&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;Андрей&nbsp;Корф<br>|<br>|&nbsp;&nbsp;Эротический этюд № 47<br>&nbsp;-------<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей Корф<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эротический этюд № 47<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поздняя ночь. Все избы в деревне кажутся на одно лицо, и только брешут каждая на свой собачий лад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пара картинно прощается у плетня. Девка, сомлев до дури в голове, клонится на плечо Картузика. Тот гладит ее ласково по волосам, целует на прощанье и отодвигается в темноту. Его мы еще догоним, а пока поможем девке подняться по ступенькам, а то не держат ее грешные ножки. Меж ними – беспорядок, боль. Что-то мокрое и счастливое копошится там, дображивает горьким медом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она открывает двери и тихо, крадучись, разувается. Вдруг тьма обрушивается на нее стоголосым девичьим шепотом, чьи-то руки хватают ее за плечи, разворачивают во все стороны, зажимают рот, чтобы с перепугу не орала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А она и не удивляется как будто. Такая ночка была, что уже нет сил удивляться. Только отмахивается от рук и шепотов, чтобы не мешали. Слышит со всех сторон смех, узнает голоса подруг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, что, красавица?… Нагулялась? – шепчет одна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– С Картузом сколь не гуляй – все мало… – отзывается другая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да еще с вами, сучки, делиться… – ворчит третья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да ладно вам, девки. Нам радоваться надо, а вы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да уж… Не появился бы Картузик, так и померли бы, счастья не зная…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ага… Одна радость была бы – сватов от Жердяя гонять…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Общий хохот. Жердяй, первый парень на деревне, любил спьяну засылать сватов, а поутру забывал, к кому. Трезвый он был мрачен, тискал девок по углам и все норовил погрозить своей здоровенной елдой. Некоторым она нравилась, но то угрюмое, из чего она росла, отпугивало напрочь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы о чем, девки? – спросила наша героиня. – Не пойму, что-то…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ах, не поймешь… Ну, так мы тебе расскажем…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Цепкие руки, среди которых было немало по-мужски сильных, приученных к работе, мигом сорвали с нее всю одежду. Вспыхнула спичка, осветив здоровое, сдобное тело. Пятнышко крови на бедре выглядело черной кляксой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это что? Да ты не бойся, тут все свои…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ага. Сестрички мы теперь, бояться нечего…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И не узнает никто.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она досадливо оглянулась. Ей хотелось отлежаться, помечтать и поплакать. А тут – на тебе. Сени полны по-друг, как собственная душа – счастья. А в счастье таком уже нету сил ни злиться, ни ревновать. Со всех сторон таращатся веселые, хмельные глаза девок, в одночасье и навек ставших сестрами. Сестрами по этому самому счастью. Она вздохнула покаянно, улыбнулась искусанными губами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, было, девки. Сами знаете. А теперь одежу верни-те – чай, не лето не дворе…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Картузик возвращался кружной дорогой. Ему не хотелось в хату, стены всегда были ему в тягость. Зато простор, украденный тьмой, был виден и слышен ему, как днем. Он жил на этом просторе, был его частью. В избу старухи, пустившей его жить за помощь по хозяйству, он заползал, как пес – в конуру – только чтобы поспать, не боясь дождя. Он жил в четырех стенах уже пятый месяц и недавно начал поглядывать на дорогу, по которой пришел и по которой пойдет дальше, когда придет срок…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как он ни замедлял шаг, знакомая изба замаячила в конце улицы. Он коротко вздохнул и полез в карман за табаком. Накуриться следовало снаружи – дома старуха не разрешала, опасаясь пожара. У калитки он присел на скамейку, набил трубку и полез в карман за спичками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Огоньку не найдется? – спросил шершавый негромкий голос…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Девки сидели, прижавшись друг к другу, и шептались в полной темноте. На окне, прибитом к стенке звездами, был нарисован спящий кот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А он и говорит: «Хочешь, русалку покажу?»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну… (общий вздох).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– «А она не страшная? – спрашиваю. – Вдруг в воду потащит…» «Нет, – говорит, – не страшная. Она – самая красивая на свете». «Ну, – говорю, – тогда показывай, толь-ко я тебя за руку буду держать, чтобы не пугаться». А он меня к берегу подводит и говорит: «Смотри, мол». Я наклоняюсь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– О-о-ох…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А там ничего, только себя и вижу. «Ну, – спрашиваю, – и где же твоя русалка…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А он?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А он мне: «Присмотрись получше – увидишь… Бледная, глазастая, губы сочные, да холодные… Волосы, коли расплести, двоих укроют…» Я смотрю в отражение… Батюшки святы, я же и есть та самая русалка, о которой он шепчет… От страха чуть в воду не свалилась…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А чего испугалась-то?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сама себя… Не то, что испугалась, а будто бы не узнала… И хорошо, и страшно стало… С тех пор – как в зеркало посмотрю – так опять и страшно, и хорошо… Ну, а тогда сама ему на шею кинулась – сердце попросило…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Сначала сверкнула молния, потом в голове загремело. Картузик, сбитый со скамейки одним ударом, неловко упал в грязь и попытался встать. «Дай ему еще, Жердяй…» – услышал он. И голова снова дернулась в сторону, отскочила мячиком от забора, закачалась сама собой, будто бы укоризненно…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А у меня, девки, все иначе было, – шептала другая. – Идем мы с ним по дороге. Места наши, знакомые. А он мне вдруг: «Закрой глаза!» А я ему: «Еще чего!» А он мне: «Закрой и иди, как шла, я тебя за руку подержу…» Меня интерес взял, я и закрыла. Поначалу страшно было, все боялась оступиться. А он меня держит крепко, пообвыкла, иду, как ни в чем не бывало. И такое, знаете, странное дело случается. Кажется мне, что я – уже не дома, в деревне, а в другом городе, или стране какой незнакомой. И мерещатся мне дома странные, дороги нехоженые, даже солнце там вроде как не одно, а пригоршня целая катается по небу. И кажется, что каждый шаг – над пропастью, только оступись – и все. И только рука его всю меня держит, стережет от страшного шага, ведет за собой в края нехоженые… Края, которые с открытыми глазами за лесом прячутся, а с зарытыми – на ладонь ложатся. «Где я?» – спрашиваю. А он мне: «Не знаю. Мне туда хода нет… Это – твоя держава, ты там царица».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ух ты…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ага. Я тогда останавливаюсь, а глаз не открываю. Так боюсь дорогу нашу постылую увидеть, сил нет. «Поцелуй, – говорю, – меня, пока я здесь, в царицах, а не в девках на задворках». Чувствую – дышит мне в губы, потом коснулся легонько своими… Они у него нежные, будто девичьи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да уж знаем, знаем…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, я не выдержала, влепилась в него всем телом: «Бери!» Уж и не знаю, где это было, может, у всей деревни на виду…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты что ж, глаза так и не открывала?…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Потом только, когда он меня обратно привел…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Боль взрывалась шутихами то в животе, то во рту, то на спине… Его уже дважды рвало, блевотина смешалась с грязью, в которой он валялся, и кровью, которая текла из разбитого рта, носа, брови. Короткие вспышки освещали древний город, что стоял здесь когда-то. Он видел его хорошо и жалел, что не успеет рассмотреть каждый дом… «Все, курва. Умирать пора…» – донеслось из-за городской стены…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А меня в лес завел… Жили с ним, как дикие звери. Ходили голые, спали в шалаше. Уговор был – ни слова не говорить. Только на Луну выли по ночам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Страшно, поди…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Некогда было бояться. Любились с утра до ночи, без устали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А со мной он запросто жил. За два дня плетень подровнял, крышу залатал, дров на всю зиму наготовил. В бане меня парил, как дите малое… Перед сном колыбельные пел… Все, что мамка с батей не допели, царство им небесное…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А со мной в Снегурку играл. Над костром не растаяла, а как обнял – пуще костра растопил. И осталась от меня, девки, одна большая лужа…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А со мной – дрался. Хохочет, а дерется… Рука легкая, бьет понарошку. А мне весело, сама не знаю почему…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А со мной – звезды считал. «Выбирай, – говорит, – любую. Твоим именем назовем. Помрешь, мол, старухой, а она вечно молодой останется. И имя твое на ней верхом доскачет в такие времена, о которых и мудрецы нынче не помышляют…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А со мной…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А со мной…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Девки, да мы об одном ли парне говорим?…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Об одном… Ох, об одном… Только мы все больно разные…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Картузик лежал на солнечной, мощеной булыжником, улице и не знал, жив он или умер. Боли он уже не чувствовал. Из прежнего мира еле ощутимо тянуло навозом и собачьей шерстью. В новом мире по улице шла женщина в черном. Ему захотелось догнать ее и заглянуть в лицо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Помер? – с деланным равнодушием спросил один из Жердяевских жополизов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вроде дышит еще, – отозвался другой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жердяй, тяжело дыша, сдернул с Картузика штаны. Посветил спичкой между ног.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А хуек-то маленький, – сказал он удивленно. Встал, достал из мотни свою дубину и погрозил ею всему свету. – Во, какой надо!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он помочился на Картузика и приглашающе кивнул корешам. Те последовали его примеру. После чего все трое пошли восвояси.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…В солнечном городе пошел дождь. Теплый, омерзительный, вонючий дождь. Он смыл дома и мутным потоком замалевал мостовые. Он принес с собой боль, тошноту и стыд. Картузик понял, что жив, и нашел в себе силы обрадоваться этому. Он лежал, плакал и смеялся. А еще немного жалел, что не успел догнать женщину в черном и заглянуть ей в лицо. У нее была такая грустная походка. И только Он один знал, как сделать ее счастливой…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;© 2007, Институт соитологии<br>
<br><br>