Гусиные лапки

   одноактная пьеса

   Действующие лица:
   Тамара Леонидовна Костикова – женщина, имеющая в/о, и ж/п, и возраст, опасно зашкаливший за 30.
   Володя, или возможно – Сергей – инженерно-технический работник, на вид – лет около 30.

   В однокомнатной квартире у Тамары Леонидовны – тишина. За окошком - потемки. На стене висит репродукция картины Леонардо да Винчи «Мадонна Литта» не весьма важного качества, но в массивной золотистой раме фабричного производства. По середке комнаты круглый стол убран на две персоны. На подносе – бисквитный покупной торт, в подсвечнике – не пользованные свечи.

   Тамара (говорит в окно своему отражению). Может, курицу надо было изжарить? А?.. Вдруг он голодный придет?.. Нет, ну какое мне дело?.. От курицы руки будут все в жире… и губы… (морщится) гадость!.. Интересно, что в ресторанах подают молодым? Наверное, фрукты? Да пускай!.. А я заливное поставлю. Заливное – тоже неплохо. (Направляется к столу). Беседую, деликатно так ножом отделяю кусочек, протыкаю вилочкой сверху желе, потом – пластик мяса, потом все это снимаю на язык с вилки – и оно само там тает, тает, и не нужно даже жевать. Вкусно!.. Какая замечательная у вас свадьба, Тамара Леонидовна. Да, очень… (Подходит и долго глядит в окно). Очень!.. (Обращается к младенцу на картине да Винчи ). У вас там за окнами вечно светло… Горы синие вдали… Синие, синие… А у нас во дворе здесь, сказать, что делается? Помойка. Хорошо тебе, что ты в другую сторону смотришь… Мама твоя – какая довольная. Родила ребеночка себе – и радуется теперь. Нянькается. Конечно, чего ей не радоваться – ведь от непорочного зачатия умудрилась. (Отвернулась от картины). Э, ладно, ладно, не будем… не будем… У мальчишки этого взгляд очень странный. Что-то он не походит совсем на младенца… И грудь у матери… У женщины так высоко ведь не может быть грудь?.. Или может?.. (Делает жест – будто подносит к груди ребенка… Отбросила руки). Стыдоба!.. Все, успокоились!.. Успокойся… Все, ну хватит, хватит… Спокойна!.. Я совершенно спокойна… Мои ноги стали тяжелые… Стали тяжелыми и теплыми… Их словно заполняет разогретый свинец… Мои руки тоже делаются тяжелыми… и теплыми… Мне хорошо… Мое лицо овевает прохладный воздух… (Трогает свои щеки, поспешно глядится в зеркало).Красная! Красная какая, как рак!.. Он не придет… Или нет, конечно, он придет – и я ему скажу, что я передумала. Слышишь? Да, я передумала. И все. И пусть он как хочет. Я штраф ему заплачу в конце концов. Я ничего и никому не обязана !.. (Рухнула в кресло… Села повыше, сделала ногу на ногу, обвела комнату взглядом, схватила с журнального столика фотографический альбом, заглянула в него). Моя семья, да… Все как у людей, абсолютно, да… Гм, смотрины… Мама?.. До чего твоя дочь докатилась?.. Мама?.. Вот эта девочка в халатике – расстегнута нижняя пуговка – это я, мама!.. (Прижала к себе и качает альбом на груди). Я, мама!..
   (Звонок в дверь).
   Се-йчас.......... Сейчас !… (Проверяет свою прическу, впопыхах пудрится).
   (Повторный звонок).
   Минуту!.. (Отпирает дверь).
   (За дверью стоит Володя, у него сбоку висит спортивная сумка на ремне, переброшенном через плечо).
   Володя. Простите. Тамара Леонидовна Костикова – это вы?.. Нет?.. Это сорок седьмая квартира?..(Пауза). Это сорок седьмая квартира?..
   Тамара. Да… это я.
   Володя (интимно). Здравствуйте, я по вызову… Вы обращались к нам… Ну… фирма «Медицина-94»… Я войду?.. Можно?..
   (Пауза).
   Тамара. Войдите.
          (Володя входит, захлопывает за собою дверь, снимает сумку, снимает свой плащ и цепляет его на крючок. Из сумки вытаскивает пучок помятых гвоздик).
   Володя. Тамара Леонидовна… вот… позвольте вам преподнести этот букет… в подарок…
   Тамара. Спасибо.
   (Пауза).
   Володя. М-да.. Мы пройдем?.. Я подумал, извините, что может быть в комнату нам лучше пройти?..
   (Пауза).
   Тамара (вынула с полки, уронила ему под ноги шлепанцы). Здесь пол холодный…
   Володя. О, как раз!.. В самый почти раз… Ничего, ничего, нормально – залазят, можно ходить… А я тут заблудился у вас. Остановки не объявляют – и я проехал куда-то… Туда куда-то… Потом обратно пришлось добираться пешком… Да еще – пока дом отыскал… Вы не обиделись на меня?..
   Тамара. Идите за мной.
   Володя (входя за ней в комнату). Ох! Какой стол! И торт! Чувствую себя преступником, что заставил вас ждать…
   Тамара. Садитесь, где вам удобнее.
   Володя. Если хозяйка позволит мне, то можно – я сразу к столу?
   Тамара. Как хотите.
   Володя. Спасибо… Скажите, пожалуйста, а руки где у вас можно помыть?
   Тамара. По коридору… справа там… первая дверь…
   Володя. Спасибо.
   (Володя ушел в ванную. Тамара воткнула цветы в сухую вазу на журнальном столике, села за стол).
   Володя (возвращается). Квартира у вас хорошая… Да, хорошая квартира… И дом еще, кажется, новый. А извините, я поинтересуюсь, сколько лет будет этому дому ?..
   Тамара. Да не знаю я.
   Володя. Простите… Лет десять, наверное. Я учился в институте, когда этот микрорайон начали заселять. (Усаживается за стол). Только вот с транспортом здесь у вас, вероятно, проблемы?.. Впрочем, как и везде… Везде… Билеты сделали полторы тысячи – ну куда!.. И зимой, обещают, опять добавят… Торт – какой красивый у вас! Чудо!.. Вы сами пекли?
   Тамара. Нет. Не сама. Магазинский это торт – и вы это видите. (Пауза). Что, мы с вами так и будем сидеть?.. Свечи зажгите, хотя бы…
   Володя. Свечи? Я… да, да, извините… Спичек можно мне у вас… занять спичек?..
   Тамара. Вы не курите, значит?
   Володя. Такое условие.
   Тамара. Что, и вино пить – вам тоже нельзя?
   Володя. Нет. По контракту употреблять запрещается алкоголь… Даже и пиво…
   Тамара. У вас тяжелая работа, как видно. Не позавидуешь вам.
   Володя. Никто же ведь не захочет, чтобы родился неполноценный. Я хотел сказать, то есть, нужно, чтобы нормально было все…
   Тамара. Конечно, лучше, когда нормально… Сами-то вы как думаете? Эти отношения… вообще… ну… все это разве нормально?
   Володя. Ну… Я…разумеется, думаю: все нормально… А почему бы и нет, в самом деле ? Это даже неожиданный вопрос как-то… Конечно, все под разным углом следует рассмотреть – вы правы… Но я думаю: тут – все нормально… Вот взять раньше… Раньше взять: вы знаете ведь, раньше даже что считалось за стыд? Если кто чужой застанет женщину без платка. Да !.. Опростоволосилась значит. А поглядеть на это нынешними глазами – предрассудок ведь, варварство просто какое-то, да и все. Я убежден, также будет и тут. В сущности, мужчина с женщиной вдвоем только в праве решать, на каких условиях им заводить ребенка. А кроме них, никому до этого не должно быть и дела, я считаю…
   Та мара (протягивает ему руку). Тамара.
   Володя. Что?
   Тамара. Мы ведь с вами не познакомились.
   Володя. Да? Да, да!.. Как же это я?.. Закрутился…(Пожимает ее пальцы). Володя. (Хочет поцеловать ей руку).
   Тамара. Не надо! Отпустите! Не делайте этого, я говорю!.. Не делайте!..
   Володя. Но почему? Почему?
   Тамара. Не надо… у меня там кожа потрескалась.
   Володя. Володя…
   Тамара. Очень приятно.
   Володя. И мне…
                                                                         (Пауза).
   Тамара. Ска-жи-ите, скажи-ите мне что-нибудь…
   Володя. О-о! Забыл!.. Ха-ха-ха … Работа, как говорится, прежде всего. Мне же вам надо справочку выдать… Для отчетности справочку… Где-то она у меня тут есть… Ага, вот она, слава богу, нашлась. Распишитесь, Тамара, пожалуйста, здесь… Корешочек – я вам отрываю… А деньги?.. Как?.. Или деньги потом?.. Вообще-то нас за это ведь ругают…
   (Тамара положила деньги на стол. Володя взял их).
   Володя. А, не буду считать.
   Тамара. Нет, что же не будете-то? Сосчитайте. Мало ли что?..
   Володя (пересчитал деньги и сунул их в карман). Верно все… А у нас бюрократия там такая – ужас. Вот… А иначе нельзя… Вы разрешите, я свет убавлю ?
   Тамара. Пожалуйста.
   Володя (выключил люстру и задернул на окне шторы). Тихо… Тихо, я говорю, как ?.. Такое впечатление, точно мы от всех отделились, спрятались в этой коробочке. Вы только и я, я и вы, а их как будто там и нет вовсе…
   Тамара. Куда же они все девались, по вашему,– множество людей?.. Все – на своих местах. За стенами, за окном, за дверью… А слышимость какая здесь, знаете, у нас? Со всех сторон через панели только и слышно: бу-бу-бу, бу-бу-бу… – разговаривают. А если крикнет кто – так через три этажа донесется…
   Володя. Не надо кричать. Тамара… у тебя хорошая кожа, правда… просто замечательная кожа у тебя, ты напрасно стесняешься… Тамара… Тама… Но мы же с вами – взрослые люди!..
   Тамара. Отпустите руки! Ну!.. Прочь! Володя!..
   Володя (торопливо уселся на стул). Не обижайтесь только, Тамара. Что же вы все-таки закричали?
   Тамара. Что вам?!. Я вам что?!.
   Володя. Тамара Леонидовна, поверьте…
   Тамара. М!.. мерзость!.. Вы!.. Вы согласны есть заливное?
   Володя. Я? конечно, согласен!..
   Тамара. Ладно, я сейчас принесу… (Уходит).
   Володя. Что, девочка она, что ли?..
   Тамара (входит с тарелками). Вот и будем с толком, с расстановочкой, не спеша. Я вам ножик ведь положила, Володя?
   Володя. Ну да, вот он, ножик… Но, Тамара, мне же через два часа нужно будет уйти.
   Тамара. Я знаю. Все я знаю, не беспокойтесь. Я отлично помню, что у нас с вами сделка. Но об этом говорить не надо. Не надо. Ничего это не доказывает. Все встречаются, в конечном счете, с тем, чтобы когда-нибудь после расстаться. Каждый третий брак распадается в первый же год…
   Володя (попробовал еду). Вкусно… А это однокомнатная квартира у вас?.. Вы такая интересная женщина… Вам больше какие цветы нравятся: розы или гвоздики?..
   Тамара. Мне любые нравятся, только когда они свежие.
   Володя. Намек понял. Извините, в том киоске свежих не оказалось… (Серьезно взялся за еду).
   Тамара. Вы ухаживать за мной собираетесь как-нибудь?
   Володя. Один момент. (Сходил в переднюю, принес из сумки магнитофон). Где у вас, Тамара, тут есть розетка?
   Тамара. Что это вы? Зачем?
   Володя. Сейчас музычку включим, танцевать будем. (Включает музыку). Записи у меня, правда, старые. Студенческие еще. Но мне они нравятся… Вы позволите пригласить вас на танец?
   Тамара. Как, здесь, что ли? Вы что?
   Володя. Ну, пожалуйста… Ну, я прошу вас…
      (Танцуют).
   Володя. Как, я еще не разучился вести?..
   Тамара. Ничего…
   Володя. С вами приятно… вы хорошо танцуете…
   Тамара (перестала танцевать). Нет, это порнография какая-то! Одни в комнате – и танцевать… Я так не привыкла. (Отходит от него).
   Володя. Тамара… Я прошу вас… А действительно, хорошо бы сейчас бутылочку, да?..
   Тамара. Это еще зачем?
   Володя. О, нет, это я пошутил, пошутил…
   Тамара. Шуток я ваших не понимаю.
   Володя. Ого, мне вот эта песня больше всех нравится!(Напевает от растерянности).
   (Тамара, пожелав ему помочь, тоже понемногу начинает мурлыкать. Володя боком придвигается к ней и обнимает ее за плечи.)
   Тамара (стряхивает плечом его руку). Ну-ка!..
   Володя. Да, клевая песня. Помнится, раньше в стройотряде, мы каждый вечер у костра ее пели… А вам, Тамара, в стройотряде когда-нибудь приходилось бывать?
   Тамара. Ну а как же, приходилось, бывала… Четыре целины отработала проводницей вагона.
   Володя. Нравилось вам тогда это?
   Тамара. Нравилось, представьте… да, нравилось… Молодая была… В июле, как примешь вагон, так до сентября все время едешь и едешь куда-то… Леса за окном, потом – поля, когда через Украину проезжали – то степи, овраги такие огромные, огромные… Хаты белые, какие и в старину были, наверное. Вернешься домой, отдохнешь три дня – и опять в рейс. Мне и сейчас еще кажется иногда: утром загремят возле дома трамваи, спросонья думаешь, что это мы через мост проезжаем; они долго гремят – соображаешь: «Это, должно быть, Волга, или Кама»,– а очнешься от сна – и нет ничего, на месте стоим.
   Володя. А у нас отряд назывался «Гренада – два»… Придумали же такое название… Только у нас строительный был отряд: мы фундаменты заливали под коттеджи в совхозах, потом, в одно лето, дорогу асфальтом покрывали, тоже в какой-то деревне…
   Тамара. «Гренада – два»? Это знакомое что-то… Вы не в УПИ, случайно, учились?
   Володя. Точно, точно – на физтехе в УПИ.
   Тамара. А знаю, знаю, самый был престижный в городе факультет.
   Володя. Да, в то время… А вы – с какого факультета, скажите?
   Тамара. Нет, я не из УПИ вовсе – я университет кончила. (С оттенком горечи). Учитель математики в средней общеобразовательной школе.
   Володя. Ого, у нас с вами, оказывается, родственные специальности! (Протягивает ей руку.) Володя!..
   Тамара. Тома…
   Володя. Может быть, тогда – на «ты» будем? А?..
   Тамара. Давай. Да ты хоть садись, поешь как следует. Курицу надо было зажарить, а то какая это еда для мужчины?
   Володя. Ничего, ничего – нормально. Еда, как еда… Вкусная… Я ведь с работы прямо… (Ест и, чтобы не молчать, начинает говорить; постепенно увлекается разговором, «затоковал») А агитки? Агитки-то у вас были?
   Тамара. Конечно, были.
   Володя. Выдумали же такое – «агитпоход»!.. (Ест). Знаешь, у нас на первом курсе читал лекции по истории партии старый чекист. Глухой на оба уха дедуля… Он в начале семестра все шамкал: « Вот, хлопцы, примут скоро вас бойцами в какой-нибудь строительный отряд – и поедите вы в деревню с отрядом в агитационный поход… Да, скажите у себя там, в отряде, лекторы пусть ко мне подойдут. Сколько их можно звать? Я им материалы выдам для политбеседы с крестьянами…» А как на самом деле все было? Договоримся с директором сельской школы – и в субботу вечером завалимся туда двумя отрядами: наш отряд, мужской, и женский, дружественный отряд. Отряд «Аленушка» был из СИНХа. Минут на тридцать сперва -концерт забабахаем: клоунада там, фокусы разные, песни студенческие споем, пригласим аборигенов поступать к нам в институты после школы, а потом – тушим свет, врубаем музыку – и дискотека до одиннадцати часов…
   Тамара. Ты ешь, ешь…
   Володя. Спасибо… (Ест). А в одиннадцать часов – школьников этих из школы долой – по домам; избушку – на клюшку, – и сами в спортзале свою дискотеку начинаем крутить до утра. Всю ночь, всю ночь! Танцы, конкурсы, хохот… Весело было…
   Тамара. У нас тоже так было…
   Володя. Утром ноги гудят, тащишь колонки и радиоаппаратуру на электричку, корячишься. Жрать хочется! Вернемся к себе в общагу – и что, ты думаешь, сразу спать? Не-ет!.. В пельменную топаем. У нас в отряде была традиция: после агитки утром каждому съесть три порции в пельменной на Пушкинской – а порции там, знаешь, навешивали какие? Ну, те, кто по четыре съедал – те уже были героями… Из пельменной по проспекту не торопясь идем, шутим. Приметим какого-нибудь дядечку подобродушнее, и в колонну по одному шагаем за ним тишком след в след. Тридцать человек. Тот не может никак понять, чего ему встречные усмехаются? Шапку поправит свою, отряхаться начнет, наконец увидит нас – испугается, отскочит в сторону, потом тоже заржет… Ну, мы за следующим мужичком шли…
   Тамара. Мы любили с девчонками вот под эту музыку танцевать… (Танцует.) А говорили, что на физтех умных ребят только брали?.. Трудно там у вас было учиться?
   Володя. Ну… как тебе сказать?.. Кому как… Мне – не очень… Главное, конечно, было – привыкнуть. Потом уже втянешься, войдешь в колею: семестр пробалдеешь – хоп: сессия, перекарабкаешься через нее – и опять балдеешь семестр. Экзамены я научился по шпорам сдавать. Сюда вот, к пиджаку, карманы пришьешь с одного и с другого бока, вложишь в них лекции, разодранные по темам, и каждую тему скрепкой скрепляешь с порядковым номером. А в рукаве тут списочек держишь: какая тема под каким номером? Получаешь билет, заглядываешь в список – ну! это же просто! – в левом кармане – десятая скрепка; делаешь в сторону задумчивые глаза, ладонь запускаешь за отворот пиджака, отщупываешь скрепки, достаешь, переписываешь – и всех делов…
   Тамара. И что, часто у тебя получалось?
   Володя. Ни одного провала не было за пять с половиной лет. И в итоге – почти красный диплом…
   Тамара. А-а, вот ты какой, оказывается, хитрый!.. Придется мне заставить своих учеников заходить на экзамен без пиджаков…
   Володя. Тома, а ты разве ни разу не списывала ? Ну, сознайся… Ну ?..
   Тамара. Списывала.
   Володя. Умница!.. Шикарная женщина!..
   Тамара (танцует). Что ни говори – в наше время калоритнее группы были, заметней как-то: АББА, Бони-М… Теперь таких, мне кажется, нету вовсе. Сейчас все сплошь какие-то: «ногу свело» или «корозия у металла»,– ну что это за команды?..
   Володя. В сердцевину, Томочка, в сердцевину, в самую точку!.. Какие раньше были команды!.. Какие каманды!.. «Динамо-Киев»!.. Ах, «Динамо-Киев», «Днепр», «Арарат»!.. А?.. Каковы?.. Блохин проходит по левому флангу. Трибуны замерли… Приближается к воротам… Бьет… Гол!.. Ура!.. А теперь? «Ростсельмаш», «Шинник», Фэ Ка «Тюмень», – тьфу!.. Прости господи!.. Глаза б мои не глядели!..
   Тамара. Вот, вот она, группа Бони-М, ты помнишь?..
   Володя. Что ты! Моя самая любимая песня!.. (Поет и танцует, придвигаясь к Тамаре.)
   Варвара жарит ку-р!..
   Варвара жарит ку-р!..
   Жарит, жарит ку-р!..
   Жарит, жарит ку-р!..
   Блохин проходит по левому флангу… приближается… (Обнял Тамару и нечаянно опять взял ее за руку).
   Тамара. Руки у меня потрескались. Каждый год – прямо какое-то бедствие… Как осень, так кожа на кистях обветривает… А это у меня – шрам. Мальчишки хулиганят на железной дороге, кидают камнями в окна, я осколки убирала – ну, и порезалась…
   Володя. У меня тоже есть на ладони шрам… Вот – на этом же самом месте. Это я в детстве пропорол тоже об стекло, об бутылочное…
                                                                    (Улыбаются друг другу.)
   И на затылке у меня… Не увидать? Посмотри…
   Тамара. Ну, зачем?..
   Володя. Тоже маленький шрамик… Студентом когда, понимаешь…гм… влюбился… Счастье меня всего распирает!.. Не могу терпеть!.. Рассказать кому-нибудь хочется!.. В общагу забегаю и на лестнице вижу: однокурсник стоит; я – к нему, кричу: «Дай мне в рожу! Я так счастлив!..» Думал, он у меня спросит, что с тобой?.. А он мне – ка-ак!.. С лестницы я скатился… Затылок вот, и локоть еще… А он спускается ко мне, говорит: « Что же ты, чудак, еще и обиделся?..»
   Тамара (поморщилась). Мерзость…
   Володя. У тебя, Томочка, разве нет таких шрамов? Давай в голове поищу?..
   Тамара. Отстань… (Засмеялась). Нету… Ой, и не верится даже, что мы были когда-то такими…
   Володя. Разъехались все – кто куда, за десять лет почти ни с кем и не виделся. Ну… остался так, один друг… Мне кажется удивительным иногда: столько было рядом хороших ребят – где они все теперь? Куда делись? Не видно никого и не слышно…
   Тамара. Все уже постарели, наверно?.. Лысыми стали?..
   Володя. Ну, может быть…
   Тамара. У меня тоже морщины появились. Вроде бы уж борешься, борешься с ними – а они все равно свое берут – лезут и лезут…
   Володя. Это «гусиные лапки»…
   Тамара. Что – «гусиные лапки»?
   Володя. Эти вот морщинки около глаз на щеках называются «гусиные лапки» – потому что они лучиками так разбегаются, как гусиный след: туда и сюда… Туда и сюда…
   Тамара. К чему показывать-то, Володя ?
   Володя. Название красивое…
   Тамара. От этого же не легче…
   Володя. Не надо расстраиваться, Тома. Зачем? У каждого возраста, свои радости, как говорится… маленькие, но плюсики…
   Тамара. И у нас с тобой, что, плюсики есть?
   Володя. Конечно.
   Тамара. Да, есть? Ты что, так правда считаешь?
   Володя. Считаю.
   Тамара. Ну, а что, например?
   Володя. Ну, вот же – мы с тобой – взрослые люди, самостоятельные… Здоровые, наконец… Ни от кого не зависим…
   Тамара. Ну, это еще не ясно… А знаешь, иногда хочется почувствовать себя снова маленькой девочкой – так, чтобы прижаться к отцу – и жаловаться, жаловаться ему, поплакаться…
   Володя. Если уж так тебе хочется – ты можешь поплакаться мне. Какие проблемы?
   Тамара. Тебе?
   Володя. Ну да.
   Тамара. А почему бы и нет, действительно?..
   Володя. Давай, сядем…
   (Сели на диван. Она прижалась к нему.)
   Володя. Ну-с, кто тебя обижает?..
   Тамара. Никто не обижает меня… Просто… жизнь только…
   Володя. Так, так, так… Жизнь… Волосы красивые у тебя… Шея… У тебя шея очень породистая, Тома, – как у греческой статуи… Какая редкая линия плеча…
   Тамара. Лидия Сергеевна, наша завуч, мне вчера говорит: Я не понимаю, говорит, Тамара Леонидовна, по какой причине вы поступали на работу к нам в школу? С вашими аналитическими способностями вам в конструкторском бюро в какое-нибудь лучше б было, а не в школе у нас. Представляешь?
   Володя. Не надо обращать на это внимание.
   Тамара. Угу… Но, знаешь, я боюсь, что она права… Каждое утро, когда я встаю, меня даже знобит всю, только подумаешь про эти четыре этажа в школе, ступени протоптанные, гам, беготня, бестолочи… Не то – в учительскую идти, а там завуч, не то – эти в коридоре с ног снесут… Понуришь голову утром и на работу идешь… И со мной рядом по улице народ идет на трамвай: топ-топ, топ-топ, и тоже у всех такие унылые лица… Как будто пытаются каждый понять, как это у них все так получилось в судьбе? Для чего это нужно? Или кто-то, может, подшутил над ними такую штуку? Вечером возвращаюсь, бреду в свой этот загончик, а вокруг по домам расходится все тот же унылый люд… И год за годом так, каждый день, каждый день… И знаешь, так мне захотелось все изменить в своей жизни!.. К чертовой матери это все!..
   Володя. Вот заведешь ребенка – и некогда будет даже думать обо всем этом. Ты как? Будешь дома сидеть?..
   Тамара. Дома?.. А зарплаты… ты знаешь, какие у нас в школе маленькие зарплаты?.. Вторую категорию не выбью никак… Чтобы заплатить в вашу фирму, ведь я полгода копила.
   Володя. Тамара… (Целует ее.)
   Тамара. Голова что-то болит… Вот здесь…
   Володя (целует больное место). Пройдет голова, пройдет…
   Тамара. А ты на себя на фотографии совсем не похож. Там у тебя такое лицо… Гораздо полнее… и серьезнее… Я на тебя сразу обратила внимание. А то все остальные у вас такие молоденькие… на фотографиях… мальчишки совсем… А разве у тебя рост – метр восемьдесят четыре?.. Отчего там напутали?
   Володя. У меня – метр восемьдесят четыре рост, метр восемьдесят четыре… даже – метр восемьдесят пять где-то… Это просто я сутулиться начал. Я спортом займусь на днях… (Тамара смотрит на него). Ну, хвостик, хвостик у шестерочки я подкрасил в анкете… Мелочи это, Тома, все, не важно… ну ты же видишь?.. Кожа у тебя гладкая на шее – точно атлас… Чудная… Тома…
   Тамара. Подожди, Володя… Подожди…
   Володя. Тома…
   Тамара. А где ты работаешь?..
   Володя. Какая разница, Тома, где я работаю?.. Ну какая разница, где я работаю?.. Зачем об этом сейчас? Мы с тобой потом, потом об этом поговорим…
   Тамара. Стой, стой, Володя! Ты же ведь – атомщик! На физтехе учился. Вы же все там с радиацией были связаны! Ну что ты, что ты, разве не так? Нет, что ли? Ведь точно! Ты же столько лет уже… Столько лет уже ты облучался!.. Ты что хочешь, чтоб я урода родила?!.
   Володя. Тамара, да глупости же все это… Бабкины сказки, это, Тамара !.. Предрассудки же…
   Тамара. Врешь ты все!.. Все, все врешь! Хватит, хватит! Отойди от меня!.. Отойди от меня!.. Что я сказала?!.(Столкнула его с дивана.)
   Володя. Прямо дикость какая-то!.. Тома, мы же с тобой серьезные люди!..
   Тамара. Ну! Не прикасайся ко мне! Я кричать начну! А!!
   Володя. Та-Тамара… что же ты кричишь?..
   Тамара. Помогите!..
   Володя. То-мочка, замолчи же ты!
   Тамара. Стой! Там стой, там! Не приближайся, смотри!
   Володя. Рубаху-то хоть дай я одену..
   Тамара. Обмануть меня, да? Обмануть хотел? Думал, что я не понимаю ничего, наверно? Все, все вы такие. Из одного теста! О себе лишь только и думаете!.. Заработать ему загорелось! Длинный рубль прибежал зашибить! Он уж и на все готов ради этого! А я потом одна с инвалидом как? Обо мне ты подумал?
   Володя. Ну, я не знаю… Да нормально, нормально все будет.
   Тамара. Ой, боже мой! Какая же я дура! Ой, ой, ой, ой!.. Надеялась… найти для своего ребеночка отборного мужика – а они все там – такое барахло!.. Ой, мама!..
   Володя. Я не понимаю, что это? Я не угодил тебе, что ли?
   Тамара. Ма-ма!..
     Володя.   Не понравился, я, что ли тебе, я спрашиваю?
   Та мара. Ты-то?.. Ну, кому ты можешь понравиться такой?.. Ой!..
   Володя. Если я не устраиваю вас – я ведь не настаиваю – можете требовать мне замену, да… Подберете другую кандидатуру.
   Тамара. Что я, шлюха, по-твоему?..
   Володя. К твоему сведению, у меня есть уже двое детей.
   Тамара. Ну что ты свистишь снова? Первый у тебя это вызов, первый! Мне говорили в конторе…
   Володя. Гм… В конторе ей говорили… Настоящие это, мои это дети! Мои и моей жены! Говорили ей… Мальчик и девочка, поняла ты? Шести и девяти лет! Родил вот, да! Родил, хоть и атомщик! И никаких нет болезней !.. Тьфу-тьфу-тьфу… Поглядите на нее, крик она поднимает… Чем это я не нравлюсь тебе?..
   Тамара. Атомщик ты! Заразный!
   Володя. Ох, ты дура… Сама ты заразная!(Расхаживает по комнате, щелкает выключателем.) Видишь? Видишь, да? Горит… Полыхает… Это тоже, между прочим, атомная энергетика. Этим-то пользуешься, небось, не брезгуешь…
   Тамара. Ты что ко мне привязался? Я почему должна одна за это страдать? Я все за свет заплатила. Понял? И отвяжись от меня!
   Володя. Ну, уж дутки! Нет, ты ответь мне, ответь, не такой я разве человек, как другие? Как бухгалер, какой-нибудь?.. а?.. А?..(Поет.)
                                                 Бухгалтер! Милый мой бухгалтер!
                                                    Вот он какой! Какой чудной!..
   А мне, значит: пошел вон, шелудяга! В шею, в шею!.. Мол, не нуждаемся в вас. Вы нам не подходите… Трудовая биография ваша нас не устраивает!.. Раньше бы, небось, очень устроила! Престиж ведь был, как же! Наука! Щит отечества!.. А теперь как шавка по городу бегаю… Дам скучающих ублажать должен. У меня тоже, представьте, дела есть. Да. Меня дети ждут дома. Нам уроки надо решать!..
   Тамара. Послушай ты, Щит отечества, ты в Чернобыле не был случайно?
   Володя. Нет, не довелось побывать.
   Тамара. А ты не врешь?
   Володя. Правда.
   Тамара. Поклянись мне.
   Володя. Ха, поклянись… Ладно, как клясться?
   Тамара (подбегает к картине). Иди сюда. Здесь поклянись. Вот – поклянись перед Мадонной с Младенцем, что от тебя детей рожать можно. Это почти икона. Поклянись им! И если что случится – знай: я тебя сама вот этими моими руками убью!..
   Володя. Да пошла ты, знаешь куда?
   Тамара. Ну?..
   Володя. В… баню…
   Тамара. Ты у меня сейчас сам поскачешь в баню, козел!..
   (Пауза. Тамара нашла пыль на раме и принялась очищать. Володя вышел в прихожую.)
   Володя (входит). Нате вот, забирайте назад свои доллары. Я ухожу. Из вашей дыры теперь целый час выбираться придется. Пересчитывайте. Я возвращаю.
   Тамара. Хорош кавалер… Очень… Хорош, говорю, кавалер – другого слова не подберешь! Что?.. Может быть, женщина немного не в духе… Женщина, быть может, кокетничает с ним… играет… Так и что, сразу ей в лицо за это долларами швырять?!
   Володя. А кто швыряет-то их, кто? Я на стол положил.
   Тамара. Нет, вы положили их так, что как будто швырнули – мне, прямо в лицо!
   Володя. Бред. Ну, мы же с вами – взрослые люди!
   Тамара. Нечего сказать, отлично вы марку поддерживаете своей фирмы «Медицина-94». А что, если я сейчас подниму трубку и позвоню в вашу фирму? Что тогда? У меня номер записан. Позвоню им и сообщу, как вы издеваетесь тут над одинокою, беззащитною женщиной!..
   Володя. Это которая, беззащитная женщина тут? Да уж не вы ли? Да такая любому, если только захочет, мигом горло перегрызет! Я могу себе представить, как мужики ваши от вас шарахались!..
   Тамара. Правильно все, шарахались. Слабаки. Все потому что… Все слабаки!.. Но ты-то у нас ведь – профессионал, ты же от фирмы. Трудностей-то уж тебе ли бояться? А ну-ка, забирай сейчас же эти деньги назад – и дуй мыться в ванную. Ну… Я позвоню…
   (Володя сгреб деньги и удалился из комнаты, в прихожей он вытащил из сумки халат.)
   Тамара. Так его! Так его! Да вот так!.. (Говорит картине.)К-х!.. Не получается непорочно у нас, как видишь… Не выходит… Это вы там… А мы в грязи зачинать должны. По макушку по самую – мы в грязи!.. (Глядит в окно.) Ладно…
   Володя (Вернулся. Одет в халат.) Ну, и что дальше? Какие поступят распоряжения?
   Тамара. Славненький халатик у вас. Даже очень… Эмираты? Или нет, скорее – Китай… А под халатом-то, наверное, ничего нету? Я имею в виду – одежды. Представляю: скидываете вы свою хламиду – и я, Тамара Леонидовна Костикова, должна сразу бухнуться в ваши объятия! Ах!.. Что же молчите вы, ведь такой же тут, наверно, порядок?
   Володя. Если вы это… будете в таком тоне, то я уйду.
   Тамара. О!.. Ромео рассержен! Взвинчен! Простите, простите даму. Дама сегодня расстроена. Ваша Джульетта – не в настроении. Скажите что-нибудь галантное мне, кавалер…
   Володя. Это о чем?
   Тамара. Да что угодно. Например, скажите: Приятно было, Тамара Леонидовна, с вами познакомиться.
   Володя. Да, приятно было познакомиться.
   Тамара. Скажите, что голому в халате одно удовольствие побыть с такой женщиной с глазу на глаз.
   Володя. Точно.
   Тамара. Небось, себя считаете этаким Аленом Делоном Нет… Все в прошлом, милый друг, в прошлом. Вот уже и волос седой. Седина – в бороду, а бес – в ребро. Действительно так. Не стесняйтесь, не стесняйтесь, что ж вы? Можете меня обнять. Да сильнее, не бойтесь. Есть там в фирме у вас, в этом стройотряде вашем нынешнем – курс молодого бойца?.. Ну, не бойтесь.
   Володя. Да и не боюсь я. С чего ты взяла?
   Т а м а р а. Мы опять, кажется, с вами на «ты»? Это мило… Володя… Володя… Имя у тебя попалось красивое. Это мне в первый раз так крупно повезло в жизни. Значит, у меня дети – Владимировичи будут. Светлана Владимировна Костикова, или – Сергей Владимирович Костиков. Это красиво звучит.
   Володя. Тебе, правда, понравилось?
   Тамара. Да, очень…
   Володя.   Может, тогда, начнем?..
   Тамара. Подожди, подожди минуту. Сейчас. Успеем. Что ты торопишься? В конечном счете – сегодня праздник ведь у меня: в один вечер – познакомилась, сосватана, выйду замуж, наживусь, наревусь и разведусь. За один раз отмахать столько – это надо уметь! Что ты так посмотрел на меня? Молчи. Понятно? Кто у нас главный? Я!.. Потому что тут я расплачиваюсь за все. А ты свое место помни, сиди и молчи! Бабник. Он, видите ли, начнет! Исполняй, Томка! Налево, кругом! На диван – ать-два!..
   Володя. Я не понимаю, что ты ко мне так относишься? Я не бабник. Ну, я может, был не прав, извини. Я же действительно в первый раз. По вызову-то я в первый…
   Тамара. В первый… А ты уверенно начал так: квитанцию выдал, цветочки, магнитофон… Угораздило же меня с дилетантом связаться…
   Володя. Ты еще и не довольна, как будто? К тебе какого-нибудь затасканного нужно было прислать?
   Тамара. А почему бы и нет? Если уж связываться с вами – то так вот чтобы: бултых… Нырнуть чтобы… Прямо туда и с головой чтобы…
   Володя. Во что это – «нырнуть чтобы»? Вы меня чем это называете «чтобы»?..
   Тамара. Ладно, Володя, не будем сегодня о грустном. Лучше давай потанцуй.
   Володя. Что? Что?
   Тамара. Я говорю: потанцуй. Включай аппарат свой и сбацай мне танец. Мужской стриптиз. А-ах!.. Давай, давай, Володя, не медли. Ведь мое время идет.
   Володя. Ты как, пошутила это, или что?..
   Тамара. За работу, мальчик мой, за работу. Клиентка этого хочет, Володя, а клиенты у нас, как сейчас известно, всегда правы. Которая клавиша здесь?(Включила магнитофон.) О, студенческая играет! Отлично!.. Танцуй!.. Молодой человек, не надо халтурить. Я же как-то должна разогреться? Учись. Тебе теперь профессионалом надо быть этого дела.
     (Володя начинает танцевать. Тамара смеется.)
   Тамара. Сейчас интим создадим!(Отключила люстру.) Тьфу, трусы!.. Еще раз танцуй, еще раз! Снова. Надевай халат свой – и танцуй снова! Как следует давай – время халяв прошло! Ну, танцуй давай, ведь тебе заплатили!..
   (Володя танцует.)
   Тамара. О, твоя любимая заиграла!(Поет.)
                                                                       Варвара жарит кур!
   Варвара жарит кур!..
   Да, ты бы пожалуй, и не взглянул на меня тогда… А теперь вот – на цырлах передо мной прыгаешь… На цырлах!..
   Володя. Все хватит. (Идет из комнаты.)
   Тамара. Мальчик, я тебе, кажется, не разрешала выйти из класса?.. Ты куда?.. (Задерживает его.)
   Володя. Хватит. К чертям собачьим. Наиздевалась! Довольно! Оставайся тут и старей, старей! Лапками покрывайся! Лапки-то они, гусиные,– они – топ-топ, топ-топ, шлеп-шлеп!.. (Хлопает себе ладонями по щекам.) И ты утром тоже – топ-топ в школу такая!.. Э – э!..
   Тамара. Я тебя не пущу!..
   Володя. Да иди ты!..(Уходит переодеваться в ванную.)
   Тамара (стучит в дверь ванной ). Володя, ну ты что?.. Перестань… Ну, Володя!.. (Прячет ключи от входной двери.)
   (Володя возвращается в комнату уже из прихожей, в плаще и с сумкой, укладывает в нее магнитофон.)
   Володя. Да, не позавидуешь ребенку тому, которого вы в самом деле, может, когда родить соберетесь!.. Расти в атмосфере этой вот ненависти, которая вокруг вас!.. (Указывает Тамаре на картину да Винчи.) Такая женщина, как вы, не вырастит вот такого ребенка. Родить-то еще может, родит, а вырастить таким не сумеет. Не-ет, не сумеет…
   Тамара. Какой ты, Володя, обидчивый! Ну, на что тебе обижаться? Нам ли уж с тобой, кажется, друг на друга-то обижаться?.. Хочешь, я станцую тебе сама?.. Хочешь?.. (Танцует без музыки, припевает нервно, фальшиво.) Ла-ла................ ла-ла......................ла-ла… (Из учительского платья ей вылезти так же трудно, как змее стянуть с себя шкуру.)
   Володя. Хватит, хватит!.. Не делайте этого… Не делайте этого, я вам говорю!.. Ну, не надо, не надо, не надо!..
     Тамара (отчаянно).   Ла-ла...... ла-ла…
   (Володя ушел из комнаты и вернулся.)
   Володя. Отдайте ключи.
   Тамара. Нет!.. Ха-ха-ха!.. Не отдам!..
   Володя. Послушайте, женщина, вам не я нужен. Вам психиатор нужен. Обращайтесь ноль-три.
   Тамара. Не понравилась… Значит, я тебе не понравилась. Да, так? А я, между прочим, сразу поняла это – сразу, когда ты еще только пришел. Отвернись… Явился такой чистюля – и вижу, моментально рожа скривилась. Интересно, чего же ты ждал? Будь я красавицей, стала бы я обращаться к вашей поганой фирме? Подолом бы только мотнула так – и любой мужик уже сразу передо мной на коленях был… Но нет, не дал бог счастья… Вот она, вот, красота какая – ни одной косметикой ее не замажешь. Это сколько надо мужику выпить водки, чтобы ему такая физиономия, как моя, стала нравиться? А на кой они мне ляд сдались, пьяные? Дураки вы, мужики… Все дураки… Женщина… ну, какая есть, но здоровая женщина готова отдаться, родить ребенка, и никаких взамен не требует обязательств – и ни одного, ни одного стоящего мужика нет на это!.. Да какого рожна вам надо?.. Да нет, мне и самой любой-то мужик не подходит. От красивого мне родить нужно – потому что, если девочка будет, пусть у нее счастливее получится жизнь, чем моя… Пускай она за меня отыграется на вас, мужичье, покружит вам головы!..
   Володя. Вы сегодня точно не в себе… Давайте, встречу отложим до следующего раза… Я сейчас отправлюсь домой, а вы успокойтесь, прилягте… Выпустите меня без скандала, а? Тома?.. Ведь я плохого ничего вам не сделал. Что вы так за меня принялись? Если вас обидел из мужчин кто – так ведь я-то тут ни при чем. Разве это – моя вина? Ну, дайте мне ключи выйти… Дайте мне ключи, Тома…
   Тамара. Я от сюда тебя не выпущу. Понял? Пока ты не согласишься мне сделать ребенка.
   Володя. Я не согласен, нет… Ты сегодня опасная… Может быть, в другой раз…
   Тамара. Другого раза не будет.
   Володя.   Нет… От тебя неизвестно чего можно сегодня ждать…
   Тамара. А ты в курсе, что ты весь – у меня вот где?.. (Показывает кулачок.) Надавлю вот так – и ты вылетишь кверху тормашками из своей фирмы! Нет, не веришь? Женщина там ваша, секретарша, просила меня позвонить ей после сеанса, чтобы сказать, какой ты? Это у тебя – испытательный срок ведь, правда?.. Так я ей позвоню и скажу, что ты – полный ноль, нытик, размазня, мокрое место!.. Ну, что ты теперь мне скажешь?..
   Володя. Дура она, секретарша-то… Вот что скажу… Дура…
   Тамара. Володя, ты что, разве не хочешь ребеночка, с ножками такими пухленькими, с ручками?..
   Володя. Да было у меня уже это все было, было!.. Все это известно мне хорошо: пеленки мокрые, рев по ночам, стирка, отпаривание!.. Тебе пока что все в розовом свете кажется. А когда родишь, ты думала, чем ты его будешь кормить? А одевать во что? На какие деньги вы жить будете? Ты задумывалась об этом? Ты сообрази, Тома, ну зачем он тебе сейчас?..
   Тамара. То есть как, зачем?..
   Володя. Я только имел в виду, что ты еще, может быть, познакомишься с кем-нибудь, выйдешь нормально замуж – вот тогда и ребенка ему рожай на здоровье. А с довеском-то кто ж тебя возьмет замуж?
   Тамара. А как же ты мне только сейчас шептал: шея, линия плеча чудные?..
   Володя. Не подумай, Тома, – я не обманывал. Так и есть, как я говорил: и шея, и у плеч линия, волосы… И вообще, Тома, ты интересная женщина. Тебе рано на себе ставить крест…
   Тамара. Рано?..
   Володя. Ты осмотрись вокруг. На вечера походи – кому за двадцать пять,– объявления можно подать в газету. Я считаю, что стесняться нечего объявлений…
     Тамара.   Ладно, ладно – подам… Так ты?.. Ты не хочешь?..
   Володя. Я, Томочка, решил завязать.
   Тамара. Как это вдруг?
   Володя. Так. Если недоверие такое… И вмешательство… В самые интимные вещи… Я от них ухожу…
   Тамара. Если ты такой щепетильный, зачем же ты тогда с ними связывался?
   Володя. Деньги, Тамара, деньги – о, деньги, деньги…
   Тамара.   Деньги?..
   Володя. Да. Мечтал на море свозить детей. Мальчик и девочка у меня, думаю: пусть покупаются… Уже пять лет не были… И витамины им… Но я уйду… Своих детей вести к солнышку, а другие родятся и в нищете будут жить… Ты видишь, Тома, я все решил?..
   Тамара. Что же тебе именно теперь пришло это в голову?
   Володя. А не мог я просто… просто не мог… Я подъемные брал у фирмы, когда поступал. А из чего отдавать?.. Но я твердо теперь надумал… Ничего, верну как-нибудь… Все до копейки верну…
   Тамара. Ты скажи, какие у тебя дети, красивые?
   Володя (пожал плечами). Ничего… Я по дереву постучу…
   Тамара. Да, конечно, у тебя дети красивые… От любимой женщины – красивые дети… Я не могу никак только понять, как ты мог отправиться заводить от нелюбимых женщин некрасивых детей ?.. Ведь на это нужно было решиться, а я чувствую, что ты не сволочь какая-нибудь бездушная…
   Володя. Нет, Тома, теперь с этим кончено, это была ошибка.
   Тамара. А жена твоя, неужели она согласна?.. Мне кажется, что ты бы на такой не женился…
   Володя. Ну что ты, Тома. Она душевная женщина. Она думает, что я на вторую смену задерживаюсь… Я немножко перед нею хитрю, но что делать?.. Слава богу, правда, что не состоялся сеанс?
   Тамара. Так, Володя, следовательно, что мы имеем? Денег у тебя, голубчика – шаром покати, а ты, по своей глупости, в долги залез в фирме – это первое. Второе – с работы этой тебя, конечно, погонят, когда я сообщу, что у тебя полный провал – а я ведь им обязательно сообщу! Ждать, пока ты накопишь денег аванс вернуть, начальство твое, тоже не станет – с какой это радости? Очень скоро они на тебя наедут, потом жене сообщат, в какой ты числишься картотеке… Так что ты сам выбирай, что спокойнее: со мной ребенка родить, или ты свою семью захочешь разрушить?..
   Володя. Тома, когда ты успела стать такой?..
   Тамара. Да уж успела… успела… С вами иначе нельзя…
   Володя. Что ж тут делать? Пусть будет по-твоему… Наглые такие, как танки, всегда на своем настоят… (Начал расстегивать плащ.) Как танки!.. Как танки!.. (Истерично.) Ну и пускай, пускай!.. Туда нам всем и дорога!.. Туда, туда!..
   Тамара. Туда дорога? Да, чего-то надо делать. Это ты прав… Вот что! Вот тебе мои деньги – сейчас же иди и расплатись в своей фирме!.. Ты меня понял?.. Понял ты меня, или нет?..
   Володя. Не понял…
   Тамара. Я им скажу, что я заболела, что не состоялось сеанса. Денег я тебе не давала. Так что все, будь здоров… Топай.
   Володя. Не надо, Тома, твоих денег, не надо. Поверь мне… Возьми…
   Тамара. Не возьму. Уйди ты от меня, слышишь?! (Выкинула ему ключ).
   Володя. Ты мне, как, подарила их, что ли?
     Тамара.   Да, подарила, подарила – ступай!..
   Володя (пожал плечами, спрятал деньги в карман). Спасибо… (Хотел уйти, вернулся.) Тома?.. Тома?..
   Тамара. Чего тебе от меня?..
   Володя. Слушай, можно я когда-нибудь приду к тебе после? Так просто, провожу от школы до дома?.. А?.. Тома?..
   Тамара. Ты мне это предложил сам? Ведь сам, правда?.. Я ведь тебя не просила?..
   Володя. Что ты ответишь?..
   Тамара. Хотя бы до первой остановки, да? Ладно?..
   Володя. Конечно, до первой… Как скажешь…
   Тамара. А можно мы сейчас немного по квартире пройдем?..
   Володя. Без проблем.
   (Медленно обошли вокруг комнаты, рука под руку. У обоих внимательные, удивленные лица.)
   Тамара. Можно, еще немного?..
      (Еще немного прошлись.)
   Тамара. У тебя, благополучно все будет, ты не отчаивайся: я верю. Когда-нибудь заработаешь много денег – только, пожалуйста, не таким способом – и повезешь на море детей… Имя у тебя хорошее – Владимир… Владетель мира… Это имя – как талисман… (Повернула Володю к себе спиной и подтолкнула к двери.) Будь счастлив…
   Володя (повернулся обратно, хотел что-то ей объяснить). Тамара… Ты не звони…
   Тамара. И ничего не нужно. Только будем знать, что где-то есть я, а где-то есть ты…
   Володя.   Спасибо.
   Тамара. Спасибо.
   Володя. Спасибо… (Уходит из квартиры.)
   Тамара (звонит по телефону). Алло… Это номер – 80-20-44? Фирма «Медицина-94»?.. Здравствуйте, можно мне женщину пригласить к телефону, которая принимает заказы?.. Полная такая, светлые волосы… Это вы?.. Извините, я не узнала… Вы просили меня сказать, как ваш новый сотрудник… Адрес?.. Мой?.. Амундсена-14… Сергей?.. Уволился?.. Какую другую заявку?.. Я не понимаю вас, объясните… А кто ко мне сейчас приходил?.. Документы я не смотрела… Да, извините ошибка… Фамилия?.. Может быть, Блохин?.. У него хвостик подрисован к шестерочке… Фуфло гонит? Нет, нет, женщина, никого не нужно искать! Алло, женщина, алло?!. (Заметалась по дому.)
   (Звонок в дверь. Тамара открыла. На пороге стоит Володя.)
   Володя. Дай мне в рожу…
   Тамара. Они угрожали тебя найти!..
   Свечи задулись и в комнату ввалились потемки.
   В светлом проеме двери видны две обнявшиеся
   темные фигуры.
   Занавес

Никола

   сцены из уральской жизни
   в двух действиях



                 Действующие лица:
   Солдатовы: Ирина Петровна
                                            Илья – старший сын
                                          Владюша – младший сын
                                            Света – жена младшего сына
                    Ковригин Григорий Иванович
                    Отец Николай
                    Бушуева Тая



   Про поселок Бура старухи отзываются так: «Бура – что моя дыра», то есть – плохое, покинутое людьми место. Хотя люди в поселке, конечно, есть, просто их стало меньше, чем было 30, 40, 50 лет назад. Назван поселок по имени речки Бура, что пробуравила себе русло между каменистыми уральскими сопками. На одной из сопок в поселке высится Никола на Всосе – старая кирпичная церковь с колокольней и пятиглавием куполов. Она давно заброшена, с одного боку обгорела, кресты с нее сбиты. Всосом прозвали берег под церковною сопкою, который в половодье заливает река и где потом долго лужи всасываются в землю. Для хозяйства Всос непригоден – и зарос ивняком. Кусты эти поднимаются по склону сопки к самому огороду жилого дома, который стоит один около пустой церкви. У дома два отдельных крылечка – он рассчитан на две семьи.

   Первое действие.

          Вечер. На скамейке у своего крыльца сидит молодой, бородатый отец Николай, смотрит вдаль (а места вокруг, что ни говорите – красивые, лесистые, есть на что посмотреть, особенно – когда вечер, садится солнце, когда река внизу, в тени укрылась туманом).
         На половине у соседей играет в доме гармошка, безбожно фальшивит.
         К дому идет с сумкою в руке соседка отца Николая Ирина Петровна Солдатова, высокая, худая пенсионерка.

   Ирина Петровна. Здравствуйте.
   Отец Николай. Здравствуйте. Храни вас Господь. Весело у вас нынче.
   Ирина Петровна. Сын приехал.
   Отец Николай. Сын?
   Ирина Петровна. Мой старший.
   Отец Николай. Поздравляю вас, Ирина Петровна.
   Ирина Петровна (останавливается). Сколько месяцев уже – ни письма, ничего. Вдруг сегодня – стук в дверь. Я соскучился, говорит, мама. (Ставит на траву сумку.)
   Отец Николай. Это хорошо, это хорошо.
   Ирина Петровна. Устала. Обе улицы обошла. Надо мужиков чем-то кормить. Купила в Иканинском магазине окорочка – еле тащусь.
   Отец Николай. А невестка что?
   Ирина Петровна. На стол собирает. Это просто я так… спешила. (Гармошка замолкала было – и заиграла опять.) В сенках гармошку свою отыскал, теперь не может расстаться. А не учился ведь, сам на слух подобрал. Разную музыку знает, песни всякие. Как здесь шумно было, когда он тут жил. Гулянья – лучше любого клуба. Илья играет, девки песни поют, пляшут. Около церкви тут, или на берег пойдут. По берегу далеко слышно. Я, бывало, выйду во двор в темноте, слушаю: гармошка играет – значит нормально все.
   Отец Николай. Вероятно, давно не виделись?
   Ирина Петровна. Ой, не то слово! В Питере живет, на краю света. И захочешь, а не выберешься к нему – жди, когда сам объявится. Он, должно быть, лет восемь… (Подсчитывает годы в уме.) Мама родная! Девять лет!..
   Отец Николай. Да, летит времечко-то, летит.
   Ирина Петровна. Летит…
   Отец Николай. Вот, Ирина Петровна, посоветуйтесь с сыном. Ведь еще немного – и вам будет совсем тяжко. А в поселке – удобства, связь, автобус ездит, больница.
   Ирина Петровна. Что ты? Ты опять о своем? Я с тобой – поговорить чтобы, как с человеком, а ты… Тоже мне – еще назвался попом!.. (Поднимает сумку с травы.)
   Отец Николай. Ирина Петровна, не сердитесь – ведь это грех. И не надо обижать духовное звание.
   Ирина Петровна. Я к тебе не лезу, поп – и ты, значит, ко мне не лезь! (Уходит.)

   Гармонь играет. Отец Николай опять садится на лавку, читает книгу. К нему подходит Тая Бушуева.

   Тая. Здравствуйте.
   Отец Николай. Вечер добрый. Храни вас Господь. Вы шли в церковь? Я уже затворил двери.
   Тая. Нет, не в церковь я. Так, гуляю. Музыка – я услышала где-то. Думаю: откуда музыка? У Солдатовых? Неужели?
   Отец Николай. Старший сын у них это.
   Тая. К ним Илюша приехал?!
   Отец Николай. Да.
   Тая. Тетка Ира должно быть рада!
   Отец Николай. Рада тетка Ира, сама не своя. (Крестится.) Солнышко садится. Как хорошо!
   Тая. В августе такие красные зори. Даже страшно делается. Думаешь, к чему бы? Ведь не могут быть просто так – такие красные зори. Может это к войне?
   Отец Николай. Извините, как вас зовут?
   Тая. Тая.
   Отец Николай. Надо молиться, Тая, чтобы не было страшно.
   Тая. Он мою молитву не слышит.
   Отец Николай. Это грех – такие слова.
   Тая. Грех, не грех, а только я проверяла.
   Отец Николай. Не припомню вас среди прихожан. Надо придти в церковь, Тая, свечку поставить, помолчать, подумать, помолиться. Нужно покаяться.
   Тая. И откуда люди все знают? Только и слышу с детства: надо делать то, надо то…
                                                  К ним подходит Илья.

   Илья. Это кто тут возвысил голос? Тайка, что ли? Бушуева? Ты?
   Тая. Илюшка! Узнал! (Обнимает его.)
   Илья. Узнал. Как тебя не узнаешь? (Отцу Николаю) Не помешал вам?
   Отец Николай. Нисколько. Я уже хотел уходить.
   Илья. А я знакомиться вышел к вам, покалякать с новым соседом. Илья, Ирины Петровны сын.
   Отец Николай. Отец Николай.
   Илья. А попроще если – то как?
   Отец Николай. Не понял.
   Илья. Говорю, попроще если, между соседями. Коля? Ладно? Ты не против, если будем на «ты»? Сам посуди: какой из тебя мне отец – ты, наверняка, моложе меня. (Тае.) О чем вы здесь спорили?
   Тая. Просто так, на религиозные темы.
   Илья. Тайка Бушуева – на религиозные темы?! Ушам не верю своим.
   Тая (жеманно).Да?.. Почему?..
   Илья. Может быть, ты монашка? (Отцу Николаю.) Коля, может быть, она в твоем штате?
   Отец Николай. Послушайте, Илья, это некрасиво – хочу вам сразу сказать. Вы можете не уважать меня, но вам нужно уважительней относиться к духовному званию. Над духовным званием насмехаться нельзя.
   Илья. Я и не насмехаюсь, ты что? Хочешь, руку тебе поцелую?
   Отец Николай. Обращайтесь ко мне – отец Николай: я священнослужитель.
   Илья. Ну, отец – так отец. Ну, так что – руку? Ты как? Руку! Я могу, по-соседски.
   Отец Николай. Я боюсь, Илья, вы пьяны. Продолжим эту беседу в другое время. (Собрался было уйти.)
   Илья. Брезгуете, что ли, отец? Тайка, а ты?
   Тая. Только тихонько. (Подает ему руку.)
   Илья (целует). Значит, у монашек руки смородиной пахнут? (Отцу Николаю.) Не обижайтесь, отец Николай, это просто мы так, шуткуем. Не видались давно. Церковь решили отремонтировать?
   Отец Николай. Да. Благочинный благословил.
   Илья. Ваш начальник?
   Отец Николай. Начальник.
   Илья. Дело тяжелое. В этой церкви сначала держали солярку: была заправка для тракторов. Когда убрали – мы в ней ребятишками играли в прятки, в войнушку. В ней же места целого нет, я помню: росписи все обиты.
   Отец Николай. Отштукатурим. Это потом. Пока надо настелить пол. Кровлю мы уже починили.
   Илья. А кресты?
   Отец Николай. Будут. Подъемным краном, потом. Пока установили над алтарем, деревянный.
   Илья. И колокола будут?
   Отец Николай. Будут колокола, непременно.
   Илья. Вот начнется жизнь! Живи – не хочу! Гармошка! Колокола!..
   Тая (Илье). Ты к нам надолго?
   Илья. Ну, вопрос интересный.
   Тая. Чего это он интересный тебе?
   Илья. Интересно, почему тебе интересно?
   Тая. Так спросила.
   Илья. Так?
   Тая. Просто так. Ты совсем не изменился, Илья. Какой был трепач – такой есть.
   Илья. Видно, Тая, бурчане с бурчалками не меняются жизнью – и ты такая же, как была. (Отцу Николаю.) Нашему поселку Бура, отец Николай, триста лет, и еще триста лет пройдет – так и будет дыра дырою: две улицы домов, церковь, речка. Неперспективное место – вот что, отец Николай. Зря вы сюда приехали: только мучаться с нами.
   Отец Николай. Как смотреть, Илья, у нас свои перспективы, в божьем деле глухомань – не помеха.
   Тая (Илье). Неизвестно еще, где ближе к богу: в городе, или здесь? Правильно, отец Николай?
   Отец Николай. Совершенно с вами согласен. Сельская жизнь избавляет от городской суеты, обращает помыслы к богу.
   Илья. Не приходилось раньше на этом пригорке мне слышать такие речи. Вечер-то какой! Какой вечер! Много ли будет еще в жизни у нас таких вечеров? А вы заладили: к богу, к богу! Радоваться надо, друзья, надо жить! Тая, отец Николай, пойдемте к нам в гости! У нас стол накрыт. Пойдемте! За знакомство, за встречу!
   Отец Николай. Нет, что вы? Благодарю. В другой раз.
   Илья. Зачем нам дожидаться другого раза? Идемте!
   Тая. Идемте, раз зовут, отец Николай: у нас попросту все в деревне.
   Илья. И матушку берите с собой!
   Отец Николай. Матушка у своих родителей в городе.
   Илья. Так тем более! Не сидеть же одному в пустом доме!
   Отец Николай. Благодарю вас. Право. Сегодня я не настроен. Хочется на улице посидеть.
   Тая. Народ – отдельно, попы – отдельно? Так, отец Николай?
   Илья. Идемте, отец Николай, идемте! Приглашаем от чистого сердца.
   Отец Николай. Ну, ладно.
   Уходят в дом к Солдатовым. Немного погодя, у дома появляется Ковригин Григорий Иванович, стучится в окно, вызвал на улицу Ирину Петровну.
   Григорий Иванович. Это что у вас в доме творится? Привечаешь попа?
   Ирина Петровна. Так теперь начинают вместо – здорово живешь?
   Григорий Иванович. Добрый вечер, Ирина Петровна. Как ваше драгоценное здоровье?
   Ирина Петровна. Спасибо. Твоими молитвами.
   Григорий Иванович. Ну, моей тебе молитвы не надо. У вас есть кому молиться без нас. Подружились с новым соседушкой?
   Ирина Петровна. Ой, не спрашивай! У нас не дружба, а прямо страсть в клочья.
   Григорий Иванович. Что так сразу?
   Ирина Петровна. Да замаял. Прицепился уже неделю как банный лист: продай ему, да продай. Втемяшилось ему отсюда нас выселить. Будете, мол, дескать, в поселке, а сюда из города пригласит дьячка, себе в помощь.
   Григорий Иванович. Выселит. У них это просто. В городе вон выселили музей – отдали здание церкви; дворец культуры выселили – тоже отдали. А уж тебя и подавно: выселят – и не пикнешь.
   Ирина Петровна. Не на такую напали.
   Григорий Иванович. Вылетите, как пробка.
   Ирина Петровна. У нас ордер.
   Григорий Иванович. Ордер! А у них власть! У музея, поди, тоже бумаги были.
   Ирина Петровна. Черт возьми! Откуда? Что? Попы эти! Катимся-то куда?!
   Григорий Иванович. Туда и катимся. Им-то что?
   Ирина Петровна. Еще как путнего в гости его позвали.
   Григорий Иванович. Ага, зовите больше его, зовите. Этим ребятишкам палец в рот не клади – в горло моментом вцепятся. (Пауза.) Я к тебе – вот что, Ирина Петровна,– в пятницу – партсобрание. Как обычно, в девятнадцать – ноль – ноль. Повестка дня – выражение протеста коммунистов поселка Бура антинародной политике нынешнего российского правительства и текущие вопросы.
   Ирина Петровна. Я отсюда никуда не поеду.
   Григорий Иванович. Опять за рыбу – деньги! Слышишь, что тебе говорю?
   Ирина Петровна. Я на Всосе прожила с детства, я тут детей родила. У меня… Илюша приехал.
   Григорий Иванович. На каком Всосе? В антиалкогольную компанию постановление было: называть это место сопкой Плеханова. Собрание, говорю, – в пятницу, в девятнадцать – ноль – ноль.
   Ирина Петровна. Григорий Иваныч, я не иду на собрание.
   Григорий Иванович. Что такое еще?
   Ирина Петровна. Я решила сдать партбилет.
   Григорий Иванович. Ты сегодня, что – ненормальная? Успокойся. Я как будто этого не слыхал.
   Ирина Петровна. Я подумала хорошо. Я спокойна. Просто мне надоело.
   Григорий Иванович. Придешь и на собрании скажешь. Подумай еще раз, говорю. Как ты сможешь после этого товарищам в глаза-то смотреть?
   Ирина Петровна. Какие мне на огороде – товарищи? Черви дождевые одни.
   Григорий Иванович. Ты, Петровна, говори, да не заговаривайся! Товарищей – червями назвать! Ступай домой, таблетку выпей! Компресс на лоб намотай!
   Ирина Петровна. Надоел ты мне, Григорий Иванович!
   Григорий Иванович. Ты это официально мне заявляешь?
   Ирина Петровна. Официальнее некуда.
   Григорий Иванович. Были на тебя сигналы, Ирина Петровна, были! Не верил, а напрасно. Проверить хотел.
   Ирина Петровна. Вот и иди отсюда, если проверил.
   Григорий Иванович. Проверил!
   Ирина Петровна. Ну, и иди!
   Григорий Иванович. Иду!
   Ирина Петровна. Ну, и иди!
   Григорий Иванович уходит. Ирина Петровна одна. На улице стало темно…
       В доме у Солдатовых спустя полчаса были трое: красивый мужчина 27 лет, которого знакомые называют странно – Владюша, его жена Света, 25 лет, довольно невзрачная особа, да Бушуева Тая. От водки Тая захмелела, она нагнулась к темному окну, смотрит, задницу отставила назад больше, чем нужно.
   Тая (кричит в окно и машет рукой). До свидания, отец Николай! Спокойной вам ночи! Илья, иди уже, наконец! Владюша, давай, зови брата!
   Владюша. Илюха!
   Света (дергает за рукав Владюшу). Сиди! Куда зенки выпялил?
   Владюша. Чё?!
   Света.   Ничё!(Кричит Тае). Тайка, иди за стол, хватит там туда-сюда двигать.
   Тая (начинает кричатьчастушку, притопывает ногой).
                                                             Не ходите, девки замуж:
                                                             Ничего хорошего!
                                                             Утром встанешь –
                                                             Титьки набок и пи*** взъерошена!
   (Притопывает ногой.) Оп! Оп! Оп! Оп!..
   Света (сидя за столом и подперев свою щеку ладонью, тоже вдруг запела частушки).
                                                              У меня миленка нет!
                                                              Что же я поделаю?
                                                               Пойду в лес, возьму топор,
                                                               Из березы сделаю!
   Владюша (кричит частушку, хочет плясать, но Света дергает его за рукав, он садится).
   Моя милка крышу крыла –
                                                               И оттуда сорвалась!
                                                               Пока донизу летела –
                                                               Сорок раз обосралась!
   Тая (кричит в окно). Илюшка, ты где?! Давай, волоки гармошку! Веселье пошло! (Кричит частушку и притопывает ногой.)
                                                               Я любила тебя, гад,
                                                                Четыре года в аккурат –
                                                                А ты меня – полмесяца,
                                                                И то хотел повеситься!
                                                                Оп! Оп! Оп!..
   Света (поет частушку, подперевши щеку ладонью).
   Я надену кофту рябу,
                                                                Кофтурябу – рябую!
                                                                Кто с моим миленком сядет –
                                                                Морду покарябаю!
   Владюша (кричит частушку).       Некрасивая ворона,
                                                                А красивый перелет:
                                                                Милка с берега крутого
                                                                Жопой шлепнулась об лед!
   Света (Владюше). Ты достал меня, козел! Понял?
   Тая (Владюше). В самом деле, достал!
   Владюша (Свете). Ты что, белены объелась, Светка?
   Тая (кричит в окно). Илюшка, гармошку давай!
                                                 Ирина Петровна и Илья входят в дом.
   Тая (кричит частушку).              Полюбила чёрта я –
                                                           И целую чёрта!
                                                           У него, у чёрта,
                                                           Я уже четвёрта!
     Илюшка, проводили попа? Гармошку давай!
   Илья. Сейчас. Ма, где гармошка?
   Ирина Петровна (Тае). Какая тебе гармошка? Мужик с дороги – еле ноги переставляет. И тебе на работу завтра идти.
   Тая (посмотрела в окно).У, уже позднота! Правда что! Засиделась у вас. (Илье.) Ты как, в самом деле устал, Илья? А то бы проводил меня до поселка: у вас тут фонари не горят.
   Илья. Пошли, провожу.
   Ирина Петровна (Тае).Волки что ли тебя съедят? Чего ты боишься?
   Владюша. Тайку волки съесть не посмеют!
   Тая (Илье). Идешь, что ли?
   Ирина Петровна (Илье). Посиди с братом. Чего ходить взад – вперед? Сколько годов не видались. Сидите, поговорите. Я ее доведу.
   Тая. Ладно, тетя Ира, не надо. Я сама как-нибудь.
   Ирина Петровна. Пойдем, на тропинку выведу, а то не найдешь.
    Тая и Ирина Петровна сходят с крыльца.
       Снаружи светлей, чем казалось. От церкви, с ее черным силуэтом, занявшим полнеба, легло наискосок на поляну черное пятно. Такая тишина, что Ирина Петровна и Тая на мгновенье невольно остановились.
   Тая (негромко запела).               Хорошо ли я уселась?
                                                          Не в досаду ли кому?
                                                          Коль в досаду – я не сяду.
                                                          Вы скажите, я уйду.
   Ирина Петровна. Ты вот что, баба, прекрати это!
   Тая. Чего это?
   Ирина Петровна. А то я не вижу? Крути своим хвостом в другом месте.
   Тая. Командира из себя корчишь?
   Ирина Петровна. Я тебя прошу по-хорошему. Может, что и было когда-то, да быльем поросло – нечего ворошить.
   Тая. Ворошить еще! Больно мне надо! Нужен мне твой заморыш! Я вообще случайно тут, не к нему шла! Откуда я знала?
   Ирина Петровна. Ты здесь больше не появляйся. Поняла? Считай, я предупредила. Пеняй на себя.
   Тая. Очень уж ты строга, тетка Ира. Строгая, погляжу. Если ты такая моральная, так чего ты Ковригина приваживаешь? У него поди-ка тоже – семья! Видела сегодня, как он вьется вокруг тебя.
   Ирина Петровна. Как у тебя язык не отсохнет? Он пришел на партийное собрание звать.
   Тая. А, так ты же партийная!
   Ирина Петровна. Уж представь себе!
   Тая. Уж представила! Что же это у вас, у партийных, такие дети родятся разные?
   Ирина Петровна. Тебе, Тайка, космы давно не рвали? Забыла? Я напомнить могу.
   Тая. Я что сказала? Только то, что один – на Карла Маркса похож, а другой – на Фридриха Энгельса. Видно, много партийных книжек в молодости читала. Попрошу себе у Ковригина: пусть мне тоже даст почитать.
   Ирина Петровна. Догоню сейчас и напинаю!
   Тая. Ладно, не трясись, тетка Ира! Не нужен мне сынок твой, оболтус. У меня вообще, к попу дело было.
   Ирина Петровна. Не ври ко!
   Тая. Что такого? У попа тоже есть книжки! Спокойной ночи, тетя Ира, не кашляй! (Уходит.)
   Ирина Петровна. Уродится же такая зараза.
   Луна прячется за тучу. На улице темень…
     Следующее утро выдалось безветренным, ясным. Потом солнце припекло, как на юге. В доме у Солдатовых стало душно. Начала гудеть и ударяться в стекло жирная муха. Время – далеко за полдень. Вернулся с рыбалки Владюша.
   Илья (сел на постели). Пи-ить!..
   Владюша. Проснулся? Мастер ты спать, Илюха – уже обед скоро. На, рассол – полегчает.
   Илья (выпив рассол). Давно я так…
   Владюша. Может, опохмелиться?
   Илья. Думать про нее не могу, сразу воротит. Молчи… Муху выгони: гудит, надоела.
   Владюша. На то и лето, чтобы мухи жужжали. (Поймал муху в кулак, послушал ее, потом раздавил и отбросил в угол, руку обтер об штанину.) Такой сегодня клев был с утра, а потом как начало парить – и вся рыба заснула. Думаю, что сидеть? Пойду к вечеру, может быть – в ночевую.

   Илья (держит ладонями свою голову). Что тут у вас за водка?
   Владюша. Трещит? Ну, на то и голова, чтоб трещала. (Перекладывает рыбу из проволочного садка в чашку.)   Интересно, рыба на одном месте живет или плавает вверх и вниз по реке? А? (Не дождался ответа.) Три ерша, два окуня, чебаки. Пять чебаков. Мальки не считаются. Кыс-кыс-кыс! Васька, иди сюда! На – мальков! Кыс-кыс! Васька!.. Где он? В огороде опять? Такой вырос кот – кровопийца, вампир! Я на Всосе котенком его подобрал, увязался по берегу за мной и мяукает – наверное, из дома удрал. Теперь вырос – трясогузок, воробьев ловит: только перья летят. Поймает – и сразу в дом тащит: похвастаться, видно, хотит.
      Входит Света.
   Владюша (Свете). Ты с работы, что ли сбежала?
   Света. Отпросилась.
   Владюша. Балуют вас. Конторские – одно слово. Тогда будешь уху варить.
   Света. Я на эту рыбу уж смотреть не могу. Каждый день – рыба, рыба.
   Владюша. Предлагаешь тебя кормить ананасами?
   Света. Он меня кормит! Между прочим, я сама зарабатываю.
   Владюша. На то и жена, чтобы сама зарабатывала. Я сегодня вечером в ночное пойду.
   Света. Куда? Еще что придумал?
   Владюша. На рыбалку иду.
   Света. Может быть, на другую букву, на – «е»?
   Владюша. На букву «рэ», на рыбалку!
   Илья. Голова болит! Тихо!
   Владюша (Свете, негромко). Стопку. (Света налила в стакан из бутылки с бумажной пробкой.)
   Владюша (Илье). Илюха, на, выпей.
   Илья. Что?
   Владюша. Антипохмелин это.
   Илья. Водка?
   Владюша. Водка, да.
   Илья. Сейчас сдохну. (Выпивает водку.)
   Владюша. Ничё! От ста грамм еще никто не подох!
     В дом вошла Ирина Петровна.
   Владюша (Ирине Петровне). Напоила, мамка, сына на радостях!
   Ирина Петровна. Что с ним? (Илье.) Что, тебе плохо?
   Владюша. Отвык. В Питере по-деревенски не выпьешь: сразу заметут в вытрезвитель.
   Ирина Петровна (Илье). Ложись, Илья. Может, за доктором? Владюша, сбегай.
   Илья. Ма, не надо доктора, все нормально. Уже лучше делается. Опохмелился.
   Владюша. Ну, что, мне бежать?
   Илья. Говорю же, не надо.
   Владюша. Легче?
   Илья. Да, легче.
   Владюша. А не верил! Сто грамм – великая вещь. Рецепт здоровья. Ценность мирового масштаба. ЮНЕСКО, во!
   Ирина Петровна (проВладюшу). Замолол языком! Этому все ни почем!В три горла халкает – а как огурчик.
   Владюша. Могем, маманя, могем! Ладно, не буксуй в любимой колее. (Свете.) Пошли, Светка, почистим рыбу по быстрому! Есть там нож на колонке.
   Света. Пошли. (Владюша и Света уходят.)
   Ирина Петровна. Покушал бы немножко.
   Илья. Правда. Огурцы есть?
   Ирина Петровна. Конечно.   (Приносит на тарелке еду.) Хлеб возьми.
   Илья ест и заметно оживает.
   Илья. О как! И ухи захотелось.
   Ирина Петровна. Значит, отошел, слава богу! Сейчас они, быстро вдвоем. (Пауза.) Никак у нас не ладится с ней. Вроде бы, и девка хорошая. А все как-то… Я ей – слово, а она – два.
   Илья. Не находишь общий язык с невесткой? Ну, на то и свекровь.
   Ирина Петровна. Ну, на то! Ну, на то!.. У Владюши перенял? У Владюши все просто: «ну на то!..». Только вот с твоими я ведь не ссорилась: ни с Оксаной, ни с Леночкой,– с этой же все не так. Сядет в угол и глядит волком.
   Илья. А чего у них ребят нету?
   Ирина Петровна. Спроси. Я уж не лезу к ним: ну их!.. Владюшка тоже – таким охотником сделался! Каждый выходной – его дырка-свист! Особенно теперь, когда в отпуске. На охоту, на рыбалку, на охоту, на рыбалку, на охоту, на рыбалку – как только не надоест?!
   Илья. А что ему еще делать?
   Ирина Петровна. В деревне-то что? Железо на крыше прогнило надо менять – не меняет. Яблони надо садить. Который год его прошу: съезди в питомник, саженцев привези. Но где же он потащится с ними! Разве он будет с ними прыгать по электричкам? Что ты! Он лучше так, дичку горькую погрызет. Да хоть… навозом бы хоть взял, обеспечил. Смешно сказать: в деревне пятый год не можем огород унавозить. Замаялась с ними. Или старая, может, стаю – так поэтому…
   Илья. Что ты, ма, какая ты старая?
   Ирина Петровна. Старая. Теперь уж дорога ясна. Один конец. Быстро так – будто и не жила вовсе. Как один миг… Ладно. Ты-то почему мне не пишешь? Трудно черкнуть два слова?
   Илья. Просто… О чем писать-то?
   Ирина Петровна. Жив, здоров. Мне много не надо.
   Илья. Так и так ведь понятно, что жив. Если что случится – напишут.
   Ирина Петровна. Ну, типун тебе на язык! Я ночами не сплю, думаю о тебе, лежу тут. Что ты, где?.. Леночку-то не видишь?
   Илья. Нет.
   Ирина Петровна. Вот она жизнь! Так ведь хорошо начиналось.
   Илья. Ма, хватит охать! Что-то здесь душно в доме, на скамейку пойду, посижу.
   Ирина Петровна. Рассказал бы хоть, как ты теперь? До какого у тебя отпуск?
   Илья. Потом, ма, потом.
   Ирина Петровна. Уж тебя и не спросишь. Как хорошо было, когда маленькими-то были…
   Ильявышел из дома, сел на скамейку, в прохладу – на Урале в любую жару воздух в тени прохладен. Перед церковью на поляне стругает рубанком доски отец Николай.
   Илья. Отец Николай, отдохните! Будет вам на солнце пекчись! Идите, перекурим немножко!
   Отец Николай (подходит к Илье). Добрый день, Илья! Как самочувствие ваше?
   Илья. Ничего, нормально.
   Отец Николай. Я очень этому рад.
   Илья. Что, косой был вчера? Это со мной бывает.
   Отец Николай. Мне показалось, что немножко вы перебрали. Впрочем, это понятно: ведь вы давно с родными не виделись. Надолго вы приехали на родину?
   Илья. Ничего я не перебрал. Просто, траванулся немного. Я все помню, что было. Вот, подтвердите мне теперь трезвому, отец Николай – значит, бог есть?
   Отец Николай. Есть.
   Илья. За базар отвечаешь?
   Отец Николай. Извините, но в таком духе я не общаюсь.
   Илья. Ладно. Хорош, парень, не дуйся – это все ерунда. Давай, на отвлеченные темы. Давайте, то есть. Да, отец Николай? Как вам у нас в поселке? Привыкли?
   Отец Николай.   Весной было тяжелее, когда я сюда приехал. Теперь с людьми познакомился, о поставке стройматериалов договорился, быт наладил. Безусловно, не сразу все удается – я тем более, здесь один, без помощников. Отслужу службу – иду работать, ночью вынужден сторожить.
   Илья. Тащат?
   Отец Николай. Тащат.
   Илья. А как иначе? Без этого нельзя.
   Отец Николай. Что еще неудобно? Церковь и церковный дом этот – от поселка удалены. Поэтому когда из города сюда переедет дьячок – это не решит все вопросы. Я ночью как сторожу? Выгляну в окошко – все. А ему из поселка сюда – не набегаешься.
   Илья. Это да. А с другой стороны – кому это надо? Нравится вам мучаться – ну и мучайтесь с ним. Это ваши проблемы. Если разобраться, то кому эта церковь нужна? Простояла она заброшенной семьдесят лет – и еще бы сто простояла. У нас посчитать в поселке – и верующих нет.
   Отец Николай. Это мнение ошибочно. Очень большая потребность в храме у многих и очень многих.
   Илья. У кого, к примеру?
   Отец Николай. У многих.
   Илья. Ну, у кого, у кого?
   Отец Николай. В воскресенье увидите. Жигалова Наталья Геннадьевна всегда ходит с внучкой…
   Илья. Внучке – развлеченье вместо театра.
   Отец Николай. Супруги Астаховы прожили в гражданском браке почти двадцать лет, а все-таки, пришли ко мне и венчались.
   Илья. Ищут новые сексуальные впечатления.
   Отец Николай. Карелин Сергей Леонидович…
   Илья. Жив еще старпер? Этому – молись, не молись… Вы знаете, кто он? Спросите у любого в поселке: сколько на нем крови? Сколько он народу по доносам упек?
   Отец Николай. Илья,господь о нем знает всё, а мне всего знать не нужно.
   Илья. Публика у вас неказистая, отец Николай.
   Отец Николай. К богу всем открыты врата.
   Илья. Только чинить эти ворота у церкви досталось вам одному. Не очень ваша сборная кинулась вам на помощь. Где этот ваш Карелин?
   Отец Николай. Помилуйте, Карелину почти девяносто лет. Мне очень многие оказывают посильную помощь. Вот сегодня пришла помочь ваша знакомая, которая была здесь вчера, моет пол в церкви.
   Илья. Которая моя знакомая? Тайка?
   Отец Николай. Таисия. Да, Тая.
   Илья. Тайка моет в церкви сейчас?
   Отец Николай. Да, моет в церкви.
   Илья (кричит). Тайка! Иди к нам сюда! Тайка, давай короче!.. (Отцу Николаю.) О! Глядите, идет! Плывет пава.
   Тая (подходит, кивнула Илье головою. Говорит отцу Николаю). Вы меня звали, отец Николай?
   Илья (Тае). Садись, посиди со мной.
   Тая. Ой, Илюша, не до тебя.
   Отец Николай. Нет, не я – Илья вас позвал, когда я сказал, что вы в церкви.
   Тая (Илье). У меня очень много работы.
   Илья. Ладно, Тайка, чё ты? Садись.
   Тая. Я пойду, отец Николай? У меня еще лестница на колокольню не мыта.
   Илья. Тайка Бушуева – как овечка! (Передразнивает). Я пойду, отец Николай? Тайка, а не ты ли в этой церкви со мной из пугача по стенам стреляла? (Передразнивает). Я пойду, отец Николай? А кто эти ворота поджег? Это мы бензином с тобой облили и подожгли – а потом на фоне их целовались! (Передразнивает). Я пойду, отец Николай? Разворотила половину церкви, лахудра,– сделала отцу Николаю заботу! Да, отец Николай? (Про Таю.) Это та еще штучка!
   Тая. Кто? Какая лахудра? Ни хера он меня окрестил! Меня Таисия зовут, понял, ты?Вешаешь на уши лапшу добрым людям – они подумают про меня невесть что. (Отцу Николаю.) Про меня, отец Николай, что только ни говорят! Иногда услышу – просто диву даюсь! Вот у людей язык без костей! Вот – «ветер дунет – собака лает!» Эти деревенские сплетни уже поперек горла мне! Вот они, вот у меня где! (Илье.) Но ты ведь горожанин теперь, мог бы постыдиться попусту чесать. Пора поумней быть.
   Илья. Нечего мне стыдиться.
   Отец Николай (Тае).К вере своя дорога у каждого. Я, например, еще три года назад учился в университетской аспирантуре. Писал кандидатскую диссертацию на тему… (Посмотрел на Таю с Ильей.) Ну, не важно. Даже странно об этом вспомнить. Кому это могло быть нужно? Во всей стране – от силы десяти человекам. А мне казалось, что интересней и актуальней темы для исторической науки придумать просто нельзя. Моя супруга и родители до сих пор уверены в этом.
   Илья (отцу Николаю). Сбили вас попы с панталыку.
   Тая. Что ты щас провякал?!
   Отец Николай. Илья, я прошу – держите себя в руках! Нужно выбирать выражения. Я нашел себе поприще, на котором смогу больше пользы принести людям.
   Илья (Тае). С панталыку! (Отцу Николаю). Мне для правды выражений подбирать нечего.
   Тая. Сам ты, можно подумать, стал лучше? Тоже мне, кавалер третьей свежести! В город уезжал, говорил: Тая, жди. Я вернусь таким, таким, растаким! На белой «Волге» поедем. Будем кур давить. Какие куры тебе? Ты сам курица! Не знала я, Илья, что мы так с тобой встретимся.
   Илья (отцу Николаю). Эта швабра была моей юношеской первою любовью. Вот такие пироги, отец Николай.
   Тая. Пойду я – хватит мне ерунду его слушать. (Уходит).
   Отец Николай. Должен вам сказать, Илья, что вы не правы. Ваши отношения с Таей – это ваше личное дело. Однако нормы общежития, мораль требует более уважительного отношения к женщине. Вы напрасно ее обидели. Советую вам перед ней извиниться.
   Илья. Я сказал правду – больше ничего не сказал. Могу я говорить правду? И вообще я на нормы общежития ваши плевал! Вот и всё!
   Отец Николай. Печально, если это действительно так.
   Илья. Ты, отец Николай, еще молодой! Еще пороха не понюхал. Послушай меня. Эти ваши нормы морали – брехня, опиум для народа. Церковь ваша – брехня. Государство, исправительные колонии – брехня. Мир – брехня. И мне это ясно.
   Отец Николай. Вам, Илья, наверно, тяжело жить. Без веры в мире не проживешь.
   Илья. Конечно. Тех, кто не играет по правилам, моментально сжирают, косточек не остается. Прячься, не высовывайся из-за брусвера – это истина. Только я на это плевал!
   Отец Николай. Молодечество – и ничего больше.
   Илья. Скажите, отец Николай, вы мужик?
   Отец Николай. Странный вопрос. Ну, и что?
   Илья. Это не ответ. Вы – мужик?
   Отец Николай. Я – мужик.
   Илья. Я вам, как мужик – мужику. Чтобы был язык за зубами! Никому. Ясно? Глядите. Видите? Вот. (Расстегнул свою рубаху и показал отцу Николаю подмышку.)
   Отец Николай. Что это?
   Илья. Опухоль. Рак.
   Отец Николай. Это правда?
   Илья. Это, к сожалению – да.
   Отец Николай. Тогда вам нужно не водку пить, а лечиться! Зачем вы приехали? Вы теряете драгоценное время.
   Илья. Лечиться? Зачем? Когда я узнал диагноз – я подумал: зачем? Лечиться? Что – это даст? Валяться в больнице – бледному, с лысой головой? Свой последний месяц на этом свете стать подопытным у врачей? Зачем, скажите? Зачем? Этот вопрос теперь постоянно у меня на уме. Зачем я влюблялся, страдал, делал глупости, трусил, обманывал себя и других? Зачем надеялся, ждал? Зачем отдавал другим то, что можно было забрать себе? Нет ответа на этот вопрос: зачем? Квартиру в Питере отдал второй жене, а можно было пропить. На Канары бы сейчас, да, отец Николай? Да? По тёлкам? Йа! Йа! Йа!..
   Отец Николай. Очень сочувствую вам, Илья. Главное – не предаваться отчаянью.
   Илья. Отчаянья нет. Зачем? (Уходит).
   Илья уходит мимо церкви прогуляться по Всосу. К отцу Николаю подходит Тая.
   Тая. Отец Николай, я управилась. Всё. Ведро со шваброй там положила.
   Отец Николай. Спасибо, Тая. Очень приятно, что вы сегодня пришли.
   Тая. Благословите меня, отец Николай.
   Отец Николай. Храни вас Господь! (Перекрестил и подал для поцелуя ей руку.)
   Тая (поцеловав его руку). Как-то не по нашенски это. (Целует попа в засос.) Так вот, чтоб мне сюда дорогу закрыть.
   Света (вышла в это время из дома и увидела целующихся Таю и отца Николая). Мало нам было своих блядунов! (Кричит вдаль.) Илья, иди исть! Уха сварилась уже!..
   Второе действие.
       Минуло два дня. Суббота. Полдень. Солнце палит так же невыносимо. Отец Николай чинит врата у церкви. Работа у него продвинулась мало. К нему подходит Ковригин Григорий Иванович.
   Григорий Иванович. Бог в помощь!
   Отец Николай. Спасибо. День добрый.
   Григорий Иванович. Бог то – бог, да и сам бы помог, да? (Смеется.)
   Отец Николай. Простите, мы не знакомы?
   Григорий Иванович. Ковригин Григорий Иванович, пенсионер, местный житель. Решил придти, посмотреть на вашу работу.
   Отец Николай. Отец Николай.
   Григорий Иванович. Обучались плотницкому делу, или так, своим умом?
   Отец Николай. Своим умом больше.
   Григорий Иванович. В каждом ремесле нужно присноровиться. Глухов Егор из совхоза, когда стелили коровник, одним топором обтёсывал доски так, что в щель между досками ножа не воткнешь. Я сам видел.
   Отец Николай. Чем теперь занимается этот мастер?
   Григорий Иванович. Кто его знает? Помер.
   Отец Николай (перекрестился). Царствие ему небесное.
   Григорий Иванович. Бывают такие умельцы, да. Волков Василий Яковлевич, такие клал печи! Ни копоти, ни угара, ничего. Любо-дорого! Из других деревень за ним приезжали. Да. Славилась наша Бура.
   Отец Николай. Тоже умер он?
   Григорий Иванович. Вы что? Зачем ему умирать?
   Отец Николай. Вы сказали: славилась. Извините. Я вас неправильно понял. Больше не зовут, разве?
   Григорий Иванович. Теперь никто не строится. Обнищал народ – печники не нужны. После верховных правителей Миши и Бори – будто Мамай прошел. На весь совхоз остался один-единственный трактор – нечем поля вспахать. Совхозные теплицы стоят заброшенные: без стекол, без отопления – в них ветер воет. Вы как об этом думаете – честно так, да?
   Отец Николай. Я мало интересуюсь политикой.
   Григорий Иванович. Политика у нас в стране простая: слова все подбирают на букву «пе»: перестройка, приватизация. И тэ дэ и тэ пе – вот и пришел нам полный «пе»!..
   Отец Николай. Спасибо, я теперь буду в курсе, что такое политика.
   Григорий Иванович. Не иронизируйте. Я сказал так, чтоб было понятнее, а чувства за этим – сложные.
   Отец Николай. Не сомневаюсь в этом.
   Григорий Иванович. Церкву чините? У нас в поселке третья часть – татары живут. Татары тоже будут в церкву ходить?
   Отец Николай. Если кто из них православные – будут. Но ведь татары в большинстве своем – мусульмане. Мусульмане ходят в мечеть. У них другая конфессия.
   Григорий Иванович. А поляки? У нас несколько человек есть поляков.
   Отец Николай. Для поляков нужен костел. Поляки – католики.
   Григорий Иванович. Зазывать их в эту церкву не будете?
   Отец Николай. Разумеется – нет.
   Григорий Иванович. Получается – пусть имеют веру, какую хотят?
   Отец Николай. Абсолютно точно.
   Григорий Иванович. Зачем вы тогда зазываете сюда коммунистов? У нас – своя вера. Коммунисты тоже имеют право!
   Отец Николай. Причем здесь коммунисты? Я как-то не уловил.
   Григорий Иванович. Притом, что коммунисты обязаны ходить в клуб. У нас собрание в клубе каждую вторую пятницу месяца. Я секретарь партийной организации поселка Бура.
   Отец Николай. Ах, вот как? И что?
   Григорий Иванович. Ведете пропаганду. Не отнекивайтесь, отец Николай. Я вчера посчитал. За два месяца исключились семь человек. Все – партийцы с огромным стажем! Все замечены у вас в церкви! Вот последний пример – Солдатова Ирина Петровна, ваша соседка. Не явилась вчера на собрание, передала партбилет! От лица нашей партийной организации требую, чтобы вы не вторгались в наш коллектив! Соблюдайте уважение к нашей вере!
   Отец Николай. Я уважаю вашу организацию, но хочу сказать, что коммунизм – не вера, а общественное убеждение. В мире четыре основных веры: христианство, ислам, иудаизм, буддизм. Если желаете, я вам дам прочесть книгу. Вы убедитесь – коммунизма в ней нет.
   Григорий Иванович. Верю в победу справедливости на Земле! Верю в торжество коммунизма! Верю в счастье, верю в добро! Верю в братство народов! На хрен мне нужна твоя книга?! Не хочешь по-хорошему – скажу: были сигналы на тебя, были!
   Отец Николай. Вы меня пугаете, что ли?
   Григорий Иванович. Предлагаю задуматься. Есть начальники над тобой! Интересно им будет послушать, какие ты фортеля выкидываешь! Народ не обманешь!
   Отец Николай. Не горячитесь. Что вы имели в виду?
   Григорий Иванович. Пусть узнают, что ты здесь вытворяешь! Поп, а самогон варишь! Думаешь, если живешь на отшибе – невдомек людям? Варит поп! То-то у тебя и рожа бардовая!
   Отец Николай. Я работаю на жаре!
   Григорий Иванович. То-то от тебя и жена сбежала!
   Отец Николай. Это вас не касается!
   Григорий Иванович. Касается еще как! Проходу бабам деревенским не стал давать!
   Отец Николай. Если бы вы были моложе – я бы прогнал вас взашей!
   Григорий Иванович. Прогнал бы?! А клюкой хочешь?!. (Размахивается палкой, чтобы ударить попа и падает в обморок.)
   Отец Николай. Что с вами? (Кричит.) Кто-нибудь! Илья! Принесите воды! Господи! Дышите! Ох, боже мой!..
   Илья (подбегает с кружкой воды). Что с ним?
   Отец Николай. Он без сознания.
   Илья. Дышит?
   Отец Николай. Не знаю.
   Илья (облил Григория Ивановича из кружки водой). Дышит еще. Давайте, отнесем его в тень. Берите его. Тяжелый. Ложьте сюда.
   Перетащили Григория Ивановича в тень перед домом, расстегнули ему рубаху, приподняли ему голову, дуют ему на лицо, машут над ним руками.
   Отец Николай. Надо нашатырь и «скорую помощь» вызвать.
   Илья. Или перегрелся, или инфаркт!
   Отец Николай. В такое пекло в пиджаке ходит!
   Григорий Ивановичочнулся от обморока и пытается встать.
   Илья. Лежите.
   Григорий Иванович. Встану. Помогите мне.
   Илья. Садитесь – посидите на лавке. Зачем стоять? Что с вами случилось?
   Григорий Иванович. В глазах потемнело.
   Илья. Садитесь. Вы зеленый весь. Здесь прохладнее. Снимите пиджак.
   Григория Ивановича усаживают. Он снимает пиджак, рукавом рубахи вытирает испарину со лба.
   Отец Николай. Я в поселок схожу – вызову «скорую помощь».
   Илья. Сначала мать мою позови – она на речке полощет.
   Отец Николай. Зачем?
   Илья. Позовите. Не спорьте, отец Николай.
   Отец Николай. Хорошо. (Уходит.)
   Григорий Иванович.   В обморок свалился. Старый стаю.
   Илья. Солнечный удар, может? Еще бы – такая жара.
   Григорий Иванович.   Раньше в жару не падал.
   Илья. Принести еще воды? Сделать компресс?
   Григорий Иванович.   Не надо. С водой успеем. Ты ведь – Илья?
   Илья. Илья.
   Григорий Иванович. Так я и понял. Повзрослел. Встретил бы где-нибудь – не узнал… Кто я – знаешь?
   Илья. Ковригин.
   Григорий Иванович. Да, Ковригин. А знаешь – кто я?
   Илья. Ну?
   Григорий Иванович. Я твой отец.
   Илья. Дальше что?
   Григорий Иванович. Ты знал? Мать тебе говорила?
   Илья. Намекали добрые люди. Только это брехня!
   Григорий Иванович. Народ врать не будет. Ты на меня похож.
   Илья. Нет. Я похож на отца.
   Григорий Иванович. Значит, не говорила? Она и мне запретила. Только теперь – что скрывать? Вашего отца уже нет, а ты – взрослый мужик, поймешь. Она и в партию вступила из-за меня. Чтобы быть вместе. На собрании посмотрим друг другу в глаза – и всё. И так тридцать лет.
   Илья. Ты на солнце перегрелся. Остынь.
   Григорий Иванович. Правду тебе говорю. В браке – у нас ничего. Она честно. Лишь посмотрим в глаза – и расходимся по домам. Ты не думай.
   Илья. Больно мне надо думать! Сейчас она придет – разбирайтесь с ней.
   Григорий Иванович. Ты пойми – у нее никакой личной жизни, кроме нашего собрания, кроме партии. Вы с братом – уже здоровые лбы: сами по себе, мамка вам не нужна. А ей как дальше? Ты приехал, погостишь и уедешь – а она забоялась слухов, партийный билет сдала. Ты ей скажи: не надо! Чего теперь бояться? Ты знаешь. Пусть болтают, кто что хотят…
   Ирина Петровна (входит). Что с ним?
   Илья. Он очнулся. Был без сознания.
   Ирина Петровна. Вот и хорошо. Не будет шастать на нашу гору.
   Илья. Ма, это правда? Он сказал, что я от него.
   Ирина Петровна (Григорию Ивановичу). Что расселся? Вставай! Иди, откуда пришел!
   Григорий Иванович. Хотела, чтоб ему чужие сказали?
   Ирина Петровна. Шуруй отсюда, пока живой! И больше чтоб нога твоя не ступала!
   Григорий Иванович (Илье). Мы с ней были – жених с невестой.
   Ирина Петровна (Григорию Ивановичу). Какой ты был жених?! Что несешь?!
   Григорий Иванович (Илье).Почти. Еще бы немного. Но мне родня помешала. А тут отец ваш – сватов.
   Ирина Петровна (Григорию Ивановичу). Родня ему! Ты сам струсил! Думал, думал, нервы мотал. Как бы карьеру себе не испортить тестем военнопленным! Карьеру! Комсомольский вожак!
   Григорий Иванович (Ирине Петровне).   Он сын мой! И ставим на этом точку.
   Ирина Петровна. Кто тебе сказал, что он сын?
   Григорий Иванович. Ты.
   Ирина Петровна. Я это не говорила.
   Григорий Иванович. Тогда чей он – скажи!
   Ирина Петровна. Он мой сын.
   Григорий Иванович. Твой-то я знаю. А я на пальцах считал!
   Ирина Петровна. Терпение мое лопнуло! Или ты уберешься сейчас – или мы!
   Илья (Ирине Петровне). Ма, проводи его – а то упадет.
   Ирина Петровна (Григорию Ивановичу). Пошли, изверг!
   Григорий Иванович (Илье).Илья, помни, что тебе говорил! Ты мой сын!
   Ирина Петровна (Григорию Ивановичу). Заткнись ты! (Уходят).
   Илья садится на лавку. С берега идут к дому Света и отец Николай, несут за ручки корзину с мокрым бельем.
   Света (кричит). Владюша!
   Владюша (быстро появляется из дверей). Что?
   Света. Что! Что! Иди, помогай! У отца у Николая возьми.
   Владюша (отцу Николаю). Припахали вас?
   Отец Николай. Ничего.
   Света (отцу Николаю). Спасибо.
   Владюша принимает у отца Николая корзину и со Светой уносят ее во двор.
   Отец Николай (Илье). Где он? Ушел?
   Илья. Ушел.
   Отец Николай. И хорошо сделал. С таким озлобленным человеком общаться – невольно сам озлобляешься.
   Илья. А вы не озлобляйтесь.
   Отец Николай. Это, конечно, грех. (Крестится.) Господи, прости меня.
   Илья. Ты теперь – прощенный? Обмахнулся – и всех делов. Удобно, что говорить.
   Отец Николай. Это таинство, Илья. Не нужно с этим шутить.
   Илья. Почему не нужно? Давай, пошутим. Обмахнемся потом, если что.Меня тошнит, Никола, от твоего лицемерия!
   Отец Николай. Больше не желаю спорить на эту тему. Пусть каждый остается при своем мнении. Жизнь рассудит, кто был не прав. (Идет чинить церковь.)
   Илья. Чини, чини! Это я ее поджег в прошлый раз! И никто не прибежал заливать! Значит, никому она не нужна!
   Владюша (вышел из дома). Что орешь?
   Илья. Да разборки с попом устроил. Чтобы не расслаблялся. (Пауза.)Ты топтался в сенках, когда этот был – слышал наш базар?
   Владюша. Слышал.
   Илья. Что скажешь?
   Владюша. Надо поговорить.
   Илья. Ну, говори.
   Владюша. Илюха, мне надо сибирскую лайку. Без собаки – труба. Вернешься в Питер – в клубе собаководов купи.
   Илья. Какая лайка? Ты слышал с этим наш разговор?
   Владюша. Слышал.
   Илья. Что скажешь?
   Владюша. Ничего. Илюха, без собаки – труба. Ушел бы сейчас на охоту. Но без собаки – не охота, а одна маета. Держал я двух кобельков в том году – оба сдохли. Не знаю: или зараза какая прикинулась, или Светка их отравила. Не любит Светка, когда я не дома. Светка их могла отравить.
   Илья. У юбки держит?
   Владюша. У юбки. Она и удочки мне ломала. Удилище было классное из бамбука – она его об столб, потом – ногой, в щепки. В общем, она достала.
   Илья. Чего ей надо от тебя?
   Владюша. Ничё не надо. Ревнует – типа того.Боится, что я по бабам. Вернусь с охоты – обнюхает всего. Уже плешь проела мне – типа любит.Надоела – зудит, зудит.
   Илья. Может, правда она того?
   Владюша. Любит, что ли? Да нет! Какая у ней любовь? Так только вредность одна.Дескать, ей со мной плохо – значит и мне не должна жизнь медом казаться.
   Илья. А бабы что?
   Владюша. Да что бабы? Скоро орехи на кедрах созреют. Уйду подальше в тайгу. Там тишина. Ни визга, ни шипенья нет. Какие бабы? Нагнешься в ельнике, отклонишь ветку, глядишь – грибы стоят: такие… красноголовики, шляпки с мой кулак. И тишина в лесу, смолой пахнет. Птицы перекрикиваться начнут. Залезешь по стволу – батюшки мои! Красота! Деревьяжелтые, зеленые, красные. Листья на осинах дрожат. Думаешь, вот люди не видят! Видеокамеру бы мне! Домой придешь – начинает куртку вертеть, ищет длинные волосы.Лучше бы не возвращался. Где был, да что? И доказываешь ей неделю потом, что ты не верблюд. Илюха, купи мне породистого щенка, с прививками, ладно? У нас в округе настоящих лаек сибирских нет, дворняги какие-то. Сдохли в том году в конуре, из пасти пена пошла. Если и с прививками сдохнет – значит Светка их травит. Шкуру с нее спущу.
   Илья. Пусть она тебе доказывает, что она не верблюд. Почему мы все время доказываем? Пусть она. Найди ей такое занятие. Будто бы ты ревнуешь. Еще рада будет радешенька, когда ты уйдешь.
   Владюша. Чё? Я устрою. Пусть докажет. Зуб даю, она собак травит. (Уходит в дом.)
   Илья остался на улице. Отец Николай плотничает около церкви. Немного погодя в доме начинаются крики. На улицу выбегает Света, за ней – Владюша.
   Владюша.   Ты куда идешь? Ты ответь!
   Света. В магазин иду! Отлынь от меня!
   Владюша. Что за магазин такой? Чем торгует? Где он, магазин этот? В кустах?
   Света. Я тебе такие сейчас кусты покажу! Ты взбесился! Отстань от меня, дурак!
   Владюша. Кто дурак? Я дурак? Она по кустам с попом шляется – а я дурак, значит! Я не понимаю ничё?!
   Света. Он пришел, твою мать позвал – разве я виновата? Как я должна была корзину с бельем тащить? Одна, что ли? Или там бросить?! (Илье.) Илья, скажи ему, что поп мать вашу вызвал!
   Илья. Откуда я знаю? Я что ли за ним слежу?
   Владюша. Нашла себе кобеля, сука!
   Света. Отец Николай, скажите ему, что вы свекровь вызвали!
   Отец Николай (подходит). В чем дело?
   Света. Скажите ему, что свекровь ушла, и вы помогли мне корзину в гору поднять.А то он разорался, дурак!
   Отец Николай. Совершенно верно. Я вызвал Ирину Петровну, потому что старику стало плохо. Илья велел ее звать. Подтвердите, Илья.
   Илья. Какому старику? Я не знаю. Не приплетайте меня.
   Владюша. Поп – потаскун известный: весь поселок о нем твердит! Попробовать решила, ага? Совести у вас нет! На глазах, среди бела дня! Ильи бы хоть постыдились! Гады, паразиты! Убью! (Дает пощечину Свете.)
   Отец Николай. Илья, это подло!Не лгите!Подтвердите ему!
   Илья. Леди Макбет из поселка Бура.
   Света. Ты! Ты меня! За мою любовь? Сволочь!
     Быстро подходит к дому Ирина Петровна.
   Ирина Петровна. Что у вас происходит? Владюша, зачем ты ее? За что?
   Илья. Поп на речке к Свете пристал.
   Отец Николай. Это ложь!
   Ирина Петровна (отцу Николаю). Ах, ты! Глаза бесстыжие вылупил!Рясу нацепил – и все можешь? Оборотень! Тьфу на тебя! Тьфу! Тьфу!
   Отец Николай. Вы сумасшедшие!
   Света. Неправду Илья сказал! Не было ничего!
   Владюша. Я сам видел! Она пришла с ним!
   Ирина Петровна (отцу Николаю). Поселился! Тебя тут звали?! Жили без тебя – печали не знали! Выселил полдома – и у нас полдома хочешь забрать?! Совести у тебя нет! Не согласились?! Ну ладно, он по-другому подгадит! Так подгадит – что только держись! Сами не рады будем, что отказали попу! А ему что?! У него найдутся защитники! В обиду его не дадут! У него зарплата, харчи, и работа – не бей лежачего! Просто не житье, а малина!
   Илья. Да кому он этот поп нужен? Церковь строит! В нее никто не придет! Никому она не нужна! Сейчас увидите это! Убедитесь сейчас! (Бежит к церкви и поджигает стружку у строящихся ворот. Стружки вспыхивают, как порох. Ворота церкви горят.)
   Ирина Петровна (Илье). Илья, не делай! Не надо! Нас накажут! Ты что?!
   Илья (возвращается). Праздник! Фейерверк! Карнавал! А? Отец Николай?!
   Отец Николай. Как я вас ненавижу! Вы не люди – скоты! Сдохните все, сдохните, как скоты! Без веры! Без покаяния! Сдохните! И он первый! Сдохнет! У него рак!
   Ирина Петровна. Какой рак, Илюша?
   Илья. Болезнь.
   Отец Николай сходил к верстаку, где он обтесывал доски, возвращается с топором. Топором обрезал хвост на своей голове. Уронил волосы, уронил топор, встал на колени.
   –
   Вечер этого дня. На столбе у церкви горит фонарь.
   Видно, что отец Николай стоит на коленях.
   Тая Бушуева подходит к нему.
   Тая. Я гляжу сегодня – на Всосе дым. Дверь сгорела? Это я, Тая. Можно было пожарную машину вызвать из города. Но она не успеет: пока приедет в поселок – тут одни головешки. Хорошо, что в церкви каменный пол. Ворота уже горели раз. Это не страшно: стены из кирпича… Тетка Ира против была, чтобы мы с Илюшкой встречалась. Мы тогда ворота бензином облили и подожгли. И на фоне их целовались: пусть все знают о нашей любви. Но никто не прибежал из поселка. Ворота прогорели, погасли.
   Из дома вышел Ковригин Григорий Иванович.
   Григорий Иванович. Покурить вышел. Поставили Ирине Петровне укол. Вроде бы успокоилась.
   Тая. А что с ней?
   Григорий Иванович. Нервы сдали. Рыдает. Велела меня позвать. Мы же старые знакомые: она тридцать, а я сорок лет в партии. Секретарь партийной организации поселка Бура. Велела позвать. Коммунисту без товарищей тяжко… (Отцу Николаю.) Не переживайте вы так из-за этих ворот! Подумаешь, какое несчастье! Ворота! Обидно, конечно – строили. Я понимаю. Я ведь тоже старался, строил всю жизнь. Совхоз строил, школу, больницу. Строил дороги, мост. А потом мне сказали: «Довольно, коммунисты! Больше вы не нужны!» Даже не сказали «спасибо». (Пауза.) В этой церкви в революцию убили попа, ограбили, забрали все ценное. После гражданской войны был другой поп. Мне рассказывали – он любил рысаков. Когда на речке Бура встанет лед, он разгонялся у поселка – и верхом на вороном жеребце по льду! Только осколки льда из-под копыт – во все стороны! Однажды где-то здесь, на Всосе, он провалился. Мужики его доставали из полыньи. Его спасли, а жеребца унесло. А вскоре унесло и попа – арестовали его, забрали. С тех пор здание церкви бесхозное. Сколько я в свое время ни бился – ни одна организация не брала ее на баланс. Эта церковь в поселковой схеме называется «Никола на Всосе», хотя постановление было о переименовании сопки – в сопку Плеханова…
     Из дома вышел Илья.
   Илья. Тайка, ты одна прибежала?
   Тая. Больше никто не пришел?
   Илья. Никто.
   Тая. А зачем идти? Если загорелось – значит сгорит. Значит, судьба такая. Пока пожарники из города едут – от дома остаются одни головешки. Что у вас с теткой Ирой?
   Илья. Это называется – нервный срыв. Успокоилась сейчас от укола. Ничего, не страшно. Это пройдет. Все пройдет, Тая. Помнишь, как мы стояли?
   Тая. Помню еще.
   Илья. И сейчас за меня пошла бы замуж?
   Тая. И сейчас бы пошла.
   Илья. Из меня супруг – некудышний, непостоянный. Это проверено опытом. Я два раза был женат, но пока еще не венчался. Надо все попробовать в жизни, Тая. Под венец за меня пойдешь?
   Тая. Да.
   Илья. Может быть, шучу?
   Тая. Да.
   Илья. Муж из меня неважнецкий, но на месяц, быть может, хватит. Дольше жить с тобой не буду, учти. Ты согласна?
   Тая. Да.
   Из дома вышла Ирина Петровна, ее поддерживают за локти, сопровождают Владюша и Света.
   Ирина Петровна. Илюша!
   Владюша. Хочет видеть тебя. Куда ты – туда и она!
   Ирина Петровна. Илюша!
   Илья. Я здесь, мама! Не надо плакать. Надо думать, как жить! Будем веселиться! Ма, поздравь меня: я женюсь! Мама, не удивляйся. На Тае.
   Владюша. Ни фига себе!
   Илья. Повенчайте нас, отец Николай.
   Отец Николай. Я недостоен духовного звания.
   Тая. Повенчайте.
   Илья. Вот тебе раз! В кои веки обратились к попу – он в отказ!
   Отец Николай. Не имею морального права подходить сейчас к алтарю.
   Илья. Мы туда не пойдем, мы здесь, на полянке. Пожените нас, отец Николай! Я прошу.
   Отец Николай продолжает стоять на коленях. Илья встает на колени перед ним. Рядом с Ильей встает на колени Тая. Ирина Петровна, Владюша, Света – тоже встают.
   Илья (Григорию Ивановичу). Товарищ, который под вопросом, ты что стоишь?
        Григорий Иванович медлит, потом опускается на одно колено.
   Илья. Отец Николай…
   Отец Николай. Объявляю вас мужем и женой. Будьте счастливы. Будьте счастливы, не смотря ни на что.
      Илья и Тая целуются. Все, кроме отца Николая, встают с земли.
   Илья. Айда в дом! У нас праздник! Свадьба! Встречай молодых!
   Владюша (Илье). На руках неси жену! Жена – на то она и жена!
   Илья поднимает на руки и уносит в дом Таю.
   Владюша. Эх! Мать моя, женщина! (Поднимает на руки Свету и несет ее в дом.)
   Света (смеется). Да ладно уж! Я сама! (Обнимает его за шею).
   Владюша (смеется). Сделал жене втык, а она и рада. (Уходит.)
   Григорий Иванович. А вы, отец Николай?
     Отец Николай отрицательно качнул головой. Григорий Иванович уводит в дом Ирину Петровну. В доме топот, крики, свист, Владюша прокричал: «Горько!», начинает играть гармошка.
   Голос Таи.
         Пить хочу, меня напойте
      Из ковша, из медного.
            Всех люблю, не обегаю –
   Богача и бедного!..
   Оп! Оп! Оп! Оп!…
               Кто солдатиков не любит?
       Я согласна их любить!
       Образованные люди –
            Знают, что поговорить!..
     Отец Николай (на коленях, молится). Отче наш, ижи еси на небесех! да светится имя твое! Да приидет царствие твое! Да будет воля твоя, яко на небеси и на земли! Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…
   Гармошка замолкла. В доме – невеселый крик: «Горько!»
   Отец Николай смотрит вверх.
   Небо в августе такое черное!
   Звезды такие яркие!
   Над поселком Бура горят яркие звезды.
   Отец Николай смотрит ввысь.
   Занавес.

ООО

                          (общество с ограниченной ответственностью)
                                                                    комедия
                                                             в двух действиях


   Действующие лица:
                                                                Игнат
                                                                Валерия
                                                                Гастролер
                                                                Вахтерша
                                                                Гуляш
                                                                Сохатый
                                                                Странная девушка
                                                                Мэр
                                                                Заместитель
                                                                Начальник милиции

   Действие происходит в номере «люкс» гостиницы в маленьком городе. В окна видна площадь и за ней вдалеке – здание Дома культуры. Вокруг площади на газонах растут столетние сосны (город был построен в лесу), стволы их отливают розовым цветом: в городе летний вечер.

   Первое действие.
   Валерия стоит у окна, смотрит на площадь. Игнат считает за столом деньги.
   Игнат.   Что там они? Не расходятся?
   Валерия. Нет.
   Игнат. Все же ты полоумная. Если б тебя ограбили?
   Валерия. Плевать.
   Игнат. Тебе – конечно! Обо мне ты подумала?
   Валерия. Ага, делать мне нечего – только о тебе думать!
   Игнат. Сбился. Черт!.. Лера, некогда сейчас с этим! Пойдем, спрячем в сейф?!
   Валерия. Игнат, я тебя прошу по-хорошему: прими выручку. Больше я на тебя не работаю! Всё! Выплати мне зарплату.
   Игнат. Там человек беспокоится. А ты тут… Вожжа под хвост. Сколько здесь всего? Беру весом. Вот твои четыре тыщи. Иди! Сколько здесь всего?
   Валерия. Мне твоих поблажек не надо. Считай. А то начнешь потом по городу говорить…
   Игнат. Покупюрно надо раскладывать и на бумажке расписывать, каких денег сколько. Знать должна, если на бухгалтера учишься.
   Валерия. Спасибо за урок!
   Игнат. А ты не огрызайся, не надо!
   Валерия. Я и не огрызаюсь. Спасибо – я говорю.
   Игнат. В конце концов, я свои условия выполнил – а ты меня напрягаешь!
   Валерия. Спа-си-бо!..
   Игнат. Вместо того чтоб сидеть щас в ДК – прибежала и давай взбрыкивать!
   Валерия. Перестань меня с лошадью ровнять! Я не кобыла!
   Игнат. Извини, не заметил.
   Валерия. К людям ты относишься как к скоту!
   Игнат. Извини.
   Валерия. Дура я была, что просидела неделю в этой проклятой кассе!
   Игнат. Из-ви-ни!..
   Валерия. Забирай свои вонючие деньги и оставайся! Как-нибудь обойдусь! Можешь не волноваться так. Все билеты продала – значит четыреста пятьдесят тысяч. Ровно! Сам трясись над ними, а я пошла!
   Дергает дверь, отпирает замок.
                     Ее отталкивают в дверях и входят в номер Гуляш и Сохатый.
   Гуляш (Валерии). Спокойно, детка! Тихо. (Увидав деньги.) Ты гляди, какая пайка!
   Валерия. Кто вы? Вы что? Что вы делаете? Я милицию позову.
   Гуляш. Не гони порожняк!
   Игнат. Что вам здесь нужно?
   Гуляш. Сохатый, нас чё, в натуре, не ждали?
       Валерия с Игнатом переглянулись. Растеряны. Очевидно, им обоим это имя знакомо.
   Сохатый (подходит к столу). Считаем, значит?
   Игнат. Да, понемногу.
   Сохатый (со вздохом). И откуда вы такие беретесь?
   Гуляш. Во, во!..
   Сохатый. Приезжают и начинают мутить.
   Игнат. Мы отсюда. Из Баранова. Местные.
   Валерия. Мы местные.
   Сохатый. Что-то я вас, вроде, не видел. (Гуляшу.) Ты их видел?
   Гуляш. Да брешут!
   Валерия и Игнат (разом). Мы барановские!
   Сохатый. Не-ет! Барановские так бы не поступили! Для барановских порядок – закон!
   Гуляш. Что базлать с ними?!
   Сохатый (Гуляшу). Ша!.. (Игнату, чуть доброжелательнее, чем прежде.) В Баранове где работаете с ней?
   Игнат. Я теперь – нигде, а был инженером. Был электриком в электросетях. А она – студентка. На бухгалтера она, в нашем техникуме.
   Сохатый (поднимая указательный палец). И всё же! Нехорошо нарушать!
   Гуляш. Гадом буду!
   Игнат. Я не понимаю, в чем дело?
   Гуляш. Ты гляди! А еще хотели с ним по-хорошему!
   Сохатый (Гуляшу). Ша!.. (Игнату.) Значит, не понимаешь? Я объясню. Что за безобразие сейчас устроено в Доме культуры? А? Говори.
   Игнат. Это концерт. Это не…
   Сохатый. Гастролёр?
   Игнат. Да. Гастролёр.
   Сохатый. И откуда этот гастролёр к нам? Кто его привез? (Пауза.) Непонятно говорю, что ли?
   Игнат. Это я привез.
   Сохатый. Наконец-то! Стыдно, значит, сознаваться?
   Игнат. Не понимаю, а в чем?
   Гуляш. Что базлать с ними?!
   Сохатый. Значит, не понимаешь? Может, ты кого-то спросил? Тебе кто-нибудь разрешение дал? (Закричал, внезапно остервеняясь.) Сам, падла – постановил и привез!!..
   Валерия. Послушайте, мы ведь не знали! В самом деле, мы не нарочно. Правда.
   Игнат. Это не запрещается. Я ведь предприниматель.
   Сохатый. Гуляш, он что над нами издевается, что ли?
   Гуляш. Вправить ему мозги?
   Валерия (заслоняет Гуляшу путь к Игнату). Я все объясню, погодите! Погодите. Не надо. Мы не нарочно. Мы начнем все делать по правилам. Давайте, договоримся!
   Игнат. Девчонка здесь ни при чем. Я ее на неделю нанял. Кассиром. Продать билеты. Я один во всем виноват.
   Сохатый дает знак Гуляшу, чтобы остановился.
   Гуляш. Бугру виднее.
   Сохатый. Договоримся, говоришь? Ну, попробуем.
   Игнат. Сейчас концерт кончится. Меня там будут искать.
   Сохатый. Кто будет искать?
   Игнат. Виктор Тарасович, гастролер будет. Я ведь на минуту сюда. Только принес продукты. В холодильник. Чтобы было ему чем-то перекусить. А она, Лера, задержала меня. Он начнет волноваться, подумает, я сбежал.
   Сохатый. В самом деле, может не хорошо получиться. (Пауза.) Ладно. Пусть она его успокоит. (Валерии.) Девушка, ты же не хочешь неприятностей своему другу? Не так ли?
   Валерия. Нет.
   Сохатый. Ну, иди. Приведи сюда этого гастролёра.
   Игнат. Иди.
   Сохатый. А нам пока что нужно поговорить.
   Валерия уходит.
   Сохатый (Игнату). Как бы нам с тобой это дело уладить? По добру чтобы, по справедливости?
   Игнат. Послушайте, я могу вам пообещать больше не заниматься антрепренерством.
   Гуляш. Гы-ы!..
   Сохатый (Гуляшу). Ша!.. (Игнату)   Тебе уже надоело?
   Игнат. Мне не надоело. Но раз вам это не нравится.
   Сохатый. И чем же ты займешься еще?
   Игнат. Как прежде буду – пойду инженерить.
   Сохатый. Пойдешь на копейки жить? Пока что я не буду тебя так строго наказывать. (Гуляшу) Гуляш, как думаешь? Для первого раза простить? Ведь это его первый проступок. Может, сделать поблажку?
   Гуляш (вынимает бритву). Расписарить только – и все? (Игнату) По роже только – чик, чик!..
   Сохатый. Зачем? Ему приличный нужен фаркоп – пускай трудится парень. Он хорошую придумал затею, пускай возит звезд. Не этих чтобы, как его? Кого он сегодня?
   Гуляш. Гипнотизера.
   Сохатый. Гипнотизера? К чему? А впрочем… У нас народ голодный на развлечения. Но лучше эстрадных знаменитостей – таких… с голосищем, с ляжками чтобы! Сможешь потянуть?
   Игнат. Наверно.
   Сохатый. А мы поможем. Будем для тебя крышей.
   Гуляш. Он кинет.
   Игнат. Нет!
   Сохатый. Кинет? Но мы ж накажем. Впредь будем строго. Но сегодня ограничимся штрафом: ради знакомства. (Гуляшу) Собирай деньги.
   Гуляш. Легко! (Собирает со стола деньги в большой пакет).
   Игнат. Но послушайте! Это же все тут! Чем я буду рассчитываться? Оставьте хоть гонорары!
   Сохатый. Сожалею. Нельзя. Порядок – есть порядок!
   Гуляш (Игнату). Слышал, бугор сказал! Убери руки, в натуре!
   Игнат. Мне-то как быть? Гастролеру и за аренду зала надо отдать!
   Гуляш. Это твои проблемы.
   Сохатый. Выкрутишься. Во второй раз будет полегче. Станешь платить нам долю: десятую часть от сбора, остальные деньги – твои, делай с ними что хочешь. А сейчас – ты сам виноват. Не суйся в воду, не зная броду! Можешь свою квартиру продать. (Гуляшу) Ты закончил? Уходим. (Подает Игнату бумажку.) Наш телефон. Звони. Желаю успехов!
   Гуляш. Ау-фидер-зейн!..
                           Гуляш с Сохатым уходят и уносят мешок с деньгами.
   Игнат. О! О! О! «Старт»… ООО «Финиш»! Проклятье!!..
   Пауза.
                                                   Входят Валерия и Гастролёр.
   Гастролёр (Валерии). И куда мы так торопились? Не понимаю. Там люди. Они пришли. Им нужна помощь. Может быть, просто нужно участливое доброе слово – а вы хватаете меня за рукав и почти насильно волокете сюда.
   Валерия. Извините.
   Игнат. Виктор Тарасович, в холодильнике там еда. Я принес.
   Гастролёр. Благодарю. Но только я говорю – ни к чему меня было тащить! Можно было и подождать.
   Валерия. Не надо меня обижать! Не надо! (Рыдает.) Не надо! Что я вам сделала?..
   Гастролёр. Ну вот! Нельзя уже и слово сказать.
   Игнат. Валерия, перестань. Я прошу. Все нормально. Ты что? (Гастролёру) Она перенервничала. Не обращайте внимания.
   Гастролёр (садится в кресло). Все-таки я устал… Славная была лекция. Сначала так себе, а потом понемногу расшевелились. Мне у вас понравилось. Такой душевный народ. Один старик говорит: приезжайте, мол, еще. Что ж, я приеду. Определенно. Нужно будет мне об этом подумать. Больше всего на свете люблю таких вот людей…
   Игнат.   Я вам так благодарен, Виктор Тарасович. От всего сердца. За ваш приезд и за лекцию. Это очень много для меня значит.
   Гастролёр. Что вы, что вы, Игнат, пустяки. Мне ведь подтанцовки и декораций не требуется. Положил зубную щетку да бритву в портфель – и айда! Признаться правду, я люблю это. Люблю поездки, новые впечатления. Одна девчонка сейчас говорит: «Я очутилась в раю!» Славно! Я считаю: один, два, три – а она не выходит из гипноза. Славно! Хорошо, что я догадался. Говорю ей: «Смотрите, небо темнеет: это тучи. В раю начался сезон дождей. Мы вернемся снова сюда, когда будет солнце» И она поверила мне, очнулась. Славно!.. (Игнату) Так когда мы сочтемся по гонорару?
   Игнат. Виктор Тарасович, я так сильно вам благодарен! Этот бизнес много для меня значит…
   Гастролёр. Благодарен сильно – и что?
   Игнат. У меня сейчас денег нет.
   Гастролёр. То есть?
   Игнат. Меня только что обокрали.
   Гастролёр. То есть, то есть? Молодой человек, не надо меня дурить. Вы спокойно сидите тут. Обокрали. Думаете я – лох?!
   Игнат. Виктор Тарасович, я напишу вам расписку! Постепенно я рассчитаюсь. Это много для меня значит… Я вам так благодарен… Спасибо…
   Гастролёр. А «спасибо» – нет такой денежки!
   Валерия (Гастролёру). Не унижайте его!..
   Игнат. У меня все отняли!
   Гастролёр. Извините, это ваши проблемы – я тут при чем? Не надо сваливать с больной головы на здоровую, молодой человек!
   Игнат. Виктор Тарасович, вы же видели, какие люди у нас! Я еще организую гастроли. Я все отдам! Даже будут проценты!
   Гастролёр. Что такого – люди как люди? Такие же, как везде. И потом, после этого случая – какой дурак к вам поедет? Я везде расскажу. Не надо делать такое лицо. Береги платье с нову, а честь смолоду.
                                                                Стук в дверь.
   Валерия (торопливо). Войдите!
   Вахтёрша (входит). Извините, я не помешала? Здравствуйте. Гипнотизёр здесь живет?
   Гастролёр. Что вам угодно?
   Вахтёрша. Только на меня не сердитесь! Силы никакой нет! Третьи сутки уж ноет! (Трогает свою щеку.) Помогите, ради Христа!
   Гастролёр. У вас болит зуб?
   Вахтёрша. Ночи не сплю! Уже терпения нету! Заговорите его, умоляю!
   Гастролёр. Вам надо к доктору идти. Я же не врач. Ничем не могу помочь.
   Вахтёрша. К доктору! Где сейчас его, доктора?.. На улице темнеет уже. Заговорите только, прошу вас! Товарищ гастролёр! Руку положите на лоб!
   Гастролёр. Это великолепно! Почему я должен класть свою руку?
   Вахтёрша. Положите! Третьи сутки уже! Сил моих нет!
   Гастролёр. Ну, извольте. Вот, положил. Что теперь?
   Вахтёрша. Говорите, чтоб полегчало.
   Гастролёр. Полегчало. (Пауза.) Что же? Вам лучше?
   Вахтёрша. Вроде, стало спадать… Ой! Ой! Ой! Точно!.. Ой! Ой! Ой! Точно прошло!.. Не зря болтала Марья Михайловна! Она в Доме культуры на вашем сеансе сидела. Так она мне: руку, дескать, только положит – и во что хочешь, говорит, поверить заставит! Ой, спасибо, товарищ доктор!
   Гастролёр. Я не доктор, вам говорю.
   Вахтёрша. Сколько я вам должна?
   Гастролёр. Ничего не надо. Идите.
   Вахтёрша. Ой, спасибо, товарищ доктор! Разом! Как волшебство! Снова к жизни вернули!.. Так не надо?.. Ну, не буду мешать. До свидания… Спасибо еще… (Уходит.)
   Гастролёр (смотрит в свою ладонь). Так вот, с одного слова…
   Валерия. У нас тут люди такие. Соскучились по доброму слову.
   Гастролёр (смотрит в свою ладонь). Славно… Славно…
   Игнат. Я еще организую гастроли. Такие люди здесь. Я рассчитаюсь…
   Гастролёр. Не надо меня дурить! Чёрт возьми! Я требую объяснений!..
   Стук в дверь.
   Валерия (торопливо). Войдите!
   Входят: Мэр, Заместитель, Начальник милиции.
   Мэр. Здравстуйте, господа!
   Все. Здравствуйте!..
   Мэр (Заместителю). А кто гастролёр? (Заместитель указывает взглядом на гастролёра.)
   Мэр (Гастролёру). А, очень приятно! Я мэр. Мэр Баранова, этого города. (Пожимают руки.)
   Гастролёр. Виктор Тарасович. Рад знакомству.
   Мэр. Как вам у нас?
   Гастролёр. Пока что не понял.
   Мэр (Гастролёру) А это?..
   Игнат (Мэру). Игнат, директор ООО «Старт».
   Заместитель (Мэру). Он привез.
   Валерия (Мэру). Лера.
   Мэр. А… (Больше не обращает внимания на Игната с Валерией.)
   Мэр (Гастролёру). Город у нас хороший. Вокруг города лес. Двадцать восемь миллионов двести шестьдесят тысяч кубометров леса. Перспективный район. В городе развиваем бизнес – частный и государственный. Есть больница, поликлиника, школа, Дом культуры. Ну, да вы видели. Фасад выкрасили в прошлом году. Очень рады гостям.
   Гастролёр. Что же, приятно слышать.
   Мэр. Сяду в кресло. Устал. (Садится. Указывает Гастролёру на стул.) Пожалуйста, не стесняйтесь. (Гастролёр усаживается, остальные продолжают стоять.) Как волчок, представляете, с утра и до вечера! Туда, сюда – и всюду успей!.. Вот вы знаете, как работает лесопилка?
   Гастролёр. Без понятия.
   Мэр (Заместителю). Раздобудь-ка там что-нибудь пожевать. (Заместитель кивнул головой и исчез за дверью.)
   Мэр (Гастролёру). Важно ровно подогнать рельсы. Гладко чтобы, стык в стык. Иначе вагонетка будет качаться, которая держит бревна – и доска уж не такая пойдет. Нет!.. И за пилой, конечно, надо смотреть. Это целая наука – пила! (Начальнику милиции, Игнату и Валерии.) Оставьте-ка нас одних.
   Начальник милиции (Игнату с Валерией). Граждане, давайте, пройдем!
   Игнат, Валерия, Начальник милиции уходят за дверь.
   Мэр (Гастролёру). Мой начальник милиции. У, голова! (Пауза.) Надо поговорить.
   Гастролёр. К вашим услугам.
   Мэр. Как там вообще?
   Гастролёр. Что?
   Мэр. В разных городах были?
   Гастролёр. Да, случалось бывать.
   Мэр. Как там люди… и вообще власть?
   Гастролёр. В общем, благополучно.
   Мэр. Сколько телеканалов у них?
   Гастролёр. У кого?
   Мэр. В Быково были?
   Гастролёр. Нет.
   Мэр. Ну, а были где – сколько там?
   Гастролёр. В Москве их примерно двадцать.
   Мэр. Ох, ёшкин кот! Двадцать!
   Гастролёр. А что?
   Мэр. Три у нас – и то не знаю, куда деваться. Придумали теледебаты по городскому крутить.
   Гастролёр. Я немного не понимаю.
   Мэр (со вздохом). Выборы на носу! Теперь поняли?
   Гастролёр. Нет.
   Мэр. Что я – телезвезда?! Спрашивать начнут то, да сё, да об этом что я думаю, да об том… Короче, мне нужна ваша помощь.
   Гастролёр. Видите ли…
   Мэр. Павел Степаныч.
   Гастролёр. Видите ли, Павел Степаныч, проведение занятий по умению держаться на публике – дело сложное. Полноценный курс займет много времени: постановка голоса, дикция, риторика, правила этикета. Я же отсюда завтра утром уеду.
   Мэр. Да нет, вы не поняли. Для чего меня учить, как держаться? Если надо – то я так могу гаркнуть – ни одной не снилось риторике! Бога душу вашу мать! За работу!! И все побежали! И зашебуршились сразу как пчелки. И про всё, и про любую тему могу своё мнение высказывать с утра и до вечера.
   Гастролёр. Так в чём дело-то?
   Мэр. Так, понимаешь, не верят!
   Гастролёр. Чем же я вам могу?..
   Мэр. Вы же – гипнотизёр?
   Гастролёр. Да.
   Мэр. Помогите! За деньгами не постою! Этот вопрос уладим. Только внушите мне -искренно чтоб уметь, располагающе, за нутро чтобы брало! Это поддается лечению?
   Гастролёр. Думаю, не проблема.
   Мэр. Вот и отлично, отлично! А с финансированьем решим: так чтобы – всё по реальному. И давайте, завтра выкроим часик – а потом мы вас на машине до областного центра домчим. Зачем же вам трястись на автобусе? (Пауза.) Только, понимаете… есть еще одно дельце. Понимаете… надо… гм…
   Гастролёр. Что?
   Мэр. Проверить мою команду.
   Гастролёр. То есть?
   Мэр. Кто что думает про меня?
   Гастролёр. А…
   Мэр. Кто как ко мне относится? Ведь у них на лбу не написано. Ты надеешься, что он человек, а он хлоп – и переметнулся! Или утечку информации, что еще хуже. Как бы мне змею не пригреть.
   Гастролёр. Да, а они согласны?
   Мэр. Согласны. Куда им деться? Много времени не займёт. Понемножку так, под гипнозом: «Как ты думаешь, хороший человек Павел Степаныч? А вот что ты для него готов сделать? Для него, для своего мэра, да для нашего города?» Сможете подсобить?
   Гастролёр. Если они согласны.
   Мэр. Сопротивляться не будут. (Воодушевлёно.) А вот если бы еще – с экрана, да всему городу! (Вращает ладони кругами, как фокусник в цирке.) Телезрители, Маслобойников – лучший мэр!..
   Гастролёр. От этого уж увольте!..
   Мэр. Не берётесь? Да, телевиденье – это штука. Тогда до завтра. Отдыхайте. Не буду больше мешать. Завтра ровно в девять – у вас. До свидания.
   Гастролёр. До свидания.
   Мэр уходит. Немного погодя появляется Вахтёрша с сумкой в руках.
   Гастролёр. Господи, как я устал!..
   Вахтёрша. Это я, с первого этажа, с вахты!.. Зуб-то совсем прошёл!..
   Гастролёр. А, ну хорошо. Ладно.
   Вахтёрша. Я сюда – что? Парень-то говорит… Говорит, передайте, мол: ночью все дела порешаю – и с деньгами утром приду. Передайте, мол, гипнотизёру не волноваться.
   Гастролёр. Что, сбежал, значит? Вот сволочь!
   Вахтёрша. Ой, да вы не ругайтесь! Не растаивайте себя! Всё хорошо будет. Смотрите, что у меня в сумке для вас!
                                    Входит Заместитель, тоже с сумкой в руках.
   Заместитель. Павел Степаныч ушёл?
   Гастролёр. Да.
   Заместитель. Можно поговорить с вами? (Вахтёрше.) Пожалуйста, нас оставьте.
   Вахтёрша. Как это?
   Заместитель. Выйдите.
   Вахтёрша. Здрасьте!
   Заместитель. «Пожалуйста» – говорю.
   Вахтёрша. Если я тут по делу?
   Заместитель. Ну, какое дело у вас?
   Вахтёрша. Гостинчиков принесла в благодарность.
   Заместитель. Это лишнее. У нас тут всё есть. Не затягивайте время, идите.
   Вахтёрша. Как не надо? Вы что? Малосольных вот огурцов… (Достаёт из сумки.)
   Заместитель. Балык. (Вынимает из своей сумки.)
   Вахтёрша. Варенье малиновое.
   Заместитель. Паюсная икра.
   Вахтёрша. Грибочки.
   Заместитель. Коньяк… Хлеб… Масло!.. Шпроты!..
                                                            Вахтёрша уходит.
   Заместитель (Гастролёру). Не люблю бесцеремонных людей. Что отличает интеллигентного человека? Способность договориться.
   Гастролёр. Знаете, я устал. Приходите завтра, в девять, когда будет Павел Степанович.
   Заместитель. Да, понимаю, понимаю. Устали. Наши, барановские, любого выведут из себя, вымотают все нервы… Павел Степанович, он, значит, завтра придёт? Позвольте ещё минуту? Не прощу себе никогда, если оставлю гостя так, не позабочусь о госте. Нарежу бутерброды с маслом, с икрой…
   Гастролёр. Слова, слова, слова…
   Заместитель. То есть?
   Гастролёр. Зачем вы это все говорите? Послушайте. Я в чужом городе, в медвежьем углу, брошен в пустой гостинице, обманут, ограблен – и вы думаете, меня успокоят бутерброды с какой-то икрой?..
   Заместитель. Мы, наверно, преувеличили давеча. Ну, какой же это угол – медвежий? Двадцать восемь миллионов двести шестьдесят тысяч кубометров – но ведь это общего лесу, а строевой сосны и пятнадцать миллионов не наберётся. Если поставить три лесопилки, то не за сто даже, а за двадцать лет можно испилить. И испилим! Павел Степанович – замечательный руководитель и человек! Говорю от чистого сердца. (Пауза.) Не обижайтесь. Не надо. Сами должны понять: как ещё прожить городу, если бы не добровольные жертвователи, спонсоры? Бюджет ведь по швам трещит. В казне денег нет, а тут и за уголь в детский садик плати, и за починку крыши плати! Это на детишек, на том свете это зачтётся! Значит, вы с Павлом Степановичем все вопросы уладили? Зачем же он к вам завтра снова придёт?
   Гастролёр. Это уж наше дело. Узнаете в своё время.
   Заместитель. Да? А всё-таки?
   Гастролёр. Узнаете, сколько раз повторять?!
   Заместитель. Ну, не буду больше мешать. Спокойной ночи! (Уходит.)
                                   Некоторое время спустя, в номере появляется девушка.
   Странная девушка. Извините…
   Гастролёр. Что вам нужно?
   Странная девушка. Автограф.
   Гастролёр. Автограф? Вам? Для чего? Вы были на моей лекции?
   Странная девушка. Да! Была! Это было так круто! Я прямо зафанатела!..
   Гастролёр. Что ж, спасибо. Приятно слышать. Где расписаться?
   Странная девушка. Вот.
   Гастролёр. Помилуйте, но ведь это иконка!
   Странная девушка. Вы были прямо как бог!
   Гастролёр. На иконе я расписываться не буду. Дайте бумагу.
   Странная девушка. Тот пацан, которому вы велели переплыть реку! А старуха…
   Гастролёр. Какая ж она старуха?
   Странная девушка. Старуха. Вы велели – и она стала ребенком! Я же ее знаю, сквалыгу: в магазине в очереди за копейку вся перелается, а у вас она такая: ля-ля-ля! Ягодок насобирала для мамы! Вы людей другими делаете! Сила! Я прямо от вас тащусь!
   Гастролёр. Все-таки это иконка. Где вы взяли её?
   Странная девушка. В киоске купила на той неделе.
   Гастролёр. Ну, в растерянности я, право… На обратной стороне если… Мелко…
   Странная девушка. Я молиться буду на ваши слова!..
   Гастролёр. Что же вам написать? (Думает.) Много-то здесь не влезет. (Пауза.) Какая у вас мечта?
   Странная девушка. Быть всегда красивой и молодой!
   Гастролёр. Разве это самое главное, девушка? Как вас зовут?
   Странная девушка. Анжелика.
   Гастролёр. Анжелика, вот что я напишу…
                               Пока он пишет, девушка у него за спиной раздевается.
   Гастролёр. Вот что я написал. (Оборачивается.) Что такое?! Зачем?!
   Странная девушка. Кажется, я влюбилась.
   Гастролёр. Прекратите немедленно!!..
   Странная девушка. Вы такой отпадный вообще!.. Не могу себя удержать!..
   Гастролёр. Спокойно! Спокойно! Спокойно! Спокойно!
   Странная девушка. Нет, не возможно! Я фанатка ваша теперь!
   Гастролёр. Я же старый.
   Странная девушка. Нет!
   Гастролёр. Вы с ума сошли, Анжелика! Прикройте это быстрей!..
                                    Хотел набросить на нее платье – и обнимает её.
   Затемнение.

                                                 Второе действие.
   Тот же номер. Ночь. Гастролёр и Странная девушка лежат в постели.
   Гастролёр. Хочешь, прочитаю, что тебе написал?
   Странная девушка. Не надо.
   Гастролёр. Какая ты странная: то напиши, то не надо…
   Странная девушка. Давай, чуть-чуть помолчим. Больше всего на свете я люблю тишину.
   Гастролёр. Давай. (Встаёт с кровати.)
   Странная девушка. Что ты?
   Гастролёр. Кажется, сказка кончилась.
   Странная девушка. Плесни мне чуть-чуть хлебнуть.
   Гастролёр. Что?
   Странная девушка. Той бодяжки, которая на столе.
   Гастролёр. Анжелика, это коньяк.
   Странная девушка. Какая баня мне: коньяк, не коньяк?.. Плесни!..
   Гастролёр. Женщина – это страшная сила… (Наливает коньяку.) Налетит, закружит голову, опалит…
   Странная девушка. Бедненький ты мой мотылёк!.. У тебя давно бабы не было, да?
   Гастролёр. Бабы! При чём тут бабы? С бабами нет проблем. Я на другое купился. Знаешь, вот когда в детстве думаешь о себе: «Я самый сильный и ловкий, умнее всех и больше всех меня любят!» Хвалят за каждый пустяк: мама, бабушка, тётя Валя. Знаешь, что за пустяк – а всё-таки думаешь: «это так и должно быть, это всё так и будет». Порядок жизни такой. Потом, к старости, оглядываешься вокруг – и поражаешься: всё исчезло, будто и не было никогда – мамы, бабушки, тёти Вали… Хочется порою завыть. (Закрывает глаза, тихонько стонет.) М…м…м…
   Странная девушка. Вот за это и люблю траханье – после него можно несколько минуток спокойно поговорить.
   Гастролёр. Ты не понимаешь! На, выпей.
   Странная девушка. Это ты не понимаешь меня. (Пьёт, морщится.) На углу тут, что ли брал? Палёнка. На соседней улице в пивнушке бери – у них коньяк чище.
   Гастролёр. В следующий раз буду знать…
                                             Быстро входит Начальник милиции.
   Начальник милиции. Это что такое тут?! Все – на месте! Все – на месте, я сказал!..
   Гастролёр. Как вы вошли?
   Начальник милиции. Разговоры! Это что тут? А? Я кому говорю?
   Гастролёр. Какое вы имеете право? Вламываться в личную жизнь!
   Начальник милиции. После двадцати трёх, в гостинице – личная жизнь?
   Гастролёр. Что, у вас есть ордер на обыск?
   Начальник милиции. Хуже, гражданин – на арест! Так что надевайте штанишки. Нечего тянуть. Одевайте, одевайте! По совокупности совершённого.
   Гастролёр. Это моё личное дело. Предъявите мне ордер. Я требую позвать сюда адвоката, телевиденье, прессу!
   Начальник милиции. Так, так, так… Адвоката?
   Гастролёр. Да!
   Начальник милиции. Телевиденье, прессу?
   Гастролёр. Да! Да! Да!
   Начальник милиции. Чтоб они на вас посмотрели? Запомните нас такими! (Гастролёр надевает брюки.) Извращенец! Растлитель! Девочке ещё восемнадцати нет! Будешь ты у меня давить нары, гнус! Будешь петушить в зоне!
   Гастролёр. Нет восемнадцати? Что вы несёте? Ей, пожалуй, все двадцать пять!..
   Начальник милиции (Странной девушке). Сколько тебе?
   Странная девушка. Семнадцать.
   Гастролёр. Этого быть не может!
   Начальник милиции. Может.
   Странная девушка (Гастролёру). Двадцать пять? Я так старо выгляжу?
   Начальник милиции. Конечно, старо! Нехрен наркотики трескать с пятнадцати лет.
   Странная девушка (Гастролёру). Но мне – семнадцать по паспорту.
   Гастролёр (Начальнику милиции). У нас с ней ничего не было!
   Начальник милиции. Не было? Это мы сейчас поглядим! (Достаёт фотографии у себя из кармана.) Не было, говоришь? Хм!..
   Гастролёр. Что это?
   Начальник милиции. А, это? Это фото. Фоточки. Снимочки. Карточки… Вижу, оттянулись на славу!..
   Гастролёр. Слушайте, это подло!
   Начальник милиции. Гражданин, кто б говорил! Оперативная съёмка – не подлость. Порнография чистейшей воды!.. (Странной девушке.) Вместо того чтоб учиться, Ленка, чем занимаешься! А если увидят родители?
   Странная девушка. Увидят – сразу убьют!
   Гастролёр (Начальнику милиции). Может, договоримся?
   Начальник милиции. Что? Подкуп должностного лица?
   Гастролёр. Подкуп? Почему подкуп? Почему именно подкуп? Мы же интеллигентные люди.
   Начальник милиции. Вот этого не люблю! Или-или! Или интеллигентные, или деловые – давайте: одно из двух!
   Гастролёр. Как лучше?
   Начальник милиции. Давайте по деловому, если деловой разговор.
   Гастролёр (вынимает свой кошелёк). Тысяча пятьсот рублей.
   Начальник милиции. Э-э!.. Не обижайте старика!
   Гастролёр. Швейцарские часы. Это дорого.
   Начальник милиции (Странной девушке). Брысь!.. (Странная девушка моментально уходит.)
   Начальник милиции (Гастролёру). О чём вы шептались с мэром? Хотели нас проверять?
   Гастролёр. Вам и это известно?
   Начальник милиции. Работа такая. Поговорим о результатах проверки. Мэру нужно будет сказать: у него никого нет надёжнее начальника милиции! Поняли? Это ваше личное мнение. Мне каверзных вопросов под гипнозом не задавать. Не надо! Всё равно об этой проделке узнаю! И пущу в ход! (Потряс в воздухе фотографии.) Лучше меня вовсе в гипноз не вводить, делайте, чтоб я не уснул. Уберите деньги, часы. Вы меня поняли, что от вас хочу?
   Гастролёр. Понял. Вы могли мне сразу это сказать. Зачем трепать нервы?
   Начальник милиции. Одного русского языка недостаточно. У нас люди перестали понимать русский язык! Миллион раз уже убедился.
                                                      Входят Заместитель и Мэр.
   Заместитель (Мэру). Вот он, Павел Степанович! Я вам что говорил! Посреди ночи к гостю в номер ворвался. Стыда совсем нет!..
   Начальник милиции. Это что ещё?
   Мэр (Начальнику милиции). Правда, Митрофаныч, ты это… (Гастролёру) Что он на вас? Давил?
   Заместитель (Начальнику милиции). Скажи ещё, что чаю зашёл напиться.
   Мэр. Отойдите!
   Заместитель. А?..
   Мэр. Оба! Быстро! За дверь!
   Заместитель (Начальнику милиции). Быстро, быстро давай!
   Начальник милиции. Отстань!
                                          Начальник милиции и Заместитель уходят.
   Мэр (Гастролёру). Как я от них устал. Впрочем, кажется, ребята хорошие. Увлекаются только. Горят на работе. Вы не очень от них расстроились? Не расстраивайтесь, не надо! Они же не для себя – они для города бьются, для людей, то есть, для нас! Думаете, это легко?
   Гастролёр. Простите, меня это мало интересует.
   Мэр. Вот то-то и оно! Вас не интересует, соседа не интересует, но кого-то должно же интересовать! Кто-то же должен взяться! Нужно, чтоб люди кристально честные брались! Вот, давайте, мы и проверим. Вы не против? Как гражданин – помогите, сделайте доброе дело! Я зову? Да?
   Гастролёр. Делайте, что хотите.
   Мэр. Я рассчитываю на вас. (Командует в дверь.) Митрофаныч, входи!
                                                     Входит Начальник милиции.
   Начальник милиции (Мэру). Начальник Барановского ОВД, капитан милиции Филлимонов по вашему приказанию прибыл!
   Мэр (Гастролёру). Заметьте: не «явился» сказал («являются» только приведения),– а «прибыл»! Вот она – выучка! (Начальнику милиции) Митрофаныч, ты – сколько лет в «органах»?
   Начальник милиции. Да уж – тридцать почти.
   Мэр. Замечания по службе имел?
   Начальник милиции. Ни единого замечания. Вы же знаете.
   Мэр. Это я для нашего гостя.
   Начальник милиции. Понимаю. Ориентировка.
   Мэр. Ну, давай, Митрофаныч, садись!
   Начальник милиции. Ну, вы скажете!
   Мэр. Задрожала жилка-то, да?
   Начальник милиции. Ничего не задрожала. Чего ей дрожать?
   Мэр. А мы – посмотрим. (Гастролёру) Действуйте. Для начала усыпите его.
   Начальник милиции (Гастролёру). Усыпите. Только не так, как моя жинка котяру.
   Гастролёр. Вы имеете что-нибудь против? Если «да» – вы скажите. Против воли я не делаю опыты.
   Начальник милиции. Ничего не имею против. Что мне скрывать? Усыпляйте. Я надеюсь на вас, гражданин гипнотизёр, так же, как и вы можете рассчитывать на моё слово и дело.
   Гастролёр. Хорошо. Закройте глаза. Расслабьте руки и ноги. Слушайте мой счёт. Когда я досчитаю до десяти – вы уснёте. Один, два, три… Вам хорошо. Вы спокойны. Три, четыре… Становится реже дыхание… Пять, шесть. Вам хочется одного: слушать и слушать мой голос… Вам хорошо. Вы спокойны… Шесть, семь… У вас потеплели ноги. Потеплели ладони. Тепло заливает всё тело. Только лоб остаётся прохладным. Вам хорошо. Вы засыпаете. Спите. Семь, восемь, девять… Вы крепко спите и слушаете мой голос… (Мэр указывает Гастролёру на себя.) Мой и Павла Степаныча голос. Вам хорошо… Десять… Вы спите. Вы готовы отвечать на вопросы? Ответьте мне.
   Начальник милиции. Да.
   Мэр. Скажи, кто лесовозы по дороге сгрузил, которые в Ньягань шли?
   Начальник милиции. Я.
   Мэр. Ты был, я знаю. А деньги куда девал?
   Начальник милиции. Дом купил.
   Мэр. Дом купил. Верно. Почему сразу не сознался тогда, когда тебя спрашивал?
   Начальник милиции. Стыдился.
   Мэр (Гастролёру). Действует. Я доволен. (Начальнику милиции) Скажи про нашего мэра. Он хороший человек?
   Начальник милиции. Очень. Жизнь за мэра отдам.
   Мэр. А люди говорят, что он вор, сына хозяином лесопилки пристроил. Что ты на это скажешь?
   Начальник милиции. Пасть всем порву!
   Мэр (Гастролёру). Хватит. Приведите в чувства его. Нечего мучить кристального человека.
   Гастролёр (Начальнику милиции). Когда я досчитаю до трёх, вы проснётесь. У вас будет прекрасное настроение. Вы ничего не будете помнить. Раз, два, три!.. Проснулись. Открывайте глаза.
   Начальник милиции. Что я тут наговорил?
   Гастролёр. Вы ничего не помните?
   Начальник милиции. Нет…
   Мэр. Тебе и ничего помнить не надо, братишка! Поспал немного – и всё! Из головы вон!
   Начальник милиции. Спасибо, гражданин доктор! Правда, отоспался чуть-чуть! Спасибо, доктор! (Тихо.) В расчёте. (Громко.) Приезжайте к нам в гости опять!
   Гастролёр. Нет уж! Больше я в ваш городок – ни ногой!
   Мэр. Это что? Почему? Вот те раз!
   Гастролёр. Не потянет больше в город, где тебя обманули.
   Начальник милиции. Как это – обманули?! Ну-ка! Ну-ка! Давай!
   Гастролёр. Видите ли, мне гонорару не заплатили.
   Начальник милиции. Кинули?
   Гастролёр. Вроде того.
   Мэр (Начальнику милиции). Никифорыч, ты, давай-ка, разберись с этим!
   Начальник милиции. Будет исполнено! (Уходит.)
   Мэр (кричит ему в след). Кириллычу скажи, пусть заходит! (Гастролёру) Разберётся! Вы не волнуйтесь! Он у меня – голова!..
   Слышен голос Начальника милиции. Иди! Зовут! Вымотают всю душу!..
   Заместитель входит.
   Заместитель (Мэру). Павел Степанович, звали?
   Мэр. Звали, Кириллыч, садись.
   Заместитель. Куда Никифорыч побежал? Вроде как бы даже в слезах?
   Мэр. Очень может быть, что в слезах: я же его уволил.
   Заместитель. Как уволил?
   Мэр. Так. Утром напишет раппорт – и аля-улю по этапу! Садись, Кириллыч, не медли.
   Заместитель. Никифорыч – что ли? Что?..
   Мэр. Чистосердечно сознался. Не медли, Кириллыч, давай!..
   Заместитель. Павел Степанович, у меня секретов от вас нет никаких. Вы же знаете: я к вам со всей душой! Вы так много для меня сделали…
   Мэр. Я-то знаю. Садись.
   Заместитель. Вы для меня как ближайший родственник. Как отец. Только, Павел Степанович, судите сами: наш гость за ночь глаз не сомкнул. Утомился. Устал. Что он будет думать о нашем гостеприимстве?
   Мэр. Ты меня будешь слушаться или нет? (Гастролёру) Вы сильно устали?
   Гастролёр. Если это – для пользы дела. Мне самому интересно.
   Заместитель. Павел Степанович, я скажу, что я знаю. Не хотел расстраивать вас. Вы так много для меня…
   Мэр. Ну!
   Заместитель. Как на духу! (Пауза.) Никифорыч ввёл поборы. Для торговцев из среднеазиатских республик. Хочешь торговать оптом – плати! И не оптом – тоже плати! Хочешь работать, заборы красить – плати! На улице показался – плати! Говорит, это социальная страховка: может, они под видом фруктов наркотики или пластид привезут. А кого страхует-то? Страхует только себя! Я же всегда о вас думаю в первую очередь, Павел Степанович!
   Мэр. Издеваться надо мной вздумал?!
   Заместитель. Павел Степанович! Как на духу!
   Мэр. Я о чём тебя спрашивал?!
   Заместитель. Как на… Виновен. Только раз один. Не устоял. И в этом сердечно каюсь!.. Тёща попутала, говорит: продай, да продай! Пакет акций, когда завод наш приватизировали. И я через третью фирму… Тёще… Ну, и продал. Детишкам на мелочишко…
   Мэр. Не мели ерунду, садись!
   Заместитель. Я вспомнил! Не потому, что утаил – внимания не придал. Не хотел попусту вас тревожить. На прошлой неделе быковские подваливали. Говорят: сделаем коалицию, скинем вашего мэра,– мы со своей стороны, вы – со своей. Вас, то есть… На досрочные выборы, мол, выдвинем общего кандидата. Не меня, Павел Степанович! Не меня! Наладим, говорят, как следует лесопильное производство! Так, мол, по всей науке – чтобы чертям тошно стало! Я, Павел Степанович, разумеется, отказался. Где Павел Степанович им говорю – там и наука, а кроме Павла Степановича, говорю, и науки никакой нет!
   Мэр. Меня чтоб скинуть?! Да?! И лесопильное производство?! А это видели?! Шиш!!..
   Заместитель. Я их потому сразу вон послал! И… и не дослушал!..
   Мэр. Меня чтоб?! А это им!!.. Вот это!!..
   Заместитель. Два шиша!
   Мэр. Два! Не надо?!
   Входят: Начальник милиции, Гуляш, Сохатый, Игнат.
   Мэр. Это кто? Народ? Вот, спрошу у народа!
   Начальник милиции (Мэру). Ваше приказание выполнил!
   Мэр (Гуляшу и Сохатому). Вот, скажите, как народ: вы чем-нибудь недовольны?
   Сохатый. Всем довольны.
   Гуляш. Всё кайфово, начальник!
   Мэр. А улучшенья почувствовали? То, чем занимается мэрия?
   Сохатый. Мы почувствовали. Раньше как было? Схватят – и волокут! И невозможно договориться!..
   Гуляш. Невозможно было, в натуре!
   Сохатый. Теперь стало гораздо лучше.
   Мэр. Вот ведь, напролёт ночи не спишь. Всё в голове – думы, думы! Трудишься, пыхтишь для народа! Для вас всё, для вас! Но зато услышишь иногда доброе слово – и… и… я растроган!… Спасибо вам, ребята! Спасибо!.. (Начальнику милиции про Игната.) Это кто?
   Начальник милиции. Он привёз. И не заплатил.
   Мэр. А!.. (Игнату) Что ж ты, дорогой, позоришь наш город? Человек поедет туда-сюда на гастроли, расскажет там-сям – и люди подумают: в Баранове, мол, и власти никакой нету! Что же ты позоришь меня?
   Игнат. Я бы с радостью заплатил. Я всегда держу своё слово. Кого угодно спросите. Но тут обстоятельства особые возникли, Павел Степанович, форс-мажорные обстоятельства, от меня независящие. У меня теперь денег нет, у меня их забрали. Все деньги, все. Всю выручку от концерта!
   Мэр. Кто?
   Игнат. Они. (Указывает на Гуляша и Сохатого.)
   Сохатый. Ты что несёшь?
   Гуляш. Кто брал? Кто? Ты докажешь?
   Мэр. Кто? Они? (Начальнику милиции.) Это кто?
   Начальник милиции. Сохатый, теневой наш авторитет. И Гуляш, «шестёрка» его.
   Гуляш. Какая «шестёрка», в натуре? Я подручный его. Точняк! Скажут тоже – «шестёрка»! А начальник ещё тоже! Блин!..
   Мэр (Гастролёру). Сколько вам должны?
   Гастролёр. По контракту – десятая часть. Десятая часть от общего сбора.
   Игнат. Ровно сорок пять тысяч.
   Мэр (Игнату). Так ты, значит, отдай.
   Игнат. Я же объясняю: забрали! Всё до нуля!
   Сохатый. Кто – забрали? Какие гонорары?
   Гуляш. Ни копейки мы не трогали! Брешет, гад!
   Мэр. Так! Не трогали ни копейки, или гонорары не трогали? Что замолчали, а? (Начальнику милиции) Никифорыч, давай-ка спроси!
   Начальник милиции (Сохатому с Гуляшом). Что вам непонятно, в натуре? Стригли капусту или не стригли?!
   Сохатый. Этот ухарь сам во всём виноват!
   Гуляш. Зуб даю, гражданин начальник!
   Сохатый. Делают что попало! Сказано же было ему: рассчитайся с человеком, отдай! Что за люди пошли? Никого не желают слушать! Мы же теперь, получается, во всём виноваты?
   Мэр (Игнату). Если тебе сказали расплатиться, что ж ты не слушал?
   Начальник милиции. Распустился в конец народ! Совсем не понимают русского языка!
   Входит Валерия.
   Валерия. Игнат! Что вы его ругаете? Не ругайте его!
   Мэр (Начальнику милиции). Это кто еще?
   Начальник милиции. Нет информации.
   Гуляш. Это Лерка, шмара его!
   Валерия. Игнат, я тебя искала! Ходила ночью по городу.
   Игнат. Зачем?
   Валерия. Боялась: наложишь руки. Потом вижу: тебя эти везут.
   Игнат. Лера, иди домой! Всё нормально.
   Валерия. Нормально? (Мэру) Отпустите его!
   Гуляш. Нормалёк! Отпустите. А платить кто?
   Заместитель. Девушка, вы идите. Идите.
   Валерия. Отпустите! Или я не уйду!
   Мэр. Какой голос визгливый! Даже голова разболелась!
   Начальник милиции (Валерии). Надо поделикатнее, молодёжь! Тут взрослые люди беседуют. Соблюдайте порядок!
   Мэр (Валерии). Вы кто ему? Подруга? Жена?
   Игнат. Никто она. Отпустите её.
   Валерия. А если люблю?
   Мэр. У!.. Лера, думаете, мы тут в пять часов утра шутить собрались? Идите вы с вашей любовью! Дурь одна в голове! А мы решаем вопрос!
   Заместитель. Да, если про любовь пойдет – никаких дел не решить.
   Сохатый. Павел Степанович, я подумал – и нашёл выход! Мы заплатим гастролёру его гонорар!
   Мэр. Что?
   Сохатый. Заплатим. Сорок пять тысяч! Держите. Вот… Сорок пять! (Подаёт Гастролёру деньги.)
   Гастролёр. Очень любезно с вашей стороны. Весьма приятно. Я тронут.
   Мэр (Гастролёру и Игнату). Вот что! Мне тут нужно поговорить с господином. Будьте тоже любезны – подождите несколько минут в коридоре. Вы и девушка. Я вас прошу! Извините.
   Гастролёр. Ничего, ничего, уходим!
   Гастролёр, Игнат, Валерия уходят.
   Мэр (Заместителю). Кириллыч, ты с ними!
   Заместитель. Павел Степанович, я к вам всею душой!
   Мэр. Проваливай! Нечего тебе слушать. Сепаритист!
   Заместитель. Павел Степанович!..
   Мэр. Иди. Потом разберёмся!
                                                         Заместитель уходит.
   Мэр (Сохатому). Вот ты, значит, какой, северный олень!
   Начальник милиции. Он не северный олень, он – Сохатый.
   Мэр. Это так я, анекдот один вспомнил. Про Вовочку. Вовочка на картинку с тюленем глядит: вот какой ты,– говорит,– северный олень!
   Начальник милиции. Гы! Гы! Гы!…
   Начальник милиции, Гуляш, Сохатый – смеются.
   Мэр (Сохатому). Да, у нас по-простому. Тоже ведь: мы – люди, вы – люди. Значит, собственной персоной – Сохатый?
   Сохатый. Да.
   Мэр. Наслышан. Не доводилось как-то свидеться раньше. Оно и понятно: мы – в трудах, вы – в трудах… (Пауза.) А скажите… Гм… Как вы относитесь к городу?
   Сохатый. К Родине как!
   Гуляш. Мы же тоже – барановцы!
   Мэр. Хорошо. Но надо активней включаться! В это… В жизнь.
   Сохатый. За нами не постоит!
   Гуляш. За нами не заржавеет!
   Сохатый (Гуляшу). Ша!..
   Гуляш. Всё – немтырь!.. (Умолкает.)
   Мэр. Что такое дисциплина – вы знаете.
   Начальник милиции. Знают. Прилетели по первому зову.
   Мэр. Теперь надо определить общие цели. Город – он ждёт вас, вашей созидательной силы, напора!..
   Сохатый. Павел Степанович, примите сто тысяч на благоустройство дорог. (Подаёт деньги.)
   Мэр. Дорог?
   Сохатый. Или детских площадок.
   Начальник милиции. Или платных парковок.
   Мэр. Да, много нерешенных проблем. Ко всему нужно руки приткнуть. (Прячет деньги к себе в карман.) Друзья мой. Земляки! Наступают ответственные, трудные времена. Остаётся полтора года до выборов. И потому – нужно объединяться! Каждый уже сейчас для себя должен решить – с кем он: с прогрессом, опытом, силой? Или с быковскими хапугами, которые спят и видят, как бы нас обобрать!
   У мэра звонит спутниковый телефон.
   Мэр (по телефону). Да. Я. По спутниковому отыскали? А как? Кто дал номер? Надо уметь? Ладно. Что надо? Только короче: баксы тикают. Гипнотизёра? Не видел. Нет. Я клянусь! Ну, пока… (Выключил трубку.) Быковские, гады, не спят! Звонил ихний мэр. Уже узнали про гипнотизёра. Мол, уступи им. Как бы не так! (Кричит в дверь.) Кириллыч!
   Заместитель (вбегает). Гастролёр убежал!
   Мэр. Что?!..
   Заместитель. Так меня рукой – спи, мол. Я – на бок! А потом гляжу: никого!
   Сохатый. Пасть порву!
   Мэр. Найти! Вернуть! Шкуру со всех спущу!
                                                    Все выбегают из комнаты.
                                               Освещается остановка автобуса.
             Деревянные скамейки поломаны, но на них примостились кое-как и сидят: Вахтёрша, Гастролёр и Валерия. Игнат ходит, пинает листья, потом поднимает с земли и привешивает на крюк ржавый знак «Остановка автобуса».
   Вахтёрша (Гастролёру) Уезжаете из наших краёв? Скоро будет первый автобус. Что-то вы решили – не с автовокзала: приезжие всегда оттуда садятся. А тут местные только, которые за город едут.
   Гастролёр. Ребята мне подсказали.
   Вахтёрша. А, ясно! Потому что тут ближе. Я как только смену сдала – бегом домой, переоделась – и сразу сюда, на автобус. Съезжу, думаю, пособираю грибочков. Зуб-то совсем прошёл!
   Гастролёр. Я рад. Правда.
   Вахтёрша. Ой! На рассвете хорошо дышится как!
   Гастролёр. Действительно, хорошо. Вы сказали сейчас слово «грибы» – и даже запах почудился. Представил себе: маслёнок такой – и к шляпке сосновая иголка пристала. Вот что по-настоящему хорошо! А мы в городе… Эх!…
   Вахтёрша. Так может, за грибами рванём? По лесу походите. А потом я вас на трассу выведу, посажу.
   Гастролёр. Нет, извините. Пока одно желание – поскорей уехать отсюда.
   Игнат. Зря вы заторопились, Виктор Тарасович! Так хорошо всё уладилось.
   Гастролёр. Молодй человек! Прошу. Я на нервах и так.
   Валерия. Игнат, отцепись!
   Вахтёрша. А я из Баранова нашего сроду б не уезжала! И не уеду. В городе областном – грязь, суета. А у нас спокойно так! Поют птицы!.. Лес…
   Гастролёр. Кубометры леса, я слышал.
   Игнат. Богатство тайги.
   Валерия. Игнат, замолчи.
   Игнат. Ну что ты всё заладила: Игнат, Игнат!.. Навязалась на мою голову!
   Валерия. А если…
   Игнат. Ты не понимаешь! Тут бизнес гибнет! А она всё: Игнат, Игнат!..
   Вахтёрша (Валерии). Не обращай внимания, девка! У них теперь, у мужиков – не бабы, а бизнес один на уме! (Гастролёру) Вы вот, старый можно сказать человек, лекции людям читаете – подтвердите: так ведь?
   Гастролёр. Не знаю. Ничего я не знаю.
                                            Затормозила и сигналит машина.
   Игнат. Это мэр наш!
   Слышны голоса. Виктор Тарасович! Что ж вы?! Идите сюда! Мы вас отвезём! Не на автобусе же ехать! Идите!
   Вахтёрша. И начальник милиции наш. Ишь ты, как рукой размахался!
   Гастролёр. Размахался. Надо идти. (Вахтёрше) Собирать вам, видно, маслёночки без меня.
   Игнат. Виктор Тарасович! Можно я с вами? Это много для меня значит!
   Гастролёр. Как вам угодно.
   Игнат. Спасибо!
   Валерия. Игнат!
   Игнат. Отстань.
   Гастролёр (Валерии). Вы идёте с нами?
   Валерия. Я? Нет.
   Гастролёр. Что ж, тогда примите вот подарок. На прощанье. На память. (Вынимает из кармана и отдаёт ей иконку.)
   Валерия. Спасибо.
              Гастролёр и Игнат уходят. Хлопнули дверцы. Слышно, что машина уехала.
   Вахтёрша (смотрит иконку). Написано что-то. (Читает.) «Желаю Вам того огромного счастья, которое в Священном Писании зовётся одним единственным словом – Любовь!» Грех про такое на иконе писать! Надо стереть осторожно. Сотри. На-ко, на-ко, платочком. Осторожно слюнями.
                                         Валерия стирает надпись платочком.
   Валерия (плачет). Всё равно видно… Видно… Видно…
                                                                   Занавес.

Гуляй-город

   комедия
                                                            в одном действии

   Действующие лица:

   Маргарита Владимировна – молодящаяся «старая дева»;
   Николай Васильевич – участковый милиционер;
                    Лёня – бомж, в будущем – гениальный художник.

   Действие происходит в пятницу днем в квартире у Маргариты Владимировны.
   Маргарита (прочитала в книге, кричит Николаю). Так и денег раздобыть можно?! Николай Васильевич, слышите меня?! (Зачитывает.) «…Например, вы совершаете магический ритуал – чтобы раздобыть денег…» Денег! Слышите, товарищ милиционер?!
   Николай входит. Одет экзотически: поверх форменного милицейского кителя – черный самодельный плащ с капюшоном. Растирает пестиком снадобье в ступе.
   Николай. Пособраннее, пособраннее, Маргарита Владимировна! Чего это вы раскричались? Сосредоточьтесь на карте.
   Маргарита. В кого вы вырядились? Зачем?
   Николай. Надо так. Не обращайте внимания. Почему вы шум поднимаете?
   Маргарита. Вот, смотрите тут… Может, лучше – мы займемся деньгами?
   Николай. Махинации финансовые. Я не делаю. Да и вам не советую. Не отвлекайтесь, Маргарита Владимировна, берите карту… Ну вот! Нужно снова все начинать! Посерьезнее как-нибудь…
   Маргарита. Я пытаюсь. Что вы? Все глаза уже проглядела… Скажите, Николай Васильевич, долго еще?
   Николай. В зависимости от степени концентрации.
   Маргарита. От какой, какой степени? Вы вообще – такой умный!..
   Николай. От внимания – попросту говоря.
   Маргарита. Вы ушли, знаете. Я одна. И король этот. Вдруг стало страшно. Не покидайте больше меня, умоляю!
   Николай. Эмоциональная вы женщина, Маргарита Владимировна – вот что я вам скажу. И интересная.
   Маргарита. Да? Ну что вы! Если бы… Вам будет удобнее меня по имени звать – Маргаритой.
   Николай. Хорошо. Маргарита… Вы тоже – пока сеанс – называйте меня – знаете как?..
   Маргарита. Как? Ну, ну?..
   Николай. Мастер.
   Маргарита. Мастер?..
   Николай. Да.
   Маргарита. Это как у Булгакова? Я вас правильно поняла? Мастер и Маргарита!..
   Николай. Не знаю, как у кого там, но раз я – руководитель шабаша, то я – мастер! Если мы…
   Маргарита. Ладно, ладно! Я ведь не спорю!.. С вашего разрешения, Мастер, сменю я карту Торо?
   Николай. Ну хорошо, меняйте… И про концентрацию помните! Концентрацию! Луч внимания такой на нее!
   Маргарита. Эта вот будет пускай… Валет. А, мальчишка еще!.. Мурашки, представляете, так по коже: джик-джик!– по спине.
   Николай. Да не уйду я, не бойтесь! Сейчас, на секунду только – семь зернышек положить кориандра…
   Маргарита. Что-то бренчит, как будто? Да, позванивает. Точно. Звенит! (Указывает взглядом ему на колени.) Это тоже – так надо?
   Николай. Угадали. Я быстро! Никакой опасности нет, абсолютно! (Уходит и вскоре -опять возвращается. Трет в ступе зелье.)
   Маргарита. Мастер, а что там кроме кориандра еще? Чего доброго, отравим кого!..
   Николай. Глупости выдумываете, Маргарита, вы – вот что! Укроп тут, анис, долька яблока, тмин, базилик, валерьяна, мед…
   Маргарита. Сложный состав. Как непросто, видимо, влюбиться в меня!
   Николай. Все перемешивается, заливается кипяченой водой, перекрещивается три раза…
   Маргарита. Вот это правильно – кипяченой.
   Николай. Найдено экспериментальным путем. Так же как и снадобье для разлада: кожура апельсина, соль, зерна перца, тминовое семя опять же… И вода. Вода должна быть горячей…
   Маргарита. Ну и память у вас! Феноменальная память!
   Николай. На карту – все вниманье! На карту!
   Маргарита (глядя на карту). Что ж, дать глотнуть перца с солью в кипятке… для разлада… Очень правдоподобно…
      Пауза.
   Николай. Расскажите, о чём вы думаете?
   Маргарита. Вот мило! Да разве у женщин можно спрашивать про такое?! Как о чём думаю? Да ни о чём!
   Николай. Нет, кроме шуток? Нужно заполнить ритуальный дневник.
   Маргарита. Заполняйте, пожалуйста. Мне-то что? Вот, вы же сами не даете сосредоточиться.
   Николай. Маргарита, вы должны понимать: ваши мысли и образы – всего-навсего сигналы, которые Высший Разум посылает подсознанию, а оно – сознанию! Смотрите безотрывно на карту и говорите, что думаете, что чувствуете – а я фиксировать буду!
   Маргарита. Записывайте. Высший Разум подал сигнал, что мне хочется чаю!
   Николай. Как?
   Маргарита. Чаю.
   Николай. Значит, чаю?
   Маргарита. Чаю! Чаю! Чаю!
   Николай. Прямо так и скандировал?
   Маргарита. Прямо так.
   Николай. Слушайте, вы что считаете – мне больше заняться нечем?! Если вы баловаться – то без меня!
   Маргарита. Сосредоточилась. Всё!.. (Пауза.) Никуда не годные у вас порядки в милиции: вам чаю – а вы в амбиции сразу. Сосредоточилась. Говорю же я: сосредоточилась!
   Николай. Маргарита, магия на трех китах держится: вера, воображение и ритуал… Может, вы еще не продвинутая?
   Маргарита. Ближе к делу! Заполняйте ваш дневник, Мастер!
   Николай. Наш! Наш дневник, Маргарита!
   Маргарита (смотрит на карту). Усики… Уже двоятся, четверятся, шестерятся…
   Николай. Не теряйте контроля. Слушайте мой голос. (Пишет в дневник.) Тринадцатое июля, пятница… Сезон света. По календарю – луна растущая, приближается к полной… Ясно. Три часа дня… Любовная магия. Руководитель шабаша… Мастер…
   Маргарита (подглядывает). Интересно вы пишите: какие-то червячки!
   Николай. Ох, Маргарита! Это рунический алфавит. Вот ваше имя.
   Маргарита. А! Смешное! Вы такая таинственная личность, Николай! Такая таинственная!
   Николай. Ну, рассказывайте, что видели? Какие мелькали мысли?
   Маргарита. Усы. Смешные думала усики у валета. Потом увидала зачем-то родительский дом, вспомнила, как вылила в окно рыбий жир из бутылки, которым меня лечили. Успеваете за мной?
   Николай. Рыбий жир…
   Маргарита. Рыбий. Писали б по-русски – быстрее ведь.
   Николай. По-русски нельзя: поймут. Что дальше?
   Маргарита. Выздоровела. В девятнадцать лет вышла замуж. Сразу же развелась. Детей пока нет. Мне идет к лицу красный цвет и сиреневый, туфли на каблуках…
   Николай. Это все у вас за одну минуту мелькнуло?
   Маргарита. Да, представьте. У меня мысли как у Спинозы: тра-та-та! Очередью! Так и летят!.. А вы про себя, Николай, не хотите ничего записать?
   Николай. Мастер…
   Маргарита. Мастер.
   Николай. Мне не надо – это ваш сеанс, а не мой.
   Маргарита. Жалко.
   Николай. Послушайте, вы не врете?
   Маргарита. Какой мне смысл врать?
   Николай. Ладно. Платья, каблуки, жир – отчего мелькнуло вдруг?
   Маргарита. Это так надо, да, Мастер?
   Николай. Будем считать, что это контакт. С ним! (Указывает пальцем наверх.)
   Маргарита. Вот здорово!
   Николай. Теперь нужно провести диагностику. Держите кольцо. За нитку, за нитку. Обоприте локоть на стол… Не трясите рукой.
   Маргарита. Я и так! Видите, я стараюсь.
   Николай. Условимся… Условимся! (Возвысив голос и обратив лицо вверх.) Если кольцо начнет раскачиваться влево и вправо – это будет означать ответ «нет», а к колдунье и от колдуньи – ответ «да»!
   Маргарита. К колдунье. Я что ль – колдунья?
   Николай (Маргарите). Тш-ш! Ни слова. (Ввысь.) Спрашиваю: приступать ли нам к ритуалу?
   Пауза.
   Маргарита. Да! Видите! Видите: ответ «да»!
   Николай. Вижу. Всё. Нужно рассыпать цветы. (Обдирает розу и лепестки ее рассыпает вокруг стола.)
   Маргарита. Ты подумай! Проба. Золотое колечко-то! (Смотрит на Николая сквозь дырку кольца.) Высший Разум, открой мне глаза на него!
   Николай. Еще руны можно кидать. Палочки такие есть из рябины. Но мне показалось, что с кольцом проще… (Торжественно.) Медитируйте, Маргарита, – вы в защите! (Не так торжественно.) На карту, на карту – опять на нее!
   Маргарита. Да, да…
   Николай. Приближайте его! Вот такого, такого! С усами! Приближайте его! Всю силу – в воображенье!
   Маргарита (тужится). М…м!..
   Николай. Еще! С усами! Еще!..
   Маргарита. Слезы на глазах. Щиплет. Сейчас тушь потечет.
   Николай. Слушай!..
   Пауза.
   Маргарита. Это лифт.
   Николай. Вот! Шаги!.. Вот!
   Маргарита. По лестнице идут.
   Николай. К звонку…
   Маргарита. Мимо.
   Николай. Тихо! Подожди… Ага! Ага! Вот!..
   Маргарита. Кажется тебе. Нету там ничего. Что я говорила? Ничего нету. Ничего.
   Николай. Ну, заладила: ничего, ничего!..
   Маргарита. Нету если – так что я должна? Ты же сам слышишь.
   Николай. Не очень-то и хотелось. (Посмотрел на часы.) Еще поработать успею. Короче, пора мне.
   Маргарита. Что? Всё? Уходишь? Ты расстроился, да?
   Николай снимает с себя плащ, упихивает его в портфель. Закатывает штанину на левой ноге и стягивает из-под колена колдовскую повязку: резинку с бубенчиками – тоже уминает в портфель.
   Николай. В третьем доме пьянка ночью была. Тип там дебош устроил. Опять жалоба от соседей. Всё никак не уймется. Наверное, проспался уже. Буду протокол составлять. В пятом доме таких живет шестеро. В четвертом, в седьмом… Не участок, а «гуляй-город» какой-то!
   Маргарита. Это я во всем виновата. Надо было серьёзней – а я….
   Николай (посмотрел на часы). Полчетвертого… Что-то еще хотел?…
   Маргарита. Мне кажется, в каком-то ещё разделе попадались книги по магии. На «С» или на «Е» стеллажах. Как-нибудь нужно будет взглянуть. Только если они там – значит это редкие книги. Даже нам, сотрудникам, на карточку их могут не дать.
   Николай. Да, книги. Можете не беспокоиться, Маргарита, книги я вам верну.
   Маргарита. Нет, это я так ведь. Читайте. Я вас не тороплю.
   Николай. А какие вы там видели? Вы не помните?
   Маргарита. Темные такие, тяжеленные фолианты. Если не разрешат – тогда можно попытаться ксерокопировать.
   Николай. Я в библиотеку загляну к вам на днях, посмотрим.
   Маргарита. Ты, Николай, у нас всегда среди дам такой переполох вызываешь. Серьезный, с погонами. Глаза нахмуренные, но добрые. И заявки неожиданные уж очень. Они там у меня спрашивают…
   Николай. Да? И ты что? Ты им скажи…
   Маргарита. И говорила: «Вы что думаете, они детективы только что ли читают? Им по психологии надо знать!»
   Николай. Правильно! Конечно для психологии! Детективы – что от них толку? Преступники – всегда впереди, милиция – вечно сзади, по следу.
   Маргарита. Ой, вечно, вечно она! А ты хочешь как? Наоборот, что ли?
   Николай. Нет! Я в принципе, в корне – чтобы всё по-другому! Он за версту от тебя – а ты его видишь, потому что ты – ясновидящий! Он сказал – а ты его слышишь! Он только подумал еще – а ты уже знаешь! Он прозрачный весь для тебя. Да он и подумать-то еще не успел – а ты уже понял, о чем он может подумать, потому что диагностика у тебя и всё прочее!..
   Маргарита. Этого так бросить нельзя! Ты бы сразу мне объяснил!
   Николай. Чего теперь уж?
   Маргарита. Нет, нет, Николай, это важно! И так развелось всякой швали – ступить негде честному человеку! Ты как рассчитываешь, тебя за это повысят?
   Николай. Да я же не для себя – для народа! Разве у нас оценят? Еще, чего доброго, увеличат участок. Но всё равно, я обязан!
   Маргарита. И я! И я тоже! Сделаем другую попытку. И, пожалуйста, никаких споров. Снова. Еще – один раз. (Садится за стол, держит перед глазами карту.)
   Николай. Думаешь, надо?
   Маргарита. Не отвлекай, Николай!
   Николай. Маргарита, ну тогда – концентрацию! Вот такого точно! Усы!!
   Маргарита. Господи, да я не для себя же – для общества!
   Пауза.
   Николай. Давай, приоткроем двери?
   Маргарита. Зачем?
   Николай. Пусть будет выход энергии. Я открою?
   Маргарита. Делай, что хочешь – ты же милиционер.
   Николай отпирает замок, приоткрывает дверь.
   Николай. Ну, как?
   Маргарита. Нормально, нормально… Но нет, не нормально. Ты волнуешь меня. Мне легче будет одной. Иди пока, согрей чаю. Иди, иди. Сумеешь там разобраться с плитой?
   Николай. Хорошо. Ладно. И концентрацию!! (Стискивает свой кулак до дрожи в руке.)
   Маргарита кивнула головой. Николай ушел на кухню.
                                                                     Пауза.
   Дверь распахивается. На пороге ее стоит Лёня. Он прислушивается, потом крадучись входит в квартиру. Маргарита спряталась: присела за стол. Лёня не замечает ее.
   Лёня (увидав Маргариту). Мадам?
   Маргарита. Э…м…Гм…м….
   Лёня. Мадам, звук какой-то как будто, да?
   Маргарита. Это я. Слюни проглотила…
   Лёня. А! Бонжур, мадам! А я смотрю: тут все настежь! Только – не надо делать такие глаза. (Медленно приближается к ней.) Я подумал, чем-нибудь вам надо помочь? Так, значит, не надо? Всё нормально? Я рад. Удаляюсь. Позвольте ручку поцеловать? Ёп!! (Накалывает ногу о розу.)
   Маргарита. Ай!!
   Лёня. Ёп-понский бог! Мусор у вас кругом – а я в прихожей ботинки скинул, чтобы не наследить. Может, пол вам пропылесосить?
   Маргарита. Н-нет!
   Лёня. Не надо? А то я могу. Смотрите.
   Маргарита. Вы кто?
   Лёня. В данный момент – раненый я. Истекаю кровью. Спасайте! Нет ли чего – пожевать?
   Маргарита. Не… не… Да! Сыру! Я – сейчас. (Пробирается к двери на кухню.)
   Лёня (преграждает ей путь). Вы звонить? Не следует, не следует, мадам! Не звоните. В конце концов, сами же вы пригласили меня к себе.
   Маргарита. Я? Когда?
   Лёня. А дверь! Дверь! В наши дни, мадам, – бронированных дверей и решеток на окнах – открытая дверь – это жест «доброй воли», это приглашенье войти.
   Маргарита. Фу! Вы пьяны! Пустите!
   Лёня. Пардон! Амбре, мадам, выхлоп. Разрешите представиться: Леонид Семенович Куржаков, в будущем – гениальный художник! Можно просто – Куржач. Можно – Семеныч. Но для вас, мадам, совсем уж можно запросто – Лёня!
   Маргарита. Гениальный – в будущем, а пока?
   Лёня. Пока исследую жизнь – пошел в люди, как говорится. Пока как бы… я бомж… Вы же позволите минутный отдых утомленному путнику?
   Николай (врывается в комнату, накидывается на Лёню). А, гадюка! Бомжина проклятый!! (Валит его на пол, крутит ему за спину руки.)
   Лёня. Что? Ну, ты! Пусти! Ой! Пусти, падла! Пусти, гад, пусти!..
   Николай (защелкивает на Лёне наручники). Встать! Встать я сказал! (Тянет его за шиворот, ставит на ноги.) Смирно!
   Маргарита (Николаю). Ты не слышал, что ли, как я кричала?
   Николай. Слышал. Я мешать не хотел: думал, что он – валет.
   Лёня. Сам – валет, козёл! Я король!
   Николай. Молчать мне тут! А за козла врежу!
   Лёня. А! Ловушку менты поганые сделали! Бесплатный сыр в мышеловке! Ребята!! Наших бьют!! Хлопцы!!
   Николай (бьёт Лёню). Падла! (Маргарите) Дверь!!.
   Маргарита (подбегает и захлопывает дверь). Успела!!
   Николай. Да он брешет, как сивый мерин! Сознавайся быстро: один?
   Лёня. А вы выгляньте, посмотрите! Что, поймали? Батальон надо конвоя теперь, чтоб меня провести!
   Маргарита. Коля, может, отпустим его? Ну его на фиг! Связываться еще.
   Лёня. Расстегни браслеты, мент! Больно!
   Маргарита. Коля…
   Николай (Лёне) Молчать! Перетерпишь. Не рассыплешься – не стеклянный! Будет еще орать! (Маргарите) Я милиционер или кто?! Шляются всякие – сама жаловалась!
   Лёня. Шляются! Да где шляться-то?! Развели ментов – ступить некуда! Я на пороге встал. Открыто. Может, помочь кому? Я по-людски ведь – а ты!…
   Николай (Маргарите). Ну-ка быстро посмотри: всё на месте?
   Маргарита. А? Что?
   Николай. Польта, шапки, вещи какие ценные! Ну, давай, живо!
   Маргарита. Да, я сейчас, сейчас! (Уходит.)
   Лёня. Польта! Товарищ лейтенант, я усохну от вас! Летом – да кому эти польта нужны?!
   Николай (подносит ему кулак к носу). Понял? Ты меня не учи! Что-то подозрительна мне твоя рожа. А? Не находишь? (Вынимает из портфеля фотографии оперативно-розыскной информации.) Лёня – ты говоришь? Значит Лёня? (Показывает ему один снимок.) Что ты скажешь теперь?
   Лёня. Начальник, не гони! Чучмек это ведь, узкопленочный!
   Николай. Во-первых, фоторобот, а не чучмек. Во-вторых, откроют поширше глаза – и будет точно, как ты. (Читает на обороте фотографии.) «Палат-Шат-Бирель-оглы. Разыскивается по подозрению в убийстве». Так-то вот, Оглы! А то ты мне: Лёня, Лёня!
   Лёня. Нет, начальник! Товарищ лейтенант, погоди, я скажу!..
   Николай. Расскажешь, не беспокойся – куда ты денешься? (Закрывает портфель. Фотоснимок держит в руке.)
   Маргарита (входит). Вроде бы, всё на месте.
   Николай. Всё?
   Маргарита. Вроде, всё.
   Николай. Нет, ты точно мне говори: всё или не всё? Мне надо знать точно. Иди, иди – еще раз проверь.
   Маргарита. Да всё на месте, я же сказала. Не успел он ничего взять.
   Лёня. Слышал, начальник? Не виноват я! Пусти!
   Николай (Лёне). Не базлай тут! (Показывает Маргарите фотографию.) Взгляни. (Негромко) Он? Нет? Не он?..
   Маргарита (тихо). Нет.
   Лёня. Я балдею – а где ботинки мои?!
   Николай (Лёне). Цыц, горлопан! (Маргарите, тихо.) Что будем делать с ним? Арестовать? Отпустить? Он у тебя. Ты здесь хозяйка.
   Маргарита (тихо). Может, отпустим лучше? Не дразнить чтобы?
   Лёня. Нет, что – горлопан?! А где ботинки мои?! У вас всё в целости – а ботинки?! Я хочу видеть свои ботинки!
   Николай (Маргарите, тихо). Отпустить? Нет? Решай. Другого случая ведь не будет… Что? Отпустить?
   Маргарита (тихо). Решай сам – ты же мужчина, тебе лучше знать.
   Николай (подходит к Лёне). Послушай меня. Вот что… Я тебе хочу что сказать…
   Лёня. Что, начальник, а? Фотка? Фотка, значит, да? Фотка? Промашка вышла? Может, тебе прищуриться? Вот, специально для тебя! Доволен? А то – Оглы. За клевету – знаешь, куда можно упечь?! Нет, но где ботинки мои?! Я хочу видеть мои ботинки!
   Николай. Слушай, ты! Давай по-хорошему.
   Лёня. Люди кругом незнакомые. Я хочу видеть мои ботинки!
   Маргарита. О, господи! Да пусть он ими любуется! (Принесла в комнату ботинки и поставила их у стены.) На, смотри! Спокоен теперь?
   Лёня. Не совсем. Шнурки целы? Целы, спрашиваю, шнурки? Я отсюда не вижу. (Николаю) Знаешь, чтобы нам друг на друга не думать – надень их на меня, будь так добр. Руки заняты у меня. (Выставил Николаю свою ногу в рваном носке.)
   Николай. Да ты что, гнида?! Оборзел вконец, что ли?! Опустил ногу! Быстро!!
   Маргарита. Мальчики, только не надо так ссориться, умоляю!
   Николай (Лёне). Опустил, я сказал! (Лёня опустил ногу.) Ты что, сволочь, возомнил из себя?! Где ты находишься?! Жертва ошибки! У нас ты! С нами находишься! Ты про это не забывай! А ты знаешь, что я могу тебя задержать на семьдесят два часа просто так, для выяснения личности?! Этого захотел?! Я тебе это устрою!
   Лёня. Начальник, начальник, не кипятись. Послушай.
   Николай. Это ты меня теперь будешь слушать!
   Маргарита. Не надо, не надо, не надо! Николай! Леонид! Хватит, не ссорьтесь! Мало ли, какие недоразуменья бывают? (Ставит бутылку водки на стол.) Выпьем за знакомство. Давайте к столу! Всё, всё, забыли!
   Лёня (увидав водку). Мадам. О, мадам! Я со своей стороны… Можете рассчитывать, мадам, на меня!
   Маргарита. Коля!
   Николай. Я ничего. Что я? Это всё он.
   Маргарита. Леонид!
   Лёня. Не по своей воле я. Вынужден был – вы же видели. Но рассчитывать можете, говорю, что тянуть?
   Маргарита. Отпусти его, Николай!
   Николай. Как же! Отпусти его – он сразу сбежит.
   Лёня. Да нет! Чтобы я!..
   Маргарита. Леонид, пообещайте. Нам не хочется, чтобы вы убегали от нас обиженным.
   Лёня. Гадом буду, если сбегу!
   Маргарита (Николаю). Он поклялся!
   Николай. Ладно. Что мне, больше всех надо? (Снимает с Лёни наручники.)
   Лёня. Ух!..
   Маргарита. Мужчины, мужчины! Усаживайтесь скорей!
   Лёня. Обидеть художника может каждый, но кто художника напоит?
   Маргарита. Мы и напоим и накормим сейчас! От жаркого вы же не откажетесь?
   Лёня. Да, немного почавкал бы…
   Маргарита. Я в вас не ошиблась! (Уходит.)
   Николай. Давай, садись.
   Лёня. Но, месье! Только без рук!
   Николай. Не ершись, не ершись, уже хватит.
   Оба усаживаются за стол.
   Лёня (вертит в руках бутылку). Раньше номер разлива печатали – а теперь не понятно, что пьешь!
   Николай. А тебе не всё равно, разве?
   Лёня. Нет, ты что! А вдруг палёная? Открываем?
   Николай. Погоди. Хозяйку дождаться надо.
   Лёня. На нее тоже, что ль, наливать? (Опять вертит в руках бутылку.)
   Николай. Я не знаю. Может – и нет.
   Лёня. Как не дождаться? Конечно, надо тогда… (Пауза.) А ты, значит, ейный супруг?
   Николай. Я? Как сказать…
   Лёня. Так и сознайся. Бой-френд?
   Николай. Нет.
   Лёня. Чего же ты тогда меня хапал?
   Николай. Так понимаешь, Леонид, служба…
   Лёня. Понимаю, понимаю я. Не красней. (Оглядывает комнату.) А хорошая у тебя здесь засада. (Про Маргариту.) Ну, чего она? Где?
   Николай. А ты, я понял, гуляешь?
   Лёня. Да. Погода, солнышко, воробьи! Пойти, думаю, прошвырнуться по городу. Все гуляют – и я гуляю.
   Николай. Вот, вот! Я и говорю: «гуляй-город» какой-то!
   Лёня. Виноват, Николай, слова надо употреблять точно. Это раньше, знаешь, когда на лошадях ездили. Едут, едут – тут ночь… (Пауза.) Из этих стаканов будем?
   Николай. Подожди ты. Из этих.
   Лёня. Едут, значит, дальше они. Потеснее, потеснее друг к другу, чтобы не потеряться. А дорогу не видно уже: темно. Степь. Тогда ставят телеги по кругу: от волков там, или от разбойников защищаться. А утром разъезжаются кто куда. Вот что такое был «гуляй-город».
   Николай. Нет уж, ты со мною не спорь – сказано: «гуляй-город»!
   Лёня. Прими мои уверения.
   Николай. Не понти! По человечески разговаривай! Нечего из себя пыжить!
   Лёня. Извини, начальник. Мир. Не обижайся. И сразу предупреждаю: один я водку не пью!
   Маргарита (появляется с супницей в руках). Мужчины, заждались? Несу. Без микроволновок что бы мы делали?
   Лёня (хватает бутылку водки и моментально свинчивает с нее пробку). Ага, без микроволновок! (Николаю.) По первой? (Маргарите.) Ты будешь?
   Маргарита. Маргарита.
   Лёня. Маргарита, будешь? Говори. Тебе наливать?
   Маргарита. Нет. Она горькая. Как вы только пьете её?
   Лёня. С трудом пьем, Маргарита, с трудом.
   Маргарита. Лучше я себе сухого принесу. (Принесла с кухни бутылку сухого вина.)
   Николай. Маргарита, разреши поухаживать за тобой. (Наполняет вином ее бокал.)
   Маргарита. Достаточно. Спасибо. (Про жаркое.) Сами черпайте себе, не стесняйтесь.
   Николай. Хорошо.
   Лёня (поднимает стопку). Маргарита! Николай! За знакомство! И значит, чтоб… всё путем! Вздрогнем! (Пьют.)
   Маргарита. Закусывайте быстрее! Закусывайте!
   Лёня. Не гони! Ну, как говорится: первая – комом, вторая – соколом, остальные – мелкими пташечками! (Наливает стопки.)
   Николай. Ты-то кажется сегодня – пташечками уже.
   Лёня. Не надо хмуриться, командир! Я заглянул к вам случайно на огонек и… и уйду… да… и ничего не останется.
   Николай. Ну, отпечатки пальцев-то останутся.
   Лёня. Я же не в этом смысле!
   Маргарита. Нет, нет, нет, Леонид! Не поймите его превратно! Мы очень рады. Мы тут как бы уже… скучали. Вы пришли – и вот вы нас веселите.
   Лёня. О, мадам, я стараюсь! (Про лепестки на полу.) Что, гадали, небось – любит, не любит, да?
   Маргарита. Да.
   Лёня. Ну и как?
   Маргарита. Не любит.
   Лёня. Николай, да ты что! Нет, тебя не понять! (Николай смущен.) А!! Он любит! Посмотри в эти глаза! Они не любить не могут! Просто, неправильный цветок – роза! Надо на ромашке гадать.
   Маргарита. Слышишь, Николай, в следующий раз ты мне должен дарить ромашки – так Леонид велел!
   Лёня. Нет, я не настаиваю – это его дела! Если он не подарит – тогда я их тебе подарю! Выпьем? (Выпивают.) Слышишь, Николай? Не зевай!
   Маргарита. Лёня, ты прелесть!
   Лёня. Я всегда это чувствовал. Ручку можно поцеловать?
   Маргарита (кокетливо). Нате. (Делает Николаю знак глазами. Николай изловчается и подливает Лёне приворотного зелья в стопку, потом дополняет стопку водкой.) Ты такой галантный кавалер, Лёня! Как по твоему, идут эти серьги мне?
   Лёня. Превосходно! Изумительно! Нету слов!
   Маргарита. А бусы?
   Лёня. Бусы тоже. Всё тебе идет, в общем.
   Маргарита. Ты не находишь, что эти бусы могли бы быть посвободнее? (Начинает обводить пальцем линию по груди.) Вот так, где-нибудь?
   Лёня. Так.
   Маргарита. Или так? Ты как думаешь? Так?
   Лёня. Да! Вот, вот! Вот… да!
   Маргарита. Спасибо, Лёня. Слышишь, Николай, ты же мне никогда не подскажешь.
   Николай. Лёня молодец! За него надо выпить!
   Маргарита. Садись, Лёня, садись.
   Николай. За тебя, Лёня! За знакомство! Чтобы, значит, всегда спокойно всё! Это – главное. (Показывает, что надо поднимать стопки.)
   Лёня. Ага. (Поднимает свою стопку.)
   Николай. Нет, нет, Лёня! Ты говори: за прекрасных дам! То есть – за Маргариту. Я за тебя буду, а ты – за нее! (Назидательно.) Маргарита, мол, за тебя! За тебя, Маргарита! Давай так. За тебя, Лёня! (Пьёт.)
   Лёня. Маргарита, за тебя! (Не пьёт.)
   Маргарита. Что ты, Лёня?
   Лёня (смотрит стакан на свет). Мутная, кажись, что-то…
   Николай. Это я, прости. Жаркое черпал, капнул нечаянно тебе бульона туда. Но ничего ведь, да? Не повредит вкусу?
   Маргарита. Нет, конечно. Как же это ты, Николай?
   Николай (Маргарите). Прости, пожалуйста.
   Маргарита. Давайте закругляться, мужчины. (Николаю.) Будет там еще по одной? И потом – чаю.
   Николай (потряхивая бутылку). Да, как раз – еще по попытке.
   Маргарита (Лёне). Да вылей ты ее! Что ты держишь?
   Николай. На кухне – раковина. Иди туда, выплесни.
   Лёня растерян.
   Маргарита. Ну, ее! По последней – и потом чай!
   Николай. Чай, Лёня!
   Лёня. Да я что? Ничего ведь.
   Маргарита. Интересный ты человек, Лёня! Появился внезапно. Кто такой? Что? Но теперь мы подружимся. Я уверена, что мы будем друзьями!
   Николай. Конечно! Уже знаешь дорогу. Идешь гулять – и сюда!
   Маргарита. Ну, иди, освободи стопку, а то желудок себе испортишь.
   Николай. Леонид, водка греется!
   Лёня (вышел из-за стола, держит в руке водку, остановился, собирается с духом). За тебя, Маргарита! (Пьет.)
   Маргарита. Спасибо, Лёня! Запей, запей!
   Николай. Да не запей, а заешь! Хлебом занюхай! Нормально?
   Лёня. Вроде…
   Маргарита. Вы заканчивайте, а я пока приготовлю…
   Лёня. Не надо чаю, Маргарита, не уходи!
   Маргарита. Как это не надо! Вы что? Я – на секунду. (Уходит.)
   Лёня. Вот, и всю компанию развалила.
   Николай. Не расстраивайся, снова придет. Давай, покуда мы с тобой поболтаем.
   Лёня. Сорвалась, улетела чего-то вдруг.
   Николай. Да волнуется: гости. Женщина все-таки, как-никак! Приглянулась, может? Что ты так без нее тоскуешь?
   Лёня. Я что? Сторона. Мое дело маленькое. Я особенно не рассматривал.
   Николай. Да ты не бойся, скажи.
   Лёня. Не рассматривал я.
   Николай. Но все равно ведь, что-нибудь увидал?
   Лёня (пьянеет). Нет. Мы не это… На чужих мы – ни-ни!
   Николай. Извини меня, хороший ты парень, Лёня, но всё у тебя – только бы выпить, а по душам чтоб – так нет. Ты ведь уже мне – знаешь как? Ты мне – как брат! (Обнимает Лёню.)
   Лёня (обнимает Николая). И ты мне, Коля, уже… Ты тоже мне… Я шел сюда, думал, что не поймут… А ты, Коля! Ты вот такой чувак! Вот такой ты! Честно. Выпьем, да, Коля?
   Николай. Лёня, погоди, Лёнь. Надо передохнуть. Ты мне сознайся: она-то как на твой взгляд?
   Лёня. Ты мне зубы не заговаривай! Она, она! Что она? Выпьем!
   Николай. Тебя, кажется, развезло. Хватит пока тебе.
   Лёня. Что? От одной бутылки? Я с бутылки никогда не пьянею!
   Николай (начинает разливать). Ну, уговорил! По последней.
   Лёня. Погоди, погоди, Коля – я сам! Ты мешаешь что-то. А то ты будешь думать, что я с бутылки пьянею!
   Николай. Я ничего тебе, Лёня, клянусь!
   Лёня. Нет! Ты в зрачки, если клясться… смотри… в зрачки!
   Николай. Так открой их!
   Лёня. Вот, открыл… Закрылись… Открыл.
   Николай (отчаянно). Она тебе нравится?!
     Пауза.
   Лёня (запел). «А на прощанье я скажу!!..» Коля, у нас с ней ничего не было! Это ты – зря меня!.. (Начинает валиться на бок.)
   Николай (подхватывает его). Куда, куда? Ты ответь!
   Лёня. Клафилин? Да, Коля? Эх, ты!
   Николай. Лёня, Лёня! Леонид, Леонид!..
   Маргарита (входит). Что с ним? Что, Коля?
   Николай. Всё! Где ты ходишь?!
   Маргарита. За тортом я. Струсила. Кончился?!
   Николай. Молчи! Вырубился он! Отключился. Я ему – кончусь! (Пнул Лёню.)
   Лёня (сквозь сон). «А на про!..» Органы у меня больные все до единого… Кровь отравленная… СПИД, сифилис! А я тебе плеснул из своего, падла! Не видел – а я плеснул!.. (Засыпает.)
   Маргарита. Чего он?
   Николай. Алкаш! Погань! Стаканы ему! Ему надо с пола водку слизывать!
   Маргарита. Не получилось ничего, значит?
   Николай. Зараза. Даже голова закружилась. Сейчас, подожди, я уйду.
   Маргарита. А он так и будет здесь, что ли? Выкинь его на лестницу – пусть там проветривается.
   Николай. Сейчас я, сейчас. Обожди.
   Маргарита. Приляг, приляг на диван. Ложись, Коля. Подушку тебе под голову – на…
   Николай. Не надо мне от тебя ничего.
   Маргарита. Чудак какой. Что ты сердишься? Разве я виновата? Понапишут разной ерунды в книгах. Лучше вовсе их не читать. Ну, укладывайся, ложись.
   Николай (сидит на диване, обхватив руками голову). Я – Николай Васильевич Листопадов!.. Я – Николай Васильевич Листопадов!..
   Маргарита. Коля, что ты? Ложись.
   Николай. Отстань! Николай Васильевич Листопадов.
   Маргарита. Вон, фамилия у тебя какая красивая! Ложись.
   Николай (дергает плечом). Женщина! Не трогай меня! Я участковый инспектор! Я свою работу люблю! Воры, пьяницы, проститутки, новые русские, нищие, инвалиды, бомжы, беженцы – а я их очень люблю! Их всё больше и больше – и я их буду любить больше и больше! И меня тоже пускай любят они!
   Маргарита. Коля, конечно, мы все тебя любим!
   Николай. Ты, интеллигенция! От лица народа не говори!
   Маргарита. Не буду. Успокойся. Ложись. (Укладывает его.)
   Николай (лёжа). Ясновиденье. Надо перед зеркалом, не моргая, сидеть в день по сорок минут… Глаза режет. Не смог… Останусь в инспекторах. Буду любить их. И они… Пусть чтобы… меня…
       Пауза.
                                       Николай вдруг поднялся с дивана, встал на ноги.
   Маргарита. Что ты, Николай? Тебе плохо?
   Николай. Нет, не в этом дело. Пусти. Что-то хотел другое. Что? Перебила. Да! Надо выработать командный голос, Маргарита!
   Маргарита. Коля, зачем мне командный голос?
   Николай. Мне надо, а не тебе. Рявкнул чтобы – и разбежались! И всё – тихо, молчок! Чтобы до пистолета с дубинкой дело не доходило! Эх, мне потренироваться бы где-то! Где?! (Надевает ботинки на ноги спящего Лёни.)
   Маргарита. Для чего ты его обул?
   Николай. Холодно ему: в дырках носки. Да и просил он, я помню.
   Маргарита. А на работе, в библиотеке у нас – один писк!
   Николай. Мыши?
   Маргарита. Нет, наши женщины. Женщины, женщины всё вокруг. Можешь, если так надо, сюда приходить – здесь вырабатывай голос.
   Николай. Подожди, зачем я его обул?
   Маргарита. А, ведь не шевелится – пускай в ботинках лежит. Одни, говорю, кругом женщины. Иногда хватишься мужчин – шкаф там передвинуть или еще что – и нету ни одного.
   Николай. Что-то же меня дёрнуло?
   Маргарита. Да пускай, пускай – не запачкает.
   Николай. Где он? На какого короля ты гадала?
   Маргарита. Коля, ты выдумывать начал. Выкинь его отсюда – и всех делов!
   Николай. Колода, карты где? Дай сюда!
   Маргарита. Вот они. Не выдумывай.
   Николай. На какого ты?
   Маргарита. На бубей.
       Николай отыскал в колоде короля бубей, сравнивает его с Лёней.
   Маргарита. Не похож ни капли! У того бородка, а у этого – щетина недельная. Нет, совсем не король!
   Николай. Можно подумать, ты в жизни много видела королей!
   Маргарита. Видела. Принца Чарльза по телевизору.
   Николай. Принц – валет. И он бритый. Не видала ты ни черта. (Гладит по щеке Лёню.) Мягкая уже, не недельная! Шёлк! Чистый шёлк! Маргарита, потрогай. Балдею!
   Маргарита. Николай, не шути! Ты пугаешь.
   Николай (гладит Лёню по голове). Ох, бродяга, бродяга! Весь утомлённый. (Маргарите.) Надо его положить на диван: тут ему жестко. Бери за ноги его, помогай! (Поднимает Лёню за плечи, Лёня мычит.) Сейчас, потерпи, мой хороший! (Маргарите.) Что же ты? Помогай!
   Маргарита. Ты смеяться надо мной, что ли?! Ты куда его поволок?! Он же тут заляпает всё!
   Николай. Тихо, Маргарита, разбудишь! Видишь ведь – он король!
   Маргарита. Я такого короля – знаешь как сейчас?! Поганой метлой! (Хлещет, тормошит Лёню.) Ну-ка, шельма! Поднимайся! Вставай! Развалился тут! Вставай, говорю! Да вставай же!
   Николай. Осторожнее, Маргарита! Ты же боль ему причиняешь!
   Лёня (запел). «А на прощанье!..» Чего я? Где?
   Маргарита. Убирайся отсюда!
   Николай (Лёне). Подтверди ей, что ты – король!
   Лёня. Да. Я король.
   Николай (Маргарите). Теперь убедилась? Так-то! (Лёне.) Отдыхай, Лёня. (Лёня собирается снова улечься на пол.)
   Маргарита (мешает ему). Куда! Куда!
   Николай. Дай ему покой, Маргарита!
   Лёня. Мадам… (Очнулся.) Мне надо выпить.
   Николай (умилённо). Лёня – король! Только проснулся – и сразу водки ему! Сейчас я, потерпи голубчик! Сейчас! (Наливает Лёне полный стакан.)
   Маргарита. Да ты что! Охренел, что ли?! Дай сюда! Разве можно?! (Отнимает у Николая и выплёскивает водку в жаркое.)
   Лёня. Ладно, Коля, я раздумал уже. (С укоризною – Маргарите.) Ох, женщины, женщины! Согрешишь с вами, честное слово! И не хочешь, а согрешишь!
   Маргарита (Лёне). А ты – не очень! Не очень! Залил зенки-то!
   Лёня (вертит в руках бутылку). А вы знаете, если пустую бутылку водки перевернуть – из нее нальется еще сорок капель!
   Маргарита. Не мелочись так, если – король!
   Лёня. Она права. (Отставил бутылку.)
   Николай (улыбается Лёне). Да не обращай внимания! Что она может знать? Книжки читает всю жизнь!
   Лёня (Маргарите). Ты угадала: меня назовут великим не из-за этого!
   Николай (Лёне). А тебя назовут? Конечно! Я это чувствовал!
   Лёня (Маргарите). Что это с ним?
   Маргарита. Вот, полюбуйся – это твоя работа!
   Лёня. Моя? Я разве что ему делал?
   Маргарита. Ты симпатического средства ему линул.
   Николай (восторженно улыбаясь). Ерунда, Лёня! Это всё ерунда! Ничего страшного: укроп, анис, кориандр, долька яблока, тмин, базилик, валерьяна, мед!
   Лёня (Маргарите). Ну и память у него!
   Маргарита. Профессиональная память! Он помнит всё!
   Лёня (Николаю). Не обижайся, браток!
   Николай (ласково). Лёня!
   Лёня (Маргарите). А откуда у меня это средство?
   Маргарита. Он же сам тебе и подлил, а ты – обратно ему! Он за тебя его высосал сдуру – и вот!
   Лёня. Вспомнил, Маргарита! А я – за тебя! Да? Это?
   Маргарита. Не отрицаю.
   Николай. Голубчик, Лёня, дай тебя причешу! Славные какие волосики! А вымыть надо головоньку, вымыть! (Обнимает и чешет Лёню.) Вот так! Вот так!
   Лёня. Отцепись, липучка! Отстань! (Маргарите.) Да зачем понадобилась вам это?
   Маргарита. Для науки. Ведь любопытно. Это всё он.
   Николай (Лёне). Костюмчик надо тебе сменить. Заменим.
   Лёня (вырвался от Николая, защищается: выставил перед собой кулаки). Ещё шаг – и двину по морде!
   Николай (Маргарите). Он велик! Он прекрасен! Посмотри на него! (Любуется Лёней.)
   Маргарита (Николаю). Осторожнее! В глаз залепит!
   Лёня. Кончайте надо мной издеваться! Я гениальный художник!
   Николай (Маргарите). Слышала? Я что говорил?!
   Лёня. С дороги! В сторону, извращенцы! (Пытается прорваться к двери.)
   Николай (поймал его). Не бойся, Лёня, я здесь!
   Лёня. Лапы! Лапы разожми, падла!
   Маргарита. Выпусти его, Николай!
   Николай (Лёне). Я отпущу, да. Только ты останься со мной. Останешься? Останься! Я рядом. Рядом лишь постою.
   Лёня. Лапы!!
   Николай (отпуская Лёню). Всё! Всё!
   Лёня (показывает Николаю рукой, чтобы он отошел). Дальше. Ещё.
   Николай. Дальше не могу, Леонид!
   Маргарита. Идите разбираться на улицу! Что вы мне содом тут устроили?!
   Лёня (Николаю). Музыкальный у нее голос.
   Николай (Маргарите). Вот!
   Маргарита. Что вот?
   Николай. Ну, вот! Вот!
   Лёня (Николаю). Вот? (Маргарите.) Вот? (Испуган.)
   Маргарита. Ничего не вот! Иди, гуляй, Лёня! (Николаю.) И ты тоже иди!
   Лёня. Голос!!
   Маргарита. Вон отсюда! Немедленно!
   Лёня. Голос!!
   Николай (Маргарите). Не смей так мучить его! Молчи! (Лёне.) Всё, Лёня, всё! Я с тобой, Лёня!
   Лёня (отталкивает Николая). Маргарита! Дай тебя поцелую!
   Маргарита. Ещё чего, шелудяга!
   Николай (Маргарите). Ну, дай ты ему! Что, жалко тебе?! Видишь, не в себе человек! Руку опять хотя бы!
   Маргарита (Лёне). Ну, если руку…
   Лёня. О! Какая рука! Маникюр остренький! Каждый пальчик поцеловать! Каждый пальчик!
   Николай. Не надо, Лёня, не расслабляйся. Уйдем отсюда с тобой!
   Маргарита (Лёне). Достаточно с тебя! Будет. (Отнимает руку.)
   Николай. К тебе скорей, Лёня! Где ты живешь?
   Лёня. В лифтовой я. Тут, на верху.
   Маргарита. Вот кто лифты по ночам отключает! Ты? Сознавайся!
   Лёня. Я, Маргарита! Спать мешают они. Я же только после ноля часов!
   Маргарита. А как людям на двенадцатый этаж топать? Ты о людях подумал?
   Лёня. Подумал! На улицах неспокойно теперь – пускай дома сидят!
   Маргарита (Николаю). Нет, милиция – ты это понял?
   Лёня. Маргарита!
   Николай. Лёня, не волнуйся так! Она полюбит тебя! (Маргарите.) Да, понял! Раньше он жил неверно. Но теперь у него я!
   Маргарита. Хороша парочка! Вот и скатертью!
   Лёня. Коля, я не могу!
   Николай. Понимаю тебя. (Маргарите.) Он не может. Мы остаемся. (Лёне.) Располагайся, Лёня. Я правильно решил?
   Лёня. Да.
   Маргарита. Какой ты милиционер? Горе луковое! Настоящих щас позову!
   Николай. Тревожить органы не советую!
   Лёня. Коля, ты, пожалуйста, с ней помягче.
   Маргарита. Слышал, волкодав, что тебе приказали?
   Николай. Радуйся, что у него такое доброе сердце!
   Лёня. Не пугайся, Маргарита, он не обидит! Кто вообще смог бы обидеть тебя?!
   Маргарита (трясет за мундир Николая). Мастер! Мастер! Умоляю! Очнись!
   Лёня. Ну вот, и не обидел! Я что говорил!
   Маргарита (оттолкнула Лёню). Да не путайся ты под ногами!
   Николай. Он измучен – а ты его! (Лёне.) Лёня, садись на диван, отдохни! Иди, садись, милый! И я с тобой рядом. (Оба усаживаются.)
   Лёня. Маргарита! Маргарита!
   Маргарита. Нет. Без меня.
   Николай. Садись. Ну что ты? Мы не съедим!
   Маргарита садится на диван между ними.
                                                                      Пауза.
   Лёня. Хорошо!
   Николай. Хорошо! Так и будем. Да? Потеснее. Потеснее – чтоб не пропасть!
   Лёня. Потеснее.
   Маргарита. Ишь! Чего захотели! (Расталкивает их.)
   Николай (Лёне). Мы потом, лучше, к тебе пойдем. Там у тебя хорошо?
   Лёня. Не очень. Ползают там и пищат…
   Николай. Женщины?
   Лёня. Если бы женщины! Мыши!
   Николай. Если мыши – не страшно.
   Лёня (Маргарите). Конечно, не страшно! Мыши даже вдохновение вызывают! Я недавно нашел одну: залезла в бутылку и умерла!
   Маргарита. Алкоголичка?
   Лёня. От любопытства.
   Маргарита. Откуда у них, у мышей?
   Лёня. У людей же есть любопытство – а почему мышам не иметь?
   Николай. Конечно! Это ясно – от любопытства! Любопытство губит и людей, и мышей! Лёня правильно говорит! Слушай его! Говори, Лёня!
   Лёня (Маргарите). И я стал ее рисовать Будет гениальная вещь! Представляешь, двенадцатый этаж, крыша! Внизу видны деревья, дома, город, жизнь – а тут на крыше мышь попалась в бутылку!
   Николай. Шедевр!
   Лёня (Маргарите). Ну, как?
   Маргарита. Ты, Лёня, портреты лучше бы рисовал.
   Лёня. Пробовал я. Не выходят. Но я тренируюсь в записной книжке.
   Маргарита. Что это: мышь, бутылка какая-то! Мрак! Как у тех, чью выставку раздавили бульдозерами в шестидесятых годах.
   Лёня (восторженно). Умница, Маргарита! Сразу – в десятку! Символично – именно что! Шестидесятники! А я думал!.. Препоны, барьеры всякие – а они упорно так к свободе: наверх и наверх! Пока не упирались в бутылку!
   Николай. Ерунда это, что она говорит! Какие шестидесятники? Это не современно! Лучше я надену парадную форму – залезу и стану позировать тебе на той крыше!
   Лёня. Шея у тебя, Маргарита, точно у Нифертити!
   Маргарита. Такая длинная, что ли?
   Лёня. Нет. Такая. Такая… Ты сияние издаешь!
   Маргарита. Отчего мне сиять-то? Я же ведь не пила?
   Лёня. Какая разница! Пила – не пила! Я пил за твое здоровье – и люблю тебя, Маргарита! И вот, светишься ты! Добрая! Хорошая! Лучше всех!
   Николай. Лучше спой, Лёня, как ты пел давеча.
   Маргарита (Лёне). Спой, если человек тебя просит.
   Лёня (запел). «А на прощанье я скажу!..» Кх! Кх!.. Что-то голос ломается.
   Маргарита. Как тебе такое пение, Николай?
   Николай. Ты такой! Такой мужик, Лёня!
   Лёня. Брось, Николай! Самый обычный я: матершинник, бабник и пьяница. (С жаром – Маргарите.) Одно есть у меня достоинство: не курю!
   Маргарита. И то – слава богу!
   Николай (сладким голосом). И заживем мы, Лёня, с тобой!
   Маргарита. Николай, дамы б хоть постыдился!
   Лёня. Он же – не в этом смысле!
   Маргарита. А интересно, в каком?
   Лёня. Он – в платоническом! Подтверди, Коля!
   Николай. Всё подтвержу, что ты скажешь!
   Маргарита. Тьфу! Пошлости одни на уме! (Встала с дивана.)
   Лёня. Ты куда, Маргарита? А я?
   Маргарита. Есть он у тебя – вот ты и слушай его! Ментяра с шушерой! Да вы и в жизни так: друг друга плодите! (Уходит.)
   Николай. С шушерой. Леонид, в этом она права! Действительно, сколько можно? Тебе надо браться за ум! Посмотри, на кого ты похож? Я не могу этого вынести! Найдем тебе должность! Ты согласен со мной? Скажи.
   Лёня. Маргарита… Мне сейчас все равно.
   Николай. Чудесно! У нас постоянно идет набор. Ты же бесценный кадр, Лёня! Этой ли ты жизни достоен?! Ты ведь знаешь в этом районе всех?
   Лёня. Ну, конечно, кое-кого…
   Николай. В этом доме недавно квартиру ограбили. Кто это сделал? По чьей наводке? Ты в курсе?
   Лёня. Я…я не могу.
   Николай. Можешь, Лёня! Я же тебя люблю!… За Маргариту. Ну, Лёня! (Лёня наклоняется и шепчет ему на ухо.) Вот что! А, гады! Но теперь мы – за них с тобой!! (Делает угрожающий жест.)
   Лёня. Коля, а я что-то боюсь…
   Николай. Что ты?
   Лёня. Они же меня удавят.
   Николай. Не надо бояться, Лёня: я с тобой!
   Лёня. У тебя есть с собой пистолет?
   Николай. Есть, и еще какой! Не бойся, родной, я тебя в обиду не дам!
   Лёня. А все-таки страшно… Дай мне этот пистолет, Коля!
   Николай. Нет, ты что?! Вдруг ты пальнёшь в кого?
   Лёня. Что я, дурнее тебя? Дай. Ты же не откажешь мне, Николай? А, Коля?
   Маргарита входит, несет в руках два стакана.
   Николай. Маргарита, тону!
   Маргарита. Уже? У тебя нарушилась ориентация – всё от этого! Не отчаивайся! Сейчас мы ее поправим! Возьми вот. На, выпей!
   Николай. Это что?
   Маргарита. Это соль с перцем.
   Николай. А кожура апельсина, тмин?
   Маргарита. Нету апельсинов. Главное – чтобы верить!
   Николай. Правильно, Маргарита! Вера, спасай!! (Пьет, хватается за горло, закашлялся.)
   Маргарита. Лёня, Лёня, мальчик мой! Открой свой ротик, Лёня, пивни!
   Лёня. Маргарита! Солнышко моё – Маргарита!
   Маргарита. Верь мне, Лёня. Так будет лучше. (Лёня пьет, подавился и кашляет.) Николай, ну ты как? Хорошо?
   Николай. Прочь от погона руки!!
   Маргарита. Тебе легче, да, Коля?
   Николай. Да очень здорово мне!!
   Маргарита. Что у тебя с глазами?
   Николай. Здорово, говорю! (Вздернул Лёню за грудки.) Табельным оружием хотел завладеть?! К самому святому тянешь ручонки?!
   Лёня. Что у тебя с глазами? Сгинь! Сгинь! Сгинь!
   Николай. Ах, ты гад!
   Лёня. Всё, начальник, не наезжай! Успокойся.
   Маргарита (расталкивает их). Прекратите!
   Лёня. Мадам…
   Николай. Отстань!
   Маргарита. По-хорошему нельзя разве?
   Николай. Интеллигенция, давай хоть ты не учи! (Лёне.) Душу обхаркал мне!
   Маргарита. Леонид, Коля! Вы же только что! Вы лучились!
   Лёня. Залучишься тут! Я пропал! Я горю синим пламенем!
   Николай. Ладно, не вопи ты как потерпевший!
   Маргарита. Требую, чтобы вы немедленно оба ушли!
   Николай (Лёне). Да, пора и честь знать. Погостили. Будем двигать отсюда.
   Лёня. А куда?
   Николай. Пока что так и быть – кто куда! Иди еще погуляй. И вот что! Чтобы завтра духу твоего не было в лифтовой! Ни твоего, ни шестидесятника твоего! Я приду утром, проверю. Берегись, если что! Чтобы полюбовно всё у меня! Рявкнул чтобы – и разбежались! А то!! Знаешь, я теперь буду как? Ты сказал – я услышу! Сделал – а я увижу! Подумал – я тут как тут!!
   Маргарита (берет флакон с симпатическим средством). Стой, Николай! Я за тебя это пью!
   Николай (Лёне). Пошёл, пошёл! Давай! (Выталкивает Лёню из квартиры и сам уходит.)
   Маргарита (тихо). За всех… (Выпивает зелье.)
    Занавес.

День ангела

   (Этюд, предложенный для театрального проекта «Переход» в
   Центре драматургии и режиссуры п/р А.Казанцева и М.Рощина)

   Действующие лица:                            Вера Николаевна
                                                                  Лариска
                                                                   Барабошин
                                                                   Второв
                                                                   Чесноков

   Людный подземный переход в Большом городе.
   Обитатели перехода – Вера Николаевна, Лариска, Второв, Чесноков около стены совещаются. Тени пешеходов на стене как частокол движутся, кривятся, сползают со стены на пол, на потолок. Но к толпе привыкли, не замечают, ее как будто и нет вовсе – так же точно относится к ротозеям в зоопарке зверье.

   Второв (Лариске). Я четыреста говорю!
   Лариска. Триста.
   Второв (пересчитывает себя, Лариску, Веру Николаевну, Чеснокова). Сто. Двести. Триста. Четыреста – говорю!
   Лариста. Триста! Потому что сотня моя.
   Второв. Это не имеет значения.
   Лариска. Как это? Нормалёк! Мне же он обратно мое. Значит, триста «чистыми» у меня! Не, ребята, я не согласна. Не-не-не-не! Всё, мужики! Вы уж сами как-нибудь тут.
   Чесноков. Боря, у меня нету ста рублей. Нету у меня. Извини.
   Второв (Чеснокову). Гонишь? Хочешь откосить, старопёр? Нету у него! Сам же ты похвастался мне – клёво, мол, вчера подавали!
   Вера Николаевна. Исключить его – и весь разговор! Будем мы еще умолять. Жид!
   Чесноков. Это я жид?! Я между прочим в войну. За таких вот как ты! Я с двенадцати лет! На лошади я, в колхозе. Чтобы, значит, вы жили, будущие, чтоб счастливее нас!
   Вера Николаевна. Ты мне зубы не заговаривай. Руку не протягивай. Все равно тебе не подам.
   Второв. Мастер заливать ты, Кузьмич!
   Чесноков. Нету если у меня? Не-ту! Всю капусту, что вчера настриг – всю спустил. По полтиннику могу скинуться. Остальное я натурой отдам.
   Лариска (смеется). Чесноков пошел на панель! По полтиннику!
   Все смеются над Чесноковым.

   Вера Николаевна (смеется). Больше за него не дадут!
   Чесноков (передразнивает Лариску). Гы! Гы! Гы! Гы! На панель! Только одно и знаешь! Я ему подарок принес.
   Второв. Какой? Дай посмотреть подарок!
   Чесноков. Кому надо – тому и дам.
   Вера Николаевна. Вон он! Вон он идет!
   Лариска (кричит). Здорово, Барабошин! Иди скорей! Мы сейчас отхэпибёздим тебя!
   Входит Барабошин.

   Лариска (поет). Как на Барабошкины именины испекли мы каравай!
                                  Какравай-каравай! Кого хочешь выбирай!
   Чесноков.    Вот такой вышины, вот такой ширины! (Лариске) Все перезабыла, кошелка!
   Лариска. Да! Точно ведь там! (Поет). Вот такой вышины, вот такой ширины – кого хочешь выбирай!
   Барабошин (смущен). У меня ведь зимой День рожденье-то, ребята! В декабре у меня!
   Вера Николаевна. А сегодня у тебя именины. День сегодня ангела твоего. Второв покажи в газете ему. Ничего-то мы не знаем. Эх, мы!
   Второв. На, читай, неверующий Фома!
   Барабошин прочитал и заулыбался.

   Барабошин. Ой, друзья, спасибо!
   Второв. Это не все! Не все! Мы решили сделать тебе подарок. Здесь у меня в кулаке лежит сумма – триста пятьдесят рублей. Но я тебе ее не отдам!
   Чесноков (Барабошину). Ты все равно пропьешь!
   Барабошин (растерян, но улыбается). Спасибо вам, ребята, спасибо!
   Вера Николаевна. Продует! К гадалке не надо ходить – все продует!
   Второв. Я тебе ее не отдам. Иначе – никакой памяти. Я хорошо к тебе отношусь, Барабошка. Потому что ты меня выручаешь, когда мне надо сбегать поссать. На тебя всегда можно оставить со спокойной душой газетный лоток. Я ее отдам… (Протягивает кулак с зажатыми деньгами Вере Николаевне).
   Вера Николаевна. Хотя бы будет память ему, конечно. (Готова забрать деньги, но Второв не разжимает кулак. Второв смотрит на Лариску).
   Лариска. Ну, давай уж, ладно! Так и быть! (Второв ей отдал деньги).
   Второв (Барабошину). Мы тебе купили Лариску на один раз.
   Лариска (снимает с Барабошина куртку, укладывается на нее у стены). Ложись, давай, Барабоша! Я демпингую! Ложись, музыкант. (Остальным). Закройте нас чем-нибудь.
   Барабошин. Спасибо вам, ребята, спасибо!
   Барабошин ложится на Лариску. Их заваливают куртками. Чесноков, Второв и Вера Николаевна садятся на пол, закрывают их спинами, развертывают газеты
    и делают вид, что читают.
   Вера Николаевна. Между прочим, я обиделась, Второв.
   Второв. Вера Николаевна, ладно тебе! Не обижайся. Ты ведь знаешь – к Лариске у него слабость.
   Чесноков (Вере Николаевне). На его месте я бы выбрал тебя. Честно.
   Вера Николаевна. Заподмасливались, коты. Семечек хотите? По пять рублей.
   Чесноков. Стакашек давай. Не пережжоные? Нет?
   Вера Николаевна. Не боись! Даже сама их ем.
   Второв. (Вере Николаевне). Ну, и мне стакашек давай. (Чеснокову). Что ты собираешься подарить?
   Чесноков. Книгу. Книга – лучший подарок. Правила дорожного движения. Вот.
   Второв. Что ты, издеваешься, или как? Эту дрянь ты в пятьдесят рублей оценил?
   Чесноков. Это стоит даже дороже. Я дарю ему мечту!!! Правила выучит – и захочет купить машину. А потом на ней – хоть куда. Вокруг света даже! Эта книга – всем книгам книга! Сообрази!
   Второв. Жадный, Чесноков, ты! Ох, жадный! Даже стыдно с тобой сидеть.
   Чесноков. А ты нет? Не жадный? Ты – нет?! Подарил ему сто рублей – и ты щедрый. А я жадный – я пятьдесят.
   Второв. Да! Я щедрый! Я свой бизнес ему подарю! Понял это? Я бизнес!
   Тоненький вскрик под куртками.

   Вера Николаевна. Барабошка наш кончил.
   Чесноков. Нет, Лариска.
   Второв. У Лариски не такой голосок.
   Барабошин (вылезает из-под курточек). Спасибо, друзья вам, спасибо!
   Чесноков. Это ты сейчас кричал?
   Лариска (вылезает из-под курточек). Это я. Мне застежка укололась в жопу.
   Второв. Барабошин! Это не всё! Я тебе дарю бизнес! Бизнес я! Мое ноу хау! (Подходит к стене и проводит фламастером на ней черту). На, держи! Фламастер тебе. (Пауза.) Почему все самое лучшее всегда находится под землей? Ты об этом думал? Я – да! Почему археологи все копают, копают? Слой за слоем. Вон в Египте пишут – уровень поздней династии, уровень ранней династии. Сфинкс и тот в песок был зарыт, откопан. А Троя? Троя тоже была в земле. Кто вот здесь проходил, по этому уровню, где черта? Самые лучшие. Кто? Они ведь там вверху не ходили – там не их уровень. Дмитрий Куликов? Долгорукий? Представляешь? Даже лекции можно людям читать или фотографировать. «Вы находитесь на уровне 15 века!» Ты понял? Жила золотая! Дарю!!!
   Барабошин.   Федя, я тебе…
   Второв. Ничего не надо, не благодари. Я не то, что кое-кто тут другие. (Отошел к своему газетному лотку).
   Чесноков (Барабошину). Подарить тебе хочу книгу. На, читай. Она для пользы. Сам потом поймешь. Правила вообще-то простые. Главный принцип – помехе справа уступи место. Я легко запомнил. Плакат, видишь, там висит – «Союз правых сил». Он ведь мне помеха, но я зачем-то должен уступить место. Я под ним когда-то, на повороте, сидел. Золотые времена были.
   Вера Николаевна (со вздохом). Ладно, повеселились. Погостила у тебя, пора и честь знать. Пойду к себе. (Отходит в сторонку, размещает на коробке мешочек семечек, стакан и рулоны с туалетной бумагой).
   Барабошин. Спасибо, Вера Николаевна! Кузьмич, спасибо.
   Чесноков. Пользуйся, ничего. (Отходит, садится у стены, шлепает перед собой для милостыни фуражку).
   Лариска. На работу надо идти. Хорошо с вами тут, но придется шагать наверх. Не скучайте, в общем. Барабошик, покеда! (Уходит).
   Барабошин. Пока, Лариса. Спасибо!
   Барабошин достает флейту. Задумывается. Он не играет, но звучит музыка. Полоса на стене скользит по стене кверху, к самому потолку. Барабошин вздыхает, подносит флейту ко рту, играет. Полоса опускается на прежний уровень, к полу.
   Играет Барабошин, правду надо сказать, неважно.

Сцены для Лены

   (Этюд, предложенный для театрального проекта о детстве – «Страх мыльного пузыря» (режиссер проекта Елена Невежина)


   Действующие лица:

   Елена Кузнецова
                                                                           Вадим – ее муж
                                                                           Сергей – ее сын
                                                                           Инна –
                                                                           Дима – ровесники сына


                                                           Сцена первая.
                                                                     Квартира Кузнецовых
   Комнатка, которую зовут залом.
                                                  Вадим в удобном кресле у торшера читает книгу.
   Стремительно входит Елена.

   Елена. Я не могу! Не могу! Нет, я с ума сойду!
   Вадим. Что случилось?
   Елена. Иди, поговори с ним! Послушай, что он несет! Это не ребенок, а наказание! Иди! Сил моих нет!
   Вадим книгу отложил, но сам не двинулся с места. В комнату входит Сергей.

   Сергей. Мама, успокойся.
   Вадим. Можете объяснить мне, чего мы шумим?
   Елена (Вадиму). А ты можешь встать с этого кресла, чтобы поговорить с сыном?
   Вадим. Изволь. Полагаешь, стоя – я лучше слышу? (Встал с кресла.) В чем дело?
   Елена (Сергею). Вот, глядя отцу в глаза… В глаза ему в эти глядя, скажи, если совести у тебя нет. Отец тебя кормит, ростит, за уши в люди тянет. Повтори ему, что ты сказал.
   Сергей. Папа, я ухожу в монастырь.
   Елена. Вот дурак!
   Вадим. Только-то! А я думал! (Снова сел в кресло.)
   Елена (Вадиму). Оставишь ты когда-нибудь это проклятое кресло?! Я его выкину!
   Сергей. Папа, это серьезно.
   Вадим (не спуская с Сергея взгляд). Не выкинет она. Ей не поднять.
   Сергей. Восстанавливают Оптину Пустынь. Я послушником просился к ним. Сказали, меня берут. Буду в келье жить.
   Елена. Как ты попросился? Что ты несешь?!
   Сергей. Очень просто, мама – по Интернету.
   Вадим (не спуская с Сергея взгляд). Во всемирной паутине.
   Елена (Сергею). Господи, боже мой! Кто тебя в паутину пустит!
   Сергей. Не в паутину пустит, а – Оптина Пустынь, мама. Это благословенное место, оно намолено поколеньями чернецов. И потом, мама, мне восемнадцать лет, я решаю за себя сам.
   Елена. Восемнадцать лет! Детство это в жопе играет!
   Вадим (сидя в кресле). Я понял!В этом есть смысл. (Сергею.) Только проверь – послушничество относят к альтернативной службе? Кажется, должны относить.
   Елена. Чего?
   Вадим (водит, будто пишет, пальцем по воздуху). Заявление. «Так как мои религиозные убеждения препятствуют мне брать в руки оружие – о чем свидетели есть (мои братья по монастырю),– прошу освободить меня от несения воинской службы в доблестных рядах м…м…м… и заменить мне вышеозначенную воинскую службу альтернативной в том же монастыре».
   Елена. Вадик, у Сергея – «белый билет».
   Вадим. «Белобилетников» сейчас – четверо из пяти. Самое обычное дело – «белобилетники». Скоро из «белобилетников» специальные войска начнут набирать – «белую» гвардию.
   Сергей. Папа, я не для этого! Я от службы не прячусь!
   Вадим. Скажи еще, что ты с детства мечтал пострелять! (Елене.) Не помню, он мечтал или нет? Играл в войнушку он?
   Елена. Иннке Карасевой по ногам горохом стрелял.
   Сергей (улыбнулся). Из пикана, на улице.
   Вадим. Не плохо. Но в военкомате об этом молчи. Диагноз моментальный – снайпер, мотострелок.
   Елена (Вадиму). Типун тебе на язык!
   Сергей (Вадиму). Я не трус!
   Вадим. Верю.
   Елена (Сергею).Так бы сразу мне объяснил!
   Сергей. Что объяснил?
   Елена.   Про Инну.
   Сергей. Инна Карасева здесь ни при чем!
   Вадим. Он не трус.
   Сергей. Я не трус!
   Вадим. Верю.
   Елена. А что тогда он? Что? Что? Поссорился с девчонкой – и все, в монастырь!
   Вадим (Елене). Не – что, а – кто.
   Сергей. Мама!
   Елена. Что – он – творит! Поссорился с девчонкой, а я и в ум не возьму!
   Вадим. Ты, Елена, вот что – ты иди, не мешай. Мы с ним побалакаем по-мужски.
   Елена. Побалакаем!..
   Елена уходит.

   Сергей. Па, Инна здесь ни при чем.
   Вадим. Верю я, Сережа, я верю.
   Пауза.

   Сергей. Помнишь, папа, я столкнул твой кофе и залил книгу? Мне, наверно, было лет десять.
   Вадим. Я не помню. Что из того?
   Сергей. Книга была лощеная, очень дорогая, тяжелая. Я испугался, что ты этой испорченной книгой тут же меня прихлопнешь.
   Вадим. Не мели ерунды – никогда я пальцем тебя не тронул.
   Сергей. Я за это благодарен тебе. Но тогда… Глупая фантазия – только и всего, папа,– потому что я заслужил. Но ты… меня не ударил книгой… И тогда – такое тепло в груди: оттого что меня жалеют. Я заплакал и убежал.
   Вадим. Если вышло что не так – извини.
   Сергей. Разрыдался я от радости, что на свете существует добро. Это было, папа, так неожиданно хорошо!
   Вадим.   Чепуха!
   Сергей. Бог – добро. Хочется служить богу. Только богу, только добру.
   Вадим. Дурь!Дурь! Дурь! Ну, и делай добрые дела! Делай! Кто тебе мешает – в миру? Но зачем же в монастырь? В монастырь идут каяться – свои грехи отмаливать и чужие. А ты пока еще пуст, Сергей, жизни еще не видел, еще не знаешь, где грех! О чем молиться будешь? Только клянчить: «Дай добра, дай! Ну, дай!»
   Сергей. Я грешил.
   Вадим. К примеру?
   Сергей молчит.
   Вадим (считает, загибая на руке пальцы). Ты забыл включенным кран с холодной водой – и пришлось соседям делать ремонт. Это пустяки. Я прощаю тебя, не кайся. В этом даже польза была – научился потолки штукатурить. Ты собаке отдавил лапу. Это не нарочно. Прощаю.
   Сергей. Папа, я грешил.
   Вадим. Что ты делал? Крал? Убивал?
   Сергей. Я вожделел.
   Вадим. Это пустяк. Прощаю.
   Сергей. Я много лгал. Я желал смерти ближнего своего!
   Вадим. Прощаю! Успокойся, прощаю.
   Сергей. Мама в санатории была. Я проснулся, слышу – тут женский голос. Сперва подумал, что мама, потом узнал – не ее.
   Вадим. Что ты собираешь? Чей голос? Тебе приснилось – и все.
   Сергей. Папа, я узнал Лизу, соседку нашу по этажу. Папа, я спросил маму, почему тетя Лиза приходит ночью.
   Вадим. Вот дурак! Маму? И что она?
   Сергей. У нее переменилось лицо. И тогда до меня дошло.
   Вадим. Мама мне ничего не сказала. Это твои фантазии – она сразу все поняла.
   Сергей. Мама ругалась с Лизой, пока Лиза не сменяла квартиру. С той поры, папа, я опасался говорить правду.
   Вадим. Ты ее и сейчас не сказал?
   Сергей. Впредь только – правда! Мне юлить надоело. Мама каждый вечер смотрит в окно, ждет, когда ты покажешься на дорожке, у нее такое же переменившееся лицо. Ты приходишь – пьешь на ночь кофе, молчишь, сидишь в своем кресле, читаешь книгу. Я хотел, чтоб это когда-нибудь прекратилось.
   Вадим. Так ты что?! Это про меня ты?! Смерти ближнего?! Про меня?!
                                                 Сергей молчит. Вадим встает с кресла.

     Сцена вторая.
                                                                     Минуло несколько минут.
                                                                            Звонок в дверь.
                                                                        Елена впускает Инну.

   Елена. Спасибо, Инночка, что ты сразу пришла. Твоя мама подсказала мне номер.
   Инна. Тетя Лена, а что случилось?
   В соседней комнате громкие голоса. Вадим кричит: «Говорю тебе, ты не прав! Не прав ты, не прав! Как твой только язык повернулся?!» Сергей кричит: «Постарайся меня понять!..»
   Инна. Что у вас там?
   Елена. Да, устроили сцену. В эту комнату пойдем, чтоб они нам не мешали с тобой. Надо поговорить.
                                              Закрываются в «детской» комнате.
   Елена. Эта комната Сережкина. Извини, что тут бардак: пацан, сама понимаешь. Как ты поживаешь? Мы давно не виделись. Ты расцвела. Прямо ведь красавица – да и только!
   Инна. Ладно, тетя Лена, какая я, на фиг, красавица!
   Елена. А чё?Я за базар отвечаю! Так теперь общается молодежь? Нет, правда, Инна,– красавица, я так рада тебе! Ты куда поступила в прошлом году?
   Инна. Буду экономистом.
   Елена. На платном или как?
   Инна. На платном, само собой.
   Елена. Какие у тебя родители молодцы. А мы не наскребли. Сережка этот год не учился. Слонялся так, валял дурака. Но все равно он поступит, будем тянуть.
   Инна. Куда он хочет?
   Елена. Да какая разница – только бы поступить. Лишь бы был диплом.
   Инна. Это правда. Я всегда мечтала работать ветеринаром. В детстве кошкам перевязывала хвосты. Если голубя видела на дороге раздавленного – то рыдала, честное слово! А теперь – экономистом…
   Елена. Что особенно я ценю в тебе, Инночка – доброту.
   Инна. Давайте, о другом, тетя Лена. Какое у вас дело ко мне?
   Елена. Инна, ты такая самостоятельная. А Сережка у нас… (Махнула рукой.) Я постоянно жалею, что вы перестали дружить. Ведь вы долго с ним – с седьмого класса: три года. Сережка изменился. Сам не свой теперь.
   Инна. Скучает обо мне? Чахнет?
   Елена. Ой, не то слово! Он решил уйти в монастырь!
   Инна. Опа-на!
   Елена. Я хочу тебя просить Инночка – помиритесь с ним. Ты такая славная девушка…
   Инна. Тетя Лена, я не люблю, когда такие приманки. Думаешь, что это добро, а это крючок с приманкой, я не люблю…
   Елена. Инна, как ты могла про меня такое подумать?! Знаешь, как я отношусь к тебе?!
   Инна. Тетя Лена, давайте проще, без лирики: красивая, славная – я ведь экономист как никак. (Пауза.) Я не могу.
   Елена. Но почему? В чем причина?
   Инна. Я теперь с другим хожу. У меня новый друг.
   Елена. А кто он?
   Инна. Как сказать?.. Нормальный чувак. Он сейчас меня на лестнице ждет.
   Елена. Инна, судьба решается!
   Инна. Тетя Лена, я тут при чем?
   Елена. Тоже ведь – как голубь будет раздавленный. И мы с отцом…
   Инна. Я уже и так с Сергеем вашим – сколько времени потратила. Даже не поцеловал за три года.
   Елена. Женщине нужно действовать хитростью. Я тебя научу.
   Инна. Не хочу я с ним целоваться! Пойду я. Так и будем из пустого в порожнее…
   Елена. Инна, стой! Я готова дать тыщу долларов. Честно. У меня они есть.
   Инна. Новая приманка?
   Елена. Без лирики.
   Инна. Приняли меня не за ту!
   Елена. Я же в хорошем смысле! Инна, не подумай плохого! Просто пообщайся с ним, сходите в кино! Ничего другого не надо. Только закружи ему голову – чтобы вылетел из головы монастырь! Инна, спаси его!
   Инна. Тыщу долларов? За неделю.
   Елена. Ладно.
   Инна. Каждый день пусть водит меня в кино. И за результат не ручаюсь.
   Елена. Идет.
   Инна. И оплату – сто процентов – вперед. Я же экономист.
   Елена. Я согласна.
   Слышится в дверь звонок.
   Инна. Бантик износился мой.
   Елена. Какой бантик?
   Инна. Синий бантик. В школе я заметила: как заплету его – сразу же и влюбится кто-то… Все-таки, боюсь, тетя Лена, я существ с пузырями – не знаешь, чего от них можно ждать.
   Елена. С какими пузырями?
   Инна. Ну… с яйцами. Это так мы с девчонками базарим, чтобы интеллигентнее.
                              В коридоре закричал Дима: «Инна! Иди сюда! Инна, где ты?»
                                             Инна и Елена выходят из «детской» комнаты.
                                                            В коридоре – Сергей, Вадим, Дима.
   Инна (Диме). Ты зачем приперся сюда?
   Дима. Инна, они меня выгоняют!
   Инна. Иди на лестницу – я сейчас.
   Дима. Я на лестнице стою – а ты с этим? Ты же говорила, с этим больше не будешь. (Сергею.) Не будет она больше с тобой! Понял или нет? Или снова морду набить?
   Елена. Сережа, он тебя трогал?
   Дима. Трогал и еще трону! Больше чтоб к нам с Иннкой не лез! Я на лестнице стою – а это оказалась его квартира! Иннка, идем со мной!
   Елена (Диме). Гад какой!
   Инна. Дима, я сейчас. Пять минут. Подожди еще немного. Я потом тебе объясню.
   Дима. Я отсюда без тебя – ни ногой.
   Вадим (Диме). Послушайте, уйдите и не мешайте. Нам не до вас. У нас серьезный разговор с сыном.
   Дима. Вы за лоха меня держите, что ли? Инну мою заманили, а я на шухере там?! Инна, сравни меня и его! Он же просто – мыльный пузырь!
   Инна. Дима, ты не бойся, иди.
   Сергей. Дима, нечего кипятиться, я ухожу в монастырь.
   Дима. Этот – в монастырь? Что за лажа?
   Сергей. Мой выбор – монастырская жизнь.
   Дима. В монастырь? Правую щеку подставишь, если по левой врежу? В монастырь? А сам тихой сапой – Инну мою?! И лапшу ей на уши, да?! (Дал Сергею пощечину.)
   Инна. Димка, ты сдурел!
   Вадим. Ах! ты, щенок! (Ударил Диму в отместку).
   Елена. Вот козел!Козел!(Пинает Диму. Шлепанцы у нее улетели. Она пинает так, босыми ногами.)
   Вадим. Щенок! (Сильно бьет Диму).
   Елена. Козел! Козел! Свинья! (Пинает Диму).
   Инна. Прекратите! С ума сошли?!
   Дима. Не дерусь я со стариками!
   Инна. Хватит! Пожалейте его! Мы уходим! Дима, поднимайся, идем со мной!
   Елена. Стой, Инна, стой!
   Инна. Да идите вы на хер!
   Инна и Дима уходят.
   Сергей. Мама, вы озверели.
   Вадим. Верю, Сережа, верю. Если ты уйдешь в монастырь – скоро мы друг друга начнем душить. Можешь там молиться за нас.
   Сергей. Ладно, я от вас не уйду. (Ушел, закрылся в «детскую» комнату).
                                                                          Пауза.
   Елена. Это что такое?
   Вадим. Кровища.
   Елена. Все обои в брызгах. Нужно делать ремонт.
   Вадим. Мебель выкинем.
   Елена. Мебель зачем?
   Вадим. Или хотя бы кресло. Больше не могу его видеть…
                                                                                      Занавес.

Ландыши

   Маленькая драма
   в одном действии

   Действующие лица:

   Лёня, Леонид Андреевич
   Наташа – его жена
   Галина Ивановна – его мать
   Дмитрий
   Юля
   Аркадий Борисович

   Стоит лишь продраться сквозь московские пробки за кольцевую автодорогу, и оттуда уже близко, у водоканала в лесу высится за железным забором коттедж Леонида Андреевича. По каналу проплывают круизные лайнеры, яхты. На другом берегу виднеется деревушка – несколько десятков домиков и шоссе, там идут потоком автомобили. Здесь же, за забором, птицы поют в деревьях – настоящая, словом, природа. Тут и ландыши даже есть.

   Дмитрий. Там подруга ваша приехала. Юлия. Пропустить?
   Наташа. Отвори ей ворота. На стоянку Леонида Андреевича.
   Дмитрий. Ясно. (Уходит.)
   Юля (входит). Твой охранник спит на работе. У меня рука устала гудеть. Здравствуй, дорогая. Привет.
   Наташа. Здравствуй, Юля, спасибо, что ко мне добралась. Не замучалась?
   Юля. Нет. Но пробки – это прямо какой-то ужас! Неужели ничего не придумают? Так теперь всегда будет что ли? Столько автомобилей! Два часа как черепаха, ползешь, ползешь. Газом выхлопным дышишь …
   Наташа. Да, кошмар. Я когда их вижу на том берегу. Там ведь вереницей машины – у меня тотчас в висках ломит. Я здесь, в лесу, как отшельница. Никакой не надо Москвы.
   Юля. У тебя тут здорово. Сосны. Я не помешала? Дозвониться не смогла – и без приглашения. Ничего?
   Наташа. Что ты! Я тебе очень рада. Телефон у меня отключен. Никуда не звоню… Летом тут почти санаторий. У меня теперь цветник есть. Гладиолусы посажены, розы. Я тебе покажу. Я сама копала гряду. Честно. Сама, лопатой.
   Юля. Ты, Наташа, чудо. Но зачем самой-то копать?
   Наташа. Я ведь всех уволила, экономлю. Но ты знаешь, мне понравилось. Все-таки движение. А там дальше, под деревьями, я там ландыши разведу, будешь приезжать ко мне, составлять букеты.
   Юля. А в Москве теперь не бываешь?
   Наташа. Надо бы квартиру проверить. Но не хочется. Может быть, потом как-нибудь.
   Юлия. Понимаю.
   Наташа. Знаешь что, ты только не спорь. Только не спорь. Минуту. (Уходит. Возвращается с платьем.) Я хочу тебе подарить.
   Юля. Ну, зачем,Наташа? Не надо.
   Наташа. Мы с тобой договорились? Не спорь. Мне теперь оно ни к чему, а тебе идет. Точно.
   Юля. Сколько оно стоит?
   Наташа. Подарок! (Приносит сумочку.) Чтобы был комплект.
   Юля. Ну, Наташа…
   Наташа. Юля, никаких отговорок. Бери, а не то обидишь. Я давно тебе хотела отдать. Я ведь в нем почти не ходила.
   Юля. Ната, милая.
   (Обе вытирают глаза.)

   Наташа. Лёня когда погиб – я решила: теперь все в прошлом. Забирай его, забирай.
   Юля. Спасибо тебе огромное.
   Наташа. Не за что. Носи на здоровье…

   (Пауза).
   Юля. А ты слышала новость? Светка открыла бизнес. Сделала салон красоты. Я была у ней, она пригласила. Представляешь, десять мастеров. Честно. Все пока без дела сидят. Но уже подали рекламу. Скоро, она думает, раскрутится. Светка говорит: «Лучше я немного провалюсь в минус, но зато останусь в своем сегменте, я не буду цены снижать. И народ потянется, он поймет, где качество, а где брак». Вот они мне сделали стрижку. Как тебе она?
   Наташа. Симпатично.
   Юля. Кончики волос, заметь! Ламинируют по-особому. Пальчиками. Я тебе расскажу секрет…
   Наташа (перебила ее). Юля, думаешь, я несчастна? Я совсем оправилась. Честно. Ты ведь всю дорогу придумывала, чем меня развлекать? Я же чувствую. Но не надо. Все уже нормально со мной.
   Юля. Ты такая грустная.
   Наташа. Что ты! Просто я серьезнее стала.
   Юля. О, еще бы! Ведь такой шок!
   Наташа. Шока я почти не помню. Как сказали, что Лёни нет, я не помню. Или нет, я помню… как бы это сказать… сквозь сон. Старый, почти забытый, кошмарный сон… А ведь месяц всего только. Отчетливо я помню, себя потом. Будто бы очнулась. Хожу. Дом пустой. Я с этажа на этаж… бреду и думаю, что же теперь мне делать? Ты вот как об этом думаешь, что?
   Юля. Ната, ну я не знаю…
   Наташа. Ты поставь на мое место себя. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно! Не дай тебе бог! Только мысленно, на секунду. Ну, представила? И что скажешь?
   Юля. Мне ужасно жалко тебя.
   Наташа. Нет, не то. А делать-то, делать что? И ведь ничего не вернешь. (Пауза). Ты в бессмертие души веришь?
   Юля. Верю. Пожалуй, верю.
   Наташа. Ты говоришь просто, чтобы меня успокоить. Разве ты об этом задумывалась? Не похоже.
   Юля. Наташа, кто может знать? Ведь оттуда еще никто не вернулся. Так какая разница, верю я или нет?
   Наташа. Должна. Она обязана быть бессмертной. А иначе нельзя понять. Вот он здесь сидел, смотрел, чувствовал. Веселился и грустил. Этот стол, он его выбрал сам. Стол такой же, даже не поцарапан, а Лени… нет. Если он не здесь, значит он… где-то… Его эмоции, чувство, смех – не могли же они исчезнуть? Сохраненье энергии в природе – так еще в школе учили. Как же так? На все в мире он действует, этот закон, а на Леню не действует? Так ведь не может быть?
   Юля. Ты, Наташа, верь. Никого не слушай.
   Наташа. Знаешь, что страшнее всего? Ничего исправить нельзя. Повторить бы нашу жизнь снова и тогда по-другому – всё, всё, всё!
   Юля. Ну, зачем ты себя мучаешь-то, Наташа? Ты не виновата ни в чем. Перестань, не рви себе сердца.
   Наташа. Я не виновата… Ты ему сказать это сможешь?
   Юля. Кому ему?
   Наташа. Лене. Верней, не Лене… Тому, что от него у меня осталось – коробочка, без души. Подтверди, что я ни в чем не виновна. (Достает из шкафа урну и ставит на стол.)
   Юля.Наташа, ты с ума сошла! Ты что его, не зарыла?!
   Наташа. Не пугайся, там только пепел. И мрамор, и крепкий клей. Ты не бойся, Юля, не бойся. Скажи ему, вдруг услышит. Я не виновата ни в чем. Подтверди ему, подтверди.
   Юля. Наташа, тебе срочно надо лечиться? Как ты не зарыла его?
   Наташа. Курьер урну передал с прахом, справку о смерти сунул, там пометка о кремации, повернулся и ушел. Кому теперь до нас с ним какое дело? Надо бы, конечно, зарыть. Но болела. Потом… А вдруг между им и урной сохраняется связь? Может это кончик веревки? И туда к нему… Скажи ему, вдруг услышит…
   Юля. Я тебе доктора отправлю сюда. Мне сейчас ехать надо. Сразу же позвоню. Ладно? Ты не волнуйся.
   Наташа.Ну, скажи!
   Юля.Онани в чем не виновна! У тебя замечательная жена, Леня! Не переживай, Наташа! Все образуется! Целую! (Уходит.)
   Наташа (одна с урной).А Сергеев мне не нравился.Как ты мог меня ревновать? У Сергеева из пасти воняет. Он мне говорит: «Зачем Леонид Андреевич такую красивую женщину прячет от нас в лесу»? Я танцую с ним, мне ведь не убежать – у тебя с ним какой-то бизнес. Отворачиваюсь, а он все говорит, говорит. Не хотелось мне на этот корпоратив, видит бог! (Пауза). Ох, она и платье оставила! Все-таки ей не идет. Надо сознаться честно. Ей не идет. А мне еще… да. Пусть останется без наряда, раз не хочет меня понять. (Пуза). Сколько у меня было? Ты меня все допытывал. Я теперь скажу. Были. Первым был не ты, а другой. Я немножечко тебя обманула. Есть один совсем простой способ. Первым был… Впрочем, уже не важно. Нет, скажу. Физрук был из нашей школы в Сибири. Осторожный, робкий. Я себя чувствовала хрустальной вазой, которую боятся разбить… И еще… не так давно… Но ты же не мог узнать! Ты не из-за этого? Невозможно… Я не знаю, что на меня нашло. Но теперь уже не воротишь… (Убирает урну.)
   Дмитрий (входит). Там – трехпалубный. Вы велели сказать, когда будет плыть.
   Наташа. Спасибо. Я тут буду у окна. Тут увижу?
   Дмитрий. Да, конечно. Вон он! Идет красавец из-за мыса… сейчас увидите.
   Наташа. Красавец, точно.
   Дмитрий. Катерам бы я запретил. Что гоняют взад и вперед? Только канал баламутят, вот такие бы здесь все корабли.
   Наташа. Яхты – тоже красиво очень. (Пауза). Дмитрий, я давно хотела спросить. Ты людей когда-нибудь убивал? Ты же воевал?
   Дмитрий. Приходилось.
   Наташа. Расскажи мне.
   Дмитрий. Для чего вам знать? Воевал и воевал. Офицером был, но давно.
   Наташа. Это очень больно, когда попадают пулей?
   Дмитрий. Вон о чем вы! Я-то сперва не понял. Он ничего не почувствовал, вы не думайте понапрасну.
   Наташа. Кто это может знать? Кого ты первым убил? Скажи, иначе мне будет страшно, мы же тут одни.
   Дмитрий. Ну, убил. К чему бередить? Лучше позабыть.
   Наташа. Нет, скажи.
   Дмитрий. В Карабахе это. Курсантом. Практика была летом. Я, еще человек девять с нашего училища, с Алма-Аты. И сказали… там один парень… Азербайджанец или кто – черт поймешь.
   Наташа. Тоже был курсант?
   Дмитрий. Нет, из местных. Изнасиловал жену русского офицера. А она беременная была. Девочка, молоденькая совсем. Он и сам еще был пацан. Ему интересно – захотелось, видать, узнать, как рождаются дети. Он ей доску положил на живот, прыгает – а она не рожает. Он тогда живот распорол, и она умерла, конечно. Нам сказали, разберитесь с ублюдком этим. Мы пошли… И я пристрелил…
   Наташа. Да, наверно… Ты был прав – зачем бередить?
   Дмитрий. Дернулся – и все. Пулей – быстро.
   Наташа. Дмитрий, ты очень добрый. Я довольна, что ты работаешь у меня. Ты надежный, с тобой спокойней. А тебе тут нравится, жить?
   Дмитрий (у него зазвонила рация). Вызывают. Кто-то еще приехал… Нравится… Я проверю?
   Наташа. Да, ступай, конечно, ступай.
   Дмитрий уходит. Немного погодя входит Галина Ивановна.

   Наташа. Галина Ивановна!
   Галина Ивановна. Не ждала?
   Наташа. Ждала.
   Галина Ивановна. Да? Надо же! А охранника надо гнать. Хам! Он за рукав дернул. Я ему покажу рукав!
   Наташа. Он же вас не знает, откуда?
   Галина Ивановна. Ну конечно, ты защищай!
   Дмитрий у дверей, смотрит.

   Наташа(Дмитрию). Это мама Леонида Андреевича.
   Дмитрий кивает головой и уходит.

   Наташа. Вы устали с дороги? Хотите кушать? Как вы добрались и на чем?
   Галина Ивановна. Не до кушаний, когда тут такое дело. У меня давленье уже за двести. Уморите вы меня.
   Наташа. Вы присядьте. Может, «скорую» позвать?
   Галина Ивановна. Не надо… Как ты тут жила одна, расскажи.
   Наташа. Что рассказывать? Все ужасно. По началу чуть с ума не сошла. Думала, вы приедете. Вам звоню, кричу. Вы слегли в больницу. Хорошо, что смогли сейчас. Потому что решать пора.
   Галина Ивановна. Что решать?
   Наташа. Леня не захоронен. Мне привезли и отдали урну. Силы у меня не хватило – где похоронить, как? Вот он. Только вы не волнуйтесь. (Урну достает.)
   Галина Ивановна.Убери! Мне сейчас будет плохо! Дай воды! Воды!
   Наташа. Галина Ивановна! Потерпите! Пейте! (Прячет урну. Подает в стакане воды.)
   Галина Ивановна (глотает таблетки, запивает их водой). Ты чудовище! Я ведь знала. Но не думала, что ты… Как могла?
   Наташа. А мне разве легко? Почему чудовище? За что? Вы приехали. Вместе, вдвоем проводим… Нам не надо ссориться. Леня бы огорчился. Нам нужно жить вдвоем. Перебирайтесь из Ростова сюда. Тут же хорошо, как в раю. Будем в земле копаться. Я ухаживать за вами смогу. Что вам быть в Ростове одной, ведь никакой родни?
   Галина Ивановна. Вот уж! Спасибо. Не надо. Мало ты попортила крови сыну, так еще примись за мою!
   Наташа. Вы несправедливы ко мне!
   Галина Ивановна. Обиделась! Ну, давай, давай! Надуй губки!.. Нет, мы с Лёниным отцом не так жили. Если у него проблемы на работе там или что – мы с ним душа в душу. Ты приди, расскажи – ведь жена, я и посочувствую, помогу, но и поругаю, может быть иногда. Что из того? Но зато ведь не просто так, а переживая за него отругаю. Потому что он – все равно как бы это я, это меня касалось, я же равнодушно не могу, он поймет. Выскажется, сердце успокоит свое, ему полегчает. А что ты? Ля-ля-ля! Погляди-ка, я какая тебе досталась! Знать ничего не желаю, ведать не ведаю. Ты там бейся как рыба об лед и меня корми, а я кисточками, акварелью рисовать буду. Взрослый человек! Тьфу!
   Наташа. Зачем вы меня оскорбляете, Галина Ивановна?!
   Галина Ивановна. Ой, ну ты посмотри на нее! Оскорбляю! Ленька, когда без отца остался… Когда у того инфаркт, Ленька в школе еще учился. И он сам, без всякой помощи, сам. Поступил в институт! в Москву! Сам сюда на поезде, с чемоданом! И живи своим умом! Мать больная старая далеко. Чем я помогу? Да ничем! Но я все-таки ему помогала, чем могла, но для Москвы это тьфу! И он тут один. Думаешь легко? Не легко! Институт. А вечерами вкалывал, как двужильный. А потом смотри – ого-го! Дворец! Да еще квартира! Ты его ценила?.. Ноги надо мыть у такого, да воду пить! А ему голову склонить негде! Выплакаться! Кто его поддержит?! Где?! Если тут такая фифа засела!
   Наташа. Вы совсем не знаете меня. Мы с Леней очень хорошо жили, дружно. Думаю, он был счастлив. До последнего момента… Но ведь это стресс, нервный срыв. Так сошлось, к несчастью. Совпало… Зря вы на меня. Зря… Понимаю, как вам тяжело… Но все же… Ну, не надо так, я прошу…
   Галина Ивановна. Да? смотрите…
   Наташа. Мне тоже сейчас ужасно…
   Галина Ивановна. Она себя еще и жалеет!..
   Наташа. Вам пока не хочется меня видеть… Но нам надо помогать все равно друг другу… Мы же с вами родственники… семья… я вас считаю второю мамой… Можно квартиру сдать арендаторам. И арендную плату делить. Вам в Ростове полегче будет – на лекарства: ведь дорогие. Да и мне… тоже – с домом такие траты…
   Галина Ивановна. Мою квартиру сдавать вздумала! Это с какой же стати?
   Наташа. То есть как – с какой?
   Галина Ивановна. А вот так! Мне завещано потому что – и квартира, этот дом и машина! Сын мне завещал всё. Мой Лёня. Потому что он тебя не любил! Не заслуживала того! Я приехала в права наследства вступать. Можешь собирать вещи!..
   Наташа. Нет, вы шутите!
   Галина Ивановна. С чего это мне шутить? Не шутиха я тебе! Убирайся!
   Наташа. У меня в глазах потемнело. Точки залетали в глазах.
   Галина Ивановна. Нечего рассиживать. Убирайся! Я тебе сказала ведь, ну!
   Наташа. Помолчите, а не то я в обморок упаду.
   Дмитрий входит.
   Дмитрий (Наташе).Там банкир к вам. Просится поговорить. Вот, визитку передал.
   Галина Ивановна.Нече делать!
   Наташа. Пусть войдет. Иди его, приведи.
   Галина Ивановна. Нечего ему! Что мешает?!
   Дмитрий. Ясно. Я его сейчас пропущу. (Уходит, не обращая внимания на Галину Ивановну.)
   Галина Ивановна. Это чёрте просто что! Чёрте что! Я ему говорю не надо! Он своё! Ну, нет! Подожди у меня, голубчик!
   Входит Аркадий Борисович.

   Аркадий Борисович. День добрый!
   Наташа. Здравствуйте.
   Галина Ивановна. Здрасьте.
   Аркадий Борисович. Я из Заводкомбанка, Стрельников Аркадий Борисович. Вы Наталия Анатольевна Доброхотова? Правильно понимаю?
   Наташа. Я.
   Аркадий Борисович. У меня к вам важный разговор, могу я с вами говорить тет-а-тет? Конфиденциально? Лучше – в другой комнате.
   Наташа. Ну, пойдемте.
   Галина Ивановна. Нечего тебе по дому расхаживать.
   Наташа. Ах, Галина Ивановна, успокойтесь.
   Галина Ивановна. Не тебе меня успокаивать!
   Аркадий Борисович. Вы, простите, Наталии Анатольевне кем приходитесь?
   Галина Ивановна. Слава богу уже никем.
   Наташа. Что такое вы говорите?! Вы, должно быть, не в себе, Галина Ивановна?!
   Галина Ивановна. И она еще мне хамит! (Аркадию Борисовичу.) Надо же было Лёне выбрать такое чудо! Тьфу, лохушка! Тьфу! Тьфу!
   Аркадий Борисович (Наташе). Этот дом… он значит чей? Общий? или ваш? Кто наследует его?
   Наташа. Я законная жена…
   Галина Ивановна. Мало ли что! Он мой! Я приехала и подам на право наследования! А она никто! Дом ведь еще до брака!
   Наташа. Ну и что?
   Галина Ивановна. Как что?! Ты словно вчера родилась! (Аркадию Борисовичу.) Вы ее не слушайте! Я хозяйка!
   Аркадий Борисович. А вы кто? Извините, я до конца не понял.
   Галина Ивановна. Мама Лёни я. По наследству. Дом теперь, и сад, и квартира в Москве – мои! Лёня-сын мне все отписал! Ведь не ей, лохудре, это все? Ей – за что?!
   Аркадий Борисович. Так на вас оформлено завещание?
   Галина Ивановна. Я же говорю – на меня! А она теперь пускай валит!
   Наташа. Я не верю вам! Я не верю!
   Аркадий Борисович (Галине Ивановне). И у вас есть документ?
   Галина Ивановна. А как же! (Достает из сумочки бланк и встряхивает.)
   Аркадий Борисович (ловко за него уцепился). Можно я взгляну? На секунду.
   Галина Ивановна. Только ей не давай его!
   Аркадий Борисович (быстро прочитывает завещание). Почему оно не у нотариуса, а у вас?
   Галина Ивановна. Не успела. Сперва – сюда. Надо было проверить, что она тут творит. Сейчас вот выгоню – и поеду.

   Аркадий Борисовичпрячет завещание в карман.

   Галина Ивановна. Эй! Ты что! Отдай, отдай! Эй!
   Аркадий Борисович. Пусть пока оно у меня. Тем более – законным владельцем имущества покойного Леонида Андреевича является наш банк. Это куплено на кредитные деньги. Значит, это требуется вернуть.
   Галина Ивановна. Чёта я не поняла? А ты кто такой?! По какому праву ты?! А?!
   Аркадий Борисович. Это объяснят вам наши юристы. И не надо махать руками! Я настоятельно советую оставаться в рамках правового поля! Для вас же самих так лучше!
   Галина Ивановна. Завещание отдай, гад! Отдай, я кому говорю!
   Аркадий Борисович выталкивает ее в соседнюю комнату и закрывает дверь на защелку.

   Аркадий Борисович(Наташе). Ох, и свекровь у вас! Язва!
   Наташа. Отдайте мне завещание!
   Аркадий Борисович. Вам-то оно зачем? Чтобы превратиться в бомжа? А ведь вы ему женой были, правильно говорите. Разве справедливо это – чтоб ни гроша? Слушайте, давайте договоримся?
   Наташа. Я вас не понимаю.
   Аркадий Борисович. Предлагаю – пятьдесят на пятьдесят. Вам и банку. Каждый при своих интересах. Чтоб по-честному, чтобы никому не обидно. Надо написать соглашение… Завещание порвем – вот и все. У кого оно оформлено, у какого нотариуса, в каком городе России – разве она найдет? Их же тысячи! Но ее не оставим тоже, не обидим, вы ее успокойте. И она поймет. Это сгоряча ведь, а она хорошая, вижу. Просто она в сердцах. Вам обеим так будет лучше. Ну, так как? Вы согласны? Решайте скорее! Да?!.
   Вбегает Леонид Андреевич.

   Лёня. Где она?!
   Наташа. Лёня?!
   Лёня. Ты куда ее закрыла?
   Аркадий Борисович. Леонид Андреевич! Живой?!
   Галина Ивановна. Тут я! Я отсюда тебе звоню!
   Леонид Андреевич открывает ей дверь.

   Наташа. Лёня, ты живой?
   Лёня. Отойди!
   Галина Ивановна. Вот этот! Вот этот тип! Он отобрал завещание! Выхватил у меня! У него оно в пиджаке! Дай ему по морде! Скорей! Я ему щас зенки повыцарапаю!
   Аркадий Борисович. Успокойтесь, я прошу! Держите себя в руках! Или вы в полицию захотели?
   Лёня (Галине Ивановне). Ты чего мне не сказала?..(Аркадию Борисовичу).Ты зачем сюда пришел, гнида?
   Аркадий Борисович. Зачем? Странно даже это слышать – зачем. А тем более от вас. Будто вы не знаете. Когда я оформлял вам кредит, вы как будто были повежливей.
   Лёня. Ты свое уже получил.
   Аркадий Борисович. Нет, я честный человек. Вы ошиблись. Если чуть-чуть за услугу, за работу, когда помогал, чтобы кредит вам выбить, чтобы доказать всем, что вы… Я и вернуть могу. Но вы тоже должны вернуть. Банк подводить не надо. Это ведь деньги вкладчиков, разных пенсионеров. Вот таких, как ваша мама. Таких… Совестно подводить!
   Лёня. Все что я мог отдать – отдал. Больше нету ничего. Предприятие закрыто, все распродано. Разорились.
   Аркадий Борисович. А это? Дом!
   Лёня. А на это ты клюв закрой! Ты кредит давал предприятию, а не мне. Вот у предприятия спрашивай. Я за предприятие платить не обязан. Ты законы знаешь. Так не гони!
   Аркадий Борисович.Вы на кредитные деньги его купили. А другую часть в биржу вложили, и продули.
   Лёня. Ну и что? Ведь догадки не пришьешь к делу, а по бухгалтерии чисто. Подавай ко взысканию, подавай.
   Аркадий Борисович. Почему я должен из-за вас потерять работу? У меня семья, дети. Я же вам помог, а вы так… Это благодарность, да? На кредитной истории не сделал тогда акцент. Есть же совесть у вас? Поймите!
   Наташа. Кто тогда там, в шкафу? Мне кого тогда привезли? Это с кем я тут говорила?(Достает из шкафа урну.) Лёня, это кто?
   Аркадий Борисович. В самом деле. Это интересный вопрос.
   Лёня. Дура! Какая дура!
   Аркадий Борисович. Это интересный вопрос.
   Лёня (Наташе).Ты когда-нибудь можешь хоть мгновение думать не о себе? (Галине Ивановне). Ты зачем мне про него не сказала, что тут посторонние, а? У тебя что, язык отсох?
   Галина Ивановна. Господи, прости! Твоя воля.
   Лёня (Аркадию Борисовичу). Очень, любопытный ты, я смотрю.
   Аркадий Борисович. А ведь странно. Правда. Довольно странно. Я вам при свидетелях говорю. Урна – тут, а вы – вот… Завещание. Очень странно… (Наташе.) Он вас хочет на улицу выгнать, вы помните?.. (Лёне.) Это все останется между нами. Лучше договориться. По-хорошему. Лишнего мне не надо, только верните банку.
   Лёня. Как я ему верну? я же на том свете! И ты!.. (Выстрелил в Аркадия Борисовича, тот упал.)
   Наташа.Ах!!!
   Галина Ивановна. Аа!!!
   Лёня (Галине Ивановне). Почему ты не сказала, что тут чужие? Минус один ростовщик. Капут.
   Наташа. Лёня, а в урне кто?
   Вбегает в комнату Дмитрий.

   Лёня. Кто да кто?! Дед Пихто! Бомж там в урне, бомж! Кто еще?!
   Дмитрий. Леонид Андреевич?!
   Лёня (передразнивает).Леонид Андреевич, да!..
   Наташа. Ты его убил?!
   Лёня (Наташе). Да не лезь ты не в свои дела! Тоже мне цаца! (Дмитрию.) Ты не слышал, а я пришел.
   Дмитрий. Я под ландыши,у забора готовил землю. Потом выстрел – я сюда…
   Лёня. В жизни не все так просто, как хочется. Так зачем еще усложнять? Не надо. Понял ты меня? Или нет?
   Дмитрий. Да, я понял.
   Лёня. Тссс!.. Тихо. Понял? Хорошо. Надо спрятать. А куда? Куда? Вот вопрос… (Дмитрию.) Я тебе это зачту. Зачту тебе это, да…
   Дмитрий. Если в карьер его вместе с его машиной? Тут в семи километрах есть в лесу. Он заброшен. И вода. Не увидят. Очень глубоко.
   Лёня. Хорошо. Помоги его тащить. Берись за ноги.
   Дмитрий. Да, сейчас.
   Дмитрий и Лёня уносят Аркадия Борисовича. Наташа и Галина Ивановна молчат. Немного погодя в комнату входит Дмитрий, у него в руке пистолет Лёни.
   Дмитрий (Галине Ивановне). Леонид Андреевич просит помочь вас, выйти.
   Галина Ивановна.Господи, твоя воля! Зачем, я не сказала ему, что чужие тут?.. Зачем?.. (Уходит следом за Дмитрием. Немного погодя Дмитрий возвращается.)
   Дмитрий.Я их в гараже закрыл в овощную яму. Там не слишком холодно. Но прохладно. Надо им одежду теплую накидать, чтобы не простыли.
   Наташа. Они живые? Ты их не убил? Нет?
   Дмитрий. Ну что вы! Я же не бандит. Пусть сидят. Ведь они преступники заслужили…
   Наташа. Это справедливо им. Как тюрьма. А банкир?
   Дмитрий. Банкир? Этого надо спрятать. Не хотелось руки марать.
   Наташа. У него в кармане есть документ. Нужно его забрать. Я возьму?
   Дмитрий. Берите, мне что? Пойдемте.
   Наташа и Дмитрий выходят из комнаты.
   Пару месяцев спустя по комнате идет Юля, смотрит по сторонам.

   Юля. Наташа! Ты куда сбежала? Наташа! Ау!
   Наташа (входит в платье свадебном и в фате).Я здесь. Помоги мне застегнуть. Вот! Сюрприз!
   Юля. Вот чего не думала – того нет. Врать не стану. Удивила. Чтоб за охранника. Он, конечно, человек неплохой.
   Наташа. Он хороший человек, очень добрый. Ты когда узнаешь его получше – ты меня поймешь…
   Юля. Лишь бы тебе нравился он самой…
   Наташа. Ну, конечно, Дима уже не мальчик. Но зато надежный, с ним как за каменной стеной – вот действительно. Мне тут одной в лесу… Без него никак. Я так рада. Как оно? К лицу? Симпатично?
   Юля. Просто шик и блеск!
   Дмитрий (входит). Ландыши распустились!
   Наташа. Отвернись! Закрой глаза! (Убегает.)
   Дмитрий (Юлии). Ландыши, говорю. Первый букетик – вам, как дорогому гостю.
   Юля. Дима, спасибо, трогательно. И Наташа вас очень хвалит. Она прямо расцвела. Я вам за нее благодарна.
   Дмитрий. Просто время – оно ведь лечит. И у нас тут здорово – сад и лес. Я и сам не верю своему счастью.
   Наташа (переодевшись, входит). Скоро будет плыть трехпалубный. Это такая прелесть! Прямо как из сказки! Я на него смотрю – сердце замирает в груди! Как тут хорошо! Ты тоже должна взглянуть.
   Дмитрий. Вон он!.. Уже за мысом!..
   Юля. Ребята, я желаю вам счастья от всей души! Вы его заслужили, это справедливо, ей богу!
   Наташа. Спасибо, Юля!
   Дмитрий. Спасибо!.. Бог, он, конечно, видит, что на земле творится…
   Занавес.

Сезон ураганов

   пьеса
   в двух действиях
   Действующие лица:

   Алла Андреевна
   Дима –ее сын
   Маша – племянница
   Костя – племянник
   Света
   Катя
   Виктор Петрович
   Клавдия Борисовна
   Вера Семеновна


   Действие происходит в квартире у Кости, на рабочей окраине города.
   Этот город местные чиновники величают «третьей столицей» России.
   Но у кирпичных пятиэтажек и узких двориков на окраине совсем нестоличный вид.
   Первое действие

   Сцена 1.

   Летний вечер.
   В квартире – Маша и Костя, они родные брат с сестрой, оба статные и красивые.
   Маше 27 лет, Косте – под 30.
   Наводят порядок в комнате.

   Маша. Туда ехать час, обратно – час. Там – полчаса, ну, час…
   Костя. Она где-то в городе. Это вернее всего. Ходит, смотрит, что изменилось. Тут ее родина.
   Маша. Мог бы отвезти ее. Ведь пожилой человек. Что если сердце, приступ?
   Костя. Маша, я предлагал, не пустила. Схему ей начертил, как найти… Она там хотела побыть одна. Можно ведь понять, что ты?
   Маша. Лучше бы меня вызвал. (Пауза.) Может, возьмет? Попробуй.
   Костя (позвонил по телефону). Недоступна.
   Маша. Значит, будем ждать.
   Костя. Зачем? Все нормально, не трусь. Поезжай к себе. Она уставшая явится, ей не до гостей. Завтра утром сюда, в субботу…
   Маша. Ты хоть ужин сварил?
   Костя. Есть пельмени. Уральские. Полный пакет.
   Маша. Она не такой человек. Будет она – пельмени!
   Костя. Маме нравились. У них общее воспитание.
   Маша. Не выдумывай, она не такая.
   Костя. Значит, закажу в ресторане.
   Маша. Ну, конечно, ты богач!
   Костя. Я богач.
   Маша. Я-то думаю, где бы денег занять?
   Костя. Сколько тебе надо?
   Маша. Миллион!
   Костя. Я уж решил – серьезно.
   Маша. Я шучу, шучу. Знаю… И за что тебя бабы любят? Непутевый ведь, голоштанный.
   Костя. Да никто не любит меня, отстань!
   Маша. Мама тебя не видит… Опустился. В комнатах грязь. Отчего мы такие разные?
   Костя. Потому что ты на «ж», а я – «м».
   Маша. Я могу признаться, ты был для меня кумиром. Лет примерно до семи, до восьми. А потом прозрела: не кумир.
   Костя. Ты всегда была умной девочкой.
   Маша. Вот и они моментально тебя раскусывают и сбегают. Так и будешь бобылем?
   Костя. Хорошо, что мы раздельно живем.
   Звонок в дверь.

   Костя (немного раздражен). Отвори, сестренка. Ты помоложе.
   Маша впустила Клавдию Борисовну. Это старуха лет под 80, всё еще бодрая.

   Маша. Вот хозяин, с ним говорите.
   Клавдия Борисовна. Здравствуйте.
   Костя. Здрасьте.
   Клавдия Борисовна. Не узнали меня? Вижу, что не узнали. Клавдия Борисовна. Я покойной мамы вашей подруга. Мы на лавочке с ней болтали, шалаболили …
   Костя. Спасибо, что зашли. У вас ко мне дело?
   Клавдия Борисовна. Дело. Мы сегодня днем на лавочке, я и Вера Семеновна. Может, знаете ее – из четвертого подъезда?
   Костя. Нет, не знаю.
   Клавдия Борисовна. Ладно. Мы сидим, и открывается дверь, и оттуда как ваша мама. Вера-то Семеновна: «Ах»! Я тоже. Тоже: «Ах»! Потом смотрю – не она. Не иначе как сестра?
   Маша. Точно.
   Костя. Это ее сестра.
   Клавдия Борисовна. Она говорила, что сестра у нее близнец. Царствие ей небесное, вашей маме. Вера-то Семеновна: «Ах»! А она зыркнула так – и мимо. Конечно, ведь мы не знакомы. Приехала проведать сестру? А на похоронах не была?
   Костя. Нет. А что?
   Маша. У ней, как раз, у самой – муж заболел и умер. Она не могла сюда.
   Клавдия Борисовна. Умер? Который миллионер? Боже, какая жалость! Жалко как! Ай-ай-ай!
   Маша. Это вы от мамы?..
   Клавдия Борисовна. От мамы. Мама ваша мне – всё, всё, всё. Да и с кем ей говорить? Я и мама ваша, да Вера Семеновна – больше не было подруг во дворе. У второго-то подъезда – что? Они гордые. Их и считать нельзя. Пенсионерки однако, а сами за спиной: «Шу-шу-шу»!.. Умер, значит, он? Жалко, жалко… Я варенья вам принесла. Чтобы угостить. Вишни.
   Костя. Ой, не надо!
   Клавдия Борисовна. Да берите. Не стесняйтесь.
   Костя. Благодарствуем.
   Клавдия Борисовна. Кушайте на здоровье. Вы совсем красавица стали, Маша. Мама вас так любила. Вас и Костю. Говорила про вас, про детей, какие вы с ним хорошие.
   Маша. Спасибо на добром слове.
   Клавдия Борисовна. Ну, я тогда пойду? Тетушки, значит, нет?
   Маша. Нет, еще с кладбища не вернулась.
   Клавдия Борисовна. Жалко. Я хотела с ней познакомиться. С мамой вашей мы – душа в душу…А надолго она? Ведь погостит?
   Костя. Может, завтра уже уедет. Говорит, там у ней дела.
   Клавдия Борисовна (со вздохом). Всё на ней теперь, всё на ней… Тогда мы позже еще заглянем, с Верой Семеновной. Познакомиться нам охота. Так они похожи с сестрой!.. Мы на минуту, не помешаем?
   Костя. Да наверное, нет…
   Клавдия Борисовна. Вот и хорошо. А варенье ешьте. Понравится – я еще принесу. (Маше). До свидания.
   Маша. До свиданья.
   Клавдия Борисовна уходит.

   Маша. Бабкам всюду нос надо сунуть. Жалко им – умер миллионер. Им-то что?.. (После паузы.) Лучше б тетка у меня ночевала, тут у ней покоя не будет.
   Костя. Забирай, забирай к себе.
   Маша. Нет, она обидится, скажет – выгнал.
   Костя. Обидится? Да пускай.
   Маша. Ты сухарь. Ты, Костя, дундук.
   Костя. У меня выходной сегодня. Я неделю волчком крутился, я покоя ждал, тишины.
   Маша. Она не приедет больше. Оттого и теперь не идет. Ты ей выказал свое фэ?
   Костя. Я с ней ласково, словно с кошкой.
   Маша. Представляю! Тебе будто все равно. Притворяешься? Ты не глупый.
   Костя. Мне не будто, мне действительно фиолетово!
   Маша. У тебя родни – наперечет, по пальцам одной руки.
   Костя. Не нужен я никому. Ей не нужен, тебе. Родня!.. Мама говорила, что сестра своровала ложку. И смеялась мама над ней.
   Маша. Не смеялась она, посмеивалась. И потом, это было в детстве…
   Костя. В семнадцать лет!
   Маша. Ну, приглянулась чайная ложка девушке. Клюнула на блестяшку. Не видала никогда мельхиор. А ты прицепился. В семьях есть про каждого анекдоты – так не надо нос задирать.
   Костя. Я на цырлах скакать не буду.
   Маша. Ты веди себя с ней как следует. Хоть ради нашей мамы!
   Костя. Ладно, ладно. Я ничего.
   Опять позвонили в дверь.

   Маша. Может быть, она? Я открою. (Впускает Аллу Андреевну. Это женщина лет 65, одета «с иголочки».)
   Алла Андреевна. Маша?! Тебя не узнать! Как похорошела! Прелесть! Дай-ка я тебя поцелую! Сколько мы не виделись?
   Маша. Тетя Алла, я очень рада!
   Костя. Лет пятнадцать, никак не меньше.
   Алла Андреевна. Да, давно!
   Маша. Мы уже волноваться начали. Вам звонили – вы недоступна.
   Алла Андреевна. У меня батарейка села, как всегда в самый нужный миг.
   Костя. Вы на маму похожи сильно. А как присмотрюсь – не она.
   Алла Андреевна. Да… Наташа… Какая жалость!.. Я сидела там у нее… Сосны. Птицы. Лишь самолеты низко. Прогудят – и ничего, тихо… Там аэропорт?
   Маша. Близко.
   Алла Андреевна.Оглянусь – народу лежит целый город, а такая тишина. Жутко.
   Костя. Вы бы сообщили, когда скончался супруг. Я приехал бы …
   Алла Андреевна. У меня голова тогда кругом, ужас…
   Маша. Костя, отцепись. Алла Андреевна утомилась. Вы, наверное, голодны?
   Алла Андреевна. Я? Ну, самую малость.
   Маша. Я что-нибудь соображу. В доме холостяка это не просто.
   Алла Андреевна. Не хлопочите, Маша. Не нужно из-за меня…
   Раздался звонок в двери.

   Маша. Кто там? Сейчас взгляну.
   Входят Клавдия Борисовна и Вера Семеновна.
   Вере Семеновне семьдесят лет, она «коренная» горожанка, что и подчеркивает.

   Вера Семеновна. Здравствуйте, Алла Андреевна! Алла ведь? Андреевна? Верно?
   Алла Андреевна. Здравствуйте, это я.
   Вера Семеновна. Я говорю, вы прошли, а она заспорила. Далеко-то я еще вижу. Вот вблизи – не ахти. Как на сестру похожа!
   Клавдия Борисовна. Буквально тютелька в тютельку!
   Вера Семеновна. Даже сердце в груди забилось. Я таблетку проглочу…
   Клавдия Борисовна. И мне дай…
   Алла Андреевна. Вы с Наташей были знакомы?
   Маша. Это ее подруги, с лавочки во дворе.
   Вера Семеновна. Мы – не разлей вода. Клавдия Борисовна. Вера Семеновна.
   Алла Андреевна. Очень приятно.
   Вера Семеновна. Мы говорили о вас с Натальей Андреевной, вашей сестрой.
   Клавдия Борисовна. Чуть ли не каждый день.
   Вера Семеновна. Говорили, она приедет, и мы сразу решим все вопросы. Ждали мы вас, так ждали.
   Клавдия Борисовна. Столько накопилось делов… А Наташа, она все время: «Если б сюда сестру»!..
   Алла Андреевна. Я, простите, не понимаю. Чем я могу помочь?
   Клавдия Борисовна. Муж-то ведь вам оставил?
   Вера Семеновна. Должен оставить муж.
   Клавдия Борисовна. Он ведь у вас буржуй?
   Вера Семеновна. Окстись! Капиталист!
   Клавдия Борисовна. Я по-свойски. В общем, предприниматель.
   Вера Семеновна. Предприниматель, да!..
   Алла Андреевна. Вам, дамы, нужно денег? Правильно я сужу? Денег у меня нет.
   Клавдия Борисовна. Так-то я и поверила!
   Вера Семеновна (Косте и Маше). Молодые люди, выйдите на минуту, нам обсудить с Аллой Андреевной наедине.
   Костя. Я никуда не выйду.
   Алла Андреевна. Нечего обсуждать, я такая же точно пенсионерка, как и вы, и вы. Я не могу дать денег. Обижайтесь или нет, не могу.
   Вера Семеновна. А Наташа говорила…
   Алла Андреевна. Наташа! Она моих обстоятельств не знала.
   Клавдия Борисовна. Так-то я и поверила!..
   Маша. Женщины! Вам сказали: нечего говорить. Выйдите из квартиры, пожалуйста. Сейчас не время выяснять отношения. Мы устали, голодны…
   Вера Семеновна. Пойдем, Клавдия Борисовна! Гонят!
   Клавдия Борисовна. Так мы вас ждали, эх!..
   Алла Андреевна. Извините, если обидела.
   Клавдия Борисовна и Вера Семеновна уходят.

   Маша. Нет, но какая наглость! А еще пожилые люди… Тетя Аля, простите, я никак не думала, что они вытворять начнут!
   Костя. Колоритные бабки, шкодные. Я их раньше не замечал.
   Маша. Костя, тебе смешно?
   Костя. Что мне, Маша, заплакать, что ли?
   Маша. У тебя обижают гостя…
   Алла Андреевна. Машенька, вы не ссорьтесь. Все нормально. Бывает хуже.
   Вновь позвонили в дверь.

   Маша. Это возмутительно! Я им сейчас скажу!
   Костя. Маша, отдай варенье! (Алле Андреевне.) Они принесли… до вас.

   Маша впускает Диму.
   Ему 30 лет, он сутулый, одно плечо выше другого.

   Дима. Мама, здравствуй! (Косте, мельком.) Добрый день.
   Алла Андреевна. Дима, что это значит? Как ты сюда попал?
   Дима. Ты на полуслове замолкла. Я разволновался. В такси, на самолет – и сюда. Как у тебя самочувствие? Мама, все хорошо?
   Алла Андреевна. Можно с ума сойти! Что могло со мной случиться? Сорвался по пустяку!
   Костя (улыбаясь). Аэробус, Боинг или Ту?
   Дима. Боинг.
   Костя. Боингом мне нравится больше. Тебя не узнать, братан.
   Дима. Костя?
   Костя. Конечно, Костя. Мама твоя жива, невредима, только проголодалась.
   Алла Андреевна. Дима, у меня батарейка села, а ты что выдумал про меня?
   Дима. Мама, уже не важно. Главное – все нормально.
   Костя (указывает Диме). Маша. Помнишь ее? Сестра.
   Дима. Помню, конечно, помню.
   Маша. Дима, я очень рада. В кои-то веки к нам.
   Дима. Я сюрпризом. Извините. Впрочем, быть может,– к лучшему. Иначе бы не выбрался.
   Костя. Маша, сообрази там чего-нибудь.
   Маша. Да, я сейчас, сейчас. (Диме). Ты умойся с дороги, прими душ.
   Дима. Спасибо.
   Костя. Тысячу километров одним махом. Расслабься, брат. Дальше некуда бежать, ты на месте.
   Алла Андреевна. Дима, Дима, ну надо же…
   Костя. Алла Андреевна, даже здорово, что он здесь. Лет с четырнадцати не виделись. Мы тогда хотели мотодельтаплан сделать. (Диме). Помнишь? Во дворе…
   Дима. Неотчетливо.
   Костя. А вот я запомнил. Мне тогда папаня по первое число всыпал за то, что мотоцикл разобрали.
   Дима. А, да-да… Вынули мотор…
   Костя. Я теперь здесь один живу. У Машки своя квартира. Так что не серчай за бардак.
   Дима. Костя, встретил бы на улице – не узнал… Как ты повзрослел.
   Костя. Ну, еще бы!..
   Алла Андреевна. Костя, можешь ненадолго нас оставить с ним с глазу на глаз? Мне с Димой надо поговорить.
   Костя. Да, конечно. Без проблем. Отцовский ремень вам дать? Я его храню как реликвию. Ну, братан, держись. Я пошел.
   Алла Андреевна и Дима одни.

   Алла Андреевна. Так почему ты приехал?
   Дима. Я же сказал.
   Алла Андреевна. Ты не ври. Я еще умею отличать, где ты лжешь, а где – правда. Ты выполнил поручение?
   Дима. Мама, давай не сходу.
   Алла Андреевна. Мне только надо знать, выполнил, или нет? Да или нет? Скажи.
   Дима. Мама, вот ты опять.
   Алла Андреевна. Все-таки значит – нет… Прежде мы всегда находили общий язык. Ты меня огорчаешь. Очень.
   Дима. Мама, мне нужно денег.
   Алла Андреевна. Твой папа с нуля начинал, не было ни копейки. Дело совсем не в деньгах. Ты не можешь взять в руки власть, стать лидером, стать хозяином.
   Дима. Если в понедельник я не выдам зарплату, стройка заморозится, так и знай.
   Алла Андреевна. Значит, найди решение. Папа нашел бы.
   Дима. Папа!
   Алла Андреевна. Ты им объясни – деньги будут, если сдадим объект. А иначе они – откуда? Сделают – и получат. В их собственных интересах закончить быстрей. Разве это сложно понять? Ты объясни.
   Дима. Они не желают ждать.
   Алла Андреевна. Папу бы послушались…
   Дима. Почему ты не хочешь выдать? Денег на карточках – пруд пруди. Разруби этот чёртов узел!
   Алла Андреевна. Я не прикоснусь к тем деньгам. На них потому что кровь.
   Дима. Мама, вот ты опять!
   Алла Андреевна. Кровь твоего отца. Ты их станешь держать в руках? Я не могу поверить.
   Дима. Это лирика мама, психоз. Нету крови.
   Алла Андреевна. Разум у тебя застило, Дима. Я умоляю – уговори, разберись.
   Дима. Снова за рыбу деньги!..
   Алла Андреевна. Делай, как я велела и не тяни. Для чего ты сюда приехал? Я своего решения не сменю. Возвращайся. Езжай немедленно!
   Дима. Мама, погоди!..
   Алла Андреевна. Костя! Иди сюда!
   Костя (входит). Вот он я! Что такое?
   Алла Андреевна. Дима сейчас уедет. Ему очень срочно надо. Узнай, во сколько ближайший рейс?
   Костя. Дима? Нет, вы серьезно?
   Алла Андреевна. Более чем.Прости.
   Костя. Вы-то хоть останетесь?
   Алла Андреевна. Я останусь. Думаю, он управится. Сам. Он ведь мужик, мужчина.
   Костя. Маша!
   Маша (с кухни). Сейчас, сейчас!..
   Костя. Скорее иди сюда!
   Маша (входит). Что случилось?
   Костя. Дима уезжает обратно!
   Маша. Как обратно?
   Алла Андреевна. Маша, дела, работа. Он напрасно сюда сорвался. Мы обсудили с ним – надо ехать.
   Дима. Маша, да все в порядке.
   Маша. Как же ты так? Голодным?
   Алла Андреевна.Пусть он перекусит. Только, прошу, недолго… (Пауза.) Я бы сейчас легла. Надо отдохнуть, утомилась. (Диме). Дима, поезжай, с богом!
   Дима. Ладно, мама. Ты не волнуйся.
   Алла Андреевна. Я на тебя надеюсь. (Собралась уходить.)
   Маша. Алла Андреевна, а ужин? Я разогрела.
   Алла Андреевна. Мне ничего не надо, спасибо, Маша. Разве только чаю и маленький бутерброд.
   Маша. Да, конечно.
   Алла Андреевна и Маша уходят.

   Дима. Как тебе это нравится?
   Костя. Я в семейные дела не встреваю. Мало ли что – между сыном и матерью.
   Дима. Сумасшедший дом – вот что это.
   Костя. Перемелется, мука будет.
   Дима. Это катастрофа, конец.
   Костя. Стоит так волноваться?
   Дима. Ты мой брат… Но только тебе… Ты ничего не знаешь?
   Костя. Насчет чего? Нет…
   Дима. Папа умер не от болезни. Мы писали вам, но не так. Он был ранен, в него стреляли…
   Костя. Дядя Коля… Какой-то мрак… Но за что?
   Дима. Да ни за что.Выиграл папа тендер.Кто-то был, видно, против, обиделся. Как-то так… И она теперь рушит бизнес. Что мне с ней делать?
   Костя. Она за тебя боится.
   Дима. Подставляет она меня!
   Костя. Дядя Коля… я не могу поверить…
   Дима. Ты давно его не встречал … Папа стал крупный предприниматель. Он жалел, что столько времени простым конструктором просидел. У него деловая хватка. Он подстанции начал строить. Электричество. Оборот два миллиарда в год! Можешь представить? Много там ошивалось людей. Были обиженные, а как иначе? Наверняка… Что теперь – взять и бросить? Два миллиарда в год!
   Костя. Что ты от нее хочешь?
   Дима. Денег. Без оборотных средств в бизнесе – как без рук. Она упирается – ни в какую.
   Костя. Вот так тетя Алла! Не ожидал.
   Дима. Через полгода мы с ней вступим в права наследства, но пока – все под ней. Она нас по миру пустит. Костя, помоги!
   Костя. Я-то как?
   Дима. Она у вас здесь пробудет. Уговори ее!.. Очень тебя прошу! Она уважает чужое мнение, лишь родного сына не слушает. Поговорите с ней вместе с Машей. Я не останусь в долгу…
   В квартиру вошла Катя, ей 24 года.

   Катя. Значит, у вас мальчишник! Я-то думала! Познакомь нас.
   Костя. Это Катя, моя подруга. Дима, мой брат.
   Катя. Подруга? Разве не жена? Нет? Как это? Я – подруга?
   Костя. Ты скандалить сюда пришла? Сейчас не лучший момент. У меня гости. Это Дима, мой сродный брат.
   Дима. Будем знакомы.
   Катя. Будем!
   Костя. Ты, пожалуйста, не кричи.
   Катя (Диме). Значит, все-таки, ты приехал? Костя говорил, что есть брат.
   Дима. Мы давным-давно с ним не виделись.
   Катя. Мы с ним тоже. Костя, подтверди, я не вру?
   Костя. Катя, хватит. Как ты сюда вошла? У тебя есть ключи? Откуда?
   Катя. Есть, представь. Вот они!
   Костя. Я тебе не давал.
   Катя. Мама твоя вручила.
   Костя. Лжешь.
   Катя. Почему? Сам спроси у ней, раз не веришь. Дала их и говорит: «Катя, будь как хозяйка в доме, а моему сыну – жена. В общем, заходи смело в любое время. Ты у нас член семьи, приходи сюда чаще, Катя». Дней уж десять – ключики у меня.
   Дима. Тетя Наташа…
   Костя. Не надо, Дима…(Кате.) Неужели ты сняла слепок?
   Катя. Ты надоел мне. Хочешь обратно забрать? Бери! (Бросила ключи на пол. Костя их не поднял.)
   Дима. Костя, мне надо ехать.
   Костя. Что если рейса нет?
   Дима. С пересадкой… Надо… Прощайте, Катя.
   Катя. А? Ну, пока! Счастливо.
   Костя (Кате). Ты помешала нам.
   Катя. Может, мне уйти?
   Костя. Может.
   Катя взялась за сумочку, но позвонили в дверь.

   Костя. Дима, отвори. Спроси у них, что им нужно?
   Дима ушел отворять.

   Костя. Отчего ты взбесилась?
   Катя. Я? Разве нет никакой причины? Ты на две недели исчез.
   Костя. Мы по телефону контачили.
   Катя. Через зубы выбуркивал – «да» и «нет».
   Костя. У меня причины. Депрессия. Я подумать хотел один. И не следует меня тормошить. Это ни к чему.
   Катя. Ах, какие мы нежные! А я там сиди и жди!
   Дима входит.

   Дима. Костя, иди сюда.
   Костя. Кто там? Говори.
   Дима. Нет, ты иди сюда.
   Катя. Дима, говори. У Кости нет от меня секретов.
   Дима. К тебе пришли.
   Входит Света.
   Ей 28 лет, хорошенькая.

   Катя. Так. Это что? Ты кто?
   Света. Костя, мне тебя. Можно?
   Катя. Нет, нельзя. Выясняйте тут. Потому что я должна слышать.
   Света. Девушка, мы без вас решим.
   Катя. Нет, нормально! Я – жена, а она прёт буром!
   Света. Костя, это что еще за жена?
   Костя. Я потом тебе объясню.
   Катя. Не, я не поняла. Костя, она – твоя бывшая? Я фигею!
   Света. Слушай, заткнись, овца.
   Входит Маша.

   Маша. У-у!.. Костя, ну я пошла. Дамы, не кричите, у нас гости. Имейте совесть. Костя, я поехала, уже темнеет на улице. До свиданья, Дима. Счастливо тебе добраться.
   Дима. До свиданья, Маша.
   Маша. Костя, я тебя прошу!
   Костя. Ладно.
   Маша уходит.

   Катя (Свете). Бывшая, значит, нарисовалась. Тебя как раз не хватало.
   Света (Косте). Или ты прикажешь замолчать этой хамке, или я уйду, и больше ты меня не увидишь.
   Катя. Напугала ежа голой задницей!
   Света. Костя!
   Костя. Катя, перестань.
   Света. Это из-за нее ты исчез? Нечего сказать, экземпляр. Весело проводите время? Я жду, места не нахожу две недели, а у него роман. Мог бы расстаться по-человечески, позвонить и сказать.
   Катя. Чё-то я не втырила, Костя!..
   Костя. Дима, тебе пора?
   Дима. Да, мне пора, пора…
   Костя. Я тебя отвезу… А ужин?
   Дима. По дороге перехвачу.
   Катя (Косте). Не, ты погоди, не увиливай! Или врёт она? Отвечай!
   Света. Костя, кто она такая, эта шалава?
   Костя. Ладно. Хватит. Я не мог набраться смелости и решить. Сознаюсь. И об этом хватит!.. Я потом вам объясню. Нам пора…
   Света. У тебя все это время была другая? Костя, ты подлец! Негодяй!..
   Костя. Что мне делать? Не подумав, кидаться в омут? Вдруг ошибка? Вдруг неудачный брак?
   Катя (Косте). Поздно уже. Поехала. Завезешь меня домой?
   Костя. Нет.
   Катя. Как это то есть – нет?
   Костя. Нам в аэропорт. Дима летит домой. Я тебе такси закажу.
   Катя. Вот еще!
   Костя (Свете). А тебе не нужно такси?
   Света. Да пошел ты! (Уходит.)
   Костя. Она на машине. Дима, пойдемте! Катя…
   Катя. Значит, завезешь?
   Костя. Завезу.
   Дима и Костя уходят. Катя, прежде чем пойти за ними, забирает ключи.
   Из соседней комнаты появляется Алла Андреевна.

   Алла Андреевна. Угомонились, наконец. (Выключает в комнате свет.)

   Сцена 2.

   В квартире опять светло.
   Это следующий день.
   В квартире – Катя и Алла Андреевна.
   Посреди комнаты стоит Катин чемодан.

   Катя. Странно – живешь-живешь, и все у тебя прекрасно. А потом встречаешь неожиданно человека, и оказывается, ты только часть чего-то большего, что без него ты обломок. Что тебе и жить без него нельзя. С вами так было?
   Алла Андреевна. Может, это самообман?
   Катя. Нет, неправда. Я легкомысленной вам кажусь? Вы, конечно, думаете, кому я его отдам? Она его недостойна! Я не такая. Просто я сейчас чуточку не в себе, волнуюсь. Вот, пальцы дрожат… Потому что как головой в омут… Я на самом деле гораздо лучше. У меня красный диплом института права и экономики. Когда вы ко мне присмотритесь, то не расстроитесь, я уверена.
   Алла Андреевна. Что ты в нем нашла, расскажи?
   Катя. Во-первых, он красивый.
   Алла Андреевна. Пожалуй.
   Катя. Он очень умный.
   Алла Андреевна. Ну, предположим.
   Катя. Посадил он меня в машину, и я сразу решила: «Да». Я его люблю… вот что.
   Алла Андреевна. Он тебя тоже любит?
   Катя. Любит он. Вот ключи. Если бы не любил, то забрал. Можно я буду вас называть мамой?
   Алла Андреевна. Нельзя.
   Катя. Почему? Я не убедила вас?
   Алла Андреевна. Вовсе не в этом дело.
   Катя. В чем тогда?
   Алла Андреевна. Я ему не мать.
   Катя. Как не мать?! Он мне вас показывал из машины, и сказал: «Смотри, моя мама». И потом, вы живете здесь.
   Алла Андреевна. То не я была, а сестра. Я ему просто тетка. Мы с ней близнецы, с его матерью.
   Катя. А! Вон что! Где тогда она?
   Алла Андреевна. Умерла. Внезапно. Сердечный криз. Я вот и приехала, чтоб проститься.
   Катя. И когда? Давно?
   Алла Андреевна. Две недели.
   Катя. Нет, я в шоке! Почему он мне не сказал?!
   Алла Андреевна. Девушка, я-то откуда знаю? Может, ты придумала про него? Смотришь через розовые очки? Я же слышала, как вчера вы тут с другой галдели.
   Катя. Значит, вот куда он пропал! Дура. Я просто дура. Я ревновала. Почему он мне не сказал?
   Алла Андреевна. Спроси у него. А та?
   Катя. У дамочки нету шансов. Он так на нее взглянул. На ее месте я провалилась бы сквозь землю. И потом – ключи!.. Это факт.
   Входят Костя и Маша.

   Костя. Добрый день.
   Маша. Здравствуйте, тетя Аля.
   Алла Андреевна. Здравствуйте.
   Костя (Кате). Это что значит?
   Алла Андреевна (Косте). Девушка вот к тебе. С чемоданом. Говорит – навсегда.
   Костя (Кате). Ты сама решила?
   Катя. Костя, сама. Ага.
   Маша. Нет, это просто классно.
   Костя. Мое мнение ты не спрашивала? Оно тебе ни к чему?
   Маша. Девушка, я вам вот что хочу сказать…Только без обид, ладно?..
   Катя (перебила). Я сейчас узнала про вашу маму. Буквально сию минуту. Костя, мне очень жаль.
   Костя. Катя, сейчас не время. Ты уезжай. Прошу.
   Катя.Я тогда – потом?
   Костя. Ты пойми…
   Катя. Да, я понимаю. Уеду…
   Костя. Я отвезу…
   Маша. Таксист!
   Катя. До свидания, тетя… Может быть, я вернусь…
   Костя уходит, Катя везет следом за ним свой чемодан на колесиках.

   Алла Андреевна. Тем не менее, можно его поздравить.
   Маша. Костьке на баб везет. Он очень добрый, тихий, точно как наш отец. Царствие небесное. А они этим пользуются.
   Алла Андреевна. Он не Казанова?
   Маша. Да нет! Хуже. Он просто тряпка. Впрочем, я его тоже люблю… (Пауза.) Тетя Аля, я вчера говорила вам, у нас в городе есть психолог. Знаменитый. Помните?
   Алла Андреевна. Да, а что?
   Маша. Я договорилась, он приедет сейчас сюда, если вы не против, конечно. Успокаивает нервы – на раз. К нему очереди на месяц.
   Алла Андреевна. Маша, стоило ли? Зачем? Я ведь просто так, любопытничала.
   Маша. Нет, нет, нет. Столько навалилось на вас. Это трудно вынести без поддержки. Пообщайтесь с ним, он полезный.
   Алла Андреевна. Я хотя бы приберу себя… (Торопливо уходит из комнаты.)
   Раздается дверной звонок.

   Маша. Все отлично у вас, тетя Аля. Это, наверное, он. (Открывает дверь.)
   Входит Виктор Петрович.
   Ему лет 50. Одет элегантно. У него замечательно умный взгляд.

   Виктор Петрович. Я чуть-чуть замешкался. Пробки.
   Маша. Нет, вы вовремя. Проходите.
   Виктор Петрович. Мерси.
   Маша. Это квартира брата…
   Виктор Петрович (оглядывает квартиру). Он эмоциональный человек, творческая натура…
   Маша. Может… в каком-то смысле.
   Виктор Петрович. Вам хочется, чтобы он был другим?
   Маша. В наше время романтики просто смешны.
   Виктор Петрович. Время ни при чем, дело в нас. Какие мы – такое и время.
   Маша. Вот уж я не знаю, не знаю…
   Алла Андреевна входит.

   Маша. Моя тетя, Алла Андреевна. Виктор Павлович, о котором мы говорили, известный психолог.
   Виктор Петрович.Петрович. Виктор Петрович. Здравствуйте, Алла Андреевна, очень рад познакомиться.
   Маша. Извините.
   Виктор Петрович. Ничего.
   Алла Андреевна. Добрый день.
   Виктор Петрович. Подскажите, здесь есть еще комнаты? Можем мы беседовать там?
   Алла Андреевна. Есть. Пойдемте.
   Алла Андреевна и Виктор Петрович уходят.
   Маша, оставшись одна, включает телевизор, перещелкивает каналы.

   1 канал.Женский голос: Эвакуирован персонал с нефтяных платформ в Мексиканском заливе. Ураган Катрина, которому присвоена максимальная, пятая, категория опасности, направляется к южному побережью Соединенных Штатов. По расчетам, основной удар стихии придется на район Нового Орлеана. Мэр города обратился к жителям с экстренным телевизионным обращением и настоятельно рекомендовал всем, имеющим такую возможность, уезжать из Нового Орлеана вглубь континента…
   2 канал.Мужской голос: Я тебя люблю, слышишь? Все, что есть у меня – я брошу к твоим ногам! Женский голос: Не смеши. Что ты делаешь?! Муж меня убьет!..
   3 канал.Женский голос: Форум молодых предпринимателей завершил сегодня работу…
   4 канал.Мужской голос: Тело национального поэта Осетии обнаружено на окраине Владикавказа. Правоохранительные органы республики пока воздерживаются давать…
   Входит Костя. Маша включила на телевизоре музыкальный канал.

   Костя. Он уже здесь?
   Маша. У тетки.
   Костя. Сомневаюсь… Было бы слишком просто: произнес пару слов – и человек изменился. Знать бы такие слова. Ерунду вы с Димкой придумали…
   Маша. Тише. Они услышат.
   Костя. Слово «мама» вот что-то будит. Ну, и, пожалуй, всё.Выключи эту дрянь.
   Маша. Просто ты не кодировался… (Выключила телевизор.)
   Костя. Чувствую себя заговорщиком. Маша, а зачем собственно? Нам-то чего встревать?
   Маша. Тетка ничто для тебя не значит?
   Костя. Ну, почему? Я ее помню с детства. Каждый раз она приезжала летом. Тетка, лето, мороженое, которым она угощала нас. Мама, отец. Все молодые, счастливые. Тетя Аля – она из той жизни. Я ее даже люблю за это, что бы ни говорил… Тем не менее, Маша, ребячьи воспоминания не дают нам право вмешиваться в личную жизнь тети Аллы.
   Маша. Костя, кроме Димы и нас с тобой, у нее нет больше родственников, пойми! (Пауза.) От кого ей ждать помощи, как не от нас?
   Костя. Я не заметил, чтобы она взывала.
   Маша. Потому что ты кроме своих баб, никого не видишь вокруг.
   Костя. Маша, Маша, Маша, поделикатнее, не кипятись… По крайней мере, он ничего ей не сделает? Только слова – и все?
   Маша. Только слова, не бойся. Никаких лекарств, ничего. Просто поговорит, чтобы нервы ей успокоить. Может, она возьмется тогда за ум? Пусть не мутит с деньгами. В конце концов, не она их заработала.
   Костя. Дурака свалял дядюшка, что не выправил Димке доверенность. Не собирался он на тот свет так рано, оно и понятно.
   Маша. Она его разорит… Обдурят ее, облапошат.
   Костя. Чудит тетушка, чудит. Нельзя ее без поддержки бросить.
   Маша. Я и говорю, что нельзя…
   Входят Алла Андреевна и Виктор Петрович.

   Алла Андреевна. Виктор Петрович, спасибо вам за беседу. Услышать доброе слово всегда приятно.
   Виктор Петрович. Алла Андреевна, значит, завтра в это же время. Я приду, вы не забудьте. Еще сеанс.
   Алла Андреевна. Разумеется, мы же решили. Приходите, я буду ждать.
   Маша (Виктору Андреевичу). Разве не достаточно один раз?
   Костя. Что такое?
   Виктор Петрович. Все в совершенном порядке. Но с Аллой Андреевной настолько интересно общаться, она такая яркая личность, что мы непременно должны повидаться еще, пока она у нас в городе. Нам о многом нужно поговорить.
   Алла Андреевна. Виктор Петрович, вы меня засмущали. Я ведь молчала, а говорили вы. Даже не заметила, как пролетело время. Стало быть, до завтра?
   Виктор Петрович. Да. До свидания, Алла Андреевна. (Косте и Маше.) До свидания.
   Маша и Костя. До свидания.
   Виктор Петрович уходит.

   Маша. Алла Андреевна, как он вам?
   Алла Андреевна. Знаете, Маша, странно. В первый раз, когда увидела, то подумала, какой неприятный тип. А потом он начал говорить, и я понимаю, что комфортнее, чем с этим мужчиной, я себя еще не чувствовала, ей-богу. Вот что значит психолог.
   Маша. Его не напрасно хвалят.
   Алла Андреевна. Все раскладывает по полочкам. Жизнь настолько сложная штука, клубок, ребус. Но ведь есть же люди, у которых дар распутывать, анализировать. Смотришь после них – а ведь не так уж все и запущено.
   Костя. Ничего, тетя Аля, прорвемся!
   Алла Андреевна. Я, конечно, понимаю, он на работе. Он за деньги, не просто так. Но раз польза есть от беседы – то какая разница? Все равно… Кстати, Маша, сколько я тебе должна за него?
   Маша. Алла Андреевна, да нисколько.
   Алла Андреевна. Нет, нет, Маша. Зачем я буду одалживаться? Я в состоянии рассчитаться. Скажи – сколько? Я прошу тебя. Говори…
   Маша. Две тысячи.
   Алла Андреевна. Вот, возьми – на, четыре, шесть. Ты сама ему отдай, ладно? Не хочу я с ним меркантильничать после сеансов. Я тебе благодарна, Маша! Большое тебе спасибо!
   Маша. Не за что, тетя Аля! Я и сама довольна.
   Костя. Мы племянники, как никак… Мы вам всегда поможем…
   Пауза.

   Алла Андреевна. Костя, я вчера поняла по шуму из-за двери, когда вы кричали здесь, у тебя есть еще женщина, кроме Кати? Как ее зовут?
   Костя. Света.
   Алла Андреевна. Я хочу на нее взглянуть. О Кате я составила впечатление. Привези сюда Свету, познакомь нас.
   Костя. Алла Андреевна, она откажется. Ни к чему.
   Алла Андреевна. Костя, я буду чувствовать себя виноватой перед сестрой, если умою руки. Серьезно тебя прошу – привези.
   Костя. Как-нибудь на днях… попытаюсь.
   Алла Андреевна. Нет, ты сейчас. Нечего тянуть. Едь и привези ее, обязательно. Слышишь меня, Костя? Иди, вези.
   Маша. Костя, тебе сказали. Тетя Аля тебе велела. Не серди ее.
   Костя. Ну, не знаю…Зачем?.. Зачем?.. (Уходит.)
   Пауза.
   Алла Андреевна. Маша, ведь действительно, Дима и ты с Костей – самые близкие мне люди. Ближе вас не осталось родни.
   Маша. Тетя Алла, на нас можете положиться. Вы для нас с Костей словно вторая мать. Вы настолько похожи с мамой – просто одно лицо. Когда ее не стало, мне было сложно… А увидала вас, стало немного легче.
   Алла Андреевна. Я тебя понимаю, Маша. Куда уходят любимые люди? Это так ненужно, несправедливо. Ты Романа Борисовича помнишь, моего мужа?
   Маша. Еще бы! Само собой..
   Алла Андреевна. Где он теперь? Роман!..
   Маша. Образуется, тетя Аля. Раны зарастут. Хоть его не заменишь, дядю. Мы готовы с Костей вам помогать. Мы в любую секунду, только кликните, будем рядом. Не отчаивайтесь, прошу. Если б дядя Рома увидел, он огорчился бы…
   Алла Андреевна. Там такое хозяйство… завод. Я туда зашла – искры, сварщики, железяки. И подъемный кран вдоль по цеху тащит что-то – туда, сюда… Менеджеры, мастера, инженеры… Ну, какой я авторитет?.. Все рассыплется скоро, рухнет…
   Маша. Я грамотный экономист. У меня есть стаж. Следует провести аудит, ревизию, разобраться… Я готова, приехать. Только поручите мне, тетя Аля.
   Алла Андреевна (сухо). Хорошо, я подумаю над твоим предложением… (Пауза.) Я тебе благодарна, Маша. Завтра ты придешь?
   Маша. Да, конечно.
   Алла Андреевна. Обязательно приходи… А пока – поезжай домой, делай свои дела, у тебя свободной минуты нету из-за меня.
   Маша. Алла Андреевна…
   Алла Андреевна. Нет, отдохни, езжай. (Маша собирается уходить.) Маша, вот что! Там бабки внизу, должно быть. Ты скажи, пусть зайдут сюда. Хочется о вашей маме поговорить. Раз они были подругами – повспоминаем ее… Не захлопывай дверь…
   Маша. До свидания, тетя Аля!
   Алла Андреевна. Счастливо, Маша, спасибо!
   Маша уходит.
   Немного погодя в двери появляется Клавдия Борисовна.

   Клавдия Борисовна. Кто тут есть живой?
   Алла Андреевна. Только я одна, проходите.
   Клавдия Борисовна. Не хотела я сперва. Чего, думаю, мне сюда? Со свиным рылом в калашный ряд?!
   Алла Андреевна. Вы на меня обиделись в прошлый раз? Извините, я не со зла.
   Клавдия Борисовна. А сестра у вас не такая была, покойница. Во сто раз душевней.
   Алла Андреевна. Я вот и хотела поговорить. Вы хорошо ее знали?
   Клавдия Борисовна. Я-то хорошо?!
   Из-за двери выглянула Вера Семеновна.

   Вера Семеновна. Клавдия Борисовна, что там?
   Клавдия Борисовна. Все нормально, Вера Семеновна, не бойтесь за меня, спускайтесь вниз.
   Алла Андреевна (Вере Семеновне). Заходите, Вера Семеновна!
   Вера Семеновна (Входит.Клавдии Борисовне). Вниз… (Алле Андреевне.) А что надо-то?
   Клавдия Борисовна. Да вот спрашивает, чем это сестра ее лучше?
   Вера Семеновна. Дайте я скажу, Клавдия Борисовна, а то вы будете мямлить.
   Клавдия Борисовна. Говорите, коли так.
   Вера Семеновна. Наталья-то Андреевна – не такая! Она может, чего и не понимала, потому что простой человек, зато поступала по совести, от чистого сердца! И такого у ней обычая не было – раз старуха, так ступай к чертям. Гордости не выказывала, не как вы.
   Алла Андреевна. Простите, что я обидела. Так вот век живи – век учись.
   Вера Семеновна. Вы, конечно, богатейка.
   Клавдия Борисовна. Милионерщица.
   Вера Семеновна. Погодите, Клавдия Борисовна, я скажу.
   Клавдия Борисовна. Говорите, Вера Семеновна.
   Вера Семеновна (Алле Андреевне). Мы не так воспитаны! Мы за то, что все люди – братья! Все равны. Оскорблять не положено.
   Клавдия Борисовна. Братья, братья! И сестры.
   Алла Андреевна (Клавдии Борисовне). Вы, наверное, коммунистки?
   Клавдия Борисовна. Беспартийные. Мы – по совести.
   Вера Семеновна. Сядем мы, бывало, с сестрой вашей на скамейке тут и горюем…
   Клавдия Борисовна. И того-то жалко нам, и того…
   Вера Семеновна. У нас в доме всякий народ живет. Инда взглянешь – сердце вздрогнет и так… заноет.
   Клавдия Борисовна. Ой, заноет, Вера Семеновна…
   Алла Андреевна. И сестра моя с вами травила душу?
   Вера Семеновна. Мы всегда втроем…
   Клавдия Борисовна. Мы втроем…
   Вера Семеновна. И одна была у нас, у троих, надежда, что напишем мы письмо сестре, то есть вам.
   Клавдия Борисовна. Да, письмо, письмо…
   Вера Семеновна. Вот оно как вышло… Ну, мы пойдем?
   Алла Андреевна. Подождите! А о чем хотели мне написать?
   Вера Семеновна. Мы же говорим – про народ!
   Клавдия Борисовна. Очень уж нам горько за них!
   Алла Андреевна. За местных, во дворе?
   Клавдия Борисовна. Местных, и не местных. За всех… Россию жалко…
   Вера Семеновна. Сегодня в Осетии поэту отрезали голову. На Кавказе, стихи писал. Обругал хулиганов в стихах волчатами, те обиделись, мы не хулиганы, мол – и отрезали. Жалко ведь?
   Клавдия Борисовна. Жалко, жалко…
   Вера Семеновна. Телевизор включишь – там пистолеты и ножики, бьют и убивают, ох!..
   Клавдия Борисовна. Да везде, везде…
   Вера Семеновна. Во всем мире. Вот сейчас на Америку ураган летит. Долетит и вдарит там – и убьет. Вам не жалко?
   Алла Андреевна. Странный вопрос. Ведь никто еще не погиб.
   Вера Семеновна. А погибнет завтра наверняка. Может, не один.
   Клавдия Борисовна. Как не жалко? Человек сейчас живой, хлеб, кефир купил – и сидит, мечтает. А судьба его уже решена. Завтра – хлоп! И его не будет.
   Алла Андреевна. Тут уж ничего не попишешь. У них каждый год ураганы. Климат такой, там жарко. Можно им посочувствовать – но никакого толку, этим никого не спасешь.
   Клавдия Борисовна. Или наших домашних взять…
   Вера Семеновна (перебивает). Лиду из второго подъезда.
   Клавдия Борисовна. Да, хоть Лиду. Проходит мимо, под глазами круги – черно. Головой кивнет и прошепчет: «Здрасьте»,– и быстрее в дверь, стыдно на людей смотреть.
   Вера Семеновна. У нее сын наркоман, все из квартиры тащит.
   Клавдия Борисовна. Как не жалко ее? Ведь жалко?.. (Пауза.) Хорошо, что мы в войну про наркотики слыхом не слыхивали, а то победил бы фриц. Помню, на конопляном поле… Больше четырех часов на нем работать – ни-ни, голова кружится. Нам и невдомек – почему? Что наркотик в конопле – мы не знали. Так вот трижды и перекрестишься.
   Алла Андреевна. Вы войну помните? Вы садитесь. Ноги устали ведь?
   Клавдия Борисовна. Притомились, ноют…
   Все женщины рассаживаются.

   Клавдия Борисовна. Я войну хорошо запомнила. Я уж большой была. Помню, как она началась. Мы на каникулах поле пропалывали. Припозднились и в деревню сумерками идем. В Белоруссии это… А в деревне – музыка, огни. Что такое? Никогда такого не было – всегда тишина в деревне. Что за праздник? Почти у каждого дома – гармонь играет. А это мужиков провожают на фронт!.. Рёву-то! Почти никто не вернулся.
   Вера Семеновна (Алле Андреевне).Вылечить бы его.
   Алла Андреевна. Кого?
   Вера Семеновна. Сына-то у Лиды. Да нету денег. Всё из дома вынес он, всё продал. Мы с сестрой вашей вздыхали только: если бы Лиде деньги…
   Клавдия Борисовна. Ох, ох!..
   Алла Андреевна. Сколько на это надо?
   Вера Семеновна. Много. Тыщ, наверное, пятьдесят.
   Клавдия Борисовна. Да уж, никак не меньше.
   Алла Андреевна. Вы узнайте точно, я на леченье дам.
   Вера Семеновна (Клавдии Борисовне). А не зря Наталья-то говорила, дескать, надо сестре писать!..
   Клавдия Борисовна (Алле Андреевне). Вот, спасибо вам! Вот спасибо! Просто камень с души скатился!
   Алла Андреевна. Еще о чем вы разговаривали с сестрой?
   Вера Семеновна. Тут, напротив в доме, живет ребенок. Церебральный паралич. На каталке день-деньской!..
   Клавдия Борисовна (перебивает). Валентина-то! Валентина!..
   Вера Семеновна. Валентина есть у нас. Катаракта.
   Клавдия Борисовна. Как мизгирь слепая. А на солнце взглянет – свет забрезжит едва-едва. По дому, ощупью…
   Вера Семеновна. Сколько заперто их по квартирам! Всё несчастные. Жалко.
   Клавдия Борисовна. Жалко.
   Алла Андреевна. Знаете что? Идите.
   Вера Семеновна. То есть – как идите?!
   Клавдия Борисовна. Как?! Куда?
   Алла Андреевна. Идите и подумайте, посчитайте, сколько всего вам надо? Двести, триста тысяч? Больше? Миллион? Ладно. Я готова выделить миллион. Это будет фонд сестры, для Наташи. Я еще тут дня два пробуду. Я свой адрес оставлю вам.
   Вера Семеновна. Нет, на полном серьёзе, что ли?
   Клавдия Борисовна. Вы нам, правда, дадите денег?
   Входит Света.
   Света. Дверь открыта. Я Света. Здравствуйте.
   Алла Андреевна. Света! Молодец что пришла. Сейчас мы, подожди. Мы закончим. Значит, дамы, я объяснила. Вы подумайте и скажите. Лучше завтра. И мы решим.
   Вера Семеновна. Это дело надо обмозговать.
   Клавдия Борисовна. Надо скалькулировать, как и чо.
   Алла Андреевна. Значит, завтра я жду.
   Вера Семеновна. Жалко, что Наталья Андреевна не узнает…
   Клавдия Борисовна. До свидания.
   Вера Семеновна. До свиданья.
   Алла Андреевна, прощаясь, молча кивает несколько раз головой,
   провожает пенсионерок к выходу. Они уходят.
   Алла Андреевна запирает за ними дверь.

   Алла Андреевна. Подруги Костиной мамы… Я хотела познакомиться с вами, Света. Костя – сын моей сестры, мой племянник. Мне не все равно. Вы поймите.
   Света. Да. Хорошо. Понятно.
   Алла Андреевна. Давно вы знакомы с Костей?
   Света. Год назад он расколошматил мою машину.
   Алла Андреевна. Вы столкнулись?
   Света. Подрезала ему угол. Он – по газам, и обогнал меня, затормозил. И монтировкой по стеклам – как шандарахнет! Он был ярости. Стекла – в дребезги. Я испугалась, что сумасшедший. Закричала, а он глядит, и лицо переменилось так и оттаяло. Я влюбилась в него за это.
   Алла Андреевна. Костя – и подобное вытворять.
   Света. Он оскорбился, как я на джипе пролихачила мимо его «жигулёнка». До сих пор не знаю, шаркнула бампером я или не шаркнула? Вероятней всего – немного. Так мы и узнали один другого.
   Алла Андреевна. «Жигулёнок» для Кости – весь его мир. Всё, что есть. Он добывает частным извозом себе кусок… Он таксист…
   Света. Мне все равно. Я вполне обеспечена, чтобы прокормить нас обоих.
   Алла Андреевна. Вы работаете?
   Света. Нет. У меня родители…
   Алла Андреевна. Костя не захочет сидеть на шее.
   Света. То-то и оно. Говорю ему, родители – ни при чем, он идет ко мне, а не к ним. Он не хочет. А что такого? Не проблема квартиру снять.
   Алла Андреевна. Есть мужская гордость.
   Света. Я могу сюда, к нему. Мне без разницы… (Пауза.) Он сказал, что мать потерял…
   Алла Андреевна. Да, скончалась.
   Света. Я согласна пожить в «хрущевке». Потому что я люблю… Но недолго.
   Алла Андреевна. Это растянется на всю жизнь. Я почти уверена.
   Света. Почему? Он трудится.
   Алла Андреевна. Он естественно. А вы?
   Света. Мне зачем? Как только он закончит чудить – у нас сразу будет и новая квартира, и всё, что надо. Хочет всего добиваться сам – пожалуйста, его дело, я согласна ждать, не мешаю. Только мне-то зачем ишачить?
   Алла Андреевна. Я узнала, у Кости… девушка…
   Света. Мне на нее плевать.
   Алла Андреевна. Рада, что смогла с вами поговорить. Я так редко бываю здесь. Спасибо, что не отказались ко мне зайти, познакомиться. Вы сейчас поедете с Костей?
   Света. Да, потусуемся малость, в клуб.
   Алла Андреевна. Чуть не забыла. Света, попросите, чтобы Костя на секунду заскочил сюда. Ну, удачи.
   Света. И вам того же…

   Света уходит.

   Алла Андреевна (Одна в комнате. Говорит сама с собой, тренируется). Костя, я хочу тебе сказать… Я должна тебе сказать, Костя…
   Костя входит.

   Костя. Тетя Аля, звали меня?
   Алла Андреевна. Я хочу тебе сказать, Костя. Дядя твой оставил мне крупное состояние. Производственная площадка, завод. Очень много. Мне даже лишку. Я готова отделить тебе часть капитала… Но с условием.
   Костя. А с каким?
   Алла Андреевна. Я о Диме. Ты Диму видел.
   Костя. Да, и что? Отличный вырос мужик.
   Алла Андреевна. То-то и оно, не совсем. Его надо самой брать в руки, и за шкирку – в загс, чтоб женить. Иначе внуков мне не дождаться. Я принимаю меры. Против матери он не пискнет. Костя, я поняла вчера – у тебя слишком много женщин. Ты запутался. Вот условие – если ты уступишь Димке одну из них, Катю или Свету. Которую – сам реши. Я тебя с сестрой осыплю золотом с ног и до головы.
   Костя. Тетя Аля, да вы сдурели!
   Алла Андреевна. Нет. Такое мое решение… Ты услышал меня?
   Костя. Услышал…
   Второе действие

   Сцена 1.

   День.
   В квартире – Костя и Дима.

   Дима. Так что ты хотел сказать?
   Костя. Ничего, так просто. Как у тебя дела?
   Дима. Маша мне звонит: «Гони к Косте, ему надо с тобой поговорить». Я примчался, а ты – ни слова.
   Костя. Она, как обычно, преувеличила, эта Маша. Я хотел узнать, как тебе в гостинице? Одному в чужом городе скучно?
   Дима. Костя, не темни. У тебя на лице написано. Что случилось?
   Костя. Зря связались мы с твоей матерью. Только нервы треплем себе и ей. Надо признать, идея была плохая.
   Дима. Теперь поздно отступать. Дело сделано. Ведь психолог повлиял? Мне говорила Маша.
   Костя. Не нравится мне психолог.
   Дима. Лишь бы мама стала вменяемой, чтобы можно было поговорить.
   Костя. То-то и оно – вряд ли.
   Дима. Ты уверен?
   Костя. Да, неуправляема. Абсолютно. От психолога – только хуже. Вот так тетя Аля! Не думал…
   Дима. Про меня она вспоминает? (Пауза.) Костя, отвечай, не молчи! Мне пора убегать, не хватало, чтобы застукала. Узнает, что я в городе, не улетел… Не нужно ее бесить. Костя, говори!..
   Костя. Меня злит, как вы с Машей лебезите из-за этого состоянию. Точно ужи на сковородке. Самому тебе не противно?
   Дима. Я с удовольствием получил бы сейчас свою долю и спокойно дома сидел. Много мне и не надо. Но чего ради я должен терять, что положено?.. Тебе говорить легко. Отказаться от того, чего все равно нет – это просто. Ты поставь себя на мое место – и поймешь меня… Ты помоги мне, Костя. Ведь мы брательники, как-никак…
   Входит Маша.
   Дима. Маша?! Ты говорила, гуляешь с мамой?! Мама с тобой, следом?
   Маша. Не пугайся. Тетя Алла меня отправила, захотела бродить одна… Тебе Костя объяснил?
   Дима. Да, немного. Говорит, что он вне игры. Что психолог ему не нравится.
   Маша. А о женщинах? (Косте.) Костя, объяснил?
   Дима. Не пойму.
   Костя. Говори сама. Ее нужно изолировать и лечить. Она для людей опасна!
   Дима. Это ты о ком?
   Костя. Да матери о твоей… И вы оба, вы тоже сбрендили – заявляю это в глаза.
   Пауза.

   Маша. Дима, только ты отнесись серьезно. Ладно? К тому, о чем я скажу. Тетя выставила условие. Захотела тебя женить.
   Дима. Это у мамы идея-фикс. Не берите в голову. Десять лет она этим бредит.
   Маша. Да, тут такое дело… Словом… Есть такая девушка Катя…
   Костя. Или Света. Тетка не настаивала на Кате.
   Маша. Или Света. Нужно тебе жениться.
   Дима. Это что? Я не пойму.
   Маша. Вы распишетесь – очень просто. Чирк – и всего-то дел.
   Дима. Ничего не понял. Зачем?
   Маша. Мама говорит – значит слушай.
   Дима. У меня другие планы, и вы не лезьте. Сам решу – где, когда и с кем.
   Маша. Катя или Света.
   Дима. Да откуда они взялись?
   Маша. Это подруги Кости.
   Дима. Что?! Нет! Не может быть. Это сказала мама?!
   Костя. Если ты распишешься, тетя выплатит гонорар.
   Маша. Костя!
   Костя. А что? Я честно. Ей попала вожжа под хвост. Тетка заключила контракт.
   Дима. Я не верю! Вы лжете!
   Костя. Маша, покажи ему.
   Маша. Костя!
   Костя. Маша!
   Маша (Диме). На. Пожалуйста, погляди.
   Дима (читает). Или Светлана Игоревна Оборина… Цена контракта… Сколько?!! (Захотел разорвать бумаги.)
   Маша. Если ты порвешь – то останешься ни с чем! Не рассчитывай, что поможем! Тетка всё раздаст! Будешь нищим!
   Дима (прячет контракт в карман). Мама с ума сошла. Это ясно. Она невменяема. Вот и доказательство. Я подам на наследство в суд. Вы тоже хороши – брат с сестрой. Кинулись как воронье и раскаркались!.. Жениться! Жениться! На потаскушках. Шиш вам – не гонорар!
   Маша. Дима, ты подумай, раскинь мозгами! Не надейся выиграть суд. Тетушка наймет адвоката. Лучшего. При ее ресурсах.. Только разозлишь ее – да и все. Ты совсем останешься ни при делах. Я гарантию даю.
   Дима. Но за такую сумму!
   Маша. Дима, давай мы ее поделим. Половина пойдет тебе. А потом судись – ведь с деньгами. Это легче все-таки и надежней.
   Дима. Обдурили вы ее!..
   Маша. Дима,мы родня.
   Дима. Облапошили!..
   Костя. Мы тут ни при чем! Даю слово.
   Маша. Сам виноват, затянул со своей женитьбой.
   Дима (Косте). Почему я именно – на твоих? Не желаю я, не хочу!
   Маша. По контракту. Отдай его, слышишь, Дима? Ну, отдай, отдай…
   Дима (отдает контракт). Не согласен…
   Маша. Ты фиктивно женись, а потом обратно. Но – когда у нас будут деньги. С женой будет договор – это просто. Испарится – и нет претензий. Не бесплатно, к сожалению, это тоже имей в виду.
   Костя. Чернила упрощают жизнь.
   Маша. Костя, ты иронизируешь? Я за двоих стараюсь.
   Костя. Мою долю можешь забрать себе. Долю. Какое слово. Прямо стая волков с добычей. Маша, мою долю бери себе.
   Маша. Заберу.
   Дима. С вами тоже мы заключим контракт, как мама. Чтобы мне не остаться с носом.
   Маша. Да, пожалуйста, нет проблем.
   Дима. Я в гостиницу… Сообщайте.
   Маша. Непременно.
   Дима. Черт бы вас всех побрал!.. (Уходит.)
   Маша (когда Дима ушел). Дима, зачем грубить?..
   Костя. И ты думаешь, выгорит у тебя?
   Маша. Я надеюсь… Любят ли тебя твои женщины? Вот за одно проверю…
   Раздается дверной звонок.
   Маша. У тетки есть ключи. Это они, наверно. Ты бы причесался…
   Костя. Отвянь.
   Маша открывает дверь. Входит Света.

   Маша. Спасибо, что пришли.
   Света. Да ради бога. Солнышко, привет.
   Костя. Гутен морген.
   Света. Даже любопытно, для чего я понадобилась так спешно? Дело особой важности?
   Маша. Я хочу объяснить… Мне это не просто…
   Открыла дверь своим ключом и вошла в квартиру Катя. Ее не сразу заметили.

   Маша. У Кости есть проблемы. Он сам не скажет. Поэтому буду я.
   Света. Не сифилис, я надеюсь?
   Костя. Света, ну что ты право?
   Света. Что странного, при твоем образе жизни? (Увидела Катю.) Кстати! А вот и образ! Нет, от нее не скрыться. Медом ей тут намазано.
   Катя. Ты не ждала меня? (Косте.) Может быть, мне уйти?
   Света. Уйти.
   Катя. Передумала, я останусь.
   Маша. Катя, вы так не вовремя.
   Катя. Но что же делать?
   Костя. Я переставлю замок в двери. Прямо завтра же переставлю.
   Света (Косте). Это всё, что ты ей можешь сказать? Тогда я поехала.
   Маша. Подождите! (Кате.) Девушка, не мешайте нам говорить. Совершенно некогда пережидать ваши капризы. Поймите.
   Катя. Косте, мне уйти?
   Света. Уйти.
   Катя. Я не уйду.
   Костя. Ну, в ту комнату. Ну, хотя бы!..
   Катя фыркнула и ушла в соседнюю комнату.

   Маша. Света, дело в том, что сейчас решается судьба Кости. Наша тетя… Я подумала, что вам Костя не безразличен, и поэтому обращаюсь к вам… Наша тетя, она очень состоятельный человек, очень… Но она сумасбродка… Впрочем, можно ее понять… Словом, она решила…
   Костя. Маша, я сам скажу.
   Света. Да, я слушаю тебя, говори.
   Костя. Тетка хочет, чтоб сын женился. Димка-сын, он мой сродный брат.
   Света. Сродный?
   Маша. Он двоюродный – значит сродный, так у нас зовут.
   Костя. Димка – холостяк. Ей втемяшилось передать его в надежные руки. Она выбрала тебя.
   Света. Как меня?
   Костя. Чтобы его женить.
   Света. И ты предлагаешь мне?..
   Костя. Света, только без сантиментов. Двадцать первый век на дворе.
   Света. Значит, меня бросаешь?
   Костя. Ну, почему обязательно – сразу так?
   Маша. Света, успокойтесь, я объясню. Дело в том, что Дима, он и сам не горит желанием. Тетушка поставила в безвыходное положение его, меня, Костю. Только вы можете нас спасти. Ничего опасного в этом нет, это фиктивный брак. Чтобы выполнить условия дарственной, которое поставила тетя.
   Света. Сразу говорю – без меня.
   Маша. Света!
   Костя (Маше). Маша, брось. Я знал, со Светой не сваришь каши.
   Маша. Света, разве вам все равно? У меня о вас лучшее мнение. Вы серьезная девушка. Посмотрите, как мы живем. Костя – простой таксист, а ведь он институт закончил. И нет просвета. Он в любую минуту может – чуть авария… остается он ни с чем. Как тут создашь семью, если ты ответственный человек? Ему нужна помощь, стартовый капитал. Надо подтолкнуть его, чтобы он зашагал по жизни. И тогда у него все получится. Я в него верю – он сильный, справится. Вся надежда на вас. Мы все хлопоты компенсируем. Сумма будет внушительной… Миллион. Миллион рублей вас устроит? Только за то, чтоб порадовать мать-старушку. Всем от этого будет польза.
   Света. Костя, я скажу тебе, подойди.
   Костя (подошел). Да?
   Света. Знаешь, я не согласна. А ты все-таки негодяй! (Ударила его по лицу и ушла из квартиры.)
   Маша. Се ля ви…
   Катя входит.

   Катя. Что, обломались?
   Костя. Ты подслушивала?
   Катя. Конечно… Костя, я вот что хотела тебе сказать… Твои ключи. Держи. Мне они ни к чему, не надо. Давно собиралась отдать. (Уронила ключи на пол.)
   Маша. Осуждать легко. А понять, в шкуру влезть ты не пробовала? (Передразнивает.) Ах, Костя, Костя! А то, что у Кости этого жизнь как у кобеля – каждый день по городу из конца в конец, язык высунув – тебе наплевать?
   Катя. Я пошла. Богатейте. Да не болейте, не кашляйте. (Уходит.)
   Маша. Спасибо. Тебе того же.
   Костя. Катя! Постой! (Уходит за ней следом.)
   Маша подняла ключи. Входят Алла Андреевна и Виктор Петрович.
   Алла Андреевна. Куда это Костя с Катей? Поссорились что ли?
   Маша. Да… Виктор Петрович, какими судьбами к нам?
   Виктор Петрович. Мы созвонились с Аллой Андреевной, встретились, прогулялись по улицам. Я надеюсь, Алла Андреевна, вам было не скучно?
   Алла Андреевна. Вы такой отличный рассказчик – что не соскучишься. Представляете, Катя, я выросла в этом городе, провела свою юность и не знала многого, что рассказывал Виктор Петрович. Его слушаешь – каждый дом становится как живой, всюду своя история.
   Маша. Вы краевед, Виктор Петрович?
   Виктор Петрович. Психология – точная наука, дорогая Мария Евгеньевна. Она основана на прочном фундаменте. Этот фундамент – факты о поступках, судьба людей. Человек – он настолько сложен, что не может меняться быстро. Мы такие же, как и предки. Хоть порой не хочется признавать. В одинаковых обстоятельствах мы скорей всего поступим как они, одинаково. И поэтому нужно знать историю, их ошибки, и стараться не повторить.
   Алла Андреевна. Вот усадьба Харитоновых, Маша. Она в центре. Это были купцы. Представляешь, они все умерли. Виктор Петрович, расскажите ей, расскажите.
   Виктор Петрович. Дело даже не в том, что умерли. Это естественно. Больше ста лет прошло. Революции, войны, перевороты – всех смело, не найти потомков. Только добрые поступки остались, мы их помним, жители города, и благодарны.
   Алла Андреевна. Школу сделали они…
   Виктор Петрович. Школу, церковь возле плотины, парк. И народный промысел росписи на подносах – многим он помог прокормиться в трудные годы. Каким бы сейчас был город, если бы не Харитоновы.
   Маша. Впервые слышу.
   Алла Андреевна. Наше поколение воспитывали неправильно, а мы воспитали вас. Я сама часто думаю, Виктор Петрович, а вы подтвердили мне. Ничего не помним того, что было. Не помним даже самих себя. Там есть банк. Я вчера смотрела. Современный фасад, стекло. А за отделкой скрыт старый советский дом. Раньше в этом доме был институт, я работала там у мужа. Он сконструировал установку экзоэлектронной эмиссии. Электроны летели, а я их считала, меряла. Техником я была. И ничего не помню. Будто бы не со мной. Ту установку выкинули? Маша, ты как считаешь?
   Маша. Банку не нужно. Точно.
   Алла Андреевна. Маша, ничего, что мы пришли? Виктор Петрович предлагал беседовать в его клинике, однако, я посчитала, что спокойнее у вас дома, тут привычнее. Ты не возражаешь?
   Маша. Тетя Алла, зачем такие вопросы?
   Алла Андреевна.У Виктора Петровича клиника. Он мне рассказывал. И я думаю помочь.
   Маша. Как помочь, тетя, чем?
   Алла Андреевна. Разумеется, взносом, Маша.
   Маша. Виктор Петрович?
   Виктор Петрович (очнулся от задумчивости). Кх… Мы общались с Аллой Андреевной. Главная особенность настоящего момента в том, что нынешние россияне не чувствуют под собой корней, генетической памяти своих предков…
   Маша (перебила). Погодите, о какой сумме речь?
   Виктор Петрович. Алла Андреевна проявила интерес к нашей миссии и была настолько любезна, что решила нам посодействовать. Я и все врачи благодарны вам, Алла Андреевна.
   Алла Андреевна (махнула рукой). А, Виктор Петрович, никаких благодарностей мне не надо. Всех нас сметет время, нас всех сметет. Не о чем жалеть.
   Маша (Виктору Петровичу). Мы на это не договаривались.
   Алла Андреевна. Маша, брось. Я так сама решила. (Раздается звонок.) Маша, открой, пожалуйста.
   Маша открывает дверь, впускает Клавдию Борисовну и Веру Семеновну.

   Вера Семеновна. Алла Андреевна, вы дома? Слава богу!
   Клавдия Борисовна. Рассудите вы нас.
   Алла Андреевна. В чем дело?
   Вера Семеновна. Говорю – а она своё!
   Клавдия Борисовна. Вера Семеновна, так не надо.
   Вера Семеновна. Как прикажете?
   Клавдия Борисовна. Ну, не так.
   Алла Андреевна. Объясните мне, что такое?
   Клавдия Борисовна. Алла Андреевна…
   Вера Семеновна (перебивает). Клавдия Борисовна, я отвечу…
   Клавдия Борисовна. Говорите.
   Вера Семеновна. В соседнем дворе мальчишка. Отличник в школе, послушный, но родители у него – просто швах, оторви и брось. Пьют и отец и мать. На мальчишку взглянешь – душа заноет, прямо такая жалость. Говорю ей, что стипендию надо дать, а ей – как об стену горох…
   Клавдия Борисовна. Почему не договариваете? Вы договаривайте, чего там.
   Вера Семеновна. Я уже всё сказала.
   Клавдия Борисовна. А что родственник вам, родня.
   Вера Семеновна. Он седьмая вода на киселе. Его отец – троюродный племянник моему мужу. Это не считается.
   Клавдия Борисовна. Как же! Как же! Если мы начнем по карманам ныкать… У меня есть тоже племянники, победнее ваших,– так другим не достанется ни гроша. Постыдитесь, Вера Семеновна.
   Алла Андреевна. Вы не ссорьтесь, утихомирьтесь. Виктор Петрович поможет. Он психолог.
   Виктор Петрович. Готов к услугам.
   Вера Семеновна. Разве запрещается? Чужому дай, а своим – не дай? Как возможно? Если все по-честному – и нельзя?
   Виктор Петрович. Ну, почему? Думаю, если вникнуть… В меру. По очереди. То можно.
   Клавдия Борисовна. Так вот – шажок, шажок – цап! и наутек! Знаем мы, знаем, знаем!
   Вера Семеновна. Это возмутительно! Как не стыдно! Мы не первый год знакомы, чтобы подозревать. Я не такая!
   Клавдия Борисовна. Мы все такие. Хоть депутатов взять. Наобещают с короб – только бы чтоб избрали. Выбрали – он молчок, больше его не слышно. Срок закончился – он в кусты. И уж с него не спросишь, что ты наделал-то? Мордой его не ткнешь, как моего кота. Мы тут все как были – так и живем в норе, а у него коттеджи, денежки у него…
   Вера Семеновна. Жены и дети у них – кормильцы. Вся родня талантливая у них.
   Клавдия Борисовна. Ага!..
   Клавдия Борисовна. Возле денег надо – с опаской. Проклятущие манят, манят…
   Вера Семеновна. Вы опять замямлили, непонятно.
   Алла Андреевна. Деньги – от них все горе. Вера Семеновна, Клавдия Борисовна, успокойтесь. Я обеим вам доверяю точно самой себе. Вы не ссорьтесь, я умоляю. Это из-за них… Мне вас нужно было предупредить, как они мне достались. Их заработал муж. Его из-за них убили.
   Клавдия Борисовна. Ах ты!
   Вера Семеновна. Ой-ё-ешеньки!
   Алла Андреевна. Как теперь мне быть? Ведь на них кровь. Чуть заплачу кому – думаю, отдала каплю крови моего мужа… Вы простите, я не сказала вам.
   Виктор Петрович. Алла Андреевна, это вредно. Это рецидив, не волнуйтесь! Вспомните, как учились. Вдох и выдох. Ищите стержень. Вот он, внутренняя основа. Вдох и выдох. Приток энергии. (Клавдии Борисовне с Верой Семеновной.) Женщины, вы идите. Сами видите – не до вас…
   Клавдия Борисовна (Алле Андреевне). Может, позвать попа? Пусть окропит купюры. Виктор Петрович. Нет! Никаких попов!
   Вера Семеновна. Алла Андреевна, мы потом.
   Алла Андреевна. Ладно. Хорошо. Приходите.
   Клавдия Борисовна и Вера Семеновна уходят.

   Виктор Петрович. Дорогая Алла Андреевна, вас расстроили. Не принимайте так близко. Соломон говорил: «И это пройдет». Пройдет.
   Алла Андреевна. Виктор Петрович, не утешайте.
   Виктор Петрович. Десять минут. Позвольте? Необходимо. Десять всего минут. Я утверждаю ответственно, как специалист, это нужно. Чтобы тревогу снять. Алла Андреевна, позвольте, пройдем в ту комнату?
   Алла Андреевна. Ненадолго.
   Виктор Петрович. Недолго, нет.
   Виктор Петрович уводит Аллу Андреевну.

   Маша. Шельма!..
   Входит Костя.

   Маша. Ну, и где ты? Мы так ни с чем останемся, пока ты за юбками носишься.
   Костя. Не жили богато – нечего привыкать.
   Маша. Я не желаю всю жизнь провести в хлеву.
   Костя. Кое-кто даже родился в хлеву – не страшно.
   Маша. Родился, но не жил… И что теперь – все ему отдать?
   Костя (удивлен). Кому – ему?
   Маша. У тетки опять психолог. Как репей прицепился к ней.
   Костя. Поживу чует.
   Маша. Иди, его прогони.
   Костя. Маша!
   Маша. К чертям собачьим! Костя, ну же! Тряпка ты, не мужик!.. (Уходит в комнату тетки.)
   Костя. Вот так… (Прислушивается к говору в соседней комнате.)
   Раздается звонок. Костя впускает Диму.

   Дима. Я хочу с ней выяснить. Где она?
   Костя. Ты негромко, у ней народ.
   Дима. Еще одна ночь в гостинице… Я рехнусь там, сойду с ума.
   Костя. А меня сегодня бросила женщина…
   Дима. Я ее сын! Поступают так? С сыном родным! Подло!
   Костя. Знаешь, когда теряешь,– начинаешь чувствовать. Глупо устроено. Воздуха вот не чувствую. А зажимаю рот… (Закрывает ладонями на мгновение нос и рот.) Хочется дышать. Нужен мне воздух, нужен…
   Дима. Я человек! Ко мне дома, в городе – Дмитрий Романыч, сюда, сюда. Я непростой – с деньгами! И меня унижать? За что? Чем я провинился перед ней? Что сделал?
   Костя (посмотрел на него внимательно). Дима, ты ночуй у меня. Не надо тебе в отель. Давай лучше, Димка, выпьем. Развеем грусть. Повод есть. Ты как? (Ставит на стол вино.)
   К ним выходит Маша.

   Маша. Дима, ты тут? Отлично! Меня прямо трясет. Это такая сволочь. Он ее учит клинике все отдать. Я его мысли чую.
   Дима. Кто?
   Маша. Психолог. Полностью охмурил. Я взорвусь сейчас… Дима, иди, послушай.
   Дима. Я ей сейчас скажу. «Вспомни!»– скажу.– «Я сын»!..
   Дима уходит в комнату матери.

   Маша. Проиграли. Пора признаться. Черт! Из-за этой дуры!
   Костя. Маша, тетку не оскорбляй. Как ей угодно. Никто не обязан нас с тобой ублажать.
   Маша. Пусть убираются, чтоб – ни духу!
   Костя. Но они все равно родня.
   Маша. Ты не учи меня, мне не надо.
   Выходит Дима. Маша и Костя глядят на него, молчат.
   Дима берет со стола за горлышко бутылку как гранату и уходит обратно.
   Спустя несколько секунд он с бутылкой в руке возвращается.

   Дима. Я не смог. (Разбивает бутылку, «розочкой» распарывает себе запястье.)
   Маша и Костя (разом). Дима!!!
   Сцена 2.

   Тот же день, но кажется уже вечер, потому что задернуты шторы.
   Дима уложен на диван, забинтован.
   Кроме него, в комнате – Маша и Костя.
   Раздается звонок в двери. Маша впускает Свету.

   Света. Костя, я пришла отдать тебе долг!
   Костя и Маша. Тише.
   Света. Разбудила кого-нибудь? О, простите. Я на минуту. (Дима заворочался.) Вы спите, спите. Костя, помнится, я однажды царапнула твой замечательный автомобиль. Да, я ротозейничаю. Правильно ты ругал. Костя, это компенсация. Держи. Пятнадцать тысяч. Наверное, тебе хватит?
   Костя. Света, зачем паясничать?
   Света. Ты же возместил мне разбитые стекла.
   Маша. Может, вы найдете для разборок другое время? Видите, тут больной?
   Костя. Димка разрезал вены.
   Света. Это и есть мой суженый? Какая встреча! Бледный…
   Костя. Он от потери крови.
   Света. Из-за моего отказа? Господи, какие страсти! Это у вас семейное? Прямо конкистадоры. Всё или ничего!.. Он симпатичный. Может, я передумаю? А впрочем, нет. Вот твои деньги, Костя.
   Костя. Оставь себе.
   Света. Я не нуждаюсь. (Кидает деньги.) Прощайте. Чао! (Уходит из квартиры с победным видом.)
   Из соседней комнаты выходит Вера Семеновна.

   Вера Семеновна. Маша, мне бы воды, надо запить лекарство.
   Маша. Один момент.
   Из соседней комнаты выходит Алла Андреевна с компрессом на голове
   и за ней следом – Клавдия Борисовна.

   Клавдия Борисовна. Алла Андреевна, зачем вы на ногах? Лежите лучше.
   Алла Андреевна. Дима? Ему не хуже? Мне послышались голоса.
   Костя. Тетя Алла, он спит. Спокойно дышит. Все нормально с ним.
   Алла Андреевна (смотрит на пол). Тут была его кровь.
   Маша. Я вытерла. Было совсем немного.
   Алла Андреевна. Ни дна им, ни покрышки этим деньгам.Будь они прокляты. Жили же мы без них.
   Клавдия Борисовна. Жили.
   Вера Семеновна. Еще как жили… Алла Андреевна, таблеточку. И запить… Пойдемте, дорогая, прилягте.
   Алла Андреевна. Я не хочу туда. Вы идите, я буду с сыном.
   (Пауза.)
   Алла Андреевна (Косте и Маше). А давайте, мы их разделим?
   Костя. Нам не надо.
   Маша. Нет, нет, не надо.
   Костя. Там психолог на скамейке сидит, на улице. Может, его впустить?
   Алла Андреевна замотала отрицательно головой.

   Вера Семеновна. Успокойтесь, Алла Андреевна.
   Дима. Костя, я не сплю. Костя!
   Костя. Дима, не шевелись. Тут я, рядом
   Дима. Все хотел у тебя спросить. Нет, я вру. Не давно – сейчас. Я подумал сейчас: дельтоплан. Он тогда у тебя взлетел?
   Костя. Нет, сломался. Я проверить решил на прочность, чтобы он не распался в воздухе. Раскачал. И он на земле рассыпался.
   Дима. Жалко. Жалко. А я забыл.
   Костя. Я и сам забыл, что когда-то хотел летать. Если бы не ты, я б не вспомнил.
   Алла Андреевна. Все равно мы будем счастливы. Где-то же выход есть…
   Вера Семеновна. Будем.
   Клавдия Борисовна. Конечно, будем. Морок улетучится, станет ясно.
   Маша (Вере Семеновне). Уведите ее в постель.
   Позвонили в дверь. Маша впускает Катю.

   Клавдия Борисовна. Люди пришли. Алла Андреевна, пойдемте отсюда. Люди. (Уводят ее из комнаты.)
   Катя (Косте). Мне позвонила Света.
   Костя. Кто?
   Катя. Света мне позвонила. Она телефон узнала. Говорит, вены перерезаны. Я примчалась. Это не ты?
   Костя. Как видишь.
   Катя. Значит, я пошла?
   Костя. Подожди. (Маше.) Маша…
   Маша. Ушла, ушла. (Уходит в комнату к тетке.)
   Костя. Катя, знаешь… Спасибо тетке. Я почувствовал есть еще одно слово… Катя, ты мне нужна. Прости меня, слышишь, Катя. Знаешь, давай все бросим. Город, суету, ругань. Уедем в деревню, в лес. Будем там – я и ты. Возьми на работе отпуск…
   Катя. Костя, пора. Прощай.
   Костя. Катя, я с тобой.
   Пауза.
   Катя. Я сразу подумала: «Да»,– просто сказала тебе не сразу…
   Катя и Костя уходят из квартиры.
   Из соседней комнаты появляются Светлана Семеновна и Клавдия Борисовна.

   Вера Семеновна (с порога). Алла Андреевна, до завтра. Спите, всё пройдет. Спите, спокойной ночи. (Оглядывает комнату.) Нет никого, что ли?
   Клавдия Борисовна. Нету.
   Вера Семеновна. Спит он?
   Клавдия Борисовна. Спит.
   Вера Семеновна. Умаялся парень. Жалко.
   Клавдия Борисовна. Жалко.
   Вера Семеновна.И чего ему не хватает? Здоровый, молодой, сильный – а что удумал.
   Клавдия Борисовна. Ох, не говорите. Сошли с ума.
   Вера Семеновна. Как там ураган? Не прошел?
   Клавдия Борисовна. Скоро уж ударит. Сезон.
   Вера Семеновна. Жалко их всех. Как жалко…
   Вера Семеновна и Клавдия Борисовна молчат, задумались.

   Занавес.

Вперед и с песней!

   документальная пьеса-монолог
   в одном действии
   В основу пьесы взяты фонограммы бесед и факты из жизни
   Ратушной Ларисы Порфирьевны
   поэтессы, актрисы, заключенной ГУЛАГА, инженера-геолога.

                               Действующее лицо:     Яковенко Амалия Павловна

   Одноэтажный старинный, с толстыми кирпичными стенами бывший купеческий дом стоит под огромными тополями на узкой улице. Улица тупиковая, упирается в реку, поэтому по ней мало ездит машин – и здесь под тополями, почти в центре города, тихо, словно в деревне. Внутри дома длинный коридор, сделав поворот у «голландской» печи, выводит к просторной кухне с большой «русской» печью. На коридор выходят двери семи коммунальных комнат. Это их жильцы заставили коридор сундуком, велосипедом, шкафами, натянули по нему веревки с бельем. Это они протоптали за долгие годы деревянные ступени крыльца и разбили кое-где стекла веранды.
   Комнату №7 в доме, ту, что напротив кухни, занимает Яковенко Амалия Павловна, невысокого роста энергичная старушка с решительными манерами. Она очень подвижна для своего возраста, много крутится по хозяйству – и все равно, комната эта смотрится великоватой для нее, для одной. Может быть, из-за этого Амалия Павловна завела у себя целую стаю кошек и одну собаку, у которой грустные глаза и короткие лапы.
   В комнате, налево от входа, за ширмой поместился диван, два окна в стене выходят на юг, на солнце. Левый дальний угол в комнате отгорожен: там кровать Амалии Павловны и там она скрывает от глаз гостей свою пишущую машинку, которую очень ценит. У дальней стены, напротив входной двери, громоздится черный комод, на нем фарфоровые безделушки и фотографии в рамочках. Справа выставляется из стены боковина печи в изразцах, на ней, на приступке – красивая друза кварца. В правом, ближнем к двери углу – вешалка с полушубком, ватником, шалью. Под ней стоят валенки. Самотканые коврики и половики – на полу.
   В гости к Амалии Павловне заходят соседки, изредка – еще кто-нибудь. Впрочем, это не так важно все. Чтобы не отвлекаться – пусть не будет видно ничего: ни вешалки, ни половиков на полу, ни собаки, ни печи, ни валенок, ни комода, ни кошек, ни гостей – ничего. Видно и слышно одну только Амалию Павловну.

   Амалия Павловна.   Мне куда? В микрофон говорить? Да, давайте проверим… Что говорить?.. Раз, два, три… Раз, два… Слышно?.. Хорошо, я наклоняться не буду. Я вас сразу узнала, как вы вошли. Думаю, лицо знакомое – кто бы?.. Ах, ты! Это ж из телевизора! Вспомнила. А вас, с камерой увидала потом. Может, свет включить? Не надо? Ну, вы сами знаете, как… Я ведь на часы не смотрю. Вы когда звонили по телефону, сказали: в пять. Думаю: в пять, так в пять – какая мне разница? Прибралась в доме, да немного заплюхалась – и не вижу, что уже пять…
   А что, смотрят вашу передачу? Смотрят? Вроде людям не до того теперь. Не до передач о культуре. У всех заботы: семьи надо кормить. Одни мы, старухи, с утра до вечера сериалы глядим.
   Мы как будем? Вы меня спрашивать станете, или мне самой говорить?.. Хорошо. Значит, о книге. Почему я решила ее издать?
   У меня, конечно, денег не много. У меня, можно сказать, их совсем нет, потому что я пенсионерка и живу на одну пенсию. Да еще видите, какое стадо на мне: восемь кошек, собака – их всех тоже надо кормить. Но я делала попытки несколько раз: в семидесятых годах, в восьмидесятых и в девяностых. И вот только сейчас, в двухтысячном, я ее сумела издать. Правда, маленьким тиражом: всего пятьсот экземпляров и полностью за мой счет. Но это не важно, все равно! Главное – вот она, книга! «Рассказы», Павел Илларионович Яковенко. Мой отец. Это книга отца. Все, что от него на свете осталось – я и вот эта книга…
   Да, у меня фамилия отцовская до сих пор: Яковенко тоже, Амалия Павловна. Правда, это его не родная фамилия, но все равно… Да, не родная, не родная. Я объясню.
   Мой отец, Павел Илларионович, был человеком необычной судьбы. Сам он из Тобольска, из семьи земского лекаря. У меня ни фотографий его, ничего нету – не сохранилось. По настоящему-то не Яковенко он, а Уфимцев Геннадий Филиппович. Молодым еще, в первую мировую войну, лет шестнадцати, он уехал из Тобольска в Москву. Родители были против, но он мечтал стать писателем. И в Москве ему удалось устроиться корректором в типографию Сытина. Это… по-теперешнему если сказать… Ну, круто, в общем! Да, круто… И вот, он там работал, в типографии, читал корректуры, писал в московские газеты статьи, общался с молодежью, с такими же, как он сам – разночинцами. Был у них такой… ну как бы кружок. И началась революция. И папа… Не знаю, уж как там и что?.. Папа попал работать в ЧК. Одно дело он раскрыл – и все, больше ему не удалось, потому что тогда большевики стали (а папа им как бы не подходил из-за интеллигентного происхождения), большевики тогда всех расколошматили и стали избавляться от «попутчиков» своих, левых эсеров. И кто-то «настучал» на папу, что он будто левый эсер, потому что многие его знакомые – левые эсеры. Папу собирались схватить. Но его предупредил об этом Ланцис, заместитель Дзержинского. Говорит, уезжай, скройся где-нибудь, пока не уляжется шум. Папа, конечно,– сразу на вокзал – и уехал в Киев. Там достал себе документы на имя Яковенко Павла Илларионовича и с ними в Киеве пережил и гетмана, и немцев, и Петлюру и дождался, когда придут наши. А потом приехал на Урал, в Свердловск и стал здесь работать журналистом. Он был собкором газеты «Труд», газеты «Известия» в тридцатых годах, женился – и тогда ему дали эту вот комнату. Да, так вот здесь и живем… Папа продолжал писать рассказы всю жизнь. И в 37-м году один его рассказ на Всесоюзном литературном конкурсе занял первое место. Я тогда еще маленькая была. Помню, это было весной, я играла тут, копалась в сугробе на углу возле тополя. Гляжу: папа идет – такой веселый, веселый, пальто нараспашку. Схватил, подкинул меня на воздух, поймал, прижал к себе, говорит: «Дочка, я все-таки победил!» Так его слова я запомнила. Папа начал готовить книгу и даже ее издали, но в 38-м году, когда папу арестовали, весь тираж, конечно сразу уничтожили. Одна книжечка оставалась у нас в семье – не знаю, как ее не забрали,– ее я наконец издала…. А, папу арестовали за что? За что тогда арестовывали? Ни за что. Вроде бы, он сказал где-то, что, мол, в Америке безработные живут лучше, чем у нас рабочие. И тогда сразу его. Но мы надеялись, что отпустят. Я до конца войны и потом еще долго думала, что он жив. Что он, думала, без права переписки сидит. Но нет. Когда реабилитация была, мне сказали, что его тогда же, в 38-м сразу и расстреляли. Мне объяснительные выдали, которые папа в тюрьме после ареста писал. Сейчас принесу…
   Амалия Павловна уходит, роется в ящике комода и возвращается с двумя листочками бумаги в руках.
   На изношенной машинке отпечатано: шрифт скачет. Видите: «С моих слов записано верно» – и папина роспись внизу. Объяснения дает, почему он жил под чужим именем. Что будто это было с ведома Ланциса, но Ланцис уже умер тогда – пойди докажи… Вот такая она, эта книжечка…
   Значит, когда показывать будете? В субботу? Интересно. Нужно будет включить… Спасибо, что пришли… Мухтар!.. Вы не бойтесь, он не укусит. Иди сюда, Мухтар, не стой на пути. Не бойтесь, он вас больше того боится. Он запуганный у меня. Он людей как огня боится. Его же чуть не съели, прибежал откуда-то и вся шея в крови: видимо от веревки. Как-то вырвался из петли… Я думаю, туберкулезные это. Туберкулезный кто-нибудь подманил. Им ведь надо собачье сало: для них оно как лекарство. И все – он больше не выходит из дома, только ночью иногда, если не видно людей… Ну, спасибо. До свидания еще раз…
   Проводив журналистов, Амалия Павловна закрывает на крючок дверь, ложится на половик, вынимает возле печи из пола дощечку и говорит через небольшую дырку в подполье.
           Лёня, ты не спишь? Слышал, как снимали меня?.. Дурак! Кто меня может снять? Журналисты, кто же еще? Спрашивали про дедову книгу. Скоро в передаче покажут… Ну, ты как там? Ничего? Не замерз? Отвык уже сидеть-то?… Вот и сиди, сиди – ума если нет. (Говорит, передразнивая кого-то) «Лёнечка, хоть бы немного нам с тобой нормально пожить!.. Хоть бы один денечек быть вместе!..» Ей-то что! Она, небось, теперь в тепле, а ты – в холоде!.. Ой! Ну, и дурак!.. Нашел кого – бабу слушаться! Только свистнула – он вперед и с песней за ней!.. Не сегодня – завтра объявят амнистию, а ты убежал!.. И в кого ты у нас такой?.. Ведь каких-то восемь месяцев оставалось. А теперь – что?.. (Слушает) Ага, ага! Они совсем дураки? Да? Дурнее тебя?.. А то говорю, что, Лёня, нельзя повторяться! Просидел там два года – из зоны удрал – и снова туда! А они и не догадываются, где ты?.. Ладно, сиди… Вместе сдаваться пойдем. Пойдем, и не спорь! Был бы маленький – за ручку бы взяла – и вперед! Ой, как хорошо-то, маленькие-то были когда!..
          Ладно, если что понадобится – скреби. Я пока напечатаю твое заявление. Явку твою с повинной. Не спорь!.. Ох, ты боже ты мой! За какие наши грехи?..
   Амалия Павловна, поднимается с пола, уходит в свой отгороженный угол, оттуда начинает раздаваться стук пишущей машинки. Скоро он прекращается. Амалия Павловна с тетрадкой возвращается к печке и опять откупоривает дыру.
        Лёнька, знаешь, пока ты в зоне сидел – я тут сочиняла стихи. Снова нашло. На, возьми – почитаешь. (Просовывает в дырку тетрадку) Свечку зажги. Не ворчи, не ослепнешь. И в кого ты только у нас? Дед был профессиональный писатель, я хоть не такая, но тоже – поэт. Витька – не пишет, но зато все время молчит – философ. А ты-то в кого?.. (Слушает) Нет, в роддоме не спутали. Читай, не ленись. Про нас там с твоим отцом. Похожим ты стаешь на него…
   Амалия Павловна поднимается с пола, начинает звать кошек, начинает кормить.
         Кыс-кыс-кыс!.. Мурзик, не твоя чашка! Не лезь, рыжий! Не лезь, а то хвастану! Кто к нам приехал, маленькие? К нам дядя Лёня приехал… Мухтарка, Мухтарка, ко мне! Иди ко мне, маленький! Иди, иди… За дядю Лёню тарелочку…
   В другой день.
        …Здравствуйте! Здравствуйте, Светочка! Спасибо. Я посмотрела. Передачу-то. Мне понравилось. Книжку зашли вернуть?.. Прочитали? Как она вам? Ничего?.. Спасибо. Приятно слышать… Я ее носила на днях профессору в институт. Так он знаете так… Не хвалит, в общем. Не хвалит. Сострадания, говорит, не нашел к людям в этих рассказах. Сострадания. Взял, расстроил меня. В целом, говорит, хорошо – только сострадания нету. Идея, мол, прослеживается, правильная идея в рассказах – про справедливое общество и так далее (а какие в тридцатые года еще рассказы писать?),– люди за это общество гибнут – это как бы само собой, им сострадания нету… Я с ним не стала спорить. Зачем? О чем мне спорить с профессором?.. А вам понравилось, значит? Очень приятно слышать. Знакомые позвонили мне. Несколько человек. Смотрят передачу-то. Видели, говорят…
          Светочка, вы вот на телевиденье – можно с вами поговорить? Вы ведь больше нас, старух, знаете. Можно?.. Вы садитесь, я вас угощу чаем…
          Светочка, вот дело какое… Хочу совета спросить…
          Сын-то мой младший, Лёня – я вам про него говорила. Вскользь, да, да вскользь. Сын-то – он, значит, здесь был. Когда вы передачу снимали. Здесь он, сидел в подвале… Где же ему еще: он же в бегах? Только в подвале и все. Может, дадите совет, куда нам обратиться с Лёней? Помощи чтобы нам…
        Он ведь у меня добрый, только закрутило его. Безотцовщиной рос. А тут дружки всякие. Влип он за три рубля…
        С другом они вдвоем остановили здесь во дворе пацана, года на три младше их возрастом – и отобрали у него три рубля. Им обоим по семнадцать лет было – и пожалуйста: первый срок! Потом вышел. Пить стал. Научился в тюрьме. Приторговывать начал лекарствами. Всякими, и которыми без рецепта было нельзя. Это теперь они свободно в любой аптеке. А тогда: спекуляция, да еще при отягчающих обстоятельствах. И опять загремел. Вышел. Женился. Нашел себе женщину. Я плохого про нее не скажу. Тоже ведь – каждый хочет своего счастья… Жили они вместе, несколько лет жили…
       Однажды он пошел к другу. Тот ему говорит: Давай, говорит, Лёня, пойдем, продадим ружье. Чтобы, значит, водки попить. Ну, и пошли. Подходят возле магазина к таксисту. Спрашивают, надо, мол, ружье? Мой дурак-то ружье под пиджаком держит. Таксист им: нет, мол, не надо, а сам отъехал немного – и милиционеру про них. Мой-то еще увидел: Нинка идет в магазин, жена его, значит. Говорит, хотел ее окрикнуть, да не стал что-то, а тут налетели милиционеры и повязали их.
       Ружье-то так себе ружье, оно не стреляет даже. В нем этого… как его? бойка вроде нет. Еще с демидовский времен такой… ну, как бы… обрез. Экспертиза проверяла потом: вроде, оружие – не оружие, а так себе что-то. Но написали в заключении, что если приделать боек, то может оно и стрельнет.
      Умные-то люди говорили моему: ты, дескать, Лёня, беги, где-нибудь спрячься. Мой-то: нет, мол – и все! Мне, мол, надоело сидеть за три рубля. Буду, мол, на все следственные действия ходить. Неужели из-за этого куска ржавчины посадят? Я и держал-то его в руках всего пятнадцать минут. И начал ходить. (А он, значит, по подписке о невыезде был). Потом следователь ему говорит: на, говорит, Леонид, распишись. Мой читает заключение и глазам, говорит, не верит: следователь на него «накопал» нарушений закона по трем статьям: там и хранение огнестрельного оружия и бандитизм, и еще что-то. В общей сложности – восемь лет. Но бандитизмом-то ведь даже не пахло! Уж что-что, но только не бандитизм! Следователь ему говорит: распишись. Мой-то: сейчас, мол, выйду, подумаю, покурю в коридоре – и тогда распишусь. Вышел – и не вернулся. Сбежал.
      Купили они с Нинкой домик в городе Полевском: это пятьдесят километров отсюда. Живут. Милиция их время от времени ищет. Придут ко мне сюда, спросят: имеете ли вы сведения о месте нахождения вашего сына. Я им: «Да что вы! Если б только я знала! Я бы первая вам тогда!» Четыре года прошло – они все ходят и ходят. Думаю: наверное мой еще что-нибудь натворил – ведь не может быть, чтобы из-за ржавого ружья так долго искали. Что им, заняться больше нечем, милиции? За это время Советский Союз распался, в городе орудуют банды всякие: Уралмашевская преступная группировка, «синие», «центровые»… Убивают друг друга десятками, из пистолетов, из автоматов, из пулеметов стреляют, бомбы взрывают на улице. А они ко мне все ходят и ходят. Спрашиваю у Лёньки. Он мне говорит: «Мама, клянусь! Из-за ружья только – больше ничего!»
      Я уж сообразила потом. Милиции ведь тоже надо изображать, что они что-то делают. Охота ли им связываться с бандитами? А вот такие, как мой Лёнька – для них самое то! Поймают такого, посадят – и галочку можно ставить в отчетность, что преступность искоренил.
     Однажды приходит переодетый милиционер, в гражданской одежде – и спрашивает у соседа (представился, что он будто старый Леонида знакомый), спрашивает, как, мол, найти? Тот ему: «Так ты не там ищешь: они живут в Полевском!» И еще открытку с адресом показал. Сказал – и засомневался, говорит мне: «Амалия Павловна, я, наверно, не то наделал». Я быстрее Леониду звоню, что надо срочно бежать – они с женой на автобус – и сюда, в город. Там облава в Полевском такая! Дом оцепили, но уж никого не нашли.
      Начал Леонид жить в подвале. Здесь под домом подвалы. Этот дом до революции купцы себе строили – здесь огромные подвалы! А милиция ничего не знает про них. Без жены, конечно, без Нинки: Нинка у себя в Полевском жила, а он здесь.
      Прожил он в подвале два года. Не все, конечно, он там, вылезал он, и по городу ходил, и даже на работу устроился. С документами ему «светиться» было нельзя – так он семечками торговал: у таких ведь документы не спрашивают. Поставит ящик на улице, мешочек с семечками, стакан – и торгует себе.
      Милиция иногда у дома облавы устраивает, окружат дом, стоят, ждут. А Леонид шагает с работы, увидит их (их же сразу видно, милиционеров), – и мимо дома идет. Они ведь его не знают. Там за эти годы, в милиции, столько народу сменилось. Присылают молодежь – они никогда и не видели Леонида, и не знают его в лицо. А если у них фотография – так он за столько лет изменился, постарел…
       Или как было: приходит следователь ко мне, мы тут беседуем, я даю показания, что давно не знаю, где Лёня – и открывается дверь, Лёня входит. Сразу оценивает ситуацию, говорит: «Амалия Павловна, у вас соли не будут?» Я ему кричу: «Коля, сколько раз тебе говорить: у меня соли нет!» И он уходит. А следователь откуда знает, кто здесь в доме живет? В доме семь коммунальных комнат.
      Но потом поймали его. Пьяный он на диване уснул – и тут облава. И все…
      Он бы уже отсидел. Я так думаю. На пятьдесят пять лет Победы, в амнистию, его б отпустили. Но Нинка на первомайские праздники приехала к нему туда, в зону. А он не под стражей там, он так как бы мог, свободно ходить. Приехала и давай: «Лёнечка, хоть бы немного нам с тобой нормально пожить!.. Лёнечка, может, ты от них убежишь?» И пошла. И мой-то дурень за ней. Идет и… Это он потом мне говорит: «Вот чувствую, что мне нельзя за ней, а иду, ноги сами собой несут.» Ну, баба, конечно! Баба хоть куда может мужика увести.
      А здесь, в городе, что? Ни денег у них нет, ничего. В городе – только снова в подвал… Я его сама в милицию отвела.
      Светочка, может быть, вы научите меня. Может, кто замолвит за нас в милиции слово? Журналисты там, или кто? Он ведь у меня не со зла: просто судьба такая. Неужели руку не подать помощи? Адвоката бы ему хорошего, но они таких деньжищ стоят. Где их возьмешь? Не на пенсию ведь нанимать адвоката. Мне бы на работу устроиться. Светочка, не слышно, на счет работы?..
                                                                 В другой день.
   Светочка, это вы? Здравствуйте. Проходите. Я? Нормально себя… Глаза красные, да… Чуточку всплакнула вчера… Да Мухтарка под машину попал. Выбежал – и тут прямо, на дороге, напротив крыльца… Как уж так они? Носятся, что ли без фар? Насмерть, все…
       Проходите. Может, чайку?.. Статью будете писать? Вы сама будете или как? Почему я возражать стану? Спасибо…
       Про себя еще? А без этого нельзя, разве?.. Ну, вы лучше знаете…
   Папу моего когда репрессировали, остались: мама, я, Рона (сестра). В войну я училась -поступила в химический техникум. А тогда вышло кино – «Два бойца». И я значит – в клуб. Посмотрю сеанс и так через фойе, шмыг – снова в зал. Я смотрела его четыре раза в тот день. Думаю: «Артисты – вот это да! Вот живут люди! А я-то что забыла в этом химическом техникуме?» И я перестала учиться. Меня отчислили за неуспеваемость с третьего курса. Ну, а куда? Нужно же было получать продуктовую карточку. Мама меня устроила на работу. Мы тянули ЛЭП от Серова до Горы Благодать. Война кончилась. И меня отпустили с работы в Свердловск: на несколько дней, чтобы проведать родных. Отпуск закончился, а я и в ус не дую себе! Не еду на работу – и все. Тогда ведь строго было с этим: не дай бог опоздаешь на три часа – сразу уголовное дело! Я не еду. Как быть?
       У меня подружка работала в ФЗУ – профтехучилище, если теперешним языком. Я к ней пришла, вижу у нее в коробках свидетельства о рождении – документы пацанов, которые в училище учатся. Я подружке все объяснила, что не хочу обратно в тайгу, не хочу тянуть эту ЛЭП, а хочу в артистки в Москву. И она меня поняла. Перерыли мы с ней коробки, все свидетельства. Всё одни пацаны. Что делать? Взяли, не долго думая, переправили окончания. Был Федотов Михаил Дмитриевич, стала Федотова Михайла Дмитриевна, 1929-го года рождения. Мне подружка говорит: «На, езжай!»
       Я записку маме оставила, забралась с мешочком на крышу поезда – и вперед и с песней – в Москву. В те годы многие на крыше поезда ездили. Проверяли, конечно, и гоняли. Помню – это уже Казань мы проехали – я за дверью пряталась в тамбуре, дрожала: сейчас схватят меня. Но милиция мимо прошла.
       А в Москве гляжу. До нас с подружкой в Свердловске сразу-то не дошло: День рождения у Михайлы Федотовой, ей шестнадцать лет стукнуло – паспорт пора получать. Свидетельство больше не действует!
       А, была, не была! Иду в отделение милиции, в самом центре Москвы. Вот, говорю, я приехала. Дайте мне паспорт. Они свидетельство прочитали: «Михайла?»– говорят.– «Михайла!»-«Ну, тебя родители обозвали!» Двух часов не прошло – я уже была с настоящим паспортом. В самом центре Москвы! Михайла Федотова!
       Зато потом, когда в шестидесятые годы я переделывала документы на свое настоящее имя, меня больше года мурыжили.
       Поступила я на учебу к выпускнице Станиславского, Лидии Павловне Новицкой. Она вела вечернюю театральную студию при театре имени Ленина (это на Красной Пресне). Проучилась у ней два года. И конечно, параллельно, работала: потому что не работать было нельзя. Вкалывала штукатуром на стройке.
       А тогда издали указ от четвертого– ноль шестого-сорок седьмого года: за то, что нужно арестовывать за вольные и государственные кражи. И стали всех проверять: кого-то так пропустят, а на кого-то составляют сразу акт в милицию. Так же, как за колоски сажали – так же тут. Стройка, она же имеет эту… огородку. И мы несем. И несем эту… вязанку дров после работы со стройки: щепки там, обрезь всякую – и несем мы их прямо, предлагаем всем. Москва-то была ведь на половину: вот Садовое кольцо – все там стояли… вот как у нас есть такие деревянные двухэтажные дома,– это таких там было очень много. Это постройки двадцатых, тридцатых годов. И они с печным отоплением были. И мы продаем.
      Ну, и нас несколько человек: «Ага! Где? Откуда?!» – «Вот отсюда». Причем, нас задержали даже не раз, а раза два, три с этими дровами поймали. Ну, составили акт. В милицию. Причем, мне в милиции, например, он говорил: «Вот, ты, девочка, откуда?» (Понятно, что в Москве на таких работах как тогда, так и сейчас работают не местные москвичи, а всё… как сказать… приезжие: или из близлежащих, или из дальних ли, деревень ли, городов). И говорит: вот, дай, мол, телеграмму матери в Свердловск – пусть пятьсот (вот тогда пятьсот рублей он мне назвал; я сейчас уже не помню, много это, или мало было),– и мы тебя вроде как отпустим. Я говорю: «Я никому телеграмм никаких давать не буду». Потому что, во-первых,– я не могла маме нанести такой удар, вот; во-вторых,– еще неизвестно, отпустили бы, или не отпустили. Причем, это я сейчас понимаю – тогда-то я думала: точно отпустят. И стала я сама в этой тюрьме сидеть…
       Вот сейчас у нас тут во дворе загорожено, стройка. Мы дров натаскали. Вот я натаскала – на всю зиму хватит. Но сейчас-то – пожалуйста, даже они спасибо говорят, что им не вывозить, что мы тащим. А тогда, видишь, все это было нельзя, потому что ведь люди запрещали сами неведомо чего. Вот скажем… Ладно, я согласна, что утащить с фабрики катушку ниток – это вроде как бы грех, воровство, а обрезки, обрезь – ее мешками сжигали. А люди несли и шили тапочки – продавали, шили коврики – продавали. То есть, получали какой-то дополнительный заработок. Почему они это делали? Они делали потому… Потому что тех денег, которые платили, людям не хватало на прожитье. И как бы по теперешним временам сказали бы: вот, они предприимчивые, молодцы!.. Я почему говорю про фабрику? Потому что я после освобождения работала вот тут на швейной фабрике. И при мне люди эти лоскутки таскали, и тоже людей ловили уже при мне за эти лоскутки, за нитки… И потом, видите ли, у нас как бы в Советском Союзе выработалась такая система именно потому, что вроде – «все вокруг колхозное, все вокруг мое». В то же время – мое и не мое: что вроде, оно ничейное. Вот кто на чем работал, тот все ведь домой носил: это же нормально было. Тем более, что, скажем, в магазине с одной стороны все есть, а кинешься – то, что надо – нету…
         У меня был срок небольшой, всего шесть лет. Есть даже лагерная пословица: «Ты за что сидишь?»-«Ни за что!»-«А сколько у тебя срок?»-«Десять лет»-«А вот и врешь!» Ни за что – пять или шесть давали. Были сроки-то ведь от пяти до двадцати пяти лет.
         Сначала в КПЗ всех держат три дня, а за три дня прокурор должен выписать ордер на арест. И если он не выпишет – тебя должны отпустить! И все сдуру думают, что прокурор не выпишет, а прокуроры как выписывали, так и продолжают выписывать…
         А где-то, видимо, перед самым Новым годом, что ли, суд был. А после Нового года я уже на этап уехала. Ну, да… Это был сентябрь сорок восьмого года – арестовали меня; три месяца я сидела. Ну, это нормально, это не долго. Сейчас вот, видите как: говорят, что и по два и по три года сидят до суда. А тогда все-таки нормально. Я считаю, что это нормально: сидели два – три месяца…
         В тюрьме? Что в тюрьме? Нормально, как и везде… Во-первых,– человек остается человеком везде, в любых обстоятельствах. Везде. В какие бы экстремальные обстоятельства он ни попал. Например, попал он в зону, или попал он на войну,– бывают минуты затишья, минуты того, когда он книгу читает, бывает, например, Новый год. Вот я в тюрьме была в Новый год. Ну, Новый год – все равно ведь он – Новый год. Вот, в другой раз я в больнице была – я не скажу, что он в больнице был лучше, чем тюрьме. В тюрьме, значит, думаю что? Надо Новый год встречать! А как встречать? Все воры там – ну, такие, которые в законе, воры настоящие,– они, значит, выходят на «решку» (на решетку)… А тюрьмы все построены по такому принципу, что все решетки выходят во двор. Но там, хотя тоже есть вертухаи, но в общем, можно, как бы перекрикиваться через окна. И кричат: «С Новым годом, люди!» Потому что воры – это люди, а мы, кто вот случайно попал, – это фраера. А я тоже пошла на «решку» и сказала: «С Новым годом, фраера!» И вся тюрьма ответила гулом. Понимаете как? То есть: «У-у !..» То есть, вроде там, во всех камерах все фраера встрепенулись, что не только воров поздравили.
          Разные россказни рассказывают про тюрьмы: вот придешь в камеру, а тебе под ноги белую простынь кинут и если ты по ней пойдешь – значит ты человек, а если не по ней пойдешь, значит ты – так… Ничего этого не было. Были обычные люди везде. И так как я ведь (ну, по сравнению с ними), имела какое-то образование… Потому что многие тогда были: и четыре класса кончили, или не кончили. И потом, много в войну было и беспризорников и все, – кто это в тюрьмы попадал… Я им очень много рассказывала, я им читала много стихов: читала Маяковского, например. Я знала наизусть пьесу Ростана «Сирано де Бержерак» – я рассказывала эту пьесу, все… мне всегда место давали хорошее. А я потом все равно всяким бабушкам уступала: мне их жалко было. Мне всегда воры подвигались – и давали место. Везде, везде мне давали место…
         Да, и тогда уже были воры в законе. Они всегда были. Были: воры, суки и фраера. Значит, суки – это бывшие воры, которые стали сотрудничать с начальством, стали работать. А ворам нельзя было работать, потому что они – люди! Они не могут работать! И им должны все равно все всё приносить. А как раз когда вот на Колыму мы попали… Там еще до этого, до Колымы, в этом, в Ванинском порту, рассказывали, что на Колыме всех воров переделают в работяг – то есть, там никто не позволит не работать. И конечно, воры очень боялись попасть на пароход – и они вот, например, что сделали?.. Там же как было? Вот, спускаешься в этом, в Ванинском порту – и вот такой каменистый спуск… ну, там тоже – сопки такие… и тут: зоны, зоны, зоны, зоны, зоны… Ну, у нас тоже были: вот, обычные люди, фраера; ну, там в другом бараке – воры, в другом там – суки… Но они старались так: в одну зону сук и воров не сажать, потому что между ними резня не на жизнь, а на смерть шла! И вот, в соседней зоне были воры, настоящие воры, и они решили поджечь нас лагерем. В нашем лагере были суки: значит, воры тоже, но уже ссученные. А как они, зоны, между собой соединялись? Вот – колючка (проволока), вот – колючка, а между ними нейтральная полоса. И с этой стороны у них стоит туалет, и у нас – туалет. И ветер дул в нашу строну. И они подожгли свой туалет – и ветер должен был (ветры сильные там очень) как бы перекинуть огонь – и наша бы зона загорелась. А ветер вдруг (вот, Бог, говорят, есть!) внезапно переменился – и стала гореть их зона… Зона – ведь это очень много бараков. И стали гореть. Всё, загорелся один, другой, всё… Ветры сильные. Он переменился в их сторону – ему через колючку не надо, все тут, рядом – и стала гореть вся зона! И они кинулись толпой к вахте. И пока там вызвали дополнительную охрану, пока вывели… Некоторые были и пострадавшие, потому что уже кого-то догоняло пламя, кто-то в толпу вклинивался, кого-то это… И конечно, их оставили выяснять, кто из них поджигал? И их оставили на зиму. Они там снова стали кантоваться, то есть они на этап не попали…
         Кто поджигал? Ну, так конечно, женщины! Зона-то женская была. Они тоже… ну, как говорят – воровайка. Воровайка. Но все равно, они считаются – воры. Человек? Так. Все – это вор! Людьми – это женщины себя называли. Нет, ни в коем случае – не бабами! Вы что!..
          Я была поражена еще чем? Потому что когда мы ехали. Нас вот мимо зон этих везли. Тут же тоже – колючка и видно. И подвезли нас к какой зоне-то, остановили наши машины-то. Еще нас пока там, что конвой… А видно уже через это, окошко. Я говорю: «Ой! Нас в мужскую, что ли зону?!» Они говорят: «Да ты чё! Не знаешь, что ли?» Это говорит… Как же их?… Коблы! (Ну, это женщины, одевают на себя мужскую одежду, и женщины с женщинами… Ну, как бы у них там – коблы и ковырялки. Вот так вот. Ну, я так испу… «Да не бойся,– говорит.– Это коблы…» Вот. Так же у мужчин там это бывает все… Ну, вобщем, конечно, ничего там хорошего нету – это понятно…
          Ну да, женщина переодетая – это кобел, а которая ее девочка – это ковырялка…
          На Колыму мы попали с последним пароходом, с «Джурмой»,– поэтому на этапы нас не распределили. И мы попали в пересыльный лагерь в Магадане. Вот здесь был комендантский участок, с этой стороны – женская зона, с этой стороны – мужская. Тут – калиточки. И в первый же день, или во второй приходят и говорят: «Кто тут артисты есть?» Ну, я сразу подняла руку, сказала: «Вот, я артистка!» Ну, я прочла там… Прочла я… Я читала все время «Алеша, ты помнишь, дороги смоленщины?», Симонова. Так… Знаете, как вот… Так, просто… Ну, я не буду читать, я просто начну – вам показать:
                                     «Алеша, ты помнишь дороги смоленщины,
                                      Как шли бесконечные злые дожди,
                                      Как крынки несли нам усталые женщины.
                                      Прижав как детей от дождя их к груди…»
   Ну, и так далее. То есть, читала я хорошо, конечно. Ну, меня сразу взяли. А там уже в этой бригаде, до нас еще, был Леня Ковалев. Он был бывший летчик, поэт, переводчик. Ну, и когда приняли – на другой день нас вывели в бригаду, значит. Ну, мы готовили концерты, программу. Это была как самодеятельная культбригада и вот был этот Леня Ковалев, он работал писарем в санчасти – потому что он грамотный человек был и он писал им монтажи. Ну, тогда же в моде были монтажи. «Шестнадцать советских республик» – монтаж, значит: тут танцы, все; между ними – там стихи, еще что-то читаем, – и давали эти концерты. Это вот на пересылке всю зиму я была.
           И Леня-то подошел сразу же ко мне, буквально на второй день, когда нас уже вывели – как бы туда, на работу, готовить концерты. И Леня ко мне подошел и говорит: «Мне понравилось, как вы читали…» Ну там что-то, какое-то замечание сделал. А я так это, ему говорю, так легкомысленно говорю: «Я пишу еще стихи». Он говорит: «Вы мне можете принести?» Я говорю: «Конечно!» Думаю: что он там, на Колыме знает? Я откуда знала, кто он? Ну, он был человек-то, конечно, неизмеримо большего образования и культуры, чем я. Он в литературном институте учился, он вместе с Луговским был, всё; переводчик, всё. Языки знал. Ну и вот, мы с ним общались… И у нас возникла любовь… Ну, как возникла? Он просто сразу на меня опрокинул, что он меня любит. Ну, любит – и пусть любит. Ну и я как-то это… тоже вроде бы это… откликнулась. Но такой как бы это связи… вот такой, близкой, у нас не возникло – потому что ну, не могли мы в тех условиях где-то по закоулкам прятаться! Вот, единственное: если вот там… ну вот, поцелует он, или прикоснется… А обычно в лагере же все так делается просто. Там… Есть там библиотека. У меня даже фотография есть из той библиотеки. Ей руководят тоже заключенные, они пускают пару на час, на два… И вот перед тем, как нам расставаться (а он меня записал на левый берег)… Кстати, вот что – судьба! Так как он был писарем в санчасти, он, значит, там записывал, составлял списки больных – и там на левом берегу вроде бы зона вот эта была… как… ну, типа, курортная… не курортная, но больных туда заби… И он меня туда записал. Вот, мол, поедешь там – и чтоб тебе лучше было. Будем переписываться. А я взяла и во время выступления… Уже весна, уже этапы начались,– прочла вместо «Рубль и доллар», или Долматовского или кого-то… Там рубль изображался здоровяком, а доллар маленький, тщедушный такой… Я думаю: «Да что я читать буду всякий бред?» Прочла «Балладу о товарище», Твардовского. Ну, слышу (я же на просцениуме читаю) – из-за кулис: «Кончай читать! Кончай!» А мне-то что? Я читаю. Ну, и только я туда зашла – меня сразу – с вещами на этап. И я не попала на левый берег. И очень хорошо! Потому что я читала у Шаламова потом про этот левый берег (он как раз там был) – это какой-то кошмар! И концертной бригады там не было! А я попала в Усть-Омчук, и попала в концертную бригаду!…
         Левый берег – ну, это Колымы левый берег. Там тоже лагеря, но там вроде бы есть гейзеры теплые, там это… Но вот из-за того, что там были для больных лагеря – там никакой тебе концертной бригады не было. А раз не было бри… Я попала в лучшие условия. Потому что мы с концертной бригадой в Усть-Омчуке ездили, мы были полувольные. С нами был один только этот… И Леня оказался от меня за тридцать километров всего…
          Ну, мы пошли в эту библиотеку. Я ему говорю, что… Он говорит: «Я не могу… Я не согласен». Вот, если ты, вроде, женщиной станешь – ты меня ждать не будешь. Я говорю: «Ты дурак! Я ждать тебя буду!» Вот… Ну, вроде, пришли. А мы не можем так же прикоснуться друг к другу, и так же мы… Вот, как нас закрыли на два часа – мы с ним просидели, проговорили. И очень даже довольные остались, что у нас этого не случилось. Потому что, понимаете, когда у людей возникает настоящая любовь, то они не могут искусственно, в каких-то условиях – тем более, если они до этого не были близки. Это же все спонтанно получается. Это же не может так… Ну, мы вначале как-то неловко себя чувствовали, а потом… (Я-то вообще ведь ничего не могу! Я же все таки… так сказать… пассивная сторона). Он говорит… (А он же – активная сторона!) Он говорит: «Понимаешь, Маша, ну, не то место!» Я говорю: «Все понимаю!» И мы опять же с ним протрёкали, проговорили. Мы даже не поцеловались в тот раз. Вот… Ну, всем стало спокойно. Все решили, что мы как все: а то – что это такое? Они не… что? Что они, не такие? Почему? Все, значит, обрадовались…
          Вот. А в Усть-Омчуке я попала в освобожденную бригаду. То есть уже мы ездили по трассе. Ну, не по всей Колыме, но по очень большому участку. Там не знаю сколько. Мы доезжали… (Я по карте смотрела потом тут). До Ветренного, до… Ну, там, может быть километров двести мы курсировали по лагерям и давали концерты… Нет, это не Магадан. Это в Усть-Омчуке я после самодеятельной попала в профессиональную бригаду. Это от Могадана довольно далеко и это туда дальше, вглубь Колымы. Там тоже зоны, эти зоны делятся… как у нас вот районы…
         Федунов Сергей… вот отчества не помню. Значит, он был у нас как бы балетмейстером в профессиональной бригаде, а Алексей Яковлевич Бобрыкин был музыкальный руководитель. Я значит, сказала на прослушивании… Вот прочла там что-то… Они говорят: «Ну, а что вы танцуете?» Я говорю: «Ну, из вас кто-нибудь может мазурку Винярского сыграть?» Ну что я! Во Дворце пионеров в кружке была, в театральной школе училась – а они – кто тут?! А там Шпильман один был, аккордеонист, он говорит: «Да, я сыграю». Я говорю: «Ну, а пройтись со мной кто-нибудь может мужскую партию?» Федунов говорит: «Я могу». А этот Федунов, оказался бывшим балетмейстером Большого театра. Ну, мы с ним прошлись в мазурке. И меня взяли они туда. И вместе со мной еще взяли Инну Орешкову и еще Лидочка Крестун со мной пришла.
        Нас было шесть или семь девочек, а там, значит, все были мужчины: потому что же был оркестр. Ну и вот, и когда кроме вот этой Инги и меня (не Инна, а Инга Орешкова), мы ни с кем не легли спать, то Алексей Яковлевич, который меня старше он был на девятнадцать лет, он сказал: «Эта женщина будет моя!» Ну, все с ним поспорили. (Он потом мне рассказал.) Говорят: «Да ты чё!» Это… нет, вроде.
        А там, значит, как? Вот в бригаде сколько мужчин – и каждая женщина, которая в бригаде, она должна с кем-то жить. Если она ни с кем не живет – ее все равно из бригады спишут. И тогда она попадет… Ну, это ведь я ведь, предположим, не об Окуневской, которая известная артистка была (у Михаила Ромма в фильме «Пышка» в главной роли снималась). А кто я? Из самодеятельности. И потом я уж разобралась.
        Алексей Яковлевич Бобрыкин – это такой капельмейстер был Балтийского флота, воевал на фронте, все. А тут чё – он сидит, какой-то мужик. Если мне было под двадцать,
   ему – под сорок, и у него ранения были (он на Ленинградском фронте воевал),– пулевые ранения в рот. У него вот эта часть вот так скошена. Я на него даже вообще внимания никакого не обращала.
         Ну, и пока мы готовили там концерт, все было хорошо, ко мне никто не приставал, потому что я… Разговаривать мне там было не с кем: оркестранты эти, молоденькие мальчики, меня не интересовали, а с Алексеем Яковлевичем мне было интересно. Потому что я стала сразу готовить, например, «Слово о двадцати восьми гвардейцах»,– мне нужна была музыка, мы с ним все время. Так он говорит: «Давайте, заключим с вами рабочий контракт». Ну, заключили рабочий контракт. И мы все время работали. А потом, когда мы поехали на трассу с программой, то тут выяснилось одно обстоятельство, что там же женщины…женщин мало – не знаю, сейчас как?– тогда было мало: намного меньше, чем мужчин – и женщине одной нельзя пройти даже в туалет, ее должен провожать мужчина. Если ее не провожают, то кто угодно может на тебя напасть…
       Говорю, мы же полувольные были. Мы же ездили. С нами один надзиратель для блезиру был. По-моему, он вообще даже без пистолета был, только с пустой кобурой. Ну, как! Положено, вроде бы. Он даже и всегда отворачивался, какой-то тихий, неразговорчивый. А мы приезжали, где-то снимали жилье, давали концерт: давали вольным, давали – рядом зоны какие были – и уезжали на следующую точку. И одновременно готовили следующую программу. Было очень интересно, потому что это всегда интересно – готовить программу. Интересные судьбы случались. Вот, Тося Сфрунч… И еще почему про нее я хорошо думаю? Она там… Я не помню, кто был ее мужем в нашей бригаде, но это уже тоже случилось как бы при мне. И Тося была девочка. Поэтому она с немцами не спала, ничего – она просто на них работала. Но у ней такая работа была: балерина…
        Ну вот, а пройти нельзя было нигде, потому что если ты идешь и тебя сопровождает мужчина… ну, он, конечно, не ходит с тобой в туалет, он ждет,– значит ты чья-то, тебя никто не трогает, никто: никакие ни бандиты, ни охрана,– никто. А если ты одна, то ты не можешь быть одна женщина, потому что женщин не хватает.
       А я, значит, все – едем, едем… Сначала мы с Ингой Орешковой, потом она прибилась к кому-то, я уже совсем одна осталась. А еще была на нас, женщинах обязанность: на каждой шесть или семь костюмов мужских, мы за этими костюмами ухаживали, ну, там утюжили их и так далее, готовили к выступлению. А они, мужья, несли эти чемоданы с костюмами. И вот, наконец, мы поехали в лагерь в женский. Едем к женскому лагерю, подъезжаем. Это было за 239-м километром, по-моему, вот так я запомнила. Там, значит, двенадцать километров пешком идти – и уже мой чемодан никто не несет. Алексей Яковлевич – он же музыкальный руководитель – оркестрантам сказал: «Нет, вот раз она ни с кем – все, давайте: пусть она сама этот чемодан несет». Я с этим чемоданом тащусь, потому что до туда – машины, а там по лесной тропе, в этот женский лагерь. Ну, и приходим к этому женскому лагерю…
        А я, значит, еще ему говорю: «Ну, и чего, и ты тоже, что ли, по женщинам пойдешь?» Он говорит: «А что мне остается делать?» Я говорю: «Ладно. Черт с тобой! Не ходи. Я это… уж… Соглашусь. Только это…. Как это? Ну, я как-то… Ну, вот, вроде: мой товарищ…» А сама-то в уме думаю: «Я же его обману? Обману!» И значит, когда мы пришли в этот женский лагерь. А тут рядом же тоже – старые лагеря, полуразрушенные и какие-то бараки, какие-то домики. В общем, какой-то кухонный домик я нашла, говорю: «Вот, Алексей, мы тут с тобой будем». Значит, все – мы там расположились. Думаю: вот, концерт вечером дадим – и я как будто (раз тут женский лагерь), я как будто – в туалет мне надо,– а его с той стороны подопру. Это у меня такая задача. Ну, и когда концерт кончился – все, мы там расположились. Я, правда, в одном конце свою постель постелила, ему – в другом. И говорю: «Ну, я щас». Он говорит: «Ты только не вздумай меня с той стороны закрывать. Это же несерьезно. И потом, я же выйду». Чего-то мне неинтересно стало. Никуда я его не закрыла, не убежала… Но мы с ним фактически еще месяца два не жили. Но мы уже как бы были вместе. Уже тоже все успокоились, что все вроде при деле, уже чемодан мне не надо самой таскать… Вот… И он уже понял, что раз… Ну, мы с ним проговорили всю ночь. И я ему вот тут рассказала, что я не Федотова, что всё. Он говорит: Так ты дура же! Это же белыми нитками шито! Это же!.. Тебе же могут еще срок дать! Так же это, вроде, нельзя! Ты никому не рассказывай! Я говорю: Ну, я тебе, вроде, типа только рассказала. Он говорит: «Понимаешь, если ты хочешь, чтобы никто не знал – не должен знать ни один человек! Мало ли кто когда что скажет, или сболтнет по пьянке!..» Ну вот… Ну, и постепенно потом с ним стали жить, постепенно… Как-то даже… Когда первый раз у нас с ним случилось, я, значит, встала в тайге и произнесла клятву, что больше никогда в жизни я ни одного мужчины к себе близко не подпущу!…
        Ну а потом… Видите, раз любви большой не было, а была как, ну… просто как бы, ну, человеческая привязанность: я узнала его судьбу, о нем, заметила, что у него очень красивые голубые глаза… ну, так вот… Но зато потом, сколько мы с Алешей прожили… Значит, у меня там Витя мой родился, потом он сюда приехал – Лёня родился тут. Когда мы расстались, я пять лет вообще ни с кем не жила. Но потом, конечно… Как всякий человек… У меня тоже были мужчины. Но я лучше мужчины не встретила…
       Алексей Яковлевич, он воевал, и он был капельмейстер Балтийского флота и когда война кончилась, у него была жена и ребенок. И ребенок – девочка была – или на год меня старше, или моложе меня, ну что-то вот где-то… дочь была как бы близко ко мне, ровесницей. Он очень молоденький женился. И когда он вернулся с фронта в Ленинград. А она там, жена его, с каким-то офицером сошлась (ну, видимо, для того, чтоб ей выжить: там же страшный голод был), и она сказала (а он весь израненный),– что ты мне такой урод не нужен. И Алексей стал играть. Тогда было очень много всяких забегаловок, пивнушек – «американки» их звали. Он стал играть в ресторанном оркестре. И потом, вечерами, они собирались и пили. И значит, тоже вышел указ о хулиганстве, значит. И вот они после концерта пришли, пили там, а к ним какой-то вроде бы, ну чужой. Они его не принимают в свою кампанию – и он взял и Алексею скажи: «Бендера!» Алексей его схватил за грудки, говорит: «Да я такой «Бендера» – знаешь, что в войну делал?! «Бендера»! Ты сам, вроде – «Бендера»!!» Ну, и стукнул ему. Откуда-то милиция набежала: хулиганство. Все ордена отобрали, что у него были. И у него был срок 8 лет. Он освободился по амнистии по той же, как я. Я пять лет просидела, пять с хвостиком, а он, значит, просидел, наверно, лет шесть. Он раньше меня попал.
        Амнистия эта была в пятьдесят третьем году, когда умер Сталин. Причем интересно было… Мы сидим там… У меня уже Витя был. Это было в «мамкинском» лагере. Я там кроме Вити выкормила еще пятерых детей: у меня очень много молока было. И кроме этого, я там работала: ну, стирала на детишек, нянечкой была… В общем, работала и кормила. И вот, мы вечером сидим в кухне все и что-то такое разговариваем, вбегает суматошная Валька и кричит: «Ура! Сталин умер! Будет амнистия!» Мы испугались, зацыкали на нее: «Тише, ты, полоумная!» И правда, объявили амнистию. В первую голову освобождали мужчин, а женщин, почему-то потом. Леша освободился – и вдруг от него перестали приходить письма… А он, кстати, не пил – потому что тут у нас был эпизод…
          В одной зоне наши с вохравцами дрались из-за женщин. К нам вбегают, кричат: «Наших бьют!» Алексей побежал – и всех их в каталажку в местную. А я на другой день туда обед носила. В меня этот стрелял. Ну, он кричит: «Стой! Стрелять буду!» Ну, там такая избушка загорожена проволокой. Один на вертухае, на вышке. А там уже до меня кто-то носил. Бревна – и в бревнах выбита эта… дыра. И я тут наварила, думаю: «Чё мужики голодные наши сидят?» И понесла им туда: хлеба понесла, каши наварила… И значит, кричит: «Стой! Стрелять буду!» Я думаю: «Что он стрелять будет? Дурак, что ли? Тут все равно кругом зона. Это же несерьезно». И я спокойно иду туда… А жили мы как раз в зоне: в этот раз негде было у вольных. И пуля вот так прямо просвистела. А им там, Алексею, через дыру было видно – и Алексей перестал пить…
          Он не пил. А вообще-то наши оркестранты здорово зашибали.
          Ну вот, они освободились раньше и он, конечно, за освобождение все-таки выпил – и у него тут же украли все документы. И он там вынужден был быть в этой Хатынге: устроился в геофизическую экспедицию, чтоб ему там же документы получить, восстановить. И пока он их не получил – и перестал в это время мне писать письма. Он перестал писать, я перестала получать письма: а ведь я хотела сначала ехать туда к нему, на Хатынгу. Ну, и мне ничего не оставалось, как ехать к маме, домой. И я поехала домой. Здесь два письма было оттуда. Я ответила. Потом тоже писем не стало. А в один прекрасный день он заявился. Открывается дверь, он такой: в телогрейке, небритый… Как мама потом рассказывала: ты, говорит, даже как вот сразу отшатнулась, вроде. Ну, я не помню этот момент. Мама говорит, что «ты отшатнулась». Ну, я сразу говорю: «Заходи». Ну, он зашел, стал жить. Вот устроился на работу, везде его все признали. Ведь он был и дирижер, и играл на саксофоне, и этом… кларнете. Саксофонист, кларнетист и дирижер всего оркестра, музыкальный руководитель. У него вот эта часть челюсти снесена и такой короткий подбородок сделался, но все равно эти-то были у него зубы. Причем, я не знаю, не выбиты они, или вставные, или какие, но у него были – всё, и он мундштук прекрасно он… он великолепно… У него кларнет пел. Вот, например, «Чардаш» Монти я ни от кого не слышала, чтоб играли как Алексей. Он, во-первых обладал музыкальным абсолютным слухом, оркестровки сам писал… Ну, в общем, он музыкант великолепный. Его в Свердловске весь музыкальный мир знал. Его брал на разовые играть Фелигмейгер из филармонии. (Потому что мест-то ведь не было, заняты все места.) И его сразу же взяли руководить оркестром на велосипедный завод, сразу взяли, как он приехал.
         Но он стал каждый день выпивать. Как я теперь понимаю (после Лёни, моего сына): он не пил, потому что он покупал чекушку и пил ее три дня. Но пил он каждый день…
         А понимаете, вот каждый день выслушивать от него, выпившего, одну и ту же историю, которую я еще там, на Колыме знала, как он там попал… Ну, это можно раз десять выслушать, но не это… И последний момент наступил. Я была беременная Лёней, тут были какие-то очередные выборы, он со своим оркестром должен был играть: там, там и там. Поэтому я его в шесть часов первого отправляю, чтоб он проголосовал. Вот семь – нету, вот восемь – нету, вот девять – нету, вот десять – нет. Я в одиннадцать пошла. А он там принял пятьдесят грамм и вот одной девочке рассказывает, которая дежурит (а в общем интересно так слушать и все…), второй – и вот ходит так между этими дежурными девочками… Я тогда его взяла, повела, и вот мы вышли на крыльцо, я говорю: «Вот, Алексей, теперь ты мне ни в плохом, ни в хорошем виде – не нужен. Вот, собирайся и уходи. Вот, уволишься – и уходи. Вот, куда ты пойдешь? Что? Я знать не хочу. Потому что люди сходятся не для того, чтобы пить и выслушивать одну и туже историю…
       Он рассказывал не только это, не про тюрьму. Он рассказывал, как они воевали, как началась война, когда он был капельмейстером. Как они очутились в блокаде, как они сидели в этих окопах под Ленинградом, как туда приезжал Сталин (сейчас, конечно, трудно сказать: Сталин или его двойник, но приезжал туда он), и как каждому из них говорили: вот ты за этим следи и за этим, а этому говорили: ты – за этим и за этим; и за каждым еще были ружья в спину. И что такое… Как он попал в штрафной батальон. И что такое – штрафной батальон. Когда в атаку бегут – если ты не встанешь – тебя точно убьют: идет сплошной огонь, а если ты встанешь – может ты выживешь. Это вообще страшные вещи. Он рассказывал много. Он рассказывал очень интересно. Он очень много знает, он хороший музыкант, он встречался со многими людьми. Но понимаете, это все… Так же как вот я, например, расскажу раз – но можно сколько слушать-то одно и то же?.. Ведь нельзя. И вообще люди не для этого сходятся. А потом все равно – жить-то, сами понимаете… Может, мы бы и не разошлись с ним… Вот тут моя кровать, тут раскладушку я стелю, там мама, там Рона, там это… Мама не спит, уснуть не может, а мы не спим – шепчемся, или ушли в кухню шептаться. То есть, жить, конечно, было трудно…
          Я его проводила на вокзал, потому что он когда рассчитался, он выпил – денег у него не было. Ему дала десятку, или двадцать рублей тогда билет стоил до Тагила на электричку. Тогда даже еще не электричка (тогда не было электротрассы), а поезда ходили. Я его посадила, говорю: «Вот, поезжай. Куда ты поедешь, что… Вот, не будешь пить – вот два-три года я тебя буду ждать. Ты меня знаешь, что я не пойду ни с кем и ничего. Я тем более учусь, работаю – и все, мне некогда: дети (а еще второй-то в проекте только был) Вот… И еще он, может, подумал, что мало ли?– может родится, может и не родится, и может, женщины вот тоже некоторые привирают (но я-то никогда не врала). Ну и это… Я тебя буду ждать. А если ты хочешь пить – ну пей, Лёша, но живи как хочешь. Но я при чем?.. Уехал…
            Ну вот, я кончаю десять классов, поступаю в институт, в горный. Работаю. Ищу работу такую: где-то пол вымыть, где-то что-то… Потому что учиться вечером в институте – это не то – и поэтому я на дневной пошла. У нас был конкурс десять человек на место и проходной был двадцать семь баллов из тридцати. И их набрали (две группы брали) 38 человек, а с двадцатью шестью баллами нас еще 12 рыл надо взять – и нам устроили собеседование. Они говорят: «Так. А как же вы будете с детьми учиться?» Я говорю: «А как я должна? Я на фабрике работаю, четыреста рублей получаю, выполняя норму на 150 процентов!» (Ну, тогда другие деньги-то были.) Вот, говорю, кончу институт – отдай мне тыщу – и все, вроде. «Ну, а мы ведь с тройками не будем стипендию платить». Я говорю: «А почему это я с тройками буду?» И действительно, ни одной тройки – пока училась. И потом работала инженером-геологом я….
   В другой день
        Проходите, проходите! Как вас много!.. Да, я вас жду. Самовара у меня, правда нет, но Света мне сказала, что у вас будет свой. Проходите, располагайтесь. Мы здесь и будем снимать? Ничего, что у меня как бы не очень? Давно без ремонта. Располагайтесь, устанавливайте свою телекамеру…
        Светочка, можно вас на минуту, поговорить… Света, этот самый и есть – кандидат в депутаты? Какой молодой, а хорошо, богато одет… Вы на все руки, Света: и на телевиденье, и в газете, и в политике! Мастерица вы на все руки!.. Я вот что хочу просить… Лёню-то моего – так забрали, не прибавили ему срок, оставили какой был. Вот. Так я думаю, как бы нам не навредить с этой статьей. Может – ну ее вовсе? Не надо печатать. Милиция – она как бы хорошая получилась, а мы тут про них… Пусть уж лучше все идет своим чередом. Ладно, Светочка, я прошу. Вы уж извините меня!..
        Все, я готова, сажусь!.. Вы мне говорите, если не так. Вроде бы я слова выучила, но говорите: мало ли что!..
        Да, начали…
        У нас, пенсионеров, очень много проблем. У нас небольшие пенсии: нечем даже заплатить за квартиру, не на что купить лекарство,– полная неуверенность в завтрашнем дне! Но хорошо, что у нас в Октябрьском районе есть такие люди, как Николай Владимирович Тельпугов! Программа Николая Владимировича – это бесплатное лечение, бесплатный проезд малоимущим в городском транспорте. Поддержим его на выборах в Городскую Думу! Николай Владимирович Тельпугов – наш кандидат!..
        Вот… Ну, как? Вышло?.. Какая же неуверенность у нас в завтрашнем дне? Как раз – полная уверенность. Мне завтрашний день абсолютно ясен: коньки откину и все… Да, хорошо, поняла – веселее… Буду стараться.
     У нас, пенсионеров, очень много проблем. У нас небольшие пенсии: нечем даже заплатить за квартиру, не на что купить лекарство,– полная неуверенность в завтрашнем дне! Но хорошо, что у нас в Октябрьском районе есть такие люди, как Николай Владимирович Тельпугов! Программа Николая Владимировича – это бесплатное лечение, бесплатный проезд малоимущим в городском транспорте. Поддержим его на выборах в Городскую Думу! Николай Владимирович Тельпугов – наш кандидат!..
       Получилось? Я вроде, старалась. Пытаюсь я веселее… Самовар такой старинный где-то нашли. Я вас не заплескала, когда чокнулись? Чашками-то с чаем, как будто, не чокаются… Я постараюсь. Да, еще раз…
        У нас, пенсионеров, очень много проблем. У нас небольшие пенсии: нечем даже заплатить за квартиру, не на что купить лекарство,– полная неуверенность в завтрашнем дне! Но хорошо, что у нас в Октябрьском районе есть такие люди, как Николай Владимирович Тельпугов! Программа Николая Владимировича – это бесплатное лечение, бесплатный проезд малоимущим в городском транспорте. Поддержим его на выборах в Городскую Думу! Николай Владимирович Тельпугов – наш кандидат!..
          Ну, слава богу! Все, что ли? Справилась! От души отлегло!… Пригодилась артистка старая. Вы уже уходите? Все? Может, правда, чаю попьем?.. Это мне столько? Это ж – пол пенсии! За пять минут! Так просто. Ну, спасибо, не ожидала!.. Будет, чем сыновей угостить. Витенька приедет в гости, мой старший, философ. Будет молчать. Лёньку угощу, отправлю посылку. Спасибо. Если буду нужна – заходите еще. Мне понравилось: у вас очень все просто!.. Теперь вам простор, молодым. Может, и правда будет полегче. Давайте, вперед и с песней!…
                                                                  Занавес.

               Время идет. Улица перестала быть тихой: рядом с бывшим купеческим домом, где жила Яковенко, фирма депутата Городской Думы Тельпугова Николая Владимировича строит под офисы новый высотный дом.Коммунальных жильцов расселили. Амалии Павловне и ее кошкам досталась однокомнатная квартирка на окраине города. Половину бывшего купеческого дома занял армянский магазинчик «Джинсовый мир», в комнате Амалии Павловны живут на раскладушках приезжающие в город на заработки армяне-нелегалы. Тополь остался на месте. Жизнь продолжается.