воздушная, как модернистская скульптура, – был чист, ничего лишнего, один компьютер.
   – Что случилось? – спросил Лео Клайн.
   – Я знаю, что воры искали у тебя в компе!
   – Правда?
   – Нам сказали, что они наркоторговцы, которые поставляют марихуану во Францию. Так?
   – Да.
   – А между Францией и Марокко море.
   – Спасибо за урок географии, но я не вижу связи.
   – На чем можно переплыть море?
   – На корабле? – Лео Клайн был явно озадачен.
   – А если они хотят сделать это незаметно, они выберут…
   Он непонимающе нахмурил брови.
   – Подводную лодку! – торжествующе объявила Дория.
   Так как Клайн все еще не понимал, она объяснила:
   – Они украли чертежи подводной лодки, которые ты начертил для русского миллиардера! Они хотят построить себе такую же, чтобы спокойно перевозить свой товар из Марокко в Европу.
   Лео Клайн смотрел на нее несколько секунд, потом расхохотался и смеялся до тех пор, пока слезы не потекли у него по щекам.
   – Вот это дедукция! Ты меня чуть не уморила! Какой талант сценариста! Дория, без тебя наш мир определенно был бы куда скучнее!
   – Так ты не принял мою теорию всерьез?
   – Извини, нет! Я не сомневаюсь, что это промышленный шпионаж. Знаешь, моей работой интересуются многие. Полагаю, кто-то захотел узнать, над чем я работаю сегодня.
   При этой мысли лицо Лео потемнело от злости, и он пробормотал несколько ругательств в адрес неизвестных грабителей.
   – Посмотри свои чертежи еще раз, – настаивала Дория. – Я уверена, что по ним можно построить подводную лодку.
   Она предложила ему еще раз внимательно посмотреть его работу. Не в силах противиться ее напору, он принялся искать документ в своем компьютере. Когда чертежи и планы открылись, он нахмурил брови и придвинулся к экрану. Дория немного озадаченно следила за тем, как он сосредоточенно их разглядывает. Никогда, ни у кого она не видела таких волос – черных, неподвижных, прилизанных… разве что, может быть, у Дона Дрейпера [5 - Для читателей и читательниц, которые не знают, о ком я говорю, Дон Дрейпер – герой сериала «Безумцы». Его играет Джон Амм, который получил за исполнение этой роли Золотой глобус в 2008 г. Дружеский совет: как только дочитаете этот роман, скорее посмотрите этот сериал!].
   – Забавная у тебя стрижка… Это твоя подружка тебе ее посоветовала?
   Он удивленно повернул голову:
   – Да, действительно, моя невеста.
   – Невеста, конечно, невеста. У вас ведь все серьезно! Скоро поженитесь?
   – Пока не планируем, мы ждем, когда наше финансовое положение станет более прочным.
   – Да, вижу, твои планы на будущее такие же четкие, как твой прибор!
   Лео Клайн покраснел.
   – То есть я хочу сказать, пробор! – Дория прыснула, как девчонка, и протянула руку, чтобы потрогать его волосы: – Даже не шелохнутся!
   Он схватил ее запястье на лету:
   – Не трогай!
   Дория попыталась освободить руку, но он удерживал ее силой, не сводя с нее горящего взгляда из-под нахмуренных бровей. Наконец она резким движением вырвала руку и отступила на шаг.
   Вдруг Дория поняла, что просто не может отвести взгляд от его лица, его рта… Ее охватило сильное, грубое, животное желание. Он посмотрел на нее, переменившись в лице, шагнул вперед, прижал ее к стене обеими руками. Все так же глядя ей в глаза, он наклонился к ней. Она вздрогнула от прикосновения его губ, языки нашли друг друга, они слились в долгом и страстном поцелуе. Ей стало жизненно необходимо почувствовать кожей кожу этого мужчины. Они второпях сорвали одежду. От него невероятно хорошо пахло. Он донес ее на руках до письменного стола, усадил, лихорадочно раздвинул ей колени… Необычная ситуация и умелая ласка так возбудили Дорию, что она кончила от одних его прикосновений. Она радостно схватила его за волосы, приблизила его лицо к себе и завладела его губами, снова сгорая от возбуждения. Вот он и вошел в нее… Они прекрасно подошли друг к другу, их движения были плавными и гармоничными. Запах секса, витавший теперь в комнате, кружил им голову.
   На этот раз он достиг наслаждения раньше ее, но она удерживала его в себе, пока сама не содрогнулась в волнах оргазма.

   Они отдыхали молча, не осмеливаясь даже взглянуть друг на друга. Дория собрала свои разбросанные вещи, Лео надел брюки и достал из шкафа чистую рубашку. Она улыбнулась, потому что его волосы были растрепаны, и это ему шло. Но она не осмелилась сказать ему об этом. Одевшись, Дория поцеловала его в щеку:
   – Пока! Мне пора.
   – На кастинг?
   – Нет.
   – В «Гран-Рекс»?
   Он старательно причесывался у большого зеркала над камином. Безупречность пробора вскоре была восстановлена.
   – Нет, я встречаюсь с моей подругой Беттиной для съемок видеоролика. Наша программа называется «Бизз-базз», и нас уже многие знают! Мы выкладываем ролики в Ютьюбе и на Фейсбуке. Посмотри их, если будет время.

Апрель

49
Что касалось воображения, у Дории был настоящий талант

   Сегодня утром Дория вышагивала по Монмартру, чуть ли не пританцовывая от радости. Джосс позвонила ей рано утром, чтобы сказать, что «Дом Периньон» уже готов и чтобы она поторапливалась: для нее нашлась роль в театральной пьесе. Раз Джосс собралась откупорить шампанское, значит, предложение серьезное. Дория прыгнула в свои сапожки и всю дорогу строила самые невероятные планы. Что касалось воображения, у Дории был настоящий талант.

   В агентстве «Рашель» роль шампанского играло тепловатое игристое вино в пластиковых стаканчиках. Дория села напротив своего агента, которая была так любезна, что даже поставила на стол чашечку с горстью арахиса.
   – Ну что? – спросила Дория, сгорая от любопытства.
   Джосс невозмутимо провела ладонью по своим гладким, блестящим волосам:
   – Это было нелегко, но я добилась роли. Ради тебя!
   – Что за роль?
   – Уморительная комедия в театре «Нувоте».
   Дория сдержалась, чтобы не скривиться от разочарования. Театр «Нувоте» славился тем, что включал в свой репертуар самые низкопробные бульварные пьесы.
   – Знаешь, как называется спектакль? «Мой папа – любовник в шкафу»
   – А моя роль? – спросила Дория, пытаясь сохранять спокойствие.
   – Субретка!
   Дория так и съежилась.
   – Да-да, я понимаю, на первый взгляд не супер, но не торопись с выводами: любовник – отец субретки!
   – Ну, что сказать. Я… я просто в ужасе.
   – Что-что? Ты хотела настоящую роль в настоящей пьесе, и ты ее получила! На вас, актрис, не угодишь!

   Сидя на высоком табурете за стойкой «Бродвея», Дория попивала виски. Да, было десять часов утра, ну и что? Карим, лениво вытирая свою стойку, рассказал ей, что после нескольких отказов Соне наконец удалось убедить Фредерика снять ее портрет. Рядом с Дорией босс «Лазер Финанс» Феликс Балтимор пил кофе, бросая на нее косые взгляды, которых она, погруженная в свое отчаяние, даже не замечала.

   – У вас что, язык отсохнет, если раз в жизни со мной поздороваетесь?
   – Что? – Дория очнулась и удивленно посмотрела на Феликса Балтимора.
   – Я знаю, что вы думаете. И вы, и другие жильцы. Мы злодеи, мы враги, нас расстрелять мало…
   – Да ничего такого мы не думаем! – Дория попыталась улыбнуться.
   – И что еще хуже, вы все вместе веселитесь, выпиваете, рассказываете друг другу о жизни… А мы, в своем офисе, сами по себе. Нас не существует! Ни слова от вас, ни приглашения на аперитив, вы ни о чем нам не рассказываете, хоть бы одно наше фото поместили на странице этого дома в Фейсбуке. Нас никто не любит.
   – Мне очень жаль, что вы это так воспринимаете…
   – А как мне это еще воспринимать? Я уехал от мамы, с Мартиники, в семнадцать лет, жил один в съемной комнате, пять лет зубрил экономику и финансы! Я целыми днями придумываю для клиентов хитроумные и выгодные для них финансовые схемы, спасаю их бизнес, будто ангел-хранитель, и я должен стыдиться того, чем зарабатываю свой хлеб? И вечно так во Франции – никакого уважения к успеху!
   – В конце-то концов, – взорвалась Дория, – вы хоть понимаете, что вы нас всех выгоняете из дома?
   – Но это ведь совсем другое! «Привет, Феликс» – это все, о чем я прошу.
   Дория допила виски, задумавшись, не лучше ли ей было тоже изучать экономику и финансы. Тогда она не сидела бы здесь, вынужденная играть роль субретки в пьесе, которая называется «Мой папа – любовник в шкафу».
   Она рассматривала Феликса Балтимора: темные глаза, обкусанные ногти, хорошо сидящий костюм… Они, наверное, ровесники. Он управляет финансовым учреждением с десятком сотрудников, он целыми днями жонглирует миллионами, он чего-то добился и теперь отчаянно требует хоть немного внимания и признания.
   Она положила на стойку несколько монет:
   – До свидания, Феликс.

50
Глаза ее улыбались так радостно, что, казалось, в них порхали светлячки

   Симон помыл голову. Он целых полчаса провел перед зеркалом, укладывая волосы с помощью геля. И все это для того, чтобы создать впечатление продуманного беспорядка. Он надел чистые джинсы и самую стильную свою футболку… Анжелика пригласила его на ужин!

   Родители девушки уехали на выходные в Нормандию, к друзьям. Анжелика сказала им, что у нее экзамен на степень бакалавра через два месяца и ей надо готовиться. Супруги Дельгадо хотели было отказаться от поездки, чтобы остаться с дочерью, но Анжелика упросила их этого не делать. У Мануэля Дельгадо сердце разрывалось при мысли о том, что им придется оставить любимую дочурку одну в Париже. Но малыш Энзо стал со слезами проситься на море, и Изабель решила, что надо ехать.
   В субботу вечером, ровно в восемь часов, красивый, как герой американского сериала, Симон Ламбер позвонил в дверь квартиры семьи Дельгадо. Анжелика встретила его с распущенными по плечам волосами, а ее глаза сияли так, словно в них порхали светлячки. Симон чмокнул ее в губы с наигранной небрежностью, хотя сердце его билось со скоростью десять тысяч ударов в минуту, и подарил ей серебряные сережки, которые купил на деньги, заработанные в «Клубе Каде». Он долго выбирал, и наконец его выбор пал на серьги тонкой работы в форме перышек.
   – Я люблю тебя, – воскликнула она, открыв маленький бархатный футляр.
   Анжелика заметила Симона вскоре после того, как он поселился в особняке у своего деда Макса. Его высокий рост, стройная фигура, превосходно сидящие джинсы, стильные футболки, волосы, уложенные в кок, непринужденный и одновременно лукавый вид – все это привлекало Анжелику. Он выглядел стильным и независимым. Не то что мальчишки из ее лицея, которых она знала с шестого класса! Анжелика знала, что Макс был в свое время настоящим плейбоем и крутил романы с кинозвездами. Мануэла рассказала об этом Изабель Дельгадо, а та передала Анжелике. Тетка Симона, Дория, выглядела как его сестра и снималась в рекламе, которую показывали по телевизору. А еще она знала, что в их квартире было много антиквариата и самых необычных вещей, таких как огромная пара слоновьих бивней, а еще там никто не ложился спать вовремя, все время слушали всякую музыку и жили в атмосфере, так сильно отличавшейся от того, как привыкли жить в доме у Анжелики. Когда Симон как-то утром заговорил с ней в «Бродвее», она впервые в жизни прогуляла урок, чтобы остаться с ним.
   Он познакомил ее с хип-хопом девяностых и кино семидесятых, он умел танцевать настоящий рок-н-ролл и занимался верховой ездой. Он был интересный, нежный, с юмором и невероятно красивый. Эти два месяца Анжелика Дельгадо прожила на седьмом небе.
   Когда ее родители впервые упомянули про выходные в деревне с друзьями, она молилась, чтобы они оставили ее одну в квартире. И Бог услышал ее.
   – Хочешь есть? Я приготовила ужин, – тихо спросила Анжелика.
   – А выпить у тебя найдется? – Симон чувствовал себя на седьмом небе.

   Цыпленок оказался недожаренным, сметана в соусе свернулась, рис был комками, а шоколадный мусс соленым, потому что Анжелика переложила соли во взбитые белки. Но для Симона это был лучший ужин в его жизни. Сидя напротив, они пожирали друг друга глазами и увлеченно беседовали о самом захватывающем на свете: об их любви, о самой влюбленной паре в Париже, если не в мире. Они нашли конфеты «Мишоко» и продолжали беседу с полным ртом темного шоколада и карамели, сладких, как их чувства.
   Симон посмотрел на часы – было около полуночи, а он хотел сделать ей сюрприз, сводить в «Силенцио», куда их обещала провести Дория.
   – Хочешь куда-нибудь пойти? – спросил он.
   – У меня на сегодня другие планы, – сказала она, глядя ему в глаза.
   Анжелика протянула ему руку, он встал с дивана и пошел вслед за ней. Анжелика распахнула дверь ее спальни. Везде, у постели, на полках, на письменном столе и на подоконнике, горели десятки свеч, освещая комнату своими танцующими огоньками. На белом покрывале были рассыпаны лепестки роз, а из музыкального центра доносилась мелодия Candy Shop группы «50 центов».
   – Я решила, что это будет сегодня вечером, – сказала она улыбаясь.
   Симон почувствовал, как сердце замерло на миг в его груди и закружилась голова. Он протянул руки к Анжелике и нежно обнял ее:
   – Я не буду спрашивать тебя, уверена ли ты. Потому что просто не вынесу, если ты передумаешь.
   Анжелика засмеялась и положила голову ему на плечо, чтобы он не увидел, как она покраснела. Ее немного трясло, но она сама потянула его к кровати. Симон закрыл глаза и медленно опустился на постель, в аромате роз и в объятиях Анжелики.

51
Подводная лодка, марокканская мафия, розовые наручники

   В комиссариат их вызвали те же полицейские, чтобы сообщить новости в деле об ограблении. Дория и Клайн сидели рядом на серых стульях и ждали. С их последней встречи в кабинете Клайна они не виделись. Дория поторопилась отнести этот эпизод к «случайным связям», но иногда он совершенно неожиданно всплывал в ее памяти, и от этих непрошеных мыслей бабочки начинали порхать в ее животе. Клайн все так же целыми днями и вечерами не выходил из своего кабинета. Иногда Дория чувствовала, как его взгляд касается ее через разделявшие их стекла, но это, наверное, было всего лишь игрой ее воображения.
   Молодой полицейский, который старательно печатал что-то на огромном компьютере, наконец прервался. Его старший товарищ скрестил руки на груди и придал своему лицу суровый вид, не в силах, однако, сдержать улыбки. Когда его молодой коллега перестал печатать, он повернул монитор к Лео Клайну и Дории.
   – Что вам напоминает эта фотография? – спросил он.
   Лео Клайн недоверчиво прищурился. На экране появилась какая-то плывущая по морю конструкция, из которой выглядывало двое изможденных мужчин, машущих руками в направлении фотографа.
   – Это вам ничего не напоминает? – спросил молодой инспектор, перелистав несколько снимков, на которых устройство было снято с разных точек.
   – А-а! Теперь ты видишь, что я была права! Это твоя подводная лодка! – победно воскликнула Дория.
   – Что вы говорите, мадемуазель? Вы уже сообщили мсье Клайну о краже чертежей этой подводной лодки? Когда вы успели?
   Дория сжала зубы. Всегда надо следить за тем, что говоришь полиции. Одно необдуманное слово – и тебя обвинят в промышленном шпионаже.
   – Я просто высказала догадку, что они могли искать именно подводную лодку. Я подумала, что может понадобиться наркоторговцам. И поняла, что явно не чертежи дивана!
   – Господин Клайн, вы должны были поделиться с нами этой информацией. Это могло бы ускорить расследование. Почему вы нам не позвонили?
   – Я нашел эту идею совершенно нелепой! Я догадался, что это промышленный шпионаж. Но…
   – Эта мини-подлодка по всем параметрам соответствует той, которая была у вас в компьютере, – заметил старший полицейский.
   – В компе была не подлодка, а ее чертежи, – поправил его молодой.
   Тот досадливо вздохнул:
   – Да, хорошо, пусть так. Короче, это морское судно было найдено в неисправном состоянии у португальского побережья с двумя контрабандистами и крупным грузом марихуаны на борту.
   – В неисправном? Как неисправном? – нахмурился Лео Клайн.
   – А вот так, дрейфовала со сломанным мотором и двумя умирающими от жажды потерпевшими…
   Лео Клайна одолевали мрачные мысли. Он явно не мог оправиться от известия о том, что стал мишенью наркоторговцев. Все это было похоже на бред сумасшедшего. Подводная лодка, марокканская мафия, наркотики, розовые наручники… Он подозрительно покосился на Дорию. То, что эта ненормальная девица смогла раскусить грабителей, приводило его в необъяснимое бешенство. Как ей объяснить, что этот мир не безумен, если практика показывает, что она права? Как только она появляется, все превращается неизвестно во что.
   – А этого типа, который меня ударил, арестовали? – спросила полицейских Дория.
   – Нет, его на борту не было. Наверное, прячется где-нибудь в Марокко… Но недолго ему осталось! Португальская полиция его дружков из подлодки разговорит.
   Лео Клайн, который бормотал что-то себе под нос, наконец взорвался:
   – В конце концов, я не понимаю! Допустим, эти ублюдки украли мою подводную лодку, ладно. Но как они ее сломали? Этот мотор спроектирован так, чтобы работать в любых условиях! Наверно, не разобрались в технических характеристиках, иначе это не объяснишь.

   Выйдя из комиссариата, Дория и Лео некоторое время шли рядом в полном молчании, в свежем холодке весны, молодое солнце светило им прямо в глаза, и Дория надела солнечные очки. Дальше Лео посмотрел на часы.
   – Если у тебя нет кастинга, нет съемок, нет «Гранд-Рекса», нет очень важной деловой встречи, нет вечера, который ты должна организовать, нет бандитов, за которыми срочно надо погоняться… не хочешь ли ты где-нибудь перекусить? – спросил он.
   Дория засмеялась, но… Мозг лихорадочно заработал, прокручивая множество вопросов, ответы на которые нужно было еще найти. Почему он сейчас ее пригласил? Хочется ли ей самой сейчас обедать тет-а-тет с Лео Клайном? Что она ему скажет? Не растрепаны ли у нее волосы? Хочется ли ей есть?…
   – Да, мне хочется есть.
   – Можем пойти в «Мадлен-Бастилию»? – предложил Лео.
   – Почему бы и нет.
   В ресторане было полно народа, как и во всех кафе и ресторанах на бульварах в этот обеденный час, но Клайн нашел столик в тихом уголке, рядом с книжными полками.
   – Когда я была маленькая, мы с папой всегда приходили сюда. «Бродвей» тогда был грязной забегаловкой. Хозяин был неряшливый старик из Оверни, который все время ворчал и курил жутко вонючие кукурузные сигареты «Житан». «Бродвей» стал другим только с тех пор, как там появился Карим.
   Лео открыл меню:
   – Что ты хочешь заказать? Морской язык у них вкусный, и они его приготовят специально для тебя.
   – То же, что и ты.
   Официант вырос перед ними в ту же минуту – не понадобилось ни подзывать его, ни даже искать его взглядом. Дория задумалась: интересно, окажет ли ее спутник такое же впечатление на обслугу и публику в ночном клубе? Это было бы удобно. Толпа гуляк расступится перед ним, а бармен с улыбкой приготовит для них коктейли…
   – Ты в ночные клубы ходишь? – спросила она, когда официант принял заказ.
   – Ненавижу клубы.
   – Надо же, никогда бы не подумала, – воскликнула она немного снисходительно.
   Дории не хотелось язвить, но он был так предсказуем, этот Мистер-сама-серьезность.
   – Обычно в клубы ходят, чтобы снимать девушек, но свои лучшие техники знакомства я освоил не там.
   – Дай догадаться… Держу пари, что за письменным столом!
   Открытый взгляд его голубых глаз дал понять Дории, что он умеет улыбаться глазами.
   – И даже… на письменном столе!
   Она отпрянула, шокированная такой откровенностью:
   – Лео, позволь мне дать тебе один совет… не пробуй шутить.
   – Правда?
   – Тебе совсем не идет. Думаю, это не твое.
   – Тебе больше нравится, когда я говорю серьезно? – Он накрыл ладонью ее руку и снова посмотрел ей в глаза: – Я не могу перестать думать об этом, Дория.
   Официант кашлянул, и Лео быстро убрал свою ладонь. Они отдалились друг от друга, чтобы не мешать официанту расставлять тарелки. Морской язык действительно был приготовлен по всем правилам кулинарного искусства, а соус был просто великолепным. Лео Клайн взял вилку и поднес кусочек рыбы ко рту. А вот Дории есть расхотелось.
   – А мне в последнее время нравится ходить в «Силенцио». Знаешь, дизайн для этого клуба создал Дэвид Линч. Коктейли там просто чумовые, и всегда классная музыка. Я узнала, что раньше в помещении клуба находилось издательство газеты «Аврора». Там была напечатана статья Золя «Я обвиняю».
   Лео промокнул рот салфеткой:
   – А ты, Дория, вспоминаешь иногда об этом?
   – Ты хочешь сказать, о нашем свидании на твоем письменном столе? Нет-нет, я об этом никогда не думаю, дело прошлое. Как говорится, мимолетная прихоть.
   Он смотрел на нее внимательно, сосредоточенно, как будто она была одним из его обожаемых чертежей.
   Дория вздохнула:
   – Послушай, Лео, ты мне очень нравишься, но не думаю, что у нас что-нибудь получится. Не хочу тебя обидеть, но ты совсем не в моем вкусе. У нас совершенно разные взгляды на жизнь, а потом, я на самом деле не совсем свободна, да и ты тоже…
   Клайн перестал есть и смотрел на нее, кусая губы, словно пытаясь подавить приступ смеха. Наконец он перебил ее:
   – Хм! Мне кажется, ты слишком увлеклась. Я думал о чем-то более простом. Например, если тебе в один прекрасный вечер станет скучно, ты можешь позвонить в дверь моего офиса, и мы развлечемся вместе… Понимаешь, Дория? Ты меня слушаешь? Дория!
   Но Дория не слушала. Уставившись в какую-то точку за спиной у Лео, она ахнула от ужаса:
   – Кажется, сейчас будет пожар!
   Он раздраженно покачал головой:
   – Начни наконец жить не в фильме, а в реальности! Ладно, забудь и доедай рыбу. Ты ничего не ешь.
   – Нет, правда, официант поджег ром на десерте, и пелерина у дамы за твоей спиной загорелась. Это синтетический мех! Он ничего не заметил!
   – Дория, извини, я глупость сказал. Перестань валять дурака. Не может ресторан вот так загореться!
   И тут Лео Клайн вскочил – огонь перекинулся на его пиджак. Не успел он и глазом моргнуть, как на него обрушилось два ведерка для шампанского с полурастаявшим льдом. Официанты храбро сражались с огнем подручными средствами. Они явно перестарались, и один кубик льда скользнул Лео Клайну за шиворот. Он быстро скинул пиджак и остервенело начал его топтать.
   Спустя пару минут Дория с Лео вышли из ресторана с более чем вековой историей, в котором в былые времена отдыхали кучера омнибусов, ходивших от площади Мадлен к Бастилии по Большим бульварам. Никогда в жизни официант не видел, чтобы мужчина воспылал любовью настолько буквально.
   Клайн, ворча себе под нос, шагал в нескольких шагах впереди, его мокрая рубашка красиво приклеилась к спине. Дория ускорила шаг и нагнала его:
   – О чем мы там говорили?
   Он перевел на нее раздраженный взгляд:
   – Не важно, забудь.

52
Этот юноша, так и кипящий гормонами, ненасытный и неутомимый

   Они были одни в целом мире – Анжелика и Симон, Симон и Анжелика – и невероятное наслаждение, которое дарили им их молодые тела. Они были в очаровательном пространстве никогда не угасающего желания, которое кружит голову и не оставляет места ни для чего, кроме всепобеждающей любви.
   Макс с Дорией привыкли видеть Анжелику часто, даже очень часто. Она приходила сразу после занятий и оставалась до ужина. Потом у нее звонил мобильник, и она отвечала: «Да, мама, сейчас приду, я у Эмили, мы занимаемся, готовимся к экзаменам». Прощальные поцелуи на пороге длились минут десять. Макс и Дория терпеливо ждали в салоне со стаканчиками виски в руках и некой смесью раздражения и умиления на сердце. Симон наконец присоединялся к ним, с растрепанными волосами, припухшими губами и блаженно-усталым лицом. Он рассеянно извинялся или начинал разговор на другую тему, но вскоре мобильник Симона пищал, возвещая об эсэмэске.
   – Это Анжелика, она пришла домой, – сообщал он.
   – Ну, слава богу, а то мы уже начали беспокоиться, – отвечал Макс.
   Макс поднимал глаза к небу, моля Бога о терпении. Никогда бы он не подумал, принимая у себя Симона, что парень будет вести под его крышей сексуальную жизнь, да еще и настолько оживленную. Этот юноша, так и кипящий гормонами, ненасытный и неутомимый, своими ежедневными сексуальными подвигами болезненно напоминал Максу, что его лучшие времена уже давно миновали. И дед, который считал себя довольно бодрым для своего возраста, был вынужден признать, что слово «бодрый» ему уже не подходит, что юность давно позади, позади и расцвет. И вот теперь, когда он близок к своему закату, новое поколение радуется жизни. Затем Макс выпивал глоток виски и улыбался, потому что это и была радость – видеть внука, окрыленного любовью, ликующего, сияющего от счастья у него на глазах.

   Они валялись на кровати, и Симон лениво играл с ее волосами. Внезапно Анжелика поняла, что проголодалась. Некоторое время они медлили – им лень было пошевелиться. Накануне они доели все печенье из кухонного шкафа, и больше перекусить было нечем. Симон наконец решил сходить и купить блинчики у уличного торговца, продававшего в своем зеленом ларьке ярмарочные лакомства: вафли, пастилу, хот-доги, пончики и блинчики.
   – Возвращайся скорей, я жду! – крикнула ему вслед Анжелика.
   Он собрался, натянул кроссовки и вышел. Девушка, уткнувшись в подушку, с наслаждением вдохнула запах Симона. Затем она перевернулась на спину, раскинулась на постели и огляделась. Анжелика редко оставалась одна в комнате Симона. Она заметила стоящий на ночном столике открытый ноутбук, и ее охватило любопытство. Может быть, в нем есть его детские фотографии? Анжелике ужасно захотелось взглянуть на Симона в детстве – наверное, он был прелестный малыш.
   В папке с изображениями было штук десять ее фотографий, которые она быстро перелистала, зная их наизусть. Также было немало снимков Макса и Дории, сделанных в этой квартире. Ниже на экране она нашла папку «Дома». В папке были фотографии огромного деревенского дома, лошадей, женщины в строгом костюме, которая ласково улыбалась в объектив. «Это, наверное, его мама», – подумала Анжелика. Потом было фото широкоплечего и черноволосого, как Симон, мужчины за столом с друзьями, на вид ленивого и доброго. И, слава богу, никого похожего на бывшую девушку Симона. Анжелика закрыла папку, несколько разочарованная своим поиском.
   Затем ей пришла в голову мысль зайти в Интернет и посмотреть историю посещений сайтов. Ей было интересно узнать, на какие сайты Симон заходил в последнее время. Анжелика была уверена, что он частый гость на ее странице в Фейсбуке и аккаунте в Твиттере. Ну, почти уверена, но лучше убедиться. И тут Анжелика чуть не подавилась, когда увидела названия многочисленных порносайтов. Боже! Симон ходит на порносайты!
   Задохнувшись от возмущения, она захлопнула ноутбук, торопливо оделась, взяла мобильник и позвонила своей лучшей подруге:
   – Алло, Эмили? Ты не можешь прийти ко мне? Прямо сейчас, пожалуйста! – прорыдала она. – Тут такое случилось, такое!

   Когда Симон буквально через десять минут вернулся, неся пару блинов, в спальне уже никого не было. Он поискал в гостиной, на кухне, в туалете и ванной, в спальне Дории и даже в спальне Макса, куда никто до сих пор заходить не отваживался. Он громко позвал Анжелику, подумав, что она придумала новую игру и сейчас выпрыгнет на него из укромного уголка, голая и смеющаяся. Он открыл стенные шкафы, посмотрел под кроватью, но так и не нашел ее. Он позвонил ей, но она не ответила, звонка не было слышно и нигде в квартире. Это его еще больше обеспокоило. Блины остывали, и он присел на кухне, чтобы съесть свой и переложить другой в тарелку.
   Беспокоясь все больше и больше, он решил пойти и позвонить к ней в дверь. Он звонил и звонил, но Анжелика не открывала. Прижав ухо к двери, Симон услышал музыку. Он чуть с ума не сошел. Анжелика была дома, и она ему не открывала! Конечно же это была она. Ее родители работали до вечера, а младшие братья ходили в группу продленного дня. Он забарабанил в дверь, но все было бесполезно: дверь оставалась закрытой. Симон сел на коврик, подтянув колени к груди и закрыв лицо руками. Ничего не понимая, задыхаясь от тревоги и отчаяния, он разрыдался.

53
При любовных горестях важна первая улыбка

   Макс приготовил любимое блюдо Симона – курицу, запеченную со сладким перцем и луком. Он порезал овощи, намазал противень и птицу оливковым маслом, положил внутрь курицы разрезанный на четыре части лимон, посолил, поперчил, затем засунул все в нагретую духовку. В доме пахло так вкусно, что у Дории слюнки потекли. Симон же не выходил из комнаты. Он просидел, запершись, почти целые сутки. Когда Макс вернулся накануне вечером, он обнаружил, что его внук плачет навзрыд, не в силах дать каких-либо членораздельных объяснений. С помощью бесконечного терпения и дедукции, достойной Шерлока Холмса, он наконец понял суть: Анжелика ушла от Симона, узнав, что он регулярно посещает различные порнографические сайты.
   – Когда я посмотрел в свой ноутбук, там была открыта история. Она все видела. Я туда ходил сотни раз!
   И он снова горько заплакал, терзаемый искренним чувством вины.
   – Так-таки и сотни? – спросил Макс как ни в чем не бывало.
   Но больше он из Симона ничего не смог вытянуть. Симон впал в глубокое уныние, горько обвиняя себя то в пристрастии к порнографии, то в идиотизме. Как он не подумал замести следы своего грехопадения!
   Курица была готова, и Макс даже расстарался и приготовил настоящую домашнюю картошку фри. Так ему хотелось порадовать внука.
   – При любовных горестях важна первая улыбка. И поверь моему опыту, чем скорее она просияет, тем скорее исцелится его сердце, – сказал Макс дочери, накрывая на стол.
   – А если она долго будет злиться? – спросила Дория.
   Макс поморщился:
   – Тогда придется терпеть дольше…
   Им удалось вытащить Симона из его комнаты и усадить за стол.
   Макс налил ему вина:
   – «Пессак Леоньян» тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Вот попробуй, это вино на языке, как песня.
   Он проследил, как Симон неохотно отпил глоток.
   – Давай выпей еще, – настаивал Макс.
   – Пап, только не надо его поить… Вдруг на него во хмелю тоска нападет?
   – Тоска? Это от такого вина?
   Макс с беспокойством поглядел на внука, который без энтузиазма засунул в рот дольку жареной картошки. Да, с первой улыбкой все не так просто…

   – Хочешь, я еще раз расскажу, как Лео Клайн загорелся? – предложила Дория.
   Эта история смешила их целую неделю.
   – Спасибо, Дория, что-то нет настроения слушать… Как подумаю об Анжелике… Как ей, наверное, было больно, когда она узнала, что я заходил на…
   – И не раз, – вставил Макс.
   Увидев, как подбородок Симона задрожал, предвещая новый приступ слез, Дория воскликнула:
   – О, папа, просто божественно! Картошка невероятно удалась, а курица… Так и тает во рту! Ты попробовал курицу, Симон?
   – Да, спасибо, очень вкусно…
   Он еще не съел ни кусочка.
   Макс прокашлялся:
   – Послушай, Симон, ты не мог бы объяснить, что там творится на этом твоем… В общем, что происходит на сайте?
   У Симона вырвался смешок:
   – Ты, что ли, серьезно, дед?
   – Ну да, расскажи, мне интересно!
   – Хочешь посмотреть? – прыснул Симон.
   – А почему бы и нет? Как туда зайти?
   – Ну, введи в поиск что хочешь, лучше по-английски, например «лесбиянки большие сиськи»…
   – Ага, просто для примера, – ехидно прокомментировала Дория.
   – А потом? – спросил Макс.
   – Ну, потом тебе предлагают видео, ты смотришь, ну и…
   – Короче, онанизмом занимаюсь, – резюмировал Макс.
   На этот раз Симон засмеялся. Господи, наконец-то!
   – Прекрати, Макс! Я больше не могу! Как представлю себе…
   Он хохотал, не в силах остановиться. Неконтролируемый приступ смеха овладел им, сотрясая все его тело и прогоняя тоску. Макс покосился на Дорию с победной улыбкой. У них получилось! Мальчик не просто подарил им первую улыбку – он смеялся! Вот увидишь, Симон быстро оправится, как бы говорил Макс, салютуя Дории бокалом.
   – Только, пожалуйста, папа, делай это потише! – внесла свою лепту Дория.
   – И не забывай бумажные салфетки! – добавил Симон.
   Они прыснули от смеха уже все вместе. «Пессак Леоньян» – определенно веселое вино.
   Они еще смеялись, когда послышался звонок в дверь. Это был Карим, и на нем лица не было. Макс пригласил его войти. Карим последовал за ним в столовую, где их ждали Дория и Симон.
   – Ох, друзья мои! У меня такое случилось! – Карим сел за стол, ссутулившись, с посеревшим лицом и совершенно убитый. – Соня ушла от меня к этому проклятому фотографу! Ты ведь меня предупреждала, Дория! Надо мне было тебя послушать!
   Макс и Дория ошеломленно переглянулись. Это было плохо. Очень плохо для Симона.
   – Добро пожаловать в клуб, брат, – всхлипнул Симон. – Хочешь выпить?
   – Ты что, я не пью! – отмахнулся Карим.
   – Извини. – Симон налил себе еще вина.
   – Вот если у тебя что покурить найдется…

54
Это не твое дело, но раз уж ты спросил, то да

   Вы получили личное сообщение от @angelik_dgd на Twitter:
   Симон, ты, наверно, уже догадался, но повторю для ясности: я от тебя ухожу. Анжелика.

   Вы получили личное сообщение от @simonlanbert на Twitter:
   Анжелика! Это полный идиотизм! Давай встретимся и поговорим!

   Вы получили личное сообщение от @angelik_dgd на Twitter:
   Нет.

   Вы получили личное сообщение от @simonlanbert на Twitter:
   Ты встречаешься с кем-то еще?

   Вы получили личное сообщение от @angelik_dgd на Twitter:
   Это не твое дело, но раз уж ты спросил, то да.

   Вы получили личное сообщение от @simonlanbert на Twitter:
   Кто это?

   Вы получили личное сообщение от @angelik_dgd на Twitter:
   Уж точно не онанист.

   Вы получили личное сообщение от @simonlanbert на Twitter:
   Ты шлюха.

55
Крайне заразительные волны стресса

   Дория уныло нажимала на клавиши своего компьютера в поисках хоть каких-нибудь развлечений. Через приоткрытое окно до нее долетал гомон фривольного аперитива, который был в самом разгаре. Сегодня, в порядке исключения, она в нем не участвовала. У Карима, убитого горем после ухода Сони, не хватило духа на возобновление враждебных действий, и Мануэла вернулась к классической форме вечера только для девушек. Так что, похоже, все было спокойно. Сегодня вечером Дории никого не хотелось видеть, она была не в духе.
   В четыреста двенадцатый раз за сегодняшний день она кликнула по странице дома в Фейсбуке, у которой было уже сорок тысяч подписчиков. Это, впрочем, не беспокоило Генеральный банк, который никак не проявился после рассылки заказных писем. Таким образом, выселение неумолимо приближалось. С роликами «Бизз-Базз», которые она продолжала регулярно выпускать вместе с Беттиной, тоже все было по-прежнему. Ни один продюсер не связался с ними, несмотря на их несомненную популярность в Интернете. Это отсутствие какой-либо реакции телевизионщиков говорило о том, что слухи о могуществе социальных сетей были явно преувеличены. Напрасно Дория и Беттина так выкладывались, никакого толка не было, только зря время теряли, да и силы тоже. Стоит ли вообще продолжать?
   Макс ждал новостей, которые могли бы изменить ситуацию. Надо держаться. Отец говорит, что в конечном итоге вся ее работа в Сети обязательно принесет плоды. Вот Дория и продолжала ею заниматься ради него, особенно и не веря в успех. Сегодня вечером она вообще больше ни во что не верила, намертво застряв в шкуре Дории Даан, у которой нет никаких перспектив на будущее.
   Конечно, благодаря рекламным роликам, в которых она все еще регулярно снималась для Джосс, предстоящей маленькой театральной роли, а также работе ведущей в «Гранд-Рекс» Дория наконец-то начала зарабатывать на жизнь. Пожалуй, даже достаточно, чтобы снять себе однокомнатную квартирку, когда банк выставит их из дома. Но где же мечта, радостное волнение, вызов? Где прекрасные роли, от которых сердце забьется быстрее? Дория прямо-таки чувствовала в себе кипение жизненных сил. В ней жила жажда творчества, созидания. Где все это? Дория с грустью подумала, что жизнь проходит впустую.
   Она подняла глаза и встретилась взглядом с Лео Клайном, который открыл окно и, вопреки обыкновению, облокотившись на подоконник, смотрел на небо, на двор, на других людей. Он помахал ей рукой и послал ей улыбку, которую можно было назвать теплой. Дория сухо кивнула. Она не забыла их последний разговор в «Мадлен-Бастилии». Тогда она не поверила своим ушам. С тех пор она его презирала.
   В ее комнату вошел Симон и предложил выпить виски. Она вскочила, радуясь возможности немного отвлечься. Вдруг в прихожей послышались голоса.

   – Он сейчас же уедет в Шантильи вместе со мной! Ни секунды он больше в этом доме не останется!
   Разъяренная Алиса осыпала Макса ударами своей сумочки. Он слабо защищался, подняв руки к лицу.
   – Мама? Что ты делаешь? Что с тобой? – Симон оторопел.
   Алиса круто повернулась к сыну, поправила ободок на голове и сделала глубокий вдох, втягивая воздух в дрожащие от бешенства ноздри.
   – Дегенерат! Извращенец! – холодно бросила она ему.
   Симон побледнел, потом покраснел и отступил на шаг.
   – Собирай вещи. Мы уезжаем.
   Макс схватил дочь под руку и практически силком потащил в гостиную, где на журнальном столике уже ждал аперитив:
   – Пожалуйста, Алиса, успокойся. Вот, выпей стаканчик.
   Он налил в стакан виски, бросил льда и поднес старшей дочери. Она выплеснула стакан ему в лицо:
   – Алкоголик!
   Дория кинулась к отцу, которому виски попало в глаза, и протянула ему салфетку. Потом она решительно повернулась к сестре:
   – В конце-то концов, Алиса, что происходит? Ты нам хоть что-нибудь объяснишь?
   – Симон! Интернет! – взвизгнула Алиса.
   Лицо Симона буквально вытянулось. Его затрясло всем телом, так что ему пришлось сесть.
   – Что ты такое увидела в Интернете? – слабым голосом спросил он.
   – В последний раз, когда ты приезжал на выходные домой, ты забыл разлогиниться на своей странице в Фейсбуке. Я открыла ее, посмотрела твои фото и узнала, что ты стал крупье!
   Охваченная праведным гневом, Алиса не заметила, что из груди ее сына вырвался тихий вздох облегчения.
   – Опять Интернет! Это просто кошмар какой-то, – простонал Макс. – Вы хоть понимаете, что у вас больше не осталось никакой частной жизни?
   – Я не крупье, я просто сходил поиграть в покер с друзьями…
   – Как ты вообще могла рыться в его личной странице? – возмутилась Дория.
   – На твоем месте, Дория, я бы не поднимал эту тему, – проворчал Макс. – А ты, Симон, не считай свою мать за идиотку. Да, Алиса, Симон работает крупье несколько вечеров в неделю в «Клубе Каде». Хозяина клуба я знаю, мы с ним друзья. Никакой опасности нет. Кстати, он Симоном очень доволен.
   – Никакой опасности? А что, если он пристрастится к азартным играм? Хочешь, чтобы он, как ты, на старости лет открыл подпольный притон? Или, того хуже, умер бомжом от голода в сточной канаве? А что это за собрание шлюх у вас во дворе?
   Макс присел и налил себе стаканчик. Семейная жизнь иногда бывает настоящим адом.
   – Это не шлюхи. Это распродажа сексуальных игрушек, ну, как распродажа посуды в супермаркете, – попыталась объяснить Дория.
   – Значит, это вы так влияете на Симона? Подстрекаете его к азартным играм? Поите виски каждый вечер? Общаетесь с продавщицами вибраторов? Он хотя бы не прогуливает занятия?
   Дория налила себе виски, а Симону полный стакан кока-колы:
   – Конечно не прогуливает! Правда, Симон?
   – Э-э, да, то есть нет, не прогуливаю.
   Алиса встала и отряхнула юбку:
   – Ну, хватит. Симон, пойдем. Ты возвращаешься домой. В университет будешь ездить каждый день на электричке. Ничего, не развалишься.
   Макс бросил на внука горестный взгляд, но вмешиваться не стал. Симон выпрямился:
   – Нет, мам. Я никуда не поеду. Я здесь останусь.
   – Что?
   – Мне здесь хорошо. Я познакомился и подружился с дедом. Ты мне про него всегда рассказывала, что он старый эгоист, а на самом деле добрей его на свете никого нет. Мне тут классно живется, прикольно. Мы друг друга не достаем. Я из этой квартиры никуда не поеду, и не уговаривай. В конце концов, это же ты сама заставила Макса меня принять.
   Алиса вдруг сильно побледнела. Она снова медленно опустилась на диван. Словно оглушенная, Алиса оглядела по очереди отца, сына, сестру и почувствовала себя отвергнутой и ужасно одинокой. Слезы снова навернулись ей на глаза. Она закрыла лицо ладонями.
   – Посмотри, что ты наделал, папа, – прошептала она. – Посмотри. Ты украл у меня сына. Он тебя любит. Тебя любят все… А ты, Симон, любишь всех, кроме меня!
   Симон бросился матери на шею:
   – Я люблю тебя, мама! Макс ничего не украл, что ты говоришь такое! Я твой сын, как и раньше! Я твой Симон!
   Макс лихорадочно соображал, как ему разрешить эту ситуацию. От всех драматических событий, которые выпали на его долю в последние дни, он был близок к сердечному приступу. Он бросил отчаянный взгляд в окно, мысленно переносясь в Английский клуб на бульваре Капуцинок, где Морис, Жеже и Джо сидели сейчас, наверное, за увлекательной партией в покер. А он не захотел бросать родного внука, который все еще был не в себе после ухода возлюбленной, и остался дома. Вот и получил на свою голову еще одну проблему.
   Алиса продолжала тихо всхлипывать. Отцовское сердце Макса разрывалось от жалости к ней помимо его воли. Какой она выглядит несчастной…
   – Что ты такое вообразила, Алиса! Конечно же я тебя люблю! Ты моя дочь, – сказал он как можно нежнее.
   Макс поднялся и неловко обнял ее. Она дрожала, а сердце ее билось так быстро, что он даже испугался. Да, с Алисой никогда не было просто. Она, казалось, всегда готова к нападению. Подростком она все время ему грубила, а он старался не обращать внимания, чтобы не отреагировать слишком резко.
   – Я тоже хочу забыть о проблемах, мне надоело быть серьезной. Я теперь ни с кем не общаюсь, подружек у меня не осталось, а за покерным столом целую вечность не сидела, – тихо сказала Алиса.
   Макс отбил мяч на лету:
   – Тогда сыграем в покер!
   – А я есть хочу, – жалобно заскулил Симон. – Когда обед?
   – В скороварке тушеная телятина с грибами. Сыграем и сразу поедим, – постановил Макс.
   Он в две минуты приготовил стол для игры: зеленое сукно, фишки, ставки. И отозвал Дорию в сторонку:
   – Я знаю, ты обещала маме никогда не играть… Но прошу, сделай сегодня исключение, – прошептал он ей. – Ты ничем не рискуешь.
   Дория поморщилась было, но он добавил: «Ради семьи». И сам не поверил своим ушам: неужели это он только что произнес такие слова?
   Вчетвером они расселись вокруг накрытого зеленым сукном стола. Алиса не стала расставаться со своим стаканчиком виски, а поставила его рядом с собой на стол. Ее было не узнать – она так и светилась.
   – Вот увидишь, сынок, на что способна твоя мама! – сказала она Симону.
   Макс раздал карты. Алиса выиграла первую руку:
   – Ха-ха! Чувствую, что вечерок выдался удачный! Симон, принеси мне свой… что ты там куришь?
   – Ты что, мама? Я не курю, ничего у меня нет! – Он был кристально честен на этот раз. Все свои запасы он искурил с Каримом.
   – Ну конечно! Ты меня за дурочку держишь!
   – Честное слово…
   Макс, опасаясь новой истерики, поспешил вмешаться:
   – У него и правда ничего нет, Алиса. Я сейчас принесу из своих запасов.
   И он вернулся с травкой. Дория свернула косяк и зажгла его. Ей срочно надо было расслабиться. Расстроенная Алиса прямо-таки излучала волны стресса.
   Макс раздал новую руку. Постепенно напряжение, повисшее было в воздухе, рассеялось. Все расслабились и смогли наконец насладиться игрой. Дория даже стала шутить.
   – О боже, как есть хочется, я страшно проголодалась, – вдруг сказала Алиса и посмотрела на Макса.
   – Ну, вот и мама проголодалась, – радостно воскликнул Симон.
   – Я просто умираю от голода! Скорее! Мне срочно надо поесть!

   Они оставили карты и побежали в кухню, где их поджидала тушеная телятина. На гарнир Макс приготовил свежую лапшу, на которую Алиса набросилась с особенной жадностью.
   – Я вас насквозь вижу! – воскликнула она, размахивая вилкой. – Я вижу все. Я вижу, какие вы идиоты…
   И она уронила голову на стол.
   – Да, виски с травой… Всегда нужно знать меру, – отметил Макс.

56
Актриса в поисках роли, с крайне сомнительным прошлым

   Дория открыла глаза. В комнате было темно, хоть глаз выколи, и очень жарко. Непривычная атмосфера. Рядом мирно посапывала сестра. Дория провела рукой по лбу, но теплая ладонь не успокоила мигрень. Они продолжили пить и курить травку, даже когда Алиса вышла из игры. Похоже, им всем нужно было снять стресс.
   Некоторое время Дория лежала и не шевелилась, чтобы не побеспокоить сестру. Они уложили Алису у нее в комнате, и с тех пор она так и не двигалась. Пройдет еще несколько часов, пока она придет в себя. Во всяком случае, пробуждение случится не раньше чем утром. Оставалось терпеть и ждать ее ухода. Дория подвинулась, чтобы прижаться к прохладной стене.
   – Ты спишь? – спросила Алиса.
   Дория попыталась дышать как можно ровнее и притвориться спящей, чтобы не попасть под шквал злобных откровений сестры.
   Она издала короткий стон, не в силах сдержать раздражения и одновременно желая показать, что разбудить ее не так легко. Но Алиса зашептала в темноте:
   – Прости меня, Дория. Я знаю, что была с тобой очень несправедлива. Я говорила тебе гадости, которых ты совершенно не заслуживала.
   Она сожалеет? Вот это уже интересно! Дория открыла глаза и приподнялась на локте.
   – Но почему? – спросила она.
   – Когда ты появилась, я так ревновала. Папа только о тебе и думал. Мне вдруг показалось, что я для него лишняя. К тому же тебя назвали Дорией в честь моей бабушки.
   – А ты ее знала? – изумленно спросила Дория.
   – Ну конечно! Когда она умерла, мне было двенадцать лет. Мы очень любили друг друга. Она была рядом со мной все мое детство.
   – Я не знала об этом, – прошептала Дория.
   – И тем не менее! Когда я приезжала сюда на выходные, бабушка тоже приходила и вела все хозяйство. После ее смерти Макс так переживал, что не виделся со мной больше года. Я знаю, что он не имел ничего против меня лично. У него тогда почти не осталось воли к жизни. Но я чувствовала себя такой ненужной! Эта боль наложила отпечаток на всю мою жизнь.
   – Я так мало знаю о прошлом Макса. Он никогда о себе не рассказывает… – Дория даже не заметила, что мигрень прошла сама собой.
   – У него была тяжелейшая депрессия. Когда он наконец снова пригласил меня в квартиру, я его не узнала. Макс так исхудал и поседел… и даже как-то постарел. А в спальне бабушки поселилась маленькая девочка. Четырехлетняя соперница с черными волосами. Это была ты. Он сказал мне, что ты моя сестра. Если бы ты помнила, как он с тобой носился! Макс делал для тебя то, чего никогда не делал для меня. Он носил тебя на руках, кормил тебя, одевал, купал… Я горевала и ревновала его безумно.
   Дория слушала эти признания молча, и ее сердце сжималось. Теперь она начинала понимать, почему Алиса к ней так относится. Разве она сама отреагировала бы иначе, если бы оказалась на ее месте? Но вдруг Дория поняла, что в рассказе ее сестры что-то не так.
   – Почему ты говоришь, что мне было четыре года? Разве я не была совсем маленькая? Разве я не жила здесь с Максом и мамой?
   – Вовсе нет! Я познакомилась с тобой, когда тебе было четыре года. Я помню это, как будто это случилось вчера. Я никогда не видела здесь твою мать, ни в одни выходные. Ты же знаешь, что Макс никогда ни с кем не жил.
   Дория не стала настаивать на продолжении воспоминаний Алисы, но подумала, что ее рождение и ее детство все еще окружает тайна. Так ли уж ей хочется ее разгадать?
   – Не понимаю, как ты его не возненавидела, – прошептала Алиса. – В конце концов, согласись, он никогда не давал нам то, чего ребенок вправе ожидать от отца.
   – Я не знаю. – Дория задумалась. – Я от него никогда ничего не ожидала. Просто брала то, что он мог мне дать.
   Алиса, казалось, погрузилась в свои воспоминания. Она замолчала, и Дория уже подумала было, что сестра заснула.
   Однако Алиса вскоре все же продолжила:
   – Он очень плохо поступил с моей матерью. Он так и не женился на ней, когда она забеременела. Она так и осталась матерью-одиночкой. Даже в начале семидесятых это было тяжело для женщины. Мать его возненавидела и ненавидит до сих пор. Она всегда плохо о нем отзывалась. Боюсь, что это повлияло и на меня. Мне хотелось избежать всего этого и завести нормальную семью. Потому я вышла замуж и родила Симона очень рано, когда мне было всего двадцать два.
   – А мне мама никогда не говорила ничего плохого об отце. По-моему, ей с ним было весело.
   – Да с ним всем весело! Даже Симону! Ты знаешь, мой сын в последний год был просто несносен. Типичная иллюстрация подросткового бунта… Я была уверена, что он отравит папину жизнь. Признаться, я даже радовалась такой мысли. А Симон подпал под его обаяние, впрочем, как и все.
   Дория рассмеялась:
   – Но, Алиса, это же Макс Даан!
   Она догадалась, что Алиса тоже улыбается в темноте, но все же ее улыбка была чуть грустной.
   – Ты знаешь, что Симон влюблен в одну девушку из нашего дома? – Дория решила сменить тему. – Ее зовут Анжелика. Но она недавно рассталась с ним, и он в отчаянии. Если он уедет из этой квартиры, то не сможет ее вернуть.
   – Она красивая? – сонно спросила Алиса.
   – Очень, – прошептала Дория.
   Алиса наконец заснула. Дория поправила на ней одеяло и в первый раз в жизни нежно поцеловала сестру в щеку. Повернувшись к стене, она закрыла глаза и подвела итоги прошедшего вечера. Ее сводная сестра страдала, чувствуя себя всеми покинутой. Восемнадцатилетнего племянника возлюбленная застукала за посещением порносайтов, а мать – игорных клубов. Отец был игроком в покер. Она сама была актрисой в поисках роли, с крайне сомнительным прошлым…

   В другом конце квартиры Макс Даан, лежа на кровати, глядел в потолок широко раскрытыми глазами. Огни и шум Больших бульваров проникали в его комнату даже ночью, даже через двойное стекло и плотные шторы. Он не спал. Безжалостные упреки Алисы еще звучали у него в ушах. Она права, он не может принимать у себя под крышей подростка, который в этом возрасте особенно подвержен чужому влиянию. Он позволил своему внуку играть в карты, пить, курить травку и заниматься любовью. Он закрывал глаза на его прогулы занятий и на отсутствие всякого режима дня. Он только кормил его, выслушивал, давал простые советы и спокойно разговаривал с ним. Он хотел познакомиться с ним, понять его, не оказывая никакого давления. Он никогда не думал ни о том, чтобы изменить свой образ жизни ради Симона, ни о том, чтобы казаться ему кем-то другим, а не тем, кем он был в действительности… Макс вздохнул. Всю жизнь он старался держаться подальше от домашних драм, а сегодня вечером его малодушие наконец сыграло с ним злую шутку. Горе Алисы разрывало ему сердце. Вдруг он понял ее нервозность и обидчивость. Агрессивность его дочери была призывом о помощи. Он сделает все, чтобы никогда больше не ранить своих детей. Хоть сердце у Макса и разрывалось, он решил отпустить Симона. У него не было ни авторитета, ни ответственности взрослого человека. Он не заслуживал воспитывать своего внука.

57
Эта ночная жизнь, окрашенная иронией и наигранной теплотой

   Зажатая между стеной и похрапывающей сестрой, Дория не спала. Мысли, мелькающие в голове, как теннисные мячики, уснуть не давали. Она чуть повернулась, и Алиса пробормотала что-то во сне. Ее храп на секунду затих, затем возобновился с новой силой. Дория протянула руку через голову сестры и нащупала свой айфон. Было два часа ночи. Заснуть уже не удастся, в этом она не сомневалась.

   Пять минут спустя Дория, в джинсах и сапожках на каблуках, торопливо докрашивалась на лестничной площадке. Она спрятала косметичку в сумочку и спустилась по лестнице. Пора было прогуляться в «Силенцио», посмотреть, насколько хороша ночь. Там всегда найдется кто-нибудь, с кем можно перекинуться несколькими словами, легкими, как пузырьки шампанского. Эта ночная жизнь, окрашенная иронией и наигранной теплотой, как раз то, чего ей сейчас не хватает.
   Ночь стояла темная-претемная. В витрине бутика Мануэлы поблескивал экран включенного компьютера. Кто-то сидел на ступеньках перед дверью. Широкоплечий силуэт вырисовывался в легком голубоватом ореоле экрана. Огонек горящей сигареты светился в темноте. Сердце у Дории забилось. Вдруг это снова взломщики? Не подняться ли обратно к себе, подумала она, но сразу обругала себя идиоткой.
   – Кто там? – спросила она, зажигая свет под козырьком крыльца.
   – Это я, – ответил Лео Клайн.
   Он спокойно курил, устало глядя перед собой. У Дории вырвался вздох облегчения:
   – Что ты здесь делаешь один в темноте?
   – Я засиделся на работе. Теперь отдыхаю и думаю о разных вещах. А ты?
   Он встал и сделал к ней несколько шагов. Дория смотрела, как он приближается, широко раскрытыми глазами. Она была так напряжена, что даже голова закружилась.
   – Я собиралась пойти потанцевать.
   Лео рассмеялся, качая головой:
   – Ну, разумеется, в два часа ночи Дории захотелось потанцевать. Как я мог забыть?
   – На самом деле, мою постель заняла старшая сестра. У нас был несколько мелодраматичный семейный вечер, и я никак не могу заснуть. Вот и подумала прогуляться в «Силенцио».
   – Да, конечно, клуб Дэвида Линча. – Он затоптал окурок.
   Дория подумала, что завтра утром Мира снова будет ворчать, обнаружив его.
   Некоторое время они шли рядом по опустевшему бульвару, где им встречались лишь редкие полуночники. Немного дальше по тротуару блестел фасад «Кафе Оз», австралийского бара, хорошо знакомого молодым гулякам, приходившим туда выпить и потанцевать под живую музыку до пяти утра.
   – Тебе действительно так хочется в «Силенцио»? А то я мог бы предложить тебе выпить австралийского пива.
   – Главное, чтобы ты не предлагал развлекать тебя в твоем кабинете.
   – Это тоже вариант… – Лео широко улыбнулся.
   Она кинула на него сердитый взгляд из-под нахмуренных бровей, он примирительно вскинул руки с лукавой улыбкой:
   – Шучу! Это была всего лишь шутка!
   Когда Лео улыбался, его лицо полностью менялось. Глаза наполнялись светом, уголки губ поднимались, а на щеках появлялись очаровательные ямочки. Дория против воли задержала взгляд на этих выразительных губах, и в ее памяти сразу всплыли некоторые непрошеные и весьма откровенные картинки, от которых в низу живота потеплело.
   – Я уже говорила, что шутки тебе не удаются. – Ей все же удалось взять себя в руки.
   Они выбрали столик рядом со стойкой и заказали два «Краун Лагер». Дория с любопытством осматривалась вокруг. У стойки толпились компании парней лет восемнадцати – двадцати. Другие, также компаниями или парами, сидели за столиками.
   – Я понимаю, почему никогда раньше сюда не заходила: у меня такое впечатление, как будто мне сто лет!
   Официант, похожий на австралийского серфера, с длинными светлыми волосами, голубыми глазами, золотистым загаром и рельефной мускулатурой, принес им заказ. Дория поблагодарила, с удовольствием рассматривая его атлетическую фигуру. Он без всякого смущения ответил ей легкой понимающей улыбкой.
   – Я тебе не мешаю? – раздраженно спросил Клайн.
   Этот любое веселье испортит. Официант удалился, бросив Дории последний ласковый взгляд.
   – Нет, все в порядке, я уже кончила, – улыбнулась Дория.
   Она попробовала пиво: свежее, игристое, с легкой горчинкой – просто совершенство! Именно то, что ей нужно. Она с блаженством откинулась на спинку стула. Лео Клайн протянул руку к ее лицу и медленно провел большим пальцем по губам. Она вздрогнула.
   Его рука была холодной, но ее губы сразу загорелись. Дория оттолкнула его руку.
   – У тебя там была пена, – спокойно объяснил он.
   – Мог бы просто сказать, чтобы я облизала.
   Он рассмеялся:
   – Правда? Тогда в следующий раз так и скажу: оближи!
   Дория против воли улыбнулась. Да, стоило признаться, она его немного провоцировала… и Лео реагировал с юмором.
   Он отпил из своей кружки и сменил тему:
   – Что у вас случилось? По какому поводу переполох в семействе Даан?
   – Приехала моя старшая сестра Алиса, мать Симона. На самом деле она моя сестра по отцу. Она узнала, что Симон по вечерам работает крупье, обвинила во всем Макса и запретила сыну жить с нами. Алиса, помимо всего прочего, сказала Максу, что он никуда не годный отец и безответственный дед. Она поплакалась нам, сколько ей, бедняжке, пришлось выстрадать, а потом поведала мне несколько тайн из нашего прошлого, от которых, я собственно, и не смогла заснуть.
   Клайн не осмелился расспрашивать ее о подробностях и только понимающе покивал головой.
   – Почему ты столько работаешь? – спросила она вдруг.
   – Потому что я хочу быть лучшим.
   – А почему?
   Он допил пиво, прежде чем ответить:
   – Скажем так… Мне просто нужно кое-что доказать.
   Он ничего не добавил к тому, что сказал. А она не стала расспрашивать. Они смотрели друг на друга и улыбались. А целое облако вопросов и желаний витало у них над головами.

58
Еще не поздно сделать из него человека

   На завтрак у Макса и Симона были круассаны и таблетки от головной боли. Они сидели на кухне молча: Макс пил кофе, а очень бледный Симон потягивал апельсиновый сок. Дория с Алисой вышли из спальни одновременно, одинаковой сонной походкой, и сели на стулья в стиле Наполеона III за столик из бистро.
   – Хорошо выспались? – спросил Макс, не снимая солнечных очков.
   – Просто превосходно, – ответила Алиса и потянулась за рогаликом.
   – Ну, да… – Дория поморщилась.
   Макс откашлялся:
   – Я вчера вечером подумал, и действительно… Я считаю, что Алиса права. Я и правда не могу присматривать за Симоном как следует. Я на него, наверное, плохо влияю. В моем возрасте мне уже не измениться… даже ради него. Еще не поздно сделать из него человека. Мы только что поговорили с ним об этом. Он все знает. Симону действительно лучше вернуться к себе домой…
   – Короче, ты меня выгоняешь. – Симон опустил голову.
   Дория еле сдержала вздох. Алиса положила обратно на стол свой круассан:
   – Папа, замолчи. Я вчера понаблюдала за вами. Сразу видно, что вы хорошо друг с другом ладите, и я заметила, что Симон счастлив с вами… Несмотря на свои маленькие любовные проблемы.
   – Дория! – простонал Симон.
   – Извини… – Дория отвернулась к окну.
   – Вот видишь, теперь он способен высказать свой протест, не хлопая дверью! Он повзрослел, он становится мужчиной. Здесь он знакомится с особым искусством наслаждаться жизнью – the good life, как ты, папа, любишь говорить. Если он не научится этому сейчас, то когда же еще? – Алиса обратила на сына ласковый взгляд: – Поэтому я тоже подумала и решила, что ты можешь остаться здесь, с Максом и Дорией, если хочешь.
   Симон вскочил и заключил мать в объятия:
   – Правда? Черт, я себя чувствую, прямо как кандидат на вылет в телешоу, который уже чемодан собрал, но спасен зрительским голосованием. Я остаюсь дома!
   – Приключение продолжается… – улыбнулась Дория.
   Макс недоверчиво покачал головой. Как же так? Алиса обрекла его на целую ночь угрызений совести и сожалений, когда он всю свою жизнь успел поставить под вопрос… И все это только ради того, чтобы сообщить ему, что он умеет наслаждаться жизнью? Спасибо, он в курсе… И что она оставляет ему Симона? И ради чего были все эти обвинения? Неужели она не может хоть чуть-чуть научиться последовательности? Макс возблагодарил судьбу за то, что был практически избавлен от радостей семейной жизни. Много таких «радостей» он бы не вынес.
   – Цени это, дорогой мой Симон. Я разрешаю тебе насладиться тем, что мне в жизни так и не досталось. – Макс взглянул на часы: – Что же, все это просто прекрасно, но я должен вас оставить, у меня встреча.
   – С кем? – Все трое задали этот вопрос одновременно, с одинаковым, несколько оскорбленным видом.
   Макс закатил глаза, затем четко произнес:
   – С Мануэлой.
   Перед зеркалом в прихожей он тщательно зачесал назад свою серебристую шевелюру, сурово взглянул в свои темно-карие глаза и улыбнулся своему отражению прежней неотразимой улыбкой, которая некогда разбила столько сердец, да и теперь еще не утратила своей притягательности. Взгляд в зеркале сделался бархатным, моторчик обаяния завелся с полоборота. Макс провел пальцами по своему квадратному, свежевыбритому подбородку. Конечно, осанка уже не та, но он еще очень даже… Он поправил свой черный бархатный пиджак, расправил плечи, втянул живот и вышел из квартиры в своем обычном ореоле любви, достоинства и довольства собой.

   Мануэла приняла его в своей квартире. Она была босая, в старых джинсах и кофточке с глубоким треугольным вырезом. И без бюстгальтера… эту деталь наметанный взгляд Макса отметил за секунду. Он поцеловал ее в шею и скользнул рукой под кофту.
   – И не мечтай, Макс. С тех пор как я не обязана это делать, я поклялась себе никогда больше не дотрагиваться до мужчины. И эту клятву я, слава богу, держу.
   – Я просто поздоровался, Мануэла! Что ты себе такое вообразила?
   – Это я просто так, для ясности.
   – Ты прекрасно знаешь, что я никогда не делал тебе никаких авансов… – Макс, как никто другой, умел выйти сухим из воды.
   Она предпочла сменить тему:
   – У меня есть информация, о которой ты просил. Хочешь кофе?
   Квартира у Мануэлы была уютная, обставленная просто, но дорого. Тщательно подобранные вещи были расположены в комнатах весьма продуманно и органично. Откинувшись на спинку дивана с белой льняной обивкой, с чашкой кофе в руке, Макс слушал, как Мануэла рассказывает о грандиозном проекте Генерального банка. Эту абсолютно конфиденциальную информацию Мануэле удалось получить у одной из ее подруг. Генеральный банк собирался продать всю находящуюся в его собственности недвижимость. Их дом был только первым этапом долгосрочного проекта. Через два года планировалось превратить банк в полностью виртуальный. И таким образом снизить свои издержки и приспособиться к новым условиям рынка. Такая вот компьютерная революция для финансовой компании третьего тысячелетия. Большая часть персонала, в частности в многочисленных отделениях банка, будет уволена. Генеральный банк также собирался незаметно, без лишнего шума распродать свое недвижимое имущество.
   – Вот сволочи, – сказал Макс сквозь зубы.
   – Чем больше мы поднимаем шума, тем больше доставляем им проблем, – подытожила Мануэла. – Можешь не сомневаться, они внимательно следят за страницей дома в Фейсбуке. А не реагируют пока только потому, что не хотят поднимать шумиху.
   – Значит, мы располагаем весьма перспективным средством давления. Очень полезно узнать, что им может помешать… – Макс улыбнулся и посмотрел на Мануэлу: – Поблагодари от меня свою подругу. Теперь у нас есть туз в рукаве! Главное, знать, в какой момент им воспользоваться.

59
Одна из тех загадочных фотографий, которые ее мать сожгла

   В последние несколько дней Дории было не по себе. Какая-то тяжесть лежала на сердце, мешая дышать. Ее ничего не радовало, и ничего не хотелось делать. Казалось, в ее жизни нет никакого смысла и ничто больше не имеет значения. Время проходило зря. Ничего не менялось. Она репетировала свою роль субретки, но слова сестры все время звучали у нее в голове. Она пыталась их прогнать, но они каждый раз, словно отбитый о стену теннисный мяч, возвращались и снова не давали покоя.
   «Согласись, он никогда не давал нам того, что человек вправе ожидать от отца…»
   Чтобы хоть как-то отвлечься, Дория заходила к Симону и старалась вместе с ним вникнуть в сценарии компьютерных игр, которыми так увлекался ее племянник.
   «Твоя мать никогда здесь не жила…»
   И Дория, обессиленная, шла в гости к Беттине, которая болтала с ней, не отрываясь от изготовления своей новой коллекции бижутерии.
   Дория звонила Саше, который теперь никогда не брал трубку.
   «Я познакомилась с тобой, когда тебе было четыре года…»

   Как-то утром, оставшись в квартире одна, Дория наконец решилась. Макс был на аукционе Друо, а Симон – в университете. У Дории было несколько часов, чтобы попытаться выяснить правду. С бьющимся сердцем она толкнула дверь спальни Макса. Старый паркет заскрипел под ее ногами. Комната, смежная с гостиной и столовой, была просторной, с двумя окнами, выходящими на бульвар. Белое покрывало на кровати аккуратно расправлено, одежда убрана на свои места. Отец каждое утро наводил порядок у себя в комнате. Оригинал черно-белой фотографии Рэта Пэка, Френка Синатры, Дина Мартина и Сэмми Дэвиса – этих запечатленных во всем блеске мировой славы шалопаев в смокингах – красовался на стене над кроватью, по обе стороны которой стояли тумбочки 1930 года. Дория осмотрелась, не зная, с чего начать свой поиск. Она увидела в углу спальни секретер и открыла первый ящик…
   Два часа спустя, обессиленная, с раскрасневшимся лицом, Дория признала свое поражение. Она обшарила весь секретер, обыскала шкаф, комод, чемодан с монограммой, оклеенный этикетками с экзотическими названиями, и небольшую библиотеку, но ничего не нашла. Сама не зная, что ищет, она верила, что где-то обязательно должно быть что-то – вещь или документ, – что поможет ответить на ее вопросы.
   Отчаявшись, Дория присела на кровать, затем откинулась на мягкое покрывало и… дотронулась пятками до чего-то твердого на полу под кроватью. Она мигом вскочила, затем опустилась на колени, чтобы посмотреть, что же это может быть.
   Это была длинная, плоская коробка для хранения вещей под кроватью, из тех, что продаются в ИКЕА или хозяйственных магазинах. Дория осторожно открыла ее. Там лежали десятки и даже сотни фотографий, рассыпанные в беспорядке. Все прошлое Макса проплывало у нее перед глазами. Макс с матерью, Макс с друзьями, Макс на каникулах, Макс в ночных клубах, Макс в казино, а главное, Макс с женщинами. Много женщин, красивых, улыбающихся, одетых, а иногда и раздетых… совсем раздетых. Покраснев, Дория дрожащими руками убрала их обратно в коробку. Она не собиралась шпионить за личной жизнью отца. Придя в себя, Дория продолжила свой поиск. Поиск чего? Ей просто хотелось понять, почему у нее не было нормального детства. Может быть, найдутся какие-нибудь фотографии ее матери и отца с дочерью на руках. Может быть, хотя бы дубликат одной из тех загадочных фотографий, которые ее мать сожгла, когда Макс ушел от нее. Она нащупала небольшую черную папку с обтрепанными уголками и открыла ее. Отец хранил в ней какие-то документы. Она нашла старые турецкие паспорта своей бабушки, свидетельства ее рождения и смерти, просроченные документы на имя Макса, свидетельство о рождении Алисы. Но были и другие документы…

   «В среду, 13 апреля 1987 года, в 11 часов 24 минуты, Макс Джозеф ДААН, родившийся в Стамбуле (Турция) 26 сентября 1944 года, торговец картинами и произведениями искусства, проживающий в Париже, 2-й округ, дом 19-бис по бульвару Монмартр, признал своей дочерью Дорию Еву РОШ, родившуюся 14 июня тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года в Париже, 14-й округ, у Софи Евы РОШ…
   После прочтения и проверки настоящего документа заявитель подписал вместе с нами…»

   В нотариально заверенном акте от сентября 1987 года говорилось, что Дория Ева, урожденная Рош, отныне будет носить фамилию Даан. Дория также нашла решение суда, в котором ее отцу отказывали в родительских правах. Она торопливо застегнула папку, убрала коробку, опустила покрывало на постели и оглянулась вокруг. Комната была безупречно прибрана. Словно ничего и не случилось.

60
Тысяча осколков, которые забрызгали паркет, словно капли крови

   В этот вечер в театре Нувоте шла премьера спектакля «Мой отец – любовник в шкафу» с Дорией Даан в роли субретки. Макс пошел бы в театр, но Дория запретила всем родным смотреть эту пьесу, а Морис Аккерман позвонил ему и пригласил на партию в покер. Так как дочь планировала после представления напиться в хлам, Макс предпочел не становиться свидетелем этого малопривлекательного зрелища Вот уже несколько дней Дория выглядела просто ужасно. Не иначе, страх сцены ее измучил. Так думал Макс.
   Он вернулся домой к полуночи. В квартире было пусто. Симон тоже куда-то подевался. Макс устроился на диване перед телевизором. Только что выигранные банкноты приятно захрустели в кармане джинсов. Он положил ноги на журнальный столик и вздохнул от наслаждения. Как приятно посидеть в мире и спокойствии – никаких разбитых сердец, никаких семейных драм. Некоторое время он переключал программы в поисках хорошего голливудского вестерна с Джоном Уэйном или Джеймсом Стюартом. К сожалению, спокойствие было недолгим. Из квартиры этажом ниже до него донесся звон бьющегося стекла, всхлипывания и причитания.
   Две минуты спустя Макс уже звонил в дверь Барбары Дакен со стаканом воды в руке. Она осторожно открыла дверь.
   – Вот, выпейте холодной воды, – сказал он.
   Молодая женщина улыбнулась сквозь слезы:
   – О, Макс, какой вы милый…

   И вот они снова сидят на диване у Барбары. Бутылка водки на столе уже начата, а разбросанные по комнате подушки, похоже, только что служили боксерской грушей или футбольным мячом.
   – А я-то думал, что вы не любите пить одна, – заметил Макс, кивнув на бутылку.
   – В последнее время я делаю столько всего, на что раньше никогда бы не решилась.
   Макс поднял бровь:
   – Это связано с вашей дочкой?
   – Нет.
   Она подняла стопку водки и отсалютовала Максу:
   – За здоровье чемпионки мира по идиотизму!
   – Может быть, вы объясните, что случилось, Барбара? – Макс налил водки и себе. – Ну же, сядьте поближе и расскажите мне все.
   – Да все эта тварь с ангельской мордашкой, этот сопляк со своей слащавой улыбочкой…
   – Что, Саша Беллами? – осторожно предположил Макс.
   – Он мне изменил! Он обманул меня, унизительно, цинично!
   Барбара схватила красную стеклянную вазу ультрамодернистского дизайна и швырнула ее на пол. Ваза разбилась на тысячу осколков, которые усеяли паркет, словно капли крови.
   – Так мне, дуре, и надо! Захотела кого помоложе… Поверила, что у нас душевное родство… Я ему давала советы, помогала… Представила его моим деловым партнерам… – рыдала она.
   – Барбара, не ходите босиком, сядьте рядом со мной, – велел Макс.
   Подавив рыдания, Барбара Дакен подошла к нему через гостиную, стараясь не наступать на битое стекло. Она рухнула на диван и прижалась к Максу:
   – Ох, Макс, какой кошмар!
   Он обнял ее, словно защищая:
   – Он, я полагаю, переспал с вашей лучшей подругой?
   – Хуже! – простонала Барбара, ломая руки.
   – Да ну?
   – Он переспал с моим лучшим другом! Это продюсер, он обещал устроить ему гастроли для группы, финансировать запись его альбома… Короче, все, что только можно!
   На лице Макса изобразилось самое глубокое сострадание. Он еще крепче обнял Барбару. Она склонила голову к нему на плечо.
   – Не пройдет и года, как этот сопляк станет звездой… И в этом будет и ваша заслуга! – с улыбкой сказал Макс.
   – Ах, Макс!
   Она тоже улыбнулась, и их губы встретились. Рука Макса скользнула под блузку Барбары, нежно погладила ее грудь. На долю секунды он задумался о том, что собирается вступить в любовную связь с женщиной, которая спала с бисексуальным дружком его собственной дочери. Но, скользнув руками ниже, он выкинул из головы эту неудобную мысль. Упругие ягодицы Барбары убедили его не обращать внимание на такие мелочи. В конце концов, после стольких волнений он имеет право расслабиться!

61
Мужчина, о котором все женщины мечтают, но все уверены, что не смогут его удержать

   Софи Рош предложила дочери встретиться с ней в кафе «Макс» на бульваре Мадлен. Дория увидела в этом предзнаменование, тогда как ее мать имела в виду всего лишь уютное современное кафе рядом со своим офисом.
   Они сели за свободный столик в углу кафе, на стулья обтекаемой формы из прозрачного плексигласа. Вдоль стен, украшенных фотографиями с модных показов, стояли длинные мягкие белые диваны – кафе было рядом с новомодным бутиком на первом этаже дома.
   Дория внутренне кипела. Она успела много раз прокрутить в голове свои недавние открытия. Она ничего не понимала… или боялась понять самое худшее. Они заказали две низкокалорийные кока-колы и два салата с говядиной по-тайски. Не зная, как подойти к теме, Дория положила на стол документы, которые все-таки утащила у Макса, и молча пододвинула их к матери.
   – Я так и знала, что ты не удержишься от того, чтобы порыться в отцовских вещах. – Софи Рош печально посмотрела на дочь.
   – Значит, он мне не отец, да? Ты его попросила меня удочерить?
   Софи долго разглядывала документы, прежде чем ответить:
   – Да что ты такое выдумала? Конечно же Макс твой отец!
   Дория чуть не потеряла сознание от облегчения. Напряжение и тревога, накопившиеся за последние дни, отпустили ее, слезы выступили у нее на глазах.
   – А что тогда все это значит? – спросила она, показывая на документы. – Почему он не сразу меня признал? Зачем понадобилось менять фамилию?
   Софи Рош глубоко вздохнула. Ей было неловко за то, в чем она собиралась признаться, но настало время рассказать Дории всю правду о ее рождении.
   – Ты знаешь, что я всегда много работала… – начала она.
   Это была типичная история честолюбивой женщины, одной из тех деловых женщин восьмидесятых годов, которые посвятили себя карьере и не жалели сил и времени, чтобы доказать, что ни в чем не уступают мужчинам. Софи работала, и работала столько, что на личную жизнь времени практически не оставалось. Что касалось бизнеса, все складывалось удачно. А потом… В один прекрасный день ей исполнилось тридцать лет. Это было до Бриджет Джонс и «Секса в большом городе». В то время считалось, что тридцатилетняя женщина, не ставшая матерью, не выполнила свое главное жизненное предназначение. Софи Рош отчаянно захотела ребенка. Она решила родить ребенка для себя, как в песне Жан-Жака Голдмана. И тогда, в один прекрасный вечер, она встретила Макса Даана.
   – Какой он был красивый! Я на него наглядеться не могла! И к тому же стильный, образованный, непринужденный… Мужчина, о котором все женщины мечтают, но все уверены, что не смогут его удержать. Если мне и удалось привлечь его внимание, то уже можно считать, что мне повезло. Я подумала и решила: «Хочу от него ребенка!» Если умная и сильная женщина что-то решит, остановить ее практически невозможно. Я сделала все так, как и хотела. Короче, я забеременела. Я знала его взгляд на брак, детей, семейную жизнь… Я решила ничего ему не говорить.
   – А надо было! Кто знает, может, он передумал бы.
   – Глупости, доченька! Я-то знала, что и мечтать об этом не стоит. Я вышла из его жизни тихо и спокойно, довольная тем, что на память о нем мне остался ребенок.
   – Мама, это же… Получается, ты ему сделала ребенка против его воли.
   – Я знаю. Мне это тогда не представлялось таким драматичным. Я тогда не собиралась ни говорить ему об этом, ни просить его о чем-либо. Но я не учла характера Дории-младшей! В три года ты заметила, что у всех твоих подружек в детском садике есть отец. Ты спросила меня, куда подевался твой папа, и начала искать его буквально повсюду. Твой характер проявился уже тогда. И через некоторое время я решила позвонить Максу. Он назначил встречу в «Мадлен-Бастилии».
   Дория уже тогда была очень на него похожа. Ошеломленный новостью Макс посмотрел на девочку и спросил, сколько ей лет. Софи ответила, что дочке уже три годика.
   – Я услышала, как у него в голове защелкала счетная машинка. Потом он улыбнулся и спросил, как тебя зовут. Когда ты ответила «Дория», мне показалось, что он сейчас заплачет. Позднее я узнала, что два года назад он потерял мать и очень тяжело это переживал.
   – Да, я знаю, мне это и Алиса рассказывала.
   – И тогда он наклонился к тебе и сказал: «Дория, я твой папа. Я живу здесь неподалеку. Хочешь, я тебе покажу свою квартиру?» Он взял тебя за руку, и вы пошли по бульвару Монмартр к его дому. Он отвел тебе комнату своей матери. Вот так у тебя и появился отец.
   – Но почему вы не сказали мне правду сразу?
   Софи вздохнула:
   – В то время ты была слишком мала, чтобы все это понять. К тому же ты сразу начала общаться с Максом так, словно всю жизнь его знала. Наверное, мы просто не хотели тебя травмировать, потому и сохранили всю эту историю в тайне. Когда ты попросила меня рассказать, почему мы расстались, я ответила, что мы разошлись, когда ты была совсем маленькая…
   – И что ты сожгла все фотографии.
   – Да, и про фотографии мне пришлось так сказать.
   Софи выпрямилась и потянулась, вытянув руки вперед. Ее пальцы немного дрожали.
   – Я знала, что когда-нибудь мне придется рассказать тебе об этом. Теперь, когда это случилось, мне стало легче. Я бы выпила чего-нибудь покрепче, а ты?
   – А почему суд отказал папе в родительских правах?
   – Если человек признает своего ребенка только через один год и один день после его рождения, то он лишается родительских прав. Чтобы восстановить их, надо подать заявление в суд. Макс это сделал. Наверное, они провели расследование. Ты ведь знаешь, как он жил: женщины, ночные клубы, собутыльники… Его квартира была настоящим игорным домом. Суд ему отказал. Но мы не стали обращать внимание на это решение. Для меня он твой отец, и, раз он тебя признал, это давало ему все права. Что же касается обязанностей, я не стала ему докучать. Нам всегда удавалось договориться…
   Они заказали две водки. Дория пыталась переварить полученную информацию. Вот к чему в итоге привели ее усилия. Правда была не похожа на то, что она подозревала, но и не так уж от этого отличалась. Подумать только, как она могла подумать, что Макс ей не отец… Дория всегда ощущала какую-то неопределенность, которая мешала ей чувствовать себя в жизни на своем месте. Из-за этой безобидной лжи она все время чувствовала себя не в своей тарелке. Может быть, именно поэтому ей все время хотелось убежать? Что произошло бы, если бы она узнала всю правду раньше? Может, это изменило бы ее жизнь?
   – Ты уверена, что мой отец именно он? Ты тогда ни с кем другим не спала? – спросила она, хотя ответ знала заранее.
   Софи нахмурилась:
   – Конечно нет, Дория! Я ведь не Макс… И не ты! К тому же некоторое время спустя Макс захотел узаконить твое положение и признать тебя официально. Тогда был проведен тест на отцовство. Ты его дочь, без всяких сомнений.
   Дория откинула голову назад, чтобы удержать слезы, которые угрожали хлынуть у нее из глаз. Она сомкнула веки. Соленые капли потекли по щекам. Тогда она взяла свою стопку и выпила водку одним махом. А потом улыбнулась. И такая жажда жизни светилась в этой улыбке, что проходивший мимо официант остановился словно зачарованный. Ее мать покачала головой:
   – Не понимаю, почему ты так упрямо ищешь мужчину по образу и подобию твоего отца. Ведь на Макса похожа ты сама, Дория. Ты его точная копия.

   Макс до самого вечера наводил порядок в квартире – это обычно помогало ему собраться с мыслями. Он пропылесосил пол и протер мебель. С пыльной тряпкой в руке он напевал Mack the Knife на мотив Эллы Фицджеральд. Не считая двух досаждавших ему мелочей, Макс был в хорошем настроении. Но его, во-первых, мучила ломота в пояснице, вызванная допущенными накануне любовными излишествами, а во-вторых, необходимо было поговорить с Дорией об этом ее красавчике, об этом молодом негодяе. У Макса сложилось впечатление, что она не слишком привязана к нему, но он не хотел, чтобы новость застала ее врасплох. Он задумался, что бы такое приготовить ей на ужин. С тех пор как Дория играла в театре, она любила немного перекусить перед уходом на спектакль.

   Входная дверь распахнулась, впуская Дорию, которая, сразу видно, была сильно взволнована. Сердце у Макса сжалось. Сейчас его ход, а он даже не знает, с чего начать. Против его ожиданий дочь не зашла в столовую, чтобы, как обычно, чмокнуть его в щеку. Нет, она вбежала к себе в комнату и со стуком захлопнула дверь. Озадаченный ее поведением, Макс тихонько постучал в дверь ее комнаты. Не услышав ответа, он вошел. Макс увидел, что Дория поставила чемодан на кровать и складывала в него вещи из стенного шкафа. На секунду он подумал, что Дория собралась бежать из этого дома, потому что выяснила правду о Саше.
   – Что ты делаешь? – спросил он, начиная уже всерьез беспокоиться.
   – Я ухожу. Не хочу тебе больше навязываться.
   – Дория, что случилось? Ты о чем?
   – Мне очень жаль, что я досаждала тебе все эти годы, ты ведь ничего такого не хотел.
   Макс присел на край кровати, совершенно ошеломленный. Он ни слова не понимал из того, что говорила Дория. Может, у нее какая-то психологическая проблема? Он раскрыл дочери объятия, и та с плачем бросилась к нему на шею:
   – Я ходила обедать с мамой, и она мне все рассказала. Она родила тебе ребенка. А ты ведь терпеть не можешь всю эту нормальную семейную жизнь! Тебе, наверно, так трудно было меня выносить все эти годы!
   Макс прижал дочь к груди:
   – Ты самая большая радость моей жизни! С того дня, как я увидел тебя, твои умные глазки и хитрую мордочку, я был невероятно счастлив, что ты есть на свете. Я так доволен, что ты решила пожить со мной! Это самый прекрасный подарок, который ты только могла мне сделать. Я понимаю, что это не может продолжаться вечно, но, как прирожденный эгоист, надеюсь, что ты останешься как можно дольше. Так что, пожалуйста, повесь вещи на место и убери чемодан.
   Дория рыдала у него в объятиях, но чувствовала несомненное облегчение, ведь после стольких лет все наконец выяснилось и встало на свои места.
   – Выпьешь холодной воды? – спросил ее отец.
   На взгляд Макса, стакан воды решал многие проблемы. Он позволял сделать передышку, восстановить уровень жидкости, освежиться, как физически, так и психологически, и, может быть, даже унять слезы. Дория утвердительно кивнула. Макс встал, чтобы принести воды из кухни, и сразу схватился за поясницу.
   – Все в порядке, папа? – спросила она, видя, как он поморщился.
   – Да. Просто я вчера спортом позанимался.

62
Поцелуй меня скорей

   Секретарша проводила Дорию в кабинет Лео Клайна. Он поднялся ей навстречу, в его голубых глазах светилась улыбка.
   – Я не хочу тебя отвлекать, – сразу сказала она.
   – Все равно заходи.
   Честно говоря, Дория сама не понимала, почему ее вдруг потянуло сюда, но не важно. Ее ум был так занят откровениями этого дня, что она не собиралась заморачиваться второстепенными вопросами. После разговора с отцом она почувствовала себя обессиленной. Ей захотелось выйти на свежий воздух, и она оказалась сначала во дворе, затем перед дверью студии «Клайн Дизайн». Дория сделала несколько шагов и встала у окна. То, что она увидела, ее насторожило. Дело в том, что точно так же, как сама Дория видела все, что происходит у Лео, у него был прекрасный вид на ее комнату, ее постель, ее стол, ее беспорядок, ее жизнь. Выходя из дома, Дория забыла погасить у себя лампу, которая освещала теперь ее скромное жилище, словно прожектор. Она подумала, что следует как можно скорее купить шторы.
   – М-да… – Дория только покачала головой.
   – Мой телевизор всегда настроен на канал Дории. Но я смотрю его не слишком часто.
   – Ты видел последнюю сцену?
   – Ту, что с отцом, чемоданом на кровати, слезами и объятиями?
   Дория прижалась лицом к стеклу. Через открытую дверь ее комнаты была видна даже столовая. А за соседним темным окном скрывался уже мирок Симона.
   – Я даже не знаю теперь, что и делать. Все мое детство было построено на лжи. Я больше не доверяю маме, я даже подумала, что я не дочь своего отца…
   – На какой лжи? – Лео все еще ничего не понимал.
   – Моя мать всегда рассказывала мне, что жила с Максом и что они расстались, когда я была маленькая. Но это была неправда! Она родила ребенка для себя. Мне было четыре года, когда она сообщила Максу, что у него есть дочь. Она поставила его перед фактом, навязала меня ему! Он ведь ни о чем ее не просил.
   – Он, похоже, прекрасно приспособился к ситуации.
   – Но он меня не хотел! – Дория, похоже, и сама не понимала, кому она возражает.
   – Ну и что? Он же любит тебя, а это главное. Есть желанные дети, которых любят куда меньше…
   Дории захотелось спрятаться в его объятиях, прижаться к нему. Лео подошел к ней вплотную, от него приятно пахло туалетной водой, чистотой и чертежной тушью. Она чувствовала его тепло, чувствовала, как мышцы двигаются под пиджаком. Он нежно обнял ее, и она подняла голову, готовая для поцелуя. Ей этого хотелось. В конце концов, после всего, что она пережила, она имеет право расслабиться!

   Симон постучал в дверь к Саше. Квартира у Саши имела одно несомненное преимущество – прямой вид на комнату Анжелики. А еще у Саши был театральный бинокль. Саша Беллами занимался вокализом. Это была регулярная процедура, которой он предавался втайне от всех по меньшей мере в течение часа в день. Он запирался в бывшей спальне бабушки, где стены были обиты пробкой (покойная мадам Беллами страдала астмой), и старательно распевался, но не признался бы в этом никому даже под пыткой. Саша убеждал всех в том, что его голос – природный дар и звучит без всяких усилий во всем своем первозданном совершенстве. Услышав настойчивые звонки, он выпил стакан воды, чтобы очистить горло, и выругался.
   – Симон? У тебя все в порядке, дружище?
   – Нет. Одолжишь мне бинокль?
   Саша вздохнул и впустил парня. Глаза Симона покраснели, словно он плакал, не переставая, целую вечность. В воздухе запахло драмой, а драмы Саша любил. Особенно чужие. На его долю драм выпало уже более чем достаточно, и отныне он предпочитал их избегать. А вот маленькие трагедии других людей могли подарить ему занятные идеи для песен.
   Симон плюхнулся на белый диван. Уже много дней он пытался увидеться с Анжеликой, поговорить с ней, но она объявила ему настоящий бойкот. Что происходит в ее жизни? Тоска по любимой прямо-таки душила Симона, и он находил утешение в уединении и книгах по архитектуре. Но сейчас он всей душой желал хоть одним глазком взглянуть на Анжелику.
   – Хочешь покурить? Я принес все что надо. – Симон надеялся, что Саша его прогонит.
   – О’кей. Уже свернул? – Саша посмотрел на часы, было семь. Можно сделать перерыв.
   – Конечно.
   Симон раскурил косяк, сделал одну быструю затяжку и передал его Саше, который уже стоял у окна с биноклем.
   – Она дома, с подружкой, – сообщил Саша, глубоко затягиваясь, и передал бинокль Симону.
   – Ничего не вижу! Где они?
   – На кровати. Что-то ищут в компьютере.
   – Да, теперь вижу.
   Симон долго наблюдал в бинокль за своей возлюбленной. Это было так необычно… как новая встреча. Глядя в бинокль, он мог разглядеть румянец на ее лице, волосы, которые Анжелика поднимала время от времени и собирала на макушке в пучок, который снова распускался через несколько минут. Он видел мягкую линию ее щеки, ее взгляд, – казалось, немного грустный, – ее милую улыбку… Саша молча курил. В его голове уже звучала песня. Вдруг перед глазами Симона все расплылось.
   – Черт, что там такое?
   Саша поднял голову.
   – Они подошли к окну покурить, – сказал он.
   Симон инстинктивно пригнулся.
   – Поздно, они уже тебя увидели, – добавил Саша, забирая у него бинокль.
   Он продолжил спокойно наблюдать за девушками, пока Симон стыдливо прятался в глубине комнаты.
   – И что там? – Симон все еще не осмеливался посмотреть в окно.
   – Похоже, она что-то хочет тебе передать, – иронически произнес Саша.
   Симон выпрямился, и Саша протянул ему бинокль. С другого конца двора Анжелика махала ему листком, на котором он прочитал крупно написанные черным маркером слова: «Симон Ламбер – извращенец».
   – О нет! – простонал Симон.
   – Так это же отлично! Она пошла на диалог. Погоди, сейчас увидишь…
   Саша схватил листок бумаги и фломастер и написал ответ, не показывая его Симону.
   – Ты с ума сошел? Что ты делаешь? Прекрати, – занервничал Симон, пытаясь вырвать лист из рук у Саши.
   Но тот все же прижал лист к стеклу. Анжелика с подружкой прочли послание, вытаращили глаза и в ужасе отшатнулись.
   – Что ты такое написал? – спросил Симон, хватая лист. – О нет! Ты все испортил, она никогда мне этого не простит! – простонал он, роняя лист, на котором Саша написал: «Анжелика Дельгадо – безмозглая малолетка».
   – Да возьми ты свои яйца в кулак, Симон! Ты не должен вот так безропотно сносить от нее оскорбления. Кстати, женщины любят мужчин, которые не разрешают собой помыкать.
   И Симон стал ждать от Анжелики ответа. Он ждал долго, но ничего не происходило. Не отнимая бинокля от глаз, он следил, как девушка разговаривает со своей подружкой и смеется. И ничто в ее облике и поведении не выдавало каких-либо признаков беспокойства или стресса. Он чувствовал, что момент для примирения упущен. Он дал Саше ответить вместо себя. И теперь все кончено, он потерял Анжелику… Этот певец, конечно, тот еще прохвост, но в одном он прав: девушки не любят лузеров. Симон опустил руку с биноклем и ушел со своего поста наблюдения. Не говоря ни слова, он покинул квартиру Саши.
   Саша взял бинокль и направил его на Анжелику, которая томно растянулась на кровати. Она исподтишка покосилась на окно, чтобы проверить, нацелен ли все еще на нее бинокль стоящего на карауле Симона, и чувственным движением откинула с лица тяжелую прядь волос. Саша зевнул от скуки. В поисках более интересной сцены он перевел бинокль с окон шестого этажа на другие. В окнах студии «Клайн Дизайн» Саша увидел Дорию, оживленно беседующую с Лео Клайном. Он настроил бинокль, чтобы рассмотреть их получше. Похоже, эти двое хорошо знакомы и даже в некоторой степени близки. Дория болтала без передышки, живо жестикулируя в своей обычной манере, а Клайн пожирал ее глазами. Саша знал этот взгляд. Этот тип ее хочет. Он по ней с ума сходит. Вдруг Дория прижалась к его плечу и закрыла глаза. Саша чуть не задохнулся от злости.

   Да, Дория хотела, чтобы Лео поцеловал ее, хотела почувствовать его властные, горячие губы. Она закрыла глаза…
   И тут на письменном столе зазвонил телефон. В голосе секретарши в трубке уже звучала паника:
   – Мсье Клайн, мадемуазель Кубизоль идет к вашему кабинету.
   Лео подпрыгнул, словно его укусил аллигатор:
   – Черт подери!
   Он огляделся по сторонам, схватил Дорию за плечи и попытался затолкать ее в шкаф. Она испуганно вытаращилась на него и встретила умоляющий взгляд. Дверь кабинета скрипнула, открываясь, и Дория шагнула в шкаф. Она услышала его вздох облегчения.
   – Здравствуй, дорогой, я принесла тебе мое предложение дизайна интерьера для отеля в Сен-Мало.
   – Показывай. – Клайн медленно отошел от шкафа и направился к письменному столу.
   Дория, закрытая в шкафу, огляделась: армия свежевыглаженных белых рубашек висела в ряд на деревянных вешалках. Внезапно она почувствовала, что задыхается. Ее охватил гнев на Клайна, который посмел засунуть ее сюда, как ненужную вещь. Она толкнула дверцу и вышла из шкафа. При виде ее Лео Клайн побледнел и переменился в лице. Дория успокаивающе улыбнулась ошеломленной женщине рядом с ним:
   – Не беспокойтесь, я не любовница в шкафу.
   Дория спокойно направилась к двери, вышла и наткнулась на секретаршу, которую сразу заподозрила в том, что она подслушивала под дверью. Она подмигнула ей и, в свою очередь, прижала ухо к деревянной панели.
   – Кто это? – спросила Клер.
   – Соседка, Дория Даан, она искала свой телефон…
   – Телефон в шкафу?
   Дверь распахнулась, и из кабинета вылетела Клер Кубизоль, на лице которой буквально за несколько секунд сомнение сменилось злобой. Дория и секретарша в страхе отшатнулись. Для Клайна дело определенно пахло керосином.
   – Ты нашла свой телефон? – спросил Лео Дорию через плечо своей невесты.
   – Да! Ох уж эти современные гаджеты, только поставь такой мобильник на вибрацию, так он куда угодно заползет, прямо как живой… Рада с вами познакомиться, Клер, но мне надо бежать – сцена зовет.

Май

63
Ее внимательный взгляд скользнул по Максу, словно радар

   Погода установилась великолепная. Солнце заливало двор и золотило стены. Цветы в горшках выпустили новые почки, плющ зазеленел вдоль водосточных труб, несколько травинок пробилось между булыжниками мостовой. Таково было пробуждение природы на Больших бульварах.
   Как и каждый год, Мира установила во дворе кованые столик и стулья. Макс спустился, потому что она приготовила домашнюю тараму с копченой икрой, и они отведали ее со стопочкой ледяной водки. Макс сидел на солнце, вытянув вперед свои длинные ноги. Изабель Дельгадо, торопливо проходящая мимо, помахала рукой, приветствуя их. Мира заметила, что ее заинтересованный взгляд скользнул по Максу, словно радар, и скрипнула зубами. Она натянуто кивнула соседке, а Макс машинально одарил ее своей обворожительной улыбкой. Повара из «Бродвея» устроили перекур перед началом полуденного наплыва посетителей и беседовали, сидя на крыльце у двери, ведущей во двор. Модно одетая парочка уверенно вошла в «О май год!». Несколько служащих студии «Клайн Дизайн» вышли вместе пообедать в ближайший ресторан. В этот час во дворе, как обычно, царило особенное оживление. Феликс Балтимор, аккуратно постриженный и в солнечных очках, вышел из подъезда «А» и направился к Мире, та жестом пригласила его присесть. Макс снизошел до кивка.
   – Ваша мама прислала вам большую посылку, она у меня в ложе.
   Балтимор улыбнулся немного смущенно:
   – Чем сильнее она скучает, тем больше посылки. В июне они будут просто огромными, а в июле я приеду к ней в отпуск в Фор-де-Франс.
   – Что она посылает вам в этих пакетах? – спросил Макс.
   – Свою любовь! – улыбнулся Феликс.
   – Я тоже посылаю посылки моему сыночку, – призналась Мира. – И всегда кладу баночку «Нутеллы», он ее просто обожает!
   – Мсье Даан, я увидел, что страница в Фейсбуке, которую ведет ваша дочь, теперь насчитывает более 92 000 подписчиков. Это невероятно! Должен вам сказать, что служба связей с общественностью нашего банка внимательно следит за ней…
   – Да, Дория потрудилась на славу.
   – Что вы собираетесь делать со всей этой поддержкой, мсье Даан?
   – Вы же не думаете, что я собираюсь вот так открыть вам свои карты, мсье Балтимор?
   – Называйте меня Феликс. Никто в этом доме не зовет меня по имени.
   – И правда, почему бы это, Феликс?
   С крыльца до них донесся гомон голосов с итальянским акцентом и хорошо узнаваемый шум тяжелых чемоданов на колесиках.
   – Тяни, Массимо, тяни, а то чемодан застрянет!
   – Но я предпочитаю толкать, Витторио, бамбино!
   Макс бросил на Миру вопросительный взгляд.
   – Так это же итальянские жильцы с третьего этажа, Макс, из подъезда «В».
   – И правда, ведь уже май!
   С переменным успехом толкая чемоданы по булыжникам двора, Витторио и Массимо поравнялись наконец со столиком и поприветствовали Миру с экспансивностью и теплотой, которые, однако, не скрывали нервное напряжение, естественное после любого путешествия. Эта очаровательная парочка пятидесятилетних итальянцев прилетела из Милана, чтобы, как и каждый год, провести месяц-другой в Париже. Они расцеловали Миру и обнялись с Максом, прижав его к роскошному твиду своих пиджаков. Мира передала им ключи и целую стопку писем, а также заверила их, что квартира прибрана, проветрена и готова их принять.
   – Тысяча благодарностей, Мира! – поблагодарил консьержку Витторио.
   – Макс, мы хотим подписать петицию, мы хотим войти в товарищество! Мы не хотим переезжать. Расскажи, что происходит! – попросил Массимо.
   Макс огляделся по сторонам, проверяя, нет ли в поле зрения Феликса Балтимора:
   – Мы скоро перейдем в наступление!

64
У тебя была несчастная любовь?

   Иногда, вместо того чтобы сидеть по своим комнатам, они собирались в гостиной. Погрузившись в архивные документы, Макс вновь изучал историю дома 19-бис по бульвару Монмартр, надеясь найти полезную информацию, которую можно было бы использовать для их общего дела. Симон, удобно устроившись в уголке дивана, листал огромный художественный альбом под названием «Bauhaus 1919–1933». Для Дории это был длинный день – она успела сняться в рекламном ролике для Джосс и в видео с Беттиной. Забравшись с ногами в столь любимое ей мягкое имсовское кресло, она отдыхала с ноутбуком на коленях. Лениво бродя по Интернету, Дория вдруг издала ликующий вопль:
   – Наша страница на Фейсбуке собрала сто тысяч подписчиков!
   – Круто! – одобрил Симон и снова погрузился в свою книгу.
   Макс подошел, чтобы поздравить дочь:
   – Отличная работа, Дория! Думаю, теперь настало время связаться с журналистами и предложить им писать статьи, делать репортажи, снимать документальные фильмы… В общем, все, что им заблагорассудится. Как ты думаешь, ты сможешь это организовать?
   – Конечно, почему бы и нет! – откликнулась Дория.
   – Превосходно! – воскликнул Макс, потирая руки.
   Дория вся засветилась от гордости. Она повернулась к Симону:
   – Я тебе не мешаю? Ты что, развалишься, если продемонстрируешь хоть капельку радости?
   Она встала, чтобы забрать у него книгу, но он уцепился за нее, как полярный медведь за айсберг.
   – С тобой все в порядке, Симон? – Дория и не собиралась вот просто так отступать. – Я тебя не узнаю. С тех пор как ты расстался с Анжеликой, ты из дому не выходишь, все время сидишь, зарывшись в свои книги…
   – Да, это помогает мне отвлечься.
   Дория бросила взгляд на обложку:
   – Ты интересуешься архитектурой?
   – Да, мне интересно рассматривать любое здание как отражение определенной эпохи. Эта мысль мне пришла в голову, когда я листал книгу об архитектуре Больших бульваров, которую я подарил Максу. С тех пор я купил себе и другие книги, тема-то увлекательная! Потому что, ну, ты сама понимаешь, что на свете может быть важнее, чем дом? Естественно, дом – это крыша над головой, но какая крыша? Как этот дом впишется в окружающую среду, какие будет удовлетворять потребности? Кстати, в следующем году я планирую поступить в архитектурный институт. Я твердо решил сменить профессию.
   – Тогда ты заслуживаешь, чтобы я представила тебя Лео Клайну.
   – Думаешь, он может посоветовать мне хорошее учебное заведение?
   Давно уже у Дории не было случая побеспокоить Лео в его кабинете.
   – Я пойду на разведку. Встретимся внизу!
   – Браво! – воскликнул Макс и посмотрел на Симона: – Вот кого в жизни ждет успех, не то что деда! Когда у меня была несчастная любовь, я ходил по барам и каждый вечер напивался… Весьма примитивно, не правда ли?
   Дория и Симон воскликнули в один голос:
   – У тебя была несчастная любовь?
   – Да, один раз. Она была очень молода, а я совсем потерял голову.

   Лео Клайн, разумеется, сидел за работой. Секретарша сообщила о приходе Дории, и та вошла в тихий кабинет, вновь удивляясь усидчивости и трудолюбию дизайнера. Словно скульптор, высекающий статую из мрамора, он создавал трехмерную форму на экране своего компьютера. На первый взгляд она напоминала каплю, падающую на мыльный пузырь, но Лео объяснил Дории, что это будет флакон для духов.
   – Не хочу тебя отвлекать, я пришла по делу. Мне надо поговорить с тобой о моем племяннике. Ему нужны совет и поддержка. Он решил учиться на архитектора.
   – О Симоне? – вздохнул Лео. – А это не может подождать?
   – Нет. Его бросила Анжелика, парень очень страдает. Ему нужно переключиться на что-то серьезное, и твой совет ему просто необходим.
   – Определенно настало время расставаний. Анжелика ушла от Симона, София ушла от Карима. А я ушел от Клер.
   Сердце у Дории забилось. Лео смотрел ей прямо в глаза своим спокойным взглядом, смотрел без всякого позерства и притворства. Что он хочет ей этим сказать? В глубине его голубых глаз было столько искренности, что она испугалась и отвернулась.
   – Мне очень жаль, – сказала она тихо, глядя в окно. – Это не из-за нашего водевильчика в тот раз?
   – Нет… В общем-то, нет. То недоразумение можно было исправить. Дело не в этом. Просто я понял, что я ошибался. Я представлял себе пару как союз двух людей, которые ценят друг друга и имеют общие интересы. Но ведь любящая пара – это не предприятие малого бизнеса. Важно, когда другой человек волнует тебя, заставляет мечтать, вызывает улыбку. Это и тоска, и желание, и непредсказуемость… А всего этого в моих отношениях с Клер не было. Это было нелегкое решение, но я понял, что по-другому я уже не могу. Вот такие дела.
   Дория задумалась, не ожидает ли Лео, что она бросится к нему в объятия или что-нибудь в этом роде. На сердце у нее потеплело, но удивление и смущение не проходили. Когда мужчина признается тебе, что его отношения с бывшей невестой не соответствовали его ожиданиям, это ведь не значит, что он хочет попытаться счастья с вами? Ведь нет? Дория постаралась улыбнуться так, словно они ведут обычную светскую беседу:
   – Если ты решил, что так надо, значит, ты все правильно сделал.
   – Мне просто хотелось, чтобы ты знала.
   – Ну, что ж… Теперь знаю!
   Она торопливо посмотрела на часы:
   – Упс, мне пора бежать!
   – В «Гран-Рекс»?
   – Нет…
   – Кастинг? Съемки? Видеоролик?
   – Нет, в театр. Я играю субретку в пьесе «Мой папа – любовник в шкафу».
   Лео нахмурился, глаза его потемнели.
   – За тобой не уследишь! Ты не считаешь, что размениваешься по мелочам?
   – Вовсе нет, я ведь хочу быть актрисой. Я и играю в театре, потому что это моя работа, снимаюсь в рекламе, чтобы зарабатывать на жизнь своей профессией, выпускаю видеоролики, чтобы себя рекламировать, занимаюсь страничкой в Фейсбуке, потому что папа меня попросил, и веду мероприятия в «Гран-Рексе», чтобы немножко подзаработать.
   – Мне кажется, что тебе следует посвятить себя только одному занятию, но вложить в него все силы.
   Ну что за мужчина! Раздражает, злит, выводит из себя… В конце концов, Дория сама знает, что делает.
   – Но я как раз этим и занимаюсь! – Дория уже еле сдерживала себя.
   В динамике раздался голос секретарши:
   – Вас спрашивает Симон Ламбер.
   Дория чмокнула Клайна в щеку:
   – Поговори с ним, пожалуйста, и объясни ему все хорошенько! Я на тебя рассчитываю!

65
Наверное, ты прекрасно справляешься с ролью субретки

   Дел у Дории было невпроворот. На ее предложение сделать материал о ста тысячах друзей страницы «Если ты тоже не хочешь, чтобы тебя выгнали из дома» и о борьбе жильцов особняка ответило с десяток блогеров и журналистов. Ей требовалось их всех как-то организовать. Большинство интервью они взяли по электронной почте или по телефону. Информация разошлась по Твиттеру, число комментариев росло как снежный ком, друзей у страницы становилось все больше и больше. Дория тратила массу времени на ответы на комментарии, обновление статуса, новые фотографии…
   Прямоугольник наверху экрана замигал: новое сообщение. На этот раз Дория поняла, что ей крупно повезло. Журналистка канала «Франс-3» хочет снять телерепортаж для программы «19/20 Иль-де-Франс» Наконец-то! Отец ведь сказал ей, что банк внимательно следит за страницей. На этот раз финансисты точно испугаются и пойдут на попятную.
   По телефону голос у журналистки был очаровательный. Она попросила разрешения прийти в тот вечер, когда состоится фривольный аперитив. Посмотрев фотографии этого мероприятия на Фейсбуке, она захотела снять эту вечеринку вживую. Дория обещала все организовать и, распрощавшись, чуть не запрыгала от радости.
   – А как насчет моей страницы в Фейсбуке? Она совсем заснула?
   Да, в дверном проеме стоял Саша. Во всем своем мрачном, магнетическом очаровании.
   – Ты мне даешь слишком мало новостей, чтобы страница жила. Не могу же я их придумывать.
   – Я понимаю, просто я в последнее время был очень занят. Потому я и пришел к тебе… Я по тебе соскучился.
   Он пересек комнату и встал у окна. Солнце еще не село, и закат так и горел на горизонте, но Дория уже зажгла лампу на письменном столе.
   – Как дела в театре? Наверное, ты прекрасно справляешься с ролью субретки.
   – Хм… Не знаю, так ли уж прекрасно, но пьеса точно плохая.
   – Дория, когда у тебя есть работа, надо делать ее хорошо. А то потом пожалеешь.
   Она смерила взглядом его фигуру, четко вырисовывающуюся на фоне окна. В Саше было что-то от кота, подстерегающего жертву. Она кожей чувствовала, что он напряжен. Он склонил голову набок с подкупающей серьезностью:
   – Ты знаешь, я подумал… И понял, что не могу бороться с собой. Дория, я думаю, что я в тебя влюблен.
   Дория инстинктивно бросила взгляд в большое зеркало над камином. В чем дело – она сегодня особенно хорошо выглядит? Или у нее гормональный фон оптимальный? Или все дело в том, что она купила новые духи?
   – Я чувствовал, что между нами может произойти что-то серьезное, потому и не давал себе воли… Но я буду идиотом, если не воспользуюсь таким шансом. Дория, ты меня слышишь?
   Этот красавчик, который вскружил ей голову – фантазия, мимолетная прихоть, – теперь смотрел на нее нахмурившись и, казалось, ждал ответа, который Дория теперь совершенно точно не могла ему дать. Саша был как звезда в холодном ночном небе. Ее мягкий свет манит, но она не может ни осветить, ни согреть. Она только и умеет, что сиять в своем одиночестве. Дория поняла, что в своем воображении наделила Сашу теми качествами, которыми, по ее мнению, должен обладать настоящий мужчина, но она ошиблась. Он не умел ни радовать, ни радоваться жизни сам. В глубине души он был одинок и печален. Саша был просто рабочей лошадкой, упрямо идущей к славе и признанию. Он оказался не таким уж открытым и доброжелательным, как ей показалось. Ему было наплевать на других, и в этом была его суть. Дория улыбнулась, потому что наконец-то его разглядела. Она подошла к нему.
   – Так и будем молчать? – спросил он, надув губы.
   И протянул к ней руку, включив свое обаяние на максимум:
   – Мне хочется поцеловать тебя… сейчас же.
   Она взяла протянутую руку и позволила ему привлечь себя, коснуться губами ее губ. Дория закрыла глаза в этом прощальном поцелуе. Саша прижал ее к стеклу, его ладони скользнули ей под футболку, лаская, – а сам он в это время поднял взгляд к кабинету Лео Клайна, чтобы проверить, не пропустил ли тот разыгранное для него зрелище. И действительно, Клайн наблюдал за ними из-за экрана компьютера. Некоторое время он сидел неподвижно, затем встал и медленно опустил шторы.

66
Наш уголок Больших бульваров называли «клитор Парижа»

   Жюли Мишель работала в редакции канала «Франс-3» уже шесть месяцев, и обычно ей поручали самые скучные репортажи: о местных мастерских народных ремесел, о бомжах, о школьных ярмарках… Так как она была самой молодой в редакции, ей поручили заниматься всеми интернет-публикациями. У «настоящих» журналистов ведь не было времени интересоваться социальными сетями. Так что, когда Жюли сообщила, что страница ассоциации жильцов набрала сто тысяч друзей и она хочет взять эту тему, ей дали карт-бланш. В эти дни в Париже особых новостей не было, а истории о соседской солидарности публике нравились. И Жюли решила снять такой репортаж, который запомнится всем надолго.
   Она поправила массивные очки, постоянно съезжавшие на ее курносом носике, и попросила оператора снять красивый, отделанный тесаным камнем фасад и кованые решетки балконов дома 19-бис по бульвару Монмартр. Камера выхватила крупным планом повешенный Дорией несколько месяцев назад транспарант:

   Я ♥ МОЙ ДОМ 19-БИС НА БУЛЬВАРЕ МОНМАРТР!
   Поддержите жильцов, которых выселяют из дома, зайдите на нашу страницу в Фейсбуке:
   «Если ты тоже не хочешь, чтобы тебя выгнали из дома».

   – Этот транспарант позволил товариществу жильцов собрать более ста тысяч друзей! – сказала журналистка в микрофон, который держал помощник звукооператора. – А теперь мы зайдем в дом, где нас ждут жильцы.
   Жюли Мишель была экспансивная брюнетка с заразительной улыбкой, лет двадцати пяти, стройная, на головокружительных каблуках.
   Оператор снял открывающуюся дверь и вошел во двор, где собрались Мира, Дория, Макс, Симон, Карим, Витторио с Массимо, Изабель Дельгадо с двумя младшими сыновьями, а также Мануэла.
   В качестве председателя товарищества Макс в нескольких словах объяснил, почему жильцы решили воспротивиться решению Генерального банка. Стоило ему оказаться в кадре, как стало понятно, что его очарование не может остаться незамеченным. Неотразимая улыбка, ямочки и бархатный взгляд были прямо-таки созданы для камеры.
   – Мы понимаем, что представляем ценности, которые устарели в наше время, время жесткой конкуренции. Мы выступаем за нормальные человеческие чувства, за радость жизни против выгоды и алчности, за вечные ценности против сиюминутных, новомодных течений. Никто и ничто не может запретить нам бороться за наши права. Если этот особняк будет продан, изменит ли это хоть в чем-то жизнь акционеров Генерального банка? Наверное, нет. А для нас, людей, которые здесь живут, это изменит многое, – заключил он.
   Жюли со съемочной группой сделали еще несколько крупных планов особняка: двор со столом, стульями и скамейкой, ложа Миры, ресторан «Бродвей Бульвар», подъезд «А», переделанный Генеральным банком в куб из белого мрамора и стекла, и подъезд «В», оставшийся в своем первозданном стиле девятнадцатого века, с зеркалами и лепниной. Энзо и Лукас, младшие братишки Анжелики, рассказали Жюли, что они не хотят переезжать, потому что здесь они могут играть в футбол во дворе. Дория искренне поблагодарила всех 113 251 друга, которые кликнули «лайк» на их странице, поддерживая жильцов в их борьбе. И тогда, внимательно выслушав выступления остальных, Витторио тоже решил вставить словечко:
   – Этот особняк еще более необычен, чем вы думаете. Раньше здесь находился публичный дом.
   Жюли Мишель замолчала и даже застыла неподвижно на несколько секунд.
   – У вас есть доказательства? – выдохнула она наконец.
   – Разумеется! Мы все сохранили в первозданном виде. Ну, положим, не все, но одно помещение – «египетскую комнату»… Боже! Какие там фрески! Если хотите, могу вам их показать! – Его глаза заблестели хитринкой.
   – Конечно, мы их снимем!
   Массимо и Витторио направились в подъезд «В», журналистка поспешила за ними, а за ней последовали оператор, звукооператор, мать и сыновья Дельгадо, Симон, Мира, Изабель и покупательницы Мануэлы.
   По дороге Витторио объяснял:
   – Если верить братьям Гонкурам – а почему бы нам им не верить? – наш уголок Больших бульваров называли когда-то «клитор Парижа». Здесь не только находились апартаменты самых знаменитых куртизанок, так называемых королев постели, которые проводили время в самых шикарных ресторанах бульваров. Этот район также был полон более или менее роскошными борделями и лупанариями. Уже не говоря обо всех тех девушках, которые работали самостоятельно и поджидали клиентов в крытых галереях, таких как пассаж «Жуффрой» напротив нашего дома или «Панорама».

   Мануэла осталась одна. Она стояла посреди двора молча, неподвижно, точно онемев. Казалось, ее только что ранили… Карим поднялся на крыльцо своей кухни и хотел уже вернуться к работе, но вдруг обернулся. Он увидел женщину с побелевшими губами и глазами, полными печали.
   Мануэла шагнула к нему:
   – Они не знают, о чем говорят… Они думают, что все это забавно и экзотично. Они просто не знают, как это было.
   – Прости, Мануэла, я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.
   – Я про публичный дом наверху.
   – Ха! Ничего себе, правда? Сейчас мне некогда, работать надо, но завтра утром обязательно попрошу показать мне «египетскую комнату» и все такое!
   – Ты не понимаешь, о чем говоришь. Эти бедные девушки были сексуальными рабынями, обездоленными, вынужденными терпеть обиды, а иногда даже издевательства… На них места живого не оставалось от всех этих надругательств. Они были узницами системы, которая не давала женщине иного выхода, кроме брака, нищеты или проституции! До тысяча девятьсот сорок шестого года Французская Республика была самой великой сводней в истории.
   Бедняга Карим был готов сквозь землю провалиться. Он видел, что Мануэла глубоко потрясена, но не понимал, почему она пришла в такое состояние от того, что кто-то обнаружил в доме помещение, когда-то служившее борделем. Какое это имело отношение к ней, ее розовому магазинчику и ее вибраторам? Какая-то догадка всплыла у него в голове, но он поспешил отбросить эту мысль. Карим искренне считал, что оскорблять женщин грешно. Растроганный и смущенный, он раскрыл ей объятия, и она уткнулась в его плечо, затем прижалась к нему и постепенно успокоилась под ровный стук его сердца.
   На четвертом этаже Витторио открыл наконец дверь той самой комнаты. Жюли Мишель затаила дыхание. Она была уверена, что это будет сенсация. Жюли уже представляла себе, как использовать это с умом. Скоро она потребует, чтобы ей поручали репортажи о высшем обществе, настоящие глубокие темы, ее имя будет у всех на устах, а в один прекрасный день ее пригласят вести хронику в «Гран-журнале» программы «Канал+». Она вошла в комнату и подпрыгнула от радости, грациозно приземлившись на свои двенадцатисантиметровые каблуки. Витторио и Массимо пропустили всех в комнату.
   На полу красовалась многофигурная мраморная мозаика, а на стенах – выцветшая фреска в стиле Древнего Египта, на которой выступали в ряд молодые танцовщицы с обнаженной грудью и в прозрачных набедренных повязках, под которыми угадывались темные треугольники. На потолке изящно сплетались нарисованные цветы лотоса и стебли тростника. Одна стена была украшена эротическими гравюрами с гетеросексуальными, гомосексуальными и лесбийскими сценами, которые заставили бы покраснеть даже порнозвезду. В углу возвышалась в человеческий рост черная статуя Осириса, в высоком головном уборе, с длинной бородкой, скипетром и плетью, с непроницаемым лицом и выставленной напоказ внушительной эрекцией.
   – Можете потрогать, на счастье, – предложил Витторио.
   Макс подошел к стене, дотронулся рукой до старинных фресок, оглядел потолок.
   – Когда мы сняли эту квартиру, мебели здесь, конечно, не было. Мы подобрали ее по нашему вкусу, в дополнение к основным декоративным элементам. – Витторио весь сиял от гордости.
   Драпировки из красного шелка и черные бархатные кресла удачно вписывались в общий ансамбль.
   – Это невероятно! – в восторге воскликнула Жюли. – Снимайте, снимайте все! Выйдите, пожалуйста, не мешайте работать кинооператору!
   Вся группа постепенно перетекла на лестницу.
   – Да, снимайте! – приказал Витторио. – Настало наконец время уделить внимание национальному эротическому наследию и причислить бывшие публичные дома к историческим памятникам [6 - Дом 32 по улице Блондель, во втором округе Парижа, с помещениями складов оптового торговца одеждой, был отнесен к историческим памятникам. Раньше это был публичный дом «О бель пуль». Также памятником архитектуры сочтен дом 6 по улице де Мулен, во втором округе, с огромной лестницей пастельных оттенков и барельефами женственных ангелочков над дверями.]. Ведь архитектурные памятники, в которых когда-то были эти островки свободной любви, практически исчезли. Наше общество предало забвению целую страницу эротической истории. Японская комната в Шабанэ, которая когда-то получила приз декоративных искусств, полностью уничтожена!
   Дория повернулась к отцу, чтобы спросить его мнения, но Макс уже исчез.

67
«Бродвей бульвар», ресторан-кебаб-лонж-бар с кальяном

   Симон встал очень рано. Карим попросил подменить его в «Бродвее» на час-другой, пока он будет ходить по административным делам. Симон спустился в семь пятнадцать и с удивлением увидел, что у стойки уже собралось немало народа. Это были совсем не те клиенты, которых он привык видеть в другое, более позднее время. Рано утром бар принадлежал мусорщикам и дворникам, которые любили выпить чашечку горячего черного кофе, прежде чем отправиться на работу. Карим встретил Симона и с серьезным видом объяснил ему, как работает кофемашина, на которой также готовились чай и горячий шоколад. Он показал ему, где хранятся соки, рогалики, сэндвичи, объяснил, как разливать пиво и как сразу же убирать в посудомоечную машину грязные чашки и стаканы. Симон чувствовал, что Карим беспокоится и уже почти жалеет, что его пригласил.
   – И касса! Касса – это самое главное. Набираешь сумму, она печатается на чеке, ящик открывается, ты прячешь деньги, отдаешь сдачу. Усек? Если у тебя спросят, есть ли синяя карточка, говори, что нет. Нет синей карточки.
   – О’кей! Не переживай, Каримушка, все будет нормально.
   – Смотри, тосты намазывай маслом сам, а то клиенты его на хлеб кусками кладут…
   Наконец Карим вышел в дверь, что вела на двор. Симон остался за прилавком один и сразу почувствовал свое могущество. Без четверти восемь он увидел, как в бар вошел босс «Лазер Финанс» с каким-то своим сотрудником.
   – Привет, Феликс, – поздоровался Симон.
   Тот расплылся в счастливой улыбке:
   – Парень, я тебя люблю!
   В восемь часов Барбара Дакен заказала чашку чая «Эрл Грей», а затем длинный черный «седан» с шофером увез ее по делам. А еще через пять минут вошла Анжелика.
   Симон побледнел. Она покраснела.
   – Что ты здесь делаешь? – Анжелика опустила глаза.
   – Карим попросил меня его подменить.
   Она взволнованно огляделась по сторонам:
   – А Эмили нет? У меня с ней назначена встреча.
   – Эмили не придет! – послышался голос Карима.
   Симон обернулся и увидел в дверях, ведущих во двор, хозяина кафе. Карим подошел к стойке и проверил кассу:
   – Эмили не придет, а Симон мне больше не нужен. Так что встреча будет у вас. Я думаю, что вам есть что друг другу сказать. Садитесь вот в уголок, за столик, и пейте горячий шоколад. Дядя Карим угощает.
   Симон с Анжеликой застыли на месте, смущенные и немного озадаченные. Так бывает, когда тебе уже восемнадцать лет, а какой-то взрослый дядя принимает решения за тебя. Но этот взрослый дядя был Карим, со своей улыбающейся физиономией и хитрым блеском в глазах, а командовал он так добродушно, что они его послушались. Он принес им горячий шоколад и тосты с маслом, как в те дни, когда они завтракали здесь вместе, чтобы не разлучаться еще хотя бы полчаса. Они пили шоколад молча, не глядя друг на друга.
   – Я вообще-то хотела уйти, – сказала Анжелика.
   – А я ему чуть по морде не дал, – ответил Симон, макая хлеб в шоколад. – Как у тебя дела?
   – Нормально. Скоро экзамены, я готовлюсь.
   – Я решил бросить медицину. В следующем году поступлю на архитектора. Лео Клайн порекомендовал мне несколько школ. Вот выберу и запишусь.
   – А, круто. Я так и вижу тебя архитектором.
   Теперь они смотрели друг другу прямо в глаза. Сами того не замечая, они оба подались вперед. Симон протянул к Анжелике руку и кончиком указательного пальца погладил тыльную сторону ее ладони.
   – Я по тебе скучал, – сказал он тихо.
   Она опустила взгляд на свою тарелку.
   – Я тоже, – ответила она шепотом.
   – Мне очень жаль, что так получилось, – сказал Симон.
   – Нет, это я виновата! Я знаю, что вела себя как девчонка, но… Конечно, глупо, но я и правда обиделась.
   – Я понимаю. У нас все было так чисто и прекрасно, а я все испортил.
   – Но ведь такова жизнь. Мир, в котором мы живем… Я спросила ребят в классе… И на самом деле этим все занимаются. А я и не знала.
   – Потому что это самое простое решение.
   Девушка повернула кисть, переплетая пальцы с пальцами Симона.
   – Ну и когда вы наконец поцелуетесь? Хватит держаться за ручки, пора переходить к действию!
   Карим, конечно, не мог не вмешаться. Опершись локтями о стойку и положив подбородок на руки, он любовался их примирением.
   – Ну, уж не при тебе! – хором ответили молодые люди.
   – Мне пришла классная мысль: поставлю-ка я на террасе кальяны. Это будет супер, как думаете? «Бродвей бульвар», ресторан-кебаб-лонж-бар с кальяном!
   Совсем как в барах на пляжах Касабланки. Эх, молодость, молодость, что за времечко было! Собираюсь это провернуть перед следующим фривольным аперитивом, подразнить Мануэлу. Что скажете, голубки?

68
Легкий ветерок, влетая в окно, шептал о весне

   «Египетская комната» превратилась в телесалон. Витторио и Массимо расставили перед плоским экраном удобные кресла. Сегодня вечером все жильцы собрались посмотреть по каналу «Франс-3» программу «19/20», которая должна была их прославить. По телевизору шли новости, но звук пока был выключен, и на экран поглядывали, только чтобы проверить, не начался ли репортаж о доме. Хозяева-итальянцы приготовили аперитив, и каждый отдал должное деликатесам, которыми угощали гостей. Здесь были и артишоки в оливковом масле, и кальмары фри, и пончики с горгонзолой, и мини-кростини, и кусочки пармезана, и ветчина прошутто с инжиром. Витторио подливал гостям в красивые высокие бокалы восхитительное тосканское вино «Брунелло ди монтальчино», а легкий ветерок, влетая в окно, шептал о весне. Симон с Анжеликой сидели, обнявшись так крепко, что на первый взгляд было непонятно, где чья нога и чьи переплетенные руки высовываются из футболки.
   Мануэль Дельгадо был здесь впервые и разглядывал комнату с неподдельным любопытством. В вечер аперитива он не мог присутствовать на съемке, потому что строительным подрядчикам иногда приходится работать допоздна, чтобы обеспечить свою семью. А когда в один прекрасный день им предоставляется случай выкупить квартиру, в которой они живут, банки не соглашаются дать им кредит. Ведь они ведут свой бизнес в отрасли высокого риска, а банкиры риска не любят. Да, именно это Мануэль Дельгадо слышал во всех кредитных организациях, в которые обращался. Он, можно сказать, пережевывал свой гнев уже несколько недель, но не мог его переварить. Его ярость не проходила, теперь от нее болел желудок, она сжигала ему и мозг, он чувствовал, что жизнь не удалась, а жена его была разочарована до слез. Теперь Мануэль Дельгадо стал одним из самых активных членов товарищества жильцов. О, нет, переезжать он не собирался. Он не доставит им этого удовольствия. Он ни разу ни на день не задержал выплаты квартплаты, он респектабельный жилец, и он не позволит себя выселить без борьбы.
   Макс любезничал с Мануэлой. Саша болтал с Каримом, держась в стратегическом отдалении от Барбары Дакен. Дория спросила у Миры, предупредила ли она Лео Клайна.
   – Он не придет, – ответила консьержка. – Его офис переезжает в другое место. Он решил выехать из нашего дома.
   – Но почему? – ахнула Дория.
   – Мне он сказал только, что товарищество жильцов – не его война.
   Тут Витторио призвал всех к тишине: начинался репортаж. Появилась Жюли Мишель с микрофоном и начала оживленно рассказывать, что уже пять месяцев горстка не желающих сдаваться жильцов старается заставить отступить могущественный Генеральный банк, который собирается продать их дом в розницу, и что они получили поддержку более ста тысяч друзей на Фейсбуке. Сегодня, объявила она, канал «Франс-3» покажет о них репортаж. Камера прошлась по хаусмановскому фасаду дома, задержалась на транспаранте на четвертом этаже, скользнула вдоль крыльца в стиле рококо и показала двор, где собралась небольшая толпа. Тут в «египетской комнате» раздались возбужденные восклицания и смех. Каждый узнавал не только себя, но также и своего соседа, и не упускал случая над ним беззлобно посмеяться. Макс на экране смотрелся не менее импозантно, чем Марчелло Мастрояни. Но никто даже не прислушался к тому, что он говорил, что Макса несколько раздосадовало. Потом было несколько общих планов дома, резвящиеся во дворе мальчики, улыбающаяся Дория… И вот камера уже показывает «египетскую комнату», а Витторио объясняет, что необходимо признать ее национальным эротическим наследием.
   – Так что, похоже, члены товарищества «Я люблю мой дом 19-бис по бульвару Монмартр» подняли в своей борьбе важный вопрос, – подвела итог Жюли Мишель. – Действительно, если особняк представляет исторический и архитектурный интерес, его могут признать историческим памятником. А дом, внесенный в список памятников, может быть перепродан только с разрешения Министерства культуры. В этом случае победа жильцов над банком практически несомненна. А пока продолжайте поддерживать их своими лайками на их странице в Фейсбуке!
   На экране снова появилась улыбающаяся дикторша Марлен Блэн. Жильцы уже громко радовались победе. Банк отступит, они останутся дома, скоро этот кошмар закончится…
   – Подождите! Она про нас говорит! – крикнул маленький Энзо Дельгадо.
   – Мы связались с Жеромом Ленорманом, генеральным директором Генерального банка, который не пожелал высказаться по этому поводу. Но он передал нам в своем сообщении, что полностью отрицает существование публичного дома по адресу 19-бис, бульвар Монмартр, и назвал «египетскую комнату», я цитирую, «картонной декорацией». Банк ни в коем случае не пересмотрит свое решение о продаже имущества, которым он имеет право распоряжаться по своему усмотрению. «Когда люди готовы на все, чтобы заставить говорить о себе, они могут сказать что угодно», – заключил Жером Ленорман. Итак, проблема пока не решена. А теперь прогноз погоды…
   Массимо выключил телевизор. Никто не сказал ни слова. Надежда, витавшая в воздухе, превратилась в серый пепел разочарования.
   – Ну что, доволен, Витторио, получил, что хотел? – Массимо негодовал. От волнения и смущения к нему вернулся итальянский акцент.
   – Да ладно! Что, уже и пошутить нельзя? Мы же в Париже! Да, это поддельная комната борделя. Мы ведь дизайнеры, как вы знаете, вот и воплотили в реальность эту маленькую фантазию. – Витторио и не думал оправдываться.
   – Мы очень сожалеем, – извинился Массимо, – Витторио просто хотел пошутить, он не думал, что все так обернется.
   Ответом ему было напряженное, недоброе молчание. Теперь во взглядах, обращенных на двух итальянцев, не было ни капли теплоты. И тут Макс зааплодировал:
   – Браво! Браво, Витторио!
   – Но он поставил нас в нелепое положение! – раздраженно возразил Дельгадо.
   – Да, Витторио соврал, но он был великолепен. Он заставил всех поверить в мечту. Получился превосходный репортаж, который вызовет у зрителей симпатию к нашему дому. Публика запомнит эти образы.
   – Но ведь Ленорман все опроверг. Над нами смеяться будут! – взорвался Карим.
   – Опровержения никто не запоминает. Конечно, все это подделка! Просто театральная декорация! Реконструкция превосходна! Вы ведь вдохновились, правда?
   – Ах, значит, ты сразу понял? Но почему ты ничего не сказал? – спросила Мануэла.
   – Конечно же я знал об этом. В архивах особняка не упоминалось ни о каком борделе. Но мне понравилась идея внесения дома в список исторических памятников. Хороший блеф может ослабить противника.
   – Но у нас ведь не игра, Макс! Мы рискуем нашими квартирами, нашим домом!
   – Нехорошо, друг Даан, – покачал головой Карим. – Мы тебе верили, а ты, значит, игру вел…
   – Теперь все пропало! Все погибло! – послышалось со всех сторон.
   – Вовсе нет! Теперь-то все и начинается! – воскликнул Макс.
   Витторио с Массимо ни словечка вставить не осмелились. «Египетская комната» тихо опустела.

   Вернувшись домой, Макс налил себе виски и улегся на диван, чтобы поразмыслить. Дория закрылась у себя в комнате. В отличие от всех остальных, она не особенно беспокоилась, потому что полностью доверяла Максу. В данный момент ее волновал Лео Клайн. Она бросила взгляд на окна его кабинета. Жалюзи были закрыты, но даже сквозь них она все же разглядела в свете лампы его силуэт. Он прятался вот уже несколько дней, и Дории это показалось подозрительным. Ей не терпелось узнать, что он замышляет. Две минуты спустя она уже звонила в дверь студии. Но тщетно. Лео ей не открыл.

69
Чудеса технологии, которые любого превратят в Джеймса Бонда

   На следующее утро, в начале рабочего дня, Макс позвонил в Генеральный банк и попросил к телефону генерального директора. Макса соединили с его личной помощницей.
   – Кто его спрашивает? – поинтересовалась она.
   – Макс Даан, председатель товарищества жильцов дома 19-бис по бульвару Монмартр.
   – Подождите минутку.
   Сердце Макса учащенно забилось, как перед игрой.
   Надо проявить холодность, твердость, убедительность. Макс решил воспользоваться всеми навыками опытного игрока в покер. Он проверил, включен ли диктофон мобильника, чтобы записать разговор. На другом конце провода Жером Ленорман не спешил. На секунду он задумался, стоит ли вообще тратить время на разговор с этим человеком. Но любопытство одержало верх над осторожностью.
   – Господин Ленорман, я знаю, какую операцию вы готовите.
   – Это не секрет! Я собираюсь продать особняк, в котором вы живете. Мне жаль, что это вас так огорчило, но поймите, дорогой Макс, здесь нет ничего личного. Можете считать себя жертвой системы, которая сильнее нас всех. Я уверен, что мы найдем для переселения решение, которое сможет вас удовлетворить.
   – Боюсь, что вы меня не поняли, дорогой Жером. Я в курсе вашего долгосрочного плана. Я говорю о преобразовании Генерального банка в виртуальное предприятие, что повлечет за собой закрытие ваших филиалов и продажу всей вашей недвижимости для покупки спекулятивных фондов, акций, ценных бумаг и облигаций… Вы хотите, чтобы я продолжал?
   – Вы меня не испугали.
   – Я также в курсе ваших планов перевода предприятия в Люксембург, что, могу признать, более выгодно с налоговой точки зрения, и массовых увольнений персонала, которые вызовет ликвидация действующих учреждений вашего банка. Как вы думаете, не заинтересует ли эта информация прессу? Я ведь могу выложить им все это до того, как вы подготовите какое-нибудь убедительное коммюнике, – пригрозил Макс.
   – Надеюсь, вы шутите? Все это сплошная ложь! – взвизгнул генеральный директор.
   – С нами связались другие ассоциации жильцов в разных уголках Парижа и других городов Франции, которые оказались в той же ситуации, что и мы. То есть их выселяет Генеральный банк. Зачем вам избавляться от недвижимости, которую вы терпеливо собирали в течение ста пятидесяти лет?
   – Чтобы приспособиться к законам рынка! Думаете, управлять всем этим так просто? – вздохнул Ленорман. – Экономическая модель сменилась. Земельные активы и недвижимость уходят в прошлое. Теперь богатство в сфере цифровых технологий, в ценностях, которые переходят из рук в руки и меняют стоимость с высокой скоростью. Ведь достаточно одного слуха, одного дуновения, чтобы ставки на бирже изменились, поэтому и нужна возможность все продать в один момент. Мы должны обновиться или исчезнуть.
   – Но, когда вы продадите свои здания, агентства, учреждения, останутся только обобранные люди, которые потеряют свои квартиры, работу, бизнес…
   – Придется им тоже приспособиться к обстоятельствам.
   – Спасибо за информацию, – с улыбкой сказал Макс. – Теперь я могу вам сообщить, что наш разговор был записан. Современные телефоны – чудеса технологии, которые любого превратят в Джеймса Бонда!
   – Такому человеку, как я, не угрожают, Макс! – занервничал Ленорман.
   – Господин президент, вы сами угроза! Ущерб, который вы нанесете всем этим людям, будет вполне реален, и…
   Продолжить Макс не успел – Жером Ленорман бросил трубку. Макс сделал глубокий вдох. Услышанное не только разозлило его, но и ужаснуло. От этого нового мира у него мурашки побежали по спине, а ведь Дории и Симону тоже придется к нему приспособиться, чтобы выжить. Вдруг он почувствовал себя старым и обессиленным. Макс перевернул мобильник, чтобы выключить запись, и глаза его вдруг расширились. Он забыл включить диктофон… Этот разговор растворился в воздухе. Игрок думал, что пошел с туза, но на самом деле это был лишь блеф. Нет, не всякий способен стать Джеймсом Бондом.

70
Это был один из тех моментов, когда даже старая дружба может дать трещину

   Джосс говорила по телефону. Она разглагольствовала о директорах телеканалов, которые проводят кастинги так же, как для отбора воскресных телефильмов, – выбирают старых, всем надоевших актеров без всякой харизмы… И как теперь прикажете пристраивать талантливую молодежь? Хоть плачь! Дория вошла к ней в кабинет на цыпочках. Агент назначила ей встречу для подведения итогов, и она немного нервничала. Джосс положила трубку и посмотрела на нее без улыбки:
   – В прошлом декабре ты мне сказала что-то вроде: «Если ты не найдешь мне настоящей роли, я с тобой прощаюсь. Ищи себе другую дойную корову».
   – Ну, что-то в этом роде, да… – Дория постаралась принять непринужденный вид. Теперь она была в шкуре абсолютной пофигистки, которой все нипочем.
   – Так вот, я ничего не нашла.
   – Правда? Да, действительно, ситуация сейчас сложная, я услышала конец твоего разговора…
   Джосс улыбнулась ей, не размыкая губ:
   – Послушай, Дуду. Мы дали друг другу срок шесть месяцев, и ничего не получилось. Ты права, нам лучше закончить.
   – Ч-что? – Дория не могла поверить своим ушам.
   – Директор театра Нувоте и режиссер не в восторге от твоей работы.
   – Но у меня было всего четыре реплики!
   – Этого достаточно, чтобы проявить себя. Не будем спорить. Я возвращаю тебе твой контракт и полную свободу действий. Держи меня в курсе твоей актерской жизни. Мне всегда будет приятно узнать о твоих успехах.

   Бывают дни, когда нам хочется утопиться в водке. Но Дория решила не поддаваться унынию и ограничилась кружкой пива. Она назначила встречу Беттине, чтобы подготовить план наступления. Это испытание поможет ей сосредоточиться и задействовать свои скрытые ресурсы.
   Беттина вошла в ресторан «Бродвей» плавно, как пава. Дории показалось, что ее роскошная грудь еще более округлилась, а округлые бедра колыхались в особенно чувственном ритме. Она наградила Дорию сияющей улыбкой и расположилась в кресле.
   – Что ты будешь? Я взяла пиво, – сказала Дория и тоже улыбнулась подруге.
   Новая лучезарная улыбка, румянец, опущенные веки… И Беттина нежно положила ладонь себе на живот:
   – Нет, мне спиртного нельзя, просто кока-колу без калорий.
   – Что, правда? О, Беттина, это же чудесно! Давно?
   – Около трех недель…
   – Вот везет Капюсин, у нее будет братик или сестренка! Поздравляю! Я так рада за тебя!
   Они чокнулись и выпили за здоровье будущего малыша.
   – Когда ты мне позвонила, мне показалось, что у тебя что-то случилось. – Беттина была готова слушать и сопереживать. Но вот готова ли она помочь…
   – Джосс разорвала со мной контракт. Я потеряла основной источник дохода. Короче, я по уши в дерьме.
   – О, нет… – Беттина задумчиво пососала кока-колу через соломинку, закусила ноготь, глубоко вздохнула: – Ты знаешь, моя знакомая опять предложила мне половину своего прилавка на следующем салоне «Первый класс». В прошлый раз продажи у меня были просто супер. Меня так завалили заказами, что я с ними едва справилась…
   Дория недоверчиво покосилась на нее потемневшими глазами из-под полуопущенных век:
   – Только не говори мне, что собралась прекратить съемки.
   Это был один из тех моментов, когда даже старая дружба может дать трещину. Когда у двух человек, пусть и любящих друг друга от всего сердца, оказываются диаметрально противоположные интересы.
   – Ты понимаешь, будущий ребеночек, Капюсин, заказы, следующая коллекция… Я честно не знаю, как найду время… – Беттина чувствовала себя неловко.
   – Я же тебе говорила, что эти украшения – плохая идея!
   – Но они приносят мне деньги, Дория! Честно говоря, такого со мной уже много лет не было, и поверь, это приятно.
   И они замолчали надолго. Первой нарушила молчание Беттина:
   – А потом, честно говоря, я больше не верю в успех. Не думаю, что эти ролики помогут нам пробиться.
   – Но я ведь нашла классную новость про парня, который взломал музей естественной истории болгаркой, чтобы украсть слоновьи бивни…
   – Да, новость была классная, – улыбнулась Беттина.
   Дория поникла, уронив голову на руки:
   – И мне остается только место ведущей мероприятий в «Рексе», ты представляешь… В двадцать восемь лет…
   В итоге она оказалась в шкуре Дории Даан, и на этот раз бежать было некуда.

71
Оценить ситуацию. Принять решение. Ничего больше.

   Жером Ленорман с брезгливым видом оглядел просторный зал собраний головного офиса Генерального банка. Ему надоели и эта барочная лепнина, и эта позолота в стиле рококо, и эти зеркала в громоздких рамах, и эти хрустальные люстры, подвески которых благоговейно протирала целая армия уборщиц. Он задыхался в этой помпезной обстановке, напоминающей ему о непомерном тщеславии финансистов давно минувшей эпохи. Сам он любил только стекло, кожу, камень, сталь. Он любил максимально лаконичные формы, пустоту и воздух, чтобы было свободнее дышать. Жером Ленорман холодно оглядел людей, собравшихся за длинным столом красного дерева: свою помощницу, директора по связям с общественностью, пиар-менеджера, пресс-атташе и, наконец, этого молодого человека в очках, директора мелкого филиала банка, которого вызвали только потому, что он работал в этом самом особняке, но у которого никто не собирался спрашивать его мнение. Как его?… Ах, да, Феликс Балтимор. Директор по связям с общественностью только что показал недавний репортаж по «Франс-3». Макс Даан был похож на человека, который всю жизнь провел в развлечениях. Старый балованный ребенок узнал, что у него собрались отнять любимую игрушку, и весьма этим недоволен.
   – Надо же, а он ничего себе! – удивленно протянула пресс-атташе Даниэль Депре.
   Жером Ленорман вспомнил о своем разговоре с председателем жилтоварищества и уничтожил очередную скрепку. Он всегда носил скрепки в кармане брюк для успокоения нервов. Он сгибал их во всех направлениях, коверкая и ломая. От этого ему становилось немного легче.
   Теперь Мелани, молодая пиар-менеджер, представляла график постоянно растущей посещаемости страницы в Фейсбуке, которая, подумал директор, вполне могла бы называться: «Если ты тоже хочешь достать Жерома Ленормана». Мелани анализировала успех фотографий и текстов, выложенных на странице.
   – Каждый жилец дома представлен с собственной историей. Читатели следят за ними, как за героями телесериала. Это невероятно перспективная идея! – объясняла она.
   Надо признать, их менеджер по связям с общественностью просто ас. Жером Ленорман задумался, как же этим дилетантам удалось все это организовать.
   – Особенно тревожно для нас содержание комментариев. Они явно неблагоприятны и даже враждебны, – продолжала пиар-менеджер.
   Ленорман бросил взгляд на тривиальные слова ненависти к злобному миру финансов в общем и Генеральному банку в частности, необоснованные утверждения, приступы праведного солидарного гнева, призывы к революции, не обошлось также без намеков на сионистский заговор, естественным образом связанный с деньгами, и все это было щедро сдобрено грамматическими ошибками. Конечно, пресса во Франции вообще банки не любит, но эти выступления уже напоминали суд Линча. Он не мог позволить себе настолько негативную рекламу, особенно перед сменой деятельности компании. Генеральный банк, напротив, должен был в этот период позаботиться о том, чтобы сделать свой имидж как можно более позитивным. Они, кстати, предусмотрели несколько крупномасштабных благотворительных акций перед переходом в виртуальный мир.
   Жером Ленорман размышлял молниеносно. В этом и была его сила. Оценить ситуацию. Принять решение. Ничего больше.
   – Спасибо, Мелани, – перебил он сотрудницу.
   Все лица повернулись к нему. Тишина установилась гробовая.
   – Я хочу отделаться от этого дома. Сейчас же, – начал Жером Ленорман. – Несколько сотен тысяч евро прибыли от продажи в розницу не стоят всех проблем, которые это нам приносит. Продадим его целиком какому-либо учреждению – обществу взаимного страхования, страховой компании, банку, фонду… Необходимо сделать это без шума и очень быстро. В обмен мы потребуем немедленного закрытия этой проклятой страницы в Фейсбуке.
   Он повернулся к своей помощнице:
   – И поставьте на это дело кого-нибудь компетентного.
   Молодой человек в очках в роговой оправе, до того молчавший, поднял руку. Феликс Балтимор, сидевший в конце длинного стола, слегка вспотел, но его голос прозвучал твердо и убедительно, когда он заявил, что может предложить решение проблемы…

72
Мужчины не созданы для того, чтобы утешать женщин

   Дория поехала в «Гран-Рекс» на метро. Иногда, когда у нее было время и настроение, она шла до бульвара Пуасоньер пешком, но не в этот вечер. Депрессия, похоже, взяла над ней верх. Подобный паралич тела и духа был абсолютно не типичен для Дории, но в последнее время жизнь превратилась для нее в сплошное разочарование. Когда, неподвижно сидя за письменным столом, она меланхолично смотрела в окно, ее взгляд натыкался на занавешенное окно напротив. Лео Клайн закрыл ей свое окно, свою дверь, свое сердце и даже свой телефон. О, боже! Она все бы отдала, чтобы иметь возможность склонить свою голову ему на плечо. Но мужчины не созданы для того, чтобы утешать женщин. Мужчины созданы для того, чтобы вести свои собственные битвы и лишь иногда брать надушенную ручку спутницы, чтобы пройти с ней небольшой кусочек жизни. А ей придется найти в себе силы, чтобы решить свои проблемы самостоятельно. Поэтому Дория тщательно накрасилась, надела свои самые кокетливые сапожки и отправилась в «Гран-Рекс». Работа ведущей… было хотя бы что-то конкретное. Признаться, она любила этот храм кино с его огромным роскошным залом, мягкими бежевыми кожаными креслами и звездным небом под потолком. В этот вечер ей предстояло встретить VIP-гостей на предпремьерном показе американского блокбастера. Дория заметила Бруно Бланкерта, директора кинотеатра, который разговаривал с небольшой группой посетителей, и робко с ним поздоровалась. Он извинился перед своими собеседниками и направился к Дории с широкой улыбкой:
   – А я как раз хотел с вами встретиться. Заходите ко мне в кабинет, нам надо поговорить.
   – Но я должна…
   – Пойдемте!
   Дория попросила одну из сотрудниц подменить ее на минутку и спустилась со своим начальником вниз, где находился его просторный, украшенный киноафишами кабинет.
   – Садитесь, – предложил он, занимая место в своем кресле. – Я поздравляю вас с репортажем на «Франс-3». Это просто невероятно! Как ваши дела с Генеральным банком? Они отреагировали?
   – Нет. Окопались на своих позициях. Нам не удастся включить дом в реестр памятников культуры, так что… Отцу скоро придется искать новую квартиру.
   – Какая жалость! А знаете ли вы, что «Гранд-Рекс», это всем известное историческое здание, этот символ Больших бульваров, мог быть разрушен? Махинация финансово-строительной компании! В тысяча девятьсот восемьдесят первом году собственникам здания, к счастью, удалось доказать, что оно является историческим памятником, и спасти его от сноса. Но давайте перейдем к делу. Как складывается ваша актерская карьера?
   Прежде чем ответить, Дория задумалась. Надо было быть честной с Бланкертом, но прежде всего и с самой собой. В эти дни у нее была возможность задать себе правильные вопросы. Чем она хочет заниматься в жизни? Чего она ожидала от своей работы раньше? Возможности уйти от реальности? Чего она ждет от нее теперь? Возможности заработать на жизнь? Но что, если зарабатывать на жизнь можно и по-другому…
   – Не очень хорошо. Честно говоря, я в последнее время задумываюсь, не сменить ли мне поле деятельности…
   – Что ж, это отлично. Ведь то, что я хочу вам предложить, не сочетается с работой актрисы.
   – Вот как?
   – Как вы отнесетесь к тому, чтобы поработать со мной? Я думал предложить вам стать моим заместителем по организации наших мероприятий – спектакли, концерты, предпремьерные показы и так далее. А еще заняться прессой, страницей в Фейсбуке… В общем, должность пресс-атташе и специалиста по связям с общественностью. Контракт, зарплата. Короче, постоянная работа.
   Если Дория согласится, то не вернется больше на сцену. Она больше не будет бегать по кастингам, чтобы потом говорить, что была дублершей Марион Котийяр, ей больше не придется играть в унизительных рекламных клипах, она никогда не снимется у Квентина Тарантино, больше никогда не будет дочерью «любовника из шкафа», никогда не подаст реплики Жану Дюжардену или Адриану Броуди. А еще ей не придется вылезать из кожи Дории Даан, и это большое облегчение.
   – Я согласна! – сказала Дория и улыбнулась.

73
Стареть достойно – задача не для слабаков

   Мануэла готовила свой последний фривольный аперитив перед отлетом в Австралию, где она собиралась провести месяц со своими дочерьми. Честно говоря, ей не терпелось уехать. Воздух был теплым, в нем витало дыхание Парижа летним вечером, когда никто не хочет ложиться спать… На бульваре, на просторной террасе «Бродвея», Карим расставил кальяны на столах. Достаточно оказалось нескольких пальм в кадках, чтобы вообразить себя в отпуске на бульваре Касабланки! Ближе к вечеру он постучал в дверь бутика «О май год!» и вручил Мануэле красивый кальян с колбой из розового стекла. Пара клиентов, заинтригованных занятной вещицей, подумала, что это какая-то усовершенствованная секс-игрушка, но в итоге поняла, что это всего-навсего безобидный курительный прибор. Мануэла догадалась, что это своего рода восточная трубка мира. Она поблагодарила Карима обворожительной и теплой улыбкой.
   Макс Даан сделал рассылку всем жильцам дома 19-бис по бульвару Монмартр, пригласив их собраться во дворе к шести часам вечера. По этому случаю Мира установила длинный стол на козлах и накрыла его цветастой скатертью. Витторио и Массимо расставили на нем свои аппетитные итальянские закуски, а Карим приготовил целую марокканскую трапезу – кемию с маринованными семенами люпина, мидиями под соусом, пикантными оливками, арахисом, фисташками, жареным горошком, бобами с тмином…
   Ровно в шесть все уже собрались за столом. Все знали, что развязка близка, никто особо не верил в успех предприятия. Одни улыбались, другие тревожились, большинство отдавало должное еде. Макс еще не вышел из своей комнаты. Он тщательно зачесал волосы назад и попытался выпрямиться. В последние дни от стресса и волнений спину заклинило. Он вспомнил, как говорила его мать: стареть достойно – задача не для слабаков. Его ждали внизу. Пора спускаться.
   Против всех ожиданий, он был доволен тем, что выпал случай побороться, и поблагодарил судьбу за то, что она подарила ему и этот сюрприз. Теперь пора спуститься. Дописать последние строки истории. Чтобы ободрить себя, Макс отметил, как ему идут черные брюки и рубашка. Он закрыл за собой дверь квартиры и спустился во двор. Драматическое чутье – это у Даанов семейное. Он выдержал несколько секунд паузы в наступившей тишине.
   – Дорогие друзья… Мы победили!
   Такой овации он не ожидал. Маленькая компания жильцов дома 19-бис по бульвару Монмартр ликовала. Все хлопали и хлопали, не в силах остановиться, но все еще не осмеливаясь поверить в победу. Стало быть, кошмар закончился? Это правда, что они могут остаться у себя дома, все вместе?
   Макс продолжил:
   – Это наша общая победа. Каждый из нас совершил что-то для общего дела. Но все же особенно я должен отметить работу, проделанную моей дочерью Дорией, которая своим талантом завоевала для нашей страницы в Фейсбуке более ста пятидесяти тысяч друзей! Я очень ей горжусь. Благодаря ей, благодаря вам Генеральный банк отказался от своего плана продать наш дом в розницу.
   Макс встретился взглядом с блестящими глазами дочери. Она улыбалась, уверенная в себе, в своих силах. Он вспомнил ту раненую птичку, которую приютил у себя холодным осенним вечером.
   – Наш особняк переуступили полностью предприятию, которое стало правопреемником по нашим договорам аренды и сохраняет их без изменений. Но мы должны будем заплатить за эту победу закрытием нашей страницы в Фейсбуке уже завтра утром.
   – Скорей, Дория! Надо запостить последние фотографии! – воскликнул Саша.
   – Будет сделано!
   Макс поднял руку, требуя тишины: он еще не закончил:
   – Этого нового домовладельца вы знаете… Мы все его знаем. Это компания под управлением молодого человека, работающего в нашем доме, скромного трудяги. Дорогие друзья, встречайте… Феликса Балтимора! Ваши аплодисменты!
   Молодой человек робко выглянул из ложи Миры. Все то же озабоченное выражение лица, обкусанные ногти, очки в массивной роговой оправе и короткая стрижка. Феликс подошел, неся под мышкой большой сверток. Его встретили удивленные ахи и охи. Вот уж этого никто не ожидал! Сюрприз так сюрприз! Молодой человек сиял счастливой улыбкой, словно наружу выглянул ребенок, спрятавшийся в усталом финансисте.
   – Благодаря ему, – продолжал Макс, – я понял, что компания «Лазер Финанс», президентом которой он является, хоть и принадлежит Генеральному банку, но тем не менее является независимой структурой с собственной политикой развития. Так случилось, что решение проблемы все время было здесь, прямо у нас под носом!
   Молодой босс «Лазер Финанс» подошел к столу. Он, похоже, чувствовал себя не совсем уверенно, но явно был рад взять слово.
   – Как вы, возможно, знаете, – робко начал он, – моя мать часто присылает мне посылки из Фор-де-Франс. Она любит, когда я рассказываю ей о своей парижской жизни, но считает, что в Париже меньше душевного тепла, чем на Мартинике. Так вот, когда я рассказал ей об этой новости, она прислала мне еще один гостинец и велела поделиться им с вами.
   Он поставил на стол коробку и вытащил из нее несколько бутылок рома и тростникового сиропа, десяток зеленых лимонов, пару упаковок коктейля из фруктового сока…
   – Ну что? Пунш по-плантаторски, с белым ромом и фруктовым соком? Или по-антильски, с тростниковым сиропом и цедрой лимона? Отпразднуем этот день ромом с Мартиники!
   Мира принялась разрезать и выжимать лимоны, Феликс наливал ром в стаканы. Все обнимались и поздравляли друг друга, было даже пролито несколько слез. Витторио и Массимо утверждали, что, если бы не их история о публичном доме, дело бы не выгорело. Барбара Дакен держала свою дочь за руку, но та вскоре убежала играть в мяч с Энзо и Лукасом Дельгадо. Анжелика крикнула, чтобы они отошли с мячом подальше; она сидела на ступеньках кухни Карима и смотрела, как Симон пляшет от радости со стаканом антильского пунша в руке. Только Дорию этот всеобщий праздник, казалось, обошел стороной. Ей снова бросилось в глаза отсутствие Лео. Дория поднялась к нему и позвонила в дверь. Но он опять ей не открыл. А ведь Дория знала, что он у себя. Она видела его, когда он подглядывал за ними, раздвинув пластинки своих проклятых жалюзи. Она нашла взглядом Сашу, который разговаривал с Каримом, и сказала, что хочет попросить его об одной услуге.
   – А что мне за это будет?
   – Ты мне это задолжал, – ответила она.
   Он выдержал ее долгий взгляд, насыщенный множеством повисших в молчании невысказанных слов.
   – Ну, хорошо, – вздохнул он. – Что я должен сделать?
   Она быстро объяснила ему свой план.
   – Ты с ума сошла!
   – Вовсе нет! Мне просто понадобится небольшая помощь.
   Саша снова вздохнул. Он долго взвешивал все «за» и «против», раздумывая, обязан ли он выполнить ее просьбу и не получится ли это забавно.
   – Слушайте все! – крикнул он. – Мы должны помочь Дории!
   Мощные голосовые связки Саши сделали свое дело: он был услышан. Соседи собрались, послушали и поняли, что на карту здесь поставлена любовь, и решили действовать без промедления.
   – Надо пройти через нашу квартиру! – предложил Мануэль Дельгадо.
   И все бросились в подъезд «В». Во дворе остались только Макс и Мира.
   – Как-то меня не тянет следить за любовными перипетиями моей дочери, – сказал он и тут же предложил: – Что, если нам пойти на фильм с Максом Линдером?
   – А может, лучше пригласишь меня поужинать в «Кафе де ля Пэ»?
   – Какие мы стали требовательные. – Макс улыбнулся и галантно предложил ей руку.
   Они, не торопясь, вышли на бульвар.
   – Надеюсь, ты осознал, что эта победа вынуждает тебя видеться со мной каждый день еще очень долго?
   – Есть у меня такие подозрения, – ответил Макс и улыбнулся: – Что делать, у каждой медали есть оборотная сторона.

   На шестом этаже подъезда «В» царило оживление. Витторио и Массимо любезно предоставили участникам рискованного предприятия альпинистскую веревку, которую Мануэль Дельгадо как раз крепко привязывал к одной из перекладин кованой решетки балкона своей гостиной. Карим, который вдруг оказался экспертом по морским узлам, давал ему ценные советы. Саша разминался, вращая плечами, сгибая и разгибая руки и ноги. Мануэла и Барбара Дакен спрашивали у Дории, точно ли она решилась пойти до конца. Феликс Балтимор с любопытством взирал на все эти приготовления. Его наконец-то приняли в компанию, чья жизнь обычно разворачивалась на его полных зависти глазах. Изабель Дельгадо второпях пыталась прибраться в своей квартире, перекладывая с места на место то одну вещь, то другую.
   – Готово! Вроде держится крепко! – крикнул Мануэль Дельгадо.
   Саша шагнул вперед и перекинул ногу через решетку балкона.
   – Ты уверена, что это то самое окно? – спросил он у Дории.
   – Да, это зал собраний! В жалюзи ты не запутаешься. Короче, ты входишь в окно и открываешь мне дверь.
   – Господи! И почему я только согласился на этот безумный план?
   И Саша, крепко держась за веревку, начал свой спуск под взволнованными взглядами соседей. Мануэль Дельгадо весьма подозрительно покосился на свою жену:
   – Такое впечатление, будто он всю жизнь это делал…
   Перевесившись через перила, Дория увидела, как Саша встал на край балкона нижнего этажа.
   – Готово, он там! Я сейчас спущусь!
   Раздался звон бьющегося стекла: это Саша проник в помещение студии «Клайн Дизайн». Дория бросилась на лестницу, чтобы оказаться перед дверью в тот момент, когда Саша ее откроет.
   Лео Клайн все еще пытался работать над очередным проектом, но мыслями он был далеко. Он получил письмо Макса и увидел, как соседи собрались во дворе. Проигнорировать это сборище было для него делом чести. А затем он услышал, как они смеются и аплодируют, увидел их радостные объятия. Они все же выиграли. Это было настолько невероятно – горстка раздолбаев против всемогущего банка. Ему надо было спуститься во двор и радоваться вместе с ними. В конце концов, он был членом товарищества, он играл в покер с Максом, был на фривольном аперитиве Мануэлы… Он задумался… Что заставляет его бежать от возможного счастья, какой страх, какая потребность себя наказывать?
   Вот Дория умела жить настоящей жизнью. Она дарила ему радость, насыщала его энергией, вселяла оптимизм. Но она предпочла ему эту мелкую мразь, этого певца со смазливой мордашкой…
   Как раз до этого неприятного момента Лео дошел в своих размышлениях, когда услышал в соседней комнате взрыв. Похоже, там вылетели все стекла. Он вскочил, на долю секунды подумав, что в офис опять проникли грабители.
   Дверь на балкон его зала собраний была сорвана с петель. Взломщик, прокатившись по инерции по полу, гибким движением поднялся, и Лео имел счастье лицезреть ужасающе прекрасное лицо Саши Беллами. У того хватило наглости улыбнуться, прежде чем спокойно направиться к двери. Неконтролируемая ненависть охватила Клайна. Сжатый кулак его метнулся вперед, чтобы резко встретиться с челюстью Саши. От удара Саша опрокинулся назад и растянулся на паркете, раскинув руки. Лео смотрел на него, ошеломленный. Тут задребезжал звонок, затем на дверь обрушился град ударов. Он услышал встревоженный голос Дории, требующей, чтобы Саша открыл дверь.
   А на лестничной площадке царила паника. Услышав, как разлетелось вдребезги окно, все соседи побежали вслед за Дорией. Обеспокоенные тем, что Саша так и не открыл, они недоумевали, что происходит.
   – Выпустите Сашу! – крикнула Барбара Дакен.
   – Лео, там у тебя все в порядке? Открой, пожалуйста! – кричала Дория, продолжая стучать в дверь.
   Подошел Феликс, счастливый уже тем, что ему представился случай сыграть активную роль в этой бульварной трагикомедии, в которой он, впрочем, мало что понимал:
   – Господин Клайн, это господин Балтимор, ваш новый домовладелец. У вас могут быть серьезные неприятности, если вы не…
   Дверь распахнулась, и на пороге вырос разъяренный Лео Клайн:
   – Что тут за бардак творится?
   Все соседи ринулись в зал собраний, где на полу все еще валялся без сознания Саша.
   – Он жив! – воскликнул Карим, проверив пульс.
   – Что вы с ним сделали? – завизжала Барбара.
   – Дал в челюсть. – Лео Клайн все еще не понимал, что, собственно, происходит.
   – Йес-с! – воскликнул Мануэль Дельгадо. – Как давно мне хотелось это сделать!
   Саша потихоньку приходил в себя. Он открыл глаза, и губы его дрогнули в улыбке, которая растопила бы даже сердце полярного медведя.
   – Дория, по-моему, мы квиты, – простонал он, потирая челюсть.
   Но Дория ничего не ответила. Она не могла оторвать глаз от Лео Клайна. Она страшно по нему соскучилась. Охваченная волнением и радостью, она снова пожирала глазами его квадратную челюсть, светлые глаза, которые ничего от нее не скрывали. На нем была одна из его белых рубашек и джинсы. Он был супер, гипер… мегасексуальный.
   – О, боже! Мои покупательницы! – воскликнула Мануэла. – Они ведь, наверно, уже собрались.
   – Пошли праздновать победу в «Бродвей»! Угощаю всех! – пригласил Карим.
   – Ура! – дружно отреагировали на приглашение соседи.
   Саша осторожно поднялся с помощью Массимо, который поддерживал его под руку, глядя на него с безграничным обожанием.
   – То есть… э, конечно, по одному стаканчику, не теряйте голову, и посуду вымоете за собой сами! – уточнил Карим.
   И студия опустела, как по волшебству. Дверь закрылась. Они остались наедине.
   – Мы выиграли, – еле слышно прошептала Дория.
   – Я знаю.
   – Тебе больше не надо уезжать.
   Лео растроганно улыбнулся:
   – А вот в этом я не уверен. Можешь назвать мне достойную причину, из-за которой я мог бы остаться?
   Она медленно подошла к нему и коснулась поцелуем его губ.
   – Маловато будет…
   Расстегнула пуговицу рубашки.
   – Ну не знаю…
   Еще один поцелуй, еще одна пуговица.
   – Это уже лучше…
   Рубашка полетела на пол, руки Дории жадно и нежно гладили его широкие плечи, грудь, плоский мускулистый живот…
   – Хм… Думаю, ты начинаешь меня убеждать. – Клайн взял ее на руки и понес на красный диван.
   Он стащил футболку с Дории и растянулся рядом, прижавшись всем телом, не в силах поверить, что она наконец здесь, с ним, что она выбрала его. Он поцеловал ее и почувствовал себя так, словно вышел на свежий воздух после многих дней заточения. Дория застонала от счастья. Ей было так хорошо в его объятиях, что она закрыла глаза, и у нее вырвался вздох абсолютного блаженства.
   – Я очень сердился на тебя, – прошептал он.
   – Я знаю.
   – Мне хотелось тебя убить.
   Она обвила его шею руками и прошептала на ухо:
   – Ну, так убей меня.
   И они слились в неудержимом поцелуе, но тут послышался бой стенных часов, висевших прямо над головой у Дории. Она взглянула на часы и вскочила на ноги:
   – Черт! Мне пора бежать!
   – Куда это?
   – В «Гранд-Рекс»! – Она натянула футболку и торопливо пригладила волосы.
   – Надеюсь, что ты шутишь!
   – Я уже опаздываю, придется ехать на метро…
   Лео со вздохом откинулся на спинку дивана:
   – У нас с тобой никогда ничего не получится…

Шесть месяцев спустя

   Макс хлопотал на кухне. Он готовил блюдо, которым мама кормила его в детстве: запеченные в духовке баклажаны, фаршированные рубленым мясом, с пряностями, луком и помидорами. Дория красиво накрыла на стол, а Симон разжег огонь в камине. Сегодня вечером они ждали в гости родных.
   Симон зашел на кухню за копченой икрой и фисташками к аперитиву. Он подозрительно потянул носом:
   – А что будет на гарнир?
   – Рис.
   – Круто, в случае чего будет чем перекусить!
   Из ванной показалась Дория с полотенцем на мокрых волосах и стремительно пронеслась мимо кухни:
   – Я никогда в жизни так не опаздывала!
   Она вошла в свою комнату, где на кровати стоял еще не закрытый чемодан с одеждой. Коробки, уже упакованные, ожидали грузчиков. Ремонт в ее будущей квартире был окончен. Завтра ей предстояло переехать.
   Дория еще сушила волосы, когда в комнату вошли ее мать и младшая сестра. Виолетта бросилась ей на шею. Она еще больше подросла – красивая пятнадцатилетняя девушка-подросток, которая уже красится и носит сапожки на высоких каблуках.
   – Ну как, все готово к переезду? – спросила Софи.
   – Почти!
   – Тогда ждем тебя в гостиной. Филипп уже там, вместе с Симоном и Максом.
   Дория знала, что ее отец и отчим раньше никогда не встречались за ужином. Она подкрасила ресницы, навела тени, добавила чуть-чуть блеска. Настало время выпить немного виски. Вечерок обещал быть странным…
   Алиса вскочила с кресла и ласково обняла ее.
   – Как тебе? – тихо спросила она, показывая на свои полусапожки из бордовой замши на каблуках-шпильках.
   Да, отныне Дория разговаривала с сестрой о сапожках. И ее это уже не удивляло, во всяком случае, не больше, чем тот факт, что мать Симона включила в свой гардероб облегающие джинсы и футболки с готичными рисунками. В сорок лет Алиса забросила свои ободки для волос и отглаженные брючки. Макс вспомнил, что в шестнадцать лет его старшая дочь носила черные бюстгальтеры под сетчатыми майками, и подумал, что бунтующий подросток дремал в ней с тех самых пор. Алиса отрастила свои светлые волосы, и Симон шутил, что его мать превратилась в секс-бомбу. А вот ее муж Эрик Ламбер, похоже, с трудом привыкал к этой новой Алисе, которая наконец свободно начала выражать даановскую сторону своего характера.
   На камине, между двумя слоновьими бивнями, красовался подсвечник. Семья собиралась зажечь свечи, чтобы отметить светлый праздник Хануки, в память о чуде, которое случилось более двух тысяч лет назад в храме царя Соломона в Иерусалиме.
   Как раз когда Дория незаметно опустила взгляд на часы, раздался звонок в дверь. Она побежала открыть. Он стоял на пороге, и, как каждый раз, когда она его видела, любовь, словно солнце, осветила сердце, и губы со счастливой улыбкой потянулись к нему. Лео прижал ее к груди и долго не отпускал – ему до сих пор было немного страшно, что она исчезнет.
   – Я зашел посмотреть квартиру, – сказал Лео. – Там все отлично.
   – Никак не могу поверить, что мы завтра там поселимся!
   И Дория потащила его в гостиную.
   – Барбара Дакен позвонила мне сегодня из Нью-Йорка, чтобы пожелать вам счастья в ее бывшей квартире, – сказал Макс. – Это она здорово придумала, переехать в Нью-Йорк поближе к дочке.
   Макс произнес три благословения первого вечера и зажег две свечи. Проливной дождь стучал в окна, аккомпанируя потрескиванию огня в камине. Симон подкинул еще полено и включил телевизор: сегодня в развлекательной программе выступал Саша. В стаканах поблескивал золотистый виски. Все мирно беседовали о проектах Симона, которому очень нравилось учиться в архитектурном институте. Дория подумала, что, увидев, как они сидят у огня, посторонний вполне мог бы подумать, что они нормальная семья.
   – Забьем косячок перед ужином? – предложил Макс, вытаскивая травку.
   На экране телевизора Саша Беллами, красивый, как никогда, получал из рук ведущего свой первый золотой диск и сообщал о предстоящем концерте в Олимпии.
   – … Потому что все началось для меня здесь, на Больших бульварах.

Благодарности

   «Большие бульвары» – плод моей любви к кварталу, чья красота открывалась мне по мере того, как пробуждалось мое сознание. Этот роман также состоит из множества историй и встреч, вот почему я от души благодарю всех тех, кто меня вдохновил, кто мне помог и уделил мне внимание и время.
   Разумеется, я благодарю Лорана. Огромное спасибо Карине Осин, моему редактору, пресс-атташе Анне Блонда и Моргану Жаку из издательства «Латтес».
   Огромное спасибо моей подруге Оливии Ролан, некоторое время обитавшей в мире и согласии вместе со своим отцом Фредом и племянником Жюльеном в уютном кибуце в Булони. Поднимаю бокал в память о Фреде, который любил выпить стаканчик виски по вечерам.
   Благодарю Бруно Бланкерта, директора «Гранд-Рекс», который так увлекательно рассказывал мне о бульварах, что стал персонажем романа. Фотография на обложке была снята с крыши «Рекса» Домиником Го. Спасибо, Додо, за эту прекрасную фотосессию на крыше. Благодарю Жюли Жюдд, которая в один прекрасный вечер рассказала мне об ужасах и радостях жизни актрисы; Миртиль Меле, которая объяснила мне все хитрости и подводные камни, которые только могут нас ожидать при продаже особняка; дизайнера Жана-Мари Массо, чьи изобретения, в том числе подводная лодка, помогли мне в работе над персонажем Лео Клайна; Жюстину Танги за необычные истории, которые я отыскал в ее блоге. Спасибо моему отцу, который любил покер не меньше, чем Макс, моему другу Тео за его внимание и советы, Анжелике Иммер, Натали Друэр, Юго Бергсону, Морису и Ванессе Эфрати, Элизабет Аик и Хадиже.
   Огромное спасибо моим чудесным родителям и моей сестре, которые всегда интересуются тем, что я пишу; моим детям, Шарлотте, Илане и Бенжамену, которые каждый день следят за всеми перипетиями моих отношений с персонажами. Они терпеливо делятся своими советами и мнениями, и настолько милы и очаровательны, что смеются, когда я пишу что-то забавное. Спасибо также моей племяннице Жюлии, будущей великой пиарщице.
   Спасибо читателям моего блога, всем тем, кто преданно читает и комментирует мою страницу на Фейсбуке!
   И наконец, большое спасибо Генеральному обществу, которое столько выпило у меня крови в виде банковских отчислений и прочих несправедливых поборов, что мне захотелось немного отомстить.

Тони Бэар Большие бульвары

Ноябрь

1 За дверью Би Би Кинг напевал «Sweet sixteen» и пощелкивали фишки

2 Та смесь сострадания и насмешки, с которой смотрят на рогоносцев

3 Не трави мне душу…

4 Сделать женщин нечеловечески красивыми или пугающе человечными

5 Прелюдия к «Травиате» зазвучала в вечернем воздухе

6 Натянув резиновые перчатки, он взялся за дело с каким-то мазохистским удовольствием

7 Ты хочешь сказать… какой-нибудь тип вроде тебя?

8 Она была у Макса, но чувствовала себя как дома

9 Его мозг перелистал знакомый каталог эротических картинок

10 Я из тех женщин, которые замечают такие вещи

11 Признаться, ты тоже особым спросом не пользуешься…

12 Взгляд, полный самого искреннего презрения

Декабрь

13 Протягивая к огню озябшие руки, словно героиня романа XIX века

14 Словно героиня Золя Нана приехала в отпуск в Марракеш

15 О, это сладкое чувство, которое испытываешь, залезая в еще теплую постель

16 Когда смотришь на проходящих мимо девушек, время проходит быстрее

17 Почти обнаженный и весьма мускулистый Людовик XIV, чья фигура настроила ее на мечтательный лад

18 Каждый ушел в собственные мысли, и ваза с фисташками незаметно опустела

19 Бульвар еще был погружен во тьму

20 Дория искрилась, как растворимая таблетка витамина С

Январь

21 Прозрачные голубые глаза, лишенные всякой тайны

22 Если и есть что похуже, чем пахнуть старым козлом, так это вонять молодым тигром

23 Новый сезон любимого сериала, который без конца откладывается

24 Все излучали некую административную ауру

25 Тебе идет роль пассионарии недвижимости

26 Опера превратилась в призрак самой себя

27 Главное – уметь играть теми картами, которые сдает нам жизнь

28 Уж я бы этого Зигмунда взяла за яйца

29 В шкуре жесткой и прагматичной деловой женщины

30 Личное сообщение на Твиттере

31 Он открыл не сразу и, увидев ее перед дверью, тепло улыбнулся

32 Влюбленные подростки, которым сам бог велел делать глупости

Февраль

33 Если ты тоже не хочешь, чтобы тебя выгнали из дома

34 Может быть, Макс и старый, но он не «лицо пожилого возраста»!

35 Молодые игроки в толстовках с капюшонами, желающие помериться силами с шестидесятилетними асами

36 Эротичный и вкрадчивый аромат пачули считался запахом дурной репутации

37 Когда я тебя вижу, все ускоряется и замедляется одновременно

38 Девушки с челками и юноши с выкрашенными прядями теснились на пуфиках из искусственной кожи

39 Крошки от их богатого стола

40 В конце концов, она впервые имела дело с полицией