&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;Валерий&nbsp;Маргулис<br>|<br>|&nbsp;&nbsp;Куранты про комедианта и колдунью<br>&nbsp;-------<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Валерий Маргулис<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Куранты про комедианта и колдунью<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;© В. Маргулис, 2016<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;© ООО «Написано пером», 2016<br>
&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Посвящаю памяти многогранного художника, моему другу Георгию Эмильевичу Юнгвальд-Хилькевичу. Вдохновил меня написать эту «романтическую повесть» – Юра.<br>
<br><img border=0 src="a9rf718.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор Волков 1759 г. Худ. А. Лосенко<br>
<br><img border=0 src="a9rf71a.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина Алексеевна 1745 г. Худ. Луи Каравак<br>
<br><img border=0 src="a9rf71c.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Потёмкин пр.1780 г Худ. Иог. Лампи-старший<br>
<br><img border=0 src="a9rf71e.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина Дашкова 1760-62 г Худ. неизвестен<br>
<br><img border=0 src="a9rf720.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета Петровна 1760 г Худ. Луи Каравак<br>
<br><img border=0 src="a9rf722.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина Вторая до 1762 г Худ. Вигилиус Эриксен<br>
<br><img border=0 src="a9rf724.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пётр Третий 1762 г Худ. Алексей Антропов<br>
<br><img border=0 src="a9rf726.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов 1763 г Худ. Фёдор Рокотов<br>
<br><img border=0 src="a9rf728.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина Вторая на коне Бриллианте 1762 г.<br>
<br><img border=0 src="a9rf72a.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Александринка. Родоначальник труппы Ф. ВОЛКОВ 1756 г<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Действующие лица:&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор Волков – заводчик, комедиант, дворянин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина Алексеевна – Великая княгиня, Императрица.<br>
&nbsp;//--&nbsp;По ходу включения в сюжет.&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморохи. Действующих лиц много, но через весь сюжет проходят единицы, и потому один актёр-актриса могут исполнять несколько ролей, вовсе не скрывая этого. Не хватает мужчин – их заменяют скоморохи-женщины. Можно нарочито, переходя из одного образа в другой, менять аксессуары костюма или грим на глазах у зрителя. На театре всё это уже было.<br>
&nbsp;//--&nbsp;Ерославль – Ярославль&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин Фёдор Васильевич – отчим Фёдора Волкова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна – родная дочь Полушкина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна Яковлевна – мать Фёдора, жена Полушкина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бобрищев-Пушкин – Воевода Ерославля (Ярославля).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор Авдеевич – заводчик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анка – дочь Егора Авдеевича, лада Фёдора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Братья Фёдора: Иван, Гавриил, Алексей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жена Егора Авдеевича, мать Анки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Протоиерей Ерославля.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ванюша Дмитриевский – комедиант, исполнитель женских ролей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатьев – сенатский экзекутор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Яшка Шумский – канцелярист, комедиант.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пантелеймон – полицмейстер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Гурьев – заводчик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – сенатский подпоручик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анфиса Алексеевна, «воеводша».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Архимандрит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Комедианты. Девчата, бабы, парни, мужики – жители Ерославля.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Друзья воеводы, прислуга в его доме.<br>
&nbsp;//--&nbsp;Санкт-Петербург&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета Петровна – Императрица Всероссийская.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алексей Григорьевич Разумовский – граф, сердечный друг императрицы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Александр Петрович Сумароков – поэт, драматург, директор театра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пётр Фёдорович – Великий князь, муж Екатерины, племянник императрицы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гости на балу императрицы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гости Великого князя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Портной. «Манекенша». Фрейлины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пажи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – мельник, друг Фёдора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – жена мельника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митя – сын мельника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – международный авантюрист, соучастник дворцового переворота.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Орлов Григорий – гвардейский офицер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Орлов Алексей (Алехан) – гвардейский офицер, брат Григория.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин Григорий – гвардейский офицер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кирилл Григорьевич Разумовский – подполковник Измайловского полка, граф, сенатор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова Екатерина Романовна – молодая княгиня из рода графов Воронцовых.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – камердинер Великой княгини Екатерины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён Воронцов – гвардейский офицер, граф.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Младший брат княгини Дашковой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Офицеры Гвардейских Императорских полков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сенаторы. Московские купцы.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зачин<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Маскарадом «Торжествующая Минерва», который был представлен в зиму 1763 года на улицах Москвы в Масленицу, мы окольцуем спектакль, воспроизведя его в прологе и эпилоге. Соавтором текста, а главное, говоря сегодняшней терминологией, – художественным руководителем этого трёхдневного представления был наш герой – Фёдор Волков. Соединив народное празднование Масленицы и торжества коронации Екатерин Второй, маскарад, под руководством Волкова, был для москвичей не только представлением, но и традиционным гульбищем в канун поста.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предлагаю спектакль начать ещё до входа в зрительный зал, буквально с порога. Над входом цветастый зазыв «СКОМОРОШНЯ». Хорошо, если у входа в театр зрителей будет встречать чучело «Масленицы», которую (если позволят технические и пожарные условия) под звоны колокольчиков и дудок сжигать при выходе зрителей после спектакля. Сжигание «Масленицы» есть традиционное окончание праздника Масленицы. Если технически чучелу не найдётся места перед входом, можно поставить его в фойе, как новогоднюю елку. Сказ о традициях проведения Масленицы я не буду брать на себя, сегодня они хорошо всем известны. Главное, не зацикливаться на самоварах, блинах и других формах объедания… Игрища! Забавы! Главное – действия! Хорошо, если у театра есть свой двор или площадь, куда можно перенести эту живую рекламу для прохожих, которые тоже (и без билетов) могут принять участие в соревнованиях. Отличительной особенностью от уличных, традиционных соревнований может быть не покупка блинов или пирожков с капустой, а их выигрыш. Хорошо в продаже иметь маски животных для «ряженых», а ещё лучше, их выиграть. Акцент здесь хотелось бы задать соревнующимся исполнителям – на русских народных произведениях: частушках, песнях, стихах… Тексты тех же частушек не обязательно знать, помнить, они могут быть вывешены на деревьях или стенах, главное – зацепить, включить, активировать пришедшего зрителя… У русских поэтов есть много стихов про скоморохов – дать возможность исполнить эти стихи с листа, разумеется, распечатав их предварительно. Заводилами этих конкурсов должны быть актёры-скоморохи, которые, чуть позже, в тех же костюмах скоморохов, предстанут действующими лицами спектакля. Для зрителей это станет продолжением, их частичного соучастия в спектакле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все тридцать минут, до входа зрителей в зал, должна звучать музыка русских классиков, зарисовавших скоморохов в звуке, создавая эмоциональный настрой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;П. И. Чайковский, опера «Снегурочка» – пляска скоморохов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Н. А. Римский-Корсаков, опера «Снегурочка» – пляска скоморохов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И. Ф. Стравинский, балет «Петрушка» – практически музыка всего балета.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. П. Бородин, «Князь Игорь» – хор скоморохов (без текста).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;М. И. Глинка «Камаринская» (без текста).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Продолжением игр-конкурсов может стать и зрительный зал, куда постепенно входит зритель. Окончанием игр будет нарастающий колокольный звон. Свет в зале не гасится, пока звон не поднимется до фортиссимо, и лишь с уходящим звуком колоколов «уходит» и свет.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пролог<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморохи-музыканты читают афишу маскарада «Торжествующая Минерва», которая вывешивалась на улицах Москвы в январе 1763 года. У нас она может быть прибита-приклеена к воротам или, как плакат, спущена с колосников. Количество скоморохов, очерёдность их чтения, продолжительность могут быть определены только в репетициях. Главное, «погромчее да поширше»!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Сего месяца 30, февраля 1 и 2, то есть в четверок, субботу и в воскресение по улицам Большой Немецкой, по обоим Басманным, по Мясницкой и Покровке от десять часов утра за полдни будет ездить большой маскарад, названный «Торжествующая Минерва», в которой изъявится Гнусность пороков и Слава добродетели. По возвращении оного к горам, начнут кататься и на сделанном на том театре представят народу разные игралища, пляски, комедии кукольные, гокус-покус и разные телодвижения, станут доставать деньги своим проворством; охотники бегаться на лошадях и прочее. Кто оное видеть желает, могут туда собираться и кататься с гор во всю неделю Масленицы…» – далее, если не зависнет моно-тоном, по тексту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На заборе, с другой стороны сцены (если не будет перебора в монотонности), скоморохи читают «Определение Московской полицмейстерской канцелярии о маршруте карнавала и о поручении майору Григорову наблюдения за порядком во время карнавала…» по тексту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Передвижение представления проходило на двухстах пятидесяти платформах, которые передвигались быками, ослами и свиньями. Можно, конечно, эту тягловую силу выпилить из фанеры и прокручивать сценическим кольцом, но если найти взаимопонимание с цирком, эффект будет значительно ярче. Конечно, учитывая сложность содержания животных в театре более двух часов, в прологе придётся всё же довольствоваться декоративным «зверьём», и тем эффектнее воспримется (при взаимопонимании с цирком) животный мир в финале.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Принцип всего маскарада – очерёдность текстов и музыкальных «номеров». Тексты декламируют актёры-образы в соответствующих костюмах, от имени своего образа – «Невежество», «Обман», «Мздоимство», «Мотовство»… Например, «Бахус»: Иной с похмельным лбом и с рожею румяной Шатается и сам, как будто Бахус пьяной; И вместо, чтоб в делах полезных успевать, Он водку водкою изволит заливать: Такой бывает муж посмешищем народным, И будет наконец отечеству негодным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Очень уж создатели верили в воспитательную силу сатирического изъявления гнусности пороков. Сам сценарий карнавала-маскарада каким-то чудом сохранился, и нет смысла мне его переписывать. Массовость участников-исполнителей необходимо поддержать количеством «смотрителей», которые, как пишут очевидцы, занимали места не только на балконах, но и на крышах, и на деревьях. Частично эту массовку любопытных, даже при достаточном количестве актёров в труппе, можно и нарисовать, а ещё лучше, устроить, вписывая в живых зрителей откровенный кукольный театр восторженных зрителей. Неотрывного «глазения» быть не могло, особенно для молодых, которые всегда найдут миг для поцелуя или какой другой балагурины. Хочу напомнить, что быть ряженным в дни Масленицы, для «улицы» более естественно, чем повседневная наскучившая одежда. Часто встречающиеся «ряжения» – это костюмы животных и птиц: медведи, собаки, лисы, аисты…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На авансцену выбегают скоморохи. (Распределение текста в репетициях.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморохи:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ни лес, ни трава расстилается,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под ногами лежат расстояньица,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неоглядны российские стороны,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ох, и буйны русские головы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А земля-то духом объятая,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Россия людьми-то богатая!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ни лес, ни трава расстилается,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Праздник Масленицы ПРОДОЛЖАЕТСЯ!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Сегодня удалью, «пафосом» скомороха пользуется на арене цирка рыжий.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморохи:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1 – Народ-простолюдин скомороха завсегда жаловал!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2 – Пляской, песней, шуткой, фокусами, всё, чем промышлял наш брат-скоморох, холопу ли, смерду ли на сердце ложилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;3 – Без скомороха свадьба – не свадьба! Всяк спляшет, да не всяк скоморох.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;4 – Скоморохова жена завсегда весела!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1 – Только вот за глумы наши, чаще про поповскую жизнь, попу скоморох был не товарищ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2 – «Бог дал попа, а чёрт скомороха».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;3 – Такую прибаутку, оно можно было и про мимо ушей пронесть, а как пройдёшь мимо, коли тебя собаками травят?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;4 – «Богомерзкое дело – скоморохова хульная потеха».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1 – «Бесовские игрища».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2 – Сказывают, в былое время за те глумы предтечу нашего и на кол сажали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;3 – «Сатанинские дети, одним словом».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;4 – И каково же было диво для москвичей, когда на улицах города появились огласки… – «Афишки», говоря сегодняшним языком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1 – Это ж, почитай, вся Москва «Скоморошней» обернётся?! Недоумевал москвич.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2 – Всё как наизнанку… Только анадысь, намедни полицай разгонял, а как нагряду, огласки, вона – царской милостью тебя уж и зовут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;3 – Отродясь такого ещё свет не видывал!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох – (Из зрительного зала) А чё «не видывал»? Чё «не видывал»? Большим, чтой-то, чудом мне не показался ваш маскарад…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох – (На сцене, тональностью рыжего) – Ты в каком веке живёшь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из зала – В XXI…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У тебя электричество в доме есть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из зала – Иногда бывает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А фантазия?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это завсегда, сколько угодно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Представь, что ты живёшь двести пятьдесят лет назад, при лучине…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– (Партнёры подсказывают) – Без телевизора!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, что там двести пятьдесят, сто лет назад стояли многочасовые очереди увидеть в кино Чарли Чаплина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А покажи сегодня того же Чаплина… Что услышим?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох – (Из зала) «Эка невидаль…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Если всё понял, прибивайся к нашему берегу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, что там говорить про сам маскарад… Уже пробы-репетиции, стало быть – собирали толпы на улицах Москвы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– От охочих отбою не было.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Около четырёх тысяч человек в скоморохах побывало!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Раздолье!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Воля!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Всё можно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все равны!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Всех мздоимцев ославить можно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Буквально: «Луч света в тёмном царстве!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Три дня карнавал затихал только на ночь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И участники, и смотрители до конца своих дней рассказывали внукам о сказке, в которой они побывали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Никогда! Ни до, ни после Россия такого размаха не знала!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Четыре тысячи участников в стотысячной Москве!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Через двенадцать лет, на гребне воспоминаний о «Торжествующей Минерве», решено было в июне 1775 года ознаменовать свершившуюся мечту Петра Первого – присоединение Крыма и выход России в Чёрное море – апофеозным праздником!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Денег было отпущено куда как больше, ан не остался тот праздник в памяти Россиян, как та зимняя Масленица 63 года.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так, да не так…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– «Не было с нами Фёдора Григорьевича», – сказала императрица Екатерина…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Про Фёдора Григорьевича Волкова, про пращура нашего и пойдёт сказ сегодня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы, поди, уж поняли, что начали мы «куранты» наши с конца…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Про «куранты», пожалуй, сказать бы. Поди, мало кто помнит, как приживались они на Руси.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А это первая российская газета, рукописная ещё, что при царе Алексее Михалче, сказы вещать стала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Про россиян и заграницу истиной ведала. И звалась та газета «Курантами».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– От неё и часы наши московские «курантами» зовутся, что вещают, мол, нам истину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Авось и мы не осрамимся, нареча сказ наш «Курантами»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вещая вам про комедианта Фёдора и колдунью Екатерину!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пусть вас не удивляет, что начали мы сагу нашу буквально с последних дней жизни героя нашего…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, да. Его фейерверк фантазии, осветивший тягомотные дни Белокаменной, стоил Фёдору Григорьевичу… жизни…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Конечно, все мы не вечны, но не хотелось заканчивать нашу добрую сказку трагическим финалом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И потому, забегая вперёд, вспомним сейчас:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В эту зимнюю стужу везде нужен был глаз главного распорядителя, не дававшего отдыха ни себе, ни лошади.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Разгорячённый, он, сняв шубу, положил её за седло, а потом и вовсе отдал озябшему парнишке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В суете не почувствовал, а в результате – обширное воспаление лёгких…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Императрица, в заботе о своём… ну, скажем так, помощнике… увидев его мокрого на морозе, наказала не шутить здоровьем, а вечером заглянуть к ней, обещая поделиться настоичкой чеснока на водочке. Хорошо, мол, помогает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В этот вечер ему было недосуг, а на завтра… уже и поздно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– О чесноке на водочке. С шутками. Был их последний разговор, после которого он ушёл уже в небытие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В тридцать три года… В возрасте Христа…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Чувствую, чувствую, длинён «пролог». Репетиция подскажет, где длинноты.)<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 1<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ерославль 1750 год<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этот зимний вечер в большой горнице, в доме заводчика Полушкина Фёдор Васильевича, отчима Фёдора, накрывали праздничный стол. Спиной к печи сидит «кряж» – хозяин дома. Не шелохнётся, но всё видит. Одет по-европейски, стало быть, без бороды. Напевает, а точнее говоря, гудит сам себе. И вдруг:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – Куды же ты, дура-баба, студень тянешь? Давай, вертай!.. Ну, чо стала? Нет башки, право Богу, нет башки!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Баба – А чаво?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – Чаво?! Чаво… Народу-то и не слыхать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Баба – Да уж, поди, скоро будуть…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – Народ-то будеть, а студня уж и не будеть… Да ташши ты, баба, в сени его!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дочь Матрёна – (Войдя с полными руками яств.) Может, я, батюшка, провожу вас до постели, а придуть наши лицедеи – вы и пожалуете.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – Ну, чё, Матрёна, болташь? Аль кажен дён братов твоих привечает, чуть не весь Ерославь? Воевода! Хозяин города сулит пожаловать, а я «здрасти вам» – на перине… Яйца кур учат! Ей бо…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вошли ещё бабы. Суетятся вокруг стола.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – (Ворча, достаёт из кармана часы.) Матрён, а Матрён, сбегай, дочка, погляди – скоро ль они? Да не заглядывай по многу, мигом – и назад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна – (Радостно.) Ага! (Накинув шаль, радостно выбегает на улицу.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Суета баб, накрывающих стол, переходит в суетливо-динамичный танец, в хоровод. К женщинам могут присоединиться скоморохи-музыканты.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – (После окончания хоровода опять вынимает часы. В сердцах гремит.) Ну, сукина дочь! За смертью, ей бо, за смертью бы ей ходить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жена Полушкина, Матрёна Яковлевна, мать Фёдора – (В суете.) Аль много она забав тех видала? Девка чать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – Аль она ту забаву на пробах не видела? Ну, шалавна дочь, абы с дома прочь. Ну, нихрена работать не любит…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С улицы доносятся крики. Нарастает шум.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первая баба – (Крестясь.) Поди, опять басурманово племя людям козни строит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вторая баба – (Крестясь) Ох, охальники… Ну, что ни ночь – беги с дороги прочь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первая – Господи, да когда же ты их изведёшь, нехристей поганых, чтобы честной-то народ без страху пожить мог?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шум за окнами нарастает. Его уже подхватили во всех дворах собаки. А вот стали различаться весёлые голоса. Смех.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна Яковлевна, мать Фёдора – Да басурманы ли? Свадьба поди.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотели бабы в окошко поглядеть, да мороз закрыл его густо.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – (Лукаво окликает баб.) Эх, говорухи, то ж наших лицедеев здравят.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди других голосов и лицедеев, и их провожающих смотрителей, слышен голосина воеводы, хозяина города – Бобрищева-Пушкина.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бобрищев – (Не зло.) Меру бы знать, православные! Застудим мы эдак лицедеев наших.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мало-помалу уважаемые гости, именинники-лицедеи с шумом растекаются по дому. Большинство без бород. Те несколько, что при бородах, группируются своей «компанией». Однокосые, незамужние девушки – своей стайкой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Замужние – парами. Слышны реплики: «Стол то царский!» «Пир на весь мир!» И вправду, чего только хлебосольные хозяева не выставили: рыба во всех видах, икра, холодец… А солёностей: грибы, яблоки, огурцы, капуста… Всё это не натуральное, а разрисованный русский лубок, в преувеличенном размере, можно чуть с гротеском. На стол не ставится, а вставляется в лунки. Шум стихает. Тяжело поднимается хозяин.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – Я, конечно, хозяин дома, но у нас на Руси принято уважение старшим давать. Тебе, господин воевода! Тебе, Михайло, первому среди нас слуге царскому – слово!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бобрищев – Сегодня легко слово держать! Всех, всех вас, мои дорогие комедианты, хочется обнять. Поблагодарить! Ан вот вам два Фёдора… И нам повезло, и им, что нашла их судьба. Чего там… Редко ведь и родной отец столько вкладывает в сына, сколько Фёдор Васильч в Федьку, пасынка. Ни в Москве, ни в Питере ты, Фёдюнь, хлеба даром не ел. Взял не токмо, что Фёдор Васильч приказывал для прибыли, ан и для души прихватил, для нас. Долгие вам лета, мои дорогие!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шум, суета… Кубки поднимают, не чокаясь. Несколько баб несут в расписных мисках с поддоном – варёный картофель, как говорят сегодня, «в мундире». Здесь уж натуральный продукт. И сразу за шумным столом наступила тишина.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – Вот, значит, родненькие, отведайте теперячи кушанья заморского, амриканского.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – А как же имя-то ему, Фёдор Васильч?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – А имя ему, как значит, по-амрикански, то картопля, а как, значит, по-нашему, то оно – яблоко земляное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бобрищев – Не карто-пля, а карто-фля, Фёд Васильч.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – Может, оно и так. А коль ты, ваше высокоблагородие, всё знаешь, так тебе и показать гостям, как его, значит, в рот и закласть.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода торжественно демонстрирует способ очистки и отправления в рот заморского чуда. Получив наглядный пример, гости не спеша отведуют чудо. Оценивая «яблоко земляное», за столом воцаряется многоголосица. Кто-то затянул от удовольствия песню, её подхватили…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Музыкальная заставочка, не без скоморохов-музыкантов.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но встал и берёт слово богатый заводчик, Егор Авдеевич, родитель Анки. Одет он в европейский костюм, брит – всё, как полагается.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор – Всё это правильно, что мы тут говорим «чудо», одно слово «чудо»! И всем вам, дорогие лицедеи, большой поклон от всего нашего Ерославля. Дому сему великое спасибо! А тебе, Федюнь, и слов не сыщу, как спасибочки сказать. Однако же, вот при всём народе, хочу я слышать от тебя, Фёдор Григорьев, твоё слово, а я своё скажу. Кто ты есть? Какого звания отчим твой, почитай, родитель твой? – За-вод-чик! Первым человеком в России велел почитать нашего брата – заводчика – царь-батюшка, Пётр Великий. Много кого, скажи, он от службы солдатской ослобонил? Может, дворянина? Нет. Купца? Шиш.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заводчика! Стало быть, понимал Пётр Лексеич, царство ему небесное… (Крестится.) Заводчик в России всему голова! Я хоть и не знал отца вашего, а отчима вам, ребяты, сам Бог послал, и грех вам его обманывать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анка – (Боясь перечить отцу.) Батюшка… Да, что это вы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна, мать Фёдора – Да ты, что же такое говоришь, Егор Авдеич? Люди и вправду подумают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – (Удивлённо.) Егор, ты шерсть стриги, а шкуры-то не дери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор – Погодьте, погодьте… Я хочу, чтобы Фёдор мне тут вот сказал: кто ты есть со своими братьями?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван – (Один из младших братьев Фёдора.) Заводчики мы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор – Младший за всех лучше знает. А старший что скажет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ну, само собой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор – А теперь скажи: вправду ли народ гуторит, что ты кумедийну храмину как в столице ставить замыслил?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ну, уж как в столице…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор – А на какой же капитал, ежель не секрет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Желая уйти от прямого ответа.) Была бы охота, сладится всякая работа…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор – Ан без косы-то сена не накосишь! Без капиталу, оно никуды…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Протопоп – Не гоже, не гоже, отроки. О божьем храме должно помышлять православным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Сдерживаясь.) Ваше высокопреподобие, да у нас ли в Ерославле мало церквей? Сорок, да ещё четыре! В Москве столько не стоит!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван – (Младший брат.) А ещё два монастыря!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать – (Одёргивает.) Ты ешшо!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (По-отцовски.) Молчи уж, Ванька…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – (Осерчал.) Всем, гляжу, всё ведомо, окромя меня…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Ты погодь, Фёд Васильч, кипеть-то зря. Эх, Егор, не ко времени кашу ты заварил. Всему бы свой черёд. А ты, Фёд Васильч, не гневись. Чего было языком-то чесать до срока. Вот поглядели мы на ахтёров-то наших сегодни, порадовались – оно и есть про что гуторить теперь. А то видь раньше было что? Одно баловство, а не ахтёрство…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полшушкин – (Всё больше серчает.) И воевода наш, гляжу, ведает про всё. Так, может, сам город и будет строить ту храмину кумедийну, а не из мово кошта?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор – До срока, кум, радуешься. Много ли у нашего воеводы в казне, не знаю, ну да это ладно. А кого, ты мне скажи, он в кумедианты определит? Без твово Фёдора они, рази что, сварганят? (Помолчав.) Нешто я супротив кумедий? Вот хоть при протопопе могу сказать тебе, Михайло, воевода ты наш дорогой. Давай самых, что ни на есть, дорогих закардонных ахтёров выписуй. Дороже столичных! Хоть французких, хоть те немецких, хоть, там, италянских – всех купим! А нашего брата заводчика – не тронь! Нам, ваше высокоблагородие, своё дело работать надо. И вот тебе моё слово, кум: (К Полушкину.) отойдёт ваш Фёдор от государева дела, на кумедийны забавы – откажу ему Анку нашу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анка – Батюшка… (У неё навернулись слёзы, не дав больше ничего сказать.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать Фёдора – Ты, дочка, не тово… не бойсь… Да что же ты молчишь, отец?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – А чаво мне тут сказывать? Дурнем я его не знал. По наукам преуспел – так что больше и нельзя. Заводское дело знает лучше мово, так уж это точно. А ента дурь – пока меня ноги держат. А как надо будет – до всего самому… Тут уж не до забав будет. А я уж чо? Почитай, и не работник. Выходит, кум, Анку-то тебе и не удержать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор – Погодим, да поглядим, какого зятя ты мне в столицах-то растил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы, батя, не сомневайтесь. Супротив вас идти никто в мыслях не держал. И вот вам, батюшка, и вам, Егор Авдеич, слово моё: заводы держать и капитал приумножать сколь обучен. А храмина для кумедий что? Мечты, грёзы… (Увлекаясь.) А что, дурно ли? Чем ерославцы хуже москвичей, аль, там, питербуцев? Ведь для души простор-то какой! Вот как здоровья, батюшка, поднаберёте, мы с вами в Москву аль Питербурх пренеприменно съездим. Посмотрите вы, что оно есть, – настоящий театр! Ведь забываешь, кто ты, и не знаешь, на небе ты иль на земле! Вот, как увидите, так, право слово, сами придёте к нашему воеводе. Вот тебе, скажете, ваше высокоблагородие, деньги на театр, а уж про ахтёров не волнуйтесь, мы с сынами на себя это берём.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смех гостей разом спустил тетиву предшествующих разговоров. Увлечённый Фёдор не сразу и понял причину смеха.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (Смеётся.) Всё сказал!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна – Вы уж, батя, тогда сразу отпишите мне заводы, а мужикам театру.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смех сразу стих.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полушкин – От дура девка. Всю обедню испортила…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна – А чо я? Я чо?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Протопоп – (К Матрёне.) А ежели Бог призовёт тебя поране отца?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать Анки – (Обрывает споры.) Да что же это у нас сегодня разговор не в ладу? Кончайте, мужики, лясы точить. Выводи их, бабоньки, на круг!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодёжь только и ждала этого призыва. Вмиг заходили, закружились, защёлкали каблуками. Ближе к хозяину дома воссели мужи города. Фёдор сел за гусли. Неожиданно к нему на грудь бросилась немолодая подвыпившая соседка.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Соседка – Красавчик ты мой, дай я тебя, светлую головушку твою, поцалую! А я-то, дура старая, думала, ты и взаправду там, в амбаре, Богу душу отдал. И не я ж одна… Ревели мы об тебе. За мать твою ревели… А ты… Чародей! Кудесник! Вот он!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда быстрая часть «русского» сменилась медленным раздумьем, Фёдор, подойдя к Анке, глубоким поклоном приглашает её. И пошли они, что поплыли… Мать Анки склонилась к матери Фёдора.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать Анки – Ну, точно лебедь с лебёдушкой… (Заморгали, завздыхали матери.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Танцуя, Фёдор, склонившись, что-то тихонько сказал Анке. Она покачала головой: «нет, мол». Фёдор ещё раз склонился к ушку. Анка, лукаво глянув по сторонам, чуть заметно кивнула головой в знак согласия. Они пошли к двери, к выходу. Постепенно и вся молодёжь потянулась на улицу. Промеж женщин течёт разговор.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать Фёдора – Ребяты мои, окромя Ивана-то, как заговорённые, родненькие вы мои, – и Лексей, и Гаврюшка, и Гринька – все за Федькой – театру им, да театру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Соседка – (Собирает вести.) А «сам» – то твой взаправду так уж плох?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна Яковлевна махнула набежавшую слезу.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать Анки – И-и-и, Яковна, видать Федьке и впрямь уж не до кумедий будет. Это ж кому под силу такой заводишша! Одних работников у вас что куплено, что нанято. Помяни моё слово, Яковна, ему и этих-то рук мало будет. Не смотри, что башковит, а не разорвётся. А там, глядишь, и Лексей, и Гаврила баловать забудут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна Яковлевна – Оно ладно, как твой Егор Авдеич герою-то нашему спеси поубавил. Может, теперя зачешится, а то прямо тебе, святой отец. Ему, вишь ты, доход что? Ему, вишь ты, людей просветлять охота.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Течёт разговор и среди мужей города.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (К протоиерею.) А что же это, ваше высокопреподобие, не пожаловал сегодня на кумедию архимандрит?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Протоиерей – Я и сам в размышлении. (Крестясь.) Боюсь, счёл не богопристойным для его монашьего сану.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Егор Авдеич – (Ершится.) То, когда оно ещё было непристойно. Вон, до Петра Лексеича оно и бороду брить – непристойно было. А теперь-чи… За жизнью следить нужно, скажу я вашему архимандриту, а не сидеть безвыглядно в своём монастыре!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Протоиерей и ещё несколько мужиков, что-то шепча «про себя», перекрестились, другие чуть улыбнулись задору Егор Авдеича. Языкастые девчата окружили Ванюшу Дмитревского, который в спектакле исполнял роль княжны.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девчина 1 – Ванечка, да как же ты знаешь всё про нас, про девчат?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девчина 2 – Ванечка, да, может, вовсе это и не ты кралю ту показывал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ваня – (Краснея.) Я…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девчина 1 – Уж больно ты красив, Ванечка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девчина 2 – Глядишь, всех наших женихов приворожишь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девчина 1 – И где же ты так ловко повадки наши бабьи перенял?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подошла ещё одна черноволосая молодуха.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Черноволосая – (Обнимая Ваню.) Девоньки, а может, он и впрямь не мужик?!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все зазвенели смешинками.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алексей, брат Фёдора – (Заступаясь с улыбкой за парнишку.) Ой, девчата, заклевали вы, поди, парня. Не дрефь, Иван! Это они от зависти!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Светясь радостью, в дверях появились Анка и Фёдор.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать Анки – (Глядя на вошедших.) Гляжу, уж поздно нам, Егор, отказывать-то дочь.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анка и счастлива, и засмущалась.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Многозначительно) Поздно… поздно… А что музыки не слыхать? Что не поём? Что не танцуем?!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Музыкальная заставка.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 2<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ерославль. 1751 год.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лето. Провинциальная контора. За столом два дородных мужа аппетитно явствуют. Жарко, но сидят застёгнутые, при полной форме, один для другого. Каждый трёт себе голову и шею носовым платком, хотя платки уже бесполезны, давно мокрые от пота.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморохи – (Тексты на каждого, разложатся в репетициях.) Если вы подойдёте к парадному подъезду дома, в котором мы сейчас с вами оказались, то прочитаете:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ерославская провинциальная контора». С хозяином конторы, воеводой города Бобрищевым-Пушкиным, мы уже с вами знакомы. Его гость – посланник из столицы, сенатский экзекутор Игнатов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Прошу обратить внимание, что к экзекуциям, телесным наказаниям, я никакого отношения не имею. Экзекутор при царях-матушках и батюшках – хозяйственником был.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморохи – Ежели «по табели о рангах» то гость из Сената – подполковник 7 класса, а воевода – майор 8 класса. (К Бобрищеву.) Господин воевода! За полвека до рождения Александра Сергеевича Пушкина вас в городе больше величают только Бобрищевым, не придавая значения, что вы ещё и Пушкин…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Э-э-э, други мои… Наша фамилия и без будущего поэта для России зело знаменита. Бояре и Пушкины, и Бобрищивы ещё в рядах Александра Невского Русь в колыбели пестовали! Это пока я добренький, меня можно сокращать, а как разойдусь – извольте величать по всей форме!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморохи – Не будем искушать судьбу. Успехов вам, господа хорошие. (Уходят.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Окна, ваше высокоблагородие, что, совсем не открываются?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Мухи, ваше высокоблагородие, злы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Мухи злы на людей, люди злы на мух. Кто, скажите мне, добр сегодня?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Полагаю, и вас к нам не от доброты послали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Почему же вы думаете, что это злонамеренный вояж? Не к вам одним, и в других провинциях, губерниях, уездах назначены сейчас ревизии по винному и соляному откупам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Да больно уж зачастили к нам. Аль близко живём, аль денег мало даём?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Денег, денег мало даёте, ваше высокоблагородие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Вы что там, в сенате, думаете: подняли цену на водку, соль – мужик денежки вам так и будет спешить выложить за них?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – А как же?! Соль да вино – государева монополия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Ан государыня-то далеко, а тайный шинкарь – вот он, рядышком…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – За нелегальную продажу водки или соли – на каторгу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Одного на каторгу, другого в рекруты, третьего батогами… А сосед себе думает: авось меня-то пронесёт… Дай-ка я всю-то водочку разом не сдам государыне-матушке по рублю за ведро, а лучше в зиму своим мужикам по трёшке, скажем, сбуду. И мне прибыль, и соседу-мужику ладно. Всё дешевле государевых-то цен… Кого ж прикажете батогами аль на каторгу – пьющего аль продающего?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – (Даёт распоряжение.) Одного и другого!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Не знаю, где оно как, а мне так, почитай, всех мужиков пороть пришлось бы – считай, каждый пьёт, а лишнего платить, кто будет спешить?.. Главное, было-то – чего проще – подушно брать подать с каждого мужика. Души-то, они все вот тебе налицо. В подвале, в тайне её держать не резон. Так нате вам – с подушного подать срезают, а на соль да вино – набавляют. И давай тянуть с нас денежку… Ан сколько ты денег не вытянешь с мужика – всё тебе говорят, мол, мало… А вот, как значит, сенатский посол приехал, да как глянет в наши «доходы-расходы», так сразу денежки и найдутся! Что ж меня было сажать на воеводство, ежели я такой пентюх? Может, кому это место любо – милости прошу, у меня и своего хозяйства… во! Дел невпроворот! (Разошёлся, даже расстегнул воротник.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Вы, сударь, не по адресу своё дурное настроение адресуете… Я ведь могу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Всё вы можете у себя там, в Сенате, а у нас так откажитесь от вашей ревизии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – (Расстёгивая воротник.) Это что, угроза?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Упаси Бог, ваше высокоблагородие. «Угроза?» Только стоит ли время тратить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – В каком это смысле?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Ну, покажут вам в магистрате наши «приходы-расходы», так с них же мы и рапортуем. Тут комар носа не подточит. Ан не здесь собака-то зарыта. То, что к нам попало, то уж будет в надлежащем виде и доложено. Искать нужно не по ведомостям… по дворам да по погребам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Вот и будем искать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Ваше высокоблагородие, а мы, выходит, не искали? Ан за каждым-то глаз не хватает. Ну, найдёшь у одного-другого, ну, штрафанёшь… А ведь пьян-то, почитай, чуть не весь город. Где берёт? Всех-то не допросишь, кто платил вору-шинкарю, а кто государеву корчмарю. Вы что же думали – приедете к нам в Ерославль, и все наши шинкари выйдут вам дорожки прокладывать, разметать к себе в амбары?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – На площадь! Батогами!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Да, конечно, я мог бы пытать чуть не каждого. И, наверное, был бы и результат. Только и мне, и полицмейстеру, ваше высокоблагородие, здесь ещё жить. Сегодня я воевода, и меня худо-бедно защитят. А ежели через два года меня не определят воеводством? Мне и сегодня могут петлю на шею накинуть или дом поджечь. А ежели обойдут в должности, тогда как жить прикажите? Ведь батоги на спине человек долго помнить будет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Так что же прикажете, закрыть глаза на подрыв казны?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Да что ж вам их закрывать, когда вы, извините, и с открытыми глазами ничегошеньки не увидите. Истину говорю – время зря потратите. А коль прикажите, мы вам… для порядку и сами два-три беззакония отыщем. Как же оно без грехов и жить-то? Только одному Богу да царице пресветлой без грехов дано. А об нас без грехов докладывать – людей смешить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Но в какое положение вы, извольте заметить, ставите прибывших к вам членов сенатской комиссии?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Об этом, ваше высокоблагородие, не извольте беспокоиться – не вы первые, не вы последние. И напоим вашу высокую комиссию, и накормим… в дорогу без денег не отпустим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Это в каком же смысле «деньги», взятка, что ли?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Да, назвать можно, как вам будет угодно. Просто хороших людей мы не привыкшие обижать… (Приоткрыв дверь, кричит.) Гришку Гурьева пусть приведут!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – (Озадачено.) Вы как-то… Вы кого велели привести?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бобрищев – Ироду тут одному фабрика в наследство досталась. Кому другому оно, может, и с пользой, а этот антихрист отцовскими деньгами с дружками да с бабами сорит. И то бы ладно – его деньги. Так занялся озорничать со своими фабричными работниками. Ну, нет от них сладу. Уж тех челобитных на них от горожан, хоть печь топи. Только сам он всё изворачивался, не могли поймать за руку. А фабричные его хлеб едят, так и выговаривали, на себя вину брали, за него, ирода, спины свои под палки подставляли. А тут повадились они, значит, комедиантов наших задирать иль там ихних смотрителей, что с театру идут. Нет, нет, глядишь, и перестренут кого. Грабить оно, вить, не грабят, а вот избить бы им человека.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – (Возмущённо.) А полиция?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Полиции оно ить на весь город не напасёшься – они и разгуливали. А того не додумали, что за комедиантов-то наших, почитай, весь город осерчает… На той неделе, так всего одному моему писарю Яшке и досталось. Враз всю иродову компанию народ же и повязал. Во, как у нас!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Мы несколько отвлеклись, однако…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Нисколько. Сейчас Гришке-то этому самое время карманы потормошить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – (Озадаченно. Растерянно.) Сейчас? Здесь?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В колодках, в сопровождении полицейского входит Григорий Гурьев.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Разбои, господин Бобрищев, не входят в нашу миссию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Не извольте беспокоиться, ваше высокблагородь. (Полицейскому.) Пантелеймон, иди-ка, братец, Яшку нашего кликни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полицейский – (По-домашнему.) Слушаюсь, ваше высокобродь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (Без злобы.) Иди сюда, изверг рода человеческого.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не сразу решившись, Гурьев стал приближаться к воеводе.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Уразумел, кто есть ахтёр в городе Ерославле? (Григорий кивает.) То-то! Вот ты спроси их высокоблагородие: «Что, есть ли у них в Питербухе такой театр, как у нас?»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Уверенно.) Известное дело – нет!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов удивлённо переводит глаза с одного на другого – не розыгрыш ли?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (Успокаивая.) Точно, точно, ваше высокоблагородь. Этот сатана верно говорит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Это как же понимать? Вы приглашаете иностранных актёров?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (Гордо.) Зачем? У нас свои, Ерославские!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – (Снисходительно улыбается.) Ах, провинция, провинция…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (С обидой.) Вы напрасно изволите улыбаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Наш Федька врать не станет. Ежели он сказал, что в Питербурхе такого театру, как у нас, нету, то оно, стал быть, и нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (Одёргивает.) Ты, каторжник, не забывайсь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – (Недоверчиво и с иронией) Это кто же такой будет «Федька»?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Талант, ваше высокоблагородие. Про него сказано: на все руки мастер. Он и раньше был, что художник искусный, что музыкант отменный… Любой ты ему дай инструмент, он те, что скажешь, пожалте, сыграет! А поёт!.. Слов нет! Ну а как в столицу отчим-то его по заводскому делу-то отправил подучиться там, туда-сюда, на людей посмотреть… Так, верите ли – профессором вернулся! Что в науках преуспел, что ахтёрству научился. Оно и раньше, известное дело, как праздник какой, пренеприменно в приличных домах кумедию играли охочие любители. А как же! Сам митрополит, он у нас из жития святых любит представлять. Сам сочиняет знаменито. А тут, значит, как Фёдор приехал из столицы и завертел… Верите, так приучил народ – праздник тебе, не праздник, а кумедию давай.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – И доходно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Доходно ль?.. Фёдор говорит: театр мол, просвещение для народа. Как же, говорит, я буду с мужика брать? Много ли он и дать-то сможет? На его грошах я, мол, не разбогатею.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Толстосум, стало быть? Деньги некуда девать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Да, как вам сказать? Не из бедных. Заводчик. Отчим его (Крестится.) царство ему небесное… Фёдором тоже звали. Уж после, как поставил заводик серно-купоросный, взял в жёны вдову, купчиху Волкову с четырьмя мальчишками, с Федькой же, стало быть. Ну и Волковы свой пай вложили, расширились…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Молодой ещё, стало быть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Молодой. Молодой, да с головой! Он те и на заводе хозяин, он те и ахтёр первый! А какую театральну храмину поставил. Давай, заходи!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Невероятно… Ну а труппа?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Чего изволите?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Актёров он где нанимает?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Так всё наши. Любители. Тут и мои канцеляристы: Иван, Яков, пищик Семён. Братья самого, значит, Фёдора…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Подсказывает.) А семинаристы. Те ж тоже.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Молчи, каторжник. Семинаристы ему сдались. Не лез бы в их дела, так, может, пил бы себе сейчас в своё удовольствие и не позорил бы меня перед их высокоблагородием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Так а чо? Отец протоиерей же сказывал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – А сами-то в запрошлый раз на театре? Гляжу – рты – во! Поразевали от смеха!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Добродушно.) Так чудно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Чудно… (Игнатову.) Протопоп у нас в Надеинской церкви, с перепугу, что ли, что лицедеи у него прихожан переманят, возьми и скажи меж отроков-семинаристов, мол, кумедийна храмина, что Волковым Фёдором поставлена, богопротивна, и что де собратьям их семинаристам не дело ереси потакать. Вот праведники молодые и пришли к этому герою. (Указывает на Гурьева.) Помоги, мол, Гришенька, братьев наших во Христе на путь истины направить, от лицедейской заразы уберечь. А этому на-руку! Они давно ведут-то счёты из-за девчат. (К Гурьеву.) Кабы тебе что не с руки было, ты б и архимандрита, и архирея б переспросил. А тут – айда гулять, э-э-э! Ишь, заступники божьи! Ну, будет, поговорили. (К Игнатову.) Что насчёт театра, ваше высокоблагородие, так всей комиссией вашей пренепременно просим пожаловать. Это уж как праздник для наших ребят будет. Что ни скажи – столичные гости! Оно и для вас не в скуке. Право слово, в Питербурхе вам того не увидеть. У вас там, я знаю, всё больше заезжие: французские, немецкие там, итальянские кумедианты. А что же его смотреть, ежели ты ни бельмеса не понимаешь? Верно? А у нас, может, и француз написал-сварганил, только Фёдор его по-русски даёт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – А кто же переводит на русский?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Кому же ещё? Федька Волков!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Любопытно становится. Любопытно…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приоткрывается дверь. На пороге один из лицедеев, он же канцелярист воеводства Яков Попов. Под глазом у Якова преогромный синячище.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Яков – Звали, ваше высокоблагородие?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все присутствующие оценивают физиономию вошедшего, но каждый по-своему: Игнатов с изумлением, Гурьев, как кошка, что знает, чьё мясо съела, Бобрищев, сдерживая улыбку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Нет, ты погляди, каторжник, как ты парню-то физиономию разукрасил. Мне ж его в канцелярии держать стыдно. Ведь что люди скажут?.. (Помолчав.) Значит, так… Вашу любовь друг к дружке я знаю… но оно и к лучшему – сговору не сделаете промеж себя. (Приступает к делу.) К нам ревизия из Питербурху прибыла по винному и соляному откупу. Я тут с их высокоблагородием поговорил уже… и они обещали людей наших не пугать. Только и нам нехорошо перед добрыми людьми оставаться в долгу. Как считаешь, каторжник?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Не гоже, точно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Ну а коли «не гоже», тогда так. Как только смеркнется, этот каторжник ведёт тебя, Яша, по всем тайным шинкарям, где он деньги пропивал. Объясняет лиходеям, что ежели они не хотят в Сибирь прогуляться – пусть раскошеливаются. Ему, Яша, одному могут и не поверить, а ты – моим представителем будешь, оно и поверят. Списков, Яша, никаких не писать, но запомнить, кто сколько дал. Кто не даст, долго не уговаривайте, но запоминайте… и считай его уже каторжником. Думаю, однако, тупых не будет. Дальше. Ты, Яшка, идёшь к этому антихристу… он достаёт из своего сундука рублей эдак…ну, да, спроси у Бога, сколько целые рёбра стоят. Деньги, само собой, отдаёшь Якову, а ты, Яша, запишешь не рубли его, а батоги. Батоги, мол, Гурьев Григорий получил сполна. Расписки за деньги, Яша, не давать никому. Дальше. Яков с деньгами ко мне домой. Смотри, Гришка, ежель с ним что случиться… ты меня знаешь – сгною! Дальше. Дома, Григорий, лезешь на печь и орёшь три дня, что есть мочи, мол, рёбра тебе батогами перешибли. Понял?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Улыбаясь.) Понял. Колодки бы вот только… снять бы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Яша, скажи Пантелеймону, пусть и правда снимут ошейник с этого… Всё. Валяйте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пристраиваясь друг к другу, Яков и Григорий выходят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнатов – Глядя на вас, я начинаю верить, что в Ярославле могут быть талантливые актёры… А я уж думал, вы совсем без батагов живёте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Нет, без батагов нельзя, ваше высокоблагородие. На крепких батогах только и держимся, без них пока, что и не жить.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 3<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гремит танцевальная музыка. Это очередной дворцовый маскарад, так любимые Её Императорским Величеством Елисавет Петровной. Мы в небольшом салоне или на уютной веранде. «Петровна», зная, что её фигура очень хорошо смотрится в обтягивающей мужской военной форме, в какой уже раз рекомендовала: «мужчинам быть в женском, женщинам в мужском». До стопроцентного гротеска это переодевание доводить не стоит, но и отказываться напрочь тоже не стоит – так ведь было… Костюмы могут быть и нейтральные – грибочки, цветочки, зверюшки…При невероятном грохоте музыки, гости этого уголка, уставшие, но не смеющие покинуть «веселье царское», дабы не навлечь на себя гнев государыни, устроились в креслах и крепко спят. Посапывания не слыхать только благодаря «перебору» музыкантов. Спят и двое игроков в карты, лёжа на столе. Двое ещё держатся, продолжая игру. Музыка стихла.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игрок 1 – Светает… скоро и по домам можно будет…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приближается большая группа участников маскарада. Впереди Елисавета, в любимом матросском костюме. Голоса пробуждают спящих. Проснувшиеся расталкивают не проснувшегося соседа или соседку. В группе вошедших скрипач и флейтист.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елисавета – Сюда, сюда господа. Сюда, Алексей Григорьич.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это дщерь Петрова обращается к красавцу графу Разумовскому. Её тайный муж. В недавнем прошлом певчий, а ещё раньше – пастух из Малороссии.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елисавета – Садимся, господа. Садимся. Прошу всех садиться.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Присутствующие рассаживаются. Если кому не хватило мест, вынуждены подпирать стены. Разумовский целует ручку государыни и вместе с музыкантами отходит к краю сцены. Елисавет благосклонно имитирует аплодисменты, подбадривая графа. Её жест мощно подхватывает всё присутствующее общество.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Всех, всех музыкантов прошу.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Музыканты-скоморохи присоединяются к скрипачу и флейтисту со своими русскими инструментами. Разумовский, заглядывая в затейливо расписанный лист, исполняет песенку на слова Александра Петровича Сумарокова, популярного пиита, который при графе служит адъютантом.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Когда я в роще сей гуляю,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я ту минуту вспоминаю,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как в первый раз ее мне случай<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;видеть дал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;При токе сей реки любовь моя открылась,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где, слыша то, она хотя и посердилась,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако за вину, в которую я впал,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Казать мне ласки стала боле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сем часто я гулял с ней поле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сих чистых ключевых водах,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На испещренных сих лугах<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она рвала на них цветы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подобие своей прелестной красоты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под тению сего развесистого древа,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не опасаясь больше гнева,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как тут случилось с ней мне<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;в полдни отдыхать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я в первый раз ее дерзнул поцеловать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потом она меня сама поцеловала<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вечной верностью своею уверяла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В дуброве сей<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я множество имел приятных с нею дней».<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гости не столько слушают, сколько стараются не заснуть, подпирая стены. Скучающие глаза многих заметили, как адъютант графа, отчаянно строя рожи, подаёт кому-то знаки и лицом, и руками. Заметила его знаки и Великая Княгиня Екатерина Алексеевна. Какое-то мгновение она смотрит на Сумарокова, но столь безучастно, что нельзя понять, внимает ли она его жестикуляции или внимательно слушает пение графа. Алексей Григорьевич окончил петь, и гости (полагая, что делают это искренне) бросились к нему, желая, чтобы граф заметил каждого в числе почитателей своего таланта. Позволили себе остаться в креслах только самые сановные персоны, да стоять в одиночестве раздосадованный пиит, так и не поняв, внемла ли ему Великая Княгиня.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Александр Петрович! (Прокатился баритон графа, призывая Сумарокова с высоты своего роста) Иди же сюда, братец!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гости расступаются, давая дорогу Сумарокову, в котором многие теперь уж и в лицо узнали своего поэтического кумира. Овация обдаёт поэта своей волной, и он, польщённый, приближается вместе со своим патроном к государыне.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – На, дари! (Сворачивая текст песни, передаёт Сумарокову.) Его, его это проказы, господа!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков берёт рулон и с поклоном передаёт его Елисавете, целуя протянутую руку. Она ж целует его в щёку.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елисавета – Пиит ты наш дорогой! (Мурлычет.) Расин ты наш северный!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И возбуждённый, и польщённый, и смущённый Сумароков, раскланиваясь, отходит от царицы. Стоявшая недалеко Великая Княгиня, улыбаясь, тоже протянула ему руку. Сумароков склонился к руке, а княгиня, следуя примеру тётушки своей и пользуясь маскарадной непринуждённостью (Костюм гвардейца на ней смотрится идеально.), делая вид, что тоже целует его в щёку, шепчет тоном матери, успокаивающей ребёнка.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Успокойтесь вы… Вот народ разойдётся… я сюда и вернусь…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков обмер, он поднял глаза, но перед ним уже искрилась непринуждённая улыбка Великой Княгини и великой актрисы.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;О Сумарокове. «Отец российского театра». Им написано более двадцати пьес. Сейчас ему тридцать четыре года. Из столбовых дворян, т. е. из бояр. В Табели о рангах в пятом классе. Учился в Дворянском корпусе, где и стало проявляться его поэтическое дарование. Внешне, как ни странно, во многом предтеча Ленина, только брит: роста небольшого, крепыш, блондин. Картавит. Когда нервничает, чуть заикается. Образ для оперетты, который создала мать природа…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы «отбить» время, уход группы слушателей перевести в групповой хоровод, Елизавета «завертела» в хоровод всех, кроме Сумарокова. Сейчас он, забыв об овациях забился в кресло, мало веря в обещанную встречу. Но вот его грёзы приобретают реальность. Из небытия является Великая Княгиня…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Любезно.) Ну, здравствуйте, господин заговорщик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – (Картавя.) Здравствуйте, голубушка, здравствуйте! Заговорщик уж из меня…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да уж… (Чуть с иронией, но и с любопытством.) Тайно каши с вами не сварить… На вашем лице всё прочесть можно. Что же у вас за интрига такая ко мне «тайная», что вас так и разбирало вашу тайну всему Двору поведать? Тайные дела, ваше высокородие, поди, так враз не делают. Вы когда мне записку свою переслать изволили?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Вчера… К вечеру…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Солнце ещё не взошло, а вам уж свидание подавай… (С чёртиком.) Разве от замужней женщины можно так скоро требовать согласие на свидание? Тайное! Наедине! А согласие, главное, требуете на глазах у всего пьяного Двора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Так уж стало, Екатерина Алексевна… Простите дурака. (Всё больше и больше заикается.) Да, дело больно спешное, не опоздать бы… Уж не велите казнить. Не за себя, поверьте, сердце болит, за Россию-матушку!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И вы не нашли никого другого для защиты России, как бывшую немецкую принцессу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Нам бы, матушка, поболе россиян с вашей любовью к Россиюшке горемычной. Да с вашей головушкой! Мы бы, ух, каких бы дел натворили!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Вся собравшись. Напряглась.) Алексан Петрович, уж пощадите женское любопытство… Ну, же! Уважаемый рыцарь, мы одни, и дама, пришедшая к вам на свидание, ждёт откровения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Матерь святая, сохрани и помилуй. (Крестится.) Не оставь грешного раба твоего! (Очень серьёзно.) Противу тётушки вашей компаньоном прошу быть.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина невольно оглядывается по сторонам. Она не знает, как ей выгоднее себя вести – закрыть рот этому идиоту или кричать.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да вы с ума сошли!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – (Очень серьёзно.) Кроме вас некому. Сами посудите. Приезжает, эдак недели две назад, из Ярославля сенатский экзекутор Игнатов, был он там с ревизиями по откупу вина да соли. Чем уж он там занимался, я не ведаю, а только трезвонит, как болтливый пёс, каждому встречному, что видел де он в том тридесятом царстве театр, так «ни в сказке сказать, ни пером описать». И что хозяин того театра не заморский принц и не Кощей Бессмертный, а русский купец-удалец Федька Волков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Сударь, вы только что уверяли, что дурой меня не считаете. Однако внимать вашей околесице… (Поняв, что ничего интересного для себя она не узнает, княгиня раздосадовано фыркает.) Мы с вам ошиблись, видимо, вместе: вы адресом, а я в вас. Прощайте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Голубушка! Царица небесная! Ваше высочество! Выслушайте! Два слова! Я что хотел сказать… Почему торопил: сердце чуяло, что соблазнят нашу Лисавет Петровну. Думаю, что как услышит дифирамбы дурака… так оно и случилось, будто я в воду глядел – велит звать для потехи в Петербург тех ярославских скоморохов, лебёдушка наша белая, пред свои ясны очи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да я-то тут с какого бока-припёка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – К кому ж мне было ещё, голубушка? Вы же у нас Мельпомена российская! А тут – скоморохи. Вы знаете, что это такое – скоморох?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Актёр.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Скоморох, Екатерина Алексевна, что бы вам понятнее было, – шут. Паяц! Лет сто назад их по царским указам поганой метлой из любого приличного места взашей гнали, на кол сажали, яко богохульников… А сегодня, пожалуйста, сама императрица в гости просит пожаловать. Мало что ли у нас охочих комедиантов в Петербурге да в Москве? Сколько я их перевидел… Простолюдины. Всё, что это скоморошье племя может, так это над попом да над благородными чувствами дворянина насмехаться. Ваше высочество, будьте заступницей, отговорите государыню звать шутов-скоморохов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да что вы этих мужиков так близко к сердцу берёте? Вы же знаете её страсть к русским сказкам? Старые, знать, наскучили… Посмотрит, ублажит себя раз-другой, и делу конец. Вам с чего бы полошиться?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – С чего полошиться? Не хочу видеть своё детище испоганенным мужиками-невеждами!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ничегошеньки не понимаю…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Экзекутор сенатский чем, вы думаете, меня обрадовать хотел? Сочинение моё, говорит, моего «Хорева» в Ярославле де видел. Сладно, мол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Так и славно, коли сладно, чего ж вам ещё?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Да разве же он может понимать, что ладно, что неладно? Дворянин-то он скороспелый, из тех же мужиков. Какой с него спрос? Да вы только вообразите, как же могут мужики-скоморохи играть мою трагедию? Читали они когда-нибудь великих теоретиков сцены – Риккобони! Ремо? Буалло? А ведь это столпы искусства! Без них шагу ступить на сцене, слово произнести нельзя, не осквернив высокого Парнаса! Я писал не на мужицкий манер. Да, что с того? Ведь мало кто поймёт, глядя на неучей, что моей вины тут нет. Боюсь, боюсь позора незаслуженного, Ваше Высочество… И что за радость-то меня на смех выставлять, когда в городе французский балет, итальянская опера, драма из Германии?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Так государыне бы всё это и сказали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Помилуйте, Екатерина Алексевна, ведь кому знать, как не вам её характер. Как разгадать, с какой ноги она нынче вставала?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А что как я того не разгадаю? Думаете, я горю желанием ей перечить? А коль не случай?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Знаю, знаю, голубушка, и вам не мёд. А всё, глядишь, сподручнее, чем с моим-то рылом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ой, не знаю… (Размышляя.) Кадетам вы же доверяли свои пьесы. Они читали Буалло?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Разве можно равнять – вкус, воспитание кадета и пьяное купеческое сборище?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Послушайте, сударь, вы же служите адъютантом у графа Разумовского. Не проще было бы вам обратиться со столь изощрённой просьбой именно к нему? Не мне вам рассказывать, что у Алексей Григорьича куда больше бывает интимных минут с государыней.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Екатерина Алексевна, да ведь он… ну, вы же знаете сами… ещё вчера в холуях бегал… Тот же мужик. Может, его эта затея и есть? Богом молю, отговорите государыню скоморохов на посмешище всей России в столицу звать. Ведь не приведи Бог, кто из иноземцев напросится в смотрители… Бог вас отблагодарит, а я по гроб жизни рабом вашим быть готов.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И опять сюда устремляется Елизавета, тянущая за собой группку чуть поменьше: две-три разномастные фрейлины, портной и «манекенша» в платье, которое шьётся для государыни. «Манекенша» прикрыта плащом, чтобы новинку не узрели до срока.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елисавета – Сюда. Я люблю этот уголок. Молодцы! Успели. А я затанцевалась и забыла. (К Сумарокову и Екатерине.) И вы здесь, голубчики… Ты, Катиш, останься. (К Сумарокову.) А ты мне не нужен.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков молча кланяется и отходит, не поворачиваясь спиной к Елизавете.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елисавета – Порадуйте… покажите…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Портной помогает «манекенше» сбросить плащ.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – (Обходит вокруг своей очередной игрушки. Капризничает.) А ну, подыми руку-то… Не будет ли мне резать как давеча?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Манекенша – (Испуганно.) Нет, нет, Ваше Величество…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Портной – (Разводит руки, как бы говоря: «Зачем волноваться?») Ваше Величество…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Молодец… молодец… мне нравится… А в поясе всё же чуть прибери, не бойсь. Боле прибавлять не буду. До воскресения успеешь? Смотри!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Портной – (Смеет выказать обиду, мол, я же обещал.) Ваше Величество…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молоденькая фрейлина – (Щебечет.) Ваше Величество, а во Франции декольте уже не в моде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – (Встревоженно.) Это кто же тебе сказал, милочка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фрейлина – А помните, во французском балете у примадонны платье ведь без декольте было?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Княжна, детка. У этой примадонны платью просто не на чем было б держаться, сделай она декольте чуть побольше.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дамы рассмеялись, поскольку шутка была принята государыней.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Ободрённая.) Кстати, Ваше Величество, о театре… Слышала я, скоморохов хотите звать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елисавета – Слышала? (К портному и манекенше.) Ну, молодцы! Спать идите, ежель хотите. Рассвело уж… И мы сейчас… (Екатерине.) Не скоморохи они, Катиш, в том-то и штука! А самые что ни на есть комедианты. Как в том же немецком, а только говорят они по-русски!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И надолго хотите, тётушка, их завести?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Ну, нет. Посмотрим раз-другой, да и ладно. Что ж нам свой театр российский заводить? Нет. Оно у нас не в природе. Эй, княжна, вон таракан бежит, убей-ка лучше, чем про декольте тебе болтать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А не боитесь? (Чуть тише.) Что как иноземцы засмеют, коль что не по нраву придётся?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – А я для смеху и хочу их звать. Что же тут плохого? Тут о другом помозговать… Эх, жаль Алексан Петрович ушёл, я с ним хотела… (К фрейлинам.) Вы идите, идите в карету, мы сейчас с княжной чуть потолкуем. (Зевает.) Спать, спать… вон уж солнцу сейчас… Может, оно хорошо, что мы с тобой… С мужиками, ведь келейно нельзя, с ними поговори – на завтра враз весь Двор шушукаться будет. Ведь как дело завернулось? Привёз, значит, из Ярославля сенатский экзекутор челобитную от тамошнего архимандрита с «помоями» на тех лицедеев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вы же сами сказывали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета –. Сказывала. Не перебивай! Передаёт экзекутор письмо то охальное в Сенат, князю Трубецкому… А сам ему соловьём разливается про них же, тех же комедиантов… Ан чует моё сердце, что правда за осанной того экзекутора, а не за «охальной» долгогривых. Только в голос про то, попробуй, скажи моим верховодам – принепременно до воронов долгогривых дойдёт. Заклюют. А ругаться мне с этими святошами из-за безделиц неохота. Представляешь, пишет долгогривый: «Не о Боге действа ихни». А что же он хочет, лапоть тёмный, неучёный? Театр ведь ему не храм божий! (Спохватилась. Крестится.) Господи, прости меня, грешную! Вот я и думаю, может, и вправду, как ты говоришь – отказаться-то от затеи своей? Как думаешь, Катиш?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (В глазах чёртики.) Зачем же отказываться, тётушка? Ярославский архимандрит шлёт челобитную царице на безбожников-скоморохов? Ваше Величество незамедлительно пишет в Сенат: «Проверить!» А чтобы никаких подвохов, возглавлять комиссию изволите сами. И незамедлительно затребуйте всю ярославскую братию для ответа в столицу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Ну, Катиш! Ну, светлая головушка! Дипломат! И без мужиков, главное, обошлись!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 4<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дом ярославского воеводы. Хозяин со друзьями поют, а точнее говоря, орут после изрядного возлияния. Пол усеян и бутылками и людьми. На столе тот же «порядок». Не грех, если участники «веселья», каждый отвечая за две-три бутылки, занесёт этот реквизит и возьмёт на себя унести его, не прячась от зрителя. Началом действия, началом «песни» будет считаться включение более яркого света. Резко открывается дверь – на пороге воеводша.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – (Перекрывая «хор поющих».) А ну, хватит! Хватит орать-то, я сказала! (Властно за дверь.) Славка! Славка! (Если будет дверь – захлопывает за собой.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все голоса, за исключением одного, смолкли. Воеводша подкрепляет свои слова оплеухой последнему «запевале». Наступила тишина. Все мужи с опаской смотрят на хозяйку дома. На пороге появляется шустрая девчонка Славка.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – Славка, ташши ушат с холодной водой!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Славка – Ага… Сей миг. (Убегает.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (Еле выговаривая слова.) Господи, забери ты от меня эту бабу! Ведь как люди сладко пели! Опять пришла со своим указом?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – Будут тебе сейчас песни, будут! Царский нарочный, вона, в горнице тебя дожидается, сейчас ты у него запоёшь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Э-э… будет брехать-то… (Уверенности в отсутствии гостя у него нет.) Будет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девчонка Славка входит с ушатом воды. Воеводша ставит ушат перед мужем, расстёгивает на нём всё, что возможно, и начинает «освежать» сопротивляющуюся глыбу.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Чтобы не лить на сцене воду, а лишь создать иллюзию – и журчание воды, и фурчание воеводы гротесково-преувеличиным звуком – передать в записи радио.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Работа эта, видимо, воеводше хорошо знакома. Отцы города, только что браво распевавшие, приутихли. Крестясь, разошлись подальше от воеводской четы.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Артамон – (Один из певших, а чуть раньше пивших.) Анфиса Лексевна, да как же так вы говорите, «государев нарочный»? Недавно ж были от государыни, из сената… там… (Стараясь разобраться.) и уважили мы их… как могли. Хорошо уважили…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – Кабы я, Артамон, больше тебя знала!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Господи, помилуй. На кой лях мне это воеводство… (Плачется.) Все гребут, дерут… а я один в ответе…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;За дверью слышны голоса.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос сенатского подпоручика Дашкова<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Потом, потом сбитень, бабы. Нет времени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос бабий – (Нарочито громкий.) Захворал вчера с вечера барин наш…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков врывается в комнату. За ним две бабы. Одна с подносом полного закусками, другая с самоваром. Натуральность посуды не обязательна, лучше аляповато-преувеличенные размеры.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – (Повторяет.) «Захворал вчера с вечера барин-то наш»… мы его водочкой погреть решили, да, видать, перестарались, он и мается, сердешный. Ну, да, мужик он дюжий… Мы вот его сей же час… Вы уж откушайте пока, что Бог послал. Петровна, что ж ты?..<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Очень важно решить, как реагируют на гостя из столицы гости воеводы. Каждому актёру давать предначертания поведения нет необходимости. Куда интереснее, если каждый «гость» это решит самостоятельно, а ещё интереснее, если на каждом спектакле будут актёрские экспромты. Можно только поставить сверхзадачу – молча доказать приезжему своей статью, непогрешимость и значимость. Кому-то удаётся поднять голову, а кому-то только зад… Дашкову такие «болезни» видеть не впервой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – Гляжу, бабы, на ваших мужиков сегодня на всех хвороба напала… Выручайте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – Прикажи, батюшка…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – Вот что, бабы… Должен быть у вас в Ярославле молодой заводчик – Волков Фёдор, что теперь театр держит. Знаете?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такого лёгкого вопроса никто не ожидал, и потому ответить на него стало боязно.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – Ну, что молчите? Знаете аль нет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все – (Разноголосица.) Как не знать, батюшка… Его у нас, чать, весь город знает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – Во как! Так мне надо б с ним свидеться. Потолковать. Далеко живёт? Кто сведёт?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тишина.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петровна – (К воеводше, шёпотом.) Пойтить бы, предупредить Федяя… (К Дашкову.) А чё ж те, голубок, итить? Он, чать, и сам могёт к вашему благородию пожаловать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – Тогда, значит, передать там через кого, чтоб, мол, сей же час явился, дело у меня к нему неотложное. От самой государыни…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все – Государыни?!..<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все, кто мог встать, в том числе и воевода, подтянулись и перекрестились.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – А ну, Славка, слыхала? Давай, ноги! (Передавая Славке ушат и провожая до дверей, тихо.) Скажи Федяю, пусть хоронется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – Ну, хорошо… Чтобы время даром не терять… Нужно послать человека и к архимандриту вашему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все – К архимандриту? (В надежде, что крест их вразумит, крестятся.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – Нужно сказать, что, мол, приехал государев посол по его письму к государыне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все – (Крестясь.) Государыне?!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – И пусть скажет, когда сможет сам принять аль сюда пожаловать изволит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – Ага… Сей же час и распоряжусь… Стал быть, к их высокопреподобию?.. А ну, Петровна, слыхала? Давай, ноги! (К Дашкову.) Перекусить, глотнуть чего изволите, ваше высокобродь?<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Авансцена<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подхватив юбки, бежит, как по талому снегу, девчонка Славка, будто разносит вокруг себя брызги, не хуже лошадей. Хорошо бы скоморохам создать пантомимой прохожих, «лошадей» и всадников, кучеров и возниц, уличную суматоху. «Лошадь» у скоморохов обычно «сооружается» из двух человек, покрытых одной попоной. Навстречу Славке скользит краснощёкая баба.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Краснощёкая – Штой это ты, Славка, бегишь, как на пожар?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Славка – (Выпаливает.) Господи, беда! Заарештують, знать, Федяя-кумедианта нашего!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Краснощёкая – (Раскрыв глаза и рот.) Аль указ воеводский какой?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Славка – Воеводский! Наш барин Федяя в красный угол сажает! Тут из столицы от самой государыни кульер приехамши. И чуть через порог – подавай, говорит, сюда вашего Федьку! Мне, говорит, велено с него допрос взять… Вот, бегу Федяю сказать – пусть хоронится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Краснощёкая – (Многократно крестясь.) Господи милосердный! Вот те и тьяньтер! Это сёстрины его работа, это она, сукина дочь, кляузы на братьёв пишет… Ну, Матрёна. Ну, сука! Бережись… Давай, Славка, ты, значит, к Федяни, а я до этой падлюки!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Славка исчезает, а навстречу краснощёкой переваливает не менее колоритная фигурища. Это может быть и одна из скоморохов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Колоритная – (К краснощёкой.) Кума, а кума! Свадьба где? Бежишь так…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Краснощёкая – (Останавливаясь.) Ой, кума, что я тебе расскажу… Кумедиянтов-то наших, поди, в Сибирь упекут. Федяя уж заарештувать велено… Из столицы, из Питербурха аж царёвен кульер к Михайлу, воеводе нашему, нагрянул…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Колоритная – (Всплеснув руками.) Ба-а! Энто Матрёнины кляузы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Краснощёкая – Ото ж! Я к ней, язык ейный повыдергать! Давай, подруга, подсобляй!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Причитая, две кумы деловито двинулись выдёргивать язык, а может, волосы Матрёны.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 5<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На сцене театра заводчика Фёдора Волкова идёт репетиция по пьесе Александра Сумарокова «Семира».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ростислав – (Его репетирует воеводов писчик – Яшка Попов.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;«… ты в бесславии меня стремишься зреть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не будет от меня отечеству измены,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я буду защищать до гроба здешни стены…»<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семира – (Её репетирует красавчик Ваня Дмитриевский)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Коль, варвар, я тебя бессильна умягчить,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Коль хочешь жизни ты любовницу лишить,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что медлишь? Умервщляй, повергни чувств лишенну!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пролей, мучитель, кровь, тобой воспламеннену!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни малой жалости ко мне не ощущай,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Руби! Вскрой грудь мою и сердце растерзай,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В котором пребывал твой образ непрестанно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Которое ты в жизни мучил несказанно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Насыться, насладись, моею здесь тоской!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вынь меч – пронзи!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ростислав – Княжна!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семира – (Выхватывает меч из его ножен.) Зри мёртву пред собой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ростислав – (Бросается к ней, став на колени.) В меня сей меч вонзи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Ударяя в ладоши.) Погодите, погодите… (Подходя к репетирующим.) Вань, ты так плавно, так красиво несёшь меч, ну, словно крест или кадило. Я, коль буду смотрителем, не поверю, что ты себя убьёшь. Не испугаюсь за жизнь Семиры. Такой лихой воин как Ростислав, конечно же, успеет не дать тебе заколоться. А тебе нужно так рвануть меч, чтобы смотритель ахнул, уверенный, что жизнь Семиры невозвратима.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ваня – Я стараюсь быть нежнее… Мне сдаётся, ежели больно резко рвануть меч, то враз будет видно, что в естестве я мужик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ты можешь, Ванечка, не бояться. Эта женщина духом сильнее другого мужа. Отсюда и её жизнь, её действия должны быть мужественными. Смотри: Ростислав мечется, не зная, что ему предпочесть… свою любовь или долг перед своим народом. И это воин, победитель в битвах. Семира же неколебима: долг перед своим народом у неё превыше собственной жизни!.. Нет, молодец всё же Сумароков! Создать такую сильную натуру женщины!.. Я думаю, мысли у Сумарокова даже выше. Он хотел сказать смотрителям, что в век грядущий для России, в век Просвещения и Разума, чувствования сердца, даже жизнь, должны быть отданы в жертву долга перед народом, перед Отечеством! И борьба между любовниками – врагами, Семирой и Ростиславом – идёт сейчас не токмо за свою любовь, но каждый из них готов идти на смерть за свой народ, увы, каждый за свой… Да, это гордые, сильные люди, но кто-то же из них сильнее? Кто кому уступит? Вот меч! Пусть он всё решит. Вот в этом вершке, что разделяет меч и грудь Семиры – судьба её народа! Давайте ещё разок… Потеряете стих – своими словами говорите, главное, чтобы мы поверили вам.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И когда Ваня выхватил меч ещё раз, в конце зрительного зала театра раздаются возгласы испуганного «посольства» горожан, возглавляемого Славкой. Наши комедианты при виде ввалившейся и разом обезмолвившей толпы, репетицию, естественно, остановили. Переглядываясь, все настороженно ждут. Молча «посольство» через зрительный зал продвигается к сцене. Наконец Славка, понимая, что она является носителем тайны столь неожиданного явления, подойдя к сцене, откашлялась и нарушила тревожную тишину.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Славка – Дядь Федь… ты, таво… звиняй… Видит Бог, я тут вины не имею… Я что? Значит, от самой государыни нарочный кульер приехамши к хозяину моему… Так сказывал, что к тебе, дядь Федь, интерес имеет. Хотит разговор с тобой иметь… и требует сей же час к нему…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Комедианты – (После «столбняка» начинают приходить в себя.) От самой государыни! Вот те на!.. Да быть того не может… Как же?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Славка – (Не поддаётся радости.) Дядь Федь, а вот народ сказывает, что могёт вас заарештовать велено, а?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Комедиантов эта мысль словно облила холодной водой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса «ерославского посольства». – Может, захорониться вам ребяты, где? Нарочные заради хвальбы не ездят…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А сам-то нарочный что сказывал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Славка – А то и сказывал: подавай, мол, немедля. Вот и весь сказ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А я так думаю, коли государыне про нас правда ведома, так нам и бояться нечего – она же своим указом быть театрам и дозволила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ваня – Государыне про нас ведомо! Чудеса! Федь! А?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Яшка Шумский – И посланник её, что по винным делам контроль делал, от души довольный помнится был.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А ежели кто что сбрехнул их величеству про нас из дружков «задушевных» (Обхватил горло рукой.), нам должно правду про себя доказать, а не прятаться. Не боись, народ, Бог свидетель, за нами греха нет. (К Славке.) У твоего, говоришь, дожидается? Будешь, Славка, нашим нарочным. Беги. И скажи столичному нарочному: пусть пьёт сбитень Петровы, а мы вихрем за тобой.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Авансцена<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опять пантомима уличной суматохи. «Лошади», люди… Колоритная и краснощёкая в окружении воинственно настроенных дородных баб пересекают авансцену. Им навстречу маленькая, старенькая «закорючка».<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Закорючка – Вона-а… И в прямь идуть… (Ехидно) А Матрёна вас токма и дожидается…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Краснощёкая – (Останавливаясь.) Буде брехать-то… Та что ей ведомо? Пошто?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Закорючка – Пошто ведомо не сказывала, а собак своих с цепи спустила…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Колоритная – Ну, город… Меньше деревни. Где б ты не пёрнул – всем слыхать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Баба из толпы 1 – У энтой суки и впрямь кобели хуже волка…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Баба из толпы 2 – Не-е, бабы, не с руки с ней лясы точить. Всё одно, глухая, считай, она.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Краснощёкая – И чё?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Баба 2 – К конторе воеводской иттить. Там знамо все вести… И Матрёнина туда дорога лежит, ежель ей снесли про интерес к брату ейному.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 6<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дом воеводы Бобрищева. Высокое собрание по всему продолжается… Здесь сам воевода, его жена Анфиса, архимандрит, полицмейстер, сенатский подпоручик, Фёдор и его сводная сестра Матрёна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна – (Продолжая разговор.)… в том же и обида вся, благодетели мои – сколько он с братьями своими денег-то сожрал батюшки мово, ешо учимшись. В заводском звании теперечи ходит! Стал быть, налоги ему срезали, постой солдатский не дают – как же, заводчик! А какой он к ляду заводчик?! Скоморох он! Заводы, считай, не сёдни-завтра станут. Доходу ни себе, ни казне. Рази ж это порядок?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внимательнее всех слушает Матрёну Фёдор, понимая серьёзность её обвинений.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна – Накажите, накажите их, благодетели мои! Пусть заводы мне с мужем отпишут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – А ежель отпишут, что делать с ними, Матрёна, будешь? К заводам мозги иметь надо б. А они у тебя есть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бобрищев – Анфиса… (Чуть тише.) помолчи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воеводша – Она Федьку поносит, а я «молчи»… Он-то заводы свои факт нагонит, а она без башки их в гроб загонит. Парень разрывается…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна – Ведь обманул он батюшку, обманул! Обещался заводы ширить, а сам? Такую театру отстроил. Конечно, оно своей ли кровью денежки сработаны?! А что проку от того театру? Одни блудни богопротивные!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Архимандрит – (Подхватывает.) Истинно, истинно! Видано ли где – наследник преогромнейшего дела, грамотей… немалые надежды сулил и в заводском деле, и в коммерции – на пустые богопротивные услады пускает и деньги и время божье. Оно бы ладно там, как исстари в народе ведётся, ряженные там, на Масленицу или на Святки… Мало ль церковью благословенных зрелищ во славу Господа Бога?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ведь эку храмину вознёс. Со святою церковью рази затеял спор за прихожан?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Матрёна – И всё это на мои денежки… (Зарыдала.) Батюшка, родненький, матушка, да за что ж вы меня на кумедианов подлых променяли?! (Резко прекращая рыдания, отрезает.) Мой завод, слышь, ваше благородие, перескажи там матушке государыне!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С улицы нарастает шум голосов. Бобрищев подходит к двери.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (За дверь.) Эй, кто есть?.. Скажи там, что одного Фёдора спрашивали, мол. Чего весь город собирать было!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – (Улучив минутку.) Вот что, господа хорошие… В делах ваших сводных братьев, в заводских делах я судейством не обличён. Мои полномочия, данные Её Императорским Величеством, требуют одного: наискорейшим образом собрать, что комедиантам для представления их театра потребуется, и с ними, хорошо бы уже завтра, следовать в столицу. А в Петербурге (К архимандриту.), ваше высокопреподобие, будет кому сказать, чего стоят их затеи. Сама государыня соизволят их смотреть и своё слово сказать. О чём и гласит указ высокого Сената.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков передаёт пакет воеводе, но тот, как и все остальные, столь ошеломлены известием, что, не шевелясь, лишь переглядываются. Наконец придя в себя, воевода вскрывает пакет и читает указ:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – «Указ Ё. И. В. Самодержицы всероссийской ис Правительствующаго Сената – Главному магистрату Ярославля. Всепресветлейшая, державнейшая, великая государыня императрица Елисавета Петровна, самодержица всероссийская…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;При титлах императрицы первым встал полицмейстер, за ним потянулись и остальные. Дашков же, незаметно для других, подмигнул Фёдору – не дрефь, мол.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (Продолжает.) …сего генваря, 3 дня в 1752 годе, всемилостивейше указать соизволила: ярославских заводчиков Фёдора Григорьева сына Волкова, он же и Полушкин, з братьями Гаврилом и Григорием (которые в Ярославле содержат театр и играют комедии), и кто им для того ещё потребны будет как ис купечества, так ис приказных и ис протчих чинов, привесть в Санкт-Питербург…»<br>
&nbsp;//--&nbsp;Затемнение&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос воеводы слышен уже фоном, можно и через радио, а на авансцене собирается обоз для «гастролёров». Всё естественно муляж – и лошади, и кибитки…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – (Фоном.) «… и того ради в Ярославль отправить отсюда нарочного, и что надлежать будет для скорейшего оных и принадлежащаго им платья сюда привозу, под оное дать ямские подводы и на них ис казны прогонныя деньги. И во исполнения оного высочайшего Ё. И. В….» и т. д.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот уж обоз отъезжающих весь облеплен провожающими. Последние напутствия, пожелания. Подтягиваются верёвки, поправляются рогожи…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (К остающемуся брату.) Лёша, помогай тебе тут Бог…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алексей – Боязно. Боязно мне всё ж за вас…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Лёша-а. Не потрафим в столице – скорее свидимся. Дома мы завсегда в чести.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди провожающих Анка с отцом и матерью. Уж как ей хочется перемолвиться с Федей, хоть словечком, да родители рядом. Но когда, уже в какой раз, Фёдор пробежал по ним глазами, мать Анки сама поманила его к себе. Фёдор не заставил долго ждать.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать Анки – Ну, Феденька, что скажешь на прощанье? Когда ждать тебя милый? Аль, может, совсем у тебя ныне думка не об нас?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Что ж вы такие слова говорите?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анка – (Проглатывая комок в горле.) Матушка, не нужно… Человеку, можно сказать, на Божий суд ехать, а вы… аль не было до сель говорено? (Смотрит на Фёдора так жадно, будто знает, что видит его в последний раз.) Ты не бойсь, Феденька, народ гуторит: «Уж коль бы их царская милость наказать хотели б, так и звать-то не стала государыня вас в столицу. Глядишь, катили бы вас в другу сторонку, до Сибири». Знать, не грехи те бессонные труды ваши. Берегите себя только путём. Разбойников на дорогах сказывают, ой, как много. Да и домой поскорей. А про меня будь без сумнения, я и жизнь целу тебя ждать буду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отец Анки – Э, мать, девка-то, гляди, как разгуторилась…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анка – Феденька, ты к сердцу не бери, что батюшка сказывает. Он это не в сердцах, а так, для порядку. А уж когда воротишься, да с царской милостью, в чести… Сколько ещё в девках держать будут? А государыней обласканный зять!.. Аль много у нас таких, батюшка?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Эх-х! Кабы так…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отец Анки – Слухай, Федька, ты бы хоть секрет там в столице узнал – как с твово тьянтиру доход иметь. Я с купцами питерскими разговор имел, сказывают, приогромный куш можно при хорошей голове иметь. Коль где за ту науку и деньжат нужно, так ты дай… Эх, сынок… (Егор Авдеич заморгал от набежавшей слезы) дай я тебя поцалую за родителя твово, царство ему…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Намокли глаза и матери Анки. Прижалась головой к Фёдору.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мать – Ну, что стоите, смотрите? Цалуйтесь! Бог знает, когда ешшо свидитесь…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Долго уговаривать не пришлось. Земляки эти поцелуи не оставили без внимания. Видит их поцелуи и мать Фёдора, Матрёна Яковлевна, стоявшая невдалеке в окружении сынов. И, конечно же, бросились друг к другу две плачущие от радости и чуть-чуть от всегдашнего этого горя матери. Течёт по себе разговор и в народе.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк с бородой-1 – Догомонились, голубчики… Бог долго терпел да и сказал своё…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк с бородой-2 – А то ведь забыли, забыли Бога.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк без бороды-3 – Ну, чо гуторить-то за зря? Завидки, чать, берут. Вона ребяты – «Бога забыли», а до царского суда с почётом едуть. На государев рупь! А ты хоть и с Богом, да окромя как на своей улице грязи нигде не мясил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк с бородой-2 – А от глянем-ко мы, как они и возвертаться будуть… да и ешшо возверуиться ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк без бороды-3 – Собака и в собольей шубе блох ищет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк без бороды-4 – (Может быть, и скоморох) (Вмешиваясь в спор.) А вот те рупь на твою копейку, что сам воевода им хлеб-соль подавать будет, когда из столицы возвернуться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк с бородой-2 – И-и, паря, так вить не отдашь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк без бороды-4 – (Скоморох) Да народ-то на што? А ну, ребяты, разбивай!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть о чём потолковать и нашим комедиантам – Ванечке Дмитриевскому, Семёну Куклину, Семёну Скачкову, Яше Попову, Яше Шумскому.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Однако ж, хоть оно как, а боязно мне, ребята…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Боишься, обманет подпоручик сенатский?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Оно верится, что не в комиссию, не на суд, а за ради услады господам. Да боязно, что как не потрафим государыне…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Об том уж молчи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ребяты, а мы рази напрашивались?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Коли не ко двору придёмся – скорее домой возвернёмся!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вона! Уж и по дому заскучал! Так, может, тебе и оставаться бы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А по мне, так хоть сейчас повернул бы оглобли. Ей Бо!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знамо дело! Ты у нас без бабы не привыкший.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Комедианты смеются.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ребят, а что ежели подпоручик всё ж сбрехнул? Только чтобы мы дорогой от него не сбежали? А как до столицы прикатим, железками всех перекуют, да в обратный путь мимо Ерославля, да в Сибирь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Уж и я такую думку имел… да вон «хоромы» наши в санях, зачем тогда тянуть, (Стараясь шутить.) аль и декорацию с нами в острог?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– То для нас она декорация, а отцы святые, слышь, говорят, и она святотатство, мол. А ежели отцы загомонят, так и государыне оно не смочь с ними…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Оно так. В столицах ведь как? Народу, значит, поболе соберут на пустырь преогромный, да огню всё, что их преосвященства ни скажу, всё огню и отдадут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тьфу! Отсохни у тебя язык!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот те крест! (Крестится.) Иван-то Грозный, всем оно ведомо, пять возов одних балалаек отобрал у нашего брата – скоморохов, да сжёг!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Довод серьёзный, как не призадуматься.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А по мне, хоть одним глазком глянуть на тот Санкт-Питербурх, а там будь, что ты хошь! Больно Фёдор Григорьич хвалит город!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из Провинциальной конторы наконец выходят мужи города, воевода, подпоручик.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Землячки, не посрамите, родненькие, земли Ерославской! И что там вас в той столице не ждёт… милость ли царская аль гнев божий… Короче, Федь, дай я тебя за всех и от всех поцалую!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк без бороды – Ну. Что я говорил? Сам Михайло Андреич цалует!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земляк с бородой – Да ты ешшо погодь… Вот кода возвертаться срок придёть…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отъезжающие кланяются на все стороны, крестятся, залезают в «кибитки». Скоморохи – «лошади» залезают под попоны. Завыли бабы! Этот плач должен напоминать оркестр, и потому один из скоморохов откровенно берёт на себя функции дирижёра. Завыли ничего не понимающие собаки. Смахнул, было, рукой слезу и сам воевода, но тут же получил от жены локтем в бок и, глянув в её глаза, призывающие к «порядку», рявкнул:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воевода – Кончай кисель варить, трогай!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашков – Пошёл!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Лошади» с лицедеями трогаются, «поехали». Плач и лай поднимаются до фортиссимо!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ан послышались одна-другая мажорные нотки. Сосед стал подталкивая согревать соседа, затолкались девчата… и пошёл привычный хоровод, аж согрелись. Для сюжета танца – старый хрен обхаживает молодицу, только не выдержал темпа танца, какой задала молодка. Смех!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 7<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Небольшой зал в «Старом Зимнем». Здесь только что закончились «смотрины» приезжих комедиантов. Лицом к зрителям сидят избранники, «узкий круг», любимчики Елизаветы, кому она доверила свой каприз. Сдержанные аплодисменты. Только Великий князь отчаянно хлопает в ладоши и кричит «Браво!»<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – (К Сумарокову.) Интересно, что скажет наш пиит про эту духовную притчу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Ах, матушка-государыня, да ведь и вся-то радость, что язык русский слышишь. Только, что за манеры? Мужицкие…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – (Возмутился.) Эка бида – «манэры»! Зато я розумию, про що балачкы люды вэдуть. А вид манэр твоиих французив та итальянцив, колы ни бэльмэса нэ розумиишь, йий, право, до сна клоныть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – «Ангелочек» мил… Уж так мил, мальчишка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Всех и всё разом, одной чёрной меркой я бы не стала мерить, уважаемый Александр Петрович.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великий князь – (Выставляя вверх большой палец.) «Грешник», «грешник»! Во!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Князь, я разделяю ваше мнение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Боже! Исторический случай! Князь с княгиней не разошлись во мнениях! Только ради этого согласия я рада приезду комедиантов! И всё же, Александр Петрович, когда ты собираешься с ними нам свои пиесы показать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – И, матушка, я полагаю, государыня, вам интереснее ихние экзерсисы увидеть сначала, мои-то вам, поди, и наскучили…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Скромность, скромность!.. Так, чем всё же ты с ними в следующий раз нас будите удивлять?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – И, матушка, один их заводило, Волков, столько оказывается понаписал… со мной поспорит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Да, он уж сказывал мне… Однако ведь это всё тоже больше мужицкое, а тебе, говоришь, не по нраву?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – Может, ломоносовскую трагедию «Тамара и Селим»? Есть у них в запасе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великий князь – (Озорно.) Ваш пиит, ваш «Северный звезда», сударыня, много боится, что его свет даст мало свет через мужика.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета вопросительно смотрит на Сумарокова. Поэт нервно жестикулирует, но не находит слов, так как Великий князь попал в истину.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – (Обиженно.) Господи, ты бы мне сразу так и сказал. Тебе, конечно, виднее… ты поэт, человек умный… Одним словом, что ни день, продолжай, продолжай с ними пробы. А ежели и после проб скажешь, что твои пиесы им не по силам, (К генерал-прокурору, князю Трубецкому.) готовь, Никита Юрьич, указ об отправлении их немедля домой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трубецкой – А каков ответ дадим, Ваше Величество, архимандриту?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Отпиши: заводчик Фёдор Волков не помеха ему театром своим в делах просвещения, а подспорье, как я погляжу. А как на случай кляузы, опередить его, такую же цидулку нужно бы и митрополиту переслать. Однако отписывать-то ты не торопись. Поглядим ещё, что вон, пробы Петровича покажут, а то, глядишь, может, пригласим кого там из Святого Синода, пусть сами смотрят, да сами меж собой и решают, чем им комедианты не по нраву… (К пажам.) Кто там сегодня, мальчишки? Кликните, пожалуй, скоморохов наших. Нужно мужичкам слова тёплые сказать.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Один из пажей бросился исполнять распоряжение императрицы.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я позволю, тётушка, высказать своё мнение. Попробую быть миротворцем. Алексан Петрович, как мне кажется, излишне строг и к своим трудам, и к ярославцам. Вспомните, дорогой маэстро, кадетов наших, когда вы с ними только начинали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – (Удивлён.) Голубушка Екатерина Алексевна! Да ведь те были образованные люди! Дворяне!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовкий – Дай этим хлопчыкам час… время…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Верно, граф! Глядишь, кое-кто из них и наших кадетов переплюнет!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Катиш! Как вы говорите?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Молчу, молчу, Ваше Величество. Я только рассуждаю вслух: много ли в той Европе вы найдёте среди актёров дворян?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великий князь смеётся.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Ты чего?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великий князь – Нет дворян в театрах Европы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумароков – (Разгорячился.) И можно лишь пожалеть… Театр – это светоч! Светоч, который должен исходить из сердец просвещённого дворянства! Дворянство, которое должно быть опорой монарха…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Э-э, Сашко, ты как всегда всё к политике…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – (Кладя мир.) Я всегда говорю – время, время, судари мои, всё скажет.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возвращается паж, уходивший за комедиантами.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Паж – Ваше Величество. За дверью стоят, робеют. Сказывают, маски, мол, не сняли ещё…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – У масках оно и чуднее… (Смеясь.) Жиноча ласка йим потрибна!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – (Улыбаясь.) Катиш, ну, не мне же? Согрей молодцов!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Подходя к двери.) Смелее, здесь все свои!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кучкой комедианты входят. Фёдор в рубище, в костюме «Грешника», Ванечка – «Ангелочек». Остальные в костюмах «чертей».<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Чертями, ангелами были – не робели, а как по себе, так застращались. Молодцы, мальчишки, молодцы! (Подходя.) Дайте-ка я вас расцелую… (Начала и закончила «прикладываться» на «Ангелочке» Ванюше.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Парни раскрепостились. Вертят головами, разглядывая стены и потолки.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Говорят все сразу – Райские хоромы! Рассказывать буду дома, поверят ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Постоянные гости и хозяева разглядывают провинциалов. Взгляды разные, одни с умилением, другие с высокомерием.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – (К Фёдору.) Скажи-ка мне, мил человек, где же вы раскопали эту пиесу. Алексан Петрович сказывал, митрополит Димитрий ей сочинитель. А он, я знаю, ещё при батюшке моём в фаворе был.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ну, да. Батюшка ваш, сказывают, к нам и соблаговолил его определить. У нас всё, что им писано ждёт своего часа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Вот так сказ. (К Трубецкому.) Никита Юрьич, слышишь? Распорядиться бы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Подойдя к Фёдору.) Спасибо вам, сударь… Вы приоткрыли мне сегодня русскую душу. Конечно, у вас далеко не всё, как у французов, но разве это обязательно? Ведь каждому народу присуще что-то своё: французам, конечно, изящество, лоск, а России, как я всё убеждаюсь, мощь, размах, удаль! Верно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Верно! Ах, как верно, моя госпожа! Вот бы нам все шпиктакли показать вам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Обратив внимание на зеркало с ручкой для снятия маски (грима), которое у Фёдора осталось в руке.) Какая изящная оправа! Это что же, кость?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Передавая зеркало Екатерине.) Дерево. Ежели по нраву, не откажите взять на память.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Что вы, такая работа! Тётушка, вы посмотрите.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гаврила – (За брата.) Это ж он сам и резал. А вот посмотрели бы вы у нас в Ерославле, в Надеинской церкви, значит, какие он врата царские для алтаря вырезал! О-о!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – (Довольная своим подданным.) Ишь, ведь ловкий какой! Что ж, княгиня, напросилась, теперь ответ держи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Приятно растерялась.) Право, не знаю… Ну, да… как говорят, долг платежом красен… (Снимает с руки кольцо и отдаёт Фёдору.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Вот это по-царски! Молодца! Ну а это от меня российским комедиантам!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Передаёт совсем растерявшемуся Фёдору мешочек шитый бисером, наполненный звуком металла.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – (К Великому князю, глядя, как он застыл.) Ты что сказать хочешь?.. Питер?!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великий князь с нетерпением смотрит на Екатерину.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Вспомнив.) А… ну, да… (К комедиантам.) Пётр Фёдорович у нас большой поклонник музицирования… Вчера он, гуляя по мациону, проходил под окнами… мимо окон, где, наверное, ваши апартаменты. Говорит, слышал скрипку. Это у вас кто-то?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Коль не потрафило… Не знал я, что так слыхать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Так и хорошо! Князь просит и сегодня вас помузицировать. Тётушка!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Ведомо! Ведомо!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Скрипка-то в хоромах осталась. (Улыбаясь.) При нас только сопилки да ложки…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Комедианты из-за поясов достают рожки, сопилки. Показывают.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Задорно.) А ежель скрипка сейчас найдётся? Князь распорядитесь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великий князь поднял руку. Паж подаёт скрипку в футляре.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великий князь – Это моя. Скрипка перфект! Бери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (С трепетом беря скрипку.) Я, что дома слышал… Композиторов не знаю…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елизавета – Народ – лучший композитор!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А для меня, народная музыка – народная история!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великий князь – Дафай! Дафай! Только бравурно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Послушав струны.) Хороша, право! Помогайте, мужики! Бравурно?! Э-эх!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предлагаю воспользоваться мелодиями и авторами, упомянутыми мной в прологе. Постепенно в мелодию входят сопилки и ложки комедиантов, а там и скоморохи подхватывают. Постепенно гости включаются в ритм хлопками. Великий князь повёл барабанную сыпь на футляре скрипки. Граф Разумовский, выйдя на средину и «выдав» несколько «камаринских трепаков», поклоном приглашает свою любовь на танец. Елизавета вмиг впорхнула в свою стихию. У гостей-избранников выбора нет – если весело государыне, не включиться в танец может себе позволить только Великий князь. Беда только – «русского» никто не знает. Женщины пытаются подражать «лебедю» Елизаветы, мужчины «трепаку» Разумовского, но получается у всех «топотуха».<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Последний звук… И танцующие, и музыканты раскрепостились. Все довольны, улыбаются. Великий князь, похлопав Фёдора по плечу, берёт у него скрипку.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Великий князь – Композитор Фридрих Гогенцоллерн! (Поясняет.) Король Пруссии!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь выходит на авансцену.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;По мере игры, луч света выделяет его одного. Остальные участники сцены, слушающие князя, постепенно погружаются в темноту. Точку окончания картины нужно проверить – либо одновременно обрываются и звук, и свет, либо после «ухода» света мелодия ещё звучит.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Затемнение&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 8<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Летний день. Лес. На горизонте речка. Екатерина, не успев переодеться после предыдущей картины, вынуждена с помощью скоморохов или костюмеров, «прячась» за кустами, менять свой гардероб.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Актриса – (Исполнительница роли Екатерины.) Я же говорила, не успею я, не успею. О чём только думали эти авторы, эти Хилькевичи. Эти Маргулисы? Они что, полагали – я колдунья?! Я всего лишь грешная актриса… Мне, чтобы переодеться, нужно время… Нет, о чём они думали?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Все необходимые технические разговоры с помощниками можно вести в полный голос. С актрисы снимается платье предыдущей сцены и одевается охотничий костюм. В подражание государыне, весь женский «двор» на охоте был облачён в брючные костюмы).<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Актриса – Всё, всё, спасибо… я уже сама. (Выходит из-за куста, садится на заваленную корягу.) Никак, ну, никак… Девчонки, может, кто за кулисами за меня начнёт плакать? А я подхвачу. (К радисту.) Петенька! (имя рек.) у тебя поди, найдётся женский плач, включи мне для настроя. (По радио звучит плач) Всё. Спасибо. Я готова!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Едва актриса «включилась» в плач, из кулис выбегает скоморох с ружьём. «Забыла!» Отдаёт охотнице. Медленно, глядя под ноги, как это делают «грибники», появляется Фёдор. За плечами у него мешок (то, что сегодня называют «рюкзак»), в руках пара коряг-корневищ. А вот и очередная закорючка! Только поднял… насторожил непонятный звук… Екатерина, увидев лишь силуэт явившегося незваного гостя, резко повернулась к нему спиной. Теперь её плач чуть сдержаннее, но плечи взмахивают, как крылья. Оглянувшись, Фёдор увидел «ревущего парнишку».<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Что, паря, заплутал? Аль зашибся?.. (Подходя.) Слышь, господин хороший! Ты чего сопли-то распустил, ако девка?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина перестала сдерживаться. Заревела.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Тебя кто зашиб? (Плач ещё громче.) Слышь, паря, ты уж не пужай меня… Встать-то сам можешь? (Загогулины свои бросает на землю.) Идём, идём к реке, глотнёшь водицы – оно и полегчает. Давай, давай помогу… (Берёт за плечи, помогает встать на ноги.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поднятый «парниша» прижимается к нему. Обхватил.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Растерянно.) Эй, эй, ты чё это? (С трудом отстранил. Заглянув наконец в лицо) Ты чё, девка?!.. Осударыня, эдак не дело… Вы что, заблудились? Зашиблись? Вы откуда? Вас, поди, уж сыскались…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерин. – (Продолжая плакать.) Найдут… Сейчас и найдут…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Отшатнулся.) Ба! Да вы никак?.. Вы же… Ваше Высочество?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Ревёт.) Я вас тоже… я вас помню. Вы извините меня… Сами виноваты…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я-то?.. Ну, да… виноват, извините…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Нет, я… в том смысле… виноваты, что увидели меня здесь… Я думала, сбежала, выплачусь, как всегда… никто не увидит… А тут вы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – И часто вы так?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Бывает… Что делать… Вы, поди, теперь всем рассказывать будете…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А это ваша тайна?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не рассказывай. А?.. Я тебя очень прошу… Хочешь, я тебе денег дам?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Денег? Это про что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Понеже никому б не сказывал, что видел меня… как плачу…Смеяться будут.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Поди ж ты… Ако дитё малое… А я-то думал, что я «не у дел». И много оных, кои деньги у вас берут?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Все берут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Так уж все?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Все.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор срывается в смех. Улыбается и Екатерина.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Хотите, тайну поведаю?.. Улыбаться вам, Ваше Высочество, больше к лицу!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Повисло молчание. И вдруг между ними, они же молоды, ровесники, пробежала искра. МУЗЫКА<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина отошла, села.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я тут… вас в охапку… так вы не подумайте… извините Бога за ради…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Улыбаясь.) Меня в «охапку»? Я что «охапка»? Дрова?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (В растерянности.) Хорошо ещё, что вы улыбаетесь… Я не знаю, как объяснить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Опять я плохо знаю русский язык?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Выходит, и я не знаю… Вот незадача… Как и объяснить? Поди, это от слова «хватать»… Всё, что можно обхватить двумя руками, «в охапку»… дрова там, солому…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Искренне смеясь.) Получается, я сегодня была, как «дрова» в твоей «охапке»?! (После продолжительного взгляда в глаза друг другу.) Добрая у тебя охапка, тёплая…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;МУЗЫКА уходит<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Переводя разговор.) Я слышал дорогой, отсюда версты две, выстрелы, лай собак. Вы из свиты этих господ?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да, наш-то «двор» здесь из Петергофа. А тебя как сюда занесло без лошади? Неужто из Питера один? (Фёдор развёл руками.) Не страшно? (Фёдор пожал плечами.) Волки, медведи?.. Ты куда, зачем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Летом зверь сыт. Ты его не замай, и он тебя не тронет. Я к Ломоносову Михайло Васильчу иду. Он мне сказывал – заводик поднять хочет. Здесь уже не далеко, в Усть-Рудице. Руки, сказывал, ему нужны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А при тебе и голова ещё в придачу! Думаешь, в компаньоны к нему?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы уж так сразу… Просто не умею я без дела сидеть. Вот и решил: пока не отпускают нас домой, познакомиться поближе и с ним, и с его задумками. Представить не могу – вот тебе речной песок, а вот он уже стекло!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А впрямь, у вас с ним много общего. И он, и ты – заводчики. И он, и ты – пиесы пишите, стихи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Только он ко всему ещё и великий учёный, а я комедиант-неудачник…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Какое самобичевание!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Да нет, истина. (Не желая ворошить свои проблемы.) Вы про мои страхи спрашивали. А сами одна?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – У меня, как видите, ружьё… Я привыкла к одиночеству… Даже люблю…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Никогда бы не подумал… (После неловкой паузы.) Вот, подсобрал несколько закорючек, (Разглядывая коряги.) может, что путное и выкрою…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И что же из этого может получиться?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Сразу не скажешь. Зверьё всякое – заяц, волк. Старик, старуха…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Надо же! И много у тебя таких стариков со старухами?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Да нет. Всё как-то друзьям раздаёшь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Выходит, я уже вхожу в число твоих друзей?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы? Да что вы, Ваше Высочество. Как можно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Что, нет? Но ты же подарил мне зеркало своей работы. А где моё кольцо?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Растерявшись.) А вот кольцо и впрямь побоялся взять в дорогу. Схоронил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Может, ты присядешь наконец? Садись. (Фёдор нерешительно опускается на корягу.) И, ради Бога, смотри на меня помягче. Как на обычную женщину. Поверь, это так и есть. Тебя смутили мои слова о дружбе?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы в Петербурге, я в Ерославле…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – В переводе с ярославского на русский это значит – я княгиня, а ты актёр?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Не актёр я, заводчик. Театр – это было для души! А теперь… На какие деньги? Скорей бы в Ерославль, домой! Верите ли, измучились уж мы, ожидаючи отъезда. Считай, полгода – всё «завтра» да «завтра».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Очень серьёзно.) Как жаль, что судьбы нам с тобой предназначены такие разные, когда цели наших душ созвучны…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я думал, вы меня… и не запомнили. Вы убеждены в единстве наших помыслов? Вы ясновидящая?! Колдунья?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Колдунья? Нет, осударь. Я только со вниманием смотрела и слушала тебя на сцене. И ты раз от разу рассказывал мне всё больше и больше о себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Благодарю вас, Ваше Высочество. Я и не помышлял в вашем лице найти столь пристальное внимание, а уж тем более предположить о единомыслии. Но…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Хочешь доказательств? Изволь – просвещение и ещё раз просвещение! Только оно выведет Россию из мрака невежества! А хочешь знать мой девиз? «Личная добродетель и просвещение – во имя свободы России!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Нельзя не подивиться вашему девизу! Но позвольте сделать уточнение… Не токма громкие слова, но и действие, личное содействие!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ловлю на слове! Как считаешь, писатель служит просвещению действием?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Сегодня – больше других!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Прекрасно! А могу я, осударь, доверить вам тайну?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Улыбаясь.) Государственную?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Игриво, но очень многозначительно.) Для начала личную.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ну, и денёк… (Перекрестился.) Да, будто бы можно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Если я скажу тебе, осударь, что хочу быть писательницей…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А почему вы мне об этом говорите?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Если я скажу, что давно хотела поговорить с тобой… Ты мне поверишь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Не верится… но не верить не могу. Токмо чему я обязан?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вы хотите, осударь, чтобы женщина перечислила ваши добродетели? А это не будет похоже на объяснение…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Извините, Ваше Высочество… всё так неожиданно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Согласись, я тоже не планировала оказаться сегодня в твоей охапке.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассмеялись. Раскрепостились.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Во-первых, привычка ли это, или дело вкуса, но мне легче вести разговор с мужчинами. Во-вторых, и среди мужчин есть немало болтунов и бездельников… Попробуй-ка сам продолжить мою мысль в свою пользу. В-третьих, мы сейчас установили – взаимная целенаправленность! Ан главное… твой писательский опыт!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Мой опыт не от хорошей жизни. Нечего было ставить, вот и приходилось или переводы делать, или самому сочинять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Он ещё и скромница! И с какого языка вы, осударь, переводите?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Чаще всего, к сожалению, с французского.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Почему же «к сожалению»?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Потому что немецкий я знаю лучше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – О, майн гот! В одном человеке… Воздаю должное себе самой, что не ошиблась в выборе. Так вот, господин «скромница», поскольку я вижу, что работой вас не утруждают…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Перебивает. Яростно.) Наоборот, отупляющее безделье. При полной неизвестности завтрашнего дня!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Какой, однако, вы темпераментный, осударь! И не только на сцене…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Извините, Ваше Высочество…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (В глазах мелькнули тёплые чёртики) Нет, нет, что ты, наоборот… Так, может, это сама судьба свела сегодня нас и велит тебе своё бесцельное время уделить для помощи и совета одинокой женщине?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Одинокой женщине… Но насколько это в моих силах?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Могу я рассчитывать на твою помощь в моих литературных задумках, так, чтобы об этом до поры никто не ведал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вас окружает столько светлых имён…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Встала.) Значит, отказываешься?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Становясь лицом к лицу.) С благодарностью принимаю вашу тайну, ваше вел…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Заверещала как ребёнок.) И-и-и-и! Данке! Данке! Данке!.. (Очень искренне) А чем я могу быть тебе полезной?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Не знаю… Вот разве… Господин Сумароков никак не решится напомнить о нас государыне. То, будто, она нас при себе оставить хочет, то… Вот ежели бы вы… Простите, Ваше Высочество, может, я не должен был вам говорить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Так уж не по душе в столице?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Не в столице, а в неизвестности. Домой – так, скорей бы. Я, не поверите, по запаху завода скучаю. Дома разве думал про запах? А сейчас, ух! Сколько бы наработал! В Питере оставаться актёром – я б за фортуну счёл, да ведь я не один.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Очень искренне.) Ты разве женат?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я не про жену говорю, а о ребятах, что со мной. Моя затея, заманил их я.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А если честно? Не заводы тебя домой зовут, а раскрасавица какая-нибудь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Так-то оно так, да, поди, уж поздно. Не дождалась…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Неужто разлюбила?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;МУЗЫКА<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Не разлюбила!.. Родитель её… он заводчик, и кроме заводчика никого зятем видеть не хочет. Заводчик, говорит, первый человек в державе… Прав он, наверное, всякий родитель хочет дочь видеть «при деле», как у нас говорят. А я нынче… при каком я «деле»? И обещать-то что могу? Лыком лапотным повязан по рукам и ногам… «Питер – все карманы повытер». Так это про меня… Купцов наших, ераславских, по весне здесь встречал, сказывали: Данила Астрин, мол, к Анюте моей сватается. А потом и отец её сам мне отписал: тебя, мол, ждать так Анка в девках останется. К Пасхе не приедешь – отдам за заводчика Астрина. Стало быть, теперь уж опоздал…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сверкает молния. Музыка обрывается.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Бьёт в ладоши. Верещит.) И-и-и-и! Услышала! Услышала! (Перекрывая гром.) Мы делаем всё правильно! Нет, нет. Я не сумасшедшая… Это мне знак от моей покровительницы-молниеносицы! Это Минерва мне знак подаёт – у нас с тобой будет успех! (Глядя на остолбеневшего Фёдора.) Я сейчас всё тебе объясню. Всё началось с моей няни. Она была француженка. Она рассказывала мне мифы о римских и греческих богах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Она была еретичкой?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Она была протестанткой. Ты слушай. Их мифы – это просто бесконечные сказки. Не перебивай меня. Дело в том, что я сова. (Глядя в застывшие глаза Фёдора, она захныкала.) М-м-м… Я нормальная… Вот скажи мне, тебе когда лучше работается: утром или вечером?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Мне – была бы работа!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ты один таков. Все люди делятся на «жаворонков», которые рано встают и рано ложатся спать, и на «сов», которым и встать хорошо бы попозже. и лечь под утро. Так вот я «сова». (Глядя на рассмеявшегося Фёдора.) Теперь ты веришь, что я в своём уме?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Объясняя себе.) Сова любит охотиться в дождь?.. Дождь скоро будет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Гром далеко ещё, дождь не скоро. Не перебивай меня, а то я опять собьюсь, и ты будешь смеяться надо мной, ако над безголовой. (Игриво.) А я, может, наоборот. Понимаешь, сова символ ночных размышлений, она же ночной житель. Сова символ мудрости, попробуй поохотиться ночью без мудрости. И моя няня, когда меня ругали, мол, я напрасно жгу свечи, заступалась за меня, объясняя всем, что я «сова», и ночью де набираюсь мудрости. А сова, оказывается, одна из служанок римской богини мудрости Минервы. Мать злилась и просила эту ересь не болтать. За воротами дома не болтали. Однажды мы с мальчишками нашли змею. Мальчишкам, очевидно, кто-то уже рассказывал, что змея может быть опасной, а я этого не знала, и когда они вдруг исчезли, обрадовалась, что эта живая игрушка теперь только моя. Я взяла её и понесла хвастаться родителям. Отца дома не было, а мать, увидев меня со змеёй, окаменела. Я продолжала громко на весь дом хвастаться. «Змея! У меня змея!» Вошла няня, которая, как и матушка моя, вначале остолбенела, но потом, заметив на головке моей змеи жёлтые пятнашки, залилась радостным смехом. Это, как ты понимаешь, был безобидный уж. Как мне всыпала бы мать, разразившаяся истерикой, кроме меня представить никто не может. Всыпала, если бы не моя няня, которая теперь уже на полном серьёзе заявила, что я родилась под защитой богини мудрости Минервы. И быть мне мудрой из мудрых. Во-первых, богиня оградила меня от настоящей змеи, а настоящая змея, как и сова, символ мудрости, и обе они, оказывается, служанки Минервы. А я-то сова, а в друзьях у меня змея! (На мелькнувшую молнию, чуть с улыбкой.) Вот видишь. Это знак Минервы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Приняв игру. Чуть с улыбкой.) Хорошо, ан причём тут молния?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Она и молниеносица! (С восторгом, подняв голову, улыбаясь грому.) Минерва покровительница молнии! У неё много подзащитных. Ведь почему я так обрадовалась: она покровительница и поэтов, и музыкантов! И вообще, заступница всех обижаемых… А молния у неё для торжества над невежеством! Представляешь, уже тысячи лет назад люди мечтали о просвещении, об уничтожении невежества. Они просили об этом своих богов, а просвещение – вот оно! Ты чувствуешь, наш век приближает его! Мы, каждый из нас, можем приблизить его! Это ли не смысл жизни! Это знак! Это знак судьбы. Я правильно сделала свой выбор. (Смеётся сказанному.) Больше недели я тебе не даю на визитёрство к Ломоносову. Точка. Ты мне тоже нужен! Сегодня среда. Через неделю, в следующую среду в девять часов, нет, в восемь часов утра у главного входа… Вы ведь в головкинском доме живёте? Я пришлю за тобой человека с моей лошадью. У меня есть рубь (Достаёт из кармана.).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ваше Высочество…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не перебивай! Вон уж дождь… Это рубь не тебе. Не дичись. Это вам лошадей накормить дорогой. У нас челядь такая, что на лошадях экономят, не докармливают. Скорее всего, я тебя буду ждать в Ораниенбауме. Ну, да подскажут… (На смех Фёдора.) Да, да. Я такая. (Протянув руку.) Целуй. И до среды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор склоняется к руке. Почти одновременно сверкает молния и гром. Ещё мгновение – и польёт дождь. Фёдор достаёт из заплечного мешка рогожу, оценивает её малые размеры, хочет ею прикрыть Екатерину.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Если ты возьмёшь меня в охапку… мы поместимся вдвоём…<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Большая интермедия<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ораниенбаум. Всё то же лето. Поляна перед дворцом. На первом плане длинный узкий стол. За столом гости Великого князя. Публика «сокружечников» очень разношерстная, и потому среди гостей могут быть и скоморохи. Русской знати нет. Много голштинской военной формы. Егеря в шляпах с перьями. Дворцовая обслуга в ливреях при галунах (позументах) – лакеи, швейцары. Женщины, скорее всего, гастролёры, «сотрудницы» французского театра. Одним словом – нахлебники. Сейчас завтрак. Чай среди этой публики, пока не популярен, да и слишком ещё дорогое удовольствие на сегодня, в середине XVIII века, поить китайскими листьями нахлебников, и потому попивают многовековое питие – пиво. Старинная влага уже расслабила гостей до песни. Ритм песни отбивается ударами кружек о стол. Гости дружно раскачиваются в ритме мелодии. Пивные кружки в этой компании деревянные или керамические. Мелодия песни может быть заимствована из венских оперетт, и это не будет плагиатом, поскольку большинство этих мелодий народные немецкие песни. Песня разливается без музыки «акапелла». Две-три пары танцуют. Великого князя среди гостей нет. Появляется Фёдор и с интересом наблюдает за весёлой утренней трапезой. По мере того, как поющие замечают чужака, песня затихает. Из-за стола выходит громадный камер-лакей и тяжёлой поступью идёт на Фёдора.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – Тебя как сюда занесло? Откуда ты такой взялся? Фёдор – Из Питера… Приглашён я…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опытный глаз громилы сразу определил, что имеет дело со случайной птицей. Ладно, что одет не по столичному, но сумка… Сумка! На ремне, через плечо… Такого дремучего старья на здешних дорожках ещё не бывало…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – Не было никаких распоряжений. Будешь нужен, покличут. Пшёл, пшёл…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женский голос – (За столом.) Не гони такого красавчика, возле меня местечко есть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужской голос – (За столом) Гони! Гони! Вон как князь вернутся…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слышен лай довольно крупных собак, и тут же их перекрывает испуганный женский визг. Все оборачиваются в противоположную сторону от Фёдора, откуда через несколько мгновений «влетают» три девицы. У одной юбка многослойного платья, его верхний слой, вырван. Гости, не зная, как реагировать на визжащих девиц, замерли и устремили взгляды на следующего за девицами Великого князя. Различив его приближающийся смех, все встречают кормильца «искренним» смехом.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – (Фёдору) Пошёл вон… слышь, ты, уходь… их высочество, Великий князь идут…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вслед за девицами появляется Великий князь с огромным хлыстом дрессировщика в руке. Он неожиданно получил весёлую разрядку от скуки и потому счастлив и весел.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – (К девицам.) Я говорил! (Его не очень правильную русскую речь я бы не педалировал.) Я говорил! Мои собаки женский парфюм не любят. Я говорил?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь увидел Фёдора и, не меняя радостного выражения лица, молча пошёл к нему через всю сцену. Пётр Фёдорович уже «тёпленький», но он не шатается, а, наоборот, очень сосредоточен. Камер-лакей, в надежде скрыть гостя, закрывает Фёдора своей могучей спиной, вытягиваясь, как на плацу. Чем князь ближе, тем старательнее лакей пытается стать ещё выше и шире. Не предвиденная солдатская вытяжка лакея заставляет князя ещё серьёзнее сосредоточиться взглядом на своём слуге. Князь отмахивается от лишнего видения… Нет, видение стоит…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – (Сосредоточено и тихо просит.) Пшёл… пшёл…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Камер-лакей, став маленьким, винтообразно ретируется.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – (По-братски обнимая Фёдора) Наконец-то! Наконец-то! Знакомьтесь, господа! Это очень хороший человек… мой друг… Виртуозный скрипач! (К Фёдору.) Я тебя сегодня с утра жду. Княгиня сказала, что послала за тобой лошадей…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Фёдор в растерянности. Как принимать чрезмерное внимание князя?)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – У меня учения… Солдаты ждут на плацу… Вечером у меня свадьба…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – У Вас свадьба?! У Вас?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – (Расхохотавшись.) У меня! У меня!.. У егеря моего! А я жду тебя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ваше Высочество, простите… но разве…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – Я всё знаю. Мне княгиня сказала. Сказала, за тобой лошадей послали.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Фёдор молчит. Обводит взглядом гостей. Ловушка? Князь, перехватив взгляд.)<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – (Гостям) Алес вэг! Все свободны! Лавки, столы забираем с собой. Вы мне больше не нужны. Вэг! Собак моих, только, не дразните, они могут не только платья, но и задницы ваши разодрать! (Смеётся. Потом к Фёдору.) Ты не бойся. Я знаю. Она мне сама сказала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне тоже нужен русский грамотей. Понимаешь, тут одна фрау написала мне письмо аж на четырёх листах. Ну, не дура? Пишет, что я люб ей. Письмо мне Катиш прочитала, а ответ писать отказывается. Давай напишем ответ вместе. А? Напиши мне…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – У вас секретари, поди, лучше меня смогут…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – Да пойми ты, письмо-то для женщины! Что секретарь? Сухарь. Княгине ты же не отказал помочь… А может, она тебе лямура запустила? (Смеясь.) Гляди, я ведь муж ей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Впервой такое… Коли будет мне по силе… А их величество как? Что скажут?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – Она знает. Знает, что я люблю всех красивых женщин! А они меня!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Чудно однако… Никогда не слыхал, чтоб оно так… Глянуть бы на письмо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – Письмо у княгини. Она тебе его и покажет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я что без вас должен буду писать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – Я скажу тебе, что писать. Мне только стихами надо бы, с амурами… Напиши, что мне сейчас не до неё. Пусть подождёт до зимы. А сейчас у меня солдаты! Учения! Собак, вот, ещё решил дрессировать. Пусть подождёт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А коль мне и впрямь случится… Как цидулку ту вам передать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – С княгиней и договаривайся. Поди, сегодня вы с ней не последний раз… Всё, всё. Меня солдаты ждут… Я так и на свадьбу опоздаю… Княгиня знает эту дуру, она тебе подскажет… Это племянница Разумовских – Теплова… (Оглядывается.) Все куда-то исчезли… (Хлопает в ладоши.) Эй, кто есть?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как из-под земли вырастает громила лакей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – (К лакею.) Вот что, братец… Это мой гость. Проведи его к Великой княгине. А для меня, скажи, лошадей пусть подают, мне на плац.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – (Гремит.) Архип, лошадей их высочеству!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Архип – (За сценой.) У меня уж под седлом. Мы вготове.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь сосредоточено смотрит в глаза Фёдора. Вспоминает, не забыл ли чего… Сосредоточенно, не выпуская мысли, обнимает его, целует.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Князь – Я тебе верю! (Щёлкнув хлыстом, князь уходит на голос Архипа.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – Ваше высокородие! Высокоблагородие! Не прогневайтесь. Обознался я. Ей Богу, обознался…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Да будет врать-то! Ничего ты не обознался. Так оно и есть – я тут в первый раз. Ты бы не врал, а то ещё больше заврёшься.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – (Стараясь быть ниже ростом.) Не личность вашу я спутал… По сумке вашей не признал за господина для наших господ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Разглядывая свою сумку.) И чем же тебе моя сумка не приглянулась?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – Что вы, ваше высокородие, сумочка преотличная! Оно не то чтобы не приглянулась, а не видел я у господ наших таких, извините, мужицких… У наших всё камушком каким вышито аль золотом. Поди, жеманство новое?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Улыбаясь.) Ну, и служба у тебя. Собачья, а?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – Собачья, собачья…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Не моргнув, очень серьёзно.) А хочешь, я поговорю с Великим князем, глядишь, он и определит тебя на другую работу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – (Испуганно.) Это куда же, к примеру?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – К примеру? Да вот, столица строится, руки нужны или, скажем, на завод к себе могу взять. Силы-то у тебя – вон!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей – Не, не надоть…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Дальше розыгрыш вести не смог, рассмеялся.) А коль «не надо», тогда давай поторопимся. Веди меня, как велено, к Её высочеству.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 9<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Комната Великой княгини. Фёдор только что вошёл. Екатерина встречает его у двери. И хозяйка, и гость пока ещё не преодолели смущения.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы в брюках и дома, не только на охоте?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – В машкерадах, при нашем Дворе мужчины уже знают, каково им в бабьих платьях танцевать. А нам ведь эта каторга не на одну ночь, а на всю жизнь! Сколько в этих колоколах лишней материи! Елизавета Алексевна, матушка, как оденется гвардейцем – глаз не оторвёшь! Будь моя воля, я бы всем женщинам предложила попробовать мужской гардероб. Не знаю, при нас ли, но, я уверена – придёт час, и женщинам придёт в голову забрать у мужчин брюки, на целый день, навсегда… Ну, почему? Почему я не мужчина?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – И мужчины, и женщины – в брюках? По улицам? (Смеётся.) Ну, нет, такому не бывать никогда… (Смеётся.).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вы извините меня за мой невольный экспромт. Мы живём под бесконечными запретами. Надзором. Нужно оглядываться, да оглядываться. Не было у меня возможности предупредить вас, что включу князя в нашу затею. Я вдруг поняла, что ваш визит, визит «друга», меньше вызовет кривотолков, если вы приедете не только ко мне, но и к князю. Он своим письмом для Тепловой натолкнул меня на эту мысль. «Не буду больше, – сказала ему – отвечать твоим дамам. Вот ко мне обещал на днях приехать ярославский Волков. Он грамотей, обещал мне в русском языке помочь. Попроси и ты». Да вы проходите, сядемте… а то у дверей… как то…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чуть прошли в комнату, но решить, где присесть, не получается. Так и стоят.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Возмущённо.) И вы действительно?.. Выходит, вы действительно читали это письмо «аж о четырёх листах», и оно у вас? (Глядя на ироничную улыбку Екатерины.) Конечно, я провинциал, но разве… И вы так спокойно на это глядите? Это нормально? (Взял себя в руки. Пауза. Сник.) Извините…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Она уже преодолела первые минуты смущения) Мы, кажется, были на «ты»? (Чуть улыбнувшись, напоминает.) Под дождём! Да, положи ты наконец, свою сумку. Сюда, на стол. Сядем. Сядем. Тебе говорили, что когда ты в гневе, то похож на Петра Алексеича? (На удивление Фёдора, подсказывает.) Императора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Императора?! (Радостно улыбаясь.) А кто говорит-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Старики! Из тех, кто служил ещё ему. (Думая уже о своём.) Кому он доверял. Федя-я-я… Я долго прислушивалась к тебе, приглядывалась, прежде чем доверила свои мысли… на бумаге. (Медленно.) Я доверилась. И хочу верить, что наша дружба не на один день. (На его удивление.) Почаще будешь бывать при Дворе, и ты увидишь, что здесь не небожители. Ты со своей головой достоин большего, чем большинство здешних шаркунов. Знаешь, что меня удивляет и радует? Ты один из очень немногих людей, в отношении которых наши симпатии с Великим князем не разошлись. Обычно любой мой друг для него тем самым уже недруг. (Помолчав.) Если мы с тобой подружимся, а я, надеюсь, подружимся, мы должны будем доверять друг другу. Во всём.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ваше Высочество возносит меня до дружбы и сомневается в моём ответе? Фёдор Волков готов свою душу вам отдать… но он бездомный, безработный… нужны ли вам такие друзья?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Бездомный… Об этом речь впереди… Мне нужна ваша голова, сударь. А в ответ на обещанную душу, я готова открыть свою. (Помолчав.) Вот ты спрашиваешь, спокойно ли я смотрю на прилюдные похождения моего мужа?.. Когда-то я заливалась слезами… когда почувствовала, как мало он занят мной и как мало я любима. Представь, через две недели после свадьбы он мне сказал, что влюблён в девицу Карр, фрейлину императрицы. Постепенно я поняла, что с этим человеком буду несчастна, если я поддамся мысли о любви к нему. Я старалась не ревновать того, кто меня не любит, но, чтобы не ревновать, не было иного средства, как не любить его. Задушить и надежду на любовь. Ах, если бы он хотел быть любимым! Я от природы склонна исполнять свои обязанности, но для этого мне нужно было иметь мужа со здравым смыслом, а у моего не было этого… (Медленно. Констатируя.) Капризный ребёнок. Иногда мне жаль его…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос Екатерины дрогнул. Она встала, прошлась. Оказалась возле книжной полки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (В восторге оглядывая книги.) Сколько у вас книг! (Встал. Подошёл.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Мои верные друзья! Или лучше сказать – мои учителя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Тацит! Аристотель! Платон! Вольтер! Монтескье! Это библиотека не Женщины, но Мужа! Теперь понятно, кто шлифовал ваши мысли. Кто выделяет вас из толпы. Тут уж… Нет… я настоятельно буду просить перевести меня из наставников в ученики.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ох, уж эта скромность…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Поверьте, Ваше Высочество, это не ложная скромность. Ежели вы будете, как изначально сказывали, писать пиесы, я ещё смог бы взять на себя право «консультанта», но в делах мемуарных, ваш глаз, ваши оценки происходящего столь глубоки, что я могу лишь благодарить вас за оказанное доверие. Вы мне открыли свои мысли, свой мир; хотя, не скрою, развеяли многие иллюзии.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина явно польщена. Она чуть отошла к окну, затем вернулась и, подойдя к Фёдору, легко, чуть прикоснувшись, поцеловала его в щёку.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Тихо, тихо.) Спасибо тебе, Фёдор Григорьич…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лицо к лицу они встретились глазами. «Спасибо», – сказал и Фёдор, но лишь глазами. «Не обмануться бы мне в тебе», – пронзала Фёдора взглядом княгиня. Взгляд, от которого у многих стыла кровь, Фёдор принял, стараясь понять, что ищет в нём эта Женщина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Музыка здесь обязательна, а ещё лучше, если герои вольются в неё не со словами, а «мурлыча», не разжимая рта.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Всё ещё глядя в глаза, но уже с кокетством.) Так, что вы скажите, сударь, бывшей Ангальт-Цербской принцессе, насчёт российской грамматики. А главное о её падежах…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Скажу: она добилась большего, чем другой, рождённый россиянином!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С этими словами Фёдор пошёл к своей сумке и вынул увесистый фолиант.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Сразу уйдя в работу.) Как мы с вами и договаривались – грамматические ошибки я исправлял, надписывая сверху… Вот как, скажем, здесь…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина слегка толкнула его в кресло, возле которого он стоял.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Сидя в кресле. Увлечённо.) А стилистические выписывал на отдельные листы… вот…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – О, майн гот! Здесь почти всё переписано заново! (Как подкошенная садится на ручку кресла, в котором сидит Фёдор.) Какой у тебя красивый почерк!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Склонившись к столу, она, как бы невзначай, держась одной рукой за спинку кресла, прижалась к лицу Фёдора своей декольтированной грудью. Этот пассаж был столь неожидан для Фёдора, что у него сбилось дыхание, и, чтобы его восстановить, ему пришлось сделать глубокий вдох.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Как бы «ничего не понимая» великая актриса щебечет) Тебе душно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Нет, нет… Духи у вас… сильные…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Наивно.) Тебе не понравились? (Вспорхнула с подлокотника кресла.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Нет, что вы… наоборот. Я просто никогда… Так резко…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Французские! Подарок прусского короля.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Княгиня вновь садится на подлокотник кресла, но теперь уже спиной к столу, лицом к Фёдору. Волной перекатывает плечи и грудь перед его лицом и не спускает с него глаз.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Почти беззвучно.) Значит, нравятся?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор молчит. Пальцы Екатерины медленно, как змеи, заползают в его волосы.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Нравятся…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обхватив шею Фёдора, Екатерина опускается к нему на колени, обдавая жаром своего дыхания. Не целуя, она лишь медленно ведёт чуть приоткрытыми губами вокруг его губ, пока не разбудила в Фёдоре непреодолимое желание и смелость поцеловать её. Поцеловав Фёдор замер.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Сердце, сердце-то как у него бьётся (щебечет Женщина.) И о чём мы так сосредоточенно думаем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы меня заколдовали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я?! (Смеётся.) Я не колдунья…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Колдунья! Колдунья… или я во сне?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Смеясь.) А как ты полагаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Или заколдован, или во сне… так не бывает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Во сне сбываются любые желания! Чего бы ты хотел?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Прежде всего знать – кто я такой?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Для меня?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – И для вас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Наставляет. Подсказывает. Внушает.) «И для-я те-бя-я…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Не сразу.) И для… те-бя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Прижалась благодарной кошкой. Поцелуй более спокойный.) Прежде всего, ты остаёшься в Петербурге! Бездомный мой осударь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я? То есть мы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да, но не все…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Недоумевая.) Не все? Тогда зачем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Зачем? Учиться. Ты ведь хотел? А не все, потому что учиться ты будешь в дворянском корпусе!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Нет, это сон… (Не понимая.) Я уже пожалован из заводчиков во дворяне?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Сегодня нет, ан после корпуса… как знать… глядишь… Ты не доволен? Понятно. Домой Феденьке хочется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Нет, я не о том… (Фёдор хотел поднять Екатерину с колен, но она не спешит.) Всё так… столь неожиданно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ты успокойся. Никто из «твоих» ярославских не обижен. Это тебя беспокоит, как я понимаю, больше всего? Указом Сената, слышишь, Сената! Выделены деньги, подводы, ну, словом, всё что необходимо, до Ярославля. И по службе, все, кто домой едут, именным указом все жалованы на ранг выше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А вы не помните, кому домой ехать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не слишком ли много ты требуешь от моей памяти, осударь? (Встаёт с колен.) Я всего лишь Великая княгиня…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Поднялся и гость.) Простите, Ваше Высочество…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Почувствовав, что она своим тоном отстранила Фёдора, княгиня сама и пошла навстречу.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Мне легче сказать, кому разрешено остаться для зачисления в «Шляхетский корпус». Ты! Ваня…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Какой?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Тот, что смазливенький. (Загадочно улыбается.) Который девушек копирует… И ещё тот, что князя Завлоха играл.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Значит, это Ваня Дмитриевский, Алёша Попов… И всё?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да… Чем ты недоволен? Разве ты сам не мечтал об учёбе в корпусе?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Не смел надеяться… Это ваша опека?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Прежде всего, это ваша заслуга, осударь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Спасибо. Спасибо… Всё это как-то вдруг… Я думаю…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Мягко смеясь.) Он ещё думает!.. О нём думает вседержавнейшая царица! Не вздумай ещё возражать, когда вам это объявят официально. Этот указ – её личное мнение. Боже! Если бы я была мужчиной! Ты будешь учиться в лучшей академии российских рыцарей! Ты знаешь, что до сего дня окромя дворян туда не ступала ничья нога? Ты что, ещё не понял, какая это честь? Перед тобой откроются все двери России! (Мечтая.) Тебя не актёры да смотрители в театре будут слушать, – министры, глядишь, слушаться будут!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (И улыбаясь, и серьёзно.) Я чуть не разбазарил заводы отчима во имя театра… Боюсь… а что коль не замечу, как во имя его же родимого разбазарю матушку Россию, Ваше Высочество… Нет, мне бы не министром и не заводчиком. Комедиантом бы мне…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да, пока речь о том и идёт, чтобы сделать из вас придворных актёров на французский манер. Но если всех покоряющий комедиант, с темпераментом Петра Великого, не будет забывать меня, грешную… (Полу-лисой, полу-змеёй Екатерина обвивает тело Фёдора.) Я постараюсь, я позабочусь о его успехах не только на сцене…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где-то далеко-далеко нарастает серебряный звук колоколов.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ты слышишь музыку?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Весь мир слышит! Райская…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Это про нас…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вдруг раздаётся грохот пушки. Один. Второй. Третий. С каждым выстрелом Екатерина смеётся всё радостнее. Прижимается к Фёдору всё свободнее.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И колокола, Феденька, и пушки говорят, что мы с тобой свободны! (Видя непонимание Фёдора.) Пока князь развлекается при своих пушках в Ораниенбауме – свободны все!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Колокола тоже рады, их звон нарастает, заглушая милитаризм пушек. А целоваться-то как сладко под тот благовест! Не пробовали?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Отходя от поцелуев.) А как, всё же, будем с письмом?.. Вы… Ты бы показала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Забудь про письмо. Я сама объяснюсь ей в любви, мне не привыкать. Знаешь, сколько я таких писем написала? Как я их завораживала?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Колдунья! Колдунья…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под серебро перезвона, к которому присоединились и другие инструменты, не запеть, не поплыть в танце нельзя! К ним присоединяются и влюблённые пары скоморохов.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Все эти дамочки… Чем их больше… Это наша с тобой свобода, господин учитель!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 10<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;1755 год, июнь 28. Лес между Петергофом и Ораниенбаумом. Насколько можно «пастораль» – и журчание ручейка, и голоса птиц…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох 1 – Голубки наши спрятались неплохо, но зрители всё же должны их видеть…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох 2 – Давай кустарник чуть разрядим.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Часть кустов скоморохи уносят за кулисы. За кустами на пригорке, пребывая в неге, раскинулись тела Екатерины и Фёдора.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Господи! Хорошо-то как!.. (Молчание.) Ми-лый… Э-эй! Ты здесь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Положив руку на бедро Екатерины. Улыбаясь.) Я сейчас ощутил себя царём Соломоном… Заново услышал его песни о любви…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Хмыкнув.) Ты это о библейском царе?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Он ведь пел про нас с тобой… А чтобы так петь, он должен был тысячи лет тому точно так же задохнуться в нашем блаженстве… (Нараспев цитирует.): «Кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы, и ложе у нас – зелень…».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Облокотившись на локоть, глядя в глаза Фёдору. Подхватывает.) «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки его лучше вина…» (Прислушиваются к сказанному.) В охапку… Хочу в охапку!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор обхватывает Екатерину. Много-много поцелуев.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Синяк! Синяк… будет… Осторожней…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Держа Екатерину в объятьях вспоминает, строки из Библии) «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; как лента алые губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока – ланиты твои под кудрями твоими; два сосца твои – как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!..» (Пауза.) Слёзы… Слёзы-то почему?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Завидую Соломоновым жёнам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (В тональности «Да, стоит ли?») Ой ли-и? У него, сказывают, их было несколько сот!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И что? При его таланте – он каждой находил ласковое слово! (Цитирует нараспев.) «…И изрёк он три тысячи притчей, и песней его было тысяча и пять». Ласковое слово, Феденька… Бальзама слаще не бывает. Вот ты сам?! Сам, Феденька, без Библии… Без Соломона… Есть у тебя для меня?.. Найди словечко ласковое!.. (После паузы.) Ты меня любишь, Фе-дя?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Мотая головой.) Боюсь думать… об этом… Ваше Высочество…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Боишься думать?! Думать?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – У меня нет прав на любовь к тебе, Моё Высочество. Сказать: «Я тебя люблю!» – это как клятва, как обещание вечной верности. А я?.. А мы прячемся. Ты мне люба, люба конечно! Такая женщина, как ты… не потому, что княгиня, нет… Такая женщина, как ты – это дар судьбы! Только как мне жить с этим даром?! Больше всего, о чём я думаю, когда ты рядом, где мне… где нам найти силы отказаться друг от друга… Самим отказаться. Как, как мне любить, когда мне нельзя любить?! Наша любовь грешна!.. Самим, самим…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Сама-а я не откажу-усь! Я ещё поборюсь! Вы все ещё не знаете меня… (После задора, расслабилась.) И что же тебе любо в этой женщине, которая, как ты говоришь, «дар судьбы»?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Ища слова.) В этой женщине?.. В этой колдунье!.. Её искушение…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я? Я искушение?! (Не веря в счастье.) Чем?! Как?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ты околдовываешь, а мне отвечать?.. Дыханием… Взглядом… Вот этим пальчиком…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Говори… Говори… Я сейчас заплачу от счастья…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Рядом с тобою и говорить-то робеешь, ты же не человек, ты фонтан красоты и изобилия! К-о-л-д-у-н-ь-я!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Зацеловала. Прижалась.) Я всю жизнь ждала этих минут… С детских лет я только и слышала: «доска», «дурнушка», «верста»… (Встала. Раскинув руки, не скрывая слёз). «Кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы и ложе у нас зелень!» Я не откажусь! Сама я не откажусь! Боже, что он говорит? Я хочу-у быть люби-имой! Я наконец любима! Сама – никогда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А слёзы-то, слёзы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не обращай внимания. Для меня… редкий день, когда я без слёз. Разве это слёзы? (Садясь на бревно.) Когда родители меня собирали в дорогу, в Россию… За-амуж… Мне было четырнадцать лет… Я всех спрашивала: «А как я узнаю, когда я полюблю своего мужа?» И один не глупый человек сказал: «Когда ты почувствуешь, что хочешь, очень хочешь иметь от него ребёнка, значит, ты его любишь».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – М-м… действительно неглупый человек! И кто же он, этот неглупый?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Наивно.) Фридрих… Король Пруссии…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – М-м-м, Король Пруссии?!.. Вот и великий князь, взахлёб буквально, толковый, говорит, мол, господин. И стихи пишет, и на флейте, тебе, виртуоз… Так ещё и в земле, мол, толк знает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Для Пруссии король – дома его все называют ласково «Фриц» – для Пруссии он, как для России государь Пётр Первый. До всего, как и Пётр Алексеич, любит доходить своими руками, своей головой, понять, сделать, переделать… Из Франции многим протестантам пришлось бежать… Прикормил их. Пять лет без налоговой жизни определил. Среди них оказались отличные стеклодувы. Матушка моя вот, пишет и возмущается – в подручных ходит король у этих мастеров-стеклодувов! Представь себе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Точно наш государь Пётр Лексеич!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина –…представляешь – молчит, когда стеклодувы кричат на него! Зеркала венецианские, вот, собирается с ними работать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Жаль, жаль Петра Лексеича уж нет, эти два мужа по всему спелись бы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Так и была спевка России с Пруссией. Ещё какая! Король Фридрих, как заходит речь о России, всегда напоминает, что его крёстным отцом был Петр Великий!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Во как! (Садясь рядом на бревно.) А что, анекдот Великий князь рассказывал про короля этого? Анекдот, поди… Завещание, мол, «Фриц», как ты говоришь, написал и вместо цветов – земляные яблоки хочет, чтобы ему приносили на могилу. Я думал, он из землепашцев, а выходит, и отец его был король, коль кумом государю нашему стал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Солдаты они: и дед, и отец, и сын. Только этому до всего есть дело. А про картошку не анекдот – он как ребёнок радуется, когда сам сажает её, сам урожай копает. Хочет всех увлечь, заразить. Не заставляет, заметь, а примером…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Перенимают?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Представь себе, перенимают. Ещё как перенимают!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Надо же… И стекло! И зеркала! И картошка! Армию какую поднял! К такому королю в подмастерья не грех пойти, а потом дома, в России, поднять эту невидаль. Государь Петр Лексеич точно доволен был бы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Улыбаясь.) А театр твой как же?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Размечтавшись.) Вот на венецианских зеркалах я бы и заработал деньги для театра, а не ждал милостыни, как сегодня… Заработал! Я умею зарабатывать! Я этому учился. Я – кормилец, понимаешь? (Помолчал.) Домой мне надо, как надо. Не будет в России русского театра. Нет денег. Точка. Для французского, для итальянского по двадцать пять тысяч в год деньги есть, а для нас – нет. Не престижная я игрушка, со своим театром для твоей тётушки. Что учёба наша в корпусе – дворянскому этикету? Отсрочка. И через год денег не предвидеться. Лишние мы здесь в столице… Погляди: купцы, заводчики такие же, как я, на свои деньги, а не ожидая государевой милости, сами собирают охочих комедиантов, поди, не хуже наших, ярославских. Знаешь, во мне, от ненужности своей, всё больше растёт чувство ощенившейся собаки. Должен. Понимаешь? Мать, братья, сёстры, рабочие – и я всем им кормилец. Я же слово давал отчиму – блюсти заводы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Интересно, о чём ты думал, когда менял свои заводы на театр?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Чепуха… Это не так… Я знал, что я делал. Считать я умею. А главное, я был рядом в Ярославле. Я и заводы подхватил после отчима, и театр поставил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А может, вы, Фёдор Григорьич, много на себя берёте? Что же ты только один и можешь управлять заводами? Считаешь себя незаменимым? А братья твои, что остались в Ярославле, что же они? Я не пойму, чего ты ещё хочешь? Нет, ты нахал… Его, заводчика, брата его, всю ярославскую безродную компанию за красивые глаза определяют учиться в дворянский корпус! Ему мало. Может, прикажете дворянский корпус перевести в ваш незаменимый Ярославль или заводики ваши поставить в Петербурге?!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глядя на расходившуюся Екатерину, Фёдор улыбается. Увидев его улыбку, Екатерина забарабанила кулачками по его груди.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Берёт её за руки. Прижимает к себе.) Злюка вы… Злюка, Ваше Высочество.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Будешь злюкой. Я только-только стала отогреваться… Я почувствовала себя женщиной и, пряча всякую гордость, раскрыла перед ним всю душу, тело, а он… как чурбан лежит со мной, а сам, оказывается, день и ночь рвётся в свой… (Проглотила слово «проклятый») Ярославль. Не верю я тебе, вот не верю, что ты вдруг стал таким разумненьким. Вот сердце мне говорит, кто тебя тянет домой. Ты ведь думаешь: «А вдруг не поздно, вдруг ещё успею ухватить свою Анюту». Что, не верно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Поздно… поздно. И пожалуйста…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Крепко прижавшись к Фёдору) Не буду… Не буду… (Молчат.) А ты говорил своей Анюте, что любишь её?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Конечно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А она тебе?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Конечно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Какие вы счастливые!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Где же то счастье? Смеётесь, Ваше Высочество…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Дурачок. Вам же никто не запрещал любить! Вашей любви радовались! Вы же не прятались, не оглядывались. Вы были свободны!.. Если бы кто знал, сколько мне приходиться притворяться, прятаться… Меня всё время в чём-то подозревают, обвиняют в бесконечных преступлениях, следят за каждым шагом… Взорвусь я… Ой, взорвусь! Всю оставшуюся жизнь так согнутой? Нет, не по мне это… Взорвусь… (Помолчав.) Пусть эти карлики земные болтают о нас с тобой что угодно, только Всевышний, я уверена, сегодня 28 июня 1755 года запишет: «Они любят друг друга!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Полушутя, полусерьёзно.) «Для них любовь – обвинительный приговор. Они грешны».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Зачем же тогда он дал нам увидеть друг друга?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (С улыбкой.) А коли это дело рук Лукавого?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Подхватив улыбку.) Такое огромное чувство Лукавому не под силу. Тем более, сегодня. В этот день, 28 июня, десять лет назад я приняла православие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ба! А мы в этот день, пять лет назад, показали первый спектакль. Тогда ещё в амбаре…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Что-то Александра Петровича Сумарокова?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Нет. «Эсфирь» Ростана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Эсфирь… Ну, почему? Почему?.. Молодая царица сумела найти ключик к сердцу многоопытного царя, а я, сколько ни старалась… Мы с ним, с моим Питером, как из разных миров… Ну, да Бог с ним… Феденька! Я уверена, если столько памятных совпадений у нас с тобой было в этот день, значит, мы здесь с тобой сегодня не случайно! Сегодня… сегодня для меня это глоток свободы! Придёт день, вот поверь мне, и я буду дарить эту свободу людям. Свобода – душа всего на свете, без неё всё мертво. Я-то это знаю, как никто. Как я хочу сделать всех счастливыми! Как я хочу, чтобы подданные России были богаты! Как я хочу блага стране, в которую привёл меня Господь! Мы будем с тобой свободны, будем, а значит, и счастливые, поверь мне! И дворянином тебе быть! Я, я возведу тебя во дворяне!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ца-ри-ца ты моя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А что? Ты мог бы представить меня царицей России?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А разве сегодня ты не царица, моя колдунья?! Великая Княгиня!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Великая рабыня… Рабыня любого кучера, любого лакея… Каждая шавка только и ждёт, чтобы я оступилась, а она, эта шавка, побежит «докладывать» тётушке или её наследничку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Именно «наследничек»… (Размышляя.) «Помазанник божий»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Помазанник, который с десяти лет ни разу не проветрился от пива и вина… Помазанник, который больше всего на свете, сам говорит, ненавидит… Россию…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Неужто государыня не видит, не понимает, что нельзя страну, эту необъятную державу – Европу и Азию – отдавать в произвол этому самовлюблённому неучу? Если она его отыскала в тридесятом царстве…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – В герцогстве…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Герцогстве… Неужто у неё ещё кто-нибудь не сыщется из головастых в романовском роду, да у нас, да дома?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Слышала я… Шепнули мне… Сына моего советуют ей наследником оставить… а нас с Питером по домам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Сына? Павла? Ему же, поди, и года-то нет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Девять месяцев…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Тебя и князя по домам? Час от часу не легче… И кто же такие карусели строит?.. Погоди… Я знаю… Канцлер. Бестужев. Он человек учёный… Историю монархий Европы изучал. Регентом при сыне твоём, он видит, конечно же, себя… А не боится, что его сбросят завистники, как того же регента Бирона?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Себя, поди, он считает более матёрым волком…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Негромко.) Если когда-нибудь тебе… России… потребуется моя жизнь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Улыбаясь, сквозь слёзы.) Ты хочешь сказать, что представляешь меня в роли «Вседержавнейшей»?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Коли мне, грешному, ведомо, тебе тем паче, как гвардейцы в одну ночь вернули престол отцовский Елисавет Петровне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И ты не упрекнёшь меня, ежели потребуется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Внятно.) Если когда-нибудь Великой Княгине потребуется моя жизнь…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор не договорил, так как Екатерина закрыла его рот своим поцелуем.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох 1 – По законам музыкального жанра, вам, голуби, сейчас не плохо бы исполнить лирический дуэт!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из-за кулис выходят скоморохи-музыканты со своими инструментами.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох 2 – Музыка (имя рек), слова (имя рек)! (Дуэт)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Судя по солнцу, наши гостеприимные хозяева так и не посмеют нарушить наш лирический дуэт. (Одевается.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (К солнцу.) Остановись, дружочек! Я никуда не хочу! Феденька, может, мы без обеда?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Издалека слышен мальчишеский голос.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – Дя-ядь Федь! Дя-дя Федя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Поздно. Просят к столу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – (Голос чуть ближе.) Дя-ядь Федя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ого-го-го! Мы здесь! Ми-итяй!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Зачем? Зачем ты зовёшь его сюда… Я в таком виде… (Прикрывается наспех.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ну, я тогда мигом…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор хотел было уже бежать, одеваясь набегу, но Екатерина его удержала.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ца-алуй! (После поцелуя.) У меня голова кружится… от счастья. Я ещё чуть полежу здесь под кипарисами Соломона, пока вы там… Позовёшь… Мгу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – (Совсем рядом.) Дя-ядь Фе-едь…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор бежит навстречу голоса, а Екатерина в глубокой истоме, удовлетворённая раскидывается на траве.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Не то себе, не то Фёдору, мурлычет.) Я жду-у.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошо, если круг уведёт Екатерину вглубь сцены. На авансцене, у рампы, Фёдор и Митяй встречаются. Митяй, сын здешнего мельника, тяжело дышит, бледный. Слово сказать не может. Тревога передалась и Фёдору.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Случилось что? Митя? Да говори ж…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – (Чуть не плача.) Дядь Федь, прости за ради Христа, голубчик…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Оглядываясь в сторону Екатерины) Да ты что говоришь, Митюш, за что простить-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – Лошадей твоих угнали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Весь напрягся.) Давно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – Да вот… Почитай только…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Кто ж мог?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – Не из наших… Не из русских…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А отец?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – В дурмане…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Пьян?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – (Чуть не ревёт.) Кабы пьян… Мать, вон, молоком его…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Пошли, пошли отсюда в дом…<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 11<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Двор зажиточного крестьянина. Хозяин, дородный мужик, полулежит на земле. Жена, поддерживая кувшин, помогает мужу пить молоко. Хорошо бы за подол держал её, насколько можно меньше, малец. Можно заменить грудным, но тогда уже откровенной куклой, которая будет плакать радиоголосом. Фёдор и Митяй только подошли.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох 1 – Чтобы зрителю долго не разбираться, кто здесь кто. Есть предложение сразу представить присутствующих.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох 2 – Родители уже знакомого нам Мити, или Митяя. Старинные знакомые Фёдора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Старинные, пожалуй, будет перебором для двадцатишестилетнего Фёдора. Скажем, «давние»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох 2 – Давние, конечно, давние. Хозяин дома – мельник Прокоп…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох 1 – И его жена Варвара.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – Всё, Варюша, больше не могу, некуда…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Обращаясь к Фёдору, рыдая.) Вот, с молока глаза только и открыл… Господи, чем же мы тебя прогневали, что нехристя на нас послал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – (Чуть открыв глаза, тихо говорит.) Не шуми, Варвара… Много ль кони ваши стоют-то, Фёдор?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Не в конях соль, Прокоп… Знать бы, кто тот человек – так и коней не жалко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – Вот и я о том: «Кто он?» Хоть и назвался, как я понял, купцом, по всему соврал, мерзавец. А вот погибели желает тебе и твоей бабе – это точно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Погибели? Уверен?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – Уверен? В друзья ко мне ведь лез. Деньги поначалу, знаешь, какие сулил за коней твоих? Не стоют они того… А как отказал я ему… вот он и угостил меня опосля «по-дружески» каким-то дурманом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Начала было.) Вот-вот, доугощалси…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – Да помолчи ты, Варвара… Судить меня, Федь, будешь опосля, будет срок, поведаю… А теперичи поспешать надоть. Сдаётся мне, нехристь ентот один был. Слухай, Митюш, поди сюды, сынок. Ежели он в город подалси, то болотами вы его беспременно обойдёте. Ружжо, ребяты, не берите – намочите в болоте порох – почитай ружжа и нет. А ножжи, значит, топор там, верёвку – пренепременно! Наших коней тоже без толку мотать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мельничиха разрыдалась во весь голос. Ей вторит малыш. Радиоголос куклы здесь был бы хорош.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – Не шуми, Варька! За болота, што ль, боишься?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ты извини меня, Варвара. Кабы обо мне одном была речь. За Катюшу… Оно… боезно. Не из простых она, понимаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – Ты, Федь, гадал, али мы слепые? Давай, Митяй, давай… Всё в сарае. Не тяни…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй уходит. Мельничиха причитает, не находя себе места. Малыш вторит ей.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Варь, ты Катюшу-то не пугай до срока. Скажи, скажи… мол, мы с Митей за знахаркой для Прокопа пошли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – Вы глядите, ребяты, как бы пистоля при нём не было…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мельничиха голосит ещё громче. Малыш не отстаёт.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – Мамань, да не тревожтесь вы, мамань… Видь сколько болотами ходил. Тропы ж я знаю, как свои пять пальцев, – бог милостив…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все крестятся. Мать крестит уходящих сына и Фёдора.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – Оно пойтить в дом пожалуй… дрёма всё ж берёть…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – И то… (Радуясь за мужа, подставив плечо, помогает.) А то посередь двора… ишь, чо…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Затемнение, совсем короткое, буквально «отбивающее» время<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тот же двор. Скоморохи выкатывают на колёсах корову, под коровой уже может стоять деревянн ое ведро. Скамеечку для дойки может вынести сама Варвара или скоморох. Варвара доит. В глубине двора, у оградки, чуть не поёт от восторга Катюша. Она в лёгком летнем домашнем сарафанчике.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Цып-цып-цып-цып-цып…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоморох 1 – Наверное, стоит оговорить, сколько времени прошло, как Фёдор и Митяй ушли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я счастливая, часов не замечаю…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Да у меня дитё уж скоро выспится… По мне так, вечность прошла… Никак кричит?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Прислушиваясь.) Не-ет, не слышно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Ну, да. Проснулся Стёпка. Вот беда. Мужик заснул, дитё проснулось… Слухай, Катюш, ташши парня сюды, а то мне корову бросать… а там мужик в дрёме… глядишь, разбудит отца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я?! Нет… (Очень серьёзно.) Может, я лучше… (Перебирает руками, дескать, подою.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Улыбаясь.) Нет, уж… (Убирает из под коровы ведро. Пошла в дом.) Оно глядеть-то гладко, а не приучен – не подходь. Эта тварь зараз учует, так лягнёт…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Цып-цып-цып… (Пошла было к оградке с курами… Остановилась. Пошла в другую сторону, к калитке, где на заборчике наброшена её одежда, а на земле, здесь же, брошен её платок, в котором она сама собрала гостинец – очень красивые лесные грибочки.) Вот я вас сейчас накормлю… Цып-цып-цып…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На пороге дома Варвара с зарёванным Стёпкой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – От он наш герой! От он наш золотой!.. Ай, мамка… Забыла Стёпку. А где наша морковочка? Вот она! На-ка. Вот мы, тётя Катя, уже и не плачем. (Глядя на узелок с гостинцем.) И чё ж это, тётя Катя, у тя за такое? В таком платке-то красивом?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Гостинец, вот, собрала у вас в лесу. Кра-аси-ивый… Думала, на всех хватит к столу, да не искусница я, видать… Курам на смех, только и собрала, как говорят. Курам, вот, красоту всю отдать и хочу… (Развязала узелок.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Ой!.. (Отвернула Стёпку от греха) Ой!.. Брось!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Замерла.) Грибы это… смотри, красота какая… (Берёт в руки красные грибы в мелкую белую точечку) Ты что? Погляди!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Брось! Брось, говорю! Ан погодь. Поди, не бросай… знаешь. Давай-ка, обратно завязывай… и ташши свой гостинец вон за дом, кидай на дрова, а я как-что стряпать буду, спалю их. Чо, девка, смотришь? Яд прыташшыла! Поганки они… Глаза смотри…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вот те… А красивые…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – С платком бросай, не жалей. Я выстираю, другой раз загостюете к нам – заберёшь. А сёдни я те свой, коль скажешь, ссужу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Растерянная Екатерина идёт с узелком за дом. Варвара выбегает в другую сторону на дорогу, возвращаясь, кладёт притихшего Стёпку на крыльцо.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Вернувшейся Екатерине.) Не видать, говорю, чёй-то наших мужиков, Катюша… Давай, давай я те молоком солью – руки-то обмыть. (Поливает молоком.) Ну, гостинец… Ну, гостинец… Вот уж, поди… (Вдруг рассмеялась.) Курам на смех, говоришь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Осмелев.) Варя, я… я, если что случись, я заплачу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Чуть язвя.) Ишь, ты, богачка какая! Заплатит она… Хорошо, я ко времени глянула, да ты сама не слизнула где что? Беда с вами, городскими то… (Добралась до коровы. Доит.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Варвар… Варь… Скажи, а ты давно в дружбе с Фёдором… Григорьчем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Давно ли? Да годков… я тогда Нюркой, поди, ходила. Ну, стало быть, годков шесть-семь оно и есть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Нюркой ходила? Это как? С кем? Кто это?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Удивлена непониманием.) Дочь моя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Так у тебя кроме двух сыновей ещё и дочь есть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Дочь?! Да у меня две дочери и три сына!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Удивлённо.) И где они?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Да кто где… дети видь. Живём-то на отшибе… Ну, кто до дедок с бабками побёг, кто к детишкам староверовским…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Это какие же? Староверовские?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – А вот по дороге, как вы сюды ехали, на бугре, за болотом – там оно и есть село староверов. Господи, помоги им грешным…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А что так?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Нам не сладко, а им и того…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Очень заинтересованно.) Отчего же?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Ой… Катюша-а-а, милая-я! Отчего?! Или ты вчерась родилась? Нас поборами душат, а их, как иноверцев, так вить вдвое, поди…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Староверы… значатся иноверцами?.. Поди ж… А не боишься детей своих отпускать к… иноверцам?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – А чё им сделается? И у тех дети, и мои… Аль своих детишек у тебя не было?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Как и сказать?.. Две девочки, как родились, почти сразу Бог забрал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Это мужик, мужик у тебя не того… Пьёт, поди, скотина?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Помолчав.) Пьёт… пьёт… А мальчик, слава Богу… живой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – А не рада, гляжу? Что так?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Представь, Варюша, родить-то я родила, а нянькается с ним бабка…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Бабка?! Чать ты мать! Забери!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – «Забери…» Строга бабка-то… (Ищет ответ.) Кормилица она нам…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не находя слов утешения, Варвара примолкла. Закончив доить, занялась хозяйством. Екатерина ушла в себя.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Обращаясь к скоморохам.) Мужики, вы бы помогли корову-то уташшить!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Корову увозят. Руки и ноги Варвары постоянно находят работу. Вот она Стёпку переложила. Вот на дорогу выглянула. Глядя на притихшую Екатерину, заговорила набегу.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Излишне весело.) Не грусти, Катюш… бабки, они не вечны… Скока твому?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Девять месяцев… и восемь дней сегодня!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Это, считай, будет живой! Величают как?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Павлом!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Павлом?! Тк, завтра у нево День ангела! Поздравляю, маманя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Спасибо. Неужто ты все тезеименинста знаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Ну, скажешь… Сынишка у меня «Пётр», а они вить в один день именинники.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Думая о своём.) Правда-а… И у Пе-тра-а… И я тебя, мамаша, поздравляю!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Подсаживаясь к Екатерине.) Слухай, Катюха, я вот всё Федю спросить хотела, ан луччи ж с тобой – оно как баба с бабою… Ты с Федей-то… вы как? Выходит, у тя мужик свой есть? Ты не бойсь меня, баба, Федя знает, я не болтлива. Аль, может, уж и помер, мужик-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Осторожно.) Есть муж… живой он…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – И-и-и… Как же это ты, баба?! Поди, шибко старый?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Подхватывает.) Старый… очень старый… А уж пьяница… Трезвым и не видела…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – А-а-а…Ну, тогда да… А что же ты шла за него?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Кто же меня спрашивал, Варя? Привезли да обвенчали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – А откуда привезли? Раньше ты где жила-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – В Штеттине. Слыхала про такой город?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Нет. Далеко поди?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Подшутив.) Далеко ли? Между Варшавой и Берлином, знаешь такие города?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Чёт не припомню… Далеко, стал быть… Тот, я гляжу, ты чудно иной раз говоришь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не по-русски?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Зачем? По-русски… а чудно… Ну, и кто же будет-то твой мужик? Богат, чать, раз издаля бабу для ся привёз?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Богат… (Не сразу нашлась…) Офицер он…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Офицер?! Так, дворянин, поди?..(Растерялась.) А это ничего, что я вот так с тобой? Может, оно вас величать там как надо?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Нет. Нет. Варюша… Ты и не думай.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Облегчённо вздохнув.) Ну, и ладно. Ну, и спасибочки. (Захикикала.) Я, вот, про грибы твои думаю… Может, оно не про так просто ты их собрала? (Крестится.) Ты не подумай там чего… Может, говорю, сгодятся они тебе? Как думаешь? Тут много ума не надоть… А лихоимцам твоим и бабуличке, и офицерику… я отварчик покруче запарю… из твоих же красавцев… Угостишь их… и глядишь – вольной птахой вспорхнёшь… а Фёдор Григорьич – вот он, рядом. Какой мужик!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Растерянно.) Отравить их думаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Думай сама. Я только помочь могу. Не спроста тебе приглянулись красавцы энти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Напряглась от наивности Варвары. Стала серьёзной. Потом прониклась симпатией к этой бесхитростной женщине. Заулыбалась.) Ну, Варвара. Ну, подруга… Да если бы я могла… эту старую каргу, которая никак не преставиться… Мы все бы вздохнули… (Заряжённая фантазией Варвары, Екатерина добавляет очевидно свои домыслы и ей становится весело.) Ну, Варвара! Ну, подруга! (Смех всё заразительней!)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Втягиваясь в настрой Екатерины, смеётся.) Ты… чё? Ты чё, Кать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (На высоких нотах, смеясь.) Ну, Вар-ва-ара…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Сверища.) Ка-ать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глядя друг на друга, заряжая друг друга, женщины уже не смеются, а производят от изнеможения единственный и бесконечный звук: «И-и-и-и-и-и…» Поддерживая друг друга, они обнялись. Ещё несколько всхлипов… Потом долгое усталое то ли: «М-м-м-м…», то ли: «Ой-йй…» После тишины, после нескольких усталых вздохов они застонали до боли знакомую песню. Постепенно прорезываются слова, а там, глядишь, и скоморохи вышли. Оркестр подхватил мелодию. Песнь, мне кажется, может быть и не из XVIII века. Можно нахально взять популярную песнью последних лет из бабьей доли. Здесь важна не историческая правда, а созвучие душ сцены и зала.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Помолчав. Не сразу.) Ладно-ть… ты про стариков своих сама думай… А с Федей вы как оно? Ой, не обманул бы он тебя, подруга… Мужик, он и есть мужик…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Улыбаясь.) Федя-то…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Ты не смейся. Все они мужики такие – ласковые только поначалу. (Чуть подумав.) Этот, правда, всё б людям отдать… Последним куском хлеба, поди, поделится… Ведь как по-чудному от к нам пожаловал… Силы-то у мово Прокопа не занимать, а насчёт «што» да «как» – так оно не очень… Зерна, значит, в тот год – что ни день, всё дюже, да дюже, а мельница наша – что ни день, то туже да туже… Ну, мой, значит, в город к мастеру-механику. Из пруссаков тот был. Грабитель, а не человек. Он и раньше с нас, как заявится, – шкуру драл. А здесь, знает гад – страда. Заломи-ил – у-у-у! Прокоп чуть не в ноги – сбавь, мол. А тот сидит со своими дружками, в карты играет… Лопочат там по-своему и будто и не слышит мово. Вышел мой от тех пруссаков, ну хоть головой в омут. Стоит… Чуток погодя, выходит, как думает мой – по одёжке – иноземец молодой. Хвать мово мужика за руку и быстро-быстро так от дверей. И по-русски: «Поехали к тебе, ежели хошь?» – «Хошь? А что возьмёшь?» – «А что дашь.» – «Ну, коли так – поехали, мил человек!» (Улыбается.) Вот он и был, иноземец-то энтот, нашим Фёдором… И ведь что сказать хочу – мельниц-то он отродясь не ладил до нашей!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А как же вам?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Отладил. Как уж отладил – тогда и призналси. У меня, мол, говорит, интерес – дойти до всего самому… Что сказать-то хочу! По сей день ить копейки не взял. Говорит: «Пруссак тот меньше ругаться будет, ежель узнает, что я ему работу перебил».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (С интересом.) А что это был за дом, что за иностранцы? Как Фёдор туда попал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Сказывал, учился он у энтих иноземцев по заводскому делу. Отчим его посылал. Опять же – с кумедиянтами иноземными, знаю, дружбу водил… (На полуслове Варвара приумолкла, прислушалась.) Едуть, никак?! Точно, едуть!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звук копыт приблизился. Лошади остановились. Слышны привычные «Тпррр», «Стоять». Во двор входят Фёдор, Митяй и неизвестный мужчина средних лет. Все трое в грязи. (Насколько уж можно). Незнакомец в добротном европейском костюме, руки его завязаны за спину. Вслед за Варварой, навстречу приехавшим, с улыбкой пошла Екатерина и… окаменела, увидев неизвестного нам мужчину. Её лицо исказилось в страхе, она попятилась назад, ища руками опору в воздухе, как будто под ней заколебалась земля. Фёдор птицей бросился к Екатерине, спеша поддержать её, но она резким толчком отбросила его руки.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Выпаливая Фёдору в лицо) Иуда! Иуда! (Сжигая всех взглядом.) Чего вы все от меня хотите?! (Со стоном.) Ненавижу….<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вдруг… ещё миг – и коготки Екатерины впились бы в лицо Фёдора.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Перехватывая её руки.) Екатерина Алексеевна, голубушка, (Сам не очень спокойный.) успокойтесь… выслушайте сначала меня…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара застыла, было, при виде столь непонятной перемене в Екатерине. Потом схватила Стёпку, прижала к груди, как бы желая заслонить его от происходящего.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (С ненавистью.) Ты же сказала, что они за знахарем поехали для твоего Прокопа?!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара заливается слезами и, конечно же, кукла вторит ей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – (Держа незнакомца за связанные руки, успокаивая мать.) Мамань… Вы… Мамань…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Зачем ты привёз сюда эту продажную тварь?! Пусти мои руки! Не смей ко мне прикасаться!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Отпуская руки Екатерины и стараясь сдержать себя.) Так вы, стало быть, знаете этого человека?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я-то давно знаю эту шавку, а вот ты как с ним подружился?! Продался?! Иуда! Сколько же ты получишь за мою голову?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Неожиданно резко.) Перестаньте! Возьмите себя в руки! Екатерина Алексеевна!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окрик Фёдора чуть отрезвил княгиню. Она отпрянула от него, затаившись кошкой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Подходя к незнакомцу.) Выходит, я был прав, господин «купец»? Не деньги всё же тебе нужны за лошадей. Ты целишь дальше… И взять хочешь больше, чем за две лошади. (Указывая на Екатерину.) Ты знаешь эту женщину?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Удивлённо.) Он что, украл наших лошадей?..Ты что, действительно не знаешь, что это за ползучий гад?.. Это же милицай многоликий!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Что значит «милицай»?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (С иронией.) Святой брат из «Милиции Иисуса Христа»!.. При каком-нибудь «Ордене» или «Союзе»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Иисуса Христа? Милиция? И что они?.. Чем… Чем занимаются?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Спроси у него! На словах – ведут Церковь к нравственному совершенству. Чистят от ереси… Но на деле лезут к людям в душу и в карман! Да у него же сто имён… В Европе… Матери моей он представлялся Сен-Жерменом, графом… Сюда приехал Одаром… Это аферист! В Европе его виселица ждёт… Сбежал сюда… Сейчас – это первая шавка моего дорогого Петруши… И слепой бы заметил, что он меня выслеживает… Иуда! (Расходилась.) Подонок! Висельник! Каналья!(Вцепилась в шею Одара и стала его бешено трясти.) Что тебе нужно от меня, Иуда?! Что тебе нужно? Я задушу тебя! Задушу!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завязанные за спиной руки Одара позволили взбешённой Екатерине так сдавить его горло, что он стал оседать на землю. Варвара с криком бросилась в дом, закрывая глазки сыну.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Екатерина Алексевна, голубушка, опомнитесь!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор пытается оторвать руки Екатерины, но она держит горло Одара «мёртвой хваткой», вымещая сейчас на нём все накопившиеся обиды. Фёдор, схватив Екатерину за плечи, толкает на землю. Падая вместе с Одаром, она невольно разжала «петлю» на его шее.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Растирает ушибленный локоть. Пронзает глазами Фёдора. Исступлённо повторяет) Иуды! Иуды!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Наклоняется к ней, желая помочь встать.) Простите. Выслушайте, Екат…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да как ты смеешь ко мне прикасаться?! Ты, видимо, забыл, кто я такая!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Её слова ножом прорезали душу Фёдора.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (В пространство.) А давеча говорили: «Сама никогда»… (Отходит от Екатерины.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё ещё сидя на земле, осознавая всю горечь и невозвратимость сказанных ею слов, капризуля-привередница бросается лицом в траву, рыдая и вздрагивая всем телом.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Митюш… нам бы одним остаться… Сам видишь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Митяй – Ежели что – ты кликни, дядь Федь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (К Одару) Вот ведь герр… (Размышляя.) или месье? (Размышляя.) Нам потребуется техническая консультация… На каком языке мы будем сейчас общаться?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Да-да… мой Сен-Жермен он, или Одарт… русский знает очень плохо, значит, я должен нести бестолковую околесицу, которую кто-то должен допереводить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Если даже Фёдор и Их Императорское Высочество будут говорить на французском или немецком… Знание какого языка мы сейчас бы не демонстрировали, создавая иллюзию подлинности, это выброшенное время.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Прекрасно. Мы говорим по-русски, а зрители включают свою фантазию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы согласны с нами, Ваше Высочество?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Моё Высочество с вами согласно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Включаясь.) Вот ведь, господин… Одарт или Одар, какую карусель ты завертел… А придуши сейчас тебя Их Высочество, так детишки твои не нашли бы и косточки оплакать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одарт – У меня нет детей. Я не женат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Конечно, когда за чужими жёнами нужно следить… Где уж тут свою иметь. (Чуть помолчав. Сосредоточенно.) Так вот, господин… как тебя там? Если ты полагаешь, что я пожалел твою жизнь, то должен тебя заверить, что это не так. Я только предположил, что личной мести у тебя ни к Её Высочеству, ни ко мне быть не должно. Или я ошибаюсь? (Одар молчит.) Задуши сейчас тебя Их Высочество, так «наш любезный» повелитель завтра же найдёт тебе замену… и, поди, сразу догадайся, кого… А с тобой мы уже знакомы. Я хочу предложить выгодную сделку. Думаю, Их Высочество меня поддержит. (Высочество прислушивается.) А что ежели после сегодняшней нашей встречи княгиня будет тебе, в разумных пределах, естественно, доплачивать, чтобы ты, в разумных пределах, не доносил?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар переводит вопросительный взгляд с Фёдора на Екатерину.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Будете доплачивать, Ваше Высочество?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Заплаканное высочество буркает.) Буду…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – (Чуть улыбнувшись.) Хитёр ты, господин комедиант. Далеко пойдёшь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Стало быть, договорились. Время сторговаться, думаю, у вас, господа, ещё будет… А сейчас Её Высочеству нужно торопиться… Вот тебе залог. Ничего дороже у меня нет…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор снимает с руки кольцо, подаренное Екатериной. Протягивает Одару. Екатерина молнией вскакивает, перехватывая кольцо. Она уже готова снять одно из своих колец.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Нет, господин комедиант, мне с тебя платы не брать… Ты уже расплатился со мной. (Откидывает голову, показывая ссадины на шее). Боюсь, мне с тобой во век не рассчитаться. Благодарю и вас, Ваше Высочество.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Он ещё и благороден! Стало быть, есть надежда на будущее взаимопонимание… (Развязывает руки Одару.) А скажи, «благородный» человек, что всё же за смысл был тебе наших лошадей уводить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Вечером, вы же сами знаете, большой приём. А без лошадей отсюда… Лошади находятся… а хозяйки нет… Ниточка бы и потянулась… Скандал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Но не мог же князь… Он, что… Что князь знает? А государыня?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – О лошадях никто ничего не знает… но я уверен, князь был бы доволен, потеряйся вы или опоздай Ваше Высочество на приём.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Чуть не стонет.) Боже… Какой позор… Лорд Гиндфорд, барон Бретлак, резидент Шварц, пан Чарторыйский… вся Европа, а меня нет… Боже!.. Негодяй!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она вновь бросается на Одара, но Фёдор успевает преградить ей дорогу.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Чуть улыбаясь.) Вы нарушаете «мирный договор», Екатерина Алексевна…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На пороге дома появляется Прокоп.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – (Буквально ревёт.) Где он? Где убийца?!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через мгновение Одар вновь лежит на земле, теперь уже от кулака мельника.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Что ты делаешь, ты же убьёшь его своими кулачищами!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Остынь, Прокоп! Он тебя не убивал. Снадобье ко сну покрепче тебе дал, сказывал нам дорогой, ты вон отоспался, хоть… Спешить нам, Прокоп, – время…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – Ан, без обеда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Какой уж тут обед, Прокоп? Мы, стало быть, пока вдвоём поспешим. А наш новый знакомый пусть отдохнёт тут до вечера. (Обращаясь к Одару.) Бережёного, у нас говорят, Бог бережёт. Последний вопрос, (Улыбаясь.) господин «милицай». Друзья твои нас нигде не ждут по дороге?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Счастливого пути, господин комедиант.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп – (Уходя.) Варваре сказать – пусть молочка вам свеженького нальёт. А то совсем…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Господина этого присмотри в доме. (Одару.) Отдохнёте с дороги… В доме ловчее…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прокоп чертыхается. Одар идёт в дом за Прокопом. Екатерина и Фёдор одни.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Что, мой дорогой комедиант? Очередная комедия с нашим участием подходит к благополучному финалу?! Пора надевать свои привычные маски?!.. (Наводят порядок в одежде.) Исполнять привычные роли?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Господи, помоги нам одолеть одну новую роль, одну на двоих… роль «Благоразумия». Мы действительно посмели забыться, моя колдунья… Как, как я мог поверить, что мы могли стать ровней?! Это сам Бог сегодня предупредил нас: «Опомнитесь!», «Остановитесь!» Екатерина Алексевна, голубушка! Я до последних дней своих буду вам преданнейшим другом! Слугой! Но… только… (Отрицательно замотал головой.) Не судьба… Поверьте, не о себе, не за себя… О вас! На погибель я вам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Сдерживаясь. С обидой в голосе.) Мы слишком перевозбуждены… Не будем сейчас принимать никаких окончательных решений… Через несколько дней успокоимся… Я дам знать. Встретимся… Или… Или тебе не достаточно, что я… я признаю всю опрометчивость своего поведения, своих слов? (Фёдор молчит, и Екатерина взрывается.) Я, как безродная девка, вымаливаю у него милостыню, а он благородным рыцарем смотрит на меня свысока. Предоставь мне самой, благородный рыцарь, распоряжаться своей жизнью! Своей судьбой! Своей любовью!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Резко кидается к Фёдору. Прижимается. Конечно же, он обнимает её. Замерли.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Слугой не надо, все слуги шпионы… Другом… Другом…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из дома выходят Прокоп и Варвара. Прокоп несёт кувшин. Варвара две кружки. Увидев застывшую пару, чуть подрастерялись.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Оставаясь в объятьях Фёдора.) Варь, вот Федя наш говорит, что не возьмёт меня больше к вам в гости. Опасно, мол. А я думаю, а ежель я когда сама? Примете?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – (Очень серьёзно.) Это как хозяин скажет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Чуть отстранившись от Фёдора. К Фёдору.) Она серьёзно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Мужняя жена. Домострой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Давайте, давайте молочка на дорожку, коль на обед времени нету.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отдаёт кружки. Прокоп разливает.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Чуть обняв Варвару.) Ты извини меня, человечек хороший. Перепугалась, видит Бог, как перепугалась…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Варвара – Я те давеча платок посулила… Вот… (Снимает со своего плеча, кладёт на Екатерину.). А Федя… Это он сёдни так говорит. Мы сёдни все при испуге… Ещё как привезёт тя!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно же, Екатерина не могла не обнять эту добрую женщину, по тем временам – «бабу».<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 12<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;27 июня 1762 года. Поляна в лесу. Братчинка гвардейцев, сегодняшним языком – пикник. Вопреки уставу многие офицеры в партикулярной, не военной одежде. Конечно же, многие из братства скоморохов. Откровенно могут быть переодетые женщины. Звучит искромётная военная песня, но чуть под сурдинку. Бутылок для такой мужской компании немного. На первом плане четверо отчаянных игроков в карты. Братья Орловы – Григорий и Алексей (Алехан), наш Фёдор и сослуживец Орловых по Измайловскому полку Перфильев. В карты играют и ещё две-три группки. При небольшом количестве бутылок все достаточно пьяны. Или делают вид? При ударе картами из каждой группы раздаётся глубокий «хряк». Возле Перфильева, ему сегодня везёт, большая горка монет. И опять он открывает карты… все поражены (или делают вид?) Опять он выиграл.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перфильев – А!? Я выиграл! Господа, я опять выиграл!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Его партнёры поражены. Или делают вид? К ним на восклицания подходят другие участники братчинки.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Ну, что ты скажешь? Везёт парню. Поди ж ты… Ну, ребята, сегодня не ваш день… Молодец, Перфильев! Пьём за твою победу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перфильев – Не, мужики, я больше не могу… Я уже пьян…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Пьян? А как же выигрываешь, коли пьян? За победы Перфильева, господа! За Перфильева! За Перфильева!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смущённый Перфильев подставляет свою кружку. Выше колен он встать не может. Пьют. Точнее, пьёт Перфильев, остальные либо совсем не пьют, либо делают пару глотков. Все смотрят на Перфильева, который, выпив, стоя на коленьях, сначала медленно завалился головой в землю, а через мгновенье рухнул на бок. Тишина. Все молча подводят итог, а потом резкий победный смех.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алексей (Алехан) Орлов – (Подводя итог.) Готов, скотина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Мразь! Шкура продажная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Укатали Сивку кружки-старушки! И давно эта тварь при тебе лащется припадочным дружбаном? Григорий Григорьич, а как сведал, что он к тебе приставной?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – (Как бы само собой понятно.) Бабёнка одна…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – В доказательство любви?! (Разрядка. Улыбки.) У баб своя партизанская паутина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан Орлов – Молодёжь, тащите эту пьяную скотину, куда с глаз долой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодые офицеры, среди них Григорий Потёмкин, со смехом утаскивают пьяного.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан Орлов – Деньги, Григорий, собери. Полковые, поди?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кирилл Разумовский – И давно, Григорий Григорич, ты ему спускаешь металл?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – В третий уж раз… У меня, Кирилл Григорич, выбора нет. Может, оно так и лучше. Буде фискалить, так вот они мы: Орловы в карты играют. Пьянствуют. Встречают день тезоименитства Его Императорского Величества! Годовщину Санкт-Петербурга! Петров день по всем статьям!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Потёмкин – (Возвращаясь) – Я никого не хочу обижать, Григорий Григорич, но у меня вопрос. Мы собрались, как ты говоришь, отметить тезоименитство нашего государя. Разговор был, что только люди гвардии, понеже присягу давшие. А я вижу здесь… господин этот… как я знаю, комедиант. А ежель у нас какие доверительные разговоры пойдут, чать к войне готовимся. Гость-то наш партикулярный, без присяги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Го-вор-лив тёзка! Даром, что молодой. Опередил ты меня, вахмистр… Я как раз хотел представить вам… Комедиант, говоришь? Бесприсяжный? Знакомьтесь, господа. Мой соученик по дворянскому корпусу. Сегодня первый комедиант! Из заводчиков. Что ни скажу, всё будет мало, потому как муж головастый. Представляю! Фёдор Григорич Волков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Можно просто Фёдор…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кирилл Разумовский – Отчество не каждому даётся, юноша. С ним ты выше наголову.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – В гвардии без отчества только лошади.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Главное же, господа, его нам Екатерина Алексевна рекомендует. Её де давний друг!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Поди ж ты… Это как же?.. Друг императрицы? Давний?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Объясняю доступно. Вы свои казённые сколько не получали?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – С весны… С того года… На той неделе получили. Только за два месяца…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – А что не казённые, те ваши кормовые, что получили, всем ведомо?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Так ты ж сказывал, матушка из своих пожаловала. Потому и пришли сюда…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Деньги от неё, верно, а только передал их мне вот этот «бесприсяжный» комедиант.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Вот те и комедиант… Да не быть тому…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Мужики, я Екатерину Лексевну месяца два не видел… Вот такие, как эта мразь, Перфильев (Показывает в его сторону.) друганами ложатся под ноги… Дружат за мной и день и ночь. А комедиантам пути-дороги не заказаны…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Вроде как связной? (Разрядка.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Из намёков Екатерины Алексеевны я так понял, ты, Фёдор Григорич, и металл для нас сам заполучил у аглицкого купца?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Заполучил?.. Мы ему брошь продали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Брошь? Именную?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Нет. Лизавет Петровна подарила её тогда ещё Великой княгине. Но там было много треснутых камней. А у нас есть друг – Одар-пьемонтец, буквально волшебник – умеет камни лечить. Вот с ним-то да братом моим Григорием, мы и вывезли буквально сундук металла за эту брошь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Это как же тебе, брат, потрафило у императрицы наперсником стать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Смеётся.) Коллеги они! (Смеются все.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – То правда. Сочинители мы с ней.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все смеются ещё громче.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Чуть обиженно.) Лучше бы и не говорил. (Запальчиво.) Дайте срок! Откроется она, что сочинительствует. Вот как сменим императора…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смех обрывается. Гробовая тишина.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – (Широко улыбаясь.) Во как! Ураз всi протрэзвiлы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Да мы и не пили…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Растерявшись.) Разве здесь кто-то случайный?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Господа офицеры! Комедиант снял свою маску, пора и нам, не теряя время, снять свои. Петровские именины будем считать закончились. Мы с вами, хоть и из разных полков, но все мы для императора стали «янычарами»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Что за кличку он нам сочинил – «янычары»?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Те же гвардейцы, что и мы, при турецком султане.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Мало нам его немеччины, он ещё и басурманщину на Русь привёз!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Оттого, что боится нас, не верит нам, янычарами и зовёт. Там янычарам не привыкать своих господ менять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – В прошлом году не поладили они с бывшим султаном, и нет его. Новому лбы бьют.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – И откуда тебе, парень, про тех басурман ведомо?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Газеты, поди, читаем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Не знаю, правда ли, врут, а сказывают, без монеты, коли князь ихний…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Султан…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Султан ихний не заплатит – они и воевать ему не станут?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Вот так и меняют на другого, который расплатится с ними.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Вот те и басурмане! Молодцы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Так, может, и нам так? (Оживление.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – (Поручик семёновского полка. Запальчиво.) Басурмане, они и есть басурмане. А мы, чать, христиане! Мы крест целовали. Присягу давали. «Обещали Всемогущим Богом служить Всепресветлейшему Нашему Царю Государю…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алексей (Алехан) – По мне, так я уже давно служу прусскому королю, а не государю России. Я, что ли, клятвопреступник, коли хочу России служить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Я призываю всех разойтись. Мы крест целовали перед Богом, государю служить верно и послушно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – Ты что, вчера родился? Глухой? Слепой?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Зачем ты здесь, Никита Гаврилч? Почему раньше молчал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Бога боюсь. Как подумал… клялся же я на Евангелие – «ежели что вражеское и предосудительное против персоны Его Величества услышу…» Клятвопреступники мы! Богу-то ведомо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Это кто клятвопреступник?! Голштинец наш и есть первый клятвопреступник! Ему Бога бояться! Он ту же присягу, что и ты тётушке своей давал! Крест целовал!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – А как на деле, первым шпионом был! Главным врагом нашим во все пять лет войны!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – А ноне? Сколько земли православной, кровью политой, подарил, подарил ни за грош пруссаку Фридриху?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Я на той дарёной земле чуть Богу душу не отдал… Три поранения…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Не верю я, что государь поспешествовал пруссаку, наушником был…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Игнат! Игнат Кузьмич. Поведай Фоме-неверующему, как вас там пруссаки на замирении встречали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Пруссаки? Почто грехи понапрасну за государем толковать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – Уши разуй!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Игнат Кузьмич при посольстве генерала Гудовича, царёва любимчика, к прусскому королю вояжировал, мирный протокол подписывали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – Ты послушай!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – (К Игнату, с уважением.) И в какой стати тебя командировали?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игнат Кузьмич – И как охрана, и как толмача. Я что хочу сказать… Я по-началу всё удивлялся, что во всех городах прусских, куда мы прибывали, наших верховодов пруссаки встречали, как старых знакомых. Сперва думал: «Ну, случай»… а как дальше наши принципалы и скрывать не стали, что у них эти дороги обкатаны. Курьеры, порученцы, тогда ещё Великого князя нашего, связь с королём прусским прочно, вишь, держали. Они опосля и скрывать перестали. Радовались, вспоминали, как ловки были, околпачивая своих же…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Ему Россия родиной так и не стала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Потому нас в прусскую форму и обрядил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – (С ехидцей) Никита Гавричыч, может, ты в отставке уже?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Почто?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Так в партикулярном платье ты сегодня. Не порядок. Не по уставу. Ты ж гвардейский офицер. А что как увидит той государь? Накажет. И прав будет. Офицеру не положено форму снимать. Аль не пошил себе ещё новую?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Чужая… Не привыкну я, господа, не привыкну никогда к ихнему голубому кафтану.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – (Подсказывает, поправляет.) Мундеру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Мондеру… Ни надевать, ни сказывать не по мне…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Истинно как ругательство… Мондер. Тьфу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Подишь, вот… а вить племяш он кровный Лисавет Петровны…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Запродал он тётушку свою единокровную, ещё когда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Выходит, все пять лет лазутчиком был!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Никита Гаврилч, а может, тебя Бог избрал очистить Россию от скверны ползучей?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Разве вас кто осудит, что вы не хотите жизнь свою отдавать за поганый кусок земли, что ему люб?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Он там родился! Так катись и царствуй там!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – Нам твои болота ни к чему!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – У него за русскую землю душа не болит, а у нас за его Щетинию!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Голштинию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Один хрен!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Вы как хотите, господа, а меня здесь не было. Я ничего не слышал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – Погоди, Никита Гаврилыч. Погоди уходить-то…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Господа, всё очень серьёзно! Сегодня он вспомнил, что крест целовал, живота не жалеть, а завтра вспомнит, что в той присяге «всё, что услышу или увижу, то обещаюсь по лучшей моей совести извещать и ничего не утаивать командирам моим…» Определиться надо бы, Никита Гаврилыч!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Это хорошо, поручик, что ты Бога прогневить боишься, слово своё нарушить, данное государю. Только мы не супротив государя, мы за Русь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Извини, ваша светлость. Господа! Мы хоть и сотоварищи, а уважение к их светлости, графу Кирилл Григорьчу, нашему подполковнику, сенатору, след бы соблюсти. Коли он собрал нас, стало быть, не вдруг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Нет, нет. Это хорошо. Это тоже, как я погляжу, прибыль нашей мельнице. У каждого из нас жизнь одна и честь офицера одна. После сомнений поручика, а это его добропорядочность говорила, мы ещё раз заглянули в свои души, и сейчас мне стало ещё ясней, наши думы правые. Император сам нам выбора не оставил. Дания наш союзник. Воевать с ней из-за его наследства нищей Голштинии? Их клочки земли, это вечные семейные проблемы балтийских государей. Датский посол заверяет, что они готовы на уступки. Нет, он хочет въехать в свой Киль победителем на белом коне!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Туда и без пороха дойтить – без могил не обойтись…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Меня Провидение жить оставило. А сколько ребят полегло… За что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Тучи, что над нами окромя нас мало кому видны. А попросил я капитана Орлова собрать вас… и семёновцев и преображенцев, наших измайловцев, потому как… пристало, ребята… Тучи и других обкладывают. Был у меня архимандрит Димитрий. Земли у церквей и монастырей наш государь распорядился отобрать ещё в феврале. Духовенство осталось без хлеба, чуть не голодают. Спасибо реки рыбой кишат. Так нынче уже и на устои православия, на вековые устои руку поднял. Все иконы, акромя Господа и Девы Марии требует истребить.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взрыв негодования подобен взрыву бомбы. Всё пришло в движение.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – И это не всё. Отцу Димитрию не вдруг видится, что хочет он нас в свою веру перекрестить, потому как требует бороды святым отцам сбрить.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взрыв ещё одной бомбы.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – А всё потому, что молчим! Потому, что гвардия молча надела его кафтаны!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Мондеры, разтуды их мать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Архимандрит правильно говорит: гвардия должна поддержать церковь православную, а церковь словом к пастве подготовить уход нехриста.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Отец Димитрий! Он же глава Святого Синода, он может… он должен…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Не слышит его голштинец… Не хочет слышать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Но убивать нельзя! Это грех! Он же помазанник божий!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Бог миловал, ещё не помазанник…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Не хочет, вишь, православной церковью благословение на царство получать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Оно и к лучшему, греха меньше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Синод! Сенат! Должны вложить ему в уши греховность его.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Греховность? Он вам! Всему дворянству волю дал: хошь служи, хошь съезжай на земли свои. Ему за одну эту «нашу волю» штатую золотую ставить. А вы – греховность…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Семибоярщина это, а не вольность! Крестьян гляди, как разбудил!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Слыхали? Это партикулярный говорит! Голову потому как имеет! Не служить! Это как же можно не служить!? Эдак и одичать можно. Не служить. Ежели все разом могём не служить – нас турки, вон, первые в холуи закуют. Ты не служи, я не служи… Эдак сами себе конец света накличим…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Да и крестьянин дворянину служит за его службу отечеству. Не служишь – отдай крестьянина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – У нас в Ярославской, того гляди, бунту быть. Приезжали земляки – челобитчики. Уверены, что от крестьян их вольность государеву утаили. Им ведомо стало, что я бываю причастен ко Двору… заклинали, испрашивали правду им сыскать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – На словах да на бумаге эта «вольность» красиво звучит, а как по жизни – одни проблемы. Хоть кому окромя услады она пришлась? Нет! Как поглядишь – одни обиженные да неоценённые.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Для крестьян – она как искра для пожара.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Так молодой ешшо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Может, что и хотел как лучше, только всё у него наперекосяк…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Ан убивать не след его.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Да кто говорит убивать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Капитан Пассек. Он сам говорил: «Готов собой жертвовать!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Кстати, где он? Обещал быть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Обещал… И не его это правило опаздывать… Об убийстве, Никита Гаврилыч, и речи быть не может. Взять под стражу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – То, что я сейчас скажу… и мне, как сенатору, и вам, если кто донесёт на нас – если не плаха, то Сибирь обеспечена… 4 июля император наметил наше выступление. Сам, говорит, поведу. (Чуть улыбнувшись.) Если «поведёт», то сидя в карете, потому как на лошадь сесть он уже давно не может, почечуй у него.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Это чего за хрень?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Кровь из задницы идёт… Геморрой, слышал про такое?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;При всей пикантности темы лишь несколько шепотков. Все во внимании.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – На марше субординацию нарушать легче. Наши измайловцы оттеснят его земляков, его надёжу от кареты, притормаживают ход колоны и гонят карету по дуге обратно в Питер. Детали ареста я через Орловых спущу ближе к 4 июля. Четвёртого же мы с отцом Димитрием созываем конференцию. Я беру на себя Сенат, он Синод. На царство Пётр, к счастью, не венчан, и мы конференцией провозгласим императором его сына Павла Петровича. Вопрос об опекуне при императоре на восемь лет. Граф Никита Иванович Панин, наш человек, предлагает себя, потому как он наставник, учитель Павла Петровича, но есть мнения и в пользу матери…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Опять бабу?! Опять маскерады до утра?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (С улыбкой.) Ой, не баба она, мужики! Ой, не баба!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Ещё чё? Хрень болтаешь! Тарусы свои тормози!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я про то, что мозгов у неё много для «бабы»!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Вспоминая свои «промахи».) Ой, правда, ребята… ой, правда… На что прусский посланник Гольц: «Снимаю, говорит, шляпу перед вашей императрицей. Умна…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Ой, околдовала вас Екатерина-то Алексевна?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Околдовала! Околдовала! Колдунья она! Только привораживает она мозгами своими. Это же «академия», а не баба. Я, вот, про библиотеку их скажу. У Петра Фёдоровича, что? Религия, война, рыцари, дамы… А у Екатерин Лексевны? Мы и авторов таких не слышали… Один Маккиавели чего стоит. Книга так и называется «Государь». Бог даст, сына за восемь лет подучит. С любовью матерной опыт передаст.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Пришлая она, как и её голштинец…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – У французского Людовика XIII мать итальянкой была…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – У Людовика XIV испанка. Обе оставались при мальчишках опекуншами, регентами, если по-французски.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Лучшие короли Франции!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – И откуда вам то ведомо?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Книжки чать читаем. Французы про своих королей много знают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Так вы по-французски?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – По-русски пока не писано.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Я так скажу. Выбора у нас большого нет. Нет мужика, чтобы восемь лет мальчишку без корысти пестовал. Граф Панин? Ещё одно семейство сети для своего кошелька плести станет. Эти околдованные по всему знают Екатерин Лексевну лучше нас. Посадим её, ребята! Глядишь, и нас она околдует. (Смех.) Не околдует. Извините, скажем, Ваше Величество. Уступи место другому.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Пока будет нам трафить – пусть себе ворожит-колдует. А как противу нас, противу гвардии что замыслит – скинем, как нынешнего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Мужики! Почто много говорим? Главная досада – война. А она, окромя голштинца, никому не нужна. Кирилл Григорич, скажи, Екатерина сказывала Вам, что не даст воевать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – И нам не даст выступать, и армию Румянцева из Пруссии вернёт тот час домой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Господа, я честно скажу. (К Фёдору и Григорию.) Завидую я вам. Такая женщина! Она, помню, к нам в университет с Елизавет Петровной приходила на выпускной… Я её ещё тогда заприметил… Потом тоже видел. Воробышек, а у меня сердце в пятки уходило… При случае, господа, скажите ей: вахмистр Григорий Потёмкинский живота за неё не пожалеет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Так, у нас ещё один околдованный! (Смех.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Поди ж ты, какие у вас вкусы разные. Вам субтильную немочку подавай, а их величеству русскую бабищу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – А я так Петрушу нашего понимаю. По мне Лизка его полюбовница знатная, глаз есть на что положить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Не только глаз… и руку! (Смех.) А про живота… я гвардеец, за Рассею готов, а за Тмутаракань… извините, Ваше Величество…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слышен выстрел. Все настораживаются.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Гуляем, господа, гуляем… Поём… Кого бы это нелёгкая?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Поди, Петр Богданч Пассек. В партикулярном ребята в охране и не признали его…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Ба! Свет!.. Свет!.. Дама!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – В таких платьях только по паркетам щеголяют…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – А мужик? Поди, слуга её?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Поём… поём… Господа…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Запевает. Редкие голоса подхватывают. Оборвав песню.) Да это же брат мой, Григорий… Нашёл ведь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – А дама?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – А дама… княгиня…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Княгиня Дашкова… Без проблем её бы суда не занесло…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Напряжение. Тишина. Появляются княгиня Дашкова и брат Фёдора Григорий. Двусторонние молчаливые вопросы.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – (Разряжая.) Рады вас приветствовать, Екатерина Романовна…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Братья Фёдор и Григорий, кинувшись друг к другу, «отлетают» в сторону. У них свой междусобойчик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (Глядя на разношерстные костюмы.) Это что за холопья компания?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Больно вы строги, ваша светлость. Извольте видеть: в тишине на природе встречаем день Питера, опять же, тезоименитство государя… Вы-то как сюда забрели Екатерин Романна?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Преобрженцы здесь есть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Мы… Я… Здесь мы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Капитана Пассека не вижу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Незадача… Не прибыл… Ждём.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Подходя.) Пассек арестован…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Что?… Кто сказал? За что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (Пристально глядя на Григория Волкова.) Да как ты посмел?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Не волнуйтесь. Тайна сия есьм и за семью печатями останется с нами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Не извольте беспокоиться, Екатерин Романна. Здесь все свои.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Это всё революционеры?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Ваша светлость полагали всё свершить одними разговорами у вас дома, промеж своих светлостей да сиятельств?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Екатерин Романна, вам что-то известно о Петре Богдановиче? Он арестован? Как вы узнали? За что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Пока на гауптвахте. Но охраняют его офицеры. Один из охраняющих послал ко мне солдата с дурацкой запиской – влюблён, мол, в меня, но стоит в карауле, охраняет капитана Пассека и прийти не может. А на словах, солдат из их Преображенского просил передать об этой записке Григорию Орлову из Измаловского. Вот я как собака взяла след… с рук на руки себя передавала… часа три потеряла… Комедианту пришлось довериться, а он безлошадный. Лошадей пришлось менять, чуть не загнали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Вы не в карете?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Карета моя приметна… Да и быстрее верхами-то… Из-за вас, господин Орлов, комедианту голову свою доверила!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Волков – Так и мне пришлось вам поверить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Ваша светлость, Кирилл Григорич, что скажешь? Кабы арест рядовой, его бы и охраняли рядовые…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Греки это «политикой» называли… Преображенцы! Мужики! Вы с места «в карьер», в свои казармы – разузнать, «за что». Хорошо бы, пьяная драка… Может, физиономия старшего не понравилась… Я сам чуть позже к вам подъеду… Разведу тарусы, мол, по случаю Петрова дня… Попробую с вашим подполковником свести «случай» к смеху. Вы, господа, у ворот меня встретите, шепнёте, в чём пароль. Ежели всё же греческая «политика»… у нас есть два дня праздников, значит, два дня пьянства всех лизоблюдов Петра Фёдоровича. Если и пошлют курьера в Ораниенбаум, его и слушать никто не станет. По коням!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Господа, господа, мы к Ораниенбауму ближе. Предлагаю «на перехват» курьера! Кто со мной?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Вахмистр прав! Мы перехватим! По коням!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько человек начинают одеваться.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Лихачи! Остыньте!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Ваше сиятельство, извини…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вы же сами сказали: «Ежель политика – пошлют курьера»… Офицеры в карауле!.. Какая пьянка?..<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все взбудоражены. Неизвестность. Опасность. Тем троим молодым, что готовы седлать коней, стараются перекрыть порывы те, кто постарше. Григорий Орлов оказался возле Фёдора. И хотя Фёдор только прикоснулся к Григорию.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Остынь, Гриша…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но и этого в нервозной обстановке достаточно для взрыва.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Вечно ты у меня на дороге…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отталкивает Фёдора так, что тот чуть не упал. Устояв, Фёдор не пожалел кулака. Григорий падает. Быть кулачному… Задир перехватывают. Дашкова верещит…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Вечно… вечно он у меня на дороге…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Так вы эдак не впервой?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дружный смех!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Однако и темперамент у лицедея!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Новая волна смеха!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – Мальчишки! Сопляки! Извини их, ваша светлость. «Околдованные»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Новая волна смеха. Не сразу, но к общему смеху присоединяются и Григорий Орлов, и Фёдор Волков, и Григорий Потёмкин.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Впрямь, господа, всё, что «наспех» будет «на смех»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Вы сказали, что здесь все свои… а этот задира… партикулярный…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Не извольте беспокоиться, ваш светлость, это коллега императрицы…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все ржут!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (Не знает, смеяться ей или обижаться.) Нашли время смеяться…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Мальчишки, ваша светлость, им бы пошалить… Завтра, того гляди, за Пассеком в Сибирь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Я хочу сказать, что могу заменить Пассека… Если нужно?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тишина. Все усомнились в её рассудке.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Он хотел убить императора… Я могу пронзить его! Только это должно быть, как предлагал Пассек, на улице, чтобы все видели! Уверена, народ меня поддержит!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – А коли разорвут?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Вы защитите!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита Гаврил – Нет, нет! Никакой крови!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Екатерин Романна. Душечка! Вы, как я знаю, да и я в том числе, околдованы Екатериной Лексевной. Готовы за неё жизнь отдать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Готова!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рзумовский – Но нам не нужна смерть императора. Ему дорога его Голштиния? Пусть в стране отцов и будет счастлив.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Сюда идут…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – Идут… Странно… Выстрела будто не было?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – (Глядя на подходящих.) То ли больного, то ли мёртвого…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Этого нам только не хватало…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Появляется гвардеец, у которого на плече мужчина в партикулярном. Сбрасывает его. Молчаливые глаза устремлены на вошедшего гвардейца.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вошедший гвардеец – Лазутчик! Буквально лазутчик! Пришиб я его сзади, под кустом лежал. За вами следил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Это же Одар! Что ты с ним сделал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Склоняясь над Одаром.) Одар… И вправду Одар… Воды бы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – А ты откуда его знаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Долгий сказ…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Это же управляющий делами государыни…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Государыни?.. Так, может, он от неё?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – А как он узнал, что мы здесь?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдору дали кружку с водой. Он пытается напоить Одара.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – (Приходя в себя, видит Фёдора.) Федя, письмо я написал… она просила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Она просила письмо? Почему не сама? Что с ней?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Воды бы… (Фёдор приподнимет его. Одар пьёт.) Голова…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – (Осматривая голову.) И-и-и, плохой удар… даже крови нет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Письмо… Ты сказал письмо, Одар?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Я уже положил его…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – У нас здесь недалеко дупло почтовое…Что ты написал? Что случилось?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар приподнимает правую руку, чуть трясёт ею, согнув указательный палец.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Прыснув от смеха.) Опять «закорючка»?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – (Улыбнувшись) Правильно, «закорючка»!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Он не может запомнить слово «закорючка».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Что это значит «закорючка»? Это по-русски?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Заковыка… Загвоздка… Трудности… (К Одару.) Опять деньги нужны?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Хуже… (Оглядываясь.) Меч… Дамоклов меч…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – А без аллегорий? Одар, мы же время теряем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Ты меня знаешь, господин хороший?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Да. Вы брат Алексея Григорьча…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Мы для того и собрались, чтобы поддержать императрицу. Сам видишь, здесь гвардейцы, люди серьёзные.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Поверь, поверь графу, Одар. Не бойся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (С пафосом.) Одар, я тоже им доверила тайну. Здесь все революционеры! Говори!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – (Не сразу.) После тезоименитства императрицу в Шлиссель определят… А на вашей сестре (К Дашковой.) жениться будут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Ну, сестрица… Ну, Елизавета! Уломала мужика!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Он же подослан… Откуда ему всё знать?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – (На Потёмкина.) Пигалица! (Гробовая тишина. К Фёдору.) Правильно?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взрыв смеха. Смеётся и Потёмкин.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – (Вдохновлённый поддержкой.) При Дворе это уже секрет Полишенеля… Их сестру все поздравляют!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – А Екатерина? Что с ней? Где она?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Она от позора сбежала из Ораниенбаума в Петергоф.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Алехан, что скажешь? (Алехан молча разводит руки.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – (К Разумовскому.) Ваша светлость! Мы должны сегодня в ночь выкрасть её! А там… Бог не оставит… Алехан, ты со мной?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – Гриша, опять с кондачка гонишь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Ну, выкрадешь, а дальше что? Да нас вместе с ней, в лучшем случае, в Сибирь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Архимандрит просил тебя о помощи? Вот пусть сам себе… всем православным и помогает… Зови его к нам в Измайловский на плац. Привезём Екатерину… Поднимем полк. Архимандрит провозгласит её императрицей. Мы все присягнём ей! Бог не оставит! (Крестится. Крестятся все.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Скор ты, Григорий. От Екатерины до нашего полка вёрст двадцать. А в Петергофе, где её искать, ты знаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – В Монплизире. Я знаю окна её спальни. Могу показать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – (К брату.) Гриш-шень-ка, нам с тобой носа туда совать нельзя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Мы с Фёдор Григорьчем можем за ней…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Гвардейцам нельзя. Нельзя гвардейцам. Весь сад голштинцами набит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (К Фёдору.) Молодой человек, у тебя, я вижу, бумага есть. Давайте я напишу записку Екатерин Лексевне… Ты цивильный, тебе можно… Передашь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Ваша светлость. Записка – это всегда «улика». И потом, если Екатерина Лексевна кого и услышит, так это… он же у неё… как партизан… коллеги всё же…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Улыбки. Добрые слова.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никита – Господа! Нам нет смысла рисковать. Одна ошибка… ошибка одного… Никто не знает, как он поведёт себя на допросе… С царицей пусть всё идет своим чередом. Ничего. Зато, если она недельку посидит в Шлисселе… а её в народе уважают… против арестованного императора будет лишний козырь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Никита, ты пеньтюх! У тебя лоб медный!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алехан – Ты день… день посиди в каземате… Не зная, что завтра…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Да, она сегодня зовёт нас на помощь… (Указывая на Одара.) Письмо, вон, сама написать нам не может… Но нам, «янычарам», в парк хода нет… Так, может, не случайно судьба послала нам двух партикулярных братьев? Вы как, господа Волковы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Волков – Мы-то? В случае чего… Ежели арестуют отбрешимся… Я только, ежели вы хотите провозглашать… про манифест думаю… Его бы кстати…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Мы с Екатерин Лексевной манифест на такой день готовили… От греха подальше, он у нас в театре на чердаке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Вы мне объясните, где он, я найду… Охрану в театре мздой подмажу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Княгиня! Вы умеете давать мзду?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Нет… Но я читала… (Все смеются! «Девчонка, мол».)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Если позволите… Визитёром к Екатерине следовало бы включить и меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Одар, ты душка! (Добродушный смех.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Спешить не будем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потёмкин – Как не будем?! У нас ночь! Одна ночь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – (К Григорию Орлову) Говоришь, сбор у вас на плацу? (К Григорию Волкову) Про манифест ты говорил. Хорошо, если он будет в Измайловском. Лошадь-то у тебя есть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Лошадь есть. Есть лошадь. Я обо всём позабочусь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Федя-я-я… Я видел, у тебя в Петергофе есть «любимое место», в начале канала, где ты рисуешь. Не один я, тебя там много раз видели… Сегодня… завтра утром ты придёшь рисовать отражение восходящего солнца в море… Иди, не таясь. Ты идёшь рисовать. Бумага, я вижу, как всегда при тебе. Я тоже окажусь там «случайно». Захотел утром искупаться… Подниму шум. «Кто разрешил?» Спорь со мной – ты, мол, здесь всегда рисуешь! В тишине нас будет слышно хорошо. Ну а для надёжности я выстрелю в воздух. Вся голштинская команда должна слететься на выстрел…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – Они, чего доброго, приложат ему кулака…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одар – Я прикрою, не дам. (Смешок.) Ты, Федя, требуй, чтобы тебя отвели к начальнику караула. От Монплизира начальство далеко, и это главное. Мой выстрел – это сигнал кому-то из вас бежать к Екатерине в Монплизир. Хоть на руках, если она будет не в силах, донести её до дороги. У ворот, конечно же, должны быть лошади.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Если и вправду вдруг «на руках» – это Алексею Григорьчу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ваша светлость. Здесь недалеко, я знаю, есть село староверов. Нам бы купить у них телегу, лошадь. Заодно хорошо бы Алехану кафтан приторговать. (Улыбаясь.) Царицу на дно телеги положим, соломкой прикинем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Послушаешь, всё как в сказке! Ты как, Фёдор Григорч, не боишься?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий Орлов – А чего ему бояться? У него император старинный друг.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дружного смеха не получилось.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Шутим, уже хорошо… (К Григорию Орлову.) Я дома дам тебе мою открытую карету, выедешь в ней к ним навстречу. Пересадите. Не под соломой же царицу на плац привозить. К Пассеку, конечно, уже нет смысла… Господа, всех приглашаю к нам в Измайловский! С Богом! (Все крестятся.) Шуму, конечно, будет много. Неизвестно только, барабанная дробь перед плахой или праздничные колокола…<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 13<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зимний дворец. 30 июня 1762 год.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Колокола. Мужской хор ведёт величальную. Идёт занавес. В глубине сцены двери, ведущие на балкон. Сейчас на нём, спиной к зрителю, в костюме гвардейца семёновского полка Екатерина принимает поздравления. Внизу её величают: «Виват матушке!» «Слава России!» «Осанна («спаси», «сохрани») матушку!» Раскатистое многократное «Ура!» Екатерина, выражая благодарность, раскланивается. Постепенно она отступает с балкона, спиной к зрителю, вглубь комнаты. Это одна из небольших зал, только что отстроенного нового Зимнего дворца. Отделочные работы уже закончены, но здание ещё не обжито. Возгласы продолжаются. Екатерина разворачивается к нам лицом. Здесь прервалось заседание Сената. Кто-то из сенаторов сидит на табурете, а кто-то и на строительной бочке. Хорошо бы «набрать» в сенаторы человек восемь-десять. Придворные ливрейные лакеи, в париках по «госзаказу», все на одно лицо. (Опять же, можно переодеть женщин.) С царским величием, бесшумно, как тени, вносят стулья. Если одна тень забирает у сенатора табурет или бочку, другая тень подставляет стул. Сидят сенаторы вразброс, но всё же месяцеобразно. Только что между ними сидела и Екатерина, не обязательно в центре. Её табурет был свободен, его заменили на стул. Она отвернулась от балкона, ещё с дежурной, в будущем «голливудской» улыбкой, которая переходит в улыбку с подтекстом: «Чёрт! Тяжела же ты шапка Мономаха…» Улыбку с чёртиком в глазах она должна будет стараться держать всегда, иначе превратится в «зануду» на котурнах. Екатерина идёт от балкона по центру комнаты, а из-за косяка двери, её теперь уже постоянной тенью, выходит с балкона Григорий Орлов. (За время приветствия Екатерины актёр успеет переодеться в форму измайловца.) У правой стены стоит солдат измайловец с ружьём, возле строительной бочки, на которой груда бумаг. Здесь и пакеты, и письма, и отдельные очень разновеликие листы бумаги. Пока Екатерина была на балконе, один из ливрейных хотел забрать эту бочку, но солдат не позволил прикасаться к бумагам. Придворный поставил стул рядом. К этим бумагам и проходит Григорий. Стулу обрадовался, сел. За время отсутствия Екатерины ей успели поставить не только стул, но и столик перед ним.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Подходя к сенаторам, которые стали приподниматься со стульев, приветствуя государыню.) Сидим, сидим, господа. Намаетесь вставать-то. Я, по правде говоря, хоть и дифирамбы хожу слушать, а намаялась в какой уж раз кланяться, ако паяцо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трубецкой – Вино, матушка, вино… Понеже третий день не просыхает народ…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А и вправду… (К Орлову.) Григорий Григорич… Извини, ты промеж нас самый молодой. Пошли кого из своих молодцов к полицмейстерам – пусть закрывают кабаки… да на пару дней.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий выходит.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Собираясь с мыслями.) Стол, это хорошо… Но мы будем заканчивать? А впрочем… Дорогие мои! (У неё хорошее настроение. Душа поёт, и потому она, не привыкшая говорить в повелительном тоне, делится со всеми своим счастьем, своими мыслями.) Господа сенаторы! Послушала я вас. Давайте без обиняков. Я вас понимаю. Не от любви ко мне вы поддержали меня, а поелику ваши тёплые местечки не сегодня, так завтра Пётр Фёдрч отдал бы своим родственникам. Вон уж сколько роздал. Немецкий, слышала, обязал вас учить. Обязал?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молчание. Но кто-то, качая головой, кто-то, разводя руки, а кто-то и физиономией, вздохом подтверждают – «обязал».<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вы дипломаты со стажем, вам объяснять не надо, зачем в российском Сенате потребовался немецкий язык. Вот вы и объединились… (Улыбнувшись.) со страху… Ан поддержали – спасибо. Вот только, кабы так и завсегда! Я не могу сказать, чтоб вы не имели патриотического попечения об общей пользе, но с соболезнованием вижу то, что не с таким успехом дела к концу своему приходят, с каким желательно. Причины, мне сдаётся, единственно в том только и состоят, что присутствующие в Сенате имеют междоусобное несогласие… вражду и ненависть и один другого дел не терпит, а потому разделяются на партии и стараются изыскать один другому огорчительные причины. Что ж от того у нас может родиться? Одна только беспредельная злоба и раздор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трубецкой – Кто и спорит? Слова твои праведны… Токма не думай, не старайся враз одним своим матерным словом нашу природу перекроить… Ты терпения наберись…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Матерным словом! Какая я вам мать? (Смеётся.) Мне у вас учиться и учиться. Одна у нас с вами мать – Россия! Она нам всё отдала, в люди вывела! А сегодня? Сами ж говорите – без гроша осталась. Подкормить, поддержать бы её! Кому, как не нам с вами? «Благотворящий бедному даёт взаймы Господу».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Шувалов – Ты это про что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кирилл Разумовский – Иван Ванч, почто Ваньку валяешь? Деньги нужны!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – В долг, в долг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Шувалов – Может, я своим… то бишь университетским – учителям, студентам – погашу за полгода долги?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Браво! Университет твоё детище! Слов нет, учителям повезло с родителем!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Шувалов – «Воистину, всякий дар нисходит свыше – от Отца нашего».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кирилл Разумовский – (Смеясь.) Так, коли от Отца – Детищу, коли от Родителя, то, стало быть, и не в долг? А?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пауза. Шувалов, завертев головой, начинает натянуто улыбаться. Смеются все. Шувалов, «криво» улыбаясь, грозит пальцем Разумовскому: «Поймал на слове… (Разводит руки) – Раскошелюсь, мол…»<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Смеясь.) Спасибо, Иван Ванч. Только нам с вами нужно много денег. Все подождут. Армии нужно, что за кордоном. Сто тысяч человек. И без денег… На что людей возвращать?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Надысь купец из Белгородской губернии… Сулов, помнится, желает взять на откуп продажу игральных карт. Лет на шесть, по шестьдесят тысяч ежегодно в казну…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Опять же откуп… опять… Для него… это?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Для него это… Поболе ста тысяч в год иметь будет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – На шесть лет? На шесть, пожалуй, не дадим. На три дадим, только сто восемдесят тысяч сразу! Даст?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса сенаторов – Даст… Даст…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Уже легче дышать. (Пауза.) Я к вам в карманы заглядывать не стану, но… сегодня уже ни для кого не секрет, что я из своих денег всем гвардейцам расчёт сделала. Прошу, Бога ради, ссудите на год… на полгода. Как подати пойдут – я отдам. К кому я ещё с протянутой рукой пойду. Да и стоит ли за эти стены выносить нашу правду, что вы мне сами и поведали? (Усмехнувшись.) Лучшие сыны отечества сдали матерным заботам? И это вы, древние роды?! История России?! Совесть России?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голицын – Екатерина Лексевна… я сейчас пущу слезу… Пробрала, матушка… Поверь, к следующему заседанию с пустыми руками не придём. Когда думаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Завтра. Завтра в семь утра, здесь же.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трубецкой – Оно понятно, ты хочешь с чистого листа начать жить… в новом «Зимнем» (Обводит руками.) Может, обустроишься… Мебель хоть расставят. А пока не откажи к нам в Сенат. В наши хоромины. Встретим по-царски!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Нет, нет. Без шума. Только работаем. (Говоря о работе, она остаётся мягкой, кокетливой женщиной с улыбкой, улыбкой, улыбкой.) Договорились. Завтра я буду у вас в Сенате в семь часов. (Глядя на их кислые физиономии) Хорошо, восемь! И повторяю ещё раз, хорошие мои, монарх не Бог, как бы высоко не стояло его кресло. Ну, не смогу же я во всё вникать. Вы должны взять на себя часть забот, а точнее, ответственности. Завтра и поговорим, как будем (Чёртик пробежал в глазах.) делиться властью-то… Может, чтобы опыт не расплескался, подумаем: «А что коли пожизненно закреплять вашу ответственность перед державой?» А? (Купила! Заёрзали.) Работаем!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голицын – Государыня, вас не смущает отсутствие Михал Ларионча? Канцлер всё же?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Воронцова-то? Конечно, смущает. Только скажи, Алексан Михалч, ты офицера без присяги поставил бы в строй? (Молчание.) Вот видишь. А он канцлер! Ты думаешь, кому охота его под караулом держать? Я тебе больше скажу – я уважаю его упрямство. Он присягнул Петру Фёдорчу. Но Пётр Фёдрч отрёкся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шувалов – (С язвинкой.) Екатерин Лексевн, да что мы Вавилоны возводим? Всем всё ясно. Воронцовы через Лизку свою хотели всем родом войти в царскую семью. Тебя, по-ихнему, хоть в монастырь, хоть в Шлюшин. Лизку ихнюю уж поздравляли как будущую царицу, секрета в том нет. Только ты зла на них не держи. Святых не сыщишь, когда такой куш уже держали в руках. Так, вишь, у нас повелось – выжить любой ценой. Воронцовы живучие, я их знаю. Поартачится день-другой… Коли завтра его и не будет, через неделю, уверен, поцелует тебе ручку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Неделю, нет. Понеже, как не досуг. Давайте так: завтра 1 июля даём ему день на размышления. Ежели и послезавтра не присягнёт… подумаем о новом канцлере.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Один из сенаторов – Послезавтра? Мы, что, будем заседать каждый день?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сенаторы расстроены.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (По-доброму, с улыбкой, но с язвинкой.) Я вот думаю, может, и вправду одного-двух новых молодых ввести в Сенат?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Из молодых?! И кого же?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – На Руси талантов много, не занимать. Сыщим.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Входит Григорий.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (С загадочной улыбкой.) Ваше Величество, к вам человек из Ропши…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Из Ропши? Зови, зови… Кто человек-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Улыбаясь.) Ваш верный раб – Волков Фёдор Григорич…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Тепло.) Григорич? Зови! Зови!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий выходит.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шувалов – Если я правильно понял, это мой актёр?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Был твой, да стал мой. И потом он уже давно не актёр!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шувалов – (Соглашаясь.) Директор. Директор уж театра. Ведомо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Бери выше! (К Разумовскому.) Кирилл Григорич с ним, знаю, уж сработались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Сработались, сработались…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Так что быть ему не мене как (Запустила арапа.) превосходительством…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шувалов – Матушка… Он даже не дворянин…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Эка важность. Сегодня не дворянин, завтра пожалуем! (С улыбкой.) А вы боялись, вам молодой смены не будет!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сенаторы переглядываются. Они не могут понять, шутит она или серьёзно говорит. Входят Фёдор и Григорий. Фёдор в сапогах, в сапогах плётка. Сумка с бумагой, как всегда при нём. Уставший. В пыли. На превосходительство никак не похож.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Господа, позвольте представить вам. Мой давний друг! Фёдор Григорич Волков.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;От неожиданного количества париков и звёзд Фёдор оробел. Сен ат онемел от загадок, заданных Екатериной. Шеи вертятся, глаза бегают, спрашивая друг у друга ответы. Хорошо бы весёленьким танцевальным акцентом сопроводить их танец голов. Фёдор отдаёт им глубокий поклон. Сенаторы, приветствуя его, чуть пригнули вертящиеся головы. Сориентировался и нарушает неловкость Шувалов, выходя навстречу к Фёдору. Раскинув руки, подходя, обнял, как старого знакомого.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шувалов – Феденька! Наслышаны, наслышаны о твоём пассаже в Казанской!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Оправдываясь.) Да, уж… Видно, так надо было…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шувалов – Коли государыня благословила, значит, «надо было».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (С чёртиком.) А кто тебе сказал, что я его благословила? Он сам.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нервный шок переходит в нервный смех.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Музычка помогает.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – (Отгадывая очередную загадку.) А текст? А бумага?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Указывая на сумку.) Бумага при нём всегда… Только на ней не было ни строчки. Он не читал, он из памяти доставал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Царский манифест из памяти?! Небылица!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Небылица? Третий день в небылицах живём! А то, что меня вытащили из постели да на трон посадили? Былица?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос – Рука провидения…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все крестятся.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Брат его (Указывая на Фёдора.) и княгиня Дашкова должны были доставить манифест. В суете… Не доставили… Мне читать, ан тут только понимаю, что его и нет. Церковь набита… На меня глядят… а манифеста нет. У меня иконы перед глазами заходили… Вечность, думала, прошла. Подходит мой благодетель и громко так: «Ваше величество, больно народу много. Дозвольте я за вас манифест прочту? Громко, чтобы…» Ну, и прочитал по чистому листу. Слушай (К Фёдору.), а я тебе хоть что-нибудь сказала?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы-то? (Смеётся.) Нет. Только глазами так похлопали.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все смеются.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Ваши мысли? Он колдун?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Какой он колдун?! Он художник, (Указывает на его сумку с бумагами.) сочинитель. А к манифесту тому… надысь руку прикладывал.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Музыка взвивается. Сенаторов парализует. Их глаза округляются. Челюсти отвисают. Наконец руки начинают жестикулировать. Головы вертеться. Слов нет. Екатерина понимает их немой вопрос.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Господа, не сегодня. Дайте срок. Обещаю, никаких тайн не останется. Я же вам сказала – мой давний друг… Так получилось…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (К Шувалову.) Иван Ванч, государыне деньги нужны… (Добрый смех.) Пару лет назад мы с Алексан Петровичем гостями у вас были. Просили деньги на театр. Вы сказали лишних, мол, нет. Предлагали своих голландских художников продать. Сегодня я мог бы у вас их купить.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никто уже не сомневается, музыка тоже – он колдун…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Удивлена не меньше других.) Ты купишь голландцев? Ты?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Поняв оплошность.) Нет… куплю не я… Но я знаю, кому подать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – (Переждав разрядку. Шувалову.) Как он тебя? На слове поймал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шувалов – Шутка тогда была… Нет, голландцев не продам. Деньги за них дам… (Переждав разрядку.) А ты-то, сам-то, Кирилл Григорч, а?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Его империалы меня охраняли с весны, любезный Иван Ванч… Господа, Фёдор Григорич из Ропши… Поди, в седле два часа не меньше…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Естественно, мы должны знать… Как обстановка? Как его здравие?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Медленно.) Пётр Фёдрч… (К Екатерине.) Мне бы с вами…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голоса – Вы хоть о главном… Здоров он?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Здоров? (Уходя от ответа.) Пётр Фёдрч просили из Оранского дома доставить арапа Нарцисса, болонку, скрипку… Я круг и давал, сворачивал за ними…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А кроме тебя некому было?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Скрипка у него, я знаю, дорогая… Я сам предложил… Да, не рад уж… Всю душу она из меня вымотала. (Глядя на сосредоточенное лицо Екатерины.) Что-то не так?.. Не надо было? Арапа и собаку я не смог… их кормить надо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Нет, нет… я слушаю. Он здоров?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Здоров? (Уходя от ответа.) Вот Лизавету Романовну ещё требуют…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Если Романовну… значит, здоров. (Улыбка.) Коли она сама захочет – пусть едет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Екатерина Лексевна, там во всей округе ни одной молодки. Она у мужиков будет похоть будить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Твоя земля. Твоя мыза, тебе виднее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Ваше Величество, дозвольте спросить?.. Что Алехан мой? Что сказывал? Как они, (Улыбнувшись.) подружились с… голштинцем-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Мне бы с Екатериной Лексевной бы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ну, что, хорошие мои, пожалуй, до завтра? Передайте канцлеру: я рассчитываю на него. Наребячился. (Глядя на мужей, что ждут отгадки на загадки.) Завтра, завтра и посплетничаем! Кирилл Григорьч, задержись.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сенаторы уходят в хорошем настроении.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошо бы под музычку – шаг назад, два шага вперёд.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Может, пока вы с их сиятельством? Мне бы лошадь напоить-накормить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екататерина. – (К Орлову.) Гришенька, не в службу… Распорядись… А?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Да, да, заодно и поговорим! (Выходят, положив руки друг другу на пояс.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Кирюшенька! Друг ты мой удивительный! Дай я тебя расцелую!.. Полковник, ты что опешил?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский показывает на солдата, что возле бумаг.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А нам нечего таиться. Кабы не ты, не вы все, где бы я сейчас была? В монастыре? В Шлюшене?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обнялись. Поцеловались. Поцеловались ещё раз. Ещё. Поцелуи крепчают. Опомнились. Всё же чуть оглянулись на солдата. Маленькая женщина в объятиях преогромного мужчины. Замерли. У них на глазах слёзы.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Я когда ещё тебе говорил, что друг твой, и что можешь на меня положиться?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не искушай, искуситель.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Теперь уж куда? Обошёл меня мой капитан.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Знать, не судьба. Кирюшенька, мы с тобой теперь друзья до гроба. У меня к тебе две просьбы. Во-первых, отпечатай у себя мой манифест. (Вспоминая казус, улыбнулись.) Да, уж… И вели расклеить его в центре города.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Может, и отречение Петра Фёдорча?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Отречение, думаю, только в газете. И второе. Возьми на себя порядок в городе. Все гвардейские полки отдаю в твоё распоряжение. (Опережая его вопрос.) И манифест, и указ о твоём назначении я подписала. Бумаги, вон они. (Указывает на охраняемую солдатом стопу.) Григорий Григорич знает. Передаст тебе. Осанна, дорогой!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Крестит его. Разумовский целует ей руку. Екатерина берёт его голову в руки, целует в лоб. Смотрит ему в глаза. У неё опять потекли невидимые слёзы. Разумовский своим платком вытирает их. За дверью шум. Солдат, стоящий возле бумаг, берёт ружьё наперевес. В комнату, почти одновременно, быстро входят солдат-гвардеец и один из лакеев.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Солдат и лакей – (Одновременно.) Ваше Величество… Княгиня Дашкова…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Солдат –…требует!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей –…просит!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Просите, просите… Конечно.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Солдат и лакей ещё не вышли, как «вошла» встревоженная Дашкова. Она в костюме гвардейца преображенского полка. Кидается с объятиями к Екатерине, которая, держа в одной руке платок, другой «приголубила» княгиню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Это я… Ваш… Велич… ваш наказ: «Выс-пать-ся» я выполнить не могу.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она еле сдерживает слёзы обиды. Екатерина и Разумовский стараются уничтожить следы слёз счастья.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – И вы? А у вас отчего слёзы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – От веры, от надежды, от любви!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина молча, жеманством, одним наклоном головы, с чёртиком в глазах, сказала другу юности: «Молодец! Правильно!»<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (Капризничая. Со слезой.) А я, Ваше Величество, осталась без дома и без семьи! Я два дня была рядом с вами… Возвращаюсь домой, а меня не пускают. Дом оцеплен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Княгиня, не вы ли величали события этих дней революцией? Вы с вашими родственниками оказались по разные стороны ограды или, как говорят во Франции, – по разные стороны баррикад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Голубушка, вы же не сегодня с ними разошлись. Полгода назад, когда мы с вами подружили, вы были уже не с ними.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Они арестованы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вы в дом так и не попали?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Нет… нет… Меня офицеры по костюму узнали. Сказали, я ваша «товарка». Впустили… Выпустили…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Вот видите. Дядя ваш величина большая. Канцлер. У него огромная власть. Вам сказали дома, что и ваш батюшка, и дядя остались верны присяге Петру Фёдорчу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Да, это Лизка всё моя… Они на неё молились… Я же у них падчерицей была… А теперь валяется, ревёт белугой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ревёт?.. Екатерина Романовна, вот Пётр Фёдорч просит вашу сестру приехать к нему в Ропшу. Поедет, как думаете? (Разумовский хотел напомнить о разговоре. Екатерина, опережая его.) Мне интересно. Я хочу понять наконец её… Как думаете, Екатерина Романовна, поедет она?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (После раздумья.) А ведь поедет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Это делает ей честь.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В хорошем настроении входят Фёдор и Григорий.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Балагуря.) Ваше Величество, лошадь на довольствие поставлена. (Жалобно.) Мы бы тоже не прочь перекусить. Здравствуйте, Екатерин Романа!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Кланяясь.) Добрый день.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Гляжу, помирились уж?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Так… А мы завсегда в мире. (Мурлыча.) Ваше Императорское… Там такой запах в коридорах. Столовские спрашивают, не изволите ли трапезничать? На сколько персон и чего изволите подавать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И то правда. Я уже забыла, когда ела. Кто с нами?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – Мне идти. Бумаги бы, Екатерина Алексевна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Да, да. Я понял, я знаю. (Пошёл к бумагам.) Да, вот они…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разумовский – (Раскланиваясь.) Ваше Величество! Господа! Честь имею!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Взяв нательный крестик. К Разумовскому.) «С им победиши».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Указывая на гвардейца.) Христофор Михалча, пожалуй, к столовским отпустим, там наших гвардейских уже собралось… Жуй, брат, не спеша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Мяса нам не след, сколько уж не ели. Разе овощное что? И сусло поболе.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;После ухода солдата, Григ орий демонстративно накрывает своим носовым платком бумаги, лежащие на бочке.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Разберу, Ваше Величество, сегодня же и разберу все бумаги. Вон, Фёдор Григорич мается, (Выходя, улыбнувшись.) конфиденции вашей дожидается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Мне оставаться не с руки. Обещал Петру Фёдрчу сегодня и вернуться. У меня комиссия от него лично к вам. Говорит, вы в курсе…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина и Фёдор отходят. Дашкова напряглась, вся превратилась в слух.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Говорит тихо.) Мается… Кровит у него…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (Не сдержавшись.) Кровь?! Он ранен?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я поняла. Почечуй. (Объясняя Дашковой.) Хайморроис. А с желудком как?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – И здесь проблемы… Он говорит, ему нужна трава «ВЕГЕРИХЬ». Никто ж не знает, какая это. У нас она растёт?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Подорожник… подорожник.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – М-м-м… Я знаю эту траву. И что, так уж помогает?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ему для желудка – заварить и пить перед едой. Для почечуя ванночки. В Ораниеме, там мешки для него заготавливали каждый год.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Тогда я поехал. Опять сворачивать в Ораниум… нет. Я по дороге соберу. Если она так уж помогает… Больно смотреть, как человека колики мучают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Что ты всё сам? И без тебя… Ты мне скажи, моего камердинера, Василь Григорьча, ты его должен знать. Может, доставили уже из Петергофа. Не видел?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Подле столовских видел, команды раздаёт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Наконец-то! Я теперь за каменной стеной! Кликти его, Феденька. (Дашковой.) Василь Григоич – мой благодетель!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Чуть выйдя из двери.) Василий Григорьевич, извольте.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через миг в комнату врывается, лет пятидесяти камердинер Екатерины – Шкурин. Кидается ей в ноги. Плачет, не скрывая слёз. Целует ей руки.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – Матушка! Царица небесная! Свершилось! Я же говорил… Я говорил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Поднимая его.) Встань, перестань реветь, (Обнялись.) а то и я на мокром месте…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – Там столовские навезли… на казарму хватит. Много не советую. Пироги с грибами отменные. Давай? И суслом твоим любимым запьёте. А?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ты сам, сам распорядись. Сусла по-боле. Василий, ты вот Фёдор Григорьча помнишь?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин разводит руками – обижаете, мол. Оба раскланиваются.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Из Ропши он. От Петра Фёдрча. Старые болячки у Петруши моего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – Ну, да… Почечуй… А язвина, она завсегда… когда психовать он начинал… Так подорожник. Сегодня, вон, его сколько.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ты же у меня умница! Подыщи человека, дай ему лошадь. Наволочку с любой подушки сними, пусть наберёт того подорожника и срочно в Ропшу. Там всему голова сегодня Орлов. Алексей. К нему лично. Как принимать, Пётр Фёдрч знает, сам им подскажет. (Шкурин хотел уж уходить.) Погоди… Как он?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – Не сумневайсь. Анна Григорьна моя пылинки не даст на него взглянуть. Крепкий мальчишка! Весь в отца!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я твоя должница. Проси чего хочешь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – Люба моя, сочтёмся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – С тобой? Ой ли? Я по гроб жизни раба твоя…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин выходит.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Тихо.) Так сын у него?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Чуть тронула Фёдора рукой, не продолжай, мол.) Княгиня, я не спросила, вы как к русскому суслу относитесь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Да, было… Но свекровь моя, она же русская из русских. Приохотила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Входя.) Я там лишний. Наш дорогой Шкурин всё взял в свои руки. Вот, колокольчик просил передать. Стол куда? Где сидеть-то будем?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор и Григорий обустраивают. Пару вариантов, и находят место для стола. Екатерина помогает расставлять стулья. Григорий ставит поближе к столу стул, на который переносит бумаги. Безучастно стоит только Дашкова.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Екатерина Романна, милая. Будет угрюмиться-то…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Ваше Величество, я голову не знаю, где преклонить. Я осталась совсем одна. Дома Лизавета воет… все во всём меня винят. Я им враг. Муж в ссылке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ужель Константинополь ссылка? (Объясняя.) Михал Ванч послом там.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Брат Семён неизвестно где…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Почему неизвестно? Он здесь. При гауптвахте. Он арестован.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Семён Романыч арестован? Почто?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Почто все бояре Воронцовы? Поговорите с ним сами. Прикажите?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (Яростно.) Да как ты… как посмели?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина настолько расстроена, что не может говорить. Властным жестом она останавливает Дашкову и жестом же предлагает Григорию позвать Семёна.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – И колокольчик к делу. (Звонит. Вплывает человек из обслуги.) Братец, на первом этаже, гауптвахту сорганизовали. Увидишь. У двери офицер из измайловцев. Скажи, пусть разбудит графа Воронцова, его государыня ждут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Почему ты мне раньше ничего?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – У вас была свободная минута?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лакей вышел. И тут же вплывает целая группа «столовских» и ливрейных. Накрывают на стол. Без слов, одними жестами ими руководит камергер Шкурин. Это танец! Один из лакеев с серебряной лоханью, в ней мокрые салфетки. Другой подаёт на серебряном подносе сухие. За столом «напряжёнка». Екатерина, наводя мир.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Мальчики! Вы не тушуйтесь! Приучайтесь! Вот эти маленькие тряпочки «салфетками» называются. Это, чтобы «вашим светлостям» лишний раз не вставать. Сначала мокрой, что в лоханке, руки протираете, а потом сухой, что на подносе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А «светлости» здесь, кроме Екатерины Романны, кто?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Дайте срок. А «светлостями» вам и быть!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Стоило для этого революцию делать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Сдерживаясь. Размеренно.) Екатерина Романовна… Воронцовы… Ваши Воронцовы, хоть и из столповых бояр, да так в рядовых и ходили б, не подсоби они в ту ночь, двадцать лет назад Елисавет Петровне трон отцовский возвернуть. Не так ли? А эти соколы? Через двадцать лет-то?! Мозгов им не занимать. Супостаты бы не лезли, да здоровье не подвело б… Стоп. (Фёдору.) А почему вы с Алеханом лечите Петра Фёдорча? А доктор Людерс? Он в Ропше?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Алехан посылал к нему человека. Доктор отказался. У меня, говорит, в городе праксис. Привозите, мол, больного.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Возмущена.) Привозите… Теперь, стало быть, «привозите»… (К Шкурину.) Василь Григорьч, ты знаешь, где доктор Людерс живёт?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – Так в аптекарском же доме…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Василь Григорьч, немедленно к этому эскулапу. И чтобы сегодня же он был в Ропше. Лошадь дай, чтобы отговорок не было.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – Люба моя, я слышал, у него у самого почечуй. Он верхом не сможет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Теперь понятно, почему он «не выездной». Найди рыдван о двух лошадях, и чтобы сегодня, слышишь, сегодня же…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – Может, бумажку какую напишешь для страху?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я напишу. Указ о высылки его из России, если посмеет не сесть в рыдван.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин уже было вышел, но ему навстречу входит Семён Воронцов в сопровождении дежурного офицера. Шкурин вынужден уступить дорогу высокомерию графа. Графу восемнадцать лет. На нём чикчиры (брюки) и мундир прусские, голубого цвета. Он напряжён, но спина ровная, голову держит высоко. Мальчишка не согбен. Молча делает поклон головой. Сестра вскакивает. Медленно садится.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (К офицеру, что сопровождает Воронцова, не дав тому рапортовать.) Братец, ты оставь Семён Романча. Её Величество хотят с ним поговорить.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Офицер, склонившись, отходит спиной к двери, лицом к государыне.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ну, здравствуй, Семён Романович. (С доброй улыбкой.) Кочевряжишься, поди, как знаешь, что и родитель твой упирается? А то, что Пётр Фёдорович отречение подписали, тебе ведомо?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Сказывали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Семён, братец! Свершилась революция!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – (С вызовом.) Вы меня звали с Екатериной Романовной толковать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Чуть с иронией взглянув на юных.) Может, я ему отречение-то прочитаю? (Граф насторожился. Императрица молча дала согласие. Григорий, взяв лист, читает.) «В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством самым делом узнал я тягость и силам моим несогласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительства владеть Российским государством. Почему и восчувствовал я внутреннюю оного перемену…» так… так… вот… «… что я от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюся…» так… вот… «..в чём клятву мою чистосердечную перед Богом и всецелым светом приношу нелицемерно…» так… так… «..написав и подписав моею собстенною рукою. Июня 29 дня, 1762 года. Петр».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Его заставили! Этого не может быть! У него было столько планов!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Посадить меня за решётку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Что вы говорите? Зачем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Чтобы породниться с боярами Воронцовыми. Ты подходи к столу. Голоден, поди? (К лакеям.) Дайте ему стул, ещё прибор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Благодарю, я сыт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Хозяин-барин. Ты сам себе судья. Может, расскажешь… как ты оказался… Тебе, сдаётся, восемнадцать? Поделись с нами, граф, глядишь вместе, что и решим. Не геройствуй по-пустому. Ты, гляжу, поручик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Первой гренадёрской роты Преображенского полка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Сестра, вот… сказывала, что любим Петром Фёдоровичем за неодолимый порыв к военному ремеслу. Молодца!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – У меня нет больше сестры!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (Почти про себя.) Дурак… (Слёзы набежали. Отвернулась.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Дети, дети… дипломатию в доме дяди канцлера, видать, не преподавали… Семён, давай по порядку. Как ты узнал, что… меня провозгласили?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Полк загудел, как улей пчелиный… вы де в измайловском… вам присягнули как государыне. Потом де семёновский полк встретил вас, тоже присягнули. Я понял, что так может совершиться только заранее подготовленный переворот… Но чтобы урождённая Воронцова была причастна… (Замолчал.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Про сестру ты узнал уж позже. А тогда… в полку у вас?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Шум… Выбегаю на плац. Мои уже строились перед казармами, готовились идти вас встречать-величать… Подбегаю к своей роте, говорю офицерам, что это мятеж. Говорю, что наш полк должен подать пример верности прочим войскам. Вместе с капитаном Измайловым мы начали обходить ряды гренадер, увещевая их, что лучше умереть честно, верным воином, чем присоединиться к изменникам. (Замолчал.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Граф. Мы уважаем вашу искренность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – (Подумав.) По плацу проскакал секунд-майор Воейков, всклицая: «Ребята, не забывайте вашу присягу!» Вместе нам удалось склонить гренадер на сторону императора. Воейков повёл за собой полк к Казанской, чтобы воспротивиться… остановить присягу… (Тихо.) вам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Как?! Как воспротивиться-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Поди, мордобоем, не мене…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Не знаю… Может, напомнить о присяге уже данной… Знаю только, если бы… что-то… По первому выстрелу со стороны мятежников… ударили бы на них в штыки, смяли бы их и уничтожили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Ну, да… там два полка безруких сопляков, а у вас-то все гренадеры!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Десница божья отвела…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Провидение с нами…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все молча крестятся.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А мы-то радовались, что всё без крови обошлось. А как оно обошлось…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – (И вспоминает, и размышляет.) Сзади на взмыленном к нашей колоне подлетел премьер-майор князь Меншиков и стал кричать: «Виват Самодержица Екатерина Алексевна!» Князя у нас уважают, и все как околдованные стали за ним повторять. Воейков выматерился, послал всех и ускакал. Я попробовал вразумить гренадер – меня стянули с лошади… чуть не забили (Напряжённое молчание.) Я кинулся к реке, хотел нанять лодку, чтобы добраться до Ораниума, предупредить императора, но за мной, оказывается, следили. Окружили… задержали. (Помолчав.) Не знаю, как вам удалось всю гвардию околдовать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – «Гвардию околдовать». Семён Романович, выгляни в окно! Посмотри на лица людей!.. (Помолчав.) Спасибо тебе за откровенность. Дай срок, ты сам поймёшь. Народ не за меня радуется, они радуются, что могут теперь оставаться россиянами. Православными. (К Григорию.) У нас есть ещё тексты присяги? Я бы вам, граф, и на слово поверила, но вам сейчас, я понимаю, сложно… Я понимаю… Григорий Григорьич, дайте графу текст. Впрочем, вы можете выбирать – рапорт об отставке или подпись под присягой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий протягивает графу лист присяги. Граф раздумывает, но берёт.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Попросите офицера, что вас сопровождал, проводить вас на гауптвахту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Разрешите вопрос? (После кивка Екатерины.) Что будет… (Хотел сказать «с императором».) Что будет с Петром Фёдоровичем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вот пишет – хочет на родину. Здесь его не понимают… Ему виднее…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (С обидой на брата и с высоты своего положения сегодня, рядом с государыней.) Лизавету нашу зовёт к себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – (Очень заинтересованно.) А она?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вот дома ты её сам и спросишь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Семён – Честь имею. (Кланяется. Уходит.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Вы полагаете, ему всё же ехать в Голштинию?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Кабы я знала ответ. Его вечные болячки – мне вечная головная боль. Хочу сказать: «Да пусть едет…» А как подумаешь… Не для шведского, так для прусского королей он будет марионеткой для претензий к нам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Вот, вот… Мы можем построить ему золотой дворец на острове в Шлёшене. Но из России… (Качает головой.) Нельзя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Камо грядеши? Господи! (Достаёт платок. Прикладывает к глазам.) За что, за что его так судьба обделила? Он же сирота… Он имел в жизни всё, кроме родительской ласки… любви. Солдафоны, что его муштровали с детских лет, «любить» его не учили. Если бы он меня полюбил… я бы навек к нему прилипла… (Плачет, уже не скрывая слёз.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все растеряны. Лакеи, готовые было убирать со стола, замерли.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Стараясь понять сам) Он же хотел вас в монастырь… в Шлиссельбург…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Он мыслит, как солдат. Я была его подданная, а смела подавать голос…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Желая отвлечь Екатерину, обращается к лакеям.) Мальчики, вы такие грациозные, такие важные. На вас глядишь, улыбаться хочется. Вы не ходите, а плывёте, ако танцуете. Государыня наша две ночи уже не спавши. Может, попросим музыкантов наших и все разом прогоним её сон. Грянем пасторально-безмятежный таньчик!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В танец, который начинают лакеи, могут влиться и скоморохи, и Фёдор.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (После танца. Уже спрятав платочек. Довольная.) Спасибо. Сон прошёл…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (У неё свои заботы) Государыня… (Ища слова) Мне, может, и не след, но согласитесь… Сколько нас, что ратовали за ваш успех? А вы… все государственные бумаги… у капитана Орлова… Его мнение для вас неоспоримо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Милая Екатерина Романна, я бы очень хотела, чтобы вы подружили с капитаном Орловым… хотя бы потому, что он отец моего сына.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – (Поперхнулась воздухом.) Павла?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не Павла. Алексея.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Алек-сея? Когда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Два месяца назад. В апреле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Этого не может быть… Вы не беременны… Вы не были беременны…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (К Шкурину) Василь Григорич, когда я родила Алёшу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкурин – Так 11 апреля. (К Орлову.) Весь в тебя, Григорий Григорьч. Богатырь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Наш сын живёт у моих друзей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Вы меня всё это время обманывали? Не доверяли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Оберегали. Не будь Лизавета вашей сестрой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Согласитесь, душа моя, вы жили на вулкане. Одно слово… Чуть забылись…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Забыл… совсем забыл (Хочет залезть в карман камзола. Руки жирные. Берёт салфетку и не решается.) Жаль пачкать-то… Не отстирать потом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Привыкайте, ваша светлость, привыкайте. Забыли-то что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Вытирая руки.) «Светлость…» Кто услышит… (Достаёт из кармана несколько листов.) Бумаги расписковые. За жалование. Алехан просил передать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Все получили? Всем хватило?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (С улыбкой.) Хватило всем! Получили не все…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Принимая шутку.) Интересная шарада.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Есть у нас там в Ропше такой вахмистр – Потёмкинский Григорий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Улыбаясь.) Да, Потёмкин он. Грыць.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Продолжая игру.) По бумагам он «Потёмкинский».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Это, говорит, мои польские корни ещё торчат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Польские? Это хорошо. Так что ваш Грыць-Григорий?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Сам отказался и ещё трех офицеров отговорил получать жалование!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Так богат?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Какой богат… Как я понял, из худородных шляхтичей. Нет. Он надысь слышал наш разговор, что деньги лично ваши… Говорит, подождём. Столько ждали… Не голодные, мол…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ребята, мне этот парень нравится!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы ему тоже. И давно. Передать просил – живота за вас не пожалеет!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Насупился.) Мальчишка он…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глядя на ревность Орлова, Екатерина прыснула. Григорий, набычившись, было, заулыбался. Не без улыбки Фёдор и княгиня.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ребята, смех смехом, но вы должны мне этого парня представить. Как у вахмистра с просвещением?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Дока! И «парле», и «шпрехен». Как я понял, университет с золотой медалью окончил. (К Григорию.) Верно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – «Новый Завет» так он… ребята его проверяли, знает от корки до корки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Берём! Поляк, говорите? Он нам комиссаром в Польше-то и понадобится. Важно, такому доверять можно! От своих законных отказался! Другим внушил! Он нам ко двору! (Мечтая.) Такого и в Сенат можно… Романовна, голубушка, поговорите с дядей. Ежели он завтра в Сенат придёт… за ним и все ваши семейные неурядицы уйдут, будто их и не было. Поговорите…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – «Романовна»… у нас дома поболе Лизавету так величают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Смеётся всё громче и громче.) Лизавету, говорите?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все заинтриговано смотрят на Екатерину. Ждут.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А хотите, светлости вы мои, я вам тайну одну открою?.. Надо же! Да, да, вот так же – в день Святого Петра! Да, да… Сидели мы вот так же с вашей Романовной. А с нами ещё два мужичка. И кто бы это был?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все – (Растеряно.) Пётр Фёдорович…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Подсказывая.) И?.. (Смеётся.) Станислав…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Стукнув кулаком по столу.) Не может быть!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Почему «не может быть»?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Граф Понятовский?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Не томите. Как это?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – За деньги, милая моя. За деньги всё может быть. Гришенька, не смеши меня своим афронтом. Сколько мне тогда кулаком по столу-то стукать, рядом с таким повесой, как ты? Или возомнил, что история моей жизни с тебя началась?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Чуть с улыбкой.) Да-а… уж…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Фёдор! Хоть ты не трави душу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Вам бы, господин капитан, за свою забубённую головушку благодарить фортуну, а не разбрасывать молнии из глаз… Вы про Лизку хотели…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все заинтригованы. Молчат. Ждут.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А сестра вам не сказывала, что я, почитай семь лет, ежемесячно пенсион ссужаю ей, дабы она увещала Петрушу нашего в моей кротости да покорности?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Дура ненасытная. Доувещевалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – А Понятовский-то? (В подтексте «при чём»?)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Лизавета, видать, раньше других сообразила, зачем Понятовский зачастил в Ораниум. Разжевала Петруше. Тот графа арестовал. Хотел у тётки просить выслать его в Польшу, а лучше – в Сибирь. Я в ноги к Лизавете. Сулила золотые горы… Арестовали графа в канун Петрова дня, а уже на Петров день именинник устроил нам ужин на четыре куверта. (Четыре столовых прибора.) Как после этого (Смеётся.) мне было её не благодарить? (К Фёдору.) А ты говоришь: «Театр, театр хочу…» Дворцовые интриги, это такой театр… где ты и автор, и актёр, Фёдя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я Алексан Петровичу (Поясняет.) Сумарокову… весточку отрядил. Наскоро отписал, чего вы задумали. Ну а как воли дождусь, (Улыбается.) мы с ним и сядем рядком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Сумарокову? Новую пьесу? (Улыбаясь.) Про день Святого Петра?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Пьесу! Но только не в театре, а на улицах Москвы! Старики сказывают, когда государь Пётр Лексеич устраивал такие потехи на прошпектах, весь град Святого Петра 29 июня, в день именин апостола, заснуть не мог, думали, в Едеме день провели. Проблем токма с церковью у него потом, говорят, много было. Мне с отцами нашими бычиться не гоже. Так вот, Фёдор Григорьч предлагает разгуляться на Масленицу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – На Масленицу – это же сам Бог велел. И все наши прожекты, в стихах, да с музыкой народу и перескажем. Извечную занозу нашу – мзду – к позорному столбу. Ленивцев на свинью посадим…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – При свидетелях, Феденька, повторяю: на театре это будет твоя последняя работа. Будешь рядом со мной, я тебе дам вкусить азарт политики. Зрителей у тебя будет не два-три десятка человек, а сотни, тысячи, миллионы! Каждое твоё слово ловить будут. Да, что я тебе… было когда у тебя в твоём театре столько глаз, как в Казанской, когда ты восходил на монарший трон рядом со мной?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор качает головой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Сладко было?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Было.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – И куда вы хотите его наладить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Княгиня, он буххалтерство знает! А у нас, куда уж больше? В Сенате всё на глазок. Монетный двор бесхозный, а он ещё и художник! (Смеётся.) Вон, канцлер от работы увиливает… Не знаю. Сегодня ещё не знаю, куда, но без работы он у меня не останется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Да он… даже не дворянин…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Опять «не дворянин»… Кто сказал «Не дворянин»? Аль чернила у нас уж извелись? Вот в какой его класс по табели определить, задача?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий прыснул. Фёдор поперхнулся.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Дать шибко взлететь? Сожрут пожалуй.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дашкова – Голова у него закружится от высоты, не боитесь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не боюсь.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор хотел возразить.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Молчи, молчи, молчи… (Глянула на окно.) Солнце уж к закату. Дышать легче будет дорогой и тебе, и лошадке. (Достаёт нательный крестик) «С им победиши.» Целуй крест.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор склоняется близко-близко к лицу Екатерины. Целует крестик. Склоняется ниже и целует протянутую руку.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Доберёшься до Ропши, поляка того, грамотея, не забудь предупредить, пусть готовиться серьёзно работать. Эх, Екатерина Романовна! Голуба моя! Через двадцать-то лет! Эти соколы… Быть им «светлостями»! Быть!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поклонившись княгине, подняв руку в знак приветствия Григорию, Фёдор отходит спиной к двери.<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Картина 14<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Москва. 2 февраля 1763 год. Воскресение. «Целовальник» или «Прощёный день» Масленицы. Хоромы московского купца. Всё кричит о богатстве. Стены расписаны ярким красным цветом с бронзой (под золото). В центре два глухих витражных окна. Справа и слева от них маленькие окошки (форточки), т. н. слуховые, которые открываются. Слева, сразу от авансцены, огромная изразцовая печь-камин. По триединству – «всё от печки» – по диагонали от печи, в глубине комнаты, справа – иконостас. Справа от авансцены – входная дверь. Желая чувствовать себя в доме повелителем, хозяин поставил под иконами огромное кресло, хорошо бы под балдахином, прямо трон тебе. От кресла-трона через всю комнату, по стене, стоит длинный стол для гостей. Стол, да и печь изразцовая использоваться не будут, и потому их можно не вносить, а опустить с колосников, разрисованными под русский лубок, чуть в гротеске. Лавки, что вдоль стола у стены, тоже могут быть писаны, а вот скамейки, те, что со стороны зрителя, будут рабочими, и потому их, если на деревянных колёсиках обитых мехом, передвигать будет не сложно.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Москва справляет Масленицу! За окнами не смолкает музыка. Сегодня остаться в своём наряде неприлично. Трезвым тоже мало кто остался, и потому шум, который нарастает за дверью, идёт на повышенных тонах.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Меру бы знать, Михал Ванч… Мы, вить, и обидеться можем… В кои-то веки решил тебя навестить – уважить, а ты фиглярствуешь!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В комнату, буквально, вламывается компания подвыпивших, раздосадованных друзей. Хорошо бы не меньше пяти человек, а для колоритности быть им разновеликими. Скажем, двое самых крупных и трое самых маленьких. Все они в костюмах животных (медведь, лиса, собака, осёл, бык) и птиц (петух, журавль), и потому маленькими «дружбанами» могут быть и актрисы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – На улице, понимаешь, чернь скоморошничает, в ровню норовит, а ты в дому своём потворствуешь – афронт-посрамление нам чинишь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прохор – Ты что, Михал Ванч, совсем свихнулся мозгами-то? О каком царском наказе говоришь? С чего наказ?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Илья – Ладно, ты трон себе поставил… На кой тебе эта царская стража?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Георгий – Деньгу, поди, не знает, куда девать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михайло Иванович (хозяин дома) – (Смеётся.) Мужики, вы чё пришли-то, лается?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Агафон – Он ещё и смеётся! На кой афронт нам твоим товарцам устроил?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Я тебя с хлебом-солью завсегда встречаю… А ты на Масленицу меня с ружьями!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михайло Иванович – (Смеётся.) Мужики, может, я за чаркой пошлю?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Георгий – (Задиристо.) Чё смеёшься-то? Смеёшься чё?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – (Отходя понемногу. Начинает тоже улыбаться.) Ты чё, глухой? Не прошибаемый! Пошто ряженых гвардейцами одел?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – А вы мне рази сказывали, что уважите ноне?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Георгий – Балхон твой сёдни облюбовали. Снегу с утра уж сколько намесили… всё на ногах… В санях не проехать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Илья – А у тебя, вишь, дом… место у тебя знатное…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Сверху, оно и першпектива первостатейная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Мужики, там уж… там у меня…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Да видели, видели мы… баба у тебя там сидит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Знатная… мужики…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Знатная, не знатная, ан баба. А здесь мужики! Взашей, взашей её…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович, то ли от растерянности, то ли отказывая, качает головой.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прохор – Скажи ещё и гвардейцы, что нас не пускали, её ратники?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Её, мужики… (Молчание.) Я за чарками пошлю?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Чарка само собой. Масленица чать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Выставлять её, скажем, не выставишь… А коли… может, соизволит… балхон-то у меня изрядный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Георгий – А чё? Баба ядрёна! Ланиты из далека видать! Свёклу на них, поди, извела. Знатна!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Раскатал губу! (Смех.) Свою сперва уважь!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хозяин хотел выходить, в дверях ему навстречу прислужник в китайском (или арабском) костюме вкатывает столик на деревянных колёсиках, оббитых мехом. На столике кувшины, чарки и закуска. Чарки глиняные, разноцветные, чтобы каждый знал свою.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – (К прислужнику.) Молодца, Гаврюша, молодца. (К гостям.) Вот вам чарочка винца, два стаканчика пивца, на закуску пирожка! (Хотел разлить.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Мы тут и сами разольём, не разучились. Ты давай, бабу свою подвинь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хозяин и Гаврила-прислужник выходят в дверь, что за камином.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Агафон – (Разливая.) Эта чарочка винца нам должна додать умца! (Весёлая ржа.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Георгий – Ой, по всему эта красномордая – новая полюбовница Михайлина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Не-е…Вона сколько с нею капелюх сидят. И гвардейские, и татарские…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Один из гостей открывает маленькое слуховое окно (форточку).<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Георгий – Вся музыка уж проедут, пока он с той бабой тары-бары варить будут…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С улицы звучит знакомая музыка, и потому мужики под неё «заводятся». Головы заходили, руки разметались, каблуки постукивают. Из-за двери, что за камином, выходят Екатерина, хозяин и гвардейский офицер. Екатерина в русской широкополой шубе. Поверх кокошника шаль. Улыбаясь увальням, она, с помощью офицера, снимает с себя шубу и шаль, отдаёт их ему и жестом отпускает офицера. На ней русский боярский наряд. Много бус. Расцветка яркая броская. Щёки нарочито красные, свеклою мазаные. Ещё миг – и она поплыла лебёдушкой к мужикам. Они легко приняли её и стали в буквальном смысле «выкаблучиваться». Хозяин включается с ними в пляс, а может, лишь похлопывать. «Утанцевались.» Устали. Костюмы-то тяжёлые, непривычные. Екатерина и четверо мужиков грохнулись на скамейку, а Иван Иванович в медвежьей шкуре распластался у ног Екатерины на спине. Все довольны!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Видать, и познакомились?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван. Иванович – (К хозяину.) Ты чё ж, Михайло, сказывал, мол, «барыня»? (К Екатерине, довольный.) А ты, по всему, видать, из наших, факт?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Из наших? (С ухмылкой.) Из наших факт! А мне, вишь, сказывал, «обиженные» тут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Это кто обиженный-то? Мы сами кого хошь! Вон, скоморошня нонешняя, разве? Оно и взаправду «обида». Музыки много, это хорошо, а как послушаешь, про что вещают – оно обидно. Сама, поди, слышала – афронт!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хозяин прикрывает оконце. Музыка слышна чуть тише.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я так не нашла афронту. Разве плохо, когда тебя зовут мозгами шевелить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Мозгами, это хорошо, а вот зачем охаивать священные устои, обычаи наших предков? Содомия это!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ты это про что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – А ты не слышала? Нашли, как охаить, «мздоимство», вишь ли! Тебя как зовут-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Катей…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Вот скажи мне, Катюш, ежель я тебе или ты мне какую услугу сработаем… Смогу я жить честно после этого, ежель, не отблаготворю тебя? А послушаешь тех скоморохов, я им «мздоимец». В русском сердце так уж навеки слилось – уважить за услугу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А коль, скажем, у меня нечем тебя уважить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Коли ты чернь безпортовая, так что с тебя взять?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Илья – Что взять со скотины?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Агафон – Быдло оно и есть быдло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Мы про людей говорим…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Бог, вишь, одних людей избирает, а других карает. Не нами заведено Богом! Не нам и менять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да, Божья милость превосходит наше понимание. «С сердцем слилось»?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – (Заподозрив.) Язык у тебя не бабий. Ты чья? Батюшка твой кто?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Батюшка? (Крестится.) Царство небесное…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – А мужик?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И мужик. (Крестится. Меняя тему.) Михал Иванч, ты стулов нам на балхон выставил? А то болтать-то мы вон как горазд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Ещё пять стуло? Ага! (Уходит.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Пока он там предводительствует, давай-ка, Катюша, мы выпьем за знакомство. Масленица! Да «целовальник» чать! Это Илья. Прохор. Агафон. Я Иван. А это наш Георгий. Грозит, коль сочинителя маскераду этого встретит, покалечит гада.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Георгий! Победоносец! Воин! А коль тот сочинитель с тебя ростом?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Вот, вишь, опять же… мне вона сколько лишнего отвесил, а ему-то недодал. И я недоволен, и Победоносец наш. Ан там (Указывая вверх.) виднее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сможет ихний сочинитель нас переделать? Уравнять? Да что баим? Глядишь, и Сударыню Масленицу проговорим. Пора и отцеловаться!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первый целуется с Екатериной. Очередь на поцелуи довольно хорохориста. Пьют не «чокаясь», заедают.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Илья – А уважь нас градоначальник, мы бы с такой боярыней и не познакомились.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (С чёртиком) А был кто уважил-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – А батюшка Пётр Лексеич! (Глядя на недоверчивый взгляд Екатерины.) Он, он! Думаешь, вру? Я огольцом тогда ещё был… Тебе про Ништатский мир неведомо, а я уж застал. Про «окно в Европу», поди, слышала? Так это вот оно и есть, когда шведа от берега отогнали, и он на наш мир согласился. Так тоже знаменито отмечали. Музыки, опять же! Те, у кого сани, кареты, звания, чины – нам себя (Изображает важность.) медленно так, важно за царскими санями катили. Тоже январь был… Так кафедры на улице для нас стояли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Георгий – Для всех?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Ну, для всех… Чернь шлёпала… Для уважаемых! Батюшка мой тогда уж поднимался, ему на кафедре и место было. Сорок лет! Сорок лет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Как ты, однако, всё запомнил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Почему и запомнил, что с того Ништатского мира отец мой порядочно выколачивать стал. (Отвечая на взгляд.) Тем же шведам хлеб сбывать стал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Уж-то сразу вот так, с двадцать первого года?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – (Очень медленно, потому как баба этого знать не может.) С… двадцать… второго… А тебе почём ведомо?.. Больно ты грамотна… (К мужам.) А?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подвох…факт… Шеи вытянулись, глаза округлились. Слева входит хозяин.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Милости, милости прошу!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Его никто не слышит. Все глаза устремлены на Екатерину, пытаясь разгадать – кто же такая… Справа входят Фёдор и Григорий Орлов. В Доме Романовых до последних дней принято было на Масленицу наряжаться в боярские костюмы. Им вторил и весь Двор. И потому лучшего наряда, чем боярская шуба и шапка, для Григория не предложить. Накинута шуба его на генеральский или офицерский измайловский мундир. Фёдор же, по воспоминаниям, скинув в сумятице улицы шубу, заложил её за седло, а потом и вовсе прикрыл ею озябшего мальчонку. В одной рубахе остаться он не мог, под шубой должен был быть либо кафтан (удлинённый пиджак), либо камзол (душегрейка, безрукавка). Кафтан однотонный и без украшений. Камзол же, начиная с меховой отделки, всегда украшался. Смотрелся! Под камзолом хорошо будет смотреться косоворотка навыпуск, повязанная плетёным (вязаным) поясом в тональность вышивки на груди и рукавах рубахи. Сапоги красные с украшениями. В правом сапоге плеть. На голове «шапка Мономаха», но при входе он её, разумеется, снимает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Их высокоблагородие Волков Фёдор Григоич, после долгого сопротивления доставлен, Ваше Величество!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все стараются разгадать свою головоломку. Для Фёдора и Григория – кто там под звериными нарядами? Екатерина, поняв, что сболтнула лишку – как вести игру дальше? Хуже всего мужикам, они вспотели, начали расстёгиваться. Поглядывая на вошедших и Екатерину, стараются понять – они присутствуют при традиционном масленичном розыгрыше или «влипли»? Пауза преогромная! Екатерина начинает улыбаться, за ней нерешительно начинают то ли похихикивать, то ли подхрапывать мужики. Иван Иванович, всё ещё не находя ответа оказии, достал из медвежьей пазухи кожаный кошель, а из него золотой империал. Глянул на него и не просто засмеялся, а стал грохотать с такой силой, что стены театра задрожали.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Всё взаправу, мужики! Сказывала ж – Катей зовут!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Показывает всем империал. И опять от его смеха дрожат стены театра!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Лексевна она, мужики, факт!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужики кинулись кланяться. Кто-то выше, кто-то ниже. Кто-то на колени. Иван Иванович трясёт стены театра стоя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужики – Прости, прости нас, государыня…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Пари… Мужики… да за что прощать-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужики – Лишнего, чего… Спьяну сболтнули… Не со зла, матушка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ну, кыть, взяли свои чарки! Хозяин, помоги разлить. Григорий Григорич! Фёдор Григорич! Присоединяйтесь к нам. Сбитень преотличный! Знакомьтесь. Это, как я поняла, цвет московского купечества. А это (Указывая на Фёдора.) и есть один из сочинителей маскераду… Фёдор Григорч, мужики страсть хотели с тобой познакомиться… особенно вот Георгий Победоносец…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Георгий – Дык, я под Масленицу… Шутил грешным делом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Поднимая чарку.) За барыню Масленицу!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все поддерживают – За госпожу Масленицу! За её подарки! За её дары!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – За твою головушку, Катерин Лексевна!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьют, не «чокаясь». Кружки (чарки.) большие. Обязательным ассортиментом для Масленицы должны быть блины! Но проблем с ними, маслеными, не оберёшься, и потому быть им реквизиторскими. Ну а «заедать» сбитень без хлопот можно баранками (бубликами), орехами и фруктами. И блины, и баранки по размеру небольшие. Блин, хоть и картонный, не больше чайного блюдца. Если администрация театра решится выставить икру, то, пожалуйста, только красную. «Заедают», не осушив чарки, а скорее «запивают», как компотом запивают печение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Екатерин Лексевна, мне бы… До вечера не подождёт дело-то? Мне ведь… там ждут (Кивает на улицу.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вот, пари, глядите, как распустила я своих комиссаров! С утра быть обещает… Спасибо доставили. Ан его «там ждут»!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Любой суд, хоть небесный, хоть земной меня оправдает, ибо тщусь я во славу любезной государыни!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Подхалим! Подхалим…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Вы спросите у него, государыня, где ваш подарок, шуба лисья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я полагала, в сенях оставил. Нет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Жарючая она. У меня вторая лошадь в мыле и сам в испарине…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ты, мил друг, здоровьем-то не шути. Вот так телешом мотаешься?! Дурак ты, не при людях, будь сказано! Шуба-то где? Прикажи, чтоб доставили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я поначалу, за седло положил… А тут, гляжу, сынишка нашей актёрки – стоит, посинел. Я его и прикрыл…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (К хозяину.) Михал Ванч. Подогрей-ка солоду… дураку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – А может, я ему заморского нектару подогрею? Винцо! Оно ядрёней!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вино… не знаю. Солоду горячего, пожалуй.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Мы мигом! (Уходит.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вечером, чтоб был у меня. Я с собой настоичку на заячьем чесноке вожу. Выпьешь. В постель. Утром будешь, как огурчик здоровеньким!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Мы тоже, пожалуй… А то и проглядим баючи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Стуло мне грейте. Вишь, сочинителя отпускать надо. Не до меня ему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – (Уходить уж было. К Екатерине.) А хошь, я те одну правду скажу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Правду? Завсегда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Не знаю, сколь разлюбезный твой Фёдор Григорич сочинитель, а главный сочинитель, как я понял, это ты, Катерина Лексевна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Не согласна.) С чего это ты?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – С разговору нашего. И что молвила, и что недомолвила. Одну песнь вы, молодёжь, сегодня поёте. Только если хочешь наши устои менять, спроси себя, готова ли место своё высокое отдать. А может, и живота?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А как же Пётр Алексеич? Сколько нового…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иван Иванович – Опять правду хочешь? Пётр Лексеич русский был! Законный! А ты?.. Вот то-то и оно. Да и ему, русскому, сколько пришлось и смердов, и бояр?.. Сколько он голов порубил? А тебе рубить нельзя. Открой Библию. Начертано когда… Одному быть рабом, другому господином. Я те так скажу – коли вздумала что хорошего людям дать, а они тебе б вернули, дай за свой кошт людям грамоту. Вот он я. Думаешь, отец много оставил? Неурожай случился, и батюшку за долги в каменный мешок… (Крестится.) Царство небесное! А дал он мне грамоту, я и вернул, что арестовано было, а потом ещё и поднял хозяйство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прохор – Читаешь, матушка, видать, изрядно.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жидкий смех. Входит хозяин, в одной руке кружка сбитня, в другой бутыль.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – (К Фёдору.) Не кашляешь? Бог милостив! На вот, горяченький сбитень сейчас. А вот бутылочку с винцом домой возьми.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я возьму. Спасибо. Он вечером ко мне всё одно заглянет. (К купцам.) Спасибо за правду, люди добрые! И головой, и сердцем услышала вас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужики уходят, хозяин их провожает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор прикладывается.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Вот он, наш русский мужик! Умница! А!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Дура я, дура… Видать, и впрямь зачиталась. Сидят те господа просветители за столом, пописывают… Бумага всё стерпит… а у нас живые потомки Адама. Дам я волю, как зовут те Вольтеры и Дидро. Встанет за меня хоть один мужик, когда его вчерашний хозяин, взбеленившись, верёвку мне на шею накинет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Да что ж ты сразу так мрачно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Мрачно, говоришь? Причина уж в дверь стучится. Я что тебя и звала. Порадовать спешила. Домой хочешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (С удивлением.) В Питер?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Домой. Домой в Ярославль?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Хотеть-то хочу, да многие там на меня в обиде… Хоть и не по моей вине. А что так?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Мир наводить надо. Заводские крестьяне бузят у вас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Так и сказано «бузят»? (Поясняя.) У нас дома напиток хмельной «бузой» зовут. Кто озоровать после него начнёт – «бузит», говорят. Узнаю… Только не крестьяне бузят, а хозяева людям продыху не дают, да и платить забывают. Аль я их не знаю?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вот, вот… Ты ж у меня умница! Князь Вяземский как узнал, что ты заводчик из Ярославля, тебя с наказом и предложил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Князь Вяземский, сенатор? А сам что же?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И на Урале те же проблемы. (Улыбаясь.) «Бузят» и там. И ему замирять. Мил друг, я всё понимаю. Не твоё. Князь обещал тебя наставить. Да, ты уж и ответ сам знаешь, от каких искор занялось. Ты рожами тех заводчиков, (Улыбнувшись.) твоих же вчерашних коллег и ткни. Солдат я тебе дам. Только по мне, хорошо бы без них, без пороху обойтись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ужо колокола наши услышу? На Урал бы сопротивлялся, а в Ярославль…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Будто в Москве не колокола?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Да о чём ты говоришь! Гриша! В Москве… Вот сами послушали бы. Собрались да прикатили к нам в Ярославль! Екатеринлексевна, ты бы Русь увидела!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Так, может, и встретишь нас с колоколами?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Ты серьёзно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Я ж давно говорю – хочу страну посмотреть, себя показать! А коль ярославец приглашает, грех отказываться. (Азартно.) А по весне!.. А в мае!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Будто он уж едет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Коль приглашает. Коль встретить обещает!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор осознал, что отступать и некуда. Мотает головой, «влип», мол. Смеётся. Екатерина торжествуя, как ребёнок, дразнит Григория. Разводит руки, молча говоря: «Что я говорила?»<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Подвёл ты меня, брат…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (На недопонимание Фёдора) Проиграл он пари. (Девчонкой.) Проиграл!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Бился об заклад, ты найдёшь причину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Улыбаясь.) Колдунья. Тебе ли не знать. (Вдруг идея!) Ваше Императорское Величество! Государыня! Благодетельница!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не теряй время на величия. Я на всё согласна. Давай о главном, потому как тебе уходить… Завтра утром князь Вяземский…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Видит Бог, я о главном. Я о рекрутах, о новобранцах. Вы же сами говорили… Может, с Ярославля и начать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Обо всём-то они уже говорили…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Подожди, Григорий. Это очень серьёзно. (К Фёдору.) С сорока, (Качает головой.) нет. С тридцати! И в мирное время… Да-да, это хороший козырь у тебя будет. (Поясняет Григорию.) Сегодня одного рекрута снаряжают с двадцати домов подлых. (Размышляет.) Вот их высокоблагородие дали мне время на размышление, заверяя, что это резон для склонности низов к трону – снаряжать одного рекрута с сорока домов. Начинать, вишь, хочет с Ярославля… (Решено!) С тридцати! И в мирные дни. Завтра же с князем…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Князю оно резон. Сенатор! Там ведь какие чины будут… Я серьёзно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Да, это… поднимем, поднимем тебе статус-то. Воеводы у нас в каком классе, в восьмом? Выходит, тебе не меньше как в седьмом классе быть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ой, ой голова уже кружиться начинает от таких взлётов.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина тяжело вздыхает.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Я не изворачиваюсь, но право, не моё это…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Фёдор, только я тебя и понимаю.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина обиделась. Отошла, села в «царское» кресло. Отвернулась. Мужики стали «подлизываться». Григорий сел на ручку «трона». Фёдор на скамью, поближе к «трону».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Катиш, ну, извини… Я разве отказывал в чём?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Вам не стыдно?! Вы что же думаете – подсадили меня на божественный Олимп, а дальше я сама смогу барахтаться?! Одними повелениями да наказами всех по струнке выстрою?! Это не Олимп! Это Россия! Мы на вулкане! И нам на этом вулкане весь век в страстях оглядываться. Мне нужны люди ревностные, искусные, а главное, не воровитые, которые бы глаз не прятали… А у меня таких сколько? Двух десятков не наберёшь… Да!.. Что Потёмкин? Он мне нужен. В Москве он наконец? Неужто всё ещё с глазом у него проблемы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – На Неве он. Охрана докладывает, почитай, из дому не выходит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – И при нём охрана приставлена?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Как от мухи.) И при нём, и при нём… (Екатерине.) Гвардейские приехали из Питера, говорят: хочет в монастырь уходить. Рапорт об отставке уже подал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Самовлюблённый мальчишка. Из-за глаза-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Я говорил с ним. Рассказывал. Я ведь больше недели ничего не видел, когда мне голову чуть не снеси под Кёнигсбергом. Отвёл всевышний.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все крестятся.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – В монастырь, говоришь? (Размышляя.) Не пущу… С его латынью я его в Святой Синод определю. Они грамотею будут рады, а мне нужен там свой человек. Мальчишка! В Москву его. Я это кабинет-секретарям накажу… Как же вас мало, кто глаз не отводит. И почитай все у Дашковой на прицеле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Беременна она. Дитя её, поди, остудит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Вы о чём? «У Дашковой, на прицеле»? (Уточняет.) У княгини?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ему тоже полезно бы знать, что окромя театра жизнь интересна. Бурлит…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рукой предлагает Григорию: «Говори, мол, расскажи».<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Мы ж, как и мнили…. Все, почитай, все, кого государыня вознаградила за поддержку в Петров день, сказываются обиженными. Боле всех бельмом на глазу стали Орловы. Владимир, Иван. Особо Алехан да я.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Так Дашкова-то… Кажись, больше двадцати тысяч приняла…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Княгине я боле всех не люб. Нашла в гвардии обиженных… Интриги, это ж её стихия. Тёзка твой Хитрово. Был паря поручик, за участие получил капитана, деньги. Нашли с ней друг друга. Нашли ещё обиженных, вот плетут…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А ведомо про них как стало?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Выходя из кресла.) Скажу, не поверишь… Опять же Одар! Он в декабре в Питере, возле Конного базара, дом каменный купил. Знал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Улыбаясь.) Это он на ваших процентах дом заработал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Тоже улыбнувшись.) Так заработал… Дом пустовал. У княгини в родне коллизии. Одар наш и сдал Дашковым свой дом. Себе пару комнат оставил. А коль к его квартирантам гости повадились… наш друг не может не подслушать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ну, Одар… ну, Одар…Уж, ужище, не человек. Так арестовать их. Допросить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Дашковы – столповые бояре! Вся Россия им родня. А я кто? Сожрут. Нет. Я говорила с Михал Иванычем, мужем её. Просила угомонить. Сказала, мол, всё знаю. Князь обещал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Обещал… Ты не представляешь, какого коня первоклассного князю подарила…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ежели не угомонит, к матери своей обещал увезти, потому как беременна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Бежать мне надо… бежать! В любви-то к вам как заверяла. Перпетум мобиле – не женщина! А гвардейцев «обиженных», что сдружились с ней?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – С ними проще. По-тихому раскидаем их по родительским деревням.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – А жалование платить как при службе, мол…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Театр у вас…Да без занавеса! (Вытаскивая плеть из сапога.) Я побежал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Театр у НАС. Вон, колокольчик на печи, дай-ка.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор подаёт. Это целый колоколище.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина звонит. Оценивают звон.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Главное! Главное, что я сказать тебе хотела-то! Князь Вяземский завтра же ждёт тебя… потолковать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Не завтра, не завтра!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Входят хозяин и прислужник.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Михал Ванч, друг ситный. Вот молодец в камзоле по Москве щеголяет. У тебя не найдётся до вечера шубейки для него?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Зимой без шубы не стыдно, да холодно… Ежели без украс, да овчинную, так и пожаловать можем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (На отговорку, которая на устах у Фёдора.) Молчи. Человек тебе дарит. Спасибо скажи. Спасибо, Михал Ванч.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Спасибо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Михаил Иванович – Идём, паря. Примеришь. Выберешь… (Идёт к двери.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Он сейчас. (Фёдору.) Что значит, не завтра? Каждый день дорог! Там люди!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Государыня, и здесь люди. Подо мной четыре тысячи человек! Деньжищи!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Ну, ты скажешь… Здесь Бецкой, Сиверс, Гольц, Сумароков…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Бароны да бояре… Сумароков? Спесив он. По любому поводу кричит на людей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Улыбаясь.) Ты тоже уж полгода как дворянин… Знамо барин! Спеси вот не учен. (Наигранно рычит.) Фёдор Григорич… (Очень серьёзно.) Послезавтра. Точка. И быть по тому. Беги. Шубу примерь. (Когда Фёдор уже в дверях.) Дядюшке твоему, Иоганну… Вернули мы трон. Заметь – без пороха!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Откуда на троне дядя взялся? Просветите дурака.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Не поверишь. (Смеётся.) Бирон, герцог Курляндский ему дядя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Екатерина Лексевн, вы… (Прыснул. Григорию.) Его же к нам в Ерославль выслали… прислали… Бирона… герцога… я мальчишкой был. «Дядей» и величал. Соседями жили. Они с отчимом моим на лошадях сошлись, любили лошадей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – А «дядя Ганс», духовник при Бироне, немецкому языку Федюнчьика учил. Математике. Какие узоры судьба сплетает! А?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Без них меня в торговую контору немцы разве взяли б? Всё бы не так… (Екатерине.) А поляки, вы говорили, будут противиться вернуть Бирону трон?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Противились. А мы с Фридрихом Прусским объяснили, что «они не правы». (Серьёзно.) Им сейчас не до Курляндии. У них король Август раскормил себя. На ладан дышит. Вот если своего человека ещё и в Польше посадим…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Вспылил.) Почему именно Понятовский? Он святой? Я не позволю!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ты глухой. Станислав Понятовский из древнего польского рода Пястов. С кем ещё, как не с ним – если его ещё выберут – мы найдём понимание?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (С ехидцей.) Тем более что опыт такой уже был…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Гриша…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Пойми, он будет король… она императрица… – готовый альянс!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – В одну воду два раза не входят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Стараясь шутить.) Успокойся, бабник… Нельзя ни тебе, ни мне ревновать к прошлому. (Неожиданно.) Почему тогда ты к Фёдору не ревнуешь? (Осеклась.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – При чём здесь Фёдор?!. (Не сразу поверил. К Фёдору.) Это правда?.. Вы?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Гриша. В одну воду два раза не входят.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий в растерянности. Он понимает, что должен Фёдора убить. Вот как? Замер на месте, но весь на шарнирах. Воздуха не хватает. Фёдор демонстративно закладывает плётку в сапог, призывая к миру. И всё же, сгруппировавшись, замер в ожидании.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Вереща по-бабьи.) Мальчики… Мужики… Я солдат кликну…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (Фёдору. Рыча, как раненный зверь.) Я люблю её!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Тихо.) А она тебя. (Ещё тише. Подтверждая.) А она тебя.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Григория восстановилось дыхание. Екатерина, успокоившись, поверив, что драки не будет, сделала полукруг и плюхнулась на скамью.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Ты вона как кричишь по любовь свою! А кто услышит? Ничего?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Я всевышнему готов кричать! Никому не отдам! Она моя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Верно. С тобой Бог. А с нами его не было, потому как преступали закон Божий. Таились… Все и всё было против нас…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сбросив напряжение, Фёдор в воспоминаниях пошёл вглубь комнаты, сел на скамью, Екатерина в центре, он с краю. Григорий в своих размышлениях тоже сел на скамью, с противоположной стороны от Фёдора.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Женился бы ты… Давай женим его! (На улыбку Фёдора.) И о чём смех?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – После поста мы уж и собирались!.. Ан вишь – Ярославль!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Что значит, собирались?! Собирались они… Хотела уж обидеться. Так! Вечером всё, как на духу. Беги уже… Только скажи – актёрка она, поди? Из своих? (Поняв, что отгадала) А может, погодишь? Я бы тебе такую боярыню сосватала! Да за тебя любая сегодня пойдёт. Дворянин! Все знают в фаворе!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Так уж мы сговорились…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ну, я рада. Я рада! Свадьбу-то где справлять будем, в Москве? В Питере? А давай в Ярославле! Познакомишь. Я тебе её привезу… Ой, запою сейчас, запою!..<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдора пробивают слёзы. Подходит к Екатерине. Хочет поцеловать руку.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Сегодня «Прощённое воскресение». Никаких рук.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они трижды целуются. Наверное, поцелуи шевельнули память.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Что Варвара? Прокоп? Давно у них был?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Летом. До Петрова дня. Мельница старая, разваливается. Варвара всё допытывалась, как их… (Глянув на Григория)…как их гостья поживает?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – (Задорно.) Так она, выходит, не знает, что крестьянка, которую она привечала, выслужилась до государыни? Варвара… подружка моя. Мельницу новую ставить им будем… А что как мы вчетвером нагрянем (Поясняя.) с твоей молодухой! Григорий, ты такую тишину услышишь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – (Широко мечтая.) Опять же принарядится в крестьянский наряд!..<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вспомнили… и весело рассмеялись.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – Давно вы партизанили, как я погляжу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Гришенька, ты же знаешь – сочинители мы, он русский мой исправлял…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – Всё. Ушёл. Убежал. (Уже уходя.) Григорий. Я тебя ещё раз прошу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (На недопонимание Екатерины.) Про охрану это он. Мешает она ему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Снять вздумал?! Я те «сниму», я те «сниму»! Я и просить никого не стану, сама тебе задницу так надеру! Ты что, глухой? Кому я только что говорила? Ты убийца! Понимаешь?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор смеётся.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – И ничего смешного тут нет. Все вы, кто был в охране в Ропше – Алехан, Потёмкин, князь Барятинский – убийцы! А я ваш наставник. Это навеки. И никому ничего мы не докажем, что Пётр Фёдорович сам себя убивал всю жизнь. У него этих желудочных колик и при тётушки было не счесть. (Сменив гнев на милость.) Фёдор Григорич, я тебя понимаю, неудобно, противно знать, что на тебя целый день агенты пялятся. (На желание Фёдора возразить.) Тебе по городу мотаться… «хвост» мешает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Григорий – (По-доброму.) И с молодкой, поди, опять же проблемы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Всё. Он уходит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фёдор – А что ежели и с колоколами, и пушками?! (Поясняет.) Встречать вас?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Екатерина – Ярославский фантазёр… Сегодня, как закончишь, чтобы был. Без чесночной настойки не смей ложиться. Беги, беги – до вечера.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Исполнитель роли Фёдора, чуть выйдя к авансцене.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Актёр – Сегодня Фёдор освободился за полночь… поздно, не до визитов… А на завтра уж было поздно… поздно…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Исполнительница роли Екатерины, чуть выйдя к авансцене.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Актриса – В мае… в мае Ярославль встречал Её Императорское Величество с колокольным звоном и пушками! С него она начала свой первый осмотр России – людей посмотреть, себя показать! Знать, не случайно с Ярославля-то?!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Комната постепенно уходит в полумрак. По авансцене и по кольцу с музыкой, ярким светом врывается Масленица 1763 года. Текст спектакля-шествия опубликован, пересказывать не буду. Полагаю, в финале пользоваться монологами не резон. Хоры! Оркестры! Фейерверк!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;Занавес&nbsp;--//&nbsp;<br><br><br><br>